рецензии - Нижегородский государственный университет

РАЗДЕЛ IV
РЕЦ ЕНЗИИ
ПРЕСТУПНОСТЬ КАК СВОЙСТВО ОБЩЕСТВА
(Рецензия на книгу Д.А. Шестакова «Криминология.
Преступность как свойство общества»)
А.Г. Горшенков, Г.Г. Горшенков, Г.Н. Горшенков
Среди новых подходов к криминологическому изучению преступности следует отметить системный подход, который, конечно же, вызывает неоднозначное к
нему отношение ученых. Однако следует заметить, что это нормальное явление в
науке. Через метод исследования преломляется теоретико-мировоззренческое
мышление ученого, формируется, по выражению Г.Ф. Хохрякова, его «исследовательская ориентация»1. Поэтому унификация научного мышления, исследовательской ориентации не только невозможна, но, более того, как показывает исторический, в том числе и отечественный, опыт, она оказывается губительной для науки
вообще и криминологии в частности.
Но вместе с тем мыслительная деятельность криминолога не может быть реализована с помощью какого-то одного-единственного метода. В противном случае это может привести к порочным выводам. Поэтому в основу формирования
криминологического инструментария должен быть положен комплексный подход.
Если мы обратимся к истории зарождения и развития криминологии, то не
можем не отметить ее интегрированного характера: систематизация знаний осуществлялась на основе трех подходов, которые были обусловлены тремя специальными методами уголовно-правовой доктрины, на которые, в частности, указывал А.А. Герцензон2. Имеются в виду: 1) догматико-юридический метод, который
был детально разработан представителями классической школы уголовного права
(криминологии) (С. Беккария и др.); 2) естественнонаучный метод, который был
активно использован представителями другой, уголовно-антропологической школа (Ч. Ломброзо и др.); 3) социологический метод (Ф. Лист и др.). Отсюда очевидна и неизбежность терминологической интеграции.
Однако каждый из названных методов, применяемый криминологомправоведом в его «чистом» виде, неминуемо ведет к порочным выводам об исследуемом объекте как (социо-биологическом) правовом явлении. Преступность содержит в себе множество социо-биологических компонентов, генезис которых
имеет соответствующий им характер. Поэтому юридическое учение о закономерностях преступности не может быть основано исключительно на догматикоюридическом методе.
1
См.: Хохряков Г.Ф. Криминология: Учебник / Отв ред. В.Н. Кудрявцев. М., 1999.
С. 15.
2
См.: Герцензон А.А. Уголовное право и социология (проблемы социологии, уголовного права и уголовной политики). М., 1970. С. 20–221.
409
Именно суперсложный (особенно в условиях глобализации) характер внутренних и внешних взаимосвязей преступности прежде всего и побуждает криминолога к поиску новых подходов к ее осмыслению, разработке новой концептуальной модели познания преступности1. Именно побуждает, поскольку исключительно через мировоззрение ученого находит саморазвитие (самодвижение) наука. Из этого следует очень важное положение о том, какую ответственность должен осознавать ученый, выполняющий свою действительно высокую миссию
(предназначение, призвание) в науке, за свое слово, в ней сказанное.
И в этом отношении нельзя не отметить книгу известного правоведа — профессора Дмитрия Анатольевича Шестакова «Криминология. Преступность как
свойство общества», изданную Санкт-Петербургским государственным университетом и издательством «Лань»2.
Ученый обращается к ряду важнейших вопросов, относящихся к микрокосмосу научных знаний, именуемому Криминологией. В книге представлен краткий
курс криминологии. В качестве его структурных (содержательных) компонентов
определены: введение в криминологию, ее история, криминологическое исследование, массовое преступное поведение и воспроизводство преступлений, контроль за преступностью, а также основы семейной и основы политической криминологии.
Мы выделили соединительный союз «а также» потому, что находим «семейную», «политическую», равно как, например, и «экономическую», «педагогическую», «военную», частными криминологическими теориями, которые рассматриваются в особенной части криминологии. В кратком курсе Д.А. Шестакова
«семейная» и «политическая» криминологии рассматриваются как отрасли общей
криминологии. Разумеется, это право автора. Но нам представляется, любая из
названных концепций (отраслей) не содержит каких-либо новых общих положений науки, а через призму особенного раскрывает специфические характеристики
той или иной части (стороны) преступности и ее причин.
Полагаем, что критику, рискнувшему изложить относительно полное суждение по данной работе, пришлось бы писать не менее объемное сочинение. Поэтому мы остановимся только на некоторых моментах оригинального исследования,
которые находятся и в спектре наших научных интересов.
Известно, насколько широк диапазон определений феномена преступности. И
автор указывает на основные такие определения, которые содержатся в работах
Я.И. Гилинского, Г.М. Резника, Л.И. Спиридонова, А.Н. Трайнина Б.Д. Овчинникова и других ученых. Вместе с тем Д.А. Шестаков предлагает собственное понимание преступности, к которому он пришел, опираясь на семантический подход,
исходя из смысла слова «преступность». «Под преступностью, — пишет автор, — следует понимать свойство общества воспроизводить множество опасных для человека деяний, поддающееся количественной интерпретации и предопределяющее введение уголовно-правовых запретов»3.
1
Такая потребность имеет место во всей системе гуманитарных наук. См., например:
Кондратюк Л.В. Антропология преступления (микрокриминология). М., 2001. С. 3.
2
См.: Шестаков Д.А. Криминология. Преступность как свойство общества. СПб.:
Санкт-Петербургский государственный университет, 2001; Издательство «Лань», 2001.
264 с. (Учебники для вузов. Специальная литература).
3
Шестаков Д. А. Указ. соч. С. 72.
410
Таким образом, ученый формулирует определение двух взаимосвязанных категорий: преступность и множество преступлений. Последний термин автор
использует как синоним традиционному — «совокупность преступлений, совершенных на определенной территории за определенное время» (с. 14). В литературе встречаются и другие модификации этого термина. Например, Л.В. Кондратюк,
изучающий антропологическую сущность преступления, приходит к такому выводу: «Именно преступление, а не преступность как множественная форма преступления» является начальным объектом изучения и «тайной» криминологии»1.
Нам, например, трудно представить конкретное умышленное убийство во
«множественной форме». «Множественность» — это все-таки показатель количественный. Когда употребляется термин «множественность преступлений», то становится понятным, что речь идет о неоднократности совершения лицом преступлений. И тогда «множественность» выступает как качественный показатель (квалифицирующий признак) преступления.
В связи с этим и «преступное множество» представляется не совсем удачным.
Во-первых, не может быть «плохое (или хорошее) много (или множество)». Множество — элементарное математическое понятие, которое не определяется, а
лишь поясняется с помощью примеров2 — множество преступлений, преступников, частных криминологических теорий и т. п.
Во-вторых, если уж термин «множественность» используется в качестве криминологического, то его, очевидно, следует применять не только ко всей совокупности преступлений, свершенных в одном месте и за определенное время, но и
к определенной ее части (корыстных или иных преступлений). И тогда вид преступности будет именоваться «подмножеством». Если же предположить, что на
определенном административно-территориальном образовании за определенное
время не будет совершено ни одного преступления, то, видимо, данный положительный факт следует именовать как «пустое множество», или «множество нуля».
Впрочем, «множественность терминов» — это, очевидно, удел птичьего языка
криминологии. Поэтому мы не спорим о терминах, а просто поясняем наше привычное (можно сказать и «консервативное») отношение к сложившейся терминологии.
Возвращаясь к авторскому объяснению «преступности» и «множества преступлений», мы не находим возражений против того, что автор соотносит их как
сущность и явление (с. 73). Преступность воспринимается именно как некое свойство, или качество, отличительный (опасностьсодержащий) признак. И эта сущность проявляется во множестве преступлений.
Если задаться вопросом, что же представляет собой преступность как свойство, качественный признак общества, единственный ответ мне представляется таким: именно то, и только то, что выражает собой множество преступлений. Очевидно, поэтому автор и назвал главу четвертую «Массовое преступное поведение», хотя, судя по наименованию каждого ее параграфа, в ней предполагалось
описание и объяснение преступности. Действительно, сложно дать криминологическую характеристику преступности-свойству или преступности-причине как
статистическому явлению (с. 81), его структуре (с. 82), показать его развитие (с.
94), перспективы (с. 102).
1
2
Кондратюк Л. В. Антропология преступления (микрокриминолоогия). М., 2001. С. VI.
См.: Новый энциклопедический словарь. М., 2001. С. 740–741.
411
Например, автор подвергает критике традиционную трактовку преступности и
находит, что системный анализ ее не дает ничего нового науке. В связи с этим он
предлагает свое представление о системном характере преступности: «Причины
преступлений, взаимодействуя между собой, а также с преступным множеством, образуют систему «преступность» (с. 83). Далее, характеризуя структуру
преступности, автор предупреждает, чтобы читатель не путал ее с множеством
преступлений, в то же время первым компонентом структуры (подсистемой) называет «преступное множество поведения», а вторым (второй подсистемой) —
«механизм взаимодействующих между собой причин преступлений» (с. 83).
Очевидно, что автор имеет в виду причинно-следственные взаимосвязи самодетерминации (а это, очевидно, и есть преступность), но не преступного множества, с одной стороны, и комплекса взаимодействующих между собой причин, порождающих отдельные преступления, с другой. Видимо, потому категория «преступность» и заключена в кавычки.
Поэтому при осмыслении преступности как свойства общества становится
очевидной бесполезность споров о генезисе преступности как явления, ибо преступность составляет конкретное существование общества. Эта конкретность
выражена в преступлениях, по выражению автора, в преступном множестве.
Данное свойство изначально присуще человечеству как форме жизни. И следует
согласиться с Д.А. Шестаковым в том, что уже в стадах первобытных людей имела место преступность. Со временем, с выходом семьи из стаи, с переходом семьи
в общество, наконец, с переходом к государственности и законодательному регулированию отношений проявление преступности принимает все более цивилизованный характер. И оно никогда не было единственным. Очевидно, вместе с другими существенными свойствами оно и составляет то, что мы называем обществом. Вне общества преступность невозможна.
Таким образом, через совокупность преступлений как явление выражается одна из сущностей общества — «воспроизводить множество опасных для человека
деяний». То есть речь идет не о «простом» свойстве, но о свойстве существенном
для общества, без которого и общество как социальное явление, в свою очередь,
тоже существовать не может. В данном случае получает дальнейшее развитие
идея «нормальности» (закономерности) преступности (Э. Дюркгейм), которая
отвергается представителями так называемой традиционной криминологии.
Исходя из такого подхода к пониманию преступности как феномена, изначально присущего обществу (даже дообщественной, стадной форме существования человечества), логично утверждать о ее неправовой (некриминализированной) природе, но в определенной мере получающей правовую (криминализированную) оценку ввиду ее общественной опасности. Эта оценка, выраженная в законе, указывает Д.А. Шестаков, нередко носит очень условный характер, поскольку законы, принимаемые государством, действительно далеко не всегда
справедливы, как несправедливо по природе своей само государство. Более того,
то или иное поведение может оказаться криминализированным, а точнее стигматизированным, без достаточных на то оснований, в результате чего государством
«драматизируется зло» (которое не так страшно, как его «малюет» законодательная власть), как бы «искусственно» продуцируются мнимые преступления. Убедительный пример тому приводит Дмитрий Анатольевич, называя мнимым преступлением уклонение гражданина от уплаты налога (при драконовских ставках
налогообложения). С другой стороны, остаются некриминализированными такие
412
деяния, которые действительно носят общественно опасный характер, например
мародерство.
Таким образом, автор выделяет во «множестве опасных для человека деяний»:
а) преступления в криминологическом смысле; б) преступления в юридическом
смысле, в) преступления мнимые1.
Однако «множество преступлений» автор почему-то определил как опасные
исключительно для человека. Получается, что из этого «множества» «выпали»
деяния, опасные для общества, государства. Если обратиться к такому «криминологическому преступлению», как мародерство, то очевидно, что убитый человек,
с которого снимает вещи мародер, никак не может быть потерпевшим. И это преступление (не заключаю в кавычки это слово, употребляемое в качестве криминологического термина, предлагаемого Д.А. Шестаковым) опасное для общества,
посягающее прежде всего на общественную нравственность.
По этой же причине не совсем убедительно выглядит и предложенный автором состав (структура) преступного множества, в котором выделены два основных
криминологических рода преступлений — насильственные и корыстные. А по
ним сделан вывод и о соответствующих, насильственном и корыстном, свойствах
преступности порождать указанные виды преступлений2. Во-первых, представляется некорректным само разделение преступлений на эти виды: для одних в качестве критерия использован метод (инструментальное насилие); для других — мотив (корысть). Во-вторых, в состав не включены иные виды преступлений. Хотя
одни из них (коррупционные, групповые и организованные, преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков) автор характеризует. Но другие (например, корыстно-насильственные, преступления против военной службы, неосторожные и др.) вообще остались за пределами внимания исследователя.
Наряду с преступностью как свойством массового общественно опасного поведения автор рассматривает преступность отдельного преступления. В свою
очередь, делает попытку провести отличие преступности конкретного человека от
совершенного им преступления. При этом преступление автором рассматривается
как «проявление вовне деяния», а преступность — как «внутренняя предрасположенность индивида к совершению преступлений»3. Правда, автор делает оговорку: «Если преступность отдельного человека, в принципе, может равняться
нулю, то преступность общества всегда имеет абсолютную величину»4.
Но может ли преступность как свойство общества воспроизвести себя через
отдельного человека с «нулевой преступностью»? Очевидно, что все-таки может:
в случае, когда отсутствие предрасположенности в человеке-деятеле компенсируется предрасположенностью в другом человеке, например, в жертве. Опасное
действие (бездействие) индивида отнюдь не всегда продуцируется заранее сложившейся в нем соответствующей склонностью. Хорошо известно (и автор об
этом очень подробно пишет), насколько активно в «воспроизводстве преступности» могут играть другие индивиды, например, безответственные, некритичные
люди, многие из которых оказываются жертвами преступления. «Соблазн переступить закон, — констатирует автор, — появляется из индивидуальных условий
1
См.: Указ соч. С. 81.
См.: Указ. соч. С. 90.
3
См.: Там же. С. 72.
4
Там же.
2
413
существования конкретного лица»1, в частности, микросреды, в которой формируется индивид; ситуации, располагающей к преступлению; особенностей массово-информационного воздействия.
Далее хотелось бы высказать некоторые суждения о «контроле за преступностью» как авторской концепции (глава 6). И сразу же, исходя из авторского подхода к осмыслению преступности как свойства общества, напрашивается вопрос:
как же можно контролировать свойство, или качество общества? Попытаюсь, по
примеру автора, опираясь на семантический подход, то есть исходя из смысла
слова «контроль», изложить собственное понимание того феномена, который им
обозначен.
Словом «контроль» (чего, за кем-чем, над кем-чем) обозначается «проверка»,
«постоянное наблюдение в целях проверки или надзора»2. Таким образом, контроль преступности следует понимать как осуществление постоянного наблюдения в целях проверки и оценки (общего состояния объема, структуры, динамики, тенденций и др.) преступности, в частности, на определенном административно-территориальном образовании, осуществления надзора за определенными
категориями лиц, склонных к совершению преступлений, материальными объектами и т.д.
Контроль за преступностью позволяет определять тенденции ее изменений и
прогнозировать состояние в определенном временном пределе и, таким образом, в
моем представлении такого рода контроль выступает как составляющая подсистема системы противодействия преступности.
Д.А. Шестаков рассматривает «контроль преступности» в соответствии с традиционным его пониманием в мировой криминологии, то есть как «общественный механизм, стимулирующий правопослушность человеческого поведения,
ослабление причин совершения преступлений, уменьшение опасности преступности»3. Однако в этом определении обозначено всего лишь криминологическое
значение контроля. Что же касается сущности государственного контроля за преступностью, то он понимается автором, со ссылкой на традиционный подход, как
«карательный институт» (с. 145). И это право автора, к которому следует относиться с уважением. Хотя я не могу разделить убеждение Дмитрия Анатольевича
в том, что термин «контроль преступности» близок по смыслу к термину «управление преступностью». Во-первых, полагаю невозможным управлять существенным свойством общества. Во-вторых, не нахожу перспективным и управление
преступным множеством. Поэтому, не находя термин «управление преступностью» удачным, я предпочитаю ему иной — «управленческое воздействие на преступность». И в этом случае преступность как социально-правовое явление вполне можно рассматривать как объект управленческого воздействия. Например,
значительная масса лиц, совершивших преступление, их окружение контролируется правоохранительными органами.
Но дело не в терминах, а в том, что ими обозначается. Рассматривая сущность
и содержание криминологического контроля, Дмитрий Анатольевич как ученый,
отличающийся блестящими знаниями в области мировой криминологии, формулирует несколько блоков оценочных суждений и предложений в области:
1
Там же. С. 15.
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. М., 1997. С. 292.
3
Шестаков Д.А. Указ соч. С. 144–145.
2
414
а) концептуальных начал реформы российского уголовного законодательства;
б) криминологической оценки института уголовной ответственности и наказания;
в) минимизации лишения свободы, г) развития криминологического законодательства и др.
Размышляя о перспективах криминологии, автор высказывается о необходимости разработки принципиально новой доктрины воздействия общества на преступность. Современный институт уголовного наказания, высказывает мнение
ученый, «не в состоянии оберегать человека как от произвола властей, так и от
опасных поступков других членов общества»1. И бесперспективность современной уголовной политики тем очевиднее, чем глубже криминологи проникают в
социальную сущность причин «преступного множества». Научные познания в
этой области приводят автора к неутешительному для всех нас выводу: «Современное российское общество без преувеличения можно назвать преступным»2.
Действительно, чтобы пробудить в человек смелость, его надо очень сильно
напугать. Но, конечно же, не испуг подвигает трезво мыслящего читателя к смелости мысли, а научно обоснованные выводы, прогнозы и рекомендации, которые
предлагает автор. И в связи с этим нельзя не воспеть дифирамбы Д.А. Шестакову
за его критическую оценку уголовно-правового контроля преступности, обоснованное резюме по поводу декаданса уголовного права и особо заслуживающую
внимания его концепцию цивилизованного взаимоотношения общества с преступностью.
Из размышлений Дмитрия Анатольевича над перспективами контроля преступности в России следуют убедительные выводы о коренном изменении репрессивной уголовно-правовой политики, игнорирующей тенденцию цивилизованного отношения к преступности. В частности, автор пишет о необходимости
следования в этой политике принципам возмещения потерпевшему вреда и удержания преступника от новых опасных действий, об очеловечивании государственной реакции на преступления, социальной поддержки нуждающихся в этом
людей (с. 182). Сегодня же правоприменительной практике в России действительно присущ, по выражению ученого, «синдром Понтия Пилата», то есть применение наказания с оглядкой на мнение жестокого большинства (или, по выражению
Ч. Беккария, на деспотизм общественного мнения).
Кстати, уместно привести здесь слова выступившего в конце 2001 года в прямом телеэфире ОРТ и РТР Президента РФ В. Путина о том, что в российском государстве существует искаженная уголовная политика, которая выражена в Уголовном кодексе, то есть суровость наказания имеет место равно как в отношении
тяжких преступлений, так и в отношении преступлений небольшой тяжести. Глава государства сообщил, что поставил перед Правительством задачу по соответствующему «выправлению» этой политики. В связи с этим очевидно, что решение
задачи, поставленной Президентом РФ, не может быть выполнено без использования соответствующих рекомендаций радикальных криминологов, к которым
принадлежит и профессор Д.А. Шестаков,
И самым убедительным аргументом в правильности суждений автора является
то, что Дмитрий Анатольевич «просто» ссылается на логику общественного развития. И эта же логика подсказывает о неизбежности все большей потребности в
1
2
Указ. соч. С. 21.
Там же. С. 123.
415
криминологических разработках государственного управления в сфере борьбы с
преступностью (или криминологического контроля — не столь это важно).
В связи с этим не можем не высказать своей солидарности с ученым в его надежде на то, чтобы «криминология не потеряла своего места в системе юридических наук»1. В нашем представлении юридическая криминология должна быть
направлена на изучение причинности и предупреждаемости уголовно-правовой
формы определенного общественного отношения или опасного социального отклонения. При этом исследуются главным образом те явления, процессы, которые:
— во-первых, находятся в наибольшей близости с преступными посягательствами на объект уголовно-правовой охраны — прав и свобод граждан, собственности, правопорядка и общественной безопасности, а также конституционного строя
Российской Федерации;
— во-вторых, характерны для правоохранительных органов и судебной системы, которые реализуют главную, охранительную функцию уголовного права.
Юридико-криминологическому исследованию подлежат основные факторы,
влияющие на эффективность уголовно-правовых норм, их предупредительную
функцию как через угрозу наказанием, стимулирование активного правомерного
поведения, так и посредством реализации или исполнения наказания.
В связи с этим становится еще более очевидной необходимость совершенствования собственно криминологического законодательства. Его структура и потребность систематизации хорошо изложены и аргументированы в книге
Д.А. Шестакова (с. 175–181).
В целом книга представляется нам научно-учебным изданием, хотя и адресована прежде всего студенческой университетской аудитории. Несмотря на то что в
книге представлен краткий курс, в котором определен минимум криминологических знаний, эти знания, безусловно, пополняют правовую культуру юриста. Более того, изложенная в книге авторская концепция наполнена здоровым духом
критической криминологии, что, мы уверены, должно пойти исключительно на
пользу российской государственности.
1
416
Указ. соч. С. 22.