Отзыв на издание:
advertisement
Отзыв на издание: «Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета в современном русском переводе». Под редакцией М.П. Кулакова и М. М. Кулакова. Совместное издание Института перевода Библии при Заокской духовной академии и Библейско-богословского института св. апостола Андрея Выход нового перевода Библии на русский язык (дальше: «новый перевод» или «Заокская Библия»), несомненно, является важным событием не только для христианского мира, но и для светского общества в целом. Хочу отметить, что данный перевод заинтересовал меня с того времени, когда начали выходить в печати отдельные его части («Новый Завет и Псалтырь» в 2002 г., «Пятикнижие Моисеево» в 2009 г.). Мне было интересно не только само знакомство с новым переводом, но и наблюдение за процессом его восприятия читателем (насколько это было возможным в моем случае) – религиозным и светским. А в 2012 г. мне даже выпала честь рецензировать перевод Книги Иеремии, и, таким образом, увидеть процесс подготовки перевода изнутри. Наблюдая за восприятием нового перевода в читательской среде, я обнаружил одну особенность его использования: разные читатели обращались к этому тексту как к объясняющему смысл, более ясному для понимания. При этом «понятность» перевода Заокской Библии обеспечивало сразу несколько факторов: а) краткие вступительные статьи к каждой книге, содержащие основную информацию об авторе, эпохе написания и основном содержании; б) язык перевода – современный русский литературный язык, понятный читателю, и, вместе с тем, не лишенный изысканности, столь необходимой для сакрального текста; в) наличие разъясняющих смысл трудных для понимания слов сносок. Поэтому, прежде всего, считаю необходимым выделить главную особенность нового перевода – интерпретирующий подход к передаче библейского текста. Под этим определением подразумеваю несколько аспектов методологии перевода: его адаптацию к нормам современного русского языка на уровне лексики, фразеологии, синтаксиса и стилистики; задействование новейших достижений в области экзегетики и текстологии библейского текста; использование лучших разработок в области техники литературного перевода (включая специфику перевода сакрального текста) и опыта новейших переводов Библии на английский, немецкий и французский языки. В этом смысле мы рассматриваем интерпретирующий подход в положительном значении этого термина – как стремление сделать сакральный текст максимально понятным для читателя, сохраняя при этом его уникальный стиль и поэтику (вовсе не в значении его интерпретации в узко-конфессиональном смысле). Важность такого подхода к переводу обусловлена несколькими факторами. Во-первых, это временна́я, культурная, языковая и литературная дистанция между автором и читателем; во-вторых, это устаревший и местами «туманный» текст Синодального перевода, требующий разъяснений и лингвокультурной адаптации. Однако интерпретирующий подход часто бывает сопряженным с опасностью парафраза текста, замещения его поэтики (а иногда и первоначального смысла) экзегезой. Что касается нового перевода, мы можем отметить как его положительные, так и отрицательные стороны. Наш обзор мы начнем с преимуществ (кои, на наш взгляд, преобладают над недостатками). Текст перевода насыщен разъясняющими вставками курсивом (что очень напоминает древнюю традицию таргумов Онкелоса и Йонатана бен-Уззиэля – литургически адаптированных переводов Торы и Пророков на арамейский язык). Курсив графически отделен от основного текста, с одной стороны (читатель не воспринимает его как сакральный), с другой же стороны, он очень полезен для понимания смысла. Например, при переводе Втор. 1:1 «Вот слова, с которыми обратился Моисей ко всему народу Израиля в пустыне, за Иорданом, на восточном берегу реки, на равнине, неподалеку от Суфа…», уточнение о восточном береге Иордана вполне уместно, так как подчеркивает факт произнесения речи Моисея на равнинах Моава. Подобным образом и в Числ. 25:4: «Схвати всех предавшихся сему разврату вождей народа…»: хотя читатель может понять из контекста, к кому относится данное повеление, такое уточнение содействует связности русского текста (отметим при этом, что средства когезии в древнееврейском и русском языках несколько отличаются, поэтому мы можем рассматривать такие глоссы-курсивы как элементы лингвостилистической адаптации). Подобным образом уточнение полезно и в случае перевода некоторых текстов из Нового Завета: «В субботу мы вышли за городские ворота к реке…» (Деян. 16:13). Разумеется, не всякий читатель может сразу понять, что речь идет о городских воротах, а не о воротах постоялого двора, например. В другом случае, когда речь идет о сложных ритуалах Скинии, вставки глосс курсивом помогают читателю не потерять основную канву мысли и не запутаться в терминологии: «Но никакого хлебного дара, что желаете принести Господу для сожжения на жертвеннике, нельзя печь из кислого теста» (Лев. 2:11); вставка сожжения на жертвеннике напоминает о способе приношения даров «Господу». «Передай израильтянам: пусть не едят они никакого животного жира – крупного ли рогатого скота, или овечьего, или козьего» (Лев. 7:23). В последнем случае прилагательное животного желательно, поскольку так лучше передать значение древнееврейского существительного ḥḗleḇ (животный жир, покрывающий внутренности). Слова курсивом полезны в качестве гармонизирующих глосс в некоторых текстах, создавая, таким образом, целостную картину ветхозаветной теологии: «От моря и до моря владычество его пусть простирается, от реки Евфрат до краев земли» (Пс. 72/71:8). Хотя ни в масоретском тексте, ни в других древних переводах нет слова «Евфрат» в данном отрывке, его вставка отсылает читателя к Втор. 1:7, где «река Евфрат» (nəhar-pərā́ ṯ) указана в качестве северовосточного предела Обетованной Земли. Однако в других случаях подобные глоссы курсивом являются лишними – особенно в поэзии и в эллиптических предложениях, в которых смысл ясен, а эллипсис выполняет эмфатическую функцию: «Но делают они это, чтобы получить в награду венок земной и тленный, мы же хотим стяжать себе венец неувядаемый» (1 Кор. 9:25). При этом буквальный перевод с греческого в контексте звучит совершенно ясно, даже учитывая пропуск слов в предложении: «Те – для поучения венца тленного (φθαρτόν), а мы – нетленного (ἄφθαρτον)». Добавление слов курсивом не является необходимым в этом случае, но его введение в текст разрушает эллиптическую конструкцию предложения, лишая его эмоциональной выразительности. Подобным образом в переводе Пс. 52/51:11: «Господь, вовек благодарить Тебя я буду за всё, что сделал Ты; и, уповая на имя Твое, – благ полное, – прославлять Тебя буду среди верных Твоих». Обращение Господь вводит молитвенное обращение к Богу (до этого оно не появляется в тексте), однако вставка прославлять Тебя буду здесь совершенно неожиданная, и меняет смысл оригинала: wa’ǎqawwḗ šimḵā́ ḵī-ṭṓḇ néǥeḏ ḥǎsīḏéyḵā – «А я буду надеяться на имя Твое, – ведь благо оно, – перед праведниками Твоих» (мотив прославления присутствует здесь лишь имплицитно). Фактически, стих парафразирован в новом переводе. Иногда такие глоссы курсивом несколько сужают смысл слова или фразы, ограничивают их лингвопоэтические функции, как, например, в переводе Пс. 119/118:33: «Наставь меня, Господи, на путь, Тебе угодный, и я до конца дней своих держаться его буду». Передача древнееврейского déreḵ ḥuqqéyḵā (букв.: «путь уставов / постановлений Твоих») как «путь, угодный Тебе», выглядит красиво, но все же парафразом, поскольку теряется номистический смысл выражения ḥuqqéyḵā «уставы Твои» (совокупность постановлений Закона, а не некий абстрактный «угодный» Богу путь). Курсивом выделенные слова в выражении «до конца дней своих» несколько ограничивают смысл выражения временны́ми категориями («до конца жизни»), хотя его значение в библейском контексте шире – «в наивысшей степени», «беззаветно», «самоотверженно», «последовательно» (‘éqeḇ). В прозаическом тексте умолчания, пропуски слов также часто играют роль мотивации читателя к «домысливанию» деталей событий, эмоций персонажей, и даже нравственных выводов из истории (этим и отличается «искусство библейского рассказа», по мнению Р. Альтера и других исследователей). Конечно, такая манера повествования непривычна для современного читателя, ожидающего от автора яркой словесной картины, а не лишь «намеков», актуализирующих воображение. Возможно, именно этим и было мотивировано появление в новом переводе курсивов, восполняющих «пробелы» архаичной манеры рассказа: «Пойдешь с этим человеком?» – она не колеблясь ответила: «Пойду» (Быт. 24:58); «Нет, господин мой! – спешил каждый из них заверить его» (Быт. 42:10); «Иосиф больше не мог сдерживаться и, не желая унизить братьев пред слугами своими, велел слугам оставить его одного» (Быт. 45:1). Мы не можем дать однозначную оценку подобным вставкам (возможно, они оправданы стремлением к адаптации древнего текста к привычной для читателя повествовательной традиции), однако отмечаем здесь мягкий отход от оригинального нарратива. В целом новый перевод отличатся очень аккуратным, деликатным подходом к литературной форме оригинала, обнаруживая при этом стремление адаптировать его к новой литературной традиции, знакомой и близкой современному читателю. В этом несомненное преимущество техники литературного перевода, делающей библейский текст легко читаемым и понимаемым. Однако даже при достаточно уравновешенной методологии перевода не избежать недостатков. Поэтический текст в новом переводе тщательно структурирован в соответствии с построением древнееврейского параллельного стиха (parallelismus membrorum), отражая при этом графически принцип синтаксического и семантического параллелизма. Подобным образом поэзия упорядочена не только в произведениях, где структура стиха очевидна и ярко выражена, но в таких сложных «полу-поэтических» текстах, которыми являются, например, книги Пророков. Такой же подход – графическое оформление стиха – использован и в тексте Нового Завета, в тех местах, где встречаются фрагменты раннехристианских гимнов (обратим внимание на парафразирующий характер вставок курсивом в нижеприведенном отрывке): А тайна благочестия воистину велика: во плоти Он был явлен, в духе Своем безгрешном оправдан, по воскресении ангелы узрели Его; в народах Он возвещен, в мире верою принят и во славу небес вознесен (1Тим. 3:16). Подобные графические реконструкции ритмико-синтаксического строя древнего стиха (в данном случае, это уже модифицированный вариант parallelismus membrorum, встречающийся в Одах Соломона, Ходаййот из Кумрана и других иудейских произведениях эпохи поздней античности) помогают читателю не только понять, что перед ним поэзия, но и лучше прочувствовать саму поэтику текста, ощутить его пафос. В данном переводе Нового Завета все поэтические отрывки оформлены подобным образом (Лук. 1:46-56; 67-79; 2:14, 29-32; 6:20-26; Кол. 1:15-20; 2 Тим. 2:11-13; а также текст с квази-поэтической структурой Фил. 2:6-11, и др.). Однако хочется отметить не только выраженную графически структурированность поэтических текстов, но и передачу самого поэтического языка, его эмоциональной экспрессивности, патетики. Библейская поэзия в новом переводе легко воспринимается, звучит красиво, и, несомненно, может быть использована в литургических целях. Одним из преимуществ нового перевода является наличие сносок комментирующего или уточняющего характера. Особенно важны подобные разъяснения при переводе текстов, содержащих важные космологические и историософские теологемы (как, например, Первобытный Пролог Быт. 1-11), а также сложные для перевода поэтические тексты (например, книги Пророка Исаии, Иова и др.). В этих случаях трудно обойтись лишь простым (пусть и тщательно выверенным) переводом древнееврейских лексем и фраз их русскими эквивалентами без дополнительных пояснений их смысловых коннотаций. Чтобы осознать глубину проблемы, достаточно вспомнить, например, опыт многочисленных иудейских и христианских комментариев и парафразов на Книгу Бытия (мидраш Берешит Рабба, таргумы, «Шестодневы» Василия Великого, Севериана, Иоанна Златоуста и др.). Сохранить текст, не прибегнув при этом к его парафразу, не внеся в него чуждые элементы мировоззрения, и снабдив его необходимым инструментарием для адекватного восприятия читателем, можно лишь при помощи аннотированного перевода. Текст не комментируется, читателю лишь предлагаются короткие пояснения филологического и исторического характера, помогающие самому сделать выводы о смысле написанного. Слабые попытки аннотированного перевода заметны уже в Синодальном переводе (например, пояснения топонимов и некоторых имен в сносках в Быт. 3:20; 16:14; 22:14; Ис. 65:11); значительное число подстрочных пояснений появляется в английском переводе New International Bible и украинском переводе Ивана Огиенко. В новом переводе (Заокской Библии) пояснения используются регулярно, причем они лаконично и ненавязчиво предлагают читателю новейшие достижения в области текстологии, семитской и греческой филологии, а также сведения исторического характера. Конечно, при этом может возникнуть опасение, что регулярность использования подобных пояснений в виде сносок затруднит читателя, создаст впечатление о библейском тексте как о «тяжелом» и «запутанном», да еще и имеющем некие разночтения в рукописях на языках оригинала. По моим личным наблюдениям за разной читательской публикой (включая и студенческую аудиторию), современный читатель вовсе не боится уточнений и разъяснений, он уже не требует категорически однозначного текста без сложностей понимания. Для поколения эпохи бурного информационного обмена уточнения и пояснения нюансов перевода библейского текста вовсе не подразумевают автоматически его десакрализацию, а, скорее, являются необходимыми условиями его интерпретации per se, без навязанного комментарием понимания. Современный читатель нуждается в разъяснении смысла, и в этом случае отмеченный нами выше интерпретационный подход к передаче библейского текста оказывается очень востребованным. В качестве примеров можем привести пояснения в сносках сложного для понимания текста Быт. 2:5-6 (о состоянии растительности и орошения земли до Потопа); а также непростого отрывка юридического характера об «исторжении» нарушителя Завета из общины Израиля (Исх. 12:15); и некоторые географические уточнения в сносках (Числ. 22:36; Втор. 2:23); определение термина ḥérem (Втор. 2:34); объяснение названия древних мер и др. Хотя, с другой стороны, отдельные сложные для понимания термины явно упрощены в комментирующих сносках (см., например, пояснение термина «рефаимы» во Втор. 2:11; в Быт. 1:1 не упомянуты в сносках нуждающиеся в пояснениях глагол bārā’ и словосочетание šāmáyim wə-’éreṣ). В целом же создателям нового перевода успешно удалось задействовать новейшие достижения в области библейской экзегетики и текстологии. Не озадачивая читателя ни спекулятивными идеями происхождения отдельных библейских книг, ни противоречивыми мнениями критиков, коллектив переводчиков сумел выработать методологию, при которой вовлечение результатов современных исследований содействует лучшему пониманию текста, а не разрушает его целостность в сознании читателя. Ярким примером такого подхода может служить перевод книг, по особенностям древнееврейского языка относящихся к наиболее сложным произведениям Ветхого Завета – книги Пророка Исаии, Иова и Псалтыри. Тщательная текстологическая работа с древнееврейским текстом и древними переводами нашла свое отражение в многочисленных сносках и выделенных курсивом вставках. Так, например, перевод словосочетания śar-šālṓm из Ис. 9:6 звучит в новом переводе как «Правитель, созидающий мир», что позволяет избежать путаницы из-за омонимов в русском языке «мир» (вселенная) и «мир» (состояние покоя и гармонии). В сносках к Книге Иова интересной выглядит реконструкция древних воззрений на смерть на основе Иов. 33:18-22 и сопоставления с похожими библейскими отрывками. При переводе Псалтыри спорный отрывок из Пс. 22/21:17 «пронзили (kārū́ ) руки и ноги мои» приводится в соответствии с чтением Септуагинты и варианта из Кумрана 4Q Psf, тогда как чтение масоретского текста «как у льва (kā’ǎrī́ ) руки мои и ноги мои» приведено в сноске. Конечно, перевод Заокской Библии не лишен погрешностей (например, вызывает много вопросов передача термина μονογενής в Иоанн. 1:18 как «несравненный», и отсутствие в сносках к этому стиху важного варианта чтения μονογενής θεός в Синайском, Ватиканском кодексе, Кодексе Эфрема и папирусе P66). Однако в целом методология нового перевода отвечает запросам современного читателя, который, по большей части не сакрализирует перевод, а отдает предпочтение адекватному пониманию смысла священного текста. Что же касается поэтики древнего текста, она также нуждается в литературной адаптации, чтобы быть воспринятой читателем. Поскольку оба аспекта проблемы были решены авторами Заокской Библии, нет сомнений в том, что новый перевод займет свое достойное место среди других переводов Священного Писания на русский язык. Д. В. Цолин, кандидат филологических наук, доцент Национальный университета «Острожская академия», Украина.
