Итоги и значение перестройки: мнение историка

Итоги и значение перестройки: мнение историка
Итоги перестройки неоднозначны. Михаил Горбачев и его сподвижники не
достигли тех целей, которые они ставили перед собой в 1985 году. Им не удалось
построить демократический социализм «с человеческим лицом» и эффективной
экономикой. Эта неудача, конечно, не доказывает, что такое общество в принципе
невозможно, но на практике советская система оказалась не реформируемой в духе
демократического социализма.
Теоретически нельзя исключить, что советская экономика (как это случилось с
российской) пережила бы период низких цен на нефть в конце 80-х и в 90-е годы и
дождалась бы их подъема в 2000-е годы. Социализм продолжал бы существовать,
несмотря на коррупцию и неэффективность номенклатуры, понижение уровня жизни
населения и рост его недовольства общественным и государственным строем.
Впрочем, сценарий слишком длительного «загнивания» едва ли был реалистичным.
Во-первых, в 1989-91 годах обострилась главная проблема советской экономики –
хронический товарный дефицит. Страна оказалась перед реальной угрозой голода, запаса
продуктов хватало лишь на несколько дней. Недовольство населения росло, одновременно
нарастала напряженность в межэтнических и межнациональных отношениях. Во-вторых,
в условиях «борьбы двух систем» советское руководство не могло игнорировать «вызовы
извне» и, следовательно, не могло не добиваться либо партнерства с Западом, либо
преобладания над ним. Все это предполагало «перестройку».
Опыт перестройки показал, что не следует переоценивать готовность – и
способность – советских правящих элит к «силовым решениям». В свете этого опыта
возможность развития СССР в 80–90-е годы в направлении «неосталинизма» кажется
маловероятной.
Все это позволяет считать, что если не в деталях, то в главном и перестройка, и ее
конечный неуспех были исторически закономерны.
Главными результатами перестройки стали распад СССР и прекращение
«советского эксперимента» по построению социалистического общества. Эти результаты
можно оценивать по-разному. Для одних СССР был тоталитарным монстром, и поэтому
его распад явился безусловным благом. С точки зрения других, СССР был обществом
социальной справедливости и братской семьей народов, и поэтому его распад стал
величайшей катастрофой.
Перестройка сопровождалась сокращением производства, распадом хозяйственных
связей и понижением уровня жизни большинства граждан СССР. Именно на фоне
нарастающего экономического кризиса происходило обострение социально-политической
борьбы, включая этно-национальные конфликты. Поэтому болезненный характер
перестройки объяснялся, прежде всего, неэффективностью экономической политики.
Перестройка началась во многом потому, что партийный и государственный
аппарат не справлялся с регулированием сравнительно высокоразвитой экономики, что в
условиях крайней централизации обрекало ее на неэффективность. Но децентрализация
управления народным хозяйством и «разгосударствление» общественной собственности
наносили ущерб интересам этого аппарата, поскольку сокращали его власть и ставили под
угрозу его привилегированное положение. Между тем партийный и государственный
аппарат, т.е. номенклатура, реально был правящим общественным слоем в СССР.
Неудивительно, что номенклатура сделала все, чтобы соблюсти свои интересы в первую
очередь.
Разумеется, номенклатура включала в себя очень разных людей. Одни из них
искренне поддержали перестройку и смогли начать жить по новым, демократическим
правилам. Другие столь же убежденно боролись за социалистические ценности. Но в
целом этот слой стремился сохранить свою власть и воспользоваться «переходом к
капитализму» для своего обогащения.
Периоды социально-политических потрясений (революции, войны, радикальные
реформы) порой приводят к существенным переменам в составе и характере
господствующих социальных слоев. Перестройка привела к частичному обновлению их
состава и существенному изменению их характера – причем в том направлении, которое
отвечало интересам и пожеланиям большинства их представителей.
Переход к рынку таил для номенклатуры опасности, но и открывал новые
возможности. Опасности были связаны с тем, что участники рынка в принципе равны
между собой. Следовательно, представители номенклатуры, которые решились бы «войти
в рынок», должны были конкурировать на равных с представителями других социальных
групп, которые решились открыть свой бизнес. Это могло привести к утрате
номенклатурой возможности монопольно распоряжаться богатствами страны, что она
ранее делала от имени государства.
Номенклатура,
допустив
частную
инициативу
и
согласившись
на
«расгосударствление» общественной собственности, буквально каждое «послабление»
сопровождала таким количеством оговорок, что человеку «со стороны» нелегко было
воспользоваться новыми возможностями. Представители номенклатуры получили
легальную возможность гораздо свободнее, чем раньше, распоряжаться ресурсами
предприятий, и многие распорядились ими в целях личного обогащения (см. статью
«Программы и попытки экономических реформ в годы перестройки»). К моменту
распада СССР в стране полным ходом шла «директорская приватизация», которая делала
руководителей предприятий либо их собственниками, либо (что случалось чаще) почти
бесконтрольными распорядителями их ресурсов. Создание новых коммерческих структур
(в том числе первых частных банков) происходило в значительной мере под контролем
партийных и государственных органов и осуществлялось руками близких к ним людей.
Большую роль здесь сыграл ЦК ВЛКСМ, проявивший в конце 80-х годов значительную
активность в осуществлении курса партии на развитие частного предпринимательства.
Советская номенклатура сумела сохранить свое господствующее положение в
обществе и, пополнившись выходцами из других социальных групп, стала основой нового
господствующего социального слоя – буржуазии. В советском обществе такой социальной
группы не было (если не считать дельцов так называемой теневой экономики).
Возникновение этой группы, формирование которой началось уже в конце 80-х годов,
стало одним из важных результатов перестройки.
Особенности формирования постсоветского рынка обусловили заметную
криминализацию российского общества. Такими особенностями были отсутствие
понятных и общих для всех правил, вытекающее из стремления номенклатуры сохранить
свое привилегированное положение, и значение теневой экономики, тесно связанной с
криминалом, для формирования постсоветского капитализма. Криминализация характерна
для периодов социальных потрясений, но в условиях позднесоветского общества она
приобрела особый масштаб. Организованная преступность, ставшая характерной чертой
90-х годов, в основе своей сформировалась в годы перестройки. Своеобразие российского
капитализма 1990–2000-х годов во многом объясняется этими особенностями
формирования российской буржуазии.
Начало формирования капиталистического строя привело к важным изменениям в
повседневной жизни советских людей. Многие из них стремились реализовать свою мечту
«зажить как на Западе». В СССР появились автомобили западного производства, частные
рестораны, казино (см. статьи «Повседневная жизнь» и «Нравственный и
психологический климат»). Разрыв между богатыми и бедными существенно
увеличился. Полки магазинов к 1990 году опустели даже в Москве и Ленинграде, где
раньше поддерживался сравнительно более высокий уровень снабжения. Политический
кризис и обстановка безвластия не позволяли ни союзным, ни республиканским властям
проводить последовательную экономическую политику.
Можно сделать вывод, что распад СССР и крах советского социализма были не
только исторически закономерным, но и в целом позитивным историческим событием.
Народы СССР, обретя самостоятельность (или оставшись в составе Российской
Федерации), получили возможность – при всех сопутствующих этому трудностях –
перейти к более динамичной модели общественного развития. Поэтому перестройка
может в целом быть оценена как сравнительно удачный вариант исторического развития.
Но этот вариант имел не только позитивные, но и негативные последствия – в той мере, в
какой он привел к утрате некоторых достижений предшествующего периода.