Голова Медузы Горгоны: семантика апотропея

Е.Н. Дувакин
ГОЛОВА МЕДУЗЫ ГОРГОНЫ:
СЕМАНТИКА АПОТРОПЕЯ
В работе исследуется семантика изображений Медузы Горгоны в погребальном контексте. Основное внимание уделено апотропеической ситуации, характерной для боспорской гробницы I–II вв. н. э. Общепринятым является мнение о том, что изображения Горгоны на саркофагах связаны только со стремлением живых защитить умершего от злых духов и
грабителей. В настоящей работе эта точка зрения подвергается критическому рассмотрению. Результатами исследования, основанного на анализе
археологических материалов, а также письменных сведений о вредоносных героях и характеристиках Медузы в сравнении с другими персонажами, становятся выводы о специфике апотропеической ситуации с использованием изображений Горгоны, присутствие которых на саркофагах связано и с опасностью, исходящей от героизированного умершего.
Ключевые слова: Медуза Горгона, погребальный контекст, иконографический анализ, апотропеическая ситуация.
Зачем смотреть на тот курган?
Ведь это призрак, истукан
Из тех видений и иллюзий,
Вблизи которых стынет кровь.
Пожалуйста, не прекословь.
Небось ты слышал о Медузе?
Гёте. Фауст
Голова Медузы Горгоны – пожалуй, наиболее известный греческий апотропей. Горгона издавна привлекала пристальное внимание специалистов по классической древности, которые
долгое время спорили об ее происхождении и «символике». До сих
© Дувакин Е.Н., 2009
97
Е.Н. Дувакин
пор некоторые моменты в истории этого персонажа и его месте в
античном фольклоре остаются спорными и интересными с исследовательской точки зрения. Круг подобных вопросов, на мой
взгляд, не ограничивается теми, вокруг которых продолжаются
бурные дискуссии. Среди них есть и представляющие собой, казалось бы, несомненные и очевидные тезисы, успевшие стать популярными в научной литературе. Именно на одном из таких положений, которое касается интерпретации изображений Горгоны в
погребальном контексте, мне бы и хотелось остановиться в настоящей работе.
Как правило, античная традиция в качестве убийцы Медузы называет аргосского героя Персея (Hes. Theog. 274–286; Pind. Pyth.
X. 45–50; Ovid. Met. IV. 769–785; Apollod. Bibl. II. 4. 2; Lucian. Dial.
mar. XIV; Nonn. Dion. XXV. 30 sqq. etc.). Иногда в этом качестве выступает и Афина (Eur. Ion. 989–991, 1476; Hymn. Orph. XXXII. 8).
Согласно Гесиоду, три сестры Горгоны обитали за океаном, «близ
конечных пределов Ночи» (Theog. 274–276. Пер. В.В. Вересаева).
Аполлодор, описывая Сфено, Эвриалу и Медузу, отмечал, что у них
медные руки и золотые крылья (Bibl. II. 4. 2). Вместо волос на голове у последней из сестер были змеи (Aeschyl. Prom. 864; Pind.
Pyth. X. 45–50), а ее взгляд обращал все живое в камень (Pind. Pyth.
X. 45–50; Apollod. Bibl. II. 4. 2; Strab. X. 5. 10 etc.).
Будучи проявлением ориентализируещего стиля, изображения
Горгоны распространяются в греческом искусстве с VII в. до н. э.1
Отдельный класс предметов, на которых встречается этот персонаж, составляют различные элементы погребальных памятников:
стелы, саркофаги, стены гробниц и пр. Одно из наиболее ранних таких изображений связано с надгробной стелой VI в. до н. э., найденной в афинском районе Керамик2. Нередко маска Медузы встречается на этрусских урнах и римских мраморных саркофагах. В Северном Причерноморье изображения головы Горгоны наибольшее
распространение получили в погребальном обряде жителей Боспора. В I–II вв. н. э. на территории царства наблюдается интенсивное
использование деревянных саркофагов, которые напоминали своим внешним видом римский храм. Внизу выделялся подий, на нем
покоились стены с колонками и пилястрами. Выше располагался
антаблемент, и далее все сооружение завершалось двускатной крышей, на которой иногда делалась имитация черепичной кровли.
Стенки этих саркофагов украшали разнообразные гипсовые рельефы, в том числе и маски Медузы3. Мода на такое оформление саркофагов утвердилась в погребальной практике боспорских городов
примерно на сто лет, с середины I по середину II в. Гипсовый декор являлся одним из маркеров, указывающих на нерядовое поло-
98
Голова Медузы Горгоны: семантика апотропея
жение погребенного. Скорее всего, это были состоятельные люди,
чьи семьи входили в верхнюю социальную прослойку и относились
к категории знатных горожан.
Семантика масок Медузы в погребальном контексте никогда не
вызывала особых споров среди исследователей. Традиционно изображения Горгоны расцениваются как средство, с помощью которого живые стремились защитить умершего. Данная точка зрения
высказывается с завидным постоянством практически с самого начала изучения классических древностей в Северном Причерноморье вплоть до нашего времени. Например, А.П. Иванова писала о
гипсовых масках Медузы следующее: «Они должны были охранять покой умершего и устрашать всякого, кто захочет его потревожить. Так как в это время на Боспоре бывали случаи ограбления гробниц, то родственники умершего считали необходимым помещать в гробницах всякого рода амулеты, апотропеические
изображения или же писать на стенах гробниц заклинания и проклятия по адресу возможных грабителей»4. Данное мнение, безусловно, оправданно. В то же время его содержательная полнота вызывает некоторые сомнения, в первую очередь потому, что за пределами этой интерпретации остаются вполне релевантные
источники. Существуют письменные тексты и археологические
материалы, которые делают уместным вопрос, насколько справедлив тезис о том, что семантика изображений Горгоны в погребальном контексте ограничивается апотропеизмом, направленным против внешних опасностей?
Боспорские деревянные саркофаги с масками Медузы изготовлялись в форме храма, связанной с героизацией умершего. В античной традиции герой – это не только тот, кто совершает подвиги при
жизни, но и умерший, почитаемый в определенной местности и
продолжающий действовать после своей смерти. Культ героя был
связан с его могилой, а могущество – с останками, в ней погребенными. Часто героизированный умерший был весьма доброжелателен, но порой он выступал не только как благодетель, но и в качестве бродячего покойника, являющегося причиной многих бедствий для жителей окрестностей. Именно так было дело, например,
в Темесе. Местный герой, убивая жителей города и его окрестностей без разбору, добился того, что они готовы были бежать из Италии. Однако в дело вмешалась Пифия – она запретила жителям покинуть страну и велела умилостивить героя. По указанию пророчицы для него был выделен священный участок и построен храм, в
котором ежегодно приносили в жертву самую красивую из девушек
Темесы. Только после этого бродячий покойник перестал досаждать жителям города. Впоследствии убийства красавиц благопо-
99
Е.Н. Дувакин
лучно прекратились – герой был побежден и изгнан из страны борцом Евфимом (Paus. VI. 6. 7–11).
Похожая ситуация сложилась в Беотии. Жители Орхомена Минийского рассказывали Павсанию, что их страну некоторое время
опустошал герой Актеон. Орхоменяне обратились за помощью в
Дельфы, где им посоветовали найти останки героя и зарыть их в землю. Кроме того, бог велел сделать медное изображение Актеона и
приковать его железной цепью к скале. По-видимому, орхоменяне не
ограничились одними лишь рассказами о своем герое, так как Павсаний отмечает, что видел эту прикованную статую сам (IX. 38. 4).
Не была исключением в этом отношении и Аттика. В Афинах
рассказывали об Оресте, которого никто из горожан не хотел повстречать в ночное время из боязни получить от героя взбучку и
лишиться своей одежды5. По-видимому, неспокойные умершие не
ограничивались нападениями на прохожих и порой становились
причиной болезней. Гиппократ в своем трактате об эпилепсии критиковал неких людей, которые утверждали, что, если больного преследовали дурные сны, странные образы и если он вскакивал с постели, то на него напала Геката или какой-нибудь герой (De morbo
sacro. I). Таким образом, героизация, столь присущая греческому
погребальному обряду, вовсе не исключала страха перед умершим.
Герой мог действовать не только во благо своей родины, но и во
вред ее жителям, которые всеми силами пытались избавиться от его
преследований.
Другой важный аспект – это параллелизм функций Горгоны и
некоторых других мифологических персонажей. В «Одиссее» Горгона, точнее ее голова, фактически исполняет роль сторожа на границе двух миров. Речь идет об эпизоде, в котором главный герой
отправляется на встречу с душой пророка Тиресия. Одиссей останавливается у входа в царство мертвых и с помощью некромантических обрядов вызывает души умерших, после чего беседует с некоторыми из них. Далее герой, опасаясь встречи с головой Горгоны, поспешно возвращается на свой корабль (Hom. Od. XI.
632–640). Но страх перед ней испытывают и души усопших, они
поднимают «крик несказанный». Умершие нарушили границу, пересекли рубеж между двумя мирами, который поручено охранять
Горгоне. Она не только защищает души усопших, но и не выпускает их из Аида6.
В этой связи примечателен следующий факт. В 1902 г. в Пантикапее, на северном склоне горы Митридат, был найден и исследован каменный склеп II в. н. э. Склеп был наполнен землей, поскольку свод был разрушен еще в древности. Это обстоятельство
повлияло на плохую сохранность внутренней отделки гробницы –
100
Голова Медузы Горгоны: семантика апотропея
на стенах осталась лишь малая часть росписи. Склеп имел четырехугольную форму, вход в него был закрыт плитой из плотного известняка. Обращенная к склепу сторона плиты была покрыта белой
штукатуркой, а в центре располагалось изображение маски Медузы с крыльями на голове и змеями под подбородком7. Иконография маски имеет много общего с соответствующими гипсовыми рельефами: круглое лицо с пухлыми щеками, широко открытые глаза, прямой нос, маленький рот с плотно сжатыми губами и чуть
заостренный подбородок. Голова Горгоны в этом случае изображена непосредственно на выходе из гробницы, а взгляд Горгоны направлен не вовне, а внутрь склепа, туда, где располагались четыре
каменных саркофага.
Античные мифографы отмечали родственные связи Медузы с более известным сторожем загробного мира – Кербером. Согласно Гигину, оба этих чудовища были потомками Тифона и Ехидны (Fab.
151). Возможно, близки по своей семантике к маскам Медузы и другие боспорские гипсовые рельефы – маски львов. В греческой и римской архитектуре львиные головы использовались в качестве кренофилаксов, охранителей источников. В античной традиции лев – это
сильное и губительное животное (Hom. Il. XVI. 826, XX. 164; Od. IV.
335, XVII. 126), чьи страшные блестящие глаза и рев наводят ужас на
людей (Hom. Od. XI. 611; Hes. Theog. 311; Scut. 430; Hymn. Hom. VII.
48). Образ этого животного был связан с охраной границ. Считалось,
что лев спит лишь несколько мгновений, но даже во сне его глаза немного блестят из-под опущенных век. Иногда он мыслился как подземный зверь, пожирающий грешников. Не случайно позднее представление о Кербере, где этот сторож Аида изображается с львиной
головой8. Кербер, охраняя вход в обитель мертвых, находится на границе двух миров, он приветливо встречает умерших, но никого и никогда не выпускает обратно (Hes. Theog. 770–775).
Среди персонажей, к которым близка по своим характеристикам Горгона, есть не только сторожевой пес Аида. Сравнительно недавно был опубликован небольшой костяной амулет из Ольвии, датируемый первыми веками н. э. Этот предмет примечателен тем,
что изображения маски Медузы на нем сделаны с обеих сторон –
и с лицевой, и с оборотной9. В этой связи функции Горгоны, которая выполняет роль стража на границе двух миров и при этом «работает» в двух направлениях, сопоставимы в определенной степени с функциями римского бога дверей и ворот Януса. Он изображался с двойным ликом и с ключами в руке – именно таким Янус
предстал перед изумленным Овидием (Fast. I. 95–99). Этот бог наделялся эпитетами «отпирающий» и «запирающий» (I. 129–130),
он контролировал все входы и выходы, а в «Фастах» Янус воскли-
101
Е.Н. Дувакин
цает: «Даже владыке богов вход я и выход даю» (I. 126. Пер. Ф. Петровского).
Таким образом, мы имеем следующую картину данных, части
которой, с одной стороны, служили фоном, а с другой, были или
могли быть содержательным наполнением апотропеической ситуации, характерной для боспорской гробницы I–II вв. В списке приняты следующие обозначения: А – археологические данные, В –
письменные тексты; в квадратных скобках указываются датировки
(по мере возможности точные).
I. Герой:
А.1. Боспорские деревянные саркофаги в форме храма [I–
II вв. н. э.].
В.1. Герой – бродячий покойник, который разоряет, избивает
или убивает жителей окрестностей (Paus. VI. 6. 7–11; IX. 38. 4)
[ок. 180 г.].
В.2. Герой – причина болезни (Hippokr. De morbo sacro. I) [ок.
400 г. до н. э.].
II. Горгона:
А.1. Гипсовые маски Медузы на боспорских деревянных саркофагах [сер. I – сер. II вв. н. э.].
А.2. Изображение головы Горгоны на внутренней стороне плиты, закрывающей выход из боспорской гробницы [II в. н. э.].
А.3. Амулет из Ольвии с двусторонним изображением Горгоны
[I–III вв. н. э.].
А.4. Горгона на аттических надгробных стелах [VI–V вв. до н. э.].
В.1. Горгона обитает на границе двух миров (Hes. Theog.
274–276) [нач. VII в. до н. э.].
В.2. Голова Горгоны загоняет души умерших обратно в Аид
(Hom. Od. XI. 632–640) [примерно VII–VI вв. до н. э.].
В.3. Горгона – родственник Кербера (Hyg. Fab. 151) [II в. н. э.].
III. Кербер:
В.1. Кербер никого не выпускает из Аида (Hes. Theog. 770–775)
[нач. VII в. до н. э.].
В.2. Кербер – родственник Горгоны (Hyg. Fab. 151) [II в. н. э.].
В.3. У Кербера львиная голова [римское время].
IV. Лев:
А.1. Гипсовые маски львов на боспорских деревянных саркофагах [сер. I – сер. II вв. н. э.]
В.1. Лев пожирает грешников в подземном мире [римское время].
102
Голова Медузы Горгоны: семантика апотропея
V. Янус:
В.1. Двуликий Янус контролирует все входы и выходы (Ovid.
Fast. I. 95–99; 126; 129–130) [рубеж эр].
Большинство перечисленных элементов (I.A.1, В.1; II.А.1–3,
B.3; III.B.2–3; IV.A.1, B.1; V.B.1) датируется первыми тремя веками
н. э., то есть временем, когда практически во всем античном мире,
в том числе и в Северном Причерноморье, отмечается «рост суеверий». Археологически это прослеживается, в частности, по материалам некрополей, в которых появляется гораздо больше, чем в предыдущий период, разнообразных талисманов, выполнявших, повидимому, функции оберегов10. Культурный фон апотропеической
ситуации с боспорскими саркофагами располагал к актуализации
страха перед мертвыми.
На мой взгляд, совокупность приведенных данных позволяет утверждать, что общепринятое в археологической литературе мнение
о масках Медузы является несколько односторонним: семантика
изображений Горгоны на саркофагах не исчерпывается одним стремлением живых защитить умершего от грабителей или злых духов.
Как известно, использование оберега всегда предшествует опасному
событию, он имеет дело не с уже реализованной опасностью, а только с возможностью опасности. Это так называемая онтологическая
возможность или потенциальность – возможность, объективно имеющая место, независимо от того, сможет она реализоваться или нет11.
Вероятно, в случае с боспорскими саркофагами, изготовленными в
форме храма, апотропеическая ситуация обладала тем сложным составом, в котором охраняемые объекты выступали одновременно и
в качестве носителей опасности. Действия героизированного усопшего могли быть как благодетельными, так и вредоносными. Именно поэтому к стенкам саркофага, в котором он был погребен, приклеивались маски Медузы. Они представляли собой апотропей, который, судя по всему, обладал двумя векторами действия. Блокируя
границу между двумя мирами и выполняя функции, сравнимые с
функциями Кербера и Януса, этот оберег не только охранял покой
умершего, но и защищал живых от того же самого покойника.
Примечания
1
2
Hopkins C. Assyrian Elements in the Perseus-Gorgon Story // American Journal of
Archaeology. 1934. Vol. 38. No. 3. P. 341–358.
Колобова К.М. Древний город Афины и его памятники. Л.: ЛГУ, 1966. С. 304–305.
На территории Аттики данная находка не единична, см., например, стелу
103
Е.Н. Дувакин
3
4
5
6
7
8
9
10
11
конца VI – начала V в. до н. э. из Спаты: Bothmer D. von. Greek Marble
Sculptures // The Metropolitan Museum of Art Bulletin. New Series. 1958. Vol. 16.
No. 6. P. 187–188.
Толстой И., Кондаков Н. Русские древности в памятниках искусства. СПб.: Б. и.,
1889. Вып. 1. С. 24–25, 38–39; Иванова А.П. Художественные изделия из дерева и кости // Античные города Северного Причерноморья: Очерки истории и
культуры. М.; Л.: АН СССР, 1955. С. 423–427; Жижина Н.К. Гипсовый рельеф в погребальных памятниках Европейского Боспора первых веков н. э. (по
материалам коллекции Государственного Эрмитажа): Автореф. дис. … канд.
ист. наук. СПб.: Б. и., 2007. 25 с.
Иванова А.П. Указ. соч. С. 423. К этому мнению присоединяется, в частности,
Е.Н. Иллариошкина (Боги и герои греческих мифов в боспорской гипсопластике // Боспорские исследования. Симферополь: Крымское отделение Института востоковедения НАН Украины, 2001. Вып. I. С. 213).
См.: Нильссон М. Греческая народная религия. СПб.: Алетейя, 1998. С. 26, 154.
Скорее всего, этот фрагмент, как, впрочем, и вся XI песня, является поздней
вставкой: Page D. The Homeric Odyssey. Oxford: Oxford University Press, 1955.
P. 21–51; Abusch T. The Epic of Gilgamesh and the Homeric Epics // Mythology
and Mythologies: Methodological Approaches to Intercultural Influences
(Proceedings of the Second Annual Symposium of the Assyrian and Babylonian
Intellectual Heritage Project Held in Paris, France, October 4–7, 1999). Helsinki:
The Neo-Assyrian Text Corpus Project, 2001. P. 1–6.
Шкорпил В.В. Отчет о раскопках в г. Керчи и его окрестностях в 1902 г. // Известия Императорской Археологической комиссии. 1904. Вып. 9. С. 150–152;
Ростовцев М.И. Античная декоративная живопись на Юге России: Атлас. СПб.:
Императорская Археологическая комиссия, 1913. Табл. LXXI: 1.
Богаевский Б.Л. Lεvwn Krhnoϕuvlax // Журнал Министерства народного просвещения. 1911. Ч. XXXI. Отд. классической филологии. С. 8–10, 16.
Алексеев В.П. Новые материалы к изучению культуры античных городов Северного Причерноморья (Тира–Никоний–Ольвия–Херсонес) // Вестник
древней истории. 2004. № 3. С. 74–75.
Особенно показательным в этом отношении является некрополь Херсонеса:
Зубарь В.М., Мещеряков В.Ф. Некоторые данные о верованиях населения
Херсонеса (по материалам некрополя первых веков н. э.) // Население и культура Крыма в первые века н. э. Киев: Наукова думка, 1983. С. 96–114.
Левкиевская Е.Е. Славянский оберег. Семантика и структура. М.: Индрик, 2002.
С. 20.