17 февраля с
реклама
Участники круглого стола исходили из оценки происходящего в странах Северной Африки и Ближнего Востока как крупного исторического события, в ряде отношений беспрецедентного не только в арабском, но и в целом в мусульманском ареале. В том числе – по сравнению с революцией 1979 г. в Иране, значение которой также в свое время вышло за региональные рамки. «Арабская драма», свидетелями которой мы являемся, без всякого сомнения окажет (и уже оказывает) влияние на весь исламский мир и шире – на всю архитектуру международных отношений. Хотя какие-то признаки надвигающейся грозы в ближневосточном регионе фиксировались наблюдателями, тем не менее для подавляющего большинства политиков и академических специалистов такой взрыв стал сюрпризом. И это обстоятельство заставляет более основательно посмотреть на его причины и возможные последствия. Прежде всего возникает вопрос: что, собственно, происходит в Северной Африке и Ближнем Востоке – массовые протестные движения, восстания, бунты или революции? На этот счет мнения высказывались различные. Одни (В.В. Наумкин, Р.Г. Ланда, И.Д. Звягельская) полагают, что происходящее больше походит на стихийные выступления; что по достигнутым результатам (например, в Египте, где власть захвачена армией и реально мало что изменилось) нельзя говорить о революции. Сложно относить массовые акции к революции, поскольку пока не просматриваются ее субъект или субъекты и масштабные цели (Б.В. Долгов) – в отличие, скажем, от иранской революции, субъектами которой с самого начала показали себя духовенство, «базар» и маргиналы и была сломана прежняя социальная и политическая система. Вряд ли можно также отнести протестные выступления к так называемым «цветным» революциям, так как они не связаны с предвыборной ситуацией (Д.Б. Малышева). Другие же (Г.И. Мирский, В.Г. Хорос), соглашаясь с указанными оговорками, но учитывая размах и накал происходящего, считали возможным говорить о революциях или преддверии их, поскольку по всем признакам на Арабском Востоке грядут значительные политические и социальные перемены. Кстати сказать, арабский термин «саура», постоянно звучащий сегодня в многочисленных комментариях, переводится и как «бунт», и как «революция». Ясно, что столь широкая и массовая арабская «саура» не могла возникнуть без серьезных и долго копившихся причин – социальных, экономических, политических, идейно-культурных. Социальные и экономические причины налицо и многократно указывались аналитиками – контрасты в уровне жизни между верхами и низами, безработица, вопиющая коррупция. Подсчитано, что, например, в Египте ликвидация или 1 хотя бы заметное уменьшение коррупции могли бы повысить доходы 40% населения, живущего менее чем на 2 доллара в день, до 10 и более долларов (А.О. Филоник). Экономические и социальные диспропорции в египетском обществе стали усиливаться еще во времена политики «инфитаха», начатой при президенте Анваре Садате, когда была осуществлена либерализация внешней торговли и появились так называемые «жирные коты», присосавшиеся к государственному сектору; а затем – после 1991 г., когда по неолиберальным рецептам МВФ и МБРР была приватизирована значительная часть госсектора (обрабатывающая промышленность, транспорт, связь), и образовалась паразитическая финансовая олигархия. Регулирующая роль государства уменьшилась, и на этом фоне росла безработица, бедность, тормозилась социальная мобильность населения. Ситуация осложнялась и под действием демографического фактора. Так, в Египте при его ограниченных ресурсных возможностях население ежегодно увеличивалось на 1,5 миллиона человек. Когда в 1981 г. Хосни Мубарак стал президентом, египтян было 44 млн., а к 2011 г. их численность достигла уже 84,5 млн. Такой рост далеко не был компенсирован рабочими местами, нормальным питанием и прочими необходимыми сопровождающими (Д.Б. Малышева). Но январские и февральские волнения в Северной Африке и на Ближнем Востоке – это не только выступления бедных слоев. За последние десятилетия в арабском мире образовалась достаточно многочисленная прослойка образованной молодежи, не находящей себе применения в силу узости, недостаточной развитости сфер квалифицированного труда. Эта молодежь была включена в социальные сети Twitter и Facebook, через которые эффективно осуществлялась мобилизация на протестные акции. Не случайно начало всем региональным событиям положили выступления в Тунисе, где относительно высок процент дипломированных специалистов, часть из которых обучалась во Франции. Это – недавно возникшее явление в арабском мире, что позволило наблюдателям и аналитикам констатировать появление в арабском регионе такой социальной силы, как «новые молодежные движения» (Г.И. Мирский, В.В. Наумкин). С другой стороны, левые настроения в том же Египте питаются идейными традициями еще времен Насера, и эти традиции не одно десятилетие оказывали заметное влияние на СМИ и академическую среду (В.В. Наумкин, А.И. Шумилин). Существовали и политические предпосылки случившегося. Это не только несменяемость (десятилетиями!) первых лиц авторитарных режимов, но и окружавший их немногочисленный контингент приближенных, кого иорданский политолог и дипломат Марван Муашер называет «старой гвардией» или «традиционной правящей элитой». 2 «Традиционной» – не в смысле «традиционалистской», поскольку у нее нет никакой идеологии, кроме элементарного прагматизма и стремления оставаться во власти. Сюда входят топ-бизнесмены («олигархи»), крупные чиновники и большие военные чины. Эта верхушечная, также практически несменяемая и чрезвычайно коррумпированная группа тормозит политические реформы под надуманными предлогами того, что, во-первых, политические «послабления» опасны, поскольку открывают дорогу исламистам, а вовторых, до политических преобразований надо сначала провести экономические («хлеб прежде свободы»). Но поскольку экономические реформы нуждаются в политическом обеспечении, получается заколдованный круг. В результате «традиционная элита» оказывается отчужденной от общества, лишенной обратной связи (В.Г. Хорос). Таким образом, напряжение в арабских обществах нагнеталось. В Египте выступления и забастовки начались еще несколько лет назад. Те или иные акции имели место и в других странах (М.А. Володина). Но спонтанность и размах «второй волны» массовых выступлений в исламском мире (после иранской революции) превзошли все ожидания. Ее отличие от «первой волны» (и не единственное) – эффект заразительности, цепная реакция протестных движений в соответствующих странах, нарастающая, как снежный ком. В дискуссии обращалось внимание на другое примечательное отличие нынешней «арабской драмы» от времен иранской революции – приглушенная роль исламского фактора, слабое присутствие собственно исламских лозунгов в требованиях протестантов, где преобладали социальные и общегражданские мотивы. Значит ли это, что политический ислам (исламизм) является в арабском регионе пройденным этапом? Ряд участников круглого стола посчитали, что такой вывод был бы преждевременным. Конечно, большинство населения стран Северной Африки и Ближнего Востока составляют сунниты, а суннитский ислам по своим протестным потенциям и претензиям на власть уступает исламу шиитскому (А.Ю. Умнов). И тем не менее данные страны – это исламские страны – причем принадлежащие к исламу «корневому», центральному. Социологические опросы показывают там стойкую приверженность основной массы населения (до 80% и выше) исламским ценностям. Именно в Египте в свое время появилась классическая исламистская партия «Братья-мусульмане», существующая и поныне и имеющая свои отделения во многих мусульманских странах, в том числе в ближневосточных. В Египте «Братья-мусульмане» потенциально являются, наряду с армией, наиболее организованной политической силой. Поэтому нет сомнения, что на каком-то этапе они подключатся к политической борьбе, и не только в Египте (Б.В. Долгов). 3 На этот счет возможно и такое соображение. Арабские страны стоят перед необходимостью убыстрения далеко не завершенной модернизации, а успешная модернизация в мусульманских странах вряд ли возможна без участия ислама, идеологического, морального да и в определенной мере политического обеспечения модернизации с его стороны. (Кемалистский опыт Турции является скорее исключением, подтверждающим правило, к тому же ислам в Турции постепенно возвращает свои позиции, в том числе и в сфере власти). Революция в Иране была не просто фундаменталистским «возвращением к истокам» и реставрацией средневековья, что в свое время муссировалось в западных СМИ, но попыткой выхода исламских кругов на политическую авансцену и выработки «исламского» варианта модернизации (отнюдь не исключавшего использование тех или иных западных образцов). Если что-то подобное произойдет в результате политических трансформаций в арабском регионе, в этом будет своя историческая логика. Другое дело, что реально приход исламистов во власть может дать различные варианты (В.Г. Хорос). Здесь многое будет зависеть не только от внутренних, но и от внешних факторов. Естественно, что роль внешних воздействий – как на возникновение самих волнений в рассматриваемых странах, так и на проведение ожидаемых реформ в будущем – активно обсуждались на круглом столе. Среди аналитиков и в комментариях российских СМИ порой встречались утверждения, что протестные акции в Северной Африке и на Ближнем Востоке инспирированы извне, информационными центрами и спецслужбами США, применившими здесь тактику «созидательного разрушения» с целью укрепления своего влияния в регионе. Участники дискуссии в целом отвергли такой прямолинейный подход, сводящий все к «руке Вашингтона», хотя и не отрицали определенной противоречивости американской политики в арабском мире (наряду с поддержкой «дружественных» автократических режимов – стимулирование тех или иных сил на «раскачивание лодки»). Вместе с тем внешний фактор может проявляться не только непосредственно, но и опосредованно. Речь идет о связи событий в арабских странах с процессами глобализации и мировым кризисом, но что указали В.И. Пантин и В.В. Лапкин. В своих трудах они, отталкиваясь от методологии кондратьевских циклов, разработали аналитическопрогностическую модель, согласно которой «большой цикл» мировой экономической и политической эволюции состоит из четырех последовательных фаз, и одной из них является так называемая фаза «великих потрясений». На основании этой схемы В.И. Пантин и В.В. Лапкин в 2006 г. предсказали мировой кризис в 2008 г. В целом же фаза «великих потрясений», по их расчетам, продлится до 2017-2018 гг., причем ее нижняя точка придется на 2011-2012 гг.. Что ж, пока прогноз сбывается… 4 Мировой кризис способствовал ухудшению ситуации на Арабском Востоке различным образом – через падение сырьевых цен, сокращение возможностей получения внешних кредитов, рост мировых цен на продовольствие, что особенно чувствительно для такого экологически уязвимого ареала. По мысли В.И. Пантина и В.В. Лапкина, в начавшейся конфликтной фазе общемировой эволюции обнаруживается исчерпание прежней («унилатеральной», неолиберальной) модели мировой системы, и события в Северной Африке и на Ближнем Востоке – это первые симптомы такой смены, свидетельствующие о сокращении возможностей для мировых лидеров осуществлять контроль за периферийными регионами. На круглом столе поднимался вопрос о позиции России по отношению к происходящим событиям в арабском мире. До сих пор эта позиция была очень осторожной и прагматичной, что выражалось в предпочтительности сохранения статускво (вплоть до поддержки Мубарака в самый разгар выступлений против него), заявлениях о «контрпродуктивности» призывов к революционным действиям и доминирующих опасениях насчет приходов к власти исламистов. Со стороны арабских политиков, общественных деятелей и журналистов нередки сетования на то, что Москва самоустранилась от происходящего. Между тем ее слова ждут, памятуя о тех временах, когда ее участие в делах региона было весьма весомым. По-видимому, российскому внешнеполитическому ведомству (и не только ему) стоит вести себя активнее и определеннее и налаживать контакты с конструктивными силами арабской оппозиции. Для этого, в частности, имеет смысл скорректировать известный список ФСБ запрещенных террористических организаций, в котором фигурируют «Братья- мусульмане». И вряд ли оправданно заранее высказывать опасения насчет перспективы прихода исламских представителей во власть, поскольку среди них есть здоровые силы и вообще без ислама трудно представить себе политическую жизнь в мусульманских странах (Е.В. Супонина, А.Г. Володин). О перспективах. Можно представить себе несколько возможных сценариев развития ситуации на Ближнем Востоке. Самый худший – «фитна» (смута): хаотизация и масштабное кровопролитие (ливийский вариант). Скорее всего, такая катастрофа может быть результатом борьбы между крайними исламистами и армией после некоторого периода безвластия и анархии, когда появляются иррегулярные вооруженные силы, оспаривающие друг у друга власть, а единое авторитетное руководство страной отсутствует. В крайних случаях нельзя было бы исключить даже распад некоторых государств, в первую очередь Ливии и Иордании. Но Египет, Саудовская Аравия, ОАЭ и Кувейт имеют наибольшие шансы избежать такой участи. Международные последствия 5 сценария «фитна» непредсказуемы, если речь идет о цене на нефть, а также о возможном воздействии Ирана на ход событий. Другой сценарий – исламизация региона. Это приход к власти в ключевых странах исламистов – салафитов, т.е. фундаменталистов радикальной ориентации вплоть до джихадистов типа боевиков «Аль-Каиды». На экстремистском фланге такого рода пестрых и неуправляемых движений находятся Хизбалла, ХАМАС и алжирские террористы, недавно объединившиеся с «Аль-Каидой». Умеренные силы представлены египетскими «Братьями – мусульманами». В случае прихода к власти не исключена, конечно, и радикализация умеренных – осуществление того, чего опасаются многие специалисты: one man, one vote, once, т.е. свободные выборы один раз, до победы исламистов. Само понятие «исламизация» может включать в себя разные варианты характера власти – от «исламской республики» иранского образца или эмирата талибов до вполне респектабельной турецкой модели. Шиитский Иран не может быть примером для суннитских обществ, а мракобесие Талибана имеет шансы быть воспроизведено разве что в Алжире и Йемене. Египет, Сирия, Тунис и Ливан находятся все же на более высокой ступени развития. Третий сценарий («бирманский») – длительная военная диктатура. Такой вариант возможен в принципе почти всегда в обществе, где нет развитых демократических институтов и традиций, если стране грозит «фитна». В арабском мире практически нет стран, которые были бы полностью застрахованы от установления военных режимов, но история показывает, что власть военных – дело все же временное, и после их неизбежного ухода все возвращается на круги своя, так что это – никак не решение проблем. Военные не лечат болезнь, а только сбивают на время температуру. Четвертый сценарий – оптимальный: постепенное движение к созданию плюралистического многопартийного общества, не копирующего западную модель, но близкого к индийской или даже скорее к турецкой модели. Больше всего шансов на такой вариант развития в Египте и Тунисе. Пятый сценарий – сохранение статус кво в общих чертах. При таком варианте бури постепенно затихают, люди возвращаются к тому, что было, но без прежних надоевших правителей. Остаются такие явления, как коррупция, подтасовка выборов, неспособность власти решить проблему безработицы и пр., но все в несколько смягченном виде, так как правительство будет стараться не допустить новых волнений, учтет опыт прошлого. Саудовскую Аравию пока что из любых сценариев, подразумевающих серьезные перемены, можно исключить ввиду, во-первых, ее богатства, обеспечивающего высокий уровень жизни, и во-вторых, отсутствия вообще каких-либо политических институтов. 6 Впрочем, пример Бахрейна показывает, что даже эти два условия не служат преградой для волнений. Правда, там катализатором событий стало недовольство шиитов, составляющих большинство населения. Но ведь и в Саудовской Аравии есть недовольная шиитская община, хотя здесь она – меньшинство населения, но зато проживает именно в главном нефтеносном районе (Г.И. Мирский). Полностью материалы круглого стола будут напечатаны в журнале «Мировая экономика и международные отношения». В.Г. Хорос 7
