фактор слушающего в диалогической и монологической речи

М.Я.Блох
— доктор филологических наук, профессор МПГУ (Москва)
ФАКТОР СЛУШАЮЩЕГО
В ДИАЛОГИЧЕСКОЙ И МОНОЛОГИЧЕСКОЙ РЕЧИ
В статье рассмотрены некоторые специфические черты монолога и диалога. Особое внимание
обращено на слушающего как адресата речи (именуемого «псевдослушающим»); предложены его
типологические характеристики.
The article reviews some of the aspects of differences in monologue and dialogue taking a closer look at
the listener as speech addressee (called “pseudolistener”) and their characteristic features.
Диалог и монолог — два типа языкового общения, выделяемых по признаку числа говорящих коммуникантов. Сюда же относится и полилог, также выделяемый по признаку числа
говорящих коммуникантов (больше двух), однако для нашей темы рассмотрение полилога
несущественно: в самом деле, полилог в конечном счете может быть разбит на некоторое количество диалогических единств (диалогем), хотя такое разбиение отнюдь не является однородным [6].
Известно, что в современном философском языкознании бытует и муссируется положение
о том, что речь по своей сути всегда диалогична, поскольку всегда кому-то предназначена —
либо реальному слушающему (единичному или коллективному), либо самому себе, самому
говорящему.
Если присмотреться поближе к этому «инновационному» положению, то мы не можем не
увидеть, что оно ложно, поскольку подменяет понятие обмена репликами в диалоге (в отличие от не требующего обязательной реплики монолога) понятием адресованности речи.
Действительно, речь по своему существу обладает вектором направленности, в пределе —
направленности в пустоту. Это ее органическое свойство, никоим образом не отменяющее
разделение общения на монологическое и диалогическое. Диалог — это разговор собеседников, монолог — это речь одного говорящего, единственного говорящего. Возможно, кому-то
захотелось бы сказать, что в таком случае диалог есть обмен монологами, и взамен парадокса о том, что речь всегда диалогична, выдвинуть контрпарадокс о том, что речь всегда монологична, поcкольку в языковом общении говорит-то всегда один, а другой или другие слушают. Таков физиологической закон для человека, у которого, в отличие от дракона, лишь одна
голова с одним ртом — материальным инструментом речи. Но не будем обольщать себя парадоксами, а лучше прислушаемся к диалектике, законы которой никто не отменял. Диалектика показывает, что само высказывание, которое в диктемной теории текста-дискурса называется диктемой, содержит в себе имманентное свойство монологического качества или
диалогического качества. Как я уже сказал, речь, нацеленная на вызов реплики, тем самым есть составная часть диалога (который, естественно, может состояться, а может и не
состояться, если такова воля собеседника — со-коммуниканта), а речь, не нацеленная на
вызов реплики, есть составная часть монолога.
Итак, в разделении речи на диалогическую и монологическую имеется две стороны: одна
экстралингвальная (один говорящий против двух и более говорящих друг с другом), а другая — интралингвальная, собственно системная, чтобы не сказать структурная (разное языковое качество самих высказываний). Чтобы выделить собственно языковое, синтаксическое качество диалогической и монологической связи, я назвал диалогическую связь, используя латинскую терминологическую традицию, связью оккурсемной, то есть встречной,
а монологическую связь, соответственно, связью кумулятивной, то есть присоединительной. В соответствии с этим, диалогическое единство получило наименование «оккурсема»,
а монологическое объединение предложений (в те времена я еще не пользовался логикой
диктемной теории текста) — «кумулема».
Что же касается экстралингвальной стороны монолога и диалога, то следует со всей ясностью представлять себе, что коренное различие между этими типами общения состоит в том,
что монолог, как и внутренний диалог, формируется одной единственной микроязыковой системой, то есть одним идиолектом, поскольку его строит существенно один говорящий, а собственно диалог формируется двумя и более (в случае диалога-полилога) микроязыковыми
системами, или идиолектами, поскольку его создают два и более говорящих. Принципиальный, абсолютно существенный характер данного различия самоочевиден.
Теперь обратимся к фактору слушающего в диалоге, начав издалека, но издалека по необходимости.
Совокупная система элементов языка делится на две принципиально различные части с
точки зрения формы их существования. Одна часть — фиксированная, она строится готовыми объектами, отражаемыми прежде всего в разного рода словарях — толковых, синонимических, тематических, переводных и т.п. Эта часть в конечном счете является называющей, номинационной: перед обычным носителем языка она предстает в виде словарного состава языка, дающего имена предметам и явлениям мира. Но одних имен для выражения
мыслей о мире, о своих нуждах и о чем бы то ни было недостаточно. Для этого необходима и
другая часть языка — нефиксированная, подвижная; она образуется тем, что называется
«правилами соединения слов в предложения»; по-ученому говоря, она строится системой
моделей словосочетаний, предложений, высказываний. Базовое описание этой части языка
издревле было названо грамматикой.
Само выделение непосредственного предмета грамматики как «правил соединения слов
в предложения», то есть соединения слов в речи для выражения мыслей-суждений, показывает органическую связь грамматики (грамматического строя языка) с осуществлением речевого действия в общении. Это значит, что классическое учение о грамматике, уходящее корнями в глубокую древность, содержит в себе принципиально важную часть теории общения,
выделенной ныне в «снятом» виде в лингвопрагматику. Так или иначе, в представлениях
прагматики или не прагматики, языкознанию по необходимости приходилось и приходится
подвергать изучению не только внутреннесистемную реальность языка, но также и его внешнесистемную реальность, выявляющуюся в речевом пространстве, которое задается параметрами говорящего, слушающего, текста сообщения и условий общения, что обобщенно передается единым понятием «ситуация общения» и выражается также в подтексте понятия «речевой акт» [5].
И в традиционных, классически-грамматических, и в новейших, лингвопрагматических,
представлениях речевого акта центральным объектом описания оказывается говорящий, что
вполне оправдано, поскольку говорящий является непосредственно действующей силой общения. Вместе с тем по мере углубления в сущность общения за фигурой говорящего все отчетливей и значительней стала обрисовываться фигура слушающего как той способной
к умственному восприятию личности (единичной или множественной), для которой и осуществляется речевое действие говорящего. И мы все более четко и наглядно осознаем, что слушающий заявляет о своих правах как на содержание, так и на форму сообщения, которое посылает ему говорящий: ведь сообщение предназначено именно для него, слушающего, который в ходе диалогического общения вот-вот и сам превратится в ответного («отзывного») говорящего [3].
Итак, мы приходим к закономерному заключению, что слушающий отражен в речи говорящего отнюдь не только прямыми обращениями к нему (слушающему), но и всем воплощением речи — как содержательным, так и формальным. Говорящий в обычном общении строит свое сообщение, руководствуясь, с одной стороны, своей нуждой в передаче информации
слушающему, а с другой стороны, характером запроса информации со стороны слушающего
и одновременно такими свойствами его личности (постоянными или временными, выражающимися в особенностях речевого поведения «на данный случай»), которые являются существенными для развивающегося акта общения.
Личность слушающего представлена в сознании говорящего в виде некоторого образа, который для удобства изложения можно назвать «псевдослушающим». Псевдослушающие
должны быть подразделены на два типа, в корне различающиеся между собой. Первый тип
составляет образ («имидж») реального, внешнего слушающего, либо имеющийся в мозгу
говорящего в готовом виде (слушающий заранее известен говорящему), либо складывающийся в ходе развивающегося акта общения. Второй тип представляет собой образ внутреннего слушающего, то есть образ «второго Я» при внутреннем общении говорящего с самим
собой. Ясно, что акт внутреннего общения не требует специального приспособления речи
говорящего (человека, ведущего разговор с самим собой) к личности слушающего, поскольку
обе личности (личность-объект и личность-образ) совпадают. Поэтому дальнейшее рассуждение касается псевдослушающего первого типа, то есть мысленного образа внешнего, реального слушающего.
Одна из характеристик слушающего, кардинально важная для формирования речи говорящего, касается степени прямоты, с которой проявляется отношение слушающего к получаемому сообщению: в оценочном восприятии сообщения (оценочное восприятие отражается, помимо ответной реплики, в фактических языковых и кинетических сигналах, параллельных ходу общения) слушающий может быть искренен, а может быть и неискренен. Неискренний слушающий — это маска. Задача говорящего — как можно скорее разгадать, находится ли перед ним слушающий в маске или без маски. Если слушающий надел маску, и маска разгадана, то говорящий, скорее всего, тоже наденет маску, и общение станет двустороннеигровым, двусторонне-маскарадным. Значит, общение может быть искренним и маскарадным, а маскарадное общение — односторонним и двусторонним. В маскарадном общении
существенная информация передается импликациями, она скрыта в подтексте [7]. Говорящий выбирает характер формулировок подлежащей передаче информации исходя из того
псевдослушающего, то есть из той образной модели находящегося перед ним слушающего,
которая им создается по впечатлениям развивающегося акта общения. Понятно, что сама образная модель слушающего может меняться по мере развития акта общения. И она, как всякое субъективное впечатление или решение, может быть либо верной, либо неверной.
На данной ступени раскрытия свойств слушающего, релевантных для построения речи говорящего, укажем на необходимость соблюдения говорящим двух условий успешности нормального общения: во-первых, условия членораздельности речи; во-вторых, условия внятности, логико-семантической прозрачности речи. Эти условия одинаково важны для всех этических разновидностей общения со стороны говорящего: доброжелательной и недоброжелательной, заинтересованной и равнодушной, уважительной и неуважительной и т.д. Отмеченные условия являются недействительными лишь в тех случаях, когда говорящий намеренно
делает свою речь нечленораздельной и невнятной — чтобы унизить слушающего или завуалировать смысл речи, или же то и другое вместе [2].
Разумный слушающий, какова бы ни была его оценка получаемого сообщения, прежде чем
открыто реагировать на него, внимательно его выслушает. Невнимательный же слушающий —
невнимательный по природе, или незаинтересованный в содержании сообщения, или случайно отвлеченный от последовательного прослушивания сообщения, — при прочих равных
условиях должен быть возвращен к прослушиванию соответствующим фактическим высказыванием говорящего. С другой стороны, среди слушающих выделяются два противоположных
типа по их открытой оценочной реакции на сообщение (оценочному отзыву на информативное
высказывание): одни слушающие готовы заведомо согласиться с сообщением, содержащим
суждение говорящего, безоговорочно и мгновенно принимая его и одобряя, в то время как
другие слушающие готовы заведомо возражать сообщению, безоговорочно и мгновенно отвергая суждение говорящего. Назовем первый тип слушающих конфирматистами, а второй
тип — негативистами. Целевое общение с конфирматистами особых тактических приемов не
требует, естественно, при условии их искренности. Что касается негативистов, то для успешного развития акта общения, то есть для успешного достижения говорящим своей коммуникативной цели, последнему полезно надеть маску коммуниканта, готового согласиться с негативистом, но согласиться небезоговорочно. Дальнейшая тактика говорящего будет состоять
в том, чтобы посредством наводящих высказываний (для чего, между прочим, удобно использовать прямые и риторические вопросительные конструкции) превратить оговорки
в главные тезисы своего сообщения, получающего таким образом бóльшие шансы на успех.
Наконец, еще одно существенное деление псевдослушающих должно быть проведено
с учетом фонда общих знаний говорящего и слушающего, необходимых для понимания сообщения.
Вопрос о фонде общих знаний коммуникантов, как известно, был ясно сформулирован
и рассмотрен именно в лингвопрагматике как науке об использовании языка в непосредственных актах общения [4]. Теоретическим результатом рассмотрения явилась лингвистическая интерпретация логического понятия пресуппозиции — «предпредположения» [1].
Пресуппозиция так и определяется по своей букве как фонд общих знаний говорящего
и слушающего, необходимый для адекватного восприятия и понимания речи говорящего со
стороны слушающего.
Плодотворность этого понятия вполне очевидна; его использование в разных направлениях языкознания помогло глубоко раскрыть явление подтекста и подойти с новых позиций
к проблеме смысла сообщения.
Понятие пресуппозиции, закономерно развиваясь по мере его применения в лингвистических наблюдениях, все более отчетливо обращалось своей релевантностью не к слушающему
как таковому, а к говорящему. В самом деле, ведь не слушающий, а говорящий начинает общение; не слушающий, а говорящий делает изначальное предположение о вышеуказанном
«фонде общих знаний». А раз это так, то осмыслить и определить понятие пресуппозиции
следует не просто в качестве соответствующего «фонда общих знаний», а как предположение говорящего о наличии у слушающего суммы сведений, необходимых для адекватного
понимания высказывания (или смысла высказывания).
Следовательно, пресуппозиция есть движение мысли говорящего. Но параллельно с движением мысли говорящего должно, по необходимости, осуществляться и движение мысли
слушающего, направленное на интерпретацию воспринимаемого высказывания. Если у говорящего имеется предположение относительно отправного информационного фонда слушающего, то у слушающего, со своей стороны, должно быть сформировано предположение
об отправной («оперативной») информационной базе говорящего, необходимое для адекватного понимания его высказывания. Если предположение говорящего называется «пресуппозицией», то предположение слушающего разумно назвать «постсуппозицией». Таким образом, мы будем различать, во-первых, общее понятие «коммуникативная суппозиция», вовторых, частное понятие «коммуникативная пресуппозиция» (говорящий), и, в-третьих, частное понятие «коммуникативная постсуппозиция» (слушающий) [2].
Коммуникативная суппозиция реализуется в конкретных условиях двух контекстов: горизонтального (широкая ситуация общения) и вертикального (общий культурный фон общения). Для достижения успеха в акте общения суппозиции коммуникантов должны возможно
более строго соответствовать друг другу. Чтобы соответствовать друг другу, а в идеале — быть
эквивалентными или тождественными, они должны адекватным образом строиться на аналогичных оперативных информационных базах, то есть на релевантном фонде общих знаний,
органически связанных с обоими контекстами высказывания — горизонтальным и вертикальным. Указанное требование настолько важно, что может быть возведено в ранг коммуникативно-когнитивного закона. Нарушение этого закона (то есть закона эквивалентности
коммуникативной суппозиции), выражающееся в возникновении ложной пресуппозиции
или ложной постсуппозиции, ведет к информационному сбою — ошибочной интерпретации смысла высказывания слушающим. Для того чтобы возможность такого сбоя была сведена до минимума, а в идеале — предотвращена, и говорящий (базирующий свое сообщение
на пресуппозиции), и слушающий (базирующий свое понимание сообщения на постсуппозиции) должны сознавать свою коммуникативную ответственность друг перед другом.
Что касается говорящего, то его коммуникативная ответственность должна диктовать допустимую степень импликации смыслов в сообщении с точки зрения его понимания реальным слушающим. Но реальный слушающий присутствует для говорящего через свой образ,
то есть он реализуется в сознании говорящего в виде псевдослушающего. И безотносительно
к соответствию или несоответствию данного образа реальности (в идеальном общении, естественно, образ полностью соответствует реальности), по данному признаку псевдослушающие должны быть подразделены на пресуппозиционно определенные и, следовательно, предсказуемые по своей реакции на сообщение, и пресуппозиционно неопределенные, и, следовательно, непредсказуемые по данной реакции. Огромное влияние этого деления на форму
и содержание сообщения самоочевидна.
В вышеприведенном делении слушающих и псевдослушающих мы указали на крайние,
полярные типы тех и других. Между полюсами, как мы знаем, существует континуум. Таким
образом, в актах общения возможно присутствие «чистых» типов коммуникантов по указанным характеристикам, а возможно присутствие и «смешанных» типов, совмещающих в себе
черты обоих полюсов в разных пропорциях.
Итак, в любой речи, производимой говорящим или пишущим, отражается образ того,
к кому эта речь обращена, то есть образ адресата речи. Условно этот образ мы назвали «псевдослушающим». В числе особо важных типологических характеристик псевдослушающего
следует назвать, во-первых, степень внимания к речи (Внимательный — Невнимательный);
во-вторых, степень искренности в ее оценке, которая будет выявлена в потенциальном отзыве
(Искренний — Неискренний); в-третьих, этическое отношение к говорящему (Дружелюбный — Недружелюбный); в-четвертых, аксиологическую оценку речи (Подтверждающий —
Отрицающий или Конфирматист — Негативист); в-пятых, оценку слушающего по степени
предсказуемости его реакции или отзыва (Предсказуемый — Непредсказуемый). Ясно, что
указанные характеристики слушающего, отраженные в его образе, то есть в псевдослушающем, должны непременно учитываться говорящим для того, чтобы процесс общения эффективно удовлетворил поставленную говорящим коммуникативную цель.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова Н.Д. Понятие пресуппозиции в лингвистике // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. М., 1973. Т. 32. № 1.
2. Блох М.Я. Прагматика, этика и эстетика языкового общения // Лингвистика и лингвистическое образование в современном мире: Материалы международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения
В.Д.Аракина. М., 2004.
3. Блох М.Я., Поляков С.М. Строй диалогической речи. М., 1992.
4. Демьянков В.З. Прагматические основы интерпретации высказываний // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. М.,
1981. Т. 40. № 4.
5. Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 1992.
6. Круглова С.Л. Полилогическая речь как форма общения // Язык и общение. 2002. № 1.
7. Ленская И.С. Проблема невербализованного содержания текста // Проблемы вербальной коммуникации
и представления знаний. Иркутск, 1998.