наклонение в якутском… стр

Н.Добрушина. Оптатив или императив?
0. Согласно описаниям некоторых тюркских языков, побуждение к 1-му
лицу (Пойду-ка я! Пойдем!) выражается в этих языках c помощью желательного
наклонения, или оптатива. Этот факт привлекает внимание своей типологической
нестандартностью.
Выражение побуждения является функцией императива, в то время как
оптатив служит в языках мира для сообщения говорящим о своем желании,
чтобы некоторая ситуация была реализована (см., например, Плунгян 2000: 317).
Эти морфологические категории обладают семантической близостью: обе они
выражают желание говорящего. Императив, однако, имеет важное отличительное
свойство: он является не только сообщением о желании, но и попыткой это
желание реализовать, побудив некоторое лицо к осуществлению желаемого
действия.
Термин императив имеет два наиболее распространенных понимания: вопервых, он применяется многими авторами по отношению к побуждению ко 2-му
лицу, а во-вторых, его используют как объединенное обозначение нескольких
категорий: побуждения к 1-му лицу множественного числа (Идем!), ко 2-му
(Иди!), к 3-му (Пусть идет!) и, в некоторых языках, к 1-му лицу единственного
числа (Пойду-ка я, Давай я пойду) (Храковский, Володин 1986). Эти формы
обладают значительным семантическим различием, и поэтому, в отличие от
побуждения ко 2-му лицу, побуждения к 1-му и 3-му лицам могут выражаться с
помощью иных, не собственно императивных грамматических категорий (как,
например, в русском языке).
Так, роль побуждения к 3-му лицу во многих языках выполняет оптатив,
совмещая эту функцию со своим основным значением выражать желание
говорящего. Однако нигде, кроме тюркских языков, не отмечено совмещение
оптативного значения с функцией императива к 1-му лицу. Тем самым, сведения
об использовании желательного наклонения для побуждения к 1-му лицу либо
обнаруживают уникальное свойство тюркских языков, либо являются
результатом какого-то заблуждения, укоренившегося в тюркологии. Мы
попытаемся разобраться в этой ситуации, на материале разных тюркских языков
сопоставив функционирование оптатива и императива1.
В разной степени были рассмотрены следующие языки и диалекты: азербайджанский,
алтайский, башкирский, гагаузский, казахский, караимский, каракалпакский, карачаевобалкарский, киргизский, крымскотатарский, крымчакский, кумыкский, мишарский диалект
татарского языка, ногайский, литературный татарский, турецкий, саларский, сарыг-югурский,
тофаларский, тувинский, туркменский, узбекский, уйгурский, хакасский, чувашский, чулымскотюркский, шорский, язык алабугатских татар, язык барабинских татар, язык юртовских татар,
якутский. Для некоторых из этих языков удалось получить лишь краткую информацию из издания
Языки мира. Тюркские языки. М., 1997, однако бóльшая часть информации была почерпнута из
описательных грамматик этих языков. Все данные, использованные в статье, заимствованы из
источников, которые перечислены в библиографии, за исключением отдельных примеров из
мишарского диалекта татарского языка. Данные по мишарскому говору татарского были
получены в ходе работы с носителями языка, в связи с чем автор хотел бы выразить свою
благодарность жителям села Татарский Ялтань. Также были использованы данные древних
тюркских языков.
1. Побуждение к 1-му лицу: оптатив или императив?
Автор выражает свою благодарность А.В.Дыбо и В.А.Плунгяну,
высказавшим ряд ценных замечаний по поводу этой работы.
1
1
В татарском (ЯМ 1997: 364), турецком (ЯМ 1997: 402) и башкирском (ЯМ
1997: 212) языках некоторые исследователи выделяют желательное наклонение.
Желательной они называют форму, с помощью которой выражается побуждение
к 1-му лицу; формы, обозначающие побуждение ко 2-му и к 3-му лицам, они
относят к повелительному наклонению. Таким образом, с точки зрения этих
исследователей, императив охватывает 2-е и 3-е лица, а желательное наклонение
имеет только 1-е2.
Таблица 1. Дистрибуция повелительного и желательного наклонений в
татарском языке по М.З.Закиеву (ЯМ 1997: 364).
повелительное
желательное
1-е ед. и мн.
2-е ед. и мн.
3-е ед. и мн.
Формальная организация татарской системы императивных форм
действительно дает основания для выделения 1-го лица в отдельный формальный
тип, но таким же своеобразием обладают и формы 3-го лица. Ср. побудительные
формы глагола ‘уходить’ в мишарском диалекте татарского языка:
1
2
3
единств.
множ.
kit-ij-m ‘пойду-ка я’
kit-ij-k ‘пойдем’
kit ‘уходи’
kit-gez ‘уходите’
kit-sen ‘пусть уходит / уходят’
Впрочем, выделение форм побуждения 1-го лица в желательное наклонение,
как правило, мотивируется не формальными, а семантическими причинами:
«Повелительное наклонение имеет формы 2-го и 3-го лица обоих чисел. Что
касается 1-го лица, то оно по значению относится к желательному наклонению»
(Садвакасов 1976: 217); «1-е л. ед. и мн. ч., часто включаемое в систему
повелительного наклонения, в соответствии со своим значением рассматривается
в системе желательного наклонения» (Кононов 1960: 205); «По логическим
основаниям 1-е лицо отсутствует» (Тенишев 1976а: 158). Работа А.М.Щербака о
происхождении желательных форм начинается следующими словами:
«Желательное наклонение (optativ, optativ-subjonctiv, voluntativ, kohortativ) в
тюркских языках имеет ограниченную сферу проявления: 1-е лицо единственного
и множественного числа, в языках Сибири и Алтая также двойственного числа,
реже – 1-е и 2-е лицо и еще реже – 1-е, 2-е, 3-е. Его формы передают
специфическое, характерное преимущественно для них, содержание и как бы
восполняют то, что по понятным причинам отсутствует в парадигме
повелительного наклонения» (Щербак 1981: 52). Н.А.Баскаков, объединяя в
единую парадигму формы трех лиц побуждения, называет соответствующее
наклонение повелительно-желательным, подчеркивая тем самым его
неоднородность (см., например, Баскаков 1975).
Ср., однако, описание мишарского диалекта татарского языка, в котором принята другая точка зрения:
«Тщательный анализ данных татарского языка, в том числе изучение значительного материала по
мишарскому диалекту, убедил нас, что формы 1-го лица обоих чисел … выражают, прежде всего,
побуждение к действию, а не желание» (Махмутова 1978: 160)
2
2
Однако настоящая причина, по которой в тюркологии сложилась традиция
считать 1-е лицо императива желательным наклонением, носит не
семантический, а исторический характер.
В российской тюркологии распространено мнение, что формы императива
1-го лица представляют собой остаток древнего желательного наклонения, 2-е и
3-е лица которого утратились3: «В тюркском праязыке существовал оптатив с
показателем –aj. Восстановление парадигмы оптатива этого типа связано с
известными трудностями, поскольку от него сохранились только формы 1-го
лица ед. и мн. числа» (Серебренников, Гаджиева 1986: 206); «Как справедливо
отмечают многие исследователи, формы типа ilem, iler [1-е ед. и 1-е мн.
чувашского императива - Н.Д.] представляют рудимент желательного
наклонения» (Левитская 1976: 75).
Н.А.Баскаков высказывается на эту тему более осторожно. Он возводит
формант 1-го лица «повелительно-желательного наклонения» к «аффиксу
причастия желательного наклонения –γaj», не утверждая при этом, что
существовали формы других лиц этого наклонения (Баскаков 1975: 93).
Итак, считается, что побудительные формы 1-го лица обязаны своим
происхождением древнему причастию желательного наклонения на –γaj/-gej. На
этом основании многие российские тюркологи выделяют эти формы в отдельное
наклонение (желательное), объясняя такое решение особым значением этих
форм. Результатом являются проблемы не только терминологического характера.
Традиция называть побудительные формы 1-го лица желательным наклонением
приводит к смешению двух совершенно разных категорий – императива 1-го
лица (гортатива) и оптатива (желательного наклонения). Во многих тюркских
языках имеются обе эти категории, и их следует различать на функциональных
основаниях.
В заблуждение таким образом вводятся не только исследователи тюркских
языков, но и типологи, черпающие свою информацию из описаний тюркских
языков: «…У тюркологов существуют проблемы с включением в императивную
парадигму именно формы 1-го л. мн. ч. (=совместного лица) типа тат. бар-ыйк
‘пойдем(те)’, которая хотя и синтетическая, но формально не однородна с
императивными формами 2-го и 3-го л., ибо является оптативной [разрядка наша
– Н.Д.]» (Бирюлин, Храковский 1992: 22). То же ошибочное утверждение
повторяется в издании 2001 года даже в более отчетливой формулировке:
“…Tatar bar-yjk ‘let us go’ … is optative in form and therefore formally not
homogeneous with second- and third-person imperatives” – “Татарская форма барыйк ‘пойдем(те)’ является оптативом с формальной точки зрения [разрядка наша
– Н.Д.] и тем самым формально не однородна с императивами 2-го и 3-го лица»
(Birjulin & Xrakovskij 2001: 21).
Впрочем, не все тюркологи исключают 1-е лицо из императивной системы
на основании его происхождения. Вопрос о том, куда относить формы 1-го лица
императива, традиционно дискутируется в тюркологической литературе. Ср.,
например, позицию Е.И.Коркиной, исследовавшей якутские наклонения:
«Некоторые исследователи считают, что нельзя говорить о наличии первого лица
повелительного наклонения в тюркских языках еще и потому, что аффикс -ай/-й
ими генетически возводится к древнетюркскому аффиксу -кай/-гай, который в
свою очередь считается формантом не повелительного, а желательного
наклонения. Однако этот довод нельзя считать имеющим неоспоримо вескую
Впрочем, этой точки зрения придерживаются не все исследователи. Так, Клаус Шониг, реконструируя
тюркскую императивную парадигму, отмечает лишь возможность косвенного влияния форм желательного
будущего на –γай на формирование суффиксов 1-го лица императива (Schönig 1987: 210).
3
3
силу в пользу отсутствия первого лица повелительного наклонения в тюркских
языках, ибо в историческом развитии родственных языков любой
грамматический формант может получить любое, разнообразное направление и
различное смещение значений» (Коркина 1970: 150).
Присоединяясь к последней точке зрения, в разделе 2 этой статьи мы
постараемся показать, что нет оснований для того, чтобы противопоставлять
тюркские формы 1-го лица формам 2-го и 3-го и относить их к желательному
наклонению. Проблеме разграничения парадигм повелительного и желательного
наклонений в тюркских языках посвящен раздел 3. В разделе 4 будет оспорено
предположение об общем происхождении желательного наклонения и
императива 1-го лица из причастия на –γaj/-gej.
2. Тюркские побудительные формы в типологическом освещении.
Почти единодушное мнение тюркологов о том, что побуждение к 1-му лицу
не может считаться императивом, в отличие от побуждения к 3-му, не
подтверждается ни семантикой этих тюркских форм, ни типологическими
данными.
Наиболее частым аргументом в пользу противопоставления 1-го лица 2-му и
3-му является следующий: основной компонент значения этих форм, как
утверждается, не побуждение, а желание.
Между тем наше исследование показало, что тюркские формы 1-го лица,
традиционно причисляемые к желательному наклонению, имеют круг
употреблений, стандартный для побудительных форм 1-го лица в других языках
мира. Так, в мишарском диалекте татарского языка формы 1-го лица
обнаруживают следующие значения.
Форма 1-го лица ед. числа выражает намерение говорящего совершить
некоторое действие (пример 1а) или просьбу о разрешении совершить действие
(1б).
(1) а. min
izba sal-ijm
я дом строить-IMP.1SG
Построю-ка я дом.
б. Ani, jer-e-r-ga
Ceg-ijm
мама
гулять-ST-POT1-INF
Мама, я пойду гулять.
AlE
выходить-IMP.1SG PART
1-е лицо множ. числа используется для выражения приглашения к
совместному действию:
(2) izba sal-ijk
дом
строить-IMP.1PL
Давай построим дом
Аналогичный набор значений был обнаружен у форм 1-го лица в
чувашском, хакасском и балкарском языках4.
Мишарский диалект татарского языка (говор села Татарский Ялтань) был исследован автором в июле 2000го года в составе экспедиции МГУ, чувашский язык – в августе 2001-го года в составе экспедиции МГУ,
хакасский язык (сагайский диалект) – в июне 2002-го года в составе экспедиции РГГУ и балкарский язык
(говор села Верхняя Балкария) – в августе 2002-го года в составе экспедиции МГУ.
4
4
Таким образом, тюркская ситуация не имеет принципиальных особенностей
по сравнению с общетипологической. Вопрос о выделении 1-го лица в отдельное
наклонение на семантических основаниях должен решаться в тюркских языках
так же, как он решается в других языках мира.
Семантика побуждения к 1-му лицу, несомненно, имеет большое
своеобразие по сравнению с другими побудительными формами. Так,
побуждение к 1-му лицу, особенно к 1-му лицу единственного числа, сильно
отличается по значению от повеления ко 2-му лицу, которое является
прототипической императивной формой5. Однако семантика побуждения к 3-му
лицу, которое тюркологи единодушно зачисляют в категорию императива,
обнаруживает не менее существенные отличия (о семантике императива 3-го
лица см. Добрушина 2001а). Тем самым, нет никаких оснований выделять 1-е
лицо, объединяя при этом 2-е и 3-е.
Принимая во внимание семантическое своеобразие побудительных форм 1го и 3-го лиц по сравнению со 2-м, эти категории можно считать
самостоятельными наклонениями – гортативом и юссивом, по терминологии
В.А.Плунгяна (Плунгян 2000: 318). Другая возможность состоит в том, чтобы на
функциональном основании (выражение побуждения) объединять формы всех
трех лиц в парадигму императива, как это делают авторы статьи (Nasilov & al.
2001) вслед за Л.А.Бирюлиным и В.С.Храковским (Бирюлин, Храковский 1992).
Однако же нет никаких причин противопоставлять побудительные формы 1-го
лица 2-му и 3-му и относить их к желательному наклонению. Семантически они
безусловно ближе к побуждению 2-го лица (императиву), чем к оптативу, так как
представляют собой попытку каузировать собеседника реализовать некоторое
действие, а не просто выражают желание говорящего.
Типологические данные также не свидетельствуют в пользу особого статуса
форм 1-го лица в общем ряду побудительных форм.
Есть многочисленные свидетельства того, что побуждение к 1-му лицу
множественного числа в языках мира чаще выражается однородными с
императивом 2-го лица морфологическими средствами, чем 3-е.
В языке кайярдилд (танга, Австралия) побуждение к 1-му лицу множ. числа и ко 2-му лицу
выражается одним морфологическим показателем 6:
Ngakulda rabi-j!
мы.INCL вставать-IMP
Давай вставать!
(Nyingka) rabi-j!
(ты) вставай-IMP
Вставай!
Напротив, побуждение к 3-му лицу в этом языке выражается с помощью других средств:
wakatha rabi-jinj!
сестра вставать-JUSS
Пусть сестра встает!
Тем самым, типологические данные свидетельствуют в пользу того, что
побуждение к 1-му лицу множественного числа имеет больше оснований
считаться императивной формой, чем побуждение к 3-му лицу.
Заметим, что форма 1-го л. ед. числа не принадлежит к распространенным императивным формам. Она
встречается далеко не во всех языках и часто не имеет специализированного морфологического выражения.
6
Все примеры из языка кайярдилд предоставлены Николасом Эвансом.
5
5
3. Парадигмы императива и наклонения на –*γaj/-*gej.
Прежде чем перейти к проблеме происхождения побудительных форм 1-го
лица из причастия на –γaj/-gej, мы хотели бы развести парадигмы императива и
парадигмы оптатива, которые оказались смешаны во многих описаниях тюркских
языков. Так, в грамматике уйгурского языка (Садвакасов 1976: 217-224) и в
описании литературного татарского языка (Татарская грамматика 1993: 136-150)
в разделе «Повелительное наклонение» рассматриваются побудительные формы
2-го и 3-го лиц, а в разделе «Желательное наклонение» - побудительные формы 1го лица наряду с собственно оптативными формами. В то же время в грамматиках
других тюркских языков аналогичные формы распределены иначе: например, в
описании азербайджанского языка парадигма императива считается состоящей из
форм 3-х лиц, а в разделе желательного наклонения рассматриваются только
собственно оптативные формы.
Мы попытаемся внести ясность в классификацию побудительных и
желательных форм в тюркских языках, предложив единый подход к
классификации, основанный на функции этих форм. К парадигме императива
будут отнесены те формы, основным значением которых является побуждение. К
парадигме оптатива – формы, использующиеся для выражения желания.
Отметим, что в тюркских языках нередко имеется несколько
морфологических форм для выражения желания. Объектом нашего внимания
будет лишь та форма, которая, по предположению многих тюркологов, имеет
историческое родство с формой побуждения 1-го лица, то есть происходит из
причастия на –γaj/-gej.
Ситуация, однако, осложняется тем, что косвенное наклонение,
наследующее этому причастию, не во всех тюркских языках имеет желательное
значение. Формы, имеющие своим источником причастие на –γaj/-gej, в
современных тюркских языках довольно сильно разошлись по значению. Так,
якутская категория, соответствующая этому причастию, выражает не
желательную, а эпистемическую модальность (так называемое «возможное
наклонение») (о семантике этих форм см. статью Добрушина, наст. сборник).
Поскольку, тем самым, термин оптатив подходит не для всех «наследников»
причастия будущего времени, применительно ко всем тюркским языкам мы
будем называть эти формы наклонением на –*γaj/-*gej, подчеркивая тем самым их
общее происхождение.
С формальной точки зрения наклонение на –*γaj/-*gej так же имеет
различные рефлексы в разных тюркских языках. Так, в языках огузской группы
(азербайджанском, гагаузском и туркменском) аффикс –гай/-гей/ -γай/-γей /-кай/кей претерпел фонетические изменения и имеет вид –а-/-э-/-ай.
Наклонение на –*γaj/-*gej есть во многих тюркских языках и, как правило,
имеет полную парадигму лично-числовых форм, наряду с императивом, который
также представлен во всех лицах. По наличию и соотношению парадигм
императива и наклонения на –*γaj/-*gej среди современных тюркских языков
выделяется несколько типов.
 В языках первого типа парадигма наклонения на –*γaj/-*gej отсутствует,
при этом имеется полная парадигма императива. Такими языками являются:
башкирский, узбекский, чувашский, язык алабугатских татар и язык барабинских
татар.
Полноценная парадигма наклонения на –*γaj/-*gej отсутствует в
литературном татарском языке и в мишарском диалекте татарского языка, говор
села Татарский Ялтань. Единственным остатком этого наклонения является
форма 3-го лица с морфемой отрицания: kIt-mA-gAE ‘как бы он не ушел’.
6
К этому же типу, по-видимому, можно причислить и турецкий язык. В
описании турецкого языка выделяется желательное наклонение, имеющее три
лица (Кононов 1956: 246), однако, по свидетельству автора, 2-е и 3-е лица этого
наклонения неупотребительны в современном языке. Продуктивной является
лишь форма 1-го лица, которая отнесена А.Н.Кононовым одновременно к
повелительному и желательному наклонениям. Однако, судя по примерам,
приведенным в описании, она имеет лишь императивные функции7.
Схема 1. Парадигмы императива и наклонения на –*γaj/-*gej. Тип I.
Императив
в 3-х лицах
наклонение на –*γaj/-*gej
нет
 Наиболее многочисленную группу составляют языки, в которых, наряду с
полной парадигмой императива, имеется также полная парадигма наклонения на
*γaj/-*gej. В некоторых языках это наклонение представляет собой
аналитическую конструкцию со вспомогательным глаголом, как в мишарском
диалекте татарского языка:
мишарский диалект татарского, говоры восточных районов Мордовии,
'идти’ (Махмутова 1978):
Императив
Оптатив
Sg.
Pl.
Sg.
Pl.
1 бар-ый-ым бар-ый-ык
баргай иде-м баргай иде-к
2 бар
бар-ыгыз
баргай иде-η баргай иде-гез
3 бар-сын
бар-сын-нар баргай иде
баргай иде-лер
В казахском и уйгурском языках формы наклонения на –*γaj/-*gej являются
архаичными, неупотребительными в современной разговорной речи.
Схема 2. Парадигмы императива и наклонения на –*γaj/-*gej. Тип II.
Императив
в 3-х лицах
наклонение на –*γaj/-*gej
в 3-х лицах
 В языках третьего типа парадигма императива, с формальной точки
зрения, является неполной.
В описании гагаузского языка императив выделяется только для 2-го и 3-го
лиц: «Повелительное наклонение имеет неполную парадигму спряжения. В силу
специфики его значения – выражение приказа, просьбы, пожелания – формы 1-го
лица единственного и множественного числа повелительного наклонения
отсутствуют» (Покровская 1964: 204). При этом желательное наклонение
(оптатив) выделяется для всех трех лиц, хотя «в функции формы 3-го лица
желательного наклонения употребляется форма 3-го лица повелительного
В описании турецкого языка Дж.Л.Льюиса «желательному» наклонению А.Н.Кононова соответствует
субъюнктив (“subjunctive”), а в императивную парадигму включаются лишь 2-е и 3-е лица. При этом Льюис
считает, что 1-е лицо множ. ч. субъюнктива (которое с функциональной точки зрения представляет собой
императив) по происхождению является императивом: «Первое лицо множественного числа исторически
является частью императива, а не субъюнктива» (Lewis 1967: 132). В то же время показатель 1-го ед., по его
мнению, представляет собой контаминацию исторических окончаний императива и субъюнктива. Учитывая
побудительную семантику этих форм, их исключение из парадигмы императива можно объяснить только
традицией.
7
7
наклонения». Тем самым, с формальной точки зрения, 3-го лица оптатива в языке
не существует.
Таблица 2а. Формальное распределение императива и наклонения на –*γaj/*gej в гагаузском языке.
Императив
наклонение на –*γaj/-*gej
'брать’
ед.ч.
мн.ч.
ед.ч.
мн.ч.
1-е лицо
ал-а-йым ал-а-лым
2-е лицо ал
ал-ын(ыз)
ал-а-сын
ал-а-сын-ыз
3-е лицо ко ал-сын ко ал-сын-нар
Между тем примеры, имеющиеся в описании, говорят о том, что
функциональное распределение этих форм не соответствует формальному, т.к.
формы 1-го лица на –*γaj/-*gej употребляются как императив. Согласно
описанию, 1-е лицо на –*γaj/-*gej используется в качестве императива в
сочетании с частицей ко, однако, судя по примерам, форма на –*γaj/-*gej без
частицы также имеет императивное значение:
Еркене йа
калк-а-лым, алты тепе йап-а-лым… (Покровская 1964:
210)
Встанем-ка пораньше, сделаем шесть стогов сена…
В то же время отсутствие в языке оптатива 3-го лица компенсируется за счет
3-го лица императива: эта форма употребляется в оптативной функции, в то
время как побуждение к 3-му лицу выражается сочетанием императива с
частицей ко.
Таблица 2б. Функциональное распределение императива и наклонения на –
*γaj/-*gej в гагаузском языке.
Императив
Оптатив
'брать’
ед.ч.
мн.ч.
ед.ч.
мн.ч.
1-е лицо (ко) ал-а-йым (ко) ал-а-лым
2-е лицо ал
ал-ын(ыз)
ал-а-сын ал-а-сыныз
3-е лицо ко ал-сын
ко ал-сын-нар ал-сын
ал-сын-нар
В саларском языке, по-видимому, ситуация сходна. В нем существует форма
императива, которая употребляется в контексте 2-го и 3-го лиц8, в то время как
форма, маркированная суффиксом –ki (< –*γaj/-*gej), используется в контексте
всех трех лиц. Императив, тем самым, по описанию Э.Р.Тенишева, имеет
дефектную парадигму.
Таблица 3а. Формальное распределение императива и наклонения на –*γaj/*gej в саларском языке.
На саларском, а также на сарыг-югурском языках говорит тюркское население Китая. Находясь под
сильным влиянием изолирующего китайского языка, саларский и сарыг-югурский практически утратили
лично-числовое спряжение. В песнях и древних письменных памятниках формы императива 2-го и 3-го лиц
имеют лично-числовые аффиксы (Тенишев 1976а: 159, Тенишев 1976б: 97).
8
8
Императив
показатель
-
ед.ч. = мн.ч.
‘идти’
1-е лицо
var
2-е лицо
var
3-е лицо
Наклонение на –*γaj/-*gej
-ki
ед.ч. = мн.ч.
‘делать’
e’-ki
e’-(ki)
e’-ki
К сожалению, в описании отсутствуют показательные примеры, и о
семантике этих форм можно судить лишь по их переводам. Из переводов следует,
что форма на –ki в контексте местоимения 1-го лица используется как императив:
men e’-ki ‘сделаю-ка я’, piser e’-ki ‘сделаем-ка мы’, в то время как 2-е и 3-е лица,
по-видимому, используются для выражения пожелания или слабого побуждения:
sen e’-ki ‘сделай-ка ты’, vu e’-ki ‘сделать бы ему’ Тем самым, 1-е лицо императива
выражается с помощью «оптативного» показателя –ki; данных о том, способна ли
эта форма выражать в контексте 1-го лица и оптативное значение, у нас нет.
Таблица 3б. Функциональное распределение императива и наклонения на –
*γaj/-*gej в саларском языке.
Императив
Оптатив
ед.ч. = мн.ч. ед.ч. = мн.ч.
1-е лицо
-ki
?
-ki
2-е лицо
-
-ki
3-е лицо
-
Итак, в гагаузском и саларском языках с функциональной точки зрения
парадигмы устроены следующим образом:
Схема 3. Парадигмы императива и наклонения на –*γaj/-*gej. Тип III.
Императив
в 3-х лицах
Оптатив
во 2-м и 3-м лицах
Особая ситуация сложилась в сарыг-югурском языке. В нем сохранилась
лишь одна форма на –*γaj/-*gej – 3-го лица9. Формы 1-го лица, которые отнесены
Э.Р.Тенишевым к оптативу, судя по примерам, несут исключительно
побудительные функции (Тенишев 1976б: 99).
Таблица 4. Функциональное распределение императива и наклонения на –
*γaj/-*gej в сарыг-югурском языке.
‘посылать’
1-е лицо
2-е лицо
3-е лицо
9
Императив
ед.ч.=мн.ч.
yzd-ēn
yzyt
yzyt
Оптатив
ед.ч.=мн.ч.
yzit-kej
Наша интерпретация этой парадигмы отличается от той, которая предложена в грамматике Тенишев 1976б.
9
Схема 4. Парадигмы императива и наклонения на –*γaj/-*gej. Тип IV.
Императив
в 3-х лицах
Оптатив
только в 3-м лице
Все сказанное в этом разделе представим в виде сводной таблицы.
Таблица 5. Функциональное распределение императива и наклонения на
–*γaj/-*gej в тюркских языках.
Императив
в 3-х лицах
в 3-х лицах
в 3-х лицах
в 3-х лицах
Наклонение
Языки
на
–*γaj/-*gej
нет
башкирский, литературный татарский, мишарский
диалект татарского языка (говор с. Татарский
Ялтань), турецкий, узбекский, чувашский, язык
алабугатских татар, язык барабинских татар
в 3-х лицах азербайджанский, алтайский, казахский, караимский,
каракалпакский, карачаево-балкарский, киргизский,
крымско-татарский,
крымчакский,
кумыкский,
мишарский диалект татарского языка (говоры
восточных
райнов
Мордовии),
ногайский,
тофаларский, тувинский, туркменский, уйгурский,
хакасский, язык чулымских татар, шорский, язык
юртовских татар, якутский
во 2-м и в гагаузский, саларский
3-м лицах
только в 3- сарыг-югурский
м лице
4. История формирования наклонения на –*γaj/-*gej и императива 1-го лица.
Основной причиной того, что в описаниях современных тюркских языков
оказались смешаны парадигмы императива и оптатива, является устоявшаяся
среди российских тюркологов гипотеза о том, что побудительная форма 1-го лица
происходит из желательного наклонения на –γaj/-gej и, тем самым, генетически
родственна современному наклонению на –*γaj/-*gej. Мы считаем, что факт
общего происхождения не может быть аргументом в споре о том, к какому
наклонению относить ту или иную морфологическую форму. С другой стороны,
наше исследование не только показало, что имеются функциональные основания
не относить тюркские побудительные формы 1-го лица к желательному
наклонению, но и привело нас к выводу о том, что эти формы не могут
происходить из причастия на –γaj/-gej. Аргументы в пользу этого вывода будут
приведены ниже.
4.1. Происхождение побудительных форм 1-го лица в типологическом
освещении.
Один из аргументов против реконструкции тюркских побудительных форм
из желательного причастия основан на типологических соображениях.
В современной теории грамматикализации морфологических категорий
накоплено много данных о том, какие пути развития одной грамматической
категории из другой являются характерными для языков мира (см., например
Bybee, Perkins, Pagliuca 1994). Очевидно, что такие процессы не являются
случайными. Они могут быть выявлены не только путем обращения к истории
10
языка, но и при исследовании синхронного состояния языков. Так, информация о
том, какие морфологические формы в языках мира регулярно используются в
функции императива 1-го лица (в тех языках, где отсутствуют собственно
императивные формы 1-го лица), может быть проецирована на исторические
процессы формирования императива 1-го лица.
Согласно нашим данным, случаи употребления оптатива в функции
побуждения к 1-му лицу не встречаются в языках мира. Напротив, известно, что
оптатив часто является источником для форм побуждения 3-го лица. Так, во
многих кавказских языках (Добрушина 2001б), а также в языках думи (тибетобирманский) (van Driem 1993: 258), пайван (австронезийский) (Egli 1990), леалао
чинантек (отомангский) (Rupp 1989: 95) и других, оптатив употребляется в
качестве императива к 3-му лицу.
Следующий пример из агульского языка иллюстрирует употребление оптатива в
собственно оптативной функции (а) и в функции императива к 3-му лицу (б)10.
(а)
t’irk’-iraj
лопнуть-OPT
ты
Чтоб ты лопнул!
wun
(б)
q’ulban
aj[’-uraj!
Курбан выходить-OPT
Пусть Курбан выйдет!
Тем самым, имеющиеся у нас сведения о характерных путях
грамматикализации императива 1-го лица не поддерживают гипотезу о
происхождении тюркских побудительных форм 1-го лица из желательного
наклонения.
4.2. Происхождение побудительных форм 1-го лица по данным тюркских
языков.
Предположение о развитии побудительных форм из желательных форм на –
*γaj/-*gej не находит подтверждения в самих тюркских языках.
4.2.1. Аргументы против реконструкции императива 1-го лица из
желательного наклонения.
Обращение к описаниям языков тюркских письменных памятников
показывает, что форма на –гай/-γай, зафиксированная во многих тюркских
языках, функционировала не как желательная, но как форма будущего времени.
Так, в грамматике языка тюркских рунических памятников (Кононов 1980)
форма на -γaj / -gaj названа будущим возможным, в описании староузбекского
языка – будущим неопределенным (Щербак 1962: 166); в работе (Gabain 1950:
115) она также рассматривается как форма будущего времени. При этом в
описаниях многих языков (мамлюкско-кыпчакского, языка тюрки, хорезмотюркского, чагатайского (ЯМ 1997: 78, 133, 144, 155)) указано, что эта форма
будущего времени имеет модальный оттенок желания. Для древнеуйгурского
форма на -γaj / -gaj определена как будущее долженствовательное (Насилов
1963: 75), однако многочисленные примеры, приведенные автором,
свидетельствуют
скорее
о
присутствии
желательного,
нежели
долженствовательного семантического компонента.
По-видимому, в древних тюркских языках форма на –γaj/-kaj
функционировала как будущее время с сильным модальным компонентом
смысла, причем засвидетельствованы два типа сопутствующих модальных
10
Агульский пример предоставлен С.Мердановой.
11
значений: желательное и эпистемическое. Заметим, что будущее время,
содержащее
дополнительные
оттенки
желания
или
пробабилитива,
обнаруживается во многих языках мира (см., например Bybee, Perkins, Pagliuca
1994: 248, 256).
В
работе,
посвященной
истории
формирования
наклонений
азербайджанского языка, в числе значений, которые были характерны для
азербайджанского оптатива в прошлом, также названы значения будущего
неопределенного и будущего категорического (Рагимов 1966: 57-59). Такие
употребления наблюдаются в азербайджанских памятниках до XVIII века, для
современного языка они нехарактерны.
Между тем в современных тюркских языках, в отличие от древних, форма
будущего времени на –гай/-γай/-кай встречается редко.
Так, хотя будущее время на –гай/-гей, -кай/-кей выделено как
самостоятельная категория в грамматике тофаларского языка («будущее
предположительное» - Рассадин 1978: 217), однако, насколько можно судить по
описанию, эта форма совпадает с той, которая в этой же грамматике описана как
желательное наклонение: «…аффикс –гай в современном тофаларском языке
имеет две, уже дифференцированных, группы значений: 1) предположительности
свершения действия в будущем и 2) желательности, чтобы действие произошло»
(Рассадин 1978: 218). К сожалению, из описания не удается выяснить, каковы
критерии «дифференцированности» этих значений, на основании которых
исследователем выделены две отдельные грамматические категории. Повидимому, нужно считать, что в тофаларском языке имеется лишь одна категория
на -гай/-гей, -кай/-кей, употребляющаяся и как будущее с эпистемическим
оттенком, и как оптатив.
В работе А.М.Щербака приведен пример употребления формы на –γай в
значении будущего времени в одном из современных диалектов уйгурского
языка: ba(r)-γaj-män ‘пойду’, ba(r)-γaj-sän ‘пойдешь’ (Щербак 1981: 54).
Имеются также весьма скудные сведения о наличии будущего на –gäj/-gi в
современном хорасано-тюркском языке (ЯМ 1997: 480).
В чулымско-тюркском языке форма на -γай/-ķай отнесена к желательному
наклонению, однако в грамматике отмечено, что эта форма употребляется в
контекстах, почти неотличимых от контекстов будущего времени (Бирюкович
1981: 75).
В целом, однако же, употребление в функции будущего времени не
характерно для современной формы на -γай/-гай/-кай. Областью ее употребления
является прежде всего желательная и эпистемическая модальность (см. об этом
Добрушина наст. сборник).
Итак, обращение к описаниям языков древних тюркских памятников дает
основания предполагать, что развитие формы на -γай/-гай/-кай прошло по пути
усиления модальных компонентов смысла: от будущего времени с
эпистемическим или желательным оттенками (в древних языках) к оптативу или
пробабилитиву (в современных языках).
При этом форма побуждения 1-го лица в языках имеющихся памятников
древних и старых тюркских языков уже сформирована. Тем самым, ее
происхождение из желательного наклонения на -γай/–гай/-кай не подтверждается,
поскольку само желательное наклонение сформировалось в значительно более
поздний период. В таблице 6 представлены два этапа формирования форм на –
*γaj/-gaj/-kaj и императива 1-го лица.
Таблица 6. Этапы формирования форм на –*γaj/-gaj/-kaj и императива 1-го
лица.
12
древние
и
письменные
языки
современные
языки
Формы, развившиеся из причастия на
–γaj/-gaj/-kaj
старые будущее время с сопутствующим
тюркские желательным или эпистемическим
значением на –γaj/-gaj/-kaj
оптатив
или
эпистемическое
наклонение на –γaj/-gaj/-kaj, –aj-/ej-, –a-/-e-
Происхождение
неизвестно
императив 1-го лица
на –aj- /-a-/-y-/-yjимператив 1-го лица
на –aj- /-a-/-y-/-yj-
Из таблицы видно, что желательное наклонение сформировалось в относительно
поздний период развития тюркских языков, а императив 1-го лица, напротив, в
столь древний, что его возникновение не засвидетельствовано памятниками. Тем
самым, императив 1-го лица никак не мог иметь желательное наклонение своим
источником.
4.2.2. Аргументы против происхождения императива 1-го лица из причастия
на –гай/-γай/-кай.
Пытаясь сохранить версию о развитии императива 1-го лица из причастия
на –гай/-γай, можно было бы предположить, что императив развился
непосредственно из причастия будущего времени на –γaj/-gaj/-kaj в более
древний период, чем желательное наклонение.
Однако против этого свидетельствуют формально-морфологические
соображения: ни в одном из современных тюркских языков показатель
императива 1-го лица не содержит согласного –г/-γ/-к. В современных тюркских
языках аффикс 1-го лица императива представлен только в редуцированном, по
сравнению с предполагаемой реконструкцией, виде (-aj-, –a-, -y-, -yj- и др.).
Например: кумыкский 1 ед. бар-ай-ым ‘пойду-ка я’, 1 мн. бар-ай-ыкъ ‘давайте
пойдем’ (ЯМ 1997: 322). Объяснение этого факта утратой начального согласного
неубедительно, поскольку оптатив на –гай/-γай сохранился в своем исходном
облике почти во всех тюркских языках.
С другой стороны, есть основания сомневаться в том, что эта форма вообще
могла произойти из причастия. Как указывает А.В.Дыбо (в личной беседе),
весомый аргумент против такой реконструкции основывается на известном
факте, что в тюркских языках имеется противопоставление собственно
глагольных спрягаемых форм и несобственно глагольных. Формы, имеющие
несобственно глагольные показатели, восходят к причастиям и деепричастиям; их
личные окончания развились из личных местоимений. Императив 1-го лица,
однако же, имеет личные показатели другого ряда – собственно глагольные,
восходящие к аффиксам принадлежности, что несовместимо с происхождением
из причастия.
5. Заключение.
Итак, нет ни функциональных, ни формальных причин для сближения
тюркских побудительных форм 1-го лица и тюркских форм желательного
наклонения. Устоявшееся среди тюркологов мнение, что побуждение к 1-му лицу
не может быть объединено со 2-м и 3-м по семантическим причинам и
принадлежит к другому, желательному наклонению, не подтверждается ни
данными тюркских языков, ни типологическими данными. С другой стороны,
распространенное представление о том, что форма побуждения к 1-му лицу
происходит из древних форм желательного наклонения, также не находит
подтверждения. Тюркские побудительные формы 1-го лица должны быть
квалифицированы либо как императив 1-го лица (на основании общего для всех
13
императивных форм значения побуждения), либо как самостоятельное
наклонение (гортатив), противопоставленное формам 2-го лица (императиву) и
формам 3-го лица (юссиву).
Литература
Баскаков Н.А. (1952). Каракалпакский язык. Т. II. М.
Баскаков Н.А. (1966). Диалект черневых татар (туба-кижи). М.
Баскаков Н.А. (1975). Происхождение форм повелительно-желательного
наклонения в тюркских языках. // Вопросы языкознания, №1.
Бирюкович Р.М. (1981). Морфология чулымско-тюркского языка. Ч.II.
Саратов.
Бирюлин Л.А., Храковский В.С. (1992). Повелительные предложения: проблемы
теории // Храковский В.С. (ред.). Типология императивных конструкций. СПб.
Гаджиахмедов Н.Э. (2000). Словоизменительные категории имени и глагола
в кумыкском языке. Махачкала.
Грамматика алтайского языка, составленная членами Алтайской духовной
миссии. (1869). Казань.
Грамматика ногайского языка. под ред. Н.А.Баскакова. (1973). Черкесск.
Грамматика туркменского языка. Фонетика и морфология. (1970). Ашхабад,
Ч. 1.
Грамматика хакасского языка. (1975). Под ред. А.Н. Баcкакова. М.
Добрушина Н.Р. (2001а). Проблема контролируемости побудительной ситуации в
типологическом аспекте // Труды Международного семинара Диалог ‘2001 по
компьютерной лингвистике и ее приложениям. Том 1. Теоретические проблемы. Аксаково
2001.
Добрушина Н.Р. (2001б). К типологии оптатива // Исследования по теории
грамматики. 1. Глагольные категории. М.
Дыренкова Н.П. (1940). Грамматика ойротского языка. М.-Л.
Дыренкова Н.П. (1941). Грамматика шорского языка. М.-Л.
Исхаков Ф.Г., Пальмбах А.А. (1961). Грамматика тувинского языка.
Фонетика и морфология. М.
Кононов А.Н. (1956). Грамматика современного турецкого литературного
языка. М.-Л.
Кононов А.Н. (1960). Грамматика современного узбекского литературного
языка. М.-Л.
Кононов А.Н. (1980). Грамматика языка тюркских рунических памятников
(YII-IX вв.). Л.
Коркина Е.И. (1970). Наклонения глагола в якутском языке. М., Наука.
Левитская Л.С. (1976). Историческая морфология чувашского языка. М.
Махмутова Л.Т. (1978). Опыт исследования тюркских диалектов. М., Наука.
Мусаев К.М. (1964). Грамматика караимского языка. М.
Насилов В.М. (1963). Древнеуйгурский язык. М.
Покровская Л.А. (1964). Грамматика гагаузского языка. М.
Плунгян В.А. (2000). Общая морфология. М.
Рагимов М.Ш. (1966). История формирования наклонений глагола в
азербайджанском языке. АДД. Баку.
Рассадин В.И. (1978). Морфология тофаларского языка в сравнительном
освещении. М.
Садвакасов Г.С. (1976). Язык уйгуров Ферганской долины. Алма-Ата, ч. 2.
14
Серебренников Б.А., Гаджиева Н.З. (1986). Сравнительно-историческая
грамматика тюркских языков. М., 1986.
Современный казахский язык. Фонетика и морфология. (1962). Алма-Ата.
Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. (1988). М.
Татарская грамматика: Морфология. 1993. Т. II. Казань.
Тенишев Э.Р. (1976а). Строй саларского языка. М.
Тенишев Э.Р. (1976б). Строй сарыг-югурского языка. М.
Храковский В.С., Володин А.П. (1986). Семантика и типология императива.
Русский императив. Л.
Щербак А.М. (1962). Грамматика староузбекского языка. М.-Л.
Щербак А.М. (1981). Очерки по сравнительной морфологии тюркских
языков: глагол. Л.
Языки мира. (1997). Тюркские языки. М.
Birjulin, Leonid A. & Viktor S. Xrakovskij. (2001). Imperative sentences: theoretical
problems // Typology of imperative constructions. Lincom Europa.
Bybee J.L., Perkins R.D., Pagliuca W. (1994). The evolution of grammar: tense, aspect,
and modality in the languages of the world. University of Chicago Press.
Egli, Hans. (1990). Paiwangrammatik. Wiesbaden: O. Harrassowitz.
Gabain A. von (1950). Alttuerkishe Grammatik. Leipzig.
Lewis G.L. (1967). Turkish Grammar. Oxford University Press.
Nasilov D.M., Isxakova X.F., Safarov SH.S., Nevskaya I.A. (2001). Imperative sentences
in Turkic languages // Typology of imperative constructions. Lincom Europa.
Rupp J.E. (1989). Lealao Chinantec Syntax. Studies in Chinantec Languages 2 Summer
Institute of Linguistics and the University of Texas at Arlington.
Schönig, Claus (1987). Diachronic and areal approach to the Turkic imperative paradigm //
Utrecht papers on Central Asia. Eds: M. van Damm & H. Böschoten. Utrecht Turkological
Series, No.2, Utrecht.
van Driem, George (1993). A Grammar of Dumi. Mouton de Gruyter.
«Аффикс –γaj/-gej лежит в основе различных глагольных форм, имеющих
значение настояще-будущего времени или передающих оттенки пожелания. Так,
в некоторых современных тюркских языках этот аффикс, выступая в
нередуцированном виде, служит основой желательного наклонения, которое
имеет полную парадигму спряжения. […] Этот же аффикс служит основой для 1го лица ед. и мн. числа повелительно-желательного наклонения…» (Баскаков
1975: 95).
15