Новые сказки 2013 года

ТЕРЕНТЬЕВ АЛЕКСЕЙ
СКАЗКИ РУСИ ДАЖБОЖЬЕЙ СТОРОНЫ
(ЦИКЛ СКАЗОК)
2013г.
СКАЗКИ РУСИ - ДАЖБОЖЬЕЙ СТОРОНЫ
Сказка о том, что не будет добра, коли меж своими вражда, да что ссора до
хорошего не доводит.
Ой, вы гой еси, добры молодцы, да вы гой еси красны девицы, вы послушайте сказку
давнюю. Не за тридевять земель, да не за тридесять морей, вышло так, да содеялось.
Жили-были в одном городе, да в одном городе небольшом совсем стары родители и были
у них по ту пору двое дитятков. Двое дитятков, уже взросленьких. А одна была то сестра
быстра, а и брат был у неё то по младше. И случилось так, да приключилася, что судьба
приворожила им испытаньеце. Слегла старуха мать, не встать не охнуть не может. А и
отец старик тоже силы из-за старости да немощи лишился. И вот так день за днём тёк, всё
в дороженьку, в пыль укладывался. Стали дети их бранится, стали ссорится. Вроде повод
пустяк, а убытку каждый раз на пятак. Всё сестра старается да брата нахрапом взять
пытается. Живьём жует не подавится. Младшой же брат за родителей волнуясь, только и
брыкается, на глазах у них, даже не отбивается. Раз сестра быстра, вызвала на разговор
младшого брата, да так чтоб родители их по ту пору хворые, не услышали, да не смогли
помешать, словам неправильным. И сказала так, сестра быстра:
- Нам о том брат говорить надобно, чтобы про меж нами всё да по честному было, по
честному да без недомолвия. Я старшая в семье, мне и должно наследовать за родителями
нашими. А ты иди да ищи доли лучшей.
- Но родители наши живота не сложили, чего же ты раньше времени их за речку
Смородину отправляешь?
Так ответил сестре быстрой младшой брат.
- Мне видней, я постарше буду, а ты скудоумием своим всего то и не видишь. Дурачком
был, дурачком и останешься. Иди вон из дому, скатертью дороженька.
Не стал спорить младший брат, связал в котомку пожитки свои, да и отправился куда
глаза глядят. Шёл он из города, шёл по дороженьке, глядь пред ним скоромох от
сотоварищей своих поодбившихся, сидит возле тропки, что травой муровой покрыта, да
так ласково на солнышко поглядывает, будто с ним разговор тайный ведёт. Поклонился
брат младший ему в пояс, да и присел рядом. А скоморох пришлый и говорит:
- Всё мне ведомо, не один десяток лет живу, не два десятка без крову обхожусь, не три
десятка да по более хлеб жую, а вот про предательство крови своей от тебя жду толкового
ответа. Не было такого в земле сей, да видать и сюда нелегка судьба участь горькую
занесла. Семена зла проросли и здесь без сомнения.
Растерялся младшой брат, да и поведал как оно всё стряслось, как да почему содеялось.
Вот и солнышко уже пошло спать, а разговор не заканчивается, только с прежней силой
разгорается. Не успел младший брат и взглядом окинуть, как горит костерок малый, да из
сумы своей скоморох еду тянет. Да вся она необычная, дивно причудлива еда та была.
Принял он с поклоном еду неведому, а скоморох ему и отвечает:
- Что с поклоном ко мне к старому человеку вежеством своим обернулся, на то
благословление моё да Богов наших, а тебе токмо и скажу. Путь твой службой тяжкой
ляжет на плечи твои. Дороженька твоя приведёт тебя туда неведомо куда, да и сыщищь ты
то неведомо чего, впереди у тебя одна дорога, да семи перекрестков опора. А на тех
перекрёстках семи, семь дорог столбовых, да за каждой дорогой столбовой стоит гора, а
за той горою лес, а за лесом гора, а за тою горою лес, а за тем леском вновь гора, кажа
гору ту перейдёшь, то и окажешься ты в тридесятом государстве, что за тридевять земель,
в заповедный лес войдёшь, в том лесу стоит дерево. Древо не простое, а мать всем
деревьям. Вот с того древа сорвать тебе плод предстоит. Но не своевольно и без спросу, а
токмо так чтобы по добру по дружбе оно к тебе пришло. Им то ты и родителей на ноги
поставишь, и сестру злодейку на суд людской припечатаешь. Но древо то может и там
быть где и встретить его не может ни один человек. Видится мне, что встреча это будет, а
вот где, да в месте ли человеческом, совсем в огне не могу разглядеть. – Взглянув в огонь
придорожный ещё раз скороморох улыбнулся чему-то да и продолжил - А теперь мил
человек спать ложись, да богам помолись, чтобы лёгкой была дорога, да спорым путь был,
что твоё яичко гладкое, да без трещинки.
На том и порешили и Богам души свои вручили, спать почивать возле тропки
придорожной осталися. А как первые лучи солнышка вонь землюшку согрели, открыл
брат младший глаза, а глядь скомороха как и не было, пропал как сквозь землю
провалился. Поправил на голове картуз младшой брат, подмигнул солнышку да и
молодецким присвистом да прискоком молодецким отправился в путь куда добрый
человек указал, да лапти направил. Скоро сказка сказывается, да не скоро дорожка
приближается. Ночь и день шёл младший брат, день и ночь отмахивал, душу грел мечтой
заветной, родителей спасти, да сестру проучить. А по ту пору, сестра быстра времени не
тратя даром, в чужу веру ударилась, чужому богу поклоны стала класть, да приговаривать.
«Кабы не вернулся непутёвый, так я ещё больше свечей сожгла, больше поклонов чужаку
пришлому отвешала». С мыслями срамными этими продолжала службу свою, на словах о
здоровье да животе стариков родителей заботясь, а мыслями спроваживая их на свет тот, с
которого и спросу нет.
Младшой же брат стезю, не выбирая, пылью заплетая косицы длинные, колесил в том
указанном направлении, обходя человечьи селения. Вот однажды умаявшись, уселся он
под берёзонькой белоствольной. Оперся о стан её девичий, да и заснул, притомившись с
дороженьки. Слышит он спор да забавный такой, чудной, что впору принять его за обман
да заспание волшебное.
- Ты бы поперёк мне не говорил, ведь я старше, мой это лес, мне здесь и хозяйство
держать. Людишек что зимой, что летом дурачить. Ведь из-за каждого кустика да веточки
могу аукнутся, надежду ему подарю, да на погибель заведу.
- Нет, мой лес, он мне от родителей лесных достался. Старика да старухи, что самому
лесовику прямой роднёй приходятся. Нет мне радости в смертях людских, живём мы
весело, потому и лесавками кличимся.
Голоса спорящих то угрожающе возвышались, то снижались до комариного писка. Сквозь
приспущенных ресниц младшой брат разглядел спорящих. Один из них махонький очень,
старичком прикинувшийся, да уж очень на ежа похожий, клубочком серым кружил
кругом, травой шелестя, шурша за собой зелёную волну поднимая. Ему же супротив
человечек встал. Тоже малёхонький, да пузатенький, щёки надуты, на голове шляпка
мухоморная, рубашонка на нём травная, да лицо изумрудно желтенькое, злобой
перекошено. Спор разгораясь, грозился перерасти в бой кулачный. Но тут лесовик,
остановившись, присвистнул да и предложил:
- А давай у человека спросим, ведь он вон какой большой, может дельное, что и
присоветует.
- Нет, мне человек враг, я на то и порождён чтобы их морочить да усыплять. Зверей
лесных напитывать, да костями поляну заповедную выкладывать.
Открыл глаза младший брат да и устремил взгляд на жителей лесных дивных. И не то
диво что увидел, а то диво что не испугались они его одинокого, а в судьи свои выбрали.
Долго слушал он их, то угрозами, то ласками склоняли они его каждый на свою сторону,
обещаньями да дарами, посулами да проклятьями грозились. Но выяснив всё, младший
брат рассудил их так. Нет среди равных высшего. И тот и тот достойны в хозяева лесные.
Токмо разделить надо время их хозяйства в лесу заповедном. Тот что зимой спит на время
сна уступить по добру по здорову должен место своё, а уж как весна красна наступит, так
черёд другого хозяйничать придёт, но и с уважением к тому кто в лесу зимой порядок
держал. Выслушали приговор человеческий лесные духи, поклонились за суд да приговор,
да на том и порешили. Уснул человек, а во сне снова слышит голоса:
- Как аукнется, так и откликнется. Не вынес он супротив меня решение хотя и мог бы, ибо
шуткой злой да проказой лихой встречаю я человека в лесу. Но не стал он греха творить,
правдой кривду пересилил, потому подарю ему уменье знатное. Стоит захотеть ему что
узнать по лесному делу, али ещё по какому, только аукнет он в любом месте, где хотя бы
былинка будет, так ответ ему от меня придёт.
- Это ты хорошо братец Аука придумал.
Тонкий голосочек ему вторит:
- Мне же тож промеж нас говоря, надобно за суд честной отплачивать. Подарю ему
платочек лесной, из паутины плетёный, да словом чудным да дивным заговорённый.
Раскроет он его, так всегда ему будут дары леса на платочке, не потеряется он от голода
теперь, в любых полях да лесах, в поселениях да посадах людских.
Проговорили голоски тонки и пропали, как и не было их. Выспался младшой брат, да и
отправился вновь по своему делу, по пути дальнему да не скорому. Вот уж и вновь день
прошёл, а дорожка клубится катится, и со взгорочка на взгорочек, с стежки малой в
широку дороженьку, а с широкой дороженьки вновь в непроезжую, да не в прохожую
тропинку малую. А как солнышко красное вновь клонится к закату сталось, да лучиками
своими волшебными впослед землицу матушку обнимать выходило, так и заметил
младшой брат наконец-то перекрёсточек заветный, скоморохом предсказанный.
Устремились его ножки резвые в ту сторонушку, да не успел он оглянутся как морок на
него напал. Как сквозь пелену видел он волшебную развилочку, а тело казалось, само по
себе чуть в сторону всё забирало. Как послышался хруст под ногами у юноши, так и
пелена спала. Огляделся он горемышный, и ужас объял его сердечко ретивое. Не к
перекрёсточку он вышел , а в поле чистое выбрел. В поле чистое, да костями людскими
усеянное. Шёл он по ним, да похрустывали хрупки косточки от долгого времени ставшие
прахом от одного прикосновения молодецкого сыпавшимися. Глаза же младшого брата
всё искали и нашедши точку чернеющею в дали дальней к ней направили тело младое.
День другой шёл герой, а точка всё не приближалась, как пошёл же третий день, так и
показался тын медный, раскинувшийся да так что и глазом конец его было не возможно
увидать, а каждый колышек воткнутый в землицу матушку, как жемчужинкой был
украшен черепом человеческим, что в послесмертии скалясь, как бы предупреждал
путника незадачливова о судьбе и доле той, что вскорости последует.
Не сробел младшой брат, подошёл в тому тыну. Да ногой пнул его. Гул пошёл, да на всё
полюшко, а где нога молодецкаясо стеной медной соприкоснулась, проход открылся.
Шагнул в него герой, да и приостановился. Двор княжеский, пред ним открылся. Да не
хоромы рубленные из брёвен тока стояли в центре, а сама что не наесть избушка на
курьих ножках. Вроде как и далече стояла постаивала избушка, ан глядь уж пред ней
герой оказался. Открылась дверь дубова и показалась хозяйка строга.
- Гой еси добрый молодец? Как звать величать, какого роду племени, чай царевич, али
княжич, коли смертушки не забоявшись здеся оказался?
Красны сапожки на хозяюшке страшно скрипнули, зазубрена сабелька на боку о пудову
палицу стукнулась, синя юбка волной взвилась, от свиста зверинного да шипения
змеинного. Ибо стояла пред ним не ведьма али чародейка, а сама богиня Яга-Ягинишна.
В пояс поклонился добрый молодец, начал говорить как по вежеству обученный, да по
грамоте воспитанный.
- Дня тебе доброго Богиня Ягишна, супружница и подружия Бога вольного Велеса. Роду
племени - я славянского. Имя тебе моё без надобности, потому как не княжеского и уж
тем более не царского роду племени. Дорогой не прямой, иду бреду по свету белому. Не
по своей я воле пришёл сюда. Надобность мне превеликая в поиске молодильных яблочек.
Батюшку да матушку излечить мне надобно, а не то сестрица моя родная их со свету
сживёт, на мне грех будет, что мог да не уберёг родителей.
Грозно сверкнули глаза Бабы-Яги, встрепенулись как живые волосы её чёрные, хриплый
смех сорвался с губ её алых:
- Ежели не лжёшь, да все, так как поведал мне старухе, то не миновать твоей сестре тына
моего медного. Видишь вон там, меж черепов местечко уготовано. Меж тем костяным
котелком что при жизни жёг да губил людишек невинных, и предателем лютым, что
заради серебра городище ворогам продал подземный путь указавши, как раз про меж них
и насажу в своё время в назидание для остальных человечков, головушку сестрицы твоей,
как на суд предстанет. Помочь тебе я бы помогла, да не досуг мне.
Осмотрев своё хозяйство кивнула она в сторону построек придворовых, да перстом
указав, герою, что стоял с замеревшим от страха сердцем, незваным гостем.
- У богини есть дела и поважнее, а вот переночевать, в баньке искупать, да покормить на
дорожку далёкую, это за всегда пожалуйста.
Уже добрее проворчала Богиня пекельного царства.
- И на том благодарствую, повелительница летучих мышей. Нет больше позору, чем не
выполнить уговора. Потому уйду, как отпустишь, а тебе слава добрая, за привет да
помощь путнику, пусть и не знатного роду.
- Вот же ушлые вы людишки. Вроде и слова простые говорите, а сердце жгёте ими хуже
каменьев горячих. Иди в баню, чуется мне, там тебе и привет будет и ответ на то, что
Долей сестрицей моейной прописано тебе. Не спужашься, так о деле после поговорим,
есть у меня что тебе сказать гость пришлый…
Топнув ногой в сапоге новеньком. Богиня развернувшись вихрем влетела в избу и
захлопнула дверь за собой. Поклонившись ей во след молодой герой, отправился в баню,
грязь подорожную смыть с себя, да одёжу свою замызгану путём состирнуть.
- Баня, как баня, чего Яга пугала…- уже через полчасочка ворчал молодец, подбавляя
жару на каменку.
Волны пара очертили фигурку мелкую, да с зычным голосом:
- Что ж это делаться. Человеческо мясцо, само пришло? Попарится восхотелось? Ну я тебя
счас уважу, не поленюсь.
И из облаков пара показалась фигурка злобного старикашки из одежды у которого только
и было, что липкие листья отвалившиеся от веников, да два раскалённых веника, как
дубинки могучие. Заломлена шапка на голове, даже здесь светилась красным огнём,
казалось отражаясь в не менее красных огромных глазах нечистого духа бани.
- А ну стой, Байник.
Взревел ему в ответ молодой герой. Фигурка остановившись, с удивлением возрившись на
неиспугавшегося молодца.
- Где это видано, что посерёд дня, нечистик, пусть и хозяин бани, проявился? Твоё время
полночь, твоя вода грязна да мутна, что после шести человек остаётся, твоя власть, только
над теми, кто не уважил тебя, да не свершил обряды, что положены.
Опешил Банник, раскалённые веники из рук выронил, да в бороду свою плетёную
косичками вперемешку с листьями, вцепился, от морока будто очухиваясь.
- Век уже не было добра молодца, что бы смог меня урезонить. Ты мил человек видать не
из простых будешь. Что же я сразу-то в тебе богатырское семя не учуял. Ой горе мне,
опростоволосился, надобно было к тебе невидимкой подкрасться, да и выломить по
нашему, по байниковски.
Сдёрнув шапку с головы, и бросив её на пол бани, банник крутнувшись, плюнул и сгинул,
будто и не было его здесь отродяся. Домывшись и допарившись младшой брат, уже на
выходе, оставил в кадушке немного воды, да кусочек малый обмылочек, в угол выставив
остаток веничка дубогого, и окинув взглядом всю комнату малую, заметивши брошенную
шапку, подошёл к ней. Подняв с полу её, да и отправился в предбанник. Там его уже
ждала неведомо откуда появившаяся одежда, чистая, да красивая, новая, да дорогая, будто
зашёл простой путник, а вышел не меньше чем боярский сын. Пробормотав слова
благодарности, младшой брат, покинул баню чародейную, чувствуя как силы его бурлят,
да кровь свежая по жилушкам бегая, тело его молодое над землёй как на крыльях несёт к
избе Богини ночной. Открылась пред ним дверь дубовая, выложилась дорожка ковровая, и
влетел в избу молодец, чистый да удалый, а там уж и стол накрыт и Богиня ждёт улыбаясь
с хитринкою. Оглядев добра молодца с головы до ног и поняв, что лиха тот избежал,
сделала Баба-Яга, приглашающий жест к столу. Поклонился ей в пояс молодец, да и
присказкой ответствовал на жест её добрый:
- При солнце тепло, при матери добро. Благодарствую за баньку Богиня матушка.
- Экий ты вежеству обучанный, даже и сердится нет охоты на тебя. Проходи за стол,
потчуйся, а уж затем разговоры говорить будем.
Не став ломаться да цену себе набивать уселся за стол богатый молодец, да и принялся
явста уплетать. Как не голоден был, а всёж не кидался аки голодный волк на кусок
кровавый. Тем временем Богиня наблюдая за ним, всё улыбалась и блюдо за блюдом
подставляла, будто хотела испытать его на прочность. Молодец же меру знал да разумел,
оттого и не переел, как бы тело не просило ещё, а волю ему он не дал, и закончив трапезу,
смог с лёгкостью о скамьи резной встать да поклон за хлеб за соль отдать.
- Ну, чтож, не только банника обуздать смог, и с собой смог совладать, значит и путь
выдержишь. - начала Баба-Яга разговор.
- Путь твой не близкий и не далёкий, а такой что и время пройдёт и быльем порастёт
всякий куст придорожный.- да не боюсь я того матушка богиня.- ей в ответ вторит
младшой брат.
- Да не забегай вперёд торопыга. Сам не рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса, а туда же с
богами спорится. - Баба- Яга, притопнула ногой в красном сапожке.
- Так вот, дам я тебе на перёд гребень волшебный, каждо утро им волосы чесать станешь.
Так и сил своих не растеряешь, и в придачу дам пожалуй,- богиня обвела взглядом
избушку- рушник, мной расшитый, как рисунок на нём исчезать будет, так энто тебе
верный сигнал с дороги семисудьбинной возврат. Заново значится, путь торить придётся
на новом испытаньици. Так уж энтот мир устроен. Утро вечера мудреней, ложись
почивать, на не на лавку, а на кровать. Впереди почитай у тебя вся землица матушка в
походе твоём будет и столом и кровом. Так что, прибери шапчонку-то банника- да не
смущайся, вижу вижу, торчит вона из-за пазухи. Я сама банника за растяпистое попотчую,
а тебе она ой как чую, пригодится в дороге дальней.
Далее же потёк разговор у них не быстер не короток, а так что час другой как минутка
проскочили. Лучинки уж по второму разу домовыми заменены были, когда
наговорившись с человеком, Богиня отпустила его в опочивальню. Поднялся из-за стола
младшой брат, поклонился старой и мудрой женщине богине, поправляя высунувшуюся
шапку невидимку за пазухой, да и отправился почивать на тёплую и мягкую кровать.
Только головой к подушке прикоснулся, ан глядь уже и утро, пролетела, промчалась
ночка летняя короткая.
Расставаясь поутру с хозяйкой гостеприимной, принял он от неё суму малую, в которой и
рушник с гребнем был хозяйкой положен, и туда же отправилась и шапка невидимка, да и
платочек паутинка от существ лесных полученный, тож там местечко себе приобрёл.
- Ну, милок, вот тебе Бог, вот порог, выйдешь за изгородь, закрой глаза , да и произнеси
волшебны слова, вмиг окажешься там где тебе и надобно, как тебя с утра учила, пока
завтрак готовила.
- Благодарствую матушка Ягинишна, век твоей доброты не забуду.
- Чавой-то там век человеческий, мой кот чихнуть не успеет, как от тебя одна пыль
останется. Иди, да поспешай. Голод не тётка, пирожка не поднесёт. А путь не дорожка в
саду, быстро не приведёт! Прощевай соколик.
Сказав последние слова, Богиня пекельного царства, закрыла за собой дубовую дверь
избушки и младшой брат поклонившись уже запертой избушке, повернувшись к изгороди,
отправился обратно. Толкнув ногой доску медную изгороди, он как и прежде оказался за
ней, на поле из костей человеческих. Куда не кидал взгляд сын человеческий с востока на
запад, всё было усыпано останками бренными, закрыл он глаза и как учен был проговорил
про себя: - Один в поле не воин, а путник.- взлетевший ветерок только коснулся его волос,
а открыв глаза путник, вдруг осознал, что стоит он пред камнем валуном старым от
времени, а за ним-то и разбегаются семь путей , семь дорог неведомых, во все стороны
света раскинутых.
- Эх, кабы знать, с какой начать, так глядишь раньше срока и управился бы…
Загрустив, проворчавши сказал молодец.
- Если бы, да кабы, так во рту росли б грибы, был бы это уж не рот, а волшебный огород.
Тихий смешок, заставил присмотреться младшого брата внимательней к валуну древнему,
испещрённого чертами и резами полустёртыми.
- Кто ты, назовись? А назвавшись, покажись, показавшись, проявись?
От волнения молодец, пробормотал складно, да ладно, не удалось голосочку отвертеться,
открутится.
- Моховой, я. Неуч ты неуч. Глядь во мху, возле валуна сего. Нет чтобы старику
поклонится, он ему ещё и тыкат да повелеват . Ишь невежа выискался, какой.
Парень вспомнил, что Моховой, это дух, ягодников который мучает, да не до смерти, а так
помучит, помучит, да уму разуму научит. Знать от него лихого ждать не придётся. –
Помыслив так, вздохнул юноша, расправил плечи, да и со всей учтивостью, валуну-то и
поклонился, уважив старость.
- То-то. Вот он я герой каков, хоть не вышел ростком, да взял умом.
На самом верху валуна вдруг, проявился показался, крошечный человечек. Буро зеленого
цвета, одёжа надета, сам весь важный, да и выглядит отважно. Молодец-то и приметив
его, снова уважил духа Мохового.
- Ну чего герой, горой встал, растерялся? Али путь искал, а теперь потерялся?
-Да, я тут путь ищу. Очень ужо надо мне. Ты бы мог одинокому путнику подсказать, куда
путь держать?
Старичок, подбоченившись выдал на эти слова:
- Дураку хоть кол теши, он своих два ставит. Ты по порядку объясни, чего тебе здесь
надобно? А уж потом советов спрашивай.
Долго рассказывал Моховому о своей беде печали младшой брат. То внимательно, то со
смешинкой слушал его дух, а потом и сказал, как припечатал:
- Этак ты милок, до ста лет без порток молодильных яблок не сыщешь. Помощник тебе
верный нужен, а уж на что ты гожен, то вон та дорожка и покажет.
Указав на самую крайнюю левую дорожку тропинку, исчез Моховой дух, только его и
видели. Вздохнул младшой брат, да по указанной дорожке и отправился.
Сказка про то как в дороге идтить, а найденного не спустить.
(1.1 Чревоугодие)
Вышел старик годовик. Стал он рукавами махать птиц вольных в небо пускать. Кажая
птица со своим имечком тайным. Тайным, да людям знающим ведамым. Махнул
старичок, да три птицы полетели. Полетели, холодком повеяли. А ещё три птицы вслед уж
летят, снег да буран на хвосту держат. А уж как следущи птицы с рукавов старика
спорхнули, так и снег сошёл и ветра тёплы подули, на последний раз старик годовик
руками взмахнул, да полетели в небо новы птицы, птицы непростые, а волшебные да до
дела пригодные. У каждой летевшей птицы – по четыре крыла, да таких крыла, что
полмира накрывают за раз. А уж как в каждом крыле – по семь перьев, семь перьев
двухстороннних. Одна то сторона бела как свет белый, а друга черна, как ночь северна.
Вот те птицы-то путь свой по небу ясному и торят. Но то всё присказка, сказка ж впереди
бежит, впереди бежит, дорожку торит.
Выбрав путь по совету, по совету мудрому, младшой брат, долго ли коротко брёл своим
путём дорожкою, в поселения да в капища заглядывал, с людьми разными встречаясь горе
беды перемалывал. И случилась так, что по ту пору принесла его доля путника в одно
поселение людское. Вот тут-то и начало нашей сказки.
Вошёл младшой брат в поселение людское, видит пред собой людей. Но диво дивное,
чудо чудное. Вроде люди, как люди. И голова есть, и руки ноги, имеются, да вот только
животы у них у всех будто кто воздухом надул. Еле по земле матушке ходят, со стоном
разговаривают, да часто отдыхать, переваливаясь, останавливаются. И все чего-то едят,
даже дети малые и те не останавливаясь , то булки, а то и хлеба горбушку жуют давятся.
Будто голод великий и ни как насытится, они не могут. Говорят жуют, и бредут по
улочкам жуют, и сидят жуют хлебушек белый, оторваться ни как не могут от него. Будто
жизнь их от того зависит как много они того хлебушка съедят, попотчуются. И работатьто вроде как ни кто не работает, а те кто что-то делают, и те всё стараются кусок жевать да
инструментом махать. Удивился такому чуду брат младшой, да и отправился место себе
искать для ночлега. Но везде хозяева и говорить-то не способные, жестами да взглядами
голодными от ворот поворот показывали. Всё поселение странное прошёл молодец,
притомился, но поисков своих не остановил, только всё больше задумываться начал.
На краю поселения набрёл он на домик, что в землю врос, да окошками на улицу выходил.
Ни хозяйства, ни пристроек у него не было. Жила там бабушка задворенка. К ней-то и
попросился на ночлег молодец. Согласилась она на то чтобы он остался. А он тут же
принялся ей и воду таскать и дрова колоть, и по прочему хозяйству помощь оказывать.
Притомился за целый день, а уж за вечер и подавно, но вечером и на реченьку сходил
искупаться и меленку глянул, да заприметил, что возы с зерном у той меленки, в ряды
стоят, своего череда ожидаючи. Возвратившись, домой к задворенке, он уж и спать
направился, да не тут-то было. Хоть сама она и тоща была собой, а стол от яств мучных
прям ломился. Неудобственно стало добру молодцу нос воротить от душевного к нему
расположения. Сел за стол, да и давай уплетать за обе щёки, только чует он, что-то в хлебе
не так. И то попробует и это, и с квасом и без. И новую сдобу и пирог, и снова хлебный
каравай куском ломает. Ан нет. И бел, он, и мягок, и на ощупь приятен, а нет в нём
хлебного духа. Стал он тот хлеб под лавку кидать, чтобы хозяйку не огорчать. Сделав вид
что наелся отправился в сени на лавку, да и прикинулся что уставши уснул. А сам,
приготовился, иголочку малую из сумки достал, и как сон подкрадываться начинал, так
иголкой себя в ногу и тыкал. Сон как рукой сымало. Вот уж и петухи отпели, вот уж и
поселение спать легло, а не спится молодцу, ждёт он чего-то. И как будто не обманула его
чуйка человеческа. Звёзды на небе за тучки попрятались, луна и та казалось схоронилась,
только слышит младшой брат старуха задворенка как будто ногами шаркает да и говорит
с кем-то. Прислушался он, а сам шапку-то из сумочки походной достаёт. Да на
головушку-то и надевает. Прильнул он к шёлочке да и то посмотрит, а то и уловит слово
тихое. Ну а уж в доме у старушки такое деется, что и не всякий богатырь снести бы смог,
а уж тот кто и духом слаб, так и с ума бы сбежал, разумом тронувшись…
- А ну, ка нечистики, ответ держите.
Старушка что при свете дня, какзалась простой бабушкой задворенкой, в темноте, при
лучине единой, что комнатушку освещала мал мала, вдруг превратилась в ведьму
колдунью, что кочергой тяжёлой, трёх духов охаживала, приговаривая.
Взмолился тут старший из нечистиков, что чаще всех про меж рогов получал от ведьмы:
- Хозяйка, все, что наказано было, выполнили, да только род человеческий волхвами
многомудрыми охраняется. Потому и муку твою, не везде пущают. В тех-то городищах да
поселениях, где чужой бог прижился, там мы и правим, а есть где ещё стариковских
поконов держатся, там не получаться Русь беззубой сделать.
- Не хочу слышать таковского. Где черви, с требухи покойников собранные? Почему до
сих пор, они не в зерне, да не в муке. Почему людишки ещё муку мою нашёптанную по
землице своей не развозят?
Тут отвечает ей тот, что по младше был, да поувёртливей, что за более крупного
укрывался, и так часто по рогам не получавший:
- Мы червей с праха-то понабрали и тебе доставили. Не могём мы супротив, человеческих
оберегов пройти. В зерно-то мы и подсовывали и в муку-то мы подкладывали, а всё
безтолку. Зерно как засыпать в меленку, так погляд вершат, что червяками понадкусано,
то выкидывают без сожаления, а муку, что червями мертвячными перелопачена, тож не
всяка хозяйка до печи доносит. Чует, что дело не чисто, так вот от твово поселения,
только на три городища и расходится. Надоть что-то делать, а что энто уж ты хозяйка
кумекай.
Ещё больше взвилась колдовка, со словами бранными, стала охаживать дальше
нечистиков, потом притомившись только и сказвала, а младшой брат слушал, да на ус
мотал:
- Надо людям, глаза отвести. Я ж без малого тридцать годочков здесь живу, Кощею
нашему верой кривдой служу. Чужу веру хвалю, поклоны бью, да вас нечистиков
сторожу. Отвечайте, почему до сих пор, глаза зеленым вином мужикам не залили в
городищах иных? Женам ихним золотом да побрякушками душу не растравили? Почему
у меня здесь всё получаться, а у вас горемычные и в близких и далёких поселениях не
получаться?
Тут ей самый малой да вёрткий и отвечает, что совсем по шкуре, да по рогам, из-за
вёрткости, да хитрости не порлучающий, да за более крупными прячущийся, проронил
слова, что младшому брату совсем не по душе пришлись:
-Что же ты хозяюшка, на нас серчаешь? Мы уж и так где могли семена развеяли. Злоба
людская прирастает, жадность, да гнев по Руси гуляет давно, а уж про жестокость, да
уныние, про месть, да гордыню и подавно говорить , что ветер спрашивать. Все семь
дорог заговоренных, всё что в душе человеческой выпестовано, от сюда разносим за
каждым мешочком с твоей мукой следим помогаем добраться. Так что Кащей Кащеевич,
нами дюже доволен должен быть. Только Марена смертушка тетушка твоя, нам при
случае, просила тебе поведать, что вскорости герой должен появится, что и пути пройдёт
и зерно с мукой твоей всё как есть изведёт.
- Это ж ты такое говоришь? Не родился ещё такой человечишка, а кабы родился, я бы его
на одну ладонь посадила, другой бы прихлопнула, только мокренько бы и осталося. Где
он тот человечишка?
Ведьма от волнения, даже перстала угрожать кочергой нечистикам.
- Да рядом, он рядом хозяйка, только сам он того не ведает, что в наши руки попал. Так
что вот тебе три мешка с червяками мертвяковскими, из чрева твоих поселян выползших,
сегодняшней ночькой. Недурные такие, как обычно у тебя в поселение, других и не
водится. А нам пора. Меленка-то уже без нас застоялась, пора приниматься за работу
многотрудную.
Ведьма, вытащив из-за печки маленькую меленку с железными жерновцами, поставила её
на стол и выслушивая нечистиков, что-то раздумывала, а потом и сказала:
- Старого запаса из червяков вам нечистики, на три обоза хватит, а я сейчас перемелю, да
по утру человечка к вам пришлю, там под колесом мельничьим его и прихватите.
Выслушал всё это младшой брат, да и стал думать, что бы такого придумать, чтобы и
людям помочь, и себя и свой живот от расправы ведьмы да нечистиков избавить. Не
снимая шапки невидимки, отправился он к меленке. Увидав там обозников с зерном
спящих, стал он к ним подкрадываться. Подкрадываться да прислушиваться. И вот как
распелись петухи первые, залез он на мельницу и от туда страшным голосом завопил:
- Слушайте люди добрые, это говорю вам я, дух этой мельницы. Нет больше моему
терпежу силы. Поворачивайте вы свои обозы с зерном и ищите другого помола. Сегодня
сгорит эта мельница, не чего вам зерно дымом от пожарища овевать.
Повскакали после таких слов мужики, и стали головы чесать да вихры рвать. Запрягли
лошадёнок, да и отправились чуток подале от мельницы. А младшой брат, зайдя
невидимым в мельницу, стал поливать всё её пространство маслицем из чашек
светильниковских. Всё подготовил, да и ждёт пока нечистики явятся. А они вот уже тут
как тут. Приняли образ человеческий, да и ходят по меленкеговорят, удивляются.
- То-то нет работы? То от мужиков отбою не было, самый чистый помол у нас, а то как
оглашенные все сорвались с места, и не подходят к мельнице?
Другой нечистик, обликом человеческим ему и отвечает:
- Чую, человеческу плоть, да видить не могу её? С чего бы это?
А уж самый вёрткий, обшарив все углы мельницы, прибежал к двоим сотоварищам и
говорит, быстро быстро:
- Тут везде маслице разлито, будь мы людишками уже давно бы упали.
– И только произнёс он это, как деревянной палкой по голове отхватил. Сник он как
подкошенный, и не видел, как та же деревяшка прошлась по его дружкам. Ни кого видно
не было, но все трое очнулись только тогда, когда руки и ноги их были крепко накрепко
привязаны к мельничным жерновам. Перепугались нечистики, и давай на все лады выть,
жизнь свою чёрную выпрашивая, про меж тем и выпытывая кто же смог их полонить.
Долго терпел расспросы, да посулы младшой брат, а потом скинул шапку невидимку, да и
проговорил, как припечатал:
- Нет вам пощады, за содеянное. Огонь святой очистит место это. Наперёд скажите, все ли
города да человеческие поселения заражены мукой той ведьминской, о которой ночью вас
ведьма пытала?
- А жизнь сохранишь?
- Руки ноги развяжешь?
- Послушай. Мы ведь тебе можем пригодится. Ну и что, что мы нечистики? Думаешь
сгореть кому-то нравится? Ты только скажи, чего сердце твоё желает. Так мы зараз…
Самый маленький нечистик тихонько и жалобно хрюкнул.
Младшой брат задумался. Одному ему с ведьмой не потягаться, а с тремя-то
помошниками, может и сладится. Но вот как им доверять. Нечисть, она и есть нечисть.
Надуть может. Прочитав все тайные мысли на лице у человека, заговорил второй, более
старший:
- Оно понятно что веры у тебя нам нет, но мы слово дадим, что греха не сотворим.
Заметив колебания человека, стал гудет самый старший нечистик, кому власть
принадлежала в этой троице:
- Так мы тебе с ведьмой поможем справится, ведь она нам как есть надоела. Все рога
кочергой поотбила. И свои шкуры от огня спасём. Ведь по всему получается, что не
остановишься и меленку и нас с нею. А поможешь, так и мы смогём… А своим мы
скажем что ты нас связанными бросил, не стал казнить, милость проявив человекам
присущую. Мол, обманули мы тебя всякими посулами, а ты и поверил. Ну, так как
помощь примешь, али как?
Самый старший нечистик, на деле оказавшийся более мудрым чем другие, предложил
младшому брату, то что ему требовалось . Помощь она и от чёрта примется, когда нужда
под ноги кинется.
- Тогда поведайте мне нечистики, что за черви такие, и отчего всё это случается?
На вопрос доброго молодца стали связанные рассказывать , рассказывать да поведывать,
как такое могло случится и отчего всё началось на земле русской. И оказалось, что Кащей
Кащеевич, бог пекельного царства, задумал людей русских извести под корень. Для того и
посланы были на землю лучшая колдунья его ученица да нечистики разных мастей да
происхождений. Они собирали после смерти человеческой червяков могильных и
приносили чаровнице. Та сушила их и молола на своей мельнице волшебной, а потом
ночью обернувшись вихрем ветерком волшебным разносила ту муку в опары хлебные по
домам поселения где она обосновалась. Был на этом месте раньше такой город с
поселениями что не в сказке сказать, не пером описать, но остались только те кто
добрыми да ленивыми были. Люди вкушая этот хлеб, становились как бы не в себе. Все
что в душе человеческой было понамешено, всё стало проявляться, и стали уходить на все
восемь частей света, люди, но присылать за мукой именно сюда, слава об этой муке по
всей земле расползлась как зараза тихая. Здесь же кто остался, начал есть очень много, и
каждую ночь, нечистики собирали урожай червяков, что из чрева человеческих исходили,
да вновь колдунье приносили, как и в эту ночь. Она же перемалывая теперь уже
рожденных людским чревом червяков отдавал помол чародейный на мельницу и во все
поселения уходила ведьмина мука для хлеба.
Выслушивал всё это младшой брат и волосы его становились с проседью, а плечи
наливались силою, ибо понимал, что кроме него беду неминучую, отогнать ни кто не в
силах, ибо не поверит народ добрый, что через хлеб печёный может прийти беда
неотвратная.
- Они как курицы, высиживают в чреве своём этих червей, а нам только и остаётся
собирать их, да ведьме колдунье относить. Чем больше она намелет, да чем больше люди
в поселение съедят, тем больше урожай по другим городам и посадам разойдётся.
Закончив откровения старший из нечистиков, воззрился на молодца.
- Эх, спалить бы вас за такое. Но коли так уж вам на роду написано, то возьму вас в
помошники.
Взяв слово нерушимое, молодец, развязал верёвки смоляные, и покинув мельницу
зажегши несколько факелов, поджёг с разных сторон её. Пламя, взметнувшись к небесам,
на короткий момент, осветив предутреннюю темень чистым светом. Очень скоро от
мельницы не осталось даже головешек, по ту пору люди с зерном подались искать другие
мельницы. Прекратила своё дурное дело та, что должна была добро и свет нести.
Покончив с мельницей направился младшой брат не скрываясь в поселение, завалил
избушку брёвнами, прежде убедившись, что старушка задворенка, вновь не ведьма
колдунья, Кощеева ученица, а принявшая смиренный вид бабка уставшая от ночных дел
своих злобных. Оставив караулить нечистиков старую чаровницу, направился в центр
поселения молодец и собрав набатом людей вокруг себя, рассказал им всю правду. Правду
рассказав всё открыл не утаивая. Добрые в том поселении люди жили, стали они судить да
рядить, что делать. Да не завершивши спорить да решать по домам разошлись, на
утренние пироги позарившись. Принял на себя бремя младшой брат и поджегши дом
бабки задворенки, принялся ждать когда огонь возьмёт своё. И невдомёк ему было
глянуть как через кошачий лаз, тень чёрная метнулась в последний момент смертушку
почуяв, решилась судьбы приговорённой избегнув. Не видел он и как чёрным ветром
взметнулось облачко отлетая по небу синему, принял он его за дым, что от избы спалёной
огнём очищающим, отлетал в разны стороны. Не слышал он слов: « Мы ещё
поквитаемся!», но сердечко после слов этих ёкнуло, и понял он тогда что всё только
начинается, и не закончится пока путь его не будет завершён. Освободив от обещаний
нечистиков отпустил их и слово с них взял, если где встретятся, чтобы боле не пытались
ему противится, а сразу в услужение шли, а не то будет как должно было бы произойти.
Усмирились нечистики, смотрят на молодца и кивают, понимая, что не справится им с
человеком, что саму ученицу Кащея победил. Взвились они от греха подальше, да своим
отходом последние головёшки на месте избы затушили. Только чёрно пятно и осталось на
память для поселения. После пожарища молодец, пошёл искупнутся на речку быструю, да
и как обычно рушником утиравшись стал смотреть как сохнет на глазах вещь волшебная.
Только не поверил он сперва своим глазам, глядючи на рисунок, что поблек на половину,
будто вышаркал кто его. Вот тогда он и понял, что вот оно его начало пути, и скоро очень
скоро добудет он свои молодильные яблочки для больных родителей стареньких.
Расчесав свои волосы гребнем волшебным даренным, силушку почуяв вернувшуюся,
отправился он из того поселения, где люди выходя вслед ему, от еды впервые
оторвавшись, махали и вытирали слёзы, понимая, что спас он их от беды лютой
неминучей.
(1.2. Жадность)
Скоро сказка сказывается да не скоро дорожка кончается, шёл младшой брат из города в
город, из посада в посад, из поселения к поселению, и везде где мог про волшебну муку
ведал. Где то слушали, а где-то и смеялись, где-то даже злобно порыкивали, ну а где-то
как на пусто место смотрели да по своим делам проходили. Но не сдавался молодец, и
вновь путь дорожка шла его дальше. И дошла она до одного леса. Леса дальнего, да
тёмного. Шел он шел, по тропиночке, вдруг видит охотник примотан к сосне на поживу
гнусу лесному верёвками крепкими. Будто на расправу дикому зверю оставленный. А
вокруг него видимо невидимо зверей набито и больших и малых. Все они возле него
кучами лежат, воздух лесной портят. Прижал наш молодец шапку невидимку к носу, да по
тем кучам и подошёл к привязанному. Тот глаза приоткрыл, да ртом пытается что-то
сказать, помолвить. Сжалился над беднягой молодец, да и напоил его из склянки малой,
родниковой водой. Ожил охотник, губы рваные да кровью обмазанные, начал двигать.
Вновь дал воды ему младшой брат, да попытался верёвки связывающие узника разорвать.
Не дались они ему ни с первого раза, ни с последующих.
- Не старайся добрый человек меня освободить. – вдруг проговорил привязанный охотник.
- То мне наказание от лесного хозяина за жадность мою лютую. Не с того надо начинать
как я здесь оказался, а с того как я докатился, что честь охотничью утратил, да душу свою
алчностью поразил, проклял во весь свой век.
Младшой брат убрав склянку с водой родниковой и отойдя от узника лесного хозяина
приготовился выслушать несчастного.
- Началось всё это лета три назад. К нам в посад прибыли люди пришлые. И пришла с
ними дева красоты дивной. Полюбилась она мне, да так, что женой её взял, в дом свой
ввёл. Я был лучший охотник и добытчик зверя разного. Все премудрости промысла мне
были ведомы. И стала моя подружия верная, хозяйство вести, а я вновь в лес ходить да
зверя домой приносить. Каждый раз всё больше и больше, просила она добывать зверя
пушного. Хозяйство справно вела, да и себя не обижала, как княжна в мехах дорогих
ходила, да продукты не наши, но что купцы заезжие привозили, покупала. Скоро стала
она только ту муку покупать, что привозилась издалече, не жалея на то никаких шкур
дорогих. Хлеб пекла такой, что ел я его и казалось мне, будто хлебом этим сами боги не
погнушались бы. И стал я замечать, что проснулось во мне ярость животная. Сам уже без
понукания жены стал бить животных без меры. Ведь у охотников как? Надо взять столько,
чтобы на расплод осталось, природу без зазрения губить непотребно, но забыл я заповеди
дедовские. Стал обуянным. Жадность моя не знала порога. Так и вышло, что пяток дней
назад, отправился я вновь в лес, за добычей. А её нет, как нет. Как будто вымер лес, будто
нет мне больше пропитания в нём. День пробродил, голодный без добычи, спать улёгся
вот под этой сосной, а ночью как звезда охотская засветилась, будто кто поднял меня,
разбудивши. Смотрю я и глазам своим не верую. На меня зверь валит, да такой шальной,
что бери хоть голыми руками. Вот и стал я разбойничать, без разбору бил, без промаха, да
без жалости бил, да без меры человеческой, что предками завещана была мне разумом
тронувшемуся. Бил пока стрелы не кончились. Бил, пока рогатина не сломалась, бил, пока
нож не притупился, а я весь в крови звериной не выкупался. Вот тогда-то и настала
расплата жестокая. Очнулся я от кровавой жатвы, а предо мной стоит великан, стоит и
гневно так гремит своим голосом:
- Я зверей из огня спасал, а ты их кучу набил, да успокоится, ни как не можешь? Ты почто
зверьё стал губить без меры? Али все приметы лесные позабыл в алчности утопившись?
Они не просто бежали, у них дом горел, соседний лес полыхал, а ты их и стрелой, и
рогатиной и ножом? Что скажешь на лютость свою?
- Мне бы смолчать, да признать вину, да жадность алчная, во мне бурлила, и разум застив,
вежество забыв, нагрубил я лесному хозяину. Вот и наказал он меня. Да я разумею теперь,
что милость он для меня сотворил, иначе совсем мне конец как человеку. Так что брось ты
меня добрый молодец. Пускай Боги мою судьбу решают, нет мне оправдания за то что
сотворил от жадности да скудоумия, польстившись на добычу, что не моей была.
Задумался младшой брат, да и чтобы поддержать разговор, только спросил:
- А каким Богам в вашей стороне молятся?
- Да Зеване охотнице, и супругу её Святобору, повелителю леших. Нет мне ни прощения
ни пощады. Сам знаю, всё и всяк покон охотский, что мог своей алчностью понарушил.
Поделом мне горемычному.
- Так то так, да не этак. У страха глаза велики, да ничего не видят. Оставили ведь тебя в
живых поди не даром. Что же ты думашь, что один ржой жадности поражён? Ан нет мил
человек.
И тут рука молодца будто невзначай опустилась к суме и казалось что рушник сам по себе
к нему в руки ткнувшись замер. Понял молодец, что не спроста это всё и если правильно
растолковал он эту встречу, то тот кто пряжей путь отмеряет хочет от них двоих чего-то,
что только высшим доступно в понимании.
- Дай-ка охотничек лицо твоё оботру, от кровушки позапёкшейся, глядишь и тебе полегче
и мне кака мысль опосля придёт, как лицо твоё разгляжу не под маской коростой
застывшей.
Вынув рушник, не погнушавшись, молодец, протёр лицо охотнику, да так будто чистой
родниковой водой обдал, всё сошло вмиг, и чистой кожей незапятнанной заиграло
простое и честное лицо. В мгновение ока спали верёвки с той сосны, и тело наказанное
рухнуло прямо в руки младшого брата. Изменилось тут вокруг всё. Кучи зверья битого
исчезли будто и не было их, воздух свежестью повеял лесной, птицы петь стали, а сквозь
лесные сплетения солнышка лучи проникли, да двоих обогрели, да приветили.
Отошли они оба от страшного места расправы, и лицо охотника всё покрытое теперь
сеточками морщин, выражало глубокую тоску и сокрушение. Понял он всё, и без всяких
пустых слов и обещаний вряд ли бы смог теперь поднять руку на живое лесное творение.
Выйдя на опушку и опустившись возле лесного ключа, напились они вволю и поведал
младшой брат свою историю без утайки. Внимательно слушал его охотник, веточкой по
ноге своей возя казалось бы письмена выписывая, а потом сказал:
- Братом ты мне стал названным, за доброту твою вряд ли когда отплачу, ибо долг этот не
оплатный. Ты ведь не только мне тело спас, как тем убогим и скудоумным, ты мне душу
от скверны помог отскрести, а за это ни какими дарами не отдаришься. Пойду я по свету,
и твою историю буду рассказывать, и свою прихвачу впридачу. Быть мне каликой
перехожим. Много понял пока на сосёночке той висел, ещё больше осознал, да и решение
принял, тебе благодаря, брат мой названный. Так что по утру, как солнышко взойдёт,
пойдём мы, да пойдем дорогами разными, но судьба может и сведет где на перекрёстке.
А теперь давай спать ложится. Утро вечера завсегда мудренее было. Улеглись они на
мягкой травушке, птицы соловьи им песни пели, звёзды ночные светили, и каждому своя
дума да мечта в голову шла. В голову шла, за собой покой да сон вела.
Утром братья названые в путь дороженьку пособралися, да каждый своим путём и
отправился. Только не мог младшой без умывания, вот и отправился он на перёд к тому
ключику лесному, и воды запастись и лицо от сна охолонить. Только сделал он как
заведено у людей, да чудесный рушник достал, глядь, а рисунка-то почти и нет, понял, он
что вскорости совсем не потеряно времячко его. Свершится всё по писанному, да Богиней
предсказанному. Ещё раз помянув добрым словом Мохового, что дороженьку правильну
указал, весело устремился вперёд. А дорожка лесная вывела его на прямоезжую, да прямо
хоженую дорогу, что вела в два поселеньица. В поселеньица, да непоследние, но совсем
чудные, да особенные.
(1.3. Праздность)
Вошёл младшой брат в первую деревеньку и видит, мужики чудят кто во что горазд. Ни
детей, ни женщин не видно, а они знай себе, вдосталь смелую вытворяют всякие
вольности. Кто в небе о крыльях парит, да сверху песни кричит, кто на балалайке вдоль
улицы вприсядку скачет, кто рубахой машет. Одним словом не делом но праздностью
день коротают. И все дома у них как игрушки, и делать ни чего им не надобно, ибо дрова
сами колются, вода сама в вёдрах носится, телеге без лошадей сами с покосов идут,
пироги из печи на стол сами метут. Не жизнь, а сказка. Вот идёт молодец, да
приглядываться, а кругом шум да веселие. Вдруг всё смолкло. Глядь посередь
поселеньица, женщина в платочке объявилась, и скромненько так к дому празднично
убранному подходит. Подходит осторожненько, кланится низохонько, а на крыльце её
уже поджидают. Поджидают грозно брови смыкают:
- Чего тебе надобно, чего пришла? Грозно так вопрошают её.
- Ой, старшой, пришла я к тебе с бедой- отвечает она. И продолжая платочек теребить,
скороговоркой говорить:
- И то и это, и лето спето. Вот у нас вновь камешек зелёненький объявился, значит, наше
время пришло к чаше обратиться.
Женщина чуток осмелев взглянула большаку в глаза с надеждой, тот прикинув что-то,
решил что отповедь не помешает, и потому начал с обычного:
- Ну, ты меру знай, желанье конечно загадай, да ведь помнишь сама, по уговору, да по
суровому приговору, только одно желание можете попросить у чаши волшебной. А если
снимется заклятье, то и вам и нам не видать боле чудес, а будет одно проклятье, но уже на
всех.
Женщина оградила себя жестом защиты да и с поклоном ответила:
- Знамо дело большак, все сбудется, коли рассудится. Просьба малая, живём в чёрном
теле, нет ни помощи ни роздыху, так хоть по суху пока дождик не ударил, собрать
урожая, деток кормить, да самим выходить, да скотинку не сгубить.
Ей же в ответ уже из-за дверей, грозно да так, что вся улица услышала рык могучий:
- То, то, хоть и кто старое помянет – тому глаз вон, а кто забудет – тому оба. Вы над нами
потешались, время и черёд наш пришёл. На те чашу, мечи камень, да и убирайся по добру
по здорову, у меня корова вот тот подоится должна, пора отведать свежаго молока.
Выйдя и вынеся женщине чашу простую, большак сдёрнул с неё платок узорчатый, и пред
наблюдающим не подалёку молодцем предстала обычная чашка не глубока, что твоё
блюдце, но с голубой каёмочкой. Бросила туда камешек зелёненький да блестященький,
женщина, пробормотала желание, да и поклонившись отправилась восвояси, платочек всё
свой теребя. Не выдержал молодец да и стал к большаку с расспросами приставать. Что да
как, да почему, да как тако случилось, и по чьему приговору, да уговору, и не мала ли
чашка, да велика ли цена камешка.
- То, то я и смотрю, что не здешний ты, мил человек. Зайди в дом, там и поговорим, и
молока попьём и пирогов поедим, да и всё сам расскажешь, да и меня послушаешь. Оно
так и время скоротается. А то скука у нас тут, нет развлеченья, для духа отдохновения.
Пройдя в дом большака молодец, смотрел на всё во все глаза да только поражался, как же
всё здесь по волшебному велению делалось. Большак смотрел на молодца да улыбался в
бороду. Отпочивав путника, стал он слушать его рассказ о путешествиях да случаях в
пути дорожке происходящих. О том как люди живут, да чем свет белый красен. Незаметно
и вечер подошёл и звёзды засветились, а молодец всё рассказывает, да в красках и с
присказками. Раззадорил он большака на откровения, тот и принялся промеж дела тоже
сказывать. И выходило по его рассказу, что жили они ранешно так же как все. Мужики в
лесу, да на речке промышляли, землю пахали, да мёд брали. Бабы в дому да со скотиной
управлялись. Но дошли как-то до них купцы переезжие, да и привезли в их селение ещё не
раздельное, муку чудную, у них всё на неё и выменяли. Бабы от радости, что хлеб из
такой муки, ярым да сладким получается, только из него готовить стали. Всех потчевали,
да и сами пристрастились его кушать. Только неладное не скоро заметили. Стали
сварливыми они без меры, и куском хлеба попрекать стали больше меры, и то им стало не
так, и это не этак. Стали мужиков прижимать так, что многие стали семьи свои кидать да в
леса уходить. Совсем житья не стало. Как утро то скандал, то драка, ни чем баб унять не
было. Заезжать мужиков стали в усмерть. Тут и случись одному калеке перехожему к ним
забрести. Не дали бабы ему ни куска хлеба, ни плошку воды. А мужики из жалости
поделились с ним последним квасом, да куском рыбы. На утро чудной старик собрал в
селении всех мужиков и вытащил из сумы перемётной чашку с голубой каёмкой и
произнёс:
- За доброту ваши да не путёвость. За то что женщин расспустили, да дали над собой
властвовать, за то что доброты не забыли, да от поконов предков при всём том не
отреклись. Дарю я вам всем и радость и наказание. Радость в том, что чаша сия, любое
желание выполнить может. Но работает она только в мужских руках, да с подношением
волшебным. Кинешь в неё камень зелен да блестящь и проси чего сердце пожелает. Но
только сдесь-то и кроется ваше наказание. Женщины за то ваши наказаны будут, что
забыли человеческий вид, превратившись в собак злобных, благо что на двух ногах, а
внутри что бешенки по весне. Отделены отлеплены будут от вас речкой, жизнь у них
будет черней горя чёрного, но раз в год у них будет появляться камень зелёный, и вот
когда они смогут снова стать людьми да добротой в сердце лютость изгнать, только тогда
объединятся снова ваши поселения, и заклятие чаши пропадёт. Но не скоро это будет. А
давать её им вы будете, по первому требованию, что бы и они могли хоть раз в год что-то
испросить. Вам же я дарую мешочек, здесь камней тех зеленых ровно по одному на
каждого. Подумайте, чего желаете, всё и исполнится, а теперь здравы будьте. Мне пора в
путь дорогу дальнюю.
- Мол произнёс он так, исчез, будто и не было. Я-то сам пришлый, как и ты. Слава то об
этом месте чудном давненько по земле гуляет. Вот и я послушав подался за лучшей долей.
Хлебнул таково, что другим не пожелаешь. Но кто смел тот и съел, как говорится.
Цельный год у женщин был в чёрном услужении, пока не появился у них камень зелен да
блестящь. Вот тогда и похитив его, смог добраться до чаши, да и пожелать стать
большаком здесь, со всеми жизненными удобствами. Всё и сполнилось по желанию
моему. Так уж третий год большакую. А тебе бы, что хотелось от чаши получить?
Задумался над чудной историей молодец и вдруг понял, что нельзя говорить о своей цели
настоящей, будто угроза она для благополучия да праздной жизни этих людей, что труд да
дело на дурь да веселье беспечное променяли.
- Да вот хотел бы стать князем, да государство отхватить побогаче, и править там в свою
волю и сласть.
Большак, присмотревшись к пришлому улыбнулся в бороду, прогудел добродушно и
успокоительно:
- Ежлив готов годок у женщин в черном услужении прослужить, милости просим, изволь
подвинься. Так ли они всегда готовы ещё один камень потерять, на себе испробуешь..
Только смотри, не отдадут они его так. Сколько уже охотников было. Не одного из-за
речки, разорванным принесли. Принять-то в работники они примут, а вот платить не
захотят, ибо каждая мечтает камень заполучить да своё сокровенное загадать. Таково их
проклятие от калики перехожего полученно. Сегодня мостик ещё стоит, а к завтрему его
не будет. И так каждый годок. Хочешь успеть поспешай, до петухов третьих всяко мосток
обойдётся, а там уж до следущего времени. Поклонился большаку за приют молодец, да и
пошёл к речке что селение разделяла, вступил на него. Дощечки хлипеньки
поскрипывали, да отступать нельзя было. Сделал он несколько шагов, а тут и петухи
пропели. Оглянулся он, а там ни досточки за ним, только вода плещется, да вольны
мужики куражаться, придумывая, как бы ещё развлечься. Пошёл он походкой крепкой и
вошёл в другое поселение. Встретили его не ласково, понимали зачем пришёл. Он и не
скрывал, что камней у мужиков нет, а ему за работу они положат камень зелен изумруд,
если справится с их работой, да заботой. На том и порешили женщины сходом. А уж
потом оттеснив его стали промеж собой совещаться, пока он в сторонке стоял. Собрались
женщины в круг, да и стали метать жребий у кого остановится работник на год. Выпал
жребий самой ледащей да замученной. Взяла она его за руку, да и привела в дом, что и
домом то назвать нельзя было. Землянка, что и зверю то как нора не подойдёт.
Переночевал молодец в ней, а с утра отправился в лес, да и занялся тем что на дом брёвен
натаскал. Работа спорилась, а дом рос как будто тесто на пару. Вскоре и новый дом был
готов, и женщина въехала в него с детьми. Только всё едино, болезнены они были сильно.
Всё то кашляли, то в жару бреду метались. Стал молодец их со скатерти волшебной
паутинки кормить, то корешки заварит, то кедровыми орешками накормит, стали дети
радостны да полны сил. Начали женщины в селении завидовать той ледащей. Всё чаще
стали работу такую придумывать, что без сил возвращался молодец с заданий тех. Но от
работы кони дохнут, а люди – крепнут. Раздался в плечах молодец, руки его стали как
ветви дуба жилами переплетены, ноги что твои столбы коновязные, только седина в
голове прибавлялась, а разумом креп, да сноровит становился, всё больше. Ни какой
работы не гнушался, и жнец, швец и на дуде, если приспичит игрец. Особливо
пристрастился он игрушки резать, а там где игрушки, там и дети. Сердца матерей нет нет,
да и оттаивали, глядючи как мужик с их детьми играет, да играм разным учит, да игрухи
разны чудны дарит. А окоромя того, баловал он их дарами лесными, объясняя где какое
достать можно, да как применить надоть. Стали дети не только за мамкины юбки
держаться, стали сами и рыбку удить, и в лес ходить, да и в остальном в помощниках у
добра молодца ходить. Стал он вместо отца всем, стал он им вместо учителя, да
помощников у него стало столько, что и утро и вечер возле него всё толпились да чему
только не учились, знание перенимая. Наладилась жизнь в селении, матери довольны,
дети сыты, хозяйство крепко, животиной дворы полны. Всего стало хватать. Так и пол
года пролетело, так уже и год вскорости к концу приближаться стал. Подобрела хозяйка, у
которой остановился молодец, и детки здоровыми да веселыми при нём были, так как
первыми помощниками да затейниками стали у него выучившись, да и других ребят к
делу пристраивая. Решила она, что должно так быть всегда. И в одну ночь, призвала его на
разговор тайный.
- Ты молодец, скоро уж год как у нас. Старшая мать сказывала, что у меня в этот год
камень проявиться должён. Вот и думаю я, может, согласишься со мной да с детьми
моими жизнь связать. Я бы на такое и камня не пожелела. Муж мне нужен работящий, и я
хозяйкой при нём буду справной да работящей. Как думу думаешь?
Молодец на то ей только и ответил:
- Не открыл я всю правду, когда сюда пришёл. Нужен мне, камень тот зелен, не для себя,
молодильных яблочек раздобыть для родителей своих обещался я. От беды спасти их
должен я, чтобы сестра моя быстра их по старости да болезни со свету не сжила. Не могу
я добрая женщина стать твоим мужем, не серчай. С поклоном прими от меня скатёрочку
волшебну паутинку. Всегда накормит она твоих детей да тебя, да и всех кто рядом живёт
лесными плодами, да угошеньицами во любое время годика. Никому не откажет. Не раз
она меня спасала от голода лютого, да от смерти неминучей. Пускай и вам теперь всем
послужит. Не откупаюсь я от тебя и от слов твоих. Так возьми, да для людей сохрани, во
благо используй, да меня недостойного не кори, что отказом на твоё ответил.
Загрустила от слов тех женщина, не есть ни пить не может, стали другие женщины с
подозрением да со злостью на молодца посматривать, да в душе злобу копить, чтобы не
расчёт ему дать, а смерти, как и других пришлых придать. И вот однажды наступила ночь
звёздна, и прям по среди дома возник огонь зелёный и на столе у той женщины проявился
камень зелен изумруд. Откуда он проявился, про то не ведомо. Но свет его осветил всё
поселение женское, да всех поднял на ноги. Схватила камень женщина что младшого
брата привечала, в кулак, да за руку ухватила его другой, к мостку проявившемуся
потянула, не говоря ни слова. На словеса сил не тратя попусту. Собрались все женщины
поселения да с огнями факелами двинули к ней в дом. А их уж и след простыл. Не
поверили женщины, что мать детей бросила, да с чужаком к мостку кинулась. Стали
судить да рядить, где они могут быть. Самые глазастые всё-таки заприметили в ночи тени
человечески, да за собой всех остальных к речке потянули.
Добежали двое до мостка, а только один взошёл на него. Пред тем как отдать камень
молодцу, проговорила женщина слова горькие:
- Не быть мне больше в круге. Отвернутся от меня товарки да подруги, но ты и меня спас,
показав, что настоящие люди бывают, да какими случаются. Детей моих всему обучил да
ко многому приспособил. Не жалею я камня, не захотел со мной водиться, так и быть по
сему. Вон Бог, вон мосток. Иди и меня не забывай. Хоть и люб ты мне стал, но сердцу не
прикажешь. У тебя свой путь, нет меня на нём. Видно Боги так судили, да приговорили.
Втолкнула женщина молодца на мосток, а камень руку ему жгёт. Стоило ему перейти
мостик, как жжение исчезло, да и погоня из женщин остановилась, ибо не было больше ни
какого мостка. Исчез он как утренний туман, что от реки поднимался, слизав и ночь и
мосток, что успел явится, да с молодцем пропустится, на другой бережок. Поклонился
погони младшой брат, и отправился в поселение мужчин что праздности предовались.
Вроде и как в нескольких шагах, да пока дошёл, уже и солнце встало на небе синем.
Вышел большак на крыльцо своей избы расписной, и улыбаясь встретил пришлого. Видел
как кулак с зажатым камнем светится. Не надо было ему слов да разговоров, всё понял с
первого раза, да видать не доконца он людей научился разгадывать, но о том сказ дальше.
Долго ли коротко, но собрались возле путника что год назад ушёл, а теперь воротился, все
мужики и с застывшем дыханием смотрели на чашу что пред ним появилась. Каждый
вспоминал свою просьбу к волшебной голубой каёмочке, и думал о том, чего бы он ещё
пожелал, да воплотил в мечтах своих праздных. Все видели как поднял руку, все видели
как губы чего-то прошептали, но не видели как камень упал в чашу с голубой каёмкой, да
как что-то проявилось в ней. Вздох разочарования пронёсся по рядам мужиков. И было от
чего. Посреди чаши каталось яблочко обычное, золотым отсвечивающее, медовым
бочком солнышку улыбающееся. Чуть не подкосились колени у молодца, когда понял он
какую ошибку совершил. Не два, а одно яблочко он попросил, сказалась ночная погоня, да
слова что не выходили из головы молодецкой той женщины, что всем рискнула ради него,
не получив даже того на что расчитывала.
По ту пору произошло многое. Младшой брат только и произнёс, слова горькие:
- Ах, я такой, сякой, голова с дырой! Слово не воробей вылетит не поймаешь. Возврата не
будет, как ни старайся а на свет дважды не народишься.
Слова его прервали крики животные. Оказалось тут, что животина у мужиков стояла не
дояна, дрова перстали колотся, пироги печься, а те кто спал да ел, вдруг проснулись да к
остальным мужикам гневным присоединились. Ибо стоило взять молодильное яблочко в
руки молодцу, как чаша волшебная вдруг в глиняну тарелку превратилась, да во прах
рассыпалась в руках большака.
- Это что ж делаться люди добрые ? - взрыкнул большак. Но не слушали его боле мужики,
вся напасть волшебством навеянная рассыпалась. Праздность пропала, да всё вернулось в
жизнь обычную. Мосток вырос, да только не было больше поселения отдельного, все дома
по волшебству вновь стали в единое поселение что посолонь издревле выстроены были.
Бабы будто и не было всех годов проведённых поврозь, тоже вошли в круг голдящий из
мужиков, став частью их.
- Ты ж говорил, что он князем стать хотел? Что пошло не так? А что с чашей-то? А
кудысь крылья мои подевалися? А чего пироги не пекутся, и коровы не дояны?– слышался
гул возмущённых голосов. Большак подняв руку, призвал всех слушать его:
- тако могло произойти только в одном случае. Нарушил этот молодец договор. Не для
себя попросил, а для кого-то другова. Вот волшебство и прошло. Теперь предстоит нам
решать его судьбу. Ведь он у нас праздник вечный забрал? Что предлагаете с ни сотворить
за такое надругательство?
Рёв глоток мужицких, стал разносится во все стороны, предлагая казни одна другой
лютей. Но не сдвинулись люди с места. Потемнел вдруг свет белый. Не туча чёрная нашла
на селение, нашёл поток стрел, что возле каждого вдруг кричащего воткнулися. Поняли
они, что кто-то невидимый, спроста без спросу и жизни лишить их может запросто.
Расступились они пред молодцем, что сжимал яблочко молодильное, и выпустили его
сквозь коридор шипящий да проклятья посылающий. Шёл младшой брат, и казались его
глаза пусты, а губы шептали только как заклинание вопрос не простой, да разумом не
принимающийся: «Пошто одно яблоко?» Вскорости покинул он то поселение опять
ставшее единым, да зажившим опять простой жизнью, в трудах да заботах о животе всех
заботящихся. Дошёл молодец до пригорочка, глядь а его там охотник побратим
ожидаюче, травкой сидит поигрывает.
- Так вот кто меня, от беды спас неминучей?
Охотник поднялся с травки мягкой да зелёной, поднял лук свой с колчаном полупустым,
да с улыбкой проговорил:
- Вместо здравствуй брат, ты меня вопросами забросать решил?
Обнялись побратимы, да и отправились в обратный путь. А уж как дорожка их опять в лес
привела, охотник только и сказал:
- Не мог я идти с тобой брат. Не принял бы ты мою помощь. Ведь как всё было-то. В ту
ночь, что провели мы у ключа лесного, пришла ко мне Богиня лесная. Да и поведала, как
могу тебе отплатить за доброту твою. Год без малого, кружил я по этим местам, а как срок
подошёл, так я тут как тут. Всё как и предсказано, сбылося. А теперь нам в разные
дорожки идти побратим. Теперь меня и Боги простили и долги судьба позволила
отпустить. Нет мне больше места среди людей, про то и Боги ведают. Стану я теперь
хранителем леса, пусть хоть так алчность свою неумерную пред живым лесом заглажу. Да
будет так во веки веков. Прощай брат.
Поклонились друг дружке молодцы, да и обнявшись на последок сжали руки. Солнышко
высоко, а по дорожке далеко. Шёл молодец, через луг, да через лес, притомившись,
присел возле ручейка, на камушек теплый да мхом укрытый. Напившись да умывшись,
собрался он уже путь дальше продолжать, как рушник, что Богиней завещен вдруг на
нитки рассыпаться стал, будто рукой кто невидимой, в клубок стал полотно скатывать.
Пока с удивлением смотрел на чудо это младшой брат, пропустил он и то как возле него
по старчески скрипя да придыхая оказался старичок в чистой рубахе, на посох чудной
резной опираясь, тоже решил из ручейка испить. Смотался рушник в клубочек, да и
нырнул в суму к молодцу, вот тогда-то и старик путник заговорил, промолвил, голосом к
себе привлекая:
- Мира тебе отрок.
Ответил ему учтиво вежеством уважив старость и седины путника, младшой брат.
- Мир и тебе дедушка. Не видел как пришёл, но землица матушка для всех, так что не
делить нам её с тобой, всем места хватит.
- Мудро говоришь сынок. Долго я хожу по дорогам этим, уж и счёт годам потерял. Посох
железный про то только и ведает.
На слова его молодец произнёс:
- Чего же ты так долго дедушка ищешь? Поведай, откройся, коль не спешишь, так и у
меня время, для сказа подорожного всегда найдётся. А уж потом и мой черёд настанет и
свою дорожку поведать рассказать, коли захочешь послушать поскучать на досуге.
Стал старик ведать про то как семьёй жил, как состарившись выгнали его дети из терема
хоромного, как бродил да слушал о чудесах земли родной. Как узнал о том, что в стороне
этой где-то близко есть чашка голуба каёмка, что любое желание исполняет, и что хотел
он через ту чашку молость себе вернуть, дабы жизнь по новому прожить, другому детей
своих научить, чтобы старость в почёте да не в нужде встретить. Скололо сердце ретивое
молодца, когда слушал он рассказ долгий старика, не заметил как ночь утром сменилася,
да только солнышко вновь на небо взошло, окончил свой рассказ старик, а молодец,
вытащив яблочко молодильное протянул его старику со словами:
- Долго я был в дороге, по моей вине нет больше чаши с голубой каёмкой, что любое
желание могло исполнить. Хотел я своим родителям молодильное яблоко принести. Да в
беспаметсве попросил не два, а одно только. Слушая тебя дедушка, понял я, что тебе оно
нужней, а я ещё себе да родителям своим найду. Время у меня есть, есть и друзья, так что
справлюсь с бедой и яблоки обрету и семью свою спасу. Бери дедушка, пускай у тебя всё
получится, ты своей жизнью заслужил это.
- Чем же мне отблагодарить за подарочек твой?
Старик задумчиво вертел вручённое яблоко медовый бок. А потом встав на ноги крепкие,
протянул молодцу посох свой железный со словами:
- Нет лучше помощника чем этот посох. И от бед прикроет и от напастей спасёт, и от лих
да злоключений первое средство в нём. Проси его, услышит он, и станет тебе и другом и
судьёй и товарищем и приятелем, слугой верным да рукой правой. Возьми его в
благодарность за чистое сердце твоё, что старику не пожалев всех годов да усилий, по
одному слову отдал плод сей.
Вот стоял пред ним старик, видел как посох держал, да не видел как растворился в
воздухе, только посох железный после него к руке молодца примериваться стал. Теплый
он был, будто живой, лёгкий да прочный. Настоящий друг верный да надёжный, в путь
дорогу зовущий, спину прикрывающий от всяких невзгод. Вспомнились тогда слова
молодцу слова духа Моховика, что за помощником ему идти по дороге этой. А ведь за
всеми событиями да свершениями забыл он совсем об том. Но пришло время и молодец,
будто понимая по наитию кинув посох на землю произнёс, будто всю жизнь с
волшебными палками обращался:
- Встань передо мной, конь вороной, как лист перед травой.
И по слову его встал пред молодцем конь вороной. Сам тёплый живой, а бок железный
крепкий, будто зовёт и манит прокатится. Взобрался на него молодец, да кинув пред
собой клубочек что из рушника Богини образовался, вскрикнул:
- Веди меня к камню развилочному, к Богине матушке, путь у меня теперь с таким то
помощником вдвое быстрей будет. Наподдал шпорами коню чудесному и взвился на нём
в небо, да так что дух захватило, да руки сдавило на уздечке. Выше облака стоячего, выше
леса столетнего, летел чудо конь, солнце с луной в небе менялись, а молодец всё дорогу
отмерял, будто по простой дороженьке ехал. Не прошло и трёх дней, как конь опустился
возле мхом обросшего валуна. И превратившись в посох сам прилип к руке левой
молодца, будто пес ласковый льня, приник к руке молодца богатыря.
Отошел молодец от камня да и произнёс:
- Один в поле не воин, а путник. Закрывшиеся глаза его приоткрылись и вновь он
оказался возле изгороди медной, за которой изба была старушки. Старушки не простой, а
самой Богини пекельного царства- Ягинишны.
Пропустила его изгородь как своего, стоило посох над ней занести. Изба повернувшись
приветствовала его открывающейся дверью дубовой да словами ворчливыми от хозяйки
необычной:
- Я уж думала косточки его вороны по земле раскидали, а он вот он не зван, не гнан, а
смертью не кликан, да злобой не порчен. А у меня понимаешь, пыль столбом, дым
коромыслом, а изба не топлена, не метена, тут ещё и гости припожаловали. Ну, проходи
чего замер-то.
Стоило ступить молодцу на крыльцо, как старушка остановила его жестом, со словами:
- Чудеса в решете, дыр много, а выскочить некуда. Этож откель у тебя соколик посох
самово Дыя прародителя?
Молодец сперва выслушав Богиню, потом воззрившись на посох будто на диво дивное да
чудо чудное в жизни не приключающаяся, замер с поднятой ногой над ступенькой
избушки на куриных ножках
- Ладно всему суть да дело. Шапку снеси баннику да с поклоном отдай, курочку чёрну
потом ему дам, ну а уж потом давай к столу. Насытившись, да рассказом попотчуешь
старушку, дабы и её страсть насытить.
Отмер молодец да и сделал как старшие велели, и уже потом сидя за столом дубовым и
рассказывая обо всём, понял, что времечко пробежало не меряно, и что может и нет
родителей его уж и совсем в живых. Заметила заприметила Богиня его грусть тоску, да и
молвила слово своё святое:
- Не было родителей твоих в моём краю порубежном. Видать маются они тебя
дожидаются. А сестра твоя быстра, не совсем душу потеряла, совесть растеряла, да честь
оставила на задворках, коли до сих пор их сюда не спровадила, видать пред людьми и
собаке стыдно становится. Не грусти, лучше вести с пути расскажи, что да как, да где и
почему. Собрался с духом младшой брат, да и стал ведать что и как сотворил, да как дело
решил, каких людей видал, да что про всяко разно слыхал. Рассказал он и про страшку
задворенку, а Баба-яга ему в ответ:
- Что ушёл живой, Богиню Доли благодари, видать под счастливой звездой ты рождён
был, коли и нечистиков смог полонить и с ней чёрномогучей колдуньей справится.
Когда же шел рассказ про охотника, что от жадности человеческой избавился рушником
подаренным утеревшись, на то Богиня только и хмыкнула:
- Про то мне уже ведомо, сестрица моя, тот рисунок рукой моей сделанный узнала, потому
и приняла покаяние от него, да и в духа лесного защитного на службу вечную определила.
А уж как хохотала она узнав про чашу с голубой каёмкой, так и не выскажешь. Хлопала
она себя по костлявым бокам, да приговаривала:
- Прям в пыль развалилася, а они стоят как громом сражённые? Да мастак ты молодец,
вещи волшебные портить, да в распыл их пускать.
А уж как про посох стал рассказывать, тут хозяюшка избушки на курьих ножках враз
посерьёзнела, да приговором заговорила:
- Знать выпала тебе честь не малая, да проверочка знатная. Если уж сам Дый с неба
спустился да к тебе оборотился, знать дела в мире Яви совсем плохи. Да, молодец, видать
ты герой, каких земля матушка давненько не рожала, не выпёстывала. Но стать
богатырём, не быть всегда им. Помни об этом. А за рушник не волнуйся. Протяни руку к
суме, да и вынь на свет полотенчико.
Как сказано так и сделано, и вот пред изумлёнными глазами молодца, клубочек что да
развилочки перекрёстка его довёл, вновь в рушник самотканный да вышитый вновь
обернулся, белее белого став, краснее красного вышивка на нём красилась. А уж
старушка, попотчевав молодца и попотчевавшись сама его рассказами дивными да
вестями путными, стала спать его укладывать:
- Утро вечера мудренее, ложись отрок, завтра снова в путь дорогу, понесут, поведут ноги.
Поклонился молодец Богине, да и отправился в опочивальню, вновь возлёг на кровать
широкую, да на перины мягкие, как будто в мягкое облако провалился. А уж утро настало,
вновь собираться в дорогу время стало.
Проводила до порога его Богиня, да не утерпела, как из двери выходила видел молодец, а
как оказалась за спиной, так и понять не смог.
- На держи, не смотри, что корява, да сучковата, зато тебе и охрана и помощница на путь
этот.
В руках она держала невесь откуда взятую маленькую дубинку из корневища дуба, да так
ловко показывала как ей можно управляться, что глядя на неё улыбнулся молодец. А
Богиня знамо дело взъярилась, характер буйный проявляя:
- А ну-ка дубинка проучи наглеца.
Тут-то и началась потеха, стала дубинка охаживать молодца, что ни есть толково. С
чувством, с толком , с расстановочкой. И так и этак по бокам его охаживала, уму разуму,
да почтению к старшим поучивала. Молодец же получив горяченьких, укрываясь от
дубинушки, прокричал сообразивши:
- Дубинка в суму.
И как по сказанному, как по писанному дубинка, успокоившись, залетела в суму
переметную, что у младшого брата на боку висела, свово часа дожидаючи.
А богиня снова улыбается, да и говорит:
- Вот тебе и первой урок, над старыми людьми не потешайся. А что сообразил как
управится, то второй урок, как с вещами волшебными обращаться, Ну, а третий урок, сама
жизнь даст, тогда не обижайся. На шкуре своей молодецкой почувствовал, значит сам
попусту, в дело пускать не будешь. Скатертью дороженька. Иди стежкой торной, боги с
тобой. Гой.
Как вышел не видели, как возле камня развилочного очутился, не помнили, да уж есть
срок, есть сума, есть и дела судьба.
Сказка о том что бывает когда с больной головы на здоровую сваливают, да и думают
что это не накладно.
Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, не за тридевять земель, ни за тридесять морей,
в стороне родной да знакомой, проскакал выше лесу стоячего, ниже облака ходячего
молодец на коне в белых яблоках, не успел народ повернуться, а молодец тугой лук
натянул да давай во все стороны стрелы пускать. Стрелы падают, градом сыпяться, куда
стрела та не упадёт ни воткнётся, везде всё зеленым становится. Только люди за сохи да
бороны взялись да во всём управились глядь, а за ним другой скачет ужо на золотом да
красном жеребце молодец. Молодец не простой , а удалой с чудным соколом на руке.
Вскинул молодец руку, подбросил птицу, закружил в небе голубом сокол дивный. Круг
полёта, да крыла тень чудо чудное творят, где не увидят его люди, там и урожай
поспевает. Только собрали, только припас сделали, как с горы к самому вечеру, показался
всадник диковинный, с золочёным рогом звериным. Мужем он отважным всем явился да
и пригодился. Звонкий звук того рога по всей землице матушке прокатился, свадьбами
людскими отозвался, урожаями да пашенкой люди встретили того всадника. А уж как
месяц золотые рожки показался на небосводе, так появился последний всадник, да не
юноша и не муж уже, но старец седобородый, и не лук у него, и не меч у него, то
рогатина. Но рогатина не проста, а трезубая, инеем снегом пометённая. Куда не ткнёт той
рогатиной, везде снегом земля укрывается, люди в дома прячутся, печи кормилицы
топятся, да сказки сказываются. То не сказочка, то только присказка, сказка будет
впереди.
(2.1.Гордыня)
Вновь попал на перекрёсток семи дорог младшой брат, а уж дух Моховой его дожидается,
от счастья рот разевается.
- Слышал, слышал о твоих похожденьицах, да судах и ряженьицах. Ай, да молодец, ай да
путничек мне знакомицей, что же ты остановился, притомился, выбирай путь другой, да и
пусть Боги будут с тобой.
Понял младшой брат, что от добра добра не ищут, да и пошагал, прежде духу
поклонившись, по второй тропинке, что от прежней в стороне была, в стороне была, в
путь дорогу звала.
Весь день шёл, до заката солнышка, и всю ночь шёл, не останавливаясь, а как ноги устали,
да тело притомилось, вызвал посохом играючи коня вороного, на него вскочил, да и
дальше в путь отправился. Долго ли коротко, но вот на той линии что небо от земли
отделяет стал чернеть город прибольшой, да преславный. Остановил бег своего коня
необычного младшой брат, слез с него, да и опять в посох оборотив скакуна, пошёл
походкой неспешной к стенам города славного. Час шёл другой, дорожка торная, под ноги
кидается, стёжка не отпускается, так промеж дела и до стен больших да каменных дошёл
молодец. В ворота вошёл, да к людям пошёл, и дорога его супротив замка
величественного проходила. Чернел тот замок как кусок угля среди крупинок риса, несло
от него таким холодом, что и лишний раз приближаться к нему ни у кого желания не
появлялось. Ощутив, что зло идёт от замка, молодец продолжил свой путь до конца
городка что прятался за стенами каменными, и уже в самом конце увидал простецкий дом,
что будто бы звал остановится усталого путника, предлагая и отдых и уют, да и доброе
отношение. Будто что-то подсказала чуткому сердцу героя, и он не замедляя шага прошёл
к порогу дома того. Постучав в дверь и услышав приглашение войти, не замедлил этим
воспользоваться. Войдя же в дом, он остановился, красному углу поклонился да на ночлег
попросился. Как по писанному было сказано, а потому и место было дадено, и в углу не
отказано. Жил в том доме простой столяр резным делом увлекающийся, лавки да
скамейки делал, когда просили и домовины строгал, да и ложками плошками, тарелками
подносами не брезговал. Если надо было людям добрым, то и плотничать способен был,
топором вензеля на коньках домов будто живые стояли. Всё делал, работу любил да
ценил, ею жил. Но ещё у него была одна любовь и радость в жизни. То была его
единственна дочь. Красы неизреченной, осанки царской, да кротости и вежества, незлобия
и душевности, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Как увидел её добрый молодец,
так и влюбился сразу с порога, не отойдя от дороги. Но как говорится, смирен, смирен, а
не суй перста в рот! Встретила она его хоть и ласково, а глаза так и норовят насквозь
проглядеть, да червоточину какую увидеть. Рассчитался он за угол, да и принялся
намёками показывать, что и от стола не откажется, коли хозяева, ладны да приглядны, так
и гость не останется внакладе. Голод не тётка, пирожка не поднесёт. И хоть гол как сокол,
да остёр как топор. Завязал разговор молодец, и выяснилось, что в городе этом проживает
царь государь, да такой, что хоть глаза завязывай да убегай. А вышло так, что когда-то у
старого царя да царицы не было детей, долго горевали они, пока не пришёл в их город
как-то волхв многомудрый. Бросились они к нему в ноги, да и стали умолять о чуде.
Согласился божий человек помочь, у Богов пресветлых дитя испросить. Как сказано так и
сделано было. Выпросил у Богов дитятю волхв, да и пошёл своей дорогой. Не захотел
остаться при ребёнке учителем, может потому так и получилось в дальнейшем горесно.
Рос дитятко умным да добрым, по первым летам, а потом как подменили, то ни так и это
не этак. Родители его царские ни на что смотреть и слушать не хотели, всё ему сходило с
рук, ни в чём окорота не было. За любили, избаловали, а о том и не слыхали, как вмиг где
был человек возникло лихо. И стал моментом хороший человек, отроком порченным
гордыней замученным. Тек рассказ не быстрёхонько да на столе яства выставлялись не
прихотливые, а всё сводилось к тому что и путник голод удовлетворил, да и сказ про царя
государя этой местности услышал. Ослеплённые горем родители не долго на свете
задержались и остался царь государь совсем один. Всю страну в страхе держит,
кровушкой не виновной залил. Что не так , сразу на дыбу, али на кол, потому и люди здесь
не веселы, да и пришлых не привечают. И хоть молод ещё государь, но смерти ему все
желают, только молчат о том да горько вздыхают. Понял молодец, что его судьба здесь
остаться со злом да несправедливостью, с гордыней царской да высокомерием
государским поквитаться. Вечер их застал, там же где и день. За столом и молодец о своих
поисках рассказал, да про свой обет поведал. Видел он как глаза девушки от противных,
до милостивых стали. Понял, что по сердцу ей его рассказ пришёлся. Вспыхнуло его
сердце, сердечной волной, да и застучало веселей. Ночь прошла спокойно, а как утро
настало, решил молодец по городу пройти, на торговое место забрести, где бывают люди
разные бывалые много знающие да много слышавшие, что могут и сказку сказать, а могут
и совет мудрый дать. Бродил он не долго по лавкам да хозяйским местам, как увидел что
все торговцы попрятались, будто чума на них шла. Увидел он отряд воинов в железные
латы зашитых, а возглавлял их человек и ни молодой и не старый, но с каким-то белым
угаром. Воины все как один рослые да со степными хищными лицами, будто волки
промеж овец шли, товары швыряли, что могли разбивали, да при этом что стадо гусей
гоготали. Человек же с бледным лицом криво улыбаясь, пальцем тыкал, что взять, ни за
что не платил, да и ещё если человек попадался ногой его бил. Встал молодец супротив
этого отряду, да и приготовился к разговору. Не стали его слушать а стали окружать
чтобы сокрушать. Размашнулся он посохом волшебным да закрутив вокруг своей головы
его отпустил, как колесом проехался. Остались воины где стояли, там и легли в пыль
торговую. Один только вожак остался на ногах супротив молодца.
- Ты кто таков будешь? Пошто моих воинов обидил, в пыль дорогу положил. Аль из ума
выжил, что самому царю государю, на дороге встал, да в ноги как полагается, не упал?
Молодец же ему в ответ:
- Царь государь о своих детях печётся, а не волком среди овец, кто под зубы да лапы
попался, стрижется.
Вспылил человек с белым лицом, да и вытаскивая саблю острую, только и прорычал:
- Я тебя невежда научу с царями говаривать, да в ножки падать, при одном желании
царском околевать.
- Ну что же, посмотрим. А то на словах все герои, а как до дела, так потеха.
Распахнул сумку перемётную, молодец да и произнёс в неё:
- Ну-ка, дубинка, выбей из этого царька всё дурь вместе с гордыней, да так, чтобы
переучивать не пришлось заново.
Только произнёс он эти слова, как волшебная вещь взялась за воспитание и обламывание
царя государя. Час прошёл, другой пошёл, пока не иссякли силы царские от дубинки
сабелькой отмахиваться. Надавала она ему и тумаков и шишек наставила, в ум ввела, да
гордыню исправила. Лиха беда начало, есть дыра, будет и прореха. Так и получилось, что
к вечеру солнышко ещё не повернуло, а уж царь государь сам в пыли лежит о милости
просит, гордыню забыв, спесь свою поносит. А младшой брат стоит и на всё это смотрит,
да приговаривает:
- Не над людьми спрос требуй, а над собой. Не людей бей, а себя колоти, про гордыню
забудь, ни кому зла не чини. Вот тогда отцом своим людям будешь, а не упырём кровь
сосущим.
Притомилась дубинка царя обхаживать, младший брат ей и скомандовал:
- Дубинка в суму, благодарю за услугу царю!
Поднялся ели ели царь из торговой пыли, да присмотрелся к добру молодцу. А потом на
войско своё поверженное и говорит:
- Чай ты колдун, коли так сумел с моими людьми да и со мной, суд да расправу скорую
учинить?
- Я путник, только путь мой по Прави лежит, от Кривды бежит, потому и не смог пройти
мимо этих твоих злодеяний.
Царь государь покачал головой, да только и произнёс:
- Оживи людей моих, они мою волю творили, мне за всё и ответ держать.
Подошёл к падшим воителям молодец, да другим концом посоха до каждого дотронулся,
встали окаменевшие витязи, недоумённо смотря то на царя, то на того кто их так полонил,
как детей малых по разметал, да успокоил в камешки при дороге обернувши.
Вытащил царь кошель, полный золотых, да и кинув его старшему, только и сказал:
- Ваша служба закончилась, идите в другие земли там ищите себе стола и крова. Не хочу
больше разбой и раздор в своём государстве чинить. Тм за всё сполна, всем хватит.
Поклонились воины своему недавнему хозяину, да спешкой да быстротой удалились за
стены города, отправившись искать лучшей доли для себя наемничей.
Поглядел царь государь, на пришлого и мотнув головой, позвал его указав на замок свой:
- Пошли, учитель уличный. Нам есть о чём поговорить. О себе расскажешь, о чём в
царстве творится деется поведаешь. Чай есть о чём мне поговорить, теперяче с первым
советником государевым.
- Благодарствую на добром слове царь государь, только советником тебе я не смогу стать,
ибо это место должна твоя совесть занять. А вот гостем на несколько дней может и
останусь.
Так переговариваясь дошли они до замка. Вышколенные слуги старались не поподатся на
глаза грозному правителю. Казалось, что замок мёртвый. Не было в нём жизни, роскошь
одна. Золото да парча везде, а жизни не было. Вошли они в тронный зал, а там стол от
роскоши ломится, да бойких прислужников не было, только несколько старых да
уставших стариков, кому и деваться-то не куда, прислуживать стали. Еда в горло не лезла
ни тому, ни другому, вино не пилось, да и кругом стояло такая тяжкая тоска, что только
теперь понял младшой брат, что кроме спеси здесь ни чего и не могло вырасти.
- А пошто, у тебя царь государь второй половинки нет, или в покоях она?
- Да откуда ей взяться, половинке-то той? Несколько раз приезжали гонцы из соседних
государств, хотели предложить своих принцесс, да мне они все пустыми и глупыми
показались. Так и не срослось у меня с царицей.
Молодец, улыбаясь вспомнил дочь столяра. Вот уж из кого вышла бы наипервейшая
царица. Подстёгнутый такой мыслью. А у честного, что на уме, то и на языке, выдал
царю:
- Встретил я тут одну девушку. Красоты неписанной, гордости женской настоящей, да и
разумом не обделенной. Запала она мне в душу и в сердце. Даже сам не заметил, как
сердечко стало по ней бится колотится сильней прежнего.
Заинтересовался царь государь, да и говорит:
- Слушай, а пойдем на девицу посмотрим. Скучно мне здесь одному сидеть.
А молодец ему и отвечает:
- А почто не пойти? Пойдем, только платье простое одень, да человеком без спеси
подойди, глядишь и понравится, как люди честные в твоём государстве живут.
Не откладывая на долго что решено было, перекинулись они в добротные да чистые
одежды не дорогие, и отправились в путь дорожку. Видели как выходили, да не видели
куда пошли добры молодцы. А они улочками неказистыми, дошли до дома столярского, и
как ни в чём ни бывало в дом вошли, красному углу поклонились. Дочь хозяина в это
время на стол накрывала, да царя признала, хоть и слова плохого не сказала, да брови
нахмурила. А царь государь, как увидел плотника дочку, так и замер от любви голову
потеряв. Толкнул его младшой брат, вместе так и прошли за стол, простой похлёбкой да
куском хлеба, наслаждались как самыми вкусными яствами. После же разговоры стали
говорить, сказки да прибаутки в разговор вставляя перемешивали. Стал царь тихенько
отходить, стал чаще то на спутника, то на девушку поглядывать, а потом и заявил:
- Я вокруг да около ходить не буду. Мне нужна хозяйка в дом. Отдашь свою дочь старик?
Приданное мне её не требуется, всем и тебя на старости обеспечу.
Улыбнулся старик да и промолвил:
- Замуж сходить не напасть, кабы за мужем не пропасть. Ты что скажешь дочка, на слова
эти спесивые?
А девушка и откликается, посуду со стола простую убирая:
- Залётывал сокол в хозяйский курятник, да там и ощипан был. Выйти за муж, я не прочь,
да вот условия у меня есть.
- Какие такие условия, выдвинуть можешь?
Вскинулся было царь государь. А молодец, что до этого опешил от слов царя и от его
поступка, стал поглаживать в суме дубинку волшебную. Заметил этот жест, царь государь,
да и более спокойно и по-доброму промолвил:
- Хорошо будь, по-твоему. Говори свои условия. А там честным пирком да за свадебку?
Молодец взяв, наконец, слово, проворчал:
- Это бабушка ещё надвое сказала. Толи будет, толи нет.
Встал царь из за стола, да и произнёс:
- Я царь государь земли сей, пришлась ты мне по душе девица. Настоящая из тебя царица
получится. Собирайся советник во дворец пойдём, есть о чём говорить, есть о чём думать.
Завтра пришлю за условиями твоими человека. Прощайся молодец, я тебя на улице
подожду.
И с этими словами из дому вышел. Молодец, же собрав свои нехитрые пожитки,
поклонился столяру, дочери его, только и произнёс:
- Знал бы что так выйдет, не привёл бы его сюда. Да видать что на роду написано не
обойдёшь, не объедешь, все едино случится, приключится.
Поклонились хозяева ему в ответ, да только и промолвили:
- Может и к добру всё случившееся.
Столяр, знаком охраняющим очертился, топором плотницким перекрестился.
- Может и жизнь другая в государстве нашем настанет. Мил ты мне добрый молодец, но
если выполнит условия царь, не серчай, за него выйду, а не за тебя путника, обет
исполняющего.
Вторила ему дочь его, с тоской на бравого молодца глядючи.
Вышел сердитый младшой брат из дома, да грозно на царя уставившись, стал открывать
суму свою перемётную. Царь подняв руку как бы защищаясь от волшебной вещи,
проговорил:
- Повинную голову мечом не секут. Понимаю тебя, и даже признаю, что посягнул на
чужое. Да только иначе поступить не смог. Видать не всю ты во мне спесь выбил.
Согласен ещё раз отведать угощенья твоего молодец, но теперь, уже за чувство светлое,
что в душе поселилось, не жаль ни чего, даже живота своего.
Произнёс он слова эти, и понял молодец, что сам во всём виноват, а с дурной головы на
здоровую, не дело переваливать. Махнул он рукой, как отрезал, да и зашагал вслед за
царём той страны. Быстро дошли они да замка, да и приготовились вести беседу долгую,
да разумную. Царь всё выспрашивал, да испытывал. Молодец же как по правде жизненной
отвечал:
- Вот ты спрашиваешь, чем спесь да гордыня от гордости отличается. Буде и грань-то
тонкая, и слова-то родные совсем. А думается мне, что спесь, это когда только себя
одного любишь да видишь, а всё и все пред тобой букашки меньше. Хочешь раздавишь,
хочешь просто мимо пройдёшь. Все вы от рождения этим болеете. Потому как вам
внушая, что вы самые самые, этим заразу эту и прививают, да так, что сами впоследствии
от того и страдают. Я не долго тут, да и то уж наслышан, как матушка твоя да батюшка,
чрез стыд за тебя, жизни свои укоротили. Сами и виновны были, сами и ответили пред
Богами кого себе вымолили.
Замолчал надолго царь государь, вглядя куда-то вглубь себя, будто вспоминая, да
сопостовляя слова эти с тем что было в жизни у него. И понял он, что во многом этот
пришлый прав. Потекли у царя слёзы горькие, душу очищая, да последние остатки спеси
из сердца да души вымывая. А молодец, будто и не замечая слёз царских продолжал:
- Гордость же, совсем другое чувство. От него нет зла. Ибо гордый человек, предпочтёт
смерть несвободе. Предпочтёт гордиться пусть и бедным, но добрым да заботливым
отцом, чем барышником людей душащий за долги да недоимки, шкуру последнюю
спускающий. Гордится надобно землицей своей, ибо она тебя кормит, людьми своими,
только они могут в годину лихую, за землю, да тебя постоять. Вот она гордость какая.
Посмотри на девушку к которой посватался. Что мне дорогу перешёл, как тать из-под носа
увёл, о том разговор иной. Но ведь гордость-то у неё царская, не твоей спеси чета. Пусть и
прозябает она, а даже признав тебя чести своей не уронила, страха пред тобой
душегубцем не проявила. Сам понимаю, что лучшая она тебе пара, всегда сможет отлуп
тебе дать, да за себя постоять.
Возмутился было царь, да призадумался над словами, а тут и слуги пожаловали с плетьми,
да розгами, поклонившись, приподнесли их царю, задумавшемуся, со словами:
- Царь государь, время настала вечерней порки, за все наши несуразности.
Посмотрел на них царь, как на полоумных да и произнёс слово своё царское:
- Не будет больше наказаний, но не об этом хочу спросить вас, слуги мои старые. Хочу
спросить. Вы гордитесь мной?
Отвечал самый старый из них, что как снег был бел:
- Мы гордились твоим батюшкой, что справедливым да сердечным был. Что народ любил,
да за землёй следил. Мы гордились твоей матушкой, что добрее всех была. Любого слугу,
да крестьянина принять могла, выслушать, да помочь не брезгуя. А тобой нет нам нужды
гордится. Ты в гордыне сам живёшь, и тем, кому платишь золотом, те тебе и служат за
него, а не за то, что ты человеком на троне сидишь. Горькие слова наши, хочешь, вдарь
государь твоё право царское, да другого от нас ты не услышишь, нам теперяче терять не
чего, старые да немощные мы стали. Седины нам и защита и утешение.
Выслушал своих слуг царь, да и отпустив их вновь задумался, а потом уже чрез некоторое
время обратился к молодцу, что внимательно смотрел на него, дожидаясь, когда же Боги
что душу людям закладывают, чудо свершат:
- Прав ты во всём путник. Негоже царю сирых да малых забижать. Забирай себе невесту,
честь по чести свадьбу вам сыграю, сам изменюсь, да людям служить буду, а не себе,
землю опять под руку возьму как хозяин, а не как временщик. Надобно менять себя, тогда
и люди ко мне изменятся. Страх, да смрад шёл от меня. Хватит. Завтра всё начнётся
сначала, как при батюшке с матушкой бывалочи. Останься со мной, во всём мне будь
поддержкой, чтобы с пути и я не сбился. Сделай милость, останься, не за себя прошу, за
народ, да за землю. Хочу чтобы и меня как моих предков уважали, а не боялись,
гордились, а не стелились за золото поганое. Что скажешь? Хочешь быть первым царю
советником и братом названным? Хочешь, сам от трона отрекусь, тебе место дам, надоело
всё. Всё хочу исправить пока в силе ещё, чтобы седым пред Богами представ, мог с гордо
поднятой головой стоять, а не как пёс побитый, грехи, что блох на шкуре своей считать.
Отвечал ему добрый молодец:
- За один день чудеса не случаются. От своих слов царёвых просто так не отрекаются.
Чего девку позорить выдумал? Сам посватался, поперёк батьки в огонь сунулся, теперь и
спрос с тебя. Глядишь, и выдюжим задания. Но вот к людям твоим отношения уже
завтрева менять надобно. То, что своих разбойников распустил, это тебе в городе зачтётся,
что больше наёмников звать не будешь, тоже добром отзовётся. Хоть и берут меня
сомнения, но чтобы точно знать, что не блажь тебе в голову втемяшилась, что понастоящему хочешь и к себе и к людям отношение сменить, нужно что бы время прошло,
всходы дались бы. Тут только одно мне на ум приходит, чтобы рядом был тот, кто и
поддержит и полюбит тебя, и во всём добром на путь наставит. Ты прав, я путник, тем
более обетом связанный, а потому не с руки мне ни царёвым советником быть, ни братом
названным, в твоих покоях жизнь свою прожигать. Потому и разумом своим понимаю,
что окромя дочки столяра да плотника, ни кто этого сделать не сможет. Так что завоевать
её я тебе помогу, в палаты твои царские как жену тебе приведу, а пока утро вечера
мудренее, пошли спать почивать твоё величество. Завтра настанет срок, вот и будет нам
урок. Сам пойду к ней от тебя да твоего имени.
Договорившись обо всём, оба пошли в хоромы приготовленные, да до утра проспавши,
встали с ранним солнышком, разойдясь по делам важным да ответственным.
Царь государь по ту пору собрал всех своих слуг , что ещё в замке были и положившись
на них, стал думу с ними думать, как и что исправить уже сегодня, чтобы завтра народу
легче жилось, можилось. Целый день не утихали споры, но к вечеру указы царские были
написаны, и на площади зачитаны. Народ сперва подумал, что царь рехнулся, но как,
понявши да рассудивши, что жизнь по этим законам будет легче, да мягче, так и царя стал
нахваливать, что и до окраин донеслось непременно.
В это время, добрый молодец отправившись к дому столяра, наперёд купив дивных
цветов, и с ними подошёл к дому знакомому. Встретили его двое, да удивились:
- Где же золото, да парча, камни драгоценные, да слуги приклонённые? Али перепутали
мы, и не царь государь приходил вчера, да здесь бахвалясь, дочь мою сватал, да в жёны
звал?
Хитро улыбаясь, спросил его столяр с топором плотницким за поясом. А дочь его взяв
цветы, да уткнувшись в них лицом, только и промолвила:
- Чай сам бы он да до такой хитрости, как сердце девичье покорить и не додумался?
Улыбнулся молодец, да и ответствовал:
- Не права ты дева, по отношению к жениху своему. Именно он и своими руками в саду
нарвал их, говоря при этом, мол обрадуется девушка цветам, что на неё красотой похожи,
да и не будет невыполнимые задания давать. Ведь нам век вместе делить, люду простому
жизнь продлевать. От себя только и хочу сказать, многое пересмотрел, на многое поиному взглянул, а ещё больше понял царь государь ваш. Потому я и пришёл, а о том, что
он спесь свою усмирил, да к добру поворотил, об этом ещё вечер не настанет, сами
услышите. Так что, давай своё первое задание девушка, а уж жених твой будет думать
мараковать, как его исполнять.
Зарделась девушка, пришлись слова ей по сердцу, но и отступать гордость девичья не
позволила, объявила она первый урок, такой:
- До завтрашнего вечера, пусть тот, кто хочет меня в жёны взять, представит мне не
руками сделанное, не металлом исполненное, не животное не гада, не деревянное не
полотняное, недорогое и не безделицу, чтобы не шло и не ехало, не живое да не мертвое,
а само по себе счастьем считалось.
Крепко задумался добрый молодец, пошёл он опечаленный, по улочкам этого города, да
видя везде счастливые лица горожан, понял что царь действовать начал как и договор был.
А коль был договор, так значит ему и ответ держать за царёва счастье. Решил он зайти в
корчму, да там за кружкой кваса уставшему телу покой дать да роздых. Вошёл он в ту
корчму, а ему на встречу голь кабацкая. Просит та голь кабацкая кубок зелена вина.
Прошёл молодец, да и попросил и того и иного для сотоварища, что за один стол с ним
усевшись, стал дожидаться преподношеньеце. Выпили они дружно, пусть и каждый своё,
да задумались согласно глядя в пустые кубки. Прошло время, а голь кабацкая возьми да
спроси, что мол не весел, что головушку повесил. Не стал отмахиваться от него молодец,
да всё честь по чести и ответствовал, и про уговор, и про разговор, да и про то как царство
государство изменится, коли на девушке царь женится. Задумалась голь кабацкая, да ещё
раз переспросила условие урока данные. А потом потребовав второй кубок за награду,
только и сказала, повеселевшим голосом:
- Это разве урок, это сущая безделица. Просит она птицу счастья выструганную, ну а там
уж сам додумывай, как да что, и про что да и зачем.
Поклонился добрый молодец, да на радостях ещё один кубок лично поднёс голи кабацкой,
а сам тем временем бегом отправился во дворец к царю сотоварищу, в обоих их
несчастии.
Как услышал об уроке государь, закручинился, где это видано чтобы до завтрашнего
вечера, пусть тот, кто хочет взять дочь плотника в жёны , представит не руками сделанное
не металлом исполненное, не животное не гада, не деревянное, не полотняное не дорогое
и не безделицу, чтобы не шло и не ехало, не живое да не мертвое, а само по себе счастьем
считалось бы. А как услышал решение, так обрадовался. Вызвал всех своих лучших
резчиков по дереву, да и дал им задание. Не ответили ему резчики, молча вышли и не
вернулись. Понял тогда царь, что самому ему придётся выполнять урок, не золотом
человек покупается, добротой и уважением, чужого можно упросить о помощи, а пока
такого не ждать от людей, к его горюшку безучастных.
Залился он слезами горючими, а добрый молодец и говорит, ну уж что что, а птицу
выстругать и сами сможем, и урок выполним. Не время плакать от обиды, всё то плохое в
прошлом, время людям показать, что и ты на что-то годный.
Взял он заготовок деревянных, вытащил нож булатный, да и давай корпус птицы пластать
вырезать, выпиливать, чуждое удалять, да красоту миру являть. Скоро сказка сказывается,
да не скоро уроки чужие выполняются. Вот уж и птица вырезана, и всё как положено, а
условие всё не выполнено. Долго думал молодец, чего же ещё не хватает, а потом,
разулыбавшись, отмахнул от дубинки волшебной три кусочка, небольших, три щепочки.
Вставил их в крылья да хвост вырезанной птицы, вот она и за парила в воздухе. Да так
красиво, будто кто жизнь в неё вдохнул. Оставалось совсем мало времени, и урок был бы
выполнен, но не нашлось золота сусального, каким кумиры Богов покрывались.
Расплавил тогда царь свою корону с драгоценными каменьями, да в чащу с золотом и
опустил птицу. Как живая вышла птица, вместо глаз рубины, всё тело в изумрудах, с
тонкими золотыми ажурными пёрышками. Залюбовались они вдвоём над делами рук
своих, да вовремя спохватились. Уже и полдень давно пробил, время урок сдавать
пришёл. Отправились они к дому невесты вдвоём, да и несли птицу в руках от счастья
светясь. Приняли их да по условиям всё сравнив, признали, что выполнен урок.
Переглянулась дочь с отцом, да и давай давать другой урок:
- То что сделал жених первый урок, то и дитя малое смог бы догадаться, а вот урок да
задачка посложнее тебе, коли в самом деле женой меня хочешь взять. Завтра к вечеру, жду
тебя не пешего не конного, не в повозке, ни на дровенках. Не одетым не раздетым, не в
рубище и не в драгоценных каменьях. И с подарочком и без него. Ну так как, каково?
Склонились оба мужчины пред изобретательностью невесты и отправились в корчму, где
их уже ожидала голь кабацкая. Увидав государя, пыталася она спрятаться схоронится, да
не тут-то было. Сам царь государь, ковш вина подносил, совета просил. Выпила голь
кабацкая вино, да и присоветовала, кое что.
На следующий день, ближе к вечеру, восседая на осле хромом, к дому столяра въехало
нечто. Вышли их встречать двое, а вокруг уж толпа из людей собралась, перечисляя
условие. Только въехал осёл, как упал и сдох под царём батюшкой, и остался он стоять в
рыбацкую сеть завёрнутый. Пол лица его было мелом замазано, половина же сажей
чёрною, а в руках он держал ящик велик, да по весу большой. Усмехнулася невеста да и
руки к ящику стала протягивать. Раскрылся ящик, а из него туча бабочек выпорхнула, да
всю девушку и облепила, стоило же ей рукой пошевелить, как вся красота ввысь
устремилась, ящик же в котором бабочки были, в труху превратился, ибо из опилок был
слеплен, и воском скреплен, а под руками человеческими воск потёк, опилки и
рассыпались. Все люди видящие признали, что урок был выполнен. Сдалась и девушка,
вынесла она хлеб соль, государю да на рушнике его протягивает, тому. Только он хотел
взять его да отведать, как глянул на сердитое лицо добра молодца, и всё понял. Взял он
хлеб с солью, да на рушнике расписном и поднёс его отцу невесты, со словами:
- Нам вдвоём по дороге идти, хлеб есть, соль ценить, жизнь славную прожить. Благослови
отец, была у тебя дочь, а теперь ещё и сын будет.
Улыбнулся столяр, поднял хлеб над головой, Богов в свидетели призывая, да и
благословил молодых. Невеста же, что отныне женой становилась, улыбнувшись только,
тихо на ухо и произнесла наречённому:
- Прошёл свой третий урок ты государь мой и супруг. Теперь всегда нам быть рядом и в
беде и в радости. Пред людьми и Богами мы теперь одно целое. Хорошо, что спесь твоя,
навсегда ушла, ну а гордости да чести, всегда дорога, как и нам, вместе.
Радовались люди, радовались за своего царя без злословия. Пир тут же начался, да такой,
что не было на нём недовольных. Всех обласкал своей добротой государь, каждому кто
здравицу ему да супруге говорил, кланялся как равному. А под самый закат спохватился,
что нет его друга советника, на том пиру. А добрый молодец, чтобы не мешать счастью
молодых, тихо ни кого не предупреждая, да ни перед кем не оправдываясь, уже шел из
ворот города, до ближайшего лужка, где залёгши в сено душистое, и встретил эту ночь.
Утро доброе наступивши, вновь путь ему солнышком осветивши, направила стопы добра
молодца дальше по дороженьке. Стоило ему в ручейке лесном умыться да рушником
Богини утереться, как опять получил он весточку, что всё правильно сделал. Стёрся
наполовину рисунок, с рушника, указку и подсказку давши, дальше продолжать путь
дороженьку. Весело напевая, отправился молодец, ещё не подозревая, какая участь на этот
раз ему выпала.
(2.2.Ярость)
Ночь в пути застала добра молодца. Развёл он костерок на опушке, да и приготовился к
ночи длинной звёздной. Только вдруг зашуршало вокруг него, будто кто бродил
невидимый, невидимый да неприкаянный. Не из робких был наш молодец, возьми да и
произнеси глядя на огонь слова заветные:
- Проявись, покажись дух лесной.
Появилось тут чудище лесное страшное, демонского вида безобразного, начало оно
кричать причитать, доброго молодца пугать. Ну а когда не получилось, то остановилось.
Младшой брат бросил несколько веточек в костёр, да и спросил:
- Тебя как звать величать, лесное создание? Чем не понраву тебе я пришёлся, что ты меня
на ночь глядя, решил проведать, да вокруг всю живность перепугать?
Заговорило чудище лесное, хриплым простуженным от вечного сквозняка голосом:
- Дивом меня кличут. Живу на верхушках деревьев. А как ночка потемней, так и вниз
спускаюсь. Побродить по земле матушке. Не пугать я спустился, к тебе, лесной народ
направил, дабы беду ты от них отвадил. Появились людишки лихие, на зло вонзены. Губят
всех забавы ради. Нет на них управы. Меж собой взъяриваются, что пес на пса, за мосол.
Добрый молодец ему на то и отвечает:
- Может разбойники, али просто лиходеи пришлые. Сегодня здесь, завтра и след простыл,
вам то что до дел человеческих?
Отвечало ему диво лесное, прищуривая глаза дикие жёлтые да с прорезью, будто у кошки
лесной:
- Если бы, просто прошли да погубили, то бы полбеды. От вас человеков, чего мы только
не понатерпелись. Эти же, не земли этой дети, степняки они, что живут тем, что кровь,
попусту пускают. Сегодня нам плохо от них, завтра вам несдобровать. Не помилуют в
звериной ярости своей ни чего живого. Вот и собрались на совет все лесавки, листины,
боли-бошки, пушевики, дивы, да оборотни, даже Подаг нас встречи удостоил. Судили мы
рядили, как беду отвести, он же и присоветовал. Даже место указал с точностью, где тебя
найти. К тебе и направил, хоть и Бог лесной, а всё-таки в делах людских понимает, в
сердцах человеческих правду читает. Ну так как, возьмёшься лиходеев яростивых унять,
успокоить, да от нас прогнать, чтобы не было беды лютой?
Подумал с ответом молодец, да подкинув веточек сухих в костерок малый, проговорил:
- Вас вон в лесу сколько, взяли бы да лиходеев сами и прищучили, чего от меня от одного
требуете? Али немощь на вас на всех напала, что от беды отмахаться силушка пропала?
Пошутив не подумавши, брякнул молодец, что в колодец ухнул.
Взвился Див, прокричав, слово горькое:
- Не затем к тебе духи лесные посылали, чтобы шутки твои в ответ выслушивать.
Людской меркой живёте, людской правдой и судимы должны быть за свои свершения.
Нам же лесным жителям, только на Правь и надежда. Отвечай, без смешков. Пришла беда
отваряй ворота. Сегодня у меня, завтра у тебя. Решаешь с бедой подсобить? Слово дай
своё молодецкое.
- Ну, коли духи, да Боги лесные ко мне пришли за помощью, чего не помочь. Только одно
условьице. Как понадобитесь вы мне все, по первому зову моему явитесь, там и будем
думать, как от беды отбиться, да по Правде, чтобы всё случится, смоглось да сбылось.
Даю своё слово молодецкое, Боги и огонь мне свидетели.
Проухал демон Див ещё несколько раз, округ костра прометнулся, будто круг очертил
взяв всё вокруг во свидетели, да и скрылся в лесной чаще. Лег добрый молодец, да и сну
предался. Не знал он и не ведал, что на завтра его жизнь переменится, с золой
перемелется.
Утро яркое, солнышком обласканное наступило, новый день принесло, ночь увело.
Поднялся наш добрый молодец, да и пошёл к роднику напиться. Но родник был изгажен,
падалью заложен, трупностью замаран. Отойдя подальше от запаха гнилого, что уже на
всю округу стал расплываться, решил молодец этим делом всё-таки заняться. Кинул он
волшебный посох пред собой, тот в верного коня оборотился. Сел на него младшой брат,
да и поскакал из леса, попросив верного товарища по следу живодёров, что лес
осквернили, следовать. А у самого из головы мысль не шла, «А что если это те, ратники
степные, что царём недавно со службы были отчислены, в дали отправлены? Не их ли рук
дело?» так раздумывая и прикидывая, что делать с теми, кто разлихое сделал, да не
исправил после себя, доскакал за полдень молодец до селения. Но не встретило его
селение жизней радостной, голосами человеческими, криками бабьими, визгом собачьим.
Встретило его селение, тучей чёрной, от пепла да гари, что ещё недавно жилищем
человеческим было. Встретило его трупами людскими зверски замученными, да
изувеченными нещадно. Кругом всюду, куда мог глаз упасть, было всё посечено, да
порублено. Стрелами людские тела истыканы, головы мечами снятыми, возле них
пролёживали. Забурлила кровь молодецкая, на такое зверство глядючи. Сильный гнев,
озлобленье напали на молодца. Взвыл он от увиденного по звериному, злобу в себе не
сдерживая к небу взгляд вскинув, рыком тело сотрясая. Красной пеленой пред глазами
встали у него картины жестокие, разумом он повредился от того что люди сотворить
смогли. Как безумный проскакал он всё селение, что в головёшках да трупах лежало,
выехал за околицу, на верном скакуне. Вынес его товарищ подальше от злобных следов
руки человеческой, от распоротых брюх деток малых, да загубленных тел девичьих, что
надруганию были подвержены. Сбросил конь седока в речку мелкую, чтобы охолонулся
молодец, да беды бы не натворил необдуманно. Долго тело добро молодца, на воде
лежало покачивалось, долго разум не хотел в тело возвращаться, яростью душа
отравившись, не хотела урожай свой упускать. На злое толкала, взывала, ревела по
звериному, вопила по животному, шипела по змеиному, пихала на скорый суд да расправу
бесправную. Красно зарево в глазах бушевало, кипело, да прошло, белой яростью
сменилось. Яростью праведной, когда пощады врагам не будет, но и человеческих
поконов не нарушится. Встал на колени в реке добрый молодец, умыл лицо, вылил на себя
воду речки мелкой да прохладной. Вытерся рушником подаренным, из сумки достатым,
когда к товарищу своему верному вновь на берег вернулся, да совсем в разум возвратился.
Расчесав волосы гребнем волшебным почуял он в себе силу великую, на добро что должна
была быть направлена. Сел он тут же у копыт своего верного товарища, да призадумался.
«Человек в ярости безумен, как медведь, сам на рогатину прет. Не этого ли и хотели
изуверы степняки, дети земли далёкой?» Мысль за мыслью крутил вертел добрый
молодец, сам собой план и проступил, прояснился. Дождавшись вечера, когда солнышко
от земных забот на покой в свой златой дворец ушло, стал действовать младшой брат.
Посохом волшебным стал деревню опахивать, не давая злу по земле дальше растечься.
Так работал он не покладая рук, до того как луна в полный рост на небе не засветила.
Только он закончил круг замкнутый, как зашевелилась земля, расступились огарочки,
разворошились головёшки горелые, поднимались трупы страшные, в руках головы
державшие, да в стену из волшебной опашки ударявшиеся. Всё поселение как один возле
черты собрались, взвыли, чуя кровь человеческую. Бездной, что темнее ночи пахнуло, так,
что голова у молодца закружилась. Не сробел молодец, да и подошёл к черте, поклонился
умертвиям, слово вежливое сказал, да промолвил с почтением:
- Ой, вы славные люди при жизни, вы зачем поднялись, дальше злобу лютую, ярость
бешеную разносить собрались?
Отвечал старик, что стрелами был испещрён, да головой от тела не отделён:
- Мы для того восстали, пробудились, чтобы злодеев покарать, их чёрной крови взалкать.
Но и твоя кровь нам пригодится, коли что и ей можем напится.
Стукнулся руками о стену волшебную умертвий, да и отпрял, не смог чародейную стену
посохом очерченную проломить. Взвыли тут все, заголосили, ломанули всей силушкой
мёртвой. Не смогли напором взять, стали криком кричать, причитать, что не отмщёнными
уходить им в пещеры пекловы. Не видать им пресветлого Ирия, ибо не кому за кровь их
спросить, да врагам отомстить. Подождав когда стоны да крики успокоятся, вновь
поклонился умертвиям молодец, да и вновь сказал слова вежества полные:
- Успокойтесь люди при жизни добрые, нет ворогам прощенья. Месть будет им, как по
поконам предков, положена. Но не вам ушедшим о том печалится. На себя тот долг
возьму, с них и спрошу. Для того чтобы верили, согласен взять с собой, одного из тех кого
выберете. Только просьба одна, должен он быть не большим, ибо с тяжестью лишней, для
врага лучший шанс представится, со мной молодцем справится.
Выслушали его умертвия внимательно, спорили долго основательно. А потом на том и
порешили, чтобы задача была исполнена да души и тела успокоенны, решили послать,
самого ловкого, да быстрого при жизни хваткого да скорого мальчонку. Высказав
решение, отправились умертвия к своим пожарищам, где кто лежал, там и остановились.
Вот и утречко настало, а у молодца как сна и не бывало. Возле черты стоит, солнышка
ждёт. Как взошло оно красное, как за золотилось оно прекрасное, преступил он черту ту
волшебную. Посохом ударив в центре поселения, поспешил он вновь за черту, череп
малый, да обгоревший прихватив на границе той между жизнью и смертью чёрной.
Раскололась землица, да и всё что, было в поселении том, рухнуло со всем в недра
землицы матушки. Всё она приняла в свои закрома. И правых и неправых, травкой
муравкой на глазах зазеленилась, заколосилась. Будто и не было здесь людей ни когда.
Положил череп молодец в сумку свою перемётную, да и отправился к леску, что в
недалёко был. Там пройдя до опушечки, воткнул посох посреди полянки лесной, возле
дуба древнего, да и вскрикнул голосом молодецким, так что трава пригнулася, цветы
задрожали:
-По уговору, по словам моим, да лесными духами принятыми прошу явитесь ко мне те,
кто в лесу живёт, слово держит, да за порядок отвечает. Время пришло, пришла беда, я
уйду ни кто не спасёт. Возникнете проявитесь, слово сдержите.
Хороводом лесным, листвой шелестя, шурша, без ветра всякого собирались, скликались
духи лесные, буйные и не очень. Оборотни явились в обличьях звериных в волчьих да
медвежьих шкурах и Дивы. Пушевики и Лесавки, Ауки и Листины. Сам Леший
пожаловал, с ним и Боли-бошка с Моховыми пожаловал. Серой, коричневой, жёлтой и
синей волной, вокруг добра молодца закружилась карусель, да и опала возле его ног.
Всмотрелся во всех существ, пришедших на его зов, младший брат, да и оторопел
немного. Не думал, он, что у лесного народа, такой почёт и уважение снискал, потому
просто и сказал:
- Здравы будьте, все кто слова мои услышал. Благодарствую, да кланяюсь в пояс. Беда у
нас с вами одна. Значит и решать урок вместе придётся. Тут намедни, в ночку тёмную,
пришла мне мысль одна. Только без вас всех, нет решения, да и вам от кровопивцев
спасения. Если вместе возьмёмся, от беды отобьёмся. Если не договоримся миром, то
каждому своя дорога, каждому свой суд.
Заговорил тут Леший, лесной хозяин:
- Не один день мы за тобой наблюдаем добрый молодец. Знаем и обеты твои, и
свершения. Знаем и про мудрость, да про добро, что за тобой идёт славу тебе несёт.
Только и вчера мы видели, что как олень в ярости рюхает, так и ты разум свой потерявши,
в воде охолонялся. Хоть и собрались мы тут по слову твоему, да в том больше заслуга
Богов Подага да Святобора с Зеваною, они за тебя слово божье сказали. Ты как помнишь,
на слова наши Дивом переданные смешком ответил. Теперь сам с бедой столкнувшись,
на помощь зовешь, думу предлагаешь думать, да за всё с ответчиков спрашивать?
Унял гнев на слова обидные добрый молодец, да успокоившись признал правоту лесного
народа, что вокруг него собрался:
- Ваша Правда. Только враг-то общий. Лютость, зверство, неистовство проявил он к
людям свободным. Не пожалел ни малого ни старого. Было у меня помутнение от
свершённого, да вовремя благодаря сотоварищу порыв силы бессмысленной подавил в
себе, притушил, время, дав себе обдуматься. Вы уж выслушайте, а там как Боги на душу
положат, сами и решите, помогать, али тоже смешком ответить.
Зашуршало, засвистело, заскрипело, заухало вокруг молодца, а как всё успокоилось, стал
он мысль свою вымученную излагать лесному народу, коротенечко:
- Волков оборотней пускаем по следу лиходеев, да на дальнейшем их пути засаду ставим.
Медведи пусть берутся силушкой своей, ветхие домишки поставить, будто поселение
людское. А уж всем остальным жути нагнать на этих кровопийц, чтобы искали они не в
лесу, а в том поселении покой и отдых. Под людей вы все сможете сойти, коли случай
представится. Напоить их медами крепкими, задурить головы. Выкопать яму большую, да
туда их всех и скинуть, ночку взяв себе в помощники. Вот уставшими от трудов их
кровавых возьмём их теплыми. Я же пойду поднимать людей окрестных, чтобы по суду
да по правде суд вершить над убийцами. Чуется мне, что не одно они селеньице ещё
разорят, урожай кровавый снимая. Вам же предстоит, потом меня найти да к убийцам и
яме той привести. Пускай суд человечий вынесет им ответ за деянья их людоедские.
Зашумело море лесное, яростью пламени, бури демонической, волн слов, рёва, щёлканья
друг друга перекрывающей . Поднял тогда руку лесной хозяин, да и промолвил,
окончательно решив, за те минуты раздумья, что были у него:
- Успокойтесь братья, дело он говорит. Всё как задумано, должно быть исполнено. На том
и беду одолеем, и людям поможем, и себя от кровопивцев оградим. В добрый путь
человек. Мы найдем, как тебе передать, что они пойманы, да готовы пред судом
предстать. Убедил ты нас, убедись и сам, что мы сила великая, многое множество нам
свершить дано. Дело это не одно поколение и нас и вас помнить будет.
На том и порешили, да в разные стороны отправились. Скоро сказка сказывается, да не
скоро дело делается. Не раз и не два, встречал ещё молодец поселения вызженные.
Утяжелялась его сума, да на пять черепов человеческих в пожарищах да разбое
лиходейском ушедших. Наконец нашёл он поселение великое людьми, что изверги
стороной обошли. Собрал он людей на площади, в колокол ударил, да всю правду им
поведал, что творится на земле кормилице. Разъярялись сердца людские мужицкие,
горячилась кровь человеческая от свершённого ворогами на родной земле, кипятилась
мысль людская. Сердились да за рогатины брались люди вольные. И дразнить да злить
не было нужды, все как один встали на поимку лиходеев. Злобствовать ни кому не
простительно там где по Правде живут, Богов и покон чтут. Так случилося,
приключилося, что в один из дней, когда отряд людской по дороге шёл, изуверов
разыскивая, выскочил супротив войска людского волк, да и ударившись о землю,
предстал человеком. С поклоном подойдя к младшому брату, всё открыл да поведал, по
уговору что свершилось. Показав дорогу короткую, довёл он людей в образе
человеческом, до селеньица, что лесным народом выстроено было как ловушка для
лиходеев. Окружило войско мужицкое то селение, а уж как ночь настала лунная,
принялись за дело. Криками себя, подстегивая, кинулось то воинство на приступ.
Выскочили убийцы да насильники из домов ветхих, да на площадь кинулись, разверзлась
под ними земля, провалились они все в яму выкопанную. Собрались все вокруг ямы, от
боя ещё горячечного не отошедшие да и стали решать, что делать с преступниками.
Всякие были предложения, с людьми и народ лесной спорить стал, яриться попусту. Взял
тогда слово добрый молодец да пред всеми выступил с большой сумой перемётной, что
всю дорогу с ним была, ни разу не открывавшаяся:
- Братья мои славные, и вы народ лесной, послушайте что я скажу. Понимаю я вас и
разделяю вашу ярость благородную. Но, забыли вы о тех, кто с жизнью своей
распростившись, в неоплатном долгу сделался. Давайте и им слово дадим, да их
выслушаем. Так будет по справедливости, что Богами нам завещана.
Распахнул он суму тогда и один за другим стал вытаскивать черепа и подкидывать над
ямой той ловчей, что для зверей в образе человеческом, сбились внизу ожидая приговора
сурового. Взлетели четыре черепа обгоревшие, да на глазах у всех светом зажглись красно
крававым. То не огонь их охватил, то искры из кузни Бога Сварога зажгли их на суд
правый. Подкинул пятый череп младшой брат, выше всех взвился череп обожжённый
злобой лютой. Взвился моланьями блестящими, все остальные соединил черепа. Чудна
была картина, страшная, над ямой развернувшаяся. Взвыл тогда из ямы голос один,
рыкающий:
- Я старший над воинами, мне и ответ за них держать. Мои приказы да прихоти они
выполняли. Оставьте их без уплаты долга крови да справедливой расправы, меня судите,
рядите. С меня спрашивайте за всё сотворённое.
Поднял руку младшой брат, успокаивая всколыхнувшееся море людей и народа лесного,
что словами и криками, шумом и шелестом, свистом и рыком, в единый поток слились:
- Киньте ему вервь, пусть выберется, посмотрим на старшего этих лиходеев, послушаем,
что он скажет всем, кто беду им принёс, взяв с них за жизни загубленные спрос.
Вытащили люди крупного воина, в латах закованного, шеломом лицо прикрывшего.
Злобой и Тьмой несло от него. Глаза его блестели как у лютого зверя. Руки ноги были
подобны деревьям кряжистым. Голова гордо и непокорно смотрела на пестреющее море
собравшихся и людей и созданий. Скрутили люди его и стали требовать ответа, на что он
надменно чрез губу, будто не связанным стоял, а своих слугам приказывал, начал
говорить:
- Я старший у наёмников этих. Нас в эту страну прислал сильномогучий колдун. Если ты
богатырь и справился с нами, то с ним не справится тебе ни в жизнь. Мы были всего лишь
пешками в игре его. Власти над государством он хотел. Ждал, когда народ взбунтуется и
царя на кол посадит, вот тогда бы он и явился как освободитель, да зла поработитель,
принесший жизнь весёлую да праздную. Но это только по-первости, а уж потом бы
разгулялся на славу, души своей темной забаву. И ведь всё шло к тому.
Мечтательно вглядываясь в звёздное небо, старший разбойников, решительно перевёл
глаза на молодца, что стоял вместе со всеми и слушал лиходея:
- Чего тебе дома не сиделось? Подвигов захотелось? Не лез бы ты, так и люди живы были
бы. Сам ты того не ведая вмешался в его планы витязь, тебе теперь медного гроша жизнь
не дороже будет. С себя спрашивай, с себя и вину снимай, если сможешь. Нас мало было
всего-то два десяточка, да мы таких дел натворили, а уж как приедут все наши войска
наёмные, так всю землю с огнём овладеем, рабами трюмы судов набьём, всё ваше станет
нашим.
Загомонивший было народ, остановил он кивком главы непокорной, да так что шелом на
землю упал, да кудри его седые по плечам могучим разметал:
- Убить меня вы сможете всегда, я же предлагаю договориться. За слово моё, за слово
заступное, пощадит вас чародей великий. Жизнь вам подарит, бытьё оставит. Будете
плодиться, и размножаться, горя не знать, рассудком не думать, да дней не считать.
Отпустите воинов моих, с ними запись передам, сам в заложниках у вас останусь. От себя
обещаю, каждому из своих захватчиков золотом полновесным отмерить скока кто захочет.
Тем же кто не из людского племени, дам чего пожелают. Одно требую и прошу, воинов
отпустите, жизнь сохраните, вам же лучше будет от того. Не справится вам с теми кто за
нами идёт, лучше сейчас о себе позаботится, потом поздно будет.
Зароптали мужики, на добра молодца поглядывая, кое кто даже стал о заложнике
поговаривать, но не стал дожидаться младшой брат, когда в душу страх заползёт у людей
простых, вскинул он вновь руку к небу звёздному Богов в свидетели призывая, начал
говорить, а ему над ямой черепа во вспышках света, вторили, гудом неземным вещать их
волюшку:
- Всё что ты сказал, то при себе оставь. Нет нам надобности с ворогами земли и людей
договор держать. Пусть будет суд Яви - земной, пусть будет суд Прави - небесный, да
Навий, ибо все мы единые. На нас не только звёзды частые смотрят, да Боги родные, что
суть предки наши, на нас и потомки наши смотрят, им дальше жить, им дальше думать,
как с врагами поступать, договариваться да прощать в кабалу влезать, али без договоров
стирать с землицы матушки.
Раскрутились черепа в ночном небушке и как первый упал в яму земляну, стали крики от
туда разлетаться, ибо землица стала гореть у ворогов под землёй. А как второй череп упал,
так с живых врагов кожа от жара стала слазить, болью воздух сотрясся, жаром всех
обдало. Как третий череп упал, плоть сгорелася вся в яме той ловушечной, а четвёртым
черепом и косточки во прах были стёрты, дабы не осталось клочка малого от наёмников,
что смерть людям честным да славным несли без суда да зазреньица. Пятый череп в небе
ярче молнии светил, всё освещая, но и его черед пришёл, ринулся он с небес быстрее
мысли, вздрогнула земля матушка, да по краям осыпаться стала, не прошло и минуточки,
как не стало ямы ловчей, не осталось следов от захватчиков, земли родной поработителей.
Всё укрыла своим покровом долготерпивая землица-матушка. Поражённый стоял
предводитель, ибо думал он, что смог с тёмными людишками не разумными договорится,
да не тут-то было. Привели к нему двух коней, привязали его за мощны ноги, да погнали
тех коней, люди да оборотни на древний дуб, что неподалёку рос. Разбежались кони в
разны стороны, разорвали на части лиходея кровопийца, честь по чести суд свершивши,
над измывателем. Ликовали люди, ликовал и лесной народ, но пришло время, и заря
нового дня вновь разлилась по небесной глади. Поклонился людям душевным и лесному
народу славному, добрый молодец, да и, направляя свой посох дальше в путь, только и
сказал в напутствие:
- Видно путь мой такой. Мне и колдуна искать, да с него спрос держать, коли что его и
наказать. Лишний обет на себя взять, мне уж честно слово и не привыкать. Если что не
так, не судите строго, а моя впереди стежкой легкой дорога. На послед всем скажу таковы
слова. Всегда вместе беду встречайте, всегда вместе её провожайте. Боги вам в помощь.
Поклонились и люди и нелюди, оборотни, да духи герою, что своей дорогой пошёл.
Разошлись они по своим местам, крепко накрепко о делах свершённых запомнивши, да
своим потомкам не раз потом поведавшие о делах славных, да о витязе, что на себя обет
новый наложил, колдуна найти, что землице да всему живому угрозу нёс, да с ним пути
свести. Спрос держать да за обиды за все, наказать.
Добрый молодец же отойдя за лесок, встретил озерко, в него со всей мочи молодецкой и
прыгнул, забыв про всё, отдался во власть прохлады озёрной, от трудов всех отрешась.
(2.3 Коварство)
Солнышко красное припекая, навевая мечту об отдыхе, что в прозрачной воде
измученному телу представится. Потому так потом и случилось, так потом и
приключилось, но о том дальше сказка будет сказываться.
Недолго купался молодец в залесном озере, только собрался выходить на берег, ан не
получается, держат его руки холодные в воде, гибелью грозя водною.
- Откуп, али жизнь, добрый молодец?
Раздавшийся булькающий голос, отрезвил молодца, да заставил вспомнить в чьём миру он
так безголово оказался.
- Не спросясь, да торопясь, очертя голову, бросился я батюшка водяной. За то прошу
прощения.
- Откуп-выкуп, али жизнь? - вновь раздался вопрос.
- Жизнь. Нет у меня на выкуп тебе требы жертвы. Заберёшь жизнь, значит, так тому и
быть, хозяин водяной.
- Отпусти его Водяница, чай продрог ужо. Пусть вылазит, всё равно должок теперь на
нём. Утопить завсегда успеем, не отвертится.
Проявившиеся духи озера на берегу стали явью для глаз молодца. Холодные руки,
отпустив добра молодца, подтолкнули его к берегу озёрному. Вылетел он быстрёхонько
из воды, да и давай рушником волшебным утираться, да гребнем волосы свои
расчесывать. Восполнил силы, что на борьбу с водной нечестью истратил руками ногами
на плаву себя держа. Стал он да оглядываться, стараясь в портки ногами попасть,
усмотрел двоих во всех подробностях, что на берегу в кости резались. Тот, что голый был,
в чёрной чешуе, да тиной подпоясанный, с длинными зелёными волосами, в которых
кувшинки вплетены были ажурно, да бородой водорослями облепленной, явно
проигрывал, потому ворча и стукая по когтистым лапам его напарника, своими лапами с
перепонками, только и шипел одно: «Шалишь!». Второй же меньше ростом, но такой же
как родной брат первого, только весь в пиявках да водорослях, отличался ещё и тем что
волосы его зелёные все были в змеях водяных, что шипя и извиваясь, старались укусить
первого, когда он особо грозно замахивался на хозяина.
- Нет, ну ты посмотри, Ичетик, каковы люди пошли. Без спросу в воду лезут, все правила
нарушают, а как поймаешь их за ноги, так и жертвы себе не выбьешь.
Водяной, дух озера залесного, вновь кинув кости, вновь передал своему сородичу
стакашек малый с костями, следя чтобы тот не сжульничав, всё-таки обратился в сторону
не состоявшегося утопленника, со словами:
- Пьяному море по колено, да лужа – по уши. Чего не званный, не гнанный к нам забрёл?
Чего озеро моё на уши поставил? Мавок да бродниц напугал, так что камыш лёг
пригнувшись? Кто таков отвечай? Коли жертвы от тебя не дождёшься, так хоть рассказом
попотчуй. Тоска у нас тут зелёная.
И тут же обращаясь к сродственничку, быстро проговорил:
- Будешь шельмовать, лягух у тебя всех отыму. Думашь не видел, как косточку повернул,
а она ужо на песочке озёрном была?
Тот, кого назвали Ичетиком, пытался что-то булькнуть в ответ, но припечатанный
мощной лапой, только скорчил рожу страшную водянистыми глазами навылупку моргнув
от усердия, побулькав, тоже вступил в разговор:
- Ты мил человек, не пужайся батюшку водяного. Они так шутят. Давай рассказывай, да за
одним не забудь поведать, где такой рушничёк взял, да гребень знатный. Ежели выиграл,
то милости просим на кон поставь, удачу проверь, ну а коли для дела, было дадено, на то
спроса нет. Но разговор иной должон быть по моему разумению, али не прав я батюшка?
Тут из воды показалась голова девы прекраснейшей, что утомлённо на разгорячённой
воде красным солнышком, мило проворковала:
- Вот так и отпускай без откупа. Коварные типы всё таки люди, не нам чета
простодырым. Супруг мой, глянь какой гребешок у человечка. А ведь заявил что нет у
него на откуп ни чего, кроме жизни. Соврал ведь.
И уже совсем другим голоском, просительно жалостливым заканючила, запричитала:
Не мог бы ты и мне такой достать, а то у всех моих лобастушек гребни черепаховые, у
мавок костяные, а у бродниц деревянные. Такового же нет ни у кого. Себе я бы такого
желала.
Водяной отвлекаясь от костей, только и пробормотал недовольно:
- Дана тебя побери. Не позже не раньше вылезла.
А уже потом, обращаясь к младшому брату, что всё это время стоял на берегу озера и
внимательно слушал, проскрежетал:
- Я так понимаю гребень волшебный и цены не малой? Чего же тогда ты глупый
человечешка, жизнью рискнул, а не откуп попросил? Ишь как гребень то моей хозяйке
приглянулся, а она больше затворница, на людях не всем кажется, больше по части
испортить сети, да жернова мельничьи, а тут вишь какая оказия. Может гребешком
откупишься? Сразу и должок списали бы? Ну али … мы бы тебе и умного чего
посоветовали да и друзьями расстались?
Водяной вперившись в добра молодца, совсем забыл об игре быстрой, да коварной, что
костями зовётся.
- Выиграл, выиграл, три шестёрки выпало. Отдавай царевну сродственничек.
Дикий визг всколыхнул гладь озера.
- Чё ты визг поднял, что мальков распугал? Нечисть малая ты и есть нечисть крошечная,
хоть и духом родственничком приходишься. Тебе бы с людьми играть, иль с анчутками,
вот бы и был всегда в выигрыше. Не было игры, не ори Ичетик, всех обитателей в тину
загонишь, без потомства рыбёшек оставишь.
Грозный хвост припечатал более мелкого духа, закончив спор и поставив в нём мокрую
точку. Молодец поняв, что от рассказа да от повести своего пути не отвертеться, присел
на бережку, да и давай всё в подробностях излагать. Вечер уж настал, комары да лягухи
пир устроили, а молодец костра не жёг, всё рассказывал. Тихие охи да ахи, супружницы
водяного Водяницы, служили музыкой его рассказу. Оба родственничка уже несколько
раз гоняли бесенка Анчутку, хромоногого за брагой к домовым, что им родственниками
тоже приходились. От него-то от беса мелкого, да от россказней домовых получили они
вскорости подтверждение, что не лжёт человек этот, такие сказки рассказывая.
- Значит, говоришь, посох от Бога Дыя, рушник да гребень от самой Ягинишны Богини
пекельной, а сам ты весь такой по миру с обетом в поиске яблочек молодильных для
родителей странствуешь?
Водяной, задумчиво поскреб зеленую бороду своей перепончатой лапою, вглядываясь в
вечерних сумерках на добра молодца.
- То я думаю, чего это землицу прошлой ночкой так тряхнуло, а это значит, он был. Во
герои встречаются ? – поддакнул ему зачарованный рассказом Ичетик.
Промолчал на слова их добрый молодец, не стал перебивать водяных духов размышления,
ведь и рассказ он свой закончил, да ещё раз извинился за не исполнение дедовых
заповедей, что по глупости да усталости совершил.
- Может, перекусишь? Тут у меня хозяюшка расстарается. И блины из икры лягушачей, и
салата из водорослей, да и прочих яств выставит, не обидит. Понимаю, что вещи у тебя
нужные, но уж больно гребень приглянулся бабе. Ведь съест без соли, не подавится. Ты ж
меня должен понять как мужик мужика?
Отвечал ему добрый молодец:
- За приглашение благодарствую. Не до хлеба соли мне хозяин водяной. Не о том
головушка моя болит. Живот и половинку всегда в обороте крепком держать надо, тогда
слад с ними будет. Понять-то, тебя водяного не сложно. Но и бабу в руках держать надо,
не все прихоти выполнять, а то беда от того и случается, что не ясно кто хозяин в доме?
Разве не прав я батюшка водяной?
Забулькали водяные духи, да возразить не чем было, а молодец продолжал:
- Отдать не отдам, а вот на время поменять можно.
- На что меняемся молодец? - Сразу же встрял Ичетик, в разговор двоих.
Задумался молодец на минуту, а потом и стал излагать:
- Путь мне предстоит далёкий да не простой. Колдуна чародея, одолеть вот задача. Людям
обещал я, слово своё молодецкое дал на том. А как одолеть, когда он силищей да тьмой
управляет, вот о чём подумать надо? Тогда бы и гребня волшебного не пожалел в обмен
на время. Ведь всегда может статься, что и не вернусь я от него окаянного. Не всегда
Правда Кривду забороть может. Не всегда Добро Злу может поперёк дороги встать да
победить при этом. Хоть и рассказывают старики, что такое бывало, но так было когда
богатыри исполинские сражались, а мне-то куда путнику одинокому.
Зашелестел лапами с перепонками Водяной, подозвал беса мелкого Анчутку, да и
прошептав ему что-то в ухо перепончатое, спровадил без объяснения. Сам же только и
сказал:
- Утро вечера мудренее. Есть ты отказался, так поспать ложись, завтра с утра разговоры
продолжим. Может что и смогу в обмен на гребень волшебный выставить.
На том они и расстались. Водяные духи в озеро ушли свои дела вершить, а добрый
молодец положив под голову суму свою перемётную, там где сидел, там и упал спать. Сон
да дрёма здоровье бережёт, силы нагнетает, да уроки разрешает.
Утро для добра молодца, когда он пробудился, показалось хмурым. Солнышко заслоняла
ужасающих размеров туча. Поднявшись, да пробудившись и умывшись возле кромки
озера, младший брат со словами благодарности, поклонился приютившему его мирку.
Водяные духи и мелкий бес Анчутка уже ждали его, серьёзные и о чём-то спорящие.
Вытеревшись рушником, и расчесав, гребнем волшебным волосы, вздохнул полной
грудью герой и направил свои стопы к самому камышу где уже стояли из коряг сделанных
троны водных духов. Поклонившись им и поприветствовав, сказал:
- Здравы будьте, ночь прошла, утро настало, пора мне в путь дорогу. Вчера тебе
понравился мой гребень, хозяюшка. Надеюсь сегодня, ты ещё не передумала его
получить? Так вот по добру и без принуждения, дарю я его тебе, от всего сердца. У
красивой женщины должны быть красивые вещи, но должны они быть подарками, а не
добычей выторгованной. Толку тогда от них будет больше.
Протянув гребень волшебный Водянице, он улыбнулся засмущавшейся красавице, а
самому Водяному, переведя на него свои глаза, произнёс:
- Сон мне приснился сегодня ночью, что пришло время расстаться с гребнем. Вчера
погорячился я, сегодня исправляю оплошность. Что мы без женщин? То-то и оно, что
ничто. Значит так тому и быть. Прощайте и не поминайте лихом. У меня каждый день на
счету, не когда по гостям рассиживаться. Не сочти за дерзость хозяин ласковый, но пора
мне.
Водяной нахмурив зелёные брови и указав на приготовленную корягу для гостя дорогово,
пробулькал:
- Не спеши, торопыга. С горки виднее, потому как лучше быть молотом, чем наковальней.
Садись и слушай. До неба умом не сягнёшь, до колдуна рукой не достанешь. Послал я
вчера своего слугу всё разузнать и вот что выясняется. Колдун тот чернокнижник, не один
полный век уже живёт. Нет на него управы. Много голов было сложено, черепа героев и
витязей до сих пор на башнях сторожевых выставлены. Сам же замок стоит на горе
самодельной, из каменьев неизвестных сложена та груда, а уж на той куче чёрный замок
стоит, а внизу у самого замка долина заросшая вся жар-цветом. Ту долину с башнями
сторожевыми и замком на горе охраняют, как и самого колдуна, племя дикое. Племя
песиглавцев. На половину люди, на половину и на большую волки яростные. Всех рвут
на части, кто к той долине, али к башням подберётся. Одна дорога туда, мимо них не
пройти путнику, не проскользнуть ужаком, не пробежать зайчиком, али мышкою. Как
Анчутка, разведал, да пронюхал, сила того колдуна в том, что в день Купалы раз в год,
выступает на листьях да цветах жар-цвета - живительна роса. Рабы того колдуна её всю
ночь собирают, а уж как она собрана становится, так из неё то колдун и готовит живицу
бессмертия, тем и живёт уже какой век. Начертал он тебе на листе кувшинки и план
замковых комнат. Цени молодец, расторопность моего помощника.
Передавая листок растения с планом, Водяной, хитро поглядывал на Водяницу, что уже
облюбованным гребнем стала расчесывать, свои длинные иссини чёрные волосы, что
искрились при соприкосновении с подарком Богини пекельной. Та же заметив
наблюдающий взгляд супруга и повелителя, оторвавшись на минуту, нырнула в глубь
озера и появившись с кучей водорослей, что при вытаскивании на берег превратились в
диковинного вида уздечку и сбрую, сплетённых казалось не меньше чем на Змея
Горыныча. Бросив изделие на берегу, она недовольно внешне, но со срытой гордостью,
произнесла:
- Всю ночь тебе плели мои помощницы лобасты и бродницы, для птицы твоей сбрую
волшебную?
Заметив недоумённый взгляд добра молодца, она хихикнула, как настоящая женщина
которой невпервой встречать недогадливость мужчин. А потом ткнув пальчиком в тучу,
что висела как раз над ними, стала разъяснять:
- До тех мест где живёт тот колдун растреклятый, пешим ты больше года добираться
будешь, конным полгода, а на этой красавице за три дня долетишь. Опять же и башни
спокойно пройдёшь, да и сюрпризец от нас передашь чародею, и псов его им же
отвлечёшь. Со всех сторон выгода, цени человек.
Поднявшийся с коряги добрый молодец, молча ей отвесил поклон земной, ожидая что ещё
преподнесут ему союзнички нежданно негаданно ставшие склонными к помощи
неоценимой. Тут уж не сдержался, крутящийся от нетерпения, Ичетик, вытащив из-за
пазухи, два острых как бритва и отполированных клинка, при ближайшем рассмотрении,
оказавшихся рогами козла. Ткнув ими в руки младшого брата, взволновано, стал булькать:
- Не все сбывается, что желается. Вот для тебя оружие. Супротивнику своему один рог в
сердце, другой в тень его. И всё. Был чародей, да не стало его. Но помни, тень поразить
нужно непременно. Всю ночку вместо того чтобы с русалками развлекаться, со старыми
мудрецами утопленниками пришлось искать средство против чародея этого. Цени
человек. – Заметив застывшее состояние добра молодца, он тут же начал другим тоном
выговаривать:
-Ты смотри батюшка Водяной. Финтит, вертит, не туда глядит,- под конец разбушевался
дух, когда молодец, задумавшись, не поднялся с коряги, чтобы и ему поклон отвесить.
Молодца его слова подбросили, и поправив оплошность, только и мог сказать он в своё
оправдание:
- Это чтоже получается, пока я спал, вы всё дело за меня сделали?
Водяной довольно потянувшись всем своим могучим телом, нехотя пробормотал:
- Ума палата, да ключ потерян. Ты что же думаешь, мы не на славной земле живём? Мы с
людьми не соседи, али с Богами не ведаемся? Всяко бывало и промеж нас, но ворон
ворону глаз не выклюет, а и выклюет, да не вытащит. Мы одним воздухом дышим. Что
могли то сделали. Тебе же подвиг свершать, коли людям да духам лесным нашим братьям
обещал, да слово дал.
Поклонился молодец на слова духа водного, да на все четыре стороны земной поклон
отбил, проговорил и слова благодарственные всем, кто не дал погубить родную землю, да
ворогу подарки припас. Тут слетел с сучка коряги, что Водяного троном был, бес Анчутка
и кинул к ногам молодца, мокрый мешок, в котором что-то шевелилось. Оторопел,
младшой брат, отпрыгнул от мешка. Дружным хохотом, встретили его поступок. Водяной
вытерев выступившие слёзы, только и промолвил:
- Напросился, так пляши, хорошо, что быстро скакать умеешь, дело правильное. Только
дурного мы не желали, прости за шутку. И как говорится, спасибо этому дому, идти надо
к другому. Я же тебе уже сказал про подарочек, вот он и есть. Не бойся, как над башнями
пролетать будешь, так мешочек-то и распахни. Тут уж всем потеха начнётся, и
песиглавцам и рабам, кои посланы будут в погоню. Сделай милость передай от нас привет
чародею треклятому.
Анчутка метнувшись к уху младшого брата, быстро начал говорить, прищёлкивая:
- Герои которые прошли его стражу, превратились в рабов. Только тогда как выпивали
три ковша сразу. Живица бессмертная – опасна и коварна. Первый смело пей, силу даёт,
кровь новую приносит, здоровье возвращает. Второй с острасткой пей, мудрость даёт
такую, что голова с плеч сбежать может. А как к третьему ковшу руки потянутся, помни,
что объят, будешь огненной пеленой. Не смог ещё ни кто от него отказаться. А там…
Обуянный, потерявшийся, во власть колдуна поступишь. А уж он-то из тебя что захочет,
то и сделает, иль раба, иль кабана лесного. На потеху слугам и охранникам своим.
Отлетев от уха героя, громко хихикая, не обращаясь ни к кому отдельно, на последок
провещал:
-За тремя зайцами погонишься – ни одного кабана не поймаешь, сам им станешь. Помни
об этом человечишка.
Подхватил молодец, свою сумку перемётную, взял в руки посох волшебный, за спиной его
укрепил рушником обмотавшись, да и вежества слова промолвил:
- Благодарствую словом и поклоном за дела ваши сотворённые. За помощь великую, люди
славные да землица матушка вовек не забудет вас. Только есть ещё у меня вопросик
простой. Что сейчас на землице, месяцок какой?
Ичетик быстрее всех ответил ему:
- Да герой, голова с дырой, посейчас лето красное, до Перунова дня, три денёчка без
малого осталось. Так что будешь ты на месте, как и положено, с тучей молнией, в самый
день таков, когда ждут дождя. Да неужто мы не подумавши, наперёд тебя в пасть к
чародею просто так отправили бы, чтобы и до башенок не дошел бы. Косточки что бы там
белеть остались?
Поклонился им всем добрый молодец, поправил посох волшебный, да и на птицу тучу
глаза устремил. Водяной же поднявшись со своего трона, взмахнул лапами с перепонками
лягушачьими, да по мановению его упряжь для чудесной тучи- птицы , стала
разворачиваться и подниматься над озером. Анчутка, взлетев вверх, как хороший хозяин
стал мелькать возле тёмных боков тучи, набрасывая на ему только видимые места,
закрепляя и понукая чудо сотворённое водяным ведовством. Выглянуло солнышко,
застыли водоросли, встрепенулась чудо туча, почувствовав себя спеленатой, будто
младенец малый. Взбрыкнула как живая, да Водяной, удержал волшебную уздечку руками
нежными сплетенную, проговорил, обращаясь к добру молодцу:
- Полезай по вожжам, тут тебе и привет, тут тебе и выполненья обет. Всё от тебя теперь
зависит.
- Благодарствую батюшка Водяной. Сам не забуду и всем передам, каков ты и помощники
твои.
Водяница отвлекаясь вновь от расчесывания волос, крикнула напоследок будто
вспомнила:
- Ты там моих мавочек береги. Самых лютых да коварных для тебя отбирала, для псов
подбирала. Будет им веселие и потеха, когда с моими русалками встретятся.
Ичетик же всё вспоминая прыжок от мешка младшого брата, прихихикивая, проговорил:
- Вот не даром я ему рога козлинные подарил. Как знал, как знал, что пригодятся в
хозяйстве. От себя оторвал, а ему дал. Ну как прыгнул, как прыгнул-то добрый молодец,
что твой козёл. Ой не могу, смешно, батюшка Водяной.
Водяной же смотря на усмехающуюся рожу родственника, только и спросил грозно:
- А откуда рога-то взялись? Козлов-то вродясь водных не быват, али и таки в хозяйстве
есть у нас?
На что ему уже с желчностью ответил Ичетик:
- А ещё Водяной, а память как у русалки последней. Вёсен пять тому назад, ещё лёд не
сощёл, козлы стадом через пруд от одного леса к другому бежали? То-то, бежали. Один и
не добежал. Между прочим, я тогда славно после сна зимнего попировал. А рога, что рога,
на память оставил, уж больно прямыми , как есть кинжала два природных, оказались.
Жаль стало расставаться. А оно во как на деле оказалось. Что значит бережливость и учёт
в хозяйстве.
Уличённый в беспаметстве Водяной, грозно засопев, обратился к младшому брату, что
ещё стоял на земле:
- Чего стоишь? Лезь, за тебя подвиги некому совершать.
Начался подъём, долго ли коротко о том нам неведомо, но вот и закончился путь его. Туча
под ногами его оказалась, вся готовая к полёту.
Влез в удобный край добрый молодец, на птице-туче. Оседлал её могучую, да и
приметил, как с земли устремился к нему бес Анчутка с мешком подарочков дорогому
супротивнику. Поместив возле молодца мешок, бес напоследок промолвил:
- Как над башнями поплывёшь, дёрни за веревку, мешок и откроется, а там старайся,
чтобы они до тебя не дотянулись. Порвут, злые они до мужеского пола, сам понимаешь.
Поблагодарил беса младшой брат, да тряхнув вожжами, направил чудо тучу в полёт.
Взвилась она как живая, понеслась покорная воле Водяного. Дух создавая её, всё
усмотрел, да всё ей показал, приказал да направил. Осталось только молодцу до места
добраться, да с птицы тучи спустится.
Замелькали внизу картинки малые, птица туча летит, всем дождём грозит. Да не для
нашей сторонушки дождь припасён, припасён он, заготовлен для дальней сторонушки, где
колдун живёт, дело чёрное вершит, да своего часа ждёт. О том и дальше сказка пойдёт.
Пролетели три дня как три минуточки, вот уж и башни охранные в землице чужой
показались. Всё стерпел, вытерпел добрый молодец, а как башни острые пересёк, да в
долинушку птицу тучу направил, так и стал смотреть, как фигуры кто стоял, а кто и
работал, стали вверх головы задирать, да на тучу смотреть, дождя ожидаючи.
Присмотрелся добрый молодец и ужаснулся. Стояли, да на лошадях дивных были
охраннички, что с первого раза и за людей принять можно, да рабы что тоже на людей
вроде как похожи были. Да что-то кольнуло сердце молодецкое, стал он вглядываться
зорче. Дрожь пробила его, сильнее ветра лютого. Там где тело должно быть человеческое,
было тело пёсье сквозь кольчугу да латы, шерть пробивалась, вместо головы, морда
вольчья с пастью полной огромных острых зубов и уши всё это венчающие развивались
над обручьем стальным, как крылья сокольи. Страшны они были, с плётками своими, а
ещё страшней стали, когда рабов среди жар-цветов стали мечом полосовать лютовать,
чтобы от работы не отвлекались, в чисто небо чтоб не смели головы поднять. Да рабы, что
на людей-то вроде и похожие от своих охранников, мало отличались. Наполовину были
они людьми, а на половину, то головы кабаньи, то бычьи, а то и козлиные встречались. Не
было слышно человеческой речи, только гвалт да рёв звериный, несся в небеса, птиц пугая
залётных. Вспомнил молодец, про мешочек подаренный, дёрнул за веревку приготовлену,
и из прорехи мешковой, такие подарки посыпались, что только за голову держись. Вместо
дождика, да капель благотворных, стали падать на землю то лягушки, то змеи, то другие
гады озёрные, да болотные. Пролетали они до землицы, а там превращались в девиц,
снаружи красивых. Но стоило тем повернуться спиной, как становилось видно их водой
спину уничтоженную, да нутро прогнившее. Песиглавцы, до женского полу охочие, стали
бегать да гонять по жар-цвету мавок. Те в ответ вцеплялись им в морды длинными да
кривыми когтями. Вскоре взвыли рога боевые, тревогу несущие и из замка, показались
несколько отрядов на конях боевых песиглавцев с оружием. Время молнией промчалось,
показался и чёрный замок колдуна лютого. Мешок опустев, дал понять, что вот и настало
теперь его времечко. Пока же отвлекали на себя всех охранников, младшой брат, птицутучу во двор замка чёрного направил, да и посадив, соскочил с неё, освободив
несчастную, от волшебного плена да сбруи заговорённой.
- Здравствуй гость долгожданный! Я уж и заждался тебя, истомился весь. Как добрался, не
продрог ли весь?
Оглянулся на голос добрый молодец, видит пред собой старика сединами убеленного, на
вид не опасного, по речам безобидного. Распахнул руки тот, и пошёл к младшому брату,
будто дорого гостя встречающий. Выхватил посох свой молодец, в руку взяв тяжесть
почувствавал. Загудел посох дивной мелодией, разлился тут свет серебристый, не смог
границы света перешагнуть чародей. Изменилося его лицо, клыками оскалился рот, глаза
сощурились, речь из гладкой в рваную превратилася:
- Я ж тебя как человека встречаю, а ты в меня железкой своей тыкаешь? Ведь я знаю всё, о
всём ведаю. А вот одного не могу понять, как земля ваша славная, вот таких дурней
рожает? Нам бы вместе быть, мёд пиво пить, власть да золото все по честному, всё по
равному делить. Нет, обязательно выискается вот такой, приедет, мечом , копьём, али
прочим чем грозится, жизни грозит лишить, а самому то ведь надо лечится. Зачем
спрашивается во врагах ходить, когда можно обо всём договор сотворить?
Слушал младшой брат, да возьми и спроси:
- Те что со свинными, да козлинными рылами у тебя внизу в долине, тоже хотели
договорится, али тебе они не понравились?
Шутейски поклонившись колдун, вновь заговорил:
- Что они девки красные, чтобы мне нравится? Сами виноваты, уговор не сдержав,
нарушили слово. Сам ведь знаешь, к вас у героев, так положено. Слово, дав держи, не
сдержав терпи. Через сотенку другую лет. Вновь они людьми станут. Между прочим,
практически божественное бессмертие благодаря мне получили. Ты вот ведь тоже для
своих родителей ищещь яблочки молодильные. Чего мне жалко и тебе и родителям твоим
живицы бессмертия отлить? Да ни в жизнь. Только попроси, сейчас же и исполню. Между
прочим, чтобы совесть твою успокоить, даю слово, больше в сторону твоей земли
славной, даже косой взгляд не брошу. Ну не такие вы, как нормальные люди, не пойду я к
вам больше и слуг своих посылать не буду. Пускай с вами Кощей Кощеевич разбирается.
Опустил посох после слов таких, добрый молодец и пропал круг серебнянный.
Приободрился чародей, да давай его дальше улещать. Слова словно мёд в уши молодцу
потекли:
- Кстати, о Кощее. Я тут давеча, лет полста назад у него Змея Горыныча выиграл.
Договоримся, так я тебе его просто так подарю, по дружбе так сказать, практически пососедски. Ведь если бы ты знал, какие у меня на тебя планы молодец. Это ты не знаешь, а
я то ведаю. Таких богатырей землица матушка уже давненько не рожала. Так зачем нам
биться рататься, мечи да копья ломать. Мы с тобой станем союзниками. Ты моим
ставленником в землях своих и станешь. С нечистиками ты уже дружбу свёл. Духи тебе и
так подчиняются, твой посох тому пример, с Богами своими сам договоришься. В тебе
ведь их кровь течёт, кто против своей- то крови руды восставать будет? Так что, не бойся,
от меня тебе подлости не дождаться, как не старайся. Пойдём в дом, дорогим вином
угощу, самую сладкую девушку пришлю, всё для тебя. Лишь бы ты со мной договор
заключил, приятельство завёл, да во мне друга сотоварища приобрёл.
Так с приговорами да уговрами, ввел колдун добра молодца в свой замок. Всё там было из
золота, да камней драгоценных сияющих. Закружилась голова у младшого брата, мысли
не хорошие в голову полезли. Гнал он их, боролся как мог, а колдун всё изрекал,
втолковывая:
- Вон и зал мой главный, а у тебя ещё богаче будет. Пошли друг, с дороги и горло
промочить надобно. Ты присаживайся в креслице мягкое, ты отведай ковш с живицей
бессмертной. Нет обману в словах моих. Вот и чан велик с ней стоит, пей, сколько
вместится в тебя, ни чего не жалко.
Потянуло, поманило, молодца к чану волшебному, без сил он сделался, а колдун сладким
голосом и говорит:
- Много сил ты потратил в походах своих, отложи в сторону посох свой, ковш с живицей,
не удержишь двумя руками, негоже влагу волшебную на пол без зазрения лить.
Как безумный молодец опустил посох, двумя руками за ковш взялся. Тут же в полу
открылось отверстие тайное, и ухнул, пропал там посох волшебный. Молодец глаза на
колдуна перевёл, а тот ему ещё слаще запел:
- Ты отведай, живицы волшебной. Не нужен тебе более посох древний. Сам как Бог силён
будешь, все люди тебе покорятся, рабами твоими будут.
Выпил младшой брат первый ковш, кровь взыгралась, почувствовал он силу великую,
если бы сейчас дали ему посох железный, то воткнул он бы его в землицу матушку, да при
желании перевернул бы её, землю с небесами местами поменяв. Затрещал на молодце
рушник подаренный, нитками стал расходится, а колдун не успокаивается, льстит словами
ласковыми:
- Вот видишь и рушник что Ягинишной подарочком был тебе в дороге, расползается. Всё
ведь так и есть. Здесь конец пути. Здесь решеньеце. Да неужто я да дорогому другу,
склянку живицы не пожалую. Вот она, возьми, да в суму прибери. Будет чем родителей
попотчевать от старости да болезней полечить угостить, да сестру быстру победить. Бери
не стесняйся.
Молодец уже пустыми глазами глядючи на чародея, принял подношение, опустил как
замерзщий в суму скляночку, а сам на чан всё косится, углядел то колдун, да и
подначивает его далее:
- Не стесняйся, второй ковш, ждёт тебя. Сколько ещё нам надо с тобой порешать,
подумать. Ты уж пей скорей, я же пока договор с тобой составлять пойду.
Как зачарованный безголовый, да слабосильный, выпил второй ковш живицы
бессмертной, младшой брат. Да от слабости охватившей его, пил не залпом, а глоточками.
Сделал он первый глоток и открылось ему многое. И открылось ему , что до рождения
Света Белого, Тьма везде была. Тьма кромешная. Только Род один, в той тьме был.
Потому и не может Тьма без Света, как Зло не может быть без Добра. А как сделал он
второй глоток из ковша драгоценного, так увидел да открыл для себя всё устройство мира.
Устройство от Богов до земных царей, да царей подземного мира. Постиг он вмиг, все
законы да правила по которым и земля ходит и звёзды крутятся. А как третий глоток
завершающий совершил он, так и понял жизни да смерти суть. Узрел он себя восседающи
на алатыре камушке и с Богами разговор ведущим. Понял он своим разумом
замутнённым, что к чану нудно припасть, чтобы своего достичь. Уронил он ковш
драгоценный, да на колени упал пред волшебным источником. Потянулся к нему из-зо
всех сил своих, да последние ниточки рушника лопнули и опали, тут кольнуло его два
раза рогами козлиными, что за пазухой лежали, своего часа дожидаясь. Нитки же
смотавшись в клубочек, вновь нырнули в сумку, что так и висела на молодце. Вмиг
отрезвился молодец, понял, что попал под чары коварные, стал он дальше роль свою
играть, только в чистом уже соображении. Косым взглядом обвел он тронный зал, глядь а
колдун и не уходил ни куда, стоит он почти рядом, в руках держит маску на подобии
скоморошьей, На подобии скоморошьей, что на волка клыкастого походит. Услышал он и
слова его злые:
- Ты многих моих сегодня слуг приспешников погубил, так быть тебе над ними старшим.
Самым злым быть и жестоким песиглавцем. Пей же последний ковш свой, и прими от
меня власть великую.
Стал смеяться он, да дажидаться, а потом увидел ковш валяющийся, и сделал несколько
шагов со словами:
- Экий ты неловкий слуга, да за кем пришёл, тому и служить будешь. Возьми ковшичек
драгоценный, он твой. Бери неразумный.
Стал он толкать ковш в руки младшого брата, а тот, вместо ковш принять, сунул ему в
грудь первый рог. В самое чёрное сердце колдуна с первого раза попал. Взвился тут
чародей криком диким. Упал задрожал, будто кончился. Только молодец крепко слушал
да ни чего не забывал, когда учили его уму разуму: «помни, тень поразить нужно
непременно», в голове его пронеслось, делом отозвавшись. Тень колдуна на самом чане с
волшебной живицей отразилася. Вогнал он рог козлячий, будто нож в горячее масло.
Потёк чан, колдуна охватывая. Отскочил добрый молодец, от свершённого, стал глядеть,
как корчится стал тут чародей. Смерть лютая его пришла в мгновения, ушёл растворился
будто и не было его ни когда, только хлопья чёрные по тронному залу разлетелись.
Огляделся добрый молодец в поисках дверей ведущих из замка, да про план замка на
листе кувшинки исполненный тот час вспомнил. Добрым словом беса Анчутку помянул,
да так что ему икнулось. И пошёл младшой брат из дворца по подсказкам что на
кувшинке начертаны были. Завела его дорога в подземелия, толи не там свернул, толи
план держал вверх ногами, о том нам не ведомо. Только оказался он за дверьми
опечатанными, железными полосами скреплёными. Толкнул он дверь и растворилась она
пред ним. Видит он, в цепях железных сидит Змей Горыныч, горькими слезами
умывается. Рядом с ним посох стоит волшебный, его дожидается. Улыбнулся молодец
посоху, как самому верному товарищу, погладил его, молча прощение попросил, за дурь
свою молодецкую. Потеплел посох прощение даря своему товарищу. Змей Горыныч,
увидев добра молодца, ещё больше заплакал, зарыдал навзрыд. Не выдержал младшой
брат, да и спрашивает:
- Ты чего так убиваешься Змей Горыныч?
А чудовище о трёх головах и говорит ему человеческим голосом:
- Как же мне не плакать не убиваться? Как увидел я этот посох, так и вспомнил своих
братьев Горынычей. Ведь это им окаянным и шестиголового и девятиголового, в куски
разнесли, да пеплом по Свету Белому пустили. Если уж их вот так, то меня, да ещё и в
оковах колдовских и подавно смерть мученическая ждёт. Ты же герой, чего Змеюку
поганую, желеть? Ты только знаешь, бей сразу, а то ждать смерти ой как не сладко.
Всмотрелся в чудовище молодец. Кожа землинистая, крылья помятые, пасти и те усохшие
какие-то, стало ему жалко чудище трехголовое. Он и говорит ему:
-Как толковал один мой знакомый, убить завсегда можно, а вот должником сделать, да
хотя бы временно попутчиком это постараться надо. Ты я смотрю квёлый совсем. Скажи
чего надобно тебе для освобождения, а я подумаю в силах ли это человеческих.
Приободрился Змей Горыныч, да и говорит:
- Коли убивать не будешь, то и надо-то, стенку соседнюю порушить, за ними стоит четыре
чана с живицею бессмертной. Так мне три чана совсем достаточно будет.
Вспомнил про правило трёх ковшей, добрый молодец, и говорит чудищу крылатому:
- Может двух хватит, от третьего послушным да безвольным будешь.
Захохотали все три головы Змея Горыныча, отсмеявшись только одна и промолвила:
- Встречаются же ещё такие. Другой бы этим воспользовался, а он нет, всё по чести
совести совершить хочет. Так вот на твою честность, я своей отвечу. Прав ты молодец.
Два чана испив, стану сильней и умней я. Богам равен буду. Только тогда обязательно
тебя сожру, а до третьего чана сам доберусь, и потом опять тупой скотиной стану. Так уж
мне на роду убогому написано. Кощей подлец меня таким сделал, околдовал ещё во
младенчестве, на службу вечную. Не смогу я без него, без хозяина.
Молодец, не говоря не слова, посохом волшебным сломал стену соседнюю, и выволочив
чаны с живицей бессмертной, стал их вскрывать, печати ломать. Потёк по комнате
пещерной запах тягучий, молодец, зажав нос, сквозь силу и спрашивает:
- Я в зале чан разлил, колдуна убил, эти-то откуда здесь взялись.
Отвечает одна из голов Змея Горыныча, что не пила в тот момент из чана первого:
- То был свежий чан, за сто лет собранный. Им сам чародей пользовался, да вас героев в
рабов своих обращал. Это он по первости, всё казнил, да черепа на башни развешивал, а
последние три века, что-то разонравилась ему потеха эта. Стал он людишек в животных
править, нравилось ему смотреть, как тот, кто его хотел убить, в поте лица ему жизнь
вечную добывает. Вот и скопилось четыре чана в закромах его.
Опустошил Змей Горыныч первый чан, скинул цепи, расправил крылья. Стал недобро на
молодца поглядывать. Не стал мешкать добрый молодец, вскрыл для чудища второй чан.
Утопилась вторая голова змея в нём. Только бульканье и раздавалось. Закончился и
второй волшебный чан с напитком. Глаза у Змея Горыныча мудростью неземной светится
стали, на разговоры его потянуло, но не стал с ним говорить герой, вскрыл третий чан, да
под головы змеиные подтащил без зазрения. Запах резкий да чарующий, увлёк беднягу,
все три головы потерял он от волшебства. Последняя голова его уткнулась в чан, всё за
короткое время выхлебав. Поднялся во всей красе Змей Горыныч. Пламя из пасти каждой
рвётся. Крылья силой налились, Хвост колечком свернулся, чещуя как новая блестит.
Одним словом молодой да крепкий, хоть сейчас на сражение. Стоит добрый молодец,
приготовил посох волшебный для битвы с чудищем, но первым на него не бросается,
ждет, наблюдает, готовится. Как посох в руках к битве изготовленный увидало чудище,
так и огонь пропал и блеск боевой потух, и сам он как-то быстро угас. Стал он говорить
тогда:
- Я, Змей Горыныч. Ты меня не трогаешь, я же тебя за то другом временным нареку, да
волю твою, исполню как свою. Приказывай герой, пора мне и тебе отсюда да домой.
Склонились головы Змея Горыныча в поклоне, крыло упало на землю пещерной комнаты.
Влез на него добрый молодец, да и стали они замок колдуна покидать. Взмахнул
крыльями Змей, ударил головушками, пробил каменные стены и полы своего узилища.
Вырвался с седоком на волюшку. Стал он парить над замком колдуна злобного. Добрый
молодец ему и говорит, от пыли да кусков каменных отойдя, чистым воздухом дыша:
- А не показать ли тебе Змей Горыныч, свою волю. За пятьдесят-то годков, почитай срок
обиды твоей увеличился. Ты сровняй , сокруши замок этот, чтобы не было от него ни
следа ни названьица.
Не сатл спорить Змей Горыныч. Налетел он на замок, покрыл его огненной лавиной из
трёх глоток полившейся. И на новый заход пошёл когда вновь огня приготовил. А там
снова и снова. Не прошло и часа единого, не осталось камня на камне от строений тех. Всё
спеклось, соединилось. Только чёрная гора теперь возвышаться стала, спеклась, запеклась
коркою. Стал целым с землицей на которой стоял замок чёрный. Ввысь взлетел Змей, да
не тут-то было, осадил его седок добрый, со словами:
- Есть ещё один должок у меня в землице этой. Ты уж помоги мне сотоварищ, негоже без
воздаяния уходить. Много славных витязей здесь жизни лишилось, надобно и по ним
тризну свершить.
Полетел тогда змей по-над долиною, стал он жечь лютым огнём песитглавцев. Выжег он
всю долину с жар-цветом, а там где не успел, где смогли сокрыться преступники, сам
добрый молодец ему в помощники отправил дубинку со словами:
- Добрая дубинка сослужи службу последнюю, ты воздай по заслугам слугам чёрного
колдуна, не жалеючи. А потом считай свою службу оконченной. Благодарен тебе я без
меры, ты была мне хорошим подспорьем. Не подведи и сейчас, отомсти за все души
загубленные.
И метнулась вниз дубиночка, расходилась она расповадилась, и последних, что от
пламени лютого спаслись, забила всех до смерти. Опустилась она потом веткой в землю
пеплом убодренной. Приняла её земля матушка, вскоре в месте том, посреди долины
выжженной, дуб пробился, невысок пока. Шли годки его не считаемы, пока не выросла от
того дубка, роща целая. Стала роща та да священною, в ней и службу Богам служили, да
гимны славным пели. Но всё будет это не скоро, а пока, сделав круг большой, добрый
молодей да на Змей Горыныче, возвращаться стал к тому камушку. К тому камушку, что
стоит себе, на перекрёсточке. А с того перекрёсточка ровно семь дорог во все стороны
расходятся, во все стороны расходятся, стёжкой новою для молодца становятся.
Сказка о том как легко гневливость расточать, да тяжело отвечать.
Под темными лесами, под ходячими облаками, под частыми звездами, под красным
солнышком, течёт себе река, широки берега. Нет у той реки, ни начала, ни конца. Как
выходила перва сестра да на те берега, начинала сестра бельё стирать. Стирать, выбивать
выкручивать. То бельё было зелено, что трава мурава во лесу сыром. Летели птицы, в те
времена, стали по берегам гнёзда вить, потомство высиживать. Как втора сестра выходила
да на те берега, начинала она стирку новую, стирку новую да всего белья. Там рубашечек
от пота много, там сарафанов от жнивья ещё больше, Изменила цвет река, своих
волнушек, стала жёлтою. Птицы что потомство высидев, стали на крыло ставить малых
детушек, стали их учить да охотится, добывать себе пропитание. А как третья сестра
заступила на те берега, то бельё её реку в муть ввела. Серой стала та река, стало холодно.
Птицы божие, загалдели. Загалдели, да все в сторону иную потянулись. Листья жёлтые от
тех лесов, да в реку упав, закружились. Наступил черёд и последний сестры, вышла она и
глянула, холодом повеяло. Где вода текла, чиста да быстра, стало чёрною, стала чёрною
ледяною, тьмой грозится. Добела та сестра бельё выстирав, закрутила завертела, снегом
белым себе дорогу проложила. Птицы мёрзли на лету, в ту реку падая. Пропадая не за
грошик малый, но за глупость свою птичью. И текла та река не в некотором царстве, в
некоем государстве. Даже не в тридесятом царстве, не за тридевять земель, в тридесятом
государстве, по земле матушке она текла, время отмеряющая. То не сказка, то присказка,
сказка будет впереди.
(3.1 Гнев)
Не черны леса дремучие чернеются... То не пыль в поле подымается. Не туман сизый с
раздолу подымается, туча чёрная летит с той сторонушки, с той сторонушки где был
добрый молодец. К тому камушку, что стоит себе, на перекрёсточке. А с того
перекрёсточка ровно семь дорог во все стороны расходятся, во все стороны расходятся где
не хаживал ещё младшой брат. Прилетела туча чёрная, да не туча то была сам Змей
Горыныч, припожаловал. Он садился на перекресточке, крылья в землю опускал, а с его
спины чёрной чешуйчатой, герой спускался. Он поклон отдавал чудищу да с чистым
сердцем его отпускал. Склонились все три шеи сильномогучие Змея Горыныча, пыхнул он
огнём из трёх головушек вверх. Честь последнюю отдав седоку своему, да и ввысь
поднявшись, скрылся в скором времени. Оглянулся добрый молодец на камушек да на
развилочку, только собрался он слово верное произнести, как тут как тут появился друг
его давнишний. Друг крошечный. Сам Моховой появился, проявился, со словом добрым к
герою обратился:
- Здрав будь витязь, добрый молодец. Слухами земля полнится, слышали мы и о битвах и
о победах, да только всё ли правда, всё не сказочка подложная?. Ты открой, поведай, чай
слухи что упустили, а хочется знать всё да из первых уст. Мы народ любопытствующий.
Отдохни, присядь после дальнего похода, да на чудище перелёта.
Поприветствовал его добрый молодец, да вместо рассказа, только и спросил, как к столбу
пригвоздил:
- Здрав и ты будь дух помощничек. Поясной поклон тебе, да сердечные слова
благодарности и за прошлое, да и за будущее. Я-то всё расскажу по порядочку, да вот
только есть у меня сомненьице, так ли нужен тебе мой сказ, не случилось ли чего? Может
что стряслось, да ты меня пускать не хочешь, время тянешь?
Моховой из бурого, стал красноватым с коричневым, хвостом себя захлестал по ногам,
будто кот дикий злящийся, прохрипел да откашлялся, а уж потом только начал лепетать
оправдываться:
- Вот не скроешь от такого, ничегошеньки. Рад бы был тебя на смерть под горячую руку
пустить, да вот совесть мне не позволяет так легошеньки, богатыря да спасителя, Богине
пекельной на растерзание отдать.
Возвёл очи в гору молодец, да в нетерпении ножкой топнул, так что пыль пошла от
поляночки, где стоял герой с чудища спустившийся. Словом стал он духа подгонять:
- Ты скажи мне не пописанному, ты скажи мне невеже, что случилось приключилось, пока
был в пути дороге? Почему к Богине мне нельзя, почему к Ягине не пускаешь? Али
провинился пред ней я, али что опять не так сделал, неразумный?
Моховой глядя на героя сердитым лицом, отвечал ему:
- У Ягинишны кто то ступу спёр, её кормилицу увёл. Вот и гневается. Сам слышал как она
говорила: «Доселе русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а ныне русский
дух в очью является, а потом самое ценное пропадает. Нет больше веры людям. Я ж ему
как родному помогла, а он ступу увёл. Богиня гневается, всех теперь жевать будет не
спрашивая роду племени.» Так что герой нельзя тебе теперь туда к ней. Здесь заночуешь,
чай мой мох не хуже, чем перина, а пока суть, да дело и всё поведаешь? Ну, так как?
Задумался крепко добрый молодец. Понимал он умом, что не виновен перед Бабой- Ягой
ни в чём, но вот так без подготовки, да размышления, сейчас если и вправду пойдёт,
голову сложит. Значит, надо остановиться, да призадуматься, кому выгодно, у старушки
ступу увести, да его под суд Божий подвести. Не просто же так старушка пекельная на
него вину возводит, значит, что-то на него указывает да след показывает. Моховой же тем
временем, на стол травку простое угощеньице выставлял, грибы да орехи, малину да
травки целебные, что здоровье дают, да с корешками идут. Отобедав чем Моховой
угостил, начал молодец рассказывать, все как было, всё как сложилось. Рассказал и о том,
как на обратном пути залетев в царство государство к царю знакомому, очутился среди
беды лихой. Беды лихой, что зовут чумой, от того что мука та последняя и до них дошла.
Людей скосила. Рассказал как придумал Змей Горыныч, людей лечить, в чанах больших
их кипятить. А для пущей для полезности, добавлял по капельке из скляночки молодец,
живицы бессмертной. Люди-то и поправились. А теперь значится выпала ему доля домой
путь держать к отцу матушке, да вот так вот облыжно обвинённому, не хотелось бы. И
закончил он таковыми словами свой рассказ:
- Вот осталося у меня на пол скляночки той живицы бессмертной, что от колдуна привёз.
Должно хватить и отцу и матушке. Только вот теперь меня мысль терзает, душу
разъедает, кто ж мне так помог у Богини провиниться? Или она про гребень волшебный
узнала, что я Водянице подарил, да за это обиделась, за одно и ступу мне в вину
поставила? Есть какие-то зацепочки, аль следы какие? Ты уж помоги в последний раз дух
лесной, не погнушайся, открой всё что сам знаешь, да от других слыхал, глядишь и что и
откроется. Не хочу без слов, будто пёс побитый домой возвращаться, надо и перед
Богиней ответ держать, да с « мил дружком», кто бы он ни был, поквитаться.
Моховой внимательно выслушивая молодца, что-то для себя на дощечке деревянной,
черкал да вырезал быстро, будто старался записать дивные рассказы младшого брата о
похождениях, да свершениях. А уж потом как зажглись звёзды частые на небе тёмном,
ночь на землю спустилась, расплескалась безбрежно, только и сказал:
- Не горюй добрый молодец. Ягинишна за гребень на тебя обиды не держит. Верно, было
ворчала сильно, но как только узнала, что Водяной, да и другие водные жителя для тебя да
для всех сделали. Даже гордиться стала, что именно она тебе его в дорогу клала. А ступу
она себе уже новую справила, просто сердится, гневается, да вскорости успокоится. А уж
как успокоиться, так оно всё и откроется. Чую я, что всё вскорости проявится, да с тебя
все обвинения свалятся. Выйдешь как гусь, сухим из воды. А на перёд давай спать
ложись, утро вечера мудренее будет. Завтра с утра раннего будем думать решать, а теперь
мил мой иди спать почивать.
Мох что рос по приказу духа быстрее, чем всегда, такую перину лесную вырастил, сам
царь не погнушался бы на ней почивать. Завалился добрый молодец, в ту лесную травную
кровать, да утра и проспал, а как утро настало, так и новый день начался сначала.
Открылись глаза добра молодца, а Моховой тут как тут будто и спать не ложился, стоит
зелёным тельцем солнечные лучи ловит, бороду свою раскудрявую гладит. Поднялся
добрый молодец на ноги резвые и пошёл умыться к роднику лесному, а потом как
заведено у него было, потянулся к суме перемётной, да руку запустил рушник волшебный
вытаскивая. И забыл совсем, что Баба-Яга на него гневается, вытащил его совсем как
новенький, предстал он пред его очами. Белый да красивой вышивкой украшенный, будто
совсем недавно не свёрнут был в клубочек нитками. Задумчиво вытерся им молодец, и не
успел подумать к добру то или к худу, как увидел пыль столбом клубящуюся с дороги, где
ещё не ступала его нога. С дороги третьей, что почти посередке лежала, будто манила его.
Сперва точка показалась, да через миг уже фигурой встала. Спотыкнулась, да
расстелилась на зелен ковёр что из мха был, перину молодцу ночью заменил. Подошёл
добрый молодец, присмотрелся. А потом и над фигурой склонился. Простовата од ежда
была на том кто так быстро бежал, совсем от пыли вся черней земли ставшая. Только не
скрывала она нескольких стрел, что будто украшения фигуру венчали, жизнь забирали. Не
стал раздумывать добрый молодец, кто да зачем гонца подстрелил, по всему выходило
дело серьёзное, потому надо было быстро спасать добра молодца. Выдернул он стрелы
калёные из тела молодого, открылися раны, кровь толчками стала из тела быстро
вытекать. Открыл скляночку заветную с живицей бессмертной младший брат, мысленно
попросил у родителей прощение, да вновь дал обещание другое средство найти от болезни
да старости. Влил посыльному в рот всё без остаточка. Кровь руда остановилась, глаза у
гонца открылись, рот открылся для крика да закрывшись, разум включил. Встрепенулся
молодец, да и поднявшись на ноги, стал по сторонам оглядываться, будто ждал за собой
погони, али преследования. Ткнул добрый молодец в сторону родника лесного рукой, да и
пошёл не оглядываясь к Моховому, что в сторонке стоял на всё глядючи, только головой
качал.
- Вновь отправишься в путь дорожку? Ты же как я понял по последним минуточкам, опять
вместо себя другого пожалел, жизнь спас не задумавшись?
Усмехнулся добрый молодец, только горьким выдохом слово своё догнал:
- Знать судьба у меня такая.
Разговор их прервался диким визгом девичьим:
- Змея, змея!
Молодец, оглянувшись уставился на того кто кричал:
- Эко как оказалось? Думал молодец, а то девчонка очутилась…
Не чего не сказал Моховой, только был здесь, а сейчас уже возле девицы, да рукой змейку
малую держа, ворчливо воспитывал её:
- Чего орёшь дура? Ужика простого испугалась. Как со стрелами бегать, будто белка
бешенная, так не побоялась, а тут чуть больше червяка мизерного испугалась?
Девица что успела и сама умыться и одежду в ручье том состирнуть стояла мокрая и
растерянная. Подошёл к ней добрый молодец, да ласково в глаза васильковые заглянув,
спросил:
- Ну коли успокоилась, давай по порядочку, все складно да ладно излагай, а там будем
думу думать, чем тебе ещё горемычной помочь, беду отвести, да от погони лихой
отвадить.
Встрепенулась девушка когда про погоню услышала, глянула в сторону где
окровавленные стрелы калёные на земле до сих пор валялись, да и начала говорить
вежественно, как учили её добры люди, наставники:
- Не то чтобы давно, но так что и старики самые древние не помнят, живёт наш род племя,
в той сторонушке. В той сторонушке, где от роду Богиням матушкам служат да их
доброту славят. Макоши матушке в Ирии пресветлом гимны воспеваем, Матушке
Землице сырой в Яви кланяемся, навий мир же Сумерлой славится, всех она нас там ждёт
дожидается. Так от века было, да не так теперь стало. Не было у нас князей, да колдунов
чёрных. Обряды все старшие ведающие матери справляли. Но не далее чем век тому
назад, стали вороги нас донимать, дев, мужей в полон забирать. Выделился тогда муж
храбрый, собрал воинов возле себя, да отпор всем дал, кто за нашей свободой приходил.
Приняли мы как должное это. Князем он себя назвал, жену из рода чужого взял, так и
повелось с тех пор, что князья стали на защите рубежей наших. Стали мы платить им за
охрану спокойствие, да войско дружинное содержание. Так шло времячко, и пришло оно к
беде не минучей. Как повадились в нашу сторонушку, купцы заморские, так вместе с
ними приехали пришлые. Приехали свою веру привезли в Бога чужеземного. В Бога
единого. Матери ведающие, поперёк не встали, всем места на земле хватит, рассудили, но
не так на деле вышло. Пришлые, сперва людей баламутить начали, в веру свою
переиначивать пытались. Не нашлось отклика в сердцах людей славных, не пошли они за
чужим Богом. Тогда люди те, что в чёрной одежде ходили, да на непонятном языке
говорили, к князю подступились. Словами льстивыми да посулами, отвратили от веры
православной, предков заставили забыть, роду изменить, да проклятью предать свои
имена. Стали ставить они себе церковки, церковки молельные. Мы отроду в капищах
служили, деревянным богам жертвы бескровные приносили, им же вместо образов богов,
брёвна огорожены понадобились. Там во смраду да копчении, службы стали править на
языке непонятном. Вновь матери ведающие, угрозы не почуяли, думали кончится жизнь
их поганная, да и забудется поветрие, ибо вера наша веками проверена. Но князь по
другому решил. Решил он в каждом селении веру новую ввести, мечом и огнём, её
принести. Стали ловить ведающих, что Богам нашим требы служили, стали скрываться
они. Не скрывалась только самая старая ведающая мать. Не хотела смуту в народ нести,
новый князь ею спасенный был в малолетстве. Матушку его она тоже лечила, травушками
да кореньями пользовала. Посчитала она, что не тронет он её, за былые заслуги пред ним.
Но не тут-то было, по злому наущению пришлых чёрных ворон, как их стали звать в
народе, князь приказал, схватить старшую ведающую мать. Стала она скрываться. Я у неё
в ученицах была, должна была посох древний из рук принять, когда время придёт ей за
реку Смородину нырять.
Разошедшееся солнышко палило неумолимо, напоминая, кто на земле этой настоящее
божество, девушка обсохшая продолжала с жаром рассказывать, видно было сразу, что
наболело на душе у неё:
- Скрывались мы долго. Народ у нас добрый, укрывал, помогал, едой кормил, одежду
давал. Но нашлись душегубцы доложили князю, вот и послал он за нами засаду. Матушку
схватили в избу скрутили, и меня вместе с ней. Ночь глубока тогда настала, обратилась
Ведающая к Богиням которым всегда служила. О помощи не для себя, для народа
просила. Отозвались все три Богини. Первая Макошь, по лунным лучам сапоги
скороходные спустила, для гонца быстрого. Вторая о герое поведала, который на чёрном
железном коне по ней гуляет, чудеса доброты да справедливости проявляет, Сумерла же
ворогам глаза отвела, а я тем временем кошачим лазом от охранничков заснувших утекла,
в путь дорогу припустила. Лунный да солнечный луч мне был подмогой, да по нему меня
погоня и погнала. Стрелами калёными остановить пытались. Об одном печалюсь, не
спасти матушку ведающую, через день другой князь препожалует в ту избу, где держат её,
да велит казнить у всех на виду. Дабы все устрашившись нового Бога славили, да теперь
ему да и служителям новым подати платили на содержание и пропитание их брюх
ненасытных.
Вслушивался внимательно в горячечную речь девицы, добрый молодец, что-то для себя
решая, а потом и сказал, как обронил:
- Где же та изба, где словами твоими бедную старушку закрыли, к казни лютой
приговорили?
Девица, с сомнением глядя на совсем не богатырские рамены молодца, только и могла
произнести:
- А тебе зачем? Может возвернуть меня князю, али слугам его желаешь? За меня ведь
награда серебром положена, это за матушку платил душегубцам он золотом. Так зачем из
лап костлявых Морены меня забирал? А всё бес толку, слушай, и пусть будет что должно.
Та изба стоит в чистом поле, в широком раздолье, за темными лесами, за зелеными
лугами, за быстрыми реками, за крутыми берегами. Отсюда дня три конному добираться.
Если бы не они, так я бы ещё всё там была.
Девушка скосила глаза на сброшенные сапоги, что сиротливо лежали в сторонке.
Тут вмешался в разговор Моховой с уточненьем:
- Слышь девка, так, а за каким героем тебя Богиня-то послала через матушку твою,
объявила волю как свою?
Девушка воспоминаниям предалась, да и давай перечислять:
- Витязь тот славен. Косая сажень в плечах, семи пяденей во лбу, промеж глаз калена
стрела укладывается. Конь у него волшебный, посох заговорённый. Есть ещё одна
приметочка, одной мне она ведома. Рушничок у него заговорённый есть. То целый, а то
ниточками расползается, а потом в целый вновь собирается. Нет такого больше богатыря
на славной земле нашей. Не сыскать его такого иного под светлым месяцем, под белыми
облаками, под частыми звездами. Только вот где его разыскивать, луч-то пропал?
Совсем неожиданно с горделивых слов, скатилась девица до жалкого всхлипывания, а уже
потом перейдя на плачь, только и слышно было от неё:
- Мат-у-шку-у-у жал-ко-о-о.
Мохового от такого воя чуть с травы не снесло, улыбнулся он хитро на добра молодца
глядя. Ведь по всем приметам настоящим а не надуманным, выходило, что ему в путь
дороженьку вновь собираться. Со злом проявленным поквитаться. Молодец, решивший
всё для себя, только и смог что приобнять девицу за плечо, как малое дитя успокаивают,
да и промежду прочим вопросик подкинул:
- А каков из себя князь, да дружина его?
Девица быстро вытерев слёзы наплывшие, размазывая их по щекам начала быстро
перечислять:
- Чернявый он, высок, худок как щепка. Глаза бещенные. Гневливый больно, если что не
по его, то мечом голову с плеч сметёт, то копьём поронёт, а то на кол отправит, без суда
без разбирательства. Ведь поверил он тем воронам проклятым, будто вся власть на земле
от Бога ихнего. Значит всего чего, он хочет, значит и Бог хочет. Остальные же, те кто под
ним ходит, рабы его, жизнь и смерть их он в узде держит. А лудей у себя в услужении
только подлых держит. За сребро и золото несут ему службу верную. Не как люди, как
псы поганые, что за мослы готовы калику перехожего загрысть.
Улыбнулся добрый молодец, да и слово веское сказал:
- Наши Боги нас рабами не называют. Так было, так есть, так будет, пока земля славная
стоит, пока хоть один со свободной кровью жив, пока свобода в нём горит, не бывать
чужому Богу чрез посланников чёрных его, в почёте да уважении.
Оглянулся он на серьёзное лицо Мохового, да и указав на девицу, наказал:
- Пусть придёт в себя, потом в путь обратно отправится. Помоги, с лесным народом
поговори, пусть без задержек пройдёт к дому своему. Пусть капище возрождает, а там и я
глядишь со всем поуправлюсь, да ей помогу, чем смогу. Нет времени задерживаться.
Потом обращаясь к девице, улыбнувшись, промолвил:
- Долго тебе богатыря как ты описала искать, нет у нас с тобой времени. Ты уж позволь
накинуть сапожки твои скороходные. Не хочу чтобы меня раньше времени приметили,
поспеть надобно , негоже без суда да без следствия человека на костёр, али на кол сажать.
Завсегда найдётся тот, кто спрос может сдержать.
Пошёл он в сторону сапогов сброшенных, поднял их. Были они по ножкам девичьим
будто сточены, вышивкой да бисером украшены, да в руках его засветившись, стали
мужскими без прикрас настоящими как у охотников, что в лесу подолгу пропадают, когда
зверя промышляют. Не заметил он глаз девичьих, удивлённо смотревших на чудо чудное,
уселся да и примерил сапожки скороходные. Взяв с земли, посох свой, перемётную суму
закинув на плечо, скоро резво стал удаляться в сторону по дорожке, что бежала от
камушка посередочке, третьей она была в развилочке. Третьей не последней, что звала на
похождения да свершения добра молодца.
Видали как пошёл, не видали как удалился. Моховой подмигнув девице только и сказал:
- Счастливица. Нашла ты своего героя богатыря. Что сможет, исправит, Правь прославит,
Добро с ним побеждает, Зло от него само бежит, страх скрывает.
Сказка от начала начинается, до конца читается, в середке не перебивается. Так и здесь
всё как сказано, так и исполнилось. Не успел молодец запыхаться выдохнуться, а уж путь
его закончился. Остановился он в том полюшке, народу там было видимо не видимо. Кто
сидел, кто стоял, кто смурно молчал, кто про волю князя да нового Бога мычал. Всяких
людей хватало, и огнём там полыхало. Не стал главный служитель чуждого Бога князя
дожидаться, побоялся, что люди старуху ведунью отобьют, и стража охрана не поможет,
потому и приказал им костёр собрать, да огонь запалить, прежде того к столбу позорному
старуху привязать. Полыхал огонь, дым чёрно жирный по земле стлался, будто всех
людей хотел обнять, в приступлении всех связать, чтоб не вырвались. В стороне из под
ветерка стоял в чёрном главный служитель. Молча стоял, своему Богу молился, на небо
глядя руками очертя знаки творил. Остановился молодец, возле костра того горевшего, да
и стал быстрее ветра вокруг него бегать по солонь , по веточке костёр раскидав, старуху
хотел освободить. Крики да стоны смешалися, охранники пытались его остановить, да
толпой были сметены раскиданы, что горящими веточками летящими были напуганы из
людей в зверей оборатилися. Не огонь их с ума сдвинул, привидилось да причудилось им,
что Боги их с небес спустились, сейчас с них предавших спрос будет за дела за свершения,
потому честь забыв, страх в своё тело пустили, да как оглашенные заголосили, ногами
руками забили.
Добрый молодец, освободив старую ведающую, на руках её держа, пытался спасти её. Не
осталося в склянке малой даже капельки. Горько он в небо глядючи просил дождика, и
услышали небеса его. Набежала тучка тёмная, дождь пощёл, землю намочив, пыль
прибил, да минуточку старухе жизнь подарил. Открыла ведающая глаза, да глядючи на
добра молодца, прошептала уже умираючи:
- Ты ей помоги герой. Постой за веру свою, за землюшку, за людей глупых. О них и
печалюсь, все долги с них своей смертью смываю.
Сказав последнее слово отлетела её душа в светлый Богов край, где на Звёздном мосту
уже ждал её помощничек, что в страну предков её повёл, где пресветлый Ирий сад цветет,
где прекрасные птицы-девы поют, где всегда светло, где души чистые радуются.
Пеленой на глаза упал гнев велик. Затуманился разум молодца. Опустил он тело старухи
ведуньи, да стал посохом помахивать, по рядам людей прохаживать. Кто посмел супротив
него встать, все легли навсегда на землицу, кровь руду расплескавши. Так проложил он
дороженьку из сторожей палачей охранников воинов княжеских, ко служителю. Ко
служителю чуждого Бога носителю. Тот стоял как сноп, животом брюхат, косорыл да
злобностью что мохом был покрыт. Как раззявил рот, так понеслись из него слова, то
совсем не понятные, то совсем уж глупые:
- Да убоишься ты гнева Божьего…. Не поднимешь на слугу его десницу свою …. Придать
тебя анафеме.
Не стал слушать его молодец, со всего маха залихватского он огрел его в лоб посохом.
Как стоял, так стоял служитель чуждого Бога. Только тело стояла, а душа его уже
выпросталась, полетела она туда где ей была встреча назначена. На чужые берега в сад
другой, господином чуждым созданный. И упало постояв покачавшись тело весьма
громадное. Пелена с глаз молодца так и пропала, как и не бывало её. Посмотрел он окрест
себя, смотрят люди на него не шорохнутся, ждут своей смертушки покорно. Смертушки
ждут и бабы с детьми малыми, и мужики что на дохлых мух больше похожи. Девки ждут,
да парни с глазами безвольными. Отделился от той толпы оравы, старик один да и пошёл
без страха на молодца. Стал он говорить, а молодец его слушать:
- Ой, ты гой еси добрый молодец. Кто ты? Чьих кровей будешь, чьих отца матушки? Ты
послушай меня старика седа. Не чини ты смертушки. Она сама за нами Маренушка
придёт, всех во полон уведёт. Мы уже больше лета травой да корешками питаемся, всё
кровопивцы князь со дружинушкой да с прислужниками черными у нас забирали на
подати. Пощади гнев свой на них направь, оставь хоть малых детушек на семя. Ведь
совсем наше род племя угаснет, если перебьёшь ты сейчас людей невиновных. Голодных
да заблудших овец прирежишь.
Тут упал на колени пред стариком добрый молодец, говоря слова важные:
- Не бывать тому, чтобы человек крови славной, люд бы попусту на корню сживал. Не для
того меня отец матушка на свет пускали, чтобы честное их имя пятнал. Я прошу вас люди
добрые, вы простите меня за гнев ярость безрассудную. За то прошу простить, что людей
убил, погубил их без почести. Не за то прошу, что собаками они были, да чужому богу
служили, а за то прошу, что сам без суда да без следствия их живота лишил. Вы скажите
мне люди добрые, сердцем да душой славные, отпускаете мне грех мой, во гневе
свершённый?
Как единый голос, как единый колос, поклонилась ему людей стена, поняв, что
свершилось в святом гневе правосудие, что зовётся ещё божеским. Поднялся с колен
добрый молодец, да к старику обратившись, стал вести с ним разговор:
- Ты скажи мне старик батюшка, почему здесь такое свершилося, почему вы это
допустили, свою матушку у иродов не отбили?
Отвечал ему старик седой бородой слёзы вытираючи:
- То что видишь ты пред собой избу, то главного чёрного храмом было. Там он службу
служил, своему Богу не православному. То что видишь вершки в дали, то всё должно
было стать его поселением, где разместилось бы его семейство с братьями его по вере. То
всё было подарено ему князем за служение. Там вдали была рощица священная, капище
стояло древнее. Осквернил он его, огнём выжег, калёным железом, богов наших сбросил.
Нас в долги загнав заставил одной травой да корой питаться, а свой пай у нас изо ртов
забирал регулярно. Мы пытались бузить, пытались к князю за судом обращаться. Не
услышал нас князь сиятельный, только ходоков головы, на тыну уместились, а тела их на
колу до сих пор во светлом тереме на чистом дворе у князя вместо цели пребывают. Нет
больше князя заступничка. Нет больше капища. Самое же горьшее, нет больше от наших
богов образов. Провинились мы пред ними, что теперь с нас взять. Мать последнюю
ведающую не уберегли, посох её волшебный сгублен был, не воротишь теперь. Даже
внучку её не оградили от погони лютой, что похвалялась, будто сокрушила её стрелами,
истыкав как досточку.
Улыбнулся на слова его добрый молодец, да сказал таковы слова, что вселили они в
людей свет надежду ясную:
- Таковы слова я вам всем скажу, вы меня послушайте люди добрые. Не сгубили вашу
ведающую. Своей смертью, она с вас за неверие да предательство, грех взяла, пред Богами
Прави ответствовать. И внучку её не убили погонщики, только бахвалились. Скоро будет
здесь. И жива и на вас надеется. Вы уж не подведите её, во всём помогайте новой
ведающей. Возродит она и капище и службы Богам угодные. На себя я возьму вашу беду.
С князем мне уж очень хочется повидаться, с вашим делом, да с беззаконием творящимся
посчитаться. Наперед скажу, только вам одно. Не бывать на святой земле Правь славящей,
чужеземным богам да их служителям. Вы теперь знаете, что за волки под овечьей шкурой
скрываются. Вы теперь ведаете, к чему ведёт предательство веры отцов и прадедов. Вы
теперь жизнью наученные, испытанием полученным жизнью новой заживёте, где Добро
над Злом верх возьмёт. Помните сами да детям и внукам закажите. О том что здесь
произошло, потомком расскажите. А сейчас, чтобы не было у вас сомнения, вам всем
миром надо от избы этой грязной избавиться. Пусть она последним пристанищем примет
всех кто здесь полёг. Ведь мы не звери, пусть тела их успокоятся. Усыпальницей
довольные. Мы ещё и курган навалим, чтобы память об этом навсегда здесь осталось.
Принялись люди радостно, собирать, справлять последнюю почесть людям жизни
лишившимся. Всех в избу внесли, всех уложили. Огонь, в сухих брёвнышках, заиграл,
засверкал, заплясал развеселившись. В небо светлый дым пошёл, души искалеченные
злобой понёс. Пока всё свершалось, ночка тёмная настала. Стал, виден звёздный мост,
Богами положенный. К нему то и устремились души и глаза тех, кто вновь в своих Богов
поверил.
(3. 2 Ненависть)
На море, на окияне, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь. Берега на том
острове кисельные, реки сытовые. Как на том дивном острове зачиналась, начиналась заря
дня нового, дня когда для людей вновь Боги - Богами стали. Началось всё будто бы
обычно, да закончилось пристойно. Утка крякнула, берега звякнули, море взболталось,
вода всколыхалась. То не сказочка, просто присказка. Сказка впереди идёт, за собой в
путь дорогу зовёт.
Как по ту пору, собирался, намеривался князь с дружиной малою, успеть на приглашение.
Успеть на суд, да над ведьмой старой расправою. Он выехал из стольного града, дорожкой
прямоезжею, да не видел как люди честные его со вздохами облегчения провожали, да
дорогу без возврата ему желали. Шапками махали, а сами и живым не ждали. Лют был он
до просто народа, только дружину свою миловал, да с пришлыми ласков был без меры.
Так уж случилось, да уродилось родиться ему в той сторонушке, что звалась Дажбожьей,
не хотел он чтоб кругом свобода была, хотел что бы он для всех Богом был, да судьбу
любую решал. И сейчас спешил он на расправу с той, кто и жизнь ему когда-то спасла и
могла совесть его разбудить. Потому и спешил очень, чтобы спала его совесть
беспробудным сном вечным, пока он сам на земле жив. Дорожка ему была не в
диковинку, потому быстро путь прошёл до Погоста посадского. А Погост добра гостя
встретил хлебом солью, как и положено князя встречать, привечать. Расстарались, те к
кому милостив он был, в глаза улыбались, спину гнули, выслужиться старались. Честь по
чести терем занял князь, палаты нашлись с лавками и дружине малой. Ночь настала, утро
мрачным вышло. Дождевые тучи сгустились, солнышко на землю не пускаючи. Встал
князь совсем смурной, злой, с болью головной. Тут решили его хозяева погоста
порадовать. Пришли к нему в трапезную, да с поклоном, обратилися:
- Ой, ты добрый князь, всем нам повелитель пресветлый. Ты для нас и отец и красно
солнышко. Намедни мы тут задержали татей, всё думали в стольный город их на суд
отвести, а оно вона как вышло, сам светлый князь припожаловал, вот выходит и судить
рядить можно здесь. Сделай милость, не погнушайся откушать, да потом вахлаков
отслушать, то-то призабавишься, да от грусти печали избавишься.
В первый раз за весь прежний день, улыбнулся князь, злым оскалом волчьим слуг
смутивши погостовских. Знали все, что до крови князь уж очень охочь, особливо до
безвинно пролитой. Потому было ему в народе прозвище – Свирепый.
Стал он трапезничать да с превеликой жадностью. Хоть и тощь был как щепа, а входило в
него безмерянно. Выпив кубок мёда стоялого, князь совсем от хмурного предчувствия
поотделался, захотел развлечения. Приказал он слугам татей привести на суд княжеский,
справный да быстрый. Привели ему троих. Отрок был там со девицею, да старик с
бровями кустистыми. Видно было тотчас же что простые путники странники, окромя
может деда, и жизни не видевшие. Взревел князь тогда на троих татей пойманных:
- Кто такие, да по каким таким делам по ночам шарились? Чьего роду племени? Веры
какой? Отвечайте на вопрос прямой.
Молодые головы глупые склонились, палачу покорно поклонились. Старик же как камень
стоял не ворохнувшись. Он, уж всё наперед поняв, да решал каку смерть принять,
лицезрел он глаза ненавистью созревающие. Потому и решил на себя всё принять,
молодым жизнь выиграть. Сделал шаг вперёд, да повёл разговор степенный:
- Ой ты грозный князь, не суди с горяча. Мы-то просто странники, по землице матушке
паломники. Нам везде и дом и кров под березками аль под ёлками. Роду племени мы
свободного, славного, веры православной, что отцы наши и прадеды держалися. Вышло
так, что услышали мы , будто слуги твои сильномогучие ведьму старую поймали, будто
бы её пытали, да призналась она, что мор по земле твоей несла, тебя хотела сгубить, да
ворон чёрных пришлых. Вот и спешили мы, успеть на праздничек, тобой возглавляемый.
Отпусти ты нас горемычных. Мы пойдем по землице, тебя будем славить, да мир большой
волей полный смотреть, тебя добром вспоминать. Суда твово справедливого нам не
избежать, освободи по приговору своему бесталанных.
Промолчали юнец с девушкой, князь на них глаза перевёл, голосом взревев с них ответа
потребовал:
- Ну, а вы что скажите князю? Али простыми побирушками по земле катитесь? Нет в вас
гордости да чести? Пахать землю, да зерно сеять, не велик труд, чего от труда тогда
бегаете, али он вас неволит, с собой в дорогу тащит? Вы ответьте мне всю правду, вмиг от
старого вас освобожу, к делу приставлю. Мне рабы завсегда нужны.
Не сдержалась тут девица, гордо глаза на князя подняла, да ответствовала:
- Тебе собака князь, вовек служить ни кто из свободных не будет. Ты изгой, веру отцов
предавший, за золото уважение купивший, ещё нас будешь гордости да чести учить? Не
бывать этому. Мы не слуги тебе, не рабы, а свободные дети этой земли. Порешили мы
после капища разорения в другие края уйти, да видать не судьба, коль к такому волку на
расправу попалися.
Засмеялись глаза князя, такое услышав губы тонкие облизнул он от превкушения.
Оскорбление князя, дюже сильно карается, а теперь ещё вьюношу заставить говорить, вот
уже всем троим и приговор будет готов. Один князю соврал, правды не сказав, другая его
оскорбила, в чести его княжеской усомнилась, оставался отрок не разумный, вот тогда и
настанет час веселия. Не сводя с девицы глаз, князь повёл допрос дальше к юноше
обращаясь:
- Что же ты вьюнош молчишь? За тебя девка слово сказала, а ты как телок на верёвочке,
да на бойню пойдёшь за чужие прегрешения. Али ты портки вместо юбки бабы одел, чтоб
за кусты не цепляться, когда от князя все втроем решили бежать скрываться? Ты смотри, у
меня в дружине место завсегда для хорошего человека, сыщется, коли он ещё и вместо
бабы могёт быть, есть у меня и такие любители, хотя больше до девок охочие мои воины.
Ненавистью тут блеснули глаза синей неба синего, тряхнул кудрями русыми юноша, что
наперёд своей спутницы не сказал слово, её пропустил, насмешки выдержал, потому
поняв, что уже не чего терять, с гордостью ответствовал:
- Ты мне руки развяжи собака князь, да и выйди вылезь со своего трона, ты сойдись со
мной в честной битвушке поединочке. Коли боги будут благосклонными, ты сам к вечеру
бабой станешься, а то и без головушки своей злобной останешься.
Потёр руки князь, возрадовался будто клад в руки ему попал, да к старику обратился:
- Значит странники говоришь? Плохо же ты волхв, своих учеников выбирал, вежеству ещё
хуже обучал. Али ты старый пень думал, что знаки твои грязь подорожной замазанные не
видны будут моему взгляду ясному? Что скажешь теперь в своё оправдание?
Молча старик приблизился на шаг ещё к князю, да собрав в себе силы старческие плюнул
ему в бороду его чернявую. Оскорбив его не словом, но действием. Вместо слов да
разговоров, всё одним поступком расставил.
Утёрся князь шёлковым рукавом своим, да и стал приказы отдавать:
- Этого хрыча старого к столбу привязать, да шею ему кожаной лентой в воде смоченной
не туго так завязать. Солнышко его Бог выглянет, вот сам со слугой своим и посчитается.
А пока он жив будет, посмотрит, как с его учениками обойдутся.
Старика потащили на двор, а князь с удовольствием стал раздумывать как с остальными
расправится, придумав что-то крикнул он слугам что стояли возле связанных молодых
учеников волхва:
- Эту на разогрев к воинам моим, пусть покуражатся, объездят молодую кобылку,
покорности её научат, заодно пусть и с князьями выучат обхождению. Пусть плетей не
жалеют. А потом как водится камушек на шею, да в реченьку. Вот русалкам пополнение и
выйдет. Ведь они в них верят, как веру-то православную не уважить. Сам был грех такой,
когда-то верил во всё это.
Девушка с недвижным лицом выслушала приговор, да с места не сдвинулась, князь
казалось забыв про неё, стал куражится дальше над третьим татем, что ему на суд
представили:
- Чтож ты мне вызов кинул, не уважить его не могу я, княжеско лицо потерять невмочь.
Разрезать ему верёвки да выдать нож, меча ему не положено, не воин он. Пусть с таким
клинком супротив меня выступит.
Слуги дожидаясь развязочки, быстро выполнили приказание. Разрезав ножом верёвки, и
всуную в руки нож юноше, они отскочили от него в несколько шагов, чтобы чего не
вышло для их жизни паскудной. Но не тут-то было. Девушка стоявшая будто громом
поражённая приговором бесчеловечным княжеским, решила действовать. Она
развернувшись к юноше, только и прололвила:
- Не поминай лихом братушка, а мне честь всё ж дороже!- кинулась на клинок в его руках.
Тут и жизни нить её оборвалася, только память о ней и осталася.
Вскинулся с трона князь, разлютовался на слуг своих:
- Что же вы за слуги олухи? Не смогли уберечь, для дружинушки моей угощенья?
Вынув нож из сестры своей юноша. Побледнев лицом, ненавистью наполнился. Духом
воспарив, подвиг сестры своей, оценив, порешил жизнь отдать, да князя лиходея навсегда
унять. Он стоял и ожидал, выжидал, подмечал, как князь передвигается, волчье тело, как
шевелится, а у ног его останки стыли, напоминанием душу жгли, разум для боя готовили.
Огорчившись, что не стало одного развлеченьица, князь за плеть взялся, да выходил во
двор, туда же копьями и молодца с ножом вытолкали. Ожидали расправу с веселием, все
кто во дворе том погостовском был. Старик лишь к столбу привязанный да кожаный
лентой за шею обвязанный, глаза закатил, да о чем-то Богов просил, перед смертушкой.
Но немыми пребывали небеса, тучами сокрыты были, слова молитвы не доносили.
Встали воины в круг, да поединщиков туда впустив круг сомкнули, как того обычай велел.
Стали они бойцов подначивать за бой приниматься. Князь плетью из буйволовой кожи,
машет так что ветер свищет, юношу по кругу как зверя малого гоняет. Не спастись от
ударов кнута, не увернутся. Воины, чтобы князю своему посабить, стали юношу копьями
в ноги руки потыкивать. Выступила кровь руда из тела молодого, совсем озверел князь,
волчьи зубы оскалив, хрипло задышав, стал говорить:
- Поучу я тебя плёточкой, поучу так что дух вышибу. Запорю до смертушки, все помнить
будут князя Свирепого.
Молчал юноша дыхание берёг, да удары бешенные по телу стерёг. Пыл горячечный
собирал в кулак, да ждал случая. Вот он и пристал, через час другой распогодилось,
солнышко лучиком до земли достав, стало им водить, будто слепой палкой по
дороженьке. Так случилось тут, что супротив луча встал князь лихой, да в глаза ему лучик
солнышка приударил, ослепив на минуточку, не стал ждать молодец другого случая,
размахнувшись ножом к князю устремился, в лицо метясь. Увернулся в последний момент
князь, будто зверь лесной угрозу почуявши, полоснул его нож, от губы, до уха разрезавши
полосу широкую, совсем стал князь на зверя похож, с лютой пастью разверзнутой.
Полилась кровь руда из лица его. Закапали на погостный двор капельки, да тут же и
запеклись, будто ктоих ё припечатал. Стали глаза князя совсем безумные, белыми стали
от бешенства, свист хлыста плеточки в единый звук слился. Стал падать юноша на
колени, кровью истекая. Бил его нещадно князь, к земле пригибаючи. Так хлестал, что
кожа на нём лопнув брызгами всех вокруг окропила стоявших. Забил князь до смерти
юношу, под гогот слуг своих верных. Приказал тело поверженное собакам на задний двор
отнесть, как падаль какую, а не человека достойного мужем себя в сражение неравном
показавшим. Унесли тело молодца, бросили на заднем дворе как мертвечину дохлятину,
покоя не заслужившую. Тело там его сестры уже без почтения валялось. Рядышком
успокоились, как по жизни рядом шли, так судьбу на двоих одну разделили, честь свою
отстаявши, имени своего не запятнавши. Так долюшкой им было отмеряно, вот они и
встретились, даже после последнего вздоха вместе унялись.
Остановился князь супротив столба, стал на волхва смотреть, как задыхается. Солнышко
уж вовсю пекло, кожу на шее суша, дыхание старое прерывая. Стоял князь наслаждался
лёгкой победою, да судом своим, что всем смерть прописал троим. Вокруг слуги его,
лизоблюдничая, старика хая, хуля словами всякими, княжью мудрость восхваляли, на
Бога нового пеняя, будто только благодаря ему, так им с князем воином повезло. Стал,
настал последний час старика волхва, начал он пророчествовать:
- Не пройдёт и дня, как ты отойдёшь в мир иной, но не к пращурам. Пекло ждёт тебя зверь
в образе человеческом. Вижу, как придёт витязь светлый, да и вышибет тебе посохом
железным все твои клыки, за всё с тебя душегубец спросит, за всё счёт выставит. Мне не
жаль своей жизни, она Богам была отписана, им её и прерывать, жаль своих сопутников,
только начали они мудрость постигать, ты же их бег молодой оборвав, растоптав, в прах
обернул, кинул на потеху псам безродным. Ждёт тебя и слуг твоих прихлебателей кара
страшная за всё ответная.
Заголосили, завопили, слуги князевы, чтобы он позволил им старика убить, нечего
словами умы мутить, обещаниями долю вершить. Страшно усмехнулся князь на них
глядючи, да и прохрипел слова, что изо рта его исковерканного вылетели:
- Я суд вынес ему, за обман княжеский. Пусть пустыми угрозами душу порадует себе, ни
чего не сбудется. Не допустит Бог, коему я служу, чтобы это свершилося. Коли есть в вас
вера, то и будет вам по вере вашей. Пусть себе ворон каркает, меньше дышать будет,
новый мир своим дыханием портить ему довольно.
Разошлись слуги княжеские от столба того, не прошло и пяти минуточек, как ворота
Погоста двора, разлетелись. Разлетелись да во щепочки мелкие. Посередь двора стоял
добрый молодец, а от ног его, что в сапожках скороходных пребывали, пар полыхал, как
от теплой трубы лютою зимой дым валил.
- Что же вы гостей не встречаете, не привечаете, али не православные? Говорили мне по
дороженьке, что сам пресветлый князь здесь сегодня остановился? Нешто не застал его
сиятельного, а уж как хотелось о делах поговорить, да и его о многом порасспросить?
Стоял добрый молодец как хозяин, своим верным посохом поигрывая, да вокруг
оглядываясь, всё примечал, замечал, ждал, что же ему ответят, да как приветят. Жизнь его
приучила, наперёд думать, а уж потом вершить. Началось на его слова движение, сил
княжеских обострение, слова волхва все вспомнили сразу, да на посох глядя, стали искать
управу. Натягивались тугие луки, вкладывались в тетивы калёные стрелы, вытаскивались
мечи буланые, копья боевые жалами на витязя направлялись. Один он стоял против
волчьей стаи ощетинившейся. Стоял да дерзко бахвалился своим видом, да глазами
честными, руками сильными, посохом резным, что в бой с нелюдями просился. Тут с
крыльца терема Погостного раздался голос зычный, а потом и сам князь показался с
лицом перекошенным, да тряпицей чистой перемотанным:
- Это что за пёс смертящий тут разгавкался? Что за балабон раззвонился? Чего на него
смотрите? Сколь вас, он один, али стрелы разучились у вас летать, али мечи притупились?
Может копья у вас для поддержки ноженек слабых, а булавы для баловства, али для
украшения?
После слов таких всё смешалось, всё пришло в движение. Скоком молодецким стал
пошагивать добрый молодец, рысью попрыгивать, для стрелков став мучением. Они
стрелочки калёные пускали, да только не в него попадали стрелы те, в своих же
дружинников. Крик да стон двор украсил тот. Как пришло время мечей, так столкнулись
они с посохом. С посохом не простым, с посохом волшебным, что сам из рук молодца
просился за всё с извергами посчитаться мечтал. Не стал удерживать его добрый молодец.
Как прошёлся он, прогулялся, все лежат не подвижные, только сапоги яловые вверх
небушка торчком торчат, только шеломы крепкие, с дырами огромными выглядывают.
Только кольчуга верная не спасла их всех. Не защитила их и молитовка к чуждому Богу
прошенье. Остались одни охранники, что возле князя сгрудились, копьями ощетинились,
его сиятельное тело от ворога укрыли. Остановился глядючи на них молодец, да и
поигрывая посохом чудным, проворчал укоризненно:
- Жалко нет у меня дубиночки, что недавно совсем песиглавцев смиряла наказывала. Вы
ведь хуже их, людьми прикинувшись, зверьём ставши духом злобным пропитавшись, тьме
служите. Вы кого защищаете ратнички? Разве князь светлейший не воин, пусть он выйдет
да распотешится, меня умоет горемычного. Давненько с богатырским мечом я не
сталкивался, на ратовался с таким героем как он. Есть за что мне с него спросить. Вы уж
сторожа охранники, пропустите на честной бой. Бой божеский. Меня простого путника, да
вашего лучшего воина, что князем у вас зовётся.
Заколебались тогда оставшиеся копейщики. Ни кому не хотелось жизнь просто так терять.
Всего золота не заработаешь, а ведь живот здесь оставить проще простого. Вон всего не
прошло и часика. А от дружины малой, почитай с десяточек и осталось. Переглянулись
они, да и расступились они. Князь поняв, что предали. Сам меч выхватил да во двор
выступил.
- Эх, раззудись рука, расходись плечо, пора пришла, князька уму разуму учить. Уму
разуму да во всё времечко.
Князь, примеряясь к противнику, стал отмахивать ложные движения, чтобы вывести
молодца на путь кривой. Чтобы уменьшить между ними расстояние. Быстро бой вершить,
да потом предателей судить, что от него отреклись, стеной на защиту не ставши.
Закружился посох волшебный, слился в блестящее колесо, о множестве спиц. Первым же
ударом добрый молодец, вышиб зубы князю, приговаривая:
- Это тебе нелюдь за людские страдания. За кровь что ты пил из них, да чужому Богу
цедил не жалеючи.
Потерял меч князь, на колени упав от удара богатырского. Стал пощады просить, да от
страха обтешкался. Засмеялись дружинники бывшие, глядя на портки князя мокрые.
Отвлекся добрый молодец, в это время князь засапожный нож выхватив в грудь
молодецкую его со всем ухарством направил. В сердце нож тот метился, да попал в плечо,
руку без силы оставивши. Да не стал вырывать из раны добрый молодец тот клинок
вражеский, даже не поморщившись, размахнулся для другого удара посохом. Как пришёл
удар в тело князево, отлетел тот да на пять шагов, а младшой брат приговаривает:
- То тебе за Богов Прави, да за порушенные капища, что огнём да мечом разорил,
испоганил идолище безродное.
Не поднялся князь после того удара, только червём по земле рыскал, пыль дворовую
кругами размётывал. Был у князя дорогой кафтан, на солнце как жар блестел, а теперь
стал хуже рубища. Не стал убивать его добрый молодец, от повергнутого отвернулся. Да
пошёл к столбу, где уж дух свой испускал старый волхв подмоги не ожидающий.
Вытащил нож княжеский у себя из раны добрый молодец, да и разрезал ими веревки да
кожану ленту, что старика, на солнце сохнув его душила, жизни лишала. И вздохнув
воздуха вольного приоткрыл старик глаза с благодарностью. Только тень в его глазах
метнулась, собой он добра молодца заслонил, вместо него под удар выскочив. Князь
собравши последни силушки, поднял меч обронненный, да в спину хотел ударить
молодца. Не случилось поганого, на пути встал волхв, заслонив героя от беды
предательской. Колесом пошёл посох волшебный, отделил голову князя от тела, как
пустая тыква, умчалась по двору, возле ног двух мужчин тело рухнуло, чёрной кровью
исходя в землю славную.
И опять случилось чудо, вместо тело рассеченного, отшла рука от тела старого. Стал
старик одноруким. Кровь его смешалась с кровью добра молодца. Как по мановению,
кровь и приостановилася, только до неё да до раны дотронулся младшой брат, рушников
волшебным подаренным. Заросли раны на глазах у всех, громом поражённые встали все
кто живой стоял. Добрый молодец улыбнувшись старику, проговорил:
- Вот и побратались. И землицу кровью полили, да и совместно смешались наши
кровушки, вместе и от ран излечились.
Отсранив от себя волхва, он пошёл за той, за той головой пустой, он снял венец золотой
княжеский. Он прошёл до волхва, и опять протянув руки его приветствовал. Он укладывал
венец да на седые волосы, он глядел в глаза старые, видел он в них мудрость и понимание,
что иначе нельзя, от судьбы, как и от начертанного не уйдешь, не исправишь, как не
старайся. А потом глядючи, на оставшихся дружинников, начал им командовать:
- Я вам жизнь дарю, даже новым князем жалую. Кто его предаст, тот со мной встретится.
Вы везите его в стольный град. Там, на княжеский трон сажайте, да приказы, указы его в
точности выполняйте. Нет у вас более князя свирепого, есть князь мудрый, о земле, да
народе радеющий. Не допустит он больше лютого, всем он будет люб, все согреетесь от
его доброты да ласки.
А потом уже к князю новому повернувшись он отвесил ему поклон земной, да и
выговорил:
- Здравствуй князюшка. Исполать тебе. В добром ли здравии ты, что порядочек не
наводишь? Как же ты гостей встречаешь князюшка, вот же видишь сам всё набросано. Всё
набросано да накидано. Ты уж слугам своим прикажи верши словом своим княжеским,
чтобы стало тут всё как по-прежнему любо дорого чтобы было посмотреть. Уж уважь
меня путника уставшего к порядку привыкшего, бедламу не любящего.
Посмотрели они друг другу в глаза, да без слов всё о друг друге поняли. Будто всю жизнь
княжеский венец волхв носил, стал он людей просить, не приказывать. Мудростью всех
покорил, к себе расположил. Потому быстро всё было сделано, для друзей бывших, да
других павших. Вышли они за светло из того из места где Погост был. Великую тризну
совершив, всех покойных на небо огромным костром проводив. То горело пылало место
Погостово, став последним укрытием домовиной усопшим. Вот и встали они на
дороженьке, да обнявшись стояли как родные братья. Младшой брат говорил таковы
слова, своему побратимщику:
- Что случилось здесь, было мне предсказано, одной молодой ведающей. Ей во сне три
Богини пришли, весть эту принесли. Потому и успел я, чтобы нить твоя не оборвалась.
Твой удел, коль не могут люди без владычества, показать им каков должен быть князь
настоящий. Так что стольный город ждёт твоего возвращения, да во княжения. Сам всё
знаешь да ведаешь, что перво-наперво сделать требуется, а что в другой ряд поставишь, то
и будет. Что с тобой идут, теперь жизнь за тебя отдадут, там других в дружину наберёшь
из славных да душой чистых, тех же кто по старому князю опечалится, ты не бойся, а
разумом убеди, что теперь всё будет по доброму. Кто же кровушкой промышлял, суди,
рука твоя хоть и одна, а всё же владыка теперь. А уж как я дела завершу, обязательно к
тебе наведаюсь. Только чуется мне, что ещё раньше ты с той матерью познакомишься.
Познакомишься да и дружбу сведешь. В дальнем краю, да на границе княжеской твоей,
она сейчас капище востанавливает, чтобы Богам Прави службы служить. Мне туда стопы
во сапожках быстроходных своих направлять, путь торить. Нужен я ей сейчас больше чем
тебе князюшка. Вот на том мы и расстанемся.
Отвечал ему седой князь:
- Про то ведаю, что настанет час, мы и встретимся. Стольный город взять, не велика
заслуга. Надо всю землю вновь теплом наполнить, от лютости она застывать стала. Вот
где мне помощники нужны будут. Людям простым утешение они понесут, вновь по
покону жизнь наладим, сообща будем править. Дел много, а без тебя побратим они не
наладятся. Останься да ради земли да людей свет пролей, где мрак был, тьму изгони, зло
убей. Ведь пойдут за тобой, не за мной. О тебе вся земля гудит, слухом полнится, за тебя
люди и на край земли все подымутся, Им такой князь погонщик надобен.
Обнял побратима добрый молодец, да и сказал:
- А мне ведомо, что и без меня вы управитесь. Мне другой дороги держаться надобно. У
меня обет не выполненный. А у тебя помощников вся земля твоя. Кто захочет, отзовётся,
да сама ведающая мать кого направит, вот и будете вдвоём людям путь указывать да
княжеством с людьми править.
Обнялись они на дорожку, да и отправились в разные стороны той дороги. Отряд воинов
во главе с новым князем в стольный город направился, а добрый молодец опять к матери
ведунье молодой нацелился.
Сапоги скороходные его быстро до места донесли. Пока суть да дело, пока рассказал ей
всё, ночка тёмная настала. На небо луна выпросталась.
- Значит так и порешили мы с ним, вот твои сапожки скороходные. Ни к чему они теперь
мне. Зато для тебя в самый раз будут. Колесить тебе по княжеству, ой как долго, да ой как
много. Столько успеть только с божьей помощью можно. За тебя же три Богини свою
сестру уламывать будут. Долю тебе счастливую выбьют, лишь бы людям славным на
земле хорошо жилось. Нахлебались они горюшка вдоволь, насмотрелись на веру иную,
чужого Бога слуг посмотрели, да узнали настоящую цену свободе. Не было у меня сестры
доброй, теперь появилась.
Выслушала его молодая ведунья, обняла за плечи, в глаза ясные заглянула. В душу к нему
углубилась, духу поразилась. Как увидела на сердце шрамы от былого, так слёзы из глаз
градом побежали. Стал её младшой брат успокаивать, про весёлые случаи рассказывать,
на жизнь да труд налаживать.А ведунья плачет не унимаясь. Обратился тогда к ней
добрый молодец со словами:
- Всё устроилось, а ты слёзы льёшь, Богинь гневаешь. Ведь смогли, помогли они роду
племени твоему, за веру не рушимую в них, людей от князя зверя спасли, покон вернули.
Чего ещё тебе надобно? Капище со священным лесом всем миром восстановили. Люди
последнее принесли от себя оторвали, чтобы жертву бескровную богиням принести. Будет
вам во всём добро и благословение. Мне ли не знать, на кого уповать, когда всё рушится?
Отвечала ему молода ведающая мать:
- То, что ты совершил, не в сказке сказать, ни словами произнести, ни пером написать, не
стилом вырезать. До земли тебе поклон брат мой названный. И хоть вновь со мной
последний подарок моей ведающей наставницы, но… Горю моему не дано выветрится.
Ведь не только мать ведающую мы все здесь утратили. Мы и посох её власть дающий, да
с богинями помогающий говорить не во сне, лишились. Как пред людьми мне говорить,
его не имея? То чему меня ведающая учила, не хватит всем, нужно будет ещё её знание,
как мне вызвать её из страны светлой, для совета для помощи без него? Так что куда ни
кинь, всюду клин. Это здешние всё видели, да молва разнесёт про все дела, но ведь
встречают по одёжке, провожают только по разуму. А без посоха, какое мне доверие, даже
если с тобой пойду. На твой посох люди глядючи, со мной говорить даже не станут не
пойдут за мной, не поверят мне, сомневаться будут до конца дней моих да и той веданием
продолжательницы, что сама изберу, как когда-то мать меня заприметила.
На последних словах, вновь потоком слёз щеки юной ведающей украсились, от чего глаза
вмиг красными сделались ещё больше чем было до того. Стал думать решать добрый
молодец, да и стал её осторожно выспрашивать, как да что по преданию, что да как по
сказанию, чтобы всё восстановить да для людей служить. Стала девица вспоминать все
уроки матери ведающей, да и вспомнила, стала их пересказывать. Долго слушал добрый
молодец. Под конец её речей, только и промолвил, на жёлтый диск луны глядючи:
- Утро вечера мудреней, так что спать почивать пошли. Засиделись мы, а вот завтра день
настанет, завтра и решать будем, как горю помочь, да людей порадовать, и тебе слезливой
пособить, подать руку помощи, что от Богов, в нас живущих всегда протягиваем тем кто
нуждается.
И отправились каждый в своё место. Звёзды частые светили им, сон крепкий сам шёл.
Взошло солнышко, отдохнувшие за дело принялись они, зная что делают, для других же
творя чудо чудное, да диво дивное, что потом не в одной сказочке найдет продолжение.
А пока двое рощу к обряду готовили. Собрала юная ведающая всех девушек, что мужей
не знали, да дала указания, все деревья в той рощице украсить, ублажить густо, сочно,
ярко угодить древним душам, что в них живут. Пока этим занимались, стали костры
разжигать, стали котлы ставить, стали травы варить, да варево волшебное творить. А как
всё свершилось, да как все образовалось. Так начала ведающая гимны петь, а девушки ей
помогали, парни да молодцы, круг силы держали, ведающим помогали. Всё прошло без
сучка, без запиночки, роща та вся светилась, от последнего кустика малого блестела, до
великих деревьев старых сверкала, вся поляночка да озарилась, вся травушка муравушка
светом пошла. Тут и время пришло посох волшебный искать. Вступил тут добрый
молодец, стал он своим посохом помахивать, да легонько по деревцам постукивать.
Постукивать да ослушивать, какое дерево чем отзовётся. Старый дуб гневно вскрипывал,
гневно вскрипывал, не хотел идти в службу в посохи, а сосёночка, жалась вся, жалась вся
тряслась иголочками, а как к берёзке подошли, зашумела она белоствольная листочками,
зашумела своими резными, да за отказывалась. Только рябина, что стволом прямым
стояла в небеса устремляла, гордо звуком единым дала понять, что ей волю ведуньи
всегда исполнять. Ударил добрый молодец по ней волшебным посохом посильней, стала
она от корней освобождаться, все они рисунком на ствол наползать стали, рисунок
волшебный исполнять налезать, будто второй корой ствол стал покрываться. А как
последний раз ударил добрый молодец, по готовому да большому посоху рябиновому, так
и вовсе чудеса случились. Уменьшился в размерах рябиновый посох, под руку ведунье
пошёл, да засиявши дивным светом там и остался. Поклонилась ведающая мать всем кто
стоял, живым и мёртвым, Богиням поклонилась и духам предков, поклонилась на все
четыре стороны, да на все буйны стороны, где летают дети Стрибожьи. На том, получив
ответом поклон земной, всё и закончилось.
Вышли люди из рощи той, зашумела роща, новую мать встречая. Звёзды частые на небе
засверкали, была мать юной серой уточкой, а вернулась к людям царевной лебедем. Стала
старше за день, да не на семь дней, стала старше да на три по семь годочков. Столпились
люди, что ей капище помогали возрождать да и стали её своей матушкой величать, все
преклонились пред ней, признали за ней и слово, и дело, и помощь и совет, обет
ведовской в мир несущую.
Вновь на небе луна полна с частыми звёздочками, вновь двое под ней всё беседуют,
говорят слова добрые да печальные, чует сердце у них расставание скорое. Младшой брат
говорил слова новой матери ведающей:
- Завтра с утра, я отправлюсь ко стольному городу. Там князь меня чай заждался уже. Ты
не мешкая тоже объявишься вскорости, только знай и помни, что ловушки везде
понаделали чёрны вороны. Многих матерей потеряли мы, на тебе теперь новых выбор,
выбор не простой, с обучением. Чтобы вера наша православная не угасла в народе, по
земле шла всех радовала, вот о том печаль твоя должна быть. Князю же будешь
советчицей да помощницей, людям утешительницей, Богиням служительницей. Я же
встал да пошёл, ведь такой мой удел. У самого обеты не исполнены. Если свидимся, то
радость моей душе, ну а нет, значит так и должно всё быть. Ну не плачь, дева глупая. Ты
ведь мать теперь, теперь тебе люди плакаться будут, а ты их будешь выслушивать да
оберегать, да сподоблять на доброе , вечное, мудрое.
Плакала ведающая мать на плече у добра молодца, ничегошеньки сказать не хотела она,
лишь только ещё минуточку у его богатырского плеча постоять, руки его на своей
головушке ещё подержать. Так они до зари солнечной, до зари ранней и простояли.
Сестра с братом расставалась, слёзы вытирая ему добра в дорогу желая. Утром молодец
посох о землю ударил, в коня верного превратил, сел на него да в дорогу укатил. Видели,
как садился, слышали, как прощался, не успели оглянуться, а его уж и след простыл.
(3.3. Воровство)
Было то, али не было, сейчас уже ни кто не скажет, но случилось, как говаривают старики
в незапамятные времена выдалось чудо такое. Полетела птица синица за тридевять земель,
за сине море-окиян, в тридесято царство, в тридевято государство, счастье искать. Долго
искала, так и не сыскала. Ведь там где искала, чужое счастье было, не её. А уж домой,
когда возвратилась да своих деток пустила малых синиц желтобрюхих, вот тогда и
поняла, что жизнь правильную провела, потому счастливой и стала. То не сказочка, то
присказка, сказка будет впереди.
Не сизый орел, не ясный сокол подымается, над землёй что вернулася, повернулася к
Прави вновь лицом. По дороженьке удалой добрый молодец на коне спешит в стольный
город. Сотоварищ его бежит не простым скоком, а волшебным. Как во все четыре ноги от
земли оттолкнётся, так и нет пригорочка, как другой раз земли коснётся промеж ног
озерцо пропустит, а хвостом ещё и следы заметать будет, так что молодца, как не силься,
во век не сыскать.Полымя из ноздрей, пар из ушей у коня волшебного идёт, не
останавливается, младшой брат спешит к светлому князю, как обещано. Проскал он уже
полпути, да приостановился на том месте где было место Погостово. Не осталось от
Погоста того, даже головёшки чёрной. Всё уже лесом заросло, травой муравой зацвело.
Только шрамик на земле малый остался, по нему-то место и признал молодец. Встал тут
конь да на задние ноги, передними в воздухе размахивая, удела стал закусывать. Понял
молодец, что не времечко даже для остановки малой. Он не стал хлестать коня плёточкой,
он не стал понуждать верного товарища, он сказал коню, будто другу своему близкому:
- Ой ты конь лихой, мне товарищ верный. Поспешай мой конь, коли чуешь беду великую
в стольный град, к побратиму моему, седому волхву на княжестве.
Понял конь, не ослушался, он копытами да по земле приударил, так что искры сыпанули
быстрые да опять поднялся выше леса стоячего, ниже облака ходячего. Хвостом след конь
устилает, долы, и горы промеж ног пускает. Так по ту пору вскорости и прибыл он на
пригорок, конь волшебный встал, показав что путь закончился. Стена из леса впереди
ждала, ждала с испытанием. Остановился молодец в перелесочке, да к ложбинке
притулился. Он измазал лицо пылью подорожной, чтобы ни кто его не узнал при случае,
да опираясь на посох, что совсем недавно конем был, в путь отправился. На пути его
полянка показалась, а на той полянке среди частокола лесного, люди были. Не простые
люди там оказалися. Тати там собрались, да разбойнички, до чужого добра охотнички.
Выступал пред ними вожак их, говорил снаряжал он своих людей:
- То, что в городе больше нет сторожей лютых, просто мужики добровольщики, поделом
ему, нам то на руку. Новый князь, таковы порядки завёл, что даже двери на запоры в
терема не запираются. Заходи, бери всех тепленькими. Есть люди, что старому князю
Свирепому служили. Не хотят они по новому жить, мести они желают. Сговорился я с
ними, хотят они князя украсть, прям из терема, да поджечь с разных сторон стольный
град, а уж мы тут как тут, поживимся на дармовое, людишек напугаем, чтобы бежали они
из города, куда глаза глядят, забыв про добро своё, про хоромы, да про клятву верную
князю своему. Выступаем сегодня ноченькой, так что есть пить сейчас, а потом дремать,
пока солнышко на закат не пошло, а уж к городу подойдём с петухами звонкими, на
самом рассвете, тогда сон блажен и месть будет слаще во сто крат.
Слушали его люди, руки потирали, а на полянку тем временем молодец выходил.
Заметили его разбойнички да все повыскакивали, к вожаку окруживши повели доставили.
Начал вожак допрос учинять, со словами:
- Кто ты и куда идёшь?
Отвечал добрый молодец:
- Я путник простой, все дороженьки мной перехожены, все стёжки поистоптаны, иду в
стольный град, милости подаяния просить. Говорят там князь новый. Мудрый да не
злобный. Авось и даст на пропитание денежку какую.
Всматривается вожак в младшого брата глазами своими будто в душу хочет проникнуть,
оглядывая его плечи, да волосы сединой истолчённые, бросив взгляд на посох волшебный
да и говорит:
- Что-то ты темнишь путник, с таким посохом по дорогам не хаживают. С таким посохом
на суде сидят да приговоры вершат. Откель у тебя такое сокровище?
Не смутившись, крутанув посохом для уверенности, отвечает ему добрый молодец:
- Острый глаз у тебя вожак людей разбойный, заметливый да смекалистый разум.
Недаром сбродом этим вертишь, крутишь. Скажу как на духу, тебе не совру, всё без толку,
ты же сразу от истины враньё отличишь.
На людей что роптать стали, молодец посох понаправил, да так крутанув, их всех лечь от
ряби прошедшей заставил, а потом уже к вожаку обращаясь, добавил:
- С боя взял, посох этот. Кровушки на мне за него много. Потому и людей чураюсь,
стараюсь реже их видеть, да и им полезно меня стороной обходить. Чтобы не было в том
сомнения у твоих людей искушения. Предлагаю, прям сейчас всё и испытать да
проверить. Скольких тебе людей не жалко, для Богов твоих лихих в жертву принести,
чтобы дело твоё сегодня выгорело?
- Ты и о том слыхал, ну теперь у тебя только выхода два, либо с нами ходить, либо голову
здесь сложить.
Усмехнулся младшой брат улыбкой кровожадной, да и сказал:
- Кто тебе сказал вожак, что мне новый князь в радость? Может статься и у меня к нему
счёт имеется, и с ворованного им, может быть при случае и спросить захочу, так что не
возрадуется он нашей встрече, что станет проводами?
Размягчился вожак, слыша те слова, принял молодца за своего, за душегубца кровавого,
изрекал он уже к нему таковы слова:
- Вижу я не простой сокол, к нам залетел, залетел к нам орёл степной, цены не малой. Не
погнушайся, раздели с нами хлеб соль, да вступай в нашу ватагу лихую, пусть на
времечко, а понравится, так и милости просим, оставайся сколько хочешь. У нас неволить
не принято. Вместе придумаем, как тебя в деле испытать, удаль твою всем показать, что
бы и люди целы были и перестали роптать. Что бы поняли, одного с нами поля ягода ты,
путник. Об имени не спрашиваю, о роде племени тоже не к чему, как проявишь себя, так и
имя ватажное получишь. На него откликаться будешь. Как тебе такое суждение, да судьбы
твоей решение?
Поклонился молодец добрый, признавая главаря вожаком своим пусть на времечко, ему
обещая послужить, да и в деле с ними имя себе заслужить ватажное. Все на том и
успокоились. Начался пир да гульбище, после этого. Стали лихие люди отдыхать сил пред
ночью набирать. Один брат младшой ни чего не ел, ни пил. На огонь смотрел думу думал.
А как солнышко на покой пошло, вожак стаю поднял на дело чёрное. Собирались они
скоро, и добро своё взяли споро. Вышли на дорожку, пыль стала клубиться. Стал
подумывать молодец как положение изменить стольный град спасти от беды оградить.
Поднял руку он, ватагу остановив, да к вожаку слово, обратив, так сказал:
- Мы, прямой дорогой пойдя, только к утру возле города будем, там уставшие за дело
примемся. Негоже добрым молодцам с языками вываленными на дело любимое
отправляться. Здесь я хаживал и не раз, знаю все тропиночки, тайные тропочки, что за
время малое к гроду стольному ведут. И пораньше придём, и отдохнуть перед делом
благородным успеем. Разве ты вожак враг своим людям?
Все в ватаге той на вожака уставились, ожидая от него слова важного. Тот промолвил, на
путника глядючи:
- Ой ты путник лихой, удалой да отчаянный. Ведь и там за краем леса болота лежат с двух
сторонушек. Топь там страшная, не пролазаная, да не проходная. Что задумал ты, отвечай
сейчас, пока время есть пред людьми, что с тобой хлеб делили, своим считая?
Оглянулся тогда на людей лихих, добрый молодец, да перекинув с руки на руку посох
волшебный, заговорил голосом убеждающим:
- Да, не с теми людьми я связался. Не подумал я, простите люди добрые. Вы лихие
наверное только с бабами, али с мужиками пива опившимися, может с детьми малыми,
али со старухами годами скрюченными. Где же лихость да удальство ваше ватажнички? Я
ведь дело говорю. Знамо мне про топи те. Потому нас и не ждут отсель ни враги ни
союзнички. Чтобы слово своё да на ветер не отряжать, пойду первым. Вы же держитесь
от меня в удалении. Где дорога будет, там буду вешечьки ставить, вам дорогу править,
чтобы не словами делами показать, что не зря я хлеб соль с вами вкушал, да по братски
ломал. Если сам сгину в топи, то и вас за собой не потяну, не пугайтесь, но зато, что не
поверили мне сразу же, в городе отдадите долю большую. Так идёт?
Загомонили люди лихие, шикнул на них вожак, признавая правоту в словах добра
молодца, только злобу затаив и промолвил:
- Что ж веди, в городе за всё и рассчитаемся сполна, всем там хватит и тебе будет
долюшка что запросил, то и будет воздано.
Повернул младшой брат в сторону топи болотистой, сам идёт впереди, к посоху
прислушивается. Как теплее становится посох верный, там и ногу ставит, вешку ставит с
дерева веточку сорвану. Час идёт, другой бредёт. Растянулась ватага за ним, будто гуси
на водопой идут. След в след ступают, чавканье болотное слушая, дух от страха усмиряя.
Отшёл в средь болота топи гибельной молодец, да дождавшись минуты свободной,
поклонился огонькам блуждающим, что уже давно за ним следили, будто кто глядел из
глубин топи за движением его, по болоту продвижению. Стал, говорит таковы слова:
- Здрав будь дух водяной, дух водяной хозяин болота. Тебе кланяется должник Водяного,
прими привет Болотняник и поклон земной.
Тут раздался резкий звук будто сова закричала, стала топь к ногам молодца приближаться,
вздуваясь воздухом, пузыри пошли да с причмокиванием лопаясь, собралась лужа тёмная
чуть в стороне от смертного. Обнаружился, возникнул из той лужи тёмной, старик седой в
чёрной рясе большой, хрипло кашляя, заговорил тихо, болотного спокойствия не нарушая:
- Зачем ночью ходишь по моим владениям? Ведь на гибель без спасения сам идешь. Сам
идешь за собой ведешь? Уж не тот ли ты добрый молодец, о котором мне бес Анчутка
рассказывал. Так тот уже должен был на печи сидеть, а не по болоту ночью шастать, меня
тревожа?
Кивнул головой добрый молодец, толи соглашаясь со словами Болотного хозяина, толи
признавая, что он тот самый, который уж давно должен был быть дома. Но не стал он
объясняться да ведать, что и как, только исказал быстро, так как люди ватажные уже
близко были:
- Со мной сорок душ. Все убивцы да разбойники. Стольный город хотят поджечь, да
князя вашего выкрасть, а потом суду лютому придать. Нет ни времени, ни поры какой,
объяснять всё растолковывать. Коль поверишь, так давай думать, как тебе слуг прибавить,
а мне татей к болоту привадить. Да так чтобы уж не вышли они из твоего царства ни
когда. Не чинили бы больше разбоя поругания.
Понял всё Болотяник, да кивнул капюшоном, соглашаясь помочь. Стал он дорогу молодцу
сам указывать, пред его ногами кочки выращивать. А как разбойны люди показались там
где они встретились, вдруг стала земля болотная исчезать, поплыла она чёрными пятнами.
Тина зачмокала, людские ноги обвалакивая. Крики вопли тут раздались. Да уж поздно
было. Коготок увяз всей птице пропасть. И хоть были они не соколы, не орлы, не стрижи,
ни стерхи вольные, были падальщиками, да вот крыльев у них за спиной не было, потому
и судьба их была предначертана. На том жизнь их оборвалась, в болотной гуще увязнув,
сгинули. Не марать им больше землюшку поступили в услужение к духу болотному, на
том о них и довольно. Молодец же через всю топь прошёл как по тропинке, да возле
стольного града в аккурат вышел, возле самых стен города княжеского.
Стал он вдоль стен похаживать, да стал поглядывать. Заприметил он вязанки дров, что
всю стену да вдоль города, украшали. Понял он что злодеи уже всё приготовили, для
своего дела ухарского. Там где больше дров, там был стражничек, заговорщиков
помощничек. Не стал дожидаться младшой брат пока всё полыхнёт огнём, да проявятся
тати злодейские. Стал он стражничков угощать верным посохом. Верным посохом по
шеломам бить. Падали стражнички не поднималися, только в шеломах их дыры рваные
появлялись. Так за час за два, всех добрый молодец успокоил, да на площадь городскую
отправился. Он увидел там да пять фигур, что стояли возле колокола, к чему-то готовясь,
споря, что кому делать. Подошёл он к ним, да поздоровавшись, сказал что от вожака
лихих людей пришёл. Чтобы здесь с княжескими недругами встретится, словом
перемолвится. Приняли его радостно, рассказали все задумочки, пояснили, поведали, что
совсем немного осталось жить повелевать князю мудрому. Всё узнав да разведав,
молодец, заговорщиков казни лютой придал, он ударил их по шеломчикам, все как снопы
перезревшие в поле полегли вороги. Молодец же направился во палаты княжеские, на
встречу с названным братом. Не открылся он, не представился, только плащ странника с
колпаком на голове появился справился. Он вошёл да попал на княжий суд. Князь сам
вора судил, вел дознание. Стоял вор и тать пред ним в сокрушении. Руки его были
связаны. Князь судил его не один, люди были кругом, его слушали. Тех кого обокрал,
кричали о преступлении, чтоб рубить ворам руки нещадно, дабы было им брать чужое
совсем неповадно. Чтобы видели люди кто пред ними, да милостыней их обходили. Не
жалел своего времени князь, всех выслушивал. Кто кричал на кол посадить ворога, кто
советовал отрубить, буйну головушку, да на пику в центре площади городской в
назидание поставить. Не было доброго совета. Когда час пришёл расплаты приказал князь
развязать руки вору младому и позволил подняться с колен, стать на один пол с людьми,
что его смерти желали. Обратился он к тому молоду вору со словами:
- Что подвигло тебя в городе, да во княжеском, на такое пойти?
Отвечал ему дерзко вор, из-под бровей на него глядючи:
- Вор ворует, а мир горюет. Так было исстари там откуда родом я. Знал бы что здесь все
такие, не пошёл бы в ваш город. Себе накладнее. Отрубай мне руку, да и дело с концом.
Признаю вину свою пред миром и людьми здесь кричавшими.
Грустно кивнул князь, слова бахвальные услыхав, только и промолвил:
- Один в грехе, а все в ответе. Да неужто ты думаешь, что тот, кто руку потерял, даст
другому её потерять?
Растерялся на такие слова вор молодой, да и сболтнул несуразное:
- Так ты что тоже из наших будешь? Из воров, только попавшихся?
Вскинул руку князь свою единственную, стражу уняв, что хотела покарать за дерзость
молодого вора. Поднял да сказал слова, что потом потомкам передовалися:
- Да я тоже вор. Каюсь люди перед всем миром. Я три раза воровал. А теперь вот вишь
князем в стольном граде стал.
Наступила тишина, будто вымерли все. Стали ждать что ещё князь скажет, только вор,
усмехнувшись, кинув взор на князя, проворчал:
- Так и я глядишь сподоблюсь, до твоих седин доживу, тоже чьё нить место отниму.
Не обратил славный князь на слова молодчика, да и продолжал:
- Ты уж сперва выслушай, а потом решай, понял что, али опять не внял. Вы послушайте
меня люди добрые. А уж потом будем решать его судьбу, коли сам он не видит, где
запутался. Расскажу я вам, как со мной это было. Первый раз в жизни я воровал, когда для
тятьки с мамкой из лесу ягоды, грибы, орехи, корешки таскал без спросу, да ещё
гордился, вон скока принёс, да ещё больше вдругоряд приносил. Чего его жалеть-то
лесное богатство. Боги ещё пошлют, вырастят. А ведь брал у леса не взаймы, брал
навсегда, а отдавать не собирался. На Богов и их замысел не рассчитывал, всё старался
побольше урвать. Это и есть воровство, так я думаю. Когда чужое берешь без спроса да
без возврата, не платя ни монетой златой ни работой любой, какая тебе по плечу. Второй
раз я воровал, будучи юнцом, когда вместе с отцом на двоих грех совершали. Зерно в
землю бросали, да потом рожь пшеницу забирали, землю матушку обирали, плоды ею
выращенные забирали. Да тогда воровал я в том возрасте, когда рыбу из реки тянул, когда
птицу да оленя в лесу бил, тоже воровал без зазрения. То было воровство ибо вновь брал,
хоть и часть отдавал как старики учат, жертвы Богам приносил, слабым да малым часть
откладывал, но вины с себя не снимаю, понимал уже, что и реку и землю подчистую
обираю. Совесть тогда уже грызть меня стала, душу вороша. Ведь не вернул я ни одной
живой души, всё на потребу живота ушло. Третий раз воровать я стал, когда огонь в моём
доме угас. То было время лихое, не стал я его из памяти своей прогонять. Чума семью
забрала, а я в медах слабость заимел, хотел горе унять, потому и не стал воровство из
души своей изгонять. Снова грабил да воровал, чтобы было, на что пить кутить с
голытьбой гулять. Благо, что встретился мне, как я теперь тебе, мудрый старик волхв
многоопытный. Рассказал, и про Правды Путь и про одежды Кривды. Вот тогда понял я,
что и татем был и разбойничком. Вот тогда стал по-другому думать да делать. Ведь
бывало как, увижу семечко, мимо пройду, а как думать стал, начал поднимать это
семечко да в землицу его прилаживать, пусть землица его народит, а оно всех порадует.
Долог был мой пост, пока не прозрел я, не призрев себя ни отринув всего человеческого,
стал я смотреть на мир другими глазами. Потому и тебе говорю, пока не поздно, измени
взгляд свой на мир. А уж мы простим, всем миром тебя оправдаем да из сих земель по
добру по здорову отправим.
Тишина теперь стояла такая, что будь она в поле, то было бы слышно, как трава растёт.
Стоял вор тише воды, ниже травы, стояли люди что на княжий суд пришли поглазеть,
молча стояли и те кто пострадал от вора, уже отказавшись от мести, поняв, что и они-то не
далеко от него ушли. Посмотрел на всех князь, да и вымолвил свою волю княжеску:
-На одного виноватого по сто судей в палате сей. Всем народом славным его предлагаю
простить, да за промысел его дурной отпустить. Не чего ему в нашем городе делать. Да по
всему княжеству объявить, чтобы не трогали, пускай идёт своей дорогою. Только людям
пусть в глаза не глядит, ведь слава его впереди него бежать будет.
Загудели люди пришлые на княжий суд. Одобрили и признали правоту и мудрость
повелителя. Стражники уже собрались вытолкать воришку из терема, да и выгнать его из
города, как сам вор стал упираться, да просил слово молвить:
- Есть последняя воля, даже у того кому голову сечь собираются. Слушай князь, коль ты
власть, да и вы люди добрые. Вы оставьте меня у себя в граде в княжестве. Я вам всех
воров изведу, сам каждого к границам княжества отведу. Без роду без племени. Не
помню ни отца ни матери, дайте хоть здесь себя свободным почуять, пользу принести,
себя испытать. Коли не смогу без воровства, сам уйду, без провожатых.
Снова раздался гул одобрительный. Поднял князь снова руку, да глядя на вора, что
отказался от своего ремесла при людях, только и сказал:
- Быть по сему. Главным становишься, люди тебе всё простили, с миром отпустили.
Служи теперь для них, чтобы спали мирно, за своё добро спокойно.
Разошлись с княжьего суда люди, остался один путник в плаще что на лицо его колпаком
падал. Подошёл он к князю, да и вымолвил:
- Здравствуй князь. Попенять тебе пришёл, не сердись уж за то. Ты мудростью своей
правишь, а то не знаешь, что простота, подчас хуже воровства. Али ты всех худых людей
извёл? Что ворота города открыты, стены для татей распахнуты? Ты пошли своих
дружинников, под стены, пусть дрова соберут, да вдовам, сирым да убогим по дворам
разнесут. Тот-то им будет вспоможение к зиме лютой, с княжьего плеча помощь и
решение.
Забегали после слов тех дружинники, да в минуту принесли шеломы с дырами,
пробитыми, пред очи княжеские представили. Как сидел на троне князь улыбаясь, так
поднявшись в земном поклоне склонился:
- Здравствуй брат мой названный . Ждал тебя с нетерпением братец мой нареченный.
Только вместо пира, ты мне опять преподнёс спасение. Прости старика, не умею я
княжить. Людей свободных на службу ставить. Определять, назначать это тоже дело
нелёгкое. Ты вот прибыл, теперь хоть сам на него залазь, да и правь всласть. А я уж при
тебе советником, другом верным да слугой покорным. Хоть сейчас при всех отрекусь от
трона княжеского.
Добрый молодец, обнявшись с волхвом старым, сводя того с тронного помоста, только и
проговорил смотря на князя:
- Экий ты оборотистый. Скинут да в кусты. Я не я и лошадь не моя. Кому кому, а мне
тяжела шапка такая. Народ на тебя её нацепил? Князем признал? Вот и управляйся, коли
Богиням так угодно. Умна голова, разбирай людские дела. Все мы под Сваргой ходим, так
что не пеняй на меня, надейся на себя. Кабы Боги слушали тебя как того худого пастуха,
так бы весь скот подох. Не гневи Правь, князь. Выставляй угощение к тебе гость приехал.
Забегали засуетились тут княжеские слуги, собирали столы дубовые накрывали скатерти
бранные, выносили золоту посуду, яства дорогие, да меда спелые. Как дружинники
наложили шеломов возле трона княжеского, так встала там горочка, стал думать князь что
с тем делать, обратился к молодцу за советом. Не кручинясь с ответом, глядя на стол
богат, добрый молодец, так ответил князю:
- Мог бы ты головы заговорщиков на копья подняв, людей устрашить? Мог бы, да не
станешь. Мог бы тела их на кола посадить для ужаса вызывания? Мог бы, если бы был ты
князь не сводобных людей. Как по мне, так совет такой. Ты на копья шеломы надень, да
вокруг площади выстави. Кому надобно и так уяснят. Мудрый уразумеет, дурень не
спросит, вот и пускай для украшения побудут немного. Пока совсем в княжестве
спокойно не станет. Безмятежностью вся земля встанет.
Тут настало время трапезы. Приступили слуги к ним двоим. За белы руки принимали, за
столы белодубовы сажали, за скатерти браные, за яства сахарные, за питья медвяные. Да
не тут-то было. Не дали им вкусить, меды испить. Вбежали стражники, да и докладывают:
- К городу стольному приближается туча чёрная, молниями внутри сверкающая. Что
прикажешь светлейший делать? Тревогу бить, али дружинный отряд с мечами направить
на розыск прояснение чуда этого?
Поднялся из-за столов князь, да брат его, и отправились к воротам из терема. Только
ступили на крыльцо они не покинув даже княжеского двора, а уж туча из пыли осела, да
пред обоими предстала молода ведающая мать, с посохом рябиновым, что всю дорогу
мерцал, путь ночной освещая лучше факела. На ней были сапожки скороходные, яловые
да украшенные. На ней была рубаха знаками ведовскими украшена, поясом была она
опоясана. На главе её был венок с диких ягод да цветов собранный.
Тут добрый молодец. Опустив посох волшебный, да князя от прикрытия освободивший,
весело проговорил:
-Вот батюшка пресветлый князь, та про кого я тебе говорил, нахваливал. Ты прими к себе,
как дочь родную ведающую мать молодую. Вам теперь вместе идти, быть лицом к лицу
пред опасностями. Княжество от лихой беды стеречь, да добрым людям послужить
примером.
Поклонилась ведунья князю, как младшая дочь отцу родному кланяется. Поклонился
князь ей как равной. Троекратно они в ланиты расцеловались, да к столу ночному все трое
добрались. Тут уж пир горой пошёл. Там где пир, там и россказни о последних
свершениях весточки. Говорили они до самого утра. Утренняя заря по палатам их
развела, отдыхать приказала. Но не стал почивать добрый молодец, он умылся да вытерся
рушничком что на ниточки опять стал расползаться, понял, что здесь он всё что Богами
задумано было выполнил. Со всем почтением, уложил клубок в сумку перемётную, да
коня волшебного вызвал. Оземь посохом волшебным ударив. Свистнул, гаркнул,
молодецким посвистом, богатырским покриком, встал пред ним конь вороной, как лист
перед травой. Со всеми расцеловался, сел на коня да умчался. Видели, как садился, видели
как из стольного города выезжал, да не видели куда пропал. Только пыль столбом и
осталась, да и она скоро на дорогу упавши, след затеряла унесшийся.
Сказка о том что в миру, что в пиру: всего много и добра и худа
За горами за долами, близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, но стояла на белом свете
Свистун –гора. Сидел на верху её, высиживал, на самом верхнем камушке седой
крылатый старец – исполин, дует в рог золотой, а над головой старца всегда орёл парит.
Трижды в рог протрубит, перстом укажет, полетит на землю великан крылатый в зелёной
одежде с гуслями в руках, по всей земле Весна красная приходит, земля плодоносит,
девицы наряжаются Прекрасную встречают да первого сына Стрибога привечают. Как
подует в рог волшебный повелитель всех ветров Стрибог, да подует вновь в три раза,
предстаёт пред ним юноша в красных одеждах со свирелью диной с начельем золотым, с
поясом шафранным, велики его крылья, легок он сам. Южным ветром его прозывают, с
ним и лето встречают. Таков красавец - второй сын Бога Прави. Урожай от него на земле
полнится, в лесу во бору всё растёт цветет плодоносит, реки рыбою полняться, юношам не
в мочь по ночам успокоится, ждут не дождутся дня да ночи Купальных, середины лета на
земле матушке. Как вострубит Стрибог да крылами замашет, так на звук тройной, он
услышит звучание рога кручёного бараньего, да предстанет пред ним в седине да с
косицами с луком тугим да стрелами калёными, в одежды белые ряженые ветер
западный. Третий сын его. Он летит, трубит, Осень золотую выкликивает. Наступает пора
дочерей да сыновей сводить со двора, на свадебки гулливые, да на продолжение рода
человеческого. А уж вновь старик великан с крыльями, что в сто крат больше орлиных в
золотой рог трубит, зовёт последнего из своих сыновей. Ветра северного. Он в одежды
одет чёрные, он в броню закован булатную, он мечом волшебным землю пронзает, душу
из всего живого вынимает. Шествует он, а за ним зима по пятам идет. Сама идет за собой
мороз, снег, буран ведёт. Нет важнее Стрибога в воздушном царстве, он и милует и
карает. Долго смотрит на людей прегрешения старый мудрый Бог, а потом когда край
настаёт, посылает он своих слуг помощников да тройках быстрых коней-призраков,
разнести мор поветрие. Язвы, нарывы, опухоли на людей спускались за грехи в наказание.
Было то предостережение, да души очищение, духа от греха отведения. То сейчас была
присказка, сказка будет впереди.
( 4.1. Зависть)
Жили в одном селении три брата, родители их уже покинули этот свет, и остались они
одни на всём белом свете. Росли мужали, в племени славном, весь род о них пёкся, не дал
сиротам сгинуть. И случилось так, что шёл через те земли один странник. Остановился он
в том селении в том роду племени. Хорошо его люди встретили, по чести приветили. Стал
он уходить, стал людей благодарить. На последок стал чудеса творить, да всем
раздаривать, за тепло да за ласку, что к путнику были проявлены. Увидали-то братья
сироты, да ну и давай с ним в дорогу упрашиваться. А он им ни да, ни нет не говорит, без
родительского благословения как в путь пуститься. Упросили они старшого, дать им
благословение, всё равно он им был вместо отца родного. Да со спокойной совестью да
чистым сердцем отправились другие земли посмотреть, себя показать, мудрость да
вежество познать, других учителей повидать, чудесам научится, да потом домой
возвратится. Так думали они, гадали, на странника уповали. Взялся он за их обучение,
день идут, ночью учатся, так и год прошёл, так другой прошёл, а как третий настал,
странник до рощи священной дошёл и умаялся. Решил, что подошли его годы в пути
дороге проведённые к тому, чтобы на месте осесть, да корни пустить. Обратился он к
волхву за помощью. Тот же ему в ответ, «- Выбери себе ученика одного, устрой
испытание, он и переймёт всё от тебя, другие же пусть дальше идут, али здесь остаются,
но к учению не прикоснутся!»
Вернулся тот странник, всё честь по чести рассказал. Задумались три брата, первый раз
чуть не подрались, так каждый хотел возле учителя остаться. Но делать нечего, условие
было сказано, надо проходить испытание. Ночь думал, другую думал старый путник, кто
достойнее, не не нашёл он решение. Решил положится на волю Богов, призвал волхва из
священной рощи, да начал испытание братьев.
Он разжёг огонь священный дедовым способом, дедовым способом трением. А потом
спросил у братьев, какой ещё может быть огонь. Честно все три ответили, не забыли ни
про небесный, ни про пожаренной, даже про тот рассказали, что в пещерах пекловых
горит неугасаемое для тех, чья доля клятвопреступника, да другие грехи против рода
человеческого совершал. Остался и учитель и волхв довольны ответами братьев. Не из
кого выбрать, все равные. Стал учитель второе испытание производить братьев на разум
испытывать, стал он с них спрашивать про поконы людские. Всё ответили братья ему и
волхву, и про писанные чертами и резами поконы, и про не писанные и обязательные, да
даже про те, которые только старики помнили, а уж молодёжь и подавно забыла. Опять не
смог определить, кто лучше ответил учитель, тогда взял слово старый волхв, и сказал он
трём братьям, таковы слова:
- Есть на свете три птицы. Гамаюн – птица вещая, что благоухание износит чудное.
Сирин-птица, посланница властелина подземного царства, да последней почитай из
великих будет Алконост-птица Ирийская, поющая песни грусти и печали. Вот вам всем
задание до завтрашней утренней зорьки. Подумайте да ответьте, кто из этих птиц
поглавней остальных будет? Кто правильно ответ даст, тому и быть при рощи священной,
да перенимать опыт мудрёный.
Поклонился он всем собравшимся, да и отправился в своё капище, огонь напротив божьих
образов поддерживать. Затуманились глаза учителя, слёзы из глаз его брызнули, понимал
он, что уже завтра, только один с ним из братьев останется, двух других изгонять
придётся. Стал он Богов спрашивать, стал за братьев хлопотать. Не ответили путнику
Боги, за то всем троим братьям отправили сон одинаковый. Появились пред ними три
птицы девы, да и давай с каждым из них разговаривать. Первой среди равных стала
говорить Алконост. Запела она грустную песню в которой рассказала она о себе, да о том
как услышав её забывают смертные про всё на свете, отрекаются и от имени, от родных,
да от дома своего, ибо сила её в забвении. Стал птица дева Сирин выступать, да песня её
то грустная то радостная показалась всем троим братьям обманчивой. Потому все они
вслушивались, песню же Сирин допев, стала радостно новую заводить. Поняли тогда
братья, что и тёмное есть в той птице и светлое, смотря какой стороной к человеку она
обернётся. Выступила после них всех птица гордая, птица священная, что Гамаюн звалась.
Песню свою она пророчила счастью, богам и людям, что по пути Прави идут, ни куда не
сворачивая. На том сон и закончился. Каждый сам должен был определить кто же среди
птице-дев, самый главный. Наступила зорька утренняя, только солнышко на небо всплыло
на своей ладье, как пришёл волхв, да и стал ответ на вопрос свой спрашивать. Самый
старший из братьев, говорил слова разумные:
- я сегодня видел во сне сон чудесный. Явились ко мне все три птицы, все три девицы.
Рассказали, пропели они песни свои Ирийские. Потому решил я, что из трёх всех
достойных, самая главная всё же Гамаюн птица. Она светлый Ирий и Богов славит, всё на
свете знает о происхождении земли и неба, людей, чудовищ и зверей. Кто хоть раз её
песню услышал, счастливым будет всю жизнь. А всего важней, что служит она Белбогу,
слышит она пророчества, да потом к человечеству те слова доносит. Главная она среди
птиц. Вот моё решение.
Выслушали старшего брата все со вниманием, наступил черёд среднего брата говорить:
- Я как старший брат, тоже видел дивный сон, и всех трёх птице-дев слушал внимательно.
Вынес я своё суждение вот из чего. В жизни этой и добра и худа поровну. Потому в моём
решении главной будет птица Сирин. Белой стороной когда она к человеку, то птица она
радости и удачи. Когда тёмная сторона её выплывает, становится она птицей вестником
подземного царя, тогда и тоска и забвение человека постигают. Да опять на короткий миг,
ибо после песни её уж не будет человека, таково её свойство пророчествовать. Потому
мой выбор Сирин-птица. Вот моё решение.
Выслушали среднего брата все со вниманием, наступил черёд младшего, последнего брата
выступить да говорить:
- Видел я тот же сон, что и братья мои старшие. Слышал да внимал Гамаюн-птицу,
Чувствовал Сирин-птицу, убеждался в силе и мощи Алконоста-птицы. Вот моё какое
решение. Коли сам Бог Сварог не смог сделать их другими. А вышли они такие как есть,
что каждая в своём хороша, то и мне против Бога богов идти не след. Нет среди равных,
главного, каждая из них главная, в своём. Вот вам и ответ, вот вам и привет.
Прогремел тут гром среди ясного неба, дав понять, что Боги тоже испытание видели, да
своё решение высказали. Волхв, подняв руки к небу, воззвал:
- Боги всё видели и слышали. Решение принято. Забирай путник усталый своего ученика
младшего брата, да и пойдём в священное капище. Вам же двоим путь открыт в мир
простых людей. Скатертью дорожка.
Поклонились два брата да и покинули священную рощу где происходило испытание,
против воли Богов никто из них не посмел пойти. Поселились они недалече от той рощи
священной. Дома построили, землю пахали, рожь пшеницу собирали, охотниками стали
знатными да бортничали когда был сезон. Рыбалкой промышляли, да глупостями не
озоровали. Вот однажды пришло время старшему брату под озимые поле распахивать,
вышел он на ранней зорьке, да и впрягшись в работу , стал возделывать земельку без
устали. А как полдень наступил, так собирался он уже остановится, да тут приключилось
с ним, стряслось, так что соха его в землю зубами встала, да и не с места. Стал он
выкорчёвывать камень, что под сошку попал, рвал он пуп с обеда до самого вечера, всётаки вытащил камень из землицы пахотной. Сел возле него отдохнуть, да тут ворон сел на
ком тот вырванный. Клюнул раз землю, клювом своим железным, клюнул два, а на третий
раз отвалился кусочек малый от кома, да в закатном солнышке по лицу старшого брата
полоснул золотой луч, от кома солнышком отразившись. Схватил брат камень угловатый,
да давай по кому бить колотить. Очистил большой самородок, крупней лошадиной
головы, шире жерновов каменных. Радости его не было предела. Возблагодарил он Богов
светлых за подарок щедрый. Да домой с добычей отправился. С братом радостью
поделился. А тот вроде и радуется его удачи, а сердце чернотой наливается. Зависть стала
его сердце что ржа точить. День за днём течёт, месяц за месяцем. Брат и хоромы справил,
и жену молодую в дом привёл, со всеми весел да отзывчив, средний брат от зависти
лихорадкой исходит. Худеет да с лица спадает, думая, почему брату повезло, а не ему.
Долго ли коротко ли такое длилось, да задумал брат средний недоброе. Приготовился,
изготовился, всё продумал, да пред людьми оправдание придумал. Позвал брата старшего
на рыбалку, не смог тот пойти, позвал он его тогда на охоту, опять нет возможности у
брата с родной кровью пройтись. Будто Боги его берегут. Разозлился тогда средний брат,
не выдержал. От зависти совсем его разум помутился. Ночью за животом брата пришёл,
не посмотрел на жену молодую, да на дом гостями полный. Вызвал тайно для разговора
он родного брата, да слово за слово, увлёк его за баньку. Там и порешил его окаянный.
Бросил родную кровь в лужу, да домой пошёл, будто и не было ни чего.
Утром в селении горе и плач, нашли тело старшего брата, и его позвали на прощание.
Краду великую сотворили, тризну справили, прах в землю закопали. Не нашли ни
виновного, ни ответного. Брат вправа вступил, всё братово себе забрал, жену его из терема
выгнал, оговорив огульно будто гулёной она была, за то и брат жизни лишился.
Поудивлялись люди добрые да и забыли. Другим средний брат зла большого не делал, на
него никто и не посмел подумать. Списали всё на татей ночных, будто бы узнавших о
находке золотой да попытавшихся позарится на добро его, вот за то хозяина золотишка и
жизни лишили, а когда в дом попытались проникнуть, то увидели, что нет возможности,
вот чтобы не попасться на суд людей, ушли следы, заметя за собой. Стал потихоньку
меняться средний брат, стал страшной скрягою. Стал он людям по поводу и без оного
завидовать, да со света сживать. А тем временем, на могиле на кургане брата вырос
тросник, да такой звучный, что мимо люди ходили да и слышали, как он красиво пел. Шел
однажды мимо того кургана молодой пастух. Срезал тростник, да и сделал дудочку, как
запела дудочка, заиграла, так у пастуха слёзы из глаз потекли от радости. Стал играть он
для стада, так коровы от той музыки с места не трогались, как вставали, так и паслись,
звуки печальные слушая. Так прошло три месяца, да три дня с того времени, как
отправилась душа старшего брата с дымом в светлый Ирий, без отмщения. Как же
прошёл тот третий день, стал играть пастух на дудочке, как обычно, а она не музыку
играет, а слова поёт, повторяет. Прислушался пастух, да испытал, как волосы на голове
его зашевелились. Дует он в дудку тростниковую, а оттуда выходит:
- Поиграй, поиграй, пастушок,
Поиграй, поиграй, родимый.
Нас было два родных брата,
И вот меня загубили,
За золотую голову!
Да за баней башку проломили,
В гнилой зависти жизнь утопили!
Прибежал пастух к старшому в поселении. Да и заиграл на дудке своей тростниковой.
Старшой слышит: заиграла, запела дудка, жалобно запричитала:
Поиграй, поиграй, пастушок,
Поиграй, поиграй, для старшого.
Нас было два родных брата,
И вот меня загубили,
За золотую голову!
Да за баней башку проломили,
В гнилой зависти жизнь утопили!
Не стал долго большак поселения, раздумывать, послал гонца в священную рощу за
волхвом, а к тому времени, уже выучился младший брат Богам служить, да судьёй в
любом вопросе мирском быть, и так получилось, пришли да рассказали именно ему о
случае чудесном. Выслушал волхв присланного гонца, взял посох дорожный, да и пошел в
поселение. День шёл, другой шёл, на третий к людям пришёл. Старший пастуха позвал, да
попросил сыграть на дудке. Тот не стал увиливать, стал играть для всех, кто слушал:
Поиграй, поиграй, пастушок,
Поиграй, поиграй, для родного брата!
Нас с ним было три брата ,
И вот меня загубили,
За золотую голову!
Брат родной, башку проломил,
В гнилой зависти жизнь мою утопил!
Остолбенели все услышавшие такие слова, что рвались из тростниковой дудочки.
Выслушал слова волхв из дудочки ещё раз, чтобы избежать сомнения, да невиновного не
осудить по скорости. Приказал схватить виновного. Привести к нему, для дознания.
Привели среднего брата к нему. У того в глазах ни единой искры сомнения, всех словами
обвиняет, что ему завидуют, да на него наговаривают. Невиновен он, ни пред братом ни
пред людьми. Заиграли для него вновь на дудочке, подкосились ноги у убийцы. Упал он
пред людьми и судьёй своим младшим братом. Как увидел ведун дела те, понял, что не
сможет приговорить родную кровь. Старшего брата потерял, так и средний на волоске
висит. Стал волхв у Богов волю испрашивать. Те ответили, в костре черты судьи показали,
образ его принесли, выказали. Приказал волхв запереть братоубийцу, а сам пошёл искать
судью для своего родного брата.
По ту пору да в другой стороне, в тоже время, возвратившись с дорожки прошедшей с той
сторонушки, с той сторонушки где был добрый молодец. К тому камушку, что стоит себе,
на перекрёсточке. А с того перекрёсточка ровно семь дорог во все стороны расходятся, во
все стороны расходятся где не хаживал ещё младшой брат, вновь его конь принёс.
Моховой его встретил грустный. Дух не мог его порадовать, что прояснилось дело его с
богиней пекельной, потому ночь опять во мху кровати проведя, вновь отправился в путь
дороженьку добрый молодей, Он рушник снова новый в суму ложил, наперёд им лицо
своё вытерев. Вновь с развилочки, выбрав путь что от серединки да чуть в сторону, в
сторону правую. Сел сызнова на коня, видели берёзы, да сосны, ка вскакивал, да земля
под ногами коня дрожала с минуточку. Глядь поглядь, а его уже нет на перекрёстке, виден
пятнышком на дороженьке.
Конь бежит, земля дрожит, из ушей полымя пышет, из ноздрей дым столбом. Из милости
копытом траву-мураву досягает. Едет молодец и думает, что ещё за испытание ему Доля
вывела, выплела, да в косицу его жизни влила. Едет он лесом тёмным, едет он бором
непроходимым, едет он полями густыми, через речки не помосту перескакивает. Впереди
его встаёт роща священная. Границей встаёт бездорожьем. Слазит он с верного друга
товарища. Ударяет его по крупу железному, вновь в руках у него преданный посох
волшебный. Поправляет младшой брат сумку перемётную, поклоняется роще священной,
да тропинку ищет глазами. Тропинку, чтобы обойти, выйти, покой деревьев священных не
нарушив. Отыскал он глазами стёжку дорожку, да и пошёл по ней уверенно. А та стёжка,
крутится, извивается, добра молодца с пути сбить пытается, на несколько разделяется, да
в одну не сходится. Волшебный посох ведёт, не позволяя хозяину спотыкаться да с пути
сбиваться. Был день солнечный, наступала ночь звёздная. Притомился добрый молодец.
Остановился у ключика, что из рощи тёк малым ручейком, да русло себе уже выбил.
Умывшись да одежду от пыли очистив, стал младший брат думать о пропитании, тут на
его счастье идёт на встречу волхв со стороны другой, идет, задумавшись, о чём-то ему
ведомом. Дорожки ноги его не различают, да все тропки к нему сами под ноги стёжки
кидают. Остановился, поприветствовал человека прохожего, расспросил, что да как, а
потом предложил дарами леса угостится, пред ночью глубокой. Взмахнул рукой, костерок
загорелся, без дров, без полыхания, так чтобы только руки погреть, да на него посмотреть,
когда думать понадобится. Удивился добрый молодец, да виду не подал. Затрещали
кусты, заохали. То не лось чрез лес ломится, то медведь мёд несёт, мед несет, кланяется.
Зашуршало снова у земли, глянул добрый молодец, не поверил, барсуки, как тени в ночи,
пришли, без сомнения. Пришли корешков принесли, вот и всё от леса угощение. Разделил
он с волхвом угощение, водой из ключа запил, на том и был сыт. А волхв на звёзды
глядючи, то в огонь смотрел, то на молодца, а потом всё ж решился, за советом к нему
обратился:
- Я иду, брожу, уже три ночи и три дня. Богами судью посланного ожидаючи. Но не
встретился до сего мне человек, чтобы посоветовал, да принял решение. Ты прости меня
добрый человек, не даю я тебе покоя. Видно, что чуткий да острый глаз у тебя. Много
видел, да ещё больше отведавший, сердцем не очерствеет, душой не ослабнет, духом не
рухнет. Другому завсегда руку помощи протянет. Не откажешь мне советом сторонним?
Младшой брат смотрел на него во все глаза, да на слова его отвечал не спеша:
- Это мне у тебя совета надо испрашивать. Ты ведь волхв лесной, в роще священной
хозяин. Я же путник простой, что смогу я тебе присоветовать?
Вновь взглянув в огонь, волхв уже без сомнения, начал говорить, излагая всё без утаечьки,
всё как было, свершилось:
- Нас три брата было, три сироточки. Так случилось, что пришёл к нам в селение…
Долго слушал добрый молодец, весь рассказ сызнова, призадумался к огню руки
протянув, как дождался он окончания, только смог вздохнуть, да на часты звёзды
взглянуть, что уже в предрассветном небе затухали. Говорил он таковы слова:
- Коли было бы таково дело мне предложено раньше. Да сказали люди, суди ряди,
приговор выноси. Без сомнения, я бы только сказал, чтобы золото то расплавили, да в
глотку бездонную убивцу залили. Чтобы он его напоследок наелся досыта. Только видел
много я, зрел такое, что и не снилось. Понял, лишь одно. Самый страшный судья, это сам
человек. Потому лютой казнью, мы ему даём отпущение. Он не носит грех, не живет им
каждоминуточно, потому искупление и не наступает, а грехи не исчезают. Коли был бы
он, как образ людям в назидание, вот тогда бы и другие зареклись, такое творить
выделывать. Зависть она что? Вродь безделица. А как глянешь, на плоды её, на сердца
змеёй выпитые, да на души чернотой выкрашенные, что уж там про дух говорить, когда
зависть его перво-наперво убивает, чтобы не было отступления. У него самого, да у тех,
кто, на него глядя учится. Слышал я, что не вырвать сорняк, пока он не вырастет. Потому,
если ты меня спрашиваешь, то совет могу только лишь один дать. Вырвать сердце, да от
зависти змеи подколодной его ободрать, а потом опять в тело человеческое ввернуть. То
не просто сделать, но ты волхв хозяин здесь, вам чудодеям многое ведомо.
Звёзды частые ушли с неба заменив собой красно солнышко, что лучами своими всю
землю обнимать стало, обнимать да светом радовать, теплом благодатным одаривать.
Встали двое от волшебного костерка, махнул волхв рукой, огонь тут же исчез, будто не
было. Повернули они в сторону, что к людям вела, да отправились в путь дороженьку для
обоих тяжёлую. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Шли они два
мужчины седые, шли обо всём разговаривали, за то время что вместе были, сдружились,
друг друга поняли. Как одна минуточка три дня прошло, вышли мужи к селению
человеческому, где обречённый брат своей участи под приглядом людским ожидал.
Собрал волхв всё селение, да и произнёс:
- Мне Боги открыли, что не я, ни вы все осудить его не сможете. Я потому что брат он
мне, кровь свою пролить не смогу я, потому от судейства отказываюсь. Вы же не можете,
потому как зависть у вас завелась, сами и виновны вы. Значит пред богами не судьи вы.
Открыв правду Боги мне путь указали, привёл я с того пути, судью брату своему. Пусть
он будет третьей сторонушкой, Пусть и суд вершит, по его посулу приговор будет
выдержан. Боги нам в подмогу.
Выслушал песенку дудочки и добрый молодец. При звуках её, у среднего брата из ушей
кровь пошла, ноги подкосились, стал он по земле кататься, рвать на себе одежду. Будто
кто его изнутри грыз, огнём чресла палил несчадно. Выступил вперёд добрый молодец,
размахнувши над головой посохом волшебным. Поднялся шум такой, все услышали.
Потом речь повёл младшой брат, то на людей, то на виновного поглядывая, что своё
движение ползая и барахтаясь по земле не прекращал. Рассказал он всё, как было на
самом деле. Проникнув в глубь души что у ног людей валялась, взглядом пронзительным.
Стоило ему закончить свои слова, ка успокоился горемычный, будто кто приказал ему,
тело вытянулось. Расступились люди, такое чудо увидев, а младшой брат своим посохом,
в грудь преступника нацелился. Охнули бабы, крякнули мужики, а грудь уже у среднего
братоубийцы вскрылась. Обнажив сердце красное от крови руды, его обтекающей.
Поднял посох добрый молодец над головой, да стал о чём-то небеса просить, услыхали
его небеса, заворчали раскатами грома. Прикоснулся молодец к сердцу трепещущему,
раскрылось оно как цветок поутру, когда солнце лучами лепестков касается. Тогда
охнули, все кто увидел. Змея чёрная, в том сердце лежала свернувшаяся, кровь руду
сосала, да ядом её отравляла. Как коснулся посохом её добрый молодец, зашипела она,
головушку подняв да зубами ядовитыми вместо сердца, в посох вцепившись. Стал
вытягивать добрый молодец змеюку проклятую, будто рыбу вёл на удилище, да на
мелководье, вытаскивая, чтоб подсечь её, да взять за жабрушки. Но не рыбы глупа у него
была, да и посох волшебный не удилище. Вытащил он из сердца змейку зависть чёрную,
да и промолвил слова, к волхву обращаясь:
- Разожги свой огнь священный, волхв, не сокрушить нам по-иному чудовище.
Взмахнул тот руками, да и появилось вновь пламя костра неопалимого. Без древа горело
оно, без треска, без искорочек, будто живой он был, всех людей смущающий. Посох в
него ту змеюку зависть чёрную и перенёс, там оставивши. Стала та змея в огне танцевать,
разрушаясь, стали дивные картинки людям чудится. То одни увидел, как слова свои
бросал, на жнивьё соседнее завистливо глядючи, то другой увидел иное, третий своё, а
последние каждый свой грех завистливый. Догорело пламя вместе со змеёй чёрной, и
исчезло всё, будто причудилось, да и не находилось только что пред людьми
собравшимися. Вытер пот с лица добрый молодец, прикоснулся посохом волшебным к
груди раскрытой тела лежащего. Закрылась руда кровь, заросла шкура человеческая.
Только шрам белой на память остался. Тут очнулся средний брат, да протёр глаза, как он
глянул на людей, так и вновь упал. Он упал то безмятежно, на трое дней и трое ночей, в
сон горячечный погрузился. Как настало утро дня четвёртого. Так поднимался с лавки тот
кто раньше был братоубийцей. Слёзы по лицу его всё текли, и отправился он к людям
милости просить, да прощения, за свои прошлые прегрешения. Люди ему кланялись, да
прощали, он же дальше шёл, шел, не останавливаясь его стыд да жёг, совесть мучила. Он
дошёл до овражка глубокого, он нарвал там руками крапивы жгучей, так нарвал, чтобы
хватило ему. Сплёл одежду себе, сплёл он рубище. Да отправился в лес поблизости, стал
там жить он отшельником. Для всех став уроком и поучением, чем кончается зависть
чёрная.
Только не было уже в том поселении ни добра молодца, ни волхва, что ему младшим
братом приходился, не увидели они следа их поступка. Потому как всё свершилось, волхв
для людей сказал да таковы слова:
- Он придёт в себя, да чрез три дня и три ноченьки. Пусть идет, куда глаза глядят. Больше
нет в нём того, что точило его. Есть теперь в нём другой огонь, он ему и будет судьёй, до
конца его дней. В вас теперь тоже нет зависти, он не только свою зависть сжёг в огне, но и
ваши ещё не родившиеся с собой взял забрал, в тот огонь покидал. Вы простите его люди
добрые, не держите зла обиды, сам себя он накажет теперь. Будет кара та, пострашней
всего, будет он сам себя казнить.
Повернулись тут двое мужей да и вышли они из селения, из человеческого да поселений,
каждый друг друга обнял, братом назвал, поклонившись, разошлись в свою сторонку.
Волхв в лес стопы свои направил, а добрый молодец, опять стёжками дорожками дальше
путь стал править.
(4.2. Уныние)
Когда Бог Род творил вселенную. Сотворил он четырёх великанов. Чтобы были ему
помощники, Богу Велесу весёлые сотоварищи. Дабы было кому насыпать высокие горы,
делая впадины глубокие. Прорывать русла рек больших, средних, маленьких. Озёра
творить, море океаны расплёскивать по землице матушке. Рассадить леса разные, чтобы
всего было в достаточке. Чтобы всё росло, созревалось, да с ветрами буйными не
смешалось. Был рождён Буря-богатырь, для земли верный сын и помощник, он сражаться
мог с буйными ветрами безудержными. Сотворил Род и Горыню, Вертигором
прозванного, спутника и друга Перуна Бога громовника. Чтобы было кому горы ломать,
деревья валить, запруды устраивать, дабы по слову Творца, землю было кому переделать.
Был Рождён сотворён великан Дубыня, да таким сотворён он был, что остался для царства
Пекельного охранником. Там он вид Змея принимает и Пекло охраняет, как хозяин
рачительный. Дубам же в особенности благоволит, потому и прозвали его люди старые.
Был последним рожден, сотворён великан Усыня, по прозвищу Крутиус, уж тому
великану досталось. Все реки да запруды его были заботою, вечной работою. Но прошло
время быстрое. После великанов Род людей стал творить, им власть вручать. Получилось,
что не удел остались великаны. Налегла на них грусть тоска зелёная. Перестали они о
земле заботится, когда ей покорились, с положением своим смирились. Дух свой
великаний унынием убили, тоской зелёной сущность свою затопили, с той поры о них и
не слышали. Люди стали главными, да про то не ведают, что и их черёд впереди. Если
грусть тоске на пути повстречаются, да не смогут с ней справиться.
То не сказка, то присказка, сказка будет впереди, будет она рассказываться, да
выслушиваться, хошь не хошь, крути не крути, будет небывальщина впереди. Умным в
разум, глупым в спрос, каждому носу на зарубку, а усу в накрутку.
День и ночь сутки прочь. Сызнова молодец в дороге. Он в посадах не останавливается, он
в поселениях не задерживается, как стрела летит калёная, из тугого лука яровчатого
пущенная. Впереди у него сто дорог открыты, впереди у него друга сотенка распахнута.
Он не ищет похождений, они сами его находят. Верный конь тот, что посохом волшебным
стать может, путь выбирает, хвостом след устилает, долины и горы промеж ног пускает.
Но настала пора вечерняя, солнышко на закат пошло, с собой зорьку вечернюю привело.
Остановился добрый молодец. Встал как вкопанный верный товарищ его. Конь копытом
бьет, удила грызет, ехать дальше не желает. Понял молодец, что вновь остановка,
отсрочка ему в поиске молодильных яблок, что обетом он на себя взвалил, дабы
родителей от старости да болезней источник найти он себе поручил. Спрыгнув с коня,
перво-наперво он к речке быстрой пошёл. Испросив разрешение, он в студёные волны
вошёл. Охладилось тело молодца, дорогой избитое. Сил живительных поприбавилось, да
усталость снялась, будто не было. Выходил он на бережок, скидывал одежду промокшую.
Разводил из сухого дерева костерок, на том огне пищу себе готовил, одежду сущил, да
ночи ждал. Как раскинулось море глубокое, то, что в вышине мира созданного. Звёзды как
тысячи глаз с неба смотрят, о чём-то шепчутся. Смотрит молодец на них, а уже крик в его
сторону несётся из лесочка, что совсем рядом стоял. Волчий вой, словно крик о помощи.
Разливаться по округе стал, всех животных перепугал. Луна будто с ума сошла, ярким
солнышком ночным всё вокруг мёртвым светом своим залила. Не спужался добрый
молодец, лишь портки с рубахой одел, да на крик стон в лес отправился. Уж таков он был,
не мог мимо чужой беды пройти, не исправив её. Идёт он на посох опирается, промеж
кустов да деревьев пробирается. Глядь посреди поляны пень стоит, из него хвост торчит.
Не простой хвост, сияющий. Огненными вихрями от него искры сыплют во все стороны.
Светло на поляне той, аж глаза режет добру молодцу. Поприкрыл глаза добрый молодец
одной рукой, а другой в пень со всего размаху посохом ударил. От того удара
богатырского, пень на кусочки развалился, да несчастный освободился. Перестал огнь
вихрем кружится, предстал пред младшим братом, сам Змиулан. Дух был зеленовато
серым, до половины выглядел как человек, только когти имел вместо пальцев на руках, да
вместо ушей, словно крылья у бабочки отростки болтались. Голову его венчала корона
янтарная. Серы волосы были цвета одного с хвостом, что ещё от боли крутился по земле
петли выписывая. Вместо слов понятных, шипел дух воздушного царства, будто меха в
кузне порванные. Золотой пояс на нём от того крутился, будто колесо в телеге, вращался.
Собрался молодец, опять возвращаться от куда пришёл, да не тут-то было.
- Что же ты, витязь, ни власти, ни почестей не попросишь? За то, что освободил меня из
плена ловушки подлой?
В спину ему шипящий голос вопросом ударил. Повернулся молодец к говорящему, да и
ответил:
- Велика ли корысть с того, кого могли в пень ловушку поймать, а он сам освободиться не
смог? Ты Змиулан, дух конечно уважаемый, да только в беде моей помочь не можащий,
иди ступай, подобру, поздорову. Селянок окручивай, обманывай, меня не получится. Али
я на баламошку, полоумного похож?
С теми словами обидными, добрый молодец, повернув побрёл обратно к костру, что на
берегу речки оставил, да сюда припустил, думая, что беда здесь приключилась. Оказалось
же, что кто-то поймал духа в ловушку простую, за его пакости с земными женами
вытворяемые. «- Так и поделом ему, и чего надо было выть, коли хвост прищемили?» думал добрый молодец, к огню мерцающему возвращаясь. Подкинул он сухостоя
ломанного в огонь прожорливый, да глядя на искры что из огня вылетали, глаза смежил,
да и отошёл ко сну, на стражу посох выставив, возле себя его в землю воткнув, да окрест
проведя чертой, того места где спать собирался. Утро настало, гостей позвало. Открыл
младшой брат глаза, смотрит возле черты им проведённой, Змиулан змеёй серо-зелёной
посолонь круги наводит. Слова лишнего не молвив, добрый молодец, поднялся, да и
отправился в парную воду речки, окунутся, от сна отвернуться. Вытершись рушником
волшебным, да богиней пекельной подаренным, заметил он, что рисунок вышивка почти
стёрся исчезнув. Значит вновь он на правильном пути, только, сколько ещё идти, о том
только Доле богине судьбы ведомо.
Снова шипение да слова посыпались из уст древнего духа воздушного:
- Так люди не поступают. Ты должон был с меня за спасение чего потребовать. А ты
словно меня не видишь? Хочешь, чтобы я в должниках мучился? Говори чего надобно
тебе? Я тут ночь провёл, должок хочу выплатить.
Вздохнул добрый молодец, да и ответил:
- Ох ты ж древний дух Змиулан, нет мне спокойствия, пока не найду я яблочки
молодильные для своих, для родителей. Стали старыми мои батюшка да матушка, вот по
свету и рыскаю, всё время в поиске. Обет взял, слово держать молодецкое надобно. Так
что нет мне в деле том помощничков, самому решать всё перидётся. С неба они мне не
свалятся, а уж от тебя тем более, нет надежды, их получить. Ты по жёнам больше, не по
яблокам. Сказано же тебе. Ступай по добру. Отпускаю я тебе должок.
Взвился тут Змиулан древний воздуха дух, да ещё сильнее зашипел, будто железо,
докрасна накалённое, в воду студёную сунули:
- Яблоки может и не смогу достать, а вот вещь одну волшебную, чтобы их увидеть,
запросто могу подарить. Тем и должок возвернуть, тебе человеку ко мне счёт закрыть.
Из воздуха тут явилось зеркальце резное с ручкой, повисев немного без опоры, да на
место где молодец почивал, опустилось.
- Межеумок ты, а не добрый молодец. Даже простодырые, и то знают, что духи могут всё.
Ты меня освободил, я тебе за то отплатил. Бывай, Бабе-Яге, долгой жизни да поклон
передай.
Крутнулся на месте да и испарился, будто не находилось его тут.
Взглянул добрый молодец, на зеркало невзрачное, да и начал огонь в костерке раздувать.
Начал в суму лесть, да еду доставать. Недолго едал, да быстро вставал, коня сотоварища
вызывал, в путь дорогу себя собирал. Хотел, уже было сесть на коня, да в последний раз
на место своего ночлега взгляд бросил. Заприметилось ему зеркальце, лучиком солнца
отражённого ему в глаза мельтешением прыснуло. Ослеплённый остановился. Да глаза
стал тереть от подарочка Змиуланова. Как разъяснился его взгляд молодецкий, как
прозрели очи его лучистые, так взял он подаренное зеркало в руки да в него всмотрелся.
Было серым стекло в том зеркале, да вдруг рябью пошло оно. Увидал добрый молодец, то
что так долго ждал, о чём сердце своё ретивое сокрушал. Увидал он в руках своих
яблочки медовые наливные, спелые, что зовутся молодильными. Увидал их волшебные,
душа запела, затрепетала. Приметил добрый молодец в образах зеркала непростого отца
с матушкой, бодрых да здоровых. Усмотрел он посох волшебный, почему-то в столб
стоящий посередь городка, где он рос. Сестру быстру в храме чужого Бога, узрел
молящуюся, поклоны отбивающую. Потом волной зыбью всё пошло, глаза его
заслезились, зеркальце вновь серым стало, отпёршись, грядущее выдавать являть добру
молодцу. Понял он, что за подарочек сделал ему дух волшебный. Поднял он зеркальце с
уважением. Положил его в суму перемётную с почтением. Поклонился он в сторону леса,
где встретил духа Змиулана дивного. Да во весь свой голос богатырский, после поклона
земного, прокричал:
- В пояс кланяюсь я тебе Змиулан Силыч, От всего сердца благодарю за подарочек. За
подарочек драгоценный. Не ждал, не гадал, зеркало-погляд обрёл, душу успокоил, сердце
возрадовалось. Теперь я пред тобой в долгу, одолжении. Будь здоров воздух дух Змиулан.
Исполать тебе во добре прибывающий.
Сел младшой брат на волшебна коня, да и поехал спокойно. Гладь дорожная не казалась
ему теперь серой лентою. Он вокруг смотрел, любовался травинкой былинкой, елочкой.
Птахой малою, ветерком юным, доволен был, сердце его пело, доволен он жизнью был.
Конь его не спешил скакать, шёл он шагом упругим да скорым. День прошёл, на закате
самом вдалеке показалось селение. Поспешил добрый молодец в него до захода солнца
успеть. Чтобы ворота тесовые пред ним не закрылись. Ночку не в лесу провести, а в
постели с периною, захотелось ему вдруг. Удивившись желанию возникшему, въехал
молодец в селение большое да справное. Ехал по дороге камнем мощёной, по сторонам
дома высокие смотрел, теремам резным удивляясь, въехал на постоялый двор,
остановился возле коновязи резной, да потом передумал, в посох коня, опять обернув, с
собой друга верного забрал. Постоялый двор был немалым да справным, только вот
народу в нём было совсем уж, раз-два и обчелся. Восприняв как удачный знак, младшой
брат, расплатившись деньгой за комнату, отправился в опочивальню, что была на самом
возвышении. Сон да дрёма победили его незаметно для него самого. Утром следующим,
добрый молодец чуть свет уж был на ногах, встал умывшись богам помолившись,
собрался в люди выйти. Народ посмотреть себя показать, послушать о чём говорят, понять
чем живут, о чём думают. Стал спускаться он из своей комнаты, посмотрел на хозяина. Он
вчера хоть уставший был, но заметил не ладное. А теперь и подавно было ещё хуже чем
давиче. Хозяин пьян стоял с самого утра, мутным взглядом на всё посматривал, на ногах
стоял так, что за приступочек держался, а оставил его, начал кувыркаться. Поднявшись с
пола корчмы, хозяин до лавки дополз, да за стол садился, что камень в воду грузился. Там
стоял уже кувшин с вином, его дожидаясь. Подошёл к нему добрый молодец,
поздоровался, О том сём начал спрашивать. Рыбьим взглядом ему был ответ, безумным
суждением. Выпив вновь вина, стал хозяин его, в слезах горьких обливаясь, рассказывать.
Что и раньше было всё хорошо. Что цвело его селение. Купцы разные без трудностей да
вопросов сего места достигали. Люди землю пахали, зверя брали, рыбу обозами
провожали. Всего было в достатке. А сейчас всё приелось. Тоска проклятущая на всех
набила оскомину. Год ужо не идут дела, два ужо люди пьют, зелена вина больше чем
водицу родниковую, три ужо люди селение их стороной обходят, чтобы не заразится
тоской унынием.
Выслушал его добрый молодец, не приняв слова к разуму, посчитал, кормчаря кропотом
пьяным, человеком кого слушать не следует. Выходил он на улицу, да видал людей серых
опечаленных. Не было злобы на лицах, безотрадные они были. Дети, старики, бабы
мужики, все кто ему попадались, одной личиной были жалованы. Всех уныние в
почивших будто бы превратило, накренялись они без дела, от утра и до вечера. Ничего им
было не в радость, будто без души они были все. Добрый молодец весь день ходил,
вечером в корчме думу думать стал, вспоминая людей повстречавшихся, а корчмарь,
протрезвев только горько промолвил при этом:
- Отъезжай немедля пока поздно не стало. На третий день, уже не угонишься уцелеть,
здесь навеки останешься. Как не мой род бы жил здесь, да могилки пращуров высились
бы, так меня уже почитай два годочка здесь только бы поминали по имени. А коль вышло
так, то разом только и избавляюсь, злым вином, отравляюсь.
Молодец выслушал корчмаря, да пока тот опять в голь кабацкую не обратился, начал его
допытывать о тех делах, да с чего всё началось стряслось сотворилось. И поведал тут
корчмарь историю уже слышанную молодцем не раз и не два за тот длинный путь, что
провёл он в колее своей. А вина опять всё лежала на муке из червей ведьмой
непроглядною изготовленной. Подкинутая купцами, она людей сперва услаждала, а потом
серым всё стало. Чего-то всего недоставать людям стало. Кто улизнул, съехал скрылся,
кто-то смирился. Жизнь отрадная селение оставила. Вот и вся беда горесть тяжкая. Так
уж третий год идёт, всё без изменения.
Выслушал его добрый молодец, да и поднялся к себе, решая, что всё обдумает на досуге.
Ночь пришла как обычно, следуя за днём. Было жарко да душно, потому и окно не закрыл
добрый молодец, в комнате, что стала временным его домом. Возлежа на лавке широкой,
да на перине мягкой, вытащил он зеркало-погляд, да и вновь пытался там рассмотреть
своё будущее. Но не тут-то было, звук его сребущийся отвлек. Глядь в окно, а там нет ни
кого. Стал вновь переводить глаза на зеркало, а оно уже всякое кажет, да такое, что и
вспомнить-то и то страшно. Когтистые лапы показывает на подоконнике, а в яву нет ни
чего. Скосил снова глаза добрый молодец, нет вот он нечистик, крадётся к нему, только
слышно как копытца по полу цокают. Держит тот нечистик, щепку зелёную, будто мхом
обросшую, да крючками малыми украшенную. Целит он той щепкой прямо в грудь
молодецкую, не растерялся тут младшой брат, да руку по зеркалу волшебному у
нечистика и перехватил. Крик и визг тут раздался, да ни кто не вбежал в комнату, всем
было тоскливо, а потому до чужих бед все были глухие. Бился отбивался нечистик, да
справится с добрым молодцем не смог. Стукнул тот его о посох волшебный, что под
рукой всегда был у молодца, так совсем присмирел нечистик. Понурил он свою голову с
рожками, да и проявился во всём своём виде неприглядном. Молодец, будто всю жизнь
только тем и занимался, что спрос с нечистиков да бесов брал, стал ему приказывать:
- Ну, бзыря, рассказывай, чего шатаешься, да на ночь глядя, людей честных беспокоишь?
Али, рога тебе вымесок поотшибать, чтобы ты быстрей соображал к кому в руки попался?
Тут ответил ему нечистик, ещё хорохорясь:
- Чего дядя басалаешь попусту? Чего приказали, то и делаю. Я подневольный, мене ещё и
триста лет нет от погибели. Есть старшие с них и спрашивай.
Тряханул его за шкирку волосатую добрый молодец, да опять приложил нечистика об
посох волшебный, так что хвостик его поросячий, распрямившись дыбком встал.
Повторив вопрос, он услышал ответ беса мелкого:
- По приказу Кощея Кощеича, прибыли мы сюда как купцы, с одной знатной мукой, её
делает злая ведьма колдунья. Да такая, что враз тебя добра молодца прихлопнет, и костей
не оставит, на одну ладонь положит другой придавит, будет мокренько.
Заметив, что лицо молодца даже не изменилось, стал с сомнением продолжать бесёнок:
- Вот мы три года назад, после муки той волшебный подались в Пекло, в самую дальнюю
полость, там на самом дне лежит доска зелена тоска. Та доска самих великанов победила,
гигантов усмирила, забрав у Богов Прави их помощничков. Вот от той доски, наскребли
мы щепочек, так пока скребли, много наших полегло в грусти печали. Так и не откачали, а
какие бесы были, первейшие из наихудших. Вот затем вновь сюда вернувшись, стали мы
втыкать в грудь щепу, человеку стоило дать слабину, а мы уже тут как тут. Нате
пожалуйста. Так и повелось, за последних два лета, со всеми управились, от людей, детей,
до собак да лошадей. Одних коз мы не трогаем. Да они и сами сбегли, стали дикими, по
окресным лесам разбежалися. Стали мы только пришлых теперь карулить, чтобы по земле
они разнасили тоску печаль уныние, много ещё щепочек у нас, много мы кого потыкали,
на всех вас у нас щепочек хватит, потому и ты должен был в груди с ней. Послали меня
малого, кто же знал, что вместо битюга поселенского, я на витязя натолкнусь, да ему в
руки попадусь. Отпусти а? Что хочешь сделаю, дорогой за себя откуп дам? Слышь
добрый молодец, ну не королобый же ты, коль смог меня увидать да полонить. Давай
договоримся?
Усмехнулся на слова его добрый молодец, да и ответил:
- Ты меня бес глупый не ломай не уговаривай, чай я тебе не девка красная. Отпущу тогда
когда сочту нужным для дела, для потехи молодецкой, когда время придёт. Сейчас ты
меня нечистик, отведёшь, где вы все обитаете. Там и буду со старшими вашими общаться.
Ты щепку то положи, а то знаем мы таких, только отвернешься, а он тут как тут уже спину
пометил.
Обранил щепу зеленую нечистик, да понуря своё бесовское рыльце с участью своей
смирился. Стал показывать куда идти, да как следовать, чтобы место своих встретить.
Недолго была та прогулочка по поселению, где даже собаки не выли на чужих. Вышли
они за поселение, где речка протекала, да мельница обваленная стояла. Указал на неё
когтями молодой бес, а сам вновь за ныл запричитал:
- Отпусти, да отпусти. Надо скрыться мне, не поздоровится мне, что тебя привёл. И чего
ты такой негораздок? Не своровать ни до говориться с тобой нельзя?
Ответил ему шагая прям на мельницу добрый молодец:
- С вашим племенем поганым, я ни когда не договаривался. Я приказывал, а вы
подчинялись. Это ты потому ни как успокоится, не можешь, что про меня не слыхал.
Иначе бы просто молчал, да хвостом качал, да своему Кощею молился, что живым
остался!
Умолк бесенок, почувствовав, что человек истину сказал, а это на его веку почитай
первый раз встречалось, потому и стихнул нечистик, истую силу человека почуяв.
Прищурился добрый молодец, вставил два пальца в рот, да как свистнет, так трава
закачалась, всё вокруг задрожало.С молодецкого посвисту пыль столбом, да последние
доски с меленки попадали, бесов придавив, кого где застав. Стали они выскакивать,
хвостами размахивать, рогами грозится, да в бессилии бранится. Смотрел, на это добрый
молодец, да как гаркнет, всё бесово племя от того в страхе зыкнет. Попритихли все,
стали слушать, молодца, а уж он бесёнка отпустил, ногой на дорожку благословил:
- Ну, ка бесы, кто тут старший? Показывайся, давай не скромничай.
Появились тут пред ним его старые знакомые, когда-то уже им побеждённые. Вся троица
предстала, ногами задрожала. Как увидели нечистики, что от их старших осталося только
при виде этого молодца, так давай кто куда приятаться, кто куда хорониться от беды
неминучей, распыла быстрого. Думалось им что Бог из Прави проявился, только в образе
человеческом, вот они и не прочуяли его сущности. Молодец же отсавив ногу, да посохом
покручивая, так что ветерок по округе шел, да траву к землице прижимал, как признал ту
троицу, так и весело сказал:
- Да, кого я вижу? Старые бывалые знакомцы? Али я вас не придупреждал, не встречаться
мне? Али не говарил, что коль встретились, то подчиняться мне? Память стала девичья?
Сейчас поможем, поправим, полечим. Я тут и свой посошок прихватил.
Как воззрились бесы на посох, да как признали вещь волшебную, все с копыт слетели к
ногам поползли, да возле границы остановились. Ни кто дальше длины посоха не посмел
приблизиться. Стал говорить опять старший из них:
- Ты прости добрый молодец. Стал совсем богатырём, не признали, богатым будешь. Ты
ведь вновь урок нам преподнёс, нашего вернул даже не покалечив, что вообще должно
высоко ценится. Сейчас мы тебе за урок науку и оплатим сразу же. Ты как золотом али
серебром возьмёшь мзду немалую?
Сплюнул в его сторону молодец, да сказал, припечатал:
- Тьфу, на тебя, нечисть, как был луд, так им и в Пекло своё пойдешь. Где это видано,
чтобы добру молодцу да ваше злато-серебро гнилое надобно было? Отвечай зачем людей
в пустышек опять превращаете, радости их душевной лишаете?
Замычал тут бес, стал чего-то говорить, что не ведомо ему о том. Было приказано, вот они
и здесь. Добрый молодец, ко второму приступил, от того тоже ни чего путного услышать
не смог. Глянул он тогда на самого мелкого из них, да и припомнил, что тот всегда
больше этих двух знал. Наступил он нечистику на хвост, да и давай его легонько по
голове посохом постукивать, правду выпытывать. После первого шелчка прыгнул бес на
пол хвоста, после второго шелчка, оторвал бес хвост, да подпрыгнул выше человека на
целую голову. Как уж преземлился, так взмолился. Замахнулся на него добрый молодец
посохом, да и приказал говорить, да кривду не творить. Стал тогда мелкий нечистик всё
как есть выкладывать. И пошёл его рассказ с того места, как прогнал их тогда добрый
молодец, да как они от Кощея наказание получили, да как оказались в той пещере в
изгнании, да как ту доску о которой уже все почитай забыли, на свет вытащили, да как
чуть не сгинули, когда стали её испытывать. Как потом пред Кощеем явились, да новый
план предложили. Он-то и обрадовался. Всяко лучше чем с мукой выдумка была, да и
людей больше взять в полон было можно. Потому и сюда отправил. Всё проверить дда
ему доложить. Слушал всё это молодец, да всё в толк не мог взять, зачем злодею
пекельному это нужно было. Потому и задал он тот вопрос что его душу мучил, сомнения
навевал:
- Ты скажи мне лучше правду бес, для чего Кащею то надобно?
Замычал бес, да на посох глядючи, словно в кузне под молотом, начал говорить таковы
слова:
- Задумал Кощей получить армию. Умрунов у него многая тьма, но в города лучше с
людьми входить. Потому нужна ему армия послушная, до всего равнодушная. Те что
мукой были заражены, те уже почитай в его ряды вступили, когда время бы пришло всебы
присоединились. Потому и это было как засадное средство опробовано. Получалось, пока
вновь герой не появился. Дальше по дороге если ехать. То можно будет наткнуться уже на
готовое воинство, что поход собирается, чтобы всю землю для Кощея к ногам его
костлявым бросить. Нет больше людей нигде, чем на Дажбожьей стороне. Потому и
приклеился к ней Кощей, было чтоб где полчище пополнять своё, можно было бы чтобы
мир на колени поставить, ему костлявому служить заставить.
Призадумался тут добрый молодец. Как ему быть ведь одному с ратью доброй, да тьмой
людей не справится. Тут надо богов просить о помощи. Неужто они род людской на
погибель оставят. Но сперва он решил, дело здесь исправить, потому глядя на всех трёх
бесов, стал их посохом охаживать да приговоаривать:
- Сроку вам три дня. Не одной щепы в груди у людей да животных чтоб не было. Каждого
из них проверю. Есть у меня средство. А вы как справитесь, так доложитесь, а потом
вольным ветром возвращайтесь к Кощею, да скажите ему, что он следующий. Так ему и
скажите, что не один приду, с Божьей помощью. Свою рать приведу, с его игом тёмным,
было чтобы кому сражаться поратовать. Вы всё поняли огурялы копытные? Не слышу от
вас слова?
Закивали все три беса, стали клятвами сыпать как горохом из мешка прорванного. Не стал
их слушать добрый молодей, только глядя в даль, куда бес указал, где и собиралась тьма
Кощеева, он сказал:
Сроку три дня, и две ноченьки. На третью ночь сам приду, смерть вам принесу.
Напоследок всех троих посохом промеж рогов погладил, да домой ноги направил. Стали
бесы рога потирать, молодца проклинать, да своих созывать. Стали на них кричать. Да на
дело их посылать. Закрутилось тут всё как у бесов и положено. Складно да ладно стали
они работать, понимая, не успеют, так и расплата по делу сразу приедет. Ждать да звать не
будет. Молодец слов на ветер не бросает. Сказал, сделает!
Младшой же брат, отправившись домой, всё мысли перебирал что ему делать, где искать
управы на такую подлость пекельную, да ккому обратится за советом. Шёл он шел, да до
корчмы дошёл. Тут его утречко своими лучами и встретило, ласково приветило. Взошёл
он в свою комнату да и закрылся. Три дня сверху не спускался. Только в окно смотрел, да
изменений ждал. Как прошли две ночки, да конец третьего дня подощел, заскреблись к
нему в оконце, скрёбом условным. Открыл окно добрый молодец, да посохом стал водить,
ибо невидимы были его гости. Поняли они, что открываться надо, проявились пред
витязем склонились, самы младший и стал говорить:
- Всё как сказал, всё исполнили. Тебе подчинились, гнев на себя навлекли, пользы для
себя не извлекли. Убери свою железку волшебную, разговор есть к тебе, что и нам и тебе
на пользу будет. Если ты воинство Кощеево разгромишь. Да без Богов и героев. Мы
всегда можем оправдаться тем, что с таким воем и тьма не справилась, куда нам бесам
мелким да подвластным. Ты же пред Богами будешь богатырем выставлен, что один смог
дело такое сотворить, да Кощея победить. Помнится мне, что только Перуну то было под
силу. Вот и будет тебе задельеце на будущее. А как может, перейдёшь на нашу сторону,
так совсем все будут наши довольны. Это, тихо, тихо, успокойся. Я же бес, какой с меня
спрос?
Увидев угрожающе зависший посох, бес стал открещиваться от своих слов.
Герой только ворчливо промолвил:
- Дело говори, пустого не мели.
Бес хитро уставившись на героя, спосил:
- А скажи как богатырь, как ты смог нас найти? Мы ведь невидимы для всех были?
Младший брат вытащил из сумы зеркало-погляд да и показал его гостям недобрым. Тогда
следующий вопрос задал нечистик младой:
- А кто его тебе дал богатырь?
- Змеулан.- был ему ответ молодца, ещё не понимающего к чему клонит бес.
Тот аж подпрыгнул от неожиданности, а так как хвост у него ещё не отрос, то получилось
у него как у белки, вокруг себя, да на копытца приземлится, со словами:
- Вот тебе и ответ, вот тебе и спрос. Он ведь самый мудрый из духов.
Тут вмешался самый старший из бесов со словами:
- Этот Змиулан, ещё первых людишек искушал, на грех наставлял. Всякое разное повидал.
Да неужто не присоветует, как тьму народа победить?
Услышал их слова добрый молодец, да нахмурился, глядя на нечистиков, тут не выдержал
и средний среди них начал говорить, дальше уж мочи у него молчать не было:
- Ты проверь, коли нам на слово наше не веришь, а потом отпусти. Мы забьёмся по далече
от тебя и от этой земли. Не встретишь ты нас больше на пути. Порешали мы, что коль
здесь такой богатырь появился, нам здесь делать точно больше нечего. Отпусти ты нас,
освободи от слова тебе в страхе данного.
Отвечал им молодец:
- Ждите меня на меленке разрушенной, как проверю вашу работу, так приду туда, да
слово с вас сниму, отпущу да с условием. А теперь выметайтеся. Мне пора в поселение, на
людей оживших посмотреть, да не глазом, а с подсказкою. Так что, поклонитесь своим
сородичам, если вдруг что не так, не увидитесь. Слово моё твердо, а на этом всё. Вон
отсюда нечистики.
Сгинули быстрее мысли бесы, будто их и не было. Прихватил добрый молодец зеркалопогляд, да с ним вниз спустился. До вечера ходил, да в него искоса глядел, когда на
человека встречного, али на животное направлял. Везде белелись шрамы от сучков,
щепочек той тоски зелёной уныния. Не было больше в людях их. Освободились, да
приободрились. Смех и радость вновь вернулись, люди людьми стали, жизни
возрадовались, дышать вольно принялись. Убедился добрый молодец, да отправился в
сторону меленки. Вызвал нечистиков, освободил их от слова даденного, да и сказал
таковы слова условия:
- Не ходить вам по этой земле, от начала до скончания века. Нет вам больше здесь
волюшки. Вы идите куда глаза глядят, только землю эту не трогайте. Коли троните, не
один я богатырь, таких на земле славной множество. Все наваляться, станет Пеклову
царству жутко и страшно, вы простой бедой не отделаетесь. В том вам слов моё и порука.
Уходите, скатертью дорога вам всем нечистики.
Поднималась тут черна воронка, и катилась она по небу чистому, исчезая в стороне
западной, там и осаживаясь. Добрый молодец, вновь садился на добра коня волшебного,
да в обратный путь собирался. Гнал он своего сотоварища, гнал всю ноченьку. Под само
утро вновь вернулся на своё прежне место, где со Змиуланом расстался. День его быстро
прошёл, вновь вечер вечереется. Месяц на небо вышел, с собой часты звёздочки, вывел.
Видимо невидимо их в огромном небушке. Направил свои стопы добрый молодец, в лес к
тому месту, где когда-то была для Змиулана приготовлена ловушка, рассудив, что рядом
он живёт, коли на пути его засада была выставлена. Но на человеческую дурость есть
божья премудрость. Не дождался воздушного духа добрый молодец. Понял он, что искать
вчерашний день дело хлопотное. Стал он думать на что Змиулана взять, в путь дорогу для
этого отправился, брань эту выиграть ему нужно было. Выиграть да в кратчайший срок,
ибо недолог человека рок.
(4.3. Предательство)
Ой, как на море, на океане, да на самой пуповине морской, стоит остров. Как на том
острове железный дуб стоит. Дуб стоит самим Родом посаженный. Море океан в чаше
плещется. В чаше необъятной, что и взглядом не окинуть. Чаша та да покоится на спинах
четырёх китов чудных, да больших будто самых больших гор наземных. А киты те
чудесные плывут не расплескивают по реке дивной. По реке дивной, что из самого огня.
Из огня, что вперёд всего возник. Он же тот огонь да священный. Для Богов и для людей
примерный. Так как он и становится святой небесной силушкой. Тот же дуб с корнями,
что питается святой небесной силушкой, в высоту возносится, что и ветвей его самых
верхних не видно. Повелось так, сотворилось, что древо мировое, от земли до неба. В
самых его высоких веточках сад раскинулся. От людского глаза сокрытый. Сад не
простой, с птицедевами. Они там поют, душам людей и Богам слух услаждают. Место то
недаром Правью зовут, там всё из чистого настоящего, благости, да святости, чести да
мужества. То, что посерёдке, стволом обернувшееся, то есть мир людей, Явью
называющееся. Здесь людям во всём раздолье. Здесь зачин всему и конец тому же. Потому
и живут в земле люди славные, люди гордые, люди честные, потому и любят свою землю
матушку. А как кончится жизни нить, так откинется пласт земли, видно там земля да мир
иной. Называется он Навью, там и всё прочее иное не людское. Там и власть, и сласть, да
остальное, не людское там. Там всё место, что корнями изрослось. Змеем Юшою
охраняется. Пекловыми пещерами покрыто. Там и солнце черней земли, там и пращуры,
что дурным жили. Потому все и боятся места этого. Как над той рекой да во всех трёх
мирах текущей, да вставал мост. Мост да волшебный. Звездный он, то широкий то узкий,
для каждого он свой, всем по нему идти, бежать некуда. Такова не сказочка, только
присказка, сказка будет впереди. Чур, мою сказку не перебивать; а кто ее перебьет, тот
трех дней не проживет, тому змея в горло заползет, гнездо совьёт, змеёнышей выведет, да
беременным сделает. Не спи с открытым ртом, тем более, когда сказка сказывается, да
небылица ведается.
Ехал добрый молодец на волшебном коне, да по берегу реки, несколько рукавов у той
реки было. Решил младшой брат у одного рукава, что в озеро прозрачное впадает
переночевать. Обращал он своего товарища верного в посох волшебный, да и место искал
для себя. Искал для себя для ночлега, да ночного отдыха. Утро вечера завсегда мудренее.
Наладив костерок малый, чтобы гнус да мошку гнать, стал добрый молодец на звёзды
глядючи о судьбе своей раскидывать умом, да кумекать, что делать, да помышлять, как
поступить да беду отвести. Тут мысль его вповорот пошла, да вернула к тому, от чего
плясать начала. Как поймать изловить Змиулана. Воистину говорят не угадаешь, где
упадешь, где встанешь. Тут и сама судьба к нему пришла, удел принесла. Как слетались,
да собирались три лебедушки, красней зари алой, пригожей дня белого, дивней ночного
неба звёздного. Как одна распрекрасней другой. Скинув крылышки лебединые, кинулись
девушки в водную гладь озера. И давай плескаться, смеяться, от пыли дорожной
отряхаться. Час прошёл, другой пошёл, добрый молодец глаз отвесь не смог. Вышли
девушки из воды, дух у молодца захватило от такой красоты. Распушенные волосы,
лёгкие одежды, глаза синей, синего неба, руки ноги хрупче снежинок зимой, кожа белее
снега. Рассмеялись девы, надели крылья, да и упорхнули ввысь поднебесную. Всю ночь
молодец просидел возле огня, всё обдумывая, утро ночь сменила, добрый молодец спать
лёг, травкой себя закидал от солнца яркого, решил переждать время, дабы охотится,
сподручней было. Вот уж солнышко к закату, добрый молодец поднимается, в озере
купается, от сна избавляется. Приготовился он к охоте не простой, к охоте за вилами, за
девами лёгкими, девами воздуха. Солнце – князь земли, луна – княжна. Потому ушёл
князь со двора, пришла пора хозяюшке проявиться, появится. Звёздочки яркие на небе
зажглись, пришла царица ночь тёмная да мётлами испещрённая. Как совсем стемнело,
слышен, стал шорох крыльев лебединых, то спускались в озеро чистое, все три девы
чудесные вилы. Скидывали они крылья, распускали волосы, в воду озёрную входили,
смеясь, игрались, всё друг над другом потешались. Не стал терять времени младшой брат,
подкрался к тем крыльям, да и выкрал все три парочки, все шесть крыльев лебединых,
легких волшебных, пухом мягким да перьями белыми украшенных. Отошёл в сторону, да
и про себя начал пред богами каяться, за содеянное. Хоть и невольный грех совершил, да
всё-таки на душу он лёг, как камень пудовый. Мскупались девы да и вышли на песок
озёрный,ь волосы просушили, да и кинулись за крыльями своими лебедиными. А их нет,
где были, там и след простыл. Стали горевать, слёзы лить. Стали вокруг каждую былинку
травинку обыскивать, скоро на добра молодца и набрели. Тот сидит возле костерка
малого, да и ждет, что приключится далее. Увидали вилы, что их крылья у молодца, да
давай его ругать без милости, бранить как повадно, честить да костерить беспощадно. Ни
словом не возразил им младшой брат, покорно голову склонил, да выждал когда вилы
остановятся. Он с поклоном им стал говорить таковы слова:
- Здравы будьте девы лёгкие, девы лебединые. Вы простите меня недостойного.
Выслушайте, да и порешайте, есть в том беда всех, али только моя кручина должна быть.
Рассказал он девам все, что Кощеем Кощеивичем готовится для людей, как он их всех в
рабов своих превратить хочет. Рассказал и о том, что Змиулана ищет, совет хочет у него
выпытать да выспросить, как победить владыку пекельного. Слёзы выступили у дев
воздушных, собрались они возле костра малого да и присели, волосы суша да меж собой
говоря, что де надо молодцу помочь, не для себя старается для людей грех совершил, а то
не грех, не считается. Встала старша сестра после воркования тихого, да и говорит:
- Поможем мы тебе добрый молодец. Только там где сейчас Змиулан живёт да прячется,
дня на три пешим ходом. Как почувствует он человечий дух молодецкий, так ещё далече
спрячется. Кто-то сильно ему хвост пеньком прищемил. Уж не ты ли был часом к тому
причастен? Ты верни возверни крылья наши лёгкие, мы тебе по пёрышку от них дадим,
они тебе и путь укажут к старому змею бородатому.
Отвечал добрый молодец, на те слова:
- Благодарствую за помощь девы вольные, да волшебные. Вот ваши крылышки, забирайте,
да путь покажите мне к нему. Пусть и пёрышками, теперь любая помощь мне врадость. Не
враг ему, не подумайте. Я его из того плена ловушки освободил, да вот только глупость
совершил, не о том просил, спрашивал. Теперь горе пришло, гордость выкинуть, да в пояс
поклонится, дабы уму разуму научится.
Протянул он всем троим крылья, засмеялись девы весело, накинули крылья, а потом
средняя и говорит:
- Глупый ты, божедурье простоватое. Ты у нас крылья отнял, мог бы нас в полон на всегда
взять, от неба отрезать. А ты ишь сказочку рассказал, да поверил, что мы тебе доверимся?
Кто первый обманул, тому завсегда предатым быть.
Вздохнул младший брат, да и опять в огонь стал смотреть. Гордо хлопнули крылья,
взмыли в небо три лебеди. Три лебедушки девы воздуха. Три взлетели, да две полетели.
Сделала одна лебёдушка круг вокруг костерка, да и у огня вновь опустилась. Крылья
скинула, красотой ослепила. Как ослепила, так заговорила, сестра младшая, при старших
не слова не сказавшая:
- Ой, ты гой еси добрый молодец. Ты скажи, правду ты здесь рассказал, что в мире
людском творится, что беда лютая может приключиться?
- Всё как есть сказал, слово к слову. Не прибавить, не убавить, мне больше не чего.
Отвечал ей младшой брат вздохом душу разрываючи.
- Собирайся тогда, добрый молодец. Не сказали всего тебе сёстры мои. Видишь в том
конце озера, да на самой по-над горочкой дуб возвышается. Там в дупле старом и живёт
сейчас, обитает Змиулан змей с короною. Стану я сегодня при луне танцевать, Змиулан
сам выйдет поглядеть на тот танец, не выдержит его дух древний женской красоты,
попытается меня прельстить, искусить, словами да подарками. Мы с сестрами давно над
ним потешаемся, над старым насмехаемся.
Стал думать добрый молодец, где ему какую лодку добыть, али досточку, он и на камыше
готов был плыть, только бы успеть к тому берегу. Думал он, посох поглаживал, не
заметил как посох нагрелся, накалился, огнём ярким озарился, устремился сам к воде, там
клубами пара охладился. Да не посох был уже, лодка малая, челн уютный, без вёселок.
Обратилась дева волшебная в лебедь белую, села на край челна, головой склоняясь,
молодца в глубь лодочки приглашая. Тот без всякого раздумья печали, шагнул, да и
поплыл. Нет не ветерка, ни всплеска на озере, как стрела лодочка к другому берегу мчит
летит будто в цель попасть хочет, рукой верной пущенная. Берег тут на них выскочил.
Посох из лодочки вновь оборотился к хозяину возвернулся. От теплых мыслей хозяина
враз студеность его прошла железная. Не прошло и часика, озеро за спиной встало,
впереди та самая горочка, а на горке той великан стоит. Великан стоит, древний дуб
листвой шуршит, сам с собой во сне разговаривает. Вот оно дупло в том дубе заповедном,
не спугнуть бы духа старого. Стала лебедь в деву юную оборачиваться, стала руками
круги обвёртывать. Танец чародейный свой танцевать, слова древние при этом напевать.
Как услышал те слова в дупле змей Змиулан, так забыл про сон, забыл про возраст, тут как
тут проявился, вокруг девы кругами заходил, зашипел, залопотал, от восторга уши крылья
бабочками распустились. Не видал он добра молодца. Добрый молодец и сам глаз не
может от танца отвесть. А дева волшебная на глазах мужских облачается небесами,
подпоясывается зорями, застегивается звездами. Всю оставшуюся ночь протанцевала, под
зарю утреннюю устала, на траву присела, руки словила голову опустила. Змиулан от
восторга на хвост присел, да тихонько шипел:
- Проси что хочешь царица, всё исполню, за один танец, с жизнью готов растаться, всю
выполню о чём попросишь.
Отвечал ему дева уставшая, голосом тихим изнеможенным:
- Ты не мне ты ему помоги. Долг платежом красен. Задолжала я ему с сестрами, да он по
простоте своей нам тот долг отпустил. Ты и сам знаешь, что в должниках нам числится,
нет нужды, вот потому я здесь. А танец, так на следующую ночь, за сестёр спляшу, коли
молодцу поможешь. Чай не отречёшься от слов своих?
Оглянулся Змиулан, только сейчас зачарованного молодца приметил, взглянул на него,
признал, поклон лёгкий отвесил. Вопрос задал, да зашипел недовольно:
- Ну, чего тебе надобно? Всё же я тебе дал. Чего опять, спрашивай?
Добрый молодец, начал стого, что слова благодарности за зеркало-погляд высказал.
Поклоном слова подтвердил. Потом повторил рассказ про селение с нечистиками
приключение. Да потом стал расспрашивать как беде всех людей помочь, как войско
тёмное победить, лихо отвести, Кащея одолеть.
Долго думал Змиулан, солнце уже на полдень пошло, а он всё молчал, как к вечеру стало
собираться светило, так заговорил, зашипел старый, вспомнив про дела давнишние:
- Что же есть одно средство проверенное. Сам Кощей из Пекла, да он там царь всего
одной части. Всё же царство объемное, ни вжизнь ему не подчинится. Есть и у него
супротивнички, его достойные. Коли слышал ты, есть там царь с царицей подземные.
Царь Озем и Сумерла его царица, в глубоких да мрачных провалах Пекельного царства
государства лежит их земля. Такм в необозримых покоях, где всегда темно, освещаются
которые только гроздьями самоцветных камней, да озёра крови земли разливаются, там их
тронный зал. Вот у того-то царя с царицей, помнится был ларец один. Ларец не простой,
там семь камней лежало самоцветных. Коли их добыть, то беда Кощею, тебе победа
великая. Вроде всё просто, но так только, кажется. Вот что я тебе скажу молодец, чтобы в
пекельное царство спустится, то ума много не надо, вот вернуться, тут уж умудрится надо.
Всё собрать придётся воедино и чем жив, и что на душе, и каков духом ты окажешься.
Запомни ты три заповеди мои, коли выполнишь, может и вернешься невредимый. А уж
коли вернёшься, так и быть вызову тебе моего сродственничка, змея дракона воздушного,
о семи головах. Там уже и будем думу думать, как с Кащеем поквитаться, но о том
загадывать ранехонько. Каково аукнется, таково и откликнется. Запоминай, да потом не
пеняй, коли что забудешь. Перво-наперво страх будет велик на тебя наваливаться. Коли
дрогнешь хоть раз, там и останешься, где тело дрогнет, да дух прогнётся. Втора заповедь
ещё проще, да сложней выполняется. Как ни будет тебе холодно да голодно, как ни будут
звать тебя величать в сторону от тропки, по которой пойдешь. Не смей сходить, да чего
нить в длани брать, али съесть, али голос подать. Там и останешься в пекельном душу
отдашь, не воротишься. А третье тебе испытание, с самим ларцом предстоит. Были
небыли те сказочки подмётные, да дошло до меня, что не настоящий ларец царь с царицей
кажут, хвастают. Вроде там западня, какая есть. Говорят ещё, что те камни вроде как
искушают, к рукам прилипают, за то и жизни лишают. Коли сможешь всё пройти, да
камни обрести, клубочек тебя до меня враз доведёт.
Заслушался его добрый молодец, да и не понял, вопрос задал:
- Какой клубочек царь Змиулан?
- Тот, что у тебя в суме перемётной, давно из рушника свернулся. Лежит дожидается, в
дорогу собирается. Вещь волшебная и то понимает, что до Пекла тебя довести нет
желающих.
Змиулан зашипел, на хвосте приплясывая, а молодец в суму заглянул, да поражённо
головушку отстранил. Как по писанному рушник в клубок свернулся, тем самым явив
молодцу, что последнее его на этом пути испытание ждет, дожидается.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Собирался молодец, на коня
волшебного водружался, кидал пред собой клубочек заговорённый, да в путь отправлялся.
Видели, как садился, видели, как первый скок сделал богатырский конь, второго уже ни
кто не смог рассмотреть, за облаками конь скрылся, копытами на солнце сверкнув.
Катится клубочек как привязанный, стёжку дорожку в Пекельное царство указывает. Вот
впереди вырос лес густой, густой да нехоженный, ели продрались сквозь него конь да
добрый молодец, всю одежду истрепав, сапоги порвав, суму чуть не потеряв. Прошли,
прорвались сквозь чащобу лютую. Вышли на берег речки. А на той речке смородинке,
бревенчатый мостик лежит, будто манит, чтобы по нему прошлись, проехались. Крепкий
на вид, бревенчатый, не одного всадника выдержит, целое войско пройдёт брёвнышко не
колыхнётся. Встал добрый конь, удила рвёт дальше идти не желает. Слез с него добрый
молодец, вновь в посох оборотил, да к мосточку припустил шаг за шагом к речке
приближаяся. Остановился он возле первого брёвнышка, призадумался, слишком лёгким
ему представилось, чтобы вот так да в Пекельное царство входили. Взял земли комок, да и
стал бросать на тот мосток. Как упал комок, так огнём ярым вспыхнул, а мосток со всеми
брёвнышками провалился в речку Смородинку. Разбежался тогда добрый молодец, да о
посох свой волшебный опёрся, прыгнул вперед, страха не ведая. Оказался на земле от
пепла серой. Не стал оглядываться, наказ смея мудрого помня. Клубочек тут как тут,
ниткой стал стёжку прокладывать. Шёл молодец по дорожке, а кругом страху было, что не
словом сказать не в уме придумать. Жуть кругом была, боязнь вокруг ходила, трепет
члены гнул, но не дрогнув прошёл до пещер добрый молодец. Глядь возле них великан
стоит. Великан весь от ног до макушки зеленью покрыт, даже не шевелится. Вытащил
добрый молодец зеркало-погляд, да на него направил, сам в сбоку стал смотреть. Как на
против груди, самого сердца исполиньего, заметил он сучок острый, в ту грудь
воткнувшийся. То тоска зелена доска от себя часть отделив великану в грудь поселив
замкнула его на века вечные. Стал он думать как помочь великану, до того не допрыгнуть,
не долезть как ни старайся. Посох в руках у добра молодца нагрелся, отпустил он друга
верного, ему поверив, на него надежду возложив. Поднялся волшебный посох, да чиркнул
по груди гиганта. Кровь руда выступила, а от того толчка сучок и выпал из груди. Ожил
исполин, вздохнул, плечи расправил, на молодца изумлённо взглянул, слово сказал, так
кругом всё затряслось от вала его голоса, зыбь прошла, пыль взметнулась. Чёрное солнце
на миг заслонилось. Протянув ему руку, наклонился великан, со словами:
- Кто ты букашка? От сна освободил, вновь жизнью наградил?
Отвечал ему добрый молодец:
- Я человек роду племени славного. Прибыл по своей воле к царю с царицей.
- Да тут царей да цариц, видимо, не видимо. Каждый свою часть Пекла опекают. Тебе
каких надобно, враз доставлю?
- Царь Озем да царица Сумерла мне нужны. К ним в гости и хочу попасть, дело справное
обсудить, да крепкое обдумать.
- Знаю таких, вмиг доставлю. Залезай на руку букашка малая, неразумная.
Произнёс слова великан, да под самые ноги добра молодца длань великую подставил. Как
забрался на неё богатырь, так только в глазах потемнело. Даже испугаться не успел.
Сердце раз стукнуло там, а второй уже в пещерах пред троном царским.
- К вам гости, принимайте царь с царицей честь по чести букашку. Он меня от тоски
зелёной избавил , жизнь воротил, дышать заставил. Дел у меня наверху накопилось, богу
Роду помощь моя всегда надобна. Прощайте хозяева, ещё свидимся.
Не успел глазом моргнуть младшой брат, как и не было великана.
Встал тут царь Озем с трона своего узорчатого, да на молодца уставившись, стал
расспрашивать да выведывать, что на свете белом совершается, да что творится. Чем Боги
живут, чем люди промышляют. Всё честь по чести рассказал добрый молодец. Всё ни чего
не скрыв. Стал он про битву говорить, что захотел царь Кощей миру навязать. Так царь
ногой топнул, от ярости великой:
- Ах же он сквернодей Кощей, ишь ты что удумал. Не бывать такому, не было и не будет,
чтобы на земле царство мёртвое разлилось, то ни боги не допустят, и я чем смогу
поспособствую.
Тут вступила царица с трона не вставая с такими словами:
- Полно государь, посохом махать, да тронный зал сотрясать. Коли за человечка сам
Дубыня просил, верный страж пекельного царства, поможем обязательно. Только надобно
честь по чести угостить добра молодца с дороги. Приветить, да в баньку сводить, а то что
он о нас подумает, какими хлебосолами представит, да потом на белом свете пенять
будет?
Хлопнула она руками, тут же слуги засуетились. Стол из под земли весь в каменьях
драгоценных появился со снедью да с медами хмельными, да с пивом холодным
росинками плачущим. Так вдруг голодно стало добру молодцу, что не вмочь. Взял себя он
в руки кулаки сжав, наказ помня добрый, да со всей удали молодецкой метя себе в грудь,
да в живот попав будто невзначай, проговорил дух переведя:
- Благодарствую добрый царь с царицею. Только времени нет по гостям сиживать яства
сахарные, да меда хмельные пробовать. Надо татю Кощею заслон выставить. Простите не
держите на добра молодца обиды огорчения, наверх мне надо, на землицу матушку, сами
понимаете.
Царь на те слова только нахмурился, хлопнул в длани крепкие теперь он, вскричав
голосом зычным:
- Подать ларец, коли о нём гость и так знает. Да семь камней просит для победы над
недругом.
Тут внесли ларец кованный, кольцо златое тот ларец венчает, змеи ящерицы, вокруг него
круги ходом крутят. Весь сияет ларец ярче солнышка. Открылась тут крышка, обомлел
добрый молодец. Семь камней на него смотрят, к себе манят. Стал их с дали молодец
рассматривать да восхищаться про себя. Как первый камень, ярче огня краснее крови был
крупным да величественным. Так второй цвета солнышка, лучами слепил, заставлял глаза
отводить. Как третий камень, будто цветок по осени листочки, раскидав, стоял. А уж
четвёртый камень, будто трава зелена, будто силушка растеньица в полной силе
прибывающая. Пятый камень голубей голубого неба, что без облачка, неба летнего
доброго, да на жар охотного. Шестой камень синей воды в море океане, глубоко тот
камень затягивает, глаз не отвести так и манит. Седьмой камень не простой, с
прожилочкой, цвета невиданного тот камень был. Темней темного нутро его было, края
так и светились цветом небывалым. Тут случилось, приключилось стали камни с ларца
вырываться да в сторону доброго молодца бросаться. Стал добрый молодец посохом
помахивать, от камней изворачиваться, не давая им к себе приблизится. Дабы чужое не
взять и хозяев тем не оскорбить. Хлопнула тут царевна, да рассмеялась радостно говоря:
- Государь ты мой батюшка, доведётся признавать. Освоил испытания добрый молодец.
Готов к битве брани с Кащеем он. Открывай сокровищницу, выдавай богатырю настоящие
камушки, не подложные.
Мрачнее тучи тут стал царь Озем, но при слугах не стал с женой спорить, лицо царское
терять. Он сам вышел в сокровищницу, сам отпёр её, сам и камни вытащил. Только время
малое он там был, царица успела шепнуть добру молодцу:
- Не соглашайся ночевать, е вернёшься не в жизнь. Вызывай Дубыню, он опять тебя
наверх в пекельные подходы отнесёт. Передавай слово доброе ведающей, что мне служит
на земле матушке, да народу мудрость несёт.
Тут и царь вернулся , камни молодцу в ноги кинул. Там уж собрались все гады пекельные,
вокруг камней клубками свились, добычу выпускать не собираются. Только не испугался
добрый молодец, лицом не дрогнул, душой не покривил, духом гнёт от страха сломил.
Превозмог, поднял все камушки да в суму перемётную положил, аккурат в самое
донышко, чтобы не выскользнули они по дороженьке назад наверх к солнцу красному, да
к землице матушке, что зелёной травкой да берёзками радует.
Вздохнул горько царь, с сокровищем расставаясь, да и будто сломленный проговорил:
- Твоя взяла добрый молодец, только вот что мне подумалось. Ты останься, отдохни ночку
одну, а там уж и в обратный путь дорогу. Отдохнешь, всё успеется и с Кощеем поратовать
успеешь и солнышка яркого насмотреться поспеешь. Оставайся, не раздумывай.
Отвечал добрый молодец выбирая слова, дабы не озлить владыку подземного:
- Ой ты добрый царь. Хлебосольный хозяин, с хозяйкой щедрою. Вы и так для меня
сделали, что вовек на земле не забудется. Ты прости меня государь с государыней, только
дорога каждая минуточка. Как к тебе попаду своим путём да в совё время, вот тогда и
отдыхать почивать буду. Ныне некогда.
Поклонился он подземным правителям, да пекельным повелителям. Крикнул вверх голову
задрав:
- Ой ты Дубыня великан меня услышь. Ты по слову моему появись, в миг покажись. Ты
наверх к себе меня подыми забрось, добро помня, за взывание к тебе божьему помощнику
не сердись. Не успел моргнуть добрый молодец, как пред ним явился великан. Явился
забранился, духом загорячился:
- Не успел забросить вниз, а ты вверх просишься? Чего тебе сняголовый не сидится не
можется? Ты же в гости по делу хотел, али всё успел?
Глянув на царя с царицей, что сидели мрачнее тучи, усмехнулся великан да програхотал:
- Ай, да букашка, видать не только всё взял, да ещё и так, что отпускают тебя с посылом
добрым. Долго жить будешь, после , если опять мне не встретишься. Залезай давай, нет
времени.
Как опять оказался добрый молодец на длани исполинской, как влетел он опять на верх,
то в один миг с минуточкой пронеслось для него. Вот он снова идёт, клубочек сматывает,
не стращась теперь, торопясь, не оглядываясь. Вот уже и речка Смородинка оказалася, вот
и мостик с брёвнышками. Не стал судьбу испытывать добрый молодец, вновь на посох
свой понадеявшись, прыгнул, да на том берегу оказался. Там коня волшебного вызывал,
да опять в мир живых себя возвращал. Не прошло и три дня и три ноченьки, как опять он
был возле озера. Был он возле озера, да говорил с Змеуланом древним. Тот шипя позмеиному, тот рыча по-зверинному вызывал змея дракона воздушного о семи головах. Тот
явился будто за дубом прятался. Стал ему говорить таковы слова дух воздуха Змеулан:
- Ты пойдёшь полетишь с этим добрым молодцем. Соберёшь тучу громадную, тучу с
моланьями да градом великим. Как войдешь, влетишь в долину, так хватай камушки да
для каждой пасти, разжевав их зубами крепкими, ты бросай их в тучу с дождиком. Пусть
летят осколочки. Да запомни прежде красного ни чего не жуй, он должон быть первым.
Это камень дарует мужество, любовь к Родине, да кродной земле от него просыпается.
Тот же что как солнышко, тот в людях да в душах их честь да совесть будит, душу
вороша. Третий камень что втучу бросишь, что листва опавшая, она людям дух вернёт,
честно им всё покажет для чего они там собрались. Потому и будет там после этого
сражение великое. Уж там силушки поляжет немеряно, да невиданно, но всё лучше, чем
Кощею служить, злу прислуживать. Потому следующий камень должен быть вот этот как
трава, он силу тем, кто проснулся от дурмана очистился, даст небывалую, поможет и с
умертвиями и с упырями да нечистью прочей справится. А как три последние разметаешь
в клыках своих могучих, так люди те справедливостью да мудростью вновь жить начнут,
вновь Правь славить будут. Конечно, те кто выживет, да с той битвы брани уйдёт, те и
будут потом про неё сказывать. Ты же, как дело своё сделаешь, иди лети обратно, куда
молодец укажет, там его и оставишь. Он сделал да сотворил не бывалое, такому герою
послужить не грех. Пред Богами зачтётся.
Как расправил свои крылья змей дракон воздушный, опустил он свои семь головушек,
стал дожидаться своего наездника, глазами следя за богатырём не бывалым, что один
против воинства Кощеева выступает, и даже не бледнеет. Диву дался от того семиглавый
змей, впервые такого встретив. Он встал да крыльями взмахнул, поднялся да так, что чуть
дуб с корнем не выворотил, поднялся точкой в небо, да стал тучи стягивать, приманивать.
День и ночь он летал, тучи созывал, с громом молниями, с дождём ледяным, с градом
толчёным. Небосвод весь закрыл, сам впрягся да тучу вслед за собой потащил. Летит,
упирается, шеи от напруги в кольца сворачиваются. Тут стал змей выдыхаться, начал он
всё чаще на молодца оглядываться. Стал ворчать да зубами стучать. Не стал дожидаться
молодец нового предательства, он посохом волшебным, по всем семи головушкам
прошёлся, в ум разум чудище вновь вернул. Тот как увидел что за посох, так силы, будто
заново влили, с таким ветерком погнал тучу единую, что чуть молодца вниз не скинул от
усердия. Показалось тут и селение, показалась и та долинушка. Черным черна она была от
силы лютой Кощеем сготовленной. Стал вытаскивать по одному камушку добрый
молодец, он кидал в пасти раскрытые, в том порядочке, как Змиулан повелел, мудрого
духа послушав. Стал змей дракон своё дело делать, да камни жевать. Стал он в тучу крохи
малые, саму пыль от тех камней с дождём мешать, с градом размешивать, да толча ещё
мельче, что бы всем хватило, не обделив великое воинство. Как задумалось, так
исполнилось. Была сеча великая, было много крови, было много выживших. Люди те что
ото сна приходили в себя, видя нечисть кругом да умертвий, всё оружие против них
направляли. Там топор, там копьё, там огонь, там и булава, всё в дело пошло. Схватка
была не на жизнь, а на смерть. Как волна бешенная бросается на берег, стараясь поглотить
его, так сходились две силушки, да с каждой каплей с неба, прибавлялись люди, а вражья
сторона мельчала, но много костей было положено, много холмов из тел набросано было.
Смешалось да перемешалось. Жарко стало так, что дождь, недолетая до ратников,
высыхал, опускались маленькие искорки от камушков, что змеем драконом были
выпущены с тучки над головами сражающихся. Отряд за отрядом терял Кощей. Но не это
вдохновляло людей, как-то, что вновь они себя братьями почувствовали, вновь кровь
славная в них забурлила, улыбки на лица вернулись, дерзость боя стала для них наградою.
И отпрянули нечистики да прочая свора тёмная. Дрогнули и побежали. Было утро победы
Тьмы, не спустилось ещё солнышко, как не осталось на поле том, кроме тел павших, да
воронья больше ни чего. Те кто выжили из людей, дальше нечисть погнали, те кто хотел
выжить побросали оружие да по углам норам забились, чтобы человек их не сыскал,
дальних родственников стали просить, от зла на веки вечные зарекаясь, слово, давая
больше людям славным поперек дороги не становится. Стряхнула земля матушка с себя
идолище поганое. Сбежал царь Кощей с поля битвы, он предал своё воинство, страхом
обуянный пред духом Даждбожьим в людях человеках, что ещё недавно покорней мухи
были, а теперь будто оводы злые жалили без промаха и без жалости, кровь чёрную на
землю пуская. Не боясь ни чего, сталью всё что под руку попадая, рассекали на двое..
Разбежались тут нечистики, поскрывались, кто куда забился, в малу щель загоношился.
Упыри да умертвия костьми да прахом обернулись, стоило тому, кто их сотворил с поля
битвы сбежать да их предать. Так люди победили одним махом. Те, кто от сна не захотел
встать, да снова вспомнить, что он человек живой, те сложили свои головы, по ним ни кто
и слёз не лил. Собрались люди победители, да и устроили общую тризну. Взлетел к небу,
велик огонь, всех провожая и правых и неправых, там предки на небесах сами разберутся,
кому какой удел будет далее. А пока сказка сказывается, да дело делается…
Развернул змея дракона добрый молодец, да отправился в обратный путь, убедившись что
всё добром кончилось. Он погнал змея дракона через всю землюшку по тем местам где по
низу сам бывал. Он погнал его к тому камешку заповедному. Заповедному да одному ему
ведомому. К тому камушку, что стоит себе, на перекрёсточке. А с того перекрёсточка
ровно семь дорог во все стороны расходятся, во все стороны расходятся, стёжкой новою
для молодца становятся.
Сказка про то, что бывает, когда кто соблазнился, тем и других соблазняет
Как сходилися да собиралися, все четыре брата. Все четыре брата, все красны солнышки.
Собиралися спор устраивая, кто главней да для людей нужней. Выступал наперёд Коляда
младой. Солнце бог зимний. Бог зимний ночью рождённый. Говорил Бог таковы слова:
- Коли не я, так и земля славная, не повернётся. Не повернёт, да зиму весной не обернёт.
Без меня ни праздника нет, нет и дня прибавления. Потому главней меня, только Сварга
небесная.
Выступал, похвалялся Колядушка, а на встречу ему выходил другой брат. Брат златокудр
Ярилушко. Как говорил Ярило, так небо гремело. Земля содрогалась, чуя жизнь в себе
зарождающуюся, колосьями да плодами наливающуюся:
- Ой ты брат младой, Колядушка. Ты поперёк других братьев бы не выступал, на старших
да голос не повышал. Искушать тебе нас не надобно. Ты и сам смотри, да и братья мои
пусть свидетелями будут. Без меня людям, нет житья. Нет житья, нет силушки. Колия не
пролью свой свет. Коли нивы не напою собой. Не зацветёт, не заколосится, не заярится
всё живое на земле матушке. Во мне вся сила небесная, да и земная. От меня лето идёт, за
мной урожай ведёт. Нет меня важней, чего тут спор вести, рукавами трясти?
Выступал тут третий брат, зрелый муж, русый да кряжистый, говорил он таковы слова,
таковы слова справедливые:
- Ой, вы братья мои солнечные. То всё спор по пустому. Нет среди нас главного, но милее
всех есть один. То милее всех я люду доброму, да Богам славным. Нет без меня на небе да
земле урожая. Нет золотого поля пшеничного, нет рек и озёр рыбы полной, нет без меня
лесов от дичи ломящихся, нет без меня и добычи иной, что только в дни летние
Купайловы, могут быть рождены. Среди равных нет главного, но милее всех солнце
летнее, без него как без жизни нить, всё теряется.
Выступал тогда четвёртый брат, старый он был, да седой, крепкий будто дуб столетний
коренастый. Говорил он тихим голосом, тихим голосом, да все слышали. И младшой
Коляда, и юноша Ярила, да и Купайло муж зрелый, вслушивались, когда говорил молвил
Световит старый:
- Соходились мы здесь, не для брани ругани. Не друг друга бранить, себя выставлять,
будто все мы лучше прежнего. Собрались мы здесь, чтобы людям дать научение. Мною
год земной завершается. Он судья всему, мне ж про то всё ведомо. Дни короче, ночи злей,
но не прото сейчас разговор братья мои солнечные. Мы должны решить не кто главней да
для людей милей, Мы должны с вами истину на землю спустить, истину простую, как
дальше людям жить. Без работы не бывает праздника, а без праздника, что за жизнь,
потому и решать должны, кто да сколько своего времени для жизни подарит, да для
веселья от того времени отстранит? Вот о чём должно печалится. По мне так солнцу
зимнему, рассуждение такое. Коли не дать праздновать, когда зима лютая, так люди и
работу позабросят. Потому здесь больше надо людям дать отдохнуть, коль сама природа
отдыхает. Как придёт черёд Коляды, так уж праздникам, наперёд работы быть. Только там
уже покороче им быть. Как же встанет Ярь, солнце вешнее. Пробудится всё и наполнится,
силой древнею, силой ярою. Тут уж времечко самое горячее, не до отдыха. Как
потопаешь, по ярому солнышку, так полопаешь, когда я приду. Надо так полагать, да в
несколько деньков угадать, чтобы и честь хвалу воздать солнышку вешнему, да про труд
земной не забыть, пустым делом себя не замарать. Как наступит лето красное, да черёд
Купайлы зеленого, вот тогда можно дать передышку, людям от работы да природе от
родов. Всё растёт, всё цветёт, когда солнце идёт. Потому время тоже исходит. Всё
меняется, всё на места возвращается. Вот слова мои вам, каждому брату воздал, как вы
смотрите, как рассудите?
На том спор да ссора закончилась. Согласились все со старшим братом. Потому как на
земле славной, к старшему всегда с уважением. То не сказка, то присказка, сказка впереди
идёт, за собой мечту зовёт. Не за былью сказка гоняется, потому рассказ начинается.
(5.1 Искушение.)
Не темны леса дремучие, чернеются, не реки полноводные глубиной тайной заманивают.
То не пыль в поле подымается. Не туман сизый с раздолу взвевается, не болотная хмарь
разгулялась, не чёрная туча грозой грозит с молоньями блистающими. А та туча чёрная
летит с той сторонушки, с той сторонушки, где был добрый молодец. К тому камушку,
что стоит себе, на перекрёсточке. А с того перекрёсточка ровно семь дорог во все стороны
расходятся, во все стороны расходятся где не хаживал ещё младшой брат. Прилетела туча
чёрная, да не туча то была сам змей дракон воздушный дух, самого Змиулана
сродственничек. Он сел так возле камушка да возле развилочек тише воды, ниже травы.
Слышно было вокруг, как трава растет. Спрыгнул с него добрый молодец, поправил сумку
перемётную, посохом волшебным в землю твёрдую упёрся, да поклонился чудищу,
привет на словах Змиулану древнему передать попросив. Взмыл змей дракон, только его и
видели. Повернулся добрый молодец к камешку, а там его уже Моховой ждет,
дожидается, ладошками утирается. Понаправился к нему добрый молодец, поклонился в
пояс да слова добрые приветливые произнёс, на то дух с зелёного бурым став, ответил:
- Здрав и ты будь добрый молодец. Слава о тебе впереди тебя бежит. Растет не по дням,
по часам, как пшеничное тесто на опаре киснет. Скоро сам тебе поклоны буду класть,
может, и посмотришь тогда на меня, да не плюнешь на нежить мелкую.
Не стал ни чего говорить на эти слова добрый молодец, залез в суму свою перемётную, да
достав зеркало-погляд, только и передал его в ручки махонькие Мохового, со словами:
- Ты уж добрый друг передай Богине матушке, сие зеркальце. Может, поможет чем, да с
меня поклёп смоется. Как посмотришься, так много чего изведать сможешь, если конечно
откроется оно для ведающей.
Моховой скоренько прибрав зеркальце в свои необъятные моховые заросли, только и
проворчал:
- Небось, справится как-нить богинюшка, не в первой чай ей с волшебством дело иметь.
Ты же мне скажи да поведай вот о чём добрый молодец. Я как посмотрю, зачастил ты на
Змеях Горынычах? То о трёх головах, то о семи, ты так всё мне хозяйство здешнее
распугаешь. Вдругоряд тебя, на чём ждать, привечать, вот и ответь сокол ясный?
Усмехнулся добрый молодец ворчанью стариковскому, да и ответил:
- Так уж путём мне отмеряно. Что тут сказать в оправдание? Твоя, правда, постараюсь
больше на чудищах не летать, хозяйства твоего не разорять, попусту не беспокоить. А
теперь и ты мне ответь что на свете деяться, может, слышал где про мои дела, да про
поиски?
Отвечал Моховой, не спеша бороду поглаживая:
- Если ты про яблочки молодильные, то скажу, что от той дороги, где ты не был ещё,
приходил гонец, он рассказывал, что у царя одного дочь на выданье. Вроде как в
приданное, за неё красавицу, царь кладёт несколько яблок молодильных. Значится, чтобы
долго жили, да не тужили молодые. Век вместе не крушились да убивались, что придёт за
ними царица Морена холодная.
Призадумался тут добрый молодец, на путь указанный поглядывая, да что-то для себя
решаючи, только и проговорил:
- Утро вечера мудренее. Сейчас отдохнуть, да умыться, а уж завтра как Боги на душу
положат. Так тому и быть.
Отправился он с новым рушником к ручейку, да и стал с дороги умываться да чистится,
себя в порядок привёл, одёжу, да обувку. То не сокол перья чистит, то добрый молодец
себя блюдёт, дабы и одеждой и телом не порочить богатырского своего вида молодецкого.
Остудив тело молодое водой ключевой, да утиравшись рушником волшебным,
возвернулся к Моховому добрый молодец. Тот его стал расспрашивать да о всех мелочах
допытывать. Стол, накрыв, угощал дорого гостя, да и про себя не забывал дух
помощничек. Как прослышал он про богов пекельных, содрогнулся всем своим телом
маленьким, молодец тряхнул сумой, показывая куда камни заветные складывал, глядь а из
самого из донышка колечко золочёное выпало. Не простое колечко, резьбой да вязью
затейливой украшенное. Поднял то колечко добрый молодец, на солнышко его выставил,
крутанул во все стороны, да призадумался, рассказ прервав на минуточку. Моховой же
улыбнулся в бороду, да и сказал на кольцо глядючи:
- Знать подарочек не камнями тебе дарен был. Просто так боги такие подарки не делают.
Вспомнил добрый молодец, последние слова Богини Сумерлы, да и проговорил:
- То не мне подарочек, то ведающей, от Богини послание. Служит на той дорожке, что я
раньше прошёл молодая мать ведающая. Она капище воскресила, веру в наших Богов
укрепила, потому ей в помощь то кольцо с приветом и передать требуется. Ты друг мой да
помощник лесной, могу ли я тебе и о том попросить, чтобы делом этим занялся. Мне
впереди другая дорожка стёжка назначена.
Закачал головой Моховой, бороду рукой своей задёргал, говорил он таковы слова:
- Как мне мнится, чуется, неспроста у тебя-то колечко оказалось. Передать завсегда
успеется, а вот для дела да обета исполнения, сдаётся мне вещь волшебная, ой как в цвет
будет. Ты б её опробовал, потом уж будем решать, сейчас али погодить возвращать?
Перекинул с руки на руку добрый молодец кольцо золотое, да надел на перст
указательный, тут же пред ним появились, малы ростком, человечки чудны, будто ящерки
зеленые только на ножках кривеньких, да с чудными хвостами чешуйчатыми. Стали те
человечки по-змеиному шипеть, руками махать, да глаза страшные пучить. Добрый
молодец, на всё-то глядучи, только и произнёс:
- А нут-ка, встаньте, как мать поставила, да по-человечьи говорите, не по-змеиному
шипите.
После слов его, гром средь ясного неба грянул, молодцев кувыркнуло, да и изменило,
будто так и было. Ударились они оземь, так что хвосты отлетели. Предстали людьми они
пред ним, да по-человечески ему стали говорить. Говорить ладно да складно в три голоса:
- Чего желаешь любимец Богини пекельной?
Оглядел их с головы до ног добрый молодец. Да и говорит:
- Здравы будьте молодцы. Расскажите поведайте, кто такие ? какого роду племени? Как в
услужении у кольца оказались? Чего можете, чего нельзя и просить у вас? Только
наперёд, одна просьба, стол у нас не богат, так хотелось бы, чтоб беседа была задушевной,
акромя корешков чего нить покрупнее да повкуснее, чтобы всем нам хватило.
Не успел он это сказать, как вместо мохогово стола, развернулся пред ним скатерть, что на
пиру была бы в самый раз. Пригласил добрый молодец Мохового, отведать вместе с ним
яств принесёных. Не отказался от угошения лесной дух, зарумянился от удовольствия за
одним столом с богатырём сиживать. Только молодцы по краям той скатерочки встали, ни
слова не сказали, ожидая когда хозяин их отпотчует. Не понраву то пришлось добру
молодцу, он и говорит:
- Нет и не было у меня слуг рабов. Не гоже потомку славных их иметь. Коль хотите мне
быть помощниками, да по пути моему сторонниками, так садитесь рядом, да налегайте на
еду питьё, тут всем хватит, да ещё зверям лесным малым на потеху останется.
Выступил тут один из троицы да и говорит:
- Много мы служили кому, да не было такого, чтоб за стол саживали с собой хозяева. Не
печалься новый хозяин любимец Богини. Мы уж какнить в другой раз, да в другом месте.
Нам то что здесь маловато будет. Долго мы в кольце этом томились.
- Так тем более, налегайте добры молодцы!
Проворчал младшой брат, в ногу баранью зубами вцепляясь, да соком сладким обливаясь.
Не стали упрашивать другой раз себя слуги кольца волшебного. Натащили еды что три
вороха, каждый сам себе стол устроивши. Дружно принялись, дружно закончили,
сытостью живот порадовали. Вот тогда-то и приспело дело до разговора, нынче вечер
настал, звезды яркие на небо Сварог разметал.
Исчезнув скатерть со столом отделили время до того как разговор начался, до того как
продолжился. Потому и начал первый говорить из людей чудесных, что из кольца
явились:
- Родом мы из далёких звёзд, живём почитай уж тьму веков. Прибыли сюда, когда ещё
ваши Боги только землю лепили творили, а она лепилась да под вас людей творилась.
Здесь и поселились. Велико наше было царство, да и нас немного. Стали мы от жизни
такой приедатся. Стали забывать своё значение. Тьма в глубь нас проникла. Потому кто
захотел спастись, заковали себя вот в такие кольца золотые. Потому и смерть нас не
возьмёт, если кто только кольцо не разобьёт.
Оторопел молодец от того, что услышал, только хотел задать вопрос про Кащея
Кащеевича, как выступил второй молодец со словами:
- Из наших он. Первым в тьму окунулся, жизнь и смерть разделил, с тех пор всех нас и
уничтожает где найдёт, дабы мы не смоглди у него бессмертие отнять. А нам оно и не
надо. Мы можем всё. Стать выше леса стоячего? Только скажи, да словечко выговори.
Землю, горы, моря перенести? Только произнеси, да слово вымолви. А коли, что
сотворить такое, что и не всякий Бог возьмётся? Так опять служба про нас. Только молви
всё исполним любимец богини Пекельной. Для того и посланы мы были ею. Знает она
нашу суть волшебную.
Поглядел на третьего дивного молодца младшой брат, а тот уже выступил, из-за спин
своих товарищей, да и произнёс:
- Знаем мы, что не тебе колечко предназначалось, да только прав твой друг помощник,
пригодится, может в дороге дальней. Коли сможем помочь обет сдержать, так ведь сам
нас отпустишь, против воли богини не выступишь?
Только хрипло прошептал добрый молодец:
- Это же власть и мощь такая, что попади к нечестивцу какому, так и всем жизнь лучиной
покажется, что в любой момент затухнуть может, по приказу велению. По велению да
желанию? Это за что же мне такое испытание? За что искушение такое, что ноги трясутся,
да голос теряется. Мне ведь надо от вас, как огню от воды бежать, да так чтобы, только
угольки вместо пяток сверкали?
Отвечал ему третий из дивных молодцев:
- Потому и кольцо это могут носить только ведающие. Ты же хоть и по духу волхвам
равен, все, однако же, угрозе подвержен. А как захочешь что бы враз на земле матушке,
добро победило, да тьма исчезла? Так и сам не заметишь, как во Тьму провалишься, да по
дорожке Кривды пойдёшь. Ибо нет одного без другого, и что сейчас злом мнится, может
статься и добром обернуться.
Присмотрелся младшой брат к кольцу что на пальце его сверкало как звезда небесная,
только мыслью задался, а уж второй дивный молодец, ему отвечает:
- Нет, не можем мы тебе молодильных яблочек принести. Не живыми они будут, потому
как оживут они только в тех руках, что их трудом да упорством достал. Своим потом
полил, своей кровью взрастил, да лишениями взлелеял. Принести их нет для нас труда,
только пожелай, только и о том знай, что не будет от них толку, потому и нужды в том
нет. Выполнить тебе предстоит обет, нашей вины в отказе нет.
Вздохнул молодец, да кольцо с перста снял. Пропали тут дивные молодцы, успев
напоследок младшому брату в пояс поклонится. Тут уж Моховой стал говорить молодцу:
- Богини просто так подарочки не посылают. Коли выпал тебе такой удел, так не теряйся.
Царство государство себе устрой, да и поживай да добра наживай. Родители всяко разно
на последок в благе побудут, на мягких перинах поспят кости погреют, да слугами
окружены будут, заботой да вниманием, участием да сердечностью своей их порадуешь.
Взглянул на него добрый молодец, подкинул колечко на руке, да опять его в суму опустил
со словами:
- Коли сразу в душе не шевельнулось, так о том и думать не буду. Утро вечера мудренее,
спать ложись, завтра вновь в дорожку дальнюю выходить.
Не видел как Моховой, вздохнул с облегчением, да на звёзды частые посмотрев, кому-то
слова благодарные из бороды своей зелёной произнёс.
Утро настало, солнышко встало. Умылся добрый молодец в ручье, да и вызвав коня
волшебного, взглянул на оставшиеся дорожки что раскинулись пред ним. Те по которым
не проехал манили неизвестностью, те что были пройдены вереницей события пред
глазами представили. Вздохнул, да головой махнул, будто что решил для себя молодец.
Вспрыгнул на спину своего друга да помощника волшебного коня, повернулся к
Моховому да и сказал на последок:
- Коли всё получится, как должно. Да добуду я яблочки молодильные для родителей, то
скоро меня жди. Коли нет, так опять через лето явлюсь. Не забудь про зеркало для
Ягинишны, не хочу быть облыжно испачканным. Много она мне добра сделала
неразумному, да и сейчас в своей милости не оставляет, так что передай ей мол так и так,
кланяется в пояс младшой брат, да подарочек преподносит. Чтобы честь по чести всё
устроил. Всё понял дух лесной?
Закивал, заворчал Моховой, слезу утёр да в бороду сморкнулся. На том прощание и
закончилось. Сиганул конь волшебный на дорогу неведомую, что пред ним разбежалась,
стёжками запрыгала, ухабами разлеталась. Видел Маховой, как спина добра молодца
среди леса мелькнула, моргнул, да уж и пропало всё, будто и не обреталось того здесь.
Летит стрелой волшебный конь, хвостом след устилает, долины и горы промеж ног
пускает, лес темный да реки мелкие совсем не замечает. Так довёз он его до стольного
города, ещё солнышко на закат не пошло. Город вольно раскинулся, на семи холмах
возвышаясь. Дорогой город каменный. Там терема резные да улицы широкие. Простой
люд в хоромах живёт, те же что при власти да золоте в каменных палатах обитаются,
шелком дорогу выстилают, да мехами каменьями друг супротив дружки хаживают. Вошёл
путник, запылённый в славный город, да в кабак направился. Кувшин кваса заказал, да в
уголок сел, слушая, о чём мужики подвыпившие говорят, судачат. А они во хмелю все
герои, да всё ведают, да про всё знают и суждение имеют. Слушал долго добрый молодец,
а потом, кинув денежку на сеновал отправился. В свежем сене зарывшись, ночь, встретил,
утро же его там застав солнышко разбудило, заботой наградив да решением окропив, на
путь новый отправило. Слушал молодец вечером внимательно, потому и в голове его план
утром уже готов был. Он отправился в тот постоялый двор, где собрались женихи до
царёвой дочки охотники. Вошёл он незамеченный, плащ на голову надел, дабы лицом
стать неприметнее. Дождался, когда все вышли они гурьбой дружной, друг друга, задирая,
да похваляясь, что сегодня непременно царевну себе отхватят с пол царством и
молодильными яблочками в придачу. Вышел в след за ними, дав улочку закуток
неприметный зашёл, коня волшебного вызвал, сел на него вслед других к каменной башне
отправился. Шло уже испытание не один день, вся башня от копыт лошадиных в зарубках
покрыта была. Подошла очередь добра молодца. Разогнал он товарища верного, прыгнул
вверх, как условием было начертано, не достал до окна, из которого платок висел всего
пять кладочек каменных. Все от удивления и замерли речи дар потеряв на минуточку. А
он приземлился , ударил по женихам плёточкой да и был таков. Не видели, как прискакал,
а куда ускакал, даже и не пытались пробовать. Гул стоял вечером. Весь город, будто улей
пчелиный ворохался. Добрый молодец же со своим посохом, вновь с кувшином кваса в
угол забился да и слушает, о чём люди говорят. Заприметил только он молодца, что
русыми кудрями стол мёл, да злым вином, что в ковше плескалось, управлялся. Подозвал
он тогда хозяина, да и спрашивает его:
- Я тут человек новый, но и то вон того, что вусмерть пьет, не наблюдал. Кто он? Что за
горе у него такое, что себя не щадит, ковш за ковшом цедит?
Хозяин ему и отвечает:
- То царёв конюх. Пока женихи не могли допрыгнуть до серёдки башни, он не пил. А
сегодня чудное произошло. Чуть не случилось, платок с башни не взяли. Совсем немного
не хватило. Весь город гудит, а ты и не знаешь? Вот и сорвался с цепи молодец. Кручина
его известна. Любит он царёву дочку, да ни когда её не получит. Потому в вине горе и
топит. Заберут у него любимую, с тоски утопится, как пить дать. А тебе что за интерес
такой? Ты вроде как прохожий, чего в чужую жизнь лезешь?
Кинул хозяину молодец денежку. Допил квас свой, да опять на сеновал спать отправился.
Утром всё повторилось. Дождался своей очереди, да опять сиганул на волшебном коне
молодец, одной кладочки не хватило, чтобы вровень с окном встать, да из рук царёвой
дочки платок забрать. А надо сказать, что третий год такое уже происходило. Наскучило
царевне то испытание, потому и не являлась она каждый день. Но то было ранее. А теперь
самой стало интересно, сидела сама в оконце дожидаясь своей судьбы, молилась богам,
чтобы её сердечный друг это был. Да в ожидании чуда, вновь день прошёл, а ни чего не
принёс. Не допрыгнул добрый молодец, вновь исчез, будто и не было его. Будто
примерещился он всем, кто на площади возле каменной башни теперь только его и
дожидался. Крик тут поднялся невообразимый. Кинулись за ним в погоню, да где там
волшебного коня не догнать как ни старались, все равно упустили. Город замер в
ожидании чуда. Кабаки от гомону мужицкого затряслись, стали драки да беспорядки
гулять волной. Огонь стал вспыхивать, стража стала шалить, копьями смутьянов
успокаивать. Третий день настал, весь город пред башней собрался. Вновь пытались
женихи приезжие попытаться, да не вышло ни чего. Тут явился, объявился добрый
молодец. Плащом лицо укрыл, да на коне сквозь людей проплыл. Конь копытом бьет,
удила грызет, готовится к третьему скоку богатырскому. Люди дышать перестали.
Собрался добрый молодец, вонзил шпоры в бока богатырского коня, да и взлетел к
самому окну каменной башни. Выхватил платочек из рук прекрасной царевны, да на
землю опустился. Тут его уже стража царская и поджидала. Окружили его с добрым
конём копьями путь преградили, стрелами в грудь наметились. Не стал добрый молодец
противится, под гомон да железо булатное был отправлен в царёв дворец. Царь рад не рад,
что богатыря наконец-то поймал. Пир объявил на весь мир, столы накрыл, скоморохов да
гусляров позвал, жениха ожидаючи. Предстал пред царём да царицей добрый молодец,
сняли с него плащ лицо открыли, все и ахнули. Стоит молодец, ни кому не известный,
раменами богатырскими трон царский закрыв. Головой полуседой покачивает, глазами
дерзкими всех осматривает. Как увидела его царевна, так ногами затопала, руками
захлопала, голосом царским запричитала:
- Не пойду за него, как не повелевайте мне государь батюшка. Всех женихов я знала, а
этот безродный выискался. Что с того, что богатырский конь у него. Сам-то он каков в
деле? Чай не девку простую сватает, царёву дочку в жёны собрался брать. Не согласная я,
за такого идти. За такого идти за деревенщину.
Онемел царь от таких слов. Он уже слова наметил какие скажет, да как дорогого гостя
уважит, да честным пирком свадебку справит. А тут вот как дело повернулось, родная
дочь выкобениваться стала. Нахмурился царь, ногой топнул, да и проговорил:
- Ты прости нас богатырь за тепло да за ласку тебе оказанную. Девка дура совсем от рук
отбилась. Слово моё тебе царское, быть тебе её мужем. Мы три года такого ждали, а
теперь пред людьми неудобно даже.
Выступила тут царица матушка да и проговорила:
- Не серчай добрый молодец, молодая она у нас дочь неразумная. В холе да неге росла,
потому и привередничает. Чай до завтра отойдёт, да потом все пройдёт. Приходи завтра
сам, разговор и будет по душам.
Отвечал им добрый молодец, в пояс кланяясь:
- Ой, вы царь с царицей, будьте здравыми. Вы как я посмотрю люди добрые, люди добрые
да справедливые. Значит так тому и быть, завтра я явлюсь ко дворцу, завтра и решится всё
что должно бы быть.
Поклонился он всем кто был там на четыре стороны, плащ накинул да и вышел под гул
одобрительный. Он прошёл до кабака, да опять в угол сел, квас заказал, да на людей стал
смотреть. Слушал он их да всё впитывал, пока не появился конюх царский, да на него с
кулаками не полез. Успокоил его добрый молодец, один раз посохом волшебным по лбу
съездив. Помутилось у того конюха в голове. Сел он на пол кабацкий да головой только
стал трясти. Как пришёл в себя, так расплакался. Запросил он злого вина заморского. Стал
пить его ковшами, будто воду простую, жажду утоляя. Дождался добрый молодец, когда
пьяным стал конюх царский, да и подсел к нему для разговора:
- Ты её и в самом деле взаправду любишь так, что и жизни не жалко? Коли на богатырей
бросаешься, да с кулаками голову подставляя неразумную?
Отвечал ему конюх царский:
- Не было дня как не думал я о ней, своей зорьке ясной. Она мне дороже всего на свете. Не
смогу без неё не то что жить, дышать мне без неё невмочь станет. А ты появился и враз
захотел жениться.
Крякнул от такого обвинения молодец, да и проворчал:
- Да нужна она мне, как собаке пятая нога. Ты мне вот что скажи. Коли я тебя с ней сведу,
да мужем её сделаю, отдашь яблочки молодильные, что в приданное за ней будут?
Конюх от таких слов протрезвел будто стёклышко став, не вино будто пил, родникову
воду глотал:
- Ты не шутишь ли, добрый молодец? Чай, за ней ещё и полцарства есть. Да по мне так
забирай и его, только отдай мне мою зорюшку в жёны. Не сможет она с тобой. Я ей мил,
да она мне, нет промеж нас третьего и не будет, пока дышим оба, пока на свет белый
глядим, пока смерть одного не забрала, а как заберёт, так другой за ним вслед отправится.
В том поклялись мы оба, и от слов своих не откажемся. Ни она ни я. Вот тебе мой сказ,
богатырь неведомый.
Хлопнул тогда по плечу конюха царского добрый молодец, и как дело решёное,
проговорил, так что только он его и услышал:
- Значит быть по сему. Получит каждый то, что заслужил. Ты не пей больше злого вина
отравы, не губи себя молодца. Ты готовься стать мужем любавы своей, раз так мил ты ей.
Расчитавшись за квас, отправился вновь неузнанный мужиками в кабаке шумном добрый
молодец на сеновал. А как день новый настал, так в дворец царский поскакал.
Выходил да встречал его сам царь с царицей, с воеводами да слугами, со скоморохами да
гуслярами. встречали привечали как самого дорогого гостя. Проводили его в царские
покои, трон там стоял, да столы от яств ломились. Не выходила только царская дочь, гостя
встречать, наречённого принимать. Видит царь да такое дело, решил послать за ней
служанку. Та в покои царевны отправилась, да в скорости вернулась:
- Скоро будут, так просили передать.
Ускользнула служанка, только на молодца недобро так взглянула. Воссел за стол добрый
молодец. Пир и начался. Угощали его потчевали от всей души, да от всего сердца
радушного. Ту как раз и царевна пришла. Добрый молодец на неё глядючи, понял, почему
конюх царёв в неё так влюбился, что разума лишился. Как берёзка белая стройной та
была. Красоты неземной, редкой лицо её было. Руки, что веточки, а походка, что лебедь
белая по воде плыла, будто мимо звала. Захолонулось сердце у доброго молодца. Ведь
вчера по горячему, не смотрел он даже на неё толком, а как увидел, так чуть не сомлел
сердешный, до того хороша царева дочь была. Появилась царевна, нахмурилась, да к
батюшке направилась со словами:
- Государь ты мой батюшка. Ты всегда справедлив был да милостив. Потому ночку
сегодняшнюю поразмыслив, я решила. Не идти мне против воли твоей, быть по слову
твоему, мне женой мужика сиволапого. Но не дело вот так выходить. Есть у меня и своё
мнение. Замуж сходить не напасть, кабы за мужем не пропасть. Потому, чтобы и вам мои
родители и мне самой быть уверенной. Таковы мои условия. Есть у меня три испытания
для этого молодца. Коли справится, пусть берёт меня в жёны, коли нет. Голову долой, али
просто с позором обратно пусть убирается. Как решишь батюшка, так пусть и будет.
Опять онемел царь от дерзости своей дочери, да пред слугами да людьми, пред богатырём
и супругой своей стало ему не удобственно, чтобы дочь на место поставить:
- Быть по сему. Но и у меня есть условие. Коли сможет выполнить богатырь твои задания.
Пойдёшь в нему в рубище. Ни одной твоей вещи не будет за тобой. За неуважение к слову
моему, да воле моей, быть тебе бесприданницей. Коли нужна ты ему будешь такой, пусть
выслушивает твои условия, коли нет. Отдам тебя первому встречному, без всего, как ты
есть. Пусть Боги мне будут свидетелями, не позволю меня с матерью твоей пред людьми
позорить. Ишь ты ерохвостая выискалась.
Онемели тут все гости, от слов государевых. Но встал добрый молодец из-за стола и
произнёс слова:
- Не для того я сюда пришёл, чтобы смутой разлад в вашем доме подоспел. Будь по
царевой дочери воле. Выполню все три условия. Но и ты государь, что обещано было за
царевной, всё отдашь, без оговорок. Пускай говорит первое задание, я же готов его
выполнить, да не просто так, а с сего дня и до того, пока будет воля её на придумки.
Вздохнули, да переглянулись люди что за столом были. Не было такого в их царстве
давно, а чтобы вот такое и подавно. Зашумели они, волю свою объявляя. Согласился царь
на слова добра молодца. Из-за стола встал, на трон сел, вызвал царевну, заставил говорить
её задание. Та выплывала белой лебёдушкой, да глядела на ненавистного злою сычптицею. Но сдержавшись, стала говорить, что удумала:
- Коли хочет мой жених наречённый доказать, что всё может. То пускай за одну ночь, да
за единый день, на земле что в трёх днях путях от государевой столицы, построит город
что этого богаче будет, да привольнее. Чтобы было там все терема из чистого серебра да
золота, из горного хрусталя мосты да ворота, а дворец царский из единого камня
самоцветного, чтобы сверкал он как горница царя-солнышка. Вот моё первое условие.
Коли выполнит так впереди ещё два, а коли нет, так пускай идёт в лес хозяину косматому
жалуется на волю царской дочки. Да на её желания и повеления.
Почесал затылок добрый молодец, поклонился всем людям, во дворце пирующим, кругом
повернулся да в кабак отправился. Там его уже конюх дожидался. Как услышал он о том,
что загадала царская дочка, так за голову схватился, понимая, что не в силах человеческих
выполнить условия эти. Похлопал его по плечу успокоительно добрый молодец, да и
вызвав на чистый воздух под звёзды ясные, только и сказал:
- Что задумано твоей царевной, да должно исполнится. Не печалься о том каким образом.
Ты лишь только думай да вспоминай, какой именно город себе царёва дочка представляла
в мечтах своих. Да собирайся нам пора в путь дорожку. Всего ночь, да день у нас есть, а
потом прибудут от царя слуги засвидетельствовать, выполнили ли мы условия царской
дочки. А там либо дальше задачки её решать, либо голову потерять.
Не сказал ни чего конюх, только стал оглядываться в поисках коней, на которых в дорогу
собирались отправится. Кинул посох оземь добрый молодец, конь волшебный предстал,
конюха напугал. Конь стоит, земля дрожит, полымя из ноздрей, дым из ушей валит. Зубы
скалит, ногами перебирает. Вскочили молодцы на него, да во всю удаль волшебную
припустили. Не прошло и часа, как были на месте. Там молодец достал из сумки
перемётной кольцо золотое, да на перст его одел. Явились пред ним трое дивных молодца.
Поклонились да спросили о том, что надобно. Отвечал им добрый молодец:
- Вы всё и сами знаете, а о том каково всё должно быть, вон его спросите. Ему тут жить,
ему тут править, ему тут с молодой женой обитать, детей рожать да по Прави пути
наставлять.
Второй молодец дивный опустил руки на голову бедного конюха, да и после минуточки
малой, стал шептаться со своими товарищами. Закипела тут работа, нешуточная. Работа
волшебная, будто всё мановению стало делаться. Ночь прошла, а уж город готов, терема
да дворцы, мостики да оградки солнце встречают, ему радуются. Пристань возле речки,
кораблями ладьями полнится, рынок торжищем да домами ночлежными для купцов
раскинулся. Нет только царского дворца из единого камня сделанного. Не поверили своим
глазам, добры молодцы, пока по городу чудному гуляли, да в каждый терем заходили,
проверяли, обхаживали да руками трогали. Не сон ли не морок ли, всё ли всамделишное.
И казалось им, будто хозяева на минутку вышли, что услышат они сейчас голоса их
ласковые да приветливые, но молчал город чудесный, не был он пока обжит. Всё у него
ещё впереди было. Собрались в путь добры молодцы, а трое чудных приятеля им и
говорят: - Отправляйтесь навстречу царским посланцам, как их встретите, так знайте,
царский дворец уже будет готов. Ведите их без страха сюда. Не печальтесь, всё будет
исполнено.
По словам их всё и исполнилось. Как прибыли посланцы царёвы да как диву дались, да
как служанка царёвой дочки была при том, так и она только ахала да удивлялась.
Возвратились они к царю все с докладами, что условие выполнено. Мрачнее тучи
встретил их царь, а как узнал, что всё выполнено, так ярче солнышка засиял, да за дочкой
послал. Приказал строптивицу привести, да пред ней отчёт обо всём дать. Пришла царская
дочь, смурна да зла на добра молодца, но не стала она руганью его привечать, только и
вымолвила, будто над собой усилие сделала:
- Первое морё условие наречённый выполнил. Как да когда успел, то дело его. Только
показал он, что не простой человек, богатырь да волшебник каких мало. А от сюда и
второе моё задание. Коли Правды путь держит этот человек, коли Богам светлым жертвы
бескровные приносит, то пускай сотворит за один день, возле того города, капище для
всех Богов и Богинь славных, что в земле Даждбожьей известны. Пускай они будут
изготовлены, да не из дерева как обычно, а из драгоценных камней да металлов
благородных, чтобы Богам было услаждение, когда люди им дары понесут, обликом их
земным восхищаясь. Сроку, как и прежде дам, ночку тёмную, да день светлый, а там и
сама приеду проверить. Выполнишь? Будет третье задание, а не выполнишь, твой дом лес,
ведмедь тебе в подружии, а не царская дочка. Я всё сказала.
Не стала она дожидаться ни отца, не матери слов, ни тем более жениха, что стоял да
внимательно слушал её слова, повернулась и ушла в свои покои, где её уже служанка
дожидалась. Там её и стала допытывать да о подробностях выведывать. Та ей всё в
точности и поведала. Потрясённая села на трон царевна, не понимая, как пришлый герой,
пусть хоть сто раз богатырь и волшебник, смог о её грёзах девичьих узнать, да всё в жизнь
воплотить. Тот же, не смущаясь, вновь поклонился всем молчавшим да онемевшим от
такого задания людям славным, поклонился да на все четыре стороны, и вышел походкой
лёгкой из палат царских. Прямёхонько отправившись в кабак. Там кваска испив из
кувшина, рассказал он конюху, что его дожидался, о том что его наречённая вновь
выдумала. Вновь за голову схватился добрый молодец, царский конюх, понимая, что не в
жизнь такого не сделать. Много Богов на земле славной, всех и не упомнишь, не то, что
выполнишь. Вновь добры молодцы на коне волшебном к городу славному да чудесному
отправились. Глядь, а там уже люди появились, да обжились. Кипит, бурлит новый город,
всем всего хватает, царя нового люди хвалят. Их с почестями встретили да во дворец
царский проводили, в палаты драгоценные уединили, стражу грозную выставили, сами
удалились дальше жить поживать да добра наживать. Благо и купцы заморские тут как
тут, торговля наладилась, заморскими чудесами прирастать стал город. Фонтаны забили,
сады раскинулись, до всего людям в городе том стало дело. Добрый молодец да царский
конюх, выходили тайно из драгоценного дворца, тайно выходили, город покидали, а как
оказались в лесу, что рядом был, там и совет держали. После, вытащил младшой брат
кольцо золотое волшебное, да опять на перст одел, вызвав тем дивных молодцев. Он им о
задании рассказал, да присоветовал, чтобы рядом капище с городом было, в роще
священной, чтобы и городу слава была и Богам отрада, когда приношения им будут в
каждый день приносить. Ибо капище вровень с городом будет, потому как Богов на земле
славной множество. Выслушали их три друга сотоварища, да и стали действовать. Один
соколом ввысь взлетел, в сам Ирий сад отправился. Второй пырскнул так по земле
Даждбожьей, что даже тени его не успели увидеть. Только стоял, а уж нет его, только
пыль минутку стояла, да и та в дорогу пала. Третий же чудный молодец, обернулся
ящеркой вновь малой, да в землю стал зарываться. Быстро да шустро, только кончик
хвоста мелькнул, да дырка в земле осталась проверченная. Через час вновь все они
встретились. Закипела работа у них, так как и положено. День закончился чудо чудное
видят молодцы. Пред глазами их капище великое пораскинулось. Больше города чудного
оно стало. Первыми в центре встали Боги Прави, во всём своем блеске и славе. Вторым
кольцом большим да вящим встали Богов Яви облики , что в жизни людской главные .
Последний же круг образами Богов Навьих был установлен. Только рощи священной не
было выращено. На то молодцы чудесные сказали:
- Вы езжайте встречайте царскую дочь, что с посланцами царскими едет, а как
встретитесь, так уж дубы священные, да берёзы, да рябины, все взойдут вырастут. То не
ваша печаль. Едьте смело, вас капище встретит во всём блеске своём славном.
Отправились пешком, добры молодцы, всю ночь шли, на утро повстречались с
процессией. Царский конюх, обойдя всех царёвых людей в город поспешил, царя
обрадовать. Добрый молодец же с царевной да слугами остался. Возглавляла тот поход
проверку царская дочь со служанкой, удивились они обе, что встретили героя так близко,
да виду не подали. А как узнали, что всё выполнено, так во всю прыть, что только коней
мощь была, припустили. Весь день скакали, с перерывами. А как вечер стал спускаться, да
последние лучи солнца по небу да по земле красотой волшебной стали прощаться, так
открылся всем путникам вид чудесный, блистающий и волшебный. Город человеческий,
да капище для Богов великое, что вровень с городом было, да ещё рощей окружено
священной, кольцом великим непреодолимым для простых непосвященных в дела
волховские. Оставались лишь тропочки протоптанные, чтобы было кому ходить жертвы
бескровные Богам воздавать. Всё увидели, подивились люди, да признали, что вновь
выиграл добрый молодец, доказал, что Богам он славным служит, земле родной истинным
сыном приходится. Стала думать царевна, чем его ещё заморочить, да не шло ей ни чего в
голову. Как приехали в царский дворец государя батюшки, ушла она в свои палаты, да и е
выходила до вечера. Как настало же время для пира. Да прибыл добрый молодец, для
последнего испытания. Вышла она улыбаясь, людям добрым кланяясь. Будто смирилась
она со своей участью. Кланялась она отцу матери, кланялась жениху своему наречённому,
кланялась людям добрым, что на пир пришли, да спорили, что ещё такого придумает для
испытания царская дочка. Гордо подняла голову царская дочка, да молвила свое слово
последнее:
- Видно суждено мне дочери царской, идти за богатыря, коему и равных здесь не сыщется.
Только есть у меня последнее условие. Даже не задача, так пустяшное. Для настоящего
богатыря дело плёвое. Хочу я, чтобы построил он летучих кораблей двадцать и одно
судёнышко для меня лично. Чтобы насадил на те корабли летающие богатырей, не абы
сколько а всего-то без малого по пяток на каждый, не живых не мертвых, не просящих
еды, да мне во всём верных до смерти. Чтобы мой город да полцарства могли они дозором
с воздуха охранять от ворогов, коли такие появятся. Чтобы несли они службу
пограничную да не на земле, а в небе синем и летом красным и зимой лютой, чтобы не
было той стражи сильнее и могучей. Вот такая моя просьба последняя. Сроку на всё
завтрашний день, да завтрашняя ночь, а по утру следующего дня, быть свадьбе, да
обручению нашему. Вашу волю царь батюшка я готова исполнить в полной мере.
Поклонилась она опять как учена была вежеству, да в свои палаты удалилась. Вновь
обомлели все, зашептались на добра молодца глядючи. Тот же опять слова не обранил,
поклонился да и вышел. Добрался до кабака, там его уже конюх друг дожидается.
Рассказал да поведал, что опять придумала царёва дочь. Совершенно конюх опечалился,
заказал вина злого, да и начал пить беспробудно, понимая, что теперь-то уж точно не
видать ему царской дочери. Такого выполнить, даже чудесным молодцам не подсилу, это
было ему ясно как свет белый. Но не так думал младшой брат, вышел он оставив конюха
вину на растерзание, да и пошёл от города в лес, что возле чернелся. Там найдя полянку
да пенёк, присел на него, да и стал вызывать чудесных молодцев. Снова явились они к
нему. Тот и стал вновь рассказывать да как видит он ту задачку для исполнения. Закипела
работа буйным цветом лес расцвёл, искры во все стороны. Тёмной ночькой стало светло
как днём. Первый молодец, корабли клепает, волшебным топором машет, из под того
топора только успевай корабли выходят чудесные. Красоты да дивной резьбы полные.
Второй молодец, из деревьев богатырей творит, в корабли их садит, оружием снобжает.
Точь в точь живые они у него, только нет души у деревянных истуканов. Тем третий
молодец занят. Он к каждому из корабликов подходит, да дыханием волшебным их
наполняет. Поднимаются кораблики ввоздух, веревкой только к земле примотанной
держатся. Оживают деревянные богатыри, чуть волшебства получив, готовые приказ
любой выполнить, жизнь свою богатырскую за приказ царский положить. Так и день
прошёл, вновь ночка опустилась. Вся поляна кораблями стала уставлена. Прилёг
отдохнуть добрый молодец. Оставался только один кораблик судёнышко, что для самой
царской дочке. Тут слышит он, кто-то крадётся по лесу, да в его сторону. Встал с лесного
ложа добрый молодец, стал ждать гостя ночного. Глядь, а то служанка царской дочки, к
нему идёт. Ласково улыбается. Ласково улыбается, да на шею кидается. Слова нежные
шепчет, телом к молодцу прижимаясь. В искус его ввергая. Отстранил её добрый молодец,
да вновь на ложе лесное из веток сложенное уселся, на неё не глядя. Взвилась тут
служанка, да и стала кричать:
- Ты думаешь, ты ей нужен? Глуподырый, да Дроволомный ты молодец. Она ведь как
только завтра от тебя войско получит, так сразу его на тебя и натравит. Приказ на смерть
твою отдаст, чтобы жизнь непутёвую забрать. Ей конюх потом воняющий люб, а не ты
герой настоящий. Чем я тебе не царевна? Возьми меня, я ведь тоже царёва дочка, токмо
не от законной жены прижитая. Кровь-то во мне тоже царская. Будем в городе чудесном
жить, царя мово батюшку, можно в распыл пустить. Всем царством править. Ни кто тебе
слово дурное не промолвит. Почитай нет человека в царстве, кто о тебе ещё не слышал, да
под твою руку не захотел бы пойти. Всем ты мил, особливо мне. Потому сюда и пришла.
Тебе во всём открылась.
Поглядел на неё с грустью молодец, да сказал таковы слова:
- Ты иди дщерь царская, придёт твой черёд, будешь ещё счастлива. Мне другой судьбы
ниточка завязана. Моя доля не в царских хоромах просиживать, моя доля обет выполнить,
да родителей спасти. Так что завтра всё будет выполнено, да только не так как задумала
царская дочь, а как надо мне. Ты прощай, не серчай, по-другому я не могу, сердце не
велит, совесть требует, чтобы было всё да исполнено.
Побрела служанка, да родная дочь царя, незаконная, в город, заливаясь слезами горькими.
Понимая, что больше такого случая не представится.
Утро вновь настало, царское судёнышко было готово. Вскочил на него добрый молодец,
да отдал войску деревянному наказ, за ним в город следовать. Поднялся на своём летучем
кораблике, да поворотил его к кабаку городскому, что в царёвом городе был самым
знатным. Он спустился в тот кабак, нашёл конюха, так его спящего в кораблик то и
загрузил, что мешок с мукой, на опалубку бросил, да плащом до поры до времени
прикрыл. Тут черед настал, над царским дворцом пролетать. Так оттуда все обитатели
выскочили, на грозное воинство в небе парящее выставились. Царь государь с царицею,
радостно его встречали, в палаты приглашали. Пир решали начать, да дочь под венец
отдать. Добрый молодец, же в тронный зал вступал, да такие слова говорил:
- Я все задачи испытания прошёл. Теперь же требую коли вашу дочь за меня отдаёте, то
будет по моему. Вы свяжите её да рот тряпицей прикройте. А потом. Пожалуйте дня через
три в город наш славный. Там и свадьбу отметим, там и приданное примим, уговор
скрепим, только вот одна незадача. Слышал я про яблочки молодильные, что в довесок к
царевне шли. Это как, потом, али сейчас царь батюшка пожалует?
Царь хлопнул в руки, да вбежали тут же слуги. Приказал им государь, мигом всё
исполнилось. Внесли ларец хрустальный. На той на подушечке парчой золотом расшитой
в том ларце хрустальном, светились медом полные, яблочки молодильные. Свежестью от
них повеяло, стоило только крышку приоткрыть. Поднесли к добру молодцу ларец, царь
только и промолвил:
- Владей по праву, сынок. Ты их заслужил, им судьбу сам править будешь.
Взял их в руки добрый молодец, яблочки осветились, признавая хозяина, положил их в
суму перемётную, да спелёнатую к тому времени царевну, на корабль летучий понёс.
Выгрузил там её, поклонился всем, да напомнил, что через три дня в капище новом
свадьба будет богами благословлённая. Поднялся с тем на кораблик лёгкий, да подняв в
синеву небесную весь флот, отправился в сторону города чудесного. Долго ли коротко ли,
но добрались они все до города. Уж царевна и брыкалась, и ругалась со ртом завязанным,
только улыбкой ей на всё отвечал добрый молодец. Опустился он да не в самом городе, а
на окраине священной рощи при капище. Растолкал он конюха, скинув плащ, развязал на
ногах завязки у царевны. И связав у них обоих руки вервью, три раза обвёл посолонь
вокруг ракитового куста. Потом развязав и освободив молодых, только и произнёс:
- Совет вам да любовь. Ты будь добрым мужем, а ты справной да послушной женой. Был
бы я на свадьбе вашей, да боюсь, не к месту окажусь. Потому через три денёчка папу с
мамой встречайте, всю правду открывайте. В ноги падайте, да благословления ищите.
Царь с царицей добрые, простят да и поженят. В городе тебя уже как царя знают, так что
всё само собой и устроится. Уговором же ты сам яблоки мне передал. Так что не пеняй. У
меня дальше путь лежит.
Поклонились тут на его слова молодые. Признали, что счастливы и без всяких яблок
молодильных. Звали остаться, да не сильно, потому попращавшись, добрый молодец в
город не заходя, вновь отправился в путь дорожку, что сквозь леса вела, к новой встрече,
к новому испытанию. Но о том молодец не знал не ведал. Душу его яблоки молодильные
грели, не замечал он ни осенней хмари, не снега пушистого, что на дорогу стал выпадать.
Шёл он довольный, пока не вступил на развилочку, что привела его к дому у дороги
стоящему. Дому что для путником местом был. Местом был для отдыха, сил в дороге
подкреплением.
(5.2.Пустословие)
Как из Навьего да из царствия, царствия сумеречного вырывалась чёрная птица Юстрица.
Чёрная птица Юстрица, со пятью головами змеиными, да со острым хвостом
многоперьевым. Когти её были жгучими, глаза кипучими. По ночам та птица шла, днём в
небе летала, всё подмечала. Где не правдой люди жили, там она уже кружила. Пролетала
да садилась возле воды, что всё селение питало. Всё селение неправедное, да людьми что
богов забыли, живущее. Опускала та птица Юстрица крыло своё железное в воду чистую.
Становилась та вода ядовитая. От того начинался мор страшный. От того люди гибли, с
жизнью в горячке холере прощаясь, духом к богам обращаясь, тенями в небо уплывая,
телами в земле оставаясь. То была не сказка, то присказка. Сказка дальше летит, где сядет
там слушать велит. На поле-поляне, на высоком кургане, ту сказку видели да слышали.
Люди мудрые её до сих пор рассказывают да детей на ней воспитывают.
На одной дорожке оказался дом для путников. Зима начинающаяся, только вступала в
свои права. Снег шёл так, что вшагах нескольких ничего уже не было видно. Решил
добрый молодец, за лучшее непогоду в том доме переждать. Вошёл как все через дверь
крепкую дубовую, да как все к огню подошёл душу погреть, рки растереть. Тут к нему
корчмарь и подступил с расспросами. Молодец, же не став открываться, путником
одиноким назвался, денежкой за ночлег рассчитался, да уже собирался подняться в угол,
что ему как страннику полагался, обратил внимание, что кто-то его за рубаху позадь
спины теребит. Оглянулся он, видит паренёк стоит, сам от стыни да голодухи еле на ногах
держится. Холод его руки вкрючки привратил, как схватился за рубаху, так отпустить не
может. Голод глаза прозрачными сделал, да кожу натянул так, что все жилочки видны
стали, на костачках играя, что лохмотьями вместо укрытия ему служили. Голосок
слабенький, что твой писк комаринный. Развернулся к нему добрый молодец, да и
говорит:
- Чего тебе молодец?
А тот ему в ответ:
- Дяденька не погуби, не за ради себя прошу, за ради сестры больной, дай денежку, на
тарелку супа горячего. Совсем она плохая стала, может статься уже сегодня с родителями
встретится, а там почитай и мой черёд станется.
Оглянулся добрый молодец на хозяина дома для путников, тот уже руками потирая, сам
стал тарелку с супом наливать, да приговаривать:
- Ай, какой человек щедрый, двух сироток пожалел, супом горячим накормил. Я сам
налью, да вот только не отнесу. Уж больно дух от его сестры тяжёлый идёт. Какой заразы
бы не подхватить.
Передал он мальчонке тарелку с горячим варевом, а сам к молодцу за расчётом
отправился. Тот вынул денежку да и бросил, как собакам бросают кость. Поймал хозяин
монету на лету, да и проворчал:
- Ходят по дорогам всякие, да не всякие деньгами за чужих рассчитываются. Всегда,
пожалуйста, моё дело сторона, есть ещё собака больная, прикажите и ей костей навалить
за ваши монеты?
Заметив взгляд полыхнувший добра молодца, хозяин, вскинув руки только обмолвился:
- Это я шутейно. Доподлинно мне известно, что малец с сестрой, пришли сюда уж как два
дня. В сене вон в том в закутке обиваются, денег нет. Работать тоже не могут, да ещё и
сестра худа совсем. Так что горе мне горе, раззорение.
- Не мели попусту хозяин. Ты не кормил их, не поил, какие тебе деньги. За клочок сена, в
холодной присторойке? Сейчас же, распорядись поднять их в мою комнату, и горячей
воды принеси, да чего поесть, только не много, с голода могут навредить себе.
Выстрелив в лицо золотой монетой, молодец. Стал подниматься к себе в комнату, не
оглядываясь на застывшегно хозяина. Давно не видавшего золота в своём доме. Тот
подняв руки к потолку, начал благодарить кого-то ему только ведомого, да потом умчался
выполнять приказ, что серьёзный постоялец отдал. Зашёл добрый молодец в комнату,
дверь прикрыл. Да кольцо волшебное достал. Вызвал он чудных молодцев, да и спросил,
можно ли как спасти сестру братову. Те ответили, что построить в день мост от земли до
неба, это для них пустяк, а вот смерть от ног человека отогнать, это не для них задача. Нет
у них на то решения. Задумался молодец над словами чудесных молодцев, собрался уже
совсем кольцо снять, как один из них, что в души людские смотрел будто в воду глядел,
произнёс:
- Погибает она от холеры, что в воде гнилой была. Одно здесь можно сказать, что уже
сегодня отмучается. Спасти её может только воля могучая, да милость богами дарованная.
Есть у тебя молодильное яблочко, ты разломи его. Приложи одну половинку к голове, а
другую к сердцу человеческому. Вся болезнь в волшебное яблочко и уйдёт. Но ведь ты
его не для девчонки побирушки заслуживал? Тебе обет исполнить надобно, на том ты весь
путь свой стоял. Разве след от такого отказываться, когда всего лишь двое чужих детей
тебе не знакомых умереть могут? Накормил их тарелкой варева горячего и тому должны
рады быть, хоть перед смертью, встретился им добрый человек.
Выслушал его добрый молодец, не ответил ни чего на слова серьёзные, да только чудный
молодец уже его мысли знал, потому и ответил на слова не высказанные:
- Вот потому, вы и нас смогли победить. Что ради чужого да незнакомого, положить
можете самое дорогое. Не пойму я вас людей. Для себя надо жить. Здесь и сейчас, а не для
других…
Не успел он больше ни чего сказать, да посетовать на людскую глупость свершённую.
Сорвал кольцо с перста добрый молодец. Застучали шаги по лестнице, то вносили в его
комнату тело сестры, что в бреду металась. Лохмотья что были на ней вместо рубахи,
разметались, и была она словно птица умирающая, с крыльями раскрытыми, будто весь
мир собиралась напоследок обнять. Приказал на свою постель положить её тело добрый
молодец. Тут же всё было исполнено. Вслед за корчмарской прислугой вошёл и её брат,
прижимая к себе пустую тарелку. Взгляд его был полон страха да надежды, на чудо
волшебное. Выставив всех за двери и оставив только брата да сестру, добрый молодец,
стал снимать с себя сумку перемётную. Бросив на стул колченогий её, стал в ней рыться,
уповая, на то что не пердумает. Душа его кровью обливалась, да разум властно требовал
победить искушение, что словами жителя кольца были навеяны. Вытащив яблочко
молодильное, да разломив его на две половиночки, приступил добрый молодец к лечению.
Как и было ему сказано, положил он одну часть на голову, а другую на сердце девичье.
Озарилось всё тело умирающей. Светом оно наполнилось. Половинки же яблочка, будто
ножом по середке рассечёные, стали жухнуть на глазах, превращаясь в комочки
сморшенные. Чёрными угольками упав к ногам девицы, что успокоившись в сон глубокий
ушла. Подобрал те комочки младшой брат, да в огонь горевший в комнате бросил.
Грязным пеплом, взметнулись комочки, вылетев в небо с собой унося заразу губительную.
Оглянулся тут добрый молодец на мальца, что с тарелкой так и не расстался, а тот как
стоял, так на колени и бухнулся. Лопотать что-то стал, про службу вечную, да долг
неоплатный. Поднял его добрый молодец, по голове потрепал своей дланью могучей, да и
произнёс:
- Не было слуг у человека славного, и подавно не будет. На какой они мне слуги сдались.
А долга за тобой почитай и нет. Вот выходим твою сестру, за зиму долгую, тебя в молодца
знатного выправим, вот и весь твой долг погашен будет. Ты пока сам поешь, да особливо
не налегай, а то с голодухи всякое случится, может. Ни как мне больше тратить яблочко
волшебное тратить нельзя. Оно моему батюшке да матушке от старости да болезни
предназначено. Так, что мил человек побереги себя сам.
Выслушал его мальчонка тщедушный, да сопли по лицу размазывая, приступил тут же к
трапезе, что на столе уже стояла остывала, их ожидаючи. Перекусил и добрый молодец,
глядя на то как налегает на хлеб да на варево мальчонка. Разморёнными они оказались
оба в один час. Спустился добрый молодец, да за денежку малую потребовал принести в
комнату. В его комнату, ещё две периночки, чистым сеном набитые. Тут же всё исполнено
было. А как зашли слуги да увидели, что девица на постели спит, а в комнате, только
пустая посуда, да два молодца, ухмыльнулись, да перины оставив, вниз спустились,
судача, о том, что дурни те кто возле болезненой остался. Заберёт она их с собой в
пещеры пекловы ещё до рассвета. Но настал рассвет, а она всё жива была. Только слаба
совсем. Но младшой брат, не отчаивался, гонял мальчонку за похлёбкой, расплачиваясь за
всё чистым золотом. Стал он лучшим постояльцем. Все рады были ему услужить, чрез
мальчонку старались угодить, понравится. Сам он от хворой бывшей ни на шаг не
отходил, всё выхаживал её, за руку держал, будто жизнь её не отпускал. Сильными да
злыми ветрами зима красавица прошлась по дому тому для путников. Снегом глубоким,
да морозом трескучим Карачун батюшка сподобил. Перезимовали все втроём обитатели,
что у смерти в битве вышли победителями. Поправились брат с сестрой, а как окрепли,
так и подступились к добру молодцу, чтобы он пред ними открылся, по какому делу по
миру ходит, что ищет, да где ещё бродил чудил до этого, как судьба их здесь свела.
Привязался к ним добрый молодец, будто дети родные они ему стали. Согласился он им
всё рассказать, только в обмен на то чтобы грамоте они стали обучатся, да другому
какому промыслу, чтобы на кусок хлеба смогли потом себе набратся. Стал их обучать
грамоте сам, а как читать да чертить чертами да резами сами научились брат с сестрой,
стал он чудных молодцев вызывать, да книги мудрые стал просить доставать. Всё как
задумано так и исполнилось. Поправились в теле, дав духе молодые брат с сестрой. Тут
уж и весна красна стала в свои права вступать, стали думать каким им промыслом
заниматься. А наслушавшись про встречу со скороморохом волшебным от добра молодца,
решили они сами ими стать. Тут уж у младшого брата задачка встала. Вызвал он чудных
молодцев, да и спросил как ему быть, да детей такому обучить. Улыбнулись все трое
молодца, да подхватив по одному человеку перенесли их в мгновения ока, на остров
чудный. Там их встретили учителя мудрые. Многое рассказали, ещё больше показали, о
многом поведали, что простым людям и не снилось даже, а как вышел срок обучения,
подарили по гудочку рукодельному, наказав, что как встретятся им из скоморохов каких,
показать те гудочки , и у них продолжить обучение, коли будет к тому времени на то
надобность. Вызвал вновь добрый молодец чудных сотоварищей, вновь они его с братом и
сестрой в дом для путников перенесли, перенесли да в тот самый миг, из которого
забрали. Получилось так, что за единый вечер, промысел родные брат с сестрой усвоили.
Тут уж совсем им весело стало втроём. Песни поют, на гудочках играют, добрый молодец,
им истории рассказывает, сказками потчует. В один из таких вечеров, расплакалась сестра
братова, да и давай говорить, будто с души камень воротить. Со слезами рассказ
получился. Так всё и открылось:
- Как были мы у отца и у матушке, самыми любимыми. Горя да обиды не знали. Ни в чём
нам отказа не было. Отец наш настоящий был. Скот имел, дом да хозяйство крепкое.
Матушку нашу очень крепко любил, ценил её за хозяйственность да за заботливость.
Росли мы во всём согласия полные. Дом большой, казна золотая, меха дорогие, камни
самоцветные. Но пришла беда, отворяй ворота. Слегла наша матушка, а за ней и батюшка,
от горя огорчения, за сердешную половинку свою. А по ту пору возле нас по соседству,
жили двое соседей бездетных. Прогневались на них Боги за что-то, не спосбные они были
к чадорождению. Вот послал за ними наш отец.
Тут встрял в рассказ брат её, не утерпев, с горяча вымолвил:
- да лучше бы я тогда ногу сломал, чем его привёл в дом наш ввёл.
Вздохнула сердешно сестра брата, да и продолжила свой рассказ горький:
- Видно так уж на судьбинушке нашей ниточке узелком - Видно так уж на судьбинушке
нашей ниточке узелком Недолюшка прошлась своими пальцами. Да, что теперь-то
горевать попустому. Пригласил отец того соседа, да и говорил с ним об этом. Чтобы взяли
они нас как приёмных. Стали нам отцом матерью наречёнными. За то всё простил им и
долги и обязательства. Слово взял пред богов образами поклястся просил, что не оставят
нас сиротами. Вырастят да в люди выведут, за то всем после их кончины пользоваться
будут. На том порешено было. Слово сосед с соседкой дали да Богами поклялись. На
последнем издыхании отец наш не поскупился. Денег целый золотом мешок выдал,
скотом наградил, после смерти домом одарил. Как сошли наши родители за закат. Как
зажглись под ними берёзовы поленьица, да души их в Ирий сад устремились. Пришли к
нам в дом родители названные. Всему стали хозяевами. Но беда одна не идёт, беда с собой
другую ведёт. Получилось так, что после смерти родителей наших, недород большой
приключился. Во всём наших родителей облыжно обвинили. Дело в том, что наш
батюшка, отказался брать себе жену из того рода племени, с которым роднились из покон
века. Привёл себе со стороны половинку. Пока в силе да множестве был. Пока жив был, да
золотом и скотом полной чашей дом его обретался, не смели на него косо смотреть. Тут
же все ополчились, про ведьмовство заговорили. Колдуньей нашу мать назвали, имя её в
грязи марать стали. Тут уж черед настал наших приёмных родителей. Сперва просто косо
смотрели, потом куском хлеба попрекать стали, потом совсем дармоедами кликать стали,
да крошками кормить. Как прошла зима та лютая, да настало время весеннее, нам с
братом совсем на дорогу указали, из селения выставили. Стали мы управу искать, к
старшому пошли, стали ему обо всём говорить, он же нам так ответил:
- Коли ваш отец не смог в роду племени себе жену завести, да привёл приблудную, а
потом на честных людей хомут из вас одел, то дело было только его. Нет в том их вины,
что не хотят они растить заботится, о детях колдуньи пришлой. Миром они вас
отпускают, пускай мир о вас и заботится. Нет у вас здесь родни, нет кровиночки, не где
вам здесь завязаться, к земле привязаться. Идите вы по добру по здорову. Скатертью
дорога. Так пошли мы горемышные, и шли по дороженьке, подаянием себе хлеба кусок
выпрашивая, водой ключивой, да слезами умываясь да запивая сладок кусок сиротский.
Тут же осень настала, да шли через одно селеньице, то пустое оно совсем было, не
сдержалась я глупая, да из колодца водицы и попила. С того болезнь моя и приключилась.
Ели до дома этого добрались, а через два денька и вовсе свалилась в бреду да ломке
болючей. Стала я угасать, да коли бы не ты добрый молодец, что вместо отца нам стал,
так уж почитай, сколько времени была бы я уже возле отца матери во светлом Ирии.
Тут опять сказал своё слово её брат, что тело сестры утешал, прижимал, пока она слезами
горючими душу омывала от рассказа страшного:
- Да и я бы там уже был. Не пристало молодцу, жалобится, скулить да плакать, но
признаться и мне одна была дорога. За сестрой пошёл бы без сомнения.
Наконец-то всё узнав да выведав, сгустил брови младшой брат, принял он решение. Коли
так Боги решили, да детей к нему допустили. Значит не может он оставить злодеяние без
ответа. Потому подождав пока успокоятся брат с сестрой, на последок им сказал, как
припечатал:
- Что же , всё что случается, всё случается к лучшему. Наперёд кто знает, где найдёт, а где
потеряет? Завтра чуть солнышко, встанет в путь дорогу отправимся, покажите где сами
жили, где люди вам дорогу в жизнь показали, а там уж и черед придёт с них ответ
взыскать, за обиду сиротскую.
Улеглись они спать затемно, ну а в стали они засветло. Собрались в дорогу скорёхонько,
припасов взяв в путь предостаточно. Возмужал брат за зиму, да сестрица совсем девой
стала красавицей. Как спустились они к корчмарю, так у того губа оттопырилась, чудо
такое увидев. Стал он золото подсчитывать, да на возмужалых сирот поглядывать, а потом
сказал, сожалеючи:
- Были совсем ледащие, а теперь ишь как на харчах моих отъевшиеся. Тут золотишком
брать надо, за тепло да за заботу мной проявленную.
Вопросительно глянув на добра молодца, не заметив гнева, стал опять что-то в уме
прикидывать, чтобы не прогадать, да своей не упустить выгоды:
- Это если так всё посчитать, да прикинуть. Так на десяток другой золотых монет потянет.
Можете вы двое отработать коль захочите? Сейчас весна, молодец может на конюшне, ну
а ты красавица, здесь по хозяйству. Чай благодатель ваш поиздержался за зиму, да
платить ему особливо не чем, вот и пускай идёт, а вы останетесь, да за своё отплатите.
Словом надо держать ответ за содеянное, да за прожитое.
- И не стыдно тебе хозяин? Мы ведь за всё платили. И за комнату убогую, и за похлёбку
скудную. Ты ж на нас только нажился, золото то руки жечь не будет?
Отвечал тут корчмарь, обнаглев совсем, расхрабрившись не ко времени:
- Стыд не дым, глаза не ест. А золото оно и есть золото. Не горят он него руки, душа ему
радуется, кричит дух, да рот улыбается.
Стукнул тут посох волшебный, припечатал волной поднявшейся корчмаря к стене, так,
что на рыбу он стал похож пучеглазую. Что могла только рот разевать, да глаза
вытаращивать. Грозно рыкнул на него добрый молодец, таковы слова, выпалив в его
сторону:
- Ах, ты же, мироед проклятущий. Хапужник ты придорожный. Болдырь кривобрюхий, да
Мордофиля чванливый. Моркотник ты старый, потоскун окаянный. Двадцать монет
золотом, говоришь? Ты их получишь, а теперь прочь с дороги, нам в путь выступать.
Прошёл он мимо корчмаря жадного, да кинул ему двадцать монет золотом, не
оглянувшись на то, что дальше стало деяться. Вышли за ним брат с сестрой, а за ними
крик несётся. От боли дикой корчма трясётся. Выскочил хозяин дома, а рук у него нет. По
самый локоть отняты, будто мечом рублены, только краешки золотом блестят, будто
браслетами руки окручивая. Усмехнулся младшой брат, да и устремился вперёд, за
родными братом с сестрой поспевая. Оказалось, что и простые монеты могут руки сжечь,
коль неправедно получены они были, да не о том дальше пойдёт речь.
Шли они не тужили, на гудочках играли, птичкам подпевали, ночи со днями не считая.
Так уж вышло, что дорога шла, петляла, да до места вела, да справедливости доставляла.
Как пошёл месяцок другой, стали они входить в одно полюшко. Полюшко что рожью да
пшеницей засеяно было, да дорогой межой проложено меж ними была тропка малая, что
вглубь вела. Так от бескрайнего того полюшка и селение в далеке виделось. Тут заплакала
сестра, брату вдаль показывая, приговаривая:
- Вот оно наше селение, вот там наш дом, что отцом батюшкой был построен, вот там
костёр горел на котором к Богам наша матушка с со родителем уходила.
(5.3.Оскорбление)
(6.1.Алчность)
(6.2.Месть)
(6.3.Богохульство)
(7.1.Жестокость)
(7.2.Злость)
Сказка о последнем пути
(7.3. Убийство)
Едет по лесу дремучему всё дальше младшой брат. Конь его железный из посоха
волшебного сотворённый, спотыкаться вдруг начал. Понял молодец, что не к добру это.
Остановил он коня богатырского, да стал по сторонам оглядываться, не случилось ли чего
что он не успел из-за усталости углядеть. Поднял он глаза к небу синему и видит чёрный
вихрь столбом идёт. Столбом идёт в его сторону метит. Ударил молодец по крупу
конскому обернулся вновь посох в свой вид да к руке богатырской прилип. Кинул его
младшой брат на землю. Обернулся посох луком богатырским, с тетивой стальной, что
под силу только истинному герою натянуть, да стрелу калёну в небо пустить. Отломил
веточку малую. Веточку осинову, да всего в руку толщиной, младшой брат наложил ту
веточку как стелу удалу, да стал ожидаючи на небушко поглядывать. А по той поре
чёрный вихрь всё уж небо затянул, солнышко ясное сокрыл, да прямиком на молодца стал
выходить. И узрел среди черноты ветренной по-над ёлками несётся в ступе старуха его
давнишняя знакомая, что когда-то людёй червями травила, да после того как он их спас,
обиду на него великую затаила.
- Знать сейчас расчёт пришёл. Эх, семи смертям не бывать, а одной не миновать. –
мелькнули мысли в голове героя. И натянув от всей души титиву стальную пустил он в
ведьму летучую, стрелочку осинову. Стрелочку осинову в руку человеческу толщиной.
Взвилась та стрелочка, да на подлёте и пронзила вредоносную чаровницу. Та со ступы то
свалилась замертво чёрной струйкой взметнувшись испарилась со света белого. Ступа же
без погонщицы встала как вкопана пред героем. Подошёл он к ней, да и увидал, что сбоку
к ступе череп в шлеме богатырском преторочен. Серый, высохший, волос белый, на куске
кожи еле держится. Собрался уже было младшой брат череп отцепить да по человечески
предать его успокоению в землице родной, как тот молвит жалобно, человеческих
голосом хриплым:
- Благодарствую герой богатырь. Спас ты меня от ведьмы колдуньи. В давние времена
была я богатыршей поляницей. Никого меня крепче в бою не было. Служила я князю
тартарскому. Да так случилось, что пришла в землю нашу зараза чёрная. Избавление
можно было получить только если добыть молодильную живую воду, что из под Алатыря
камня истекает. Тот же Алатырь камень на острове Буяне стоит. Он всем камням камень,
от него Сварог батюшка всю землицу нашу сотворил. Волхвы дремучие по звёздам путь
мне выстлали, и отправилась я в путь нелегкий, богатырской удалью упиваясь. Три года и
три месяца, странствовала я по земле, по горам высоким, по долинам широким, по рекам
текучим, да по морям шумливым. Пока не вышел срок моих поисков. Нашла я и остров и
камень, что скал и гор превыше. Налила в крыницу живой воды. И тут случилось горе
горькое, неотвратное. Налетел, на меня девицу поляницу, как вихрь, лиходей
проклятущий Кащей Кащеевич. Начали мы с ним биться-сражаться, бороться-рататься.
Месяц был ущербный, когда начался бой, полной луной он окончился. А окончился он,
только тогда, когда ведьма летучая, та что ты богатырь уничтожил, не пришла по зову
Кащея, ему на помощь. Кончился бой не в мою пользу. Недоля мне нить жизни-то и
подрезала. Одолели меня вороги, буйну голову богатырскую и отрубили, женско тело
пронзив со спины подло копьём заговорённым. Тело моё порубив на кусочки , там и
бросили, у самого родника. Да подиж ты теперь от него и не осталось ни чего. Истлела
поляница. Голову же ведьмачка себе оставила. Всё заклинала стать её сестрой по
искусству. Но я только плевалась, пока язык она мой за губы не спрятав зашила. А теперь
истлели те ниточки, хоть поговорить могу вдосталь, да ты ни как не слушаешь меня
богатырь?
Младший брат, держа за волосы череп, смотрел на него о чём-то задумавшись своём, а
потом и произнёс:
- Чем же я могу тебе краса-девица, сильномогучая богатырка помочь? Ведь с Кащеем
Кащеевичем мне не справится. Он ведь Бог Пекельный.
- Эх, богатырь, богатырь. А посох тебе Бога Дыя, для чего даден? Или ты думаешь, что
просто так он у тебя оказался? По забывчатости, как когда-то шапка невидимка банника?
Может потому оказался, что из рябины мне тут посох понадобился, как сестре твоей
наречённой? То-то и оно.
- Ты и про то ведаешь богатырка?
Младшой брат с восторгом посмотрев, спросил у говорящего черепа.
- Кто скоро помог, тот дважды помог, Потому на твою доброту только и отвечу. Всё что
задумал исполнится. Седлай ступу, посохом Дыевым по ней ударь, а уж она сама дорогу к
роднику с живой водой найдёт. Я ей путь укажу.
Взвились герои выше лесу стоячего, выше облака ходячего, да на ступе по-над Русью
великой понеслись, скорехонько. Пролетело солнце по небосводу трижды, а уж ступа
возле великого камня Алатыря притормаживает. Вышел младшой брат к роднику и увидал
кости человеческие. Приложил к ним череп. Череп прошептал слова тайные и все
косточки в ряд выстроились. Превратил герой посох верный в черпак великий и набрав
мёртвой воды стал поливать кости богатырские ею. Срослись вскорости косточки, мясом
обросли, тело юное женское предстало пред глазами избавителя. Зачерпнув из живой
струи родника, вылил он влагу волшебную на мёртвое тело. Не произошло ни чего, только
цвет кожи стал белым вместо серого. И второй ковш выплеснул молодей, на покойную, и
заходило ходуном тело человеческое. Душа и дух в нём стали укрепляться, срастаясь с
богатырской фигурою. И третий ковш вылил он в уста алые девы поляницы, и открылись
глаза васильково синие, и вздох пролетел по острову Буяну богатырский. Поднялась
богатырша во весь свой рост, да и склонилась в поклоне поясном пред молодцем. А уж
как подняла на него глаза, так и произнесла слова:
- За добро твоё, жить тебе долго и счастливо. Теперь же отправляйся к Бабе-Яге вместе со
мной. Там и будем добывать тебе молодильные яблочки, ради которых ты весь путь свой
и свершал.
- Да откуда тебе ведом мой путь богатырша красавица?
-Экий ты несуразный, а ведь ещё героем зовёшься? Та ведьма колдунья, о тебе мне всё
выболтала, всё грозилась тебя на кусочки порезать, а не дать тебе обет выполнить свой.
Что застыл как окаменевший? Набери воды в крыницу, что мной привезена была, да
поразлита здесь и осталася. Пора в путь дорогу.
Сделав что велено, молодец, не смея подойти со спины, кашлянув привлёк внимание к
себе и к крынице с живой водой.
- Ой, да ты как красна девка смущаешься богатырь. Али не нравлюсь тебе сзади как краса
девица?- озорно блестя белыми зубами, огладила своё тело, потянувшись поляница
богатырша.
- Да как можно на такую глядючи, красой не восторгаться?
- Ну так и бери в жёны меня? Подружей буду верной, забижать не буду, и в хозяйстве я
спорая и на пиру скромная. Чем для тебя не выбор Долей отмерянный?
Весёлый голос поляницы, молодцу показался шутейным, а потому…
Не сказал ей боле ни чего младшой брат, только взглядом окинул тело молодое, да на
глазах озорных остановившись, смутился и буркнув : Поехали – направился к ступе.
Поднявшись же на высоту превеликую, заметили они точку, что увеличивалась в
размерах. Грозным стал взгляд богатырши, да молодец посох свой уже в копьё
богатырское превратил.
- Это Кащей Кащеевич, на своем скакуне нас настигает. Знает Бог Пекельный, что если
принесём на русь живую воду, не будет его слугам покоя, а ему царствования. Правда
Кривду одолеет теперь уже на всегда.
Небо вновь потемнело, солнце ясное за тучи спряталось. Всё ближе и ближе погоня
настигала беглецов. Настигал их Бог Пекельного царства на Змее Горыныче, да как узрел
кто перед ним, вскричал грозным голосом:
- Богатырь на обед, богатырка на ужин. То-то потеха будет.
- Не поймав ясного сокола, не ощипывай, кость пекальна. - Вскричал на угрозу молодец и
подняв копьё приготовился сразиться с ворогом человеческим.
Змей Горыныч понимая, что пришла всё таки за ним смерть лютая и быстрая, решил
исход битвы по своему. Заложив в небе вокруг ступы петлю мёртвую, скинул седока, и
взмахивая большими крыльями отправился восвояси, показывая, что он не намерен биться
за чужую долю, своя шкура дороже. Пересилил чудище заклятие, что давно злодей на
него наложил. Кощей летя кувырком упав в воду, только и смог, что грозя кулаком
обещать всякие горести, но те кто был в ступе, уже смеясь над пролетевшей мимо них
бедой, так и не удосужились прислушаться к поверженному божку.
Ступа, понукаемая волшебным посохом, устремилась к владениям Богини Ягинишны.
Скоро ли долго ли, но вот и показалось тоже поле из костей и хоромы с избою да
пристройками. Завершив полёт на дворе, двое улыбаясь друг другу, вылезли и предстали
пред избушкой на курьих ножках.
- От лиходеи, так вот кто мою красавицу украл. А ещё герои, богатыри земли русской? И
как вам не совестно, старушку обижать?
- Здравствуй Богиня матушка, не серчай. Не брали мы твово. А вот вернуть завсегда
способны. Нам чужого ненадоть, и свово не отдадим. Ведь давно же ты матушка в
зеркальце поглядное всё увидела, кто да за чем твою ступу увёл. Зачем строга с теми кто к
тебе в гости приходил. Хлеб соль делил? Ни чего не брал без спросу да зарок давал к тебе
всегда и вовсём уважительным быть?– на правах старого знакомца ответил молодец,
поклонившись в пояс Богине царства Пекельного.
Баба-Яга, присмотревшись к двоим, только и проворчала:
- Ладно, ужо, проходите, нет вашей вины, чую нутром своим старческим, да и зеркальце о
том мне поведало, а обида-то не зарастает. Стара я стала да немощна, чтобы ещё людишек
прощать, но ради тебя да крали твоей исключение так и быть сделаю.
Приветила она их честь по чести. Была и банька с добрым банником, и стол горой и
постель с периной пуховой. Но не было яблок молодильных, и оттого с каждой минутой
чело молодца становилось всё горьше. Полный горьких дум младшой брат вышел на
крыльцо избушки на курьих ножках и глядя на зажигающиеся звёзды, горесно лишь и
промолвил:
- Ау, долюшка моя? Где же искать тебя. Как показаться пред матушкой с батюшкой? Что
делать и как дальше быть, как беду неминучую перемочь?
Не заметил он как всколыхнулась трава зелёная у куриных ног избушки, да зато услышал
голос тихий:
- Нет друга, ищи, а нашел, береги. Звал молодец? Вот он я.
- Кто я?
- Экий ты недогадливый человечишка. Аука, кто ж ещё-то? Али прикажешь мне твой суд
забыть, да за добро глухотой ответить?
Смутился молодец. Да второпях и спотыкаясь, пересказал все свершения похождения, что
на память пришли. Да как было рядом то ради чего и пошёл в путь дорожку, но не мудьба
была с этим возвратится, всякий раз, что-то да выпадало. Внимательно выслушал его
лесной дух и подумав немного токмо и сказал:
- У Бабы-Яги, позадь избы растёт яблонька, давно не плодоносит она. Но если её полить
живой водой, может что и будет. Как свершится, так и сбудется. Бывай человек, боле мне
здесь делать не чего. Каков привет, таков ответ.
Зашуршала трава и всё пропало, как и небывало. На утро вставши с постели мягкой,
вышел на двор младшой брат, да и обошёл избу посолонь, и заметив заприметив
яблоньку, улыбнулся чему-то своему. Богиня Яга-Ягинишна, готовилась провожать гостей
дорогих собирая им в дорогу неблизкую явства в узелок на память о доброте своей
старческой.
Появившись пред старой Богиней, отвешал поклон молодец, да и промолвил:
- Исполать тебе матушка, за хлеб за соль благодарствую, за гостинцы мира и доли лучшей
желаю. Только есть у меня к тебе одна просьбочка, не откажи знакомцу свому.
- Ну чего тебе человечишко? – Ворчливо ответствовала Ягишна.
- Есть у тебя позадь избы яблонька, не дашь ли мне два яблочка с веточек её, на
дороженьку?
- Иш чё удумал охальник? Где же это видано с мёртвого дерева плоды требовать. Энтак
веков пять назад, так тогда бы и не мучился бы ты столько в пути дорожке. А сейчас сух
корень, сух ствол, мёртв лист, не рождён плод.
- Ты токмо разреши хозяйка матушка, а ужо об остальном мне разреши печалится.
Молодец выждав утвердительного бухтения:
- Да мне что жалко чтоль?
Вынув крыницу с живой водой, отправился к давешнему деревцу мёртвому. Несколько
капель нужно было брызнуть в корни дерева, как случилось чудо чудное, диво дивное.
Ожило деревце, распустило листочки, по веточкам живительной влагой волна прошлась.
На глазах у младшого брата налились яблочки, и вызрели плоды. Два из них упали в руки
ему, будто предназначены были самой судьбой. Поклонился он яблоньке как равной,
прошептал слова благодарные, убрав плоды в суму, отправился снова к хозяйке
гостеприимной. Та уже ждала его с улыбкой, о чём-то переговариваясь с богатыршей
поляницей.
-Ну, как получилося? Получилося да свершилося?
- Да матушка, всё свершилось. И теперь у тебя целое дерево яблочек волшебных, а мне
всего-то и два нужно было. За них тебе и в пояс поклонюсь, и век помнить буду.
- Догадался, али кто подсказал? – усмешка Богини была искренняя, и молодец, не скрывая
рассказал про вечерний разговор.
- Опять правду сказал. Молодец, а потому, сотворю для тебя я чудное волшебство, мне то
ведомо, что нет твоих родителей на земле, ибо бродил ты слишком долго. Почитай семь
годков в пути провёл, а они и четырёх не выдержали. Всё держала их как могла за край не
пускала. Да и я не всесильная, Морена та посильнее меня будет, она и за Богами приходит
когда их время приспевает. Но могу я время вспять вернуть, и вернёшься ты в то
времечко, когда ещё не поздно будет спасти их. Седлай ступу мою, поляницу забирай, ей
тоже есть для чего возвращаться во времени. Мы о том уже промеж себя поговорили и
порешили. Так что вот тебе Бог, а вот порог. Скатертью дорога, знакомец дорогой…
Послесказие
Жили- были в одном городе, да в одном городе небольшом совсем стары родители и были
у них по ту пору двое дитятков. Двое дитятков, уже взросленьких. А одна была то сестра
быстра, а и брат был у неё то по младше. Но случилось так что младший брат ушёл искать
для родителей своих молодильные яблочки, да и сгинул неведомо куда. Вот уж год
прошёл, а сестра его быстра чужому богу молится да просит, чтобы брат её не пришёл, не
вернулся, ибо родительское захотелось ей всё к рукам прибрать, над всем хозяйкой стать.
А родители уж и не рады, она ходит в храм, да злее собаки цепной. Даже кормить
перестала их, так подаянием да соседской помощью перебивались они с хлеба на воду. Но
однажды когда силы их были уже на исходе и готовы они были предстать пред Богами
Светлыми, случилось чудо чудное, да диво дивное. С небес в тот городок поселение не
великое, спустилась ступа в которой стояли двое. Младшой сын и богатырша поляница,
что с любовью смотрела на молодца. Не стали они пред собравшимся народом
открываться, а только взявшись за руки сказали друг другу несколько слов:
- Не учись разрушать, а учись строить. Не тебе судить, пускай Боги свой жребий ей
метнут. А твоё дело родителей поднять да меня дождаться.
На что ей молодец и ответил:
- Умный себя винит, глупый – своего товарища. Путь дорога учит, она же и мучит, она же
и конец свершает. Будь, по-твоему. Лети и пусть сделано будет что должно, и пусть будет
что будет.
Такими странными словами они обменялись, и богатырка, взвившись в небо на ступе,
оставила молодца с посохом посреди людского моря. Ни с кем, не говоря, ни кому не
открываясь, ни на кого не смотря, прошёл он в дом своих родителей. Вынув молодильные
яблочки каждому из них с поклоном поднёс. Вкусили они их живительной силы и
почувствовали, как хвори да болячки старческие отступили и что жить им ещё да жить в
радости безпечально. Сестра же старшая, увидав, что родители её поправились, побежала
к храму чужого бога и по дороге кричала радостно, что это её молитвы родителей
исцелили. Ни чего на крики её молодец не ответил, только вышел он и встав посередь
города воткнул посох свой волшебный, поклонился ему, да и отправился в отчий дом.
Сестра же отстояв службу и отбив поклоны пред иконами, сжегши кучу свечей,
возвращалась мимо того столба. И случилось так, что всю лютую ненависть, что копила
столько времени в душе, обратила она на посох, словами да плевками покрывая чудесную
вещь. Не успели люди, подивится такому изменению внешнему от той, что богомолкой
сделалась, как произошло чудесное событие. Посох вырос сперва в рост человеческий, а
потом поднялся выше самого высокого храма, да и всей мощью своей упал на ту сестру
быстру. И как не была она быстра, да от судьбы видно не уйдёшь. Вдавил он её насмерть в
землицу матушку. Видели люди, как падал столб, видели, как погибла под ним сестра
злодейка, да не видели, как пропал он и тело её. Навсегда исчезнув из жизни людей
добрых. После тех событий дивных прошёл ещё один год, и в тот городок малый прибыл
караван великий, во главе которого была девица богатырша поляница. Ну а там и честь по
чести, ладком мирком да за свадебку. То-то родители радовались счастью сыновьему.
Целых полгода готовились, гостей созывали да приглашали. Все семь дорог истоптаны
были посланцами младшого брата. Прибыли со семи дорог все друзья да знакомые, братья
названные с жёнами, али одни как им захотелось. Пир разлился, так как море широкое не
разливается, гудел, так как горы не содрогаются. Всего было много, а того не было, что
тёмное да худое. После же все разъехались да в дружбе великой и любви поклялись жить
поживать, да добра наживать. С той поры так и повелось на земле Даждбожьей. Так они и
жили, мёд пиво пили, детей растили, да про чудеса помнили. Ибо в каждом деле, если оно
ладно да разумно сделано всегда наступает …Конец - делу венец.
00.00.2013 г.
Гусли самогуды: сами заводятся, сами играют, сами пляшут, сами песни поют. (Верное,
вестимое, Присказки)
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. (Пора, мера, успех, Присказки,
Трудолюбие и труд, О труде и трудолюбии, Сказка)
Жил-был царь овес, он все сказки унес. (Присказки)
. (Присказки)
Небылица в лицах. (Присказки, Ложь)
Из сказки (Из песни) слово не выкидывается. (Присказки)
. (Присказки)
(Присказки, Сказка)
). (Присказки)
В некотором царстве, в некоем государстве. В тридесятом царстве. За тридевять земель, в
тридесятом государстве. (Присказки)
. (Присказки)
На море, на окияне, на острове на буяне стоит бык печеный: в заду чеснок толченый, с
одного боку-то режь, а с другого макай да ешь. (Присказки)
(Присказки)
. (Присказки)
(Присказки)
... (Присказки)
Не лебедь белая (серая) выплывала... (Присказки)
Не белы снега в чистом поле забелелись... (Присказки)
Не черны леса дремучие чернеются... Что не пыль в поле подымается. Не туман сизый с
раздолу подымается... (Присказки)
Свистнул, гаркнул, молодецким посвистом, богатырским покриком. (Присказки)
Вправо поедешь (по раздорожью) - коня потеряешь; влево поедешь - самому живу не
быть. (Присказки)
. (Присказки)
За белы руки принимали, за столы белодубовы сажали, за скатерти браные, за яства
сахарные, за питья медвяные. (Присказки)
Чудо-юдо, мосальская губа. (Присказки)
Мертвой и живой воды добыть. (Присказки)
Мертвой водой окропить - плоть и мясо срастаются, живой водой окропить - мертвый
оживает. (Присказки)
Свинка - золотая щетинка. (Присказки, Свинья)
Конек-горбунок. (Присказки)
Сивка-бурка, вещий каурка. (Присказки)
Змей-горыныч. (Присказки)
Мальчик с пальчик. (Присказки)
Девочка-снегурочка. (Присказки)
Девчурка-снегурка. (Присказки)
Меч-кладенец. (Присказки)
Копье булатное, мурзамецкое. (Присказки)
)
Баба-яга, костяная нога, в ступе едет, пестом упирает, помелом след заметает. (Присказки)
Шапка-невидимка. (Присказки)
Сапоги-самоходы. (Присказки)
Скатерть-хлебосолка. (Присказки)
Сума, дай пить и есть. (Присказки)
Коврик-самолет и пр. (Присказки)
Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой! (Присказки)
. (Присказки)
Огнем дышит, полымем пышет. (Присказки)
Хвостом след устилает, долы и горы промеж ног пускает. (Присказки)
. (Присказки)
Попрыски (след) молодецкие, ископыть (комья из-под копыт) богатырская. (Присказки)
Конь копытом бьет, удила грызет. (Присказки)
Тише воды, ниже травы. Слышно, как трава растет. (Присказки)
Растет не по дням, по часам, как пшеничное тесто на опаре киснет. (Присказки)
Во лбу светел месяц, в затылке часты звезды. (Присказки)
Конь лежит, земля дрожит, из ушей полымя пышет, из ноздрей дым столбом (или: полымя
из ноздрей, дым из ноздрей). (Присказки)
Из милости копытом траву-мураву досягает. (Присказки)
По локоть в красном золоте, по колени ноги в чистом серебре. (Присказки)
(Присказки)
Облачается небесами, подпоясывается зарями, застегивается звездами. (Присказки)
. (Присказки)
Избушка, избушка на курьих ножках, повернись к лесу задом, ко мне передом!
(Присказки)
Стань, белая береза, у меня назади, а красна девица напереди! (Присказки)
Стань передо мной, как лист перед травой! (Присказки, Лист)
Ясни, ясни на небе, мерзни, мерзни, волчий хвост! (Присказки)
Я сам там был, мед и пиво пил, по усам текло, в рот не попало, на душе пьяно и сытно
стало. (Присказки)
Вот тебе сказка, а мне бубликов вязка. (Присказки)
Старинные русские ругательства:
Ащеул — пересмешник, зубоскал.
Баба-ветрогонка — вздорная (нар.)
Баляба — рохля, разиня (арх.)
Баламошка — дурачок, полоумный, зряшный
Балахвост — волокита (о мужчине) (диал.)
Басалай — грубиян (от «баса» и «лай» — «красиво лаяться») (волог.)
Безпелюха — неряха, рохля, разиня (ур.)
Безсоромна баба — бесстыжая (нар.)
Белебеня — пустоплет (кур.)
— бешеный повеса, шатун (нар.)
Бобыня — надутый, чванливый (тул., влад.)
Божевольный — худоумный, дурной (стар.)
— природный дурак (стар.)
— пузырь, надутый (нар.)
Блудоум — волокита, несмысел (нар.)
Блудяшка — гуляка (диал.)
Бредкий — говорливый, болтливый (от «бред»)
Брыдлый — гадкий, вонючий (стар.)
Буня — спесивый, чванливый (ряз., тамб.)
Буслай — мот, гуляка (др. рус.)
Чур – Защитник, обернувшись Волком, помогает одному из своего Рода
Валандай — бездельник, лодырь (север.)
Вертопрах — продувной ветрогон, гуляка (стар.)
Визгопряха — непоседливая девка (нар.)
Волочайка — распутная жена (олон.)
— выродок (стар.)
Выпороток — недоносок (олон.)
Вяжихвостка — сплетница (орл.)
Глазопялка — любопытный (-ая) (моск., яросл.)
(глупендяй, глупеня) — глупый (нар.)
Грабастик — вор, грабитель (диал.)
Гузыня — плакса, рёва («разгузыниться» — расплакаться)
Гульня — непотребная, гулящая баба
Солнечный Бог Ярило принес весну, отворил своим ключом Мать Сыру Землю
Дитка — некошный, нечистый (кур.)
Дуботолк () — дурак (нар.)
Дурка — сумасшедшая, дура (укр.)
Елдыга — бранчливый (нар.)
Еропка — надутый, чванливый (тул.)
— задира, спорщик (нар.)
Ерпыль — малорослый, торопыга (пенз.)
Бог Догода, легкий ветерок, спасает моряков от злого колдовства
Ёнда (Шлёнда) — непотребная баба (арх.)
Ёра — озорная, бойкая на язык (пенз., твер.)
Жиздор — задира (раз.)
Загузастка — круглая, толстая девка или баба (нар.)
Задор-баба — бранчливая, бойкая (нар.)
Заовинник — деревенский волокита (нар.)
Затетёха — дородная бабища (нар.)
Захухря — нечёса, неряха, растрепа (кал., ряз.)
Белобог и Чернобог вышли из родительского дома и пошли каждый своей дорогой
Кащей — жадный (стар.)
Киселяй — вялый (пск., твер.)
Колоброд — шатун, бездельник (нар.)
Коломес — вздор говорящий (нар.)
Колотовка — драчливая и сварливая баба (орл.)
Колупай — мешковатый, медлительный (нар.)
— крепкоголовый, тупой, глупый (нар.)
Костеря — брюзга, ворчун (нар.)
— ворчун (стар.)
Куёлда — сварливый (-ая), вздорный (-ая) (диал.)
Курощуп — бабник, волокита (нар.)
Гуменник похищает девушку, а Домовой не может ее спасти
Ледаша детина — негодный, плохой (нар.)
Лежака — лентяйка (ворон.)
Лободырный — недоумок (нар.)
Лоха — дура (пск., твер.)
Лоший — дурной, плохой (костр.)
— дурак (от «лудить» — вводить в заблуждение, обманывать) (др.слав.)
Любомудр — любящий мудрствовать, затейный (др.рус.)
Лябзя (лябза) — болтун, пустомеля (олон.)
Волки Богини охоты, Деваны, нашли в лесу заблудившегося мальчишку
Мамошка — публичная женщина (диал.)
Маракуша — противный человек (кандалакш.)
— человек гораздо средний (стар.)
Михрютка — неуклюжий, неловкий (диал.)
Младоумен суще — глуп смолоду (др.рус.)
— человек без понятия (лешукон.)
Москолуд — шутник, проказник, дурачок (от «маска луд») (др.рус.)
Мухоблуд — лентяй, лежебока (стар.)
Волхв просит совета у Бога веселья Квасуры
Насупа — угрюмый, хмурый (диал.)
Насупоня — надутый, сердитый (нар.)
Невеглас — темный, невежа (др.рус.)
— недалекий (пск.)
Неповоротень — неуклюжий (стар.)
Несмысел — глупец (стар.)
Нефырь — неугодный, непотребный (волог.)
Обдувало — обманщик, плут (стар.)
Облом — грубый, невежа (стар.)
Облуд — обманщик (др.рус.)
— безобразник («огурство чинить всякое» — безобразничать) (др.рус.)
Окаём — отморозок (стар.)
Околотень — неслух, дурень (др.рус.)
Остолбень — дурак (стар.)
Охальник — безобразник (нар.)
Богиня Макошь, Доля и Недоля в своем небесном чертоге
Пеньтюх — пузатый, жопистый (твер.раз.)
Пехтюк — неповоротливый, обжора (пск., твер.)
Печегнёт — лентяй (нар.)
Печная ездова — лентяйка (нар.)
Плеха — женщина легкого поведения (стар.)
Попрешница — спорщица (моск.)
Потатуй — потаковщик, потатчик, подхалим (др.рус.)
Похабник — ругатель, сквернослов (стар.)
Пресноплюй — пустобай, болтун (нар.)
Псоватый — на пса похожий (нар.)
Пустобрёх — болтун (нар.)
Пустошный — пустой, глупый, зряшный (диал.)
Пыня — гордая, надутая, недоступная (как правило о женщине) (кал.)
Пятигуз — ненадежный, попятный (нар.)
Морена, Богиня Зимы, пресекает нити жизни
Развисляй — неряха, рохля, разиня (моск.)
Разлямзя — неповоротливый, вялый (пск.)
Разноголовый — неразумный, недогадливый (помор.)
Разтетёха — плотная, жирная девка, баба (нар.)
Растопча — разиня, олух (тамб.)
Расщеколда — болтливая баба (нар.)
Рахубник — безобразник (рахубничать — безобразничать) (сев.)
Рюма — плакса (от «рюмить» — плакать)
Свербигузка — девка непоседа (нар.)
Сдёргоумка — полудурок (нар.)
Сиволап — неуклюжий, грубый мужик (нар.)
Скапыжный — сварливый, вздорный (тарусск.)
Скоблёное рыло — со сбритой бородой (стар.)
Скаред — скупой, жадный (др.рус.)
головорез, сорвиголова, лих человек (сняголовить — безобразничать, хулиганить) (вят.,
перм.)
Перун, Бог Воителей, поражает чудовищного Скипер – змея
Стерва — падаль, стервятина (др.рус.)
Страмец — срамец, бесстыдник (стар., ур.)
Страхолюд — урод (нар.)
Суемудр — ложно премудрый (др.рус.)
Тартыга — пьяница, буян («тартыжничать — безобразить) (влад.)
Телеух — олух, глупый (перм.)
Тетёшка — гулящая баба (нар.)
Титёшница — баба с большими титьками (моск.)
Толоконный лоб — дурак (от «толокно»)
Трупёрда — неповоротливая баба (диал.)
Трясся — сварливая, вздорная баба (нар.)
Туес — бестолочь (иносказ.)
Тьмонеистовый — невежа (стар.)
Тюрюхайло — неряха (кур.)
Сварог, Бог – Кузнец, помогает пришедшей к нему женщине
Углан — повеса (вят., перм., каз.)
Урюпа — плакса, замарашка, неряха (нар.)
Фетюк — оскорбление в адрес мужчины
Фофан — простофиля, дурак (орл.)
Фуфлыга — прыщ, дутик, невзрачный мужичок («фуфлыжничать» — шататься, жить за
чужой счет) (нар.)
Хабал — нахал, смутьян, грубиян (олон.)
Хандрыга (ханыга) — праздный шатун (диал.)
Хмыстень — вор (моск.)
Хохрик — горбатый (нар.)
Хобяка — неуклюжий неловкий (тул.)
Чёрт верёвочный — сумасброд (стар.)
Чужеяд — паразит, нахлебник (др.рус.)
Шаврик — кусок дерьма (моск.)
Шалава — дурак, глупый (перм.)
Шалопут — беспутный, ветрогон (стар.)
Шинора — проныра (кольск.)
Шлында — бродяга, тунеядец (смол.)
Шпынь голова — нечёсаный (нар.)
Щаул — зубоскал (др.рус.)
Иллюстрации взяты с сайта http://web-kapiche.ru/147-yuliya-nikitina.html
Юлия Никитина - профессиональный художник с северными корнями, закончила
художественно – графический факультет в Тюмени, и закончила магистратуру
Университета имени Герцена (Санкт – Петербург) по направлению уникальная и печатная
графика. Северные корни дали о себе знать – уже в ранних работах звучат переливчатые
ноты северных мотивов. По- настоящему погружение в славянскую тему началось вместе
с издательством «Северная Сказка».
Здесь представлены иллюстрации к первой книге северных сказок «Боги и Люди».
Многие признают особую красоту этих иллюстраций, они по-современному симпатичны,
изящны, но вместе с тем используют древнюю, архаичную, уходящую вглубь веков
мезенскую роспись – древнее северное наследие. Такая художественная концепция, где
используется всего два цвета, линейный рисунок, принцип расположения всех до единой
фигур в профиль, потребовала от художника высшего мастерства. Сам же способ
изображение Богов и Людей рождалась довольно долго – как в этих сильных
ограничениях показать божественную природу, силу и мощь Богов, благородство Людей,
как показать характеры и как добавить символы Богов и как при этом выполнить свою
задачу - иллюстрировать отдельные эпизоды северных сказок.
Достоверно известно, что древний славянский календарь строился по явлениям четырех
сезонных ипостасей языческого бога солнца —
Славянские боги никогда не называли славян своими рабами — ведь эти боги
символизировали славных древних предков, когда-то внесших существенный вклад в
развитие славянской жизни и тем запечатлевшихся в народной памяти, а затем в народных
сказаниях и верованиях обретших некие мифические свойства. Имевшие солнечную веру
были потомками своих Богов. Славяне всегда воспринимали своих богов как защитников
и заступников славянского рода-племени, хотя не всегда имеющих для этого силы. Т.е. в
сознании народа славянские боги никогда не наделялись абсолютной давлеющей мощью.
Скорее, в жизни славянского человека они были некими духовными советчиками и
помощниками, с которыми славяне обращались вполне запросто, могли и наказать за
невыполнение просьбы.
Бог чужого невеломого народа, называвший людей рабами, был жестоко и кроваво
внедрен в сознание славян после порабощения их пришлыми из Скандинавии
завоевателями-варягами. Крещение восточных славян, нежелавших принимать чужого
Бога, сопровождалось жутким геноцидом — за 2 года "крещения" (с 988 года по 990-й)
число славян сократилось с 12 млн до 3 млн человек.
Сейчас РПЦ и российские власти всячески воспевают это жуткое преступление
скандинавских захватчиков, заставляют русский народ воспринимать его как некогда
свершившееся великое благо, даже возродили государственный праздник годовщины
Крещения. Хотя все преступления гитлеровских нацистов во время 2-й Мировой —
просто малые шалости в сравнении со злодеяними на славянских землях скандинавских
бандитов и служителей византийской церкви. Но когда-то огнем и мечом внедренная в
славян рабская идеология весьма удобна нынешним светским властям и РПЦ (разве плохо
иметь безропотно обираемый народ, единогласно голосующий за всякого, ему
указанного?) — потому российской исторической наукой (этой вечно продажной девкой
на службе у властей) жуткие злодеяния варягов не слишком афишируются и ни в коем
случае не критикуются. А всякие российские художники в своих произведениях
изображают варягов как истинно мудрых и героических лидеров славянского народа (хотя
более гнусные злодеи и людоеды в истории встречались редко).
В порабощении ранее свободного северного народа варягам всемерно помогали церковь и
власти Византии, а там хорошо знали, как надо обращать людей в рабов. Иванов, не
знающих родства и не ведающих о прежней свободе, содержать в рабстве куда легче. И
призванная варягами из рабовладельческой Византии (там хорошо знали, как надо
обращать людей в рабов) христианская церковь на тысячелетие гармонично встроилась во
власть всяких пришлых иноязычных господ (это варяги, потом монголо-татары, затем
выходцы из многих стран Европы - русских царей славянского происхождения не было,
дворяне из славян были крайней редкостью, вроде Михайлы Ломоносова).
Русская православная церковь всегда старательно заботилась о сохранении и укреплении
у народа рабской идеологии и сама содержала своих единоверцев-христиан в рабстве (что
в христианстве есть смертный грех), занималась работорговлей (церковные крепостные).
И ныне многие русские уверены, что только обращение славян в рабство шайкой
пришлых бандитов-варягов и внедрение христианства дали славянам возможность
культурного развития, а дотоле они были существами темными и никчемными. И никогда
не было у славян никакой многотысячелетней истории их прежней свободной жизни, не
было развития и достижений. И что всем добрым и хорошим славян одарили именно их
мудрые иноязычные господа-рабовладельцы и пресвятые православные церковники.
ПРАВОСЛАВИЕ — древнейший славянский термин, украденный церковью (сперва
патриархом Никоном, затем Сталиным) у славянского народа
Есть четыре основополагающие древнеславянские понятия — Явь, Навь, Славь и Правь.
Наши древние предки, славяне, называли себя Православными, потому, что они Славили
(почитали) Правь.
ЯВЬ — это явленный мир, мир материальный. И не только материальный. Это ещё и мир
идей, мыслей, намерений. Потому что они тоже явны на уровне наших образов.
НАВЬ — это неявленный мир, то, что не проявлено в этом мире, мир потусторонний, в
который уходят умершие, именуемые «навьи». Хотя иногда навьи могут являться и в наш
мир, в ЯВЬ, например, в виде птиц, чтобы посмотреть, как живут их потомки.
СЛАВЬ — любовь к Богам, олицетворяющим наших славных древних предков,
прославление божественных сил, заложенных во всём окружающем мире, во всей
Природе, в том числе и в человеке.
ПРАВЬ — мир богов. Всеобщие правила, законы Вселенной, а также правила,
установленные нашими пращурами, после смерти ставшими славянскими Богами.
Наши предки представляли эти четыре понятия в виде славянского креста (древнейший
символ в виде креста возник задолго до появления христианства, а христиане этот
древний символ просто приватизировали, как и многое другое).
Православие — очень древнее русское понятие, оно насчитывает несколько десятков
тысяч лет и берет свои корни из Древней Ведической Русской национальной веры,
которая описывала мироустройство с помощью понятий “Явь” (мир материальный),
“Навь” (мир прототипный), “Правь” (мир формирующий) и “Славь” (мир творящий) —
четырехуровневая структура мироустройства; в то время славянские люди славили
“Правь”, жили по Правде и называли себя Православные.
Термин "Православие" на древнеславянском языке означал некое постоянно свершаемое в
жизни магическое взаимодействие с Богами, совершенствующее формирующий мир —
люди славили «Правь» для совершенствования порядка во всем славянском роде-племени
и в своей собственной жизни.
После порабощения восточных славян варяжскими захватчиками и внедрения
новоявленными князьями для укрепления своей власти взятого в рабовладельческой
Византии христианства, на исконное славянское Православие начались страшные
кровавые гонения как на религиозного конкурента.
Тогда христианская церковь именовалась «ортодоксальной», или, в переводе с греческого
на славянский, «правоверной»; верующие христиане именовались «правоверные
христиане» или просто «правоверные».
Положение в борьбе с Православием смягчилось лишь во времена монголо-татарского
владычества, т.к. монголы жестко подавляли среди подвластных всякую религиозную
рознь. Древнее Православие и христианское Правоверие начали существовать
параллельно, постепенно между собой причудливо переплетаясь. Так появилось
славянское «двоеверие», которое, несмотря на долгие старания церковников, не изжито и
до сих пор. И поныне в народное христианство включены многие традиции, верования и
приметы, свойственные древнему славянскому Православию.
Во времена церковной реформы Никона христианский термин «Правоверие» (ортодоксия)
был совершенно неправомерно заменен на название древней славянской веры
«Православие», но эта замена тогда не прижилась (сам патриарх Никон за свое
реформаторство в итоге жестоко поплатился — см. историю).
Церковь и христиане продолжали пользоваться термином «Правоверие».
Так продолжалось до 1943 года, когда по воле Сталина Российская Ортодоксальная ГрекоКафолическая Церковь стала именоваться Русская Православная Церковь.
Именно после проведенной Сталиным церковной реформы термин «Православный» по
отношению к христианской церкви стал общеупотребительным, что сохраняется и
поныне. Так волей главного большевика товарища Сталина Российская ортодоксальная
христианская церковь стала совершенно нелепо и неправомерно именоваться именем
совсем другой религии — древней славянской Православной веры.
В настоящее время само древнее понятие «Православие» полностью извратили, и даже
возникло совершенно нелепое словосочетание «христианское православие» (смысл
которого подобен несуразному словосочетанию «мусульманский буддизм»), ныне
употребляемое в смысле ранее применявшегося термина «христианское правоверие» и
имееющего тот же контекст, что и "правоверное мусульманство".
Придуманный церковниками термин "язычество" (pagan) церковники и власти всегда
старательно насыщали негативными образами, что и ныне сознательно или ошибочно
поддерживается во всех средствах массовой информации.
Понятия основ мироздания — Яви, Нави, Прави, Слави — захватчикам Руси требовалось
запретить и перевести энергию мысли людей в собственное пользование, ввести понятие
«Ад», которого на Руси до внедрения христианства не существовало вовсе.
Наши далёкие предки обладали не языческой религией, а ПРАВОСЛАВНЫМ ведическим
мировоззрением.
Никогда ВОЛХВЫ, ХРАНИТЕЛИ ПРАВОСЛАВНОГО УЧЕНИЯ, ОБЛАДАВШИЕ
БОЖЕСТВЕННЫМИ ЗНАНИЯМИ И ТАЙНАМИ МИРОЗДАНИЯ, НЕ ОПРЕДЕЛЯЛИ
СВОЕ ВЕЛИКОЕ ЗНАНИЕ УНИЧИЖИТЕЛЬНЫМ ТЕРМИНОМ «ЯЗЫЧЕСТВО»,
изобретенным ненавидевшими Православие (т.е. своих религиозных конкурентов)
христианскими церковниками.
«Ведать» — значит знать.
Гимны-песни богам в то время называли Славословием. С просьбами к богам обращались
редко, в крайних случаях, считали, что Богов, знаменовавших славных древних предков,
нужно благодарить. Жертву богам приносили в виде напитка, называемого Сома (по
травяному составу).
Славили Творца — Бога Рода, Высший Разум, воплощенный во всей окружающей
Природе. Имя Творца они переносили в свой быт. Образ и все предметы быта были
пронизаны служением человека во имя света. Вспомните, как называли славяне первую
комнату в своих хоромах – "светлицей", место для ритуальных обрядов называли
«светилищами» (не «святилищами», как ныне зачастую пишут на христианский манер),
князей величали светлыми, много имен на Руси имеют корень «свет»: Светослав,
Белосвет, Велесвет, Светобор и другие.
Через любовь и светлые деяния природа наделяла знаниями. У предков очень сильно были
развиты интуиция, предчувствие, то есть они обладали шестым чувством — тонким
чувством. В этом состоянии им было дано узнать многое. Они точно определяли и видели
зло и добро.
Особенностью ведического мировоззрения была его космогоничность, вся жизнь была
пронизана ощущением Космоса.
Славяне знали и чувствовали влияние космических ритмов на нашу жизнь и старались
быть с ними в ладу. Поэтому главные их праздники посвящались свету, солнцу,
возрождению природы.
Звуки и краски — это те механизмы, которые помогают соединяться с Природой, с
Космосом. Тонкие чувства помогали слышать и видеть больше, чем видим мы.
Современный человек так далеко отошел от природы, что ему трудно, да и порой по
глупости смешно, что славяне одушевленно называли Землю — Матушкой, Огонь и Небо
— Батюшкой, Водицу — Царицей, считали животных своими братьями или даже
древними прародителями, понимали их язык (чем нынче владеют лишь очень немногие
биологи и охотоведы).
Ныне по воле свирепо вцепившихся во власть жуликов и воров мрачный образ чуждого
еврейского Бога вновь тяжко калечит сознание российских людей, прорывается в
народное образование и тем способствует окончательному развалу и добиванию России.
Об истории, пропагандируемой церковниками, и исторической реальности, открываемой
археологией