Ростислав Туровский - Electoral Geography 2.0
advertisement
Ростислав Туровский Региональные аспекты общероссийских выборов Географический анализ выборов: понятия и подходы Второй электоральный цикл дал новую интересную пищу для анализа территориальных особенностей российских выборов. Российское электоральное пространство рассматривается в данной главе как географическая структура, характеризующаяся определенной территориальной дифференциацией. В российских условиях структурно-функциональный электоральногеографический анализ практически неисчерпаем в связи с предельной сложностью и дробностью политической карты России. Для поиска закономерностей и тенденций, характеризующих статику и динамику электорального пространства России, следует решительно отказаться от привычного описания электоральной карты как мозаики субъектов федерации в связи с их слишком большой внутренней неоднородностью и низкой точностью такого анализа. Адекватный географический анализ выборов может проводиться только на основании данных по компактным местным сообществам (localities), являющимся элементами российского электорального пространства. В нашем случае это – города и административные районы, внутреннюю неоднородность которых в исследовательских целях мы признаем незначимой для результатов общероссийского анализа. Рассмотрение основных структурных единиц электорального пространства – мест (places) как составляющих электорального процесса соответствует современным тенденциям в политической географии. По мнению ряда авторов, общегосударственный политический процесс складывается из громадной совокупности местных процессов, представляя собой их результирующую сумму, которая всегда больше арифметической суммы (Agnew, 1987). Географический анализ избирательной кампании подразделяется на три стадии. На первой – самой элементарной – производится распределение информации о выборах и их результатах по пространственным ячейкам – регионам, городам, районам и иным территориальным единицам. На выходе получается электоральная карта страны. На второй стадии осуществляется географическое моделирование: собранная и распределенная по пространственным ячейкам информация представляется в виде модели. Эта модель позволяет обобщить и интерпретировать электоральную карту, выявить наиболее значимые закономерности географического распределения голосов. Третья стадия представляет собой географический анализ выборов, когда проводится поиск значимых связей между результатами выборов в пространственных ячейках и разнородных внешних факторов, характеризующих эти ячейки, – демографических, социально-экономических, историко-культурных и др. Начальная стадия электорально-географического исследования второго электорального цикла уже пройдена во многих работах (Макфол, Петров и Рябов, 2000; Туровский, 1999-2000, 2000b; Выборы, 2000). Нет смысла подробно останавливаться на описании статистических результатов этих выборов в территориальном разрезе, тем более на уровне субъектов федерации. Гораздо важнее решить исследовательские задачи «высоких» – второй и третьей стадий и разработать динамическую географическую модель закономерностей парламентских и президентских выборов 1999-2000 гг. 2 Задачей географического анализа любого социального процесса является оценка влияния географического положения места на его характеристики. Иерархическое, «объемное» и динамичное строение географического пространства интерпретируется с помощью одной из наиболее эффективных географических моделей – «центр – периферия». Эта модель рассматривает любой социальный процесс в его территориальной динамике, отслеживая возникновение и распространение новых явлений – инноваций. На этой основе создается представление о поляризации пространства, которая предполагает выделение генерирующих инновационных центров и периферий, осваивающих или отторгающих инновации (Грицай, Иоффе и Трейвиш, 1991). Таким образом, в географическом пространстве возникают и постоянно воспроизводятся иерархические отношения между центрами (ядрами) и перифериями. При этом идентификация центра (ядра) существенно проще, чем анализ дифференциации и стратификации всегда обширной периферии. Важно, чтобы центр постоянно воспроизводил свои функции, т.е. в нем происходила бы непрерывная качественная трансформация, позволяющая ему оставаться ядром продуцирования инноваций (Friedmann, 1966). Подчеркнем, что центр как пространственное явление представляет собой не единичный географический объект, а множество, россыпь центров, объединяемых общностью функций. Сложность и неоднородность периферийного поведения заставляет исследователей делить периферию на ближнюю, которая попадает под влияние центра, и дальнюю, которая живет сама по себе (Friedmann, 1966). Некоторые исследователи в этой связи предлагают деление регионов на креативные, адаптивные и консервативные (Грицай, Иоффе и Трейвиш, 1991). Первые служат источником инноваций (аналог центра), вторые воспринимают их (аналог ближней периферии), а третьи – придерживаются традиции, т.е. бывшей инновационной системы, прекратившей свое развитие (аналог дальней периферии)1. Кроме того, в геоисторических и геоэкономических исследованиях И.Валлерстайна специально выделяется полупериферия как особый средний слой между ядром и периферией, сочетающий креативные и адаптивные функции (Taylor, 1989; Wallerstein, 1991). По С.Роккану расчленение условно единого, гомогенного пространства идет по трем направлениям – военно-административному, экономическому и культурному. В результате в пространстве постоянно происходят такие процессы, как фрагментация (членение на единицы, составные части с устойчивыми и плавающими границами), расширение и сжатие фрагментов, реорганизация территориальной структуры с изменением внутренних границ (Rokkan, 1975; Rokkan, 1980; Rokkan and Urwin, 1983). Система отношений «центр – периферия» описывает вертикальное строение территории, т.е. ее иерархичность и поляризацию. В исследовательских целях имеет смысл объединить административную и экономическую иерархию пространства в единую гео-политико-экономическую структуру, описывающую отношения «центр – периферия» в наиболее общем виде. При географическом анализе выборов этот подход позволяет снять проблему региональной мозаичности (типа деления России на субъекты федерации) и рассматривать страну в максимально дробном и одновременно обобщенном Консервативную дальнюю периферию можно рассматривать и как источник неадаптации, т.е. отторжения как особой формы реакции на инновацию. 1 3 виде – как сложную систему локализованных территориальных сообществ, занимающих различное положение в «вертикальных» отношениях. Критериями синтетической оценки «центральности» и «периферийности» мест могут быть следующие параметры (по Роккану): (1) административный статус (например, столица государства, региональный административный центр и далее вниз по ступенькам административно-территориального деления); (2) уровень социально-экономического развития (характеристики экономического развития, уровень и качество жизни) и интенсивность коммуникационных связей (узловое или периферийное положение в транспортных и информационных системах). Синтетическая оценка мест по всем этим параметрам позволяет определить их позиционирование в общей системе «центр – периферия». Для России в самом первом приближении можно выделять: центры первого уровня – столицы, города-миллионники; центры второго уровня – прочие административные центры регионов; полупериферия – средние города, не являющиеся административными центрами; ближняя периферия – малые города, поселки городского типа, пригородные села; дальняя периферия – удаленные от больших городов села, очень удаленные малые города и поселки. Кроме того, требуется отдельное рассмотрение различных отклоняющихся случаев со слишком большим разрывом экономического и политикоадминистративного статуса. Например, небольших анклавов – наукоградов (технополисов), которые, не являясь административными центрами, резко выделяются по уровню своего развития, либо столиц некоторых субъектов федерации, представляющих собой малые удаленные города и даже поселки. Наряду с описанным выше вертикальным измерением географического пространства существует привычное горизонтальное измерение, что и делает пространство объемным, трехмерным. Структура «плоской» подстилающей поверхности анализируется прежде всего через геокультурные параметры (третье направление пространственной дифференциации по Роккану). Геокультурное пространство строится в большей степени по ареальному принципу, в виде мозаики этнокультурных ареалов. Хотя некоторыми авторами развивается представление о его собственной поляризации (в связи с генерацией и распространением культурных инноваций), в рамках нашего исследования мы считаем его излишним, условно принимая геокультурное пространство за «горизонтальную» мозаику. В российском случае в первом приближении следует рассматривать два макрорегиона – русское ядро и этническую периферию3. Каждый из них имеет свое внутренне строение, делится на множество субэтнических русских ареалов (Туровский, 1998) и территорий проживания многочисленных российских народов, группируемых по лингвистическим и конфессиональным признакам. Итак, объемное географическое пространство одновременно представляет собой «горизонтальную» мозаику гомогенных ареалов и «вертикальную» систему Следует подчеркнуть, что оценка периферийности в геокультурном аспекте не имеет ценностной окраски. Этническая периферия внутри государства по сути представляет собой параллельный центр (субцентр), но с политической точки зрения данного государства это все-таки периферия – территория, присоединенная к ядру и имеющая выраженные этнокультурные отличия. 3 4 центров и периферий или в других терминах – узловых районов, представляющих собой функциональные иерархические системы, складывающиеся вокруг узлов разного порядка (Родоман, 1999). Электоральное пространство как одна из его производных представляет собой сочетание территориальных ареалов и пространственных сетей, которые накладываются друг на друга. «Искривления» гео-политико-экономико-культурного пространства страны влекут за собой «искривления» ее электорального пространства. Какие и в какой степени – это и является предметом электорально-географического исследования. Можно следовать за теми авторами, которые предлагают анализировать географию голосования с помощью расколов (разломов), искусственно заостряя пространственную поляризацию и выводя ее на уровень «глобальных» и неизбежно упрощенных тенденций. Обычно в научной литературе рассматриваются расколы «Север – Юг» и «Запад – Восток» (Taylor, 1989). Но более внимательное изучение пространства заставляет нас использовать модель территориального градиента, которая акцентирует постепенные переходы (градиенты) между полюсами территориальной системы. Таким образом, вместо «жесткой» поляризованной картины мы рассматриваем непрерывный пространственный континуум, где выделяются ядра (в отечественной географии есть удачное понятие «ядра типичности») в виде как инновационных центров, так и наиболее выраженных этнокультурных ареалов и переходные пространства между ними. Геоэлекторальное моделирование на такой основе выглядит наиболее точным и адекватным. При этом еще раз подчеркнем, что ареальный принцип должен сочетаться с узловым. В первом случае мы оперируем пространствами типа «Север» или «Юг», различными ареалами с собственными географическими названиями; результатом может быть географически непрерывное районирование местности. Во втором мы анализируем голосование центров и периферий; результатом является их «сквозная» типология по электоральному поведению. Соотношение этих двух принципов зависит от условий страны. Развитие электорального процесса в посткоммунистической России является аргументом в пользу модели «центр – периферия». Идеально-типически его можно представить как процесс распространения политической инновации (либерально-демократические идеи) из генерирующих центров при сопротивлении консервативной периферии, наследующей советской политической культуре. Другим аргументом служит известная размытость нашего геокультурного пространства по горизонтали. Поэтому в своем исследовании на уровне гипотезы мы будем исходить из узлового принципа, а значимые геокультурные градиенты откроются сами по мере углубления анализа. Типы голосований и их особенности во втором электоральном цикле В России, где партийная система пока отличается высоким уровнем неустойчивости, в целях географического анализа нет смысла рассматривать голосование за отдельные избирательные объединения на парламентских или даже за отдельных кандидатов на президентских выборах. Локализованные и «персоналистские» выборы (выборы депутатов Государственной Думы по одномандатным округам, губернаторов, глав местного самоуправления) требуют иной методики географического анализа, поскольку в значительной 5 степени детерминированы «локальными» факторами. Эти выборы не являются общероссийскими в полном смысле этого слова, а представляют сумму местных избирательных кампаний. Их отличительные особенности подробно описаны в ряде работ (Туровский, 2000а; Туровский, 2001). Для задач данной главы наибольший интерес представляют те результаты выборов, которые позволяют судить о базовой политико-идеологической дифференциации российского электорального пространства (Зубов, Колосов, 1994). Это – выборы депутатов Государственной Думы по партийным спискам и голосование за кандидатов в президенты. На наш взгляд, в современной России сформировались три идеальных типа голосования – конформистский (голосование за «партии власти»), левый и либеральный. Каждый из них представляет «сумму» голосования за отдельные партии или кандидатов, хотя возможны ситуации, когда один из таких субъектов полностью монополизирует определенный тип голосования. В качестве ядер голосования того или иного типа мы будем рассматривать территории с существенным превышением среднероссийского процентного показателя голосования (условно выберем порог превышения в 1,2 раза). Первой задачей будет изучить влияние позиционирования места в системе отношений «центр – периферия» на развитие типов голосования. Параллельно рассмотрим их геокультурные нюансы. Конформистский тип голосования на парламентских выборах 1999 года был представлен голосованием за «партии власти». В российском варианте это политические силы, созданные при поддержке властей и являющиеся «партийной проекцией» правящей группировки. К ним относятся «Единство», фактически поддержанное российским руководством, ОВР, выражавший интересы группы региональных лидеров, и НДР как «осколок» бывшей «партии власти».4 На президентских выборах 2000 года этот тип голосования был монопольно представлен поддержкой В.Путина. Степень поляризации электорального пространства в рамках конформистского голосования оказалась весьма высокой. Разброс поданных голосов по субъектам федерации составил на парламентских выборах от 89,4% в Ингушетии до 25,7% в Самарской области, а по районам и городам – от 99,5% в Карабулакском районе Ингушетии до 7,8% в Камышлинском районе Самарской области. На президентских выборах электоральными полюсами на уровне субъектов федерации стали все та же Ингушетия (85,4%) и Кемеровская область (25%), на уровне районов – Нурлатский район Татарстана (97,8%) и Камышлинский район (10,2%). Анализ результатов выборов показывает, что конформистское голосование является наиболее типичным для сельских районов национальных республик, т.е. для дальней этнической периферии российского пространства. Прежде всего, это территории, где избиратели являются полностью «управляемыми» со стороны региональных и местных элит: сельские районы Татарстана, Башкирии, Ингушетии и Дагестана, показавшие на президентских выборах предельный уровень лояльности «партии власти». Чуть в меньшей степени то же самое оказалось характерно для сельских районов Кабардино-Балкарии, Мордовии, а на парламентских выборах – Тувы (за счет особой популярности «Единства»5). См. главу А.Лихтенштейн в настоящем издании. Свою роль здесь, вероятно, сыграло тувинское происхождение лидера «Единства» Сергея Шойгу. 4 5 6 Таким образом, ярко выраженным полюсом российского конформизма ко второму электоральному циклу окончательно стала этническая периферия. Характерно, что республиканские административные центры, где доля титульного населения ниже, показали более скромные результаты (исключение составили Назрань и Махачкала с низкой долей русских, в гораздо меньшей степени – Нальчик). Для этнически русского электорального пространства свойственна несколько меньшая поляризация. Здесь сильно выделяются лишь несколько сельских районов Саратовской области с традиционно большим влиянием губернатора на исход выборов (например, Балтайский район – родина губернатора Д.Аяцкова). Эти районы по своему электоральному поведению соответствуют национальным окраинам. Характерной особенностью второго электорального цикла стало доминирование в списке наиболее конформистски настроенных территорий именно сельских районов, причем, как правило, удаленных. Особенно ярко выраженным «полюсом лояльности» стала сельская периферия Новгородской и Вологодской областей и в целом Севера и Северо-Запада России, северной части Центра (Костромская, Ярославская, отчасти Тверская области) и Волго-Вятского района (часть Кировской области). Интересно, что даже в Пермской области самым лояльным оказался окраинный Чердынский район, с историко-культурной точки зрения относящийся к Русскому Северу. В то же время городская Россия среди территорий с наиболее высокой степенью конформизма представлена достаточно слабо. Особый случай – группа республиканских столиц, таких как Назрань, Махачкала, Нальчик, Казань, с оговорками – Владикавказ и Кызыл. Для всех этих центров характерна достаточно высокая доля титульного населения, т.е. они являются центрами этнической периферии, а не всего российского пространства (за исключением Казани, которая все же является центром первого порядка, но с национальной спецификой). В остальном свой конформизм демонстрируют скорее малые и средние города, т.е. полупериферия и ближняя периферия, но никак не центр. Здесь особенно выделяются металлургические центры (Магнитогорск, Нижний Тагил, Череповец, Норильск, Серов), нефтяные центры (Сургут), некоторые мелкие административные центры автономных округов – Ханты-Мансийск, Анадырь, Кудымкар и др. В целом, самой надежной опорой «партии власти» стали небольшие города промышленного Урала, нефтегазовой Тюмени и Севера Европейской части России, хотя к ним примкнули и южные портовые города – Новороссийск и Туапсе. На уровне центров второго и тем более первого порядка конформистский тип голосования был представлен в меньшей степени. Крупных городов, за исключением «управляемой» Казани здесь нет вовсе. Москва выделилась на парламентских выборах своим консолидированным голосованием за ОВР, но на президентских особой лояльностью Путину не отличилась. Таким образом, конформистский тип голосования оказывается наиболее характерным для этнической периферии (как сельской, так и в меньшей степени городской), а также для периферии и полупериферии на Русском Севере и частично в районах нового освоения (Восток). Но в последнем случае территориальное распределение конформизма носит выборочный характер и сильно зависит от локальных условий. Особенно неровная ситуация складывается в городах, когда соседние центры могут сильно отличаться друг от друга в связи с уникальным сочетанием «фоновых» социальноэкономических и политико-административных условий. 7 Левый тип голосования на парламентских выборах 1999 г. сложился в результате голосования за КПРФ, а также ряд мелких избирательных объединений леворадикальной ориентации, к которым мы причисляем блок «Коммунисты, трудящиеся России – за Советский Союз», «Сталинский блок – за СССР», ДПА и Партию мира и единства. На президентских выборах целесообразнее рассматривать голосование за Г.Зюганова отдельно, не объединяя его, например, с голосованием за А.Тулеева. В таком случае, итоговая картина будет «чище» и анализ точнее, поскольку видимый раскол на президентских выборах прошел между В.Путиным и Г.Зюгановым. На парламентских выборах 1999 г. степень «левизны» российского электората колебалась в пределах от 78,4% (Магарамкентский район Дагестана – лезгинский район, пограничный с Азербайджаном) до 0,1% в Карабулакском районе Ингушетии, а для субъектов федерации – от 47,6% в КарачаевоЧеркесии до 2,7% в Ингушетии. Что касается президентских выборов, то и здесь в роли полюсов выступили этнические периферии: от 72,5% в Теучежском районе Адыгеи до 1,6% в Нурлатском районе Татарстана. По субъектам федерации поляризация выглядела следующим образом: максимум был получен в Липецкой области (47,4%), минимум в Ингушетии (4,6%). Как видно, этническая периферия в России оказалась весьма неоднородной. В то время как ее основная часть демонстрирует крайне высокую степень лояльности властям, в ней есть и районы отчетливо левой ориентации. Особенно заметной эта ситуация была на парламентских выборах в Дагестане, где южные окраины (в особенности с лезгинским населением) продемонстрировали ярко выраженный левый тип голосования (более двух третей), тогда как в равнинном Кумторкалинском районе левые получили немногим более 10% голосов, плохо выступили в некоторых горных аварских и даргинских районах. Среди наиболее «левых» территорий России хорошо представлены периферии Северной Осетии, Карачаево-Черкесии, Адыгеи. Однако заметно, что левый тип голосования здесь неустойчив и на президентских выборах часто уступает место конформизму, который, вероятно, носит «добровольно-принудительный» характер в связи с явным или неявным давлением на избирателей со стороны региональных и местных элит («административный ресурс»). Этот тезис подтверждается анализом ситуации в национальных районах, входящих в состав русских областей и не испытывающих такого давления: как раз эти районы отличаются самыми высокими показателями голосования за левые силы (башкирско-татарский Сафакулевский район Курганской области, башкирский Аргаяшский район Челябинской области, татарский Краснооктябрьский район Нижегородской области). В целом же ярко выраженным и более устойчивым «левым полюсом» нашей электоральной карты остаются периферии русского пространства в виде сельских районов Юга России. Однако нужно сделать важное уточнение. В эту группу прежде всего входят сельские районы южной половины Центральной России, в особенности в составе Брянской, Орловской, Курской, Белгородской, Липецкой и Тамбовской областей, которые ассоциируются с типичным «красным поясом». К ним с востока примыкают типологически (и культурноисторически) близкие сельские районы Пензенской и Ульяновской областей, юга Нижегородчины. На выборах 1999-2000 годов левый тип голосования был особенно характерен (около 60% и выше) для Хлевенского и Измалковского 8 районов Липецкой области, Шаблыкинского района Орловской области, Хвастовичского района Калужской области и др. Следует заметить, что сельская периферия Поволжья и Северного Кавказа не отличается столь значительной «левизной», как Юг Центральной России. Здесь левый тип голосования распространен в несколько меньшей степени, и ярких примеров мало (один из немногих – Белоглинский район Краснодарского края, постоянный лидер «левого» голосования на Кубани). Но в целом сельские районы Краснодарского и Ставропольского краев, Волгоградской и в меньшей степени Ростовской областей можно считать южным ядром «красного пояса». Зато в разряд наиболее «красных» гораздо чаще попадает земледельческая периферия юга Западной Сибири и Южного Урала (Алтайский край, Новосибирская, Омская, Курганская, Оренбургская области, некоторые сельские районы Челябинской области). Любопытно, что на президентских выборах именно Шарлыкский район Оренбургской области и Каменский район Алтайского края заняли второе и третье места в голосовании за Г.Зюганова, набравшего здесь более двух третей голосов. Здесь складывается свой «красный пояс», объединяющий сельскую периферию от Оренбурга до Новосибирска и Барнаула с разрывом в более специфичной Тюменской области, юг которой находится под политическим и экономическим влиянием промышленного севера. Отдельные «пятна» левого типа голосования встречаются на периферии и восточнее – в Красноярском крае, Иркутской, Читинской, Амурской областях, Приморье, на Сахалине и др. Выборы 1999-2000 годов показали, что восточнее Енисея происходит формирование еще одного ядра «левого» голосования, представленного россыпью периферийных участков. Однако было бы ошибочным ассоциировать левый тип голосования только с сельской периферией. На выборах 1999-2000 годов он оказывается представлен, хоть и весьма выборочно, на всех уровнях общероссийской системы «центр – периферия». На уровне полупериферии выделились такие города, как Елец, Железногорск Курской области, Медногорск Оренбургской. Здесь лидер КПРФ набрал на президентских выборах более половины голосов. Последние выборы показали, что отдельные фрагменты центра тоже становятся достаточно «левыми». Особенно интересен пример Омска – вполне соответствующего статусу центра первого порядка, где Г.Зюганов набрал более 40% голосов. Да и на уровне центров второго порядка во многих городах левый тип голосования был выражен в существенно большей степени, чем в стране в целом. Сюда попали многие административные центры «красного пояса» – Орел, Брянск, Липецк, Тамбов, Курск, Белгород, Пенза, Ульяновск, что считается само собой разумеющимся. Но в этой группе представлены отдельные административные центры Восточной Сибири (Иркутск, Улан-Удэ) и Южного Урала (Оренбург). В случае с историческим инновационным центром Сибири Иркутском это выглядит неожиданным. Явственно ощущается тяготение «влево» в центрах национальных автономий, отличающихся преобладанием русского населения (Саранск, Йошкар-Ола, Майкоп, Черкесск, Горно-Алтайск, Биробиджан), а также в более «национальных» Чебоксарах – столице традиционно «красной» Чувашии. Таким образом, можно говорить о распространении левого типа голосования от периферии на полупериферию и даже о его ощутимом присутствии в центре. Итак, существует несколько очень разных типов территорий с более выраженным левым типом голосования. Наиболее яркий тип – сельская периферия Юга Центральной России, Западной Сибири и Южного Урала, а 9 также фрагментарно – Поволжья и Северного Кавказа (здесь можно выделить подтип – национальные сельские районы), Восточной Сибири и Дальнего Востока, т.е. почти всей южной половины России. Другой тип – города, в т.ч. административные центры в этой же части России. Третий тип – выборочно представленные малые и средние промышленные центры, разбросанные почти по всей стране, но в большей степени представленные на Юге и Востоке России. Либеральный тип голосования имеет смысл анализировать только на примере парламентских выборов, поскольку на выборах президента России он оказался поделен между выбором в пользу В.Путина и ряда кандидатов-аутсайдеров, рассматривать голосование за которых отдельно смысла не имеет. Зато на парламентских выборах можно выделить группу избирательных объединений либеральной (правой) ориентации, включающую Союз правых сил, «Яблоко» и Консервативное движение России6. В территориальном разрезе данный тип голосования представлен также весьма неравномерно. На парламентских выборах амплитуда колебалась в пределах от 51% в Клявлинском районе Самарской области до 0% в ряде территорий Дагестана (Южно-Сухокумск, Кумторкалинский и Левашинский районы), а по субъектам федерации – от 28,6% в Санкт-Петербурге до 1,6% в Дагестане. Как видно, этот тип голосования не является столь значимым и определяющим электоральную ситуацию на местном уровне, как первые два, и играет скорее дополняющую роль. Но его география по-своему интересна, поскольку в ряде территорий либеральный тип голосования успешно «вклинивается» между двумя основными полюсами и даже вытесняет один из них. Очевидной особенностью либерального типа голосования является его «центральный» характер, что лишний раз подтвердили выборы 1999-2000 годов. Необычно высокие показатели голосования в ряде сельских районов Самарской области объясняются локальными условиями – лояльностью внутриобластной периферии по отношению к губернатору К.Титову, бывшему на том этапе одним из ведущих функционеров СПС. В остальном же либеральный тип голосования стал ярким критерием принадлежности территории к инновационному центру. Повышенными показателями отличились почти все представители центров первого порядка – Москва, Санкт-Петербург, города с населением свыше одного миллиона или близкие к тому. Из центров второго порядка в соответствии с той же закономерностью выделились все областные центры в окружении Москвы за исключением более периферийного Смоленска. Также заметна «правая» ориентация всех административных центров северной половины Европейской части России. Напротив, южнее Тулы она выражена гораздо хуже, и здесь помимо ведущих центров, таких как Ростов, Самара, Волгоград и Саратов можно было выделить лишь Ставрополь. На Урале и далее к Востоку либеральный тип голосования весьма характерен для административных центров: исключение составили только явно периферийные Чита, Благовещенск и Южно-Сахалинск. В целом, если рассматривать ситуацию только на уровне инновационного центра, либеральный тип голосования наиболее развит в таких городах, как традиционные лидеры промышленного Урала Екатеринбург и Пермь, один из Разделение СПС и «Яблока» при электорально-географическом исследовании мы считаем нецелесообразным в связи со схожестью их социальной и географической базы. 6 10 самых «продвинутых» городов Сибири – Томск, а также в силу определенной политической конъюнктуры Нижний Новгород (не менее 30% электората). Интересно, что к городам-миллионникам, которые естественным образом входят в эту группу, примыкают некоторые менее крупные северные и сибирские центры, которые в связи со своей социально-исторической спецификой копируют столичную модель электорального поведения. Это – уже упомянутый Томск, Архангельск, Петрозаводск, Новгород, Тверь и др. Но продвижение либерального типа голосования в провинции тормозится уже на уровне полупериферии, также как и более консервативных административных центров. Здесь у либералов опора весьма слабая. Выделяются разве что отдельные центры нефтяной и газовой промышленности в Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком АО (Ноябрьск, Когалым, Стрежевой и др.). К ним примыкают отдельные промышленные центры, по уровню своей «центральности» напоминающие центры второго порядка (наукограды, ЗАТО). Последние вряд ли могут быть отнесены даже к полупериферии, скорее их следует считать квазицентрами (наиболее либеральными здесь являются «минатомовские» Снежинск и Северск, подмосковная Черноголовка). Другие типы голосования распространены в регионах России еще слабее, и их подробное рассмотрение вряд ли необходимо. Так, произошло практически полное размывание того электорального пространства, где был значимым националистический тип голосования, который выделялся очень условно, во многом благодаря феномену В.Жириновского и ЛДПР. По итогам выборов 1999-2000 годов о нем можно говорить только применительно к «островкам» дальней периферии в Читинской области, на Курилах, некоторых других регионах Сибири и Дальнего Востока (Новосибирская область, Приморский край) и в ряде небольших военных городков. Особенно выделяется Новая Земля (по сути, военный полигон), где этот тип голосования предпочли чуть более четверти избирателей. Сегодня ясно, что это периферийное, «остаточное» голосование немногочисленных удаленных районов, где по специфическим местным причинам (географическая удаленность, наличие ячеек ЛДПР, более устойчивая популярность В.Жириновского у военных) националистический тип голосования сохранился как таковой в принципе, на уровне 15-20% активного электората. Географическое моделирование российских выборов Теперь на основе всей информации о территориальном распределении голосов можно предложить определенную концептуальную модель географии российских выборов. В ее основу будет положена триада базовых типов голосования – конформистского, левого и либерального. Мы обобщим данные, взяв за основу вертикальную дифференциацию российского электорального пространства. Суть географического моделирования электорального процесса заключается в описании закономерностей, связывающих географическое положение места с его электоральными характеристиками. Наиболее очевидной особенностью инновационного центра является более развитая либеральная «прослойка». Ее наличие служит главным показателем классического столичного типа электорального поведения (хотя либерального большинства нет нигде, и вопрос лишь в значимости удельного веса этой «прослойки»). И характерно, что список наиболее «либеральных» территорий практически полностью совпадает со списком административных центров, за 11 исключением республик и периферийных автономных округов. Из центров первого порядка отсюда выпали только Казань и Воронеж, из центров второго порядка – небольшое число административных центров южных и восточных регионов. В то же время конформистский тип голосования развит в инновационном центре в гораздо меньшей степени, чем на периферии. Подчеркнем, что он относительно доминирует, и центр сохраняет свою «среднестатистическую» лояльность властям. Но теперь он далеко не выделяется по этому показателю. Можно говорить о существенном внутреннем электоральном расслоении центра на сопоставимые по значимости сегменты. Особенно показательными в этом плане стали президентские выборы. Конечно, В.Путин выиграл инновационный центр, но за этой банальной констатацией кроются серьезные нюансы. Почти нигде на уровне региональных административных центров результат В.Путина не был существенно выше общероссийского. Если не рассматривать города с особым национальным составом населения, то о ярко выраженной лояльности по отношению к В.Путину можно говорить лишь в двух относительно крупных областных центрах – Мурманске и Астрахани – северных и каспийских «морских воротах» России. На парламентских выборах 1999 года ситуация была не столь неблагоприятной для «партии власти». Во-первых, высокую степень конформизма продемонстрировала Москва, но только в силу особой популярности ОВР и Ю.Лужкова, т.е. конформизм был стимулирован административным ресурсом и личностным фактором, а по отношению к В.Путину он ослаб. Во-вторых, в ряде областных центров хорошо выступило «Единство». Но в основном это были небольшие центры второго порядка, достаточно глубоко «запрятанные» в провинции. Особенно характерна эта тенденция для восточных районов страны, где «Единство» отличилось только в откровенно периферийных Магадане, Благовещенске и Чите, а из более крупных городов разве что в Кемерово. Похожая ситуация повторилась и в Европейской части России – в Кирове, Пскове, Костроме, Иваново, Курске, Пензе, Астрахани, Ижевске. И лишь Волгоград выделяется в списке наиболее успешных для «Единства» инновационных центров. Таким образом, конформистский тип голосования характерен для российских центров лишь как тип голосования, доминирующий в России в целом. Но ни о каком особом развитии этого типа здесь говорить не приходится. И, напротив, большой исследовательский интерес представляет хорошо выраженное «левое» голосование, характерное для целого ряда центров второго и даже первого (Омск) порядка. Наиболее характерной особенностью выборов 1999-2000 годов стало параллельное распространении в центре либерального и левого типов голосования. В некоторых городах налицо своеобразная лево-либеральная поляризация электората при размывании его «среднего» слоя в лице конформистов. Эта тенденция отчасти объяснима высокой степенью политизированности и идеологизированности горожан, при которой «партии власти» не привлекают большого интереса. Наиболее яркими примерами этой тенденции стали сибирские города, такие, как Омск и Новосибирск. В Омске на парламентских выборах левые взяли 32,1% голосов, либералы – четверть, «партии власти» – только 22,4%. На президентских выборах здесь Г.Зюганов опередил В.Путина на 10 пунктов. В Новосибирске левые получили почти 30% 12 голосов, либералы – 26,9%, «партии власти» – 26,6%. В 2000 г. в «столице Сибири» В.Путин лишь на 4 пункта обошел лидера коммунистов. Характерно, что в обоих городах на президентских выборах очень неплохо выступил Г.Явлинский, что свидетельствовало об устойчивости и низкой лояльности либерального электората. Ситуация на периферии отличается своей неоднозначностью. Если на уровне центра преобладает тенденция к внутренней поляризации электората, то периферия расслаивается географически, на левую (консервативную) и конформистскую (адаптивную) части. Первая пока явно преобладает. Периферия левой ориентации сегодня представляет собой главным образом сельскую глубинку. Это прежде всего земледельческие районы, причем находящиеся в менее благоприятных климатических условиях, нуждающиеся в государственной поддержке, а потому ориентированные на социалистическую, патерналистскую модель. Именно поэтому наиболее яркими представителями этой группы являются южные, но при этом не самые благополучные сельскохозяйственные районы – юг Центральной России и Сибири. С другой стороны наблюдается феномен конформистской периферии, которая сделала свой выбор в пользу «Единства», а затем – В.Путина. Ее ядром являются сельские районы Русского Севера, особенно бывшие территории Новгородской республики. Именно эта часть России, где влияние левых всегда было слабым, проделала эволюцию от либеральной к конформистской модели, выразителями которой на выборах стали «Единство» и В.Путин (Туровский, 1999-2000). Свою роль безусловно сыграло и укрепление «северной столицы» Санкт-Петербурга как инновационного центра новой правящей группировки России. Таким образом, можно говорить о наметившейся поляризации периферии по геокультурной линии «Север – Юг», хотя ее и рано абсолютизировать. Этот процесс свидетельствует об определенном брожении на уровне периферии и вскрывает ее глубинную социокультурную неоднородность вплоть до исторических различий между Севером и Югом, а в экономическом плане – между лесными и сельскохозяйственными районами, условно говоря, между конформистски настроенной «тайгой» и прокоммунистической «степью». Этническая периферия представляет собой особую часть российского политического пространства. Хотя она невелика количественно, но очень разнообразна с этнокультурной точки зрения. Здесь происходит свое расслоение на конформистский и левый сегменты. Конформизм части этнической периферии является функцией регионализма и носит косвенный характер. Он отражает позиционирование местной бюрократии в российском политическом процессе, а поскольку она по своим конъюнктурным причинам сделала выбор в пользу общероссийской «партии власти», то и избиратели, на которых она оказывает сильнейшее влияние, делают тот же выбор. Данная ситуация характерна для тех этнических периферий, которые в меньшей степени интегрированы в российское геокультурное пространство, обычно – мусульманских, т.е. для Северного Кавказа и Волго-Уральского региона в лице Татарстана и Башкирии7. Этот парадоксальный на первый взгляд факт лишь подтверждает вывод от том, что «тотальное» конформистское голосование К ним добавляется еще одна слабо интегрированная территория России – Тува, а также русифицированная Мордовия, где на селе действует мощный «административный ресурс». 7 13 здесь обусловлено интересами региональных и местных элит, которые и определяют итоги голосования. Показательно, что меньшая управляемость электората автоматически влечет за собой доминирование левого типа голосования, которое можно считать глубинной ориентацией этнической периферии, скрытой и искаженной административным ресурсом. Территории проживания более интегрированных и русифицированных этнокультурных групп по своему голосованию близки к соседним русским районам, но в среднем немного левее (что лишний раз подтверждает левую ориентацию этнической периферии). Например, чувашские сельские районы стали крайне устойчивой частью «красного пояса», более устойчивой, чем соседние районы Нижегородской области. Такая ситуация заметна на Севере и Востоке, где повышенной «левизной» отличаются многие национальные районы – якутские, бурятские, алтайские, в меньшей степени – коми, удмуртские и др. Особое место в системе отношений «центр – периферия» занимает полупериферия. С электоральной точки зрения полупериферия обычно неустойчива, за нее с переменным успехом ведут борьбу различные политические силы, укоренившиеся как на периферии, так и в центре. Анализ выборов 1999-2000 годов позволяет говорить и о консолидации, и о расслоении полупериферии с преобладанием первой тенденции. Здесь в разных пропорциях смешиваются конформистский и левый типы голосования, а в единичных случаях проникает либеральный. Наиболее типичными примерами полупериферийных центров, поддерживающих власть, являются города в районах нового освоения, относительно молодые промышленные центры. Во многих из них значимой оказывается и либеральная «прослойка», особенно в центрах металлургии, нефтяного и газового комплексов, а также в «автограде» Тольятти. Причем совсем не обязательно эти центры являются экономически благополучными, что особенно заметно при анализе голосования за «Единство». Например, на парламентских выборах 1999 года «Единство» активно поддержали разнообразные промышленные центры Иркутской области и Кузбасса. Но некоторая часть полупериферии оказывается под влиянием левых сил. Как правило, это южные города, центры староосвоенной России. Типичные примеры такого рода – Елец, Муром, Кинешма, Арзамас, Новочеркасск и др. Эта ситуация повторяется и в староосвоенных районах Сибири (Бийск, Канск и др.). Она очень характерна для городов в национальных республиках, которые обычно голосуют свободнее (и левее), чем сельские районы. Именно поэтому устойчивая левая ориентация характерна для полиэтнических промышленных центров Башкирии (Стерлитамак, Нефтекамск, Салават и др.). Но важно отметить, что в случае полупериферии геокультурная дифференциация «Север – Юг» выглядит гораздо более смазанной, чем на периферии. К типичным «южным» городам добавляются совсем на них непохожие города Дальнего Востока – Комсомольск-на-Амуре и большая группа городов Приморья, некоторые уральские центры (Златоуст, Миасс). Но самые яркие примеры – это «нефтяные города» Нефтеюганск (главный добывающий центр компании «ЮКОС») и Муравленко. Примечательно, что два полярных примера – конформистский Сургут и левый Нефтеюганск – находятся поблизости друг от друга, но при этом оказались по разные стороны «баррикад». На этом основании можно сделать вывод, что полупериферия 14 больше подвержена влиянию локальных факторов, что лишний раз доказывает ее промежуточное положение и электоральную нестабильность. Географический анализ выборов: факторы голосования Теперь очень важно определить, что лежит в основе предлагаемой географической модели интерпретации электорального процесса. Уточняющую функцию в географическом моделировании выполняет анализ факторов голосования. Он позволяет «нащупать» наиболее значимые характеристики, определяющие исход выборов на той или иной территории (Гимпельсон, Чугров, 1995). Таким образом, электоральная дифференциация не только интерпретируется с помощью географического моделирования, но и рассматривается в причинно-следственной связи с социокультурной (в широком смысле) дифференциацией. Это позволяет вывести закономерности на уровне функциональной зависимости голосования тех или иных территорий от социокультурных факторов. С этой целью необходим корреляционный анализ электоральных характеристик и внешних факторов, определяемых через квантифицируемые социально-демографические показатели. Для этого используем три ключевых параметра – уровень жизни (отношение среднедушевых денежных доходов к прожиточному минимуму), уровень урбанизации (доля сельского населения) и возрастную структуру (отношение числа пенсионеров к числу лиц трудоспособного возраста)8. При этом мы намеренно проводим анализ только для краев, областей и городов федерального значения, вынося за скобки национальные республики и автономии. Здесь слишком большое значение имеют особенности электорального поведения, которые связаны с большей «управляемостью» избирателей региональными и местными элитами. Левый тип голосования в наибольшей степени коррелирует с долей сельского населения. Коэффициент корреляции для голосования на парламентских выборах достигает +0,70, для президентских +0,64, что свидетельствует об очень сильной связи двух явлений. Это еще раз подчеркивает периферийность голосования за левых, поскольку сельская местность считается нами периферией по определению. Прослеживается и существенная связь голосования за левых с долей пенсионеров: +0,40 для парламентских выборов и +0,34 для президентских. Третьим по значимости оказывается фактор социального благополучия: корреляция с уровнем жизни закономерно обратная, хотя и не столь большая (-0,28 для парламентских выборов и –0,24 для президентских). На этом основании можно сделать ряд уточняющих выводов. Во-первых, сельская периферия все-таки остается главной опорой левых сил, несмотря на отмеченное выше геокультурное расслоение. Во-вторых, существенное влияние на результат голосования территории оказывает демографическая структура: более высокая доля старших возрастов, как правило, влечет за собой усиление левого голосования. В-третьих, некоторое корректирующее воздействие имеет уровень жизни, косвенно отражающий и уровень социально-экономического развития: левый тип голосования в большей степени характерен для более бедных регионов. 8 По данным Госкомстата за 1999 г. 15 Достаточно четкая и при этом принципиально иная связь прослеживается в случае с либеральным типом голосования. Наиболее значимая корреляция наблюдается в сопоставлении с урбанизацией (коэффициент корреляции с долей сельского населения для парламентских выборов составляет –0,58). Немаловажную роль играет и уровень жизни: коэффициент достигает +0,39. Результаты корреляционного анализа только подчеркивают «центральность» голосования либерального типа, которое в значительной мере привязано к городам и более богатым регионам. Гораздо сложнее установить связь конформистского голосования с квантифицируемыми показателями. В случае с В.Путиным корреляционный анализ не выявляет почти никаких надежных географических закономерностей. Связь с урбанизацией территории просто отсутствует (+0,02). Это доказывает, что в разрезе «город – село» (и, соответственно, «центр – периферия»), путинский электорат включает фрагменты центров, полупериферий и периферий. При этом голосование за В.Путина чуть более характерно для «старых» по возрастному составу регионов и для более бедных территорий, т.е. периферийная составляющая все же оказывается чуть более значимой. На этом основании можно предположить, что электоральный феномен В.Путина – это в большей степени феномен полупериферии и ближней периферии, причем, как мы установили выше – скорее северной. Еще ярче эта тенденция выявляется при анализе голосования за «Единство». Здесь уже совершенно очевидна отрицательная связь с долей сельского населения (-0,45) и уровнем жизни (-0,44) и положительная связь с долей старших возрастов (+0,31). Другими словами, электорально-географическая ниша «Единства» – это «бедный» и «старый» город. По сути, это и есть искомая полупериферия. В исследовании парламентских выборов 1999 года мы уже отмечали, что между консервативным прокоммунистическим селом и «продвинутыми» крупными городами сложилась своя электоральногеографическая ниша (Туровский, 1999-2000). Позитивная корреляционная связь с бедностью и одновременно с урбанизацией вскрывается и при анализе националистическкого типа голосования. Конечно, все корреляции достаточно условны, и их нельзя абсолютизировать. При географическом анализе выборов нужно учитывать и неквантифицируемые факторы, которые всегда оказывают свое корректирующее влияние на результат. Например, необходимо учесть и факторы, известные из теории электоральной географии – эффект друзей и соседей (массовое голосование за земляков), а также эффект избирательной кампании (в России его частным случаем является использование региональными и местными элитами административного ресурса), проблемное голосование и эффект соседства (Taylor, 1989). Но действие этих факторов в России сильно локализовано. Например, эффект друзей и соседей, хотя и отмечается при голосовании за В.Путина в Санкт-Петербурге и Г.Зюганова в Орловской области, но в соседних регионах (Ленинградской и Липецкой областях, соответственно) эти показатели были еще выше. Административный ресурс, конечно, оказывает большое влияние на географию российских выборов, но он тоже локализован и сводится к небольшой группе территорий, где влияние региональных и местных властей действительно стало определяющим электоральным фактором. Это, прежде всего, территории нескольких национальных республик, где, очевидно, только благодаря позиции местных властей конформистский тип голосования абсолютно возобладал. Безусловно, этот фактор способствовал и казусам типа 16 голосования за К.Титова на президентских выборах и СПС на думских выборах в сельских районах Самарской области и голосования за А.Тулеева на всей территории Кузбасса. Проведенный анализ позволяет построить концептуальную карту российского электорального пространства, основанную на сочетании узлового и ареального принципов. Отличие концептуальной карты от привычной географической заключается в том, что она может быть представлена в табличной форме (см. Таблицу 1) [Таблица 1 здесь] Территориальная эволюция российского электорального пространства Для более точного анализа российской электоральной карты необходимо использовать диахронный подход. Суть его состоит в разработке модели территориальной эволюции российского электорального пространства, в том числе в сравнении с первым электоральным циклом 1993-1996 годов. Это – четвертое, временное измерение географического пространства. Модель «центр – периферия» позволяет рассматривать электоральный процесс в динамике с помощью концепции диффузии инноваций, автором которой является Т.Хегерстранд (Hägerstrand, 1967). С ее помощью можно проследить территориальные особенности внедрения новых электоральных явлений, трансформацию старых, а также особенности «передачи» электората (и связанных с ним территорий) в процессе конституирования новых электоральных явлений, являющихся «преемниками» старых. Электоральная динамика территорий может рассматриваться как результат двух основных типов диффузии – сплошной и иерархической (каскадной). В первом случае явление распространяется непрерывным потоком по всей территории, во втором – от центра к центру по системе узловых районов. При этом диффузия инноваций представляет собой волнообразный трансформационный процесс: инновация может полностью сместиться на периферию и со временем приобрести характер традиции, в то время как в центре будет формироваться что-то новое (отсюда понятие «диффузия устаревших нововведений», уже не являющихся таковыми с точки зрения центра). Очевидно также, что диффузия инноваций проистекает не из одного, а из многих центров, в связи с чем весь процесс иногда образно сравнивают с распространением «плесени на апельсине». Альтернативные выборы в СССР и России дали старт первой инновационной волне, которая прошла по стране в почти полном соответствии с исходной социогеографической схемой «центр – периферия». В этом плане показательными были голосования 1989-1993 годов, на которых либеральнодемократическая инновация почти целиком совпала с центрами страны и вызвала отторжение консервативной «советской» периферии и соответствующую поляризацию электорального пространства (Туровский, 1996). Далее происходил сложный процесс расширения и размывания инновационного пространства, поскольку диффузия инноваций представляет собой эволюционный, но нелинейный процесс. Исследования первого электорального цикла показали даже усиление поляризации электорального пространства: креативные регионы дополнились адаптивными и стали еще лояльнее по отношению к инновации, но с другой стороны консервативная 17 периферия превратилась в устойчивое консолидированное образование (Колосов, Туровский, 1996). Второй электоральный цикл с точки зрения диффузии инноваций качественным образом отличается от первого. Прежде всего, отмечается мощная периферализация политической лояльности. Этот процесс не нов, он поначалу захватил этническую периферию и там был заметен еще в 1995-1996 годоах (голосование за НДР и Б.Ельцина) (Колосов, Туровский, 1996). Произошло встраивание национальных элит в новую систему отношений, которые посредством административного ресурса превратили этническую периферию в зону повышенной лояльности. Таким образом, первичная инновационная волна «каскадным» способом проникла на национальные окраины. Но надо оговориться, что она была воспринята местным населением не напрямую, а через «посредников» в лице региональных лидеров и их собственные аргументы. В 1999-2000 годах этот процесс достиг своего апогея в связи с резким усилением конформизма этнической периферии. Одновременно развернулся новый процесс периферализации конформизма в русских периферийных и полупериферийных регионах. Его предпосылкой стала взаимная политическая адаптация правящего режима и периферии: выразителем этой тенденции оказалось «Единство». В результате эволюции правящего режима произошло разделение «первичной» инновационной волны на конформистскую и либеральную тенденции. Публичное размежевание «партии власти» с либералами, прочно замкнутыми в центре, и включение в ее состав элементов периферии, проявилось в поддержке полупериферией «Единства», а затем В.Путина. Таким образом, глубинка просто стала менять свой «советский» конформизм, проявленный на выборах 1989-1991 годов, на новый, «постсоветский». Первой это сделала национальная окраина9. За ней последовала более динамичная, северная часть русской провинции, теперь играющая роль адаптивного региона (в 1991 году на президентских выборах она очень сдержанно отнеслась к Б.Ельцину). Наиболее масштабные сдвиги затронули северное село, заметно усилилась лояльность и во многих полупериферийных индустриальных центрах. Результатом этого процесса и стало отмеченное выше видимое раздвоение периферии и полупериферии, во многом по геокультурному принципу. С одной стороны сохранилась консервативная периферия «ельцинского типа», отторгающая либералов и голосующая за коммунистов. С другой стороны как раз в 1999-2000 годах и появилась новая – адаптивная периферия «путинского» типа, которая восприняла инновации в их новой оболочке. Еще ярче этот процесс раскрывается при анализе электоральных трендов. Одним из главных результатов выборного цикла 1999-2000 годов стало увеличение лояльности на периферии и рост оппозиционных настроений в центрах и в целом в городах. На президентских выборах 2000 года произошло масштабное расширение электората «партии власти» почти во всех традиционно «красных» регионах Юга Центральной России, Поволжья и др.10 Здесь наиболее характерен пример Тувы, в 1991 г. поддержавшей на президентских выборах Н.Рыжкова, а затем превратившейся в один из оплотов российской «партии власти» и в 1999 г. отдавшей «Единству» 70,8% голосов. 10 Этот процесс затронул Смоленскую, Орловскую, Курскую, Тамбовскую, Воронежскую, Пензенскую, Ульяновскую, Саратовскую, Волгоградскую, Астраханскую области, Ставропольский край, Адыгею, Чувашию, а также Читинскую и Амурскую области – традиционно наиболее консервативные регионы Востока. 9 18 (Туровский, 2000b). Причем этот процесс в большей степени затронул сельскую местность. На Севере этот процесс уже привел к качественным сдвигам и появлению лояльной периферии «путинского» типа, на Юге консолидация консервативной периферии стала существенно меньше. Одновременно отмечается увеличение лояльности полупериферии, которая стала опорой новой «партии власти». Создание «Единства» позволило перехватить полупериферию у ее прежних «хозяев» в лице В.Жириновского и А.Лебедя. В силу этого националистический тип голосования, ярко проявившийся здесь в 1993-1996 годах, оказался замещен конформизмом, олицетворяемым «Медведем» (Туровский, 1999-2000). Тем временем в центре наметилась своя внутренняя трансформация. Стимулируемая Кремлем инновационная волна в основном ушла на периферию, а в центре осталась, прежде всего, ее либеральная составляющая, причем в «запертом» виде и без существенной тенденции к его распространению по схеме диффузии инноваций. Здесь началось переосмысление инновационного процесса, которое выразилось в уверенном развитии инновации в лице нового лидера либерального лагеря – СПС11. Голосование за СПС было строго «центральным», как ни за кого еще в российской электоральной истории. Можно сделать вывод, что либеральный тип голосования и голосование за СПС как его главный частный случай в 1999-2000 годах. стали признаком новой внутренней трансформации центра, но при этом его границы оказались барьером на пути его распространения по стране. Другим признаком внутренней трансформации, брожения в центре стало усиление здесь левых, прокоммунистических настроений. Это ярко показали результаты парламентских и особенно президентских выборов. Уже на парламентских выборах отмечалось полевение ряда индустриальных регионов Севера и Востока страны12 (Туровский, 1999-2000). На президентских выборах даже произошло неожиданное формирование нового «красного пояса» в Сибири и на Дальнем Востоке, поскольку в большой группе восточных регионов страны показатель голосования за Г.Зюганова существенно превысил среднероссийский (Туровский, 2000b). При этом наиболее характерным процессом стало полевение в региональных центрах. Один из крайних примеров – Иркутск, где Г.Зюганов набрал 37,5% голосов по сравнению с 18,5% в первом туре президентских выборов 1996 года. Данный процесс затронул и часть полупериферии, особенно на юге Дальнего Востока, где пошло спонтанное полевение практически всей территории. Например, около 20 пунктов Г.Зюганов прибавил в таких городах Приморья, как Дальнегорск и Арсеньев. Но и в политически более спокойном Хабаровском крае произошло заметное полевение, в Комсомольске-на-Амуре – почти на 10 пунктов. Самая радикальная трансформация произошла в Нефтеюганске, который из типичного для Тюменской области оплота голосования за Ельцина в 1996 году (Г.Зюганов в первом туре получил лишь 11,7% голосов) почти превратился в «красный пояс» (результат Г.Зюганова в 2000 году – 36,8%). Практически во всех крупных городах в 1999 г. произошло усиление либерального голосования по сравнению с парламентскими выборами 1995 г. В таких городах, как Екатеринбург, Пермь, Новосибирск, Томск, Нижний Новгород доля «либералов» выросла в два и более раза. 12 Этим выделялись Челябинская, Пермская, Свердловская, Иркутская области, Хабаровский и Приморский край, Мурманская область и Республика Коми. 11 19 Таким образом, второй электоральный цикл отразил новую переходную ситуацию. «Первичная» либерально-демократическая инновация в ходе своего «путешествия» по России трансформировалась в «партию власти», эксплуатирующую избирательский конформизм и адаптирующуюся к запросам глубинки. В таком виде она «застыла» на периферии и полупериферии, заметно сместившись из центра. Началось размывание консервативной глубинки, левизна которой сохранилась, но заметно ослабла. Тем временем в центре наметились сложные трансформационные процессы, отражающие его стремление к поиску modus vivendi в новой геоэлекторальной ситуации. С одной стороны центр попытался усилить свою инновационную функцию, что выразилось в укреплении более радикального либерализма. Тем самым он в чем-то восстановил свое позиционирование времен перестройки, когда центр служил мощным ретранслятором либеральных ценностей. Но с другой стороны в центре наметился левый ренессанс, ставший противоположным примером идеологических поисков. Таким образом, частичная периферализация «партии власти» привела к симметричной радикализации центра, самостоятельно нащупывающего свои новые инновационные роли. Одновременно произошло снижение территориальной поляризации электорального пространства в связи с определенным схождением крайностей. Некоторые выводы Наш анализ показывает, что для характеристики российского электорального пространства необходимо сочетать ареальный и узловой (сетевой) принципы. В соответствии со вторым принципом позиционирование территории в системе «центр – периферия» в значительной степени определяет ее электоральный выбор. Географическое моделирование и корреляционный факторный анализ позволили установить, что левый тип голосования свойственен периферии, либеральный – центру (ядру), а конформистский – полупериферии. Таким образом, роль территории в геоэкономическом и административном пространствах существенно влияет на итоги голосования. Заметим, что географическое объяснение результатов выборов с помощью модели «центр – периферия» коррелирует с известными объяснениями, основанными на анализе социально-демографических параметров: более высокий уровень жизни, например, характерен именно для узлов, причем скорее для более крупных и значимых. В то же время существует другое измерение геоэлекторальной дифференциации – геокультурное, в России – более слабое. В российском пространстве выделяются два градиента – «Север – Юг» и «русское ядро – этническая периферия». Каждый из них оказывает свое влияние на дифференциацию электорального пространства. Например, «северно-южный» градиент заметен при расслоении и центра, и периферии, и полупериферии, поскольку Юг при прочих равных, как правило, оказывается консервативнее Севера. Так, для южных центров менее характерен либеральный тип голосования, северная полупериферия и периферия отличается более выраженным конформизмом, чем южная. Любопытно, что этот градиент, который ранее связывали с Европейской частью России, теперь проявляется в Сибири и на Дальнем Востоке, где именно в южной половине наметилось заметное полевение. Очевидно, что истоки этого фундаментального раскола нужно искать на геокультурной карте России, 20 поскольку именно аграрный Юг всегда был оплотом консерватизма, тогда как для Севера исторически характерны больший динамизм и лучшее восприятие ценностей свободы.14 Также определяющую роль в формировании российского электорального пространства играют отношения между «русскими» и «национальными» территориями, в силу чего этническая периферия буквально разрывается между конформистским и левым типами голосования. Четвертое измерение в нашей системе – временное, оно связано с динамикой электорального пространства. Здесь можно наблюдать существенные подвижки и в сетевом, и в ареальном срезах. С первой точки зрения налицо полевение и вторичное укрепление либерализма в центре при росте конформизма на периферии. В то же время более глубокий анализ этого процесса открывает не только привычный градиент «Север – Юг», но и «Запад – Восток» (старо- и новоосвоенные территории России). Так, полевение электората оказалось более характерным для Востока, чем для Запада, а рост конформизма – для Севера, а не для Юга. Дальнейшие перспективы развития российского электорального пространства будут зависеть от эволюции политического режима. Сохранение «партией власти» конформистской доминанты закрепит результаты периферализации конформизма и приблизиться к опоре «партии власти» на периферию, полупериферию и частично центр. Возврат к либерализму, наоборот, может усилить позиции властей в центре. Но неясно, насколько адекватно такой поворот будет воспринят на периферии, в том числе этнической, в связи с охлаждением отношений столицы с республиками. Та же незавершенность процесса заметна и на левом фланге. Полевение центра в принципе вписывается в «западную» модель, но там левые позиционируются по-другому, как авангардная – инновационная, а не консервативная сила. В наших условиях и с нашими левыми пока не стоит оценивать этот процесс как долгосрочную тенденцию. Таким образом, с точки зрения электоральной географии выборы 1999-2000 годов не стали «критическими выборами». Скорее их можно назвать переходными, причем наметившаяся тенденция не выглядит необратимой. Очевидно, что мы имеем дело с взаимосвязанной системой незавершенных трансформаций политического режима и электорального пространства, работающих по принципу «сообщающихся сосудов». Поэтому, изучая электоральную карту России, полезно вспомнить границы между северными и южными диалектами русского языка, между распространением оброка и барщины и т.п. 14 21 Таблица 1. Электоральная карта России (по результатам второго электорального цикла) Типы территорий Электоральные характеристики Центры первого и второго порядка – столицы, административные центры субъектов федерации, как правило с более высоким уровнем жизни. Смешение либерального, левого и конформистского типов голосований в сопоставимых пропорциях при усилении первых двух. Резкое превышение либерального типа над общероссийскими показателями (опорные регионы либералов). Этнические субцентры – столицы национальных республик с высокой долей титульного населения. Повышенный конформизм с возможными прорывами «подавленного» левого и либерального типов голосования при слабом административном воздействии. Сочетание либерального и конформистского типов голосования (вторая опора либералов). Высокая степень конформизма, в некоторых случаях с элементами либерализма (опорные регионы «Единства» и (с оговорками) В.Путина). Квазицентры – ЗАТО, наукограды, атомграды. Северная (типичная) полупериферия – средние города, промышленные центры, не несущие административной «нагрузки», не обязательно благополучные, зачастую просто бедные. Южная и частично восточная (левая) полупериферия – средние города с развитыми оппозиционными настроениями. Преобладание левого типа голосования в сочетании с конформистским. Наиболее яркие примеры (ядра типичности) Либеральный подтип – Екатеринбург, Пермь. Лево-либеральный подтип – Омск, Новосибирск. Конформистский подтип – Мурманск, Астрахань, для «Единства» – Магадан, Благовещенск, Чита. Махачкала, Нальчик, Уфа, Казань. Пример «левого прорыва» – Чебоксары. Северск, Снежинск. Города на Севере Европейской части России, в регионах нового освоения Нижний Тагил, Череповец, Сургут, Норильск. В случае «Единства» менее благополучные города – УстьИлимск, Усть-Кут, Междуреченск, поселки и малые города Магаданской области. Города в староосвоенной, скорее южной части России, зачастую неразрывно связанные с сельской местностью (Елец). Города в национальных республиках (Стерлитамак, Нефтекамск). Возможно расширение этого типа за счет протестных центров на Востоке (Нефтеюганск, Арсеньев). 22 Южная (типичная) периферия – сельские районы, как правило, более бедные, с большей долей пенсионеров. Доминирование левого типа при постепенном росте конформизма. Опора КПРФ и Г.Зюганова. Северная (конформистская) периферия – сельские районы, по социальноэкономическим параметрам близкие к левой периферии, но отделенные от них географически. Конформистская этническая периферия. Абсолютное доминирование конформистского типа (вторая, но численно меньшая опора В.Путина и «Единства»). Левая этническая периферия. Отклоняющиеся случаи в «русских» регионах, созданные за счет административного ресурса и особой популярности местных выходцев (от выборов к выборам могут меняться) Доминирование конформистского типа, иногда достигающее предельных значений. Голосование обеспечивается за счет влияния местной власти (административный ресурс) и подавления левого типа голосования. Доминирование левого типа (в отсутствие эффективного административного ресурса). Голосование за партии и кандидатов под влиянием административного ресурса и/или других местных факторов. Южные сельскохозяйственные районы, как правило, не самые благополучные или даже кризисные: юг Центральной России, Нижняя Волга и Северный Кавказ, Южный Урал и юг Западной Сибири, частично юг Восточной Сибири и Дальнего Востока. Сельские районы Русского Севера (Европейская часть России севернее границы таежной зоны, особенно Новгородская и Вологодская области). Сельские районы большинства «мусульманских» республик, а также Мордовии, Северной Осетии, Тувы. Сельские районы «немусульманских» республик, некоторых республик Северного Кавказа (Адыгея, Карачаево-Черкесия, частично Дагестан). Национальные районы в «русских» областях. Сельские районы Самарской области, Кузбасс. 23 Литература Выборы (2000) Выборы Президента Российской Федерации 2000. Электоральная статистика. М.: Весь мир. Грицай, Ольга, Григорий Иоффе, и Андрей Трейвиш (1991). Центр и периферия в региональном развитии. М.: Наука. Зубов, Андрей и Владимир Колосов (1994). Что ищет Россия? (ценностные ориентиры российских избирателей 12 декабря 1993 г.). Полис, N4, С.93-112. Гимпельсон, Владимир и Сергей Чугров (1995). Модели электорального поведения российских регионов (Опыт многомерного статистического анализа итогов выборов 12 декабря 1993 г.). Мировая экономика и международные отношения, N4, С.22-32. Колосов, Владимир и Ростислав Туровский (1996). Электоральная карта современной России: генезис, структура и эволюция. Полис, N4, С.33-46. Макфол, Майкл, Николай Петров и Андрей Рябов (ред.). (2000). Россия в избирательном цикле 1999-2000 годов. М.: Гендальф. Родоман, Борис (1999). Территориальные ареалы и сети. Смоленск: Ойкумена. Туровский, Ростислав (1996). Политическое расслоение российских регионов (история и факторы формирования), в: Виктор Кувалдин (ред.) Партийно-политические элиты и электоральные процессы в России. М: Центр комплексных социальных исследований и маркетинг, С.37-52. Туровский, Ростислав (1998). Культурные ландшафты России. М.: Институт Наследия. Туровский, Ростислав (1999). Политическая география. М.-Смоленск: Издательство СГУ. Туровский, Ростислав (1999-2000). Парламентские выборы 1999 г.: региональные особенности. Полития, N4, С.102-121. Туровский, Ростислав (2000а). Основные итоги выборов в одномандатных округах, в: Макфол, Майкл, Николай Петров и Андрей Рябов (ред.). (2000). Россия в избирательном цикле 1999-2000 годов. М.: Гендальф, С.257-274. Туровский, Ростислав (2000b). Региональные особенности президентских выборов 2000 г. Вестник МГУ, серия 12, N4, С.38-54. Туровский, Ростислав (2001). Итоги и уроки губернаторских выборов. Полития (в печати). Agnew, James (1987). Place and Politics. The Geographical Mediation of State and Society. Boston: Allen & Unwin. Friedmann, John (1966). Regional Development Policy: A Case Study of Venezuela. Cambridge, MA: MIT Press. Gudgin, Graham and Peter Taylor (1979). Seats, Votes and the Spatial Organization of Elections. London: Pion. Hägerstrand, Torsten (1967). Innovation Diffusion as a Spatial Process. Chicago: University of Chicago Press. Rokkan, Stein (1975). Dimensions of State Formation and Nation Building: a Possible Paradigm for Research on Variations within Europe, in: Charles Tilly (ed.). The Formation of National States in Western Europe. Princeton, NJ: Princeton University Press, P.562-600. Rokkan, Stein (1980). Territories, Centres, and Peripheries: Toward a Geoethnicgeoeconomic-geopolitical Model of Differentiation within Western Europe, in Jean Gottmann (ed.) Centre and Periphery. Beverly Hills, CA, and London: Sage, P.163-204. Rokkan, Stein and Derek Urwin (1983). Economy, Territory, Identity. Beverly Hills, CA, and London: Sage. Taylor, Peter and Ron Johnston (1979). Geography of Elections. London: Penguin. Taylor, Peter (1989). Political Geography. World-economy, Nation-state and Locality. London: Longman. Wallerstein, Immanuel (1991). Geopolitics and Geoculture: Essays on the Changing Worldsystem. Cambridge: Cambridge University Press.
