Юрлова М.Д. Политический страх как основ..ества_точка зрения

Юрлова Мария Дмитриевна, к. филос. наук, доцент-зам.зав. кафедрой философии
ИСГиПН САФУ имени М.В. Ломоносова.
Политический страх как основа тотального общества:
точка зрения Ханны Арендт
Ханна Арендт была одной из первых, кто писал, что тоталитаризм нарушает
целостность человеческой личности, причем любой, а не только тех, кто по каким-то
причинам предрасположен к злу или насилию. Анализируя отличия тоталитаризма от
других форм правления, в том числе тиранических, она признавала, что большое
влияние на нее оказали работы Монтескьё и Токвиля, вслед за Гоббсом писавших о
политическом страхе, тревоге и терроре [3, с. 120], однако ее собственные
исследования тоталитарных обществ, изложенные, прежде всего в «Истоках
Тоталитаризма» и «Эйхмане в Иерусалиме» во многом взламывают уже сложившуюся
традицию изучения этих феноменов. Если Монтескьё в «Персидских письмах» писал,
что страх смерти сужает возможности личности действовать, зажимает ее в тиски
террора, то Арендт рассуждала о тотальном терроре, который обладает мощным
механизмом психологической компенсации как для тех, кто его практикует так и для
жертв: отнимая свободу, он одновременно снимает с них груз ответственности за их
собственные поступки, в избытке поставляя шаблоны для оценки происходящего и
давая возможность не судить самим.
Ей принадлежит высказывание, что быть и
оставаться человеком нам помогает способность мышления. Под мышлением Арендт
имеет в виду не инструментальный разум, не умение пользоваться техническими
достижениями, не социальный интеллект и не способность решать интеллектуальные
задачи. Мышление здесь понимается как способность выносить суждения, не
основываясь на привычном, оценивать свои действия взглядом незаинтересованного
наблюдателя, в прямом смысле - думать о том, что именно ты делаешь. Оно
предполагает определенную смелость, то есть отсутствие боязни потерять привычные
ориентиры - моральные, правовые и т.д., - если кажется, что они не работают. Это
умение думать не по привычке, судить не по заданным схемам и образцам, а
самостоятельно [4]. Таким образом, по мнению Арендт, тотальный террор разрушает
human condition, условия возможности для человека быть человеком, одновременно
отвечая свойственному современному человеку стремлению избавиться от тревоги и
почувствовать себя в безопасности – в плену какой-либо идеи, идеологии [1, с.398].
Идеология давала человеку возможность почувствовать себя причастным к чему-то
большему, чем он сам, связанным с другими людьми, создавала иллюзорный, но
гармоничный и стабильный мир, встраиваясь в который, человек возвращал себе
чувство самоуважения и собственной значимости, пусть и расплачиваясь за это потерей
индивидуальных стремлений и моральных норм.
Целью тотального террора было
стремление лишить людей спонтанности, сделать их одинаковыми, утратившими
способность создавать что-то новое, что нельзя объяснить реакцией на природу,
обстановку и события*, причем это касалось как терроризирующих, так и
терроризируемых,
разрушая
традиционные
для
политической
философии
представления о выгоде диктата и террора для тех, кто его организует.
Анализируя тотальный террор, Арендт отмечает и то, что страх повторения
Освенцима или ГУЛАГа может стать основой для новой политической морали. «Страх
концентрационных лагерей и вытекающее из него осознание природы тотального
господства могли бы помочь обесценить все устаревшие политические различия - от
правых до левых - и ввести кроме них и над ними политически самый важный критерий
оценки событий нашего времени, а именно: служат они тоталитарному господству или
нет» [3, с. 132]. Таким образом, страх может являться основанием для нового
общественного устройства, более чуткого к тоталитаризму. Однако об этом Арендт
пишет в «Истоках тоталитаризма», работе, написанной к 1951 году, во время «первого
периода относительного спокойствия после десятилетий беспорядка, растерянности и
явного ужаса» [1, с. 7], в короткий момент оптимизма, и существенной дополненной
новыми данными и мыслями к моменту третьего издания, когда холодная война уже
началась и ожидания левых интеллектуалов на установление более справедливого
мирового порядка не оправдались.
В «Эйхмане» [2], написанном в 1963 году, появляется идея о «банальности зла», о
том, что тотальный террор не был «радикальным злом», в нем не было моральной
глубины отрицания существовавших норм и традиций, а его исполнители были
обычными людьми. Одной из самых значимых для Арендт проблем (сначала имевших
шоковый характер, но постепенно осознаваемым и ставших предметом рефлексии)
стало то, что огромное количество «нормальных» людей - не преступников, не
маньяков и не идейных нацистов - работало на поддержание гитлеровского режима,
приняв его требования и понимая, что своими действиями они способствуют убийству
тысяч ни в чем не повинных людей. Арендт пишет, что здесь мы имеем дело с
*
О том, что понятия «натальность» и «спонтанность» были фундаментальными для политического
мышления Арендт, смотри, напр., в статьях И. Дуденковой «Начинание, рождение, действие: Августин и
политическая мысль Ханны Арендт» // Социологическое обозрение. 2015. №1. С. 105-119; М. Юрловой
«»Между прошлым и будущим»: упражнения в политической мысли в отсутствие твердой опоры» //
Социологическое обозрение. 2014. №3. 223-237.
моральным переворотом, случившимся даже дважды, ведь потом, когда все
закончилось, эти люди перестали быть нацистами и снова захотели жить по прежним
обычаям и нормам. По ее мнению, это невозможно объяснить только страхом или тем,
что большинство из них просто подчинялись приказам, законным приказам, но по
большому счету были хорошими людьми, в чем безуспешно пытался убедить своих
судей Эйхман [4]. В этой работе ее внимание приковано уже не к жертвам, а к тем, кто
осуществлял террор. Говоря о реалиях нацистской Германии и о месте Эйхмана в
системе (он работал в управлении, занимавшемся «Окончательным решением
еврейского вопроса», заведовал логистикой), Арендт пишет, что для него, как и для
многих других, это была всего лишь работа, карьера, и его действия и решения были в
наибольшей степени обусловлены стремлением обеспечить себе продвижение по
службе и «хорошую жизнь», а размышлениям об этической стороне там не было места.
В устремлениях Эйхмана было мало политического, однако именно карьеризм привел
его в итоге к участию в воспроизводстве режима страха и террора; и при этом он не
терял
представление о
личных эгоистических интересах и
устремлениях и
руководствовался собственной выгодой, считая нацизм возможностью «начать все
сначала и сделать карьеру». Это не было утратой личности в том смысле, какой
традиционно вкладывался в это понятие, Эйхман был вполне вменяем и адекватен,
осознавал свои преступления, но пытался объяснить их тем, что «он просто делал свою
работу». Таким образом, режим тотального страха был основан на добровольных
усилиях тех, кто его поддерживал, а также на осознании величия и значимости того
дела, на которое они работают, и морального долга их как сознательных граждан
подчиняться законам и приказам руководства страны. А то, что в идеологию нацизма
верили (или делали вид, что верили) многие уважаемые в обществе люди, придавало ей
дополнительную убедительность.
Кроме того, важную роль играла видимая рациональность тотального террора,
когда участие в нем и сотрудничество, казалось, могли помочь выжить, встроиться в
систему, а потому склоняли скорее к повиновению, чем к протесту. В результате, по
мнению Арендт, анализируя тоталитарные режимы ХХ века, мы сталкиваемся с
достаточно скучной, «банальной» обыденностью, в механизмах которой, если забыть о
целях, нет ничего ужасающего. Говоря об этом, Арендт не стремилась обесценить
жертвы и оправдать кого-либо, она, помимо прочего, указывала на то, что
политический страх не может быть основой политики, поскольку лишает людей
политических способностей (свободного действия, способности суждения и т.д.), а
также разрушает публичное пространство, сферу свободной реализации индивида. На
протяжении долгого времени и во многих своих работах Арендт обдумывала и
выстраивала антропологию, отвечая для самой себя на вопрос о том, каким должен
быть человек, противоположный Эйхману: действующий осознанно, с полным
пониманием мотивов, а главное, последствий, собственных поступков, понимающий
разницу между добром и злом и выбирающий добро – гражданин, которому не нужен
страх для объединения с другими людьми и начинания нового.
Литература
1.
Арендт, Х. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. И.В. Борисовой и др.; послесл. Ю.
Н. Давыдова; под ред. М. С. Ковалевой, Д. М. Носова. М.: ЦентрКом, 1996. – 672 с.
2.
Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. / Пер. с англ. С. Кастальского и
Н. Рудницкой; послесл. Зуроффа Э. М.: Европа, 2008. — 424 с.
3.
Робин, К. Страх. История политической идеи / Пер. с англ. А. Георгиева, М.
Рудакова. М.: Прогресс-традиция; Издательский дом «Территория будущего», 2007. 368 с.
4.
Юрлова, М. Д. Несколько слов о политическом действии и ответственности за
него [Электронный ресурс] / М. Д. Юрлова. Режим доступа: http://gefter.ru/archive/11621
(Дата обращения: 12.03.2014).