Микропроцесс и «данный момент» в сессии Джонатан Скляр
advertisement
Микропроцесс и «данный момент» в сессии Джонатан Скляр Супервизионная сессия Это материал из терапии пациентки, которая сама обучающийся терапевт, и работает в другой стране. У пациентки была двойственная сексуальность, и ее описывали как соревнующуюся с собственным терапевтом. На тот момент терапия проходила дважды в неделю, и обсуждался вопрос о третьей сессии. Супервизия была еженедельной. Терапевт отменила сессии предыдущей недели из-за праздников. На следующей сессии, когда пациентка приехала, она обнаружила, что занят туалет. Услышав шум, терапевт вышла из своего кабинета и почувствовала необходимость объяснить своей пациентке, что там может находиться старая дама из другого офиса. Пациентка, которая всегда перед сессией заходит в туалет, ответила, что это не важно. Терапевт подумала, что здесь нет клинического материала для рассмотрения, потому что ее пациентка едет к ней издалека, так что, по-видимому, естественная потребность в туалете была необходимостью. Через некоторое время пациентка пожаловалась на головную боль, которая у нее держалась последние несколько дней, и это повело к воспоминанию о сновидении. Сновидение 1: «Кто-то находится в моей спальне и нападает на меня» У пациентки бывали тысячи сновидений о том, что на нее нападают. Это был прием, чтобы заставить себя заснуть ночью. У нее появлялось чувство, что она выбирается из комнаты, или что она никогда не выберется из комнаты. Она не виновата, сказала она, что конечной фантазией является самоубийство, а также попытки вообразить, как другие могут реагировать, когда ты умерла. Появлялось чувство аннигиляции, ощущение, что все разлетелось «на миллион кусков». Пациентка, похоже, говорила о своей фиксированной фантазии, в которой кого-то бьют. Любопытно, что она описала в своих ассоциациях идею Ференци – распадение на атомы после агрессивной мысли о смерти через самоубийство. Пациентка сказала, что она оставалась приземленной прошлую неделю, пока ее терапевт была в отъезде: «Я не была испуганной птичкой, но я находилась на почве настоящего времени». Терапевт: Однако в голове у вас была драка – головные боли все эти дни. «Да, это заставляет меня думать о ярости и насилии. Мои слова исчезают в пустоту («пустота» слышится как «избегать», a void = avoid). Мне нужно быть действительно близкой с человеком, чтобы скучать по нему. Мои мысли фрагментированы. Я чувствовала, что ощущаю запах моей двоюродной сестры в начале сессии, готовясь быть побитой. Когда мы были маленькими, мы с сестрой были жестоки с подружкой. Когда она была в туалете, мы врывались и мучили ее». Теперь давайте рассмотрим этот материал в свете некоторых более ранних переживаний этой пациентки. В течение многих лет пока она росла, она, по-видимому, занималась сексуальными исследованиями, ведущими к сношениям, со своим братом, который был на 3 года старше нее. Любое ощущение, что к ней неравнодушны, неизменно заставляло эту пациентку представлять себе его прекрасное лицо. Она чувствовала, что он ее любит, и очень любила быть в его объятиях. В ее психике присутствует расщепление, поскольку она помнит, как он внезапно и грубо разбудил ее ночью и стал ласкать. Когда в конце концов она рассказала своей матери, что происходит, ей было предложено молиться, и только. В ее истории присутствует рассказ о том, что ее мать, когда была ребенком, также перенесла сексуальное насилие. Можно думать об этом материале как о хроническом нападении на маленькую девочку, у которой отсутствующие и не имеющие границ родители. В ее психике выработалось расщепление, которое превозносит любовь ее брата, поднимает эти отношения на пьедестал и эротизирует ее тревогу. Все это прикрывает глубочайшую деструктивную пустоту, и нападение на ее тело и психику в течение ее развития. Психическое развитие оказывается структурированным вокруг фиксированного, повторяющегося дневного сновидения о нападении – кто-то входит в комнату, чтобы напасть, на кого-то нападают, которое становится, в порядке защиты, и эротичным, и возбуждающим. Опять же, материал созвучен со статьей Фрейда «Ребенка бьют». В ее дневном сновидении* всем командует она, и она более не является жертвой. Возможно, это состояние ума, которое легче переносить, несмотря на его извращенность, чем когда ей приходится замечать чувство самоубийственного отчаяния из-за того, что у нее нет любящих, заботливых родителей, которых ей хотелось бы. Эта жестокость становится проигрыванием бессознательного желания в переносе. В материале описанной сессии мы слышим, что в юности пациентка вламывалась в туалет, чтобы мучить подружку. Мы узнаем, что она ходит в туалет перед началом каждой сессии. Терапевт, не осознавая структуры дневного сновидения про избиение как проигрывания в начале каждой сессии, прочно находится в том состоянии, которое Эрнест Джоунс назвал «рационализацией». Терапевт беспокоится, что, поскольку пациентка долго едет, чтобы добраться на каждую сессию, то ей, конечно, перед каждой сессией нужно в туалет. Возможно, промежуток между каждыми двумя сессиями – это бессознательное наказание за жестокую бессознательную фантазию в адрес терапевта, смягчаемое тем, что пациентка ставит себя в принимающее положение, находясь в туалете, ожидая «нападения» от своего терапевта как законного возмездия. Сюда же, вероятно, включено и противоположное, что она входит в туалет в качестве репрезентации своего терапевта, которая, как она чувствует, тогда уязвима для желания пациентки побить ее. Такие бессознательные идеи вполне могут осложняться в результате недельного перерыва, который пришлось сделать из-за терапевта. Повторим, в материале появляются следующие линии: сновидение, как на пациентку нападают в ее спальне, и дневное сновидение, как на нее нападают. Пациентка вспомнила из детства, как она жестоко мучила подружку, к которой вторгались, когда та сидела в туалете. Она вспомнила, как у нее были сексуальные отношения со старшим братом, с учетом вполне равнодушной матери. Перенос, когда перед самым началом каждой сессии пациентка проигрывала «сцену в туалете», был важным проигрыванием. Относительно предметов и событий присутствует качество, подобное сновидению. Что в особенности привлекает внимание к, казалось бы, обычному моменту как раз перед началом сессии, это то, что туалет занят, что приглашает пациентку вспомнить свою роль в детстве, роль того, кто вторгается силой. Это сложная смесь сновидений, дневных сновидений, воспоминаний, и, каково бы ни было состояние истины в этом вопросе, присутствует описание нападения на ребенка. Все грани потенциально доступны к рассмотрению в переносе. Это значительно сложнее, чем просто поверхностное описание перерыва между сессиями с прошлых выходных. По видимости невинное начало нуждалось в том, чтобы терапевт поняла его, и тогда станет возможно исследовать другой слой травмы. Пациентка чувствовала, что ей не дают войти в туалет, согласно ее привычке. То, что ей не дают что-то сделать, противопоставлено более ранним травмам, когда она что-то делала, и с ней что-то делали, по отношению к ее брату. Несмотря на собственную раннюю сексуальную историю ее матери, реакция ее матери, когда та предложила только молитвы, не содержала совершенно никакой помощи. В сущности, ее мать бессознательно говорит своей дочери – ты и я одинаковые, нас обеих сексуально обижали, и теперь все, что мы можем сделать, это молиться. * Дневное сновидение = сон наяву = греза (Перев.) Травматичные фрагменты присутствуют и в сновидении, и в дневном сновидении, и их можно эмоционально найти заново в переносе и в контрпереносе в консультационном кабинете. Интересно, что терапевт почувствовала себя обязанной выйти за дверь, чтобы выяснить причину шума, а также, что ей понадобилось дать пациентке знать, что туалет занят. Возможно, это пример контртрансферного проигрывания – вмешаться во что-то, что происходит, вместо того, чтобы принять это как нечто обычное – возможно, как мать, которая просто принимала все, чем бы ее сын и дочь ни занимались, и не открыла дверь для вмешательства. Проблема в том, что объяснение терапевта пациентке, насчет того, что туалет занят старой дамой, находится вне сессии, и аналитически отделено; хотя будет правильным рассматривать его как весьма интересное контртрансферное проигрывание. Понимание интервенции терапевта может открыть путь более глубокой эмоциональности, которая является средством перевести хорошо рассказанную, повторяющуюся историю в живую трансферную позицию. Тогда скрытый до сих пор аффект может быть пережит заново. Пациентка раскрыла свой бессознательный садомазохизм, связанный с закрытой дверью, которую нужно открыть, и его можно рассматривать как защитную структуру, в которой травматичное нападение на маленькую девочку перепутано с идентификацией с агрессором. За этой структурой, вероятнее всего, стоит страдание маленького ребенка, который чувствует себя потерянным, которому нанесен вред и который совсем один. Это описывает конкретный тип травмы, в континууме от одиночества до чрезмерного вторжения в разум и/или тело. Направление терапии – на то, чтобы определить исходную травматическую позицию. Как утверждает сновидение, «я нахожусь у себя в спальне, и кто-то на меня нападает». В том, как рассказывается это сновидение, нет никакого аффекта. На самом деле это сновидение, которое повторяется и приходит хронически, и любой эмоционально связанный с этим опыт из него выщелочен. Бежать некуда, и единственное направление – это справиться (mastery), чтобы наслаждаться повтором, идентифицироваться с агрессором и превращать то, что нуждается быть пережитым в сновидении, в не переживание ничего (no thing). Для пациентки это еще одно скучное повторение не дающей никакой помощи одинаковости, и в нем нет ничего интересного. Шесть месяцев спустя терапевт сделала еще один перерыв в лечении, и интересно наблюдать, как вновь заработал материал, наблюдавшийся в первой сессии. Пациентка начала с описания двух сновидений. В первом сновидении она поехала в отпуск со старой дамой лет 50-60: «Она и я были взаимозаменяемые. У нас были болячки по всему телу. Однако мы могли выбирать место, поэтому я не пускала их себе на лицо, чтобы никто не знал». Сновидение 2: «В самом начале каникул мне приснилось, как кто-то вламывается в мою спальню». Пациентка теперь способна замечать, что старая дама представляет собой ее терапевта, которую она видит «старой», а также ее мать. Это похоже на краткое описание того, как молодой врач написал Фрейду, что обратился к религии после того, как увидел, «как приятную старую женщину несут на патологоанатомический стол». Новое суждение по поводу религии в этом рассказе последовало за повторением бессознательной эдипальной схватки. Конечно, была еще предшествующая старая дама, про которую терапевт сказала, что она в туалете, не замечая элемента потенциального переноса. Теперь она смогла начать признавать, как она меняет местами такие репрезентации. Это показалось важным средоточием ее застревания, потому что нет никакой необходимости переходить на иную позицию, если можно взять и оказаться не собой, а другим. У нее не вызывало никакого любопытства то, что она создает такие копии своего я. Равнодушная реакция ее матери, когда дочь отважно рассказала ей о происходящих сексуальных действиях с ее братом, изменяется в то, что с матерью самой делают то же самое. Как будто ее мать сказала ей: «Раз со мной это делали тоже, значит, мы взаимозаменяемы». Эта структура затем была развита и проиграна в переносе анализандом, обучающимся терапии, в лечении с обученным терапевтом, в том, что она не видит никакой разницы между ними двумя. Взаимозаменяемость – это массивная защитная структура, которая дала пациентке возможность идентифицироваться с агрессором, братом, матерью, возлюбленным и терапевтом без малейших отзвуков аффекта. Однако это сновидение противопоставляется рассказанному затем старому, повторяющемуся, лишенному аффектов сновидению про то, как «кто-то вламывается в мою спальню». Можно заметить развитие в структуре сновидения – старая позиция, вламывание (break in), в начале перерыва в терапии (a break in therapy), используется для того, чтобы все было без разницы. Это ведет к некой нейтрализации за счет возвращения на все ту же прежнюю защитную позицию. Первое рассказанное сновидение, возможно, приснившееся после второго, и как раз перед началом семестра, полно скорее движения, чем застревания. Идея «болячки», которую скрывают, убирая с лица, но пряча на теле, – это мотив, который показал, что под видимой поверхностью есть много болезненных участков. Однако такие болезненные участки уже не нужно столь усердно скрывать, поскольку у них уже была репрезентация в сновидении. Есть также отход от фиксированной позиции, поскольку в сновидении был предоставлен выбор места. Здесь можно порассуждать, что переход от пустого сновидения к полному сновидению был продуктом шести месяцев усердной терапевтической работы. Ассоциации, полные аффекта, проговоренные между терапевтом и пациентом, удалось взять в жизнь сновидения как противоядие против застрявшего, безаффектного, повторяющегося сновидения. Теперь есть возможность творческого направления, когда эмоциональная жизнь пациентки теперь, по крайней мере, раскрылась как болячки. В толковании сновидений Фрейд использовал термин «дневной сон», как синоним фантазии, или дневной фантазии, и они не всегда непременно бывают сознательными, «бывает огромное количество бессознательных, которые вынуждены оставаться бессознательными из-за своего содержания, и из-за их происхождения из вытесненного материала». Клинически те пациенты, которых во время их раннего воспитания взрослые оставляли в одиночестве на длительные периоды времени, скорее всего, имеют хорошо развитые защитные бессознательные структуры, которые часто состоят из жизни, наполненной дневными сновидениями, чтобы заполнить пустое эмоциональное пространство. Дневное сновидение может функционировать как некое переходное держание своего я и своим я – как переходное одеяльце. Кажется, будто происходит эмоциональный диалог с другим, хотя на самом деле это говорит об одиночестве и пустоте. Перевод Марины Якушиной
