Блок 1: Работа с информацией (текстом)

Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
Блок 1: Работа с информацией (текстом).
Практическое занятие 3 (2 часа): Пересказ основного содержания и отдельных фрагментов текста.
Задания (выполняются устно с занесением необходимых записей в тетрадь):
1. Внимательно прочитайте текст и определите:
1) главную мысль в тексте: проблему и выводы по ней;
2) составные смысловые части текста;
2. Подготовьте пересказ текста и его отдельных частей.
Текст 1
Иоанн, Божьей милостью король Англии, сеньор Ирландии, герцог Нормандии и Аквитании, и граф Анжу, apxиепископам, епископам, аббатам, графам, баронам, юстициариям,
чинам лесного ведомства, шерифам, бэйлифам, слугам и всем должностным лицам и верным
своим привет.
Знайте, что мы по Божьему внушению и для спасения души нашей и всех предшественников и наследников наших, в честь Бога и для возвышения святой церкви и для улучшения
королевства нашего, по совету достопочтенных отцов наших Стефана, Кентерберийского
архиепископа, примаса всей Англии и святой римской церкви кардинала, Генриха, дублинского архиепископа, Уильяма лондонского, Петра уинчестерского, Жослена базскаго и гластонберийского, Гугона линкольнского, Уолтера устерского, Уильямса ковентрийского и Бенедикта рочестерского епископов; магистра Пандульфа, сеньора папы субдиакона и члена
его двора, брата Эймерика, магистра храмового воинства в Англии, и благородных мужей:
Уилльяма Маршалла графа Пемброка, Уильяма графа Солсбери, Уильяма графа Уоррена,
Уильяма графа Аронделла, Алана де-Галлоуэй коннетабля Шотландии, Уорена, сына Джеролда, Петра, сына Гереберта, Губерта de-Burgo, сенешала Пуату, Гугона де-Невилль, Матвея, сына Гереберта, Томаса Бассета, Алана Бассета, Филиппа д'Обиньи, Роберта де-Ропсли,
Джона Маршала, Джона, сына Гугона, и других верных наших.
1. Во-первых, дали мы перед Богом свое согласие и настоящей xapтией нашей подтвердили за нас и за наследников наших на вечные времена, чтобы Английская церковь была
свободна и владела своими правами в целости и своими вольностями неприкосновенными,
что явствует из того, что свободу выборов, которая признается важнейшей и более всего необходимой Английской церкви, мы по чистой и доброй воле, еще до несогласия, возникшего
между нами и баронами нашими, пожаловали и грамотой нашей подтвердили и получили
подтверждение ее от сеньора папы Иннокентия Третьего, которую и мы будем соблюдать, и
желаем, чтобы ее добросовестно на вечные времена соблюдали и наследники наши. Пожаловали мы также всем свободным людям королевства нашего за нас и за наследников наших на
вечные времена все нижеописанные вольности, чтобы имели их и владели ими они и их
наследники от нас и от наследников наших.
2. Если кто из графов или баронов или других держателей, держащих от нас непосредственно (in capite) за военную повинность, умрет, и в момент его кончины наследник его будет совершеннолетен и обязан будет платить рельеф, то он (наследник) должен получить
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
свое наследство после уплаты старинного рельефа, т.е. наследник или наследники графа
(должен уплатить) за целую графскую баронию сто фунтов (стерлингов), наследник или
наследники барона за целую баронию сто фунтов, наследник или наследники рыцаря, владеющего целым рыцарским фьефом, сто шиллингов самое большее; а кто меньше должен
платить, пусть и дает меньше, согласно древнему обычаю фьефов.
3. Если же наследник кого-либо из таких (держателей) окажется несовершеннолетним и
находящимся под опекой, то, достигнув совершеннолетия, пусть получает свое наследство
без уплаты рельефа и пошлины.
4. Опекун земли этого наследника, который несовершеннолетен, должен брать с земли
наследника только умеренные доходы и умеренные обычные платежи и умеренные повинности, и при этом не нанося ущерба и разорения ни людям, ни вещам; и если мы поручим опеку какой-либо из таких земель шерифу или кому-либо другому, который должен будет давать нам отчет о доходах ее, и он разорит и опустошит эту находящуюся под его опекой землю, то мы возьмем с него штраф, и земля пусть будет поручена двум полноправным и честным людям из этого фьефа, которые и будут давать отчет о доходах нам или тому, кому мы
назначим; и если мы подарим или продадим кому-либо опеку над какой-нибудь из таких земель, и он произведет на ней разорение или опустошение, то он лишится этой опеки, и она
будет передана двум полноправным и честным людям из этого фьефа, которые таким же образом, как сказано выше, будут давать нам отчет.
5. Опекун же, пока будет держать в опеке землю, будет поддерживать дома, парки, помещения для скота, пруды, мельницы и прочее, относящееся к этой земле, из доходов этой
земли и обязан будет передать наследнику, когда тот достигнет совершеннолетия, всю его
землю снабженной плугами и другим сельскохозяйственным инвентарем, сколько требуется
его в рабочее время и сколько можно иметь его, сообразуясь разумно с доходами с земли.
6. Наследники будут вступать в брак так, чтобы не было неравного брака, и таким при
том образом, чтобы до заключения брака об этом доводилось до сведения близких из кровных родственников самого наследника.
7. Вдова после смерти мужа своего немедленно же и без всяких затруднений пусть получает приданое и свое наследство и пусть ничего не платит за свою вдовью часть или за
свое приданое, или за свое наследство, каковым наследством муж ее и сама она владели в
день смерти мужа, и пусть остается в доме своего мужа в течение сорока дней после смерти
его, в течение которых ей будет выделена ее вдовья часть.
8. Никакая вдова не должна быть принуждаема к браку, пока желает жить без мужа,
так, однако, чтобы представила ручательство, что не выйдет замуж без нашего согласия, если
она от нас держит, или без согласия своего сеньора, от которого она держит, если она от кого-либо другого (а не от нас) держит.
9. Ни мы, ни наши чиновники не будем захватывать ни земли, ни дохода с нее за долг,
пока движимости должника достаточно для уплаты долга; и поручители самого должника не
будут принуждаемы (к уплате его долга), пока сам главный должник будет в состоянии
уплатить долг; и если главный должник окажется не в состоянии уплатить долг, не имея откуда заплатить, поручители отвечают за долг и, если пожелают, могут получить земли и доходы должника и владеть ими до тех пор, пока не получат возмещения долга, который они
перед этим за него уплатили, если только главный должник не докажет, что он уже рассчитался с этими поручителями.
10. Если кто возьмет что-нибудь, больше или меньше, взаймы у евреев и умрет раньше,
чем этот долг будет уплачен, долг этот не будет давать процентов, пока наследник (умерше-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
го) будет несовершеннолетен, от кого бы он ни держал (свою землю), и если долг этот попадет в наши руки, мы взыщем только то имущество, которое значится в долговом обязательстве.
11. Если кто умрет, оставшись должным евреям, жена его должна получить свою вдовью
часть и ничего не обязана давать в уплату этого долга; и если у умершего остались дети
несовершеннолетние, им должно быть обеспечено необходимое соответственно держанию
умершего, а из остатка должен быть уплачен долг, но так, чтобы повинности, следуемые сеньорам (умершего), не потерпели при этом никакого ущерба; таким же образом надлежит
поступать и с долгами другим, не евреям.
12. Ни щитовые деньги, ни пocобиe (auxilium) не должны взиматься в королевстве
нашем иначе, как по общему совету королевства нашего (nisi per commune consilium regni
nostri), если это не для выкупа нашего из плена и не для возведения в рыцари первородного
сына нашего и не для выдачи первым браком замуж дочери нашей первородной; и для этого
должно выдавать лишь умеренное пособие; подобным же образом надлежит поступать и относительно пособий с города Лондона.
13. И город Лондон должен иметь все древние вольности и свободные свои обычаи как
на суше, так и на воде. Кроме того, мы желаем и соизволяем, чтобы все другие города и бурги, и местечки, и порты имели все вольности и свободные свои обычаи.
14. А для того, чтобы иметь общий совет королевства при обложении пособием в других случаях, кроме трех вышеназванных, или для обложения щитовыми деньгами, мы повелим позвать архиепископов, епископов, аббатов, графов и старших баронов (majores barones)
нашими письмами за нашей печатью; и кроме того повелим позвать огулом, через шерифов и
бэйлифов наших, всех тех, которые держат от нас непосредственно (in capite); (повелим позвать мы всех их) к определенному дню, т.е. по меньшей мере за сорок дней до срока, и в
определенное место; и во всех этих призывных письмах объясним причину приглашения; и
когда будут таким образом разосланы приглашения, в назначенный день будет приступлено
к делу при участии и совете тех, которые окажутся налицо, хотя бы и не все приглашенные
явились.
15. Мы не позволим впредь никому брать пособие с своих свободных людей, кроме как
для выкупа его из плена и для возведения в рыцари его первородного сына и для выдачи замуж первым браком его первородной дочери; и для этого надлежит брать лишь умеренное
пособие.
16. Никто не должен быть принуждаем к несению большей службы за свой рыцарский
лен или за другое свободное держание, чем та, какая следует с него.
17. Общие тяжбы не должны следовать за нашей курией, но должны разбираться в каком-нибудь определенном месте.
18. Расследования о новом захвате, о смерти предшественника и о последнем представлении на приход должны производиться только в своих графствах и таким образом: мы или,
если мы будем находиться за пределами королевства, наш верховный юстициарий, будем
досылать двух судей в каждое графство четыре раза в год, которые вместе с четырьмя рыцарями каждого графства, избранными графством, должны будут разбирать в графстве в определенный день и в определенном месте графства вышеназванные ассизы.
19. И если в день, определенный для собрания графства, вышеназванные ассизы не могут быть рассмотрены, то должно остаться столько рыцарей и свободных держателей из тех,
которые присутствовали в этот день в собрании графства, чтобы с их помощью могли быть
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
составлены надлежащим образом судебные приговоры, соответственно тому, более важное
или менее важное будет каждое из дел (подлежащих их решению).
20. Свободный человек будет штрафоваться за малый проступок только сообразно роду
проступка, а за большой проступок будет штрафоваться сообразно важности проступка, при
чем должно оставаться неприкосновенным его основное имущество (salvo contenemento suo);
таким же образом (будет штрафоваться) и купец, и его товар останется неприкосновенным; и
виллан таким же образом будет штрафоваться, и у него останется неприкосновенным его инвентарь, если они подвергнутся штрафу с нашей стороны; и никакой из названных выше
штрафов не будет наложен иначе, как на основаны клятвенных показаний честных людей из
соседей (обвиняемых).
21. Графы и бароны будут штрафоваться не иначе, как при посредстве своих пэров, и не
иначе, как сообразно роду проступка.
22. Клирик будет штрафоваться в качестве держателя своего светского держания не
иначе, чем другие (держатели), названные выше, а не сообразно величине своей церковной
бенефиции.
23. Ни община, ни отдельный человек не должны быть принуждаемы сооружать мосты
на реках, кроме тех, которые издревле обязаны делать это по праву.
24. Ни шериф, ни констебль, ни коронеры, ни другие чиновники наши не должны разбирать дел, подсудных нашей короне.
25. Все графства, сотни, уэпентеки и трети должны отдаваться на откуп за плату, какая
установлена издревле, без всякой надбавки, за исключением наших домениальных поместий.
26. Если кто-либо, держащий от нас светский лен, умрет, и шериф или бэйлиф наш
предъявит наш приказ об уплате долга, который умерший должен был нам, то пусть шериф
или бэйлиф наш наложит запрещение на движимое имущество умершего, найденное на светском лене, и составит ему опись в размере суммы этого долга, в присутствии полноправных
людей, так, однако, чтобы ничего не было отчуждено из этого имущества, пока не будет
уплачен нам долг, вполне выяснившийся; а остаток пусть будет оставлен душеприказчикам,
чтобы они могли выполнить завещание умершего;
а если ничего нам он не был должен, то вся движимость пусть будет оставлена за
умершим, при чем должны быть обеспечены жене его и детям следуемые им части.
27. Если какой-либо свободный человек умрет без завещания, движимость его пусть будет
распределена руками близких родственников его и друзей под наблюдением церкви, при чем
должна быть обеспечена уплата долгов каждому, кому умерший был должен.
28. Ни констебль, ни другой какой-либо наш чиновник не должен брать ни у кого хлеб
или другое имущество иначе, как немедленно же уплатив за него деньги или же получив от
продавца добровольное согласие на отсрочку (уплаты).
29. Никакой констебль не должен принуждать рыцаря платить деньги взамен охраны
замка, если тот желает лично охранять его или через другого честного человека, если сам он
не может сделать этого по уважительной причине; а если мы поведем или пошлем его в поход, он будет свободен от обязанности охраны замка соразмерно времени, в течение какого
он был в походе по нашему повелению.
30. Никакой шериф или бэйлиф наш или кто-либо другой не должен брать лошадей или
повозки у какого-либо свободного человека для перевозки иначе, как с согласия этого свободного человека.
31. Ни мы, ни чиновники наши не будем брать лес для укрепления или для других
надобностей наших иначе, как с согласия самого того, кому этот лес принадлежит.
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
32. Мы не будем удерживать у себя земель тех, кто обвинен в тяжких преступлениях, дольше
года и дня, а затем земли эти должны быть возвращены сеньорам этих ленов.
33. Все запруды на будущее время должны быть совсем сняты с Темзы и с Медуэя и по всей
Англии, кроме берега моря.
34. Приказ, называемый Praecipe, впредь не должен выдаваться кому бы то ни было о
каком-либо держании и, вследствие чего свободный человек мог бы потерять свою курию.
35. Одна мера вина пусть будет по всему нашему королевству, и одна мера пива, и одна
мера хлеба, именно лондонская четверть, и одна ширина крашеных сукон и некрашеных и
сукон для панцирей, именно два локтя между краями; то же, что о мерах, пусть относится и к
весам.
36. Ничего впредь не следует давать и брать за приказ о расследовании о жизни или
членах, но он должен выдаваться даром, и в нем не должно быть отказа.
37. Если кто держит от нас per feodifirmam или per socagium или per burgagium, а от кого-либо другого держит землю за военную повинность (рыцарскую службу), мы не будем
иметь опеки над наследником и над землею его, которую он держит от другого, на основании этой feodifirmae, или socagii, или burgagii; не будем мы иметь опеки и над этой
feodifirma, или над socagium, или над burgagium, если сама эта feodifirma не обязывает нести
военную повинность. Мы не будем иметь опеки над наследником или над какой-либо землею, которую он держит от другого за рыцарскую службу, на том основании, что он (в то же
время) и от нас держит землю на праве parvae sergenteriae, обязанный давать нам ножи или
стрелы или что-либо подобное.
38. Впредь никакой чиновник не должен привлекать кого-либо к ответу (на суде, с применением ордалий) лишь на основании своего собственного устного заявления, не привлекая
для этого заслуживающих доверия свидетелей.
39. Ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен
владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо (иным) способом
обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору
равных его (его пэров) и по закону страны.
40. Никому не будем продавать права и справедливости, никому не будем отказывать в
них или замедлять их.
41. Все купцы должны иметь право свободно и безопасно выезжать из Англии и въезжать в Англию, и пребывать, и ездить по Англии, как на суше, так и по воде, для того, чтобы
покупать и продавать без всяких незаконных пошлин, уплачивая лишь старинные и справедливые, обычаем установленные пошлины, за исключением военного времени и если они будут из земли, воюющей против нас; и если также окажутся в нашей земле в начале войны,
они должны быть задержаны без ущерба для их тела и имущества, пока мы или великий юстициарий наш не узнаем, как обращаются с купцами нашей земли, находящимися тогда в
земле, воюющей против нас; и если наши там в безопасности, то и те другие должны быть в
безопасности в нашей земле.
42. Каждому пусть впредь будет позволено выезжать из нашего королевства и возвращаться в полной безопасности, по суше и по воде, лишь сохраняя верность нам;
изъятие делается, в интересах общей пользы королевства, только для некоторого короткого
времени в военное время; исключаются сидящие в заключении и поставленные, согласно закону королевства, вне закона, а также люди из земли, воюющей с нами, и купцы, с которыми
надлежит поступать так, как сказано выше.
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
43. Если кто держал землю, принадлежащую к какому-нибудь выморочному лену, как
барония Уоллингфорд, Нотингэм, Булонь, Лэнкастер или другие выморочные лены, которые
находятся в нашей руке и представляют собою баронии, и умер, то наследник его даст не какой-либо иной рельеф и будет нести не какую-либо иную службу, а лишь тот рельеф, какой
он давал бы барону, и ту службу, какую он нес бы барону, если бы барония находилась в руках (самого) барона; и мы таким же образом будем держать ее, каким держал ее (сам) барон.
44. Люди, которые живут за пределами лесного округа, впредь не должны являться перед нашими лесными судьями в силу общих приглашений, если они не являются стороною в
деле или поручителями кого-либо из тех, которые привлечены к суду по лесным делам.
45. Мы будем назначать судей, констеблей, шерифов и бэйлифов лишь из тех, которые
знают закон королевства и имеют желание его добросовестно исполнять.
46. Все бароны, которые основали аббатства и имеют грамоты английских королей или
старинные держательские права в отношении к ним, должны иметь опеку над ними на время
вакансий, как им надлежит иметь.
47. Все леса, которые стали заповедными королевскими лесами при нас, немедленно же
должны перестать быть ими; так же надлежит поступать и с реками, которые были объявлены нами заповедными.
48. Все дурные обычаи, существующие относительно заповедных королевских лесов и
выделенных в них для охоты заповедных мест, а также должностных лиц, заведующих этими
лесами и местами, шерифов и их слуг, рек и их охранителей, немедленно же должны быть
подвергнуты расследованию в каждом графстве через посредство двенадцати присяжных
рыцарей из того же графства, которые должны быть избраны честными людьми того же
графства, и в течение сорока дней после того, как будет произведено расследование, должны
быть ими совершенно уничтожены, чтобы больше никогда не возобновляться, так, однако,
чтобы мы предварительно об этом были уведомлены или наш юстициарий, если мы не будем
находиться в Англии.
49. Всех заложников и (все) грамоты, которые были выданы нам англичанами в обеспечение мира или верной службы, мы немедленно возвратим.
50. Мы совсем отстраним от должностей родственников Жерара de Athyes, чтобы
впредь они не занимали никакой должности в Англии, Анжелара de Cygony, Петра и Жиона
и Андрея de Cancellis, Жиона de Cygony, Жофруа de Martyny и его братьев, Филиппа Марка и
братьев его и Жофруа, племянника его, и все потомство их.
51. И немедленно же после возстановления мира удалим из королевства всех иноземных рыцарей, стрелков, сержантов, наемников, которые прибыли с лошадьми и оружием во
вред королевству.
52. Если кто был лишен нами, без законного приговора своих пэров, (своих) земель,
(своих) замков, (своих) вольностей или своего права, мы немедленно же вернем ему их;
и если об этом возникла тяжба, пусть будет решена она по приговору двадцати пяти баронов,
о которых сделано упоминание ниже, где идет речь о гарантии мира;
относительно же всего того, чего кто-либо был лишен без законного приговора своих пэров
королем Генрихом, отцом нашим, или королем Ричардом, братом нашим, и что находится в
наших руках или чем другие владеют под нашим обеспечением, мы получим отсрочку до
конца обычного срока принявших крест; исключение составляет то, о чем уже начата тяжба
или уже произведено расследование по нашему повелению перед принятием нами креста;
когда же мы вернемся из нашего паломничества или, если случится, что воздержимся от
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
нашего паломничества, мы немедленно же окажем относительно этого полную справедливость.
53. Такую же отсрочку мы будем иметь и таким же образом и в оказании справедливости относительно лесов, которые должны перестать быть заповедными королевскими лесами, и тех, которые останутся заповедными королевскими лесами, которые Генрих, отец наш,
или Ричард, брат наш, объявили заповедными королевскими лесами, и относительно опеки
земель, входящих в состав чужого феода, каковую (опеку) мы до сих пор имели на том основании, что кто-либо (держащий землю от другого сеньора) в то же время держал феод и от
нас за рыцарскую службу, и относительно аббатств, которые основаны были на чужом феоде, а не на нашем, относительно которых сеньор феода заявил свое право; и когда вернемся
или если воздержимся от нашего паломничества, относительно этого тотчас же окажем полную справедливость.
54. Никто не должен подвергаться аресту и заключению в тюрьму по жалобе женщины,
если она жалуется по случаю смерти кого-либо иного, а не своего мужа.
55. Все пошлины, которые были уплачены нам несправедливо и против закона страны,
и все штрафы, уплаченные несправедливо и против закона страны, пусть будут преданы
полному забвению или пусть с ними будет поступлено по приговору двадцати пяти баронов,
о которых упоминается ниже, где идет речь о гарантии мира, или по приговору большинства
их совместно с вышеназванным Стефаном, Кентерберийским архиепископом, если он будет
иметь возможность присутствовать, и с другими, которых он пожелает для этого позвать с
собою; а если он не будет иметь возможности присутствовать, дело тем не менее и без него
пусть идет так (при этом), что если в подобной тяжбе будет выступать какой-либо или какиелибо из вышеназванных двадцати пяти баронов, то они устраняются, поскольку дело идет о
решении этой тяжбы, а на их место и только для этого назначаются другие остальными из
этих двадцати пяти и дают присягу.
56. Если мы лишили Уэльсцев земель, или вольностей , или чего-либо иного без законного приговора их пэров в Англии или в Уэльсе, пусть оне будут им немедленно возвращены; и если об этом возникла (уже) тяжба, в таком случае пусть разбирается она в (Уэльсской)
марке их пэрами, о держаниях английских по английскому праву, о Уэльсских держаниях по
Уэльсскому праву, о держаниях в пределах марки по праву марки. Так же пусть поступают
Уэльсцы с нами и с нашими.
57. Относительно же того, чего был лишен кто-либо из Уэльсцев без законного приговора своих пэров королем Генрихом, нашим отцом, и королем Ричардом, братом нашим, что
мы держим в нашей руке или что другие держат за нашим поручительством, мы будем иметь
отсрочку до конца обычного срока принявших крест, за исключением того, относительно чего уже возбуждена тяжба или произведено расследование по нашему повелению перед принятием нами креста; когда же мы вернемся, или если случится, что не отправимся в наше паломничество, мы немедленно же окажем им относительно этого полную справедливость по
законам Уэльсцев и сообразно с указанными выше местностями.
58. Мы возвратим сына Левелина немедленно же, а также всех Уэльсских заложников и
грамоты, которые были выданы нам в обеспечение мира.
59. Мы поступим с Александром, королем шотландцев, относительно возвращения его
сестер и заложников и относительно вольностей их и их права в согласии с тем способом,
каким мы поступим с другими нашими Английскими баронами, если только не должно быть
поступлено (с ним) иначе в силу грамот, которые мы имеем от его отца Вильгельма, некогда
короля шотландцев; и это будет сделано по приговору их пэров в курии нашей.
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
60. Все же те вышеназванные обычаи и вольности, какие только мы соблаговолили признать подлежащими соблюдению в нашем королевстве, насколько это касается нас в отношении к нашим (вассалам), все в нашем королевстве, как миряне, так и клирики, обязаны соблюдать, насколько это касается их в отношении к их вассалам.
61. После же того, как мы, для Бога и для улучшения королевства нашего и для более
успешного умиротворения раздора, родившегося между нами и баронами нашими, все это
вышеназванное пожаловали, желая, чтобы они пользовались этим прочно и нерушимо на
вечные времена, создаем и жалуем им нижеписанную гарантию, именно: чтобы бароны избрали двадцать пять баронов из королевства, кого пожелают, которые должны всеми силами
блюсти и охранять и заставлять блюсти мир и вольности, какие мы им пожаловали и этой
настоящей xapтией нашей подтвердили, таким именно образом, чтобы, если мы или наш юстициарий, или бэйлифы наши, или кто-либо из слуг наших, в чем-либо против кого-либо погрешим или какую-либо из статей мира или гарантии нарушим, и нарушение это будет указано четырем баронам из вышеназванных двадцати пяти баронов, эти четыре барона явятся к
нам или к юстициарию нашему, если мы будем находиться за пределами королевства, указывая нам нарушение, и потребуют, чтобы мы без замедления исправили его.
И если мы не исправим нарушения или, если мы будем за пределами королевства, юстициарий наш не исправить (его) в течение времени сорока дней, считая с того времени, когда было указано это нарушение нам или юстициарию нашему, если мы находились за пределами
королевства, то вышеназванные четыре барона докладывают это дело остальным из двадцати
пяти баронов, и те двадцать пять баронов совместно с общиною всей земли будут принуждать и теснить нас всеми способами, какими только могут, то есть путем захвата замков, земель, владений и всеми другими способами, какими могут, пока не будет исправлено (нарушение) согласно их решению; неприкосновенной остается (при этом) наша личность и личность королевы нашей и детей наших; а когда исправление будет сделано, они опять будут
повиноваться нам, как делали прежде. И кто в стране захочет, принесет клятву, что для исполнения всего вышеназванного будет повиноваться приказаниям вышеназванных двадцати
пяти баронов и что будет теснить нас по мере сил своих вместе с ними, и мы открыто и свободно даем разрешение каждому давать присягу, кто пожелает дать ее, и никому никогда не
воспрепятствуем дать присягу. Всех же в стране, которые сами добровольно не пожелают
давать присягу двадцати пяти баронам относительно принуждения и теснения нас совместно
с ними, мы заставим дать присягу нашим приказом, как сказано выше.
И если кто-либо из двадцати пяти баронов умрет или удалится из страны или каким-либо
иным образом лишится возможности выполнить вышеназванное, остальные из вышеназванных двадцати пяти баронов должны избрать по собственному решению другого на его место,
который подобным же образом принесет присягу, как и прочие. Во всем же, что поручается
исполнять тем двадцати пяти баронам, если случится, что сами двадцать пять будут присутствовать, и между ними о чем-либо возникнет несогласие, или если некоторые из них, получив приглашение явиться, не пожелают или не будут в состоянии явиться, пусть считается
решенным и твердым то, что большая часть тех, которые присутствовали, постановила или
повелела, так, как будто бы согласились на этом все двадцать пять; и вышеназванные двадцать пять должны принести присягу, что все вышесказанное будут соблюдать верно и заставлять (других) соблюдать всеми зависящими от них способами. И мы ничего ни от кого
не будем домогаться, как сами, так и через кого-либо другого, благодаря чему какая-либо из
этих уступок и вольностей могла бы быть отменена или уменьшена; и если бы что-либо та-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
кое было достигнуто, пусть оно считается недействительным и не имеющим значения, и мы
никогда не воспользуемся им ни сами, ни через посредство кого-либо другого.
62. И всякое зложелательство, ненависть и злобу, возникшие между нами и вассалами
(homines) нашими, клириками и мирянами, со времени раздора, мы всем отпускаем и прощаем. Кроме того, все правонарушения, совершенные по поводу этого раздора от Пасхи года
царствования нашего шестнадцатого до восстановления мира, мы вполне всем отпускаем,
клирикам
и
мирянам,
и,
сколько
нас
это
касается,
вполне
прощаем.
И кроме того мы повелели написать для них открытые удостоверения от имени сеньора Стефана, архиепископа Кентерберийского, сеньора Генриха, apxиепископа дублинского, и вышеназванных епископов и магистра Пандульфа об этой гарантии и вышеназванных пожалованиях.
63. Поэтому мы желаем и крепко наказываем, чтобы английская церковь была свободна, и чтобы люди в королевстве нашем имели и держали все названные выше вольности,
права, уступки и пожалования надлежаще и в мире, свободно и спокойно, в полноте и в целости для себя и для наследников своих от нас и от наследников наших во всем и везде на
вечные времена, как сказано выше.
Была принесена клятва как с нашей стороны, так и со стороны баронов, что все это вышеназванное добросовестно и без злого умысла будет соблюдаться. Свидетелями были вышеназванные и многие другие. Дано рукою нашею на лугу, который называется Рэннимид,
между Уиндзором и Стэнзом, в пятнадцатый день июня, в год царствования нашего семнадцатый.
// Великая хартия вольностей
Текст 2
Право понималось не только как всеобщее состояние общества в целом, но одновременно и как важнейший признак каждого его члена. Люди характеризуются прежде всего
своим правовым статусом. Как и в варварском обществе, при феодализме статус неотделим
от лица.
Обычно статус был наследственным и от отца доставался сыну. Однако он мог быть
изменен. Государь мог пожаловать новые права и привилегии тому или иному лицу. Крестьянин, ушедший от сеньора в город, получал личную свободу и, сделавшись бюргером, членом городской общины, цеха, менял свой статус. Рядовой свободный и даже зависимый человек, принеся омаж — присягу верности сеньору, мог стать рыцарем, приобретал подобающие рыцарству юридические права. Мирянин, приняв священство, вступал в клир — особую правовую группу, пользовавшуюся специальными привилегиями. Поэтому средневековые сословные и иные правовые категории населения не представляли собой застывших замкнутых каст с запретом перехода из одной в другую. Социально-правовая мобильность в
феодальном обществе была довольно велика. Но существенной чертой правового статуса человека в средние века было то. что статус — унаследованный или приобретенный — попрежнему оставался непосредственно связанным с внутренней природой человека и, согласно представлениям той эпохи, влиял на его моральный облик и важнейшие черты его характера, определял его сущность. В праве социальные статусы нередко описываются в моральных категориях. Знатных именуют «лучшими», «достойнейшими», тогда как простолюдины
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
фигурируют под именем «низких», «подлых», «худших». Общество, согласно средневековым законодателям, делится на «благородных» и «чернь». Господа и подданные оказываются неравными между собой и в нравственном отношении—взгляд на вещи в высшей степени
удобный для правящего класса!
Все социальные категории были также и прежде всего правовыми категориями. Средневековье не признает фактического состояния индивида или группы людей, не «оформленного» юридически. Классовые различия не выступают здесь в чистом виде, сословные признаки определяют общественное положение людей. Вес человека зависит в первую очередь
не от его имущественного состояния, а от того, какими правами он обладает. Беднейший
дворянин выше самого богатого горожанина, ибо деньги и даже обладание земельной собственностью не дают официального признания и широких прав, — необходимо благородное
происхождение или монаршая милость, для того чтобы быть знатным и полноправным. Полноправие, родовитость, благородство — главнейшие критерии принадлежности к правящему
слою общества, богатство практически с ними обычно связано, но оно не конститутивный
признак господина. Феодальное общество — общество сословное.
При подобных установках в отношении права его роль в системе общественных связей
была поистине огромна.
Роль юридических отношений еще более возрастала вследствие высокой ритуализованности общественной практики людей средневековья. В традиционном обществе нормальным
было поведение человека, следующее принятым образцам, не уклоняющееся от раз навсегда
установленного канона. Такие образцы приобретали силу моральных эталонов, и отход от
них рассматривался не только как предосудительный, но подчас и как правонарушение. Все
важнейшие события в жизни людей — вступление в браки введение в род, посвящение в рыцари и принятие в цех, получение и раздел наследства и судебная тяжба, заключение торговой сделки и передача земли, пострижение в монахи и отлучение от церкви, приемы, посольства и т. п. — подчинялись ритуалу, сопровождались особыми процедурами, несоблюдение
которых аннулировало акт. Следовательно, деятельность человека осуществлялась в строго
установленных неизменных юридических формах и вне их была немыслима и недействительна.
Но эта эпоха всеобъемлющего формализма и ритуала меньше всего была «чернильной»,
«бумажной» (точнее, «пергаментной»), бюрократической эпохой. Даже применительно к образованным, т. е. прежде всего духовенству, приходится предположить, что такие символы,
как поглощение книга со священным текстом или выпивание вина, коим были смыты письмена (см. 6, 189. 200, 203 и сл., 208), скорее, были не просто знаками «книжной культуры»,
но показателями культуры, в системе которой книга оставалась исполненным тайны, редким
и ценным сакральным предметом. Многие из актов вообще не фиксировались в грамотах и
других документах, — вместо них совершали соответствующий обряд. Как известно, в процессе генезиса феодализма в Европе широкое распространение получили земельные дарения.
Для их оформления требовалось составление документа. Однако германские народы, позаимствовав грамоту (саrtа) из римской юридической практики, не восприняли сколько-нибудь
глубоко ее смысла. Казалось бы, функция грамоты должна была состоять в том, что в ней
фиксировалась сделка и в дальнейшем владельческие права опирались на ее текст. Между
тем в раннее средневековье к письменному документу, который вообще мало кто мог прочитать, большинство населения испытывало недоверие и не понимало его юридической природы. Поэтому наряду с составлением и вручением грамоты по-прежнему практиковали старинные обычаи символического бросания или вручения горсти земли, дерна, ветви и т. п. В
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
грамоте видели прежде всего предмет, кусок пергамента, и было принято перед составлением ее текста класть пергамент вместе с письменными принадлежностями на земельный участок, который являлся объектом сделки, с тем чтобы «сила земли» влилась в пергамент и
сделала написанную затем на нем грамоту нерушимой и действенной. Придать действенность юридическому акту мог лишь магический ритуал.
Грамота служила символом. Поэтому она вообще могла не содержать текста, и такие
cartae sine litteris нередко применялись. Государь, желавший добиться повиновения подданных или передать им свой приказ, мог послать им простой кусок пергамента или печать без
грамоты — этого символа его власти было достаточно. Долгое время устное свидетельство
пользовалось предпочтением перед документом, и на память полагались более охотно, нежели на письменный текст (121, 21—22, 175, 211).
Независимо от того, составлялся документ или нет, сущность акта определял ритуал.
Поэтому важнейшую роль играли свидетели, присутствовавшие при заключении акта. Он
был рассчитан на относительно ограниченный, устойчивый круг людей, населявших одну
местность и лично знавших друг друга. Число свидетелей, принимавших участие в процедуре отчуждения земельного владения, могло достигать нескольких десятков человек. Когда
же человек попадал в другую местность, от него не обязательно требовали грамоты, удостоверявшей его статус, и могли принять его за того, за кого от сам себя выдавал. Поскольку
статус человека считался не каким-то несущественным внешним его признаком, но фактором, определявшим его природу и внутренние качества, то поведение индивида служило
лучшим доказательством обоснованности его заявления о своей социальной и сословной
принадлежности.
В таких условиях право оказывалось универсальной формой жизнедеятельности индивидов и общественных групп и представлялось им сущностью всего их поведения В духовной жизни средневекового общества право не могло не выступать в качестве одной из основных категорий их сознания.
Но средневековое право не образовывало стройной, законченной системы, все части
которой согласованы. На самом деле не было более противоречивого и запутанного явления
в жизни феодального общества. Понимаемое как всеобщая связующая сила, право вместе с
тем разъединяет людей, порождая взаимные притязания и запутанные споры. Долгое время
не возникало представления о праве как явлении, обособленном от людей, или как об абстракции. Поэтому не было «права вообще». Более того, в раннее средневековье не существовало права, одинакового для всех жителей страны. В тех германских королевствах, под
властью которых оказалось население бывшей Римской империи, для германцев и «римлян»
сохранялось свое право; каждое племя, народность жили «по своему закону», причем член
племени подчинялся его праву и обычаям независимо от того, где он проживал. Лишь постепенно королевской власти наряду с племенными записями права удалось внедрить законы,
обязательные для всех подданных. Точно также и монарх первоначально был королем племени, а не государства: rex Francorum, а не rex Franciae, король англов или саксов, но не король Англии. Однако и много позднее для представителей каждого народа, земли, области
существовало свое право, особые обычаи. Судебным распорядком Нюрнберга от 1455 г.
предписывалось, чтобы судья стоял на франконской почве, около моста на Нойенштадтской
дороге, когда он объявляет вне закона франконца; на швабской почве, за каменным мостом
на дороге в Онольцбах, когда объявляет вне закона шваба; на баварской почве, перед Фрауентор, если преступник — баварец. Если же это саксонец, — то перед Тиргартентор, на дороге в Эрланген (163, 550).
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
Средневековое право не было внутренне согласовано и давало повод для разных толкований и тяжб. Синоним справедливости, оно в то же время не ориентировано на истину в
нашем ее понимании: истинным считали то, что было доказано в суде посредством клятв и
присяг, неукоснительного соблюдения всех предписанных обычаем процедур. Клятвам, ритуалам, ордалиям и поединкам верили больше, чем каким-либо вещественным доказательствам и уликам, ибо полагали, что в присяге раскрывается истина и торжественный акт не
может быть выполнен вопреки воле Бога. Малейшее отклонение от раз навсегда принятой
формулы, несоблюдение всех обрядов означали одно: сбившийся с текста, нарушивший процедуру — не прав, и Бог не допускает, чтобы виновный выиграл тяжбу. Истина могла быть
явлена только в совершенно четком и ничем не нарушенном формализме судебного процесса.
Указанные черты восходят еще к варварской эпохе. Но было бы неверно видеть в ритуальности средневекового права простой пережиток предшествующего состояния. На протяжении всего средневековья наряду с обычаями и процедурами, действительно унаследованными от дофеодального права, возникали и распространялись многообразные новые ритуалы
и обряды, формулы и клятвы. Причина заключалась не в неизжитости архаической стадии
развития, а в самой природе феодального общества, строящегося на регламентированном поведении всех своих членов. Неформальное, свободное от условностей и не скованное предписаниями поведение не характерно для средневековья. Каждый человек занимает отведенное ему место и должен соответственно поступать. Играемая им социальная роль предусматривает полный «сценарий» его поведения, оставляя мало места для инициативы и нестандартности. Отсюда — «высокая знаковость» общественного поведения членов феодального
общества: каждому поступку приписывается символическое значение, и он должен совершаться в однажды установленной форме, следовать общепринятому штампу. Самые разнообразные предметы (меч, копье, молот, палка, стул, перчатка, головной убор, ключ и многое
другое) наряду с их прагматической ролью выполняют еще и функцию символов и используются в судебных и иных юридических процедурах.
Первыми памятниками права в средневековой Европе были leges barbarorum, правовые
уложения варварских племен, расселившихся на территории бывшей Римской империи. Старинный обычай всецело господствует. Но он зафиксирован в «правдах» лишь частично. В
качестве обычая осмысляются в варварских «правдах» и те немногие нововведения, которые
были в них внесены. Нередко в «правдах» фиксировались обычаи, практически уже утратившие свою силу, — уважение к седой старине, вера в святость обычая диктовали тем не
менее необходимость записи и этих устаревших положений, подчас не согласовывавшихся с
новыми нормами. В дальнейшем законы, издаваемые средневековыми государями, принимали форму «улучшений права», т. е. записи тех норм, которые, как полагали, существовали и
прежде, но не подверглись записи, или форму очищения права от искажений и «человеческих измышлений». Таким образом, новаторство в сфере права осознавалось как консервативная практика. В результате традиционное право обрастало дополнениями, приобретало
многослойность: старое сочеталось с новым.
В стремлении восстановить право в его первозданной чистоте люди средневековья руководствовались представлением об идеальном праве, о том, каким оно должно быть в соответствии с их идеями справедливости. Осуществляя это стремление, подчас прибегали к
подделкам. В условиях монополизации письменности монахами и клириками сочинение ими
подложных документов, как правило, не встречало противодействия. Но подделка правового
акта в тот период не всегда была бесцеремонной и сознательной фальсификацией, преследу-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
ющей своекорыстные цели, и только. Дело обстояло гораздо сложнее. «Благочестивый обман» (pia fraus) граничил с самообманом. Исправляя при переписывании текст дарственной
грамоты, монах исходил из убеждения, что земля, о которой идет речь в этом документе, не
могла не быть подарена святому месту — монастырю, ибо было бы несправедливо и, значит,
невозможно, чтобы ею обладал нечестивый мирянин. Это был в его глазах не подлог, а торжество справедливости над неправдой. Сочиняя подложную грамоту, приписывавшую государю прежнего времени пожалование святому месту земельного владения, отдавали лишь
должное этому благочестивому королю, который «должен» был так поступить, а вместе с
тем констатировали то очевидное для людей средневековья обстоятельство, что, поскольку
существует право владения, оно не может не быть старинным. Точно так же и при лжесвидетельстве нередко руководствовались сознанием справедливости, требовавшим исправления
правовой ошибки.
Документы должны были выражать высшую истину, т. е. справедливость, а не фиксировать просто случайные факты. Ибо истина заключена не в грубых фактах повседневности,
но в правовом сознании, которым обладало в первую очередь духовенство. Лжеисидоровы
декреталии, обосновывавшие верховную власть римской церкви над Западной Европой и
приписывавшие императору Константину соответствующий дар в пользу римского епископа, были подделкой, но такой подделкой, которая выражала «идеальную реальность» — папскую гегемонию в средневековом мире. Можно согласиться с мнением о том, что трудно
найти лучшего представителя средневекового «духа времени», чем фальсификатор (150). М.
Блок отмечает парадокс: из уважения к прошлому в средние века стремились изобразить его
не таким, каково оно было, а таким, каким оно должно было бы быть (107, 142). К подделкам
прибегали и религиозные и светские учреждения, стремившиеся во что бы то ни стало доказать свою глубокую ревность и, следовательно, респектабельность и законность. Парижский
университет возводили ко временам Карла Великого, Оксфордский оказывался учрежденным при короле Альфреде, а Кембридж видел своего основателя даже в легендарном Артуре.
Вследствие неисторичности мышления документы подделывали не в стиле того времени, к
которому они якобы относились, а в стиле своего времени.
Средневековые хронисты неизменно провозглашали истину своей главной целью и
неотъемлемой чертой изложения. Между тем, их сочинения нередко полны фантастических
сведений и выдумок, не говоря уже о том, что многое они обходили молчанием. Очевидно,
истина, с тогдашней точки зрения, представляла собой нечто иное, нежели научная истина
Нового времени: она должна была соответствовать идеальным нормам, быть сообразной
прежде всего не действительному ходу земных дел, а высшим предначертаниям Божьего замысла.
Кроме того, в обществе, строившемся на принципе верности семье, роду, сеньору, истина не могла быть ценностью, независимой от конкретных интересов группы. Верность истине вытеснялась верностью господину или верой в Господа. Истина была как бы «антропоморфна».
История средневековья знает массу самозванцев и узурпаторов, выдававших себя за законных государей или их потомков. Разумеется, то, что их сплошь и рядом признавал народ,
диктовалось прежде всего надеждами угнетенных и недовольных на справедливого и доброго короля, который улучшит их положение и избавит от притеснителей и эксплуататоров.
Эти чаяния служили той основой, которая питала легковерие масс. Но вряд ли есть основания во всех случаях считать самозванцев простыми обманщиками, руководствовавшимися
одним только хладнокровным расчетом. По-видимому, они и сами нередко находились в за-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
блуждении и либо имели какие-то, пусть ложные, причины видеть в себе законных претендентов, либо по наитию «свыше» осознавали себя призванными к миссии, которую хотели и
должны были выполнить. Религиозное умонастроение эпохи как нельзя лучше благоприятствовало появлению всякого рода пророков, вождей и Божьих посланцев. (83, 201—230).
Люди жили в атмосфере чуда, считавшегося повседневной реальностью. Самостоятельно мыслящая личность была развита относительно слабо, коллективное сознание доминировало над индивидуальным. Вера в слово, изображения, символы была безгранична и не
встречала никакой критики — в этих условиях фальсификация неизбежно имела большой
успех. Идея и действительность не были четко расчленены, и не представляло трудности
принять за подлинное то, что было должным, а не действительным (241; 150; 109, 414 и сл.;
161).
Легковерность средневековых людей общеизвестна. Вера в россказни о говорящих животных и о посещениях людей нечистой силой, в видения и чудесные исцеления, поклонение
мощам и другим священным предметам, склонность объяснять социальные явления положением небесных светил и сверхъестественными знамениями и многое иное не удивляют, если
помнить о господстве религиозной идеологии, о невежестве и неграмотности подавляющей
массы населения, об отсутствии научного мышления и особенностях распространения информации в обществе преимущественно бесписьменном. Тяжелая жизнь крестьянства неизбежно порождала надежды на чудесную помощь свыше. Средневековые люди верили не
только в Страшный суд, который наступит «в конце времен» и воздаст каждому по его делам, но и в немедленные Божьи кары и награды уже на этом свете. В объяснении нуждались
не чудеса, а, скорее, их отсутствие.
Не нужно, однако, представлять себе дело так, что доверчивость была безграничной. В
сочинениях церковных писателей не раз упоминаются кары, постигавшие тех, кто сомневался в святости того, или иного Божьего угодника или не верил в чудеса. Следовательно, не во
всё верили, и сознание грани между истиной и ложью, несомненно, существовало, как существовало и представление о различии между естественным и сверхъестественным (32, 70 и
сл, 89; 143). Считалось, что обычно действует естественная причинность, но в определенных
условиях она как бы «приостанавливается» и в силу вступает чудо. Богословы неоднократно
подчеркивали, что чудо — не главное качество святого и не единственное доказательство его
святости, но эта идея не пользовалась популярностью в средние века. Святого, не творившего чудес, чтили, но поклоняться его мощам и делать приношения его церкви или монастырю
не имело большого смысла с точки зрения человека, не посвященного в тонкости теологии и
ожидавшего скорейшего вознаграждения за свои благочестивые действия (26).
Особенности права и правосознания средних веков нельзя понять, если не принимать во
внимание тех реальных общественных и политических условий, в которых складывалось и
действовало право. Феодальное государство неверно представлять по аналогии с государством нового времени. Господствующий класс в средние века, как правило, обнаруживает
неспособность к сплочению. Такова его природа. Составляющие его феодалы, их группы и
прослойки постоянно соперничали между собой и были в состоянии «непрерывного бунта»
против королевской власти. Государь — не синоним и не единственный носитель власти, так
как каждый мало-мальски крупный сеньор стремился, и подчас не без успеха, сосредоточить
в собственных руках власть над своими людьми и управление ими. Поэтому государство не
централизовано и не униформировано, в нем нет упорядоченной администрации. Единство
государства в той мере, в какой оно все же существовало, воплощалось в личности государя.
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
Для того чтобы пользоваться реальной властью, монарх должен был обладать теми же средствами, что и феодалы, т. е. частной властью.
В средние века не проводилось последовательно различия между публичным и частным. Государственные имущества и собственные, патримониальные владения государя не
были разделены, король был сувереном над всеми подданными, и вместе с тем они могли
вступать в частную зависимость от него, становиться под его покровительство. Короли и
князья смотрели на свои государства как на личное наследство, полученное от предков; порядок наследования земельных владений, аллодов, установленный еще «Салической правдой», впоследствии превратился в право престолонаследия во Франции: ссылаясь на разрешение «Салической правды» передавать отцовский надел только сыновьям, исключили из
порядка престолонаследия женских потомков французских королей. Власть средневекового
государя была реальной в тех пределах, в каких распространялись его права сеньора. Отношения вассалитета и частной зависимости переплетались с отношениями подданства. «Великая хартия вольностей» — важнейший государственный документ в истории Англии, но ее
основное содержание состоит в урегулировании отношений между королем — верховным
сеньором и его прямыми вассалами — баронами.
В то же время частные сеньоры отправляли публичные функции от своего имени, ибо
собственность и власть были нерасторжимы: крупная собственность представляла собой
также и власть (землевладелец господствовал над землей и населявшими ее вассалами, подданными), а власть давала права собственности (обладание политическими, судебными и военными полномочиями влекло за собой превращение сферы, на которую они распространялись, в объект владения лица, обладавшего этой властью).
Не видели различия между идеальным и позитивным правом, т. е. между правом, как
оно мыслилось во всей своей полноте, правом — справедливостью, и действующим правом,
выражавшимся в практике или записанным в виде уложений, сводов и т. п. Поэтому руководствоваться в жизни можно и нужно было не только статьями конкретных законов и предписаний, но и нормами, нигде не зафиксированными и тем не менее соответствовавшими
понятию справедливости и правопорядка. Писаное средневековое право отличалось крайней
фрагментарностью и неполнотой, оно не систематизировано, многие стороны жизни не нормированы законодательно. Важнейшие формы отношений в феодальном обществе регулировались местным обычаем, который либо вообще никогда не был записан, либо подвергся частичной фиксации на очень поздней стадии. Сравнение правовой деятельности западноевропейских государей периода зрелого феодализма с каролингским законодательством обнаруживает ее чрезвычайную бедность. Если трудно найти область жизненных отношений, в которой не проявилась бы законодательная инициатива Каролингов, претендовавших на роль
преемников римских императоров и продолжателей античных правовых традиций, то средневековая ленная система почти полностью оставалась не регламентированной писаным
правом. Ни выборы или наследование власти князей, ни порядок перехода ленов по наследству, ни размеры и характер вассальной службы, ни разграничение юрис-дикционных прав
государя и подданных, ни отношения между государством и церковью, ни многие другие
столь же актуальные вопросы феодальной системы не были однозначно определены законом. Все эти вопросы решались всякий раз в конкретной ситуации, в которой возникала потребность как-то урегулировать спор или разрешить неясность. Не закон, недвусмысленно
определявший права и обязанности заинтересованных сторон и создававший на будущее
обязательную норму, но обычай, изменчивый в зависимости от места, времени, лиц и бес-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
численных жизненных обстоятельств, определял все наиболее существенные стороны феодально-правовой действительности.
Для «права сильного» в этих условиях открывалось широкое поприще. То, что не могло
быть удовлетворительно решено в суде и на основе закона, решалось мечом и междоусобицей. Могущественные сеньоры не были склонны считаться с правом, прибегая к силе там,
где не рассчитывали на благоприятное судебное решение, либо сами творили собственный
суд. Поединок, война, кровная месть были постоянными коррелятами феодального права. Но
ходячее мнение о том, что средние века были эпохой господства «кулачного права», где все
вершили не закон и обычай, а сила и произвол, односторонне, — это мнение возникло в период становления буржуазного права и сопровождавшей его критики права средневекового,
которое уже не отвечало общественным потребностям.
Насилия в средневековом обществе было предостаточно, но не на нем это общество
строилось, и самое внеэкономическое принуждение, играющее столь большую роль в системе производственных отношений феодализма, не сводилось к насилию. К силе прибегают
господствующие классы в любом обществе, когда перед ними возникает необходимость
привести к повиновению массы народа, равно как и угнетенные отвечают им насильственными действиями, не имея возможности долее переносить эксплуатацию. Естественно, что
господствующий класс в феодальном обществе — вооруженное и воинственное рыцарство
— мог прибегать к силе особенно легко. Однако столь же очевидно и то, что во всяком обществе существует потребность в праве, в юридическом оформлении реальных порядков, и в
средние века эта потребность была нисколько не меньшей, чем в другие эпохи.
Именно при феодализме с характерным для него господством традиции фактическое
общественное отношение имело тенденцию приобрести силу незыблемого закона и ореол
старины. Мы уже видели выше, что важнейшим признаком средневекового права считалась
древность его установлений, так что даже нововведения осмыслялись как восстановление
древних порядков. Обновление понималось как реставрация, прогресс — как возвращение к
прошлому, ибо только от века существующее могло иметь моральную силу и непререкаемый
авторитет. Так было не только в области права, но буквально во всех сферах общественной
жизни: в производственных распорядках и в богослужении, в философии и в семейных обычаях. Развитие и изменение неизбежно осмыслялись в таких понятиях, как reformatio,
regeneratio, restauratio, revocatio. Идеальное состояние видели в прошлом — и стремились его
возродить или к нему возвратиться. Нестандартизированное поведение, тяга к новшествам, к
реформам несвойственны этому обществу. Доблестью было неукоснительно следовать установившимся образцам, повторять общепринятый регламент ни в чем от него не отступая.
При этом человек должен был быть поставлен в совершенно определенные рамки твердо
знать, как надлежит поступать в каждом данном случае. В условиях ритуализации всех сторон социального поведения обычай, право приобретали колоссальную роль. В огромной мере они формировали действительные отношения, давая, в готовом виде не только общую
схему, но и детализированный сценарий поведения.
Если законодательная деятельность средневекового государства не слишком обширна,
то это объясняется именно господством обычного права. Обычаи охватывает все стороны
жизни, но как раз в силу его всеобъемлющего характера его невозможно записать и кодифицировать сколько-нибудь полно. Каждая местность жила по собственному обычаю, отличавшемуся от обычаев соседей Обычное право локально по своей природе, и эта локальность
делает его еще более недоступным для однозначной фиксации. Многочисленные своды обычаев, кутюм, «зерцал», трактатов не могли исчерпывающе охватить все положения обычного
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
нрава. Самое большее, чего можно было достигнуть, это установить прецедент — конкретные жизненные казусы, с которыми впоследствии следовало считаться в повторяющихся или
сходных ситуациях. Но дело не только в невозможности объять в кодексах всю необъятную
толщу обычного права. Поскольку средневековое общество в значительной мере оставалось
бесписьменным и ни крестьяне, ни значительная часть феодалов не были грамотны, то для
них писаные законы вообще имели мало смысла. Поэтому даже тогда, когда многие положения права были зафиксированы, на практике сообразовывались не столько с буквой закона,
сколько с духом обычая, руководствовались памятью о том, как в подобных случаях поступали прежде, как толкуют обычаи знающие люди, что подсказывает в данной ситуации моральное сознание.
Здесь мы подходим к главнейшему отличию обычая от закона. Нормы зафиксированные в законе, становились неизменными впредь надлежало следовать букве закона, ни в чем
от него не отступая, закон приобретал независимое бытие, отвлекался от породивших его обстоятельств. Самое же существенное то, что запись права вела к своего рода «отчуждению»
его от его творцов, которые впредь уже не могли оказать на него своего возденет вия и изменить ею, толкование закона в дальнейшем становилось исключительной монополией судей,
властей, но не общества, которое тем не менее должно было ему подчиняться. Между тем,
обычаи, не будучи записаны, сохраняли «пуповину», связывавшую их с обществом, с определенными его группами и слоями, и исподволь, неприметно для людей, при сохранении иллюзии неизменности, изменялись, приспособляясь к новым потребностям. Обычай ведь не
хранится в памяти людей в неизменной форме, он творится ими, хотя они этого и не сознают
и по-прежнему уверены в его «седой старине». Здесь не происходило «отчуждения» обычного права от общества и сохранялось правотворческое начало Средневековое право было ratio
vivens, а не ratio scripta. Всякий раз, когда приходилось обращаться к обычаю, его толковали,
бессознательно руководствуясь не только тем что действительно хранилось в памяти но и
тем, что подсказывали насущные потребности момента, интересы сторон.
Таким образом, уступая закону, писаному праву в стройности систематичности, недвусмысленности и законченности, обычай оказывался творческим фактором средневекового
права, был средством, дававшим возможность самым различным слоям и группам общества
участвовать в выработке и истолковании права. Законодателю приходилось считаться с
обычным правом, обязательным для всех и не отменяемым даже и государем. Престиж монарха спасала теория о том, что он хранит в себе все право. Но практически из двух систем
средневекового права — писаного законодательства и неписаного обычая — обычное право
было важнее и более применимо в жизненной практике. Отрицательная установка в отношении всякого рода «неслыханных новшеств» распространялась и на законодательную инициативу, оставляя некоторый простор для продолжающегося формирования обычного права под
покровом неизменности и традиционности общественных порядков.
// Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры
Текст 3
Все приветствовали друг друга, выпили по рюмочке, но прошло почти полчаса, пока
дон Корлеоне занял свое место возле стола из орехового дерева. Хаген, стараясь не выделяться, присел позади дона несколько левее. Это было знаком, что остальные доны могут за-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
нять свои места у стола. Консильори сели позади своих донов, но достаточно близко, чтобы
в случае необходимости помочь советом.
Первым выступал дон Корлеоне. Он говорил, будто ничего не случилось, будто его не
ранили и Сантино не был убит, будто империя его не была разрушена, а семья рассеяна —
Фредо на Западе, во владениях Молинари, Майкл в Сицилии. Он говорил на сицилийском
наречии.
— Я хочу поблагодарить вас всех за ваш приход, — сказал он. — Я вижу в этом оказанную лично мне услугу и с этого момента я должник каждого из вас. Первым делом должен сказать, что я пришел сюда не для того, чтобы спорить и убеждать. Я хочу посоветоваться с вами и найти способ расстаться друзьями. Даю вам свое слово, а некоторым из вас
хорошо известно, что значит мое слово. Впрочем, мы все здесь уважаемые люди, а не адвокаты, которые должны давать друг другу гарантии.
Он остановился. Никто не разговаривал. Часть присутствующих курила сигары, остальные занялись спиртными напитками. Все здесь были хорошими и терпеливыми слушателями. Была у них еще одна общая черта: это были те редкие люди, что отказались принять
власть организованного общества, отказались подчиняться. Никакая сила, никакие угрозы не
могли их согнуть. С помощью убийств стояли они на страже своей свободной воли. Только
смерть могла их заставить сдаться.
Дон Корлеоне вздохнул.
— Как вообще могли дела зайти так далеко? — задал он риторический вопрос. — Итак,
это не имеет значения. Сделано много глупостей. Но давайте я опишу события так, как вижу
их я.
Он остановился, чтобы посмотреть, не возражает ли кто из присутствующих.
— Мое здоровье, слава богу, поправилось, и я смогу теперь направить все силы на то,
чтобы уладить конфликт. Мой сын был, возможно, слишком поспешен, слишком упрям. Не
знаю. Как бы там ни было, Солоццо пришел ко мне с деловым предложением. Он просил у
меня денег и политических связей. Он сказал, что в этой сделке заинтересованно семейство
Татаглия. Речь идет о наркотиках, которыми, как вы знаете, я не занимаюсь. Я человек спокойный, и такие дела мне не по вкусу. Я объяснил это Солоццо, не задевая ни его чести, ни
чести семейства Татаглия. Я просто вежливо сказал ему «нет». Я сказал, что его дело мне не
помешает, что меня не интересует, каким образом он добывает деньги. Он рассердился и
навлек беду на всех нас. Но такова жизнь. Каждый из присутствующих может выступить со
своим рассказом, но не в этом заключается моя цель.
Дон Корлеоне остановился и дал Хагену знак принести напитки.
— Я готов пойти на мир, — продолжал дон Корлеоне. — Татаглия потерял сына, я потерял сына. Мы равны. Что будет с миром, если люди постоянно идут против разума? Это
проклятие Сицилии, где люди все свое время уделяют мести и не оставляют его на добывание хлеба. Это глупо. Поэтому я предлагаю: пусть все будет так, как было прежде. Я не
предпринял ничего, чтобы отомстить убийцам моего сына. Если будет мир, я этого не сделаю. Есть у меня еще один сын, который не может вернуться домой, и я должен все уладить
так, чтобы по его возвращении не возникло опасности со стороны властей. После этого мы
сможем поговорить об остальных интересующих нас делах и оказать себе тем самым большую услугу. — Корлеоне сделал рукой широкий жест. — Это все, чего я хочу.
Это был прежний дон Корлеоне. Рассудительный. Уступчивый. Вежливый. Все присутствующие поняли, что, несмотря на все несчастья, обрушившиеся на семейство, с доном
Корлеоне следует считаться. Обратили внимание на поставленное им условие мира. Обрати-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
ли внимание на его просьбу вернуться к прежнему статус-кво — это значит, что несмотря на
все неудачи в прошедшем году, он сражения не проиграет. Ответил дону Корлеоне не Татаглия, а Эмилио Барзини. Он говорил резко и к делу, но слова его не звучали грубо или
оскорбительно.
— Все это верно, — сказал Барзини. — Но следует кое-что добавить. Дон Корлеоне
слишком скромен. Без помощи дона Корлеоне Солоццо и Татаглия не могли приступить к
своему новому делу. Его отказ нанес по ним прямой удар. Это, разумеется, не его вина. Но
факт остается фактом: судьи и политики считаются с мнением дона Корлеоне. Когда речь
пойдет о наркотиках, они прислушаются только к его голосу. Солоццо не мог начать действовать без определенных гарантий, что с его людьми будут обращаться по возможности
мягко. Всем нам это прекрасно известно. Не будь этого, мы до сегодняшнего дня ходили бы
в лохмотьях. Теперь, когда судьи и обвинители применяют в делах, имеющих отношение к
наркотикам, максимальные наказания, даже сицилиец, приговоренный к двадцати годам
тюрьмы, может нарушить закон омерты и выплеснуть все, что у него в голове. Этого допускать нельзя. В руках у дона Корлеоне нити ко всем винтикам аппарата. Его отказ нельзя рассматривать, как дружелюбный акт. Он отнимает хлеб у наших семейств. Времена изменились, и каждый из нас не может идти по своему, облюбованному им пути. Если в руках у дона Корлеоне все судьи Нью-Йорка, он обязан позволить и нам извлечь из этого выгоду. Он,
разумеется, может поднести нам за эту услугу счет, ведь мы не коммунисты, в конце концов.
Но он обязан позволить нам напиться из колодца. Ведь все так просто.
Когда Барзини кончил, воцарилось молчание. Самым главным в словах Барзини было
скрытое заявление, что в случае недостижения мира, он присоединится к семейству Татаглия
в борьбе против Корлеоне. И его слова произвели впечатление. Их жизни и богатства неразрывно связаны с оказываемыми друг другу услугами, и отказ в услуге можно рассматривать,
как агрессивный акт. Ведь просить очень нелегко и нельзя отказывать с такой легкостью.
Наконец, с ответным словом выступил дон Корлеоне.
— Друг мой, — сказал он, — я сделал это не со злым умыслом. Все вы меня хорошо
знаете. Когда я отказывал кому-то в одолжении? Это просто не в моем характере. Но на этот
раз я вынужден был отказать. Почему? Я считаю, что наркотики в ближайшие годы погубят
нас самих. Торговля наркотиками встречает в этой стране слишком упорное сопротивление.
Это не виски, не игры и даже не женщины, которых большинство страстно желает, и которые находятся под запретом церкви и правительства. Но наркотики представляют опасность
для потребителя. Они могут поставить под угрозу все остальные дела. Знаете, мне приятна
вера в мою силу и влияние на судей и государственных чиновников. Дай мне бог такую силу.
Я и в самом деле обладаю определенным влиянием, но большинство людей, склонных сегодня прислушиваться к моему совету, потеряют ко мне интерес, когда в наши отношения
вмешаются наркотики. Они боятся наркотиков, как огня, и в этом вопросе их принципы
необычайно устойчивы. Даже полицейские, помогающие нам в играх и остальных делах, откажутся помогать, когда речь зайдет о наркотиках. Значит, попросить меня об услуге в этом
деле — это то же, что попросить нанести удар по самому себе. Но если все вы считаете это
правильным, я готов пойти вам навстречу, при условии разумеется, что мы уладим и все
остальные дела.
После речи дона Корлеоне напряжение в зале заметно спало, люди полушепотом переговаривались через стол. Он уступил в важнейшем вопросе. Он обеспечит защиту организованной торговле наркотиками. Он, по сути, согласился с первичными предложениями Солоцццо, при условии, что собрание одобрит их. Он, разумеется, никогда не примет участия в
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
практической стороне дела и даже не вложит в предприятие ни цента. Он воспользуется
только своим влиянием в судебных органах. Но и это было огромной уступкой.
С ответной речью выступил дон Лос-Анжелеса, Франк Фальконе.
— Мы не в состоянии удержать людей от занятия этим делом, — сказал он. — Они
входят в него по собственной инициативе, а потом погрязают в неприятностях. Огромное
количество денег, скрытое в наркотиках, является слишком сильным искушением. Поэтому,
вступая в торговлю наркотиками, мы выбираем меньшее из зол. Наладив организацию торговли и контроль за ней, мы сумеем избежать непоправимой беды. И поверьте мне, быть в
этом деле не так уж плохо. Нужен только контроль, нужна защита, нужна организация. Мы
не банда анархистов и не можем допустить, чтобы каждый делал все, что ему вздумается.
Дон Детройта, более других симпатизирующий дону Корлеоне, также выступил с речью.
— Я не верю в наркотики, — сказал он. — На протяжении многих лет я доплачивал
своим людям, чтобы они не занимались делами подобного рода. Но это не помогло. К ним
подходят и говорят: «Имеется порошок, если вложишь три-четыре тысячи долларов, сможешь сделать пятьдесят тысяч на продаже.» Кто способен устоять перед подобным искушением? И они так заняты своим побочным делом, что забывают о делах, за которые я им плачу. В наркотиках больше денег. Их увлечение этим делом беспрерывно растет. Раз нет возможности прекратить это, мы должны взять дело в свои руки. Я не хочу, чтобы этим занимались возле школ, я не хочу, чтобы наркотики продавались детям. Это позор. Что касается моего города, я постараюсь вести торговлю исключительно в среде черных и цветных. Это
наилучшие клиенты, с ними меньше хлопот и они, в конце концов, всего лишь скоты. Они не
уважают ни своих женщин, ни семьи, ни самих себя. Пусть продаются наркотикам. Мы обязаны что-то предпринять, мы не можем позволить людям делать, что им хочется.
Речь дона сопровождалась громкими репликами. Надо же, он не в состоянии заплатить
людям, чтобы отвлечь их от занятия наркотиками! Что касается замечания о детях, то это
было проявлением его всем известного мягкосердечия. Ну кто станет продавать наркотики
детям? Да и где возьмут дети необходимые деньги? Что касается замечаний о цветных, то
они не были даже услышаны. Негры в счет не идут, они не обладают никакой силой. Тот
факт, что они позволили обществу размолоть себя, доказывает, что они ничего не стоят, и
упоминание о них говорит только о том, что дон города Детройта не умеет отделять главного
от второстепенного.
Выступили по очереди все доны. Все заявили, что торговля наркотиками — дело вредное и принесет немало бед, но все сходились на том, что необходимо взять контроль за торговлей в свои руки. В этом деле слишком много денег, и всегда найдутся люди, которые
пойдут на это, не послушавшись самого строгого приказа. Такова природа человека.
Наконец, пришли к соглашению. Будет разрешена торговля наркотиками, и дон Корлеоне обеспечит ее необходимой защитой. Большинство крупных операций будет осуществлено семействами Барзини и Татаглия. Покончив с этим вопросом, собрание занялось
остальными, не менее важными и сложными делами. Надо было решить немало сложных
проблем. Решили, что Лас-Вегас и Майами будут демилитаризованными городами, в которых смогут действовать все семейства. Все согласились с тем, что у этих городов большое
будущее. Договорились, что в этих городах не будет насилия и что мелкие преступники всех
сортов будут искоренены. Было решено, что в особо важных вопросах, таких, как смертные
приговоры, способные вызвать общественную бурю, решения должны приниматься настоящим собранием. Договорились, что солдатам семейств будет запрещено сводить личные сче-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
ты с помощью оружия. Договорились, что семейства будут оказывать друг другу услуги: поставлять убийц для приведения смертных приговоров в исполнение, оказывать техническую
помощь, вроде подкупа присяжных и так далее. Все эти переговоры отняли много времени и
были прерваны приглашением пообедать.
Наконец дон Барзини попросил объявить об окончании совещания.
— Мы обо всем поговорили, — сказал он. — Мы договорились о мире и я предлагаю
выразить нашу общую признательность дону Корлеоне, которого мы знаем, как человека,
умеющего держать слово. Если возникнут новые разногласия, мы снова можем встретиться.
Я очень рад, что все уладилось.
Один только Филип Татаглия был немного озабочен. Убийство Сантино Корлеоне сделало его наиболее уязвимым в ближайшей войне. Впервые на этом заседании он выступил с
пространной речью.
— Я согласился со всем, что здесь было предложено, — сказал он, — я готов забыть
свое горе. Но мне хотелось бы получить более надежные гарантии со стороны Корлеоне. Не
собирается ли он мстить? Не забудет ли он через некоторое время, когда его позиции укрепятся, о данных друг другу обещаниях? Как могу я быть уверен, что через три или четыре
года ему не покажется, что сегодняшнее соглашение ему было навязано и что он не почувствует себя снова свободным в своих действиях? Неужели нам придется все это время быть
на страже? Или мы действительно можем расстаться со спокойным сердцем? Может ли дон
Корлеоне дать такие гарантии, какие я даю теперь?
И тогда дон Корлеоне произнес свою знаменитую речь, которая снова доказала его блестящие способности политика. В этой речи он произнес фразу, которая стала не менее знаменитой, чем «железный занавес» Черчилля, но которая стала известна только спустя десять
лет.
Впервые за все совещание дон Корлеоне встал для произнесения речи. Бросались в глаза его низкий рост и худоба, явившаяся следствием болезни. Возможно, давали себя знать и
шестьдесят лет, но не было сомнений, что к нему вернулись прежняя сила и прежний острый
ум.
— Не будь у нас разума, мы не были бы людьми, — сказал он. — В таком случае мы
были бы не лучше диких зверей. Но мы обладаем разумом, мы можем советоваться друг с
другом и с самим с собой. С какой целью вернусь я к прежним бедам, к насилию и хаосу?
Мой сын умер, и это личное мое горе, я не заставляю весь мир страдать вместе со мной. И
поэтому я обещаю, даю свое честное слово, что никогда не стану искать мести, не стану выяснять, кто убил его. Я уйду с этого совещания с чистым сердцем… Позвольте напомнить
вам, что мы всегда должны заботиться о своих интересах. Все мы отказались быть дураками,
отказались быть марионетками в руках вышестоящих людей. В этой стране нам повезло.
Большая часть наших детей нашла себе лучшую долю. У некоторых из вас сыновья стали
профессорами, учеными, музыкантами, и счастье улыбается им в жизни. Возможно, ваши
внуки станут еще более уважаемыми людьми. Никому из присутствующих здесь не хочется,
чтобы их дети пошли за отцами, это слишком тяжелая жизнь. Они могут стать такими же,
как все, и мы помогаем им занять надежное положение в обществе. Я надеюсь, что дети моих внуков станут (кто знает?) Губернаторами, президентом — в Америке все возможно. Но и
мы должны шагать в ногу со временем. Прошло время пистолетов и убийств. Мы должны
обладать хитростью бизнесменов, — в этом больше денег и это лучше для наших детей…
Поэтому я отказываюсь от мести. Клянусь, что пока я руковожу делами семейства, мы пальцем не тронем ни одного из присутствующих здесь без оправданного повода или явной про-
Санкт-Петербургский филиал НИУ «Высшая школа экономики»
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ СЕМИНАР
«Введение в специальность»
(1 курс, направление подготовки 030900.62 «Юриспруденция»)
« Правовое регулирование экономической деятельности в Западной Европе:
от Средневековья к Новому времени»
вокации с их стороны. Во имя общих интересов я готов пожертвовать своими собственными.
Даю честное слово, а вы знаете, что я никогда в жизни не обманывал… Но имеется у меня
одна особая проблема. Моего младшего сына обвинили в убийстве Солоццо и офицера полиции, и ему пришлось бежать. Я должен возвратить его домой и очистить от этих лживых
обвинений. Это мое личное дело, и я позабочусь о всех необходимых процедурах. Возможно,
мне придется разыскать настоящих убийц, возможно — убедить власти, что мой сын невиновен. Может быть, лжесвидетели возьмут назад свои показания. Но я повторяю, это мое дело и я постараюсь вернуть сына домой… Но я хочу кое-что добавить. Возможно, это покажется вам смешным недостатком, но я человек суеверный. Если с моим младшим сыном
произойдет несчастный случай — если его случайно застрелит полицейский, или он повесится в камере, или появятся новые свидетели, утверждающие, что он убийца — мой суеверный ум заставит меня подумать, что это результат недоброжелательности некоторых из здесь
присутствующих. Скажу больше. Если моего сына убьет молнией, я обвиню в этом некоторых из вас. Если его самолет упадет в море, корабль окажется на дне океана, если он схватит
смертельную лихорадку или его автомобиль столкнется с поездом, мой суеверный мозг обвинит в этом некоторых из вас. Господа, это недоброжелательство, или, если вам будет угодно — невезение, я простить не смогу никогда. Но кроме этого ничто не заставит меня нарушить наш мирный договор. Разве мы не лучше этих пушек, которые в одном нашем поколении убили миллионы людей?
Кончив говорить, дон Корлеоне подошел к месту, где сидел дон Филип Татаглия. Татаглия встал, они обнялись и поцеловали друг друга. Остальные доны тоже встали, зааплодировали и по очереди пожали руки дону Корлеоне и дону Татаглия. Возможно, свежеиспеченная дружба обоих донов была не самой искренней, и они не станут посылать друг другу
подарки на Рождество, но и не убьют друг друга, а в нашем мире этого достаточно.
// Марио Пьюзо. Крестный отец