Вернер Херцог: интервью 1. Знали ли вы о пещере Шове до того, как вам предложили снять о ней фильм? Впервые я услышал о пещере от продюсера, с которым сделал телефильм «Человек гризли» и фильм в Антарктике «Встречи на краю света». Он очень аккуратно подвел меня к вопросу, не интересно ли мне снять что-нибудь подобное вроде этой пещеры. Этот продюсер однажды прочитал статью Джудит Турман в журнале «New Yorker» - очень интересный и тщательный материал о пещере Шове. Когда он рассказал мне эту идею, я тут же закричал: «да, да, да!» Я ведь с ранней юности мечтал об этом. Серьезно, это была моя первая самостоятельная мания, которой я увлекся сам, а не под влиянием школы или семьи. 2. Как на самом деле вам поступило предложение: исходила ли инициатива от вас, или ученые действительно сами решили выбрать вашу кандидатуру? Я сам спросил разрешения. Это все ужасно сложный процесс, потому что согласие должен дать министр культуры Франции, затем – местная власть, затем ученые и конкретно хранители этой пещеры. Если хоть кто-то из них откажет, внутрь ты не попадешь. Я написал им всем – и с ними надо быть предельно вежливым и открытым, и говорить ангельским языком. Мне повезло, что французский министр культуры – большой поклонник моих фильмов, но успех заключался не только в этом. Я и правда большой знаток наскальной живописи – не только с киношной, но и с научной точки зрения. Давайте уж будем честными: я компетентный кинематографист. Нравятся вам мои фильмы или нет, я, по крайней мере, точно могу заявлять, что компетентен в этом вопросе. К тому же я с ранних лет был очарован рисунками пещеры Шове. Я мгновенно осознал, что единственный, кто способен их снять. Но, конечно, французы могут быть очень щепетильны, когда речь заходит об их наследии. Я знал, что есть и другие желающие снять фильм, и они – французы. Так что пришлось очень прямолинейно заявить, почему я, баварец, пытаюсь добиться разрешения снимать кино о пещере. Мне предложили работу от Министерства культуры Франции, и чтобы ее получить, я должен был попросить гонорар в один евро. Взамен я вернул министерству полноценный 3D-фильм, которым оно могут пользоваться бесплатно, показывать в 30 тыс. школ по всей Франции, на разных культурных мероприятиях и фестивалях. 3. Что вы почувствовали, впервые попав в пещеру? Ну, это не описать словами… ощущение чуда, священного трепета. Именно эти ощущения я бы хотел передать публике. 4. Насколько тяжелыми были съемки? У вас ведь была масса ограничений по аппаратуре и работе? Да, нам нужно было соблюдать дистанцию в два шага, принести только три световых панели, и время на съемки нам выделили совсем немного. Нам позволили взять с собой лишь то, что мы могли бы нести в руках, так что мы не могли принести в пещеру тяжелое и громоздкое оборудование. Самым тяжелым было то, что снимая фильм в 3D, ты не можешь двигать 3Dкамеру как обычную камеру. Если, к примеру, ваш фильм ближе к объекту, то и все линзы должны быть ближе друг к другу, и когда ты заперт в пространстве, то приходится медленно скашивать их. Нам пришлось переделать все камеры, чтобы снимать крупные планы рисунков. Мы проделали высокоточную техническую работу – особенно в условиях полутьмы и узкого пространства. И напомню, времени у нас при этом было мало. Исследователи ушли из пещеры в начале апреля и оставили мне ее в распоряжение – но всего на 6 дней по 4 часа в день. Просто позднее уровень углекислого газа в пещере, где расположен Отдел Львов, поднимается настолько, что находиться там становится опасно. В других частях пещеры – очень высокий уровень радона, который оказывает опасное воздействие на легкие человека. Так что мы работали в условиях токсичных и радиоактивных газов. 5. От чего пришлось отказаться из-за этих ограничений и что изобрести для съемок? Я имел возможность рассказать, что хотел, но пришлось быть полностью сфокусированным, очень быстрым и очень профессиональным. Так что когда меня спрашивают, что я чувствовал в пещере, испытал ли какой-то религиозный экстаз я отвечаю: нет, прежде всего, мной руководил профессионализм. Но были моменты, когда съемочная группа уходила вперед, а я останавливался минут на пять, что, кстати, было запрещено. Но я все равно это делал, и охранники знали, что я не натворю никаких глупостей – так что я просто стоял молча и смотрел. 6. Вы всегда были против 3D, но решились снимать пещеру именно с помощью этой технологии. У вас изменилось к ней отношение? Хотите ли еще снять что-нибудь в 3D? Я скептически отношусь к 3D потому, что в жизни нам неудобно все время смотреть полноценные 3D-фильмы. У нас один глаз доминирующий, второй – периферийный. Наш мозг очень избирательный. В общем, нам неудобно смотреть 3D, но в кино сейчас этого не избежать. Наш мозг больше не может быть разборчивым. Однако когда я увидел пещеру, мне стало очевидно, что все эти ее формы – углубления, выпуклости, все эти переходы на стенах были очень точно поняты и схвачены людьми эпохи Палеолита 32 тыс. лет назад. То, как они использовали пещеру, совершенно невероятно, поэтому я сказа себе: фильм просто необходимо делать в 3D, потому что это, возможно, единственный фильм, который здесь когда-либо будет снят. Я бы ничего больше не хотел снимать в 3D – я все еще скептик в этом плане. Здоров посмотреть такое кино, скажем, раз в год, как фейерверк на 4 июля, или же как сняли «Аватар». Раз в год как событие – ок, почему нет. Но, я снова говорю, мы не приспособлены смотреть 3D, нам от этого некомфортно. Надеюсь, мы никогда не увидим 3D-романтичемкую комедию, потому что 3D вынуждает вас принять определенную размерность вещей. Нельзя позволять фантазии сходить с ума, отвлекаться от фильма и думать: «Ну, эти двое любовников, наконец, займутся ЭТИМ?»