Пушкин и мы. Сарнов Б.М.

Бенедикт САРНОВ
Пушкин
и мы
СТАТЬИ РАЗНЫХ ЛЕТ
10
Бенедикт САРНОВ
переделывать и «перелопачивать» мне не надо. Книга сложи"
лась сама собой. И был в ней и единый стержень, и то самое
сквозное действие.
А виновником – или лучше сказать творцом – этого чуда
был... Пушкин.
Да, это именно он, – сам, без моего вмешательства – пре"
вратил все эти мои разрозненные и «разнокалиберные» статьи
в книгу.
В некоторых из этих своих статей я писал о «советском»
Пушкине. О том, как в советские времена Пушкина изображали
пламенным революционером, другом и единомышленником
декабристов. В других – о Пушкине – певце «православия, са"
модержавия и народности», каким многие норовят предста"
вить его сегодня. И получилось, что во всех этих статьях, таких
разных, Пушкин предстает перед нами как зеркало, в кото"
ром во всем своем уродстве отразились МЫ. Те «мы», какими
мы были. И те, какими стали.
Однажды в предисловии к какой"то книге я прочел замеча"
тельную фразу, обращенную к тем, кому та книга, может быть,
не понравится: «Вы думаете, что вы судите эту книгу. Ошибае"
тесь. На самом деле эта книга судит вас».
О какой книге шла речь и о том, в какой мере эта фраза отра"
жала истинную ее ценность, я теперь уже не помню. Но к Пуш"
кину она относится в полной мере.
Прикасаясь к Пушкину, мы думаем, что высказываем свои
суждения о нем. А на самом деле это ОН СУДИТ НАС.
Мы – дети
страшных лет России...
Мы – дети
страшных лет России...
(Вместо предисловия)
Они наивны и первобытно самоуверенны и как
будто не поддаются органически культуре… Но они
тоже «жертвы» большевизма, как и мы, только
по#иному. Нашу духовную культуру опозорили, запле#
вали и уничтожили, нас выбросили в пустоту, где,
в сущности, кроме как заканчивать и «подводить
итоги» – «хоронить своих мертвецов» – вроде моей
поэзии, ничего не остается. Их вырастили в обезь#
яннике пролетариата – с чучелой Пушкина вместо
Пушкина, какого знаем мы, с чучелой России, с гнус#
ной имитацией, суррогатом всего, что было истреб#
лено дотла и с корнем вырвано.
Георгий ИВАНОВ
1.
Д
ля начала напомню один из самых блистательных паро"
дийных циклов Александра Архангельского. Называется он:
«Капитанская дочка» – и как бы ее написали наши прозаики».
Я приближался к месту моего назначения.
Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные
холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось.
Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному
крестьянскими санями...
Вот как, по мнению Архангельского, переложил бы на свой
язык эти несколько строк Валентин Катаев:
Мы – дети страшных лет России…
Я спешно приближался к географическому месту моего назначе"
ния. Вокруг меня простирались хирургические простыни пустынь,
пересеченные злокачественными опухолями холмов и черной
оспой оврагов. Все было густо посыпано бертолетовой солью
снега. Шикарно садилось страшно утопическое солнце.
Крепостническая кибитка, перехваченная склеротически"
ми венами веревок, ехала по узкому каллиграфическому следу.
Параллельные линии крестьянских полозьев дружно морщинили
марлевый бинт дороги...
А вот как изложил бы на своем языке ту же ситуацию
Александр Фадеев:
С тем смешанным чувством грусти и любопытства, которое
бывает у людей, покидающих знакомое прошлое и едущих в неиз"
вестное будущее, я приближался к месту моего назначения.
Вокруг меня простирались пересеченные холмами и овра"
гами, покрытые снегом поля, от которых веяло той нескрываемой
печалью, которая свойственна пространствам, на которых тру"
дится громадное большинство людей для того, чтобы ничтожная
кучка так называемого избранного общества, а в сущности, кучка
пресыщенных паразитов и тунеядцев, пользовалась плодами
чужих рук, наслаждаясь всеми благами жизни, порядок которой
построен на пороках, разврате, лжи, обмане и эксплуатации, счи"
тая, что такой порядок не только не безобразен и возмутителен,
но правилен и неизменен, потому что он, этот порядок, основан"
ный на пороках, разврате, лжи, обмане и эксплуатации, приятен
и выгоден развратной и лживой кучке паразитов и тунеядцев,
которой приятней и выгодней, чтобы на нее работало громадное
большинство людей, чем если бы она сама работала на кого"
нибудь другого.
Даже в том, как садилось солнце, в узком следе крестьянских
саней, по которому ехала кибитка, было что"то оскорбительно
смиренное и грустное, вызывающее чувство протеста против того
неравенства, которое существует между людьми...
Сам прием, вообще"то говоря, не нов. Но у Архангельского
он обрел особый смысл, особую наполненность.
Строки Пушкина здесь взяты как камертон, дающий единст"
венно верное звучание. И любое отклонение от этого единст"
венно верного звучания воспринимается как фальшивый звук.
Стиль Пушкина предлагается рассматривать как некую норму.
13