- Сетевое сообщество &quot

Роль культурных центров в генезисе самосознания
Русского Зарубежья «первой волны»
СИТНИЧЕНКО КОНСТАНТИН ЕВГЕНЬЕВИЧ
кандидат культурологии, доцент кафедры СГД
ЮУрГУ, филиал г. Миасс
В начале 20-х годов XX века российская пореволюционная эмиграция
становилась крупным историко-культурным явлением, благодаря огромной
силе духа ее деятелей, поставивших перед собой и своими детьми задачу:
сохранение и ретрансляция в европейское культурное пространство русской
духовной культуры, русского языка, православной веры и русских традиций.
Для достижения поставленной цели, эмигрантам необходимо было сначала
адаптироваться в инокультурной, цивилизованной европейской среде. В этих
условиях эмигранты поставили цель: на фундаменте сохраненных духовных
русских начал способствовать возрождению основ русской культуры и в
метрополии – России, и в воззрениях эмигрантов – Святой Руси. По поводу
этой цели, Митрополит Антоний писал: « Можно надолго уничтожить Россию,
нельзя уничтожить Русь. И если бы приходилось выбирать одно из двух, то
лучше пусть погибнет Россия, но будет сохранена Русь, погибнет Петроград, но
не погибнет обитель преподобного Сергия, погибнет русская столица, но не
погибнет русская деревня, погибнут русские университеты и заменятся
английскими или японскими, но не погибнут из памяти народной Пушкин,
Достоевский, Васнецов и Серафим Саровский. Впрочем, зачем такой роковой
выбор. Бог даст, сохранится и первое и последнее…»1.
В первой половине 20-х годов процесс адаптации на чужбине развивался
крайне медленно. Абсолютное большинство эмигрантов верило на близкую
возможность возвращения домой. Также возникали трудности адаптации к
иным духовным, психологическим, этическим и эстетическим ценностям, и
Бондарева Е.А. Религиозная мысль русского зарубежья об исторических судьбах России //
Вопросы истории. – № 9. – 2001. – С. 56.
1
1
проявление настороженности и замкнутости населения стран с принимающей
стороны. Для многих существенной оказывалась и языковая проблема,
создававшая трудности коммуникативного характера. Негативное влияние на
психологию эмигрантов имело стремление европейцев возвратиться к
довоенному полифоничному образу жизни, а русские эмигранты являлись
трудовыми конкурентами и лишними ртами в условиях хозяйственных проблем
после мировой войны.
В ходе адаптации русские изгнанники поняли, что для выполнения своей
основной миссии – сохранения русской культуры необходимо оформление
своеобразных институциональных структур диаспоры. Таковыми становятся:
Русская Православная Церковь, как носительница духовной первоосновы
русского самосознания; общинная организация как социальное воплощение
русской соборности; система образования от начального до высшего с
сохраненными традициями воспитания на основе православия как продолжение
традиций социализации личности; система научных институтов и обществ,
разветвленная сеть издательств и периодической печати; продолжение русских
традиций в различных жанрах искусства (балет, опера, музыка, кино, театр),
русская литература за рубежом, сложившаяся инфраструктура
русских
зарубежных архивов, музеев, библиотек и др. Но главным была православная
вера и Русская Православная Церковь, объединяющая всех русских,
вынужденно оказавшихся за рубежом.
Эмигранты после «Исхода» и пребывания в зарубежье поняли, что для
наполнения своего «я» чертами, присущими моему народу, для выражения
основания самоидентификации личности в духовном плане необходимо
повернуться лицом к вере – православной вере, так как Православие – это исток
и генезис русской культуры. Вырабатывалось определенное кредо: быть
русским, значит быть православным.
В результате, особое место в русском идейно-культурном пространстве
за рубежом стала занимать Русская Православная Церковь. В Зарубежье
оказалось 0,5% священников и примерно 10% епископов Русской церкви. С
2
самого начала своего пребывания в эмиграции экспатрианты повсеместно
создавали приходы, христианские православные университеты, школы,
гимназии, разворачивали большую общественную работу по сохранению
православной культуры. Как отмечал Н.А. Струве: «Высшие культурные
достижения в эмиграции проявились, прежде всего, в религиозной сфере, в
религиозном творчестве»2.
В условиях культурной и духовной изоляции даже религиозноиндифферентная интеллигенция пошла в храмы в поисках общения, ощущения
своей причастности к русской истории и духовной культуре. В эмиграции
разворачивалась
миссионерская
работа
среди
молодежи:
«люди
поворачивались от позитивизма и марксизма к православию…»3. Для
бесправного эмигранта все двери в окружающий мир были условно закрыты.
Единственное место его успокоения и ощущения себя на родине – это
православный храм, «здесь все напоминало счастье прежней жизни на родине4.
Возрождение веры для эмигранта являлось источником его внутренней силы,
необходимой для того, чтобы пережить все тяготы эмиграции и заполнить
пустоту непонимания. С практической точки зрения Церковь представляла
собой исключительно важное средоточие творческой энергии и солидарности.
Европе пришлось принять сотни тысяч разоренных русских, сотни тысяч
нищих объявились в нищих странах, где их никто не ждал. Единственным
способом остаться на плаву, было держаться вместе, помогать друг другу, не
терять надежды. В этом им и помогала Церковь, объединявшая их в единую
духовную общность.
Нельзя сказать, что Церковь не испытывала противоречий, что
свойственно было для
эмигрантской паствы. В основном ей удавалось
оставаться выше и вне политических ссор и перебранок. К сожалению, она все
же распалась на несколько административных единиц, но следует всегда
Струве Н.А. Россия и современный мир. – М.,1996. – С. 60.
Разумовская М. Марина Цветаева: Миф и действительность. – М.: Радуга, 1994. – C. 182.
4
Варшавский В.С. Незамеченной поколение. – М. Изд. фирма «Информ-Экспресс»: Ассоц.
«Русская энциклопедия», 1992. – С. 182.
2
3
3
помнить о том, что раскол этот носил чисто организационный, а не
доктринальный характер. Доктринальное единство русских православных
общин за рубежом осталось непоколебимым. Об этом свидетельствует
единодушие Русской православной церкви за рубежом в вопросе её
объединения с Русской православной церковью в 2007 году.
С древнейших времен социально-духовной структурой
русского
общества была община. Она выступала как духовно-социальное выражение
справедливости и коллективной ответственности общества, из которого в
будущем может «развиться целый гражданский мир»5. Для эмигрантов она
явилась социальным, материальным,
проявлением
«соборности», как
«единства во множестве». В православном понимании соборность выступает
как примирение в христианской любви свободы каждого и единства всех. В
данном проявлении соборности и общинности выявлялась сущность русского
общества и на родине, а особенно – в изгнании как фактор примирения
изгнанников на чужбине и возможность понимания ими тех процессов, которые
происходили на их Родине. Вот почему в изгнании русские эмигранты
объединялись, независимо от их политических, идеологических и других
воззрений вокруг Православной Церкви, создавая общинную организацию. В
их понимании это была единственная возможность проявления взаимопомощи,
взаимовыручки,
христианского
отношения
к
человеку
в
период
«богооставленности» и отчаяния. Данная идея определяла веру выше
разногласий, существующих в русской диаспоре, и определяла возможность
человеку найти самого себя в тех проявлениях духовного единения и согласия,
которые были утеряны на Родине. Фактор веры, через её проявление
общинного единения, способствовал адаптации русских изгнанников в
инокультурной среде и осознанию своей миссии в Западной Европе.
В связи с увеличением численности эмигрантов в странах Европы, и
угрозы полного подчинения зарубежных россиян законам, нормам и формам
Завитневич В.З Алексей Степанович Хомяков. Молодые годы, общественная и научноисторическая деятельность Хомякова. – Т. 1. – Киев, 1902. – С. 289.
5
4
жизни тех стран, где они проживали, вопрос об этнокультурном единстве
русского зарубежья стоял достаточно остро. Как прямое следствие этого –
проблема «денационализации». Об этом писали в те годы, когда хотели
представить утрату эмигрантами национальной самобытности, различая
данный термин с понятием «ассимиляция» и, нередко, путая их смысловое
значение. П.Е. Ковалевский формулирует различие так: «Первая есть
вхождение в новую нацию, принятие ее строя и лояльное отношение к стране,
гражданами которой становятся прибывшие; вторая стремится к утере новыми
гражданами своего национального облика, превращению людей, похожих на
местное население («симилис» – подобный, похожий), так как никогда
пришельцы из другой страны, как бы они ни стремились быть подобными
местным жителям, не будут признаны таковыми коренным населением.
Русские, принявшие даже подданство и прожившие в стране десятки лет,
оставались для местного населения чужими или, в лучшем случае, русскими, а
чаще только «грязными иностранцами (саль этранже)»6. Единство же «России
вне России» – реальная возможность для россиян вне родины, если не
установить политическое влияние на родине, то быть полезным ей в какомлибо другом отношении.
Для самосознания российской интеллигенции и общественных деятелей
эмиграции было характерно ощущение ответственности за будущее России, за
сохранение
неразрывной связи и целостности русской культуры. Этому
способствовала
высокая
концентрация
образовательного
и
научного
потенциала, присутствие в анклавах диаспорного расселения большой группы
известных российских ученых-гуманитариев. Как долг сохранения русской
культурной традиции в эмиграции рассматривали свою задачу Н.С. Арсеньев,
И.А.
Ильин,
Г.П.
Федотов,
В.В.
Вейдле
и
другие
представители
интеллектуального сообщества Русского Зарубежья.
В результате, для сохранения своеобразия русской культурной жизни в
Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительская работа
русского зарубежья за полвека (1920-1970). – Париж: YMCA – PRESS, 1971. – С. 36.
6
5
эмиграции деятельно работают различные профессиональные, политические и
общественные
объединения:
Русское
общество
Красного
Креста
и
Всероссийский земский союз, Российский земско-городской комитет помощи
российским гражданам за границей – «Земгор», созданный в Париже в феврале
1921 года, и действовавший в Чехословакии, Германии, Болгарии, Польше,
Греции, Югославии, позже – в Китае, а также и другие объединения эмигрантов
дававшие возможность своеобразного заработка, материального обеспечения
творческой интеллигенции, и, что самое главное, обеспечивавшие возможность
получения молодежью образования и воспитания на основе традиций русской
культуры
и
её
конструктивного
участия
в
будущей
свободной
от
тоталитаризма, возрождающейся России.
Следует заметить, что российская эмиграция пыталась сохранить ту же
структуру и деление народного образования, которые существовали в
дореволюционной России: начальная школа (церковно-приходские, земские и
государственные), средняя школа (гимназии, реальные училища), высшие
учебные заведения (институты, университеты). Сюда же включались и
дошкольные учреждения (детские сады и детские приюты). Статистические
данные о количестве эмигрантских школ и числе учащихся крайне скупы и
весьма разрознены. Наиболее полной представляется цифровая информация о
деятельности тех учебных заведений, которые функционировали под эгидой
Земгора
или
хотя
бы
отчасти
им
субсидировались7.
По
подсчетам
Педагогического бюро, к 1924-1925 гг. общее число детей-беженцев,
обучающихся в зарубежной русской школе, составило примерно 12 тысяч. В
иностранных школах обучались 6-8 тысяч. К январю 1924 г. было создано 47
низших школ и 43 средних учебных заведений, в которых обучались 8 835
приходящих учеников и 4 954 учащихся на полном пансионе. 8 Эти цифры
охватывают примерно 20 % всех детей школьного возраста, находившихся в
Раев, М. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции: 1919-1939. – М.:
Прогресс-Академия, 1994. – С. 67.
8
Дети эмиграции: Книга, которую мечтали и не смогли издать изгнанники/ сост. Л.И.
Петрушева. – М.: ТЕРРА, 1997. – С. 8.; Дети эмиграции / под ред. проф. В. Зеньковского. –
Прага, 1925; М.: Аграф, 2001. – С. 248.
7
6
эмиграции. Так, школы в Берлине стремились помочь детям эмигрантов
адаптироваться к жизни в чужой стране, не теряя при этом «русскости» – т.е.
национального самосознания, культурной и духовной соотнесенности с
Россией. Этому способствовало преподавание истории России, русской
литературы и языка по прекрасным дореволюционным учебникам: например,
по «Русской истории» С.Ф. Платонова. Регулярно отмечался день русской
культуры – 6 июня, в день рождения Пушкина.
В Чехословакии (где, как известно, помощь русским беженцам была
какое-то время государственной политикой), с 1919 по 1939 годы изгнанники
создали: Русский народный университет; Русское педагогическое училище;
Русский институт сельскохозяйственного сотрудничества; Русский институт
коммерческих навыков; Русское высшее училище технических коммуникаций;
Русский юридический факультет; Экономический институт и, другие научные и
образовательные учреждения, а также школы всех уровней. Существовало
множество периодики и издательств, равно как и несколько театров. В 19191928 гг. Прагу называли «Русским Оксфордом»9.
Конечно не обходилось и без проблем: при рассмотрении профессорскопреподавательского состава русских эмигрантов в европейских университетах,
можно обратить внимание на то, что ученые и преподаватели были поделены
на три категории. В более выгодном положении были русские ученые со
сложившейся довоенной (до первой мировой войны) репутацией: П. Б. Струве,
Н. П. Кондаков, А.А. Кизеветтер, П.И. Новгородцев и др. На этом фоне в среде
интеллигенции произошел крупный раскол. Ученые с мировым именем
получали выгодные контракты, поощрения, что давало им возможность
общаться
в
привычном
кругу
людей10.
А
объективно
возникший
в
«чемоданных» условиях эмиграции научный и образовательный изоляционизм
больнее всего ударял по молодежи, начинающим ученым: «Молодые люди,
Советско-чехословацкие отношения между двумя мировыми войнами 1918-1939. – М.:
Наука, 1968. – С. 46.
10
Русские в Праге. 1918-1928 / Редактор-издатель С.П. Постников. – Прага, 1928. – С.78, 80;
Зарубежная русская школа ( 1920-1924) / Сост. В.В. Руднев. – Париж, 1924. – С. 109.
9
7
прошедшие курс нашего юридического факультета, в большинстве случаев не
могли найти работы по своей специальности ни в Чехословакии, ни вообще в
Европе. Один из выпусков, зная судьбу своих старших товарищей, организовал,
получив аттестаты, нескольконедельные курсы малярного дела и, научившись
ему, молодые юристы поехали в различные страны, главным образом во
Францию, где и стали ремесленниками-малярами»11.
Но, несмотря на различные объективно-субъективные обстоятельства,
трансляция русской культуры в молодежную среду для сохранения в ней
самобытной системы ценностей проходила достаточно успешно. В виду той
социальной изоляции, в которой находилось большинство эмигрантов,
относительно легко было привить детям владение русским языком как
национальным, или, по крайней мере, как языком, на котором говорили дома.
Несколько сложнее было воспитать в них чувство принадлежности к нации,
преданности России, её прошлому и, как надеялись, её будущему12. Передаче
традиционных основ национальной культуры молодежи большое внимание
уделяли С.И. Гессен, В.В. Зеньковский, М.И. Ростовцев, А.Л. Беме и другие
ученые и преподаватели. Вот как писал о проблемах воспитания молодежи
М.И. Ростовцев в январе 1920 года
своему другу в Париж: «Сейчас, мне
кажется, помимо политических дел, очень остро стоит вопрос о нашей
молодежи за границей. Конечно, они учатся в разных учебных заведениях и это
хорошо, но они теряют связь с Россией и о России ничего не знают. Я имею в
виду специально русские предметы: русская история, литература, язык, право и
т.д. Следовало бы серьезно подумать о русской школе покойного М.М.
Ковалевского в Париже»13.
Перенесенным в зарубежье оказался тип отношений культурных центров
и периферии – «столиц» и «провинции», вплоть до сопутствующей
конкуренции «двух столиц». Эта конкуренция становится все более ощутимой во
второй половине 20-х – начале 30-х годов во взаимоотношениях русских поэтов
Лосский Н.О. Воспоминания. Жизнь и философский путь. – Саранск, 1994. – С. 223.
Раев. М. Россия за рубежом... – С. 171.
13
Скифский роман / Под общ ред. Г.М. Бонгард-Левина. – М. РОССПЭН, 1997. – С. 135.
11
12
8
Парижа и Праги, напоминавших о давнем «споре» Петербурга и Москвы. Если
Париж, по мнению Струве, был неофициальной столицей Русского Зарубежья,
его политическим центром, то второй литературной столицей был Берлин 14. В
1921-23 гг. в Берлине, по
свидетельствам эмигрантских источников, жило
почти 200 тыс. русских. И.Г. Эренбург писал о Берлине 1922 года: «Не знаю,
сколько русских было в те годы в Берлине; наверное, очень много – на каждом
шагу можно было услышать русскую речь. Открылись десятки русских
ресторанов – с балалайками, с зурной, с цыганами, с блинами, с шашлыками и,
разумеется, с обязательным надрывом. Имелся театр миниатюр. Выходило три
ежедневных газеты, пять еженедельных. За один год возникло семнадцать
русских издательств; выпускали Фонвизина и Пильняка, поваренные книги,
труды Отцов Церкви, технические справочники, мемуары, пасквили»15.
За рубежом выходила масса периодических изданий на русском языке,
без какой-либо финансовой поддержки со стороны государств, принявших
русских эмигрантов, наиболее крупными среди них стали: «Последние
новости» и «Возрождение» в Париже, «Руль» в Берлине, «Сегодня» в Риге, и
«Новое время» в Белграде16. В названиях альманахов, периодических изданий и
кружков, возникших в эмиграции, отразилась и новизна переживаемой ситуации:
«Ковчег», «Скит», «Новый град», и преемственность культуры зарубежья по
отношению к великой русской традиции. Например, название крупнейшего и
самого влиятельного журнала эмиграции «Современные записки» – намеренная
компиляция
«имен» знаменитых «Современника» и «Отечественных записок».
Парижское
сообщество
«Зеленая
лампа»,
выросшее
из
еженедельных
«воскресений» на квартире Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус, уже своим
названием указывало на прямую связь с русской классикой. Характерно, что на
первом собрании объединения с сообщением о «Зеленой лампе» начала XX в.
Струве Г. Русская литература в изгнании. – Париж-Москва: YMCA – PRESS,1996. – С. 32.
Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь // Собр. соч. в 9-ти тт. – Т. 8. – М.:Художественная
литература, 1966. – С.407.
16
Ипполитов С.С. «Не могу оторваться от России…» (роль русских издательств в процессе
социально-культурной адаптации российской эмиграции). – М. Изд-во Ип-политова, 2000. –
С. 98-116.
14
15
9
выступил В. Ф. Ходасевич.
Русская культура, в силу исторических условий, не развивалась в отрыве
от общеевропейской, не являлась
узконациональной культурой, и русской
творческой интеллигенцей западная культура воспринималась даже намного
шире, в различных спектрах её развития, чем на самом Западе.
Еще до
революции, когда в Лувре сомневались в возможности выставить П. Сезанна и
В. Ван Гога, выставки П. Пикассо и А. Матисса в Москве уже проходили с
аншлагом. В России печатали полное собрание Ф. Ницше, когда профессора в
Париже думали о целесообразности преподавания Г. Гегеля. Да и театральная
жизнь России, с её классицизмом и авангардизмом была более многообразна,
чем на Западе. Правда необходимо констатировать, что инокультурный
контекст высвечивает своеобразие, выявляет инновативное содержание тех или
иных феноменов в отечественной культуре, её полнота определяется лишь в
отрыве от родины. Именно на Западе, а не в России произошло признание В.В.
Кандинского, А.Н. Скрябина, И.Ф. Стравинского, русского балета под
руководством С.П. Дягилева.
Таким образом, создававшаяся как культура отрицания революции и
революционного насилия, культура русского зарубежья, через социальные
институты своего проявления, сохранила традиции русской классической
культуры XIX и модернистского Серебряного веков. Это помогало эмигрантам
сосредоточить свое внимание на освоении принципов и ценностей культурного
западноевропейского плюрализма и становлении плюралистической, стихийно
саморазвивающейся, многомерной в социальном, политическом, философском,
религиозном и других отношениях русской культуры за рубежом. Поэтому,
находясь в вынужденном изгнании, интеллигенция и принялась, прежде всего,
обустраивать культурную жизнь своих соотечественников, воссоздавать
культурную
среду
их
обитания:
организовывать
работу
театров,
художественных студий, музеев, библиотек. Налаживать школьную жизнь для
детей и молодежи, создавать вечерние общеобразовательные, специальные и
культурно-просветительные учреждения для взрослых. Находясь в эмиграции,
10
интеллигенция «упорно трудилась во имя духовного возрождения народа, за
русскую культуру, генетически связанную с православием»17.
Жизнь в пространстве двух культур поставила главный вопрос перед
эмигрантами: сохранения и трансляции в культурное мировое пространство
всего многообразия русской культуры. Именно об этом и говорил в одной из
своих бесчисленных речей И.А. Бунин в Париже 16 февраля 1924 г., призывая
всех соотечественников к миссионерской деятельности «от имени нашего
Божьего образа и подобия…, от имени России: не той, что предала Христа за
тридцать серебренников, за разрешение на грабеж и убийство и погрязла в
мерзости и всяческих злодеяниях и всяческой нравственной проказе, а России
другой, подъяремной, страждущей, но все же до конца не покоренной»18.
17
18
Раев М. Россия за рубежом… – С. 185.
Бунин И. Миссия русской эмиграции // Молодая гвардия. – № 3-4. – 1999. – С. 35, 37.
11