ОДЕССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени И. И

ОДЕССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
имени И. И. МЕЧНИКОВА
На правах рукописи
ТЕРЕХОВА Лилия Владимировна
УДК 811.111‟37‟42:070:316.774(043.5)
ГАЗЕТНЫЙ МАКРОТЕКСТ: ЕДИНСТВО КАТЕГОРИЙ
ВРЕМЯ, ПРОСТРАНСТВО, ЧЕЛОВЕК В ПУБЛИКАЦИЯХ
О КРИЗИСНОЙ СИТУАЦИИ
(на материале англоязычной периодики)
Специальность 10.02.04 – германские языки
Диссертация на соискание учѐной степени
кандидата филологических наук
Научный руководитель
доктор филологических наук, профессор
Колегаева Ирина Михайловна
Одесса – 2015
2
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………………………..4
ГЛАВА 1. ГАЗЕТНАЯ КОММУНИКАЦИЯ И МАКРОТЕКСТ…………………..12
1.1. Газетная коммуникация: параметры, функции ……………………………...12
1.2. Макротекст как коммуникативное явление………………………………….15
1.3. Кризисная ситуация (КС) как структурирующий фактор газетного
макротекста………………………………………………………………………...29
Выводы по главе 1…………………………………………………………………..45
ГЛАВА 2. ТЕМПОРАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ГАЗЕТНОГО
МАКРОТЕКСТА……………………………………………………………………47
2.1. Время тестовое, коммуникативное, календарное…………………………....47
2.2. Время в макротексте о разовой КС…………………………………………...57
2.3. Время в макротексте о длящейся КС…………………………………………80
2.4. Количественные характеристики фрагментов различных
временных планов………………………………………………………………….95
Выводы по главе 2………………………………………………………………….98
ГЛАВА 3. ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ГАЗЕТНОГО
МАКРОТЕКСТА………………………………………………..……………….....101
3.1. Пространство реальное, концептуализированное, текстовое……………...101
3.2. Изображѐнное пространство в макротексте о разовой КС………………...110
3.3. Изображѐнное пространство в макротексте о длящейся КС………………127
3.4. Количественные характеристики фрагментов различных
пространственных планов………………………………………………………...141
Выводы по главе 3………………………………………………………………...143
ГЛАВА 4. АНТРОПОЦЕНТРИЗМ ГАЗЕТНОГО МАКРОТЕКСТА…………….146
4.1. Оппозиция СВОЙ/ЧУЖОЙ/ДРУГОЙ как социально-политический и
культурно-прагматический феномен………………………………………..……146
3
4.2. Поляризация ролей актантов в макротексте о КС…………………………..148
4.3. Автор и читатель макротеста о КС сквозь призму оппозиции
СВОЙ/ЧУЖОЙ/ДРУГОЙ……….………………………………………………...181
Выводы по главе 4…………………………………………………………………183
ЗАКЛЮЧЕНИЕ……………………………………………………………………...186
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ………………………………...195
СПИСОК АНАЛИЗИРУЕМЫХ ИСТОЧНИКОВ………………………………....230
ПРИЛОЖЕНИЯ……………………………………………………………………...231
4
ВВЕДЕНИЕ
Данная работа посвящена исследованию совокупностей газетных текстов,
которые под влиянием ряда факторов образуют целостное коммуникативное
явление, которое называем макротекстом. В центре нашего внимания находятся
универсальные текстовые категории, в рамках которых обеспечивается смысловое
и
формальное
единство
газетного
макротекста:
«событие»,
«время»,
«пространство», «человек».
Интерес к большим коммуникативным феноменам, которые формируются
на базе самостоятельных дискретных текстов, появился в работах М. М. Бахтина,
впоследствии развивался в исследованиях по интертексту (Р. Барт, Ж. Женетт,
Ю. Кристева, Н. А. Кузьмина, В. Е. Чернявская), гипертексту (Г. Лaндау, У. Эко,
В. Л. Эпштейн), мегатексту (И. М. Колегаева), сверхтексту (А. Г. Лошаков,
Н. Е. Меднис, В. Н. Топоров). Включение отдельных газетных публикаций в
целостную структуру с единым смысловым стержнем, которую мы называем
макротекстом, осуществляется как за счет внутренних факторов (изображѐнные в
тексте время, пространство, человек), так и за счет внешних факторов
коммуникации (автор, читатель, референтная ситуация, прецедентная ситуация).
В призме перечисленных выше аспектов газетные тексты являются
объектом новейших исследований, проводимых в русле концептуального анализа
(И. И. Брага, Г. В. Ванина, И. С. Горобець, О. О. Жулавська, В. В. Кукушкин,
М. Ю. Сальтевська, О. О. Чорновол-Ткаченко), семантики и прагматики газетной
коммуникации (Л. Ф. Ваховська, М. В. Гусар, Л. В. Завгородня, Г. Б. Козловська,
Г. А. Кришталюк, О. О. Кучерова, Т. Г. Лукьянова, Ю. П. Маслова, К. С. Серажим,
О. В. Улицка). Газетные тексты
изучаются в рамках теории прецедентности
(Ю. М. Великорода, С. Б. Сереброва, О. В. Найдюк), интертекстуальности
(О. К. Рябинина) и теории гипертекста (С. В. Лазаренко).
Согласование «внешнего» и
«внутреннего» статусов коммуникации
(И.М. Колегаева), подход к последовательности газетных текстов как к явлению,
вписанному в широкий коммуникативный процесс, необходимость экспликации
механизмов взаимодействия внешнего мира социальной действительности,
5
изобилующего всевозможными кризисами, и масс-медийного отражения этого
динамического и противоречивого мира составляют актуальность данного
исследования.
Связь
работы
с
научными
программами,
планами,
темами.
Предлагаемое диссертационное исследование выполнено в рамках научной темы
№105 кафедры лексикологии и стилистики английского языка Одесского
национального университета им. И. И. Мечникова «Дискурсивные и структурносемиотические исследования картины мира англоязычного социума» (гос.
регистрация № 0103U002684). Тема диссертации утверждена на заседании
Учѐного совета Одесского национального университета имени И. И. Мечникова
15 апреля 2003 г., протокол № 8.
Целью исследования является определение, классификация и описание
факторов, которые превращают некоторое множество дискретных газетных
публикаций в целостное коммуникативное образование – газетный макротекст.
Для достижения данной цели потребовалось решение следующих задач:
- концептуально и терминологически зафиксировать суть исследуемого
феномена макротекста, в частности, вписав термин «макротекст» в систему
существующих терминопонятий, относящихся к большим целостно-дискретным
коммуникативным явлениям;
- определить внешнекоммуникативные особенности протекания газетной
коммуникации с макротекстом как срединным звеном коммуникативной цепочки:
адресант – сообщение – адресат;
- охарактеризовать системообразующую функцию кризисной ситуации как
типа референтной ситуации, определив еѐ роль в образовании единого
смыслового стержня, вокруг которого формируется макротекст, и выделив ее
разновидности;
- выявить и описать внутрикоммуникативные особенности организации
газетного макротекста, как единства вербально воплощѐнных категорий «время»,
«пространство», «человек»;
- предложить таксономическую классификацию каждой из этих категорий;
6
- выделить и описать формально-содержательные элементы языка –
маркеры, обеспечивающие связность и построение смыслового каркаса газетного
макротекста в пределах категорий «время», «пространство», «человек»;
- определить языковую экспликацию распределения ролей изображѐнных
субъектов-деятелей
в
денотативном
пространстве
газетного
макротекста,
описывающего кризисную ситуацию;
- определить роль прецедентных феноменов в построении денотативного
пространства газетного макротекста и в структурировании его хронотопа.
Объектом
исследования
является
газетный
макротекст,
целостная
коммуникативная структура, тематически объѐдиняющая ряд дискретных
газетных публикаций о кризисной ситуации.
Предметом исследования выступает композиционно-речевое воплощение
категорий ВРЕМЯ, ПРОСТРАНСТВО, ЧЕЛОВЕК в англоязычном газетном
макротексте о кризисной ситуации.
Материалом
исследования
послужили
шесть
корпусов
статей,
освещающих различные кризисные ситуации, в англоязычных периодических
изданиях Sunday Telegraph и New York Times, выходивших из печати за период с
2001 по 2014 год, общим объемом 534 текста.
Исследуемые тексты
преимущественно адресованы английскому и американскому читателю. В них
зафиксировано 16468 маркеров, среди них 9348 темпоральных и 7120 топосных.
Методы
исследования
были
обусловлены
задачами
и
целями
диссертационного исследования. Методической основой исследования послужили
количественные и качественные методы. Количественные методы использовались
для получения и количественного анализа данных о формально-содержательных
единицах, обозначающих Время и Пространство. Качественные методы включают
в себя метод компонентного анализа для выявления смысловых составляющих и
их подробной интерпретации, метод моделирования – для построения рабочих
моделей, отражающих как внутритекстовые, так и внетекстовые процессы, метод
стилистического анализа – для описания и интерпретации стилистических
приемов и установления корреляции их смысла с коммуникативным намерением
7
автора. Метод контекстуального анализа был использован для фиксирования и
ситуативного
разграничения
смыслов
и
функций
языковых
элементов,
вербализующих исследуемые категории: «пространство», «время», «человек».
Сформулированные цель и полученные результаты определили научную
новизну работы, в которой впервые:
- концептуально и терминологически зафиксировано такое крупное
целостно-дискретное коммуникативное явление как макротекст;
- определены особенности взаимодействия субъектов коммуникации в
рамках газетного макротекста;
- уточнена роль коллективного автора и редакционного фильтра в создании
целостного коммуникативного продукта, доказана значимость читательской
перцепции в интегративной интерпретации дискретных сообщений как единого
макротекста;
- выявлена системообразующая роль референтной кризисной ситуации в
образовании единого смыслового стержня макротекста, определены два типа
кризисной ситуации – разовая и длящаяся – и описаны соответствующие
разновидности макротекстов;
- предложена концептуальная модель хроноса денотативного пространства
газетного макротекста, состоящая из следующих временных планов: настоящее,
собственно прошлое, прецедентное прошлое и будущее;
- разработана концептуальная модель топоса денотативного пространства
газетного макротекста, включающего в себя фокусное, фоновое и прецедентное
пространства;
- разграничены и описаны ролевые позиции деятелей, изображѐнных в
газетном макротексте, а также участников газетной коммуникации.
Положения, выносимые на защиту:
1. Газетный макротекст – большое коммуникативное образование,
обеспечивающее многократное взаимодействие автора и читателя в серии
коммникативных актов в рамках последовательности дискретных завершенных
8
целых газетных текстов, разноаспектно и разнопланово описывающих одну и ту
же крупную референтную ситуацию.
2. Способ существования референтных кризисных ситуаций (во внешней
коммуникации) определяет разделение денотативных кризисных ситуаций (во
внутренней коммуникации) в анализируемых газетных макротекстах на разовые и
длящиеся.
3. Газетный макротекст описывает мир, построенный в соответствии с
основными онтологическими категориями Время, Пространство, Человек.
Лингвальное воплощение этих категорий обеспечивает связность отдельных
текстов внутри единого макротекста.
4. Временная структура газетного макротекста, освещающего кризисную
ситуацию действительности, состоит из совокупности темпоральных структур его
составных частей. Отмечается обязательная заявленность планов настоящего,
прошлого,
будущего.
настоящего
План
включает
настоящего
кризисные
значительно
события,
преобладает.
которые
План
психологически
воспринимаются как происходящие сейчас, в момент чтения. План прошлого
делится на план собственно прошлого времени и план прецедентного прошлого.
В плане собственно прошлого заявлены временные параметры событий,
предшествовавших кризису и пребывающие с ним кризисно-следственных
отношениях. В плане прецедентного прошлого представлены временные
параметры
событий,
не
входящих
в
причинно-следственные
связи,
но
являющихся прецедентными, тематически родственными по отношению к
актуальным кризисным событиям и обладающих неизменной поясняющей
ценностью.
Временные параметры изображаемых событий и ситуаций формализованы
темпоральными маркерами. К ним относятся абсолютные темпоральные маркеры,
таксисные маркеры, дейктики, а также маркеры, обозначающие длительность,
периодичность
временных
и
скорость
параметров
протекания
исследуемых
процесса.
Языковое
макротекстовых
абсолютный, релятивный либо внутритекстовый характер.
означивание
образований
носит
9
5. Пространство, изображенное в газетном макротексте, складывается из
множества пространственных структур каждого из составляющих его текстов.
Пространственная структура газетного макротекста о кризисной ситуации
членится нами на фокусное, фоновое и прецедентное пространства. Фокусное
пространство
–
эпицентр
изображѐнных
кризисных
событий.
Фоновое
пространство состоит из пространств, в которых разворачиваются события
сопутствующие основным кризисным событиям. Прецедентное пространство –
разновидность пространства прецедентных событий, удаленных во времени от
фокусных событий. Прецедентное пространство – вид пространства, зависящий
от временного фактора, это всегда пространство, удалѐнное от места протекания
кризисной ситуации настоящего.
Особенность топоса газетного макротекста состоит в обязательной
актуализации нарративного пространства – места, в котором осуществляется
коммуникация, эксплицируемого с помощью
языковых маркеров. В выборке
проанализированных топосных маркеров выделяем топонимы, апеллятивы,
дейктики.
6. В кризисной ситуации, деятели, изображѐнные в денотативном
пространстве макротекста, склонны тяготеть к тому или иному полюсу
дихотомии «свое/чужое».
Теоретическая
значимость
работы
заключается
в
обогащении
коммуникативной лингвистики за счет выделения и комплексного описания ранее
не исследованного феномена газетного макротекста – дискретно-целостного
коммуникативного
образования,
объединенного
тематическим
стержнем
«кризисная ситуация». Непредсказуемое развитие кризисных событий диктует
условия
формирования
макротекста.
Теоретическая
значимость
нашего
диссертационного исследования состоит в том, что оно выявляет общие
закономерности изображения динамичной ситуации, предлагает когнитивнодискурсивный алгоритм освещения кризисных событий, их участников, причин и
последствий в рамках масс-медийной коммуникации. В работе предложена
концептуальная модель взаимодействия субъектов газетной коммуникации в
10
рамках
макротекста.
Впервые
определена
роль
категорий
ВРЕМЯ,
ПРОСТРАНСТВО, ЧЕЛОВЕК в обеспечении связности макротекста о кризисной
ситуации.
Практическая значимость работы связана с возможностью применения еѐ
положений
в
научных
исследованиях
широкого
гуманитарного
спектра
(филологии, журналистике, культурологии), а также в учебных целях – в
теоретических курсах «Функциональная стилистика», «Теория коммуникации», и
спецкурсах по лингвистике и интерпретации текста, в практике обучения
студентов-филологов навыкам внимательного чтения газетных текстов.
Апробация работы была осуществлена на 14 научных конференциях: на
ежегодных отчѐтных конференциях профессорско-преподавательского состава
Одесского национального университета им. И.И. Мечникова (2001, 2002, 2003,
2004, 2005, 2006, 2011, 2012, 2013), на Международной научно-методической
конференции «Третьи Каразинские чтения: методика и лингвистика – на пути к
интеграции» (Харьков, 2003), на XII международной научной конференции
«Каразинские чтения: Человек. Язык. Коммуникация» (Харьков, 2013), на IV
международной
научной
конференции
«Когнитивно-прагматические
исследования профессиональных дискурсов» (Харьков, 2014), на международной
научно-практической конференции «Уровень эффективности и необходимость
влияния филологических наук на развитие языка и литературы» (Львов, 2014), на
международной научно-практической конференции «Современная филология:
теория и практика» (Одесса, 2014).
Результаты работы отражены в 6 публикациях общим объемом 3,6 печ.л., из
которых 5 публикаций – в изданиях, внесенных в список специализированных
изданий Украины по филологическим наукам, утвержденный ВАК, 1 публикация
в зарубежном научно-практическом журнале, входящем в РИНЦ.
Структура и содержание работы. Диссертация состоит из 4 глав, введения
и заключения. Общий объем работы составляет 238 страниц. Объем основного
текста
194
страницы.
Список
литературы
включает 367
наименований
11
теоретической и справочной литературы, из них 52 на английском языке. В работе
есть два приложения, включающие 12 таблиц.
Во введении излагаются предпосылки, объект, предмет, цели и задачи
исследования,
определяются
ее
новизна
и
актуальность,
предлагаются
перспективные направления дальнейших исследований.
Глава 1 посвящена газетной коммуникации, макротексту, факторам,
обеспечивающим взаимодействие газетных текстов в рамках макротекста в
газетной коммуникации.
В главах 2, 3 и 4 анализируются категории, обеспечивающие формальносмысловую связность газетного макротекста: Время, Пространство, Человек,
соответственно.
Рассматриваются
способы
выражения
и
взаимодействия
темпорально-локативно-субъектных параметров в макротексте.
В заключении подводятся итоги проделанной работы, предлагаются
перспективы дальнейших исследований.
12
ГЛАВА 1. ГАЗЕТНАЯ КОММУНИКАЦИЯ О КРИЗИСАХ И МАКРОТЕКСТ
1.1. Газетная коммуникация: элементы, параметры, функции
Согласно определению Е. А. Селивановой, коммуникация – «это
целенаправленный процесс, деятельность, одним из средств которой является
речь (дискурс), а знаковой целостной формой организации – текст» [226, с. 32].
Письменная,
в
том
числе
газетная
коммуникация
характеризуется
взаимодействием между субъектами коммуникации – автором и читателем, что
восходит к принципу диалогичности, сформулированному М. М. Бахтиным:
«событие жизни текста, т. е. его подлинная сущность, всегда развивается на
рубеже двух сознаний, двух субъектов» [24, с. 285].
Центральным
элементом
масс-медийной,
в
частности
газетной
коммуникации, является газетный текст, который связывает две другие
коммуникативные составляющие – автора и читателя. Текст является знаковой
системой, а значит, имеет идеальный и материальный аспекты. С одной стороны,
газетный текст материален. Он помещен в рамки определенного канала (газеты).
Над текстом можно совершить ряд действий. Например, текст можно прочитать
целиком или частично, найти там опечатки. С другой стороны, текст имеет
идеальный аспект: за текстом стоит авторский замысел, который является
предельной смысловой позицией по отношению ко всем текстовым модальностям
[130, с. 174]. Благодаря замыслу, в тексте воплощается фрагмент некоторой
концептуальной
картины
мира,
создается
определенное
референтное
пространство (И. М. Колегаева) [124, с. 31], денотативное и концептуальное
пространства (Л. Г. Бабенко) [15, с. 55].
Для эффективности коммуникации, по мнению Г. В. Колшанского,
участники
должны
«обладать
определенным
общеязыковым
еѐ
тезаурусом
(предполагающим знание большинства языковых единиц и контекста их
употребления) и общекультурным тезаурусом (знание фактов культуры)»
[128, с. 78]. Как пишет Ю.М. Лотман, они должны быть погружѐнными в
«семиотическое пространство» [162, с. 163], в «семиосферу» [там же, с. 165].
Действительно, замечает С. М. Спивак, «текст производится автором и
13
воспринимается реципиентом (читателем) в том случае, когда он воплощает
некоторые
базовые
сценарии,
которые
принадлежат
лингвокультурному
тезаурусу аудитории» [245, с. 31]. При этом, сама аудитория, в случае газетной
коммуникации, легко может проверить соответствие текста положению дел
(референтной ситуации). М. В. Пименова подчѐркивает, что «явления физической
действительности могут быть верифицированы посредством наблюдений над этой
реальностью» [200, с. 11]. В результате, реципиент имеет возможность связать
между собой несколько различных коммуникативных ситуаций и установить
логическую связь между ними, если таковая имеется.
Созданию
отдельного
газетного
текста
предшествует
некая
информационная ситуация (коммуникативный фон) [360, с. 507]. М. Д. Феллер
формулирует следующий тезис: информационная ситуация – это знания,
убеждения/предубеждения
(актуальные
или
потенциальные)
участников
коммуникации в обществе [277, с. 53]. При этом, уточняет Г. Н. Манаенко,
информация понимается как «продукт сознания, абстракция, позволяющая
синтезировать в описании познавательные и коммуникативные процессы» [169,
с. 26]. Рассуждая о стратегиях восприятия, Т. А. ван Дейк пишет: «восприятие и
понимание каких-либо событий происходит не в вакууме, а в рамках более
сложных ситуаций и социальных контекстов» [83, с.158].
Информационная ситуация формирует каждый последующий акт газетной
коммуникации, фиксируя пределы тематического содержания издания. Как
утверждает А. Н. Васильева, «содержательный диапазон» газеты может быть
определен следующим образом: «мир сегодня» [49, с. 17]. При этом, газетный
текст как элемент системы массовой коммуникации предназначен вызывать
определенные реакции в социальной жизни людей. В. В. Ризун выделяет «три
типа
массовых
реакций
на
текст:
реакции
исполнения
(действия
непосредственных участников описываемых событий), реакции вовлечения
(действия не участвующих в событии людей), реакции социальной гарантии
(потенциальные или реальные действия институтов или социальных групп)» [213,
с. 10].
14
Газетная коммуникация имеет ряд особенностей. Так, стадия порождения
газетного текста ограничена темпорально. Этап декодирования газетного текста
также имеет временные особенности: заметка должна быть прочтена как можно
скорее после ее публикации, иначе она утрачивает свою главную ценность –
новизну
информации.
Вопрос
тиражирования
газетного
сообщения
ограничивается только количеством экземпляров газеты, выходящей в бумажном
варианте, или количеством интернет-пользователей, читающих электронную
версию издания. Тиражирования сообщения в виде последующих переизданий в
газетной коммуникации, как правило, не бывает, в отличие от художественной,
научной и т.п.
С. Левинсон пишет, что «в канонической ситуации производства дискурса
момент кодирования совпадает с моментом рецепции (т.н. дейктическая
одновременность)» [341, с. 129]. Это касается преимущественно устных форм
коммуникации. Напротив, в письменной коммуникации «момент создания
высказывания (момент кодирования) и момент рецепции» отстоят друг от друга
[там же]: коммуникативные действия субъекта и объекта дистанцированы [124,
с.6]. Однако, замечает И. М. Колегаева, в газетном дискурсе эта дистанция
регламентируется:
адресату
«конвенционально
выдвигается
«требование»
прочитать новостное сообщение в день выхода соответствующего номера газеты»
[126, с. 107].
Кроме того, газетный дискурс о кризисах сочетает элементы спонтанности и
запланированности [123, с. 117; 355, с. 121], стандартизованные и экспрессивные
элементы [6], характеризуется оперативностью [292, с. 87] («индустрия новостей
работает в спешке, на «взятом в долг времени» [132, с. 467]), не теряя своей
функциональности (журналист имеет возможность выполнить «определенную
работу в определенном контексте» [329, с. 10]). Ему присуща информативность с
учетом максимы количества Х. Грайса: «делай свой вклад информативным
настолько, насколько это необходимо для текущей цели; не делай свой вклад
более информативным, чем это необходимо» [327, с. 45]. Это предполагает
вхождение «в систему связей с множеством предполагаемых интерпретаторов»
15
[91, с. 85]; об этом также см.: [122, с. 44]. Газетный дискурс о кризисах насыщен
повторяющимися семантическими элементами, рассчитанными на динамическое
(т. н. быстрое) чтение (А. А. Леонтьев, Г. Г. Почепцов мл.), которые обеспечивают
его содержательную связность; последняя признаѐтся важным критерием
текстуальности (В. А. Кухаренко, А. E. Бочкарев). Он характеризуется
новостийностью: предлагаемая читателю информация должна быть новостью, а
значит – определять «конечный результат ряда процессов» [347, с. 598],
конкурировать с другими новостями об одном объекте, поскольку «предпочтение
отдается самой последней» [203, с. 136].
Предметом нашего исследования являются, с одной стороны, акты газетной
коммуникации, в которых функционируют газетные тексты, взаимодействуют
автор и читатель, т.н. внешняя коммуникация (И. М. Колегаева) [124, с. 18]. С
другой стороны нас интересует, как взаимодействуют смысловые структуры
отдельных текстов внутри макротекстов; в частности, речь идет о смыслах,
связанных с категориями Время, Пространство, Человек и способах их
реализации в пределах внутренней коммуникации (И. М. Колегаева) [там же].
1.2. Макротекст как коммуникативное явление
Совокупность
текстов как единство. Известно, что тексты «не
самодостаточны, они – часть непрерывного лингвистического взаимодействия»
[310, с. 53]. Ситуация, при которой текст явно или неявно связан с другими
текстами, была обозначена Ж. Женеттом как «текстуальная трансцендентность»,
или «транстекстуальность» [97, с. 339]. Перефразируя М. М. Бахтина, говорим,
что текст никогда не бывает один («смысл никогда не один» [23, с. 350]).
В. В. Богуславская, выдвигая лингвосоциокультурную концепцию моделирования
текста, настаивает на том, что «воспринимающие текст способны понять его
смысл только в контексте с другими текстами» [32, с. 55].
Об этом же
свидетельствует умозаключение В. В. Ризуна: «Содержание любого текста
принципиально не замкнуто, оно связано с открытой ситуацией реальной
действительности» [213, с. 10]. Так, в коммуникативной практике тексты
16
наполняют смысловое пространство культуры. Информационная открытость, в
терминах В. Е. Чернявской – «разгерметизация» [287, с. 63], и в то же время
насыщенность становится (или уже является) нормой. В. А. Кухаренко отмечает,
что «многозначность текста позволяет сделать предположение о возможности его
включения не в одну, а в несколько больших общностей, в каждую по какому-то
определѐнному параметру – классификационному признаку» [150, с. 86]. Вопрос
о рассмотрении ряда текстов в составе более крупных целостных явлений,
согласно Е. А. Селивановой, возникает в том случае, «когда завершенность текста
как коммуникативного явления поставлена под вопрос, вступая в противоречие с
явлением серийности текстов [226, с. 205].
Отличие
больших
целостно-дискретных
текстовых
образований
от
дискретного текста состоит в том, что множество текстов видится как цельность,
но не является таковой генетически (конечно, это не относится к авторски
запланированным «большим текстам», таким как цикл романов, венок сонетов и
т.д.). Осуществляется это извне: совокупность текстов квалифицируется как
целостность только с внешней по отношению к ней субъектной позиции – с
позиции читателя. Роль читателя является ключевой.
Количество составляющих (текстов) в больших текстовых образованиях
может варьировать. Например, их может быть как минимум два (текст и его
метатекст) [124], может быть множество (гипертекст, мегатекст, макротекст,
сверхтекст). Таким образом, существует ряд терминов на базе морфемы «текст»,
которые обозначают укрупнѐнные текстовые образования. В нашем исследовании
мы проанализируем только те, которые наиболее близки к обозначению
исследуемого нами коммуникативного явления.
Гипертекст – это, согласно формулировке В. П. Руднева, «текст, устроенный
таким образом, что он превращается в систему, иерархию текстов, одновременно
составляя единство и множество текстов» [361], связанных между собой
ключевыми словами – гипертекстовыми связями [340].
Другим вариантом «коммуникативного укрупнения текста» является
макротекст: он определяется вхождением ряда текстов «в макротекстовую
17
парадигму, которая может иметь несколько конфигураций, а именно: текст А +
тексты B, C, D…, принадлежащие одному автору и декларативно объединѐнные в
тематическое целое…» [125, с. 74]. У макротекста может быть несколько авторов.
В этом случае единство текстов А, В, С, D обеспечивается за счѐт общей системы
персонажей и сюжетно-фабульной целостностью [там же].
Кроме того, тексты могут быть связаны парадигматически, формируя
тематический мегатекст (термин И. М. Колегаевой): в этом случае основной текст
оказывается в окружении совокупности вторичных текстов, предназначенных для
оптимизации коммуникативного функционирования основного текста (подробней
об этом см.: [124, с. 76]).
Еще одним вариантом коммуникативного укрупнения текста оказывается
сверхтекст, который по дефиниции Г. А. Лошакова представляет собой «ряд
самостоятельных
произведений
словесного
искусства,
актуально
или
потенциально воспринимаемых в культурной практике в качестве целостной
единицы» [165, с. 3].
Наметилось
две
тенденции
структурирования
больших
текстовых
образований. Во-первых, совокупность текстов воспринимается как нечто целое.
При этом, целостность мыслится как потенциальная или актуальная в
зависимости от наличия/отсутствия авторского/читательского замысла (например,
в случае сверхтекста, гипертекста и макротекста). Во-вторых, множество текстов
воспринимается
взаимодействие
как
нечто
(например,
расчлененное,
когда
дробное,
говорят
о
но
вступающее
прецедентности
во
или
интертекстуальности).
Далее рассмотрим указанные подходы применительно к исследуемому
материалу.
Интертекстуальность / прецедентность. Понятие прецедентного текста
было введено Ю. Н. Карауловым, под которым он понимает тексты: «1) значимые
для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношении, 2)
имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные широкому
18
окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и,
наконец, такие, 3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе
данной языковой личности» [114, с. 216].
Соотнесение прецедентных и интертекстуальных связей – это широкое поле
для дискуссий в современной филологии. О прецедентности говорят в случае
взаимодействия текстов, когда последующий текст как носитель смысла
оказывается
поставленным
в
зависимость
от
культурно
значимого
«предшественника». Для прецедентности (буквально предшествования) важно
видеть, какой текст предшествовал появлению другого. Это укладывается в идею
системности: «новое качество» – это то, что меняет состояние системы и
противостоит предшествующему, «старому». Однако, если прецедентность как
категория
имеет
материальную
«опору»,
т.н.
прецедентный
феномен
(прецедентный текст), то интертекстуальность как текстовая характеристика, повидимому, лишена такой возможности.
Так, если обратиться к «Стилистическому энциклопедическому словарю
русского языка» под редакцией М. Н. Кожиной, уделяющему особое внимание
межтекстовым связям, в нем находим статью «интертекстуальность», но не
найдем статьи «интертекст». Согласно словарю, морфема «интер-» имеет
ограничение на употребление в сочетании с морфемой «текст» в составе термина
«интертекст»:
в
самой
«интертекстуальные
статье
(далее
И.)
фигурируют
такие
словосочетания,
как
«И.
пространство»,
«И.
концепции»,
компетенция», «И. референции» (здесь имеются в виду отсылки), «И. смыслы»,
«И. маркеры». Сам термин «интертекст» появляется всего раз, да и то в
тавтологическом контексте: «интертекстуальность (…) предполагает рассмотрение всякого текста как интертекста» [365, с. 105].
Заметим, что в статье Ю. Кристевой «Бахтин, слово, диалог и роман»,
которая считается основополагающей для теории интертекстуальности, термин
«интертекст» также не употребляется [136]. Это говорит, если не об отсутствии
отдельной материальной формы воплощения этого понятия (в этой связи сравните
определение Н.А Кузьминой, которая в своей монографии определяет интертекст
19
как «объективно существующую информационную реальность…» [143, с. 20]), то,
по крайней мере, о некоторой настороженности исследователей в связи с его
использованием.
Макротекст: к определению понятия. Далее следует определить сам
термин макротекст, и в частности газетный макротекст. Макротекст – это
большой текст; морфема «макро-» согласно определению «Словаря иностранных
слов» означает «большой, больших размеров» [363, с. 351]. Мы предлагаем
рассматривать макротекст как такое явление коммуникации, при котором
взаимодействие автора и читателя выходит за рамки одного дискретного целого
текста, образуя сложное составное дискурсное явление, складывающееся из
нескольких отдельных текстов, входящих в единую серию коммуникативных
феноменов, разделенных во времени и пространстве, но объединенных одной
темой.
В
иерархии
типов
текста
макротекст,
по-видимому,
занимает
промежуточную позицию между отдельным целым текстом и так называемым
«текстом культуры» (под последним Ю. М. Лотман понимает «многообразие
реально данных культурных текстов», образующих «единую, структурно
организованную систему») [161, с. 113].
В литературе по данной проблеме термин «макротекст» употребляется в
следующих смыслах:
1. Макротекст это целое речевое произведение, целый / целостный текст
(А. А. Бернацкая, Ю. Ю. Волкова, Е. Е. Готовцева, А. А. Мецлер). Ему
противопоставляется
микротекст,
сверхфразовое
единство,
сложное
синтаксическое целое (И. С. Папуша), субтекст (Е. А. Баженова). В этой
смысловой парадигме используются и другие термины с морфемой «макро-»:
макросинтаксис, макроситуации.
2. Макротекст это результат сложения множества текстов, смысл каждого из
которых является важным элементом для образования макротекстового смысла
(И. М. Колегаева, а также Е. В. Савич, О. А. Семенюк, А. Е. Филимонов).
Макротекст «образуется из всех публикаций данного номера газеты и различных
20
публикаций об одном и том же событии» [123, с. 119]. Использование термина
«макротекст» в таком понимании связано с особенностями акта коммуникации:
каждый отдельный текст не успевает реализовать возложенную на него задачу, а
потому
авторский
замысел
реализуется
на
протяжении
множества
коммуникативных актов, образующих единство (систему).
3. Макротекст – текст-идея, характеризуемый, как пишет М. А. Титаренко,
«вневременной
деонтологичностью,
аксиологической
актуальностью,
стремлением к истине, уровнем постановки проблемы» [265, с. 55], а также см.:
[158, с. 57]. В этом понимании он близок к такому явлению, как прецедентный
текст: так, макротекстами являются Тора, Коран и Библия.
4. Макротекст – тексты, написанные одним автором : «читать книги одного
автора можно как единый текст, …макротекст» (М. А. Баканова) [19], об этом же
см: (В. А. Ефремов [96]). В других источниках, например, у А. Г. Лошакова, такое
явление называется авторским сверхтекстом [165].
5. Макротекст – «диалог между текстами» (Л. Р. Дускаева) [93, с. 14]. В
таком понимании макротекст приближается к понятию «интертекст».
Определение макротекста в «Стилистическом энциклопедическом словаре
русского языка» является наиболее обобщающим, охватывая каждое из
приведенных значений термина: макротекст – «совокупность высказываний или
текстов, объединенных содержательно или ситуативно, а также связанных на
основе структурно-композиционного и культурного единства» [365, с. 216].
В данном исследовании мы используем термин «макротекст» в смысле,
соответствующем
определению,
представленному
в
пункте
2.
Под
«макротекстом» мы понимаем совокупность газетных публикаций, освещающих
одну тему (в нашем случае кризисную ситуацию), опубликованных в ряде
последовательных номеров одного газетного издания, характеризующихся
согласованностью авторских позиций и образующих единое коммуникативное
целое.
21
Макротекст и прочие большие тексты. Макротекст / сверхтекст.
Происхождение термина «сверхтекст» связывают с именем В.Н. Топорова и его
исследованиями, получившим название «Петербургский текст». Впоследствии,
сверхтекст
был
предметом
исследований
в
работах
Н.
Е.
Меднис
(сверхтекст/гипертекст/интертекст, признаки сверхтекста), А. Г. Лошакова
(типология
сверхтекстов,
внешние/внутренние
условия
моделирования
сверхтекста), О. С. Шуруповой (сравнение концептосфер различных топосных
сверхтекстов), А. Г. Шилиной (подход к печатному изданию как сверхтексту в
рамках
методологии
синергетики,
уровни
сверхтекстовой
иерархизации),
Н. А. Кузьминой (особенности взаимодействия вербальных и невербальных
средств в поэтическом сверхтексте), Е. А. Андрюковой, Л. М. Гаврилиной,
О. И. Головановой, О. И. Лыткиной, З. И. Резановой, О. Д. Харлан (топосный или
локальный сверхтекст, его функции, исследование отдельных локальных
(городских) сверхтекстов), Л. В. Ениной, В. М. Амирова (временные,
пространственные
и
другие
характеристики
политических
сверхтекстов),
О. С. Лепеховой (отдельные аспекты авторского сверхтекста).
Есть несколько причин, по которым явление, изучаемое В. Н. Топоровым и
определяемое им как «сверхтекст» [267, с. 23], не может отождествляться с тем
коммуникативным явлением, с которым имеем дело мы, а именно – с
совокупностью
газетных
публикаций,
развивающих
одну
тему
и
характеризующихся условным единством авторских и читательских позиций.
Во-первых, В. Н. Топоров исследует художественные тексты, а значит
дискурсы, в которых главной является коммуникативно-эстетическая функция. В
публикации В. Н. Топорова недвусмысленным образом указывается на
«художественное постижение … объекта» [там же, с. 9], осуществляемое в
Петербургском сверхтексте. И только путем такого постижения и может
выступить описываемая им данность как «некое целостное единство» [там же].
Напротив, избранное нами для анализа дискурсное явление реализуется в
ситуации, где главной является коммуникативно-информационная функция.
22
Во-вторых, В. Н. Топоров говорит о конкретных текстах, «которые
выступают как субстратные» по отношению к сверхтексту [там же, с. 28], а
значит – образуют вертикаль, парадигму. Таким образом, целостность сверхтекста
понимается как «парадигматический феномен», позволяющий, по мнению
А. Г. Лошакова, распознать в ряде текстов «редуцированные семантические
компоненты, восходящие к некоторому инварианту» [165, с. 13]. Смысловое
пространство сверхтекста можно рассматривать в качестве среды существования
того или иного текста, своего рода «сверхуровня» [там же, с. 12] или, по словам
Л. А. Борботько, «макроуровневого текста контейнера» [39, с. 20-21].
Появление же макротекста всегда хронологически вторично, т. е. следует за
появлением в коммуникативном пространстве первого дискретного текста, за
которым последовали другие, освещающие очередные этапы разворачивающейся
кризисной ситуации. Особенность газетного макротекста такова, что первые
публикации не в состоянии целиком осветить референтное событие. Таким
образом,
описание
ситуации
растягивается
на
множество
публикаций,
выстраивающихся в хронологическую последовательность. В этом случае речь
идѐт не о «редуцировании эмпирической конкретности», а об еѐ аккумуляции.
Ценность каждой последующей публикации состоит в еѐ накопительном
информационном потенциале: статьи A+Б+В+Г+... . Это информация
A +
информация Б + информация В + информация Г + …, что способствует
«приращению
смысла».
Сумма
всех
информационных
составляющих
обеспечивает всестороннее освещение кризисной ситуации, отражѐнной в
масштабе макротекста. Исследуемые нами тексты подчиняются особенностям
канала, который открывается для коммуникации в строго определенных
временных рамках (т.е. в ежедневном и еженедельном периодическом издании).
Завершая сравнительные рассуждения о сверхтексте и макротексте,
отметим третье различие. Сверхтекст характеризуется как «кросс-темпоральное»
[165, с.7] явление: сверхтекст «внутри себя времени не различает» [267, с. 117].
Такой трансвременной взгляд на множество текстов возможен в случае
художественной
коммуникации,
которая
оперирует
концептуальными
23
пространствами,
координат
обладающими
реального
собственным
хронотопом,
пространства-времени.
Напротив,
отличным
для
от
газетной
коммуникации временной фактор является определяющим: в газетном тексте
действительное
описывается
как
действительное,
жанровые
особенности
газетного текста состоят в том, что читатель должен иметь возможность легко
соотнести
внутритекстовые
пространство
пространственно-временными
координатами,
и
время
в
с
собственными
которых
происходит
коммуникация (чтение газетной публикации). А значит, определять хронотоп
деятелей-героев газетных публикаций, легко, быстро и эффективно соотносить
его с собственным нахождением во времени и пространстве.
Макротекст / гипертекст. Термин «гипертекст» впервые использовал
Т. Нельсон (об этом см.: [304, с. 290]. В настоящее время термин употребляется
для обозначения: электронных нелинейно организованных текстов; нелинейных
печатных текстов, в том числе художественных текстов постмодернистской
литературы; газетных текстов, формирующих один газетный номер.
Так, ряд исследователей рассматривает гипертекст как особый способ
структурирования
текста
в
виртуальном
пространстве
при
помощи
информационных технологий (например, О. В. Дедова, И. И. Сергиенко,
О. В. Соболева, Е. А. Чувильская, М. Яцимирска). Гипертекст состоит из
текстовых блоков и гиперссылок, т.е. таких элементов формы, которые
обеспечивают межтекстовые связи/переходы [81, с. 25; 332; 346, с. 347], что «даѐт
возможность читателю быстрее обрабатывать информацию» [339, с. 81].
В «Современном толковом словаре русского языка» под редакцией
Т. Ф. Ефремовой гипертекст обозначен как «большое количество документов,
содержащих текст, видео, аудиоинформацию и связанных ссылками друг на
друга» [364, с. 470]. Гипертекст – это один из методов работы с текстами, который
нужен при определенных условиях. Среди них и электронный способ
представления. Как известно, газетные тексты сегодня также доступны в
электронном формате. Более того, издательствами крупных газет, например, “New
24
York
Times”,
распространяются
электронные
программы,
специально
рассчитанные на чтение газет в электронном формате, наряду с бумажным.
Л. В. Назарова определяет гипертекст как способ представления /
восприятия информации (коллаж, матрица), соответствующий современным
представлениям о мире, где доминируют такие принципы как «хаотичность»,
«атомизированность», «множественность» [184, с. 119]. Гипертекст, согласно
О. В. Дедовой, – «текст определенной структуры, предполагающий возможность
выбора последовательности выведения и чтения информации, т.е. текст так
называемой нелинейной структуры» [81, с. 24]; также см. об этом: [340; 305; 343].
С другой стороны, могут проводиться параллели между принципами
устройства электронного гипертекста и постмодернистской литературой. Так,
Н. В. Влох и С. Маултроп соотносят гипертекст с ризоматичным текстом
(текстом-ризомой), который появился в эпоху постмодерна и характеризуется, в
частности, такими свойствами, как дисперсность (фрагментарность, возможность
входа в текст с любого фрагмента) и нелинейность, которая предусматривает
активную читательскую деятельность в связи с выбором пути прочтения [54, с.
180; 350, с. 301].
Кроме того, в исследованиях массовой коммуникации появляется тенденция
к
тому,
чтобы
определять
целый
газетный
номер
как
гипертекст
(Ж. А. Никифорова), как гипертекстовое образование (С. В. Лазаренко). При этом,
разножанровые и разнотематические тексты оформляются в единый текстовый
массив по признаку «актуальная информация». При таком подходе газетные
заголовки предлагается рассматривать в качестве гиперссылок: по ним читатель
ориентируется в смысловом пространстве гипертекста, осуществляет переход
между текстами [188, с. 88].
В. Л. Эпштейн понимает гипертекст как нелинейную, разветвлѐнную и
взаимосвязанную
документацию,
позволяющую
читателю
исследовать
информацию, содержащуюся в ней, причѐм в последовательности, которую сам
выбирает [300]. И. М. Колегаева отмечает, что отличительной особенностью
гипертекстовой организации является «полное коммуникативное равноправие
25
всех еѐ составляющих, отсутствие межу ними хронологической, статусной,
причинно-следственной
или
любой
другой,
кроме
тематической,
взаимозависимости и взаимосвязи» [125, с. 76]. При этом, пишет И. А. Бехта,
«добавление новых текстов и ссылок расширяет информационное пространство
гипертекста, не нарушая сущности его составляющих и связей между ними»
[30, с. 133]. У. Эко так определяет данное понятие: «гипертекст – это многомерная
сеть, в которой любая точка здесь увязана с любой точкой где угодно» [320],
предполагающая также возможность произвольного чтения [361].
Одним
из
свойств
гипертекста
признается
его
принципиальная
незавершенность, и даже бесконечность [233, с. 9]. Кроме того, гипертекст, или
гипертекстовая система, – это «информационная система, … позволяющая
устанавливать электронные связи между л ю б ы м и (разрядка наша – Л.Т.)
единицами» [300].
Наши исследования показали, что изучаемые макротекстовые образования
имеют достаточно четко выраженную структурацию своих начальных и
финальных границ. Каждый макротекст начинается хронологически первыми
публикациями о возникшей кризисной ситуации и непременно имеет достаточно
эксплицитную финальную границу, момент завершения, имеющий формальный
признак: полное или почти полное прекращение публикаций по теме. Кроме того,
коммуникативное
явление,
которое
исследуем
мы,
составляет
целое,
содержательно-коммуникативные элементы которого имеют пространственновременные привязки к референтной ситуации. Это позволяет говорить о ясно
выраженной доминирующей информационной функции и детерминированном
характере формальных связей. В силу этих причин мы не можем рассматривать
изучаемое коммуникативное явление как гипертекст.
Основные
категориальные
признаки
макротекста.
В
основе
коммуникативных систем лежит принцип т. н. «масштабной инвариантности». По
определению авторов «Межкультурной коммуникации», данный принцип состоит
в том, что «меньший фрагмент структуры такой системы подобен большему, а
26
больший фрагмент структуры подобен структуре объекта, взятого в целом» [101,
с. 21], также см.: [89, с. 75]. В связи с этим, принципы, которые применяются для
исследования одного текста, можно использовать для изучения множества
текстов, составляющих коммуникативное единство. В частности, макротекст
может быть исследован как текст. Это касается выделения в нем, в соответствии с
задачами
исследования,
факторов,
обеспечивающих
его
формальную
и
смысловую связность. К таким факторам мы относим категории «время»,
«пространство», «человек».
Определим понятие категория. Под категорией понимаются «предельно
общие,
фундаментальные
понятия,
отражающие
наиболее
существенные,
закономерные связи и отношения реальной действительности и познания» [366, с.
250]. Категории являются «формами и устойчивыми организующими принципами
процесса мышления» [там же]. Образно говоря, это те очки, через которые
человек смотрит на мир и без которых он не способен действовать в мире.
Впервые учение о категориях было систематически изложено в трактате
Аристотеля «Категории» [там же]. Среди прочих категорий, Аристотель выделял
сущность (субстанцию), место и время [366, с. 250]. К. Мервис и Э. Рош, в
исследованиях по когнитивной психологии, отмечают, что способность к
категоризации можно считать одной из основных особенностей восприятия
действительности живыми существами [348, с. 89; 352, с. 384].
В
лингвистике
категория
определяется
как
«наиболее
общее
фундаментальное понятие, которое отображает сущностные, закономерные связи
и отношения объектов познания и исследования» [226, с. 202]. Предполагается,
пишет Е. А. Селиванова, что все члены категории обладают «сходными
признаками» [там же] или аналогичными «классифицирующими основаниями»
[360, с. 385]. В то же время, Дж. Лакофф отмечает неоднородность состава
категорий и нечѐткость категориальных границ [337]. Нечѐткость категориальных
границ, по мнению Н. Н. Болдырева, связана с «образованием различных
переходных зон между ближайшими категориями» [33, с. 7].
27
Представляется,
что
текст
моделируется
совокупностью
текстовых
категорий. Так Е. В. Сидоров указывает на то, что категория текста должна
рассматриваться в качестве «одного из взаимосвязанных существенных признаков
его коммуникативно целесообразной системности» [235, с. 431]. Текстовая
категория, утверждает Т. В. Матвеева, – это типологический признак, который
«свойствен всем текстам и без которого не может существовать ни один текст»
[174, с. 13]. Под текстовыми категориями О. П. Воробьѐва понимает «признаки,
критерии, стандарты текстовости» [56, с. 19]. А. Ф. Папина называет основные
текстообразующие категории глобальными категориями и выделяет следующий
ряд
глобальных
коммуникативного
категорий
акта,
художественного
участники
событий,
текста:
Участники
Событие
(Ситуация),
Художественное пространство, Место объектов, Художественное время, Оценка
[196, с. 92]. О. П. Воробьева разделяет глобальные категории текста на
семантические
и
прагмасемантические.
Глобальными
семантическими
категориями являются категории референциальности и концептуальности, а
глобальными прагмасемантическими – адресантность и адресованность. В
частности,
темпоральность
и
локативность
являются
подкатегориями
референциальности [56, с. 53]. Категория Человек частично входит в категорию
референциальности (речь идет о человеке изображѐнном в тексте), а также
частично включена в категории адресантности и адресованности, связанные с
автором и читателем [там же].
Человек, время, пространство, по мнению В. А. Кухаренко,
являются
основными содержательными универсалиями текста: «Каждая коммуникативная
единица (…) существует при наличии трех координат: субъекта сообщения,
времени и места. (…) Возглавляет эту систему конечно Человек – герой, персонаж.
Все, что и как делается в тексте, воплощается для самой полной характеризации
Человека» [149, с. 78].
Время и Пространство, как утверждает И. Р. Гальперин, представлены
связями, которые обеспечивают темпоральную и пространственную обоюдную
зависимость отдельных фактов и событий в рамках категории континуума:
28
«континуум как категорию текста можно (…) представить себе как определенную
последовательность фактов, событий, разворачивающихся
во
времени и
пространстве (…)» [62, с. 87].
Л. Г. Бабенко, на материале художественных текстов, выделяет план
содержания и план выражения, ставя им в соответствие категории целостности и
связности, вокруг которых группируются все остальные категории. Целостность
текста,
в
частности,
обеспечивается
категорией
хронотопа
(текстового
пространства и текстового времени), а также категориями образа автора и
персонажа [15, с. 42]. Утверждается наличие в тексте трех антропоцентров – автор,
действующее лицо, читатель: «Текст создается человеком, предметом его
изображения чаще всего является человек, и создается он чаще всего для
человека» [там же]. Семантическое пространство текста включает в себя
денотативное, концептуальное и эмотивное пространства. Пространство, Время,
Человек входят в его денотативное пространство [15, с. 54].
Газетный текст, также как и художественный, описывает мир, в котором
что-то происходит. Этот мир, воспроизводящийся в тексте, построен в
соответствии с основными онтологическими категориями: время, пространство,
человек. Самим фактом выделения в смысловом пространстве текста такой
позиции, как субъект речи и, соответственно, связанного с ним момента речи
постулируется существование фиксированного дейктического центра «я-здесьтеперь». В результате, по мнению многих исследователей, в текстовом
пространстве формируется система личностно-локативно-темпоральных координат («я-здесь-теперь локализация») [44, с. 136; 108, с. 35; 246, с. 139; 37, с. 6;
330, с. 21]. Эти координаты дают надежные точки отсчета для читателя при
определении других субъектов, позиций и моментов времени «они-там-тогда»
[313, с. 67; 27, с. 287; 195, с. 202; 3, с. 71]. Эти рассуждения справедливы, в том
числе, для газетных текстов.
Таким образом, категории Пространство, Время, Человек так или иначе
определяют функционирование газетных текстов.
29
1.3. Кризисная ситуация (КС) как структурирующий фактор газетного
макротекста
Референтная ситуация. Наше исследование основывается на анализе
подборки газетных публикаций, каждая из таких подборок состоит из газетных
текстов, опубликованных в последовательных номерах одного периодического
издания и посвященных единой теме – той или иной КС. Материал исследования
составили шесть тематических образований, опубликованных в ежедневной
газете “New York Times” (NYT) и еженедельной газете “Sunday Telegraph” (ST) с
2001 по 2014 год. Условно обозначим их следующим образом: «Теракты 11
сентября», «Эпидемия ящура в Великобритании», «Вашингтонский снайпер»,
«Катастрофа шатла «Колумбия», «Теракты в Бостоне», «Наводнение в
Великобритании».
Как
известно,
одним
из
системообразующих
элементов
газетной
коммуникации является референтная ситуация. Речь идет о внеязыковой ситуации
(экстралингвальном контексте), которую моделирует газетный текст [20, с. 447,
56, с. 42].
Далее мы представим референтные ситуации, вызвавшие появление
исследуемой
серии
публикаций.
Объектом
нашего
изучения
являются
последовательности газетных статей, составляющих 6 тематических единств.
Статьи были опубликованы в британском еженедельном периодическом издании
“Sunday Telegraph” (ST) и американской ежедневной газете “New York Times”
(NYT). В “Sunday Telegraph” были опубликованы материалы на темы: «эпидемия
ящура в Великобритании» (2001г.), «теракты 11 сентября» (2001г.), «наводнение в
Великобритании» (2014г.). В “New York Times” были опубликованы статьи на
тему «вашингтонский снайпер» (2001), «катастрофа шатла «Колумбия» (2002),
«теракты в Бостоне» (2014). Ниже дадим краткое описание заявленных
референтных ситуаций.
«Эпидемия ящура». В феврале-июне 2001 года
в Великобритании
разразилась эпидемия ящура. За этот период погибло и было уничтожено много
животных, британские фермеры понесли колоссальные убытки.
30
«Теракты 11 сентября». Террористы захватили четыре рейсовых самолѐта
11 сентября 2001г. в США. Два из них были направлены в башни Всемирного
торгового центра – символ финансовой мощи Америки, в результате падения
которых погибло около 2,5 тысяч человек. Еще один самолѐт был направлен на
Вашингтон, где он врезался в здание Пентагона, а четвертый из угнанных
самолѐтов был сбит ПВО США.
«Наводнение в Великобритании». Речь идет о сильном наводнении,
вызванном затяжными штормами и проливными дождями, шедшими с ноября
2013 года и продолжавшимися до февраля 2014 года. Были затоплены свыше 8
тыс. домов, эвакуированы более тысячи человек. Несколько человек погибли.
«Вашингтонский снайпер». В октябре 2002 г. Джон Ален Мухаммед вместе
со своим младшим сообщником последовательно убил десять и тяжело ранил трѐх
человек из снайперской винтовки в окрестностях Вашингтона.
«Катастрофа шатла «Колумбия». 1-го февраля 2003 г., за несколько минут
до предполагаемой посадки на Космодроме имени Кеннеди во Флориде, потерпел
крушение шатл «Колумбия». Все семь членов экипажа погибли.
«Теракты в Бостоне». 15 апреля 2013г. в зрительской зоне на финише
Бостонского марафона с интервалом в 12-13 секунд произошло два взрыва, в
результате которых погибло три человека и пострадало более 280 человек.
Референтное событие. С экстралингвальным контекстом, с которым
соотносится текст, связывают такое понятие, как событие. «Событие – то, что
произошло, случилось, значительное явление, факт общественной или личной
жизни» [358, с. 1225].
События, происходящие в реальном мире, порождают коммуникативные
ситуации: информационное пространство, в котором существует человек,
наполняется образами событий, которые освещаются средствами масс медиа. При
этом, «чем большее число людей затрагивает то или иное событие, тем актуальнее
их потребности, связанные с ним, тем более оно значимо и тем большего
внимания заслуживает со стороны журналиста» [264, с. 15].
31
Согласно точке зрения С. С. Резниковой, следует различать события,
которые привели к возникновению коммуникативных актов – вне-текстовые
события («референтные события»), и события, изображенные и зафиксированные
в тексте («текстовые события») [212]. Эти события принадлежат разным уровням,
разным пространствам. Так, вне-текстовые события возникают в пространстве
мира коммуникации – в пространстве, одним из элементов которого является сам
текст.
Напротив,
текстовые
события
являются
частью
семантического
пространства текста (пространства, возникающего внутри текста) [187].
Г. Г. Почепцов отмечает, что «событие и его освещение – это два разных
объекта, которые могут и не совпадать» [204, с. 302]. Представление события
всегда проходит через фильтр кодирующего сознания автора, а «доступ к
реальности проходит через посредничество текста» [309, с. 11]. Следует учесть,
что авторская позиция, как правило, ближе к эпицентру событий, чем
читательская, продуцирующий субъект располагает большими знаниями о
происходящем, чем субъект воспринимающий.
Отметим, вслед за многими исследователями, что «cобытия и явления не
обладают значением сами по себе»: им приписываются определенные значения на
основе целого ряда факторов – «классовой принадлежности, гендера, расы,
культуры, политических убеждений» [318, с . 61]; см. также: [328, с. 54]. Так, одно
и то же вне-текстовое событие может наблюдаться несколькими субъектами, что
порождает
различные
представления
о
самом
событии
и
«ведет
к
множественности самого события (добавим – текстового события. – Л. Т.),
поскольку будет существовать множественность описаний этого события, его
интерпретаций, модальностей» [94, c. 17]. При этом, в тексте СМИ «моделируется
не только само событие, но и его оценка» [215, с. 149].
В процессе диалога между автором и читателем, вне-текстовое событие, для
того, чтобы стать текстовым событием, по утверждению М. И. Шостака, должно
обладать
следующими
признаками:
«своевременность
происшествий
или
высказанных мнений, их близость аудитории (когда чужое узнаваемо и может
восприниматься как свое), конфликтность (наглядная сложность, драматизм),
32
связь с общечеловеческими «вечными» темами, масштабность происшествий
(новость для многих), эффект «эмоционального толчка» [296, с. 5].
Кроме того, В. П. Руднев отмечает антропоцентрический характер события
(«оно происходит с кем-то, фиксируется кем-то, кто обязательно должен обладать
антропоморфным сознанием) и его способность порождать другие события [361].
В отношении масштабности события для его участников или наблюдателей
В. П. Руднев дает следующее пояснение: «для того, чтобы происходящее могло
стать событием, оно должно стать для личности чем-то из ряда вон выходящим,
либо изменить его поведение в масштабе жизни или какой-то его части» [там же].
Ф. И. Гиренок добавляет, что событие «разрывает связь значений и знаков в
подручном мире обжитого» [68, с. 68]. Формально это выражается в том, что
меняется «модальный оператор у высказывания, которое описывало положение
дел в мире» до наступления события [361].
Ю. М. Лотман отмечает, что превращение события в текст, прежде всего,
означает пересказ его в системе того или иного языка, т.е. его подчинение
определенной заранее данной структурной организации. Сам «факт превращения
события в текст повышает степень его организованности» [163, с. 307-308]:
«описание неизбежно будет более организованным, чем объект» [161, с. 41].
Читатель, по мнению Ю. М. Лотмана, имеет тенденцию «гиперструктурировать
текст, он склонен сводить до минимума роль случайного в его структуре» [162, с.
112].
Референтное событие «превращается в газетный текст» в результате
формализации минимальных смысловых параметров явления. А. А. Тертычный
настаивает на том, что, описывая те или иные события в рамках газетной
публикации, журналист должен осветить следующие тематические узлы:
появление нового (что произошло?), время и место его наступления (когда и где
произошло?). Кроме этого, газетная публикация может также анализировать
события, информируя читателей о стадиях его протекания, аксессуарах и
подробностях, о его участниках (с кем произошло?), их целях, задачах (для чего
это было нужно?), возникших препятствиях, предпринятых и возможных путях
33
решения стоящих проблем (чем все закончилось?) [264, с. 16-17]; см. также:
[271, с. 7].
С. С. Резникова выделяет такие компоненты события как «субъект, объект,
инструмент, временные и пространственные координаты, результат, цель,
причина, обстоятельства» [212]. А. Р. Давыдова добавляет, что со своей стороны,
получатель интерпретирует событие, освещенное в прессе, на основе сетки
следующих
параметров
(«базовых
семантических
категорий»):
краткое
содержание, главное событие (обстоятельства), причины главного события
(контекст и предшествующие события), фон главного события (сопутствующие
события),
реакции
на
событие
(сопутствующие
события,
последствия),
комментарии (вербальные реакции, оценки, предположения) [80, с. 16-17].
Событийность (направленность на освещение событий) является одной из
характеристик
газетных
текстов.
Событийность
осуществляется
через
событийный концепт, воплощенный системой ключевых слов. Они же и задают
«вектор интерпретации газетного текста и его концептуальную организацию»,
способствуя «переводу факта-события в факт вербальный» [199, с. 7-8].
Текстовое
событие
является
результатом
интерпретации
субъектом
фрагмента действительности – реального события, имеющего пространственновременные координаты в физическом времени и наделенного авторской
модальностью. Событие, обобщает Н. С. Болотнова, – это «текстовая категория,
которая связана с описанием различных действий субъекта и объекта в
определенном пространстве и времени» [36, с. 183].
Описание вне-текстового события субъектом и его введение в конкретный
коммуникативный акт в виде текстового события как элемента содержательной
части сообщения позволяет говорить о возможных смысловых деформациях:
наложение локутивной цели на иллокутивные и перлокутивные цели [306, с. 376378] может привести к искажению масштабов события (так,
«микрособытие,
усиленное СМИ становится макрособытием» [204, с. 356]), к «поляризации
оценок»: то, что вне кризиса имеет статус нейтрального, в кризисной ситуации
начинает восприниматься либо как помогающее, либо как препятствующее [202, с.
34
107] (см. об этом главу 4).
Подчеркнем, что одним из факторов цельности восприятия события в
газетном тексте является точка зрения, заданная журналистом. В. З. Демьянков
утверждает, что в целом, «в текстовом событии точка зрения остается постоянной.
Когда она меняется, мы переходим к другому событию». Этот переход
выражается в потере «связности дискурса» и «его переориентации» [85, с. 78].
Н. Д. Арутюнова указывает на то, что события, в отличие от действий и
поступков,
«рассматриваются
как
нечто,
происходящее
спонтанно,
как
независимое или не полностью зависящее от воли человека, который может
ожидать или даже планировать то или другое событие, но далеко не всегда в
состоянии обеспечить его наступление или предотвратить нежелательное
последствие» [11, с. 173]. Негативные события, по мнению Г. И. Кустовой,
прерывают привычный ход событий: «человек трактует «отрицательные» события
как «обрыв» цепочки событий, как тупик» [147, с. 381]. В то же время,
негативные события являются необходимым этапом развития любой системы,
позволяя человеку адаптироваться к новым условиям.
Г. Г. Почепцов уточняет, что «негативная информация сразу же вызывает
сложную схему взаимодействия» в газетном тексте, так как «требует
дополнительной аргументации, дополнительных фактов» [201, с. 361]. П. Оливер
и Дж. Уотсон отмечают, что у т. н. «конфликтных событий» (conflictual events),
представляющих опасность для общества, больше шансов стать предметом
освещения в средствах масс-медиа, чем у неконфликтных событий [351, с. 40; 356,
с. 212]. В свою очередь Р. Кибл обращает внимание на то, что прослеживается
следующая закономерность: «чем серьѐзнее последствия происшествия, тем
подробнее его освещение» [333, с. 128].
Для эффективности анализа семантики газетных текстов, освещающих одну
тему, Д. Б. Пэн предлагает использовать коррелятивную пару понятий
«интегративная/дезинтегративная тема» [209, с. 47-48]. Он отмечает, что тема
существует в двух основных формах: предмета речи данного конкретного текста,
который является общим для группы текстов (интегративная тема), и предмета
35
речи, отвлеченного от конкретной данности, или вычленяющего текст из группы
текстов (дезинтегративная тема). Д. Б. Пэн полагает, что дезинтегративные
тенденции газетных текстов не очень велики, поскольку реальность СМИ – не
отдельный
конкретный
текст,
а
массив
текстов,
объединенных
самой
организацией речевого потока во времени (рубрика) и в пространстве
(тематическая полоса), а также ситуацией [там же]. С понятиями «интегративная»
и «дезинтегративная тема» соотносятся главные и второстепенные события.
Главные события в анализируемых нами макротекстах – это события не
только кризисные, но и трагические, повлекшие за собой человеческие жертвы
и/или
вызвавшие
существенные
материальные
потери.
Вслед
за
В. З. Демьянковым назовѐм их фокусными событиями [85, с. 75]. Фокусным
противопоставляются фоновые события, которые «придают тексту внутренний
ритм и подготавливают почву для восприятия главных событий» [там же].
В денотативном пространстве исследуемых макротекстов фокусными
событиями являются: вспышки эпидемии ящура, крушения самолетов и взрывы
Башен-Близнецов, катастрофа шатла „Колумбия”, выстрелы Вашингтонского
снайпера, взрывы на финише Бостонского марафона, затопление территории в
ряде регионов Великобритании. Фоновыми событиями макротекстов являются
события, сопровождающие фокусные события.
Кризисная ситуация: виды, параметры. Действия событийного типа
связаны с понятием «ситуация». Согласно дефиниции, «ситуация – обстановка,
положение, возникшее на основе стечения, совокупности каких-либо условий и
обстоятельств» [358, с. 1190]. Ситуацией можно назвать «определенное,
повторяющееся на протяжении достаточно большого отрезка времени состояние
отношений, сложившихся между членами какого-либо коллектива, между
коллективами, между социальными группами, слоями, между странами и т. п.,
соотношение сил, взаимных требований и ожиданий» [264, с. 18]. «Ситуация
образуется в результате координации материальных объектов и их состояний» [60,
с. 254]; пространство и время – две формы такой координации [там же].
36
По мнению В. З. Демьянкова, процессы, состояния (добавим: и ситуации)
однородны: «любая часть конкретного процесса или состояния представляет
собой дальнейший «образчик» этого же процесса или состояния» [84, с. 327-328].
Этим они отличаются от событий. События «неоднородны и включают в себя
граничные точки времени» [там же]. А. А. Зализняк противопоставляет
«ситуацию» и «факт»: ситуация обладает атрибутами места и времени, тогда как
факт предполагает включение ситуации в зону действия ментального предиката,
подчиняющего себе все остальные параметры [100, с. 24].
В. М. Розин считает целостность одним из основных свойств ситуации: «это
означает, что ситуация может быть выделена в мышлении как самостоятельный
объект, обладает устойчивым существованием, отличается от других образований,
например тех же событий» [216, с. 269]. Видение же ситуации в разных ракурсах,
или же в разной перспективе, отмечает Е. С. Кубрякова, зависит от того, что «в
зависимости от личностных установок человека в фокусе его внимания
оказываются разные детали, или же компоненты ситуации. Его внимание
концентрируется на разных аспектах происходящего…» [141, с. 91].
Ситуацию, которая несет в себе скрытые или явные угрозы для жизни, в
данном исследовании мы обозначаем рабочим названием «кризисная ситуация».
Кризис – «резкий, крутой перелом, тяжелое переходное состояние» [363, с. 260].
«Это всегда новая ситуация с неясными причинами и следствиями» [203, с. 52],
которая несѐт «угрозу важным ценностям и характеризуется нехваткой времени
для принятия решений» [331, с. 41].
Кризисом называют «любое внезапное прерывание нормального хода
событий в жизни человека или общества, которое требует переоценки моделей
деятельности или мышления» [210, с. 265]. В КС важен «процесс когнитивной
адаптации, он разворачивается вокруг поиска смысла проблемного события» [28,
с. 116].
Г. Г. Почепцов отмечает регулярный характер кризисов: «кризисы столь же
постоянны, как и само человечество» [206, с. 488]. Кризисы неизбежны:
«закономерно повторяющиеся кризисы являются непременной фазой цикличного
37
развития любой системы» [там же]. Кризис создает предпосылки для
трансформации системы – либо перехода ее в новое качественное состояние, либо
гибели, распада и замены новой, более эффективной системой [284, с. 21].
Существуют разные подходы к классификации кризисов. По своей
предсказуемости, пишет С. Блэк, кризисы бывают двух типов: «известные
неизвестные и неизвестные неизвестные» (known unknowns and unknown
unknowns) (цит по: [206, с. 489]). По происхождению кризисы делятся на
природные,
преднамеренные
и
непреднамеренные.
По
наличию
жертв,
разрушений кризисы делятся на разрушительные и неразрушительные (цит. по
[206, с. 490]). По характеру протекания кризиса выделяют внезапные,
назревающие и постоянные кризисы [там же].
Данные
типологии
представляют
варианты
развития
как
широко-
масштабных кризисов (в пределах государства), так и мелкомасштабных (в
пределах организации или компании). Наше исследование посвящено изучению
репрезентации шести широкомасштабных КС.
Исходя из характера освещаемых кризисов, в данном исследовании
предлагаем делить кризисные ситуации на разовые и длящиеся. Разовая КС
вызвана одним событием или несколькими совпадающими во времени событиями:
падение шатла «Колумбия», теракты 11 сентября, взрывы на финише Бостонского
марафона.
Она
имеет
четко
обозначенное
начало
и
отличается
непродолжительностью течения в реальном времени и достаточно быстрым
затуханием читательского интереса в связи с исчерпанностью событийного ряда и
потерей актуальности.
Длящаяся КС складывается из череды идентичных событий. Началом еѐ
является
первое
из
данных
событий,
еѐ
длительность
находится
в
непосредственной зависимости от каждого последующего события. К длящимся
КС
мы
относим
эпидемию
ящура
в
Великобритании,
наводнение
в
Великобритании и кризисную ситуацию, вызванную смертоносными действиями
Вашингтонского снайпера.
Отличие между разовой и длящейся КС лежит в плоскости реального
38
пространства и внетекстовых событий. Напротив, их вербальное отражение в
макротекстовом сообщении всегда длительно, независимо от того, о какой
ситуации (разовой или длящейся) идет речь. Так, описание, анализ, прогнозы,
связанные с событиями уже произошедшими или ещѐ происходящими,
располагаются в разных газетных публикациях, которые появляются на страницах
последовательных номеров газетного издания в течение нескольких недель,
иногда месяцев.
В отношении смысловой связности текстов в пределах макротекста можно
утверждать, что мотивом организации содержания газетных публикаций и
способом объединения его частей (статей) в одно целое является их внутренняя
форма или тематическая структура [110, с. 29; 285, с. 6]. В исследуемых
макротекстах общность темы «кризисная ситуация» прослеживается как между
различными публикациями одного номера (мы называем это горизонталью
макротекста), так и между публикациями ряда последовательных номеров
(вертикаль макротекста). Насыщенность горизонтали статьями зависит, в
частности, от степени актуальности фокусного события в момент выхода номера
из печати.
В данном исследовании в первую очередь отмечаем роль описываемой КС в
объединении разрозненных газетных текстов в единый макротекстовый комплекс.
Прецедентные феномены. Понимание текста, описывающего референтную
ситуацию, незаконченную ни в момент речи, ни в момент запрограммированного
чтения, опирается на знание предыдущих ситуаций подобного типа
–
прецедентных феноменов. По мнению С. М. Спивак, временная дистанция между
актуальной ситуацией и прецедентной позволяет субъекту интерпретации
наделить тот или иной текст соответствующими смыслами [245, с. 31].
Основной содержательный компонент концепта «кризис» – «период
существования объекта, характеризующийся его изменением, связанный с
серьѐзными
относительно
затруднениями,
дальнейшего
периодически
развития
наступающий,
ситуаций»
[207,
с.
неопределѐнный
6].
Кризисная
39
коммуникация происходит в условиях дефицита времени, субъекты такой
коммуникации обращаются к предыдущему опыту решения возникшей проблемы.
Предыдущий опыт, связанный с так называемым прецедентным феноменом,
пишет Г. Г. Почепцов, позволяет прибегнуть к уже «завершившимся сходным
коммуникациям, праструктурам, которые носят гораздо более организованный
характер» [206, с. 509].
Согласно словарной дефиниции, прецедент – «случай, который произошел в
прошлом и является примером или оправданием для следующих подобных
случаев» [359, с. 567]. Д. Б. Гудков, рассуждая о прецедентном феномене,
добавляет, что он «представляет собой некий факт …, он обладает образцовостью
(служит эталоном, примером) и императивностью (на его основе следует
моделировать последующие действия)» [78, с. 104-105]. К прецедентным
феноменам
относят:
прецедентный
текст,
прецедентное
высказывание,
прецедентное имя, прецедентную ситуацию [там же, с. 106].
Л. А. Мардиева, опираясь на существующие исследования, выделяет
основные
признаки
прецедентности:
общеизвестность,
значимость
в
познавательном и эмоциональном отношениях, регулярная воспризводимость,
отсутствие необходимости экспликации и семантизации для большинства членов
лингвокультурного сообщества, культурная обусловленность [170, с. 202-203].
С позиций психолингвистики прецедентную ситуацию рассматривает
В. В. Красных, полагая, что это «некая «эталонная», «идеальная» ситуация,
связанная с набором определѐнных коннотаций, дифференциальные признаки
которой входят в когнитивную базу» [135, с. 47]. О. В. Найдюк уточняет, что при
этом «оценочные коннотации прецедентных ситуаций актуализируются в новых
условиях» [185]. «Апелляция к прецедентной ситуации может осуществляться и с
помощью прецедентного имени и/или краткого «описания» самой ситуации» [там
же], путѐм указания на место событий, их время [289, с. 48], а также «через
какую-то деталь, атрибут или символ этого прецедентного феномена» [57, с. 34].
Составляющими
прецедентной
КС
является
хронологическое
предшествование и кризисный характер события или событий. А. С. Драпалюк в
40
связи с этим констатирует: «Отличительная функция прецедентных ситуаций –
использование их в виде своеобразной точки временного отсчета при
рассмотрении других событий…» [90, с. 16].
Прецедентные знаки являются «значимыми концептами», и становятся
прецедентными когда «активизируются в новых условиях, материализуются в
новых текстах и контекстах». Одним из параметров успешной коммуникации
является «прагматическая пресуппозиция говорящего»: участвуя в определенном
коммуникативном
акте,
говорящий
должен
быть
уверен
в
том,
что
соответствующий концепт, на который он хочет сослаться как на прецедентный
феномен, является частью его «культурно-языковой компетенции» [227, с. 108;
186].
Автор и читатель газетного макротекста. Кризисные ситуации – это
всегда ситуации с негативными последствиями, затрагивающие большое число
людей. Каждый человек не может быть свидетелем событий, приводящих к
кризисным ситуациям, а потому «обществом делегируются «профессиональные
свидетели» – журналисты, которые и выступают в роли рассказчиков» [206, с. 26].
О селективной деятельности журналиста рассуждает В. С. Байдина:
«Журналист, наблюдая реальность и отбирая события для освещения, …
становится
первым
звеном
в
операционной
трансформации
«реальной
реальности» в виртуальную» [18, с. 19]: он создает образ события. Таким образом,
резюмирует
Е.
И.
Пронин,
«журналистский
текст
развертывается
как
интерпретация» ситуации, фиксируя или не фиксируя те или иные ее параметры в
определенных целях [208, с. 20]. Роль автора, отмечает В. В. Ризун, – руководить
процессом читательского понимания [213, с. 49]. Нам представляется, что в
случае объединения публикаций в макротекстовое образование можно говорить
об условной согласованности авторских позиций: авторы одного газетного
издания, как правило, читают материалы друг друга. Информационное сообщение
строится в «метакоммуникативном режиме, поскольку оно должно учитывать
предыдущий информационный контекст» [203, с. 25].
41
В свою очередь Т. В. Глушкова концентрирует внимание на деятельности
редактора: существует точка зрения, согласно которой авторское произведение,
размещенное в газетном издании, нужно рассматривать с позиций редакторского
воздействия [69, с. 8]. Следует полагать, что в цели редакции входит задавать
общий тон дискурса газеты: это касается как содержания публикуемого материала
(а значит определения концептосферы издания), так и формы его подачи
(стилистики). Х. Гэмблз константирует, что журналист вынужден следовать
традиции печатного издания, в котором он работает [323]. Здесь важную роль
играет стиль, тематика и способ подачи материала. Если журналист работает по
правилам, диктуемым самим жанром, его стилистикой, то, по словам П. Фаулера,
«при выборе нужного стиля он перестает быть индивидуальным субъектом, и
становится чем-то более безличным» [322, с. 42.]. Е. Беар приходит к заключению,
что каждое сообщение в газете проходит через призму внимания коллективного
автора – через редактирование: «любой доступ к реальности должен пройти через
этап написания/редактирования» [309, с. 11].
Важную роль играет фактор редакционного фильтра, допускающего
материалы к публикации. Именно редактор «выбирает какие события подлежат
освещению, … и какие факты необходимо акцентировать либо оставить без
внимания» [316, с. 64]. Работа редактора, по мнению А. А. Капелюшного, состоит
в «сотворчестве» с каждым автором материала [113, с. 129]. М. Конбой в свою
очередь утверждает, что в задачи газетного издания входит «заключение
потенциально безграничной гетероглоссии (potentially infinite heteroglossia) в
единый редакторский голос (unified editorial voice)», который объединяет
«многообразие голосов и взглядов» [315, с. 6], способствуя созданию единого
образа автора (В. В. Виноградов).
Т. Г. Добросклонская называет продукт деятельности коллективного автора
в сфере масс-медиа корпоративным текстом. Независимо от того, кто является
автором статьи (одно или множество лиц), «газетный текст распространяется на
массовую аудиторию всегда лишь от лица целого коллектива» [88, с. 47], в нашем
случае – от лица редакции газеты. Добавим, что в некоторых случаях авторы
42
газетных статей не указываются, оставаясь анонимными. Таким образом
достигается эффект объективного и беспристрастного освещения фактов и
событий [149, с. 115].
Статьи, составляющие исследуемые макротексты, написаны разными
авторами. Это и журналисты газеты, и активные читатели, публикующиеся в
рубрике «Письма читателей». Позиция авторов – как журналистов, так и
активных читателей – оказывается совместимой (по факту публикации
материалов) с позицией редакции газеты, несмотря на почти обязательное клише,
свойственное печатным изданиям: «мнение редакции может не совпадать с
мнением авторов». Это позволяет условно говорить о единстве позиции авторов
публикаций, что дает возможность, в свою очередь, сделать допущение о
единстве замысла, а значит – рассматривать такую последовательность
публикаций как нечто цельное, как большой текст, или макротекст.
Отметим, мы полностью разделяем позицию У. Эко относительно того, что
читатель
рассматривается
как
полноценный
субъект
коммуникации,
пользующийся почти равными с автором правами при обращении с текстом [320,
с. 26]. Многие исследователи считают, что читатель не является пассивным
звеном коммуникативной цепочки [30, с. 81; 317, с. 21]; об этом см. также: [324;
325; 334; 335]. Наоборот, «он активно обрабатывает информацию, … каждый раз
заново осмысливая, истолковывая и «ощущая» еѐ в зависимости от жизненного
опыта» [30, с. 81]. С точки зрения А. Е. Бочкарева, «без читателя нельзя
представить
себе
художественное
событие,
без
рецепции
–
реальное
функционирование текста» [362, с. 177], что верно и для реальных событий,
описываемых в журналистских текстах. Таким образом, замечает Ч. Мeйер, автор
«вынужден предугадывать потребности аудитории», которой адресован текст
[349, с. 83]. Именно фактор адресата побуждает субъекта речи (говорящего или
пишущего) к отбору вербальных и невербальных кодов, к выбору способа их
подачи [250, с. 91], с этим тезисом И. П. Сусова созвучен и тезис А. Р. Семива:
«любой языковой акт рассчитан на определенную модель адресата» [231, с. 216].
Поскольку ответ на вопрос «что такое текст?» дает, помимо автора, еще и
43
читатель, предлагаем представить коммуникативную ситуацию, в которой
читатель одного и того же газетного издания реконструирует текст об
определенном событии (и о ситуации, возникшей вслед за ним) подобно тому, как
он это делает с главами романа (очевидно, что романы особенно большого объема
читаются не за один день).
Роль читателя в качестве партнера по созданию макротекста может быть
сведена к следующему: он ищет интересующую его тему, определяет
действующих лиц и следит за развитием событий, т.е. конструирует свой
целостно-дискретный текст из множества исходных дискретных текстов,
группируя их в одно большое текстовое образование. Поскольку при определении
границ текста мы исходим из единства темы, то, учитывая, что одна и та же тема
может развиваться, во-первых, в газете из номера в номер, а во-вторых, разными
авторами в пределах одного номера, отметим, что единственным «собирателем
воедино» такого большого текстового образования (которое мы условно называем
макротекстом) может считаться именно читатель. По мере конструирования
своего текста, читатель, как он это делает обычно, воспользуется так называемой
формулой Квинтилиана: в газетной публикации он будет искать ответы на
вопросы: кто? что сделал? где? какими средствами? зачем? как? когда? [49]. В
случае т. н. лакун, т. е. отсутствия ответов или их скудости, читатель даст свои
врéменные ответы. Этот же принцип работает в пределах макротекста: «мы не
можем говорить о лакунах в тексте, … если не имеем представления о текстовом
целом; но целое нельзя понять без понимания его частей и, следовательно, его
лакун» [326, с. 197].
Особенность газетного текста заключается в адресованности вполне
конкретной
гендерными,
аудитории,
объединенной
социальными,
достаточно
конфессиональными,
общими
возрастными,
мировоззренческими,
вкусовыми, а также национальными характеристиками [240, с. 23; 183, с. 7].
Л. Р. Дускаева в связи с этим замечает, что журналист «выстраивает стратегию
оценивания … таким образом, чтобы выработать общее с адресатом мнение о
рассматриваемом объекте» [93, с. 29].
44
Перефразируя Ю. М. Лотмана, отметим, что писать/читать текст означает
«реализовывать определенную культурную функцию», что справедливо и для
газетного текста [164, с. 32]. Для читателя таких «функций» (или причин, по
которым читатель берет в руки газету) может быть множество. Все они в пределе
сводятся к одному: «ориентироваться в социальном окружении» [179, с. 56; 345,
с. 15]. С точки зрения социологии, по мнению Е. И. Пронина, для читателя
журналистский текст является одной из форм участия в таких измерениях
социальной
жизни:
«событийно-прогностическое,
культурно-историческое,
идеолого-этическое» [208, с. 29]. При этом, как справедливо замечает
С. А. Жаботинская, одной из реакций читателя, программируемой автором при
написании (перлокутивный эффект) [357, с. 111], будет определение своей
позиции по отношению к возникшей ситуации с целью планирования
собственных дальнейших действий.
Читатели
исследуемых
газетных
публикаций
–
преимущественно
американцы и британцы. Мотивация для чтения подборки материалов о КС
очевидна: желание уберечь себя и своих близких от опасности, сохранение жизни.
Социолог П. Бурдье авторитетно заявляет: «В ситуации кризиса… ощущение
мира ускользает» [43, с. 67], может возникать когнитивный диссонанс:
несоответствие реальности и представлениям о ней. Следовательно, нужно
«читать», чтобы восстановить нарушенное равновесие. М. В. Стругова предлагает
своѐ видение кризиса и человека в нѐм: «Если кризис масштабен и затрагивает все
сферы – то происходит морально-ценностная дезориентация человека, т.е. часть
старых ценностей неадекватна ситуации и отбрасывается (или остается,
детерминируя дальнейшее неадаптивное поведение человека), а новые ценности
еще не выработаны» [249, с. 261]. Участие в кризисной коммуникации
обусловлено стремлением коммуникантов перейти к новому равновесному
состоянию системы.
45
Выводы по главе 1
Изученный теоретический материал и анализ корпуса газетных текстов,
составляющих материал исследования, позволяют сделать следующие выводы и
обобщения.
1. Газетный текст является центральным элементом газетной коммуникации,
вступающим во взаимодействие с остальными еѐ элементами: автором, читателем,
референтной ситуацией, прецедентными феноменами.
2. Позиции различных авторов, чьи публикации участвуют в формировании
единого
газетного
макротекста,
оказываются
согласованными
в
рамках
редакционной политики издания, образуя единый авторский голос.
3. Успех взаимодействия между коллективным автором и читателем в
газетной коммуникации детерминируется такими факторами, как: лингвокультурный тезаурус, предполагающий общность пресуппозиционной базы и
фонда прецедентных феноменов; содержательный диапазон газетного издания,
отвечающий информационным запросам читательской аудитории; новизна и
актуальность информации.
4. Основным элементом коммуникации, предусматривающим для читателя
возможность группировать множество газетных публикаций в целостное
коммуникативное явление, является референтная ситуация: речь идет о газетных
текстах,
описывающих
крупную
драматическую
референтную
ситуацию.
Масштабы ситуации таковы, что еѐ полноценное описание возможно множеством
отдельных авторов во множестве дискретных газетных публикаций, сливающихся
в единую целостную структуру – макротекст.
5. Газетный макротекст мы определяем как совокупность газетных
публикаций, освещающих одну тему, опубликованных в ряде последовательных
номеров одного газетного издания, характеризующихся согласованностью
авторских позиций и образующих коммуникативное единство.
6. Тема «кризисная ситуация» является интегративным фактором при
восприятии совокупности разрозненных текстов как единого макротекста.
Основными семантическими признаками кризисности являются: «угроза для
46
жизни / ценностей / имущества многих членов общества», «нарушение
нормального хода событий». Вместе с тем, поскольку кризис связан с поиском
выхода из проблемной ситуации, кризисность (в контексте соответствующего
макротекста) предполагает связь с такими семантическими элементами, как
«переоценка ценностей», «когнитивная адаптация», «новое состояние системы».
7.
Основными
категориями,
обеспечивающими
связность
газетного
макротекста, являются Время, Пространство, Человек.
8.
Газетному
реализация
макротексту
свойственны
коммуникативно-информационной
взаимодействия
текстов
внутри
макротекста,
такие
характеристики,
функции,
как
синтагматичность
хронологическая
привязка
изображаемых событий к календарному времени, достаточно четко выраженное
начало и конец, что отличает его от других явлений, связанных с межтекстовым
взаимодействием (интертекст, гипертекст, мегатекст, сверхтекст).
9.
Денотативное
пространство
газетного
макротекста
представлено
событиями двух типов: фокусными (обозначающими эпицентр КС) и фоновыми
(представляющими события на периферии).
10. В зависимости от количества фокусных событий в пределах
денотативного пространства макротекста о КС выделяем макротексты о разовых
кризисных ситуациях (вызванных одним фокусным событием) и о длящихся
кризисных ситуациях (вызванных серией однотипных фокусных событий).
11. Указание на прецедентные феномены в пределах денотативного
пространства
макротекста
дает
читателю
возможность
интерпретировать
актуальную кризисную ситуацию с использованием уже существующего кода.
Основные положения главы 1 изложены в публикациях автора [257; 258].
47
Глава 2. ТЕМПОРАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ГАЗЕТНОГО
МАКРОТЕКСТА
2.1. Время текстовое, коммуникативное, календарное
Газетный макротекст во всей своей целостности реализуется во времени в
виде цепочки, складывающейся из множества дискретных новостных публикаций,
информационных и аналитических статей на общую тему, вступающих в
коммуникацию одновременно (в одном номере) и/или последовательно (в
нескольких номерах газетного издания). Данная временная цепочка определяется
нами как время коммуникации. В свою очередь, каждый из текстов, образующих
макротекст, фиксирует временные параметры описываемых событий в рамках
событийного
или
текстового
времени.
Кроме
того,
принято
выделять
календарное время, в котором, собственно, и протекают события реального мира
безотносительно к коммуникации об
этих событиях. В акте
газетной
коммуникации пересекаются все три временные плоскости (коммуникативное,
текстовое
и
календарное
время),
определяя
тем
самым
темпоральную
организацию газетного макротекста.
Как справедливо отмечал М. М. Бахтин, фиксирование пространственных и
временных координат осуществляется в пределах единого времени-пространства,
единого хронотопа [22, с. 234]. С. М. Спивак считает, что хронотоп складывается
из различных измерений времени [245, с. 90]. При этом, указывает Э. Бенвенист,
точкой отсчета этих координат, ориентиром, является субъект [27, с. 293].
Учитывая
взаимодействие
пространственного
и
временного
факторов,
представляется возможным исследовать денотативное пространство макротекста
как цельного образования, элементы которого не только связаны друг с другом,
но и раскрываются друг в друге: «приметы времени раскрываются в пространстве,
пространство измеряется временем» [22, с. 235]. Как отмечает А. Ф. Филиппов,
«единству времени, в течение которого событие сохраняет свою тождественность
(момент совершения события), соответствует единство пространства (место
совершения события)» [279, с. 5]. Как время, так и пространство события
идентифицируются в некоторой системе координат или в рамках взаимосвязанной
48
совокупности однородных моментов и мест» [там же, с. 99]. В инициальной части
новостной заметки непременно фиксируются исходные хронотопные данные
публикуемого материала. При этом, как отмечают исследователи, время и место
часто подаются вместе, в пределах одной фразы [311, с. 812].
Анализируя категорию времени в художественном тексте, В. А. Кухаренко
отмечает еѐ обязательную заявленность: «Время присутствует в тексте постоянно,
оно
воспринимается
и
персонажами
внутри
своей
художественной
действительности, и читателями, внешними по отношению к ней» [151, с. 87]. Это
справедливо не только в отношении художественного текста, но и любого другого
сюжетно организованного текста. Для письменной коммуникации, в частности –
для газетной коммуникации, основными являются два измерения времени: время
внутри текста, где изображены действующие лица и события, и время
коммуникации, в котором реализуется текст, взаимодействуют автор и читатель.
Со временем коммуникации связано существование реальных людей (прототипов
тех, что изображены в тексте) и реальных событий, в которых они участвуют.
Другими
словами,
принято
различать
«системно-языковой
и
реальный
(внеязыковой) центр временного дейксиса» [38, с. 9], темпоральную структуру
текста и временную соотнесенность текста с миром реалий [273, с. 26]. Отметим,
что дейксис трактуется в лингвистике как идентификация личностей, действий,
процессов через соотнесение их с местом и временем речи [307; 321; 344; 7; 194].
В. Г. Гак рассматривает понятие времени в семантической структуре языка
и выделяет внутреннюю и внешнюю структуры времени процесса. Репрезентанты
внешнего времени отвечают на вопрос «Когда?», репрезентанты внутреннего
времени на вопрос «Как?». Внутреннее время процесса выражается не только
наречиями и глаголами, но и категорией вида. Внешнее время делится на три
больших
разряда,
которые
определяются
терминами
«хронография»,
«хронометрия» и «хронология». «Хронография указывает на определѐнное время,
место события во времени, дату… Хронометрия определяет длительность
события… Хронология устанавливает последовательность событий» [59, с. 123].
49
Собственно процесс коммуникации протекает в двух временных планах:
время производства текста и время его восприятия. В каждом из них
осуществляется коммуникативная деятельность автора и читателя. Время
восприятия
организуется
не
только
исходя
из
временных
координат
воспринимающего (адресата), оно также является результатом согласования
времени
текстового,
времени
календарного
и
времени
производства
высказывания.
Время речи определено в тексте. Время речи следует рассматривать как
«центр временной ориентации» [38, с. 9]. Это зафиксированная автором позиция
субъекта речи, от лица которого читатель получает информацию.
И. М. Колегаева отмечает, что уникальность газетного хронотопа «состоит в
идентичности точки отсчета «сейчас» для обоих субъектов коммуникации» [126,
с. 111]. В газетном тексте роль восприятия времени читателем возрастает, т.к.
«быстротечность событий усиливает значимость временного параметра их
изображения» [3, с. 29], параметра, который нужно идентифицировать и
интерпретировать.
Степень отдалѐнности времени изображенного действия от момента речи
может иметь выраженный и невыраженный характер: быть определѐннофиксированной
и
неопределѐнной.
Авторы
«Теории
Функциональной
грамматики» указывают, что данные разновидности фиксированной временной
ориентации зависят от характера темпорального конкретизатора, обозначающего
время точно и определѐнно (с относительной точностью, необходимой и
достаточной для смысла данного высказывания), либо неточно и неопределѐнно
[38, с. 18-19]. Кроме того, в зависимости от того, к какой точке отсчета
прикрепляются изображаемые события – к моменту речи или к какому-либо
другому моменту – выделяют субъективное и объективное время [191, с. 7].
Время реального события и время коммуникации (привязанные к
календарному времени) репрезентированы в тексте. Таким образом, время в
тексте по своей природе не однородно. В объемном пространстве текстового
времени взаимодействуют: 1) календарное, природное время, внешнее по
50
отношению к тексту, 2) текстовое время [102, с. 336]. Как отмечает
Н.
А.
Николина,
календарное
время
отображается
преимущественно
лексическими единицами [189, с. 126], что позволяет, как пишет С. Левинсон,
локализовать события в абсолютном времени, которое связано с абсолютным
первоисточником [341, с. 73].
Выделяют также перцептуальное время (Г. А. Золотова, Н. А. Николина,
А. М. Мостепаненко). По мнению Е. В. Тарасовой, с ним связано «чувство
времени», ощущение настоящего, прошлого и будущего, вызванное сменой
переживаний [252, с.25]. А. М. Мостепаненко отмечает, что наше чувство
настоящего,
прошедшего
и
будущего
связано
с
перцептуальным
(психологическим) временем, которое отражает восприятие внешнего мира
отдельным индивидуумом. Перцептуальное время не всегда точно соответствует
реальному, хотя и является его отражением [180, с. 66-68].
Временной
параметр
является
неотъемлемым
при
построении
семантического пространства в художественных и нехудожественных текстах.
Текстовая категория времени выделяется в денотативной структуре текстов,
принадлежащих к разным функциональным стилям (см.: [244; 248; 252; 273]).
С помощью временных параметров реализуется возможность фиксировать и
координировать элементы денотативной ситуации. С точки зрения Г. И. Богина,
время является “своеобразной конфигурацией связей и отношений, усмотрение
которой позволяет понять ситуацию, представленную в тексте” [31, с. 23]. С
другой стороны, уточняет Е. В. Падучева, «из действия нельзя изъять время, если
не было момента/отрезка времени, когда произошло событие, значит, не было
события» [193, с. 8]. По мнению Е. С. Яковлевой, время, «свободное от событий,
его заполняющих, является абстракцией, отвлечением от субъективного фактора
человеческой интерпретации, оценки» [303, с. 96]. Множество моментов образует
временной план (временной континуум). Как пишет И. Р. Гальперин, временной
континуум (наряду с пространственным континуумом) можно обозначить как
континуумы событий [62, с. 93]. На связь стиля, содержания и временной
привязки текста указывается, в частности, в одной из работ З. Я. Тураевой:
51
«Каждый текст представляет собой воплощение определенного духовного
содержания. Оно реализуется в особом времени и пространстве. Именно здесь
начинаются различия между художественными и нехудожественными текстами»
[272, с. 26].
Текстовая категория времени определяется Т. В. Матвеевой как такая
категория, «с помощью которой содержание текста соотносится с осью времени:
реальной исторической перспективой действительности или ее преломлением»
[175, с. 536]. Таким образом, событийный каркас текста опирается на
«темпоральный каркас» [192, с. 4], строящийся с учетом исторического времени.
Несмотря на то, что для реального времени характерна одномерность,
непрерывность, необратимость, упорядоченность (Н. А. Николина) [189, с. 122], а
также длительность, одновременность / разновременность, повторяемость /
неповторность (Бабенко Л. Г.) [15, c. 115], физическое время в значительной мере
находится в зависимости от восприятия субъекта (психологического времени).
Г. А. Золотова отмечает, что «темпоральное пространство текста объемно и
сложнее организовано, чем понятие времени в однолинейной морфологической
парадигме» [104, с. 22].
В данной работе мы исследуем время как категорию текста, а не как
категорию языка, и, говоря о маркерах, используем характеризаторы «временной»
и «темпоральный» как синонимы.
Временные планы в газетном макротексте. Движение времени, отмечает
Ю. С. Белозерова, связано с «субъективным осознанием смены событий,
состояний и явлений» [26, с. 6]. В категории времени выделяют три основных
значения, три плана: настоящее, прошедшее, будущее. С точки зрения
Е. В. Падучевой, среди трех временных значений «базовым всегда является
настоящее: прошедшее – это предшествующее настоящему моменту; будущее –
это следующее за ним» [195, с. 286]. Настоящий момент задает точку отсчета для
определения «всех остальных временных форм» [там же]. В случае, когда
настоящее время не детализируется и не конкретизируется дейктическими
52
ориентирами, оно приобретает неопределѐнный, нежѐсткий, расплывчатый
характер. Как отмечают авторы «Теории функциональной грамматики», «в
зависимости от лексических, контекстуальных и ситуативных условий сфера
настоящего может быть конкретно локализованной в периоде речи и его
ближайшем окружении, но может и расширяться и обобщаться» [38, с. 22].
Полагаем, что темпоральная структура газетного макротекста состоит из
совокупности темпоральных структур его составных частей, т. е. отдельных
статей. Темпоральная структура каждого газетного макротекста состоит
следующих временных планов: настоящего, прошедшего и будущего.
Под планом настоящего в темпоральной структуре макротекста мы
понимаем отрезок времени, включающий совокупность событий, которые
образуют собственно КС и находятся в центре внимания во всех публикациях
ряда последовательных номеров газетного макротекста. Здесь необходимо
уточнить некоторую условность терминопонятия «план настоящего в газетном
макротексте». Дело в том, что газетная информация о непредвиденных событиях
неизбежно носит апостериорный характер: даже самые оперативные газетные
материалы информируют о том, что уже случилось. Однако актуальность
происходящего, динамизм и неисчерпанность (на момент публикации) конфликта
позволяют мыслить эти события как происходящие сейчас, в том отрезке времени,
который включает время выхода газетного текста из печати. А. Грюнбаум
указывает на то, что так называемое «психологическое время»
А.
М.
Мостепаненко
«перцептуальное
время»)
(в терминах
обнаруживает
бóльшую
изменчивость (поскольку зависит в том числе от особенностей коммуникации),
чем физическое время, при наличии сильных эмоциональных факторов, в
частности тревоги [77, с. 75]. С учѐтом подобной коммуникативной конвенции
оперируем понятием «план настоящего».
Полагаем,
что
план
настоящего
каждого
газетного
макротекста
представляет собой временной отрезок, началом которого является момент
наступления кризисного события. При этом, исходный момент, с точки зрения
О. В. Багумян, может быть представлен двояко: «четко (активизация действий
53
объекта/субъекта ситуации) и нечетко (начало развития события, описанного в
общем виде») [16, с. 64]. Конец плана настоящего является открытым, т.к. зависит
от освещения развития ситуации реальной действительности в последующих
номерах данной газеты.
Для удобства анализа темпоральной структуры каждого из макротекстовых
образований мы обозначим условный конец временного плана настоящего.
Считаем,
что
его
можно
определить
снижением
степени
актуальности
сложившейся ситуации, исчерпанностью конфликта, что проявляется в спаде
освещения данной темы, как минимум, в трех последовательных номерах
газетного макротекста.
Освещая события и развитие ситуации на момент настоящего, т.е. ко
времени выхода из печати газетного номера, пресса не оставляет без внимания
хронику аналогичных, похожих или каузально связанных событий или ситуаций,
предшествующих моменту речи. Именно из прошлого журналисты пытаются
«извлечь» причины явлений настоящего. А. А. Тертычный предлагает называть
причиной «такое явление, которое предшествует другому во времени и связано с
ним внутренней материализованной связью» [264, с. 28].
План прошлого времени газетного макротекста представляет собой отрезок
времени, в котором происходили события, предшествующие кризису. К плану
прошлого обращаются с тем, чтобы установить связь между фактами, событиями
и ситуациями в сфере прошлого и развивающейся ситуацией настоящего. К
прошлому, отмечает Н. Г. Брагина, «апеллируют как к некой реальности,
очевидной истине» [41, с. 11].
План прошлого времени каждого из 6 исследуемых макротекстовых
образований имеет специфическую, двусоставную структуру, в которой мы
выделяем план собственно прошлого времени и план прецедентного прошлого. В
плане собственно прошлого заявлены докризисные события, которые в некоторой
мере оказали влияние, вызвали или могут объяснить причину наступления
кризисных событий и вызванной ими КС действительности.
Выделение плана прецедентного прошлого вызвано тем, что в процессе
54
отображения развивающейся КС журналисты интенсивно обращаются к похожим
или аналогичным ситуациям, пытаясь анализировать текущие события и даже
предсказать течение данной ситуации на основе уже имеющихся фактов и опыта
решения похожих конфликтов.
Третий временной план газетного макротекста – план будущего. План
будущего отражает, справедливо отмечает М. Аль-Саид, специфическую
особенность газетных сообщений: «прогнозирование предстоящих событий в
общественной жизни людей» [3, с. 95]. Е. В. Тарасова подчеркивает значимость
этого временного плана в коммуникации: «будущее представляет собой
обширный и коммуникативно важный участок языка, тесно соотносящийся со
сферой деятельности человека. Человек по своей природе устроен так, что все его
надежды
устремлены
в
будущее,
без
которого
жизнь
становится
бесперспективной» [252, с. 61]. Н. Д. Арутюнова связывает план будущего
времени с постановкой цели: «в модель жизни вошло целеполагание», а
«движение к цели есть движение в будущее» [10, с. 59].
На момент настоящего, будущие события не имеют материального
воплощения. По сравнению с прошлым и настоящим, справедливо отмечает
Дж. Лиденбаум, «будущее состояние вещей нельзя ни вспомнить (как прошлые
события) ни ощутить (как настоящие события)» [342, с. 12]. В связи с этим,
Т. А. Логунов утверждает, что категория будущего в языке «вторична» по времени
своего образования, что «обусловлено ирреальной природой будущего, которая
когнитивно более абстрактна относительно более осязаемых и эмпирически
доступных прошедшего и настоящего» [159, с. 13]. Действительно, то, что относится
к плану будущего, не существует в реальном времени-пространстве. Как пишет
Я. Ф. Аскин, речь идет не о простом отсутствии: будущее «не существует в
качестве актуальной, наличной действительности, но существует в потенции, в
тенденции,
это
сфера
реальных
возможностей
развития»
[13,
с.
70].
И. Р. Гальперин сравнивая прошлое и будущее, отмечает, что прошедшее время
ближе и понятнее, чем будущее: о прошлом принято думать, как об известном,
будущее скорее связано с чувством тревоги, неуверенности [62, с. 92].
55
Прогноз тех или иных событий находится в непосредственной зависимости
от развития ситуации реальной действительности, т. е. от ситуации настоящего
времени. Оперируя известными фактами, журналисты стремятся представить
вниманию читателей не только как можно более полную информацию о
произошедшем, но и предсказать
возможность
наступления
последующих
событий. Между событиями существуют причинно-следственные отношения:
«прежде чем произойдѐт какое-либо явление в будущем, должны осуществиться
все предшествующие ему изменения, которые его вызывают – прошлое
порождает настоящее и будущее»
[153, с. 197]. Как бы там ни было, план
будущего так же, как и план прошлого времени газетного макротекста, тесно
переплетается с планом настоящего.
Временные маркеры. Временные отношения в газетном макротексте могут
выражаться
лексическими
и
грамматическими
средствами.
Временные
координаты событий фиксируются при помощи закрепленного языковой
практикой ряда временных маркеров, конкретизаторов. Т. П. Стогниенко
указывает на то, что «языковая система обладает арсеналом специализированных
темпоральных средств, способных передавать временные значения; выбор
темпоральных средств определяется содержательной стороной» [248, с. 85]. По
словам Н. Д. Арутюновой, «язык сам ищет средства преодоления линейности
речи, располагая … арсеналом внутренних – грамматических и лексических
средств для обозначения темпоральных аспектов действительности» [10, с. 9].
К грамматическим средствам выражения временных отношений относятся
категория вида и времени глаголов, синтаксические конструкции. Лексическими
средствами выражения темпоральности являются наречия, прилагательные,
существительные, глаголы, числительные, союзы, предлоги. Говоря о текстовой
категории времени и средствах ее выражения, Е. Л. Словикова к временной
лексике относит слова, которые «содержат в себе сему времени, соотносящие
действия и явления с одним из временных планов, указывающих на кратность
действия или процесса, его непрерывность, длительность, мгновенность,
56
завершенность, темп, интенсивность и т. д.» [238, с. 143]. Вслед за
И. Я. Чернухиной, отмечаем, что основными средствами выражения временных
значений являются «слова и словосочетания, непосредственно передающие
значение времени, а также словосочетания, обозначающие даты» [285, с. 57].
Ю. А. Обелец отмечает, что время в тексте присутствует как непосредственно, так
и опосредованно: в виде прямого обозначения (хронологические указатели),
темпоральных дескрипций (обозначнение периода), косвенных признаков
(обозначение примет эпохи) [192, с. 60].
Временная структура газетной статьи реализуется как определѐнным
образом маркированное средствами языка отражение последовательных или
одновременных событий, имеющих место в реальном времени. В результате
темпоральная структура текста оказывается временной моделью изображаемой
действительности.
В рамках настоящего исследования предметом рассмотрения являются
темпоральные структуры 6-ти макротекстовых образований, опубликованных в
англоязычной периодике, описывающие кризисные события, произошедшие в
реальном времени, измеряемом часами и календарями. В фокусе нашего
внимания, в частности, находятся темпоральные маркеры. Данные речевые
единицы сообщают о временных параметрах изображенных событий, определить
которые мы можем в виде ответов на следующие вопросы: когда произошло
событие?, как данное событие соотнесено во времени с прецедентными
событиями?, как оно соотносится во времени с предшествующими ему некризисными
(будущих)
событиями?,
событий?,
каковы
каковы
временные
временные
параметры
параметры
предполагаемых
развития
ситуации,
вызванной данным событием (событиями)?
В анализируемых макротекстах путѐм сплошной выборки мы выделили
темпоральные
маркеры,
которые
обозначают
временные
параметры
изображаемых событий и ситуаций. К ним относятся абсолютные темпоральные
маркеры, таксисные маркеры, дейктики, а также маркеры, обозначающие
длительность, периодичность и скорость протекания процесса. Общая выборка
57
темпоральных маркеров 6-ти макротестовых образований составила 9348 единиц.
Языковое
означивание
макротекстовых
образований
временных
носит
параметров
абсолютный,
исследуемых
релятивный
либо
внутритекстовый характер.
Абсолютное означивание имеет место, когда временные маркеры передают
информацию о времени изображаемого события без опоры на коммуникативный
контекст. Чаще всего, в качестве таких маркеров выступает комбинация имени
существительного с числительным (September 11), либо
сочетании
темпоральными
предлогами,
которые
числительные в
выступают
в
функции
обстоятельства времени (аt 9:00 a. m., in May, in 2001).
Релятивное означивание наблюдаем в маркерах, которые темпорально
локализуют событие только с привязкой к моменту речи. Так, дата выхода газеты
является точкой отсчѐта для темпоральной фиксации событий, имевших место
«вчера», «месяц назад», происходящих «сегодня», и тех, которые, вероятно,
произойдут «завтра», либо «через месяц». Очевидными представителями
релятивных маркеров являются временные дейктики. Для «декодировки»
временного дейктика, отмечает Ю. Д. Апресян, необходимо учитывать время
речи, времени события и точку отсчета во времени [7, с. 276].
Внутритекстовый
характер
означивания
носят
маркеры,
чьѐ
декодирование происходит в пределах самой статьи, без опоры на время еѐ
коммуникативной реализации.
2.2. Время в макротексте о разовой КС
План
настоящего.
Временная
структура
газетных
макротекстовых
образований «Теракты 11 сентября», «Катастрофа шатла «Колумбия» и «Теракты
в Бостоне» сходна, поскольку данные макротексты освещают тот тип
референтных ситуаций, который мы обозначили как разовые КС.
Как отмечает Ю. П. Князев, «временные значения служат для дейктической
ориентации обозначаемой ситуации относительно момента речи» [119, с. 131].
Мы исходим из оптимальной коммуникативной ситуации, при которой газетный
58
номер прочитывается своевременно. В результате этого, читатель получает
возможность
привязать
то
или
иное
событие
к
координатной
сетке
действительности. При этом точкой отсчета является момент речи (момент
создания новостного текста условно совпадает с моментом публикации): по
отношению к позиции «я говорю сейчас» определяются все остальные моменты
«это происходит сейчас, произошло или будет происходить тогда». Так, в ряде
публикаций воскресного выпуска № 2101 газеты “Sunday Telegraph” сообщается о
серии террористических актов, произошедших во вторник, 11 сентября, событии,
которое потрясло мир своей жестокостью и масштабностью жертв и разрушений
(временные
маркеры
выделяем
полужирным
шрифтом,
комментируемые
фрагменты – подчѐркиванием):
(1) The twin towers of the World Trade Centre collapsed in a terrorist attack last
Tuesday (ST ,2101).
(2) On Tuesday the American Airlines Boeing 767 crashed into the Pentagon
(ST, 2101).
Для определения положения события на временной оси, отмечает З. Я. Тураева,
«достаточно одной координаты: указание на расстояние (длительность) от
заданной точки отсчѐта» [272, с. 18]. В данных случаях от ситуации производства
сообщения «я-здесь-в воскресенье» при помощи релятивных темпоральных
маркеров last Tuesday (1), on Tuesday (2) осуществляется указание на референтную
ситуацию «они-там-во вторник». Уточним, что отличие маркера last Tuesday от on
Tuesday состоит в том, что в первом случае эксплицирована направленность оси
от момента речи («сейчас, когда я говорю») до времени реализации события, во
втором же случае она имплицитна.
В № 52381 ежедневной газеты “New York Times” от 02.02.2003 освещается
событие «вчерашнего дня», т. е. 01.02.2003 – крушение космического корабля
«Колумбия»:
Residents of North Texas said they saw flames and heard a window rattling boom
yesterday about the time the space shuttle Columbia apparentely disintegrated on
its way to a scheduled landing at Cape Canaveral (NYT, 52381).
59
В данном примере, также как и в предыдущем случае, время изображаемого
действия может быть установлено лишь в привязке к моменту речи (публикации
газеты): «вчера» (yesterday) – день предшествующий по отношению к «сегодня сейчас».
Ситуация, описываемая в другом макротексте, опубликованном в “New
York Times”, начинается также внезапно и драматично: 15 апреля 2013г. в
зрительской зоне на финише Бостонского марафона произошло два взрыва. На
следующий день это событие, как и в предыдущем случае, сразу же становится
предметом освещения в редакторской статье:
(1) On Monday, the weather for the 117th running of the Boston Marathon was
cloudy and a little chilly … Three hours after the winners had broken the tape …
an explosion rocked the finish-line area ... (NYT, 56108).
Поскольку собственно события «Катастрофа шатла «Колумбия», «Теракты
11 сентября» и «Теракты в Бостоне» укладываются в рамки одного дня,
предполагается, что для раскрытия детальных обстоятельств происшедшего,
временные параметры в макротексте должны определяться при помощи
темпоральных маркеров в формате «час – минута» с темпоральной привязкой к
изображаемому времени. Так, в другой статье № 56108 “New York Times” (т.е. по
горизонтали макротекста) приводится более детальная информация о времени
первого взрыва на финише Бостонского марафона, а также сообщается о втором
взрыве и его временных параметрах:
(2) Almost three-quarters of the 23,000 runners who participated in the race had
already crossed the finish line when a bomb … exploded around 2:50 p.m. ...
Thirteen seconds later, another bomb exploded several hundred feet away (NYT,
56108).
Сопоставив примеры 1 и 2, можно заключить, что первый взрыв произошѐл около
2:50 дня (2), через три часа после того, как прибежали победители (1), о чѐм
свидетельствует метонимический перифраз break the tape (разорвать финишную
ленточку) (1). Во втором примере временная локализация первого взрыва
выражена абсолютным темпоральным маркером в формате «час – минута – время
60
суток», а второго взрыва – временным маркером в формате «секунда» и
внутритекстовым дейктическим маркером «тринадцать секунд спустя» (thirteen
seconds later). Отметим, что указание на уточняющую информацию, связанную с
референтным
событием
осуществляется
при
помощи
1)
аппроксимации
(приблизительного указания на время реализации события, например, в формате
«час» + «минуты, округленные до десятых»), 2) детализации (точного указания на
время свершения события, например, использования абсолютного маркера в
формате «час» + «минута»).
Применение различных временных маркеров для темпоральной фиксации
одного и того же события в пределах горизонтали газетного макротекста
позволяет обеспечить смысловую связность на локальном уровне. Так, из двух
разных публикаций одного выпуска газеты № 52381 “New York Times” можно
воссоздать некоторые картины последних минут существования «Колумбии»:
(1) At 9:00 a. m. уesterday morning Mission Control in Houston lost contact
with our Space Shuttle Columbia. A short time later, debris was seen falling from
the skies above Texas (NYT, 52381).
(2) Six minutes before the space shuttle Columbia ripped apart, temperatures on
the left fuselage spiked by 60 degrees (NYT, 52381).
В первом примере абсолютный темпоральный маркер в формате «час – минута –
время суток» фиксирует момент потери связи с шатлом. Данная точка времени, в
глазах читателя, является началом дезинтеграции космического корабля.
Внутритекстовый дейктик «некоторое время спустя» указывает на момент
появления обломков в небе над Техасом. Во втором примере таксисный
темпоральный маркер предшествования фиксирует время нарушения работы
приборов корабля: «за шесть минут до того, как шатл разорвало на куски». Таким
образом, из вышеприведенных примеров читатель может заключить, что
повышение температуры на борту «Колумбии» произошло в 8:54 (9:00 – 6 минут
= 8:54). Абсолютный временной маркер с этим же значением в формате «час –
минута – время суток» встречаем в одной из публикаций следующего номера
газеты – № 52382:
61
At 8:54 a. m. … temperature sensors in the border between the shuttle's thermal
tiles and its metal skin… recorded the 60 – degree heat spike (NYT, 52382).
В макротексте «Теракты 11 сентября» маркеры, локализующие временные
параметры событий 11 сентября 2001 года в формате времени «час – минута» в
основном сосредоточены в первом газетном номере. Поскольку газета “Sunday
Telegraph” является еженедельным изданием, то со времени совершения теракта
до его освещения в первом номере газетного макротекста прошло четыре дня. Не
вызывает сомнения, что к этому времени читатели газеты уже в значительной
мере были осведомлены о произошедшем из других средств массовой
информации. Стремясь в свою очередь захватить и удержать внимание
читательской аудитории, журналисты “Sunday Telegraph” в значительной мере
сосредотачивают внимание на драматических подробностях. Так, в первых
публикациях макротекста «Теракты 11 сентября», сквозь призму воспоминаний
пострадавших, участников и очевидцев воссоздаются многие детали, в частности
речь идѐт о первых минутах катастрофы. Отметим, что время в формате «минута»
соотносится со временем внутренней жизни человека; по мнению Е. С. Яковлевой,
такое время «ощущается интимно», оно «связано с эмоциями и настроениями»
[303, с. 117].
Вот как один из участников трагических событий, американка Кэролин
Кайл, чудом оставшаяся в живых, вспоминает, как была атакована Северная
Башня Торгового центра:
She felt a shuddering as though the building was moving… The clock on the wall
behind her showed 8:46. "Then the noise started: a wild roar, so fierce I
remember covering my ears" (ST, 2101).
Сильвио Рамсундер, находившийся во время атаки в Южной Башне
сравнивает происходящее с торнадо:
Then at 9:03 his tower was hit. "I remember a massive boom and such heat. It
was like a tornado" (ST, 2101).
Для того чтобы занять адекватную случившемуся эмоциональную и
оценочную позицию, читателю достаточно заглянуть в прошлое как с теми, кто
62
узнал о потере близких в день теракта, так и с теми, у кого надежда теплилась еще
некоторое время.
В № 2102 опубликованы воспоминания родителей британца Грэхема Беркли,
по несчастливой случайности оказавшемся на борту одного из злополучных
самолетов:
It was not until 10 o'clock that night that United Airlines rang up and said, "We
are very sorry, your son has been on Flight 175‖ (ST, 2102).
В этой публикации темпоральный маркер September 11 не заявлен. Указанием на
временные параметры событий того дня служит сочетание дейктического
указательного местоимения that с релятивными темпоральными маркерами
суточного формата morning, night, day:
"When he got into the plane that morning. …He was on flight 175… . I wish he
had laid over that morning‖ (там же).
Похоже, что для родителей день утраты сына навсегда останется «тем днем» –
that day:
That day he was there… (там же).
Для описания газетной коммуникации, формирующейся вокруг одного
события, исследователи прибегают к метафоре «перевернутая пирамида»:
сообщение о ранее не упоминавшемся факте является первым кирпичиком, над
ним выстраиваются материалы других авторов, посвящѐнные детализации и
дальнейшей интерпретации базовой информации, добытой их коллегой. Эта
интерпретация способствует «приращению смысла» [72, с. 14].
Метафора
«перевернутая
пирамида»
касается
информационной
составляющей коммуникации: так, собранный материал показывает, что первые
тексты макротекста дают меньшую относительного всего макротекстового целого
часть информации, в следующих (по вертикали) текстах макротекста читатели
узнают все больше и больше подробностей.
Количество публикаций как о терактах, так и о катастрофе шатла по
вертикали макротекста (в ряде последовательных газетных номеров) с течением
времени постепенно сокращается. Журналистов начинают интересовать не
63
столько сами события, сколько развитие ситуации, ими вызванной. Истории о
пострадавших, родственниках и очевидцах по-прежнему остаются объектом
внимания прессы. Но на их фоне зачастую освещаются и решаются вопросы
социального, экономического и политического характера. Кого, как не британцев
– читателей еженедельной британской газеты “Sunday Telegraph” – может
взволновать рассказ о своей соотечественнице, которая с гибелью мужа потеряла
право на проживание в Америке. Ее дальнейшая судьба, как и судьба других вдов
иностранцев, пострадавших от этой ситуации (any other affected widow) зависит от
решения американских чиновников:
Deena Gilbey, 37, lost her husband, Paul in inferno of the south tower on
September 11, and with him, according to the Immigration and Naturalisation
service, she lost her right to live in the United States (ST, 2104).
Здесь
наблюдаем
прямую
оценочную
характеризацию
пространственно-
временных маркеров. Так, «в Южной башне» и «11 сентября» сами по себе
являются коннотативно нейтральными маркерами, но в этом контексте они
приобретают оценочное значение через совместное употребление с лексемой «ад»
(«в аду Южной башни 11 сентября»), образуя цельный смысловой фрагмент: как
пространственный, так и временной маркеры приобретают отрицательные
коннотации.
Last night… it was unclear whether Senators Bob Torricelli and Jon Corzine…
wеre writing a bill for citizenship for Mrs Gilbey and any other affected widow,
or whether it was a bill simply to delay deportation and allow an " illegal alien"
to stay while legal processes are exhausted (там же).
В этом примере релятивный темпоральный маркер “last night” вписывает еще
один отрезок референтной КС в рамки плана настоящего времени газетного
макротекста. Так как запланированный день чтения газеты – воскресенье, 7-го
октября, можно установить, что дальнейшая судьба Дины Джилби решалась в
субботу, 6-го октября.
Е. В. Тарасова указывает, что в современной науке известны самые
разнообразные
определения
временной
зоны
«теперь»
настоящего:
64
«Семантический диапазон понятия «сейчас», «теперь» очень расплывчат,
интерпретация его субъективна, и в зависимости от ощущения говорящего в
конкретной ситуации общения он может спрессовываться в мгновение или
растягиваться до бесконечности» [252, с. 50].
Так, неопределѐнное «сейчас» может противопоставлять друг другу
настоящее и хронологическое прошлое, трагические результаты которого
психологически воспринимаются как настоящее, попадают в зону его действия:
Now, after the death of thousands of civilians in New York ... (ST, 2103).
В этом случае, значение сейчас уточняется временным таксисным маркером:
имеется в виду не «сейчас=момент, когда я говорю», но «сейчас=момент,
непосредственно следующий за референтными событиями».
В другом случае дейктическое наречие now усиленное simply as указывает
на завершенность фокусных событий 11 сентября в плане фактуальном, но не
перцептивном. Внутритекстовый таксисный маркер следования since the events (со
времени событий) определяет момент начала КС, последствия которой в виде
сотни тысяч уведомлений о сокращении, имеют место в настоящем. Таким
образом, временной маркер September 11 используется как точка отсчета (начало)
для других, фоновых по отношению к кризису событий, которые обозначены как
длящиеся до момента выхода газеты включительно:
―In the grim reckoning that has taken place in New York since the events now
known simply as “September 11” as many as 100,000 ―pink slip‖ redundancy
notices have fallen on industries…(ST, 2104).
В следующем примере «сейчас» – момент времени между нестабильным
настоящим сложившейся КС и неясным будущим:
The question now being asked … ―Will the city even hang on to its role of
America’s economic and cultural capital?‖ (ST, 2104).
Е. В. Петрухина замечает, что «все разновидности значения настоящего
времени объединены общим признаком «открытого бытия», т.е. одновременности
с актуальной действительностью говорящего, которая определяется говорящим с
учѐтом не только своего опыта и знаний, но и опыта и знаний других лиц» [198, с.
65
121].
В № 2103 газеты “Sunday Telegraph” автор одной из публикаций
подчѐркивает крайнюю важность решения сложившейся КС для цивилизованного
общества:
The various mythologies of a Last Day which haunt Judaeo-Christian thinking
are of a comparable kind. ... The present crisis, since September 11, has made us
see why ... . Hardly a day passes without some newspapers filling our minds with
collective nightmares (ST, 2103).
Начало плана т. н. психологического настоящего маркируется since September 11 и
продолжается вплоть до момента выхода газеты. Заметим, что период текущей
КС определяется не только при помощи релятивного маркера следования since
September 11, но и при помощи аллюзии на широко известное предсказание о
последнем дне существования мира (Last Day). Проводится сравнение актуальной
КС с Судным днѐм (прецедентный феномен из Библии), что позволяет передать
драматизм
сложившейся
ситуации.
В
газетной
коммуникации, отмечает
О. М. Назаренко, аллюзии выступают «узлами сцепления» между текстами и
«реализуют диалогичность не только на вербальном, но и на образном уровне»
[183, с. 11].
Отметим, что временной маркер September 11, помимо своего прямого
значения «указание на определенный момент времени», приобретает еще один
вполне узнаваемый смысл – «указание на событие». Этот смысл придает маркеру
September 11 статус маркера национальной катастрофы и возможность
фигурирования в дальнейших публикациях в качестве прецедентного феномена:
«11 сентября» становится перифразой выражения «террористическая атака на
Америку».
В макротекстах, описывающих разовые КС, наблюдаем временные маркеры,
которые разделяют время на «до» и «после» фокусных событий. Собственно
говоря, такие маркеры отделяют временной план настоящего КС от временного
плана прошлого и будущего. В следующем случае журналист, освещающий
события 11 сентября, проводит подобную условную границу:
66
Оn Monday night, I had finished a magazine article on international political
follies of one kind and another. On Tuesday I didn’t want to publish it ... . I was
thinking that after today things will never be the same (ST, 2101).
В этом примере за счѐт лексических и грамматических единиц создаѐтся эффект
временного разрыва. Для сообщения о событиях, которые отделяет один день on
Monday nigt (преддверие КС) :: on Tuesday (начало кризисной ситуации),
используются различные грамматические времена Past Perfect и Past Indefinite:
had finished :: didn’t want. Содержание законченной в понедельник вечером
журнальной статьи определяется как «разного рода международные политические
глупости» (international political follies of one kind and another).
Становится
очевидным намерение автора статьи показать бесполезность всего, что
предшествовало вторнику. Также очевидна неопределѐнность будущего, т.е. того,
что последует с точки зрения настоящего: «с сегодняшнего дня ничто не будет
как прежде» (after today things will never be the same). Согласно Т. ван Дейку,
«новостная значимость социальных и политических событий», в том числе и
кризисных событий, «определяется серьѐзностью их последствий» [318, с. 54].
В № 56109 “New York Times” рассказывает о пострадавших, которые в
понедельник поневоле стали пациентами Бостонских больниц. Для них жизнь
также разделилась на до и после фокусных событий:
All that changed on Monday when victims of the bombings at the Boston
Marathon arrived. ―We’ve seen similar injuries, but never of this magnitude,‖
Dr. Weaver said (NYT, 56109).
Здесь релятивный темпоральный маркер суточного формата on Monday
проецирует описываемое событие на ось реального времени в координатах 15
апреля 2013 года. Внутритекстовый таксисный маркер одновременности,
состоящий из предлога when и придаточного предложения времени victims of the
bombings at the Boston Marathon arrived показывает включѐнность события –
поступления жертв терактов в больницы – во временные рамки понедельника.
Отметим, что в данном случае релятивный маркер задает линию раздела,
делящую мир на до и после референтных событий.
67
План собственно прошлого времени. События вытекают из обстоятельств
прошлого и имеют продолжение (последствия) в будущем. Действительно,
отмечает Э. Фихтелиус, «лишь тогда у аудитории появляется возможность
целостного восприятия сюжета, в котором у события есть предыстория и
логическая развязка» [280, с. 79]. Именно к плану собственно прошлого времени
обращаются журналисты, чтобы понять причину осуществления кризисных
событий настоящей действительности.
В плане собственно прошлого времени макротекстов «Теракты 11 сентября»
и «Теракты в Бостоне» заявлены сведения о жизни людей, причастных к
совершению данных преступлений. Необходимо отметить их более высокую
концентрацию в макротексте «Теракты в Бостоне». Полагаем, это связано с
частотой выхода из печати газетных изданий, освещающих данные темы (речь
идет о ежедневной и еженедельной газетах) и с географической близостью
авторов и читателей к происходящей КС. Как уже отмечалось, “Sunday Telegraph”
– еженедельная британская газета, освещающая КС, сложившуюся в США в
результате терактов 11 сентября 2001г. “New York Times” – ежедневная
американская газета, которая освещала КС, сложившуюся на территории США в
результате терактов в Бостоне 15 апреля 2013 года.
Так, в одной из публикаций № 2101 “Sunday Telegraph” сообщают о том,
что незадолго до террористических актов подозреваемые и их пособники
отправили свои семьи на Ближний восток:
Several of the suspects and their associates sent their families back to the Middle
East shortly before this week’s attacks ... (ST, 2101).
В данном случае время осуществления референтных фоновых событий
обозначено релятивным таксисным маркером, который состоит из наречного
словосочетания, обозначающего предшествование shortly before (незадолго до), и
перифразы, обозначающей события «11 сентября» – this week’s attacks (атаки этой
недели).
Из этой же публикации № 2101 становится известно о том, что теракты
стали кульминацией операции, которая началась «пятью годами ранее, когда
68
были завербованы» террористы:
It was the culmination of an operation that for some began up to five years ago
when they were recruited in south-western Saudi Arabia and Yemen (ST, 2101).
Здесь для обозначения прошлых фоновых событий используют релятивный
маркер up to five years ago, включающий в себя темпоральную лексему year и
наречие ago, передающее временное значение предшествования. Локализация
референтных событий возможна при наличии точки отсчѐта – дня публикации.
Т. о., дату вербовки террористов, которая заявлена таксисным темпоральным
маркером одновременности when they were recruited, определяем из расчѐта
времени выхода из печати № 2101 – 16 сентября 2001 года: сентябрь 2001 года – 5
лет = сентябрь 1996 года. Уточним, что фактически происходит утверждение
новой точки отсчета: для жертв и читателей все начинается 11 сентября, но для
террористов – пятью годами ранее.
О предыстории терактов в Бостоне, в частности о том, что, возможно,
побудило одного из подозреваемых – Тамерлана Царнаева – совершить теракт,
узнаѐм из № 56114 макротекста «Теракты в Бостоне».
The suspects’ uncle Ruslan Tsarni … said in an interview … that he had first
noticed a change in the older brother in 2009. … Tamerlan’s radicalization had
begun after he met a recent convert to Islam in the Boston area. Mr. Tsarni
said … that his nephew had met the convert in 2007 (NYT, 56114).
В этом примере речь идет о прошедших событиях, отстоящих от момента речи на
несколько лет (здесь используются временные маркеры в формате «год»).
Референтные события реальной действительности происходили следующим
образом: в 2007 году Тамерлан Царнаев познакомился с новообращѐнным
исламистом, что впоследствии привело к радикализации взглядов самого
Тамерлана. Первые изменения в его поведении стали очевидными в 2009 г., о чѐм
свидетельствует лексема change.
В одной из статей следующего номера (№ 56115) встречаем упоминание о
том, что джихадские взгляды Тамерлана Царнаева впоследствии развивались, о
чѐм свидетельствует краткое упоминание о созданной им странице в Интернете
69
через месяц после возвращения в США из Дагестастана и Чечни в 2012 году:
After Mr. Tsarnaev’s visit to Dagestan and Chechnya in 2012, signs of
alienation emerged. One month after he returned to the United States, a
YouTube page that appeared to belong to him was created and featured jihadist
videos (NYT, 56115).
Во
всѐм
№
56115
отсутствуют
абсолютные
темпоральные
указатели,
фиксирующие точную дату возвращения Тамерлана в США. Об этом событии
свидетельствует
только
вышеуказанный
таксисный
маркер,
заявленный
придаточным предложением следования: «через месяц после его возвращения».
Точная дата возвращения локализуется абсолютным темпоральным маркером в
формате «месяц – число» в следующем газетном номере:
… the issue seemed to center on Mr. Tsarnaev’s six-month trip in 2012 to
Dagestan and Chechnya, predominantly Muslim republics in the North Caucasus
region of Russia. Both have been hotbeds of militant separatists. … He left the
country on Jan. 12 and returned on July 17 (NYT, 56116).
Временные маркеры Jan.12 – July 17 и глаголы движения left::returned фиксируют
границы временного отрезка (six-month trip), во время которого Тамерлан Царнаев
находился за пределами территории США. По мнению Н. Н. Болдырева, именно
глаголам, «выражающим мир событий, принадлежит особая роль в интерпретации
идеи времени» [33, с. 72]. Как известно, в этот период Тамерлан Царнаев
находился в Дагестане и Чечне, которые охарактеризованы как «рассадник
вооружѐнных сепаратистов» (hotbeds of militant separatists). Как считает
Т. В. Топорова, «категории пространства и времени … формируют пределы, в
которых развѐртывается человеческая жизнь, тем самым они определяют все
остальные категории, связанные с антропоцентрической сферой: судьбу, право,
социальное устройство. … Эти категории не только образуют пассивную рамку
происходящего, но и констатируют природу самих событий, активно воздействуя
на них» [269, с. 12].
В другой статье этого же газетного номера продолжают сообщать о
событиях 2012 года, и, в частности, детализируется информация о временных
70
параметрах заполнения интернет-страницы, созданной Тамерланом Царнаевым.
Повторно появляются как временные, так и пространственные маркеры «2012
год», «Россия»:
The videos linked to on Tamerlan’s YouTube page — created in August 2012,
shortly after a trip to Russia — are far more militant, and hint at a growing
radicalization. About seven months ago, he posted a couple of videos of Timur
Mucuraev, whom The Washington Post has called ―the bard of Chechen
separatism‖. Five months ago, he posted a video (subsequently deleted) under
the subheading ―Terrorists‖(NYT, 56116).
Как
уже
указывалось,
информационная
ценность
газетного
сообщения
заключается в возможности точно, быстро и однозначно локализовать событие во
времени, «разместив его в координатной сетке, имеющейся в сознании
отправителя и получателя сообщения» [3, с. 31]. Для этого используются как
абсолютные временные маркеры: in August 2012, так и релятивные, привязанные к
моменту речи: аbout seven months ago, five months ago (в координатах получателя
сообщения это сентябрь и ноябрь соответственно). Происходит пропуск событий,
охватывающих один месяц (с августа по сентябрь) и два месяца (с сентября по
ноябрь), а смена локальных характеристик не маркируется: «часть событий и их
времени остается за текстом» [192, с. 61]. Подобные пространственно-временные
«провалы» («сюжетно-темпоральные скачки» [там же]) в газетных публикациях и
в макротексте, в частности, невозможны в реальном времени и пространстве.
И. М. Колегаева отмечает, что «онтологически, как время, так и пространство
представляют собой континуальные, непрерывные, целостные сущности, которые
в объективной реальности лишены чѐтких границ членения на составные части»
[126, с. 109].
В дальнейшем в результате расследования журналистов, становятся
известными некоторые детали поездки Тамерлана Царнаева в Дагестан в 2012
году. Предположительно, Царнаев имел отношение к стычке между боевиками и
полицейскими в июле 2012 года, за два дня до своего возвращения в Америку. Об
этом, со ссылкой на российских коллег, сообщается по вертикали макротекста – в
71
№ 56123 газеты “New York Times”:
On Saturday, the Russian investigative newspaper Novaya Gazeta reported
that … Mr. Tsarnaev left Dagestan in July 2012, just two days after a shootout
between militants and the police in which several militants were killed (NYT,
56123).
Также из прошлого журналисты “New York Times” «извлекают» возможные
причины
крушения
шатла
«Колумбия».
В
результате
журналистского
расследования становится известно, что «Колумбия» и прежде испытывала
определѐнные сложности во время полѐта:
(1) In July 1999, on a mission to deploy a powerful X-ray telescope, the space
shuttle Columbia experienced several dangerous malfunctions… . The Columbia
returned safely…(NYT, 52388).
(2) ALMDALE, Calif. The space shuttle Columbia arrived here in September
1999 for an overhaul that was scheduled to last about nine months… . The job
took 17 months and cost $145 million, about twice as much as expected. …
A year after the overhaul, the shuttle flew in March 2002, though the craft
suffered a cooling system problem shortly after liftoff that caused NASA to
consider aborting the mission (NYT, 52389).
В данном случае представлена информация из двух последовательных номеров
газеты
“New
York
Times”.
События,
изображенные
в
одном
номере,
хронологически предшествуют событиям другого, дополняя друг друга. Как
следует из примеров, в июле 1999г. «Колумбия» испытала серьѐзные
неисправности (1). В результате, в сентябре того же года шатл отправили на
ремонт (2). О серьѐзности технических проблем свидетельствуют следующие
далее информационные акценты. Так, вместо запланированных 9 месяцев
понадобилось 17 (почти в 2 раза больше), т. е. ремонт закончили в феврале-марте
2001г. Бюджет ремонтных работ был превышен в 2 раза, составив $145. Через год
после ремонта – в марте 2002г., вскоре после взлѐта у шатла возникли проблемы с
системой охлаждения, и полет пришлось отменить. Согласно С. И. Симаковой,
«иконическое изображение числа обретает особый вес и смысл в контексте
72
журналистского произведения, становится своеобразным маркером текста,
неизбежно влияющим на восприятие … . Четкие количественные показатели
придают сообщению фактическую точность и достоверность и способствуют
эффективной реализации информационной функции СМИ» [236, с. 10]. В данном
случае цифровые показатели вовлекают читателя в несложные математические
подсчѐты и способствуют достижению эффекта достоверности предлагаемой
информации.
Особенности прецедентного времени. По мнению Г. Г. Почепцова
характерной чертой кризисных коммуникаций является обращение масс-медиа к
прошлым методам решения однотипных проблем [202, с. 187]. Средства массовой
информации особенно склонны обращаться к опыту прецедентных ситуаций в
начале развития КС. Сообщения о прецедентных событиях способны заполнить
нишу
«информационного
голода»,
когда
масс-медиа
ещѐ
не
обладают
достаточным количеством информации для анализа произошедшего актуального
события (событий). В связи с этим, в плане прошлого времени газетного
макротекста наряду с планом собственно прошлого времени мы выделяем план
прецедентного прошлого. В плане прецедентного прошлого получают освещение
события и ситуации, имевшие место в прошлом, которые являются аналогом или
похожи на кризисные события и ситуации актуальной реальной действительности.
Подобную параллель между событиями настоящего и прецедентного
прошлого наблюдаем в первом номере макротекста «Катастрофа шатла
«Колумбия». Судьба экипажа «Колумбии» так же безнадѐжно трагична, как и
судьба пилотов «Челленджера», потерпевшего крушение в 1986г. При этом для
локализации прецедентного события используется абсолютный темпоральный
маркер в формате «месяц – число – год»:
Much as the viewers around the world knew the meaning of the terrifying images
they saw on Jan. 28, 1986, when the Challenger exploded, they understood
instinctively that there was no chance any of the five men and two women aboard
the Columbia could survive a disintegration so high in the sky (NYT, 52381).
73
В другой публикации первого газетного номера данного макротекста
проводится сравнение между реакцией властей на прецедентное событие, т. е. на
событие хронологического прошлого и событие настоящего. Здесь журналист
доводит до сведения читателей, что на этот раз (в 2003 году) НАСА избрала
тактику ведения расследования, коренным образом отличающуюся от тактики,
примененной 17 лет назад.:
The space agency's description last night of a cascade of warning signals from the
computers aboard the shuttle Columbia in the seven minutes before it disintegrated
was striking for more than just the picture it painted of the last, fiery seconds of a
doomed craft… . It was exactly the kind of information that NASA withheld for
more than two weeks after the explosion of the space shuttle Challenger 17 years
ago. And for months, the investigation into the causes of that disaster was a catand-mouse game…(NYT, 52381).
Здесь релятивный дейктик 17 years ago и таксисный маркер следования after the
explosion of the space shuttle Challenger указывают на КС, сложившуюся в 1986
году
в
результате
крушения
шатла
«Челленджер».
Момент
крушения
«Челленджера» является начальной точкой отсчѐта периода, в течение которого
утаивались сведения о катастрофе, а также началом КС для американской
космонавтики.
О
длительности
периода
умалчивания
свидетельствует
внутритекстовый темпоральный маркер for more than two weeks, а длительность
протекания КС фиксирует внутритекстовый темпоральный маркер for months.
Политика НАСА в 1986 году, сводящаяся к утаиванию сведений о катастрофе
«Челленджера», описывается негативно заряженными выражениями withhold
information – утаивать информацию, cat-and-mouse game – игра в кошки-мышки.
В дальнейшем оказывается, что, несмотря на многие улучшения, сущность
политики НАСА в 2003 году осталась прежней со времѐн катастрофы
«Челленджера»:
Still, an examination of the shuttle's history since the Challenger disaster in 1986
shows that despite many improvements, NASA's pursuit of a safer shuttle has
largely stalled. It is a story of seesawing budgets, political infighting and radical
74
policy shifts… (NYT, 52387).
В данном примере КС настоящего времени сопоставляется с прецедентной
ситуацией 1986г. План прецедентного прошлого заявлен абсолютным временным
маркером in 1986, его связь с настоящим моментом фиксируется при помощи
таксисного маркера следования since the Challenger disaster. На сложившуюся
ситуацию настоящего времени указывает использование глагольных форм
настоящего неопределенного Present Indefinite (shows, is) и настоящего
совершенного времени Present Perfect (has stalled). Грамматические глагольные
показатели, уточняет М. А. Кронгауз, «ориентируют семантический предикат
(событие, действие или обладание свойством) относительно некоей точки на оси
времени, так называемой точки отсчета» [138, с. 46]. В данном случае точкой
отсчета является время выхода в печать № 52387, во временных координатах этой
точки расположен семантический предикат – отрезок развивающейся КС.
В исследуемых макротекстовых образованиях в большинстве случаев
временные параметры прецедентных кризисных событий представлены в
неразрывной связи с их пространственными координатами. Так, в публикациях
макротекста «Теракты 11 сентября» сообщают о том, что нападение на
Всемирный торговый центр осуществлялось ещѐ до событий 2001 года: в 1993
году группа исламских террористов совершила первую попытку разрушить
Всемирный торговый центр:
(1) … in 1993 a group of Islamic terrorists made their first attempt to destroy the
World Trade Centre…‖ (ST, 2102).
(2) … the 1993 bomb attack on the World Trade Centre (ST, 2103).
В первом и втором примерах абсолютные темпоральные маркеры фиксируют
временные параметры прецедентного события.
В августе 1998 года произошли взрывы в американских посольствах в
Найроби
(столица
Кении)
и
в
Дар-эс-Саламе
(столица
Танзании)
–
террористические акты, инициатором которых, также как и событий 11 сентября,
считали Осаму Бин Ладена:
Bin Laden’s past actions show that diplomacy and warm words do nothing to
75
pacify fundamentalism: the US Embassies in Nairobi and Dar es Salaam were
bombed in August 1998, at the height of the Middle East ―peace process‖ (ST,
2102).
… the 1998 bombings of the United States embassies in Kenya and Tanzania,
attacks blamed on Bin Laden (ST, 2103).
Кризисные события «Теракты 11 сентября» наряду с первым нападением на
Всемирный торговый центр в 1993 году и рядом других трагических событий в
истории Америки актуализируются как прецедентные феномены в макротексте
«Теракты в Бостоне». Актуальная ситуация настоящего сравнивается с
аналогичными ситуациями на основании данных о количестве жертв:
But the toll of injuries in the double bombing in Boston, with 3 dead and 176
wounded, ranks among the highest casualty counts in recent American history,
exceeded only by Sept. 11, the 1993 World Trade Center attack, the 1995
Oklahoma City bombing and the poisoning of restaurant salad bars with
salmonella bacteria by religious cultists in Oregon in 1984 (NYT, 56109).
Временной маркер «11 сентября» в данном случае метонимически используется в
качестве обозначения терактов, которые произошли в Нью-Йорке 11 сентября
2001 года. Временные параметры прецедентных событий здесь также фиксируют
три абсолютных временных маркера в формате «год». Причѐм два из них
соответствуют модели:
the
+
numeral + Noun(s), в которой числительное
фиксирует дату свершения события, обозначенного сушествительным.
Подобную модель локализации временных отношений встречаем в другом
примере:
April 19 is the anniversary of the 1995 bombing of the Alfred P. Murrah Federal
Building in Oklahoma City... (NYT, 56111).
Здесь прослеживается схожесть временного параметра фоновых событий КС
настоящего и прецедентных фокусных событий: 19 апреля 2014 года отмечается
годовщина терактов в Оклахоме, произошедших в 1995 году.
Прецедентное кризисное событие может актуализироваться посредством
интертекстуального включения, что представляет собой другой тип указания на
76
прецедентный феномен, осуществляемого в виде аллюзии. Речь идѐт о песне
известного американского рэп-музыканта Джей-Зи «Сердце города (Нет любви)»,
которая вошла в альбом, вышедший 11 сентября 2001 года. По стечению
обстоятельств песня стала символом чувств, которые американцы испытывали
после терактов 11 сентября. Строки «В сердце города нет любви, будьте
осторожны люди» были размещены Джохаром Царнаевым в «Твиттере» через
несколько часов после бостонских взрывов. По записям в социальных сетях в
определѐнной степени можно объяснить модель и мотивы поведения братьев
Царнаевых:
A Twitter message posted by Dzhokhar Tsarnaev hours after the marathon
bombings (―Ain’t no love in the heart of the city, stay safe people‖), prompted
some amateur detectives to wonder if that reference to Jay-Z’s song ―Heart of the
City (Ain’t No Love)‖ is a direct allusion to 9/11, since the album containing that
song was released on Sept. 11, 2001. ... The social media droppings the Tsarnaev
brothers left behind … have also provided everyone else with plenty of digital data
from which to try to extract patterns and possible meaning… (NYT, 56115).
В данном случае одна и та же дата обозначается двумя разными способами для
того, чтобы развести фоновое и фокусное события, произошедшие в один день.
Во-первых, маркер 9/11 является указанием на теракты, ставшие переломным
моментом в истории Америки и всего мира. Во-вторых, маркер on Sept. 11, 2001
указывает на момент выхода альбома.
В макротексте «Теракты в Бостоне» проводится параллель с прецедентной
КС «Вашингтонский снайпер», имевшей место в предыдущем – 2002 году. В
следующем случае, эксперт, помогавший вести поиски Вашингтонского снайпера,
выражает своѐ мнение о необходимости взвешенного подхода при публикации
фотографий подозреваемых в осуществлении терактов в Бостоне:
“If you don’t release the photos, the bad guys don’t know you’re on to them while
you’re looking,‖ said Mr. Bouchard, who helped oversee the Washington-area
sniper case in 2002 and now runs his own security firm in Vienna, Va. ―If you do
release them, you run the risk they see them and change their appearance or go
77
underground (NYT, 56110).
В этом случае прецедентный феномен используется не для сравнения с
актуальной КС, он подтверждает компетентность субъекта речи: журналист
вводит в текст статьи слова эксперта, дающего оценку происходящему; при этом
фразеология специалиста сохранена в цитате: речь эксперта клиширована,
лаконична, логична и детерминологизирована.
Подводя итоги данного параграфа, согласимся с У. С. Кутяевой, что
«обращение к прецеденту должно квалифицироваться как преднамеренное и
может квалифицироваться как приѐм» [148, с .10]. С одной стороны, в газетных
макротекстах, освещающих КС, прецедентные события и ситуации являются
источником данных для заполнения информационных лакун. С другой стороны,
они
являются
«материалом»
для
сравнения
с
актуальной
кризисной
ситуацией/событием по какому-либо признаку или признакам.
План будущего. Те события, которые уже произошли в мире, локализованы
в реальном времени; те события, которые могут произойти, не всегда имеют
чѐткую временную локализацию в объективной реальности. По мнению М. АльСаида, «смысловые рамки, которые лимитируют перечень событий, поддающихся
прогнозированию, влияют на степень заявленности плана будущего» [3, с. 97].
Особенную
сложность
представляет
прогнозирование
событий
на
фоне
развивающейся КС настоящего.
Так, один из авторов макротекста о трагедии «11 сентября» предрекает как
американцам, так и всему цивилизованному миру долгий период реабилитации:
It will take 20 years of hindsight before we can place the psychopathology of the
September 11 assault in any kind of perspective (ST, 2102).
Релятивный временной маркер 20 years of hindsight, обозначающий длительность,
темпорально
отодвигает
осуществление
действия,
обозначенного
внутри-
текстовым таксисным маркером предшествования before we can place the
psychopathology of the September 11 assault, на два десятилетия. Уточним, что в
78
этом случае 20 лет скорее преувеличение, что следует понимать как «слишком
долго».
На фоне неутешительного настоящего будущее пострадавших во время
терактов в Бостоне также рассматривается в долгосрочной перспективе:
Some know what they are facing in the months to come, Dr. Weaver said. But
others, he added, do not (NYT, 56109).
Здесь референтом релятивного маркера, состоящего из темпоральной лексемы
month во множественном числе и инфинитива глагола come, выступает временной
отрезок неопределѐнной длины на оси будущего.
План будущего в газетном хроносе отражает специфическую особенность
газетного соообщения – прогнозирование предстоящих событий в общественной
жизни людей. Предметом сообщения плана будущего темпоральной структуры
макротекста являются прогнозы событий экономического, политического и
социального характера. В некоторых случаях развитие ситуации реальной
действительности позволяет установить точную временную локализацию события
в будущем, в противном случае временные рамки события остаются размытыми.
Так, развитие ситуации реальной действительности вызывает сомнения по поводу
дальнейшего освоения космоса:
With the remaining three shuttles grounded indefinitely because of the Columbia
Disaster, further construction and expansion of the station is in limbo, and even
its continuous occupation is up for discussion by project partners at a meeting
next month. Whatever is perceived value among scientists, research by human in
space is in a lull that could last for years (NYT, 52389).
В этом фрагменте будущее представлено рядом языковых элементов, комбинация
которых придаѐт отрицательный оттенок фоновым событиям. Так, сочетание
причастия прошедшего времени grounded (запрещѐнный) с дейктическим
наречием образа времени indefinitely (неопределѐнно, на неопределѐнное время)
предрекает неопределѐнное будущее трѐм оставшимся космическим кораблям.
Фразеологическое выражение «в подвешенном состоянии» (in limbo) ставит под
вопрос дальнейшее (further) конструирование и развитие космической станции.
79
Референциально сопоставив релятивный дейктический маркер next month со
временем написания статьи – 10 февраля, можем заключить, что вопрос аренды
станции должен обсуждаться в марте 2003 года. На момент публикации статьи
исследование космоса находится в затишье (in a lull), которое может затянуться
на неопределѐнный период времени и длиться годами (for years).
В любой сложившейся КС особенно важно отношение первых лиц
государства к происходящему. 15 апреля 2013 года, непосредственно после
терактов в Бостоне, президент США выступает с заявлением:
―And this time next year‖, he said, ―the world will return to this great American
city to run harder than ever and to cheer even louder for the 118th Boston
Marathon‖ (NYT, 56110).
В данном случае дейктический маркер this time next year локализует
потенциальное событие в координатах апреля 2014 года. Роль антропоцентра
«Президент» состоит в том, чтобы расширить круг «своих», вводя в него весь мир,
обозначенный через действия, характерные для спорта, – «бег» и «аплодисменты».
В результате, «мир бегущий» – это спортсмены, «мир аплодирующий» – это
болельщики. При этом президент обращается к обобщенной международной
публике (к «миру»), занимая внешнюю по отношению к своей стране позицию,
называя Бостон перифразой «этот американский город». Отметим, что цитата
является распространѐнной формой интертекстуальных включений. Как отмечает
О.
М.
Назаренко,
цитаты
реализуют
«не
только
межтекстовую,
а
и
межсубъектную диалогичность как интерперсональные отношения между
авторами сообщения (автором предтекста и автором журналистского материала) и
реципиентом (массовым адресатом» [183, с. 11].
В том месте текста,
где
используется цитата, «происходит наложение системы темпорально-локальных
отношений элемента заимствованного текста на соответствующую систему
принимающего текста в рамках пространственно-временных обстоятельств
описываемой ситуации», уточняет Ю. В. Гилясев [67, с. 21-22]. Добавим, что
введение
цитатной
достоверными.
речи
«оживляет»
газетные
публикации,
делает
их
80
2.3. Время в макротексте о длящейся КС
План настоящего. Макротекстовые образования «Эпидемия ящура в
Великобритании в 2001 году», «Вашингтонский снайпер» и «Наводнение в
Великобритании в 2014 году» имеют похожую временную структуру, так как они
описывают тот тип референтных ситуаций, который мы обозначили как
«длящиеся КС».
В публикациях № 2072 “Sunday Telegraph” за 25 февраля 2001 года
журналисты сообщают о «непрогнозируемом» событии – внезапной вспышке
эпидемии
ящура.
Первые
случаи
заболевания
зарегистрированы
в
Великобритании в пятницу, 23-го февраля 2001 г. С этого времени и начинается
соответствующая
серия
воскресных
газетных
публикаций,
освещающих
эпидемию.
The likely source of foot and mouth outbreak was identified on Friday (ST, 2072).
… the farm … where infected cows were noticed on Friday (ST, 2072).
Стартовое
событие
обозначается
словом
“outbreak”,
имеющим
сему
«неожиданность», а также «внезапное начало, вспышка». Различные сообщения о
начале эпидемии размещены в первом номере газеты, фиксирующем начало
макротекста и предоставляющем первые тексты в нашей выборке, а также
публикуются и в более поздних номерах:
Our agents have been taking calls non-stop since the outbreak started (ST, 2074).
Спустя 13 лет на территории Великобритании назревает ещѐ одна КС. В
результате продолжительных дождей и ливней в конце 2013 – начале 2014 года
значительная часть территории страны оказывается подтопленной. “Sunday
Telegraph” начинает освещать основные события в начале января: в этот период
дожди усиливаются, а правительство оказывается беспомощным в борьбе со
стихийным бедствием. Начало января 2014 года является началом КС, прямое
указание на этот момент находим в февральском номере макротекста:
… this crisis began in early January (ST, 2749).
В № 52260 газеты “New York Times” сообщается о трагическом событии
«вчерашнего дня»: 2-го октября 2002 г. снайпер производит первый выстрел,
81
повлекший за собой смерть человека. Начало КС заявлено абсолютным
темпоральным маркером в формате «час – минута – время суток»:
At 6:04 p.m. the report of the gun resounded over the sounds of idling engines. …
James Martin was dead (NYT, 52260).
По мере того, как снайпер предпринимает новые злодеяния, на следующий
же день они становятся объектом освещения в публикациях газетного
макротекста ежедневной газеты “New York Times”. При этом, журналисты не
оставляют без внимания и предыдущие нападения снайпера. Отметим, что
прецедентные феномены начинают работать внутри самого макротекста,
описывающего длящуюся КС, чему способствует организация его денотативной
структуры. Денотативное пространство такого макротекста состоит из серии
повторяющихся событий, каждое из которых проявляет ту или иную степень
идентичности, соответствия по отношению к другим событиям этого ряда. Связь с
такими прецедентными событиями происходит в виде: 1) напоминания об
отдельных деталях предыдущих фокусных событий, 2) создания надежного
основания, состоящего как из новых, так и из уже известных сведений, для
анализа
сложившейся
ситуации.
Внутритекстовая
прецедентность
–
отличительная черта кризисных макротекстов о длящихся КС.
По мнению А. И. Новикова, «соотношение новой и известной информации в
тексте
должно
быть
оптимальным,
что
является
условием
успешной
коммуникации» [190, с. 25]. Так, в первых строках одной из публикаций № 52265
за 8 октября журналист воссоздаѐт событие 2-го октября, чтобы чуть позже
сообщить об очередном нападении 7 октября, жертвой которого стал 13-летний
мальчик. Имя пострадавшего ребѐнка в статье не сообщается, а произошедшее
оценивается глазами очевидца – мамы другого школьника:
… an epic nightmare was beginning. The sniper’s aim turned deadly at 6:04
p. m. … Sharon Healy had just sent her 12- year-old son, Brandon, off to school
on his bicycle, when she heard the shooting shortly after 8 a.m…. She ran to the
school and … saw a wounded boy (NYT, 52265).
Использование повторяющихся временных маркеров в пределах вертикали
82
газетного макротекста позволяет обеспечить смысловую связность на текстовом
уровне. В данном случае читателя вновь информируют о временных параметрах
начала КС и «прикрепляют» к цепочке описываемых нападений ещѐ одно. Как
отмечает Н. С. Валгина, «ощущение времени для человека в разные периоды его
жизни субъективно: оно может растягиваться или сжиматься» [46, с. 83]. Так,
сочетание эпитета epic, имеющего семы «длительность», «грандиозность» и
метафоры nightmare с семой «трагедия» определяет затяжной характер
сложившейся трагической ситуации. В следующем газетном номере газеты
журналисты ещѐ раз возвращаются к этому событию и сообщают о состоянии
здоровья мальчика на следующий день после нападения:
The latest victim, a 13-year-old boy, remained in critical but stable condition
yesterday with a wound to the chest. He was shot early Monday …(NYT, 52266).
Таким образом, временные рамки события расширяются и одновременно
становятся более размытыми: в № 52265 были указаны более точные параметры
события: «вскоре после 8 часов утра» (shortly after 8 a.m.), тогда как в № 52266 –
«рано утром в понедельник» (early Monday). «Чем ближе на оси времени момент
коммуникативной реализации сообщения, тем меньше и детальнее масштаб
временной локализации и параметризации событий», уточняет И. М. Колегаева
[126, с. 111].
Наряду с временными параметрами для локализации событий используют и
пространственные параметры. Время и пространство относят к универсальным и
взаимосвязанным категориям и формам восприятия действительности. В
сообщениях о новых жертвах снайпера в основном указывают координаты
времени и места трагедии в одном предложении или абзаце, что помогает сразу
локализовать хронотоп фокусного события:
(1) … the two-week-old sniper investigation became more personal for the F.B.I.
on Monday when the bureau lost one of its own. The victim, gunned down in the
parking garage at a Home Depot in Falls Church, Va., was Linda Franklin, a 47year-old intelligence analyst at the bureau's headquarters in Washington (NYT,
52272).
83
(2) In the latest shooting, a 37-year-old man was critically wounded by a single
shot on Saturday in the parking lot of a Ponderosa Steakhouse restaurant in
Ashland, 90 miles south of Washington (NYT, 52278).
Дейктические временные маркеры on Monday «в понедельник» (1) и on Saturday
«в субботу» (2) локализуют события, произошедшие в рамках одной и той же
недели. Читатель “New York Times” без труда определит даты – 14 и 19 октября.
Если формат временного отрезка больше недели, сообщают дату события в виде
аболютного маркера. Так, о событиях 14 и 19 октября в очередной раз
напоминают в публикациях номеров, вышедших из печати
28 и 27 октября,
соответственно:
… the Oct. 14 shooting of Linda Franklin, 47, … who was felled by a single shot
to the head… (NYT, 52285).
On Oct. 19, the Washington-area sniper struck for the 12th time, wounding a man
in the parking lot of a Ponderosa Steakhouse (NYT, 52284).
Во время эпидемии ящура, также как и при нападениях снайпера, каждое
новое событие в цепочке (в данном случае вспышки эпидемии) получает
освещение в публикациях макротекста. «Именно событие составляет вектор
количественных изменений ситуации, наращивание событий приводит к
качественному изменению ситуации», отмечает О. В. Багумян [16, с. 39].
В течение нескольких недель после выявления первых очагов, эпидемия
ящура
распространяется
по
Великобритании.
Ситуация
приобретает
значительные масштабы. Сообщения о новых очагах заболевания встречаем в
разных публикациях следующих друг за другом номеров макротекста:
… the confirmed number of foot and mouth cases rose to 51 yesterday (ST, 2073).
Yesterday's outbreaks were confirmed at three farms in Cumbria, two in Co
Durham and one each in Anglesey, Davon, and Dumfries and Galloway (ST, 2074).
As the number of confirmed cases of the disease rose to 282 yesterday…(ST, 2075).
В каждом из этих примеров используется временной дейктический маркер
«вчера»,
обозначая
каждый
раз
«день
предшествующий
дню,
когда
осуществляется производство речи». В данной серии примеров этот маркер
84
указывает на разные даты. «Обозначая время описываемых событий, наратор
корректирует, настраивает изложение на хронологическую волну читателя
газеты» [3, c. 34], связывая время внутри текста с общекультурным (внетекстовым)
представлением о времени.
Как пишет И. Р. Гальперин, «временной и пространственный континуумы
можно также обозначить как континуумы событий. … Поэтому время
воспринимается
опосредованно,
т.е.
через
человеческий
опыт,
который
откладывает в нашем сознании установленные единицы измерения временных
отрезков, необходимых для свершения тех или иных событий» [62, с. 93]. На
вертикали макротекста «Наводнение в Великобритании» время вновь предстаѐт в
неразрывной связи с пространством в сообщениях о жертвах и разрушениях,
вызванных непогодой:
Yesterday strong winds caused damage to houses and forced residents to be
evacuated from a street in a Warwickshire town (ST, 2746).
A bus carrying 13 passengers was swept off a coastal road by a 20ft wave
yesterday as it tried to pass along a route in the village of Newgale in
Pembrokeshire, West Wales (ST, 2747).
В представленных случаях люди становятся заложниками обстоятельств. Для
определения пассивной рамки происходящего используется пассивная форма be
evacuated «быть эвакуированным» и was swept off «был сметен». Данные глаголы
обладают общей семой «быстрота движения». В результате возникает эффект
временного сжатия – компрессии отрезка реальной действительности.
Отметим, что в макротекстах о длящихся КС временной параметр может
уточняться пространственным в связи с множеством мест одновременного
совершения событий. В этой связи, следует различать макротексты типа
«снайпер» и макротексты типа «наводнение». В первом случае, одному
референтному событию будет соответствовать одна пространственная и одна
временная координата. Во втором случае, одной временной координате будет
соответствовать несколько пространственных координат.
В публикации о трагической судьбе ещѐ одного пострадавшего в результате
85
сложных погодных условий в Великобритании, не указана дата его гибели.
Вместо этого используется перифраз during the Valentine's Day, что соответствует
дате – 14 февраля.
James Swinstead, 85, from Colchester, Essex, died … on board the cruise ship
Marco Polo during the Valentine's Day storm (ST, 2749).
Заявленность
плана
настоящего
времени
на
вертикали
газетного
макротекста, описывающего длящуюся КС, находится в непосредственной
зависимости от количества референтных фокусных событий, определяющих
развитие актуальной КС.
План собственно прошлого. В реальности, события, как известно,
порождаются определѐнными причинами, и во временном плане причина всегда
предшествует следствию (событию). Задачей журналиста становится выявление и
освещение причинно-следственной взаимосвязи данного обсуждаемого события с
другим
событием,
произошедшим
ранее.
Чтобы
установить
причинно-
следственную связь между двумя событиями, отмечает А. А. Тертычный,
журналисту
«необходимо,
прежде
всего,
выделить
интересующую
его
совокупность явлений из общего ряда других явлений, обратить внимание на те
обстоятельства, которые предшествовали возникновению связей, затем из этих
обстоятельств выделить определяющие, способные быть причиной данного
явления» [264, с. 28]. В макротексте «Эпидемия ящура» информация о возможных
причинах вспышки эпидемии ящура публикуется по мере появления новых
версий и расположена на вертикальной оси макротекста:
(1) With ever more people travelling widely, it was possible that someone had
brought in infected meat in a sandwich or a processed sausage. Another theory is
that the desease was introduced by imported livestock (ST, 2072).
(2) Some farmers have even suggested that animal rights extremists might have
deliberately introduced the desease (ST, 2074).
На оси событийного времени текста событие-причина и событие-следствие
расположены линейно, как более раннее (причина) и более позднее (следствие).
86
Языковыми маркерами такого расположения выступают видовременные формы
глаголов: в примере (1) это оппозиция Past Perfect и Past Indefinite (had brought
in :: it was possible) и контраст Past Indefinite и Present Indefinite (was introduced ::
theory is). В примере (2) противопоставление Perfect Infinitive и Present Perfect
(might have introduced :: have suggested). Как считает Г. А. Золотова, наличие
таких оппозиций можно объяснить тем, что «сложные соотношения и связи
явлений и вместе с тем ощущение динамики, развития потока событий
структурируются … видо-временными ресурсами глаголов» [103, с. 12].
В процессе расследования причин наводнения зимой 2013-2014 годов
журналисты “Sunday Telegraph” извлекают на свет ряд данных о причастности
британских чиновников к сложившейся КС. В 2005 году глава Министерства по
охране окружающей среды принял решение об искусственном затоплении ряда
территорий в Сомерсете для развития дикой природы:
The ―smoking guns‖ begin with a policy decision announced in 2005. … Under the
heading ―Saving wetland habitats: more money for key sites‖, Morley directed
that … flooding in Somerset should be artificially promoted, because ―wildlife will
benefit from increased water levels‖ (ST, 2750).
В мартовском номере появляется информация о причинах таких мер:
But what has been emerging in recent days is another hugely important factor in
bringing this disaster about: the extent to which the agency’s policy has been
shaped and driven by the European Union. ... These have included … a sheaf of
directives on ―habitats‖, ―birds‖, ―water‖, and not least the ―floods‖ directive of
2007, which specifically requires certain ―floodplains‖ to be allowed to flood (ST,
2752).
Об
актуальности
информации
на
момент
публикации
свидетельствует
употребление комбинации глагола emerge со значением «всплывать, появляться»,
используемого в Present Perfect Continuous, и релятивного темпорального маркера
in recent days («недавно, в последние дни»), локализующего психологическое
настоящее. Использование грамматического времени Present Perfect Continuous
означает, что действие, в данном случае – обнародование чрезвычайно важного
87
фактора появления катастрофы (hugely important factor in bringing this disaster
about), начавшее совершаться в хронологическом прошлом, всѐ ещѐ происходит в
настоящий момент. Согласно последним данным, Агентство по охране
окружающей
среды
в
своих
действиях
руководствовалось
директивами
Европейского Союза. В одной из них – директиве от 2007года – говорилось о
необходимости затопления определѐнных пойм.
Временной маркер может служить точкой раздела в денотативном
пространстве текста, отделяя мир до и мир после события. Так, после ареста
Вашингтонского снайпера и его сообщника, американские силовые службы
проверяют их причастность к преступлениям подобного рода, совершѐнным до
начала серии нападений, первое из которых было зафиксировано 2 октября:
Sgt. Scott Martino, a spokesman for the Montgomery Police Department, in
Montgomery, Ala., where Mr. Muhammad and Mr. Malvo are charged in a murder
that occurred before the sniper attacks began on Oct. 2, said investigators there
were trying to determine whether the pair was involved in other crimes.
Investigators today continued to explore leads about the actions of Mr. Muhammad
and Mr. Malvo in the 15 months before the shooting (NYT, 52285).
В
данном
примере
начало
смертоносных
действий
снайпера
таксисно
локализовано маркером длительности за 15 месяцев до первого референтного
фокусного события КС (in the 15 months before the shooting). Отсчитав от даты 2
октября 2002 года 15 месяцев назад, получим начало июля 2001 года. Автор
статьи постфактум пытается определить границу между жизнью «до» и «после»
снайпера. Однако такое временное смещение не означает изменение границ КС,
поскольку именно 2 октября началась серия зафиксированных нападений
снайпера, и общество осознало угрозу.
Особенности прецедентного времени. В макротекстовом образовании
«Эпидемия ящура в Великобритании» наряду с развивающейся актуальной КС,
описываемой в плане настоящего времени (2001г.), получают освещение
88
прецедентные КС
эпидемии
ящура, которые темпорально
локализуются
абсолютными темпоральными маркерами в формате «год» (1967 и 1981гг):
Foot and mouth brought back nightmarish memories of a devastating outbreak in
1967 and another less serious one in 1981 (ST, 2072).
Have we had foot and mouth problems before? Yes, a major outbreak in 1967 and
another, less serious, in 1981 (ST, 2073).
Прилагательные
выступают
в
(кошмарные)
nightmarish
качестве
эпитетов,
и
devastating
передающих
(разрушительная)
эмоционально-оценочную
информацию дополнительно к предметно-логической. При сопоставлении двух
примеров
обнаруживаются
сходные
лексические
языковые
выражения,
оценивающие степень развития эпидемии: devastating, major outbreak in 1967,
another less serious one in 1981. По мнению Г. В. Лазутиной, «эпизоды из истории
общества, фрагменты социального опыта отражены в образах, зафиксированных
историей, культурой, лексикой. Многие из них восходят к архетипам – крупицам
коллективного
бессознательного,
которые
лежат
в
основе
человеческой
символики. Журналист ставит факты текущей действительности в контекст таких
образов и в тексте возникает слой оценочной информации» [155, с. 77]. Отметим,
что категория оценки выходит за рамки нашего исследования.
В следующих примерах события 1967, 1981 гг. рассматриваются сквозь
призму личных воспоминаний очевидцев, что позволяет зафиксировать событие
не только темпорально, но и персонально, поскольку информация подается от
лица свидетелей, непосредственно переживших прецедентные события:
Mr Langrish was a teenager in 1967. … He recalls the sense of panic and
desperation as thousands of farmers had to slaughter herds nurtured over
generations (ST, 2072).
I was 29 ... in 1981 ... . Suddenly I was pitched into this massive official Ministry
of Agriculture job (ST, 2072).
Помимо того, ретроспективное обращение к аналогичным ситуациям
содержит фактуальную информацию о событиях прошлых лет, которая во многих
случаях приводится в сравнении с фактами, известными на настоящий момент, т.е.
89
на момент выхода газеты:
82,000 animals had been slaughtered and a further 32,000 would follow. In 1967
there were 2,500 outbreaks over 6 months, with 450,000 animals slaughtered (ST,
2074).
So far, more than a million animals have been slaughtered – two and a half times
the total killed in 1967 (ST, 2079).
По
мере
того, как
драматизм
текущих
событий
уступает
место
аналитическим рассуждениям журналистов, на первый план макротекста
«Эпидемия ящура» также выходят политические и экономические вопросы. В
публикациях
макротекста
прослеживаются
сопоставления
политики
правительства на момент настоящего с политикой правительства во время
эпидемии 1967 года:
The vets from Shropshire and Cheshire, which were at the heart of the 1967
epidemic, agreed that the Government's chaotic handling of the epidemic was in
stark contrast to 34 years ago (ST, 2076).
В этой публикации правительственное регулирование (handling) ситуации
определено как хаотичное (chaotic) и полностью противопоставляется действиям
правительства в 1967 г., когда была применена программа вакцинации скота:
The planned mass slaughter of animals should be scrapped and replaced with a
widespread programme of vaccination for cattle, according to a group of leading
vets involved in the 1967 foot and mouth crisis (там же).
В макротексте «Наводнение в Великобритании» находим упоминание о
ряде прецедентных ситуаций, между которыми и актуальной КС прослеживается
сходство по признаку «сложные метеорологические условия». Самой отдалѐнной
по времени является КС в Британии, вызванная проливными дождями 250 лет
назад – в 1766 году:
(1) England’s wettest January since 1766 (ST, 2748).
(2) Those unprecedented floods were not just a freak of nature, brought on by what
turned out to be only England’s 16th wettest winter in 250 years. (ST, 2752).
В данных случаях используются темпоральные маркеры since 1766 и in 250 years,
90
которые связывают прецедентные КС с актуальной ситуацией настоящего
времени. По огромному количеству выпавших осадков, судя из второго примера,
зима 2014года – шестнадцатая по счѐту. Очевидно, что актуальной КС
предшествовали 15 прецедентных. Упоминания о некоторых из них представлены
по вертикали макротекста:
(1) The early-January tidal surge was the biggest since 1953 (ST, 2745).
(2) The south of England has had its wettest January since 1910. … The waters
are rising in Worcester, and so are people’s fears. Will the growing flood overrun
the defences that were put in place after the devastation of 2007? (ST, 2747).
(3) After being flooded out for the first time in 2000…(ST, 2749).
(4) the great flood of 1947 (ST, 2749).
Как видим из первого и второго примеров, таксисные маркеры следования since
1953, since 1910, after the devastation of 2007 активизируют связь между
информационными параметрами прецедентных КС и актуальной КС реальной
действительности. В третьем и четвѐртом примерах абсолютные темпоральные
маркеры в формате «год» фиксируют время протекания прецедентных КС.
В следующем случае упоминание о прецедентных ситуациях происходит в
плоскости освещения политических и экономических неудач правительства. Так,
лорд Смит, оправдываясь за бездеятельность Агентства по защите окружающей
среды, которое он возглавляет, сравнивает текущую ситуацию с аналогичной,
сложившейся в 1953 году. По его мнению, в сложившихся обстоятельствах,
пострадавших и жертв меньше, да и «быстро всѐ не решить»:
Comparing the situation to similar floods of 1953, he claims that while the recent
weather has caused ―terrible distress for the 40 home owners who have been
flooded‖ it has not resulted in the death of more than 300 people, as was the case
60 years ago. Lord Smith insists there is no ―quick fix‖ (ST, 2747).
События 11 сентября 2001 года в октябрьских выпусках газеты “New York
Times” в 2002 году становятся прецедентными по отношению к фокусным
событиям макротекста «Снайпер».
(1) after the attacks of Sept. 11, people found themselves jumping at the sound of
91
every siren, keeping the news on all the time and looking nervously at rooftops as
they walked home (NYT, 52269).
(2)''For the past 13 months,'' Mr. Duncan said, ''this nation has proven that we
will not be deterred by acts of terror, whether from outside our borders or from
within'' (NYT, 52272).
В данных случаях актуализация прецедентности происходит как за счѐт прямого
именования кризисного события в первом примере, так и путем использования
релятивного темпорального маркера (for the past 13 months) в сочетании с
описательным выражением прецедентного события (acts of terror) во втором. В
первом случае журналист считает, что нервозное поведение американцев в
сложившейся КС коренится в страхе, появившемся под влиянием терактов 11
сентября. Во втором случае «последние 13 месяцев» – это период, прошедший со
времени широкомасштабного кризисного события 11 сентября. В данном примере
представлена другая точка зрения на поведение граждан Америки: чиновник
авторитетно заявляет, что американцев не запугают террористическими актами.
В плане прецедентного прошлого газетных макротекстов «Эпидемия ящура
в Великобритании» и «Наводнение в Великобритании», описывающих длящуюся
КС,
отмечается
преимущественная
актуализация
временных
параметров
предентных ситуаций, а не событий. Полагаем, это связано с трудностью
идентификации событий-прецедентов, так как описываемые прецедентные КС
представляют собой корпус однотипных, быстро сменяющих друг друга событий.
В
макротексте
«Вашингтонский
снайпер»
в
основном
актуализируются
временные параметры прецедентных кризисных событий. Временные параметры
прецедентных ситуаций здесь не заявлены по причине того, что подобных
ситуаций прежде не было.
План будущего. Наводнения относят к природным катаклизмам, однако,
они в определѐнной степени имеют прогнозируемый характер. По вертикали
макротекста «Наводнение в Великобритании» находим ряд примеров, где
метеослужбы информируют о времени, а также месте «прохождения» ожидаемых
92
дождей, и возможных наводнений. Временной формат прогнозируемых событий –
неделя. Соответственно, темпоральными локализаторами являются релятивные
маркеры в формате «названия дней недели»:
The Environment Agency said that communities across southern England should
again prepare for possible flooding as the Met Office forecasts further heavy rain
through to Tuesday (ST, 2746).
The agency (the Met Office) said that there would be an increased risk of flooding
in the whole of the south of England on Monday and Wednesday (ST, 2747).
The Met Office has issued a yellow warning of heavy rain for south-west England
on Monday …. A yellow warning means householders in affected areas should
―be prepared‖ for possible flooding (ST, 2749).
В каждом из данных случаев фиксируются временные и пространственные
параметры прогнозируемых событий. Это даѐт возможность читателю каждого из
вышеуказанных номеров газеты “Sunday Telegraph” локализовать возможные
события в своей пространственно-временной системе координат.
В середине октября 2002 года выстрелы снайпера становятся регулярными,
и это вынуждает одну из всемирно известных киностудий поставить под
сомнение вопрос ноябрьского кинопроката фильма, по сюжету напоминающего
сложившуюся ситуацию:
Real-life sniper attacks have prompted 20th Century Fox to consider postponing
release of the thriller ―Phone booth‖, about a man who answers a public telephone
and finds himself pinned down by a faraway shooter. The film … is set to debut
nationwide on November 15 (NYT, 52269).
При этом, очевидной становится парадоксальность происходящего: студия ставит
под сомнение необходимость фильма, а читатель отмечает, что снайпер
существует в реальной жизни. То есть в реальной действительности есть человек,
чье существование запрещается в мире искусства. Запрет связан с моральным
аспектом КС: 15 ноября потенциально может быть как датой показа фильма о
снайпере, так и датой очередного появления реального снайпера (real-life sniper).
В
то
время
как
британские
фермеры
пытаются
предотвратить
93
проникновение болезни на еще незараженные территории, правительство
объявляет о необходимости уничтожения не только заражѐнного, но и зачастую
здорового поголовья на фермах при малейшем подозрении на ящур. Оказывается,
что это решение вызвано стремлением как можно скорее подавить эпидемию,
чтобы своевременно провести выборы в парламент, запланированные на начало
мая. Такие действия приводят к обострению отношений между фермерами и
правительством:
Relations between farmers and the Government were further strained last night ...
We feel this cull is a gimmick by the government for an election in May at all costs
(ST, 2075).
В пятницу, 23-го марта, премьер-министр Тони Блэр признает возможность
перенесения даты выборов:
On Friday Mr Blair conceded publicly for the first time that the election might
have to be put off (ST, 2076).
Модальный глагол might, со значением «возможно» создаѐт модус неуверенности,
неопределѐнности
дальнейшего
развития.
По
мнению
Т.
А.
Логунова,
«обозначение будущих действий в языке отличается по содержанию именно тем,
что будущему по самой его природе присуща своя особая модальность –
модальность потенциального действия» [159, с. 13-14]. Модальные значения
будущих форм связаны с «концептуализацией области будущего, как некоего
«экрана», на который человек проецирует разнообразные модализованные
понятия» – волеизъявление, долженствование, возможность, неуверенность: все
они коренятся в настоящем» [160].
Реализация прогнозов, указывает А. А. Тертычный, «зависит как от
известных «прогнозисту» факторов, так и, в значительно большей степени, от
неизвестных. Чем больше таких «неизвестных», тем труднее предсказать будущее
того или иного интересующего читателя явления» [264, с. 55]. Однако газетные
публикации всѐ же включают их:
94
Any decision to postpone the local elections – and thus… cancel the May general
elections – would have to be taken by March 26 (tomorrow) at the latest (ST,
2076).
Так, оперируя известными фактами, журналист информирует читателей о том, что,
скорее
всего, дату
выборов
перенесут
на
другое время.
Абсолютный
темпоральный маркер March 26 уточняется другим, релятивным – tomorrow
(завтра), что акцентирует важность данного временного параметра в сложившейся
КС.
Отчасти, правдивость прогнозов подтверждается в следующем газетном
номере
(№
2077),
вышедшем
из
печати
1
апреля.
Премьер-министр
Великобритании действительно принимает решение перенести дату выборов.
Только происходит это не 26, а 31 марта, о чѐм со ссылкой на вчерашний день (на
30 марта) сообщают в номере, вышедшем из печати 1 апреля:
… Tony Blair confirmed that the election would be held on June 7. … The Prime
Minister yesterday confirmed to Cabinet colleagues by telephone that he has
finally made up his mind to delay for a month the May 3 local elections (ST, 2077).
Дата новых предстоящих выборов фиксируется двумя темпоральными маркерами.
Это абсолютный темпоральный маркер
дейктический маркер
for a month,
on June 7
и
внутритекстовый
который таксисно локализует возможное
событие с привязкой к ранее заявленной, и только что отменѐнной, дате the May 3.
От развития КС эпидемии ящура весной 2001 г. зависят выборы в парламент,
которые
правительство
вынуждено
перенести,
опасаясь
поражения.
О. А. Солопова отмечает, что будущее «невозможно знать как прошлое. Но, в
отличие от прошлого, будущее можно изменить, влияя на него посредством
действий,
основанных
на
определѐнных
решениях,
учитывая
возможные
последствия таких решений» [243, с. 130].
Ситуация в стране также влияет на изменение времени проведения
традиционного шоу – весенних скачек, которые на протяжении многих лет
королевская семья организовывала в мае.
95
The decision to call off the show which was scheduled for May 9 was considered
so sensitive that Downing Street was informed well in advance (ST, 2076).
“Sunday Telegraph” и в дальнейшем сообщает о проведении выборов в
Великобритании и прогнозирует их результаты в связи с эпидемией ящура. Эти
публикации регулярно появляются на страницах газеты вплоть до № 2082,
вышедшего 6 мая (последний выпуск газеты перед началом предвыборной
кампании):
Evidence has emerged that the government is falsifying the foot and mouth figures
to create the impression that the epidemic will be over by the time of a June
election (ST, 2082).
They accused the Prime Minister of ignoring ―huge problems‖ in the countryside
in an attempt to give the impression that the Government had resolved the crisis in
time for a June election (ST, 2082).
Как видим, в ракурсе развивающейся
КС настоящего референтные
фокусные события влияют на прогнозирование будущего, что находит своѐ
отражение в газетном макротексте.
2.4.
Количественные
характеристики
фрагментов
различных
временных планов
Темпоральная структура газетного макротекста, описывающего разовую и
длящуюся КС действительности, состоит из четырѐх временных планов:
настоящего, прошлого, прецедентного прошлого и
будущего. Объѐм плана
настоящего в исследуемых макротекстах доминирующий и превалирует над
представленностью каждого из других временных планов, что, полагаем, вызвано
актуальностью
развития
КС
действительности.
В
основном
процентное
соотношение маркеров настоящего времени колеблется в пределах 40 – 70 %
(Приложение А, таб. 1-6), а в некоторых случаях может достигать 80 – 83,5 % (таб.
1, 3). Исключение составляет № 52388 в макротексте «Катастрофа шатла
«Колумбия» (таб. 4), где заявленность настоящего времени составляет 30 %. В
данном газетном номере отмечается высокая заявленность маркеров собственно
96
прошлого времени в связи с детальным освещением событий, предшествовавших
кризису.
Процентное соотношение маркеров настоящего времени имеет тенденцию к
росту в газетных номерах, освещающих каждое новое фокусное событие. Данный
факт можно подтвердить на примере макротекста «Вашингтонский снайпер», где
фокусность имела чѐткий, выраженный характер – нападения снайпера и его
сообщника, зафиксированные во времени. В таких номерах процентное
соотношение маркеров настоящего времени составляет 70 % и выше (таб. 3).
План собственно прошлого времени макротекстовых образований «Теракты
11 сентября» и «Наводнение в Великобритании» характеризуется количественной
стабильностью темпоральных маркеров, где разница между показателями в
первом случае не превышает 15,5 % (таб. 2), а во втором – 10% (таб. 6). Так по
вертикали макротекста «Теракты 11 сентября» отмечается постепенный рост
маркеров собственно прошлого с 21 до 36,5% (таб. 2). Представленность плана
собственно прошлого в макротексте «Наводнение в Великобритании» колеблется
в пределах 32 – 42 % (таб. 6). В макротекстах «Катастрофа шатла «Колумбия» и
«Теракты в Бостоне» наблюдается резкий рост процентного соотношения
маркеров собственно прошлого времени при появлении большого количества
информации о хронике событий, предшествовавших началу КС. В таких случаях
процентное соотношение темпоральных маркеров прошлого времени достигает 45
– 50 % (таб. 4, 5).
На фоне активно развивающейся КС действительности и в случае
недостатка сведений о докризисных событиях представленность плана собственно
прошлого
значительно
снижается.
Подобное
происходит
в
макротексте
«Эпидемия ящура в Великобритании», где показатели падают до 4 – 9 % (таб. 1) и
в макротексте «Вашингтонский снайпер», где в ряде случаев они составляют 9 –
11 % (таб. 3).
План
прецедентного
прошлого
отмечается
наибольшей
степенью
заявленности в первых газетных номерах макротекстов «Эпидемия ящура» (от
10% до 19%) (таб. 1) и «Катастрофа шатла «Колумбия» (от 11% до 21%) (таб. 4).
97
Факт интенсивного освещения прецедентных КС в самом начале актуальной КС
можно объяснить острым интересом читательской аудитории к информации о
развитии событий, действиях и поведении людей в аналогичных ситуациях,
имевших место в прошлом.
Отметим низкую заявленность плана прецедентного прошлого в газетных
номерах макротекста «Вашингтонский снайпер» (от 0,5 до 2,5 %) (таб. 3).
Полагаем, это вызвано характером актуальной КС, у фокусных событий которой
не было очевидных прецедентов.
По мере течения реального времени представленность прецедентного
прошлого по вертикали макротекстов снижается. В последних номерах подобные
показатели исчезают совсем. Исключение составляет макротекст «Теракты 11
сентября», где показатели уменьшаются до 0,5% в последнем газетном номере
(таб. 2).
Прогноз тех или иных событий находится в непосредственной зависимости
от развития ситуации реальной действительности, т. е. от ситуации настоящего
времени. В основном показатели будущего времени в газетных макротекстах
«Катастрофа шатла «Колумбия» и «Теракты в Бостоне» колеблются в пределах 2
– 11 %. (таб. 4, 5). Диапазон заявленности плана будущего в макротексте
«Вашингтонский снайпер» составляет от 4 до 15% (таб. 3). Отметим, что в данном
макротексте отмечается очевидный рост процентного соотношения маркеров
будущего времени в связи с большим количеством предположений, связанных с
дальнейшей судьбой уже пойманных Вашингтонского снайпера и его сообщника
Эксплицитность плана будущего в макротексте «11 cентября» несколько ниже и
составляет 2 – 7,5 % (таб. 2). Полагаем, это вызвано характером фокусного
события и его последствиями: масшаб трагедии был настолько велик, что было
невозможно прогнозировать будущее.
Проведение предвыборной кампании определѐнным образом отражается на
степени освещения эпидемии ящура в № 2083-2085 газеты “Sunday Telegraph”.
Здесь количественная представленность маркеров плана будущего самая высокая
– до 33 % (таб. 1). Дело в том, что в конце весны 2001 года журналисты активно
98
переключаются на тему предстоящих парламентских выборов в ракурсе развития
эпидемии ящура, что и определяет заявленность плана будущего времени в
макротексте.
Как видим, темпоральная структура газетного макротекста является
лингвистическим отражением реальной действительности. Все четыре временных
плана газетного макротекста взаимосвязаны и функционируют как единое целое.
Выводы по главе 2
Мы исходим из того, что время существует во многих измерениях.
Применительно к нашему исследованию можно говорить о таких видах времени:
календарное время, время коммуникации, текстовое время.
Время газетной коммуникации представлено моментом производства
каждого отдельного текста и моментом его прочтения. Предполагается, что
временная
дистанция,
коммуникации
художественной
разделяющая
минимальна.
Газетная
деятельность
субъектов
коммуникация,
в
газетной
отличие
от
характеризуется тем, что темпоральный дейктический центр
(точка отсчета «сейчас») идентичен для обоих субъектов коммуникации, иными
словами дейктик «сегодня» обозначает одну и ту же точку на оси календарного
времени как для журналиста, пишущего о событии, так и для читателя сообщения
об этом событии.
Время изображенного действия представлено следующими временными
планами: настоящее, прошлое, будущее. План настоящего является основным для
временной фиксации фокусных событий. Под планом настоящего понимаем
время свершения кризисных событий и событий, ими вызванных. В этом
заключается особенность плана настоящего газетного макротекста: недавнее
прошлое, связанное с трагическими событиями, переживается как настоящее. Это
позволяет включать дейктические маркеры прошлого (yesterday, last night) в план
настоящего времени газетного макротекста.
Обьѐм плана настоящего в газетном макротексте доминирующий. План
настоящего функционирует в результате отражения событий и ситуации текущей
99
действительности. Он задаѐт основной темпоральный тон текста, его главную,
лейтмотивную темпоральность.
План прошлого делится на план собственно прошлого времени и план
прецедентного прошлого. В плане собственно прошлого заявлены временные
параметры событий, предшествовавших кризису. В плане прецедентного
прошлого
актуальным
представлены
кризисным
временные
событиям.
параметры
План
событий,
прецедентных
прецедентного
прошлого
характеризуется наибольшей степенью заявленности в первых газетных номерах
пяти из шести изученных макротекстов. Этот факт вызван тенденцией средств
массовой информации обращаться к опыту решения похожих проблем в самом
начале развивающейся КС действительности. В плане будущего представлены
временные параметры предполагаемых будущих событий.
Языковое означивание временных параметров событий, изображаемых в
газетном макротексте, имеет абсолютный, релятивный и внутритекстовый
характер. Временные параметры фиксируются абсолютными, дейктическими и
таксисными маркерами. Абсолютные маркеры позволяют привязать реализацию
события в текстовом времени к календарному времени, воплощаясь в различных
временных форматах и их сочетаниях: минута, час, часть суток, день недели,
число, месяц, год. Кроме того, речь идет также об одновременном использовании
маркеров нескольких форматов: «час – минута», «час – минута – время суток»,
«месяц – год», «месяц – число – год».
Привязка текстового времени к времени коммуникации (моменту речи)
осуществляется за счет дейктических временных маркеров, определенных или
неопределенных. Особое место занимает дейктический маркер now: c его
помощью фиксируется граница между 1) настоящим и собственно прошлым, 2)
настоящим и будущим.
Временные отношения на внутритекстовом уровне выражены таксисными
маркерами, фиксирующими момент наступления одного события по отношению к
другому событию. Отметим, что в макротексте используются временные маркеры
как в чистом виде, так и их смешанные формы.
100
Благодаря использованию маркеров трех типов означивания, в пределах
макротекста оказываются связанными три вида времени: календарное время,
текстовое время, коммуникативное время.
Временные маркеры выступают формальными показателями границы
между временными планами, отграничивая время до, во время и после кризисных
ситуаций.
Повторяющиеся временные маркеры обеспечивают координацию элементов
денотативного пространства, они гарантируют для читателя тождественность
объектов и временных параметров их присутствия в отдельных текстах в
пределах макротекста. Отметим, что основное значение временного маркера
может расширяться: появляются дополнительные коннотации, связанные с
оценкой, с указанием на место или на само событие.
Временные планы изображенного действия взаимодействуют с временем
речи, временем производства и восприятия текста. Различные измерения времени
согласуются в пределах единой тематической последовательности текстов, что
позволяет их рассматривать как единое коммуникативное явление.
Основные положения главы 2 изложены в публикациях автора [253; 255].
101
Глава
3. ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ГАЗЕТНОГО
МАКРОТЕКСТА
3.1. Пространство реальное, концептуализированное, текстовое
Пространство
как
гносеологическая
категория,
по
определению
М. П. Титовой, «репрезентирует способ ориентации человека в мире, способ
осмысления человеком сосуществования объектов, их связей и отношений и
своего места среди них» [266, с. 21]. В. Г. Гак отмечает, что пространство играет
важную
роль
в
восприятии
человеком
окружающей
объективной
действительности: оно является базисной структурой человеческого сознания,
одной из первых реалий бытия, которая воспринимается и дифференцируется
человеком, как только он начинает познавать мир [61, с. 127]. Пространство как
«форма бытия материи» [366, с. 541] активно воспринимается человеком. По
утверждению В. Г. Гака, «оно организуется вокруг человека как центра макро- и
микрокосмоса» [61, с. 127].
Представления о пространстве в гуманитарных науках опираются на
достижения естественных наук. В теории И. Ньютона пространство понимается
как «бесконечная протяжѐнность, вмещающая в себя всю материю и не зависящая
от к.-л. процессов» [366, с. 540]. С точки зрения Г. Лейбница пространство
определяется имеющимися в нѐм вещами, порядком взаиморасположения тел и
сосуществования объектов [там же]. Разница между ними, по мнению
В. Н. Топорова, состоит в том, что «первое отвлечено от человека-наблюдателя,
от фактора восприятия пространства человеком, а второе, напротив, одушевлено
его присутствием, трактуется, прочитывается человеком» [268].
По наблюдению И. М. Кобозевой, для различных концепций пространства
(философского, научного, стандартно-бытового, кроме ньютоновского «пустого»)
важной является его тесная связь с вещами / материальными объектами [120].
Присутствие
человека
в
мире
наиболее
ярко
проявляется
в
пространственной модели окружающей его действительности, в восприятии и
языковой экспликации человеком пространства [61, с. 127].
102
В филологических исследованиях по семантике текстов различных жанров,
в том числе текстов массовой коммуникации называют три вида пространства:
реальное, концептуализированное (смысловое) и пространство вербализованное
[34, с. 212; 129, с. 90].
Пространство реальное – это пространство внешнее по отношению к
воспринимающему субъекту, указывает Е. С Кубрякова [140, с. 26] (см. также: [15,
с. 94; 338, с. 217]). Реальное пространство, становясь объектом восприятия,
концептуализируется, образует смысловое пространство, вербализуемое в том
числе средствами естественного языка.
Для обозначения концептуализированного пространства (пространства
смыслов) используют различные терминообозначения и описательные дефиниции:
виртуальное пространство (Е. А. Луговая) [166, с. 10], картина, возникающая в
сознании человека при разглядывании того, что находится перед ним и вокруг
него (Е. С. Кубрякова) [139, с. 12], когнитивная карта (репрезентация)
(Н. Л. Шамне) [291, с. 157], семиотическое пространство, семиосфера
(Ю. М. Лотман) [163, с. 250], концептуальная картина мира (Г. А. Брутян) [42, с.
108]. Согласно формулировке Д. Б. Гудкова, множество смысловых пространств в
рамках культуры образует культурное пространство [78, с. 90]. Создателем и
пользователем этого пространства является как один человек, так и все
культурное сообщество. По мнению Ю. М. Лотмана, «самые общие социальные,
религиозные, политические, нравственные модели мира, при помощи которых
человек на разных этапах своей духовной истории осмысляет окружающую его
жизнь,
оказываются
неизменно
наделѐнными
пространственными
характеристиками» [164, с. 267]. Соответственно, если речь идет о пространстве,
отраженном и зафиксированном средствами языка, говорят о пространственной
языковой картине мира (М. В. Пименова, В. В. Корнева) [200, с. 26; 131, с. 4].
В отношении отдельного текста принято говорить о текстовом пространстве
(пространстве внутри текста) (Т. В. Матвеева, А. Ю.Нестеров) [176, с. 540; 187], в
котором выделяется денотатная структура (И. М. Колегаева) [124, с. 31],
концептуальное, эмотивное пространства (Л. Г. Бабенко) [15].
103
Для того чтобы охарактеризовать процесс отождествления (сопоставления)
реального и концептуального пространств, метафорически говорят об отражении
(смысловое пространство культуры определяется Е. А. Луговой как отражение
объективного физического пространства [166, с.50]) или о построении. Таким
образом, смысловое пространство определенным образом соотносится со своим
прототипом – реальным пространством. Однако построение (отражение)
смыслового пространства происходит в сознании субъекта восприятия за счет
выдвижения одних элементов (объектов) и вытеснения других. При этом
значимые (выделенные среди прочих) элементы пространства наделяются
смыслом, маркируются, выстраивается их иерархия.
Кроме того, в отношении собственно коммуникативного акта говорят о
коммуникативном
пространстве:
текст
как
определенным
образом
сконструированная система разноуровневых знаков (смыслов) разворачивается в
коммуникативном пространстве между автором и читателем, оформляясь в виде
книги, газетной статьи [187].
В газетной коммуникации задача читателя состоит в том, чтобы соотнести
пространство, изображенное в каждой отдельной статье, с одной стороны, с
реальным пространством (географическим) и, с другой стороны, с собственной
картиной мира. Кроме того, при восприятии макротекста читатель конструирует
более или менее целостный образ пространства, в котором разворачиваются все
события КС.
Структура текстового пространства. Под денотативным (изображенным в
тексте, или текстовым) пространством мы понимаем единство действия, места
действия объектов, находящихся в этом месте и точки зрения наблюдателя.
Обязательным,
по
мнению
повествователя,
занимающего
Б.
А.
Успенского,
определѐнную
является
позицию
по
присутствие
отношению
к
описываемому им пространству [275, с. 100]. Точка зрения выражена позицией
наблюдающего субъекта (совмещенного или не совмещенного с субъектом речи).
В результате, повествователь может находиться в центре описываемого им
104
пространства [275, с. 100; 283, с. 75], либо занимать удалѐнную или внешнюю
позицию [275, с. 104-114].
Согласимся с А. В. Кравченко в том, что текстовое пространство – это
пространство не физическое или географическое, а семантическое, пространство
смыслов,
репрезентированных
по
определенным
правилам
с
помощью
вербальных средств [133, с. 51]. Общее текстовое пространство может
складываться из множества малых пространств. В случае газетных текстов о КС
можно говорить о пространствах, непосредственно связанных с опасными для
многих людей событиями (эпицентр событий), и пространствах, являющихся
фоном для основных событий. Подобным образом О. В. Мякшева выделяет не
только пространство реального события (в нашей терминологии – фокусное
пространство) и пространство контактного фона (фоновое пространство), но
также пространство ассоциативного фона (в нашем случае это – пространство
фокусное прецедентное) и концептуальное пространство (перекликающееся в
нашей работе с понятием «тематическая линия») [182, с. 6-17].
Переход между этими пространствами может маркироваться по-разному.
Наиболее
очевидным
свидетельством
перемещения
между
различными
пространствами в денотативном пространстве текста является смена места
действия: она прослеживается благодаря использованию топосных маркеров.
Переход может сопровождаться также сменой наблюдающего субъекта. Так,
когда журналист в своей статье дает слово очевидцу (который рассказывает о
произошедшем), читатель переходит из фонового пространства в фокусное.
Кроме того, такой переход может отмечаться сменой действия, что
подразумевает также изменение временных координат: на месте происшествия
оказывается очевидец в то время, когда опасных объектов – бомбы, рушащегося
здания, подъѐма воды, снайпера – уже нет. Это означает, что способ
взаимодействия
пространству
с
объектами
КС:
вместо
будет
другой,
предикатов
нехарактерный
«прятаться,
использоваться предикаты «вспоминать, скорбеть».
фокусному
спасаться»
будут
105
К тому же, в масштабах макротекста важным является вопрос о
координации различных пространств. Речь идет об узнаваемости пространств и
их иерархичности. Из номера в номер читатель газетного макротекста должен
иметь возможность перемещаться в смысловом пространстве с наименьшими
временными и когнитивными затратами. Отсюда следует, что маркирование
пространств
в
пределах
макротекста
должно
быть
унифицировано,
стандартизировано. Это свойственно газетному тексту, одной из основных
функций которого является указание на объекты (референтивная функция, по
Р. Якобсону, – одна из функций коммуникации [302, с. 326]).
В свою очередь, иерархичность пространств следует понимать как
выдвижение одних типов пространства и вытеснение других типов в рамках
общей макротекстовой динамики смыслов. Вписанность события в изображаемое
денотативное пространство как фактор его информационной значимости
напрямую зависит от его социальной значимости [3, с. 39].
А. А. Уфимцева отмечает, что концептуальное и номинативное «покорение»
пространства начинается с вычленения объектов [276, с. 177]. Вещи (объекты,
предметы), по словам В. Н. Топорова и И. М. Кобозевой, придают пустому
пространству «голос и вид», наделяют его собственным колоритом [268; 120,
с. 152]. Поскольку каждый объект занимает определенное место, по мнению
Е. С. Кубряковой, можно говорить, о том, что пространство состоит из мест,
занимаемых объектами [141, с. 86-87]. При этом И. В. Григорьева подчѐркивает
необходимость фиксации способов взаимодействия объектов и их состояний в
пространстве [74, с. 198]. В результате в структуре текстового пространства
можно выделить объект локализации, область локализации и локализирующий
предикат, определяющий тип связи между объектом и областью. Эти компоненты,
заявляет М. А. Кунижев, обязательны для категории «пространство», они могут
быть представлены как эксплицитно, так и имплицитно [146, с. 51].
Объекты, выступающие как ориентиры, позволяют соотнести пространство
автора сообщения (в нашей терминологии – нарративное пространство – Л. Т.),
пространство деятеля и пространство наблюдателя [34, с. 212]. При этом,
106
отмечает А. П. Садохин, «деятель информирован о причинах действия больше,
чем наблюдатель, ему известны мотивы и ожидания от этого действия» [222, с.
223].
С
другой
стороны,
наблюдателю
лучше
видна
общая
картина
происходящего за счет неучастия в описываемых событиях (взгляд «со стороны»).
Отметим, что предметы, находящиеся в определенном месте, вступают во
взаимодействие с участниками ситуации, что отражается в «семантике слов и
словосочетаний, ключевых для той или иной текстовой ситуации» [301, с. 37-43].
Параметры текстового пространства. С. Левинсон выделяет два базовых
способа указания на объекты: описание / именование и локализация в
пространстве [341, с. 79]. В терминах Е. С. Кубряковой, это – ЧТО-система и
ГДЕ-система, фигура и фон [141, с. 88]. Благодаря второму способу – локализации
в пространстве – складываются «ориентационные концепты» [там же]: близко /
далеко (протяженность, доступность), справа / слева (горизонтальность), вверху /
внизу (вертикальность) [65, с. 78; 14, с. 202]. Среди прочих характеристик
пространства называют его ограниченность (закрытое / открытое) [74, с. 199].
С точки зрения ряда исследователей, основными свойствами для более
глубокого познания пространства являются метрические (количественные) и
топологические (качественные) свойства [180, с. 41; 8; 225; 297]. Метрические
свойства пространства сопряжены с измерениями и проявляются в протяжѐнности,
которая, есть существование и связь различных элементов (точек, отрезков,
объѐмов), возможность прибавления к каждому данному элементу некоторого
следующего элемента либо возможность уменьшения числа элементов [366, 541].
«Топологические
свойства
включают
трѐхмерность,
непрерывность,
протяжѐнность, структурированность, бесконечность пространства, его единство
со временем и движением, и они сохраняются при любых преобразованиях
объекта», отмечает М. П. Титова [266, с. 36].
Одной из характеристик, объединяющих объект, пространство и время
является движение. В работах Л. Талми разработана концепция «рамка события
движения», согласно которой любое движение в пространстве включает в себя
107
восемь компонентов: figure (фигура или объект), ground (фон или ориентир), path
(путь), motion (движение), manner (способ), cause (причина), circumstance (среда),
resultant state (результирующее состояние), при этом первые четыре компонента
являются обязательными, а последующие четыре компонента – факультативными
[354]. С точки зрения А. Д. Шмелѐва, «любое перемещение – это перемещение
«откуда-то» «куда-то»: оно образуется переходом из исходного пункта в
пространстве (в котором объект находится в начальный момент времени) в
конечный пункт (в который объект попадает в конечный момент времени)» [295,
с. 181].
Пространство, наряду со временем и субъектностью, является одним из
основных параметров текста. Исследователи указывают на тесную связь
категорий пространства и времени, и, в то же время, упоминают об их
неравноправности. Н. Д. Арутюнова говорит о том, что «когда речь идет о
происходящем и преходящем, важна ось времени, когда речь идет о сущем и
пребывающем,
важна
пространственная
локализация»
[11,
с.
170].
С
пространством связывают вещи, объекты; время же характеризуется событиями,
их развитием и последовательностью [15, с. 115]. В. Г. Гак считает, что
«пространство легче воспринимается человеком, чем время: для того, чтобы
постичь пространство, достаточно открыть глаза, повернуть голову, протянуть
руки» [61, с. 127]. Как отмечает В. А. Кухаренко, в отличие от имперсонального
времени, которое не выбирается человеком, пространство всегда является
результатом выбора [150, с. 130].
Топосные маркеры. Особенность газетного топоса состоит в обязательной
актуализации нарративного пространства при помощи языковых маркеров. Так,
переключение между пространствами должно быть маркировано способом,
понятным для читателя, как в рамках отдельной статьи, так и в пределах всего
макротекста. Для художественной коммуникации, отмечает И. М. Колегаева,
затянутая референтная неопределенность, выраженная в вопросе: «где находится
персонаж?», может служить развитию интриги, «место повествования чаще всего
108
остается не эксплицированным» [126, с. 110]. Напротив, в газетной коммуникации
читателю особенно важно получить информацию и привязать ее к своей картине
мира за максимально короткий промежуток времени. В связи с этим, в газетной
статье место, где находятся изображаемые субъекты действия (деятели)
обязательным образом маркируется. В свою очередь, локализация субъекта речи
(журналиста-повествователя) определяется косвенно, исходя из изображенного
им множества объектов и мест, образующих пространственную структуру
денотативного пространства газетного текста.
В данной главе нас интересуют особенности пространственной организации
газетного макротекста, а также специфика его языкового означивания. Языковое
означивание пространства в газетной статье осуществляется при помощи
топосных (пространственных) маркеров. Под топосным маркером понимаем
слово, высказывание или его часть, которые обозначают месторасположение
объектов и/или место происходящих событий. Выборка составила 7120 единиц.
В выборке проанализированных топосных маркеров выделяем топонимы,
апеллятивы,
дейктики.
географическими
Топонимы
названиями.
–
имена
Топонимы
собственные,
являются
являющиеся
«идентификаторами
географических объектов – как точных ориентиров в пространстве» [115, с. 102].
Комплекс топонимов в тексте, по словам Т. Г. Дмитриевой, создает некое
информационное пространство»,
представленное
различными
смысловыми
оттенками [86, с. 98]. Топоним в тексте, добавляет Л. Г. Бабенко, обеспечивает не
только информационную функцию, он обладает «потенциалом культурноисторических знаний», являясь знаком определѐнных культурно-исторических
событий и носителем информации о прошлом [15, с. 109]. В результате,
суммирует исследователь Е. М. Музя, в топонимах сфокусирован «широкий
спектр культурной информации: данные об этнографии, истории, искусстве,
экономике, языках региона их распространения» [181, с. 72]. В газетном
макротексте топонимы являются уникальными наименованиями, позволяющими
строго локализовать нужный объект в пределах множества текстов, обеспечивая
однозначную привязку к географическому пространству.
109
Апеллятив является именем нарицательным, номинативное назначение
которого, по определению Н. Ф. Алефиренко, – «выделить и назвать обобщенный
объект, интегрирующий в себе наиболее существенные признаки всей возможной
совокупности (ряда) однородных (конкретных) объектов, подчеркнуть их
типизированную, серийную сущность…» [1, с. 205]. Л. Е. Кириллова отмечает,
что термин апеллятив можно применять для наименования нарицательных имѐн,
входящих в географические названия [117, с. 84]. Под апеллятивными топосными
маркерами мы понимаем имена нарицательные, которые используются для
обозначения места или местности.
Дейктическое обозначение места, по словам исследователя М. Аль-Саида,
является «относительным способом означивания, действующим в координатной
сетке пространства с центром «здесь», т. е. местом нахождения субъекта «я»,
который может быть субъектом перцепции (наблюдателем) и/или субъектом
наррации (повествователем)» [3, с. 71]. Что касается формы воплощения маркеров,
дейктическая
локализация
пространства,
отмечает
Ю.
Д.
Апресян,
осуществляется за счѐт существительных, прилагательных, наречий и предлогов,
обозначающих пространственную ориентацию [7, с. 278].
В
газетном
тексте
топонимы,
апеллятивы
и
дейктики
могут
взаимодействовать, образуя смешанные типы пространственных маркеров. В
таких случаях, отрезок описываемого пространства означивается цепочкой
разнотипных языковых номинаций, которую мы регистрируем как одну единицу
выборки, относя еѐ к маркеру фокусного, фонового или прецедентного
пространства.
Среди проанализированных маркеров можно выделить абсолютные (не
зависящие от контекста) и относительные (меняющие свое предметное значение
в зависимости от контекста их использования). Топонимы являются абсолютными
маркерами. К относительным маркерам мы относим дейктики и апеллятивы.
Существенным параметром, зависящим от масштаба
пространственной
локализации, является формат пространственных маркеров. Самый крупный – это
глобальный масштаб. Глобальный масштаб – это мир в целом, а также крупные
110
части земли: материки, объединения стран. Отметим, что глобальный масштаб
характеризуется
крайне
незначительной
представленностью
в
изученных
газетных макротекстах, в связи с тем, что каждая из референтных КС
действительности развивается в пределах территории одной страны.
Макротопос – это урбанизированное или естественноландшафтное
пространство. Урбанизированное пространство включает такие географические
объекты как: страна, город; в естественноландшафтное пространство включаем:
реки, горы, долины.
Под локальным топосом мы понимаем комплекс инфраструктурных, либо
небольших
географических
объектов,
заполняющих
макротопос.
Так,
урбанизированное пространство макротопоса наполняет транспорт, дома, здания,
улицы, площади, дороги, фермы и т. д.; естественноландшафтное – поля, притоки
и берега рек, рощи.
Под микротопосом понимаем элементы локального топоса, в которых
локализованы объекты малого размера. К микротопосу относится пространство,
ограниченное пределами космического корабля, интерьер внутри здания.
Исследование структурных характеристик топосных маркеров в газетном
макротексте показало, что маркер может быть простым и сложным по структуре.
К
простым
топосным
маркерам
относим
слово
или
словосочетание,
обозначающие одно понятие. К сложным – несколько словосочетаний,
называющих топос; а также словосочетание и определительный клауз или
несколько клаузов, называющие топос и сообщающие о нѐм какую-либо
дополнительную информацию.
3.2. Изображѐнное пространство в макротексте о разовой КС
Фокусное пространство разовой КС. При ориентации человека в
пространстве, указывает М. А. Кунижев, «доминируют горизонтальное и
вертикальное направления, что объясняется, с анатомической точки зрения,
расположением глаз по отношению ко всему телу и, с геобиологической, законом
тяготения и вертикальным положением человеческого тела» [146, с. 46]. Под
111
горизонтальной перспективой реального пространства понимаем локализацию
объектов на поверхности Земли. «Вертикальность – определяет позицию объекта
по отношению к поверхности Земли; она ориентирована на стандартную позицию
человека» [65, с. 78], т.е. человека, стоящего на земле.
Вот как один из журналистов – очевидцев трагедии 11 сентября 2001 года
эмоционально передает свою реакцию на увиденное во Всемирном торговом
центре (топосные маркеры выделены жирным шрифтом, маркеры эмоциональной
оценочности выделены подчеркиванием):
My attention was drawn to what seemed to be a fire at the World Trade Centre.
It looked pretty bad. What we didn’t know at first was that a plane had come in
low from north to south across the city, and had slammed into the side of one of
the towers…Walking out of my house near Central Park that morning was to be
greeted by sights and sounds I never want to see or hear again.(ST, 2101).
В данном примере топосные маркеры информируют о горизонтальной и
вертикальной перспективе реального пространства. Для детализации информации
о происходящем наверху (по вертикали), указание на маршрут движения самолѐта
привязывают к сторонам света как к системе координат относительно города
(горизонтали): для этого используется сложный топосный маркер, состоящий из
двух словосочетаний. Первое словосочетание заявлено маркером from north to
south, показывающим направление движения. Второе – сочетание предлога across
с апеллятивным маркером city, который употреблѐн с определѐнным артиклем the
для точной локализации события. Здесь очевидец трагедии находится на земле, о
чѐм свидетельствует топоним, обозначающий локальный топос: название парка
(Central Park), тогда как пожар разгорается в одной из башен Центра – the side of
one of the towers, at the World Trade Centre. Вышеприведенный фрагмент
показывает, как структурировано пространство наблюдателя, а также дает нам
представление о местонахождении его по отношению к описываемым объектам.
«Восприятие любого события, его концептуализация и представление в языке во
многом определяется пространственной характеристикой данного события, т. е.
112
выделением объектов как определѐнных пространственных ориентиров» [34,
с. 212].
В другой публикации первого газетного номера реализуется пространство
деятеля
(непосредственного
участника
событий),
т.к.
детализируются
пространственные координаты происходящего внутри Мирового
Торгового
Центра:
Melissa Hughes, a young woman trapped in the devastated World Trade Centre
in New York, leaves a message on an answering machine for her husband: ―Sean,
it’s me,‖ she says, ―I just wanted to tell you that I love you.‖ A stockbroker,
Frank Naples, calls his 28-year-old wife, Heidi, on his mobile phone from the
105th floor and says: ―If I don’t see you, I want you to know that I love you very
much‖ (ST, 2101).
Здесь,
по
словам
Майкла
Орнейга,
речь
идѐт
о
так
называемой
«внутриобъектном» ориентировании (―object-centered‖ orientation) – случае, когда
«ориентирование, которое ассоциируют с целым, непосредственно зависит от
«внутренних» свойств этого целого» [308, с. 154]. Как видим, участники событий
Мелисса Хью и Фрэнк Нэйплс становятся заложниками ситуации, оказавшись в
замкнутом пространстве Торгового Центра: Мелисса находится в ловушке (she is
trapped),
драматизм
положения
усиливается
эпитетом
devastated,
характеризующим закрытое фокусное пространство – пораженный террористами
Всемирный торговый центр. Местонахождение м-ра Нейплза указано более точно
– это 105-ый этаж (the 105th floor). Подобная детализация топосных параметров
служит одним из способов реалистичного и объективного информирования
читателей.
Из другой статьи этого же газетного номера читатель узнаѐт, что 105 этаж
здания, равно как и ряд других, стал роковым для многих служащих. Все без
исключения, кто находился на пяти этажах выше того места, куда врезался
самолет, погибли:
… of the 700 Cantor employees who were on floors 101 to 105 of the north tower
113
- one floor above the nine pierced by flight AA 11- none has been found alive
(ST, 2101).
Метафора pierced обозначает действие, произведенное террористами: девять
этажей небоскреба были «пронзены» самолетом рейса AA 11, а все следующие
этажи (101-105) унесли жизни 700 служащих компании «Кэнтор». Тот же 105
этаж упоминается в одном из следующих газетных номеров в публикации о 3-х
летнем мальчике, который ждѐт маму, ушедшую на работу во Всемирный
торговый центр:
JASON SPRINGER is three years old and does not know where his mother has
gone. He seems to believe that she is still at the office although the office was on
the 105th floor at the World Trade Centre (ST, 2103).
В данном случае наблюдаем эффект «вложенности» пространств (эффект
телескопической трубы): малое пространство вложено в большее, то, в свою
очередь, вложено в ещѐ большее пространство. Это позволяет максимально
приблизить объект: женщина в офисе (at the office), который находится на 105
этаже (on the 105th floor) в Мировом Торговом Центре (at the World Trade Centre).
Читатель газетного номера, вышедшего в печать 30 сентября, если он следит за
публикациями по данной теме, понимает, что мамы ребѐнка нет в живых. Данное
выводное знание появляется из суммы предыдущих информационных «пакетов»:
105 этаж находился выше того места, куда врезался самолет, все, кто находился
на этом этаже, погибли, следовательно, мама трехлетнего мальчика – тоже,
поскольку она ушла на работу (на 105-й этаж) и не вернулась. Информация о
фокусном событии анализируемого макротекста подается таким образом, чтобы
акцентировать
трагический смысл происходящего. На языковом уровне это
достигается посредством отбора стилистически окрашенных языковых единиц,
среди
которых
преобладают
эмоционально-экспрессивные
средства.
Так,
используя эвфемизм where his mother has gone, журналист поворачивает
трагическое событие таким образом, что читатель воспринимает информацию о
смерти женщины глазами еѐ трѐхлетнего сына.
114
Пространственные параметры события могут детализироваться при помощи
уточняющих дополнений, несущих экспрессивную стилистическую нагрузку:
… a bomb … exploded in a haze of smoke amid a crowd of spectators on
Boylston Street, just off Copley Square in the heart of the city (NYT, 56108).
В этом случае фиксация пространственных координат осуществляется при
помощи простого топосного маркера, обозначающего локальный топос (on
Boylston Street), который уточняется сложным маркером. Сложный маркер
состоит из топосного маркера, обозначающего локальный топос (off Copley Square)
и описательного апеллятивного маркера (in the heart of the city). Из данного
обозначения топоса можно заключить, что взрывы произошли вблизи от центра
города. Таким образом, выстраивается следующая смысловая параллель: «центр
города» – «его сердце», Бостон начинает восприниматься как живое существо,
подвергшееся смертельной опасности. Кроме локализации события в некотором
отрезке пространства, описательный топосный маркер «обязательно содержит
дополнительную информацию о характеристиках и свойствах данного места» [3,
с. 65].
В макротексте «теракты в Бостоне» линия финиша становится трагическим
местом, которое играет решающую роль в судьбе Мартина Ричарда и его родных,
которые поневоле становятся деятелями в фокусном пространстве КС:
Martin Richard, who was standing by the finish line with his family when the
bomb went off, killing him and critically injuring his mother and sister … (NYT,
56108).
Локальность, как указывает В. Л. Ибрагимова, может носить статический и
динамический характер, для различения которых важна семантика глаголов [106,
с. 23]. В данном случае для передачи статической локальной картины
используется глагол пространственной локализованности stand, употреблѐнный в
грамматическом времени Past Continuous.
Для передачи локальной динамики используются глаголы перемещения. В
следующем случае человек попадает в фокусное пространство, но ему удаѐтся
115
спастись бегством за его пределы, о чѐм свидетельствует использование глаголов
take off (сорваться) и run (побежать) в Past Simple:
―The first one went off, I thought it was a big celebratory thing, and I just kept
going,‖ recalled Jarrett Sylvester, 26, a runner …. ―And then the second one
went off, and I saw debris fly in the air. And I realized it was a bomb at that point.
And I just took off and ran in the complete opposite direction.‖ (NYT, 56108).
Дейктическое местоимение that в относительном топосном маркере at that point
указывает на отрезок пространства, линию финиша Бостонского марафона.
Направление движения человека указано при помощи другого относительного
топосного маркера – in the complete opposite direction.
Некоторые участники событий, такие как доктор Пантер (макротекст
«Теракты в Бостоне»), несмотря на потенциальную угрозу следующих терактов,
остаются в фокусном пространстве и помогают раненым:
Dr. Allan Panter, 57, an emergency-room physician from Gainesville, Ga., was
standing 10 yards from the blast near the finish line…. Assisted by others, he
said he used gauze wraps to apply tourniquets to several victims … (NYT, 56109).
В данном примере задействован относительный описательный цифровой
топосный маркер. Для обозначения места события в таком типе маркера не
используется оним или апеллятив, а приводится указание на удалѐнность от точки
отсчѐта, которой в данном случае выступает линия финиша марафона.
Пожарный Майк Кехой (макротекстовое образование «Теракты 11
сентября») вместе с коллегами попадает в фокусное пространство по долгу
службы:
Hundreds of firemen were scrambled from the New York Fire Department –
among them Mike Kehoe …. With scores of colleagues, he fought his way into the
blazing buildings (ST, 2101).
К счастью, Майку удалось вовремя покинуть фокусное пространство: он выбежал
из Южной Башни Мирового Торгового Центра за 30 секунд до еѐ падения. Об
этом сообщается в двух разных статьях №2101:
Mike … escaped the inferno with 30 seconds to spare (там же).
116
… he escaped the south tower 30 seconds before it collapsed (ST, 2101).
Е. С. Кубрякова отмечает, что «если мир представляется нам устроенным так, что
всѐ видимое и наблюдаемое мы осмысляем в пространстве, заполненном
объектами, в одном случае в фокусе внимания оказываются окружающие нас
ОБЪЕКТЫ, в другом – само ПРОСТРАНСТВО» [141, с. 91].
В предыдущих случаях фокусное пространство заполняется объектами
(людьми). В следующих случаях в центре внимания оказывается не объект, а
место – линия финиша Бостонского марафона. В рубрике «Письма читателей»
авторы писем – читатели газеты “New York Times” – указывают на знаковый
характер этого места: для одного оно было «местом великих спортивных
достижений», для другого – «красивым историческим районом»:
As you pass Fenway Park in the last mile, and you make that final turn from
Hereford Street onto Boylston Street, you see stretching before you the greatest
sight in all of sports: the finish line of the Boston Marathon. … On Monday a
dark cloud passed over that beloved stretch of ground (NYT, 56109).
The explosions were just a couple of blocks from the office in which I worked for
more than 11 years, in a beautiful and historic neighborhood (NYT, 56109).
В данных примерах видим одно и то же пространство, но в разное время. До
понедельника (момент наступления КС четко маркирован on Monday) это было
фоновое пространство, а в момент взрывов (explosions) место приобрело характер
фокусного
пространства.
О
фокусности
свидетельствует
использование
эвфимизма «нависло тѐмное облако» со значением «постигло горе» и лексема
«взрыв».
В статьях на тему «Катастрофа шатла «Колумбия», опубликованных 2
февраля – на следующий день после катастрофы – дается фокусное пространство
обобщенное, недетализированное, что свидетельствует как об определенной
дистанции, удаленности говорящего от места фокусного события, так и о
возможном недостатке сведений:
At 9 o’clock this morning Mission Control in Houston lost contact with our space
117
shuttle Columbia. A short time later, debris was seen falling from the skies above
Texas. The Columbia is lost. There are no survivors (NYT, 52381).
«На вопрос о том, ЧТО видит человек, он может ответить, не только
конкретизируя предметы, попадающие в поле его зрения, но и ДЕЙСТВИЯ,
происходящие перед его взором, а также целые СИТУАЦИИ или ПОЛОЖЕНИЯ
ДЕЛ. Зато на вопрос о том, ГДЕ он видит то или иное событие, вещь или
изменение в положении дел, он может ответить, не только локализуя указанные
величины и определяя их местоположение, но и отмечая НАПРАВЛЕНИЕ их
перемещения» [141, с. 88]. Глагол движения
fall
имеет сему «перемещение
сверху-вниз». «Движение – это любой активный процесс в пространстве.
Перемещение – это переход в другое место, иногда при помощи транспортного
средства» [270, с. 163]. В данном случае мы сталкиваемся с горизонтальной и
вертикальной перспективами реального пространства: центр управления полѐтом
в Хьюстоне теряет связь с космическим кораблѐм, в то время как его обломки
(debris) падают, т.е. в соответствии с законами силы притяжения движутся вниз
from the skies above Texas по направлению к Земле.
В статьях, опубликованных 3-го и 5-го февраля, в процессе расследования
возможных причин катастрофы шатла приводятся детальные пространственные
параметры открытого пространства (речь идет о местонахождении шатла в
момент катастрофы) и микротопоса закрытого пространства (в основном это
технические термины, локализующие проблемы в той или иной части корабля):
… problems started occurring at 8:53 a.m., as it (Columbia) passed over
California. Four temperature sensors in the rear of the left wing failed.
Temperatures in the left brake line began to rise significantly, 20 to 30 degrees
in five minutes. A minute later, passing over eastern California into Nevada,
temperatures on the left side of the fuselage also began to rise significantly, 60
degrees over five minutes, compared with the expected 15-degree rise on the right
side. ….At 8:58, drag on the left wing began to increase, tilting the shuttle
slightly (NYT, 52382);
118
The re-entry deviated at 8:52, as Mr. Dittemore, the manager, outlined.
Temperatures to the brake lines showed the odd increase. In the next three
minutes, over California, temperatures shot up on the fourth and fifth brake
lines. At 8:57, over Arizona and New Mexico, temperatures on the surfaces of
the left wing dropped "off scale." …. At 8:59, over western Texas, the left wing
was in trouble (NYT, 52384).
Попробуем восстановить динамику изменения хронотопа, в рамках которого
происходят описываемые события, исходя из информации, поданной в данных
примерах. Согласно публикации от 3-го февраля, проблемы возникли в 8:53 утра,
когда шатл находился над Калифорнией. Через минуту, т. е. 8:54 он находился
над восточной Калифорнией и пересѐк границу Невады. Его местонахождение в
8:58 не указано. В публикации от 5-го февраля говорится о том, что в 8:52 при
входе в атмосферу произошло отклонение от курса. В течение следующих трѐх
минут «Колумбия» находилась над Калифорнией, а в 8:57 над Аризоной и НьюМексико. В 8:59 она находилась над западным Техасом. Как видим, в первом
примере отрезок времени, когда шатл начал испытывать проблемы с 8:53 до 8:58
утра, во втором - с 8:52 до 8:59 утра. В первом примере сообщается о том, что
шатл пересѐк границы 2-х штатов, во втором примере – 4-х штатов. В данных
примерах
мы
можем
дифференцировать
маркеры
открытого
фокусного
можно
выделить
несколько
пространства.
Внутри
закрытого
пространства
микропространств: левое крыло (the left wing), задняя часть левого крыла (the rear
of the left wing), трубки тормозной системы (brake lines). Степень точности
указания на микропространство трубки тормозной системы разная. Если в номере
от 3-го февраля говорится о повышении температур внутри трубки тормозной
системы, то в публикации от 5-го февраля менеджер НАСА сообщает номера
трубок: № 4, 5. Из этого следует, что на момент выхода в печать № 52384,
появилось больше технических сведений о катастрофе. Как видим, информация о
временных и пространственных параметрах актуального фокусного события по
119
ходу разворачивания макротекста уточняется и детализируется, что находит своѐ
отражение в газетных материалах.
В связи с тем, что фокусное событие утрачивает новизну и актуальность в
поздних номерах макротекста, описывающего разовую КС действительности,
информация о нѐм приобретает сухой неэмоциональный характер. Например, в
сжатой «картине» референтного пространства фокусного события выделяется
объект. Этим объектом выступает шатл в макротексте «Катастрофа шатла
«Колумбия» и человек в макротексте «Теракты в Бостоне».
(1) The space shuttle Columbia began breaking up over California minutes
before it disintegrated in the skies over Texas, members of the accident
investigation board said yesterday (NYT, 53398).
(2) Mr. Tsarnaev … admitted that he had been involved in laying the bombs that
killed three people at the finish line of the Boston Marathon (NYT, 52279).
(3) … he acknowledged laying the bombs that killed three people and injured
more than 260 at the finish line of the marathon (NYT, 56124).
В первом примере шатл «Колумбия» является объектом, не зависящим от воли
человека и определяющим параметры своего фокусного пространства. Из
примеров (2) и (3) следует, что террорист заложил бомбы и тем самым определил
место будущего фокусного события.
В № № 2103, 2104, 2105 газеты “Sunday Telegraph”, вышедших из печати 30
сентября, 7 и 14 октября 2001 года, соответственно, отмечается постепенное
снижение детализации фокусного пространства: его параметры преимущественно
представляются в обобщѐнном виде: the death of thousands of civilians in New York
(ST,2103) the atrocities in New York (ST, 2104), the New York suicide attacks (ST,
2105). В первом случае речь идет о таких параметрах фокусного события, как
«место», «жертвы»; во втором и третьем – «место», «событие».
Фоновое пространство разовой КС. В макротекстах, описывающих
разовую КС, отмечаются примеры перехода из фокусного пространства в фоновое
120
в результате смены действия. Так, через некоторое время после терактов 11
сентября 2001 года, место, где прежде находился Всемирный торговый центр, под
обломками которого не осталось живых, превратилось в место скорби. Тем
самым, фокусное пространство рухнувших башен, обломки которых больше не
представляли угрозу жизни, превратилось в фоновое пространство:
The stench of death has grown stronger at Ground Zero... The ambulances
that had crowded the river bank up by 14 th Street had all been sent away
because no one had been brought out alive for nine days (ST, 2102).
Место, где рухнули башни ВТЦ в день свершения терактов, получило
метафорическое название Ground Zero. Согласно толковому словарю Вебстера,
«ground zero» – место на поверхности земли или воды, над которым или
непосредственно под которым взрывается атомная бомба [367, с. 425].
Действительно, эффект от крушения башен был настолько ужасающий, что по
масштабам разрушений напоминал место ядерного взрыва. Пространственный
маркер Ground Zero, используемый в данном примере, относим к апеллятивным
перефрастическим.
Потерпевший крушение шатл «Колумбия» рассыпался в воздухе, и его
обломки упали на Землю. Каждый из них представлял интерес, так как, вероятно,
мог что-то «рассказать» о причинах катастрофы. На протяжении целого ряда
номеров, публикации, составляющие макротекст, сообщают о том, где именно
были найдены те или иные части корабля и останки его экипажа:
Workers fanned out across the rugged East Texas terrain on Monday to recover
key components of the space shuttle Columbia, including the nose cone, as well
as remains from seven astronauts killed when the spacecraft broke apart over the
American Southwest (NYT, 52382).
В данных случаях across the rugged East Texas terrain, over the American
Southwest являются маркерами открытого фонового пространства. По мере
отдаления во времени от момента свершения фокусного события, параметры
маркеров фонового пространства (в котором осуществляется поиск обломков
шатла) сужаются. Если в публикациях первых газетных номеров макротекста мы
121
в большинстве случаев встречаем топонимы, представленные названиями
регионов США, то впоследствии в текстах фигурируют названия населѐнных
пунктов и маркеры естественно-ландшафтного топоса:
(1) Among the top finds were a piece that appeared to come from the
fuselage…and several electrical components with wires sticking out. Search
crews in Nacogdoches, west of Hemphill, found them (NYT, 52390).
(2) Mr. Crossley, along with two dozen other police divers, was scouring the
bottom of the Toledo Bend Reservoir on the Texas-Louisiana line, searching for
debris from the space shuttle Columbia (NYT, 52391).
(3) Search teams paced through a steep mountain canyon outside
Albuquerque on Saturday, looking for debris that might have fallen from the
space shuttle Columbia (NYT, 52394).
В макротекстовом образовании «Теракты 11 сентября» отмечается ряд
публикаций, в которых журналисты освещают последствия терактов и то, как они
повлияли на жизнь людей, находящихся в фоновом пространстве КС:
(1) PSYCHOLOGISTS have been sent into New York’s schools amid fears that
children who witnessed the horror of the suicide attacks will be traumatized for
life (ST, 2102);
(2) Schools in the “downtown” district have seen rolls fall by 45 per cent (ST,
2104).
В данном случае мы видим несколько маркеров, обозначающих локальный топос
фонового пространства макротекста. В первом примере в публикации № 2102
идѐт речь о том, что в школы Нью-Йорка направили психологов, чтобы помочь
детям справиться с психологической травмой. Во втором примере из публикации
№ 2104 выясняется, что посещаемость в школах в центре Нью-Йорка
уменьшилась на 45 %. Включение цифр в газетный текст – одно из средств
рационализации содержания сообщения, являющееся действенным средством
убеждения. Как пишет М. Н. Ким, «языком цифр можно обрисовать то или иное
явление, вскрыть существо проблемы, показать динамику развития события…,
сделать на их основе выводы» [116]. После терактов 11 сентября в Нью-Йорке
122
наблюдался массовый страх жителей, опасающихся возможных последующих
терактов. Очевидно, что никто не хотел оказаться в подобном фокусном
пространстве, поэтому ряд людей предпочли покинуть город, опасаясь
повторения трагических событий:
… the first signs of an exodus from the city as New Yorkers leave for the
country and the suburbs (ST, 2104).
После бостонских терактов жители города и его окрестностей также
опасались «распространения фокусных очагов». Согласно публикации № 56112
газеты “New York Times” в целях безопасности бостонцев призвали оставаться в
помещении (в закрытом пространстве), или покинуть город до момента
задержания организаторов терактов:
… this raucous, sports-loving, patriotic old city became a ghost town. The
governor had said to stay away, stay inside. His warning applied not only to
the city, but to a half-dozen comfortable towns just outside its limits (NYT,
56112).
Отметим,
что
использование
дейктических
наречий
away
и
inside
регламентировано контекстом: инфраструктура Бостона является центром
координации, относительно которого локализуется местоположение деятелей и
направление их движения.
КС в Бостоне затрагивает и другие города. В частности, власти Нью-Йорка,
опасаясь терактов, усилили полицейский контроль над общественно важными
объектами:
New York City leaders increased the police presence around many landmarks
like Rockefeller Center and the Empire State Building as well as storied hotels
and houses of worship (NYT, 56109).
КС, развивающиеся в пределах одного государства, особенно если они
касаются безопасности граждан, актуализируют вопросы безопасности и за его
пределами. Из № 2104 газеты “Sunday Telegraph” cтановится известно, что
угонщики самолѐтов в Америке, вероятно, планировали теракты, проживая на
конспиративной квартире в северной части Лондона. По данным полиции 11 из
123
них пересекли территорию Британии для осуществления терактов в Америке:
The American highjackers … may have planned their attacks from a safe house
in north London. … Police so far have discovered that 11 of the hijackers
passed through Britain on their way to commit the atrocities in America (ST,
2104).
В данном случае в результате использования прошедшей формы глагола pass с
семой «пересекать», «проезжать» и пространственного маркера through Britain
(через Британию) показан переход из отдалѐнного фонового пространства
Великобритании в фокусное пространство кризисного события в Нью-Йорке,
которое по своей значимости обобщается до территории всей страны – in America
(в Америке). «Локализованность описываемого события как фактор его
информационной валидности коррелирует с его социальной значимостью» [3,
с. 39].
В течение недели после выхода в печать № 2104, газета “Sunday Telegraph”
проводит собственное расследование: по примеру действий террористов 11
сентября еѐ сотрудники моделируют ситуацию, в которой журналист проносит на
борт самолѐта Британских авиалиний нож:
The Sunday Telegraph exposed shocking security lapses in airport security which
allowed a nine-inch knife to be taken onto a British Airways flight from
Gatwick to America. … We are very concerned that this has happened because
we saw the consequences of people taking knives on board airlines on
September 11 (ST, 2105).
Как видим, редакция газеты выражает обеспокоенность в связи с тем, что видит
возможность осуществления терактов на территории Великобритании. Таким
образом, существует угроза перехода из фонового пространства КС, сложившейся
в Америке (другой стране), в фокусное пространство КС в своей стране.
Прецедентное
пространство
разовой
КС.
Совокупность
пространственных координат, которые локализуют прецедентное фокусное
событие в макротексте, определяют прецедентное пространство газетного
124
макротекста. Прецедентное пространство – разновидность фокусного, которое
утратило свою актуальность в связи с удаленностью во времени по отношению к
теперешним событиям. Прецедентное пространство описывается в неразрывной
связи с фокусным пространством кризисного события настоящего.
Отметим, что в статьях о прецедентных кризисных событиях обязательно
используются топонимы, означивающие пространственную локализацию этих
событий, что облегчает читателю пространственную ориентацию. К тому же,
специфика референции данной группы онимов, по мнению О. А. Вартановой,
состоит в том, что название места «всегда сохраняет следы событий с ним
связанных, т. е. имеет пространственно-временные и информационные (курсив
наш – Л.Т.) характеристики» [48, с. 7]. Именно информационные характеристики
представляют интерес при освещении прецедентных и актуальных кризисных
событий.
В макротекстах «Теракты
11
сентября» и
«Теракты
в Бостоне»
сопоставляются пространственные параметры фокусного события актуальной и
прецедентной КС. Апелляция к прецедентной ситуации осуществляется путѐм
указания на место совершения прецедентных событий. В частности, в
макротексте «Теракты в Бостоне» указываются:
а) страны, где марафоны были прерваны сходным насильственным образом:
(1) The terrorism consortium counted six past marathons disrupted by violent
episodes: three in Northern Ireland and one each in Bahrain, Pakistan and Sri
Lanka (NYT, 56109).
б) города и их инфраструктура, где были осуществлены теракты:
(2) The explosive devices used in the attacks on Monday were similar in size to the
device used in the 1996 attack at the Centennial Olympic Park bombing in
Atlanta but were not nearly as large as the one used in Oklahoma City. In the
Atlanta attack, a pipe bomb was detonated near pedestrians, killing 2 and injuring
more than 100 — similar numbers to Monday’s attack (NYT, 56109).
(3) Looking at scenes of the Boston sidewalk a few hours after Monday’s bombing
125
— torn clothing, bloodstains, shards of glass — I found my mind going back to
a similar sidewalk in Tel Aviv in September 2003. A Hamas suicide bomber had
blown himself up at a bus stop outside the Tsrifin army base … (NYT, 56110).
В данных примерах для фиксации пространственных параметров прецедентных
событий используется ряд топонимов. В первом примере представлены
следующие хоронимы: Northern Ireland, Bahrain, Pakistan, Sri Lanka; во втором и
третьем – ойконимы (названия городов) Atlanta, Oklahoma, Tel Aviv. При указании
на географическое название места свершения прецедентных кризисных событий
актуализируется ряд информационных параметров. Так, в первом примере
указано количественное соотношение терактов подобных бостонскому, имевших
место на территории четырѐх стран. Во втором и третьем примерах проводится
сравнение объектов, заполняющих пространство фокусных событий актуальной и
прецедентной КС. Во втором примере сравниваются мощности взрывных
устройств, используемых при терактах в Бостоне, Оклахоме и Атланте, а также
указывается на соизмеримое количество жертв в результате терактов в Бостоне и
Оклахоме. В третьем примере подаѐтся имплицитная информация о масштабах
прецедентного теракта в Тель-Авиве. Ряд атрибутов, связанных со смертью и
разрушениями (клочки одежды, пятна крови, осколки стекла) на тротуаре в
Бостоне, напоминают журналисту о похожей сцене на тротуаре в Тель-Авиве: в
сентябре 2003 года террорист-смертник устроил взрыв на автобусной остановке
около военной базы Црифин.
В макротексте «Теракты 11 сентября» маркеры прецедентного пространства,
указывают на точки мира, где прежде имели место террористические акты,
совершѐнные мусульманскими радикалами. Среди них, также как и в макротексте
«Теракты в Бостоне», можно выделить страны, города и локальные объекты. Ряд
из них указан в главе 2, пункте 2.2. Так, среди стран фигурируют: the US / America
(ST, 2101-2105), Kenya, Lebanon, Tanzania (ST, 2102), (ST, 2104); среди городов –
Nairobi, Dar es Salaam, Beirut (ST, 2102). Указание на местонахождение
локальных объектов, как правило, осуществляется в рамках сложного маркера,
состоящего из апеллятивного обозначения учреждения и ойконима:
126
(1) … suicide lorry bombing of the Marine barracks in Beirut (ST, 2102)
(2) … the US Embassies in Nairobi and Dar es Salaam were bombed in August
1998 (ST, 2102).
(3) … the bombing of the American embassies in Kenya and Tanzania (ST, 2104).
В данных примерах,
в сочетании с апеллятивами использованы уточняющие
слова Marine (1), US (2), American (3), которые информационно конкретизируют
топосный маркер.
В одном из случаев выборки зафиксировано указание на локальный объект
без какой-либо географической привязки. Речь идѐт о Всемирном торговом
центре, в частности, о первом нападении на него в 1993 году. В связи с
общеизвестностью факта местонахождения здания как объекта террористической
атаки 11 сентября 2001 года, в данном случае ойконимы не фигурируют:
… their first attempt to destroy the World Trade Centre (ST, 2102).
Отметим, что в макротексте «Катастрофа шатла «Колумбия» журналисты
также прибегают к рассмотрению пространственных параметров фокусного
события
актуальной
КС
и
прецедентного
события
(катастрофа
шатла
«Челленджер») в поисках общих и отличительных особенностей:
The vivid television pictures of the orbiter tearing into pieces high above Texas
revived memories of the loss of Challenger 17 years and four days ago…. Unlike
the Challenger, which exploded over the ocean, the Columbia fell to earth
yesterday morning in fiery and potentially toxic bits over the cities and towns of
Mr. Bush's home state, like a scene from "War of the Worlds (NYT, 52381).
Картина
катастрофы
шатла
«Колумбия»
напоминала
катастрофу
шатла
«Челленджер» с некоторыми различиями: «Челленджер» взорвался над океаном,
«Колумбия» упала на землю. Помимо этого, известно, что разгерметизация
«Колумбии» произошла в небе над Техасом, о чѐм свидетельствует вертикальная
перспектива топосного маркера фокусного пространства high above Texas,
который впоследствии дополняется своей апеллятивной перифрастической
номинацией оver the cities and towns of Mr. Bush's home state (американскому
читателю известно, что родиной президента Буша является штат Техас).
127
Появление таких номинаций в газетном тексте «мотивировано желанием
избежать тавтологий, разнообразить изложение» [3, с. 66]. Тут же приводится
сравнение падения шатла с эпизодом из фильма «Война миров», фильма, который
изобилует сценами мировой катастрофы.
В публикациях следующих газетных номеров встречаем дополнительную
информацию о пространственных параметрах прецедентного фокусного события
и вновь проводится сравнение местонахождения «Челленджера» и «Колумбии» в
момент катастрофы:
(1) Challenger blew up while still within sight of the Florida launching pad,
where long-range cameras recorded many details of its destruction. By contrast,
Columbia experienced its problem high in the atmosphere, and … government
cameras were not tracking it (NYT, 52382).
(2) The Challenger exploded on the way up – in view of hundreds of cameras –
and Columbia disintegrated on the way down, still 40 miles above the earth,
where no one had a good view … (NYT, 52386).
Из вышеуказанных примеров 1 и 2 можно заключить следующее: информации
визуального характера о катастрофе «Челленджера» больше, так как он взорвался
при движении вверх, что было зафиксировано камерами (2), в поле зрения
стартовой площадки во Флориде (1). Дезинтеграция «Колумбии» произошла
высоко в атмосфере, вне поля зрения наблюдателей (1), (2).
Отметим, что в публикациях, упоминающих о событиях, прецедентных
событиям 11 сентября, катастрофе шатла «Колумбия» и терактам в Бостоне,
пространство, как правило, представлено в неразрывной связи со временем.
Однако, в этих сообщениях чаще встречаем указание на время. Здесь
приоритетным является сравнение структур актуального и прецедентного
событий в рамках их хронологического соотнесения «сейчас» – «тогда».
3.3. Изображѐнное пространство в макротексте о длящейся КС
Фокусное пространство длящейся КС. Как показывает изучаемый
материал, пространство оказывается в фокусе внимания газетного текста, когда
128
оно связано с проявлениями общественной жизни. В газетном макротексте,
описывающем длящуюся КС, особенно важным является указание на место
совершения референтных фокусных событий. По мере осуществления каждое
новое фокусное событие определяет дополнительные параметры фокусного
пространства КС, тем самым расширяя его.
Топосные маркеры, фиксирующие пространственные параметры фокусных
событий длящейся КС, могут состоять из нескольких компонентов. Состав
элементов топосного маркера зависит от степени известности места фокусного
события читателю. Так, участок пространства, в котором произошло событие, но
который,
скорее всего, неизвестен читателю, локализуется в рамках более
крупного, а тот, в свою очередь, помещается в ещѐ более крупном и т. д.
В макротекстах «Эпидемия ящура в Великобритании в 2001г.» и
«Вашингтонский снайпер», описывающих длящуюся КС, отмечается высокая
заявленность хоронимов и ойконимов. Это связано с характером осуществления
референтных кризисных событий, которые происходили в виде вспышек на
значительной по размерам территории проживания либо местонахождения людей,
которые оказались вовлечѐнными в КС.
В макротексте «Эпидемия ящура» на протяжении ряда газетных номеров
отмечается следующий ряд точечной географической локализации вспышек
эпидемии, произошедших со времени предыдущего выпуска газеты, то есть в
течение предыдущей недели:
(1) … at the Cheale Meats abbattoir near Brentwood in Essex … the first
outbreak of foot and mouth disease (ST, 2072).
(2) The outbreak of foot and mouth at Burdon Farm …, was the first to be
confirmed in Devon (ST, 2073).
(3) … the latest outbreak was confirmed at a farm near Whitby, North Yorkshire...
(ST, 2078).
(4) … in Northern Ireland yesterday, tests confirmed that the province has
suffered a fresh oubreak, despite having been given the all-clear (ST, 2079).
129
(5) … the news on Friday of two new cases in cattle near Bridgewater and
Langport in Somerset, and in Westerdale on the North York Moors … (ST, 2087).
В примерах (1, 2, 3, 5) топосная локализация фокусного события
детализируется
и
максимально
приближается,
что
позволяет
точно
проинформировать о месте его протекания. Сложные пространственные маркеры
в каждом из этих случаев состоят из нескольких элементов, один из которых
является топонимом, известным в масштабах страны: Essex (1), Devon (2),
Yorkshire (3), Somerset, North York (5). Топоним фиксирует внешние границы
определѐнного пространства, в пределах которого произошло фокусное событие,
ограниченное маркерами локального топоса.
В сообщениях о подавлении очагов эпидемии ящура присутствуют топосные
маркеры, достаточно точно указывающие на местонахождение ферм, где были
уничтожены больные животные:
(1) … at Raygill Farm, near Hawes, in the rolling North Yorkshire Dales (ST,
2075).
(2) … at Cegley farmhouse at Glasserton in Dumfries and Galloway (ST, 2082).
(3) … recent slaughter of 500 sheep on the Isle of Sheppey in Kent (ST, 2087).
В первых двух случаях сложные пространственные маркеры состоят из
нескольких обязательных элементов, один из которых обозначает локальный
топос, малоизвестный британскому читателю, который упоминается в привязке к
большему населѐнному пункту, и ещѐ один элемент представляет топос в формате
«регион», известный в масштабах страны. Комбинация этих трѐх элементов
значительно упрощает представление о месте протекания фокусного события. В
топосном маркере третьего примера также наблюдаем укрупнение: указание на
место осуществления фокусного события – остров Шеппи – сообщается в
привязке к региону его местонахождения – графству Кент.
В случае Вашингтонского снайпера, фокусные события – выстрелы
снайпера в период со 2 октября (первое из серии зафиксированных кризисных
событий) до 22 октября 2002 года (момент последнего выстрела снайпера и его
130
сообщника) имели место на территории штатов Мэрилэнд, Вирджиния и
федерального
округа
Вашингтон.
В
макротексте
заявлено
следующее
местонахождение людей, ставших жертвами снайпера и, соответственно,
деятелями фокусных событий публикаций газеты “New York Times”, освещавших
на следующий день каждое трагическое событие:
а) в штате Мэрилэнд:
(1) … in the parking lot of a grocery store located in Wheaton, Md. (NYT, 52260).
(2)
…
at the Fitzgerald Auto Malls at 11411 Rockville Pike near Rockville, Md.
(NYT, 52261).
(3)
…
at a Mobilstation at Aspen Hill Road and Connecticut Avenue in Aspen
Hill, Montgomery County (NYT, 52261).
(4) … at the Leisure World Shopping Center in Norbeck, Md. (NYT, 52261).
(5) … at the Shell station at the intersection of Connecticut & Knowles Avenues
in Kensington, Md. (NYT, 52261).
(6)
…
outside the Benjamin Tasker Middle School in Prince George's County
(NYT, 52265).
(7) in Aspen Hill, an unincorporated area near Silver Spring, Md. (NYT, 52280).
б) в штате Вирджиния:
(8) … during the Virginia attack, at the Spotsylvania Shopping Center near
Fredericksburg (NYT, 52262).
(9)
…
at a gas station near Interstate 66 in Manassas, Va., 30 miles southwest of
Washington (NYT, 52267).
(10) … at a station near I-95 in Spotsylvania County (NYT, 52269).
(11)
…
at a shopping mall in the Seven Corners section of Falls Church, Va., 10
miles west of Washington (NYT, 52272).
(12) … in a parking lot near the Ponderosa steakhouse at State Route 54
in Ashland, Va. (NYT, 52277).
131
с) в округе Вашингтон:
(13) … on Georgia Avenue at Kalmia Road, in Washington (NYT, 52261).
В маркерах из примеров 3, 6 и 10 не указан макротопос. Речь идѐт о названиях
штатов, в которых имели место трагические события. Данная информация
присутствует в первом абзаце в каждой из соответствующих статей, о чѐм
свидетельствует использование топосных маркеров, представленных хоронимами
(названиями регионов): in Maryland (NYT, 52261, 52265), in Virginia (NYT, 52269).
В примерах 1, 2, 4, 5, 7, 9, 11, 12 для означивания этих штатов используются
аббревиатуры хорошо известные американскому читателю: Md., Va. В восьмом
примере
указание на топос свершения события приводится в темпоральном
маркере
during the Virginia attack. В данном случае темпоральный маркер
обозначает не только временной референт, но и пространство, которое
опосредованно связано с указанным в маркере временем.
Отметим, что фокусные события и фокусное пространство являются
предметом
освещения
газеты
“New
York
Times”
и
после
задержания
Вашингтонского снайпера и его сообщника. Информация о данных событиях
подаѐтся в следующем виде: читателю кратко напоминают имя жертвы, еѐ возраст,
время и место события. В ряде случаев пространственные параметры фокусного
события указываются в детальной форме, максимально приближая его к читателю.
Так, в примере ниже сложный топосный маркер определяет параметры
локального топоса (на автостоянке, возле магазина «Хоум Дипоу») в масштабах
более крупных географических объектов (Фоллз Черч, Вирджиния):
…
the Oct. 14 shooting of Linda Franklin, 47, … who was felled by a single shot to
the head inside a parking garage at a Home Depot in Falls Church, Va. (NYT,
52285).
Данный пример и вышеприведенный пример 11 (№52272 газеты “New York
Times”) описывают одно и то же кризисное событие с несколькими различиями. В
статье №52272 не указано название магазина, возле которого произошло
трагическое событие. В примере №52285 название магазина есть (Home Depot). В
132
примере 11 №52272 сообщают название района города (the Seven Corners section)
и параметры его дистанционной удалѐнности от штата Вашингтон (10 miles).
Здесь Вашингтон выступает центром системы координат, относительно которого
осуществляется привязка к сторонам света (west of Washington) района, где
свершилось фокусное событие.
КС в Великобритании в 2014 году, вызванная затяжными дождями,
охватила значительную территорию юга и запада страны, что и определило
параметры
денотативного
фокусного
пространства.
Следующие
пространственные координаты фокусных событий, имевших место в течение
недели, предшествующей появлению публикаций, были заявлены в ряде
воскресных выпусков газеты “Sunday Telegraph”.
(1) Many people living on the Somerset Levels are cut off by the flood (ST, 2744).
(2) … flooding on the Somerset Levels (ST, 2746).
(3) The Somerset Moors and Levels, where farmland is flooded and villages are
cut off (ST, 2747).
(4) The Thames and Severn, along with rivers across the south and south west,
have been swollen by weeks of rain (ST, 2748).
(5) Terrible storms in the night have left 41,000 homes across England and Wales
without power (ST, 2749).
(6) … the flood water started seeping into homes from Somerset to Surrey (ST,
2750).
В январе 2014 года территория подтопления охватила долины Сомерсета. О
параметрах фокусного события в первых двух примерах свидетельствует
использование маркера естественно-ландшафтного топоса Somerset Levels.
Британскому читателю, должно быть хорошо известно, что долины Сомерсета
занимают значительную часть юго-запада Англии.
Согласно информации,
опубликованной в последнем январском номере (пример 3), территория югозапада, которую помимо долин занимают топи Сомерсета (Somerset Moors) попрежнему находилась «отрезанной» от остального мира.
В середине февраля
плохие погодные условия охватили всю Англию и Уэльс (пример 5), который, как
133
известно, находится на западе Великобритании. В конце февраля была
подтоплена территория от графства Сомерсет до графства Суррей (пример 6), что
находится на юго-востоке страны. Как видим из данной подборки примеров, из
публикаций макротекста можно составить метеорологическую карту плохих
погодных условий на территории Великобритании в январе-феврале 2014 года.
По мере развития КС, вызванной наводнением в Великобритании, в газетных
публикациях на эту тему публикуют прогнозы погодных условий на территории
страны. В них указывают временные и пространственные координаты возможных
фокусных событий, что даѐт возможность читателю газеты “Sunday Telegraph”
сопоставить
данные
координаты
со
своим
предположительным
местонахождением в указанный момент времени. Таким образом, читатель
сможет представить себе, какую угрозу могут нести данные события, поскольку
интерес к происходящему, по словам Дж. Колодзи, часто бывает обусловлен
степенью близости к нему [336, с. 60].
The risk of flooding from groundwater continues in parts of Wiltshire, Dorset,
Hampshire, West Sussex, West Berkshire and Surrey into next week (ST, 2746).
The Met Office has issued severe weather warnings for the South West, southern
England, south Wales and Northern Ireland from Monday until Wednesday (ST,
2747).
Как видим, в прогнозах № 2747 на следующую неделю ожидаются сложные
погодные условия на юго-западе и юге Англии, а также в южном Уэльсе и
Северной Ирландии. В одной из публикаций № 2748 встречаем подтверждение
осуществления части прогнозов, опубликованных в № 2747:
Many residents in Somerset have been forced to abandon their homes … in the
past week. Estimated 5,000 properties have so far been flooded (ST, 2748).
Актуализатором шифтерного слова home является хороним Somerset. Из данного
примера следует, что в течение предыдущей недели многие жители Сомерсета, то
есть юго-запада Англии, были вынуждены покинуть свои дома из-за угрозы
подтопления
134
В марте 2014 года в связи с прекращением затяжных дождей, КС пошла на
спад. В одной из публикаций мартовского номера газеты “Sunday Telegraph”
журналист анализирует произошедшее и сводит воедино информацию о
территории, наиболее пострадавшей в период наводнения:
Some of the worst affected areas were Somerset, Devon, Dorset and Cornwall in
the south west and the Thames Valley in the south east (ST, 2752).
Как видим, фокусный характер пространства передаѐтся с привязкой ко времени:
момент выхода из печати № 2752 соотносится с моментом разгара КС, о чѐм
свидетельствует использование прошедшей формы глагола be, а также
прилагательное bad в превосходной степени, определяющее состояние регионов
как «наиболее пострадавшие районы» (the worst affected areas).
Фоновое пространство длящейся КС.
В макротекстах, описывающих
длящуюся КС, отмечается невысокая заявленность фонового пространства. Это
вызвано тем, что в центре внимания публикаций на эту тему оказываются
пространственные координаты сменяющих друг друга актуальных кризисных
событий
действительности.
макротекстов
«Эпидемия
Фоновое
ящура
в
пространство
длящихся
Великобритании»
и
кризисных
«Наводнение
в
Великобритании» в значительной степени представлено пространственными
координатами событий, которые имели место до начала КС, и, в некоторой
степени, послужившими причиной еѐ возникновения.
Двигаясь по вертикали газетного макротекста «Эпидемия ящура в
Великобритании» и наблюдая при этом за пространственными параметрами ряда
событий, предшествовавших появлению первого фокусного события – первой из
серии вспышек заболевания ящура, можно восстановить путь проникновения
эпидемии в страну. Так, в одной из публикаций № 2075 утверждают, что
первоначальное инфицирование свиноматок произошло в Нортумбрии. Тут же
приводятся
причины:
животных
кормили
завезѐнным
мясом,
которое,
предположительно, привезли из близлежащих армейских казарм в Арбермале. В
дальнейшем инфицированных свиней перевезли из Нортумбрии на скотобойню в
135
Эссексе, где, как известно, 19 февраля 2001 года была зарегистрирована первая
вспышка эпидемии:
… the original infection of elderly sows in Northumbria, almost certainly
through imported meat. One possibility is that the meat came from the nearby
Albemarle army barracks …. … the first spread of the infection was the
movement of pigs from Northumbria to Cheale’s abattoir in Essex … (ST, 2075).
Через
месяц
информация
относительно
причастности
военных
подтверждается, и их обвиняют в поставках неочищенных пищевых отходов.
В № 2081 указывается название армейского пункта, из которого осуществлялась
поставка, а также пространственные координаты места поставки:
… the army was last night accused of being the source of the foot and mouth
epidemic after it admitted supplying untreated waste food to the pig farm where
the disease broke out. … The food was taken from the kitchens of Whitburn
Training Camp, near Sunderland, and fed to pigs at Bobby and Ronny Waugh’s
farm in Heddon-on-the-Wall, Northumberland (ST, 2081).
Отметим, что в № 2081 впервые приводятся детальные информационные
параметры топоса, обозначающего место поставки: Bobby and Ronny Waugh’s farm
in
Heddon-on-the-Wall,
В
Northumberland.
данном
случае
означивание
пространства происходит через его связь с человеком: указание имени владельцев
фермы
в
локальном
топосном
маркере,
обозначенном
нарицательным
существительным «ферма» «интимизирует» пространство, тем самым, приближая
объект, в данном случае ферму, к читателю.
В макротексте «Наводнение в Великобритании» прослеживается ряд
событий, имевших место в фоновом пространстве, которые в дальнейшем
спровоцировали наводнения. В 2005 году была принята правительственная
программа, в дальнейшем нацеленная на затопление площадей в ряде регионов. В
частности, проводилось затопление территорий в графстве Сомерсет: flooding in
Somerset
(ST,
2749),
(ST,
2750).
Для
этих
же
целей
приобрели
сельскохозяйственные угодья в Сауфлеке, рядом с рекой Пэрретт, дренаж которой
проводился с 13 века:
136
… the purchase of a large area of farmland at Southlake Moor next to
Burrowbridge on the Parrett, which had been drained since the 13th century (ST,
2750).
В 2009 году правительство выделило £8, чтобы увеличить площадь
затопления, куда и вошли ещѐ 10 пойм в Сомерсете:
… in 2009, the government gave £8 million to ―restore‖ – ie, increase flooding
on – 10 Somerset “floodplains” (ST, 2750).
Впоследствии непродуманная экологическая политика властей привела к
катастрофе. В ноябре 2013 года гидрометеорологическая служба прогнозировала
сухую зиму, в результате чего агенство по охране окружающей среды приняло
решение затопить топь Сауфлейк. В результате декабрьских и январских дождей,
образовавшиеся массы воды заблокировали течение уже заиленной реки Пэрретт
по сельскохозяйственным угодьям в восточном направлении:
The Met Office had forecast in November that the three months between December
and February would be drier than usual … it led the Environment Agency
deliberately to flood Southlake Moor in the expectation of a dry winter. When
those December and January rains poured down, this large expanse of watersodden ground blocked the draining to the already horribly silted-up Parrett of a
very much larger area of farmland to the east (ST, 2750).
В первом мартовском номере 2014 года “Sunday Telegraph” сообщает, что
паводковая вода в Сомерсете уже сходит, что даѐт возможность открыть дороги,
начать откачку воды, а жители могут вернуться домой. Таким образом,
имплицитно заявлено, что угрозы человеческой жизни на территории Сомерсета
нет, что свидетельствует о фоновом характере пространства:
Flood waters in Somerset have only recently subsided, allowing residents to
return home, roads to reopen and dredging to begin (ST, 2751).
К фоновому пространству макротекста «Вашингтонский снайпер» относим
координаты тех мест, где, согласно информации опубликованной в “New York
Тimes”, снайпер предположительно осуществлял выстрелы вплоть до 2 октября
2002 года (момента, когда было зафиксировано начало нападений):
137
(1) Investigators today continued to explore leads about the actions of Mr.
Muhammad and Mr. Malvo in the 15 months before the shootings. A law
enforcement official said
…
that they were investigating whether Mr. Muhammad
and Mr. Malvo had been involved in several crimes or schemes in Antigua,
Alabama, Indiana, Maryland, the District of Columbia and Washington State
(NYT, 52285).
(2) In the month before the sniper attacks that left 10 dead and terrorized the
Washington area, John Muhammad and Lee Malvo are believed to have killed or
wounded seven people in four states (NYT, 52286).
Как уже указывалось, эти события относим к фоновым событиям газетного
макротекста, так как о них становится известно постфактум, и они предшествуют
во времени началу КС, о чѐм свидетельствуют временные маркеры: in the 15
months before the shootings, in the month before the sniper attacks. Из данных
примеров следует, что причастность снайпера и его сообщника к преступлениям
ещѐ под сомнением: используется следующая смысловая последовательность
explore leads (исследовать связи), investigatе (расследовать) (1), are believed
(полагают) (2). В № 52288 газета “New York Times” ссылается на властные
структуры и включает Алабаму в «географический список» снайпера:
Two days after killing a woman in Montgomery, Ala., on Sept. 21, John
Muhammad returned to his birthplace
…
the authorities said yesterday (NYT,
52288).
Неделю спустя, в этот список попадает Атланта:
…
the two men were linked to one more shooting in Atlanta (NYT, 52295).
После ареста снайпера и его сообщника, ряд округов, где они осуществляли
выстрелы, вступает в «борьбу» за право судить преступников. В следующих
примерах прослеживается закономерность: чиновники, находящиеся в фоновом
пространстве КС, пытаются обосновать его выбор как места судебных
разбирательств, основываясь на его прежних свойствах – свойствах фокусного
138
пространства: в частности, упоминаются люди, ставшие жертвами снайпера в
этих округах (выделено подчѐркиванием):
(1) ''There's no agreement as to who prosecutes first,‖ State's Attorney Douglas F.
Gansler, the Montgomery County prosecutor, said … . Mr. Gansler argued that
his county should hold the first trial because 6 of the sniper's 10 fatalities occurred
in his county (NYT, 52283).
(2) But Virginia prosecutors in Spotslyvania County, where one person was killed
and another was injured, and in Hanover County, where one person was killed,
said they planned to file charges on Monday (NYT, 52284).
(3) Other charges are expected to be filed in Prince William County, Va., where
one person was killed; Prince George's County, Md., where a 13-year-old boy was
seriously injured (NYT, 52285).
Подводя итоги данного параграфа, отметим, что в газетном макротексте,
описывающем длящуюся КС действительности, фиксируются пространственные
параметры каждого из серии референтных фокусных событий. Повторяющееся
указание на топос фокусных событий по вертикали макротекста обеспечивает их
узнаваемость читателем.
Прецедентное пространство длящейся КС. В первом газетном номере
макротекстового образования «Эпидемия ящура в Великобритании» публикуются
воспоминания одного из британцев – очевидцев эпидемии 1967 года. Зимой 1967
года фермеры и их семьи фактически стали заложниками пространства – из-за
опасности распространения эпидемии они были вынуждены оставаться дома:
Throughout the winter, farmers and their families were effectively prisoners in
their own homes, unable to leave their farms for fear of spreading the disease
(ST, 2072).
В № 2075 сообщают, что эпицентром эпидемии 33-летней давности, т. е. той
же эпидемии 1967 года, был Северный Шропшир:
139
North Shropshire, the county which 33 years ago was the epidemic’s epicentre
(ST, 2075).
В одном из апрельских номеров “Sunday Telegraph”, со ссылкой на данные
предоставленные учѐными, сообщает о 10-летнем мировом опыте уничтожения и
вакцинации скота для подавления эпидемии ящура:
Scientists … studied 60 foot and mouth outbreaks around the world in the past
decade and found that a combination of slaughter and vaccination had proved the
best way to control the disease (ST, 2080).
В частности, речь идѐт о семи регионах Италии в 1992 году, Греции в
1994году и большей части Тайваня в 1997 году:
(1) Italy in 1992, where it spread to seven regions (там же);
(2) Greece in 1994, where seven districts were affected (там же);
(3) … and most of the island of Taiwan in 1997 (там же).
В первом и втором случаях топос фокусных событий
означивается онимом,
который уточняется обстоятельственным придаточным предложением места, где,
в
свою
очередь,
множественное
число
существительного,
имеющего
количественный атрибут, носит уточняющий характер топоса. В третьем случае
топос означивается онимом, который дублирует апеллятивная номинация.
В макротексте «Наводнение в Великобритании» прецедентное пространство
– это территории, на которых в результате прецедентных фокусных событий
пострадали люди. В № 2747 “Sunday Telegraph” сообщаeт, что в 1953 году подъѐм
воды на восточном побережье страны унѐс жизни 300 человек:
The devastating east coast surge cost more than 300 people their lives in 1953
(ST, 2747).
В № 2749 уточняется, что наводнение было вызвано разливом Северного
моря, и появляется дополнительная информация, что один из 300 вышеуказанных
случаев имел место в Лондоне:
… the North Sea flood, which killed more than 300 people, including one in
London (ST, 2749).
140
В макротексте «Вашингтонский снайпер» проводят параллель по характеру
поведения деятеля – самого снайпера
с поведением деятелей в прецедентных
ситуациях.
внимание
Эксперты
акцентируют
на
том,
что
выстрелы
Вашингтонского снайпера нельзя отнести к разряду террористических актов в
связи с отсутствием политических требований с его стороны. По этому признаку
Вашингтонского снайпера сравнивают с виновником взрывов в Оклахоме в 1995
году:
Terrorism experts say the shootings should not be classified as terrorist acts
because the sniper has not given a reason for the shootings. … In Oklahoma City …
Timothy McVeigh didn’t reveal any political motivation until after he was arrested
(NYT, 52272).
Поведение Вашингтонского снайпера сходно с поведением серийных убийц,
которые совершают преступления для проявления власти и ведут себя осторожно,
чтобы не быть пойманными. Так, в одной из газетных публикаций поведение
снайпера сравнивают с поведением другого преступника, орудовавшего в районе
Зелѐной реки в пригороде Вашингтона в 1980 годах. В обоих случаях происходит
означивание человека по месту, с которым он связан свой деятельностью –
Вашингтонский снайпер, убийца с Зелѐной Реки:
This behaviour is similar to typical serial killers, who often commit their crimes to
exert power and are far more careful in trying to avoid capture
…
. An example was
the Green River Killer, who murdered scores of prostitutes and young women
throughout 1980s and dumped their bodies into the Green River, just outside
Seattle in Kent, Washington (NYT, 52273).
В то же время, наличие сообщника некоторым образом нехарактерно для
серийных преступлений. В той же публикации № 52273 встречаем упоминание о
подобном прецедентном случае в Калифорнии в 1985 году:
…
such teamwork has been rare
…
the most prominent team being Charles Ng and
Leonard Lake, who killed 11 people from 1984 to 1985 in California (там же).
141
Как
видим,
в
публикациях
газетного
макротекста,
освещающих
прецедентные кризисные события и ситуации, происходит активизация ряда их
информационных характеристик в привязке к месту их свершения либо
протекания.
3.4.
Количественные
характеристики
фрагментов
различных
пространственных планов
Заявленность фокусного и фонового пространств в газетном макротексте
находится в непосредственной зависимости от развития КС действительности. В
связи с этим, процентное соотношение маркеров фокусного пространства по
вертикали в макротекстах, описывающих разовую и длящуюся КС, отличается
(см. Приложение Б). Так, в первых номерах газетных макротекстов «Теракты в
Бостоне» (таб. 11) и «Катастрофа шатла «Колумбия» (таб. 10) фокусное
пространство
характеризуется
наибольшей
заявленностью
и
значительно
превалирует над другими видами пространства. Процентное соотношение
маркеров фокусного пространства в первых номерах данных макротекстов
составляет 34 – 51 % (таб. 11), 27,5 – 43 % (таб. 10), соответственно, от общего
количества пространственных маркеров. В первых номерах данных макротекстов,
освещающих разовые КС, больше всего внимания уделяется фокусным событиям
и, соответственно, их пространственным параметрам. Постепенное снижение
процентного соотношения маркеров фокусного пространства и увеличение
фонового в последующих номерах связано с потерей фокусных событий своей
актуальности. Заявленность фокусного пространства по вертикали макротекста
«Теракты «11 сентября» отличается более резким снижением (таб. 8). Это вызвано
особенностями канала передачи информации: так как газета “Sunday Telegraph”
является еженедельным изданием, то по мере еѐ выхода из печати и,
соответственно, такого 7-дневного «скачкообразного» отдаления во времени от
событий 11 сентября, журналистов всѐ больше интересовали последствия
терактов и то, как они повлияли на жизнь людей.
142
В газетном макротексте, описывающем длящуюся КС, указание на место
совершения каждого из ряда референтных фокусных событий определяет степень
заявленности фокусного пространства. Так, по мере осуществления каждое новое
фокусное событие определяет его дополнительные параметры. В результате, в
газетных номерах, освещающих такие события, наблюдается рост процентного
соотношения маркеров фокусного пространства. Так, в результате освещения
каждого нового нападения Вашингтонского снайпера, в газете “New York Times”
увеличивается заявленность фокусного пространства, достигая в некоторых
случаях 62 – 71 % (таб. 9). В случаях «затишья» между выстрелами снайпера,
процентное
соотношение
маркеров
фокусного
пространства
снижается
до 30 – 20 % (таб. 9).
После ареста снайпера и его сообщника, “New York Times” переключается
на предисторию событий КС и их последствий, в результате чего увеличивается
процентное количество
маркеров фонового пространства. В результате, в
последних номерах макротекста «Вашингтонский снайпер» количественные
показатели составляют 91,5 – 98 % (таб. 9).
Следует
отметить
невысокое
присутствие
маркеров
прецедентного
пространства в обоих видах газетного макротекста, описывающего КС. Его
количественные показатели отличаются наибольшей степенью заявленности в
первых газетных номерах макротекстов «Эпидемия ящура в Великобритании»
(таб. 7), «Теракты «11 сентября» (таб. 8), «Катастрофа шатла «Колумбия» (таб.
10), «Теракты в Бостоне» (таб. 11) и составляют от 3 дo 9, 5 %. Это вызвано тем,
что в начале развития актуальной
КС действительности особенный интерес
представляют информационные характеристики прецедентных событий и, в том
числе, их топосная локализация.
В газетных макротекстах «Вашингтонский снайпер» и «Наводнение в
Великобритании», описывающих длящиеся КС, отмечается низкая заявленность
прецедентного пространства. По вертикали данных макротекстов количественные
показатели составляют 0,5 – 3 % от общего количества пространственных
маркеров, либо же отсутствуют (таб. 9, 12).
143
Отметим,
что
информирование
о
пространственных
параметрах
прецедентных событий осуществляется наряду с указанием на время их
осуществления. Однако,
в ряде случаев оказывается важнее хронологическое
соотнесение событий: «сейчас» – «тогда». В результате, в сообщениях о
прецедентных КС больше внимания уделяется времени, а не месту свершения
прецедентных событий, что отражается на чуть более высокой степени
заявленности маркеров прецедентного прошлого времени (таб. 1-6) по сравнению
с количественным соотношением маркеров прецедентного пространства (таб. 7-12)
в номерах каждого макротекста. В ряде газетных номеров макротекстов
«Эпидемия ящура в Великобритании», «Вашингтонский снайпер», «Катастрофа
шатла «Колумбия» и «Теракты в Бостоне» отмечается полное отсутствие
маркеров прецедентного пространства при крайне низкой заявленности маркеров
прецедентного прошлого времени. Данная тенденция наиболее чѐтко проявляется
в конце макротекстовых образований (сравните степень заявленности планов
прецедентного прошлого времени и прецедентного пространства в таблицах 1 и 7,
3 и 9, 4 и 10, 5 и 11). Причина заключается в том, что в первых номерах
макротекстовых образований, освещающих развивающуюся КС, о характере
прецедентных события опубликовано достаточное количество информации. В
результате, в конце макротекстов обращение к прецеденту носит сухой
инфомационный характер и заключается в указании названия события и времени
его наступления.
Выводы по главе 3
В газетной коммуникации, как и в других видах письменной коммуникации,
реализуются три вида пространства: реальное, концептуальное и текстовое.
Понятие «текстовое пространство», как и концептуальное, является результатом
метафорического переноса. Основанием для него служат свойства реального
пространства: протяженность, ограниченность, трехмерность, наполненность
объектами, расположенность объектов друг относительно друга, характеризация
связи между пространством и объектом. Помимо этих признаков, текстовое
144
пространство (пространство изображенных при помощи слов объектов) имеет
символическую природу. Автор изображает пространство в соответствии с
собственной коммуникативной стратегией: выдвигает на передний план одни
элементы и вытесняет на задний план другие.
Общее текстовое пространство складывается из пространств, так или иначе
связанных с тематической осью повествования – КС, относясь к эпицентру
событий или периферии. По этому признаку выделяем фокусное, фоновое и
прецедентное пространство.
Общее количество пространственных маркеров в выборке составляет 7120
единиц. Границы фокусного и фонового пространства фиксируются при помощи
пространственных
маркеров,
представленных
топонимами,
апеллятивами,
дейктиками. В публикациях, образующих макротекст, встречаем следующие
разновидности
апеллятивов:
точечно
локализующие,
описательные,
перифрастические, классифицирующие и цифровые.
Характерной
объективности
чертой
газетных
изображаемого
макротекстов
пространства
за
является
счѐт
обеспечение
указания
точных
географических координат, дистанции, разделяющей объекты, ориентации по
сторонам света, а также горизонтальной и вертикальной перспективы.
Изученный материал показывает, что масштаб, в котором локализуются
референтные события, определяется пространственными границами протекания
референтных КС. В газетных макротекстах представлены маркеры макротопоса,
локального топоса и микротопоса. Выбор топоса и способов его означивания
связан с образом читателя, запасом его фоновых знаний. Макротопос
представляют крупные объекты урбанизированного и естественноландшафтного
топоса. Так, в газетных макротекстах часто фигурируют названия городов и
регионов, где имели место референтные фокусные, фоновые и прецедентные
события/ситуации. Такие маркеры легко опознаются читателем, поскольку здесь
функционируют широко известные топонимы. Локальный топос представлен
названиями
мелких
населѐнных
пунктов,
а
также
указаниями
на
месторасположение зданий, улиц, ферм заполняющих макротопос. Локальный
145
топос, как правило, неизвестен массовому читателю и уточняется в привязке к
макротопосу. В рамках локального топоса выделяются пространственные локусы
масштаба микротопоса. В частности, речь идѐт о микротопосе закрытого
пространства: элементах космического корабля «Колумбия», помещениях внутри
зданий.
Путем фиксации пространственных отношений обеспечивается локализация
изображаемых событий в фокусном и фоновом пространствах различных текстов
в пределах макротекста, что, в свою очередь, способствует, формированию
цельного смыслового пространства вокруг описываемой референтной ситуации, а
также обеспечивает единство прочтения множества статей в рамках макротекста.
Распределение фокусного и фонового пространств в пределах макротекста
определяется самой референтной ситуацией: разовая КС строится вокруг одного
кризисного события, длящаяся КС включает в себя серию однотипных событий.
По
мере
осуществления
каждое
новое
фокусное
событие
определяет
дополнительные параметры фокусного пространства кризисной ситуации, тем
самым, расширяя его. Повторяемость маркеров фокусного пространства по
вертикали макротекста обеспечивает узнаваемость пространства читателем.
Особую роль в построении денотативного пространства макротекста играют
прецедентные ситуации: они позволяют соотнести систему пространственных
координат актуальной кризисной ситуации с прецедентной, имевшей место в
прошлом, а значит более понятной. Временной фактор является определяющим
при переходе из фокусного пространства актуальной ситуации в фокусное
пространство прецедентной ситуации.
Фокусное, фоновое и прецедентное пространство обеспечивают общую
пространственную организацию газетного макротекста.
Основные положения главы 3 изложены в публикациях автора [256].
146
ГЛАВА 4. АНТРОПОЦЕНТРИЗМ ГАЗЕТНОГО МАКРОТЕКСТА
4.1. Оппозиция СВОЙ/ЧУЖОЙ/ДРУГОЙ как социально-политический
и культурно-прагматический феномен
Тексты, составляющие макротекст о кризисе, образуют смысловое и
функциональное единство. Параметры этого единства: общность темы, единство
пространства и времени, стабильное распределение ролей деятелей, устойчивая
поляризация ролей деятелей. Эти факторы обеспечивают узнаваемость со
стороны читателя, а значит – помогают снизить количество интеллектуальных
усилий для вхождения в текст, материал, ситуацию, с одной стороны. С другой
стороны, они позволяют рассматривать газетные тексты о кризисной ситуации не
как варианты представления одной темы (как в случае сверхтекста), а как
дополняющие друг друга информационные пакеты, из суммы которых
выстраивается общая картина происходящего.
Среди прочих факторов, «универсальных текстовых смыслов» [218, с. 5; 245,
с. 30], безусловно, находится так называемый человеческий фактор, роль которого
в построении общего денотативного пространства макротекста нельзя не
учитывать. Человек, изображенный в тексте, имеет разные функции: прежде всего,
он выступает как субъект действия (деятель), при этом действие может быть как
вредоносным, так и, напротив, спасительным для жертв кризисной ситуации.
Б. А. Успенский выделяет в структуре текста также такие функции как носитель
фразеологической точки зрения (субъект речи), носитель оценочной точки зрения
(субъект оценки) [275]. По словам Г. И. Кустовой, человек является «исходной
точкой», точкой отсчета [147, с. 377]: место любой реалии в системе культуры
определяется отношением к ней человека [217, с. 52]. В акте коммуникации
человек, отмечает Г. А. Золотова, является «главным действующим лицом мира, о
котором он говорит» [103, с. 12].
Текст
–
продукт
планомерной
целенаправленной
человеческой
деятельности. За текстом стоит субъект, его продуцирующий [64, с. 383]. Он
задает
тексту
определенную
смысловую
направленность,
организует
денотативное пространство текста в соответствии с определенным замыслом.
147
В
изучаемой
нами
газетной
коммуникации
референтная
ситуация
определена как кризисная. Поскольку кризис – явление масштабное, в рамки
одной газетной публикации он не вписывается. Это предполагает, что освещенная
в первых публикациях вне-текстовая ситуация представлена частично, часть ее
остается неизвестной. Вне-текстовая ситуация проясняется с течением времени.
По мере того, как становятся известны новые факты, пишутся другие тексты.
Таким образом, большая внетекстовая (референтная) ситуация моделируется в
денотативных пространствах различных газетных публикаций по единой теме.
Представляется, что КС – всегда новая, ее трудно кодифицировать. И все же,
для того, чтобы упростить себе работу, автор статьи вынужден рассматривать ту
или иную кризисную ситуацию как тип, как «сценарий». Соответственно, в его
задачу входит предложить «типично понятный» сценарий развития событий в
качестве фона для понимания актуальной ситуации [312, с. 20]. Признаком того,
что журналист «подбирает» для читателя «сценарий» для интерпретации
происходящего, является использование прецедентных феноменов. При этом,
указывая читателю на тот или иной прецедентный феномен, журналист как бы
говорит: «актуальную ситуацию следует понимать в призме другой, похожей
ситуации, которая имела место тогда-то и там-то».
Предмет нашего описания составляет не собственно референтное (внетекстовое) событие: оно бесспорно драматично и требует искреннего сочувствия
и крайне участливого отношения. Нас интересует в первую очередь то, как это
событие отражено в текстах (т.е. как реальное событие трансформируется в
текстовое событие), и каким образом, прочитав множество текстов, читатель
составляет целостную картину произошедшего или происходящего. Целью
нашего исследования является описание функционирования множества текстов в
рамках единонаправленного коммуникативного явления, которое называем
макротекстом.
Итак, если рассматривать кризисную ситуацию как тип, можно говорить о
типах поведения деятеля внутри этой ситуации. Типы поведения деятелей в
кризисной ситуации могут быть описаны как роли, поскольку деятели обладают
148
определенным набором признаков, по которым читатель легко узнает, к какому
типу деятеля относится тот или иной изображенный человек. В совокупности
текстов, составляющих макротекст, стабильное распределение ролей деятелей
позволяет читателю типизировать ситуацию. Так, в текстах о кризисных
ситуациях деятели будут соответствовать одной из перечисленных ниже ролей:
1. жертва преступления-пострадавший-непосредственный участник событий,
2. помощник-спасатель-свидетель-поддерживающий пострадавших
физически/материально,
3. сочувствующий-поддерживающий пострадавших морально,
4. нейтральное лицо,
5. организатор-исполнитель-виновный в совершенном преступлении или
несчастном случае,
6. сочувствующий-поддерживающий организатора преступления-виновного.
Выше мы сказали о том, что тип поведения деятеля может быть описан как
роль, а значит, за определенным типом деятеля закреплен определенный набор: 1)
действий, выраженных определенными предикатами; 2) атрибутов (предметов,
объектов), по которым его в той или иной мере можно идентифицировать; 3) мест
нахождения в пространстве.
4.2. Поляризация ролей актантов в макротексте о КС
Оппозиция «свой» / «чужой»: содержание концепта. В ситуации кризиса
происходит поляризация «массовых настроений» [206, с. 107]. Это связано с тем,
что жизненные приоритеты читателя, представляющие в обычных условиях
целый веер возможностей (см. например пирамиду потребностей А. Маслоу) [173],
в ситуации больших кризисных явлений – таких как наводнение, землетрясение,
цунами, террористический акт, эпидемия – сводятся к одной оси ценностей:
жизнь / смерть. С этой дихотомией соотносима другая пара противоположностей:
свой / чужой. Наиболее очевидно она проявляется в кризисных ситуациях, когда,
как замечает Г. Г. Почепцов, «биологические параметры человека начинают
играть более важную роль, чем параметры социального порядка, полученные в
149
результате научения» [203, с. 11]. Оппозиция «свой / чужой» наиболее четко
зафиксированна местоимениями: мы/они, we/they. При этом, по словам
О.
В.
Дмитрук,
активизируются
стереотипы,
используются
тактики
инклюзивности и дистанцирования [87, с. 10]. Е. В. Харченко и Л. А. Шкатова
отмечают, что «человек в сложной структуре социальных отношений убеждѐн в
«себеподобности» тех, кого он объединяет понятием «мы» и, как правило, не
испытывает затруднения в определении мира «чужих» [282, с. 7]. В отношении
концепта «свой» А. П. Садохин пишет: «Свой» подразумевает тот круг явлений
окружающего мира, который воспринимается как знакомый, привычный, само
собой разумеющийся» [222, с. 69]. В него входят люди, чьѐ поведение
соответствует социокультурным ценностям общества.
Н. Д. Арутюнова считает, что существование образа «чужих» в
коллективной и индивидуальной картине мира является необходимым условием
для семиотизации личности и регулятором еѐ опыта и поведения [12, с. 647].
Образ «они» чаще типизирован, отмечает Т. Л. Каминская, поскольку «человек,
как правило, имеет меньше опыта … общения с «не своей группой» [112, с. 63].
Т. В. Кузнецова так определяет содержание концепта «чужие»: это те, кто
представляет угрозу жизни и благополучию общества («своих»), отклоняясь от
общепринятых норм поведения [142, с. 37]. Заметим, что степень отчуждения
(«чужести») объекта может быть разной, выстраиваясь в градацию: сомнительный,
не заслуживающий доверия – потенциально опасный – враждебный [293, с. 165],
несущий угрозу жизни [76, с. 47].
Для определения лексического наполнения оппозиции «свой» / «чужой» в
ориентационном пространстве дискурса был предложен термин «прагматическая
антонимия» [293, с. 157]. Е. И. Шейгал считает, что сущность прагматической
антонимии состоит в нарушении законов «нормальной» языковой логики, по
которой, к примеру, президент – парламент – правительство – народ никак не
могут считаться антонимами, так как в их семантике нет противоположных или
противопоставленных денотативных компонентов. «Их оппозиция диктуется
экстралингвистической
ситуацией,
в
которой
обозначенные
референты
150
оказываются по разные стороны политической баррикады» (курсив наш – Л.Т.)
[там же].
Р. Норлунд описал традиционную модель освещения кризисных ситуаций
средствами массовой информации, в первую очередь – местными СМИ. Согласно
его
наблюдениям,
в
кризисной
ситуации
масс-медиа
пытаются
сконцентрироваться не на решении проблемы, а на критике власти» [264, с. 186].
Полагаем, речь идет о критике власти в тех случаях, где еѐ представители прямо
или косвенно причастны к развитию кризисной ситуации. Так, по наблюдению
Н. Хомского, для эффективного противостояния власти масс-медиа должны
оперировать
весомыми
фактами
и
доказательствами,
что,
совершенно
необязательно, когда задеты патриотические чувства [314, с. 19], к примеру, в
случае терроризма и любой другой внешней угрозы.
В исследуемых макротекстах «Эпидемия ящура в Великобритании»,
«Катастрофа
шатла
«Колумбия»,
«Наводнение
в
Великобритании»
прагматическая антонимия представлена следующей оппозицией: пострадавшие и
им сочувствующие / представители власти.
Одной из причин появлення в тексте «чужого» является изображение
конфликта, порождающего кризисную ситуацию. Причины конфликта, отмечает
Т.
И
Краснова,
могут
быть
различными:
социальными,
социально-
идеологическими, экономическими, нравственными [134, с. 3]. А. П. Садохин
определяет конфликт как «вид противоборства или несовпадения интересов» [222,
с. 209]. Как отмечает В. Е. Каган, диалектика «своего» и «чужого» не обязательно
конфликтна, хотя компоненты данной оппозиции имеют устойчивое полярное
содержание [111, с. 40].
Как бы там ни было, указывает В. Г. Зусман, сопоставление «чужого» и
«своего» включает: осмысление «своего» на фоне «чужого»; «остранение» своего
и приближение «чужого» [105]. В случае такого взаимодействия, отмечает
Е. А. Селиванова, речь идет о том, чтобы найти «оптимальный баланс» «своего»
(я) и «чужого» (они) для утверждения «ценности Я» и его дальнейшего
151
существования «рядом с чужим через возможный диалог между ними» [228, с.
197].
«Другой» как альтернатива оппозиции «свой» / «чужой». Дуализм
концептов «свой»/«чужой», по мнению Т. Г. Грушевицкой, может преодолеваться
за счет учета концепта «другой» [76, с. 192]. Мы разделяем точку зрения
О. М. Сухомлинова, определяющего значение «другой» как самостоятельную
позицию, равноправную по отношению к «свой» и «чужой» [251, с. 141].
«Другой» явно отличается от «своих», но, в отличие от «чужого», не
представляет угрозу существованию «своих», отмечает Ю. О. Гарюнова
[63,
с. 173]. Л. И. Гришаева и Л. В. Цурикова указывают на то, что «другое» есть
более или менее равноценная альтернатива «своему», как правило, лишѐнная
явной аксиологической оценки» [75, с. 117]. Эта альтернатива, пишет
Т. И. Краснова, имеет «характер несоответствия», она связана с «разными
идеологическими контекстами и модусами» [134, с. 23]. «Другие» – это люди,
являющиеся членами другого социума, которые не участвуют в ситуации
напрямую, но потенциально могут быть «своими» и «чужими», если примкнут к
той или другой группе. В итоге, если оппозитивная пара концептов
«свой»/«чужой» говорит о столкновении культур (смысловых пространств), то
промежуточная категория «другой» свидетельствует об определенном их
взаимодействии [251, с. 142]: при некоторых условиях «чужой» имеет
возможность быть включенным в «свое» пространство в качестве «другого».
В не-кризисном газетном тексте все три концепта («свой» – «другой» –
«чужой») могут актуализироваться, привязываясь к одной из точек оценочной
шкалы, по У. Вейнрейху: «хорошо-нейтрально-плохо» [51, с. 175]. Более того,
значение «чужой» будет тяготеть к значению «другой», поскольку один из
принципов журналистской этики – не оценивать, а давать объективную
информацию, допуская и даже предлагая альтернативные точки зрения на
происходящее.
152
Напротив, в кризисном газетном тексте, значение «другой» будет тяготеть к
значению «чужой». Позиция «нейтральное лицо» скорее исключение, чем
правило, поскольку наблюдающий, не вмешивающийся в ситуацию, где людям
нужна поддержка, помощь, может восприниматься как «чужой». Речь идет о
вмешательстве не только в виде физической поддержки, но и моральной (в виде
солидарности или сочувствия от лица своей страны).
Таким образом, в кризисной ситуации, люди, изображѐнные в денотативном
пространстве текста, склонны тяготеть к тому или иному полюсу дихотомии
«свое»/«чужое». Такое полярное распределение социума на «своих» и «чужих»
также проявляется в ситуациях, «когда неудовлетворѐнность интересов тех, кто
отмечен как «свои» объясняется через реализованность интересов социальных
контрсубъектов», пишет А. П. Садохин [222, с. 69], что свойственно, например,
пропагандистскому
типу
дискурса,
но
остается
за
пределами
данного
исследования.
Вернемся к газетному макротексту и типизации ролей деятелей. Указанные
выше типы поведения деятелей могут быть разделены на два полюса: «свои» и
«чужие». При этом, поляризация не носит абсолютный характер – или «свои»,
или «чужие». Здесь следует говорить о тенденции к поляризации. Категории
«свой»
–
«чужой»
образуют,
по
мнению
С.
В.
Ивановой,
«особый
аксиологический контекст»: они позволяют оперировать оценкой «хорошо» или
«плохо», исходя из принадлежности квалифицируемых объектов / фактов / людей
к классу «своих» или «чужих» [107].
В силу сказанного выше, авторы публикаций газетного макротекста имеют
возможность формировать оценочную картину мира: в рамках категории оценки,
замечает
О.
С.
Синепупова,
происходит
«приписывание
объекту
речи
определенных положительных или отрицательных свойств» [237, с. 7]; это
осуществляется, добавляет И. В. Чернышова, путем вписывания его в свое или
чужое пространство [286, с. 111]. При этом, свою стратегию оценивания
журналист выстраивает таким образом, чтобы, по словам Л. Р. Дускаевой,
«выработать общее с адресатом мнение о рассматриваемом объекте» [93, с. 29].
153
Оппозиция
«свой»
/
«чужой»:
формализация,
прагматика,
взаимодействие. Газетный текст, по мнению Г. Я. Солганика, «стремится
запечатлеть реального современного человека в быстро меняющемся мире»,
определить его роль в нѐм и место [241, с. 34]. Особое место в разграничении
различных
эпизодов
изображаемых
событий
играет
позиция
субъекта
(действующего лица). Нужно отметить, что как в плане настоящего, так и в плане
прошлого анализируемых газетных макротекстов значимое место отводится
изображению антропоцентрической линии – линии судьбы человека, которая
тесно
переплетается
со
всем
разнообразием
освещаемых
тематик.
О
взаимоотношении понятий «человек» и «событие» Н. Д. Арутюнова пишет:
«События не только происходят в жизни людей, но в них должны принимать
участие люди. События личностны и социальны» [11, с. 171]. При этом,
изображенные в кризисной ситуации люди не нейтральны: в связи с резкой
поляризацией субъектных позиций в кризисной ситуации, они либо выступают
как «свои», либо как «чужие». Антропоцентрическая линия в газетных
макротекстах «Теракты 11 сентября», «Теракты в Бостоне» и «Вашингтонский
снайпер», как результат отражения жизни реальных людей в газетном
макротексте, представляет двуполюсную структуру, где наблюдается оппозиция
понятий:
«мы» / «свои» :: «они» / «чужие»
Данная оппозиция четко представлена в риторическом вопросе, который
задает автор репортажа о событиях 11сентября (пример 1) и в отрывке из речи
президента Б. Обамы после терактов в Бостоне (пример 2):
(1) My first thought was: how could people do this to people? And then: how
could they do this so easily to us? (ST,2101).
(2)―We will get to the bottom of this,‖ the president said. ―We will find who did
this, and we will find out why they did this‖ (NYT 56108).
Оппозиция местоимений «мы»/«они» используется в аргументативных целях и,
как отмечает А. Д. Белова, «соответствует демонстративной фазе в развитии
конфликта» [25, с. 65]. «Мы» – это сообщество людей, объединяющее тех, кто
154
пострадал при терактах: те, кого уже нет в живых, и те, чья жизнь продолжается.
«Они» – это «чужие», люди, которые живут по другим нормам, имеют другие
ценности. В группу «они» входят исполнители и организаторы терактов. При
обращении к широким кругам общественности местоимение первого лица
множественного числа подчѐркивает, что данный текст содержит как мысли
одного автора, так и мысли его единомышленников. Кроме того, инклюзивное
местоимение we, справделиво указывает И. О. Розмарица, «переносит адресата в
позицию человека, близкого автору сообщения и обладающего уникальной общей
с ним памятью» [219, с. 37]. В первом примере журналист открыто проявляет
авторское «я», где чѐтко и ясно выражает свою позицию к произошедшему. Таким
образом, автор-журналист стремится к общности картины мира с получателем
текста и предлагает читателям модель взаимодействия с миром, побуждая их к
социальной активности. Естественно, что читатели включены в группу «мы». Во
втором примере позиция автора статьи заявлена имплицитно, совпадая с позицией
цитируемого лица – президента США. Здесь журналист оказывается включѐнным
в группу, обозначенную Бараком Обамой как «мы».
Присутствие «чужих» в картине мира и противопоставление себя чужим
(«свои» / «чужие»), отмечает М. Л. Дубоссарская, «способствует внутреннему
сплочению и мобилизации группы любого рода, ... делает менее значимыми все еѐ
внутренние
различия
и
противоречия
по
сравнению
с
различиями
и
противоречиями группы с чужими» [92, с. 168]. В следующем примере один из
читателей газеты “New York Times” в рубрике «Письма читателей» от имени всех
американцев выражает свою поддержку жителям Бостона. В письме присутствует
имплицитное указание на то, что автор письма живѐт за пределами Бостона:
Whether this attack was from without or within, it was once again an attack on
America and on every American. As we did after 9/11, we need to show that we
will once again stand together as Americans and support our friends in Boston
(NYT, 56108).
В другой публикации-репортаже журналист рассказывает о реакции
жителей Бостона на теракты в городе:
155
A half-hour after the attacks, I crossed the marathon route two miles west of the
explosions …. By this time I knew what had happened; the whole city did…. A lot
of hugging was going on. People stared at their phones even though cell service
was down. I passed a homeless woman on a bench. She asked, ―Them demons
been caught yet?‖ I said I didn’t know. She said, ―They will, they will‖(NYT,
56109).
Как замечает А. В. Колесниченко, «главное в репортаже – эффект присутствия»
[127, с. 41], когда читатель словно видит, слышит и воспринимает происходящее
вместе с журналистом. В группу «свои» в этом случае включены следующие
антропоцентры:
журналист,
повествующий
от
первого
лица
(I),
люди,
шокированные произошедшим (people), бездомная женщина (a homeless woman she). Метонимические выражения the whole city и a lot of hugging передают
единство и сплочѐнность людей в горе и опасности. К группе «чужие» относятся
«они» (they), которых обозначают пейоративно окрашенной лексемой «демоны»
(demons).
С. Л. Сахно отмечает, что «в чужом мире, где всѐ недискретно и
неопределѐнно, закреплѐнность имѐн за объектами более относительна» [224,
с. 97]. Так, в макротекстах «Теракты в Бостоне» и «Вашингтонский снайпер» для
обозначения первоначально неизвестных виновников преступления используется
серия номинаций. О виновниках совершения терактов в Бостоне в №№ 56108 –
56113 NYT говорят в единственном и множественном числе: perpetrator
(злоумышленник),
attacker
(напавший),
terrorist/s
(террорист/ы),
fanatics
(фанатики). И, даже, the bad men – strangers (плохие дяди – чужие) (NYT, 56109)
– в публикации, в которой журналист сообщает, как рассказывал о произошедших
событиях своей четырѐхлетней дочери. Для именования Вашингтонского
снайпера в публикациях №№ 52260 – 52281 NYT используется синонимический
ряд: sniper (снайпер), gunman (вооруженный преступник), stalker (упорный
преследователь/ловчий), marksman (меткий стрелок, снайпер), killer (убийца).
Что касается «чужих» в макротексте «Теракты 11 сентября», на момент
выхода из печати первого из ряда номеров газеты “Sunday Telegraph”,
156
освещавших эту тему, было уже известно о возможной причастности Осамы бин
Ладена к организации терактов:
…two senior experts with Missad … were sent to Washington in August to alert
the CIA and FBI to the existence of a cell of as many of 200 terrorists. … They
had no specific information … but linked the plot to Osama bin Laden (ST, 2101).
По мере развития ситуации во времени журналисты “Sunday Telegraph” не
только нисколько не сомневаются в том, что роль лидера Аль-Каеды является
ведущей, но и пытаются проанализировать его прошлые действия и предсказать
возможные будущие:
One problem is that our enemy, the author of the September11 attacks on New
York and Washington, has already unlocked its beast (ST, 2103).
It was as if bin Laden had a psychotic hatred of anything American. He simply
wanted to kill Americans for being American (ST, 2104).
В данных примерах наблюдается значительное количество оценочных
языковых единиц, акцентирующих внимание читателя на отрицательных
качествах лидера «чужих»: enemy, the author of attacks, unlocked its beast, psychotic
hatred, simply wanted to kill. В. Н, Вакуров отмечает, что в текстах газетнопублицистического
стиля
речи,
«характеризующихся
эмоциональностью,
открытостью авторских оценок, стремлением воздействовать на адресата,
коэффициент
субъективной
модальности
высок:
публицист
прямо
и
непосредственно обращается к читателю со своими мыслями, чувствами,
оценками» [45, с. 12].
Антигерой
Мохаммед
Атта,
которого
пресса
называет
«главным
террористом Нью-Йорка», проходит через весь макротекст, как и Осама бин
Ладен. В некоторых статьях он упоминается лишь вскользь, в других же
представлена детальная информация о его деятельности в Америке и за ее
пределами:
Now police are investigating earlier trips from Hamburg, Germany, to Britain by
the terrorists, in particular suspected visits made last year and in 1999 by
Algerians led by Mohammmed Atta, the main New York terrorist (ST, 2103).
157
By 1999 Atta, through a German-based Islamic student group, had met up with
fellow hijackers Marvan al-Shehhi and Liad Samir Jarrah. In America he
revealed his undercover persona and frequented strip clubs (ST, 2104).
По мере того, как Вашингтонский снайпер осуществляет очередной выстрел,
по вертикали макротекста выстраивается портрет серийного убийцы. В одной из
публикаций № 52271 журналист сводит воедино известную на тот момент
информацию о снайпере:
…
a nimble killer, the serial sniper who leaves investigators with almost nothing to
go on but requires that they be almost everywhere. The killer takes most of the
crime scene with him. He has no confrontation with his victims before killing them,
nothing that could alarm a bystander or hint at a motive. He shoots from 100 yards
or more away, and the echo of the shots from his high-powered rifle can confuse
witnesses, leaving them wondering where the bullet came from -- the woods, the
road, the back of a truck? He speeds away in a vehicle the police have not found …
(NYT, 52271).
Эта статья макротекста выполнена в жанре объявления «Разыскивается», которое
полиция обычно даѐт для поиска подозреваемого. Однако, вместо описания
внешности подозреваемого (описания нет, поскольку подозреваемого никто не
видел), текст содержит различные детали, связанные с его деятельностью, его
действиями (поведенческий портрет). Также отметим, что это своего рода
портрет-предостережение: того, о ком идет речь, нужно остерегаться. Как
отмечает А. В. Колесниченко, портрет как жанр эмоциональной публицистики
предназначен для описания людей в драматических ситуациях, чтобы вызвать
эмоциональную реакцию читателей [127, с. 14]. Подчеркнуть динамичность
следующих друг за другом действий «чужого» и, тем самым, усилить их
отрицательную оценку позволяют параллельные синтаксические конструкции, в
которых «чужой» выступает в роли деятеля в позиции подлежащего.
Использование активного залога настоящего простого времени помещает
снайпера в центр внимания и указывает на то, что его действия носят системный
характер.
158
В
макротексте
«Вашингтонский
снайпер»
отмечается
небольшое
количество публикаций, рассказывающих о жизни людей, до того как они стали
жертвами снайпера. Полагаем, это вызвано характером протекания кризисной
ситуации. Напомним, что округ Вашингтон, близлежащие штаты Мэрилэнд и
Вирджиния, а также значительная часть Соединенных Штатов Америки
находились в страхе на протяжении 23 дней, опасаясь «кочующего» снайпера
(roving sniper). Для того, чтобы сдержать панические настроения, полиция и
власти сохраняли в тайне значительную часть информации и обращались к массмедиа с просьбой не предавать огласке те или иные сведения. В связи с этим
Г. Г. Почепцов объсняет, что «любое, самое демократическое государство
осуществляет нужный с его точки зрения контроль информации, в особенности
это касается кризисных периодов, когда допустимыми становятся формы
контроля, неизвестные ранее» [204, с. 309].
В частности, полиция пыталась
умолчать факт находки послания снайпера на месте ранения 13-летнего мальчика.
На гадальной карте Таро, изображающей смерть, было написано: «Дорогая
полиция, я – бог». Масс-медиа сообщили о данной информации, что привело
начальника полиции в ярость. Как оказалось, полиция уже предупреждала
осведомлѐнных
лиц
о
том,
что
утечка
информации
может
повредить
расследованию:
…
police officials warned the unauthorized disclosure could endanger the manhunt.
''It is inappropriate to comment about this card,'' said Police Chief Charles
A. Moose, his fury about the disclosure virtually confirming what a crucial piece of
evidence the police now have …(NYT, 52267).
В ряде сообщений о новых жертвах снайпера указывают какая она по счѐту
и кратко напоминают о предыдущих нападениях и их последствиях:
…
a 72-year-old Washington resident shot to death in the street on Thursday night
had been the sixth victim of a skilled marksman still at large in the Washington
metropolitan area. … Those five died in separate attacks Wednesday and Thursday
as they went about routine outdoor activities … (NYT, 52262).
159
A 13-year-old student was shot and critically wounded on Monday at the entrance
of his school in the eighth attack linked to a roving sniper who has killed six adults
in the Washington suburban area …(NYT, 52265).
В данных случаях наблюдаем совмещение хронотопов снайпера и его жертв. Мы
исходим из того, что у каждого деятеля свой хронотоп, свое время-пространство.
Лексические единицы, образующие семантическое поле индивидуального
пространства деятеля позволяют отнести тот или иной хронотоп действующего
лица к пространству «свои» или «чужие», к пространству развития или
уничтожения, мира или войны, добра или зла. Хронотопы различных деятелей,
представляющих разнополярные пространства могут совмещаться. При таком
совмещении, один из хронотопов (чаще хронотоп уничтожения) доминирует. Так,
снайпер выбирает момент времени и «вовлекает» человека (выстрел как способ
такого вовлечения), занятого своими повседневными делами, в своѐ пространство.
Человек, вовлекаемый в «чужое» пространство, меняет свой статус: из субъекта
он становится объектом (жертвой). В этой ситуации совмещения пространств
снайпер является деятелем-организатором фокусного события и производит
действия над другим человеком, тем самым, «навязывая ему свои правила игры».
В итоге, читателю вертикали публикаций “New York Times” на тему
«Вашингтонский снайпер» известны имена всех пострадавших, кроме имени
13-летнего ученика, который получил серьѐзное ранение 7 октября: его имя не
разглашается:
…
the student, whose identity was withheld (NYT, 52265).
…
the victim, his identity kept secret (NYT, 52278).
В некоторых случаях личность жертв уточняется по мере появления
соответствующей информации. В № 52267 указывается, что имя пострадавшего
на автостраде 66 в Манассасе, штате Вирджиния не установлено (1), оно
становится известным читателю только в следующем №52268 (2):
(1) On Wednesday night, a man was shot to death at a gas station near Interstate
66 in Manassas, Va., 30 miles southwest of Washington. The victim was not
160
identified… (NYT, 52267).
(2) The latest victim was identified as Dean H. Meyers, a 53-year-old civil
engineer from Gaithersburg, Md., who had stopped for gas on his way home from
his job here (NYT, 52268).
В результате взрывов на финише Бостонского марафона в апреле 2014 года
погибло три человека. Имя одного из них не указывается в первых публикациях
макротекста «Теракты в Бостоне». Читателям всего лишь известно, что это –
студентка, родом из Китая, и университет ждѐт разрешения от еѐ семьи для
обнародования имени:
… the Chinese Consulate in New York said that she was a Chinese national. The
university is waiting for permission from the family before releasing her name
(NYT, 56109).
В № 56110 газеты “New York Times” этой девушке посвящена целая статья
«Grad student with eye on career in finance is mourned in China». В ней сообщается
не только имя девушки – Лу Лингзи (Lu Lingzi), но и освещаются отдельные
эпизоды из еѐ жизни. Отсюда вытекает имплицитная информация: родные
девушки разрешили опубликовать эти сведения.
Также как и в «Вашингтонском снайпере», индивидуализация событий в
макротекстах «Теракты в Бостоне» и «Теракты 11 сентября», достигается через
индивидуализацию действующих лиц. Однако в макротекстах, освещающих эти
темы, отмечается большее количество публикаций жанра «История человека».
Напомним, что референтные кризисные ситуации, вызванные терактами в
Бостоне и Нью-Йорке, носили разовый характер. Одним из способов возбудить и
удержать читательское внимание при освещении такого рода кризисов в газетных
публикациях является акцентирование эмоционального аспекта описываемой
ситуации,
обращение
к
человеческим
чувствам
аудитории.
Наиболее
эффективным средством апелляции к чувствам читателя является рассказ о
пострадавших людях, что заставляет читателя глубоко пережить события того дня,
увидеть их глазами пострадвших. Как пишет Н. Д. Арутюнова, «переход к
человеческому фактору всегда вносит в текст элемент интенсиональности»,
161
связанный с модальной установкой говорящего [11, с. 177]. Так, например,
подается рассказ о мальчике Мартине Ричарде и молодой женщине Крисл
Кэмпбел, также как и Лу Лингзи, погибших при взрывах на финише Бостонского
марафона:
Martin Richard and Krystle Campbell, two of three people killed Monday at
the Boston Marathon… were there to watch others. They were not supposed to be
the subjects of a newspaper story … (NYT, 56108).
Оба человека поневоле становятся деятелями-жертвами кризисной ситуации.
Парадоксальность происшедшего показана при помощи такой стилистической
фигуры как хиазм: Мартин и Крисл находились у финиша марафона, чтобы
посмотреть на других, а не для того, чтобы стать «предметом» газетной
публикации. Cмысл этого предложения может быть сведен к следующему:
«прийти для того, чтобы посмотреть на других, а не для того, чтобы посмотрели
на тебя».
Воссоздавая картину последних минут жизни пассажиров на борту первого
из захваченных лайнеров, направленных на Всемирный торговый центр, газета
“Sunday Telegraph” в тексте статьи № 2101 прибегает к драматургическим
способам подачи материала, сообщая детали поведения людей в критический
момент:
(1) The passengers sat huddled at the back of the cabin. They had been told to
call their loved ones. They had been told they were going to die. They knew there
was no hope. Some callers wept with despair as they reached only their families
answering machines (ST, 2101).
Изображая события, имевшие место на борту второго захваченного лайнера
автор использует прием психологической реконструкции: он заставляет читателя
пережить чувства и мысли людей, обреченных на гибель. Внимание читателей
фокусируется на отчаянии одной из пассажирок, которая не могла поверить в
предстоящую потерю самого драгоценного (the most precious) человека на земле –
ребенка:
(2) Her beloved daughter was … the most precious thing in her life. She and her
162
husband had tried for a baby for years – when Juliana was born, Ruth, already
41, had almost given up hope of motherhood. Fear for her own life must have
been overtaken by the agony that her precious daughter was to die too (там же).
В вышеприведенных примерах неминуемость смерти акцентируется за счет
помещения инфинитива to die в рамки модальной конструкции "was to die‖(1) и
синонимичной ей "were going to diе‖ (2).
Читателю заведомо ясно, что многих людей, о которых идет речь в
макротексте, уже нет в живых. Однако из публикации в публикацию ему вновь и
вновь приходится сопереживать очередной человеческой потере:
Robert Eaton, 37, a merchant banker, who was at his desk on the 105 floor when
the first jet struck is one of the missing after the tragedy (ST, 2101).
Джеки, жена Роберта Итона, отказывается верить в смерть мужа и считает
его пропавшим:
Jacqui has been travelling to rescue centres and hospitals in New York looking
for her missing husband (там же).
Из другой публикации данного номера можно заключить, что надежды
Джеки найти мужа живым тщетны, как указывалось ранее (см. п. 3.2), ни один из
служащих фирмы Cantor Fitzgerald на момент выхода из печати № 2101 не был
найден живым:
Of the 700 Cantor employees …none has been found alive (ST, 2101).
В очередной раз мы встречаем название фирмы Cantor Fitzgerald в одной из
публикаций № 2103. Интерес журналистов к данной фирме объясняется тем, что
именно она понесла самые большие человеческие потери:
… the 700 presumed dead from the Cantor Fitzgerald bond dealing firm alone –
the company with the biggest single loss (ST, 2103).
Г. Г. Почепцов замечает, что «управление информационным пространством
стремится к тому, чтобы вводить в массовое сознание информационные
структуры с заранее прогнозируемым реагированием на них. «И новости, и
романы, и «мыльные оперы» строятся на определенной, как ее можно обозначить,
«героической грамматике» [203, с. 45]. Человек, как потребитель этой
163
информации, реагирует на нее благодаря определенному вовлечению в ситуацию.
В кризисной ситуации потребитель информации испытывает особенно
острую необходимость в «героизированной» действительности. В данном случае
среди «своих» всегда выделяется человек или люди, чей поступок или поступки
достойны восхищения и подражания. Наряду с героизацией «своих» СМИ
склонны демонизировать «чужих»: герою противопоставляется антигерой, в роли
которого, впрочем, может выступать не только человек, но и стихийное бедствие.
Для создания определенных патриотических настроений СМИ оценивают
поступки героя исключительно со знаком "+" и освещают их в большей степени,
чем поступки антигероя, действия которого оцениваются исключительно со
знаком "-".
Ситуацию «столкновение с опасностью», из которой человек выходит в
роли победителя Г. Г. Почепцов называет «победой над опасностью»: человек
«тогда становится героем, когда при столкновении с опасностью он избирает
вариант единственно правильного поведения» [205, с. 236]. После взрывов на
финише Бостонского марафона, многие американцы, рискуя собственной
безопасностью, помогали раненым, оставаясь в фокусном пространстве:
Men and women, choosing to abandon safety, charged head on into the chaos,
looking to assist. In the face of death, the human spirit remained unwavering
among the fire, blood and disorder (NYT, 56108).
… the civilian bystanders to the attack ran toward the first blast to give aid to the
victims, without a second thought for their own safety (NYT, 56109).
Во время ликвидации последствий терактов 11 сентября героическими образцами
поведения становятся действия спасателей, пожарных и полицейских – людей,
профессии которых всегда ассоциируются с порядком и помощью пострадавшим.
Газетные
публикации
уделяют
внимание
тому,
как
они
проявляют
необыкновенную стойкость духа, продолжая поиски после очередной неудачной
попытки спасти или помочь:
But the rescue teams and their dogs keep finding pockets in the wreckage in
which, in theory at least, a human could survive this long. … Parts of the
164
underground car parks are intact, and firemen have found cars with windows
smashed, suggesting that survivors had broken into them to turn on their lights
and seek escape. But where are these survivors now? … Still nobody is yet willing
to give up (ST, 2002).
К 30 сентября (времени выхода в свет № 2103 газеты “Sunday Telegraph”)
спасательные работы были прекращены. Как результат отображения ситуации
реальной действительности, в №№ 2103 – 2104 макротекста информация о людях
героических профессий практически сходит на нет. Однако информационное
пространство по-прежнему испытывает острую необходимость в героизации.
Символом дальнейшей борьбы американской нации становятся 19 пациентов
манхэттенской больницы – единственные, кто, судя по публикации, спасся во
время обрушения Всемирного торгового центра:
The single largest group of wounded to emerge from the World Trade Centre
disaster…For America, the patients have become a symbol of the fightback. They
are men and women who must be kept alive at any cost (ST, 2103).
Как видим, в сложившейся ситуации газета “Sunday Telegraph” публикует
историю, которая бы поддержала позитивные настроения читательской аудитории,
которую имплицитно относим к «своим».
Свой и Чужой: пересечение семантических пространств. Внимание
читателей
публикаций,
описывающих
кризисные
явления,
привлекают
пограничные, переходные ситуации, в которых «cвои» и «чужие» оказываются на
грани между фокусным и фоновым пространствами. Так, субъект, помеченный
как «свой», переходящий из фокусного пространства в фоновое вызывает чувство
радости и сочувствия; субъект, отмеченный как «чужой», осуществляющий тот
же переход, вызывает возмущение и гнев. Так или иначе, в этих ситуациях
предметом описания является контрастный переход между пространствами.
Читатель замечает, что граница между фоновым и фокусным пространствами не
герметична: с одной стороны, фоновое пространство не так уж небезопасно, с
другой стороны, фокусное пространство не так уж недостижимо.
165
При
этом,
роль
временного
фактора
состоит
в
дополнительной
характеризации такого перехода между пространствами. В следующем ниже
примере субъектами, попадающими из фокусного пространства настоящего
времени в фоновое пространство настоящего времени кризисной ситуации,
являются те, кто организовал взрывы в Бостоне: жизнь террористов после
терактов
напоминает
обычную
жизнь.
Джохар
и
Тамерлан
Царнаевы
возвращаются домой и в течение нескольких дней ведут себя как рядовые
американцы. Отмечается, что временной промежуток перехода «чужих» из
фокусного в фоновое пространство слишком короткий – «всего лишь пять часов»:
Just five hours after the bombs exploded at the Boston Marathon last week,
Dzhokhar Tsarnaev, 19, was back at his computer, doing what he did almost
every day, posting a message on Twitter. His brother, Tamerlan, 26, returned to
his home in Cambridge, which he shared with his wife and their 3-year-old
daughter, and went about his normal activities …(NYT, 56119).
Другой пример иллюстрирует случай, где субъекты, помеченные как
«чужие» изображены в фоновом пространстве прошлого и в фокусном
пространстве настоящего. Так, в одной из публикаций № 2101 “Sunday Telegraph”
сообщают о том, что незадолго до террористических актов подозреваемые и их
пособники отправили свои семьи на Ближний Восток:
Several of the suspects and their associates sent their families back to the Middle
East shortly before this week’s attacks … (ST, 2101).
В этом фрагменте указаны два события: «отправка семей на Ближний Восток» и
«атаки этой недели» (имеются в виду события 11 сентября), объединенные одним
субъектным центром, обозначенным как «подозреваемые». При этом их
последовательное участие в обоих событиях обозначено временным маркером
«незадолго до». Отметим, что на момент отправки семей на Ближний Восток,
указанные люди ещѐ не были подозреваемыми, а, значит, в этой ситуации
смотрим в прошлое через призму настоящего: они – подозреваемые сейчас,
отправили свои семьи тогда.
Л. И. Гришаева и Л. В. Цурикова указывают на то, что «при контакте с
166
«Чужим» субъект познания и коммуникации нередко сталкивается с когнитивным
диссонансом: он вынужден знакомиться с резко негативными оценками «Своего»,
высказываемого «Чужим», в то время как абсолютно негативное отношение к
«Своему», как правило, для представителей определѐнной культуры немыслимо»
[75, с. 119]. В следующем примере родители братьев Царнаевых обвиняют
американские власти в убийстве старшего сына, которого, по их мнению,
уничтожили (killed) после захвата: лексема “kill” обозначает противоправное
действие по отношению к тому, кто маркирован как «свой».
MAKHACHKALA, Russia. In an outpouring of anguish and anger at a news
conference here in the capital of Dagestan, a Russian republic on the Caspian
Sea, the brothers’ father, Anzor Tsarnaev, and mother, Zubeidat Tsarnaeva,
also made accusations of a conspiracy in which the American authorities killed
their older son, Tamerlan, after capturing him alive (NYT, 56118).
«Противостояние,
оппозиционность
различных
человеческих
сообществ
напрямую «переливается» в изображѐнное пространство» [3, с. 68]. В данном
сообщении происходит актуализация «чужого» фонового пространства: в
предтекстовую позицию выносится топоним MAKHACHKALA. Находясь в чужом
пространстве, журналист пишет для «своих» читателей. Передача слов другого
субъекта речи – родителей братьев Царнаевых – происходит в результате
использования несобственно-прямой речи. Для описания чувств, испытываемых
родителями
Царнаевых,
эмоциональные
используются
состояния:
anguish
лексемы,
(мука,
называющие
страдание)
негативные
anger
(гнев,
злость). Очевидно, что круг «своих» и «чужих» у родителей Царнаевых и
американцев, потерпевших от терактов, диаметрально противоположный. Для
родителей Царнаевых американские власти – вступившие в сговор «чужие-враги».
В свою очередь, читатель, сочувствующий жертвам терактов, скорее всего,
воспринимает Царнаевых как «чужих».
Ещѐ более резкую критику «своих» cо стороны «чужих» встречаем в
следующем примере макротекста «Теракты 11 сентября»:
167
Iraq is one of the only countries that has not sent a message of sympathy or
condolence to the US . … Iraqi officials say US got what it deserved (ST, 2102).
Судя из данного примера, круг «своих» и «чужих» представлен рядом стран,
внешняя и внутренняя политика которых определяет отношение их граждан к
терактам 11 сентября. Так, Ирак является «одной из немногих стран», которая не
выразила соболезнование или сочуствие США. Из этого следует, что оставшихся
в стороне – «других» – в данной ситуации крайне мало. Более того, о враждебном
отношении Ирака свидетельствует крайне агрессивное высказывание иракских
властей о том, что США «получили по заслугам». Такая, по словам
Н. И. Клушиной, «переинтерпретация» цитат служит целям манипулирования
общественным сознанием, поскольку «в квазицитатах присутствует известная
доля достоверности, но общий смысл чужих слов трансформирован под углом
зрения интерпретирующего события журналиста, а не собственно автора
высказывания» [118, с. 41-42].
Чужой: вариативность значений. Следует упомянуть о проблеме
идентификации деятелей как чужих. Статус «свой» или «чужой» не всегда
очевиден, более того он может меняться. В этой связи, среди публикаций о
«чужих» интерес представляют статьи о террористах-камикадзе, так называемых
sleepers – людях, «растворившихся» среди американцев, тех, кто до 11 сентября
2001 года «жили казалось бы обычной жизнью и ждали приказа для выполнения
своей смертоносной миссии»:
The 19 Arabs named by the FBI as the hijackers were so-called "sleepers", who
had been living apparently normal lives in America and awaiting orders to begin
their murderous mission (ST, 2101).
В этом примере одна и та же группа субъектов именуется тремя разными
способами: Arabs – hijackers – sleepers. При этом, последнее из наименований
(sleepers) хронологически является промежуточным между двумя остальными.
Скорее всего, эти люди сначала были жителями арабской страны (Arabs), затем
приехали в Америку с «заданием» (sleepers), и через некоторое время стали
168
террористами-смертниками, угонщиками самолетов (hijackers). Соответственно,
меняется их статус: деятель со статусом «другой» притворяется и действует как
«свой» (Arabs), затем он определяется как «чужой», который по-прежнему
притворяется и действует как «свой» (sleepers), а потом о нем говорится как о
«чужом как чужом» (hijackers).
В № 2101 “Sunday Telegraph” авторы публикаций сдержаны в обвинениях
конкретных личностей, и, рассказывая о жизни всех девятнадцати, приводят лишь
несколько имен террористов:
The typical profile would be doctors, accountants or someone with a technical
background … . Typical of such men was Mohammmed Atta, 33, a former
student at Hamburg Technical University… Twelve had lived in Florida and
others had homes near each other in the San Diego region. One even had an
affair with an American woman …(ST, 2101).
Модальная рамка повествования показывает чужеродность этих людей в
американской среде. Сигналом подобной рамки служит наречие even в
вышеприведенном примере: «У одного из них даже был роман с американкой».
Тем самым, указывается на парадоксальность взаимодействия «своего» и
«чужого» в фоновом прошлом (до теракта) и в фокусном настоящем: в фоновом
прошлом теперешний «чужой» вполне мог уживаться со «своим» поскольку не
был в статусе «чужой как чужой». В фокусном пространстве актуальной
кризисной ситуации такое взаимодействие просто невозможно и ставит под
сомнение реальность прошлого сотрудничества.
Одной из особенностей газетной коммуникации в пределах макротекста
является возможность изменения статуса деятелей, что происходит благодаря
появляющейся новой информации. При этом, изменения возможны не только в
пределах основного значения («чужой-другой» – «чужой-чужой»), допускается
также полярная трансформация («чужой» – «свой»). Так, в № 2102 журналисты
информируют читателей, что в своем стремлении индентифицировать личность
террористов-камикадзе СМИ ошибочно обвинили невинных людей:
THEIR NAMES were flashed around the world as suicide hijackers who
169
carried out the attacks on America. But yesterday four innocent men told how
their identities had been stolen by Osama bin Laden (ST, 2102).
Как следует из приведенного примера, развитие ситуации меняет акценты, и
четыре человека исключаются из числа деятелей «они» и присоединяются к
деятелям «мы». Соответственно, меняется их характеризация: от негативнооценочных единиц (apparently normal lives, murderous mission) до позитивных
(innocent men, their identities had been stolen).
Определѐнный человек, становясь объектом изображения СМИ, существует
в двух мирах – в реальном и виртуальном. В референтной ситуации в рамках
газетной коммуникации человек участвует в качестве прототипа для автора
газетного текста. В денотативном пространстве текста СМИ, как пишет
М. Ю. Горохов, «мы видим результат авторской трактовки его личности, во
многом не совпадающий с прототипом и в любом случае не сводимый к нему
полностью» [72, с. 12].
Тревога и страх относительно личной безопасности, возникающие
вследствие столкновения представителей одной культуры с опасностью/угрозой
со стороны представителей другой культуры, усиливают влияние стереотипов и
приводят к предвзятому отношению к другим представителям этой культуры.
Один из читателей газеты “New York Times” приводит портрет голливудского
«злодея», который потенциально мог совершить теракты в Бостоне и
подчѐркивает, что он сам соответствует картинке:
As a 20-something Pakistani male with dark stubble … would I not fit the bill? I
know I look like Hollywood’s favorite post-cold-war movie villain. I’ve had plenty
of experience getting intimately frisked at airports … . President Obama and Gov.
Deval L. Patrick have shown great restraint in their words and have been careful
not to accuse an entire people for what one madman may have done. But others
might not be so kind (NYT, 56108).
По словам автора письма, 20-летнего пакистанца, президент Обама и губернатор
Патрик сдержаны в обвинениях в адрес его нации. Подразумевается, что автор
письма и его соотечественники идентифицируются политиками как «чужие-
170
другие». Автор письма дистанциирует свою нацию (культуру) от действий
«чужого-чужого» обозначая его как «one madman». В то же время, по его словам,
другие люди (имеются в виду другие американцы) потенциально могут
относиться к нему как к «чужому-чужому».
В
кризисных
ситуациях,
обусловленных
актами
насилия,
«свои»
вынуждены прибегать к допросам, задержаниям и арестам подозрительных людей
для обнаружения «чужих-чужих».
(1) Officials stressed that they had no suspects in the attack. The Saudi man, who
was interviewed at Brigham and Women’s Hospital, had been seen running from
the scene of the first explosion. … A law enforcement official said later Monday
that the man, was in the United States on a student visa and came under scrutiny
because of his injuries, his proximity to the blasts and his nationality (NYT,
56108).
(2) Тhe two men arrested in Richmond, initially thought to be suspects, turned
out to be only illegal immigrant laborers (NYT, 52280).
В первом примере Гражданин Саудовской Аравии был опрошен (was interviewed)
спецслужбами по подозрению в организации терактов в Бостоне. Согласно
представителю спецслужб, подозрения вызвали ранения подозреваемого, его
нахождение вблизи от места взрывов и национальность. Абзац начинается с
ссылки на заявление властей об отсутствии подозреваемых, что свидетельствует о
том, что именно этот гражданин другой страны в данный момент не представляет
опасность для «своих». Авторская интенция заключается в смягчении негативной
оценки действий, инициированных «своими» по отношению к «чужому-другому»,
для этого применяется пассивная конструкция глагола interview. В результате,
фокус внимания на инициаторе действия размывается, и негативная оценка
деятеля (силовых структур) смягчается. Во втором примере речь идѐт об аресте
людей, подозреваемых в организации серии снайперских нападений, которые в
итоге оказались всего лишь (only) рабочими-иммигрантами, из этого следует, что
«чужие-другие» сперва ошибочно воспринимались как «чужие-чужие».
Как видим, субъектная позиция «чужой» градуируется: следует отличать
171
субъектные позиции «чужой-другой» и «чужой-чужой». Представители других
наций (без американского гражданства) автоматически попадают в категорию
«чужой-другой». Таким образом, идентификация позиции «чужой-чужой» с точки
зрения «свой» затруднена тем, что существует промежуточная позиция «чужойдругой» (не враг).
«Свой как чужой»: внутренний «чужой». Отнесение объекта или явления
к «своему» или «чужому» предполагает процесс оценивания данного объекта,
соотнесения его внешних характеристик или его поведенческой модели, а также
норм и ценностей с нормами и ценностями, бытующими в данном социуме [2,
с. 10]. В случае несоответствия представителя общества данным факторам, он
воспринимается как чужеродный элемент. Т. И. Краснова указывает, что
«враждебный другой может мыслиться вне общества – внешний враг-недруг, и в
его составе – внутренний враг-недруг» [134, с. 3]. Эту ситуацию можно
обозначить
следующим
макротекстовых
образом:
образованиях
«чужой-чужой»
«Эпидемия
ящура
и
«свой-чужой».
В
в
Великобритании»,
«Катастрофа шатла «Колумбия» и «Наводнение в Великобритании» внутри
общества выделяется условный «чужой» в лице власти и еѐ представителей
(«свой-чужой»). Это люди, действия которых наносят ущерб или вред другим
членам общества.
Субъективность соотнесения объекта с зоной «своего» или «чужого»
допускает подвижность оппозиции «свой»/«чужой» – один и тот же объект может
маркироваться в одном контексте как «свой», а в другом как «чужой». По мнению
О. С. Иссерс «адресант каждый раз заново (в соответствии с коммуникативной
задачей и ситуацией) очерчивает «свой круг», отделяя своих, наших от чужих»
[109, с.45].
В первом газетном номере макротекстового образования
шатла
«Колумбия»
журналист
газеты
“New
York
Times”
«Катастрофа
высказывает
предположения о степени ответственности Национального управления по
аэронавтике
и
исследованию
космического
пространства
за
катастрофу
172
космического корабля:
NASA engineers may have seriously underestimated its weight when they
concluded that a blow from a block of rigid foam would pose no safety hazard to
the orbiter (NYT, 52381).
В данном случае речь идѐт об отрыве куска изоляционной обшивки, который, по
мнению автора статьи, мог стать причиной гибели космического корабля.
Журналист в форме предположения обвиняет НАСА в халатном отношении к
вопросу безопасности шатла, о чѐм свидетельствует использование формы
сослагательного
наклонения
глагола
underestimatе
(недооценивать,
преуменьшать). В последующих номерах газеты публикуется информация,
подтверждающая предположения о некомпетентности НАСА:
Mr. McDonald was one of the Thiokol engineers who, 17 years ago, argued that
it was too cold to launch the Challenger, was overruled and — after the explosion
— oversaw the redesign of the flawed boosters. The Columbia disaster, he said,
may turn out to be rooted in a different kind of negligence — a failure not just to
model but also to do physical testing to validate models … . NASA, he said,
cannot analyze the threat realistically, because although it modeled the
possibility it did not do physical laboratory tests to prove that foam at high
speeds could harm tiles (NYT, 52386).
В данной статье приводится мнение эксперта по поводу причин катастрофы
«Колумбии». Мистер Макдоналд – один из инженеров компании «Тиокол»,
предвидевших возможность крушения «Челленджера», компании, занимающейся
разработкой и производством космической и оборонной техники. К сожалению,
мнение инженеров не учли, о чѐм свидетельствует использование в пассивном
залоге прошедшего времени глагола overrulе с семой «отклонять, отвергать». Для
подтверждения компетентности мнения эксперта, журналист указывает на
причину. Мистер Макдоналд считает, что к катастрофе «Колумбии» могла
привести
другого
рода
халатность:
не
только
нарушение
условий
конструирования, но и отсутствие испытаний физических свойств объекта. В
данном примере деятельность НАСА оценивается рядом существительных,
173
несущих отрицательную оценку: negligence (халатность), failure (провал,
неспособность). Руководство НАСА здесь воспринимается как «свои-чужие».
Действенность журналистской информации, по мнению А. А. Тертычного,
может проявляться наглядно и резко, особенно при экстремальном накале
реальных проблем общественной жизни [264, с. 23]. В № 52388 газета “New York
Times”
раскрывает,
почему
испытания
«Колумбии»
не
проводились
соответствующим образом. В 1996 году на космодроме им. Кеннеди были
уволены 549 рабочих, отвечавших за тестирование важных систем космического
корабля:
… the alliance moved swiftly to terminate 549 workers. But out on the Kennedy
Space Center grounds, the remaining workers said that those being laid off
included many who had inspected and tested important shuttle systems … (NYT,
52388).
Впоследствии один из чиновников НАСА объяснил такую политику сокращений
необходимостью экономии средств. Однако, оказывается, что агенство в
определѐнной мере преследовало свои интересы, получая проценты за каждый
доллар, сэкономленный в бюджете шатла:
James D. Herring, the company's deputy director of procurement, explained last
March … . If jobs could be done "quicker or with fewer heads," he said, the
savings "could be substantial." … for every dollar it slashed from the shuttle
budget, the company got 35 cents (там же).
В период эпидемии ящура в 2001 году британские фермеры неоднократно
выражают негодование, связанное с подходом правительства к борьбе с
эпидемией. В № 2072 журналист Дэвид Хэррисон сообщает, что из-за опасности
распространения эпидемии ящура правительство запретило проведение маршапротеста в Лондоне 18 марта 2001 года. О напряжѐнных отношениях между
властями и фермерами свидетельствует указание на цель демонстрации –
«протест против сельскохозяйственной политики правительства»:
174
The Liberty and Livelihood March in London, planned for March 18 as a protest
against the Government’s rural policies … should be called off because it could
make London a ―breeding ground‖ for the highly infectious virus (ST, 2072).
Помимо этого, указывается, что городских жителей попросили воздержаться от
поездок в сельскую местность:
City dwellers were warned to stay away from the countryside (там же).
Фермеры всѐ же проводят демонстрацию в Корнуолле, но не 18 марта, а
днѐм раньше – 17 марта 2001 года. Тот же Дэвид Хэррисон в № 2075 сообщает,
что участники демонстрации выразили протест по поводу открытия парка
аттракционов, в связи с тем, что посетители могут разнести чрезвычайно
заразную болезнь:
FARMERS STAGED their first protest over the Government’s handling of the
foot and mouth crisis yesterday when they demonstrated against the opening of
the 86 million Eden Project in Cornwall … 7,000 visitors turned up … protesters
claimed that they could spread the highly contagious disease (ST, 2075).
На это Министерство сельского хозяйства отвечает, что открытие парка является
знаком того, что не вся сельская местность закрыта из-за вируса:
The ministry of Agriculture (Maff) said that the project should open to give ―a
clear signal‖ that the entire countryside had not been closed by the virus (там
же).
Журналист заключает в кавычки фразу a clear signal («чѐткий сигнал»), цитируя
речь представителя министерства. Тем самым он акцентирует внимание на
лицемерной позиции властей, недопустимой с точки зрения фермеров. В данном
случае кавычки являются одним из графосемантических способов выражения
недоверия к оппоненту, сомнения в достоверности его слов. Смысловая цепочка
пейоративного отчуждения выглядит следующим образом: «не заслуживающий
доверия :: потенциально опасный :: враждебный, чужой». «Своими» в этом случае
являются фермеры, «своими-чужими» становятся Министерство сельского
хозяйства и те 7000 человек, которые по незнанию либо по халатности пришли на
открытие парка аттракционов, поскольку несут угрозу всему обществу. По
175
мнению Г. Я. Солганика, «социальная оценочность – одна из главных
особенностей языка газеты…, нуждающейся не только в номинации явлений,
фактов, событий, но и в их социальной оценке, интерпретации» [242, с. 313].
Как известно, проведение правительственных выборов в Великобритании
первоначально планировалось на май 2001 года. В начале весны 2001 года
эпидемия ящура приобрела пандемический характер, что вынудило правительство,
рассчитывавшее вновь возглавить страну, перенести выборы на июнь. Как перед
несостоявшимися майскими выборами, так и перед июньскими политика
правительства была направлена на скорейшее подавление эпидемии и утаивание
еѐ реальных масштабов. Такие действия правительства и его главы – премьерминистра Тони Блэра, находят своѐ отражение и подвергаются критике в СМИ, в
частности в газете “Sunday Telegraph”:
(1) ―Tony Blair seems only interested in a general election. But it’s foolhardy to
call one at a time like this‖ (ST, 2072).
(2) Scottish and Welsh farmers claimed that the Government was ignoring their
concerns. ... Some accused Tony Blair of cynically concentrating his efforts to
control the disease on England to woo voters ahead of the general election (ST,
2080).
(3) Tony Blair’s claim that the foot and mouth crisis is effectively over provoked
an angry reaction from farmers... They accused the Prime Minister of ignoring
―huge problems‖ in the countryside in an attempt to give the impression that the
government had resolved the crisis in time for a June election‖ (ST, 2082).
Идентификация
объекта
как
«своего»
или
«чужого»
на
уровне
субъективных представлений зависит от личностного отношения, формируемого
индивидуальными и общественными ценностями. Фермеры заявляют, что «они»
(«чужие») не имеют права убивать животных только по экономическим причинам:
They have no right to kill just for economic reasons (ST, 2083).
В группу «они» в данном случае включены правительство Великобритании и
Европейский Союз, чьим директивам оно подчиняется. Как известно, британское
правительство навязало фермерам множество сложных правил (complex rules) (2)
176
в рамках Единой сельскохозяйственной политики ЕС (CAP) (1), тем самым,
отяготив фермеров бюрократическими процедурами (red tape) (1):
(1) … the UK Government has enforced thousands of CAP directives and
regulations, burdening British farmers with far more red tape than anywhere else
(ST, 2073);
(2)… a series of complex rules originating from EU directives (ST, 2075).
Влияние Европейского Союза на экономику Великобритании, в свою
очередь, подвергается критике в газете “Sunday Telegraph” в период борьбы с
наводнением в 2014 году. Оказывается, британское Агентство по охране
окружающей среды (EA), руководствуется законами и идеологией Европейского
Союза, «погрязшего в бюрократических проволочках». Например, согласно
правилам утилизации отходов ЕС, практически невозможно разумно избавиться
от илистых
наносов, извлечѐнных дренажными
системами
из каналов,
предназначенных для осушения тысячи миль равнин:
The EA’s strategy has been driven at every point by its wish to conform with the
laws and ideology of the EU – right down to the thickets of bureaucracy that
make it virtually impossible, under EU waste rules, to dispose sensibly of the silt
dug by locally managed drainage boards from the 1,000 miles of ditches designed
to keep the Levels dry (ST, 2748).
Из публикаций макротекста «Эпидемия ящура» можно в свою очередь
судить о степени причастности ЕС к возникновению и развитию эпидемии на
территории Великобритании. В 1991 году Европейский Союз запретил
вакцинацию животных как средство борьбы с эпидемией ящура:
… the European Union’s decision in 1991 to outlaw vaccination as a means of
fighting FMD (ST, 2078).
В течение недели со времени выхода из печати № 2078 становится
достоверно известно, что настоящей причиной запрета вакцинации было
лоббирование Европейским Союзом экономических интересов других странэкспортѐров мяса:
Last week... it finally became clear that the reason the European Union would
177
not permit a policy of mass vaccination is that this would damage meat exports
from other EU countries (ST, 2079).
Одна из директив ЕС играет особо важную роль в определении фокусного
пространства эпидемии: директива 85/511 определяет зону карантина в радиусе
3-х км от места заражения животных. Британское правительство со своей стороны
определяет эту зону как место обязательного уничтожения скота:
These ―three kilometre zones‖ are specified by EU directive 85/511 ... but the
decision to ―ring cull‖ all animals in these zones was a refinement devised by our
own officials (ST, 2080).
Фраза ―ring cull‖ (досл. «позвонить об отстреле») подразумевала звонок в
Министерство сельского хозяйства для информирования о каждом новом очаге
заражения с целью дальнейшего отстрела животных.
По вертикали макротекста «Эпидемия ящура» отмечается ряд публикаций,
посвящѐнных «своим» – фермерам, чьи незаражѐнные животные были
уничтожены по причине нахождения в зоне карантина. Параметры фокусного
пространства эпидемии, установленные властями, довлеют над находящимися в
нѐм животными, а хозяева не могут предотвратить их вынужденный отстрел:
Peter Ley, who farms at West barton, near Barnstaple, north Davon, is furious
that his 240 cattle are to be slaughtered – even though the animals are kept
indoors, are two miles from the infected farm and separated from it by empty
fields and a 100-yard strip of woodland (ST, 2078).
Ещѐ одна история – история Кэролин Кайл, чей дом оказался в метре от
границы зоны карантина. Попытка спрятать в доме любимых овечек редкой
породы закончилась неудачей: здоровые животные были обречены:
Carolyn’s five pet sheep, rare Dutch Zwartables, were slaughtered on Friday
night after a six-day siege at her remote farmhouse at Glasserton in Dumfries
and Galloway where, desperate to protect her pets, she had penned the sheep in
the living room and barricaded the doors. For a week she had refused to allow
her healthy sheep, which were condemned when her farmhouse was found to be
one metre within the three-kilometre culling zone … to be killed (ST, 2082).
178
Отметим, что в начале эпидемии ящура производился отстрел только
заражѐнного крупного рогатого скота. В начале марта 2001 года правительство
анонсировало принятие на апрель чрезвычайного плана действий на случай
заражения ящуром овец. Согласно плану, который “Sunday Telegraph” назвала
«планом Судного дня», каждая овца подлежала уничтожению в случае
диагностирования заболевания энцефалопатии крупного рогатого скота (BSE). В
данном случае прецедентный феномен «Судный день» используется в переносном
смысле: следует понимать, что уничтожение овец будет похоже на конец света:
Every sheep in Britain will be slaughtered if just one is diagnosed with BSE under
a ―Doomsday plan‖ to be published by the Government next month... (ST, 2073).
Через три недели в № 2076 “Sunday Telegraph” публикует мнение экспертов,
что с ветеринарной точки зрения убийство овец, заражѐнных ящуром, бесполезно:
после нескольких дней недомогания животные выздоравливают:
The vets said that the disease should be allowed to run its course. … Foot and
mouth in sheep is much less serious than it is in cattle and most sheep, after
experiencing some delays of discomfort, will recover (ST, 2076).
В
публикациях
макротекста
британские
власти
подвергаются
неоднократным обвинениям в убийстве здоровых животных:
(1) the authorities are now resorting to the unprecedented step of trying to kill
hundreds of thousands of uninfected animals (ST, 2075).
(2) its (the government’s) plan to kill as many as a million healthy animals … (ST,
2078).
В первом случае журналист открыто выражает отношение к происходящему и
характеризует действия правительства как беспрецедентные. Абсурдность
происходящего показана при помощи антитезы: смысловой контраст заключается
в
том,
что
«убийству»
подлежат
больные
животные,
а
уничтожают
неинфицированных (uninfected) (1), здоровых (healthy) (2).
По вертикали макротекста «Эпидемия ящура» описываются переживания и
чувства «своих» – фермеров и владельцев мелкого и среднего бизнеса,
пострадавших от эпидемии ящура. В одних случаях журналисты или эксперты
179
комментируют настроение фермеров:
(1) The mood among the farmers is bleaker than ever…. ―A lot sound at the end
of their tether,‖ said one counsellor. They are going through hell and they just
can’t cope (ST, 2073).
(2) ―No wonder people are losing heart‖ (ST, 2076).
(3) Farmers are full of dispair and confusion (ST, 2079).
В других случаях информация подаѐтся в форме цитирования высказываний
самих фермеров. Информация передаѐтся из первых уст, таким образом,
сохраняется тональность эмоций говорящего:
(4)―We felt isolated, shocked, ruined‖ (ST, 2085).
(5) ―We desperately need help. Businesses are closing every day and people are
losing their jobs. We urgently need long-term support if tourism is going to
recover‖( ST, 2082).
(6)―We feel like our lives are on hold,‖ said one farmer. ―We are living in a
strange kind of limbo…‖(ST, 2086).
В примерах 1 – 6 используется ряд оценочных средств, передающих чувства
«своих» с максимальной наглядностью. Это экспрессивно окрашенные эпитеты:
bleak (мрачное (настроение)), isolated (изолированный), shocked (в состоянии
шока), ruined (опустошѐнный); существительные, связанные с негативной
эмоциональной реакцией dispair (отчаяние), confusion (замешательство). Также
используется ряд фразеологических выражений: at the end of one’s tether (дойти до
предела), go through hell (невыносимо страдать), losе one’s heart (отчаяться), life is
on hold (жизнь остановилась), in limbo в подвешенном состоянии. В примере 5
владелец гостиницы в сельской местности говорит о необходимости получения
помощи, так как туристический бизнес находится на грани краха. В цитируемом
высказывании присутствует анафорическая конструкция: «We desperately need (…)
We urgently need», что свидетельствует об эмоциональности речи говорящего.
Синонимичные наречия оценки desperately и urgently определяют результат
оценки человеком сложившейся ситуации: «срочно нужна помощь». В примерах
4, 5 и 6 инклюзивное «мы» объединяет в группу «свои» людей определѐнного
180
рода деятельности (фермеров или бизнесменов), пострадавших в результате
кризиса.
Британцы, пострадавшие от наводнения в начале 2014 года, в свою очередь,
считают виновником своих бед власть и еѐ представителей:
(1) ―We have been let down by London‖ (ST, 2748).
(2) ―We thought the authorities would be there to help, but they didn’t turn up‖
(ST, 2749).
(3) ―We feel that they have lost control and nobody really knows what they are
doing‖ (ST, 2749).
В данных случаях наблюдаем оппозицию местоимений «мы»/«они». Для
характеристики «их» действий используется рад негативно оценочных суждений:
have let down (подвели), didn’t turn up (не появились), have lost control (потеряли
контроль). В первом примере используется метонимия: власть ассоциируется с еѐ
местонахождением – Лондон. В третьем случае показана субъективная
эмоциональная оценка происходящего: фермер считает, что никто из «них»
(властей) не понимает, что делает.
Обвинениям подвергается Агентство по охране окружающей среды и его
глава – лорд Смит, который предлагает британцам «определиться» и защищать от
наводнения либо город, либо сельскую местность:
Lord (Chris) Smith … whose agency they (the residents) see as the prime cause
of the disaster that has engulfed them. … Britain must decide whether to protect
―town or country‖ from flooding because it can’t afford to protect both, the
chairman of the Environment Agency says. … Lord Smith of Finsbury says the
country must make ―difficult choices‖ about which areas it wants to defend
because ―there is no bottomless purse‖ (ST, 2749 ).
Журналист группирует и заключает в кавычки ряд важных цитируемых моментов,
звучавших в речи политика: «город или сельскую местность», «сложный выбор»,
«нет бездонного кошелька». Высказывание лорда Смита по поводу «сложности
выбора», связанного с отсутствием «бездонного кошелька» кажется ироничным в
рамках
одной
газетной
статьи.
В
масштабах
горизонтали
макротекста
181
интерпретация его меняется: оно становится циничным на фоне другой
публикации № 2749, в которой читателям сообщают о смерти беременной
женщины на злополучных Равнинах в Южном Уэльсе (в сельской местности), и
вкратце напоминают о женщине, ставшей жертвой непогоды в Центральной части
Лондона (в городе) за неделю до описываемых событий:
Sophie Williams, 20, who was due to give birth in a fortnight, was killed along
with her unborn baby girl as she and her fiancé, Ben Morgan, 28, drove home
along the notorious Heads of the Valleys Road in South Wales after a romantic
Valentine's night meal. … Julie Sillitoe, 49, a minicab driver, died when her car
was hit by falling masonry in Holborn, central London (ST, 2749).
Подводя итоги данного параграфа, согласимся с Н. И. Клушиной, что шкала
ценностей подвижна, и «не является чем-то незыблемым и неизменным,
устоявшимся раз и навсегда» [118, с. 47]. Причина в том, что под действием
экстралингвистических факторов (общесоциальных, классовых, групповых,
индивидуальных), в определенные моменты развития общества «происходит
«перезагрузка» семантических областей «свое» / «чужое» [там же].
4.3. Автор и читатель макротеста о КС сквозь призму оппозиции
СВОЙ/ЧУЖОЙ/ДРУГОЙ
Пониманию предшествует желание понять, доверие. Понимание в газетной
коммуникации обеспечивается в значительной мере как за счет той информации,
которая содержится в газетном материале, так и за счет репутации журналиста,
газеты. Отметим, что газетная коммуникация как таковая происходит в условиях,
которые можно обозначить как «свой для своих»: журналист рассказывает с
позиции «свой» для читателей, на чье понимание он рассчитывает. По крайней
мере, одна из мотиваций его работы – участие в построении общенациональной
информационной картины для того, чтобы обеспечить лучшую коммуникацию
внутри региона и даже страны. С другой стороны, читатель, покупая и читая
газету, выказывает ей доверие как источнику информации, тем самым,
воспринимая ее как «свою».
182
Кроме того, отмечает И. В. Чернышова, газетный материал построен таким
образом, что он соответствует представлениям об основных нравственных
категориях Добро и Зло в рамках той или иной национальной культуры [286,
с. 111]. Меру соответствия общественной морали определяют все те же факторы:
самоцензура, редакционный фильтр. При этом, самоцензура выступает наиболее
действенным фактором, основываясь в том числе на пресуппозициях: в своем
тексте журналист не определяет заново линию разграничения между «своим» и
«чужим», а в каждом новом тексте макротекста эта граница лишь уточняется.
Выстраивая границу между «своим» и «чужим» в кризисной ситуации, журналист
опирается на уже известные представления читателя о «своем» и «чужом». Так, в
тексте мы не найдем определения тому, что такое «теракт», «террорист», «взрыв»,
«раненые», «ужас», «шок», «паника»: эти понятия входят в картину мира и
культурный тезаурус людей, представляющих данную культуру, в частности
англоязычную культуру жителей Северной Америки и Великобритании. Эти
фоновые знания обеспечивают единство культурного кода в коммуникации.
Таким образом, все деятели – и те, кто отмечены как «свои», и те, кто
отмечены как «чужие» – описываются «своими» журналистами для «своих»
читателей.
Читатель имеет право выбора. С одной стороны, он может принять точку
зрения издания, журналиста, воспринимая его как «своего», но может отнестись к
статье с недоверием. В последнем случае журналист будет помечен как «чужой».
В свою очередь, деятели, маркированные журналистом как «чужие», будут
восприниматься читателем как «свои», а те, кого журналист обозначил как «свои»,
будут восприниматься как «чужие». Таким образом, отметим, что знание
культурного и языкового кода не гарантирует того, что читатель полностью
принимает позицию «свой».
Следует отметить, что «другой» и «чужой» могут входить в структуру
«свой». Так, когда говорят о психологии творчества, полагают, что в структуру
идентичности автора входит как его индивидуальная («биографическая»)
идентичность, так и текстовая (М. Гирняк) [66, с. 82] или повествовательная
183
идентичность (П. Рикер) [214, с. 8], включающая идентичности образа автора,
повествователя, деятеля-субъекта речи. Это означает, что «чужое» и/или «другое»
необходимо для осуществления коммуникации как таковой, поскольку, как
считает Т. Л. Каминская, часто помогает понять, что же такое «свое» [112, с. 63]
(в связи с этим см. концепцию диалогичности М.М. Бахтина).
Более того, полагает И. Ю. Марковина, образ «свой» является вторичным,
подчиненным образу «чужой» [171, с. 217]. Полноценное существование человека,
заключает Р. И. Розина, возможно «при условии существования других людей –
большая часть действий и атрибутов человека реализуется лишь постольку,
поскольку она воспринимается и оценивается другими людьми» [217, с. 54],
сквозь призму «чужого». Таким образом, содержание образа «чужой» является
первичным (исходным), определяющим содержание образа «свой».
Выводы по главе 4
Газетная коммуникация и газетный текст как ее элемент являются
системами, в центре которых стоит человек. В случае коммуникации речь идет о
субъекте-продуценте (авторе) и субъекте-реципиенте (читателе). В структуре
текста человек присутствует как субъект речи (повествователь), как субъект
оценки, и, безусловно, как субъект действия (деятель).
Целостность смыслового пространства газетного макротекста обусловлена
фиксированностью позиций деятелей, их узнаваемостью, присутствием в ряде
газетных публикаций по горизонтали, а также вертикали макротекста. В
кризисной ситуации узнаваемость позиций деятелей обеспечивается за счет
устойчивого распределения ролей: в денотативном пространстве текста субъекты
действия, речи, оценки оказываются причастными к одной из двух групп, в
центре которых располагается либо жертва-потерпевший, либо агрессорвиновник. Такое распределение ролей деятелей восходит к фундаментальной
оппозиции Свой / Чужой, одному из базовых концептов культуры. Дополнением к
такой бинарной оппозиции выступает еще один концепт – Другой.
184
Способы изображения «чужого» в макротексте различны: варьирование
степени конкретизации деятелей в виде прямых номинаций, синонимических
рядов,
перифраз,
выдвижение
антигероя
(перифрастические
номинации,
характеризации, составление поведенческого портрета) и противопоставление ему
репрезентанта группы, идентифицирующей себя с жертвой-потерпевшим, при
этом используются стилистические приемы, в частности хиазм, метонимия.
Журналист, репрезентирующий оппозицию «свой / чужой» преследует
следующие прагматические цели: 1) показать ненормальность происходящего, 2)
показать пример сплочения группы людей, которые при обычных условиях не
объединяются; 3) добиться сопереживания, сочувствия у читателя, и, тем самым,
4) сплотить, мобилизовать и предостеречь читательскую аудиторию.
В рамках взаимодействия деятелей с полярным статусом «свой» – «чужой»
в кризисной ситуации происходит совмещение хронотопов жертвы-потерпевшего
и агрессора-виновного в жертвах.
С одной стороны, принадлежность деятеля к «своим» или «чужим» может
не зависеть от вида пространства (фокусного или фонового): тогда его роль
жестко фиксирована (пожарные, полицейские vs лидеры террористов). С другой
стороны, статус деятеля может быть привязан к виду пространства: один и тот же
деятель, находясь в фокусном пространстве может действовать как «чужой», а в
фоновом пространстве определяться как «свой», и наоборот. Как бы там ни было,
в ряде случаев деятель является точкой пересечения фокусного и фонового
пространства. Соположение «своего» и «чужого» пространства в пределах
макротекста вызывает эффект контраста: то, что в своем пространстве имеет
статус «чужой», в чужом пространстве приобретает статус «свой», и наоборот.
Определение деятеля как «своего» или «чужого» может быть не вполне
очевидным, претерпевать трансформации, что выражается в частности в
использовании различных именований для одного и того же объекта, что
обеспечивает постепенный или внезапный переход от статуса «чужой» к статусу
«свой» и наоборот. За деятелем может быть закреплен один или несколько
следующих вариантов поведения в пределах смыслового поля макротекста: «свой
185
как свой», «свой как другой», «свой как чужой», «чужой как свой», «чужой как
другой», «чужой как чужой».
Кризисный
характер
ситуации
предполагает существование
(поиск)
причины того, что произошло, и фигуры виноватого в том, что произошло. Это
означает, что среди субъектов изображенной ситуации осуществляется поиск
виновного, причем ищут его как в группе «чужих» («чужой как чужой»), так и
среди «своих» («свой как чужой»). Последний вариант связан с обнаружением т.н.
«внутреннего врага»: речь идѐт о деятеле, преследующем личную выгоду в ущерб
обществу или его части.
Наконец, в рамках коммуникативного акта рассмотрены особенности
взаимодействия «автор-читатель» в свете оппозиции «свой / чужой».
Основные положения главы 4 изложены в публикациях автора [254].
186
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В рамках выполненного исследования рассматривалась совокупность
дискретных газетных публикаций, которые под влиянием ряда факторов образуют
целостное коммуникативное явление, которое мы называем макротекстом.
В газетной коммуникации, газетный макротекст, занимая в иерархии видов
текста промежуточную позицию между целым текстом и текстом культуры,
складывается из совокупности газетных статей, освещающих одну тему и
опубликованных в ряде последовательных номеров одного периодического
издания. Он отличается от других крупных текстовых образований рядом
особенностей.
временному
Так,
от
фактору,
сверхтекста
макротекст
горизонтальной
отличается
(синтагматической)
привязкой
к
связностью
составляющих его текстов, доминированием коммуникативно-информационной
функции. Макротексту, в отличие от гипертекста, свойствены: хронологическая
упорядоченность между составляющими его текстами, причинно-следственная
взаимосвязь внутри и между текстами. В свою очередь, мегатекст является
текстовым образованием, где вторичные тексты способствуют успешной
коммуникативной реализации основного текста.
Предметом непосредственного изучения были вербальные средства,
обеспечивающие формально-содержательную связность отдельных текстов
внутри англоязычного газетного макротекста о кризисной ситуации в рамках
категорий Пространство, Время, Человек.
Материалом исследования послужили отдельные газетные публикации,
формирующие шесть макротекстов, опубликованных в британской еженедельной
газете “Sunday Telegraph” и американской ежедневной газете “New York Times” в
период с 2001 по 2014 год.
Одним из основных факторов, обеспечивающих макротекстовую связность,
является референтная ситуация. Появлению серии публикаций, формирующих
каждый из исследуемых газетных макротекстов, предшествует крупная кризисная
ситуация. Развитие кризисной ситуации обуславливает формирование каждого
187
последующего акта газетной коммуникации в пределах макротекста, фиксируя
пределы его тематического содержания. Масштабы кризисной ситуации таковы,
что еѐ полноценное описание может быть осуществлено множеством отдельных
авторов во множестве дискретных газетных публикаций, сливающихся в единую
целостную
структуру
–
макротекст.
В
результате
описание
ситуации
растягивается на множество публикаций, выстраивающихся в хронологическую
последовательность. Таким образом, газетные тексты о кризисной ситуации
можно рассматривать как дополняющие друг друга информационные пакеты, из
которых выстраивается общая картина происходящего. Такой способ подачи
материала позволяет обеспечить достоверность подачи информации за счет
следующих факторов:
описания с разной степенью детализации эпицентра и
периферии кризисного события; корректировки уже опубликованной информации
при выяснении новых обстоятельств развития кризисной ситуации; степени
близости времени коммуникации к моменту наступления событий кризисной
ситуации.
Не менее важным фактором цельности макротекста является позиция
продуцента и реципиента газетного макротекста. Полагаем, что в случае
объединения публикаций в макротекстовое образование можно говорить об
условной согласованности авторских позиций, где важную роль также играет
фактор редакционного фильтра, допускающего материалы к публикации. Голоса
авторов отдельных газетных публикаций формируют условно единый авторский
голос, способствуя созданию образа автора макротекста.
В то же время, совокупность текстов может квалифицироваться как единое
целое с еще одной внешней по отношению к ней субъектной позиции – с позиции
читателя. В сознании читателя текстовые смыслы добавляются друг к другу,
накапливаются от одного акта коммуникации до другого, заставляя его следить за
развитием референтной ситуации.
Еще одним фактором связности макротекста является время. Различные
временные координаты происходящих событий и развивающейся ситуации
образуют цельный временной каркас, состоящий из различных видов времени
188
(календарное, коммуникативное и текстовое время), а также строящийся в
различных форматах (от минут до года), использующий различные виды
означивания (абсолютное, относительное, внутритекстовое). Это позволяет
идентифицировать объекты и события, описанные в различных отдельных
газетных текстах, привязать их к общим временным координатам в масштабах
кризисной ситуации, что позволяет «прочитать» ситуацию как единое целое.
В акте газетной коммуникации пересекаются коммуникативное, текстовое и
календарное время, определяя темпоральную организацию газетного макротекста.
Применительно к нашему исследованию, время коммуникации – это временная
цепочка реализации множества дискретных газетных публикаций газетного
макротекста. В каждом из текстов, образующих макротекст, зафиксированы
временные параметры описываемых событий по отношению к календарному
времени. В свою очередь, взаимодействие временных параметров описываемых
событий определяет текстовое время.
Пространственные координаты событий, фиксируемые на разных уровнях
(от микро до макротопоса) формируют пространственную структуру макротекста.
При этом, повторяемость пространственных маркеров в пределах ряда статей,
формирующих
макротекст,
обеспечивает
связность
макротекста
в
пространственном отношении, его узнаваемость читателем.
В денотативном пространстве газетного макротекста о кризисной ситуации
были выделены события трех типов: 1) фокусные, обозначающие эпицентр
кризисной ситуации, 2) фоновые, представляющие события на периферии, 3)
прецедентные, относящиеся к подобной кризисной ситуации, произошедшей в
достаточно удаленном прошлом.
В зависимости от количества фокусных событий, в денотативном
пространстве макротекста о кризисной ситуации различаем разовые и длящиеся
кризисные ситуации. Разовые кризисные ситуации вызваны одним фокусным
событием. Причиной возникновения длящихся кризисных ситуаций является
серия однотипных фокусных событий, каждое из которых определяет новый
виток развития кризисной ситуации.
189
В процессе отображения развивающейся кризисной ситуации журналисты
интенсивно обращаются к похожим или аналогичным ситуациям реальной
действительности, пытаясь анализировать текущие события и даже предсказать
течение данной ситуации на основе уже имеющихся фактов и опыта решения
похожих
конфликтов.
Так,
для
указания
на
прецедентные
феномены
используются пространственные и временные маркеры: как прецедентные
маркируются
все
те
события,
которые
по
временному,
а
часто
и
пространственному признаку, выходят за пределы актуальной кризисной
ситуации (относятся к завершенному прошлому) и несут в себе признаки
кризисности.
Использование прецедентных феноменов при построении денотативного
пространства макротекста способствует пониманию актуальной кризисной
ситуации, предлагая готовый код для ее интерпретации.
Исследуемое коммуникативное явление «макротекст» составляет целое,
содержательно-коммуникативные элементы которого имеют пространственновременные привязки к референтной ситуации. Так, время изображенного
действия в макротексте представлено следующими временными планами:
настоящее, прошлое, будущее.
План настоящего является основным для временной фиксации событий
кризисной ситуации. Под планом настоящего мы понимаем время свершения
кризисных событий и последующих событий референтной кризисной ситуациии.
Здесь недавнее прошлое переживается как психологическое настоящее. Обьѐм
плана настоящего во всех шести исследуемых макротекстах доминирующий и
превалирует над степенью заявленности каждого из других планов. Так степень
заявленности плана настоящего в изученных макротекстах составляет от 40
до 80 %.
План прошлого делится на план собственно прошлого времени и план
прецедентного прошлого. В плане собственно прошлого заявлены временные
параметры событий, предшествовавших кризису. Именно к плану прошлого
обращаются, для определения тех или иных условий, способствовавших
190
возникновению кризисной ситуации.
В плане прецедентного прошлого представлены временные параметры
событий, прецедентных актуальным кризисным событиям. План прецедентного
прошлого отличается наибольшей степенью заявленности в первых номерах
макротекстов о кризисной ситуации, где его процентное соотношение в
некоторых газетных номерах может достигать 10 – 19,5 %. В последних номерах
макротекстов, освещающих спад референтной КС, план прецедентного прошлого,
как правило, не представлен. В этом мы видим подтверждение тезиса о тенденции
средств массовой информации обращаться к опыту решения подобных кризисных
ситуаций в самом начале возникновения КС.
В плане будущего представлены временные параметры предполагаемых
и/или запланированных будущих событий. Доля плана будущего во временной
структуре макротекста напрямую зависит от развития кризисной ситуации.
Формальными показателями временных планов, а также границы и
перехода между планами выступают временные маркеры. В 534 газетных текстах,
формирующих комплекс шести макротекстов, методом сплошной выборки было
зарегистрировано
9348
временных
маркеров.
Данные
речевые
единицы
обозначают временные параметры изображаемых событий и ситуаций, тем
самым, отграничивая время до, во время и после кризисных ситуаций. Как
показывает наше исследование, языковое означивание временных параметров
событий, изображаемых в газетном макротексте, имеет абсолютный, релятивный
и внутритекстовый характер. Временные параметры фиксируются абсолютными,
дейктическими и таксисными маркерами. Абсолютные маркеры позволяют
привязать реализацию события в текстовом времени к календарному времени,
воплощаясь в различных временных форматах и их сочетаниях: минута, час, часть
суток, день недели, число, месяц, год. Кроме того, речь идет также об
одновременном использовании маркеров нескольких форматов: «час – минута»,
«час – минута – время суток», «месяц – год», «месяц – число – год».
Привязка текстового времени к времени коммуникации (моменту речи)
осуществляется за счет дейктических временных маркеров. Обозначение времени
191
совершения фокусных событий предыдущего дня по отношению ко дню
публикации, выраженное дейктиками (yesterday) или шифтерными словами (on
Monday) относим к плану настоящего времени макротекста в связи с динамизмом
и неисчерпанностью конфликта. Временные отношения на внутритекстовом
уровне выражены таксисными маркерами, фиксирующими момент наступления
одного события по отношению к другому событию. Отметим, что в макротексте
используются временные маркеры как в чистом виде, так и их смешанные формы.
Особенность топоса газетного макротекста состоит в обязательной
актуализации нарративного пространства при помощи языковых маркеров.
Топосный маркер – слово, высказывание или его часть, обозначающие
месторасположение объектов, а также место происходящих событий. В выборке
проанализированных топосных маркеров (7120 единиц) выделяем топонимы,
апеллятивы, дейктики. Формат пространственных маркеров зависит от масштаба
локализации: в газетном макротексте мы выделяем глобальный топос, макротопос,
локальный топос, микротопос.
Как показывает наше исследование, выбор топосных маркеров в газетном
макротексте детерминируется фактором своего адресата, преимущественно
знакомого с конкретными местами, о которых идѐт речь в публикациях
макротекста. Для упрощения ориентирования читателя в месте протекания
события, которое неизвестно широкой публике, его пространственные параметры
подаются
в
максимально
детальной
форме
с
привязкой
к
крупным
географическим объектам.
Разграничение пространственных координат в фокусном, фоновом и
прецедентном
пространстве
макротекста
находится
в
непосредственной
зависимости от места, где происходят события, связанные с референтной
кризисной ситуацией. Так, во время совершения фокусного события, субъект
действия
в
целях
самосохранения
может
перемещаться
из
фокусного
пространства (эпицентра) в фоновое (на перефирию).
Отметим, что в анализируемых макротекстах фокусность или фоновость
пространственных координат преимущественно определяется в привязке ко
192
времени описываемого действия. Например, финишная черта Бостонского
марафона в момент взрыва является фокусным пространством, а в момент, когда
там, например, вспоминают жертв терактов, – фоновым.
Заявленность фокусного и фонового пространств в газетном макротексте
находится в непосредственной зависимости от развития самой кризисной
ситуации. Так, в макротекстах о разовых кризисных ситуациях наибольшая
степень заявленности фокусного пространства отмечается в первых номерах и
составляет от 35 до 51 %. С течением времени, по мере утраты кризисным
событием
своей
новизны,
степень
присутствия
фокусного
пространства
снижается до 2 – 9,5 %, а доля фонового пространства в денотативном
пространстве газетных публикаций по теме увеличивается.
Напротив, в макротекстах о длящихся кризисных ситуациях степень
присутствия фокусного пространства непосредственно зависит от количества
референтных фокусных событий, что отражается в увеличении процентного
соотношения маркеров фокусного пространства, составляющего 48 – 71 %.
Прецедентное пространство, также как и прецедентное время, как правило,
отличается наибольшей представленностью в первых номерах исследуемых
макротекстов.
Еще один исследуемый нами фактор – Человек. Особенностью газетных
текстов о кризисной ситуации является поляризация изображенных лиц-деятелей.
Универсум, изображѐнный в газетном макротексте, освещающем кризисную
ситуацию,
–
это реально
существующий
мир, который
идеологически,
политически либо социально делится на «своих» и «чужих». Распределение на
«своих» и «чужих» в анализируемых макротекстах осуществляется в рамках
соответствия / несоответствия представлениям об основных этических категориях
(Добро и Зло) в рамках национальной культуры читателей газет “New York
Times” и “Sunday Telegraph”.
В газетных макротекстах субъектные позиции «свой» и «чужой»
градуируются. Враждебный другой может мыслиться вне общества – внешний
враг-недруг (террористы) и в его составе – внутренний враг-недруг (власть, чьи
193
действия в период кризиса наносят ущерб обществу). Эту ситуацию можно
обозначить следующим образом: «чужой-чужой» и «свой-чужой». Также
отмечается промежуточная позиция «другой» – это субъект, являющийся
представителем другой культуры. В ситуации кризиса «другой» стремится к тому,
чтобы присоединиться к одной из полярных позиций «свой»/«чужой». В
результате, «другой» может вести себя как один из своих, что определяет его
позицию «другой как свой», либо он становится «другим-чужим», и, даже,
«чужим-чужим», поддерживая зло и разрушение.
Соположение «своего» и «чужого» пространства в пределах макротекста
вызывает эффект контраста: то, что в своем пространстве имеет статус «чужой», в
чужом пространстве приобретает статус «свой», и наоборот.
Субъективность соотнесения объекта с зоной «своего» или «чужого»
допускает подвижность оппозиции «свой» / «чужой»: один и тот же объект может
маркироваться в одном контексте как «свой», а в другом как «чужой» и наоборот.
В газетной коммуникации, описывающей кризисную ситуацию, поляризации
подвержены автор и читатель, поскольку в той или иной степени, они вынуждены
принять одну из двух полярных позиций.
Подводя итоги данного исследования, отметим, что перспективным
представляется дальнейшее исследование крупных текстовых образований,
поскольку данное направление основывается на межтекстовом взаимодействии в
рамках речевых практик, имеющих место в современном социуме.
Исследованные в настоящей работе категории текста, обеспечивающие
макротекстовую связность, такие как «пространство», «время» и человек»,
естественно,
не
являются
единственными
факторами,
определяющими
взаимосвязь отдельных завершенных текстов в рамках макротекста. Среди прочих,
не менее важных факторов, участвующих в формировании общей смысловой
рамки коммуникации и оставшихся за пределами данной работы, следует назвать
модальность. Так, интерес могут представлять ответы на вопросы: остаѐтся ли
коллективная авторская оценка происходящего неизменной во всех текстах
макротекста и в каких пределах возможно еѐ отклонение, а также, как
194
согласуются модальности персонажей-деятелей с основной – авторской –
модальностью. Данное направление исследований соприкасается с теорией
дискурса. Отдельного исследования, на наш взгляд, заслуживает сравнительный
анализ макротекстовой связности текстов в еженедельной и ежедневной газете.
Эти вопросы в работе только обозначены, они являются перспективными для
дальнейших исследований больших коммуникативных явлений.
195
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алефиренко
Н.
Ф.
Спорные
проблемы
семантики:
Монография
/
Н. Ф. Алефиренко. – М.: Грозис, 2005. – 326 с.
2. Алиева Т. В. Языковые средства реализации концептуальной оппозиции «свой
– чужой» в британском политическом дискурсе: автореф. дисс. на соискание уч.
степени канд. филол. наук: спец. 10.02.04 „Германские языки” / Т. В. Алиева. –
Москва, 2013. – 27с.
3. Аль-Саид М. Хронотоп газетного текста: дисс. … кандидата филол. наук:
10.02.04 / Аль-Саид Мохамед. – Одесса, 2001. – 182 с.
4. Амиров В. М. Агитационный предвыборный сверхтекст: организация
содержания и стратегии реализации: автореф. дисс. на соискание уч. степени
канд. филол. наук: спец. 10.02.01 „Русский язык” / В. М. Амиров. –
Екатеринбург, 2002. – 24с.
5. Андрюкова Е. А. «Московский текст» в творчестве И. Шмелева (период
эмиграции): автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук: спeц.
10.01.01 „Русская литература” / Е. А. Андрюкова. – Вологда, 2013. – 23с.
6. Анисимова Е. Е. Об императивности и изменчивости текстовых норм /
Е. Е. Анисимова // Функционирование системы языка и речи. – М.: Изд-во
МГУ, 1989. – С. 3 – 13.
7. Апресян Ю. Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная картина мира /
Ю. Д. Апресян // Семиотика и информатика. – М., 1986. – Вып. 28. – С. 272 –
298.
8. Аронов Р. А. Физическая реальность и гносеологическая патология познания /
Р. А. Аронов. – М.: КРАСАНД, 2011. – 528 с.
9. Арутюнова Н. Д. Время: модели и метафоры / Н. Д. Арутюнова // Логический
анализ языка. Язык и время / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. – М.: Индрик, 1997. –
С. 51 – 61.
10. Арутюнова Н. Д. От редактора / Н. Д. Арутюнова // Логический анализ языка.
Язык и время. Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. – М.: Индрик, 1997. – С. 5 – 16.
196
11. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт /
Н. Д. Арутюнова. – М.: Наука, 1988. – 341 с.
12. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. – М.: Языки русской
культуры, 1999. – 896 с.
13. Аскин Я. Ф. Категория будущего и принципы еѐ воплощения в искусстве /
Я. Ф. Аскин // Ритм. Пространство. Время. – Л.: Наука, 1974. – С. 67 – 73.
14. Ачкасова Т. Д. Особенности языкового структурирования пространства /
Т. Д. Ачкасова // Вестник Адыгейского государственного университета. – 2006.
– №1. – С. 202 – 203.
15. Бабенко Л. Г. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и
практика: Учебник / Л. Г. Бабенко. – М.: Флинта, 2003. – 260 с.
16. Багумян О. В. Текстова ситуація „соціальний захист”: лінгвокогнітивний
аспект (на матеріалі різностильових англомовних текстів): дис. ... канд. філол.
наук: 10.02.04 / Багумян Олена Валентинівна. – Київ, 2004. – 248 с.
17. Баженова Е. А. Политекстуальность научного текста / Е. А. Баженова //
Стереотипность и творчество: межвузовский сборник науч. тр. – Перм. Ун-т. –
Пермь, 1999. – С. 67 – 91.
18. Байдина В. С. Образ социального времени в телевизионном пространстве:
автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук: спец. 10.01.10
„Журналистика” / В. С. Байдина. – Санкт-Петербург, 2013. – 25 с.
19. Баканова М. А. В.В. Набоков – исследователь русской литературы: приемы
организации макротекста: дисс. … кандидата филол. наук: 10.01.01 / Мария
Александровна Баканова. – Иваново, 2004. – 167 с.
20. Барт Р. Лингвистика текста / Р. Барт // Новое в зарубежной лингвистике.
Лингвистика текста. – М.: Прогресс, 1978. – Вып.8. – С. 442 – 449.
21. Барт Р. Критика и истина / Ролан Барт // Избранные работы. Семиотика.
Поэтика. – М.: Прогресс, 1989. – С. 319 – 374.
22. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики / М. М. Бахтин. – М.:
Художественная литература, 1975. – 502 с.
197
23. Бахтин М. М. Из записей 1970 – 1971 годов / М. М. Бахтин // Эстетика
словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. – С. 336 – 360.
24. Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других
гуманитарных науках / М. М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. – М.:
Искусство, 1979. – С. 281 – 307.
25. Белова А. Д. Лингвистические аспекты аргументации / А. Д. Белова. – К.:
Киевский ун-т им. Тараса Шевченко, 1997. – 311 с.
26. Бєлозьорова Ю. С. Когнітивно-дискурсивна концептуалізація часу в сучасній
німецькій мові: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: спец.
10.02.04 „Германські мови” / Ю. С. Бєлозьорова. – Запоріжжя, 2005. – 22 с.
27. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. – М.: Прогресс, 1974. – 447 с.
28. Березко І. В. Кризова ситуація: біфуркація у життєвому сценарії / І. В. Березко
// Актуальні проблеми психології. – 2014. – Т. 2, Вип. 8. – С. 109 – 122.
29. Бернацкая А. А. О понятии „текст” / А. А. Бернацкая // Journal of Siberian
Federal University. Humanities & Social Sciences. Supplement. – 2009. – № 2. – С.
30 – 37.
30. Бехта І. А. Дискурс наратора в англомовній прозі / І. А. Бехта. – К.: Грамота,
2004. – 304 с.
31. Богин Г. И. Рефлексия и понимание в коммуникативной подсистеме "человек
– художественный текст" / Г. И. Богин // Текст в коммуникации. – М., 1991. – С.
22 – 40.
32. Богуславская В. В. Моделирование текста: лингвосоциокультурная концепция.
Анализ журналистских текстов / В. В. Богуславская. – М.: Издательство ЛКИ,
2008. – 280 с.
33. Болдырев
Н.
Н.
Категориальное
значение
глагола:
системный
и
функциональный аспекты / Н. Н. Болдырев. – С-Пб.: Изд-во РГПУ им.
А. И. Герцена, 1994. – 171 с.
34. Болдырев Н. Н. Отражение пространства деятеля и пространства наблюдателя
в высказывании / Н. Н. Болдырев // Логический анализ языка. Языки
пространств. – М.: Языки русской культуры, 2000. – С. 212 – 216.
198
35. Болдырев Н. Н. Языковые категории как формат знания / Н. Н. Болдырев //
Вопросы когнитивной лингвистики. – 2006. – №2 - С. 5-22.
36. Болотнова Н. С. Филологический анализ текста : учеб. пособие /
Н. С. Болотнова. – 4-е изд. – М.: Флинта: Наука, 2009. – 520 с.
37. Бондар О. І. Світ автора – світ читача – світ персонажів / О. І. Бондар //
Записки з загальної лінгвістики. – Одеса, 1999.– Вип. 1. – С. 3 – 8.
38. Бондарко А. В. Теория функциональной грамматики: Темпоральность.
Модальность / А. В. Бондарко, Е. И. Беляева. – Л., 1990. – 262 с.
39. Борботько Л. А. О разграничении понятий «метатекст», «паратекст»,
«интертекст»
и
«сверхтекст»
(на
материале
современных
пьес)
/
Л. А. Борботько // Вестник МГОУ. Серия «Лингвистика». – 2011. – № 2. – С. 19
– 23.
40. Брага І. І. Мовна репрезентація образу держави у пресі України: автореф. дис.
на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: 10.02.01 „Українська мова” /
І. І. Брага. – Київ, 2002. – 17 с.
41. Брагина Н. Г. Память и прошлое: языковые образы, культурные практики /
Н. Г. Брагина // Изв. АН. Сер. лит и яз. – 2003. – Т.62, №5. – С. 3 – 13.
42. Брутян Г. А. Язык и картина мира / Г. А. Брутян // Философские науки. – 1973.
– № 1. – С. 108 – 111.
43. Бурдье П. Социология политики / П. Бурдье. – М.: Socio-Logis, 1993. – 336 с.
44. Бюлер К. Теория языка: репрезентативная функция языка / К. Бюлер. – М.:
Прогресс, 2000. – 502 с.
45. Вакуров В. Н. Стилистика газетных жанров: учеб. пособие для вузов по спец.
«Журналистика» / В. Н. Вакуров, Н. Н. Кохтев, Г. Я. Солганик. – М.: Высшая
Школа, 1978. – 183 с.
46. Валгина Н. С. Теория текста / Н. С. Валгина. – Москва: Логос, 2003. – 280 c.
47. Ваніна Г. В. Особливості вербалізації концепту PR / ПІАР / ПИАР в
англійському (американському варианті), українському та російському
газетному дискурсі: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук:
199
спец. 10.02.17
„Порівняльно-історичне і
типологічне мовознавство” /
Г. В. Ваніна. – Київ, 2011. – 23 с.
48. Вартанова О. А. Англоязычные топонимы и их стилистический потенциал в
поэзии: автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук: спец.
10.02.04 „Германские языки” / О. А. Вартанова. – С-Пб., 1994. – 16 с.
49. Васильева Л. А. Делаем новости! Учебное пособие / Л. А. Васильева. – М.:
Аспект-Пресс, 2002. – 190 с. – Режим доступа:
http://www.twirpx.com/file/408697/
50. Ваховська Л. Ф. Лінгвокогнітивний та комунікативний аспекти англомовних
текстів з кінематографічної проблематики (на матеріалі сучасної української
періодики): автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: 10.02.04
„Германські мови” / Л. Ф. Ваховська. – Київ, 2005. – 20 с.
51. Вейнрейх У. О семантической структуре языка / У. О. Вейнрейх // Новое в
лингвистике. – М., 1970. – Вып. 5. – С. 163 – 249.
52. Великорода Ю. М. Прецедентні феномени в американському медійному
дискурсі (на матеріалі часописів “TIME” та “NEWSWEEK”): дис. … канд.
філол. наук: 10.02.04 / Великорода Юрій Михайлович. – Львів, 2012. – 219 с.
53. Виноградов В. В. Проблема образа автора в художественной литературе /
В. В. Виноградов // О теории художественной речи. – М.: Высшая школа, 1971.
– С. 105 – 211.
54. Влох Н. М. Ризоматичність англомовного постмодерністського художнього
тексту / Н. М. Влох // Англістика та американістика. – 2012. – Вип. 9. – С. 178 –
182.
55. Волкова Ю. Ю. Особенности макротекстовой организации интервью (на
материале актуальных немецких медийных текстов): автореф. дисс. на
соискание уч. степени канд. филол. наук: 10.02.04 „Германские языки” /
Ю. Ю. Волкова. – Воронеж, 2010. – 24 с.
56. Воробьѐва О. П. Текстовые категории и фактор адресата /О. П. Воробьѐва. – К.:
Вища школа, 1993. – 218 с.
200
57. Ворожцова О. А. Лингвистическое исследование прецедентных феноменов в
дискурсе российских и американских президентских выборов 2004 г.: дисс. …
канд. филол. наук: 10.02.20 / Ворожцова Ольга Александровна. – Екатеринбург,
2007. – 217 с.
58. Гаврилина Л. М. Калининградский текст в семиотическом пространстве
культуры / Л. М. Гаврилина // Вестник Балтийского федерального
университета им. И. Канта. – 2011. – Вып. 6. – С. 75 – 83.
59. Гак В. Г. Пространство времени / В. Г. Гак // Логический анализ языка. Язык и
время / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. – М., 1997. – С. 122 – 130.
60. Гак В. Г. Языковые преобразования / В. Г. Гак. – М.: Языки русской
литературы, 1998. – 768 с.
61. Гак В. Г. Пространство вне пространства / В. Г. Гак // Логический анализ
языка. Языки пространств. – М., 2000. – С. 127 – 134.
62. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования /
И. Р. Гальперин. – М.: Наука, 1981. – 138 с.
63. Гарюнова Ю. О. Лінгвокультурне протиставлення образів „свого, „іншого” та
„чужого” в кінокритичному дискурсі: аксіологічний аспект / Ю. О. Гарюнова //
Лінгвістика. – Луганск, 2012. – №2 (26). – С. 170 – 177.
64. Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук / Г. В. Ф. Гегель. – Т.3.
Философия духа. – М.: Мысль, 1977. – 471 с.
65. Гжегорчикова Р. Понятийная оппозиция верх-низ (польск. wierzch – spyd) и
языковая модель пространства / Р. Гжегорчикова // Логический анализ языка.
Языки пространств. – М., 2000. – С. 78 – 83.
66. Гірняк М. Ігри з ідентичністю в романах Юрія Андруховича / М. Гірняк //
Вісник ЛНУ. – 2008. – Ч.1., Вип. 44. – С. 72 – 85.
67. Гилясев Ю. В. Репрезентация категорий времени и пространства в структуре
художественного текста (на материале романов Майкла Каннингема): автореф.
дисс. на соискание уч. степени канд. филол наук: 10.02.04 „Германские языки”
/ Ю. В. Гилясев. – СПб., 2012. – 24 с.
201
68. Гиренок Ф. И. Археография события / Ф. И. Гиренок // Событие и смысл
(синергетический опыт языка). – М.: ИФ РАН, 1999. – С. 67 – 88.
69. Глушкова Т. В. Ідіостиль газетного видання: автореф. дис. на здобуття наук.
ступеня канд. філол. наук: спец. 27.00.04 „теорія та історія журналістики” /
Т. В. Глушкова. – Київ, 2008. – 20 с.
70. Голованова
О.
И.
Пространственно-временная
организация
делового
сверхтекста (на материале следственных дел Тюменского уезда 1782-1796 гг.) /
О. И. Голованова // Приенисейская Сибирь как лингворегион: материалы I
межвуз. науч.-практ. конф. с междунар. участием. – Красноярск, 2010. – С. 119
– 128. – Режим доступа: http://lingvo.wp.kspu.ru/upl_rlc/6Golovanova.doc
71. Горобець І. С. Мовні засоби відтворення концепту ЗЛОЧИНЕЦЬ у сучасній
американській художній прозі та газетній публіцистиці: автореф. дис. на
здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: 10.02.04 „Германські мови” /
І. С. Горобець. – Донецьк, 2007. – 22 с.
72. Горохов М. Ю. Автор публицистического текста как субъект высказывания:
автореф. дис. на соискание уч. степени канд. филол. наук: 10.01.10
„Журналистика” / М. Ю. Горохов. – Воронеж, 2006. – 22 с.
73. Готовцева Е. Е. Микро- и макротексты на этапе предложения и первичной
активизации лексического материала / Е. Е. Готовцева. – Режим доступа:
http://www.pglu.ru/lib/publications/University_Reading/2008/III/uch_2008_III_000
38.pdf
74. Григорьева
И.
пространство»:
В.
к
Интерпретация
проблеме
понятия
систематизации
«медиаобразовательное
научной
терминологии
/
И. В. Григорьева // Вестник Томского гос. ун-та. – 2008. – Вып. 315. – С. 198 –
201.
75. Гришаева Л. И. Введение в теорию межкультурной коммуникации /
Гришаева Л. И., Цурикова Л. В. – М.: Издательский центр «Академия», 2007. –
336 с.
76. Грушевицкая Т.Г. Основы межкультурной коммуникации / Грушевицкая Т.Г.,
Попков В.Д., Садохин А.П. – М.: Юнити-Дана. 2002. – 352 с.
202
77. Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени / А. Грюнбаум.
– пер. с англ. Ю.Б. Молчанова. – М.: Прогресс, 1969. – 590 с.
78. Гудков Д. Б. Теория и практика межкультурной коммуникации / Д. Б. Гудков.
– М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. – 288 с.
79. Гусар М. В. Лінгвокогнітивний і комунікативно-праматичний аспекти
приватних газетних оголошень (на матеріалі сучасної британської періодики):
автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук : 10.02.04
„Германські мови” / М. В. Гусар. – Київ, 2004. – 22 с.
80. Давыдова А. Р. Тема-рематическая организация текста газетных сообщений
(на материале английского языка): автореф. дисс. на соискание уч. степени
канд. филол наук: спец. 10.02.04 „Германские языки” / А. Р. Давыдова. –
Волгоград, 2009. – 21 с.
81. Дедова О. В. Лингвистическая концепция гипертекста: основные понятия и
терминологическая парадигма / О. В. Дедова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9.
Филология. – 2001. – № 4. – С. 22 – 36.
82. Дедова О. В. Лингвосемиотический анализ электронного гипертекста на
материале русскоязычного Интернета: дисс. … доктора филол. наук: 10.02.01,
10.02.19 / Дедова Ольга Викторовна. – Москва, 2006. – 253 с.
83. Дейк Т. А. ван, Кинч В. Стратегии понимания связного текста / Т.А. ван Дейк,
В. Кинч // Новое в зарубежной лингвистике. Когнитивные аспекты языка. – М.,
1988. – Вып. 23. – С. 153 – 211.
84. Демьянков В. З. «Событие» в семантике, прагматике и в координатах
интерпретации текста / В. З. Демьянков // Известия АН СССР. Серия
литературы и языка. – 1983. – №4, Т.42. – С. 320 – 329.
85. Демьянков В. З. Семиотика событийности в СМИ / В. З. Демьянков // Язык
СМИ как объект междисциплинарного исследования: Учебное пособие. Ч. 2. –
М., 2004. – С. 68 – 83.
86. Дмитриева Т. Г. Эмоции в народной волшебной сказке / Т. Г. Дмитриева //
Русская речь. – 2002. – №6. – С. 98 – 101.
203
87. Дмитрук О. В. Маніпулятивні стратегії в сучасній англомовній комунікації (на
матеріалі текстів друкованих та Інтернет-видань 2000-2005 рр.): автореф. дис.
на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: спец. 10.02.04 „Германські мови” /
О. В. Дмитрук. – Київ. нац. ун-т ім. Т. Шевченка. – К., 2006. – 19 с.
88. Добросклонская Т. Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению
языка СМИ: современная английская медиаречь / Т. Г. Добросклонская. – М.,
2008. – 264 с.
89. Домброван Т. И. Диахроническая лингвосинергетика – новый ракурс
исследования эволюции языка / Т. И. Домброван // Інтегральна теорія
англомовної комунікації: колективна монографія. – Одеса, 2015. – С. 65 – 105.
90. Драпалюк
А.
С.
Прецедентные
феномены
как
один
из
способов
интеллектуализации газетного текста: автореф. дисс. на соискание уч. степени
канд. филол. наук: спец. 10.02.19 „Теория языка” / А. С. Драпалюк. – Саратов,
2010. – 20 с.
91. Дридзе Т. М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации /
Т. М. Дридзе. – М.: Наука, 1984. – 269 с.
92. Дубоссарская М. Л. Свой-Чужой-Другой: к постановке проблемы
М.
Л.
Дубоссарская
//
Вестник
Ставропольского
/
государственного
университета. – Ставрополь, 2008. – С. 167 – 174.
93. Дускаева Л. Р. Диалогическая природа газетных речевых жанров: автореф.
дисс. на соискание уч. степени докт. филол. наук:
спец. 10.01.10
„Журналитика” / Л. Р. Дускаева. – С-Пб., 2004. – 42 с.
94. Еникеев А. А. Событие, сознание, текст в пространстве социальнофилософского знания: дисс. … кандидата филос. наук : 09.00.11 / Еникеев
Анатолий Анатольевич. – Екатеринбург, 2003. – 164 с.
95. Енина Л. В.
Современные российские лозунги как сверхтекст: дисс. …
кандидата филол. наук: 10.02.01 / Енина Лидия Владимировна. – Екатеринбург,
1999. – 235 с.
204
96.Ефремов В. А. Ассоциативные аспекты ритма лирической прозы (на материале
цикла И. А. Бунина «Темные аллеи»). – Режим доступа: http://www.naukadialog.ru/userFiles/fileЕфремов В. А..pdf
97.Женетт Ж. Фигуры / Ж. Женетт. – В 2-х томах, Т. 1. – М.: Изд.-во им.
Сабашниковых, 1998. – 472 с.
98.Жулавська
О.
О.
Актуалізація
концепту
ТЕРОРИЗМ
у
сучасному
британському газетному дискурсі: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня
канд. філол. наук: спец. 10.02.04 „Германські мови” / О. О. Жулавська. –
Харків, 2011. – 22 с.
99.Завгородня Л. В. Стереотипи породження та сприймання журналістського
твору (на матеріалі газетних текстів): автореф. дис. на здобуття наук. ступеня
канд. філол. наук: спец. 10.01.08 „ Журналістика” / Л. В. Завгородня. – Київ,
2003. – 20 с.
100. Зализняк А. А. О понятии „факт” в лингвистической семантике / Анна А.
Зализняк // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста.
– М.: Наука, 1990. – С. 21 – 36.
101. Зинченко В. Г. Межкультурная коммуникация. Системный подход: Учебное
пособие / Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе З. И. – Нижний Новгород: издво НГЛУ им. Н. А. Добролюбова, 2003. – 192 с.
102. Золотова Г. А. К вопросу о релятивизации времени в тексте / Г. А. Золотова
// Язык и культура: Факты и ценности. – М., 2001. – С. 335 – 345.
103. Золотова Г. А. Категория времени и вида с точки зрения текста /
Г. А. Золотова // Вопросы языкознания. – 2002. – № 3. – С. 8 – 29.
104. Золотова Г. А. Коммуникативная грамматика русского языка / Золотова Г.
А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. – М.: ИРЯ РАН, МГУ, 2004. – 544 с.
105. Зусман В. Г. Свое и чужое как концепт культурологии / В. Г. Зусман –
Режим доступа:
http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/m_komm/index.php
106. Ибрагимова В. Л. Отражение в языке категории пространства /
В. Л. Ибрагимова // Исследования по семантике. – Уфа, 1986. – С. 18 – 26.
205
107. Иванова С. В. Специфика оценочного значения в реализации категории
„свой
–
чужой”
/
С.
В.
Иванова
–
Режим
доступа:
http://www.pglu.ru/lib/publications/University_Reading/2010/IV/uch_2010_IV_000
29.pdf
108. Иоанесян Е. Р. Противоречивость и точка отсчета / Е. Р. Иоанесян //
Логический анализ языка: противоречивость и аномальность текста. – М., 1980.
– С. 33 – 45.
109. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи /
О. С. Иссерс. – Омск: Изд-во Омск. гос. ун-та, 1999. – 285 с.
110. Іванов В. Ф. Техніка оформлення газети: курс лекцій / Іванов В. Ф. – К.: Тво “Знання”, КОО, 2000. – 223 с.
111. Каган В. Е. Homo Xenophobicus: психология «своего и чужого» / В. Е. Каган
// Национальный психологический журнал. – 2011. – №2(6). – С. 40 – 45.
112. Каминская Т. Л. Образ адресата в текстах массовой коммуникации:
семантико-прагматическое исследование: дисс. … докт. филол. наук: 10.01.10 /
Каминская Татьяна Леонидовна. – С-Пб., 2009. – 283 с.
113. Капелюшний А. О. Редагування в засобах масової інформації. Навчальний
посібник / А. О. Капелюшний. – Львів: ПАІС, 2005. – 304 с.
114. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность / Ю. Н. Караулов. – М.:
Издательство ЛКИ, 2010. – 264 с.
115. Керт Г. М., Вдовицын В. Т. Информационные технологиии в исследовании
топонимии / Г. М. Керт, В. Т. Вдовицын // Вопросы языкознания. – 2005. – № 3.
– С. 102 – 124.
116. Ким М. Н. Технология создания журналистского произведения / М. Н. Ким.
– С-Пб.: Изд-во Михайлова В. А., 2001. – 320 с. – Режим доступа:
http://evartist.narod.ru/text/71.htm
117. Кириллова Л. Е. Микротопонимия бассейна Валы (в типологическом
освещении) / Л. Е. Кириллова. – Ижевск, 1992. – 320 с.
118. Клушина Н. И. Интенциональные категории публицистического текста (на
материале периодических изданий 2000 – 2008 гг.): автореф. дисс. на
206
соискание уч. степени доктора филол. наук : спец. 10.01.10 „Журналистика” /
Н. И. Клушина. – Москва, 2008. – 57 с.
119. Князев Ю. П. Настоящее время: семантика и прагматика / Ю. П. Князев //
Логический анализ языка. Язык и время. – М., 1977. – С. 131 – 138.
120. Кобозева И. М. Как мы описываем пространство, которое видим: форма
объектов / И. М. Кобозева // Труды международного семинара «Диалог-96» по
компьютерной лингвистике и ее приложениям. – Кубань, 2000. – С. 152 – 163.
121. Козловська
Г.
Б.
Прагматичний
аспект
категорії
інформативності
англомовних синоптичних текстів газетно-публіцистичного стилю: автореф.
дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: спец. 10.02.04 „Германські
мови” / Г. Б. Козловська. – Харків, 2003. – 21 с.
122. Козловская А. Б. Информативность как основная категория газетных
сообщений / А. Б. Козловская // Вісник СумДУ. – 2006. – №11 (95), Том 1. – С.
40 – 47.
123. Колегаева И. М. Газетный текст как коммуникативное явление / И. М.
Колегаева // Записки з романо-германської філології. – Одеса, 2002. – Вип. 11.
– С. 116 – 126.
124. Колегаева И. М. Текст как единица научной и художественной
коммуникации / И. М. Колегаева. – Одесса: Одесоблполиграфиздат, 1991. – 120
с.
125. Колегаева И. М. Текстовая парадигма: МИКРО-, МАКРО-, МЕГА-, ГИПЕР-,
и просто ТЕКСТ / И. М. Колегаева // Записки з романо-германської філології. –
Одеса, 2008. – Вип. 20. – С. 70 – 79.
126. Колегаєва І. М. Хронотоп газетного дискурсу / І. М. Колегаєва // Записки з
романо-германської філології. – Одеса, 2006. – Вип. 17. – С. 107 – 114.
127. Колесниченко А. В. Практическая журналистика. Учебное пособие /
А. В. Колесниченко. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2008. – 192 с.
128. Колшанский Г. В. Контекстная семантика / Г. В. Колшанский. – М.: Наука,
1980. – 154 с.
207
129. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке /
Г. В. Колшанский. – Изд. 2-е, доп. – М: Едиториал УРСС, 2005. – 128 с.
130. Корман
Б.
О.
Целостность
литературного
произведения
и
экспериментальный словарь литературоведческих терминов / Б. О. Корман //
Избранные труды по теории и истории литературы. – Ижевск: изд-во Удм. унта, 1992. – С. 172 – 189.
131. Корнева В. В. Наречие как специализированное средство объективации
испанской пространственной картины мира: автореф. дисс. на соискание уч.
степени докт. филол. наук : спец. 10.02.05 „Романские языки” / В. В. Корнева. –
Воронеж, 2008. – 41 с.
132. Королько В. Г. Основы паблик рилейшнз / В. Г. Королько. – М.: Рефл-бук. –
К.: Ваклер. – 2002. – 528 с.
133. Кравченко А. В. Почему семантика не может не быть когнитивной: на пути
к пониманию языка / А. В. Кравченко // Когнитивная семантика: Материалы
Второго Международного семинара по когнитивной лингвистике. Вып. 2. –
Тамбов: Изд-во Тамбовского университета, 2000. – С. 49 – 52.
134. Краснова Т. И. Оппозитивность газетного дискурса русского зарубежья
1917-1922гг. (идеологическая модализация и структура): автореф. дисс. на
соискание уч. степени докт. филол. наук: спец. 10.02.20 „Сравнительноисторическое,
типологическое
и
сопоставительное
языкознание”
/
Т. И. Краснова. – СПб., 2013. – 42 с.
135. Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: курс лекций /
В. В. Красных. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. – 284 с.
136. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман / Ю. Кристева // Французская
семиотика: от структурализма к постструктурализму. – М.: ИГ Прогресс, 2000.
– С. 427 – 457.
137. Кришталюк Г. А. Заперечення в сучасному американському газетному
дискурсі: функціональний та лінгвокогнітивний аспекти: автореф. дис. на
здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: спец. 10.02.04 „Германські мови” /
Г. А. Кришталюк. – Донецьк, 2009. – 21 с.
208
138. Кронгауз М. А. Структура времени и значение слов / М. А. Кронгауз //
Логический анализ языка: противоречивость и аномальность текста. – М.:
Наука, 1990. – С. 45 – 52.
139. Кубрякова Е. С. Категоризация мира: пространство и время (вст. слово) /
Е. С. Кубрякова // Категоризация мира: пространство и время. Материалы
научной конференции. – М.: Диалог МГУ, 1997. – С. 3 – 14.
140. Кубрякова Е. С. Язык пространства и пространство языка / Е. С. Кубрякова
// СЛЯ. – 1997. – Т. 56, №3. – С. 22 – 31.
141. Кубрякова Е. С. О понятиях места, предмета и пространства /
Е. С. Кубрякова // Логический анализ языка. Языки пространств: сборник
статей ; под. ред. Н. Д. Арутюновой, И. Б. Левонтиной. – М.: Языки русской
культуры, 2000. – С. 84 – 93.
142. Кузнєцова Т. В. Концепт "свій – чужий" у лінгвокультурологічних
дефініціях / Т. В. Кузнєцова // Вісник Сумського державного університету.
Серія Філологія. – №2. – Суми, 2007. – С. 37 – 40.
143. Кузьмина Н. А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического
языка: Монография / Н. А. Кузьмина. – Екатеринбург. Изд-во Уральского ун-та.
– Омск: Омский гос. Ун-т, 1999. – 268 с.
144. Кузьмина Н. А. Книга стихов как сверхтекст / Наталья А. Кузьмина //
Vilniaus: Respectus philologicus. – №19 (24). – С. 19 – 29. – Режим доступа:
http://filologija.vukhf.lt/images/Respectus_2011_Nr19(24)/19-30.pdf
145. Кукушкін В. В. Об‟єктивація концепту ЗНАМЕНИТІСТЬ у сучасному
англомовному газетному дискурсі: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня
канд. філол. наук: спец. 10.02.04 „Германські мови” / В. В. Кукушкін. – Харків,
2010. – 22 с.
146. Кунижев М. А. Категория Пространство: еѐ статус и средства вербализации
(на материале современного английского языка): дисс. ... канд. филол. наук:
10.02.04 / Кунижев Михаил Александрович – Пятигорск, 2005. – 221 с.
147. Кустова Г. И. Семантические модели иерархизации и интерпретации в
непредметной сфере (на примере прилагательных «важный» и «серьѐзный») /
209
Г. И. Кустова // Логический анализ языка. Космос и хаос: Концептуальные
поля порядка и беспорядка ; под ред. Н. Д. Арутюновой. – М.: Индрик, 2003. –
С. 376 – 387.
148. Кутяева У. С. Феномен прецедентности в драматургии Н. В. Коляды в
социокультурном и функциональном аспектах: автореф. дисс. на соискание уч.
степени канд. филол. наук: спец. 10.02.19 „Теория языка”/ У. С. Кутяева. –
Екатеринбург, 2013. – 22 с.
149. Кухаренко В. А. Практикум зі стилістики англійської мови: Підручник /
В. А. Кухаренко. – Вінниця: Нова книга, 2000. – 160 с.
150. Кухаренко В. А. Інтерпретація тексту: Навчальний посібник для студентів
старших курсів факультетів англійської мови / В. А. Кухаренко. – Вінниця:
Нова книга, 2004. – 272 с.
151. Кухаренко В. А. Интерпретация текста / В. А. Кухаренко. – Одеса: Латстар,
2002. – 292 с.
152. Кучерова О. О. Плани змісту та повідомлення британського газетного
новинного дискурсу (початок XXI століття): автореф. дис. на здобуття наук.
ступеня канд. філол. наук: спец. 10.01.08 „Журналістика” / О. О. Кучерова. –
Львів, 2005. – 23 с.
153. Лавриненко В. Н. Концепции современного естествознания: учебник для
вузов / В. Н. Лавриненко, В. П. Ратников, В. Ф. Голубь и др.; под ред. проф.
В. Н. Лавриненко, проф. В. П.Ратникова. – М., ЮНИТИ, 1997. – 271 с.
154. Лазаренко С. В. Засоби та форми репрезентації зв'язності в газетному тексті:
автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. филол. наук: спец. 10.02.01
„Українська мова” / С. В. Лазаренко. – Київ, 2007. – 23 с.
155. Лазутина Г. В. Основы творческой деятельности журналиста: Учебник для
вузов / Г. В. Лазутина. – М.: Аспект Пресс, 2001. – 240 с.
156. Леонтьев А. А. Основы психолингвистики / А. А. Леонтьев. – 3-е изд. – М.:
Смысл; С-Пб.: Лань, 2003. – 287 с.
210
157. Лепехова О. С. Этическое пространство сверхтекста В. М. Гаршина:
автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук: спец. 10.02.01
„Русский язык” / О. С. Лепехова. – Архангельск, 2006. – 25 с.
158. Лильо Т. Я. Комунікація. Ідентичність. Глобалізація. Монографія /
Т. Я. Лильо. – Львів: Видавничий центр ЛНУ ім. Івана Франка, 2004. – 134 с.
159. Логунов
Т.
А.
Аналитические
формы
будущего
времени
как
лингвистический феномен (на материале английского и русского языков):
автореф. дис. на соискание уч. степени канд. филол. наук: спец. 10.02.19
„Теория языка” / Т. А. Логунов. – Кемерово, 2007. – 22 c.
160. Логунов Т. А. Онтологические основания языковой категории футурума. –
Режим доступа: www.rusnauka.com/ONG/Philologia/3_logunov t.a.doc.htm
161. Лотман
Ю.
М.
Динамическая
модель
семиотической
системы
/
Ю. М. Лотман // Статьи по семиотике культуры и искусства. – С-Пб.:
Академический проект, 2002. – С. 38 – 58.
162. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера –
история / Ю. М. Лотман. – М.: Языки русской культуры, 1996. – 464 с.
163. Лотман Ю. М. Семиосфера / Ю. М. Лотман. – С-Пб.: Искусство – СПБ, 2000.
– 704 с.
164. Лотман Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. – М.:
Искусство, 1970. – 384 с.
165. Лошаков А. Г. Сверхтекст: семантика, прагматика, типология: автореф. дисс.
на соискание уч. степени докт. филол. наук: спец. 10.02.01 „Русский язык” /
А. Г. Лошаков. – Киров, 2008. – 48 с.
166. Луговая Е. А. Топоним виртуального пространства как культурноисторическая категория: на материале эпопеи Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин
колец»: дисс. ... канд. филол. наук: 10.02.19 / Луговая Екатерина
Александровна – Ставрополь, 2006. – 217 с.
167. Лукьянова Т. Г. Вільні атрибутивні словосполучення як засіб об‟єктивації
гендерних стереотипів (на матеріалі сучасного британського газетного
211
дискурсу): автореф. дис. на здобуття наук. ступеню канд. філол. наук: спец.
10.02.04 „Германські мови” / Т. Г. Лукьянова. – Харків, 2009. – 23 с.
168. Лыткина О. И. Типология топосных сверхтекстов в русской языковой
картине мира // Лингвистика. Вестник Нижегородского университета им.
Н. И. Лобачевского. – 2010. – № 4 (2). – С. 607 – 610.
169. Манаенко Г. Н. Когнитивные основания информационно-дискурсивного
подхода к анализу языковых выражений и текста / Г. Н. Манаенко // Язык.
Текст. Дискурс. Межвузовский научный альманах. – Ставрополь, 2005. –
Вып.3. – С. 22 – 32.
170. Мардиева Л. А. Коллективная культурная память общества (прецедентные
визуальные образы и феномены) / Л. А. Мардиева // Вестник Пермского ун-та.
– 2011. – Вып. 3(15). – С. 202 – 209.
171. Марковина И. Ю. Культурная константа «свой-чужой» на аксиологической
оси модели мира: механизмы защиты / И. Ю. Марковина, Т. А. Васильченко //
Язык. Сознание. Культура: сб. статей. – М., – Калуга, 2005. – С. 217 – 230.
172. Маслова Ю. П. Гендерний дискурс сучасних друкованих україномовних
ЗМІ: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол. наук: спец. 10.02.01
„Германські мови” / Ю. П. Маслова. – Луцьк, 2011. – 17 с.
173. Маслоу А. Мотивация и личность / Абрахам Маслоу. – С-Пб.: Питер, 2008.
– 352 с.
174. Матвеева Т. В. Функциональные стили в аспекте текстовых категорий:
Синхронно-сопоставительный очерк / Т. В. Матвеева. – Свердловск: Изд-во
Урал. ун-та, 1990. – 172 с.
175. Матвеева Т. В. Текстовое время / Т. В. Матвеева // Стилистический
энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной. – М.,
2006. – С. 536 – 539.
176. Матвеева Т. В. Текстовое пространство / Т. В. Матвеева // Стилистический
энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. – М.,
2006. – С. 539 – 541.
212
177. Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе / Н. Е. Меднис. –
Новосибирск: изд-во НГПУ. – Режим доступа:
http://rassvet.websib.ru/chapter.htm?no=35
178. Мецлер A. A. Прагматика коммуникативных единиц / А. А. Мецлер. –
Кишинев, 1990. – 104 с.
179. Михайлін І. Л. Основи журналістики. Підручник / І. Л. Михайлін. – Київ:
ЦУЛ, 2011. – 496 с.
180. Мостепаненко А. М. Проблема универсальности основных свойств
пространства и времени. – Л.: Наука, 1969. – 229 с.
181. Музя Е. М. Топонимическая лексика и методы еѐ описания в англоязычных
словарях: дисс. … канд. филол. наук : 10.02.04 / Музя Евгений Михайлович. –
Запорожье, 2007. – 250 с.
182. Мякшева О. В. Пространство ассоциативного фона события в газетном
тексте / О. В. Мякшева // Известия Саратовского университета. Т. 7. Сер.
Филология. Журналистика. – 2007. – Вып. 2. – С. 6 – 17.
183. Назаренко
О.
М.
Реалізація
категорії
діалогічності
в
сучасному
українському газетному тексті: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд.
філол. наук: спец. 10.02.01 „Українська мова” / О. М. Назаренко. – Одеса, 2012.
– 20 с.
184. Назарова Л. В. Аспекты гипертекста и интернет-дискурса / Л. В. Назарова //
Текст – Дискурс. Гипертекст – Интернет-дискурс: сборник научных статей. –
С-Пб., 2010. – С. 140 – 162.
185. Найдюк О. В. Прецедентні знаки як складові частини дискурсу /
О. В. Найдюк // „Перспективы разработки науки и техники – ‟2006”:
Материалы ІІ научно-практической конференции. – Режим доступа:
http://www.rusnauka.com/PRNIT_2006/Philologia/17179.doc.htm
186. Найдюк О. В. Семантичні та функціональні особливості прецедентних
феноменів у німецькомовному дискурсі: автореф. дис. на здобуття наук.
ступеня канд. філол. наук: 10.02.04 „Германські мови” / О. В. Найдюк. – Луцьк,
2008. – Режим доступу: www.irbis-nbuv.gov.ua/cgi.../cgiirbis_64.exe?...2...
213
187. Нестеров А. Ю. Пространство и время в текстовом анализе / А. Ю. Нестеров
– Режим доступа: http://philosophy.ru/library/nesterov/lang.html
188. Никифорова Ж. А. Проблема автономности заголовка в структуре
гипертекста газетного номера / Ж. А. Никифорова // Вестник Челябинского
государственного университета. № 11 (192). Филология. Искусствоведение. –
Вып. 42. – 2010. – С. 87 – 92.
189. Николина Н. А. Филологический анализ текста: Учеб. пособие для студ.
высш. пед. учеб. Заведений / Н. А. Николина. – М.: Издательский центр
«Академия», 2003. – 254 с.
190. Новиков А. И. Семантика текста и ее формализация / А. И. Новиков. – М.:
Наука, 1983. – 210 с.
191. Ножнина О. П. Функционально-семантическая категория темпоральности в
научном филологическом тексте: дисс. … канд. филол. наук: 10.02.04 /
Ножнина Ольга Павловна. – Одесса, 1989. – 182 с.
192. Обелец Ю. А. Темпоральная структура возможных миров художественного
текста (на материале англоязычной прозы): дисс. … канд. филол. наук:
10.02.04 / Обелец Юлия Анатольевна. – Одесса, 2006. – 240 с.
193. Падучева Е. В. Принцип композиционности в неформальной семантике /
Е. В. Падучева // Вопросы языкознания. – 1999. – №5. – С. 3 – 23.
194. Падучева Е. В. Дейксис: общетеоретические и прагматические аспекты /
Е. В. Падучева, С. А. Крылов
// Языковая деятельность в аспекте
лингвистической прагматики. – М., 1984. – С. 25 – 96.
195. Падучева Е. В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в
русском языке; Семантика нарратива) / Е. В. Падучева. – М.: Школа "Языки
русской культуры", 1996. – 464 с.
196. Папина А. Ф. Текст: его единицы и глобальные категории / А. Ф. Папина. –
М.: Едиториал УРСС, 2002. – 368 с.
197. Папуша И. С. Сложное синтаксическое целое как средство интерпретации
художественного текста // Вестник Нижегородского университета им.
Н. И. Лобачевского. Лингвистика. – 2010. – № 4 (2). – С. 665 – 667.
214
198. Петрухина Е. В. Когнитивные модели времени в русской грамматике /
Е. В. Петрухина // Концептуальное пространство языка. – Тамбов, 2005. –
С. 111 – 128.
199. Печетова Н. Ю. Стилеобразующие факторы репрезентации события в
региональных
газетно-публицистических
текстах
(на
материале
газет
Республики Саха): автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук:
спец. 10.02.01 „Русский язык” / Н. Ю. Печетова. – Барнаул, 2012. – 21 с.
200. Пименова М. В. Языковая картина мира: учебное пособие / М. В. Пименова.
– Изд. 3-е доп. – С-Пб.: СПбГУ, 2011. – 106 с.
201. Почепцов Г. Г. Информационные войны / Г. Г. Почепцов. – М.: Рефл-бук. –
К.: Ваклер. – 2001. – 576 с.
202. Почепцов Г. Г. (мл.) Коммуникативные аспекты семантики / Г. Г. Почепцов.
– К.: Вища школа, 1987. – 131 с.
203. Почепцов Г. Г. Информация&дезинформация / Г. Г. Почепцов. – К.: НикаЦентр, Эльга, 2001. – 256 с.
204. Почепцов Г. Г. Психологические войны / Г. Г. Почепцов. – М.: Рефл-бук. –
К.: Ваклер, 2002. – 528 с.
205. Почепцов Г. Г. Семиотика / Г. Г. Почепцов. – М.: Рефл-бук. – Киев: Ваклер,
2002. – 431 с.
206. Почепцов Г. Г. Теория коммуникации / Г. Г. Почепцов. – М.: Рефл-бук. – К.:
Ваклер. – 2001. – 656 с.
207. Прокофьева Т. А. Концепт «кризис» в современном политическом дискурсе:
автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук: спец. 10.02.01
„Русский язык” / Т. А. Прокофьева. – Санкт-Петербург, 2006. – 24 с.
208. Пронин
Е.
И.
Текстовые
факторы
эффективности
журналистского
воздействия / Е. И. Пронин. – М.: Изд-во МГУ, 1981. – 158 с.
209. Пэн Д. Б. Слово и тема в газете / Д. Б. Пэн. – Р.-на-Дону: Изд-во
Ростовского ун-та, 1991. – 112 с.
210. Ратушная Е. В. Агрессивное поведение как стратегия поведения личности в
ситуации кризиса / Е. В. Ратушная // Онотология кризиса в пространстве и
215
времени человека: сб. материалов науч. конференции молодых ученых и
специалистов. – Самара: Порто-принт, 2009. – С. 265 – 267.
211. Резанова
З.
И.
Мифологема
«Томск
–
сибирские
Афины»
в
коммуникативных тактиках публицистического дискурса (на материале
еженедельной периодики г. Томска). – Режим доступа:
http://www.lib.tsu.ru/mminfo/000349304/09/image/09-074.pdf
212. Резникова
С.
С.
Концепт
"событие"
и
способы
его
вербальной
репрезентации в СМИ: дисс. … канд. филол. наук: 10.02.04 / Резникова
Светлана Сергеевна – С-Пб., 2006. – 178с. – Режим доступа:
http://www.dissercat.com/content/kontsept-sobytie-i-sposoby-ego-verbalnoireprezentatsii-v-smi
213. Різун В. В. Аспекти теорії тексту / В. В. Різун // Нариси про текст.
Теоретичні питання комунікації і тексту / В. В. Різун, А. І. Мамалига,
М. Д. Феллер. – К.: РВЦ ”Київський університет”, 1998. – С. 5 – 59.
214. Рікер П. Сам як інший / Поль Рікер. – К.: Дух і Літера, 2000. – 458 с.
215. Рогозина И. В. Медиа-картина мира: когнитивно-семиотический аспект /
И. В. Рогозина. – Москва; Барнаул: Изд-во АлтГТУ, 2003. – 289 с.
216. Розин В. М. Мышление и творчество / Вадим Розин. – М.: ПЕР СЭ., 2006. –
360 с.
217. Розина Р. И. Человек и личность в языке / Р. И. Розина // Логический анализ
языка. Культурные концепты. – М., 2004. – С. 52-56.
218. Романова Т. В. Человек и время. Язык. Дискурс. Языковая личность:
Монография / Т. В. Романова. – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н. А. Добролюбова,
2011. – 248 с.
219. Розмаріца І. О. Лінгвокогнітивні особливості комунікації у сфері екології
(на матеріалі сучасної англійської мови): дис. ... канд. філол. наук: 10.02.04 /
Розмаріца Ірина Олександрівна. – Київ, 2003. – 207 с.
220. Рябініна О. К. Інтертекстуальність у дискурсі сучасної української преси:
лінгвістичний аспект: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол.
наук: спец. 10.02.01 „Українська мова” / О. К. Рябініна. – Харків, 2008. – 22 с.
216
221. Савич Е. В. Макротекст в его линейной развернутости: дискурс-анализ
кампании лоббирования // Белорусский гос. университет. Respectus philologicus,
2004 №6 (11). – Режим доступа: http://elib.bsu.by/handle/123456789/23698
222. Садохин А. П. Введение в теорию межкультурной коммуникации /
А. П. Садохин. – М.: Высшая школа, 2005. – 310 с.
223. Сальтевська М. Ю. Метафоричне втілення концепту КРИЗА у сучасному
англомовному газетному дискурсі: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня
канд. філол. наук: 10.02.04 „Германські мови” / М. Ю. Сальтевська. – Харків,
2011. – 20 с.
224. Сахно С. Л. «Своѐ-чужое» в концептуальных структурах / С. Л. Сахно //
Логический анализ языка. Культурные концепты / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. –
М.: Наука, 1991. – С. 95 – 101.
225. Свидерский В. И. Пространство и время / В. И. Свидерский. – М., 1958. –
199 с.
226. Селиванова Е. А. Основы лингвистической теории текста и коммуникации /
Е. А. Селиванова. – К.: Брама, 2004. – 336 с.
227. Селіванова О. А. Прецедентна мотивація номінативних одиниць /
О. А. Селіванова // Світ свідомості в мові. Мир сознания в языке.
Монографічне видання. – Черкаси: Ю. Чабаненко, 2012. – С. 108 – 118.
228. Селіванова О. О. Опозиція СВІЙ / ЧУЖИЙ в етносвідомості (на матеріалі
українських паремій) / О. О. Селіванова // Світ свідомості в мові. Мир сознания
в языке: Монографічне видання. − Черкаси: Ю. Чабаненко, 2012. − С. 196 – 211.
229. Селіванова О. Сучасна лінгвістика:
термінологічна енциклопедія /
О. Селіванова. – Полтава: Довкілля-К, 2006. – 716 с.
230. Семенюк О. А. Сатира и юмор как конкуренты «патогенного текста» //
Докса. Збірник наукових праць із філософії та філології. Сміх та серйозність:
множинність видів та взаємин. – Одеса, 2008. – Вип. 13. – С. 200 – 206.
231. Семів
А.
Р.
Прагматичний
аспект
функціонування
арготичних
фразеологізмів у мовленні преси / А. Р. Семів // Записки з романо-германської
філології. – Одеса, 2011. – Вип.27. – С. 215 – 221.
217
232. Серажим
К.
комунікативного
С.
Дискурс
простору
жанрово-лінгвістичний
як
соціолінгвальний
(методологічний,
аспекти:
на
феномен
сучасного
прагматико-семантичний
матеріалі
політичного
і
різновиду
українського масово інформаційного дискурсу): автореф. дис. на здобуття наук.
ступеня докт. філол. наук: спец. 10.01.08 „Журналістика” / К. С. Серажим. –
Київ, 2003. – 23 с.
233. Сергиенко
П.
И.
Лингвокогнитивные
особенности
электронного
гипертекста (на материале английского языка): автореф. дисс. на соискание уч.
степени канд. филол. наук: 10.02.04 „Германские языки” / П. И. Сергиенко. –
М., 2009. – 22 с.
234. Сереброва С. Б. Прецедентні феномени в дискурсі сучасних ЗМІ: проблема
функціонування і реалії: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філол.
наук: спец. 10.02.02 / С. Б. Сереброва. – Дніпропетровськ, 2009. – 21 с.
235. Сидоров Е. В. Коммуникативный принцип исследования текста // Изв. АН
СССР Сер. лит. и яз. – №5, Т. 45. – 1986. – С. 425 – 432.
236. Симакова С. И. Цифровые обозначения как элемент газетного текста (на
примере «Челябинского рабочего»): автореф. дисс. на соискание уч. степени
канд. филол. наук : спец. 10.01.10 „Журналистика” / С. И. Симакова. –
Екатеринбург, 2009. – 21 с.
237. Синепупова О. С. Оценочная "картина мира" в публицистическом тексте: на
материале печатных СМИ: автореф. дисс. на соискание уч. степени канд.
филол. наук : спец. 10.02.01 „Русский язык” / О. С. Синепупова. – М., 2006. –
18 с.
238. Словикова Е. Л. К вопросу о текстовой категории времени в рекламном
дискурсе // Вестник ПНИПУ. – 2012. – №6. – С. 138 – 147.
239. Соболева О. В. Гипертекст как способ организации художественной
литературы в интернет-пространстве / О. В. Соболева // Вестник Челябинского
государственного университета. №1 (292). Филология. Искусствоведение. –
2013. – Вып. 73. – С. 130 – 133.
218
240. Современный медиатекст: учебное пособие ; отв. ред. Н. А. Кузьмина. –
Омск, 2011. – 414 с.
241. Солганик Г. Я. О новых аспектах изучения языка СМИ / Г. Я. Солганик //
Вестник МГУ. Сер. №10. Журналистика. – М., 2000. – № 3. – С. 31 – 38.
242. Солганик Г. Я. Публицистический стиль / Г. Я. Солганик // Стилистический
энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной; члены
редколлегии: Е. А. Баженова, М. П. Котюрова, А. П. Сковородников. – М.
Флинта: Наука, 2006. – 2-е изд., испр. и доп. – С. 312 – 315.
243. Солопова О. А. Предпосылки формирования когнитивно-дискурсивного
прогнозирования – нового направления в исследовании политического
дискурса // Вестник Челябинского государственного университета. № 43(181).
Филология. Искусствоведение. – 2009. – Вып 39. – С. 129 – 133.
244. Спачиль О. В. Художественное время в композиционно-речевой структуре
южного романа США: дисс. … канд. филол. наук: 10.02.04 / Спачиль Ольга
Викторовна. – Одесса, 1988. – 156 с.
245. Співак С. М. Власна назва в композиційно-смисловій структурі віршованих
текстів американської поезії XX століття: коммунікативно- когнітивний підхід:
дис. … канд. філол. наук: 10.02.04 / Співак Світлана Миколаївна – К., 2003. –
197 с.
246. Степанов Ю. С. Основы общего языкознания / Ю. С. Степанов. – М.:
Просвещение, 1975. – 271 с.
247. Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования
/ Ю. С. Степанов. – М., 1997. – 824 с.
248. Стогниенко Т. П. Функционально-семантическое поле темпоральности в
русском учебном тексте: дисс. … канд. филол. наук: 10.02.01 / Стогниенко
Татьяна Павловна – Одесса, 1991. – 188 с.
249. Стругова М. В. Реальность кризиса: изменения ценностных ориентиров
общества / М. В. Стругова // Онотология кризиса в пространстве и времени
человека: сб. материалов науч. конференции молодых ученых и специалистов.
– Самара: Порто-принт, 2009. – С. 261 – 263.
219
250. Сусов И. П. Лингвистическая прагматика / И. П. Сусов. – Винница, Нова
Книга, 2009. – 272 с.
251. Сухомлинов О. М. Образ Росіянина як чужого в повісті Марії Шофер
«Ґженди» / О. М. Сухомлинов // Актуальні проблеми іноземної філології :
лінгвістика та літературознавство : міжвуз. зб. наук. ст.; гол. ред. В. А. Зарва. –
Бердянськ, 2011. – Вип. VII, Ч. 1. – С. 141 – 149.
252. Тарасова Е. В. Время и темпоральность / Е. В. Тарасова – Харьков: Основа,
1992. – 136 с.
253. Терехова Л. В. Временная структура газетного макротекста / Л. В. Терехова
// Записки з романо-германської філології. – Одеса, 2002. – Вип.12. – С. 163 –
170.
254. Терехова
Л.
В.
Антропоцентрическая
линия
семантики
газетного
макротекста / Л. В. Терехова // Нова філологія. – Запоріжжя, 2003. – №4. – С.
276 – 287.
255. Терехова
Л.
В.
Темпоральная
структура
газетного
макротекста
/
Л. В. Терехова // Записки з романо-германської філології. – Одеса, 2004. –
Вип.15. – С. 223 – 237.
256. Терехова Л. В. «Разовая» кризисная ситуация как фактор формирования
пространства газетного макротекста / Л. В. Терехова // Записки з романогерманської філології. ОНУ ім. І. І. Мечникова: ф-т романо-германської
філології. – Одеса, 2011. – Вип.27. – С. 243 – 253.
257. Терехова Л. В. Совокупность текстов как макротекст (на материале
современной американской прессы) / Л. В. Терехова // Записки з романогерманської філології. ОНУ ім. І. І. Мечникова: ф-т романо-германської
філології. – Одеса, 2013. – Вип.2 (31). – С. 131 – 140.
258. Терехова
Л.
В.
Тематическая
структура
газетного
макротекста
/
Л. В. Терехова // Приволжский научный вестник. – Ижевск, 2014. – №3 (31). –
С. 84 – 87.
259. Терехова Л. В. Кризова ситуація як фактор комунікативної єдності
газетного макротексту / Л. В. Терехова // Матеріали Міжнародної науково-
220
методичної конференції „Треті Каразінські читання : методика і лінгвістика –
на шляху до інтеграції”. – Xарків: ХНУ імені В.Н. Каразіна, 2003. – С. 173 –
174.
260. Терехова Л. В. Газетный макротекст: пространство длящейся кризисной
ситуации / Л. В. Терехова // Каразінські читання: Людина. Мова. Комунікація:
Тези доповідей XII наукової конференції з міжнародною участю. – X.: ХНУ
імені В.Н. Каразіна, 2013. – С. 296 – 298.
261. Терехова
Л.
В.
Газетний
макротекст:
визначення
складного
комунікативного явища / Л. В. Терехова // Матеріали міжнародної науковопрактичної
конференції
„Рівень ефективності
та необхідність впливу
філологічних наук на розвиток мови та літератури”. – Львів: ГО „Наукова
філологічна організація „ЛОГОС”, 2014. – С. 13 – 16.
262. Терехова Л. В. Макротекст в газетной коммуникации / Л. В. Терехова //
Матеріали міжнародної науково-практичної конференції „Сучасна філологія:
теорія та практика”. – Одеса: Міжнародний гуманітарний університет, 2014. –
С. 235 – 236.
263. Терехова
Л.
В.
Пространственно-временная
организация
газетного
макротекста / Л. В. Терехова // Матеріали IV міжнародної наукової
конференції «Когнітивно-прагматичні дослідження професійних дискурсів». –
Харків : Харківський національний університет імені В.Н. Каразіна, 2014. – С.
91 – 94.
264. Тертычный А. А. Жанры периодической печати: учебное пособие /
А. А. Тертычный. – М.: Аспект Пресс, 2000. – 312 с.
265. Титаренко
М.
О.
Макротекст:
модифікації
риторичного
канону
/
М. О. Титаренко // Вісник Львів. ун-ту, серія журн. – 2009. – Вип. 32. – С. 53 –
63.
266. Титова М. П.
Философско-культурологическое осмысление лингво-
антропологического содержания пространства: дисс. … кандидата филос. наук:
09.00.13 / Титова Марина Павловна – Чита, 2014. – 185 с.
221
267. Топоров В. Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды /
В. Н. Топоров. – Санкт-Петербург: Искусство – СПБ, 2003. – 616 с.
268. Топоров В. Н. Пространство и текст / В. Н. Топоров // Текст: семантика и
структура. – М.: Наука, 1983. – С. 227 – 284. – Режим доступа: http://ecdejavu.ru/p/Publ_Toporov_Space.html
269. Топорова Т. В. Семантическая мотивировка концептуально значимой
лексики в древнеисландском языке: автореферат дисс. на соискание уч.
степени канд. филол. наук: спец. 10.02.04 „Германские языки” / Т. В. Топорова.
– Москва, 1985. – 21 с.
270. Тошович Б. Глаголы каузации положения в пространстве / Б. Тошович //
Логический анализ языка. Языки пространств. – М.: Языки русской культуры,
2000. – С. 163-178.
271. Трещева Е. Г. Событие и его участники (по данным ассоциативных полей
событийных стимулов) / Е. Г. Трещева // Известия Саратовского ун-та. Т.ІІ,
Серия «Филология. Журналистика». – 2011. – Вып. 1. – С. 7 – 10.
272. Тураева З. Я. Категория времени. Время грамматическое и время
художественное (на материале английского языка). Учебное пособие /
З. Я. Тураева. – М.: Высшая школа, 1979. – 219 с.
273. Тураева З. Я. Темпоральная структура научных и художественных текстов /
З. Я. Тураева // Функциональные стили. Лингвометодические аспекты. – М.:
Наука, 1985. – С. 26-38.
274. Уліцка О. В. Регіональна преса у конфліктному полі місцевих органів влади
(за матеріалами львівських газет 1994-2004рр.): автореф. дис. на здобуття наук.
ступеня канд. філол. наук: спец. 10.01.08 „Журналістика” / О. В. Уліцка. –
Львів, 2005. – 18 с.
275. Успенский Б. А. Поэтика композиции / Б. А. Успенский. – С-Пб.: Азбука,
2000. – 348 с.
276. Уфимцева А. А. Аспекты семантических исследований / Уфимцева А. А.,
Кубрякова Е. С., Арутюнова Н. Д. и др.; под ред. Н. Д. Арутюновой,
А. А. Уфимцевой. – М.: Наука, 1980. – 356 с.
222
277. Феллер М. Д. Структура произведения. Как она действует. Как ее строят.
Как оценивают и помогают улучшить: автору и редактору / М. Д. Феллер. – М.:
Книга, 1981. – 265 с.
278. Филимонов А. Е. О некоторых лексических и грамматических особенностях
текстов
политической
рекламы,
рассматриваемых
как
макротекст
/
А. Е. Филимонов – Режим доступа:
http://lomonosov-msu.ru/archive/Lomonosov_2007/10/Filimonov.pdf
279. Филиппов А. Ф. Конструирование прошлого в процессе коммуникации:
теоретическая
логика
социологического
подхода
//
Гуманитарные
исследования ИГИТИ. – М.: ГУ-ВШЭ , 2004. – Вып. 5 (12). – 56 с. – Режим
доступа: https://www.hse.ru/data/2010/05/05/1216436012/WP6_2004_05.pdf
280. Фихтелиус Э. Новости. Сложное искусство работы с информацией /
Э. Фихтелиус; пер. со швед. В. Менжун. – М.: МедиаМир, 2008. – 200 с.
281. Харлан О. Д. Міський текст в історичній ретроспективі (Зінаїда Тулуб
«Людолови») / О.Д. Харлан // Актуальні проблеми слов‟янської філології. –
Донецьк:
Юго-Восток
ЛТД,
2009.
–
Вип.
ХХ:
Лінгвістика
і
літературознавство.– Режим доступу:
http://archive.nbuv.gov.ua/portal/soc_gum/Apsf_lil/2009_20/Harlan.pdf
282. Харченко Е. В. Конфликт «своѐ – чужое» в условиях глобализации /
Харченко Е. В., Шкатова Л. А. // Свое и чужое: Межкультурные коммуникации
в полипарадигмальном аспекте. – Челябинск: Изд-во Челяб. гос. ун-та, 2003. –
С. 6 – 20.
283. Хомякова Е. Г. Анропоцентризм пространственно-временных параметров /
Е. Г. Хомякова // Категоризация мира: пространство и время (материалы науч.
конференции). – М.: Диалог–МГУ, 1997. – С. 74 – 75.
284. Черкашина М. О. Зарубежные и отечественные теории экономических
кризисов / М. О. Черкашина // Онтология кризиса в пространстве и времени
человека (сб. материалов науч. конференции молодых ученых и специалистов).
– Самара: Порто-принт, 2009. – С. 21 – 23.
223
285. Чернухина И. Я. Элементы организации художественного прозаического
текста / И. Я. Чернухина. – Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1984. – 116 с.
286. Чернишова І. В. Лексико-семантичні особливості персональних маркерів
оцінності
свого/чужого
простору
в
англійському
тексті
Біблії
/
І. В. Чернишова // Науковий вісник ХДУ, Серія „Лінгвістика”. – Херсон, 2013.
– №17. – С. 111 – 114.
287. Чернявская В. Е. Лингвистика текста: поликодовость, интертекстуальность,
интердискурсивность. Учебное пособие / В. Е. Чернявская. – М.: Книжный дом
«ЛИБРОКОМ», 2009. – 284 с.
288. Чорновол-Ткаченко О. О. Вербалізація концепту ВЛАДА у сучасному
британському газетному дискурсі: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня
канд. філол. наук: спец. 10.02.04 „Германські мови” / О. О. Чорновол-Ткаченко.
– Харків, 2007. – 20 с.
289. Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современной политической
коммуникации: монография / А. П. Чудинов. – Екатеринбург, 2003. – 248 с.
290. Чувильская Е. А. Структура и семантика литературного гипернарратива (на
материале русского и немецкого языков): автореф. дисс. на соискание уч.
степени канд. филол. наук: спец. 10.02.20 „Сравнительно-историческое,
типологическое и сопоставительное языкознание” / Е. А. Чувильская. –
Тюмень, 2009. – 23 с.
291. Шамне Н. Л. Сопоставительное освещение семантики немецких и русских
глаголов движения в аспекте интерпретации категории пространства: дисс. …
доктора филол. наук: 10.02.20 / Шамне Николай Леонидович – Волгоград, 2000.
– 548 с.
292. Швейцер А. Д. Контрастивная стилистика: Газетно-публицистический стиль
в английском и русском языках / А. Д. Швейцер; под ред. В. Н. Ярцевой. Изд.
2-е. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. – 256 с.
293. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса: дисс. ... доктора филол.
наук : 10.02.01, 10.02.19 / Шейгал Елена Иосифовна. – Волгоград, 2000. – 31 с.
224
294. Шилина А. Г. Синергетика и печатная журналистика: междисциплинарная
коммуникация / А. Г. Шилина // Ученые записки Таврического национального
университета им. В.И.
Вернадского.
Серия
«Филология. Социальные
коммуникации». – 2012. – Том 25 (64), № 1, Ч. 1. – С. 193 – 198.
295. Шмелев А. Д. Из пункта А в пункт В / А. Д. Шмелев // Логический анализ
языка. Семантика начала и конца. – М, 2002. – C. 181 – 194.
296. Шостак М. И. Журналист и его произведение: практическое пособие /
М. И. Шостак. – М.: ТОО «Гендальф», 1999. – 96 с.
297. Штейнман Р. Я. Пространство и время / Р. Я. Штейнман. – М.: Физматгиз,
1962. – 120 с.
298. Шурупова О. С. К вопросу о сверхтексте / О. С. Шурупова //
Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота. – 2012.
– № 7 (18), Ч. I. – C. 225 – 227.
299. Эко У. Роль читателя: исследования по семиотике текста / У. Эко. – СПб.:
Симпозиум. – М.: Изд-во РГГУ, 2005. – 502 с.
300. Эпштейн В. Л. Введение в гипертекст и гипертекстовые системы /
В. Л. Эпштейн. – Режим доступа: http://www.ipu.rssi.ru/publ/epstn.htm
301. Языковая номинация / Отв. ред. Б. А. Серебренников, А. А. Уфимцева. – М.:
Наука, 1977. – 357 с.
302. Якобсон Р. О. Язык в отношении к другим системам коммуникации /
Р. О. Якобсон // Избранные работы / Ред. В. А. Звегинцева. – М.: Прогресс,
1985. – 455 с.
303. Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели
пространства, времени и восприятия) / Е. С. Яковлева. – М.: Гнозис, 1994. –
344 с.
304. Яцимірська М. Синергія персвазивності нелінійних текстів / М. Яцимірська
// Вісник Львівського ун-ту. Серія журн. – 2011. – Вип. 35. – С. 289 – 294.
305. Aarseth E. Nonlinearity and literary theory / Espen Aarseth // Hyper/Text/Theory
/ Ed. by G. Landow– Baltimore and London: The Johns Hopkins University Press,
1994. – P. 51 – 87.
225
306. Akmajian A. Pragmatics: The Study of Language Use and Communication /
Adrian Akmajian, Richard A. Demers, Ann K. Farmer, Robert M. Harnish //
Linguistics: an Introduction to Language and Commmunication. – Cambridge,
Massachusetts: The MIT Press, 4th ed., 1998. – 577 p.
307.
Anderson S. Deixis / Stephen R. Anderson & Edward L. Keenan // Language
Typology and Syntactic Description / Ed. by T. Shopen. – Cambridge and New York:
Cambridge University Press, 1985. – Vol. 3. – P. 259 – 308.
308. Aurnague M. Categorizing spacial entities with frontal orientation: The role of
function, motion and saliency in the processing of the French Internal Localization
Nouns avant/devant / M. Aurnague, M. Hickmann, L. Vieu // The Categorization of
Spacial Entities in Language and Cognition. – Amsterdam, Philadelphia: John
Benjamins Publishing Company, 2007. – P. 153 – 157.
309. Bear E. The pragmatics of cognitive frames: A Case Study / E. Bear // USSE
Messenger. – 2000. – Vol. 1. – P. 10 – 23.
310. Bex T. Variety of written English: texts in society: societies in text / Tony Bex. –
London, New York: Routhledge, 2001. – 221 p.
311. Biber D. Longman Grammar of Spoken and Written English / Douglas Biber,
Stig Johannson, Geoffrey Leech, Susan Conrad, Edward Finegan. – Harlow: Pearson
Education Limited, 1999. – 1204 p.
312. Brandt L. The communicative Mind: a linguistic exploration of conceptual
integration and meaning construction / Line Brandt. – NewCastle upon Tyne:
Cambridge Scholars Publishing, 2013. – 638 p.
313. Bühler K. Theory of language: The representational function of language / Karl
Bühler. – Amsterdam: John Benjamins Publishing Company, 2011 (Original work
published 1934). – 616 p.
314. Chomsky N. Necessary Illusions: Thought Control in Democratic Societies /
Noam Chomsky – London: Pluto Press, 1999. – 573 p.
315. Conboy M. The Language of Newspapers: Socio-Historical Perspectives
(Advances in Sociolinguistics) / Martin Conboy. – London, New York: Continuum
International Publishing Group, 2010. – 176 p.
226
316. Cook G. Applied Linguistics / Guy Cook. – Oxford, New York: Oxford
University Press, 2003. – 134 p.
317. Dekoven M. Language, text, coherence / Marianne Dekoven, Alec Mchoul //
Language, Literature and Critical Practice. – London, New York: Routledge, 1989. –
P. 20 – 25.
318. Dijk T. van. News as discourse / Teun A. van Dijk. – Hillsdale, New Jersey:
Lawrence Erlbaum Associates, 1988. – 201 p.
319. Dijk T. van. Ideology: multidisciplinary approach / Teun A. van Dijk. – London:
SAGE, 1998. – 384 p.
320. Eco U. From Internet to Gutenberg [Electronic resource]. / Umberto Eco; The
Italian Academy for Advanced Studies in America. – Access Mode:
http://joevans.pbworks.com/f/eco_internet_gutenberg.pdf
321. Fillmore Ch. Deixis and content / Charles J. Fillmore // Context in Language
Learning and Language understanding / Ed. by K. Malmkjær and J. Williams. –
Cambridge: Cambridge University Press, 1998. – P. 27 – 41.
322. Fowler R. Language in the news: discourse and ideology in the Press / Roger
Fowler. – London: Clays Ltd, St Ives plc, 1991. – 250 p.
323. Gambles, H. A semiotic analysis of a newspaper story [Electronic resource]. /
Helen Gambles. – Access Mode:
http://www.aber.ac.uk/media/Students/hlg9501.html.
324. Gernsbacher M. Introduction: Coherence as a mental entity / Morton Ann
Gernsbacher, T. Givón // Coherence in spontaneous text. – Amsterdam, Philadelphia:
John Benjamins Publishing Company, 1995. – V.31. – P. vii-1.
325. Givón T. Coherence in text vs. coherence in mind / T. Givón // Coherence in
spontaneous text. – Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins Publishing Company,
1995. – V.31. – P. 59 – 117.
326. Green K. Reading, writing and reception / Keith Green, Jill LeBihan // Critical
Theory and Practice: A Coursebook. – London, New York: Routhledge, 4th ed.,
2000. – P. 183 – 223.
227
327. Grice H. Logic and conversation / H. Paul Grice // Syntax and Semantics. – N. Y.:
Academic Press, 1975. – Vol. 3 (Speech Acts). – P. 41 – 58.
328. Hall S. Policing the Crisis: mugging the State, and Law and Order / Stuart Hall,
Chas Critcher, Tony Jefferson, John Clarke, Brian Roberts. – London: Macmillan,
5th ed., 1982. – 425 p.
329. Halliday M.A.K. Spoken and written language / M. A. K. Halliday – Oxford
University Press, 1989. – 109 p.
330. Hanks W. Intertexts: writings on Language, Utterance, and Context / William F.
Hanks. – Maryland: Rowman & Littlefield Publishers, 2000. – 336 p.
331. Holsti O. Limitations of Cognitive Abilities in the Face of Crisis / Ole R. Holsti //
Studies in Crisis Management / Ed. by C. F. Smart, W. T. Stanbury. – Montreal:
Institute for Research on Public Policy, 1978. – P. 39 – 55.
332. Kahn P. The Pleasures of Possibility: What is Disorientation in Hypertext? /
P. Kahn. G. P. Landow // Journal of Computing in Higher Education. – 1993. –
Vol.4 (2). – P. 57 – 78.
333. Keeble R. The newspapers handbook / Richard Keeble. – London: Routhledge,
4th ed., 2006. – 299 p.
334. Kintsch W. The construction-integration model: a framework for studying
memory for text / Walter Kintsch, David M. Welsch // Relating Theory and Data:
Essays on Human Memory. – Hillsdale, N. J.: Erlbaum, 1991. – P. 367 – 386.
335. Kintsch W. How readers construct situation models for stories / Walter Kintsch //
Coherence in spontaneous text. – Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins
Publishing Company, 1995. – Vol. 31. – P. 139 – 161.
336. Kolodzy J. Practicing Convergence Journalism: An Introduction to Cross-media
Storytelling / Jant Kolodzy. – Routledge, 2012. – 202 p.
337. Lakoff G. Women, Fire and Dangerous Things: What categories reveal about the
mind / George Lakoff. – Chicago, London: The University of Chicago Press, 1990. –
614 p.
228
338. Landau B. “What” and “where” in spatial language and spatial cognition /
B. Landau, R. Jackendoff // Behavioral and brain sciences, 1993. – №16. – P. 217 –
265.
339. Landow G. Hypertext: The convergence of contemporal crtitical theory and
technology / George P. Landow. – Baltimore and London: The John Hopkins
University Press, 1992. – 242 p.
340. Landow G. What‟s a Critic to Do?: Critical Theory in the Age //
Hyper/Text/Theory / Ed. by
Landow G. – Baltimore and London: The Johns
Hopkins University Press, 1994. – P. 1 – 51.
341. Levinson S. Pragmatics / Stephen C. Levinson. – Cambridge: CUP, 1995. – 285 p.
342. Lidenlaub J. How to talk about the future [Electronic resource].
/ Julian
Lidenlaub. – Access Mode:
http://www.dbthueringen.de/servlets/DerivateServlet/Derivate-9541/ASSidUE22.pdf
343. Liestøl G. Wittgenstein, Genette, and the Reader‟s narrative in Hypertext / Gunar
Liestøl // Hyper/Text/Theory / Ed. by G. Landow. – Baltimore and London: The
Johns Hopkins University Press, 1994. – P. 87 – 121.
344. Lyons J. Deixis and subjectivity: Loquor, ergo sum ? / John Lyons // Speech,
place and action. – London and New York: Wylie, 1982. – P. 101 – 124.
345. Matheson D. Media Discourses. Analysing Media Texts in cultural and media
structures / Donald Matheson. – Glasgow: Bell and Bain Ltd, 2005. – 224 p.
346. McHoul A. Hypertext and reading cognition / Alec McHoul, Phil Roe //
Cognitive Technology: In Search of a Humane Interface / Ed. by Gorayska B.,
May J. L. – Amsterdam: Elsevier Science B. V., 1996. – P. 347 – 359.
347. McKay S. Media and language: overview / Susan McKay // Encyclopedia of
Language and Linguistics. – Amsterdam: Elsevier, 2006. – P. 597 – 602.
348. Mervis C. Categorization of Natural Objects / Eleanor Rosch, Carolyn B. Mervis
// Annual Review of Psychology, 1981. – Vol. 32. – P. 89 – 115.
349. Meyer Ch. F. Introducing English Linguistics / Chrles F. Meyer. – Cambridge,
New York: CUP, 2009. – 259 p.
229
350. Moulthrop S. Rizome and Resistance: Hypertext and the Dreams / Stuart
Moulthrop // Hyper/Text/Theory / Ed. by G. Landow. – Baltimore and London: The
Johns Hopkins University Press, 1994. – P. 299 – 323.
351. Oliver P. How Events Enter the Public Sphere: Conflict, Location and
Sponsorship in Local Newspaper Coverage of Public Events / Pamela E. Oliver,
Daniel J. Myers // American Journal of Sociology. – The University of Chicago,
1995. – Vol. 105 (№1). – P. 38 – 87.
352. Rosch E. Basic Objects in Natural Categories / Eleanor Rosch, Carolyn B. Mervis,
Wayne D. Gray at al. // Cognitive Psychology, 1976. – №8. – P. 382 – 439.
353. Talmy L. Lexicalisation Patterns: Semantic Structure in Lexical Forms / Leonard
Talmy // Language Typology and Syntactic Description. - Cambridge, 1985. – Vol.
III: Grammatical Categories and the Lexicon. – P. 57 – 149.
354. Talmy L. How language structures space / Leonard Talmy // Toward a cognitive
semantics. – Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2000. – Vol. I. – P. 177 – 254.
355. Toolan M. “Stylistics and its discontents; or, getting off the fish „hook‟” /
M. Toolan // The Stylistic Reader. From Roman Jakobson to the present / Ed. by
J.J.Weber. – Lnd. Sydney, Aukland: Arnold. – P. 117 – 135.
356. Watson J. A Dictionary of media and communication studies / James Watson,
Anne Hill. – Lnd.: Arnold, 2000. – 376 p.
357. Zhabotinskaya S. The Image of Ukraine as a Political Concept / Zhabotinskaya S.,
Chaban N. // The USSE Messenger, 2000. – № 1. – P. 110 – 121.
СПИСОК СПРАВОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
358. Большой толковый словарь русского языка. Российская академия наук.
Институт лингвистических исследований. – С-Пб.: Норинт, 2000. – 1536 с.
359. Етимологічний словник української мови: у 7т. / Т.4. – К.: Наукова думка,
2003. – 656 с.
360. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. – 2-е
изд., дополненое – М.: Большая Российская энциклопедия, 2002. – 709 с.
230
361. Словарь культуры ХХ века / Руднев В.П. – М.: Аграф, 1997. – Режим
доступа: http://philosophy.ru/edu/ref/rudnev/index.htm
362. Семантический словарь / А. Е. Бочкарѐв – Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2003.
– 200 с.
363. Словник іноземних слів / С. П. Бибик, Г. М. Сюта. – Харків.: Фоліо, 2005. –
623 с.
364. Современный толковый словарь русского языка. В 3т.: ок. 160000 слов /
Т. Ф. Ефремова. – М.: АСТ: Астрель, 2006. – Т. 1. – 1165 с.
365. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред.
М. Н. Кожиной; члены редколлегии: Е. А.Баженова, М. П. Котюрова,
А. П.Сковородников. – 2-е изд., испр. и доп. – М. Флинта: Наука, 2006. – 696 с.
366. Философский энциклопедический словарь / редкол.: Аверинцев С. С.,
Араб-Оглы Э. А., Ильичев Л. В. и др. – 2-е изд. – М.: Советская Энциклопедия,
1989. – 814 с.
367. New Webster‟s dictionary and thesaurus of the Еnglish language. Danbury:
Lexicon Publications Inc., 1993. – 1149 p.
СПИСОК АНАЛИЗИРУЕМЫХ ИСТОЧНИКОВ
New York Times (NYT)
NYT 2002, №№ 52260 – 52296;
NYT 2003, №№ 52381 – 52398;
NYT 2013, №№ 56108 – 56125.
Sunday Telegraph (ST)
ST 2001, №№ 2072 – 2087;
ST 2001, №№ 2101-2106;
ST 2014, №№ 2744 - 2752
231
ПРИЛОЖЕНИЕ А. Соотношение текстовых фрагментов, называющих
различные временные планы (%) в макротекстах:
Таблица 1. «Эпидемия ящура в Великобритании в 2001г.»
№
Sunday
Telegraph
№
План
настоящего
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
2072
2073
2074
2075
2076
2077
2078
2079
2080
2081
2082
2083
2084
2085
2086
2087
41
39
65
49
52
51
63
64
76
78
83
59
74
83,5
83
83
План прошлого
План
План
собственно прецедентного
прошлого
прошлого
27
19
26
8
9
13
19,5
19,5
18
13
15
10
14
10
17
3
17
7
4
7
3
5
3
4
4,5
3
4,5
-
План
будущего
13
27
13
12
17
24
13
16
7
11
7
33
22
12
14
12,5
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Таблица 2. «Теракты 11 сентября»
№ New York
Times №
План
настоящего
1.
2.
3.
4.
5.
72
68
63
59
59
.
2101
2102
2103
2104
2105
План прошлого
План
План
собственно прецедентного
прошлого
прошлого
21
5
26
3
29
0,5
35
1
36,5
0,5
План
будущего
2
3
7,5
5
4
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
232
Таблица 3. «Вашингтонский снайпер»
№
New
York
Times №
План
настоящего
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
37.
52260
52261
52262
52263
52264
52265
52266
52267
52268
52269
52270
52271
52272
52273
52274
52275
52276
52277
52278
52279
52280
52281
52282
52283
52284
52285
52286
52287
52288
52289
52290
52291
52292
52293
52294
52295
52296
71
65
67
67
63
68
70
73
68
70,5
71
75
80
64
80
74
76
83
81
78
75,5
64
67
60
57
55
50,5
43
59
64
59,5
51
65,5
61
49
65
57
План прошлого
План
План
собственно прецедентного
прошлого
прошлого
24
1
30
22
1
23,5
0,5
27
1
23,5
0,5
23
16
17
1
14
3,5
19
16
1
9
4
25
5
11
2
21
15
13
11,5
1,5
14
17,5
30
2
22,5
2,5
28,5
33
1
30
40,5
47
26
27
1
27,5
35
20
23
38
22,5
29,5
-
План
будущего
4
5
10
9
9
8
7
11
14
12
10
8
7
6
7
5
9
4
6
8
7
4
8
11,5
9
15
9
10
15
8
13
14
14,5
16
13
12,5
13,5
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
233
Таблица 4. «Катастрофа шатла «Колумбия»
№
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
New
York
Times
№
52381
52382
52383
52384
52385
52386
52387
52388
52389
52390
52391
52392
52393
52394
52395
52396
52397
52398
План
настоящего
42
55
52
59
46
58
71
30
34
64
59
52,5
69
72
55
56
46
52
План прошлого
План
План
собственно прецедентного
прошлого
прошлого
32
21
27
11
25
12
19
13
39
12
27
9
22
5
50
10
47
9
19,5
5,5
23
3
31
9,5
26
3
18
2
36,5
2
34
1
45
3
38
3
План
будущего
5
7
11
9
3
6
2
10
10
11
15
7
2
8
6,5
9
6
7
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Таблица 5. «Теракты в Бостоне»
№
New York
Times №
План
настоящего
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
56108
56109
56110
56111
56112
56113
56114
56115
56116
56117
56118
56119
56120
56121
56122
56123
56124
56125
56,5
49
62
51
47
56
48
48
41,5
51
43
52,5
51
53
61
49,5
58
62
План прошлого
План
План
собственно прецедентного
прошлого
прошлого
32
7
38
8
27
7
43
3
47
4
31,5
4,5
44,5
1,5
46
1,5
51
1
41
1
50
38
0,5
39
43
27,5
0,5
43,5
34
29,5
-
План
будущего
4,5
5
4
3
2
8
6
4,5
6,5
7
7
9
10
4
11
7
8
8,5
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
234
Таблица 6. «Наводнение в Великобритании»
№
New York
Times №
План
настоящего
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
2744
2745
2746
2747
2748
2749
2750
2751
2752
61,5
52,5
61
57
49
51
53
55
58,5
План прошлого
План
План
собственно прецедентного
прошлого
прошлого
32,5
39
4,5
34
0,5
34
5
42
1
39,5
0,5
40
34
32
-
План
будущего
6
4
4,5
4
8
9
7
11
9,5
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
235
ПРИЛОЖЕНИЕ Б. Соотношение текстовых фрагментов, называющих
различные виды пространства (%) в макротекстах:
Таблица 7. «Эпидемия ящура в Великобритании в 2001г.»
№
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
Sunday
Telegraph
№
2072
2073
2074
2075
2076
2077
2078
2079
2080
2081
2082
2083
2084
2085
2086
2087
Фокусное
пространство
Фоновое
пространство
Прецедентное
пространство
48
54
42
47,5
59
41
39
34
27
38
25
28
29,5
28
27
24,5
43
41
51
44,5
36
55
58
65,5
73
61,5
75
72
70,5
72
73
75,5
9
5
7
8
5
4
3
0,5
0,5
-
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Таблица 8. «Теракты 11 сентября»
№
1
2
3
4
5
Sunday
Telegraph
№
2101
2102
2103
2104
2105
Фокусное
пространство
Фоновое
пространство
Прецедентное
Пространство
45
20
25
14
9,5
52
75
73,5
85
89,5
3
5
1,5
1
1
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
236
Таблица 9. «Вашингтонский снайпер»
№
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
NY Times
№
52260
52261
52262
52263
52264
52265
52266
52267
52268
52269
52270
52271
52272
52273
52274
52275
52276
52277
52278
52279
52280
52281
52282
52283
52284
52285
52286
52287
52288
52289
52290
52291
Фокусное
пространство
63
65,5
56
48,5
31
42
35
59,5
22
71
53,5
29
59
62
29
29,5
31
42
47
20,5
48
45
27
15
8
8,5
4
7
2
3,5
2
3
Фоновое
пространство
37
34,5
43,5
51
69
54
65
39,5
78
28,5
43,5
71
38,5
37
71
70,5
69
58
53
79,5
50,5
55
73
85
91,5
91,5
96
93
98
96,5
98
97
Прецедентное
пространство
0,5
0,5
2
1
0,5
3
2,5
1
1,5
0,5
-
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
237
Таблица 10. «Катастрофа шатла «Колумбия»
№ NY Times
№
1. 52381
2. 52382
3. 52383
4. 52384
5. 52385
6. 52386
7. 52387
8. 52388
9. 52389
10. 52390
11. 52391
12. 52392
13. 52393
14. 52394
15. 52395
16. 52396
17. 52397
18. 52398
Фокусное
простр.
40
34
27,5
43
25
37
34,5
9
10
16,5
28
18
12
9,5
10,5
8
3
4
Фоновое
простр.
56
59
65
53,5
68
61
64,5
90
89,5
83,5
72
81
88
90,5
89,5
92
97
96
Прецедентное
простр.
4
7
7,5
3,5
7
2
1
1
0,5
1
-
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Таблица 11. «Теракты в Бостоне»
№ NY Times
№
1. 56108
2. 56109
3. 56110
4. 56111
5. 56112
6. 56113
7. 56114
8. 56115
9. 56116
10. 56117
11. 56118
12. 56119
13. 56120
14. 56121
15. 56122
16. 56123
17. 56124
18. 56125
Фокусное
простр.
49
51
41
34
28,5
20
18,5
9
10,5
6,5
8
5
3,5
4,5
5,5
2
3
3,5
Фоновое
простр.
47
46
53,5
63
67,5
76
80
89
89
92
92
94
96,5
95,5
94
98
97
96,5
Прецедентное
простр.
4
3
5,5
3
4
4
1,5
2
0,5
1,5
1
0,5
-
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
238
Таблица 12. «Наводнение в Великобритании»
№ Sunday
Telegraph
№
1. 2744
2. 2745
3. 2746
4. 2747
5. 2748
6. 2749
7. 2750
8. 2751
9. 2752
Фокусное
пространство
Фоновое
пространство
Прецедентное
пространство
71
73
69
86,5
75
63
58
27
12
29
26
31
10,5
24,5
35
42
73
88
1
0,5
3
0,5
2
-
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0