СТРАТЕГИИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА В РОССИИ

СТРАТЕГИИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА В РОССИИ:
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
М.Ю. Малкина
Нижегородский государственный университет
Начнем с анализа некоторых статистических данных, характеризующих экономический рост в России. Ни для кого не секрет, что темпы экономического роста в последние три года снижаются. Так, в 2000 году прирост ВВП составил 9%, в
2001 году — 5%, в 2002 году — 4%. Стагнация началась уже осенью–зимой 2001–
2002 года, потом весной наметился рост, главным образом в экспортоориентированном секторе экономики, связанный с благоприятной конъюнктурой на мировом рынке нефти и газа.
Показатель темпов роста приобретает некое содержание, если он сопоставляется с динамикой инвестиционной активности. Ученым, работающим в области
макроэкономического анализа, хорошо известно, что эффективным является экономический рост, когда темпы прироста инвестиций опережают темпы прироста
реального ВВП, то есть инициируется инвестиционный цикл и экономика вступает в стадию подъема. В противном случае, когда темпы прироста инвестиций отстают от темпов прироста ВВП, следует ожидать снижения деловой активности.
Что мы имеем в России?
Таблица
Темпы роста показателей, характеризующих инвестиционный процесс
(в % к предыдущему году)
1999 2000 2001
Инвестиции в основной капитал
ВВП
Объем промышленной продукции
Доля валовых накоплений
основного капитала в ВВП
105
117,4 108,7
105,4 108,3
2002, январь– 2001, январь–
сентябрь
сентябрь
102,5
107,8
105
103,9
104,9
111
112
104,9
104,0
105,2
14,3
15,6
17,7
14,7
14,7
Источник: Стародубровский В. Кривая дорога прямых инвестиций // Вопросы экономики. 2003. № 1. С. 74.
Если в 2000 и 2001 годах инвестиции росли более высокими темпами, чем
ВВП и объем промышленного производства, что сулило радужные перспективы
для российской экономики, то в 2002 году ситуация поменялась на противоположную. Так, прирост инвестиций в 2002 году составил 2,7% при росте ВВП 4%.
Некоторая активизация инвестиционных процессов в последние годы может
быть объяснена отсроченным во времени восстановлением основного капитала.
Так, в настоящее время износ основных производственных фондов в целом по
стране составляет 40,4%, в нефтедобыче и электроэнергетике — более 50%, нефтепереработке — 75%, газопереработке — 80%. Доля полностью изношенных
24
основных фондов в целом по стране составляет 12,5%, по подотраслям ТЭК —
22–38%. За последнее десятилетие ввод новых и замещающих генерирующих
мощностей сократился в 3 раза, электросетевых объектов — почти в 5 раз1. Кроме
того, доля валовых накоплений в ВВП находится на очень низком уровне — 14–
18%. Это меньше, чем в развитых странах: так, в США она составляет 18%, Великобритании — 17%, Франции и Италии — около 20%; ниже, чем в развивающихся бывших социалистических странах: в Венгрии — 22–24%, в Польше — до 25%,
в Эстонии — 26–28%; и значительно ниже, чем в развивающихся и развитых
странах Тихоокеанского бассейна: в Китае, Малайзии, Таиланде — более 40%,
Южной Корее и Гонконге — 35%, Японии и Индонезии — близка к 30%2. Негативным по сути показателем является также существенное отставание доли валовых инвестиций от доли валовых сбережений в ВВП, что отражает процессы бегства капитала, а с точки зрения макроэкономической теории тождественно ситуации дефляционного разрыва.
Более того, указанный рост инвестиций имел преимущественно экстенсивный
характер, так как он не сопровождался прогрессивными структурными сдвигами в
экономике, напротив, происходила и продолжается консервация старой экономической структуры. В настоящее время ряд экономистов уже высказывают идею,
что в российской экономике наблюдается структурный кризис. С нашей точки
зрения, это объясняется по крайней мере тремя причинами. Во-первых, российская экономика слабо вписывается в международное разделение труда. Доставшаяся ей по наследству закрытость и самодостаточность стала причиной серьезного технологического отставания практически во всех отраслях. Во-вторых, в
российской экономике отсутствуют замкнутые инвестиционные циклы, причем
под последними понимаются циклы, не обязательно находящиеся в рамках внутренней экономики, но и выходящие за ее пределы, то есть интегрированные в мировые рынки. Наличие таких циклов означало бы, что существуют некие точки
роста, воздействуя на которые можно запустить серию макроэкономических
мультипликаторов. Создается впечатление, что российская экономика сегодня
вообще как бы сформирована по остаточному принципу. В-третьих, неустойчивость экономической структуры связана со слабой внутренней координацией и
отсутствием долговременных договорных отношений в бизнесе, что увеличивает
издержки рыночного взаимодействия, снижает определенность и повышает риск.
Неясные перспективы отечественной экономики породили массу исследований по проблеме экономического роста в России. В современной российской литературе можно выделить три основных подхода к управлению экономическим
ростом, которым соответствуют три принципиально различные стратегии роста.
Первая стратегия. Стратегия управления резервами (сторонники В. Полтерович, В. Попов). Подход «тонкой настройки» с помощью основного макроэкономического рычага. В общих чертах его можно охарактеризовать следующим образом. Страна управляет одной из наиболее важных макроэкономических переменных, выбирая ее в качестве основного макроэкономического регулятора. Выбор
именно этого регулятора неслучаен, с точки зрения правительства. Именно он
оказывает наиболее сильное воздействие на управляемые (производные) параметры модели. Одновременный выбор нескольких основных регуляторов невозможен
ввиду существования объективных функциональных соответствий в макроэконо-
1
Стародубровский В. Кривая дорога прямых инвестиций // Вопросы экономики. 2003.
№ 1. С. 74.
2
Там же. С. 75.
25
мических моделях (так, например, проблематично управлять одновременно валютным курсом и ставкой процента, не вызывая при этом серьезных дисбалансов), это положение неоднократно доказано как в теории, так и на практике. Интересно, что из всего спектра возможных режимов (таких, как монетарное таргетирование, инфляционное таргетирование, управление процентной ставкой и др.)
наша страна выбрала режим валютного правления, как наиболее адекватный для
развивающихся экономик.
Таким образом, управление валютным курсом и валютными резервами жестко
связывает все остальные виды политики, и в первую очередь денежно-кредитную
политику. В России данный режим применяется в адаптированном виде, так что
он становится основой развертывания своеобразного валютного цикла. Логика
этого цикла такова. Сначала проводится масштабная девальвация национальной
валюты (что, например, имело место в августе 1998 года), при этом рост внутренних цен не поспевает за обесценением национальной валюты, что означает реальное обесценение рубля и выступает в качестве отправного момента в инициации
валютного цикла. Из курса мировой экономики хорошо известно, что такая политика стимулирует экспорт и сокращает импорт. Таким образом, рост национального производства происходит по двум каналам одновременно: за счет расширения деятельности экспортоориентированного сектора экономики (в России это
совпало также с благоприятной конъюнктурой на мировых рынках нефти и газа) и
за счет импортозамещения. Действительно, в первые годы обнаруживается рост в
легкой, пищевой промышленности, машиностроении и металлообработке. Экономисты начинают всерьез рассуждать о потенциалах роста, заложенных в самих
процессах девальвации, а политики рапортуют о достижениях в области экономического роста. Сразу возникает вопрос — можно ли считать такой рост эффективным? Сопровождается ли он прогрессивными структурными сдвигами в экономике или консервирует отсталую структуру промышленности и по своей сути является экстенсивным? Единственно положительный результат, который здесь очевиден, — импортозамещение, которое, вероятнее всего, происходит на новой качественной технологической основе. Иными словами, предшествовавший девальвации период наводнения рынка дешевой иностранной продукцией дает положительный стимул для развития новых технологий и продуктов в данной стране и,
что еще более важно, развивает структуру внутреннего спроса. Все это действует,
разумеется, при условии, что в страну осуществляется приток из-за рубежа новых
высокотехнологичных товаров.
Далее цикл развивается по следующей схеме. Сокращение импорта и увеличение экспорта приводят к увеличению валютных резервов государства, о последнем правительство непременно информирует публику, трактуя его как реальное
укрепление рубля. При этом реальный валютный курс вдруг начинает рассчитываться не по классическим формулам, а через соотношение валютных резервов и
национальной по определению денежной массы. Мы не будем в данной статье
вовлекаться в дискуссию относительно экономического смысла такого соотношения. Вероятно, обеспечение национальных денег резервной иностранной валютой
в настоящее время имеет практически то же значение, что и золотое обеспечение
в эпоху золотого стандарта. По крайней мере, можно рассматривать два разумных
основания для такой политики. Во-первых, государственные резервы наиболее
ликвидных и устойчивых активов выступают в качестве регулятора масштабов
денежного обращения (достаточно вспомнить, какую роль играла функция накопления сокровищ в марксистской трактовке денежного обращения). Во-вторых,
26
имеет место также психологический эффект, или эффект доверия к национальным
деньгам. Соглашаясь с положением современной институциональной теории в
данном вопросе, следует признать норму доверия как важный институт, создающий предпосылки для рыночного обмена и экономического роста.
Между тем с определением реального валютного курса через соотношение денежной массы и резервов вряд ли можно согласиться. Реальный курс действительно растет, но этот рост определяется иным образом. Внутренняя инфляция
обгоняет темпы снижения номинального валютного курса национальных денег,
именно это, согласно классической теории, следует расценивать как увеличение
реального валютного курса. Итак, последнее действительно имеет место, только
получает неверное теоретическое обоснование.
Валютный цикл развивается по определенному сценарию, который предполагает связанную определенным образом динамику темпов роста различных показателей. Во-первых, валютные резервы растут более высокими темпами, чем широкий агрегат денежной массы М2. Расчетный курс рубля, определяемый соотношением указанных макропеременных, увеличивается. Во-вторых, поскольку номинальный курс рубля все-таки падает, увеличивается разрыв между ним и расчетным курсом, то есть происходит превышение валютной обеспеченности рубля для
данного значения валютного курса (если провести историческую аналогию с золотым стандартом, появляется своего рода ажио наличного рубля). Именно поэтому рост инфляции отстает от относительного роста денежной массы, скорректированного на темп роста реального ВВП. То есть происходит увеличение реальной денежной массы.
В свою очередь, увеличение реального валютного курса и реальной денежной
массы стимулирует увеличение импорта и делает менее привлекательным экспорт, изменяя состояние платежного баланса. Начинается замедление темпов экономического роста. Политики и их экономические советники требуют новой девальвации рубля, напоминая публике о том, какой потенциал роста таила в себе
прошлая девальвация. Либо государство начинает отказываться от пополнения
валютных резервов, скажем, уменьшая процент обязательной продажи экспортерами валютной выручки государству. Девальвация, вызванная не только сознательно проводимой политикой, но и формированием ожиданий публики, делает
свое дело — экономика приходит к точке отсчета нового валютного цикла.
Рассмотренная выше политика управления валютными резервами формирует
долгосрочные рациональные ожидания публики, и заложенный в ней потенциал
роста постепенно сходит на нет — каждый новый цикл дает все менее ощутимые
результаты. В краткосрочном плане, когда имеют место адаптивные ожидания,
она, действительно, срабатывает. Как срабатывала бы любая другая политика, в
которой используется финансовый рычаг воздействия на реальный сектор экономики. Но предлагать ее в качестве долгосрочной стратегии экономического роста,
с нашей точки зрения, равнозначно экономической и политической близорукости.
Главный недостаток данной политики в том, что она неспособна значительно
раздвинуть границы производственных возможностей, поэтому она в большей
степени напоминает бег по кругу. Главная ошибка ее пропагандистов в непонимании, что потенциал роста следует искать в реальном секторе экономики, а воздействие на него через любой финансовый рычаг так или иначе приводит к снижающейся отдаче. Кроме того, непременное условие качественного, а не просто
количественного роста — прогрессивные структурные изменения, достичь которых можно лишь воздействуя на стимулы к инновационной деятельности микро27
экономических субъектов. Последние расширяют свою деятельность не столько
потому, что им хватает или не хватает денег (дорогих либо дешевых), сколько
потому, что эта деятельность находится в границах их информированности относительно будущего спроса на продукцию, потому, что легко просчитываются риски либо существуют эффективные механизмы их страхования, ну а сами прогнозы относительно эффективности будущих инвестиций считаются достаточно надежными. Ясно, что ни одна инновационная деятельность такими характеристиками не обладает. Это означает, что необходимо создание и поддержание специальной институциональной среды, содействующей инновационному процессу.
Мы вернемся к этой проблеме, когда будем говорить о третьей стратегии роста.
Вторая стратегия (А. Клепач, С. Смирнов, С. Пухов, Д. Ибрагимова и др.).
Используя термин, предложенный В. Мау, назовем ее «стратегией догоняющего
развития». Суть ее — найти точки роста («локомотивы роста») в пределах имеющейся структуры производства или же попытаться ее копировать с развитых
стран. Точками роста обычно считаются отрасли, государственная поддержка которых должна дать наибольший мультипликативный эффект. То есть должны заработать инвестиционный, экспортный, бюджетный мультипликаторы. В качестве
таких высокотехнологичных отраслей, которые должны составить ядро российской экономики, называются:
— конкурентоспособные на внутреннем рынке, имеющие определенные экспортные возможности (автомобилестроение, тракторное и сельскохозяйственное машиностроение, специальное судостроение);
— конкурентоспособные на мировом рынке, могущие стать очагами формирования постиндустриальных укладов (авиакосмический комплекс, атомная энергетика и производство изотопов, приборостроение, программное
обеспечение)3.
Предлагаются программы развития научно-технических моногородов и научно-технических парков вокруг университетских образовательных центров, участие государства в покрытии рисков инвестиционных проектов, образование государственной корпорации поддержки рискованных низкоприбыльных инновационных проектов по типу Британской корпорации 1950–60-х годов, заключение
инвестиционных контрактов с крупными корпорациями и регионами или контрактов модернизации и реструктуризации по примеру японских картелей 1980-х
годов и угольного проекта Всемирного банка в России4. Предлагается также рефинансирование Центральным банком банковских кредитов, превращение самого
Банка России в институт развития, предоставляющий среднесрочные кредиты,
подключение его к кредитованию федеральных программ, реформирование высшей школы, разработка новой региональной политики, уменьшение основных
налогов (ЕСН и НДС) и компенсация потерь за счет увеличения налогов на рентные доходы.
Для доказательства верности идеи дирижизма некоторыми авторами приводятся весьма любопытные факты. Так, по словам М. Ершова, «более чем 80% всех
долларов, имеющихся в настоящее время в мире, были эмитированы в результате
финансирования различных бюджетных программ». В Японии — 76%5. Эмисси3
Клепач А., Смирнов С., Пухов С., Ибрагимова Д. Экономический рост России: амбиции и реальные перспективы // Вопросы экономики. 2002. № 8. С. 17.
4
Там же.
5
Ершов М. О финансовых механизмах экономического роста // Вопросы экономики.
2002. № 12. С. 8.
28
онно-бюджетные рычаги, по убеждению М. Ершова, способны создать работающие механизмы пополнения экономики страны «длинными» ресурсами. По его
данным, в Банке Японии бумаги со сроком погашения более 5 лет составляют
60% общего портфеля госбумаг. В ФРС США — 22%, а на гособлигации со сроком 1–5 лет приходится еще 29%6. Кроме того, автор ссылается на якобы широко
распространенную в США практику целевого финансирования социальных программ и программ поддержки бизнеса. Однако весьма сомнительно, что именно
эти программы играют ключевую роль в развитии структуры американской экономики.
Несмотря на активные попытки поиска точек роста, обоснование их сталкивается с серьезными трудностями. В условиях перехода современного индустриального мира в стадию постиндустриального развития отсутствует надежный критерий их нахождения. Как свидетельствует история, в периоды смены вех импульс
экономического развития получали те страны, которые либо создавали новую
отрасль, либо осуществляли эпохальную институциональную инновацию, как
правило, глобального, а не локального значения. Яркий пример — Голландия XVI
века, которая после приобретения международной торговлей межконтинентального характера сумела превратиться в мирового поставщика торговых и военных
кораблей, а также создала новый институт биржевой торговли, что позволило
сфокусировать огромные финансовые потоки и снизить трансакционные издержки в мировой торговле.
Сегодня перед проблемой поиска такой инновации оказались страны, которые
достигли границы индустриального развития. Страны, не достигшие потенциала
индустриального развития, характеризующиеся не только отсталой экономической структурой, но и неразвитой структурой спроса, к числу которых относится
и Россия, вынуждены следовать стратегии догоняющего развития. Копирование
чужой производственной структуры увеличивает разрыв между лидером и ведомым. Да и само по себе оно не представляется легкой проблемой, потому что существует еще и такой феномен институционального характера, как «зависимость
от предыдущей траектории развития». То есть приходится тратить значительные
ресурсы на выправление траектории, что вряд ли может быть признано рациональным макроэкономическим решением. Более того, имплантация институтов и
организаций из других стран тяжело приживается на национальной почве.
Несмотря на весь обнаруженный негатив, большим шагом вперед второй стратегии по сравнению с первой является то, что принципиально ставится вопрос не
о количественной стороне роста, а о его качестве. По мнению М. Ершова, следует
даже ввести в экономическую науку термин «эффективного экономического роста»7, связав его с национальными приоритетами.
Эта идея в некотором отношении корреспондирует с предложением американского историка экономики Рондо Камерона8 проводить четкое разграничение между понятиями «рост», «развитие» и «прогресс». Экономический рост определяется им как «устойчивое повышение совокупного производства товаров и услуг в
рассматриваемом обществе»9. «Экономическое развитие... означает экономический рост, сопровождаемый значительными структурными или организационны6
Там же. С. 10.
Там же. С. 8.
8
Камерон Р. Краткая история мира. От палеолита до наших дней / Пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001.
9
Указ. соч. С. 18.
7
29
ми изменениями в экономике, такими, как переход от замкнутого натурального
хозяйства к ориентации на рынок и торговлю или рост доли промышленности и
сферы услуг в совокупном объеме производства за счет снижения доли сельского
хозяйства. Эти структурные или организационные изменения могут быть причиной экономического роста, но это вовсе не обязательно»10. Прогресс предполагает, что данные количественные изменения получают этическую оценку. Так, по
мнению Камерона, вряд ли можно назвать прогрессом рост производства химического, биологического, ядерного оружия или рост, сопровождаемый увеличением
дифференциации доходов в обществе11.
Третья стратегия. Ссылаясь на определение, данное В. Мау, назовем ее «стратегий прорыва», а сам подход – институциональным. Речь идет о прорыве из индустриального общества в постиндустриальное. В развитых странах индустриальное развитие достигло не только своей технологической, но и социальной границы, и ученые-футурологи сегодня всерьез говорят о кризисе индустриального общества. Кроме того, существует большая неопределенность относительно характеристик постиндустриального общества, которые могли бы точно определить
направления инвестиций. Находясь на границе между способами производства,
развитые страны как рискуют упустить шанс и ошибиться в приоритетах, так и
получают дополнительную возможность прорыва, если им удастся осуществить
эпохальную инновацию глобального значения. Таким образом, речь идет не
столько об инвестиционном росте, сколько об инновационном росте, сопряженном с большими рисками. Некоторые ученые приоритетными областями называют здравоохранение, экологию, образование, другие причисляют сюда также политическую и военную сферы, на роль такой сферы может претендовать и индустрия досуга, однако однозначного ответа нет.
Следует согласиться с позицией В. Мау, что отсутствие объективного критерия для выделения приоритетов, на которых государство должно сосредоточить
внимание и сконцентрировать ресурсы, может привести к тому, что «в качестве
приоритетов будут выделены сектора, обладающие максимальными лоббистскими возможностями»12. «Что же касается «промышленной политики», то она ни в
коем случае не должна ориентироваться ни на «назначение приоритетов», ни на
«выбор победителей». Оба таких подхода означали бы консервацию формирующихся пропорций. Гораздо важнее стратегия постоянной корректировки структуры, при которой власть готова гибко защищать политическими (в том числе
внешнеполитическими) методами всех, кто добивается успеха на поле мировой
конкуренции»13.
Поскольку государство в принципе не способно определить точку нового роста, эту задачу нужно спустить на микроуровень, а значит, роль государства сводится к созданию институциональной среды, максимально благоприятной для
инновационной деятельности. Функции государства должны заключаться не в
прямом или косвенном управлении промышленными инвестициями, а в формировании и поддержании новых правил игры. Таких, при которых взаимодействие
формальной и неформальной институциональной среды давало бы синергетиче10
Там же. С. 19.
Там же. С. 19–20.
12
Мау В. Экономико-политические итоги 2002 г. и особенности экономической политики в преддверии выборов // Вопросы экономики. 2003. № 2. С. 12.
13
Мау В. Экономико-политические итоги 2002 г. и особенности экономической политики в преддверии выборов // Вопросы экономики. 2003. № 2. С. 13.
11
30
ский эффект и вектор их взаимодействия был бы направлен в сторону экономического роста. В современной же России все наоборот — неформальные правила
игры в бизнесе функционируют, противодействуя формальным правилам. В результате борьбы бизнеса и государства проигрывают оба, ибо всякая борьба отвлекает ресурсы.
Характеристиками новой институциональной среды должны быть, в первую
очередь, четкая спецификация, защита и санкционирование прав собственности, в
том числе прав, заключенных в договорных отношениях, прав инвесторов. Для
инновационного роста особое значение приобретает гарантирование свобод и
прав относительно продуктов интеллектуальной деятельности. Следует признать,
что настоящее российское государство демонстрирует провалы в этой самой основной своей функции. Поскольку оно неспособно эффективно выполнять роль
координатора и арбитра рыночной экономики, возникают альтернативные, более
дорогие способы такой координации и защиты прав. Неэффективность судебной,
административной и правоохранительной системы приводит к росту трансакционных издержек.
Во-вторых, ввиду высоких административных барьеров, наличия рутинных
процедур, требующих огромных затрат времени, материальных и финансовых
ресурсов, взаимодействие с современным государством обходится бизнесу чрезвычайно дорого. Не мудрено, что бизнес предпринимает все возможные меры для
исключения государства из сферы своей деятельности. Уместно вспомнить книгу
Эрнандо де Сото «Иной путь», где основной причиной роста теневой экономики в
Перу назывались именно высокие административные барьеры легальной деятельности и неэффективность правоохранительной системы: «цена внелегальности»
оказывалась ниже «цены легальности». В таких условиях рассматривать теневой
сектор экономики (в части незарегистрированного предпринимательства) исключительно как отрицательное явление неправомерно, благодаря этому сектору поддерживается определенный рост. Однако именно вследствие нелегальности у такого сектора нет долгосрочных горизонтов планирования, а значит, он не нацелен
на инвестиционную и тем более инновационную деятельность. Следовательно,
необходима рационализация адмистративных механизмов управления экономикой и, возможно, демонополизация отдельных государственных функций.
В-третьих, отсутствуют прозрачные и контролируемые обществом процедуры
принятия решений относительно распоряжения общественными ресурсами, что
снижает заинтересованность бизнеса в честном взаимодействии с государством, в
частности это выражается в изыскании способов уклонения от налогов. Российское государство по своей сути далеко от контрактного, его взаимодействие с
бизнесом осуществляется не на принципах общественного договора, а на принципах обмана и насилия. С другой стороны, «за спиной общества » идет активный
процесс создания неформальных олигархических союзов бизнес-элиты, законодателей и правительства, ориентированных на поиск и разделение ренты. С этой
целью запускаются механизмы взаимного лоббирования интересов, работает
«система вращающихся дверей» (взаимная ротация бизнеса и политики), причем
«вращание дверей» усиливается в преддверии выборов, когда инициируется политический деловой цикл. Таким образом, тормозом экономического роста является также несовершенство политических институтов. Следует согласиться с
В. Мау, что «в условиях несовершенных политических институтов (судебной и
правоохранительной систем, а также государственного управления) дальнейшее
31
совершенствование экономического законодательства будет давать все меньшую
и меньшую отдачу»14.
И, наконец, особую роль должны сыграть и рычаги косвенного регулирования
государством инновационной деятельности, реализуемого не только через традиционную систему льгот и поощрений, но, возможно, и через поддержание государством системы страхования рисков инновационной деятельности.
Существуют и другие, частные, концепции экономического роста. Одной из
них, весьма оригинальной по содержанию, хотя и легко узнаваемой по сути, является концепция, разработанная советником президента А.Н. Илларионовым и директором Института экономического анализа Н. Пивоваровой15. Не отрицая ее
родства с монетаристской доктриной (во введении к статье приводится длинная
цитата из работы М. Фридмана), авторы вывели обратную зависимость между
размерами государства и экономическим ростом. Выстроив кривую зависимости
темпов экономического роста от относительных размеров государства (определяемых долей государственных расходов в ВВП) и сопоставив ее с кривой Лаффера, они пришли к выводу, что максимум кривой экономического роста достигается при меньших относительных размерах государства (25%), чем максимум
кривой Лаффера (36–38%, 37,9% — для России). Отсюда делается вывод о необходимости сокращения доли государственного сектора в России на 13% по сравнению с критическим уровнем государства. При сохранении в России размеров
государства (34,9%) темпы прироста экономики могут составить в ближайшие 13
лет около 3%, при увеличении этой доли до 40% станут нулевыми, а при сокращении до 25% могут повыситься до 8–9%.
Расчеты А.Н. Илларионова и Н. Пивоваровой представляют определенный научный интерес. Однако сомнительно, что сокращение относительных расходов
государства является достаточным условием экономического роста. Не менее
важным представляется разработка правил и создание механизмов эффективного
управления ресурсами внутри этого сектора.
Еще одной оригинальной стратегией экономического роста можно назвать
предложенную А. Дынкиным и А. Соколовым16 идею укрепления финансовопромышленных групп. По мнению данных авторов, это позволит не только сконцентрировать ресурсы, но также снизить трансакционные издержки в экономике.
Предложенная концепция по своей сути близка к институциональному подходу,
не столько потому что она оперирует категорией трансакционных издержек,
сколько потому, что она предполагает интеграцию как некую форму взаимодействия субъектов, позволяющую легче координировать их деятельность, увеличивающую степень доверия друг другу и снижающую неопределенность рыночного
взаимодействия.
Таким образом, из трех описанных выше основных подходов стратегия управления резервами порождает кратковременные результаты со снижающимся эффектом, стратегия управления инвестиционным ростом дает среднесрочный результат и рациональна в период «догоняющего развития». И только стратегия институционального развития и содействия инновационному росту имеет долгосрочные последствия, являясь по своей сути стратегий «прорыва».
14
Там же.
Илларионов А., Пивоварова Н. Размеры государства и экономический рост // Вопросы экономики. 2002. № 9.
16
Дынкин А., Соколов А. Интегрированные бизнес-группы в российской экономике //
Вопросы экономики. 2002. № 4.
15
32