Паника» в Петербурге - Музей Ф.М. Достоевского

Марианна Димант
«ПАНИКА» В ПЕТЕРБУРГЕ
ТРОЕ В ОТСУТСТВИЕ ЛЮБВИ И СОБАКИ
Йонни, по мобильнику. … Да, я тебя понимаю,
но нельзя же плакать два месяца из-за
какого-то кокер-спаниэля. Да, это тяжелая
утрата, но пора уже свыкнуться с мыслью,
что Бобо нас покинул. Теперь мы должны
идти дальше, делать наше шоу…
М. Мюллюахо. Паника
Почему-то сложилось так, что Финляндия, будучи одной из самых
театральных европейских стран – и в смысле количества площадок на душу
населения, и в смысле разнообразия практикуемых на них сценических форм, таковой нам не кажется. Финский театр? Мерещится что-то вяловатое, хотя и
добросовестное (вроде «Молодой хозяйки Нискавуори», которую они на
протяжении последних восьмидесяти лет все ставят, и ставят, и ставят).
Еще нам мерещится финский национальный характер. Если спросить на
улице, какой он, - н-ну, скажут, знаете ли… как бы флегматический. Без порывов.
Это все стереотипы. И финны о них знают. И борются с ними. Потому что
досадно же, если о тебе думают как о какой-то румяной, вежливой и
рассудительной устрице. По правде говоря, такое может просто взбесить. Главное,
что это совершеннейшая неправда. Они-то себя изучили, и им отлично известно,
что у них там внутри.
И вот как раз театр-то финский и занимается в первую голову тем, что
выворачивает и выворачивает наизнанку финскую же потаенную душу, дабы
выпустить изнуряющих ее тайных демонов и как-то с ними совладать…
… Такие примерно тезисы шевелились во мне, когда я, будучи недавно в
Хельсинки, общалась с тамошними театральными людьми.
Поводом для поездки стала тогда готовившаяся (а теперь уже и
состоявшаяся) в Белом театре Музея Достоевского премьера пьесы с коротким
названием «Паника» и с длинным (полуцитирующим угрюмого испанца
Альмодовара) подзаголовком – «Мужчины на грани нервного срыва». В
Финляндии спектакль по этой пьесе, шедший в маленьком, на 300 мест,
хельсинкском «Рюхьмятеаттери», посетили 16 тыс. человек. Я тот спектакль не
застала, он уже не идет. Зато на автора пьесы посмотреть удалось. И даже
поговорить.
Автор – Мика Мюллюахо, известный финский режиссер и начинающий
драматург. Впрочем, не очень начинающий: сочиненная в 2005-м «Паника» уже
успешно перекинулась из Финляндии на Данию и Люксембург (Испании
приготовиться!). Кроме того, только что Мика выдал «Хаос», «Панике»
симметричный. «Паника» трактует неврастению мужскую, а «Хаос» - женскую, и
уже, можно сказать, «за гранью» (свежеприготовленный «Хаос» я в Хельсинки
видела).
Мне захотелось написать о своих ровесниках, - сказал мне Мика, - людях
сорокалетних, в жизни которых наступил такой момент, когда надо остановиться и
задуматься, как жить дальше, - переломный момент.
Я знаю, как бывает трудно выбраться из депрессии, как сложно избавляться
от фобий. Жизненный режим очень ужесточился, особенно за последние десять
лет. Люди ни в чем не уверены – ведь теперь все больше работают по
краткосрочным контрактам, и в любой момент человек может потерять место. Он
загнан, но боится остановиться. Все время пытается кого-то обскакать, заработать
как можно больше денег. Это теперь вместо религии. Я думаю, что и в России
сейчас происходит то же самое».
Я подтвердила.
«У меня подобное тоже бывало, - продолжал Мика, - и не однажды. Я из
рабочей семьи и пошел по стопам отца – занимался ремонтом техники. И вдруг в
24 года началась депрессия, потянуло к чему-то совершенно иному. Я стал почемуто думать об искусстве, о театре, - хотя в театре-то я был к тому моменту всего
лишь раз-другой. Ну, взял да и поступил в Театральную академию, стал учиться на
режиссера».
Короче говоря, с помощью театра Мика свою депрессию на тот момент
усмирил. И решил помочь другим. Но не всем же становиться режиссерами. Надо
кому-то быть и зрителями. И вот этим самым зрителям, тоже страдающим от
психологических неурядиц, он свою «Панику» и адресовал.
Устроена она как будто довольно просто. Сходятся вместе три джентльмена,
вполне в жизни успевающих, - дизайнер, инженер по лифтам, популярный
телешоумен, - и открывается, что каждый из них тайно несчастен, каждый «посвоему лошадь». Это можно было бы сравнить с завязкой старого доброго Джеромджеромовского романа, но там Джордж, Гаррис и Джей подозревали наличие в
себе заболеваний соматических, а эти – Макс, Лео и Йонни – один за другим
обнаруживают у себя и предъявляют друг другу язвы душевные. Один только что
убежал от жены, от другого год назад жена убежала сама. У третьего, слава богу,
жены нет, но мечется он как заведенный, безостановочно – за девушками, от
девушек… - бурный вариант «осеннего марафона» (Йонни и буквально увлекается
«бегом трусцой», весь Манхэттен обтрусил, будучи в Нью-Йорке).
А теперь они сидят и жалуются друг другу на жизнь. Как какие-нибудь
«дяди вани». Только у Чехова сплошь подтексты да недомолвки, а тут болтают,
болтают, болтают – о детских психотравмах, о клаустрофобии, о пагубном влиянии
2
растворимого кофе на (цитирую) «структуру какашек» - аккурат по заветам
дедушки Фрейда, который обещал, что если все как следует вербализовать, то
полегчает. Но ни венский чародей их что-то не спасает, ни кинорежиссер с
трудноусвояемой испанской фамилией… - этот… как его… Альмодовар?
Альмодовар?.. – чей фильм «Поговори с ней» истерически провозглашается одним
из собеседников «библией современного мужчины». И даже «фэн-шуй» с
«цигуном» оказываются бессильны.
«Когда я прочитал пьесу в Мадриде, - рассказывает Мика, - там удивились:
будто про испанцев, говорят, написано. В Копенгагене из нее сделали комедию:
играли они здорово, зал смеялся, но главное у них, на мой взгляд, ушло. А в
Хельсинки люди плакали, и это верная реакция: у меня панические атаки случались
– я знаю, как это страшно… Когда я ставил у нас «Панику», то очень много
разговаривал с актерами. Просил и требовал: чувствуйте, переживайте,
существуйте правдиво.
Я и вашим актерам то же самое хотел бы сказать: шутите, прикидывайтесь,
прикалывайтесь, - пусть публика похохочет, пусть подумает, что пришла на
комедию, но пусть за всем этим трепом почувствуется вдруг подлинный трепет. И
человечность – они ведь все любят друг друга, эти дурацкие сорокалетние мужики,
и пытаются друг дружке помочь…».
Пока мы с Микой там, в Хельсинки, теоретизировали, здесь, в Белом театре,
заканчивалась подготовка к премьере. Вернувшись в Петербург, я увидела
предпремьерный анонсик: в спектакле занят Александр Новиков, «один из самых
позитивных артистов города». Звание, конечно, совершенно фэн-шуйское,
долженствующее убедить потенциального зрителя, что «паника» этот как бы
понарошку, что «грузить» его никто не собирается и «париться» на спектакле ему
не придется, что он там снова встретит своего дорогого, славного, пухлого «опера
Федю» из «Тайн следствия».
Другого исполнителя, Виталия Коваленко, исходя, видимо, из тех же
жизнерадостных соображений, «самым негативным» называть не стали (хотя могли
бы – есть в нем, в полусонном его взгляде из-под припухших век и искривленной
улыбке что-то такое циническое, пугающее).
Ну, а третий актер (он же и режиссер спектакля) – Александр Баргман – в
рекламных эпитетах не нуждается вообще, все и так знают: он в нашем городе
самый мужественный, самый сексуальный, самый из актеров «мачистый».
… Зал Белого театра в музее Достоевского одели по случаю спектакля в
черное, а поверх – в блестящий и прозрачный пластик, из которого были
изготовлены и предметы обстановки: наполненные воздухом кресла, какие-то
прозрачные воздушные подушки, нависающие над площадкой, - внятные знаки
иллюзорности комфорта (иллюзорности бытия, если угодно), талантливо
сочиненные македонским сценографом Тино Светозаревым. В этой черносеребряной (слегка кладбищенской по колориту) среде задвигались фигуры: Йонни
(А.Баргман) принялся с узнаваемой развязностью шоументсовать, дизайнер Макс
(В.Коваленко) – каменеть роковым своим бледным ликом, а Лео, специалист по
лифтам (А.Новиков), - мыкаться между тем и другим с ворохом несчастий,
непонятных ни им, ни ему самому. В расстановке персонажей стали вдруг
проступать черты «комедии масок», и, несомненно, Лео был здесь Пьеро, ну а те
3
двое – арлекины, бригеллы… Если бы эта финская «commedia dell’arte» была еще и
пантомимической!
Но, к сожалению, герои наши попали в пьесу мало сказать «разговорную» гипертрофированно, гиперболически вербальную. В такую пьесу, где процесс
внятного выговаривания слов – это, сверх обычного, еще и рефлексия над
стереотипом финской обстоятельности, и пародирование психоаналитической
процедуры, и, может быть, прорывы в действительную исповедальность.
В увиденном мною хельсинкском «Хаосе» слов тоже было очень много, но
три актрисы превосходно их проартикулировали, что не помешало им остаться
совершенно живыми – на сцене все пульсировала настоящая, сильная эмоция.
А наших красивых мужчин перспектива долгоговорения, кажется, так
напугала, что они понеслись сквозь текст, как сквозь кусты, не разбирая дороги и
знаков препинания. Будто привиделось всем троим самое страшное: вот они
подзадержались на каких-то фразах, призадумались чуток, а публика в этот самый
момент со свистом из зала вся и вылетела – как воздух из лопнувшего прозрачного
кресла.
«Паника» в Копенгагене длилась около трех часов, питерские же
рекордсмены управились с нею за полтора. Или она с ними – в этом публичном
сеансе глотания непрожеванных слов в самом деле было нечто паническое.
Прикрывамое, однако, эффектно поданными незначительностями. Сольным,
например, номером Макса, дающего несчастному Лео урок гимнастики по системе
«цигун», - большой блестящий дивертисмент Виталия Коваленко.
Жалко. Актеры-то все хорошие, и по временам с их выразительных лиц
считывались даже, кажется, отрывки не донесенных ими речей.
Еще из монологов Мики: «Театр – место опасных превращений. Ты артист,
ты все время хочешь всем нравиться, - и превращаешься в нарцисс. Или ты
режиссер, все более и более опытный, ты точно знаешь, что и как делать, и не
замечаешь, как из художника превращаешься в крепкого ремесленника. Я даже
думаю порой, стоит ли продолжать…
Мой брат ремонтирует самолеты, и мой дядя ремонтирует самолеты. И я,
когда проходил военную службу, тоже ремонтировал самолеты. Тогда мне было 22,
теперь – 42-й. Не вернуться ли, однако…»
Марианна Димант. «Паника» в Петербурге // Петербургский театральный
журнал. - № 3 (53) 2008 г. – С.с. 36-38
4