Галеев Б.М. ИСКУССТВО, ЧУВСТВЕННОСТЬ И ОТЧУЖДЕНИЕ

Галеев Б.М.
ИСКУССТВО, ЧУВСТВЕННОСТЬ И ОТЧУЖДЕНИЕ
Если опираться на известные оценки искусства в трудах
Баумгартена, Канта, Г е г е л я , Фейербаха, и ближе к нам - Толстого, Горького, Выготского, Ильенкова, то специфичность способа
отражения действительности в искусстве усматривается ими в том,
что о н о , это отражение, осуществляется "в формах самой жизни",
актуализируя универсальную человеческую чувственность в ее сущностной и гармонической целостности. Напомним, чувственность
здесь понимается широко, в философском плане, как модальность
субъективного компонента при освоении и отражении действительности как естественный, безусловный знак "человечности" в этом
акте. Соответственно, чувственность объемлет в себе широкий
диапазон проявлений этих естественных "знаков" - от элементарной сенсорики и простейших эмоций до моральных и "практичес ких чувств, "умных эмоций" искусства.
Как это очевидно, вопреки общественному прогрессу человек
становится беднее, равнодушнее к своей родовой сущности, а интересующая нас чувственность отчуждается от других способнос тей. Отчуждению труда, разделению труда как неизбежное сопут ствует "нечеловечность чувств", "надуманность, неестественность
вожделений", когда "на место всех физических и духовных чувств
стало простое отчуждение всех этих чувств - чувство обладания"
- 107 -
Данные слова К.Маркса, как ни относиться к его конкретным рекомендациям по преодолению такого положения, сохраняют и, более того, доказывают свою актуальность именно в сегодняшние
дни. Причем это ясно и для наших, и для зарубежных философов.
Не имея опыта иной жизни и ее перспектив, кроме как "статус
кво", легко подчиниться вполне оправданному соблазну перенести трагедию вчерашнего и сегодняшнего общества на цивилизацию
вообще в опоре на трюизмы здравого смысла: "Ничто не дается
даром" . В этом случае в понятие отчуждения вносится "общече ловеческое" содержание, с внеисторической абсолютизацией обязательного конфликта личности и общества, чувственности и социализации, человечности и идеологии (понимаемой как противочеловечная принудительная сила). Благо поводов для подобных
выводов было достаточно и на Западе, и у нас, на Востоке. Отсюда - тоска по недостижимой гармоничности, целостности чув ственного человека доисторических времен (Г.Рид), попытки субъективного преодоления "антисоциальными" проповедями "Новой
чувственности" (Г.Маркузе), реально вылившимися в 60-е годы
на Западе в антирационалистический бунт "сексуальной" и "психоделической" революции. Освобождение от идеологической ско ванности и одновременно от оков морали вообще приводит к
возрождению подобных тенденций и в нашей стране, пусть в стихийных и поэтому в карикатурных и наивно-бесстыдных формах.
После того, как идей социализма в тоталитарном во площе нии потерпели поражение, подвергнуты сомнению и идеалы, достижение которых подразумевало ликвидацию субъективных и объек тивных последствий отчуждения. Марксисты связывали их с продвижением к коммунизму, в котором ожидалось "подлинное присвоение человеческой сущности и для человека" и "эмансипация
всех человеческих чувств и свойств". Для достижения этого
К.Маркс считал достаточным "упразднение частной собственнос т и " . "Но оно, - писал К.Маркс, - является этой эмансипацией
именно потому, что чувства и свойства стали человеческими как
в субъективном, так и в объективном смысле".
Иными словами, здесь говорится о преодолении субъектив них и объективных сторон отчуждения. Обе стороны отчуждения
взаимосвязаны, и при первичности объективной следует указать
- 108 -
на активность субъекта истории - в той мере, насколько чело век постоянно сопротивлялся расщеплению своей родовой сущности, стремясь к восстановлению полноты своих отношений к миру.
И высшей формой этой активности, направленной к очеловечива нию чувств, к проявлению сущностных сил человека как родового
существа, выступает эстетическое отношение, которое в искус стве предстает в опредмеченном, объективированном виде. Именно в искусстве, считали советские философы, и вполне обосно ванно, если рассматривать искусство в его родовой ипостаси,
человек непосредственно раскрывает себя как существо, сопри частное всеобщему опыту человеческого чувствования.
В утопических концепциях романтизма в связи с этим на
искусство возлагается непосильная задача - как на основной
способ преодоления отчуждения, - изменить само объективное
бытие, сами общественные отношения. Но уже тот факт, что универсальность чувствования, его целостность и гармоничность
выступают в условиях разделения труда как узко-профессиональная принадлежность, т . е . отчужденная от человека способность,
свидетельствует о том, что эмансипация, очеловечивание чувств
только в "субъективном смысле" в полной мере осуществимы быть
не могут.
Подобная ситуация, по К.Марксу, должна сохраниться до
тех пор, пока труд - это "вечное естественное условие человеческой жизни" не станет совершаться как подлинное средство
саморазвития человека, как труд по "законам красоты", пока
сама практика, будучи фундаментальной характеристикой человеческого бытия, не станет на самом деле выступать как наиболее
адекватная сфера реализации человеческой чувственности.
Этого не было и нет и в нашей стране, декларировавшей на
словах продвижение к упомянутым идеалам. Более того, если обратиться к искусству социалистического реализма, то всеобщий
опыт и вся иерархия уровней человеческой чувственности хоть и
присутствовали в нем, но в тех пропорциях, в тех акцентах,которые диктовались "противо-человеческой" идеологией и с отчуждением иных, отвергаемых этой идеологией сторон чувственности (заказ на актуализацию искусством чувства любви к партии,
чувства солидарности и чувства "глубокого удовлетворения", да- 109 -
леко не адекватные действительности).
Таким образом, ситуации, когда человек противостоит богатству целого, т . е . своему роду - это всерьез и надолго". И
если перейти от рассуждения о родовом человеке и родовых функциях искусства к реальности, то единственным и очевидным показателем прогресса в искусстве в декларируемом направлении,
является сегодня линь постоянное увеличение видов художественной деятельности, т . е . потенциальных путей приобщения к творчеству для самовыражения, что обеспечивает возможность достижения "целостности разрозненного множества", а не утопической
по нынешним временам мечте об универсальной, гармонически развитой личности (что остается личным делом каждого).