XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания

IV Очередной Всероссийский социологический конгресс
Социология и общество:
глобальные вызовы и региональное развитие
2
Сессия 2
XIV
Харчевские чтения.
Измерения
социологического
знания
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Вершинин С. Е., Екатеринбург
О возможности и необходимости
аудиосоциологии
Аннотация
В статье рассматривается возможность создания нового
направления социологических исследований - аудиосоциологии. Основной акцент делается на анализе методологических проблем формирования аудиосоциологии
и роли звуков в функционировании общества.
Ключевые слова: аудиосоциология, социальные звуки, акустические и аудиальные характеристики, аудиокультура
1. Господство визуального подхода в современных социальных и гуманитарных науках приводит к тому, что за рамками теоретического анализа оказываются акустические аспекты социальной жизни. Если сравнивать
развитие социологии с развитием кинематографа, то социология застыла
где-то около начала 1930‑х гг. Учебники по социологии предстают в виде
набора фильмов немого кино, которое подробно показывает формы социального взаимодействия, функционирование социальных групп и социальных институтов, но ни в малейшей степени не обнаруживает то обстоятельство, что все эти социальные феномены существуют, во-многом, благодаря
звуку1. Дискриминация звуковой стороны социальной реальности опирается на представление о звуке как некоем вторичном феномене, который
лишь обнаруживает и сопровождает те или иные социальные процессы, но
не является их сущностной характеристикой. Однако влияние звуков на
социальную реальность хорошо заметно в политических процессах – когда
речь идет о протестных движениях, конфликтах, революциях, социальные
изменениях, и в экологических проблемах – когда в поле внимания оказываются городские шумы, звуковой террор повседневности, знакомый
практически каждому, и шире – шумовое загрязнение окружающей среды.
2. Среди методологических проблем, которые предстоит решить
аудиосоциологии – это, прежде всего, определение состава звуковой среды.
В первом приближении можно классифицировать социальные звуки, во1
В этом плане социология существенно отстает от философии, филологии, антропологии,
политологии, PR-технологий, где проблемы звука и звукообразов стали почти традиционными темами
исследований(глоссолалия, «звучащая философия», звук и смысл, Sound Studies, звуковой дизайн и т. д.).
303
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
первых, как голоса индивидуальных и коллективных субъектов, во-вторых,
как разного рода социальные шумы1. Вторая проблема – это определение
первичной единицы анализа. Повторение с определенным ритмом неких
константных звуков, свидетельствующих о наличии социального взаимодействия, социального порядка и прочих событий, может быть конкретизировано как наличие определенных динамических звукокомплексов. Третья
проблема – это выбор терминологии. Можно предположить, что «акустические» характеристики социальных феноменов можно рассматривать как
объективные параметры, а «аудиальные» характеристики – как отражение
акустических звуковых рядов на уровне индивидуального и группового сознания в виде определенных субъективных звукообразов2.
3. Аудиокультура общества, состоящая из специфическим образом организованных голосов и шумов, может рассматриваться как среда,
в которой происходит любой социальный процесс, и как совокупность
определенных способов социального взаимодействия в самых различных
сферах. Почему можно говорить, например, о визуальной грамотности
и упускать из виду, что социализированный индивид является также и аудиально грамотным – ведь трудно представить себе процесс социализации
без акустической адаптации (знаний и умений издавать определенные звуки
или молчать), а социальный контроль – без определенной акустической
дисциплины и акустического этикета. Если рассматривать проблемы персональной и групповой идентичности, особенно актуальные при переходе
от советского к постсоветскому обществу – разве они не связаны с коллективной и индивидуальной звуковой памятью? Групповая звуковая память
о значимых исторических событиях – о войне, перестройке, путче, – может
сближать или разделять социальные группы.
Если рассматривать, в качестве другого примера, проблемы интеграции трудовых мигрантов в принимающем обществе, то они часто
связаны именно с конфликтом особых звуковых ландшафтов, проявляющихся в специфике межличностной и групповой коммуникации, ритуалах,
праздниках, не говоря уже о музыке. Разговор на непонятном коренным
жителям языке где-нибудь в супермаркете, школе, на дискотеке может
оказаться сильным раздражителем и тогда уже не надо никаких расистских листовок. Проблема со строительством новых мечетей в Западной
Европе связана, на наш взгляд, не только с изменением традиционного
архитектурного ландшафта, но и с появлением новых звуков и нарушением привычной городской акустической атмосферы. Поэтому один из
истоков проблемы ксенофобии – это нарушение привычного звукового
ряда. Проблема толерантности тогда должна быть переформулирована как
1
Шум мы понимаем не в физическом смысле – как функционально излишние и вредные звуковые
сигналы, а в социальном – как совокупность известных звуковых знаков и символов, несущих для индивидов
и групп определенную смысловую нагрузку.
2
Очевидно, что звукообразы существуют в массовом сознании в неразрывном единстве с визуальными и потому в социальной реальности мы имеем дело скорее с целостными аудиовизуальными образами
индивидов, социальных институтов, событий и т. д. Однако в целях теоретического анализа мы предпочитаем
рассматривать только аудиальные характеристики.
304
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
проблема звуковой терпимости и прав индивида и социальной группы на
свое акустическое пространство. Аудиосоциология должна учитывать не
только возможность звукового самовыражения, но и способность звукового восприятия(слушания), которая является фундаментальным фактором
развития как отдельного индивида, так и общества в целом – при этом
неважно, идет ли речь о тоталитарном или демократическом обществе.
Социальная реальность может трактоваться как слышимость и рассматриваться не столько в психологическом, сколько в социологическом и политологическом контекстах, вытягивая за собой и другие проблемы(например,
социальное значение молчания и тишины в различных ситуациях взаимодействия индивидов и групп)1.
Таким образом, порождение и восприятие звуков – это условие,
существенная сторона и результат социальности, любой социальный процесс и феномен – это также и особым образом упорядоченный звуковой
ряд. Внимание к звуковой стороне социальной жизни должно быть усилено, акустические характеристики социальных процессов должны стать
обязательными при теоретических и эмпирических исследованиях, а аудиосоциология – получить право гражданства в современной российской
социологии.
1
Мы оставляем в стороне проблему «мега-уха»( в виде центральных органов правящей партии,
силовых структур), актуальную в во времена существования СССР, затухшую во времена перестройки
и 1990‑е.гг., но сейчас вноь возвращающуюся в публичную политическую и частную повседневную жизнь.
305
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Глотов М. Б., Санкт-Петербург
Объект и предмет социологии
Аннотация
В статье рассматриваются содержание понятий «объект
науки», «объект научного исследования», и «предмет»
науки», а также «социальный» и «общественный» и отмечается различие подходов к этим понятиям представителей разных наук. Отмечается, что среди отечественных
социологов отсутствует единство в понимании объекта
и предмета социологии.
Ключевые слова: объект социологи, предмет социологии, социальный, общественный, социетальный, общество как социальная реальность, общество как
социальная система
Определение любой науки зависит от того, что понимается под её
объектом и предметом. Как правило, объектом науки признается то в реальном мире, на что направлена познавательная деятельность ученого с целью
получения нового знания. Следует различать объект научного исследования
и объект науки. Объектом научного исследования могут быть любые явления и процессы реального или виртуального мира, исследуемые ученым.
Объектом же науки признается только определенная часть объективной
реальности. Например, физика изучает неорганическую реальность, биология – органическую, социология – социальную. При этом один и тот же
объект может изучаться несколькими науками. Так, природа может быть
объектом таких наук, как физика, химия, биология; человек – антропология, физиология, психология; общество — история, культурология, политология, социология.
Предметом науки, с одной стороны, выступают те стороны, грани
объекта, которые представляют интерес для специалиста данной отрасли
науки. С другой стороны, предмет науки – та совокупность знаний, которая
получена учеными в процессе их познавательной деятельности, зафиксирована и доступна как для будущих исследователей, так и для тех, кто
интересуется или изучает данную науку.
В большинстве определений объекта социологии присутствует указание на то, что социология изучает социальную реальность, явления и процессы общественной жизни. При этом термины «социальный» и «общественный» употребляются как тождественные. Это можно объяснить тем,
306
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
что, например, в английском и французском языке нет специального термина «общественный», поэтому в русском переводе термин «social» может
трактоваться и как «общественный», и как «социальный».
Однако в немецком языке существует различие в понимании терминов «общественный» и «социальный». Так, К. Маркс и Ф. Энгельс при анализе общества употребляли два понятия: «общественный» («gesellschaftlich»)
применительно к описанию общества в целом и сфер общественной жизни,
и «социальный» («soziale») – применительно к описанию отношений
между людьми как представителям различных социальных общностей.
Ф. Тённис различает два вида социальности: общинную, или общностную
(«gemeinschaftlich»), и общественную («gesellschaftlich»).
Чтобы разграничить сферы исследования социологии и других
общественных наук, Т. Парсонс предложил ввести в научный лексикон
термин «societal» – «социетальный». Зарубежные социологи стали употреблять термин «социетальный» для обозначения общества как целостной
системы и как объекта исследования всех общественных наук. Термин же
«social» – «социальный», стали использовать для обозначения тех явлений
и процессов, которые выступают в качестве объектов эмпирического социологического исследования, для характеристики отношений между людьми
как представителями социальных общностей. В отечественной социологической литературе термин «социетальный» пока используется редко.
Несмотря на то, в отечественной социологии понятия «общественный» и «социальный» до сих пор употребляются как синонимы, необходимость их разграничения может послужить уточнению предмета и специфики
социологии как автономной науки, выявить особенность социологического
подхода к определению её объекта и предмета. Например, исследуя отношения собственности или политические отношения, социолог будет делать
акцент на анализе тех социальных общностей, которые владеют данной
собственностью или обладают властными полномочиями. Социолог также
будет исследовать процессы взаимодействия людей по поводу владения
имуществом или обладания властью. Экономист же будет изучать, каким
образом, в каких формах и в каком объеме люди владеют собственностью,
а политолог – каким образом, в каких формах и в каком объеме в обществе
осуществляется власть. Следовательно, целесообразно было бы использовать понятие «социальный» тогда, когда речь идет о социологическом подходе к исследованию общества, а понятие «общественный» применительно
к исследованиям общества представителями других наук. Для социолога
экономические и политические отношения — социальные, для экономиста
и политолога они – общественные.
В отечественной социологии долгое время в процессе её институциализации и вычленения из социальной философии и исторического
материализма вопрос о разграничении объекта и предмета социологической науки не ставился. Начало рассмотрению этого вопроса было положено журналом «Социологические исследования», на страницах которого
с 1980‑х годов развернулась и продолжается до сих пор дискуссия о том,
что считать предметом социологии как науки. В настоящее время хотя
307
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
и признается необходимость различения объекта и предмета социологии,
но среди социологов нет единства во мнении, что понимать под объектом
и предметом социологии.
Признавая правомерным разграничение объекта и предмета социологии, под объектом социологии будем понимать общество как социальную реальность, которая исследуется общественными и гуманитарными
науками, а под предметом социологии – общество как социальную систему.
В отличие от предмета общественных и гуманитарных наук социология
исследует общество как социальную систему, выясняя её статические
и динамические проявления, открывая законы, закономерности и тенденции её становления, функционирования и изменений.
С точки зрения социологии, общество как социальная система представляет собой взаимосвязанную и взаимообусловленную совокупность
сфер и отраслей общественной жизни, социальных общностей и социальных институтов, функционирование и изменение которых обеспечивает
жизнедеятельность людей. Задача социологии – определить и исследовать
те компоненты социальной системы, которые необходимы и достаточны
для того, чтобы общество функционировало как самоуправляемая и саморазвивающаяся целостная система, выявить закономерности и тенденции
её развития. Как правило, определение любой науки зависит от того, что
признается в качестве её предмета.
308
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Дудина В. И., Санкт-Петербург
К многомерной эпистемологии
социологического знания1
Аннотация
В статье отстаивается тезис, что представления о кризисе социологии вытекают из применения устаревших
эпистемологических моделей обоснования социологического знания. Рассматривается возможность построения
многомерной эпистемологии социологического знания,
апеллирующей к многообразию представлениям о позиции исследователя и о социальной реальности.
Ключевые слова: социология, научность, рациональность, эпистемология,
мультипарадигмальность
Как это ни печально, но «основным вопросом социологии» всё ещё
остается вопрос: «является ли социология наукой»? Трудность ответа на
этот «вечный вопрос» обусловлена не только характером самой социологии,
но, в определенной степени и изменчивыми критериями научности. Как правило, ответ на этот вопрос звучит так: социология – это наука, но в настоящий момент она находится в кризисе. То есть само по себе, в некой идеальной
форме, социологическое знание – эффективно, продуктивно и эвристично, но
его действительное состояние нас не удовлетворяет. Позиция очень заманчива,
так как она, с одной стороны признает ценность и возможность существования
социологии, как отдельной и значимой сферы познания, а с другой стороны
осторожно указывает, что в настоящее время в этой сфере не всё в порядке.
Эта ситуация представляется особенно тревожной для российской социологии, для которой характерна, с одной стороны, сильная связь с социально-философской традицией, а, с другой стороны, имеет место явная
недостаточность эпистемологической рефлексии. Итогом является такое
положение дел, когда явно устаревшие эпистемологические воззрения
становятся основой для оценки конкретных исследовательских результатов. Рассмотрим несколько наиболее часто упоминаемых «недостатков»
социологии, на которые указывает едва ли не каждая статья, так или иначе
затрагивающая проблему современного состояния социологического знания
и его перспектив.
1
Статья подготовлена при поддержке Темплана НИР СПбГУ. Проект № 10.38.90.2012
«Эпистемологическая реконфигурация социологии в начале XXI века».
309
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Некумулятивность. Утверждения о некумулятивном характере
социологического знания, как правило, апеллируют к социологическому
знанию, как некой целостной области. В основе тезиса о кумулятивном
развитии знания лежит допущение о возможности перевода терминов различного уровня абстракции друг в друга. Некумулятивность социального
знания, в свою очередь, обусловливает отсутствие более или менее четких
критериев оценки знания в социальных науках, в частности с точки зрения
«устаревшее – современное». Учебники по социологии это, в большинстве
своем, учебники по истории социологии, где концепции и теории, изложенные сто лет назад, мирно соседствуют с более современными изысканиями. При этом студентам не предлагается четких критериев для различения
современного и устаревшего и создается впечатление, что социология представляет собой простое накопление теорий, без какого либо «естественного
отбора». Даже если принять точку зрения постпозитивистов о том, что
прогресс научного знания является результатом процесса социального
конструирования, когда с каждым новым открытием учебники переписываются таким образом, чтобы представить знание, как развивающееся
прогрессивно, можно задать вопрос – где те открытия, которые позволили бы начать переписывать учебники по социологии? Возможно, дело
не в отсутствии открытий, а в отсутствии четких критериев, по которым
«открытия» в социологии могли бы оцениваться, как новое знание. Можно
отметить, что в конкретных отраслях социологического знания, где язык
описания более или менее однороден, имеет место видимый прогресс как
в области теоретических концептуализаций и методов, так и полученных
результатов. Если взять отдельные отрасли – экономическую социологию,
социологию здоровья, социологию образования и т. д., то можно усмотреть
совершенно явное поступательное движение и кумулятивное накопление
полученных результатов.
Мультипарадигмальность. Такая черта социологической науки, как
«мультипарадигмальность», не вписывающаяся в традиционные представления о теоретическом единстве, как условии научности, предполагает не
просто сосуществование различных взаимодополняющих подходов, но
принципиальную нестыковку в языках описания, что существенно затрудняет внутринаучную коммуникацию, которая является одним из условий
развития научного знания. На самом деле, можно отметить, что социологи,
занимающиеся отраслевыми социологиями, понимают друг друга не хуже,
чем физики, химики или биологи разных специализаций. Проблема в том,
что данные специализации в социологии носят менее обязательных характер, а большинство социологов чувствует себя специалистами по исследованию едва ли не любых тем, специалистами по «обществу вообще».
Все науки имеют пограничные области, которые характеризуются
высоким уровнем разногласий и ядром – немногочисленными фактами,
относительно которых существует консенсус. Отсутствие консенсуса
в социологии обусловлено не недостатком эмпирических результатов,
но малым вниманием, которое им уделяется. Слишком малое число
социологов занимаются одной и той же темой, в отличие, например, от
310
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
физики, где тысячи ученых работают над одной проблемой. В результате,
несмотря на большой объем эмпирической работы, которая имеет место
в социологии, полученные результаты оказывают мало влияния на
воззрения социологов [1, p. 17]. А это уже проблема институциональной
организации науки.
Идеологическая ангажированность и нечувствительность
к социальной реальности. Основное условие развития научного знания –
постановка проблем изнутри научного поля и критическое обсуждение
полученных результатов. Задачи, которые решает социология, часто
ставятся не изнутри научного поля, а задаются извне. Социологи
поворачиваются в сторону так называемых актуальных тем и очень
подвержены влиянию идеологического дискурса. Получается, что не
социология задает координаты для идеологии, а наоборот, социологи
выбирают популярные идеологические клише, которым пытаются придать
статус научных понятий. Например, популярная в нынешней российской
социологии тема модернизации, постепенно вытеснила доминировавшую
до этого тему «общество в условиях кризиса» в точном соответствии со
сменой государственной идеологии. Давно подмечен факт, что смена теорий
в социологии обусловливается, в значительной мере, не накоплением
подтверждающих или опровергающих эмпирических фактов, но текущим
политическим климатом. Так, например, переключение внимания
с мертоновской теории аномии на более политически приемлемую
«теорию наклеивания ярлыков» символических интеракционистов
было обусловлено не столько эмпирической очевидностью последней,
сколько изменениями политического климата. В российской социологии
недавняя популярность интерпретирующей парадигмы и интереса
к качественным исследованиям постепенно сменяется ростом интереса
к широкомасштабным количественным исследованиям, основанным
на объективистской парадигме. Другая крайность – концептуальная
инертность, приверженность привычным методологическим схемам,
в силу которых социология пытается помещать новые социальные объекты
и процессы в старые теоретические схемы, и оказывается нечувствительной
к социальной реальности, замыкаясь в кругу собственных понятий.
Размывание поля социологии. Тот факт, что социологи периодически задаются вопросом – а каков же, все-таки, предмет социологии? –
указывает на специфическую неуверенность, присущую социологической
науке. «Предмет социологии» все еще не есть нечто само собой разумеющееся даже для самих социологов. Социология постоянно, вольно или
невольно, вторгается на территорию других наук и, таким образом, неоправданно расширяясь, рискует впасть в дилетантизм или раствориться
в смежных дисциплинах. С другой стороны, происходит скрытое размывание поля социологии, «функции, традиционно осуществлявшиеся начиная
с 60‑х годов социологией, потихоньку переходят хорошо если к философии
и политологии, а то и к маркетингу и PR» [2, с. 19]. Социология постоянно
подвергается риску утраты собственной идентичности, растворения в родственных, более определенных и устойчивых дисциплинах.
311
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Кризис обоснования социологического знания. Утверждение, что
социологическое знание находится в кризисе, как правило, связывают
с «кризисом рациональности» и сомнением в полезности социального
знания для решения общественных проблем. При этом, сам «кризис рациональности» обычно трактуется, как отсутствие единых критериев оценки
научного знания, что, в свою очередь, имеет следствием неспособность
выработать более или менее эффективные средства решения общественных
проблем и, как следствие, снижение общественного влияния социальных
наук. Изменение положения науки и статуса знания в обществе вступает
в противоречие с устаревшими нормативными представлениями о том, что
представляет собой знание и какова его роль в обществе. Проблема состоит
в том, что знание изменяется более динамично, чем эпистемологические
концепции, призванные легитимировать это знание. В результате, критерии оценки знания носят неупорядоченный характер и заимствуются из
разных источников. Так, например, признание того факта, что научное
знание социально обусловлено, соседствует с оценкой его по критериям,
которые выводятся из индивидуалистической концепции научной рациональности. Другая сторона представлений о кризисе социологии заключается в том, что кризис, как правило, ассоциируется с кризисом теоретической социологии, под которым понимается, в первую очередь, отсутствие
единой теории. В подобных рассуждениях социология, явно или неявно,
сводится к одному виду деятельности социологов – к теоретизированию:
«Социология находится в теоретическом кризисе. Эмпирические исследования, в целом действительно успешные, увеличили наши знания, но
не привели к единой социологической теории» [3, с. 14]. В данном случае
теоретическое единство дисциплины молчаливо принимается в качестве
главного критерия ее научности. В основании подобного подхода лежит
имплицитное убеждение, что создание универсальной теории представляет
собой основную цель познания. Однако надо признать, что данное утверждение ограничено рамками определенной эпистемологии и не может быть
признано в качестве абсолютного критерия. Представляется, что кризис
социологии представляет собой на деле кризис научности, то есть является
результатом приложения к области социальных наук устаревшей эпистемологии. В настоящее время «основной вопрос» социологии, является ли
социология наукой, должен быть переформулирован в вопрос: какого рода
знание дает нам сфера, именуемая социологией; существует ли социология
как единая дисциплина или это совокупность отдельных отраслевых полей
знания и областей исследования?
Так уж получилось, что в триаде, представляющей исследовательский
процесс, «наблюдение – интерпретация – эксперимент», наиболее
проработанными остаются критерии оценки исследования как наблюдения.
Ответственность за это возлагается на позитивизм, в рамках которого
велась большая часть дискуссий о наблюдении и наблюдаемости [4].
Доминирующая эпистемологическая модель представляет собой, по сути
дела, модель наблюдателя. Наблюдение рассматривается как базовая познавательная активность. Исследователь – это наблюдатель, объективный
312
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
регистратор независимо существующих фактов. При этом отходят на второй план другие формы познавательной активности, играющие не менее
важную роль, а именно – интерпретация и экспериментирование (вмешательство). То есть многомерный процесс познания оценивается по критериям лишь одного вида деятельности – наблюдения.
Именно с позиций эпистемологической модели «наблюдателя»,
которая трактуется как универсальная, и оценивается социологическое
знание в большинстве случаев. Различные отклонения от этой модели
рассматриваются, как отклонения от идеала строгой научности.
О доминировании модели наблюдателя, говорит в частности, то, какие
именно эпистемологические претензии предъявляются социологии:
некумулятивность (отсутствие накопления полученных результатов
на основе твердо установленных фактов), мультипарадигмальность
(отсутствие единого языка описания), идеологическая ангажированность
(захваченность социологов социальным). Основная проблема
эпистемологического анализа в социологии состоит в его претензии
на универсальность и в игнорировании изменчивости типов научной
рациональности. Идея множественности рациональностей не нова для
социальных наук, но она с трудом применяется к анализу собственных
оснований этих наук.
На современном этапе развития эпистемологии можно говорить не
только о признании множественности типов знания, но и множественности
эпистемологий, как стратегий обоснования и оценки знания. В настоящее
время на место бинарной эпистемологии, основанной на оппозиции
«истинное – ложное», приходит так называемая «эпистемология областей
валидности» (области валидности наблюдений и дискурсов, собранных
исследователем, используемых им техник, предлагаемых понятий или
самих условий проведения исследования). <…> мы имеем дело с социологическими формулировками, о которых нельзя сказать, что они являются
«истинными» или «ложными» вообще, они являются «истинными» или
«ложными» в определенной мере, при определенных условиях, в определенных обстоятельствах, и речь идет именно о том, чтобы попытаться
наилучшим образом их эксплицировать, дабы придать этим формулировкам большую научную строгость» [5, с. 165]. Экспликация условий
истинности или определение границ валидности – задача, которая стоит
в настоящее время перед эпистемологией социального знания. Вопрос
состоит в том, как и на какой основе определять границы валидности,
каким образом можно решить проблему построения эпистемологии областей валидности и не скатиться к «эпистемологичесому анархизму»? На
наш взгляд, здесь должно соблюдаться, по крайней мере, два основных
условия. Во-первых, для того чтобы рассуждать о критериях оценки знания, нужно рассматривать не только теории, но весь исследовательский
процесс в целом, объектом оценки должна стать не теория, как некая
высшая форма знания, а исследование. Во-вторых, поскольку первый шаг
исследования – конструирование исследовательской позиции и создание определенной дистанции между изучающим и изучаемым, то именно
313
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
специфика исследовательской позиции может рассматриваться в качестве
основания для создания системы критериев оценки знания, которые,
в свою очередь, должны выстраиваться относительно выбранной позиции.
Исследовательская позиция, с одной стороны, является предпосылкой
выбора соответствующего объекта и метода, конструирования предметной
области, а, с другой стороны, она создается в соответствии с выбранными
методами и теориями. То есть, любой метод, любая теория уже имплицитно
содержат в себе указания на то, какая позиция отводится исследователю.
Спектр возможных исследовательских позиций находится в пространстве
«наблюдение – интерпретация – вмешательство».
Классическая объективистская концепция научности покоится
на допущении, что исследователь представляет собой абсолютного
наблюдателя. Эта позиция гарантирована принадлежностью к науке.
Именно научное знание обеспечивает абсолютность наблюдающему
взгляду. В этом ему помогает специфический научный метод, который
призван устранить из процесса познания все факторы, которые могут
отклонить перспективу исследователя в сторону субъективности. Если
резюмировать основные постулаты классической эпистмологической
модели, то получится следующая картина: научный разум универсален,
научная рациональность представляет собой идеал рациональности,
соответственно, исследователь является «проводником» абсолютной
научной рациональности, который наблюдает изучаемый объект «как он
есть», не оказывая на него никакого влияния фактом своего наблюдения.
Изучаемая реальность полностью открыта наблюдающему взгляду
и представляет собой совокупность «атомарных фактов», которые, будучи
«открыты», говорят сами за себя. Теория представляет собой «зеркало»,
отражающее факты. Поскольку факты автономны и независимы,
то и истинная теория может быть только одна. Отсюда, в частности,
следуют попытки создания единого языка описания путем формализации
и стандартизации. Метод – совершенный инструмент наблюдения,
нейтральное средство проверки и доказательства. Он универсален,
независим от теории и от объекта исследования и представляет собой набор
стандартизованных процедур. Безусловно, данная эпистемологическая
модель может быть применена в социологии, но надо признать, что она
не универсальна, так как другие возможные исследовательские позиции
задают принципиально иные координаты исследовательского процесса
и, следовательно, иные критерии оценки знания.
Если в основание конструирования исследовательской позиции
кладется такой вид познавательной деятельности как интерпретация,
то сфера наблюдаемого становится производной от интерпретации,
наблюдение подчиняется интерпретации. Исследователь сам формирует
сферу наблюдаемого, сам отбирает факты и группирует их в определенным
образом организованные совокупности. Это ведет к признанию того, что
область наблюдения всегда более или менее ограничена, а, следовательно,
для получения более или менее достоверной картины недостаточно
просто совершенствовать инструмент, находясь в одной и той же
314
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
точке. Необходимо вести наблюдение с нескольких точек и с помощь
определенного набора взаимодополняющих инструментов. Вступает в силу
принцип дополнительных описаний.
И наконец, мы вообще можем отказаться от парадигмы наблюдения
в пользу парадигмы вмешательства, поскольку предпосылки для
наблюдения задаются деятельностью по созданию устройств, приборов,
условий для надежного воспроизведения явления. Основным условием
познания становится практическая активность, а интерпретация
и наблюдение играют свои роли в пространстве, ограниченном
предварительным вмешательством. Исследователь становится, в первую
очередь актором, практическим деятелем.
В основу многомерной эпистемологии кладется допущение
о существовании различных представлений о позиции исследователя
и социальной реальности. Отказ от одномерной эпистемологии
социологического знания в пользу многомерной эпистемологии позволяет
учитывать многообразие задач и функций, которое социологическое
знание выполняет в сложном современном мире и не сводить деятельность
социологов только лишь к академической работе в рамках построения
социологических теорий.
Библиографический список
1. Cole S. Introduction: the social construction of sociology // What’s wrong with
sociology? / ed. by S. Cole. – New Brunswick: Transaction Publishers. 2001.
2. Качанов Ю. Л. Социология социологии: антитезисы. М.-СПб, 2001.
3. Луман Н. Социальные системы: очерк общей теории. СПб: «Наука»,
2007.
4. Хакинг Я. Представление и вмешательство. Введение в философию естественных наук. Пер. С. Кузнецов. Науч. ред. Е. Мамчур. М:
Логос: 1998.
5. Коркюф Ф. Новые социологии. Москва, СПб, 2002.
315
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Зборовский Г. Е., Екатеринбург
От социологического знания –
к социологическому образованию
Аннотация
Дается понятие образовательного знания как особого
вида знания, характеризуется образовательное знание
социологии. Рассматривается влияние качества социологического знания на образование.
Ключевые слова: знание, образование, образовательное знание, социологическое знание, социологическое образование, образовательное знание социологии
Для любого вида образования самое существенное значение имеет
знание, выступающее его содержательной «начинкой». Проблема знания,
несомненно, является общенаучной и междисциплинарной. Нет такой
отрасли науки, в которой не ставились бы вопросы производства (создания), распространения (тиражирования), потребления (использования)
«своего» знания, т. е. того знания, которое является специфичным и характерным именно для нее. В каждой научной дисциплине знание отличается
рядом особенностей. По всей видимости, именно они и позволяют видеть
в первую очередь то, чем данная наука и учебная дисциплина отличается
от других. Отсюда понятно, что знание можно рассматривать как предмет
философии, физики, истории, математики, экономики, социологии и т. д.
Соответственно такому подходу можно говорить о философском, физическом, историческом, математическом, экономическом, социологическом
и других видах знания.
Разумеется, есть немало общего, сближающего эти виды знания.
Но существуют и заметные различия, благодаря которым возникает возможность рассматривать специфику каждого из них. Она касается понятия
и структуры, функций и направленности знания. Становится понятным,
что есть виды научного знания, «расположенные» близко к предмету собственного исследовательского интереса, а есть – находящиеся очень далеко
от него. Вряд ли можно «открыть Америку» утверждением о том, что интересующему нас социологическому знанию философское гораздо ближе,
чем, скажем, физическое.
Но тенденции развития научного знания, проявляющиеся как
в растущей его дифференциации, так и в не менее заметной интеграции,
таковы, что в этом процессе может усиливаться интерес к тем его отрас316
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
лям, которые, на первый взгляд, находятся весьма далеко от предметного
поля своей научной дисциплины. Относительно социологического знания
такими науками за последние несколько десятилетий становились математика и информатика, генетика и нейрофизиология, биология и экология,
лингвистика и семиотика, психология и медицина. Перечень этот при необходимости вполне может быть расширен, причем понятно, что не только за
счет тех или иных видов социально-гуманитарного (философского, исторического, экономического и иного) знания.
Взаимодействие с различными видами знания не может не влиять на
дальнейшее осмысление специфики социологического знания. Конечно,
происходит его обогащение. В результате возникают новые теории и новые
проблемы. Само социологическое знание усложняется. В нем появляются
такие направления и такое содержание, которые оказываются доступными
далеко не для всех изучающих его и даже работающих в этой предметной
области науки. Отсюда формулируется задача перевода социологического
знания на иной уровень, который оказался бы более адекватным для людей,
стремящихся к овладению им. Говоря более конкретно, возникает проблема
создания особого вида (типа) социологического знания, который позволил
бы соединить достижения науки и культуры с интересами и возможностями
его пользователей (потребителей). Речь идет об образовательном знании
социологии как содержании социологического образования.
Актуальность этой проблемы возрастает в связи со сравнительной
молодостью последнего. Профессиональное социологическое образование в нашей стране существует всего двадцать с небольшим лет, примерно
столько же – общее социологическое образование, и вопрос о том, каким
должно быть содержание того и другого – социологическое знание – стоит
очень остро. Социологическое знание создается и распространяется, прежде всего, в соответствии с собственными «потребностями» и «интересами»
и зачастую без учета потребностей субъектов социологического образования, в рамках которого, как правило, не может быть даже точно сформулирован собственный научно-дисциплинарный заказ. Так что пока можно
констатировать в самом общем виде наличие между ними если не глубокой
пропасти, то уж глубокого рва, безусловно. Его необходимо преодолевать,
наводить мосты, находить пути к сближению и взаимосвязи за счет поиска
взаимного интереса социологического знания и образования, механизмов
их развития.
В основе этого поиска, как нам кажется, лежат две проблемы.
Одна – осознание системой социологического образования требуемого
для подготовки профессионалов своего дела уровня и качества социологического знания, сформулированное в виде определенных задач. Другая
проблема – совершенствование качества социологического знания в соответствии с поставленными задачами, отчего в большой степени будет зависеть и качество социологического образования.
Интерес к проблеме знания в социологической науке существует
ровно столько, сколько существует она сама. Поскольку ее исходным
пунктом мы считаем концепцию социологии, предложенную француз317
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
ским исследователем О.Контом (не зря специалисты говорят, что он дал
социологии и имя, и программу), будем вести отсчет от 1830‑х гг. Вместе
с развитием социологической науки расширялось и углублялось представление о социологическом знании, или знании в социологии. Мы
умышленно ставим здесь знак равенства между ними, и только потому, что
будем дальше использовать эти термины в тождественном значении. При
этом мы отдаем себе отчет в том, что знание в социологии предполагает
использование и включение в него как социологического в строгом смысле
слова, так и иного, несоциологического (философского, исторического,
экономического, культурологического, математического и др.) знания.
В этом отношении знание в социологии шире, чем знание самой социологии (социологическое знание). Именно первое отражено в государственном
образовательном стандарте и в основных блоках дисциплин учебного плана.
Изменяясь по мере перехода от одного этапа развития социологии
к другому, от одной парадигмы и метапарадигмы – к другой, социологическое знание приобретало новые качественные характеристики, усложнялось структурно, давало основания для появления в нем классификаций
и типологий. Первая и наиболее важная среди них, до сих пор во многом
определяющая функционирование социологической науки и социологического образования и разделение труда в них, базировалась, по нашему
мнению, на дифференциации социологического знания, включающей
выделение в нем теоретической и эмпирической составляющей.
Известно, что классический этап развития социологии (XIX - начала
XX вв.) означал доминирование в ней теоретического знания. В рамках этого этапа социология развивалась как теоретическая социология.
Эмпирические исследования, которые являются базой для появления
эмпирического знания социологии, в течение XIX - начала XX вв. проводились от случая к случаю, были нерегулярными, спорадическими,
достаточно примитивными по организации, не содержали сколько-нибудь
серьёзного научно-методического обоснования и инструментария. Они
объективно не могли служить основой для получения достоверного социологического знания.
Эмпирическое социологическое знание как научно оформленное
и систематизированное возникло тогда, когда без него оказалось проблематичным, а, может быть, даже невозможным, во-первых, дальнейшее
развитие теоретического знания, во-вторых, появление и развитие социологического образования. Для выводов, обобщений, создания теорий
и парадигм была необходима не просто конкретная информация по тем или
иным проблемам. Понадобился особый тип научного мышления, базирующегося на умении собрать эту информацию, должным образом обобщить,
систематизировать и проанализировать ее так, чтобы были увиденными
новые проблемы и обстоятельства общественной жизни, а также способы
их изучения и решения. Обо всем этом мы говорим потому, что именно
благодаря наличию двух типов знания в социологии – теоретического
и эмпирического – и стало возможным появление полноценного и целостного социологического образования.
318
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Рассмотренная типология знания, ставшая первой в социологии,
оказалась далеко не единственной в ней. Не вдаваясь в подробную характеристику иных типов социологического знания, просто назовем их: фундаментальное, прикладное, макросоциологическое, микросоциологическое,
метасоциологическое, отраслевое и др. Социологию также интересуют
такие виды знания, как научное и повседневное, теоретическое и практическое, современное и традиционное, естественнонаучное и гуманитарное,
мифологическое и религиозное, рациональное и мистическое. Понятно,
что этот ряд нельзя считать законченным, и по мере своего развития социология каждый раз обращается к новому типу (виду) знания.
Для нас особое значение будет иметь тот вид, который занимает
промежуточное положение между научным и повседневным (часто называемым обыденным и житейским) знанием и характеризуется нами как
образовательное знание социологии. Этот вид знания с точки зрения чисто
терминологической мы связываем с именем немецкого философа и социолога М.Шелера [1]. Но сразу отметим: несмотря на то, что термин «образовательное знание» заимствован нами у М.Шелера, смыслы и значения,
которые мы вкладываем в это понятие, совершенно иные. Да и постановка
проблемы и задач анализа имеет немного общего с тем, что мы находим
у немецкого мыслителя. Кроме того, М.Шелер писал не вообще об образовательном знании, а об образовательном знании философии, которое рассматривал наряду с двумя другими «высшими родами» знания – научным
(позитивным) и религиозным (знанием ради спасения).
Мы трактуем образовательное знание (в самом общем плане) как
особый вид знания, составляющий содержание любого образовательного
процесса, независимо от форм его организации, учебных заведений, уровня
получаемого в них образования, его субъектов. Этот вид знания призван
транслировать достижения науки и культуры от их творцов пользователям
(потребителям) знания. Образовательное знание нельзя представить ни как
научно специализированное, ни как обыденно-житейское. Знание, которое
транслирует педагог (учебник) и интериоризирует студент (учащийся), не
является в полной мере научным, поскольку требует некоторого «упрощения», редукции, адаптации. В то же время оно содержит в себе черты
обыденного, доступного знания и, что особенно важно, соответствующего
ему языка, с помощью которого образовательное знание транслируется.
Для того чтобы приобрести необходимый статус особого вида знания, стать
усвоенным, «интернализованным», оно должно «совмещать» содержательные стороны, черты, элементы, языки научного и повседневного знания.
Образовательное знание вплетено в ткань пространственно-временного опыта повседневных практик, делая каждого из нас носителем этого
знания и этого опыта. Это означает также то, что образовательное знание,
тесно сопрягаясь с повседневным знанием (на которое оно «наслаивается»),
обогащает его.
Как отмечал Л.Д.Гудков, повседневное знание – это «знание человека, живущего в очень сложном и дифференцированном мире, обученного сочетать самые разные императивы разнообразных по типу инсти319
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
тутов – от семейных до идеологических и научных или технологических,
но плохо понимающего, откуда идут эти императивы и мало озабоченного
этим обстоятельством» [2, c.462]. Задача образовательного знания как раз
и состоит в том, чтобы понять, «откуда идут эти императивы» и что они
собой представляют.
Как нам представляется, речь идет о понимании социальной обусловленности знания, но не научного, о чем в свое время подробно писал
К.Мангейм (на этом базовом постулате основана вся его социология знания) [3 ] , а повседневного. Однако может ли такая ситуация реально иметь
место? Другими словами, в состоянии ли повседневное знание находиться
в институциональной зависимости? У нас нет однозначного ответа на этот
вопрос.
С одной стороны, повседневное знание не может быть полностью
свободным от такой зависимости, подвергаясь определенной нормативной
регуляции и испытывая давление каких-либо общественных обстоятельств.
С другой стороны, вряд ли та часть повседневного знания, которую мы
отождествляем с житейским, обыденным, возникающим по поводу регулярных, тысячи раз встречающихся событий, должна рассматриваться
с позиций ее общественной детерминации.
Что касается образовательного знания, в особенности образовательного знания социологии, то его социальная обусловленность не вызывает
никаких вопросов и сомнений. Этот тип знания находится в прямой зависимости от общественно признанной науки социологии и содержит в себе
такие же коннотации, что и она.
Под образовательным знанием социологии мы понимаем знание,
разделяемое педагогами и студентами в привычной самоочевидной обыденности учебных занятий. Это знание, рождающееся в процессе взаимодействия между научным, культурным и обыденным знанием, выступает
как совокупность, а еще лучше как система, взаимосвязь социологически
установленных отдельных положений, фактов, суждений, теорий и концепций, оформленных в виде некоторых четких, доступных, конкретных,
доказательных утверждений.
Понятие образовательного знания социологии имеет значение
для анализа процесса обучения и самообразования будущих социологов.
Освоение ими этого вида знания является предпосылкой становления
стратегий их образовательной и самообразовательной деятельности: формирования потребностей, интересов, ценностей, целей социологического
образования и самообразования, обретения студентом соответствующих
профессиональных умений, навыков учиться самостоятельно, складывания
стереотипов, привычек, повседневных практик этих видов деятельности.
Вместе с тем, собственно социологическое самообразование есть преодоление образовательного знания социологии, с его процедурами редукции,
«оповседневнивания», упрощения смысловых систем. Социологическое
самообразование представляет собой включение в области предельных
значений, освоение смыслов различных сфер социально-ориентированного
знания.
320
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Образовательное знание социологии не может не вызвать интереса
к себе в социологии знания. Говоря о проблеме отношения социологии знания к образовательному знанию как предмету (или его части) исследования,
мы должны отметить, что для нее этот его вид может стать объектом специального исследования, поскольку образовательное знание социологии есть
важный способ конструирования социальной реальности. Именно через
него осуществляется процесс социализации субъектов социологического
образования в учебных заведениях. Очень много зависит в становлении
личности будущего социолога, его адаптации к миру, интеграции в него
от содержания образовательного знания социологии, форм и способов его
усвоения, формирования интереса к процессу освоения этого знания.
Исследование образовательного знания социологии требует для
своей полноты и эффективности совместных усилий социологов знания
и образования. С точки зрения разграничения предметных зон и интересов социологий знания и образования можно предположить, что задачей
социологии знания является изучение преимущественно объективной
стороны образовательного знания социологии (его характера, содержания, особенностей, общественной детерминации, социально-культурной
обусловленности, социальных функций, ролей, предназначения, социального распределения и др.), тогда как социология образования могла
бы сосредоточить свое внимание на исследовании преимущественно его
субъективной стороны (интересы, ценностные ориентации, установки,
мотивы, аттитюды, экспектации, удовлетворенность образовательным
знанием социологии и др.).
Задача изучения образовательного знания социологии представляет интерес не только с чисто научной, но и практической точки зрения,
поскольку от его качества, как уже говорилось, зависит качество социологического образования. Качество образовательного знания социологии – это,
прежде всего, умение аналитически осмыслить и достаточно полно, четко,
понятно и просто обобщить и изложить содержание результатов теоретических и эмпирических исследований в какой-либо области научного
социологического знания. Это адекватность такого знания современному
образованию, «когда учитель знает социальный мир, из которого приходят
его ученики и для жизни в котором их надо подготовить, в также если он
может оценить большую часть своих действий с точки зрения их социальных результатов» [3, с.473].
Однако содержательная составляющая – не единственная в структуре образовательного знания социологии. Не менее важную роль в ней
играют методическая и практическая составляющие. Первая из них воплощает в себе единство знаниевого и компетентностного подходов. Реально их
использование означает сочетание социологических знаний и умений в их
неразрывной связи. Что касается практической составляющей, то трансформация научного социологического знания в образовательное знание
социологии предполагает создание на основе этих подходов практического социологического знания, т. е. такого содержания социологического
образования, которое было бы максимально приближено к решению задач
повседневной профессиональной деятельности будущего специалиста
321
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
(бакалавра, магистра). Другими словами, речь идет о том, чтобы найти
необходимые взаимосвязи социологических знаний и умений с возможностью их практического использования для получения какого-либо конкретного продукта.
Качество образовательного знания социологии как фактора развития социологического образования определяется рождающимся у субъектов
этого образования интересом к научным занятиям и профессиональной
практической деятельности социолога. Если у студента появляется такой
интерес в результате освоения конкретного социологического знания, его
можно считать качественным. «Носителями» качества образовательного
знания социологии могут быть как его «материальные», так «интеллектуальные» факторы. К первым мы относим книги, учебники, учебные пособия,
аудио- и видеозаписи и др., ко вторым – непосредственные взаимодействия
в ходе учебно-воспитательного и научно-исследовательского процессов
преподавателей и студентов. Еще раз подчеркнем – значимы не столько
сами по себе указанные формы и проявления такого взаимодействия с субъектами образования (в этом нет ничего нового и особенного), сколько его
характер, содержание и результат, равнодействующей которых и выступает
качество образовательного знания социологии.
С этой точки зрения очень важно, чтобы ведущие социологи страны
писали книги (учебники, учебные пособия) специально для студентов,
равно как и для тех, кто хотел бы связать свою жизнь с этой профессией.
У нас перед глазами есть прекрасные образцы таких работ, написанные
западными авторами [например, 4,5]. В стране работает немало социологов,
обладающих даром создавать публицистические работы. Почему бы им не
написать, скажем, «Увлекательную социологию»? Или почему бы не выступить кому-нибудь из них по телевизионному каналу «Культура» в цикле
«Academia»? Ведь выступали же в этом цикле представители практически
всех социально-гуманитарных наук – философы, историки, антропологи,
культурологи, психологи, экономисты и т. д.?
Это и есть подлинное образовательное знание социологии, которое
базируется на том, что мы называем сейчас публичной социологией. Если
мы принимаем за истинное суждение о том, что действительно состоявшимся исследованием является то, которое проходит через СМИ, то, вероятно, нет сегодня лучшей возможности ознакомить широкую аудиторию
с достижениями социологической науки, чем та, которую предоставляет
отечественное телевидение.
Библиографический список
1. Шелер М. Формы знания и общества //Социол. журн. 1996. №1/2.
2. Гудков Л.Д. Абортивная модернизация. М.: РОССПЭН, 2011.
3. Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994.
4. Бергер П. Приглашение в социологию. М.: Аспект Пресс, 1996.
5. Монсон П. Лодка на аллеях парка: введение в социологию. М.: Весь мир, 1994.
322
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Кончаковский Р. В., Екатеринбург
Социологическое образовательное знание:
проблемы интеграции
Аннотация
В статье рассматривается проблема интеграции социологического знания и знания молекулярной биологии. Выделяются различные уровни и типы интеграции. Особое внимание уделено разрыву, возникающему
в сфере социологического образовательного знания,
между его содержанием и технологией познания.
Ключевые слова: интеграция, уровни интеграции, социологическое знание,
знание молекулярной биологии, социологическое образовательное знание, технология познания, совершенствование
В настоящее время одной из насущных проблем социологического
знания является проблема его интеграции с естественнонаучным знанием
в целом и с научным знанием в области молекулярной биологии, в частности [4]. Молекулярная биология за последние несколько десятков лет
не только шагнула далеко вперед в своем научном развитии, но и все более
активно вторгается как в повседневные практики людей, так и в практики
производства научного знания в смежных науках. Наряду с этим совершенствуются технические средства исследований, позволяющие получать
результаты в режиме реального времени, например, МРТ сканеры [1].
Интеграция социологического и молекулярно-биологического знания (далее интеграция) представляет собой многоуровневый процесс. На
первом уровне происходит интеграция в сфере научного знания. Здесь мы
выделяем несколько типов интеграции: «аналитическую»1, «модельную»2,
«комплексную»3 и «системную»4 [3, с. 175]. Каждому типу присущи свои
1
«Аналитическая» интеграция. Основывается на анализе достижений в смежных областях научного знания, их возможного влияния на социальную жизнь и использование этих данных в социологических прогнозах.
2
«Модельная» интеграция. Основывается на заимствовании функциональных и структурных
моделей из других наук.
3
«Комплексная» интеграция. Основывается на одновременном исследовании какого-либо социального объекта методами различных наук, предполагающего в результате его комплексное описание
и построение взаимосвязей между различными уровнями его организации.
4
«Системная» интеграция. Основывается на объединении двух наук и возникновении новой
научной дисциплины.
323
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
специфические проблемы. Например, при аналитической интеграции проблемы, связаны, в конечном счете, с точностью прогноза. При комплексной
интеграции проблемной зоной является выработка общей методологии,
а также организация эмпирических исследований, выполняемых на стыке
двух наук.
В настоящее время активно ищутся пути решения возникающих
интеграционных проблем со стороны социологии. Так, одним из вариантов решений методологической проблемы является применение методологии, предлагаемой системной социологией [1]. Появляется все больше
эмпирических исследований, выполненных на стыке [4], авторы которых
пытаются выявить корреляции между различными показателями с учетом
биологической составляющей результатов исследований.
Молекулярная биология также пытается нащупать точки соприкосновения с социологическим знанием, что выражается в становящемся все
более популярным среди исследователей обращении к анализу генетической составляющей некоторых социальных действий и явлений. Например,
тенденции интеграции проявляются в попытках выявить «социальные
гены» в генетическом аппарате человека [5;6]
Существует как минимум и еще один уровень интеграции социологического знания и знания молекулярной биологии – это интеграция
в сфере социологического образовательного знания [2, с. 27]. До настоящего момента в социологии практически не возникало подобной необходимости в силу доминирования в области научного социологического знания
«аналитической» и «модельной» интеграции. Что приводило к созданию
новых теорий или отдельных работ, но не формировало потребности в интеграции со знанием молекулярной биологии в сфере социологического
образовательного знания.
В недалеком будущем, на фоне развития «комплексной» интеграции,
сфера образовательного социологического знания будет неизбежно трансформироваться. Основные сложности, с которыми столкнется социологическое сообщество, по нашему мнению, будут связаны со способностью
«усваивать» увеличивающийся объем информации в прежних временных
рамках студентами-социологами.
Безусловно, реакцией на увеличение объема образовательного знания станет, во-первых, все более усиливающийся акцент на самостоятельной работе студентов. Во-вторых, привлечение к совместным учебным проектам специалистов из области молекулярной биологии. Однако эти меры
не решат проблемы интеграции как по причине недостаточной мотивации
студентов на освоение образовательного знания, так и вследствие несоответствия техники освоения образовательного знания его увеличивающейся
сложности и объему.
Таким образом, мы считаем, что процессы трансформации образовательного знания на современном этапе и в недалеком будущем, связанные с усиливающейся интеграцией социологического научного знания
и знания молекулярной биологии, на первый план выводят вопрос о тех-
324
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
нологии его познания. Очевидно, что методы познания не соответствуют
складывающейся ситуации, грозящей снижением компетенции выпускников социологических факультетов.
Вопрос о совершенствовании технологии познания в рамках образовательного процесса не нов и широко обсуждается на протяжении
последних лет. Однако основная проблематика связана, прежде всего,
с преодолением существующих разрывов между запросом, формируемым
профессиональной средой, и качеством образования выпускников вуза.
В результате совершенствование технологии познания направлено на
сближение теоретического базиса и его практического применения, находящее воплощение в разнообразных творческих семинарах, практических
занятиях, участии в образовательном процессе действующих социологов
практиков и т. д. В условиях усиливающейся интеграции, о которой упоминалось выше, это является необходимым, но недостаточным условием
совершенствования технологии познания.
Адекватной реакцией социологического сообщества на складывающуюся ситуацию было бы такое совершенствование технологии познания
социологического образовательного знания, которое позволило бы не
только решить проблему сближения теории и практики, но и усваивать
и осмысливать знание в значительно большем объеме и за более короткий
промежуток времени.
С нашей точки зрения техника познания социологического образовательного знания должна включать техники, в первую очередь направленные на формирование у студентов соответствующего навыка работы
с информацией. Представляется целесообразным обучение студентов социологических факультетов техникам «скорочтения», включающей в себя не
только навык быстро «прочитывать» текст, но и его аналитическую обработку, а также составление «мысленных карт» текста (make mapping) позволяющее перевести полученное знание в область долговременной памяти.
Освоение «новой» технологии познания, наряду с увеличением, как
количества, так и качества социологического образовательного знания
может обладать и рядом дополнительных эффектов. Основной среди них –
повышение мотивации студентов социологических факультетов к освоению
образовательного знания. Во-первых, это опыт, на практике позволяющий
сформировать общий навык работы с любой информацией, а значит, способность быстро осваивать новые сферы деятельности в случае необходимости профессиональной переориентации. Во-вторых, формирование
новых навыков работы с информацией подразумевает и физиологические
изменения в работе головного мозга – образование новых нейронных связей, а вместе с тем и легкость освоения информации.
325
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Библиографический список
1. Давыдов А. А. Конкурентные преимущества системной социологии
// Официальный сайт ИС РАН. – 2008. URL: http://www.isras.ru/publ.
html?id=855.
2. Зборовский Г. Е. Социологическое и социальное знание: сравнительный анализ / Материалы XV Международной конференции «Культура,
личность, общество в современном мире: методология, опыт эмпирического исследования». Екатеринбург, 2012.
3. Кончаковский Р. В. К проблеме интеграции социологического и естественнонаучного знания / Материалы XV Международной конференции «Культура, личность, общество в современном мире: методология,
опыт эмпирического исследования». Екатеринбург, 2012.
4. Шкурко А. В. На пути к нейросоциологии // Соцол.исслед. 2011. №4.
5. Gene E. Robinson, Russell D. Fernald, David F. Clayton. Genes and Social
Behavior // Science. 2008. V. 322. P. 896-900.
6. Zoe R. Donaldson, Larry J. Young. Oxytocin, Vasopressin, and the
Neurogenetics of Sociality // Science. 2008. V. 322. P. 900-904.
326
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Курлов А. Б., Уфа
Десять стратагем
социального исследования1
Аннотация
Раскрывается логика формирования оснований социального исследования. Определяются основные элементы стратегии научного поиска и целевые установки
управления этим процессом. Представляется алгоритм
исследовательского процесса и его эпистемологическая
система, необходимая для проведения научного анализа
избранной проблемной сферы.
Ключевые слова: социальное исследование, стратагема, подходы и методы
познания, объект, проблема, предмет и гипотеза исследования, эпистема, репрезентация данных, инновационные знания
Мотивом написания этой статьи послужили обобщения опыта моих
многолетних практик научной работы и аттестации кадров высшей квалификации. Они свидетельствуют, в частности, о наличии выраженной тенденции снижения качественного уровня работ, представляемых в последнее
время в диссертационные советы по социологическим специальностям.
Мне, как и многим другим экспертам, к сожалению, часто приходится
взаимодействовать с аспирантами и соискателями, в чьи планы отнюдь не
входит разработка качественного научного продукта. Их преференции ограничиваются, подчас, лишь получением вожделенного диплома. Именно
поэтому в своей научной практике они берут на вооружение принцип
«минимакса», помогающий им выработать технологии целедостижения
с использованием минимума собственных интеллектуальных затрат. И это
не только моя оценка. Об этих тенденциях уже давно говорят многие ученые. Эта тема все чаще поднимается СМИ. Не случайно, что эти проблемы
и обусловили реорганизационные процессы в академической сфере, включая ВАК. Но «воз пока и ныне там».
1
Понятие «социальное исследование», как известно, является более широким, чем «социологическое», ибо строится на основе междисциплинарного подхода. Но, я далек от мысли о том, что методы социологии утрачивают сегодня свою предметность. Наоборот, благодаря научным аргументам кроссоциального
уровня, социологическая методология наполняется новым содержанием, не только развивая свой научный
потенциал, но и определяя новые формы своей связи с другими социогуманитарными науками.
327
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Одной из многих причин, обусловивших указанную тенденцию,
является не всегда достаточный уровень профессиональной квалификации
доцентов и профессоров – научных руководителей, которые работают со
студентами-старшекурсниками, магистрами и соискателями кандидатских степеней.
Во многом это явление обусловлено наследием советского прошлого, когда социально-гуманитарные науки были предельно идеологизированы и, по сути, не являлись таковыми. Поэтому, до сих пор остаются
открытыми некоторые вопросы о критериях научности в данной сфере.
Это порождает, в частности, широкие возможности для имитационных
практик, благодаря которым и воспроизводится достаточно масштабная
генерация субъектов, не способных самоутвердится на фоне Социо-Логоса,
но, тем не менее, активно участвующих в организации научных изысканий.
Очевидно, что такое Status Quo способствует формированию в сознании
молодежи гипертрофированных представлений о социальных функциях
и статусе ученого.
Эти представления усугубляются факторами отражения реальной
действительности, когда зарплата профессора эквивалентна зарплате водителя троллейбуса. Все это существенно влияет на изменение приоритетов
даже талантливых молодых людей, убеждая их в том, что наука это отнюдь
не способ получения объективных инструментальных знаний, которые
могут способствовать гармонизации социальной реальности, а лишь средство получения абстрактного статуса, не подкрепленного какими-либо
социальными гарантиями.
В силу указанных причин «на-гора» выбрасывается масса несостоятельных квалификационных работ, требующих патронажа в виде
лоббирования их прохождения через ГЭК и ГАК, диссертационный совет,
и даже ВАК. Причем, продвигаются не идеи этих работ. Это было бы вполне
понятно; лоббируется сам процесс прохождения работы через аттестационную процедуру с использованием корпоративных (коррупционных)
средств. Таким образом, воспроизводится масштабная когорта «пролетариев знания», все в большей степени заполняющих сферу научного Логоса
беспринципной эклектикой и софизмами. В этих условиях гибнет не только
научная истина, а сама возможность ее проявления.
Учитывая эти печальные обстоятельства, я и счел необходимым еще
раз обратиться к раскрытию существа программных оснований социального исследования и аргументировать их системную взаимосвязь. Смею
надеяться на то, что представленные ниже положения могут помочь молодым ученым определиться с логикой и методологией своего исследования,
а их руководителям и экспертам – выработать объективную систему критериев оценки его (исследования) процедуры и результатов.
Теперь попытаюсь обозначить положения, являющиеся основаниями прикладной методологии социального познания, которые выступают
в качестве инструмента не только получения и удостоверения научных
знаний, но и управления этим процессом. При этом очевидно, что необ-
328
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
ходимо стратегическое (стратагемное) видение логики исследовательского
процесса, которая предопределяет некую последовательность шагов, способствующих проявлению системно оформленного нового знания.
Само понятие «стратагема» означает наличие определенного плана
решения какой-либо проблемы, в котором присутствует инновация, как
главное средство борьбы с противником [1, C. 8]. В качестве последнего,
в контексте наших рассуждений, выступает социальный объект, предстоящий и противостоящий познанию, а сама способность человека вырабатывать эти стратегии вселяет надежду на проявление рельефного результата
этого процесса – достоверных инструментальных знаний. Значит, «…стратагемы подобны невидимым ножам, которые спрятаны в человеческом мозгу
и сверкают, только когда их вздумаешь применить» [1, C. 46].
Посредством этой стратегии и оформляется новое знание, благодаря
которому происходит переход от преобразований наличного к снятию неопределенности в преобразовании будущего. Так формируется потенция субъекта
познания к упреждающему управлению социальными проблемами.
Итак, известно, что любой познавательный процесс должен иметь
собственные базовые установки – определенные основания, благодаря
которым и появляется возможность осуществления указанного выше перехода. В качестве таковых рассматриваются: объект; проблема, тесно связанная с предметом исследования; цель, задачи; подходы и методы социального
познания.
Объект почти каждого социального изыскания, как правило, всегда
представляется в виде некоей среды, в рамках которой позиционирует себя
предмет исследования – носитель каких-либо проблем и противоречий, подлежащих разрешению. Выделение и обоснование объекта является крайне
важным для определения диспозиций предмета, ибо, именно внешняя среда
во многом предопределяет характер и тенденции проявления ее компонентов
в силу известного системного эффекта. Поэтому, результаты анализа объекта
и обусловливают различные порядки объективных представлений о динамике
избранной предметной области исследования.
Исходя из этого, можно сформулировать первую стратагему исследования: объект и предмет различаются не только масштабом характеристик,
но и порядками сложности своих социальных структур, что свидетельствует
о выраженной нетождественности потенциалов их развития и, соответственно, о различии форм их взаимной фундации.
Что касается проблемы любого исследования, то она должна быть
не только отрефлексирована субъектом, но и объективно актуализирована.
В противном случае теряется всякий смысл ее разработки, ибо сведения,
полученные в этом процессе, не будут иметь статус социальной1 и, тем
более, инструментальной информации. Кроме того, исследователь, со всей
1
Понятие «социальное исследование», как известно, является более широким, чем
«социологическое», ибо строится на основе междисциплинарного подхода. Но, я далек от мысли о том, что
методы социологии утрачивают сегодня свою предметность. Наоборот, благодаря научным аргументам
кроссоциального уровня, социологическая методология наполняется новым содержанием, не только развивая
свой научный потенциал, но и определяя новые формы своей связи с другими социогуманитарными науками.
329
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
ответственностью должен ответить на вопрос: способен ли он, используя
доступные теоретические и эмпирические средства, решить данную социальную проблему.
Эти позиции кульминируются во второй стратагеме – актуализация
проблемы осуществляется не на основе личных преференций, а с учетом ее социальной значимости; возможности же ее решения определяются социокультурным и интеллектуальным потенциалом самого субъекта.
Если же исследователь сочтет возможным проигнорировать этот
постулат, то он с неизбежностью будет идентифицировать себя с функционерами от науки, увлеченными только лишь демонстрацией своего участия
в исследовательском процессе. В этих условиях будет потерян великий пафос
посыла Ф.Бекона, и знание не станет силой, равно как и сократовского «scio
me nescire», без каких-либо надежд на развитие потенциала социальных знаний этих субъектов. Здесь погибнет и декартовское «сogito», похороненное
циничным эгоизмом функционеров, выбравших в качестве цели своего позиционирования процесс, но не результат.
Теперь о цели и задачах социального исследования. Цель, как правило, всегда связана с решением некоторой актуальной проблемы. Сам
процесс целедостижения имеет определенную структуру в виде этапов,
каждый из которых предполагает решение определенных задач. Очевидно,
что этот процесс должен обладать выраженными системными признаками,
в котором взаимосвязь задач и определяет технологию целедостижения.
Так формируется целевая функция или идеология любой исследовательской
программы, в которой воплощено не только комплексное видение желаемого
состояния предмета, но и технология его (состояния) достижения.
В качестве цели, в большинстве случаев исследовательской практики, рассматривается презумпция получения инструментальных знаний
о возможностях гармонизации структуры предмета и оптимизации его
связей с внешней средой – объектом. Последствия движения в указанном
направлении будут связаны также с гармонизацией сознания субъекта,
с оптимизацией его научных миропредставлений, с развитием порядков
его профессионального «сogito».
Приведенные выше положения позволяют сформулировать третью
стратагему: цель исследования представляется в форме системной диспозиции
задач, каждая из которых имплицирует возможность получения нового знания
о новых состояниях предмета и его новых связях в структуре объекта.
Продолжая рассмотрение оснований, регламентирующих и системно
организующих процесс получения инновационных знаний, отмечу еще раз
то обстоятельство, что предмет исследования – это какое-либо явление или
процесс в структуре объекта. Познать его, не обращаясь к этой структуре,
невозможно. Поэтому, исследуя данное явление, мы обращаемся к компонентам объекта, рассматривая их в качестве фундирующих факторов.
Но, последних оказывается очень много, ибо объект неисчерпаем в своей
сложности. С этим и связана процедура наложения ограничений на процесс
познания, необходимая для выбора адекватных поставленной цели методов
исследования предмета. Так формируются границы меры любого научного
330
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
изыскания. Этот аспект и определяет содержание четвертой стратагемы –
любое исследование должно быть четко очерчено рамками взаимодополняющих
подходов и методов познания, исключающих эклектику как средство создания
научных суррогатов.
Различные подходы и методы исследования я не намерен рассматривать в рамках этой короткой статьи. Здесь же ограничусь лишь декларацией
положений, раскрывающих главные функции методологического арсенала
того или иного исследовательского проекта.
Итак, избранный методологический инструментарий исследования должен, во-первых, быть адекватен социальности объекта познания и избранной
цели; во-вторых, корректно представлять динамику структуры (элементной, параметрической, функциональной) предмета на различных уровнях ее
абстрагирования; в-третьих, давать возможность разработки прогнозных
импликаций предмета в структуре объекта. Полагаю, что этот тезис вполне
можно рассматривать в статусе пятой стратагемы.
Таким образом, мы рассмотрели базовые установки социального
исследования, которые в комплексе можно представить в виде простой схемы
(см. рис. 1).
Рис.1. Композиция оснований социального исследования
Далеко не случайно процесс, построенный на основе рассмотренных
выше стратагем, я представляю в виде направленного потока – условной
стрелы. В таком движении отчетливо усматривается аналогия с одной из
известных апорий Зенона – о стреле, которая «покоится» на протяжении
всего полета. Дело в том, что представленные программные установки должны быть неизменными в течение всего процесса познания. Они могут быть
несколько конкретизированы на том или ином этапе исследования, но не
более того. В этом и состоит существо шестой стратагемы, которая постулирует инвариантность оснований исследования в течение всего этого процесса.
Но, если эти позиции на каком-то этапе, вдруг, начинают существенно
изменяться, то наша «стрела познания» неминуемо упадет в болото, где
Царевны Лягушки нет. В этом случае нам придется вернуться к началу пути
и вновь выстраивать композицию указанных оснований, что чревато потерей
темпа и риском дезактуализации проблемы, ибо социальный объект активно
развивается, «убегая» от нас.
331
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Только теперь, на основе вышеизложенного появляется возможность представления укрупненного алгоритма всего процесса социального исследования:
• актуализация предметной сферы, постановка проблемы и определение целевой функции исследования;
• определение способов абстрагирования предмета (выбор и обоснование методологии);
• формирование эпистемологической системы исследования;
• выработка гипотез;
• создание поисковой модели предмета исследования;
• проведение полевых исследований и разработка совокупности информационных моделей на основе анализа эмпирических данных;
• фиксация инструментальных знаний средствами их научной аргументации;
• валидация1 знания в виде концепции или теории.
Как видно, на первых двух уровнях предполагается определение
и обоснование базовых установок – оснований процесса познания, о чем
уже шла речь выше.
Следующий шаг предполагает формирование, адекватного решаемой проблеме, понятийного аппарата исследования. Здесь происходит
переход от использования терминологии, описывающей содержание
отраженных исследователем (на уровне «живой» рефлексии) проявлений
объекта (предмета), к языку определенной методологической системы.
Посредством этого перехода происходит абстрагирование данных показателей и представление их в соответствующем категориальном формате. Речь
идет о формировании эпистемологической системы, дающей ключ к адекватной трактовке смыслов, составляющих существо понимания субъектом
познаваемых закономерностей развития избранной предметной сферы.
Основные подходы и принципы создания такой системы я подробно
представил в одной из своих монографий [См.: 2]. Здесь же еще раз обозначу только основные элементы данной целостности и актуализирую их
инструментальные функции.
Итак, эпистемологическая система – это совокупность смысловых
модусов – эпистем, каждая из которых в концентрированном виде несет
в себе содержание представлений о предмете познания и его связях с объектом. Другими словами, эпистемы – это комплексные представления,
входящие в состав теоретико-методологического инструментария, которые
и составляют основу исследования проблемного поля.
1
В данном контексте валидация – это процедура обоснования взаимосвязи и взаимной выводимости полученных знаний, что является главным условием их системного представления.
332
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Именно благодаря эпистемам и происходит, упомянутый выше,
переход к таким транскрипциям смыслов, которые наиболее полно и точно
описывают предмет познания как явление. Значит, взятые на вооружение
эпистемы, оказываются «ответственными» и за формирование четкой
интенции всего исследовательского цикла, благодаря которой «стрела
познания» и попадает в цель.
Интенция, в данном контексте, это направленность сознания исследователя на какой-либо предмет, это характеристика процесса идеализации
предмета на основе определенной методологической системы его смысловых представлений. Таким образом, актуализированные исследователем
эпистемы, формируя интенцию, задают логический (последовательная совокупность актов сознания) и методологический (основания абстрагирования
предмета) формат всего исследования, последовательно организуя сознание
субъекта и способствуя конструированию нового знания.
Вышеизложенное позволяет сформулировать седьмую стратагему:
поиск и уточнение смыслов не только оберегает субъекта от ошибок и заблуждений, но и организует его сознание, создавая предметный ориентир, корректируя цель познания и формируя технологию целедостижения.
Напомню также, что эпистема имеет триединую структуру, которая
представлена категориями, вопросами и инвариантами. Кроме того, указанные компоненты, одновременно, являются и средствами постижения
смыслов, положенных в основу модусов, постоянно развивающегося социального знания.
Категории представляют собой аргументированные способы утверждений о существе предмета, которые определяют структуры его места
в общем универсуме представлений.
Вопросы – всегда имеют котегориально-предметную направленность, ибо несут предзнание. Нельзя построить вопрос на пустом месте,
т. к. отсутствует предмет интереса. Невозможно так же сформулировать
вопрос при отсутствии каких-либо представлений о предмете. Значит,
посредством вопросов не только уточняется знание, оно обретает интенциональное оформление, ибо субъект познания и объект получают общую точку
соприкосновения – предмет.
Эти положения и оформляют восьмую стратагему. В процессе познания должно возникать множество предметных вопросов, диспозиция которых
отражает логику этого процесса. Поэтому составление вопросов столь же
ответственная задача, как и получение ответов на них, ибо в предметном
вопросе всегда пролонгирован вариант ответа на него в виде гипотезы.
Последний элемент структуры эпистемы – инварианты – представляют собой закономерности связей в структуре объекта, а также познанные
тенденции его функционирования. Эти инварианты фиксируются, как
минимум, относительно следующих вариаций:
• социальное становление (в качестве субстрата для этого процесса
выступает место данного становления в различных структурах
и уровнях социума);
333
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
• социальное движение (здесь в качестве неизменного основания
рассматривается система: {становление + отождествление}).
Благодаря последнему компоненту этой целостности движение
социального объекта получает определенное направление и качество;
• социальный рост (инвариантом такого процесса является движение
с сохранением качества). По сути, здесь речь идет о системе, социодинамика которой представлена направленным расширением
связей, формирующим каждый раз неизменное целое из обновленных отношений;
• социальное развитие (здесь в качестве неизменного основания
выступает социальность, обладающая достаточной сложностью
своей структуры) [подробнее об этом см.: 2, С. 75-94].
Следующим шагом в осуществлении рассматриваемого процесса
является «потоковое представление» предмета в виде поисковой модели. На
этом уровне определяется характер связи предмета с внешней средой (объектом) и фиксируются основные закономерности его позиционирования
в этом пространстве с учетом ряда фундирующих факторов. Содержание
этого этапа подробно изложено в других работах автора этих строк [см.: 4, 5].
Резюмируя положения, содержащиеся в указанных источниках,
появляется возможность представления девятой стратагемы. Предмет
исследования концептуализируется в статусе развивающейся социальной
системы, находящейся в состоянии постоянной реконструкции своей структуры. Вектор этих изменений ориентирован в направлении оптимизации внутренних связей предмета, и отношений всей этой системы с внешней средой,
что и обеспечивает ее устойчивость на данной траектории.
На последующих этапах социального исследования, после получения наиболее общих представлений о формах и закономерностях позиционирования предмета в структуре объекта, осуществляется детализация
знаний средствами анализа полученных эмпирических данных. Здесь
востребован весь арсенал методов прикладной социологии и аналитики,
позволяющих разработку различных информационных моделей элементов
предметной сферы1. Качество этих моделей, как известно, определяется
критерием их репрезентации, который определяет степень и точность представления ими различных структур генеральной эмпирической целостности. Следовательно, репрезентативность, как базовый показатель любого
эмпирического массива выборочных данных, в обязательном порядке должен рассчитываться и обосновываться при построении указанных моделей,
в противном случае они не могут быть верифицированы, что чревато риском
заблуждения или, что гораздо более опасно – возможностью фальсификации
социальных фактов. Это и определяет суть десятой стратагемы, которая
регламентирует процесс сбора эмпирических данных, формы их представления
и верификацию.
1
Алгоритм этого процесса с обоснованием содержания каждого из его этапов представлен
[3, С.171-179].
334
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Только после этого полученные новые знания приобретают статус
инструментальных и в последствие могут подвергаться процедурам обоснования взаимосвязи и взаимной выводимости (валидации), что является главным условием их системного представления в форме концепции
или теории.
Завершая, отмечу, что представленные здесь стратагемы могут рассматриваться в качестве критериев менеджмента знаний в рамках осуществления того или иного исследовательского проекта. Кроме того, каждая
из них являет собой не только промежуточную цель процесса социального познания, но и концентрированное выражение регламента технологии данного целедостижения. По сути, речь идет об идеологии научного
поиска1, которая должна выступать не только существенным стимулом,
но и регулятором развития рассматриваемого процесса. По этому, смею
полагать, что исследовательский процесс, осуществляемый под знаменами
этой идеологии, способен привнести свою лепту в развитие гуманитарной
методологии и культуры социальных исследований различных процессов,
бурно развивающихся в современном мозаичном мире.
Библиографический список
1. Зенгер. Х. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать./ Х.
Зенгер. – Том 1. – М.: Изд-во «Эксмо», 2004. – 512 с.
2. Курлов А.Б. Философия инновационной деятельности./А.Б.Курлов,
М.С. Кунафин, В.К.Петров. – М.: Издательский дом «АТИСО», 2010. –
294 с.
3. Курлов А.Б. Основы информационной аналитики. / А.Б.Курлов,
В.К.Петров. – М.: Юрист, 2009. – 350 с.
4. Курлов А.Б. Основы теории социального моделирования./
А.Б.Курлов. – Уфа: Изд-во БашГУ, 1997. – 256 с.
5. Курлов А.Б. Методология социального моделирования./ А.Б.Курлов. –
Уфа: «Автор-Проект», 2000. – 288 с.
1
В данном контексте идеология – это цель, плюс технология ее достижения.
335
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Мещерякова Н. Н., Томск
Социологическая экспликация
синергетических идей
Аннотация
В статье рассматривается эвристический потенциал
синергетики как междисциплинарного подхода к изучению открытых неравновесных систем, развивающихся
нелинейным образом, а именно, социальных систем.
Ключевые слова: постнеклассическая наука, социосинергетика, хаос, энтропия, точка бифуркации, социальный аттрактор, социальное прогнозирование
Термин синергетика как название нового междисциплинарного
направления исследований был введен Германом Хакеном в 1969 году. Это
направление занимается изучением сложных систем, состоящих из многих
элементов, которые взаимодействуют между собой сложным (нелинейным)
способом. Предмет теории самоорганизации, как еще называют синергетику, – сложные системы в условиях неустойчивого равновесия и их самоорганизация вблизи точек бифуркации, где малое воздействие оказывается
значительным и непредсказуемым по своим последствиям для поведения
системы в целом. Главный вопрос, на который предстоит ответить в этой
статье, каков эвристический потенциал синергетики в социологии.
Благодаря своей претензии на универсальность моделей, объясняющих поведение сложных систем, теория, родившаяся в области естественнонаучного знания, была быстро подхвачена обществоведами. Поскольку
она заполнила возникшую в то время методологическую лакуну, невозможность в рамках существующих теорий объяснить принципиальную непредсказуемость поведения сложных систем на длительном отрезке времени.
Одной из первых применение синергетики в социальном познании
в отечественной науке начала В.В. Василькова. Исследовательница связывает интерес к социосинергетике со стремлением ученых отыскать объективные законы социального упорядочения. Синергетика же дает новый
импульс изучению вопросов соотношения порядка и хаоса, заявляя новую
эпистемологическую позицию по отношению к хаосу – попытку отыскать
универсальные закономерности возникновения порядка из хаоса, наиболее
общие закономерности самоорганизующегося мира.
336
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Проникновение синергетической методологии в социальные науки,
конечно же, не случайно. Это связано с теми изменениями, которые происходят в эпистемологии науки. Во-первых, мы наблюдаем преодоление
дихотомии объективистских и субъективистских подходов в теории структурации Э. Гидденса, конструктивистском структурализме П. Бурдье.
Последний прямо заявлял своей исследовательской задачей преодоление
жесткого противопоставления объективистских (физикалистских) и субъективистских (психологических) подходов в социологии [1].
Во-вторых, наблюдается смещение исследовательского интереса от
изучения социальных структур к социальным процессам. Бурдье называет
это релационным принципом мышления, характерным для современных
физики и математики. Его особенность в идентификации реальности с взаимосвязями, а не с субстанциями. Субстанциональный подход стремится
объяснить происходящее, внутреннее устройство и развитие через единое
устойчивое начало, дайте его представителям точку опоры и они объяснят
мир. Релационный подход делает упор на отношения, взаимосвязи. Это
тесным образом сопрягается с синергетикой.
Приход синергетики в социологию – попытка найти комплексные
модели, примиряющие систему и социальное действие. Для синергетики характерно представление о системе как целостном объекте, в котором акцент делается не столько на самих элементах, сколько на связях
между ними, обеспечивающих такую целостность. Классическая социология и социосинергетика, для которых объединяющим является понятие
системы, не противоречат друг другу, а скорее дополняют друг друга.
Но, и это третий момент, определяющий парадигмальные изменения в социальных науках, изменились характеристики самой системы
и вытекающие из этого ее свойства. В фокусе внимания оказываются
неравновесные системы, неустойчивость которых является предпосылкой изменения способа их поведения. Вводятся новые характеристики:
нелинейность, критическое поведение, потенциальность. Стационарное
состояние системы рассматривается как «устойчивое», в котором при
небольших отклонениях система возвращается в исходное состояние,
и «неустойчивое», в котором даже небольшие отклонения могут привести
систему к качественному переходу.
«Синергетическое мировидение представляет собой своеобразный
(на первый взгляд, внутренне противоречивый) феномен. Стремясь научным, рациональным способом постичь то, что не было прежде предметом
науки (хаос, порядок, становление – явления, не обладающие до сих пор
точными определениями), она является попыткой рационально объяснить не
рационально устроенный мир (курсив автора – Н.М.), или точнее – пытается
создать рациональную модель не рационально устроенного мира» [2, с. 29].
В центре внимания синергетики оказываются процессы самоорганизации.
Нельзя сказать, что в классических социологических школах и направлениях вопросам самоорганизации в развитии социальных процессов не
уделялось внимания вовсе. Но синергетика на этом акцентуирована и предлагает качественно иную методологию изучения данных процессов с привлечением методов математического моделирования.
337
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Проблема социального упорядочения – суть проблема наложения
универсальных законов самоорганизации на социальную эволюцию. В рамках этих закономерностей хаос играет совершенно особую роль, как разрушительную, так и конструктивную. Социальная организация в данном
подходе рассматривается и как структура, и как процесс, ведущий к организации такой структуры. Синергетический подход, в рамках которого мы
пытаемся раскрыть действие механизмов самоорганизации в социальной
системе, подводит нас, в том числе к решению следующих актуальнейших вопросов:
• Возможно ли предсказать развитие событий?
• Можно ли повлиять на развитие событий?
• Каковы условия выхода на точку смены траектории системы,
определение тех сил, под воздействием которых система перестает
притягиваться предыдущим стационарным состоянием и устремляется к другому?
• Каков механизм актуализации одного из путей развития системы
в точки бифуркации (перелома)?
Являясь продуктом постнеклассической модели научного мышления, синергетика признает относительность и конкретность истин, получаемых на основе ее методологии, критерии социальных оценок в ее рамках
подвижны, но не произвольны. Она ориентирована на поиск «структур
порядка» в неустойчивом, стохастически организующемся мире. Она осознает границы своих возможностей, но, как и «понимающая социология»,
исходит из того, что познание есть одновременно созидание нового, соответственно, познавая, нацеливает нас на улучшение этого мира.
Синергетика подарила нам новое понимание хаоса. Хаос амбивалентен, разрушающий и созидающий одновременно, он не чередуется
с порядком, он материал, из которого порядок прорастает. Нет абсолютного
хаоса и абсолютного порядка. Корректнее говорить, что возрастает мера
упорядоченности (или хаотичности) по какому-либо показателю за счет
или в противоположность снижению меры упорядоченности (или хаотичности) по иному показателю. Сам хаос имеет тонкую, иногда невидимую
для внешнего наблюдателя структуру. Порядок — это организованный хаос.
Постоянный приток из внешней среды вещества, информации, энергии
противостоит стремлению к хаосу.
Хаос присутствует в системе на элементарном уровне и выражается
в стремлении каждого элемента к автономии и наращиванию степеней свободы. Хаос это однородность, поскольку элементы обладают одинаковыми
характеристиками и функционально не зависят друг от друга. Порядок,
напротив, обеспечивается дифференцированностью элементов, их связями
и согласованным взаимодействием. Зависимость, а не свобода элементов
рождают порядок в системе. «В случае социальной среды аналогом такой
устремленности к хаосу выступает не что иное, как устремленность к абсо-
338
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
лютной свободе. Его задача — разрушить порядок, иерархию, структуру», –
делает социологическую экспликацию украинская исследовательница
Л.Д. Бевзенко [3, с. 211].
Мерой хаоса системы, ее неупорядоченности является энтропия.
Социальная энтропия – мера неструктурированности, неопределенности,
непредсказуемости социального объекта. Система состоит из элементов,
и ее суммарная энтропия зависит от энтропии каждого элемента. Чем выше
степень связанности, зависимости между элементами, тем меньше энтропия, чем меньше эта взаимозависимость, тем больше энтропия и более
непредсказуемым становится поведение системы. Социальным аналогом
энтропии может выступать аномия, состояние, когда разрушается ценностно-нормативное единство общества и его поведение действительно
становится непредсказуемым.
Социальная система – это открытая система, ее развитие носит
нелинейный характер. Г.Г. Малинецкий определяет нелинейность как
«парадоксальное, антиинтуитивное поведение изучаемых объектов, когда
совместные действия нескольких причин или факторов могут дать новое
качество, когда результат их действия нельзя вычислить как сумму результатов этих причин по отдельности» [4]. В случае нелинейных систем вдали
от состояния равновесия элементы системы оказываются способными
к отказу от некоторых степеней свободы ради объединения в целостные
когерентные образования, что ведет к возникновению порядка из хаоса.
Данный эффект оттока энтропии получил название диссипации и само
открытие диссипативных структур, доказательство теоремы о минимуме
производства энтропии в открытых системах И. Пригожиным стало теоретической основой синергетики как подхода к изучению диссипативной самоорганизации.
В открытых нелинейно развивающихся системах процессы диссипации ведут не к распаду, а к прорастанию из хаоса нового порядка
и структурированности. Механизмом такой системной перестройки является внезапно возникающая согласованность между действиями отдельных
частиц. Суть эффекта диссипативной структурированности – спонтанное
возникновение коллективного, согласованного, когерентного поведения
элементов системы. С этого момента в открытых системах вместо нарастания хаоса начинает идти обратный процесс: появление структур, рост
сложности, снижается энтропия системы, что означает изменение степеней
свободы элементов, их постепенное встраивание в целое.
Нелинейный характер развития открытой системы тесно связан
с другой ее характеристикой неравновесностью. Открытая система не может
в своем развитии оставаться равновесной, т. к. ее функционирование требует непрерывного поступления из внешней среды энергии или вещества,
с их поступлением неравновесность системы возрастает, прежние элементы
системы разрушаются, разрушается структура. Относительно стабильное
состояние неравновесной системы связано с устоявшимся режимом ее
функционирования, положением равновесия, к которому она стремится,
несмотря на воздействие флуктуаций, отклоняющих ее от этого состояния.
339
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Но всякая устойчивость в нелинейных системах относительна и имеет место
до определенных пределов, после чего система может выйти на новый
режим функционирования.
Один из главных вопросов – условия выхода на точку смены траектории системы, определение тех сил, под воздействием которых система
перестает притягиваться предыдущим стационарным состоянием и устремляется к другому. Новый порядок приходит на смену старому, потому что
старый вырабатывает свои ресурсы, доводя систему до бифуркационного
состояния. Бифуркация – изменение характера движения динамической системы на большом временном интервале при изменении одного
или нескольких параметров. Соответственно, изменение установившегося режима работы происходит в точке бифуркации. Это точка перехода
к новому порядку развития системы, точка выбора одного из возможных
режимов функционирования, точка ветвления пути системной эволюции. В точке бифуркации вариативность развития определяется тем, что
перед системой как бы открывается несколько притягивающих (аттрактивных) состояний, и она необратимо делает выбор в пользу одного из них.
Происходит то, что С.П. Курдюмов и Е.Н. Князева, пионеры синергетики
в российской науке, назвали «выпадением на аттрактор» [5, с. 111].
В обществоведческих дисциплинах для моментов перехода от одного
режима функционирования к другому давно уже существуют привычные
нам определения кризиса, революции, которые с точки зрения синергетики
представляют собою точки социальной бифуркации или точки ветвления
социальной эволюции.
В открытых нелинейных системах эволюционные процессы ведут
к созданию все более сложных организаций и структур путем интеграции различных частей, развивающихся в разном темпе, в эволюционные
целостности. В ходе рождения сложной организации происходит согласование темпов жизни структур, синхронизация темпов эволюции. Примером
может послужить достраивание политических структур под совершившийся
промышленный переворот и новую расстановку социальных сил в западном
обществе XIX века.
Выбор одного из возможных путей эволюции системы в точке
бифуркации – это момент перехода от хаоса к новому порядку, изменения
здесь происходят скачкообразно, поведение социального объекта становится непредсказуемым, а последствия необратимыми. В точке бифуркации будущее выбирает за себя. Ю. Лотман писал, что всякая культура
проходит в своем развитии точку бифуркации, в которой происходит
взрыв, «вспышка еще не развернувшегося смыслового пространства. Оно
содержит в себе потенциально все возможности будущих путей развития»
[6, с. 22]. При этом ученый подчеркивает существенные для процессов
самоорганизации моменты: выбор одного из путей культурного развития
не определяется ни причинностью, ни даже вероятностью, поскольку эти
механизмы перестают работать в момент бифуркационного взрыва: «Выбор
будущего реализуется как случайность… . Доминирующим элементом,
который возникает в итоге взрыва и определяет будущее движение, может
340
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
стать любой элемент системы, случайно втянутый взрывом в переплетение возможностей будущего движения. Однако на следующем этапе он
уже создает предсказуемую цепочку» [7, с. 28-29]. Необратимость – еще
одно следствие прохождения системой точки бифуркации. Сделав выбор
в пользу одного из возможных путей развития, система навсегда утрачивает
возможность вернуться в прежнее состояние и изменить этот свой выбор.
Л.Д. Бевзенко в своей работе пытается с точки зрения синергетики
проанализировать роль личности в историческом процессе и социальном
конструировании. Она пишет, что бифуркации могут инициироваться личностью, при условии, что ее деятельность накладывается на определенные
социокультурные условия и действующие социальные механизмы, то есть
сама деятельность является своего рода аттрактивной структурой. Малые
флуктуации, отклонения от средних значений, которыми в социальной
системе являются индивидуальные действия как формы девиантного поведения, в период стабильности большей частью подавляются системой. «Но
в моменты кризисов, социальных бифуркаций те же флуктуации становятся
значимыми и могут повернуть колесо социальной истории. Личность,
индивидуальное действие, выступая в качестве случайной судьбоносной для
системы флуктуации, становятся определяющими для выбора путей дальнейшего системного движения. Правда, результат тоже часто не совпадает
с замыслом автора (в данном случае – конкретного социального актора),
но всегда помечен его индивидуальностью» [3, с. 89].
Диссипативные структуры в состояниях неустойчивости крайне
чувствительны к малейшим случайным отклонениям в среде. Когда они
балансируют между потенциально возможными траекториями развития
в точке бифуркации, достаточно вторжения одной случайной флуктуации,
чтобы сделать одну из потенциальных возможностей актуальной. «Малым
вызовешь большое, но большим не всегда добьешься и малого», – самый
известный принцип нелинейного поведения открытых систем. Большие
затраты энергии не гарантируют получение пропорционального результата при отсутствии резонансного взаимодействия со средой. Малое же
воздействия, порой случайное, но резонирующее с разворачиванием самоорганизационных процессов, способно раскачать систему. Данный вывод
синергетики особенно важен для организации управляющих воздействий,
о чем речь пойдет ниже.
Нельзя не отметить, что значения точек, в которых режим достигает
максимального обострения, точек бифуркации и социальных аттракторов – очень близки, они означают момент фазового перехода и конфигурацию будущей системы. Аттрактор, понятие так же пришедшее из
естественных наук, введенное в свое время А. Пуанкаре, это область относительно устойчивого состояния системы, которая притягивает к себе траектории ее развития. В синергетике одно из «классических» определений
дала Е.Н. Князева: «Системный аттрактор – определенная конфигурация
системной структурированности, к которому притягивается траектория
движения системы» [8, с. 14]. Князева пишет о близости понятий аттрактор
и цель, но не в смысле человеческого целеполагания, а в смысле направленного поведения системы.
341
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Социологической экспликацией синергетики успешно занимается
украинский исследователь Л.Д. Бевзенко, в том числе, тем, что есть аттрактор в социальной среде. Автор подчеркивает, что аттрактивные структуры
это, по сути своей, диссипативные структуры, чья конфигурация диссипации притязательная для системы в целом. Свойство социальной аттрактивной структуры требует обращения к понятиям и представлениям культурного порядка: нормы, ценности, символы, инициация, сакрализация.
Аттрактивная структура именно структура, а не агрегативное объединение
элементов, считает автор, за счет спонтанно возникающей когерентности,
кооперированности, которая предполагает отказ, не всегда осознанный,
от части степеней свободы. «Именно в результате этого возникает эффект
структурной целостности, эмерджентности, коллективности, единства»
[3, с. 408].
Таким образом, негэнтропийный потенциал социального аттрактора
обеспечивается ценностно-нормативной и морально-этической системами,
которые поддерживают и укрепляют самоорганизационный порядок в зоне
локализации аттрактора в среде. Бевзенко подчеркивает, что укоренение
смыслосодержания происходит не только на уровне осознанных представлений, но и в глубинных пластах психики. Из представителей социосинергетики, возможно, именно Л.Д. Бевзенко ближе других подошла
к встраиванию мира человеческой субъективности, мира социокультурных
смыслов того, что она называет «жизненным миром» в социосинергетическую модель. «Модель мира» для нее это субъективно переживаемый
человеком образ реальности, с которым соотносится его деятельность.
Я уже говорила, что среди свойств нелинейной среды непредсказуемость, необратимость, малая зависимость процессов системного структурирования от начальных условий. Для аттрактивных структур характерны
и спонтанность возникновения и вариативность возможных состояний,
но, вместе с тем, возникнуть могут ни какие угодно аттракторы, а только
те, свойства которых предзаданы самой средой, соответствуют допустимым вариантам поведения системы. Но, опять-таки, если сущность самих
аттракторов не относится к принципиально непрогнозируемым моментам,
то реальный выбор в пользу одного из них, как правило, связан с действием
флуктуации, случайности на микроуровне. Синергетика подразумевает, что
долгосрочное прогнозирование невозможно, поскольку социальные процессы меняют свою направленность в точках бифуркации стохастическим
образом, поскольку малые флуктуации, усиливаясь в точках системного
перелома, приводят к событиям, которые не обязательно должны были
происходить, но которые в последующем определяют развитие системы
в сторону нового порядка функционирования. Линейное предсказание на
основе экстраполяции, установления причинно-следственных закономерностей допускается, но на коротком временном промежутке и вдали от
точек бифуркации, системного перелома.
Синергетика вообще и социосинергетика в частности допускают
возможность вероятностного прогноза. «Проблемы, не имеющие решений на уровне детерминизма, могут иметь решения на вероятностном
342
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
уровне», – считает Л.В. Василева [9, с. 29]. Одним из первых об «эрозии
детерминизма» писал И. Пригожин [10]. Он указывал, что принятие решений человеком неотделимо от проявления свободы его воли. Человеческая
же свобода может иметь смысл только в мире, которым правят недетерминистические законы.
Признание существования горизонта прогноза имеет своим прямым
следствием изменение управленческих стратегий поведения. Сегодня правила эффективного управления с точки зрения учета законов самоорганизации подразумевают, во-первых, что управлять системой можно косвенным
путем, изменяя параметры среды для того, чтобы она сама становилась
способна к порождению иных самоорганизационных структур. Аттракторы,
которые притягивают развитие системы, конечно, нельзя создать искусственно, но можно инициировать их возникновение, причем только тех,
которые предзаданы средой, органичны ей.
Сила синергетики в том, что она признает возможность не только
объяснения функционирования системы, но и возможность влиять на ее
функционирование. Это вытекает из принципов познания постнеклассической науки, нельзя наблюдать за объектом, не оказывая на него влияния.
Наши знания об объекте соотносятся с целевыми установками познающего
субъекта. Синергетика, как уже говорилось, показывает, как можно генерировать, посредством резонансного влияния, желаемые и реализуемые
структуры в сложной системе, но не любые, а определенные структуры из
спектра потенциально возможных.
Возможность правильно организованного резонансного воздействия – второй момент управленческой стратегии синергетики. При условии попадания в резонанс со структурной предзаданностью, заключенной
в среде, в соответствии с принципом самодостраивания потенциально возможная структура разовьется по самоорганизационным законам в зрелую
социальную структуру. С точки зрения социосинергетики и организационная составляющая может быть вполне эффективной, но в условиях устоявшегося режима функционирования системы, вдали от точек бифуркации.
И, что еще важнее, организационные усилия могут быть направлены на
недопущение выхода системы на точку бифуркации, в силу невозможности
предугадать ее самоорганизационный выбор в этот момент.
Эвристический потенциал социосинергетики заключается, прежде
всего, в том, что это направление, сохраняя базовые категории классической социологии, такие как система, социальные процессы и пр., находит
место в социальной реальности единичному. Она объясняет, в каких случаях и почему случайная флуктуация, будь то деятельность личности или
случайное событие, может изменить поведение системы в целом, притянуть
ее развитие к принципиально иному вектору. Понимание этого требует
изменение управленческих стратегий в обществе, что выводит нас из теоретических рассуждений в практическую плоскость науки.
343
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Библиографический список
1. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // URL:
http:// http://cognitiveportal.org/?p=312 (Дата обращения: 26.07.2011).
2. Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем:
(Синергетика и теория социальной самоорганизации). СПб.:
«Лань», 1999.
3. Бевзенко Л.Д. Социальная самоорганизация. Синергетическая парадигма: возможности социальных интерпретаций. Киев. Институт социологии НАН Украины, 2002.
4. Малинецкий Г.Г. Новая реальность и будущее глазами синергетики //
URL: http://gsf.inesnet.ru/?p=101(Дата обращения: 22.03.2011).
5. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Интуиция как самодостраивание //
Вопросы философии. 1994. № 2. 6. Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство, 2000.
7. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992. 8. Князева Е.Н. Случайность, которая творит мир (новые представления о самоорганизации в природе и обществе) // Знание, философия
и жизнь. 1991. № 7.
9. Васильева Л.Н. Наследие И. Р. Пригожина и социальные науки //
Социологические исследования. 2009. № 6.
10. Пригожин И. Постижение реальности // Природа. 1998. № 6.
344
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Немировский В. Г., Красноярск
Проблемы изучения
современной социологии
в высшей школе
Аннотация
Данная статья посвящена состоянию современной социологии как учебной дисциплины. На примере пяти тем:
научный статус социологии, социальные изменения,
современные западные социологические теории, социология эмоций, социальная структура и тип современного
общества рассмотрены проблемы изучения социологии
в высшей школе.
Ключевые слова: социологическое знание, социологическое образование,
социальные изменения, социология эмоций, теоретическая социология, социальная структура
Научный статус социологии
Журнал «Социологические исследования» недавно опубликовал
подробный, глубоко профессиональный анализ содержания современной
учебной литературы по социологии [1, с. 146-151]. Поэтому мы остановимся
лишь на некоторых проблемах. На наш взгляд, первичная из них – научный
статус социологии. До сих пор целый ряд авторов существующих учебников
отказывают ей в статусе самостоятельной науки. По мнению, например,
Б.А. Исаева, «теоретической основой, фундаментом социологии является
философия (выделено мною – В.Н.). Именно из философии черпает социология парадигмы, концепции, подходы, отдельные идеи, методы и терминологию» [2, с. 7]. Надо сказать, что похожее мнение поддерживают и другие авторы, например: «Социология как социальная философия в структуре
социологического знания имеет основополагающее значение. Как социальная наука, вырастающая из философии и развивающаяся первоначально
на ее основе, она объективно несет в себе печать философского образа
мышления.» [3, с.13] Как говорится, без комментариев. Очевидно, пора
доставать свой диплом кандидата филос. наук, полученный в 1981 г., когда
«прикладная социология» официально считалась философской наукой.
345
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Понимание социальных изменений
Социальные изменения – это одна из тех тем, которым наименее
«повезло» в современной отечественной социологии. Ещё со школьного
курса обществознания учащимся (многие из которых – будущие студенты)
внушается, что данная тема исчерпывается, главным образом, такими
вопросами, как «социальный прогресс и регресс», «социальные революции», «социальные движения» [4]. Совсем недавно в учебной литературе
появилось, к счастью, «инновационное развитие», что даёт возможность
более глубоко осмыслить данную тему. Но ведь известно, что социальные
изменения не исчерпываются названными аспектами, они, как минимум,
должны быть рассмотрены в контексте таких характеристик, как линейные,
цикличные, волновые, не говоря уже о модернизации [5, с. 339-438]. По
данным проблемам имеется, без преувеличения, огромное число изданных
монографических работ, научных статей, как за рубежом, так и в нашей
стране. Но в подавляющем большинстве учебников и учебных пособий
эти аспекты темы попросту игнорируются. При этом в изданном несколькими годами ранее фундаментальном учебном пособии под редакцией В.А.
Ядова, на наш взгляд, тема социальных изменений на примере социальных
трансформаций в России была раскрыта весьма глубоко и подробно [6].
И всё же социум во многих учебниках, за исключением отдельных его элементов, например, социальных институтов, или социальной
структуры, предстаёт в форме намертво застывшей идеальной статичной
картины. Правда, в ряде текстов по сути, говорится, что одни элементы
общества подвержены социальным изменениям, другие – нет. Почти не
встречается анализ такого важного для понимания социальных изменений
феномена, как социальные катастрофы.
«Современные» западные социологические теории
Не вдаваясь в детали, отметим, что в разделе программы по дисциплине «социология» для бакалавров, разработанной знаменитой «Вышкой»
(НИУ ВШЭ), по праву одним из наиболее «продвинутых» и высоко престижных в России университетов инновационного типа «Западная теоретическая социология конца XX – начала ХХI вв.: основные школы,
направления и тенденции интеллектуального развития» предлагается
осветить, наряду с концепциями и воззрениями таких ныне здравствующих
и активно работающих социологов, как Э. Гидденс, И. Валлерстайн или
Дж. Александер, так и произведения и других, уже, к сожалению, скончавшихся [7] . Как известно, Н. Луман умер в 1998 г., П. Бурдьё – в 2002,
А. Горц – в 2007 г. Живущий и поныне Ю. Хабермас основные свои работы,
которые изучают в отечественной высшей школе, опубликовал в 60‑х –
начале 70‑х годов прошлого века. Сказанное совершенно не означает, что
346
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
их следует игнорировать, но на теорию конца ХХ - начала ХХI вв. всё это
претендовать вряд ли может. А что может быть проще: обратиться к действительно современным зарубежным учебникам или монографиям, изданным, например, в 2008‑2011 гг., учитывая весь широкий спектр представленных ими направлений западной социологии, а не только традиционный
для отечественных учебников, и отразить их в соответствующем разделе.
Далее закономерно возникает вопрос: а почему во всех программах
всегда рассматривается только западная теория? Ведь и в других, «незападных» странах есть своих социологические школы [8]. Активно развивается
теоретическая социология и в современной России. Некоторые причины
существующего разделения на «западные» и «незападные» теории подробно
проанализировала С.Г. Кирдина, которая при этом сама является автором
весьма эвристичной и популярной «теории институциональных матриц» [9].
На наш взгляд, одна из причин «зависания» отечественной социологии в контексте западных теорий середины – второй половины прошлого века – это ориентация многих наших учёных и преподавателей (как,
впрочем, и немалой части их зарубежных коллег) на те направления западной и отечественной социологии, которые, обычно именуют с приставкой
«нео»: «неоинституализм», «неомарксизм» и т. п. Безусловно, эвристический потенциал классических концепций, переживающих новый расцвет,
велик и, пожалуй, раскрыт ещё не до конца. Но мы живём в другое время.
Уже много лет студентам преподаётся курс «Концепции современного
естествознания», который зачастую, никак не корреспондирует, а то и вовсе
противоречит ряду собственно социологических курсов. Речь идёт, прежде
всего, о новой научной картине мира и порождённых ею познавательных
моделях: системной (отметим, что она далеко не полностью адекватна
«системной парадигме» в социологии в том виде, как последнюю принято
излагать в разделах учебников, посвящённых истории социологии [10;
11]) синергетической, диатропической. Всё это с опорой на современные
методы математической статистики и математического моделирования
открывает перед социологией, без преувеличения, широчайшие перспективы. Причём современная отечественная философия вполне активно
освоила новую научную картину мира и порождённые ею научные дисциплины, например, социальную синергетику. Наша же родная социология
порой не может «оторваться от материнской груди» марксистско-ленинской философии, в частности, исторического материализма.
Изучает ли социология эмоции
На Западе социология эмоций активно развивается уже около 40
лет и библиография работ, посвящённых этой проблематике, составляет
тысячи наименований, существуют и бурно конкурируют между собой различные научные школы в этой области. Существуют справочники и учебные пособия по социологии эмоций [12] и др.
347
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
В России начало активной институализации этого направления
социологических исследований положили работы Ж.Т. Тощенко, в которых
всесторонне изучено «социальное настроение» [13, 21-34]. К настоящему
времени опубликовано несколько работ отечественных авторов, в которых
анализируются зарубежные тенденции развития социологии эмоций [14,
с.134-154; 15, с. 292-331 и др.].
Есть ряд отечественных социологических исследований эмоций
(а также авторов из некоторых стран СНГ), однако все они касаются, прежде всего, различных проявлений элементарных эмоций, например, страха
[16; 17, с. 77-91; 18; 19; 20].
Ещё в начале 1980‑х годов нами было введено в социологический
оборот понятие «ценностные переживания», правомерность и эффективность которого были защищены в докторской диссертации. Каждое из
них выступает проявлением определённой потребности респондентов.
Разработан и вопросник, с помощью которого более чем 20 лет опрошены
десятки тысяч респондентов» [21; 22]. С использованием данной методики подготовлены и защищены целый ряд кандидатских диссертаций.
Опубликованы научные статьи, монографии, учебники и учебные пособия.
[23; 24 и др.].
На наш взгляд, не вызывает сомнений, что серьёзные наработки
в области социологии эмоций, имеющие место как в западной, так и в отечественной социологии, должны найти своё место и в учебном курсе данной дисциплины, особенно с учётом реализации её прикладной функции.
В каком обществе мы живём
На наш взгляд, важно отметить, что, социальная структура общества во многом выступает производной от типа, к которому относится
само данное общество. Поэтому, прежде чем учить кого-то, первоначально
необходимо определиться с тем, в каком обществе мы живём. Для многих
студентов этот вопрос представляет немалый интерес. С точки зрения В.
Шляпентоха «пример постсоветской России показывает, что попытки
описать российское общество в терминах одной «интегративной системы»
(либеральной, авторитарной или любой другой) оказались безрезультатными. Фактически эта же проблема возникает при анализе многих обществ,
включая Соединённые Штаты, Мексику и Японию… Разброс мнений
в литературе, посвящённой современной России, отражает глубокий раскол
во всех сферах – идеологической, политической, социальной, экономической, этнической и культурной. Преобладание интегративно-системного
подхода отчасти объясняет, почему многочисленные теории не смогли
полностью объяснить социальные, политические и экономические перемены в постсоветских странах» [25, с. 31, 35].
348
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Так, на основе проведённого им анализа с применением сегментированного подхода, данный автор делает вывод об эффективности применения феодальной модели с целью анализа и объяснения современного
российского общества.
Аналогичную или весьма близкую к ней точку зрения высказывают и ряд иных учёных. Например, главный редактор журнала «Мировая
экономика и международные отношения» А. Рябов считает, что факторы
появления и распространение в разных сферах социальной жизни современной России элементов архаики восходят к феодальным отношениям.
Он делает вывод, что матрица архаичных социальных практик в современном российском обществе имеет системный характер и имеет серьёзную
тенденцию не только к сохранению, но и укреплению. [26].
Существует научно обоснованное наименование постсоветского
общества как «индустриальный феодализм» [27]. Как известно, в феодальном обществе учёными традиционно выделяются не только классы, но
и сословия, которые играют в нём, как правило, более значимую роль.
Не случайно С.Г. Кордонский использует для анализа современной
России (и не только современной) сословное представление о социальной
стратификации и доказывает, что именно «…сословия – а не классы –
в России были, есть и в предвидимом будущем останутся основными элементами актуальной социальной структуры. В имперской России были
одни сословия, в СССР – другие, в постсоветской России сейчас формируются третьи» [28, с. 37]. При этом уточняется, что понятие классов
используется для описания социальных иерархий в отношениях потребления, понятие же сословий введено для описания иерархий служения, или
обслуживания, прав и привилегий [28, с. 24]. О.И. Шкаратан также приходит к следующему выводу: «наши исследования социальных отношений реальных групп… показали, что как в далёком, так и в недавнем (советском) прошлом в современной России определяющей всё же является сословно-слоевая стратификационная иерархия».
Автор отмечает, что в России переход от стратификации иерархического
типа, в которой позиции индивида и социальных групп определяются их
местом в структуре государственной власти, степенью близости к источникам централизованного распределения к доминирующей в цивилизованном
мире классовой стратификации так и не состоялся. Властные отношения
как и прежде доминируют над собственническими. [29, с. 18-19]. Надо сказать, что и в западных социальных науках существует тенденция рассматривать современные общества с реальных позиций, в результате чего многие
из существующих ныне государств относятся исследователями отнюдь не
к «постиндустриальному» обществу, а, например, к феодальному или иным
более ранним формам социальной жизни[30; 31; 32; 33].
У нас не вызывает сомнения, что подобные, даже диаметрально
противоположные точки зрения, должны быть отражены в современных
отечественных учебниках по социологии. Только в этом случае мы можем
вести речь о научной объективности и адекватной отражение социальной реальности.
349
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Выводы
От адекватного состояния и использования социологии в значительной мере зависит социальное здоровье нашего общества. И тут нельзя
не сказать о специфике социального запроса на социологию, существующего сегодня в России. Определяющую роль в нём играет социологическая некомпетентность ряда заказчиков исследований, больше внимания
уделяющих правильной расстановке запятых в отчёте и его объёму (по
принципу: «чем больше – тем лучше»), нежели смыслу поставленных перед
исследователем задач и результатам их решения. Социология нередко также
выполняет у нас функции PR, что подрывает к ней доверие общественности. Система принятия управленческих решений во многих случаях устроена так, что участие в них социологов не предусмотрено.
Библиографический список
1. Тощенко Ж.Т., Романовский Н.В. Опыт комплексного обеспечения
учебной подготовки специалистов // Социологические исследования. –
2011. – № 1.
2. Исаев Б.А. Социология. Краткий курс. – СПб.: Питер, 2010.
3. Социология. Общий курс: Учебник / Отв. ред. А.С. Страданченков, А.В.
Филиппов. – М.: ИНФРА-М, 2008.
4. Обществознание: Учеб. / А.Б. Безбородов, М.Б. Буланова. В.Д. Губин
и др.; под ред. А.Б. Безбородова, В.В. Минаева. – М.: Проспект, 2009.
5. Немировский В.Г. Социология: учебник. – М.: Проспект, 2010.
6. Социальные трансформации в России: теории, практики, сравнительный анализ / Под ред. В.А. Ядова. – М.: Флинта, 2005.
7. Примерная образовательная программа. Дисциплина: «Основы социологии». Бакалавры. Утверждено ректором НИУ ВШ Я.И. Кузьминовым
5 сентября 2011 г. Направление подготовки и специальность 040100
Социология. Утверждено приказом Минобрнауки РФ от 17 сентября 2009 г. №337 (постановлением Правительства РФ от 30.12.2009 г.
№1136) ФГОС ВПО утвержден приказом Минобрнауки РФ от 29
марта 2010 №230. Квалификация (степень) выпускника – бакалавр.
Нормативный срок обучения – 4 года. URL: http://ecsocman.hse.ru/
data/2011/10/14/1267235941/Утвержденная ПООП по социологии.pdf
(Дата обращения 16.01.2012).
8. Всемирный доклад по социальным наукам. Издательство Юнеско/
Издательский Дом Магистр-ПРЕСС. Ред. Али Касанджигил и Дэвид
Мэкинсон. Ред. русской версии В.С. Хелемендик. М.: 2002.
350
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
9. Кирдина С.Г. Современные социологические теории: актуальное противостояние? // 2010. Вехи российской социологии. 1950‑2000‑е годы
/ Отв. ред. Ж.Т. Тощенко, Н.В. Романовский. – СПб.: Алетейя, 2010.
10. Давыдов А.А. Системная социология. Основы системной социологии.
М.: КомКнига, 2006.
11. Давыдов А.А. Системная социология. Введение в анализ динамики
социума. М.: Изд-во ЛКИ., 2007.
12. Handbook of the Sociology of Emotions / Ed. by J.E. Stets, J.H. Turner. –
New York, Springer, 2006.
13. Тощенко Ж.Т. Социальное настроение – феномен современной социологической теории и практики // Социологические исследования. –
1998. – № 1.
14. Деева М.И. От индивидуального к разделяемому аффекту: постдюргеймианская традиция в социологии эмоций. // Социологическое обозрение. – 2010. – Т. 9. – № 2.
15. Симонова О.А. Социологическое исследование эмоций в современной американской социологии: концептуальные проблемы //
Социологический ежегодник. Серия «Теория и история социологии»
/ Ред. и сост. Н.Е. Покровский, Д.В. Ефременко. – М.: РАН, ИНИОН,
ГУ ВШЭ, 2009.
16. Головаха Е.М., Панина Н.В. Социальное безумие. История, теория
и современная практика. – Киев, 1994.
17. Ядов В.А. Структура и побудительные импульсы социально-тревожного
сознания // Социологический журнал. – 1997. – № 3.
18. Матвеева С.Я., Шляпентох В.Э.Страхи в России в прошлом и настоящем. – Новосибирск. – 2000.
19. Шубкин В.Н., Иванова В.А. Страхи и тревоги россиян. – СПб., 2004.
20. Россия на новом переломе: страхи и тревоги. Под ред. М.К. Горшкова,
Р. Крумма, В.В. Петухова. – М.: 2009.
21. Немировский В.Г. Социология личности. Теория и опыт исследования. – Красноярск: 1989.
22. Немировский В.Г. Смысл жизни: поиски и проблемы. – Киев: 1990.
23. Немировский В.Г. Современный российский кризис в зеркале постнеклассической социологии. М.: Кн. дом «ЛИБРОКОМ». – М.: 2009.
24. Труфанов Д.О. Ценностная социологическая концепция современных
единоборств. Красноярск: РИО КрасГУ., 2006.
25. Шляпентох В. Современная Россия как феодальное общество. – М.,
2008.
351
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
26. Рябов А. Возрождение «феодальной» архаики в современной России:
практика и идеи. Московский центр Карнеги. Рабочие материалы. № 4.
2008.
27. Иванов И. Россия солидарно-либеральная. № 326. 1 июня 2003 г.
[Электронный ресурс]. – URL: http://lebed.h1.ru/art3364.htm (дата
обращения 16.01.2012).
28. Кордонский С.Г. Сословная структура постсоветской России. –
М., 2008.
29. Шкаратан О.И. и коллектив. Социально-экономическое неравенство
и его воспроизводство в современной России. – М.: 2009.
30. Guillory, S. Does Corruption make Russia a Neo-Feudal State?
[Электронный ресурс] // Sean`s Russia Blog. – URL: http://seansrussiablog.
org/2006/10/21/does-corruption-make-russia-a-neo-feudal-state/ (Дата
обращения 16.01.2012).
31. Blank S. The Putin Succession and its Implications for Russian
Politics [Электронный ресурс] // Central Asia-Caucasus
Institute & Silk Road Studies Program. Institute for Security and
Development Policy. 2008. URL: http://www.isn.ethz.ch/isn/DigitalLibrary/Publications/Detail/?ots591=0c54e3b3-1e9c-be1e-2c24a6a8c7060233&lng=en&id=55487 (Дата обращения 16.01.2012).
32. Shlapentokh, V., Woods J. Contemporary Russia as a Feudal Society: A New
perspective on the Post-Soviet Era. – New York: Palgrave Macmillan, 2007.
33. Ericson, R.E. The Post-Soviet Russian Economic System: An Industrial
Feudalism? [Электронный ресурс] // Bank of Finland / Institute for
Economies in Transition. BOFIT Online 8/2000. – URL: http://www.
suomenpankki.fi/bofit/tutkimus/tutkimusjulkaisut/online/Documents/
bon0800.pdf (Дата обращения 16.01.2012).
352
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Сивиринов Б. С., Новосибирск
К вопросу об особенностях конструктивнонеобходимого понятия «социальное время»
в социологии
Аннотация
Статья посвящена системно-функциональному подходу
к определению социального времени. Подчеркивается
феноменологическая природа феномена социального
времени. Особое внимание уделяется определению модусов социального времени – прошлого, настоящего, будущего и их значимости для анализа социально-временного
состояния общественных процессов.
Ключевые слова: социальное время, феноменологическая временная реальность, системно-функциональное социальное время, модусное время, социальное
прошлое, настоящее, будущее
В современном социальном знании непоследовательный и поверхностный подход к пониманию социального времени порождает массу противоречивых «мнений» и «точек зрения». Принято говорить о парадоксальности и таинственности феномена времени. «Если время действительно так
странно, отмечает Дж. Н. Финдли, можем мы спросить, то на что же более
обычное и понятное мы можем опереться, чтобы объяснить время или пролить свет на его природу? Мы действительно можем рассматривать время
как некий странный беспорядок, который люди, все свое время проводящее
«во времени», вдруг обнаруживают и говорят об этом так, как будто они –
пришельцы из вечности. И наша задача в том, чтобы излечить их от этого
недомогания путем ясного осознания его причин.»[1 С.59.]
В действительности, еще две тысячи лет назад лучшие умы человечества дали практически исчерпывающий ответ на сущностную природу
времени, о котором вынуждены говорить люди в своей практической
жизни. Так, Аристотель высказал гениальную догадку, которая весьма
актуальна для современной науки, ста­вящей вопрос об «объективности»
времени. Опираясь на логику наблюдаемых процессов окружающего мира,
Аристотель пришел к выводу, что время это «мера», с помощью которой
люди измеряют динамику процессов. Он делает вывод о зависимости этой
«меры», устанавливаемой человеком, от самого чело­века. «Будет ли в отсутствие души существовать время или нет? Ведь если не может существовать
353
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
считающее, не может быть и считаемого, ясно, следовательно, и числа, так
как число есть или сочтенное или считаемое. Если же по природе ничто
не способно считать кроме души и разума души, то без души не может
существо­вать время».[2]
Время предстает перед человеком как чрезвычайно сложный феномен, связанный со всем многообразием процессов нашего мира, и в первую
очередь с самим человеком. Это измеряемые, оце­ниваемые и переживаемые человеком «объективные» социальные яв­ления, перерастающие его
объяснительные возможности . Если мы апеллируем к органам чувств, то
они способны воспринимать не некое «чистое» время как таковое. Наши
чув­ства — зрение, слух, осязание — воспринимают пространственные
образова­ния объективного мира – вещи, тела, различные процессы. Наши
органы чувств, созна­ние, воспринимают эти вещи, тела и пространствен­
ные образования в их динамике, движении и изме­нении. Другими словами,
мы воспринимаем через вещи и тела изменяющееся пространство. Но что
позволяет человеку замечать эти изменения? Очевидно, что в этом случае
человек сравнивает предшествующее состояние «А» наблюдаемого объек­та
с последующим «В» и фиксирует не только само изменение, но и его длительность. Это стало возможным благодаря наличию у человека сознания
и памяти. Таким образом, социальное время — это изменения социального
про­странства в его динамике, ритмах, циклах, последователь­ностях состояний, фиксируемые нашим сознанием, памя­тью и измеряемые на базе
выбранного эталона.
Отойдя от понимания времени как отдельного, абсолютно бъективного про­цесса, человеческая мысль пришла к идее единства про­странства
и времени как меры, выбранной человеком для измерения ритмов и длительностей в изменениях социального пространства. Следовательно, абсолютного, чистого времени в онтологическом смысле нет. Время, о котором
гово­рят люди,— это пространство в динамике, в его измеряемом движении
и из­менении. Фактически, когда люди говорят о «меняющихся временах»
они подразумевают меняющееся социальное пространство, т. е. все те изменения, которые происходят в обществе, а также длительности и ритмы этих
(качественных и количественных) изменений. Таким образом, социальное
пространство, состоящее из экономических, политических, социокультурных и других процессов, содержит в себе экономическое, политическое,
социокультурное и другие различные времена. В свою очередь, каждое из
перечисленных времен имеет свою специфику, свои специфические ритмы,
длительности и циклы.
При этом возникает парадокс сочетания определенных объективных социальных ритмов и их человеческого восприятия, формирующего
субъективную временнУю реальность, которая есть лишь часть социальной
феноменологической временнОй реальности включающей в себя также
объективные параметры.
В свою очередь субъективное время выступает как элемент феноменологической темпоральной реальности. В процессе восприятия социальной темпоральной реальности, индивиды зависят от собственных социокультурных кодов, которые могут быть отличными, но могут и совпадать
354
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
с собственными кодами других людей и социальных групп. Это особенно
заметно при восприятии и субъективных оценках социального прошлого,
социального настоящего и социального будущего.
Для конструктивного, (практически значимого в социологии) понимания социального времени большую роль играет модусное представление
времени в социальной реальности.
До сих пор почти абсолют­н ое большинство авторов, анализирующих модусы вре­мени, начиная от Аристотеля и Августина Аврелия
в поисках точки отсчета для определения модусов оста­навливались на
настоящем. При этом исходили из сле­дующей логики: если «прошлого»
уже нет, «будуще­го» — еще нет, то, разумеется, остается «настоящее».
Настоящее у многих авторов выступает как един­ственное реальное звено,
через которое и посредством которого определяется «прошлое» и «будущее», и ус­танавливается связь между ними. Однако настоящее, определяемое относительно прошлого и будущего, выступает в качестве неизбежного символическо-экзистенциального феномена человеческой жизни
ибо в бытийном смысле и настоящее неуловимо, его нет: «есть только миг
между прошлым и будущим».
Из вы­шеприведенных высказываний хорошо видно, что мо­дусы времени — это феноменологическая социальная реальность, но не реальность,
в которой живет чело­век, а которой он живет в процессе своей деятельности. И именно поэтому для него, как видим, прошлое так же доступно,
как и настоящее и будущее. Отсюда под­сказанная практикой и логикой
человечес­кой экзистенциальности мысль о том, что все три мо­дуса едины
и действительным центром, точкой отсче­та уже является не настоящее,
а сам человек, его со­знание. В этом смысле человек экстемпорален. В своем
существовании он сам творит модусное выражение любой своей деятельности и способен, благодаря сознанию и памяти, говорить о прошлом, будущем и настоящем. Мы говорим «сейчас» о прошлом, настоящем и будущем,
понимая, что их уже или еще нет.
Но как объяснить факт применения людьми в общественной жизни
этих понятий «несуществующего»? Дело в том, что модусы социального времени являются экзистенциально-символическим феноменом, некоторой
условностью необходимой в социальной практике, которая полезна людям.
Настоящее «в каком-то смысле» — это измеренная длительность
процесса, качественная определенность которого не изменяется «в настоящий период». Только через настоящее, как опосредующее звено, образуется
связь прошлого и будущего. Как же образуется эта экзистенциональная
реальность насто­ящего? В общепринятом смысле люди, воспринимая
«момент теперь», воспринимают происходящие несколь­ко событий в их
актуальной последовательности и отож­дествляют это последовательное
множество с настоя­щим. Ясно, что должны быть какие-то интуитивные
критерии, относительно которых люди объединяют движение все-таки
неодновременных событий в не­что целое, т. е. «настоящее». Таким критерием являет­ся, во-первых, психоэмоциональная основа воспри­ятия
человеком окружающего пространства. Во-вторых, близость временных
ин­тервалов по отношению к наблюдателю (например, в «настоящее время»
355
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
у студентов сессия); в-треть­их, вытекающая из ситуации качественная
определен­ность процесса-системы, т. е. в определенном смысле процесс устойчив и в «функциональной» основе своей его система в течение какой-то длительности не меняется (в «настоящее время» у студентов сессия).
Приведенные характеристики «настоящего» по­зволяют осуществить
попытку определения модусов си­стемных времен применительно к любой
системе, объек­ту: настоящее — это состояние системы объекта в его качественной, функциональной определенности, охваты­ваемое сознанием
человека и связанное с определенным ин­тервалом длительности этого
устойчивого состояния между прошлым и будущим. Системное социальное
на­стоящее в принципе не имеет жестко фиксированных границ. Это может
быть, например, состояние системы в интервале года, двух или трех лет, при
котором ос­новные качественные и функциональные параметры и свойства
системы не меняются. Таким образом, это мо­жет быть, так сказать, «растянутое настоящее», но обя­зательно пересекающее точку «теперь». Все-таки
границы настоящего можно более или менее точно фиксировать, проведя
количественные и качественные исследования, на основании, которых
можно определить когда в «прошлом» возникли устойчивые функциональные параметры социального процесса и когда «предположительно»
в будущем эти функциональные параметры изменятся. Эти фиксации,
просчитанные человеком, и будут границами социального настоящего.
По аналогии с определением настоящего, приведем определения
двух других модусов социального времени.
Прошлое — это состояние системы объекта, процесса в его качественной, функциональной определенности, фик­сируемое памятыо человека и связанное с определенным интервалом длительности этого устойчивого состоя­ния относительно настоящего состояния системы.
Будущее — это воображаемое возможное состояние системы, объекта, процесса в его качественной, функци­ональной определенности, возникающее в сознании чело­века на основе информации о прошлом и настоящем сис­темы, ее динамики и связанное с определенным отличи­ем этого
устойчивого состояния относительно настоя­щего. Естественно, что такое
системное модусное вре­мя есть некоторая условность, но она наиболее
необ­ходима в социальной жизни человека.
Н. Луман писал: «Самореференция по­зволяет возвращение к предшествующим событиям со­ответственно действиям и показывает постоянно
эту возможность: некая вещь находится еще здесь, где ее оставили, несправедливость можно исправить. Окон­чательное завершение действия может
быть намеренно затянуто, передвинуто…»[3].
Различные события и состояния, таким образом, по­зволяют необратимые события недавнего прошлого сде­лать фактом настоящего и наоборот. Таким образом, с системно-функциональной точки зрения в социальном пространстве можно передвигаться из настоящего в прошлое, из
будущего в настоящее и т. п.
356
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Подобное социальное или социокультурное время позволяет в рамках длительных исторических циклов ви­деть направление движения в развитии различных социальных, экономических, политических и других
процессов. Мы можем говорить, что племена бассейна Амазонки, онтологически являющиеся нашими современниками, в социокультурном
смысле представляют как бы законсер­вированное прошлое, в которое
любой европеец-путеше­ственник может попасть «в любое время». Система
функцио­нирования их сообщества тысячелетиями воспроизводит прошлое
человечества. В известном смысле время (соци­альное, историческое время)
у них остановилось. Такая «остановка» локального времени означает, что
«в системе не происходит ничего существенного, ничего нового, все возникающие функции затухают. Возникновение в этой системе функциональной неравновесности может рассматриваться как во­зобновление течения
местного времени». Так, если по­добное племя начинает вступать в контакты
с более циви­лизованными людьми, применять новые орудия труда и охоты,
то можно сказать, что их «локальное время» снова пришло в движение.
В нашей культуре мы также пользу­емся понятиями системного, локального
времени в обы­денной жизни. Мы говорим: «время остановилось», «зас­той»,
или «время, вперед», имея в виду системно-функ­циональные изменения
в социальных системах (пространствах) страны, региона или даже отдельной администрации. Таким об­разом, проблема границ временных модусов
системного времени решается, если мы фиксируем в ретроспектив­ном
рассмотрении того или иного процесса момент, когда в системе начались
структурно-функциональные измене­ния. При этом мы пользуемся мерами
часов или календа­ря. Этот момент и есть граница между системным про­
шлым и системным социальным настоящим. Следует, однако, заметить,
что определение данного «мо­мента» — нередко задача трудновыполнимая, требующая весьма сложного аналитического подхода. Что касается
модуса системного «социального будущего», то оно так же, как и прошлое
и настоящее, может быть доступно лишь тогда, когда в окружающем мире
уже существуют одно-порядковые системы, но на более высокой ступени
функ­ционального развития, чем отдельная взятая для сравнения с ними
система. Например, промышленно разви­тые страны в силу неравномерности развития демонст­рируют собой ту или иную ступень возможного
будуще­го состояния экономики и социальной жизни для стран с низким
уровнем развития. Так, приезжая в США, Фран­цию, Германию, мы можем
увидеть явления и процес­сы, которые в модусно-функциональном смысле
могут рассматриваться как образцы возможного будущего со­стояния социально-экономической жизни для России.
Таким образом, феноменологический и системно-функциональный подход в понимании социального времени ориентирует не только на
возможности определения модусного статуса и развитости того или иного
социального явления, но и на возможность предлагать векторы и методы
социальных практик по изменению этого модусно-временного статуса либо
в сторону параметров социального будущего, социального прошлого или
социального настоящего.
357
Сессия 2. XIV Харчевские чтения. Измерения социологического знания
Библиографический список
1. Финдли Дж. Н. Время: Рассмотрение некоторых головоломок.// Логос
№ 5 (44) 2004.
2. Аристотель. Физика, IV,14,223.
3. Luhmann N. Soziale Systeme.— Frankfurt am M., 1993.— S.117.
358