аставник, всегда говорящий правду

Павел
Михайлович
Теплухин
Н
аставник,
всегда говорящий
правду
Все начинается с университета. После
школы я хотел поступать в МГИМО, но
понял, что шансов нет, потому что у меня
нет родителя — первого секретаря ЦК.
Так что решил идти в МГУ. Я учился
в физико-математическом лицее № 2,
и обычно выпускники второй школы выбирали мехмат, ВМК, физфак и т.д. Но
я увлекся новым в то время течением
под названием «экономическая кибернетика» и поступил на экономический факультет.
Я считаю, что Московский университет в то время был, конечно, учебным заведением номер один в стране и одним из
лучших в мире. Кроме того, у нас был
фантастический учебный корпус, на тот
момент он был абсолютно новый, «хрустя-
79
Павел Михайлович Теплухин
щий» такой. Совершенно новая библиотека с новыми учебниками. Там
было очень приятно учиться, удобно было пользоваться ею: можно работать в читальном зале, можно брать литературу с собой. Все настроено
на работу. И я действительно очень много учился, получая от этого огромное удовольствие. Конспекты «Капитала» Маркса — это вообще была
почти песня.
МГУ всегда был на особом положении. Власти очень деликатно относились к студентам, понимая, что это сила, которую не нужно лишний раз
будить и беспокоить. А кроме того, сами студенты были довольно высокого интеллектуального уровня. Я боюсь, что, наверное, с этой точки зрения
Московский университет был нетипичным, и его пример нельзя экстраполировать на всю страну. Он был, на самом деле, благополучным, потому
что уровень достатка, обеспеченности людей был в целом выше — например, с точки зрения путешествий. Заграничная поездка тогда была большой редкостью, а студенты Московского университета чувствовали себя в
этом смысле неплохо. Я вот, пока учился, каждый год по каким-то студенческим делам куда-то ездил за рубеж, правда, в соцстраны.
Сейчас у студентов другая жизнь. Это не значит, что она лучше или
хуже, она просто другая. У нынешних студентов есть что-то после учебы.
А тогда не было, или почти не было. Если ты хотел что-то сделать, чего-то
достигнуть, получить хорошую отметку, то надо было много учиться. Сейчас я вижу, что студенты могут себе позволить пойти подрабатывать. В то
время так даже вопрос не стоял. Что значит «подрабатывать»? А учиться
ты когда будешь? Я вот пару раз подрабатывал: это значит «ночью разгружал вагоны». Но понял, что это тяжело, да и вообще не мое, и, конечно, лучше работать головой. Однако можно было подрабатывать ночью,
и те, кто особенно к этому стремился и мог себе позволить не спать (по-
80
Наставник, всегда говорящий правду
тому что вопрос стоял именно так), находили возможность заработать
еще 50—60 руб. в месяц. В те времена это были немаленькие деньги.
***
Как я уже говорил, мне нравилось учиться. У нас были очень яркие
профессора, среди них — Черемных, Иноземцев, Попов, Кузьминов,
Ясин. С Евгением Григорьевичем я познакомился на четвертом курсе,
когда он вел у нас экономическую статистику. И тогда же я писал у него
курсовую работу. На пятом курсе — дипломную, потом — диссертацию.
К тому моменту Ясин был еще не легендарным, но уже известным экономистом. Он был удивительно плодовит и трудолюбив: хорошо и много
писал понятным, доступным языком на не очень понятные и не очень доступные темы. Этим отличались и другие профессора, но среди них Евгений Григорьевич выделялся особенным подходом и способностью очень
образно, доступно объяснять дело.
В этом смысле он был как очень ярким экономистом, так и ярким преподавателем. Это, я считаю, одно и то же: хороший экономист, как правило, — хороший преподаватель. Если ты не можешь доступным языком
объяснить студенту то, чем ты занимаешься, то грош тебе цена как экономисту. Потому что экономика — это наука, которая, вообще говоря, рассказывает про жизнь. Если про звезды можно говорить сложно, то про
жизнь надо говорить понятно.
***
Кандидатская диссертация, над которой я работал под руководством
Евгения Григорьевича, была посвящена статистическому анализу пове-
81
Павел Михайлович Теплухин
дения предприятий в условиях хозрасчета. Хозрасчет был тогда очень популярной темой. В то время налоговая система в стране отсутствовала,
промышленность была государственной, но, тем не менее, были необходимы механизмы оценки деятельности предприятий. Неясно было, как
показать, что это предприятие — хорошее, а это — плохое. Сейчас есть
понятие прибыли, а тогда, в принципе, прибыль отсутствовала. Понятие
выручки же не всегда является показателем эффективности. Нужно
было понять, что есть поведение предприятия и что есть тот показатель,
который отвечает за поведение предприятия, за разные виды эффективности: эффективности труда, использования основных средств и т.д.
Было необходимо проанализировать это в условиях внедрения понятия
хозрасчета, когда предприятие, наконец, должно было демонстрировать
некий финансовый результат, как тогда называлась прибыль. И это нужно было как-то оценивать, чтобы министр мог сказать: «Вот ты, генеральный директор предприятия такого-то, — молодец; а ты — не молодец, сдавай партбилет». Нужны были определенные критерии.
В тот момент Евгений Григорьевич вел какой-то проект, связанный
с Министерством электротехнической промышленности СССР. По заказу этого министерства, насколько я понимаю, проводился серьезный анализ. Благодаря этому у меня появился доступ к довольно обширной, детальной базе данных министерства по предприятиям. В принципе, на тот
момент получение информации было непростой задачкой. Она и сейчас
непростая, но тогда особенно: не потому что кто-то что-то скрывал, а потому что информации просто не было. Компьютеров-то не было. Просто
таблицы, «простыни», большие формы, заполненные вручную. Это называлось статистической отчетностью. Сначала получить ее, потом
каким-то образом систематизировать, ну хоть по строке, хоть по столб-
82
Наставник, всегда говорящий правду
цу, — это уже были непростые задачи. А затем все это дело еще проанализировать и сделать вывод на основе регрессионного анализа, например, или другой методики — это уже задачка почти титанической
сложности. Потому что из всех этих «простыней» надо было выбрать нужный тебе показатель, свести в четвертую «простынь». Это физически
очень сложно сделать, потому что приходилось делать «руками». Компьютеров — нет, калькуляторов — нет, ну и т.д.
Евгений Григорьевич свою роль научного руководителя вполне выполнил. Ведь научный руководитель должен не писать работу за аспиранта,
а подсказать тему, которая перспективна и интересна, и как-то «заронить»
эту тему в него. Потом ставить какие-то критические вопросы или делать
замечания, отвечая на которые, ты, собственно, и получаешь диссертацию.
В то время Евгений Григорьевич заведовал лабораторией в ЦЭМИ, и там
постоянно шла работа над несколькими темами, проходили дискуссии, семинары, презентации, обсуждались какие-то выводы. Я, будучи аспирантом МГУ, все время ходил к нему в ЦЭМИ и участвовал в жизни этой лаборатории. Это само по себе стимулирует мыслительный процесс. Там
открываются и задаются какие-то новые вопросы, на которые нужно искать ответы. На семинарах сложилась очень требовательная и стимулирующая среда, потому что каждый занимался интересным делом и хотел рассказать коллегам о своих находках. Коллеги задавали, не стесняясь, жесткие
вопросы, а в результате обсуждения определялось какое-то новое направление изучения, анализа, появлялось желание найти новые ответы. В результате получается серьезное исследование, которое вполне тянет на диссертацию. Не потому что ты целенаправленно садишься за стол с установкой а-ля «Сегодня с девяти до пяти пишу диссертацию» — ты идешь, работаешь, и в процессе исследования у тебя заодно получается и диссертация.
83
Павел Михайлович Теплухин
Вообще говоря, аспирантура помогла мне избежать распределения.
Тогда ведь было жесткое распределение, т.е. ты не мог сам выбирать
место работы. Представьте себе ситуацию: сидит комиссия по трудоустройству, которая говорит: «Ты идешь работать профессором в Саратовский госуниверситет, ты — экономистом на завод вычислительных
машин, а ты — в аспирантуру…». Аспирантура была единственным местом, где удавалось высказать свое пожелание: «Я хочу». И дальше комиссия решает, куда тебя определить.
Поэтому только в аспирантуру и был конкурс. Потому что во все
остальные места — профессором в Саратовский государственный университет — в принципе, кроме жителей самого Саратова, особо никто
не стремился. Условно, если ты приехал из Новосибирска, или из Питера, или из Москвы, а тебя отправляют поработать в Саратов преподавателем минимум на два года (а желательно на пять)— это, признаться, непростое жизненное решение. И желающих было не очень много.
Но тебя же никто не спрашивал. Как, например, никто не спрашивал
твоего мнения, говоря: «У нас КГБ прислало пять заявок, так что идешь
в органы и с погонами на плечах будешь заниматься экономической
разведкой».
А у меня был красный диплом, хорошие результаты, хорошо сданные
экзамены. Научная работа была достаточно привлекательной, интересной, и у меня это получалось. Нельзя сказать, что я особенно за нее держался. Но как-то это все так и шло, как должно было случиться. Красных дипломов на курсе было двенадцать или пятнадцать из двухсот
пятидесяти. В аспирантуру берут около тридцати человек, так что было
естественно, что я туда пошел. Кроме того, аспирантура в Московском
университете — это не просто интересно, это еще и очень престижно.
84
Наставник, всегда говорящий правду
***
Аспирантом уже можно было подрабатывать. Ты можешь немного
преподавать, читать лекции — за часы преподавания доплачивали. Я, например, очень много читал лекций по линии общества «Знание», и делал
это с большим удовольствием. Помню, получал 6 руб. в час. Можно было
проводить три-четыре лекции в неделю, и ты уже получал нормальные
деньги — дополнительно 70—80 руб. в месяц.
Как правило, лекция проходила в обеденный перерыв. Приезжаешь на
какое-нибудь крупное предприятие, там собираются вокруг тебя передовики. И ты им в обеденный перерыв рассказываешь про достижения экономических реформ или еще о чем-нибудь. Кроме того, можно было вести
семинары в том же университете или в других институтах, потому что
я уже был дипломированным специалистом, экономистом. Это была на
самом деле очень неплохая работа, живая: работа с людьми, которые задают нестандартные вопросы. После работы в ЦЭМИ, в 1990—1991 гг.,
мы с коллегами стали получать заказы на различные исследования, проекты, связанные с помощью по переводу предприятий на хозрасчет, на
отношения аренды. В это время мы создали первую в СССР частную консультационную фирму — АО «Академия», ездили по всей стране, занимаясь консалтингом: Омск, Алма-Ата, Таллинн…
Денег за свою работу мы получали более чем достаточно, потому что
использовали серое вещество в полном объеме. К тому же все проходило
весело, легко. Легко не в том смысле, что ничего не делаешь. Нет, наоборот: ты много работаешь и зарабатываешь с большим удовольствием,
и у тебя поразительный внутренний тонус. И уже не хватает времени,
чтобы тратить заработанные деньги.
Действительно, мне удавалось совмещать научную деятельность
и успешную хозяйственную практику, после научной карьеры я занялся
85
Павел Михайлович Теплухин
консультированием. Каким образом? Тут мы еще раз возвращаемся к вопросу о том, что такое хороший экономист. Это тот, кто может доступным
языком рассказать про жизнь. Пожалуй, умение объяснить и помогло
мне успешно перейти от академической работы к консалтингу.
***
После ЦЭМИ мы еще продолжали работать вместе с Евгением Григорьевичем. В 1991 г. мы вместе оказались в Институте экономической политики Е.Т. Гайдара, который как раз набирал сотрудников. Так я оказался у него в лаборатории, где разрабатывались разные модели
приватизации. Евгению Григорьевичу, насколько я понимаю, тоже пришло приглашение работать в институте. Я к тому моменту все еще был
научным сотрудником, а он, конечно, — уже маститым ученым. Причем
среди многих экономистов, даже академиков, Ясин обладал самым большим авторитетом, хотя формально академиком не был.
Кроме того, у Евгения Григорьевича было уникальное свойство: он
всегда говорил правду. Я думаю, он даже иногда страдал от этого. Потому
что в то время в научном мире, чтобы быть успешным в своей профессиональной деятельности, это было, мягко говоря, необязательно. А он всегда, с чувством собственного достоинства, не лукавя, не заискивая, а серьезно, профессионально, выдержанно говорил правду… Но при этом
оставался в хороших отношениях с окружающим миром, что было отнюдь
не просто, потому что можно было легко нажить себе таким образом врагов (правда, к сожалению, часто была не очень приятная). Об экономическом состоянии страны, например, говорить правду было сродни преступлению против государства. Но вот Евгению Григорьевичу удавалось.
86
Наставник, всегда говорящий правду
Наверное, в этом тоже есть определенный талант профессора, который
может на неприятные темы говорить профессионально, четко, корректно и абсолютно выдержанно.
Евгений Григорьевич оказал на меня необычайно важное влияние.
В английском языке есть такое слово «mentor» — в переводе похоже на
«наставник». Или в классических английских университетах — в Кембридже и Оксфорде — есть система «tutorial», когда у каждого студента
есть тьютор. Он не является преподавателем в полном смысле этого слова.
Он может даже не вести у студента никаких предметов, являясь преподавателем у кого-то другого. Но при этом у каждого аспиранта или молодого
преподавателя есть пять или шесть студентов, которые приходят к нему
три раза в неделю для того, чтобы просто поговорить. Об уроках, о жизни,
о чем угодно. Потом, в более взрослом возрасте, это перерастает в менторство. Очень часто даже взрослых людей при приеме на работу спрашивают: «А кого Вы считаете своим ментором?». Это совершенно не обидный
вопрос даже для человека пятидесяти-шестидесяти лет. Потому что, отвечая на него, человек дает очень много информации о себе.
Ментор — это человек, который оказал влияние на профессиональную
карьеру, твое становление как личности, на формирование твоих воззрений, просто на твою жизнь. Я считаю, что Евгений Григорьевич Ясин является для меня вот таким ментором. Он оказал на меня влияние во всем.
Студенчество? — Конечно, да. — Аспирантура? — Разумеется. — На
жизнь? — Ну, конечно! — На работу? — Да, и это тоже. На разных этапах моей жизни он всегда оказывал на меня явное или неявное влияние.
Может быть, он делал это, сам того не замечая, но для меня это важно.