- Алматинский Центр антиковедения
реклама
АЛМАТИНСКИЙ ФИЛИАЛ НЕГОСУДАРСТВЕННОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов» АЛМАТИНСКИЙ ЦЕНТР АНТИКОВЕДЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ АНТИЧНОГО МИРА И СОВРЕМЕННОСТЬ МЕЖВУЗОВСКИЙ НАУЧНЫЙ СБОРНИК Выпуск третий Алматы 2012 УДК 378 ББК 74.58 П 78 Редакционная коллегия: кандидат политических наук, профессор кафедры общеобразовательных дисциплин В.Н.Вдовин (ответственный редактор); кандидат филологических наук, доцент Е.О.Кутукова ( отв. секретарь); доктор исторических наук, профессор М.Ф.Пузиков; доктор философских наук, профессор Г.Г.Соловьева; доктор архитектуры, профессор К.И.Самойлов; кандидат юридических наук, профессор кафедры юриспруденции С.Н. Рехсон Рецензенты: Главный научный сотрудник Института востоковедения им. Р.Б. Сулейменова Комитета Науки Министерства образования и науки Республики Казахстан, доктор исторических наук З.Г.Джалилов доктор философских наук, доцент философии Н.Л.Сейтахметова (Институт философии и политологии Комитета Науки Министерства образования и науки Республики Казахстан) П 78 Проблемы античного мира и современность: Межвузовский научный сборник / Отв. ред. канд. полит. наук, проф. В.Н.Вдовин. - Вып.III. - Алматы, 2012. - 432с. ISBN 978-601-7073-28-2 В межвузовский сборник вошли материалы девятой международной научной конференции, организованной Алматинским Центром антиковедения, проходившей в Алматинском филиале Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов 31 марта 2012 года. Тематика статей охватывает широкий спектр социально-политических, историко-философских, культурологических, правовых проблем антиковедения. Работы авторов носят в основном научно-исследовательский и методический характер. Сборник рассчитан на преподавателей и студентов гуманитарных факультетов университетов, на всех, кому интересна история античной цивилизации. Рекомендовано к печати Ученым Советом Алматинского филиала негосударственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов». Редколлегия сборника не несет ответственность за допущенные авторами статей стилистические и орфографические погрешности. ISBN 978-601-7073-28-2 Коллектив авторов, 2012 Алматинский филиал негосударственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов», 2012 2 «Гармодий и Аристогитон». Скульпторы Критий и Несиот. Римская копия бронзовой группы, поставленной на афинском Акрополе в 476 г. до н. э., после похищения первых статуй персами 3 ПРЕДИСЛОВИЕ ОТВЕТСТВЕННОГО РЕДАКТОРА За девятилетний срок существования Алматинского Центра антиковедения опубликовано восемь выпусков. Все они посвящены социально-политическим, историко-философским, культурологическим, правовым проблемам античного мира, его связям с современностью. На сайте Алматинского Центра антиковедения (www.ano.kz) Вы найдете в электронной версии все вышедшие в свет восемь научных сборников античного общества, Программы, отчеты о проведении научных конференций, сведения об участниках, о предстоящих конференциях, а также подробный фотоархив, сопровождающий каждую научную конференцию, начиная с 2004 года по 2011 год включительно. С 2009 года статус сборника соответствует уровню международного научного издания. Количественный состав авторов публикаций значительно пополнился не только за счет российских коллег, но и авторов из других, ныне независимых, государств СНГ, в том числе и дальнего зарубежья. Приятно отметить, что с каждым годом совершенствуется качественная сторона сборника. Об этом позволяют утверждать как широкое признание, так и высокая оценка со стороны многочисленной академической аудитории Казахстана, России, Украины, Белоруссии. Ежегодно пополняется тематика работ, опубликованных в сборнике. Предлагаемый вниманию читателей очередной сборник статей содержит материалы 9-ой международной научной конференции на тему: «Проблемы античного мира и современность», проходившей в здании Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов 31 марта 2012 года. В настоящем сборнике все работы авторов размещены в двух разделах: «Древний мир» и «Традиции античности в средние века, новое и новейшее время». Такая постановка вопроса конкретизирует проблематику сборника и равным образом дает возможность читателю увидеть и оценить конкретный вклад авторов статей в разработку научных проблем в области антиковедения. Работы, опубликованные в сборнике, относятся к различным областям исследования. Историческому содержанию посвящено изучение тираноборческого движения в Афинах в лице заговора 4 Гармодия и Аристогитона против Гиппия и Гиппарха; рассмотрение важного и неоднозначного аспекта финансовой политики правителей Римской империи – т. наз. «дебейзмента», с привлечением широкого спектра мнений, касающихся определения причин и последствий процесса уменьшения в римских монетах содержания драгоценных металлов; описание военных кампаний Гамилькара Барки на Пиренейском полуострове (237-228 гг. до н. э.), стратегических планов военных действий армии Баркидов в Испании и их практическом воплощении; системы римских посессорных интердиктов, которые являлись в Риме одним из средств защиты владения; изучение легендарных сюжетов Гомера, связанных с четвертым приключением Одиссея, происходившим в «Бухте лестригонов», со смелым предположением о том, что описываемые Гомером события происходили на Черном море в районе современного города Новороссийск. Были рассмотрены проблемы определения образа кабана в античной мифологии; историческая роль в истории античной цивилизации таких металлов, как медь, серебро, золото и цинк, использование этих металлов в современном мире; великие математики древней Греции; история олимпийских игр и их традиций. Были исследованы значения слов τιµωρία и τιµωρέω в речах Лисия; платоновская модель идеального государственного устройства; теории кругооборота различных форм государств в историческом процессе, разработанные древнегреческим философом Полибием; исследован опыт всемирной истории, где в качестве примера приводятся события во время буржуазных революций в Англии и Франции; семиотический подход к изучению трансформации античных представлений о «варварах» и «варварстве» в германских королевствах VI-VIII веков; античные истоки идеологии либерализма с привлечением внимания на такие основополагающие характеристики античной софистики, как субъективизм, релятивизм, скептицизм, популизм, анархизм, утилитаризм, риторизм, на связь данных принципов с идеологией западного либерализма; а также описано развитие науки и медицины восточного средневековья, включая обширный путь от античности к ренесссанской современности; изучен аграрный строй Южной Бургундии в эпоху раннего средневековья. Историографическими по характеру являются работы, одна из которых посвящена процессу становления эллинистики в Нежин5 ской высшей школе с последующим анализом вклада ее представителей в исследование проблем, связанных с историей и культурой древней Греции, а другая − изучению творчества одного из ведущих представителей историков второй половины XIX в. Фюстель де Куланжа, стоявшего у истоков важнейшего в научной работе компаративного метода, впервые научно обосновавшего и применившего на практике метод позитивизма. Научно-методический характер носят работы, посвященные значению учебного перевода в преподавании латинского языка в языковом вузе (кроме факультетов классической филологии) и аксиологическому измерению античной культуры в курсе преподавания культурологии. Читатель с интересом прочтет статьи, посвященные актуальным вопросам развития политико-правовых идей в эпоху античной цивилизации (в частности, анализу формирования и эволюции идеалов правомерного поведения членов гражданского коллектива, внутренним и внешним причинам, побуждавшим членов общества к той или иной модели социально ориентированного поведения в специфических и уникальных условиях полисной системы; а также вопросам о гражданстве в римском праве и его связи с современностью). Вниманию читателя предлагаются публикации в области филологии, лингвистики и философско-психологической тематики, связанные с антикой. Работы посвящены эпидейктическому красноречию и всем тем переменам, которые прямым или косвенным образом повлияли на вынужденные метаморфозы жанра; рассмотрению генезиса теории архетипа в трудах античных ученых (причем особое внимание уделяется сравнительному анализу терминологического содержания категорий «эйдос» и «эйдолон», поскольку в них исходно заложено принципиальное различие между архетипом как первообразом и вторичными копиями-стереотипами); трансформации античных сюжетов в русской литературе; именам мифологических персонажей как элементам «крылатых слов», составивших сокровищницу общечеловеческой культуры; освещению конфликта античности и современности в пьесе Г. Штоня «У костра богов» (где автор утверждает, что «преодолеть проблемы современности можно путем унаследования лучших идей античности, 6 основные из которых – гармония и любовь как сущностная сила человека»). На примере романа Теодора Парницкого «Аэций – последний римлянин» читатель может оценить опыт античности в польской литературе 30-х гг. XX века. Небезынтересно будет ознакомиться и с содержанием работы, посвященной ранней пьесе И. Франко «Югурта» – его ученическому произведению на польском языке, являющемуся драматической обработкой части повести римского историка Саллюстия. В статье рассмотрены художественное время и пространство пьесы как аспекты художественной трансформации сюжета. Интересными также представляются статьи наших зарубежных коллег, посвященные осмыслению античного наследия в творчестве У.Голдинга и влиянию античной восточной культуры на биполярное мышление Германа Гессе, сформировавшееся под влиянием, прежде всего, древневосточной китайской и индийской культур. Философские работы в сборнике представлены исследованиями авторов о вопросах мотивации в среде древнегреческих мыслителей; о раскрытии сущности категории содержательного знания, сформировавшейся в античной логике; об эросе Платона и постмодернистском соблазне; о сущности и структуре античной и современной элит, с последующей характеристикой их основных составляющих элементов и важных аспектов с точки зрения великих древних философов – представителей разных школ и философских течений; об авторском анализе и интерпретации феномена человека пирующего, о трансформации смысла античного пира в современной культуре. Авторский цикл научных статей, посвященных античной тематике, завершает работа, посвященная эволюции взглядов античных философов на природу человеческой души с точки зрения психологии и представляющая собой общетеоретический экскурс в изучение проблемы. Хочется надеяться на то, что данный научный сборник принесет пользу читателю, достойно будет принят научной и любительской аудиторией, а также теми, кому дороги традиции античной цивилизации. В.Н.Вдовин 7 РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ: «ДРЕВНИЙ МИР» А.М.БРАГОВА /г. Нижний Новгород, Российская Федерация/ МЕСТО УЧЕБНОГО ПЕРЕВОДА В ОБУЧЕНИИ ЛАТИНСКОМУ ЯЗЫКУ В ЯЗЫКОВОМ ВУЗЕ The report is devoted to the place of training translation in teaching Latin at linguistics universities (except faculties of classics). Training translation is the main means of education and can be of two types: word-for-word translation and literary translation. Автордың еңбегінде (классикалық филология факультеттерінен басқа) тіл саласындағы жоғарғы оқу орындарында латын тілін оқыту барысында қолданылатын жаттықпа аударманың орны туралы айтылады. Жаттықпа аударма негізгі оқу тəсілі болып табылады жəне жолма –жол аударма мен əдеби аудармаға бөлінеді. В нашей стране, как в школе, так и в вузе (в языковом вузе в том числе) латинский язык преподается на основе грамматикопереводного / переводно-грамматического метода1. Это означает, что обучающиеся закрепляют изученную грамматику в процессе чтения и перевода текстов. Из всех видов речевой деятельности (говорения, аудирования, чтения, письма), выделяемых при обучении иностранным языкам в общем, основным при обучении латинскому языку студентов-лингвистов2 является только чтение, а именно, переводное чтение латинских фраз, предложений и адаптированных связных текстов с анализом словоформ (аналитическое переводное чтение). Следует сделать оговорку, что в силу малого количества часов, выделяемого на латинский язык в рамках дисци1 Щерба, Л.В. Преподавание языков в школе. Общие вопросы методики. − М.: Academia, 2003. − С. 23. 2 Имеются в виду студенты, для которых латинский язык является общеобразовательной дисциплиной, а не будущей профессией. Мы не имеем в виду студентов факультетов классической филологии, для которых чтение не является единственным видом речевой деятельности. Кроме аналитического чтения такие студенты пишут сочинения на языке и в некоторых случаях говорят (если занятия основаны на прямом методе). 8 плины «Древние языки и культуры» в языковом вузе (например, в НГЛУ – это 46 часов на первом курсе), можно говорить только об элементарном овладении языком, поэтому чтение латинских авторов в оригинале не практикуется1. Кроме того, при обучении классическим языкам на основе грамматико-переводного метода возможно использование такого вида речевой деятельности, как письмо, однако написание сочинений на латыни имеет место на более продвинутом уровне владения языком, и на элементарном уровне не применимо в силу небольшого объема знаний студентов. Вернемся к тезису о том, что при обучении латинскому языку на основе грамматико-переводного метода применяется аналитическое переводное чтение. В таком случае наряду с анализом слов перевод является основным средством обучения2. Важно уточнить, что под переводом как средством обучения мы имеем в виду учебный перевод (термин мы заимствуем у М.К. Бородулиной и Н.М. Мининой3). Что в таком случае представляет собой перевод? Можно выделить два вида учебного перевода: подстрочный (дословный, буквальный) и литературный. Несмотря на некоторую «неуклюжесть» первого вида перевода, его включение в занятие совершенно необходимо, поскольку именно такой перевод дает преподавателю возможность понять, правильно ли обучающийся идентифицирует грамматический материал, используемый в тексте. Как точно замечает Н.С. Гринбаум, «перевод с латинского на родной язык студенты делают в результате соответствующего мыслитель1 Все же следует оптимистично добавить, что в НГЛУ, например, отводится 72 часа на факультативные занятия латинским языком на втором курсе, и в рамках этого факультатива мы со студентами успеваем изучить конъюнктив и синтаксис сложного предложения, что позволяет читать несложные тексты в оригинале: выдержки из трактата Катона «О земледелии», эпизоды книги Ливия «От основания города», фрагменты трактата Мелы «О географии», выдержки работы Цельса «О медицине», рецепты Апиция, письма Плиния Младшего и др. Для этого специально создана хрестоматия по латинскому языку с комментариями и словарем: Брагова А.М. Хрестоматия. Латинский язык: Учебное пособие: Нижний Новгород: Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова, 2010. 2 В отношении беспереводного чтения надо заметить, что оно возможно на продвинутом уровне, но маловероятно на элементарном. 3 Бородулина М.К., Минина Н.М. Основы преподавания иностранных языков в языковом вузе. − М.: Высшая школа, 1968. − С. 41-42. 9 ного анализа предложения, который предполагает определение каждого из его членов в синтаксическом и каждой части речи в морфологическом плане и нахождение их точных эквивалентов в родном языке».1 Второй вид учебного перевода, литературный, представляет собой окончательный вариант перевода и также необходим, но уже в другом плане: для понимания смысла прочитанного, поскольку является важным средством семантизации. Для примера возьмем предложение: «Philippus, rex Macedonum, cum in filio suo, Alexandro nomine, magnam animi vim atque ingenium esse intellexisset, omnem operam dedit, ut diligentissime eum educaret». Его подстрочный перевод таков: «Филипп, царь македонян, так как он понял, что в его сыне по имени Александр есть великая сила духа, а также ум, приложил все усилия, чтобы он воспитал его тщательнейшим образом». Такой перевод сохраняет латинский порядок слов и позволяет преподавателю дотошно проверить правильность перевода всех слов. Вместе с тем остается не совсем ясным смысл предложения: непонятно, кто и кого тщательнейшим образом воспитал. Литературный перевод снимает семантические трудности подобного рода: «Македонский царь Филипп приложил максимум усилий, чтобы воспитать своего сына Александра наиболее тщательно, поскольку понял, что в нем есть ум и великая сила духа»2. Из этого примера видно, что оба перевода необходимы, поскольку дополняют друг друга. Таким образом, при обучении латинскому языку студентов языкового вуза (кроме студентов факультетов классической филологии) основным видом речевой деятельности является аналитическое переводное чтение, а учебный перевод (подстрочный и литературный) является основным средством обучения. 1 Гринбаум Н.С. Взгляд в античность. Varia / Предисловие Н.Н. Казанского. СПб.: Нестор-История. – 2010. − С. 302. 2 Брагова А.М. Латинский конъюнктив: значение, образование и употребление: Учебное пособие для студентов I–II курсов. – Нижний Новгород: Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова, 2010. − С. 39-40. 10 В.Н.ВДОВИН /г. Алматы, Республика Казахстан/ К ВОПРОСУ О ХАРАКТЕРЕ ЗАГОВОРА ГАРМОДИЯ И АРИСТОГИТОНА В АФИНАХ The movement against tyrants in Athens as represented with Harmodius and Aristogeiton plot against Hippias and Hipparchos is submitted in an antique historical science only as consequence of their personal initiative shown irrespective of other circumstances which also could play the certain role in fulfilment of this act. The author makes an attempt to give to this plot not only personal, but also political colouring, using not only separate evidence of antique representatives, but also represent reasons based on the assumption. Data of antique authors in which the reality and fiction, a national rumour and official tradition are bound, cannot be taken as a basis at disclosing the essence of plot of tyrants assassins and should be subjected to more careful analysis Гармодий мен Аристогитонның тарапынан Афинадағы қатал билеушіге қарсы күресі антика дəуірінің тарихи ғылымында басқа да түрлі жағдаяттарға тəуелсіз, өздерінің бастамасымен жасалған қастандықтың салдары деп көрсетілген. Автор аталған қастандық əрекеттің жеке басына байланысты себептермен қатар антика дəуірінің деректеремелері мен өзінің болжамдарына сүйене отырып, саяси астары бар деген пікір айтады. Шындық пен ойдан шығарылған жалған ақпараттар араласқан антика дəуірі авторларының мəліметтері, ресми дəстүрлер қатал билеушілерді өлтірген қанышерлердің қастандықтарын ашуда негізбола болмайды жəне жан-жақты талдау жасауды қажет етеді. Античная традиция имеет немало примеров антитиранической борьбы в греческих полисах. В большинстве случаев свержение власти тиранов происходило вследствие накопившихся в полисе социально-экономических и политических противоречий, не без влияния внешнеполитических событий, которые на определенном этапе развития конфликта могли вылиться в открытый протест против существующей власти в общине. Однако античная традиция повествует нам и о таких примерах, когда к борьбе против режима становятся причастными довольно близкие тирану люди, действия которых хотя и могли быть порождены личными мотивами, но, по большому счету, были напрямую связаны с общей ситуацией, сложившейся вокруг личности правителя. Именно в таком ракурсе следует рассматривать покуше11 ние на личность афинских тиранов Гиппия и Гиппарха со стороны Гармодия и Аристогитона. Семониду Кеосскому, как считают ученые, принадлежат следующие изречения, начертанные на возведенном в 509 г. до н.э. и похищенном персами памятнике в честь тираноубийц: «День, в который Гиппарх убит был Аристогитоном И Гармодием, был светлым по истине днем». В 30-х гг. XX в. при раскопках Афин археологи обнаружили постамент в честь тех же тираноубийц, но восстановленный в 477 г. до н.э.1 и имеющий продолжающие цитату слова: «...сделали землю родную». Из указанных выше свидетельств видно, как жители Афин оценивали поступок тираноубийц, а именно: вполне очевидной является связь их действий с борьбой за свободу в полисе, что непременно свидетельствовало о политической окраске содеянного поступка со стороны Гармодия и Аристогитона. Между тем, историческая традиция обходит молчанием факт присутствия в поступке тираноубийц политического мотива, акцентируя внимание исследователей только на личностном характере содеянного. Именно подобную природу заговоров против правителей отмечал в своем высказывании Аристотель. «Покушения, - пишет он, - происходят в одних случаях на личность правителей, в других — на их власть. Те покушения, которые совершаются из-за наглости тиранов, направляются на их личность. А так как наглость может проявляться очень разнообразно, то каждое проявление ее бывает причиной раздражения, причем большинство людей, охваченных гневом, совершают покушения с целью отомстить, а не из честолюбия» (Aristot. Politica. V. 8, 9, перевод С.А.Жебелева). Касаясь непосредственно заговора Гармодия и Аристогитона в Афинах, Аристотель пишет: «Покушение на Писистратидов произошло вследствие того, что сестра Гармодия была оскорблена, а сам Гармодий обижен (Гармодий мстил за сестру, а Аристогитон — за Гармодия)». И в подобном определении характера антитиранического выступления Гармодия и Аристогитона в античном источниковедении Аристотель далеко не одинок. Подобная же ситуация присутствует и в историографической области. Основная часть исследователей предпочитают не выхо1 Греческая эпиграмма / изд. подг. Н.А. Чистякова. − СПб., 1993. С. 373. 12 дить за рамки имеющейся в источниках информации о характере заговора Гармодия и Аристгитона и подтверждают сугубо личный характер покушения1. За небольшим исключением встречаются работы, авторы которых в принципе допускают в поступках афинских тираноубийц наличие политических мотивов2. Заговор Гармодия и Аристогитона был третьим из общего числа заговоров против Писистратидов. Два других были неудачными. На период между 520 и 514 гг. до н.э. приходился, повидимому, первый заговор против тиранов, составленный неким Кедоном (Aristot.Ath.pol 20,4), который, однако, потерпел неудачу, хотя у него и был круг верных ему сторонников. Вторая попытка свергнуть тиранию Писистратидов была предпринята, согласно сведениям Геродота и Аристотеля (Herodutus, Historia.V,62; Aristot.Ath.pol 19,3) после 514 г. до н.э. 1 См., например: Бузескул В.П. Афинская Полития Аристотеля как источник по истории государственного строя Афин до конца V века. − Харьков, 1895. − С.377: «лишь личное оскорбление побуждает их (Гармодия и Аристогитона – В.В.) взять на себя роль освободителей Афин от тиранов. О свободе и демократии Гармодий и Аристогитон, в сущности, не думали. И по Аристотелю не они освободили Афины от тирании, а Алкмеониды»; Туманс Х. Рождение Афины. Афинский путь к демократии: от Гомера до Перикла (VIII-V вв. до н.э. / Под научной и литературной редакцией Э.Д.Фролова. − СПб: Гуманитарная Академия, 2002. − С. 360: «Заговор против тиранов был составлен не по политическим, а по сугубо личным мотивам; в нем участвовал узкий круг друзей-единомышленников, которым удалось убить только Гиппарха, а непосредственные исполнители этого убийства сами погибли». 2 См., например: Берве Г. Тираны Греции / Перевод с нем. Рывкиной О.Е. − Ростов-на-Дону, 1997. − С. 89: «Заговорщики решили убить заодно и Гиппия и таким образом свергнуть тиранию. Этот политический мотив появляется у Аристотеля, который говорит о многих участниках заговора, но еще отчетливее у Фукидида, стремящегося развенчать многократно превознесенный поступок «тираноубийц»; Суриков И.Е.Античная Греция. Политики в контексте эпохи. Архаика и ранняя классика. − М., 2005. − С. 209: «Впрочем, полностью исключать наличие политических мотивов в заговоре Гармодия и Аристогитона все же нельзя. Во всяком случае, сам Гиппий, оставшийся в живых и сумевший вновь поставить ситуацию под свой контроль, явно считал опасность - не только для себя лично, но и для режима – весьма значительной. Хотя сами «тираноубийцы» погибли, репрессии, судя по всему, на этом не остановились. Вновь были изгнаны из Афин многие представители аристократии, в том числе Алкмеониды, в очередной раз удалившиеся в Дельфы». 13 изгнанными Алкмеонидами, которые обосновались в Лейпсидрии и призывали к себе единомышленников из города (Herodutus, Historia.V,62). Понеся тяжелые потери в битве при Лейпсидрии, Алкмеониды были изгнаны из страны. Третий заговор против Писистратидов привел к частичному успеху заговорщиков: в 514 г. до н.э. во время праздника Панафиней в честь Афины1, Гармодием и Аристогитоном был убит Гиппарх (об убийстве Гиппарха см.: Herodutus, Historia. V, 55; Thucydides. Historia. VI, 54; 56,1-59; cp.1,20,2; Aristot.Ath.pol. 15,4; 18,2-6; Аристофан. Лисистрата.-В кн.: Аристофан, избранные комедии...-с.310; Pausanias, Graeciae Desriptio 1,29; Didym Chalcenteri. Opuscala. Edidit F.Ritter. Coloniar, MDCCC XXXXV,18 ; Eusebius Werke. Die Chronik des Hieronimus. Bd.7. Hrsg.2 Aufl. Von R. Helm. Berlin, 1956.-s.106; Polyaen, 1,21,2 и др.). Согласно Геродоту, Гармодий и Аристогитон принадлежали к древнему роду Гефиреев. «Гефиреи же, - пишет Геродот, - к которым принадлежали убийцы Гиппарха, по их собственным словам, пришли первоначально из Эретрии. А, как я узнал из расспросов, они были [по происхождению] финикиянами, прибывшими вместе с Кадмом в землю, теперь называемую Беотией. Здесь они поселились, получив по жребию Танагрскую область. Отсюда кадмейцев сначала изгнали аргосцы, а этих Гефиреев затем изгнали беотийцы, и они пришли в Афины. Афиняне же приняли их в число граждан на известных условиях, наложив на них много ограничений, не стоящих упоминания» (Herodutus, Historia. V,57, перевод Г.А.Стратановского). Фукидид называет Аристотигтона «одним из горожан», «гражданином среднего состояния» (Thucydides. Historia. VI, 54, перевод Г.А.Стратановского). Основным мотивом заговора против сыновей Писистрата источники называют любовную историю. «Был в то время Гармодий, 1 Aristot.Ath.pol 7,18; «Панафинеи – главный афинский праздник в честь богини Афины, справлявшийся в августе. Особую пышность ему придавала торжественная процессия. Писистрат придал этому празднику большой блеск – В кн.: Аристотель. Афинская Полития, перевод С.И.Радцига. − М., 1996. – С.73 (примечания, сноска 13); Фукидид (Thucydides. Historia VI,56) приурочивает заговор к другому празднику – Великих Панафиней, который справлялся 28 гекатомбеона (июнь-июль) 3-го года каждой олимпиады. См.: Фукидид. История, перевод Г.А.Стратановского. − Л., 1981. − С. 497. (примечания к книге VI, главе 56, сноска 2). 14 - пишет Фукидид, - блиставший юношеской красотой. Один из горожан, Аристогитон, гражданин среднего состояния, находился с ним в любовной связи. Гиппарх, сын Писистрата, покушался было соблазнить Гармодия, но безуспешно, что Гармодий и открыл Аристогитону. Тот как влюбленный сильно огорчился и, опасаясь, как бы Гиппарх при своем могуществе не овладел Гармодием силою, немедленно составил замысел, насколько был в силах по своему положению, ниспровергнуть тиранию. Между тем Гиппарх снова стал соблазнять Гармодия, но успел не больше прежнего; действовать по отношению к нему насилием он вовсе не хотел, а готовился осрамить Гармодия будто не за это, но по какому-нибудь незаметному поводу... Итак, Гиппарх нанес оскорбление отвергнувшему его поползновения Гармодию в таком виде, как он замышлял. Писистратиды пригласили было сестру Гармодия, девушку, нести корзину в какой-то процессии, а потом устранили ее, говоря, что она как не достойная этой чести вовсе и не была приглашена. Гармодий чувствовал себя тяжко обиженным, а из-за него Аристогитон, конечно, еще больше озлобился» (Thucydides. Historia. VI, 54 – 59, перевод Ф.Мищенко в переработке С.Жебелева; О сестре Гармодия см. также: Aelian, Varia historia. XI, 8. Aristot. Politica. V. 8, 9. Aristot.Ath.pol. XVIII). У Аристотеля в истории о заговорщиках Гармодии и Аристогитоне появляется новый персонаж и непосредственный участник данных событий – Фессал, один из сыновей Писистрата, о котором совершенно умалчивают другие античные свидетельства. «Фессал же был значительно моложе и в обращении дерзкий и надменный, из-за него-то и начались у них все беды. Он был влюблен в Гармодия и, не добившись его дружбы, не мог сдерживать своего гнева, но во всем выражал свое раздражение; наконец, когда сестра Гармодия должна была исполнять обязанности канефоры1 на Панафинеях, он не позволил ей, сказав какую-то брань про Гармодия, будто он трус. Это и послужило причиной того, что возмущенные Гар1 Канефоры – «девушки, несущие на головах корзины со священными предметами, необходимыми для совершения жертвоприношений. Такие канефоры изображены на южном портике Эрехтейона, где эти статуи заменяют собой колонны, на которых держится крыша, так называемые кариатиды» – Аристотель. Афинская Полития, перевод С.И.Радцига. - М., 1996. – с. 73 (примечания, сноска 12). 15 модий и Аристогитон исполняют своё деяние при соучастии многих»1. Выходит, что Фессал у Аристотеля в любовной сцене с Гармодием, заменяет роль Гиппарха, на имя которого указывают другие античные авторы. Возможно, что Фессал в сцене с Гармодием также подразумевается и в платоновском диалоге «Гиппарх», где мы также найдем сведения о мотивах заговора против тиранов. Однако в отличие от других источников, здесь мы не видим личную обиду как главную причину заговора, а вместо нее заговорщиками движет ревность. «Более осведомленные люди говорят, что и смерть-то его [Гиппарха] произошла не из-за того, из-за чего полагают многие, — не изза бесчестья сестры во время Канефорий (это ведь просто нелепость!), но из-за того, что Гармодий был любимцем Аристогитона и его учеником, да и сам Аристогитон слишком чванился тем, что обучает другого человека, и воображал себя соперником Гиппарха. В это время случилось так, что сам Гармодий был поклонником некоего юноши из тогдашних родовитых красавцев — имя его известно, да я запамятовал, — а юноша этот, ранее восхищавшийся мудростью Гармодия и Аристогитона, позднее сошелся с Гиппархом и исполнился к ним презрения; тогда они, удрученные его пренебрежением, убили Гиппарха» (Plato. Hipparch. 229, c-d). Сведения относительно описания событий о заговоре Гармодия и Аристогитона, содержащиеся у Фукидида, заслуживают большего доверия, так как он “на историю сыновей Писистрата обратил особое внимание, имел в виду опровергнуть неверные версии, пользовался тут несомненно документальными данными и относительно фамилии Писистратидов был хорошо осведомлен”2. Согласно Фукидиду, Гармодий и Аристогитон хотели убить также Гиппия и тем самым покончить с тиранией. День Великих Панафиней “являлся единственным днем, когда все граждане, участники процессии, могли собираться вооруженными, не вызывая подозрений. Гармодий и Аристогитон должны были начать нападе1 Aristot.Ath.pol. XVIII; Фукидид (Thucydides. Historia. VI,56,3, перевод Г.А.Стратановского), наоборот, говорит, что «заговорщиков, ради безопасности, было немного». 2 Бузескул В.П. Афинская Полития Аристотеля как источник по истории государственного строя Афин до конца V века. − Харьков, 1895. − С. 376. 16 ние, а остальные - немедленно присоединиться к ним и вступить в схватку с телохранителями. Заговорщиков ради безопасности, было немного. Если лишь горсть храбрецов, рассуждали они, отважится напасть на Гиппия и его телохранителей, то вооруженная толпа непосвященных в заговор, тотчас же присоединится к ним в борьбе за свободу” (Thucydides. Historia VI, 56, пер.Г.А.Стратановского). Геродот сообщает нам о том, что «в ночь перед Панафинейским праздником предстал Гиппарху во сне статный и красивый человек и обратился к нему с такими загадочными словами: «Сердцем, о лев, терпеливым терпи нестерпимую муку. Рок справедливою карою всех нечестивцев карает». На следующее утро Гиппарх сообщил (как доподлинно известно) об этом сне снотолкователям. А затем, не обратив больше внимания на сновидение, устроил торжественное шествие, где и нашел себе смерть (Herodutus, Historia. V, 55 – 56, перевод Г.А.Стратановского). Плутарх, подобно Геродоту, также старается гибель Гиппарха связать с вещим сном, увиденным перед смертью: «Гиппарху, сыну Писистрата, привиделось незадолго до смерти, что Афродита плеснула ему в лицо кровью из чаши (Plutarchus. De sera numinis vindicta, 10)». Геродот и Плутарх – не единственные авторы, использующие в своих сообщениях элементы народного предания. Именно в них, как отмечал В.П.Бузескул, - «сказывается мировоззрение народа, его религиозные и нравственные воззрения, взгляды на природу и на прошлое»1. «Когда наступил праздник, - продолжает Фукидид, - Гиппий с телохранителями был за городом в местности, именуемой Керамиком2, и распоряжался всеми подробностями, касающимися предстоящей процессии. Гармодий и Аристогитон уже с кинжалами в руках выступили вперед для исполнения замысла. Увидев, что один из заговорщиков дружески беседует с Гиппием (Гиппий был легко 1 Бузескул В.П. Краткое введение в историю Греции. − Харьков, 1910. − С. 3. «Керамик (один из афинских демов), находился в северо-западной части города и оттуда он руководил процессией; там наблюдали за ним Гармодий и Аристогитон и оттуда, вообразив предательство, они поспешили к Леокорию, где и убили Гиппарха. - Примечания, сноска 15, с.73; по сведениям Аристотеля, во время Панафиней заговорщики уже подстерегали на акрополе Гиппия – он как раз должен был встречать, а Гиппарх - отправлять процессию – т.е. с высоты акрополя – Примечания, сноска 16, с. 73. 2 17 доступен для всех), они испугались при мысли, что на них сделан донос и что они тотчас будут схвачены. Поэтому они решили, если окажется возможным, отметить прежде своему обидчику, из-за которого, собственно, они и пошли на такой риск, немедленно устремились к воротам в городе и встретили Гиппарха подле так называемого Леокория. Тотчас, не рассуждая, они бросились на него и оба в сильнейшей ярости, внушаемой одному любовным чувством, другому нанесенным оскорблением, стали наносить Гиппарху удары и убили его. Один из них, Аристогитон, когда сбежалась толпа, в этот момент избежал рук телохранителей1, но затем был схвачен и погиб тяжкою смертью. Гармодий был убит тут же. Когда Гиппию дано было знать об этом в Керамик, он отправился тотчас не на место происшествия, но к вооруженным участникам процессии, прежде чем они благодаря отделявшему их расстоянию что-либо узнали. Придав лицу своему такое выражение, что те не догадались о случившемся, Гиппий указал им определенное место и велел удалиться туда без вооружения. Они отошли в ожидании каких-либо распоряжений от Гиппия, а он приказал наемникам тайно захватить оружие и тотчас отделил тех, кого он считал виновными, и сверх того всех, кто оказался с кинжалом; щит и копье обыкновенно имели при себе участники процессий. Таким-то образом, огорчение возлюбленного дало толчок заговору, а внезапный сильный страх побудил Гармодия и Аристогитона к необдуманному отважному выполнению его» (Thucydides. Historia. VI, 54 – 59, перевод Ф.Мищенко в переработке С.Жебелева). Аристотель более подробно описывает события, связанные с расправой Гиппия над заговорщиками и излагает свою позицию относительно разоружения граждан: «Из них Гармодий был убит копьеносцами тут же, а Аристогитон погиб позднее: он был схвачен и подвергался долгое время пыткам. Он оговорил под пыткой многих людей, которые принадлежали к знати и были друзьями тиранов. Дело в том, что в этот момент тираны нигде не могли на1 По мнению Э.Ф.Фролова (Фролов Э.Д. Скифы в Афинах // URL:http://centant.spbu.ru/centrum/publik/frolov/frol0201.htm (дата обращения: 14.03.12), отряды скифских стрелков, в качестве наемных телохранителей «обеспечили беспрепятственное унаследование власти сыновьями Писистрата и были защитою Гиппию во время заговора Гармодия и Аристогитона (Thucydides. Historia VI, 55-58; Aristot. Ath. pol., 18, 4; Polyaen., I, 22). 18 пасть на настоящие следы по этому делу; но рассказ, обыкновенно повторяемый, будто Гиппий велел участникам процессии сложить оружие и таким образом уличил тех, у кого были кинжалы, неверен, так как тогда не было принято ходить в этой процессии с оружием, но это установил позднее народ. Оговаривал же Аристогитон друзей тирана, как утверждают демократы, нарочно, добиваясь, чтобы они совершили нечестие и вместе с тем ослабили свои силы, погубив неповинных, и притом своих же друзей; но некоторые говорят, что он ничего не выдумывал, а показывал на своих действительных сообщников. И под конец, когда, несмотря на все свои усилия, Аристогитон не мог добиться себе смерти, он обещал выдать еще многих других и убедил Гиппия дать ему правую руку в знак подтверждения этого; а потом, взяв за руку его, осыпал его бранью за то, что он дал руку убийце своего брата, и этим так раздражил Гиппия, что тот не мог сдержать себя от гнева и, выхвативши меч, убил его» (Aristot.Ath.pol. XVIII, перевод С.И.Радцига). У Павсания мы можем взять дополнительные сведения о подруге Аристогитона: «Когда был убит Гиппарх — я рассказываю то, что еще не попало в прежние записи, но вообще считается достоверным у большинства афинян, — Гиппий, - отмечает Павсаний, подверг ее всяким издевательствам, пока она не умерла, так как он знал, что она была подругой Аристогитона, и полагал, что она ни в коем случае не могла не знать его замысла. За это, когда Писистратиды потеряли свою власть, афинянами была воздвигнута медная львица в память этой женщины, а рядом с ней стоит изображение Афродиты, как говорят, дар Каллия, творение рук Каламида» (Pausanias, Graeciae Desriptio I. 23, 2, перевод С.П.Кондратьева). Полиен в «Стратегемах» сообщает имя этой подруги: «Была ведь у Аристогитона подруга по имени Леэна. Гиппий, схватив Леэну, пытал ее, чтобы она выдала соучастников заговора. Она же очень многое такое выдержала, побежденная же пытками, чтобы не проговориться, сама откусила себе язык. Афиняне, желая почтить гетеру, не поставили её статую на Акрополе, но установили, изготовив животное, медную львицу. Если кто придет на Акрополь, то увидит в Пропилеях медную львицу, не имеющую языка, в память об этой истории» (I,22, перевод О.Ю.Владимирской). Сведения Аристотеля по вопросу о том, вооруженные или невооруженные граждане Афин участвовали тогда в Панафинейской 19 процессии, заслуживают большего предпочтения по сравнению с Фукидидом. Вряд ли в эпоху тирании граждане являлись вооруженными в процессии. Панафинейский праздник был выбран заговорщиками не для того, чтобы явиться на него в оружии, не возбуждая подозрения (Thucydides. Historia VI,56), а для того, чтобы стечение народа на празднике использовать как подходящий момент для осуществления заговора1. Виламовиц2 полагает, что ни с копьем, а с миртовыми ветвями в руках участвовали тогда граждане в процессии. Согласно сведениям Аристотеля, лишь впоследствии (в эпоху демократии) демосом был установлен обычай, чтобы граждане участвовали в процессии с оружием. После убийства Гиппарха характер правления Гиппия значительно ужесточается. Он еще больше опасается за свою жизнь (Herodutus, Historia.V, 55; Thucydides. Historia. VI. 53, 3; Aristot. Ath. Pol. XIX, 1; Plato. Hipparch. 229, b; Pausanias, Graeciae Desriptio I. 23, 1; Ael. Frg. 74; etc.), усиливает репрессивные меры в полисе (Herodutus, Historia. VI, 123), укрепляет порт Мунихий (Aristot. Ath. Pol. XIX, 2), договаривается о предоставлении ему убежища (Thucydides. Historia VI. 59, 3). Что касается реакции населения Афин на частично удавшийся заговор Гармодия и Аристогитона, то античная традиция лишь сообщает о том, что вскоре после свержения тирании в Афинах в честь заговорщиков, убивших тирана Гиппарха, помимо застольных песен, был учрежден культ героев. В их честь совершали жертвоприношения3. Письменные источники свидетельствуют о том, 1 Бузескул В.П. Афинская Полития Аристотеля как источник по истории государственного строя Афин до конца V века. − Харьков, 1895. − С. 376; ср. Busolt G. Griechische Geschichte.− Bd.2. − Gotha, 1895. − S. 383;3831. 2 Wilamowitz-Moellendorf U.v. Aristoteles und Athen. − Berlin, 1893. − Bd.1. − S. 109. 3 «Туши овцы, козы или ягненка, жертвуемые героям через сожжение, предназначались только объекту поклонения и доставались ему целиком. Такой вариант жертвоприношения был применен при принесении жертв героизированным греческим военнопленным, убитым жителями Агиллы, полностью сжигались также жертвы Гармодию и Аристогитону» - см.: Агафонов П.Г. Некоторые особенности практики культа героев в античном мире / Античная история и классическая археология. Издательская серия «Академклуб: исторические науки. − М., 2006 − Вып.2. − C. 119. 20 что Антенор изваял группу тираноубийц Гармодия и Аристогитона. В 480 г. до н.э. она была увезена персами, и в 477 г. до н.э. заменена скульптурной группой, созданной Критием и Несиотом1. Потомки тираноубийц с середины V столетия до н.э. были освобождены от уплаты налогов и имели привилегированное положение на олимпийских играх, занимали высокие посты в государстве. Вплоть до римского времени афиняне видели в убийцах Гиппарха воплощение своего собственного стремления к свободе, воле, и, глядя на них, испытывали ненависть к тиранам2. Нельзя не отметить того факта, что история о тираноубийцах найдет свое отражение в народной традиции, которая не только запечатлела форму изложения события, но и подкорректировала содержание. Сам Фукидид критикует афинскую традицию, ошибочно считавшую тираном после смерти Писистрата не Гиппия, а Гиппарха (Thucydides. Historia 1,120). Содержание народного рассказа о тираноубийцах, который критикует Фукидид, можно проследить по схолиям и застольным песням3. В схолиях Гармодий и Аристогитон прославлялись как убийцы тирана Гиппарха и освободители Афин 1 Schindler W. Antenor.-In Lexikon der Antike. - 9 neuarb. Aufl. − Leipzig, 1987. − S. 39.; cм. также: The Athenian Agora. A Guide to the Excavation and museum American Schol of Classical Studies at Athens. Second Edition Revised Athens, 1962. − S. 74. 2 См: Berve H. Die Tyrannis bei den Griechen. − Munchen, 1967. − Bd.1. − S. 74. 3 О Гармодии и Аристогитоне см.: Демосфен. О предательском посольстве (Ораторы Греции. − М., I985. − С. 115); Флавий Филострат. Жизнь Апллония Тианского. Издание подготовила Е.Г.Рабинович. − М., 1985 (V,34; VII,4; VIII,I6); Плутарх. Застольные беседы. Кн. I/ Пер.Н.М.Боровского. − Л., I990; Pausanias, Graeciae Desriptio I,29; XX,46; Diod.IX, 1,4; Dedymi Chalcenteri. Opuscula. Ed.F. Ritter. Coloniar MDCCCXXXXV, 18; Eusebius Werke. Die Cronik des Heronymus. Bd.7. Hrsg.2 Aufe Von R. Helm. − Berlin, 1956. − S. 106; Polyaen I,22; Hirsch M. Die athenischen Terannenmorder in Geschichtsschreibung und Volklegende // Klio. − Bd. 20. − Leipzig, 1926. − S. 130-167; Frieddel H. Untersuchungen zum Tyrannenmord in Gesetzgebung und Volksmeinung der Griechen. − Wurzburg, 1937. − S. 28-39); Brunnsaker S. The Tyrants - Slayers of Kritis and Nesiotes. − Lud, 1955. − S.1-17; Schunck K. Die Aufstellung der beiden Tyrannenmordergrupper // das Altertum. − 5. − 1959. − Heft 3. − Brl. – S. 142-152; Скржинская М.В.Новеллистическая традиция о тирании в Греции VII-VI вв. до н.э. Автореф. на соискание УСК филолог. наук. − Л., I968. − С. 1-25. 21 от тирании1. В труде Геродота одним из элементов устного народного рассказа может служить подробное сообщение о вещем сне Гиппарха в ночь перед его гибелью (Herodutus, Historia. V,56), а у Плутарха – сведение о том, что «Гиппарху, сыну Писистрата, привиделось незадолго до смерти, что Афродита плеснула ему в лицо кровью из чаши» (Plutarchus. De sera numinis vindicta, 10). Можно предположить, что народный рассказ о тираноубийцах в своей первоначальной форме более всего нашел место в изложении заговора у Аристотеля, где место главного обидчика сестры Гармодия и претендента на любовь последнего занимает Фессал, а не Гиппарх. «А затем последующая традиция могла легко смешать Фессала и Гиппарха: так как Гиппарх пал жертвою заговорщиков, то его и могли считать оскорбителем»2. Существенное влияние на формирование народного рассказа о Гармодии и Аристогитоне оказала официальная традиция. ”Афинский народный рассказ материализовал тенденцию, заложенную в официальной версии, оценивавшей поступок Гармодия и Аристогитона как решающий в цепи событий, приведших к низвержению тирании. Народный рассказ довел эту мысль до логического завершения и устранил из своего повествования не только Фессала, но и Гиппия. Все роли исполняет теперь один Гиппарх - он и жестокий тиран, он и обидчик Гармодия, он же и жертва Гармодия и Аристогитона. Устное предание, таким образом, сразу объясняет всю ситуацию, упростив ее и сделав характеры предельно ясными”3. Народный рассказ, окрашенный в форму новеллы о падении тирании в Афинах, окончательно оформился через несколько десятилетий после описываемых событий. “Ведь представление о Гиппархе как об единственном наследнике Писистрата и последнем тиране Афин могло возникнуть только тогда, когда умерла живая память о тиране Гиппии”4. 1 Текст схолий в честь тираноубийц приведен в кн. : «Хрестоматия по истории древней Греции/Под ред.Д.П. Каллистова». − М., I964. − С. I68. 2 Бузескул В.П. Афинская Полития Аристотеля как источник по истории государственного строя Афин до конца V века. − Харьков, 1895. − С. 375-376. 3 Скржинская М.В.Новеллистическая традиция о тирании в Греции VII-VIвв. до н.э. Автореф. на соискание УСК филолог. наук. − Л., I968. − С. 20. 4 Там же. − С. 2I. 22 Итак, являлось ли заговорщическое движение Гармодия и Аристогитона политическим по своему характеру или действительно являлось лишь следствием их личной мести? Не будет ли такое заявление в целом противоречить сведениям Геродота о том, что Алкмеониды «были в гораздо большей степени освободителями Афин, чем сами Гармодий и Аристогитон» (Herodutus, Historia. VI, 123). О политическом подтексте описываемых античными авторами событий, связанных с заговором Гармодия и Аристогитона, могут свидетельствовать, на наш взгляд, следующие моменты: 1. Сведения Геродота о роли Алкмеонидов как освободителей Афин от власти тиранов следует рассматривать как констатацию Геродотом уже совершенных на практике событий. Выступление тираноубийц, как известно, не привело к ликвидации власти афинской тирании и закончилось без особых эффектов. Об Алкмеонидах же, напротив, Геродот высказывается весьма положительно, останавливаясь на истории рода, отмечая их причастность к ликвидации тирании в Афинах (битва у местечка Липсидрий, отношения с Дельфийским оракулом и т.д.). Перемещение внимания Геродота с истории о заговорщиках на Алкмеонидов, чья заслуга в свержении тирании более весомая, - оставила в тени политическую подоплеку заговора. 2. Заговорщики принадлежали к одному и тому же роду, и их личное недовольство могло выйти за рамки любовных историй и приобрести окраску родовой мести. Ущемление политических прав новых граждан вполне могло спровоцировать недовольство данного рода, вплоть до открытого выступления за свои права. Поводом к последнему могло стать и оскорбление Писистратидами сестры Гармодия, что могло быть воспринято ими как родовая обида. 3. Место осуществления заговора, время и способ устранения Гиппия и Гиппарха, описываемые Фукидидом, дают повод представить готовившееся событие как восстание, направленное на ниспровержение тирании. 4. Наличие телохранителей у Гиппия свидетельствовало не только о стремлении тирана обеспечить себе безопасность в случае непредвиденных конфликтов с окружающими его персону лицами, но и указывало на опасения быть убитым кем-либо из числа поли23 тических противников, недовольными правлением тирана, каковых, наверняка, было немало. 5. Если виновным во всей истории, приведшей к заговору, являлся лишь только один Гиппарх, принимавший самое деятельное участие в устройстве Панафинейского праздника, нанесший личную обиду Гармодию, тогда как объяснить тот факт, что заговорщики стремились покончить и с Гиппием, учитывая, что до убийства Гиппарха Гиппий еще не отличался крайне жестокими методами правления. Читая Фукидида, складывается мнение, что бесчестный поступок Гиппарха стал поводом к устранению Гиппия. Ответ вновь напрашивается в сторону готовившегося политического заговора. 6. Когда заговор начался, Гармодий был убит сразу же на месте. В это время рядом с Гиппархом Гиппия не было, что означало и отсутствие рядом с ним телохранителей брата. Но тогда, кто расправился с Гармодием? Возможно, что Гиппарх, также как и Гиппий, мог иметь своих собственных телохранителей. А подобную охрану, как правило, имеет только тот, кто опасается своих врагов, т.е. применительно к тиранам, - противников их режима. 7. Ужесточение режима в стране после смерти Гиппарха могло свидетельствовать и о том, каким образом Гиппий расправлялся с последствиями заговора, а значит и с его участниками, коих могло быть немало. 8. Аристотель описывает нам поведение Аристогитона перед его собственной смертью. Будучи подвергнутым пыткам, он специально оговаривал верных тирану людей в их якобы измене правителю с тем, чтобы навлечь на них гнев Гиппия. В этом же духе написан эпизод и у Полиэна в «Стратегемах»: «Аристогитон, - пишет Полиэн, - пытаемый копьеносцами о соучастниках своего дела, из соучастников никого не выдал, но сказал, что в нападении участвовали все друзья Гиппия. А когда Гиппий их казнил, - тогда Аристогитон открыл ему свою стратегему по отношению к его друзьям (I, 22 пер. О.Ю.Владимирская). Стремление противников режима ослабить социальную базу тирана посредством клеветы на верных правителю лиц, - это тоже, своего рода, тактика по борьбе с правящей системой в целях её дальнейшего ослабления. Ведь если верить источникам, то оппозиции все же удалось убедить Гиппия наказать «предателей» тирана из числа верных ему людей. 24 8. Аристотель указывает на широкую базу участников заговора. «Гармодий и Аристогитон, - пишет он, - исполняют свое деяние при соучастии многих» (Aristot.Ath.pol. XVIII, перевод С.И.Радцига). Это означало, что в случае осуществления задуманного плана, антитираническое движение неминуемо приняло бы широкие масштабы действий. Даже если взять в расчет сведения Фукидида (Thucydides. Historia VI,56,3, перевод Г.А.Стратановского) о том, «что заговорщиков, ради безопасности, было немного», то и в этом случае мы не видим отрицание главного: при подготовке столь важного политического дела, в курс последнего должны были быть поставлены только непосредственные участники заговора, рассчитывающие, в случае успеха, на адекватную реакцию со стороны участников процессии. А это опять-таки свидетельство антитиранического настроения в обществе. 9. И, наконец, совершенно прав Ю.Белох, отмечая, что “если бы Гармодий и Аристогитон руководствовались действительно только личной местью, как передает Фукидид, то их не стали бы чествовать как героев свободы так скоро после их смерти и государство не оказывало бы им таких необыкновенных почестей”1. Сам факт чествования героев – тираноубийц, сотворение из них культа борцов за свободу от тирании – все это лишний раз доказывает политическую окраску заговорщического движения, происшедшего в 514 г. до н.э. В заключении хотелось бы отметить, что вышеизложенные замечания являются в большей степени гипотетическими. Однако, сведения о заговоре Гармодия и Аристогитона в Афинах (в частности, вопрос о характере данного заговора), представленные в имеющихся в нашем распоряжении письменных источниках, не могут быть взяты за основу. В этих сведениях переплетаются реальность и вымысел, народные сказания и официальная традиция, что серьезно затрудняет поиск истины. В силу этих обстоятельств и было решено прибегнуть к собственному размышлению по поводу политического характера их выступления. 1 Белох Ю. История Греции / Пер. с нем. М.Гершензона, 2-е изд., в 2 томах. Т.1. − М., 1905. − С. 264. 25 Д.А.ВОЛОШИН /г. Армавир, Российская Федерация/ «МОНЕТНЫЕ ВЫПУСКИ РИМСКИХ ИМПЕРАТОРОВ И ЭКОНОМИКА ИМПЕРИИ: БЫЛА ЛИ АЛЬТЕРНАТИВА ПОЛИТИКЕ ДЕБЕЙЗМЕНТА?» The article is devoted to studying an important and ambiguous aspect of the financial politics of the Roman Empire leaders so called «debasement». The research reflects a wide variety of opinions concerning the determination of reasons and consequences of the process of reduction of metal content in Roman coins. Giving a characteristics to the financial system of the Roman Empire the author of the article demonstrates in which way partial conversion of the real cost of money into the nominal one influenced the destabilization of the economics of the Roman Empire and resulted in the strongest inflation. The attention is also paid to the importance of learning the historical lesson of the Roman Empire whose leaders carried out the policy of reduction of the real cost of coins in order to re-stock the treasury. Мақала Рим империясы əміршілері жүргізген «дебейзмент» деп аталатын қаржы саясатының маңызды жəне көпмағыналы қырларын зерттеуге арналған. Еңбекте рим тиындарының құрамындағы асыл металдардың азаю үдерісінің себеп-салдарын анықтауға бағытталған түрлі пікірлер келтірілген. Мақала авторы Рим империясының қаржы жүйесін сипаттай отырып, ақшаның нақты құн көрсеткішінің жартылай номиналдыға ауысуы рим мемлекетінің экономикасының құлдырауына ықпал жасағандығын, соның салдарынан ақшаның ғаламат құнсыздануына əкеліп соққандығын көрсетті. Сонымен қатар, қазына толтыру мақсатында тиындардың нақты құнын саналы түрде азайтуға бағытталған Рим мемлекетінің көсемдерінің зиянкестік бағытта саясат жүргізген мысалында сабақ алу маңыздылығы көрсетілген. Как известно, монеты дают ценные сведения в области экономики античного общества. О внутреннем положении государства, его экономической силе или слабости говорит обилие или сокращение монетных выпусков, качество и вес монеты, выпуск монеты условной стоимости1. Экономика Римской империи существовала по законам рынка (действительно, в ней было все – даже «борьба за 1 Казаманова Л.Н. Введение в античную нумизматику: [учеб. пособие для ист. фак. ун-тов]. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. – 302 c. – С. 7. 26 быстрые деньги»1); это позволило римлянам обеспечить темпы экономического роста и уровень благосостояния, которые странам Европы не удавалось превзойти на протяжении почти двух тысячелетий. Римская империя была полностью подвергнута монетизации, охвачена единым «денежно-кредитным стандартом». Идея состояла в том, чтобы создать область единой валюты – такую, как Еврозона сегодня. Единая монетная система и ее политическое регулирование формировали условия для интеграции рынка, уменьшая «стоимость» торговых операций, осуществляемых через большие расстояния2. Также ученые пишут о том, что Pax Romana был скорее «under–monetised» 3, нежели «monetised». Т.е., в Римской империи уровень развития денежной системы был весьма ограничен и крайне неравномерен, а о ликвидности и говорить не приходится: довольно большая часть налоговых поступлений поступала в натуральной форме, господствовал и распространялся обмен в бартерной форме4. Так или иначе, но Древний Рим создал унифицированную монетную систему; в римском мире, как и в мире современном, для облегчения денежных операций существовало несколько номиналов. Становой хребет монетной системы составляли девять номиналов, которые чеканило имперское правительство. Эти монеты имели хождение по всей территории Империи без всяких изъятий5 (монетные выпуски рассматриваемого периода подробнейшим образом освещены в томах авторитетнейшего RIC6). 1 Подр. см.: Мартин П.Н. Борьба за «быстрые» деньги: Из истории финансовых операций в Римской империи // Наука и жизнь. – 1990. – №4. – С. 76-82. 2 Kessler D., Temin P. Money and Prices in the Early Roman Empire // The Monetary Systems of the Greeks and Romans. Ed. by W.V. Harris. – Oxford: Oxford University Press, 2008. – 330 p. – P. 137-159. – P. 158-159. 3 Duncan–Jones R. Money and government in the Roman Empire. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. – 300 p. – P. 21. 4 Duncan–Jones R. Op. cit. – P. 32. 5 Денежная система в Риме // INSTAFOREX [электронный ресурс]. URL: http://instafxeducation.com (дата обращения: 05.01.2011). 6 См.: The Roman Imperial Coinage. – Vol. III – V / By Harold Mattingly and Edward A. Sydenham. – London: Spink & Son, Ltd, 1930–1949; Vol. VI – VII / Ed by C.H.V. Sutherland and D. Litt. – London: Spink & Son, Ltd, 1966–1967. 27 Заслуга римских монетных мастеров состоит в создании отлаженной, почти промышленной, технологии изготовления монет. Монеты становятся не только платежным средством, но и средством пропаганды, с поразительной скоростью отвечающим на стремительно меняющуюся ситуацию в Империи. Сменяющие друг друга императоры пытались утвердить свою власть, чеканя монеты со своим именем и портретом, а затем прославляли свои победы на реверсе монеты1. Есть историки, считающие, что проблемы с национальной валютой были если не главной, то, по крайней мере, существенной причиной развала Римской империи. Как известно, золото и серебро всегда шли рука об руку в мире денег: в Римской империи обращались как золотые, так и серебряные монеты2. Ко времени Диоклетиана в Римской империи работало до 15 монетных дворов (в Фессалониках, Александрии, Сисции, Сирмии, Константинополе и др.). Эти монетные дворы в III в. н. э. рассматривались как филиалы главного – Римского монетного двора. Монетные дворы Рима чеканили золотые и серебряные монеты, которым присваивался номинал, соответствующий их реальной ценности (или цены материала изготовления). Цены золота и серебра определялись их относительным (друг к другу) спросом и предложением3. В некоторых случаях, тем не менее, центральные власти игнорировали золотое правило, в соответствии с которым ценность монеты (ее реальная стоимость) должна практически совпадать с ее номинальной стоимостью. Речь идет о так наз. «порче монеты». А. Остальский4 считает «дебейзмент» – порчу, снижение содержания драгоценных металлов в монете, ведущее к уменьшению ее реальной, физической стоимости при сохранении прежнего номинала, 1 Античная ручная чеканка монет. От Древней Греции до позднего Рима // TALERS.ru [электронный ресурс] . URL: http://www.talers.ru (дата обращения: 02.02.2012). 2 Моисеев С. Биметаллизм: вчера, сегодня и … завтра? // Валютный спекулянт. – 2001. – №4. – С.58–61. – С. 58. 3 Katsari C. Bimetallism and the circulation of gold coins during the third and fourth centuries AD // Münstersche Beitrage für Antiken Handelsgeschichte. – 2003. – № 22.1. – Pp. 49–67. – P. 49. 4 См.: Остальский А. Краткая история денег: Откуда они взялись? Как работают? Как изменятся в будущем? – СПб.: Амфора, 2008. – 272 с. – С. 54. 28 вполне закономерным явлением. Этот процесс ведет к тому, что реальная стоимость денег постепенно переходит в номинальную. К тому же, новейшие исследования показали, что в III в. н.э. (около 225 г.) в Римской империи действовала крупная, хорошо организованная шайка фальшивомонетчиков. Главным центром их деятельности была провинция Паннония. Свой преступный промысел они довели до совершенства и нанесли громадный ущерб финансовой системе государства. Проведенное властями расследование помогло выявить место, где орудовали злоумышленники, и для того, чтобы их схватить, были посланы целые воинские подразделения. В Рим было доставлено около семи тысяч мошенников, схваченных в провинциях, и состоялся величайший в истории процесс над фальшивомонетчиками. Многие из них были приговорены к смертной казни, и лишь тогда удалось в какой-то мере справиться с опасной эпидемией, угрожавшей полностью разорить Римскую державу1. Кстати, совсем недавно необычную монету обнаружили в Великобритании – фальшивый серебряный денарий. Связать данное «изделие» с древнеримскими фальшивомонетчиками позволили несколько неточностей, которые смогли обнаружить эксперты из Британского Музея. В первую очередь это слово «Египет», которое было написано с ошибками. Далее, согласно приблизительной дате изготовления, историки утверждают, что те, кто подделывал монету, ошиблись с профилем: отчеканили Цезаря вместо Августа. В тупик ученых поставил тот факт, что монета сделана из чистого серебра (!), хотя куда как логичнее было бы сделать фальшивку из более дешевого металла…2 Подделка государственной монеты была одним из наиболее распространенных способов обогащения – этот же путь быстрой наживы был открыт и для самого государства, желавшего таким образом пополнить пустеющую казну. Порча и фальсификация монеты в Римской империи могла проводиться в двух направлениях – уменьшался ее вес и снижалось качество металла, примешивалась лигатура. 1 См.: Винничук Л. Платежные средства в Риме / В кн.: Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. – М.: Высшая школа, 1988. – 496 с. 2 Roman coin forged by ancient «Del Boy» // Metro.co.uk. [электронный ресурс]. URL: http://www.metro.co.uk (дата обращения: 05.02.2012). 29 Существовал удобный способ изготовления недоброкачественной монеты – выпуск субаэратной или плакированной монеты. Такие монеты делались весьма искусно, часто вместо медной сердцевины делалась свинцовая, чтобы придать монете необходимый вес. Поэтому такие монеты обращались до тех пор, пока не портилась золотая или серебряная оболочка. Г. Вермуш в своей работе1 подробно описывает технологию производства римлянами денария, который наряду с ауреем претендовал на роль «мировых денег». Было выяснено, что раствор поваренной соли и винного камня вступает в реакцию с медью, но не с серебром. Медная заготовка для монет, в которой присутствовало небольшое количество серебра, погружалась в раствор до тех пор, пока серебро на незначительную глубину не освобождалось от меди. Из прошедших обработку заготовок чеканились монеты. Так как тонкая поверхность быстро изнашивалась, позднее она укреплялась цинком и свинцом. Обычно устанавливалось, что из определенного по весу количества металла, поступившего на монетный двор, должно быть отчеканено определенное количество монет. Это отношение количества монет к весовой единице металла называется денежной стопой. Однако соблюдать точно это соотношение так же, как и точную пробу и юстировку веса монеты, не всегда легко. Обычно наблюдались отклонения реального веса монеты от веса и пробы, установленных законом, как в сторону повышения, так и в сторону понижения. Государственная власть нередко прибегала к особому приему в технике чеканки, ведущему к отклонению ремедиума в сторону понижения веса. Разница в весе поступившего в мастерскую металла и весе монет составляла прямой доход государства. Это «государственная порча» монеты. Греки этим приемом не злоупотребляли, но римские императоры II и III в. н. э. в поисках источников для покрытия непрерывно растущих расходов постепенно понижают состав серебра в денариях, что неизбежно ведет к его обесцениванию и деградации. Еще в I в. н. э. римский денарий делается полностью из серебра, а уже к 250 г. н. э. – в нем остается лишь 40% этого благородного металла. Антониниан – был впервые выпущен Каракаллой в 214 г. Монета была изготовлена из сплава, содержавшего 40% серебра и весила 5,6 гр. – но затем вес монеты 1 См.: Вермуш Г. Аферы с фальшивыми деньгами. Из истории подделки денежных знаков: Пер. с нем. – М.: Междунар. отношения, 1990. – 224 с. 30 был уменьшен, и это было выгодно государству, так как «коммерческая ценность монеты оказалась завышенной по отношению к ее реальной стоимости»1. Современные исследователи называют достаточно много причин, побудивших римских императоров к подобного рода манипуляциям. «Когда рушатся империи, их валюты падают первыми», – так утверждает Р. Неф2. Еще очевиднее является рост задолженности империи на стадии упадка, потому что в большинстве случаев их физическая экспансия финансируется в долг. В каждом случае автор представляет некоторые полезные статистические данные, чтобы продемонстрировать эту драму: Данный график показывает содержание серебра в римских монетах от 50 г. н.э. до 268 г. н.э. История Римской империи является историей физической экспансии, подобно истории почти всех империй. Ее расширение проводилось с помощью армии, в которую входили граждане Рима, оплачиваемые серебряной монетой, землями и рабами с оккупированных территорий. Если серебра в сокровищнице было недостаточно, чтобы вести войну, в монеты добавлялись другие металлы, чтобы отчеканить больше денег. Это означает, что власти обесценивали свою валюту, которая предрекала падение империи. Это был предел экспансии. Империя станови- 1 См.: Callu J.P. La politique monétaire des empereurs Romains de 238 à 311. – Paris: E. de Boccard, 1969. – 164 p. 2 Nef R. Falling Empires and their Currencies. Part I: From the Fall of Rome to the Fall of the British Empire // Global Research. – 2007. – №15 [электронный ресурс]. URL: http://www.globalresearch.ca (дата обращения: 03.11.2010). 31 лась чрезмерно растянута, у нее заканчивались серебряные деньги, и постепенно она пала под ударами полчищ варваров. Также есть мнение, что в III веке иссякли золотые и серебряные рудники в Испании, а новые (дакийские) государство потеряло к 270 году. Судя по всему, более в его распоряжении значительных месторождений драгоценных металлов не осталось. А ведь надо было чеканить монету и в огромных количествах. В этой связи пока остается загадкой, как Константину Великому удалось восстановить стандарт солида, а преемникам императора – удерживать солид весьма стабильным: содержание золота в нем не уменьшилось в Византии вплоть до 1070 года. Английский ученый Тимоти Гаррард выдвинул остроумную догадку: возможно, в IV веке римляне получали желтый металл по караванным путям из транссахарской Африки (правда, как замечает Г. Кантор1, химический анализ дошедших до нас солидов этой гипотезы пока не подтверждает). В разделе «Инфляция и налогообложение» своей работы Б. Барлетт2 описывает ситуацию следующим образом: именно финансовые затруднения в эпоху Нерона привели к снижению качества монет. Дополнительный доход необходим был для того, чтобы оплачивать растущие потребности военных и бюрократии. Однако, как замечает автор, вместо того, чтобы поднять налоги, императоры предпочли снижать качество монет, сокращая содержание в них драгоценного металла. Вначале снижение качества монет оказалось, несомненно, выгодным для государства. Но то, что хорошо как разовая мера, с течением времени спровоцировало сильную инфляцию. Римляне сначала не заметили подмены. По крайней мере, до нас не дошло свидетельств о жалобах на рост цен, если оставить в стороне подорожание зерна, что бывало и раньше из-за неурожаев. Ведь по-прежнему для того, чтобы не испытывать чувства голода, хватало пары ассов. Столпы общества также не испытывали никаких ограничений для своего благополучия. Лишь Индия перестала 1 Кантор Г. Крушение, которого не было? // Вокруг света. – 2008. – №12 (2819). 2 Bartlett B. How excessive Government killed Ancient Rome // The Cato Journal (Journal of Cato Institute, Washington, D.C.). – 1994. – Vol. 14. – № 2 [электронный ресурс]. URL: http://www.cato.org (дата обращения: 15.01.2011). 32 принимать в оплату своих товаров римские денарии, и германцы предпочитали монеты донероновской поры1. При этом казна принимала только полноценные серебряные и золотые монеты, на этом основании отклонялись многие платежи. Нерон, таким образом, требовал подлинных монет, которые к этому времени уже ушли с рынка в частные хранилища. Плохие монеты не годились для оплаты иностранных наемных войск, а именно в них нуждался отчаявшийся правитель. Как известно, в третьем столетии римская денежная система фактически распалась – «после невиданного снижения качества серебряной чеканки»2. По мнению аналитика Мартина Армстронга3, США в точности повторяет схему финансирования государственного пенсионного обеспечения Древнего Рима, которая и привела к падению империи. Эксперт утверждает, что Рим выплачивал пенсии своим солдатам за их службу. Но как только Рим вступил в полосу нестабильности, государство было вынуждено платить больше своим войскам за службу. 1 Подр. см.: Вермуш Г. Указ. соч. – С. 16-31. Lo Cascio E. The Function of Gold Coinage in the Monetary Economy of the Roman Empire // The Monetary Systems of the Greeks and Romans. Ed. by W.V. Harris. – Oxford: Oxford University Press, 2008. – 330 p. – P. 160-173. – P. 171. 3 Armstrong M. How all systems can collapse overnight. The 3rd Century Monetary collapse. Are there lessons from the past that equal solutions for the Future? // Armstrong economics. – 2009. – July 17th. – P. 1-24. 2 33 На графике1 показана история (от 280 г. до н.э. до 501 г.н.э.) коллапса денежной системы Рима. Вот как Армстронг поясняет причины такой «порчи монет». После победы Октавиана Августа (27 до н.э.–14 н.э.) в длительной гражданской войне, он первым из императоров учредил личную гвардию, известную как Преторианская Гвардия, которой он платил в два раза больше, чем регулярной армии, потому что преторианцы должны были постоянно находится в состоянии готовности, чтобы подавить любое восстание. Количество преторианцев было ограничено тремя когортами, что в дни ранней Республики равнялось 480 солдатам, а в I в. н.э. увеличилось до 800. После убийства Комода (180–192гг. н.э.) упадок империи набирал обороты — очередная гражданская война вынудила Септимия Севера (193–211гг. н.э.) резко увеличить жалованье солдатам и сделать серьезные дисциплинарные послабления, чтобы обезопасить себя. Раскручивалась порочная инфляционная спираль – чем выше угроза политической нестабильности, тем сильнее рост вознаграждения военным за их службу. Это в свою очередь увеличивает расходы правительства, вынуждая его понижать качество монет, чтобы увеличить денежную массу. Т.е., упадок Рима был вызван необеспеченными гарантиями пенсий, и аналогично нынешней системе социального обеспечения (управляемая государством система оказания финансовой помощи наиболее уязвимым категориям населения включает выплату пенсий, пособий по нетрудоспособности, пособий по безработице и т. д.), на самом деле под них не было сделано никаких резервов. Во все времена считалось, что государство в состоянии найти деньги под свои обязательства. Хронология развития событий в интересующем нас ключе последовательно представлена в лекции Дж.Р. Педена «Инфляция и падение Римской империи»2, прочитанной еще в 1984 году на семинаре «Деньги и Правительство». В ней автор дает характеристику инфляционных процессов в империи на протяжении 200 лет и определяет влияние последних на упадок Рима. Анализ, проведенный в этой лекции, базируется на том, что монетарные условия не 1 Armstrong M. Op. cit. – P. 5. Peden Joseph R. Inflation and the Fall of the Roman Empire // Mises Daily: Monday, September 07. 2009 [электронный ресурс] // URL: http://mises.org (дата обращения: 07.12.2011). 2 34 должны быть оторваны или изолированы от изучения всех государственных процессов. «Первейшая цель монетарных правил любого государства – обслуживать нужды правящего класса, а не тех, кем правят» – эта точка зрения стала центральной для общего понимания автором того, что происходило в последние два века существования Римской империи. Вначале Дж.Р. Педен обращается к характеристике менталитета римских императоров III в. н.э. – на примере совета, данного императором Септимием Севером своим сыновьям Каракалле и Гите. Он сказал: «Живите в гармонии, позаботьтесь об армии и игнорируйте всех остальных». Понятие Каракаллы о государственных приоритетах можно изучить на основании его фразы «Никто не должен иметь деньги кроме меня, а я их должен иметь, чтобы отдавать своим солдатам». Каракалла увеличил солдатскую плату на 50% за счет того, что поднял в два раза налоги на наследство. Когда поступлений от налогов граждан Рима не стало хватать для того, чтобы покрыть траты императора, он решил дать гражданство всем без исключения людям, проживающим в Империи. После того, как стало очевидно, что дальнейшее расширение налоговой базы невозможно, Каракалла начал уменьшать количество серебра в монетах. В 211 г. н.э. в Римской империи имели хождение серебряные денарии, которые ввел в обращение еще император Август. Во время введения в обращение серебряного денария, количество серебра в нем составляло 95 %. Ко времени царствования Марка Аврелия (180 г.) количество серебра в денарии сократилось до 75 %. Отец Каракаллы, Септимий Север, уменьшил количество серебра в денарии до 60 %, а сам Каракалла решил уменьшить количество серебра в составе монеты до 50 %. Каракалла также уменьшил количество золота в золотой монете. Монеты в царствование императора Августа изготавливались в количестве сорок пять штук из одного фунта золота. Каракалла изменил это соотношение к пятидесяти монетам на один фунт золота. Через двадцать лет после Каракаллы из фунта золота выпускалось уже семьдесят две монеты. Но настоящий кризис начался только после Каракаллы, между 258 и 275 годами в период интенсивных гражданских войн и иностранных вторжений. Империя просто перестала выпускать сереб35 ряные монеты. К 268 году в «серебряном» денарии осталось только 0,5 % серебра. Цены в этот период выросли на 1000 %. Единственные люди, которые получали оплату в золоте, были наемники-варвары, которые служили в императорских войсках. Варвары были настолько нецивилизованны, что соглашались принимать оплату исключительно в виде золота, в то время как все остальные, цивилизованные римские граждане, довольствовались «обедненной» монетой. При императоре Диоклетиане в 284 г. была предпринята попытка исправить положение в денежном обращении. Он увеличил количество золота в золотых монетах и ввел в обращение бронзовую мелочь. Но Диоклетиан не знал закона Гришема, гласящего, что «плохие деньги вытесняют хорошие». Жители Римской империи предпочитали пользоваться более мелкими монетами, в обилии начеканенными предыдущими правителями, и даже денежными суррогатами, а новые денарии из чистого серебра припрятывали, превращая их исключительно в инструмент накопления. Денежная масса в результате сокращалась, но очень медленно. Император решил тогда перестать слушать своих советников-монетаристов и обратился к чисто административным мерам (если бы лидеры СССР лучше изучали античную историю, они бы знали, чем заканчиваются попытки государственного контроля над ценами. Тогда, в эпоху Диоклетиана, точно так же, как в далеком советском будущем, товары просто стали исчезать с рынка). К концу III столетия из-за появления бронзовых монет количество денег в обороте все возрастало. К тому же императоры начали требовать от своих граждан проводить выплаты налогов не деньгами, а товарами или услугами. Фактически правительство империи отказалось принимать в виде налогов свою собственную бронзовую монету. Император Константин провел собственную денежную реформу. Он перестал требовать от налогоплательщиков платить натуральные налоги. Вместо этого он потребовал платить налоги золотом. В течение долгого времени золото оставалось единственными твердыми деньгами, циркулирующими в Римской империи. Обычные налогоплательщики, чтобы заплатить налоги, должны были покупать золотые монеты, которые постоянно росли в це36 не по отношению к бронзовым деньгам. Если налогоплательщик был достаточно богат, то ему не стоило больших усилий приобрести золото для уплаты налогов империи, но если он был беден, ему приходилось просто бросать свою собственность и исчезать на просторах империи. В 301 году фунт золота стоил 50 000 денариев. В 324 году цена за фунт золота достигла 300 000 денариев (то есть, выросла в 6 раз всего за 23 года). Все третье столетие, несмотря на то, что цена на золото постоянно росла, оно сохраняло примерно одну и ту же покупательную способность, являясь тем самым защитой от инфляции для чиновников и армии, которые получали оплату в золоте. Достигалось это за счет постоянного снижения уровня жизни обычных налогоплательщиков, которые были вынуждены пользоваться бронзовой монетой. Инфляция между тем продолжала расти невиданными темпами. Для борьбы с инфляцией император Диоклетиан издал указ о максимальной цене на товары. В те времена Римская империя простиралась от Британии до Египта и Палестины. Уровень цен в разных местах империи исторически был разным. В Египте цены были низкими. В Палестине цены были в 2 раза больше, чем в Египте, а в Италии цены были в 2 раза больше, чем в Палестине. Указ Диоклетиана о допустимом максимуме цен на товары ударил в основном по жителям Рима и Италии, поскольку это было единственное место, где рыночная цена на товары была выше допустимых, контролируемых государством цен. Диоклетиан был первым императором (руководителем государства), кто начал обвинять в инфляции торговцев. Он первый подменил причину со следствием, назвав жадность торговцев основной причиной повышения цен. Жадность государства и уничтожение золотого или серебряного содержания римских монет была забыта. Последствия «государственной подделки» монет различные исследователи оценивают неравнозначно. Если в вопросе о причинах мнения не расходятся кардинально (общее состояние Римской империи, падение денежного курса, известные политические события – называются причинами, вызвавшими государственную порчу монет), то аспект наличия/отсутствия альтернатив подобной политике, также как и общая мера ответственности за принятие подобных решений – открывают достаточно широкий простор для интер37 претаций. Так, исследователи отмечают: обеспокоенная ростом инфляции, государственная власть в Риме чрезвычайно строго преследовала фальшивомонетчиков (как известно, подделка монет считалась одним из самых тяжелых преступлений); некоторые императоры (например, Аврелиан) пытались установить строгий контроль в производстве монеты, сокращали количество монетных дворов, пытались улучшить качество выпускаемой монеты, введя жестокие наказания для рабочих, фальсифицирующих монету в своих интересах1. Одновременно (и на протяжении всего рассмотренного периода) традиционные способы регулярного сбора налогов, а иногда и конфискации имущества утрачивают свое значение в качестве основного источника финансирования государственных расходов. Вместо этого римские императоры пристрастились к «порче» денег, т.е. снижению металлического содержания монет, обращавшихся по определенной номинальной стоимости. Уменьшение веса монеты достигалось за счет уменьшения ее толщины (как, например, антониниан Гордиана III), но при этом диаметр монеты оставался постоянным2; изменения материала чеканки (во времена Республики сестерций содержал серебро, но уже в ранней Империи стал чеканиться из латуни). Вообще, начало регулярной золотой чеканки можно по праву считать самым важным поворотным моментом в истории римской денежно-кредитной системы3. И это не случайно: в то время, когда содержание серебра в серебряных монетах стремительно сокращалось, ситуация с золотыми монетами была более стабильной. Незначительные колебания веса золотой монеты создавали впечатление денежно-кредитной стабильности и финансового процветания в империи4. Снижение качества серебряной монеты в течение III в. 1 Казаманова Л.Н. Указ. соч. – С. 83-84. Смит Д. Серебряные и бронзовые монеты Римской империи // Древний Рим [электронный ресурс]. URL: http://ancientrome.ru (дата обращения: 18.11.2011). 3 Lo Cascio E. Op. cit. – P. 160. 4 См.: Bland R. The development of gold and silver coin denominations, AD 193253 / In: C.E. King and D.G. Wigg (eds.). Coin Finds and Coin Use in the Roman World: The thirteenth Oxford Symposium on Coinage and Monetary History [2527.03.1993]. – Berlin: Mann 1996. – Pp. 63-100, esp. pp. 67–73; Duncan-Jones R. Money and Government in the Roman Empire. – Cambridge: Cambridge Universi2 38 н.э. подвергало опасности монетную систему Римской империи; реальная девальвация вынуждала императоров изменять их политику и регулировать обменные курсы таким образом, чтобы ценность золотых монет не была бы слишком далека от их номинальной стоимости1. В результате за 100 лет (с 300-го по 400-й год) медные деньги по отношению к золоту обесценились в 45 раз, следствием этого был фантастический рост цен. При том, что налоги надо было платить золотом2. Примечательно, но непрерывное снижение качества монет не улучшало финансовое положение империи: люди копили «правильные» монеты, а деньгами с заниженным содержанием драгметаллов упрямо пытались оплатить налоги. Ощутимы были и политические издержки вышеописанной экономической политики, дискредитировавшие государственную власть. Например, при императоре Аврелиане дело дошло до открытого и громкого скандала: управляющий монетным двором Фелициссим – наладив выпуск серебряных денег с преобладающим содержанием меди, сберег тем самым немало драгоценного металла, но не для императорской казны, а для себя лично. Понятно, что вершить подобные дела в одиночку он не мог и потому действовал в сговоре со многими должностными лицами империи, среди которых были даже сенаторы. Проведенное по приказу императора расследование выявило широкую картину злоупотреблений, от которых пострадали тысячи людей. В Риме вспыхнули беспорядки, и, чтобы их подавить, пришлось стянуть в город войска. При этом в уличных боях также погибли многие сотни людей. И хотя изменение цен в империи в целом остается «неуловимым» из-за отсутствия твердых свидетельств, несомненная взаимосвязь между чеканкой и динамикой цен, имела место3. Даже более, можно говорить о великом инфляционном кризисе, начавшемся около 268 года, непомерных налогах, которые разорили мелких ty Press, 1994. – P. 217, table 15.3. Подр. см.: Katsari C. The concept of inflation in the Roman Empire // Economics Working Paper Archive: Economic History Series. – 2002 (April). – № 020400. – Washington: University of Washington, 2002. 2 Алферова М.В. История и легенды Древнего Рима. – Ростов-н/Д.: Феникс; СПб.: ООО Издательство «Северо–Запад», 2006. – 608 с. – С. 373. 3 Duncan–Jones R. Op. cit. – P. 67. 1 39 собственников, оставив состояние богачей нетронутыми1 (в то же время, как отмечает М.Г. Абрамзон2, монетные выпуски императоров III в. н.э. отличаются особым разнообразием программ лозунгов, связанных с пропагандой «золотого века»). Усилиями императора Константина золотая монета возобновила свою функцию стандарта имеющего значение в ценообразовании3. Римское государство выжило, однако выжило оно за счет уничтожения свобод, которыми раньше пользовались римские граждане. Крестьяне стали крепостными – государство привязало их к земле. Декурионы «наслаждались» своим аристократическим положением, неся всю тяжесть налогов. Ремесленники платили налоги результатами своего труда. Торговцы были обязаны торговать товарами, принадлежащими государству. Владельцы морских судов были обязаны перевозить государственный хлеб из Египта в Италию. А жители Палестины, покупая товары за «копейки» в Египте, продавали их с большой прибылью в пределах Италии, даже в условиях ограничения цен, тем самым полностью разрушив римскую экономику. В определенный момент времени наступил такой период, когда римские граждане начали смотреть на собственное государство как на врага, а на варварские армии, стоящие на границах империи, как на долгожданных освободителей. Как только наступил этот момент – Рим исчез. А началось все с того, что правители Рима начали решать свои проблемы и удовлетворять свои нужды за счет инфляции и порчи золотой и серебряной монеты4. Некоторые историки полагают, что именно нестабильность денежной системы и высокая инфляция фактически способствовали падению империи5. Так, Г. Вермуш пишет: «Распад римского монетного хозяйства отражал кризис экономики, основанной на рабском труде…. Цены выросли почти в тысячу раз. Денежное хозяй1 Пауэр А. Люди средневековья / пер. с англ. Е.В. Ламановой. – М.: ЗАО «Центрполиграф», 2010. – 223 с. – С. 12. 2 Абрамзон М.Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. – М.: Изд-во «Москва», 1995. – 744 с. – С. 492. 3 Lo Cascio E. Op. cit. – P. 173. 4 Peden Joseph R. Op. cit. 5 Первые примеры высокой инфляции // Макроэкономика [электронный ресурс]. URL: http://meconomics.info (дата обращения: 20.12.2010). 40 ство, торговля и ремесло пришли в упадок. Римская империя превратилась в собственную тень»1. P.S. В 409 году римский монетный двор выпустил денарий с надписью «Непобедимый вечный Рим». По трагической иронии судьбы не прошло и года, как Рим был захвачен и разрушен варварами во главе с Аларихом. С этого времени римские императоры стали игрушками в руках варварских вождей. В 476 году вождь германцев Одоакр сместил последнего римского императора Ромула Августула. В этот же день император, соединивший в своем двойном имени имя основателя Рима Ромула и имя основателя империи Августа, вынужден был отказаться от власти, увековечив, однако, себя незадолго перед тем на монете. Естественно, она была субаэратная. Фальшивомонетчики древнего мира, словно по эстафете, передавали свой опыт наступающему средневековью2… На ошибках римлян никто не стал учиться – в средние века дебейзмент станет любимым способом решения финансовых проблем большинства западноевропейских монархов. И.Э.ГОРНЕВА /г. Рига, Латвия/ ЭПИДЕЙКТИЧЕСКОЕ КРАСНОРЕЧИЕ И ЕГО ПРИОБРАЖЕНИЯ В ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ ПО ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ РИТОРИКЕ ОТ КЛАССИКИ ДО 3 ВЕКА НАШЕЙ ЭРЫ Выражаю благодарность за редакцию русского варианта данного доклада истинному филологу и коллеге Юлии Аполлониевне Смирновой. Gratius ex ipso fonte bibuntur aquae (Ovidius Epistulae ex Ponto 3, 5, 18) Art of the word most probably is one of the most sensitive occurrences that depend on any changes in society. On this score epideictic oratory is not countable as any exception. Accordingly this research is dedicated to all transformations ep1 Вермуш Г. Указ. соч. – С.31. «Бегство вперед» римской монеты // Деньги. Настоящие и фальшивые [электронный ресурс]. URL: http://diannereillymp.com (дата обращения: 04.02.2011). 2 41 ideictic oratory met and served as a reason of indispensable metamorphosis of appointed branch of oratory. In the current research mainly investigated rhetorical treatises written by Aristotle, Anaximenes, Pseudo-Dionysius and Menander Rhetor who is considered as genuine theoretician of epideictic texts. Сөз өнері қоғамдағы түрлі өзгерістерге бейім деп айтуға болады, соның ішінде эпидейктикалық сөзшеңдік де осы ерекшелікке ие. Аталған зерттеу жұмысы да нақты осы эпидейктикалық шешендік өнеріне, соның ішінде осы жанрдың тура немесе жанама жолмен түрлі қайта жаңғыруына септігін тигізген өзгерістерді анықтауға арналады. Басты кезеңде Аристотель, Анаксимен, Псевдо Дионисий, Менандр сияқты көркем сөз өнері териясының щеберлерінің шешендік сөз сөйлеулері қарастырылады. Аталғандардың соңғысын сөз өнерінің эпидейктикалық бағытының нағыз майталманы деп атауға болады. Уже первые сохранившиеся систематические трактаты по риторике, созданные в Афинах классического периода, подтверждают, что риторику всегда использовали в качестве инструмента для успешной самореализации. В качестве примера можно упомянуть трактат «Ῥητορικὴ πρὸς Ἀλέξανδρον»1 Анаксимена ака Псевдо Аристотеля2, а также трактат самого Аристотеля «Τέχνη ῥητορικὴ»3, который однозначно служит краеугольным камнем идеи теоретической риторики в контексте античного мира. Хочется всё-таки задать себе вопрос, какие именно аспекты торжественного, то есть эпидейктического красноречия перетерпели изменения в пути от классического образца античного мира до теории красноречия позднего периода? 1 Anaximenis Ars Rhetorica quae vulgo fertur Aristotelis ad Alexandrum, ed. M. Fuhrmann. – Lipsiae: in Aedibus B.G. Teubneri, 1966. 2 Американский ученый Дж. Кеннеди указывает, что "название “Ῥητορικὴ πρὸς Ἀλέξανδρον ” может быть позаимствовано от письма во вступительной части данного трактата, в которой Аристотель обращается к Александру Великому. [..] Подлинным автором трактата скорее всего является Анаксимен из Ламсака, который так же как Аристотель был учителем Александра. Но такая идентификация автора находит свое подтверждение только в одном фрагменте Квинтилиана (3.4.9.), где сказано, что Анаксимен выделил 7 видов ораторского искусства" (См. Kennedy G. A. A New history of Classical Rhetoric. − Princeton University Press, 1994. − P. 49-50). 3 Aristotelis Ars Rhetorica cum adnotatione L. Spengel. Vol I. − Lipsiae: in aedibus B.G. Teubneri, 1867. 42 Рассматривая теоретические идеи классического периода, можно сделать вывод, что в них на первый план выходит именно политическо-гражданская сфера, соответственно подчёркиваются именно те аспекты, которые необходимы человеку - гражданину для выполнения его гражданских обязанностей. Для Аристотеля первостепенное значение имеет судебное и политическое красноречие, в то время как эпидейктичесткому красноречию в «Риторике» отводится скорее второстепенное значение. Истинный расцвет эпидейктического красноречия приходится на тот период времени, когда коллективные переживания превращаются в переживания индивидуума. Таким образом, рассматривая красноречие позднего периода, эпидейктическое красноречие можно назвать не только торжественным красноречием в его традиционном понимании, но также показательным красноречием, которое нам дарит практические возможности создать речь определённого содержания. Если в «Риторике» Аристотеля можно оценить взаимодействие каждого вида красноречия с периодом времени, и процесуальные черты (к примеру, «в судебном красноречии отрезок времени направлен в прошлое, процесуальный аспект: обвинение и защита; в политическом красноречии отрезок времени – сфера влияния – будущее; процессуальный аспект: побуждение или возбуждение, а также переубеждение; в эпидейктическом красноречии отрезок времени направлен в настоящее, процесуальный аспект: хвала и порицание»1), тогда как в теоретических трактатах позднего периода эпидейктическое или показательное красноречие перенимает все вышеупомянутые сферы влияния. Похвала и порицание становятся главными также в процессуальной области. Однако стоит упомянуть, что уже в «Риторике» Аристотеля видны отдельные намётки на более широкую интерпретацию единиц времени, но этой интерпретации не хватает масштаба поздних теоретических идей. В качестве удачного примера формирования идей теоретического красноречия, так же как и разделение общественной и индивидуальной сфер, можно упомянуть похоронную речь, которая является одним из подвидом эпидейктического красноречия. Похо1 Такие компетенции ораторского искусства в Риторике Аристотеля рассматривает, к примеру, Эдвард Корбет (См. Corbett E.P.J. Introduction // The Rhetoric and Poetics of Aristotle. The Modern Library New York, 1984, p. xiii). 43 ронная речь классического периода абстрагируется от переживаний индивидуума, можно сказать стирает его, превращая в источник гордости и вдохновления для полиса. Именно так создавался тематический круг, о котором говорил Аристотель: хорошее происхождение, товарищество, дружелюбность, порядочность, хорошая и более богатая приемственность, порядочность в делах, духовное и физическое здоровье, красота, сила или могущество, величие, влияние, похвала, честь, счастье, всеобъемлющая добродетель. Похоронная речь классического периода в своём смысловом значении находится между гражданским и показательным красноречием. Та же самая проблематика проявляется и в делении красноречия. Эта проблема особо полно описана в трактате Rhetorica ad Alexandrum, в котором только форма гражданской и судебной речи, правда, в более детальных форматах, представляет всё красноречие в целом. Вопреки тому, что трактат Аристотеля в контексте риторики классического периода является неоспоримым авторитетом, именно трактат Rhetorica ad Alexandrum заставляет задуматься и изменить релативные границы этих типов красноречия. Проследить за всеми изменениями, которые были вызваны преобразованиями в гражданской и социальной жизни, в контексте развития риторики практически невозможно. По существу из доступной нам теории красноречия можно выделить два отдельных блока, о метаморфозах и преемственности которых, к сожалению, свидетельств нет. Теорию красноречия классического периода, представляют Аристотель и трактат Rhetorica ad Alexandrum, написанные примерно в 4 веке до нашей эры, а остальные тексты по теории красноречия относятся уже к началу нашей эры – большинство ко второй половине 2 века. Без сомнений, эпоха Элленизма стала плодоносным периодом в развитии риторики. К сожалению, большинство из текстов того времени не сохранились до наших дней. Однако, упоминания о них дошли до нас в виде цитат или ссылок в текстах авторов более позднего периода. Различить эти два блока по теории красноречия в контексте эпидейктического красноречия можно лишь по акценту на коллективные и индивидуальные переживания в речи. Если рассматривать уже упомянутый ранее вид похоронной речи, то в ней уже присут44 ствуют красочные перемены, которыми богата теория красноречия позднего периода. В этом типе речи коллективный голос умолкает, переживания уменьшаются, но их по сути не становится меньше. Похороннная речь, этот пример нам услужливо предлагает показательное красноречие, в поздний период развития теории красноречия перестала служить связующим звеном между общественным и выступительным красноречием. Похвала, пережиток предыдущей формы, остаётся «основным компонентом» похоронной речи, но этот компонент больше не нацелен на общество в целом. Внутренний мир индивидуума не однозначен, в нём находят своё место также пороки, что приводит нас к аспектам порицания, которые заслуживают нашего неотъемлемого внимания, особенно в контексте позднего этапа развития красноречия. Впрочем, общие тенденции всё-таки сохраняются, но принципиальность классицизма дополняют теперь новые яркие тона, и именно это мы наблюдаем в теории красноречия. Теория эпидейктического красноречия становится основным объектом исследования у авторов позднего периода (конец 2 века начало 3 века нашей эры) в трактате Менандра1 по риторике. Также необходимо добавить, что Псевдо-Дионисий2 также создал комплекс речей посвящённых эпидейктическому красноречию. К сожалению, этот комплекс нельзя назвать систематизированной работой, о чём свидетельствует и сам по себе стиль изложения текста. Время создания работы Псевдо-Дионисия определить трудно. Возможно, работа относится ко 2 – 1 веку до нашей эры. Американский учный М. Хит вообще назвал тексты Псевдо-Дионисия «набором эссе»3. Воистину подобное название подходит для этой подборки текстов, которую создают отрывочные характеристики 1 Rhetores Graeci ex Codicibus Florentinis Mediolanensibus Monacensibus Neapolitanis Parisiensibus Romanis Venetis Taurinensibus et Vindobonensibus emendatiores et auctores. Edidit C. Walz. Vol. IX. − Londini: Firmin, Didot., 1836. 2 Pseudo–Dionysios. On Epideictic Speeches. (Appendix)//Menander Rhetor. Translation and commentary by D.A. Russel and N.G. Wilson. − Oxford: OUP, 1981. – P. 362-381. 3 Heath M. Pseudo – Dionysius Art of Rhetoric 8–11: figured speech, declamation and criticism // American Journal of Philology. – 124. – 2003. − P. 82. Также о вопросах датировки текстов Псевдо Дионисия говорит и Т. Бургесс (См. Burgess T. C. Epideictic Literature. − Chicago, 1902. − P. 106.) 45 типов показательных речей. Эти характеристики то и дело перемежаются друг с другом, оставляя впечатление непоследовательности в изложении материала. Также в текстах Псевдо-Дионисия отсутствует мнение автора о месте соответствующей речи в контексте риторики в целом. Этот факт ещё больше осложняет оценку постановки риторики в этом материале, но, скорей всего, поиск какихлибо последовательностей здесь излишен. Текст Псевдо-Дионисия только доказывает, насколько эклектичной стала теория красноречия. Трансформация теории красноречия, слившись с умозаключениями теории красноречия классического, а также эллинистического периодов - определёнными основоположениями риторики, стала закономерной. Таким образом, вопреки тому, что тексты, которые приписываются Псевдо-Дионисию, не являются систематизированным материалом, в контексте доступной нам теории красноречия они не становятся чем-то необычным и из ряда вон выходящим. Поскольку материал, посвящённый показательному красноречию, в том числе и риторике Менандра, он помогает идентифицировать основные элементы показательного – эпидейктического красноречия: 1. Похвала и восхваление (для обозначения этого элемента чаще всего используется эта лексема ἒπαινος) Используется как элемент эпидейктического красноречия, на протяжении всей риторики Менандра, а также в текстах ПсевдоДионисия. 2. Порицание (для обозначения этого элемента чаще всего используется эта лексема ψόγος) В риторике Менандра элемент порицания выделен отдельно, подмечая основоположения риторики, и конкретно в контексте эпидейктического ака показательного красноречия (331; 10-15). 3. Утешение (для обозначения этого элемента чаще всего используется эта лексема παραµυθία) Используется как элемент эпидейктического красноречия, на протяжении всей риторики Менандра (421, 14. – 16), а также в текстах Псевдо-Дионисия (280, 7. – 8). 4. Скорбь, грусть – тренические элементы (для обозначения этого элемента чаще всего используется эта лексема θρῆνος). Используется как элемент эпидейктического красноречия, на протя46 жении всей риторики Менандра (XI, 13. – 14; XI, 19. – 21), а также в текстах Псевдо-Дионисия (281). 5. Побуждение, поощрение, внушение (προτρέπειν – побуждать, поощрять); Риторика Менандра (II, 393,17) 6. Отговорка (ἀποτρέπειν – отговаривать от чего-либо); Риторика Менандра (II, 393, 18). Чем же определяется превосходство этих элементов в эпидейктическом красноречии? Количество вряд ли будет играть определяющую роль, если ему не будет сопутствовать определённая систематичность. Эта систематичность, порядок элементов в правильно составленной речи, проявляется именно в риторике Менандра, ведь именно систематичность делает риторику Менандра такой особенной. Естественно, ведь в трактате Менандра определениям\понятиям предлагается контекстуальное объяснение (по сути так и происходит во всех доступных источниках по античной теории красноречия). В этом случае систематичность текста, вернее сказать условная систематичность, особенно приветствуется. Вопрос о разделении текста в риторике Менандра необходимо рассматривать отдельно. В контексте этой работы весь набор текстов Менандра зовётся «Риторикой Менадра». Первая часть трактата посвящена изучению гимнов, их систематизированию, а также предложенному автором разделению гимно, также даются рекомендации по созданию некоторых аспектов похвалы (ΠΩΣ ΗΡΗ ΧΩΡΑΝ ΕΠΑΙΝΕΙΝ, ΠΩΣ ΗΡΗ ΠΟΛΕΙΣ ΕΠΑΙΝΕΙΝ, ΠΩΣ ∆ΕΙ ΚΟΛΠΟΥΣ ΕΠΑΙΝΕΙΝ и т.д.). Вторая часть трактата, которая соответственно и является объектом иследования данной работы, посвящена разделению эпидейктических речей. На примере этих речей рассматривается набор приёмов, которые по мнению автора необходимо использовать в каждой речи определённого типа для того, чтобы достигнуть совершенство в искусстве красноречия. В ведение к первой части трактата включена также обобщённая оценка автора о делении риторики как таковой, а также установки/принципы, которые будут соблюдаться в изложении риторики. Во-первых, Менандр поддерживает всеми признанное утверждение, заимствованное у Аристотеля, о тройном\тройственном делении риторики: 47 „τῆς ῥητορικῆς ἁπάσης τριχῶς διαιρουµένης ὡς µέρεσιν ἤ εἴδεσιν ἤ ὅπως δεῖ καλεῖν · εἰς τοὺς λόγους τοὺς ἐν δικαστηρίους ὑπὲρ κοινῶν [ἤτοι δηµοσίων] ἤ ἰδίων, καὶ οὕς ἐν ἐκκλησίαις ἤ ἐν βουλαῖς διατίθενται καὶ εἰς τρίτους τοὺς ἐπιδεικτικούς [..]. Ι,331” Всё красноречие делится на три части по частям или видам, или как их надо называть: речи в суде об общих (общественных) вопросах или частных делах, речи для собраний или советов и, втретьих, эпидейктические речи. Итак, красноречие, совсем как в Риторике Аристотеля, разделяется следующим образом: судебное красноречие, политическое красноречие и эпидейктическое или же показательное красноречие. Однако это первое и единственное место в трактате, в котором можно разглядеть пространное мнение о риторике в целом. Если брать во внимание категории более узкого профиля, наперекор Аристотелю, или категории профиля более широкого, то, рассматривая работу Менандра через призму классического ораторского искусства, и сквозь первые систематизированные примеры по теории красноречия, можно определить, что внимание Менандра обращено лишь на эпидейктическое красноречие, и только на него. В период правления императоров судебные речи, а также политическо – общественные речи потеряли свою остроту, актуальность и практическое применение. У речей Менандра другая цель. Цель речи выделить, помочь прочувствовать торжественность определённого случая. Притом этот случай сокращается до определённых вещей имеющих значение в жизни индивидуума, таким образом обстрагируясь от некогда веских социально-политических категорий. Менандр даёт советы, каким образом надо произносить речь, посвящённую юбеляру в день его рождения или же паре в день свадьбы. Конечно же, весомый акцент делается на восхваление сильных мира сего – императора, губернатора и т.д. Однако, в наставлениях, особенно в подтексте, чувствуется также и предупреждение, что надо говорить осторожно, и возносить только то что, достойно похвалы, а также обходить вниманием «скользкие» моменты, которые могли бы привлечь негативное внимание объекта речи, к произносящему. Это причина, по которой необходимо найти верный, безопасный путь, как произносить похвалу. Сама похвала должна зву48 чать достоверно, и в ней не должно быть и намёка на лесть. Поэтому в ораторском искусстве могут преуспеть только люди находчивые и умелые. Поэтому Менандр предлагает рассмотреть «методику» (σκεψώµεθα τοίνυν τὴν µέθοδον (I 331; 10 рассмотрим этот метод; τὰς διαφορὰς ἐν ταῖς τεχνικαῖς µεθόδοις ἐπιδειξόµεθα (I; 332; 10) покажем разницу в технических приёмах) - комплекс приёмов, которые необходимо использовать для создания успешной речи. Если брать во внимание, что трактат составлен, как набор практических советов, то можно заметить, что понятие методики\наставления пронизывает весь трактат. Менандр же весьма серьёзно относится к выбранному курсу, поэтому сразу же выделяет два главных элемента, благодаря которым создаётся эпидейктическая речь. Этими элементами являются похвала и порицание: Τῶν δὴ έπιδεικτικῶν τὸ µὲν ψόγος, τὸ δὲ ἔπαινος. [331, 15] Таким образом, похвала и порицание становятся главными составляющими эпидейктического красноречия, или первостепенными формирующими элементами. Остальные формирующие элементы открываются, как-бы мимоходом. Их присутствие в точки зрения содержания и структуры эпидейктической речи необязательно, поэтому их можно назвать второстепенными формирующими элементами. Соответственно, это утверждение хорошо вписывается в описанную ранее схему – всё эпидейктическое красноречие основывается на похвале и порицании, на их присутствии в определённой работе. Если порицание само по себе остаётся неделимой единицей, то похвала может развиваться сразу в нескольких направлениях1, таким образом, мы можем оценить её многослойность. Адресат похвалы имеет первостепенное значение. Здесь на первый план выходит божественное бессмертное измерение, которое полностью противоположно миру смертных людей и всему, что к нему относится. Божественному миру посвящены гимны, притом 1 В виде короткого коментария на делимость восхваления в соответствии с Риторикой Менадра указыбает и К. Вальц (Walz C. Prolegomena // Rhetores Graeci ex Codicibus Florentinis Mediolanensibus Monacensibus Neapolitanis Parisiensibus Romanis Venetis Taurinensibus et Vindobonensibus emendatiores et auctores. Edidit C.Waltz. Vol. IX. − Londini: Firmin, Didot., 1836. − 19.s.). 49 гимны строго делятся по конкретным адресатам – божествам, к которым они обращены. Естественной противоположностью миру богов является известный своей скоротечностью мир смертных со всеми его достоинствами и недостатками. Именно миру людей посвящена вторая часть риторики Менандра. Автор перечислив свои наблюдения по отношению к делению показательного красноречия, сделал важный акцент на следующем комментарии к трактату: Αἱ διαιρέσεις <οὖν> τοῦ ἐπιδεικτικοῦ µὲρους παντὸς πᾶσαι αὗται, οὐκ ἀγνοῶ δ’ ὅτι ἐπιτηδευµάτων καὶ τεχνῶν ἤδη τινὲς έγκώµια γεγράφασιν, ἀλλ’ άφ’ οὗπερ ἡµῖν ὁ λόγος γίνεται περὶ τὸν ἄνθρωπον, πάντα ταῦτα δείξει*1 , ὥστε λελήθασιν αὑτοὺς συγγράφοντες µέρος τι τοῦ παντὸς ἐγκωµίου ὡς ὅλον ἐγκώµιον συνθέντες. (Ι, 332, 20-25) Воистину таково деление всего эпидейктического красноречия, но (однако) я не принимаю то, что многие (авторы) понаписали восхваления разным подвигам и умениям, ведь по нашим понятиям это относится к человеку, (и человек) всё это в себя примет (вберёт), ведь (ранее упомянутые ) писатели сами не поняли, что какую-то часть от всей похвалы создали подобно всей (целой) похвале. Во второй части риторики Менандра ярко выражен гомоцентризм. Правда это впечатление немного портит то, что во вторую часть риторики Менандра, которая соответственно является посвящённой миру смертных, включена речь посвящённая Аполлону Сминтею . Трудно однозначно объяснить подобное явление – почему в столь детально описанном разделении и при таком строгом отношении к системе , речь посвящённая богу Аполлону попала в сферу «юрисдикции» смертных. Возможно, этот фрагмент был добавлен кем-то не- Менандром в более позднее время, или может это произошло вследствие ошибки писарей. Кто знает? С другой стороны этот фрагмент риторики Менандра можно воспринимать, как своеобразный вызов его ораторскому искусству, его научному любопытству, ведь работая с мифологическими источниками, можно в текст речи вплести некоторые нюансы, которые позволили бы 1 Это место в тексте Менандра отмечено как locus desperatus. Возможно, в данном месте лексема δείξει должна быть прочитана как περιέξει. (См. Menander Rhetor. Translation and commentary by D.A. Russel and N.G. Wilson. − Oxford: OUP, 1981. − P.5). 50 идентифицировать Аполлона с каким-нибудь правящим императором. Таким образом, Менандр хотел отдать дань эллинистическим традициям. Восхваление человека с точки зрения содержания (имеется ввиду только похвала, так как порицание по мнению автора является неделимой единицей) состоит из нескольких частей. Это наблюдение в точности соответствует мнению Аристотеля о том, что повествовательную часть эпидейктичиской или показательной речи необходимо разделить на несколько частей. Этот взгляд подтверждает цитата из риторики Менандра, в которой он сообщает, что в повествовательной части речи можно описывать подвиги или особые умения, которыми обладает объект речи. Чтобы обозначить это смысловое разделение, Аристотель использовал лексему τὸ µέρος, однако, риторики теоретики более позднего периода, в том числе и Менандр, для обозначения разделения использовали лексему ὁ τόπος. За время развития античной риторики у термина topos появилось много всяческих значений. Однако в контексте данной работы, значение термина topos необходимо воспринимать именно так, как преподнёс его Менандр в своей риторике. В его трактате лексема ὁ τόπος переводится как общее обозначение темы или же название. Однако, наравне с термином topos Менандр также использует контекстуально синонимичную лексему τὸ κεφάλαιον (главное, основное, глава/раздел). Эта же лексема используется по отношению к названиям частей речи, к примеру τὸ παραµυθήτικον κεφάλαιον – успокоительно – побудительная часть речи XI 421, 15. Подобное применение лексемы τὸ κεφάλαιον отличается от использования лексемы topos , которая обозначает общие названия тем для какой-то определённой части речи, в нашем случае – похвалы1. В контексте риторики Менандра было бы неправильным использовать лексему topos в ему предписанном/транскрибированном значении/варианте, поскольку это значение\форма\вариант включает в себя полностью всю семантику\семантическое поле этого термина. 1 Эти черты весьма удачно можно было наблюдать, исследуя аспекты структуры показательной речи, а также используя материал Менандра и Псевдо Дионисия для теоритического обозрения. (См. Gorņeva I. Atēnu klasiskā perioda bēru runa: runas struktūras aspekts. LU, Filoloģijas fakultāte. − Rīga, 2006. − 22-23.lpp.) 51 С точки зрения смысловых компонентов и содержания похвалу, как первостепенный формирующий элемент, можно назвать тематическими подпунктами или же тематическими частями. Все вышеперечисленные, выводы, сделанные на основании риторики Менандра, служат своеобразным трамплином для дальнейшего анализа показательного красноречия, в котором больше всего доминирует игра, своеобразная синергия, именно этих формирующих элементов. Трактат Менандра это самый богатый из нам доступных материал. Конечно же, нельзя игнорировать остальные тексты по теории эпидейктического красноречия, ведь их изучение позволит нам более объективно оценить выводы Менандра в более широком контекстуальном значении. Таким материалом является книги по теории красноречия, а также руководства с практическими упражнениями (προγυµνάσµατα). Трудно определить точные даты их создания, однако, предположительно они относятся к периоду 2 – 5 век нашей эры, а по некоторым источникам скорее к концу 3 началу 5 века нашей эры. Поэтому, если принять за факт, что Менандр жил на рубеже 2 и 3 веков нашей эры, то эти руководства (προγυµνάσµατα) относятся к хронологически более позднему отрезку времени. Изучившие трактат Менандра и в нём сделанные выводы, заметят, что в руководствах весьма примечательно используется соответствующий материал ( смотреть главы 2.2. и 3.2). В этих руководствах даже нет намёка на систематичность присутствующую в трактате Менандра. Они скорее походят на конспекты. Этот факт весьма тонко подметил один из авторов подобного руководства Николай Софист1 – προαρχοµένοις ἁρµόζει2 подходит для новичков. Показательное красноречие рассматривается очень подробно в поздней теории красноречия, но, как уже было сказано ранее, такая систематичность, которая присутствует в трактате Менандра, явля1 Николай Софист хронологически является самым поздним автором такого руководства по риторике. Он родился в 410. году, как год смерти называется 491. (См. Kennedy G. A. Introduction: Preliminary Exercises of Nicolaus the Sophist // Progymnasmata: Greek Textbooks of Prose Composition and Rgetoric. Translation and commentary by Kennedy George A. Society of Biblical Literature, 2003. − 129p.) 2 Spengel Leonardus, ed., Rhetores Graici. 3 vols. − Leipzig: Teubner, 1854-56. − Vol. I. − Pt.2, reedited by Caspar Hammer. − Leipzig: Teubner, 1894. 52 ется большой редкостью. Доступный нам набор текстов не формирует однозначную картину, однако позволяет заглянуть в богатый мир словесности и поиски высшего искусства, которое сделает словесность более услаждающей и гармоничной. В то время показательное красноречие переживало пик своей популярности. Умы всех риторов теоретиков будоражил один единственный главный вопрос о достижении совершенства в показательном красноречии при помощи главных формирующих элементов – похвалы и порицания. П.Н.ДМИТРИЕВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ПСИХОЛОГИЯ АНТИЧНОСТИ: ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ АНТИЧНЫХ ФИЛОСОФОВ НА ПРИРОДУ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ The period of classical Greek philosophy can be considered as the leading one for a psychological science when the first developed concepts of psychics appeared and the leading problems of psychology were formulated: what the functions of a soul are, what its substance is, how the cognition of the world occurs, what a regulator of behaviour is, and whether the person has a freedom of this regulation. Психология ғылымында классикалық грек философиясының кезеңін жетекші кезең ретінде танып, сол уақытта алғашқы толық психологиялық тұжырымдамалар пайда болған. Жанның қызметі, оның мағынасы неде, ортаны қалай танып білуге болады деген психологиядағы маңызды мəселелер қалыптасқан. Адамның мінез-құлығының реттеушісі не, сол реттеуде адамның іс-əрекет еркіндігі туралы көрсетілген. В области психологии античность прославлена великими теоретическими успехами и некоторыми эмпирическими данными, без которых не могла бы существовать современная наука. К ним относятся построение моделей познания мира, выявление проблем, веками направляющие развитие наук о человеке. Психология зарождается в Древней Греции на рубеже VII-VI вв. до н.э. в связи с необходимостью становления объективной 53 науки о человеке, рассматривавшей душу не на основе сказок, мифов, легенд, а с использованием математических, медицинских, философских представлений о человеке, которые возникли в тот период. В то время психология входила в науку, изучавшую общие закономерности общества, природы и человека. Эта наука получила название натурфилософии (философии), в течение долгого периода времени, почти 20 веков, психология оставалась частью философии. В обширном предмете философии к психологии относилась область, связанная в первую очередь с человеком и само исследование души (психики) связывалось преимущественно с особенностями психики человека. Но область психического не ограничивалась человеком, но распространялась на весь мир. Такой подход получил название панпсихизм - направление, которое считает весь мир одушевленным и наделенным душой. Учение о душе является первой формой знаний, в системе которых начали развиваться психологические представления: «…психология как наука должна была начаться с идеи души… Она явилась первой научной гипотезой древнего человека, огромным завоеванием мысли, которому мы сейчас обязаны существованием нашей науки». Психология античности основывалась на гуманизме греческой культуры с ее идеей полноты жизни как гармонии телесной и духовной сторон, культом живого, здорового, прекрасного тела, любви к земной жизни. Ее отличают тонкий интеллектуализм, высокое отношение к разуму. Интерес к психологическим явлениям в античности существовал уже с середины первого тысячелетия до новой эры, о чем говорят научные трактаты древнегреческих философов Демокрита, Платона, Аристотеля и других. Общим для воззрений большинства древних ученых было использование вместо слова «психология» понятия «душа» и рассмотрение ее как особой сущности, первопричины разнообразных движений, совершаемых в мире, причем не только среди животных, но и среди неживых тел. Представлений об окружающем мире в античности связано с анимизмом (от лат. anima – душа, дух) – верой в скрытый за конкретными видимыми вещами сонм душ как особых призраков, которые покидают человеческое тело с последним дыханием, а по 54 некоторым учениям (например, знаменитого философа и математика Пифагора), являясь бессмертными, вечно странствуют по телам животных и растений. Древние греки под «psycho» понимали движущее начало всех вещей, саму душу. Интересно, что уже в ту эпоху, говоря о душе, люди как бы соединяли в единый комплекс присущее внешней природе (воздух), организму (дыхание) и психике (в ее последующем понимании). Конечно, в своей житейской практике они все это прекрасно различали. Революцией в умах стал переход от анимизма к гилозоизму (от греч. hyle - вещество и zoe - жизнь): весь мир - универсум, космос - изначально живой, наделённый способностью ощущать, запоминать и действовать. Границы между живым, неживым и психическим не проводились. Всё рассматривалось как порождение единой первичной материи (праматерии). Так, по мнению древнегреческого мудреца Фалеса, магнит притягивает металл, женщина притягивает мужчину, потому, что магнит, как и женщина, обладает душой. Гилоизм впервые поставил душу (психику) под общие законы естества. Этим учением утверждался непреложный и для современной науки постулат об изначальной вовлечённости психических явлений в кругооборот природы. В основе гилозоизма лежал принцип монизма. Гераклиту космос явился в образе «вечно живого огня», а душа («психея») – в образе его искорки. Все сущее подвержено вечному изменению: «Наши тела и души текут как ручьи». Другой афоризм Гераклита гласил: «Познай самого себя». Термин «Логос», введенный Гераклитом, означал закон, согласно которому «все течет», явления переходят из одного в другое. Малый мир (микрокосм) отдельной души подобен макрокосму всего миропорядка. Поэтому постигать себя (свою психею) – значит углубляться в закон (Логос), который придает вселенскому ходу вещей сотканную из противоречий и катаклизмов динамическую гармонию. Гераклит ввел идею закономерного развития всего сущего. Учение Гераклита о том, что от закона (а не от произвола богов – властителей неба и земли) зависит ход вещей, перешло в идею причинности Демокрита. 55 Демокрит, придерживаясь атомистической картины мира, рассматривал душу как особый вид материи, представляющей собой наиболее мелкие и подвижные атомы, сходные с теми, из которых состоит огонь (в те времена весь мир рассматривался как состоящий из четырех начал: земли, воды, воздуха и огня). Сами боги в его изображении – не что иное как сферические скопления огненных атомов. Демокрит приписывал душе движения в материальном смысле как пространственное перемещение. Когда сложные тела распадаются, тогда маленькие входят из них, рассеиваются в пространстве и пропадают. Значит, душа смертна. Через поры тела и дыхание атомы могут выходить наружу и вновь проникать внутрь. Душа, таким образом, может покидать тело и вновь возвращаться в него, непрерывно обновляется с каждым дыханием. Таким образом, Демокрит дает естественное понимание души. Она не существует вне тела. При этом аргументом в пользу материальности души служит следующее рассуждение: если душа движет телом, значит, она сама телесна, поскольку механизм действия души на тело мыслился как материальный процесс по типу толчка. Доводы в пользу телесности души подробно развивает Лукреций. Философы – софисты открыли новую особенность душевных явлений. Их интересовала не природа, с ее не зависящими от человека законами, но сам человек, который как гласил афоризм первого софиста Протагора, «есть мера всех вещей». В истории психологического познания деятельность софистов открыла новый объект: отношения между людьми, изучаемые с использованием средств, призванных доказать и внушить любое положение независимо от его достоверности. В связи с этим детальному обсуждению были подвергнуты приемы логических рассуждений, строение речи, характер отношений между словом, мыслью и воспринимаемыми предметами. Были оставлены поиски природной «материи» души. На передний план выступило изучение речевой и мыслительной деятельности с точки зрения ее использования для манипулирования людьми. Их поведение ставилось в зависимость не oт материальных причин, как то представлялось прежним 56 философам, вовлекшим душу и космический круговорот. Из представлений о душе исчезали признаки ее подчиненности строгим законам и неотвратимым причинам, действующим в физической природе, действия души приобретали зыбкость и неопределенность. Сократ, философ, ставший на все века идеалом бескорыстия, честности и независимости вернуть им прочность и надежность, но коренящиеся не в вечных законах макрокосмоса, а во внутреннем строе самой души. Уже знакомая нам формула Гераклита «познай самого себя» означала у Сократа совсем иное: она направляла мысль не к вселенскому закону (Логосу) в образе космического огня, но к внутреннему миру субъекта, его убеждениям и ценностям, его умению действовать разумно согласно пониманию лучшего. Сократ был мастером устного общения. С каждым встречным человеком он затевал беседу, заставляя его задуматься о беспечно применяемых понятиях. Впоследствии стали говорить, что Сократ был пионером психотерапии, пытаясь с помощью слова обнажить то, что скрыто за покровом сознания. Во всяком случае, в его методике таились идеи, сыгравшие через много столетий ключевую роль в психологических исследованиях мышления. Во-первых, работа мысли ставилась в зависимость от задачи, создающей препятствие для ее привычного течения, Именно такой задачей становилась система вопросов, которую Сократ обрушивал, на собеседника, пробуждая тем самым его умственную активность. Во-вторых, эта активность изначально носила характер диалога. Оба признака: 1) направленность мысли (детерминирующая тенденцию), создаваемая задачей, и 2) диалогизм, предполагающий, что познание изначально социально, поскольку коренится в общении субъектов, - стали в XX веке главными ориентирами экспериментальной психологии мышления. После Сократа, в центре интересов которого была преимущественно умственная деятельность (ее продукты и ценности) отдельного субъекта, понятие о душе наполнилось новым предметным содержанием. Его составили совершенно особые реалии, которых физическая природа не знает. Мир этих реалий стал сердцевиной философии ученика Сократа – Платона. 57 Платон в построении своей теории опирался как на идеи Сократа, так и на некоторые положения пифагорейцев, в частности на их обожествление числа. Платон создал в Афинах свой научноучебный центр, названный Академией, у входа в которую было написано: «Не знающий геометрии да не войдет сюда». Геометрические фигуры, общие понятия, математические формулы, логические конструкции – все это особые умопостигаемые объекты, наделенные, в отличие от калейдоскопа чувственных впечатлений (изменчивых, ненадежных, у каждого разных), незыблемостью и обязательностью для каждого индивидуума. Возведя эти объекты в особую действительность, Платон увидел в них сферу вечных идеальных форм, скрытых в образе царства идей. По Платону, душа находится между идеями и материальным телами, соединяя их друг с другом, но сама она – порождение и продукт не мира вещей, а мира идей. Она представляет собой ту часть мирового духа, которая живет и существует в живой материи. «Душа, размышляя, ничего иного не делает, как разговаривает, спрашивая сама себя, отвечая, утверждая и отрицая». Феномен, описанный Платоном, известен современной психологии как внутренняя речь, а процесс ее происхождения из речи внешней (социальной) получил название интериоризации (от латинского «interior» - внутренний). У самого Платона нет этих терминов; тем не менее перед нами теория, прочно вошедшая в современное научное знание об умственном устройстве человека . Философы до Сократа, размышляя о психических явлениях, ориентировались на природу, искали в качестве эквивалента этих явлений одну из природных стихий, образующих единый мир, которым правят естественные законы. Лишь сравнив это представление с древней верой в души как особые двойники тел, можно ощутить взрывную силу той философии, которую исповедовали Гераклит, Демокрит, Анаксагор и другие древнегреческие мыслители. Они разрушали старое мировоззрение, где все земное, в том числе психическое, ставилось в зависимость от прихоти богов, сокрушили мифологию, которая в течение тысячелетий царила в умах людей, возвысили разум и способность человека логически мыслить, попытались найти реальные причины 58 явлений. Это была великая интеллектуальная революция, от которой следует вести отсчет научного знания о психике. Знание о душе – от его зачатков на античной почве до современных представлений – развивалось, с одной стороны, в соответствии с уровнем знаний о внешней природе, с другой – в результате освоения культурных ценностей. Ни природа, ни культура сами по себе не образуют область психического, однако и последняя не может существовать без взаимодействия с ними. А.М.ЕГОРОВ /г. Псков, Российская Федерация/ МОДЕЛИ ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМОГО ПОВЕДЕНИЯ В ПОЛИТИКО-ПРАВОВОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ АНТИЧНОСТИ In article pressing questions of development of politiko-legal ideas during an epoch of an antique civilization are considered. The special attention in article is given the analysis of formation and evolution of ideals of lawful behavior of members of civil collective. In article the internal and external reasons inducing members of a society to this or that model of socially focused behavior in specific and unique conditions of Ancient Greek political system are investigated. The author considers as the joint way of management assuming purposeful involving of citizens in the decision of problems of the policy, caused formation of enough cultural and politically conceiving person and promoted the statement of certain norms of its socially-active behavior. Certain interest represents the review of the reasons of change of motivation of civil behavior stated in article in the conditions of crisis of classical political system and a consequence of the given process. Мақалада антика дəуірінің өркендеу кезеңіндегі саяси-құқықтық идеялардың даму барысындағы өзекті мəселелер қарастырылады. Құқықтық ұжым мүшелерінің заңды əрекеттерінің дамуы мен қалыптасуын талдауға ерекше назар аударылады. Мақалада қоғам мүшелерінің полистік жүйедегі ерекше жағдайында əлеуметтік тұрғыда бағытталған іс-əрекеттерге түрткі болған ішкі жəне сыртқы себептер анықталады. Автор полис мəселелерін шешуде азаматтардың жұмыла қатысуын алқалық басқару тəсілі ретінде қарастырады жəне мəдени жəне саяси тұрғыда адамның қалыптасуына себепші болып, оның нақты əлеуметік мінез-құлық нормаларының орнығуына мүмкіндік береді. Мақалада полис жүйесіндегі дағдарыс жағдайында жəне соның салдары 59 кезеңіндегі азаматтардың мінез-құлықтарының өзгеруіне ықпал жасайтын себептерге шолу жасалады. Гражданско-правовое поведение составляет основу упорядоченного взаимодействия людей в рамках устойчивых макрогрупп. Переход их избирательной активности от инстинктивных к сознательным поведенческим установкам, которые не передаются механизмами наследования, а складываются у каждого индивида в течение жизни, означает появление у человека свободы действий. Поэтому проблема мотивации гражданского поведения волновала общество, начиная с самых ранних этапов политогенеза, сопровождавшегося утверждением стандартизированных общеобязательных норм социального общежития. Попытки осмысления внешних и внутренних причин, побуждающих членов общества к такому поведению, впервые были предприняты еще в эпоху античной цивилизации. Именно здесь в специфических и уникальных условиях полисной системы из коллективного общинного субъекта стала выделяться индивидуальная личность, позиция которой могла иметь определенную социальную отдачу и для нее самой, и для окружающих1. Коллегиальный способ управления предполагал целенаправленное вовлечение граждан в решение проблем своего полиса, а значит - формирование достаточно культурного и политически мыслящего человека. В период расцвета полисной системы активное участие гражданина во всех общественных делах являлось нормой. Лица, уклонявшиеся от участия в работе народных собраний и стремившиеся вести частный образ жизни, именовались идиотами (от греч. «идиос» частный, особый, отдельный; «идиотес» - частное лицо)2. Их поведение рассматривалось в качестве девиантного прежде всего потому, что полисное государство воспринималось его современниками как единый коллектив свободных людей, имеющих общее, не навязанное никем из вне, дело. В связи с тем, что только родной город-государство являлся той средой, в которой гражданин мог в полной мере ощущать свою свободу, личное достоинство и благосостояние, одной из основных 1 Каган М.С. Философская теория ценности. – СПб., 1997. − С. 94. Heater D. Citizenship: the civic ideal in world history, politics and education. – London and New York, 1990. − P. 4. 2 60 полисных ценностей был патриотизм. Стоило человеку переехать в соседний город, и он превращался в бесправного метека или перегрина (иностранца). Поэтому греки и римляне чрезвычайно дорожили принадлежностью к гражданскому коллективу. Классическая трактовка полисного коллектива как воплощения главных интересов его граждан принадлежало Демокриту (460-370 гг. до н.э.). По его мысли интересы государства и гражданина полностью сливаются: «Ибо хорошо управляемое государство есть величайший оплот: в нем все заключается и, когда оно сохраняется, все цело, а погибнет оно, с ним вместе и все погибнет»1. Для сохранения этой благоприятной среды Демокрит настаивает на необходимости инициативного и сознательного участия граждан в общественной жизни полиса. Тем не менее, по мере нарастания кризиса полисной системы мотивация гражданского поведения значительно менялась. Проявлением этого кризиса стал раскол в среде гражданства. Постепенно появляется особая прослойка маргинализированных и не желающих трудится граждан, которые вели праздную жизнь и получали дотации от полиса. Эта неспокойная и легко возбудимая масса, потерявшая связь с производством, тем не менее, обладала полным набором гражданских прав и активно ими пользовалась, продавая свои голоса беспринципным демагогам, так называемым «друзьям народа» (от греч. «демос» — народ; «гог» - друг). А любое самое необходимое для государства предложение могло быть провалено, если мешало развлечениям толпы. Право на праздность находит свое обоснование, например, в философии Аристиппа (ок. 430 г. до н.э. - ?). По его мнению, все чувства человека могут быть сведены либо к удовольствиям, либо к страданиям; только они - критерии истинного и ложного поведения. Все живые существа ищут удовольствий и избегают страдании. И так как счастье есть цель всех человеческих стремлений, то человек не должен пренебрегать никакими удовольствиями2. Позднее этот принцип был великолепно выражен в известном требовани римских подданных к власти: «Хлеба и зрелищ». 1 Лурье С.Я. Демокрит: Тексты. Перевод. Исследования. – Л., 1970. − С. 43. Куманецкий К. История культуры Древней Греции и Рима. – М., 1990. − С. 150. 2 61 Утрата полисами былого значения обусловила крутой сдвиг в социальном мировоззрении современников этих событий. В результате походов Александра Македонского (336-323 гг. до н.э.) и политики его преемников-диадохов произошло насильственное объединение страдавшего от излишней внутренней активности древнегреческого полиса с находившимся в состоянии стагнации древневосточного общества. Им на смену пришла эллинистическая монархия, сочетавшая в разных вариациях элементы полисной организации с традициями древневосточных деспотий. Границы освоенного греками мира расширились до пределов Ойкумены, т.е. населенной по их убеждениям части Земли. Таким образом, «полис» превратился в «космополис». На смену представлениям о человеке как гражданине государства пришло восприятие человека как гражданина мира (космополитизм), наиболее ярко выраженное в учении стоиков. Гражданское общежитие по мысли последних, является естественным объединением людей, а государство выступает как копия мироздания, управляемого Судьбой, играющей роль «объективного закона». Выражением этой точки зрения была стоическая идея: «Кто хочет, того судьба ведет, кто не хочет, того тащит». Свою задачу стоики видели в том; чтобы сделать человека счастливым с помощью добродетели. Главное для человека не возможное несчастье, а отношение к нему. Мудрец, добродетельный человек, согласно стоицизму, свободен и в цепях, а «дурной человек» кем бы он ни был, пребывает в рабстве своих собственных пороков. В основе гражданского поведения по мнению стоиков лежит категория долга человека, прежде всего перед самим собой, затем перед родными, друзьями И, наконец, перед всем человечеством. Это не паразитическая петиция Аристиппа (от греч. «пара-сит» нахлебник) и не диогеновский принцип поденщика, а философия сознательного труженика. В новых условиях общественной жизни, сопровождавшихся постепенным свертыванием традиционных полисных институтов, стоицизм с его принципом, «терпи и воздерживайся» воспринимался современниками как наиболее честный способ сохранить гражданское достоинство. Вера в необходимость единого организующего разума обусловила примирение стоиков с процессом вытеснения республи62 канских институтов царской властью. Позднее школа стоиков с проповедью самообладания и мужества в отношении посылаемых судьбой испытаний получила большую популярность в императорском Риме. Римский сенатор Сенека (3-65 гг. н.э.), воспитатель императора Нерона, погибший по воле своего наделенного неограниченной властью ученика, отстаивал духовную свободу и внутреннюю независимость каждого члена общества вне зависимости от его социального положения. «Тот, кто думает, что рабство распространяется на всю личность, - считал он, заблуждается: ее лучшая часть свободна от рабства. Только тело подчинено и принадлежит господину, дух же сам себе господин»1. Позиция Сенеки являлась отражением реальных социальных процессов в римском обществе, которые были связаны с разложением гражданских институтов. В период империи многие свободные все чаще были вынуждены заниматься в поисках пропитания трудом, который раньше считался по преимуществу рабским, а некоторые рабы и вольноотпущенники могущественных хозяев приобретали влияние, намного превосходившее возможности свободнорожденных граждан. По мере усиления произвола со стороны обожествлявшихся императоров их подданные, имевшие разное сословное происхождение, часто оказывались одинаково бесправными. Именно эти настроения и выразил в своих произведениях Сенека. В этическом плане все люди равны в своем рабстве, так как одинаково зависят от слепой судьбы (часто выступавшей в лице авторитарной власти императора). «А покажите мне, - писал он в своих письмах, - кто не рабствует в том или ином смысле! Это вот - раб похоти, тот - корыстной жадности, а этот – честолюбия. Нет рабства более позорного, чем рабство добровольное»2. Главное для Сенеки не быть рабом роскоши и уметь отказаться от нее, не страдая от потери. Стоик Эпиктет (ок. 50-140 гг.н.э.), раб по происхождению, лекции которого слушал сам император Траян, определял главные цели развития общества в выполнении каждым той роли, которая наме1 Сенека Луций Аней. Нравственные письма к Луцилию / Пер. с лат. С. Ошерова. – М., 2004. – С. 231. 2 Там же. 63 чена ему судьбой. «Твоя обязанность, говорит он, - именно в том и состоит, чтобы хорошо исполнить роль, которая тебе назначена; выбирать же надлежащую роль и назначать ее это уже дело другого». При этом Эпиктет не снимал с человека моральной ответственности за свои поступки: «Чего не желаешь себе, не желай и другим, тебе не нравиться быть рабом - не обращай и других в рабство. Раз ты не можешь обойтись без услуг рабов, ты прежде всего сам раб, - как не уживаются друг с другом добродетель и порок, так и свобода и рабство»1. Сильнее, чем у других стоиков, гражданский мотив звучал в творчестве римского императора Марка Аврелия (161-180 гг. н.э.), оставившего у современников добрую память и получившего от них прозвище философа на троне. Человек, согласно его убеждениям, прежде всего часть общественного целого. Поэтому всякое его действие должно соответствовать социально полезным целям, т.е. быть гармонично с общественной жизнью. Решение практических задач управления способствовало признанию Марком Аврелием необходимости стимулирования социально-активного поведения личности. В сочинении «К самому себе» он доказывает, что человек оказавшийся волею судьбы на своем посту обязан до конца выполнять свой долг, как бы труден и суров он не был. Свои убеждения Марк Аврелий подтвердил личным примером. Ему пришлось управлять империей в эпоху жесточайших кризисов и великих потрясений, которые поставили государство на грань гибели. Поэтому, несмотря на склонность к интеллектуальному труду и частному образу жизни, почти все время своего правления Марк Аврелий провел в военных походах вдали от роскоши столицы и умер как солдат в пограничном лагере на Дунае2. Таким образом, стоическая философия рассматривала сознательное и активное стремление к добродетели в качестве лучшей мотивации для гражданского поведения, а главную добродетель гражданина - как осознанный им долг. При этом внутренняя свобода индивидуума может быть абсолютна, так как базируется исключительно на его самоуважении и чувстве собственного достоинства. 1 История политических и правовых учений / Под общ. ред. В.С. Нерсесянца. – М., 1995. − С. 90. 2 Ренан Э. Марк Аврелий и конец античного мира. – М., 1991. − С. 67. 64 Однако внешняя свобода гражданина, основанная на публичном самовыражении, зависит от прав и потребностей других граждан. Вместе с тем, еще в эпоху эллинизма начали артикулироваться и другие варианты идеального гражданско-правового поведения, существенно отличавшиеся от теорий «классического» гражданского общежития. Если современники полисного коллектива рассматривали включенность индивида в общественное целое как главное условие его полноценной жизни, то по мере вытеснения республиканских традиций монархическими и свертывания политической активности сравнительно широких кругов свободных граждан основной предпосылкой для счастливой жизни начинают считать освобождение человека от власти внешнего мира. Постепенный распад и атомизация гражданского коллектива способствовали, в том числе, принудительному отстранению или самоустранению личности от забот о государстве. Проповедь отказа от публичной активности мы встречаем у знаменитого мыслителя указанной эпохи Эпикура (341-270 гг. до н.э.),, творчество которого протекало в условиях упадка древнегреческой государственности. В последней трети IV века до н.э. греческие полисы теряют свою независимость и подпадают сначала под власть Македонии, а позднее Рима. Классическому полисному идеалу публичной жизни Эпикур противопоставил идеал уединенной жизни, в тиши и покое, вдали от шумной толпы. Основная часть его учения представляет собой обоснование главной цели в жизни человека - это освобождение от тревог и достижение «атараксии», т.е. безмятежного спокойствия духа. Основой всех добродетелей Эпикур считает благоразумие. Оно исходит из убеждения, что нельзя жить приятно, в удовольствие, не живя в то же время разумно, нравственно и справедливо и, наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. По сути, Эпикур мотивирует конформистский тип правомерного поведения, доказывая, что для каждого места и времени есть своя справедливость. Свобода человека, согласно философу, является его ответственностью за разумный выбор своего образа жизни. Эпикуровская трактовка индивидуальной свободы подразумевает и его свободу от окружающего общества, мнения «толпы» и т.п. «Я никогда не стремился нравиться толпе, - говорил мыслитель, — что им нравилось, 65 тому я не научился, а что знал, то было далеко от их чувств». В целом для Эпикура характерны мотивы аполитичности и неучастия в активной общественной жизни. «Надо освободиться от уз обыденных дел и общественной деятельности», - советовал он1. Главная цель политического сообщества, по Эпикуру, состоит в обеспечении взаимной безопасности людей, преодолении их взаимного страха, непричинении ими вреда друг другу. Именно с таким пониманием смысла и назначения публичного общения связана его трактовка государства и закона как результата договора людей между собой о достижении взаимной безопасности. Однако эпикурейского конформизма оказывается недостаточно в случае жесткой гражданской конфронтации между противоборствующими социальными группами. В этом случае на смену принципу «живи уединенно» приходит идея «проживи незаметно», отражавшая усиление апатии античного общества и его недоверие к любому публичному слову или действию. Наиболее последовательно данный тезис отстаивал римский историк и философ Лукреций Кар (ок. 99-55 гг. до н.э.), который являлся свидетелем кризиса римской полисной республики и начала гражданских войн2. Массовый террор, атмосфера насилия и страха наложили неизгладимый отпечаток на его представления о наиболее оптимальном типе общественного поведения. Кар разделял идею Эпикура об отказе от политической борьбы, повиновении властям и уходе в личную жизнь. Но он пошел дальше и довел ее до логического завершения, советуя не только не обнаруживать своих политических убеждений, но и не демонстрировать богатство, искусство и какое бы то ни было личное превосходство вообще. Наиболее приемлемой, или, во всяком случае, безопасной, формой законопослушания он считал пассивное поведение, т.е. бездействие. Данная позиция имела под собой серьезные конкретно исторические причины. В 82 году до н.э. лидер одной из противоборствующих партий Сулла ввел в Рим войска и объявил себя диктатором. Обычной практикой его правления стало составление про1 Материалисты Древней Греции (собрание текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура). – М., 1955. − С. 140. 2 Асмус В.Ф. Античная философия. – М., 1998. − С. 332-336. 66 скрипционных списков «врагов государства», из конфискованного имущества которых выделялась особая доля доносчикам. Данная практика способствовала превращению доносительства в своеобразный вид предпринимательства, когда оговору начали подвергаться не только реальные противники существовавшего режима, но и те из простых обывателей, которые вызывали у доносчиков алчность своим имуществом или зависть по каким-то личным мотивам. В таких условиях поведение, следовавшее формуле «живи незаметно», становилось необходимым условием и относительной гарантией личной безопасности и элементарного выживания. Таким образом, античные мыслители прекрасно отдавали себе отчет в том, что внутренняя мотивация той или иной модели поведения гражданина в обществе во многом обусловлена внешней по отношению к человеку социально-политической средой. Однако эта среда не исключала в их представлении свободы выбора и ответственности индивида за свои поступки: либо перед гражданским коллективом, либо (в случае отсутствия такового) перед своими близкими или самим собой. О.Ю.КАВТАРИЯ /г. Тбилиси, Грузия/ ВЛИЯНИЕ АНТИЧНОЙ ВОСТОЧНОЙ КУЛЬТУРЫ НА БИПОЛЯРНОЕ МЫШЛЕНИЕ ГЕРМАНА ГЕССЕ The ancient East had played in Hesses life the certain and considerable role. The Chinese literature and the Chinese way of life, the Chinese spirit and the Chinese version of life – all it became a spiritual shelter and the second native land for the writer. Hesse`s polar outlook is based mainly on culture of Ancient China and India. On the basis of antique East cultural tradition at Hesse there was "own" binary system of symbolical classification. At the heart of them there are the pairs of steams of contrasts which throughout all vital and creative way were steady for Hesse. Numbers of these oppositions are completely identical the ancient Chinese to the classification system, the most used in a dictionary of the writer: the Sun – the Moon, the sky – the Earth, man's – female, light – darkness, top – bottom, life – death, the father – the son, the yin – yang. In a similar way Hesse made out a peace arrangement for himself: he divides the world into the opposite poles, each 67 of them thus the carrier of certain vital principles and the positions absolutely independent from one another. The Worlds-poles, after Hesse, wage incessant war among themselves, but their isolated existence is impossible and unreal. Ежелгі Шығыс Гессенің өмірінде ерекше орын алған. Қытай əдебиеті, қытайдың өмір сүру салты, қытайдың рухы, қытай болмысы – осының барлығы жазушының тірегі болды жəне Қытай оның екінші отанына айналды. Гессенің екі жақты көзқарасы Ежелгі Қытай мен Үндістанның мəдениетіне сүйенеді. Антика дəуіріндегі шығыс мəдениет дəстүрлерін негізге ала отырып, Гессе «өзіндік» қосалқы символикалық топтастыру жүйесін қалыптастырды. Оның негізінде Гессе үшін өмір бойы оның шығармашылық жолында тұрақты болған қарама-қарсылықтағы жұптар болды. Бір-біріне қарсы тұратын осы қатарлар жазушының сөздік қорында жиі кездесетін ежелгі қытайдың топтастыру жүйелеріне дəлме-дəл сəйкес келді: күн мен ай, жер мен көк, жарық пен қараңғылық, жоғары – төмен, өмір мен өлім, əке мен бала, инь мен янь. Гессе осындай жолмен өзі үшін əлем құрылысын айқындады: əлем екі жаққа бөлінеді, əрбір тарап бір-бірінен тəуелсіз нақты бір өмірлік қағидалардың иеленушісі болып табылады. Қарамақарсылықтағы əлемдер, Гессенің пікірінше,өзара ешқашан таусылмайтын күрес жүргізеді, сонымен қатар, олардың бір-бірінсіз өмірі жоқ. Герман Гессе настолько сильно был привязан к Востоку, что упоминание о писателе или о каком-либо, пусть даже небольшом его произведении, наводило современников на мысль о Востоке. По словам художника, он имел даже нечто подобное кличке: «Из-за того, что я всю жизнь много занимался индийской и китайской мудростью, причем новые мои переживания были выражаемы отчасти также при посредстве восточного языка символов, меня часто именовали «буддистом»1. Восток сыграл в жизни Гессе определенную и значительную роль. Античная китайская литература и китайский образ жизни, китайский дух и китайская разновидность бытия – все это стало духовным прибежищем и второй родиной для писателя. Полярное мировоззрение Гессе основывается главным образом на культуре Древнего Китая и Индии. Полярное мышление как таковое берет свое начало в культурах древних народов и первичное выражение находит в мифах, легендах и сказаниях, передающих основные положения мировоззре1 Гессе Г. Избранное. − М. 1977. − С. 37. 68 ний и мироощущений этих народов, в системах культурных традиций. При рассмотрении вопроса полярности значительный интерес представляют двоичные системы символической классификации, выявленные при исследовании античных культурных традиций Китая и Индии. Системы, на которых основаны ритуалы и мифология, строятся на двоичных противопоставлениях. В системах речь идет о двух рядах признаков или символов, полярно противоположных друг другу. Каждый символ или признак внутри системы соотносится с одним символом или признаком, противоположным ему или целой серией признаков или символов, входящих в тот же ряд, что и данный. В качестве примера можно привести следующие противоположности: мужской – женский свет – тьма высший – низший солнце – луна левый – правый небо – земля янь – инь огонь – вода нечет - чет отец - сын жизнь – смерть белый – красный Древние классические дуалистические мифы несут в себе два начала, два ряда мифологических символов, противопоставленных друг другу: один являет собой положительное начало, другой – отрицательное. В первобытный период человеческой цивилизации полярность была представлена просто и примитивно. Символы признавались полезными или вредными для племени. В возникновении дуалистических мифов большое значение сыграла психика племенных людей: разделение мира шло согласно восприятию людьми мира как своего и чужого, плохого и хорошего, мира света и тьмы, добра и зла. Мифическое мышление развивалось из осознания некоторых противоположностей и стремилось к их последующему преодолению. Для первобытных племен вполне характерна была сексуальная концепция видения мира. Первобытный человек всегда стремился к единству мужского и женского начала, достигаемого в слиянии их. В сознании первобытных людей предметы и явления природы ассоциировались с мужским и женским началом, были наделены мужским и женским признаком. Даже в отношении цвето69 вой гаммы происходило разделение на мужской и женский цветначало: белый цвет – мужское начало, красный – женское. Биполярность в мифах проявляется наличием в них не только двойственных символов, но и двойственных образов, а также образов-близнецов. В дуалистических мифах есть понятие близнечные мифы, в которых главными действующими героями являются братья-близнецы, и каждый из них олицетворяет собой определенное начало. Один брат обычно представляет собой один полюс, он – создатель света, другой же, напротив, представитель другого полюса, породитель тьмы, один создатель богов и людей, другой – подземных существ и демонов. В мифологии близнецы выступают как относительное равновесие двух начал. Часто в мифах наблюдается такой момент, когда один из героев подчинен другому, но таким образом, что повелитель является также и подчиненным. Между ними видна взаимосвязь и взаимоподчиненность. На высоте часто оказывается повелитель света, он – положительная фигура в мифе, положительный полюс. Другой же – повелитель тьмы, противоположный полюс, отрицательный герой. На протяжении всего мифа ведется борьба между этими началами. Но даже при победе положительного героя невозможно его существование обособленно. Один из первых биполярных античных образов мифического предания Китая – образ Фу-си и Нюй-ва, встречающийся в мифах о сотворении мира. Интерес представляет тот факт, что образ этот двойственен, несет как женское, так и мужское начало. Близнечный миф всегда связан с системами бинарных символичных противопоставлений, в которые входит оппозиция СолнцеМесяц, и для которых характерен мотив женитьбы Солнца и Луны. Брак Фу-си и Нюй-ва в древности мог рассматриваться как женитьба небесного бога племени, тотемом которого была птица, олицетворение верхнего мира и неба и богини земли и воды, ассоциировавшейся с нижним миром. Большой вклад в развитие дуалистических мифов внесла древнеиндийская мифология, в особенности памятники древнеиндийской культуры «Ригведа» и «Бхагавад-гита». В этих мифах двойственность проявилась в изображении божеств, в одновременном присутствии и положительных начал – богов, и отрицательных – демонов. Полярность проглядывает во многих отношениях: боги созданы наверху днем, демоны – ночью внизу, боги – белые, демо70 ны – черные, на стороне богов правда и они созданы правой рукой Праджапати, верховного божества индийцев, а демоны – левой, они олицетворение лжи. Первый уровень верховных индийских божеств занимают боги Митра и Варуна. В мифологии эти божества взаимопереходящи и являются двуединым высшим божеством с двумя именами, с двумя лицами и противоположными функциями. В античную эпоху оба бога сосуществовали, в общем не различаясь, а в более поздний период взаимоотношения богов изменились и стали носить характер антитезы: Митра – олицетворение дня, света, Варуна – ночи, тьмы. Китайскую традицию деления мира на инь и ян можно наблюдать и в древнеиндийской традиции. Разница состоит лишь в том, что в Индии эти контрасты служат только для иллюстрации пары Митра-Варуна, в то время как в Китае все сферы жизни требуют для своей организации бинарной классификации. Это разделение способствует разделению божеств по половому признаку: Митра – женское начало, Варуна – мужское. Здесь наблюдается сходство с китайским биполярным божеством Фу-си и Нюй-ва. На основе древневосточной культурной традиции у Гессе сложилась своя «собственная» двоичная система символической классификации. В основе ее - пары противоположностей, которые на протяжении всего жизненного и творческого пути были устойчивыми для Гессе. Ряды этих оппозиций полностью идентичны с древнекитайской классификационной системой; наиболее употребляемые в лексиконе писателя: солнце – луна, небо – земля, мужской – женский, свет – тьма, верх – низ, жизнь – смерть, отец – сын, инь – ян. Подобным образом Гессе оформляет устройство мира для самого себя: делит мир на противоположные полюса, каждый из них при этом носитель определенных жизненных принципов и позиций, абсолютно независимых друг от друга. Миры-полюса, по Гессе, ведут непрекращающуюся войну между собой, но особленное их существование немыслимо и невозможно. Гессе всегда старался подчеркнуть «китайское» в себе и своем творчестве, всегда акцентировал внимание на то, что именно в древневосточной культуре им было найдено подтверждение своих взглядов относительно двойственности жизни, ее биполярности. Более близок Гессе был к литературе. В ней ему виделось два образа, две стороны, два полюса. Полярность китайской литературы 71 заключалась для Гессе в том, что она, во-первых, была бесхитростной, к реальности относилась консервативно-практически и культивировала простое существование и богатство во всех смыслах, и, во-вторых, находясь под влиянием Индии, склонялась к созерцанию, носила духовный, безобразный характер. В итоге эти два полюса способствовали тому, что была создана очень яркая мифология и демонология, которые и заинтересовали писателя. Для Гессе наиболее привлекательным моментом в мифе была двойственность, проявляющаяся в двоемирии и в системе мифологических образов. Двоемирие, двуплановость говорили о наличии наряду с реальным миром мира чудесного. Гессе, правда, ни о каких чудесах не помышлял, но двуплановость в его сознании проявилась в параллельном сосуществовании внешнего, реального и внутреннего, духовного, ирреального миров человека. Что касается мифологических образов, то Гессе большое значение уделял двуединым мифологическим существам, божествам, соединяющим полярные понятия либо своим внешним обликом, либо действиями, что говорило о возможности синтеза. Помимо восточной мифологии огромное значение для Гессе имела древневосточная философия – даосизм и буддизм. Учения древнекитайских философов помогали писателю познать действительность. У древних китайцев и индийцев Гессе научился искусству медитации, самоанализа, созерцательности. Из индийской философии Гессе взял аскетическое отрешение от мира, Китай же помог воспитать строй мыслей, показать взаимодействие духа и природы, религии и повседневности. Познав мудрость Китая, Гессе научился обходить стороной разочарование и цинизм. Философия Древнего Китая, ее космогоническая концепция – один из истоков учения о полярности. Дуализм китайской мысли был основан на наличии двух основополагающих началах мира – инь и ян. Наиболее четко и ясно принцип полярности был воплощен в уникальнейшем произведении I тыс. до н. э., вошедшем в сокровищницу мировой культуры – «И цзин», «Книге перемен». В основе произведения лежит мысль о постоянно меняющейся Вселенной, в которой взаимодействие инь и ян, неба и земли, мужского и женского начал порождает все вещи и явления. Главное понятие – Дао – абсолют, в переводе с китайского Дао означает «суть», «смысл», «логос». Дао – категория процессуальная, для не72 го чужда статичность. Дао бинарно, оно выступает в роли двойственного первоначала – небытия (начала Неба и Земли) и бытия (матери тьмы вещей). Основа Дао – это бесконечная биоритмика иньян. Каждое из этих понятий олицетворяет собой определенный полюс, определенное начало, абсолютно противоположное другому. Биполярность «И цзин» проявилась в вертикальном и горизонтальном планах. В горизонтальном отношении происходит пятичастное деление на Север, Юг, Запад, Восток и центр. По вертикали происходит деление на три уровня – верх, центр, низ. В родовом отношении вертикальное деление соответствует делению на мужчину – ян, верх и женщину – инь, низ. В природе этому делению соответствует деление на верх – небо и низ – землю. В мироздании все построено таким образом, что происходит постоянное чередование и сталкивание инь и ян. «То инь, то ян – это и называется Дао»1. Центр соединения полярных начал – это цзы – гармоничное единство противоположностей, плод деятельности и взаимодействия инь и ян. Цзы – «золотая середина», от которой начинается жизнь, построенная ритмикой инь и ян. Памятник древнекитайской философской мысли, из которого Гессе «черпал» идею полярности, – это «Дао дэ цзин». Произведение было создано в VI-V вв. до н.э. первым китайским философом Лао-цзы. Лао-цзы дал всестороннее обоснование Дао как философской категории. Учение Лао-цзы это учение о Дао – пути вещей. Дао – одно из важнейших понятий древневосточной философии, вездесущий естественный закон, выражающий органическое единство материального и духовного мира. «Дао – основа жизни… безымянная основа, начало неба и земли, мать всех вещей… это – точка отсчета, центр, от которого берут начала все явления, вещи, понятия»2. «Дао двойственно: оно одновременно мать всех вещей и праотец»3. Основной закон Дао состоит в том, что все вещи и явления находятся в постоянном движении и изменении, и в процессе изменения все они переходят в свою противоположность. 1 И цзин. Шанхай. 1936, с. II, A-5. Дао дэ цзин. М. 1950, с. 115. 3 Дао дэ цзин. М. 1950, с. 117. 2 73 Дао – первоматерия, порождающая две субстанции инь и ян, два противоположных полюса. Инь – это женское начало, олицетворяющее темные стороны жизни, пассив, воспринимающее начало, отрицательный полюс. Ян – мужское, светлое начало, актив, господствующее начало, положительный полюс. Они являются началом в изменении и развитии всех вещей. Дао – это единство противоположностей, Дао – биполярно. Уже в Древнем Китае сознавали неполноценность только одного полюса. Налицо был тот факт, что существование одного начала, будь это только инь или только ян, приведет к неминуемой гибели. Если брать начало ян – созидание, оплодотворение обособленно, без инь – воспринимающего начала, то в конечном итоге он изживет себя и погибнет. Древние китайцы понимали, что противоположные начала могут существовать лишь в своем единстве, порознь их ждет неминуемая гибель. Единство полюсов, их столкновения и поочередные переходы от одного к другому и составляют жизнь. Миролюбивое, а не враждебное отношение инь и ян друг к другу и создает мировую гармонию. Биполярность даосской теории проявляется не только в вопросе мироздания, она затрагивает и мораль, эстетику, гуманность, истину, познание, – во всем просвечивает двойственность. «Когда узнают, что красивое является красивым, появляется и безобразное… Когда узнают, что добро является добром, возникает и зло… длинное и короткое взаимно оформляются, высокое и низкое друг к другу склоняются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию»1. Биполярность невозможно рассматривать не затрагивая вопроса единства. С потерей гармонии и единства двух начал начинается хаос. Уничтожение одного полюса приводит к униполярности. Для даосской теории характерна относительность. Если есть тезис, то обязательно должен быть антитезис, если есть истина, то имеется и ложь, при существовании тяжелого есть и легкое. Большое внимание в даосизме уделено естественности перехода одной противоположности в другую, одного полюса к другому. В мире все взаимосвязано и существует по своим законам, «одни существа… расцветают, другие высыхают; одни укрепляются, другие слабеют; одни создаются, другие разрушаются»2. В мире все 1 2 Дао дэ цзин. М. 1950, с.116. Дао дэ цзин. М. 1950, с. 131. 74 течет и изменяется. В силу своего внутреннего закона Дао, все вещи в процессе своего развития переходят в свою противоположность. «Неполное становится полным; кривое становится прямым; пустое становится наполненным, ветхое сменяется новым»1. Эти переходы являются законами жизни, действием природы вещей, «противоположность есть действие Дао»2. Естественному закону перехода одной противоположности в другую подчиняются жизнь и смерть, они так же следуют друг за другом. Как считает Лао-цзы, одна часть людей стремится к своему естественному расцвету, другая же – к естественной смерти. Жизнь и смерть, согласно древневосточным воззрениям – нарождающееся новое и умирающее старое – две стороны одного и того же процесса развития закона Дао. В этом процессе всегда побеждает жизнь, новое. Нарождающееся новое – слабое, но оно в состоянии преодолеть все препятствия на своем пути. «В мире самые слабые побеждают самых сильных»3. Нежное и слабое в новом это признак его жизненной силы, а твердое и крепкое в отжившем себя старом – признак приближающейся гибели. «Человек при рождении нежен и слаб, а после смерти тверд и крепок. Все существа и растения при своем рождении нежны и слабы, а при гибели тверды и крепки. Твердое и крепкое – это то, что погибает, а нежное и слабое есть то, что начинает жить»4. Жизнь и смерть, возникновение и исчезновение сменяют друг друга, укрепление и ослабление, созидание и разрушение следуют друг за другом – все это признаки того, что в мире нет ничего постоянного и неизменного. В основе каждого явления и изменения лежат противоречия. Все в мире происходит естественным путем и не подвластно вмешательствам. Мир подобен «таинственному сосуду, к которому нельзя прикоснуться»5. Значительную роль в мировоззрении Гессе сыграл дуализм китайской философии, выдвинувший на первое место два основополагающих начала мироздания – инь и ян. Писатель видел и знал, что жизнь не может быть униполярна, что красивое не может суще1 Дао дэ цзин. М. 1950, с. 156. Дао дэ цзин. М. 1950, с. 138. 3 Дао дэ цзин. М. 1950, с. 139. 4 Дао дэ цзин. М. 1950, с. 156. 5 Дао дэ цзин. М. 1950, с. 131. 2 75 ствовать без безобразного, а хорошее без злого. Для полноценности жизни необходимы оба полюса, их движение и непрекращающееся развитие. Гессе полностью соглашался с древнекитайской философией в том, что универсальный закон бытия основывается на бесконечном взаимодействии и взаимозаменяемости двух первичных сил инь и ян, проявляющихся в диалектической взаимосвязанности полярных противоположностей духа и природы, мужского и женского начала, созидающих и разрушающих структур жизни. Все процессы в мире основаны на строгой закономерности взаимопроникновения и чередования противоположностей, начиная с примитивных до сложнейших космических процессов, вызывающих к жизни или же разрушению мировых эпох. Гессе понимал, что гармония вселенной – это китайское Дао, двойственное начало плюса и минуса. Мир в своем единстве не знает противоречий, природа создала все «правильно» и красиво, в ней все взаимосвязано и взаимозаменяемо, и ничего не подлежит изменению. В природе нет никаких полюсов как таковых, - все это искусственно созданное: «Если я говорю «вверху» или «внизу», то ведь это уже утверждение, которое надо пояснить, ибо верх и низ существуют только в мышлении, только в абстракции. Мир сам по себе не знает ни верха, ни низа»1. В соответствии с даосским трактатом, мир в представлении Гессе также делится на две противоположные плоскости: горизонтальную и вертикальную. Даосская вертикаль в представлении Гессе проявляется как верх – владение отца, господство духа, разума, совершенства, и низ – владение матери, господство чувства и страсти. Верх – это маульброннский уклад жизни, низ же – бродячая жизнь. Писатель всегда стремился к соединению противоречий жизни в самом себе. Это было довольно трудной задачей и часто даже неразрешимой. Легче было поддержать какой-либо один полюс, переходить от одного к другому и обратно, чем соединить их в единое целое. Осознавая униполярность инь и ян в мире эмпирическом, Гессе делает акцент на то, что все в мире половинчато, все разделено на части: вдох и выдох, свет и тьму, красоту и уродство, и слияние возможно только в сфере иррационального, в сфере искусства и сфере абстракции. 1 Гессе Г. Избранное. − М. 1977. − С. 258. 76 Еще одним источником древневосточной философской мысли, из которого Гессе «питал» идею полярности, был буддизм. Буддизм – одна из самых древних и влиятельных мировых религий, возник в середине I тыс. до н. э. в Индии. Учение буддизма является религиозной системой мировоззрения, охватывающей все аспекты социальной и духовной жизни общества. Буддизм – это образ жизни, культурный комплекс, определенное миросозерцание. В плане биполярности интерес представляет выдвинутая буддизмом идея высшего Единства. Единство – это высшее, просветленное, абсолютное состояние, при котором происходит слияние противоположностей, большое включает в себя малое, а малое включает большое, все проникает друг в друга, все сливается в одно. Единство не знает пространства и времени, прошлое переносится в будущее, будущее в прошлое, - все становится гармоничным. Принимая во внимание полярность жизни, наличие в мире противоречий, Гессе в то же время высоко ценил идею Единства. Мир - это высшее и вечное Единство, в котором смерть и рождение – равноценные полюса, смерть одного заключает в себе рождение другого. Все явления мира, все образы ощутимы как игра бегущих картин, представляющих дыхание Бога – вдох и выдох, во время которого каждый образ, друг и враг, животное и человек представлены как мимолетные явления, объединенные в первоначальное единство. Гессе принимает божественное единство за абсолют. Идея Единства была своего рода объяснением полярного устройства мира, круговорота жизни и ее взаимозаменяемости, решением задачи о невозможности соединения несоединимого. Мир представился писателю как единство множественного, как гармония, в которой все едино, в которой противоположности сливаются воедино и прекращают борьбу за первенство и главенство. Гессе постиг, что жизнь – это нескончаемый круговорот печали и радости, чувства и разума, жизни и смерти. Каждая противоположность самостоятельна и только слияние их, Единство противоречий, и есть жизнь. Писатель считал, что человек волен вступить в единство с миром в любое время. Единство начинается тогда, когда перестает существовать время, пространство, знание, незнание. Буддистское отречение от всего этого и будет способствовать тому, что человек сам ощутит себя частью единства. Единства человек достигнет еще тогда, когда освободится от гнета условностей, когда 77 станет принадлежать в любви и служении всем богам, людям, мирам, эпохам. «В такие мгновения ты испытываешь вместе единство и множественность, видишь проходящих мимо тебя Будду и Иисуса, …ощущаешь тепло цейлонского солнца и видишь закованные в лед полюсы»1. Особый интерес у Гессе в буддизме вызвала теория двойственной истины. Каждое положение этой теории доказуемо и логично, истинно по-своему. Двойственная истина подобна палке о двух концах, каждый конец это определенное начало, а в итоге это концы одной палки, - как раз это и заинтересовало Гессе. Писатель утверждал, что истина в идеальном своем виде должна выдержать переворачивание ее и только в том случае она будет считаться «правильной». Писатель считал истинным также и отрицание истины. Истина должна быть истинной и в своей противоположности. Если истина, по мнению Гессе, это определенный взгляд на мир с одного полюса, то обязательно должен быть равноценный противоположный полюс. С.Ж.КАРАТАБАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ВЕЛИКИЕ МАТЕМАТИКИ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ In the article mathematical results of Ancient Greek scientists are stated in a chronological order. The modern point is given on the problems solved and not solved by them. Бұл мақалада хронологиялық тəртіпте ежелгі грек ғалымдарының математикалық нəтижелері баяндалған. Олардың шығарылған жəне шығарылмаған есептеріне қазіргі заманғы көз қарас келтірілген. Математика как единая наука появилась в VI в. до н. э. после того, как Фалес Милетский (ок. 625- ок. 547 до н. э.) первым начал доказывать геометрические теоремы. Например, чтобы доказать равенств вертикальных углов, он применял поворот плоскости на 1800. Используя осевую симметрию, Фалес доказал признак равен1 Гессе Г. Избранное. − М. 1977. − С. 199. 78 ства треугольников по стороне и двум прилежащим углам. Возможно, используя этот признак, он доказал знаменитую теорему Фалеса о равенстве отрезков, отсекаемых параллельными прямыми на второй стороне угла, когда отрезки проходят через равноотстоящие точки на первой стороне угла. По преданию, Фалес применял свои геометрические знания для расчетов расстояния до кораблей, плавая по Средиземному морю на собственном судне, груженном товарами. Бывая в Вавилоне, Египте, Ассирии, Фалес изучал математику и астрономию. В 585 г. до н.э. он предсказал солнечное затмение. Пифагор Самосский (ок. 580-497 до н.э.) тоже бывал в Египте, учился у жрецов. Он первым заметил, что сила математики основана на использовании таких идеальных объектов, как плоскость, прямая, фигуры и числа. Разум делает строгие выводы, как бы видя их «внутренним зрением». Пифагор основал в городе Кротон пифагорейский союз, члены которого жили вместе и вели исследования по арифметике, геометрии, астрономии и гармонии, причем все открытия приписывали Пифагору. Числа, которые изучали пифагорейцы, разделялись на четные и нечетные, доказывались признаки делимости, также в виде пропорций родилась теория рациональных чисел. В геометрии изучались площади треугольников, прямоугольников, параллелограммов. Знаменитая теорема Пифагора была первой попыткой использования метрики пространства. Пифагор знал три из пяти правильных многогранников: тетраэдр, куб и октаэдр. Два других (додекаэдр и икосаэдр) открыл ученик Платона Теэтет Афинский в IV в. до н.э. Пифагорейцы считали, что законы арифметики и законы природы совпадают. Движение планет, Солнца и Луны, подобно арфе, рождает прекрасную «музыку сфер». Пифагорейцы сделали революционное открытие: диагональ относится к стороне квадрата не как целое число к целому числу. Геометрия, таким образом, не может основываться на арифметике. Так родилась геометрическая алгебра, изучающая построения с помощью циркуля и линейки. Геометрическим путем удалось доказать некоторые алгебраические тождества, причем числа, т.е. отрезки, могли быть любыми. Были сформулированы задачи, эквивалентные квадратным уравнениям с положительным корнем. Появились три знаменитые задачи, которые с помощью циркуля и линей79 ки решить не удавалось, это задачи об удвоении куба, о трисекции угла и о квадратуре круга. Последняя задача привела к открытию конических сечений, применявшихся позднее в XVII веке в астрономии. Только в XIX веке была доказана неразрешимость этих задач. После открытия несоизмеримых отрезков в математике и философии очень популярными стали парадоксы, связанные с понятиями непрерывность и бесконечность. Зенон Элейский (ок. 490430 до н.э.) является автором более сорока апорий, из которых до нас дошли девять. Эти парадоксы строятся на представлении, что при делении отрезка получаются новые отрезки, а при делении временного интервала вновь получаются интервалы времени. Чтобы пройти до конца отмеренного пути, надо пройти бесконечное число середин остатков, т.е. появляется «сосчитанная» бесконечность. Уже тогда были до совершенства доведены доказательства методом приведения к абсурду. Евдокс Книдский (ок. 408- ок. 355 до н.э.) занимался разработкой строгих методов предельных переходов, т.е. сегодня это называлось бы математическим анализом. Он изобрел свой метод исчерпывания, когда вычислял площади криволинейных фигур. И только в XVII в. было открыто интегральное исчисление, а его строгое обоснование появилось лишь в XIX в. Евклид (IV-III в. до н.э.) в своих тринадцати книгах «Начала» подвел итог 300-летнему периоду развития математики и дал строгие доказательства, по которым затем учились все математики более двух тысячелетий. В теории чисел известны алгоритм Евклида для наибольшего общего делителя и теорема Евклида о бесконечности множества простых чисел. Им виртуозно используется метод математической индукции. Евклид приводит доказательство невозможности существования правильных многогранников, отличных от пяти платоновых тел. Но гениальность Евклида проявилась именно в самом аксиоматическом изложении геометрии, которое влияет на структуру математики вплоть до наших дней. Величественное творение Евклида содержало спорный пятый постулат о параллельных прямых. И только открытие Н.И. Лобачевским (1792-1856) «пангеометрии» дало ответ на вопрос, можно ли доказать пятый постулат как тео80 рему. Оказалось, что эта аксиома обладает свойством независимости от остальных аксиом. Второй выдающийся математик эпохи эллинизма, повлиявший на судьбу науки, – это Архимед (ок. 287-212 до н.э.). Его труды «О шаре и цилиндре», «Измерение круга» и «Исчисление песчинок» поражают оригинальностью мысли. Его исследования по вычислению площадей и объемов опередили свое время на 18 веков, предвосхищая изобретение интегрального исчисления. Площадь сегмента параболы, объем и поверхность шара, объем параболоида вращения, свойства архимедовой спирали, - список замечательных геометрических открытий можно продолжить. Архимед создал учение о центрах тяжести тел и применил его для треугольника. Архимед был легендарной личностью, он изобрел немало интересных приспособлений, например, таких как катапульты, подъемные краны, водяной винтовой насос «кохлю» и многое другое. Аполлоний Пергский (ок. 260- ок. 170 до н.э.) преподавал математику и является автором восьми книг «Конические сечения». В этом трактате средствами геометрической алгебры Аполлоний полностью строит теорию кривых второго порядка, применяя ее для решения кубических уравнений. И только в XVII в. Кеплер, Галилей и Ньютон нашли ее применения в механике и астрономии. Последним великим математиком древности называют Диофанта Александрийского (ок. III в.). Создание его «Арифметики» в тринадцати книгах знаменует собой рождение буквенной символики в алгебре, пришедшей на смену языка геометрии. Книга является сборником из 189 задач, к которым даны решения. Введение этой книги по сути своей есть изложение основ алгебры, причем впервые используются отрицательные рациональные числа, уже записываются с выделением в тексте уравнения и системы уравнений. Решаемые Диофантом уравнения имеют первые или вторые степени и несколько неизвестных переменных. Самая знаменитая восьмая задача Диофанта связана с «великой теоремой Ферма», доказанной только в 1995 г. в Англии Эндрю Уайлсом средствами алгебраической геометрии. Арифметику алгебраических кривых развивал в XX веке Анри Пуанкаре. Античное общество и его великая наука постепенно угасли в V в. после сожжения Александрийской библиотеки в 391 г. и падения Западной Римской империи в 476 г. Но труды великих грече81 ских математиков оказали фундаментальное влияние на научные исследования величайших математиков в истории человечества: Ферма, Декарта, Эйлера, И. Бернулли, Ньютона, Лейбница, Гаусса, Гильберта. С течением времени все яснее видится непреходящее значение великих прозрений гениев далекого прошлого. Интерес к их личностям вызван также и их непоколебимой верой в математическую гармонию мироздания. А.И.КОЗАК /г. Черновцы, Украина/ ВОЕННЫЕ КАМПАНИИ ГАМИЛЬКАРА БАРКИ НА ПИРЕНЕЙСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ (237-228 гг. до н. э.): СТРАТЕГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ In the article «The military campaigns of Hamilcar Barca in the Iberian Peninsula (237-228 BC): strategic aspect» A. I. Kozak considers strategic plans for military action Barkids army in Spain and their practical implementation. The author analyzes the conditions and reasons punic expansion in the Iberian Peninsula, its method of operation, the impact on foreign and domestic policies of Carthage, as well as implications for the further development of the history of the Mediterranean of the Hellenistic era. А.И. Козак «Пиреней түбегіндегі Гамилькара Баркидің əскери жорығы (б.ғ.д. 237-228 жж.): стратегиялық аспект» атты мақаласында Баркидтер армиясының əскери іс-əрекеттерінің стратегиялық жоспарларын жəне олардың практика жүзінде іске асуын қарастырады. Автор Периней түбегіне жасалған пуниялық экспансияның себеп-салдарына, іске асыру тəсілдеріне, Карфагеннің ішкі жəне сыртқы саясатына жасалған ықпалына, сонымен қатар Эллинистика дəуіріндегі Орта теңізінің даму тарихына септігін тигізген салдарына талдау жасайды. Первая Пуническая и Ливийская войны, потеря Сардинии и Сицилии, огромные наложенные римлянами контрибуции существенно пошатнули мощь когда-то доминировавшего в Средиземноморье Карфагена. Помимо этого, пунийское государство поразила острая внутриполитическая борьба. В противостоянии за власть 82 сошлись две основные группировки: представители старой земельной аристократии, а также олигархии во главе с Ганноном Великим и торгово-демократические круги, предводителем которых выступил Гамилькар Барка. Успехи Гамилькара в сражениях с римлянами и восставшими наемниками, подкрепленные личным союзом с нумидийскими племенами, обеспечили ему репутацию народного героя, следствием которой стала победа Барки над соперниками. По существу, он стал руководить внешней политикой Карфагена, направив ее на восстановление ресурсов и мощи страны, а в перспективе – реванш за поражение от римлян. Достичь этого планировалось путем вторжения в Испанию, контроль над которой был утрачен за время Первой Пунической войны. Возглавленная Гамилькаром экспансия стала предопределяющей для всей дальнейшей истории Карфагена, однако, к сожалению, в исторической науке не уделено должного внимания изучению этих событий. Потому, стратегические планы Гамилькара, а также способы их воплощения по-прежнему требуют отдельного исследования. Гамилькар совершенно не случайно избрал для военной экспансии и, в перспективе, создания собственного «квазигосударства» именно Пиренейский полуостров. Еще в конце ІІначале І тысячелетия до н. э. Испания активно колонизировалась финикийскими поселенцами, которые основали ряд довольно крупных городов [Strabo., III, 1-5]. Вполне вероятно, что упомянутые поселения были частью Тирской державы1. Начиная с VII в. до н. э. карфагеняне сами начали массовое заселение этих территорий [Diod., V, 16, 23] и постепенно покорили большинство финикийских колоний своей власти [Polyb., I, 10, 5; Just., XLIV, 5, 3-4]. Однако в 237 г. до н. э. пунийцы сохраняли контроль только над несколькими городами вдоль побережья2. Потому перед Гамилькаром стояла задача «ἀνεκτᾶτο (восстановить)» карфагенские владения в Испании. Армия, которую Барка переправил на Пиренейский полуостров, не могла быть слишком многочисленной. Во-первых, те убытки, которые были неизбежно причинены вследствие войн в Африке, потери Сардинии и контрибуций римлянам делали невозможным содержание 30000-40000 солдат, как в 238 г. до н. э. Кроме того, значительную часть своей армии Гамилькар был вынужден оста1 2 Циркин Ю. Древняя Испания. – М., 2000. – С. 148. Харден Д. Финикийцы. Основатели Карфагена. – М., 2004. – С. 132. 83 вить для сохранения порядка в завоеванных западноафриканских территориях и, возможно, самом Карфагене. Два десятилетия спустя, накануне Второй Пунической войны, Ганнибал Барка отрядил в Африку около 16000 воинов. Естественно, в мирное время численность этого контингента могла быть значительно меньше, однако маловероятно, чтобы падала ниже 10000. Согласно сведениям Диодора Сицилийского в 228 г. до н. э., после восстановления экономики и большей части территориальных владений, испанская армия Баркидов насчитывала 56000 [Diod., ХХV, 12]. В свете вышеперечисленных фактов стоит согласиться с Э. Гёртлицем и Э. Шукбургом, которые оценивают начальные экспедиционные силы Гамилькара в 20000 пехоты и 2000-3000 кавалерии1, к которым стоит добавить и корпус боевых слонов. Тем более, Барка мог рассчитывать на значительное пополнение собственных войск за счет наемников и испанских союзников. Скорее всего, Гамилькар отправился в Испанию сразу же после того как Сардиния окончательно отошла под власть Рима и шансов на ее возвращение в ближайшее время не оставалось. Вероятно, войска Барки добирались от Карфагена до места назначения морским путем, вдоль побережья, как считают Диодор и Корнелий Непот [Diod., ХХV, 10, 1; Nep., Ham., IV, 1]. Пунийцы несомненно располагали достаточным количеством транспортных кораблей для совершения подобной переправы, особенно в свете отмены экспедиции на Сардинию. Версия Ст. Гзелля, который, ссылаясь на данные Полибия и Аппиана [Polyb., II, 1, 6; App., Iber, V, 17, Hann., II, 4], считает, будто более правдоподобным является перемещение сухопутным путем2, выглядит неубедительной. Марш по суше занял бы гораздо больше времени, не принес никаких ощутимых выгод и к тому же мог сопровождаться определенными потерями для сил Барки. Высадившись на крайнем юге Пиренейского полуострова, в Гадесе, Гамилькар сразу столкнулся с коалицией испанских племен, во главе которых согласно Диодору стояли «тартессии» [Diod., ХХV, 10, 1]. Стоит заметить, что государство Тартесс было давно 1 Shuckburgh E. Punic War in Spain between 211 and 206 B. C. // CR. – Nov., 1892. – Vol. 6. – № 9. – Р. 382; Görlitz W. Hannibal: eine politische Biographie. – Stuttgart, Berlin, 1970. – P. 31. 2 Gsell St. Histoire аncienne de l’Afrique du Nord. – T. 3. – P., 1913. – P. 130. 84 уничтожено в результате нескольких войн с карфагенянами1. Античный автор, по-видимому, подразумевает под этим термином племенные общины юго-западной Испании, то есть северных соседей Гадеса в более поздние времена известных как «турдулы» и «бастулы». Гораздо менее вероятно, что Диодор либо его источник имеет в виду «турдетанов», то есть совокупность всех испанских племен проживавших в долине реки Бетис, а также горах к северу и югу от нее. Однако, термин «тартессии», позволяет понять направление первоочередной атаки и первоначальную стратегию Гамилькара. Кроме ликвидации угрозы финикийским колониям, полководец, очевидно, рассчитывал захватить серебряные и медные шахты у реки Рио Тинто, всего в ста километрах от Гадеса. Эти выработки были заброшены, но, как показали дальнейшие события, далеко не исчерпаны. Драгоценные металлы должны были обеспечить Барку финансами, необходимыми для развития собственной армии и государства. Нет ничего удивительного, что Гамилькар сразу по прибытии обнаружил уже сформированную «анти-пунийскую» коалицию. Скорее всего, ее костяк составляли региональные конкуренты Гадеса и других карфагенских городов (ситуация была подобной той, которая сложилась в VI в. до н. э., когда представители династии Магонидов отправили войска для защиты Гадеса от иберов). Противников Барки возглавляли вождь Истолатий вместе с безымянным братом [Diod., ХХV, 10]. Поскольку Диодор называет Истолатия кельтом, то логично предположить, что последний был наемником на службе испанцев, хотя не стоит отвергать и версию, утверждающую, будто он происходил из местных кельтиберийских племен [Polyb., XXXIV, 9, 3; Strabo., III, 1, 6; Plin., Nat. Hist., III, 1, 13]2. Действуя в стремительной манере, Гамилькар довольно глубоко продвинулся на вражескую территорию и дал противникам решительную битву. Диодор акцентирует внимание на «хвастливой 1 Подробнее см.: Harrison, R. Spain at the Dawn of History. – London, 1988. – P. 69-73; Richardson J. Hispaniae: Spain and the Development of Roman Imperialism, 218–82 BC. –Cambridge, 1986. – P. 9-16; Циркин Ю. Древняя Испания. – М., 2000. – С. 35-54. 2 Movers F. Das phöninizische Alterthum. – Berlin, 1850. – T 2. Geschichte der Colonien. – P. 321. 85 самоуверенности» кельтских вождей, чье войско имело значительный численный перевес над силами карфагенян [Diod., ХХV, 10, 1]. Доподлинно неизвестно, является ли это точной информацией либо же преувеличением. Малый размер пунийской армии может объясняться необходимостью удержания значительных гарнизонов для защиты финикийских поселений Пиренейского полуострова. Подробности хода сражения остаются туманными. Известно только, что Барка неожиданным маневром сумел уничтожить обоих вражеских лидеров, в результате чего испанские отряды обратились в бегство. После победы Гамилькар принял в ряды своей армии более 3000 бывших противников, тем самым не только увеличив свою армию, но и начав пропагандистскую кампанию по привлечению новых союзников1. Под контроль пунийцев отошли территории, простирающиеся от Гадеса до тартессийских серебряных залежей и, возможно, низовья долины Бетиса. Обеспечив себе плацдарм для дальнейших боевых действий и наладив чеканку серебряных монет, Гамилькар развернул новую военную кампанию, которая проходила в долине Бетиса и восточном побережье Испании. По-видимому, основным объектом карфагенского наступления стали серебряные залежи горного хребта Сьерра-Морена, гораздо более богатые, чем уже захваченные, и крупный город Кастулон, обеспечивающий контроль над ними. Противостоял карфагенянам обширный союз испанских племен, возглавленный влиятельным вождем Индортесом, который сумел собрать под свои знамена более 50000 воинов. Войско Индортеса попыталось воспрепятствовать продвижению пунийской армии в восточные районы долины Бетиса, заняв выгодную позицию на пути у Гамилькара. Однако до сражения дело так и не дошло. Испанские силы были «τραπεґις (уничтожены)», прежде чем сумели вступить в бой [Diod., ХХV, 10, 2]. Античные авторы не проливают свет на причины произошедшего, однако наиболее логичным объяснениям является массовое дезертирство деморализованных успехами Барки иберов. Индортес с остатками верных ему сил попытался отступить к побережью, однако Гамилькару вскоре удалось настичь его и применить тактическую хитрость подобную той, благодаря которой во время Ливийской войны 1 Carpenter R. Phoenicians in the West // American Journal of Archeology. – Jan., 1958. – Vol. 62. – №. 1. – P.41. 86 уничтожил повстанческие силы Спендия и Автарита1. Испанцы были окружены в узком горном ущелье и после непродолжительной осады убиты или взяты в плен. Гамилькар жестоко пытал и убил вражеских лидеров, включая Индортеса, но отпустил рядовых воинов, 10000 из которых пополнили его армию [Diod., ХХV, 10, 2; Polyb., I, 80, 13]. Письменные источники, имеющиеся в нашем распоряжении, не могут помочь определить хронологию упомянутых кампаний, однако на основе данных нумизматики можно сделать вывод, что они завершились не позже 235 г. до н. э.2 В дальнейшем Гамилькар продолжал методично придерживаться выбранной стратегии и «частично благодаря дипломатии, а отчасти благодаря силе оружия, покорил своей власти много иберийских городов» [Diod., ХХV, 10, 3]. После того, как из Африки прибыло значительное подкрепление во главе с приемным сыном Гамилькара Газдрубалом [App. Iber., 56; Liv., XXV, 4], Барке удалось совершить еще несколько значимых военных экспедиций. Например, Страбон и Непот упоминают захватнические походы «в богатую серебром область турдетанов» [Srabo., III, 2, 14; Nep., Ham., IV, 1], результатом которых стало присоединение к контролированной Баркидами территории прибрежных равнин Мурсии3. Столь успешные боевые действия на некоторое время замедлились в связи с масштабным восстанием нумидийцев на подконтрольных Баркидам африканских землях. Причины бунта остаются неясными, однако наиболее правдоподобно выглядит недовольство не столь давно присоединенных к Карфагенскому государству нумидийских общин новыми введенными пунийцами порядками. Для подавления волнений отправился Газдрубал, который при поддержке давнего баркидского союзника Нараваса и его племени массилиев в довольно стремительной манере сокрушил восставших. Во время финальной битвы карфагеняне разбили своих противников, уничтожив более 8000 и пленив около 2000. Выжившие повстанцы были «εδουλωθησαν φґορους τελґεσοντες (порабощены и обложены 1 Head D. Armies of the Macedonian and Punic Wars 359 BC to 146 BC. – London, 1982. – P. 240. 2 Robinson E. Punic coins of Spain and their bearing on the Roman Republican series. – Oxford, 1956. – P. 37-40. 3 Lautensach H. Die Iberische Halbinsel. –Munich, 1964. – P. 593-594. 87 данью (по-видимому, более тяжелой, чем ранее – А.К.)» [Diod., ХХV, 10, 3]. Верной представляется гипотеза Д. Хойоса, который утверждает, что столь убедительная победа была одержана главным образом благодаря навербованной испанской кавалерии1. Благодаря непрерывным успехам, положение Гамилькара становилось все более уверенным и стабильным. Огромное количество денег, рабов, оружия, лошадей отправляемых полководцем в Карфаген [Nep. Ham., IV, 1], несомненно, значительно укрепили могущество пробаркидской группировки, пошатнувшееся после Ливийской войны. Возможно, для привлечения новых политических союзников использовался и прямой подкуп [App. Iber., IV]. Воспользовавшись столь удачно сложившейся ситуацией, Гамилькар совершил попытку окончательно утвердить владычество Баркидов на присоединенных территориях и, одновременно, закрепиться на средиземноморском побережье. Для осуществления своих планов, Барка основал новый город, который Диодор называет Акра Левке, что означает «Белый форт» либо «Белый мыс» [Diod., ХХV, 10, 3]. Дата основания поселения остается неизвестной. 235 г до н. э., предложенный С. Ланселем2, кажется слишком ранним, учитывая интенсивные боевые действия, которые Гамилькар вел в означенный период. Спорным является и местоположение города. Как правило, его идентифицируют с современным Аликанте, на основе гипотезы о происхождении римского имени города «Lucentum», то есть «Белый», «Светлый», от латинизации пунического названия3. Если это действительно так, то, выглядит очевидной попыткой Барки создать на восточном побережье Пиренейского полуострова новый центр влияния, который с одной стороны противопоставлялся западноиспанскому Гадесу, а с другой – наладить прочную связь с древними карфагенскими колониями Средиземноморья, например, Питиусом. То есть Гамилькар руководствовался теми же мотивами, которые в будущем подвигли Газдрубала на основание Нового Карфагена. Однако, на сегодняшний день в районе Аликанте археологами не обнаружено ос1 Hoyos D. Hannibal’s dynasty. Power and politics in the western Mediterranean, 247-183 BC. – London, 2003. – P. 62. 2 Лансель C. Ганнибал. – М., 2002. – C. 66. 3 Gsell St. Histoire аncienne de l’Afrique du Nord. – T. 3. – P., 1913. – P. 131; Schulten A. Fontes Hispaniae Antiquae. – Vol. 3: Las Guerras de 237–154 ADJC. –Barcelona, 1935. – P. 84. 88 танков пунического поселения, способных подтвердить указанную гипотезу1. Стоит отметить, что действия Гамилькара нехарактерны для карфагенян. Даже во времена нахождения у власти династии Магонидов военачальники не занимались постройкой крупных поселений2. Как уже было указано выше, Барка пытался обособиться от старых финикийских центров силы и обрести максимально возможную самостоятельность. С другой стороны основание городов было присуще большинству эллинистических монархов, начиная с Александра Великого. Но, в отличии от упомянутых властителей, Гамилькар не стал называть поселение в свою честь, тем самым продемонстрировав, что осознает себя в первую очередь пуническим военачальником, а не самостоятельным правителем. Несомненно, стремительное усиление и полководческие успехи Баркидов привлекли внимание Рима. Пытаясь более подробно оценить опасность растущей угрозы, в 231 г. до н. э. римляне, в соответствии с рассказом Диодора отправили к Гамилькару посольство [Diod., XII, 48; frg., 48]. Барка достаточно радушно принял послов и, отвечая на вопросы о причинах его действий в Испании, заявил, будто всего лишь пытается отыскать средства для контрибуций по мирному договору 241 г. до н. э. Результатами миссии стало твердое убеждение римлян в намерениях Карфагена добиться реванша, развязав новую войну [Polyb., II, 36, 4; III, 9, 6-8; X, 4-5; XIV, 10; Nep. Ham., I, 4; III, 1; Liv., XXI, 1-2; Sil. Ital., I, 60-80; II, 296-298; XIII, 732-751; Val. Max., IX, 3; App. Iber., IX, 34; Oros., IV, 13, 1; Zon., VIII, 17]. Тем не менее, из-за изнурительного противостояния с северноитальянскими кельтскими племенами3, Рим оказался не в состоянии совершить какие-либо активные шаги, чтобы воспрепятствовать дальнейшему усилению Баркидов, потому Гамилькар продолжив свои военные кампании. Ю. Циркин утверждает, будто именно упомянутое посольство в попытке ослабить пози1 Summer B. Roman Policy in Spain before the Hannibalic War // HSCPh. – 1968. – Vol. 72. – P. 208-210. 2 Вейцківський І. Зовнішня політика країн Західного Середземномор’я в 264 – 219 рр. до н. е. – Львів, 1959. – С. 113; Козак А. Высший командный состав армии Баркидов // Рубикон. Сборник работ молодых учёных. Вып. 58. – Ростов-на-Дону, 2011. – С. 80. 3 Egelhaaf G. Hannibal. – Stutgart, 1922. – P. 154; Williams J. Beyound the Rubicon: Romans end Gauls in republican Italy. – Oxford, 2007. – P. 136. 89 ции карфагенян в Испании, заключило с иберо-греческим городом Сагунтом договор, согласно которому он превращался в клиентское государство1. Однако, аргументация исследователя, базирующаяся на пассаже из Полибия, где речь идет о совете Гамилькара Ганнибалу избегать Сагунта [Polyb., III, 14, 10], выглядит неубедительно. Следующей целью Гамилькара стал враждебный пунийцам город Гелика, находившийся на юго-западном побережье Пиренейского полуострова и тем самым представлявший собой прямую угрозу тылам Баркидов. Новая военная кампания началась, скорее всего, в конце 229 г. до н. э. либо в начале 228 г. до н. э., поскольку Полибий утверждает, что прошло девять лет с момента прибытия военачальника в Испанию [Polyb., II, 1, 7; III, 10, 7]. Вместе с Гамилькаром были его сыновья Ганнибал и Газдрубал. Как сообщает Диодор, поначалу осада вражеского поселения продвигалась довольно успешно, однако вскорости военачальник отправил большую часть армии, включая боевых слонов, на зимовку в Акра Левке [Diod., XXV, 10, 3-4]. В это же время к расположению Барки с войском прибыл вождь племени ориссов. Сделав вид, будто бы желает заключить союз с пунийцами, он на самом деле планировал помочь осажденным и в нужный момент напал на ослабленные силы карфагенян. Во время хаоса битвы опасность нависла над сыновьями Гамилькара и последний, пытаясь отвести от них удар, преследованный врагами, утоп в реке [Diod., XXV, 10, 3-4; Nep. Ham., IV, 2; Front. Strat., II, 4, 17; App. Iber., V, 19-21; Zon., VIII, 19; Just., XXXXIV, 5, 4]. Самый старший из сыновей Гамилькара Ганнибал пребывал в подростковом возрасте, потому наиболее очевидной кандидатурой для замещения главнокомандующего в Испании стал его приемный сын и зять Газдрубал. Он был признанный «υπο τε του λαου κα`ι Καρχηδονιων: λαος (и армией и карфагенянами)» [Diod., XII, 2, 2]. Во время смерти Гамилькара Газдрубал пребывал вне Испании. И. Шифман допускает, что полководец командовал флотом2, но, учитывая прибытия военачальника в Акра Левке с корпусом в 100 боевых слонов, более вероятной выглядит его деятельность, направ- 1 2 Циркин Ю. Древняя Испания. – М., 2000. – С. 114. Шифман И. Ганнибал // Карфаген. – СПб., 2006. – С. 341. 90 ленная на отлов этих животных в африканских землях Баркидов1. Главнокомандующим Газдрубала выбрали именно воины, которые выступили в качестве «народных сборов в миниатюре», а в Карфагене впоследствии только утвердили выбор солдат [Diod., XXV, 12; Liv., XXI, 2, 3-4]. Таким образом повторилась ситуация с избранием Гамилькара во время Ливийской войны и снова продемонстрирована тесная связь Баркидов с армией, которая окончательно превратилась в их главную опору. Исходя из всего вышеизложенного ясно видно, что достижения Гамилькара в Испании превзошли все изначальные ожидания карфагенян. Именно благодаря Барке Карфаген не только сумел сохранить свое существование, но и вновь стать одним из могущественных государств Средиземноморья. Доходы от новых испанских шахт и налоги с присоединенных территорий позволили процветать африканским городам, в то время, как война на Пиренейском полуострове предоставила новые возможности для амбициозных пунийцев. Благодаря усилению пробаркидской группировки во властных кругах Карфагена, наступила политическая стабильность не присущая городу со времен правления Магонидов. Очень характерны окончательные оценки античными авторами «испанского» периода Гамилькара. Например, Полибий постоянно хвалит поступки Барки и даже восхищенно, а не враждебно относится к разжиганию полководцем Второй Пунической войны [Polyb., I, 62, 3; I, 64, 6; II, 1, 7; III, 9, 6-12]. Диодор называет Гамилькара «спасителем своей страны» [Diod., XXIV, 5; XXV, 3]. Даже заклятый враг Карфагена Катон ставит Барку в один ряд с Периклом, Эпаминондом и Фемистоклом [Liv., XXI, 1-2]. «Великим лидером» называет Гамилькара Непот [Nep., Ham., IV, 1]. Гамилькар, как и 100 лет до него Филипп ІІ скрупулёзно построил плацдарм, который в будущем сумел использовать его сын и преемник. Природные и человеческие ресурсы Испании, союзники из местного населения, а также основанные Баркой города были использованы ним для создания на Пиренейском полуострове «квази-государство» по форме и структуре подобного существовавшим на эллинистическом Востоке. Хотя сам Гамилькар никогда не был 1 Козак А. Боевые слоны в армиях Баркидов // Проблемы истории и археологии. – Харьков, 2010. – С. 55-56; Gowers W. The African Elephant in Warfare // African Affairs. – 1947. – Vol. 46. – № 182. – P. 44. 91 и, скорее всего, не собирался становиться царем, в Испании его власть была почти абсолютной. Подводя итог, следует констатировать, что в личности Гамилькара пунийцы получили лидера, как нельзя лучше понимающего реалии своего времени. В течении десяти лет после того, как Карфаген едва пережил две самые трудные войны в своей истории, стараниями Барки он восстановил и преумножил свои богатства, военную мощь и престиж. Новый путь развития был во многом ориентирован на военную экспансию эллинистеческого образца и значительно отличался от старой стратегии гегемонии на основе торгового могущества, однако только он мог дать карфагенянам шанс на реванш в новой войне с Римом. О.А.КОЛОМЕЙЦЕВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ОБРАЗ КАБАНА В АНТИЧНОЙ МИФОЛОГИИ The article examines the problem of definition of an image of a wild boar in antique mythology. It is based on a myth about Heracles’ feat and destruction of Meleagre. These myths reveal the process of transition from matriarchy to patriarchy. Мақалада антикалық мифологиядағы қабан бейнесін анықтау мəселесі қарастырылады. Негізге Мелеаграның өліміне қатысты Гераклдың жасаған ерлігі туралы аңыз алынды. Аталған мифтарда матриархаттан патриархатқа көшу үдерісі айқындалып көрсетіледі. С древнейших времен до наших дней кабан считается одним из самых свирепых и неустрашимых хищников. На протяжении всей истории отношение к этому животному было разным: от поклонения до полного отвержения, что проявляется уже в античной мифологии. Так, кабан, с одной стороны может предстать символом мужества, храбрости, с другой – войны, войны бессмысленной. Героев античности часто сравнивали с кабаном: «Словно, как вепря, и быстрые псы, и ловцы молодые Вдруг окружают, а он из дремучего леса выходит 92 Грозный, в искривленных челюстях белый свой клык изощряя, Ловчие вдруг нападают, стучит он ужасно зубами, Гордый зверь, но стоят звероловцы, как он ни грозен, – Так на любимца богов Одиссея кругом нападали Мужи троянские: он отбивался, и острою пикой Первого ранил...»1. Зевса, согласно легенде, охраняли кабаны. Древние греки связывали свинью с Деметрой, богиней земледелия и плодородия, и полагали, что она олицетворяет счастливое и цветущее материнство. Есть упоминание о рождении Юноной Муз от Зевса и первого жертвоприношения в честь этого свиньи2. Только очень мужественный человек мог убить такого страшного хищника. Поэтому, наличие в доме жертвенного свиного мяса, рассматривалось как символ достатка и благополучия. «Будет пусть твоей та сосна, что сенью Дом венчает мой, да под ней тебя я Кровью одарю кабана, что грозен Сбоку ударом»3. Существует также миф о смерти Адониса. Согласно ему Адонис был возлюбленным богини Афродиты. Она призывала его не убивать на охоте хищников, но он ослушался ее и во время охоты был смертельно ранен кабаном. «Гончие выгнали зверя на ловца. Адонис всадил копье в тушу, но кабан нанес юноше клыками смертельную рану. Встревоженная отсутствием возлюбленного, богиня отправилась на поиски – ноги ее были изранены о колючки и острые камни; из капель крови Афродиты расцвели розы, а на скорбном пути Адониса – анемоны. Афродита постоянно оплакивала Адониса, и боги сжалились над нею: это он возвращается весной из царства мертвых, чтобы вновь воссоединиться с Афродитой, когда 1 Гомер. Одиссея / перевод Н.И. Гнедича. − М., 2001. − С. 205. Гигин. Мифы. Введение 27. 3 Квинт Гораций Флакк. К Диане. − М., 1995. − С. 236. 2 93 воскресает природа»1. Здесь кабан выступает как причина гибели одного из влюбленных. В мифе о Калидонской охоте явственно читаются черты двойственного отношения к вепрю. «Отцом Мелеагра был бог войны Арес. Когда Мелеагру исполнилось семь лет, к его матери, как говорят, пришли Мойры и сказали: «Мелеагр умрет, когда сжигаемая на жертвеннике головня сгорит дотла». Услышав это, Алтея схватила головню и спрятала ее в ларец. Мелеагр же, ставший неуязвимым и отважным витязем, погиб при следующих обстоятельствах. Когда осенью созрели плоды в его стране, Ойней принес начатки в жертву всем богам, забыв об одной только Артемиде. Разгневанная этим, богиня наслала на землю Ойнея вепря огромной величины и силы, из-за которого земля оставалась незасеянной; он уничтожал скот и убивал всех, кто попадался ему на пути. Тогда Ойней пригласил принять участие в охоте на вепря, всех самых отважных воителей Эллады, оповестив при этом, что тот, кто убьет вепря, получит в качестве трофея его шкуру. Среди многих мужчин, собравшихся ради охоты на вепря была и женщина - охотница Аталанта из Аркадии. Кефей и Анкей, а также некоторые другие, начали говорить, что неприлично выходить на охоту вместе с женщиной. Но Мелеагр, влюбившийся в Аталанту, принудил их выйти на охоту вместе с ней. Когда обложили вепря, Гилей и Анкей погибли от клыков зверя, а Пелей нечаянно поразил дротиком Эвритиона. Первой ранила вепря Аталанта, поразив его стрелой в спину, вторым - Амфиарай, попав ему в глаз. Мелеагр же добил зверя, поразив его в пах. Взяв шкуру, он отдал ее Аталанте. Тогда сыновья Тестия, униженные тем, что трофей достался женщине, несмотря на то, что в охоте участвовали мужчины, отняли у Аталанты шкуру. В гневе Мелеагр перебил сыновей Тестия [которые приходились ему дядьями] и вернул шкуру Аталанте. Тогда мать Мелеагра Алтея, которую гибель братьев повергла в тяжелое горе, сожгла заветную головню и Мелеагр внезапно умер»2. Шкура кабана, охотничий трофей стал причиной гибели главного героя мифа – Мелеагра. В другом мифе, о подвигах Геракла, кабан вообще не оказывается убитым - Геракл ловит вепря голыми руками и доставляет жи1 Там же. Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. Миф о Калидонской охоте. − М., 1998. − С 258. 2 94 вым ко двору Еврисфея. Зато то, что произошло до поимки злополучного вепря, является красочным примером того, как водоворот войны вовлекает в кровавую мясорубку невинных жертв агрессии и жестокости. «Оправившись от ярости, вызванной выполнением невыполнимого, Эврисфей приказал Гераклу принести живым чудовищного вепря, обитавшего на горе Эриманф в той же Аркадии. Этот кабан, обладавший чудовищной силой, опустошал окрестности города Псофиса. Он не давал и людям пощады и убивал их своими огромными клыками. Геракл отправился к логовищу вепря. По дороге он навестил мудрого кентавра Фола. С почетом принял Фол великого сына Зевса и устроил для него пир. Во время пира кентавр открыл большой сосуд с вином, чтобы угостить героя получше. Далеко разнеслось благоухание дивного вина. Услыхали это благоухание и другие кентавры. Страшно рассердились они на Фола за то, что он открыл сосуд. Вино принадлежало не одному только Фолу, а было достоянием всех кентавров. Кентавры бросились к жилищу Фола и напали врасплох на него и Геракла, когда они вдвоем весело пировали, украсив головы венками из плюща. Геракл не испугался кентавров. Он быстро вскочил со своего ложа и стал бросать в нападавших громадные дымящиеся головни. Кентавры обратились в бегство, а Геракл ранил их своими ядовитыми стрелами, а затем преследовал их до самой Малеи. Там укрылись кентавры у друга Геракла, Хирона, мудрейшего из кентавров. Следом за ними в пещеру ворвался и Геракл. В гневе натянул он свой лук, сверкнула в воздухе стрела и вонзилась в колено одного из кентавров. Не врага поразил Геракл, а своего друга Хирона. Великая скорбь охватила героя, когда он увидал, кого ранил. Геракл спешит омыть и перевязать рану друга, но ничто не могло помочь. Знал Геракл, что рана от стрелы, отравленной желчью Лернейской гидры, неизлечима. Знал и Хирон, что грозит ему мучительная смерть. Чтобы не страдать от раны, он впоследствии добровольно сошел в мрачное царство Аида. В глубокой печали Геракл покинул Хирона и вскоре достиг горы Эриманфа. Там по следам, оставленным на деревьях клыками, герой отыскал логовище вепря в густом лесу и выгнал его громким криком из чащи. Вид Геракла, вооруженного дубиной, внушил кабану ужас, и он помчался куда глаза глядят. Долго гнался герой за чудовищем, пока не загнал его в глубокий снег на вершине одной из высоких 95 гор. Кабан увяз в снегу, а Геракл, бросившись одним прыжком вепрю на спину, связал его, взвалил вепря на плечо и стал спускаться в низину, чтобы отнести живым в Микены. Все, кто встречались Гераклу на пути, радостно приветствовали героя, освободившего Пелопоннес от страшной опасности. Эврисфей же, увидев своего подчиненного, возвращающегося с вепрем, в ужасе забрался в бронзовый пифос, глубоко врытый в землю»1. В легендах и мифах Древней Греции вепрь посвящен богу войны – Аресу. Именно поэтому любая охот на этого хищника, приводит к ссорам и войнам. Подводя итог, можно сказать, что, согласно античной мифологии, кабан вызывал одновременно чувства ненависти и восхищения. Геракл и вепрь. Геракл во дворце Эврисфея с тушей вепря на плечах. Правитель, съежившись от ужаса спрятался в огромный сосуд, наполовину зарытый в землю. Афинская чернофигурная амфора (сосуд для хранения вина ок. 530 г. до н.э.) 1 Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. − М., 1998. − С. 325. 96 В.Л.КОНОН /г. Алматы, Республика Казахстан/ ГРЕЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ И МИФОЛОГИЯ. О ПРОИСХОЖДЕНИИ МИРА И БОГОВ Great religions of a millennium have developed the universal truths necessary for normal life: not to kill, not to steal, not to commit perjury, not to wish your neighbour what you do not wish yourself, earn your daily bread in sweat. Ancient knew that without morals and mercies human breed becomes wild, and cruelty and oppression are unpromising. Ғаламат зор діндер мыңдаған жылдар бұрын қалыпты өмір үшін қажет болатын əмбебап ережелерді қалыптастырған. Солардың ішіндегі өлтірме, мойныңа қан жүктеме, ұрлық жасама, жалған сөйлеме, өзіңе тілемегенді басқаға да тілеме, маңдай теріңмен өз наныңды тауып же деп насихатталатын ақиқат сөздер орынды айтылады. Ежелгі адамдар инабаттылық пен адамгершілік қасиетттердің болмауы адамның жалғызсырауына əкеліп соғады деп түсінсе, қатыгездік пен қанауға жол жоқ деп білген. Рассмотрение, данной статьи следует начать с определения ее предмета. Известно, религия – (лат. religio) – вера в существование сверхъестественных сил – бога или богов, духов, ангелов и т.д. Религиозная форма идеологии возникла в глубокой древности вследствие бессилия первобытного человека перед непонятными ему силами природы и изменялась в зависимости от смены общественноэкономических формаций. Профессор Санкт–Петербургского государственного университета А.И. Зайцев, так определяет понятие «религия» - это вся совокупность преданий и практики людей, которая сводится к общению со сверхъестественными существами с целью получить блага в этой жизни либо загробной или избавиться от опасности1. Великий русский писатель Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» рассуждает по поводу религии: «Чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем понятнее Богу, который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом. 1 Зайцев А. И. Греческая религия и мифология. − СПб.: Акадета, 2005. – С. 110. 97 «Будем считать лучше апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникать в то, что в этих книгах есть таинственного… Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства «здесь, на земле.» Греки как известно, поклонялись олимпийским богам – Зевсу, Гере, Афине, Аполлону, Артемиде и другим антропоморфным божествам того же типа. Об этих богах греки рассказывали занимательные истории, которые принято называть мифами. Отсюда фундаментальная дилемма мифа: с одной стороны, он является отражением религиозных верований, с другой - миф, как правило, является составной частью фольклора, устного народного творчества. Миф (греч. Mythos слово; сказание, предание) - сказание, передающее верования древних народов о происхождении мира и явлений природы, о богах и легендарных героях; вымысел. В свою очередь Мифология (греч. Мuthologia) – совокупность мифов (сказаний о богах, героях, разного рода демонах и духах), возникавших у всех народов земного шара на стадии, когда человек не обладал развитыми способами производства и научными познаниями, чувствовал свое бессилие в борьбе с силами природы и создавал в своем воображении сверхъестественный мир. Мифы о богах и их борьбе с гигантами и титанами изложены в основном по поэме Гесиода «Теогония» («Происхождение богов»). Некоторые сказания заимствованы также в поэме Гомера «Илиада» и « Одиссея» и поэме римского поэта Овидия «Метаморфозы» («Просвещения»)1. Греки не считали, что мир сотворен богами из ничего. Такое представление вообще появляется только в некоторых регионах. В христианстве оно сформировалось в средние века. Знаменитые начальные слова Ветхого Завета: «В начале Бог сотворил небо и землю» изначально не подразумевали сотворение из ничего, а только упорядочение Хаоса отличным от него, противостоящим ему божеством. Это одни из двух основных типов объяснения происхождения мира в ранних религиях. У греков мы находим типичный образец второго основного типа ранних космологических представлений, оформленных Гесио1 Кун Н.А. Мифы Древней Греции. − М.: Рооса. Лучшие книги Мира, 1998. − 260 с. 98 дом: мир возникает, и вместе с миром возникают и боги: «Прежде всего, во вселенной хаос зародился, а следом Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный, Сумрачный Тартар, в земных залегающих Недрах глубоких, и, между вечными всеми богами наипрекраснейший, – Эрос сладкоистомный – у всех он богов и людей, земнородных душу в груди покоряет и всех рассуждения лишает»1. Источники сообщают: «Вначале существовал лишь вечный, безграничный, темный Хаос. В нем заключался источник жизни мира. Все возникло из безграничного Хаоса – весь мир и бессмертные боги. Из Хаоса произошла и богиня Земля – Гея. Широко раскинулась она, могучая, дающая жизнь всему, что живет и растет на ней. Далеко же под Землей, так далеко, как далеко от нас необъятное светлое небо, в неизмеримой глубине родился мрачный Тартар – ужасная бездна, полная вечной тьмы. Из хаоса, источника жизни, родилась и могучая сила, все оживляющая Любовь – Эрос. Начал создаваться мир. Безграничный хаос породил вечный Мрак – Эреб и темную ночь – Нюкту. А от ночи и мрака произошли вечный Свет - Эфир и радостный светлый день – Гемера. Свет разлился по миру, и стали сменять друг друга ночь и день. Могучая благодатная земля породила беспредельное голубое небо – Урана, и раскинулось Небо над Землей. Гордо поднялись к нему высокие Горы, рожденные Землей, и широко разлилось вечно шумящее Море. Матерью – Землей рождены Небо, Горы и Море, и нет у них отца. Уран – Небо – воцарился в мире. Он взял себе в жены благодатную Землю. Шесть сыновей и шесть дочерей – могучих, грозных титанов – было у Урана и Геи. Их сын - титан Океан, обтекающий, подобно безбрежной реке, всю Землю, и богиня Фетида породили на свет все реки, которые катят свои волны к морю, и морских богинь – океанид»2. Титан же Гиппарион и Тейя дали миру детей: 1 Зайцев А.И. Греческая религия и мифология. − Санкт Петербург, 2005. − 203с. 2 Коровина В.Я. и Коровин В.Н. Мифы народов Мира. − М., 1996. − 256 с. 99 Солнце – Гелиоса, Луну – Селену и румяную Зарю – розоперстую Эос (Аврору). От Астрея и Эос произошли все звезды, которые горят на темном ночном небе, и все ветры: бурный северный ветер Борей, восточный Эвр, влажный южный Нот и западный ласковый ветер Зефир, несущий обильные дождем тучи. Кроме титанов, породила могучая Земля трех великанов – циклопов с одним глазом во лбу – и трех громадных, как горы, пятидесятиголовых великанов – сторуких, названных так потому, что сто рук было у каждого из них. Против их ужасной силы ничто не может устоять, их стихийная сила не знает предела. Возненавидел Уран своих детей – великанов, в недра богини Земли заключил он их в глубоком мраке и не позволил им выходить на свет. Страдала мать их Земля. Ее давило это страшное бремя, заключенное в ее недрах. Вызвала она детей своих, титанов и убеждала их восстать против Урана, но они боялись поднять руку на отца. Только младший из них, коварный Крон1, хитростью низверг своего отца и отнял у него власть. Богиня Ночь родила в наказание Крону целый сонм ужасных божеств: Таната – смерть, Эриду – раздор, Апату – обман, Кера – уничтожение, Гипноса – сон с роем мрачных тяжелых видений, не знающую пощады Немесиду – отмщение за преступление – и много других. Ужас, раздоры, обман, борьбу и несчастье внесли эти боги в мир, где воцарился на троне своего отца Крон. Крон не был уверен, что власть навсегда останется в его руках. Он боялся, что против него восстанут дети и обрекут его на ту же участь, на какую обрек он своего отца Урана. Он боялся своих детей. И повелел Крон жене своей Рее приносить ему рождавшихся детей и безжалостно проглатывал их. В ужас приходила Рея, видя судьбу детей своих. И по совету своих родителей, Урана - Неба и Геи – Земли, удалилась она на остров Крит, и там, в глубокой пещере, родился у нее младший сын Зевс. В итоге Зевс свергает Крона и продолжается борьба богов - олимпийцев с титанами. 1 Крон – всепоглощающее время ( хронос – время). 100 Зевс становится царем богов и людей. С Олимпа рассылает людям Зевс свои дары и утверждает на земле порядок и законы. В руках Зевса судьба людей; счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть – все в его руках. Два больших сосуда стоят у врат дворца Зевса. В одном сосуде дары добра, в другом - зла. Зевс черпает из них добро и зло и посылает людям. Горе тому человеку, для которого громовержец черпает дары только из сосуда со злом. Хотя и поделили сыновья Крона, между собой власть над миром, но все же над всеми ними царит повелитель Неба Зевс; он правит людьми и богами, он ведает всем в мире. В чем же тогда значение греческой мифологии, которая не может претендовать на роль универсального типа мифологии? Ответ напрашивается сам собой: свободная от функции регулятора поведения людей греческая мифология сделалась благодарнейшим полем приложения поэтической фантазии греков. Характерно то, что в греческой литературе религиозный компонент явно на втором месте. Формула Геродота: «Гесиод и Гомер… впервые… установили для эллинов родословную богов, дали имена и прозвища, разделили между ними почести и круг деятельности и описали их образы, кажется ближе к истине»1. Эта формула Геродота помогает нам понять и то, как вся европейская литература вышла из греческой мифологии. Когда человек не обладал развитыми способами производства и научными познаниями, чувствовал свое бессилие в борьбе с силами природы он вынужден был создавать в своем воображении сверхъестественный мир. С одной стороны, этот мир является отражением религиозных верований, с другой – миф, как правило, составная часть фольклора, устного народного творчества. Вера в Бога считалась основной опорой нравственности. Следовательно, только религия, по мнению древних, могла осуществить нравственное руководство обществом. Влияли не государство и право, а религия, как форма общественного сознания. Древние знали, что без нравственности, милосердия происходит одичание человеческой породы, а жестокость и угнетение бесперспективны. 1 Жизнь мира в античности. − М., 1988. − С. 78-86. 101 Великие религии тысячелетия назад выработали универсальные истины, необходимые для нормальной жизни: не убий, не укради, не лжесвидетельствуй, не пожелай ближнему того, чего не желаешь себе, в поте лица зарабатывай свой хлеб насущный1. М.С.КУРМАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ АКСИОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ АНТИЧНОЙ КУЛЬТУРЫ В КУРСЕ ПРЕПОДАВАНИЯ КУЛЬТУРОЛОГИИ In the article, through the Ancient Greek Culture a value system of Antiguity is considered that is studied in the course of cultural history. Мақалада ежелгі грек мəдениетінің үлгісінде тарихи мəдениеттану курсын оқыту барысында антикалық құндылықтыр жүйесі қарастырылады В данной статье рассматриваются некоторые проблемы аксиологического измерения древнегреческой культуры, которые имеют большое значение при освещении вопросов раздела исторической культурологии. Предложенная тема может быть актуальной и интересной для преподавателей, ведущих курс культурологии в высших учебных заведениях. В Древней Греции сама мысль и ее воплощение были гармонично соединены в единый совершенный организм жизни. Концепции, позволяющие понять структуру, систему взглядов и смысл основных понятий времен Античности, принадлежат таким известным именам, как И.И. Винкельман, О.Шпенглер, Ф.Ницше, И.Гете, И.Гегель, З.Фрейд, Ф.Шеллинг, и др. Самое емкое и красивое определение, которое запоминается в студенческой аудитории, мы находим у И.Гете: «Быстро облетающая роза». Эстетическую концепцию, которая сильно повлияла на отношение европейцев к Греции, придумал немецкий ученый Иоганн Иоахим Винкельман, прозванный Открывателем. В своих трудах «История античного искусства» (1764), «Заметки об истории искус1 Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII – V вв. до н.э. 2е изд., испр. и доп./ Под ред. Л.Я. Жмудя. − СПб., 2001. − 203 с. 102 ства» (1767) он создал стройную концепцию Античности. Он писал о «благородной простоте и спокойном величии» и «совершенном законе искусства», который пронизывал все греческое. Суть этого закона он сформулировал так: «Ничего сверх меры», или «Умеренность во всем»1. Многие ученые, позднее изучавшие Античность, подпали под влияние этих интерпретаций. Культурологическая историография дает множество примеров благоговейного отношения к античности как высочайшему пьедесталу человеческих возможностей. Типичен взгляд: «Без греческой идеи культуры не существовало бы ни античности как исторической эпохи, ни западноевропейского мира культуры»2. В современной западной литературе появились фундаментальные работы, в которых авторы пытаются отказаться от европоцентрического взгляда на всемирную историю3. Ряд исследователей рассматривают Европу как периферию мировой цивилизации и культуры4. Таковы основные концептуальные теории историографии предложенной темы. Аксиология (от греч. axios – ценность и logos – слово, понятие) – учение о ценностях, теория общезначимых принципов, определяющих направленность человеческой деятельности, мотивацию человеческих поступков. Некоторые философы считают, что понятие ценности впервые ввел Иммануил Кант, который сфере природы (необходимости) противопоставил сферу нравственности (свободу)5. Аксиология - один из основополагающих понятий культурологии. Культурные ценности дают нам представления о совершенном человеке в различных исторических эпохах и культурах, помогают осмыслить цель всякого человеческого поступка и уси1 См.: История Европы / Норман Дэвис; пер. с англ. Т.Б.Менской. − М., 2005. − С.71. 2 См.: Культурология. Учебное пособие / Под ред. проф. Г.В.Драча. − М., 2009. − С. 20. 3 См.: История Европы / Норман Дэвис; пер. с англ. Т.Б.Менской. - М.: АСТ: Транзиткнига, 2005. − С. 71. 4 См.: Всемирная история. Новый взгляд / Клайв Понтинг; пер. с англ. А.Немировой, Н.Тарковской, А.Бугаковой, В.Гончарова. − М.: АСТ: Астрель, 2010. 5 См.: Гайденко П.П. Аксиология // Философский словарь. − М., 2001. − С. 16. 103 лия, чтобы определить иерархическую систему культурных ценностей. В этом смысле культура – это ранжированные ценности, их своеобразная выстроенность и подчинение. В каждой культуре рождаются, расцветают и умирают свои ценности и идеалы. Какие-то из них пропадают и гибнут, другие возрождаются и расцветают в других исторических эпохах и культурах. Разнообразный и широкий диапазон культурных ценностей – свидетельство развитой культуры и цивилизации. При изучении курса исторических типов культуры на лекциях и семинарских занятиях рассматриваются и темы античной культуры. В формате изучения культуры античного мира рассматриваются следующие культуры: крито-микенская, гомеровская, архаическая, классическая и эллинистическая культура Древней Греции, и культура Древнего Рима. В процессе обучения внимание студентов обращается на важнейшие достижения античной культуры, на сравнительном материале рассматриваются особенности разных эпох Античности, по праву считающейся колыбелью европейской цивилизации. В учебных пособиях и учебниках «Культурологии» Античность называют первым этапом формирования представлений о понятии «культура», для которой характерна космоцентрическая модель картины мира с универсальными законами природы, общества и человека1. Основной доминантой античной культуры одни авторы считают ее гуманистическую направленность, которая выражалась в единстве общественного и индивидуального начал. Эллин демократического полиса обретал счастье в служении обществу и полису, получая в ответ славу и уважение как личность и гражданин2. Об этом свидетельствуют источники, передающие суть бесед древнегреческого мудреца Солона с современниками о таких нравственных понятиях как счастье, достоинство и честь. Примеры нравственности и благородства таят поэтические строки слепого Гомера в «Одиссее» и «Илиаде». Традиционная античная этика предполагала тождество бытия и блага. Об так писал русский философ А.Ф. Лосев: «Античный 1 См.: Культурология. Учебник / В.П.Большаков, Е.П.Борзова, С.Н.Иконникова и др. − М.: Проспект, 2011. − С. 6. 2 См.: Культурология. Учебник / А.В. Костина. − М.: КНОРУС, 2010. − С. 106, 111. 104 символизм и все его виды и сферы применения, например, эстетика, теория эстетического воспитания, как равно и вообще философия греков, искусство, религия и общественная жизнь и т.д., таили под собой некоторый жизненный опыт и некое живое мирочувствие, объясняющее все столь своеобразные черты всей этой теории, философии, искусства и прочее»1. Античность на протяжении последующих тысячелетий не всегда показывали прекрасной и противоречивой, чаще в ней видели идеал, совершенство, «золотую пору человечества». Подобный взгляд на Античность связан не только наличием множества шедевров, представленных в искусстве, культуре, но и категориями античной эстетики - мера и размеренность, симметрия, пропорциональность, ритм, гармония, красота, совершенство. Отсюда – вера в добродетель, самоконтроль, спокойствие, самоотвержение и моральные принципы «мера во всем», «ничего слишком». В Древней Греции в иерархической системе ценностей пальма первенства принадлежала индивидуальной свободе («элевтерия»), которая позволяла эллину располагать собой, своей собственностью, деятельностью и результатами своего труда. Эллин, будучи суверенной личностью, не допускал чьей-либо власти над собой. Он ни от кого не зависел и нес всю полноту ответственности за себя, за свои поступки, деятельность и собственность. Древние греки считали, что свобода – природный дар. Свободный человек от рождения до смерти – норма жизни для гражданина греческого полиса. Эллин, утерявший свободу, зависящий от кого-либо, уже не является свободным гражданином, поэтому эллин может расстаться со своей свободой только вместе с собственной жизнью. Будучи свободным личностью эллин был патриотом и гражданином своего полиса. Второе место в системе ценностей занимала гражданственность греков. Свободолюбивые черты эллина гармонично сочетались с гражданственностью. Греческий термин «пайдейя» обозначал систему образования и воспитания полноправного гражданина полиса с ясными ценностными ориентациями. Непреходящая гуманистическая ценность античного понимания культуры была обращена к гражданину полиса, который являлся не 1 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. 1-е изд. − М.: Искусство, 1992. 105 только целью культурного процесса, но и идеалом греческого понимания совершенного человека и гражданина. Эллина не покидала чувство глубокой и личной ответственности за полис, за греческое общество и за соблюдение закона. Древний грек не мог нарушить законы полиса, правила общественного договора, общепринятые нормы поведения. Нарушение общепринятых законов и правил воспринималось как измена, позор, отсутствие собственного достоинства и чести. Проявлением человеческого достоинства и мужества веет от множества примеров подчинения греков подчас суровым законам сообщества, в котором они жили. Древнегреческий философ Сократ, приговоренный судом к смерти в древних Афинах, пренебрег возможностью бегства из тюрьмы, и в окружении учеников принял чашу с цикутой. В системе цивилизационных ценностей древних греков социальная и интеллектуальная активность, динамизм и новаторство. Эти черты отмечали многие исследователи древнегреческой культуры. Исключительный динамизм, о чем писал Фукидид, третья черта в системе ценностей древнегреческой культуры. Смелые, готовые на риск, способные решительно преодолевать трудности, ни давая покоя себе и другим, деятельные по своей природе, греки не удовлетворялись достигнутым, а шли все дальше и дальше, гонимые, по выражению Освальда Шпенглера, мятежным «духом Фауста» осуществлять свои планы и мечты. Следующая аксиологическая ценность – это открытость к новой информации, новшеству, чужому опыту, умение быстро заимствовать и улучшать все, что казалось полезным. Это «мимесис» (подражательство). Чужой опыт часто становился началом развития своих идей и новшеств, которые доводились до совершенства. Геродот считал, что все хорошее греками заимствовалось извне, тогда как Фукидид, напротив, полагал, что новшества были придуманы греками1. И наконец, как считал знаток античной культуры, археолог Генрих Шлиман основой греческой культуры является космологизм. В греческой мифологии вселенная созерцается как космос, а 1 См. Иванов Н.А. Всеобщая история. Курс лекций. − М., 2005. − С. 64-65. 106 сам космос – как мир духовный. Космологизм делал возможным создание образа совершенства в различных сферах античной культуры – скульптуре, архитектуре, музыке и поэзии. В последующие тысячелетия ни один народ не придавал такого значение духовной и физической красоте человека, не стремился так возвеличить человека, как это делали древние греки, создавая образ совершенного и мужественного героя как символа гражданского самосознания. Таковы основные ценностные начала античной культуры в курсе изучения исторической культурологии. А.В.ЛОГИНОВ /г. Москва, Российская Федерация/ τιµωρία КАК МЕСТЬ И ГОСУДАРСТВЕННОЕ ВОЗМЕЗДИЕ В РЕЧАХ ЛИСИЯ The article investigates the meaning of words τιµωρία and τιµωρέω in the speeches of Lysias. In Lys. I, III, XIII it is clear that the meaning of word τιµωρία is state-sanctioned vengeance. This concept includes both the State criminal punishment and state-sanctioned punishment the offender from another person. А.В. Логиновтың мақаласы Лисийдің əңгімелеріндегі τιµωρία и τιµωρέω сөздерінің мағыналарына жасалған зертеулерге арналған. Оның сөздерінің І, ІІІ, ХІІІ бөлімдерінде τιµωρία сөзі мемлекет тарапынан рұқсат берілген кек деген мағынаны білдіретіндігі анық көрсетілген. Аталған сөздің мағынасы бір жағынан сот тарапынан қылмыскерді қудалау болса, екінші жағынан мемлекет тарапынан екінші адамға қылмыскерді жазалауға рұқсат беру дегенді білдірген. В данной работе я бы хотел обратить внимание на особенности значения древнегреческих слов τιµωρία и τιµωρέω у Лисия. Этот вопрос очень важен для исследования правовых категорий мышления древнего грека. Как я постараюсь показать ниже, юридическая терминология уголовных наказаний Лисия тесно связана с понятием мести. В этом ракурсе нам будут интересны следующие речи Лисия: I «Защитительная речь об убийстве Эратосфена», III «Речь в защиту против обвинения Симона», XIII «Речь против Агората». 107 В «Защитительной речи об убийстве Эратосфена» рассказывается об убийстве любовника жены разгневанным мужем. Дело происходило в доме мужа. По афинским законам муж мог убить любовника своей жены в своём доме. О праве мужа самостоятельно расправиться с любовником жены говорится следующим образом: «περὶ τούτου γὰρ µόνου τοῦ ἀδικήµατος καὶ ἐν δηµοκρατίᾳ καὶ ὀλιγαρχίᾳ ἡ αὐτὴ τιµωρία τοῖς ἀσθενεστάτοις πρὸς τοὺς τὰ µέγιστα δυναµένους ἀποδέδοται»1 - «ибо только для этого одного бесчестия и при демократии, и при олигархии одно и то же отмщение (τιµωρία) в высшей степени влиятельным людям со стороны самых слабых»2 (Lys. I, 2). τιµωρία есть в первую очередь то, что мы переводим как «месть». Но совершенно очевидно, что Лисий говорит здесь о возмездии, санкционированном государством, а не о мести, возмездии со стороны частного человека. Но если мы строго различаем эти две категории, то Лисий даёт нам повод предположить, что он не проводит строгой границы между частной местью и государственным возмездием. Помимо словоупотребления надо обратить внимание на обстоятельства самого убийства: муж убивает любовника жены, и, по афинским законам, не должен понести за это наказание. По сути, перед нами узаконенная месть - феномен, которого нет в нашем обществе. Ответчик так и говорит, что убил не из корыстных побуждений, а ради законом дозволенной мести: «τῆς κατὰ τοὺς νόµους τιµωρίας» (Lys. I, 4). Другое место у Лисия, на которое следует обратить внимание, - фрагмент «Речи в защиту против обвинения Симона». В речи рассказывает история любви двух афинян к мальчику из Платей. Обвиняемый «увёл» у истца мальчика, да ещё якобы побил его. Лисий в качестве оправдания приводит тот факт, что истец не обратился в суд с жалобой на него в тот момент, когда было совершено преступление: «καὶ οἱ µέν ἄλλοι, ὅταν [ἐρῶσι καὶ] ἀποστερῶνται ὧν ἐπιθυµοῦσι καὶ συγκοπῶσιν, ὀργιζόµενοι παραχρῆµα τιµωρεῖσθαι ζητοῦσιν» - «другие же, когда любят и лишаются того, что желают, когда их бьют, раздражённые, тотчас же стараются отомстить» (Lys. III, 39). Обвиняемый так себе представляет «правильные» 1 Текст приводится по изданию: Lysiae orationеs. Rec. Th. Thalheim. − Lipsiae, 1901. 2 Перевод мой. 108 действия человека, действительно оказавшегося в ситуации, которую обрисовал истец в обвинительной речи: потеряв любимого и оказавшись побитым, человек, исполненный гнева, идёт в суд, чтобы τιµωρεῖσθαι. То есть, в этом отрывке τιµωρεῖσθαι значит не только «подать иск в суд», «с помощью государства добиться справедливости», но и «отомстить, удовлетворить собственную обиду». Для Лисия эти два момента были слиты воедино: суд – это место, где человек может удовлетворить свою жажду мщения. Очень любопытные моменты мы можем найти в «Речи против Агората». Истец привлёк к суду доносчика, из-за которого погиб его двоюродный брат. Обосновывает он своё решение следующими словами: «ἐγὼ οὖν, <ὦ> ἄνδρες δικασταί, δίκαιον καὶ ὅσιον ἡγοῦµαι εἶναι καὶ ἐµοὶ καὶ ὑµῖν ἅπασι τιµωρεῖσθαι καθ᾽ ὅσον ἕκαστος δύναται: καὶ ποιοῦσι ταῦτα νοµίζω ἡµῖν καὶ παρὰ θεῶν καὶ παρ᾽ ἀνθρώπων ἄµεινον ἂν γίγνεσθαι» - «Я же, мужи-судьи, считаю, что справедливо и благочестиво и мне, и вам всем отомстить, насколько каждый может; и я говорю вам, делающим это, что это могло бы быть самое лучшее и среди богов, и среди людей» (Lys. XIII, 3). τιµωρεῖσθαι значит здесь не только «наказать с помощью суда», но и просто «наказать, отомстить», поскольку истец просит покарать преступника, насколько это в силах каждого («ὅσον ἕκαστος δύναται»). Опять же здесь частная месть и государственное возмездие смешиваются. Месть афинян будет заключаться в том, что они будут голосовать за обвинительный приговор Агорату. В самом же начале речи Лисий призывает судей отомстить (τιµωρεῖσθαι) за погибших сторонников демократии (Lys. XIII, 1). Да, конечно, истец просит государство покарать Агората, но мотивы, движущие им чисто личного свойства: «ἐναντίον δὲ τῆς ἀδελφῆς τῆς ἐµῆς ∆ιονυσόδωρος τά τε οἰκεῖα τὰ αὑτοῦ διέθετο ὅπως αὐτῷ ἐδόκει, καὶ περὶ Ἀγοράτου τουτουὶ ἔλεγεν ὅτι <οἱ> αἴτιος ἦν τοῦ θανάτου, καὶ ἐπέσκηπτεν ἐµοὶ καὶ ∆ιονυσίῳ τουτῳί, τῷ ἀδελφῷ τῷ αὑτοῦ, καὶ τοῖς φίλοις πᾶσι τιµωρεῖν ὑπὲρ αὑτοῦ Ἀγόρατον: καὶ τῇ γυναικὶ τῇ αὑτοῦ ἐπέσκηπτε, νοµίζων αὐτὴν κυεῖν ἐξ αὑτοῦ, ἐὰν γένηται αὐτῇ παιδίον, φράζειν τῷ γενοµένῳ ὅτι τὸν πατέρα αὐτοῦ Ἀγόρατος ἀπέκτεινε, καὶ κελεύειν τιµωρεῖν ὑπὲρ αὑτοῦ ὡς φονέα ὄντα» - «В присутствии моей сестры Дионисодор распорядился относительно его домашних дел, как ему казалось целесообразным, а относительно этого Агората сказал, что он виновен в его смерти, и поручил мне и 109 этому Дионисию, его брату, и всем друзьям, отомстить за него Агорату; и своей жене, считая, что она беременна от него, если родится у неё дитя, объявить ему, когда он вырастет, что Агорат убил его отца, и приказать отомстить за него как убийце» (Lys. XIII, 41-42). Таким образом, казнённый вследствие ложного доноса Дионисодор требует от брата, шурина, будущего сына отомстить за него, правда, он не уточняет как. Но, наверное, если бы мститель пришёл в суд с требованием осуждения преступника, это была бы τιµωρία. Опять же обращаю внимание на значение глагола τιµωρέω, в значении которого индивидуальная месть не отделена от судебного преследования, которое, кстати, находилось в руках родственников убитого. Судя по всему, для древнегреческого сознания судебный процесс был частным видом мести. Стратег афинян советует не наказывать политических противников, попавших к ним в руки: «στρατηγῶν δὲ Ἄνυτος οὐκ ἔφη χρῆναι ποιεῖν αὐτοὺς ταῦτα, λέγων ὅτι οὕτω διακέοιντο, ὥστε τιµωρεῖσθαί τινας τῶν ἐχθρῶν, ἀλλὰ νῦν µὲν δεῖν αὐτοὺς ἡσυχίαν ἔχειν. εἰ δέ ποτε οἴκαδε κατέλθοιεν, τότε καὶ τιµωρήσοιντο τοὺς ἀδικοῦντας» «Один же из стратегов Анит сказал, что не следует им этого делать (расправляться с противниками – А.Л.), говоря, что не находятся в таком положении, чтобы мстить кому-нибудь из врагов, но теперь должно им иметь спокойствие. Если же когда-нибудь они вернутся домой, тогда и отомстят преступникам» (Lys. XIII, 78). Афиняне хотели без всякого суда расправиться с Агоратом, устроив самосуд, отомстив ему за смерть многих близких. Афинский же стратег советует повременить с местью до того времени, как они окажутся в Афинах. А там Агората, скорее всего, будут преследовать судом. То есть, в сознании афинян того времени судебный процесс был одной из форм мести, но, при этом, легальной формой мести, наряду с которой могли существовать и другая, несанкционированная государством. Заслуживает рассмотрения то обстоятельство, что Агората, сделавшего ложный донос и тем самым погубившего невиновного человека, считают убийцей, и обходятся с ним как с осквернённым. С ним никто не хочет разговаривать, есть за одним столом, спать с ним в одной палатке (Lys. XIII, 79). Агорату не дают участвовать в торжественной процессии в честь Афины как убийце (ἀνδροφόνος): Lys. XIII, 80-81. Хотя Агорат сам никого не убивал, был «лишь» 110 доносчиком на службе у одной из политических партий, он всё же считается убийцей в глазах афинян. Много архаичных моментов в следующей фразе, которую произносит всё тот же обвинитель Агората: «προσήκει δ᾽ ὑµῖν, ὦ ἄνδρες δικασταί, ἅπασι τιµωρεῖν ὑπὲρ ἐκείνων τῶν ἀνδρῶν ὁµοίως ὥσπερ ἡµῶν ἑνὶ ἑκάστῳ. ἀποθνῄσκοντες γὰρ ἐπέσκηψαν καὶ ἡµῖν καὶ τοῖς φίλοις ἅπασι τιµωρεῖν ὑπὲρ σφῶν αὐτῶν Ἀγόρατον τουτονὶ ὡς φονέα ὄντα, καὶ κακῶς ποιεῖν καθ᾽ ὅσον ἂν ἔµβραχυ ἕκαστος δύνηται» «Вам всем должно, мужи-судьи, отомстить за тех мужей, точно так же как каждому из нас в отдельности. Ибо, умирая, поручили и нам, и всем друзьям отомстить за них этому Агорату как убийце, и делать ему зло настолько, насколько вообще каждый может» (Lys. XIII, 92). Таким образом, несправедливо убитые требуют отмщения у родственников, и долг близких заключается в том, чтобы наказать убийц. Рассуждая теоретически, родственники убитого могут сами умертвить убийцу, как это произошло бы под Филой, если бы не вмешательство стратега. Но этот вид мести не приветствуется государством. В этом отрывке суд также предстаёт как один из способов осуществления мести, но здесь проявляется очень важная дихотомия индивидуальной мести и мести, санкционированной государством, которая впоследствии превратится в государственное возмездие преступнику. Но в данном месте родственники ещё чувствуют потребность самим расправиться с убийцей их близких. В этой же речи истец продолжает говорить следующее: «οὔκουν οὔτε ὅσιον οὔτε νόµιµον ὑµῖν ἐστιν ἀνεῖναι Ἀγόρατον τουτονί» - «Однако у вас нет ни установленного богами, ни человеческого закона отпустить этого Агората» (Lys. XIII, 93). Вполне обоснованно в этом можно усмотреть проявление очень архаичного представления о том, что пролитая кровь взывает об отмщении, о чём можно прочитать в партии хора «Агамемнона» Эсхила. Оратор постоянно обращается к судьям с характерным призывом «τιµωρήσατε τὸν ἐκείνων φονέα» - «отомстите за их убийство!». Совершенно очевидно, что оратор имеет в виду «вынесите обвинительный вердикт». И здесь категории судебного права и мести слиты воедино. Наконец, следы очень архаичных представлений мы находим в следующем отрывке. Истец говорит о том, как должны будут чувствовать себя души несправедливо казнённых афинских граждан, 111 когда узнают об оправдательном приговоре Агорату: «καὶ οὕτως ἂν δεινότατα πάντων πάθοιεν, εἰ οἷς ἐπέσκηπτον ἐκεῖνοι ὡς φίλοις οὖσι τιµωρεῖν ὑπὲρ αὑτῶν, οὗτοι ὁµόψηφοι κατ᾽ ἐκείνων τῶν ἀνδρῶν τοῖς τριάκοντα γενήσονται» - «А в таком случае они претерпят самое страшное из всего, если они завещали им, как друзьям, отомстить за них, а те окажутся голосующими против этих людей вместе с Тридцатью» (Lys. XIII, 94). То есть, души убитых требуют от друзей отомстить за свою смерть, и они претерпят самое худшее из всего возможного, если этого не произойдёт (δεινότατα πάντων πάθοιεν). Таким образом, понятия τιµωρία и τιµωρέω предполагают единство частной мести и государственного судебного преследования. Категории наказания уголовного права были тесно связаны с местью. Д.А.МАЛЬБИН /г. Орел, Российская Федерация/ СИСТЕМА РИМСКИХ ПОСЕССОРНЫХ ИНТЕРДИКТОВ The author is scanning the system of ancient Roman interdicts, which were one of the way of possession’s protection. The broad system of Roman interdicts allowed to use them in a different situations. One of them used to be the way of protection which return object of possession to the owner, others used to be the way, which prevent possessor from losing possession. Автор меншікті қорғау құралдарының бірі болып табылатын римдік посессорлық интердиктер жүйесінің мəселесін қарастырады. Тармақталған римдік интердиктер жүйесі əр түрлі жағдайларда жеке меншікті қорғауға мүмкіндік беретін. Интердиктердің кейбірі меншік иелеріне жоғалған нысандарын қайтару құралы ретінде пайдаланылатын, басқалары түрлі бұзақылықтардан қорғау үшін қолданылған. В римском праве владение защищалось с помощью выработанных претором посессорных интердиктов. Все владельческие интердикты распадаются на два вида: interdicta retinendae и interdicta recuperandae possessiones. 112 Первые имеют целью охрану существующего владения и преимущественно служат для решения вопроса о том, кто в данное время должен считаться владельцем; interdicta recuperandae possessionis направлены на возврат уже утраченного владения и предъявляются к тому лицу, которое неправомерно завладело вещью. Некоторые авторы к посессорным интердиктам относят и interdicta adipiscendae possessionis1, к числу которого принадлежат interdictum quorum bonorum, посредством которого наследник добивается владения телесными вещами, а также interdictum quod legatorum – о выдаче вещи, которой завладел легатарий. Другая группа авторов отмечает его квазивладельческий характер2. Указанный интердикт был направлен на получение владения вновь (основная сфера применения данного интердикта – правоотношения наследования). Появление interdicta adipiscendae possessionis, по–видимому, было вызвано жизненной необходимостью, ведь владение наследодателя прекращалось с его смертью и присвоение наследуемых вещей со стороны третьих лиц, таким образом, не подходило под понятие захвата владения, а потому интердикты retinendae и recuperandae possessionis не могли иметь место. Все римские посессорные интердикты можно разделить на две группы. Во-первых, это интердикты негаторные (отрицающие), т. е. интердикты, направленные на ограждение существующего владения от нарушения и имеющие целью пресечь неправомерные действия третьих лиц от посягательства на владение. Во-вторых, это интердикты рекуператорные, т. е. интердикты направленные на восстановление уже нарушенного владения и имеющие своей целью возврат утраченного предмета владения в обладание лица. Оба этих интердикта, по свидетельству Н. Л. Дювернуа, легли в основу юридической практики европейских народов3. Интердикты, преследующие целью защиту уже существующего, наличного владения, подразделяются, в свою очередь на 1 Дернбург Г. Пандекты. Том II. Вещное право. − СПб., 1905. − С. 42; Иеринг Р. Об основании защиты владения. Пересмотр учения о владении. − М., 1883. − С. 57. 2 Покровский И. А. История Римского права. − СПб., 1999. − С. 346. 3 Дювернуа Н. Л. Пособие к лекциям по гражданскому праву. − СПб, 1899. − С. 18. 113 interdictum uti possidetis - для недвижимых вещей и interdictum utrubi - для движимых вещей. Разница в данных интердиктах первоначально была существенной, т. к. первый интердикт давался для защиты владения лицу, во владении которого и находится вещь во время обращения к претору. В первом интердикте, применимом к недвижимости, из двух претендентов преимущество у фактического владельца, поскольку интердикт, который имеет запретительный характер, ставит своей целью помешать изменению фактического положения вещей. Во втором интердикте, применимом к движимым вещам, преимущество имел тот, кто владел вещью более длительное по сравнению с соперником время1. Право на интердикт uti possidetis имеет только тот владелец, который приобрел свое владение nec vi nec clam nec precario ad adversario. То есть лицо, приобретшее владение тайно, насильственно или до востребования не пользовалось защитой. По свидетельству Зома, такой интердикт относился к iudicia deplicia (двусторонним искам), т. к. по такому иску может быть присужден не только ответчик, но и истец. В данном случае обе стороны выступают в роли истца и ответчика одновременно2. По мнению И. Б. Новицкого в таком процессе имеется лишь заявитель, но нет истца и ответчика, т. к. каждая сторона может оказаться в роли последнего. Также автор отмечает необычность такого процесса, ведь в гражданский процесс вообще кончается или присуждением в пользу истца или отказом в иске, но не возможным присуждением в пользу ответчика3. Целью interdictum uti possidetis являлась охрана существующего владения и решения вопроса о том, кто в данное время должен считаться владельцем. Впрочем, по свидетельству Д. В. Дождева, Гай указывает и на другую функцию этих интердиктов: определение ролей в виндикационном процессе4. 1 Санфилиппо Ч. Курс римского частного права / Под ред. Д. В. Дождева. − М., 2002. − С. 189. 2 Зом Р. Институции. История и система римского гражданского права. − Сергиев Посад, 1916. − С. 317. 3 Новицкий И. Б. Римское право. − М., 1993. − С. 85. 4 Дождев Д. В. Римское частное право / под ред. В. С. Нерсесянца. − М., 1996. − С. 337. 114 К. Ф. Чиларж в качестве цели interdicta recuperandae possessionis видит, прежде всего, возврат утраченного владения, тогда как целью interdicta retinandae possessionis, по его мнению, является главным образом удержание владения и только попутно данный интердикт может действовать в отношении возврата1. При interdicta retinendae претор исходил из существующего положения и запрещал насильственно изменять его в будущем, но ставил условием защиты, чтобы наличное владение не было порочным с точки зрения отношений сторон. Interdictum utrubi давался лицу, который в течение года владел вещью больше, чем противная сторона спора, хотя бы и к моменту спора вещь находилась у другой стороны. Данные интердикты (interdicta retinendae и interdictum utrubi) обладают явным запретительным характером, т. к. в формулах этих интердиктов содержалось преторское запрещение применять насилие - vim fieri veto, направленное против существующего фактического положения и лица, осуществляющего его. В итоге разрешения спора владельцем мог быть признан как истец, так и ответчик. В конечном счете, выигрывает спор та сторона, которая владеет вещью в момент рассмотрения спора, только если это владение nec vi, nec clam и nec precario, т. е. не насильственное, не тайное и не до востребования. Разновидностью interdicta recuperandae possessiones являлись interdictum de vi и de precario. Interdictum de vi, в свою очередь, также делился на два интердикта: de vi quotidiana и de vi armata. В Юстиниановом праве оба интердикта слиты воедино. Кроме того, в литературе указывается на существование еще одного рекуператорного интердикта – interdictum de clandestine possessione (о возврате тайно похищенной вещи). Такой интердикт лишь однажды рассматривается источниками римского права. В нем, по мнению В. В. Ефимова, не было необходимости, т. к. тайный захват владения мог быть преследуем только тогда, когда о нем узнавал пострадавший владелец, т. е. когда захват становился явным, а при таком условии применялся interdictum de vi2. И.А.Покровский отрицает существование данного интердикта, указывая на то, что существование interdictum de clandestine posses1 2 Чиларж К. Ф. Учебник институций римского права. − М., 1906. − С. 105. Ефимов В. В. Догма римского права. Особенная часть. − СПб., 1894. − С. 29. 115 sione недостоверно1. Такие разногласия по поводу interdictum de clandestine possessione обусловлены спецификой его развития, указанный интердикт видимо был отвергнут с самого начала его появления, что и породило спор о его существовании. Истцом в споре по interdictum de vi являлся юридический владелец вещи (а также его наследники), который потерял владение в результате насильственных действий третьего лица. Ответчиком же является лицо, насильственно захватившее чужую вещь. При этом в процессе рассмотрения спора ответчиком невозможно заявление эксцепции (exceptio vitiosae possessioni) о том, что истец владел вещью vi, clam или precario. Посредством interdictum de vi можно требовать возврата владения лишь в том случае, когда владелец лишен владения насильственно. Характерной чертой интердикта unde vi является то, что предъявляется он только против нарушителя, независимо от того, владеет ли он сейчас или нет. Кроме того, по такому интердикту лицо может требовать возмещения ущерба за недостаточную заботливость о вещи2. Особой правовой природой в римском праве обладал interdictum de precario. Данный интердикт предъявлялся в случае владения вещью до востребования, если по первому требованию держатель ее не возвратил. Иск направлен на возвращение вещи во владение юридическому владельцу. В споре о правовой природе указанного интердикта имеются две противоположные точки зрения. Первые относят interdictum de precario к посессорным интердиктам, т. к. по сути защищается владение. Вторые же (например, Иеринг, Брунс, Дернбург) данный интердикт к владельческим не относят, т. к. в споре ответчик мог заявить exceptio domini (данное возражение применялось собственником, если ему предъявлен иск, противоречащий его праву собственности), чего не допускалось при строго посессорных интердиктах. И.А.Покровский указывает на то, что данный интердикт не принадлежит к числу чисто владельческих в виду того, что основанием его является не простое владение, а precarium, то есть некоторое юридическое отношение между сторонами3. 1 Покровский И. А. Указ. соч. − С. 349. Зом Р. Указ. соч. − С. 320. 3 Покровский И. А. Указ. соч. − С. 349. 2 116 Существо посессорного процесса в Древнем Риме состояло в том, что судопроизводство являлось предварительным (провизорным) и претор разрешал дело «на скорую руку» без всестороннего исследования дела, оставляя возможность подачи иска в обыкновенном судопроизводстве1. Остается открытым вопрос о том, что послужило причиной появления самих интердиктов. По свидетельству И.А.Покровского существуют три точки зрения на данный вопрос. По мнению одних ученых (Нибур, Савиньи, Дернбург, Коста и др.), преторская защита владения выросла из защиты possessions agri на occupatio. Сам И.А.Покровский не соглашается с таким мнением в виду того, что защита possessiones осуществлялась не преторами, а цензорами, и не в частном, а в публичном порядке. По мнению других ученых (Пухта, Иеринг и др.), интердиктная защита последующего времени выросла из преторского регулирования владения спорной вещью на время процесса о собственности и была создана в интересах лучшей охраны права собственности. С этим мнением цивилист также не соглашается, т.к. владение защищалось отдельно от права собственности, кроме того в посессорном процессе не допускалось даже возражение о праве на вещь. И, наконец, третья точка зрения (Пернис и др.), с которой соглашается сам И.А.Покровский, объясняет происхождение интердиктной защиты владения генезисом общей идеи охраны гражданского мира и порядка, определяющей всю деятельность преторской власти2. В настоящее время является общепризнанным факт того, что владение в Древнем Риме защищалось посредством интердиктов. Однако, по свидетельству В. В. Ефимова, Брунс в своей работе обратил внимание на то, что владение в римском государстве защищалось также посредством кондикций, на что указано в источниках права. Actio condictiones является личным иском и предъявлялся в случаях приобретения вещи без надлежащего правового основания. Следовательно, делает вывод В. В. Ефимов, кондикиция направлялась в случае утраты владения против известного лица, к которому без законного основания переходило владение3. 1 Ефимов В. В. Указ. соч. − С. 31. Покровский И. А. Указ. соч. − С. 346. 3 Ефимов В. В. Указ. соч. − С. 27. 2 117 Владение при кондикции являлось самостоятельным предметом и основанием иска, независимо от какого бы то ни было насилия. Это в свою очередь свидетельствует о неточности мнения о том, что римское учение о защите владении зиждется лишь на защите от насилия и самоуправства. Владение в данном случае представляло собой предмет обогащения. Но кондикции как средство защиты владения являлось скорее исключением, чем правилом, и возможно впоследствии в связи с развитием римского государства отпала необходимость в такой форме владельческой защиты, а сама возможность защиты владения посредством личного иска condictio possessionis была устранена. Кроме того, по свидетельству Иеринга, римские юристы признавали за владением способность быть объектом не только condictiones, но и restitutio in integrum1. При реституции владение представляет самостоятельную имущественную ценность, что в свою очередь также говорит о самостоятельности владения и независимости его от права собственности. Итак, Римское право охраняло путем владельческой защиты лишь владение в виде собственности (точнее, владение для себя, владение от своего имени - suo nomine) и лишь некоторые виды владения от чужого имени (alieno nomine): 1) владение кредитора по залогу; 2) владение секвестрария, получавшего от тяжущихся спорную вещь на хранение; 3) владение прекариста, получавшего безвозмездно и до востребования вещь от собственника (обычно на случай длительного отсутствия последнего); 4) владение эмфитевта и суперфициария, имевших в наследственном пользовании чужие участки для сельскохозяйственной обработки (emphiteusis) или для возведения строения (superficies). В настоящее время нет четкого ответа на вопрос, почему данной категории лиц предоставлялась посессорная защита, в то время как такие лица владельцами в истинном смысле этого слова не считались. Позволим себе предположить следующее. Во-первых, это может быть обусловлено природой прав на вещь. Если присмотреться, то станет очевидно ясно, что данные лица имеют вещные права в отношении предмета. Конечно, мы сейчас не можем с точностью утверждать это в отношении пре1 Иеринг Р. Указ. соч. − С. 78. 118 кариста, для этого необходимо самостоятельное исследование. Однако можем предположить, что в римском частном праве прекарист обладал вещным правом в отношении предмета обладания. Именно с этим возможно связано право всех этих лиц защищаться с помощью посессорных интердиктов. Другие же лица, не имеющие права на владельческую защиту, обладают иными, нежели вещными, правами на имущество. Как правило, такие лица состояли в обязательственных правоотношениях с владельцем. Во-вторых, позволим предположить, что римляне смотрели на указанную категорию субъектов как на лиц более заинтересованных в вещи, нежели лица, которым вовсе не предоставлено права на владельческую защиту. Действительно, залогодержатель заинтересован в защите предмета обладания, т. к. такая защита напрямую зависит от его возможности реализовать собственное право преимущественного удовлетворения требования из стоимости вещи. И.А.Покровский также объяснял наличие права посессорной защиты у залогодателя особым интересом к вещи и приводил следующий пример: «я, например, отдал вещь в залог, но уже потерял надежду ее выкупить; если кто-либо отнимет вещь у кредитора, я вовсе не склонен буду защищать ненужное мне владение, и кредитор останется без защиты. Даже если я предъявлю интердикт о защите владения, то вещь будет возвращена мне, что вовсе не в интересах кредитора. Таким образом, оказалась существенно необходимой самостоятельная защита для creditor pigneraticnis»1. На секвестрарии лежит установленная публично-правовая обязанность передать предмет во владение тому лицу, которое выиграло процесс. Неисполнение данной обязанности влечет неблагоприятные последствия для него. Прекарист также в ответе за вещь, которая ему была передана. Как уже было сказано, есть предположение, что прекарное владение в римском праве имело характерные черты вещного права и именно поэтому защищалось. По нашему мнению, категория особого интереса к вещи могла стать одной из причин защиты владения перечисленных лиц. Кроме того, необходимо учитывать и казуистичность правовой системы Древнего Рима. Генезис посессорных интердиктов в Древнем Риме был обусловлен именно казуистичной правовой 1 Покровский И. А. История Римского права. − С. 351. 119 системой, а также постепенно возникающими конкретными жизненными ситуациями, требующими разрешения со стороны претора. То есть происходило некоторое наслоение системы права, посессорные интердикты не возникли единовременно в качестве средства владельческой защиты, их развитие прошло долгий и витиеватый путь. Постепенно появлялись новые, «растворялись» уже имеющиеся посессорные интердикты, между отдельными посессорными интердиктами стирались грани различия (как это произошло в юстиниановский период). Таким образом, в Риме имелась разветвленная система реально функционирующих посессорных интердиктов, с помощью которых и защищалось владение. До сих пор точно не определены причины отсутствия оснований защиты у детенторов, ведь они тоже фактически владели вещью. Как видится, причиной тому является именно казуистичный характер римского права, а также вещный характер прав залогодержателя, секвестра и прекаристы. Кроме того, сказанное позволяет сделать вывод о том, что Римское право не знало целостного учения о владении и его защите. Скорее следовало бы говорить о наличии фрагментарного учения, вызванного в первую очередь казуистичным характером правовой системы Древнеримского государства. Современное же построение учения о владении необходимо основывать на переоценке всего римского учения о possessio и интердиктных средствах его защиты. С.Г.МЕЛЕНКО /г. Черновцы, Украина/ СОЦИАЛЬНАЯ ОСНОВА ИДЕАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА ПЛАТОНА АФИНСКОГО The article deals with social base of ideal state of Plato of Athens, an outstanding figure in the pantheon of the great ancient Greek philosophers. The reason of class division of society has been analyzed. Wide characteristic of basic section of the population has been given in this article. Key words: Plato, ancient-Greek philosophy, social class, state power, ideal state, polis. 120 Мақалада ежелгі грек философтар қатарында ерекше орны бар Платон Афинскийдің мінсіз тамаша мемлекеттің əлеуметтік негізі зерттеледі. Қоғамның таптық бөліну себептері анықталып, халықтың негізгі таптарына кең сипаттама беріледі. Постановка проблемы. Разрабатывая собственную теорию идеального государства, Платон, в первую очередь, подверг анализу ее социальную базу, детально характеризируя каждую общественную прослойку, как отдельный феномен, так и в ее взаимосвязи с другими группами социума. Фактически анализ социальной базы государственного образования составил основу разработки концепции идеального государства в его платоновском изложении, поэтому исследование этой проблематики было основополагающим для формирования государственно-правовых взглядов мыслителя и является отправным пунктом в процессе познания его философского наследия. Изложение основного материала. Исследованию вопросов государственного и общественного строя Платон посвящает три диалога – «Государство», «Политик» и «Законы», в которых философ представляет свой проект общественного и государственного устройства. Как справедливо отмечал С.В.Пролеев, в платоновских диалогах перед нами предстает не столько чистая идея государства, сколько идеальное государство1. В эпоху Платона распространенной формой государственного строя была полисная система, когда отдельно взятый город ассоциировался с государственным образованием. Поэтому философ в своей работе «Государство», касаясь нюансов формирования города-государства, фактически исследовал проблемы, которые присущи именно этой форме государственного образования. Полис по Платону, образуется тогда, когда общество переходит на качественно новый уровень хозяйствования, который характеризуется увеличением производительности труда в результате совершенствования орудий производства, вследствие чего появляется избыточный продукт. Благодаря этому процессу проходит общественное разделение труда, при котором возникает взаимная необходимость обмена между производителями разнообразной продукцией для 1 Пролеев С.В. История античной философии. – Москва: «Рефл-бук», 2001. – С. 345. 121 индивидуального потребления. Философ обосновывает необходимость общественного разделения труда теми факторами, что в процессе производства тот или иной индивид должен заниматься только определенным делом, что, в свою очередь, приводит к повышению производительности труда. Но для любого производителя, сосредоточенного на изготовлении продукции только определенного вида, жизненно и потребительски-необходимыми являются такие результаты деятельности других индивидов, как орудия труда, продукты питания, одежда, обувь и т.п. Данное обстоятельство и служит социально-консолидирующим фактором в процессе создания и развития города-государства. Философ подчеркивает, что полисы своим образованием фактически обязаны неспособности отдельного индивида, в силу специализации частно-индивидуального производства, обеспечить себя и своих сожителей всем необходимым, вследствие чего возникает острая необходимость сближения производителей друг с другом для унификации процесса взаимообмена изготовленной продукцией, вследствие чего и формируются города. То есть полисы возникают благодаря производственным отношениям, а основной целью возникновения государства является создание благоприятных условий для обмена продукцией между ее производителями. Но в данном случае возникает определенная проблема, связанная с тем, что индивид, занятый в сфере создания продукции определенного вида, не может терять свое время на торговлю ею, следовательно возникает определенный социальный слой, который занимается оказанием услуг связанных с обменом, то есть мелкие торговцы. Философ относит к их числу слабых телом людей, которые не пригодны для выполнения других видов работ. Платон также указывает, что государство не сможет существовать изолированно, ведь возникает потребность в ресурсах и сырье, которых нет на его территории. Также ощущается недостаток необходимых товаров, которые не производятся в местности, где располагается полис, поэтому для нормального функционирования государства нужны лица, которые занимаются не производством, а обменом, то есть купцы. Различие между купцами и мелкими торговцами, согласно учению Платона, состоит в том, что первые занимаются межполисным обменом товарами, а вторые – внутриполисным. Также Платон обосновывает необходимость использования труда наемных работников. По по122 воду формирования указанных воззрений философа, К.Форлендер отмечал, что уже в самом начале своих исторически-философских размышлений о происхождении и развитии государства Платон выступает как реалист. Он без всяких оговорок признает хозяйственную основу государства, выводит его возникновение с чисто экономических потребностей1. Сосуществование большого числа индивидов предполагает не только удовлетворение собственных каждодневных потребностей, но и выступает катализатором формирования и развития социальных связей и отношений, общественно-регулирующих образований, выработке определенных правил общежития, воплощение которых и приводит к появлению присущих государственным организмам институтов2. Фактически на начальных этапах формирования государства Платон не определяет какого бы то ни было общественного класса, или социальной группы, представители которых наделялись бы властными полномочиями, военными или полицейскими функциями. На стадии зарождения государственного организма жизненно необходимы, по мнению философа, дифференцированные производители разнообразной социально необходимой продукции, мелкие торговцы, купцы, транспортники (в частности моряки, занятые в сфере перевозки товаров) и наемные работники. Со временем социуму надоедает простой и размеренный образ жизни, вследствие чего возникают потребности не только в предметах и средствах первой необходимости – пище, одежде, обуви, но и появляются стремления к получению во владение избыточноизлишних предметов роскоши, что, в свою очередь, приводит к необходимости расширения границ государства для пополнения ее социальной базы представителями различных социальных групп, потребности в которых не возникало во времена существования простой государственной формы (Государство, 373 а-е)3. К таким социальным слоям философ относит охотников, художников, под1 Форлендер К. История философии: Античность. Средние века / Пер. с нем. – Москва: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011. – С. 103. 2 Платон. Собрание сочинений в 4 т. – Т.3. – Москва: Мысль, 1994. – С. 130133; Антология мировой философии. В 4-х томах. – Т.1. – Ч.1 и 2. – Москва: «Мысль», 1969. – С. 396. 3 Платон. Собрание сочинений в 4 т. – Т.3. – Москва: Мысль, 1994. – С. 134135. 123 рядчиков, учителей, воспитателей, служанок, парикмахеров, кулинаров и поваров. Даже для простого содержания такой массы населения ресурсная база страны будет недостаточной. В результате этого возникает насущная потребность в расширении подконтрольных государству территорий с одной стороны, и в противостоянии захватническим посягательствам, которые возникают в других государственных образованиях, что неизбежно приведет к военной конфронтации. Философ отмечает, что главной причиной социальных проблем и бед является война, а основаниями ее возникновения выступают ненасытное стремление населения государства к роскоши и излишеству. Из данного положения вытекает тезис о том, что причиной войны, как основы социальных проблем, является не что иное как частная собственность, стремление к обладанию которой в избыточном количестве и приводит к возникновению военных конфликтов. Но для ведения военных действий – то ли с целью защиты собственных рубежей, то ли захвата чужих территорий, необходимым условием является наличие в государстве военной силы (Государство, 373 е)1. Указанное условное обстоятельство, в свою очередь, требует мощного финансирования, которое проявляется в дополнительных государственных расходах, ведь военные, для совершенного овладения искусством ведения боевых действий и поддержки собственного мастерства на соответствующем уровне, должны заниматься только своим делом. А это требует изъятия, в первую очередь, из сферы материального производства в стране значительного количества наиболее трудоспособного населения, деятельность которого во время несения военной службы никоим образом не влечет появления новой продукции или предоставления услуг, а содержание этой массы воинов, полностью ложится на плечи простых производителей. Развивая тезисы по поводу воспитания воина, Платон приходит к мысли о необходимости подчинения этого индивида государству. По представлениям Платона потребность в управленческом аппарате возникает только на завершающем этапе формирования государства. Ставя в основу формирования и функционирования государственного организма наличие производительных сил и про1 Там же. – С. 135-136. 124 изводственных отношений, он подводит материальный базис под основы формирования государственных институтов. Надстройкой же над производительными силами мыслитель считает сферу услуг (мелкие торговцы, купцы, транспортники, наемные рабочие). И уже на данном этапе формирования государства, согласно взглядам философа, фактически формируется его идеальная форма, без института принуждения, без военной силы, без управленческого аппарата и законодательства, граждане которого могут спокойно выполнять свои социально-важные функции и наслаждаться жизнью. Но основным условием существования и функционирования идеального государства является то, чтобы все его граждане относились к числу хороших людей (Государство, 347 d)1, которые осознают свое социальное назначение, беспрекословно и четко соблюдают правила полисного общежития. Платон пришел к выводу, что граждане государства, поддавшись своим алчным страстям, не удовлетворятся ресурсами, имеющимися у них в достаточном количестве для нормального существования, и вектор социальных устремлений наберет потребительского направления. Проявлением этого процесса будет рост общественных потребностей, жажда приобретения в собственность предметов роскоши, что, в свою очередь, вызовет необходимость привлечения новых материальных и людских ресурсов для удовлетворения вновь возникших потребностей населения полиса. Но указанных ресурсов в государстве может и недоставать, исходя из того, что площадь полиса и принадлежащих ему территорий во времена Платона были небольшими. Социально-потребительские факторы бытия населения государства приводят к тому, что выход из этой сложной ситуации лежит в плоскости овладения необходимыми ресурсами за счет других государств, и в первую очередь – соседей. Платон предполагает, что указанные факторы обязательно возникнут и в других государственных образованиях, которые также будут стремиться их реализовать за счет близлежащих территорий. Возникает неоднозначная ситуация, когда государство сталкивается как с проблемой захвата необходимой ресурсной базы в соседних государственных образованиях, так и с необходимостью защиты собственных, имеющихся у нее ценностей от посягательств со стороны тех же 1 Там же. – С. 104. 125 соседей, то есть с проблемой ведения военных действий, как в порядке обороны, так и нападения. Для обеспечения этой стратегически важной и жизненно необходимой для государства потребности, первоочередным является создание собственных военных формирований, которые будут, в свою очередь, выполнять функции как охраны рубежей государства, так и захвата соседних территорий с целью завладения дополнительной ресурсной базой. Но формирование вооруженных сил, как уже отмечалось, требует изъятия из сферы общественного производства и оказания услуг довольно значительного количества наиболее трудоспособного населения – воинов, которых нужно обучать не только владению военным искусством, но и, по мнению мыслителя, подвергать определенной идеологической обработке и патриотическому воспитанию с помощью поэтики и мифов. Само же существование в государстве высокоорганизованной вооруженной силы, которая принадлежит уже к высшей социальной категории граждан по сравнению с первоначальными общественными слоями, становится катализатором возникновения определенного социального напряжения в государстве. Поэтому мыслитель предлагал сдерживать военных от соблазна террора в отношении собственного гражданского населения с помощью особого воспитания личного состава воинских подразделений. Но понимая всю сложность этого процесса, и осознавая, что использование одних только морально-этических факторов будет недостаточно, философ предлагает также подойти к решению этой проблемы с помощью весьма специфического материального стимулирования воинов. Платон предлагает обустраивать жилища и быт воинов, отмечая при этом недопустимость частной собственности в военной среде, и даже устранения малейших возможностей накопления каких-либо материальных ценностей этими людьми. Необходимые средства существования они должны были получать от населения, в качестве оплати за их охрану. Военные припасы должны были заготавливаться из расчета достаточности для нормального функционирования воинских подразделений в течение одного года. Строго воспрещалось хранить излишки. Предполагалось также совместное питание и проживание воинов. Также Платон отмечал, что у представителей военной среды нужно воспитывать отвращение к золоту, указывая на достаточность этого металла в их душах. В этих своих суждениях философ 126 доходит до крайностей в форме полного запрета воинам не только касаться золота и серебра (Государство, 416 е)1, но и находиться с драгоценными металлами под одной крышей. Именно в этих жестких правилах философ видел залог сохранения государства. Формированию и функционированию военного сообщества Платон в процессе разработки собственной теории идеального государства придавал немалое значение. Не оставил он без внимания и личную сферу жизни стражей, указывая на фактор общности жен и детей. Исходя из соображений о том, как мужчина, так и женщина могут выполнять одни и те же, или подобные функции во всех сферах человеческой деятельности, философ отмечал, что жены стражей должны также нести военную службу. Продолжая развитие этой мысли, Платон указывал, что жены воинов должны быть общими, а соответственно также общими должны быть и дети, причем как родители, так и их потомство не должны были знать друг друга (Государство, 457 d)2. Исходя из принципа полезности данного факта для государства в целом, философ предлагает на основании закона отбирать не только наиболее способных к военной службе мужчин, но и женщин. По нашему мнению, мыслитель фактически предложил на государственном уровне проводить селекцию военной прослойки населения. Но понимая всю социальную опасность, которая таилась в этих замыслах отмечал, что данные действия должны проводиться в условиях секретности, чтобы не внести смуту в ряды военных. Правитель должен также заботиться о том, чтобы население государства не увеличивалось и не уменьшалось, т.е. находилось в пределах определенной числовой пропорции, конечно, с учетом потерь от болезней, ведения военных действий и т.п. В случае уменьшения населения, государство теряет собственные человеческие ресурсы и становится более слабим и уязвимым в процессе противостояния посягательствам со стороны соседей. Увеличение же населения потребует увеличения материально-сырьевой базы для его содержания, а это неизбежно приведет к необходимости ведения захватнических войн, что также является недопустимым для платоновского государства. Правитель, по мнению мыслителя, также должен был заботиться о том, чтобы наиболее выдающиеся личности из числа воен1 2 Там же. – С. 186-187. Там же. – С. 232. 127 ных оставили после себя больше потомства. Ребенок должен был передаваться под опеку специальных должностных лиц, которые могли принадлежать как к мужскому, так и женскому полу. Сразу после рождения потомство хороших родителей направлялось в специальные ясли под опеку кормилиц, а потомство худших родителей или тех, которые имели физические недостатки, – отправлялось в недоступное тайное место, и о дальнейшей судьбе этих детей Платон уже не говорил. Следовательно, за основу данной селекции Платон избрал только физические данные родителей и потомства. Интересно также то, что общность жен и детей он предусматривал только для представителей класса воинов. По нашему мнению указанные идеи Платона направлены не только на создание идеального войска, представители которого будут развиты телесно и духовно, но и несут в себе консолидирующую морально-этическую ценность. Конечно, общность жен и детей воинов на первый взгляд кажется аморальным явлением, но факт незнания воином своего потомства, а потомками – родителей, приводит к тому, что отдельный индивид, входящий в социальную структуру указанного класса населения, фактически будет воспринимать всех членов этой группы как собственных кровных родственников. А это, в свою очередь, является важным социальным фактором в военной среде, ведь факт кровного родства преподносит не только боевой дух воина, но и служит основой повышения боеспособности войска, делает его контингент монолитно связанным, что непременно приводит к укреплению военной мощи государства. Также следует отметить этический компонент данной проблематики, ведь именно военные, в силу выполнения ими специфических функций, подвергаются наибольшей опасности, которая угрожает их жизни, а соответственно смертность и увечья среди этой категории граждан являются крупнейшими. Поэтому в случае смерти военнослужащего моральнопсихологическим переживаниям будут подвержены не отдельные члены его семьи, а все индивиды, принадлежащие к этой общественной категории. Соответственно и все их действия будут направлены на предотвращение гибели воина, а в случае ее наступления – возникнет непреодолимое желание отомстить врагу, которое также положительно влияет на повышение боеспособности войск. На наш взгляд, для мыслителя в процессе формирования его взглядов на существование социальной группы воинов в государстве, идеальными были дорийские основополагающие принципы ор128 ганизации и функционирования воинских подразделений, которые нашли широкое применение на территории Спарты. Несоблюдение указанных правил может сыграть роль каталитического толчка в процессе формирования имущественной дифференциации среди воинов, вследствие чего возникнет вражда не только между представителями этого класса, но и неприязненные настроения относительно низших социальных групп. Все это неминуемо приведет, по мнению Платона, к ненадлежащему выполнению военными своих обязанностей, потере боеспособности, результатом чего будет неизбежная трагическая гибель государства (Государство, 417 a-b)1. Для предотвращения возникновения этих негативных факторов, мыслитель и предлагает ввести институт государственного управления. То есть управленческая прослойка общества, по мнению философа, возникает лишь на завершающем этапе формирования государственного организма. В процессе поиска пути решения этой проблемы Платон ставит вопрос: «Кто из граждан должен управлять, а кто находиться под управлением?» (Государство, 412 b)2. На первом этапе философ выдвигает гипотезу о том, что: во-первых, управлять должны лица старшего возраста, а младшего, – находиться в подчинении, вовторых, властными функциями должны наделяться не все представители старшего поколения, а только лучшие. В данном случае философ отталкивался от общепринятого суждения о том, что с возрастом человек приобретает опыт, а значит, становится мудрее, то есть возраст в данном случае служит признаком его готовности выполнять управленческие функции в государстве. Хотя сформулированное замечание мыслителя о том, что не все старшие по возрасту индивиды должны наделяться властными полномочиями, а только лучшие, ставит под сомнение утверждение, что возраст человека является признаком мудрости. По этому в дальнейшем Платон приходит к весьма интересному выводу, указывая, в частности, на то, что если граждане (которые будут наделяться властными полномочиями) должны быть лучшими из стражей, значит ими будут те, кто наиболее пригоден для охраны государства и наделен пониманием и способностями, а кроме того они еще будут проникнуты заботой о государстве (Государство, 412 d-e)3. В данном случае мы факти1 Там же. – С. 187. Там же. – С. 181. 3 Там же. – С. 181. 2 129 чески можем констатировать факт того, что общественный слой государственных управленцев, по мнению философа, генерируется из лучших представителей класса воинов, безапелляционно указывая на то, что государственная власть является производной от власти военной, то есть принудительной. По этому именно следствием стремлений граждан к роскоши и излишествам является создание военной силы, а государственная власть, в свою очередь, уже полностью происходит из последней. К слою государственных управленцев, по мнению Платона, в обязательном порядке нужно привлекать тех выходцев из лагеря военных, которые целью своей жизни избрали стремление ревностного служения на пользу государства и которые ни в коем случае не согласились бы действовать в разрез его интересам (Государство, 412 е)1. В данном случае можно наблюдать процесс определенной социальной селекции при формировании высших общественных классов. В частности, из среды ремесленников, торговцев, земледельцев, купцов, т.е. низшего социального сословия, путем отбора лучших представителей формируется класс воинов – охранников государства. А уже благодаря отбору лучших представителей из среды воинов – формируется класс государственных управленцев, в состав которого, априори, входят лучшие представители государства. Понимая частичную ошибочность своего предположения относительно формирования управленческого государственного аппарата из представителей старшего поколения благодаря приобретенной ими с годами мудрости, Платон выводит тезис о том, что управленческие качества и благородные задатки могут проявляться у человека и более раннего возраста, т.е. приобретаются они не только с течением времени, но и могут быть заложены в душу индивида от рождения, или же в его сознание благодаря процессу воспитания. Поэтому мыслитель отмечает, что во время отбора управленческих кадров по указанным признакам, уже не нужно учитывать возраст претендента, а только его личные качества (Государство, 412 е)2. То есть философ приходит к мысли, что возраст человека и его интеллектуально-патриотический потенциал не взаимосвязаны, а достижение определенного возраста не является признаком мудрости человека и его преданности делу служения государству. 1 2 Там же. – С. 181. Там же. – С. 182. 130 Определив общественные классы полиса, Платон выводит общую формулу о том, что население полиса происходят от земли государства, подчеркивая при этом, что все индивиды, которые ее населяют, связаны братскими узами и обязаны оберегать родную землю-мать. Но понимая необходимость логического объяснения разделения населения на социальные группы, Платон начинает использовать в процессе построения своей теории определенные социально-дифференцирующие факторы. В частности провозглашая аксиому о едином происхождении всех граждан из земли, он отмечает, что процесс сотворения человека – это дело Божьих рук. При создании людей Создатель добавил золото в души индивидов, которые способны править, и потому они наиболее ценны, в состав их помощников Бог добавил серебро, а железо и медь – добавил в состав земледельцев и разных ремесленников (Государство, 415 а)1. С помощью данной аллегории Платон четко разделяет все население полиса на три категории – правителей (социальное золото), их помощников, т.е. охранников и воинов (серебро) и земледельцев с ремесленниками (железо и медь). Но в то же время мыслитель не превращает эти социальные группы в закрытые касты, попасть в состав которых можно только по рождению. Он подчеркивает, что в среде «золотого» общества может родиться «серебряное» потомство, а в кругу «серебряной» социальной группы могут появиться на свет «золотые» потомки, то же самое может произойти в «железомедной» общине (Государство, 415 b)2. Поэтому философ призывает бережно относится к молодым членам общества с целью выявления «вкраплений» в душе ребенка. И если потомство родится с «примесями» железа или меди, не нужно к нему проявлять жалость, а поступить по его природными задатками, то есть включить в число земледельцев и ремесленников. Если же в «медно-железной» среде родится ребенок, в душе которого будет обнаружено «золото» или «серебро», то его нужно ценить и с почетом перевести в среду воинов (серебро) или правителей (золото). Разрабатывая теорию разделения населения государства на отдельные классы, определяя их полномочия и место в социально-политической структуре полиса, Платон говорит лишь о представителях свободного населения, которых называет гражданами, и совсем не обращает внима1 2 Там же. – С. 184. Там же. – С. 184. 131 ния на достаточно многочисленный социальный слой рабов, которых вообще не включает в социальную структуру полиса. Социальная база полисного государства, за учением Платона, – это четко дифференцированные группы населения, которые представляют собой не закрытые касты, а общественные классы. Каждый человек принадлежит к определенному классу, согласно его индивидуальных способностей и условий развития. К первому сословию Платон относил высших правителей и философов, ко второму – охранников и воинов, которые в государстве играют силовую, принудительную роль, к третьему сословию философ относил купцов, ремесленников и земледельцев, обязанности которых он видел в создании материальных средств для обеспечения существования всех жителей государства. Уже отсюда следует, что политический идеал Платона был интеллектуально-аристократическим1. Мыслитель усматривал в построении идеального государства, по собственным представлениям, реализацию одного из основополагающих принципов достижения справедливости, который заключается в том, чтобы не создавать идеальные условия существования только для одной общественной прослойки, делая тем самым ее счастливой, а распространить эту социальную ценность на государство в целом, фактически проповедуя создание государства всеобщего, всеобъемлющего счастья и благоденствия, рассчитывая, таким образом, добиться справедливости в высшем ее проявлении. То есть в процессе построения идеального государства, по представлениям философа, можно достичь обще-социального идеала в форме всеобъемлющего счастья, высшим проявлением которого является неограниченное господство справедливости. Фактически указывая на то, что счастье состоит в достижении справедливости, Платон ставит знак равенства между этими двумя философско-правовыми понятиями. 1 Грот Н.Я. Очерк философии Платона. Изд. 2-е, стереотипное. – Москва: КомКнига, 2007. – С. 161-163. 132 С.Н.НАУМОВ /г. Алматы, Республика Казахстан/ «БУХТА ЛЕСТРИГОНОВ» И «ЛОЖЕ БОРЕЯ» В АНТИЧНЫХ ИСТОЧНИКАХ The antique sources kept up to now, represent a unique combination of legendary plots to a historical reality. A number of centuries researchers of ancient texts try "to adhere" the epic plots to real geographical objects. The vivid example is Henrich Schliemann, searching for Troy according to Homer’s legends. The fourth adventure of Odyssey occurs in “the Bay of the Laestrygonians» at the edge of “the Borea Box”. The article represents the arguments for the benefit of the assumption that events occurred at the Black sea, in the Tsemes Bay, in the area of the modern city of Novorossiysk. Осы күнге жеткен антикалық деректер тарихи шындыққа негізделген аңыз сюжеттерін құрайды. Көптеген ғасырлар бойы ежелгі мəтін зерттеушілері эпикалық сюжеттерді нақты географиялық нысандармен байланыстырды. Гомердің əңгімелері бойынша Троя қаласын іздестріген Генрих Шлиман осы зерттеушілер қатарының жарқын өкілі болып табылады. Одиссейдің төртінші оқиғасы «Борей арнасының» «лестригондар бухтасында» орын алған. Мақалада аталған оқиғалар қазіргі Новороссийск қаласының маңында Қара теңіз жағалауындағы Цемесск бухтасында болған деген болжамдарға дəлелдемелер келтіріледі. В северной части Чёрного моря, рядом с Новороссийским портом расположилась странная аномальная подводная зона, которая давно является объектом огромного количества мифов и легенд. Своё название бухта получила благодаря реке Цемес, которая в неё впадает. Цемесская бухта никогда не замерзает. Ее протяжённость 15 километров, ширина у входа 9 км, в средней части 4,6 км, а глубина 21-27 м, а это позволяет любым океанским судам входить в бухту1. Считается, что первые люди обосновались в окрестностях Новороссийска ещё в эпоху палеолита, а Цемесская бухта известна в письменных античных источниках еще со времен Древней Греции. Тогда она называлась «Бухтой лестригонов»2. Лестригоны (λαιστρυγονες), в греческой мифологии - это народ великанов-людоедов, с которыми Одиссею и его спутникам при1 Официальный сайт администрации и Думы муниципального образования город – герой Новороссийск URL: http://www.admnvrsk.ru/aboutcity/history/index.php (02.03.2012 г. - 13.04) 2 Там же. 133 шлось столкнуться, когда их корабли подплыли к «высокому городу» Ламоса. В Гомеровской «Одиссее» эти события попали в четвертое приключение царя Итаки. Посланный Одиссеем на разведку спутник был проглочен царём лестригонов Антифатом. А после этого Антифат призвал всех лестригонов, и они, бросая в пришельцев со скал огромные камни, уничтожили их корабли, а людей, нанизали на колья как рыб и унесли в город на съедение1. Вот как описывается это ужасное событие в «Одиссее»: «Не было попутного ветра. Шесть суток плыли мы по ночам и днем, а на седьмой день достигли неприступного города лестригонского Телепила («конечный или священный город»), где пастыря пастырь зовет, загоняя черный скот, а тот уже выгоняет сребристо-белых овец, ибо близки там пути ночи и дня. Когда мы вступили в славную бухту, вокруг которой с обеих сторон сплошь высится крутая скала, а нависшие берега выдаются друг против друга в устье и узок вход, где не поднималось волнение, а было затишье. Я один (Одиссей) удержал круглую черную лодку-кимбу вне бухты, привязав ее к скале, а сам, поднявшись на утесистую вершину, увидел только поднимавшийся от земли дым»2. Однако, по мнению автора смелых предположений Виктора Торопа древние греки прекрасно знали о непредсказуемом характере погоды в районе Цемесской бухты. Дыхание Борея было особенно страшным в зимнее время. Бореем древние греки называли северный ветер. Он властвовал над таинственными гипербореями, которые многому научили жителей Древней Эллады. Борей - сын бога звездного неба Астрея и богини утренней зари Эос. Большинство античных авторов помещало его во Фракии на Балканах. Но были и иные мнения. Знаменитый биограф Плутарх, в своих сочинениях, приводит предание о том, что Кавказ раньше назывался «Ложем Борея»3. Античный автор Дионисий рассказывает о некоей местности, где хозяйничает Борей, возле Кавказа и Тананса: «Несчастны те люди. Вечно у них холодный снег и холодом веющий лед, когда же настанет от ветров еще большая стужа, тогда можно увидеть своими глазами замерзающих лошадей и мулов... И даже сами люди, живущие там, не остаются невредимыми от холода, но, снарядив 1 Мифы народов мира, в 2 т. − М., 1991-92. − Т. 2. − С. 51. URL: http://incontact.in/archives/583 (29.02.2012 г. - 20.14) 3 URL: http://www.gramotey.com/books/1269088394.htm (23.02.2012 г. - 17.25) 2 134 телеги (живут там, в телегах), перекочевывают в другую страну, оставляя свою землю на произвол неиствующих ветров...»1. Под Танаисом в разное время понимали то Кубань, то Керченский пролив, то Дон. В любом случае, это в пределах Северного Причерноморья. Вечно лежащие снега и льды следует отнести к преувеличениям, основанным на образах либо зимней стужи, либо кавказских ледников. В Северном Причерноморье есть только один район, подходящий под описание Дионисия. Неподалеку от Кубани, в Новороссийской бухте, бывает такое впечатляющее природное явление, когда облака начинают поодиночке отрываться от общей массы и падать вниз: порывы ветра усиливаются и достигают вскоре невыразимой жестокости. Особую мощь этот катаклизм набирает зимой. На суше лед замуровывает окна, двери, печные трубы. Обычно это природное явление сопровождается сильными морозами. От вздымаемых водяных брызг все покрывается льдом. Под грузом ледяного панциря тонут корабли. Так, в 1848 году погиб корабль «Струя» вместе с командой. Глубины Цемесской бухты хранят покой множества кораблей, ушедших на дно при таинственных обстоятельствах. Отождествлением древней напасти и новороссийских бурь, говорит их название - «бора». Оно восходит к имени Борей. Наличие боры учитывалось при принятии решения о строительстве Новороссийского порта в конце XIX века. Победило мнение, что из-за нескольких опасных дней в году нельзя оставлять втуне лучшую бухту кавказского побережья. В целях безопасности завели специальную наблюдательную службу. С ее помощью можно было при необходимости заблаговременно выводить корабли в открытое море2. Ученые предлагали противопоставить ветру самолетные двигатели; пробить в хребте Варанда тоннели и через них спускать холодный воздух; устроить молы и отклонить теплое Босфорское течение в сторону. Но все предложения оказывались либо малоэффективными, либо грозили вывести Новороссийск из числа незамерзающих портов. Стреножить воздушных коней Борея не удалось3. 1 Там же. Там же. 3 Там же. 2 135 Древние авторы писали о том, что близ киммерийского Босфора у «холодной подошвы Тавра» живет много киммерийцев. Киммерийский Босфор - современный Керченский пролив, а в «холодной подошве» узнается район Новороссийской бухты. В античности в районе Новороссийской бухты обитали тореты, входившие в состав синдских племен. Получается, что «синды» и «киммерийцы» - разные именования одного народа. Такие предположения выдвигались давно. Московский лингвист Олег Николаевич Трубачев, изучив топономию Приазовья, убедительно показал, что языком синдов была одна из разновидностей санскрита. Действительно, древние авторы Индию часто называли Синдом, а причерноморских синдов - индийцами. Их основным занятием было земледелие, ремёсла и торговля с греками. В V в. до н. э. - возникает государство синдов. На санскрите говорили индийские арии. Из современных языков ему наиболее близки хинд1. Древним обитателям долины реки Цемес повезло. Хоть и жили они на самой окраине античного мира, но все же удостоились внимания известных в древнем мире людей. Географ Страбон рассказывал о греческой колонии Баты. Птолемей писал о Бате – городе, который возник в V в. до н. э. на месте современного Новороссийска. Пограничный город Боспорского царства со столицей в Пантикапее (ныне Керчь). Бата - торговый греческий город, торговал в основном зерном и рыбой. Следы античных поселений сохранились на Малой Земле, во Владимировке и Широкой Балке, что находятся сегодня на административной территории города Новороссийска2. Другие авторы упоминали Патус, Пагры и Гиерон. В любом случае, на краю древней Ойкумены с VI в. до н.э. по III в н. э. кипела бурная жизнь. Ведь неподалеку располагался второй по значимости (после Египта) центр мировой хлебной торговли. По свидетельству древних авторов, народ в Афинах даже ставил статуи правителям Боспора в благодарность за снабжение Аттики хлебом3. 1 Там же. URL: http://fotovideoforum.ru/viewtopic.php?f=64&t=1115 (12.02.2012 г. – 13.00) 3 Официальный сайт администрации и Думы муниципального образования город–герой Новороссийск. URL: http://www.admnvrsk.ru/aboutcity/history/index.php (02.03.2012 г. - 13.04) 2 136 Воды Цемесской бухты в те времена бороздили греческие триеры, римские либурны и пиратские камары. Быстроходные лодки морских разбойников, будто стая хищных пираний налетали из прибрежной засады на торговые суда. Вызов «организованному» разбою на море бросил боспорский царь Эвмел. В решающем морском сражении у берегов Горгиппии (современной Анапы) он нанес сокрушительное поражение объединенному флоту пиратствующих племен ахеев и гениохов1. Во II веке н. э. город Бата оказался разрушенным кочевниками - аланами. Нашествие кочевников оказалось частью «великого переселения народов» и приостановило развитие оседлой цивилизации на берегу Цемесской бухты. В это же время образуются племена адыгов. Адыги дают современное название Цемесской бухте, от названия реки Цемес («циэ» - много насекомых, «мэзы» - лес). Адыгов притесняли хазары, половцы, монголы, со временем вытеснив племена адыгов в горы. В XIII веке Цемесская бухта стала принадлежать Золотой Орде. Итальянским купцам удалось договориться с Батыем и его приемниками о праве торговать в этом регионе. В устье реки Цемес была построена крепость Батарио. Крепость возвели генуэзцы, которые контролировали торговые пути между западом и востоком в то время. Крепость предназначалась для обороны от адыгов и до наших дней не уцелела2. Таким образом, «Бухта лестригонов», о которой повествовал Гомер, вкладывая в уста Одиссея отчаяние от потери всех своих спутников, находится там, где и сейчас безжалостная морская стихия поглощает людей и корабли. Во многом виной тому является очень сильный ветер бора (борей, буря), который периодически прорывается через отроги хребтов Северного Кавказа. Встречая сопротивление теплого течения воды из Босфора, холодный воздух «Ложа Борея» заставляет кипеть ледяным паром волны и содрогаться людей от безжалостной стихии. 1 2 Там же. Там же. 137 А.В.ПОЛЯКОВ /г. Актобе, Республика Казахстан/ К ВОПРОСУ О ГРАЖДАНСТВЕ В РИМСКОМ ПРАВЕ И ЕГО СВЯЗИ С СОВРЕМЕННОСТЬЮ: ОБЩЕТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ This article is devoted to very interesting theme – Roman law. It deals with the evolution of Roman law and also the problems which the modern countries of Roman law are faced with. The writings of Russian and German authors were used in this work. Бұл мақала өте қызықты тақырып — Римдік құқыққа арналған. Мұнда Римдік құқық эволюциясы, сонымен бірге Римдік құқық елдері болып табылатын қазіргі мемлекеттерде кездесетін мəселелер қаралады. Аталған жұмыста ресейлік жəне неміс авторларының еңбектері пайдаланылды. Римская империя не существует уже много лет. На ее месте возникли множества других государств. Но империя оставила неизгладимый след в истории. Сохранились памятники архитектуры, бесценные творения зодчих той эпохи и множество манускриптов. Одним из важных наследий является римское право, которое положило основу юриспруденции многих стран. Возникла даже ассоциация стран римского права, в которую вошла и Россия. Законы Римского права стали основополагающими для нормативных актов разных стран. В частности правило in dubio pro reo стало основой института презумпции невиновности, которая является важной составной частью уголовно-процессуальных кодексов разных стран. А так же можно рассмотреть и другие моменты, связанные с римским правом. Когда-то римское право называли «писаным разумом» (ratio scripta). Разумеется, современное частное право ушло далеко вперед в регламентации сложнейшей сферы имущественных отношений, особенно торгового (коммерческого) оборота. Однако, многие новейшие юридические конструкции, как из кирпичиков, складываются из основных, элементарных понятий и категорий, разработанных именно в римском праве. С этой точки зрения римское частное право продолжает оставаться основой для изучения гражданского и торгового законодательства и базой для подготовки квалифицированных юристов. 138 Значение римского права определяется его огромным влиянием не только на последующее развитие права, но и на развитие культуры в целом. Римское право характеризуется непревзойденной по точности разработкой всех существенных правовых отношений простых товаровладельцев (покупатель и продавец, кредитор и должник, договор, обязательство и т.д.). Эти особенности римского права способствовали тому, что, когда развивающаяся промышленность и торговля средневековой Европы потребовали более совершенной правовой надстройки, когда феодальные нормы обычного права перестали удовлетворять требованиям жизни, произошел интереснейший процесс — рецепция римского права. Войдя через рецепцию в практику средневековых государств, римское право пропитало собой затем и последующие кодификации гражданского права. Соками римского права пропитана и теория гражданского права. Поэтому изучить достаточно глубоко гражданское право, не зная права римского, невозможно. Ряд терминов и понятий, укоренившихся в юридической теории и практике (например, реституция, виндикация, универсальное преемство, наследственная трансмиссия и т.д.), могут быть наилучшим образом усвоены лишь при изучении их у самого истока образования. Конечно, в ряде случаев современное гражданское право успешно обходится без заимствования терминов, возникших в римском праве (например, в Гражданском кодексе Российской Федерации вместо римского термина “цессия права” употреблен без всякого ущерба для дела термин «уступка права»). Но во многих правовых системах римские термины и понятия сохраняются, и потому юристу необходимо отчетливо понимать их смысл. Далее, римское право, отличающееся четкостью определений, вообще хорошей юридической техникой, может помочь современному юристу в приобретении навыков четко отграничивать и формулировать юридические категории. Овладение же юридической техникой необходимо и для законотворческой работы, и для правильного применения закона. Законы должны излагаться не только понятным для всякого языком, но, кроме того, так, чтобы редакция закона, его текст, вполне соответ139 ствовали тому, что законодатель хотел выразить. Необходимо, чтобы формулировки закона охватили все те отношения, которые законодатель желал урегулировать, но в, то, же время, чтобы редакция закона не давала повода применять его к таким отношениям, на которые законодатель не имел в виду распространять его действие. Закон есть общая норма, а общее должно охватить все богатство отдельного. Реализация всех этих требований, предъявляемых законодателю, предполагает владение высокой юридической техникой. Равным образом и применяющий закон, делающий из общих норм выводы для отдельных конкретных случаев жизни, также должен обладать развитой юридической техникой. Юристу, применяющему закон, необходимо уметь проанализировать и общую норму закона, и фактический состав конкретного жизненного случая и, в конечном итоге, сделать правильный вывод. Римское право, отличающееся точностью и чеканностью формулировок, представляет собой блестящий образец такого подхода. Но хотелось бы рассмотреть само развитие Римского права, в частности, такой вопрос, как гражданство. Известно, что Рим прошел много стадий развития перед тем, как стать империей. Менялась форма правления и государственного устройства. Монархия, республика и, наконец, империя. Стоит отметить, что Римская империя, управлялась императором, но нельзя говорить, что это было самодержавием, какой впоследствии станет Византия или Россия, но и конституционной монархии не могло быть. Наряду с императором, власть имел сенат, избираемый исключительно из граждан Рима. Долгое время римские граждане разделялись на патрициев и плебеев, т. е коренных жителей Рима и приезжих, но приобретших гражданские права. Долгое время патрициям предоставлялись привилегии, в то время как плебеи дискриминировались. Равных прав плебеи добились в конце прошлой эры, важную роль сыграла деятельность братьев Гракхов, боровшихся за права всех граждан Рима. Субъектом государственной жизни и публичного права считался в римской юридической традиции носитель специального качества, образуемого сочетанием целой совокупности требований — римский гражданин (civis romanus), и это качество было далеко не тождественно любому физическому лицу, даже полноправному в 140 частноправовом смысле. В том, что касалось требований и регуляции публичного права, римлянин представлял как специфический субъект — civis optimo jure. Совокупность требований, необходимых для признания за лицом состояния римского гражданства, подразумевала: принадлежность к римской общине, личную и безусловную свободу, особый семейный статус, соответствие возрастным ограничениям. Особенностью института римского гражданства было то, что оно с самого начала своего исторического формирования определялось совокупностью правовых требований и в известном смысле было создано правом, имея строго личностный характер. Следствием этого было, в том числе и развитие ряда промежуточных институтов на основе привилегий: право гостя (hospitium), почетное гражданство и др. Римское право исключало, поэтому и возможность наличия у субъекта публичного права двойного гражданства: по Цицерону, этого не допускало «величие римского народа». Принадлежность к римскому гражданству означала для субъекта возможность пользования рядом прав и одновременно обременение публичными обязанностями. Публичная право-способность наступала с 17 лет, а с 60 лет гражданин мог быть освобожден от личных повинностей; освобождало от повинностей также исполнение обязанностей должностного лица и некоторых жреческих функций. К публичным правам римского гражданина относились: право обжалования решений должностных лиц в установленных народных собраниях — либо непосредственно, либо через трибунат; право собраний и ассоциаций, в том числе соседских сходок, — не нарушая публичных правил и только в дневное время (собственно, первоисходное самонаименование римских граждан — «квириты» — и происходит от индоарийского еще ko-wiri, означавшее собрание мужчин для мирных и военных трудов в ko-wiria, одну из курий позднее); право участия в собраниях государственного значения под руководством магистратов, пассивная правообязанность исполнять функции должностного лица при соответствующем имущественном цензе. К публичным по характеру обязанностям относилась военно-милицейская служба (по этой обязанности могли быть дарованы льготы, а также и полное освобождение в личную награду); обязанность подлежать цензу, т.е. исчислению имущества и доходов (уклонение преследовалось уголовным по141 рядком); уплата особого налога — трибута, собираемого по чрезвычайной государственной надобности; владение и полезное использование землями покоренных народов. Собственно налогов в обычном смысле римские граждане не уплачивали; в ходу были только пошлины с некоторых юридических действий (при отпуске на волю рабов, волеизъявлении из семейных прав и т.п.), обязательные и для римлян. Состояние римского гражданства в публично-правовом отношении подразумевало и наличие совокупности прав в частноправовом смысле, связываемых с этим статусом. К таким правам относились право заключения полноценного брака (jus conubii), право осуществлять отцовскую власть в семье-клане (patria potestas), право участия в торговом обороте со всеми обязывающими гражданско-правовыми последствиями (jus commercii), право возбуждать законные иски в границах привилегий квиритского права (legis actiones). Наличие этих прав представляло римского гражданина и как субъекта частного права. Наряду с этим с I в.н.э. заметно проявляются местные особенности права отдельных провинций, главным образом восточных (египетское, греческое право и пр.). При самом завоевании городов греческой культуры за ними редко признавали некоторые национальные своеобразия частного права (например, сохранялись прежние суды для разрешения мелких споров между гражданами данной civitas — городской общины и т.п.). Тенденции императорского режима к централизации привели к попыткам вытеснения права отдельных покоренных народностей общеимперским законодательством. Однако вытеснить местное право полностью не удавалось; оно сохраняло значение, по крайней мере, субсидиарного (вспомогательного) права. Больше того, греческое и восточное право оказали влияние и на само общеимперское римское право. Можно назвать ряд гражданско-правовых институтов греческого или вообще восточного происхождения: такова, например, ипотека — одна из форм залогового права, п. 2—3), синграфы и хирографы — долговые расписки и др. В этом было одно из проявлений общего влияния греческой культуры на римскую. В начале нашей эры Римская империя пришла в упадок, одной из причин которого стал натиск варваров, который едва сдерживался римскими легионами. Однако нельзя сказать, что варвары были только разрушителями. Если взять германских готов, то этот, каза142 лось бы, дикий народ, перенимал римскую культуру и стремился иметь такие же права, как и коренные жители Рима. Но презрительное отношение со стороны римлян вызвали восстания, что также привело в конечном итоге к падению Рима. Впоследствии, готы добились не только равных прав, но и стали правопреемниками Римской империи, носителями римской культуры. Приняв уже распространившееся христианство, готы строили храмы, основывали монастыри, создавали аббатства. На смену готам пришли франки во главе с королем Карлом Великим, а позже под протекцией папы была создана Священная Римская империя германской нации, которая просуществовала до 1806 года и была ликвидирована Наполеоном Бонапартом. Но вернемся к главному вопросу. Кто мог стать гражданином Рима? Как уже отмечалось, развитие гражданского права проходило в соответствии с историческими и политическими событиями. Долгое время основным являлся факт рождения в Риме, но впоследствии представителям покоренных народов предоставилась возможность получить римское гражданство поступлением на службу в армию. Нехватка мужского населения заставляла правителей Рима нанимать на военную службу представителей покоренных народов, а порой и варваров. Отличившиеся воины получали римское гражданство, к ним, как и обычным гражданам Рима, не применялись телесные наказания, запрещались пытки. Так же, в случае совершения гражданином Рима преступления, предусматривавшую смертную казнь, выбирался довольно гуманный способ. Римской империи уже давно нет, но, как уже отмечалось, римское право существует и является основополагающим для многих государств и я хотел бы отметить, что те проблемы, с какими сталкиваются современные государства, схожи с теми, с которыми сталкивались древние римляне. В странах Евросоюза нет единой политики предоставления гражданства выходцам из других стран и их детям. Нужно отметить, что начиная от Римского договора 1955 в ЕС, соблюдался принцип субсиридарности, т. е каждому государству предоставлено право решать те или иные проблемы самостоятельно. Мне хотелось бы привести пример ФРГ, где проживает большая турецкая диаспора, граждане бывшей Югославии, а так же выходцы из других стран. Германия, в отличие от других государств, 143 не предоставляет гражданство лицам, родившимся на ее территории, а предоставляет право выбора по достижению совершеннолетия. Поэтому многие выходцы из других стран не принимают немецкого гражданства и предпочитают оставаться гражданами своих стран. М.Ф.ПУЗИКОВ /г. Алматы, Республика Казахстан/ «ИДЕАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО» В КОНЦЕПЦИИ ПЛАТОНА: КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ In article the totalitarian approach of Ancient Greek scientist Platon on building so-called "the ideal state" is critically estimated. Бұл мақалада ескі грек ғалымы Платонның «мінсіз мемлекет» құру бағдарламасына тоталитарлық көз қарасы сынмен бағаланады. Проблема государственного устройства уже многие тысячелетия лет остается самой сложной и противоречивой. Не ослабевает эта тема и сегодня: ученые и практики хотят найти ключ к созданию истинно идеального демократического государства. Постепенно эта проблема переросла в понимание человеческого блага, ценностей и свободы личности. Одни из них считают лучшим сильное, боеспособное государство с хорошей экономикой. Другие видят государство, в котором каждый человек ощущает себя вполне свободным и счастливым. Вот почему интерес к древнегреческому философу Платону [27-347 до н.э (предположительно)], к его творчеству не ослабевает и даже усиливается в наше нелегкое время. Платон был первооткрывателем в сфере философского освещения обширного комплекса политико-правовых вопросов и многие его разработки считаются гениальными. По своему социальному положению Платон происходил из афинской рабовладельческой аристократии. Был активным слушателем в Сократовском кружке. А в молодости являлся слушателем кружка сторонника учения Гераклита-Кратила, где познакомился с принципами объективной диалектики. Интересно, что в 20 лет он готовился участвовать в 144 спортивном соревновании, но случайно перед театром Дионисия услышал дискуссию, в которой участвовал Сократ. Она настолько его увлекла, что немедленно сжег свои стихи и стал учеником Сократа. Впоследствии Платон разделял со всем кружком отвращение к афинской демократии. После осуждения и смерти Сократа в период, когда демократы снова вернулись к власти, Платон отправляется к одному из старших учеников Сократа – Евклиду. Однако вскоре снова возвращается в Афины и принимает активное участие в политической жизни. Затем он предпринял первое путешествие в Южную Италию и на Сицилию, пытаясь при этом реализовать свои идеи, и принял участие в политической жизни на стороне местной аристократии, возглавляемой тогда Дионом. К сожалению, Дион тогда представлял реакционное крыло аристократов, поэтому деятельность Платона оказалась трагической. Дионисий по доносу Диона выдал его послу Спарты. Но на рынке рабов его выкупили друзья, и Платон снова вернулся в Афины. С этого момента Платон интенсивно занимался политическими и философскими науками. Как видим огромное влияние на творчество ученого оказали тиранические режимы Древней Греции, в частности тирана Дионисия Младшего. Платон всю жизнь пытался включаться в эффективную политическую борьбу, но безуспешно, оставив для своих учеников и поклонников бесценные труды и размышления об «идеальном государственном устройстве». Это: трактат «Государство», также диалоги, такие как «Законы», «Политик» и др. Все они написаны в довольно необычном жанре: диалога между Сократом и менее известными греческими философами. В своих произведениях Платон размышляет о модели «идеального», лучшего государства. Эта модель не есть описание какого-либо существующего строя, системы, а, напротив, такого государства, которого нигде и никогда не было, но которое должно возникнуть. То есть Платон пишет об идее идеального государства, создавая проект – утопию его создания. Это не значит, что автор не пробовал повлиять на государственное управление. В то время на Сицилии (в Сиракузах) было правление тиранов, и Платон пытался образумить развращенного Дионисия, остановить деспотию и кровопролитие, что заканчивалось всегда весьма плачевно: афинского философа не раз изгоняли из города. А однажды он чуть не стал ра145 бом. Так бесславно закончилась попытка устроить идеальное государственное управление на основах разума. Учение отмечает, что в мировоззрении Платона важное место принадлежит его взглядам на общество и государство. Его чрезвычайно занимал вопрос о том, каким должно быть совершенное общежитие и каким воспитанием люди должны быть подготовлены к устройству и сохранению такого общежития1. Он считал наличие у людей врожденных социальных потребностей, которые каждый отдельный индивид не может удовлетворить собственными усилиями и поэтому нуждается в помощи со стороны других индивидов. Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает название «государство». Помимо этого, государство создается для того, чтобы обеспечить его членам благополучие и безопасность. Целые сословия людей осуществляют в государстве жизненно необходимые для общества функции; «этому способствуют навыки ремесла, изощренные профессиональным обучением и опытом, умноженные наследственной передачей, усвоением их с детств в собственной семье и в ближайшей среде»2. Поэтому город должен состоять из земледельцев, ремесленников, купцов, мореходов, рабочих, поэтов, актеров, учителей, врачей и т.д. Платон уверен, что лучше работает тот, кто владеет одним делом, к которому более способен и занимается только им. Все способности человека принадлежат государству, которое вольно распоряжаться и по своему усмотрению3. В диалоге «Государство» Платон рассматривает идеальный государственный строй по аналогии с человеческой душой. Трем началам человеческой души – разумному, яростному и вожделеющему – аналогичны три основных начала государства – совещательное, защитное и деловое. Последним же соответствуют три сословия – правителей-философов, воинов (стражей) и производите1 Кондрашова Е.А. Теория и практика античной демократии: методические указания. – Новосибирск, 1994. − С. 13. 2 Васильева П.В. Путь к Платону Любовь к мудрости или мудрость любви – М.: Логос Прогресс – традиция, 1999. − С. 72. 3 Соколов В.В. Античная философия – М.: Знание, 1958. − С. 34. 146 лей (ремесленников и землевладельцев). Сословное деление общества Платон объявляет условием прочности государства. Самовольный переход из низшего сословия в высшее является величайшим преступлением1. Для обоснований вводимой иерархии сословий большое значение ученый придавал распространению среди населения идеального государства «благородного вымысла» о том, что, хотя все они – браться, но бог, который их вылепил, в тех из них, кто способен править, примешал при рождении «золото», в их помощников – «серебро», а в землевладельцев и ремесленников – «железо и медь». Вышеуказанный миф, по мнению ученых, имеет своей целью обосновать послушание, единомыслие и братство граждан и одновременно их неравенство в структуре идеального государства2. Образ третьего сословия Платон освещает под углом зрения многообразия общественных потребностей и разделения труда. Гражданам третьего сословия разрешалось иметь частную собственность, деньги и торговать на рынках. Производительную деятельность землевладельцев и ремесленников предполагалось поддерживать на уровне, который позволил бы обеспечить средний достаток для всех членов общества и в то же время исключить возможность возвышения богатых над стражами3. Во главе государства, - утверждал Платон, - необходимо поставить философов, причастных к вечному благу и способных воплотить небесный мир идей в земной жизни. «Пока в государстве не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать, до тех пор государство не избавится от зол»4. Но правители должны быть истинными философами, являющимися по мнению Платона, теми, которые, взирая на вечные образцы явлений, познают самую истину, созерцая красоту добродетели, не только удивляются ей, но и всеми силами следуют за нею и воплощают ее в себе своими делами, кото- 1 Кондрашова Е.А. Теория и практика античной демократии: методические указания. – Новосибирск, 1994. − С. 13-14. 2 Нерсесянц В.С. Платон – М.: Юридическая литература, 1989. – С. 39. 3 История политических и правовых учений. Домарксистский период/под ред. О.Э.Лейста – М.: Юридическая литература, 1991. – С. 66. 4 Платон. Государство // Соч. в 3т. − М., 1971. − Т. 3 – С. 275. 147 рые богаты сколько знанием вечной истины, столько же опытностью в употреблении вещей1. Философ должен был обладать следующими качествами: мужество, разумность, рассудительность, великодушие, память, справедливость. Все эти качества Платон называет одним словом – добродетель. Кроме того, необходима также «способность охранять законы и обычаи государства»2. По мнению граждан, способных к государственному управлению, совсем немного и способности их зависят от природных данных. Детей со способностями нужно отделять от других и готовить к будущей государственной деятельности: Платон предлагает занести их в особый список. Тех, кто не выдерживал испытаний практического управления, нужно переводить в жрецы. А когда им исполнится 50 лет, тех из них, кто оставался в живых и отличился в государственных делах и в познании, нужно переводить к «окончательной цели»: заставить устремить свой умственный взор в идеальную сферу, увидеть там «благо само по себе» и по его образцу упорядочить все государство, всех составляющих его граждан, в том числе, и самих себя. Правителями должны быть старшие притом лучшие. Лучшими правителями будут те, которые лучше всех знают дела государственного управления. Для этого надо, чтобы они были мудры и, вместе с тем, выше всего ставили общественное благо. «Стражи государства – раздражительная сторона человеческой души, назначенная для защиты прав и выполнения распоряжений природы разумной, должны получать такое воспитание и быть в такой степени образованными, чтобы, повинуюсь мудрым внушениям правительства, легко могли охранять благоденствие общества и мужественно предотвращать в нем как внешние, так и внутренние опасности»3. Сословие стражей не должно преследовать никаких частных, семейных или имущественных интересов. Вся их жизнь и быт организуются на началах солидарности, общности, равенства и коллективизма. Жизнь стражей складывается из множества ограниче1 Сочинения Платона / Под ред. Карпова. – СПб., 1863. − Ч. 3. − С. 17. Платон. Государство // Соч.в 3т. − М., 1971. − Т. 3. − С. 289; см.: Сафонов В.Н. Политические взгляды Платона // Соц. − политический журнал – 1998− №3− С. 197-198. 3 Сочинения Платона / Под ред. Карпова. – СПб., 1863. − С. 16. 2 148 ний и лишений. Воспитанные таким образом, воины должны жить в полном коммунизме. Устроители наилучшего государства (правители-философы) должны не только позаботиться о правильном воспитании воиновстражей. Они, кроме того, должны установить порядок, при котором самое устройство жилищ и самые права на имущественные блага не могли бы быть помехой ни для высокой нравственности воинов, ни для исполнения ими службы, ни для надлежащего отношения их к людям своего и других классов общества»1. Проект идеального государства предусматривает введение для стражей общности жен и детей. Женщины и мужчины в «Государстве» Платона уравнены в их правах и возможностях. Не пол, а способности, как и у мужчин, определяют социальнопсихологическое место женщины в структуре общественной жизни. Между мужчинами и женщинами имеются различия, но они не имеют отношения к политике. «Некоторые женщины склонны к философии и годятся в качестве стражей, некоторые из женщин воинственны и могли бы быть хорошими воинами»2. Наилучшими женами для мужчин-стражей по Платону будут именно женщиныстражи. Связь мужчины и женщины, именуемая Платоном браком, находится под присмотром правителей. Правители определяют брачный возраст, регулируя количество брачных союзов и заботясь о подборе наиболее подходящих друг другу пар. Только отличившиеся на войне юноши получают более широкую возможность сходиться с женщинами. Ради пользы подвластных и государства в целом, правители прибегают ко лжи и обману: жеребьевка, в ходе которой формируется в дни определенных празднеств разовые брачные пары, подстраивается так, чтобы лучшие соединялись с лучшими, а худшие – с худшими. Сохранению и дальнейшему воспитанию подлежат лишь дети, родившиеся от лучших родителей; этих детей отрывают от родителей и относят в общие ясли к кормилицам. Родившихся от худших родителей или обладающих какими-либо телесными не1 Асмус В.Ф. История античной философии. – М.: Высшая школа, 1965. − С. 185. 2 Рассел Б. История западной философии. − М.: Миф, 1993. − Ч. 1. − С. 131. 149 достатками детей укрывают в тайном месте и по достижении ими определенного возраста переводят в сословие производителей. Детей, родившихся от союзов, не санкционированных государством, следует считать незаконными. Интересно и то, что всех жителей «идеального» государства учений разделяет на три класса. Низший класс должен объединять людей, которые производят необходимые для государства вещи или способствуют этому. В него входят самые разные люди, связанные с ремеслом, земледелием, рыночными операциями, деньгами, торговлей и перепродажей. Это земледельцы, ремесленники, торговцы. Принадлежность человека ко второму и третьему классам (а это классы воинов-стражей и правителей философов) определяется уже не по профессиональным, а по нравственным критериям. Нравственные качества этих людей Платон ставит гораздо выше нравственных качеств первого класса. Так Платон создает тоталитарную систему разделения людей на разряды. Характерно, что, если даже среди правителей появится человек, более подходящий для низшего класса, то его необходимо «понизить» без сожаления. И получается что для обоснования иерархии в обществе Платон ссылается на миф, где Бог, вылепил людей на тех, кто может править и тех, кто обречен быть всегда в соподчиненности. С. М. ПУЗИКОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВА ПЛАТОНА КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ МИФ The content of the teachings of Platon about the state has always been a strong interest of scientists around the world. It is no coincidence. His ideas about building a fair society, where all segments of the population feel comfortable, were relevant to any era. In the modern period of development has increased the number of people feel nostalgic for Soviet Union. That is why the idea of Platon's about the ideal state is invested on new meaning today. The author focuses on the new approaches to the evaluation of the scientific heritage of the great ancient Greek philosopher. 150 Мемлекет туралы платон ілімінің мазмұны бүкiл əлем ғалымдарының табанды қызығушылығын оятты. Жəне де бұл кездейсоқ емес. Оның адамзаттың барлық тұрғын қабаты өзін жайлы сезінуі үшін курастырган əдiл қоғам идеясы, кез келген дəуiр үшiн көкейкестi болып көрінді. Қазiргi мерзiмдегі дамуда кеңес заманы бойынша сағындыратын адамдардың саны көбейдi. Сондыктан да Платонның мінсіз мемлекет жайлы идеясына бугінгі күнде жаңа мағына береді. Баптың авторы ұлы көне грек философиясының ғылыми мұрасын жаңа жолмен бағалауға акценттік мəн бер. В настоящее время мировое сообщество переживает кризис, характеризующийся не только экономическим упадком, но и серьезными политическими проблемами. Для достойного выхода из него ученые и специалисты пытаются найти различные пути их решения, как в экономической сфере, так и в социально-правовой. Многие берут за основу своих методик труды корифеев общественной науки, изданные еще в глубокой древности. В недавнем прошлом идеи древнегреческого философа Платона о приоритете общественной собственности были достаточно актуальны. Но с переходом к рыночной экономике ученые и специалисты и всё реже упоминают теоретические достижения этого великого мыслителя. Хотя уже стало фактом, что спустя какие-то десять лет после крушения Советского Союза часть постсоветского общества усомнилась в правильности выбранного нового пути. Произвол властей, повышение уровня преступности, появление узкой прослойки сверхбогатых и огромного числа граждан, оставшихся за чертой бедности - всё это не могло не оставить глубокого отпечатка на общественном сознании граждан. Сегодня увеличилось число людей, ностальгирующих по советским временам. И именно поэтому сегодня учение Платона приобретает актуальность и в его идеи об идеальном государстве ученые и практики вкладывают новый смысл. Отношение к теории идеального государства на Западе и в СССР было неодинаковым. На первый взгляд простому обывателю может показаться, что идеи Платона об идеальном государстве очень сходны с идеологией коммунизма. Но это далеко не так. Платон был объявлен буржуазными историками предтечей теорий социализма и коммунизма, что категорически отрицалось советской наукой. То, что на Западе называли платоновским ком151 мунизмом, в СССР называли коммунизмом потребления, в отличие от теории научного коммунизма, то есть коммунизма производства. Коммунизм Платона - и исторически, и политически не признавался советскими историками. Более того, такая формула считалась публицистическим мифом новейшего антикоммунизма1. Но в этой утопии была и есть положительная черта: с редким реализмом Платон понял характерную для античного государства связь единичного с целым, зависимость личности от более широкого целого, обусловленность индивида государством. Поняв и приняв эту связь, Платон превратил ее в норму задуманного им проекта идеального общественно-политического устройства. В истории политических учений утопия Платона является одной из самых знаменитых, отражающих ряд реальных черт современных ему государств. Творение Платона волнует умы уже три тысячелетия и не случайно. Проблема государственного устройства справедливого общества была, есть и будет одной из самых сложных и противоречивых проблем, стоящих перед человечеством и особенно остро поставлена политиками в современную эпоху. Не одно тысячелетие люди пытаются понять, каким должно быть государство «в идеале». При этом некоторые считают таковым сильное, боеспособное государство с хорошей экономикой; другие - государство, в котором каждый человек ощущает себя вполне свободным и счастливым. Таким образом, проблема общественного, государственного устройства закономерно связана с проблемой понимания блага, человеческих ценностей и свободы личности. С древнейших времен мыслители задумывались над природой отношений между людьми, над проблемой угнетенных и угнетателей, над справедливостью или несправедливостью неравенства. Платон также размышлял над расслоением людей на богатых и бедных. Он отмечал, что государство представляет собой как бы два государства. Одно составляют бедные, другое — богатые, и все они живут вместе, строя друг другу всяческие козни. 1 Латифова Ф. Т. Учение Платона об идеальном государстве и его актуальность в настоящее время // Режим доступа: http://www.rusnauka.com/2_ANR_2010/Pravo/1_54162.doc.htm 152 Платон был, по словам К. Поппера, первым политическим идеологом, мыслившим в терминах классов. Платон утверждал, что правильное государство можно всегда научно обосновать, а не искать ощупью, страшась, веря и импровизируя. Платон предполагал, что это новое, научно спроектированное, общество будет не только осуществлять принципы справедливости, но и обеспечивать социальную стабильность и внутреннюю дисциплину. Именно таким он представлял общество, руководимое правителями1. Модель идеального государства Платона это модель такого государства, которого нигде и никогда не было, но которое должно возникнуть, то есть Платон говорит об идее государства, предлагая свой проект. Идеальное государство трактуется Платоном как реализация идей и возможное воплощение мира идей в земной общественнополитической жизни. Конструируя идеальное общество, Платон проводит аналогию между справедливым человеком и справедливым государством. Основным принципом идеального государственного устройства Платон считает справедливость, когда каждому гражданину государства отводится особое занятие и особое положение. Господство справедливости сплачивает разнообразные, и даже разнородные части государства в целое, существующее в гармонии. По его мнению, все бедствия людей происходят из-за отсутствия общности между людьми, постоянных раздоров, отсутствия хорошего управления и начальства. Философ настаивал на том, что лучше будет для всех, если каждая человеческая душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других людей, и даже не понимать, как это возможно. И упражняться в этом надо с самых ранних лет: «Справедливость воспитывается с 1 Вагимов Э.К. Проблема социальной справедливости, равенства и неравенства людей, их нищеты и бедности // Вызовы современности и ответственность философа: Материалы «Круглого стола», посвященного всемирному Дню философии. Кыргызско-Российский Славянский университет // Под общ. ред. И.И. Ивановой. — Бишкек, 2003. — С.43-53. 153 детства»!1 Считает также, что безначалие должно быть изъято из жизни всех людей. Надо начальствовать над другими и самому быть под началом руководителя. Однако философ вкладывает и второй смысл в словосочетание «идеальное государство». Для Платона «идеальное» не только «лучшее», но и то, что является «идеей» предмета. Слово «идея» и близкое к нему «эйдос» обозначает у философа «сущность», «форму», «вид», «облик» предмета. «Идея» у Платона это есть: причина, источник бытия вещей, то, что дает им жизнь, волю к жизни, вызывает их бытие, образец, взирая на который, правитель создает вещный мир, подражая «идеальному». Это есть цель, к которой надо стремиться как к верховному благу. Он пишет: «А есть ли такое государство на Земле и будет ли оно – это совсем неважно…, человек занялся бы делами такого – и только такого – государства»2. Мыслителя как гражданина, прежде всего, интересует моральная справедливость. С его точки зрения, справедливое общество - то, в котором каждый человек в полной мере реализует данные ему от природы способности. Правитель, или правитель-философ, в большей степени, от природы наделен способностью понимать, что есть справедливость, и как ее достичь. Его задачей является распределение функций в государстве на основе принципа справедливости, определение с его помощью места в обществе обычного среднестатистического человека, природа которого не позволяет ему самостоятельно понять свое истинное назначение. Платон постоянно подчёркивает, что целью проектируемого государства является благо целого, всех сословий и связывает идеальное государство с верховенством закона. Для него идеальное государство есть такое общество, где закон незыблем и главенствует. Платоновская концепция справедливости оказалась настолько убедительной, что ее вновь и вновь выдвигали в разных формулировках в разные периоды истории. На современном этапе она положена в основу концепции правового, социального государства. 1 Платон. Собр. Соч. в 4-х томах. – Т.3. − М.: Издательство «Мысль», 1994. − С. 323. 2 Платон. Собр. Соч. в 4-х томах. – Т.3. − М.: Издательство «Мысль», 1994. − С. 388. 154 Современный человек, как правило, осуждает Платона. Но в таком случае, мы принимаем только свои культурные ценности, мы ценим личность, а все притесняющее ее называем тоталитаризмом, не вникая в суть. Человек, глубоко не знакомый с творчеством Платона и впервые прочитавший трактат «Государство», наверняка скажет, что Платон создал чудовищное тоталитарное государство и, конечно, был не прав, сделав идеалом недемократическое общество. При этом мы не хотим замечать, что автор имел совершенно другие понятия о человеческих ценностях. Платон не остановился на этом проекте. В дальнейшем его идея идеального государства значительно трансформировалась. В своем диалоге «Законы» Платон изображает «второй по достоинству» государственный строй, имеющий некоторые схожие черты с описанным в «Государстве» (равноправие женщин и мужчин, общественное воспитание детей и т.п.), но вместе с тем, в нем имеются и свои отличительные особенности: - допускается частная собственность (кроме земельной) и индивидуальная семья; - предусматривается «смешанная» форма правления, сочетающая в себе элементы демократии (выборы большинством голосов) и монархии (замещение должностей по заслугам и достоинству); - большое внимание Платон уделяет вопросам о законах. Закон, по мнению философа, должен быть выше правителей. Основную ставку Платон делает на детальные и суровые законы, которые регламентируют публичную и частную жизнь людей. Обвиняя Платона в тоталитаризме, «нападающие» сами подавляют его свободу, становятся тоталитарными людьми, уничтожающими право человека на иные мысли. Не стоит спешить обвинять Платона в тоталитаризме, когда тоталитаризма достаточно в каждой личности, жаждущей порядка в общественной жизни и не в каком-то отдаленном будущем, а именно сейчас. Отметим, теория справедливости философа в его диалоге «Государство» оказала огромное влияние в целом на западную культуру. Моральный уровень справедливости Платона, когда государство создается для того, чтобы все слои населения чувствовали себя комфортно, а не какой-то один из них – центральный тезис концепции социального государства. Платон справедливо считает, что 155 справедливость можно отыскать только при таком устройстве государства. На Западе обществоведы в свете последствий глобализации, стирающей культурное разнообразие мирового сообщества, подхватывают идеи древнегреческого философа. Так, Штраус вместо попперовского «открытого общества», опираясь на Платона и Аристотеля, предлагает концепцию «закрытого гражданского общества». Он утверждает, что существование множества закрытых обществ – непременное условие достижения человечеством Блага. Штраус пишет в «Естественном праве и истории» о том, что открытое или всеобъемлющее общество будет существовать на более низком уровне человечности, чем закрытое, которое предпринимало величайшее усилие для достижения человеческого совершенства. «Перспективы для существования хорошего общества, следовательно, больше при существовании множества независимых обществ, чем при существовании одного независимого общества. А гражданское общество как закрытое общество возможно и необходимо в соответствии со справедливостью, потому что находится в соответствии с природой»1.Политический миф Платона об идеальном государстве - не искусственный идеологический конструкт, а специфический вариант мифа традиционного. Он отражает требования обществ с коллективистским типом культуры. Современный социально-политический кризис в мире активизирует архетипические структуры сознания и способствует активному мифотворчеству и обращению к известным его образцам. Мифы всегда были эффективным инструментом конструирования реальности. Искоренить мифы невозможно, также как невозможно отменить прошлое человечества. Рассмотрение любого мифа как политтехнологии помогаетлучше понять происходящие в обществе процессы. Если проанализировать сам источник, древнего «прародителя» существующего 1 Бовдунов А.Л. Штрауссианское прочтение Платона и возможность политической философии // Актуальность философии Платона для современной России: итоги семинара 16 ноября 2010 г. «Актуальность философии Платона для современной России», проведенного Центром консервативных исследований и кафедрой социологии международных отношений под руководством профессора А.Г. Дугина // Режим доступа: http://konservatizm.org/konservatizm/theory/301110023711.xhtml 156 мифа, причины его живучести в наши дни, можно не только спрогнозировать последующий сценарий общественного развития, но и не ошибиться в выборе стратегии его развития в переходный период, период неопределенности, который больше всего пугает и не только обывателя, но и политиков. Политический миф призван упорядочить политическую и социальную реальность. Он выступает как орудие интерпретации действительности. Реальная политическая жизнь постоянно преподносит сюрпризы, в то время как миф позволяет упорядочивать «картину мира»1. Он является мощным инструментом воздействия на людей, переживает часто и его создателей и саму политическую систему, воспользовавшуюся им. Особенностью политического мифа является то, что он всегда стремится стать реальностью. Гюстав Лебон писал так: «Все наши художественные, политические или социальные понятия непременно носят на себе могущественный отпечаток иллюзий. Человек иногда повергает в прах эти иллюзии ценой ужасных переворотов, но он всегда бывает вынужден снова извлечь их из-под развалин…Главным фактором эволюции народов никогда не была истина, но всегда заблуждение»2. Миф имеет иррациональные корни. Его средой обитания являются человеческие эмоции и чувства. Архетипы коллективного бессознательного кочуют из одной эпохи в другую, делая миф вечным спутником человечества. Типичный пример для России, например, – архетип «доброго царя и злых бояр», который пережил самодержавие, советский строй, реформы Ельцина и жив по сей день. Двадцатый век был временем особых тревог и забот. В социально- политических процессах современной России воплощалась сложная диалектика общего и особенного, традиционного и нового, общечеловеческого и национального. В XXI веке этот процесс развивается дальше. И через всю российскую историю проходит идеал народной правды, лада, воли, которые отражают представления о социальной справедливости, идеальном государстве и правителе, взаимоотношениях вла1 2 Цуадзе А. Политическая мифология. − М.: Изд-во Эксмо, 2003. − С. 22-23. Лебон Г. Психология масс. − Минск, 2000. − С. 230-231. 157 сти и народа, даже показывают отношение к труду и преобразованиям в стране. А присутствие отрицательного отношения к государственным структурам, воспроизводит архаические представления о идеальных взаимоотношениях народа и правителя, когда между ними уничтожаются все, кто создают преграды. Они автоматически выпадают из общности «народ» и переходят в категорию «нелюдей», то есть врагов. Характерно, что в условиях социокультурного кризиса современного общества восприятие массовым сознанием власти опирается во многом на систему представлений, отражающих глубинные архетипические черты культурно-исторической традиции. Архетипические элементы образа мира в силу своей устойчивости в кризисной ситуации могут служить основанием для организации отношений между обществом и властью, а при непосредственном включении в политический процесс мотивировать политические ориентации и поведение, как отдельной личности, так и значимых социальных структур. Попытки проведения преобразований в стране, без обращения к архаическим пластам культуры, чаще всего, заканчиваются неудачей. Опыт прошедших десятилетий показал, что ценности «западной цивилизации» в их изначальном смысловом содержании не способны к успешному утверждению в евразийской культуре. Мифология и политические мифы сопровождают общества на протяжении длительного исторического периода и вряд ли правомерно ставить вопрос о возможности полного освобождения от их воздействия. Представляется, что и в обозримом будущем сохранится определенный баланс между рациональным знанием и мифологией, которая есть ясное выражение культурных традиций народа, его всегда актуальной мечты о социальной справедливости и способах ее достижения. 158 А.Г.САМОЙЛЕНКО /г. Нежин, Черниговская область, Украина/ ИЗ ИСТОРИИ РАЗВИТИЯ ЭЛЛИНИСТИКИ В УКРАИНЕ This article traces the process of developing the Hellenism in Nyzhin High School and analyses the contribution of its representatives to the investigation of the problems concerned with the history and culture of Ancient Greece. Special attention is concentrated on the most significant works of the hellenist-scientists of the Nyzhin Historico - Philological Institute of the end of the XIX - beginning of the XX century: P. Lypersolsky and А. Pokrovsky, that excelled in singularity, scientific novelty and didn’t lose their scientific character. Мақалада Нежинск жоғарғы оқу орнында эллинистиканың туындау үдерісі қарастырылып, осы бағыт өкілдерінің ежелгі Грекия мəдениеті мен тарихын зерттеуге қосқан үлестері талданады. Нежинск жоғарғы оқу орнының тарихи-филология институтының XIX ғ. соңы мен XX ғ. басында оқыған П.Люперсольский мен А. Покровский сияқты антика дəуірін зерттеуші-ғалымдардың бүгінгі күнге ғылыми өзектілігін жоғалтпаған, өзіндік ерекшелігімен айқындалатын еңбектеріне ерекше назар аударылады. Последние десятилетия ХІХ – первые десятилетия ХХ вв. стали временем расцвета эллинистики в Украине и, одновременно, периодом методологической трансформации исторической мысли на восточноевропейском пространстве. К исследовательской работе были привлечены значительные научные силы со всех учебных заведений Украины. Не остались в стороне и ученые Историкофилологического института князя Безбородко в Нежине (далее – НИФИ), где был создан серьезный центр изучения античной истории. Одним из основных направлений его деятельности стала разработка вопросов источниковедения, истории и культуры Древней Греции, на которых сосредоточили свое внимание, как историки, так и филологи-классики. Как писал известный историк академик В. П. Бузескул в своих «Лекциях из истории Греции», филологи и историки в изучении древности могут и должны идти плечом к плечу1, что успешно продемонстрировали ученые Нежина. Научное наследие профессоров НИФИ второй половины ХІХ – начала ХХ в. частично нашло отражение в трудах как русской до- 1 Бузескул В. Лекции по истории Греции. Изд. 3-е, переработанное. – Т. І. – Пг., 1915. – С. 566-568. 159 революционной, так и советской и постсоветской историографии1. В последние годы подготовлено несколько трудов общего характера о развитии Историко-филологического института князя Безбородко2 и ряд статей о жизни и деятельности нежинских ученых3. Однако, анализ научного наследия на ниве античной истории по прежнему остается на сегодня еще мало изученным. Поэтому целью данного исследования будет комплексный анализ процесса становления и развития эллинистики в Нежине в конце ХІХ – начале ХХ вв. Основы научного изучения древнегреческой истории были заложены в НИФИ с появлением в 1875 г. в учебном заведении из1 Бережков М. Н. В память профессора П. И. Люперсольского // Известия Историко-филологического института князя Безбородко в Нежине. – 1904. – Т. 21. – С. 3-15; Бузескул В. П. Открытия ХІХ и начала ХХ века в области истории древнего мира. Ч. І – ІІ. − Пг., 1923–1924; его же. Всеобщая история и ее представители в России в ХІХ и начале ХХ века. Ч. І – ІІ. − Л., 1929-1931; Иконников В. С. Опыт русской историографии. Т. І – ІІ. − Киев., 1891-1908; Историография античной истории / Под ред. В. И. Кузищина. − М., 1980; Фролов Э. Д. Русская наука об античности. Историографические очерки. Изд. 2-е, исправ. и доп. − СПб., 2006. 2 Моціяка П. П. Ніжинський Історико-філологічний інститут князя Безбородька у портретах його директорів. − Ніжин, 2011; Самойленко Г. В., Самойленко О. Г. Ніжинська вища школа: від Гімназії вищих наук до університету. − Ніжин, 2000; их же. Ніжинська вища школа: сторінки історії. − Ніжин, 2005; Самойленко Г. В. Нежинская филологическая школа. 1820 –1990. − Нежин, 1993. 3 Гордієнко Д. Ad fontes: до витоків ніжинської античної школи – професор Петро Люперсольський // Ніжинська старовина: історико-культурологічний збірник. Вип. 3. − Ніжин, 2007. – С. 99-120; Давиденко Ю. М. До питання про античну історіографію в Ніжинській вищій школі // Історія та культура Лівобережжя України. Київ – Ніжин, 1997. – С. 86-88; Дудка Р. Вивчення античної історії та культури у Ніжинському історико-філологічному інституті (1875–1920 рр.) // Греки в Ніжині. Вип. ІІІ. − Ніжин, 2003. – С. 138-146; Зозуля С. Дослідження загальної історії ніжинськими вченими в 20-х рр. ХХ ст.: основні структурні підрозділи // Сіверянський літопис. – 2002. – № 3; Самойленко О. Висвітлення проблем історіографії та методології історії в працях вчених–істориків НІФІ кн. Безбородька наприкінці ХІХ – на поч. ХХ ст. // Історія та культура Лівобережжя України. Київ – Ніжин, 1997. – С. 98-124; его же. Дослідження окремих питань західноєвропейської історіографії та історіософії в працях вчених–істориків НІФІ кн. Безбородька (1875–1919) // Література та культура Полісся. Вип. 11. − Ніжин, 1998. – С. 67-101. 160 вестного историка Петра Ивановича Люперсольского. Окончив в 1859 г. Петербургскую духовную академию, он несколько лет преподавал историю, греческий язык и логику в Вятской, а затем в Петербургской духовных семинариях. В 1865 г. Люперсольский подал заявление об освобождении с духовной службы, решив посвятить себя науке. Молодой ученый был зачислен на два года стипендиатом министерства народного просвещения для подготовки к профессорскому званию, которую проходил в семинарии выдающегося российского античника М. С. Куторги. Под его руководством была подготовлена и в 1869 г. защищена магистерская работа «Храмовый город Дельфы с оракулом Аполлона Пифийского в Древней Греции», посвященная особенностям внутреннего устройства древнегреческого города – святилища1. Конечно, дальнейшие археологические раскопки, открытие письменных памятников и эпиграфического материала превратили этот труд в научно устаревший2, но на время его написания, постановка проблемы была для отечественной науки новой и мало разработанной. После защиты диссертации Люперсольский отправился для ознакомления с достижениями зарубежной историографии в двухлетнюю стажировку за границу, где в Берлине посещал лекции известных ученых – Л. Ранке, Т. Моммзена, Э. Курциуса и др., в Риме под руководством профессора Генцена работал над изучением эпиграфических памятников, топографии, античных и средневековых древностей города. Кроме того, Петр Иванович накопил значительный исторический материал в архивах и библиотеках Германии, Италии, Греции. После возвращения из-за заграницы П. Люперсольский был зачислен на службу в министерство народного просвещения, а уже весной 1872 г. переведен в Варшавский университет. В Варшаве ученый оставался до 1 июля 1875 г. В это время в Нежине Юридический лицей был реорганизован в Историко-филологический институт князя Безбородко. Новооткрытому учебному заведению были необходимы профессорские кадры. Петр Иванович согласился на перевод по службе и начал научно-педагогическую деятельность 1 Люперсольский П. И. Храмовый город Дельфы с оракулом Аполлона Пифийского в древней Греции. − СПб., 1869. 2 Кулишова О. В. Дельфийский оракул в системе античных межгосударственных отношений (VII–V вв. до н. э.). − СПб.: Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2001. 161 в Нежине. Его интересовали различные проблемы греческой истории, но, как последователь Куторги, главное внимание он уделял истории Аттики и афинской демократии, следствием чего стало появление «Очерков государственной деятельности и частной жизни Перикла», в которых ярко проявился взгляд ученого на историю Афинского государства. Детальный разбор этого сочинения провел М. С. Куторга на страницах «Русского Вестника», отметив, «что рассуждение г. Люперсольского отличается своим изложением и слогом, возвышающими достоинство содержания: правильный, чисто русский язык, стройная оживленная речь, строгая последовательность в распределении предметов обнаруживают в авторе истинного писателя», в тоже время рецензент указал на целый ряд теоретических и фактологических недостатков исследования. Не смотря на огромный потенциал, ученый, к сожалению, не оставил значительного научного наследия, что объясняется высокой требовательность как к себе, так и к коллегам: когда писать, так писать хорошо, а то уж лучше не писать вовсе1. Но даже в этих не многочисленных трудах ярко выразились главные методы исследовательской работы – в тексте положения доводились на основе источников, которые детально разбирались и критиковались; определялись наиболее весомые научные вопросы; проводился детальный анализ, и подводились осторожные выводы, а иногда, высказывался обобщающий взгляд на проблему2. Научно – педагогическая деятельность П. Люперсольского в НИФИ длилась до 1897 г., до выхода в отставку. В 1894 г. в Нежин на должность профессора по кафедре всеобщей истории перешел ученик Ф. Ф. Соколова Алексей Иванович Покровский, которую он занимал до 1905 г. От своего учителя ученый перенял любовь к античной истории, интерес к хронологии, внимание к фактам и вопросам, даже наиболее мелких. «Не существует, безусловно, большого и безусловно малого, нет незначительной или никуда непригодной истины»3 – этот методологиче1 Самойленко О. Г. Методологія історії та історіографія у науковій спадщині вчених Ніжинської вищої школи (друга пол. ХІХ – поч. ХХ ст.). − ПереяславХмельницький, 2000. – С. 40. 2 Там же. 3 Бузескул В. Всеобщая история и ее представители в России в ХІХ и нач. ХХ ст. Ч. 2. – Л., 1931. – С. 147. 162 ский тезис Соколова был надолго освоен А. Покровским, хотя следует отметить, что нежинский эллинист находился вне эпиграфического направления русской историографии. Научные труды ученого: «К вопросу о главном характере эллинского государства», «О «Введении» в историю Греции профессора В. Бузескула», «Новые явления в области разработки древнегреческой истории», как и диссертационные исследования – «О красноречии у древних эллинов» и «О хронологии Афинской истории VI в. до Р.Х.», отличались большой эрудицией автора, требовательностью и самостоятельностью выводов и, что выделяло его среди современных исследователей, значительными примечаниями, которые выступали самостоятельным исследованием в исследовании. По мнению Бузескула эти примечания были иногда важнее за сам текст1. Имея разносторонние интересы А. Покровский был в такой же мере историком, как и философом, социологом и этнологом, что обеспечивало основательность его выводов и широту взглядов 2. Для представителей западноевропейской науки этого периода характерным было скептическое отношение ко многим свидетельствам античных авторов, что привело к гиперкритике. А. Покровского, который внимательно следил за развитием мировой историографии, тоже не обошла эта тенденция, что наиболее ярко выразилось в его докторской диссертации о хронологии Афинского государства3. В основу исследования было положено анализ «Политики» Аристотеля, на которой базировалась афинская хронология. Чрезмерный скепсис ученого привел к отдельным парадоксам. Так, например, он хронологически определил деятельность Драконта после реформ Солона, хотя уже современная ему историческая наука указывала за Аристотелем, что законы Драконта были приняты в начале 20-х гг. VІІ в. до н.э., а реформы Солона проведены в середине 90-х гг. VІ в. до н.э. и т.п. Более важным для развития эллинистики стал труд А. Покровского «К вопросу о главном характере древнеэллинского 1 Бузескул В. Всеобщая история и ее представители в России в ХІХ и нач. ХХ ст. Ч. 2. – Л., 1931. – С. 147. 2 Там же. 3 Покровский А. И. О хронологии Афинского государства VІ в. до Р. Х. − К., 1915. 163 государства», в котором исследователь сделал попытку рассмотреть греческое государственное право и выяснить черты, которые определяли основной, исконный характер греческого государства. В данном направлении в западноевропейской историографии работалл Виламовиц, но он охватил более широкий спектр проблем. Проведя обстоятельное исследование, автор пришел к выводу, что основой эллинского государства всегда была демократия1, но как свидетельствуют современные исследования, эта мысль оказалась ошибочной. Не смотря на определенные недостатки трудов А. Покровского фактического и методологического характера, их рецензенты В. Бузескул, Е. Кагаров, Г. Шульц дали в целом положительную оценку. Это и повлияло на приглашение Алексея Ивановича в 1905 г. в Киевский университет, где он продолжил научно-педагогическую деятельность. Вернувшись в Нежин в 1922 г. ученый был привлечен к работе Научно-исследовательской кафедры истории культуры и языка, которая функционировала при Институте народного образования. Следует отметить, что только в Нежине одной из структур этого научного учреждения была секция истории античной культуры. В ее состав, кроме А. Покровского, входили профессора – П. Тихомиров (председатель), И. Турцевич, И. Семенов, а также талантливая молодежь – К. Штеппа, Т. Алексеев, В. Пухтинский, Н. Калюжко и др. Имея значительный научный потенциал, члены секции разрабатывали широкий круг проблем, что касались античной истории и культуры. Однако, под влиянием советско-партийной идеологии главное внимание было направлено на три направления: 1) аспекты, важные со стороны эмпирической социологии античности и современности; 2) проблемы, что имеют значение для выяснения марксизма (представления Маркса и Энгельса о древнем мире); 3) дела, которые выясняют античные элементы в составе ранних христианских представлений в украинском фольклоре и древней литературе2. Старшему поколению ученых, которое привыкло к методологическому плюрализму, пришлось приспосабливаться к «новым исследовательским услови1 Покровский А. И. К вопросу об основном характере древне-эллинского государства. − Нежин, 1905. – 101с. 2 Бойко О. Д. Ніжинська науково-дослідна кафедра історії культури та мови в історичному контексті 20-30-х рр. // Література та культура Полісся. Вип. 4. – Ніжин, 1994. – С. 41. 164 ям». Наиболее ярко смена «методологического перевооружения» нашло отражение в научной деятельности А. Покровского. Продолжая исследования на ниве древней истории, ученый, вместе с тем, изменил тематическую направленность, переориентировавшись из политико-правовой и культурологической проблематики на социально-экономическую, что в 1920-х гг. стало обычным явлением для представителей «молодой» советской науки. Все более ощутимо над научно-методологическим плюрализмом исследовательской работы историков нависали административные методы давления, следствием чего стало появление пролетароцентристской теории общественного развития, которая базировалась на сплаве вульгаризированного марксизма и позитивизма. Следствием стало появление ряда статей, не характерных для предыдущей деятельности ученого («Proletarii», «Революция у древней Элладе», «Крестьянские войны древности» и пр.). Работая длительное время в учебных заведениях и научных учреждениях Киева, А. Покровский не потерял с ними связь и после возвращения в Нежин, став членом Киевского филиала Всеукраинской ассоциации востоковедения, кафедры марксизма-ленинизма при ВУАН, «научным сотрудником с отдельными поручениями». Именно сотрудничество с подразделениями Всеукраинской академии наук и определило круг научных интересов ученого. По поручению Академии он проработал греческие источниками «о территории и населении современной Украины»1, следствием чего стало появление ряда статей и сообщений: «Представления эллинов о Скифии», «К истории идеализации древних народов в античной литературе», «Представление эллинов о потустороннем мире», «Скифы и Илиада» и т.п. Но эти научные исследования все чаще под давлением идеологических установок перекликались с популяризаторскими очерками, заказчиком которых выступала кафедра марксизма-ленинизма («Вопросы древней истории у Маркса и Энгельса», «Маркс и Аристотель», «Экономическая история античного мира в трактовке Маркса и Энгельса», «Маркс и Энгельс как историки» и др.). Определенный конформизм ученого понятен. Чтобы иметь возможность заниматься любимым делом – наукой, чтобы не выпасть из контекста истории, ученый старался показать свою лояльность к официальному поли1 Полонська-Василенко Н. Д. Українська Академія наук. Нарис історії. − К., 1993. – С. 34. 165 тическому курсу. Историку все менее удавалось заниматься «чистой наукой», оставаясь вне политики. И если в декабре 1923 г. Покровский в ответ на директиву о необходимости указывать научнотеоретическое и практическое значение своих исследований мог заявить, что делать это «он считает лишним и не находит возможным»1, то всего через несколько лет он уже сам превозносил значение Коммунистического Манифеста2. Под давлением тоталитарных методов управления наукой, ее политизацией и установлением единой «марксистско-ленинской методологии» в конце 1920-х гг. в Нежине развитие эллинистики сворачивается, а с закрытием научно-исследовательской кафедры истории культуры и языка, вообще прекращается. Определенный вклад в разработку отдельных проблем и вопросов эллинистики внесли и другие ученые-античники, работавшие в Нежине: Б. Бурзи, М. Мандес, В. Режабек. В целом, процесс становления эллинистики в Нежине протекал в контексте общего развития антиковедения в Украине в конце ХІХ – начале ХХ вв. Н.Н.ЧЕРНОВА /г. Уфа, Российская Федерация/ ПРИЕМЫ РАБОТЫ С ИСТОРИЧЕСКИМИ ИСТОЧНИКАМИ В ИСТОРИОГРАФИИ ПОЗИТИВИЗМА (К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ МЕТОДЕ ФЮСТЕЛЬ ДЕ КУЛАНЖА) Fustel de Coulanges, Hippolyte Taine, Ernest Renan and Victor Duruy are representatives of positivist historiography in Ancient History in the second half of the 19th century. Their common attitude to history was the search for “pure” knowledge and Auguste Comte’s “Three Stages” in cognition of the world. 1 Бойко О. Нарис історії Ніжинської науково-дослідної кафедри історії культури і мови (20-30-ті рр.) // Сіверянський літопис. – 1998. – № 5. – С. 123. 2 Покровский О. Про ІІ-й розділ Комуністичного Маніфесту (1928); его же. Про ІІІ-й розділ Комуністичного Маніфесту (1926); его же. Науковий коментар до Комуністичного Маніфесту (1929). 166 Fustel de Coulanges was the most prominent of them. He developed a more progressive system of studying historical sources. He attempted to exceed the limits of the evolutionist approach in history. His method of research allowed him to surmount empiric approach and the drawbacks of natural scientific approach to Ancient History and come to the following conclusions: 1. Repudiation of idealism and subjective approach to Ancient History. 2. Development of the basis of the antique polis. 3. Promotion of the theory of continuity of European civilization from ancient times to Medieval history. Мақалада ХІХ ғасырдың екінші жартысындағы позитивтік тарихнама тарихындағы Фюстель де Куланжа, Ипполит Тэн, Эрнест Ренан жəне Виктор Дюрюдің шығармашылығы қарастырылады. Бұл авторлардың жалпы тарихи көзқарастары «таза» білім жəне Огюст Конттың əлемді танудың «Үш сатысы» теориясы бағытында позитивтік ізденісте болды. Позитивтік тарихнама тарихының көрнекті өкілі Фюстель де Куланж тарихи бастамаларды негізге ала отырып, прогресивтік əдістер жүйесін жасады. Фюстель де Куланж тарихқа байланысты қатынасында эволюционизмнің шегінен тыс шығуға ұмтылыс жасады. Фюстель де Куланждың жұмыс əдістері эмперизімді жеңіп, ежелгі дəуір тарихы туралы қалыптасқан көзқарастардың аясын кеңейтуге əсер етті жəне мынандай қорытындылар жасады: 1.Антика тарихы туралы қалыптасқан субьективтік көзқарастардан жəне идеализмнен бас тарту. 2.Антика полисінің негізгі теориясын жасау. 3.Ежелгі дəуірден орта ғасыр дəуірі жолындағы еуропалық өркениет тарихында континуитет туралы тезисті ұсыну. Основоположник позитивизма – французский философ Огюст Конт (1798 -1857), положивший начало научной социологии, считал, что объектами науки могут быть только явления, наблюдаемые на опыте, а также законы, которым эти явления подчинены. Три стадии человеческого духа, определяемые Контом: теологическая, метафизическая, позитивная отражают по существу уровень и способ осмысления происходящих явлений природы. При этом позитивная или положительная стадия связана с познанием и изучением законов природы. Среди наук, изучающих законы природы, на первом месте стоят точные, затем естественнонаучные, и, наконец, социологические отрасли знания. Социология позднее всего вступила в положительную стадию развития. Но именно ей в учении Конта 167 отведено ведущее место в построении новой религиознонравственной системы единого человечества1. На базе этой философской системы сформировались учения позитивной религии, позитивной истории, позитивной политики, а также позитивной литературы и позитивного искусства. Совокупным результатом развития этих специальных наук должно явиться подлинное (позитивное) или, как его еще называли позитивисты, «чистое» знание, главный принцип этого знания – строгая рациональность. Позитивистский метод не терпит заранее заданных схем и давлеющих над ним авторитетов, и чтобы достичь подлинного знания, исследователю необходимо пройти через глубокие сомнения и тщательную и трудоемкую проработку всех фактов. Основные принципы позитивизма в полной мере преломились в историографии античности второй половины XIX в. во Франции. В рамках метода классического позитивизма работали такие наиболее яркие ученые историки, как Фюстель де Куланж2, Ипполит Тэн3, Жозеф Эрнест Ренан4 и Виктор Дюрюи5. Фюстель де Куланж за основу изучения истории брал факторы как духовного, так и социально-экономического характера, И.Тэн – историко-культурные явления, Э.Ренан в основу развития кладет религиознонравственные и психологические идеи, В.Дюрюи – моральнонравственные и политико-правовые факторы. Несмотря на то, что 1 Огюст Конт. С 1830 по 1854 г. Конт создавал свой грандиозный шеститомный труд — "Курс позитивной философии" ("Cours de philosophic positive"). Другой крупный труд — "Система позитивной политики" (1851 -1854 гг.) — был тесно связан с работой учрежденного Контом в 1848 г. Позитивистского общества, для обоснования плана деятельности которого и был написан. 2 Основные труды Фюстель де Куланжа (1830-1889) посвящены античной гражданской общине и истории политических институтов древней Франции, а также римскому колонату. В них автор предстает как историк античности. 3 И.Тэн (1828-1893) – автор трудов «Происхождение современной Франции» (1876 – 1894), «Философия искусства» (1865-1869); создатель культурноисторической школы в искусствознании. 4 Ж.Э.Ренан (1828 - 1892) в работах «История происхождения христианства», «Марк Аврелий и конец античного мира», «История израильского народа» и др. связывает развитие истории с религиозной идеей. 5 В.Дюрюи (1811-1894) – «История римлян» в 8 т., «История греков» в 3-х т., «Политическая география римской республики и империи». 168 каждый из них имел свой предмет исследования и свои методические приемы, все они сходились в главном: 1) Отдавали предпочтение фактам, вплоть до подробного перечисления конкретных событий, и их деталей. В свете современных разнообразных множественных подходов к истории, когда неоднократно «преобразовались оценки, сменились пристрастия», «что же осталось нетронутым? Верховенство его Величества Факта»1. 2) Из накопленного материала фактов не торопились делать выводов. Главное – это наблюдение за фактами и выявление не их причин, а «внутренней сущности». Этот принцип феноменализма и «закон Трех стадий» познания мира, провозглашенный Контом, взят историками-позитивистами за основу как универсальный метод приобретения знаний. И хотя позитивизм, с его строгим «естественно-научным мышлением, ныне, в век бурного развития гуманитарного антропологического знания, кажется во многом уязвимым, все же именно он «ближе всего по своему духу к современным попыткам раскрыть коллективную ментальность, то есть передать исходные типы мышления, господствующие в конкретном обществе, особенности душевного склада людей, психологические черты эпохи»2. На примере творчества всех трех авторов эта особенность хорошо прослеживается. Все они, так или иначе, рассматривают процессы в области истории, религии из глубины веков, т.е. на уровне коллективного бессознательного, психического. Придавая особое внимание понятиям среды, культурного и социального окружения, эти исследователи много говорили о «состоянии умов и нравов», т.е. по существу близко подошли к современному представлению о ценностных предпочтениях людей какой-либо эпохи, в данном случае античной цивилизации. Рассмотрим более подробно исторический метод позитивизма на примере творчества одного из ведущих представителей славной плеяды историков второй половины XIX в. Фюстель де Куланжа. 1 Гуревич П.С. Силуэты культурных эпох. Вступительная статья к изданию: Тэн И. Философия искусства. – М.: Республика, 1996. − С. 5. 2 Гуревич П.С. Силуэты культурных эпох. − С. 6. 169 Исторические произведения Фюстель де Куланжа характеризуются оригинальностью поставленных проблем и своеобразием выводов. Так в «Гражданской общине древнего мира» Фюстель де Куланж выводит все институты семьи, общества, государства и все явления материального и духовного развития из религиозных идей. А в основном труде своей жизни «Истории политических учреждений древней Франции» исследует историю развития институтов римского государства и приходит к выводу о непрерывном их существовании и дальнейшей эволюции развития, несмотря на гибель римской империи. Теория континуитета живет в историографии по сей день. Широкая популярность и успех исторических исследований Фюстель де Куланжа были связаны с разработкой и применением историком стройной системы методов исторического исследования. Методическая система содержала строгую аргументацию выводов данными исторических документов и точность оформления научного аппарата, оригинальные методы оформления научного исследования, своеобразный стиль и литературную стройную форму изложения. Центральное место в системе исторического метода Фюстель де Куланжа занимают приемы работы с документами: их подбор, анализ, синтез, сравнение документальных данных. Соответственно историк применяет аналитический, компаративный и синтезирующий методы. Система исторического метода Фюстель де Куланжа получила широкое распространение, и оказала большое влияние не только на современников, но и на многочисленных учеников и последователей, по существу, на многие поколения исследователей, воспринявших ее наиболее передовые научные элементы. Система метода Фюстель де Куланжа обрела и сторонников и противников, но никого не оставила равнодушным. В настоящей статье будет сделана попытка показать сложность и глубину, достоинства и недостатки метода работы Фюстель де Куланжа с историческим источниками на материале его исследований по античности1. В тщательно разработанной системе исторического метода Фюстель де Куланжа центральное место занимала трактовка исто1 Применительно к работам по средневековью замечания о методе Фюстель де Куланжа делали Гутнова Е.В., Садретдинав Г.К., Алпатов М.А. 170 рического факта. История для Фюстель де Куланжа – это «чистая» наука, подобно физике или геологии, это наука фактов. Любое историческое исследование должно строиться только на основе обработки фактов. Историк должен полностью отбрасывать любую теорию, ибо «история не есть искусство строить по поводу фактов отвлеченные диссертации: она должна быть наукой, которая ставит перед собой задачу находить сами факты и хорошо их видеть»1. Работая с фактами, историк должен придерживаться двух правил: вопервых, он не должен иметь, по отношению к фактам, никакой предубежденности; во-вторых, он не должен выступать, по отношению к фактам, адвокатом: ему «не зачем говорить, что он лично думает об этом порядке; он скорее, должен рассказать, что о нем думали люди, жившие при его господстве»2. «Я рассматриваю историю не как почитатель или противник, а как наблюдатель, с единственной целью: знать и понимать»3, – писал Фюстель де Куланж. Исторические факты, по мнению Фюстель де Куланжа, «заключаются только в документах, а все, что вне документов – только фантазия и вымысел»4. В понятие «факт» Фюстель де Куланж включает, прежде всего «материальные обычаи» общества. Именно этим объясняется его подробное изучение земельной собственности и аграрных отношений в античном мире5. Кроме того, историк должен проникнуть в «обычаи разума и духа» народов, поэтому «факты материальные и реальные не являются единственным, что изучает история. Идея – это тоже исторический факт. Форма организации власти – тоже факт; и способ понимания и принятия современниками этой власти – это тоже факт»6. Учитывая такое многообразие исторических фактов, Фюстель де Куланж справедливо считал, что сбор информации об исследуемом явлении может быть 1 Fustel de Coulanges. La Gaule Romaine. − Paris: Hachette, 1891. − Р. 169. Jbid. − Р. 168. 3 Fustel de Coulanges. Leçons á l´ Jmperatrice sur les origins de la civilisation française. − Paris: Hachette, 1930. − Р. 37. 4 Fustel de Coulanges. Notice nésur E. Belot. – Revue historique. – XXXLI. − stpt. − dec. – 1886. − Р. 400; L´ alleu et le domaine rural pendent l´époque mérovingienne. − Paris, 1889. − Р. 172. 5 Это относится ко второму этапу его научной деятельности. На первом этапе – он идеалист, за основу развития он берет не факты, а только идеи. 6 Fustel de Coulanges. La Gaule Romaine. − Paris: Hachette, 1891. − Р. 169. 2 171 бесконечным. Историк же должен всячески стремиться приблизиться к истине, для чего он должен собрать наиболее полную информацию о предмете исследования. Условиями максимально полного сбора информации Фюстель де Куланж считал ограничение предмета исследования и подробнейшее изучение исторических документов об этом предмете. Отсюда вытекает решающее значение приемов работы с документами в системе метода Фюстель де Куланжа. Документальный метод Фюстель де Куланжа состоял из двух основных требований: 1) «изучении текстов и только текстов в подлиннике», при условии самого тщательного их рассмотрения; и 2) решительного исключения из истории прошлого современных концепций и предвзятого отношения1. Исторические «документы» или «тексты»2 - это основная группа исторических источников у Фюстель де Куланжа. К ним историк относил произведения, созданные в рассматриваемый период на языке того народа, история которого была объектом изучения. Это, во-первых, литературные произведения древних авторов. Греческая и римская традиция всех периодов и во всех ее формах прекрасно представлена в произведениях Фюстель де Куланжа: это античные историки, поэты, драматурги, ораторы, философы, сатирики, риторики, грамматики, древние астрономы и географы, позднеримские авторы и христианские писатели. Во-вторых, Фюстель де Куланж отстаивает ценность устного предания и легенд, а также жизнеописаний святых, как важнейшего исторического источника. В-третьих, важнейшей группой документов Фюстель де Куланж считал юридические источники. Подчеркивая их важность, он писал: «Юридические и законодательные тексты еще более ценны, чем нередко слишком субъективные сочинения историков»3. Наряду с «документами» и «текстами» Фюстель де Куланж причислял к источникам и данные других наук, в частности, археологии и эпиграфики. Так, «эпиграфика» не будучи самостоятельной наукой, является, однако, очень полезным орудием исторического знания»4. Фюстель де Куланж считает даже, что из-за недостатка эпиграфических данных труд его может 1 Fustel de Coulanges. La monarchie franque. − Paris: Hachette, 1888. − Р.11. У Фюстель де Куланжа эти термины взаимозаменяемы. 3 Fustel de Coulanges. La Gaule Romaine. − Р. 142. 4 Jbid. − Р 144. 2 172 иметь временный характер: «Другой историк через несколько лет сделает его полнее и лучше, чем я теперь»1. «Лекции для императрицы» показывают, что Фюстель де Куланж хорошо был знаком с археологией и знал смысл археологических исследований2. Однако к археологическому материалу он относился пренебрежительно и нигде в своих произведениях не использовал его в качестве самостоятельного исторического источника. Крайне пренебрежительно относился Фюстель де Куланж и к данным этнографии, что видимо, находилось в прямой связи с его позицией в вопросе о расах – будучи ярым противником расизма, он отвергал выводы современных ему этнографических исследований. Еще менее полезной для историка считал Фюстель де Куланж психологию. Психологическое исследование в истории, как, например, у Тацита, Фюстель де Куланж вовсе не считал достоинством историка3. Весьма сдержанно, Фюстель де Куланж относился к данным «вспомогательных исторических наук». Он считал, что эпиграфика, палеология, археология – это только различные подготовительные фазы исторической науки, это инструменты исторического исследования. «сами по себе они ничего не объясняют, они только путь к знанию, но не само знание»4. Зато наукой первостепенной важности для Фюстель де Куланжа является филология. Фюстель де Куланж широко пользуется филологическим методом, чтобы установить или уточнить смысл термина, произвести сравнение значения одних и тех же терминов в разных документах5. Все источники Фюстель де Куланж разделяет на две большие неравноценные группы: 1. документы и тексты; 2. данные вспомогательных наук. Методика работы с историческими документами и 1 Jbid. − Р. 145. Fustel de Coulanges. Leçons á l´ Jmperatrice. − Р. 7-13. 3 Fustel de Coulanges. L´invasion germanique et la fin de l´empure. − P. 240. 4 Jdem. La Gaule Romaine. − Р. 240. 5 Jdem. L´alloue merovingienne. − Paris: Hachette, 1889. − Р. 170-171; Comment de druidisme a disparu – Compte rendun des Séances et travaux de l´Academie des Sciences morales et politiques. − CXII. − Jct. − 1879. − Р. 415; Recherches sur quelques points des lois barbares. – In: Nouvelles recherches sur quelques problemes d´histoire. − Paris: Hachette, 1891. – Р. 306-307. 2 173 текстами занимает центральное место в историческом методе Фюстель де Куланжа1. В основе работы Фюстель де Куланжа с историческими документами лежит принцип «картезианского сомнения», заимствованный им у историков-романтиков, и поставленный во главу всей системы исторического исследования. Принцип сомнения должен сопровождать его на всех этапах исследовательской работы. Особенно он необходим на самом первом этапе – при отборе документов: «Истинный ученый, - писал Фюстель де Куланж, - подобно философу, начинает с сомнения»2. Другим важнейшим принципом является принцип отбора документов. У Фюстель де Куланжа сформулировано требование полного сбора текстов по исследуемой теме. При этом историк предостерегает исследователя от пренебрежительного отношения к документу, даже если он сразу вызвал недоверие исследователя. Ни один документ, по мнению Фюстель де Куланжа, не может быть отброшен только потому, что он не соответствует в точности известной истине. Он может содержать анахронизмы, и мы должны в нем хорошо разобраться, прежде, чем квалифицировать его какимлибо образом3. Итак, наиболее полное объяснение прошлого может быть достигнуто только при условии учета всех источников по теме. Фюстель де Куланж ужасался, наблюдая обобщения, сделанные на основе только одного текста, предостерегая, что при этом возможна еще и неверная его интерпретация4. Провозглашение историком принципа полного подбора источников нашло широкий отклик в 1 В современной методологии, в рамках так называемой «новой интеллектуальной истории» внимание и изучение источников концентрируется «на феномене самого исторического текста, исторического нарратива, а также на проблеме репрезентации авторского текста и его восприятия читателем». Репина Л.П. Интеллектуальная история на рубеже XX -XXI веков // Новая и новейшая история. − 2006. − № 1. 2 Гиро Поль. Фюстель де Куланж. − C. 125. 3 Fustel de Coulanges. Recherches sur quelques points des lois barbares. − P. 327; La monarchie franque. − Р. 69. 4 Jdem. Recherches sur le droit de propriété chez les Grece – In: Nouvelles recherches sur quelques problemes d´histoire. − Paris: Hachette, 1891. – Р. 121. 174 каждой работе историков последующих поколений, в том числе и нынешних1. Фюстель де Куланж, однако, далеко не всегда придерживается его сам. Таких примеров можно привести много. Очень показательна в этом отношении работа Фюстель де Куланжа «Право земельной собственности у древних греков», где автор доказывает отсутствие общинной собственности в античности и изначальное существование частной собственности на землю. Для Афинского общества времени Солона Фюстель де Куланж делает этот вывод, основываясь только на Солоне2, для более раннего – только на Гесиоде3, для еще более раннего - на Гомере4. При этом Фюстель де Куланж ловко подбирает те отрывки из указанных авторов, которые наилучшим образом отвечают его концепции собственности. В данном случае налицо нарушение Фюстель де Куланжем выдвинутого им же самим принципа кропотливой работы с источниками в угоду его заранее выдвинутой концепции отсутствия общинной собственности. Подобные примеры можно продолжить и по материалам его других работ. Ссылаясь только на надписи (которыми он в других случаях абсолютно пренебрегает), историк стремится убедить нас во всеобщей привязанности различных слоев римского общества к императорам5. В данном случае, опираясь главным образом на надписи (документы весьма субъективные), а об «исторических документах» лишь упоминая вообще, Фюстель де Куланж рисует картину идеальных отношений между муниципальными общинами и кураторами6. И здесь заранее сформулированная концепция, давлеет над автором в процессе работы с источниками. 1 Регулярно публикации на эту тему появляются в «Одиссее». См., например, статью Ляпустиной Е.В. Римские зрелища, или кое-что о самосознании личности и общества // Одиссей. Человек в истории. − 1999. − С.9 сл.; См. также: Шкуратов В.А. Историческая психология на перекрестках человекознания // Одиссей. Человек в истории. − 1991. − М.: Наука, 1991 (О методе психолого-исторического синтеза на С.107 и сл.). 2 Fustel de Coulanges. Recherches sur le droit de propriété chez les Grece – In: Nouvelles recherches sur quelques problemes d´histoire. − Paris: Hachette. − 1891. – Р. 9. 3 Jbid. − Р. 9 -10. 4 Jbid. − Р. 11 5 Fustel de Coulanges. La Gaule Romaine. − Р. 207. 6 Jdem. L´invasion germanique et la fin de l´empure. − P. 272. 175 Согласно принципу полного отбора источников по теме, историк не должен пренебрегать и второстепенными источниками. Но сам Фюстель де Куланж на практике часто искажает этот принцип. Он действительно часто привлекает многие второстепенные источники, но при этом не берет во внимание основные. Так, рассматривая некоторые социально-экономические вопросы Спарты, историк в качестве основного источника берет анекдот Павсания, рассказывающий о Мессенских войнах. При этом Фюстель де Куланжа не смущает и тот факт, что Павсаний представляет события, происходившие за восемь веков до него1. Горячо отстаивая свой тезис об отсутствии острых социальных противоречий в Римской Империи, в качестве основных источников по этой проблеме Фюстель де Куланж рассматривает отрывочные свидетельства Павла Орозия, Олимпиодора Созомена, Рената Фригерида, о котором к тому же мы располагаем только упоминанием Григория Турского2. О составе плебса в поздней Римской Империи Фюстель де Куланж уверенно говорит только на основе Тацита и Ливия3, совершенно пренебрегая богатейшим материалом юридических документов этой эпохи. Положение всадников в ранней Римской Империи Фюстель де Куланж рассматривает, опираясь на Ливия и «изречения Адриана, передаваемые Досифеем»4. Чтобы сделать вывод о степени богатства и влияния Римской Империи в эпоху ее расцвета Фюстель де Куланжу достаточно одного высказывания Тертуллиана5. Таким образом, принцип полного сбора источников Фюстель де Куланж отбрасывает тогда, когда источники противоречат его теоретическим позициям. При подборе текстов Фюстель де Куланж настаивает на том, чтобы «брать тексты такими, какие они есть, принимая их на том языке, на каком они были написаны, и придавать каждому слову тот смысл, какой оно имело в эпоху возникновения памятников. Комментарии, которые к ним прилагались, теории, которые на них строились, очень опасны для достоверной истории»6. 1 Jdem. Recherches sur le droit de propriété chez les Grece. − P. 60. Fustel de Coulanges. L´invasion germanique et la fin de l´empure. − P. 7. 3 Jbid. − P. 148. 4 Jbid. − P.154. 5 Jbid. − P. 209. 6 Jbid. − P. 231. 2 176 В большинстве работ Фюстель де Куланж использует именно такой отбор, однако иногда он отступает от этого принципа и без оговорок использует, особенно в «Cite antique», тексты компилляторов древней эпохи, легенды, введенные в оборот Титом Ливием, Павсанием, Аполлодором. Историк при этом полагал, что можно использовать с одинаковым успехом не только оригиналы, но и все последующие копии документов, и различные переиздания источников1. Так, по Полиптихам IX в. Фюстель де Куланж восстанавливает писцовые книги поздней Римской Империи: «Может быть, но будет слишком смело, если мы представим себе римские податные книги по тем, которые были составлены в средневековой Франции…»2. Историк считал, что основное содержание документа сохраняется во всех его редакциях, поэтому зачастую древние тексты он брал в переработанных изданиях других ученых. Таким образом, Фюстель де Куланж зависел от современников в гораздо большей степени, чем это признавал. Принцип полного сбора источников на практике Фюстель де Куланж зачастую подменяет подбором разновременных и неравноценных документов. Так, например, рассуждая о колонате времени Римской Республики, Фюстель де Куланж основывается на Цинции, Варроне, Горации, «Дигестах», Колумелле, Плинии Младшем3. Древнюю религию греков и римлян Фюстель де Куланж описывает на основе Апулея, Цицерона, Лукиана, Плутарха, Овидия, Вергилия и даже Вед4. Ярким примером использования источников, совершенно не подходящих по времени, является объяснение права наследования вольноотпущенников Поздней Римской Империи на примере древнейшего римского права. При этом историк не упоминает ни об одном юридическом документе этого периода Рима и без всяких оговорок ссылается на Законы XII Таблиц5. На основании данных VIII-IX вв. он воспроизводит уставы поместий, являвшиеся законом жизни для позднеримского 1 Fustel de Coulanges. La monarchie franque. − P. 21. Фюстель де Куланж. Римский колонат. Перев. с фр. под ред. проф. И.М.Гревса. − СПб.: Тип. М.М.Стасюлевича, 1908. − С. 86. 3 Там же. − С. 86. 4 Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. Перев. с фр. под ред. проф. Д.Н.Кудрявского. − СПб.: Попул.-науч. б-ка, 1906. − С. 20. 5 Fustel de Coulanges. L´invasion germanique et la fin de l´empure. − P. 126. 2 177 крестьянства1. Иногда институты и понятия одного народа он объясняет через институты и понятия другого, стоящего на ином уровне развития (сравнивает индусские законы и обычаи с законами и обычаями афинскими)2. Приемы эти находятся в полном противоречии с его заявлением: «Я, признаюсь, не чувствую в себе смелости тех, которые пользуются средневековыми законами кельтов Ирландии, чтобы от них делать обратные заключения о том, чем должны быть галлы Цезаря в I в. до Р.Х.»3. Видимо, в этих и подобных случаях Фюстель де Куланж приносит в жертву провозглашенный принцип, стремясь к широким историческим сравнениям и обобщениям. Ярко характеризуют противоречия в методе Фюстель де Куланжа выводы историка, сделанные на основе одного, к тому же не относящегося к данному хронологическому периоду, документа. Таковы рассуждения Фюстель де Куланжа о характере царской власти в архаический период, строящиеся на свидетельствах Павсания4. Историк приводит свидетельство из Гераклида Понтийского, стараясь показать отрицательные последствия демократического строя, и совершенно не считаясь с тем, что в документе отражен иной хронологический период5. Иногда Фюстель де Куланж старается так подать второстепенные источники, чтобы подготовить читателя к соответствующему восприятию основных текстов. Так, доказывая прочность института рабства в поздней Римской Империи, в качестве основных источников он берет Цицерона и Колумеллу, перенося при этом более ранние свидетельства на более позднее время. А затем, сославшись на источники первостепенной важности по этой эпохе (Кодексы Юстиниана, Ульпиана), он как бы, между прочим, делает замечание о важнейших изменениях в положении рабов, произошедших во время поздней Империи6. Те же приемы можно отме1 Фюстель де Куланж. Римский колонат. − С. 47. Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. − C. 50-54. 3 Фюстель де Куланж. Римская Галлия. Перев. с фр. под ред. проф. И.М.Гревса. − СПб.: Типо.-лит. Альтшюлера, 1901. − С. 3. 4 Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. − С. 275. 5 Fustel de Coulanges. Leçons á l´ Jmperatrice. − P. 40. 6 Фюстель де Куланж. Германское завоевание и конец Римской Империи. /Перев. с фр. под ред. проф. И.М.Гревса. − СПб., 1904. − С. 155. 2 178 тить в исследовании Фюстель де Куланжем вопросов, связанных с положением колонов1. Таким образом, Фюстель де Куланж на практике противоречил собственным установкам о необходимости полного сбора и использования всех источников по теме. Историк часто упускал или сознательно отбрасывал основные документы и брал только косвенные, или вообще относящиеся к другому хронологическому периоду. Причины такого одностороннего подхода заключаются не в небрежности или невнимательности автора, а в его стремлении привлечь в своем исследовании только те факты и источники, которые ему нужны для подтверждения составленной им картины, устраняя при этом, по словам его критика, современника, русского ученого Виноградова П.Г, самые очевидные толкования, подрубая тексты, вкладывая их в красивые ряды своих умозаключений2. Тексты, которые опровергали или не доказывали нужное ему положение, он просто устранял. По справедливому замечанию его ученика и почитателя П.Гиро, «у древних действительно были те чувства и мысли, которые он им приписывал, но у них было еще и много других, о которых он умалчивал»3. Итак, подбор текстов у Фюстель де Куланжа в ряде случаев отличается субъективизмом, что находится в противоречии с провозглашенным им принципом непредвзятости в отношении к фактам. Далеко не всегда следует Фюстель де Куланж и своему принципу скептицизма. Важное место в системе исторического метода Фюстель де Куланжа занимаеткак мы бы сказали внешняя критика документов. В одной из своих работ Фюстель де Куланж определяет свое отношение к различным поколениям древнегреческих авторов. Он указывает, что, пользуясь авторским произведением, необходимо учесть политическую позицию автора, его принадлежность к той или иной партии. Эта политическая принадлежность, по справедливому утверждению историка, должна обязательно учитываться для авторов, начиная с III в. до н.э. – времени важного политического рубежа в античном мире. Соответственно к документам, предшествующим этой дате и следующим за ней, отношение долж1 Фюстель де Куланж. Римский колонат. − С. 47, 56, 83, 84 и сл. Виноградов П.Г. Фюстель де Куланж. Итоги и приемы его работы. – Русская мысль. – XI. − 1890. − Кн.I. − С. 96. 3 Гиро П. Фюстель де Куланж. − С. 37. 2 179 но быть различным. «Те, что предшествуют, - пишет Фюстель де Куланж, - избавлены от неточностей, те, что последуют – подвержены ошибкам. До этой даты идут Геродот, Гелланик, Фукидид, Ксенофонт, Платон, Исократ, Аристотель, Гераклит, Дицеарх. После этой даты – Сферос, Персий, Полибий»1. Большое значение уделял Фюстель де Куланж древнегреческим философам. Его характеристика основных этапов развития древнегреческой философии, несмотря на лаконичность, отличается четкостью и яркостью2. Очень интересную критическую характеристику дал Фюстель де Куланж римскому праву3. Историк умело сопоставляет в качественном отношении различные по характеру источники, например, литературные произведения и законы. «Если обратиться к тому изображению древней клиентелы в Риме, какое нам рисуют писатели, то перед нами будет поистине учреждение золотого века… Однако, в законах древних нет такого обилия чувств, а бескорыстная привязанность и преданность никогда не были установлениями закона…»4. Очевидно, что здесь на первый план при работе с источниками выступает научная интуиция историка5. А в основе интуиции - принцип тщательного отбора источников. Фюстель де Куланж дал подробную критику некоторым древним авторам. Очень интересно и обстоятельно выразил Фюстель де Куланж свое критическое отношение к Тациту, к Кассиодору, дал характеристику римским писателям IV-V веков6. Все это примеры добросовестной и интересной внешней критики документов. Однако, у нас немало таких примеров, которые говорят об отсутствии у Фюстель де Куланжа какой-либо критики текстов. Такими примерами изобилует «Cite antique». В этом произведении многочисленные религиозные летописи, легенды и предания служат для Фюстель де Куланжа самыми благонадежными источника1 Fustel de Coulanges. Recherches sur le droit de propriété chez les Grece. − P. 54. Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. − C. 412-413. 3 Fustel de Coulanges. Leçons á l´ Jmperatrice. − P. 138 4 Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. − С. 293-294. 5 В современных исследованиях иногда звучит стремление увидеть «в памятниках материальной культуры своего рода проекцию картины мира ее носителей». Ляпустина Е.В. Римские зрелища // Одиссей. − 1998. − С. 10. 6 Fustel de Coulanges. L´invasion germanique et la fin de l´empure. − P. 160, 170, 239-241, 244-246. 2 180 ми1. Так, легендарный материал об истории Семи римских царей он, не сомневаясь, рассматривал в качестве основного исторического источника по Раннему Риму2. Подробно рассматривает в качестве серьезных источников и другие легенды3, но наибольшей популярностью у Фюстель де Куланжа пользуется легенда о Ликурге4. Таким образом, «его вера в афинскую или римскую легенду является настолько сильной, что он заявляет об этом еще до того, как начинает ее интерпретировать»5. Согласно своей установке о различном отношении к греческим писателям двух различных поколений Фюстель де Куланж не дает никакой внешней критики Геродоту, Фукидиду, Ксенофонту, Аристотелю, Гераклиду и многим другим. Без всяких оговорок с полным доверием ссылается на Тита Ливия, Дионисия Галикарнасского, Плутарха, Пиндара, Гомера, Платона, Павсания6. Таким образом, стараясь отстраниться от всякого рода современных теорий и мнений, Фюстель де Куланж зачастую послушно повторял все, что было сказано древними. Он относился с полным доверием к текстам, полученным из вторых и третьих рук, лишь бы эти тексты были древними. Таким образом, «всю силу своего сомнения он расточал на современные системы, и у него ничего не оставалось на то, чтобы подвергать критике утверждения античных авторов»7. Отбор и критика документов – это первая ступень в исследовательской работе Фюстель де Куланжа. Следующий этап – анализ документов. Условиями успешного анализа Фюстель де Куланж считает хорошее знание языка источника8 и установление истин- 1 Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. − С. 186-188; Recherches sur le droit de propriété chez les Grece . − P. 124. 2 Fustel de Coulanges. Recherches sur le droit de propriété chez les Grece − P. 278281. 3 Jbid. − P. 42, 349-350. 4 Jbid. − P. 56, 57, 78, 396-397. 5 Seignobos Ch. Fustel de Coulanges. Histoire de la lanque et de la literature française. T.VIII. – Paris, 1899. − P. 285. 6 Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. − C. 55, 274, 284, 322-326, 337, 420. 7 Seignobos Ch. Fustel de Coulanges. − P. 284. 8 Fustel de Coulanges. L´invasion germanique et la fin de l´empure. − P. 359-360. 181 ного смысла фразы в контексте1, ибо «историю надо строить не на логических выводах или предвзятых идеях, а лишь на точных данных источников»2. «История – наука не из легких», - утверждает Фюстель де Куланж и призывает историка запастись большим терпением, чтобы изучить и проанализировать тексты. В такой сложной науке как история анализ является особенно важным методом3. дом3. Историк должен изучать тексты сам. «Ложными эрудитами» называет Фюстель де Куланж тех ученых, которые берут цитаты не из первоисточников, а из «вторых рук», а затем лишь проверяют, находится ли эта фраза в данном издании. Проверка – это совсем другое…4 У Фюстель де Куланжа есть определение анализа как метода: «Анализ текста… состоит в тщательном рассмотрении каждого из элементов этого текста, в установлении смысла каждого слова, в определении истинных намерений автора»5. Основой аналитического метода, по мнению Фюстель де Куланжа, является разделение проблемы на более мелкие вопросы в целях наиболее тщательного их рассмотрения6. Чтобы сделать подробный анализ, «надобно разложить явление на составные части и рассмотреть его с разных сторон»7. Фюстель де Куланж предостерегает от подмены научного анализа искусственными аналогиями и сравнениями: «Вместо тщательного анализа каждой строчки, каждого слова текста, его бегло объясняют при помощи другого документа, который с ним искусственно связывают, которым его прикрывают и под которым его прячут так ловко, что читатель больше не думает о тексте, анализ которого ему обещали». Фюс- 1 Jdem. Comment de druidisme a disparu. − P. 185. Фюстель де Куланж. Римский колонат. − С. 46. 3 Fustel de Coulanges. Rapport sur le Concours relative a la noblesse en France et en Angletere. – Compte rendu des Seances et travaux de l´Academie des seinces morales et politiques. − CIV. − Oct. − nov. − 1875. − P. 423-424. 4 Fustel de Coulanges. De l analyse des texts historiques. – Revue des questions historiques. − XLI. − Jan. − 1887. − P. 5. 5 Jbid. − P. 5. 6 Jdem. Histoire des Jnstitutions politiques de lancienne France. − Paris: Hachette, 1875. − P. 327; La monarcue. - P.1. Comment de druidisme a disparu. − P. 413. Les transformations de la royauté pedant l´epoque carolingienne. − P. 213. 7 Jdem. L´invasion germanique et la fin de l´empure. − P. 329. 2 182 тель де Куланж объясняет, что сравнение и анализ – это совершенно разные операции. Характерной чертой аналитического метода Фюстель де Куланжа, вразрез с установкой позитивистской историографии, была постановка проблемы исторического исследования, определение его целей и задач. В форме поставленных вопросов и ответов, составленных на основе анализа, написаны почти все его произведения. «Долгое и тщательное наблюдение подробностей является единственным способом, который может привести к некоторым общим выводам, целые годы анализа подготавливают один день синтеза»1. Итак, Фюстель де Куланж разработал целый ряд важных приемов исторического исследования. Все эти приемы, объединенные в стройную систему, составляют исторический научный метод историка. Метод Фюстель де Куланжа характеризуется глубиной и многообразием приемов и принципов. Целый ряд важных исследовательских элементов Фюстель де Куланж разработал и широко применил впервые в историографии античности. К ним относятся, прежде всего, приемы работы с историческими источниками. Фюстель де Куланж стоял у истоков важнейшего в научной работе компаративного метода. Впервые научно обосновал и успешно применял широкие синтетические построения и универсальные выводы. Таким образом, Фюстель де Куланж пошел дальше, он явился создателем прогрессивной, по своему содержанию, системы методов исторического исследования. Унаследовав основные принципы исторического исследования, выдвинутые еще историками времен Реставрации, а также историками романтиками, Фюстель де Куланж объявил главный принцип своей исследовательской работы – принцип полного сбора и тщательной обработки документов. Широкая эрудиция и интуиция ученого приводили его к практике исторического анализа, сравнения и синтеза на основе древних текстов. И там, где историк шел в своих исследованиях от текстов, он сумел сделать наиболее удачные и глубокие конкретноисторические выводы, опережая по многим позициям основные достижения позитивистской историографии. Несмотря на противоречивость в основе своей позивистского метода Фюстель де Куланжа, необходимо признать, что он откры1 Фюстель де Куланж. Римская Галлия. − C.XXXV. 183 вал широкие возможности перед европейским антиковедением, способствуя борьбе против субъективизма и идеализации, и выступая за объективное, научное изучение истории древности. Ю. А.ШАНИНА /г. Уфа, Российская Федерация/ ОСМЫСЛЕНИЕ АНТИЧНОГО НАСЛЕДИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ У. ГОЛДИНГА Due to the analysis of William Golding’s novels, essays, interviews in the study are shown the specificity of his interpretation spiritual heritage of antiquity. On the one hand the English author sees in Greek history the issue of European modern tragedy and criticizes rationalistic ways of understanding the world. Also spiritual heritage of antiquity Golding took as imperishable values and model for the next time. He broke the stereotypical treatments of antique traditions and actualized such ideals of Greek culture as humanism, freedom, self-sacrifice, harmony. Бапта Романның талдауын негiзге, эссе, Голдингтiң уильямын ағылшын прозаигiн сұхбатқа көне рухани мұраның оның интерпретациясының ерекшелiгi анықталған. Бiр тараптан, ағылшын жазушысы Ежелгi Грецияның тарихы жəне Римде қазiргi еуропалық өркениеттiң трагедиясының бастауларын көрдi жəне қоршаған əлемнiң қабылдауын ұтымды пафосты сынағыштыққа кесудi ұшыратты. Көне заманның рухани мұрасы сонымен бiрге келесi дəуiрлер үшiн ауыспайтын құндылық жəне үлгi сияқты Голдингпен қабылдауға жалғастырады. Көне дəстүрдiң түсiндiруiнде сөз орамына пайда болатын Жаңа уақыттарға жеңiп шыға, ол өз шығармаларында мұндай отанның атына, өлшем жəне үйлесiмi гуманизм, бас бостандығы, өзiн аямау көне грек мəдениетiнiң идеалдары жаңғыртты. Западноевропейская культура на каждом историческом этапе формируется на основе рефлексии по отношению к духовному наследию античного мира. Свою интерпретацию классической древности дает и ХХ столетие, воспринимающееся как период глубокого кризиса европейской цивилизации. История ХХ века, связанная с мировыми войнами, массовым уничтожением людей, фашизмом, продемонстрировала глубокое противоречие между многовековой западноевропейской традицией гуманистической мысли и истори184 ческой реальностью. В поисках истоков трагедии, которое переживает европейское общество, философы и деятели культуры ХХ века вновь обратились к переосмыслению античной культурной традиции как к источнику западноевропейского типа цивилизации. В этом смысле не является исключением и английский прозаик, лауреат Нобелевской премии Уильям Голдинг (1911-1993). К проблеме определения места античной традиции в романах Голдинга в той или иной степени обращается любой исследователь его творчества. Среди работ, посвященных исключительно данной проблематике, можно выделить монографии Д. Джиндина, Б. Дика, В. Тайгер, статьи Д. Бейкера, А. Флека. Но в большинстве случаев ученые сосредотачивают внимание на особенностях толкования отдельных образов, мотивов, сюжетов древнегреческой литературы и искусства либо ограничиваются представлением перечня основных античных источников творчества писателя. На наш взгляд, данный вопрос требует более широкой постановки и решения, поэтому целью нашего исследования является определение особенностей интерпретации духовного наследия античности в творчестве Голдинга на основе анализа его художественных произведений, эссе, интервью. Прежде всего, древнегреческая культура была для английского прозаика предметом пристального изучения. Неверным является распространенное в литературоведении представление о том, что писатель открывает для себя античную литературу в период Второй мировой войны. В эссе Голдинга «Когда Билли был маленьким» («Billy the Kid», 1965), посвященном детским воспоминаниям, интересной является деталь: сравнение своего поведения с античными героями: «Я точно знал, зачем мне нужна школа и что она мне даст. Он даст мне возможность драться. Ахилл, Ланселот и Эней, казалось бы, должны были воспитать во мне человеческое достоинство, но вместо этого они пробудили во мне желание стать первым драчуном. <…> Я пошел рубить и бить по всей дуге вражеского полукружия, словно Ахилл в битве с троянцами на реке у стен Трои»1. Античная классика была хорошо знакома будущему писателю с 1 Голдинг У. Когда Билли был маленьким // Голдинг У. Собрание сочинений. Шпиль. Пирамида: Романы; Клонк-Клонк: Повесть. На родине Шекспира. Когда Билли был маленьким. Толстой-гора: Эссе/сост. М. Шерешевской. — СПб.: Издательство «Симпозиум», 1999. — 464 с. — С. 437, 440. 185 раннего детства и явилась базой образования, полученного в грамматической школе. Скорее следует говорить о новом восприятии уже известных произведений в свете жизненного опыта, полученного на войне, которая, по словам автора, «была шоковой терапией в известной степени, хотя, возможно, я принял урок слишком близко к сердцу»1. Во время Второй мировой войны Голдинг поступает в британский флот и служит на торпедоносце в Атлантическом океане. За время войны он принимает участие в целом ряде решающих сражений, в частности, в потоплении «Бисмарка», своего рода «Титаника» военно-морских сил фашисткой Германии. Но в его воспоминаниях о войне отсутствует гордость победителя, который внес свой вклад в борьбу с фашизмом. Большее внимание в беседах с журналистами и в своих воспоминаниях Голдинг уделял проблемам мировоззренческого плана, раскрытию истин, порожденных уроками войны. Его сувждения напоминают гомеровскую оценку легендарной Троянской войны. По свидетельству Б. Олдси, «во время войны Голдинг находил утешение в перечитывании Гомера, вновь открывая в поэмах чувство целостности человеческой истории»2. Английский прозаик разделял позицию великого древнегреческого поэта и увидел не только жестокость немецкого фашизма, но и бесчеловечность действий обеих противоборствующих сторон. Как любая война, Вторая мировая продемонстрировала, что зло заложено в каждом человеке без исключения, оно является его главным отличительным свойством. В ином свете представлялась теперь Голдингу и вся история человечества, суть которой не в постоянной и неизбежной эволюции, а бесконечная война, которую ведут люди, начиная с доисторических времен. Наряду с историософскими представлениями под влиянием античной литературы формируются и эстетические взгляды английского писателя. Важную роль в этом смысле сыграло то, что древнюю литературу он читал в оригинале, поскольку считал, что «греческие слова более точно соответствуют объекту», «они в большей степени выражают суть вещи, которую означают, чем ка1 Biles, Jack I. Talk: Conversation with William Golding. — New York: Harcourt, 1970. — Р. 36. 2 Oldsey, Bernard S., Weintraub, Stanley. The Art of William Golding. A comprehensive account of the novelist’s work. — New York: Harcourt, Brace & World, 1965. — Р. 9. 186 кой-либо другой язык»1. Учитель Голдинга С. Медкалф вспоминал, что «Билл часто критиковал греков как ограниченных ученых, но их притягательная сила для него заключалась в том, что чем-то походило на иероглифы — их язык, тот, который использовали Гомер и трагики, тот удивительно органический, независимый и активный язык, который полон образа жизни вещей, первобытных страхов и грехов»2. Древние языки привлекали писателя потому, что в их основе было миропонимание прямо противоположное представлениям человека эпохи техногенной цивилизации. Современный язык в значительной степени сформировался под воздействием научной картины мира, которая, по мнению Голдинга, не способна раскрыть тайны жизни. В эссе «Лестница и дерево» («The Ladder and the Tree», 1965) он писал: «Правила, классы, примеры и словари простирались передо мной. Они были подобны лестнице, по которой я сумел бы взобраться ступень за ступенью. <…> Также я знал, что вокруг была тьма, необъяснимая, непреодолимая, преследующая, лестница лежала через пропасть, но не вела к свету»3. Древнегреческий язык наряду с египетскими иероглифами воспринимались Голдингом как средство передачи невыразимого, того, что неподвластно обыденному сознанию. Данное увлечение явилось одним из факторов формирования особого стиля романов Голдинга, своеобразие которого по-разному определяется исследователями. Одни называют его метафорическим, другие аллегорическим, третьи утверждают, что образы Голдинга имеют символическую природу. Но для всех очевидно, что отличительной особенностью прозы мудреца из Солсбери является «удивительное смешение конкретного и абстрактного, стремление к абстрактному и символическому через наглядное использование конкретного»4. На наш взгляд, стиль Голдинга определяется использованием архетипических констант. Повторяющиеся детали, эле1 Carey, John. William Golding Talks to John Carey // The Man and his Books. A tribute on his 75th Birthday. Ed. John Carey. — London: Boston: Faber & Faber, 1986. — Р. 182. 2 Medcalf, Stephen. Bill and Mr. Golding’s Daimon // William Golding: The Man and his Books. A tribute on his 75th Birthday. Ed. John Carey. — London; Boston: Faber & Faber, 1986. — Р. 41. 3 Golding W. The Ladder and the Tree // Golding W. The Hot Gates and other occasional pieces. — London: Boston: Faber & Faber, 1965. — Р. 154. 4 Gindin, James. William Golding. — London: Macmillan, 1988. — Р. 26. 187 менты художественного пространства романов (свет и тьма, море, гора, огонь, остров и т. д.) благодаря мифологической аллюзивности прозы Голдинга соотносятся с разными культурными традициями1. В результате создаются емкие, многозначные образы, предполагающие сопоставление целого ряда, часто противоположных смыслов и далекие от рационалистических построений. Они оставляют впечатление недосказанности и подталкивают читателя к совместному поиску истины. Кроме того, Голдинг сопоставляет персонажей своих произведений с героями древнегреческих мифов, заимствует из литературы древних греков сюжетные мотивы. Ярким примером может служить его самая знаменитая притча «Повелитель мух» («Lord of the Flies», 1954), в которой история одичания детей на необитаемом острове сопоставляется с мифом о боге Дионисе, который получил литературную обработку в трагедии Еврипида «Вакханки». Как справедливо отмечает американский исследователь Д. Бейкер, вслед за традициями римского и ренессансного искусства мы воспринимаем Диониса как веселого Бахуса, очаровательного бога вина. На самом деле это был «более важный и еще более грозный бог», он воплощал «принципы животной жизни, необузданные возможности, которым человек завидует у зверей и стремится уподобиться»2. К этим исконным, архаическим вариантам представлений о Дионисе обращается и Уильям Голдинг. В своем произведении он воспроизводит ритуальную мифологему. Кульминационная сцена гибели Саймона напоминает древний обряд жертвоприношения в честь бога Диониса: преследование, убийство и поедание зверя, так называемого козла отпущения. Согласно языческим представлениям через кровь и мясо верующие приобщались к божеству. Поедание мяса свиньи носит в произведении символический характер, так как после пира происходит убийство Саймона. Через кровавый ритуал дети закрепляют свое единство с Повелителем мух. Обращение к античному культу бога Диониса должно было отразить в романе представления о сложности, двойственности человеческой натуры. Не случайно воспроизводится один из ритуалов, 1 См. Шанина Ю. А. Ранние романы У. Голдинга: проблематика и мифопоэтика. — Уфа: БГПУ, 2009. — 220с. 2 Baker, James R. Introduction // Golding W. Lord of the Flies. Edited by James R. Baker, Arthur P. Ziegler. (Casebook edition. Text, notes & criticism.). — New York: G. P. Putnam's Sons, 1964. — Р. 11-12. 188 который мало совместим с европейской культурой Нового времени, в основе которой лежит христианская идеология. Конечная цель дионисийского ритуала — катарсис, который, по словам Вяч. Иванова, имел единственную цель: «примирить и привести в гармоничное плодотворное взаимодействие две несогласованных веры, совместить в религиозном сознании и действии два несовместимых мира — мир подземный, с его животворящими силами и таинствами, и мир надземный, с его зиждительными началами закона и строя»1. Именно этой согласованности и гармонии лишена внутренняя жизнь современной личности, поэтому введение элементов мифа о Дионисе связывает вопрос о спасении современной цивилизации с решением конфликта между разумом и подсознательными инстинктами в человеческой натуре. С точки зрения Голдинга, полное подавление инстинктов, игнорирование двойственной сути человека грозит жестокой расплатой, не только психологическими комплексами, о которых писал Фрейд, но и неожиданным торжеством стихийного, темного, окончательным крушением всей цивилизации, что и происходит на острове Повелителя мух. В романе «Хапуга Мартин» («Pincher Martin», 1956) европейская традиция трактовки античных мифологических героев также переосмысляется. Оказавшись перед лицом смерти, главный герой произведения отказывается принять факт собственного небытия и силой воображения создает альтернативный мир необитаемого острова, на котором борется за выживание. Бросая вызов Богу, Мартин сравнивает себя с Аяксом, Прометеем, Атлантом, Актеоном, Сизифом, Танталом. Сопоставление нескольких мифов о герояхтитанах делает очевидным тот факт, что финал каждого из упомянутых мифов связан с наказанием героя, которое ожидает его за восстание против воли богов: Прометей решает спасти человеческий род вопреки желанию Зевса; Большой Аякс в гневе решает напасть на ахейцев, защитницей которых была Афина; Малый Аякс оскорбляет Афину, обесчестив у ее алтаря Кассандру; Атлант участвует в борьбе титанов против богов, Актеон пренебрегает целомудренными чувствами богини Артемиды, Сизиф и Тантал совершают целый ряд беззаконий и преступлений. Автору необходимо было поставить эти истории в один ряд, чтобы подчеркнуть непреложную истину античного представления о миропорядке. Согласно 1 Иванов В. Дионис и прадионисийство. — СПб.: Алетейя, 2000. — С. 209. 189 мировоззренческой концепции древнегреческих мифов, подобный бунт всегда бесперспективен и влечет за собой справедливое возмездие. Восстание против бога — это не столько противоречие авторитету, сколько вызов миропорядку вселенной в лице богов, над которыми главенствует линия судьбы. Древние греки были убеждены, что индивидуум не вправе противопоставлять свою волю мировому порядку течения жизни космоса. Поэтому в «Хапуге Мартине» главной причиной «страшной болезни» человечества является диспропорция между духовным и рациональным. Индивидуализм, возведенный в культ, породил хаос и злобу, он не позволяет личности обрести свое место в миропорядке. Безграничная вера в возможности человеческого разума привели к опрокидыванию всяких авторитетов, породили потребительское отношение к людям и окружающему миру, сделали невозможным человеческое общежитие. Поэтому в переходную эпоху, какой является ХХ в., необходимо заново определить место и значение человеческого бытия в мироздании. Помимо литературного наследия Голдинг обращается и к истории античной цивилизации, которая становится объектом философских размышлений. Античность воспринималась писателем как колыбель европейской рационалистической цивилизации, итогом развития которой стала мировая война. Поэтому он неоднократно критиковал «здравомыслие и эксперимент» древних греков, противопоставлял им «живое воображение и интеллектуальную медлительность» древних египтян1, что находит яркое отражение в эссе «Мое представление о Египте» («Egypt from My Inside», 1965), «Египет извне» («Egypt from My Outside», 1977). Голдинг с сожалением констатировал, что «большинство из нас сегодня — дети Геродота», его «интеллектуальные потомки»2, имея в виду, что именно древние греки возвели рационализм в культ, создали иллюзию беспредельных возможностей человеческого разума. Результатом стало забвение духовных основ, как всего мироздания, так и отдельной личности, что и явилось одной из причин кризиса современной эпохи: «Метод здравого смысла и эксперимента породил увечного гиганта, как Франкенштейн соз1 Golding W. Egypt from My Inside//Golding W. The Hot Gates and other occasional pieces. — London; Boston: Faber & Faber, 1965. — Р. 72. 2 Golding W. Egypt from My Inside // Golding W. The Hot Gates and other occasional pieces. — London; Boston: Faber & Faber, 1965. — Р. 81. 190 дал своего монстра, которого мы называем цивилизацией. Она забыла, что есть разница между головоломкой и тайной»1. Таким образом, Голдинг утверждал исчерпанность философии рационализма, лежащей в основе современной цивилизации и не позволяющей разрешить существующие противоречия. С данным аспектом восприятия античной цивилизации связана и ранняя повесть Голдинга «Чрезвычайный посол» (Envoy Extraordinary, 1956), по которой в 1958 году была поставлена пьеса «Медная бабочка» (The Brass Butterfly). Действие разворачивается в эпоху заката римской империи, в «декадентски-упаднические времена», когда кажется, что «все изобретено, все написано, время остановилось»2. По своему содержанию повесть представляет собой своего рода интеллектуальную игру, основанную на сопоставлении западного и восточного типа цивилизации. Так, император Древнего Рима уподобляется восточному мудрецу, которому ученый, рационалист Фанокл предлагает изобретения, которые должны кардинально изменить жизнь человека к лучшему: порох, печатный станок, скороварку. Но мудрый цезарь отказывается от внедрения достижений науки в жизнь, усматривая в них угрозу будущему: «Эх вы, натурфилософы! Ваш целеустремленный и ограниченный эгоизм, ваше царственное увлечение единственным предметом могут привести к стиранию жизни с лица земли, как я стираю воск в этой виноградины»3. В финале Фанокл отправлен чрезвычайным послом в Китай, в чем угадывается авторская ирония по отношению к судьбе научных изобретений в Западной Европе по сравнению с Востоком. Прошлое Древней Греции и Рима в восприятии Голдинга является не только источником разочарований, но и надежд. Писатель был потрясен некоторыми событиями времен античности, их осмыслению посвящены эссе «Горячие врата» («Hot Gates», 1965), «Дельфы» («Delphi», 1967). Это путевые заметки, созданные после путешествий автора по Греции во 1960-е годы. Место знаменитого сражения спартанцев с персами Горячие врата, легендарный храм 1 Golding W. Egypt from My Inside // Golding W. The Hot Gates and other occasional pieces. — London; Boston: Faber & Faber, 1965. — Р. 72. 2 Golding W. Lord of the Flies. The Pyramid. Envoy Extraordinary. — М.: Прогресс, 1982. — 496с. — С. 445, 400. 3 Golding W. Lord of the Flies. The Pyramid. Envoy Extraordinary. — М.: Прогресс, 1982. — 496с. — С. 451. 191 Аполлона в Дельфах стали целью своего рода паломничества Голдинга, впечатления от которого послужили поводом, по его собственному признанию, для размышлений над «историческими, философскими и религиозными»1 вопросами. В частности, гибель под Фермопилами сотен спартанцев в неравной схватке с персами является для английского прозаика символическим моментом в истории человечества. В этом сражении греческие герои отстояли «процветание Афин, всей Греции и человечности», «они способствовали тому, чтобы сделать нас свободными»2. История царя Леонида и его воинов доказывает, по мнению У. Голдинга, что «правильное направление в истории» существует. Не случайно «Горячие врата» послужили названием всего его сборника эссе и метафорическим воплощением писательского кредо. Подвиг спартанцев является источником душевной неуспокоенности автора, неистребимой веры в высокое предназначение человека и в его способность к подвигу ради других людей, к нравственному совершенствованию и в его возможности изменить мир к лучшему. Но Голдинг обращается не только к масштабным обобщениям, касающимся смысла человеческой истории. Оказавшись в легендарном месте, он дает волю фантазии и представляет себя на месте рядового участника великого события. И оказывается очевидным, что погибшие воины знали ответы на ключевые вопросы человеческого существования: «что делать, на кого надеяться, во что верить»3. Это и стало источником их невероятного героизма. Данное обстоятельство явилось наиболее потрясающим для Голдинга как человека ХХ века, испытывавшего «страх и трепет» перед лицом бесконечного бытия и смерти. Желание разрешить проклятые вопросы ХХ столетия делает для Голдинга столь притягательным не только Фермопилы, но и Дельфы, связанные с историей величия и падения знаменитого оракула, казалось бы, незыблемой веры в богов. Посещение некогда священного места поражает автора разительным контрастом между красотой природы, прежним величием, святостью храма Аполлона 1 Golding W. Delphi // Golding W. A Moving Target. — London: Faber and Faber, 1982. — Р. 43. 2 Golding W. The Hot Gates//Golding W. The Hot Gates and other occasional pieces. — London; Boston: Faber and Faber, 1965. — Р. 20. 3 Golding W. The Hot Gates // Golding W. The Hot Gates and other occasional pieces. — London; Boston: Faber & Faber , 1965. — Р. 15. 192 и абсолютным равнодушие современности, извлекающей из сокровищ прошлого выгоду, погруженной в повседневные заботы. Соседство древних руин с бытом греческой деревни ХХ века, туристическим бизнесом делает особенной очевидной разницу между настоящим и прошлым, представляющимся великой загадкой. Притягательность древнегреческого религиозного культа Голдинга объяснял следующим образом: «Религия древних греков развивается поэтапно, каждая эпоха накладывается на более темные и дикие времена. Пласты существуют вместе, так как нет ничего более консервативного, чем религия. Стоит копнуть поглубже, и почти на поверхности вы обнаружите человеческие жертвоприношения, а в глубине — следы каннибализма. Также всюду вы найдете подтверждение тому, что религия древних греков была женским культом, почитанием Великой Матери, Матери-Земли»1. Голдинг обнаружил в античной религиозной культуре разрешение мучившего его вопроса о том, как преодолеть тьму человеческого сердца и окружающего мира. Его привлекала способность древних греков к космизации, упорядоченности мира, сочетающейся с осознанием его подспудных хаотических сил. Воплощением идеальной гармонии мира и человека для него стала знаменитая статуя дельфийского возничего, чье «лицо исполнено уверенного, вечного покоя, как будто он иллюстрирует изречение, высеченное на стенах Храма Аполлона: «Ничего сверх меры»2. Способность сохранить равновесие между аполлоническим и дионисийским началами остается загадкой для человека ХХ века, с точки зрения которого, боги покинули землю и жизнь лишена смысла. Поэтому приобщение к истокам античной культуры, по мысли Голдинга, должно помочь ответить на вопрос, что «определяет направление нашей жизни»3 и способствовать решению экзистенциальных проблем. Эссе завершается утверждением: «Мы приедем сюда снова». И действительно, в конце своего творческого пути английский прозаик вновь пытается разрешить загадку Дельфийского оракула в своем 1 Golding W. Delphi // Golding W. A Moving Target. — London: Faber and Faber, 1982. — Р. 37. 2 Golding W. Delphi // Golding W. A Moving Target. — London: Faber and Faber, 1982. — Р. 43. 3 Golding W. Delphi // Golding W. A Moving Target. — London: Faber and Faber, 1982. — Р. 43. 193 последнем романе «Двойной язык» («The Double Tongue», 1993), который остался незавершенным. Его главная героиня – жрица дельфийского храма Ариека, которую почитали Пифией, голосом самого бога и которая доподлинно знала истинную подоплеку чудесных предсказаний оракула. Попытки героини иденти-фицировать божественное заканчиваются посвящением «неведомому богу», что можно расценивать как духовное завещание автора. Подводя итог своим размышлениям над сущностью человеческой природы, английский прозаик приходит к выводу о том, что самоопределение человека невозможно без осознания общего смысла, пронизывающего все бытие, который может быть назван Богом. Таким образом, духовное наследие античной цивилизации являлось для Уильяма Голдинга предметом научных штудий, объектом философских размышлений и художественных интерпретаций. Его оценка античной культурной традиции была неоднозначной. С одной стороны, в истории Древней Греции и Рима он видел истоки трагедии современной европейской цивилизации и подверг резкой критике рационалистической пафос восприятия окружающего мира, культ научной картины мира, унаследованные у древних греков европейцами. Поэтому западному культу науки писатель противопоставлял восточную традицию самопознания. Вместе с тем духовное наследие античного мира продолжает восприниматься Голдингом как непреходящая ценность и образец для последующих эпох. В результате У. Голдинг стремился освободить восприятие античного наследия от интерпретаций литературы и философии Нового времени. Он обнаружил в ней не череду побед человеческого разума, не торжество научной мысли, а отражение архаического мировоззрения с его стремлением представить целостную картину гармоничного мира, приобщение к которому может способствовать разрешению экзистенциальных проблем. Преодолевая сложившиеся клише в трактовке античной культуры, он актуализировал такие идеалы античной культуры, как гуманизм, свобода личности, самопожертвование во имя Родины, мера и гармония. Именно они, его мнению, должны стать основанием для дальнейшего развития европейской цивилизации. 194 Л.П.ШУЛЯК /г. Алматы, Республика Казахстан/ СОДЕРЖАТЕЛЬНОЕ ЗНАНИЕ В АНТИЧНОЙ ЛОГИКЕ The article discloses the category of substantial knowledge generated in antique logic. By the example of separate philosophical doctrines the concept of rational development of the validity comes to light. Advantages of the given type of knowledge of the world and its alternative are shown. The category-conceptual device of the dialectic and relativistic approach to the knowledge of an objective reality is given. Мақалада антика дəуірінде қалыптасқан логиканың мазмүнды білім категориясы айқындалып көрсетіледі. Əртүрлі философиялық жүйелер мысалында болмысты саналы түрде тану мəлесесі талданады. Болмысты танудағы осы форманың ерекшеліктері мен басымдылықтары зерделенеді. Шынайы болмысты танудағы диалектикалық жəне релятивисттік бағыттағы категориялық ұғымдық апарат ұсынылады. Природа знания и логические методы его формирования одна из самых серьезных историко-гносеологических задач. Логические фигуры закрепляются в сознании человека в ходе предметно-практической деятельности человека. Но операциональные директивы логики не связаны с любым типом знания – ложью, заблуждением, вненаучным и т.д. знанием. Речь может быть только о содержательном знании. Именно такое понимание теоретикопознавательной логики зарождается в древнегреческой логике. Хотя первоначально и основоположник логики Аристотель отдает дань представлению об этой форме умственной деятельности как искусству риторики (в работе «Топика»). Но уже первые философы (милетцы, Гераклит) определяют цели познания космоса как подчиненные разумной необходимости и закономерности. Достижение рационально сконструированной системы знаний характерно и для материализма и для идеализма. История философии вполне это подтверждает. Уже в своей колыбели, у греков, философия не сомневается в объективном ( вне воли и сознания человека) существовании мира и знания о нем. Неотъемлемым признаком подлинного знания становится диалектика, ее универсальные принципы развития, цельность, совокупность моментов действительности, которая в своем развертывании оказывается необходимостью. Несомненным признаком повышения интенсивности знания становится возникновение все более общих абстрактных понятий, требовавших эмпирического подтверждения. Ло195 гические понятия, вырабатываясь в творческом процессе человеческой практики, несут на себе как печать ее достоверности, так и ее ограниченности. Содержательность особо ярко начала обнаруживаться в познании, смысл которого первые философы милетской школы усматривали в единстве и многообразии природы, пребывающей и тождественной себе субстанции. Гераклит пошел дальше Фалеса и Анаксимена, когда осуществил неожиданный и радикальный поворот античной мысли - понятию бытия противостоит понятие небытия. Само изменение, активное небытие становится бытием. Это означало конец статической гармонии бытия, признание ее динамичности. Более элементарным, простым кажется ответ Парменида на вопрос о сущности бытия и познания. Он полагает, что бытие неизменно и гомогенно. И если речь идет о видимом движении, то элеаты в лице Парменида, Зенона уже отказываются от наивной веры в истинность эмпирических данных. У Гегеля есть рассказ о Диогене Синопском, который начал ходить, чтобы доказать своему ученику существование движения. В результате ученик согласился с таким аргументом, но Диоген стал его бить, ибо нельзя при логическом анализе удовлетворяться чувственной достоверностью. Элеаты выдвигали не только апории изменчивости, но и тождества, последние связаны с неизменностью бытия, потому что человеческий рассудок постигает в природе то, что связано с отождествлением, в результате которого и рождается понятие субстанции, для Парменида, в частности, она и есть неизменность. И тогда время представляет из себя одно непротяженное мгновение. Элеаты вводят в структуру познания логические основы аргументации (доказательство). Другим, не менее важным шагом на пути поиска содержательности знания становятся атомистические теории Анаксагора, Левкиппа и Демокрита. Материализм этих мыслителей был основан на наивном, интуитивном восприятии природы. Сюда же примыкает теория Эмпедокла, согласно которой существуют четыре элемента – земля, вода, воздух и огонь, которые соединяются между собой и образуют сложные вещества. У софистов предметом содержательного знания и самопознания становится человек и его деятельность. Риторика, языкознание, этика, политика – вот что начинает выходить на первый план. За основу познавательной деятельности они принимают релятивизм, понятия при этом оказываются абсолютно отделены друг от друга. Протагор обосновывает модель диалога и впервые начинает изучать способы выведения умозаключения. 196 Однако это лишь один, хотя и имеющий первостепенную важность аспект той рациональности, которая формируется с началом развития логики. Другой определяющий аспект логической рациональности, характеризующий её отличие от чувственно - эмпирической ступени познания, заключается в выходе за пределы простого наблюдения и фиксации фактов, за пределы того ”многознания”, которое, по выражению Гераклита, “не делает умным”. Открыть в реальности то, что не может быть дано в чувственном восприятии, но что является в ней самым существенным - такова главная задача разума и высшее оправдание его необходимости для человека. С точки зрения Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена, Гераклита, способность воды, апейрона, воздуха или огня быть первоначалами бытия не усматривается чувствами самими по себе, но может быть постигнута только разумом, осмысливающим чувственные восприятия. Проблема единства разума и чувств имела важнейшее значение практически для всех античных философов. Вслед за Гераклитом античные философы включили в число фундаментальных задач разумного познания открытие той необходимости, которая “правит миром” и которой подчиняются все происходящие в нём события. Самим Гераклитом вселенская необходимость, именуемая Логосом, мыслилась как скрытая глубинная гармония различного и как напряжённое единство противоположностей, между которыми происходит борьба; тем самым перед разумом ставилась задача выявления того, что ныне мы называем объективной диалектикой. У таких мыслителей, как Демокрит, понятие правящей миром необходимости свелось к универсальному детерминизму, в соответствии с чем на первый план выдвинулась задача обнаружения всевозможных естественных причинно - следственных отношений. Наряду с этим в сферу рационального познания античные философы включили исследование проблем отношения между единым и многим, субстанцией и акпиденциями, вечным и преходящим, пребыванием и изменением, движением и покоем, возможностью и действительностью, необходимостью и случайностью, бесконечным и конечным, простым и сложным и т. д. Начиная с Сократа и Платона, в древнегреческой философии всё более отчётливо осознаётся, что для развития рационального познания фундаментальное значение имеет выработка понятий с присущими им функциями обобщения и абстрагирования. Формирование понятийного (категориального) аппарата логики (осново197 полагающую роль в этом процессе сыграл Аристотель) было важнейшим этапом на пути развития философской рациональности. Надо отметить, что достигнутый при этом прогресс рациональности ставил перед античной мыслью весьма трудные вопросы об отношении между общностью понятия и единичностью обобщаемых им вещей, а также проблему относительной независимости существования понятий от существования соответствующих вещей. Здесь коренились серьёзнейшие гносеологические основания для возникновения идеалистической концепции Платона, согласно которой “идеи” (под ними в сущности имелись в виду именно понятия в их познавательно - обобщающей функции) не только существуют независимо как от вещей, так и от человеческого сознания, но также являются онтологически первичными по отношению к вещам и каким-то образом порождают последние. Действительное отношение между понятиями о вещах и вещами оказалось в платонизме и принципиально родственных ему философских учениях инверсированным. В этом смысле идеализм означал отход от главной цели рациональности - постижении истины. Задолго до того, как Аристотель разработал логическое учение, древнегреческие философы широко оперировали умозаключениями. Это была конкретная форма функционирования рациональности. Она, однако, была поставлена под сомнение и серьёзно дискредитирована софистами. Полемика с ними Сократа и Платона со всей ясностью обнаружила необходимость перехода от интуитивного представления о том, каким должно быть правильное рассуждение, к вполне рефлектированному и закреплённому в чётких правилах пониманию этой правильности. Осознание того, что рациональное знание должно быть логичным, и создание Аристотелем детально разработанной концепции логически упорядоченного мышления явились одним из крупнейших достижений античной философии. Следует заметить, что одна из ведущих тенденций этой логики состояла в том, чтобы превратить формально - логическую корректность рассуждения в единственный критерий его истинности. Впервые эта тенденция отчётливо обнаружилась (опять-таки задолго до Аристотеля) в работах философов элейской школы, наиболее крупными представителями которой были Парменид и Зенон. Их рассуждения относительно единого и многого, прерывности и непрерывности, движения и покоя выявили ряд логических парадоксов, которыми по сути дела ставилась проблема диалектической 198 противоречивости бытия и диалектического познающего мышления. Но если Гераклит в аналогичной ситуации смело допустил реальности такого рода единства противоположностей, то элеаты, находившиеся во власти метафизического предрассудка о невозможности внутренней противоречивости бытия, объявили наблюдаемое в мире движение и множественность вещей свидетельством того, что этот мир иллюзорен, а “истинное бытие” является единым, неизменным и лишённым движения, и сделали неправомерный вывод, прямо ведущий к платоновскому идеализму, что такого рода бытие имматериально. Проблема отношения между разумом и чувствами была одной из ключевых в античной философии. Подавляющее большинство представителей последней было убеждено, что чувственные представления могут быть (или даже обязательно являются) более или менее искажёнными образами предметов (т. е. сравнительно немногие античные философы, которые, подобно софистам, формально провозглашали полное доверие к чувствам и заявляли, что всё представляемое ими реально существует, практически стирали всякое различие меду истиной и заблуждением; предельно плюрализируя истину, они тем самым полностью релятивизировали её, что означало её отрицание). Но одни философы, в основном тяготевшие к идеализму, полагали, что вследствие этого чувственный опыт не имеет никакой познавательной ценности и рациональное познание должно развиваться в полной независимости от чувств, неминуемо впадает в самые серьёзные заблуждения и потому для него обязательно в полной мере использовать познавательные возможности, заключённые в свидетельствах чувств; идя глубже этих свидетельств и проникая в суть бытия, разум должен в то же время согласовывать свои выводы с чувственным опытом. Такова была, например, позиция философов - материалистов Гераклита и Демокрита. При всей их критичности к свидетельствам чувств как таковым названные мыслители в принципе исключали возможность того, чтобы выводы представляемого ими философского разума вели к взгляду на чувственно воспринимаемый мир как на некую иллюзию. Последний был истинен для них как явление, сущность которого раскрывается разумом и образует определённое единство с явлением, так что изучение мира явлений открывает путь к рациональному постижению сущности, а последнее объясняет глубокие основания и причины чувственно воспринимаемого мира. 199 Второе из рассмотренных решений проблемы отношения между разумом и чувствами выглядит значительно более трезвым по сравнению с первым, абсолютно антисенсуалистическим; именно в рамках второго решения была создана в высшей степени плодотворная концепция атомистического строения мира. При обзоре античных представлений о разуме нельзя обойти молчанием воззрения Пифагора и пифагорейцев на математику, которую именно они конституировали как научно - теоретическую дисциплину. Дело в том, что математическую формализацию знаний о действительности пифагорейцы рассматривали как важнейшее, если не главное проявление той рациональности, которая проникает в сущность бытия. Из существенности выражаемых числами количественных определений действительности пифагорейцы сделали, однако, необоснованный вывод о высшей онтологической реальности чисел, об их онтологическом примате по отношению к вещам и их мироправительной роли. Поскольку числа рассматривались при этом как имеющие имматериальное бытие, постольку провозглашение их примата относительно материального мира открывало путь к идеалистическому воззрению на действительность. Гипостазированные числа превращались в некие подобия божеств, властвующих над миром. Таким образом, та или иная гносеологическо - методологическая позиция философов влекла за собой определённые онтологические корреляты, результатом чего явилась серия общемировоззренческих конфронтаций, главной из которых была борьба между “линией Демокрита” и “линией Платона”. Рассмотренные процессы развёртывались не только и не столько в сфере “чистого” мышления, а имели определённую социальную обусловленность и социальную значимость, были связаны с интересами различных социальных групп и классов. Сами античные философы не ограничивались постановкой проблемы разума и рациональности в гносеологическом и онтологическом аспектах, а ставили её также в этическом и политическом планах. Понятие разума, как оно реально представлено в античной философии, обладает, таким образом, сложной структурой, различные элементы которой имеют свой специфический смысл. Математику вместе с логикой можно было бы отнести к формальным аспектам рациональности, подчёркивая, что речь идёт не о внешней, но о внутренней форме, существенной для самого содержания ра200 зума, прогресс которого немыслим без развития названных формальных аспектов. К содержательному аспекту рациональности следует отнести реализованное познание существенных сторон и черт реальности, её глубинной структуры. Для этого содержательного аспекта рациональности важнейшее значение имело понимание познавательной ценности чувственного опыта, уяснение необходимости своего сочетания с чувственной ступенью познания. Когда всё это не принималось во внимание и тем более, когда это сознательно игнорировалось, разработка формальных аспектов рациональности была чревата самыми серьёзными идеалистическими аберрациями, в которых формальная рациональность вступала в противоречие с содержательной рациональностью. Формирующийся и развивающийся философский разум имел к тому же много внешних противников, кровно заинтересованных в консервации или реактивации отвергаемых им мифологически - религиозных воззрений. Отсутствие в Древней Греции и Древнем Риме сплочённого и политически влиятельного жреческого сословия была одной из необходимых предпосылок расцвета рациональности в античном мире, тогда как складывание в послеантичную эпоху христианского духовенства воздвигало всё более действенные препоны на пути рациональности. Серьёзные внутренние противоречия в развитии разума, конфликт различных форм рациональности, гипертрофия её формальных аспектов - всё это противники разума использовали в своих целях 201 РАЗДЕЛ ВТОРОЙ: «ТРАДИЦИИ АНТИЧНОСТИ В СРЕДНИЕ ВЕКА, НОВОЕ И НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ» А.АСОЯН /г. Санкт-Петербург, Российская Федерация/ ТРАНСФОРМАЦИЯ АНТИЧНЫХ СЮЖЕТОВ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ The article devoted to transform of the ancient subject in the Russian сlassial literature. Мақала антикалық сюжеттердің орыс əдебиетінде алған орынан арналған. Современный исследователь, известный культуролог Г.С. Кнабе выделяет три периода в истории влияния античности на русскую культуру: 1. русский исихазм («век Сергия и Андрея») – XIV-XV века; 2 петербургско-императорский период, хронологические границы которого условно определяются как 1650-1850-е гг.; и, наконец, 3. «серебряный век» как эпоха, наиболее ясно и полно выразившая себя в период примерно 1893-1911 гг.1 Задолго до этой периодизации Л.В.Пумпянский считал, что новая русская словесность, как и французская, зависимая в своем происхождении от рецепции античной литературы, переживает в процессе развития «открытие античности, образование античного идеала, его разложение и переход к новым, еще не высказавшимся формам»2. Исследователь начинал отчет новому, «ренессансному», характеру русской литературы от петровско-елизаветинской эпохи. 1 Кнабе Г.С. Русская античность. Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. Программа-конспект лекционного курса.− М., 2000. − С. 240. 2 Пумпянский Л.В. К истории русского классицизма (1923-1924)/ Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы. − М., 2000. − С. 30. 202 Убедительная концепция ученого влечет интерес к возможным модусам пресуществления античного миросозерцания в русской классике, в произведениях которой запечатлена, как сказал бы Пумпянский, душа отечественной литературы1. В выборе ее персоналий определяющим представляется мнение Новалиса, что «Античность свершается там, где познается творческим духом»2. Интересны не столько прямые реминисценции из античности, сколько более сложные явления, когда, по словам М.Бахтина, «творческое понимание не отказывается от себя, от своего места во времени, от своей культуры и ничего не забывает…»3. Начнем с итоговой статьи слависта из США Феликса Раскольникова «Место античности в творчестве Пушкина»4. В трактовке темы автор следует за утверждением А.А.Тахо-Годи, которая еще в 60-е гг. полагала, что «…в плане эмпирическом и историко-литературном все элементы использования Пушкиным античной литературы в основном изучены», однако это не относится к пониманию «самой концепции античности у Пушкина»5. Восполняя этот пробел, Раскольников формулирует основные выводы собственных и российских исследований. Первый вывод обращение Пушкина к образу античности и античным формам являет собой своего рода «поэтический побег» от современности в идеальный мир красоты; второй - античная культура, наряду с христианской, всегда была органической частью духовной жизни Пушкина; третий - в пушкинском творчестве христианство и античность дополняют друг друга6, или, как верно замечено еще Белинским, в стихах поэта «есть небо, но им всегда проникнута земля»7. Четвертый - «Пушкин, как и многие античные мыслители, 1 Там же. Novalis. Scyriften. Kritische Neueausgabe auf Crund des handschriftlichen Nachlasses von Ernst Heilborn. 2 Bd. Berlin 1901.) // Цит.: Беньямин Вальтер. Теория искусства ранних романтиков и Гете. – Логос. − 1993 − № 4. − С. 156. 3 Бахтин М.М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира» / Эстетика словесного творчества. − М., 1979. − С. 334. 4 Раскольников Феликс. Место античности в творчестве Пушкина // Русская литература, 1999. − № 4. С. 3-25. 5 Тахо-Годи А.А. Эстетическо-жизненный смысл античной символики Пушкина // Писатель и жизнь. − М., 1968. − Вып. 5. − С. 104. 6 Раскольников Ф. Указ. соч. − С. 7. 7 Там же. − С. 10, 11. 2 203 отделял творческий Разум, охватывающий всю полноту жизни, от «низких истин», открываемых сухим рассудком»1. Пятый - в лирике Пушкина в конце 1920-х- 1930е гг. намечается движение от «анакреонтики» к «горацианству», доминирует идея мудрой умеренности2. Шестой - Пушкин, вслед за Саути, видит первооснову идеи «самостояния человека» в античной философской поэзии3. Последний тезис, минуя Саути, можно обосновать ссылкой на тетраметр Архилоха, заканчивающийся призывом, близким Пушкину: В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй. Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт (пер. В.В.Вересаева), или, скажем, примером из философии Платона, о которой Татьяна Васильева, один из самых компетентных знатоков платоновского наследия, заметила, что это «не философия приоритетов, это философия меры»4. Но остановим себя на пути отсылок, чтобы бы не показаться глухими к увещеванию Тахо-Годи. Предпочтем другой путь, на который указывал И.Анненский: «… античность нельзя сводить к одним пережиткам (…) это есть живая сила, без которой, может быть, немыслим самый рост нашего сознания и с которой связано не только наше настоящее, но отчасти и наше будущее»5. В частности, это значит, что необходимо обратить внимание на те случаи, когда античный материал оказывается метасюжетом литературного произведения. В подобной ситуации Ю.М.Лотман говорил о «сюжете культуры», предполагающим «возведение реальных текстовых сюжетов до уровня инвариантных персонажей с взаимно несводимыми пространствами6. Именно в таком ракурсе несколько лет назад нами предприняты штудии «Орфический сюжет в «Евгении Онегине», в результате которых миф об Орфее и Эвридике явил себя в романе в роли архетипической матрицы, и 1 Там же. − С. 15. Т ам же. − С.18. 3 Там же. − С. 20. 4 Васильева Татьяна. Путь к Платону. Любовь к мудрости или мудрость любви: «Логос», «Прогресс-Традиция», 1999. − С. 191. 5 Анненский Иннокентий. История античной драмы. − СПб., 2003. − С. 30. 6 Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 тт. − Талинн, 1992. − Т. 3. − С. 390. 2 204 романная триада Автор, Онегин, Татьяна обрели смыслы, укорененные в древнегреческом сознании. Жизнь пушкинских персонажей открылась на уровне универсалий Бытия, а исконная миссия Поэта предстала как психагогия и спасение русской Психеи1. Чтобы вывести Психею-Эвридику к свету, - в романе эта миссия связана с образом Татьяны, - Поэту необходимо найти единственно верное Слово, адекватное ее сокровенному содержанию. В мнемоническом ключе, писал Ж.-П.Вернан, этот акт, аналогичный нисхождению Орфея в Аид, уподобляется вдохновению поэта или вызыванию усопшего из царства мертвых: «Привилегия, которую Мнемозина представляет аэду, заключается в чем-то вроде контракта с потусторонним миром, в возможности входить в него и вновь возвращаться. Прошлое оказывается одним из измерений потустороннего царства»2. Такое субстанциальное смыслопорождение, обусловленное архетипами античного мира, в русской литературе не редкость. Актуальным примером представляется стихотворение Ф.Тютчева «Два голоса». Лотман проницательно заметил, что «… оба голоса причастны античному взгляду, что отражается и в лексике, и в той окраске «героического пессимизма», которая придана стихотворению»3. Подобная точка зрения встречается и у других исследователей, к примеру, у Л.А.Фрейберга. Но никто не отметил, что тютчевское стихотворение вбирает в себя мифопоэтический мир «Илиады» и в снятом виде воспроизводит структуру гомеровской поэмы, которая служит ключом к семантике стихотворения. Сознание древнего грека, нашедшего выражение в «Илиаде» и воспитанного ею было открыто для понимания неокончательности любого исторического события. Это не лишало его воли к победе, но исключало в нем легкомысленное тщеславие. Любая победа таила в себе горечь будущего поражения. Так, для Гектора даже в дни ратных успехов свойственно сознание обреченности: Будет некогда день и погибнет священная Троя, 1 Подробнее об этом: Асоян А.А. Орфический сюжет в «Евгении Онегине» // Пушкин в ХХI веке. К 80-летию Ю.Н.Чумакова. – Новосибирск − С. 19-27. 2 Vernant J. - P. Aspects Mythiques de la memoire en Grece // Journal de Psychologie. − 1959. − P. 7. 3 Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. − Л., 1972. − С. 181. 205 С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама (VI, 448-449). Дыханием рока, как и в «Илиаде», пропитан весь воздух тютчевского стихотворения. По словам автора, Тревога и труд лишь для смертных сердец… Для них нет победы, для них есть конец. У Гомера эта сентенция выражена еще радикальнее: Общий у смертных Арей, и разящего он поражает. В результате квазиисторические события «Илиады» предстают космологической драмой, в которой обнаруживается вечная проблема смерти, ее роковой неизбежности и необходимости, потому что только через смертную жертву возможно продолжение рода. Жизнь и смерть выступают в гомеровском эпосе как взаимно обусловленные. Как сказал бы Гераклит, «Смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают». Борьба этих оппозитивных элементов становится сюжетом тютчевского стихотворения, в котором коллизия конфликта взаимообусловленных полярностей только и может выявить логику загадочных, вроде бы алогичных стихов: Мужайтесь, о други, боритесь прилежно, Хоть бой и неравен, борьба безнадежна. Для гомеровского времени понимание истории как ИСТОРИИ ГЕРОЕВ являлось единственно возможным. Между тем, герой – это тот, чей смысл жизни тождественен, равен ей самой. Для героя между жизнью и ее смыслом нет расхождения, и, конечно, такое высокое ристание было для Тютчева идеалом. В этом поэт следовал не только греческому рапсоду, но и Пушкину, который, заканчивая стихотворный роман, записал в 1830 г.: «Самостояние человека – залог величия его»1. В это же время Тютчев в стихотворении «Цицерон» восклицает: Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир. Между тем «Два голоса», датированные 1850 г., замечательны совершенно иной интонацией, вобравшей в себя не римское 1 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 3. − М., 1957. − С. 468. 206 самоутверждение, а греческое самостояние в равнодушной вселенной. Они заканчиваются стихами: Над нами безмолвные звездные круги, Под нами немые, глухие гроба. По этим двум «античным» стихотворениям Тютчева мы склонны судить об эволюции поэта, которую условно можно обозначить как путь от Рима к Афинам, где бытовало разное понимание силы: есть сила kratos – власть, насилие, и есть dunamis – cила самоосуществления, которая всегда находится в старинной и постоянной вражде с судьбой1. «Совмещение героизма и фатализма (…) есть результат античного (эллинского. – А.А.) типа культуры»2, - указывал А.Ф.Лосев. Поэтому именно греки, а не римляне знали так называемого «трагического человека». Такой человек, писал Вяч. Иванов, «никогда не бывает ни просто счастлив, ни просто несчастен, он живет как бы вне этих категорий и непрестанно слышит в себе тайный голос, говорящий ДА жизни и ее приемлющий, - и вместе другой голос, шепчущий НЕТ. Он ощущает в себе эту антиномическую структуру воли – не как разлад противоборствующих стремлений […] но напротив, как свой целостный состав и источник сильных решений, как некую полярность внутреннего человека в себе, то устойчивую, подобно расположению молекул в магните, то выходящую из равновесия, как электричество в грозовом разряде»3. Трагический человек, говоря словами того же Иванова, духовному хмелю предпочитает духовное трезвение4, которое характерно как для героев «Илиады», так и лирического субъекта «Двух голосов», одного из самых глубоких, по замечанию исследователя, стихотворений Тютчева5. В «Илиаде» миф и история слиты друг с другом, и это еще один момент, импонирующий гению Тютчева. Но сам Вяч. Иванов 1 Об этом: Васильева Т.В. Комментарии к курсу истории античной философии. − М., 2002. − С. 306. 2 Лосев А.Ф. 12 тезисов об античной культуре // Студенческий меридиан, 1983. − № 9. − С. 14. 3 Иванов Вяч. Два лада русской души//Иванов Вяч. Родное и вселенское. − М., 1994. − С. 373. 4 Иванов Вяч. Два маяка// Иванов Вяч. Лик и личины России. Эстетика и литературная теория. − М., 1995. − С. 241. 5 Маймин Е.А. О русском романтизме. − М., 1975. − С. 190. 207 считал, что «мифическая летопись мира и человека более истинна, чем сама история»1, потому что миф – это «образное, - по его словам, - раскрытие имманентной истины духовного самоутверждения, народного и вселенского»2. Духовного, в данном случае – религиозного, когда мир воспринимается как всеединство, как целое. Такого рода умозрение Иванов считал характерной особенностью «русского ума»: Он здраво судит о земле В мистической купаясь мгле3. Эти стихи возникли не без влияния идеи Ф.Достоевского о русском народе как народе-богоносце». То, что для других, например, Анненского, представлялось «логически непримиримым», для религиозного сознания Иванова открывалось в своей «единораздельности», не в антиномии, а органическом переходе одного в другое, переходе, который находил обобщение в акте «зиждительного умирания», Такой акт был сердцевиной эллинской религии страдающего бога, где зеркало Диониса – образ его становления в инобытие4. Иллюстрируя дионисийский экстасис, Иванов писал: Бог кивнул мне, смуглоликий, Змеекудрой головой. Взор обжег и разум вынул, Ночью света ослепил И с души- рабыни скинул, Все, чем мир ее купил. И в обличье безусловном Обнажая бытие, Слил с отторгнутым и кровным Сердце смертное мое5. Стихи, посвященные Дионису – ключ к творчеству Иванова, его жизненному и художническому самоопределению. Без них не понятны ни «Кормчие звезды», ни «Зеркало зеркал». Иным было восприятие греческого мифа Ин Анненским, в художническом са1 Иванов Вяч. Собр. соч. − Т. 3. − С. 113. Иванов Вяч. По звездам. − СПб., 1909. − С. 48. 3 Иванов Вяч. Кормчие звезды. − С. 77. 4 Иванов Вяч. Эллинская религия страдающего бога // Эсхил. Трагедии. − М., 1989. − С. 318. 5 Иванов Вяч. Стихотворения. Поэмы. Трагедия: В 2 кн. − СПб., 1995. − Кн. 1. 1. − См. 447. 2 208 моопределении которого просматривается принадлежность лирического сознания поэта к амбивалентным смыслам, лежащим в основе архетипов античной культуры, где “песня” изначально является “музыкой жизни” и “музыкой смерти” и где дельфийский оракул, посвященный Аполлону, был ритуалом рождения живого голоса во мраке тления1. Вероятно, поэтому поэзия для Анненского “дитя смерти и отчаяния”2. Анненский был убежден, что «… современные лирники хранят преемственность с Орфеем (...), что и в наши дни поэзия - это “отзвук души поэта на ту печаль бытия”, которая открывает в его явлениях другую, “созвучную себе мистическую печаль”. Вот почему поэзии приходится говорить “символами психических актов, а между теми и другими может быть установлено лишь весьма приблизительное и притом чисто условное отношение”3. Для Анненского катабазис Орфея - символ психического акта, который предполагает прикосновение к царству мертвых. «Реми де Гурмон, - писал Анненский, - давно уже заметил, что наш интеллект никак не может привыкнуть к обобщению идеи смерти с тою, которая, казалось бы, к ней близка, т.е. с идеей небытия (de neant). Здесь поэзия является именно одною из сил, которые властно поддерживают эту разобщенность (…) тем самым ничто из ничто обращается уже в нечто: у него оказывается власть, красота и свой таинственный смысл»4. В результате музой Анненского становится Незримая, которая, - словно по обычаю архаической тавтологии, - предстает и Эвридикой, и царицей Аида Персефоной. В одном из стихотворений “Тихих песен” он писал: Дыханье дав моим устам, Она на факел свой дохнула, И целый мир на Здесь и Там В тот миг безумья разомкнула, Ушла, - и холодом пахнуло По древожизненным листам 1 Акимова Л.И. Танец жизни (античность и Пуссен)// Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности до наших дней. − М., 2000. − С. 146. 2 Анненский И. Что такое поэзия / Книги отражений. − М., 1979. − С. 207. 3 Анненский И. символы красоты / Книги отражений. − С. 129. 4 Анненский И. Что такое поэзия. − С. 202. 209 («На пороге»). Факелы – атрибуты Персефоны, или, что то же самое, Незримой. Незримая, символизирует “плененность» Анненского «таинственным смыслом» смерти. И эта «плененность» никак не похожа на экстаз Вяч. Иванова, который видел источник тоски Анненского в религиозном бессилии поэта, в его «предустановленной» дисгармонии1. «Плененность» Анненского трагического содержания, недаром эпиграфом к первой книге поэта стали стихи о жертвенном возлиянии: Из заветного фиала В эти песни пролита, Но увы! не красота, Только мука идеала. Эпиграф к «Тихим песням», - вспомним слова А.Ф.Лосева: «слово … есть орган самоорганизации личности»2, - как и эпитет в названии книги стихов, органичен для Анненского, как никого другого, потому что укоренен в древнегреческом воззрении на жертвоприношение как центральный стержень любого мифоритуала3, следовательно, и искусства, в каких бы формах оно ни выступало. «Только то, что было исповедью писателя, - говорил Блок, - только то создание, в котором он сжег себя дотла (…), только оно может стать великим»4. Жертвенная участь поэта - пеня за древнюю вину, за «орфическое» пре-ступление границы между мирами. На это намекала Марина Цветаева: «Поэт издалека заводит речь, Поэта далеко заводит речь…». Но эпиграф к «Тихим песням», не только указывает на обычный для поэта descensus ad linferos: Анненский предстает «фигурантом», если можно так выразиться, «двойного бытия», символом которого в стихах Анненского, образом status quo поэта на пороге «здесь» и « там», становится “тоска маятника”, который: Да по стенке ночь и день, В душной клетке человечьей, Ходит-машет сумасшедший, 1 Иванов Вяч. Родное и вселенское. − С. 176. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. − М., 2001. − С. 170. 3 Акимова Л.И. Танец жизни (античность и Пуссен). − С. 322. 4 Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. − Т. 5. − С. 278. 2 210 Волоча немую тень. Такое самочувствие претворяется в “тоску возврата”, “тоску кануна”, “тоску миража” - “тоску безысходного круга”, наконец, “тоску припоминания”, когда Все живые так стали далеки, Все небытное стало так внятно... В результате в лирическом мире Анненского верховодит не умозрительный Хронос, но вершитель антропологического времени, «привратник» Янус. Эмпирически явственный Янус, в отличие от спекулятивного, трансцендентального Хроноса, постоянно дает почувствовать контрапункт настоящего и прошлого, бытия и небытия, что находит отражение в пристрастии Анненского, к языковым формам, контрастным по смыслу, но звучащим вполне или почти одинаково1 (35). В итоге герой “перехода” Орфей пребывает в художественном мире поэта хронотопической данностью Януса, а его Эвридика выдает себя за Незримую, мойру и музу поэта, драма которого сосредоточилась “на ужасе - перед бессмысленным кривлянием жизни и бессмысленным смрадом смерти. Это ужас, - писал Вл.Ходасевич, - двух зеркал, отражающих пустоту друг друга”2. Психологическая особенность дионисийского культа посредствовала, как отмечал Иванов, между жизнью и смертью3, интимизировала переход между ними.. Анненский же был истинно трагической фигурой, «оглохшим к музыке кифаредом»4, но на свой безрелигиозный манер он оставался вестником, как Орфей, между миром живых и миром мертвых: «душа его была мучительно поделена между противоположными и взаимно враждебными мироутверждениями»5. Отзвук этой трагедии слышится и в стихотворении О. Мандельштама: Я в хоровод теней, топтавших нежный луг, 1 Верхейл К. Трагизм в лирике Анненского // Иннокентий Анненский и русская культура ХХ века. − СПб., 1998. − С. 43. 2 Ходасевич Вл. Об Анненском / Колеблемый треножник. − М., 1991. − С. 458. 3 См.: Иванов Вяч. Эллинская религия страдающего бога // Эсхил. Трагедии. − М., 1989. − С. 318. 4 Иванов Вяч. О поэзии Иннокентия Анненского / Родное и вселенское. − С. 177. 5 Иванов Вяч. О поэзии Иннокентия Анненского / Родное и вселенское. − С. 179. 211 С певучим именем вмешался… Но все растаяло, – и только слабый звук В туманной памяти остался. Как и Анненский, Мандельштам, ощущая себя не мистагогом, наподобие Вяч. Иванову, а «пешеходом», хорошо знающим, что «музыка от бездны не спасет»1. И все-таки его преданность ей была очевидна. Недаром Н.Гумилев писал о нем, что поэт стремится «к довременному хаосу, в царство метафоры, но не гармонизирует его своей волей, как это делают верующие всех толков», а только пугается «несоответствием между ним и собою»2. Тем не менее, психагогическая проблематика организует все «летейские» стихотворения Мандельштама: «Когда Психея-жизнь спускается к теням…», «Я слово позабыл, что я хотел сказать…». Второе воспринимается как продолжение первого, не случайно они печатались под общим названием вместе со стихами «Возьми на радость из моих ладоней…». По убедительному мнению С. Ошерова, образы ласточки (души) и горячего снега, общие для второго стихотворения микроцикла и для «глюковского» стихотворения «Чуть мерцает призрачная сцена…», написанного под впечатлением известной оперы, поставленной В. Мейерхольдом, дают основание предполагать, что в мифологическом пространстве Аида, представленного в этих стихах, появляется «неназванный Орфей, пришедший за возлюбленной – Психеей»3. Трагическая развязка его предприятия дана уже в первой строфе второго стихотворения микроцикла: Я слово позабыл, что я хотел сказать. Слепая ласточка в чертог теней вернется На крыльях срезанных, с прозрачными играть. В беспамятстве ночная песнь поется. Забыть слово означает для Мандельштама впасть в беспамятство, утратить себя. Ведь «ночная песнь» – дионисическая, самозабвенная, где личность поэта растворяется в музыкальной стихии бессознательного. Такова стратегия символистов: «Волить творче1 Мандельштам О. Полное собр. стихотворений. − СПб., 1995. − С. 32. Там же. − С. 220. 3 Ошеров С. « Tristia» Мандельштама и античная культура// Мандельштам и античность. − М., 1995. − С. 200. 2 212 ски, – заявлял Иванов, – значит волить безвольно»1. А в «дневной» песне Мандельштама все подчинено аполлонической интенции. Аполлонизм – светоносное нисхождение в недра подсознания, когда «вывести Психею» только и возможно про-яснением творческого смятения; она алчет подвига духа, трезвого служения. Конечно, конфронтации акмеистов и символистов сложнее, менее однозначны. Мандельштам сам указывал на это в «Природе слова»: «Не идеи, а вкусы акмеистов оказались убийственны для символизма. Идеи оказались отчасти перенятыми у символистов, и сам Вячеслав Иванов много способствовал построению акмеистической теории»2. Но, как известно, предтечей акмеистов был не Иванов, а И.Анненский. В статье «О природе слова», Мандельштам писал об Анненском: «Мне кажется, когда европейцы его узнают, смиренно воспитав свои поколения на изучении русского языка, подобно тому, как прежние воспитывались на древних языках и классической поэзии, они испугаются дерзости этого царственного хищника, похитившего у них голубку Эвридику для русских снегов…»3. Преклонение Мандельштама перед Анненским вызвано прежде всего тем, что всю мировую поэзию Анненский воспринимал как «сноп лучей, брошенный Элладой», и урок творчества Анненского для русской поэзии – «внутренний эллинизм, адекватный духу русского языка»4i. Это и дает право Мандельштаму сравнивать Анненского с Орфеем, ибо, как писал он, уступив Запад латинским влияниям и ненадолго загощиваясь в бездетной Византии, устремились в лоно русской речи, сообщив ей тайну эллинистического мировоззрения, тайну свободного воплощения и поэтому русский язык стал именно звучащей говорящей плотью»5. По мысли Мандельштама, Анненскому удалось вернуть русской поэзии представление о реальности слова как такового, утра1 Иванов Вяч. О нисхождении. Возвышенное, прекрасное, хаотическое – триада эстетических начал <Посвящается Андрею Белому> // Весы. – 1905. − № 5. − С. 35. 2 Мандельштам О. К статье «О природе слова» / Слово и культура. − С. 261262. 3 Мандельштам О. О природе слова / Там же. − С. 63. 4 Там же. − С. 64. 5 Т ам же. − С. 58. 213 ченного символистами; иначе говоря, утвердить тот русский номинализм, который связывает его с «эллинской филологической культурой» и животворит дух нашего языка1. Ведь «все, что принадлежит только к настоящему, - говорил Бахтин, - умирает вместе с ним»2. Но необходимо указать еще на один важный аспект диалога русской литературы с античностью. Л.В.Пумпянский писал, что «Эстетически совершить (завершить) есть, по-видимому, особый дар русского гения…»3. Факт подобного «завершения», в частности, связан с мифическим перемещением теменоса на русскую землю4. Речь идет о переносе Парнаса в Россию русскими поэтами конца XVIII-¨XIX вв. Так, например, В «Оде Государыне императрице Елисавете Первой», 1755 г. А.П.Сумароков пишет: Смешайтесь, токи Ипокрены, Вы с чистой, гордою Невой, Плещите вы в Московски стены, Смесившися с ее водой. В далекие пределы света, Где царствует Елисавета, Гласи, российский Геликон. Стихи свидетельствуют, что русская поэзия очень рано стала осознавать себя наследницей античности, и это имело колоссальное значение для всей русской культуры. Античность стала смыслопорождающей моделью для русского художественного сознания. И не только для поэзии, но и прозы. В качестве примера укажем на рассказ Вл.Набокова «Возвращение Чорба». Герой, подобно Орфею, теряет свою возлюбленную в медовый месяц: «она, смеясь, тронула живой провод бурей поваленного столба, весь мир для Чорба сразу отшумел, отошел, и даже мертвое тело ее, которое он нес до ближайшей деревни, ему казалось чем-то чужим и ненужным»5. 1 Там же. − С. 59. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. − М., 1979. − С. 331. 3 К истории русского классицизма.- Пумпянский Л.В. Классическая традиция. Собр. трудов по истории русской литературы. − М., 2000. − С.32. 4 Идея доцента Омского государственного педуниверситета Т.И.Подкорытовой. 5 Набоков Вл. Возвращение Чорба / Собр. Соч.: В 4 т. Т. 1. − М., 1990. − С. 284. 2 214 Не дождавшись похорон, Чорб едет обратно в те места, где в течение свадебного путешествия они побывали вдвоем. Ему кажется, что если он сумеет воссоздать недавнее прошлое, если соберет все мелочи, которые они заметили с женой, то ее образ станет бессмертным и заменит ему ее навсегда. Но боль утраты оказывается сильнее его космогонических грез, и вот, хмельной от усталости, он возвращается в тихий город, где встретился и венчался со своей будущей женой. В поисках ее тени он снимает гостиничный номер, куда молодые сбежали сразу же после церкви, чтобы избежать помпезного свадебного церемониала в родительском доме молодой жены, и пробует внушить себе, что прошлое можно вернуть, что смерть жены – кошмар, который навалился на него как смертный сон. Но его усилия тщетны. Чорб открывает дверь номера и выходит в ночную тьму города, как нисходят в Аид. Его снова охватывают воспоминания: увядающий тополь перед ее домом с листьями цвета прозрачного винограда, - воскресающий в сознании читателя тополиную серебряную аллею в царстве мертвых, - беззаботную игру жены, старающуюся на ходу поймать лопаткой, которую она нашла близ груды строительных кирпичей, сорвавшийся осенний лист… «Она прыгала и смеялась», похожая на нимфу. Чорб шагал за ней, и «ему казалось, что вот так, как пахнут вялые листья, пахнет само счастье»1. Время в рассказе Набокова оказывается столь же диффузным, как пространство в греческом мифе, на который намекает в бархатной бездне улицы «угол оперы, черное плечо каменного Орфея, выделявшееся на синеве ночи»2. И, возвращаясь к устью своих воспоминаний, Чорб пытается пройти этот мучительный путь до конца: он решает привести в номер женщину, чтобы прожить иллюзию своей первой брачной ночи сполна. Но когда проститутка, на которую он лишь чуть взглянул, начинает раздеваться, Чорб «с глубоким предвкушением сна» отворачивается к стене и мгновенно засыпает. Купленная женщина ложится подле Чорба, но вскоре ее будит истошный страшный вопль. Это Чорб, проснувшийся средь ночи, повернулся и увидел жену свою, лежащую рядом. Белая женская тень соскакивает с постели, и, когда зажигается свет, Чорб по1 2 Там же. − С. 281. Там же. − С. 282. 215 нимает, что последняя надежда, последнее страстное искушение остались позади. Он, как Орфей, возвращается к жизни уже один. Эвридика, - недаром набоковская героиня лишена имени, - уже окончательно отошла в царство смерти. Ее возвращение не случилось. Но благодаря трагической смерти возлюбленной, которая, как и греческая нимфа, погибает от «живого провода» - змеи, Чорбу открывается «последняя» правда любви и жизни, бездна утраты, о которой говорил Л. Шестов: «Эвридика не женщина, женщина – не Эвридика». Как показывает обращение даже к ограниченному материалу, античные идиомы и прозопопеи служат смыслопорождающими моделями в новой русской литературе. Они предстают или инвариантным сюжетом культуры, или парадигмой, архетипической матрицей, типологическим параллелизмом, концептуальным персонажем и т.д. Уникальность каждого случая обусловлена авторской интенцией, непредсказуемостью диалога с чужим текстом, мифопоэтической направленностью авторского сознания. И, как проницательно отмечал Пумпянский, в истории русской классики очевидны исключительный дар развертывания каждой формальной темы, идущей от греко-латинской древности, и провизорное значение ее совершенства для исторически молодой словесности, для ее еще не высказавшихся форм… 1 А.Ю.БОЛЬШАКОВА /г. Москва, Российская Федерация/ ЭЙДОС ИЛИ ЭЙДОЛОН? СТАНОВЛЕНИЕ «ИДЕИ АРХЕТИПА» В АНТИЧНОЙ МЫСЛИ The article is devoted to the genesis of the theory of archetype in the works of the ancient philosophers. A special attention is payed to the dialectics of terms/categories “eidos” and “eidolon”. The author considers the birth of the theory in the ancient world as the first stage in its future evolution – till Jung and contemporary thinkers. 1 Пумпянский Л.В. Указ. соч. − С. 31-32. 216 Мақалада антика дəуірінің ғалымдарының еңбектеріндегі архетип теориясының генезисі қарастырылады. «Эйдос», «эйдолон» категорияларының терминдік мазмұнына жасалған салыстырмалы талдауға ерекеше назар аударылды, себебі оларда бастапқыдан алғашқы бейне мен қайталама стеротип-көшірме ретінде ұсынылған архетип ұғымының түбегейлі айрмашылығы көрсетілген. Автор ежелгі дəуірдегі «архетип идеясының» қалыптасуын антика дəуірінен Юнг пен бүгінгі күнге дейінгі эволюция желісінің бастапқы кезеңі ретінде қарастырады. Античную философию и культуру по праву можно назвать прародительницей теории архетипа, несмотря на огромный промежуток, отделяющий античность от ХХ в., когда «идея архетипа» стала обретать наиболее четкие очертания и когда состоялось собственно «рождение теории». Особое место в этих процессах занимает античное учение об эйдосах, оказавшее влияние на рождение теории архетипа у К.-Г. Юнга. Действительно, одна из наиболее продуктивных (для дальнейшей теории архетипов коллективного бессознательного) сторон учения Платона – представление об идеях как о неких изначально данных первообразахпредставлениях,которые пребывают в умах Богов и из которых впоследствии рождаются мир, вещи и все живое. В диалоге «Федон» отчетливо формулируется платоновское положение об априорно данном человеку знании. В подтверждение мыслей Сократа о бессмертии души его собеседник говорит, что «знание на самом деле не что иное, как припоминание: то, что мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом». Сократ далее размышляет: «Но если, рождаясь, мы теряем то, чем владели до рождения, а потом с помощью чувств восстанавливаем прежние знания, тогда, по-моему, «познавать» означает восстанавливать знание, уже тебе принадлежавшее. И, называя это «припоминанием», мы бы, пожалуй, употребили правильное слово» (Федон 73 а, 75 е). Образцовость, это несомненное качество эйдоса (подобно архетипу), определяет и ценностное значение его как порождающей модели. В таком ракусе эйдос выступает как образец или первообраз («активно действующая парадигма», пользуясь термином А. Лосева), выполняя функции «идеи-модели», которая содержит в себе все правила своей самореализации. Определения такой «идеимодели» и «порожденной парадигмы» мы находим, к примеру, в 217 диалоге «Парменид», где говорится, что «идеи (еidе) эти пребывают в природе как бы в виде образцов, прочие же вещи сходствуют с ними и являются их подобиями, и самая причастность их идеям заключается ни в чем ином, как только в уподоблении последним» (Парм. 132d). Наиболее развернутое воплощение платоновская теория идеи-первообраза получила в «Тимее». «… Для начала должно разграничить вот какие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле. Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего возникновения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее, если демиург любой вещи взирает на неизменно сущее и берет его в качестве первообраза при создании идеи и свойств данной вещи, все необходимо выйдет прекрасным; если же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как первообразом, произведение его выйдет дурным» (Тимей 28а, в). Особое внимание также следует обратить на четкое воплощение у Платона прорезающей всю античную философию диалектики демиурга и творимой им, в согласии с первообразом-идеей, жизни: «Например, в диалоге “Тимей” (28а-31в, 41а, 46е, 68е, 69с) в идеальном мире различаются paradeigma, “образец”, или “первообраз”, “прообраз”, и demioyrgos, “мастер”, или “художник”, “творец”, “созидатель”, “зодчий”, то есть материал и метод его обработки, в результате чего получаются как законченные идеи, так и весь космос, построенный по законам этих идей»1. Подобная диалектика имеет прямое отношение к законам художественного творчества, взаимодействию автора и создаваемого им произведения. Но также – и к законам (само)реализации той или иной общей архетипической модели в индивидуальном творчестве, что не возможно без фигуры конкретного художника-демиурга. Эйдос или эйдолон? О терминологии. Отметим также, что в приведенном отрывке из платоновского диалога содержится не только указание на эстетическую ценность изначальной идеи1 Лосев А. История античной эстетики. Высокая классика. − М., 2000. − С. 184. 218 модели (направление мысли, которое получит развернутое воплощение у Плотина), но и на разграничение образов подлинных (произведенных из первичного) – и ложных, мнимых (подобий чего-то вторичного). В этой связи важно разграничение трех терминов, в разной мере популярных в античной философии: эйдос – эйдол – эйдолон. Если первые, как было показано, в системе платоновского мышления ( и далее) представляют собой некие идеальные протообразцы, порождающие модели, то вторые уже понимаются как «тонкие тела», копии реальных предметов, однако также пребывающие в реальности и потому данные нам в (сверх) ощущениях. Иное дело эйдолон: согласно Платону, это как раз и есть ложный, вторично-вторичный образ, у которого нет прекрасного подлинника-первообраза и который не имеет потому эстетической ценности. Приписывая любовь к эйдолонам софистам как носителям ложного знания, Платон разоблачает ложность такого рода образа в диалоге «Софист», разграничивая подлинное искусство творить образы и мнимое искусство творить призрачные подобия: «Чужеземец. А как же мы назовем то, что, с одной стороны, кажется подобным прекрасному, хотя при этом и не исходят из прекрасного, а, с другой стороны, если бы иметь возможность рассмотреть это в достаточной степени, можно было бы сказать, что оно даже не сходно с тем, с чем считалось сходным? Не есть ли то, что только кажется сходным, а нас самом деле не таково, лишь призрак? Теэтет. Отчего же нет? Чужеземец. Не весьма ли обширна эта часть и в живописи, и во всем искусстве подражания? Теэтет. Как же иначе? Чужеземец. Не назовем ли мы вполне справедливо искусством творить призрачные подобия то искусство, которое создает не подобия, а призраки? Теэтет. Конечно, назовем. Чужеземец. Таким образом, я назвал следующие два вида изобразительного искусства: искусство творить образы и искусство создавать призрачные подобия» (Соф. 236в, е). Справедливости ради следует упомянуть о переосмыслении термина «эйдолон» у стоиков, передвинувших его идентификаци219 онные смыслы и замкнувших их в границах уподобления вещи самой себе. Стремление к определению вещей по принципу подлинности и мнимости, первичности и вторичности, однако, сказалось в возникновении в античном языкознании и употреблении теми же стоиками понятия «этимон» (etymon - истинное или первичное значение слова), весьма близкого к терминологическому содержанию «архетипа». Подразумевая восстанавливаемую исходную, обычно самую раннюю форму единицы языка (корня, слова, фразеологизма), слово «этимон», наряду с «логосом» (слово, учение), вошел в состав слова «этимология», обозначившего известное направление в науке о языке, сходное (по своей устремленности к первоистокам, «корням») с теорией архетипа и его филологической практикой. В заключение данной терминологической части, не могу не оговорить, что, несмотря на практическое слияние – в нынешнем восприятии – платоновских обозначений «эйдос» и «идея», в истории науки существует и разделение их терминологических содержаний. Так, П. Броммер проводит разграничение по принципу дифференциальности и интегральности: «если эйдос есть причина и основание всякой конкретной формы», то идея – «это истинное Единое, Благо, которое парит в своем вечном сиянии выше всякой формы»1. Поддерживая его мнение, А. Лосев упоминает о своем опубликованном исследовании 1930 г., в котором он также (но раньше Броммера), приходит к выводу, что платоновский эйдос скорее указывает на отличие одной вещи от другой, т.е. «носит, скорее, дифференциальный оттенок… в то время как идея отличается более своим собственным смысловым наполнением и потому является чем-то интегральным»2. «Ум-перводвигатель» мира: «идея идей» или «форма форм»?: Аристотель. Общепринято полагать, что Платон и Аристотель существовали в совершенно разных системах мыслительных координат, потому они – философы-антагонисты. Между тем это далеко не так, в особенности относительно теории эйдосов, ко1 Brommer P. Eidos et idea. Etude semantique et chronologique des oeuvres de Platon. − Assen, 1940. − С. 276. 2 Лосев А. История античной эстетики: Аристотель и поздняя классика. − М., 1975. − С. 744. 220 торая в таких случаях и представляется основной сферой расхождений между этими философами – в том числе и терминологической. Умеренный вариант подобной «критики разрыва» предполагает, что хотя Аристотель «горячо оспаривает обособленное бытие и потусторонность Платоновых идей, однако он отнюдь не хочет пожертвовать руководящей мыслью учения об идеях; напротив, его собственное учение о форме и материи есть не что иное, как попытка выразить эту мысль в более состоятельной теории, чем платоновская»1. Тем не менее, как неоднократно указывал Лосев2, неверно в корне разрывать понимание эйдоса у Платона и Аристотеля как сугубо «идеи» (у первого) и «формы» (у второго). Потому если, придерживаясь такого принципа разрыва, трактовать аристотелевский Ум как «форму форм», это граничит с терминологическим искажением3. Тем не менее нельзя обойти и тот факт, что позывы к переводу платоновской «идеи» в системе мышления Аристотеля как «формы» («свойство же он называет термином, употреблявшимся для обозначения Платоновых идей … – “формой”»4) содержатся у него самого, поскольку эта категория более связана у него с внешним видом вещи или существа. Хотя «эйдос» по Аристотелю означает «внешний вид» как «идею человека». Другим важным (особенно с точки зрения однокорневых связей «эйдоса»/«идеи»5 и «архетипа») моментом является сопряжение «эйдоса» как «вида материи», более выраженного на первичном этапе ее образования (например, по Аристотелю, это телесные размеры новорожденного, объем и наполненность его внутренних органов): т. е. здесь «эйдос» выступает как способ распределения (вещества). Об «эйдосе»-«первообразе» как определении сути бытия (вещи), связанной с причиной возникновения (вещей), говорится в аристотелевской «Метафизике»: 1 Целлер Э. Очерк истории греческой философии. − СПб., 1996. − С. 148. Отмечая, что аристотелевская теория, по сути, есть последовательное развертывание платоновской. 3 См. подобную «формализацию» аристотелевской теории в: Богомолов А. Античная философия. − М., 1985. − С. 210 и др. 4 Целлер Э. Очерк истории греческой философии. − СПб., 1996. − С. 149. 5 Поскольку Лосев в данном случае не дифференцирует эти термины, мы следуем за ним. 2 221 «Причиной называется (1) то содержимое вещи, из чего она возникает; например, медь – причина названия и серебро – причина чаши, а также их роды суть причины; (2) форма, или первообраз, а это есть определение сути бытия вещи, а также роды формы, или первообраза» (Мет. V 2, 1013а 25). Как видно, здесь также употребляется термин «форма». С другой стороны, не делается различия между «эйдосом» и «идеей» терминологическая практика, ставшая привычной (и не без основания?) сегодня. В комментариях к данному изданию переводчик особо оговаривает, что «eidos переводится как “эйдос”, когда речь идет об “идеях” Платона, как «форма», когда говорится о материи и форме, и как “вид”, когда eidos рассматривается наряду с родом и индивидом»1. Подобная терминологическая пестрота, на мой взгляд, только осложняет суть, а не проясняет категориальные координаты. С другой стороны, сведение античного мышления в некую единую систему координат (без искажений смысла и разнообразия ее составляющих, конечно) необходимо для выявления единой историко-генетической линии развития мышления – от античности до наших дней. И, как показывает наша попытка рассмотрения античных учений с точки зрения истоков современной теории архетипа, задача эта весьма и весьма актуальна. Понимание аристотелевской «формы» как сущностной категории, соединяющей в себе целеполагание и причину, и потому весьма отличной от ее расхожей формализации разными интерпретаторами, содержится у Лосева, который уделяет специальный параграф «эйдетической целесообразности» у Аристотеля, очерчивая суть его учения об эйдосе как «целевой причине». Вектор движения эйдоса здесь сводится к обретению законченной формы, под которой Аристотелем предполагается не единичная конкретная форма, но «форма вообще» как некая «структурная завершенность», имеющая не формальное, но сущностное значение. «Эта структурная завершенность, будучи конечным пунктом всякого движения и развития, есть в то же время и благо (Ethic. Nic. I 4, 1097 а 14-21). Благо заключается в максимальном приближении к сущности (то есть опять же эйдосу) вещи (Тор. VI 12, 149 в 37-39; Anal. Post. II 12 95 а 6-8). Также и здесь конкретный характер этой сущности не имеет значения; важно лишь, чтобы произошла ее 1 Аристотель. Соч.: В 4 т. − М., 1976. − Т. I. − С. 456. − П. 2. 222 идеальная реализация. Только в этом и заключается все стремление природы к цели. Поэтому для Аристотеля такое стремление к цели имеется везде, где действительность не замерла в хаотическом состоянии, а приобрела устойчивость и гармоничность». Таким образом, «форма», понятая как «цель», лишается у Аристотеля сугубой формализации, уравниваясь с «понятийной сущностью вещи и природным логосом»1. Однако расформализованное понимание «формы», важно заметить, относится не только к законам природы, но и искусства, в котором, по Аристотелю, может быть полное несоответствие внешней формы своему аналогу в реальности. Аристотелевское представление о мимезисе здесь также сущностно – искусство призвано подражать целесообразности и структурной оформленности в природе вещей. Потому и «эйдос произведения» понимается как его «сущностная форма» – «внутренняя разумность, принцип внутренней организации, в противоположность внешним формам и схеме»2. Учение Аристотеля об эйдосах и подражании как основе творчества многое разъясняет в представлениях об архетипе в культуре (литературе) – особенно в части получения эстетического эффекта при восприятии художественного произведения, в основе которого лежит постоянное сверение художественного образа со стоящим за ним протообразцом. Именно таящийся за художественной тканью первообраз, вдохновивший художника на создание своего произведения и априори знакомый также и нам (реципиентам), через узнание рождает катарсический эффект, восторг и изумление от причащения к идеальному – к совершенству, не оставшегося лишь недосягаемым умозрительным образцом, но на наших глазах ставшего фактом нашей человеческой реальности. Потому и столь близка теории архетипа данная Лосевым формула, сводящая воедино суть аристотелевской поэтики: подражание есть человеческое творчество… доставляющее ему удовольствие от мыслительно-комбинирующего, обобщающего созерцания воспроизведенного предмета с точки зрения того или другого нейтральнобытийственного прообраза 3. 1 Лосев А. История античной эстетики: Аристотель и поздняя классика. − М., 1975. − С. 1975, 603, 605. Курсив автора. – А. Б. 2 Там же. − С. 616. 3 Там же. − С. 407. 223 Согласно Аристотелю, эйдос – образец вещи, ее «чтойность», сущность. Но это и творящая сила: «творящее-причиняющее», которое вечно создает что-то новое. Отсюда и концепция искусства как первотворчества в соответствии с хранящимся в культурном бессознательном и памяти художника протообразцом: «Остальные процессы возникновения именуются актами создавания, … Через искусство возникают те вещи, форма (eidos) которых находится в душе … Формою я называю чтойность (to ti en einai) каждой вещи и первую сущность» (Мет. VII 7, 1032 а 26-27, 32-33, в 1-2). В целом, концепция «эйдоса» у Аристотеля включает в себя представление о сущности вещи, о ее отличии от других, а также понимание того, во что она превращается в результате становления, как «ставшая чтойность». «Эйдологическая» теория органично входит в общее учение Аристотеля о принципах: материальном, идеальном (эйдос), причинном и целевом, где эйдос выступает и как одна из причин (образец, чтойность) вещи, и как принцип (arché). Однако центр аристотелевского учения об эйдосах – концепт «Ум» (noys), в котором для философа сосредоточено начало всех вещей и движущая сила жизни, огромной потенциал и энергия. Это представление выразилось у Аристотеля в таких лаконичных формулах, как Ум есть «идея идей», Ум – «перводвигатель мира». Собственно, появление этого концепта было своего рода критическим ответом на платоновское учение об идеях – по мнению Аристотеля, слишком изолированных от мира реального. В попытке вернуть «идее» ее сущность, которая по Аристотелю состоит в энергийном функционировании, подвижности (именуемой им «потенцией», «энергией», «энтелехией»), и заключается смысл его идей «ума-перводвигателя», «ставшей чтойности» и пр. Тем не менее, хотя этот перводвигатель и приводит все в состояние становления, сам он неподвижен. Вот как сам Аристотель формулирует данное положение: «Существует неподвижный первичный двигатель, так как движимое, а именно чем-то движимое, или сразу стоит перед первым неподвижным, или перед движущимся, но приводящим само себя в состояние движения и покоя, – в обоих случаях выходит, что первично движущее во всех случаях движения является неподвижным» (Физ. VIII 5, 258 в 4-9). 224 «Первое начало в вещах не подлежит движению ни по своей природе, ни (каким-либо) случайным образом, а само вызывает основное вечное и единое движение» (Мет. ХII 8, 1073 а 23). Космический Ум-перводвигатель философ мыслит как некую самостоятельную субстанцию, имеющую божественный статус: «Он представляется наиболее божественным из всего являющегося нам, но каким образом он таков, на этот вопрос ответить трудно» (Мет. ХII 9, 1074в 15). Неподвижный Ум вечен – это вечно действующее начало, подобно мировой Душе. В трактате «О душе» Аристотель говорит о коллективном характере этих субстанций: это всеобщая Душа и всеобщий Ум. Таким образом, данные представления во многом можно считать аналогом коллективного бессознательного, концепция которого получила окончательное оформление в учении Юнга. С другой стороны, с «архетипом» аристотелевский концепт «ума» сближает и заложенное в нем значение первичной (смысло)порождающей (прото)модели, отбрасывающей бесчисленное количество отражений и определяющей (будущее) развитие, становление. Притом и «архетип», и «ум» не отделены от своих порождений: сохраняя отвлеченно-умозрительный характер, они, однако, реально пребывают и получают развитие в собственных осуществлениях, выполняя регулирующую функцию. Ведь «ум, по Аристотелю, есть 1) способность различать предметы и тем самым их устанавливать в виде 2) эйдосов (наглядно созерцаемых единичных обобщений результатов этого различения), так что 3) мыслящее и мыслимое оказываются при этом тождественными»1. Выступая в роли единого родового понятия и объединяющего (роды вещей) принципа, «ум» представляет собой «первое начало» и наивысшее бытие. Но он несет в себе и некий эстетический закон, т.к. внутренняя жизнь Ума есть прекрасное: самая божественная Красота, явленная вовне в виде умопостигаемых идей – эйдосов2. 1 Лосев А. История античной эстетики: Итоги тысячелетнего развития: В 2 т. − М.,1992. − Т. I. − С. 553. Курсив автора. – А.Б. 2 Данное положение считается одним из веских доказательств того, что «Аристотель не отверг, но принял платоновское учение об идеях» (Лосев А. История античной эстетики: Аристотель и поздняя классика. − М., 1975. − С. 52). 225 «Итак, в своем учении об отношении бога-ума к миру Аристотель мало чем отличается от Платона, у которого бог-ум не является абсолютным творцом мира, а только его организующим и упорядочивающим началом, или наивысшей целью всех его движений»1. Сравнительный анализ терминологического содержания категорий «эйдос» и «эйдолон» в античной философии обнаруживает принципиальное различие между архетипом как первообразом и вторичными копиями-стереотипами. Вот почему возвращение к мудрости античных философов столь важно для современной теоретической мысли: первичные, но порой полузабытые, словно стертые вековой давностью положения и выводы древних авторов помогают ныне решить многие спорные, до сих пор не проясненные вопросы. Т.И.ВИРЧЕНКО /г. Кривой Рог, Украина/ АНТИЧНІСТЬ І СУЧАСНІСТЬ У П’ЄСІ Г. ШТОНЯ «БІЛЯ ВАТРИ БОГІВ»: КОНФЛІКТОЛОГІЧНИЙ ВИМІР In the play G. Shton «Near the fire of the gods» identified a conflict of antiquity (Artemis) and present (a physicist and a lyricist). The author would argue that to overcome the problems of modernity can be achieved by inheriting the best ideas of antiquity, of which are based – the harmony and love as the essential force of man. Г. Штоннің «У костра богов» пьесасында антиктік бейне (Артемида) мен қазіргі заман тұлға (физик жəне лирик ) арасындағы қақтығыс 1 Там же. − С. 610. 226 айқындалады. Автор үйлесімдік пен махаббат - адамның маңызды күші ретінде антика дəуірінің таңдаулы идеяларын мұра етіп алу арқылы бүгінгі күн мəселелерін шешуге болады деп сендіреді. Г. Штонь в одному з інтерв’ю з розповів про свій прихід у літературу після п’ятдесятиліття. Філологам він відомий як автор поетичних збірок, дев’яти надрукованих романів, п’єс, сценаріїв документальних кінострічок і художніх кінофільмів, наукових монографій, статей1 тощо. Весь цей спадок час від часу стає об’єктом наукових розвідок, що дозволяє В. Кузьменку констатувати складність і багатогранність такого явища, як «художній світ Григорія Штоня», «внутрішній структурі якого властиве поєднання різновекторних стильових компонентів, що позначені філософсько-естетичною скомпонованістю й синкретичністю»2, і запрошувати науковців до літературознавчого прочитання творів письменника: «Відтак наукове осмислення художнього доробку митця потребує висвітлення його зв’язків із загальними тенденціям літературного процесу в Україні та розгляду в контексті інтертекстуальності. При цьому слід звернути особливу увагу на той факт, що самореалізація, самобутність і “самість” Г. Штоня як письменника й ученого невіддільні від його прозового, поетичного, кінодраматичного, літературно-критичного, літературознавчого та малярського доробку, зв’язків як із українським художнім письменством, так із російським й загалом європейськими культурними традиціями»3. Автор самокритично ставиться до своєї творчості, прагнучи осмислити причину й тематику своїх п’єс: «Написані, як я починаю розуміти, найперше для себе й собою. Усе ще сповненим віри в те, що холуйство не життєстиль, а вивих. Те саме цинізм, чинодральство, бездарність. Тобто життя й досі не просто видається, а є прекрасним. Надто у творчості, право на яку я виборов»4. 1 Письменники України : біобібліографічний довідник / упоряд. В. Павловська, Л. Бубнова, Л. Сіренко. – К. : Український письменник, 2006. – С. 480. 2 Кузьменко В. Не пообіч, а на бистрині часу / В. Кузьменко // Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка. – 2011. – № 17 (228). – С. 22. 3 Там само. 4 Штонь Г. Автопортрет / Григорій Штонь // Слово і час. – 2006. – № 3. – С. 56. 227 Для розкодування драматургічного спадку Г. Штоня слід найперше звернутися до літературних поглядів митця, висвітлених в інтерв’ю та літературознавчих працях, і пропускати їх не тільки через власне самовідчуття, а й через відчуття автора, бачачи за кожним рядком постать письменника, який стверджує: «Лірику, трагедії, драми, романи, есеї, кіносценарії, радіоп’єси, чий зміст має всі ознаки екзистенційності, не імітує людину, а людиною є. Живою, збагненно-незбагненною, складною, соціально 1 утилітаризованою чи, навпаки, неутилітаризованою» . Так, від героя п’єс Г. Штоня слід очікувати прагнення самопізнання в процесі перебування у власному світі й самозростання, насамперед із самого себе, оскільки автор власним прикладом закликає «взорувати лише на самого себе. Усе ще (або вічно) не зреалізованого»2, що зумовлене сповідуваною самістю. Крім цього очікується стрижнева присутність етичного і естетичного критеріїв (зі знаком +), художність, яка зумовлює безмежність інтерпретацій і характерів дійових осіб, і конфліктів, а не сліпе копіювання дійсності («Якщо художнє й публіцистичне мислення скидаються на двійнят, якщо вони дзеркально взаємосхожі, маємо не літературу, а ерзац»3). Своєрідні стосунки в письменника і з читачами. З одного боку, література вчила жити Г. Штоня (з’ясовано з тих самих відвертих опублікованих інтерв’ю), і очікується, що його твори будуть так само виховувати молодого реципієнта, а зрілого вчити самозанурюватися і постійно пізнавати себе. Проте це очікування суто суб’єктивне і стосується читацького та дослідницького сприйняття. А сам автор уважає, що першим адресатом є митець: «Безликим як і все, що не передбачає адресата в самому митцеві, який ростить кожною новою книжкою найперше в собі себе, а вже потім (чи внаслідок цього) – читача. Не як учня, а як співучасника дійства, чиїм результатом є твір»4. З іншого, – автор і наміру не має писати на догоду публіці 1 Штонь Г. Література українська і література як покликання та фах / Григорій Штонь // Слово і час. – 2001. – № 8. – С. 36. 2 Письменництво: важкий хрест чи лавровий вінець? : анкета / упорядник В. Бондар. – К. : Ярославів Вал, 2010. – С. 210. 3 Штонь Г. «Джерельно живильною силою літератури є Добро, яке Господь передовірив нам» / Григорій Штонь // Українська літературна газета. – 2011. – № 6 (38). – 25 березня. – http://www.litgazeta.com.ua/node/1752. 4 Штонь Г. Література українська і література як покликання та фах / Григорій Штонь // Слово і час. – 2001. – № 8. – С. 33. 228 («Письменник не знає, яким він буде явлений у книжці, що стане найближчою до естетичних його вподобань, до його натури, до нурту його творчої енергії. Якщо ж він знає, як догодити публіці й пише на догоду публіці…»1, то негації від цього процесу прочитуються за крапками). Уже факт самого існування дев’яти п’єс вимагає від учених уписати творчість Г. Штоня в сучасний драматургознавчий процес, а значить і в історію літератури, пам’ятаючи при цьому, що «історія літератури – це вже не роздуми про літературу, її природу, а спокійна і гранично прозора розмова про її, літератури, “найважливіші ціхи”. Тобто факт – характеристика – факт»2. Автор небезпідставно переконаний, що «поезія, проза, драматургія попри всі революційні на них впливи найперше еволюціонують. У межах тематики, жанру, художньої мови. І, безперечно, стилю чи стилів, котрі генеруються не просто тою чи тою добою, а добою мистецькою»3. Окреслюючи драматичний стиль письменника, слід ураховувати, що сам автор оцінює його як «величину непостійну. ˂…˃ Навіть у самого себе. Кожна нова штука – то нова палітра і нові принципи з нею поводження. У мене – залежні від співмірних змістові станів духу, серед яких два однакових – то ознака смерті. Зрозуміло – художньої, проте не тільки…»4. У своїх драматургічних творах, автор порушує як проблеми сучасності, так і проблеми античності. Найвиразнішим прикладом цього є п’єса «Біля ватри богів», назва якої ілюструє часовопросторову визначеність Аналіз драматіс персоне інших п’єс дає право стверджувати, що автор уважний до своїх дійових осіб: указує їхній родинний статус, вік, професію, інколи навіть і зовнішність. Так, у «драматичному канті» «Біля ватри богів» Олекса – «фізик-теоретик. Професор 1 Штонь Г. «Джерельно живильною силою літератури є Добро, яке Господь передовірив нам» / Григорій Штонь // Українська літературна газета. – 2011. – № 6 (38). – 25 березня. – http://www.litgazeta.com.ua/node/1752. 2 Штонь Г. Автопортрет / Григорій Штонь // Слово і час. – 2006. – № 3. – С. 56. 3 Там само. 4 Письменництво: важкий хрест чи лавровий вінець? : анкета / упорядник В. Бондар. – К. : Ярославів Вал, 2010. – С. 211. 229 Сорбони. Високий. З вигляду діючий спортовець»1; Василь – «поет і початкуючий видавець. На зріст рівня братові, але значно тендітніший і більш імпульсивний»2. Г. Штонь у попередніх зауваженнях до монографії «Духовний простір української ліро-епічної прози» стверджував: «Здатність Духу осягати світ одразу й увесь і судити про нього як про неподільну окремо на добро і окремо на зло цільність, найбільш повно явлена феноменом епіки»3. Але в п’єсах автор наділяє своїх дійових осіб здатністю осягати весь світ цілісно і неподільно. Тематика п’єс Г. Штоня доволі різноманітна, що зумовлює й залучення до дії різних дійових осіб. У розвитку конфлікту п’єси «Біля ватри богів» значна роль відведена Артеміді – богині дикої природи, яка завжди уникала любові та чоловічого залицяння. Артеміда вперше з’являється перед читачами в першій дії. Автор дуже детально підійшов до змалювання її зовнішності: «З ватри на базальтовий острівець ступила огненнокоса жінка у короткій пурпуровій накидці, із сагайдаком на оголоеному плечі і луком зі жмутом стріл. А може, не стріл, а просто обструганого тонкого паліччя, яке вона поклала поруч каменя, що має стати сидінням. Але поки що не став: жінка з цікавістю оглянула намет, прислухалась до гір, і кроків того, хто наближався, насвистуючи щось дикувато пружне»4. Подібний опис зовнішності повністю відповідає першому враженню, яке Артеміда справила на чоловіків. У ремарках зауважено, що Олексій не «відразу помітив, що перед ним – юнка. Але по-жіночому зріла і, очевидно, добре тренована. Або й просто сильна, чи й – могутня»5. У першій дії Артеміда проявляє себе мало та й скромно («киває боязко на Василя»6) і постає більше в інохарактеристиках. Так, Василь помічає «енергію в підбрів’ях» і «дитячу покору»7. 1 Штонь Г. Біля ватри богів. Драматичний кант / Григорій Штонь // П’єси. – Кривий Ріг : Видавничий дім, 2012. – С. 192. 2 Там само. 3 Штонь Г. Духовний простір української ліро-епічної прози / Григорій Штонь. – К. : Ін-т літератури ім. Т. Г. Шевченка, 1998. – С. 3. 4 Штонь Г. Біля ватрів богів. Драматичний кант / Григорій Штонь // П’єси. – Кривий Ріг : Видавничий дім, 2012. – С. 195. 5 Там само – С. 196. 6 Там само – С. 200. 7 Там само. – С. 197. 230 З’явившись на запах спаленого жертовного зілля і скромно поводячись, Артеміда тим не менш «рвійно» доводить, що образити її ніхто не може, навіть прагнучи цього. Така переконаність проявить себе в наступних діях п’єси, в яких богиня заявляє про існуючий конфлікт між нею і людьми. Зародження цього конфлікту лежить в усвідомленні богинею власної вищої сутності, яке проявляється у відмінності в мові («Ваша мова / Моїй не рівня. / Поясни / Своє питання / Прикладом якимось»1), розумі («Усе вже сказано – ваш розум / З моїм не мають спільного життя»2). Не приймає Артеміда й поглядів людей на категорії часу: «Час – то ваша забаганка / Дрібнити порожнечу на частинки, / Де вона й діла побутує вся»3. Саме в її уста автор вкладає думку про здатність Духу, яку раніше, у 1998 році, висловив у докторській монографії: «Життя – то спільність. / Різних, правда, рівнів… / Але / Взаємозримих і / Взаємочутних. / Надто у Сонячнім довкіллі, / Де ми й планети – одна плоть»4. І увагу Артеміда звертає тільки на того чоловіка, який здатний «мислити безнастанно»5. Таким чином Г. Штоню вдалось виявити, з одного боку, протиставлення двох світів (недарма учасники подій мають такі протилежні сфери діяльності – «фізик-теоретик» та «поет і початкуючий видавець»), з іншого боку, художній конфлікт наших сучасників з античністю й показати, що мислення античного й сучасного світу знаходяться в конфліктній взаємодії: якщо античність відстоювала гармонійність мислення, то для сучасності важливіша перевага чи то змісту, чи то форми. Це драматургом прозоро виписане у ставленні Василя до Артеміди: «Я в твоєму тілі / Бачу те саме, що й в дівоцьких формах»6. Найближчим до позиції античності є погляд сучасного лірика. Так, Артеміда й Василь однаково розуміють сутність любові та різниці між любов’ю і поклонінням. Ця відмінність, за словами Артеміди, полягає в саможертовності та «вмінні страждати і тоді, / Коли ні в чому ти не винний»7. Така 1 Там само. – С. 215. Там само. – С. 217. 3 Там само. – С. 224. 4 Там само. – С. 230. 5 Там само. – С. 236. 6 Там само. – С. 242. 7 Там само. – С. 246. 2 231 увага до любові не випадкова, адже для античного світогляду притаманне розуміння любові як сутнісної сили людини: «любов у даному разі не є лише станом внутрішнього переживання особистості, готовністю до якихось дій або й самі дії, що цим переживанням породжені»1. Важливість і перевагу гармонійності, як основу світу античності, Г. Штонь вкладає в ідейний задум твору. Олекса, як основна конфліктуюча сторона погоджується, що часу нема, а є вічні змістові цінності. Саме це дозволяє Василю констатувати: «Бачу – мудрішаєш…»2. Будь-який історико-літературний виклад є вдалим за умови дотримання «граничної ясності суджень про те, коли той чи той твір написаний, що йому літературно передувало і що з ним літературно перегукувалося»3. Тож попереду не одне дослідження творчості Г. Штоня, у якому б переплелися всі твори, незалежно від їхніх родових чи видових ознак. З.Г.ДЖАЛИЛОВ /г. Алматы, Республика Казахстан/ НАУКА И МЕДИЦИНА ВОСТОЧНОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ: ОТ АНТИЧНОСТИ К РЕНЕССАНСКОЙ СОВРЕМЕННОСТИ Cultural inheritance of outstanding scientists such as Ibn Sina, Al-Farabi, and Al-Razi recently in a past decade attracts great interest all over the world. However, the fact that these great philosophers were Muslims cultural and scientific content is not always taken into consideration of which is not entirely studied. In this article, there was an attempt to disclose their role in the development of medicine, and their influence on development of schools of medicine in Western Europe and Russia. 1 Чекаль Л. А., Судак С. Д. Сутнісні сили в міфопоетичних текстах античних авторів / Л. А. Чекаль, С. Д. Судак. – http://www.filosof.com.ua/Jornel/M_70/Chekal.pdf. 2 Штонь Г. Біля ватрів богів. Драматичний кант / Григорій Штонь // П’єси. – Кривий Ріг : Видавничий дім, 2012. – С. 251. 3 Штонь Г. Автопортрет / Григорій Штонь // Слово і час. – 2006. – № 3. – С. 56. 232 Ибн Сина, Əл-Фараби, Ар-Рази жəне т.б. сынды атағы бүкіл əлемге жайылған мəшһүр ғалымдардың мəдени мұрасы соңғы он жылда əлемдік қоғамдастықтың үлкен қызығушылығын тудыруда. Бұнымен қатар, аталмыш атақты ғалымдардың əлі күнге дейін толыққанды зерттелінбеген мұсылман əлемінің өкілдері екені ескеріле бермейді. Мақалада автор осы əлемнің медицина ғылымының дамуына жəне Еуропа мен Ресей медицина мектептерінің қалыптасуына ықпалын зерттеуге тырысты. Как известно, мусульманский ренессанс X-XIV веков, стал той связующей нитью, которая соединила достижения древнегреческой цивилизации с возникшим уже позднее европейским (христианским) ренессансом. Отметим, что без ярчайших представителей средневековой мусульманской философии на Востоке, таких как ал-Газали, Ибн Рушд (Аверроэс), Ибн Сина (Авиценна), ал-Фараби, не было бы возможным знакомство европейских схоластов ни с Аристотелем, ни с Платоном, ни с Галеном и Архимедом, труды которых переводились, переписывались и распространялись на арабском языке от Центральной Азии до Северной Африки. Достаточно напомнить, что развитие идей Аристотеля (перипатетизм) свое новое звучание приобрело именно в трудах среднеазиатских философов-перипатетиков – ал-Фараби, Ибн Сины, – сочинения которых по философии и медицине впоследствии тщательно штудировали в европейских университетах в качестве основ науки. Известные ученые мусульманского Востока жили и творили в период правления первых аббасидских халифов. Особенно научные знания развивались в период правления халифа ал-Мамуна, который прославился тем, что, основал дворец науки и философии в Багдаде и который стал крупнейшим научным центром в мусульманском мире. Несомненно, что возникновение многих и серьезных явлений в философской литературе, культуре и науке в этот период далеко не случайно. Рубеж этих двух столетий – одна из сложных и драматических эпох в Центральной Азии и Иране. Своими внутренними и внешними коллизиями, противоречивостью общественных явлений, неустойчивостью жизни она напоминает тот же период в Индии и других странах. Острый характер этого времени проявляется не только в сферах политических событий (Сасанидское государство, которое охватывало практически немалую часть Цен233 тральной Азии и Ирана, стало проходить зенит своей силы), но, прежде всего в глубинных социальных сдвигах и идейных трансформациях, обусловленных многими факторами общественного порядка. Специфика этого отрезка истории, лежащего на стыке двух этапов развития восточного общества, сказались на всех сторонах духовной и культурной жизни. Как это нередко бывало и в других регионах в переломные эпохи в Центральной Азии и Иране происходит развитие многих сторон науки и культуры, причем отдельные их явления и процессы протекают как бы в укрупненном виде. Об этом говорит, например, характерная для того времени борьба разных философских и религиозных школ, глубокие трансформации в литературе и поэзии. Как пишет известный исследователь А.Корбен, « тогда как философская мысль повсюду пребывала в бездействии, представители иранской и центральноазиатской науки вели к наивысшему философскому сознанию»1. И, видимо, не случайно, время представляемой Абу Бакром ар-Рази, Ибн Сина, ал-Фараби и другими мыслителями нередко прямо характеризуют как ирано-центральноазиатское Возрождение. Эта эпоха в ее развитии действительно имеет ряд ярко выраженных ренессанских черт, из коих в данном контексте следует выделить ту, что связана с появлением на арене ярких ученых и практиков. По существу, именно с этого времени философская культура как особая форма общественного сознания и как важный духовно-культурный фактор занимает все более значительное место. Ей была свойственна, прежде всего, содержательность, другое видение и оценка действительности и общественной морали. Начиная со второй половины IX в. значительное развитие получили рационалистические науки в противовес традиционным дисциплинам. Так, ар-Рази трансмутировал металлы, классифицировал вещества на основе особенностей, свойственных только им. Абу Райхан Беруни разрабатывал сернортутную теорию2 и внес большой вклад в геодезию, особенно в изучении разделения поверхности Земли на различные климатические пояса3. Были пересмотрены сочинения 1 Corbin A. Histoire de la philosophies istamique. − P., 1964. − Р. 201. Тоll К. Аl-Наmdапi аs а scноlаr. − Р.308. 3 Абу Райхан Беруни. Избранные произведения. Т.111.Геодезия. − Ташкент. 1966. − С. 98. 2 234 по грамматике, праву, истории, географии, медицине, появившиеся в период формирования арабской мысли и приспособленные к нуждам более требовательного научного мышления и более развитой культуры1. В 2002 г. вышла книга итальянки Орианы Фаллачи «Ярость и гордость», в которой она пишет: «Я нахожу у них (мусульман.-З.Д.) только Аверроэса с его неоспоримыми заслугами ученого (комментарии к Аристотелю и т.д.), Омара Хайама…плюс несколько красивых мечетей. Никаких иных достижений ни на полях Искусства, ни в садах Мысли. Ни в мире науки, технологии или бытоустройства»2. Однако многочисленные данные о тех достижениях, которые были сделаны учеными Востока в области астрономии, математики и оптики и других науках явно свидетельствуют об обратном. Так, например, ал-Харазми внедрил в математику знаки и цифры индийского происхождения, которые по сей день в научном мире называются «арабскими цифрами». Ал-Фаргани создал труд по астрологии, который оказал влияние на ученый мир вплоть до европейского ренессанса. Он был переведен в XII в. Иоганессом фон Севилла на латинский и другие языки. Крупнейшим астрономом средневековья был ал-Баттани. Европейцы знали его под именем Альбатенкус. Ал-Баттани прежде всего корректировал детали наблюдательной астрономии Птолемея. Он устранил догму о неизменяемости апогея, т.е. самого большого расстояния от солнца до земли и уточнил другие данные. Большие успехи ал-Баттани достиг и в области сферической тригонометрии. Именно в странах мусульманского Востока начинается арифметизация алгебры по двум направлениям: в области чисел и в области числовых уравнений. Эта традиция далее прослеживается в работах О.Хайма и ал-Каши3. В своей книге «Ирану есть, что сказать миру!» выдающийся иранский ученый Мохаммадали Ислами Надушан пишет: « В исламскую эпоху на смену политической империи пришла империя культурная, простиравшаяся от ворот Китая до Средиземного моря, и от полуострова Индостан до юга России. И на этом культурном 1 Arkoun M. La pensee Arabe. − P. 1979. − Р.49. Фаллачи О.Ярость и гордость. Пер. с итал. − М., 2004. − С. 75. 3 Теребилов О.Ф. Логика математического мышления. − Л., 1987. − С. 125. 2 235 пространстве было создано одно из величайших произведений человеческой мысли и культуры»1. По его мнению, «диалог цивилизаций» следует понимать не как самовосхваление и демонстрацию превосходства одной цивилизации над другими, а как необходимую меру на пути решения проблем, стоящих перед всем человечеством2. Что же объединяет выразителей точки зрения, которую проповедует Ориана Фаллачи? Это отрицание целостности, общей взаимосвязи и гармонии человеческого бытия. Это отрицание «счлененности человека с человеком, народа с народом, религии с религией». Это возвышение духовной обособленности, не видя, что « суть человеческого пребывания в этом мире не в розни, а в совокупности пребывания»3. Не существует и никогда не существовало единой, замкнутой в себе западной культуры. Между «восточной» и « западной» культурами, между Востоком и Западом всегда существовали взаимные связи и отношения. В этом плане достаточно обратить внимание на труды А. Гэльского, Р. Бэкона, Ф.Аквинского, Б.Спинозы, К. Линнея и многих других ученых и мыслителей, в которых можно увидеть влияние ираноцентральноазиатской научной школы. В своей обобщающей работе «Русская церковь», первоначально изданной в 1905 г. в Милане, известный философ В.В.Розанов выдвинул идею об объединении разных религиозных течений. Он категорически протестовал против религиозной нетерпимости, «обезличивания других народностей». Если бы прозвучал призыв к войне против несогласных, писал он, то «весь русский народ закричал бы «не надо» при виде первого же насилия, первой грубости инокрещенному, иноверному»4. Мусульманское Возрождение, явившееся поворотным моментом в истории развития культуры Ирана и Центральной Азии, было «научной революцией» на основе которой делались те или иные открытия. Центральную Азию того времени можно сравнить с Афинским городом – государством, поскольку и тому и другому был 1 Мохаммадали Ислами Надушан. Ирану есть, что сказать Миру. − Алматы. 2000. − С. 9. 2 Там же. 3 Федоров Н.Ф. Сочинения. − М,. 1982. − С. 485. 4 Розанов В.В. Сочинения. Т.1. − М,. 1990. − С. 347. 236 присущ интеллектуальный рационализм. «Эта эпоха в ее развитии, - отмечает А.В.Сагадеев, - действительно имеет ряд ярко выраженных ренессанских черт, из коих в данном контексте следует выделить ту, что связано с появлением на арене культуры личностей, которые «по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености были под стать титанам западноевропейского Возрождения»1. Они не просто выступали в роли посредников передачи научных знаний древнегреческих мыслителей, а переосмысливали и развивали дальше их философское и научное наследие. Как отмечает академик Ж.М. Абдильдин, «мыслители мусульманского Востока …реально подготовили возникновение философии, и науки Нового времени. Историческая заслуга философов мусульманского Востока состоит в том, что они по существу явились опосредствующим звеном, живым мостом между древнегреческими мыслителями и новой философией. Не будь философов и ученых мусульманского Востока, было бы непонятно рождение и функционирование многих идей, которые возникли в Новое время»2. По мнению известного исследователя арабо-мусульманского Востока К.Толла, мусульманские ученые приняли теоретическую основу и классификацию научного материала. Но сам материал был исследован мусульманскими учеными самостоятельно и продолжал непрерывно изучаться, а информация, взятая ими у предшественников, была скорректирована и дополнена в соответствии с их собственными наблюдениями и экспериментами3. Медицина стала одним из наиболее поразительных примеров прорыва научных знаний также в эпоху, которую в свое время известные ученые – востоковеды В.В.Бартольд, Н.И.Конрад, М.В.Штейн и другие охарактеризовали как восточное Возрождение4, а крупнейший швейцарский востоковед А.Мец назвал ее мусульманским Ренессансом5. 1 Сагадеев А.В. Ибн – Сина (Авиценна). − М. 1985. − С. 9. Абдильдин Ж.М. Аль – Фараби и мировая философия // Адам элемi 2000. − № 3-4. − С.32. 3 Toll K. Al – Hamdani as a scholar. Arabica. − Lеidеп. 1984. − T.ХХХI. − № 3. − Р. 316. 4 Бартольд В.В. Сочинения в 9 т. Т.VI. − М., 1966. − С. 84. 5 Мец А. Мусульманский Ренессанс. − М., 1966. − С. 64. 2 237 История развития медицинских знаний в эпоху восточного Возрождения неразрывно связана с такими крупнейшими учеными и мыслителями как ар-Рази, ал-Фараби, Ибн Сина, ат-Табари, алБеруни, Али Аббас, Маймонид и др. Такие их труды по медицине как «Камил» (отдельные тома данного труда хранятся в хранилищах рукописей в Институтах востоковедения Санкт-Петербурга и Ташкента), «Канон врачебной науки» (рукопись XII в. хранится в Санкт-Петербурге в Институте востоковедения), «Урджуза» (имеются десятки списков этого сочинения, которые хранятся в различных библиотеках мира, в том числе России и Узбекистана), «Польза и вред яств» (есть версия, что рукопись этого трактата была издана типографическим способом в Египте в 1888 г.). «Духовная медицина» (значительный вклад в изучении данной работы внес известный исследователь М. Диноршоев), «Об органах (тела) животного, их функциях и потенциях» (сочинение по теории медицины), «О возражении Галену по поводу его разногласий с Аристотелем относительно органов человеческого тела» (впервые переведен и изучен учеными из Казахстана и Узбекистана А.Х Касымжановым, А.Л.Казибердовым, Б.Я.Ощировичем, Г.О.Тасмагамбетовым и др.), «Фармакогнозия в медицине» (перевод с арабского оригинала и рукописи персидского перевода осуществлен в 1973 г. У.И.Каримовым) и другие сыграли важную роль в популяризации научных знаний не только на мусульманском Востоке, но и в средневековой Европе и России. Кстати сказать, нередко задается вопрос о том, нужно ли рассматривать их творчество в рамках лишь арабской философии или всей мусульманской философии. По мнению египетского исследователя Ибрагима Мадкура, приведенное в статье В.М.Монтея «Ибн Сина и его учение», существует философия, известная мусульманскому миру под названием «арабская», потому что большинство авторов писали на арабском языке, даже те, кто по происхождению был тюрком или персом1. Ее называют также «мусульманской», что является более подходящим названием, поскольку, по мнению большинства востоковедов, ислам это не только догма, но и цивилизация, а каждая цивилизация имеет свою моральную, материальную, интеллектуальную и духовную жизнь. Мусульманская фило1 Moпtеij V.М. Ibn Sina еt L’Аvicennizme Culturеs. − Р., 1980. − Vol.1.7. − №4. − Р. 201. 238 софия объединяет, таким образом, все философские учения, разработанные в исламском мире. Распространение научных идей, опыта и методов врачевания мусульманских ученых в средневековую Европу началось в особенных исторических условиях, когда Запад еще был экспортером сырья и рабов, а Восток – готовой продукции, когда стали обнаруживаться не только экономические, военно-политические противоречия, но и необходимость познания культур восточного Возрождения и европейского средневековья. «Именно в это время, - отмечают авторы работы «Древо мудрости и здоровья» – выдающийся ученый – энциклопедист Ибн Сина приобрел всемирное признание под именем Авиценна и занял, благодаря воображению великого Данте, свое почетное место между Гиппократом и Галеном»1. Уже начиная с ХI в. врачи европейского средневековья стали проявлять огромный интерес к наследию выдающихся ученых мусульманского Востока. Особое внимание их привлекали сочинения Ибн Сина (Авиценна) и ар-Рази (Разес). Обладая энциклопедическим умом и высокой эрудицией, они обобщили предшествующие достижения медицины и обогатили ее собственным опыт, который имел непререкаемый авторитет. Их сочинения служили в течении многих веков настольной книгой врачам Востока и Запада. В эпоху Ибн Сина, ал-Фараби в крупных городах мусульманского Востока имелись медицинские исследовательские Центры. Например, в Рее (в 10 км. от Тегерана) действовала знаменитая больница, где под руководством выдающегося ученого Абу Бакра ар-Рази работала целая плеяда врачей, которые занимались не только лечением людей, но и изучали достижения античной, иранской, индийской и китайской медицины. Ими были написаны многочисленные труды по медицине, в том числе 30-томное сочинение самого Абу Бакра ар-Рази. Вот как свидетельствовал ал-Беруни: «Тут среди наших врачей имеет место удивительное, а именно: некоторые из них устремляют свои силы одному искусству и совершенствуются в нем; они называются окулистами, или хирургами, или костоправами, или кровопускателями»2. 1 Исхаков В.И., Исхакова Т.Н. Древо мудрости. – Ташкент, 1984. − С. 118. Асимов М.С. Величие Авиценны // Вопросы истории. − 1980. − №8. − С. 109. 2 239 В истории медицинской науки большая заслуга в ознакомлении Запада с медицинскими трудами мусульманских ученых принадлежит Константину Африканскому, который славился прекрасным знатоком мусульманской культуры и переводчиком арабских текстов медицинских сочинений1. Благодаря ему до Европы было донесено все самое ценное, разработанное мусульманскими учеными. А это, в свою очередь, в немалой степени способствовало развитию знаменитой медицинской школы в Салерно. Анализируя «Салернский кодекс здоровья», написанный Арнольдом из Виллановы, некоторые исследователи считают, что большинство рекомендаций содержащиеся в нем не отличаются от подобных рекомендаций, содержащихся в «Урджузе» Ибн Сина. При этом нельзя не отметить и такой факт, что автор «Кодекса» с целью расширения горизонта своих познаний специально ездил в Испанию к мусульманским медикам. В салернской школе после семи лет учебы слушатели сдавали экзамен по «Афоризмам» Гиппократа и по «Канону врачебной науки» Ибн Сина2. Однако по своему рационализму, близости к практической медицине мусульманского Возрождения отличалась медицинская школа в Монпелье. «Деятельность бывших студентов школы в Монпелье, оказавших огромное влияние на медицинскую культуру материковой Европы и Англии, является одним из выдающихся исторических фактов времен средневековья. Получившие развитие новые жанры романа в совокупности с непрерывным потоком арабских трудов из Южной Испании, большинство из которых переводилось на беспристрастную латынь, оказывали воздействие и на развивающиеся языки и на отрасли наук (включая медицину), особенно восприимчивые к арабским влияниям», - однажды написал доктор Д.Кемпбелл3. Кстати сказать, ее расцвет пришелся именно на XIII-XIV вв., когда Европа из отсталой периферии евразийского региона стала постепенно превращаться в центр технического прогресса и экспортера готовой продукции, когда началось интенсивное изучение арабо-мусульманского научного наследия. И если университеты в Монпелье, равно как и в Салерно, Падуе, Толедо избежали влияния схоластических идей в период европейского 1 Там же. Там же. − С. 120. 3 Кемпбелл Д. Арабская медицина. Т.1. − Лондон, 1926. − С. 196-197. 2 240 средневековья, то это благодаря влиянию рациональной научной и медицинской мысли мусульманского Возрождения. А ее влияние было столь велико, что заставило всерьез забеспокоиться некоторых испанских епископов, назвавших мусульманских ученых еретиками и отшельниками, хотя Ибн Сина и другие мусульманские философы и медики были признаны христианской церковью. Об этом можно судить и по тому, что одно из изданий «Медицинского канона», хранящегося в Париже, получило необходимое разрешение самой церковью. Другим важным центром по распространению достижений мусульманских ученых в Европе был Толедо, в лице школы переводчиков. Особо заметную роль в ней играл знаменитый переводчик Герард Кремонский, который перевел с арабского языка на латынь произведения Ибн Сина, ал-Фараби, ар-Рази и др. Так, например, он еще в ХII в. перевел на латинский язык «Ал-Урджуза фи-т-тиб» Ибн Сина под названием «Контикум». Несколько позднее Ибн Тиббон перевел эту поэму на еврейский язык. Это помогло европейским ученым ближе познакомиться с передовой философской и медицинской мыслью мусульманского Возрождения. В 1782 году отец Хуан Андрес опубликовал работу, в которой он доказывал, что Европа находится в долгу перед арабо-мусульманской наукой, которая на протяжении XI-XVII вв. влияла на ее научные школы. В XIII в. был основан Падунский университет и с этого времени он становится одним из самых передовых центров медицинских знаний европейского средневековья. Следует заметить, что первое издание «Медицинского канона» Ибн Сина было осуществлено именно в Падуе в 1472 г. Это произведение состоит из пяти книг, посвященных соответственно строению органов человеческого тела, патологии, отдельным болезням, их диагностики и лечению, фармакологии. По признанию известного исследователя В.М.Монтея, данное произведение было медицинской библией врачей и студентов в Европе1. Сильное влияние Падунского университета на медицину России является общепризнанным фактом. Многие исследователи свидетельствуют о том, что именно через этот университет происходило распространение идей медицины мусульманского Возрождения в Россию. В частности об этом гово1 Моntеij V.М. Ibn Sinа еt L’Avicеnnizmе Сulturеs. − Р. 204. 241 рится в труде известного арабского энциклопедиста Абу Удайд алБакри «Книга о путях и государствах». Многие авторы, когда-либо предлагавшие периодизацию медицины Киевской Руси единодушны в одном – одним из истоков формирования славянской медицины является медицина мусульманского Возрождения. Одним из важных передаточных звеньев медицинских знаний служили как русские, так и купцы из Центральной Азии. Кроме того, большую роль в распространении идей мусульманских ученых сыграли такие яркие представители русской научной школы, как Г.Л. Скорина из Полоцка и П.В. Посников, которые в свое время получили блестящее образование в Падуе1. Можно привести интересное заключение российского историка медицины В.С.Вайля, который отмечает, «что в своих главных положениях об уходе, кормлении и лечении детей авторы русских рукописных лечебников главным образом исходили из «Канона» Ибн Сина или, как они его называли, мудреца Авиценны»2. Действительно, содержание таких известных русских лечебников, как «Тайна тайных», «Прохладный вертоград» и других работ не вызывает сомнения в том, что медико-философские идеи мыслителей мусульманского Возрождения являлись на протяжении XI-XVII вв. важнейшим элементом медицинской деятельности и творчества крупнейших школ как Западной Европы, так и России. М.Г.ИВАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ИМЕНА МИФОЛОГИЧЕСКИХ ПЕРСОНАЖЕЙ КАК ЭЛЕМЕНТЫ «КРЫЛАТЫХ СЛОВ» Given article is devoted to consideration of names of mythological characters as elements of `catchwords`. Many expressions which have entered into Russian literary speech, have arisen from antique mythology. For understanding it the brief comparative analysis of the Greek and Roman mythologies is presented, as well as the concept of `catchwords` of wide and narrow sense of this term is certain. Objective of research – to explain value of the `catchwords` containing 1 2 Исхаков В.И., Исхакова Т.Н. Древо мудрости. − С. 122. Там же. − С.126. 242 names of antique gods and heroes, having classified them as follows: names of mythological characters as independent « a winged word », in structure « winged word-combination » and with a set of `popular expressions`. Each group of `catchwords` is illustrated by appropriating examples. Айтылмыш мақала мифологических кейіпкердің атының қарасияқты элементтердің "қанатты сөз" арнаулы. Орыс əдебиеттің сөзіне многие кір- сөйлемшелер, ту- тап античной мифологии. Түсінушілік үшін осы қысқа салыстырмалы сарала- грек жəне римской мифологий ұсын-, ал да "қанатты сөздер" деген ұғым осы термина кең жəне жіңішке мағынасында тағайынды. Зертте- мақсаты - аңдат- "қанатты сөздер" деген мағынаны, асыра- античных құдайдың жəне батырдың аттарын, оларды келесі бейнемен : мифологических кейіпкердің аттары сияқты дербес "қанатты сөз", "қанатты словосочетания" құрылымында жіктеп жəне "қанатты сөйлемшенің" топтамасымен. Бас-басы "қанатты сөздер" деген топ лайықты мысалдармен проиллюстрирована. Греко-римская мифология, столь глубоко проникшая в русскую речь через литературу, до сих пор представляет существенный интерес у людей, занимающихся историей культуры, литературой и искусством, привлекая своей глубиной и художественностью мифических образов. Именно мифы греческого народа легли в основу общечеловеческой культуры и в образ мыслей современного человека. В самой обыденной речи можно услышать о сизифовом труде (имея в виду бессмысленное, бесполезное времяпрепровождение), о титанических усилиях и гигантских размерах (титаны и гиганты – порождения богини Земли, боровшейся с греческими богами), о паническом страхе (проделки бога Пана, любившего наводить ужас на людей), об олимпийском спокойствии (которым обладали древние боги – обитатели священной горы Олимп) или о гомерическом смехе (безудержный громовой смех богов, описанный поэтом Гомером). К общепринятым сравнениям можно отнести и уподобление могучего и сильного человека Геркулесу, а смелой и решительной женщины – амазонке1. Чем объясняется та сила воздействия на людей, которую несет в себе греческая мифология? По-видимому, тем, что она возникла, как попытка древних объяснить появление жизни на земле, причины стихийных явлений природы, перед которыми человек был бес1 Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима / Сост. А.А. Нейхардт. – М.: Правда, 1990. – С. 8. 243 силен, определить его место в окружающем мире, т.е. найти ответы на извечные философские вопросы. Таким образом, создание мифов было первым шагом человека и к познанию самого себя, и к творчеству. В своих поисках защиты от страшных стихийных сил греки, подобно всем древним народам, прошли через фетишизм (веру в одухотворенность мертвой природы), через анимизм (философские представления о духах и душе), а также антропоморфизм (видение богов по образу и подобию людей, при этом наделив их непременными и непреходящими качествами – красотой, умением принимать любой образ и, самое главное, бессмертием)1. Древнегреческие боги были во всем подобны людям: добры, великодушны, милостивы, но, в то же время, зачастую жестоки, мстительны и коварны. Человеческая жизнь неизбежно заканчивалась смертью, боги же были бессмертны и не знали границ в исполнении своих желаний. Персонажи греческого мифотворчества были живыми и полнокровными существами, непосредственно общавшимися с простыми смертными, вступавшими с ними в любовные союзы, помогавшие своим избранникам. Все, свойственное человеку, проявлялось в них в более грандиозном и возвышенном виде. Это помогало грекам через богов лучше понять себя, осмыслить собственные намерения и поступки, достойным образом оценить свои силы. Жизнь богов и героев насыщена подвигами, победами и страданиями. Горюет Афродита, потерявшая горячо любимого Адониса; мучается Деметра, у которой мрачный Аид похитил любимую дочь Персефону; бесконечны страдания титана Прометея, прикованного к скале и терзаемого орлом Зевса за похищение божественного огня с Олимпа для людей; окаменевает от горя Ниоба, у которой погибли все дети, сраженные стрелами Аполлона и Артемиды; погибает герой троянской войны Агамемнон, предательски убитый своей женой; Геракл, избавивший людей от многих чудовищ, закончил свою жизнь на костре в страшных мучениях; многострадальный царь Эдип в отчаянии от совершенных им по неведению преступлений, выколов себе глаза, скитается со своей дочерью Антигоной, нигде не находя себе покоя и т.д. Все это – отражение реальной 1 Философский энциклопедический словарь / Редкол.: С.С. Аверинцев, Э.А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичев др. – 2-е изд. – М.: Сов. Энциклопедия, 1989. − С. 33. 244 жизни и реальных человеческих характеров1. Чувство ответственности перед самим собой за свои поступки, чувство долга по отношению к близким и к родине, характерное для греческих мифов, получило дальнейшее развитие и в древнеримских легендах. Религиозные представления римлян содержали в своей основе те же исходные данные – страх перед непонятными явлениями природы, стихийными бедствиями и преклонение перед производящими силами земли (италийские земледельцы почитали небо, как источник света и тепла, а землю, как подательницу всяческих благ и символ плодородия). Однако для древнего римлянина существовало еще одно божество – семейный и государственный очаг, т.е. центр домашней и общественной жизни. Римская мифология не поражала своей красочностью, разнообразием и богатством художественного вымысла, как греческая. Римляне не сочиняли какиелибо интересные истории о своих богах – у каждого из них была только определенная сфера деятельности и по существу эти божества были безлики. Обычно италийские боги проявляли свою волю полетом птиц, ударами молнии, таинственными голосами, исходящими из темноты храма или пещеры. Молящийся римлянин приносил им жертвы, а боги должны были оказать ему ту милость, на которую он рассчитывал. При этом ни о каком свободном общении смертного с богами не могло быть и речи. Исключением были лишь дочь царя Нумитора, Рея Сильвия, основатель Рима Ромул и царь Нума Помпилий2. Поклонение многочисленным богам, руководящим почти каждым шагом римлянина, состояло главным образом в строго предписанных обычаями жертвоприношениях, молениях и в суровых очистительных обрядах. Римляне идентифицировали своих богов (Юпитера, Юнону, Марса, Минерву, Диану) с главными 1 Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима / Сост. А.А. Нейхардт. – М.: Правда, 1990. – С. 9. 2 Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима / Сост. А.А. Нейхардт. – М.: Правда, 1990. – С. 10. 2 Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения / Отв. Ред. В.П. Вомперский; Ил. А.Б. Маркевича. – М.: Правда, 1986. – С. 5. 245 божествами греков, дали Гермесу имя Меркурия, сблизили Посейдона с Нептуном и просто заимствовали бога у греков – покровителя искусств Аполлона. К тому же они не отказались от своих религиозных абстракций, которые воплощались в храмах Верности, Бледности, Страха, Юности. Рим, восприняв греческую мифологию и превратив ее в греко-римскую, оказал миру огромную услугу, так как большинство гениальных произведений греческой культуры дошло до нашего времени лишь в римских копиях. В целом же сильнейшее влияние, которое оказала античная культура на развитие европейских народов, не подлежит сомнению. Многие вошедшие в русскую литературную речь выражения, возникли из античной мифологии. Одним из примеров такого употребления являются «крылатые слова». Название это восходит к Гомеру, в поэмах которого («Илиада» и «Одиссея») оно встречается много раз. Например: «Он крылатое слово молвил» или «Между собой обменялись словами крылатыми тихо». Гомер назвал слова «крылатыми» потому, что из уст говорящего они как бы летят к уху слушающего. Гомеровское выражение «крылатые слова» стало термином языковедения и стилистики1. Термином этим обозначают вошедшие в нашу речь образные выражения из античных и библейских мифов, фольклора, художественной и научной литературы, публицистики и других литературных источников. Под такими выражениями понимаются краткие цитаты и изречения исторических лиц (например, «Пришел, увидел, победил» - Юлий Цезарь или «А все-таки она вертится» - Галилео Галилей), имена мифологических и литературных персонажей, ставшие нарицательными (например, Геркулес, Венера, Тартюф, Хлестаков), образные сжатые характеристики исторических лиц (например, «отец русской авиации», «солнце русской поэзии»)2. Эту же категорию образных выражений назвал «крылатыми словами» немецкий ученый Георг Бюхман (1822-1884) на том основании, что они получили широкое распространение в речи. В 1864 году он выпустил сборник таких выражений, прочно вошедших в немецкую литературную речь. Книга Г.Бюхмана выдержала множество изданий. В тринадцатом 1 2 Литературный энциклопедический словарь / Под общ. Ред. В.М. Кожевникова, П.Н. Николаева. Редкол.: Л.Г. Андреев, Н.И. Балашов, А.Г. Бочаров и др. – М.: Сов. Энциклопедия, 1987. – С. 171. 246 издании (1882) Бюхман констатирует, что выражение «крылатые слова» в его новом понимании, в значении термина, перешло и в другие языки. Данный термин может трактоваться и в более широком смысле слова1. Им обозначают народные поговорки, присловья, всевозможные образные выражения, возникшие не только из литературных источников, но и в быту, - из народных обычаев и верований, терминологии различных ремесел, старинного судопроизводства и т.д. Такое расширенное значение термину «крылатые слова» было дано беллетристом-этнографом С.В.Максимовым (1831-1901). В изданную им в 1891 году книгу «Крылатые слова» включены устойчивые, «окаменевшие» выражения, происхождение которых связано с различными сторонами быта. Например: «бить баклуши», «попасть впросак», «отложить в долгий ящик», «канитель тянуть» и т.п. Различаясь по характеру происхождения, «крылатые слова» не однородны и по своей структуре: среди них могут быть отдельные слова, словосочетания, простые и сложные предложения. Но все они используются в качестве переносно-обобщенных характеристик социальных, общественных, психологических и бытовых явлений. Каждое «крылатое слово» имеет свою семантику, обладает историей развития значения, на каждом слове лежит отпечаток индивидуального или коллективного авторства2. Цель нашего рассмотрения – объяснить значение «крылатых слов», содержащих имена мифологических персонажей, классифицировав их следующим образом: 1. Имена мифологических персонажей как самостоятельное «крылатое слово». 2. Имена мифологических персонажей в структуре «крылатого словосочетания». 3. Имена мифологических персонажей с серией «крылатых выражений». В первую группу вошли имена собственные из античных мифов, укрепившиеся в литературной речи в качестве синонимов то1 Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения / Отв. Ред. В.П. Вомперский; Ил. А.Б. Маркевича. – М.: Правда, 1986. – С. 5. 2 Там же – С. 733. 247 го или иного понятия. Например: 1) Автомедон – в «Илиаде» Гомера это имя носит ловкий возница колесницы Ахилла. Иронически, шутливо имя его употребляется в значении ямщика, кучера, извозчика. 2) Антигона – в греческих мифах дочь слепого фиванского царя Эдипа, добровольно последовавшая за ним в изгнание и не разлучавшаяся с ним до его смерти. Имя ее стало нарицательным для девушки, посвятившей себя уходу за больным стариком. 3) Зевс – верховный бог, отец и царь богов. В образной речи – величавый, не имеющий себе равных. 4) Кассандра – дочь троянского царя Приама. Аполлон наделил ее даром прорицания. Но когда она отвергла его любовь, он внушил всем недоверие к ее пророчествам, хотя они всегда сбывались. Имя стало нарицательным для человека, предостерегающего об опасности, но которому не верят. 5) Меркурий – в римской мифологии бог красноречия, покровитель торговли, вестник богов. Изображался в виде юноши с крылышками на головном уборе и на сандалиях. В руке он держал кадуцей – жезл, обвитый двумя змеями. Имя его употребляется в значении вестника, посланца. 6) Терпсихора – в греческой мифологии одна из девяти муз, покровительница танцев; в образной речи – балерина, балет. 7) Цирцея – по Гомеру коварная волшебница, ее имя стало синонимом опасной красавицы, коварной обольстительницы. 8) Орфей – греческий певец-герой. Сила чудесных его песен заставляла диких зверей выходить из своих логовищ и следовать за ним; деревья и скалы сдвигались со своих мест; реки останавливались в своем течении, чтобы послушать его пение и звуки лиры. Имя стало синонимом замечательного музыканта, певца. 9) Химера – огнедышащее чудовище, описываемое различно. Гомер в «Илиаде» сообщает, что оно имеет голову льва, туловище козы и хвост дракона. Гесиод а «Теогонии» утверждает, что химера о трех головах (льва, козы, дракона). Иносказательно это нечто нереальное, плод воображения. 10) Филемон и Бавкида – чета скромных престарелых супругов, которые радушно приняли у себя Юпитера и Меркурия, пришедших к ним в образе утомленных путников. За гостеприимство боги отблагодарили их: по их желанию супруги умерли одновременно, Филемон обратился в дуб, а Бавкида – в липу. Отсюда эти имена стали синонимом неразлучной пары старых супругов1. 1 Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения / Отв. Ред. В.П. Вомперский; Ил. А.Б. Маркевича. – М.: 248 Вторую группу составляют «крылатые слова» с именами мифических персонажей в качестве структурного элемента. Например: 1) Век Астреи употребляется в значении счастливой поры. Астрея – богиня справедливости, и время, когда она находилась на земле, было счастливым, «золотым веком». 2) Полет Икара – выражение, употребляемое в значении смелых, часто тщетных дерзаний. Икар – в греческих мифах сын искусного механика, зодчего и скульптора Дедала. Чтобы спастись с острова Крита от преследований царя Миноса, Дедал сделал для себя и для сына крылья из перьев, скрепленных воском. Несмотря на предостережения отца, Икар в полете поднялся слишком высоко и приблизился к солнцу. Солнечные лучи растопили воск, крылья распались, и Икар утонул море. 3) Два Аякса – в поэмах Гомера это два друга, герои Троянской войны, совместно совершавшие подвиги. Данное выражение получило значение двух неразлучных друзей. 4) Колесо Фортуны – употребляется в значении случая, слепого счастья. Фортуна – в римской мифологии богиня слепого счастья и несчастья. Она изображалась с повязкой на глазах, стоящей на шаре или колесе и держащей в одной руке руль, а в другой – рог изобилия. Руль указывал на то, что Фортуна управляет судьбой человека, рог изобилия – на благополучие, которое она может подарить, а шар или колесо подчеркивали ее постоянную изменчивость. 5) Улыбка авгура – выражение, применяемое к людям, сознательно и хитро вводящим в заблуждение других и узнающим друг в друге обманщиков. Авгурами в древнем Риме назывались жрецы, толковавшие волю богов по полету и крику птиц. Данное слово получило переносное значение: люди, обращающие в тайну свои познания в какой-либо области, излагающие их непонятным, «мудреным» языком, без нужды пользующиеся терминами, известными только узкому кругу специалистов1. Третья группа по данной классификации представлена выражениями, в которых мифологические образы послужили основой для создания серии «крылатых слов». Например: 1) Геркулес (ГеПравда, 1986. – С. 18, 26, 241, 300, 369, 628, 681, 461, 669, 663. 1 Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения / Отв. Ред. В.П. Вомперский; Ил. А.Б. Маркевича. – М.: Правда, 1986. – С.85, 276, 177, 667, 17. 249 ракл). Геркулесов подвиг. Геркулесов труд. Дойти до Геркулесовых столпов (столбов). Герой греческих мифов, одаренный необыкновенной физической силой, совершивший двенадцать подвигов (убил чудовищную Лернейскую гидру, очистил конюшни Авгия и прочее). На противоположных берегах Европы и Африки у Гибралтарского пролива он поставил «Геркулесовы столпы (столбы)». Так в древнем мире называли скалы Гибралтарскую и ДжабельМуса. Столпы эти считались «краем мира», дальше которого нет пути. Поэтому выражение «дойти до Геркулесовых столпов» стало употребляться в значении «дойти до предела чего-либо, до крайней точки». Имя легендарного греческого героя стало нарицательным для человека, обладающего большой физической силой. Крылатая фраза «Геркулесов труд, подвиг» употребляется, когда говорят о каком-либо деле, требующем необыкновенных усилий. 2) Марс. Сын Марса. Марсово поле. В римской мифологии Марс – бог войны. В переносном значении - военный, воинственно настроенный человек. В этом же значении употребляется выражение «сын Марса». Фраза «Марсово поле» обозначает поле битвы. Так же в Древнем Риме называлась одна из частей города на левом берегу Тибра, предназначенная для военных и гимнастических упражнений. В Париже это название носит площадь, служившая первоначально для военных парадов. В Петербурге так называлась площадь между Летним садом и казармами лейб-гвардии Павловского полка, на которой при Николае I и позднее производились большие военные парады. 3) Олимп. Олимпийцы. Олимпийское блаженство, величие, спокойствие. Олимп – небесный свод, обитаемый богами, а олимпийцы – бессмертные боги. В переносном значении это люди, всегда сохраняющие величественную торжественность внешнего облика и невозмутимое спокойствие духа; так же называют людей высокомерных и недоступных. Отсюда возник ряд выражений: «литературный Олимп», «музыкальный Олимп» - группа признанных поэтов, писателей и музыкантов. Иногда эти выражения употребляются иронически или шутливо. «Олимпийское блаженство» высшая степень блаженства; «олимпийское величие» - торжественность в манерах, во всем облике; «олимпийское спокойствие» спокойствие, ничем не возмутим 1. 1 Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения / Отв. Ред. В.П. Вомперский; Ил. А.Б. Маркевича. – М.: 250 Таким образом, запас «крылатых слов», содержащих имена мифологических персонажей достаточно велик. Знание источника происхождения устойчивого выражения, названий мифологических событий, а также имен мифологических персонажей позволяет объяснить семантику «крылатого выражения», делая его открытым в понятийном плане. Чем яснее значение «крылатого слова», тем больше возможностей возникает для правильного использования его в речи. Все это в целом содействует повышению культуры русской речи. Ю.Н.КАНЯШИН /г. Алматы, Республика Казахстан/ ЧЕРЕСПОЛОСИЦА КАК СИСТЕМА ОРГАНИЗАЦИИ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ В ЮЖНОЙ БУРГУНДИИ В РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ The research of documents of several Burgundian monasteries has shown, that in studied territory the system of fields with a strips arrangement of the ground areas was a basis of an agrarian landscape. The system of strips arises as result of economic development by a society of a natural landscape and is a consequence of collective realisation of the rights of proprietors on expansion of private landed property. Правда, 1986. – С. 143, 359, 455. 251 Бул макалада тарих намалык эдебиеттiн кенiнен таралган парцеллерлык меншiгi корсетiлгiн. V-XI- гасырларда Бургундиядагы кенiнен таралган феодалдык меншiктiн парцеллерлык меншiгi осылай берiлген. Возможно, что многие так называемые «мутационисты»,1 даже не подозревают, какую позитивную роль в их построениях могла сыграть книга Н.П. Грацианского. Он первым обратился к изучению аграрного строя Южной Бургундии, и пришёл к парадоксальному выводу о том, что аграрный пейзаж Бургундии XXI веков был близок римской и галло-римской системе полей эпохи поздней Римской империи. Эти распорядки характеризуются, по его мнению, компактным расположением частных владений, густой дорожной сетью и отсутствием каких-либо признаков общности, которые ограничивали бы индивидуальное землепользование. Поселение бургундов в долине Роны и Соны и общественные изменения меровингской и каролингской эпох, по мнению Н.П. Грацианского, ничего нового в хозяйственную структуру галлоримской деревни не внесли. И поэтому, бургундская деревня X-XI веков, вне всякого сомнения, была деревней романского типа. В её структуре Грацианский не нашёл тех характерных особенностей, которые нельзя было бы вывести из старых римских и галлоримских общественных отношений2. Преодоление этих «античных» общественных отношений, которое якобы происходит около 1000 года, в форме «феодальной революции», и составляет сущность концепции мутационистов3. Ещё более основательно Грацианский продолжал отстаивать свою точку зрения в одной из поздних работ, посвящённых исследованию римской системы измерения полей и соответствующим ей земельным мерам. Характеризуя эту систему, он указал на её связь с порядками римского землевладения, и 1 Научный порыв этого исследовательского направления во французской исторической науке ослаб в 90-х годах XX века, и к настоящему времени почти полностью иссяк. См. Решин А.И. Ещё раз о «феодальной революции» и источниках её изучения в монографии Д. Бартелими «Имела ли место революция тысячного года?» // Средние века. М., 2001. − Вып. 62. − С. 166-186. 2 Грацианский Н.П. Бургундская деревня в X-XII столетиях. − М.-Л., 1935. − С. 134-135. 3 Bois G. La mutation de l'an mil. Lournard, village mâconnais, de l'Аntiquité аu féodalisme. – Paris, 1989. 252 подверг убедительной критике попытки А. Допша отождествлять аграрные порядки Рима и древних германцев1. Грацианский, опираясь на трактаты римских землемеров, доказал, что владения римских собственников были расположены компактно, а не чересполосно. В основе римской системы межевания, возникшей на базе компактных владений, находилось применение квадратных земельных мер. Хозяйственной мерой, которая имела широкое распространение, являлся югер, представлявший собой единую меру площади. В югерах выражалась как площадь латифундий, так и наделы земли в колониях, отводившиеся ветеранам. Вся система межевания имела целью создать компактные владения даже там, где их никогда не было. Грацианский считал, что римские завоевания сопровождались ликвидацией чересполосицы в провинциях и установлением там системы компактных владений. Это происходило не только в черте римских поселений, но и во всей округе, прилегавшей к этим поселениям. Поэтому в таких провинциях, как Галлия межевание по римскому способу, являлось к концу поздней империи господствующим2. Вместе с тем, Грацианский необоснованно отождествлял вопрос о степени распространения римской системы измерения полей с её сохранением в провинциях после падения Западной Римской империи. По его мнению, оседавшие на галло-римской территории варвары, особенно селившиеся совместно с местными жителями готы и бургунды, не могли не воспринять старых порядков галлоримской деревни, связанных с системой расположения полей и прочих угодий3. Предположение о заимствовании германскими племенами римской системы полей и способов измерения земли, на наш взгляд, необоснованно. Оно противоречит высказанному им же 1 Dopsch A. Wirtschaftliche und soziale Grundlagen der europäischen Kulturentwicklung. Bd. 1. – Wien, 1918. − S. 60-90. 2 См.: Кузищин В.И. Римское рабовладельческое поместье II в. до н. э. – I в. н. э. М.: 1973; он же. Генезис рабовладельческих латифундий в Италии (II в. до н. э. – I в. н. э.). − М., 1976; Штаерман Е.М. Древний Рим: проблемы экономического развития. − М., 1978; Гвоздева И.А. Технические аспекты землеустройства в Древнем Риме по трактатам землемеров // Вестник МГУ. − Серия историческая. − 1979. − № 4. − С. 74-88. 3 Грацианский Н.П. Система полей у римлян по трактатам землемеров // Грацианский Н.П. Из социально-экономической истории Западно-европейского Средневековья. − М., 1960. − C. 255-283. 253 мнению о том, что существовала закономерная связь между земельными мерами, порядками землепользования и системой землевладения1. Результаты нашего прочтения текстов бургундских источников X-XI веков, не согласуются с точкой зрения Н.П. Грацианского и его последователей2. Римская система полей и соответствующие ей способы измерения могли сохраниться только в том случае, если бы они отвечали социально-экономическим потребностям, расселившихся на территории Галлии германцев. Однако, ни законодательные памятники бургундов V-VI веков3, ни, тем более, поздние документы не подтверждают гипотезу Грацианского о преемственности аграрных отношений поздней Римской империи и раннего Средневековья. Первостепенная роль среди изучаемых нами документов принадлежит грамотам клюнийского монастыря и церкви св. Винсента в Маконе, то есть тем самым актам, которые изучали Н.П. Грацианский и Ги Буа. В грамотах, которые отличаются большой подробностью, указаны собственники смежных владений, положение парцелл по отношению к сторонам поля, естественным элементам ландшафта и дорогам. В обоих картуляриях часто упоминаются одни и те же населённые пункты и нередко, в качестве собственников парцелл, фигурируют одни и те же лица. Эти данные предоставляют возможности воссоздания картины аграрного пейзажа и структуры землевладения4. Конструктивные элементы аграрного пейзажа – парцеллы и поля были результатом 1 Серовайский Я.Д. Изменение системы земельных мер как результат перемен в аграрном строе на территории Франции в период раннего средневековья // Средние века. − M., 1956. − Вып. 8. − С. 125-128. 2 Решин А.И. Некоторые проблемы медиевистики в зеркале клюнийских исследований // Средние века. − М., 1997. − Вып. 60. − С. 143-171. 3 Серовайский Я.Д. Изменения аграрного строя на территории Бургундии в V в. // Средние века. − M., 1959. − Вып. 14. − С. 3-26. 4 См. Recueil des chartes de l´abbaye de Cluny, forme par A. Bernard, publ. par A. Bruel. T. 1-4. − Paris, 1876-1888 (Далее - C); Cartulaire de Saint-Vincent de Mâcon, connu sous le nom de livre enchaine. Publ. par M.-C. Ragut. – Mâcon, 1864 (Далее - М); Guerreau A. L´evolution du parcellaire en Mâconnais (env. 900 - env. 1060) // Le Village medieval et son environnement. Etudes offertes a JeanMarie Pesez. Travaux reunis par L. Feller, P. Mane, F. Piponnier. − P., 1998. − P. 509. 254 трудовой деятельности общества и представляли собой отпечаток на земной поверхности определённых общественных отношений. Их исследование составляет начальный пункт изучения, подготавливающий научную реконструкцию аграрного пейзажа средневекового прошлого1. Достижение этой цели требует выяснения характера расположения (соседствования) земельных участков в полях, и установление тех социальных императивов, которые вызвали к жизни, а затем на протяжении длительного периода воспроизводили определённую структуру расположения парцелл. С методической точки зрения мы рассматриваем расположение участков и полей как «книгу», в которую сельские общества «вписывали» особенности своих изменяющихся социальных отношений2. Речь идёт о том, чтобы «читая» эту «книгу» определить, как земельные собственники реализовывали свои права на неосвоенные агрикультурой угодья природного ландшафта, с целью расширения сферы хозяйственной эксплуатации земли, и приумножения своих частных земельных владений. При определении площади парцелл бургундские землевладельцы не пользовались, практиковавшимися в Римской империи квадратными мерами, которые могли применяться для измерения крупных массивов земли3. Конкретная форма аграрных 1 Champier L. La Structure des terroirs bourguignons // Annales de Bourgogne. T. 27. Dijon, 1955. − P. 35-36; Juillard E., Meynier A. Die Agrarlandschaft in Frankreich // Münchener Geographische Hefte. − Bd. 9. − 1955. − S. 50, 86; Imberdis F. Le probleme des champs courbes // Annales E.S.C., T. 6. − Paris: 1951. − P. 7781; Verhulst A. Le paysage rural: les structures parcellaires de l´Europe du NordOuest. – Turnhout,1995. − Р. 79-82; Histoire de la France rurale. T. I. – Paris, 1975. − Р. 40-41, 47-61; Guerreau A. Lournand au Xe siecle:histoire et fiction // Le Moyen Age. Revue d’histoire et de Рhilologie. Bruxelles, 1990. − T. XCVI. − № 3-4. − Р. 535. 2 Bloch M. Les caracteres originaux de l’histoire rurale francaise. T. 2. Supplement etabli par R. Dauvergne, d’apres les travaux de l’auteur. – Paris, 1956. − Р. 47. «La disposition des champs est le livre ou les societes rurales ont inscrit, ligne sur ligne, les vicissitudes de leur passé. Malheureusement, ce grand palimpseste des terroirs, attend encore sa paleographie». 3 См.: Серовайский Я.Д. Изменения аграрного строя …− С. 3-26; Dovring F. Les methodes de l´histoire agraire // Annales E.S.C. T. 6. – Paris, 1951. − P. 340341; Heimberg U. Römische Flur und Flurvermessung // Untersuchungen zur ei255 отношений вызвала к жизни другой способ измерения земли, приспособленный к системе полей как доминирующей структуре аграрного пейзажа, и - парцеллярному землевладению. На её формирование оказала влияние присущая архаическому мышлению германцев особенность отражать мир не в абстрактных понятиях, а в чувственных образах. Поэтому им была чужда идея соотнесения парцеллы с какой-либо абстрактной квадратной земельной мерой, например, югером1. Представление о размере парцеллы у современников возникало при её соотнесении с расположением в конкретном поле, частью которого она являлась. В его основе лежали практические соображения о том, что боковая сторона парцеллы (latus), составлявшая длину, была одинаковой или почти одинаковой у всех участков в пределах конкретного полевого массива. Поэтому она принималась за величину постоянную и не учитывалась. Головная сторона (frons) - ширина2, напротив, варьировалась и являлась индивидуальной величиной для каждой парцеллы. Она измерялась линейными мерами, цифровое выражение которых давало представление о величине всей парцеллы. Поэтому в ряде грамот приводятся сведения только о ширине парцеллы. Длина её, как сказано в тексте «такая, какая есть»3. Во многих актах длина вообще не упоминается4. При описании размеров парцеллы, senzeitlichen und frühmittelalterlichen Flur in Mitteleuropa und ihrer Nutzung. Göttingen, 1979. − T. 1. − S. 141-195. 1 Такая структура аграрного пейзажа, её характерные черты и их связь с германскими вторжениями описаны в работе: Verhulst А. Differents Types de structure domaniale et agraire // Annales E.S.C. T.11. – Paris, 1956. − P. 61-70. 2 О тождественности понятий «frons» и «ширина» см.: С 12, 92, 271, 1058, 1663 и т.д. В отдельных случаях для обозначения ширины парцеллы употреблялись термины «in lato», «in transverso». См. Guerreau A. L’evolution du parcellaire en Mâconnais …− P. 512; Bourin M. Delimitation des parcelles et perception de l’Espace en Bas-Languedoc aux Xe-XIe siecles, in: Campagnes Medievales: l’Homme et son espace. Etudes offertes a Robert Fossier. Ed. E. Mornet. – Paris, 1995. − Р. 78-79. 3 С 470 (937): «abet in lato pertica una, in longo quantum tenet»; № 148, 1626, 1818, 1874, 1843, 1863, 1876, 1904, 1905, 2632, 2876… 4 С 448 (936): «abet in lato perticas V et pedes VI»; 490, 1808, 1871, 1925, 2806. 256 имевшей форму трапеции, указывалась ширина с 1 противоположных сторон. Длина её также не упоминалась . Все варианты описания величины парцеллы только через ширину следует рассматривать как архаический слой в практике количественной оценки земли. Они оправдывали своё назначение, когда полевые массивы состояли только из нормальных парцелл2, и территориальный радиус поземельных сделок был ещё сравнительно ограниченным. Но с появлением внутри поля большого числа усечённых, а также изолированных парцелл и расширением территории, на которой происходила мобилизация недвижимости, поколебалось прежнее представление о latus как постоянной общеизвестной величине. Поэтому сведения о ширине участка не могли уже служить единственным ориентиром для оценки их размеров. Данное обстоятельство вынуждало современников использовать в качестве дополнительного ориентира длину участка3. Поэтому наиболее распространённым выражением площади участков является указание составителями актов их длины и ширины. Благодаря этому мы можем судить не только о размерах парцелл, но и о способах описания участков различной конфигурации. Например, клюнийское аббатство приобрело две парцеллы, расположенные в деревне Безорниако. Длина первой составляла 25 пертик, а ширина - две пертики. Длина второй была также 25 пертик, но ширина – только одну пертику4. Так как обе парцеллы распола1 С 465 (936-954): «habet in uno fronte perticas III et pedes X, et in subteriore perticas V»; 1011, 1923, 2291, 1924. 2 С точки зрения расположения внутри полевых массивов можно выделить три типа парцелл: 1) нормальные - земельные участки, которые каждой из двух противоположных узких головных сторон соприкасаются с дорогами или другими границами полевого массива (река, лес, угодья общего пользования); (По нашему мнению к такой парцелле подходит следующее уточнение W. Müller-Wille: «alle Parzellen ohne Ueberfahren der Nachbarparzellen von der Schmalseite her zu erreichen sind». См. Uhlig H., Lienau C. Flur und Flurformen. − S. 60.) 2) усечённые - только одной узкой головной стороной выходят к дороге или естественной границе поля (гора, скала, река); 3) изолированные, не имеют выхода к дорогам или к границам поля. 3 С 12, 495, 875, 902, 1493, 1820, 1850, 1877, 2017, 2248, 2330… 4 С 1820 (990): «Abet in lato perticas II, in longo perticas XXV …de ipso campo pertica I, et in longo perticas XXV» (Besornay,canton de Cluny. S. Chaume M. 257 гались в одном поле и являлись нормальными (имели выход к границам поля с двух противоположных сторон), их длина была одинакова, однако ширина каждой из них - индивидуальна. Очевидно, что эти участки были правильными прямоугольниками. Для их описания составителю достаточно было указать ширину и длину двух сторон участка, образующих прямой угол. Противоположные им стороны чаще всего не описывались. У трапециевидных участков обязательно указывалась ширина с обеих сторон с указанием длины. Например, три собственника дарят участок пашни в деревне Сантиниако. Его длина составляет 45 пертик, ширина с восточной стороны составляет 16 пертик, а с западной – 12 пертик1. Некоторые тексты грамот содержат примеры обоих способов описания размеров участков. Так, Вальтер дарит в деревне Безорниако три участка пашни. Первый имеет в длину 39 пертик, в ширину – две. Второй - 42 пертики в длину, ширина с одной стороны составляет пять, с другой - четыре пертики. Характер описания третьего участка можно рассматривать как вариант описания первого: он имеет в длину 32 пертики, с каждой из сторон ширины по пять пертик2. В качестве варианта определения площади трапециевидных участков следует считать такое описание, когда помимо длины и ширины с обеих сторон упоминалась ещё и ширина в середине. Так, усадебный участок, о котором упоминает одна из клюнийских грамот, имел в длину 30 пертик, ширину с одной стороны - четыре пертики, ширину с противоположной стороны - три пертики и ширину в середине - 3,5 пертики3. Размеры квадратных участков определялись также с помощью понятий «длина» и «ширина». Например, в деревне Игиако продали изолированный участок (выход к границам поля отсутствовал), который имел «в длину шесть пертик и столько же Les origines du duche de Bourgogne. T. 2. Fasc. 3. – Dijon, 1931. − P. 1102-1103; Chavot Th. Le Mâconnais. Geographie historique. − Paris-Mâcon, 1884. − P. 69). 1 С 1663 (984): «in longo perticas XLV, in uno fronte a mane perticas XVI, in alio fronte a sero perticas XII» (Santiniacus in parrochia S.Clementis pres de Mâcon. S. Chaume M. Les originеs … − Р. 1149). 2 C 2017 (993-1048): «unus campus…abet in longo perticas XXX novem, in lato perticas II; alius campus abet perticas in longo XLII, in una fronte V et in alio IV … alius campus abet in longo XXXII perticas, in unaquaque fronte perticas V». 3 C 102 (909): «in longo perticas agripinales XXX, de lato perticas in ino fronte IIII, in alio fronte perticas III, et in medio loco …perticas III et dimidia». 258 в ширину»1. Обмениваясь землёй, клюнийские монахи передали участок пашни в деревне Донзиако. Он имел «в ширину 10 и в длину 10 пертик»2. Священник Роберт подарил клюнийцам в деревне Марциако виноградник, расположенный в центре полевого массива, и имеющий «в длину 20 пертик, в ширину также 20 пертик»3. Иоанн продал Клюни усечённый с одной стороны участок пашни с прилегающим к нему лесом в деревне Фабрикас и в поле Crassus. Определяя его размеры, он указал, что участок имеет «как в длину, так и в ширину пять пертик»4. Иногда составители поземельных актов при определении размеров участков отмечали, что величины ширины превышали величины длины. Клюнийское аббатство купило в деревне Seia виноградник, имевший в ширину 10 с половиной пертик, в длину шесть с половиной пертик5. Изолированный участок, отчуждаемый в деревне Варенго, имел в «длину семь пертик и шесть футов, в ширину семь пертик и восемь футов»6. Проданный в той же деревне изолированный участок пашни имел длину 12 пертик, ширину – 14 пертик7. Эрментей передал Одону - аббату Клюни несколько участков, среди которых виноградник в деревне Vetiscar. Его длина - три пертики, ширина - шесть пертик8. При следующей обменной сделке уже аббат Одон передал третьему лицу в деревне Bieri усадьбу с 1 М 228: «habet in longo perticas VI et in lato similiter» (Ige, canton de Mâcon – Nord, См. Chaume M. Op.cit. − P. 1106-1107; Chavot Th. Op. cit. − P. 163-164; Cartes IGN. 3028 Ouest. Mâcon. 1:25000). 2 C 1850 (990-991): «abet perticas in lato X et in longo X» (Donzy-le-National, canton de Cluny. См. Chaume M. Op. cit. − P. 1100; Chavot Th. Op. cit. − P. 134). 3 C 2237 (994): «in longo perticas XX, in latus autem similiter XX» (Merze, canton de Cluny. См. Chaume M. Op. cit. − P.1130; Chavot Th. Op. cit. − P.188). 4 C 2247 (994): «habent tam in longum quam in latum perticas V» (Farges, canton de Cluny. См. Chaume M. Op. cit. − P. 1130; Chavot Th. Op. cit. − P. 139). 5 С 1930 (992-993): «in ambabus frontibus perticas decem et dimidiam, in longo perticas sex et dimidiam» (La Chize, canton de Mâcon-Nord; Chaume M. Op. cit. − P. 1103-1104; Chavot Th. Op. cit. − P. 106). 6 C 1032 (957-967): «in longo perticas VII et dimidia, in uno fronte perticas VII et pedes VIII»(Varanges, canton de Cluny; Chaume M. Op. cit. − P. 1120; Chavot Th. Op. cit. − P. 276). 7 C 1543 (980): «in longo perticas XII, in lato perticas XIIII». 8 C 393 (931): «in longum perticas agripenales III, in frontibus VI perticas» (Vetus Curtis, Ravery, Chaume M. Op. cit. − P. 1114; Chavot Th. Op. cit. − P. 233). 259 виноградником. Длина этого участка, граничащего с дорогой, составляла 11 с половиной пертик, ширина – 12 пертик1. Церковь св. Винсента в Маконе получила в дар в деревне Вершезон изолированный участок пашни. Он имел в длину три пертики и три фута, в ширину – три пертики и восемь футов2. Пресвитер Арнульф передал в деревне Муазон изолированный виноградник. Этот трапециевидный участок имел в длину с восточной стороны семь пертик и пять футов, с западной - пять пертик, его ширина с севера и юга по 11 пертик3. Приведённые примеры позволяют сделать вывод о том, что в представлениях бургундских землевладельцев понятие «ширина» являлось устойчивой категорией, так как в описаниях земельных участков, когда величины ширины превышали размеры длины, они местами не менялись. Издатель клюнийского картулярия А. Брюэль, комментируя текст, где длина была короче ширины в пять раз, ограничился следующей трактовкой: «Текст, вероятно, содержит ошибку», - и поэтому следует читать не «в длину», а «в ширину»4. Известный исследователь аграрного строя Бургундии А. Делеаж так и поступил. Он принял подобные тексты за ошибку составителей грамот и в своих подсчётах размеров парцелл, разместил все цифры исходя из привычных представлений о соотношении длины и ширины5. А. Геро, хотя и констатировал более пристальное внимание составителей грамот к ширине парцелл, но в оценке этого наблюдения также исходил из привычных пространственных пред1 C 495 (939): «in longo perticas XI et pedes VI, abet a lato perticas XII» (Le Niere, canton de Cluny; Chaume M. Op. cit. − P. 1097, 1098; Chavot Th. Op. cit. − P. 210). 2 M 452 (1031-1060): «in longo perticas III et pedes III, in ambis frontibus perticas III et pedes VIII» (Vergisson, canton de Mâcon-Sud; Chaume M. Op. cit. − P. 1109; Chavot Th. Op. cit. − P. 279). 3 M 166: «in longo perticas a mane VII et pedes V, a medio die perticas XI, a sero perticas V, a cercio perticas XI» (lieu disparu, voisin de la Petite Grosne; Chaume M. Op. cit. − P. 1095). 4 Recueil des chartes de l´abbaye de Cluny. − T. 3. − P. 305. Le texte porte, sans doute par erreur, latum. 5 Deleage A. La vie rurale en Bourgogne jusqu´au début du onzième siècle. Т. 2. Mâcon, 1941. − P. 987 (C 842); P. 988 (M 357); P. 990 (C 495); P. 992 (C 193); P. 993 (C 393); P. 994 (C 1032); P. 995 (C 1283, 1543); P. 999 (M 244); P. 1002 (C 40, 393); P. 1004 (C 1591); P.1015 (C 1930); P. 1018 (C 673); P. 1019 (M 166). 260 ставлений1. В. А. Больке полагал, что в раннем средневековье существовал принцип межевания полей, согласно которому длина участка должна была быть больше ширины, причём многократно2. В отличие от этих авторов мы не считаем такое описание сторон участков ошибкой составителей документов. Оно сохранилось в грамотах, по меньшей мере, четырёх различных картуляриев, фиксирующих сделки на протяжении большого периода времени и различными составителями. Аналогичное описание земельных участков, где ширина больше длины встречается в окрестностях Вьенны, Шалона и Дижона3. Таких случаев описания довольно много: 48 из 780, что составляет около 6,0%. Они встречаются в грамотах, где даны характеристики величин многих участков. Составители очень чётко фиксируют случаи, где ширина больше длины, а где меньше, убедительно развеивая предположения об ошибках или описках. С точки зрения современных геодезических представлений, описания размеров квадратных участков при помощи понятий «длина» и «ширина» также бессмысленны, но их нельзя признать просто ошибкой, и поэтому другие случаи подобных описаний нельзя считать таковыми. Очевидно, что такие своеобразные характеристики участков являются историческим фактом, и нуждаются в объяснении. При этом следует помнить, что исследователи имеют мало шансов объяснить аграрные отношения прошлого, если будут трактовать их в понятиях и категориях современности, а также переносить современные представления о пространстве в средние века. Реконструкция средневекового ландшафта возможна, если учёные попыта- 1 Guerreau A. L´evolution du parcellaire en Mâconnais ... − P. 512-517. Boelcke W. A. Die frühmittelalterlichen Wurzeln der südwestdeutschen Gewannflur // ZAA. − Frankfurt/Main, 1964. − H. 2. − S. 138. 3 См.: Cartulaire de l´abbaye de Saint-Andre-le-Bas de Vienne. Publ. par. C. U. Chevalier. Vienne et Lyon, 1869. − № 67 (1012-1023): «a circio in longitudine perticas VIII, a sero in fronte habet perticas XI» ;Chartes et documents de SaintBenigne de Dijon. Publ. par G. Chevrier et M. Chaume. T. 1. − Dijon, 1986. − № 67 (853): «abet in longo perticas VIII et pedes V … lato perticas XI»; № 74 (865): «abet in longo perticas X… et in lato, de uno front, perticas XV, et in alio front, perticas XIIII et pedes VIIII». 2 261 ются проникнуть в пространственные представления людей, создававших тот или иной локальный пейзаж прошлого1. Несмотря на то, что изложенные выше факты расходятся с современными представлениями о значении и соотношении ширины и длины земельных участков, они вполне согласуются с той структурой аграрного пейзажа, которая доминировала в Бургундии в раннем средневековье. Её основу составляла система полей, образующим фактором которой являлись землевладельческие интересы коллектива в деле освоения природного ландшафта. Вне согласованных волевых усилий такая система была невозможна2. Функционирование и воспроизводство системы полей требовало согласованного решения многих вопросов. Среди них - нарезка массивов, которые в каждом конкретном случае вводились в хозяйственный и общественный оборот. В результате этих акций возникали поля - основные единицы землеустройства. Каждому землевладельцу, участнику разделов природной среды, указывалось в конкретном поле расположение и размер причитающейся ему парцеллы. Одновременно планировались дороги между полями с целью обеспечения обладателям парцелл свободного доступа к своему участку. Несмотря на большое количество полей у всех землевладельцев представление о конкретном участке земли было связано с конкретным полем, в котором он был расположен и частью которого являлся. Ввиду того, что каждое поле имело постоянные границы, длина расположенной в нём парцеллы (её боковая сторона - latus), равная длине самого поля, не могла быть увеличена и представлялась 1 См. Guerreau А. Remarques sur l’arpentage selon Bertrand Boysset (Arles, vers 1400-1410) // Campagnes Medievales: l’Homme et son espace. − P., 1995. − Р. 87-102; Каняшин Ю.Н. Структура аграрного пейзажа Южной Бургундии в IX-XI веках. Алматы, 2000. − C. 87-97. См. Les champs clunisois vus du Kazakhstan: Youri Kaniachine, Structure du paysage agraire de la Bourgogne du sud IXe-XIe Siecles. Alma-Ata: 2000 // Annales de Bourgogne, Т.79. − Р., 2007. − P. 281-284. 2 Lebeau R. Les Grands Types de structures agraires dans le Monde. − P., 1969. − P. 7-62; Bloch M. Les paysages agraires: essai de mise au point // Annales d’histoire economique et sociale, Т. 8. – Paris, 1936. − P. 260; Gabler A. Die alemannische und fränkische Besiedlung der Hesselberglandschaft. − Augsburg,1961. − S. 106; Otremba E. Lange Streifen // Berichte zur deutschen Landeskunde. Bd. 31. − Bad Godesberg, 1963. − S. 197-208. 262 константной величиной. В каждом поле парцеллы всех землевладельцев имели одинаковую или почти одинаковую длину, так как головные стороны их участков упирались в одну и ту же границу поля. В силу этого землевладельцы не видели разницы между длиной парцеллы и длиной поля, они, в их представлениях, были тождественны. Напротив, ширина участков (frons) не могла быть отождествлена с шириной поля. Она являлась величиной индивидуальной для каждого участника раздела, так как его доля (размеры участка) зависела от уже имеющихся у него земельных владений1. Ширина поля представляла сумму головных сторон парцелл. Учитывая, что размеры участков могли быть определены только относительно границ поля, парцеллы и их конфигурация не мыслились вне поля, то есть абстрактно, а соотношения длины и ширины полей и парцелл воспринимались как неразрывные. Во вновь возникшем поле ширина участка всегда была короче длины, но это продолжалось недолго, так как для Бургундии была характерна развитая земельная мобилизация. Участки, расположенные в пределах каждого поля, дробились и перекраивались их собственниками, что изменяло их конфигурацию. Например, Вихард подарил пресвитеру Эльдебальду два участка пашни из своего бенефиция для насаждения там плантаций виноградника в деревне Ливиниако по договору ad medium plantum. Один участок граничил с востока и запада с дорогами, с юга - с парцеллой cв. Петра, с севера - с парцеллой cв. Иоанна, имел в длину 21 пертику, в ширину 25 пертик. (Размеры второго участка, расположенного в соседнем поле той же деревни, описаны в привычной для нас манере)2. Парцелла с такими характеристиками могла возникнуть как следствие ряда покупок и присоединений соседних нормальных парцелл. Её величина – почти гектар - является редкостью для данной местности. Длина участка, равная длине поля, не изменялась, увеличива1 Каняшин Ю.Н., Серовайский Я.Д. Социальный состав обладателей общинных прав в Бургундии X-XI вв. (по данным источников Маконского округа) // Средние века. − М.,1995. − Вып. 58. − С. 17-19. 2 M 174 (1015-1033): «Dilecto Eldebaldo presbitero. Ego Wichardus dono tibi campos duos ad medium plantum de meo beneficio ... in villa Liviniaco. Unus campus terminat a mane et a sero vias publicas, a medio die S. Petri, a circio S. Johannis, habet in longo perticas XXI, in lato perticas XXV» (Levigny, canton de Mâcon-Sud; Chaume M. Op.cit. − P. 1164; Chavot Th. Op. cit. − P. 169). 263 лась только его ширина, которая однажды превысила линейные размеры длины. Будущее этой парцеллы уже предопределено. Согласно договору, через пять-шесть лет, Эльдебальд, создав на ней плантацию виноградника, вернёт половину парцеллы Вихарду, а другую часть оставит за собой в качестве вновь приобретённого объекта собственности. В том случае, если он разделит её вдоль, возникнут две нормальные парцеллы. Ширина каждой из них станет короче длины. Но если он разделит её поперечным сечением, ширина каждой из них относительно их длины увеличится. Именно так и поступил Гуго, подарив часть своей парцеллы в поле Monte Bosonangis Клюнийскому монастырю. Участок с одной стороны граничил с дорогой, с трёх других - с владениями самого дарителя. В длину он простирался на 11 пертик, в ширину - на 60 пертик1. История этой парцеллы может быть восстановлена на основе предшествующего примера. Развиваясь посредством присоединения соседних участков вширь, парцелла достигла значительных размеров. Её последний собственник выделил из неё длинный участок, выгодно расположенный вдоль дороги, и подарил его монахам. Определяя его конфигурацию и размеры, он руководствовался не абстрактным представлением о соотношении длины и ширины, а тем, с какой стороны находились ширина и длина поля, в котором располагался отчуждаемый участок. Эрментей подарил Клюни виноградник в деревне Ветискар, который с запада и севера граничил с землей традента и имел в длину три пертики, в ширину – шесть пертик2. Участок, выделенный из собственных владений, представлял собой изолированную парцеллу, не имеющую выхода к границам поля. Но, несмотря на это, контрагенты сделки определяли её длину и ширину, соотнося их с границами поля. 1 C 2119 (993-1048): «ego Ugo…cedo…campum…situm in Monte Bosonangis … Habet autem in longum perticas XI, et LX in latum, terminatur tribus partibus de ipsa hereditate, et de quarta via publica». (Mons Bosonangius, См. Chaume M. Op. cit. − P. 1102, 1116). 2 С 393 (931): «Ermenteus...dedit...vineam unam in villa que Vetiscar dicitur; terminatur a mane terra Sancti Vincentii, a medio die terra Ataloni, a sero et a certio de ipsa hereditate; habet in longum perticas agripenales III, in frontibus VI perticas». См. также: С 8, 40, 673, 1283, 1591, М 119, 357. 264 Поля были органически вписаны в локальные особенности природного ландшафта. Их внешние границы окаймлялись как естественными, так и искусственными элементами ландшафта: дорогами1, каменными оградами2, рвами, реками, горами, скалами3, большими участками альменды4. Поля могли зачастую граничить непосредственно с другими полями. Все эти особенности расположения полей свидетельствуют об устойчивых традициях по рациональному устройству агросферы. Очевидно, что такие традиции землеустройства могли сохраняться и воспроизводиться в практической деятельности только в том случае, если они отражали интересы большого коллектива земельных собственников5. В числе изучаемых парцелл, расположенных на территории современной коммуны St. Vincent, находятся 20 участков, величина которых обозначена в текстах при помощи двух измерений6. Их рассмотрение представляет особый интерес, поскольку они могут дать точное представление о площадях и конфигурации участков. Из подсчётов явствует, что на территории St. Vincent в среднем длина парцеллы превосходила её ширину в 6,2 раза. В процентном отношении ширина такого участка составляет не более 16,2% к его длине. Но за этой средней величиной скрывается большая пестрота. Минимальное соотношение равно единице, что характеризует парцеллу как квадрат. Максимальное соотношение выражается цифрой 28. Это узкая полоса (ширина составляет всего 3,5% длины), конфигурация которой редко встречается среди парцелл Дижонэ, являвшихся предметом исследования А. Делеажа, и даже в более северных регионах Западной Европы7. Столь же резко варьировали 1 С 332 (927-942): «terminatur ex tribus partibus via publica…»; C 1289. С 1083 (960): «terminet de tercie part muro manefacto…»; C 708. 3 С 646 (943): «terminat…a sero rio currente…», C 813; С 762 (950): «terminat … a vespera roca», C 659. 4 С 988 (955-985): «terminat…a medio die pascuariis, a sero silva»; C 1347. 5 Kanjaschin Ju. Parzelle als Flurbestandteil des mittelalterlichen Burgund (nach den Quellen des Mâconbezirkes im 10.-11.Jahrhundert // Vierteljahrschrift für Sozial-und Wirtschaftsgeschichte. − 2005. − Bd. 92. − Heft 4. − S. 440-452. 6 C 902, 1058, 1059 (3), 1493, 1768, 1820 (2), 1850, 1877, 2017 (3), 2233 (2), 2247, 2248, 2336, 2500. 7 Из 954 учтённых М. Мюллер-Вилле участков такой формой обладали только три полосы. См. Müller-Wille M. Op. cit. − S. 47. 2 265 площади парцелл. Самая меньшая в переводе на наши меры 1 составляла всего 460 квадратных метров. Самая большая превосходила её в 13 раз и равнялась 6182 квадратным метрам, т.е. немногим более половины гектара. Средняя площадь в числе рассматриваемых парцелл составляла 2510 кв. метров, т.е. четверть гектара. Сведения о размерах 21 участка, расположенных на территории коммуны Ige подтверждают эти выводы2. Максимальная площадь отчуждавшихся там участков составляла 6.476 кв. метров, минимальная -253 кв. метра. Таким образом, средняя величина отчуждавшегося участка равнялась 1865 кв. метрам. Всё сказанное свидетельствует о том, что конфигурация и площадь парцелл на изучаемой территории под влиянием факторов социально-экономического характера находились в состоянии непрерывных изменений. Однако это наблюдение не противоречит выводу о том, что во всём комплексе аграрных отношений Бургундии в X-XI веках парцелла представляла явление системного порядка. Её кристаллизация как элемента системы полей обусловлена совершенной техникой землеустройства, которая обеспечивала рациональную организацию агросферы в интересах коллектива. Представления об объектах собственности – земельных участках - у всех землевладельцев складывались в связи с соотнесением их с конкретными полями. Вне полей сами участки не мыслились, так же как их размеры и конфигурация. Используемые землевладельцами при описании участков понятия «ширина» и «длина» не имели отношения к самим участкам и являлись перенесением на них категорий «ширина поля» или «со стороны ширины поля» и «длина поля» или «со стороны длины поля», в которых они располагались. Поэтому тексты грамот следует понимать не буквально, а с учётом особенностей 1 В основе расчётов лежат следующие соотношения линейных и квадратных мер, заимствованные у А. Делеажа: 1 пертика = 12 футов = 4,3 м; 1 кв. пертика = 18,4 кв. м (La vie rurale… − P. 963-965). А. Геро считал, что пертика была меньше: Guerreau A. Lournand au Xe siecle: histoire et fiction. − Р. 529. Однако итоговые цифры наших подсчётов в целом совпадают. Guerreau A. L’evolution du parcellaire… − P. 521-526. 2 C 399, 536, 1085, 1278, 1301, 1465, 1932, 2092, 2697, M 202, 214, 248, 250, 253, 258, 259, 263, 264, 274 (3). 266 пространственных представлений бургундских землевладельцев, краеугольным понятием которых являлось «поле». Внутри поля не существовало оград, разделявших частные владения. Парцеллы разных собственников граничили в полях непосредственно и на основе принципов чересполосного соседства. Наглядным примером фрагмента чересполосного землевладения, являвшегося нормой при данной структуре поля, парцеллы в котором принадлежали многим собственникам, может служить недвижимость, подаренная Аубертом своей жене и сыну. Он отчуждал в их пользу девять парцелл. Заселённая парцелла располагалась в селении Турро. Другие дислоцировались в восьми различных полях. Каждая парцелла дарителя была окружена участками трёх - четырёх собственников соседей. И ни одна из них не межевалась с другими землями традента. Отдельные собственники соседствовали с Аубертом в нескольких полях. Шесть его парцелл граничили с владениями Морона. Церковь св. Винсента имела с ним общую межу в пяти полях. Бовон и Антидий межевались с ним по четыре раза. В двух полях соседом Ауберта являлся Вандран1. Такая структура землевладения означает, что, будучи частью поля, парцелла являлась также принадлежностью землевладельца. В этой связи возникает вопрос о её месте во всей структуре землевладения. Решение этого вопроса требует реконструкции ряда владельческих комплексов. При их изучении, мы вслед за Н.П. Грацианским и А. Делеажем рассматриваем в качестве субъектов землевладения: а) лиц, которые в течение жизни одного поколения активно производили операции со своей недвижимостью (отчуждение, приобретение); б) лиц, имена которых упоминаются в грамотах как обладатели земель, граничивших с отчуждавшимися участками2. Подсчёт количества парцелл, находившихся в обороте, производился на основе следующих принципов. Мы учитывали 1 С 233 (922): «curtilus terminat…Antidio et Bovono…Vinia…in Lugiatto … terminat … Bouno …Morono …campo… in Cumnalo… terminat… Vandranno… S. Vincenti… campo… in Proprielo… terminat… Bouno… S. Vincenti … Morono … Antidio … campo qui terminat … campo… a Bugo…terminat … Aritidio …Morono … S. Vincenti… campo… a Trebledo… terminat… Morono… S. Vincenti … Vandranno …campo …a Basino… terminat …Morono… Antidio … S. Vincenti … prado … a Russido… terminat …Morono… Bouno». 2 Deleage A. La vie economique et sociale de la Bourgogne… − P. 1059-1063; Грацианский Н.П. Бургундская деревня ... − С. 25-31. 267 парцеллы, фигурирующие в грамотах как объекты отчуждения; а также парцеллы, фигурирующие в документах как участки – смежные с отчуждавшимися землями. Если владения одного и того же соседа примыкали к отчуждавшемуся участку с нескольких сторон, мы условно принимали их за одну парцеллу. Ввиду большого количества данных о парцеллах, мы ограничили подсчёты локальной местностью, соответствующей современной коммуне St.Vincent. Обследование исходивших из St.Vincent грамот Клюнийского картулярия, осуществлённое на основе указанных подходов, позволило выявить 154 собственника, во владении которых находилось 364 парцеллы. Эти цифры следует признать сильно заниженными1. Далеко не все лица, обладавшие недвижимостью, осуществляли её отчуждение. И они, естественно, не попали в грамоты и не были учтены как собственники – субъекты землевладения. Кроме того, лица, называемые традентами, как правило, отчуждали не всю принадлежавшую им недвижимость. И не представляется возможным определить, каким количеством парцелл они располагали там в действительности. Некоторые документы очень обобщённо описывали объект отчуждения. Невозможно, в частности, установить, какое, в земельном выражении, имущество выступало в текстах под определением «res». Поэтому из наших расчётов выпало значительное количество парцелл. Во многих грамотах не указаны соседи отчуждавшихся участков, что также отрицательно сказалось на учёте собственников и парцелл. Из выявленных собственников один только Клюнийский монастырь обладал там 74 парцеллами, расположенными в 23 полях и деревнях и значительным количеством земель в ряде областей Бургундии и за её пределами. Десять других монастырей имели в изучаемой местности 19 парцелл, которые дислоцировались в 18 полях и деревнях, и ещё много земель в различных селениях, а также полях Маконской и других областей. Отдельные документы, исходившие от светских собственников, оформляли отчуждение недвижимости одновременно в St.Vincent и 1 Degueurce P. L´evolution agricole du clunysois depuis un siecle d´apres les cadastres successif // Revue de Geographie regionale. T. XII. № 1-2. – Lyon, 1936. − P. 108-114. 268 соседних коммунах. Во многих актах, относящихся к этим коммунам, фигурируют синхронно имена, идентичные именам субъектов наших грамот. Имеются основания считать, что это были одни и те же лица, владевшие землёй одновременно в десятках отдалённых друг от друга селениях и полях. О таких владельческих комплексах убедительно говорят документы, оформлявшие отчуждения всего имущества отдельных собственников. Из восьми парцелл, принадлежавших, например, Сикбальду на территории соответствующей современной коммуне St.Vincent, пять межевались с владениями Тедбрана. Гирберт, Клюнийский монастырь, церковь св. Винцента имели с ним по две общие границы1. Второй собственник, Гирберт, сосед Сикбальда по двум парцеллам, отчуждал на данной территории семь участков. В пяти случаях он межевался с Бернаром и в трёх – с Маконской церковью св. Винцента. По две общие границы с ним имели, помимо Сикбальда, Гаузберт и Клюнийское аббатство2. 1 С 1289 (970-971): «ego Seibaldus, sacerdos … dono … in agro Maciacense, in villa Visandone, mansum in dominicatu, Fontenilis vocant; terminat a mane terra Guandalmari, a medio die Osannае, a sero via publica, a circio terra Tedbranni. Et in ipso loco vineam quае terminat in ipsa hereditate, a medio die Giperii, a sero et a circio terra Tedbranni. Et aliam vineam ad Periolum vocant; terminat de ambabus frontibus terra S. Vincentii, de uno latere terra Tedbranni, de alio latere Girberti. Et in Longa Nave campum; terminat de uno latere terra S. Marcelli, de alio latere S. Petri, de una fronte Girberti, et de alia via publica. Et alium campum, Fontana Benedicta vocant; terminat de uno latere et una fronte via publica, de alio latere terra Constabuli, de alia fronte via antique»; С 1951 (993): «Sicbaldus presbiter … dono … in villa Visandono, hoc est vineam quam vocant a Pererio Rosset, et granicam dominica; terminat … a mane terra S. Vincentii, a medio die terra S. Petri et Tedbran, a sero via publica, a certio S. Ferreoli. Dono etiam in ipsa villa unam petiolam de vinea; terminat … a mane terra Herigii, a medio die communi sanctorum et francorum, a sero Tedbran, a certio via publica. Dono etiam in ipsa villa petiolam de campo quam vocant ad Murcellum; terminat … a mane muro manufacto, a medio die Grimart, a sero Grifoni, a certio via publica». 2 С 602 (942-954): «Ego … Girbertus dono … campum ad Erniacum vocatur; terminat a mane terra S. Vincentii, a medio die terra S. Martini, a sero terra S. Vincentii, a circio terra Bernardi»; С 1289, 1493 (979): «Bernardus dono … et uxoris meае Agbergае … in agro Maciacense, in Carneto vocant … vineam cum mansione; et terminatur a mane terra Aldonis, a medio die terra Giraldi, a sero S. Vincentii, a cirtio via publica. Et dono in loco Murzalo campum terminatum a mane terra Girberti, a medio die terra Girardi, a sero S. Vincentii, a cirtio via publica. Et dono in Campo Spinoso campum … terminatur a mane terra Altasanае, a medio 269 Н.П. Грацианский объяснял возникновение такой структуры землевладения характерной для южной Бургундии интенсивной мобильностью недвижимого имущества. Именно этот процесс, по его мнению, вызвал дезинтеграцию крупных компактных владений, занимавших доминирующее положение в начале средневековья, и раздробление их частей среди множества собственников1. Ж. Дюби также обратил внимание на большую земельную мобильность существующую в данной местности. Но, она, по его мнению, могла создавать как компактные, так и рассредоточенные владения. Ответ на вопрос о доминирующей тенденции он оставил открытым: «Ещё нужно спросить, что является формой более характерной: сосредоточение или рассеивание»2. Мобилизация земли, несомненно, составляла заметное явление на изучаемой территории. Однако её влияние на структуру землевладения, как принято считать, не было однонаправленным3. Каждый акт перехода земли от одного собственника к другому мог иметь троякий исход. Одним из них, действительно, являлась дезинтеграция. То есть отделение традентом части своего земельного участка в пользу приобретателя4. Вторым следствием могла быть интеграция, когда приобретатель увеличивал свой участок за счёт земли, полученной от традента непосредственно у своей межи5. В других случаях земельная мобильность таких последствий не вы- die gutta currente, a sero terra Girberti»; С 1907 (991-992): «ego Bernardus et frater meus Girbaldus donamus … in villa Herniaco … terra arabili … terminatur de una parte terra S. Petri, de alia terra Gausberti, de tertia parte terra Girberti, de quarta parte via publica … in alio loco, in villa Besorniaco, ultra Vuandam aquam, perticas IIII; et terminatur de duabus partibus terra S. Petri, de tertia terra Ansierii, de quarta rivo current». 1 Грацианский Н.П. Бургундская деревня ... − С. 114-131. 2 Duby G. La société aux XIe et XIIe siècles dans la région mâconnaise. 2 Edition. – Paris, 1971. − Р. 74-75. 3 Steinbach F. Gewanndorf und Einzelhof // Historische Aufsätze. Aloys Schulte zum Geburtstag. Düsseldorf, 1927. − S. 54; Bloch M. Apologie pour l´histoire ou metier d´historien.4 Edition. – Paris, 1961. − P. 11. 4 C 340 (927-942): «Terminatur a mane de ipsa hereditate». 5 C 2122 (993-1048): «dono…apostolis Petro et Paulo... terminantem… a sero terra S. Petri»; C 914 (954-994): «dono S. Petro …terminet de tres partes terre S. Petro». 270 зывала, так как отчуждаемый участок не граничил с владениями традента и приобретателя1. Рассмотрим на примере территории современной коммуны St.Vincent, как располагались объекты отчуждения по отношению к межам обоих контрагентов. Всего выявлено 105 участков, границы которых были обозначены в документах. Из них: у межи традента отчуждались 28 участков, вне межи традента –77 участков; у межи приобретателя приобретались 62 участка, вне межи приобретателя –43 участка. Из этих подсчётов явствует, что исходным пунктом отчуждений являлись не компактные владения, а отдельные парцеллы, расположенные вне межи традентов (73,3%). Вне межи приобретателей находилась почти половина участков, менявших своих собственников (41%). Следовательно, земельная мобильность сама по себе не затрагивала существенным образом традиционное чересполосное землевладение. Но сопоставление тенденций дезинтеграции (26,7%) и интеграции (59%) земельных Владений обнаруживает двойной перевес последней. Таким образом, как показывают подсчёты, интенсивный переход земель от одного собственника к другому не только не создавал чересполосицу, но и заключал в себе тенденцию к её упразднению. Частые переходы земель из одних рук в другие приводили к перегруппировкам состава собственников в пределах каждого поля и к изменению морфологии заключённых в нём парцелл. Для расширения наших знаний о влиянии мобилизации земли на парцеллы и на всю структуру чересполосного землевладения рассмотрим находившиеся в обороте участки с точки зрения их расположения по отношению к межам традентов и приобретателей на всей территории Бургундии. Такие наблюдения мы провели на материалах всех грамот клюнийского монастыря за периоды с 901 по 984 год и с 985 по 1090 год. Результаты этих наблюдений показывают, что большая часть парцелл (68,3%-64,7%) находилась вне межи традента и больше половины (61,1%-51,3%) их не соприкасались с владениями приобретателя. Следовательно, вывод о том, что мобилизация земли не создавала структуру парцеллярного чересполосного землевладения, подтверждается. Из этих подсчётов явствует, что отчуж1 C 1289 (970-971): «ego Seibaldus ...dono … Cluniensi cenobio … campum, Fontana Benedicta vocant; terminat de uno latere et una fronte via publica, de alio latere terre Constabuli, de alia fronte via antique»; С 332, 646, 977, 1083. 271 дение около трети парцелл (31,7% -35,3%) у межи традента означало раздробление каких-то участков и передачу отторгнутых частей другому собственнику. За этим следовало уменьшение площади каждого из них, а также изменение их конфигурации в зависимости от того, в каком порядке осуществлялось раздробление. Приобретение от трети до половины всех парцелл (38,9%-48,7%) у собственной межи означало присоединение к парцелле приобретателя дополнительного участка, в результате чего его парцелла увеличивалась и, в зависимости от того к какой стороне присоединялся приобретённый участок, изменялась её конфигурация. Эти метаморфозы представляли внешнее проявление изменений социальных функций парцеллы, когда она, уже, будучи частью арены агрикультуры, превращалась ещё и в объект общественного оборота. В X-XI веках чересполосица уже существовала как давно сложившаяся данность. Число парцелл, приобретавшихся у собственной межи, превосходило то их количество, которое отчуждалось традентами у своих границ. То есть, существовала тенденция к созданию более компактных владений, но при этом она не подрывала доминирующую роль чересполосного землевладения. Итоги исследования, полученные на основе анализа клюнийских грамот, мы решили перепроверить на основе других южнобургундских документов1. Данные грамот, сохранившиеся в архиве кафедральной церкви св. Винсента полностью совпадают с итогами подсчётов по клюнийским грамотам 901-984 годов. Это не случайно, так как большинство грамот и клюнийского аббатства и церкви св. Винсента относились к территории маконского округа2. Материалы аббатств Савиньи и Энэ, расположенных южнее, на территории Лионского округа, а также св. Андрея и Аптской церкви, относящихся к Вьеннуа и Северному Провансу, подтверждают, что большая часть парцелл (62,4%-56,9%) располагалась вне межи традента и более двух третей (69,2%-72%) их не соприкасалось с владениями 1 Cartulaire de Saint-Vincent de Mâcon; Cartulaire de l`abbaye de Saint-Andre-leBas de Vienne; Cartulaire de l`abbaye de Savigny suivi de petit cartulaire de l`abbaye d`Ainay. Publ. par A. Bernard. − P., 1853; Cartulaire de l`eglise d´Apt (835-1130). Ed. par N. Didier. − P., 1967. 2 Deleage A. La vie rurale en Bourgogne… − P. 115-148; Bange F. L´ager et la villa: structures du paysage et du peuplement dans la region mâconnaise a la fin du Haut Moyen Age (IX-XI s.) // Annales E.S.C. 1984. − № 3. − P. 529-569. 272 приобретателя. Это cвидетельствует о широком и доминирующем распространении чересполосного землевладения на огромной территории Юго-Восточной Франции. Между тем, эти данные показывают, что число парцелл, отчуждавшихся у собственной межи (37,6%-43,1%) превосходило то их количество, которое приобреталось у межи приобретателя (30,8% -28%). Причём эта тенденция усиливалась в более южных регионах Франции, что позволяет предположить о формировании в этих областях ещё более рассредоточенных владений. Но об этой тенденции следует говорить осторожно, так как она выявлена на основе менее богатого материала южнобургундских грамот Лионнэ и Вьеннуа. Клюнийские грамоты и документы аббатства св. Бенигна позволяют поставить вопрос о характере расположения отчуждавшихся парцелл в IX веке1. Эти данные показывают, что установленные тенденции земельных перемещений X-XI веков были присущи и предшествующему периоду. Клюнийские грамоты демонстрируют подавляющее доминирование чересполосного землевладения (69,8%-71,4%), но уравновешивают тенденции дезинтеграции (30,2%) и интеграции (28,6%). Документы северобургундского аббатства св. Бенигна показывают широкую сферу распространения чересполосицы (58,2%-50%), но при этом тенденция интеграции (50%) преобладает над тенденцией дезинтеграции (41,8%). Суммирование данных всех подсчётов на протяжении трёх веков показывает, что в документах семи картуляриев было зафиксировано описание местоположений 4166 парцелл. Из них у межи традента располагалось 1423 участка (34,15%), вне межи традента –2743 (65,85%), у межи приобретателя –1685 (40,45%), вне межи приобретателя –2481 участок (59,55%). Анализируя эти данные, казалось бы, можно предположить, что протекавшие столетиями непрерывные изменения социальноэкономического характера могли иметь разрушительные последствия для чересполосного землевладения. Но этого не произошло, поскольку система полей с чересполосным расположением участков не представляла собой закрытую систему. Непрерывно вторгавшиеся в неё элементы социализируемого 1 Chartes et documents de Saint-Benigne de Dijon. Publ. par G. Chevrier et M. Chaume. T. 1-2. – Dijon, 1943-1986. 273 природного ландшафта, в виде новых полей и парцелл, придавали ей способность к самосохранению и самоорганизации. В целях выяснения характера этих воспроизводящих факторов и более глубокого изучения самой природы (происхождение) чересполосного землевладения рассмотрим, как она отражалась в представлениях современников, и, в первую очередь, в представлениях об источниках их прав на землю. Бургундские землевладельцы X-XI веков различали три источника прав на землю. Одним из них являлось наследование1. Вторым источником считалось приобретение2. Столь же законным источником считалось получение земли в результате разделов природного ландшафта. И поэтому ссылки на него мы часто встречаем в грамотах3. Земля, полученная в результате разделов (подобно купленной земле) составляла приобретение самих традентов. Иначе она квалифицировалась бы как наследственное владение. Следовательно, разделы производились при жизни собственников. Большой хронологический диапазон документов со ссылками на разделы как на источник земельных приобретений свидетельствует о непрерывности данного процесса. Соответственно каждый участок земли, ставший достоянием того или иного лица в результате разделов, рассматривался как принадлежавшая ему доля (portio) или часть (pars) в конкретном поле4. Очень ярко обозначены в текстах долевые участки 1 C 269 (926): «dono...possessionem vel res juris mei quæ mihi hereditaria conditione a progenitoribus propriis provenerunt»;C 2202 (993-1048): «Dono etiam in ipsa villa de hereditate quæ mihi a patre et matre succedit»; C 3761 (1100): «tenent hereditatem quam domnus … Ricaudus dedit Sancto Petro». 2 С 233 (922): «dono vobis vinia…preter illa viniola quam Ingovius de Flavidano conquesivit»; C 1690 (984): «Donamus etiam illam partem quam adquisivit de fratre suo»; C 2809 (1028-1029): «hoc est unum curtilum quem conquisivimus». 3 C 794 (950-951): «illam divisionem quam in predicta villa Cassanias hodie legitime teneo»; C 1190 (965-966): «dono... mea divisione»; C 1690 (984): «Donamus etiam illam partem quam habebat in pratis, secundum suam divisionem»; C 2427 (997-1031): «meam divisionem ... in Monte Urxone». 4 C 548 (942): «a les Molerias vocat…parcionem nostram»; C 718 (948): «in la Cumba Sancti Ylarii vocat, portionem nostrum»; C 1107 (961): «prato, ubi a Lon Prao vocat, la mea parcionem»; C 1171 (964): «Infra istas terminaciones, talem parcionem quam nos abeamus in illo loco»; C 1963 (993): «illam meam partem quam habeo in campis quam vocant ad Grandes Cassanos»; 977, 2425, 2944, 3133, 3538, 3796. 274 собственников в лесных массивах. Некто Фульхерий продал Клюнийскому монастырю в лесу Forestilia свою долю, которую он получил по разделу1. В другой грамоте речь идёт об отчуждении доли в лесах согласно установленным границам2. «Дарим причитающуюся нам долю в лесу» значится ещё в одной грамоте3. Отдельные траденты подчёркивали, что объектом отчуждения является вся причитавшаяся им доля в конкретных лесах4. Наряду с ними другие собственники отчуждали только части своих долей. Священник Амальфред подарил Клюнийскому монастырю только половину той доли, которая ему принадлежала по закону в лесу Rovoloria5. Аналогичным образом другой традент отчуждал половины принадлежавших ему долей в нескольких лесах6. В текстах упоминаются отчуждения шестой части долей в лесах7. То обстоятельство, что отдельные участки, расположенные в полях, обозначались терминами portio, pars, а не описывались подобно другим парцеллам, объясняется, очевидно, двумя причинами: 1. Стремлением традентов подчеркнуть законность своих прав; 2. тем, что они помнили о недавнем разделе лесного массива, в результате которого они стали обладателями расположенных в нём участков. Благодаря продолжавшейся практике разделов неосвоенных агрикультурой земель в правовом лексиконе современников сохранилось понятие consortes, генетически связанное с аграрными отношениями бургундского общества V-VII веков. Во многих грамотах понятие «смежные владения традента» передавалось при помощи выражения «de ipsa hereditate». В одном документе, где пода1 C 3647 (1090): «illam partem et divisionem quam habebam in silva ... Forestilia». C 619 (943): «meamque portionem in silvis, sicut ipsæ terminationes designant». 3 C 1565 (981): «illam partem de silva que nobis evenire videbatur …»; 308, 347, 2751, 2850. 4 C 2427 (997-1031): «meam omnem partem quam habeo in bosco, quem vocant de Grossa Foreste»; C 2945 (1040): «silvam quæ vocatur Favercensis, totam partem quam ibi visus sum habere». 5 C 1200 (966): «dono etiam ad supradictum locum, in Rovoloria silva, medietatem de ipsa quæ legibus donare possum». 6 C 934 (954-994): «donamus in silvam quam vocant Favercensem, medietatem de ea parte quam habeo in ea … etiam in silvam quam vocant Dundam medietatem de ea parte quam in ea habeo … etiam de silva quam vocant ad Ascensum de Posiaco, medietatem quam ibi habeo». 7 C 99 (908): «donamus vobis sexta porcione de bosco … mihi legibus obvenit». 2 275 ренный Клюни виноградник, примыкал одной стороной к собственным владениям традента, эта идея выражена другой фразой – «de ipsa consortia»1. Это значит, что представление о правовой основе собственности на землю ассоциировалось у современников с представлениями о земле, полученной конкретными лицами, благодаря разделам, в качестве жеребъёвых участков. Соответственно, и соседи обладателей отчуждавшихся парцелл в ряде грамот названы обобщённо - consortes, но не перечислены поимённо2. Собственники долевых участков в разделённых лесах также назывались консортами3. Между обладателями парцелл существовали определённые связи. Бургундская правда считала акт продажи земли недействительным, если он не был заверен подписями пяти или семи свидетелей из числа местных жителей4. Некоторые документы X -XI веков содержат также прямые указания на то, что акты отчуждения земли заверялись свидетельскими подписями соседей5 и совершались по согласованию с ними6. Необходимость в аналогичных случаях согласовывать свои действия с соседями вытекала из специфического характера связей, существовавших между соучастниками разделов земли. Возможно, существовал обычай, согласно которому соседи имели преимущественное право на приобретение участка земли непосредственно прилегавшего к их владениям. Своей подписью под актом отчуждения они как бы подтверждали, что у них нет претензий на граничащую с их владениями парцеллу. Окончательное превращение выделенного из окружающего ландшафта и разделённого массива земли в поле - структурный элемент агросферы определялось его хозяйственным освоением. Однако этот процесс растягивался на сравнительно длительное время и протекал асинхронно из-за неодинаковых интересов и воз1 C 2750 (1021): «Terminatur autem de uno latere de ipsa consortia». C 667 (945): «terminator…a medio die et sero terra de ipsa ereditate, a cercio terra consortorum»; 249, 618, 700, 1619, 1694, 1837, 2275. 3 Cartulaire de l`abbaye de Savigny, 32 (945): «silva consortorum». 4 Leges Burgundionum. XCIX, 2, 3: «si a loci illius consistentium scriptura ipsa subscripta aut signata non fuerit a septem aut quinque testibus» // MGH. Leges Nationum Germanicarum. T. II. Pars I. Ed. L.R. de Salis. Hаnnoverae: 1892. 5 C 316 (927-942): «secundum testimonium et widamentum vicinorum fiducia, dono et concede»; C 2009 (993-1048): «Firmaverunt etiam amici eorum et vicini». 6 C 1839 (990): «cum consilio suorum vitinium». 2 276 можностей обладателей парцелл. Его различные стадии отразились в документах. Почти все поля Клюнизуа, названия которых указывают на их возникновение в лесах, судя по отчуждавшимся парцеллам, представляли собой уже территории агрикультуры. Но в их числе три урочища состояли ещё из неразделённых долей1. Одна грамота оформляла отчуждение участка пашни в полевом массиве Craes, примыкавшего к селению Каваниако2. Спустя 18 лет отчуждалась усадьба, расположенная в другом урочище той же деревни. У одной из её границ, как значится в документе, находился лес Crael3. В обоих актах, несомненно, речь идёт об одном и том же поле. Но один из них, исходя из реальной обстановки, видит в нём освоенное агрикультурой урочище. Составители другого документа рассматривают его как лес. Следовательно, он ещё не полностью превратился в арену земледелия и на значительной части сохранился лесной покров. В пределах населённого пункта Котта находился лесной массив Arrudus. Арлей подарил Клюнийскому монастырю третью часть принадлежавшей ему там доли леса4. Но в этой же грамоте данное урочище фигурирует как полевой массив, включавший парцеллу пашни, которая также была принесена в дар тому же аббатству. Характерно, что эта парцелла с трёх сторон была окружена пашенными участками других собственников и только одной стороной она примыкала к лесу5. Это доказывает, что данный массив ещё не был полностью освоен агрикультурой и отчасти сохранял лесной покров. По отдельным фрагментам удаётся составить примерное представление о том, как происходило освоение разделённых массивов. От одного лица поступила в дар Клюни парцелла леса. В грамоте говорится, что она со всех сторон была окружена лесными владе1 С 2427 (997-1031): «Dono etiam meam omnem partem quam habeo in bosco, quem vocant de Grossa Foreste; similiter meam divisionem in Monte Oialdi et in Monte Urxonае»; С 2424 (997-1031): «Et donamus bosco Forestilla la terci parcione»; С 2202 (993-1048): «in silva quadam quае vocatur Vaura, totam meam partem»; С 2534 (1000-1001): «Vabre silva medietatem meае partis». 2 С 1622 (982): «dono vobis alio campo in Craes vocat,terminat». 3 C 2518 (1000): «a sero bosco nomine Craiel». 4 C 2144 (993-1048): «terciam partem de silva quæ vocatur Arrudus». 5 Ibidem: «Alius campus, qui vocatur Arrudus, terminator…a meridie terra Sancti Petri, a mane terra Soffredi, a septemtrionali parte terra Aidoardi, a sero bosco». 277 ниями того же аббатства1. Если остальные парцеллы этого урочища использовались таким же образом, то перед нами нулевая стадия процесса его превращения в арену агрикультуры. Продемонстрируем её другим примером. Некто Годо продал Клюнийскому монастырю усечённую парцеллу леса в селении Бракост. С двух сторон находились лесные парцеллы трёх собственников2. Другие документы зафиксировали постепенное проникновение пашенных участков в разделённые лесные массивы. Готфрид - собственник замка Берзе подарил клюнийцам принадлежавшую ему долю в лесном массиве Verumamant. Из этой грамоты следует, что к моменту её оформления соседи Готфрида успели расчистить свои лесные участки. Сам Готфрид этого не сделал и сохранил на своей парцелле лесной покров3. Такая же лесная парцелла, окружённая пашней, поступила от Рихарда в дар Клюни. Разница заключалась лишь в том, что массив, в котором она располагалась, уже не назывался лесом4. Иначе выглядит лесной участок, принесённый Эльдином – сыном Готфрида - в дар Клюнийскому монастырю. Это был осколок большой лесной парцеллы, которую уже начал осваивать её обладатель. Одну часть он обратил в пашню, другую - в луг. В пашню была превращена парцелла соседей5. Другой пример начавшегося освоения агрикультурой лесной парцеллы её собственником являлась парцелла пашни, расположенная в селении Кортероманиска. У восточной границы она соприкасалась с пашней соседа. С севера к ней примыкал лесной участок самого традента, представлявший остаток некогда большой лесной парцеллы6. Иным путём начала осваивать свою лесную парцеллу Вилерада. Проданный ею участок пашни в деревне Кассаниас с востока соприкасался с тропинкой. 1 C 2125 (993-1048): «unum boscum, qui in medio est situs silvæ Sancti Petri». C 670bis (945): «silva…in villa qui dicitur Bracost, qui terminad de uno latus et uno fronte vias publicas, de alio latus et alio fronte bosco Radberno vicecomes et Ainone et Jarlanno … mea porcio est et mihi legibus venit». 3 C 1579 (981-982): «in bosco qui vocatur Verumamant; terminator …a mane via publica, a medio die terra Sancti Petri, a sero currente rivo, a cercio terra». 4 C 1257 (969): «hoc est boscum qui terminatur a mane terra Sancti Petri, a meridie via publica, a sero terra Ermenoldi»; 1727, 2010, 2585. 5 C 2396 (997): «in alio loco silvam quæ terminat a mane via publica, a sero pratum tum de ipsa hereditate, a medio die de ipsa hereditate, a circio terra S. Petri». 6 C 957 (954-994): «in villa Corteromanisca…dono…campum…terminatur a mane mane terra … a medio die et a sero via publica, a cirtio silva de ipsa hereditate». 2 278 У южной границы находилась пашня и виноградник Вилерады. С запада и севера парцелла была окружена лесом дарителя. Очевидно, что отчуждавшийся участок пашни, вместе с пашней и виноградником у его южной границы, составлял часть лесной парцеллы, остатки которой сохранились к западу и северу от него 1. Усадьбу с лесом подарил клюнийцам в деревне Курциако ранее упомянутый Готфрид. Данная усадьба и примыкающий к ней с севера участок пашни представляли расчищенную часть лесной парцеллы. Её остаток граничил с усадьбой на Востоке2. Приведённые материалы красноречиво свидетельствуют о непрерывном характере процесса формирования системы полей с чересполосным расположением земельных участков. В нём различаются две стадии: 1. Выделение из природного ландшафта определённых массивов земли и их раздел среди обладателей соответствующих прав. Таким образом, появлялись новые поля, которые ещё в течение длительного времени не имели своего специфического названия. 2. Постепенное освоение агрикультурой парцелл внутри каждого поля, протекавшее асинхронно из-за неодинаковых хозяйственных интересов и возможностей их обладателей. То обстоятельство, что на территории ряда полей обнаруживаются лесные парцеллы или их фрагменты, свидетельствует о незавершённости этого процесса в X - XI веках. В контексте с этими изменениями происходило хозяйственное «перепрофилирование» полей, предназначавшихся ранее для различных видов общего пользования. Они дробились на парцеллы, из которых каждая осваивалась по усмотрению своего обладателя. Если в X - XI веках в таких полях сохранялись парцеллы прежней, хозяйственной ориентации (например: участки луга в луговых массивах), это доказывает, что процесс «перепрофилирования» ещё не был завершён. Во всём этом проявлялась способность системы полей преодолевать деформирующие тенденции3. 1 C 847 (953): «vendo…campo…terminet a mane senterio, a medio die vinea et terra de ipsa hereditate, a sero et a cercio silva de ipsa hereditate». 2 C 1985 (993-1000): «dono…mansum…cum bosco…simul tenente; et terminat a mane ipso bosco, a medio die et a sero via publica, a cercio de ipsa hereditate». 3 См. Серовайский Я.Д., Каняшин Ю.Н. О природе чересполосного парцеллярного землевладения в средние века (К вопросу о теоретической модели сельской общины) // Средние века. − M., 1990. − Вып. 53. − С. 87-109. 279 Источники содержат сведения об объективных возможностях для того, чтобы этот процесс продолжался и в будущем. Формулы принадлежности, перечисляя состав отчуждавшегося владельческого комплекса, упоминают, наряду с конкретными парцеллами пашни, виноградника, луга и леса, необработанную землю1, которая также являлась объектом отчуждения. Такая классификация земли: обработанная (освоенная) - необработанная (неосвоенная) свидетельствует о том, что современники знали о существовании резервов неосвоенных земель. Наряду с хозяйственным видением у них был ещё социально-правовой взгляд на землю, в соответствии с которым земля могла быть разделённой и неразделённой. Эти ценностные подходы, которые восходят ко времени Бургундской правды, одновременно упоминаются в ряде документов2. Разделённая земля выступала в форме долей и парцелл, имевших конкретную локализацию, определённые размеры и хозяйственный облик. Их отчуждение носило реальный характер. Новый собственник мог вступить во владение ими немедленно после оформления соответствующих документов на условиях, которые в них оговаривались. Иной характер носили акты отчуждения неразделённой земли. Они трактовали о предметах, лишённых вещной характеристики, присущей конкретным парцеллам. Это были только права на участие в разделах, которые должны реализовываться в будущем. И если в общественном обороте они котировались как ценности - наряду с конкретными участками земли - это значит, что современники попрежнему рассматривали разделы как нормальную форму освоения окружающего ландшафта и предполагали осуществлять их в будущем. Тем самым программировалось дальнейшее развитие системы полей и расширение сферы чересполосного землевладения. На изучаемой территории в X-XI веках существовало много стационарных массивов, где, судя по их названию, землевладельцы могли осуществлять совместный выпас скота. Они зафиксированы источниками как урочища сопредельные с парцеллами, поступавшими в отчуждение. Одни массивы называются общими землями, хозяйственное назначение которых неизвестно. В отношении других массивов существует ясность. То были «общие луга», «общие 1 C 445 (936): «vineis, campis, pratis, silvis…cultum et incultum». C 3536 (1079): «terries…coltis et incoltis, divisis et indivisis…»; C 3581, 3600, 3617; Saint-Benigne de Dijon, 323 (1038): «terris…divisis et indivisis». 2 280 пастбища» и «общие леса»1. Некоторые из них, возможно, были уже разделены. В этом случае смысловое значение эпитета communis, представляло фикцию. Но вряд ли это было характерно для всех урочищ. Если бы они представляли совокупность частновладельческих парцелл, то в качестве смежной территории с отчуждавшимся участком упоминались бы, возможно, парцеллы собственников. Однако современники рассматривали данное поле как территорию, выполнявшую однозначную, хозяйственную функцию. Независимо от того, когда эти урочища вошли в состав системы полей, они формировались на основе принципов землепользования, зафиксированных Бургундской правдой. В X-XI веках их функциональная роль сохранялась. Обусловленное жизненными потребностями непрерывное освоение природной среды традиционными путями воспроизводило систему полей, расширяло территориальную сферу её распространения. Возникавшие благодаря этому новые поля превышали убыль, которую система понесла в связи с превращением отдельных полей в населённые пункты, увеличивалась доля нормальных парцелл, которым ещё предстояло подвергнуться деформации. Документы содержат достаточно сведений о том, кому в X-XI веках принадлежали права на угодья, которые могли быть и являлись объектами разделов. Один традент о социальной принадлежности которого в тексте грамоты прямо ничего не сказано, принёс в дар Клюни значительный владельческий комплекс. Перечислив его, он как бы в виде примечания добавил: "Возле упомянутой деревни находится лес, в котором мне, подобно другим знатным людям принадлежит право на получение обычных платежей за пользование. И эти платежи я полностью присоединяю к дарению"2. Особый интерес этого документа заключается в том, что он, в отличие от других актов, содержит не только описание конкретного факта, но 1 C 1727 (987): «a mano prato communalo», C 1905 (991-992): «de quarta parte prato communi», C 2340 (996-1031): «a sero prato communi»; C 700 (947): «a mane pasturale communale», C 741 (949): «a carto fronte pasturalo communalo», C 1506 (979-980): «a sero communi pasturale», M 274 (942-954): «a mane pascario communale»; C 109 (910): «a mane silva communa », C 698 (947): «a medio die bosco communali», C 912 , 1144, 1444, 1451, 2506 (1000): «a sero silva communale», C 3243 (1049-1109): «ex aliis partibus silva publica». 2 C 2621 (1005-1006): «et juxta jam dictam villam est quedam silva in qua consuetudinem habeo, sicut alii nobiles, quam consuetudinem ad integrum do». 281 и широкое обобщение. В нём повествуется об устоявшемся общественном явлении, и утвердившемся в социально-правовом сознании современников представлении о том, что права собственности на леса составляли само собой разумеющуюся привилегию знати. На эту общепризнанную привилегию как на юридическую основу для своего распоряжения ссылается даритель. Из текста вытекает, что права на получение обычных платежей за пользование упомянутым лесом принадлежали и другим знатным людям, которые, следовательно, также являлись его собственниками. Не вызывает никаких сомнений то, что именно эти знатные люди станут участниками раздела этого леса, если возникнет необходимость изменить форму его хозяйственного использования. Права собственности на данный лес носили феодальный характер, поскольку они служили основой для получения обычных платежей за пользование. Эти же отношения зафиксировала другая грамота. Из её содержания явствует, что некий Гельдигрин подарил клюнийцам господский манс и мельницу, что характеризует дарителя как собственника феодального типа. В этом убеждает нас ещё один отрывок из той же грамоты. Он гласит: «Дарю также право на получение обычных платежей за пользование лесом, которое принадлежит указанному мансу»1. Даритель являлся обладателем долевого права феодальной собственности в каком-то неразделённом лесу. При его разделе он получил бы причитающуюся ему долю в виде конкретной парцеллы. Аналогичным образом, другой традент принёс в дар той же конгрегации право на всю причитающуюся ему долю доходов в лесу Vaura2, которое, при разделе данного угодья, трансформировалось бы в обычную парцеллу. Соответственно измелилась правовая основа пользования альмендой для производителей. Крестьяне - держатели мансов и усадеб могли пользоваться лесами и пастбищами на основе пожалований собственников феодального типа3. Объём прав пользова1 C 2222 (993-1048): «Dono etiam consuetudinem de bosco quæ pertinet ad mansum suprascriptum». 2 C 2202 (993-1048): «in silva…Vaura, totam meam partem de cunctis reditibus» 3 C 2548 (1001-1029): «Ipsum autem curtile facio radale, ut habeat usuaria in silva, in campis, in pascuariis, sive in fonte, sine interpellatione»; C 2688 (1014): «Dono et usuarium in bosco et in omnibus que usare debet habitator supradicti curtili»; C 2987 (1049-1060): «ut hominess qui super ipsos mansos mansirit accipiant de silva 282 ния, предоставлявшийся крестьянам, имел часто ряд ограничений. В отдельных случаях им разрешалось брать древесину только для собственных нужд без права передачи третьим лицам или на продажу. В других случаях крестьянину разрешалось пользоваться в лесу древесиной для личных нужд, но ему запрещалось выпасать там свиней1. Право пользования лесами и пастбищами обуславливалось платой, а иногда даже барщинными работами2. В межфеодальных отношениях ценность леса определялась количеством доходов, которые он приносил своему собственнику3. Источником этих доходов являлись крестьянские повинности за пользование лесом. Право на получение этих доходов, как и плата за пользование другими угодьями являлись объектом отчуждения, которое осуществляли вотчинники4. Столь далеко зашедшее ограничение прав крестьян на угодья, находившиеся вне сферы агрикультуры, которое к X веку составляло уже давно сложившуюся норму общественной жизни, свидетельствовало о радикальном изменении характера связей крестьянства с природным ландшафтом. Будучи по-прежнему активными субъектами его освоения, производители не являлись уже участниками его разделов. Ландшафт утратил для них значение непосредственного источника роста их земельных владений, каким он являлся в V-VI веках. Крестьянское землевладение формировалось как держания, обусловленные повинностями в пользу феодальных собственников – субъектов земельных разделов, которые независи… totum quod eis necessarium fuerit, sive ad suum focum, sive ad suas vineas vel ad suas mansiones construendas, vel ad pascendos suos porcos»; M 472: «dono villano qui manserit in illo manso …usuariam de silvis … unde vineam edificet, unde domum ibidem edificiat et omnia que sibi necessaria fuerint faciat». 1 C 3015 (1049-1109): «dono…mansum…videlicet ut mansionem suam faciat de silva et quod ei opus fuerit, excepto quod non det aut vendat»; C 3510 (1077): «Alii autem villain … habeant silvam ad edificandum et ad quecumque opus habuerint, preter pascua porcorum». 2 C 3767 (1100): «usuarium omnem propter quod rustici ejusdem ville corveam illi faciebant, tam in pratis quam in silvis et pascuis, similiter dedit». 3 C 3892 (1100): «nemus etiam ejusdem alodi, reddens in unoquoque anno consuetudinarios XXV solidos». 4 C 3011 (1049-1109): «omnes etiam usus quos homines Sancti Petri in omnibus meis terris habent concedo et trado»; C 3367 (1060): «Usuarium vero quem habebant ipsi mansi in mea terra donavi Deo»; 3767. 283 мо от статуса были связаны между собой отношениями чересполосного соседства и интересами по использованию и разделу общих угодий. Система феодального лесовладения, аналогичная бургундской, обнаруживается также в Х-ХI веках и в Баварии. Например, Лиутпрант, аттестованный составителем обменной грамоты с епископом Фрейзинга, как «знатный человек» передал в Oбердинге права собственности на усадьбу с постройками, пашней площадью 26 югеров, половиной луга в восемь югеров, пастбищами и дорогами, а также права в общем лесу на откорм свиней, пользование водопоем и прогонами для скота. В общем лесу деревни Ойтинг, простиравшемся до местности Urinleo он дополнительно передал права на сенокос и пастбище1. «Сommunio in silva» являлось в Баварии обычным явлением. Здесь неразделённых лесов было намного больше, чем в Бургундии. Обычай феодального лесовладения давал права на пользование каждому соучастнику соответствующих прав, как это показывает обмен «благородного человека» Oгo, передавшего мельницу и луга «между двух рек», и получившего взамен подаренного от епископа Фрейзинга хозяйство в деревушке Пуэле с правом пользования его держателями лесами, согласно местному обычаю2. «Благородный муж» Викко владел в Брайтенбахе лесом также в совместном пользовании, которым обычно пользовались земельные собственники этих мест3. Режим общего пользования осуществлялся не только в лесах, но и на пастбищах. Благородный Oзи получил от епископа Фрейзинга в обмен на хозяйство в дерев1 Die Traditionen des Hochstifts Freising. Hrsg. von Th. Bitterauf. Bd. 1-2. – München, 1905-1909. (Neudruck 1967). − № 1119 (948): «Tradidit pretitulatus nobilis vir … qualem proprietatem habuit in loco qui dicitur Dienga curtem I cum edificiis et iugera XXVI et dimidium pratisque I iugera VIII cum pascuis … viis et inviis … communionem in silvis et saginationem porcorum et fontium cum exitibus et reditibus singulariter etiam communionem in marchis de loco Utinga dicto usque ad Urinleo foenum secandum et pasqua habenda». 2 Freising 1180 (957-972): «Tradidit predictus nobilis vir in manum episcopi … molinam I quicquid pratorum habuit inter fluvios Mosaha et Isara … Econtra episcopus … nobili viri ad Puehle hobam I legalem … et communionem in silva de illa hoba sicut mos est illorum civium». 3 Freising 1305 (981-984): «Tradidit predictus nobilis vir in manum episcope … ad Preitinpah hobam I legalem … cum curtifero edificato et communionem in silva sicut mos est illorum civium». 284 не Бернсдорф манс такого же размера в Гундертсхаузен, но уже с правом пользования в общих лугах и лесах1. Таким образом, в Баварии ещё более отчётливо можно видеть, что права на леса и пастбища, обременённые правом пользования в отношении хозяйств нескольких соседних деревень, принадлежали только знатным светским людям и представителям высшего духовенства. Лесные угодья могли находиться как в индивидуальном, так и в общем владении, но при этом все они: разделённые и неразделённые имели статус сеньориальной собственности. Предшествующим историографическим процессом аграрной истории средневековья был создан стереотип, согласно которому только крестьянская «собственность» характеризовалась как парцеллярная. Будучи в научном инструментарии медиевистики категорией общего, данная характеристика существенно повлияла на наши представления о распределении прав собственности на землю в средневековый период. Не вдаваясь в детали этих представлений2, попытаемся выяснить социальное лицо собственников парцелл на территории Бургундии в конце раннего средневековья. Социальный состав собственников парцелл на изучаемой территории в X-XI вв. учёные характеризуют неоднозначно. Н.П. Грацианский считал, что они по большей части являлись свободными крестьянами. Свою точку зрения он обосновал следующими соображениями. Бургундская деревня представляла собой небольшое поселение. Её земли были распределены среди значительного числа собственников. Владения каждого из них, соответственно, отличались малыми размерами. Чтобы исключить предположение о том, что у каждого из них могли быть ещё земли в других селениях, Грацианский сопоставил имеющиеся в источниках сведения об именах собственников двух групп смежных деревень. Если бы об1 Freising 1448 (1039-1047): «Tradidit predictus Ozi in manus episcopi … apud locum Perandorf curtiferum I cum aedificiis… Econtra predictus presul … tradidit in loco Chonrateshus nominato equalem mensuram cum communione pratorum et silvarum». 2 Bader K.S. Dorf und Dorfgemeinde in der Sicht des Rechtshistorikers // ZAA. − Frankfurt/Main, 1964. − S. 10-20; Rösener W. Zur Erforschung der Marken und Allmenden // Allmenden und Marken vom Mittelalter bis zur Neuzeit. U. Meiners, W. Rösener (Hrsg.). – Cloppenburg, 2004. − S. 9-16; Rösener W. Die Entstehung der Markgenossenschaft des Mittelalters in Theorie und Realität // Allmenden und Marken ... − S. 17-30. 285 наружилось совпадение имён, то можно было бы допустить, что одни и те же лица обладали землёй в различных населённых пунктах и, следовательно, не являлись собственниками крестьянского типа. Однако массового совпадения имён он не обнаружил. На этом основании им был сделан вывод о том, что каждый собственник имел землю только в одном селении и в небольших размерах. Следовательно, это был крестьянин, который свободно распоряжался своей недвижимостью и не был включён в сферу вотчинной эксплуатации1. Возражая против такой точки зрения, Я.Д. Серовайский обратил внимание на некорректность исследовательского метода, применённого автором «Бургундской деревни», который при сопоставлении имён не учёл значительную группу собственников. Речь идёт о свидетелях, заверявших своими подписями акты земельных отчуждений. Они, согласно действовавшим тогда нормам, привлекались для указанной цели из числа соседей традентов и, следовательно, также обладали землёй в селениях, где отчуждалась недвижимость. Включение этих лиц в списки собственников деревень, обследованных Н.П. Грацианским, лишило обоснованности его точку зрения. Ибо обнаружилось массовое совпадение имён собственников, которые оперировали своей недвижимостью в различных населённых пунктах. Многие из них, как это удалось идентифицировать, принадлежали одним и тем же лицам. Следовательно, это были собственники, владевшие землей одновременно в нескольких населённых пунктах, отстоявших иногда далеко друг от друга, и, поэтому, их нельзя относить к числу крестьян – непосредственных субъектов производства. Владения крестьян не могли иметь столь рассредоточенную структуру2. Эта точка зрения находит подтверждение в источниках. Во многих текстах содержатся прямые свидетельства о том, что парцеллы различной формы, принадлежали представителям титулованной знати. Приведём несколько примеров. Геральд – епископ Макона передал в прекарий Бодону усечённую парцеллу с усадьбой 1 Грацианский Н.П. Бургундская деревня ... − С. 24-29. Серовайский Я.Д. Играла ли мелкая собственность доминирующую роль в бургундской деревне? // Учёные труды кафедры всеобщей истории Каз ГУ. − Алма-Ата, 1966. − С. 237-298. 2 286 в деревне Колоникас. С востока она выходила к дороге, а с другой стороны её окружали владения Аваны1. Ракульф – виконт Макона и некий Гомберт произвели обмен земельными владениями. Гомберт дал виконту два виноградника в деревне Курте Клаудиа. Первый граничил одной стороной с дорогой. С двух сторон к нему примыкали земли св. Марии. С четвёртой - владения наследников виконта. Второй виноградник также примыкал к дороге. Одной стороной он межевался с владениями традента, другой – с землями Гизберта. В обмен виконт Ракульф дал Гомберту всего один виноградник, расположенный в населённом пункте Бушериндис. То была нормальная парцелла со следующими границами: одной стороной она примыкала к дороге, второй – к реке, третья сторона ее также выходила к дороге. С четвертой она межевалась с владениями св. Петра2. Знатная женщина (nobilis femina) Ева продала Клюнийскому монастырю виноградник в виде усечённой парцеллы, расположенный в деревне Валлис. С восточной и северной сторон он соприкасался с владениями традентки. С запада – с дорогой. У южной границы соседствовал с владениями графа3. Эйминус пресвитер подарил клюнийскому монастырю две парцеллы. Одна из них находилась в деревне Игиако и состояла из усадьбы и виноградника. У её восточной межи проходила дорога. У южной - владения св. Стефана. У западной границы находились земли св. Марии и традента. На севере парцелла соприкасалась с дорогой. Вторая представляла собой нормальную парцеллу, т.е. участок пашни, расположенный в массиве Калиго того же населённого пункта. Своей восточной межой она соприкасалась с владе- 1 С 64 (898): «curtilus abet terminationes ad mane via publica ad medium diem, a sero et a cercio terra Avane». 2 С 65 (898): «habet terminationes de ambobus partibus (terra) S.Marie, in altera vero prifati heredis, in alio autem fronte strada publica... Alia vinea... terminat de uno latere ipsius Gonberti, in altero Gisberto, in alio vero stradam publicam de uno latere stradam publicam, in altero quoque rivulo precurente, in uno fronte via publica, in altero vero terra S.Petri». 3 С 315 (927-942): «terminal a mane de ipsa hereditate, a sero via publica, a meridie terra comitis, a cercio de ipsa hereditate». 287 ниями св. Марии. Северной и южной границами выходила к дорогам. С запада к ней примыкали владения Тетзелина1. Представители феодальной элиты упоминаются источниками среди собственников парцелл, смежных с отчуждаемыми участками. В их числе были церковные конгрегации (таких свидетельств множество) и светская знать. Например, некая Ландрада со своим сыном подарила Клюнийскому монастырю виноградник, расположенный в селении Ибгиако. С востока он граничил с её собственной землей. У южной и западной межей к нему примыкали владения епископа Летбальда. Северной стороной он выходил к дороге2. О социальном статусе самой Ландрады свидетельствует тот факт, что её дар также включал и серва. Земли ещё одного епископа Макона межевались также с усечённой парцеллой, которая принадлежала другому собственнику – Эльдеверту, и дарилась церкви св. Винцента. Эта усадьба, расположенная в Игиако, была с виноградником и имела выход к дороге с севера, а с юга соприкасалась с владениями некоего Елго. К востоку от неё находились владения самого дарителя3. Некий Доминик продал Эрменфреду нормальную парцеллу луга, расположенную в полевом массиве Поза селения Игиако. Восточной стороной она выходила к реке, противоположной к дороге. С юга примыкала к владениям Элаблифа, с севера к владениям графа Леотальда4. Приведённые примеры, число которых можно значительно увеличить5, наглядно свидетельствуют о том, что сеньориальные комплексы, которые принадлежали даже представителям высшей феодальной знати, включали парцеллы – части полевых массивов. Причём эти парцеллы морфологически не отличались от известных типов парцелл. 1 С 1706 (984): «terminatur a mane via publica, a meridia terra S. Stefani, a sero S. Marie ... et ipsa hereditate, a cercio via publica terminatur a mane terra S. Mariе ... a meredie et a cercio via publica, a sero terra Tetselini». 2 С 1961 (993): «a mane de ipsa hereditate, a medio die et a sero terra Letbaldi episcopi, a cercio via publica». 3 M 259 (996-1018): «a mane de ipsa hereditate, a medio die terra Elgo, a sero terra Letbaldi episcopi, a circio via publica». 4 М 274 (942-954): «a mane rivo volvente a medio die Elablif, a sero via publica, a circio terra Leotolt comitis». 5 С 1491, 2821, 3205, M 32, 47, 80, 86, 113, 153, 166, 183. 288 Более активную собирательную деятельность осуществляли духовные собственники. Источники зафиксировали 27 парцелл, оказавшихся собственностью аббатства Клюни за период с 927 по 1038 год на той же территории. Они дислоцировались в пяти селениях и шести полях чересполосно с владениями 34 светских собственников и пяти религиозных конгрегаций1. Здесь также наблюдается повторяемость имён соседей по владениям у разных парцелл. На данной территории развернула собирательную деятельность церковь св. Винцента в Маконе, владения которой межевались с четырьмя отчуждавшимися парцеллами. Ещё три участка стали её собственностью в результате земельных операций. И всё это далеко не полные сведения о проникновении владений церкви в систему полей. Эти материалы воспроизводят картину однонаправленного процесса концентрации земли субъектами-приобретателями. Им противостояла многочисленная группа собственников, вынужденных под воздействием экономических императивов распродавать свои земли. Земельные перемещения X-XI веков представляли собой не начальный акт формирования сеньориальных комплексов, а перегруппировку владений среди их обладателей. Фигурирующие в грамотах продавцы земель принадлежали к той же социальной группе, что и покупатели. Можно только предполагать о том, сколько участков и у каких собственников они присвоили тем или иным путем. Нo, что совершенно очевидно выясняется из наблюдения над чересполосицей, так это то, что структуру землевладения определяла система полей. Её конструктивный элемент - поле - выступает как единое территориально-ландшафтное целое, а парцелла, независимо от своей принадлежности рассматривалась только как часть поля. Связь парцеллы с полем была органической. Они не возникали и не существовали независимо, и соотносятся как часть и целое. Напротив, связь парцелл как частей владельческих комплексов носили искусственный характер. Каждый акт апроприации или отчуждения создавал новое сочетание парцелл в структуре земельных владений соответствующих контрагентов, которые являлись собственниками феодального типа. 1 C 303, 556, 568, 1085, 1270, 1278, 1380, 1801, 1925, 1975, 2244, 2250, 2275, 2299, 2311, 2367, 2589, 2628, 2615, 2697, 2714, 2775, 2923; M 217, 105. 289 С целью расширения наших знаний о чересполосном землевладении мы решили выяснить характер распределения земельной собственности на территории Северной Италии в XI веке. Выбор этого региона не случаен. Во-первых, здесь также как в Бургундии и во всей Южной Франции1 действовал принцип коллективного освоения природного ландшафта посредством разделов, следствием которых стала система полей с чересполосным расположением участков; во-вторых, в богатом документацией клюнийском картулярии сохранились две дюжины грамот итальянского происхождения, содержащие обильную информацию по изучаемому вопросу. Все итальянские грамоты относятся к периоду правления шестого Клюнийского аббата Гуго Великого (1049-1109)2. 29 апреля 1076 года группа земельных собственников швабского и ломбардского происхождения, считающих императора Германии Генриха IV своим господином, подарила клюнийскому монастырю несколько земельных участков и церковь. Супруги Альберт и Имильда, Роман и Ангельберга, а также Ланфранк передали в собственность указанному монастырю парцеллу, расположенную за пределами города Кремона, в поле, именуемом Sablone, размером восемь пертик. С востока эта парцелла граничила с владениями Амброзия и Ланцона и далее с дорогой, с юга с землёй Фулькона, с запада – с землёй Ролинды и Бонака, с севера - с местностью de Busi. Кроме того, супруги Альберт и Имильда решили передать отдельно от других часовню, расположенную в пределах города Кремона, со всеми принадлежащими ей строениями и имуществом, а также две парцеллы. Первая парцелла пашни была расположена в местности «Святой Михаил» возле населённого пункта Persico. Она граничила с востока с землей Дальмоны, с юга с владениями св. Амброзия, с запада была дорога, с севера – владения св. Гавриила и св. Лаврентия. Вторая – лесная парцелла, расположенная в поместье Persico, в поле называемом Raigade, граничила с севера и запада с землёй св. Григория, с востока и юга – с землёй дарителей, а также владениями св. Гавриила. В свою очередь Роман и 1 См. Bourin M. De limitation des parcelles… − Р. 74-86; Guerreau A. Remarque sur l’arpentage … − Р. 87-102. 2 C 3415 (1068), 3425 (1069), 3584 (1081), 3591, 3593 (1082); 3600, 3603 (1083); 3606 (1084); 3611 (1086); 3616, 3617(1087); 3631(1088); 3658 (1091); 3668, 3669, 3670 (1093); 3736, 3793 (1100). 290 его жена Ингельберга передали в собственность Клюни четыре заселённые парцеллы – усадьбы: они указали их держателей, их местоположение, но не столь точно, проигнорировав описания границ. И, наконец, Ланфранк также подарил в собственность монастырю свою парцеллу луга, расположенную в поле называемом Gambina Lamberti presbiteri. Его соседом с востока был Фулькон, с юга – субдиакон Лаврентий, с запада Адам, с севера Гильдебранд1. Характер самого дарения, широкий круг знатных родственников, а также оговорённая ими неустойка в случае попытки оспорить дар – 100 унций золота и 200 фунтов серебра подтверждают их принадлежность к высшей аристократии империи. Обращает на себя внимание тщательное описание местоположения парцелл, позволяющее говорить о наличии чересполосицы. Критерием чересполосного расположения участков является повторяемость имён соседейсобственников. В ноябре того же года Альберт – сеньор Праксиато подарил Клюни парцеллу пашни размером чуть больше югера. На ней была построена церковь Святой Богородицы для создания в будущем монастыря, а также принадлежащее этой церкви имущество: дома, виноградники, луга, пастбища, леса, каштановые рощи, возвышенности и равнины, что в графстве Бергамо, в деревушке Pontida. Даритель уточняет, что указанная парцелла, откуда берёт начало монастырь, расположена в местности Ronco de Aldegarno, которая относится к деревне Sigina. С востока к ней прилегали земли другого Альберта, Арнульфа, Беллона и Теудальда де Безана, с юга располагалось владение самого дарителя, с запада дорога, с севера общая 1 С 3489 (1076):«Nos… Albertus et Imilda jugalibus, Romanus et Angelberga similiter jugalibus, seu Lanfrancus … per hanc cartulam …confirmamus, … habeat ad proprietatem habitatores monastarii Sancti Petri Cluniacensis, hoc est petiam unam …quam haberi visi sumus foris istam civitatem, ubi prope in loco ubi dicitur Sablone …coheret ei a mane Ambrosii et Lanzoni, a meridie Fulcone, a sero Rolindis, a montibus de Busi …concedimus … capellam …, que est edificata infra jam nominata civitate Cremona …et petias duas …una est arabilis …jacet ad locum, ubi dicitur Sanctus Michael prope Persico … coheret ei a mane Dalmona, a meridie S. Ambrosii, a sero via, a montibus S. Gabrielis, S. Laurentii. Et alia petia est cum silva …ad locum …Raigale… confirmamus… ad proprium mansos quattuor … confirmo… ad proprium petiam unam de terra prativa, posita inter Padum et Pausiolo, in loco ubi dicitur Gambina presbiteri … coeret ei a mane Fulconi, a meridie Laurentii subdiaconi, a sero Adami, a montibus Ildebrandi». 291 земля, которая находилась в распоряжении дарителя и его консортов1. Эта дарственная позволяет реконструировать несколько эпизодов истории поля и находящейся там парцеллы. Даритель, также как и его консорты – участники коллективных разделов окружающего природного ландшафта, были собственниками как отдельных прав на реальные доли частей ландшафта, так и парцелл в одном и том же поле Ronco de Aldegarno. Поле осваивается асинхронно. Та часть, которая прилегает к отчуждаемому участку с севера, представляет собой неразделённое земельное пространство – communis. Многие собственники наряду с дарителем имеют там лишь реальные права на землю, но не конкретные участки земли, обозначенные границами. С восточной стороны поле было разделено на парцеллы, принадлежащие четырём собственникам. Сам Альберт передал не всю парцеллу пашни, а только её часть, на которой он построил церковь. Остальную южную часть парцеллы он сохранил за собой. Церковь же он выстроил на северной части парцеллы, имеющей выход к дороге. Учреждая монастырь, который он и передал Клюни, даритель определил его содержание, приписав к церкви имущество, приносящее доход, и располагающееся на территории деревни Pontida. В марте 1078 года супруги Отто и Боница подарили Клюни девять парцелл, расположенные на территории двух деревень, в долине называемой Vallis Telina, в епископстве св. Абундия2. Эти парцеллы разного хозяйственного достоинства, были расположены в восьми полевых массивах двух населённых пунктов Cose и Robovedum. Границы участков были тщательно описаны с четырёх сторон. Пять участков имеют выход к дороге, остальные парцеллы 1 C 3494 (1076): «Ego Albertus de loco Praxiate… dono… petiam unam de terra aratoria … in qua fabricata est ecclesia ad honorem Sancte Dei genitricis …ad monasterium faciendum, cum casis …vineis, pratis, pascuis, silvis, castanetis, montibus, planis …in comitatu Bergamensi, in loco qui dicitur Pontida: et jam dicta petia de terra ubi monasterium inceptum est, jacet in loco qui dicitur in Ronco de Aldegarno, qui est in Sigina; et est ipsa petia … coeret ei a mane Alberti et Arnulfi et Bellonis seu Teudaldi de Besana, a meridie ipsius Alberti, a sero via, a montibus communis mea et de consortibus meis». 2 C 3519 (1078): «Nos Otto… et Boniza, jugalibus… donamus …ad ecclesiam Cluniensem … campos et prata et silvas et pascualia juris nostri petie novem; et sunt omnes in episcopatu S. Habundii et in valle que nominatur Vallis Telina, et sunt posite infra territorium villarum que nominantur Cose et Roboredum». 292 изолированы. Среди светских соседей преобладают собственники из семьи Insula и Blason. Доминирующие религиозные конгрегации – церкви св. Абундия и св. Амброзия. Сходную структуру землевладения имели и горожане. Один из жителей Милана подарил Клюни три участка в трёх полевых массивах. Их местоположение описано аналогично уже приведённым примерам1, что свидетельствует не только о сходстве структур земельных владений, но и о сходстве структур аграрного пейзажа. Землевладение титулованных собственников – графов также не является исключением в структуре изучаемого пейзажа и носит ярко выраженный парцеллярно-чересполосный характер. 19 мая 1079 года Гизельберт – граф Бергамо дарит ряд участков Клюни для строительства монастыря, в совокупности представляющих собой поместье. Один из участков размером 20 югеров – центр поместья был тщательно обозначен со всех сторон, в отношении остальных даны точные правовые характеристики. Почти два года спустя, 29 марта 1081 года, граф уточняет и дополняет своё дарение, где тщательным образом даёт описание границ участков, расположенных в нескольких местностях2. 8 октября 1081 года знатная дама Берта подарила Клюнийскому аббатству 112 участков различного хозяйственного назначения, расположенных в трёх населённых пунктах3. В составе дарения оказались: одна церковь, четыре усадьбы, 17 виноградников, семь 1 C 3612 (1086): «ego… abitator civitate Mediolanum do… petia una ad edificandum uno monesterio … et campo similiter petia una, seu silva castanea, cum area in qua estat; similiter petia una … in isto loco et fundo Canturi». 2 C 3536 (1079): «Ego … Giselbertus, comes comitatus Pergamensis … dono… peciam unam de terra …in loco et fundo Munticelli, justa munta Montem Argoni, et jacet a locum qui sic nominatur Vooplano … per mensuram justam jugera viginti; coeret ad super totum ab una parte flumen, ab alia parte mihi reservo … a tercia parte S. Marie et S. Alexandri… etiam dono… terris arabilis … in loco et fundo Villa … etiam dono … decimam portionem de pascuis atque silvis communi … similiter dono… manso uno in loco Camissiano …etiam dono … capella una … in loco et fundo Umbriano … similiter dono … servos quatuor»; C 3581 (1081): «dono… mea portione de capella una … in loco et fundo Sarno». 3 C 3583 (1081): «quas habere visi sumus in loco Varade, et in casa Deserta seu in Apiano». В грамоте указано, что Берта делает это дарение с согласия своего мужа Видореда. У неё было два сына - оба графы, и что они живут по лангобардскому закону. 293 участков луга, 63 участка пашни и 20 участков леса. Все подаренные земли представляют собой поместный комплекс, который Берта передавала не полностью. В двух случаях она сохранила за собой части парцелл: в одном из полей деревни Casa Deserta, и в поле Fontana. При этом она добавила к указанным участкам права пользования альмендой, а также подарила крестьянина сервильного статуса. Несмотря на впечатляющий список даримого, все участки были небольшие по размерам, и рассредоточены на значительной территории, как минимум, в 45-ти полевых массивах, имеющих названия. Все они были расположены чересполосно с владениями других вотчинников. О её соседях в двух полях ничего не сказано, но зато об остальных грамота располагает подробными сведениями. Помимо самой Берты в документе зафиксировано ещё 24 собственника. Чаще других, в 32 полях с Бертой межевалась кафедральная церковь св. Амброзия, в 13 полях - церковь св. Абундия, в 11 полях церковь св. Виктора. Светские собственники: Ландульф - в девяти полях, Гуго - восьми полях, Петр - шести и т.д. Клюнийский монастырь, которому предназначались земли, межевался с владениями Берты только один раз. В полевых массивах эти землевладельцы были представлены в разном количестве и в различном закономерном сочетании. По два собственника зафиксировано в восьми полях, по три - в 16 полях, по четыре - в девяти полях, по пять - в шести полях, шесть собственников - в двух полях; семь - также в двух полях. Такое количество собственников следует признать приблизительным, так как дарственная Берты не могла высветить всех собственников. Тем более, документ не может свидетельствовать о первоначальном количестве собственников, поскольку в поля глубоко проникли деформационные процессы. Под влиянием земельной мобильности у отдельных землевладельцев в каждом поле сконцентрировалось несколько парцелл. Это относится и к самой дарительнице, владевшей в каждом поле от одной до десяти парцеллами. С одной стороны, эти факты свидетельствуют о нарушении конституирующего принципа коллективной формы освоения угодий природного ландшафта, обеспечивающего каждому участнику разделов полей равные шансы, выражавшиеся в апроприации только одной парцеллы в каждом массиве. С другой стороны, эти данные позволяют хотя бы приблизительно судить об истинном количестве собственников, стоящих у истоков возникнове294 ния каждого поля. Каждая поглощённая соседом парцелла означала вытеснение её прежнего обладателя из полевого массива. Например, если Берта в массиве Frontino владела пятью участками, это означает, что она сама или тот, кому она унаследовала, вытеснили четверых собственников, поглотив их парцеллы. Предшествующий ход исследования позволяет нам поставить вопрос о том, в какой степени поля, которые, несомненно, составляли доминирующий фактор аграрного пейзажа на изучаемой территории, подчинялись регламенту принудительного севооборота и коллективного выпаса в период, когда они не были заняты посевами. Иначе говоря, имеет ли какое-либо познавательное значение для изучения реалий X-XI веков в Маконской области теоретическая модель сельской общины, созданная представителями марковой теории? Вслед за М. Трикаром мы считаем, что эта теоретическая модель не может быть использована в познавательных целях применительно к аграрным порядкам изучаемой территории. Мы согласны также с его мнением, о необходимости разграничивать понятия «принудительный севооборот» (La contrainte d’assolement) и «коллективный выпас» (La vaine pature), отражающие различные явления и имеющие свою собственную природу, а также не обязательно связанные с системой полей1. Принудительный севооборот – форма коллективной организации землепользования при наличии системы полей. Она предусматривает жёсткий регламент, обязывающий землевладельцев занимать свои парцеллы внутри каждого поля культурой одного типа (озимой, яровой), согласованно чередовать их во времени между собой и с периодом отдыха на основе действующего в данной местности севооборота. Конечная цель этого регламента отнюдь не в обеспечении каждой культуры лучшим предшественником (это может осуществить каждый обладатель парцеллы самостоятельно), а в использовании под выпас полей, освобождавшихся от посевов (пар, жнивье). Следовательно, принудительный севооборот порождался недостатком в кормах и был призван восполнить этот дефицит. Но эта ситуация подразумевала наличие значительного удельного веса скотоводства в хозяйстве, стимулировавшего потребности в кормах и, соответственно, ограни1 Tricart M. Etudes de structure agraire en Basse-Bourgogne // Bulletin de l’association de Geographes francais. – Paris, 1948. − № 196-197. − P. 128-137. 295 ченные пастбищные возможности по удовлетворению этих потребностей. В тех регионах, где практиковался принудительный севооборот, его органическая связь с коллективным выпасом была несомненной. Но для последнего это был только частный случай своего проявления. Принудительный севооборот в сочетании с коллективным выпасом скота на полях не всегда складывался под влиянием нужд сельской общины и не был генетически связан с отношениями коллективной собственности на землю. Как известно, в Германии, после 30-летней войны этот хозяйственный регламент насаждался крупными сеньорами в пределах подчинённых им деревень с целью использования освобождавшихся от посевов крестьянских полей под выпас для своих огромных отар1. По многим причинам принудительный севооборот не мог утвердиться на изучаемой территории, несмотря на то, что там существовала развитая система полей. Этот регламент, как верно заметил М. Трикар, соответствовал менталитету общества, экономика которого базировалась на возделывании зерновых культур в сочетании со скотоводством. Но он был чужд хозяйственным представлениям общества, в экономике которого большое место занимали фруктовые деревья и виноградники2. Для этого менталитета характерно не регламентированное, а свободное землепользование, которое, как показано выше, имело изначально давнюю традицию на изучаемой территории. Поэтому вся эволюция её землепользования вела не к однозначному, хозяйственному использованию каждого поля, а в диаметрально противоположном направлении к образованию территорий поликультуры в каждом поле. К тому же в местной сельскохозяйственной экономике, из-за прогрессивного увеличения удельного веса ручного труда, усиливалась тенденция не увеличения, а сокращения потребностей в кормовых ресурсах. Поэтому там имело место сокращение тех угодий, которые ранее предназначались для выпаса, а также лугов. Vaine pature - это историческое явление более широкого масштаба. Определить его можно примерно следующим образом: закреплённое обычаем право коллектива производить выпас общего стада на определенных угодьях, которые непосредственно не при1 2 См. Серовайский Я.Д. Севообороты средневековой Франции … − С. 32. Tricart M. Etudes de structure agraire … − P. 137-138. 296 надлежали обладателям скота. Там, где господствовал принудительный севооборот, Vaine pature производилась на полях, освобождавшихся от посевов, принадлежавших различным собственникам. Ареалом Vaine pature могли быть и стационарные угодья общего пользования. В более позднее время Vaine pature представляла один из сервитутов, легализировавших право общин производить выпас своих стад в определённых лесах, принадлежавших сеньорам и даже королю1. На изучаемой территории в X-XI веках существовало много стационарных массивов, где, судя по их названию, землевладельцы могли осуществлять совместный выпас скота в соответствии с принципами Vaine pature. Они зафиксированы источниками как урочища сопредельные с парцеллами, поступавшими в отчуждение. Одни массивы называются общими землями, хозяйственное назначение которых неизвестно. В отношении других массивов существует ясность. То были «общие луга», «общие пастбища» и «общие леса»2. Некоторые из них, возможно, были уже разделены. В этом случае смысловое значение эпитета communis, представляло фикцию. Но вряд ли это было характерно для всех урочищ. Если бы они представляли совокупность частновладельческих парцелл, то в качестве смежной территории с отчуждавшимся участком упоминались бы, возможно, парцеллы собственников. Однако современники рассматривали данное поле как цельную территорию, выпол1 Упразднение этих прав, как известно, составляло одну из целей политики Кольбера. См. Серовайский Я.Д. Лес как объект социальных отношений в средние века // Классы и сословия средневекового общества. − М., 1988. − С. 52-53. 2 C 1727: «a mano prato communalo», C 1905: «de quarta parte prato communi», C 2340: «a sero prato communi»; C 139: «a sero pascuario»; C 254: «… a cercio pasquerio»; C 562: «de alia parte pastural», C 700: «a mane pasturale communale», C 741: «a carto fronte pasturalo communal», C 988, 1647: «a medio die pascuariis», C 1347: «a mane pascuale» ,C 1506: «a sero communi pasturale», C 1613: «a mane pasquerio», C 1884: «a sero pascualia», C 1916: «a medio die pascuariis», C 2242: «a medio die pasquerio»; C 2383: «a certio pascario», C 2446: «a mane pascuario», C 2547: «a medio die pascherii», C 2628: «a mano pasco», M 274: «a mane pascario communal», M 281: «a mane terra que dicitur pasquerio»; C 109: «ad mane silva communa», C 698: «a medio die bosco communali», C 912, 1144, 1444, 1451, 2506: «a sero silva communal», C 2291: «a mane bosco Volgerio», C 3243: «ex aliis partibus silva publica», M 288: «a sero silva que vocatur Castanella». 297 нявшую однозначную, хозяйственную функцию. Независимо от того, когда эти урочища вошли в состав системы полей, они формировались на основе принципов землепользования, зафиксированных Бургундской правдой. В X-XI веках их функциональная роль сохранялась. Для предотвращения потрав, которые могли чинить стада, двигавшиеся на выпас, оставлялись специальные прогоны, которые нередко упоминаются в текстах как ориентиры землеуказания1. Очевидно, в этих же целях отдельные поля обносились каменными оградами и рвами с тех сторон, откуда можно было ожидать потравы. Наличие столь развитой системы угодий, приспособленных к Vaine pature, исключало необходимость в приспособлении остальных полей для выпаса. А, следовательно, и необходимость в принудительном севообороте. Содержание очерка позволяет сделать следующие выводы. 1. Система полей с чересполосным расположением участков как характерная особенность аграрного пейзажа Бургундии X - XI веков, имеет многовековую историю, начало которой можно датировать периодом бургундских законодательств. 2. Чересполосное землевладение возникает и развивается как результат хозяйственного освоения обществом природного ландшафта. Оно является следствием коллективной реализации прав на расширение частного землевладения в раннесредневековой Бургундии и всей Юго-Восточной Франции. Свободная заимка как форма освоения природного ландшафта на данной территории в изучаемый период не практиковалась. 3. Анализ топографического расположения парцелл выявил рациональную технику землеустройства, благодаря которой удавалось формировать поля в условиях сложного рельефа местности, организованно распределять землю среди группы участвующих в этой деятельности земельных собственников, а также обеспечивать обладателям парцелл свободный выход к дорогам и естественным границам полей. Сообразно этим реалиям, в представлениях современников, конкретный участок земли независимо от его размеров и форм хозяйственного освоения, ассоциировался с парцеллой как частью определённого поля. 1 C 795 (950-951): «a mane exio commune»; C 677, 743, 784, 827, 966, 1101, 1443… 298 4. Социальную функцию чересполосного соседствования система полей сохраняла в течение всего изучаемого периода, несмотря на то, что само общество, выступавшее в качестве субъекта освоения природы, переживало глубокие изменения. Если у истоков средневековья субъектами соседских отношений были крестьяне, обладавшие тогда правами на освоение природного ландшафта, то позже таковыми стали вотчинники. 5. Поскольку в изучаемое время система полей сохраняла непосредственную органическую связь со сферой материального производства, и не возникало какой-либо альтернативной формы хозяйственного освоения природного ландшафта, она преодолевала деформационные процессы, вызывавшиеся интенсивным оборотом недвижимости и социальными изменениями породившего её общества. В течение всего раннесредневекового периода сохранялись объективные и субъективные предпосылки для её воспроизводства и территориального расширения. 6. Чересполосицу как тип расположения земельных участков в полях нельзя отождествлять с рассредоточенным землевладением, которое могло быть результатом измельчения компактных владений и, следовательно, явлением частного порядка. Она представляет собой системное широко распространённое явление, охватывающее большую группу земельных собственников, масштабы и характерные черты которой ещё предстоит установить. Р.А.КОЗЛОВ /г. Кривой Рог, Украина/ ДРАМАТИЧНА ОБРОБКА АНТИЧНОГО СЮЖЕТУ В П’ЄСІ І. ФРАНКА «JUGURTA» I. Franko’s early play «Jugurta» – his pupils' work in Polish. It is a dramatic treatment of the story of the Roman historian Sallust. The article deals with the artistic space and time of the play as a aspects of artistic transformation of scene. И. Франконың «Югурта» атты пьесасы оның поляк тілінде жазылған алғашқы шығармаларының бірі болып табылады. Аталған шығарма рим тарихшысы Саллюстийдің повесінің драмалық тұрғыдан өңделген бір бөлігі 299 болып табылады. Мақалада пьесаның көркемдік уақыты мен кеңістігі сюжеттің көркемдік қайта құрылуы аспектісі ретінде қарастырылады. Найбільш рання з відомих нині п’єса І. Франка «Jugurta» (1873) написана як шкільна вправа з польської мови у 6 класі Дрогобицької гімназії. І хоча включення її до обсягу української літератури є несповна коректним, вона все ж є частиною української культури й головне – відбиває авторський світогляд. З огляду на це, а також з урахуванням ставлення самого І. Франка до мови головно як до засобу вираження думки, п’єса цілком може аналізуватися у визначеному руслі дослідження1. Уперше твір був описаний і опублікований у статті Т. Пачовського 1971 р.2, майже на своє сторіччя. Незадовго перед цим О. Є. Засенко в академічній «Історії української літератури» нарікав: «Текст цього твору не зберігся і про зміст його нічого не відомо»3, – хоча ще 1941 р. М. Деркач4 коротко описала рукопис, а 1956 р. С. Щурат5, Я. Білоштан6 та М. Пархоменко7 в загальних рисах охарактеризували твір, його мову й навели слова з учительської оцінки – «Pod kaźdym względem znakomita praca» – «З усіх поглядів відмінна праця». У рукописі п’єси відсутні титульний комплекс та перший з трьох актів, назва відтворена за автобіографічними спогадами авто1 Франко І. Jugurta / Іван Франко // Зібрання творів у 50-ти т. – Т. 23. – С. 179219; Переклад твору українською здійснила Н. П. Романова. – Франко І. Югурта. – Т. 23. – С. 220-253. 2 Пачовський Т. І. Невідома драма І. Франка польською мовою / Т. І. Пачовський // Українське літературознавство: Республіканський міжвідомчий наук. зб. – Львів : Вид-во Львівського ун-ту, 1971. – Вип. 14 : Іван Франко. Статті і матеріали. – С. 22-29, 64-84. 3 Історія української літератури : у 8 т. – Т. 4, кн. 2 : Література 70–90-х років ХІХ століття. – К. : Наукова думка, 1969. – С. 406. 4 Деркач М. Серед блокнотів і записок Івана Франка / Марія Деркач // Література і мистецтво. – Львів, 1941. – Вип. 5. – С. 38-42. 5 Щурат С. В. Рання творчість Івана Франка / Степан Васильович Щурат. – К.: Вид-во АН УРСР, 1956. – С. 21-22. 6 Білоштан Я. П. Драматургія Івана Франка / Яків Порфирович Білоштан. – К.: Держ. вид-во худ. літ., 1956. – С. 69. 7 Пархоменко М. М. Драматургія Івана Франка / Михайло Микитович Пархоменко. – Львів : Вид-во Львівського ун-ту, 1956. – С. 7. 300 ра, однак і наявна частина дозволяє зробити достатні висновки про хронотопіку твору. За задумом учителя-полоніста Петра Париляка1 чи й самого учня вправа була драматургічною обробкою частини прозового оповідання «Bellum Jugurthinum» («Югуртова війна») давньоримського історика Гая Саллюстія Кріспа, реформатора античної історіографії. Найвірогідніше, І. Франко мав перед собою німецький переклад твору, принаймні в його бібліотеці є таке видання 1841 р., а позначки «И. К. И. Ф / Ч. 115» дозволяють припустити, що воно рано з’явилося у власника2. Твір Саллюстія відносно великий і описує події 135–105 рр. до н. е., війну між Давнім Римом та царем Нумідії Югуртою, що захопив трон, здолавши своїх двоюрідних братів. Драматургічна обробка, та ще й учнівська, вимагала обмеження оповіді, а отже, відбору найбільш придатних для художнього втілення епізодів, у чому й слід шукати прояв майстерності молодого драматика. Зіставлення змісту сцен п’єси з текстом оповідання дозволяє вибудувати такі співвідношення: Частина п’єси Акт 2 Сцена 1 Сцена 2 Сцена 3 Сцена 4 Акт 3 Фрагмент оповідання3 Умонтовані елементи (екскурси) Епізод Фрагмент 12.2–3 12.3–6 13.1 13.2–3 Монолог Югурти Сцена 1 13.9–15.1 11.5–12.1 Розмова Юбастала з 13.6–8 Рамноном 1 Див. про нього: Горак Р. Іван Франко / Роман Горак, Ярослав Гнатів. – Кн. 3: Гімназія. – Львів : Місіонер, 2002. – С. 150, 155. 2 Бібліотека Івана Франка : Науковий опис : у 4 т. – Т. 1. – К. : Критика, 2010. – С. 485. – Позначку слід розуміти, очевидно, як «Из книг Ивана Франко», № 115, а разом з тим відомо: закінчуючи гімназію, письменник мав у власній бібліотеці близько 500 книг. 3 Нумерація позначає номер глави та через крапку речення з тексту оповідання. – Саллюстий. Югуртинская война / Гай Саллюстий Крисп // Сочинения. – М.: Наука, 1981. – С. 40-115. 301 Сцена 2 Сцена 3 Сцена 4 Сцена 5 16.2 21.1 21.2 21.2 Промова Л. Опімія Розповідь Кралнона Монолог Югурти 16.1 20.7–8 16.3–8, 20.1–6 Помітно, що п’єса охоплює майже всі події, послідовно описані Саллюстієм у главах 11–21. Молодий драматург обґрунтовано випустив фрагменти 13.4–5 (рішення Адгербала та Югурти шукати захисту в Римі), 15.2–15.5 (рішення сенату й ставлення до нього Емілія Скаура) та 17.1–19.7 (опис Африки та її племен), зміст яких відхилявся від основної теми або ж легко встановлювався зі змісту п’єси. Показово також, що промова Адгербала (акт 3, сцена 1) цілком відповідає змістові глави 14. І. Франко вибрав для безпосереднього зображення найбільш гострі епізоди, подавши інші у вигляді екскурсів і відтворивши таким чином неперервний перебіг подій, що свідчить про добре володіння сюжетним часом. Очевидно, на цьому позначилася не лише багата лектура, а й глядацький досвід гімназиста1. П’єса «Jugurta» поділена на акти та сцени за зразком Шекспірових драмхронік, де акт відповідає етапу розвитку конфлікту, а сцена – зміні часових і просторових умов подій. Це дозволяє автору охопити більший фрагмент історії, відтворити синхронію подій і разом з тим динамізувати розвиток дії: оскільки протягом однієї сцени час неперервний, у розпорядженні автора 14 (якщо припустити, що перший акт містив 4 сцени) часових відтинків, що значно більше, ніж при класичному компонуванні, де час неперервний протягом акту. Відтак можна спробувати передбачити зміст утраченої першої частини твору, розширивши припущення Т. Пачовського2. Найвиразнішими фрагментами оповідання Саллюстія, придатними для драматургічного втілення, видаються такі: 7.7 (опис доблесті Югурти при захопленні Нуманції, куди його вислав дядько 1 Пилипчук Р. Ранні театральні зацікавлення Івана Франка / Ростислав Пилипчук // Вісник Львівського ун-ту. Серія «Мистецтвознавство». – 2006. – Вип. 6. – С. 3-39. 2 Пачовський Т. І. Невідома драма І. Франка польською мовою / Т. І. Пачовський // Українське літературознавство: Республіканський міжвідомчий наук. зб. – Львів : Вид-во Львівського ун-ту, 1971. – Вип. 14 : Іван Франко. Статті і матеріали. – С. 23. 302 Міципса, щоб усунути як претендента на трон), 8.2 (прощальні слова, що їх почув Югурта в шатрі Публія Сципіона та пригадав пізніше в монолозі в сцені 4 останнього акту1), 9.1–3 (повернення Югурти, озвучення рекомендаційного листа від Публія Сципіона), 9.4–10.9 (смерть Міципси, його звернення до синів Гіємпсала і Адгербала та усиновленого Югурти). Інші фрагменти оповідання цілком могли бути подані І. Франком у вигляді екскурсів, яких у захованому тексті п’єси достатньо. Крім уже виокремлених, виразні часові екскурси містяться в оповіді Ральви (сцена 1 акту 2), просторові – у повідомленнях гінця (сцена 4 акту 3), хоча їхня дистанційованість значно менша. Таке насичення твору екскурсами явно шкодить його драматизму – великі, тривалі репліки наближають п’єсу до епічної драми. Особливо це помітно в розлогому монолозі Гіємпсала за мить до смерті, що відображає перебіг його думок, та в промові Адгербала перед сенатом. Разом з тим, п’єса має й чотири виразно динамічних епізоди: убивство Гіємпсала, поразка війська Адгербала під Тирмідою, зустріч Югуртою послів з Риму, з’ява духу перед Адгербалом і нічна поразка його війська. Натомість два трилоги між невизначеними особами та обмін звинуваченнями між Югуртою і Адгербалом (сцена 3 акту 2) небажано штучні, мляві, невиразні. На епічний настрій спрямовує й нерівномірний силабічний вірш з трохи подовженими (10–12 складів) колонами, що динамізується лише розривами рядків між репліками. Ремарки ж, навпаки, незвично короткі як для п’єси, що має тенденцію до епічності. Складені щонайбільше двома реченнями, вони мало орієнтовані на сценічне втілення твору й підкреслюють його оповідність. Крім традиційної фінальної «Завіса падає», здається, лише одна ремарка явно відображає сценічне просторове мислення автора. Після сцени 1 акту 3 автор, ураховуючи час на прибирання декорацій римського сенату, закриває віддалених сенаторів задньою завісою, залишаючи кін вільним для наступної сцени. Проте, простежуючи уважніше, легко помітити в п’єсі й інші сценографічні прийоми. Декораціями сенату – «на високих 1 Франко І. Югурта. – Т. 23. – С. 247. 303 сидіннях у глибині сцени»1 – розпочинається новий акт – тож І. Франко врахував час, необхідний для їх установлення; більшість сцен завершуються сюжетно обґрунтованим виходом персонажів. До винятку слід віднести кінець сцени 3 акту 2: «точиться запекла бійка, крик, сум’яття – пил і курява піднімаються і закривають всю сцену»2. З одного боку, з’являється можливість непомітно від глядача встановити декорації наступної сцени – «відкритий намет» посеред сцени; з іншого ж, – важко уявити технічне виконання такої куряви та швидкий перехід до наступної сцени в умовах аматорського галицького театру 1870-х рр. І вже зовсім недосяжною видається вказівка «Земля тріскається. Полум’я виривається з неї. З’являється дух Гіємпсала»3. В епічному спрямуванні п’єси, крім невправності автора, помітне його бажання представити характери всіх трьох царів. Саме їм (за винятком оповіді Ральви) належать найдовші монологи та промови. Характерно, що жоден з них не висловлює свого ставлення до Нумідії, як до рідної країни, дорогої серцю частини простору – усі питання стосуються честі роду, кровної помсти; територія ж лишається тільки територією – джерелом багатства й військової сили. Таке спрямування уваги Саллюстія молодий драматик розвиває і в образах міщан, людей з натовпу, відсутніх в оригінальному оповіданні. Вони виражають себе у двох трилогах, що є немов би одним цілим. Перша трійка співрозмовників ще лише поверхово знає про вбивство одного з царів іншим, через нестачу інформації не може дати оцінку ситуації й тому розмірковує узагальнено: …часто щастя з мармурових тих Покоїв, золотом обшитих, утікає, Що швидше стрінеш ти його, – як можна Зустрінути десь щастя справжнє, – мовлю, Що швидш знайдеш його в низьких, похилих Хатах селянських вбогих4. Так думають прості люди, що йдуть повз площу, шукаючи відповіді на свої питання. На сцені їх змінює трійка міщан – поста1 Там само. – С. 236. Там само. – С. 232. 3 Там само. – С. 250. – Перекладач чомусь розбив одне речення на три. 4 Там само. – С. 228. 2 304 ла проблема їм ближча, і тому вони можуть висловити свою оцінку. Прогнозовано, але – слід віддати належне молодому авторові – непрямо вони стають на бік кожного із трьох царів: перший сумує за вбитим Гіємпсалом, другий вважає того «шаленцем, <…> до краю зіпсованим, свавільним і гарячим, як бритва, гострим»1, а тому на боці Югурти, третій відстоює честь роду Міципси, тож прихиляється до Адгербала. Пізніше такий розподіл сил стане помітним у бою під Циртою: за задумом І. Франка, що суперечить оповіданню Саллюстія та свідченням інших істориків, прихильників роду Міципси сумарно було більше, через це Югурта приймає рішення про нічний напад2. Загальна кількість персонажів у п’єсі не надто значна – 12 і наділені репліками статисти (до того ж щонайменше ще 2, крім статистів, мали б діяти в першому акті). Виразним є тяжіння автора до групування персонажів по три з тенденцією до дуального протиставлення. Крім описаних трійок простолюдинів і міщан, їх складають Югурта, Гіємпсал, Адгербал (протиставлення політичне та родове); Гіємпсал, Югурта, Ральва (політичне); Югурта, Рамнон, Юбастал (соціальне); Адгербал, Кралнон, Філарій (соціальне); Люцій Опімій, Люцій Фульвій, Марк Цензор (соціальне). Остання трійка має також приховане протиставлення за реальністю персонажів. Сенатор Люцій Опімій справді існував, фігурує в оповіданні Саллюстія та, до слова, 109 р. до н. е. був засуджений за хабар від Югурти. Натомість Люцій Фульвій і Марк Цензор – вигадані І. Франком персонажі, відсутні в оригінальному творі. Перший, очевидно, виходить до постаті Марка Фульвія Флакка, сенатора, що загинув у 121 р. до н. е. і згаданий у творі Саллюстія; другий – до Марка Порція Катона Старшого на прізвисько Цензор, відомого політика й письменника. Обом їм давав характеристику Цицерон, з чиїх творів їхні імена й могли бути відомі І. Франкові. Відомо також, що син Катона Цензора консул Марк Порцій Катон Ліциніан був направлений 118 р. до н. е. до Африки для вирішення питання розділення Нумідії між трьома нащадками Міципси. Очевидно, із сукупності цих імен і виник у свідомості автора Марк Цензор. Імена ж наближених до царів осіб, слід уважати, не мають виразного семантичного навантаження. 1 2 Там само. – С. 229. Там само. – С. 247. 305 До виразного групування персонажів належить і соціальна опозиція «простий люд» – «знать», на якій, крім уже цитованого висловлювання простолюдина, наголошує Югурта, пояснюючи Рамнону причину зради полоненого солдата Адгербала (початок сцени 4 акту 3). Якщо суспільна природа цього протиставлення явно привнесена молодим автором, то образ зрадливого слуги в цьому творі – іншого походження. Його глибоке розуміння І. Франком проявиться в значно пізнішій статті «Поет зради», що принесла немало шкоди авторові через поверхове її прочитання та політичні інтриги1, однак вплив творчості А. Міцкевича на зміст «Jugurty» дуже помітний. Образ зрадника в п’єсі має три іпостасі: відданий Югурті ліктор (особистий охоронець) Ральва, частково співвідносний з Конрадом Валленродом; продажні сенатори, «зацікавлені вони в Югурти подарунках», бо «в Римі підкупити всіх можна»; та простий солдат, що як поразка чи нещастя Притисне його пана до землі, Тоді слуга також кидає пана!2 Якщо зрадник у п’єсі багатовимірний, то значно стабільнішим є образ тигра, що, майже наздоганяючи оленя, сам потрапляє в сіті. У наявних двох актах він з’являється в першому ж монолозі Югурти, редуковано зринає в останньому (сцена 4 акту 3) і автологічно реконструюється в словах гінця про поразку війська Адгербала під Тирмідою (сцена 4 акту 2). Відповідно до оповідання Саллюстія тут напрошувався б образ лева, бо саме в боротьбі з ним прозаїк зображує мужність і спритність Югурти, однак така метафора в Австро-Угорській імперії могла бути дуже неоднозначно потрактована, що, очевидно, і примусило І. Франка замінити царя звірів більш політично нейтральним хижаком. Тигром також називає Югурту в промові перед сенаторами Адгербал, однак з іншим семантичним навантаженням – це звичайна метафора-образа, подібна до того, як Гіємпсал називав Югурту вовком. Виразний поділ п’єси «Jugurta» на акти, крім згаданої формально-сценічної мотивації (зміна декорацій), має й змістове підґрунтя: другий акт – перемога Югурти над Гіємпсалом, третій – 1 Через ті ж самі інтриги її не включили до 50-томового видання. – Франко І. Поет зради. – Т. 54. – С. 21-33. 2 Франко І. Югурта. – Т. 23. – С. 236, 247, 246. 306 над Адгербалом. Тому цілком закономірним є передбачити в першому акті «перемогу» над їхнім батьком Міципсою – усиновлення Югурти й заповідання йому частки країни нарівно з рідними синами. У такому поділі чітко помітне вміння І. Франка знайти найважливіше в історичному епізоді й сконцентрувати дію навколо нього. Помітно, що автор п’єси не намагається подати реципієнтові якихось кількісних часових обрахунків – відсутні будь-які зауваження щодо інтервалів між зображуваними подіями. Очевидно, це продиктоване певними помилками в датуванні, наведеному Саллюстієм, і небажанням І. Франка як відходити від оригіналу, так і суттєво уповільнювати дію, адже взяття Нуманції та повернення Югурти відбулося 133 р. до н. е., усиновлення його – 118 р., убивство Гіємпсала й переділ Нумідії – 117 р., а війна з Адгербалом розпочалася 116 р. й тривала ще чотири роки. На події цих років і захоплення Цирти, що й спричинило Югуртинську війну, натякає Югурта в останній своїй промові перед військом. І справді, деталізація хронометражу подій у п’єсі показала б їхню несквапність, а отже, ще більше притлумила драматизм. Натомість у такому вигляді п’єса здатна захопити очищеними від історичної локалізації перипетіями. Географія наявних актів твору нескладна – сюжет розгортається в Тирміді, його передмісті, Капітолійському замку в Римі, передмісті Цирти та у двох невизначених локаціях. Вони невизначеній у Саллюстія, тому І. Франко обмежується ремарками «Югурта ходить замислений по кімнаті» та «Зал в замку Адгербала» (сцени 2 і 3 акту 3 відповідно), не конкретизуючи міста дислокації царів-супротивників. Розширення географії в екскурсах майже відсутнє, за винятком промови Адгербала перед сенатом (Карфаген, Зама). Згадка ж у монолозі Югурти (сцена 4 акту 3) про розмову біля Нумантії, вірогідно, є алюзією до подій утраченого першого акту. Крім географічних локацій п’єса містить дві міфологічні просторові, виразно протиставні: «Ахеронт» та «елевсинські поля»1. У річку скорботи Ральва збирається відправити дух Гіємпсала, а з райських місць Адгербал сподівається догукатися дух свого 1 Там само. – С. 226, 239. – У другому випадку текст перекладу містить, очевидно, помилку. 307 батька. Образ цих полів, на яких розгорталися знамениті хліборобські містерії, І. Франко міг запозичити як з Піндара, так і з Ф. Шіллера, принаймні 14 глава оповідання Саллюстія його не містить. Події наявної частини тексту п’єси розгортаються переважно в закритому приміщенні (6 локацій), двічі – на території військового табору, що також не має панорамності, та лише один раз на площі зібрань, здатній умістити юрбу люду. Це події третьої сцени другого акту, і за припущення, що перший акт також містив чотири сцени, площа зібрань стає центральною локацією п’єси, принаймні в сенсі текстуального простору. Тож можна припускати й концептуальну важливість розгорнутих на ній подій. Серед епізодів п’єси привертають увагу повідомлення гінця з поля бою, які отримує Адгербал (сцена 4 акту 2), та поява духу Гіємпсала наприкінці твору. Перший є звичним прийомом у класичній драматургії, що дозволяє авторові не виводити на кін, наприклад, баталію та зосередитися на відчуттях героя твору. Найвиразніший зразок його використання в давній українській драмі І. Франко пізніше знайде в «Слові про збурення пекла». Використання ж другого, ефектного зі сценічного боку, але ніяк не мотивованого змістом твору, пояснити важче. Або це данина юнацькому захопленню В. Шекспіром, або ж відвертий учнівський жарт. Принаймні це чи не перший опис І. Франком відчуттів людини в зміненому, патологічному стані свідомості, який отримає розвиток у його творчості, аж до «Історії моєї хвороби»1, що дозволяє передбачити розвиток намічених Т. Гундоровою концептів вивчення цього аспекту творчості митця2. І все ж питання основної опозиції п’єси «Jugurta» лишається відкритим. Саллюстій відомий у римській історіографії передусім як перший моралізатор, але навряд чи можна вимагати від 17-річного автора глибоких оцінок подій, та ще й зображених вибірково. Разом з тим невиправданим був би погляд на п’єсу як на втілення пасіонарної концепції театру «університетських умів». Три чинники: розміщення «площі зібрань» у центрі твору, уведення образів простолюдинів і виразні соціальні опозиції в трійках 1 Франко І. Історія моєї хвороби. – Т. 54. – С. 776-782. Гундорова Т. Франко не Каменяр. Франко і Каменяр / Тамара Гундорова. – К.: Критика, 2006. – С. 99. 2 308 персонажів – наштовхують на думку про соціальну природу головного конфлікту п’єси, хоча й прихованого товщею ефектного драматизму. Такий висновок, звісно, має верифікуватися відповідними дослідницькими методиками, але хронотопний погляд підводить саме до нього. Дотримання задуму Саллюстія, принаймні, у межах обраних для зображення подій приводить І. Франка до ідеї неперервного, невмолимого часу, що тісними причинно-наслідковими ланцюгами обплутує життя персонажів. Однак це не фатум родового прокляття чи спокута давніших гріхів, – це, ймовірніше, принцип світоустрою, у якому Хоч помста завжди йде поволі, Але прийде напевне І в свій час!1 Саме тому персонажі п’єси не мають передісторії, і перипетії їхнього життя мотивовані зображеними подіями (у межах передбаченого змісту першого акту). Такої ж думки і Саллюстій, та в нього вона постає з іншої причини, адже в історичному оповіданні смерть Гіємпсала й Адгербала – лише пролог до Юргуртової війни. У заключні слова Югурти І. Франко частково вклав післяісторію подій, лише натякнувши на подальший розвиток нової війни з Римом, бо Нумідія в особі нового царя отримує «батька, короля чи, може, ще щось значніше»2. Таке чітке свідоме обмеження опрацьованої частини історичного сюжету засвідчує доволі високу майстерність молодого драматика, розуміння ним специфіки художнього зображення часу. Разом з тим «Jugurta» не пронизана наскрізною ідеєю простору – навіть війна за країну, за територію осмислюється автором як боротьба за багатство й владу, не більше. Тема поділу держави дуже приглушено звучить у Саллюстія, тож не дивно, що молодий І. Франко, не охоплений ще остаточно виром політичних ідей, її не розчув і не розвинув – у свідомості юнака проблема поділу землі ще лише переростала із доволі конкретних (менше року пройшло від смерті матері та від поділу її частки ґрунту між членами родини) до загальнонаціональних вимірів, разом зі збільшенням особистого простору юнака. 1 2 Франко І. Югурта. – Т. 23. – С. 250. Там само. – С. 253. 309 А.И.КОСТЯЕВ /г. Химки, Российская Федерация/ ЧЕЛОВЕК И ПИР: ОТ АНТИЧНОСТИ – ДО СОВРЕМЕННОСТИ In article the author's analysis and interpretation of a phenomenon of the person feasting is given. The special attention is thus given to transformation of sense of an antique feast in modern culture. Мақалада той думанға əуес адам феноменіне жан-жақты сипаттама беріліп авторлық талдау жүргізіледі. Сонымен қатар, антика дəуіріндегі той-думанның қазіргі уақыт мəдениетіндегі өзгеру мазмұнына ерекше назар аударылады. Философия пира зародилась в античной культуре. Попытки возрождения этой философии в эстетической форме пира были предприняты в культуре Серебряного века. В.И. Иванов устраивал в своей квартире-башне «симпозиумы» - приемы для культурной элиты Петербурга в духе древних античных пиров. Центральным для творческой идеи Иванова являлся образ Диониса на пиру. Дионисизм для последователей русской античности означал первопамять культуры в свободном поиске. В священном безумии на пиру возникал личный опыт. Разные аспекты и виды пиршественной культуры исследуются в современной российской гуманитаристике1,2. На философском факультете СПбГУ проведены две конференции (1999, 2002), на которых был рассмотрен широкий спектр застольной проблематики: философии пира (М.С. Уваров), культурной антропофагии (В.В. Савчук), вампиризма (А.К. Секацкий), гастрономической аксиологии на постсоветском пространстве (Е.И. Дробышева). Жанр дискурса – застольных бесед (симпосий) восходит к диалогу «Пир» Платона. Современник Платона Ксенофонт также оставил диалог «Пир». В I веке до н.э. Плутарх пишет «Пир семи» и «Девять книг пиршественных вопросов». Произведение «Пир» соз1 Хренов Н.А. Человек «пирующий»: от природы к культуре // Традиц. культура, 2002. – №2. – С. 15-17. 2 Шенкао М.А. Пиршественная культура народов Кавказа // Вестник РФО. – 2009. – №1. – С. 147. 310 дает Лукиан. Атеней (III век до н.э.) известен сочинением «Софисты за пиршественным столом». В гомеровским эпосе содержатся элементы жанра дискурса – симпосии: герои «Илиады» после боя наслаждаются едой, ведут беседы. В странствиях Одиссея есть эпизод – рассказ о пире у царя Алкиноя. Беседа представляла собой второй этап пира как смену «еды» на «разговор» за чашей вина. Третья чаша на пиру приносилась Зевсу; это выражение встречается в диалоге Платона «Парменид», означая, что собеседники делают третью, окончательную попытку выяснить вопрос. В римском дискурсе material сытные запасы, продовольствие (подготовка к пиру) и, одновременно, - предмет, тема, сюжет. В римском дискурсе qula имеет смыслы: глоток, еда, аппетит, вкус. Указательный палец называли qustator, то есть «отведыватель». У вкуса – ощущения получил развитие переносный смысл – понимание, умение различать. «Вкушать свободную воду» означало не знать рабство. Соленые кушанья, salsa имели переносные смыслы: шутка, юмор. Saliva включает смыслы: слюна, слизь, вкус, желание, влечение. Лат. dulcis наделяется спектром смыслов: сладкий, свежий, пресный, прелестный, приятный, нежный, милый. Относится не только и не столько к еде; это – характеристики человека, воды, пейзажа. В античном дискурсе condimentum означает: приправа, пряность, острота, услада, смягчение, облегчение. Вместе объединяются разные смыслы. Лат. punctum есть кусок, крошки с пиршества, в развитии смыслов обозначает небольшую часть речи. Пир включался в универсальную парадигму смыслов жизни; смерть, pluteus семантически связана с обеденным ложем, а также доской, на которую клали покойника. Дискурсивное отношение к пиру как феномену бытия передают соседствующие в языке культуры смыслы: mens (ум, мысль, рассудок) и mensa (кушанье, трапеза). Дискурс «пирующего» имеет подвижный внутренний центр, так как насыщение относится к одному из «ответвлений» смыслов. «Текстуально» разворачивается начало пира, его продолжение и завершение. Внезапную остановку пира маркировал знак чрезвычайности. Ответный пир выступает как продолжение диалога. Поглощение есть архетипичный акт, в котором субъект и объект наиболее приближены. Кажется, что граница между ними задана физиологически. Положение тела пирующего «считывается» как социально иерархизированное. 311 Пир во время войны маркируется предметами «стесненного» быта. Разделение блюд на пиру артикулируется сознанием в оппозиции смыслов «часть – целое». Экзистенциальное наслаждение едой относится к основным проблемам бытия, выступает как телесный символ культурной адаптации. На уровне этого телесного опыта осуществляется чувственно-приемлемое и чувственно-неприемлемое1,2. Открывая в себе способность наслаждаться пищей, субъект тем самым схватывает и удерживает субъективную идентичность, а также формирует тот образ мира, возможностью которого является его тело. Разделяя пищу, индивид реализует заложенный в культуре потенциал интерсубъективности и утверждает собственное бытие. Пища как культурный объект уже свидетельствует о существовании Другого и в реальной ситуации пира фокусирует на себе его интенции, приглашение им следовать. Иначе: склонность принять – отвергнуть пищу выражает культурную стратегию индивида через освоение интенции Другого. Принципы, регулирующие наслаждение пищей, являются объектом власти, осуществления контроля над телом. Архетипично пища символизирует телесное единство человека с матерью, что продуцируется, вероятно, детскими воспоминаниями. «Хорошая» грудь становится прототипом полезности объекта, а «плохая» - прототипом противоположного объекта. «Плохим» оказывается именно то, что не может быть принято «вовнутрь», не может стать «собственным» и должно быть отвергнуто. Нарастание культурных смыслов связано с переходом от культа изобилия к наслаждению пищей. Отказ от человеческих жертвоприношений – одна из границ отделения культурного мира от природы. Смысл жертвы – пищи есть трансляция желания в запредельное пространство в ожидании ответа. Ритуал поглощения жертвенной пищи имеет метафизический аспект. Расчленение жертвы выражает распад палеосинкрезиса. В христианстве прагматическая функция жертвы постепенно сменяется символической. 1 Кириленко С.А. Культура еды и образ Я // Философия пира: Опыт тематизации. – СПб., 1999. – С. 48-49. 2 Кириленко С.А. Культура еды как трансформация телесного опыта (евразийская традиция): Автореф. дис. …канд. филос. наук. – СПб., 2002. – С. 3-5. 312 Философия пира в концентрированном виде выражает культуру с самых ранних этапов ее формирования. Поедание себе подобного, каннибализм это фундаментальная основа архаического этапа человеческого развития. Женщина в половом акте «поедает» мужчину. У разных народов существовало табу на еду в одиночестве. Важный этап в развитии культуры: пожирание у архаика превратилось в античный пир. Именно здесь возникало коллективное тело. На пиру заново рождаются обоняние и вкус. Организуется своеобразная «гастрософия». Иначе: пир – еда, включенная в символический контекст. Обжорство на пиру есть отчуждение культурного смысла трапезы1. У римлян существовал культ богини застолья, которую называли Кулина. Первый в истории культуры кулинарный текст «Советы Кулины» был написан Апицием, приближенным Нерона. В античном мире считалось, что употребление смородины «способствует» философской активности в спорах. Она же символизировала честность и порядочность в семье. Луковый суп был не только едой, но и ритуалом. Его подавали главе семьи как главному жрецу рода. Лук считался таинственным плодом подземного царства. Для гадания использовались овощи с хвостиками. Их отрывали и носили на сердце несколько дней – для исполнения желаний2. Набор определенных жертвенных блюд готовились для олимпийских богов на жертвенных алтарях: яблоки – для Зевса, петрушка – для Персефены, мускатный орех – для Аполлона, виноградные грозди – для Аристея. Жителям Афин было известно выражение «трех чаш вина». Напиток обладал легким вкусом, так как разбавлялся водой. Имел цветочный запах. Культ чревоугодия был характерен для жителей Сибариса. Ходила молва, что Пефилл заказал чехлы для собственных пальцев и языка, чтобы есть горячую пищу. Среди рыбных блюд сибариты наиболее ценили изысканно-нежный вкус угря. Употребление бобовых культур в пищу вызывало возражение пифагорейцев. Они были убеждены в особом предназначении бобов – «прятать» души умерших предков. Гедонисты, последователи философа Аристиппа, 1 Философские пиры Петербурга: Сборник. – СПб., 2005. – С. 11-12. Ильяхов А.Г. Вакху посвященные: секреты античной кулинарии, застолья и виноделия. – Ростов н/Д: Феникс, 2007. – С. 10-11. 2 313 ученика Сократа придумывали новые экзотические блюда. В наслаждении сложным, необычным вкусом они видели собственное превосходство над другими. Объедки во время пира бросали на стол и пол. Ели руками, соусы подбирали корочкой хлеба. Жирные от еды губы прислуга обтирала листьями фигового дерева. Пальцы очищали деревянной лопаткой или хлебным мякишем. Руки мыли водой из кувшина. Венки из различных растений (чаще всего – цветочные) надевали сразу после трапезы в знак перехода к винопитию. После распития личного кувшина каждый участник пира надевал свой головной венок на пустой кувшин и надевал на себя новый венок. Венки из цветов надевали на шею, их называли «гипотимидами». Уже после пира одевали папортниковый венок; считалось, что его запах обеспечит спокойный сон. «Эротическое» блюдо на пиру это жареные или вареные воробьи, реже их яйца. Птица символизировала в античной культуре силу похоти. На пиру подавались блюда, изготовленные по «сексуальным» рецептам, с включением продуктов выделения некоторых животных, менструальной крови. Античные греки, в отличие от персов, свои государственные проблемы на пирах не решали. Традицию возлияния во время разговоров они восприняли, развив до уровня застольных философских диспутов. Исключение составляли пифагорейцы, предпочитающие «красноречивое молчание». Симпосиарх предлагал общую для сотрапезников тему. Нежелательно было описывать собственный сон, сравнивать разные пиры. «Недостойной» темой считалось обсуждение повышения цен на хлеб. Женщины на пирах не присутствовали. Появлялись лишь рабыни и гетеры. Иначе: дискурс «пирующего» был преимущественно мужским. Дискурс «незваного» на пиру связан с архаическими временами, когда жрецам, совершающим жертвоприношения, прислуживали помощники – «параситос». Им доставались остатки с жертвенного стола. Позже необходимость содержать при храмах параситос отпала. Его пространственная позиция фиксируется – на углу, с краю. Воспринимаемый как часть пространства пира параситос репрезентует различие между собой и обществом, позволяя представителям общества идентифицировать себя с помощью понятий «милосердие» и «терпимость». Дискурс «продающего себя» на пиру являлся не только производным от определенных социальных 314 институтов, он выражает самоконструирование субъекта по отношению к сексуальным ограничениям. Это были музыканты, танцоры, рабыни-наложницы. В дискурсе «игрока на пиру» отсутствует практическая целесообразность. Субъект репрезентует себя в отношении внешней и внутренней активности. Игры происходили в перерывах между блюдами. Особым развлечением на пиру считались петушиные бои. Различие вкусное – невкусное это то, что в другом измерении представляет различие Свой – чужой. Античный грек знал как усилить ощущение сладости за счет нескольких крупинок соли. Чувствительность к кислому возрастала после сладкого. Восприятие вкуса зависело от измельченности пищи. Медленно воспринимался горький вкус. Освещение на пиру усиливало вкусовые ощущения. При соединении и смешении основных вкусов возникали сложные явления: исчезновение повторных вкусов, воздействие контрастных вкусов. При одновременном воздействии двух разных вкусов исчезал более слабый из них. Хорошо гармонизировали сладкое и кислое, соленое и кислое. Сложнее получалась гармония горького и сладкого. Почти не сочетались горькое и соленое, горькое и кислое. Грекам была известна маскировка вкуса. Для этого приходилось делать добавки, усиливающие сильные, приятные вкусы, чтобы подавить неприятный вкус. Вино высокого качества «обволакивало» рот. Послевкусие ощущалось спустя некоторое время после приема напитка, пищи. Деликатный вкус – легкий и тонкий. Античная кухня уже была знакома с блюдами, которые имели вкус «без острых углов». Маслянистый вкус вызывал во рту ощущение приятной бархатистости. Крепость вина характеризовалась различными оттенками жгучего вкуса. Терпкость близка к горькому вкусу. Недостаточная терпкость приводила к ощущению жидкого, пустого вкуса. Избыточная терпкость оценивалась как грубый вкус. Слащавость не приветствовалась. Навязчивый, односторонний вкус выдавал дешевое вино. Свежей кислотностью обладало молодое вино. Чтобы иметь возможность попробовать все представленное на пиру античные гурманы между сменами блюд щекотали гортань гусиными перьями. Необходимо было освободить место в переполненном желудке. Очевидность бытия была задана в желудке. Его заполнен315 ность становилась знаком стабильности. В определенном смысле античное мышление являлось «пищеварительным». Интегрировать дискретные феномены, на которые распался архаический мир, можно было только на основе чувственного опыта. Этот опыт античный человек реализовал непосредственным образом. Иначе: космическую связь всего со всем он «удерживал» именно в чувственном опыте. Одновременно возникал новый тип связи с миром, основанный на логическом мышлении. Чувственные образы пира, разнообразные вкусовые и запаховые ощущения постепенно заменялись метафорами. Античный эмпиризм, подпитываемый практикой пиров, сохранялся длительное время, проявляя себя в парадоксах. Содержание мышления, направленного на поиск первоначал, также зависело от пира, чувственной памяти. Человечество в XXI веке сохраняет традицию античности на уровне культурно-бессознательного. Распад привычных связей с миром актуализирует некоторые смыслы классической древности. Обостренная чувственность «сопровождает» этот процесс. В современной культуре общества потребления присутствие «на пиру жизни» превратилось в статусный знак. Приглашение на прием в Кремль подтверждает этот статус официально. В стране выходят книги по гастрономическому искусству. Проходит множество дегустаций, презентаций новых кафе, ресторанов. Телесные практики стали слишком однообразными. «Пиршество на помойке» - характеристика культуры дна. Физиологическое удовольствие не дает возможность постигнуть смысл философии пира. Даже смысл подготовки пира «выше», чем удовольствие от присутствия на пиру. Смысл античного философствования на пиру редуцировался до обмена репликами. Пиршественные размышления перестали быть судьбой человека. В античном пире всегда обозначался смысл, даже если оказывался непонятным человеку. Вера в такой смысл – трансцендентальная категория. Опыт античного философствования на пиру сохранялся интеллектуальной элитой, но остался неусвоенным обществом. В чем заключается притягательность «пиршественного размышления» в начале XXI века? Участие в нем способствовало формированию черт субъекта культуры. Ведь не сам пир имеет смысл, а его участник «пиршествующий – в своем отношении к событию и миру». 316 Постнеклассическое понимание философии пира характеризуется ростом рефлексии смысловых компонентов мира. Эта рефлексия проявляется в том, что субъект не только осознает событие, но и порождает его смысл. Самопонимание человека «пирующего» дает возможность обратиться к своим истокам, ответить на вопросы о том, какой он сейчас и что с ним происходит. Вместе с тем углубление в себя одновременно означает постепенное удаление от упрощенных, готовых смыслов. В результате порождаются новые типы рефлексии, парадоксальным образом включающие в себя эмоциональные и бессознательные аспекты смысла «пиршественных рассуждений». Л.Б.КРАСАВЦЕВ /г. Архангельск, Российская Федерация/ УЧЕНИЕ ПОЛИБИЯ О КРУГООБОРОТЕ ФОРМ ГОСУДАРСТВА И ОПЫТ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ The article speaks about the theory of the state which was worked out by the known ancient Greek philosopher Polibiy in the third century B.C. The experience of world history is investigated and as an example English and French bourgeois revolutions events are presented. Л.Б. Красавцевтің мақаласында ежелгі грек философы Полибий қарастырған тарихи үдерістер барысындағы мемлекеттердің түрлі формаларының айналымы теориясы туралы айтылады. Дүниежүзілік тарих тəжірибесі зерттеліп, Англия мен Франция мемлекеттерінде өткен буржуазиялық төңкерістер кезіндегі оқиғалар мысалға келтіріледі. Видный древнегреческий историк Полибий (210-123 гг. до н.э.) в своем знаменитом труде «Всеобщая история в сорока книгах» разработал интересную теорию возникновения и последующей смены – кругооборота различных государственных форм. Опираясь на учения Платона и Аристотеля о различных формах правления, Полибий описывает историю возникновения государственности и последующей смены форм государства как естественный процесс по «закону природы». Полибий выделяет шесть ос317 новных форм государства, занимающих в порядке их возникновения и смены следующие места в рамках их полного цикла или кругооборота: царская власть-тирания-аристократия- олигархиядемократия-охлократия. По мнению Полибия, слабость, присущая всем живым существам и животным и людям естественно «побуждает их собираться в однородную толпу». А здесь, по самой природе, вожаком стаитолпы становится самый сильный и самый умный. С течением времени первоначальный вождь незаметно и естественно превращается в царя по мере того, как «царство рассудка сменяет собою господство отваги и силы». Затем царская власть становится наследственной. Прежняя простая жизнь и забота о подданных сменяются стремлением к излишествам и роскоши. Это вызывает у подданных зависть, ненависть и недовольство и «царство превратилось в тиранию». Тиранию Полибий называет началом упадка власти. Против тирании выступают люди благородные, не желающие переносить произвол. С поддержкой народа они свергают тирана и устанавливают аристократию- власть лучших и благородных. Первоначально аристократические правители заботятся об «общем благе». Но постепенно аристократия «портится» и переходит в олигархию, где господствуют злоупотребление властью, корыстолюбие, беззаконное стяжательство, пьянство и обжорство. Против олигархов выступает народ и устанавливается власть народа демократия. В начале демократического правления господствует равенство и свобода. Но постепенно народ самоустраняется от государственных дел и выбирает себе в вожди честолюбца-демагога. И демократия также «портится» в свою очередь и перерождается в охлократию. Поэтому поводу Полибий указывает, что «государство украсит себя благороднейшим именем свободного народного правления, а на деле станет наихудшим из государства, охлократией». Причем, охлократия не только худшая форма правления, но и последняя ступень в кругообороте смены форм. При ней « водворяется господство силы, а собирающаяся вокруг вождя толпа совершает убийства, изгнания, переделы земли, пока не одичает совершенно и снова не обретет себе властителя и самодержца». 318 Полибий объясняет, что «необузданность народной массы и пренебрежение к законам порождает с течением времени охлократию». И далее, «…люди свыкшись с этими благами (демократии Л.К.) перестают уже дорожить равенством и свободой и жаждут преобладания над большинством; склонны к этому в особенности люди, владеющие богатством. Они растрачивают состояние с целью обольстить и соблазнить толпу». И в заключение Полибий делает вывод: «Таков круговорот государственного общежития. Таков порядок природы»1. Неустойчивость каждой простой формы Полибий объясняет в духе Платона, так как простая форма содержит в себе только одно начало, которое по самой природе вырождается в свою противоположность. Теперь рассмотрим, как эта теория воплотилась в истории. В Древнем Мире и в Средние Века изменения форм правления происходило очень постепенно или вообще не происходило. А вот Новое время дало примеры подтверждения теории кругооборота, особенно в период первых буржуазных революций. Англия в период буржуазных революций 1649 и 1688гг. Абсолютная монархия Стюартов до 1642 года. Гражданская война 1642 -1649гг.Свержение монархии и установление республики в 1649 году. Во главе «долгий» парламент и республика смешанного типа аристократически- олигархическая. Затем переворот Кромвеля 1653года и установление военной диктатуры. И, наконец, в 1660 году возвращение почти абсолютной монархии Стюартов, т.е. круг практически замкнулся. И только «славная» революция 1688 года установила в Англии конституционную монархию и заставила правящие круги стать на реформаторский путь развития. Как видим англичанам пришлось за какие-то 11 лет совершить этот круг. Более бурную политическую историю с быстрой сменой форм правления пришлось пережить Франции в конце восемнадцатого и девятнадцатом веках. Абсолютная монархия Бурбонов до 1789 года. Революция 1789 года, открывшая полосу быстрой смены форм правления и политических режимов. 1789-1790 годы ограниченная монархия. С 1791года конституционная монархия. 1792 год - очередное восстание и установление республики. 1793 год еще восстание и установление якобинской республики, вроде как демокра1 Полибий. Всеобщая История в 40 книгах. Шестая книга / пер.с греческого Ф.Г.Мищенка.Т.11 (Книги У1-ХХУ). − М, 1895. − С. 8-14. 319 тической. 1794 год - переворот и установление жирондистской олигархической республики. 1799 год военный переворот Наполеона и установление военной диктатуры в виде консульства..1804 годпровозглашение империи. И, наконец, 1814 год поражение Наполеона и возвращение монархии снова Бурбонов и снова круг замкнулся. Все, как по Полибию. За 25лет – четверть века или на протяжении жизни одного поколения сменилось 9 форм правления. Такая же смена форм правления продолжилась и на протяжении девятнадцатого века. 18041814 годы – империя Наполеона I-го, 1814 -1830 монархия Бурбонов, революция 1830 года и установление буржуазной монархии, революция 1848 года и провозглашение второй республики, переворот 1852 года и установление второй империи Наполеона 111-го. Опять круг замкнулся. Но на этом французы не остановились. Поражение в войне с Пруссией и свержение империи в 1870 году. Снова установлена республика. Парижская коммуна 1871 года, борьба между республиканцами и монархистами и ,наконец, юридическое оформление Третьей республики. Притом все эти смены сопровождались многочисленными жертвами. Тысячи погибших вовремя якобинского террора, почти два миллиона погибло во время бессмысленных наполеоновских войн, десятки тысяч погибли при подавлении восстания рабочих в 1848 году и при подавлении Парижской Коммуны. На сегодняшний день во Франции сменилось две империи, пять республик и было принято более десятка конституций. И только с установлением в 1958 году пятой республики французы «успокоились». В ХIХ веке многократно менялись политические режимы при сохранении форм правления в ставших независимыми государствах Латинской Америки. При этом естественно принимались и новые конституции. Неспокойным оказался и ХХ-й век. После Первой мировой войны рухнули сразу четыре империи: германская, австровенгерская, российская и османская (турецкая). Однако для ХХ-го века более характерна смена политических режимов при формальном сохранении прежних форм правления. Так, в Германии после свержения монархии в 1918 году была установлена Веймарская республика и была принята довольно демократическая конституция. Но с приходом Гитлера к власти и установления фашистского 320 режима и республику и конституцию не отменяли. Тоже произошло и в Италии с установлением фашистского режима Муссолини. А вот более радикальные перемены происходили на протяжении ХХ-го века в самой населенной стране мира- в Китае. В 1911 году свергнута абсолютная цинская монархия. Но страна оказалась расколотой. На юге была провозглашена республика, а на севере власть захватили военные. Борьба продолжалась до 1924 года. Затем Китай пережил три гражданские войны. В Китае раньше всех началась вторая мировая война- в1931 году японцы захватили Маньчжурию и начали оккупацию прибрежных областей. В1949 году с победой компартии была провозглашена Китайская народная республика. Но на этом перемены не кончились. Последовали политика «великого скачка», «великая культурная революция», унесшие миллионы жизней. И только в 1978 году страна смогла приступить к реформам, выведшем ее на второе место в мире по экономическому развитию. При всем этом форма правления – республика не менялась, менялся политический режим. Многочисленными переворотами отличается и современная история новых государств - бывших колоний. Массовая смена режима, при том дважды после второй мировой войны произошла в странах Восточной Европы. Ну и конечно этот процесс не миновал и России. Но это уже тема отдельного исследования. Таким образом, сформулированная более двух тысяч лет теория кругооборота различных форм государственного устройства, с определенным приближением имела место в истории различных стран и народов. И очень часто эта смена сопровождалась большими человеческими жертвами и несомненно в той или иной степени сказывалась на духовном, да и на физическом здоровье народа. К сожалению, этот вопрос недостаточно изучен. Необходимость изучения психологического состояния масс, его настроений в переломные моменты истории - одна из важных задач, стоящих перед наукой сегодня. 321 Г.В. КРЮКОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/, Н.А. ПАРФИСЕНКО /г. Алматы, Республика Казахстан/ ОТ ОЛИМПИИ ДО ЛОНДОНА – ДОРОГА В ВЕКАХ The Olympic Games, held once every four years, are the major sporting eventsintheworld. This year, the XXX Summer Olympics will be held in the GreatBritain's capital-London. History attributes the beginning of the Olympics to ancient Greeks. Physical education has played an important role in the life of this ancient country. Many of today's sports, as well as the idea to have the Games every four years, were borrowed from the ancient Greeks. Төрт жылда бір келетін Олимпияда ойындары əлемдегі басты спорттық оқиға болып табылады. Биылғы жылы ХХХ жазғы Олимпиада Ұлыбритания астанасы – Лондонда өтеді. Олимпиадалардың тарихи дəстүрлері сонау Көне Грекиядан бастау алады. Ертедегі сол елдің өмірі дене тəрбиесімен тығыз байланыста болды. Қазіргі көптеген спорт түрлері, тіпті олимпиада ойындарын өткізу идеясының өзі сол ежелгі гректерден алынған. Олимпийские игры, проводимые в четырехлетний промежуток времени, являются главными спортивными событиями в мире. В этом году ХХХ летняя Олимпиада пройдет в столице Великобритании – городе Лондоне. Историческая традиция относит начало Олимпиад к древней Греции. Физическая культура играла важную роль в жизни древней страны. Многие современные виды спорта, а также сама идея проведения олимпийских игр заимствованы у древних греков. Возникновение Олимпийских игр связано с древнейшим ритуалом «посвящений», «возрождения» к новой жизни. Олимпийские игры совершались в месяц, начинавшийся с первого новолуния, после летнего солнцестояния, и соединялись с представлением о священном браке Солнца и Луны. Праздник устраивался в честь бога Зевса. На эти дни объявлялось священное перемирие и запрещалось вести войны на территории Греции. Олимпийские игры в древней Греции – крупнейшие общегреческие соревнования, проводившиеся регулярно через 4 года в Олимпии – небольшом городке в северо-западном Пелопоннесе (область Элида). Первая олимпиада состоялась в 776 до нашей эры – году, с которого греческим историком Тимеем (III в.до н. э.) введено летоисчисление по олимпиадам. Олимпия в греческой мифологии – местоприбывание эл322 линских богов (отсюда понятия – «олимпийские боги», «олимпийская религия»). С этого года в городе велись списки победителей в состязаниях. В каждом городе страны имена победителей в Олимпии записывались в городские хроники. Это позволило, применяя летоисчисление по Олимпии, точно сопоставить факты из истории различных городов-государств Древней Греции. В Олимпии воздвигались храмы наиболее чтимых греками богов, здесь же находился стадион для проведения игр и гимнасия, где тренировались участники игр. Олимпийский праздник играл большую роль в общественнополитической и экономической жизни древнегреческих государств. Привлекая к себе внимание всего греческого мира, Олимпийские игры способствовали укреплению политических, экономических и культурных связей между государствами. В дни игр в Олимпию стекались из всех греческих полисов наряду с участниками игр государственные и общественные деятели, торговцы, ученые, философы, поэты, музыканты, художники. На дни праздника во всей Греции устанавливался священный мир, и ни одно государство не могло нарушить его. В тоже время Олимпийские игры, нося ярко выраженный классовый характер (в них могли участвовать только греки-рабовладельцы), служили одним из средств демонстрации военной мощи отдельных греческих полисов, поскольку степень физической подготовленности воинов-рабовладельцев отражала и их военную подготовленность1. В процессе развития игр сложился целый кодекс правил, регламентирующих их проведение. Согласно правилам, к участию в играх не допускались рабы и варвары (чужестранцы). Женщины не только не участвовали в играх, но и не могли присутствовать на них в качестве зрителей. Участники Олимпиады должны были представить доказательства, что они в течение 10 месяцев перед играми готовились к ним. Подготовка и организация игр возлагалась на коллегию эланодиков (судей), избиравшихся за год до начала очередных игр из числа наиболее чтимых жителей Элиды. Во время игр на эланодиков возлагалось судейство соревнований и определение победителей. Официальной наградой победителю Олимпийских игр служил венок из ветвей священного оливкового дере1 Сергеев В.С. История Древней Греции. – М., 1948. − 2 изд. – 378 с. 323 ва. У себя на родине победители игр получали, кроме того, ценные подарки; их окружали большими почестями и прославляли, как национальных героев. Программа Олимпийских игр постепенно усложнялась. На I Играх (в 776 до н.э.), продолжавшихся 1 день, участники – воинырабовладельцы – соревновались только в беге на 1 стадию (около192 м.). С ХIV Игр в программу был включен бег на 2 стадии, с ХV – бег на выдержку. В программу ХVШ Олимпийских игр было включено пятиборье, ставшее в дальнейшем основным видом соревнований. Позднее в программу добавились кулачный бой, панкратион, бег колесниц, бег в вооружении и другие. С ХХХVII Игр начались выступления детей в соревнованиях, сначала в беге и борьбе, потом в пятиборье и в кулачном бою. С усложнением программы и состава участников продолжительность игр увеличилась и к периоду наивысшего расцвета игр (в V веке до н. э.) достигла 5 дней. Тогда же было принято решение присваивать победителям звание «чемпион Олимпийских игр»1. В мире спорта есть одно звание, которое дается победителю спортивных соревнований на всю жизнь. Этот титул вечен. К имени спортсмена, золотом вписанному в олимпийскую летопись, нельзя добавить приставку «экс», нельзя сказать – «экс чемпион олимпийских игр». Каждые четыре года в вечной книге олимпийской истории появляются новые имена победителей, продолжающих список славных спортсменов. У древних греков была хорошая традиция: имена олимпийских победителей выгравировывались на мраморных колоннах, установленных вдоль реки Алфей. Поэтому нам стала известна дата первых Олимпийских игр – 776 год до н. э. – и имя первого победителя: его звали Корэб – повар из Элиды. Но в олимпийской истории Греции есть один герой, достойный античности, имя которого вошло в легенду. Она гласит о следующем. В 490 году до н.э. 10 тысяч афинян под командованием греческого стратега Мильтиада в Марафонской долине противостояли армии персидского царя Дария, которая была во много раз больше афинской. Прекрасные тактики, греки сумели нанести персам серьезное поражение. Остатки армии Дария отступили к морю, 1 Ковалев С.И. История античного общества. – Л., 1959. − 2 изд. − С.254-259. 324 погрузились на корабли и отплыли. А в 40 километрах от Марафона Афины лихорадочно ждали исхода битвы. Афиняне с тоской смотрели на горизонт, боялись увидеть авангард армии Дария – это означало бы конец Афинам. Мильтиад, конечно, знал, в каком состоянии находятся его соотечественники. Он велел позвать к себе солдата Фидипида, знаменитого своим быстрым бегом. Когда Фидипид предстал перед стратегом, Мильтиад приказал ему бежать в Афины и объявить о победе. Филипид, смертельно усталый после битвы, снял снаряжение, положил оружие и помчался, пересекая холмы, мелкие речушки и перелески, отделяющие Марафон от Афин. Сорок километров – расстояние немалое, а если учесть, что в тот день стояла страшная жара, да и дорога была не безопасной – можно было встретить отставших от армии Дария персов, станет ясно, что Фидипид отправился не на прогулку. Разбив в кровь ноги, с легкими, горящими огнем, и с тяжелой головой, Фидипид вбежал в Афины. – Радуйтесь, мы победили! Это были его последние слова: тут же он упал замертво. Его смерть стала символом нации1. После V века до нашей эры в связи с начавшимся упадком греческого рабовладельческого общества стали постепенно изменяться характер и содержание Олимпийских игр. Они постепенно утратили свое значение как средство укрепления связей между греческими государствами и как средство демонстрации военной мощи рабовладельцев. Они стали приобретать характер традиционного зрелища, любимого народом, и нередко использовались правящей элитой для отвлечения разорившейся массы демоса от политической борьбы. Менялся состав участников игр: среди них начали преобладать атлеты-профессионалы, часто иноземцы. Расцвет Олимпийского движения привел к бурному развитию культуры, искусства и смелых архитектурных решений в области олимпийских объектов. Олимпия была крупным художественным центром Древней Греции. Архитектурный ансамбль Олимпии создавался в основном в 7-4 вв. до н.э.. Его древнейшей частью были сооруженные в 7-6 вв. до н.э. храм Геры (Герайон) и ряд сокровищниц, расположенных вдоль пути к этому храму. Храм Геры первоначально представлял собой периптер с сырцовыми стенами и де1 Штейнбах В.Л. Герои олимпийских баталий. – М., 1979. − С. 6-8. 325 ревянными колоннами, которые со временем заменились каменными. Во второй четверти 5в. до н.э. зодчим Либоном был построен храм Зевса, ставший главным сооружением ансамбля Олимпии. Храм Зевса был украшен скульптурными группами, изображавшими приготовление к состязанию Пелопса с Ойномаем (на восточном фронтоне) и борьбу лапифов с кентаврами (на западном), а также барельефными изображениями подвигов Геракла (на метопах). В храме стояла колоссальная статуя Зевса, исполненная Фидием из золота и слоновой кости. В древности это статуя считалась одним из семи чудес света. Из других многочисленных сооружений Олимпии крупнейшие: здание совета (булевтерий), храм Матери богов (метроон), святилище (героон) Пелопса, гимнасий, где тренировались атлеты, стадион, где они состязались, круглое здание, построенное Филиппом Македонским. В Олимпии находилось большое количество статуй атлетов-победителей, героев, богов, воздвигнутых греческими государственными и отдельными лицами (статуя «Ники» работы Пэония, «голова кулачного бойца» Лисиппа, «Дорифор» работы Поликлета и другие произведения искусства)1. После завоевания Греции Римом Олимпийские игры продолжали существовать еще длительное время, все более и более отражая в себе черты упадка. Они прекратились в 394 нашей эры, будучи запрещенными указом византийского императора Феодосия I. В апреле 1896 года столица Греции Афины принимала участников и гостей I современных Олимпийских игр. По масштабам того времени это было невиданное спортивное мероприятие, вызвавшее огромный интерес во всем мире. На реконструированный Мраморный стадион в Афинах вышли представители 13 стран: Австралии, Австрии, Болгарии, Великобритании, Венгрии, Греции, Германии, Дании, США, Франции, Чили, Швейцарии, Швеции. В Играх приняло участие 311 спортсменов. Самую многочисленную команду выставили хозяева Олимпиады – греки – около 200 человек. В те апрельские дни буквально вся Греция жила Олимпийскими играми. Мраморный стадион «Авероф», рассчитанный на 80 тысяч зрителей, был всегда полон, хотя в Афинах тогда проживало 1 Блавадский В.Д. Архитектура античного мира. – М., 1939. − С. 513-515. 326 около 120 тысяч человек. Несколько тысяч зрителей прибыло из других городов и стран. В программу I Олимпийских игр входили соревнования по классической борьбе, велоспорту, гимнастике, легкой атлетике, плаванию, стрельбе, теннису, тяжелой атлетике и фехтованию. В состязаниях участвовали только мужчины. Планировались еще соревнования по гребле, но из-за отсутствия участников они не состоялись. Лучше других на I Олимпийских играх выступили спортсмены Греции, занявшие наибольшее количество призовых мест: 10 первых, 19 вторых и 17 третьих. Игры имели большой успех. Сам факт возрождения славных традиций прошлого был замечательным1. На пороге уже ХХХ Олимпийские игры современности. Многое изменилось в правилах их проведения, количество стран – участников соревнований растет, на невиданные высоты поднялись олимпийские рекорды. И давно уже Греция не входит даже в десятку лучших стран по завоеванным медалям. Но в знак огромной признательности стране, где родились олимпиады, именно в Греции происходит зажжение олимпийского огня. Традиции зажигания священного огня существовали еще в Древней Греции во время проведения античных олимпийских игр. Олимпийский огонь служил напоминанием о подвиге Прометея, по легенде, похитившем огонь у Зевса и подарившем его людям. Сегодня в Олимпии 11 женщин, изображающих жриц, проводят церемонию, в ходе которой зажигают огонь с помощью параболических стекол от лучей солнца. Далее огонь с помощью факелов начинает свою эстафету в город проведения Олимпиады. Олимпийский огонь – главный символ Олимпийских игр горит с начала и до закрытия соревнований, символизируя своим пламенем жизнь. 1 Большая советская энциклопедия / Под редакцией Б.А.Введенского. – М., 1952. − С. 548-551. 327 С.Н.НЕЛИДОВ /г. Алматы, Республика Казахстан/ МЕТАЛЛЫ В ЦИВИЛИЗАЦИЯХ АНТИЧНОГО ВРЕМЕНИ И СОВРЕМЕННОГО МИРА The article demonstrates the historical role of such metals as copper, silver, gold and zinc in a history of an antique civilization and the use of these metals in the modern world. Мақалада цинк, күміс, алтын, қола сияқты металдардың антика өркениеті тарихындағы тарихи рөлі көрсетіледі. Сонымен қатар аталған металдардың қазіргі уақыттағы қолданылуы туралы сөз қозғалады. Медь в быту и медицине. В чистом виде медь (Cu) представляет собой вязкий металл красно–розового цвета с температурой плавления 10830С, большим удельным весом и исключительно хорошей тепло- и электропроводностью, уступающей только серебру. С глубокой древности известны медные копи в Европе и Африке, Азии и Северной Америке. В Египте медь из рудников Синайского полуострова использовалась еще за 5000 лет до н.э. для изготовления оружия, украшений, предметов домашнего обихода и в виде больших медных колец в качестве денежного эквивалента. О медных сплавах «под золото» и измененных вкусовых свойствах воды, хранимой в сосудах из добытой в Индии меди, упоминает в своих трудах Аристотель. Римские бани (термы) украшались цветными фресками, содержащими в своем составе ярко-зеленую уксуснокислую медь. Предметом роскоши считалась «медная зелень», применяемая в качестве грима красавицами древней Александрии и других Ближневосточных городов. Особой практичностью отличаются сплавы меди с оловом, дающие бронзу. Изделия из бронзы положили начало бронзовому веку, прославившемуся изготовлением крепкого вооружения, прочных сельскохозяйственных орудий и нетленных произведений искусства гигантских размеров. Сотни мраморных и десятки бронзовых фигур богов и богинь, героев и царей встречали паломников Дельфийского Оракула. Одна из сверкающих на солнце бронзовых статуй изображала Аполлона и достигала высоты 18 метров. Воображение граждан античного мира поражал 328 32–х метровый бронзовый Колосс Родосский, созданный около 290 года до н. э. Тому, «кто знает медь», особое уважение и почет. Именно этот металл, а не золото или серебро, олицетворяет особую значимость носителя знания его обработки. Один из первых потомков Адама по линии Каина, Тувалкаин, был «ковачем всех орудий из меди и железа». Согласно терминологии Ветхого завета Еву и Адама «совратил», дав им знание, некий «Змей» или Нахаш (Nahash). Но, по мнению некоторых лингвистов, это же слово имеет еще два значения: «Тот, кто знает тайны» и «Тот, кто знает медь». Через эти определения во многом можно объяснить широко распространенное в доисторические времена и в мировых религиях представление о змее как символе или воплощении стоящих над людьми высоких божеств. Не случайно, пытаясь остановить поразившую израильтян эпидемию, библейский Моисей изготовил именно «медного змея» (nahash nehosheth). Показательно, что в построенном царем Соломоном в Х веке до н.э. Иерусалимском храме, медный змей в течение нескольких веков занимал особо важное место среди других изображений священных животных. Медного змея «истребил», борющийся с идолопоклонством, царь Езекия – «потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан» (4 Цар. 18:4). У римлян змеи считались символом бога-целителя Асклепия. С древних времен человек знал, что присутствие меди какимто образом сказывается на жизнедеятельности водорослей и животных. Например, медными листами оббивали днище кораблей и этим препятствовали их зарастанию водными растениями, а также заселению моллюсками. Но это знание не помогло в оценке возможного отрицательного влияния на людей воды, долго хранимой в медных сосудах или поставляемой в город через систему медных труб. Ученые считают, что одной из причин роста заболеваемости граждан Древнего Рима и последующей их деградации явилась питьевая вода, поступающая через окисленные временем медные трубы. Но, видимо, жизненный опыт брал свое и со временем люди поняли, что растворимые соединения меди ядовиты. В лечебных трактатах стали встречаться предупреждения о ядовитости «ярь-медянки», образующейся при хранении в медной посуде кислой, соленой и сладкой пищи. Например, на Тибете 329 пришли к выводу, что «нельзя больше десяти дней держать свежее масло в бронзовой посуде». Медные предметы хозяйственного обихода в виде кастрюль, чайников, самоваров мастера стали покрывать внутри слоем олова – лудить, защищая медь от растворения и предупреждая этим возможность пищевых отравлений. Но многие хозяйки и сегодня считают, что настоящий вкус изготавливаемого из ягод и фруктов варенья приобретается только при варке в медном тазе. Особое место в истории народов следует отвести известным с древности профилактическим свойствам меди. Было известно свойство этого металла убивать заразное начало, что немало способствовало широкому распространению в быту медной утвари и украшений. К методам локальной металлотерапии можно отнести ношение на руках медных браслетов. В области запястья находятся несколько акупунктурных точек, на которые и действовал металл. Но в наши дни известно, что длительное и постоянное ношение на руках медных браслетов приводит к нарушениям в деятельности надпочечников. Греческий врач и философ Эмпедокл (5 век до н.э.) носил бронзовую обувь. Столпы врачевания Аристотель, Гален, Парацельс, Аль-Бируни, Авиценна применяли наложение на тело медных пластин для рассасывания синяков и отечности, лечения ушибов, язв, кожных болезней и холеры. Гиппократ с помощью меди лечил воспаление миндалин и глухоту. Авиценна в «Каноне врачебной науки» советовал принимать внутрь медный порошок при переломах костей, привязывать медные пластинки к гнойным ранам; «…медь заживляет злокачественные ползучие язвы, препятствует их распространению и съедает лишнее мясо. Промытая медь заживляет раны, …обостряет зрение…, а если смазать ею небо, возбуждает рвоту. Медь гонит воду, не причиняя страданий». В наши дни установлено, что аппликация медных пластин снижает температуру тела, действует кровоостанавливающе, обладает сильным бактерицидным действием, активизирует водный и минеральный обмены, а также лейкоцитарные реакции в организме, улучшает сон, успокаивает центральную нервную систему, активизирует действие инсулина в крови. Этот прием способствует излечению туберкулеза, рассасыванию уплотнений грудной железы, фибромы матки, маститов. Медь применяют при 330 радикулите, тромбофлебите, с целью улучшения постинфарктного состояния, при фолликулярном конъюнктивите, патологии сердечно-сосудистой системы, болезнях желудочно-кишечного тракта (гастритах, колитах, язвах желудка и двенадцатиперстной кишки). Оказалось, что медные аппликации снижают патогенное действие радиационного облучения при лечении онкологических больных. В расшифрованных рецептах шумерских лекарей медь – «уруду» (близка славянскому корню «руда») упоминается как важный компонент лекарственных средств и широко используется в сочетаниях с травами и различными минералами. На наш взгляд, не случайно русское название «медь», латинский термин «медицина» и лечебный продукт пчеловодства «мёд» имеют составную часть «мед», вполне вероятно исходящую от арабского меда: ва(х) – «лечение» («цин» по арабски – профилактика). В тибетском каноне «Чжуд-Ши» говорится, что медь «сушит гной, кровь, лечит жар легких и печени», «купорос медный и железный отторгает омертвевшее, разрушает скраны, удаляет бельмо». Против терайской лихорадки рекомендовали нектар в виде смеси с вином золы, получаемой при совместном сжигании без выхода дыма медного купороса, астрагала, гореца сибирского и гречавки крупнолистной. Считалось, что победить яды, иссушить кровь и гной позволяет зола из меди. В наши дни с помощью меди восстанавливают обоняние человека, потерянное в результатах болезни носоглотки, хронического насморка или хронических заболеваний околоносовых пазух, появления аденоидов или полипов. Для лечения берут медную пластину или старую медную монету, смазывают ее медом, накладывают на самую середину спинки носа и фиксируют пластырем. Держать таким образом монету нужно не менее 30 минут ежедневно. Обычно после 15–20 таких процедур обоняние восстанавливается полностью. Изучая биоэлементную роль меди, ученые установили, что она в небольших количествах является ускорителем ряда внутриклеточных химических процессов и у высших животных, и у человека, главным образом, содержится в печени. В жидкостях тела медь присутствует от 10 мкг в спинномозговой жидкости до 100 мкг в крови (на 100 мл). Этот микроэлемент входит в состав ряда ферментов, стимулирующих кроветворную функцию костного 331 мозга. Малые дозы меди влияют на обмен углеводов (снижают содержание сахара в крови), минеральных веществ (уменьшают в крови количество фосфора). В определенных пределах, увеличение содержания меди в крови приводит к превращению минеральных соединений железа в органические и стимулирует использование накопленного в печени железа при синтезе гемоглобина. В организме беременных меди откладывается больше, это явление особенно заметно для печени и крови. Относительно много меди в молоке. Недостаточное поступление меди с пищей способствует снижению содержания в крови гемоглобина, развитию малокровия, появлению слабости. Ежедневная потребность в меди для человека составляет 0,005 грамма. Обнаружена связь между недостатком меди в организме и частотой сердечно–сосудистых заболеваний. У добровольцев, согласившихся на временную диету, бедную медью, резко повышался уровень холестерина, и наблюдались нарушения сердечного ритма. Проведенные в конце 1980-х годов эксперименты в университетах Миннесоты и Сент-Луиса США показали участие и особую важность в формировании кровотока радионуклида меди-62. Оказалось, что содержащие медь компоненты отвечают за доставку мозгу и клеткам организма многих лекарственных веществ. Замечено, что среди причин возникновения желудочно-кишечных заболеваний важную роль играют микроэлементы, в том числе и медь. Например, большое сродство с медью имеют акцепторные участки слизистой кишечника. Установлено, что клетки опухолей содержат очень мало меди и поступление в организм соединений этого элемента способно оказывать лечебный, противоопухолевый эффект. Потребление меди из расчета 2–5 мг в день в течение двух недель, способно стать профилактическим средством и даже предупредить грипп. Сакральная и целительная значимость серебра. Серебро (Argentum), будучи хорошо ковким металлом белого цвета удобно использовать ввиду его высокой пластичности и инертности при контакте с воздушной средой. Из одного грамма чистого серебра можно вытянуть проволоку длиной в 1800 м и прокатать лист толщиной в 0,002 мм. Серебро во все времена широко использовалось человеком при изготовлении разнообразных 332 украшений и посуды. В разные времена во всех цивилизациях оно было символом чистоты, целомудрия и богатства его обладателя. История войн знает, как манила Александра Великого полная тайн и несметных сокровищ Индия. Непобедимое войско македонского царя дошло до берегов Инда и не было силы, способной заставить завоевателей остановиться. Мечта царя покорить все народы Ойкумены становилась реальностью. Беда пришла, откуда не ждали: тяжелые желудочно-кишечные заболевания, постоянные пищевые расстройства свалили покорителей Азии, забрали у них мощь и гордость. Истощенные, обессиленные воины отказались идти дальше и, униженные коварной болезнью, бесславно начали отступление. Особенно страдали рядовые воины. А вот военачальников эта болезнь почему-то щадила больше. Причина крылась в свойствах используемой ими посуды – командирам полагался серебряный, а простым воинам – оловянный бокал. Благородный металл, необыкновенно красивый в изделиях, серебро проявило свойство обеззараживать питьевую воду и предотвращать этим кишечные расстройства. Историки знают, что персидский царь Кир во время военных походов пользовался водой, сохраняемой в сделанных из серебра «священных сосудах». Известен обычай бросания серебряной монеты или изделия из этого металла в воду освящаемого колодца. Не вызывает сомнения, что обеззараживание воды и другие, защищающие человека от болезней, свойства серебра были известны людям в самой глубокой древности. За 2500 лет до н. э. египтяне знали, что хранящаяся в серебряном сосуде вода долго не портится, открытые раны лечили наложением на них серебряных пластин, носили серебряные украшения (5000 лет до н.э.), как оберегающие от болезней, и ценили этот металл дороже золота. В Вавилоне (1800 лет до н.э.) пастуху или поденщику-земледельцу платили в год около 10 сиклей серебра (сикль -11,4 г) и за эту же сумму можно было купить девочку от трех до девяти лет. Серебро всегда причислялось к благородным металлам, и из него испокон веков чеканились серебряные монеты. Из Библии известно, что Иуда предал своего духовного учителя Христа за 30 сребреников – стоимость взрослого раба в то время. Показательны символика и образность красноречивого евангелиста: "Слова Господни – слова 333 чистые, серебро, очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное". Историческим фактом является применение в Средневековой Европе серебряной посуды как обеззараживающего средства во время эпидемий чумы и холеры. Со временем изделия из серебра, помимо "оберега", у аристократии стали признаком богатства и власти. За мужественную победу над свирепствовавшей в Москве эпидемией чумы русская царица Екатерина Вторая наградила своего фаворита графа Григория Орлова столовым серебряным сервизом из 3275 предметов. На изготовление этого уникального по красоте и ценности сервиза пошло около двух тонн благородного металла. Через тысячелетия пронесли жены кочевников обычай готовить пищу, надев на пальцы серебряные кольца. Не видя на руках женщины "целебных" и "разрушающих яд" серебряных украшений, гость был вправе отказаться от подаваемой ею на стол еды. Можно предположить, что носимое и поныне казахскими женщинами серебряное украшение бес блезик (браслет, соединенный цепочками с надеваемыми на пальцы кольцами) в первую очередь играло роль обеззараживателя пищи, а цепочки не позволяли кольцам теряться при ее готовке. Современные ювелиры воссоздают в этом украшении всего 2-3 кольца, воспринимая, видимо, другое количество как лишний и неудобный при ношении элемент. Однако в самом названии украшения есть указание на присутствие пяти колец (бес). В алхимии средневековья серебро олицетворяло девственное состояние первичной материи, символизировало луну, характеризовало «очищенные привязанности». В Китае серебро служило символом элемента Инь и женского начала, а золото – элемента Ян и мужского начала. Шесть драгоценностей тибетской медицины лежали в основе многих лекарств: золото, серебро, медь, бирюза, жемчуг, кораллы. В медицинском каноне "Чжуд-ши" говорилось, что "серебро сушит болезни чху-сер, гной и кровь". Серебро, наряду с золотом, медью и железом входило, в состав защитных средств, принимаемых от ядов, из драгоценностей. Известно, что если во сне больной видел украшения из серебра, то тибетский целитель считал такой сон благоприятным признаком выздоровления. 334 Прошли века, но до сих пор в Индии и Непале эффективнейшим средством обеззараживания пищи и лечения от артрита считается тончайшая серебряная фольга, принимаемая внутрь в виде пилюль. В серебряной фольге выпекают кур и цыплят, нейтрализуя, таким способом, распространенный в тех местах холерный вибрион. В Китае и сегодня изготавливают серебряные шарики, помогающие от кашля, насморка, головной боли и устраняющие запах алкоголя. Серебросодержащие препараты применяют при судорогах, спазмах и параличах, эпилепсии, хроническом ларингите, артрозе, уретрите, в качестве местного антисептического, вяжущего и прижигающего средства. В наши дни известны многие особенности биологического и физиологического влияния серебра на проживающие в грязной воде одноклеточные организмы. Раскрыта способность этого металла влиять на ферментативные комплексы, отвечающие за протекание бродильных и дыхательных процессов в клетках. Опыты над разными видами микроорганизмов и простейших показали, что наличие в водной среде даже ничтожных количеств серебра становится причиной гибели присутствующих в ней патогенных бактерий, амеб и инфузорий. Насыщенная ионами и коллоидными частицами серебра электролитическая вода убивает более 650 видов вредных для человеческого организма бактерий. Установлено, что серебро проявляет значительно более сильное антибактериальное действие, чем медь и золото. Например, дифтерийная палочка погибает на серебряной пластинке через три дня, на медной – через шесть дней, на золотой – через восемь. Стафилококк на серебре не выдерживает более двух дней, на меди – трех, а на золоте – девяти. Коварная тифозная палочка в присутствии серебра и меди погибает через 18 часов, а на золоте – только через семь дней. Вызывающие брюшной тиф и дизентерию бактерии, стрептококки и многие другие микроорганизмы погибают в водной среде, содержащей 1 мг/л серебра, через один–два часа. Бактерицидный эффект ионов серебра при одинаковой концентрации в 3,5 раза действенней ядовитой сулемы и в 1750 раз сильнее карболовой кислоты. В медицинских целях при нарушениях пищеварения, лечении конъюнктивита применяют нитрат серебра (Argentum nitricum). Серебросодержащие протаргол и коралгол применяют в качестве ан335 тисептиков, ляпис – как бактерицидное прижигающее средство. При лечении кожных заболеваний и нарушений нервной системы используют как нитрат серебра, так и Argentum metallicum. Установлено, что при наложении серебряных пластин на кожу человека происходят изменения ее электрического потенциала в направлении усиления тока от кожи к металлу. Это явление также отмечается и при использовании оловянных пластин. При наложении на кожный покров таких металлов, как золото, медь, свинец и цинк наблюдается обратная картина – электрический ток идет от металла к коже. Аппликацией металлов на точки соответствия внутренним органам и воздействием на энергетические каналы удается рассеивать избыток энергии или восполнять ее недостаток. В практике иглорефлексотерапии серебряные иглы применяются для сидетации энергии в энергетических меридианах, а золотые иглы – для стимулирования энергетических потоков. В современной медицине широкое распространение получило использование растворов серебра и серебряной воды. Известно, что при концентрации серебра 4 мг/л в течение 5 суток прекрасно сохраняется настой алтейного корня на сахарном сиропе. Таким образом, срок хранения этого лекарства с помощью серебра возрастает в 15 раз! По этой причине серебро, как своеобразный и полезный консервант, применяется при изготовлении многих лекарств. Ионы серебра хорошо обеззараживают воду, содержащую дифтерийный и столбнячный токсины. Растворы серебра являются эффективным лечебным средством при обработке язв, воспаленных и гноящихся поверхностей кожи и эпителия, вызванных бактериальными агентами, в том числе палочкой Коха. Медики рекомендуют применять серебряную воду при воспалительных процессах горла, носа, зева, глаз. Хорошо лечатся этой водой катаральная ангина и желудочно-кишечные заболевания. Физиологическая роль серебра в организме человека изучена слабо, но известно отсутствие у него мутагенного и канцерогенного действия. Этот металл - постоянная величина в микроэлементном составе всех высших живых существ. Дарующее благополучие золото. В земной коре содержится золота в 20 раз меньше, чем серебра, и в 200 раз меньше, чем ртути. В периодической системе химических элементов Д. И. Менделеева 336 золото находится в одной группе с серебром и медью, уступая им по электро- и теплопроводности, но его химические свойства гораздо ближе к характеристикам металлов платиновой группы. Золото в 19,3 раза тяжелее воды. Природное золото моноизотопно и в нормальных условиях инертно по отношению к большинству органических и неорганических веществ. Температура его плавления 1063-1067°С. Считается, что в земной коре содержится около 100 млрд. тонн золота, а в океанах и морях его присутствует более 8 млрд. тонн. Показательно, что из кусочка золота массой один грамм можно вытянуть проволоку длиной в 3 км или раскатать фольгу толщиной в 0,0001 мм, т. е. в 500 раз тоньше человеческого волоса. Напоминающий цветом пылающее на небе Солнце, удивительно мягкий, ковкий и тягучий, прекрасный в изделиях и легко стирающийся в тончайшую искристую пыль, этот металл ценился, кажется, всегда. Знак божественной мудрости и солнечного света, активный мужской элемент, нужно ли удивляться тому, что человек уже в незапамятные времена обратил внимание на золото, как благороднейший из даров земли. Во многих традициях золото ассоциируется с тайной земли и плодом духа, достижением невозможного и сверхчистого. Ностальгией о «золотом веке» проникнуты мифы многих народов. «Золотым» признано вовремя сказанное мудрое слово. Непререкаемая истина в определениях: золотая середина, золотые годы, золотое правило, молчание-золото. Золото – символ богатства, изобилия и благополучия, избавления от материальных проблем, забот и страданий. «Гора Арали, родина золота» и бог ювелирного мастерства Гушкинбанда упоминаются в самых древних шумерских текстах. В них же говорится о таинственных божествах – анунаках, якобы прибывших с планеты Нибиру и создавших людей путем кровосмешения с местными аборигенами специально для добывания золота на юге Африки, откуда его привозили в грузовых «кораблях для руд Нижнего Мира». (Считается, что за все времена этот регион дал более 38 000 тонн золота). Совсем не случайно в ветхозаветном списке допотопных иудейских патриархов почетное место занимает Тюбель-кейн, «мастер по золоту, меди и железу», а пророком Аггеем приводятся слова Бога Саваофа: «Мое есть 337 серебро и Мое есть золото» (Агг.2:8). В христианской традиции золото ассоциируется с любовью и верой: «…дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнём испытываемого золота» (1 Пётр, 1,7). Одновременно, в определённых ситуациях этот металл становится образом тщеславия и суетности: «…чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоцветною одеждою, но добрыми делами» (1 Тим.2, 9-10). Золото – символ четвёртого, после чёрного (грех и раскаяние), белого (прощение и невинность) и красного (очищение и страсть) состояния души. При изучении истории отношения людей к драгоценностям напрашивается вывод, что благородные металлы тысячелетиями находились под контролем Божьей десницы и их добывали не как земное богатство, а как нечто символичное и необходимое, всегда принадлежавшее богам в земной и загробной жизни. Приоритет в ценностном ряду драгоценных металлов безоговорочно отдавался золоту. Согласно мнению Н.Н. Вашкевича по созвучиям в системных языках слово «золото» означает «первый». По преданиям, царица Ассирии Семирамида приказывала отливать из золота изображения богов массой до 30 и более тонн. Взошедший на трон царства Лидия в 560 году до н.э Крез в качестве даров Дельфийскому Оракулу однажды послал 117 слитков золота и золотое изваяние льва, огромные чаши и статую из золота и многие другие изделия из этого драгоценного металла. Во время подготовки Афин к Пелопонесской войне (431 год н. э.) государственная казна составляла 10 000 талантов золота и серебра (375 т), только на статуе богини Афины было около 1 т золота. Ветхий завет сообщает, что от колен Израилевых царь Давид получил для построения священного храма Господа свыше 190 т золота и 375 т серебра (1 Пар. 29:4). Да и сам царь готов был расщедриться не на шутку на престижное строительство: …Я при скудности моей приготовил для дома Господня Сто тысяч талантов золота (3750 т) И тысячу тысяч талантов серебра (37500 т)… (1 Пар. 22:14) Если даже предположить некоторое преувеличение «по добрым побуждениям» подсчета запасов царской сокровищницы, 338 остается правдоподобное описание в Книге Исхода, изготовленного из более 1 тонны золота и 3,36 тонны серебра, «ковчега Божьего», для транспортировки которого было задействовано 30000 «отборных людей из Израиля». Золотыми листами покрывались крыши древних храмов Бирмы, дворца Потала в Лхассе (Тибет). В Бангкоке совсем недавно обнаружена замаскированная под камень в незапамятные времена статуя Будды из золота массой 5 тонн. Традиционно золотятся купола православных храмов и в наши дни. Золото на иконах несет смысл Божественного света. В иконописи своего рода цветовыми синонимами золота являются золотисто–желтая охра, красный и белый цвета. Нимб, круглый ореол вокруг головы святого – неотъемлемый элемент православной иконы, символизирует сияние святости и добродетели, потусторонний свет знаний и имеет, как правило, золотой цвет. Ацтеки и инки называли золото «теокуитлатль» – «пот и слезы богов» и буквально завалили им испанцев, приняв их за посланников небес. Из священных храмовых запасов инков в качестве выкупа испанские конкистадоры в 1533 году получили за пленённого ими Верховного Инку Атавальпу – 5552 кг золота и 11883 кг серебра. Остальное золото, погруженное в золотые же сосуды на 11000 лам, бесследно исчезло, так и не прибыв к месту назначения из-за вероломного убийства царя инков. Известно, что в глубинах озера Уркос исчезла, утопленная инками, золотая цепь толщиной в запястье и длиной 213 метров (10 т золота). Можно предположить, что в качестве денежного эквивалента золото, как драгоценный металл, получило хождение только после того, как люди перестали бояться гнева древних богов. Большинство исследователей считают, что первая золотая денежная единица (впоследствии названная монетой) была отчеканена только в 7-м веке до н.э. в Лидии. На наш взгляд, это событие вполне согласуется с появлением на исторической сцене греческой письменности. Историки датируют самые ранние греческие надписи примерно 750 годом до н.э. Известен факт изготовления монет из серебра и золота в Дельфах. Римляне же выбили первую монету в 3-м веке до н. э. Название «монета» несет в себе память о храме Юнона Монета, на территории которого изготовлялись римлянами первые металлические средства платежа. 339 Во времена Юлия Цезаря богатство римской империи исчислялось 25000 золотых слитков и 40 млн. золотых сестерций (масса каждой 27 г), что равнялось почти 5 тыс. тонн драгоценного металла. В XV веке, за первые 25 лет ограбления индейцев, испанцы вывезли более 400 млн. дукатов золота и серебра. Самая большая в мире золотая монета выпущена в количестве 15 штук в Австрии. В этой монете 31 кг (тысяча унций) золота чистой пробы 99,9%. Номинальная стоимость монеты 100 000 евро. В Государственном резерве России хранится 380 тонн этого благородного металла. Самые ценные золотые самородки с содержанием золота 95% добывают на прииске в Новосибирской области. В золоте хранят сбережения 8% россиян. Не вызывает сомнения то, что ювелирные изделия и украшения из драгоценных металлов ценились во все времена. Мастера самых древних цивилизаций изготавливали символы поклонения и украшения из золота, платины и серебра. Найден кремниевый нож с рукояткой, украшенной золотом. Известен также, необъясненный наукой, факт обнаружения золотой цепочки длиной 25,4 см, вмурованной в кусок каменного угля из шахты Тейлорвиля (Южный Иллинойс, США), сформировавшегося 260320 миллионов лет назад! Или нахождения в Англии (вблизи от Резерфорд-милла), в породе каменноугольного периода (до 360 млн. лет!), золотой нити искусственного происхождения. Ученые предполагают, что в целом за известную историю человечества было добыто около 130 000 тонн золота. Украшения из золота люди носили, в первую очередь, как «обереги» от сглаза и нечистой силы, возможных болезней. Например, в Индии и сегодня каждая семья среднего достатка имеет от 110 до 180 г золота в виде ювелирных изделий. Считается, что к середине 1980-х годов количество золота в ювелирных изделиях достигало 22 000 т. Известно, что этот же металл лежал в основе изыскания алхимиками компонентов, дарующего вечную молодость, здоровье и богатство, легендарного «философского камня». До XV века европейские алхимики знали всего семь металлов, которые ассоциировали с определенными планетами. Золото (Солнце) считалось самым драгоценным и чистым, совершенным металлом; серебро (Луна) – чуть менее совершенным металлом; олово (Юпитер) – чистым, несовершенным; свинец 340 (Сатурн) – нечистым и несовершенным (для этого были основания, так присутствие 0,1% свинца в сплаве золота делает его очень хрупким); медь (Венера) – нечистым, несовершенным и неустойчивым; железо (Марс) – нечистым и еще менее совершенным металлом. Ртуть (Меркурий) считалась матерью всех металлов, т. к. в ней растворялось и из нее выпаривалось золото. Древние целители применяли золото как лечебное средство, стремясь передать человеку его уникальные качества красоты, блеска и постоянства, устойчивости к внешним раздражителям и разрушению. По этим же причинам из золота изготавливались символы власти в виде короны, шлема, гривны и т.д., украшалось оружие. Было известно и о некотором лечебном воздействии на человека изделий из благородных металлов. Например, ношение золотых колец препятствует ревматоидному артриту. Золото стабилизирует психику, вызывает благоприятное успокаивающее воздействие при истерии, эпилепсии, сердечных приступах, слабости легких. Однако постоянное ношение золотых украшений не рекомендуется. В том числе нежелательно постоянное ношение обручального кольца. Считается, что при помощи золота можно улучшить память и интеллект. Для этого употребляют «золотую воду», приготавливаемую следующим образом. Золотые украшения без камней кладутся в посуду и заливаются двумя стаканами воды, затем вода кипятится до тех пор, пока половина ее не испарится. Далее следует охлаждение и последующее потребление. При молочнице детям давали играть золотыми вещами. Золотые пластины накладывали на открытые раны для ускорения процесса заживления тканей. Против желтухи пили настоянную на золотых монетах воду. Золотая посуда на царском столе – одна из предупредительных мер обеззараживания возможно отравленной пищи. В китайской медицине широко применялась философски осмысленная, подтвердившая на практике свою эффективность, система регулирования с помощью металлов энергии, циркулирующей по организму человека. В написанной более 2000 лет назад книге «Нэй-цзин» сообщается о «чжэнь-цзю» терапии. «Чжэнь» обозначает «укол золотой иглой», что следует рассматривать как знак веры в целительные свойства металла и 341 уважения к этому методу. В практике иглорефлексотерапии золотые иглы обычно применялись как дающие энергию Ян (стимуляция), а серебряные – энергию Инь (седетация). Соответственно и золотые украшения помимо свойств оберега были призваны стимулировать жизненную энергию (установлено, что при наложении золота возникают электрические потоки от металла к коже), а серебряные – умиротворять (стимулируют поток электронов от кожи к металлу). Другие металлы были всегда более доступны и дешевы. Золото входило в состав шести драгоценностей, из которых готовили лекарства индо-тибетские врачеватели. В медицинском каноне Чжуд-Ши описывается следующее его действие на человеческий организм: «Золото удлиняет жизнь, укрепляет старых, лечит отравления… Золотой песок лечит болезни почек и задержку мочи». Древнейшей областью применения золота является изготовление зубных протезов. К наиболее известным находкам в этом направлении относят золотые протезы во рту мумии фараона Хефрена (3000 лет до н. э.). По некоторым подсчетам, в наши дни человечество ежегодно на золотые зубные протезы расходует 7090 т благородного металла. До открытия антибиотиков некоторые соединения золота употреблялись для лечения туберкулеза. В современной медицине сульфат золота применяют для лечения волчанки и туберкулеза, а радиоактивные изотопы золота в распыленном (коллоидном) состоянии – для лечения некоторых болезней крови, бронхиальной астмы, кожи, злокачественных опухолей. Известно 14 радиоактивных изотопов золота с массовыми числами от 190 до 203, получаемые путем бомбардировки природного золота нейтронами, протонами, дейтронами, альфа- и гамма-лучами. Наибольшее практическое применение находят радиоактивные изотопы золота с массовыми числами 198 и 199 с периодами полураспада соответственно 2,7 и 3,3 дня. Оба изотопа испускают бета- и гамма-лучи. При введении радиоактивного золота в опухоль доза облучения достаточна именно для разрушения раковых клеток, т.к. бета-частицы, испускаемые радиоактивным изотопом золота, проникают на глубину до 0,38 мм, что позволяет снизить риск повреждения здоровых тканей. 342 В гомеопатии применяют соединения золота для лечения церебросклероза, их прописывают при признаках ослабления памяти, гипертонии, циррозе печени, остеохондрозе, остеомиелите, артритах, периостите, фиброме матки и др. Одним из последних достижений в использовании золота является изготовляемый в Германии его водный препарат Тауредон, содержащий в качестве действующего вещества ауротималат натрия с присутствием золота около 46%. Сегодня тауредон – базисный препарат для лечения аутоиммунных заболеваний. В современном мире гипотетическое исчезновение золота самым болезненным образом отразилось бы на мировой экономике, приборостроении и электронной промышленности, работе космических аппаратов и сверхточной техники, на многих сотнях производств с технологическим использованием как макро-, так и микроколичеств золота. Однако, эстетические переживания любящих ювелирные украшения женщин были бы самыми огорчительными для обожающих прекрасный пол и щедрых на драгоценные подарки своим любимым подругам мужчин. Элемент жизни цинк. Цинк (Zn) – элемент второй группы периодической системы Менделеева, в свободном виде представляет собой синевато-белый металл. Цинк – энергичный водный мигрант и легко окисляется. Нагретый до 100-150 градусов, цинк становится очень ковким и тягучим, а при 200 градусах – настолько хрупким, что его можно истолочь в порошок. Название и химический знак цинка произошли от определения «цинкен», им называли остатки в химических ретортах, в которых впоследствии и был обнаружен этот металл. Вот уже более двух тысяч лет будоражит пытливые умы творчество Платона. Особые споры вызывают два его знаменитых диалога «Тимей» и «Критий». В третьей книге «Государства» говорится о «финикийском мифе», как весьма полезном для людей источнике знания. В ней повествуется, в частности, о присутствующих от рождения в телах людей разной ценности примесях металлов (золота, серебра, железа и меди). Маленькая информация, дающая современным исследователям большие возможности для умозаключений - в настоящее время доказано, что практически все известные микроэлементы принимают участие в 343 отправлении важнейших биологических функций в животных и растительных организмах. Помимо осознаваемой древним философом важной роли металлов для человека, обращает на себя внимание упоминаемый в его книгах об Атлантиде металл, «испускавший огнистое блистание» - орихалк. Этим таинственным и дорогим металлом были покрыты стены царственного акрополя, из него была изготовлена стела с высеченными на ней предписаниями, как жить по закону. Внутри храма Посейдона «…стены, столпы и полы сплошь выложены были орихалком» («Критий», 116d). Ясно, что этот металл не был сплавом золота, серебра, меди или железа. В литературе встречается мнение ученых об орихалке как о металлическом сплаве, содержащем в своей основе цинк. Правдоподобность таких умозаключений нас интересует, как лишний повод обратить внимание читателя на историческую роль металлов в жизни людей, а также способствовать принятию им информации об уникальнейших биологических свойствах металлического цинка. Учеными установлено, что цинк активизирует деятельность половых желез, влияет на формирование скелета плода, имеет непосредственное отношение к механизмам образования и действия гормонов. Показательно, что высокое содержание цинка в половых железах и образуемых ими продуктах - общая и важная закономерность для всех животных. В организме млекопитающих повышенные концентрации цинка отмечены для молочных желез, семенников, печени, мышц, костей и поджелудочной железы. Изучение воспроизводительной деятельности животных и человека показало, что дефицит цинка в питательном рационе угнетает сперматогенез и развитие первичных и вторичных половых признаков у самцов, подавляет практически все этапы становления полового цикла у самок. Именно цинковой недостаточностью ученые объясняют распространенные у подростков в некоторых районах Египта и Ирана явления гипогонадизма, гепатоспленомегалии, карликового роста и недоразвитости вторичных половых признаков. Недвусмысленная связь функции размножения и развития вторичных половых признаков с содержанием цинка в половых железах людей и животных позволила медикам рекомендовать применять соли цинка в целях восстановления репродуктивных функций. 344 Общее содержание цинка в теле человека по разным данным колеблется от 0,5 до 3 г. В крови человека присутствует около 0,90 мг% цинка. До 85% от общего количества цинка в крови сосредоточено в эритроцитах, 3% - в лейкоцитах и 12% - в сыворотке крови. Эти величины практически не претерпевают изменений при беременности, не зависят от пола и не подвержены суточным и сезонным колебаниям. Но у рожениц содержание цинка в крови возрастает. Концентрация цинка в лейкоцитах больных лейкемией понижена в 10 раз от нормы и не восстанавливается даже при дополнительном введении этого элемента в организм. Существенное изменение количества цинка в органах и тканях наблюдается при раке. Характерно, что при дефиците цинка раны заживают медленнее, в полости рта увеличивается количество нежелательных бактерий, ухудшается качество волос и уменьшается подвижность суставов, кожа ушных раковин шелушится, нередко появляются кровоточащие трещины на коже над суставами. При преждевременных родах плацента содержит меньше цинка, чем при своевременных. Потери цинка также повышаются при ранениях и зависят от величины раны и силы кровотечения. Пот здоровых людей содержит до 1,45 мг/л цинка, и интенсивное потоотделение без восстановления его микроэлементной составляющей нежелательно. В жарком климате с потом человек в среднем способен потерять в сутки около 5 мг цинка. Вредное влияние на человеческий организм может оказывать как недостаток, так и избыток этого элемента. При лечении ряда заболеваний медики учитывают явления антагонизма цинка с медью, молибденом, селеном, свинцом и марганцем. С.Б.РАТМАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ АНТИЧНАЯ И СОВРЕМЕННАЯ ЭЛИТА: РАЗНОВИДНОСТИ И ТРЕБОВАНИЯ К ИНТЕЛЛЕКТУ И ЛИЧНОСТИ The author generalizes works in the field of culture and public - social ideas according to the considered subjects and considers the essence and structure of antique and modern elites, characterizes its basic components and prominent aspects from the point of view of great ancient philosophers - representatives of dif345 ferent schools and philosophical trends. The comparative analysis of the antique and modern contents of a concept "elite" is carried out. The author designates the problems in the further studying of the given philosophical and social-cultural category and possible ways of their decision. Қарастырылып отырған тақырып бойынша мəдениет саласы мен қоғамдық-саяси аядағы еңбектер жинақталып көрсетіледі. Қазіргі жəне антика дəуірінде ғұмыр кешкен зиялы қауымның негізі мен құрылымы сараланып, түрлі философиялық бағыттағы мектептердің өкілдері ежелгі философтардың көзқарастары тұрғысынан маңызды аспектілер мен оның негізгі бөліктеріне сипаттама беріліп отыр. Қазіргі уақытта жəне антика дəуірінде қолданған «элита» сөзінің ұғымдық мағынасына салыстырмалы талдау жасалып, аталған философиялық жəне əлеуметтік мəдени категорияны одан əрі зерттеу мəселесі талқыланып, оны шешу жолдары қарастырылады. Во все времена человечество размышляло о соотношении категорий прошлого, настоящего, будущего, а также выделяло избранные культурные сообщества по их особенным, выдающимся, отличительным признакам (способностям, творческому характеру деятельности, вкладу в жизнь общества, социальному положению в нем и т.д.). Это в полной мере относится к понятию «элита», возникшему в античные времена и получившему широкое распространение в наши дни. Несмотря на давние и относительно новые корни изучения актуальности проблемы, нами сделана попытка внести в разработку и обобщение темы определенные дополнения и уточнения, подробнее осмыслить данное явление и классификационные признаки элитности с позиции настоящего времени. Элита всегда существовала в разных периодических измерениях. Известно, что термины всегда точно определяют суть рассматриваемого явления, и понятие «элита» ввел известный итальянский социолог В. Парето, разделивший всех людей на «лучших» и «нелучших» в любой области деятельности. В работах Комисаренко С.С.1 дано определение элиты как представителей сообщества «выдающихся», «великих» людей; синтеза индивидуальной не1 Комисаренко С.С. Элита российской культуры. − СПб: Нестор, 2004. − С. 15, 17-19, 26, 27,29,31,51,107,194; Комисаренко С.С. Элита как социокультурное явление // Экономика, право, культура в эпоху общественных преобразований: Материалы ежегод. междунар. науч. – практ. конф., 24 янв. 2007 г. − Алматы, 2007. − С. 167-170. 346 заурядности и высокой духовности; подчеркнута емкость и удачность трактовки понятия «элита», предложенного А.С.Ахиезер; проанализированы с использованием ряда философских трудов признаки и структура элиты, характерная для античного идеального политического государства: правители с определенным строем личности, стражи, философы. Знакомясь с литературой по рассматриваемой теме, мы заметили, что в древнеиндийских этико–философских трактатах «Упанишады», создававшихся на протяжении 2300 лет, неоднократно звучит определение «высший» как аналог современного слова «элита» и одновременно в качестве одобрения положительных действий и поступков избранных1: «…Истиной веет ветер, истиной сияет солнце, истина – основание речи, все основано на истине. Поэтому истину называют высшим… Все основано на подвижничестве. Поэтому подвижничество называют высшим. Успокоенные покоем творят благодеяния и тем обретают небо. Поэтому покой называют высшим…. Все существа в мире живут за счет даятеля. Все основано на подаянии. Поэтому подаяние называют высшим. Мысль, оставившая различие между размышляющим и размышлением, подобная светильнику в безветренном месте, занятая одним лишь предметом размышления, бывает высшим завершением, - облаком добродетели, как зовут его боги. Есть две крайности…: одна крайность предполагает жизнь, погруженную в желания, связанную с мирскими наслаждениями, это жизнь низкая, темная, заурядная, неблагая, бесполезная. Другая крайность предполагает жизнь в самоистязании… Избегая этих двух крайностей, татхагата во время просветления постиг средний путь…, способствующий постижению, пониманию, ведущий к умиротворению, к высшему Знанию, к просветлению… Люди высшей нравственности не считают себя нравственными, потому что имеют высшую нравственность. Высшая мудрость – философствуя, не оказаться философствующим и шуткой достигать серьезной цели»; «Человек, достигший полного совершенства, выше всех животных…». Иными словами, элитный «дух неизбежно стремится ввысь – к идеалам», как сказал древнеримский философ Цицерон. 1 Мудрость тысячелетий: Энциклопедия. − М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. − С. 22, 24, 43, 73, 78 . 347 При исследовании сущности элиты мы руководствовались ее следующей общей условной формулой: власть, ум, философ, неординарная личность, человечество, душа, на их счет имеются следующие наиболее, на наш взгляд, удачные афоризмы, выбранные из множества других и символизирующие лучшие черты избранных. Образу (облику) правителя – лучшего представителя государства (неплохо обобщен в упомянутой ранее монографии Комисаренко С.С) - свойственны мужество, великодушие, понятливость, память, склонность к размышлению и философствованию, искренность. Древнекитайская и древнегреческая философские школы придерживалась следующих принципов: правитель должен быть наделен такими важными качествами, такими, как человечность, образованность («между человеком образованным и необразованным такая же разница, как между живым и мертвым»), воспитанность («воспитание – дело трудное… нет ничего более важного, как образование самого себя и своих ближних»), стремление учиться, осмысленность в обучении, соблюдение законов, нравственность, умение видеть в слове дело, следование сказанному, проявление почтения к родителям и любви к братьям, их выраженность в делах правления, преданность, уместность речи, достойные занятия (например, игра в шашки), соблюдение чувства долга, наличие определенных способностей и умений. Как отметил древнегреческий философ Пиндар, «непоколебимое основание государства - справедливость». Пожалуй, особое внимание уделили философы категории добродетели - ведущей черте представителя элиты, позволяющей ему стать поистине Настоящим, Счастливым Человеком. Великие мудрецы выразили по данному поводу аналогичные мысли, причем, одни превозносили данное качество само по себе, а другие подчеркивали, что недостаточно говорить о данной черте как таковой, важно ее претворять в повседневной жизни и поступках1. Например, древнеиндийские философы утверждают в своих учениях следующее: «Чистых сердцем не склонить к дурным деяниям. Помня это, следует стремиться к душевной чистоте» («Джатака II»); «У 1 Мудрость тысячелетий: Энциклопедия. − М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. − С. 27, 34, 66, 72, 76, 87, 89, 113, 120, 130, 132; Великие мысли великих людей.Т.1. Древний мир. − М.: Рипол Классик, 2003. − С. 28, 121, 127, 226, 453. 348 цветов аромат не распространяется против ветра, также – у сандалового дерева, у тагары или у жасмина. Аромат же добродеятельных распространяется и против ветра. Благой человек проникает повсюду» («Дхаммапада»). Изречения из древнейших книг гласили, что «ценнейшего клада стократ мал добродетель ценней, несчастнее нет позабывших о ней», в баснях, поэмах, трактатах находим: «Добродетель в том, чтобы делать ближним добро и не причинять зла. А делать ближним добро – это делать для них то, чего желал бы самому себе». В свою очередь, древнегреческие философы были убеждены в том, «чтобы быть счастливым, достаточно быть добродетельным» и «добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний» (Антисфен из Афин); «Не для того мы рассуждаем, чтобы знать, что такое добродетель, а для того, чтобы стать хорошими людьми» (Аристотель); «Живет лишь тот, кто не для одного себя живет» (Менандр). Древнеримские философы считали, что «все обладающие добродетелью, счастливы», «Именно действие придает добродетели истинную ценность и достоинство» (Цицерон); «Деятельная добродетель многого добивается» (Сенека Луций Аней (Младший); «Добродетель тем отраднее, чем больших трудов стоит сама по себе» (Лукан Мак Аней); «Нет никакой заслуги в том, чтобы жить долго, ни даже в том, чтобы жить вечно, но велика заслуга того, кто живет добродетелью» (Августин Аврелий); «Почет – награда за добродетель»; «Добродетель состоит в защите людей» (Цицерон). Философы предусмотрели эффективные методы и средства управления политическим государством. По убеждению Конфуция, секрет доброго правления заключался также в соблюдении других важных правил: «правитель да будет правителем, подданный – подданным, отец – отцом, а сын – сыном»; «Управляйте народом с достоинством, и люди будут почтительны. Относитесь к народу по –доброму, и люди будут трудиться с усердием. Возвышайте добродетельных и наставляйте неученых, и люди будут доверять вам». Представитель философской школы Древнего Китая (Лаоцзы, или Ли-Эр) считал, что «незнатные являются основой для знатных, а низкое – основанием для высокого. Поэтому знать и государи, которые сами себя возвышают, прочного положения не имеют, ибо они не рассматривают незнатных как свою основу. Это ложный 349 путь». Древнекитайский философ Сюнь–цзы пришел к выводу, что «правителя можно сравнить с лодкой, а народ с водой. Вода может нести лодку, а может ее и опрокинуть». В логическое продолжение сказанного приведем китайскую народная мудрость: «…Для того чтобы управлять государством, имеющим тысячу боевых колесниц, нужно быть осмотрительным, правдивым, умеренным в потребностях, любить народ, знать время, когда можно привлекать народ к исполнению повинностей». Несколько важных указаний по поводу успешного правления содержатся в изречениях греческих философов. Плутарх дал несколько ценных советов по поводу того, как быть успешным правителем: «Пытаться изменять общественные нравы к лучшему, и притом берясь за дело спокойно и осмотрительно… можно лишь тому, кто забрал большую силу и завоевал доверие сограждан; перевоспитывать целый народ – дело хлопотное. Но покуда спеши развить и украсить твой собственный характер, затем что тебе предстоит жить, словно в театре, на глазах у зрителей»; «государственная добродетель убеждает не речью, а нравом и пользуется им, словно рулем и уздою, чтобы направить народ…»; «Речь политического деятеля не должна быть ни юношески пылкой, ни театральной, как речи парадных ораторов. Плетущих гирлянды из изящных и увесистых слов… Основу его речей должна составлять честная откровенность, истинное достоинство, патриотическая искренность, предусмотрительность, разумное внимание и забота…» (Плутарх)1. Итак, философы учили правителей, как быть человечным и совершать блага для народа и общества, что и является высшим законом для политического деятеля. Значительная роль в жизни политического государства отводилась философам как особой когорте, цель которых – научить стражей – царей, владык правильно и справедливо управлять гражданами, благородно и основательно философствовать, слить воедино государственную власть и философию2. Роль философов под- 1 Плутарх. Морали. − М.: Эксмо – Пресс; Харьков: Фолио, 1999. − С. 763, 766; Мудрость тысячелетий: Энциклопедия. − М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. − С. 41; Великие мысли великих людей .Т.1. Древний мир. − М.: Рипол Классик, 2003. − С. 66, 214. 2 Комисаренко С.С. Элита российской культуры. СПб: Нестор, 2004. − С. 15. 350 черкнута и в других материалах1: «О, философия, вождь жизни! Ты породила города, ты созвала разрозненных людей в сообщество жизни»; «Философия является медициной души»; «Философия – мать всех наук» (Цицерон); «Мудрость – вот философских стихов исток и начало. Всякий предмет разъяснят философские книги. А уяснится предмет – без труда и слова подберутся» (Гораций); «Философы превосходят остальных людей тем, что если все законы уничтожатся, философы одни будут жить по-прежнему» (Аристипп). Одно из их предназначений философии – сформировать «умение жить среди людей, благожелательность и общительность…»2. Известно, что данные размышления представляли собой результат проведения интеллектуального досуга; творческая работа, занятия философов, выступающих в качестве свободных граждан, приравнивалась к культурным интересам, расценивались как высшая культурная деятельность. Ум (разум), мышление, мудрость. Философы Древнего Ирана были убеждены, что «самое лучшее – разум, так как землю можно обустроить разумом и небо можно подчинить себе силою разума»; философы Древнего Китая говорили: «Мудрый человек… не выставляет себя на свет, поэтому блестит; он не говорит о себе, поэтому он славен, он не прославляет себя, поэтому он заслужен; он не возвышает себя, поэтому он является старшим среди других»; «Когда совершенный человек обладает большими знаниями да к тому же ежедневно проверяет себя и анализирует свое поведение, тогда он мудр и не совершает ошибок» (Сюнь–цзы). Философы Древней Греции полагали, что «ум – бог для каждого», «Два основных достояния человеческой природы – это ум и рассуждения»; «…Образование – единственное, что божественно и бессмертно в нас; и две вещи лучшие в человеческой природе: разум и речь», «Мышление – великое достоинство, и мудрость в том, чтобы, прислушиваясь к природе, поступать с ней сообразно», «Мудрость – это самая точная из наук» (Аристотель), «Суть дела не в полноте знания, а в полноте разумения» (Демокрит), «Все исследуй, давая 1 Мудрость тысячелетий: Энциклопедия. − М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. − С. 92, 95, 101; Великие мысли великих людей .Т.1. Древний мир. − М.: Рипол Классик, 2003. − С. 124. 2 Сенека Луций Аней Нравственные письма к Луцилию // Пер. с латинского С.Ошерова. − М.: ООО «Изд-во АСТ», 2004. − С. 15. 351 разуму первое место» (Пифагор), «Мудрость – родная мать счастья» (Софокл); философы Древнего Рима считали, что «каждый человек – отражение своего внутреннего мира. Как человек мыслит, такой он и есть (в жизни)», «Человеческий ум воспитывается учением и мышлением», «Дерзай быть мудрым!» (Гораций)1. Личность и человечество. Соотношение данных понятий широко представлено в трудах античных философов. Особенно близко к профилю СКД звучит следующее изречение древних мудрецов Китая: «Наблюдайте за поведением человека, вникайте в причины его поступков, приглядывайтесь к нему в часы досуга. Останется ли он тогда для вас загадкой?» (Конфуций); «Есть четыре великих сферы: Путь, Небо, Земля, Человек, - и Человек занимает среди сфер первое место» (Лиоцзы). По глубине мысли также интересны изречения древнегреческой школы: «Истинно велик тот человек, который сумел овладеть своим временем!» (Гесиод), «Человека нужно оценивать не только по его делам, но и по его стремлениям» (Демокрит), «Как великолепен человек, если это человек настоящий!» (Менандр); древне-римской школы: «Люди рождены друг для друга» (Марк Аврелий); персидской школы: «Светоч мысли… средоточие высшего знания – мы. Изреченье на этом божественном перстне, на бесценном кольце мироздания – мы!»2. Таким образом, формула античной элиты состоит из следующих компонентов: личностно–государственный (политический) подход в сочетании с высокой нравственностью и воспитанностью, образом мышления, активной деятельностью и желанием улучшить духовную среду общества (политического государства). В материалах Интернет приведена современная классификация элиты3. К первой группе относится политическая и бизнес–элита (официально действующие интеллектуалы-политики, находящиеся или находившиеся непосредственно у власти; официальные советники, эксперты, консультанты, идеологи (находящиеся при политической элите, но не входящие в нее), которые осмысливают и объ1 Там же. − С. 35, 36, 43, 56, 78; Великие мысли великих людей .Т.1. Древний мир. − М.: Рипол Классик, 2003. − С. 128, 204, 234, 280. 2 Мудрость тысячелетий: Энциклопедия. − М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. − С. 39, 43, 51, 56, 95, 128, 146, 186. 3 Википедия. org. (12.03.2012). 352 ясняют социальные, политические, экономические проблемы, события и процессы, происходящие в обществе. В эту группу входят ученые, журналисты, политики и другие профессионалы. В целом именно они оказывают влияние через различные средства массовой информации на широкую публику, на массовое сознание, участвуя в принятии политических или других решений или имея соответствующий статус. Вторую группу составляют ученые, которые своими исследованиями и разработками способствуют научно-техническому прогрессу страны, поддержанию мирового престижа государства, особенно в области инновационных технологий. Они вносят реальный вклад в развитие промышленности и экономики страны. В третью группу входят профессионалы с высоким уровнем компетентности, опытом и практическим мышлением, способностью к принятию решений в условиях неопределенности, быстрых изменений. Это - инженеры, управленцы разного уровня и профиля, гражданского, военного масштаба, предприятия, города, губернии и т. д. И именно от их интеллектуального уровня зависит успех разного рода инициатив в локальных сферах и на отдельных участках социальной экономической жизни страны. К четвертой группе можно отнести деятелей системы образования, педагогов, которые сами составляют интеллектуальный потенциал страны и выращивают интеллектуальный потенциал следующего поколения. Своей деятельностью они не только передают соответствующие знания, но и ищут отвечающие современным требованиям способы мышления. Следовательно, в зависимости от способа организации системы образования будет обеспечен тот или иной уровень будущего интеллектуального потенциала общества. Даже на первый взгляд бросаются различия между структурой античной элиты и современной элиты. Модель современной элиты, безусловно, в зависимости от уровня развития общества и государства, носит развернутый, расширенный, профессионально творческий характер, включает много действующих разнородных субъектов; кроме того, если ранее политический аспект был доминирующим, то ныне - далеко не единственный фактор в составе сложной модели (хотя и приведен в первых рядах современной классификации, как и в античной). Кроме того, как отмечено в материалах Ин353 тернет, основными характеристиками элит являются функциональные, позиционные, корпоративные и номенклатурные признаки, в частности, их образованность и способность контролировать распределение ресурсов (финансовых, информационных, административных и т.д.), выражать общественное мнение. Возможно, следует внести, помимо существующих определений элиты, еще одно, осовремененное с помощью изречений великих философов: «Элита – это особый социальный слой населения, способный внести большой вклад в огромное духовно-предметное пространство и оставить о себе добрую память». Ю.В.Китов1 проанализировал ряд проблем, связанных с культурными интересами современной российской элиты: отсутствие национально-государственного интереса, который временно проявляется только на момент политических выборов; закрытость, оторванность от общества, несовместимость с интересами множества других элит (в том числе других государств), дефицит нравственной составляющей, выбор СМИ для заполнения духовного 2пространства, дефицит коммуникации с народом, применение воздействия не столько на разум, сколько на эмоции, приоритет экономических (коммерческих) интересов, обращение к наследию прошлого и культурно–историческим примерам ввиду отсутствия собственных убедительных примеров, постлитературной культуры и др. Ученый не сформулировал ответы на поставленные вопросы и проблемы. По примеру из сферы культуры, где иногда публикуются справочники «Кто есть кто» (опыт библиотек России по освещению биографии и творческого потенциала ведущих специалистов библиотечно–информационного дела), мы можем предложить организацию Международной ассоциации элиты, составление подобных справочников для всех элит, организацию Межэлитного съезда (симпозиума) и обсуждение на нем поставленных проблем, создание межэлитной ассоциации, открытие нового профессионального издания типа «Современная элита», изучение эффективности работы каждой элитной группы. И все же, еще раз возвращаясь к опыту античного прошлого, следует признать высокую морально– 1 Китов Ю.В. Дефицит культурных интересов современной российской элиты // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. − 2007. − №5. − С.21-26. 354 нравственную сознательность и подготовленность философов и ее привитие правителям, поэтому в работе всех элит, как бы это ни звучало банально, обязательно в первую очередь перед обсуждением всех других вопросов и дел должны читаться своеобразные спецкурсы, лекции, доклады, беседы, вестись обсуждения по данному аспекту проблемы («Элита и нравственность», «Элита и мораль», «Элита и воспитание» и т.д.) и связывать их со своими повседневными делами, соблюдать известные, но все еще недостаточно освоенные азбучные истины, поскольку «для государства полезно, чтобы знатные люди были достойны своих предков» (Цицерон). С.В.САННИКОВ /г. Новосибирск, Российская Федерация/ ТРАНСФОРМАЦИЯ АНТИЧНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О «ВАРВАРАХ» И «ВАРВАРСТВЕ» В КУЛЬТУРЕ ГЕРМАНСКИХ КОРОЛЕВСТВ VI-VIII ВВ.: СЕМИОТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ The author applies semiotic approach to the study of the transformation of ancient concepts of "barbarians" and "barbarism" in the Germanic Kingdoms of VIVIII centuries. Application of semiotic methods made possible to reveal the opposition of signs associated with the idea of a state of "barbarism", trace the development of its associative structure and connotations, identify the main trends of semiosis of the considered signs in the culture of Germanic kingdoms of the period. Мақалада VI-III ғасырлар аралығындағы германдия корольдігіндегі «варварлар» мен «варварлық» туралы антикалық ұғымдардың өзгеруіне қолданылатын семиотикалық шешім қолданылады. Семиотикалық əдістəсілдерді қолдану «варварлық» ахуал туралы ұғымдармен байланысты таңбалардың қарама-қайшылығын анықтауға, олардың ассоциациялық құрылымы мен коннотациялық дамуын қадағалауға, қарастырылып отырған кезеңдегі германия корольдінің мəдениетіндегі аталған таңбалардың семотикалық тұрғыдан өзгерулерінің негізгі бағытын анықтауға мүмкіндік береді. Категория «варварства», унаследованная современной цивилизацией от эпохи европейской античности, является одной из универсальных категорий, обеспечивающих этнокультурную идентич355 ность общества на определенной стадии его развития. Как справедливо отметил датский антрополог Х. Дриссен, «каждое общество, считающее себя цивилизованным, нуждается в модели варварства»1. «Варварский» мир, представленный многочисленными этнополитическими образованиями, возникавшими на территориях Barbaricum solum2, являлся важной составляющей античной миросистемы, судьба которой во многом определялось именно особенностями выстраивания отношений ядра античной цивилизации и культуры с «варварской» периферией. Трансформация античного мира, произошедшая в ходе глубоких этносоциальных сдвигов IVVI веков, затронула самые основы модели восприятия мира, унаследованной во многих своих составляющих со времен Римской республики и ранней Империи: институт римского гражданства утратил свое былое значение, стерлись границы, обозначенные некогда римским limes, восприятие государства как естественного устройства общества безвозвратно ушло в прошлое. Изменение культуры неизбежно сопровождалось трансформацией дискурса, в котором получали отражение новые представления, система ценностей, эволюция базовых категорий сознания. Категория «варварства», противопоставляемая в контекстносмысловом поле совокупности представлений о гражданской культуре и состоянии «цивилизованности», имеет, как правило, выраженные ценностные коннотации. Ценности же всегда связаны с их носителями, в связи с чем процесс формирования новой социальной модели, основанной на глубоком взаимопроникновении этносов, неизбежно приводит к формированию новой системы ценностей, и, как следствие, нового узуса понятий, связанных с рассматриваемыми категориями. Анализ значения, структуры и особенностей использования данных понятий представляет большой интерес с точки зрения исследования эволюции культуры. Формирующаяся культура «варварских королевств», возникающих на обломках Империи, активно 1 Цит.по: Юсим М.А. Рецензия на книгу Л. Тенгстрема «Московиты… те же турки: русские атрибуты в шведской геральдике от Густава Вазы до Столбовского мира» // СВ. − Вып.61. − М., 2000. − С. 385-386. 2 Буданова В. П. О некоторых перспективах изучения Великого переселения народов // СВ. − Вып. 61. − М. 2000. − С. 139-153. 356 интегрировала античное наследие, адаптируя к новым реалиям многие категории римской культуры, и предлагая новое прочтение социально значимых терминов. Одними из таких терминов, закономерно получающих новое звучание в рамках складывающейся средневековой культуры, являются понятия «варвар» (barbarus) и «варварство» (barbaria). Формирование новой практики использования этих понятий происходило, по всей видимости, на нескольких уровнях – интеллектуально-творческом (в произведениях литераторов и историков), официально-административном (в официальной переписке, правовых актах), а также на обыденном уровне (данные изменения наиболее сложно зафиксировать на основании исторических источников, однако, их элементы могут в отдельных случаях прослеживаться на материале нарративных памятников, например, некоторых жизнеописаний христианских святых). Исследователи неоднократно обращались к изучению эволюции представлений о «варварах» в эпоху поздней античности и раннего средневековья1, однако в рамках настоящего исследования мы предлагаем подойти к данной проблеме с новой методологической точки зрения, рассмотрев понятие barbarus в качестве элемента знаковых систем. С точки зрения теории знака рассматриваемое понятие представляет большой интерес, поскольку сочетает в себе целый ряд характеристик, − данный вербальный знак является иконическим (имитирующим чужеземную, «варварскую» речь)2, он 1 Jones W. R. The Image of the Barbarian in Medieval Europe // Comparative Studies in Society and History, Vol. 13, No. 4 (Oct., 1971). 376-407. Ladner G.B. On Roman attitudes towards barbarians in Late Antiquity // Viator 7. 1976. 1-25. Dauge Y. A., 1981: Le Barbare. Recherches sur la conception romaine de la barbarie et de la civilisation. Brussels. Levy E. Naissance du concept de barbare // Ktema 9. 1984. 5-14. Ohnaker E., 2003: Die spätantike und frühmittelalterliche Entwicklung des Begriffs barbarus: ein interdisziplinärer Versuch der Beschreibung distinktiver und integrativer gesellschaftlicher Konzepte. MunsterHamburg-London. В отечественной науке данная проблема получила освещение в статье: Буданова В. П. О некоторых перспективах изучения Великого переселения народов // СВ. − Вып. 61. − М., 2000. – С. 139-153. 2 Одно из наиболее ранних употреблений данного понятия, в «Илиаде» Гомера, связано с указанием на нечленораздельную (βαρβαροφωνοι), «варварскую» речь карийцев (Christidis A.-F., ed. , 2007: A history of Ancient Greek. From the beginnings to late Antiquity. Cambridge, New York., 2007, 307). 357 также выполняет функции идентификационного индекса1, интегрируя обозначаемые им субъекты в общность «других», и является элементом бинарной оппозиции2, противопоставляющей категории «варварства» и «цивилизованности». Изучение трансформации представлений о «варварах» предполагает осуществление ретроспективного анализа семиозиса знака barbarus, что требует применения соответствующих семиотических методов. Хронологические рамки исследования представляется целесообразным ограничить периодом VI-VIII веков н.э. В данный период происходит завершение Великого переселения народов, окончательно устанавливаются границы и сферы влияния германских «варварских королевств», которые становятся полноправными субъектами международной политики, появляются первые произведения жанра «истории народа» (origo gentis), фиксирующие определенный уровень национального и политического самосознания. Памятники раннесредневековой историографии являются одними из наиболее информативных источников для анализа основных тенденций в интерпретации проблемы «варварства», поскольку их содержательная часть позволяет оценить отношение автора к самому феномену «варварских» обществ, выявить его интенции в освещении тех или иных качеств, присущих носителям «варварской» культуры, наконец, проследить авторскую интерпретацию исторического значения и роли «варварства» в истории европейской цивилизации. Наиболее раннее из сохранившихся произведений жанра origo gentis, принадлежит германскому автору середины VI века Иордану3. В основу данного произведения была положена работа римского патриция Флавия Кассиодора, не сохранившаяся до нашего времени, однако, материал был подвергнут Иорданом существенной переработке, в связи с чем данное произведение имеет самостоя1 Более подробно о типах знаков см.: Данези М. В поиске значения. Введение в семиотическую теорию и практику. − Новосибирск, 2010. − С. 53. 2 Более подробно о значении оппозиций для определения знака см.: Данези − М., 2010. − С. 61. 3 Iordanis De origine actibusque Getarum // MGH. AA, T.V, Pars Prior. Berolini, 1882. P.53–138. Русскоязычное издание памятника: Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica) / Вступит.статья, пер., коммент. Е. Ч. Скржинской. − М., 1960. 358 тельное звучание в контексте политических отношений Италии и Византии эпохи Юстиниана, и представляет большой интерес с точки зрения попытки интерпретации не только национальной истории германского, «варварского» народа, но и всемирной истории, что вполне укладывается в формирующуюся раннесредневековую историографическую парадигму. В своем произведении, посвященном истории готов, Иордан пользуется понятием «варвары» (barbari) как собирательным этнонимом, обозначающим представителей народов, населявших Barbaricum solum. Воспроизводя элементы позднеантичного повествовательного кода, автор открывает свое произведение пространным этнографическим экскурсом, содержащим описание известных ему земель и народов, в котором география варварского мира является чрезвычайно обширной – от Северной Европы, населенной «толпами различных племен» (diversarum turba nationum)1 до восточных пределов «страны Скифии», населенных гуннами, полными «свирепости к народам» (populorum rabiem)2. В произведении Иордана с самого начала обозначается бинарная оппозиция barbaria vs. res publica3, и «варварство» рассматривается как принадлежность к этнической и культурно-исторической общности народов, находившихся за рамками античной цивилизации, государственности и культуры. Повествование о «варварском» мире явно увлекает автора, и он передает имеющиеся в его распоряжении сведения с сохранением многочисленных подробностей, носящих зачастую мифологический характер. В описании автором «варварского» мира, однако, сложно проследить его персональное отношение к данному феномену. При описании «варваров» автор нередко пользуется выражениями «звериная дикость» (beluina saevitia)4 или «звериные обычаи» (ritu beluino)5, подчеркивая свирепость нравов, выражающуюся в жестокости даже к собственным детям6. Однако, при всей суровости и даже жестокости скандинавских «варваров» в описании 1 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 22. Iordanis De origine actibusque Getarum, § 37. 3 Наиболее явно: Iordanis De origine actibusque Getarum, § 176. 4 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 127, 24. 5 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 22. 6 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 127. 2 359 Иордана, они превосходят континентальных германцев «как телом, так и духом» (corpore et animo grandiores)1, и вторгаются в просторы Скифии «как победители» (victores)2 множества других воинственных и сильных племен. Хотя готы и позиционируются как отличные от прочих варварских народов по уровню образования и способностям, им не отказывается в «варварском» происхождении: «Поэтому среди всех варваров (omnibus barbaris) готы всегда были едва ли не самыми образованными, чуть ли не равными грекам»3. Последующее повествование демонстрирует, что автор не столько стремится отделить германский героический мир от «варварства», сколько перебросить своеобразный мостик между двумя цивилизациями, указывая на «полуварварское» (semibarbarus)4 происхождение римского императора Максимина, его «варварскую» (barbarico)5 технику верховой езды. В отдельных фрагментах тах Иордан упоминает «варварские нравы» (mores barbaricos)6 и «заносчивое варварство» (superbam… barbariem)7 германцев, однако, используемые понятия не несут в рассматриваемом контексте негативных коннотаций, а лишь указывают на воинственный и дерзкий характер представителей германского «варварского» мира эпохи Великого переселения народов, противостоявшего Римской империи. В целом же, понятие «варварства» в произведениях Иордана освобождается от какой-либо выраженной этической или ценностной нагрузки, что, по всей видимости, отражает формирующийся политико-правовой тренд германских королевств VI века, а также подспудно служит цели нивелирования границ между римским и германским культурными мирами. Более полное понимание данной тенденции возможно на основании сопоставления особенностей употребления (узуса) понятия в произведении Иордана с практикой его использования в правовых памятниках и иных официальных документах эпохи, когда понятие «варвар» «теряло своё прежнее значение, связанное с представле1 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 24. Iordanis De origine actibusque Getarum, § 28. 3 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 40. 4 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 84. 5 Ibid. 6 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 69. 7 Iordanis De origine actibusque Getarum, § 176. 2 360 нием о неполноценности»1. Обращение к «варварам и римлянам» (barbaris et romanis)2 является официальной формулой, используемой остготским королем в административной переписке рубежа VVI вв. Готы же, как правило, обозначаются в этих посланиях их этническим именем (Gothi), и дистанцируются таким образом как от общности «римлян», так и от «варваров». Если в произведении Иордана мы имели дело с бинарной оппозицией «варвары (готы)» – «римляне (греки)», то в официальных документах остготского королевства имеет место набор, как минимум, двух оппозиций («варвары» – «не варвары» и «римляне» – «не римляне»), в котором место общности Gothi можно определить при помощи «семиотического квадрата» Греймса3 следующим образом: Romani non Barbari Gothi Barbari non Romani Характеризуя ассоциативную структуру понятия barbari, необходимо отметить, что представление о «варварстве» как об определенном низком состоянии общества, характерное для античности, постепенно уходит в прошлое. Официальные памятники, инкорпорирующие римское право на территории остготского и других германских королевств, повсеместно пользуются понятием «варвары» (barbari) для обозначения лиц неримского (прежде всего, германского) происхождения4, что отражает выраженную тенденцию к установлению технического, денотативного значения понятия. Анализируя содержательную часть посланий Теодориха, можно обнаружить, что, несмотря на присутствие в его риторике эле1 Корсунский А.Р. К вопросу об эдикте Теодориха // Европа в средние века. − М., 1972. − С. 18. 2 Magni Avrelii Cassiodori Senatoris Variarum libri deodecim (III, 24). 3 Более подробно о данном методе см.: Данези. − М., 2010. − С. 62. 4 См. напр., Edictum Theodorici Regis, § 33, 34, 43 и др. 361 ментов классической традиции, транслированных благодаря усилиям квестора Флавия Кассиодора, «варварство» (barbaria, gentilitas) для германского короля – это, прежде всего, отсутствие писаных законов и подчинения им среди подданных. Призывая своих соплеменников к соблюдению законов и правопорядка в Италийском королевстве, остготский король Теодорих призывает их оставить «варварство» (exuite barbariem) и удалить «свирепость помыслов»1, остановив стихийные проявления насилия в отношении подданных и своих соплеменников. Прочие составляющие античной культуры, включая образование, язык, традиции, мировоззренческие и религиозные аспекты, не играют для короля столь большого значения. Использование концепта «варвары» (barbari) в книгах «Исто2 рии» галло-римского интеллектуала Георгия Флоренция (Григория Турского), епископа города Тура, может рассматриваться в качестве примера синтеза культурных традиций. Переводчик и комментатор произведения Григория Турского В. Д. Савукова высказала предположение, что «когда он (Григорий – С.С.) называет кого-то варварами (III, 15), то это не столько противопоставление германцев романцам, сколько невежественных людей – культурным (в таком значении использовал это слово и Фортунат, VI, 2, 7; в таком дошло оно и до наших дней). Причина понятна. Для христианского историка не было разницы между германцем и романцем, как для христианского апостола не было разницы между эллином и иудеем, была только разница между христианином и язычником; именно в этом сказывалась сплачивающая роль христианства в дробном мире раннего средневековья»3. Данный тезис нуждается в некоторой корректировке, поскольку в произведении Григория Турского понятием barbari все же обозначаются только представители германского мира, без определенного указания на их религиозную принадлежность. В то же время, предположение о том, что Григорий мог связывать «варварскую» общность с состоянием оторванности 1 Magni Avrelii Cassiodori Senatoris Variarum libri deodecim (III, 17). Gergorii Turonensis Historiarum libri X // MGH. Script. rer. Merov. T.I, P.I, Fasc.I. Hannoverae, 1937. 1-537. Русскоязычный перевод: Григорий Турский. История франков / Вступит.статья, пер., коммент. В.Д. Савуковой. − М., 1987. 3 Савукова В.Д., 1987: Григорий Турский и его сочинение // Григорий Турский. История франков. − М. 1987. − С. 335. 2 362 от плодов культуры и цивилизации, имеет под собой веские основания. Ярким отражением представлений автора о «варварах» является краткий антропологический экскурс, выполненный Григорием в третьей книге «Истории», где он сообщает подробности из повседневной жизни туземного нобилитета Германии. В данном фрагменте Григорий повествует о судьбе одного из своих дальних родственников, по имени Аттал, который содержался в качестве знатного заложника во время одной из феодальных распрей между королями франков Теодорихом и Хильдебертом. Раскрывая фабулу данной истории, автор не называет имени германца, у которого состоял в услужении Аттал, упоминая лишь, что «служил он у одного варвара (cuidam barbaro) в Трирской области»1, и «его назначили сторожить лошадей». Сообщая о проведении воскресной трапезы в доме знатного франка, Григорий отмечает, что ее проведение было назначено на «день солнца (dies solis), – так варвары (barbaries) называют день Господа (воскресенье)»2, а при проведении очередного подобного мероприятия «варвар созвал многих родственников на пир, и среди них был его зять, женатый на его дочери»3. Вполне вероятно, что Григорий описывает в данном фрагменте именно обычаи франков, хотя традиция именования воскресенья «днем солнца» может считаться общегерманской. В седьмой книге Григорий также упоминает об «обычае варваров» (consuetudo est barbarorum)4 наблюдать за приметами (auspicia), которые могут толковаться как благоприятные и неблагоприятные. Интерпретируя использование Григорием понятия «варвары» в данном фрагменте, вряд ли можно провести знак равенства между язычеством и варварством, поскольку самому Григорию были хорошо известны как римские языческие ауспиции, так и христианские убеждения отдельных «варваров»5 (в частности, Хлодвига), которые получают высокую оценку автора в других фрагментах произведения. Этнокультурный оттенок понятия «варвар» прослеживается и в описании королевского застолья в восьмой книге «Ис1 Gergorii Turonensis Historiarum libri X (III,15). Ibid. 3 Ibid. 4 Gergorii Turonensis Historiarum libri X (VII, 29). 5 Gergorii Turonensis Historiarum libri X (II, 32). 2 363 тории», в котором упоминается «обычай варваров» (mos barbarorum) смешивать вино с абсентом и медом1. В нашем распоряжении имеются весьма ограниченные свидетельства источника для того, чтобы сделать однозначный вывод о том, на основании каких критериев Григорий Турский определял состояние «варварства». Из текста можно заключить, что данное понятие используется автором только в отношении представителей германских народов, при этом неоднократно упоминается в связи с германскими традициями, имеющими, по всей видимости, архаическое происхождение (наименование дней недели, наблюдение за приметами, способы приготовления напитков), и служит, по всей видимости, демонстрации определенной социальной дистанции между германцами, принявшими отдельные элементы римской культуры (а именно, романо-христианские традиции, праздники и повседневные ритуалы) и германцами, находившимися вне данной формирующейся культурной общности. Таким образом, есть основания полагать, что Григорий отождествлял состояние «варварства» с комплексом традиций и обычаев, характерных для германских обществ, не подвергшихся существенному влиянию римской культуры. Франкское законодательство VI века содержит примеры использования понятия barbari для обозначения германцев, не являющихся франками2. Данное использование термина вполне соответствует обозначенной выше тенденции к дистанцированию представителей собственного народа от «варварской» общности при сохранении памяти о принадлежности германских народов в целом к категории «варваров». Еще более четко данная тенденция выражена в рамках пролога к «Салическому закону» (Lex Salica), где понятие barbaria наделяется выраженными ценностными коннотациями, демонстрирующими разрыв между новым состоянием народа и его «варварским» прошлым: «Народ франков… когда еще держался варварства (dum adhuc teneretur barbara), по внушению Божию, искал ключ к знанию, согласно со своими обычаями, желая справедливости, сохраняя благочестие»3. В приведенном выше фрагменте 1 Gergorii Turonensis Historiarum libri X (VIII, 31). Lex Salica (XVI.2 и др). 3 Lex Salica // MGH. LL I. Leg. nat. Germ. T.IV, P.II. Hannoverae, 1969, 3. 2 364 прослеживается выраженная тенденция к отождествлению «варварства» с дохристианскими верованиями и социальными практиками. Выявить особенности обыденного употребления понятия «варвар» в германских королевствах VI века достаточно сложно. Одно из наиболее информативных произведений начала века, не относящееся к жанру национальной историографии, и дошедшее до нашего времени, «Житие святого Северина» Евгиппия1, отражает лексику и социальные реалии середины – второй половины V века, поскольку составлялось автором, по его собственному свидетельству, на основании личных воспоминаний и рассказов старших людей (ex notissima nobis et cottidiana maiorum relatione) о событиях из жизни святого Северина. Это дает основания полагать, что автором воспроизводится общая тональность и даже лексика отдельных высказываний самого Северина о присутствовавших на территории Норика германских «варварах». Фрагмент произведения Евгиппия воспроизведен в хронике Анонима Валезия2, что может служить основанием для вывода о континуитете традиции восприятия «варваров» как представителей определенных этнических групп: «Некие варвары (quidam barbari), идя в Италию, завернули к нему (Северину – С.С.), желая получить благословение. Среди них был и Одоакр, который позже правил в Италии»3. Необходимо, однако, отметить, что данный фрагмент является единственным в тексте хроники Анонима Валезия, где встречается понятие «варвары». Характеризуя общие тренды употребления понятия barbari в источниках VI века, необходимо отметить несколько параллельно существующих тенденций. В рамках административного дискурса понятие barbarus широко используется для обозначения неримского населения германских королевств, однако, применяется оно, прежде всего, в отношении лиц, не являющихся представителями «титульной» германской нации данного королевства. В правовых памятниках понятие barbarus употребляется в сугубо денотативном значении, обозначая представителя определенной этнической группы. 1 Eugippius. Vita sancti Severini / Ed. H. Sauppe // MGH AA. T. 1. P. 2. Berlin, 1877. 1-30. 2 Anonymi Valesiani Pars Posterior // MGH. AA. T.IX. Berlin, 1892, 249–339. 3 Anonymi Valesiani Pars Posterior, X; Eugippius. Vita sancti Severini, VII. 365 Историографическая традиция, в целом, освобождается от негативных коннотаций понятия «варвары», применяя его в качестве указателя этнической принадлежности, и обозначая этим термином представителей Barbaricum solum. В то же время, уже в VI столетии начинает прослеживаться понимание состояния «варварства» как культурного явления, формируется тенденция к проведению параллели между «варварством» и архаическим состоянием общества, связанным с наследием языческой, дохристианской, культуры. Отдельные элементы уничижительного отношения к «варварскому» миру возникают в рамках средневековых германских «ренессансов» – в творчестве «последних римлян» и представителей узкого круга средневековых интеллектуалов. Одним из наиболее ярких европейских мыслителей VII века, обращавшихся к проблеме «варварства», может, без сомнения, считаться проводник идей вестготского «ренессанса» Исидор Севильский. В его произведениях неоднократно используется понятие barbari, имеющее звучание, сопряженное с эмоциональной и оценочной компонентой. Описывая вторжение германцев в Италию, произошедшее в 405 году, он упоминает, что ими предводительствовал Радагайс, «скиф по происхождению, совершенно дикий (saevissimus) приверженец культа идолов (cultui idololatriae) и звериной варварской свирепости» (barbaricae immanitatis feritate), который поклялся, «презирая Христа, даровать кровь римлян своим богам в случае победы» (spondens in contemptum Christi Romanorum sanguinem diis suis libare, si vinceret)1. «Варварская дикость» (saevitia barbarica) в приведенном фрагменте стоит в одном ряду с приверженностью «культа идолов» (cultui idololatriae), и очевидно противопоставляется автором ценностям римской христианской культуры. Концепция «варварской свирепости» (inmanitas barbariae) отражена также в «Этимологиях»2 Исидора Севильского, где он отмечает, что «германские племена получили такое название, поскольку обладают телесной силой (inmania corpora) и являются свирепыми народами (inmanesque nationes), закаленными суровыми 1 Isidori Iunioris episcopi Hispalensis Historia Gothorum Wandalorum Sveborum // MGH. AA, T.XI, Vol.II. Berolini, 1894. 272. 2 Isidori Hispalensis Etymologiarum libri XX. Электронный текст источника на языке оригинала: http://www.hsaugsburg.de/~harsch/Chronologia/Lspost07/Isidorus/isi_et00.html 366 холодами. Их нравы происходят из суровости климата, с неистовым духом и вечной необузданностью, они живут грабежом и охотой. Есть множество племен… свирепость их варварства (quorum inmanitas barbariae) видна в самих их ужасных названиях»1. Весьма интересно, что в последнем фрагменте Исидор делает вывод о принадлежности к состоянию «варварства» на основании синтагматической структуры наименований известных ему зарейнских германских племен, этимологию которых автор не способен проследить на основании доступных ему лингвистических средств, что является указанием на их «варварскую» чуждость. Данные имена, подобно поведению их носителей, не укладываются в культурноцивилизационный код, лежащий в основе творчества Исидора. «Варварство» является для Исидора не просто характеристикой этнической принадлежности, но совокупностью культурноцивилизационных признаков, что ярко прослеживается в упоминании вандалов, «широко известных своим варварством» (ipsa crebro opinata barbaries)2. Готы, принявшие ценности римской культуры, противопоставляются автором другим германским «варварам»: «Он (Валия – С.С.) устроил грандиозную бойню варваров (caedes magnas barbaris) во имя Рима (romani nominis causa). Он разгромил в битве силингийских вандалов в Бетике. Он уничтожил аланов, которые правили вандалами и свевами, так основательно, что когда их король Атакс был убит, немногие, кто выжил, забыли имя своего королевства и подчинились королю Вандалов из Галисии Гундериху»3. Сходное прочтение понятия barbari встречается в «Истории короля Вамбы» Юлиана Толедского, где автор пишет об окружающих вестготов «варварских племенах» (circumpositas barbarorum gentes)4. Противопоставление собственного народа «варварам» может, по всей видимости, рассматриваться в качестве одной из характерных черт раннесредневековых германских «ренессансов». 1 Isidori Hispalensis Etymologiarum libri XX. Liber IX. Caput II. De gentium vocabulis, 97. 2 Isidori Iunioris episcopi Hispalensis Historia Gothorum Wandalorum Sveborum // MGH. AA, T.XI, Vol.II. Berolini, 1894. 294. 3 Isidori Iunioris episcopi Hispalensis Historia Gothorum Wandalorum Sveborum // MGH. AA, T.XI, Vol.II. Berolini, 1894. 276. 4 Historia Wambae regis auctore Iuliano episopo Toletano // MGH. SS. rer. Merov. T.V. Hannoverae et Lipsiae, 1910. 524. 367 В работах франкских хронистов VII века понятие «варварство» используется для обозначения социальных практик, восходящих к эпохе Великого переселения народов. В частности, в т.н. «Хронике Фредегара»1 упоминается о принятии Фредегундой и ее сыном, королем Хлотарем, во владение Парижа и «других городов по варварскому обычаю» (reliquas civitates rito barbaro)2, и о грабительском набеге, совершенном королем Теудебертом также «по варварскому обычаю» (rito barbaro)3. Резкое обострение внутренних проблем франкского королевства (королевств), связанное с политической борьбой между наследниками престола обусловило, по всей видимости, специфическую манеру употребления понятия barbarus, когда оно начинает употребляться уже не по отношению к иным народам, а по отношению к политическим оппонентам, обозначая дикость и враждебность их действий. Данная тенденция отражает высокую степень диверсификации этосного4 сознания и формирование патрикуляристских тенденций в историографии франкского королевства. Характеризуя восприятие «варварства» в работах авторов VII века, можно говорить, в целом, о том, что происходит усиление ценностных коннотаций понятия «варварство», отражающее процесс формирования новой этнокультурной идентичности германских народов. Одним из векторов культурного развития складывающейся средневековой христианской цивилизации становится преодоление европейских пережитков «варварства». Развитие данной тенденции можно более ярко наблюдать уже в VIII столетии на примере произведения Беды Достопочтенного, в котором автор активно общается к переосмыслению проблемы «варварства» в контексте христианской историографической парадигмы. В произведении Беды встречается как традиционное для более 1 Fredegari et aliorum chronica // MGH. Script. rer. Merov. II, Hannoverae, 1888. P.1–168. 2 Fredegari et aliorum chronica // MGH. Script. rer. Merov. II, Hannoverae, 1888. P.127. 3 Fredegari et aliorum chronica // MGH. Script. rer. Merov. II, Hannoverae, 1888. P.138. 4 Термин использован по: Розов Н.С. Ценности в проблемном мире: философские основания и социальные приложения конструктивной аксиологии. – Новосибирск, 1998. − С. 123. Под этосом понимается совокупность особенностей образа жизни и мышления отдельного сообщества. 368 ранних периодов развития историографии использование понятия «варвары» для обозначения этнической принадлежности лиц (преимущественно, в тех фрагментах произведения, где автор излагает события истории Рима)1, так и новое в концептуальном отношении противопоставление «варвары» (barbari) − «народ Божий» (plebs Dei) в контексте «чужие» − «свои». В частности, англы до обращения в христианскую веру описываются автором как «варварский» (barbaram), «свирепый и недоверчивый народ» (feram, incredulamque gentem)2, который усилиями христианских миссионеров под руководством Августина был «вырван из пасти древнего врага» (de dentibus antiqui hostis) и приведен к «вечной свободе» (aeternae libertatis)3. Обращение в христианство противопоставляет англов в представлении Беды тем народам, которые, согласно его мнению, сохранили «варварское» состояние: «Никогда еще с самого времени прихода в Британию англы не знали столь счастливых времен, ибо с такими сильными христианскими королями (fortissimos Christianosque habentes reges) они наводили страх на все варварские народы (barbaris nationibus), и желания всех были устремлены к радостям Небесного Царства (caelestis regni), о котором они лишь недавно услышали»4. Взгляды автора на обращение из состояния «варварства» в «народ Божий» ярко выражены в описании евангельской проповеди народу фризов епископом Вилфридом, который «намереваясь отправиться в Рим и изложить свое дело апостольскому папе… сел на корабль и был отнесен западным ветром в Фризию, где его с почетом встретили варвары (barbaris) и их король Альдгисль. Он проповедовал им Христа и, просветив многие тысячи их словом веры, омыл их от запятнавших их грехов в источнике Спасителя… Зиму он провел в радости с этим новым Божьим народом (cum noua Dei plebe), а после продолжил путешествие в Рим»5. Те же народы, которые проявляют упорство в своих языческих верованиях, и отказываются принять слово спасения, остаются в представлении Беды 1 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum I.2; I.11; I.12; I.13; III.2. 2 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum I.23. 3 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum II.1. 4 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum IV.2. 5 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum V.19. 369 «восстающими против веры варварами» (rebelles fidei barbaros)1. Ценностные коннотации понятия «варварство» в произведении Беды Достопочтенного не вызывают сомнения. Данное низкое состояние ассоциируется автором с такими качествами как «звериная жестокость» (atrocitate ferina)2, «неверие» (incredulitas)3, «варварская гордыня» (barbara stultitia)4, «суровость помыслов» (durae mentis)5, «нечестивость» (impietas)6, «варварский гнев» (barbaricam cam rabiem)7, а сами варвары наделяются характеристикой «грубых» (rusticus)8, «диких язычников» (pagano saeuior)9. «Варварство» во» глубоко противопоставляется христианскому миру, является его антагонистом и рассматривается автором в качестве выражения той системы ценностей, которая ассоциируется с языческим миром. В данном отношении Беда достаточно последовательно развивает бинарную оппозицию barbari – plebs Dei, элементы которой прослеживались уже в работах Исидора Севильского. Гораздо больший интерес в работе Беды представляет тенденция к преодолению антагонизма христиане – язычники, и восприятию феномена «варварства» с точки зрения англоцентричных позиций, в частности, когда язык галлов провозглашается «варварским» по отношению к языку саксов, – когда идет речь о проповеди Агильберта, который «много лет был… епископом, но потом король, который знал лишь язык саксов, устал от его варварской речи (barbarae loquellae) и пригласил в королевство епископа по имени Вине, который также был посвящен в Галлии, но говорил на родном королю языке»10. Общность речи, как системы знаков, передающих определенный культурный код, по всей видимости, рассматривается всеми человеческими сообществами в качестве одного из базовых признаков цивилизационного сходства и различия, в связи с чем народ, говорящий на ином языке, будет с большой до1 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum II.5. Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum II.20 3 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum I.23 4 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum II.5 5 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum III.5 6 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum III.24. 7 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum V.7 8 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum III.4 9 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum II.20 10 Venerabilis Bedae Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum III.7. 2 370 лей вероятности рассматриваться носителем традиционного сознания в качестве «варварского». Первая запись германской народной истории на национальном языке, осуществленная переводчиками произведения Беды Достопочтенного1, отражает своеобразный рубеж в эволюции восприятия ятия концепта «варварство» в рамках германских обществ VI-VIII веков. Если континентальные авторы широко использовали латинские понятия barbarus и barbaria, хорошо знакомые романизированной аудитории по античным и библейским памятникам2, то англосаксонский читатель нуждался в доступном эквиваленте данного понятия, в основе которого лежали бы категории традиционной германской культуры. В качестве такого эквивалента понятию «варварство» в англосаксонском переводе произведения Беды Достопочтенного используется понятие elreordignes, что дословно означает «иноречие», общение на чуждом, «варварском» языке3. Именно «иноречивый» (elreordan) народ оказывается в представлении англосаксов «диким» (réðen), «неверующим» (ungeléafsum) народом, «речь которого понять нельзя» (furðum gereorde ne cuðon)4. «Иноречивыми» (elreordan) народами для англосаксов были, прежде всего, галлы, римляне, представители коренных народов Британии. Данный концепт, таким образом, имел для англосаксов содержание, существенно отличное от римского barbarus, отождествлявшегося, прежде всего, с представителями германского мира. Данное исследование позволяет сделать вывод о том, что в период VI-VIII веков в рамках германских обществ происходила существенная трансформация представлений о «варварах» и «варварстве». Если семантика понятия barbarus в памятниках VI века позволяет оценивать его в рамках бинарной оппозиции barbaria − res publica, или семиотического квадрата оппозиций Греймса, то использование данного понятия в VIII веке отражает сложную иерархию оппозиций, включающую категории suis – externis, christianus 1 Данный перевод, вероятно, был выполнен уже в IX столетии. Весьма характерно, что епископ Вульфила при переводе Библии на готский язык сохранил написание понятия barbarus без изменения. См.: Gothic Bible. Электронная версия источника: http://www.wulfila.be/gothic/browse/ 3 Sedgefield W.J. Selections from the Old English Bede. Manchester, 1917. P.11, 20, 22, 28, 33 и др. 4 Sedgefield W.J. 1917. P.11. 2 371 – paganus, catholicus – hereticus, reordan – elreordan, geléafsum − ungeléafsum и др. В рамках континентальных королевств VI века семиозис понятия barbarus происходил под влиянием романо-германского культурного синтеза и получал выражение в нескольких тенденциях. На первом этапе происходило освобождение понятия barbarus от ценностных коннотаций, и формирование практики его применения в денотативном значении, − в качестве обозначения обитателей римского Barbaricum solum. Несмотря на нивелирование негативных коннотаций данного понятия, представители германских народов стремились к отмежеванию от культурно-исторической «варварской» общности, что выражалось, в частности, в тенденции к использованию понятия barbari по отношению к представителям других германских народов, и свидетельствует о сохранении элементов ценностной нагрузки данного понятия. Под влиянием германских «ренессансов» к VII веку складывалось уничижительное прочтение понятия barbaria, ассоциируемого с неприемлемым, диким поведением, комплексом моральнонравственных характеристик, не соответствующих христианскому культурно-цивилизационному коду. Данное прочтение понятия получает завершенное оформление в произведении Беды Достопочтенного, являющегося одним из провозвестников англосаксонского «ренессанса» VIII-IX веков. Интерпретируя его интеллектуальное наследие, традиционная германская культура англосаксонской Британии вырабатывает новое, англоцентричное прочтение понятия «варварство», которое толкуется как «иноречивость» (elreordignes), принадлежность к иной языковой общности и культуре, иной системе ценностей. Таким образом, трансформация представлений о «варварах» и «варварстве» в германских обществах VI-VIII веков отражает процессы формирования этнокультурной идентичности германских народов, что в перспективе может быть сопоставлено с иными трендами культурной и политической истории германских народов эпохи Великого переселения народов и раннего средневековья. Список сокращений СВ – Средние века. М. AA – Auctores antiquissimi LL – Leges (in Folio) 372 LL nat. Germ. – Leges nationum Germanicarum MGH – Monumenta Germaniae Historica Script. rer. Merov. – Scriptores rerum Merovingicarum О.М.СВИТЕЛЬСКАЯ /г. Гродно, Беларусь/ DOŚWIADCZENIA STAROŻYTNOŚCI W LITERATURZE POLSKIEJ LAT 30. XX WIEKU (NA PRZYKŁADZIE POWIEŚCI TEODORA PARNICKIEGO AECJUSZ OSTATNI RZYMIANIN) О.М.Свительская: «Опыт античности в польской литературе 30-х гг. XX века (на примере романа Теодора Парницкого «Аэций – последний римлянин»)». Главная идея романа Т. Парницкого «Аэций – последний римлянин» заключается в том, чтобы предостеречь читателя от реальной угрозы фашизма, заставить задуматься над опытом своих предшественников и научиться извлекать уроки из истории. Считая культуру, прежде всего античную культуру, одной из высших человеческих ценностей, писатель, проводя параллель между событиями накануне падения Рима под натиском варварских племён и событиями в Европе конца 30-х гг. прошлого столетия, призывает к осмыслению её роли в жизни современного общества, поскольку опасается наступления «тёмных времён», как это произошло после гибели Римской империи. Подбор материала в произведении позволил автору отразить важные философские, идеологические, политические проблемы, волнующие человечество на протяжении многих столетий, показать вневременной и вненациональный характер различных явлений, обратить внимание на закономерности развития общества и личности в моменты выбора ценностей и определения места в жизни. Experience of antiquity in the Polish literature of 30th of the XX century (on an example of the novel of Teodor Parnitcki "Aetius, the last of the Romans"). The main idea of T. Parnicki’s novel "Aetius, the last of the Romans" is to warn the reader against the real threat of fascism, to get to think over the experience of their predecessors and to learn to get lessons from the history. Considering culture, especially ancient culture, one of the highest human values, the writer, drawing a parallel between the events on the eve of the decline of the Roman Empire under the barbarous tribes invasion and events in Europe in late 30s of the XX century, calls for comprehension of its role in modern society, because he is con373 cerned about "dark times", as it happened after the decline of the Roman Empire. Selection of the material in the work allowed the author to reflect important philosophical, ideological and political problems exciting humanity for many centuries, to show a timeless and non-national nature of the various phenomena, to pay attention to the development regularity of a society and a person while values choosing and finding a life-place determination. Т. Парницкийдің «Аэций - соңғы римдік» деп аталатын романының басты идеясы - оқырманды фашизмнің нақты қатерінен сақтау, алдыңғы ізашарлар тəжірибесін қорыта отырып, өткен тарихтан сабақ алу. Мəдениетті, соның ішінде антика дəуірінің мəдениетін адами құндылықтардың ең бастысы деп санайтын жазушы, Римді варварлар тайпасы тарапынан басып алу оқиғаларын өткен ғасырдың 30жылдарында орын алған Еуропаны басып алу оқиғаларын салыстыра отырып, фашимздік қауіп-қатердің қазіргі қоғам өміріндегі рөлін айқындауға шақырады. Өз тарапынан жазушы Рим империясының құлдырауы кезеңінде болғандай, «қиын заманың» келуінен қауіптенеді. Жіктеліп сараланған материалдар топтамасы авторға ғасырлар бойы адамзатты толғандырған философиялық, идеологиялық, саяси проблемаларды көрсетуге, түрлі құбылыстардың ұлттық сипаттан, уақыттан тыс мінезін айқындауға, қоғам мен тұлғаның даму барысында құндылықтарды таңдау сəтінде жəне өмірдегі орнын анықтаудағы заңдылықтарға көңіл аударуға мүмкіндік береді. Lata 30. XX wieku zapoczątkowały nowy etap w rozwoju europejskiej powieści historycznej, która po wybuchu I wojny światowej uległa wyraźnemu zanikowi. Jednak ponieważ właśnie historia zawsze dawała odpowiedzi na pytania dotyczące społeczeństwa, polityki, moralności, pomagała zestawieniu życia w różnych okresach, burzeniu mitów, przewidywaniu przyszłości, powieść historyczna znowu staje się jednym z najbardziej popularnych gatunków prozy z tym, że oprócz klasycznych powieści pisanych w oparciu o tradycje Scotta i Sienkiewicza pojawiają się utwory, których przeznaczeniem było dawać odpowiedzi na pytania nurtujące ówczesne społeczeństwo. Historia w takich utworach występowała przede wszystkim w jakości „nauczyciela” ostrzegającego przed błędami przeszłości. Były to tak zwane powieści „kostiumu historycznego”. Biorąc pod uwagę sytuację polityczną, jaka się złożyła w latach 30. ubiegłego stulecia w Europie, można powiedzieć, że rozpowszechnienie prozy tego rodzaju wynikało z natury rzeczy. Właśnie w tym okresie w literaturze europejskiej zaczęły kształtować się tradycje powieści „kostiumu historycznego”, których mimo ukazania się w druku 374 pojedynczych utworów, jak, na przykład, Małgorzata Maultasch (1923r.) czy Żyd Süss (1925r.) L. Feuchtwangera, jeszcze nie było1. Duża popularność powieści tego rodzaju ma swoje wytłumaczenie nie tylko w ustaleniu w niektórych państwach cenzury (najlepiej rozwijała się powieść „kostiumu historycznego” zarówno w tym okresie, jak i w następne dziesięciolecia właśnie w tych krajach, gdzie nie było swobody słowa), ale przede wszystkim w kształtowaniu nowego rodzaju czytelnika, a mianowicie: intelektualisty, aktywnego uczestnika procesów historycznych, umiejącego myśleć i wyciągać poprawne wnioski z wydarzeń, które miały miejsce w przeszłości oraz tych, które odbywają się na jego oczach. Powieści „kostiumu historycznego” niewątpliwie są oparte o fakty historyczne, tzn. opowiadają o wydarzeniach i ludziach dawno minionych dni, ale równocześnie mają podtekst współczesny. Pisarze przenosili aktualne dla swego czasu problemy w realia dalekiej przeszłości, opowiadali o teraźniejszości wykorzystując tematy historyczne, nadając tym samym zasadniczo ważne znaczenie podtekstowi utworu, a opisywane wydarzenia byłych epok czyniąc pewnego rodzaju tłem dla oceny współczesności. Najbardziej chętnie w poszukiwaniu paraleli historycznych sięgano do epoki starożytności. Pomagało to pisarzom „[…] poszerzać horyzonty widzenia życia i dawało możliwość rozpatrywania problemów rozwoju historycznego całego człowieczeństwa 2 w związkach z drogą historyczną własnego narodu” . Oprócz tego te wydarzenia jak najlepiej odpowiadały wyznaczonemu celowi również z tego powodu, że odbywały się w wystarczająco dalekiej przeszłości, aby powstawało wrażenie, iż nie mogą one bezpośrednio łączyć się z teraźniejszością3. Wśród najbardziej znanych przykładów powieści „kostiumu historycznego” w literaturze europejskiej lat 30. XX wieku opartych 1 Trzeba jednak zaznaczyć, że pierwsza powieść, w której „kostium historyczny” został użyty jako chwyt literacki, ukazała się jeszcze w 1896r. właśnie w Polsce. Był to Faraon B. Prusa. 2 Мусиенко С.Ф. Реалистический роман в польской литературе межвоенного двадцатилетия (20-30-е гг. XX в.). – Гродно, 2003. − S. 233. Tutaj i dalej tłumaczenia z języka rosyjskiego są wykonane przez autorkę artykułu. 3 Por. Mityk I. Historia a parabola – „Msza za miasto Arras” Andrzeja Szczypiorskiego [w:] Powieść historyczna dawniej i dziś, pod red. R. Stachury. – Kraków, 2006. − S. 540. 375 o wydarzenia z historii starożytnej należy wymienić następujące: Ulica sandalników (1931r.) N. Patersena, Wojna żydowska (1932r.) i Synowie (1935r.) L. Feuchtwangera, Dysk olimpijski (1933r.) J. Parandowskiego, Judejczyk (1933r.) I. Nażywina, Aecjusz ostatni Rzymianin (1937r.) T. Parnickiego. Powieść Parnickiego została napisana we Lwowie, gdzie pisarz wówczas był jednym z członków Związku Zawodowego Literatów Polskich. Chociaż do 1937r. napisał on kilka innych utworów (oprócz recenzji i esejów o powieściach historycznych i o literaturze rosyjskiej należy wymienić artykuł Henryk Sienkiewicz i Aleksander Dumas (ojciec), powieści Trzy minuty po czwartej i Rozkaz nr 94 oraz sztukę Mandżukuo (Walka o Wschód)), jednak debiutem Parnickiego jako pisarza historyka była właśnie powieść Aecjusz ostatni Rzymianin. Większość badaczy uważa, że ten utwór można zaliczyć do klasycznej polskiej powieści historycznej, natomiast późniejsze dzieła pisarza mają raczej charakter historyczno-fantastyczny. H. Bereza nazywa go nawet twórcą takiego rodzaju prozy w literaturze współczesnej1. Ukazany w druku niezadługo do początku II wojny światowej Aecjusz ostatni Rzymianin jest przesiąknięty przeczuciem nadchodzącej katastrofy. Powieść przenosi czytelnika do Imperium Rzymskiego pierwszej połowy V wieku, kiedy to państwo dożywało ostatnich dziesięcioleci nie mając siły opierać się naporowi plemion barbarzyńskich. Autor nieprzypadkowo zwrócił się właśnie do tego okresu w dziejach historii światowej, ponieważ paralel między starożytnym Rzymem a współczesną Parnickiemu Polską i Europą jest bardziej niż widoczna. Według zdania badaczki życia i twórczości pisarza M. Czermińskiej autor Aecjusza… był przekonany, „[…] że dwudziestowieczna powieść historyczna powinna poszukiwać w dziejach analogii, a nie odmienności”2. Właśnie dlatego podobieństwo sytuacji starożytnego Rzymu i Europy lat 30. ubiegłego stulecia nie tylko absolutnie jednoznacznie zarysowuje się w podtekście utworu, ale również bezpośrednio ujawnia się w toku narracji: „Całych piętnastu wieków będzie potrzebować Historia na to, by móc ponownie dotrzeć (dopiero dzisiaj…właśnie dzisiaj: w twoich i moich, czytelniku, oczach!) do epoki równie wielkiej, równie przełomowej i w równie doniosłe następstwa brzemiennej jak ta, kiedy to z trzaskiem i łomotem 1 Por. Bereza H. Baśń [w:] H. Bereza, Sposób myślenia. O prozie polskiej. − Warszawa, 1989. − S. 188. 2 Czermińska M. Teodor Parnicki. – Warszawa, 1974. − S. 21. 376 waliły się w gruzy cesarstwo rzymskie i pax romana, grzebiąc pod sobą cały świat antyczny i jego duszę, których nie zdołał już uratować silny zastrzyk nowego cudownego leku – chrześcijaństwa”1. Te słowa Parnickiego brzmią jako groźna przestroga przed faszyzmem, który wkrótce, łamiąc wszelkie prawa, miał skierować swoje ciosy na Europę, niszcząc wszystko cenne dla człowieczeństwa. Głównym bohaterem powieści jest rzymski dowódca Aecjusz, którego autor nazywa „ostatni Rzymianin”. Interesujący wydaje się ten fakt, iż takie przezwisko Aecjusz dostał nie z powodu swoich zwycięstw na polu bitwy czy sukcesów politycznych, ale za to, co, zdaniem autora powieści, jest o wiele bardziej znaczące i cenne, a mianowicie za obronę dziedzictwa kulturalnego świata starożytnego i przede wszystkim za zachowanie poematu Homera Iliada. Ten poemat „[…] jest w młodzieńczej twórczości literackiej i krytycznej Parnickiego symbolem streszczającym w sobie najcenniejsze wartości kultury, niezniszczalne mimo wszelkich przewrotów”2. Jak pisał autor Aecjusza…, „Iliada to najpiękniejsza opowieść, jaka kiedykolwiek wyszła z ust człowieczych”3. Poemat Homera był właśnie tym utworem, który z wielu powodów doskonale pasował do kontekstu współczesnej pisarzowi rzeczywistości. Mieścił on w sobie zarówno pewnego rodzaju przestrogę przed II wojną światową rozpoczętą przez Niemce faszystowskie, jak i przewidywanie przyszłej katastrofy europejskiej, której w 1937r., kiedy Aecjusz… ukazał się w druku, chyba nie można już było uniknąć. Uwzględniając ogromne znaczenie poematu Homera dla powieści Parnickiego, należy również zwrócić uwagę na postać poety tłumacza Karyzjusza. Mimo to, że jest on bohaterem drugorzędnym, właśnie Karyzjusz oddaje stosunek pisarza do głównego problemu powieści, a mianowicie do problemu sztuki jako wiecznej czarującej siły nie podwładnej czasowi. Ten bohater jest nosicielem kultury starożytnej, jaką stara się uprzystępnić Aecjuszowi. Właśnie dzięki Karyzjuszowi zaczyna się kształtowanie duchowe Aecjusza, który do tych czas pozostawał zwykłym żołnierzem dojrzałym wśród plemion barbarzyńskich. Tylko w majątku poety dowódca usiłuje zrozumieć rzeczywistą wartość piękna i uświadomić sobie, że obrona Rzymu jako państwa pociąga za sobą również obronę jego zabytków kulturowych. 1 Parnicki T. Aecjusz ostatni Rzymianin. – Warszawa, 1957. − S. 46. Czermińska M. Op. cit. − S. 20. 3 Parnicki T. Op. cit. − S. 355. 2 377 Te idee Parnickiego wypowiada w utworze Karyzjusz zwracając się do Aecjusza podczas rozmowy o tłumaczeniu Iliady: „Oto napierają na cesarstwo ze wszystkich stron barbarzyńcy, łupią, niszczą, zdobywają – ty nas bronisz przed nimi, nieprawdaż?... Ale czy tylko nas bronisz?... Nie. Aecjuszu, bronisz tego wszystkiego, co stworzyły wieki i dziesiątki wieków… bronisz nie tylko pokoju rzymskiego i potęgi a chwały rzymskiego imienia, ale bronisz tez Homera, o którym nie wiesz, i posągów etruskich, na które nigdy nie spojrzysz […] Ale gdy zabraknie ciebie, Aecjuszu, w gruzy runie wszystko… cesarstwo i potęga Rzymu i Pax Romana, a wraz z nimi i ja, i mój Homer, i wszystko, co pięknego, mądrego i dobrego stworzyły pod osłoną Rzymu wieki…”1. Można zauważyć, że wyżej przytoczony cytat wyraziście ilustruje nie tylko tragedię starożytnego Rzymu, ale również współczesności, ponieważ po dojściu do władzy w Niemczech w roku 1933 faszystów świat często stawał się świadkiem tego, jak z powodów ideowych niszczono nie tylko zabytki kulturowe, ale również ich twórców. Właśnie dlatego „[…] Rzym w utworze występuje nie jako płaszcz historyczny, a jako przykład straszliwego kataklizmu, jaki zniszczył kulturę antyczną, która została z tego powodu przez wiele wieków ukryta przed człowieczeństwem”2. Epizod z tłumaczeniem Iliady wykorzystał Parnicki jeszcze w jednym celu. Dzięki temu powieść obejmuje całe cztery epoki z historii rozwoju ludzkości, rozwija się w czterech kategoriach czasowych – od momentu upadku Troi do przededniu II wojny światowej. Dla współczesnego czytelnika trzy z tych kategorii odnoszą się do czasu przeszłego i jedna do teraźniejszego. Rolę ostatniej jednak odgrywa w powieści podtekst. Jeżeli rozpatrywać te epoki w porządku chronologicznym, to pierwsza z nich, jak wspomniano wyżej, obejmuje okres wojny Trojańskiej, w której tragicznych wydarzeniach szczególną uwagę przyciągają ostatnie dnie istnienia miasta i jego upadek w wyniku podstępu Greków. Druga epoka jest epoką starożytnego poety Homera, opisującego wojnę Trojańską w swoim poemacie. Był to okres, kiedy greckie miasta polisy dopiero się kształtowały, jednak, ponieważ powieść została 1 2 Ibidem. − S. 360-361. Мусиенко С.Ф. Op.cit. − S. 241-242. 378 napisana z perspektywy czasu, współczesnemu czytelnikowi wiadomo, że minie kilka wieków, i Hellada padnie pod naporem Rzymian, jak to się kiedyś stało z Troją w wyniku inwazji Greków. Bezpośrednio opisujące się w utworze cesarstwo Rzymskie przed samym najazdem plemion barbarzyńskich, które położyły kres istnieniu tego państwa, stanowi trzecią kategorię czasową, a zgadywana w podtekście Europa lat 30. XX wieku – czwartą. Wszystkie cztery kategorie czasowe zostały wykorzystane przez autora w szczególnym celu. Dzięki takiemu doborowi materiału Parnicki ostrzega przed powtórzeniem tragedii wspomnianych państw i ukazuje, co się może stać z naszą historią, jeżeli człowieczeństwo nie nauczy się wyciągać wniosków poprzednich okresów rozwoju ludzkości. Jednak jednocześnie na tych że przykładach pisarz udowadnia ludzką nieumiejętność wykorzystywać doświadczenia przeszłości. „Ten dowód nabiera powszechnego charakteru, ponieważ przy pomocy logicznego uzasadnienia i dialektyki wydarzeń i czasów scala życie na przestrzeni kilku tysiącleci”1, połączonych przez jeden wspólny temat – temat gniewu, który we wszystkie czasy występuje jako siła niszcząca na swojej drodze nie tylko wszystko żywe, ale również wszystko cenne dla człowieczeństwa, co zostało stworzone w ciągu minionych stuleci. Jak można było zauważyć, Parnicki ukazał cesarstwo Rzymskie nie podczas zagłady, ale na kilka dziesięcioleci przed nią. Dla tego, żeby zrozumieć powody, którymi się kierował pisarz wybierając właśnie ten odcinek czasowy, należy zwrócić się do starożytnej rzeźby greckiej Laokoona będącej wspaniałym przykładem wyobrażeń o pięknie antycznych mistrzów sztuki. Rzeźbiarz grecki ukazał trojańskiego kapłana Laokoona i dwóch jego synów podczas ich nierównej walki z wężami. Bohaterowie są skazani na zgubę, ale jeszcze usiłują walczyć. Ich twarze wyrażają cierpienie, ich ciała są maksymalnie napięte, usta półotwarte, ale do pełnej utraty sił jest jeszcze daleko, i co najważniejsze, oni nie krzyczą. Dlaczego więc rzeźbiarz wybrał dla odzwierciedlenia właśnie ten moment przedśmiertnej walki Laokoona i jego synów? Oto jak wypowiada się na ten temat w wydanym w 1766r. traktacie Laokoon, czyli O granicach malarstwa i poezji niemiecki krytyk i teoretyk sztuki 1 Ibidem. − S. 243. 379 epoki Oświecenia G.E. Lessing1: „[…] twórca dąży do odzwierciedlenia piękna najwyższego rzędu połączonego z bólem fizycznym. Z powodu swej zniekształcającej siły ten ból nie godzi się z pięknem, i dlatego on [twórca] powinien był osłabić go; powinien był krzyk przekształcić w jęk nie dlatego, że krzyk wskazywałby na nieszlachetność, ale dlatego, że on odrażająco zniekształca twarz. […] Malarz nigdy nie pozwala otworzyć usta do krzyku nawet dzikusom umierającym lękliwie od miecza zwycięzcy”2. Kultura antyczna, przede wszystkim grecka, jest kulturą piękna, harmonii, doskonałości. Twórca w tych czasach po prostu nie miał prawa odtwarzać nic, oprócz piękna, ponieważ mianowicie ono było istotą życia. Właśnie na tym polegał główny zamiar Parnickiego – ukazać piękno w ostatni moment istnienia, żeby skupić uwagę czytelnika na tym, co zostanie zniszczone, co czeka Europę, jeżeli w porę nie zatrzymać tych, kogo pisarz uważa za barbarzyńców XX wieku – faszystów. Rzym Parnickiego zupełnie odpowiada ideałowi piękna antycznego. Miasto znajduje się u progu zagłady, której w zasadzie nie można już uniknąć, ale jeszcze nie straciło zdolności do walki mimo to, że jest ze wszystkich stron otoczone przez wrogów rozszarpujących go na części. Symbolem Rzymu tego okresu można liczyć młodego człowieka spotkanego przez Aecjusza podczas przeglądu wojsk oddanych pod jego komendę. „Był to szczupły, wątły młodzieniec, prawie chłopię. Widać było, że ugina się pod ciężarem zbroi, tarczy i włóczni”3. Jednak w jego pięknych dużych oczach Aecjusz zobaczył coś na tyle zadziwiające i nieoczekiwane, co pozwoliło dowódcy wydzielić tego młodzieńca z ogromnej liczby Gotów, Burgundów, Franków i przedstawicieli innych plemion barbarzyńskich, walczących po stronie Imperium. Ten młody człowiek był w zasadzie jedynym Rzymianinem czystej krwi broniącym cesarstwa. On nie jest obdarzony siłą fizyczną i czuje się samotny w różnoplemiennym tłumie sojuszników gotowych w każdej chwili przemienić się we wrogów, ale 1 Właśnie Lessing po raz pierwszy porównał utwór literacki ze sztuką plastyczną. W swoim traktacie Laokoon, czyli o granicach malarstwa i poezji autor przeprowadza paralelę między Laokoonem z Eneidy Wirgiliusza i rzeźbą greckiego mistrza. 2 Лессинг Г.Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии // Лессинг Г.Э. Избранные произведения. – Москва, 1953. − S. 394-395. 3 Parnicki T. Op. cit. − S. 97. 380 jego dusza, będąc jednocześnie duszą Imperium Rzymskiego, ośrodkiem tego piękna, wzniosłości, harmonii, jakie rozsławiali i uosabiali w swoich dziełach starożytni poeci i rzeźbiarzy, malarzy i architekci, dopóki jeszcze potrafi poprzez same swoje istnienie powstrzymywać spadającą na miasto lawinę najeźdźców. Kończąc rozważania na temat wykorzystywania wydarzeń z historii starożytnej dla przedstawienia problemów współczesnych, można wyciągnąć następujące wnioski: - szczególny rozwój powieści „kostiumu historycznego” przypada na lata 30. XX wieku; - uprawianie powieści takiego rodzaju daje pisarzom wspaniałą możliwość do przeprowadzenia paraleli pomiędzy przeszłością a teraźniejszością; - pomaga nakłonić czytelnika do pojmowania doświadczeń historycznych ludzkości i ostrzec przed błędami przeszłości; - odzwierciedla filozoficzne, ideowe, społeczne i polityczne problemy, które niepokoją człowieczeństwo na przestrzeni wielu wieków; - dowodzi, że we wszystkie czasy ludzie współcześni i dawni mieli ten sam los – wyznaczony przez podstawowe prawidłowości ludzkiej egzystencji, musieli więc stawiać sobie te same elementarne pytania, dotyczące celu życia, i w podobny sposób nie mogli znaleźć na nie odpowiedzi; - odzwierciedla ponadczasowy i ponadnarodowy charakter wielu społecznych i politycznych zjawisk. В.Н.СЕМЕНОВА /г. Минск, Беларусь/ ИСТОКИ ИДЕОЛОГИИ ЛИБЕРАЛИЗМА В УЧЕНИЯХ АНТИЧНЫХ СОФИСТОВ 381 The article analyzes the ancient Greek sources of the liberal ideology. The main attention is given to the fundamental principles of the Sophists: subjectivism, relativism, skepticism, populism, anarchism, utilitarianism, use of rhetoric. The author shows influence of these principles on the political ideology of liberalism. Мақалада либерализм идеологиясының антикалық туындау қайнар көзі сараланып зерттеледі. Риторизм, улитаризм, анархизм, популизм, скептицизм, релятивизм, субъективизм сияқты антикалық софистиканың неізін қалаушы сипаттамаларға назар аударылады. Аталған қағидалардың батыс либерализімімен байланысы айқындалады. Идейные истоки либерализма уходят в историю античной, средневековой и ренессансной философской и политической мысли, где уже были теоретически оформлены его основные идеи. На первый взгляд, совершенно различные и в историческом, и в идейном плане, школы и направления софистов, скептиков, стоиков, ренессансного гуманизма и натурфилософии, английского и французского Просвещения, имеют общую основу – принцип индивидуализма во всех его модификациях. Принцип индивидуализма в западноевропейской истории начинает складываться еще в античной философской и политической мысли и связан с деятельностью софистов, а впоследствии эллинистических направлений и средневекового номинализма. Первые ростки либеральных идей, в частности идеи демократизации общества, просветительства, индивидуализма и релятивизма, можно обнаружить в учениях античных софистов Протагора и Горгия в середине V века до н.э. По словам А.Ф. Лосева, софисты «весьма близки сердцу западноевропейских просветителей различного толка, потому что сама греческая софистика, несомненно, есть греческое Просвещение … софисты – это как раз типичнейшие просветители, то есть, скептики, рационалисты, индивидуалисты и анархисты»1. Политическая жизнь в эпоху Античности носила тотальный характер, не было в жизни человека уголка, не затронутого и не связанного с интересами полиса. Античность мыслила государство как продолжение космоса, а человека рассматривала как «животное политическое», как часть государства и космоса. Сфера политиче1 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С. 4. 382 ского, будучи отображением космического порядка, пронизывала все сферы жизнедеятельности античного общества. Будучи частью полиса, античный человек видел смысл своей жизни в служении государству, в котором он только и становился человеком. Человек как бы «подражал» государству, которое, в свою очередь, как продолжение космоса подражало космическому устройству, поэтому структура космоса, государства и человеческой души была идентичной. Идеальной ситуацией была иерархия (в космосе, государстве и человеческой душе), согласно которой разум (духовное) начало был первичным и подчинял себе чувственную (материальную) сторону мира. Как отмечает А.Ф. Лосев, «древний грек ранней классики понимал все вещи, весь космос как хорошо организованную, одушевленную и вполне чувственную материю, причем эта космическая организация приводила к категориям гармонии, симметрии, ритма…»1. Космической иерархии соответствовала иерархия в государстве, где у власти находилась аристократия, и иерархия человеческой души, где личные желания человека фактически растворялись в интересах полиса. С середины V в. до н.э. ситуация начала постепенно меняться, что было связано с распространением демократических умонастроений и софистических идей, которые с течением времени привели практически к тотальному скептицизму в этике и политике. Духовными причинами этой ситуации стали противоречия и неполная продуманность досократовской философии: «греческая софистика была не столько прямым отрицанием натурфилософии, сколько доведением ее до абсурда…»2. Так, «из Гераклита сам собой вытекал релятивизм и даже нигилизм», чувственная текучесть и мыслительный континуум элеатов не могли объяснить существование «раздельных устойчивостей», необходимых для познания. Та же ситуация, с точностью до наоборот, наблюдается в учении Демокрита. Если существующая абсолютная дискретность не подда- 1 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С. 4. 2 Там же. − С. 21. 383 ется никакому обобщению, объяснить познание также оказывается невозможным1. Таким образом, «греческие софисты – это первая ступень самосознания духа, переходившего от объективного космологизма к субъективному антропологизму, причем базой для необходимого здесь индивидуалистического развития служила афинская демократия конца V в. Именно для нее, для ее политически-экономической экспансии и послужила орудием дифференцированная, свободноинициативная личность, окончательно порвавшая с общиннородовыми авторитетами»2. Софисты – первые демократы и просветители, энциклопедисты и эрудиты Античности. В отличие от досократиков, в центр своих исследований ставивших Объективное, софисты сконцентрировали свое внимание на изучении Субъективного, то есть человеческого, чувственного, множественного, материального. В центре внимания оказываются попытки «проникновения в субъективные глубины человека, в его психологию, в те его переживания, которые очень скоро стали претендовать на самодовление и даже анархизм»3. Следствием подобного интереса стало распространение эмпирико-индуктивного метода исследования и изучение различия культур и цивилизаций, филологические и психологические исследования, релятивизм и скептицизм всех мастей. Релятивизм софистов распространялся на все сферы. Известный тезис Протагора «Человек есть мера всех вещей, существующих – для их существования, несуществующих – для их несуществования» утверждал субъективную и относительную истину и ставил под сомнение объективный и общеобязательный характер знания. Абсолютный релятивизм практически полностью устранял различие между истиной и ложью, добром и злом, справедливостью и несправедливостью. Как отмечает Э. Целлер, «глубоко был заложен отказ от объективного знания во всем характере этого образа мыслей»4. Фактически софисты устраняли различие между объективной истиной и субъективным мнением. Единственным критери1 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С. 22. 2 Там же. − С. 50. 3 Там же. − С. 5. 4 Целлер Э. Очерк истории греческой философии. – М.: Канон, 1996. – С. 85. 384 ем истинности оказывались личные предпочтения каждого конкретного человека, которые основывались, в свою очередь, на принципе полезности. Софисты были первыми, кто фактически свел истину к пользе. Для софистики характерен торгашеский дух во всем, не случайно Платон называл их «торговцами духовными ценностями». Ф. Коплстон отмечает, что «доктрина релятивизма, связанная с диалектической и эристической практикой, естественным образом порождает у человека желание добиться успеха, оставив за бортом истину и справедливость»1. Принцип релятивизма непосредственно связан со скептицизмом. Не все софисты были скептиками, но «та субъективная рассудочность, которую они развивали, неизбежно влечет к скептицизму»2. А скептицизм неизбежно приводил к отрицанию морали и религии, «типичному выражению чисто светского равнодушия к «истине». Как впоследствии скептики, а затем и новоевропейские представители эмпиризма и сенсуализма, последовательные рассуждения софистов приводили их к полному субъективизму, доказывавшему, что все человеческие ощущения субъективны, соответственно, субъективны и все восприятия, суждения, мнения, оценки и знания. Поэтому мерой всех существующих в мире вещей и событий является познающий субъект. Как и французские просветители, высказывавшие скептические и атеистические идеи, софисты обосновывали невозможность рассудочного доказательства существования богов. Таким образом, «всемогущие боги софистов, вытеснившие прежних богов, суть «язык и облака», по выражению Аристофана – риторика и туман»3. В частности, Продик выводил религию из обожествления полезных человеку предметов и природных стихий. Софист Критий, в духе Вольтера, считавшего, что даже если бы бога не было, его следовало бы выдумать, рассматривал религию и 1 Коплстон Ф. История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Т. I. – М.: ЗАО Центр-полиграф, 2003. – С. 115. 2 Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский двор, 1997. – С. 244. 3 Там же. − С. 258. 385 общественные законы как изобретение мудрых правителей для того, чтобы при необходимости устрашать и держать в повиновении, а также утешать и воспитывать народ. Принцип релятивизма распространяется и на сферу законов: если для каждого истинно то, что кажется ему истинным, то для каждого и справедливо то, что ему нравится. Центральной идеей учения софистов выступило противопоставление «закона» и «природы». Общественные законы противоположны природным. Природные законы вечны, а общественные относительны и устанавливаются произвольно, в зависимости от того, что полезно и выгодно данному государству. Номос, в отличие от фюсис, носит относительный характер. Отсюда возникает идея изменения законов и идея существования различных законов для различных народов и государств. Если в сократовско-платоновской традиции целью государства как «общего дела» является обеспечение интересов всего общества, чему и служат установленные в государстве законы, то для софистов общественные законы носят относительный характер и призваны защищать слабых. С идеей различия природных и общественных законов связано и различие между естественным и положительным правом. Естественное право понимается некоторыми софистами как основа всеобщего равенства. Поэтому Гиппий и Продик, например, в духе французских просветителей призывали к упрощению жизни, возврату к природе, первобытной простоте и нравственности. Отсюда, проистекают и демократические идеи некоторых софистов о всеобщем равенстве людей. Так, Алкидам Элейский высказывался за упразднение рабства, настаивая на том, что все люди от природы равны и природа никого не сделал рабом. Ликофрон утверждал, что благородное происхождение – это обман, а все люди равны. Антифонт Афинский «отказывался признавать разницу между благородными и простолюдинами, греками и варварами, а также само понятие «варварство»1. Идея социального равенства обосновывается идеей универсальности природных потребностей человечества. В противоположность этому, младшие софисты, в частности Калликл, в духе Ницше выступает против равенства, которое считает обманом, насаждаемым с помощью воспитания и морали, ви1 Коплстон Ф. История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Т. I. – М.: ЗАО Центр-полиграф, 2003. – С. 119. 386 дит в естественном праве «право сильного» и рассматривает общественные законы как «путы», с помощью которых слабые сковывают сильных. В платоновском «Горгии» Калликл отмечает, что суть права состоит в том, чтобы сильнейший имел власть над слабейшим. В учении Калликла содержится идея, получившая свое окончательное завершение в Новое и новейшее время (в частности, наиболее ярко у Ф. Ницше), когда общественные законы рассматриваются как искусственные, в противовес естественным природным законам, и их необходимость объясняется защитой слабых от более сильных. У софистов отсутствовали чисто теоретические интересы, «философия, как и наука, получает прикладное значение в качестве воспитательного и образовательного средства»1. Показательно скептическое отношение софистов к глубоким занятиям философией, которая является для них, как и для многих современных их последователей не более, чем «игрой в бисер», «предметом литературного интереса … и умственного любопытства. Она служит средством к развитию формальной рассудочности, освобождает от предрассудков наивного мифологического миропонимания, но взамен этих предрассудков еще не дает никакого положительного знания. Интересует ее формальная сторона, ее способы доказательства и убеждения…»2. Развитие чувственности в учениях софистов закономерно выливается в интерес к эстетике, искусству, литературе. Известно, что Гиппий занимался теорией музыки, вели дискуссии о живописи и скульптуре, Критий играл на флейте. Софисты создали «культ слова», «впервые заговорили в Греции о силе слова и построили теорию этой силы»3. Старшие софисты были талантливейшими и искуснейшими ораторами и преподавателями риторики. Первоначально искусство красноречия зародилось в Греции как искусство судебного, а затем уже изящного и политического красноречия: «Политическое искусство» как умение 1 Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский двор, 1997. – С. 244. 2 Там же. − С. 244. 3 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С. 31. 387 публично защищать свои частные интересы и обсуждать дела общественные – вот конечная цель Протагора»1. Софисты были первыми греческими филологами. Софисты «меньше всего интересовались реальными предметами и больше всего разными актами человеческого сознания». Софистика с ее вниманием к проблемам внутреннего мира человека, познания, языка, представляет собой начальный этап развития античного и европейского самосознания. Лосев отмечает, что софисты и Сократ представляют впервые появившуюся в греческом мышлении теорию и опыт «сознания самосознания»2. Принцип скептицизма проявляется и в софистической эристике – искусстве спора, когда любое, даже самое очевидное суждение может быть подвергнуто сомнению и критике. Очевидно, к каким катастрофическим последствиям может привести популяризация, широкое распространение и применение эристики. Если решения и советы врача еще оспаривать побаиваются, то духовные авторитеты подвергаются осмеянию и критикуются школьниками и студентами повсеместно. Сегодня каждый первокурсник, прочитав на досуге какой-нибудь второсортный учебник, считает своим долгом не согласиться с Платоном и снисходительно покритиковать «темное» невежественное средневековье. К еще более плачевным последствиям приводит релятивизм в сфере закона и права, когда искусный и ловкий адвокат с помощью различных юридических уловок «интерпретирует» и поворачивает закон таким образом, что очевидный преступник с легкостью избегает заслуженного наказания: «Если человек хотел разбогатеть в условиях греческой демократии, он должен был заниматься тяжбами, а софисты как раз и учили, как выигрывать судебные процессы. На практике это означало – представить справедливое дело несправедливым и софисты обучали этой премудрости»3. Гиперболизация риторики и эристики в юридической практике, формирование в современную эпоху целого сословия профес1 Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский двор, 1997. – С. 243. 2 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С. 33. 3 Коплстон Ф. История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Т. I. – М.: ЗАО Центр-полиграф, 2003. – С. 106. 388 сиональных адвокатов-демагогов, принудительное навязывание юридических услуг, когда человек ни шагу не может ступить без консультации с юристом, – все это формирует образ права, отстаивающего не интересы истины и справедливости, а защищающего, прежде всего, позицию неправого. Современно, в этой связи, звучит речь Калликла в платоновском диалоге «Горгий», который, обращаясь к Сократу, говорит: «разве ты сам не видишь, как постыдно положение, в котором, на мой взгляд, находишься ты, и все остальные безудержные философы? Ведь если бы сегодня тебя схватили – тебя или кого-нибудь из таких же, как ты, – и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не совершал, ты же знаешь – ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом, не в силах ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому вздумалось потребовать для тебя смертного приговора». Еще одной особенностью деятельности софистов стала их популяризация образовательного движения, как сказали бы сегодня, реклама образовательных услуг. В работе «Пайдейя» В. Йегер отмечает, что «в силу исторической необходимости государство V века становится исходным пунктом мощного образовательного движения …, в котором берет свое начало европейская культура1. В этом смысле, софисты являются прямыми предшественниками современной западной цивилизации в целом и либеральной идеологии, в частности. Демократизация античного общества поставила перед греческим образованием того времени новые задачи и в лице софистов сформировала новый тип образования, основанный на умении мыслить и выражать свои мысли. Несмотря на различия в методах преподавания, все софисты учили «мыслить и говорить», однако задача обучения «искусству мысли» фактически была заменена задачей научить «искусству слова», поскольку, если нет истины и подлинного знания, а есть лишь мнение, то «искусство доказательства есть лишь часть риторического искусства»2. 1 Йегер В. Пайдея. М.: Греко-латинский кабинет, 1997. – С. 126. Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский двор, 1997. – С. 248. 2 389 Софистическое образование напоминает современную либеральную систему образования, где основными принципами являются полезность, а не фундаментальность, опора на память, а не на умение мыслить, риторичность, а не истинность и полнота содержания. Как полагает Э. Целлер, «весь характер софистического преподавания требовал того, чтобы при этом наибольшее значение придавалось техническим средствам языка и изложения, а не логической и реальной правильности содержания. Речи софистов изготовлялись напоказ и прежде всего стремились производить впечатление искусным выбором своей темы, неожиданными оборотами, многообразием выражений, изысканным, изящным и цветистым языком»1. Как и в современную эпоху, в любой демократии главным достоинством политика является умение красиво говорить: «в греческих городах-государствах, особенно в Афинах, нечего было и надеяться оставить свой след в политике, не умея говорить, и говорить хорошо. Софисты обучали этому искусству, главной политической «добродетели», добродетели новой аристократии интеллекта и дарований»2. В одноименном платоновском диалоге Горгий определяет искусство красноречия как величайшее благо, дающее власть над людьми. Поэтому, «чем более победоносная демократия постепенно устраняла все преграды, которые прежде традиция и закон ставили произволу самодержавного народа, и чем более блестящие перспективы открывались именно в силу этого перед всяким, кто умел склонить на свою сторону этот народ, тем ценнее и неизбежнее должно было казаться преподавание, с помощью которого можно было стать оратором и народным вождем»3. Софисты учили решительно всему на свете: «у досократовых философов редко можно было найти учеников – ибо их главной задачей были поиски истины, – зато софисты просто не могли обойтись без своей школы, ибо их главная задача была учить»4. Как хвалится Горгий, очень удобно и экономно из всех наук и искусств 1 Целлер Э. Очерк истории греческой философии. – М.: Канон, 1996. – С. 88. Коплстон Ф., История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Т. I. − М.: ЗАО Центр-полиграф, 2003. – С. 105. 3 Целлер Э. Очерк истории греческой философии. – М.: Канон, 1996. – С. 80. 4 Коплстон Ф. История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Т. I. – М.: ЗАО Центр-полиграф, 2003. – С. 105. 2 390 изучить только одно – красноречие -- и одновременно ничем не уступать мастерам любого дела. В конечном счете, софистическое образование, акцентирующее внимание на умении красиво и складно говорить, приводило к тому, что успехом, почетом, популярностью пользовался среди народа не подлинный мыслитель, а невежественный болтун и демагог. Сократ справедливо оценивал красноречие не как искусство, а как навык, сноровку и «угодничество», которое отыскивает средство убеждения, чтобы казаться невеждам большим знатоком, чем истинные знатоки. Как в свое время французские просветители, софисты пробудили интерес к чувственному и единичному, который проявлялся буквально во всем. Отличались «любопытством к пестроте человеческой жизни», «погоней за историческими и географическими редкостями», занимались историографией и археологией. Большое внимание уделяли проблемам психологии. Гиппий исследовал явления памяти, а Критий изучал меланхолию. Антифон из Афин считался создателем «искусства беспечалия», в стиле современных психоаналитиков занимался толкованием снов, расспрашивая о причинах бед, утешал и врачевал печалящихся. Характерна для софистов и необычайная жажда жизни. К жизни они, как впоследствии и титаны Возрождения и французские просветители, подходили чрезвычайно разносторонне: «Они и философы, и ораторы, и драматурги, и поэты, и учителя красноречия, и дипломаты, и представители специальных дисциплин, и актеры на своих ораторских трибунах, и воспитатели молодежи, и законодатели, и профессиональные политики, и веселые анархисты, которым все нипочем, и серьезные моралисты с неизбежными в этих случаях моральными кодексами»1. А.Ф. Лосев называет время и философию софистов «декадансом», понимая под этим «не отрицание объективных ценностей, но стремление перевести их обязательно на язык чувственных ощущений»2, когда объективные ценности у многих софистов оставались нетронутыми. Субъективизм софистики носил подчиненный характер, поэтому понимание софистики только как индивидуализма, релятивизма и нигилизма поверхностно и несправедливо. Конечно, 1 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С. 51. 2 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С. 26. 391 никоим образом нельзя отрицать безусловную глубину, умение вскрывать противоречия и идти в мышлении до конца (что Ф.Ницше называл интеллектуальной честностью), логическую и риторическую талантливость и оригинальность софистов, в особенности старших. Отмечая их релятивизм и скептицизм, Лосев показывает закономерный и неизбежный характер подобного развития греческой философии: «в софистах говорил дух времени, говорила сама история»1. Однако в данном случае интерес для исследования представляют те характерные особенности античной софистики, которые впоследствии (в эпоху эллинизма, в Новое время и Просвещение, в современной западной цивилизации) заострились и получили широкое распространение. В учении софистов, несмотря на словесную эквилибристику и безусловный талант, содержалось то «поверхностное, нездоровое и опасное» (Целлер), что в дальнейшем развитии античной философии все очевиднее проступало наружу. Совершенно не случайно, что в современную эпоху деятельность софистов, а также познавательная и риторическая ценность софистики все чаще пересматриваются в позитивном ключе. Как и софисты, для которых истина и мораль фактически не имели принципиального значения, а реальной ценностью обладал только момент настоящего, сиюминутный успех, победа в споре, современная западная цивилизация также концентрирует свое внимание на настоящем, «живет сегодняшнем днем», ориентируется на публичный успех. Очень быстро и совершенно закономерно софисты (младшие) превратились в «спорщиков и путальщиков», а сама софистика «выродилась в пустейшее фокусничество и даже в форменное балаганничание»2. Подобные превращения мы все чаще наблюдаем на примерах современных софистов -- «реальных» политиков и политтехнологов, -- для которых, как и для их предшественников, характерны популизм и «чванливая поверхностность» (Целлер). Таким образом, можно выделить следующие общие черты софистических учений, впоследствии получивших распространение в новоевропейских философских, политических, экономических, 1 2 Там же. − С. 47. Целлер Э. Очерк истории греческой философии. – М.: Канон, 1996. – С. 85. 392 психологических и педагогических теориях: субъективизм, скептицизм, релятивизм, анархизм, демократизм, популизм, космополитизм, утилитаризм, ориентация на практический эффект, полезность знания, риторизм, агрессивность и активность, состязательность, ориентация на настоящее. Г.Г.СОЛОВЬЁВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ОБ ЭРОСЕ ПЛАТОНА И ПОСТМОДЕРНИСТСКОМ СОБЛАЗНЕ In article it is carried out компаративистский the analysis of idea of Platonic love as ascension bases to the highest blessing and postmodernist концепта temptation as secrets of female essence. The conclusion about неустранимости spiritual essence of love in the conditions of a postmodern becomes. Мақалада платондық махаббат иедясының жоғарғы Игілікке ұласуы жəне еліктеудің əйел жанының құпиясының постмодерндік концепті махаббаттың рухани негізінің постмодерн жағдайында да жоғалмайтындығы жайында қорытынды жасалынған. В мифах многих народов мира любовь воспринимается, прежде всего, не как личностное чувство, а в качестве вселенской силы притяжения, сближающей планеты и вносящей в мир гармонию и соразмерность. Ненависть, соответственно – противоположная сила отталкивания, враждебности. Это понимание разделяют и многие греческие мыслители. Так, Эмпедокл настаивает на онтологическом статусе любви, считая, что стихии в своем круговращении то «силою Любви сходятся в одно стройное целое, то, наоборот, ненавистью Вражды несутся врозь друг от друга»1. И Аристотель, обобщая историю древнегреческой философии, соглашается с Эмпедоклом, усматривая в движении небесных светил проявление силы вселенской любви. Примечательно, что онтологическая трактовка любви была воспринята и средневековой философией. Данте Алигьери, завершая эпоху средневековья и открывая эпоху Возрождения, заключа1 См.: Платон. Соч. в трех томах. Том 2. – М., 1970. − С. 522. 393 ет песнь тридцать третью «Божественной комедии», где описывает лицезрение Божества вдохновенными строками: Но собственных мне было мало крылей; И тут в мой разум грянул блеск с высот, Неся свершенье всех его усилий. Здесь изнемог высокий духа взгляд, Но страсть и волю мне уже стремила, Как если колесу дан ровный ход, Любовь, что движет солнца и светила. Для нашего контекста чрезвычайно важно не упустить изначальный онтологический смысл любви, который станет основой духовного единения Бога и человека в религиях откровения. Но об этом чуть позже. Обратимся к другим трактовкам любви, которые появились также в дискурсе древнегреческой философии: антропологический смысл любви. Здесь можно было бы развернуть прекрасные полотна повествований о древнегреческих мыслителях. Мы же устремимся к Платону, названному Гегелем «всемирно-исторической личностью», одним из учителей человечества. Мыслителю и философскому писателю, который до сих пор остается во многом загадкой, окутывая свое имя многочисленными легендами и продолжая интенсивно воздействовать на всю мировую культуру, побуждая читателей и исследователей к спорам, дискуссиям, новым интерпретациям и тем самым, согласно герменевтике, продолжая наращивать бытийственность своих текстов. Я сказала текстов? Да нет же, это диалоги, где воссоздается живая ситуация встреч и разговоров, настойчивых и неутомимых поисков уклончивой, ускользающей истины. Самое прекрасное, что может объединить людей - духовное общение, сопровождаемое иронией, включающее вопросноответную диалектику и собственно майевтику. Платона называли философом любви и смерти. В этом – парадоксальность и загадочность его образа. Да, он не уставал прославлять разум, мудрость, истину. Да, он был глубоко равнодушен ко всем чувственным, телесным наслаждениям и радостям. Он сторонился славы, презирал богатство и почести, знал только одно богатство и радость – будить в людях желание к познанию самого сокровенного и дорогого. И он же утверждал, что философ, отстраняющийся от всего чувственного, – на пути к смерти. И он же воспевал 394 любовное неистовство, страсть, охватывающую и покоряющую душу, как вечное, неустанное стремление, порыв к совершенству. Он учил философии словно преданный и покорный влюбленный, с необыкновеннымвоодушевлением и почти религиозным экстазом. Сократ сам ничего не писал. Его магический облик и речи сохранил для нас Платон в своих диалогах – в них Сократ главное действующее лицо. Он всегда затевает спор, ведет диалог, задает вопросы себе и другим. В ранних диалогах это еще поиск самого Сократа, в более зрелых – он становится выразителем учения, развитого Платоном. Накануне встречи с Платоном Сократу приснился сон: на грудь ему опустился прекрасный лебедь. «Вот мой лебедь!»- сказал Сократ. Платон был потомком последнегоцаря Аттики, получил прекрасное образование, славился как искусныйнаездник и бесстрашный борец. Он писал поэмы и трагедии. Одна из них уже готовилась к постановке, но все изменилось в жизни Платона после встречи с Сократом – он действительно стал его Лебедем… Рассказывая о Сократе, я буду говорить и о Платоне – диалектике, основателе этики и учения о любви. О вдохновенной любви, страсти Платона к философии, осветившей всю его жизнь. О его необоримой вере в разум и в духовные силы человека. Известный исследователь античной культуры А.Ф. Лосев говорит о многовековой загадке Платона: ему посвящены тысячи книг и исследований, и все-таки он продолжает волновать и притягивать… Платон хорошо знает разработанную в древнегреческом языке терминологию, определяющую различные типы любви: Первый – Эрос, неукротимая, обжигающая любовь-страсть, «огненная река», не знающая преград и запретов1. 1 В изящной миниатюре молодого Платона Эрот изображается малышом, подобным алому яблоку, изнеженным и томным. «Сам же на розах цветущих, окованных негою сонной, Он, улыбаясь, лежал, а над ним золотистые пчелы Роем медовым кружились и к сладким губам его льнули». Но изнеженный бог любви становился неукротимым в ярости. Обиженный Аполлоном, он послал в златокудрого стрелу, внушив ему любовь к дочери речного царя Дафне. Ей же была послана стрела, вызывающая ненависть к богу солнца. И вот Аполлон устремляется к Дафне, изнемогая от страсти, но нимфа в ужасе бежит от него. Еще мгновение, и он ее настигнет. Но тщетно. По просьбе нимфы боги превращают ее в вечно зеленеющий лавр… 395 Второй – «филия», любовь – дружба, проявляющаяся в социальных отношениях и имеющая более спокойный, уравновешенный характер. Отсюда происходят многочисленныепоименования научных дисциплин: философия, филология, филотелия и т.д. Третий – «сторге» любовь – привязанность, которая проявляется прежде всего в семье и признается самой предпочтительной ценностью семейной жизни. И наконец, четвертый – «aqane», жертвенная любовь, способная на безумства, на подвиг, на защиту любимого даже ценой собственной жизни. Из всех четырех смыслов любви Платон выделяет Эрос, но при этом одухотворяет и возвышает любовную страсть. Он выстраивает своеобразную «лестницу» любви, по которой можно совершать духовное восхождение от чувственной влюбленности и эстетического восторга перед прекрасным телом к идеальной любви, лишенной плотского вожделения, предмет которой – абсолютная красота и абсолютное благо, уподобляемое Солнцу. Самый известный диалог о любви – «Пир», принадлежащий перу зрелого Платона. Как и все диалоги он читается на пределе страстного желания доискаться до истины вместе с собеседниками, среди которых, как всегда у Платона, завораживает всех своими речами Сократ – «флейтист Марсий», похожий еще на электрического ската, такие от него исходят разряды1. Благодаря Платону мы можем побывать на пире, где семь мудрецов произносят речи о любви, хотят отыскать ее сущность. Мы услышим сначала Федра. Ничто и никто на свете – ни родители, ни друзья, говорит он, не научат добру и благородству так, как учит любовь. Влюбленный страшится недостойного поступка: если он воин, то не осмелится бросить оружие. Каким прекрасным было бы государство, образованное из влюбленных! Самый возвышенный подвиг совершают влюбленные: жена царя АдметаАлкестида одна согласилась умереть вместо мужа, хотя живы были его отец и 1 Диалог «Пир» - новый для античного мира жанр застольных бесед, который стал излюбленным не только для древнегреческой, но и для римской, и для раннесредневековой литературы. Назовем еще диалог «Пир» ученика Сократа Ксенофонта, «Пир семи мудрецов» Плутарха, «Пир» сатирика Лукиана, «Пир» Данте Алигьери. И это все один и тот же пир, о котором повествует Платон! 396 мать. А Ахилл?Предупрежденный богами, что погибнет, если будет мстить за смерть друга Патрокла, он не остановился, не поостерегся. Преданность и самоотверженность в любви высоко чтима людьми и богами: «Любящий божественнее любимого, потому что он вдохновлен богом». Второй мудрец, Павсаний, дополняет Федра: всякое дело само по себе ни хорошо, ни дурно, главное – как оно совершается. Так и любовь. Есть два Эрота. Один – благородный, небесный, достойный похвал, побуждает к неустанному нравственному совершенству. Второй – низкий, уродливый, внушает порочную страсть, унижает душу. Третий участник пира, Аристофан, рассказывает миф: когдато люди сочетали в себе мужское и женское начало и обладали несокрушимой силой. Не желая терпеть их возрастающую дерзость, Зевс приказал разрезать их пополам, чтобы добиться скромности и послушания. С тех пор каждый человек томится и страдает в поисках своей половины. Любовь и есть стремление к утраченной целостности и гармонии. Любящие стремятся исцелить человеческую природу. Если бы предстал перед ними бог огня и ремесел Гефест и спросил, не хотят ли они, чтобы он сплавил воедино их тела и души, они ничего другого не желали бы: «Любовью называется жажда целостности и стремление к ней». Самое светлое и вдохновенное – слово Сократа. Он называет себя знатоком любви, а сам ссылается на прорицательницу Диотиму– она наставляла его в делах любви. И вот что сказала она Сократу: любовь – вовсе не желание целостности (твоя половина может и не быть благом), а стремление к прекрасному. А почему мы стремимся к прекрасному? Видимо, потому что прекрасное – благо. А почему добиваемся блага? Потому что тот, кто его настигнет, счастлив и незачем спрашивать больше, почему мы хотим быть счастливыми. Но любовь не остается вечным стремлением к недостижимому. Еe сокровенная суть – творчество, порождение, созидание. Она творит физически, и мы порождаем детей. Она творит духовно, и мы получаем еще более прекрасное потомство – книги, произведения искусства, справедливые законы, прекрасные нравы. Достойно зависти «потомство» поэтов Гесиода и Гомера, восхищение вызы397 вают «дети» законодателя Ликурга – его законы. За таких «детей» люди воздвигают святилища, поют во славу гимны. Любовь порождает в прекрасном. Этим отпускается человеку, смертному существу, доля бессмертия и вечности. Вот почему люди так охвачены любовным порывом. Они жаждут приобщиться к вечности, остаться, а не уйти навсегда. Только любящий может быть творцом, убеждает нас Сократ – и в философии, и в политике, и в человеческих отношениях. Ему открываются неведомые миры, другие измерения, тайный смысл вещей. Так сливаются воедино две мелодии, любви и смерти. Сократ хочет любви, она порождает новое и дарит неоценимое – бессмертие. «Все люди беременны как телесно, так и духовно, и когда они достигают известного возраста, природа наша требует разрешения от бремени. Разрешиться же она может только в прекрасном, но не в безобразном. Соитие мужчины и женщины есть такое разрешение. И это дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявление бессмертного начала в существе смертном»1. Но рождение Сократ понимает не столько в физическом, сколько в духовном смысле. Сын скульптура – каменотеса и повитухи, он соединил в себе ремесло отца и матери. Его дело – создавать, совершенствовать души людей, быть их скульптором, но не всех, а тех юношей, которые духовно беременны и жаждут разрешения в поисках истины, что и достигается искусством вопросноответной диалектики. Потому что самые прекрасные плоды любви порождаются творчеством. Потомства Гомера и Гесиода, подчеркну еще раз – их поэтические произведения. Дети законодателя Ликурга – созданные им законы. Ведь «рождение – это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу. Но если любовь… есть стремление к вечному обладанию благом, то наряду с благом нельзя не желать и бессмертия. А значит, любовь – это стремление и к бессмертию»2. Онтология и антропология любви переосмысливается в христианстве. Впервые, как пишет Ник. Бердяев, Бог понимается как личность в высшем смысле этого слова. Любовь из космической силы или экстаза, поднимающего человека по ступеням чувствен1 2 Платон. Пир // Соч., в трех томах. − Том 2. − С. 137. Платон. Пир // Соч., в трех томах. − Том 1. − С. 137-138. 398 ной любви к созерцанию высшего Блага, становится основой духовного единения Бога и Человека, т.е. онтология и метафизика любви наполняются антропологическим, личностным содержанием. Бог нового Завета относится к человеку не через страх и трепет, а через любовь, универсальную духовно-нравственную связь. Это и есть подлинная сущность любви, о которой догадывался Платон. Любовь в христианстве – первая и безусловная ценность. Напомню Первое послание к Коринфянам Святого Апостола Павла:«… Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви: то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. … А теперь пребывают ….. три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше»1. Но это тема для отдельного, обширного исследования. Для нас важно подчеркнуть, что завоевания Платона и онтологическое переосмысление любви в христианстве предается забвению современными постмодернистскими конструктами, где любовь заменяется термином «Соблазн». Перекинем мост в современность с помощью метода философской компаративистики, позволяющей сопоставить несопоставимое, чтобы лучше понять различные эпохи и культуры. В постмодерниский дискурс Жан Бодрийяр, один из самых популярных сегодня философов и социологов, вводит фрейдисткие мотивы сексуальности, претендуя на авторское прочтение Фрейда. Его ключевое слово – соблазн, так названа и соответствующая книга2. Фрейдовская модель сексуальности, говорит Бодрийяр, ориентирована, конечно, на мужскую сексуальность: Эдипов комплекс, комплекс кастрации, либидо как энергетический поток – все это подразумевает сброс сексуального напряжения, в форме ли самого сексуального акта или посредством сублимации, удовлетворения в других видах деятельности – возможно, в художественном творче1 Первое послание к Коринфянам Святого Апостола Павла. Библия. Новый завет /13: 1-4/. 2 Жан Бодрийяр. Соблазн (пер. с фр. Ал.Гараджи). − М.: ADMARGINEM, 2000. 399 стве или в спорте. Фрейд полагал, что все великие художественные творения – сублимация неудовлетворенного сексуального желания. Но структуру этой мужской сексуальности, рассуждает Бодрийяр, по сути строго ранжированную и даже рациональную (сексуальная рациональность) всегда сопровождало нечто иное, неуловимое, коварное, реальное и в то же время воображаемое, вторгающееся в сферу знаков и символов – соблазн или, скорее, обольщение. И это обольщение, конечно же, исходит от женщины. Власть сексуальности неоспорима. Она подчиняет даже тех, кто мнит себя свободным и независимым. Но обольщение превышает все порывы сексуальности. «Соблазн представляет собой господство над символической вселенной, тогда как власть – всего лишь господство над реальной»1. Суверенность соблазна несоизмерима с обладанием политической или сексуальной властью. Соблазн лишен структуры, он а-логичен, неуправляем, непостижим, загадочен. И он не предполагает завершения и удовлетворения, где он, напротив, гибнет. Сегодня же соблазну дается бой. То, в чем именно высказывается истина женщины, отвергается феминистками. То, что составляет ее особую привлекательность, ее ускользание от ригоризма реальности, ее высказывание в игре, где она часто напоминает цветную, порхающую бабочку, все это признается ее слабостью, недоразумением истории, призванной исправить свои роковые ошибки. Но такая «слабость» как раз и составляет силу женского, которое «никогда, в известном смысле, даже не подступалось к истине, оставляя за собой абсолютное господство над царством видимостей»2, опрокидывая тем самым все системы смысла и власти. Именно в женском, в соблазне, Бодийяр усматривает откровенную насмешку над строгим мужским дискурсом, логически обоснованном и сопровождаемом структурой рациональной сексуальности. Но приходят странные времена, когда женщина устами феминисток готова отказаться от своего явного преимущества, от своей власти в пользу мужского порядка. Феминистки, оскорбленные приговором Фрейда – «анатомия эта судьба» - не смогли избавиться, однако, от этой ненавистной им формулировки. Единствен1 2 Жан Бодрийяр. Соблазн. − С. 36. Жан Бодрийяр. Соблазн. − С.36. 400 ное их отличие – увлеченные рассуждения о децентрированной эрогенности. И всегда речь идет у них лишь о теле. А где же истинно женское – соблазн, ведь только он способен противостоять анатомии как судьбе? «Вот где единственная подлинная ставка в этой игре: стратегия видимостей против силы бытия и реальности»1. Ведь сила женского – в его неразрешимости и неопределенности. Бодрийяр откровенно иронизирует над феминистскими «баснями» о фаллократии и патриархатном господстве. Скорее, следует предположить обратное: на самом деле в истории всегда втайне господствовала женщина. И тогда надо будет говорить не о ее «зависти к пенису» (Фрейд), а о зависти мужчин к ее плодородию, против чего они и сооружали все свои мужские укрепления – политические, экономические, социальные, стараясь умалить ее очевидное преимущество. Но эта парадоксальная гипотеза Бодрийяра, на мой взгляд, – только зеркальное отражение феминистской точки зрения, поскольку тоже не избавляется от анатомической детерминации. В картине многовекового отчуждения женщины и ее современного освобождения, особенно с изобретением пилюль и других контрацептивов, Бодрийяр усматривает проявление… сексизма и оскорбительного сострадания. Происходит «раскрутка женского как автономного пола (равные права, равное наслаждение), женского как стоимости – ценой женского как принципа неопределенности»2. Отныне женщина не уклоняется, она идет до конца, как и мужчина. Ее тайна раскрывается, она становится до неприличия прозрачной, непристойной, следуя правилам игры мужской, сексуальной рациональности и упуская то, что придавало ей извечную, манящую иронию женственности – обольщение. В порнографии, утверждает Бодрийяр, представлено исключительно женское. Это «нулевая степень» сексуальности, освобожденная от игры случая, всегда выражающая полную степень готовности. Это не мужская сексуальность, подтвержденная неожиданным случайностям бессилия, но сексуальность расплывчатая, рассеянная, «завораживающее зияние», исторический реванш женщины после долгих столетий фригидности. Порнография «привносит 1 2 Там же. − С. 39. Жан Бодрийяр. Соблазн. − С. 54-55. 401 дополнительное измерение в пространство пола, делает его реальней реального – поэтому соблазн здесь отсутствует»1. «Все это слишком правдиво, слишком близко, чтобы быть правдой». Нет уже перспективного пространства, дистанции, сцены – условия воображения, игры, соблазна, тайны. В символических обществах нелепостью было бы разыскивать отдельно экономику, политику, сексуальность. Соблазн там идет впереди сексуальности, она может его лишь завершать или вовсе не появляться. У нас же сексуальность вытеснила соблазн, уподобившись экономическому круговороту капитала: либидональная экономика. Как капитал не должен ни на минуту останавливаться, чтобы не потерять драгоценное время, так и наша сексуальность должна быть пущена в обращение, чтобы приносить как можно больше наслаждения. «Наш центр тяжести действительно сместился к либидональной экономике, которая оставляет место лишь натурализации желания (а соблазн – это пустая потеря времени!), обреченного либо на влечение, либо на машинное функционирование»2. Но подобная сексуальность – всего лишь симулякр, копия копии, бесконечно удаленная от оригинала-соблазна. Символическое пространство, наличие дистанции создают сцену, где разыгрывает свои игры воображение, куда прокрадывается соблазн, окутывая реальность дымкой неопределенности, непредсказуемости, загадочности. Но когда дистанция упраздняется, когда пространство сплющивается в поверхность, соблазн изгоняется, все становится плоским, скучным, слишком близким, слишком реальным, чтобы быть реальным. Такаягиперреальность – место проживания уже не символов и даже не знаков, но, скорее, симулякров. И сексуальность, утрачивая измерения глубины, тайны, становится симулякром, курсируя по поверхности и стремясь только к акту наслаждения, без всякого искушения и соблазна. Думаю, что соблазн у Бодрийяра означает не столько сексуальную стратегию, сколько особый характер культуры, ее способность к игре, воображению, символической деятельности. И вопрос о нынешнем превосходстве логики пола и производства над ритуальной логикой вызова и соблазна еще не решен окончательно. Со1 2 Там же. − С. 28. Жан Бодрийяр. Соблазн. − С. 84. 402 блазн подстерегает повсюду и культура не в состоянии окончательно избавиться от его чар, от музыки провокации и обольщения. Даже в прямой сексуальный дискурс просачиваются неустранимые интонации совращения, поэзии, лукавства и желания. «Не бывает никакой нулевой ступени, объективной референции, но всегда только новые ставки»1. Улавливая неуловимое, Бодрийяр прибегает к различным маневрам. Первое – выделить соблазн из ряда: производство, сексуальность, истина, истолкование. Соблазн, настаивает он, - иного рода-племени. Он самодостаточен, суверенен, всемогущ. Сексуальность может вплестись в его игру-вызов, но она совсем не обязательна, а чаще всего даже нежелательна. Соблазн не знает насыщения. Он ведется без устали, включая предел, даже если это смерть. И Бодрийяр рассказывает в подтверждение сказанного сюжет фильма «Коллекционер», в котором соблазн опутывает, околдовывает героя, и сексуальность вызывает у него только каскад отрицательных эмоций. Сюжет не так уж прост. Герой фильма не может добиться ответного чувства у любимой. Он, коллекционер бабочек (запомни, читатель, это его увлечение окажется знаменательным!) похищает ее, поселяет в загородном особняке, проявляет к ней всю свою нежность и заботу, угождает, льстит, иронизирует, намекает, словом, делает все возможное, чтобы соблазнить. И его пленница постепенно втягивается в искусно расставленные сети. Она готова сделать последний шаг. Но герой приходит в негодование: соблазн возымел действие, теперь девушка для него не существует! Более того, он начинает издеваться над ней, обнажает, делает порноснимкии в конце концов, доводит до болезни и смерти. Соблазн простирается над сексуальностью, осмеивая ее слишком откровенное желание «на нулевом уровне» игры. А соблазн, эта жесткая дуэль, может завершиться только смертью. Не соблазн – наша судьба, вынуждены мы возразить (а так бы не хотелось!) Бодрийяру (как-никак мэтр мировой философии, а мы тут со своими возражениями.И все же). Не соблазн – судьба, повторяю, а скорее, спасительное нахождение в себе духовного источника, присутствия того, кто послал нас сюда и к кому мы все возвратимся, оставив и производство, и сексуальность, и соблазн, и 1 Там же. − С. 93. 403 все наши тщетные попытки обмануть самих себя и провозгласить «смерть Бога». А в глубине души… И в этом наша сила и надежда. В диалоге с Бодрийяром нам поможет Платон, настаивающий на божественной сущности любви, свободной от коварной игры соблазна. Платон, который вряд ли пригласил бы Бодрийяра на «Пир» семи мудрецов. Добавлю, что хотя постмодернисты предприняли попытку осознать на философском языке происходящие в мире глобализации радикальные метаморфозы, их отрицание онтологического и антропологического характера любви, т.е. ее духовно-нравственной сущности не может вызвать одобрения. Человек при всех информационных инновациях остается человеком, на глубинном уровне связанным крепким незримыми нитями любви с Богом, а потому способным на любовь и взаимопонимание, солидарность и согласие. О.А.ФЕДОТОВА /г. Санкт-Петербург, Российская Федерация/ РАЗУМ ИЛИ СТРАСТИ: ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЕ МЫСЛИТЕЛИ О МОТИВАЦИИ In antic political thought, there were two ground motives of human actions: reason and passion. Recognizing them both, older sophists did not speak about natural asociality of a human. They do not idealized ‘natural state’ in which people were allegedly prudent and virtuous and considered the laws and religion to be necessary for the existence of a civilized society and the state. They argued that a wise is guided by reason, while a ‘crowd’ is leaded by passions. The ideas about the natural asociality, the rampant, driven by passions, "animal-like" human nature appeared later, in the period of the crisis. In the same period, the utopian projects had spreaded, in which ‘passions’ assumed to be strictly controlled by the state: through appropriate education of the ruling class, and the constant control over the lower classes. These were either the projects of return to the 'political system of fathers' recognized as ruling of ‘naturally best’ (Antiphon, Critias, partly Gorgias), or the projects of new utopian 404 state, where, again, the power belongs to the ‘naturally best’ (Critias, Xenofontas, the idealization of Sparta, the Persian system, the utopias of Plato and Aristotle). Антика дəуіріндегі қоғамдық саяси көзқарас адам іс-əрекетінің сана мен құмарлық сияқты екі негізгі себептерін айқындайды. Екі себепті де мойындай отырып, бас софистер адамның əлеуметтен тыс табиғатын жоққа шығармайды. Олар адамдардың зиялылық пен мейірімділікті танытатын «табиғи қал-жағдайын» дəріптемейді, алдымен мемлекетте оркениетті қоғамның дамуы үшін дін мен заңның қажетілігін алға тартады. Олардың пікірінше, ойшыл адам бар мəселені ақылмен шешсе, тобыр əуестілікке бағынады. Кейінгі кезде, дағдарыс кезеңінде адамның əлеуметтен тыс ешкімге бағынбайтын, құмарлыққа тəуелді, «жануарлық» табиғаты туралы идеялар туындай бастады. Сол кезеңде төменгі тап адамдарын үздіксіз бақылауда ұстау қажет, ал жоғарғы тап өкілдеріне нақты тəрбие беру керек деп дəріптелетін, мемлекет тарапынан «құмарлық сезімі» бақыланатын утопиялық жобалар да кең тарай бастады. «Табиғатынан мінсіз» адамдардың басқаруы қажет деп ұғынатын «əкелер қатарына» қайтып оралу (Антифонт, Критий, Горгий) жобасы немесе «табиғатынан мінсіз» көсемдер басқаратын утопиялық мемлекеттерді құру қажет деп саналатын (Критий, Ксенофонт Платон, Аристотель утопиясын, соның ішінде спартандық, персиялық тұрғыдағы басқаруды дəріптейтін ) жаңа типтегі жобалар орын алды. Период расцвета греческих полисов, объединенных в два супер-союза, продолжался около 50 лет и закончился тяжелейшим кризисом. В результате ожесточенной войны распадается Афинская держава; относительно монолитная масса граждан расслаивается на горстку сверхбогачей и множество бедняков, вплоть до потерявших политические права нищих. Растут настроения аполитизма и космополитизма, распространяется пренебрежение к полисным ценностям (например, граждане полиса служат наемниками в армии его врага), наблюдается упадок нравов (Thuc. III, 69 sqq.). Пересматриваются взгляды на мотивацию человеческих действий, на отношения между индивидом и государством. В это время наблюдается массовое распространение индивидуализма и аполитизма, как на практике, так и в теории. Принцип подчинения индивида общности уже не является само собой разумеющимся. Если раньше считалось, что человек руководствуется, в основном, рациональными мотивами, то в данный период на первое место выходит точка зрения, что человек – существо иррациональ405 ное (здесь не рассматриваются взгляды греческих драматургов, это отдельная тема). Тем не менее, продолжало существовать мнение, что в «естественном состоянии», «золотом веке», люди были иными. Предшественники софистов склонны были идеализировать "естественное" состояние людей. Так, Демокрит считал, что «до познания огня вели жизнь простую и взаимно дружелюбную, не имея ни царей, ни начальников… не зная ни войн, ни насилий…. Но когда они, став изобретательнее и предусмотрительнее, открыли употребление огня, то обратились и к более… хитродерзостным делам» (Л 558). Позже Платон писал о жизни при Кроносе, когда не было ни войн, ни внутренних раздоров, ни государства, ни индивидуального быта, с собственностью на жен и детей, когда земля сама в изобилии доставляла людям все необходимое. Люди же вели жизнь философов, общаясь не только друг с другом, но и с животными (Политик, 268 d - 274 d). В «Законах» он снова упоминает о блаженной жизни при Кроносе (IV, 713 b - 714 b), а также о жизни людей после мирового потопа (III, 677 е - 680 е). Условия существования тогда отличались простотой и неприхотливостью, но все пользовались достатком. Не было ни слишком бедных, ни слишком богатых, а потому не было и никаких пороков. По сравнению с нынешними эти люди были менее сведущи в искусствах, в том числе и в искусстве войны, но зато были более рассудительными и справедливыми. Такие же добродетельные и рассудительные люди жили, по Платону, в древних Афинах и Спарте (там же, III, 682 с - 693 d). «Критий» и «Тимей» представляют древнейшие Афины и их соперника - Атлантиду, причем в древних Афинах существовало, по Платону, правильное социально-политическое устройство и образ жизни населения. Афиняне жили скромно, но достойно. Жители Атлантиды, а особенно правящий класс, отличались немыслимой роскошью: «они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила» (Критий, 121 а - b). 406 Они полагали, что «естественное» (догосударственное) состояние человечества вовсе не было «золотым веком». Софисты подчеркивали физическую слабость людей, их неприспособленность по сравнению с дикими зверями. Особенно подчеркивается и социальная дикость людей (Plato Protag. 320-322; Gorg. III 2 а, 30; Kritias В 25; Antiph. В 41, 45-47; Anonim Iam., 6р100, 5(1). Догосударственное состояние человечества характеризуется как «беспорядочная», «звероподобная жизнь», когда господствовала грубая сила, «беззаконие» (anomia, Krit. В 25). В отличие от своих предшественников, старшие софисты ясно понимали, что существование первых людей в социальном плане представляло собой «беззаконие» (anomia, disnomia). Для создания общества и государства недостаточно технического (материального) прогресса, он должен быть дополнен прогрессом социальным, в результате которого утверждаются право и закон. Некоторые софисты говорили только о законах (Протагор), но лишь те, кто считал человека существом социальным "от природы". Протагор рассказывает о возникновении государства и права следующим образом: вначале люди жили разрозненно и подобно животным. Но люди были слабее зверей и пытались объединяться. Не зная законности, они наносили друг другу обиды, и общность снова распадалась. Прометей принес людям огонь (материальный прогресс), но социальную картину это не изменило. Тогда люди получили от Зевса "стыд" и "правду", т.е. лояльность и повиновение законам (внутренний и внешний регуляторы поведения). «Все должны получить их. Ибо не бывать городам, если только немногие будут иметь их… И установи … закон, чтобы того, кто не в состоянии иметь Стыд и Правду, убивать, как язву города» (Plato, Protag. 322 е). Не все софисты не предполагали у людей внутреннюю лояльность к полису. Они полагали, что одних законов недостаточно, так, во-первых, человеческая природа, особенно у низших сословий, не может управляться только разумом, во-вторых, многие законы написаны во вред людям. Так, Антифонт утверждает, что следует соблюдать законы лишь при свидетелях, "высоко их чтя", а без свидетелей нужно подчиняться "законам природы"(B 44, A I). Критий рассказывает, что, когда возникло государство, и были записаны законы, то хорошие люди подчинялись им в любое время, дурные же - только публично, а втайне бесчинствовали. Тогда "не407 кий мудрый муж" придумал всевидящих богов, и уверил остальных, что боги всегда надзирают над людьми и жестоко покарают нарушителей законов. Ему поверили, бесчинства стали прекращаться (B 25). Так что, хотя большинство старших софистов были настроены весьма скептически в отношении существования богов, религию они не отрицали. Напротив, они считали возникновение религии одним из важнейших достижений человеческой культуры. Религиозные верования, по их мнению, предназначались для «толпы», которой необходим «божий страх». Мудрецу же вера в богов не нужна, ибо он руководствуется разумом, а не страстями. Софисты полагали также, что государственные законы созданы людьми, а не даны свыше. Все они сходились на том, что хотя законы созданы людьми по соглашению, часто переменяются, тем не менее, они являются благом, необходимым для общежития (Protag. 326 d). Протагор говорит по этому поводу: «Если какойнибудь человек представляется тебе самым несправедливым среди тех, кто воспитан меж людьми в повиновении законам, он все-таки справедлив и даже мастер в вопросах законности», если сравнить его, например, «с какими-нибудь дикарями вроде тех…, что поэт Ферекрат вывел на Ленеях» (Protag. 327). По Протагору, изменчивость писаных законов не имеет существенного значения. Ведь "что каждому городу представляется справедливым и прекрасным, то для него и есть, пока он так считает". Изменение законов государства естественно, и дело учителя - софиста помогать полису, "чтобы не дурное, а достойное представлялось гражданам справедливым" (Plato, Theaet. 167 в). Гиппий, напротив, полагал, что изменчивость законов - признак их несоответствия природе, т.е. неистинности. "Кто станет думать о законах и о подчинении им как о деле серьезном, когда нередко сами законодатели не одобряют их и переменяют?" (Xen. Mem. IV, 4, 14). Кроме того, и многие обычаи он считал не соответствующими природе. На основании своих историко-этнографических занятий Гиппий полагал, что разнообразие обычаев и норм относительно важнейших принципов человеческого поведения (браки кровных родственников, погребальные обряды, др.) доказывает их искусственный характер. Естественными Гиппий считал те неписаные законы, которые "одинаково исполняются в каждой стране". Анализируя их в беседе с Сократом, он отмечает всего два таких обычая: культ богов (богов вообще) и по408 читание родителей. Все остальное, по его мнению, противно природе и отношению между людьми: "закон, тиран над людьми, принуждает ко многому, что противно человеческой природе"(ibid, 19). Софист Антифонт также утверждал "нет ничего хуже для людей, чем анархия" (B 60; ср. Anon. Iambl. 6 p 100, 5), - по причинам человеческой природы низших сословий. Он писал, что "предписания законов произвольны, природы же необходимы", и если человек нарушает законы полиса, то без свидетелей это сойдет ему с рук (поскольку богов Антифонт в расчет не принимает, В 12). Если же нарушаются веления природы, причиняется вред самому себе "не вследствие мнения (людей), но поистине" (В 44, А 1). Если Гиппий полагал, что всего два человеческих установления можно считать соответствующими природе, то Антифонт отрицал и это. Он говорил: «Природе нисколько не более родственно и ни сколько не более близко как то, от чего законы отвращают, так и то, к чему они побуждают» (В 44, А 20). Тем не менее, все софисты полагали законы необходимыми, хотя бы для «толпы» (мудрец – сам себе закон), иначе люди вернутся к доцивилизованному состоянию. В целом можно сказать, что старшие софисты, как их предшественники, выделяли два типа мотивации, «разум» и «страсть». Они полагали, что мудрец действует на основе доводов разума (ср. Горгий, В II а, 30). Горгий, насколько можно судить, еще до Сократа утверждал, что мудрец в принципе «не может ошибаться» (В II а 26). Что касается обычных людей, то они действуют, в основном, на основании своих эмоций. Поэтому как говорил тот же Горгий, «вопли, слезы и мольбы» сильно действуют на «чернь», но бессильны, когда требуется убеждать людей разумных. По этой же причине толпой очень легко манипулировать, как угодно оратору. По мнению Горгия, все человеческие поступки совершаются, по большей части, на разумных основаниях, ради следующих двух целей: «или чтобы получить какую-нибудь выгоду, или чтобы избегнуть вреда». Особенно это касается поведения, связанного с риском или опасностью для индивида: «все преступления, которые совершаются по иным мотивам, чем эти, суть результат сумасшествия» (В II a, 19). Из аффектов Горгий признает, прежде всего, страх, который «погашает рассудок», от него многие «впадают в напрасные труды, ужасные болезни и неисцелимое сумасшествие». Страх может толкнуть человека и на противозаконные поступки, он 409 «уничтожает сильную привычку установленного закона», люди перестают обращать внимание на то, что «признается законом прекрасным поступком» (В II,16-17, ср. II a,6). К сильным страстям софист относит также любовь, которая может вызвать у охваченного ею неразумные поступки: «ибо когда она является, то является по прихоти случая, а не по решению ума, и по принуждению Эроса, а не по заранее намеченному плану искусства» (В II,19, пер. А.О. Маковельского). Кстати, сам Горгий семьи не имел, жил очень умеренно, и в преклонном возрасте сохранял трезвость мысли (109 лет). Кроме этого, привести душу в заблуждение или вызвать ту или иную страсть может «искусно составленная, но не соответствующая истине речь» (B II, 13). Однако, по мнению Горгия, все эти сильные страсти действуют преимущественно на людей более «слабых по природе». Так, страх вызывает у разумного человека лишь «замешательство в речи» (B II а, 4), которое можно преодолеть. «Вопли, слезы и мольбы друзей о помиловании» оказывают сильное эмоциональное воздействие на «толпу», но бесполезны перед людьми мыслящими (B II а, 30). Даже «ложная речь» скорее убедит народное собрание или слабую женщину, чем мудрого человека, который имеет «память о прошедшем, понятие о настоящем и предвидение будущего» (B II, 11). При этом Горгий не отрицает воздействия на человека искусства, например, поэзии (ср. B II,9), но он полагает, что разумный человек не будет строить свое поведение на основании «мнений» или эмоций. Что касается «неразумия телесной силы» (которое тоже вызывает сильные желания), то ее следует «сдерживать рассудительностью ума» (В 6). Другие представители старшей софистики также выделяют рациональное начало как основу поведения человека. Так, расчетливый индивидуализм пронизывает политическую теорию Антифонта. По его мнению, разумный человек понимает, что жизнь следует вести согласно требованиям собственной природы, а не закона. По мнению Антифонта, рассудочность и прагматизм – основы отношений индивида к государству, в любом случае надо иметь в виду собственные интересы (В 44в, 1-2). По мнению Крития, даже удача «является союзником разумно мыслящих» (B 21). Игнорирование эмоционального начала в человеческом поведении (Протагор, Сократ у Платона), как замечает Э.Доддс, совре410 менникам софистов «должно было казаться странным, здесь существовала еще одна трещина между интеллектуалами и обычными людьми». Во время Пелопонесской войны, с ее ожесточенной социальнополитической борьбой и накалом страстей, появляется и новый взгляд на мотивацию человеческих действий. Согласно этому взгляду, справедливость человека – не внутренняя убежденность или порядочность, а лишь внешнее проявление страха перед человеческим или божественным наказанием. Если же человека освободить от страха и предоставить ему полную свободу действий, то отличить справедливого от несправедливого будет невозможно. «Справедливый готов пойти на то же самое, что несправедливый, - причина тут в своекорыстии, к которому, как к благу, стремится любая природа», - так излагает эти взгляды Платон (Rep. 359c; cf. Aristot. Ethic. V,13). Постепенно развиваются идеи о том, что побудительные мотивы человеческих действий иррациональны, что человек по природе асоциален. А вот старшие софисты не делали вывода об асоциальности человеческой природы. Они, как деятели Просвещения впоследствии, полагали, что социальное неустроенность людей происходила скорее потому, что люди не были просвещенными, не имели надлежащих нормативов. Когда же нормы поведения (законы, религия) появились, то подавляющее большинство людей стало добровольно им следовать. Об асоциальности людей много говорится у Фукидида, - его «История» написана, как известно, ближе к концу войны. Судя по высказываниям, которые историк вкладывает в уста различных персонажей, положения эти таковы. Природе человека свойственен целый ряд качеств, которые слабо проявляются во время мира и процветания полиса, таких, как необузданность страстей, алчность, честолюбие, жажда власти. Короче говоря, «люди по своей натуре склонны совершать недозволенные поступки» (III, 45,3; 82,8; 84,3; IV,61,5; V,105, 1). Во время войны асоциальные побуждения вырываются на свободу: «человеческая природа, всегда готовая преступить законы, теперь попрала их и с радостью выявила необузданность своих страстей, пренебрегая законностью, справедливостью и враждуя со всем, что выше ее» (III,84,2). Такого рода идеи Платоном и Аристотелем приводятся уже как общепринятые положения. Так, Платон выделяет «звероподоб411 ную» и «божественную» стороны человеческой натуры (Rep. 589d), - причем «божественное и разумное начало» находит далеко не у всех (ibid 590d). Что касается сильных эмоций, страстей, то они, по мнению философа, свойственны большинству людей, а простые, умеренные переживания «встретишь у очень немногих, лучших по природе и по воспитанию» (ibid 431c). Платон в «Государстве» (II, 359 а-в) приводит любопытный рассказ о возникновении цивилизованного общества, в связи с особенностями «человеческой природы». Некогда общение людей не регулировалось законами, но каждый поступал, как ему вздумается; поскольку люди изначально жили совместно, то они находились в постоянных раздорах. «Когда люди отведали того и другого, то есть и поступали несправедливо, и страдали от несправедливости, тогда они, раз уж нет сил избежать одной и придерживаться другой, нашли целесообразным договориться друг с другом, чтобы и не творить несправедливость, и не страдать от нее. Отсюда взяло свое начало законодательство и взаимный договор. Установления закона и получили имя законных и справедливых». Таким образом, основная масса людей, «неспособных творить несправедливость», предпочитает спокойную жизнь в полисе, так что справедливостью «удовлетворяются не потому, что она благо, а потому, что люди ценят ее из-за своей неспособности творить несправедливость». Естественные же стремления человека по природе антиобщественны, это стремление господствовать и своекорыстие, «к которому, как к благу, стремиться любая природа». Только «с помощью закона, насильственно, ее заставляют соблюдать надлежащую меру». А поскольку люди не равны по природе, «никому из тех, кто в силах творить несправедливость, то есть доподлинно муж, не придет в голову заключать договор о недопустимости творить или испытывать несправедливость – разве что он сойдет с ума» (пер. А.Н. Егунова). Итак, по мнению неизвестного софиста, переданному Платоном, договор был создан людьми ради безопасной жизни в полисе; при этом, чем более невоздержанной является от природы сущность человека, тем больше люди должны держаться за такой договор. Если индивид у Антифонта может взвешивать свои права по отношению к государству и со страстью осознающей свою независимость личности требовать уважения своим естественных прав, 412 люди в теории, переданной Платоном, не могут этого сделать. Хотя бы потому, что они сами, из-за своей неспособности, отказались от независимости. Более того, они понимают, что в случае уничтожения договорного права и справедливости им всем угрожает серьезная опасность не только друг от друга, но, в гораздо большей степени, от «сильных по природе». Пол Агригентский, ученик Горгия заявлял, что для человека «сильного по природе» самое лучшее – быть в городе тираном (Plato Gorgias ). Некий Калликл развивает целую теорию, защищая право «сильных» и «лучших» на ничем не ограниченную власть. Законы, говорит он, «устанавливают слабосильные, а их большинство… Вот почему обычай объявляет несправедливым и постыдным стремление подняться над толпой… Но сама природа, я думаю, провозглашает, что это справедливо – когда лучший выше худшего и сильный выше слабого» (Plato ibid 483 b-d, 488d – 489c). Аристотель так же полагал, что «в душе каждого человека лежит злое начало», а потому «не иметь возможности делать все, что заблагорассудится, - дело полезное» (Pol. VI, 2, 1318b 21 sq. ). Очевидно, что рассуждения такого рода, сами по себе весьма любопытные, для старших софистов не характерны: ни у одного из них не говорится о природной асоциальности человека. Старшие софисты могут говорить о «дурных» по природе (Критий); в их произведениях заметен аполитизм и атомизация полисной общины (Антифонт), но такой ярко выраженной асоциальности человека у них нет. Жили люди изначально рассеяно или совместно, равно отмечается необходимость политического общения людей и тяга к этому общению. Мы видим, что, если у старших софистов мотивы человеческих действий предполагаются в основном рационального характера, то у младшей такими мотивами выступают страсти (pathos). И то, и другое учение о мотивах достаточно далеко отходили от традиционных полисных воззрений на мотивы поведения идеального гражданина (ср. Горгий, В 6), прежде всего переносом акцентов с интересов общества на интересы индивида. В кризисной обстановке эти теоретические положения не замедлили проявиться и на практике. «Новый рационализм не давал права человеку вести себя подобно животному, - у людей всегда была такая возможность. Но он давал им право оправдывать свою необузданность самим, и это 413 во время, когда внешние искушения к жестокому поведению были особенно сильны». Таким образом, в условиях кризиса полиса и распада полисной общины существуют три точки зрения. Первая, что человек по природе существо асоциальное, и ради блага самих же людей (общества, государства) его надо «держать в ежовых рукавицах» (Платон, Аристотель). Возможно было, по словам платоновского Сократа, «либо самому стоять у власти или даже сделаться тираном, либо быть сторонником существующего в городе порядка» (Gorg. 510 a). Ни законы, ни нормы человеческого общежития ничего не стоят, и самое лучшее, что может сделать «сильный по природе» - захватить власть (Критий, Фрасимах, Калликл, теория, изложенная Главконом). Оба эти направления имели в древности как своих защитников, так и своих критиков. Был еще один вариант, а именно, аполитизм. «Быть сторонником существующего порядка» означало в то время определенную политическую активность. Но если государство интересов людей не защищает, и общество состоит, в основном, из асоциальных типов, и «сильные по природе» творят беспредел, - тогда обычным людям лучше всего самоустраниться, замкнуться в семье или небольшом кружке единомышленников и рассчитывать только на свои силы (частично у Аристофана, Гиппия, особенно у Эпикура, др.). Впервые теоретическое оправдание аполитизма встречается, кажется, у Демокрита: «не подобает добрым гражданам, пренебрегая собственными делами, заниматься чужими» (В 253). Показательны в этом смысле взгляды представителя младшей софистики Фрасимаха Халкедонского. По его мнению, правители любого государства действуют для собственной выгоды, и вовсе не имеют в виду благо подданных, несмотря на это, их правление может быть вполне приемлемо для последних. Однако, если люди начинают терпеть ущерб от «дурных правителей», то следует принять самое активное участие в делах (В I). Ведь «либо бесчувственным, либо весьма сильным должен быть тот, кто людям, желающим ему вредить, позволяет дальше продолжать (делать это)» (ibidю Ср. высказывание Крития у Ксенофонта, Hell. II, 3, 14 sq.). 414 Из сказанного мы можем видеть, какого рода критерием пользовались старшие софисты и их ученики в своем аполитизме. Особенно четко этот критерий сформулирован у «Анонима Ямвлиха»: «правопорядок есть самое лучшее как в общественной, так и в частной жизни людей. Ибо из нарушения законов сейчас же возникают величайшие нарушения интересов (людей)». Из-за этого люди «не имеют времени для своих (собственных) дел, но вынуждены заниматься самым неприятным: политическими неприятностями, а не своими делами» (7 p. II, I; 8). Беззаконие, таким образом, плохо не само по себе, а лишь потому, что мешает спокойно жить данному конкретному человеку. Любопытно, что древний автор полагает, что в отсутствие законов проявятся лишь отрицательные стороны «человеческой природы». Тенденции аполитизма у старших софистов теснейшим образом связаны с космополитическими и панэллинскими настроениями. Такие настроения были характерны в описываемый период не только для софистов; эти идеи можно встретить у многих их современников (Антифонт, Горгий, Аристофан, Платон, Аристотель). В тот же период распространяются утопические проекты, в которых «страсти» жестко контролируются государством: надлежащим воспитанием для правящего класса, и постоянным контролем для низших. Это либо проекты возвращения к «строю отцов», понимаемому как правление «лучших по природе» (Антифонт, Критий, отчасти Горгий), либо создание утопий, где, опять же, правят лучшие «по самой природе» (Критий, Ксенофонт, - идеализация спартанского, персидского строя, утопии Платона, Аристотеля). Старшие софисты хорошо понимали, какое направление может принять их обучение. Некоторые из них утверждали, что обучают вначале добродетели, а затем уже конкретным умениям (317 в, 318 е, 319 а). Горгий даже не пытался обучать добродетели, ограничиваясь формальным обучением риторике. Он оправдывался тем, что никто ведь не привлекает к ответственности учителя кулачного борца, если его ученик окажется дурным и искалечит кого-нибудь, используя полученные навыки. Оправдываться приходилось потому, что из числа учеников софистов вышло немало людей, навредивших собственному государству. Тот же Антифонт, идеолог и глава олигархического переворота 411 года, Алкивиад, втянувший 415 Афины в авантюру, лишившую их армии и флота, Критий, глава «30 тиранов» в 404 году, и другие. Сами старшие софисты получили традиционное воспитание и хорошую натурфилософскую подготовку. Их скептическое отношение к полису и его ценностям было, в основном, чисто теоретическим. Даже недоброжелательно настроенный к старшим софистам Платон относится с уважением к большинству из них. К тому же старшие софисты, как правило, не проживали постоянно в конкретном государстве. Но уже Антифонт и Критий, которые не были профессиональными софистами, попытались применить свои умения на практике. Следующее поколение натурфилософией не интересовалось, более того, довольно презрительно относилось к профессиональным «физикам». У многих представителей этого поколения, выросшего в кризисное для полиса время и привыкшего «поворачивать» речи, смеяться над взглядами отцов, считать себя «мерой всех вещей», уже не было сдерживающих принципов и базовых ценностей. Требование старшей софистики, чтобы каждый разумно мыслящий человек сам вырабатывал для себя принципы поведения, не считаясь с традициями, часто приводили к полной беспринципности. Можно сделать вывод, что в античной общественнополитической мысли выделялось два основных мотива действий людей – разум и страсти. Признавая и то, и другое, старшие софисты не делали вывода о природной асоциальности человека, хотя полагали и законы, и религию необходимыми для существования цивилизованного общества и государства. Они не идеализировали «естественное состояние», в котором люди якобы были рассудительны и добродетельны. Они утверждали, что мудрец руководствуется разумом, а «толпа» - страстями. Позже, в период кризиса, появляются идеи о природной асоциальности людей, о необузданной, управляемой страстями, «звероподобной» человеческой природе. R.S.Fedyuk / Vladivostok, Russian Federation/ 416 THE ANCIENT MYSTICS OPINIONS AND MODERN SCENE OF THE WORLD В каждый период развития человечества формируется научная картина мира, которая отражает мир с той истинностью, которая доступна человеку. В древности природа исследовалась силой ума, а опыты игнорировались. Научные обобщения строились на начальных обобщениях, и в красочных картинах мира мирно уживались реальность и вымысел, который сейчас кажется несовместимым с мудростью древних. Однако многое в представлениях древних мистиков было верным и современные люди так или иначе порой возвращаются к тому, что казалось смешным и нелепым еще десятилетия назад. И в наши дни мы сталкиваемся с ситуациями, о которых говорил сверхрационалист Л. Витгенштейн, утверждавший, что склонность к мистическому следует из того, что наука оставляет наши желания невыполненными. Мир целостен, но не монотонен. Он не представляет собой сплошную, безликую и однородную пустыню формул, теорем, аксиом и доказанности всего. Мир целостен и обладает богатой внутренней организацией, динамичной и вечно меняющейся. Адамзаттың əрбір даму кезеңінде адам үшін өзіне қол жетімді, əлемді шынайы түрде айқындайтын, əлемді ғылыми түрғыдан бейнелейтін көзқарас қалыптасады. Ежелгі заманда табиғат ой күшімен зерделеніп, тəжірибе ескерілмейтін. Ғылыми зерттеулер бастапқы кезеңдегі зерттеулерге негізделіп, шынайы өмір мен ойдан шығарылған тұжырымдамалар əлемдік бейнеде біртұтас суреттелетін. Алайда ежелгі мистиктар үсынған көптеген ақиқаттар ондаған жылдар бүрын күлкілі болып көрінсе де, бүгінгі күнге адамдар олардың шынайылығын мойындап, қайта оралып жатады. Осы күнде де біз жоғарғы санаттағы рационалист Л.Витгенштейін айтқан жағдайлармен қайта кездесіп жатамыз, себебі ғылым біздің қалауымызды толықтай қанағаттандыра бермейді. Əлем біртүтас болса да, бір қалыпты емес. Ол тек аксиомалардар, теоремалардан, түрлі формулалардан түратын кеңістік емес. Əлем үздікіз қозғалыстағы, өзінің ішкі тəртібі бар бүртұтас бірлікті құрайды. Introduction In every period of human development forms the scientific world view, which reflects the world with the truth, which is accessible to man. In addition to this picture of the world contains something that at this stage, science is not proven, but there are some ideas and hypotheses, which in future can be proved, but maybe not. In ancient times, studied the nature of power of the mind, and the experiments were ignored. Scientific generalizations were based on the 417 initial generalizations and colorful pictures of the world lived in peace a reality and fiction, which now seems to be inconsistent with the wisdom of the ancients. However, much to the ideas of the ancient mystics and modern was the right way or the other people sometimes come back to the fact that it seemed ridiculous and absurd to even a decade ago. Ancients opinions The ancient philosophers and mystics have often been in his own way looking for one in the variety of the world. So Thales identified with the "souls" in the current world powers. For example, in his opinion, the magnet has a soul, because it attracts iron. Thales taught that all knowledge must be reduced to a common basis - the soul. Another ancient philosopher Anaximander original of all things considered "apeuronic" - a kind of infinite and uncertain start. Everything is composed of apeurone and out there. All of the apeurone itself produces itself. Land is at the center as the most difficult. Around the Earth there are three rings, the three wheels. Living was born on the border of land and sea of mud under the influence of the heavenly fire. A person born in the vast sea fish and as an adult came to the land. Even Aristotle, who created quite a true picture of the materialistic world, creating something that has created this world. Aristotle's God is impersonal, but he could not do without it because it was impossible to explain the motion of the stars, planets, moon and sun. According to Aristotle, all the heavenly bodies are attached to the spheres, and not the moving body, and these essential areas. The first sphere moves God, the stars are on it, and its movement is transmitted to other areas of lower and lower, down to Earth, where due to imperfections in sublunary elements of a perfect circular motion breaks up into many imperfect. More than this, the ancient people perceived the process of life in a heap of events, but the reality governed by certain forces. Myths created a world view based on the fantastic ideas, abstracted notions of space, time and space. The four cardinal directions and the three layers (levels) of the universe - heaven, earth and hell were given a total of seven sacred. Space seemed to have arisen out of chaos, the gods placed in the sky, rites initiated. Rational knowledge of the ancients, which included a calendar and astronomical and mathematical representations of biological, medical, geographical, historical information, intricately interwoven with fiction. From those early days had the idea that the stars controlled the destinies of people and signs of the zodiac, along with the 418 names of the constellations, there is the idea of the philosopher's stone and the elixir of life (starting with the Olympic nectar), and from there the idea of the many lives and the life after death. Can not say that everything is denied today. Modern scene of the world The picture of the world, which began to create Galileo and Newton, and ended Faraday, Maxwell and Einstein, reflects the views that come from all antiquity. Thus, it is proved that the nucleus consists of many electrons, and the discovery of quantum theory and discrete, mechanistic view of the world suffered a devastating blow. Experiments in high energy physics have changed the view of the world. It should be noted that it is now impossible to divide the science of physics, biology, chemistry and so on. Their connection is obvious, and at the macro and micro level. Synthesis of pictures of the world has created an outstanding scientist V.I. Vernadsky1. Biosphere - a philosophical synthesis of the natural sciences, absorbed the latest achievements of scientific thought, and became the foundation for new research. This doctrine reflects Darwin's ideas about the evolution of species, Einstein's ideas about the unity of space, time and matter, the relationship with the regularity of the periodic law of biological migration of atoms, quantum mechanics, the idea of the difference between macroscopic and microscopic traffic. In the modern world science and scientific understanding of the world are like the foundation of everything that is based on the modern man. It is therefore important to understand what place in the modern picture of the world occupied by non-scientific knowledge. They are sometimes interpreted as an invasion Antiscience, etc., although these concepts come to the people of antiquity. But the human spirit is desperately looking for the truth and not only wrong, but "wandering." The mind is varied, and therefore should not be arrogant to discard these lines find that are not combined with scientific conceptions of the world, as they have many thousands of years of tradition and add bright colors in a modern world view. Construction of the Kabbalah, the texts of the Bible and the Qur'an, faith, and astrology - are made and preserved for centuries. This is not science, but other forms of development of the world, to turn away from where it would be unwise. 1 Vernadsky V.I.: Biography. Selected Works. Memories of his contemporaries. Judgments descendants. / Comp. G. P. Aksenov. − M.: Sovremennik, 1993. − P. 432. 419 And today we are faced with situations which said L. Wittgenstein1, who claimed that the propensity to mystical follows from the fact that science leaves our desires unfulfilled. The world is whole, but not monotone. It is not a continuous, homogeneous and featureless desert of formulas, theorems, axioms and proof of all. The world is holistic and has a rich internal organization, dynamic and always changing. Conclusion. The modern scene of the world - the result of long development of human society. Generation after generation were part of life, based on tradition, empirical evidence, myths and religion. Myths, magic, occult practices, transfer of expertise through personal, nuggets " like science" knowledge - all this was the original sources of ideas about the world of education. From Stone Age to Antiquity accumulated background of Sciences, which later will create a modern world view. And there is room and the scientific and nonscientific knowledge, because the world is many-sided picture, which includes not only the world around us, but man, his intelligence, his ideas and ideals. Thus, the representations of the ancient mystics have found their place in the modern world view. СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ Арам Асоян, профессор кафедры искусствоведения СанктПетербургского Гуманитарного университета профсоюзов, член Дантовской комиссии Российской Академии Наук, доктор филологических наук. Большакова Алла Юрьевна, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук (ИМЛИ РАН), доктор филологических наук. Брагова Арина Михайловна, доцент кафедры культурологии, истории и древних языков Нижегородского государственного лингвистического университета. 1 Wittgenstein L. A few notes about the logical form / translation and notes Yu. Artamonova / / Logos. − 1995. − № 6. – P. 210. 420 Вдовин Валерий Николаевич, Директор Алматинского Центра антиковедения, профессор кафедры общеобразовтельных дисциплин Алматинского филиала Санк-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат политических наук. Вирченко Татьяна Игоревна, докторант кафедры теории литературы и компаративистики Луганского национального университета имени Тараса Шевченко. Волошин Дмитрий Алексеевич, старший преподаватель кафедры всеобщей и региональной истории Государственного Образовательного Учреждения Высшего Профессионального Образования «Армавирский государственный педагогический университет», кандидат исторических наук. Горнева Илона Эриковна, докторант Латвйского Университета, магистр филологии. Джалилов Заур Гафурович, Главный научный сотрудник Института востоковедения им. Р.Б. Сулейменова Комитета Науки Министерства образования и науки Республики Казахстан, доктор исторических наук. Дмитриева Полина Николаевна, старший преподаватель кафедры общеобразовательных дисциплин Алматинского филиала Санкт – Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов. Егоров Андрей Михайлович, доцент кафедры государственноправовых дисциплин Псковского юридического института ФСИН России, полковник внутренней службы. Иванова Марина Геннадьевна, доцент кафедры языков Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат педагогических наук. Кавтария Ольга Юрьевна, декан гуманитарного факультета Тбилисского гуманитарного университета, доктор филологии, полный профессор. 421 Каняшин Юрий Николаевич, кандидат исторических наук, специалист по истории западноевропейского Средневековья и кочевым ландшафтам Центрального Казахстана, автор пяти монографий и многих работ, опубликованных в Казахстане, России, Германии и Франции. Каратабанова Сарейя Жуманиязовна, доцент кафедры информатики и математики Алматинского филиала СанктПетербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат физико-математических наук. Козак Андрей Викторович, ведущий специалист Научноисследовательской части Черновицкого Национального университета имени Юрия Федьковича. Козлов Роман Анатольевич, докторант кафедры теории литературы и компаративистики Луганского национального университета имени Тараса Шевченко, доцент, кандидат филологических наук. Коломейцева Олеся Александровна, старший преподаватель кафедры общеобразовательных дисциплин Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов. Конон Владимир Леонтьевич, доцент кафедры «Юриспруденция» Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат исторических наук. Костяев Александр Иванович, преподаватель Государственного образовательного учреждения среднего профессионального образования московской области «Колледж искусств», кандидат философских наук. Красавцев Лев Борисович, профессор кафедры теории и истории государства и права Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова, доктор исторических наук. 422 Крюкова Галина Васильевна, доцент кафедры общеобразовательных дисциплин Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, Мастер Спорта. Курманова Маржан Сейлжановна, доцент Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат исторических наук. Логинов Александр Владимирович, аспирант кафедры истории древнего мира исторического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Мальбин Дмитрий Адреевич, аспирант Юридического института ФГБОУ ВПО «Государственный университет – учебнонаучно-производственный комплекс» /г. Орел, Российская Федерация/. Меленко Сергей Гаврилович, доцент кафедры теории и истории государства и права Черновицкого национального университета имени Юрия Федьковича. Наумов Сергей Никлаевич, профессор кафедры общеобразовательных дисциплин Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат исторических наук. Нелидов Сергей Николаевич, профессор кафедры общеобразовательных дисциплин, академик Российской академии естественных наук, лауреат премии имени М.В.Ломоносова, доктор биологических наук. Парфисенко Нина Анатольевна, старший преподаватель кафедры общеобразовательных дисциплин Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, Мастер Спорта. Поляков Андрей Владимирович, преподаватель кафедры общественно гуманитарных дисциплин Западно-Казахстанского Го423 сударственного Марата Оспанова. медицинского университета имени Пузиков Михаил Федорович, профессор кафедры социологии Казахского Национального Университета им.аль-Фараби, доктор исторических наук. Пузикова Светлана Михайловна, профессор кафедры общеобразовательных дисциплин Алматинского филиала СанктПетербургского Гуманитарного университета профсоюзов, доктор педагогических наук, доцент социологии. Ратманова Светлана Борисовна, доцент кафедры социально – культурных технологий Алматинского филиала СанктПетербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат педагогических наук. Самойленко Александр Григорьевич, проректор Нежинского государственного университета имени Николая Гоголя, доцент, кандидат исторических наук. Санников Сергей Викторович, доцент кафедры теории и истории государства и права Сибирской академии государственной службы, Master of Arts in Scandinavian History, кандидат исторических наук. Свительская Оксана Михайловна, выпускница аспирантуры УО «Гродненский государственный университет им. Янки Купалы». Семенова Владислава Николаевна, доцент кафедры философских наук и идеологической работы Академии управления при Президенте Республики Беларусь, кандидат философских наук. Соловьева Грета Георгиевна, профессор, главный научный сотрудник Института философии и политологии Министерства образования и науки Республики Казахстан, доктор философских наук. 424 Федотова Ольга Алексеевна, доцент кафедры философии и истории Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна, кандидат исторических наук. Федюк Роман Сергеевич, преподаватель Дальневосточного федерального университета. Чернова Надежда Николаевна, доцент кафедры всеобщей истории и культурного наследия Башкирского государственного педагогического университета им. М.Акмуллы, кандидат исторических наук. Шанина Юлия Александровна, доцент кафедры русской литературы Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы, кандидат филологических наук. Шуляк Лидия Петровна, профессор кафедры общеобразовательных дисциплин Алматинского филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов, кандидат философских наук. СОДЕРЖАНИЕ РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ: «ДРЕВНИЙ МИР» А.М.БРАГОВА /г. Нижний Новгород, Российская Федерация/ МЕСТО УЧЕБНОГО ПЕРЕВОДА В ОБУЧЕНИИ ЛАТИНСКОМУЯЗЫКУ В ЯЗЫКОВОМ ВУЗЕ В.Н.ВДОВИН /г. Алматы, Республика Казахстан/ К ВОПРОСУ О ХАРАКТЕРЕ ЗАГОВОРА ГАРМОДИЯ И АРИСТОГИТОНА В АФИНАХ Д.А.ВОЛОШИН /г. Армавир, Российская Федерация/ «МОНЕТНЫЕ ВЫПУСКИ РИМСКИХ 425 ИМПЕРАТОРОВ И ЭКОНОМИКА ИМПЕРИИ: БЫЛА ЛИ АЛЬТЕРНАТИВА ПОЛИТИКЕ ДЕБЕЙЗМЕНТА?» И.Э.ГОРНЕВА /г. Рига, Латвия/ ЭПИДЕЙКТИЧЕСКОЕ КРАСНОРЕЧИЕ И ЕГО ПРИОБРАЖЕНИЯ В ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ ПО ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ РИТОРИКЕ ОТ КЛАССИКИ ДО 3 ВЕКА НАШЕЙ ЭРЫ П.Н.ДМИТРИЕВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ПСИХОЛОГИЯ АНТИЧНОСТИ: ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ АНТИЧНЫХ ФИЛОСОФОВ НА ПРИРОДУ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ А.М.ЕГОРОВ /г. Псков, Российская Федерация/ МОДЕЛИ ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМОГО ПОВЕДЕНИЯ В ПОЛИТИКО-ПРАВОВОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ АНТИЧНОСТИ /г. Тбилиси, Грузия/ ВЛИЯНИЕ АНТИЧНОЙ ВОСТОЧНОЙ КУЛЬТУРЫ НА БИПОЛЯРНОЕ МЫШЛЕНИЕ ГЕРМАНА ГЕССЕ О.Ю.КАВТАРИЯ С.Ж.КАРАТАБАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ВЕЛИКИЕ МАТЕМАТИКИ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ А.И.КОЗАК /г. Черновцы Украина/ ВОЕННЫЕ КАМПАНИИ ГАМИЛЬКАРА БАРКИ НА ПИРЕНЕЙСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ (237-228 гг. до н. э.): СТРАТЕГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ О.А.КОЛОМЕЙЦЕВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ОБРАЗ КАБАНА В АНТИЧНОЙ МИФОЛОГИИ 426 В.Л.КОНОН /г. Алматы, Республика Казахстан/ ГРЕЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ И МИФОЛОГИЯ. О ПРОИСХОЖДЕНИИ МИРА И БОГОВ М.С.КУРМАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ АКСИОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ АНТИЧНОЙ КУЛЬТУРЫ В КУРСЕ ПРЕПОДАВАНИЯ КУЛЬТУРОЛОГИИ А.В.ЛОГИНОВ /г. Москва, Российская Федерация/ τιµωρία КАК МЕСТЬ И ГОСУДАРСТВЕННОЕ ВОЗМЕЗДИЕ В РЕЧАХ ЛИСИЯ Д.А.МАЛЬБИН /г. Орел, Российская Федерация/ СИСТЕМА РИМСКИХ ПОСЕССОРНЫХ ИНТЕРДИКТОВ С.Г.МЕЛЕНКО /г. Черновцы, Украина/ СОЦИАЛЬНАЯ ОСНОВА ИДЕАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА ПЛАТОНА АФИНСКОГО /г. Алматы, Республика Казахстан/ «БУХТА ЛЕСТРИГОНОВ» И «ЛОЖЕ БОРЕЯ» В АНТИЧНЫХ ИСТОЧНИКАХ С.Н.НАУМОВ А.В.ПОЛЯКОВ /г. Актобе, Республика Казахстан/ К ВОПРОСУ О ГРАЖДАНСТВЕ В РИМСКОМ ПРАВЕ И ЕГО СВЯЗИ С СОВРЕМЕННОСТЬЮ: ОБЩЕТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ М.Ф.ПУЗИКОВ /г. Алматы, Республика Казахстан/ «ИДЕАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО» В КОНЦЕПЦИИ ПЛАТОНА: КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ С. М. ПУЗИКОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВА ПЛАТОНА КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ МИФ А.Г.САМОЙЛЕНКО /г. Нежин, Черниговская область, Ук427 раина/ ИЗ ИСТОРИИ РАЗВИТИЯ ЭЛЛИНИСТИКИ В УКРАИНЕ Н.Н.ЧЕРНОВА Ю. А.ШАНИНА /г. Уфа, Российская Федерация/ ПРИЕМЫ РАБОТЫ С ИСТОРИЧЕСКИМИ ИСТОЧНИКАМИ В ИСТОРИОГРАФИИ ПОЗИТИВИЗМА (К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ МЕТОДЕ ФЮСТЕЛЬ ДЕ КУЛАНЖА) /г. Уфа, Российская Федерация/ ОСМЫСЛЕНИЕ АНТИЧНОГО НАСЛЕДИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ У. ГОЛДИНГА Л.П.ШУЛЯК /г. Алматы, Республика Казахстан/ СОДЕРЖАТЕЛЬНОЕ ЗНАНИЕ В АНТИЧНОЙ ЛОГИКЕ А.АСОЯН РАЗДЕЛ ВТОРОЙ: «ТРАДИЦИИ АНТИЧНОСТИ В СРЕДНИЕ ВЕКА, НОВОЕ И НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ» /г. Санкт-Петербург, Российская Федерация/ ТРАНСФОРМАЦИЯ АНТИЧНЫХ СЮЖЕТОВ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ А. Ю.БОЛЬШАКОВА /г. Москва, Российская Федерация/ ЭЙДОС ИЛИ ЭЙДОЛОН? СТАНОВЛЕНИЕ «ИДЕИ АРХЕТИПА» В АНТИЧНОЙ МЫСЛИ Т.И.ВИРЧЕНКО /г. Кривой Рог, Украина/, АНТИЧНІСТЬ І СУЧАСНІСТЬ У П’ЄСІ Г. ШТОНЯ «БІЛЯ ВАТРИ БОГІВ»: КОНФЛІКТОЛОГІЧНИЙ ВИМІР З.Г.ДЖАЛИЛОВ /г. Алматы, Республика Казахстан/ НАУКА И МЕДИЦИНА ВОСТОЧНОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ: ОТ 428 АНТИЧНОСТИ К РЕНЕССАНСКОЙ СОВРЕМЕННОСТИ М.Г.ИВАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ИМЕНА МИФОЛОГИЧЕСКИХ ПЕРСОНАЖЕЙ КАК ЭЛЕМЕНТЫ «КРЫЛАТЫХ СЛОВ» Ю.Н.КАНЯШИН /г. Алматы, Республика Казахстан/ ЧЕРЕСПОЛОСИЦА КАК СИСТЕМА ОРГАНИЗАЦИИ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ В ЮЖНОЙ БУРГУНДИИ В РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ Р.А.КОЗЛОВ /г. Кривой Рог, Украина/ ДРАМАТИЧНА ОБРОБКА АНТИЧНОГО СЮЖЕТУ В П’ЄСІ І. ФРАНКА «JUGURTA» А.И.КОСТЯЕВ Л.Б.КРАСАВЦЕВ /г. Химки, Российская Федерация/ ЧЕЛОВЕК И ПИР: ОТ АНТИЧНОСТИ – ДО СОВРЕМЕННОСТИ /г. Архангельск, Российская Федерация/ УЧЕНИЕ ПОЛИБИЯ О КРУГООБОРОТЕ ФОРМ ГОСУДАРСТВА И ОПЫТ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ Г.В. КРЮКОВА , Н.А.ПАРФИСЕНКО /г. Алматы, Республика Казахстан/ ОТ ОЛИМПИИ ДО ЛОНДОНА – ДОРОГА В ВЕКАХ С.Н.НЕЛИДОВ /г. Алматы, Республика Казахстан/ МЕТАЛЛЫ В ЦИВИЛИЗАЦИЯХ АНТИЧНОГО ВРЕМЕНИ И СОВРЕМЕННОГО МИРА С.Б.РАТМАНОВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ АНТИЧНАЯ И СОВРЕМЕННАЯ ЭЛИТА: РАЗНОВИДНОСТИ И ТРЕБОВАНИЯ К ИНТЕЛЛЕКТУ И 429 ЛИЧНОСТИ С.В.САННИКОВ /г. Новосибирск, Российская Федерация/ ТРАНСФОРМАЦИЯ АНТИЧНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О «ВАРВАРАХ» И «ВАРВАРСТВЕ» В КУЛЬТУРЕ ГЕРМАНСКИХ КОРОЛЕВСТВ VI-VIII ВВ.: СЕМИОТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ О.М.СВИТЕЛЬСКАЯ /г. Гродно, Беларусь/ DOŚWIADCZENIA STAROŻYTNOŚCI W LITERATURZE POLSKIEJ LAT 30. XX WIEKU (NA PRZYKŁADZIE POWIEŚCI TEODORA PARNICKIEGO AECJUSZ OSTATNI RZYMIANIN) В.Н.СЕМЕНОВА /г. Минск, Беларусь/ ИСТОКИ ИДЕОЛОГИИ ЛИБЕРАЛИЗМА В УЧЕНИЯХ АНТИЧНЫХ СОФИСТОВ Г.Г.СОЛОВЬЁВА /г. Алматы, Республика Казахстан/ ОБ ЭРОСЕ ПЛАТОНА И ПОСТМОДЕРНИСТСКОМ СОБЛАЗНЕ /г. Санкт-Петербург, Российская Федерация/ РАЗУМ ИЛИ СТРАСТИ: ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЕ МЫСЛИТЕЛИ О МОТИВАЦИИ О.А.ФЕДОТОВА R.S.Fedyuk /Vladivostok, Russian Federation/ THE ANCIENT MYSTICS OPINIONS AND MODERN SCENE OF THE WORLD 430 431
