Журнал « Простор», очерк «Побратимы»

Журнал « Простор», очерк «Побратимы»
ПОБРАТИМЫ
Рахимжана Токатаева пригласили к телефону. Он взял трубку и услышал взволнованный голос жены:
– Скорее возвращайся домой, Рахимжан!
– Что там случилось? Я же на работе…
– Твой друг Фёдор Кердань приехал.
– Не может быть такого! Ты что-то напутала.
– Нет, Рахимжан, он здесь рядом.
– А ну-ка, дай ему трубку.
– Да, это я, Токаташа, – подтвердил твёрдый мужской голос.
Токаташа… Так называли Рахимжана его фронтовые друзья. Токатаев не помнит, как положил телефонную трубку, что сказал в учительской
своим коллегам – домой он летел как на крыльях…
…Они не виделись больше тридцати лет. Однажды Фёдор Кириллович прислал ему фотографию. Бывший артиллерист на ней в лётной
форме. На обороте снимка – стихи и лаконичная надпись:
«Когда-нибудь в потоке дней
На фотокарточку посмотришь,
Знакомый образ встретишь в ней
И наше братство сразу вспомнишь.
На память лучшему другу Рахимжану от Фёдора. 29 апреля 1946 года. Челябинск».
Здесь после войны Ф. Кердань окончил лётное училище и долгое время работал на воздушных трассах страны. Потом Токатаев потерял его
адрес. И вот тебе сюрприз: в канун 30-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне Фёдор Кириллович приехал в гости к
фронтовому другу из Минска, где жил и работал на одном из заводов.
Эта встреча была для них настоящим праздником. Рахимжан Токатаевич водил боевого друга по классам родной школы. Любовались они
Алма-Атой – тогда ещё столицей Казахстана, фотографировались на память и, конечно, много вспоминали…
Мы сидим с Рахимжаном Токатаевым в его доме по улице Советской, 98, что в городе Иссык Алма-Атинской области. Хозяин тепло
рассказывает о Фёдоре Кирилловиче Кердане, показывает различные документы, вырезки из газет, свою записную книжку, где постоянно вёл
записи на русском и казахском языках, и мы как бы возвращаемся в те далёкие военные годы.
– В Фёдоре я сразу почувствовал настоящего друга и помощника, – сказал Р. Токатаев, – в критический момент он всегда был рядом.
А вот как отзывались боевые товарищи о Рахимжане Токатаеве. В одном из майских номеров красноармейской газеты «За счастье Родины»
они опубликовали открытое письмо матери Рахимжана, которое называлось «Горят немецкие танки» и было адресовано в колхоз имени
Кирова Энбекшиказахского района Алма-Атинской области, где она тогда жила и трудилась:
«Улжалгас Токатаева! Пишут вам бойцы и командиры артиллерийской батареи, в которой ваш сын Рахимжан Токатаев служит наводчиком
противотанкового орудия. Вместе со всеми нашими бойцами Рахимжан прошёл боевой путь от Курской области до Одера. Вступая в
жестокие бои на Днепре, он показал себя отважным артиллеристом. Отбивая вражеские контратаки под Киевом, он подбил первый танк и
уничтожил много гитлеровской пехоты. В боях за Винницу он подбил из своего орудия второй танк. Вместе со всеми громил врага под
Станиславом. В Карпатском походе в тяжёлых условиях вместе с товарищами-артиллеристами на руках вытаскивал своё орудие на высоты
и таскал на своих плечах к орудиям снаряды. Он стойко преодолевал трудности и громил из своего орудия врагов Советской Родины.
Придя на Одер, Рахимжан приложил ещё больше усилий для окончательного разгрома врага. В одном бою, отбивая контратаку гитлеровцев,
он подбил девять танков и четыре бронетранспортёра.
Уважаемая Улжалгас! Все бойцы и офицеры батареи гордятся вашим сыном как героем. Мы просим вас прочитать это письмо колхозникам.
Пусть они разделят вашу гордость за их храброго земляка. Пусть они напишут нам и Рахимжану, как работают в колхозе, как помогают своим
трудом добывать нам окончательную победу.
Старший лейтенант И. Кузьменков, сержант М. Киселёв, сержант И. Гаврилов, младший сержант С. Артюхин».
Ранней весной 1945 года советские войска вели тяжёлые наступательные бои в районе чешского города Моравска Острава. Рубеж был
сильно укреплён гитлеровцами и прикрывал подступы к Праге. Раскисшие дороги, дожди и туманы сдерживали наступательный порыв.
В начале апреля на помощь нашим войскам сюда был переброшен 1672-й истребительно-противотанковый артиллерийский Станиславский
Краснознамённый полк из резерва Главного командования. В рядах этого полка шли боевыми дорогами казахстанцы сержант Рахимжан
Токатаев и Фёдор Кердань. Казах и русский, наводчик 76-мм орудия и его помощник. Первый был призван в ряды Красной Армии 9 августа
1942 года Энбекшиказахским райвоенкоматом Алма-Атинской области, а второй – в марте 1943-го Джувалинским райвоенкоматом
Джамбулской области (тогда – Южно-Казахстанской). Когда двадцатилетнего Фёдора назначили к Токатаеву, Рахимжан уже считался
опытным артиллеристом, хотя был старше всего двумя годами.
…Сосредоточив крупные силы, противник 8 апреля перешёл в наступление. Удар наносился в стык 38-й и 1-й гвардейской армий с целью
отбросить советские войска от Моравска Остравы и ликвидировать созданный ими плацдарм. Ценой больших потерь врагу удалось
потеснить наши части, овладеть несколькими населёнными пунктами.
«При отражении атак противника, – говорится в книге Маршала Советского Союза А.А. Гречко «Через Карпаты», – отличились многие
советские воины. Исключительную стойкость и храбрость проявили артиллеристы 126-го лёгкого горнострелкового корпуса 38-й армии
сержант Рахимжан Токатаев и младший сержант Ф.К. Кердань».
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 года о присвоении им звания Героя Советского Союза был зачитан перед
строем полка. На митинге выступили и сами Герои, они заверили товарищей по оружию, что и в мирные дни не уронят чести солдата.
Вернувшись в родные края, Токатаев окончил физико-математический факультет Казахского педагогического института имени Абая и
посвятил себя детям. Работал преподавателем, завучем, директором – и всё в одной Иссыкской школе-интернате.
К боевым прибавились награды за мирный труд. Он отличник просвещения, отмечен Почётной Грамотой Верховного Совета республики. Его
именем названа одна из улиц районного центра. Сейчас Рахимжан Токатаевич на пенсии. Но сердце патриота не знает покоя. Он попрежнему в строю, всегда среди молодёжи. С 2007 года проживает с семьёй в Алматы.
Под стать ему и его побратим – Фёдор Кириллович Кердань. После войны он окончил лётное училище, долго работал на воздушных трассах.
Потом трудился в Минске на одном из заводов. Проживая в крымском городе Ялта, часто встречался со школьниками, рассказывая им о том,
как большая дружба и братство советских солдат помогли одержать над коварным врагом Великую Победу.
Впрочем, много интересных подробностей о своей жизни и о том легендарном бое с фашистами рассказал мне сам Фёдор Кириллович в
своём письме из Ялты. Война, оказывается, отняла у бывшего артиллериста память, но, к счастью, хоть и через многие годы, она к нему
вернулась, и он всё пережил как бы заново. Вот это письмо.
«О себе пишу в кратком биографическом стиле. Родился я 1 октября 1925 года в селе Бобровка Шипуновского района Алтайского края, в
большой крестьянской семье – у родителей нас было семь сыновей и одна дочь. С первых дней войны три старших брата были
мобилизованы в армию, а четвёртый в это время уже служил. Осенью 1941 года наша семья переехала в деревню Кантемировка
Джувалинского района Южно-Казахстанской области. В 1942 году Джувалинским РВК был призван мой пятый брат, а отца отправили в
Караганду в трудармию добывать стране уголь.
Я остался опорой семьи, работал в колхозе: пахал землю, убирал урожай, строил колхозную кошару в горах, дорогу к ней, пока не пришёл и
мой черёд идти на защиту Родины. Зима 1943-го выдалась холодная и снежная. От Кантемировки до станции Бурное, где находился
райвоенкомат, более семидесяти километров. Из-за пурги вовремя туда я добраться не смог и прибыл с опозданием, команда была уже
отправлена. Здесь мне вручили конверт с документами, требование на проезд по железной дороге и направили в Ташкент. Велели
добраться до Чирчикстроя, разыскать сталинские лагеря и явиться в штаб 13-го запасного артполка. «Будем тебя считать добровольцем», –
напутствовали меня в РВК. Отсюда вскоре и направили меня на фронт в составе маршевой роты.
Отдельный 1672-й истребительно-противотанковый полк, куда я прибыл, формировался в лесах левобережной Украины. Рахимжан Токатаев
уже тогда считался обстрелянным, опытным наводчиком. Боевое крещение наш полк получил при форсировании Днепра и взятии плацдарма
на его правом берегу, южнее Канева. Здесь я увидел все ужасы жестокой войны и гибель боевых товарищей. Затем мы освобождали
правобережную и Западную Украину, Чехословакию. День Победы встретили под Прагой. В качестве заместителя меня перевели к
Токатаеву в 1945 году, в Чехословакии. В третьем расчёте оставалась половина личного состава. Семён Артюхин, Иван Батурин, Рахимжан
Токатаев, и прибыл я. Командиром орудия у нас был старшина Василий Харитонов.
С Токатаевым мы были казахстанцами, я знал некоторые слова по-казахски, и это сдружило нас ещё больше. Худенький паренёк с руками
музыканта и румянцем на щеках, Рахимжан плохо говорил по-русски и часто сердился, когда его не понимали. Он стал моим верным другом.
Все вопросы по оборудованию огневой позиции и боевому охранению мы решали сообща, Рахимжан был не только опытным наводчиком, но
ещё и грамотным и трудолюбивым воином. А вот из подробностей того боя, за который мы были с ним удостоены звания Героя Советского
Союза.
…8 апреля 1945 года наша батарея заняла оборону у отдельного господского двора Букув, в окрестности деревень Фульнек и Крайценорт на
реке Одра. Из трёх орудий батареи на огневую позицию из-за неисправности было выдвинуто только два. Своё орудие мы установили в
восьми-десяти метрах от дома, в палисаднике аккуратно подрезанного кустарника. Второе орудие заняло огневую позицию сорок метров
правее на чистом паханом поле. Командир взвода лейтенант Митрофанов, указав нам место огневой позиции, вернулся в распоряжение
штаба, чтобы ускорить выдвижение третьего орудия, а за себя оставил старшину Харитонова.
Не успели мы закончить земляные работы, как немцы пошли в наступление, их гомон и отрывистые голоса хорошо слышались в темноте.
Нужно было открывать огонь, но Харитонов колебался отдавать приказ, боясь демаскировать свою огневую позицию. Он побежал в подвал,
где находился командир батареи капитан Кузьменков со связистами. Голоса врагов звучали уже совсем близко.
– Давай шрапнелью, Федя, – предложил Рахимжан.
Я быстро отыскал снаряды с тупыми головками и зарядил пушку. Прогремел выстрел, другой, третий – поле озарилось снопами огня. Ребята
из нашего расчёта залегли с автоматами на бруствере огневой позиции… Мы прекратили огонь из орудия, наступила тишина. Не стреляли и
немцы, только изредка с их стороны доносился глухой стук. «Окапываются фашисты», – решили мы. В эту тревожную ночь никто не спал.
Позади пушки у самой аллеи кустарника я выкопал небольшой глубокий окоп. Немцы всю ночь вели методический огонь из тяжёлой
артиллерии. Короткие плотные артналёты наносились и прекращались внезапно. В рассветной мгле впереди мы увидели вражеские окопы.
Потом под прикрытием артиллерии со стороны деревни Крайценорт пошла в атаку немецкая пехота. Фашисты наступали на левый фланг
нашей обороны. Мы затаились в ожидании боя. Заговорили пулемёты, и тут же наша артиллерия поставила заградительный огонь. Немцы
заметались среди разрывов, залегли и отдельными группами перебежками стали продвигаться вперёд, но наши пулемёты прижали их к
земле, и атака захлебнулась. Оружейную перестрелку внезапно сменил огонь немецкой артиллерии. Сразу стало темно, земля поднялась к
небу, всё перемешалось и утонуло в грохоте.
Мы с Рахимжаном кинулись в укрытие. Он убежал в подвал, а я прыгнул в окоп, и казалось, его стены сдвинулись. Когда огонь был
перенесён вглубь нашей обороны и над головой перестали греметь разрывы, я выглянул из окопа и увидел танки. Их было много, они шли
стороной, левее сараев, стреляя на ходу. Я почему-то начал их считать. Но в чувство меня привёл выстрел нашей пушки – его сделал
Рахимжан Токатаев. Я выскочил из окопа, один из головных танков загорелся. Токатаев крикнул:
– Заряжай!
Я зарядил орудие, а Рахимжан уже доворачивал его в другую сторону. Но одним поворотным механизмом до них нельзя было дотянуться, и
Рахимжан ударил в борт ближайшего. Вспыхнул танк в центре колонны.
Немцы сразу не могли обнаружить нашу огневую позицию – они шли, подставив борта танков под огонь пушки. Для нас это была самая
выгодная позиция. Я быстро зарядил орудие. Токатаев посылал снаряд за снарядом – уже пылали три танка, а четвёртый был окутан белым
дымом. Но вот вражеский снаряд ударил в угол дома, другой разорвался рядом со мной. Я упал на огневую, засыпанный землёй. Когда я
вскочил на ноги, было тихо, вокруг земля поднималась столбами, а в голове у меня пел жаворонок.
Токатаев, схватив за гимнастёрку, свалил меня на землю, и я прижался рядом с ним за щитком. На нас падали комья земли, Рахимжан что-то
кричал, махал руками, но я ничего не слышал. Тогда Токатаев всем телом навалился на пушку, пытаясь подать её вперёд, я последовал его
примеру. Напрягая все силы, мы пытались сдвинуть орудие с места, в чём нам помог подбежавший пулемётчик.
Токатаев снова прилип к прицелу. Поле боя заволакивала чёрная туча дыма. Грянул выстрел нашего орудия. Токатаев поразил ещё один
танк, а я услышал грохот боя, очень обрадовался, быстро зарядил пушку и крикнул:
– Готово!
Это был последний снаряд из ящика, который лежал на огневой, остальные были в нише, а когда мы развернули пушку, ниша оказалась под
стволом орудия. Я метнулся через бруствер, схватил ящик со снарядами, и в это время Рахимжан выстрелил. Меня ударило снопом огня из
дульного тормоза орудия, опалило лицо, брови и волосы на висках, но ящик со снарядами я перекинул на огневую и снова зарядил пушку.
Показавшийся из чёрного дыма танк стал разворачивать башню на нас.
– Токаташка, смотри, – крикнул я.
Но Рахимжан уже доворачивал ствол пушки в его сторону. Танк выстрелил и рванулся с места, но промазал, а Рахимжан поразил его. Среди
горящих один танк взорвался, его башня отлетела в сторону, а из другого валил чёрный дым, и он мчался по полю, потом развернулся и
нырнул в дымовое облако. Поле боя и танки исчезли в дыму, а вокруг нашей огневой рвались снаряды. «Ничего не видно, – сказал Токатаев,
– бежим в укрытие». Подвал наполовину был обрушен, в углу стонали раненые. На середине уцелевшей половины стоял Токатаев, что-то
объясняя Кузьменкову.
– Дайте огонь на меня! – кричал радист Гаврилов. – Огонь на меня!
– Какой огонь? Зачем на себя? – сказал я. – Мы уничтожили восемь или девять танков, немцы пустили дымовую завесу, чтобы скрыться, они
отступают.
В подвале наступила тишина. Ребята окружили нас с Токатаевым. Рахимжан подтвердил мои слова. Кузьменков подошёл ко мне и спросил:
– Ты не ранен? Как же тебя опалило?
Он вынул из кармана свой носовой платок, вытер моё лицо от грязи и сказал:
– Подам на присвоение Героя на вас обоих.
Вновь заговорила артиллерия, подвал гудел от разрывов, и здесь было страшнее, чем в окопе. Кузьменков распорядился:
– Занять круговую оборону! Наблюдать всем! Во все дырки, щели и окна!
Вскоре доложил Артюхин:
– Вижу танк! Отходит! Драпает гад!
Кузьменков обратился к Харитонову:
– Ну, кто теперь у вас пойдёт?
Харитонов пожал плечами. Токатаев посмотрел на меня и сказал:
– Пошли, Федя!
Мы в миг оказались у орудия, оно было заряжено. Недалеко от горящих танков стояли два бронетранспортёра. Фрицы выпрыгнули из них,
ещё когда мы подожгли танки. Токатаев сразу же одного поразил. Второй двинулся с места, но Рахимжан и этого подбил. Несколько танков
уже удалились на большое расстояние, и снова нужно было доворачивать пушку. Я подбежал к станине и в проёме подвала увидел
Артюхина, он со злостью закричал:
– К орудию!
Мы развернули пушку. Харитонов стал командовать:
– По танку! Бронебойным! Огонь!
Токатаев сделал ещё несколько выстрелов. Я зарядил последний бронебойный снаряд. Наши ребята и пехотинцы стреляли по убегающим
немцам, сами побежали вперёд:
– Ура! Победа!..
После войны наш полк вывели на свою территорию, в Западную Украину. Здесь меня перевели в другую часть, которая именовалась
отдельным учебным артдивизионом при 260-й артбригаде. Из этого дивизиона, пережив немало испытаний, я попал в авиацию. В декабре
1945 года прибыл в Омское военное авиационное училище лётчиков, а через три месяца меня перевели в Челябинское военное
авиационное Краснознамённое училище штурманов, которое я окончил в мае 1947-го и в качестве бортрадиста авиации дальнего действия
был направлен в 11-й авиационный полк в Бобруйск. Некоторое время служил в Смоленске, Орше, снова в Бобруйске.
Моя срочная служба затянулась до октября 1950 года. После демобилизации я поступил в Минский аэропорт, а оттуда меня направили в
Школу высшей лётной подготовки ГВФ в Ульяновск. В 1955 году был командирован в районы Крайнего Севера – в ПетропавловскКамчатский, летал в 149-м отдельном авиаотряде Магаданской авиагруппы по просторам Камчатки, Чукотки и Дальнего Востока.
В 1964-м комиссован по состоянию здоровья с лётной работы, вернулся в Минск, по рекомендации врачей пошёл в аэропорт слесарем. В
1972 году перешёл на приборостроительный завод. В 1981 году мы с женой переехали в Ялту, чтобы поддержать здоровье. Работаю здесь
слесарем при санатории имени С. М. Кирова.
Четверо старших братьев погибли на фронтах войны. Сын и двое внуков живут в Минске. С уважением Герой Советского Союза Ф. К.
Кердань!»
Алматы