" БЕРЕГИНЯ "(повесть) БЕРЕГИНЯ ПРЕДИСЛОВИЕ

" БЕРЕГИНЯ "(повесть)
БЕРЕГИНЯ
(повесть)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Увы, траверс приходится продолжать без напарника . Татьяна из литера-турной связки
выстегнулась и опять взялась за свои сонеты. Проза, видите ли, для поэта дело
второстепенное. Жаль...
А ведь впереди - Эверест. Страшно в одиночку-то! И еще надо решиться, по какому
маршруту на него идти. Ограничиться "классикой" , скрупулезно по-вторяя уже
пройденный кем-то путь, или отважиться на первопроход? Ведь там фантазию автора не
ограничивает ничто - кроме элементарной жизненной прав-ды. Зато каждый шаг ведет в
неизвестное...
Если же обойтись без словесной эквилибристики, то напомню, что "Бере-гиня", как и
другие повести трилогии - произведение художественное. И очень хотелось бы, чтобы
ближайшие друзья не вскидывались, если какие-то имена или прозвища покажутся
знакомыми, а ситуации - наоборот. Мало ли на свете тезок? Вон, например, сколько в
российской истории одних только Александров Ва-сильевичей: от Суворова до Колчака.
Поди, разберись, который из них Шура-Келдыш, а который - Шура-Очкобородый?
Короче! Маршрут выбран и страховка готова! Принимаю!
Р.S: А беглый соавтор со мной все-таки рассчитался. Эпиграфом.
Автор
Страшнее пытки нет, чем неизвестность.
Когда ж уверен, что в ответ любим,
ты - словно в старой сказке Аладдин,
владеющий лампадою чудесной:
и слаб, и бит... И все ж непобедим,
по строгому закону равновесья!..
Татьяна Хлебцевич (Кириченко)
Венок сонетов "Искорки росы"
Глава 1. НАТАШКА
1.
- И откуда ты такая взялась, чудо мое?
- Какая?
- А вот такая, какая есть.
- Честно-честно? - Наташка стрельнула раскосыми глазами, сводившими Саньку с ума.
- Ну...
- Я - инопланетянка... - продышала она в доверчиво подставленное ухо. И легонько
куснула его.
Они были вдвоем в маленькой избушке на Китайке. Санькины друзья, сов-ладельцы
избушки, смотрели на зачастившую к нему гостью доброжелательно и частенько под
благовидными предлогами оставляли их наедине. Дело житейское: Паганелю, как звали
Саньку со студенческих времен, давно пора догонять коре-шей. Их-то детки уже в
пионерах бегают. Да и девчушка пришлась парням по душе своим приветливым нравом.
Как и готовностью без лишних уговоров вести немудренное хозяйство в холостяцком
приюте на знаменитых Столбах...
Трое старых Паганелевых друзей, конечно же, давно и прочно из холосто-го сословия
выпали. Даже Юрка-Червонец, прибившийся, наконец, к хорошей женщине, которая
сумела слегка поубавить рыцарский размах его души. У каж-дого, помимо квартиры в
городе, было по даче, где они честно отмеряли шты-ковой лопатой положенное
количество воскресного и субботнего отдыха. Но должно же быть еще что-нибудь за
душой у мужчин в расцвете сил? Особенно, если мужчины эти еще не сказали своего
последнего слова в очень любопытном занятии, называющемся "альпинизм"?
Поэтому, прикинув варианты, они сообща срубили на Столбах небольшую избушку,
ставшую их тренировочной базой. И женщин сюда до поры до времени не приваживали.
Разве что по большим праздникам - Ленку Безухову с ее Пье-ром. Как говорят истинные
арийцы: "Киндер, кирхен, кюхен.." Ферштейн?
Наташка оказалась исключением. Дивчина эта, как величал ее Славян, не забывший еще
своих полтавских корней, появилась в их глухом закоулке совсем случайно. Скорее всего
слегка заблудилась с подружкой. Испив вежливо пред-ложенного чайку, подружка
навсегда исчезла с горизонта, а Наташка через неко-торое время появилась вновь. И так
мила и проста была эта малышка с неверо-ятными азиатскими глазищами, что хозяева
даже не уловили, когда стали заме-чать не ее присутствие, а наоборот - отсутствие.
Каким чудом у Паганеля склеились близкие отношения с Наташкой - до сих пор
оставалось для него огромным вопросом. Ушлым бабником он себя не считал, да и в ней
не уловил ни капельки кокетства. И слава Богу! Санька этого на дух не переносил.
И вообще, она вся оставалась для него загадкой. Ни разу не дала себя про-водить,
появлялась на избушке тоже самостоятельно, неведомым образом уга-дывая те моменты,
когда Санька начинал всерьез маяться без нее...
"Ведьма какая-то..." - наверное в сотый раз подумал Паганель, дотянув-шись до
ускользавшей хохочущей девчонки.
- Сашенька... - обмерла Наташка, враз перестав смеяться и потянувшись к нему.
- Наташка...
- Сашенька, милый...
2.
- Наташ!
- Что, Сашенька?
- Где ты живешь все-таки?
- Глупый мой... Какая тебе разница?
Он не понял:
- Как это - какая разница?! А случись что, как тебя найти?
- А зачем?
Он будто поперхнулся от ее неожиданной логики. Отстранился и посмот-рел Наташке в
глаза. Нет, вроде бы не смеется над ним...
- Совсем незачем?
Теперь уже она внимательно глянула на него.
- Еще не знаю...
Паганель внезапно разозлился. Что за чертовщина! Спишь с мужиком - и "не знаю"! Он
дернулся встать, но Наташка не отпустила. Вроде бы и не сильно цеплялась за него, а не
хватило сил оторвать. Или решимости?
- Ты чего, Наташка?
- Сашенька... - она всхлипнула, - Сашенька... Не обижайся, мой хороший...
Санька молчал, но больше не пытался оттолкнуть девчонку. Ему показа-лось, что они
подошли к узкому мостику над пропастью. И не надо резких дви-жений. Не надо...
- Ты думаешь, я дура?
Честно говоря, подобная мысль в Санькиной растерянной голове мелькну-ла. Но он
промолчал, ожидая продолжения. Ждать пришлось довольно долго, пока Наташка,
видимо, не решилась.
- Я правда, не совсем обычная, Сашенька... - она помолчала и договорила до конца: Понимаешь, моя бабушка - шаманка.
Ну наконец-то! Паганелю стало легко и весело. Такую бабью дурь можно и пережить...
- Это не бабья дурь, Сашенька... - она не акцентировала произнесенное, но он понял, что
произошло не простое совпадение слов.
Санька опять поперхнулся.
- Она из очень древнего рода. Но шаманами становятся не все. Моя мама не стала...
Санька не знал, что и думать. Его европейский разум не воспринимал мис-тической
чепухи. Другое дело, что женщины действительно, по рассказам более опытных друзей,
частенько чуют то, о чем даже не догадываются мужики. Толь-ко при чем здесь
шаманская чертовщина? И потом что, у них запрет на личную жизнь? Не слишком-то она
прислушивалась к таким запретам до сих пор...
- Нет у нас никакого запрета, - Наташка опять будто бы подслушала его мысли. - Просто
очень тяжело быть с человеком, когда видишь его насквозь.. И тебе будет тяжело.
Бабушка предупреждала...
- Но ты сказала, что твоя мама не стала...
- Понимаешь, Сашенька, и у меня этого раньше не было. А когда ты... - она покраснела и
запнулась, - когда ты был со мной, я вдруг все твои мысли прочитала.
Теперь покраснел Санька. Мысли были всякие... Какие еще они бывают, когда девчонка
тебе в первый раз отдается?
- Ну вот видишь - уже проблемы, - улыбнулась она. - Не пугайся, мой хо-роший! Ничего
обидного там не было. Только не бойся больше.
- Чего? - спросил Паганель, чувствуя себя полнейшим идиотом.
- А того самого... Думаешь, я боюсь ребеночка родить?
- Но я же действительно тебя люблю...
- И я тебя, мой хороший, - она погладила его по щеке. - Думаешь, у тебя что-нибудь
получилось бы, если бы я не любила? Поцелуй меня еще...
- Тогда чего же ты боишься?
Наташка, не ответив, потянулась к Саньке губами.
- Наташка...
- Сашенька...
Наташка не сказала своему Сашеньке, о чем предупреждала бабушка. За-чем? Еще
подумает, что совсем дурочка. Да и самой не очень-то верится... А уж если ей
действительно суждено родить великого шамана... то что плохого, если отцом станет
самый любимый человек? И вообще, разве может быть иначе?
Глупая девчонка! Так и не сумела втолковать ей старая Айго, что шаманы вовсе не
рождаются: их бессмертные души лишь на время вселяются в человече-скую плоть. В тот
самый миг, когда в теле будущей матери вспыхивает огонек новой жизни. Вот откуда все
ее "ясновидение"...
Глупая девчонка! Только кто из нас бывал умнее в пору своей первой люб-ви?..
3.
- Так, сэр! Вам на утряску всех дел - сорок восемь часов!
- Погоди, Витась! Почему такая спешка? - обалдело уставился на товарища Паганель.
Выезд команды на Тянь-Шань был запланирован только через месяц.
- Да потому, что есть шикарный вариант подзаработать! Только надо не прозевать это
дело! Не все же Божукову пенки снимать!
Санька начал соображать. Альпинисты-москвичи, возглавляемые извест-ным высотником
Божуковым, давненько подвизались на строительстве высоко-горных
гидроэлектростанций Киргизии. Но до поры до времени вклиниться в сферу подобного
бизнеса сибирякам не удавалось. А зарабатывали божуковские спецотрядовцы очень даже
прилично. По слухам...
- Ты чего рот разинул? Есть проблемы на работе? Решим! Билеты заказа-ны, так что гони
паспорт!
- Наташка...
- А чего Наташка? Предупреди, объясни. Если согласится - хоть в ЗАГС тащи. Чего,
спрашивается, тянул до последнего? Сколько можно девчонке голо-ву морочить?
Паганель не дослушал. Он сгоряча выскочил из Витаськиной квартиры и только потом
понял, что суетится зря. Действительно, за столько времени можно было что угодно
успеть. А он даже адреса не разузнал. Как же быть? До суббо-ты, когда они с Наташкой
надеялись встретиться на Китайке, гораздо больше со-рока восьми часов. Так что, если не
удастся уломать Витасика...
Витасика уломать Паганелю не удалось. Впрочем, он и не пытался, когда увидел, как
завелись остальные ребята. Хлопот было много, а времени мало. На-ташка, как ни обидно,
потихоньку отошла на второй план...
Очнулся он только в аэропорту, куда они в конце концов примчались, чу-дом успев
раскрутить груду дел. Оставалось минут десять до посадки. Регистра-цию закончили и
теперь народ давился в накопителе.
- Сань, тебя зовут! - взяла его за локоть Ленка Безухова. - Кто это, а? - она кивнула в
сторону решетки, отделявшей накопитель от остального аэропортов-ского пространства.
Санька медленно обернулся, почти наверняка уверенный, что попадает впросак. Ленка
ведь запросто могла и подшутить над холостякующим товари-щем.
Ленка не шутила. Прижавшись к решетке необычно бледным лицом, его ждала Наташка.
- Сашенька!
- Как ты узнала? - спросил он, напрочь забыв про выпятившихся на сенти-ментальную
сцену пассажиров. И про Ленку, которая не удержалась и мазнула по Наташке
любопытным женским взглядом.
Наташка помотала головой. Саньке показалось, что ей трудно говорить и она собирает
силы, чтобы сказать что-то ужасно важное.
- Я люблю тебя!
Наташка опять помотала головой. Она знала это без слов. Было что-то бо-лее значимое.
Он понял и посмотрел ей в глаза. Неужели?
Она кивнула.
- Адрес! Скажи адрес! Я напишу!
Как некстати заревели турбины готовой к вылету "тушки"! Наташка почти кричала, а
Санька так и не смог ничего расслышать, пока устремившиеся к выхо-ду на летное поле
люди не отсекли их друг от друга.
Уже с трапа он последний раз помахал рукой и разглядел ответный взмах. А сев в кресло,
впервые за всю свою альпинистскую жизнь понял, что больше нигде не сможет лезть на
рожон. У него появился страх.
Не за себя...
Глава 2. ЗЕРКАЛО
1.
Хуже нет, чем тащиться вторым в связке по такой стене! Ничего не зависит от тебя - ни
выбор маршрута, ни темп движения, ни ваша общая судьба. Все ре-шает тот, кто впереди.
А твоя доля - торчать на станции и терпеливо ждать, чем кончится его единоборство со
скальным отвесом. Выдавать ровно столько ве-ревки, сколько ему потребуется для
свободы движения, но ни сантиметра боль-ше. И ждать...
Чего? А чего угодно! Надеяться, что вот сейчас, наконец, сверху долетит долгожданный
крик: "Принимаю!". И бояться другого крика: "Держи!!!". Если только тот, кто сорвется,
успеет крикнуть...
Мало кто знает, как все это бывает. С одной стороны потому, что падают люди со стен
все-таки не так уж часто. А с другой стороны потому, что выжить после срыва повезло
немногим. Представить страшно, что значит рывок от тела, пролетевшего хотя бы десять
метров в свободном полете!
А что такое десять метров? Тьфу! Всего-то пять метров выше последнего крюка плюс те
же пять метров ниже его, пока не натянется страховочная верев-ка. Да еще сколько-то
надо успеть ее протравить, обжигая ладони, чтобы смяг-чить рывок, который запросто
может сломать товарищу грудную клетку. Это если выдержат веревка и крюк...
Но какой же идиот будет бить крючья через пять метров? Сквозь них же потом- веревку
не продернешь! Вот и Андрюха явно ушел вверх гораздо дальше и пока не слышно, чтобы
он забил хоть один промежуточный крюк. Да и хрен его так просто забьешь в трижды
долбаный мрамор! По мрамору лучше вообще переть без остановок. Но что-то не
движется наверх веревка...
На тренировках нижний давно бы уже разинул пасть и заорал что-нибудь вроде: "Мужик,
ты чего там, гнездо вьешь?". Да и от тех, кто снизу любуется на все это мероприятие,
замешкавшийся лидер поимел бы полную задницу ехидных комментариев. А стал бы
возникать - попросту натянули бы верхнюю страхо-вочную веревку и сдернули бедолагу
со скалы. Нефиг, мол, маршрут занимать без толку!
Только здесь не тренировка. И верхней страховки нет. А у тех, кто смотрит на их
упражнения снизу, очко, небось, уже вовсю заиграло. Особенно у Нинки. Что-что, а уж ее
настроение Рыба чувствует, что называется, спинным мозгом. Оно и понятно. Страшное
дело на такое со стороны смотреть.
Вот когда сам корячишься на скале, страх куда-то девается. Во всяком случае не мешает
работе. Разве что шея затекает от попыток рассмотреть, что там делает партнер, да ладони
под верхонками взмокают от постоянного напря-женного ожидания.
- Леша, внимание! - Рыбе показалось, что голос Медведя неузнаваемо из-менился. Он еще
раз бросил взгляд на крючья станции, поудобнее перехватил веревку и затаил дыхание.
Сверху раздался стук скального молотка. Нехороший стук. Крюк у Андрюхи явно не шел
в трещину.
2.
- ...лезем мы значит дюльфером на Шхельду ...
Шура-Келдыш с тоской отвернулся. Димычевы байки он знал наизусть, тем более, что за
десяток лет их не прибавилось. Таким, с позволения сказать, юмо-ром только тараканов
травить в общаге.
Черт возьми, да кто бы мог подумать, что когда-нибудь общаговские вре-мена будут с
ностальгией вспоминаться! А вот ведь как... Ясное дело, конечно, что не по общежитской
койке душа тоскует, и даже не по молодости, которая на той койке осталась. Что-то
неизмеримо большее утеряно. И никак не поймешь - что же именно?
Толпа в разброде! И разброд этот начался с того, ради чего, собственно, создавали клуб и
строили приют. Со спортивных успехов некоторых. Тех, кто вылупив глаза, во все тяжкие
ударился, все дальше и дальше отрываясь от ос-тальных. Оно бы и не обидно было, если
бы эти "некоторые" понимали, что за все в жизни надо чем-то расплачиваться.
За лад в семье - надо! Что бы там Балбес и иже с ним не шипели про Ан-киного хахеля, а
мужик молодец! Послал лагеря и путевки подальше и таскает ихнюю пацанку в рюкзаке
по ближним горам. И доволен, между прочим, как слон!
За достаток в семье - надо! Шуре нынче тоже пришлось выбирать: то ли на Тянь-Шань
намыливаться среди лета за первым разрядом, то ли на шабашку. Семью-то приодеть надо
да кормить по-человечески. Стройка на ладан дышит, денежной работы все меньше и
меньше. Скоро, глядишь, и вовсе не останется.
А за выдающиеся спортивные достижения расплачиваться надо вдвойне и втройне. И не
только самим господам восходителям. Пока тот же Медведь свои мастерские баллы
выколачивает в горах, Шура с Васькой без большого звона его бабе огород вскапывают,
да домик на даче перекрывают. Что поделать - времена дурные. Без своей картошки и
других овощей черта с два протянешь зиму! То, что здесь можно вырастить на шести
сотках, никаким длинным рублем не заме-нишь. Сибирь - не Сочи!
А с длинным рублем тоже не очень-то получается, хоть Миша Горбачев и заливается
соловьем про кооперативы. Уже пробовали туда сунуться и поимели первый опыт. Палка
эта о двух концах - еще неизвестно, которым по лбу полу-чишь. То ли чиновники алчные
душу вытрясут, то ли свои хай подымут. Осо-бенно, если попытаешься что-нибудь не
только на прожор пускать, а инвестиро-вать, как стало теперь модно выражаться.
В общем - "...позор, тоска - вот жалкий жребий мой..."
- Шура, почему он не бьет крюк? - Нинка-Фома, она же Рыбиха, отвлекла Келдыша от
арии Онегина, из которой, честно говоря, тот знал только послед-нюю эффектную
строчку.
Он недовольно вскинул на нее глаза. На Нинке лица не было. Глянул на-верх и все понял:
Медведь с Рыбой загнили на "зеркале".
Этот двухсотметровый кусок мраморного отвеса, весьма отвечавший сво-ему названию,
толпа начала осваивать давненько, едва-едва чему-то научившись у своего первого
инструктора. Не зря Пелехов, царствие ему небесное, втемяши-вал не в меру ретивым
подопечным: "Бойся быка спереди, лошадь сзади, а "значка" со всех сторон!". Не одобрял,
значит, московский инструктор чересчур самостоятельное поведение местных ребят.
А чего же он хотел, интересно? Ведь основу толпы составили профессио-нальные
скалолазы-оборщики. Была такая специальность на строительстве ГЭС, над котлованом
которой нависали очень опасные скальные борта. Так что парни страха высоты давно не
ведали, да и с веревками и прочей амуницией управлять-ся научились задолго до того, как
услыхали про альпинизм. А уж здоровья на своем Борусе накачали столько, что
Александрович поначалу даже сомневался, были ли они на вершине, или дуру гонят. Не
укладывалось у него в голове, что добротную скальную "двойку" можно промолотить за
три часа - и это со спус-ком на приют!
Мраморное "зеркало" было вполне в русле подвигов толпы и затея Медве-дя и Рыбы
поначалу никакого напряга у Келдыша не вызвала. Хотят лезть - пусть лезут! Тем более,
что и тот и другой давно обогнали Шуру в спортивном плане и его авторитет держался
лишь на воспоминаниях о былых заслугах по организа-ции клуба. Может поэтому
Андрюха даже головы кочан не повернул, когда Шу-ра ему посоветовал прихватить
ледовую "морковку" . Чья бы корова мычала, мол...
Эх, золотое времечко было, когда все их амбиции дальше третьего разряда не
распространялись! А лучше бы всякими разрядами и вовсе голову не заби-вать! Так ли
важно, кто по каким маршрутам сподобился пролезть? А с другой стороны взять того же
Валеру Хрищатого , что в прошлом году на стройку при-езжал! Во мужик! На Эверест без
кислорода взошел, а гонору - ни малейшего! По-человечески с народом пообщался, а на
Деда Кузю вообще как на живого Христа глядел. Автограф попросил! А Дед - у него. И
оба счастливы...
Что ни говори, а в толпе именно такого лидера не хватает. Чтобы и авто-ритет был - огого! - и интеллектом Бог не обидел. Только где же такие водятся нынче? Вот и приходится,
пардон, утираться перед "великими скалолазами"...
Шура все-таки материл себя за то, что утерся: эти два корифея все делали через задницу.
Вместо того, чтобы выпустить вперед более моторного Рыбу, на самый трудный участок
Медведь поперся сам. Забыл, что ли, проблемы со сто-пой, которую местные и краевые
травматологи так и не сумели довести до ума после его печально-знаменитого полета? И
теперь, судя по тому, что удавалось разглядеть снизу, имел трудности как раз из-за нее.
Шура вновь матюгнулся, на этот раз вслух. Но тетки тоже просекли ситуа-цию и на
нарушителя приличий не возбухли. Все внимание было устремлено на две человеческие
фигурки, распластанные на скале высоко над поляной.
- Шура, почему он не бьет крюк? - опять прошептала бледная Нинка. - Крикни, чтобы не
дурил!
- Цыц! - рявкнул Димыч. - Не блажи под руку! Ему там виднее!
Первый в связке всегда прав - это железное правило альпинизма. Избави Боже давить на
психику того, кто все трудности видит прямо перед носом, а не с расстояния в двести
метров! Поэтому Келдыш и не думал вмешиваться. По крайней мере, лезть с советами. Да
и от крючьев там проку никакого, если толь-ко не попадется полочка с широкой
трещиной, заплывшей кальцитом. Вот туда бы в самый раз пошла "морковочка"...
Стук молотка, наконец донесшийся сверху, не понравился Шуре точно так же, как и Рыбе.
Это не крюк, если так дребезжит под молотком! Неужели Мед-ведь собирается через него
страховаться?
- Шура... - на Нинку жалко было смотреть.
- Спокойно, мамуля! - с деланной уверенностью буркнул Келдыш. И тут же его осенило:
можно подать Медведю перильную веревку через тот анкер, на котором обычно крепится
верхняя страховка. Бежать туда по обходной тропин-ке - минут десять.
Он подхватился на ноги. Бухта веревки была под рукой.
- Нинка, не блажи! Димыч, пригляди тут!
3.
Медведь осторожно переместил тяжесть тела на левую ногу. Правая, здо-ровая, уже
затекла до боли и он опасался, как бы не подвела и она. Надо бы по-шевелить ею хоть
самую малость, чтобы разогнать кровь, да как-то не очень это получается. Место слишком
поганое. Не дай бог чихнуть - точно слетишь. Так что не до гимнастики.
Махание молотком далось ему непросто. Это вообще был цирковой но-мер, когда он
сначала нащупывал на поясе крюк подлиннее, потом выщелкивал его из карабина, потом
осторожно, зависнув обоими локтями на неровностях скалы, пытался вколотить его в
широкую трещину, заполненную какой-то стек-ловидной пакостью. Замаха, конечно, не
было, да и делать резкие движения он опасался, настолько паршиво стоял. А толку от всей
этой мороки не было почти никакого - крюк проткнул мягкую пробку в устье трещины и
болтался в ней, как говно в проруби. Только и всего, что под рукой появилась более-менее
устойчи-вая точка. Тут бы "морковку"...
Андрюха скрипнул зубами от злости. Брать ледовый крюк именно для та-кой ситуации
они с Рыбой планировали железно. Надо же было Келдышу выско-чить со своими
непрошеными советами! Умный шибко.
Да будь у него все в порядке с ногой, и крюка никакого не потребовалось бы. Чего ради?
Вышел с темпом с правой ноги, не глядя хлопнул ладонью по шероховатой скале держит! Пошел сходу загружать левую ногу и уже тянулся другой рукой к отличной
зацепке, которую тоже надо было, не задерживаясь, оставить для освобождающейся
правой ноги...
И чуть не заорал. Где-то в голеностопе, не залеченном позорными конова-лами,
выплеснулась такая боль, что в глазах потемнело. Мало-мало не отключил-ся. Тогда бы
точно - хана! Рыбе его не удержать нипочем, хоть и лучший он во всем Келдышевом
шалмане. Станция-то на честном слове сделана. Страховка по-саянски: "Иди, я тебя
вижу!"...
Вот когда Андрюху прошиб холодный пот. Что такое падение, он знал не понаслышке, на
всю жизнь запомнив остановившееся время, удары о выступы скалы, режущую боль в
руках, пытавшихся хоть за что-то зацепиться. И беспо-лезно струящуюся вслед
страховочную веревку.
Веревку, брошенную испугавшимся сопляком, Медведь не простил липо-вой
инструкторше Галке. Гришку простил и даже разрешил вернуться в секцию. А с этой...
Правильно она сделала, что смотала манатки. Им бы тут было тесно...
Медведь вновь перетек телом с ноги на ногу. На что-то все равно надо ре-шаться - долго
так не провисишь. Он попробовал загрузить руки. Держат... И крюк не совсем уж
бесполезно забит: хоть чуть-чуть, а поможет начать движе-ние... Но решиться грузить
левую ногу он пока не мог...
Чего они затихли там внизу? Сначала ржали над чем-то (может и над ним?), а сейчас как
воды в рот набрали. Любуются, мать их за ногу... Дорого дал бы Медведь за то, чтобы ни
одна душа не видела его в момент сомнения и стра-ха.
Именно страха, если не косить перед самим собой. Только некоторые от такого страха под
койку лезут и глаза жмурят, а он здесь, чтобы клин клином выбить. И Рыбу вперед не
пустил, хоть и знал, что Лешке это сраное зеркало проскочить - как на бабу слазить.
Пройти здесь он должен сам, иначе к чему все прочее? Зачем тогда лезть в экспедицию,
куда наконец-то его пригласили крас-ноярские пижоны? Какой смысл варить бесконечные
трубы в галереях плотины, копать землю на опостылевшей даче, даже бегать на Борус с
келдышевскими не-пуганными идиотами, если не под силу окажется главная мечта в
жизни - ступить на вершину если не Эвереста, то хотя бы пика Победы?..
- Андрей! - Медведь сначала даже не понял, откуда донесся голос Келды-ша. Потом
сообразил, что Шурка забежал наверх по тропинке. - Прими перила! Не дури!
Андрюху затрясло. За кого его принимает этот непрошеный благодетель? Он сцепил зубы
и начал, наконец, многократно обдуманное движение. Рука... Левая нога... Боли не
оказалось! Дальше! Правая! Опять левая! Держит! По-шел!!!
Приняв Рыбу на верхней станции, принципиально устроенной им в полу-метре от
загнанного в шпур металлического анкера, Медведь даже не глянул в сторону Келдыша,
сматывавшего свои бесполезные перила. Собрал в бухту свя-зочную веревку, покидал в
рюкзачок молоток, крючья и карабины, и, стараясь не прихрамывать, пошел по тропинке
вниз.
Можно собираться в экспедицию. Обузой он там не будет.
Глава 3. ПАГАНЕЛЬ
1.
- Санечка, а ты мою шапочку не подобрал? - спросила Ленка, деловито вычесывая снег из
своей роскошной золотистой гривы. - А?
Санька почему-то не сумел ничего ответить. Рот вроде бы открывался, а звук не шел.
- Ты чего, Санечка? - Ленка удивленно уставилась на него. - Язык прогло-тил?
Он наконец-то все понял: дурной сон кончился! Всё на своем месте! Ленка нашлась!
Какая она все-таки красивая!..
Звук по-прежнему не шел, но губам-то растянуться от уха до уха ничто не помешало.
Хорошо-то как!..
На Ленку Санька мог глядеть часами: настолько оглушительна была красо-та, роднившая
ее со знаменитой тезкой из "Войны и мира"! Хотя как еще подхо-дить к таким
категоричным понятиям... Червонец, весьма и весьма подкованный в столь трепетном
вопросе, однажды то ли в шутку, то ли всерьез развил целую теорию о взрывной силе
женского обаяния. Одних представительниц прекрасно-го пола он сравнивал с фугасными
снарядами, в клочья разметывающими вы-бранную цель. Других, составляющих по его
мнению подавляющее большинст-во, - со снарядами осколочного действия с широчайшим
радиусом поражения. Что же касается Ленкиной красоты, то она ассоциировалась у
Червонца с куму-лятивным снарядом, прожигающим любую броню.
Любую или не любую - это еще как сказать... Потому что был момент, ко-гда Паганелю
померещилось, что решающий залп готовится именно в его сторо-ну. Нет, действительно
померещилось. И осталась от тех иллюзий только одна жутко смешная теперь
фотокарточка...
А вот слоновью шкуру своего Пьера - Петрухи Безухова - Ленка прожгла разве что не
навылет. И вообще, у близких друзей было очень серьезное подоз-рение, что за десять лет
Безуховы так и не выбрались из затянувшегося медового месяца. Ничем иным, по мнению
многих, невозможно было объяснить неукосни-тельное участие Ленки в самых
головоломных восхождениях мужа. Как и много-значительные взгляды, которыми эти два
психа обмениваются в не предназна-ченных для этого местах и ситуациях...
Но какое дело остальному миру до дыры в Петрухиной шкуре? Тем более, если от
влюбленной женщины на весь этот мир веет простым и добрым челове-ческим теплом,
начисто лишенным паскудного осколочно-фугасного эффекта? Саньку, кстати, в свое
время именно такая постановка вопроса очень быстро привела в чувство...
2.
- Молодой человек, кольцо! Вам куда?
Кто-то тронул Саньку за плечо и осторожно пошевелил. Он вздрогнул и открыл глаза.
- Лен?!.
- Кольцо! - вежливо, но настойчиво повторила женщина-кондуктор. - Вам здесь выходить?
Паганель кивнул. Поднялся, прошел к передней двери и спустился на пер-рончик.
- С наступающим! - крикнула ему вслед женщина.
Он обернулся и опять кивнул. С шипением закрылись двери. Ледяной ве-тер,
вывернувшись из-за отъезжавшего автобуса, хлестанул поземкой в лицо. Санька
зажмурился.
Дурной сон вовсе не окончился...
Пылевая лавинка - совсем пустяшная - ударила в спины уже спускавшей-ся с вершины
команде, смахнув с крутого ледового склона две связки - Ленку с Пьером и Паганеля со
Славяном. Паганель мало что сумел запомнить о тех трагических секундах, настолько
неожиданно и быстротечно все произошло. Легкий хлопок сзади... Предостерегающий
окрик Витасика... Шипение - снача-ла вроде бы безобидное, а потом разом перешедшее в
оглушающий свист... Бе-лое месиво, в котором его колотило и кувыркало, с каждым
мгновением стас-кивая к скальному сбросу... Чей-то отчаянный крик: "Сашенька-а!!!"...
И не-ожиданная опора под клювом ледоруба там, где вроде бы уже не за что было
зацепиться... Рывок от натянувшейся веревки...
Не веря в спасение, он долго боялся пошевелиться и только фыркал и отплевывался от
снежной пыли, забившей нос и горло. Потом, чуточку от-лежавшись, закрепился, как
мог, и пополз к оглоушенному Славяну.
Кто звал его - выяснить не удалось. Да он и не стал. И так все было яс-но. В команде на
такое обращение была способна только Ленка, но от нее уда-лось найти лишь
кокетливую самовязанную шапочку. А Пьер исчез и вовсе бес-следно. Неделя поисков
ничего не дала. А потом сломалась погода и они сами еле-еле унесли ноги...
3.
В эту зиму тропинка до избушки едва просматривалась в глубоком снегу. Ни Витасик, ни
Славян, ни Червонец нынче вовсе не рвались из домашних стен. Наелись мужики свободы
и романтики по самое "не могу"...
Паганель вполне понимал друзей. Шок, пережитый на Победе , залечить могло только
время. И залечит, куда денешься? Только слишком мало его про-шло...
Пробираться в одиночку по занесенной тропе было непросто. И скорее всего бессмысленно. Веры в то, что Наташка все-таки появится, у него почти не осталось.
Просто пока не хватало решимости признать это. И потом... куда де-нешься от надежды,
даже если не осталось веры? А от любви куда денешься?
Идешь от автобусного кольца - ждешь свежих следов на тропе. Сидишь в пустой избушке
- ждешь шороха знакомых летучих шагов. Уходишь - ждешь, что вот-вот из-за
ближайшего поворота навстречу покажется тоненькая фигурка, припорошенная снежком.
Должна же она здесь появиться в конце концов? Не может не появиться... Или новогодние
сказки сбываются только в детстве?..
4.
Боль зародилась под утро. Сначала Паганель подумал, что просто заныли ломаные
минувшим летом ребра. Перелег поудобнее. Очаг боли сместился... То ли к сердцу, то ли
под мышку... Или в пищеводе застряло что-то большое, ост-рое и неповоротливое?
Изжога? Непонятно...
Санька поднялся, зажег свечу. Черпнул из котелка на печке теплого чая. Осторожно
глотнул раз, другой. Неприятное ощущение вроде бы улеглось... Он поворошил угли в
печурке и бросил на них пару колотых полешек. Прикрыл дверцу и посидел несколько
минут, бездумно вслушиваясь в потрескивание за-нявшегося пламени. Еще раз глотнул
чаю и прилег, отвернувшись к стене. Все было спокойно. Почудилось...
Второй приступ опять начался с заунывного ощущения неустроенности че-го-то в
организме. Незнакомая ноющая боль нарастала исподволь. А ее пик, ре-занувший тело от
ступней до висков, ошеломил. Так у него еще не болело ничто и никогда! Санька затаил
дыхание, мучительно пытаясь уловить, откуда исходят болевые залпы, пронизывающие
все его существо. Лоб был в испарине, сердце колотилось с сумасшедшей скоростью. А
сознание плавало в вязком омуте гне-тущего ожидания чего-то жуткого...
И опять все отступило. Паганель, медленно приходя в себя, лежал на топ-чанчике у печки.
Ему теперь страшно было просто пошелохнуться. Боль будто бы затаилась. Свернулась в
клубочек и ждет чего-то... Или ушла? Наверно ушла. Надо бы уснуть, пока не вернулась...
Не успел... Крохотный очаг боли, нудновато ворочавшийся где-то в груди-не, стал
разрастаться, превращаясь в липкое мохнатое чудовище, впивающееся в тело цепкими
беспощадными щупальцами. В сознание прорвался чей-то вопль, перекрывший
колокольно звенящий в висках стук сердца. Потом все куда-то пропало...
5.
- Ну вот, более-менее... - Виталий стряхнул градусник.
- Сколько? - уточнил Червонец.
- Тридцать семь и шесть...
- Ну, даешь! Это же...
- Смотря с чем сравнивать. У него же под сорок было вчера!
- Грипп?
- Не знаю, не знаю... На грипп не очень похоже... И хрипов нет. Разве что какая-нибудь
экзотика? Но вряд ли... Откуда бы ей здесь взяться? Мне сначала показалось - аппендицит.
Но и там все спокойно... Даже не знаю, что предполо-жить. В город выберемся - надо его
ко мне в клинику. Может кардиограмма что покажет...
Виталий осторожно прикрыл Саньку спальником и потянул Юрика в даль-ний уголок
избушки, где у стола возился с ужином Славян. Первое, что по его мнению надо было
сейчас Паганелю - хорошенько проспаться в тепле.
Червонец, не дождавшись Саньку к новогоднему столу и не застав его до-ма на
следующий день, переполошил друзей и чуть ли не силком оторвал от те-левизоров, по
которым повторяли бессмертную "Иронию судьбы". Прихватив домашней снеди и
бутылочку, они двинулись на Китайку, с удовольствием под-кусывая
сверхчувствительного приятеля. Тем более после того, как распознали на снегу
Паганелевы следы сорок шестого размера. Ну захотелось человеку уеди-ниться - так какие
проблемы? Жаль, конечно, что так и не обозначилась Саньки-на дивчина. Но опять же,
кто его знает, что там у них не сложилось? Молчит ведь... Может сам и дал от ворот
поворот? Жаль, жаль... Девчоночка-то была славная! Но, как говорится: се-ля-ви...
Паганеля они застали без сознания в почти начисто выстуженной избушке. Похоже было,
что провалялся он в таком состоянии с ночи: на углях в печурке уже начал оседать иней...
- Слышь, Витась... - Червонец необычно робко тронул товарища за плечо.
- А?
- Да я это... Ты погоди смеяться... Ну, в общем я у него поле посмотрел...
- Ну и?.. - Виталий иронически глянул на Юрика. Завиральные идеи Чер-вонца насчет
всякого рода телепатических чудес действительно веселили преус-певающего кардиолога.
Во всяком случае - в интерпретации вечного студента-недоучки.
- Да пробит он весь как дуршлаг! - с внезапной горячностью выпалил Чер-вонец. - Совсем
нет поля! Летом-то от него на версту шкалило. У меня аж кры-шу срывало! А сейчас голый Вася.
- Ну и что? - с прежней иронией повторил Виталий?
- А то, что высосали его. Почти начисто. Повампирил кто-то... - буркнул Юрик.
- И что прикажешь делать теперь?
- А вот что: помнишь, где можжевельник растет? Докопайся до него и па-ру веточек...
Хотя нет, я сам. Ты же не знаешь как... А потом погуляйте со Слав-кой, чтобы мне не
мешать.
- Ворожить будешь? - уже почти без иронии спросил Виталий.
- Порчу снимать. А в город выберемся - тащи его в свою клинику. С таки-ми вещами не
шутят.
6.
Как ни странно, Паганель не разболелся. Непонятный приступ в новогод-нюю ночь не дал
почти никаких последствий. От пережитого осталась только ноющая боль в сердце да,
стыдно сказать, спонтанная плаксивость, никак не уме-стные для здоровущего по всем
объективным показателям кандидата в мастера спорта. Кардиограмма ничего тревожного
не показала, а успокаивающие мик-стурки, прописанные Виталькиной супругойневропатологиней, если и помогали, то очень уж незаметно.
Такая тягомутина продолжалась до лета. А между тем друзья, пережив на-конец
прошлогоднюю драму, уже вовсю изнуряли себя тренировками, готовясь к выезду на
Памир. Санькино право на место в команде пока вслух никто не ос-паривал. Даже
Виталий, потихоньку превращавшийся в единоличного лидера, жечь мосты не торопился.
По его мнению, Паганель мог бы оказаться небеспо-лезным и в столь прискорбном
состоянии тела и духа. Не на стене, естественно, а в базовом лагере.
Червонец только мотал головой, когда слышал от Витасика подобные рас-суждения. Он
тоже, в пределах своих скромных эзотерических познаний, ничего не добился с налету.
Порчи, как таковой, на Саньке не обнаружилось. А вот вер-сия о чьем-то скрытом
вампиризме казалась Юрику все более и более правдопо-добной. Но управиться с
неведомым паразитом, беспардонно отсасывавшим жизненные силы Паганеля, Червонцу
было просто не под силу. До поры до вре-мени...
Как-то вечером, в самом конце весны, Юрик с ужасно таинственным ви-дом заявился на
квартиру к другу. Прикрикнув на вяло сопротивлявшегося Саньку, зажег несколько
свечей. Обошел с одной из них все углы квартиры, что-то бормоча под нос... Поставил
какие-то закорючки на листочках из обычной тетрадки, заставил Саньку расписаться... и
наклеил эти "заговоренные бумажки" в углах. Потом поджег можжевеловую веточку... А
закончив "камлать", безапел-ляционно заявил о намерении остаться ночевать. Мол, мало
ли чего...
Волновался Юрик зря: ничего особенного за ночь не произошло. Санька спал как
младенец. А проснувшись поутру, впервые после сумасшедшей ново-годней ночи,
потянулся, - и не почувствовал ставшей уже привычной тяжести в сердце. Осторожно
поднялся, двинул телом туда-сюда, словно проверяя себя. Тихо...
В степи, что далеко на юге сибирского края, в это утро не проснулась ма-ленькая девочка.
Ничего удивительного не произошло: малышка родилась с не-излечимым пороком сердца.
Удивительно другое - как она вообще прожила свои пять месяцев...
7.
"Прости, моя ласточка, поющая так печально в высоком небе! Я больше ничего не смогла
сделать для тебя, чернокрылая певунья...
Прости, моя ласточка, чей голосок рвет на части мое старое сердце! Оно ничем не смогло
помочь твоему...
Прости, моя ласточка, стригущая острыми крыльями степную траву и бе-лые тучи синего
неба! Шаманы не бывают всемогущими...
Прости, моя ласточка, свою неразумную мать! Она только хотела спасти твоего отца...
Прости ее, моя ласточка! Она не знала, чем придется заплатить...
Не печалься, моя ласточка! Души шаманов не умирают. Ты еще вернешься в этот мир.
Только никто не знает - когда. И я не знаю...
Не улетай, моя ласточка! Подожди старую Айго. Мне осталось совсем не-много...
Пой, моя ласточка..."
Немощь к Саньке больше не вернулась. Осталось только неясное чувство: то ли
сожаления о чем-то, то ли ощущения вины - даже непонятно за что.
Но и это прошло в тот день, когда далеко в южной степи две маленькие птички начали
кругами набирать высоту. Они поднимались все выше, оставив под собой осиротевший
летник последней шаманки древнего рода. Внизу остал-ся и поселок на берегу могучей
реки, где в одной из квартир оцепенело сидела худенькая женщина, так недолго побывшая
матерью.... И серебристый самолет, летящий в страну больших белых гор... И белые горы,
чьи вечные снега почему-то так неодолимо манят к себе мятежные человеческие души...
А души умерших шаманов похожи на птиц. Так говорят. Я не знаю, правда ли это. Не
знаю, куда они улетают и не знаю, возвращаются ли оттуда в наш мир. Наверное, этого
вообще никто не знает...
Глава 4. МЕДВЕДЬ
1.
"Зондерам - горячий привет!
Сразу прошу простить за долгое молчание. Но вы же знаете, что такое - лето в Саянах!
Бегаем, как посоленные, норовим все ухватить: черемшу, ревень, жимолость,
смородинку... Вроде бы время грибное началось, а на наших "Клондайках" пусто.
Подосиновиков уже два года не было, а нынче боимся про-караулить - два раза в неделю
проверяем явки. И это еще хорошо, что пока ого-родом не занялись. Но придется. Маме
моей огородничать на всю ораву не под силу, а к ней на прополки не наездишься.
Наверное будем поднимать целину на горе выше поселка. Там обещают выделить новые
участки под дачи.
А так жизнь протекает нормально. По крайней мере у нас в семье. Дете-ныш окончил
четвертый класс почти без четверок. Правда одна троечка затеса-лась - по физре. Вам
смешно? А нам не очень - Паша даже хотел идти ругаться в школу. Абсурд получается ребенок соревнования по слалому выигрывает, а их дурацких нормативов выполнить не
может! Мячик, видите ли, метать не умеет!
Да, кстати! Шурка-Макар вернулся на тренерскую работу, так что у дете-ныша одно на
языке "Сан Кстиныч" да "Сан Кстиныч"! Гоняет ребятишек на полную катушку, даже на
летний снег вывозил. Надюшка вернулась по уши до-вольная: научилась готовить
гречневую кашу с тушенкой и салат из черемши!
Сейчас отвезли ее к бабушке - парного молочка попить. А бабушке все ра-дость в доме, да
и помощница из Надюшки хорошая. Я же писала весной, что в гипс угодила. Полтора
месяца по дому на одной ноге скакала. Так она просто молодчинка - всю домашнюю
работу делала. Рубашки, конечно, я потихоньку достирывала, да супы досаливала. А в
остальном по-божески.
Паша опять получил повышение: в должность заместителя ГИПа вступил. Вечно он куданибудь вступает (шутка)! При посторонних его уже по имени-отчеству приходится звать.
С деньгами стало полегче, но зато папу мы почти не видим. Плотину готовят к сдаче, так
что у него хлопот - полон рот. Но за гриба-ми - это святое! А вот насчет рыбалки он
совсем без интереса. Даже жалко - иногда рыбки очень хочется!
Я работаю на прежнем месте. Куда дергаться? Тем более, что там образо-вался
кооперативчик и удается дополнительно подзаработать. Дочь-то растет, а ее одевать надо!
Про толпу даже говорить неохота.. Поперегрызлись друг с другом - жуткое дело. И не
поймешь, кто прав, кто виноват! По-моему, все хороши. Это, правда, только мужиков
касается. Теткам-то делить нечего, так что встречаемся, тарах-тим: все больше про
деточек.
А на избе стало тоскливо. Старые кадры ходить перестали, а ошивается там бог знает
какая шелупонь. Порубили много деревьев вокруг и никому нет дела. Келдыш на Медведя
кивает, Медведь - на Келдыша. Друг с другом не раз-говаривают. Обидно.
Узнала, наконец, про Петюнчика. Его, оказывается, забирали в ЛТП, лечить от
алкоголизма. Только, похоже, там не лечат, а калечат. Один раз мы с ним встретились, так
я потом целый вечер ревела. Ведь какой парень был! А теперь смотреть страшно... С
Ленкой не живет, нигде не работает. Правда, говорят, что где-то коз держит и пасеку. Дай
Бог, может и образуется все?
А вчера в котловане встретила Медведя. Он тоже со всеми переругался и даже не
здоровается, а со мной так хорошо поговорил! Рассказал, как в про-шлом году на Победу
ходил с красноярцами. Говорит, уже под самым вершин-ным гребнем руки напрочь
поморозил и его вниз направили. А связка, с которой он до этого шел, потом погибла.
Муж и жена. Кошмар!
Знаешь, а Андрей сильно изменился. Такое впечатление, что мягче стал... И печальный...
Да, чуть не забыла! Агнейка-то наша замуж засобиралась! И парень вроде неплохой. По
крайней мере она вся аж светилась, когда мы с ней в автобусе шу-шукались. И рожать
хочет. Поздновато, конечно, но ведь все равно надо. Ничего, вынянчим! Тьфу, тьфу, тьфу,
чтоб не сглазить!
Снабжение у нас стало похуже. Перевели на талоны, но и по талонам не очень-то
разбежишься. Самый модный бутерброд - если на хлебный талон по-ложить колбасный.
Это я опять шучу: хлеб, слава богу, пока без талонов прода-ют. А вот сахара вообще не
видно. Хорошо еще, по весне Паше удалось пол-мешка добыть по большому блату
(начальник, как-никак!), так хоть жимолость и смородину перекрутили.
Ой, все! Павел Николаевич копытом бьют - за грибами пора. Допишу зав-тра..."
2.
- Танюшка, беги сюда! Скорей!
Татьяна, недовольная мужем, оторвавшим ее от кухни, естественно не прибежала, а
демонстративно вплыла в комнату, где Витька смотрел программу "Время".
- Слушаю, мой господин?
Витька, не обращая внимания на язвительно пропетую цитату из мюзикла про Али-Бабу и
сорок разбойников, подхватил жену под попку и закружил по комнате:
- Даешь Катунь!
Татьяна не поняла. Тогда он восторженно начал рассказывать про только что увиденный
репортаж:
- Понимаешь, Рыжков прямо на катунский створ прилетел! И сказал, что нечего дурить, а
надо строить! Так прямо и сказал!
- Чтоб не дурить?
- Ну, не совсем так. Это я чтоб понятнее было. Но смысл такой же.
- Вить, неужели получится? - Татьяна, сменив гнев на милость, не торопи-лась
освобождаться из мужниных объятий.
- А куда они теперь на фиг денутся? Это все Дед Кузя!
- Ну какой же молодец!
Зондеры уже третий год усиленно пытались прижиться на Украине. Зане-сла их сюда
нелегкая по простой и печальной причине - строительство ГЭС на Енисее закончилось. То
есть работы для кучки самых настырных там еще остава-лось на десяток, а то и больше
лет, но это, как говорил Шурка-Келдыш, были уже судороги. Стало ясно, что до пенсии
там не дотянешь, а значит надо дер-жать нос по ветру.
Нос подвел Зондера: только безносый инвалид умудрился бы не унюхать, в какую
помойку под названием "трест-площадка" он вляпался сдуру. А когда по-чувствовал
промашку уже не носом, а всей шкурой, то поезд ушел. Поздно, док-тор...
Трест- площадка по замыслу строила очень интересный гидроузел на теп-лой
симпатичной реке. Высокопоставленный вербовщик, купивший Витькину да и Танину
душу рассказами о параметрах будущей ГЭС, намекнул, что главный инженер там явно не
на месте и его замена - дело решенное. Вот только не на кого...
"Я вам покажу - не на кого!" - воспарил мечтами Витька. В работе своей он не только
понимал толк, кое-что подсмотрев через плечо у Деда Кузи, но даже умудрялся ловить
кайф. Дед, к слову сказать, Витьку на подвиги благословил, печально глянув при этом на
большую фотографию катунского створа, висев-шую напротив его рабочего стола вместе
с фотографией Южной стены Эвереста. Этот печальный взгляд был понятен без всяких
слов: финансирование новой ГЭС на Катуни никак не шло и держать в кулаке мощную
команду день ото дня ста-новилось все труднее...
А здешний Главный, которого вознамерился потеснить наш герой, тоже оказался не
лыком шит. Во-первых, как запоздало понял Витька, в своем деле он все-таки разбирался
и даже неплохо. А во-вторых, еще и умел топить щенков типа Зондера, которых, смешно
сказать, набралось человек пять или шесть - и все с одной и той же надеждой сесть в его
кресло. Правильнее было бы сказать - лечь на эшафот.
Витьку утопить оказалось проще простого - слишком узкую специализа-цию дала ему
предшествующая карьера. Сунули великого гидротехника на про-вальный объект - школу,
которую пускать надо было позавчера, - и амба. Можно выносить тело...
Тело еще посопротивлялось, благо и кроме "трест-майданчика" было где зацепиться. А
душа отморозилась и на дух больше не принимала южноукраин-скую экзотику.
Лучик света в темном царстве просиял пару месяцев назад, когда донес-лись слухи про
какое-то письмо, посланное Дедом Кузей то ли в Совмин, то ли вообще в ЦК. Связи, надо
сказать, у Деда были невероятные. Неужели столько народу ходило с ним в горы? Хотя
почему бы и нет? Во всяком случае результат налицо - нынешняя поездка председателя
правительства.
И вот теперь, похоже, весь этот кошмар останется позади!
- Лапушкин, а ты по такому случаю принять не хочешь?
- Спрашиваешь! За такие вести и до синих соплей надраться не грех! Жарь картошку, а я
сбегаю!
3.
Кинув нарезанную ломтиками молодую картошку на шкворчащую сково-родку, Татьяна
выглянула на лестничную площадку. Муженек вечно забывал проверить почту и надо
было проконтролировать выемку корреспонденции. Ну точно! Из ящика выпало письмо.
Глянув на почерк, Таня чуть не подпрыгнула от радости: Анка!
Анка, она же Баська, была единственной душой в бывшей "толпе", от кого регулярно
приходили весточки, хоть немножко скрашивавшие их беспросветную европейскую
жизнь. Она со своим Риббентропчиком, - вот непонятно, чего он так обижается на
кликуху? Очень даже мило звучит! - решила никуда не дергать-ся, тем более, что Пашка
недавно получил повышение и уже руководил отделом рабочего проектирования. Почти
как Витя, только от Ленинградского, а не от Украинского отделения института. И очень
хотелось бы надеяться, что у Пашки там не такой гадюшник, в какой они вляпались
здесь...
Таня хорошо помнила, как стремительно окружавшие ее женщины возне-навидели Раису
Максимовну Горбачеву. Ее поначалу просто ошеломила эта кол-лективная ненависть,
сплотившая даже ярых неприятельниц. Понять, что именно делала не так первая леди
страны, симпатичная и умная, Таня так и не сумела - пока сама не стала женой
начальника. Невеликого, но все же - начальника. Ой, мамочки! Вот когда похлебать
пришлось!
Бабье вокруг аж тупело от гнева, когда они на работу на велосипедах при-катывали, хотя
Вите уже машина по статусу полагалась. Да еще в шортах! Да еще в обеденный перерыв
не "ля-ля-тополя", а в настольный теннис на высадку! И это бы еще простили, но они же
всю работу конструкторскую на себя стянули! И тянули не с надрывом и плачем, а с
прибауточками.
Но больше всего местных баб напрягало то, что Витя ни на одну из них не запал, хотя в
молодости еще как мотал супруге нервы! Лечила, как могла - где лаской, а где таской. Но
больше все-таки лаской. Эффективнее... А здесь он мо-лодцом оказался. Зато чего только
за спиной не шипели! До того дошло, что стали шептаться насчет их личной жизни. Будто
бы она каким-то особенным об-разом своему Витеньке "дает"... Сгоряча хотела за это в
лоб врезать, а потом со-образила, что глупо связываться с убогими. Что втемяшишь тем,
кто все чудо любви к "дашь - не дашь" сводит? Толку-то косметикой мазаться да тряпками
модными обматываться, если не понимаешь, что любимому вовсе не давать на-до, а всю
себя дарить! Тогда и в ответ всего его получишь, а не просто трах-бах...
Тьфу, да пошли бы эти дуры подальше! Даст Бог, откроется Катунь - они с Витей сами
здесь дня лишнего не просидят!
Таня помешала картошку на сковороде и разорвала конверт.
4.
- Ну, мы прямо не можем чего-нибудь не спалить! - проворчал Витька, су-нув нос в
кухню. Дым от горевшей картошки стоял столбом, но Таня никак не отреагировала.
- Эй, ты чего?
Она вновь не ответила, уставившись куда-то в окно.
- Ты чего, лапушка? Что стряслось?
Витька, наконец, увидел распечатанное письмо и что-то сообразил:
- Кто?!
- Медведь...
Медведь погиб не в горах. Пик Победы, забрав жизни его товарищей по команде,
обмороженного Андрея отпустил живым. А сожрала его недостроенная высотная плотина:
какой-то раздолбай схалтурил с подмостями на низовой гра-ни. Сто метров свободного
падения - страшная штука..
Жизнь катится дальше. Стареет и редеет толпа. Зато подросли мальчишки - из тех
сопляков, с которыми когда-то возились и Галка Шумачиха и Андрюха Медведь. Славные
мальчишки, только глупые еще... И жаль, что мало кто из них знает, почему родничок на
горной тропе называется "Медведёвым водопоем". И о каком таком медведе речь ? А нам,
старым, иной раз кажется, что в крохотном зеркале чистой воды отражаются не только
наши запаленные на подъеме рожи. Нет-нет, да промелькнет там добродушная ухмылка
могучего парня...
"Зондерфюрер, вот вам васер!"
Прощай, Андрюша...
Глава 5. НЕСКОЛЬКО СТРАНИЧЕК ИЗ ДНЕВНИКА
30 марта 199... года.
На конец свершилось страшное. - летим в Какманду. В воздухе находились 6 часов 40
минут. Кое-кто за это время успел изрядно принять на грудь, кто спал, кто читал
остальные играли в карты, иногда ели и курили.
МЧСсовский ИЛ-76 удачно приземлился на крохотном аэродроме в столи-це Непала.
Сразу-же хлынул ливень, небо почернело. Больше аэропорт самолеты не принемал.
Короче успели. А вот самолет с Москвичами, который должен был приземлиться через 15
минут посадили в Дели. А вот кто такие Москвичи и где это, хоть убей не знаю! Это
наверное 412ые - с колесами и выхлопной трубой.
Вообще-то слово Катманду не склоняется. Но мы подумали и я решил, что нам можно.
Вот что из этого получилось под мотив песни о Бречмуле:
В самолете летели минуты, часы
На пилоте летели носки и трусы
Наши вещи летели, верней - рюкзаки
Все летело - и я с Коньибалом
Припев:
Сладострастная отрада
Дорогая Катманды
Где чинарик мой остался под скалою,
Для меня щебечат птички и молчат цветы,
Какмонда, Какманду, Какманды,
Какманде, Какмандою.
Загрузились в автобусы и поехали в гостинницу "Hotel "Gauri Shanker". По дороги были
ужастно рады, что наш русский язык не понимает ни один абори-ген. Показали свое
полное бескультурие и познания в ленгвистике: просили мар-тынов стукнуть по фазе,
ругались по фене, называли различными музыкальными инструментами, на что они очень
добродушно улыбались.
А непальцем или непалкой может считаться любой человек, зачатый не пальцем и не
палкой.
31 марта.
Катманду.
Играли в покер на отжимание Игорь выиграл отжиматся 300 разов. Повез-ло блин
здоровый парень.
Крепко уснули.
2 апреля.
Доехали до Китайской границы на Непальском автобусе. Прошли таможню и вот в Чине.
Никогда не думал, что в Китае так хреново. Китай встретил нас дождем, крутыми
страшными дорогами, красивыми водопадами и своей нищетой. После китайской кухни
чювствуеш себя огнедышащим драконом. Ночевали в холод-ном отэли похожем на
2хэтажный сарай.
3 апреля.
Едем на пяти джипах и двух грузовиках с вещами. Поднялись на пятиты-сячный перевал,
посмотрели на Эверест, Чо-Ойю, Макалу, Лхоцзе. Не доезжая перевала на серпантине у
одного джипа сломалась шаровая и он улител в кювет. Но как всегда - все живые. А чё
нам будет?
5 апреля.
Прощальный китайский завтрак, который не кому уже не лезет. Самое вкусное в нем это
хлеб который привезли из Кр-ска - пахнет отчизной.
В 14-00 мы на месте. Высота 5200 здесь будет наш первый базовый лагерь. Голова у всех
болит, но все знают больше работаеш быстрей пройдет.
За ужином распределили по группам как будем ходить 3 группы по 4 чело-века составили
график. Обяснили планы. Планируется чтоб на вершину зашло 8 человек. Нас с Игорехой
обломили - записали в челноки.
7 апреля.
5200.
Кончилась последняя сигарета.
Пришли яки и их чюмазые погоньщики. Воруют все, начиная с грязного дырявого носка,
кончая вязками от палаток.
Вечером всеобщая очистка копченой колбасы от пинецелина - веселое за-нятие. Малям
болела верхняя часть головы. Интересно чему там болеть - ведь кость.
Долго не мог уснуть - курить охота.
9 апреля.
Выход в ВГЗ с яксменами - это не те, которые летчики-истребители и да-же не те которые
в регатте на яхтах ходят, а те что яче говно (кизяк) собирают, потом им в палатках топят и
пахнут.
P.S: Як - это такое животное, похоже на корову, только очень волосатую и сильную, как
К-700.
11 апреля.
Поднимаемся в "АВС" или "Эй-Би-Си" - 6400. Это всеобщий базовый ла-герь под
Эверестом на леднике Ронгбук Шар. Высота 6400.
В освоение Гималаев огромный вклад внесли Англичани поэтому здесь очень много
Английских названий и даже здороваются здесь в основном по Анг-лийски, а вобще у
Эвереста 14 названий. Эверест - начальник Британской топо-графической службы.
Тибетские названия - Чомолунгма или Джомолунгма, не-знаю чё название Сагарматха.
Открыта была Британскими топографами и изме-рена в 1852 году. Высота вершины - 8848
метров. Первые экспедиции были еще в 20 годы нашего века. Англичани Джорж Мэллори
и Эндрю Ирвин сумели под-няться выше 8600 но вниз не спустились и не кто их больше
не видил. Альпини-сты Английской экспедиции в 1953 году Хиллори - Ново-Зиландиц и
шерп Тен-цинг сумели достич вершины и спустится в низ.
Повар Гамми просто чюдо. Суетится всегда куча вкусных блюд. Правда никто почти
ничего не может есть: вкусовые качества меняются. Мне охота со-леных огурцов.
Ощущения как будто я забеременел и сейчас месяце так на третьем. Наверное пора на
аборт.
А у повара ничего не болит. Во, дает! Я сам вроде роботящий но такое трудолюбие видел
впервые.
Зато китайцы-бедолаги не делать не чего не умеют или не хотят. Дохнут как мухи воруют
и попрошайничают. Я их иногда посылаю пока наши не слы-шат. Может русский язык
выучат или скромнее станут мартыны мохнорылые.
12 апреля.
АВС.
Офицер связи Мистер Сунь пришёл поздравлять с днем Космонавтики. Во блин а мы не
кто не вспомнили. Аж неудобно за Россию. Наши его зовут Сунь Хунь Чай. Теперь надо
переименовать чтоб прилично. Игореня предлагает Вынь Сунь Хим. Хороший человек
хотя Китаец.
Завтра будем проходить ледник.
13 апреля.
Первый выход на маршрут. Навючили кули веревками железом легким пе-рекусом
вешками порубали тем чё влезло и в путь-дорогу. Через ледник шли ча-са 4, как не
больше всю дорогу маркировали вешками навесили 3 веревки до бергшрунда . Юрий
Романыч вылез бергшрунд метров 5 вертикального и даже отрицательного льда и метров
30 выше. В лагерь еле приползли. Начало есть хоть и мизерное но наша программа
выполнена.
15 апреля.
5200.
Охрипшие облезлые усталые но непобежденные. Голоса, как не было, так и нет. Слух
тоже вроде как не появился.
Весь день разлогаловка и обжираловка. Игореха жалуется на отсутствие жира, хочет баню
и тетку. Постоянно меня подкалывает. Мол чё разорался. А я пишу сейчас громче чем
говорю.
16 апреля.
5200.
Полоскание горла, витаминки, губная помада, крема, пелюли, таблетки, завтрак, зубн.
паста, туалетная бумажка, сартир, мыло, чай, установка бани, кам-ни, брезент,
поленоэтилен, целован, стеклотряпка, проволочки, труба, пласко-губцы, шило, молоток,
пальцы, ёд, бинт, синяки.
Обед, баня, керосин, капельница, рев, искры.
Ночю снились сигареты и незнакомые девушки.
17 апреля.
5200.
Случилось страшное, самое огромное несчастье. Завхоз-жила засунул все консервы в
фанерный ящик из под кислорода и жестоко закалатил. Расколачи-вать умеет только он.
Прощай красная икра, щупальцы кольмаров, шпроты и т.д. Незнаю, как теперь выживем
на 4-разовом питании... Ходят слухи:
Что Индийская экспедиция приехала исследовать влияние Камосутры на течение оргазма
в условиях гипоксии. Говорят от каждой находясшейся в районе экспедиции в
эксперемент приглошают по члену. Членом русской экспедиции единогластно избрали
меня. А чё бы нет я горжусь буду отстаивать права нашего государства на
международный генофонд.
Мир! Труд! Май! Июнь! Июль! Домой хочу!
Пошёл снег, и ветер.
19 апреля.
Дошли до АВС. Я за кухарку всех накормил. Повар подойдет завтра мне на гору после
завтра с Нахалом и Коцаном вот я и шуршу. Ночю некто не приставал кормиш их кормиш
только Игореша пинал меня ногами по различным частям тела пока я не перелег от него
подальше чего я ему плохого сделал не пойму.
20 апреля.
Второй выход на маршрут.
Юрий Романыч заболел рыгает но у всех может быть. За место него иду я. Наскоряк
собираюсь ем. Выспался плохо - злой, как собака, но есть такое слово надо.
Ледник проходим часа за 1,5 очень быстро. Игореху на нем тоже начинает рвать ему
тяжелее всех все понимают, а что сделаеш.
Лезем по перилам. Игореня разошелся, а я первый дергаю веревку из за-фирновавшего-ся
снега здоровье коньчается наверно сдохну ну вот конец перил выше вешаем еще 3 веревки
ставим полатку лагерь №1 на 7100. Выгружаем груз и быстрей на АВС темнеет приходим
качаясь - никокие но до скал дошли.
21 апреля.
У Игорехи плохое самочюствие рыгал он на всю Китайскую, Тибетскую и Непальскую
жратву - пошел в нижний лагерь на 5200. По дороге заночевал на 5800 где наглый
старикашка-итальяшка - пытался залезть к ниму в спальник и обяснял, что мол его вещи
уехали в АВС на шерпах, а он отстал. Анатольевич конечно ему объяснил, что Итальянцев
не боится, а когда сказал - что он Рус-ский тот из палатки аж выпрыгнул. Правда Игорек
потом ему 1 лишний спальник выдал - а вот денег за аренду взять забыл.
22 апреля.
Третий выход на маршрут.
Погода - жопа, ветер стреляет как из пушки, а у нас начались трудовые будни. "По
коням!" - сказали рюкзаки тяжеленные и здоровенные набитые ве-ревками и прочим
грузом. И пошли мы солнцем полимы челночить по перилам в честь дня рождения
любимого Ленина.
24 апреля.
5200.
Ветер - баню топить не стали.
Дизель, Нахал, Коцан и Егорыч сели на иглу. Говорят - для горла полезно.
Вокруг куча народу и ни одного чюжого. Все улыбаются, говорят хэлоу. Подраться не с
кем напиться не хочется скукатища.
25 апреля.
5200.
Баня топится соляркой
Гамми поит нас заваркой
Ветер дул себе и дул
Коньибал читал - уснул
Могет снятся ему горы
Мож - хирурги или лоры
А скорей всего - кухарки
Да грудатые доярки
Меня сегодня муза посетила. Немного поситила и ушла.
26 апреля
5200.
Скука, обжорство, тоска. Гитара, преф, отсутствие голоса и денег. Сигаре-ты видем
только во сне.
27 апреля.
5200.
Преферанс с утра до вечера. Ветер не прикращается - палатки как фригаты.
28 апреля.
5200.
Завтрак, преф, обед, преф, ужин, преф, сон.
Шура оператор проиграл пол кинокамеры я выиграл колпачёк на объектив Тампакс и
Петька - остальное.
1 мая.
Четвертый выход на маршрут.
Мир! Труд! Май! А мы с заброской кислород, веревки и на 7100 - без ша-риков,
транспорантов и знамен. Зато можно петь песни сколько хочеш и кричать Ура! Только про
себя потому-что голоса нет даже "Пирила свободны!" некто не кричит, общаемся
жестами, в горле дерет, как будто проглотил ерша для чистки молочных бутылок.
2 мая.
Забрасываем груз до 7400 и вниз, на АВС.
Егорыч разрешил спать до послезавтра!
3 мая.
АВС.
Спать люблю с детства...
4 мая.
Пятый выход на маршрут.
Опять на верх до лагеря №1 с кислородными баллонами и веревками.
5 мая.
Вылазка до лагеря на 7400. Груз остается, а мы на АВС.
Приходим, качаясь, но счастливые.
Игореха скурил банку "Сайры" - (сменял у Китайцев на пачку сигарет). За-хорошело.
Мужики долезли до 7950.
8 мая.
5200.
Весь день проволялись. После ужина пели военные песни в предвериях дня Победы.
Доктор и начальство разрешили по 500 гр. из боевого неприкосновен-ного запаса для
увесиления настроения и поправки здоровья. Спать ушли с по-сорванными глотками.
9 мая.
5200.
Парад, посвященный дню Победы советских войск над фашисткой Герма-нии!
Днем отдыхали и копили силы к вечеру, востонавливали осипшие голоса.
Китайцы вывесили красный флаг, а мы было хотели вечером хоть до них подомогаться да
узкоглазых погонять. Видно чюют. Ладно пущай живут.
Позвонил домой через Норвежский спутник, поздравил деда с днем Побе-ды. Настроение
поднялось на целую неделю.
Миллион блюд, торты, пиво, водка, кола, коньяк - кто что хочет. Напелись, напились,
обелись.
Сил залезть в спальник у меня не хватило. Всю ноч стучал зубами и пытал-ся залезть
промеж кориматов на которых спал Игореха.
10 мая.
5200.
Жизнь - говно. Все хреново. Во рту ночевало стадо яксменов. Зачем мы так пели и пили.
Хочется компоту холодненького - ведерко и спать, спать, спать...
Глава 6. ФОМА
1.
"...Вот пустяки! Да что ж тут делать?
Я все сужу - не осужу.
Мне бы только знать, что снегом белым
Еще покрыта Софруджу,
Мне б только знать, что смерть нескоро
И что прожитого не жаль,
Что где-то есть на свете горы,
Куда так просто убежать..."
- Ой... - Нинка-Фома аж всхлипнула, расчувствовавшись. - Тебе хорошо, Татьяна! У тебя
Витька поет. А мой молчит, как рыба об лед.
- Будто у меня молча хуже получается! - обиделся Рыба.
- Голодной куме все хлеб на уме... Я же не про то.
- А я про что?
Таня, усмехаясь, слушала пикировку старых друзей. Какая разница - поет, или не поет
муж? Главное, как говорится в анекдоте № 36, был бы человек хо-роший! Тем более, что
Витя иной раз берется за гитару вовсе не для ублажения супруги, а наоборот - чтобы хвост
распетушить перед посторонними женщина-ми. Как вот перед той же Фомой.
Но все равно - хорошо! Хорошо, что в кои-то веки выбрались сюда, на почти позабытую
избу. Хорошо, что наткнулись здесь на Рыбу с Фомой, прика-тивших на уикэнд за
полтысячи километров. Хорошо, что Витька поет старые песни, берущие за душу.
А самое главное, что хорошо - сумели-таки вырваться с незалежной Ук-раины и добраться
до своего поселка раньше, чем взбесились цены на билеты. Вот уже сколько лет каждое
утро, глядя из окна на горы, Таня тихо радуется им...
С Украины пришлось бежать вовсе не на Катунь, как мечталось. Поездка Рыжкова, так
обнадежившая их в восемьдесят восьмом, ничего не изменила. Все ушло в песок. А потом
Армению тряхануло и стало ясно, что не дождаться фи-нансирования новой ГЭС.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Заглохло и строительство юж-ноукраинской
ГЭС, на которой они с Витей пытались пересидеть смутные вре-мена. Так что долго
сомневаться не пришлось - драпанули в свою желанную Си-бирь, благо квартира была
забронирована.
Вот с карьерой пришлось распрощаться. Таня больше ни дня не работала на производстве
- некуда устроиться. Сидит дома, шьет пуховки по заказам. Ви-тя побултыхался в
градостроительстве, даже чего-то там освоил - и тоже спекся. Пошел в шабашники строить коттеджи для новых русских. Плюс огород, тайга, рыбалка...
И все равно - хорошо! Жизнь продолжается, друзей - навалом. В погребе - картошка. А
Саяны от любой хандры вылечат!
- ...А Шурка ходит на избу?
- Очкобородый? А куда он денется?
- Нет, я про Келдыша!
- Редко. Зашился с бизнесом - у него же сейчас малое предприятие.
- Во, блин! Капиталистом заделался?
- Да какой там! Они по-прежнему на веревках висят. Всякие работы на вы-соте
выполняют, а потом деньги по полгода не могут вышибить. Шурка уже со-всем сивый от
такой жизни стал. И язву заработал.
- Вы знаете, у дяди Келдыша сегодня совещание по неустойчивому масси-ву...
- Блин, это что еще за чудо? - Фома изумленно уставилась на говорившего - мальчишку
лет семи-восьми с набитым ртом. Пацаненок только что заскочил с веранды, хватанул со
стола какую-то плюшку и явно намеревался вновь забу-риться в нарытые возле избы
снежные катакомбы. Май месяц на Борусе - еще почти зима.
- Это у нас Санёк, - посмеиваясь, сказала Зондерша.
- А он у вас всегда так... выражопывается?
- А чего? - вступился за мальчишку Балбес. - Санёк парень серьезный. Он и круче
завернуть может.
Нинка хотела было высказаться по поводу новоявленного вундеркинда и даже открыла
рот. Но тут кто-то большой затопал в сенцах ногами, сбивая с бо-тинок снег.
- Келдыш! - радостно завизжала Фома. - Пришел-таки, сучий потрох! Ну, снимай с себя
все и иди ко мне! Христос воскрес!
- Воистину... - взмыленный Шура-Келдыш чуть было не подставился под щирый Нинкин
поцелуй. - Рыба, призови бабу к порядку! Уже две недели, как Пасху отметили!
- А чё? - меланхолично пробурчал из-за печки Рыба. - Ей бы только яйца покрасить. И
вообще, не мешайте людям общаться...
Угол за печкой всегда был территорией, где можно уединиться для нето-ропливого и
негромкого разговора - так же, как территория под нарами негласно предназначалась для
уединения иного рода. С тезисом насчет "негласности", правда, вечно спорила
беспардонная матерщинница Фома. Та еще смолоду обо-жала комментировать
происходящее в заповедном поднарном пространстве и предрекать грядущее рождение
богатырей, первым их коих был рыбёнок - про-дукт ее нерушимого союза с Рыбой. Но
Фома - она и в Африке Фома. Непозво-лительные для прочих соленые шуточки всегда не
только сходили Нинке с рук, но напротив - постоянно расширяли круг ее сердечных
друзей и подруг. Потому что добрая она, Фома...
- Шура, ну что новенького? - оттер Нинку Балбес. - В Катманду дозвонил-ся?
- Представляешь, в понедельник Гришка сам из базового лагеря прямо на домашний
телефон вылез. Говорит, что через спутник. Зинка сначала подумала - кто-то
придуривается. Трубку положила. Хорошо, второй раз я подошел. В об-щем, где-то в этих
числах они должны ставить штурмовой лагерь. Только погода у них сильно хреновая.
- А чего это Восьминог в Катманду делает? - вскинулась Фома, непринуж-денным
движением могучего торса восстанавливая статус-кво.
- Ты чего, мать, совсем без памяти? Там еще Каннибал с Тампаксом. И Майорыч. Их же в
экспедицию взяли!
- Во, блин, дела... А я ни сном, ни духом... Рыба, поганец, а ты-то знал?
- А фиг ли?
- Вот я тебе самому яйца накрашу! Тут наши пацаны на Эверест лезут, а ему "фиг ли"! Фома опять повернулась к Келдышу: - Так они тоже на вершину пойдут?
- Ну, мамочка, ты губу раскатала...
- А в чем дело?
- А в том, что на вершину пойдут белые люди: Витасик со товарищи. А наши орелики
будут таскать им кислород. И пожрать повкуснее. Так дешевле - шерпам не надо валютой
платить. Свои-то за одни харчи рады горбатиться.
- Так ты думаешь...
- Я эту мафию с семьдесят пятого знаю. У Витасика им ловить нечего.
Шура знал все. Даже то, чего определенно не мог знать никоим образом. А иначе разве
сохранилась бы за ним столько лет роскошная кликуха: "Келдыш" ? Правда, для
нынешней молодежи эта знаменитая когда-то фамилия - пустой звук...
Фома не сомневалась, что Шура знает, о чем говорит. Но какая же тетка оставит
последнее слово за мужиком, будь он хоть трижды таким эрудитом?
- А вот давайте выпьем, чтобы у мальчишек получилось! Блин, зря мы их воспитывали,
что ли? - прервала она Шуркины излияния.
- Ну вот: "мы пахали"...
- Я про себя, что ли? А помнишь, сколько Медведь с ними возился? - Нин-ка повернулась
к большой фотографии на стене избы и дрогнувшим голосом до-кончила: - Самого-то уже
сколько лет в живых нет... а пацаны на Эверест лезут...
Келдыш промолчал. Возился с пацанами не один Медведь. Начинала с ни-ми заниматься
Галка-Шумачиха, а уже потом ее Андрюха оттёр. Кто теперь раз-берется между ними?
Обоих уже нет на этом свете... Но что объяснишь просто-душной бабе, для которой и
Андрюха, и Галка - просто друзья молодости? И не надо ничего объяснять...
А та всхлипнула, вытерла нос и рявкнула:
- Рыба, замудонец! Куда заначку дел? Наливай!
2.
Нет, не тот народ пошел на избе! И Рыба со своей Фомой, когда-то такие неугомонные
насчет погужеваться, еще до полуночи забрались в спальники. И вовсе не под нары, как
порывалась продекларировать Нинка, а поверх них. Пря-мо как добропорядочные
буржуины - если только буржуины хоть где-нибудь в цивилизованном мире согласны
спать на дощатых нарах. И Келдыш подозри-тельно быстро убрался в излюбленый
закоулочек за печкой. Небось, опять свой радикулит холить будет... Что уж говорить о
Зондерах - Татьяне с Витькой? Эти и смолоду не отличались большой прытью в ночных
бдениях. Точнее, если уж как на духу, Витька мог бы и до утра тренькать на своей
гитаре... будь на гори-зонте хоть одна благодарная слушательница окромя законной
супруги. Та-то его балалайкой сыта по горло. Может и не сыта, но делает такой вид,
чтобы много о себе не думал...
Короче - дело к ночи. В избе тишина. Разве что всхрапывает Рыба да поса-пывает Санёк,
вволю навозившийся в своих "пещерах". Не спит только Гёрла, его мамаша. Зондер,
пристраивая в безопасное место гитару, лишь на секунду за-держался взглядом на тетке,
уставившейся немигающими глазами в огонек све-чи. Эта хакаска-полукровка в Витькин
каталог благодарных слушательниц не вписывалась никаким боком.
"Но глаза-то, глаза! Бр-р! Ох и ведьмачка! И вообще - ну ее в болото..."
Витька, довольный отлично прошедшим вечером, ткнулся носом в суп-ружнее теплое
плечико.
Глава7. ВЕРШИННОЕ РЕБРО
1.
- Слышь, Витась! Может хватит дергаться-то?
- Ну чего же они молчат?
- Да не паникуй ты раньше времени! Летели камни мимо Третьего лагеря?
- Вчера летели. А сегодня не летят.
- Значит вчера мужики работали. А сегодня сам посмотри, что наверху де-лается. Ясное
дело, что отсиживаются в палатке.
- Если успели поставить...
- Ну ты что, разве Паганель дурнее паровоза?
- Но ведь с кислородом у них плоховато...
- С кислородом просто хреново... Но кто бы знал, что Славян сломается...
- Короче, Романыч! Что делаем?
- В общем так... Первое - на ближайшей связи гони Паганеля вниз. Может у него рация
только на прием не фурычит. Второе - толкай наверх третью связку.
- Молокососов?!.
- А кого еще? Славян спекся, это факт. Его тоже спускать надо, да побыст-рее, пока на
пневмонию не налетели. Это - третье. А остальные связки ниже. Не успевают... Да не
криви ты рыло-то! Знаю, что ты об этой братии думаешь. Но учти: из нас песок сыпется на
высоте. И не попишешь тут ничего. А эти, гля-дишь, и сдюжат. Андрюхины выкормыши...
Забыл Медведя, что ли?
- Забудешь тут, как же...
- И не тяни кота за хвост!
- Не тяну. Просто до связи еще десять минут. Курнуть есть?
- Егорыч, ты чего?! Во, блин, новости!..
- Ничего. Скоро вообще на валидол перейду со всеми вашими заморочка-ми.
- Да уж... Ладно, не бери в голову. Все путём будет. Ты же меня знаешь! У меня на этот
счет чутьё...
- Твои бы слова да Богу в уши...
Виталий Егорович, начальник экспедиции, давно утряс в своей голове все, что предстояло
сделать для спасения неожиданно обострившейся ситуации. И, в принципе, Романыч
ничего особенного не предложил. Именно так, и в этой са-мой очередности придется
действовать - он посмотрел на часы - через десять минут, когда придет время очередного
сеанса связи с группами, раскиданными по всей полуторакилометровой северной стене
Эвереста.
А ситуация - действительно дрянь! Только дело не в том, о чем обычно беспокоятся
непосвященные. Им-то снизу кажется, что у альпинистов одна забо-та - в пропасть не
сорваться. Хотя вот этого как раз проще всего избежать: про-фессионализм срабатывает.
А неприятности, грозящие обернуться катастрофой, складываются из незначительных
шероховатостей, каждая из которых иной раз и вовсе выеденного яйца не стоит.
Не стоила бы внизу, если точнее выразиться.
Не уложились в график заброски грузов - не закончили обработку маршру-та лидирующая связка осталась без подстраховки и без кислорода - отказала связь испортилась погода... Все, увертюра к трагедии исполнена! Как в детском стишке,
который внук из садика притащил: "Лошадь захромала - командир убит - конница разбита
- армия бежит...".
А тут еще новости из соседних экспедиций, работающих на Эвересте! Од-на трагичнее
другой: замерз венгр на 8600... перестал выходить на связь австри-ец... пропала группа
японцев где-то под второй ступенью скального барьера...
Кто бы только знал, как близок к отчаянию начальник экспедиции! Как подмывает
выкинуть белый флаг перед проклятой Горой, дав команду к общему отступлению. Со
спонсорами, в конце концов, можно будет и объясниться...
Нет, конечно, к руководству экспедицией он пришел не с улицы. И не уда-рится в панику.
И не заметит никто ничего - кроме Романыча, от которого не скроешься. Между прочим,
слава Богу, что хоть от кого-то не надо скрываться...
Прорвемся!
Другое дело, что Романыч, черти б его подрали, прошелся своим поганым языком по
больному месту. Ведь действительно, не тянут на этой запредельной высоте мужики из их
поколения! Не тянут те, кто создавал репутацию сибирско-го альпинизма, под кого нашли
спонсоров, тряхнувших немалыми денежками!
В футболе-хоккее разговор простой: едва за тридцать перевалил - ветеран! Слезай,
приехали. Но ведь альпинизм-то - не хоккей. Он вообще, как некоторые справедливо
считают, не спорт! И, если шустрость с годами уходит, то взамен та-а-кое приходит, что и
до пятидесяти лет не чувствуешь в себе нужды уступать тем, кто, по твоим нынешним
понятиям, мог бы еще не вылезать из памперсов. Пока не шлепнет однажды по темечку
девятый километр высоты...
Но это лишь одна сторона медали. А вторая - и тоже малоприятная - в том, кому
приходится уступать свои позиции.
Покойника Медведя Виталий Егорович не забыл. Сила этого парня, редко-стная даже для
матерых сибиряков, была круто перемешана с манерой поведе-ния, показавшейся
поначалу просто чудовищной. Потому-то они с товарищами так долго выжидали, прежде,
чем решились пригласить в команду такого парт-нера - весьма ценного в спортивном
плане и настолько же спорного в плане пси-хологической совместимости. Пожалеть, по
правде говоря, не пришлось. Но и совместных восхождений оказалось раз, два - и обчелся:
Андрей вскоре погиб у себя на стройке...
"Андрюхины выкормышы" при первом знакомстве шокировали Виталия Егоровича едва
ли не больше, чем в свое время их духовный отец. И, если к их функциональной и
технической подготовке претензий практически не было, то морально-этические и
интеллектуальные качества явно оставляли желать лучше-го. Невероятно замусоренный
язык, манера вульгарно переиначивать общепри-нятые слова, немыслимые для
цивилизованного человека суждения... Да и эле-ментарная неграмотность, в конце концов.
Один из этих "орлов" умудрился в коротенькой анкете на таможне наделать два десятка
орфографических ошибок!
Виталий Егорович поморщился. С первых шагов в новичках он и его од-нокашники были
убеждены, что альпинизм - спорт интеллектуалов. Лучшие дос-тижения советского
альпинизма всегда принадлежали непрофессионалам, кото-рые, напротив, были
профессионалами самого высокого полета в своем основ-ном занятии, элитой науки и
техники. Да взять хотя бы его ближайших друзей! Александр Сергеевич - ведущий
конструктор в "почтовом ящике", Вячеслав Иванович - доцент университета. И даже
Юрий Романыч, упорно прикидываю-щийся дремучим сибирским валенком, вовсе не так
прост, как старается казать-ся...
Нельзя сказать, что их поколение обошлось без присущих молодости чуда-честв. Но то
были именно чудачества студенческой молодежи, серьезно гото-вившейся к будущей
взрослой жизни. А этих инфантилов уже и молодежью-то называть грешно. В тридцать
лет вести себя таким образом - нонсенс!
Нет уж, в приснопамятные ВЦСПСовские времена Виталий Егорович ни за какие
коврижки не согласился бы на включение подобного контингента в состав возглавляемой
им экспедиции. И ни в каком качестве! Но времена поменялись, пришлось идти на
компромиссы.
Как бы не пришлось теперь расплачиваться за соглашательство...
- Егорыч! Время! - голос Червонца вытащил начальника из тягостных раз-думий. Пора
было выходить на связь с группами, работающими на Горе.
2.
Читатель, отважившийся пуститься в путь по страницам этого литератур-ного творения,
уже, небось, не раз и не два чертыхнулся про себя, спотыкаясь о непостижимые для
нормального человека термины, словосочетания и прозвища. Рыба, по авторской логике мужского рода, Фома - женского. Бред! Да и лекси-кон порой... как бы поделикатнее
сказать... подгулял.
Впрочем, зря я не доверяю своему читателю. Потому что человек, добро-вольно
долиставший повесть до этой страницы, - мой читатель. И ничего ему пояснять не нужно.
И все равно, каюсь. Есть, есть в моих текстах места, от которых обязан рассвирепеть даже
самый либеральный и доброжелательный критик. Но куда вы-кинешь слова из песни?
Поэтому, подвергнув свое лингвистическое окружение строжайшей цензуре, все-таки
сохраняю его в почти первозданном виде, изъяв лишь абсолютно непечатные идиомы,
которыми, к счастью, в нашей родимой толпе не увлекаются (исключения в виде Фомы
лишь подтверждают правило).
Особый вопрос - орфография дневника. Я и в нем не счел себя вправе из-менить хоть одну
букву. Разве что стадо "яксменов", если идти строго по ориги-налу, во рту бедолаги не
только ночевало, но и активно испражнялось...
Что же касается прозвищ, то это вообще неприкосновенное достояние ис-тории. Ну
посудите сами, что скажет непосвященному читателю банальное "Петр Никифорович N."?
А произнеси: "Петюнчик, Федот, Федя" - и все ясно. Перед глазами светлый образ
незабываемого друга молодости...
"А зачем вообще нужны эти издевательские прозвища?" - спросит строгий критик. А
затем, что в том мире, о котором идет речь, прозвище за взрослым человеком сохраняется
только в одном случае. Если он состоялся как личность.
Продолжим чтение, уважаемый читатель?
Если в происхождении многочисленных кличек Петра Никифоровича N. не сумели бы
разобраться никакие Брокгауз с Эфроном, то вряд ли читателю при-дется долго ломать
голову над этимологией прозвищ некоторых других героев данного повествования. Нет
ничего удивительного в том, что Виталия Егоровича еще с детсадовских времен привыкли
величать Витаськой. А Вячеслава Иванови-ча начали называть Славяном друзья по
дворовой шайке, от которой, слава Богу, его вовремя отвадил участковый милиционер
дядя Петя.
Несколько сложнее обстоит с прозвищем Александра Сергеевича. Ведь ти-тул "Паганель"
никакими плавающими на поверхности созвучиями не объясняет-ся. Можно разве что
предположить некоторые свойства характера, роднящие Александра Сергеевича с
интеллигентнейшим жюль-верновским чудаком.
А вот с Гришкиной кликухой все обстоит предельно просто: достаточно всего лишь раз
увидеть его работу на перилах. Как после увиденного назовешь невысокого щуплого
человечка, с невероятной скоростью осуществляющего сложные манипуляции руками и
ногами? Восьминог - он и есть Восьминог!..
Встал на стремя - ослабил нагрудный жимарь - продернул его по перилам сколько хватает
длины руки - загрузил - подтянул нижний жимарь, в который встегнуто стремя - ослабил продернул вверх - встал на стремя...
Говорят, что когда-то такой способ передвижения по перильной веревке называли
"абалазаньем". Может врут, а может и не врут. А ежели не врут, то на-звали его, наверное,
не без намека на фамилию патриарха советского альпиниз-ма. Ведь Виталий Михайлович
Абалаков не только первым покорил высочайшие вершины страны, но и наизобретал
уйму интересных технических штучек и приемов, здорово облегчающих жизнь в горах.
Жаль, что реализовать свои но-винки ему удалось лишь в единичных экземплярах: стране
развитого социализма было не до глупостей. Надо было делать ракеты и перекрывать
Енисей.
А нынешнее поколение выбрало "Пепси" и фирменный жумар , оттеснив-ший
самопальные абалаковские зажимы. Правда, братья-славяне в порядке ре-ванша
непонятное французское название переделали в близкое к сути дела слово "жимарь". Хоть
такое утешение патриотам...
Восьминог шел по перилам к Четвертому лагерю. Перила - это капроновая веревка,
пришпиленная к скале или льду тем из команды, кто первый просочился здесь по отвесу.
Уже почти полтора километра тянется эта вертикальная "магистраль", проходящая на
своем пути через повисшие над пропастью палатки трех промежуточных лагерей. Если
Сергеич с Игорехой вчера добрались до гребня, то перила должны упереться и в их
палатку. А дальше, как утверждают все лоции, они и нахрен не нужны - классический
маршрут по вершинному греб-ню вроде бы без технических сложностей. Вот только
доведется ли по нему пройтись?
На душе у Гришки после утренней связи было паскудно. Он-то надеялся, что все
образуется и Игореха с Сан Сергеичем обозначатся в эфире. Последний раз они подали
голос полтора суток назад, еще не дойдя до гребня. Там им надо было поставить
Четвертый, штурмовой лагерь, перекантоваться в нем ночь и выйти к вершине, до которой
смешное по обычным меркам расстояние - каких-то пять сотен метров. Это - по
вертикали. По гипотенузе раза в полтора больше. Все равно ведь ерунда! Даже если
учесть, что Гришка уже слегка подзабыл, что такое гипотенуза, а что - катет...
А добрались ли они до той "гипотенузы" - неизвестно. Как раз в прошлую ночь наверху
задуло на полную катушку. Такие флаги вывесила вершина, что смотреть было жутко!
Если мужики влетели в эту катаклизьму - дело труба! Но не должны бы...
Другое дело, что и в палатке сильно не отсидишься. Кислород, даже на минимальной
подаче, они, поди, уже весь срубили. А без него силы уходят, хоть неподвижно лежи. И
жор их не прибавляет - нечем окислять пищу в желудке. Так что, даже если у них все без
происшествий, про вершину больше можно не думать. Ни Игорехе с Сергеичем, ни тем,
кто будет их заворачивать вниз. Это уж к бабке не ходи...
По идее между Гришкиной и Игорехиной связками была еще одна, которая должна была
подтащить лидерам кислород и подстраховать их. Но там дела тоже напряглись: Вячеслав
Иваныча прихватила какая-то хворь, а на такой высоте с этим не шутят. Так что Иваныч с
Дизелем уже посыпались вниз. Полчаса назад разминулись...
И что же в итоге получается? С одной стороны появился шанс залезть по-выше: как
минимум на 8300, где должен стоять Четвертый лагерь. По первона-чальным планам им с
Игорехой о таком даже мечтать не полагалось. Правда пла-ны полетели кувырком почти
сразу: кто-то не потянул на высоте, кто-то вовсе заболел, как вот Вячеслав Иваныч. И уже
на втором выходе в ВГЗ Каннибала, то бишь Игореху Анатольича, от Гришки оторвали состыковали с Сан Сергеичем. Тогда еще Гришка тихо позавидовал Игорехе: уж с таким
монстром, как Серге-ич, Каннибал до вершины точно доберется... Вот гадай теперь, что
там у них стряслось?
А с другой стороны, как только Гришка и Валера, его нынешний напарник, наткнутся на
Сергеича с Каннибалом, надо будет мухой линять вниз. Без дура-ков: даже по рации
Гришка понял, насколько встревожен начальник экспедиции. Двое суток без кислорода на
такой высоте - это тоже труба...
Поэтому и Гришка, и Валера выжимали из себя все, что могли. Слава Богу, шлось классно
- метров по сто в час. Аклимуха , что ли? И голова почти не боле-ла...
Встал на стремя - ослабил нагрудный жимарь - продернул его по перилам сколько хватает
длины руки - загрузил - подтянул нижний жимарь, в который встегнуто стремя - ослабил продернул вверх - встал на стремя...
И не грузи башку раньше времени. Главное - дойти до Четвертого лагеря.
3.
Господи, как болит голова...
Эта непрерывная, выматывающая душу боль напрочь вытравила из созна-ния все эмоции.
Нет ни восторга, ни страха. Ничего нет...
Нет голода - никакой деликатес не полезет сейчас в шершавую глотку. Да и неоткуда ему
взяться, деликатесу. Не то время и не то место...
Нет сна - и это хуже всего. Единственная отрада для вымотанного до пре-дела тела - хотя
бы краткое забытье, отвлекающее от головной боли. А трещит голова немилосердно - и с
чего бы ей не трещать, если кончаются вторые сутки на этой дьявольской высоте?
Может и к лучшему, что не идет сон? Ничего там хорошего - один обман...
- Сашенька...
Так Паганеля звала только Наташка. Когда-то ужасно давно... Лишь она, как-то на
вдохе, умела произнести это короткое и самое ласковое в мире слово. Только что ей
делать тут, Наташке-то? Ясное дело - сон! Ущипни себя за ухо покрепче - и развеется
марь... Ого, больно! А Наташка осталась... Ниче-го себе... Ты и вправду здесь, Наташка?
Тогда - здравствуй! Что ж ты плачешь-то, маленькая?.. Да не обижа-юсь я на тебя! Где
же тебя носило столько лет, глупая?.. Ну-ну, не надо..
- Сашенька...
- Наташка...
Ураганный ветер, с ночи терзавший крохотную палатку, приткнувшуюся под вершинным
гребнем Эвереста, начал стихать. Скаты, крест-накрест проши-тые для прочности
капроновой лентой, перестали гудеть под его напором. И именно относительная тишина,
сменившая уже привычную свистопляску, потре-вожила короткий сон, пришедший-таки к
двум укутанным в пуховые спальники мужчинам. Сон третьего уже ничто не могло
потревожить...
- Наташка?!.
- Ты чего, Сергеич?
Паганель промолчал. Он уже все понял. Наташка приходит только во сне, как ни щипай
себя за уши.
- Сколько?
- Шестнадцать пятьдесят.
- Скоро связь...
Сеанс связи с базовым лагерем - самый точный ориентир в кошмарном мире почти
девятикилометровой высоты, где начисто смещены все обыденные понятия. Сколько
минут осталось до связи - здесь стократ важнее, чем точное время по Гринвичу, Москве,
или даже Катманду. Связь - это пуповина, по кото-рой в почти начисто вымороженные
души вливается тепло дружеской заботы тех, кто через эти несколько минут замрет у
раций в базовом лагере и еще в трех лагерях на северной стене Эвереста...
4.
- Саня, я База! Как слышите? Прием!
- База, я Четвертый! Слышу хорошо!
- Саня, Игорь, ответьте Базе! Ответьте Базе!
- База, слышу вас!
- Саня, Игорь, вас не слышно. Если слышите нас, дайте тон!
Каннибал нажал на кнопку вызова.
- Саня, Игорь, вас не слышно. Если слышите нас, поменяйте частоту.
Каннибал, матюгнувшись, щелкнул переключателем.
- Саня, Игорь! Если слышите, начинайте спуск! Начинайте спуск! Наверх идти не надо!
- Вашу мать, да с какой стати?!. - взвился Игорь.
- Если слышите, спускайтесь в Третий лагерь. Наверх выходить не надо. Спускайтесь в
Третий лагерь!
Рация помолчала. Потом опять прорезался голос начальника экспедиции:
- Гриша, Валера, как слышите? Прием!
- Слышу хорошо.
- Где находитесь?
- На пятой веревке выше Третьего.
Рация опять замолчала. Видимо начальник переваривал неожиданную ин-формацию.
Внизу явно не ожидали подобной прыти от вспомогательной связки и теперь, судя по
всему, соображали, что из этого можно выгадать.
- Как самочувствие?
- Самочувствие нормальное.
- Сколько кислорода несете?
- Пять полных и два начатых.
- Значит так... Верхнюю связку надо спускать. В любом случае. Все равно этого кислорода
на штурм не хватает. Спускайте верхнюю связку! Как поняли?
- Поняли хорошо.
- Спускать в любом случае! Хоть силой... Ш-ш-ш...
Рация сдохла начисто. Каннибал в сердцах швырнул было ее в глубину па-латки, потом,
чуточку подумав, полез за ней на карачках и сунул на грудь под пуховку. Возился минут
пятнадцать, но это уже не имело значения. Паганель по-косился в сторону Игоря и
мысленно одобрил его решение - от тепла тела акку-мулятор еще может чуточку ожить. А
совсем без связи оставаться не резон...
Последнюю фразу начальника он расслышал. Понял и недоговоренное, как бы тупо ни
ворочались мозги в трещащей башке: Витасик испугался, что они по-плыли. Этим
кучерявым словечком называют неадекватное поведение людей в результате
кислородного голодания. Только чушь это! Всё путём, славяне! До макушки Эвереста
метров пятьсот и нечего менжеваться - надо обуваться и вы-ходить, тем более, что ветерок
сел совершенно. Самая погода! И полнолуние... почти. Жаль только, что так медленно
шнуруются ботинки...
- Сашенька!..
Наташка опять оказалась совсем рядом. Обхватила Саньку руками за шею и принялась
целовать, не обращая ни малейшего внимания на Игоря и на того, мертвого. И нечего
было даже щипать себя за ухо - и так понятно, что не фантом, а живая и теплая
девчонка. Любимая девчонка...
- Сашенька!..
- Наташка!..
- Сергеич, ты чего?
Паганель вздрогнул. Он ведь так и отключился, не довязав шнурка на ле-вом ботинке.
Голые руки мигом окоченели и теперь надо было срочно отогре-вать их.
- Сейчас... - заскорузлыми пальцами даже ширинку расстегнуть - целое со-бытие. А
отогреть их сейчас можно только там - об самое дорогое...
...Они смогли выйти только через два часа - столько потребовалось, чтобы спасти
прихваченные пальцы Паганеля, дошнуровать ботинок и напиться "чаю" из растопленного
на газовой плитке снега. На еду даже смотреть не хотелось - только сунули в карманы по
горсти вяленых урючин. Потоптались у палатки, словно бы прощаясь с тем, кто в ней
остался...
И двинулись на штурм.
Штурмом в Гималаях принято называть только последнюю стадию восхо-ждения, когда
позади основные трудности - подход от ближайшей автодороги, месиво ледопада,
бесконечные акклиматизационные выходы, совмещенные с пе-ретаскиванием
снаряжения, продуктов и кислорода все выше и выше. Даже про-кладывание маршрута по
отвесу стены вроде бы еще не штурм, потому что, от-работав свое, оттуда спускаются
вниз на отдых.
А момент истины - только здесь, где ты остаешься с Эверестом один на один и
собираешься преодолеть последние сотни метров до его вершины.
Это огромная удача, если в чередовании связок - мини-команд, прогры-завших путь к
вершинному гребню, - последний бросок выпадает делать именно тебе и твоему
товарищу. Ведь любая мелочь в течении нескольких недель могла привести не сюда, а в
конец длинной и безнадежной очереди. Это еще в лучшем случае. Но фортуне, видать,
было угодно распорядиться именно так...
Поэтому, наверное, так мало в мире альпинистов, способных скептически оценить свои
силы и добровольно повернуть назад из-под самой вершины. Даже если они, эти силы,
подорваны "всего-то" несколькими лишними часами, прове-денными без кислорода на
непригодной для человеческого существования высо-те восемь тысяч триста метров.
И не потому ли так много сложено голов на простецком (с точки зрения нормальной
логики) вершинном гребне, по которому в свете растущей луны по-плыли наверх эти
двое?..
5.
- Вызов?!.
- Да нет... Помехи. Гроза где-то...
- Что с прогнозом?
- Плохо. Усиление ветра и понижение температуры.
- Может врут?
- Навряд ли... С этим у них строго.
- Сколько на твоих?
- Пол второго. До рассвета еще часа три.
- Может там пораньше светает?
- Может и пораньше...
- Ты чего в рот сунул?
- Тебе все скажи!
- Да ладно, чего темнишь! Врача пограбил?
- Угу...
- Дай мне... Как ее?
- Под язык клади.
- Ой, блин... Дожились до валидола!
- Знаешь, я теперь не понимаю, как Тамм со своими не рехнулся...
- Ладно, не рви душу! Поспи, я подежурю. Слышь, Витась?
- Да какой тут уснешь, Юра!..
Они замолчали. Уж какой тут сон, действительно...
Когда уже в густых вечерних сумерках Гриша вышел на связь и доложил, что вроде бы
разглядел под гребнем палатку, базовый лагерь дружно перевел дух. Если палатка
поставлена - значит связь оборвалась действительно по техни-ческим причинам, а группа
Паганеля продолжала работать по плану. Оживленно галдя, народ двинулся в столовую.
Кто-то стал намекать насчет сугрева озябших душ. Виталий Егорович, самую малость
отмякнув после полуторасуточного ман-дража, кивнул врачу и тот уже отмерял первую
наркомовскую дозу в медицин-ский стакан, когда Гриша выдал новость, на мгновение
парализовавшую всех.
Палатка на пятачке под "классическим" гребнем - чужая. В ней - мертвый человек. А
Паганеля с Игорем не видно...
Именно тогда Виталий Егорович впервые подумал, что пора попросить у врача валидол.
Подумал и сразу отключился от этой мысли: Гриша продолжил доклад. Мертвец - не из
наших, но рядом с ним лежит русский баллон из-под кислорода. И есть совсем свежие
следы наверх...
Первым порывом начальника было приказать двигаться дальше - на поис-ки. Правда, он
тут же понял, что такое приказывать нельзя - можно только по-просить. Открыл рот... и
сообразил, что даже просить об этом ребят, одолевших двойной перегон, - грех. И упаси
Боже просто намекнуть на такое свое затаенное желание, чтобы сгоряча не кинулись
выполнять. Не найдут они никого в сгу-стившейся ночи, а головы дурные сложить могут
запросто.
Все это пронеслось в мыслях Виталия Егоровича настолько стремительно, что никто
(кроме, может быть, Червонца?) не уловил заминки. Приказ ждать до рассвета был отдан
самым решительным тоном. И даже старый товарищ не рас-слышал, как осекся голос
начальника на последнем: "Эс Ка" ...
А теперь они молча сидели в полутемной штабной палатке и вслушивались в шипение
динамика поставленной на прием радиостанции. Говорить было не о чем. С валидолом
разобрались, а с остальным и так ясно. Не в том смысле, что не было вопросов, а в том,
что каждый и без лишних слов знал, о чем думает другой. Об одном и том же...
Где и в чем они ошиблись?..
Последний раз в силе своих товарищей Виталий Егорович убедился мень-ше года назад на
Памире, вытаскивая итальянцев, слишком уж легковесно от-несшихся к "русским" горам.
Такое там перетерпели, что даже сомнений не ос-талось, кого ставить в забойные
четверки на Эвересте. Конечно, трех мушкете-ров - Червонца, Славяна и Паганеля. К ним
впридачу - мужиков малость помо-ложе, но не из детсада же, естественно! А у
молокососов вся жизнь впереди, так что пусть пока потрудятся на общее благо, да
потрутся среди корифеев. Гля-дишь - и научатся кой-чему. Тем более, что звания
спортивные им все равно присвоят - за сам факт участия в экспедиции. Что еще надо
салажатам для пол-ного счастья? Предложи ему самому такое "лет надцать назад" визжал бы от восторга!
Вся эта рациональная конструкция затрещала по швам, как только при-шлось работать на
восьмом километре высоты. Мало известно про этот мир, черт побери! Есть здесь какойто роковой порог, до которого человек доходит без особых проблем. Ну, разве что самую
малость теряет в работоспособности, но терпит, привычно, на сжатых зубах вытаскивая
себя и груз все выше и выше. И вдруг - бац! Ноль! Просто какой-то моментальный
переход в совершенно ра-зобранное состояние, когда не спасает ни былая сила, ни опыт.
Ноль!!! А самое страшное в том, что чем тренированнее альпинист, чем дольше способен
был перемогать себя, - тем тяжелее последствия...
Нет, конечно, кое-чему все-таки научились. Поэтому пока до такого бедст-вия никого в
экспедиции не допустили. Сумели вовремя распознать симптомы, спустить вниз, дать
очухаться. Даже вернули к работе - но теперь лишь до опре-деленного, безопасного по
мнению врача порога высоты. Только "забойщиков" становилось все меньше и меньше, да
состав четверок и пар пришлось тасовать... А самое трудное пока впереди - вершина. Да
еще спуск...
- Слышь, Витась? Санькин-то парень путний?
- Бог его знает, Юра. Я, если честно, уже запутался, кто на что горазд. Но учти только, что
он с семи сто шел на кислороде.
- Понял...
А если ты, читатель, не понял, то позволь пояснить. Если человек уже с высоты 7100
(пустяшной по гималайским меркам!) идет "на кислороде", зна-чит его организм не
приспосабливается к ухудшающимся условиям. Бог бы с этим, кабы все шло гладко:
заменил баллон - и топай дальше. А вот когда за-менить окажется нечем - туши свет...
Было еще одно обстоятельство, о котором и Виталий Егорович, и Юрий Романович не
хотели говорить вслух. Да что там! Даже мысли о нем гнали от себя: упорно, но
безуспешно. Потому что есть в нынешней жизни проклятые во-просы, от которых не
спрячешь голову в песок. Как бы далеки, на первый взгляд, не были эти вопросы от
проблем гималайских горовосходителей...
Великий Советский Союз рухнул в апогее своего кажущегося могущества от одной
видимой причины - снятия "железного занавеса". Соблазны западной цивилизации с
ужасающей быстротой размыли цемент прежней морали, худо-бедно скреплявший
гигантскую империю. И не суть важно, что цемент на повер-ку оказался подделкой.
Важно то, что ему не оказалось замены...
А советский альпинизм, как явление, не схожее ни с чем другим, тоже дал трещину в миг
своего высочайшего триумфа. Да, пожалуй, в то утро 9 мая 1982 года, когда замыкающая
тройка восходителей первой экспедиции докладывала стране и лично Генеральному
секретарю о выдающемся успехе, так удачно сов-павшем со святым для народа
праздником. За фанфарами мало кто разглядел главное отличие этого восхождения от
предшествующих: отважные парни вы-шли на штурм вопреки запрету высших
спортивных и околоспортивных инстан-ций. И здесь тоже не суть важно, насколько
обоснован был тот запрет. По мне-нию Виталия Егоровича и его друзей - абсолютно
необоснован. Но не его ли на-рушением был создан прецедент, с которого началось
стремительное размыва-ние коллективистских традиций отечественного альпинизма?
Виталий Егорович и его однокашники, хоть и вышли на мастерские рубежи уже в
смутные годы "перестройки", но выросли на прежних замечательных тра-дициях, когда
командные интересы - высший приоритет. Когда закон связки: "Сам погибай, а товарища
выручай" - непререкаемая аксиома для любого, всту-пающего на горный склон. А что из
этих писаных кровью традиций осталось у поколения, пришедшего им на смену?
Поколения, так одурманенного нынешней вседозволенностью?
И конкретно - у того парня, с которым ушел на ночную вершину Саня-Паганель?..
- База, База, ответьте вершине! Прием!
Первый раз в жизни Червонец увидел, как Витасик судорожно шарит паль-цами по
клавишам рации, начисто забыв, на какую из них надо нажимать для пе-рехода в режим
передачи. Наконец он наткнулся на нужную:
- Я - База! Кто на связи?
- Виталий Егорыч, это Гриша!.. Как слышите?
- Гриша, что за шутки?!. Ты где?
- Не знаю... Плохо видно... Но подъема больше нет.
Начальник отчаянно зажестикулировал. Червонец понял без слов и выско-чил из палатки.
Надо было срочно приволочь сюда офицера связи.
- Гриша, ты их встретил?
- Нет! Гребень поганый... Плохо видно... Виталий Егорыч, что делать?..
- Гриша, погоди! Оставайся на связи! Оставайся на связи!
Те несколько минут, пока в палатку не вплыл чинный и неторопливый мис-тер Сунь,
стоили начальнику не меньше, чем предыдущие сорок восемь часов.
- Топри ночь, мистер Витали!
- Какого там дьявола "топри"... - не удержался обычно корректный Вита-лий Егорович, но
затем, взяв себя в руки и четко выговаривая английские слова, изложил просьбу.
Просьба была непривычная для русских, не избалованных пока техниче-ским прогрессом.
Дело в том, что вершину Эвереста с разных сторон сканируют какие-то хитрые радары, с
огромной точностью фиксирующие на ней все дви-жущееся. И сейчас начальник очень
кстати вспомнил про эту "беду", как обозва-ли радарную службу острословы из
экспедиции.
- No problem! - мистер Сунь понимающе кивнул и подсел к рации. Вита-лию Егоровичу и
Червонцу пришлось вытерпеть еще несколько сжигающих нер-вы минут, пока тот не
повернулся к ним с довольным лицом.
- O key! There are three objects!
- Куда "сри"? - раздраженно рявкнул не ладивший с иностранными языка-ми Червонец.
- Три живых объекта в районе вершины! - перевел Виталий Егорович, и переспросил
китайца о чем-то. Тот помотал головой и показал два пальца на правой руке и один - на
левой. Левую руку он задрал повыше. Эту жестикуля-цию понял и Червонец.
- Гриша! Я База! Как слышишь? Прием?
- Слышу хорошо!
- Гриша, радар показывает двоих ниже тебя. Двое ниже тебя! Как понял?
- Понял вас!
- Примерно на восемь семьсот! Как понял? На восемь семьсот!
- Понял... На восемь семьсот...
- Гриша, как ты?
- Холодно...
- А где Валера? Валера где?
- В палатке... Выйдет по свету...
- Гриша... дорогой! Вся надежда на тебя... Гриша!
- Я понял, Егорыч... Только темно сильно... Луна уходит...
- Гриша, с Богом! Эс Ка...
- Погоди! - заорал Червонец, выхватив микрофон. - Что с кислородом? Сколько
кислорода?
- Мало...
6.
С кислородом Гришка облажался по собственной дурости. Когда он, не-ожиданно даже
для себя, принял решение переть за Каннибалом, не дожидаясь рассвета, то, в общем-то,
здраво рассудил, что для Игорехи и Сергеича все ре-шит кислород. Если живы еще,
конечно, - но о других вариантах даже думать не хотелось. Нельзя о таком думать, чтобы
беду не накликать...
Так вот, схватил он по двухлитровому баллону для мужиков, да себе пол-ный подключил.
Поставил подачу газа побольше - и полетел было, как на крыль-ях. Блин, это вообще
сказкой показалось, будто не ночевали они предыдущую ночь почти на километр ниже
Четвертого! И хрен его знает, как бы все пошло дальше, кабы не придурь мальчишеская...
Ведь полтора месяца они с Каннибалом почти не брали в рот курева! Сна-чала воем выли,
а уши в натуре опухали - до того организм требовал привычной отравы. Но Виталий
Егорыч вопрос ребром поставил: или курево, или работа на высоте. И врача призвал в
сообщники, хоть Майорыч, паразит, и потягивал втихую свой любимый "Бонд".
Но с врача взятки гладки, он-то незаменим. Да и корячиться по скалам при
тридцатиградусном морозе не врачу, а его потенциальным пациентам. А никотин сосуды
сужает и резко возрастает опасность обморожения. Вот, блин, логика! То, что от курева
можно ласты завернуть раньше срока, никого не останавлива-ет. А вот если из-за него
рискуешь завтра пролететь мимо вершины - это гораздо серьезнее. Подчинились...
Нарушил этот мораторий Гришка перед выходом из Четвертого. Настоль-ко урюхался на
перилах, что позволил себе малям курнуть, как перед боем. Из Игорехиной пачки, что тот
у китайцев на сайру выгоношил.
Блин! Бить бы смертным боем киношников, что в дурные мальчишеские головы
вдалбливают образ "настоящего мужчины" с сигаретой в зубах! Единст-венная цигарка, из
дурацкого принципа выкуренная в Четвертом лагере, начала выворачивать Гришкину
душу наизнанку почти сразу, как только он выбрался на вершинный гребень и ринулся
было набирать высоту. Тогда-то и пришлось щел-кать барашком редуктора, все
увеличивая и увеличивая подачу кислорода. До-щелкался до того, что махом срубил
баллон, которого, если по уму, должно бы-ло хватить по крайней мере до вершины.
Что делать в такой ситуации? Расходовать кислород из других баллонов, который позарез
нужен мужикам? Ломало... А не потратишь, так скорее всего и не доберешься до них,
если, не дай Бог, далеко упороли. Только нахрен он им нужен с пустыми руками? Вот же
дилемма, как говорит Келдыш...
Репу свою дурную Гришка чесал недолго. Все-таки к одному из баллонов подключился,
но на этот раз не поленился поглядеть глазами, на какую подачу поставлен редуктор. И
побрел дальше, потребляя минимум возможного.
Ниже этого минимума - просто смерть.
А гребень действительно поганый. Вроде бы и не узкий, как бывало на Па-мире и Кавказе,
а сосклизнуть с него - как два пальца... это самое. Породы иди-отские. Иной раз даже
кажется, что под ногами заснеженная черепичная крыша, только черепичинки жутко
скользкие и не прибитые к прожилинам гвоздями... Еще жутчее становилось, когда
черепичинки под ногами сменялись жестким как стекло фирном. Поди сообрази впотьмах,
что там - то ли коренной гребень, то ли карниз? Приходилось долго и нудно
траверсировать такие места, чтобы не влететь на западло. Хорошо еще, что гребень
хоженый-перехоженный и кое-где встречались старые перила. Тонкие, да еще местами без
оплетки. Только жела-ния обойтись без них как-то не возникало. Разве что старался
сильно не грузить.
Вот тебе и "классика", блин...
Если по-хорошему, тут бы вообще не лихачить, а в связке идти. Но Валеру Гришка тянуть
за собой не стал. Велено ждать до рассвета - пусть ждет.
Да и не видно было, чтобы тот рвался в бой...
Зато разминуться с мужиками на этом гребне, тем более почти в полной темноте, запросто. То и дело попадались скальные зубцы типа жандармов, рас-селины, ниши, в
которых, если чего, можно хоть слона спрятать. Поорать бы вголос, да где там! В глотке
будто толченое стекло.
Когда подъем внезапно кончился, Гришка даже не сразу сообразил, что это может
значить. Неужели вершина? Бог ты мой, пупырь пупырём... Ни тебе восторга, ни
гордости. Даже брякнув по рации: "Ответьте вершине", он еще со-мневался в собственных
догадках. Потом, правда, долбанувшись о какую-то ме-таллическую хреновину, вспомнил
про знаменитую дюралевую треногу, которую закорячили сюда китайцы в пику западным
снобам. Но все равно, эти догадки, как и подтверждение Егорыча, скользили мимо
заторможенного сознания.
Всколыхнуло Гришку только сообщение, что Игорехина связка, судя по всему, жива и
копошится где-то неподалеку. Он потелепался вниз, неумело моля Бога о помощи.
Без Игореши к тете Тане ему появляться ну никак...
Про камень с вершины Боруса, который он нес всю дорогу в рюкзаке, Гришка и не
вспомнил. До камня ли тут?..
Дотошный мистер Сунь наверняка уже подсчитал, под каким номером войдет теперь
Гришка в немногочисленную когорту покорителей третьего полю-са планеты. Но была и
другая статистика, неведомая до поры до времени даже всезнающему офицеру связи.
Каждый третий из побывавших на вершине Эвере-ста остался здесь навечно. На
вчерашний вечер таких насчитывалось 190 чело-век... Во что превратится это трагическое
число к рассвету?
7.
Каннибал клял себя на чем свет стоит. Слишком уж поздно он догнал, что Сергеич
больше не боец. Вот они когда вылезли, его сорок с лишним! Если уж глюки начались дело совсем дрянь...
До вчерашнего вечера Александр Сергеич был для Игоря лидером и не-пререкаемым
авторитетом - с того самого далекого дня, когда они с Гришкой, сопливые новички,
попали на альпиниаде к молодому строгому инструктору со странным прозвищем
Паганель. Прозвище это, по правде говоря, было не для общего пользования - так
Александра Сергеевича осмеливались величать только равные. А от пацанов, еще не
понюхавших армии, до кандидата в мастера спорта - как до Кореи пешком. И представить
не могли себе, что хоть когда-нибудь ста-нут с ним вровень!
Поди ж ты, вчера это случилось - а ни малейшей радости Игорь не испы-тал. Было бы
чему радоваться!
Началось с того, что Сергеич кувыркнулся на перилах. Ноги проскользну-ли, а куль
перевесил - и повис вверх тормашками на поясном жумаре. Ситуация - врагу не
пожелаешь! Если так повисеть минут десять, то дальше можно и не дер-гаться. Не
жилец...
Как там потом вышло у Сергеича, Игорь допытываться не стал. Сил даже рот открывать
не было. Вылез? Ну и ладно. А что без рюкзака... Ясное дело: из лямок выпутался, а
удержать не смог. Сгоряча пошли дальше, не сообразив, что идти нельзя. Чем это им
отольется, стало ясно малёхо позже, когда ветерок из умеренного превратился в
натуральный ураган. А палатка-то, которую Сергеич нес для Четвертого лагеря, ушла на
ледник вместе с рюкзаком! Плюс спальник, жор, ледоруб.
Влетели, что называется, по полной программе...
Чужую палатку у выхода на классический гребень они разглядели чудом: видимость
упала до минимума, а ветер уже начал выдувать остатки тепла из-под пуховок. Вломились
в тубус , толком не представляя себе, как объясняться с хо-зяевами. А объясняться
оказалось не с кем: Курт, весельчак-австриец из соседней команды, уже был как камень...
Почти сутки (а может - неделю?!) они кантовались бок о бок с Куртом. Даже спальник и
жор у него позаимствовали. А вот из палатки выпихнуть бедо-лагу руки не поднялись. Не
по-людски было бы. Тем более, что в АВС у парня оставалась жена, Ханна. Как ей потом
в глаза глядеть?
Игорь покачал головой. Самим бы теперь кони не кинуть! Черт, да почему же он не допёр
еще в палатке, что нельзя Сергеичу идти выше? И ведь Егорыч однозначно сказал:
"Вниз!". Ну и что с того, что они как бы не слышали? В зобу дыханье сперло, что ли?
Да нет... Не только в этом дело. Просто он еще не привык решать за обоих, хоть вроде бы
и принял на себя ношу лидера. А теперь вот думай, "лидер", как унести ноги с этого
гребня! Есть такое чувство, что за последние пару часов они почти не продвинулись...
До чего же трудно ориентироваться! Луна только подразнила, а теперь все чаще прячется
в облаках. И мороз потихоньку-помаленьку подпер градусам к тридцати. Это еще счастье,
что полностью стих ветер! Только все равно, в горле как ёж застрял с тех пор, как
отключил последний баллон.
Народ в экспедиции по-разному относился к использованию кислорода. Были такие, кто
принципиально от него отказывался, завидуя достижениям Месснера . Другие помаленьку
употребляли драгоценный газ на отдыхе. Третьи - пользовались им и при движении.
Игорь сразу решил для себя, что ставить ре-корды время не пришло, а для рабочей
лошадки, какой он являлся, не грех хоть дышать по-человечески. Поэтому в кислороде
себя не ограничивал. До вчераш-ней ночи, когда они с Сергеичем встряли в пургу.
Ох, как страшно оказалось высунуть нос из ненужной маски в эту чертову стратосферу!
Настолько страшно, что еще неизвестно, чем бы все обернулось, если бы не возможность
отлежаться в палатке. Хоть и считается, что силы на вы-соте не восстанавливаются, но
каково было бы, срубивши кислород, сразу на-гружаться работой! А так удалось
маленечко притерпеться и не поддаться со-блазну добить заначенные на самый черный
час полсотни атмосфер.
Если по уму - минут на сорок кому-нибудь хватит...
А что касаемо Месснера... Гамми, повар из шерпов, незнамо почему с пер-вых дней
засимпатизировавший Гришке, кое-что рассказал про этого корифана. В здоровье и моще
ему не откажешь, это без дураков. Зато все остальное... С фи-га ли не ходить в одиночку
да рекорды не ставить, если толпа шерпов весь мар-шрут заранее обустраивает, пока
великий Рейнгольд где-нибудь на полянке де-вок топчет?
Так что каждому свое. Русским так не ходить...
Э! А где сворачивать с гребня-то? Ну точно - прохлопал ушами, не выста-вил хоть пару
камешков, чтобы обозначить место, где они выбрались на этот гребень! Теперь придется
лазить в каждую дырку и вынюхивать следы, которые должны сохраниться на снегу в
заветренных местах.
Каннибал сунулся в ближайшую расселину и чуть не грохнулся, подсечен-ный
натянувшейся веревкой. Разинул рот, чтобы выругаться, обернулся... И за-ткнулся:
Сергеич лежал ничком.
8.
- Сашенька!
- Ну что ты все ревешь?
- Сашенька...
- Да брось ты! Все путём! Немного перекурим и дотопаем. Какие наши годы! Ты лучше
скажи: пойдешь за меня?
- Сашенька...
- Наташка...
Паганель вынырнул из полузабытья. Наташки опять не было. Но даже это ровным счетом
ничего не значило. Их уже не остановить! Они доберутся до этой поганой вершины и
плюнут на нее! Не получится сегодня - доберутся завтра, по-слезавтра... Когда-нибудь
доберутся... У них же полно сил! И чего Игорь тычет в лицо кислородную маску? Зачем
она ему?.. Он решительно оттолкнул маску. Вперед!
Ему показалось, что он решительно оттолкнул маску...
- Сашенька...
- Наташка...
- Не спи, Сашенька...
9.
Хорошо, что Сергеич не стал выдрючиваться. Просипел что-то да чуть за-метно дрыгнул
рукой - и затих под маской, куда пошел кислород. Так-то луч-ше...
Каннибал терпеть не мог, если находились умники, отвергавшие предло-женную помощь.
Тут так: или выплывай сам, или не дергайся! А развозить уго-воры, когда спасателю
самому впору ласты заворачивать - последнее дело. Все-таки Сергеич - правильный
мужик!
Мама как говорила сыновьям? "От сумы, да от тюрьмы не зарекайся!" Про себя Игорь
добавлял про коня, который и на четырех ногах спотыкается. Это в том смысле, что никто
не заговорен от того состояния, в какое попал сейчас Сергеич. Поиметь травму или просто
обессилеть может любой. И ты, родимый, - тоже. Так вот, это - прощается. А дальше все
зависит от того, сколько в человеке говна. Не в прямом смысле, конечно, а в смысле
внутренней гнили. Есть она - и будет такой клиент вслух отказываться от помощи, а при
малейшей возможности обвиснет на тебе.
Еще и спишет какую-нибудь подлянку на экстремальность ситуации.
А человек без говна - легкий человек. Будет держаться до последнего, а помощь примет
как должное. Но и тебя, грешного, подопрет плечом, если вдруг ослабнешь.
Так что дыши, Сергеич! Нам ведь еще как-то сваливать отсюда надо!
Каннибал так увлекся высокими рассуждениями, что не обратил внимания на слишком уж
стремительно падающую стрелку манометра. Подачу кислорода, которую он установил на
максимум, давно надо было уменьшить. Но кто обра-тит внимание на подобные мелочи,
глядя на оживающее лицо друга? Уже не старшего товарища, к которому полагается
обращаться по имени-отчеству и на "Вы", а просто друга. А может и брата.
Если не сына...
- Сыночек!
- Все хорошо, ма! Он приходит в себя!
- Сыночек...
- Ма!..
Паганель оторопело смотрел на скорчившегося на снегу Игоря. Он сам всего лишь
несколько минут назад поднялся на ноги, продышавшись невесть от-куда взявшимся
кислородом. Игорь даже помогал ему встать. И вдруг такой по-ворот...
- Ма!.. Холодно... Костер...
Саня протянул руку себе за плечо. В рюкзаке почему-то был баллон. Отку-да? Он,
судорожно дергая плечами, стряхнул с них лямки и попытался рассмот-реть показания
манометра. Слишком темно...
- Ма...
Паганель чиркнул зажигалкой, чтобы осветить шкалу. Стрелка на нуле... Он с отчаянием
стал озираться по сторонам, забыв отпустить кнопку. Руку обожгло. Саня, недоумевая,
глянул себе на руку, а затем, повинуясь какому-то наитию, поднес крохотный огонек к
лицу Игоря.
- Как хорошо... Ма...
Они плыли дальше. Оба совершенно потеряли ориентировку в сгустив-шемся мраке.
Хорошо еще, что успел произойти нужный для обоих перелом в понимании ситуации и
остатки сознания теперь толкали их вниз. А может быть уже и не сознание, а всего лишь
инстинкт теплокровных млекопитающих, рву-щихся прочь с запретной для всего живого
высоты?
А может быть и не это - на такой высоте у выработавшихся людей зачас-тую не
срабатывает даже великий инстинкт самосохранения.
Но что-то же гнало их вниз? К жизни?
На пути к ней надо было еще отыскать затерявшуюся в темноте палатку Курта и ниточку
перильной веревки, перечеркивающую пропасть Северной сте-ны. На пути к ней надо
было сделать еще бесчисленное количество шагов, каж-дый из которых отбирал все силы
души и тела.
И каждый из этих шагов в ледяной тьме мог стать последним.
Запросто...
"Давай... Давай..." - голоса не было и Саня умолял товарища мысленно. Или это был голос
Игоря? Все смешалось в сознании, но тело пока еще находило силы для очередного
движения. Веревку, связывающую их, они собрали кольца-ми и теперь шли вплотную
друг к другу, плечом к плечу. Оступись один - обре-чены оба. Но иначе идти сейчас было
просто невозможно. Потому что Паганель не только поддерживал Игоря, но и опирался на
него. А в ушах нарастал звон, перемежающийся с чем-то, похожим на птичий пересвист.
Порой казалось, что перепуганная птаха с криком носится над самой головой.
Бред...
- Сашенька...
- Погибнешь, глупая... Кыш...
10.
- Mister Vitali! They are together!
- Они вместе! - Виталий Егорович ткнул локтем Червонца и поправился: - Где-то рядом!
Гриша! Я База! Прием!
В динамике раздался характерный тональный сигнал, но голоса не было. Ни Гришиного,
ни чьего-либо другого.
- Гриша, я База! Почему молчишь? Прием!
Опять тональный сигнал.
- Голоса нет... - высказал предположение Червонец. Начальник поднял гла-за и кивнул.
- Гриша! Если меня слышишь - дай два тона! Дай два тона!
- Бип! - пауза, - Бип!
- Молоток! - прошептал Червонец.
- Связка где-то совсем рядом! Если понял, дай три тона! Дай три тона!
- Бип! Бип! - и после томительной паузы, - Бип!
- Держись, Гришенька! Держись!
- Бип!.. Бип!.. Бип!..
Когда-то Гришка слышал, что настоящий марафон начинается только на сорок первом
километре дистанции. Кто его знает, может и так? Но навряд ли. Что же выходит, первые
сорок км бегунцы дурью маются?
Слышал Гришка и про то, что настоящий Эверест начинается лишь на спуске с вершины.
В это тоже не шибко верилось. Во-первых, вниз-то всяко идти легче, чем вверх. И
атмосфера становится гуще с каждым метром спуска. Но главное даже не в этом. Гришка
всегда был уверен, что, покорив главную вер-шину планеты, дальше полетит, как на
крыльях.
Вот уж хрен!
Макушка мира, оказавшись под Гришкиными ногами, не добавила ему ни вдохновения,
ни сил. Может это и произошло бы при других обстоятельствах, попади он туда обычным
образом. Но в этот раз, впервые в жизни, Гришка пер на самый верх не ради спортивных
достижений. Высшей целью для него нынче была не тренога на вершине, не звание
мастера спорта международного класса, а две живые человеческие фигуры, которые он
так надеялся разглядеть среди ме-шанины камней на гребне.
И не разглядел...
Жуткое осознание допущенной ошибки надломило Гришку. Сильнейший душевный
подъем, гнавший его наверх, выплеснулся вхолостую. По вершинному ребру Эвереста,
одолев за два часа от силы сотню метров спуска, теперь шел во-все не покоритель
третьего полюса мира. Шатаясь на потерявших чувствитель-ность ногах, давясь
мучительным сухим кашлем, спотыкаясь и чудом удержива-ясь на крутом склоне, вниз
брел донельзя измученный и раздавленный отчаяни-ем мальчишка.
Нет, уже и не брел... Потому что дальше идти было нельзя. Где-то в под-сознании у
Гришки вертелось подозрение, что он опять разминулся с теми, кого искал. Из памяти
выпали имена и лица, осталось только смутное понятие: "Те, кого искал"... И еще более
смутное, но твердое убеждение, что весь смысл ос-тавшейся жизни свелся к одной
последней задаче - найти Их. Для этого надо по-ворачивать и идти опять наверх. А сил на
это уже не было.
Сил больше не было вовсе ни на что...
Огонек, вспыхнувший в темноте чуть ниже по гребню, совпал по времени с настойчивым
биканьем рации. Гришка попытался просипеть что-то в микро-фон, но голосовые связки
отказали совершенно. Он с трудом сообразил, чего от него хотят и, напрягая голову, стал
старательно высчитывать, сколько же раз на-до нажать на кнопку вызова.
Кажется, не ошибся...
И только покончив с "беседой", Гришка понял, что означает только что виденный огонек.
И даже вспомнил имена тех, кого искал. Ну да... Игореша... и... Сергеич!
Но как далеко... Метров пятьдесят, не меньше.
И все равно ему стало легко. Наверное, всегда становится легко, когда, на-конец, задача
оставшейся жизни сводится к чему-то понятному, конкретному... и посильному. Вот они его последние пятьдесят метров. Да хрен с ним, пусть да-же шестьдесят! Их надо пройти,
чтобы передать Игореше и Сергеичу кислород.
Он должен их пройти.
И все. Больше он ничего и никому не будет должен...
Прошел почти час.
- Бип!
- Гриша, База слушает! Ты их встретил?
- Бип!
- Живы?
- Бип! Бип! Бип!
- Кислород есть? Что с кислородом?
Молчание...
- Гриша, если кислорода нет, дай тон! Дай один тон!
- Бип...
- Сколько до рассвета? - осипшим голосом спросил Виталий Егорович.
- Час, как минимум.
12.
Рассвет на вершине Эвереста - леденящее сердце и возвышающее душу зрелище. Только
очень уж немногим из смертных выпадает счастье повидать его. Еще меньше тех, кто
сумел, вернувшись к людям, поведать об увиденном: ведь оказаться в такой час в таком
месте - чрезвычайное происшествие, почти не дающее шансов на спасение.
Каннибал, честно говоря, и в более благоприятных ситуациях не относился к тем, кто
распускает слюни и ахи по поводу открывающихся с вершин красот. Тем более не до
глазения по сторонам было теперь, когда он фактически тащил на себе обоих - вусмерть
урюхавшегося Гришку и Сергеича, на которого свежая порция кислорода больше не
произвела оживляющего воздействия.
"Тащил", конечно, громко сказано. Не под силу никакому супермену или даже двоимтроим тащить обезножевшего на такой высоте человека. Другое де-ло, если тот сам на
автопилоте делает необходимое - переставляет ноги, да еще и не как попало, а так, чтобы
не слинять куда-нибудь к черту на рога. Да и пере-стежку на перилах, если пофартит
дотащиться до них, никто не в силах сделать за другого. Только сам, если хочет выжить!
А святая задача тех, кто сохранил чуть больше сил - не сваливать вниз, спасая
собственную драгоценную шкуру, а оставаться рядом с ослабевшим товарищем. Словом
своим, мыслями своими, покуда еще шевелящимися в отупевшей башке, вливать в него
веру в спасение. Только так можно вытащить человека с того света, которым готово стать
для него вершинное ребро Эвереста. Или проститься с ним в его последние мгнове-ния...
Шлось Игорю на удивление сносно, хотя полупустого баллона из двух, принесенных
Гришкой, хватило ненадолго. Но его до сих пор грело пламя кост-ра, зажженого мамой.
Ведь что значит даже лютый, почти космический холод, способный пробить любую
амуницию, в сравнении с огоньком, полыхающим в самом сердце? Спасибо, ма...
Лишь бы у мужиков хватало сил переступать ногами в нужном направле-нии. Туда, где
уже начало разрастаться багровое зарево.
Лишь бы у мужиков хватало сил...
Лишь бы у мужиков...
Лишь бы...
Тени на снегу появились неожиданно и в неожиданном направлении - на восток. Если бы
Игорь имел силы обернуться, он бы понял в чем дело: как раз в это мгновение первые
лучи еще прячущегося за горизонтом солнца отразились от снежного купола Эвереста и
ударили ему в спину. Еще через несколько мгно-вений эти лучи высветили треугольный
нимб справа, где до этого лишь призрач-но маячила пирамида Макалу - восточного
собрата Эвереста. Еще правее при-чудливым орнаментом заполыхали зубцы Лхоцзе. А
небо начало стремительно наполняться густой бирюзовой синевой, все увереннее
вытеснявшей аспидную черноту.
Ошеломленный открывшимся зрелищем, Игорь все-таки повернул голову налево, где из
клубящегося внизу чернильно-черного мрака высунулся отли-вающий розовым цветом
клык какой-то неизвестной ему вершины. И только благодаря этому безотчетному
движению, съевшему изрядную толику сил, он зацепился глазом за сидящего в скальной
нише человека.
13.
- Джорджи!
- Боже мой! Откуда Вы здесь, мисс Джен? Я, наверное, схожу с ума...
- Джорджи...
- Вы никогда не звали меня так, мисс Джен! Мы ведь даже не помолвле-ны... И почему Вы
плачете?
- Джорджи...
- Я понимаю... И видит Бог, больше не стану медлить!
- Джорджи...
- Я буду просить Вашей руки, мисс Джен!
- Джорджи...
- Мы проживем вместе сто лет... У нас будут самые красивые дети в королевстве... А
первенца мы назовем Эндрю. Как моего молодого друга...
- Джорджи...
- Он не проснулся вчера утром. Кто бы мог подумать... что я... пережи-ву Эндрю! Ему
ведь только двадцать два...
- Джорджи...
- Это прекрасный юноша... Я не добрался бы сюда... без него... Кто бы мог подумать...
- Джорджи...
- Но у меня еще... есть силы... И кислород. А до вершины... совсем немно-го... Я дойду до
нее... Только надо... поменять баллон... и подняться... на ноги...
- Джорджи...
- Я должен... дойти... Потому... что она... есть... эта... проклятая... вершина...
- Джорджи...
- Все будет... хорошо... Дженни... Уже... светает... Боже... какое чудо!..
- Джорджи!!!.
14.
Жмур, как называют покойников в русских горах, кантовался в своем пе-чальном
состоянии невесть сколько времени. Так показалось Игорю, едва лишь он поближе
разглядел его в забрезжившем наконец предутреннем свете. Одежда покойника, донельзя
истрепанная ураганными ветрами, совершенно не походила на ту, что носят высотники в
наши дни: никакой синтетики - голимая шерсть и что-то типа ХБ.
Лица у жмура, хоть и повернутого в сторону восходящего солнца, было не разглядеть оно на сто рядов заросло толстым слоем льда. В руках мертвец дер-жал баллон, на
который, видать, он только-только собирался навинчивать редук-тор. Другой баллон
валялся под ногами.
- Все! - Сергеич бухнулся рядом с жуткой находкой. Стянул с себя маску и привалился к
боку покойника. - Лети отсюда... Мне здесь... хорошо... Как теп-ло... Солнце...
- Сашенька!
- Все, маленькая!.. Здесь правда... хорошо... Я не хочу... Лети отсюда...
- Сашенька!!!
- Лети отсюда... глупая...
Каннибал похолодел. Про подобные штуки им кое-что рассказывал Вита-лий Егорыч.
Люди на высоте ведут себя так не потому, что вдруг захотелось по-капризничать. Дело
стократ хуже - в начинающихся необратимых изменениях головного мозга. Если так, то
жить Сергеичу оставалось считанные минуты. Орать, пинать - бесполезно. Хоть
запинайся! Кислород!!
Один из двух принесенных Гришкой баллонов подключили как раз Сер-геичу. Другой
недавно окончился - Гришка же на нем шел наверх... А от самой их встречи тащился без
маски. Но этого-то должно было хватить надолго? В чем дело?!
Игорь упал на колени рядом с Сергеичем и потянулся к манометру.
"Блин! Неужели редуктор травит? Ё моё...
Кислород!!"
Взгляд Каннибала остановился на баллоне, который Бог знает сколько лет держал в
мертвых руках неизвестный альпинист.
Кислород...
15.
- Виталя, там уже светает! - затормошил начальника Червонец.
Виталий Егорович не ответил. Он почти с ненавистью уставился в спину китайца, опять
зачирикавшего в микрофон на своем непонятном языке. Почему-то в голову настойчиво
лезла неуместно-пошлая кличка, которую прилепил офи-церу связи Гриша. Всего лишь
неделю назад он распекал этого мальчишку за не-подобающее поведение...
- Mister Vitali! - в голосе мистера Суня было изумление. - There is fourth!..
- Что такое?
- Тампакс! - вдруг осклабился Червонец. Видно, что перевода в этот раз ему не
потребовалось. Ухмыльнулся, наслаждаясь изумлением товарища, вы-держал паузу и
пояснил: - Это они так Валерку зовут! Ну надо же - точно: "В нужное время - в нужном
месте!" Все, Виталя! Прорвались!
16.
Через два дня погода установилась и на вершину без больших проблем взошла вторая
штурмовая связка. Информацию об этом Виталий Егорович по-лучил на высоте 7100. Он
сам не мог ответить себе, что погнало его навстречу спускающейся четверке. Вряд ли
только желание исключить всякий риск при пе-реходе через ледник, где находящиеся в
эйфории измученные люди могли нар-ваться на большие неприятности. И особой
необходимости стоять за спиной у врача тоже не было. Просто Виталия Егоровича не
оставляло чувство неправдо-подобности происшедшего. При всем том самоотверженном
мужестве, которого он никак не ожидал от "молокососов", благополучный исход ночного
восхожде-ния казался чудом. А главным звеном в фантастической цепочке везения, спасшей его товарищей, было никем не ожидавшееся улучшение погоды. Во всяком случае
мистер Сунь, что-то объясняя про два встретившихся ветра, сам недо-уменно пожимал
плечами. И многое другое тоже не укладывалось в голове. Бо-ясь упустить волну удачи,
начальник экспедиции торопился лично вывести "ве-зунчиков" из ВГЗ. И от греха
подальше...
Но все равно, везение приходит только к тем, кто его достоин. Может быть поэтому,
отобрав рюкзак у Гришки, Виталий Егорович с удивляющей самого себя нежностью то и
дело придерживал шатающегося из стороны в сторону ма-ленького человечка. Так когдато он выводил на первые прогулки внука...
Гришка пока мало что соображал. Ночь его продержали под капельницей. Правда, злодей
Майорыч в палаточных условиях вену нашел только с пятого за-хода. Да и то кубиков
четыреста дефицитного зелья ушло просто под кожу и те-перь правая рука была как у
Шварценеггера. Перестежка на перилах проходила мучительно и даже пятнадцатитонный
рюкзак, снятый с его плеч Виталием Его-рычем, ненадолго облегчил Гришкино
состояние. Ноги почти не держали и Гришка все время норовил скособочиться, чтобы
хоть как-то облегчить нагрузку на них. А то и просто съезжал на заднице. В башке, все
время ускользая, крути-лась одна назойливая мысль, которую он, страдальчески морща
лоб, никак не мог зацепить...
Морщил лоб и Паганель. Обморожение, как ни странно, обошло Саню стороной и
конкретная помощь врача ему даже не потребовалась. Только все еще при каждом шаге
дико болела голова. Но Паганель свой лоб морщил не по этой причине. Он уже вторые
сутки безуспешно пытался вспомнить, чей голос пробивался в его сознание на вершинном
гребне. И откуда в мире промерзших скал и вечного льда взялась пичуга, что-то
свиристящая над самой его головой?
Или это опять бред?..
Чему-то ухмылялся Валерка-Тампакс. Он тоже капитально урюхался в то утро под
вершиной, но уже почти восстановил силы. Все-таки Валера был моло-же остальных и
меньше других пробыл без кислорода. И еще было похоже, что уж он-то свою мысль
зацепил.
Оч-чень даже интересную мысль...
Каннибал не ухмылялся, но и лоб не морщил. Его состояние соответство-вало моменту плавало где-то посередине между "хреново" и "очень хреново". А значит надо было
просто топать и не щелкать клювом, чтобы не залинять куда-нибудь в бездонную трещину
перед самой базой. Это оказалось бы совсем ни к чему, потому что Игорь теперь точно
знал, кто больше всех ждет его живым и здоровым с этой страшной и прекрасной Горы...
- Виталий Егорыч! - Гришка, кажется, просек свою мысль. - Где рюкзак?
- Куда тебе сейчас рюкзак? - проворчал начальник.
- Да нет! Камень! Ну это... с Боруса... - обычно говорливый Гришка никак не мог
совладать с языком.
Добившись понимания, он тщательно перепотрошил свои немногочислен-ные личные
вещи и озадаченно поглядел на товарищей:
- Игореха, где камень? А? Сергеич? Где камень? Виталий Егорыч?
Камень с саянской вершины не обнаружился. Да он и не мог обнаружить-ся, потому что
остался лежать на высоте 8600 - на коленях у жмура, чей кисло-род оказался так кстати
для Сан Сергеича. Только много позже Гришка сумеет вспомнить тот свой безотчетный
душевный порыв.
Да и то - не наверняка...
Глава 8. ФЕДОРОВИЧ
1.
- Ты, Сергеевич, только не обижайся! Но я тебе со всей душой говорю...
- Да о чем разговор, Федорович...
- Ты сам посуди - ну какой из тебя рабочий? Голова-то у тебя светлая, но руки не оттуда
растут... Только не обижайся. Тебе бы чем-то другим занимать-ся...
- Да разве я не вижу? Но что мне, в челноки было подаваться? Или в чи-новники лезть?
Федорович ответил не сразу. Сорвал помидор, обтер его платочком, ма-шинально
подбросил на ладони.
- Тут ты правильно рассуждаешь. Вашего брата в цех не очень-то и заго-нишь...
- Так, по твоему, и загонять не стоит...
Федорович рассмеялся:
- Ладно! Давай-ка кончать симпозиум. Тебя разве переспоришь? Лучше вот этот
попробуй. Глянь, какой красавец!
- М-м-м... Что-то с чем-то! Какой сорт?
- А бог его знает! Мать! Здесь кто у нас?
- "Черный принц".
- Великолепно! Я такого чуда и в Оше не пробовал!
- А вот тут...
Контакт со свежими помидорами с детства лишал Паганеля контроля над собой.
Неудивительно, что уже битый час он бродил за Федоровичем по бесчис-ленным грядкам
и теплицам, с энтузиазмом дегустируя все новые и новые плоды прямо с кустов. Конечно,
огромным усилием воли он мог бы положить конец этой бессовестной обжираловке, но
невооруженным взглядом видел, какое удо-вольствие доставляет радушному хозяину его
безостановочное чавканье.
Честно говоря, такого сердечного приема он даже предвидеть не мог: его отношения с
бывшим бригадиром были, мягко говоря, очень уж далеки от идил-лии. Хотя, положивши
руку на сердце, Паганель не мог бы сказать, что чем-то виноват перед этим человеком.
Год назад, в аккурат после экспедиции, Санин "почтовый ящик" спекся и по протекции
Витасика его приняли на работу в маленькую частную шарашку. Ясное дело, умел он до
обидного мало, во всяком случае из того, что требова-лось на новом рабочем месте. Но
ведь искренне пытался компенсировать недос-таток квалификации старанием и попросту
отменной физической силой, в кото-рой среди здешних пенсионеров ему равных не было!
Впрочем, как ни странно, как раз в период ученичества никаких коллизий с новыми
"коллегами" у него не возникало.
Проблемы начались тогда, когда он кое-чему научился и стал стягивать на себя операции,
которые в маленьком коллективе не имели постоянных исполни-телей. Потому что понял,
что слесарь, коим он теперь являлся, обязан обслужи-вать более узких специалистов сварщиков, токаря, вторичницу. В таком режи-ме, собственно, работал и бригадир.
Почему его старания в этом направлении вызвали столь яростную реакцию Федоровича Паганель так и не понял. Но ре-акция была совершенно неадекватной. А поскольку Саня к
подобному обраще-нию не привык, то пришлось ответить соответствующим образом.
Короче - по-говорили...
В общем-то в маленькой их бригаде каждую неделю кто-то с кем-то по-добным образом,
то есть на матюгах, регулярно собеседовал. Без всякой классо-вой солидарности. Другое
дело, что пролетарии умели виртуозно выходить из, казалось бы, непреодолимой
конфронтации. Прополощут друг друга на верхних регистрах, посопят по разным углам
цеха и, глядишь, уже разливают в токарке невесть откуда взявшуюся поллитровку. И как с
гуся вода...
Так мириться Паганель не умел. Во-первых, потому, что по большому сче-ту раньше ни с
кем не конфликтовал, чем и заработал еще в студенческие годы свое изящное прозвище. А
во-вторых, не умел пить. То бишь не чувствовал ню-ансов ритуала, начинающегося с
выискивания финансовых ресурсов, затем ис-точника поступления этой самой
поллитровки, посуды, закуски, места употреб-ления... Однажды, отчаявшись, принес пару
бутылок и попытался, наконец, ус-тановить контакт с бригадой. Естественно, ничего не
получилось - не стали пить! То есть один, самый страждущий, все-таки припал, а
остальные состроили очень постные лица...
Вторая фаза конфронтации началась с того, что Паганель, уже свободно
ориентировавшийся в производстве, попытался выступить с рационализацией. Тут уж он
получил с обоих сторон - и от пролетариев, и от угнетателя. И то, как отнесся к делу этот
"новый русский", не разглядевший собственной выгоды, ока-залось стократ обиднее всех
насмешек со стороны работяг. Хотя тот же Федоро-вич и постарался талантливо
резюмировать все сказанное в предельно издева-тельской форме. Саня тогда впервые
всерьез пожалел об утраченном социальном статусе... Послать эту тупоголовую братию ко
всем чертям хотелось до посине-ния. Но удержался. Дергаться в его положении не-ку-да...
А год назад Федорович заболел. Сначала по мелочи - простыл на останов-ке. Потом
простуда перешла в грипп, давший осложнения. Потом - еще что-то. Один раз, вроде бы
отвязавшись от хворей, он появился на работе. Похудевший и бледный, но чему-то
улыбающийся, походил по цеху - и исчез надолго.
Стало ли легче Паганелю уживаться с оставшимися? Бог его знает! Поспо-койнее стало,
но по этой ли причине? Нет, не по этой! Просто перестал прини-мать близко к сердцу
дурость, на которую по неопытности вскидывался вначале. Да идёт оно всё...
То, что продуктовый паек на выбывшего из строя рабочего до сих пор вы-деляется,
Паганель узнал только сегодня, когда его попросили забросить Федо-ровичу полмешка
крупы и консервов... Это удивило. Как-то не ожидал он эда-кой заботливости от
нынешнего своего начальника. Ну никак не вязалось это с обликом "нового русского"!
Расчувствовавшись, согласился заскочить на пару минут.
А Федорович обрадовался гостю так искренне, что все планы насчет блиц-визита отпали
сами собой. И совсем не из-за продуктов обрадовался, хотя, как прикинул Паганель,
приварок был в этом доме не лишним...
- А, Сергеевич! Ну, тебя-то мне Бог послал! - так совершенно неожиданно встретил его
Федорович. - Никак не одолею этот чертов драндулет! - он показал на подростковый
велосипед, разложенный на импровизированном верстаке.
- Какие проблемы? - из вежливости поинтересовался Саня, абсолютно не
интересовавшийся никакой техникой. Оглядевшись, он раскланялся с выглянув-шей из
летней кухоньки хозяйкой - маленькой ладной женщиной, совсем не со-ответствующей
его представлениям о пенсионерке.
- Да ты понимаешь, внука подвожу... - огорченно пояснил хозяин. - Тут в трещотке
пружинка запала. Такая фитюлинка крохотная... не поддеть. Руки-то не те стали, что
бывалыча... Ну-ка, подсобляй...
Поддеть "фитюлинку" оказалось непросто даже в четыре руки. У Федоро-вича они
действительно мелко дрожали, а Паганель не привык к таким тонким работам. Но зато,
когда взмокшие от напряжения и перемазанные смазкой они одолели эту операцию и
глянули друг на друга, то от души расхохотались.
- Мы с тобой - как два молодых фельдшера! - вытерев лоб, сказал Федоро-вич.
- Это почему же?
- А потому, что один знает как ставить клизму, а другой - куда!
Они опять рассмеялись. Льда в общении как не бывало.
Потому-то так запросто они теперь ходили по помидорным джунглям, раз-говаривая даже
на те темы, которые в иной ситуации показались бы рискован-ными...
- Дед, опять ты со своими грядками? Когда только угомонишься? Ну-ка, давайте руки
мыть! - с почти неуловимым нерусским акцентом скомандовала маленькая узкоглазая
хозяйка. И улыбнулась Паганелю как своему - просто и дружелюбно. Так, что у Сани
отчего-то защемило в сердце...
- Давай без церемоний, Сергеевич! - Федорович, вытерев руки, легонько подтолкнул
Паганеля на веранду, где уже был накрыт стол. Помидоры на нем были во всех видах...
Саня, любопытствуя, огляделся. На веранде, судя по всему, в это еще теп-лое время жили.
Был в ней какой-то особый домашний уют, который создается не поймешь сразу чем. То
ли занавесочками на окнах, то ли подвяленными бере-зовыми вениками, развешанными
под потолком. То ли несколькими фотогра-фиями, явно - семейными. Он скользнул
взглядом по одной, другой... и бухнулся в плетеное кресло, очень удачно случившееся
рядом. Ноги враз отказались его держать.
- Хорош поросенок? - Федорович, не заметив Саниного смятения, гордо кивнул на ту
самую фотографию, от которой отшатнулся гость. - Младшенький! Сашенька! Ох и
доволен будет, что лисапед спасли! А то дед чуть не оплошал...
Паганель, не слыша, смотрел на карточку, явно сделанную каким-то про-винциальным
фотографом. "Поросенок" - пушистый пацаненок лет пяти с ог-ромным плюшевым
мишкой наперевес - был действительно хорош. Но дело бы-ло не в нем. Прижавшись к
пушистой головке мальчишки, с фотографии смотре-ла Наташка. Похудевшая и
подурневшая, с печальными глазами на бледном ли-це, это была все-таки она.
Наташка...
Паганель вздрогнул и очнулся оттого, что на колени ему по-хозяйски взгромоздился
здоровенный черный котяра. Деловито муркнув, он без долгих церемоний вывернулся
чуть ли не наизнанку, подставляя ласке горло и живот.
- Васька! А ну брысь! - вступилась за гостя хозяйка.
- Ничего, ничего... - пробормотал Паганель, машинально почесывая кота. Эта мягкая
ласковая животина была ему сейчас очень кстати. Правильно гово-рят, что кошки на себя
человеческие беды забирают...
- Избаловался, стервец. Веревки из нас вьет! Дочь-покойница совсем кро-хотным из
похода принесла... - совсем не акцентируя жуткое словосочетание, как данность, с
которой все здесь давно свыклись, пояснил Федорович. - Всё па-мять...
- Наташка!!!
Молчание...
- Наташка...
3.
- ...Хлеб наш насущный даждь нам днесь и прости нам долги наши, яко мы прощаем
должникам своим...
- Юноша, вы шапку-то снимите! - негромко сказал женский голос из-за спины.
Саня, спохватившись, сдернул бейсболку и тихонечко шагнул вперед, пы-таясь разобрать
слова молитвы, которые привычной скороговоркой произносил молодой священник.
В эту церквушку на окраине города Паганеля занесло без всякого осознан-ного
намерения. Просто на душе было плохо...
В Катманду неугомонный Гриша, едва выползший из-под капельниц, зата-щил его в
буддистский храм. Они все тогда только-только начинали отмякать от пережитого на
Горе, поэтому-то Саня и дал себя уговорить без большого труда. Сначала просто глазел на
непривычно обряженную публику как баран на новые ворота. Все было в диковинку - и
убранство помещения, и бритые черепа служи-телей, и барабаны, которые вертели своими
руками прихожане. Молитвенные барабаны, как шепнул на ухо Гриша, уже успевший чтото понять в ритуалах.
Слов молитв там, естественно, тоже было не разобрать, но, мало по малу, в его душе чтото зарезонировало. Он еще успел прагматично задуматься о спо-собе воздействия на
психику, прежде чем отключился. То есть он не терял соз-нания или контроля над собой,
но было впечатление, что его бессмертный дух отделился от усталого тела и витал где-то
в прекрасном и вольном полете. И в какой-то момент Сане показалось, что к нему в душу
опять, как на Горе, стучит-ся кто-то очень нужный, но совершенно забытый...
Второй раз его не пришлось даже уговаривать. Они с Гришей опять пошли в тот самый
храм и опять наслаждались необъяснимым раздвоением личности. Души были
умиротворены и вообще, все в жизни казалось прекрасным и совер-шенным. И тот, очень
нужный "кто-то" приблизился еще на полшага...
А потом пришел МЧС-совский борт и пришлось в пожарном порядке сма-тывать манатки.
Никаких православных традиций родители-атеисты Сане не привили. По-этому и здесь он
какое-то время просто стоял, уже не пытаясь вникнуть в непо-нятный текст, а впитывая в
себя неведомую энергию, которую в маленьком цер-ковном зале излучало всё. Он не умел
молиться, не знал, как перекрестить лоб и когда надо бить поклоны. Он лишь надеялся,
что произойдет что-то, что смяг-чит раздирающую его сердце боль.
В самом страшном он обманулся. У стариков, как выяснилось, было две дочери. Котенка в
дом когда-то принесла не Наташка, а старшая, Ольга. Именно ее фотография с черной
каемочкой, на которую Саня поначалу не обратил вни-мания, висела там же на веранде. А
Наташка была жива и, возможно, вполне счастлива.
Но дело было даже не в Наташке...
Прокручивая в памяти рассказ Наташкиной матери, Паганель с ужасом со-поставлял с
ним собственные, почти стершиеся воспоминания. Неужели тогда, пятнадцать лет назад,
до него дотянулись боль и отчаяние рожавшей Наташки? Ошибки быть не могло новогоднюю ночь ни с какой другой не спутаешь...
И потом... Неужели прав был Юрик, уверяя, что дело вовсе не в его боляч-ках, а в чем-то
другом? В ком-то, кому нужна была его помощь...
Господи, но ведь что же это получается?.. Господи!
Паганель закусил губу, чтобы не закричать...
..наутро, впервые после сумасшедшей новогодней ночи Санька потянулся - и не
почувствовал ставшей уже привычной тяжести в сердце. Осторожно поднялся, двинул
телом туда-сюда, словно проверяя себя. Тихо...
Немощь больше не вернулась. Осталось только неясное чувство то ли сожаления о чем-то,
то ли ощущения своей вины - и тоже непонятно за что. Но и это постепенно прошло...
- За упокой? Да, конечно! В субботу будет служба. Кого вы хотите помя-нуть?
- Дочку...
Женщина сочувственно посмотрела на Паганеля. Потом взяла ручку и при-готовилась
писать.
- Как звали девочку?
Саня, почему-то с удивлением, уставился на нее. До этого момента он да-же не задавался
этим вопросом. Дочку звали... дочкой... Наташкина мать как-то ведь называла умершую
внучку, но слова тогда летели мимо его сознания...
Паганель неловко поклонился озадаченной женщине и пошел к выходу. Уже у самой
калитки обернулся, глянул на крест над куполом, вокруг которого заполошно носилась
какая-то мелкая птаха. Закрыв глаза, еще раз поклонился в сторону креста и вышел за
ограду...
Глава 9. НЕКРУГЛАЯ ГОДОВЩИНА
1.
Один Бог знает, с чего это вдруг Витьку потянуло на литературу. Вроде бы во все
предыдущие времена его самолюбие вполне удовлетворялось тем немно-гим, что он умел
делать лучше других. Этого "чего-то" , по правде говоря, было действительно не так уж
много. Шурка-Макар по жизни лучше Зондера катался на лыжах, Медведь - лазил по
горам, Лешка и Карпуха - пели под гитару, Петюн-чик веселее молол языком, а
Очкобородый был просто здоровше. Реальность, прямо сказать. невеселая... Другое дело,
что Зондер приспособился ненавязчиво демонстрировать свое преимущество там, где вряд
ли ожидалось появление не-желательных оппонентов. Скажем, быть лучшим
горнолыжником среди бардов, лучшим альпинистом среди горнолыжников, лучшим
бардом среди альпинистов. И так - до бесконечности.
Ву компрене?
Это замысловатое построение пошло псу под хвост, едва лишь Витькина супруга Татьяна-Зондерша - ни с того, ни с сего стала впадать в грех стихосло-жения. До времени
и Витька, и дочь Галина относили мамашкин бзик к патоло-гическим последствиям
черепно-мозговой травмы, полученной при исполнении сальто через руль велосипеда.
Дабы любимую супругу и матушку не травмиро-вать дополнительно, домочадцы даже
старательно заучивали вирши, вылетавшие из-под пера новоявленной поэтессы с
совершенно невероятной скоростью.
Дело приняло совершенно иной оборот полтора года назад, когда какая-то паскуда
нашептала Татьяне про полуподпольное литературное объединение, уже более тридцати
лет морочащее головы приличным людям. Вернувшись (с подоз-рительно блестящими
глазками!) после первой встречи с единомышленниками, она поставила жирный крест на
предыдущих творениях... и тотчас же завела но-вую амбарную книгу, в которой с прежней
скоростью стали появляться очеред-ные произведения, теперь почему-то называвшиеся
"сонетами".
Что такое "сонет" и какое отношение он имеет к более понятному слову "соната", Витьке
она толком разъяснить не соизволила. Как сказала всезнайка Галина - что-то любовное...
Ну, блин, дожились....
На следующую встречу с литературными ухарями Татьяна поехала под конвоем супруга,
впервые за двадцать лет безоблачной личной жизни осознав-шего зыбкость своих
мужских позиций. А как убойный аргумент в предстоящей разборке "Кто есть WHO?",
Витька прихватил с собой любимую гитару, о гриф которой разбилось не одно нежное
женское сердце.
Увы, аргумент не сработал. Шустрый бородатый мужичок, банковавший среди
литераторов, поставил условие - петь только свое. И Витька заткнулся: по-ражать
интеллигентную публику шедеврами типа борусской сортирной серии ему почему-то не
захотелось. Но и Татьяну, заворожено глазевшую на бородато-го шустрика, - как
выяснилось позже, члена Союза писателей и заслуженного деятеля чего-то там, оставлять без должного надзора тоже не хотелось. При-шлось ежемесячно таскаться на
эти долбаные литературные посиделки.
Страшно вспомнить, какой пыткой обернулся для него последовавший год! Пока ни с
того, ни с сего с клавиатуры появившегося в доме компьютера не начали слетать озорные
фразы, сложившиеся в рассказ про пьяного поэта, кото-рого они с Галкой Ермаковой както по молодости заволакивали на приют! И нельзя сказать, что тема пришла на ум
случайно. Нет уж, это была маленькая, но сладкая месть за многомесячное унижение!
Если уж топтаться по ком - так по собратьям бородатого "сэнсея"!
Но, прежде чем уконтропупить снобов-литераторов, Витька страстно же-лал обкатать
свой "ответ Чемберлену" на сочувствующей публике. Кому же еще, думал он, запасть на
подобный шедевр, как не старой борусской толпе?
Дело было за малым - уболтать народ сбежаться на некруглую годовщину строительства
избы. А как раз с этим обстоятельством вылезли непредвиденные осложнения. Зондер аж
остервел от унылых рож, с которыми толпа реагировала на казалось бы заманчивое
предложение. Но до последнего надеялся, что кворум наберется.
Черта с два! Уже на "американских горках", выводящих под Большой Ку-рум, он по
следам на снегу заподозрил, что перед ним прошли всего два челове-ка. Один из них - с
совсем крохотной ступней. Была еще надежда, что кто-нибудь просочился на избу до
снегопада, и, следовательно, не запечатлелся на свежевыпавшем снежном покрове, но это
уж вряд ли. Не везет - так не везет...
Не повезло круто. Дотащившись до приюта, Зондер обнаружил там весьма беспомощную
парочку - Гёрлу с малолетним пацаненком. Не сказать, чтобы эта тетка была так уж
беспомощна, но с заготовкой дров в октябре, когда на окру-жающем ландшафте наметено
по полметра снега, Герла с Саньком явно не сов-ладали. В избе была чересчур уж
бодрящая температура...
Надо заметить, что двадцать один год эксплуатации приюта не прошел да-ром для
окружающей природы. Сухостойного леса в радиусе минут сорока хода уже давно было
не найти днем с огнем - не то, что в сумерках. Понимающие проблему люди
приспособились заготавливать добротные чурки аж под Боль-шим Курумом и
перетаскивать их через второй перевал. Гёрла с сыном честно притащили по чурбачку - и
теперь припухали, пытаясь растянуть их до нескоро-го октябрьского утра. Задача, даже с
учетом приплюсованной Витькиной чурки, - явно нерешаемая. Тоскливо уразумев, что
наметился облом не только с презен-тацией литературного шедевра, но и вообще с
планами по-человечески отдох-нуть, Зондер поморщился, перешнуровал ботинки и
поперся обратно через пе-ревал - за дровами.
2.
- Санечка, ты мою шапочку не подобрал? - Ленка мотнула своей золоти-стой гривой,
стряхивая снег, густо запорошивший волосы.
Машину тряхнуло на колдобине и Паганель проснулся от короткого сна. Открыл глаза и
несколько секунд никак не мог сообразить, где находится и куда делась Ленка.
- Сергеич! Не спи - замерзнешь!
Слаженный вопль сидевших впереди Валерки и Игоря окончательно разбу-дил Паганеля.
Тряхнув головой, он сбросил оцепенение и огляделся.
Машина - новенькая Валеркина иномарка - уже катилась с перевала вниз. Значит
половина дороги позади. Еще сотни три километров - и они окажутся в вотчине его
молодых друзей, наконец-то уговоривших Паганеля погостить не-дельку-другую.
Потопчут ранний снежок на резных гребнях Боруса, подышат чистым горным воздухом,
потолкаются на их коронном приюте...
Да чего там говорить - лучше сбежать куда глаза глядят, чем околачивать-ся на вдруг
опостылевшей Китайке. После визита к Федоровичу там каждый за-куточек бьет по
нервам, будоража память. Нервы вообще стали ни к черту - вон уже и покойники начали
сниться! Ленки-то уж пятнадцать лет, как нет в живых...
Паганель вздохнул. Именно с гибели Ленки в жизни началась черная поло-са, в конечном
счете уворовавшая у него и Наташку. Он всем нутром своим по-нимал теперь, как ждала
она в ту осень его возвращения. Нет, не она - они! Ведь именно о своей беременности,
радующей и тревожащей, спешила сообщить На-ташка тогда, в аэропорту! Как же туп он
был...
Но ведь не зависело от него их опоздание! Нельзя им было уезжать, хотя бы не
попытавшись найти тела Безуховых! А эти поиски, не дав результата, чуть не обернулись
еще одной трагедией. Слава Богу, обошлось парой поломанных ребер и двухнедельной
отлежкой в Оше...
И все-таки, неужели отношения с Наташкой поломало только его опозда-ние? Что же
произошло с ней в те месяцы? Разлюбила? Полюбила другого?.. Бе-ременная?! Нет, не
может быть!
Саня опять вздохнул. Может быть еще и потому так плохо было у него на душе, что
слишком долго теплилась в ней робкая надежда на чудо. Вспомнив, наконец, чей голос
тащил его к жизни в кошмарную ночь на вершинном гребне Эвереста, он уверовал в то,
что Наташка жива и ждет. И в загаданный самой ею срок отыщет его и покажет ему
мальчишку с раскосыми глазами - такими же, как у нее. Оказывается, зря. Разве что
фотокарточку на детской могилке доведется повидать...
Если хватит мужества выспросить у Федоровича, где похоронили внучку.
Мальчишка с раскосыми глазами у Наташки есть. Но этого пушистого "по-росенка" она
родила другому. И нечего туда соваться со своими воспоминания-ми...
И вообще! Хватит травить себе душу!
Паганель решительно стукнул себя кулаком по колену. Оторвал глаза от мелькающих за
окном красно-золотых рощиц, уже почти неразличимых в гус-теющих сумерках, глянул
на попутчиков. Те явно угомонились. Игоря вообще сморило сном и Валера крутил руль в
молчании. В зеркале Паганель заметил, что тот улыбнулся чему-то своему. Вот уж кто не
мучается всякими комплексами! И вовсе не потому, что циник, как поначалу показалось
многим в экспедиции. Тут что-то другое. Надо только присмотреться... Ведь на Горе, если
верить Игорю, именно Валера вытащил их троих с того света.
Но уж прозвище эти молодые орлы ему прилепили - закачаешься! Это на-до же до такого
додуматься... Тампакс... Хм...
3.
Комплексовать из-за своей несколько неприличной кликухи Валера даже не собирался.
Еще чего!
Во-первых, это прозвище ему прилепили еще в значках за вполне завидное качество
оказываться в нужное время в нужном месте. Вроде бы как в любом деле быть затычкой...
А во-вторых, для полной ясности: в том месте, на которое некоторые ум-ники намекают,
лишний раз погостить еще никто не отказывался!
"В нужное время в нужном месте..." Ха! Да полегли бы они там, на Горе, если бы Валера
не подгадал, когда из палатки вылезти! И не раньше, и не позже, а в самую дырочку!
Гринька-то ясное дело, чего ради поперся в ночь: они с Каннибальчиком все равно, что
братья. И еще неизвестно, стал бы Гринька так упираться ради ко-го другого?
А если кто считает, что Валера кайф ловил в палатке c покойничком, пока остальные по
ночной Горе шарились, так извините-подвиньтесь. Может, если бы Гринька рацию не
утащил, Валера и придавил минуток двести-триста. Взвел бы будильник на хитром
германском матюгальничке, кислород на ночной минимум включил и отдохнул спокойно,
прежде чем идти отлавливать заблудшие души. Тем более был приказ начальника: до
рассвета не рыпаться.
Только без рации засыпать Валера не решился. Проспать рассвет в такой ситуации западло. Так что пришлось ему ночь коротать без сна, как мальчику Зюзе. Потому и вылез
из палатки на час раньше намеченного срока.
Как оказалось - в самый раз!
Во, зрелище было! Не для слабонервенных! Сергеич и Гринька в глубоком отрубе, а
Каннибальчик над ними с каким-то доисторическим баллоном колдует. А рядом жмур:
весь ледяной и с редуктором в руках. И такое впечатление, что Каннибальчик баллон у
него из рук выцарапал. А второй баллон, пустой, под но-гами валялся.
Но неужели Каннибальчик, дурила, оттуда что-то выцедить пытался? Да откуда там
давлению остаться? Жмур-то, по первому Валериному рассуждению, кони кинул еще при
царе Горохе.
Если не раньше.
С другой стороны, если на твоих глазах друзья загибаются, за любую со-ломинку будешь
цепляться. И кто знает, может парочку-другую атмосфер Сер-геич из жмуровского
баллона все же захавал? Потому как последний свой кисло-род они, как потом
выяснилось, скушали задолго до встречи...
Игорек-то с Гринькой кое-как на копыта поднялись, а Сергеичу даже реа-нимационная
доза не помогла - пришлось на себе выволакивать. Так что Валера лишний раз убедился,
что не зря силы ночью экономил.
Но все равно, лежали бы они все четверо рядом с тем жмуром, если бы он чуть пониже на
четырехлитровый полный баллон не напоролся. Только этим и спаслись. А жмур - дело
десятое...
Это потом, на 7100, Валера что-то начал догонять, когда Егорыч на уши встал от их
рассказа. Вдруг, говорит, это Мэллори? А фиг его знает... Валера то-гда в истории не
шибко силен был, так что полностью врубился в ситуацию только в Катманду, когда их в
английское посольство пригласили. Вот уж где он охренел на всю катушку!
Сэр Джордж Мэллори, оказывается, почти что ихний национальный герой. Сгинул на
Эвересте в двадцать четвертом году вместе с совсем молодым пар-нем. Последний раз их
видели в телевик кинокамеры где-то на 8600 - под второй ступенью. Даже кадры
сохранились - две черные точки на снегу, исчезающие в облаках. А шли они с севера, от
Ронгбук Шар! Лезли, ясное дело, по "классике", но ведь гребень вершинный - тот самый!
Именно тогда Валера окончательно понял, что вновь оказался в нужное время в нужном
месте. Ведь из них четверых, кто рядом с английским жмуром ошивался в ту ночь, он
единственный что-то соображал. И, следовательно, он единственный, кто может сэров
вывести туда, тем более, что хорошо запомнил место. Там мужики сунулись не в тот
проход, когда хотели сваливать с гребня. Очень характерная ниша, типа камина... А
остальные вот уже семьдесят лет прутся мимо...
Вдруг это и вправду Мэллори окажется? Так это же золотое дно будет! Вот что значит: в
нужное время и в нужном месте!
Валера, хоть и увлекся приятными размышлениями, вовсе не прозевал тот момент, когда
встречная машина вдруг ни с того, ни с сего резко мотнулась на его полосу, ослепив
мощными галогенками. Он отреагировал моментально, по-радовавшись, как легко
слушается руля новая тачка. Но тот, встречный, как взбесился, заваливая все круче и
круче в его сторону. Валера понял, что не успе-вает вывести машину из-под удара. Он
закричал что-то и увидел, как вскинул голову задремавший было на левом сиденье
Каннибал...
"Скорая помощь" из ближайшего райцентра подошла примерно через час. Но и к этому
времени гаишники еще не доковырялись до пассажира, все слабее стонавшего между
задним и передним сиденьями изуродованной иномарки.
- Живые есть? - спросил фельдшер.
- Один водитель жив... - сумрачно ответил куривший в сторонке лейте-нант, - повезло, что
руль справа... А того вряд ли довезешь... Отоварило от ду-ши...
- А эти? - фельдшер кивнул на несколько лежавших в сторонке тел.
- Сразу...
4.
Витьке пришлось сделать две ходки, прежде чем горка дров на веранде не приобрела
мало-мальски приемлемые габариты. Второй раз он ломился через курум почти по полной
темноте. Хмуро похлебав какого-то супчика (не иначе, как из змеиных головок!), Витька
на четырех костях уполз в пустовавшую Кел-дышеву нору за печкой. Расчехлять гитару
он даже не подумал. Не тот случай...
...Гёрла заскулила совсем по-щенячьи, едва лишь Зондер кое-как умостил-ся за печкой и
собрался урвать энное количество сна. Ведь и смолоду ему не ка-ждый день приходилось
трижды кряду корячить полномерный груз по Большо-му Куруму...
Как же! Уснешь тут... Какое-то время Витька пытался отгородиться от писклявого
бабского скулежа, глубже и глубже влезая головой в спальник. Нет, бесполезно. Он все с
большим ожесточением клял про себя так некстати забла-жившую тетку.
Гёрла, или по еще более пренебрежительной кликухе - "Суп-набор" - была из тех женщин,
которым в зондеровской табели о рангах места не находилось вовсе. Не имеет права
женщина, хоть на что-то претендующая в своей личной жизни, быть похожей на драную
кошку! А именно такая ассоциация напрашива-лась на ядовитый Витькин язык всякий
раз, когда не удавалось разминуться с Гёрлой, что-то слишком уж зачастившей в
последнее время на избу. Да еще с пацаном.
Вообще-то Витьке не взять было в голову, какой мужик в здравом уме мог польститься на
эти кости? Но ведь не от святого духа же родила? Видно, мир не без добрых людей... Но
лично Зондер на подобный подвиг не пошел бы ни за какие коврижки! Даже при всем
своем выдающемся баболюбии. Да разве же это баба? Точно, что суп-набор!
Прочистив душу столь энергичной тирадой, Витька вдруг подумал, что чем-чем, а
слезоточивой сентиментальностью Гёрла не отличалась никогда. Ему вдруг стало
неуютно, как будто эта непонятная женщина могла подслушать не слишком
интеллигентные мысли. А что? С нее станется. Не зря Келдыш намека-ет, что Гёрла
маленько ведьма... Да уж какое там "маленько"! В прошлом году весной такое вытворяла весь народ на уши поставила! Пришлось потом на ру-ках вниз нести. Не дай Бог сейчас
что-то в том же роде...
- Ты чего, Гёрла? - он щелкнул фонарем и осветил угол, откуда доносился скулёж.
Гёрла притихла на пару секунд, а потом, видимо, ее прорвало. Теперь она выла во весь
голос.
Зондеру стало совсем не по себе. Он выкарабкался из спальника и пере-брался поближе к
рыдающей тетке. Та, свернувшись в комочек и, уткнувшись лицом в ладони, тряслась
всем своим нескладным тощим телом. Почему-то у Витьки перехватило горло. Он
протянул руку и стал гладить Гёрлу по вздраги-вающим плечам и растрепанной голове:
- Ну что ты, Наталья... Все будет хорошо... Ну не надо...
- Сашенька.... - захлебывалась тетка. - Сашенька...
Витька совсем перестал что-либо соображать: Санёк в полном порядке дрых в своем
спальничке. Чего блажить-то? Нет, все-таки чердак у бабы явно не на месте... Но,
повинуясь неожиданно теплому чувству, поднявшемуся из самого сердца, он продолжал
бессмысленно утешать невесть о чем сокрушающуюся женщину:
- Ну что ты, Наташ... Тише... Пацана напугаешь...
Глава 10. ЧЕРНАЯ ТРОПА
1.
Фома всхлипнула.
- Блин, они что - охренели? Жить бы да жить еще... - она помолчала, выпи-ла, не чокаясь,
и буркнула: - Если еще кто туда надумает - мне не попадайтесь! Придушу, блин, - так и
знайте!.. Зондер, паскуда, пой!
Витька, честно говоря, с самой первой незабываемой пьянки на избе тер-петь не мог
"концертов по заявкам". Бывают же уж-жасные умники, с потугой на остроумие
требующие, чтобы душа сначала развернулась, а потом свернулась. У него иной раз даже
руки чесались одеть на головы таким ценителям свою Ляба-стру - драгоценную гитару,
пережившую на избе не одно "кораблекрушение".
Но тут, конечно, не тот случай. Годовщина строительства избы - а толпа собралась как раз
на очередную такую годовщину, хоть и не круглую, - на этот раз больше напоминала
поминки, чем былые разудалые сборища. Слишком уж много народа успело по разным
причинам перебраться на тот свет. А ровно год назад в такой же октябрьский вечер погиб
Игорек. С утра его и других ушедших друзей навестили на кладбище, а сейчас, плюнувтаки на всяческие заморочки, собрались за этим столом. Кто еще в состоянии оказался
сюда подняться, есте-ственно...
А песню Витька собирался спеть и без всяких указаний со стороны Фомы. Ту песню,
которую ничем не заменишь в таких случаях. Да и зачем ее менять, если, по некоторым
предположениям, она старше даже совсем уже седого Кел-дыша? И ведь ни одного
лишнего слова...
"Есть в безымянной долине
Холмик печальных камней
И ледоруб посредине
Воткнут руками друзей,
Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст,
Парень уснул и не слышит
Песен сердечную грусть..."
Тихо за столом. Пока тихо. Конечно, проскочат еще "два по сто" - и жизнь возьмет свое.
Станут громче голоса, посыпятся шуточки, зазвучат совсем другие песни. И ничего
недостойного в таком повороте нет. Что же, друзьям оттуда приятно на кислые наши рожи
любоваться?
Но еще пару минут будет тихо...
- Народ! Есть тост! - раскрасневшаяся Валентина вскочила на нары. - За деток!
- Почему только за деток? А за внуков?
- Что дети? Главное - процесс, - тихонько пробурчал над ухом у Зондера Очкобородый. Ферштейн?
- Я-я... - ухмыльнулся Витька. - Их либе айне фрау...
Все путём, сэры и сэруньи. Жизнь продолжается!
2.
- Вы не будете так любезны одолжить мне три рубля пятьдесят копеек?
Паганель обалдело уставился на того, кто отвлек его от созерцания порос-ших кедрачом
гор за окном автобуса.
- Вы не будете...
- Не буду, - улыбнулся Паганель, поняв, что столь церемонная фраза про-изнесена
мальчишкой лет десяти. - Не буду по той простой причине, что слово "одолжить"
предполагает возврат ссуды. А вас, мой дорогой сэр, я вижу в пер-вый и последний раз.
- Видите ли, я обязательно верну их вам переводом, - сказал мальчишка, беспокойно
озираясь на приближающуюся кондукторшу.
- Да? - Паганель изумленно уставился на настырного заемщика. Хотел еще капельку
побалагурить с необычным собеседником, но понял, что пацану сейчас не до светской
беседы: кондукторша уже почти нависала над ними. - Ладно, это мы обсудим попозже.
Два билета, пожалуйста. Э, а тебе до конца? - уточнил он.
- Да, благодарю вас!
Паганель хмыкнул про себя. Ну надо же! Пацан говорит правильным язы-ком, а слушать
дико. Как мы все одичали...
- Видите ли, я нечаянно забыл кошелек дома. Иначе бы я, разумеется, сам расплатился за
билет. У вас найдется ручка записать адрес? Почему вы смеетесь?
- Видишь ли, у меня нет ручки записать адрес. Да и не нужно это. Я не одолжил тебе
деньги - я просто выручил тебя. А ты, может быть, выручишь ко-го-то еще... Знаешь, как
говорят: делай добро...
- И кидай его в воду, - закончил мальчишка.
- Ну вот! А ты сразу - адрес!
3.
Если честно-честно, то Санёк ехал мириться с мамой. Не то, чтобы они очень уж сильно
поругались утром, но до слез дело дошло. Со стороны Санька. Слыханое ли дело, чтобы
мама не взяла его с собой на Борус? Тем более, что он так старался всю неделю... И в
школе, и дома. А в музыкалке вообще ужас что пришлось перетерпеть! Хоровичка
устроила всем такой тарарам - просто кош-мар! И чего ей только надо?
Век бы не ходил Санёк ни на хор, ни на сольфеджио, если бы не хотелось научиться петь
песни под гитару - как дядя Зондер. Особенно боевую альпинист-скую: "Вот это для
мужчин - рюкзак и ледоруб!". И ведь действительно, что еще нужно настоящим
мужчинам, к которым Санёк относит себя с тех пор, как само-стоятельно смог пройти по
тропе к пелеховскому приюту?
Мало кто из сверстников разделял его увлечение горами. "Умный в гору не пойдет" - это
ведь так логично... Ну, разве что на охоту или за кладом... С этим одноклассники еще както согласились бы. Но просто так?.. Увы, чаще всего от-ветом на его восторженные
рассказы о походах на Борус были соболезнующие взгляды и очень понятный жест, когда
крутят пальцем у виска.
Понятно, что большинству не в пример интереснее мечтать о боевых под-вигах. Тем
более, что на экране видака все так просто! Мочи себе нехороших парней направо и
налево! Раз у тебя автомат покруче и ты с ним управляешься ловчее других - значит
никаких проблем! Пацаны аж писаются от зависти, когда Шварца или Сталлоне смотрят
по двадцатому разу...
А вот Саньку Сталлоне понравился только в одном фильме - где он играл скалолаза. Он
там никому зла не хотел, а просто защищал друзей... А как лазил по горам!
Нет, все-таки зря Санёк поссорился с мамой. Она у него замечательная! Никогда не кутает
его в меховые шапки и шубы, а сама вяжет спортивные ша-почки и шьет настоящие
альпинистские пуховки, в которых легко и не жарко. А брать его в горы не боится даже
зимой...
Вот только мама чересчур сентиментальна. Ладно бы без посторонних: это еще куда ни
шло. Но ведь и при всем честном народе забывается и зовет почти взрослого сына
"Сашенькой"! Хоть под землю проваливайся!
И еще Санёк очень обижается, когда мама уходит на Борус без него. Это, правда, бывает
не слишком часто, но тем более обидно. Даже не в обиде дело: просто в таких случаях
Санёк очень волнуется за маму. И пусть она не смеется, что нечего ей в горах бояться!
Есть чего! Сама же сказала как-то, что папа погиб в горах.
Вообще-то, мама больше этого не повторяла. И не смогла ничего толком рассказать, когда
Санёк недавно попытался расспросить ее подробнее. Что-то тут не совсем понятно...
Правду говоря, он даже сильно подозревает в последнее время, что папа вовсе не погиб...
Наверное, просто ушел от мамы. Только и в это не очень верится. Ведь мама такая
красивая...
Нет, что-то здесь непонятно. Однажды Санёк нечаянно увидел, как мама плакала,
разглядывая старую фотографию. Позже он нашел эту фотографию и долго рассматривал
смеющуюся на ней маму и какого-то мужчину. Неужели она раньше была такая
толстощекая? Кошмар...
Дяденька, который расплатился за билет, на какое-то мгновение показался Саньку
похожим на мужчину с фотографии. И одет он почти так же, только не в штормовку, а в
анорак. И рюкзак на нем классный... Боевой, как говорит дядя Гриша. Но даже не рюкзак
полностью покорил Санькину душу, а торчащий из него настоящий айсбайль! Санёк с
тайной надеждой ждал, что очаровавший его попутчик доедет с ним до конечной
остановки, откуда начинается тропа на Бо-рус. Тем более, что топать по тропе в одиночку
он все-таки побаивался...
Но мужчина сошел на Уйском перекрестке и пошел к кладбищу. Жаль...
Мальчишка призадумался. Затея с самостоятельным походом на избу уже не казалась ему
бесспорной. Одно дело идти по тропе днем и в компании, и со-всем другое - на ночь глядя
и в одиночку. Он вдруг вспомнил, как дядя Очкобо-родый рассказывал про следы рыси,
которые встречал на снегу прошлой вес-ной... Может лучше вернуться домой?
Но ведь он не солгал тому дяденьке насчет забытого кошелька! Опять ехать зайцем? А
вдруг оштрафуют? Или в школу сообщат?
Нет уж, надо идти. Фонарик все-таки у него есть! И надо достать из карма-на ножик.
Оружие, как-никак. Зато как здорово будет подкрасться к маме там, на избе, и напугать ее!
И сразу помириться.
Он достал фонарик и включил его. У, отлично! И почти не страшно...
4.
- Зондеры, у вас совесть есть? Куда торопитесь? И так уже только раз в год встречаемся!
Татьяна, это все твои штучки? Знаем, знаем! Да кому твой Зондер теперь нужен? Из него
же песок сыпется! Что? Не сыпется? Ну так тащи его под нары. Пять минут, небось,
хватит? Чего-чего? Да брось ты! Долго ли умеючи! Ах, умеючи - долго? Ну, вы гурманы...
Галинка, а ты чего уши развесила? Кыш отсюда шашлык жарить! Дай родителям про
любовь поговорить... Ты что дума-ешь: тебя другим способом делали? Небось, там же,
под нарами... Рыба, а ты че-го му-му гоняешь? Наливай Витьке! Ничего-ничего, у них
нынче Зондерша за рулем! Во, нормально! И еще разик... Зондер, доставай свою
балалайку! Ну, па-разит, уже и зачехлил! Доставай, пока не удавили! Давай что-нибудь
жалист-ное... Ой, ребята. Я ж вас всех так люблю...
- Вить! - Татьяна поманила мужа на веранду.
- Айн момент! - он уже взял аккорд и не хотел терять кайф. - Для нашего дорогого друга
из солнечной Италии исполняется итальянская народная песня: "Уно комплименто"! Бон
джорно, Бамбино!
Если Шурка-Келдыш был непревзойденным эрудитом, то выдающийся лингвист Витька
славился умением связать хоть пару слов на двух десятках язы-ков. И как было не
щегольнуть этим качеством перед невесть откуда взявшимся в сибирской глубинке
синьором Чезаре, которого нынче демонстрировала обал-девшей толпе тихушница Людка.
- Бон джорно, Виктор! - Чезаре, довольно улыбаясь, сыпанул еще целую горсть
итальянских словечек. Но Витькин запас был уже исчерпан. Поэтому он умоляюще глянул
на Людку, показывавшую ему кулак из-за спины итальянца.
- Уно моменто! - решительно встряла в дипломатическую беседу Зондер-ша. И простым
русским языком добавила: - Да выйди ты на минутку, пьянь го-лубая!
-Ну, чего у тебя? - недовольно спросил Витька, когда они вывалились из шумного
полумрака избы в более-менее светлые сенцы, громко именуемые ве-рандой.
- Вить, ты еще на ходу?
- Какой вопрос? На "Шхельду" снаряжаешься? Давай провожу...
- Брось дурью маяться. Наташке плохо. Проводи ее вниз.
- Что с ней?
- Сама не понимаю. Запсиховала ни с того ни с сего. Поди, за Санька бес-покоится...
Своего сорванца Гёрла обычно приводила с собой. Пацан обтерся во взрослой компании и
малину никому не портил. Но на таких мероприятиях мел-ким делать нечего. Пьянка есть
пьянка...
Зондеры сами лопухнулись, приведя с собой дочь. Но Галинке все-таки почти семнадцать.
- Тогда и Галке тоже нечего тут ошиваться.
- Ты что! Она за шашлык удавится! Так ты пойдешь?
- Я маленько принял.
- Ничего, пока до машины дотопаете - всю дурь выгонишь! А в город не суйся. Перед
постом ГАИ развернись. Там ей пешком пять минут.
- Ну лады.
- Ты ж у меня хороший... - Таня поцеловала мужа. - К утру еще и вернешь-ся. А мы тебе
шашлычок заначим. Только давай, не тяни!
- Айн момент!
Одним моментом, естественно, Витька не отделался. Вырываться с мясом из столь
теплого сборища не хотелось, не хотелось и привлекать внимание к са-мому факту
эвакуации. Поэтому, прежде, чем удалось убрать на консервацию главную ценность Лябастру, ему пришлось-таки спеть песню из фильма "Формула любви", расцеловаться с
прослезившейся Фомой и дернуть по пол-кружки "сока Гамми" с ничего не понявшим из
песни, но ужасно благодарным за внимание Чезаре...
- Ну, наконец! - Татьяна, поджидавшая у крыльца, уже готова была заши-петь, как
перегретый утюг. - Ты там не добавил, дорогой?
- Обижаете, мадам! Где Гёрла?
- Уже ушла. Ждать тебя замучалась. Темнеет-то вон как быстро! Давай до-гоняй... бабский
угодник.
- Прорвемся... как чирей! Понеслась душа в рай!
5.
- Ма!..
Паганель с изумлением и ужасом смотрел на скорчившегося на снегу Игоря. Он сам всего
лишь несколько минут назад поднялся со снега, проды-шавшись невесть откуда
взявшимся кислородом. Игорь даже помогал ему встать. И вдруг такой поворот...
- Ма... Костер... Холодно...
Саня протянул руку себе за плечо. В рюкзаке почему-то был баллон. От-куда? Он,
судорожно дергая плечами, стряхнул с них лямки и попытался рас-смотреть показания
манометра. Слишком темно...
- Ма...
Паганель чиркнул зажигалкой, чтобы осветить шкалу. Стрелка на нуле... Он с
отчаянием стал озираться по сторонам, забыв отпустить кнопку. Руку обожгло. Он,
недоумевая, глянул себе на руку, а затем, повинуясь какому-то наитию, поднес
крохотный огонек к лицу Игоря.
- Как хорошо...Ма...
Было такое наяву или не было? Паганель так и не выяснил этого. Ни он, ни Игорь ничего
не смогли вспомнить наверняка. А Гриша, который все-таки заме-тил тогда вспышку
зажигалки, уверял, что ситуация была совсем иная: чуть жи-вой Игорь все-таки пытался
тащить на себе еще менее живого Паганеля. Правда Гриша тогда сам уже почти ничего не
соображал...
Но почему сейчас огонек в руке опять всколыхнул в памяти именно эту картину?..
Паганель погасил зажигалку, успев разглядеть поворот тропы вокруг выво-роченного с
корнем дерева. Какое-то расстояние теперь можно пройти и в тем-ноте...
Он не слишком переживал из-за того, что угодил в такую темень. Во время гималайских
сборов, которые проводились на Борусе, по этой тропе приходи-лось пробегать иной раз
по три-четыре раза на дню. Заблудиться здесь практиче-ски невозможно - за исключением
одного места возле перевала, который абори-гены называют "Легкий пар". А торопиться
ему некуда. Вряд ли он в этих краях интересен хоть кому-то кроме Гриши...
Конечно, все равно жаль, что потерял столько времени на кладбище, тщетно пытаясь
найти могилку Игоря. Можно было бы приехать сюда назавтра вместе с Гришей, но
Паганелю в первый раз хотелось побыть с Игорем один на один. Чтобы никто не помешал
им поговорить...
Паганель в очередной раз щелкнул зажигалкой. И почти сразу откуда-то сбоку донесся
крик. Ему показалось, что крик женский... Он резко остановился и прислушался.
Закричали опять - совсем рядом.
6.
Зондер капут...
Непонятно, из чего злодейка Людмила делает этот чертов "сок Гамми", но кое-что,
пожалуй, можно предположить. Например то, почему застрял в Сибири ее синьор. Да ведь
ежели каждое утро принимать хоть по мерзавчику такого зе-лья, через неделю начисто
забудешь, где там родной Аппенинский полуостров...
Надо же как по ногам шибануло... Жуть!
- Наташка! Ты совесть-то имей! Куда гонишь!
Гёрла не ответила. Ну как же, ответит она в таком настроении! Вот же чер-това
ведьмачка!
Витька, конечно, вовсе не обижался на всполошившуюся тетку. За что обижаться-то?
Дело житейское - шибанули гормоны в голову. Тяжело все-таки бабам без мужской ласки.
Все неврозы и психозы - исключительно отсюда. В этом Зондер был уверен несокрушимо,
отчего и пытался время от времени в ме-ру своих скромных сил (и высокой
нравственности!) хоть чуточку скомпенсиро-вать несовершенство мироздания. Но даже в
состоянии, близком к бодуну, он не предложил бы подобные услуги Гёрле. И вовсе не
потому, что похожа на драную кошку. Этого обстоятельства он больше как-то не замечал.
Дело маленько в дру-гом...
Спать надо с женщиной, которую любишь. Это - аксиома. Можно, конеч-но, переспать и с
женщиной, которая просто не прочь слегка развлечься и при этом не противна тебе. Это, в
принципе, тоже почти вписывается в нравственные нормы. Но помыслить такое о той,
которая доверилась тебе как брату...
Витька не забыл тот вечер год назад, когда Наташка белугой ревела на на-рах, а он
растерянно лежал рядом и гладил ее. Они были одни и при его-то ква-лификации
применить более сильнодействующие методы утешения было эле-ментарно просто.
Только очень большой вопрос: уважал бы он себя после это-го?
А вот друзьями они стали. Иногда, оказывается, достаточно, чтобы непо-нятный и даже
чем-то неприятный тебе человек просто раскрылся, обнажил свою живую душу...
Но все равно, нельзя так гнать бедного пьяного Зондера! Щас точно куда-нибудь
впоремся...
- Наталья, ну имей же ты совесть! Хенде-хох! Доннер ветер твою мутер! Не видно же ни
хрена! Битте!
Наталья резко остановилась. Тропу под ногами действительно было уже совсем не
разглядеть. Снег остался наверху, а здесь им даже не пахло. Зима нын-че запоздала. Да
еще опавший лист местами так прикрыл землю, что ноги не чувствовали разницу между
тропой и ее обочинами.
- Вас из дас? - Витька с минутным опозданием доковылял до Натальи и чуть не опрокинул
ее.
- Не вижу тропы...
- Погоди-ка... - он встал на карачки, пытаясь хоть что-то разглядеть. По-хлопал руками по
земле. - Да мы на ней.
- А дальше куда?
- А вот это, пардон, хрен его знает...
7.
- Ну, братец, ты и ныряешь... - изумленно протянул Паганель. - Это куда же тебя понесло?
- Видите ли, - пространно начал мальчишка, - Я полагал, что мой фонарик работает
надежно. Но он почему-то перестал светить... У меня такое впечатле-ние, что я потерял
тропу.
- Верное у тебя впечатление. Ну-ка, покажи аппарат, - Паганель опять за-светил свою
газовую "лампаду", пытаясь разглядеть фонарик-колбаску, как на-зывали такие штуки в
его детстве.
Неудивительно, что парень плутанул - без фонаря сейчас перемещаться чревато. По
крайней мере Паганель впервые попал в такую непроницаемую тьму. Ни луны, ни даже
звезд, ни снежного обрамления тропы, которое все-таки умуд-рялось делать ее заметной в
самые глухие ночи... Единственный ориентир - чва-канье грязи. Ведь дернина на тропе
давно содрана сотнями а может и тысячами ног. Но на курумчиках сразу за "Легким
паром" не будет и этого путеводного чваканья. И Бог знает, успеет ли он пересечь то
место, пока не кончится газ в за-жигалке?
- Батарейки давно менял? - спросил он у мальчишки.
- Вы понимаете, - опять как-то неправдоподобно-интеллигентно стал пояс-нять тот, Батарейки совсем новые. А фонарик почему-то не горит.
- Сейчас разберемся, почему он не горит, - проворчал Паганель, откручи-вая рефлектор.
Что ни говори, а общение с Федоровичем и его командой кое-чему научило: по крайней
мере про окисленные контакты Саня теперь знал не понаслышке. Он нажал
обнажившуюся лампочку пальцем. Та вспыхнула.
- Ну вот. А ты боялась... Тебя как звать-то, землепроходец?
- Александр.
- Нормально! Мы, оказывается, тезки.
- Скажите пожалуйста, а вы не составите мне компанию до избы?
- Сочту за честь, - чуть не поперхнувшись, ответил Паганель. Если так пой-дет дальше, то
вместо избы им впору будет подаваться в Букингэмский дворец. - Прошу, Александр... ээ...?
- Александрович.
Паганель хмыкнул. Мальчишка до кондрашки доведет своей наивной серь-езностью...
- Потопали, Сан Саныч...
8.
- Наталья, не горюй! Щас что-нибудь сообразим! - Витька хорохорился из чистого
принципа, не соображая на самом деле, каким бы образом прорваться через пакостное
место. Разве что...
Ба! Остатки смазочного парафина, залежавшиеся в кармане рюкзака аж с апреля, когда он
в последний раз готовил лыжи к соревнованиям! Но это же в корне меняет дело! Еще бы
какую-то емкость...
Емкости под рукой не оказалось, кроме крошечной крышечки от поллит-ровой карманной
фляжки. Зондер начал старательно упихивать в нее обломочки парафина. Между ними
разместил несколькими кольцами обрывок шнурка с бо-тинка. А ежели кто считает, что
такими делами легко заниматься в кромешной темноте, то Бог тому судья... Еще пару
спичек... Нет, надо пучок, чтобы распла-вить первую порцию парафина...
- Щас, щас... - бормотал Витька, торопясь как можно быстрее успокоить Наталью. Только
бы не начало ее опять трясти, как в прошлом году...
9.
Наталью трясло. На нее опять накатывали древние бабкины силы, в кото-рых она так и не
научилась разбираться - не то, чтобы повелевать ими. Они то дремали в ней подолгу, иной
раз - годами, то просыпались в совершенно непред-сказуемые моменты. И за каждое их
пробуждение приходилось платить слишком дорогую цену...
Боже, какой был кошмар, когда это произошло с ней в первый раз! Она закричала во весь
голос в переполненном салоне троллейбуса, потому что явст-венно увидела Сашенькино
падение в какую-то ледовую пропасть... Потеряв способность что-нибудь воспринимать
вокруг себя, билась в руках людей, пы-тавшихся помочь...
А потом - больница. Долго-долго... И тишина. Малышка, с которой они уже так славно
научились разговаривать, вдруг перестала отвечать. Только из-редка будто тихонечко
плакала. Именно тогда врачи впервые заподозрили что-то неладное в тонах
неродившегося сердечка... И Сашеньку она тоже перестала слышать.
Роды прошли на удивление легко. Словно кто-то взял на себя часть боли. Только радости
и облегчения их исход не принес. Диагноз подтвердился: порок сердца.
Пять последовавших месяцев остались в памяти непрекращающейся пыт-кой. И мамины
советы не помогали, потому что маленькой нельзя было даже плакать: она сразу начинала
задыхаться и синеть. И улыбаться Оксанка тоже так и не научилась. Вот ведь как - ни
плакать, ни смеяться! А за счет чего жила - ни-кто и понять не мог. Но ведь жила! К лету
даже появилась робкая надежда на то, что врачи все-таки ошиблись. Нет, не ошиблись... А
месяцем позже умерла и ба-бушка Айго. Так и не простив Наташе смерти Той, Которую
ждала себе на сме-ну...
И опять тишина. Полная, холодная, гробовая...
Потом... Потом у нее появился маленький Сашенька. Ее сын. Только ее! Хороший
человек, без которого это счастье было бы невозможно, так и остался в памяти всего лишь
"хорошим человеком". Даже об отцовстве своем не узнал. Потому что она этого не
захотела. А про Сашеньку большого сама себе тоже ду-мать запретила. Слишком большой
стала ее вина и перед ним...
А полтора года назад к ней вдруг вернулось это!
Сначала ее вдруг резануло знакомое имя "Витасик", когда Келдыш стал рассказывать об
экспедиции на Эверест. Она оцепенела: ведь так Сашенька звал одного из своих друзей! А
Шурка говорил и говорил и в мелких деталях его рас-сказа Наталья с неожиданной
горькой радостью узнавала тех, кто был так дорог ей пятнадцать лет назад.
А потом потеряла контроль над собой. Все чувства и страсти, так давно и надежно
упрятанные от самой себя, начали вырываться наружу. С трудом дож-давшись, когда
уснет сын и угомонятся остальные, она зажгла свечу и, шепча запомнившуюся с детства
бабушкину молитву, стала всматриваться в огонь. Так когда-то делала старая Айго. Но
пламя свечи ничего ей не открыло...
А душу продолжала рвать непонятная тревога. Отчаявшись, Наталья взмо-лилась перед
духом Айго. Трясясь от ужаса и давясь слезами, она наугад переби-рала древние слова
христианских молитв, странным образом вплетая в них еще более древние заклинания
народа своей бабки...
- Э! Наталья! Подсоби-ка!..
Витька никак не мог управиться с парафиновыми фитюльками в одиночку и начинал
серчать. Шутки-шутками, но припухать тут до утра ему вовсе не улы-балось: шашлычок
явно мог накрыться собачьим хвостом. Но Наталья по-прежнему ни на что не
реагировала...
...Небо не упало на землю и Божий гнев не испепелил за святотатство. Про-сто она быстро
потеряла сознание. По словам Келдыша, с ней было что-то очень похожее на давний
припадок в троллейбусе. Только длилось это безумно долго, до самого утра.
Переполошила всех, перепугала Сашеньку - и не сумела запом-нить ничего из своих
видений. Разве что странный шум в ушах. Как будто бы воздух над самой головой резали
чьи-то острые крылья...
А год назад случился еще один припадок. Только уже без всякой видимой причины. И вот
опять накатывает...
Господи, что же с ней творится? И что будет с сыном, если это - бо-лезнь?..
Сашенька!!!
- Эй, тетка! Да ты чего? Смотри, костер внизу! Пошли, что ли?
Наталья очнулась. Зондер держал на ладони махонький комочек огня, вы-хватывающий из
темноты его чрезвычайно довольную физиономию.
Она вытерла глаза, полные слез, и покорно шагнула вслед за Витькой.
10.
- Сашенька...
Паганель вскинул голову. Что за чертовщина? Наташка не появлялась в его снах почти
год - с той самой страшной ночи, когда ее шепот (а может крик?) удерживал его сознание
у последней черты бытия. Пока его выковыривали из искореженной машины, пока везли
до ближайшей больницы, пока колдовали над ним в операционной, выводя из болевого
шока и составляя раздробленные кости - этот шепот тащил его к жизни. А потом, когда
самое тяжелое вроде бы оста-лось позади и надо было просто лежать и ждать
выздоровления, - Наташка ис-чезла.
И он думал - теперь навсегда...
- Сашенька...
Ему стало не по себе. Вспоминая и сопоставляя разные картинки своей прежней жизни, он
давно заподозрил, что Наташка никогда не приходила к не-му просто так. Каждый раз ее
появление было сопряжено с какой-то бедой.
Неужели на них с мальчишкой надвигается опасность? Какая?
Они остановились под перевалом, когда Паганель почувствовал, что маль-чишка
замерзает. Видно долго топтался в темноте и выстыл, а сейчас по такой тропе не
разгонишься, чтобы разогреть кровушку движением. Да и фонарик, по-радовавший
поначалу, светил все тусклее.
А куда было спешить? Кто ждет их именно сегодня и именно там, наверху?
Паганель не привык долго сомневаться. Тормознул "Сан Саныча", мигом наломал сухих
веток и разжег костер. Потом устроил мальчишке ложе из пихто-вых лап и прикрыл ему
ноги своей ветровкой. Вспомнив про еду, нащупал в рюкзаке яблоко и сунул
подопечному. Но тот утух, не догрызя сочный плод да-же до половины...
- Сашенька...
Паганель поднял голову и прислушался к гудению кедрача на гребне. Нет, в этом
спокойном гуле не было экспрессии, которая обычно предвосхищает пе-релом погоды.
Разве что где-то совсем рядом заливалась тревожной трелью ка-кая-то ночная птица.
Тогда что же им грозит?
Зверь? Это хуже. Опытным таежником Паганель не был и о повадках зве-рей знал только
понаслышке. Кажется, все они избегают огня...
Он потянул из рюкзака айсбайль. Может быть это кому-то и показалось бы смешным, но
под Саниной опекой мирно спал его маленький тезка. И нечего тут лихачить береженного Бог бережет... Паганель встал и вышел из освещенного круга. Надо срочно
добыть веток для костра...
Сначала ему показалось, что одна из искр улетела непомерно далеко от ко-стра. Потом
стало ясно, что это не искорка: кто-то спускался по тропе, подсве-чивая себе чем-то
непонятным.
Паганель подкинул в огонь веток и стал ждать. А в темном небе, то уносясь к
приближающемуся огоньку, то возвращаясь к костру, возбужденно посвисты-вала
невидимая пичуга...
декабрь 1999 года
Черемушки