5 Подробнее см.: Русский Берлин. – М., 2002. 6 Skandura, C. Die
реклама
5 Подробнее см.: Русский Берлин. – М., 2002. Skandura, C. Die Ursachen für die Blüte und der Niedergang die russischen Verlagwesens in Berlin in den 20er Jahren / C. Skandura // Russische Emigration in Deutschland. 1918 bis 1941 / hrsg. Von Karl Schlögel. – Akademie Verlag, 1995. – S. 405. 7 Евреи в культуре русского зарубежья : сб. ст., публикаций, мемуаров и эссе. Вып. 1 (1919–1939). – Иерусалим, 1992. – С. 136. 8 Skandura, C. Die Ursachen für die Blüte und der Niedergang… – S. 407–408. 9 Ibid. – S. 408. 10 Гржебина, Е. З. И. Гржебин – издатель (по документам и воспоминаниям его дочери) / Е. Гржебина // Евреи в культуре русского зарубежья. – С. 133–136. 11 Юниверг, Л. Евреи – издатели и книготорговцы русского зарубежья / Л. Юниверг // Евреи в культуре русского зарубежья. – С. 133–136. 12 Цит. по : Гржебина, Е. З. И. Гржебин – издатель… – С. 150. 6 С. М. Ткачев ГЕРМАНСКИЙ ЛИБЕРАЛИЗМ И ПРОБЛЕМА ПРЕОДОЛЕНИЯ МЕЖДУНАРОДНОЙ ИЗОЛЯЦИИ: СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 1919–1922 ГОДАХ Статья посвящена исследованию истории германского либерализма в первые годы существования Веймарской республики. В работе рассматриваются подходы либералов к проблеме германо-советских отношений. Особое внимание уделяется определению основных факторов, влиявших на позиции германских либералов по проблемам внешней политики. Ключевые слова: Веймарская республика, германский либерализм, германосоветские отношения, внешняя политика, проблема международной изоляции. Германский либерализм в лице Демократической партии, основанной в ноябре 1918 г., в первые годы существования Веймарской республики стал одной из наиболее влиятельных политических сил в стране. Либералы имели многочисленную фракцию в Национальном собрании, их представители оказали серьезное влияние на облик Веймарской конституции, ряд деятелей Демократической партии (НДП) занимали важные министерские посты в правительстве. Казалось, что германский либерализм сможет стать серьезным фактором демократической модернизации общества. Однако с начала 20-х гг. ХХ в. его позиции в Германии неуклонно ослабевали, и он так и не смог выполнить своего исторического предназначения. Одним из факторов, способствовавших кризису либерализма, стала его неэффективная внешнеполитическая деятельность. Слабость внешнеполитических действий немецких демократов можно проследить уже с первых дней функционирования Веймарской республики. С июня 1919 г. во внешнеполитической деятельности НДП идеи ревизии мирного договора занимали центральное место. Изменение условий Версальского мира являлось для немецких демократов не столько элементом приверженности принципам либерализма, сколько стремлением соответствовать эмоциональным ожиданиям электората. Заключение мира поставило Германию в чрезвычайно тяжелое положе107 ние. Имеющиеся социально-экономические, политические и иные проблемы дополнялись необходимостью выполнять тяжелейшие условия грабительского договора. Страна нуждалась в изменении сложившейся ситуации. Прорыв политической и экономической блокады стал первоочередной задачей внешней политики Германии. Однако решение этой задачи без приобретения равноправных партнеров на Западе и Востоке было нереально. Взоры большинства немецких политиков обратились на Запад. В их числе оказались представители Демократической партии. Многие из них ориентировались на налаживание тесного сотрудничестства с США и Великобританией. Особенно настойчиво в защиту западной ориентации выступали М. Ю. Бонн, Т. Вольф, Г. Герлах, В. Ратенау, К. Петерсен, К. Симменс, Я. Шахт и др. Незначительная часть НДП склонялась к союзу с Францией. Речь идет о группе немецких демократов, объединившихся вокруг редактора «Фоссише цайтунг» Г. Бернхардта. В качестве возможного партнера в деле сложившегося международного порядка отдельными представителями НДП называлась Советская Россия. Следует отметить, что германо-советские дипломатические отношения были разорваны еще 5 ноября 1918 г. Маркс Баденский, стремясь на стадии предварительных переговоров с Антантой «о перемирии» произвести на оппонентов максимально благоприятное впечатление, выслал полпреда РСФСР А. Иоффе и его сотрудников из Берлина. Работники посольства были обвинены в нарушении статьи Брестского договора, запрещавшей ведение антиправительственной пропаганды в странеучастнице договора1. Эти обвинения, впрочем, не противоречили действительности. Антигерманскую направленность деятельности советских дипломатов признавали и представители российского руководства. Так, Л. Каменев 13 ноября 1918 г. на сессии ВЦИК в докладе, посвященном аннулированию Брестского мира, отмечал, что товарищ Иоффе занимался «деятельностью, направленной к ниспровержению имперского режима в Германии»2. В марте 1919 г. Б. Дернбург писал по поводу сближения с Россией в «Берлинер тагеблат»: «...если Запад не даст Германии шансов на эффективное решение экономических проблем, мы должны будем направить свой взгляд на восток и там найти понимание наших жизненных неурядиц»3. Разговоры о налаживании сотрудничества с Советской Россией, вместе с тем, в основном носили пропагандистский характер. Расчет делался, прежде всего, на то, чтобы оказать давление на страныпобедительницы и обеспечить тем самым приемлемые условия мира. И все же отсутствие серьезного прогресса в деле возрождения международного авторитета Германии в 1919–1921 гг. вынудило политическую элиту вновь и вновь возвращаться к идее восстановления нормальных межгосударственных отношений с Советской Россией. К числу факторов, стимулирующих налаживание двусторонних отношений с РСФСР, относились экономические потребности страны, обострение противоречий с Антантой и необходимость укрепления международных позиций Германии. Особую важность, по мнению многих влиятельных политиков, для Веймарской республики имели планы ревизии Версальского мирного договора. Сотрудничество с Советской Россией, имевшей, как и Германия, территориальные претензии к Польше, давало надежду на изменение восточных границ. В октябре 1922 г. Й. Вирт красноречиво намекал, что Германия и Россия могут снова стать соседями. Его слова звучали в унисон с замечанием Г. В. Чичерина о желательности восстановления границ Германии 1914 г4. Межгосударственное сближение позволяло к тому же смягчить отчасти последствия выполнения военных статей мирного договора. Неслучайно уже в сентябре 1921 г. было налажено, казалось бы, парадоксальное со108 трудничество между рейхсвером и Красной армией. Красная армия получила доступ к достижениям немецкой военной техники. Рейхсвер, в свою очередь, приобрел возможность апробировать технические разработки на полигонах России (танки, авиация, отравляющие вещества)5. В начале 1922 г. был создан войсковой отдел «Зондергруппа Р (оссия)», задачей которого стала координация германо-советского сотрудничества. Финансовым обеспечением программ военного взаимодействия занимался Й. Вирт, являвшийся до ноября 1921 г. министром финансов. На выделенные им средства заводы Юнкерса на территории России приступили весной 1922 г. к строительству военных самолетов. Одновременно в Россию для получения летной практики были направлены первые офицеры рейхсвера6. Германия и Россия находились в состоянии международной изоляции. И хотя ряд обстоятельств сдерживал налаживание полнокровных двусторонних связей, первые шаги навстречу друг другу в 1920 г. были совершены. 19 апреля стороны подписали «Соглашение об отправке на Родину военнопленных и интернированных гражданских лиц обеих сторон». Чуть более чем через год, в мае 1921 г., в Берлине было подписано Временное соглашение, которое предусматривало учреждение торговых представительств для налаживания отношений между двумя странами, обеспечивало права граждан и регулировало вопросы торговли и судоходства7. К дальнейшему сближению Веймарскую республику и Советскую Россию подтолкнула «инициатива» Антанты. В январе 1922 г. в Каннах страны-победительницы приняли решение о созыве в Генуе международной экономической конференции европейских стран. На основе каннской резолюции на конференцию были приглашены и Германия, и РСФСР. В резолюции указывалось: «Нации не могут присвоить себе права диктовать другим принципы, на основе которых они должны организовать свою систему собственности, внутренней экономической жизни и образа правления». Кроме того, Антанта призывала «воздерживаться от каких бы то ни было враждебных действий против соседей»8. В условиях подготовки конференции в Генуе, когда ни Франция, ни Великобритания не проявляли готовности облегчить Германии репарационный гнет, немецкое правительство стало проявлять возросший интерес к заключению политического договора с РСФСР. Выражая мнение большинства немецких демократов, Т. Вольф писал в те дни: «Можно без дальнейших разъяснений утверждать, что Москва сегодня представляет не только поле для дипломатического сотрудничества, но и отличное место для экономического взаимодействия»9. Подходы немецких демократов по вопросу строительства отношений с Россией в значительной степени совпадали с позицией кабинета министров. Канцлер Й. Вирт в декабре 1921 г. в беседе с официальным представителем РСФСР Н. Крестинским выразил желание, как можно скорее восстановить нормальные дипломатические отношения, что было воспринято советской стороной с нескрываемым удовлетворением. Когда же месяц спустя в Берлин для ведения переговоров прибыл особоуполномоченный эмиссар Политбюро К. Радек, он предложил германской стороне не только заключить дипломатические отношения, но и «…выработать и согласовать общую позицию на Генуэзской конференции»10. С 25 января 1922 г. представители двух стран обсуждали проблемы налаживания сотрудничества в деле «восстановления Европы». Одним из главных предметов обсуждения являлся вопрос о предоставлении германского 300 млн кредита Советской России. Причем российская сторона предлагала заключить соглашение до начала Генуэзской конференции. Германские представители, 109 в свою очередь, ставили вопрос об отказе России от претензий по статье 116 Версальского мирного договора. В то же время они воздержались от несвоевременного выделения кредита, справедливо ссылаясь на возможную реакцию Антанты, ожидавшей от Веймарской республики полномасштабных репарационных выплат. В подготовке и заключении германо-советского договора немецкие демократы принимали самое непосредственное участие. 12 января 1922 г. канцлер Й. Вирт назначил на пост имперского министра иностранных дел своего друга, видного деятеля Демократической партии Вальтера Ратенау. В. Ратенау, как и подавляющее большинство НДП, решительно отвергал предлагаемый правыми радикалами открытый саботаж Версальского договора. Являясь сторонником идеи возрождения престижа Германии с помощью достижения компромиссов с Западом, он видел единственный способ преодоления неуступчивости стран-победительниц в «политике выполнения». Другие варианты, по его мнению, могли привести только лишь к тяжелым для страны последствиям. За несколько недель до назначения на пост главы внешнеполитического ведомства В. Ратенау на съезде Демократической партии в Бремене утверждал: «Не все на Западе хотят нашего уничтожения, однако не следует ожидать благоприятного поворота в течение одной ночи. Если Германия сама выдвинет инициативы восстановления, это создаст впечатление на весь мир». «Необходимо, – заявлял он, – отклонить все активные и пассивные формы сопротивления. Репарации следует выплачивать, но только в границах возможного»11. Старт деятельности министра иностранных дел был непрост. В качестве главы немецкой делегации в Каннах ему пришлось принять участие в обсуждении вопроса о выполнении обязательств Германии по выплате репарационных платежей. Здесь он столкнулся с явным нежеланием Антанты идти на диалог по вопросу о смягчении условий Версальского договора. После завершения этой конференции В. Ратенау в письме А. Тома констатировал: «Германию тяготит нынешнее положение. Поэтому основная задача, по моему мнению, состоит в необходимости изменить сложившееся положение». Особую озабоченность демократического министра вызывало то, что «голос Германии недостаточно силен, чтобы дать развитию международных отношений иной ход»12. В. Ратенау признавал важность экономических отношений с Советской Росси13 ей . Он осознавал поэтому и необходимость проведения германо-советских переговоров. При этом министр иностранных дел сохранял приверженность стратегии сближения с США и Великобританией. На состоявшемся 25 января 1922 г. совещании представителей Германии и РСФСР В. Ратенау подчеркнул целесообразность проведения единой политической линии с другими странами и напомнил о существовании идеи создания международного консорциума по восстановлению России. Он заметил: «Россия надеется получить обещания о том, что в случае бойкотирования Антантой ей будут предоставлены некоторые кредиты. Германии будет весьма сложно отстоять перед Антантой наше намерение взять на себя какие-либо финансовые обязательства перед Россией»14. Работа над соглашением, таким образом, натолкнулась на позицию главы внешнеполитического ведомства, за спиной которого стояли влиятельные политические силы, включая НДП, не желавшие обострения отношений с Западом. 30 января 1922 г. представители НДП В. Ратенау и Я. Шахт приняли участие в работе специально организованного кабинетом министров совещания. В ходе дискуссии о перспективах сотрудничества с Советской Россией мнения разделились. Канцлер Й. Вирт и руководитель Восточного отдела министерства иностранных дел Аго фон Мальцан настаивали на продолжении двусторонних переговоров с целью 110 поиска путей урегулирования отношений. В. Ратенау и Я. Шахт настаивали на согласовании восточной германской политики с США и Великобританией с целью постепенного изменения ряда условий Версальского мирного договора. И если Й. Вирт считал, что «переговоры не должны прерываться»15, то В. Ратенау предлагал проводить в отношении России политику, созвучную с курсом Антанты, и дистанцироваться от сомнительных обещаний16. При поддержке главы правительства переговорный процесс между Германией и Россией был продолжен. В первой половине февраля в Берлине состоялось несколько встреч представителей двух стран. Вновь обсуждались вопросы сотрудничества и конкретные пункты будущего соглашения. Особое внимание уделялось проблемам экономического взаимодействия. Москва в тот момент была хорошо осведомлена о бедственном финансовом положении Германии. М. Литвинов в феврале 1922 г. в письме Л. Красину сообщал: «Германия физически не в состоянии вкладывать больших капиталов в Россию, а тем более давать нам значительные кредиты»17. Информированность о финансовых возможностях Германии, вместе с тем, не оказала какого-либо воздействия на характер экономических предложений российской делегации. К 27 февраля дискуссии утратили всякую динамику, и переговоры, не достигнув ощутимого прогресса, были прекращены. Непосредственный вклад в дело замораживания процесса разработки договора внес В. Ратенау. По его мнению, внешнеполитическая ситуация для Германии накануне Генуэзской конференции стала улучшаться. Аргументом в пользу данного вывода он считал обострение англо-французских противоречий. На заседании рейхстага 29 марта 1922 г. министр иностранных дел со сдержанным оптимизмом сообщал: «Мы ожидаем другого плана выплат на 1922 г. и отклоняем наступление на наш государственный и финансовый суверенитет. Мы хотим выполнять условия мира, но в рамках возможностей. Мы хотим положить наши силы на облегчение репарационной ноши и восстановление мира»18. Внешнеполитическая концепция В. Ратенау в Демократической партии пользовалась популярностью и поддержкой. Так, Людвиг Хаас от имени демократической фракции рейхстага заявлял, что НДП согласна с проведением «политики выполнения». «Антанта напрасно, – подчеркивал леволиберальный депутат, – возлагает на нас ответственность за прежнюю государственную систему», и выразил надежду на возможное изменение положения в лучшую сторону19. Правда, поддержка В. Ратенау в партии не носила всеобщего характера. О. Нушке, например, резко критиковал его за осторожную политику в отношении России. Видный политик Демократической партии призывал к скорейшему заключению взаимовыгодного договора с РСФСР. 13 марта на заседании прусского ландтага он заявлял: «У нас есть все основания установить как можно более дружественные отношения с великим русским народом, ибо Германия и Россия по своему производству, по своим богатствам, по своей продукции будто бы специально созданы для взаимного обмена. При этом не только необходимо, чтобы мы оформили соответствующими договорами торговые отношения, но и, по моему убеждению, нужно, наконец, признать советское правительство»20. Некоторое оживление германо-советские переговоры приобрели в начале апреля 1922 г. Инициаторами новых дипломатических обсуждений стала советская делегация, прибывшая в Берлин «проездом в Геную». Российская сторона рассчитывала еще до Генуи заключить с Германией договор, который мог бы сорвать замыслы Антанты и снять возможные обвинения в адрес России в срыве конференции21. Германское руководство понимало, что Антанта будет рассматривать РСФСР в Генуе только в связи с проблемой русского долга кредиторам и компенсации за национализированное имущество22. 111 Заключение германо-советского договора подрывало планы Антанты в отношении России и в то же время осложняло позиции Германии в вопросе об изменении программы выплат репараций. Опасаясь, что договор с Россией ухудшит отношения Германии с Антантой, В. Ратенау призвал руководство страны проявить сдержанность на переговорах с «русской делегацией»23. На встрече с представителями Советской России велись лишь предварительные обсуждения проблем двустороннего сотрудничества. Главным действующим лицом с немецкой стороны продолжал оставаться министр иностранных дел В. Ратенау. Сторонник сближения с Антантой, он, естественно, воздерживался от позитивного ответа на предложение Г. В. Чичерина о немедленном заключении договора. На встрече 3 апреля В. Ратенау вновь подчеркнул наличие «общности интересов стран Запада и противоречий между РСФСР и странами Антанты». Рейхсминистр высказался в пользу идеи создания международного консорциума по восстановлению России с участием Германии. В то же время глава российской делегации получил заверения, что германское правительство, имевшее обязанности перед консорциумом, может дать письменные гарантии не принимать в рамках этой организации никаких шагов без предварительного согласия России. За эти гарантии В. Ратенау предложил советской стороне наделить Веймарскую республику правом первоочередности в предоставлении концессий. Кроме того, РСФСР должна была разрешить вопрос о германских «убытках по социализации». Германия, по его мнению, не должна быть поставлена в отношении компенсации в худшее положение по сравнению с другими странами24. Г. В. Чичерин попытался снять вопрос о компенсации, и после длительной дискуссии стороны пришли к компромиссу: «Германия отказывается от возмещения убытков по социализации» при условии, если Россия не будет удовлетворять претензии других стран. Однако 4 апреля данный компромисс был разрушен. Аго фон Мальцан по поручению министра иностранных дел предложил новый проект германо-советского договора. В нем отказ от немецких претензий был сформулирован следующим образом: «Германия оставляет за собой право требовать возмещения убытков, однако готова отказаться от этого, если откажутся от компенсации другие»25. Советскую сторону, добивавшуюся «к моменту Генуэзской конференции заполучить прецедент в форме договора об отказе от компенсации за национализированную собственность иностранцев»26, подобный проект не удовлетворил. Международная конференция в Генуе, открывшаяся 10 апреля 1922 г., проходила в напряженной дипломатической борьбе. Немецкие демократы следили за ее ходом с напряженным вниманием, Б. Бернхардт и М. Ю. Бонн вошли в состав германской делегации в качестве экспертов. Демократическая партия связывала с результатами данного международного форума надежды на выход страны из затянувшейся полосы кризиса. В то же время отдельные группы левых либералов выражали серьезные сомнения по поводу готовности Антанты на компромиссное решение репарационного вопроса. Особенно немецких демократов огорчало отсутствие на конференции представителей США. Редакция «Франкфуртер цайтунг» прямо заявляла о бесплодности ожидания помощи от англичан. «Без американского участия, – писала газета 8 апреля, – действительное восстановление нашего старого континента вряд ли возможно»27. Самые мрачные прогнозы, имевшие хождение в рядах НДП, сбываться стали очень скоро. Страны Антанты уже в первые дни конференции вручили германской и советской делегациям подготовленный заранее Лондонский меморандум экспертов. От РСФСР ожидалась выплата долгов прежних правительств, отмена монополии внешней торговли и компенсация за национализированную собственность. При этом 112 закреплялось право потребовать от Германии компенсации военного ущерба по статье 116 Версальского мирного договора. Для обсуждения условий Лондонского меморандума и заключения соответствующего соглашения советская делегация была приглашена на сепаратные переговоры в узком кругу с ведущими странами Антанты. Германская делегация оказалась полностью изолированной от обсуждения каких-либо касавшихся ее проблем. Как свидетельствует анализ леволиберальной прессы за апрель 1922 г., факт ведения отдельных переговоров с Россией вызвал серьезную тревогу в рядах немецких демократов. Особое беспокойство было связано с тем, что в Лондонском меморандуме экспертов оговаривалось право России на возмещение военного ущерба на основании статьи 116. Германские же претензии к России отклонялись. Все эти опасения полностью разделял В. Ратенау. Оказавшись перед прямой угрозой изоляции и вероятного заключения соглашения между Советской Россией и Антантой, глава германской делегации в Генуе пришел к выводу о необходимости налаживания прямого контакта с советской делегацией. В ночь с 14 на 15 апреля министр иностранных дел Германии дал задание А. фон Мальцану организовать связи с русскими с тем, чтобы возобновить обмен мнениями, прерванный десять дней назад в Берлине. Выполняя указание В. Ратенау, А. фон Мальцан 15 апреля встретился с представителями советской делегации А. Иоффе и Х. Раковским. От имени Германии он предложил взамен экономической поддержки отказаться от подписания соглашения с Антантой. Не возражал Мальцан и против обсуждения вопроса о заключении договора с Россией на основе договоренностей, достигнутых 3–4 апреля в Берлине. Вечером 15 апреля ситуация для германской делегации приобрела драматический оборот. Многочисленные источники информации создавали впечатление о готовности России пойти на подписание соглашения с Антантой. Формировалось убеждение, что Германия оказалась в полной международной изоляции. В. Ратенау и его коллеги находились в состоянии полной подавленности. И хотя министр иностранных дел «имел веские основания против отдельного договора» с Россией, решающий выбор был сделан. В 1 час 15 минут А. фон Мальцан направил приглашение Г. В. Чичерину к заключению двустороннего договора в ближайшее время. Российская сторона предложение приняла и пригласила германскую делегацию в Рапалло, небольшой курортный город близ Генуи. В. Ратенау пытался при этом смягчить возможные последствия столь рискованного шага и предложил своим коллегам поставить в известность о предполагаемом шаге английского премьер-министра ЛлойдДжорджа. Лишь решительное противодействие рейхсканцлера Й. Вирта и А. фон Мальцана заставило министра иностранных дел отказаться от своего замысла. Победили аргументы в пользу немедленного заключения германо-советского договора. 16 апреля министр Ратенау вместе со статс-секретарем Симсоном и А. фон Мальцаном прибыли в Рапалло. В итоге интенсивной работы к вечеру В. Ратенау согласился немедленно подписать Берлинский протокол с некоторыми незначительными поправками28. Рапалльский договор состоял из шести пунктов. Оба государства взаимно отказывались от возмещения военных расходов, военных и невоенных убытков. Германия признавала национализацию немецкой собственности в России. Обе стороны пришли к соглашению о немедленном восстановлении дипломатических отношений, о взаимном применении принципа наибольшего благоприятствования в торговле и доброжелательства в вопросах экономики. Стороны обменялись доверительными нотами, в соответствии с которыми Германия обязалась не принимать участия в работе международного консорциума по восстановлению России29. 113 Подписание договора между Германией и Советской Россией произвело на Генуэзской конференции эффект разорвавшейся бомбы30. Реакция Антанты на этот дипломатический ход была крайне резкой и негативной. Действия Германии расценивались как прямое нарушение прав бывших собственников и кредиторов России. Чрезвычайное раздражение стран-победительниц вызвало рождение прецедента, опираясь на который РСФСР могла противостоять требованиям устроителей Генуэзской конференции. Недовольство Антанты серьезно повлияло на ход работы международного форума. После заключения Рапалльского договора конференция зашла в тупик. Заручившись юридической поддержкой Германии, советская делегация отказалась признать требования Запада о признании частных долгов и восстановлении прав иностранцев на национализированную собственность. Смысл конференции, важнейшим пунктом которой являлся именно «русский вопрос», для странпобедительниц утрачивался, и поэтому после 10 апреля развитие событий в Генуе шло уже по нисходящей линии. Ход Генуэзской конференции и заключение Рапалльского договора имел в Германии огромный резонанс. Высокую степень заинтересованности к коллизиям международной политики проявляли и немецкие демократы. 28 мая 1922 г. Правление Демократической партии провело специальное заседание, посвященное анализу последствий Рапалло. Германо-советский договор в целом был оценен положительно. Одновременно выражались различного рода сомнения и опасения. Так, М. Ю. Бонн, являвшийся в Генуе экспертом германской делегации, считал, что условия получения западных кредитов Рапалльский договор существенно затруднит. Главный редактор «Фоссише цайтунг» Г. Бернхардт замечал: «Единственным, что мы вынесли из Генуи, является Рапалльский договор, который означает прорыв изоляции и начало плодотворного сотрудничества Германии и России». Отмечая положительные стороны договора, он заявлял: «В договоре содержится много хорошего, хотя форма и время его заключения были избраны неудачно». От имени фракции НДП в рейхстаге выступил К. Петерсен. Он проинформировал членов Правления: «У нас во фракции вначале господствовали сомнения о целесообразности Рапалло. Но сейчас мы однозначно выступаем в его поддержку»31. Все нюансы Генуэзской конференции активно обсуждались на страницах леволиберальной прессы. «Фоссише цайтунг», например, поддержала факт заключения договора, но весьма сдержанно. Газета, в частности, писала: «Историческое значение конференции заключается в приобщении России к кругу наций, заинтересованных в восстановлении Европы»32. Редакция защищала не столько содержание договора, сколько тактику поведения германской делегации в Генуе. «Фоссише цайтунг» считала, что В. Ратенау и его коллеги нашли адекватный ответ на политику Антанты. «Действия нашей делегации вполне соответствовали идее утверждения справедливых международных отношений», – писала газета вскоре после заключения Рапалльского договора. Заключение договора нашло решительную поддержку у «Берлинер тагеблат». «После подписания договора с русскими, – отмечалось в редакционной статье от 19 мая 1922 г., – политический престиж Германии чрезвычайно вырос. В. Ратенау в Генуе доказал, что Германия способна упрочить свои внешнеполитические позиции»33. Некоторые сомнения выражались лишь по вопросу о способе и месте заключения германо-советского договора. Серьезные опасения по этому поводу высказывалась и «Франкфуртер цайтунг». «Обострение взаимоотношений Германии с Францией и Англией, – предсказывала газета, – скажется на решении репарационной проблемы»34. Имели место в Демократической партии и возражения против заключения Рапалльского договора. Решительными его противниками были М. Ю. Бонн, И. Г. фон 114 Берншторф, Х. Герлах, Х. Герлах, например, неоднократно заявлял, что договор был «тяжелой ошибкой». По его мнению, он отрицательно «скажется на вступлении Германии в Лигу наций». «То, что В. Ратенау выиграл на Востоке, он дважды и трижды проиграл на Западе. На годы недоверие в отношении Германии стало решающим фактором»35. Обсуждение Рапалльского договора рейхстагом проходило в конце июня 1922 г. Широкой дискуссии по договору не получилось. Практически все политические силы страны высказались в его поддержку. В то же время отдельные критические замечания в адрес германской делегации высказаны все же были. Социалдемократическая фракция, например, выражала сомнения по поводу момента заключения договора36. Народная партия обращала внимание депутатов на содержательную часть документа и расценивала национализацию немецкой собственности в России как в высшей степени опасное мероприятие»37. Не возражая против Рапалло в принципе, Немецкая национальная народная партия требовала, чтобы советское правительство искупило в полной мере вину за убийство графа Мирбаха и прекратило любые попытки проведения «большевистской пропаганды» на немецкой земле38. Фракция Центра также настаивала на безусловном замораживании деятельности Коминтерна в Германии39. Естественно, что представители КПГ в рейхстаге полностью поддержали Рапалльский договор. В то же время коммунисты отмечали, что действительный союз с Россией может быть осуществлен только рабочим правительством, которое будет создано, несмотря на сопротивление буржуазии, несмотря ни на что»40. Рапалльская политика немецких демократов не имела особых, присущих только им черт. Демократические депутаты рейхстага в большинстве своем высказались в поддержку договора. Стремясь ослабить имевшее место, раздражение Франции и Великобритании, фракция НДП заявляла: «В договоре нет ничего нового. В Рапалло было зафиксировано все то, что разрабатывалось дипломатами России и Германии накануне международной конференции в Генуе». Она выражала, кроме того, уверенность, что «…все народы Европы придут, как и Германия, к таким же соглашениям с Россией»41. Демократическая партия явно ориентировалась на позицию министра иностранных дел В. Ратенау, утверждавшего, что «договор является в первую очередь хозяйственным инструментом» и что Германия ни в коем случае «не откажется от поиска соглашений с Западом»42. Один лишь И. Г. Берншторф, ведавший в демократической фракции вопросами внешней политики, пытался отстоять тезис о нецелесообразности Рапалльского договора для Германии43. Однако его мнение не было услышано, и 4 июля 1922 г. Рапалльский договор в третьем чтении подавляющим большинством рейхстага был одобрен (против проголосовали несколько депутатов НННП). Факт подписания Рапалльского договора в историографии ФРГ никогда не имел однозначной оценки. Ряд исследователей считал, что договор стал предпосылкой для заключения германо-советского пакта 1939 г., открывшего, как известно, дорогу к развязыванию Второй мировой войны. Значительная группа немецких ученых, напротив, определяла договор как необходимый, вызванный политической и экономической целесообразностью44. В советской исторической науке закрепилась точка зрения, что советскогерманский договор открыл новую эру в двусторонних отношениях, которые стали строиться на фундаменте «духа Рапалло». Под «духом Рапалло» понимались нормальные взаимные отношения «между социалистическим государством и капиталистической державой на основе признания равноправия систем, принципов мирного сосуществования и сотрудничества без какого-либо ущерба для третьих стран45. 115 Следует, очевидно, признать, что так называемый «дух Рапалло» являлся продуктом мифотворчества. Политика Коминтерна в отношении Германии, направляемая непосредственно советским руководством, откровенно противоречила принципам мирного сосуществования, предполагавшим, в частности, «невмешательство государств во внутренние дела друг друга»46. Германская сторона также, заключая договор в Рапалло, исходила не из стремления утвердить в отношениях с Россией дух добрососедства и дружбы. В пользу данного вывода свидетельствовал, кроме всего прочего, внешнеполитический курс Демократической партии. Безусловно, в рядах немецких демократов в 1922 г. идеи военного реванша и насильственного пересмотра утвердившегося международного порядка места не имели. Господствовавшие концепции ревизии Версальского мира опирались на принципы либерального пацифизма, и их ничего не связывало с агрессивными устремлениями крайне правых националистических сил. Сближение с Россией виделось большинству либералов как явление вынужденное, явление, продиктованное исключительной внешнеполитической ситуацией и необходимостью преодоления общественного кризиса в Германии. Представляется маловероятным, что в ином положении НДП отказалась бы от права на компенсацию национализированной в России германской собственности. Трудно также предположить возможность поддержки немецкими демократами нормализации отношений с государством, проводившим подрывную антиправительственную деятельность. Поддержка Рапалльского договора со стороны Демократической партии, как и со стороны кабинета министров, носила четко выраженный конъюнктурный характер. Отношение к договору не являлось проявлением симпатий к Советской России. Россия рассматривалась в тот момент как средство давления на Запад и как экономическая отдушина в условиях экономической блокады Германии. Примечания 1 МИД СССР. Документы внешней политики СССР. – М., 1963. – Т. 1. – C. 562. Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 04. Оп. 13. П. 71. Д. 1013. Л. 6–7 (– далее АВП РФ). 3 Вerliner Tageblatt. – 1919. – 23 März 1 M. 4 Winkler, H. A. Weimar 1918–1933. Die Geschichte der ersten deutschen Demokratie / H. A. Winkler. – Mühchen, 1933. – S. 70. 5 ABП РФ. Ф. 04. Оп. 13. П. 74. Д. 1066. Л. 45. 6 Winkler, Н. А. Weimar 1918–1933… – S. 170. 7 Документы внешней политики СССР. – М., 1960. – Т. 4. – С. 99. 8 Там же. – С. 58–59. 9 Вerliner Tageblatt. – 1922. – 16 Jan. 10 Linke, Н. G. Deutsch – sowjtische Bezieh dis Rapallo / Н. G. Linke. – Köln, 1970. – S. 176. 11 Bericht über Ver handlüngen des Ш Parteitages der DDP. 12–14. 11. 1921. – S. 43. 12 ЦХИДК. Ф. 634. Оп. 1. В. 446. Л. 2. 13 Rathenau, W. Tagebuch 1907–1917 / W. Rathenau. – Düsseldorf, 1967. – S.49. 14 Цит. по Ахтамзян, А. Раппальская политика / А. Ахтамзян. – М., 1974. – С. 56. 15 Там же. – С. 57. 16 Там же. – С. 57. 17 АВП РФ. Ф. 0418. Оп. 1. П. 1. Д. 20. Л. 57. 18 Stenographische Berichte über Verhandlungen des Deutschen Reichstages. – Bd. 354. – S. 6651–6657. 2 116 19 Ibid. – S. 6665–6671. Nuschke, O. Reden und Aufsätze 1919–1950 / О. Nuschke. – Berlin, 1957. – S. 18–19. 21 АВП РФ. Ф. 0418. Оп. 1. П. 1. Д. 2. Л. 37. 22 РЦХИДНИ. Ф. 215. Оп. 1. Д. 62. Л. 369. 23 Die Kabinette Wirth I и II. – Boppard a. R., 1973. – Bd. 2. – S. 630. 24 Документы внешней политики СССР. – T. V. – C. 189–202. 25 Там же – C. 190. 26 Там же – C. 204. 27 Frankfurter Zeitung. – 1922. – 8 Apr. A. 28 АВП РФ. Ф. 0418. Оп. 1. П. 1. Д. 10. Л. 18. 29 Известия. – 1922. – 19 апр. 30 Schider, T. Die Problemme des Rapallo – Vertrages : Eine Studie über die deutsche – russichen Beziehungen 1922–1926 / Т. Schider. – Köln ; Opladen, 1956. – S. 39. 31 Bundes Archiv Koblenz. R. 45 III / 64. Заседание от 28 мая 1922 года. 32 Vossische Zeitung. – 1922. – 19 Mai. 33 Berliner Tageblatt. – 1922. – 19 Mai M. 34 Frantfurter Zeitung. – 1922. – 18 Mai 2 M. 35 Weltbühne. Wochenschrift für Politik – Künst – Wissenschaft, 1932. – H. 50. – S. 854. 36 Stenographische Berichte. – Bd. 335. – S. 7680. 37 Ibid. – S. 7722. 38 Ibid. – S. 7711. 39 Ibid. – S. 7684. 40 Ibid. – S. 7738. 41 Ibid. – S. 7730. 42 Hirsch, H. Experiment in Demokratie : zur Gechichte Weimarer Republik / Н. Hirsch. – Wuppertal, 1972. – S. 83. 43 Bernstorf, У. H. Erinnerungen und Briefe / У. H. Bernstorf. – Zürich, 1936. – S. 205–206. 44 Winkler, H. A. Weimar 1918–1933. – S. 172. 45 Ахтамзян, А. Раппальская политика. – С. 8. 46 Советский энциклопедический словарь. – М., 1989. – С. 821. 20 117
