Учебный портал РУДН

Н.А. ПОТАПУШКИН
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ
РУССКОГО ЯЗЫКА В
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ
АСПЕКТЕ
УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ
МОСКВА 2000
РЕЦЕНЗЕНТ:
Доктор филологических наук,
профессор В.В.ВОРОБЬЕВ
ПОТАПУШКИН Н.А.
Фразеологические единицы русского языка
В лингвокультурологическом аспекте.М.: Изд-во УМУ РУДН, 2000.- 123 с.
В учебном пособии дается краткое описание основных типов
фразеологических единиц русского языка и приводятся
многочисленные
примеры
их
анализа
с
позиций
лингвокультурологии.
Лингвокультурологический аспект является основным объектом
описания фразеологических единиц, которые наиболее полно и ярко
отражают особенности культуры и национальное своеобразие
великого русского народа.
Пособие предназначено для преподавателей русского и иностранных
языков, аспирантов и студентов гуманитарных специальностей.
Н.А. Потапушкин, 2000 г.
СОДЕРЖАНИЕ
От автора
1
О составе русской фразеологии
2
Методологические основания лингвокультурологического
описания фразеологических единиц
12
Культурно-национальная специфика фразеологических единиц
24
Предметы одежды
33
Пища
35
Денежная система
37
Меры измерения
38
Национальные игры. Спорт
40
Учение, получение знаний
43
Род занятий, ремесла, профессии людей
44
Религия, верования, ритуальные формы народной культуры 46
Предметы домашнего обихода, орудия крестьянского
производства
50
Числительные
51
Фразеологические единицы, включающие антропонимы и
топонимы
55
Символика цвета
61
Флора
65
Фауна
68
Кинетические фразеологизмы
81
Компаративные фразеологические единицы русского языка
84
Вместо заключения
88
Библиография
106
ОТ АВТОРА
Пожалуй, нет исследователей, которые думали бы, что фразеологизмы очень
просты по своей семантике. Наоборот, все языковеды сходятся на том, что
фразеологизмы характеризуются сложной, комплексной, неэлементарной
семантикой, интегрирующей в себе также и прагматически и культурологически
ориентированные сведения. Во фразеологических единицах переплетаются
самые различные типы информации: дескрипция, отражающая денотативное
ядро значения, оценка говорящим той ситуации, которая описывается
фразеологизмом, информация об эмоционально-оценочном отношении
говорящего к обозначаемому, мотивированная тем ассоциативно-образным
представлением, которое сопряжено с внутренней формой фразеологизма и
фразеологической картиной мира, стилистическая значимость. Все
перечисленные типы информации характеризуются синкретичностью, они
образуют неразрывное единство, отражают структурацию значения по типам
передаваемой информации, могут быть изолированы в структуре значения
фразеологизма и выделены через семантические оппозиции фразеологических
единиц в корпусе всего языка.
Мы намеренно избираем функционально-параметрический принцип описания
фразеологического значения в целом и лингвокультурологической информации,
заключенной во фразеологизмах, в частности. Диалектика такого описания
заключается в том, чтобы определить способы расчленения фразеологического
значения на параметры, которые могут быть вновь соединены в описании без
утраты целостного значения идиом как языкового явления. Расчленять объект
анализа фразеологических единиц, сохраняя при синтезе их целостность – это
требование, которому должны отвечать фразеологические параметры (типы
информации) как минимальные единицы описания фразеологизмов. В
параметризации значения фразеологических единиц заключена большая
целесообразность в целях отражения свойств объекта анализа в целом и всех
видов информации, заключенной во фразеологизмах, в частности. Что касается
культурологической информации, то она (как мы постараемся показать далее)
разными своими сторонами связана с различными компонентами семантической
структуры фразеологизма: с денотативным (дескриптивным) (этому компоненту
соответствует обозначаемое как объективно существующий класс признаков,
задающий «контуры» фрагмента действительности, той ситуации, которая
имеется в действительности), с грамматическим компонентом (он отображает
все грамматические, или кодовые, свойства идиомы), с оценочным
компонентом (он несет информацию о ценности того, что отражается в
денотативном содержании идиомы, при этом «оценивающий» субъект
соотносит с ценностной картиной мира все, что случается или происходит в
мире и отражено в идиомах), с мотивационным компонентом (его принято
соотносить с тем феноменом, который в современной лингвистике называется
внутренней формой наименования (не важно какого: слова или фразеологизма и
т.п.), а также – с фразеологической картиной мира, с эмотивным
макрокомпонентом (он объединяет в себе всю информацию, которая
соотносится с чувством-отношением субъекта к обозначаемому; эмотивность
проявляет свое действие на шкале «одобрение-неодобрение», это крайние точки
шкалы, между которыми располагаются другие характеристики типа
пренебрежение, уничижение, порицание, ласкательность, ирония, насмешка и
т.п.), со стилистическим компонентом (главное для этого компонента – это
функционально-стилистическая маркированность, которая регулируется
фактами социального характера – она указывает на уместность/неуместность
употребления фразеологизма в той или иной сфере коммуникации. В
функционально-параметрическом описании фразеологических единиц, также
как и в отражении культурной информации, заключенной в них, мы будем
следовать методике описания, выработанной во фразеологическом подфонде
Машинного фонда русского языка и отраженной в работах разработчиков этого
подфонда. (см., например: Телия 1987; 1988; 1990 и др.).
Основным объектом описания в нашей работе будет лингвокультурология
фразеологических единиц русского языка, иными словами - проблема
воплощения культуры во фразеологизмах русского языка. Фразеологические
единицы русского языка выбраны объектом описания потому, что они
представляют собой ценнейший источник сведений о культуре и менталитете
народа, в них «закреплены» нравы, обычаи, верования, суеверия, ритуалы,
мифы, обряды, легенды и т.п., - все, чем жил человек в глубоком прошлом и что
и сейчас активно участвует в формировании культурных кодов, способствует
усвоению культурной информации посредством языка и определяет культурный
менталитет русского человека.
О СОСТАВЕ РУССКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ
Полагаем, что лингвокультурологическому описанию фразеологии надо
предпослать небольшой раздел, в котором говорилось бы о различных
структурно-семантических разрядах русских фразеологизмов и который носил
бы характер вступления в лингвокультурологический анализ фразеологических
единиц. В этом же разделе будут изложены очень краткие сведения из истории
разработки русской фразеологии.
История изучения и разработки русской фразеологии насчитывает в целом уже
много времени.
Особенно интенсивно фразеология русского языка как лингвистическая
дисциплина развивалась в последние пятьдесят лет, начиная с выхода в свет
статей по фразеологии В.В.Виноградова (Виноградов 1946; 1947).
Основными вопросами, разрабатываемыми в русской лингвистической науке,
являются
следующие:
объект
фразеологии,
структурные
типы
фразеологических единиц, семантическая структура фразеологических единиц,
представление фразеологизмов в словарях, становление фразеологии как
лингвистической дисциплины и ее контакты с другими разделами науки о языке
(лексикологией,
словообразованием,
синтаксисом,
контекстологией,
стилистикой), мотивация значения фразеологических единиц в современном
русском языке. На таком широком фоне лингвистических исследований
фразеологии лингвокультурологический аспект однако не занимал большого
места. Только позже с появлением лингвострановедческих словарей и
теоретических
работ
(книг,
статей)
В.Н.Телия,
М.Л.Ковшовой,
Д.О.Добровольского, В.А.Масловой и др. стали закладываться основы
лингвокультурологической разработки русской фразеологии (см.работы: Телия
1993; 1995; 1996; Ковшова 1990; Добровольcкий 1997; 1998; Маслова 1997).
Объект фразеологии с самого начала изучения фразеологических проблем
связывался с вопросом о структурно-семантических типах фразеологических
единиц.
Структурно-семантические типы фразеологических единиц получили
относительно упорядоченное описание прежде всего в работах В.В.Виноградова
(Виноградов 1946; 1947).
В.В. Виноградов в этих двух статьях определил три группы фразеологических
единиц в зависимости от целостности значения всего сочетания и возможности
вывести это значение из значений составляющих его компонентов. Это
фразеологические сращения или идиомы, фразеологические единства и
фразеологические сочетания. Опишем их кратко так, как их понимал
В.В.Виноградов.
Фразеологические сращения или идиомы.
Это фразеологические единицы,
являющиеся абсолютно неделимыми, неразложимыми, их значение совершенно
не зависимо от лексического состава, от значений их компонентов и также
условно и произвольно, как значение немотивированного слова-знака,
например: сломя голову – «очень быстро, стремительно, опрометью» (бежать,
скакать, нестись, броситься и т.п.), сойти с ума – «потерять рассудок» и т.п.
Вопрос о невыводимости значения идиомы из значений компонентов ставился
В.В.Виноградовым в синхронном аспекте, в современном состоянии русского
языка. Синхронный аспект, безусловно, надо отличать от диахронического
(исторического) с тем, чтобы не впадать в ошибку и ненужную полемику с этим
положением, как, например, это сделал А.Я.Рожанский, заявляя: «Что же
касается утверждения, что смысл идиомы нельзя вывести из значений
компонентов, то уместно поставить вопрос: из каких же других источников
можно вывести значение идиомы? Ведь кроме компонентов ничего не дано»
(Рожанский 1948; 25). Это заявление можно понять лишь с диахронической или,
говоря более строго, с этимологической точки зрения. Действительно, значение,
например, идиомы как пить дать – «без сомнения, непременно» можно
объяснить этимологически. Это собственно русское выражение. Оно
объясняется тем, что на Руси желание путника напиться воды обычно всегда
удовлетворялось; попасть впросак – «по своей оплошности оказаться в
невыгодном, неудобном положении». Это собственно русское выражение
(первоначально попасть в просак) этимологически объясняется следующим
образом: просак – это станок для скручивания верёвок. В этот станок часто
попадала одежда рабочего, который и оказывался в неудобном положении ( см.
об этом: Шанский, Зимин, Филиппов 1995).
Мы потом будем подробнее говорить о мотивировке значения идиом в связи с
описанием
лингвокультурологической
информации,
заключённой
во
фразеологизмах современного русского языка. Сейчас лишь заметим, что
мотивировка значения идиом в синхронном плане идёт не только от
компонентов, а ещё от целостной образной «картинки», от различных
ассоциаций с этой картинкой (сценой, образом), в какой-то мере от буквального
прочтения идиомы в современном русском языке. Здесь нам хочется однако
предупредить (особенно иностранных учащихся) от «буквального» прочтения
русских идиом, что часто приводит к ошибочному пониманию значений идиом.
Фразеологические единства.
Во фразеологических единствах, по
В.В.Виноградову, есть глухой намёк на мотивировку общего значения,
наблюдаются слабые признаки семантической раздельности компонентов.
Например, в таких разговорно-фамильярных выражениях, как держать камень
за пазухой («таить злобу против кого-либо, быть готовым отомстить, сделать
что-либо плохое кому-либо»), выносить сор из избы или в таких литературнокнижных и интеллигентски-разговорных фразах, как плыть по течению
(«действовать, поступать так, как вынуждают обстоятельства, приноравливаясь
к обстоятельствам или пассивно подчиняясь им»), всплывать на поверхность
(«непредвиденно обнаруживаться, появляться»), значение целого связано с
пониманием внутреннего образного стержня фразы, потенциального смысла
слов, образующих эти фразеологические единства. Фразеологические единства
по внешней звуковой форме могут совпадать со свободными сочетаниями слов.
Ср.: намылить голову (в прямом значении) // намылить голову кому-либо
(«сильно изругать, отчитать, выбранить кого-либо»); бить ключом (о воде в
реке, источнике) // бить ключом («об активной жизни») и т.п.
Фразеологическое единство часто создаётся не столько образным значением
словесного
ряда,
сколько
синтаксической
специализацией
фразы,
употреблением её в строго фиксированной грамматической форме. Например,
просторечно-шутливое выражение со всеми потрохами в значении «целиком,
со всем, что есть». (Этому человеку можно довериться со всеми потрохами).
Нередко внутренняя замкнутость фразеологического единства создаётся
специализацией экспрессивного значения: Ему и горюшка мало! – «Кого-либо
что-либо не волнует, не трогает, как будто это его не касается», Чтоб тебе ни
дна, ни покрышки! – «Пожелание чего-либо дурного кому-либо»
(первоначально пожелание человеку не иметь нормального захоронения: ни
нижней, ни верхней части гроба), Час от часу не легче! – «В добавлении к
старым возникли новые неприятности, неожиданные затруднения» и т.п.
К числу фразеологических единств В.В.Виноградов относит также и пословицы
и поговорки, целостные словесные группы, являющиеся терминами, т.е.
выступающие в функции названия (прямая кишка, прогрессивный паралич,
вопросительный знак, дом отдыха и т.п.).
Фразеологические
сочетания.
Фразеологические
сочетания,
по
В.В.Виноградову, это такие единицы, которые образуются реализацией так
называемых несвободных значений слов, например: закадычный друг,
заклятый враг, щекотливое положение и т.п. В этих сочетаниях слова,
имеющие фразеологически связанное значение (в наших примерах это
закадычный, заклятый, щекотливое) имеют очень избирательную, узкую
(часто единичную) сочетаемость.
Среди фразеологических сочетаний В.В.Виноградов выделил два типа фраз:
аналитический, более расчленённый, легко допускающий подстановку
синонимов под отдельные члены выражения (ср.: гомерический смех –
гомерический хохот, дикий восторг – телячий восторг и т.п.) и более
синтетический, близкий к фразеологическому единству.
Во фразеологических сочетаниях синтаксические связи вполне соответствуют
живым нормам современного словосочетания. Однако эти связи в них
воспроизводятся по традиции. Самый факт устойчивости и семантической
ограниченности фразеологических сочетаний говорит о том, что в живом
употреблении
они
используются
как
готовые
фразеологические
воспроизводимые, а не вновь организуемые в процессе речи. Следовательно,
грамматическое расчленение ведёт к пониманию лишь этимологической
природы этих сочетаний, а не синтаксических функций в современном русском
языке.
Можно с уверенностью сказать, что работы В.В.Виноградова по проблемам
фразеологии надолго предопределили дальнейший путь развития российской
фразеологии. Особенному развитию подверглись следующие идеи
В.В.Виноградова: выделение структурных разрядов фразеологических единиц и
последующее описание их семантики; роль эмоционально-экспрессивных
факторов в становлении фразеологических (идиоматических) значений;
взаимодействие семантики и грамматики в рамках различных структурных
групп фразеологизмов; высказывания об образной составляющей идиом;
наблюдения В.В.Виноградова о фразеологических единицах применительно к
речевой деятельности или индивидуальному стилю и к системе языка в целом;
одна из центральных задач фразеологического исследования, которая состоит в
определении внутренних закономерностей, управляющих связью слов и
словесных значений в семантической системе русского языка и определяющих
специфику образования разных типов фразеологических единиц.
Работы В.В.Виноградова со временем подверглись критике. Основные
критические замечания содержались главным образом в работах
В.Л.Архангельского (Архангельский 1955, 51-86). Они сводились к
следующему:
Место фразеологии как самостоятельной лингвистической дисциплины среди
других дисциплин науки о языке в работах В.В.Виноградова ясно не
определено. В.Л.Архангельский полагает, что выделение фразеологии в
самостоятельную лингвистическую дисциплину должно быть оправдано
определением специфики фразеологической языковой абстракции, которая
обнаруживается в устойчивых сочетаниях слов как особых языковых единицах,
в отличие от абстракции лексической и грамматической.
Впоследствии эта мысль В.Л.Архангельского привела к необходимости
учитывать лексические и грамматические особенности каждого разряда
фразеологических единиц, выделяемых в русском языке.
В.В.Виноградов в одну категорию фразеологических единств без достаточных
оснований включил разные по своей специфике и коммуникативному
употреблению фразеологические разряды – и фразеологические выражения с
образным переносным значением, и составные термины, и крылатые афоризмы,
общеупотребительные цитаты, пословицы и поговорки.
В работах В.В.Виноградова отличия категории фразеологических единств от
категории фразеологических сращений ясно не определены. В самом деле, из
четырёх
существенных,
по
мнению
В.В.Виноградова,
признаков
фразеологических единств (переносное образное значение, экспрессивная
насыщенность, невозможность синонимической замены ни одного из слов в
составе выражения, семантическая заменимость лишь всего фразеологического
единства (Виноградов 1946, 61-62) действительно существенным признаком
оказывается лишь первый: мотивированность значения целого частными
значениями слов-компонентов во фразеологическом единстве, в отличие от
сращения, значение которого не мотивировано частными значениями слов,
входящими в состав выражения.
Остальные признаки свойственны и фразеологическим сращением, и,
следовательно, не являются релевантными. Не случайно впоследствии два
разряда фразеологических единиц, выделяемых В.В.Виноградовым, а именно,
фразеологические сращения и фразеологические единства, стали рассматривать
в составе одной группы фразеологизмов, именуемых идиомами (см. об этом:
Телия 1990 и др. работы).
В целях наиболее адекватного теоретического описания, а также в целях
преподавания русской фразеологии иностранным студентам мы избираем
функционально-параметрический подход к фразеологии, осуществлённый
Рабочей группой по созданию фразеологического подфонда Машинного фонда
русского языка, организованного по инициативе Научного совета в апреле 1987
г. в рамках комиссии по фразеологии и фразеографии (см. об этом:
Фразеография в Машинном фонде русского языка 1990, 3). В рамках этого
подхода решается вопрос об объекте фразеологии – фразеология изучает все
устойчивые воспроизводимые единицы языка. Распределение этих групп по
различным разрядам (в Машинном фонде – по «пакетам») осуществляется в
соответствии со структурно-семантическими особенностями каждого разряда
(«пакета»). Здесь мы кратко опишем эти разряды.
Идиомы – это фразеологические единицы, являющиеся абсолютно
неделимыми, неразложимыми, их значение совершенно не зависит от
лексического состава, от значений их компонентов и так же условно и
произвольно, как значение немотивированного слова-знака. Они не
мотивированы значениями компонентов и непроизводны. В некоторых идиомах
наблюдаются слабые признаки семантической раздельности компонентов.
Нередко внутренняя замкнутость идиом создаётся специализацией
экспрессивного значения: держи карман шире – «не жди, не надейся на чтолибо»: семантическая целостность фразеологизма основана на иронии; карман
(устар.) – мешок; час от часу не легче – «в добавление к старым возникли
новые неприятности, неожиданные затруднения» и т.п.
Фразеологические сочетания или коллоквиализмы – раздельно оформленные
единицы, значение одного из компонентов которых совпадает со словарным или
близко к нему, выбор других компонентов определяется узусом, а не сводится к
системно определяемой сочетаемости, и которые, требуют единого
семантического, грамматического, стилистического описания, так как эти
свойства могут не совпадать с соответствующими свойствами отдельных
компонентов (например, пользоваться влиянием у кого-либо, в то время как
влияние на кого-либо). Среди фразеологических сочетаний (коллоквиализмов)
выделяются такие, у которых несвободный компонент обладает уникальной
(единичной) сочетаемостью (закадычный друг, заклятый враг, окладистая
борода, скоропостижная смерть и т.п.), и такие, у которых несвободный
компонент сочетается с несколькими словами (идёт, «выпадает» дождь, снег,
град). Причины связанности значений компонентов в таких сочетаниях
(коллоквиализмах) связаны не только с действием узуса, традиции, но с
процессами номинации, особенно вторичной метафорической номинации. См.,
например, в сочетании время идёт не обнаруживается семы агентивности, эта
сема сменяется семой протекания процесса, что и позволяет избрать глагол
идти для выражения процессуального признака при слове время. Ещё надо
сказать, что велика сила уподобления при вторичной метафорической
номинации. Так, очевидно, уподоблением времени другим объектам реальной
действительности можно объяснить такие сочетания, как время остановилось,
ушло (как какой-то движущийся предмет), время иссякло (как источник),
тратить время, беречь время (как какую-либо материальную ценность), время
может уподобиться какому-нибудь социальному явлению (смутное время) и
т.п.
Функциональная необходимость использования устойчивых сочетаний
обусловливается тем, что они имеют существенно более широкие
информационные возможности для выражения понятия, чем лексемы, а также
расширяют возможности присоединения различных распространителей, что
позволяет точнее описать явление, см.: оказать помощь – оказать
существенную (большую, своевременную) помощь; одержать победу –
одержать полную (блестящую, убедительную) победу.
Пословицы и поговорки. Пословицы и поговорки представляют собой краткие
народные изречения. Различия между ними усматриваются в неодинаковой
степени обобщённости значения пословицы и поговорки (см. об этом: Солодуб
1994, 57 и др.).
Пословицы имеют более высокую степень обобщённости, они выражают
обычно повторяющиеся жизненные ситуации и закономерности, и в связи с
этим имеют большие «претензии» на сентенцию, нравоучение, рекомендацию
для «всех и каждого», например: Яйца курицу на учат; Свинья никогда не
бывает довольная; Взялся за гуж, не говори, что не дюж; Береги платье
снову, а честь смолоду; Куй железо, пока горячо; Мал золотник, да дорог;
Кончил дело, гуляй смело; В камень стрелять, только стрелы терять; В
Тулу со своим самоваром не ездят; Ворон ворону глаз не выклюет и т.п.
Хорошим приёмом (действующим однако не с такой точностью, как лакмусовая
бумажка) для определения пословицы является возможность вставки в
структуру пословицы слов всегда или никогда, см.: Ворон ворону никогда глаз
не выклюет; Большому кораблю всегда большое плаванье.
Поговорки содержат обобщение меньшей степени типизированности, это
обобщение на уровне конкретной типизированной ситуации, которая, как
правило, включается в семантизацию (объяснение) этой поговорки: Игра не
стоит свеч, Овчинка выделки не стоит и т.д. В структуру поговорки слова
всегда и никогда не вводятся: Игра всегда не стоит свеч. Овчинка всегда не
стоит выделки.
Составные термины и наименования – это языковые неоднословные
единицы, смысловая целостность которых создаётся прямой, непосредственной
отнесенностью всего словесного комплекса к одному предмету или понятию:
вопросительный знак, коэффициент полезного действия, торричелева
пустота; Государственная дума, Российская Федерация и т.п.
Крылатые выражения
- это краткие изречения обычно с известным
источником происхождения (автора и большей частью произведения).
Источники крылатых выражений обычно определяются историческим фоном
эпохи и историко-литературной традицией страны. Известность источника
происхождения (авторства) крылатых выражений существенно отличает их от
пословиц и поговорок, которые являются по происхождению народными
изречениями. Примеры крылатых выражений: А Васька слушает да ест – «о
том, кто продолжает делать своё неблаговидное дело, несмотря на призывы к
совести» – из басни И.А.Крылова «Кот и повар» (1812г.); А счастье было так
возможно – «выражение сожаления или иронии по поводу упущенной
возможности добиться успеха в чем-либо» – из романа А.С. Пушкина «Евгений
Онегин» (1831 г.); С милым рай и в шалаше – «с любимым человеком везде
хорошо, в любых условиях» – из стихотворения малоизвестного поэта
Н.М.Ибрагимова «Русская песня» (1815 г.) и т.п.
Крылатые изречения в российской лингвистике уже получили определённую
разработку прежде всего по трём параметрам: известность источника,
синтаксическая структура, семантика.
При исследовании источника крылатого выражения разграничиваются два
процесса: процесс формирования крылатого выражения («крылатизация»
цитаты) и функционирование его в устной речи или в литературе.
По своей синтаксической структуре крылатые выражения могут быть а)
простыми предложениями, б) сложными предложениями, в) достаточно
заметными отрезками текста, г) отдельными словами (Митрофанушка, Дон
Кихот, людоедка Эллочка и т.п.).
Семантика
крылатых
выражений
характеризуется
принципиальной
двуплановостью: семантическая структура крылатой единицы может быть
представлена как соотношение содержания контекста-первоисточника и
данного (современного) контекста.
Штампы и клише – это порождение стереотипности, свойственной языку
массовой информации, в частности, общественно-политической публицистики.
Штампы – неоднократно воспроизводимые штампованные формулы языка
общественно-политической публицистики. Штампы представляют собой
идеологизированные и социологизированные единицы, так как они отражают
соблюдение определенной идеологии «в рамках существующего порядка».
Штампы характеризуются со стороны компонентного состава, семантики и
прагматики. Штамп отмечен официозом, участвует в реализации функции
воздействия на людей в общественно-политической публицистике и других
коммуникативных актах. Его способность участвовать в реализации функции
воздействия обусловлена целенаправленной прагматической установкой на
реализацию риторических целей языка массовой коммуникации – агитации,
пропаганды, убеждения.
Клише – удобное средство речевого стандарта в общественно-политической
публицистике, заготовка с фиксированной схемой воспроизводства. Клише
соотносится
с
определённой
социальной
ситуацией:
возложить
ответственность, совершить поездку, выразить признательность и т.п. В
процессе функционирования клише призвано лаконизировать речь.
Грамматическая фразеология – характеризуется идиоматичностью значения:
план содержания грамматических фразеологизмов не поддаётся описанию с
помощью стандартных правил. Грамматическая фразеология связана с
нерегулярным выражением грамматических смыслов. К грамматической
фразеологии относятся служебные слова (например: между тем, как; в связи с;
во имя; наряду с; вследствие того, что; до тех пор, пока); идиоматические
комплексы, функционирующие как сирконстанты (обстоятельственные слова)
(один раз – «однажды», в меру); языковые выражения, служащие для
выражения модальности высказывания (веришь ли, понимаешь ли, к
сожалению, к счастью, к несчастью, казалось бы); цели высказывания (Ну и
даёшь! Что вы или ну что вы; вот ещё! Ещё бы! Где уж и т.п.).
Разработчики фразеологического подфонда Машинного фонда русского языка
(Баранов 1990, 118-134) предлагают описывать грамматическую фразеологию
по трём зонам:
- формальные характеристики (план выражения), в число которых наряду со
структурой фразеологических единиц входит и описание её просодики;
имеющаяся словарная информация, состоящая из толкований семантики,
оценочности, стилевой принадлежности, синонимии и антонимии
фразеологизма и примеров контекста его употребления;
- семантические
и
прагматические
характеристики,
охватывающие
синтаксические валентности оборота и их сферы действия, а также
параметры функционирования фразеологизма в процессе коммуникации.
При описании этой зоны используется специальный метаязык (метаязык
интерпретационной лингвистики, в аспекте которой анализируются
служебные слова, частицы и т.п.).
Таким образом, в объем фразеологии входят следующие фразеологические
единицы: идиомы, устойчивые словосочетания или коллоквиализмы,
составные термины и наименования, пословицы и поговорки, крылатые
слова и выражения, речевые штампы и клише, грамматические
фразеологизмы.
В лингвокультурологическом аспекте будут представлены единицы различных
фразеологических разрядов, но в основном – идиомы, потому что они больше
всех содержат культурную информацию. Но ни в коем случае не надо
исключать из анализа фразеологические сочетания или коллоквиализмы,
пословицы и поговорки, а также фразеологические единицы других разрядов.
Мы проанализировали все разряды фразеологических единиц не только в целях
их лингвокультурологического описания, но и для того, чтобы прояснить
некоторые общие проблемы теории фразеологического значения (см. проблемы
объекта фразеологии, релевантности различных признаков для определения
сущности фразеологизмов, таких, как устойчивость, идиоматичность,
образность и т.п., выработки технологии описания фразеологизмов различных
разрядов и, конечно, культурной коннотации фразеологических единиц).
Основным же разрядом фразеологических единиц в нашей книге и описании,
повторяем, являются идиомы, составляющие ядро фразеологической системы
русского языка.
-
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ
ЕДИНИЦ
О лингвокультурологии, несмотря на её «молодость», писали много. В целом
лингвокультурологию
можно
определить
следующим
образом:
Лингвокультурология – это наука, «возникшая на стыке лингвистики и
культурологии и исследующая проявления культуры народа, которые
отразились и закрепились в языке» (Маслова 1997, 8). Во фразеологических
единицах, как ни в каких других единицах языка, «отразились и закрепились»
проявления культуры. Фразеологизмы отдельными своими сторонами
«показывают» историю культуры, современные её проявления. Культурный
компонент фразеологических единиц имеет непосредственное отношение к
прагматике. Отнесённость культурного компонента к прагматике определяется
прежде всего тем, что «субъект речи и её адресат – это всегда субъекты
культуры» (Телия 1996, 225).
Для лингвокультурологии базовым понятием является культурная коннотация
языковых единиц. «Культурная коннотация – это в самом общем виде
интерпретация
денотативного
или
образного
мотивированного,
квазиденотативного, аспектов значения в категориях культуры. Применительно
к единицам фразеологического состава языка как знакам вторичной номинации,
характерной чертой которых является образно-ситуативная мотивированность,
которая напрямую связана с мировидением народа – носителя языка,
средостением культурной коннотации, ее основным нервом является это
образное основание» (Телия 1996, 214).
Анализ культурной коннотации фразеологизмов предполагает выяснение
следующих вопросов: какова сущность культурной коннотации, какова
культурно-национальная специфика фразеологизмов, какова технология
воплощения культурной коннотации в содержание фразеологизма как
языкового знака, что является объектом изучения в лингвокультурологии как
науке, каким образом коннотативно-культурологическая функция причастна к
прагматическому использованию фразеологических единиц в речи, каковы
источники культурно значимой интерпретации фразеологизмов, каковы пути и
способы исследования культурного компонента фразеологических единиц в
антропологической парадигме знаний и многие другие. В нашей работе мы
остановимся на самых главных проблемах.
Фразеологические единицы являются наиболее «представительными»
единицами лингвокультурологии: внутренняя форма фразеологических единиц,
являющаяся носителем мотивированности, часто содержит элементы
национально-культурного плана, так как фразеологизмы возникают на основе
«образного представления о действительности, отображающего по
преимуществу обиходно-эмпирический, исторический и духовный опыт
языкового коллектива, связанный с его культурными традициями» (Телия 1993,
302).
Фразеология, по В.Гумбольдту, - один из способов языкового мировидения, что
даёт основание говорить о существовании в каждом языке фразеологической
картины мира (см. об этом: Кириллова 1990, 57; Добровольский 1988, 97).
Каким образом культура воплощается в языке, в частности, во
фразеологических единицах? В.Н.Телия выдвинула гипотезу, а потом показала
пути её реализации в области фразеологии. Суть гипотезы заключается в том,
что «если единицы языка обладают культурно-национальной спецификой, то
последняя должна иметь свои способы её отображения и средства соотнесения с
ней, т.е. служить своего рода «звеном», соединяющим в единую цепь «тело
знака» (а для знаков вторичной номинации – это и «буквальное значение»
самого означающего) – с одной стороны, а с другой – концепты, стереотипы,
эталоны, символы, мифологемы и т.п. знаки национальной и шире –
общечеловеческой культуры, освоенной народом – носителем языка» (Телия
1996, 215).
Что касается фразеологических единиц, то у них средством воплощения
культурно-национальной специфики является образное основание, внутренняя
форма фразеологизма, образная гештальт-структура (часто включающая в себя
культурно маркированные компоненты, обозначающие «культурные» реалии).
Способом же указания на культурно-национальную специфику является
«интерпретация образного основания в знаковом культурно-национальном
«пространстве» данного языкового сообщества» (Телия 1996, 215). Тут надо
заметить, что между культурой и языком нет прямого соотнесения: между ними
можно «поставить» пресуппозицию (ранее приобретённое знание) как ключ к
интерпретации. Интерпретировать содержание культурной коннотации,
заключённой во фразеологизме, без пресуппозиции невозможно. Это очень
важное методологическое положение. Например, чтобы понять значение
фразеологизма есть чужой хлеб – «жить за чужой счёт», надо знать, что в
основе этого фразеологизма лежит архетип хлеба как символа жизни,
благополучия, материального достатка и что это освещено светом Библии,
согласно заветам которой человек (первоначально это был Адам) должен был
добывать себе хлеб в поте лица; хлеб обязательно должен быть «своим», т.е.
заработанным собственным трудом, если же кто-то ест чужой хлеб («живёт за
счет других»), то такое поведение осуждается. Чтобы понять значение
фразеологизма не хлебом единым жив человек – «нужно заботиться об
удовлетворении не только материальных, но и духовных потребностей», надо
знать библейское сказание не хлебом единым (в старослав.: не о хлебе едином)
будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божих. Чтобы
понять значение фразеологизма бросать слова на ветер – «говорить впустую»,
надо знать, что в основе этого фразеологизма «лежит миф о том, что через ветер
с помощью колдовства (произнесения плохих слов во время порыва ветра)
можно насылать болезни» (Маслова 1997, 96), чтобы понять значение
фразеологизма встать с левой ноги – «быть в плохом настроении», надо иметь
в виду миф, распространённый ещё с античных времён в Европе и на Ближнем
Востоке, согласно которому считалось, что правая сторона – хорошая, а левая –
плохая. Поэтому встать после сна с левой ноги предвещало неудачу.
Итак, содержанием культурно-национальной коннотации фразеологизмов
является
интерпретация
образного
основания
(внутренней
формы
фразеологизма) в знаковом культурно-национальном «пространстве» данного
языкового сообщества. Из этого можно вывести два методологически важных
следствия: 1) культурное знание можно «вылавливать» из внутренней формы
идиомы: в ней наличествуют «следы» культур, предшествующих современному
состоянию – обычаи и традиции, исторические события и элементы быта»
(Добровольский 1988, 97) и 2) культуру можно понимать как способ ориентации
субъекта в эмпирической, культурной, духовной жизни на основе норм,
эталонов, стереотипов, символов, мифологем и т.п. знаков национальной
культуры, традиционно установившейся в определённом национальном
(языковом)
социуме.
При
таком
понимании
культуры
можно
переформулировать и понимание культурной коннотации: отнесённость к
эталону и есть культурная коннотация.
Во фразеологии можно выделить некоторые основные, на наш взгляд, области,
являющиеся, по словам В.Н.Телия, источниками культурно-значимой
интерпретации фразеологизмов (Телия 1996, 239 – 253). О них говорится также
и в книге В.А. Масловой: «На фоне объекта исследования
(лингвокультурологии – Н.П.) можно выделить несколько его предметов,
каждый из которых тоже состоит из отдельных лингвокультурологических
единиц. Мы выделили 9 таких предметов, но их количество может быть ещё
увеличено: 1) объект лингвострановедения – безэквивалентная лексика и
лакуны; 2) мифологизированные языковые единицы: обрядово-ритуальные
формы культуры, легенды, обычаи, поверья, закрепленные в языке; 3)
паремиологический фонд языка; 4) эталоны, стереотипы, символы, ритуалы; 5)
образы; 6) стилистический уклад языков; 7) речевое поведение; 8)
взаимодействие религии и языка; 9) область речевого этикета» (Маслова 1997,
12).
Сейчас мы остановимся на основных понятиях, относящихся к анализу
культурного содержания идиом в лингвокультурологическом аспекте. Мы это
сделаем с целью отграничить лингвокультурологию от лингвострановедения,
во-первых, и указать на методологические основы лингвокультурологического
описания фразеологических единиц, во-вторых.
Безэквивалентная лексика и лакуны в структуре идиом исследовались в
основном в лингвострановедении. Лингвострановедение при этом понималось
как наука, изучающая вместе с языком культуру и историю страны,
особенности природы, экономики, общественное устройство, нравы и обычаи,
фольклор, художественную литературу, искусство, науку, быт народа,
населяющего эту страну (см.: Верещагин, Костомаров 1980).
Лингвострановедение основывалось в основном (хотя и не исключительно) на
кумулятивной функции языка, согласно которой язык является средством
накопления, хранения и источником внеязыковой информации, в том числе и
культурно-значимой. Языковые единицы (слова, фразеологизмы и т.п.)
являются носителями знаний, которые Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров
называют фоновыми. В самом деле, многие компоненты идиом могут
содержать указание на этнографические реалии (лапоть – в идиоме не лаптем
щи хлебать, аршин – в идиоме мерить на свой аршин, самовар – в пословице
в Тулу со своим самоваром не ездят и др.), на архаические элементы (зеница –
в идиоме хранить как зеницу ока), на исторические элементы (ижица – в
идиоме прописать ижицу – «стар. и шутл. Проучить, наказать»: ижица –
название последней, 43-й, буквы церковнославянской азбуки, по форме
напоминающей римскую цифру «пять»). Прописать – тщательно выписать. В
старой школе, когда учеников пороли, следы от порки были похожи на ижицу,
что и послужило образным стимулом к образованию идиомы); Мамай в идиоме
как Мамай прошел – «большой беспорядок, разгром, опустошение». Хан
Мамай предпринял ряд опустошительных походов в русские земли в 1373 и
1376 годах, что послужило образным основанием для возникновения этой
идиомы. Некоторые компоненты русских фразеологизмов являются лакунами в
других языках (русское бобыль из фразеологизма жить бобылем – «разг. Жить
одиноко, без семьи», во французском языке, например, это слово является
лакуной, так как ему нет однословного соответствия). Все подобные лексемы
обычно подробно описываются в лингвострановедческих словарях
фразеологических единиц, пословиц и поговорок (см.: Фелицына, Прохоров
1979; Фелицына, Мокиенко 1990) с целью показать «историю и культуру»
русского народа. См., например, описание слова блины в том и другом словаре
в связи с пословицей первый блин комом или фразеологизмом печь как блины
– «делать что-либо много и быстро». Блины – национальное русское кушанье.
Блин – тонкая мягкая лепешка из жидкого кислого (дрожжевого) теста,
испеченная на сковороде. Блины едят с маслом, сметаной, икрой, яйцами,
вареньем и т.п. Первый блин часто бывает неудачным (плохо снимается со
сковороды, получается как ком, а не лепешка), но по нему хозяйка определяет,
жидко или густо замешено тесто, хорошо ли прогрелась и промаслилась
сковорода» (Фелицына, Прохоров 1979, 78). См. описание других слов в составе
пословиц и поговорок. Например, в словаре (Фелицына, Мокиенко 1990, 125)
довольно пространно описываются сани и всё, что связано с ними в русской
жизни. Описываются сани в связи с выражением садиться не в свои сани –
«занять более высокое, не соответствующее своим способностям положение по
службе, в обществе и т.п.». Говорится неодобрительно в адрес
характеризуемого. Выражение садиться не в свои сани – результат некоторого
перефразирования хорошо известной русской пословицы «Не в свои сани не
садись», означающей - «не берись не за своё дело» и «не пытайся равняться с
тем, кто принадлежит к более высокому обществу». Именно в последнем, более
старом, значении употребляет эту пословицу А.С.Пушкин в «Сказке о рыбаке и
рыбке»: «А народ-то над ним насмеялся: - Поделом тебе, старый невежа!
Впредь тебе, невежа, наука: Не садится не в свои сани!» Широко употребляется
слово сани и в других популярных русских пословицах: Каковы сами, таковы
и сани; Готовь сани летом, а телегу зимой; Там сани хороши, где хозяин
хорош.
Употребление слова сани в русском фольклоре отражает значимость этого
средства транспорта в условиях России, где зима длится очень долго. Зимняя
дорога с утрамбованным копытами и санными полозьями снегом, кибитка и
быстрая тройка впряжённых в неё лошадей – один из популярных в
дореволюционный период символов России. Этот образ запечатлён на картинах
многих русских художников, отражён в многочисленных народных песнях и
романсах, в стихах и прозе русских поэтов и писателей. На Руси существовало
немало разновидностей саней – открытые сани и сани с крытым верхом
(кибитка), большие дорожные сани и маленькие – городские, крестьянские
сани (дровни), используемые в обиходе, и детские ручные санки для катания с
гор. По числу запрягаемых в сани лошадей различались сани троичные
(тройки), парные и одиночные. Катание на санях было одним из любимых
увеселений на русских народных праздниках зимой, например, на святки
(праздничное время от рождества до крещения) и на масленицу (своеобразный
праздник проводов зимы перед так называемым великим постом). Эти народные
традиции сохранены и обогащены в наше время. Зимой во многих городах
России в парках культуры проводятся «праздники русской зимы», непременным
атрибутом которых является катание на санях.
Сани сопровождали русского человека и в весёлые минуты, и в печальные. Ни
одна деревенская свадьба зимой не обходилась без стремительной скачки на
зимней тройке с бубенцами. В древности на санях провожали в последний путь
умерших.
Буквальный смысл выражения «садиться не в свои сани» – сесть в более
просторные, богаче украшенные сани, чем позволяет социальное положение
данного человека. Ведь по саням, как и по летним выездам в каретах,
определялся прежде всего социальный статус их владельца» (Фелицына,
Мокиенко 1990, 125 – 126).
Авторы лингвострановедческих словарей, справедливо полагая, что «целый ряд
фразеологизмов содержит в своей семантике национально-культурный
компонент», отмечают их троякую страноведческую ценность: «во-первых, они
отражают национальную культуру нерасчленённо, комплексно, со всеми
своими элементами, взятыми вместе, т.е. своими идиоматическими значениями
…, во-вторых, русские фразеологизмы отражают национальную культуру
расчленённо, т.е. членами, единицами, словами своего состава…, наконец, втретьих, фразеологизмы отражают русскую национальную культуру своими
прототипами, поскольку генетически свободные словосочетания описывали
определённые обычаи, традиции, особенности быта и культуры, исторические
события и многое другое» (Фелицына, Мокиенко 1990, 8-9). При этом
прототипы фразеологизмов рассказывают «о традиционной русской
грамотности (от Аза до ижицы, буква в букву, с большой буквы, от доски до
доски, азбучная (прописная) истина, от корки до корки, приложить руку,
читать по складам, слово в слово, с красной строки, точка в точку, чёрным
по белому, на ять и т.п.)…, о детских народных играх, о денежной системе, о
ремеслах, о традиционном врачевании, об охоте и рыбной ловле, о русской
флоре и фауне, внешнем виде человека, о его одежде и обуви, об особенностях
повседневного быта и о многом другом» (Фелицына, Мокиенко 1990, 9). Мы
специально выписали довольно длинную цитату, чтобы сказать следующее:
лингвострановедческие словари, безусловно, полезны (особенно для
иностранцев, изучающих русский язык), из них можно почерпнуть много
сведений о русской жизни, однако в них поясняются большей частью
собственно национальные ф а к т ы материальной, социальной или духовной
культуры, составляющие прототип фразеологических единиц, но не указывается
соотношение фразеологических единиц с концептами общечеловеческой или
национальной культуры. Культурно-национальная информация вводится в
лингвострановедческие
словари в основном историческим или
этимологическим образом, но «такой приём ввода культурно-национальной
информации указывает лишь на исходную для образного основания этого
фразеологизма ситуацию (прототип), выраженную в буквальном значении
идиомы, лишь проясняет аналогию, лежащую в основе метафоры, но не
эксплицирует культурно-национальной значимости собственно значения
фразеологизма в живом его употреблении: как общее правило, «обычные»
носители языка не владеют историко-этимологической «подоплекой» значения
фразеологизма.
Экспликация
культурно-национальной
значимости
фразеологизма достигается на основе рефлексивного – бессознательного или
осознанного соотнесения этого живого значения с теми «кодами» культуры,
которые известны говорящему» (Телия 1996, 218 – 219). Настоящими же кодами
культуры являются значения мифов (мифологем), легенд, обрядово-ритуальных
форм культуры, обычаев, поверий, символов, стереотипов, эталонов, ритуалов и
т.п. (См. пояснение этих понятий в работах: Маслова 1997, 13-19; Телия 1996,
238 – 253 и др.). Сейчас мы дадим лишь краткие пояснения основных
упомянутых выше лингвокультурологичесих понятий. Миф – древняя форма
познания и объяснения мира, выражающаяся в народных сказаниях о богах и
легендарных героях, о происхождении жизни на земле. Важнейшей частью
мифа является мифологема – важнейший персонаж или ситуация, как бы
«главный герой мифа», который может переходить из мифа в миф (Маслова
1997, 14). Мы хотим специально обратить внимание на то, что миф – не
выдумка, а живая реальность для сознания людей. «Миф не есть бытие
идеальное, но – жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и
телесная, до животности телесная действительность» (Лосев 1994, 14). Не
признавая реальности мифа, трудно рассчитывать на понимание национальнокультурного своеобразия многих идиом современного языка. См., например,
сизифов труд – «книжн. Тяжелая и бесполезная работа». По происхождению
этот фразеологизм является калькой. За оскорбление богов Зевс осудил
коринфского царя Сизифа на вечные муки в царстве мёртвых: он должен был
вкатывать на гору большой камень, который снова скатывался вниз. Миф
пересказан в «Одиссее» Гомера (УIII – УII вв. до н.э.). Добавим к тому, что миф
является не выдумкой, а реальностью, ещё то, что «мы ничего не поймём в
греческой жизни и истории, если не примем во внимание, что боги и демоны
были для греков абсолютной, стопроцентной реальностью, которая и
определяла все решения – от частных до государственных, результаты битв,
походов и прочих предприятий. Мы ничего не поймём в жизни средневековья и
истории, если сочтём глупым суеверием веру в дьявола, а процессы над
ведьмами – недоразумением, результатом чьей-либо глупой и злонамеренной
выдумки» (Ионин 1996, 150-151). Мифы как реальное бытие людей важны для
поэзии, религии, искусства и т.п. Для нас же проблема мифа важна
соотношением мифа и конкретных проявлений жизни общества, важна тем, что
в мифе содержатся не только абстрактные, но жизненно важные для человека
переживаемые им категории мысли и жизни, обладающие «своей собственной
истинностью, достоверностью, закономерностью и структурой» (Ионин 1996,
152), важно то, что мифологическая действительность для обычного человека
более жизненна, чем действительность, проецируемая наукой. Именно поэтому
мы не согласны считать миф донаучной формой познания мира:
мифологическое объяснение мира существует не до научного, а наряду с
научным, мифологическая действительность не абстрагируется в научных
процедурах, а является параллельной, альтернативной научному видению мира.
Причем «мифологическая действительность сильнее и, так сказать, более
всеобъемлюща, чем действительность, проецируемая наукой» (Ионин 1996,
152). Можно верить, что с точки зрения «простого» индивида мифологическое
сильнее научного, так же как «житейское выше всякой власти» (В.Лихоносов).
В основе мифологического сознания лежат архетипы. Архетип – это
устойчивый образ, возникающий в сознании индивида определенного
языкового социума и имеющий распространение в культуре (Сендерович 1994,
144). Архетипы заданы изначально в языке, см. такие архетипы, как левое –
правое, верх – низ, мужское – женское, далекое – близкое и т.п. По
отношению к архетипам не задаются вопросом «почему так?», а если отвечать
на этот вопрос, то надо сказать – «то изначально, это как земля вращается
вокруг солнца». Архетипы усваиваются вместе с языком. В целом
мифологическое сознание является основой культурно-языкового поведения
человека. Переход от мифологического сознания к «современному»
осуществляется в основном через метафоры, в том числе и через те, которые
лежат в основе устойчивых и фразеологических сочетаний (ср.: печаль
охватывает человека, ложится на сердце, горе навалилось, горе ходит по
людям, горе в сердце ношу, горе заставляет плакать и т.п.). Архетипы
обращены вглубь времени, истории человеческого сознания. Море, например, в
русском языке является архетипом для понимания и выражения чувств, см.
сочетания: чувство бурлит, переполняет кого-либо, чувство выплеснулось
наружу, море чувств, глубина чувства, мелкое чувство, глубокое чувство и
т.п. «Мифология – хранилище архетипов» (Юнг 1996). Таким образом,
первобытный образ, названный однажды «архетипом», всегда коллективен, т.е.
он является общим для отдельных народов и эпох. По всей вероятности,
наиболее важные мифологические мотивы общи для всех времен и народов.
«Человек находится во власти архетипов до такой степени, какой он себе и
представить не может, т.е. современный человек даже не понимает, насколько
он находится во власти иррационального» (Маслова 1997, 14). В русском языке
есть немало фразеологизмов, имеющих в своей основе тот или иной архетип,
например, архетип воды лежит в истоках двух противоположных по значению
рядов фразеологизмов: негативного (концы в воду – «не осталось никаких
следов, улик», мутить воду – «умышленно запутывать дело, создавать
неразбериху», выводить на чистую воду – «разоблачать кого-либо, уличать
кого-либо в чем-либо» и др.) и позитивного (воды не замутит – «очень
скромен, тих, смирен, даже малейшего зла не сделает», живая вода – «то, что
исцеляет от душевных недугов, даёт энергию и бодрость» и др.).
Архетипическое значение этих фразеологизмов либо «просвечивает» через
прозрачную внутреннюю форму (концы в воду, мутить воду, воды не
замутит), либо проходит через века в русском фольклоре (живая вода – из
сказок: волшебная вода, оживляющая мёртвых).
Мифы, которые, как мы уже говорили, являются «стопроцентной реальностью»,
могут трансформироваться в легенды – «продукты сознательного творчества»
(Маслова 1997, 81). Так, на основе легенды появился фразеологизм вавилонское
столпотворение – «беспорядочная толпа людей, суматоха, неразбериха».
Выражение из старославянского языка. Из библейского рассказа о попытке
строительства в Вавилоне башни (столпа) до небес. За дерзость Бог наказал
строителей башни, сделав их разноязычными. Люди прекратили строительство
башни, так как перестали понимать друг друга. На значение выражения позже,
возможно, в русском языке оказало влияние близкое по звучанию слово
«столпиться».
Для раскрытия культурного содержания идиом важно представить описание
символов, стереотипов, эталонов, ритуалов.
В лингвистике более всего установилось феноменологическое понимание
символа как вещи, награждённой смыслом. В структуре идиом у отдельных
компонентов вырабатывается символьное значение (см.: нести крест –
«терпеливо переносить страдания, невзгоды, мириться со своей печальной
участью», где крест – символ страдания, восходящий к евангельскому рассказу
о том, как Иисус нёс крест на место распятия; держать вожжи в руках –
«сосредоточить в своих руках власть, руководство», отбиться от рук – «выйти
из повиновения, стать непослушным» – в этих фразеологизмах у компонента
рука развивается символьное значение «власть»; быть чьей-либо правой рукой
–«быть первым помощником», протянуть руку помощи – «оказать помощь
кому-либо» – в этих фразеологизмах у компонента рука развивается
символьный смысл «помощь» и т.п.
Эталоны – это то, в чём образно измеряется мир. Эталоны обычно существуют
в языке в виде образных сравнений: злой, как собака; глуп, как пробка; здоров,
как бык; тонкий, как былинка; толстый, как бочка; работать, как негр;
пьяный, как сапожник и т.п. Воспроизводимые из поколения в поколение,
эталонные сравнения связаны с миропониманием, потому что они являются
«результатом собственно человеческого соизмерения присущих ему свойств с
«нечеловеческими» свойствами, носители которых воспринимаются как
эталоны свойств человека» (Телия 1996, 241 – 242). Таким образом, эталон –
это устойчивое сравнение свойств человека или предмета со свойствами какойлибо реалии. В качестве реалии может выступать человек или натуральный
объект, вещь, которые с точки зрения обиходно-культурного опыта людей
являются знаком доминирующего в них свойства: баран – глупый (глупый, как
баран), медведь – неуклюжий (неуклюжий, как медведь), заяц – трусливый
(трусливый, как заяц), лиса – хитрая (хитрый, как лиса) и т.п. Основания таких
устойчивых сравнений составляют один из важных культурных кодов в
определённом культурном социуме и традиционно воспроизводятся в каждом
поколении.
Стереотип, в отличие от эталона, - это тип, существующий в мире, он
измеряет деятельность, поведение и т.п. Стереотипы поведения как важнейшие
среди стереотипов могут переходить в ритуалы. Разница между ними в том, что
при реализации стереотипов человек может не осознавать целей, ради которых
действие совершается. Ритуал же всегда предполагает рефлексию относительно
значения его исполнения. Ритуал условен, конвенционален. Социологическое
понимание ритуала имеет по необходимости более общий характер.
Воспользуемся определением В.Фукса (цитируем по книге: Ионин 1996, 133):
ритуал – это «социально регулируемая, коллективно осуществляемая
последовательность действий, которые не порождают новой предметности и не
измеряют ситуацию в физическом смысле, а перерабатывают символы и ведут к
символическому
изменению
ситуаций.»
Посредством
ритуалов
поддерживаются общие культурные нормы и ценности народа. См., например,
ритуалы, закрепленные во фразеологических единицах: преподнести хлеб-соль
кому-либо – «Оказать почести при встрече гостей», в этом фразеологизме
закреплён ритуальный обряд: при встрече почётных гостей русские люди
преподносят «хлеб-соль» – каравай хлеба и солонку с солью; класть в гроб
(могилу) – «хоронить умершего», значение фразеологизма объясняется обрядом
захоронения покойников и т.п. Обряд при этом понимается как определённые
действия, установленные обычаем или ритуалом и воплощающие какие-либо
религиозные представления, бытовые традиции и т.п. См., например,
фразеологизм пойти под венец – «жениться или выйти замуж», значение
фразеологизма объясняется церковным обрядом возложения венца на голову
жениха и невесты.
Таким образом, главным для анализа культурного содержания идиом является
расшифровка мифов, мифологем, архетипов, символов, стереотипов, эталонов,
ритуалов и т.п. и шире – образа мыслей, образа жизни, образа
жизнедеятельности обычных индивидов русского языкового социума,
интерпретация базовых ключевых универсалий.
Из наших предыдущих рассуждений можно сделать некоторые общие выводы.
В изучении фразеологизмов необходимо разграничивать лингвострановедение и
лингвокультурологию. В лингвострановедении большей частью объясняются
собственно национальные ф а к т ы материальной, социальной или духовной
культуры, составляющие прототип фразеологических единиц, но мало
показывается соотношение фразеологических единиц с концептами
национальной или общечеловеческой культуры. В лингвокультурологии
экспликация культурно-национальной значимости фразеологизма достигается
на основании рефлексивного – бессознательного или осознанного соотнесения
живого образа (внутренней формы) фразеологизма с теми «кодами» культуры,
которые известны говорящему: настоящими же кодами культуры являются
значения мифов (мифологем), легенд, обрядово-ритуальных форм культуры,
обычаев, поверий, символов, стереотипов, эталонов, ритуалов и т.п. В
практическом плане (например, в лингвистическом описании русского языка в
учебных целях, в преподавании русского языка иностранным учащимся и т.п.)
главным должна быть и н т е р п р е т а ц и я образного основания (внутренней
формы) идиом в знаковом культурно-национальном «пространстве» русского
языкового сообщества.
Владение культурной коннотацией фразеологических единиц является для
представителей одного языкового социума в той или иной степени
обязательным для выражения культурно-языковой компетенции. Нельзя
мыслить о мире, не зная основных категорий культуры своего языкового этноса.
Культурные сущности, усваиваемые человеком « с молоком матери», лежат в
основе понимания мира, в основе представлений о пространстве и времени,
причине, следствии, судьбе, жизни, смерти, личности, воле, совести, труде,
богатстве, бедности, семье, любви, дружбе, родине, и т.п. Фразеологические
единицы воплощают в себе культурные сущности обычно в национальносамобытной форме. Именно поэтому интерпретация культурно-национальных
коннотаций фразеологических единиц «нацеливает» на понимание глубинных
черт русского народного менталита.
КУЛЬТУРНО-НАЦИОНАЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ
ЕДИНИЦ
Мы уже говорили о том, что для понимания культурной коннотации
фразеологических единиц необходимо интерпретировать образное основание
внутренней формы фразеологизмов в знаковом «пространстве» русского
языкового сообщества. Это главное в изучении культурно-национальной
специфики фразеологических единиц. Культурное знание «вылавливается» из
внутренней формы фразеологизма потому, что в ней содержатся такие
элементы, которые придают фразеологизму национально-культурный колорит.
При этом они могут быть связаны с обиходно-эмпирическим опытом народа, со
сферой материальной культуры, с историческим опытом народа и т.п.
Приведём примеры фразеологизмов, связанных с обиходно-эмпирическим
опытом народа. Лезть на рожон – «сгоряча, необдуманно и нерасчётливо
идти на риск или навстречу опасности». Подразумевается, что при ином
поведении такого риска можно было бы избежать. Внутренняя форма
фразеологизма лезть на рожон связана с ситуацией охоты на медведя, в
которой применялся рожон. Рожон – это заострённый кол, рогатина.
Разъярённый зверь лез на выставленный охотником рожон – широкий нож,
заточенный с обеих сторон, на длинной палке с перекладиной под лезвием, за
которую медведь сам хватается, сам лезет на рожон. Заварить кашу – «создать
своими действиями неожиданно сложную и неприятную ситуацию» (говорится
с неодобрением). Подразумевается ситуация, в которую вовлечено большое
количество людей. Часто имеются в виду необдуманные, неверные действия.
Это собственно русское выражение, употребляющееся в русском языке
примерно с ХУII века. Оно возникло путём переосмысления слова каша в
значении «званый обед, праздник по поводу именин или свадьбы» в
«беспорядок, суматоха, сумятица, путаница» (см. об этом: Шанский, Зимин,
Филиппов 1995, 77; Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 257). Знать себе цену –
«правильно оценивать свои возможности, достоинства». Это собственно
русский фразеологизм. Культурная мотивация значения этого фразеологизма
объясняется практикой найма на работу: тот, кто знает себе цену, не станет
унижаться, не продешевит. Зубы заговаривать/заговорить кому-либо –
«отвлекая разговорами, отвести внимание от чего-либо». Это собственно
русский фразеологизм. Мотивация значения объясняется лечением болезней (в
частности, зубов) заговорами. На сон грядущий – «шутл. Перед сном». Это
собственно русский фразеологизм, употребляется с ХIХ века. Первоначально на
сон грядущим (буквально «идущим ложиться спать»). Объясняется названием
раздела молитв, читаемых перед сном. Золотые руки – «одобр. Мастер своего
дела, очень искусный в своём деле человек». О том, кто умеет делать всё, за что
ни возьмётся. Наломать дров – «прост. Наделать глупостей, ошибок». Это
собственно русское выражение. Здесь дрова – в значении «хворост, валежник»,
который не рубят, а ломают (обычно на колене), что получается неаккуратно.
Не ударить в грязь лицом – «не осрамиться, показать себя с хорошей стороны».
Это собственно русское выражение. Этимологически восходит к дракам и к
соревнованиям борцов, в которых случалось, что слабого соперника
опрокидывали ничком на землю. Несолоно хлебавши (уйти) –«прост., шутл.
Не достигнув цели, не получив удовлетворения". Это исконное (не
заимствованное) выражение. Вероятно, связано с бережным отношением к соли
на Руси. Угощая, солили пищу тем гостям, которых уважали или старались
задобрить. Тем людям, которыми пренебрегали, подавали пресную пищу.
Обвести вокруг пальца кого-либо - «ловко обмануть, перехитрить кого-либо».
Это собственно русское выражение. Внутренний образ фразеологизма
объясняется жульничеством базарных иллюзионистов. Фокусник брал у коголибо какой-нибудь предмет и обводил им вокруг пальца для отвода глаз. В это
время его сообщники очищали сумки и карманы зазевавшихся зрителей.
Приведём примеры фразеологизмов, связанных со сферой материальной
культуры. Попасть впросак –«по своей оплошности оказаться в невыгодном,
неудобном положении». Это собственно русское выражение. Первоначально
попасть в просак. Просак – это станок для скручивания верёвок. В такой
станок часто попадала одежда рабочего, который и оказывался в неудобном
положении в буквальном смысле. Мастер кислых щей – «прост. Неважный,
плохой мастер». Это собственно русское выражение. Мотивация значения этого
фразеологизма объясняется тем, что кислые щи – крестьянские щи, готовить
которые не представляло особых трудностей. Производное выражение
профессор кислых щей. Тянуть канитель –«неодобр. О медленном, нудном,
затяжном деле или разговоре, о досадной потере времени». Выражение –
бывший термин мастеров золотошвейного дела. В старину медные, золотые и
серебряные нити для церковных риз, офицерских эполет и для вышивки по
бархату изготовляли вручную, кустарным способом: раскаляли металл и
осторожно вытягивали клещами тонкую проволоку, которая называлась
канитель. Процесс этот был длительным, нудным и кропотливым – отсюда и
переносное значение. (См. об этом: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 247).
Ставить/поставить (класть/положить) во главу угла – «считать, признавать
что-либо главным, основным, особо важным». Это собственно русское
выражение. Мотивация значения объясняется обыкновением во время
строительства ставить (класть) под углы дома надёжные опоры (каменные
столбы, большие камни и т.п.). Тёртый калач – «об опытном человеке,
которого трудно обмануть». Это собственно русское выражение. Мотивация
значения этого фразеологизма объясняется тем, что изделие под названием
тёртый калач выпекают из крутого теста, которое долго мнут и трут. Плести
кружева – «говорить витиевато, сложно, не доходя до сути; сплетничать,
злословить». Это собственно русское выражение. Мотивация значения
фразеологизма объясняется метафоризацией буквального процесса плетения
кружев. Вить верёвки из кого – «заставлять кого-либо поступать по своему
желанию, подчинять всецело своей воле». Это собственно русское выражение,
связанное с производством верёвок. Значение фразеологизма объясняется
образным переосмыслением исходной формы фразеологизма. Довести до
белого каления кого-либо – «лишить самообладания, сильно рассердить коголибо». Это собственно русское выражение. Из речи кузнецов. Мотивация
значения фразеологизма объясняется образным переосмыслением кузнечной
обработки металла: металл при нагревании перед ковкой делается красным,
затем светлым (белым). Каление – нагревание. Охулки на руку не положит –
«не упустит своей выгоды». Это собственно русское выражение. Первоначально
своеобразная рекламная формула мастерства ремесленника, высокого качества
его изделий. Подразумевалось, что кто-либо не допустит, чтобы хулили работу,
сделанную его руками. Охулка – от хулить. Не покладая рук работать,
трудиться –«беспрерывно, с усердием, не переставая» (говорится с
одобрением). Это собственно русское выражение. Мотивация значения
фразеологизма объясняется тем, что работники физического труда, отдыхая,
кладут натруженные руки на стол, на скамью, на подлокотники кресла, на
колени и так отдыхают.
Приведём примеры фразеологизмов, связанных с историческим опытом
народа. В этих фразеологических единицах встречаются страноведческие и
культурно маркированные компоненты. Мамаево побоище – «крупная ссора,
драка; беспорядок, разгром». Это исконное выражение. Мотивация значения
фразеологизма объясняется именем татарского хана Мамая, совершившего в
ХIУ в. опустошительное нашествие на Русь и разгромленного русскими
войсками в Куликовской битве (1380 г.). Побоище – поле битвы после
сражения, а также само сражение. Погиб, как швед под Полтавой – «прост. 1.
Попасть в безвыходное положение, оказаться беспомощным», 2. «Нравственно,
морально опуститься». Во фразеологизме отражается память о важном для
России событии – Полтавском сражении. Оно произошло 27 июня 1709 года у
города Полтавы на Украине во время Северной войны 1700 – 1721 гг., которую
Россия вела со Швецией. Русская армия под командованием Петра I разгромила
шведскую армию Карла ХII. Остатки шведских войск сдались, а сам Карл ХII
бежал в Турцию. Благодаря победам в Северной войне Россия получила выход к
Балтийскому морю, окрепли её политические и торговые связи с Западной
Европой. Казанская (казанский) сирота – «ирон. О человеке,
прикидывающемся несчастным, обиженным». Это собственно русское
выражение. Употребляется в русском языке с ХУII в. Первоначально так
говорилось о татарских мирзах (князьях), которые после покорения казанского
царства русскими (во время Ивана Грозного) старались получить от русских
царей всевозможные поблажки, жалуясь на свою горькую участь и т.п. В
русском языке очень много фразеологизмов, связанных так или иначе с
историческим опытом народа. Здесь мы приведём в основном те
фразеологизмы, в которых отражается история, понимаемая как «совокупность
фактов и событий, относящихся к прошлой жизни» (Словарь русского языка в
четырех томах. Издание третье, стереотипное, М., 1985, стр.695).
Потёмкинские деревни – «книжн. Обман, очковтирательство, показной блеск
чего-либо при неблагополучном состоянии дел». Это собственно русское
выражение. Употребляется с конца ХУIII – начала ХIХ в. Мотивация значения
этого фразеологизма идет от имени Г.А. Потемкина (государственного деятеля
времён Екатерины II), который после присоединения Крыма к России совершил
поездку в Крым с императрицей Екатериной II. Потёмкин приказал строить на
пути императрицы показные селения с расписными избами, выставлять
празднично одетых людей и т.п. с целью показать императрице процветание
новой территории. Филькина грамота – «прост. Фальшивый или не имеющий
силы документ». Это собственно русское выражение. Ф и л ь к а – глупый,
недалёкий человек. Время возникновения этого фразеологизма относят к
царствованию Ивана Грозного, который преследовал Московского митрополита
Филиппа, выступавшего против бесчинств царя: царь презрительно называл
разоблачительные послания митрополита Филькиными грамотами. Вот тебе,
бабушка, и Юрьев день! – «Выражение разочарования из-за неудачи в какихлибо непредвиденных обстоятельствах». Это собственно русское выражение.
Употребляется с начала ХУII в. Обычно связывают с отменой права перехода
крестьян от одного хозяина к другому, что было и без того ограничено и могло
происходить только за неделю до Юрьева дня (26 ноября по старому стилю) и
неделю после. Так полагал В.И. Даль. По нашему же предположению, в осенний
Юрьев день, после окончания сельскохозяйственных работ, хозяева
рассчитывались с наёмными работниками и обычно обсчитывали их. В это же
время возникло слово объегорить с четкой семантикой «обмануть»: Юрьев
день назывался также днём Егория и днём Георгия. Как Бог на душу положит
– «произвольно, как получится». Это собственно русское выражение.
Мотивация значения фразеологизма объясняется тем, что царские суды в
Москве, в Приказе большого Двора, решал сам государь, который почитался
Божиим помазанником и судил, как «Бог ему на сердце положит». Во многих
фразеологизмах так или иначе закреплены факты и события, связанные с
конкретными
историческими
лицами,
поступками,
высказываниями
исторических лиц. Например, пришел, увидел, победил – «о быстрой победе,
скором решении какого-либо дела и т.п.». Этот фразеологизм представляет
собой кальку с латинского veni, vidi, vici. По свидетельству Плутарха и
Светония, эти слова Юлий Цезарь сказал одному из своих друзей в связи с
быстро одержанной победой над понтийским царём Фарнаком в 47 г. до н.э.
Жребий брошен! – «книжн. Окончательное решение принято, пути назад нет».
Это фразеологизм представляет собой кальку с латинского аlea jacta est. Юлий
Цезарь произнёс эти слова, приняв смелое решение выступить против римского
сената. Святая простота – «о человеке простодушном, наивном до глупости».
Этот фразеологизм – калька с латинского O sancta simplicitas! Приписывают
Яну Гусу: осуждённый на сожжение, он будто бы произнёс эту фразу на костре,
увидев, как какая-то старушка в простодушном религиозном послушании
бросила в костёр охапку принесённого ею хвороста. Восходит к речи (325 г.)
одного из богословов. Окно в Европу – «о Петербурге, с основанием которого
Россия приобрела выход в Балтийское море». Это собственно русское
выражение. Активно вошло в употребление после опубликования поэмы
А.С.Пушкина «Медный всадник» (1834 г.). Выражение восходит к словам
итальянского писателя Альгаротти (1712 – 1764 гг.): «Петербург – это окно,
через которое Россия смотрит в Европу» («Письма о России»). Некоторые
фразеологизмы могут быть рассмотрены как исторические не потому, что они
связаны с деятельностью каких-либо исторических личностей, а потому, что в
них отражены факты прошлого, которые в современной жизни не наблюдаются,
от них остался только «след» в народной памяти в виде неосознаваемой
рефлексии относительно образа, заложенного во внутренней форме
фразеологизма. См., например, по первое число (всыпать) – «сильно, строго
наказывать кого-либо». Это собственно русское выражение. В нём отражается
факт исторического прошлого. В старых школах учеников пороли независимо
от того, виноват или не виноват ученик, каждую неделю. Если пороли сильно,
то этой порки хватало на последующие недели, вплоть до первого числа
следующего месяца. Прокатить на вороных кого-либо – «устар. Провалить на
выборах, забаллотировать кого-либо». Это собственно русское выражение,
возникшее посредством образного переосмысления. При голосовании в урну
опускали белые и чёрные шары. Чёрные шары означали голоса против. В о р о н
ы е – лошади чёрного цвета. Не без влияния приметы: Вороных коней под
жениха с невестой в поезд не берут («Словарь» В.И.Даля). Под спудом – «без
примения, без употребления, в бездействии». Это исконное (не заимствованное)
выражение. Древнерусское с п у д - сосуд, колпак, которым накрывали
(тушили) свечи, светильники; позже – скрытое место, тайник (зарегистрировано
в «Словаре Академии Российской» 1794 г.). Зарубить на носу что-либо –
«запомнить крепко, навсегда». Это собственно русское выражение.
Первоначально означало «поставить зарубку (отметину и т.п.) на н о с (ср.
ноша) – то, что носили с собой, при себе. Это были обычно палочки, дощечки и
т.п., на которых ставили зарубки, засечки, чтобы вести учет работы, долгов,
отпущенного товара. Кроме зарубок завязывали также узелки на поясе, на
платке и т.п. (ср. завязать узелок на память). Во всех фразеологизмах,
приведенных выше, так или иначе отражаются национальные черты русского
народа, его истории, конкретных действий людей, обычаев и т.п.
Однако в языке существуют фразеологизмы (их подавляющее большинство),
план выражения которых не обнаруживает никаких национальных черт.
Д.О.Добровольский говорит, что «с интуитивной точки зрения не вполне ясно,
почему мы должны усматривать некую национальную или культурную
специфичность в таких идиомах, как лезть на стенку, качать права, не
моргнув глазом» (Добровольский 1997, 37). Однако подобные фразеологизмы,
сформированные как правило на образно-метафорической основе, так или иначе
участвуют в формировании языковой картины мира и тем самым являются по
сути дела основанием национальных культур. В работах В.Н.Телия отчётливо
прочитывается мысль, что культурно-национальная специфика идиом
усматривается в том, что их семантику можно интерпретировать в терминах
культуры, которая признается национальной по сути (Телия 1996, 214-215). Ещё
можно усматривать во фразеологии национальную культуру потому, что
значения фразеологизмов интерпретируются с позиции ценностных установок,
свойственных менталитету того или иного народа. Если ценностные установки
признать релевантными в аспекте национальной культуры, то можно считать
культурно-специфическими такие идиомы, как плевать в потолок, считать
ворон, валять дурака и т.п., так как в них выражается «стереотипная для
русского самосознания установка: «недостойно человека заниматься (тем более
активно) заведомо пустопорожними, нерезультативными делами» (Телия 1996,
257). Дадим этимологическое пояснение, касающееся фразеологизмов плевать
в потолок и валять дурака. В буквальном смысле русские люди никогда не
плевали в потолок. Выражение плевать в потолок является производными от
поплёвывать в потолок – «заслуженно отдыхать после длительных тяжёлых
работ». Крестьянин во время отдыха лежал на полатях или на печке и,
покуривая, сплёвывал с губ табачные крошки. Полати располагались близко к
потолку, место лежания на печке тоже. Однако если крестьянин долго
залёживался на печке или на полатях, то ему говорили «хватит плевать в
потолок», так глагол поплёвывать изменился в плевать, а семантика всего
фразеологического оборота поплёвывать в потолок – «заслуженно
отдыхать…» изменилась в «лодырничать, ничего не делать», что и выражается
фразеологизмом плевать в потолок, который в русском национальном
менталитете содержит элемент негативного отношения к лодырничеству:
недостойно человека лодырничать. Фразеологизм валять дурака –
«бездельничать», происходит от детской игры, забавы с игрушкой-неваляшкой,
обычно представляющей собой Иванушку-дурачка (Ваньку-встаньку), которого
и пытались повалить. Просторечный вариант этого фразеологизма валять
ваньку. Эта игра-забава ассоциировалась с пустым времяпровождением. Другое
значение валять дурака – «притворяться непонимающим, глупым» развилось
под впечатлением несуразности такого занятия для взрослого человека. Ср. с
предыдущими фразеологизмами другие фразеологизмы, например, лежать на
печи и сидеть сложа руки, выражающие значение, которое означает такие
действия, которые в русском народе вызывают осуждение. Выявление
национальной специфики фразеологизмов, подобных приведённым выше,
становится более очевидным при сравнении с фразеологизмами другого языка
(см. выявление национально-культурной специфики фразеологизмов русского
языка относительно некоторого другого языка у Д.О. Добровольского. Такой
подход к выявлению национально-культурной специфики Д.О. Добровольский
называет сравнительным 1997, 40).
Д.О. Добровольский предлагает также и интроспективный подход к выявлению
национальной специфики фразеологических единиц. В таком случае он
предлагает разграничивать культурную специфику применительно к кругу
явлений, выделяемых на основе сравнительного подхода, и национальную
специфику применительно к интроспективному подходу: «при всей своей
условности такое терминологическое разграничение оправдано тем, что при
сравнительном анализе одним из важнейших критериев оказывается
возводимость установленных межъязыковых различий к специфике
соответствующих культур, в то время как интроспективный подход
предполагает обращение к интуиции носителей языка, характеризующих
некоторые явления как «свои и только свои», то есть сугубо национальные»
(Добровольский 1997, 41).
Как бы то ни было, план выражения многих фразеологизмов, непосредственно
не обнаруживающих никаких национальных черт, влечёт за собой рассмотрение
фразеологизмов в аспекте культуры через посредство своих образнометафорических внутренних форм, обычно специфичных в разных языках, а
также – ценностных установок, тоже специфичных в различных языковых
социумах. См., например, русские фразеологизмы старый воробей, ни рыба ни
мясо, не все дома, писать как курица лапой и т.п.
Здесь в содержание идиом закладывается «духовное основание – нравственная,
этическая, эстетическая и т.п. система ценностной ориентации в мире» (Телия
1993, 304). Эта система находит своё выражение в соотнесении и с эталонами и
стереотипами, характерными для менталитета русского народа. Например, в
основе прототипической ситуации русского фразеологизма ни рыба ни мясо
лежит что-то не похожее ни на мясо, ни на рыбу, не относящееся ни к тому, ни к
другому виду пищевых продуктов. Ассоциативно-образное восприятие этого
фразеологизма связано в сознании русского человека со стереотипом: что-то
среднее между мясом и рыбой, ни то, ни другое, ни то, ни сё. Отсюда и значение
«ничем не выделяющийся, средний, посредственный человек».
В описании национально-культурного содержания фразеологических единиц
главный вопрос состоит в том, что считать национально-культурной
спецификой. Полагаем, что в решении этого вопроса не должно быть
крайностей, а также излишней «точности», как и в понимании содержания
культуры вообще. В понимании культуры доминирует несколько направлений
(см. об этом: Культурология 1998, 12-13): 1) культура – совокупность
материальных и духовных ценностей, созданных человеком; такая
аксиологическая интерпретация культуры отсылает нас к сфере бытия человека,
которую можно назвать миром ценностей; 2) деятельностный подход к
пониманию культуры, рассматривающий культуру в контексте личностного
становления или характеризующий её как универсальное свойство
общественной жизни. Разумеется, аксиологический и деятельностный подходы
не исчерпывают собой всего многообразия взглядов на понятие культуры в
современной литературе о культурологии. Самое главное, что рассмотрение
содержания «культуры» позволяет нам при помощи термина «культура»
фиксировать общее отличие человеческой жизнедеятельности от биологических
форм жизни, качественное своеобразие исторически конкретных форм этой
деятельности при различных этапах общественного развития в рамках
определенных эпох, общественно-экономических формаций, этнических
общностей (первобытная культура, европейская, античная (греческая и
римская), русская культура, особенности сознания и поведения людей в
конкретных сферах общественной жизни (культура труда, политическая
культура, культура мышления), способ жизнедеятельности социальной группы
(например, культура класса) и отдельного индивида (личная культура)
(Культурология 1998, 14).
Такое «широкое» понимание культуры, будучи применённым к описанию
культурного
содержания
фразеологизмов,
позволяет
лингвистамисследователям вобрать в круг описания большое количество фразеологических
единиц и глубже исследовать их культурную коннотацию. Разумеется,
культурное содержание фразеологизмов будет по-разному представляться,
будем ли мы связывать его со значением так называемых слов-реалий типа
самовар, лапти, щи в составе фразеологизмов и мы не лаптем щи хлебаем, в
Тулу со своим самоваром не ездят и т.п., или будем «видеть», каким образом
фразеологизмы участвуют в формировании языковой картины мира, являясь по
сути дела основанием национальных культур, или будем пытаться
эксплицировать культурно-национальную значимость фразеологизмов на
основании регистрации рефлексивного – бессознательного или осознанного
соотнесения живого образа (внутренней формы) фразеологизма с теми
«кодами» культуры, которые известны говорящему, значения которых
составляют мифы (мифологемы), легенды, обрядово-ритуальные формы
культуры, обычаи, поверья, суеверия, символы, стереотипы, эталоны, ритуалы и
т.п.
Русские фразеологизмы, отражая элементы культуры, связаны с очень многими
областями человеческой жизни. Здесь мы опишем фразеологические единицы,
относящиеся к наиболее главным областям. Группировку фразеологических
единиц дадим в зависимости от компонентов, входящих в структуру
фразеологизмов и принадлежащих к той или иной области человеческой
жизнедеятельности.
ПРЕДМЕТЫ ОДЕЖДЫ
Лапти. Лаптем щи хлебать –«о невежественном, отсталом человеке». Не
лаптем щи хлебать – «быть не хуже других». Культурные коннотации
связаны с компонентом лапти – «обувь, плетённая из лыка, бересты, верёвок,
которую прежде носили крестьяне». Это была очень простая обувь бедных
людей. Аристократы такую обувь не носили. Не случайно у слова лапоть
развилось производное качественно характеризующее значение – «прост. О
невежественном, отсталом человеке».
Подмётки.
В подмётки не годится – «значительно хуже по сравнению с
кем-либо (о человеке)». Это восточнославянское выражение, производное от не
годится и в след ступить кому-либо, т.е. не может даже следовать кому-либо.
Испанский язык no llegar a alguien a la suela del zapato.
Подол.
За подол держаться – «быть очень не самостоятельным в своих
действиях». Значение фразеологизма мотивируется образом маленького
ребёнка, который держится за подол маминой юбки или платья.
Юбка.
Держаться за (бабью) юбку – «быть в подчинении у женщины, в
полной зависимости от неё. О мужчине.» См. в испанском estar pegado a las
faldas de alguien. Вызывает негативную оценку (считай, что это «плохо») и
неодобрение.
Сапоги.
Два сапога пара – «похожи друг на друга, обычно по своим
негативным качествам, свойствам, стоят друг друга, один другого не лучше». В
испанском (son) tal para cual.
Кафтан. Тришкин кафтан – «ситуация, когда устранение одних недостатков
влечёт за собой возникновение других». Это собственно русское выражение.
См. испанский язык desnudar a un santo para vestir a otro. От название басни
(1815 г.) И.А.Крылова. Для починки продранных локтей кафтана Тришка
обрезал его рукава, а чтобы надставить рукава обрезал полы.
Сорочка.
Родиться в сорочке – «быть удачливым, везучим». Это собственно
русское выражение. Имеет соответствие в испанском языке – nacer de pie
(родиться стоя). Восходит к старым религиозным представлениям. Согласно
этим представлениям, когда душа сходит на землю, чтобы принять
человеческий облик, за нею следует её дух-хранитель; сначала он пребывает в
сорочке, которой иногда бывает обвита голова новорождённого. Есть и более
простое объяснение: человек так удачлив, что даже родился в сорочке, а не
голый, как обычно.
Пояс.
Заткнуть за пояс – «намного превзойти кого-либо в чём-либо». Это
собственно русское выражение. В испанском darle cien vueltas a uno.
Объясняется приёмами борьбы – затыкать руки за пояс противника.
Шапка.
Дать/давать по шапке – «просторечное. 1. Наказать за проступок.
2. Уволить, выгнать за плохую работу, за плохое поведение». Это собственно
русское выражение. В испанском sacudir a alguien. Происходит, вероятно, от
старого обычая срывать публично шапку с неплательщиков и мошенников в
знак их обличения и унижения. Ср. опростоволоситься – «разг. Допустив
какую-либо оплошность, промах, оказаться в невыгодном, неприятном,
смешном и т.п. положении». Ранее простоволосым (без головного убора)
мужчине появляться в общественном месте не полагалось. Это считалось
неприличным. Даже на ребятишек надевали отцовский картуз и в тёплое время.
В то же время в помещении шапку полагалось снимать в обязательном порядке.
Никогда не садились в головном уборе за стол. Во время принятия пищи и в
общественном месте (например, в поле, на сенокосе и т.п.) шапку снимали.
Опростоволоситься мужчина мог в обоюдной драке. Это ещё не считалось
большим позором. Но вот когда на сходке возникала общая потасовка и с когото сбивали шапку, это уже считалось позорным и неприличным. Этим и
объясняется значение слова опростоволоситься в современном русском языке:
«впасть в конфуз, оказаться в неприятном, смешном положении».
Шапка.
По Сеньке и шапка – «каждый получает то, чего он заслуживает,
чего достоин, что соответствует его положению». Здесь отразился намёк на
высоту шапки как свидетельство сословных достоинств (см. высокие боярские
шапки); Сенькой же называли на селе не очень-то уважаемого человека, очень
простого.
Шапка.
На воре шапка горит – «о провинившемся, который сам себя
выдает». Это исконное (не заимствованное) выражение. Испанский язык quien
se pica, ajos come. Восходит к рассказу о том, как знахарь уличил вора. Поиски
краденого были безуспешными, тогда знахарь собрал вокруг себя толпу и
крикнул с возвышения: «На воре шапка горит». Вор схватился за шапку и тем
самым выдал себя.
Шапка.
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха! – «О тяжелых обязанностях
кого-либо (обычно руководителя, начальника и т.п.)». Это собственно русское
выражение. Из трагедии А.С.Пушкина «Борис Годунов» (1825г.).
Древнегреческое М о н о м а х – «единоборец»; такое прозвание присоединяли к
именам некоторых византийских императоров. На Руси его носил великий князь
киевский Владимир (начало ХII в.), от которого вели своё происхождение
московские цари. Ш а п к а М о н о м а х а – головной убор, представляющий
собой символ царской власти.
Фразеологические единицы данной тематической группы довольно
употребительны в русском языке. Слова в структуре фразеологизмов этой
группы (лапти, подмётки, подол, пояс, сапоги, шапка, кафтан, юбка)
отражают особенности исконно русской одежды; лапти и сапоги в России
исконно национальная обувь. Со словом шапка связаны обычаи восточных
славян, сделавшие её символом полного доверия свидетелей в судебной
практике: «На воре шапка горит» (Коломиец 1975, 67). С шапкой связаны также
разные поверья и суеверия:
«Кто играет своей шапкой, у того заболит голова».
«Сажая наседку, нужно класть под неё яйца из шапки, чтобы больше приплода
было».
«Шапка и ключи на столе – к ссоре».
«Увидеть домового в шапке – самый дурной знак.»
Приснившаяся цветная шапка означает радость и удовольствие; шапка чёрная
знаменует печаль и слёзы; шапку потерять с головы означает болезнь родителей
или начальников; новую шапку купить есть знак благоволения сильного
вельможи. (Елена Грушко, Юрий Медведев 1996, 509).
ПИЩА
Каша.
Кашу не сварить с кем-либо – «не сговоришься с кем-либо, не
сделаешь дела». Это собственно русское выражение. См. в испанском hay que
dejarlo por imposible. Происходит, вероятно, от каши, которую варили на всю
артель. Каждый член артели должен был вкладывать в общий «котёл» свою
долю. С тем же, кто не желал участвовать в этом, трудно было сговориться.
Калач.
Калачом не заманишь – «никакими средствами не заставишь коголибо зайти, заехать куда-либо». Это собственно русское выражение. В
испанском языке no hay manera de atraerlo. Калач – вид пшеничной булки,
которая считалась лакомством.
Лепёшка.
Разбиться в лепёшку – «приложить все усилия, сделать почти
невозможное для достижения, осуществления чего-либо». В испанском
desvivirse por alguien. Мотивация значения фразеологизма основана на образе
лепёшки – плоского круглого изделия из печёного теста.
Квас.
Перебиваться с хлеба на квас – «жить в крайней бедности». См.
испанский язык estar a pan y ajo. Хлеб и квас были самыми дешёвыми
продуктами питания в крестьянской России. Потреблять только эти продукты
значило жить очень бедно.
Редька. Надоесть как горькая редька – «надоесть очень сильно, невыносимо
и т.п.» См. в испанском estar de alguien/algo hasta la coronilla. Мотивация этого
компаративного фразеологизма объясняется образом редьки – корнеплодом с
толстым и светлым (в темной кожице) корнем, с острым вкусом и запахом.
Частое поедание редьки, конечно же, надоедает.
Репа.
Проще пареной репы – «очень просто». Испанский язык es coser y
cantar. Говорится с пренебрежением по отношению к тому, что характеризуют.
Значение фразеологизма мотивируется образом репы, которая ранее составляла
один из главных видов еды русских крестьян и, которую очень просто было
готовить: её ставили в печь в горшке, и она там испекалась в собственном соку.
Каша.
Мало каши ел – «недостаточно силён». В испанском языке todavía
tiene dientes de leche. Говорится чаще в шутку о том, у кого не хватает сил
(физических) для выполнения какой-либо работы, в борьбе (спортивной) и т.п.
Когда детей кормят кашей, приговаривают, чтобы они больше ели каши, чтобы
быть сильнее, чтобы побеждать и т.п. А когда малыш проигрывает,
померившись силой с более сильным противником, то и говорят «мало каши
ел».
Калач. Тертый калач – «об опытном человеке, которого трудно обмануть».
Это собственно русское выражение. Испанский язык perro viejo. Изделие под
названием т ё р т ы й к а л а ч выпекается из крутого теста, которое долго мнут
и трут.
Калач.
Доставаться на калачи – «доставаться как следует, основательно».
См. в испанском consiguió que le sacudieron. Говорится обычно о наказании,
взбучке и т.п. Говорится с иронией. Обычно на калачи родители давали денег
детям, калачи считались лакомством, любимым детьми.
Бобы.
Гадать на бобах – «строить сомнительные предположения». Это
собственно русское выражение. Испанский язык echar la suerte. Восходит к
гаданию на бобах. А так как такое гадание не очень-то себя оправдывало, то и
фразеологизм употребляется с оттенком пренебрежения.
Бобы.
Бобы разводить – «1. Тратить время попусту, заниматься пустяками.
2. Вести пустые, бесполезные разговоры». Это, вероятно, собственно русское
выражение. В испанском языке decir bobadas. Происходит от гадания на бобах,
которые раскидывали (разводили), и в зависимости от их расположения
предсказывали будущее.
В данной тематической группе («пища») нами отмечены слова каша, калач,
лепёшка, редька, репа и др. Русский народ запечатлел данные названия во
фразеологических единицах в результате определённых условий жизни.
Крестьянин в эпоху крепостничества жил очень бедно. Основными продуктами
питания служило то, что он мог произвести своими руками, то, что
произрастало на его земле: собрать урожай картошки, репы, бобов, капусты и
т.п.; выпечь хлебные изделия (блины, лепешки, калачи), сварить кашу. С
наименованиями этих продуктов и отмечается большое количество
фразеологизмов в русском языке.
ДЕНЕЖНАЯ СИСТЕМА
Рубль.
За длинным рублем (поехать, погнаться, охотиться и т.п.) – «прост. За
большим, но легким заработком». В испанском buscar el dinero fácil.
Грош.
Ни гроша за душой (нет) у кого-либо – «кто-либо не имеет никаких
денег, даже самой мелкой денежки, очень беден»; вариант фразеологизма за
душой у кого-либо ничего нет. Это собственно русское выражение. См. в
испанском языке estar sin un centavo. Употребляется в русском языке примерно
с ХУIII в. Первоначально за душой нет ни копейки. Душа – (устар.) ямочка
(углубление) между ключицами на шее, где, по старым народным
представлениям, помещалась душа человека. Здесь же, на груди, за пазухой, «за
душой», хранили деньги. Грош – название монеты – имеет запутанную
историю. Оно связано с немецким Grosche, образованным от латинского grоssus
denаrius – буквально «тяжелая монета». Так в Западной Европе называли
большие монеты, а на Руси – монету в 2 копейки. После 1815 года грош в
России стал равняться полукопейке (полушке), в это время и слились по
значению обороты ни гроша и ни полушки. Выражение не очень древнее (с
конца XYIII – начала XIX века, так как до XIX в. 2 копейки были достаточно
большой денежной суммой. Позднее грош стал равняться 0,15 копейки. См.
другие фразеологизмы со словом грош: грош цена кому-либо или чему-либо (в
базарный день) – «кто-либо или что-либо ничего не стоит, никуда не годится,
не имеет никакой ценности, никакого значения». В современном русском языке
слово грош вышло из употребления. (см. Бирих, Мокиенко, Степанова 1998).
Копейка.
Ни копейки за душой – «кто-либо не имеет никаких денег, даже
самой мелкой денежки, очень беден». В испанском (estar) sin blanca. Вариант
фразеологизма – ни копейки (нет) у кого-либо.
Алтын.
Не было ни гроша, да вдруг алтын – пословица употребляется в
ситуации неожиданной удачи или радости после невезения, нехватки в чёмлибо. Алтын – денежная единица достоинством в 3 копейки. Слово алтын
сейчас вышло из употребления.
МЕРЫ ИЗМЕРЕНИЯ
Аршин.
Мерить на свой аршин – «неодобр. Судить о чём-либо или о комлибо в соответствии со своими представлениями». Имеется соответствие в
испанском medir por el mismo rasero. Аршин был в России центральной
метрической единицей, которая сменила предшествующий локоть (локоть до
конца XY века считался официальной торговой и народной бытовой мерой).
Слово аршин – собственно тот же локоть, поскольку восходит к перс. Ars
«локоть». Первая фиксация слова аршин – в грамоте 1488 г. Сначала аршином
мерили восточные ткани, а отечественные – привычными локтями, которые,
однако, были постепенно вытеснены термином, заимствованным с Востока.
Величина различных аршинов (как и локтей) была нестабильна, но постепенно
русский аршин стал равняться 0,71 м., и это утвердилось в России. Как одна из
основных мер длины аршин применялся вплоть до введения в 1918 г.
метрической системы мер.
Выражение мерить на свой аршин заключает в себе слово аршин в значении
«деревянная или металлическая линейка или палка длиной в один аршин».
Такую линейку или палку употребляли для отмеривания тканей при их продаже.
Однако торговцы тканями обманывали покупателей. С этой целью они делали
свой аршин намного меньше положенной мерки. Во избежание обмана купцы и
покупатели предпочитали свой собственный аршин. Получалось, что каждый
мерил на свой аршин, что и закрепилось во фразеологизме. Можно думать, что
выражение мерить на свой аршин не является собственно русским. Это
выражение бытует в других славянских языках: укр. Мiряти на один аршин;
болг. Меря с един (общ) аршин. Аналогичные выражения известны в
европейских языках, где вместо аршина фигурируют весьма близкие мерки:
нем. Mit gleicher еlle messen (букв. «мерить одинаковым локтем»), фр. Mesurer
les autres a son aune («мерить других своим локтем» и т.п. (см. Бирих,
Мокиенко, Степанова 1998, 33-34).
Аршин.
Видеть на три аршина в землю (под землей, под землю) –
«отличаться большой проницательностью, прозорливостью (полученными
опытом и знаниями)». Выражение воспринимается как шутливая гипербола, ибо
видеть под землей, да ещё на глубине в три аршина (т.е. более 2 м.) невозможно.
Пядь.
Семи пядей (пяденей) во лбу – «об очень умном человеке». См. в
испанском saber más que Lepe. Выражение возникло на основе гиперболы из
представлений, что по высоте лба можно судить об умственных способностях
человека. Старинная мера длины пядь (пядень) равнялась расстоянию между
концами растянутых большого и указательного пальцев (меньшая пядь) или
большого и среднего пальцев (большая пядь), т.е. 18-20 см. Число «семь» в
выражении использовано не случайно: в народном языке оно имело особое,
магическое значение.
Пядь.
Ни пяди земли (не отдать, не уступить) – «даже самой малой части
(не уступать, не отдавать и т.п.), отстаивая свою землю». В испанском
соответствует no ceder ni un palmo. Это выражение особенно активизировалось в
периоды войн и было как бы мерой патриотизма русских людей, отстаивавших
и защищавших свою землю.
Вершок.
От горшка два вершка – «очень мал ростом кто-либо». Вершок –
старая русская мера длины, равная 4,4 см. Всё выражение употребляется
обычно в шутливой или иронической форме, в нём подчеркивается не только
маленький рост (обычно ребёнка или подростка), но и тщедушность, щуплость,
слабость маленького человека. Выражение собственно русское, создано
посредством стилистической фигуры – литоты (преуменьшения). Рифмовка и
повторение звуковых комплексов создают экспрессивность выражения. В
русском языке это выражение является широко употребительным.
Фунт.
Знать, почем фунт лиха – «испытать в полной мере горе,
трудности». См. в испанском языке saber lo que es pasar penas. В выражении
требуют пояснения слова почём и фунт лиха. Почём употребляется в
разговорной речи в значении «какова цена?», «за какую цену?». Лихо означает
здесь зло, несчастье, постоянные неудачи и бедствия. В русских сказках и
других жанрах фольклора Лихо или Лихо Одноглазое, представлялось
мифическим существом, приносящим людям несчастье. Живёт оно в железном
замке, окружённом частоколом из человеческих костей и черепов. Фунт лиха –
символическая мера бед и несчастий, переживание которых достаётся человеку
большой ценой. Узнать эту цену – значит испытать такие беды и несчастья на
собственном опыте. Фунт как мера веса в старину (до введения метрический
системы) равнялся 409,5 г.
Фунт. Вот так фунт! – «выражение удивления или разочарования». См. в
испанском ¡Caray! Предполагаем следующее происхождение этого выражения.
До недавнего времени на русских базарах многие товары продавали на фунты.
Причем взвешивал фунты (масла, сала и т.п.) продавец дома. Покупатель
должен был верить ему на слово. Когда купивший фунт (масла, сала и т.п.)
приходил домой и взвешивал покупку, то убеждался, что стал жертвой своей
доверчивости. Тут он и восклицал: «Вот так фунт!»
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИГРЫ, СПОРТ
Многие фразеологизмы отразили детские игры, см., например:
Играть в прятки с кем-либо – «скрывать друг от друга свои мысли, утаивать
истинные намерения; действовать окружными путями, взаимно обманывать
друг друга». Испанский язык jugar al escondite. Прятки – детская игра, в
которой один из участников закрывает глаза и ждёт, пока остальные спрячутся.
Во время ожидания он может считать до условленного счета (обычно «раз, два,
три, четыре, пять – я уже иду искать, шесть, семь – я иду искать совсем»). После
этого он начинает искать. Тот, кого он успеет, увидев, «застукать» (т.е. назвать
его имя, прибежав первым к месту, где сам стоял с закрытыми глазами, и
постучав по чему-нибудь, например, по стене или дереву, рукой), становится на
его место, начинает «водить». Выражение играть в прятки в современном
русском языке сохранило и прямой смысл: дети говорят: «давайте играть в
прятки» и начинают играть.
Играть в жмурки – «скрывать друг от друга свои мысли, утаивать истинные
намерения; действовать окружными путями, взаимно обманывать друг друга»
См. испанский язык jugar a la gallinita ciega. Это выражение связано с детской
народной игрой в жмурки (от глаг. жмурить (глаза), жмуриться - «сжимать
веки, прикрывая глаза»). По правилам игры один из играющих («водящий») с
завязанными глазами ловит других, которые стараются не выдавать себя
звуками, шумом шагов или обмануть водящего, поднимая шум в одном месте и
перебегая на другое. Выражение играть в жмурки в современном русском
языке сохранило и прямой смысл.
Играть в кошки-мышки – «неодобр. Хитрить, лукавить, стараясь обмануть,
провести кого-либо». Имеется соответствие в испанском языке jugar al ratón y al
gato. Говорится с неодобрением по отношению к тому, кто хитрит с кем-либо,
скрывает свои истинные намерения. Кошки-мышки – «Весёлая и шумная
детская игра». В неё играют одновременно много детей. Играющие берутся за
руки и образуют круг. «Мышка» находится внутри круга, а «кошка» снаружи.
Задача «кошки» - прорваться в круг и схватить «мышку». Но это очень трудно
сделать, так как играющие, которые образуют круг, помогают «мышке»,
внимательно следят за «кошкой» и не дают ей возможности проникнуть в круг.
Для этого они опускают соединённые руки, чтобы «кошка» не могла пробежать
под ними, прижимаются друг к другу, образуя плотную стену и т.д. Если же
«кошке» всё таки удаётся проникнуть в круг, «мышка» тотчас из него выбегает
– для этого стоящие в круге поднимают или разъединяют руки и образуют для
неё свободный проход. Теперь уж «кошка» оказывается внутри круга, и игра
продолжается до тех пор, пока «кошка» наконец поймает «мышку». После этого
игра возобновляется, а «кошкой» и «мышкой» становятся другие участники
игры» (Фелицына, Мокиенко 1990, 76). Этимологически значение
фразеологизма (особенно вариант – играть как кошка с мышкой) объясняется
известным бытовым наблюдением: кошка, прежде чем съесть мышонка, играет
со своей жертвой.
Играть в бирюльки – «заниматься пустяками». См. в испанском ocuparse en
futilidades. Значение фразеологизма мотивируется названием детской игры –
бирюльки. Ранее – нарезанные соломинки, а потом и другие мелкие вещицы
(миниатюрные топорики, багры, кочерги, лопаточки и т.п.) – кладут в кучу на
стол. Играющие берут по очереди одну из них с условием не двигать с места
другие. Соломинки, вероятно, напоминали по форме дудки (ивовые или
камышовые сопелки), которые ранее называли бирюльками, отсюда, как
полагают, произошло и название игры.
Куча мала – «общий шум, гвалт, суматоха, выкрики и всё без толку». Значение
фразеологизма мотивируется названием детской игры-забавы, которая и
называется куча-мала: одного валят на пол или на землю, второй валится на
него, третий – на второго и т.д. Получается большая куча из человеческих тел.
Одни кричат, озорничая: «Куча мала!» и бросаются на вершину кучи. Нижние
кричат из-за того, что их придавили. Получается общий гвалт, суматоха, весёлая
неразбериха. Нечто подобное получается и в каких-то делах: общий гвалт,
суматоха, выкрики, а толку нет. В этих случаях и вспоминают в качестве
поговорки выражение «куча мала». Употребляется поговорка и по отношению к
куче в беспорядке сваленных многих разных предметов: «Кучу малу тут
сделали!».
Некоторые фразеологизмы этой группы отражают обычаи молодечества,
кулачного боя и т.п. Например:
Стенка на стенку (стена на стену) (идти) – «о кулачном бое». В современном
русском языке употребляется шире – о сильном противостоянии двух команд,
групп и т.п. Первоначально о кулачном бое: бойцы обычно распределялись на
две стороны. Сначала бои начинали ребята, потом – женатые, и наконец
участвовали все – шли стенка на стенку.
Лежачего не бьют – это пословица, употребляется в значении «побежденного
нельзя наказывать». Испанский язык no se golpea al caído. Происходит от
практики кулачных боев на Руси. В «Указе» 1726 г. ещё формулируется как
конкретное наставление любителям кулачных боев: «Кто упадёт, лежащих
никого не били бы». Таким образом, не бить лежачего было одним из правил
кулачного боя.
Перетянуть на свою сторону – «сделать противника своим союзником,
сообщником». В испанском atraer a su lado. Это исконное (не заимствованное)
выражение. Происходит от игр с перетягиванием цепочек противостоящих
партнёров (ср. перетягивание каната); по условиям игры перетянутые
становились членами другой команды.
Становиться/стать на сторону кого, чью – «присоединяться к чьему-либо
мнению, разделять или оправдывать чей-либо образ мыслей, чьи-либо действия,
поступки; вступаться за кого-либо». Выражение собственно русское. Испанское
соответствие ponerse de parte de alguien. Слово сторона в этом фразеологизме
имеет значение «человек или группа людей, которые противопоставлены
другим в каком-либо отношений». Происхождение выражения связано со
старинной народной борьбой – кулачным боем. Соревнуясь в ловкости и силе,
бойцы становились по несколько человек в ряд с каждой стороны («стенка на
стенку») или по одному. Бились до тех пор, пока держались на ногах (ср.
поговорку лежачего не бьют)» (Бирих, Мокиенко, Степанова, 552).
Класть/положить на лопатки кого-либо – «победить, одолеть кого-либо»
Испанский hacer morder el polvo a alguien. Значение фразеологизма объясняется
практикой спортивной борьбы: победа засчитывается тогда, когда положишь
соперника на обе лопатки, и это будет зафиксировано судьёй.
Ставить/поставить на карту что – «рисковать чем-либо (жизнью, честью,
состоянием, общественным положением и т.п. для достижения какой-либо
цели». В испанском языке jugarse algo a una carta. Выражение происходит из
речи картёжников: игроки в карточной игре «ставят на карту» ту или иную
сумму денег, надеясь выиграть, если она окажется выигрышной, или проиграть,
если карта бита. В переносном смысле на карту ставятся более общие вещи.
Жив курилка! – «О том, кто появился вновь после долгого отсутствия, или о
том, кто не пропал, несмотря на все неудачи». Это собственно русское
выражение. См. в испанском ¡Todavía coleas! Ср. также франц. Petit bonhomme
vit encore! Русское выражение – из народной песни, исполняемой во время игры
«Курилка». Играющие передавали их рук в руки зажжённую лучину со словами
«Жив, жив, Курилка, ножки тоненьки, душа коротенька». Тот, в чьих руках
лучина погаснет, выходит из круга, считается проигравшим. Игра известна во
многих странах и является реликтом древних религиозно-анимистических
обрядов.
УЧЕНИЕ, ПОЛУЧЕНИЕ ЗНАНИЙ
От доски до доски (прочесть, прочитать) – «от начала до конца, полностью».
Это собственно русское выражение. Испанский de cabo a rabo. Восходит к
старинному способу обшивать обложки книг тонкими дощечками, обтянутыми
тканью.
От корки до корки (прочесть, прочитать, знать, изучить) – «от начала до
конца, полностью», Это собственно русское выражение. Испанское
соответствие de principio a fin. Восходит (так же как выражение от доски до
доски) к старинному способу обшивать обложки тонкими дощечками
(корками), обтянутыми тканью или кожей.
Красная строка (с красной строки) – «первая строка абзаца». Это собственно
русское выражение. В испанском parrafo aparte. Объясняется обыкновением
древнерусских писцов, начинавших главы и абзацы рукописных книг красиво
разрисованными буквами. Красный – здесь красивый, раскрашенный яркими,
преимущественно красными красками.
От аза до ижицы – «с самого начала до самого конца, всё целиком».
Фразеологизм в современном русском языке является устаревшим и книжным.
Он
построен
на
столкновении
антонимичных
компонентов,
противопоставленных друг другу как «начало» и «конец» в соответствии с
положением первой А («аз») и последней «иже» («ижица») букв русского
алфавита. Поначалу это выражение было связано только с азбукой – «узнать,
выучить весь алфавит», позднее сфера его употребления расширилась.
Начинать с азов – «начинать с самого начала» (часто говорится с
неодобрением). Аз – название первой буквы русского алфавита А. С ним связана
идея начала. Словом азы (мн.ч. слова аз) называли буквы, всю азбуку, грамоту
вообще. Испанский empezar desde la A. Писать азы в старину означало
«выписывать буквы» и «учиться грамоте». Отсюда – переносное употребление
слова азы – «основы, начала чего-либо», ставшее источником фразеологизма
начинать/начать с азов, т.е. «с самого начала, с самых основ, закладывать
фундамент на пустом, голом месте».
Твердить азы – «осваивать какое-либо дело, ремесло с самых простых,
примитивных вещей, изучать элементарные истины». Фразеологизм связан с
обучением грамоте (аз – первая буква азбуки А). Впоследствии это выражение
расширило сферу своего употребления.
Ни аза в глаза не видеть – «о безграмотном человеке (говорится обычно в
шутку)». Аз – название первой буквы церковнославянской азбуки А, по этой
азбуке обучали грамоте.
Ни аза (не знать, не понимать, не смыслить) – «даже самых основ какого-либо
дела (не знать, не понимать, не смыслить)». Испанский язык no saber ni jota.
С большой буквы – «книжн. Настоящий, лучший, достойный». Выражение
связано с обыкновением писать каждую новую фразу с заглавной (прописной)
буквы. С большой буквы пишутся все собственные имена, прозвища,
географические названия, те нарицательные слова, которым хотят придать
особое значение. В русском языке о многих достойных людях говорят, что он:
художник, писатель, человек, профессор и т.п. с большой буквы. В испанском
языке todo un personaje.
Буква в букву – «очень точно, ничего не изменяя, буквально (передавать,
повторять, запоминать и т.п.)». Ср. точка в точку. Испанский literalmente.
Выражение означает степень грамотности на Руси и отношение к книге. До XYI
в. книгопечатания не было и книги переписывались от руки. При переводе с
греческого и при переписывании богослужебных книг требовалась большая
точность, так как церковь наказывала за невольное или сознательное изменение
смысла текста, за ошибки. Книги переписывались очень тщательно, буква за
буквой, и потому долго. «Остромирово Евангелие», например, писалось с
октября 1056 по май 1057 г.
Азбучная истина – «о том, что всем хорошо известно, ясно без всяких
доказательств». Выражение образовано от прилагательного азбучный (от
азбука) – «общеизвестный, неоспоримый». Имеется соответствие в испанском
языке perogrullada.
История с географией – «о неожиданном, непредвиденном обороте дела»
(говорится шутливо). Это выражение происходит от старинного названия
школьной дисциплины история с географией, которая преподавалась в старой
России. Так как преподавалось сразу два предмета, то на уроках происходили
всяческие курьёзы, что и послужило мотивацией современного значения
фразеологизма.
РОД ЗАНЯТИЙ, РЕМЕСЛА, ПРОФЕССИИ ЛЮДЕЙ
Вить верёвки из кого – «полностью подчинять кого-либо своей воле,
вынуждать поступать по своему желанию». См. в испанском языке llevar a
alguien de calle. Верёвка – скрученные и свитые в несколько рядов длинные
пряди нитей. В традиционном крестьянском быту верёвки вили из льняных
нитей или из пеньки (волокна, получаемые из растения конопли). Мягкое
волокно легко поддавалось скручиванию, и верёвка получалась такой ,
какой
хотели её сделать. Это и послужило мотиватором переносного значения,
заключенного во фразеологизме. Обычно этот фразеологизм употребляется в
ситуации, когда хотят подчеркнуть, что один человек злоупотребляет своим
влиянием на другого. Производство верёвок – издавна известный промысел на
Руси.
Брать/взять на буксир кого, что – «помогать тому, кто отстает в каком-либо
деле, способствовать какому-либо движению, компании за что-либо». В
испанском языке prestar ayuda a alguien. Это выражение связано с морским
делом. Буксир – это «канат для буксировки», а также «судно, которое тянет на
канате специальные несамоходные суда (например, баржи с грузом), а также
суда, которые из-за поломки сами на могут дойти до места назначения».
Закладывать/заложить фундамент чего – «книжн. Создавать то, что является
исходным, главным, основополагающим для чего-либо». Испанский язык
cimentar. Фундамент – это бетонное или каменное основание, служащее
опорой строящего объекта, т.е. его основа. Значение этого слова послужило
основанием переносного значения всего выражения. Фразеологизм, таким
образом, связан по происхождению с практикой строительства.
Закручивать/закрутить гайки – «прост. Наводить жесткий порядок и
дисциплину». Имеется соответствие в испанском языке – apretar tuercas.
Фразеологизм происходит из речи железнодорожников, где сочетание
закручивать гайки было термином. На железнодорожном транспорте
закручивание гаек – дело ответственное.
На одну колодку сделаны (сбиты, сшиты) – «чаще неодобр. Одинаковы,
стандартны, все на один лад ( о предметах, лицах, произведениях искусства)».
Эта поговорка появилась в русском языке, возможно, из речи сапожников,
обувщиков или, во всяком случае, под влиянием обувного производства, где
колодка – «кусок дерева, вырезанный в форме ступни человеческой ноги,
трафарет, применяемый при шитье и чистке обуви». В испанском son todos los
lobos de una camada.
Выходить/выйти на орбиту – «достигать хороших результатов, становиться
известным». Выражение появилось в русском языке во второй половине
двадцатого века. Оно связано с освоением космоса. Сначала функционировало в
языке в качестве терминологического сочетания, а затем приобрело переносное
значение «достичь хороших результатов…»
Доводить/довести до белого каления кого – «лишить самообладания коголибо, сильно рассердить». Это собственно русское выражение. Испанский язык
sacar a uno de sus casillas. Из речи кузнецов: металл при нагревании перед
ковкой делается красным, затем светлым (белым). Каление – нагревание.
Прототипы некоторых русских фразеологизмов этой группы содержат
свободные словосочетания, связанные с традиционными, ныне отжившими
ремёслами. Это вскрывается сейчас этимологическим путем. Например,
попасть впросак – «по своей оплошности оказаться в невыгодном, неудобном
положении». Это собственно русское выражение. Первоначально попасть в
просак. Просак – станок для скручивания. В этот станок часто попадала одежда
рабочего, который оказывался в неудобном положении. Бить баклуши –
«бездельничать». Это собственно русское выражение. См. в испанском языке
holgazanear. Баклуши (по одной из версий) – чурки, откалываемые от чурбана,
из которых изготовляют деревянные поделки (ложки и т.п.). Раскалывание
дерева на чурки, в отличие от изготовления изделий из них, считалось очень
лёгким делом, приравниваемым практически к лодырничеству.
Тянуть канитель – «о медленном, нудном, затяжном деле или разговоре, о
досадной потере времени» (говорится с неодобрением или презрением). Это
собственно русское выражение. См. испанский dar largas. По происхождению
представляет собой бывший термин мастеров золотошвейного дела. В старину
медные, золотые и серебряные нити для церковных риз, офицерских эполет и
для вышивки по бархату изготовляли вручную, кустарным способом: раскаляли
металл и осторожно вытягивали клещами тонкую проволоку, которая
называлась канитель. Процесс этот был длительным, нудным и кропотливым –
отсюда и переносное значение.
РЕЛИГИЯ, ВЕРОВАНИЯ, РИТУАЛЬНЫЕ ФОРМЫ НАРОДНОЙ
КУЛЬТУРЫ
(такие как сватовство, поминки, поверья, мифы, заклинания и т.п.).
Бог знает – «неизвестно, никто не знает (что, кто, какой, как, где, когда и т.п.)».
Испанский язык ¡Dios sabe!.
Жить как у Христа за пазухой – «1. Быть, находиться, чувствовать себя и т.п.
в полной безопасности (говорится с одобрением). 2. Жить, служить и т.п. без
всяких забот, хорошо, спокойно (говорится с одобрением)». Подразумеваются
благоприятные обстоятельства, чье-либо попечение и т.п.» Это общеславянское
выражение. В основе образа лежит представление о пазухе как надежном
укрытии, безопасном месте (ср. укр. Як у Бога за пазухою; пол. Jak u Paпa Boga
za pazuch; словацк. Ako v papa bohovom lone. (См.: Бирих, Мокиенко, Степанова,
1998, 608). См. испанский язык vivir a cuerpo de rey.
Нести крест – «терпеливо переносить страдания, невзгоды, мириться со своей
печальной участью». Выражение из старославянского языка. В испанском cada
uno lleva su cruz. Восходит к евангельскому рассказу о том, как Иисус нёс крест
на место распятия. Крест – символ страдания.
Земля обетованная – «место, где царит довольство, изобилие, счастье, куда
кто-либо стремится попасть». Происходит из старославянского языка.
Испанский язык tierra de Promisión. От библейского выражения, означавшего
«обещанная земля» (Палестина), куда Бог, выполняя свое обещание, привел
евреев из Египта, где они томились в плену. Бог обещал Моисею, что приведет
людей «в землю хорошую и пространную, где течёт молоко и мёд».
Обетованной, т.е. обещанной, эта земля названа в Послании апостола Павла.
Глас вопиющего в пустыне – «безответный призыв». Выражение из
старославянского языка. Имеется соответствие в испанском языке la voz que
clama en el desierto. Из Библии («Книга пророка Исайи», «Евангелие»). В о п и
ю щ и й – кричащий; п у с т ы н я - необжитое место. Под этим выражением в
Евангелии подразумевается святой Иоанн Креститель, проповедовавший и
крестивший в пустыне, куда многие и приходили к нему креститься. На
развитие современного значения этого фразеологического оборота, видимо,
повлиял тот факт, что большинство израильтян не обратилось к Богу – Иисусу
Христу, проповедовавшемуся Иоанном Крестителем.
Как Бог на душу положит – «произвольно, как получится». Это собственно
русское выражение. В испанском como dios manda. Мотивация значения
объясняется так: Царские суды в Москве, в Приказе большого Двора, решал сам
государь, который считался Божиим помазанником и судил, «как Бог ему на
сердце положит».
Ни Богу свечка, ни черту кочерга – «ни на что не пригодный, бесполезный
человек». Это исконное (не заимствованное) выражение. В нём сохранилось
древнейшее значение слова кочерга, забытое в современном языке. Оно
означает отнюдь не железную клюку для выгребания углей из печки, а
деревянную обгорелую палку, которую можно было использовать как
коптящую лучину – для освещения избы. Именно это значение, подтверждаемое
русским диалектным и славянским материалом, проясняет внутреннюю логику
этой фразеологической единицы, построенной на противопоставлении «Богова»
и «чертова» источников света.
На тебе, Боже, что нам негоже – «о подаянии, дарении того, что не нужно
самому». Это собственно русское выражение. Оно возникло в результате
искажения первоначального варианта На тебе, небоже, что нам негоже, в
котором небоже форма звательного падежа от небог «нищий, бедняк» (ср.
убогий – «немощный, пребывающий в нищете», «скудный». Это праславянское
слово, в древнерусском языке это слово было полным прилагательным с
окончанием – ыи – (убогыи) - первоначально «лишенный богатства», в свою
очередь прилагательное убогь образовано с приставкой у- «не» от
существительного богь в его несохранившемся значении «богатство»,
«изобилие» (ср.богатый).(см. об этом: Цыганенко 1970, 498).
Ради Бога – «очень прошу». Оборот заимствован из старославянского языка.
Благослови Вас (тебя…) Господь. Господь благословит! – «Доброе
пожелание всяких благ с целью предохранить того, к кому оно было обращено,
от дурного глазу, порчи, козней дьявола. Употреблялось также как «прибавка» к
более древнему, языческому выражению русского народного этикета: В добрый
час! Господь благословит! (См.: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 133).
Испанское соответствие ¡Que Dios le bendiga!
У черта на куличках; к черту на кулички – «очень далеко, неведомо куда,
неведомо где». Это собственно русское выражение. Кулички – изменённое
диалектное слово кулижки (от кулига) в значении «лесные полянки; места
выжженные, вырубленные и приспособленные для возделывания земли, а также
островки на болоте». Кулижки находились, как правило, далеко от сёл.
Существовало поверье, что там обитает нечистая сила. Кулички стали
ассоциироваться с куличами и пасхами, что повлекло за собой изменение
значения: отправляться к черту на кулички – ехать неизвестно куда и зачем
(так как у черта не может быть никаких куличей). См. в испанском en el quinto
infierno.
Чур меня! – «Возглас, запрещающий касаться чего-л., переходить какие-либо
границы. Не трогай меня, отойди от меня!». Это восточнославянское
выражение. Испанский язык ¡Alto ahí! Первоначально употреблялось в
заклинаниях. Ч у р - граница, межа; предполагаемый бог границ и основатель
рода, прародитель (ср. пращур), почитавшийся в древности у славян как
божество, к которому обращались с просьбами и которого призывали в спорах.
Ср. это чересчур, чуру не знает, батюшки мои!
Чёрная кошка пробежала между кем-либо – «произошла ссора, размолвка».
Это общеславянское выражение. См. в испанском han roto las amistades.
Происходит от суеверного представления древности – наделять «злых духов»,
колдунов, ведьм и т.п. способностью воплощаться («оборачиваться») в чёрную
кошку или зайца. С человеком должно случиться несчастье, неприятность, если
ему перебегут дорогу эти животные. Результат (ссора) в данном случае
мотивируется возможной суеверной предпосылкой. Ср. ук. Чорна кiшка
пробiгла, белор. Чорная кошка перабегла, болг. Минала е черна котка.
Голодный как собака – «очень проголодался, хочетс есть». Испанский tener
más hambre que el perro de un ciego. Сравнения с собакой во многом
универсальны для большинства языков. В культурном содержании
фразеологизма отражаются следы очень древнего обычая людей (ещё со времен
каменного века) одомашнивания собак. Для сравнения с собакой характерна
отрицательная оценка: поскольку это животное – страж хозяйства, то оно
ассоциируется со злостью (злой как собака); собаку содержат в конуре и на
цепи – жизнь ее трудна (живёт как собака, замерз как собака); охотничья
собака гоняется за зверем – она сильно устаёт (устал как собака) и т.д.
Прирученность и полная зависимость собаки от человека, видимо,
способствовали таким негативным образным оценкам.
Ясный сокол – «устар. Возвышенно о мужчине или воине-юноше». Это
исконное (не заимствованное) выражение. Первый компонент первоначально
означал «светлый, яркий, блестящий, сияющий». Ср. диал. Ясочка – «звездочка,
звезда»).
Оставить с носом кого – «оставить ни с чем; обмануть, одурачить». В
испанском языке quedarse con un palmo de narices. Предполагают
происхождение этого фразеологизма из древних обрядовых обычаев сватовства,
согласно которым жених подносил родителям невесты нос (производное от
глагола нести) - «подарок, выкуп». Если жениху отказывали, подарок
отвергали – жених оставался «с носом». Это и послужило образным стимулом к
мотивации значения этого фразеологизма. Ср. также остаться (уйти) с носом.
Идти в Мекку – «книжн. Посещать место своих грёз, предмет поклонения».
Культурное
содержание
фразеологизма
объясняется
религиозным
происхождением. Мекка – священный город магометан, место рождения
основателя ислама Магомета. В Мекке, в стене знаменитого храма Кааба,
находится «черный камень», принесённый, по преданию, ангелом с неба.
Тысячи паломников приходят в Мекку, чтобы поклониться этому обломку
метеорита.
ПРЕДМЕТЫ ДОМАШНЕГО ОБИХОДА, ОРУДИЯ КРЕСТЬЯНСКОГО
ПРОИЗВОДСТВА
Дым коромыслом – «шум, гам, беспорядок». Это собственно русское
выражение. Из крестьянского быта. Коромысло – «деревянная плоская дуга с
выемками или крючками на концах для ношения вёдер или иных тяжестей на
плечах» – в этом фразеологизме служит для сравнения. В старину печи топили
по-чёрному, т.е. дым из устья печи выходил либо через «волоковое» окно, либо
в дверь. Когда в избе начиналась суета, суматоха, то дым в середине избы
поднимался коромыслом. Это и послужило образным стимулом для мотивации
значения этого фразеологизма. См. в испанском alboroto.
Остаться у разбитого корыта – «остаться ни с чем». Корыто – «большая
продолговатая посудина для стирки белья и других хозяйственных надобностей,
делавшаяся ранее из расколотого пополам и выдолбленного бревна, позднее –
также из оцинкованного железа». Это собственно русское выражение.
Происходит из «Сказки о рыбаке и рыбке» (1835 г.) А.С.Пушкина. См. в
испанский язык la avaricia rompe el saco.
Пятое колесо в телеге – «ненужный, лишний в каком-либо деле (о человеке)».
Испанский язык ser un cero a la izquierda.
В Тулу со своим самоваром не ездят – «не ездят куда-либо с тем, чего в этом
месте и без того много». В испанском языке donde fueres haz lo que vieres. Тула –
город, который славится производством самоваров. Самовар – металлический
сосуд для кипячения воды, с краном и внутренней топкой в виде высокой
трубки, наполняемой углями. Ранее (да и сейчас) самовар – неизменная
принадлежность быта русских людей.
Грести деньги лопатой – «зарабатывать, получать уйму денег.
Подразумевается, что деньги достаются легко или имеется обильный источник
дохода». См. испанский hacer dinero a espuertas. Лопата – «ручное орудие для
копания, сгребания с рукояткой и широким плоским отточенным концом».
«Живая» внутренняя форма (образное основание, «картинка», «гештальт»)
служит основой мотивации значения этого фразеологизма.
Толочь воду в ступе – «заниматься бесплодным делом». Это собственно
русское выражение. В испанском языке cоger el agua en cesto. Ступа –
«тяжелый металлический, деревянный или каменный сосуд, в котором толкут
что-либо пестом». Есть мнение, что длительное толчение воды в ступе было в
некоторых монастырях видом наказания провинившегося монаха.
Садиться не в свои сани – «из поговорки: не в свои сани не садись – не
пытайся равняться с тем, кто принадлежит к более высокому обществу».
Испанский no te metas en camisa de once varas. Сани – «зимняя повозка на
полозьях». В этом фразеологизме сохранилось представление о сословных
различиях людей: ранее представители различных сословий зимой
передвигались на различных санях: у крестьян были простые сани, у помещиков
– богатые, красивые и т.п.
ЧИСЛИТЕЛЬНЫЕ
В русском языке много фразеологизмов, включающих в свою структуру
числительные. Обычно эти фразеологизмы культурно значимы.
За тридевять земель – «очень далеко». Это восточнославянское выражение.
Испанский язык al otro confín del mundo. Из народных сказок. Тридевять –
двадцать семь, от существовавшей ранее девятиричной системы счисления
(счёта на девятки). Следы девятиричной системы счисления встречаются у
других древних народов. Тридевять в данном фразеологизме – символ
далёкости, отдалённости.
На все четыре стороны (идти, убираться,; отпускать, прогонять) – «куда
только хочется, куда угодно (идти, убираться; отпускать, прогонять)». Есть
несколько версий происхождения этого фразеологизма. 1. Это исконно русское
(не заимствованное), фольклорное выражение. Оно часто встречается,
например, в русских сказках, где родители, провожая сына «на все четыре
стороны», благославляют его и дают советы, как вести себя. Народный колорит
характерен и для современного стилистического употребления оборота, что
также свидетельствует именно о фольклорном его происхождении. Четыре
стороны – это четыре стороны света, что отражает хотя и бытовое, но вполне
естественнонаучное миросозерцание русского и других славянских народов. 2.
Фразеологизм исконно русского происхождения. Связан с древнейшими
магическими охранительными обрядами. Оберегаясь от опасности, кланялись
на четыре стороны, четырем ветрам. 3. На происхождение этого оборота,
возможно, подействовало аналогичное французское выражение aller par quatre
chemins (идти четырьмя дорогами), основанное на обычае франков при
освобождении раба ставить его на перекрестке (quadrifurcum), ведущим на
четыре стороны (compitum quattuor viarum), со словами: «Пусть будет свободен
и идёт куда хочет». (см. об этом: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 552-552). В
испанском dejar el campo libre.
Один как перст – «о том, кто не имеет семьи, близких, кто совершенно
одинок». Перст – традиционно-поэтическое «палец руки». См. в испанском
языке más solo que la una.
Один к одному (одна к одной, одно к одному) – «о ряде лиц или предметов,
одинаково хороших, крепких и т.п.». В испанском uno y otro.
Номер один кто-что – «о ком-либо или о чем-либо самом важном в данный
момент, о чем-либо первоочередном».
Одним миром мазаны – «о людях с одинаковыми недостатками». Это
собственно русское выражение. Испанский язык son de la misma cuerda.
Мотивация значения фразеологизма объясняется обыкновением при церковных
обрядах мазать людей м и р о м - специально приготовленным благовонным
веществом. Первоначально это выражение имело значение «одной веры» (ср.
помазанник Божий, миропомазанник).
Одна нога здесь, другая там – «просьба, приказание кому-либо отправиться
куда-либо как можно быстрее». Это собственно русское выражение из русских
сказок, в которых фигурируют сапоги скороходы. Испанское соответствие un
pie aquí y el otro allá.
Одним (единым) махом семерых убивахом – «быстро, не раздумывая и не
сомневаясь справиться с чем-либо» (иногда ирон). Это собственно русское
выражение. У б и в а х о м - форма 1 лица мн. ч. древнерусского прошедшего
времени (мы убивали). Под влиянием одним ударом семерых из сказки братьев
Гримм «Храбрый портняжка» (1814 г), где портной поразил сразу семь мух. В
целом же выражение возникло, видимо, в среде семинаристов, так как для
рифмовки использована форма, неизвестная живой разговорной речи.
Пятое колесо в телеге – «о ком-либо или о чем-либо лишнем и ненужном».
Вероятно, калька с нем. Das funfte Rad am Wagen. С XIX века.
Пятая колонна – «о тайных агентах врага в тылу». Калька с испанского. la
quinta columna. Выражение испанского генерала Эмиля Мола, командовавшего
франкистскими войсками в годы гражданской войны в Испании в 1936-1939 гг.
Осенью 1936 г. генерал передал по радио обращение к населению столицы, в
котором объявил, что кроме четырёх колонн фашистских мятежников,
наступающих на Мадрид, у него пятая колонна в самой столице. Генерал имел в
виду шпионов и диверсантов.
Семь пятниц на неделе ( на дню семь пятниц) у кого-либо. – «шутл. О том,
кто часто меняет свои решения, мнения». Это собственно русское выражение. В
испанском языке cambia de opinión como de camisa. Примерно с XYIII в. В
пятницу, которая была свободным от работы днём, в базарный день,
устраивались всякие сделки (прежде всего торговые), заключались они обычно
в присутствии свидетелей, нанимаемых за определённую плату. Если нужно
было расторгнуть договор, зарегистрировать его выполнение и т.п., то это
делалось опять-таки в пятницу в присутствии тех же свидетелей. Свидетели,
желая получить выгоду, часто торопили события, не дожидаясь пятницы.
Семеро одного не ждут – «из-за того, что кто-то опаздывает, дело не может
откладываться». Это собственно русское выражение. См. в испанском por un
monje no ayuna la comunidad. Очевидно, от семи бояр (времён семибоярщины),
разгневанных польским королем Владиславом, не согласившимся вступить на
престол русский на ими предложенных условиях и обманувшим их ожидания.
Семи пядей во лбу кто-либо – «о ком-либо очень умном, способном». Это
собственно русское выражение. В выражении отражаются френологические
представления о том, что по высоте лба можно судить об умственных
способностях человека. Старинная мера длины пядь (пядень), производное
древне-русского глагола пяти, равнялась расстоянию между концами
растянутых большого и указательного пальцев (меньшая пядь) или большого и
среднего пальцев (большая пядь), т.е. 18-20 см. Выражение основано на
гиперболе, так как человек семи пядей во лбу должен был иметь лоб высотой
около полутора метров. Число «семь» использовано не случайно: в народном
языке оно имело особое магическое значение.
Семь вёрст до небес (и всё лесом) – «очень много (наобещать, наговорить)».
Это собственно русское выражение. Представлялось, что небесная «твердь»
будто бы находится на высоте семи вёрст от земли и до неё нелегко дойти.
За семь вёрст киселя хлебать – «прост., ирон. или шутл. 1. Поехать (пойти)
очень далеко и вернуться ни с чем. 2. Напрасно и неоправданно стремиться
куда-либо, имея возможность достичь желаемое на месте». Имеется несколько
версий происхождения этого выражения:1. Выражение исконно русское ( не
заимствованное). Образ построен на алогизме, где понятие «очень далеко»
интенсифицируется использованием слова верста, являющегося символом
большого расстояния во многих русских пословицах и поговорках, а также
числа семь, которому в древности приписывали магическое, чудодейственное
значение. 2. Выражение связано с символическим значением киселя на Руси.
Поскольку им угощали на поминках, то оборот первоначально значил «идти на
поминки далеко», а затем – «затрудняться из-за чего-то не очень важного». 3.
Слово верста в выражении – старинная мера длины, употреблявшаяся до
введения в 1918 г. метрической системы и составлявшая чуть больше
километра. Число семь, как магическое, употреблено усилительно, чтобы
подчеркнуть удалённость места, куда надо ехать или идти. Оно может быть
заменено и другими, большими числами. В целом выражении построено на
шутливом алогизме. Кисель – национальное русское кушанье, изготовлявшееся
из ржаной, овсяной, пшеничной или гороховой муки на ягодном соке или
молоке с добавлением крахмала и сахара. Он был лёгким, но сытным
повседневным блюдом. Поскольку кисель никогда не считался необычным,
редким и дорогим кушаньем, то ехать за ним далеко нет смысла – его и дома
много.
Седьмая вода на киселе – «о человеке, находящемся в самом отдалённом
родстве с кем-либо». Это собственно русское выражение. Мотивация значения
объясняется следующим образом: овсяные полузаквашенные отруби, из
которых прежде делали мучной кисель, неоднократно промывали. Ясно, что
«седьмая вода» была очень далека от первой, когда отруби только начинали
промывать. Седьмая – от символической значимости этого числа (ср. семь раз
отмерь, а один раз отрежь; семь бед – один ответ и т.п.).
Ясно как дважды два – «ясно совершенно бесспорно, без всяких сомнений».
Дважды два – один из эталонов ясности и бесспорности в русском языке (ср.
ясно как дважды два, как- то, что Волга впадает в Каспийское море, что
лошади кушают овес).
Двадцать два несчастья – «о неудачнике, несчастливом человеке». Это
собственно русское выражение. Произошло из пьесы А.П.Чехова «Вишнёвый
сад» (1903 г.), в котором так характеризуется конторщик Епиходов – с ним
постоянно случаются какие-нибудь неприятности.
Опять двадцать пять – «то же самое, одно и то же». О чем-либо надоевшем,
постоянно, систематически, неизменно повторяющемся. Испанский язык otra
vez.
Дай пять! - «прост. Давай пожму твою руку».
С пятого на десятое (рассказывать, пересказывать) – «разг., шутл. Сбивчиво,
перескакивая с одного на другое». В испанском no tiene ni pies ni cabeza.
Как видно из нашего анализа, в русских фразеологизмах нашли отражение
разные числительные, как количественные, так и порядковые: один, два, три,
четыре, пять, семь, двадцать два и т.п. Однако чаще других во фразеологизмах
встречается число семь, например, седьмая вода на киселе, семь верст до
небес (и всё лесом), семи пядей во лбу, за семь верст киселя хлебать. Число
семь на Руси, как и у многих других народов, считалось магическим, имеющим
особую сверхъестественную силу. Поэтому оно часто встречается в устойчивых
сочетаниях и пословицах. Мы забыли описать ещё один фразеологизм,
имеющий культурологический ореол – на седьмом небе (быть, чувствовать
себя) – «состояние высшего счастья, блаженства, радости». Фразеологизм
представляет собой кальку. Восходит к Аристотелю (384-322 гг. до н.э.),
который в своём сочинении «О небе» объяснял, что небесный свод состоит из
семи сфер. На седьмом небе, согласно Корану, находится рай, царство небесное.
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ, ВКЛЮЧАЮЩИЕ АНТРОПОНИМЫ
И ТОПОНИМЫ
В русских фразеологизмах обычно встречаются разговорные варианты русских
имен и названия населенных пунктов:
Филькина грамота – «прост. Фальшивый или не имеющий силы документ».
Это собственно русское выражение. Филька – глупый, недалёкий человек.
Время возникновения выражения относят иногда к царствованию Ивана
Грозного, который преследовал московского митрополита Филиппа,
выступавшего против бесчинств царя: царь презрительно называл
разоблачительные послания митрополита Филькиными грамотами.
Мамаево побоище – «крупная ссора, драка; беспорядок, разгром». Выражение
возникло по имени татарского хана Мамая и отражает исторические факты: хан
Мамай совершил в XIY веке опустошительное нашествие на Русь, потом был
разгромлен русскими войсками в Куликовской битве (1380 г.). Побоище – поле
битвы после сражения, а также само сражение.
По Сеньке и шапка – «каждый получает то, чего он заслуживает, достоин, что
соответствует его положению». Испанский язык a cada uno lo suyo. В
пословицах содержится намёк на высоту шапки как на признак сословных
различий: ср. высокие боярские, обычные крестьянские шапки.
Кондрашка хватил (хватила, стукнул, стукнула) кого – «прост. шутл. Ктолибо скоропостижно умер, скончался (об апоплексическом ударе, параличе)». В
испанском sufrir un ataque de apoplejía. Фразеологизм широко употребляется в
народной речи. О его происхождении имеется несколько версий: 1.
Фразеологизм восходит к имени Кондрата Булавина, бахмутского атамана,
предводителя народного восстания на Дону в 1707 г. Одним из эпизодов
восстания было внезапное нападение восставших на царский отряд во главе с
воеводой князем Долгоруким и разгром его. Такое происхождение
фразеологизма многими подвергается сомнению: выражение кондрашка
хватил употребляется в народной речи и в иной «эксплицитной» форме:
Кондратий хватил (стукнул), Кондратий Иванович хватил. Булавина же
звали не Кондратием Ивановичем, а Кондратом Афанасьевичем, и народ
хорошо сохранил в памяти имя и отчество легендарного атамана-освободителя.
Кроме того, ученые отмечают, что этот фразеологизм существовал ещё до XYIII
в., т.е. до Булавинского восстания. Всё это заставляет искать другие
этимологические решения. 2. Кондрашка в этом выражении – эвфемистическое
наименование смерти, тяжелой болезни, паралича, характерное для народного
суеверия. Точно так же смерть эвфемистически называют Курносая,
Костлявая, а медведя Михаил Иванович Топтыгин и т.п. Ср. подобную
эвфемистическую персонификацию в руссой пословице Хватит Мирошка,
далеко не уйдёшь! Где злая смертоносная сила получила иное наименование –
Мирошка. Аналогичное немецкое народное слово Hein «смерть», сокращенная
форма от имени Heindrich (Генрих), с тем же переносным значением – быть
может, к нему и можно вести русское слово Кондрашка. Доказательством
эвфемистичности оборота кондрашка хватил служит соотнесенность по роду с
существительными, обозначающими удар в русском языке - Кондрашка,
Мирошка, удар (м.р.) и чешском, где klepla Pepka «хватил удар» соотносится с
mrtvice (ж.р.) «удар, паралич». 3. Слово кондрашка связано с диалектным
словом (из новгородских дилектов) кондрат, кондратий «друг, товарищ,
собрат». Ср. эвфемистические наименования болезней типа тётка, мачеха. 4.
Компонент кондрашка можно связать с глаголом драть, выделяя в нём древний
префикс ко- и (вставной) интерфикс –н-. Это подтвержается тем, что синоним
фразеологизма кондрашка хватил является существительное удар, восходящее
к тому же корню, что и глагол драть. Существование ряда производных от
глагола драть, содержащие префикс ко-(ка-), также подтверждает это вывод:
см. жиздринское и донское кандёр «костная похлёбка из ободранного пшена»
«ко-/-ка-/-н-/дёр, архаическое кондра «драка, шум, крик «ко-н-дра; ср.
владимирское зандра «ссора, размолвка, крик» «за-н-дра. Вставной элемент
экспрессивного типа –н- появляется, как видно перед д и т: он характерен для
многих
стилистически
окрашенных
(презрительных,
фамильярных,
иронических) диалектных слов – ср. тамбовское жандро «биться жадобиться»,
рязанское лынды, лыды – «ноги». 5.Фразеологизм мог возникнуть и на базе
формального и семантического усечения пословицы Хватит Кондрашка
(Мирошка), далеко не уйдёшь по типу образования от пословичных
фразеологизмов старый воробей или море по колено (старый воробей из
пословицы старого воробья на мякине не проведёшь, море по колено из
пословицы пьяному море по колено (см. о фразеологизме Кондрашка хватил:
Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 290-292).
Куда Макар телят не гонял – «очень далеко». Это собственно русское
выражение. Испанский en el quinto infierno. Возможно, Макар – бедный
безземельный крестьянин, вынужден был пасти телят на далёких, заброшенных
выгонах.
Фома неверующий – «очень недоверчивый человек». Из старославянского.
Восходит к евангельскому тексту о том, как один из апостолов, Фома, не сразу
поверил в воскресение Иисуса. Употребляется также вариант этого
фразеологизма – Фома неверный; неверный – здесь: неверующий, ср. неверный
– исповедующий иную религию.
На Маланьину свадьбу (наготовить, наварить). Как на Маланьину свадьбу
(наготовить, наварить) – «очень много (о еде, угощении». См. в испанском como
en las bodas de Camacho. Есть разные версии о происхождении этого
фразеологизма: 1. В выражении содержится намёк на свадьбу донского атамана
Степана Даниловича Ефимова с красавицей Маланьей Карповной – бывшей
черкасской торговкой; празднование свадьбы отличалось необыкновенной
пышностью и обилием яств и питья. 2. Фразеологизм восходит к старинному
народному обычаю, связанному с празднованием кануна Нового года. В
церковном календаре есть день Мелании Римляныни, «имянины» которой
приходятся как раз на 31 декабря. Вечер этого дня до сих пор во многих
христианских странах называют «щедрым». И на Руси когда-то «на Маланку»,
т.е. в день св. Малании, ряженая (по-маскарадному переодетая) молодежь
ходила по домам, угощаясь блинами, оладьями, пампушками и прочими
«щедротами», которыми оделяли её добрые хозяйки. За щедрость молодёжь
расплачивалась шуточными песнями и представлениями. На Украине,
например, разыгрывали шуточную свадьбу Васыля (Василия Кесарийского,
день 1 января) и Меланки. Маланьина свадьба, следовательно, - это нечто
вроде символической встречи Старого и Нового года; выражение наготовить,
как на Маланьину свадьбу первоначально значило «заготовить столько еды,
сколько готовит хорошая хозяйка в канун Нового года».
На бедного Макара все шишки валятся – «пословица. Чем беднее и
несчастнее человек, тем больше бед и неудач он испытывает». Испанский язык
del árbol caído todos hacen leña. В этой пословице, как и во многих других,
подчеркивается бедная и неудачливая судьба Макара. Он беден (Не рука
Макару калачи есть) и бездомен (Грядет Макар к вечерне от собак в кабак),
незнатен (Не рука Макару с боярами знаться), послушен и почтителен
(Макару поклон, а Макар на семь сторон), а главное – безответен: На бедного
Макара все шишки валятся. Пословицы подчеркивают, что он обычно занят
тяжелым крестьянским трудом: Доселева Макар огороды (гряды) копал, а
нынче Макар в воеводы попал. Отрицательное отношение к имени Макар,
сложившееся в русской среде, закрепилось и лубочными картинками, где
Макарка изображен в смешных базарных сценках вместе с сатирическими
героями рынка Захаркой, Назаркой, Фомой и Еремой, Тантюхом и Филатом.
(См. об этом: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 362-323).
Мели, Емеля, твоя неделя – «о пустослове, болтливом лгуне». Это собственно
русское выражение. Мотивация значения объясняется следующим образом. В
русских семьях чередовали по неделям выполнение различных работ членами
семьи. Среди этих работ был и помол муки на домашнем жернове. Возможно и
влияние сказки о том, как Емеля-дурачок надумал смолоть полову и напечь из
муки лепёшек (Емеля много говорил об этом).
Митькой звали – «исчез безвозвратно (кто-либо)». Это собственно русское
выражение. См. испанский ha sido visto y no visto. Происходит от варианта
Минькой звали с заменой Минька на Митька как на более распространённый
деминутив от Дмитрий. Первичной основой происхождения этого выражения
послужили обороты поминай, как звали, и помину нет, и в помине нет. От
них каламбурный переход к имени Минька. Ср. то же в случаях Тишенька
лучше Машеньки, то есть предпочитают тихого человека, а не машущего
руками.
Казанская сирота – «ирон. О человеке, который прикидывается несчастным,
обиженным». Это собственно русское выражение. В испанском jeremías.
Употребляется в русском языке с XYII века. Первоначально о татарских мирзах
(князьях), которые после покорения Казанского царства русскими (во времена
Ивана Грозного) старались получить от русских царей всевозможные поблажки,
жалуясь на свою горькую участь.
В Тулу со своим самоваром не ездят – «пословица. С собой не берут того, чего
много, чем славится то место, куда едут». Мотивация значения этой пословицы
объясняется тем, что город Тула славится производством самоваров. Самовар –
металлический сосуд для кипячения воды, с краном и внутренней топкой в виде
высокой трубки, наполняемой углями.
Язык до Киева доведёт – «спрашивая, всё узнаешь, найдёшь». См. в испанском
preguntando se llega a Roma. Мотивация значения этой поговорки, очевидно,
объясняется тем, что Киев – центр Древней Руси – был местом, куда многие
стремились попасть.
Погиб как швед под Полтавой – «прост. 1. Попасть в безвыходное положение,
оказаться беспомощным. 2. Нравственно, морально опуститься». Во
фразеологизме отражается память о важном для России событии – Полтавском
сражении. Оно произошло 27 июня 1709 года у города Полтавы на Украине во
время Северной войны 1700 – 1721 гг., каторую Россия вела со Швецией.
Русская армия под командованием Петра I разгромила шведскую армию Карла
XII.
Потёмкинские деревни – «книж. Обман, очковтирательство, показной блеск
чего-либо при неблагополучном состоянии дел». Это собственно русское
выражение, употребляющееся с конца XYIII – начала XIX века. Мотивация
фразеологического
значения
объясняется
именем
Г.А.Потёмкина
(государственного деятеля времён Екатерины II), который после присоединения
Крыма к России совершил поездку в Крым с императрицей Екатериной II.
Потёмкин приказал строить на пути императрицы показные селения с
расписными избами, выставлять празднично одетых людей и т.п. с целью
показать императрице процветание новой территории.
Во всю Ивановскую – «громко, оглушительно (о крике, плаче, храпе и т.п.);
быстро, сильно (о скорости и интенсивности действия, перемещения)». Это
собственно русское выражение, употребляющееся в русском языке с XYII века.
В испанском a grito pelado. Оно закрепило в своем значении исторические
сведения. Не вполне ясно происхождение этого выражения. Имеется несколько
версий происхождения, все они так или иначе исходят от компонента
ивановская. Мы изложим лишь самые основные версии. 1. Ивановская –
название площади в Московском Кремле, на которой стоит колокольня Ивана
Великого – самая большая колокольня в России. По ней и площадь получила
название Ивановская. Здесь всегда было много народу, так как на этой площади
были расположены различные учреждения – судейские и другие, куда
приходили разные люди со своими челобитными (прошениями). Бояре, дьяки и
чиновные люди также приходили на эту площадь потолковать о своих делах,
узнать последние новости или заключить какие-либо сделки. Здесь часто
оглашали царские (и иные) указы и распоряжения, касающиеся жителей
Москвы и всего народа Российского государства. Указы эти читались громко, во
всю Ивановскую площадь. Отсюда и переносный смысл всего выражения. 2. На
Ивановской площади иногда наказывались дьяки за взятки и лихоимство.
Наказание это состояло в том, что их выставляли на позор (на всеобщее
обозрение), обвешивали приобретенными лихоимством вещами: мехами,
соленой рыбой и т.п., а в иных случаях еще и били нещадно кнутами и ботогами
(палками, толстыми прутьями), отчего они кричали во всю Ивановскую
площадь. 3. Выражение связывается не с оглашением царских указов, а со
звоном колокольни Ивана Великого «во всю ивановскую фамилию», как
выражались в старину, «во все кампаны», во все тридцать колоколов. Издревле
Иван Великий был глашатаем не только церковной, но и государственной
жизни, звон его отличался мощностью. 4. Выражение первоначально означало
звонить «во все колокола колокольни Ивана Великого в Московском Кремле».
У колокольных звонарей был старинный термин звонить во всю колокольную
фамилию – «звонить во все колокола, имеющиеся на колокольне». Поскольку
колокольни имели названия, то по ним именовалась и колокольная фамилия.
«Фамилия» колокольни Ивана Великого в Москве называлась именно
Ивановской. Громкий гул, который стоял, когда звонили во всю Ивановскую
колокольную «фамилию», стал основой фразеологического оборота звонить во
всю ивановскую. 5. Оборот во всю ивановскую употреблялся не только в
значении «громко», но и «интенсивно», «быстро» и т.п. и связывался не только
с глаголами звонить и кричать, но и с другими глаголами с общей семантикой
«перемещаться» и «действовать интенсивно» (катать, работать, храпеть и т.п.).
Этимологический анализ, основанный на материале народной речи, показывает,
что оборот во всю ивановскую образован по структурно-семантической модели
с двумя основными мотивами: 1. Перемещаться или кричать с очень большой
силой, интенсивностью: во всю мочь, во всю мощь, во всю (полную) силу, во
весь дух, во всю прыть, во весь опор; 2. Перемещаться или кричать, используя
для этого соответствующие органы тела: во все лапатки, во все корки (диал.
«ноги»), во все ноги, во всё горло, во всю глотку, во всю голову. Ивановская,
следовательно, является определением не к существительному площадь или
колокольня, а к словам мочь, мощь, сила, силушка. Исходным был оборот во
всю Ивановскую мочь (силу), что объясняет значение «быстро», «сильно»,
«громко» и т.д. с самого начала интенсивность, сила действия были
запрограммированы компонентным составом оборота. Соответствующие
выражения во всю конскую прыть, во всю конскую рысь, во всю девичью мочь,
во всю мужичью мочь; (петь) изо всей дурацкой мочи (из сказки П.П.Ершова
«Конёк-Горбунок»). Субстантивация прилагательного ивановский и усечение
существительного мочь (сила) и привели к созданию фразеологического
оборота во всю ивановскую. Прилагательное ивановский, следовательно,
относилось первоначально не к площади или к колокольне Ивана Великого, а к
герою русского фольклора – крестьянскому сыну Ивану, Ивану-дурачку,
который в конце сказки становится Иваном-царевичем. В сказках Иван-царевич
и скачет на коне, и молодецки кричит, и богатырски храпит – «во всю
Ивановскую мощь».
Коломенская верста – «шутл. Об очень высоком человеке». Это собственно
русское выражение, имеющее «следы» истории. См. в испанском es más alto que
una cucaña. Оно употребляется с XYII века и объясняется сравнением высокого
человека с верстовыми столбами, которые были поставлены по указанию царя
Алексея Михайловича от Москвы до села Коломенского (его летней
резиденции).
Москва слезам не верит – «нет веры чьим-либо сетованиям и плачу». Это
собственно русское выражение. Оно восходит ко времени возвеличивания
Москвы, когда московские князья вели себя жестоко по отношению к
покоренным.
СИМВОЛИКА ЦВЕТА
В русском языке довольно много фразеологических единиц с «цветовыми»
компонентами. Обычно они содержат культурную коннотацию. Приведём
основные фразеологизмы этой группы:
Сказка про белого бычка – «о бесконечном повторении одного и того же». Это
собственно русское выражение. Испанский el cuento de nunca acabar. Оно
произошло из сказки, которой дразнят детей, докучающих просьбой рассказать
им сказку.
Света белого не взвидеть (не видеть) – «мучительно страдать от нестерпимой
боли, болезни или горя». Это собственно русское выражение. Есть две версии
его происхождения. 1. Возможно, это выражение представляет собой переделку
другого выражения – Света Божьего не видно (о повсеместном горе). Оборот
может быть также мотивирован поведением человека при испытании сильных
эмоций: ср. Запрыгал, заплясал от радости – земли под собой не взвидел (у
В.И.Даля), не чуять под собой ног и др. 2. В сочетании света белого не видеть
оборот белый свет в какой-то мере ещё сохраняет исходное значение «яркий
дневной свет». Ещё в XYII в. этот оборот мог употребляться и в прямом
значении. В одном из сибирских актов (1673) читаем: «Пришла стужа и
обмороки (т.е. мрак) великие, свету не видели». Оборот, возникший на базе
этого прямого значения, внутренне раздвоен. С одной стороны, человек не
замечает белого света, т.е. светлого дня, из-за интенсивной и тяжёлой работы. С
другой стороны, ему, как говорится в русском фольклоре, белый свет не мил
из-за сильной боли, болезни или душевных переживаний. Эта раздвоенность
отражена и в современном употреблении. (См. об этом фразеологизме: Бирих,
Мокиенко, Степанова. 1998, 518).
Белая ворона – «о человеке, резко отличающемся чем-либо от других». Это
выражение – калька с лат. Alba avis, аlbus corvus. Испанский язык mirlo blanco.
Восходит к стихам древнеримского поэта-сатирика Ювенала (около 60-127 гг.).
Есть соответствия в английском и немецком языках.
Белая изба; белая баня – «изба (баня), имеющая печь с дымоходом,
выведенным через крышу наружу (в отличие от черной – курной избы, бани, в
которых дым из печи выходил либо через дверь, либо через специально
сделанное «волоковое» окно в стене близко к потолку)».
Белая кость – «о человеке аристократического происхождения – барине,
дворянине» (говорится с неодобрением). В испанском es de sangre azul.
Первоначально прилагательное белый имело в этом выражении положительное
значение, соответствующее одобрительной оценке белого цвета в русском
языке. Затем, однако, и цветовое значение, и положительная оценочность в нём
изменились. В современном русском языке во фразеологизме белая кость
содержится осудительная характеристика «высшей породы людей».
Белая магия – «по средневековым суеверным представлениям: колдовство с
помощью небесных сил». См. в испанском magia blanca. Ср. чёрная магия – “по
средневековым суеверным представлениям: колдовство с помощью адских
сил”.
Белый (или божий) свет – “мир, земной шар со всем существующим на нем”.
Испанский este mundo. Белый свет еще называется этот свет, который
противопоставляется тому свету, т.е. загробному миру (см. выражение
отправиться (пойти) на тот свет – «умереть»).
Белые мухи – «порхающие снежинки ранней зимы». Испанский язык «moscas»
blancas. Такие снежинки действительно похожи на белых мух на фоне ещё не
опавшей зеленой листвы деревьев, вспаханных полей и т.п.
Белые ночи – «северные летние ночи, когда вечерние сумерки непосредственно
переходят в утренние без наступления темноты». В испанском языке noches
«blancas». Белые ночи – это интересное явление в России. Во время белых
ночей русские люди устраивают праздники, фестивали и т.п. Это особенно
часто делают в крупных городах, например, в Санкт-Петербурге.
Средь бела дня – «днем, когда светло». Испанское соответствие en pleno día.
Средь бела дня обычно делается что-либо предосудительное (например, грабят,
воруют и т.п.).
Называть белое чёрным; принимать белое за чёрное – «толковать что-либо не
так, как есть на самом деле, а наоборот; представлять себе что-либо
противоположно действительности». В этих фразеологизмах выдерживается
противопоставление белого и чёрного, с белым связывается всё хорошее, с
чёрным – плохое: ср. чёрный день - «трудный день, горестный».
Довести до белого каления кого, дойти до белого каления – «лишить
самообладания, сильно рассердить кого-либо», «лишиться самообладания,
сильно рассердиться». Это собственно русское выражение. См. испанский язык
sacar de quicio. Оно возникло в речи кузнецов. Мотивация значения объясняется
тем, что металл при нагревании перед ковкой делается красным, затем светлым
(белым). Каление – нагревание.
Чёрным по белому (написано) – «ясно, недвусмысленно». Это выражение –
калька с французского noir sur blanc, широко употребляется в русском языке.
Испанский язык claro como el agua.
Чёрная кошка пробежала между кем – «произошла ссора, размолвка». Это
общеславянское выражение (ср. украинское чорна кiшка пробiгла, белорусское
чорная кошка перабегла, болгарское минала е черна котка. Мотивация значения
этого фразеологизма объясняется суеверным представлением о том, что чёрная
кошка, перебежавшая дорогу, приносит неприятность, несчастье.
Белое пятно – «о чем-либо неизученном, неизвестном». Это собственно
русское выражение. Употребляется с XX века. Белыми пятнами на
географических картах обозначают неисследованные районы, это послужило
образным стимулом для мотивации значения этого фразеологизма.
Держать в чёрном теле – «строго, сурово обращаться с кем-либо, заставляя
много работать, не позволяя нежиться». См. в испанском dar mala vida a alguien.
Происхождение этого фразеологизма связано со старинной коневодческой
терминологией.
В «Инструкции дворецкому Ив.Немчинову» («Регула о лошадях», 1725),
подписанной А.П.Волынским, читаем: «Также смотреть, чтобы холостые
кобылы были гораздо в чёрном теле: понеже которая очень сыта будет, то зело
редко такая принять может». Первоначально, следовательно, держать в
чёрном теле – «умеренно питать». Выражение возникло под влиянием
тюркских оборотов (ср. кумыкское къара эт, ногайское кара кесек со значением
«нежирное мясо». (см. об этом: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 566 – 567).
В розовом свете (или цвете) видеть (или представлять) кого-что «идеализировать кого-что-либо, не замечать недостатков, темных сторон когочего-либо». Имеется соответствие в испанском языке verlo todo de color de rosa.
Сквозь розовые очки смотреть на кого-что – «идеализировать кого-что-либо,
не замечать недостатков, темных сторон кого-чего-либо».
Голубая кровь – «часто ироническое. Об аристократах, людях дворянского
происхождения». Этот фразеологизм – калька с французского sang bleu, от
кальки с испанского sangre azul. См. испанский язык es de sangre azul.
Первоначально так называли себя аристократические семьи испанской
провинции Кастилии, гордившиеся тем, что их предки никогда не вступали в
браки с маврами и другими людьми с тёмной кожей. У людей со светлой кожей
вены имеют голубоватый цвет.
Голубая мечта – «идиллическая, часто недостижимая мечта». Это выражение
является неточной калькой с немецкого: в немецком голубой цветок –
романтический символ высокой и несбыточной мечты, приснившейся юноше-
поэту (у немецкого писателя и философа Новалиса в романе «Генрих фон
Офтердинген», 1802 г.). В испанском el sueño de su vida.
Красный угол – «самое почетное место в избе или комнате, передний угол, где в
старину обычно находились иконы». Это восточнославянское выражение.
Красный – почетный, парадный. См. испанский язык lugar de honor.
Красная строка – «первая строка абзаца». Это собственно русское выражение.
Мотивация значения объясняется обыкновением древнерусских писцов,
начинавших главы и абзацы рукописных книг красиво разрисованными буквами
красного цвета. Красный заключает в себе значение «красивый» (ср. Красная
площадь в Москве – это «красивая» площадь, красная девица – это «красивая»
девушка).
Красной нитью проходить (тянуться) – «о какой-либо отчетливо
выделяющейся, господствующей мысли, идее в чем-либо». Выражение пришло
из Англии. В Англии с 1776 года во все канаты английского военного флота на
фабриках вплетали во всю длину одну красную нить, чтобы уберечь канаты от
кражи. Это обстоятельство и стало основой для возникновения этого
фразеологизма. Испанский resaltar.
Видеть (представлять) в чёрном свете – «находить что-либо плохим,
мрачным, безрадостным». Испанское соответветствие verlo todo negro. Чёрное
ассоциируется в русском языке (и в сознании русских) с плохим, мрачным,
безрадостным и т.п. (ср. чёрный день – «плохой, мрачный день», чёрные мысли
– «нехорошие, мрачные мысли» и т.п.).
Открыть зелёную улицу, дать зелёный свет – «свободный путь без
препятствий и задержек, благоприятная обстановка для прохождения, развития
чего-либо». Соответствие в испанском языке dar luz verde. У этого
фразеологизма у прилагательного зелёный имеется символьное значение
«свободный».
Допиться до зелёного змия – «допиться до сильнейшей степени опьянения, до
бреда, галлюцинаций». См. в испанском beber hasta el delirio. В этом
фразеологизме компонент зелёный имеет символьное значение «относящийся к
водке».
В объятиях зеленого змия – «в состоянии сильного алкогольного опьянения».
В этом фразеологизме у прилагательного зеленый имеется символьное значение
«относящийся к водке».
Зелёный змий – «символическое название водки, спиртного и всего, что связано
с этим».
Как можно заметить из анализа примеров, в русских фразеологизмах,
содержащих компоненты со цветообозначениями, преобладающими являются
красный, белый и чёрный. Это не случайно, так как значение слова красный в
сознании русского человека всегда связывается с понятием "«красивый,
хороший, добрый». В русской народной поэзии сохранилось старое значение
слова красный – «красивый, прекрасный». Это слово употребляется как
постоянный эпитет: красное солнце, весна красная, лето красное, красная
девица и т.п. У русского народа всегда существовала положительная символика
белого цвета: это цвет чистоты, непорочности. С точки зрения древнерусской
эстетики, белое лицо, белые руки и белое тело являлись непременным
признаком человеческой кравсоты. В Древней Руси белую одежду носили
великие князья. «Белыми людьми» назывались в феодальной России крестьяне,
освобожденные от феодальной повинности, т.е. свободные земледельцы. Такая
символическая окрашенность – отражение древнейшего цветового
противопоставления: белый (положительный) – чёрный (отрицательный).
Чёрный цвет ассоциируется у русского народа с чем-то тяжёлым, неприятным,
нечестным и т.п.
ФЛОРА
С бору по сосенке – «случайно, без разбору, отовсюду понемногу (набирать)».
Испанский язык elejido a bulto. Вариант этого фразеологизма с бору да с
сосенки, на наш взгляд, не совсем правильный. Первоначально во
фразеологизме с бору по сосенке, как полагают В.П.Фелицына и
В.М.Мокиенко, говорилось «о сборе грибов и ягод из (народное) – «с» бора, т.е.
хвойного леса» (Фелицына, Мокиенко 1990, 30). В этом же словаре объясняется
слово бор – «лес, в котором растут хвойные породы деревьев». … В
европейской части нашей страны – это в основном сосна и ель, в Сибири –
главным образом кедр и лиственница. В бору всегда растет много грибов и ягод,
которые охотно собирают сельские и городские жители. В этом же словаре
объясняется употребление предлога «с» - это «предлог, здесь с род. п.
Употребляется при обозначении места, с которого что-либо берётся, или
предмета, от которого что-либо отделяется». Но если иметь в виду второй (на
наш взгляд неправильный) вариант фразеологизма – с бору да с сосенки, то
стоит задуматься, что именно собирают (берут) с сосенки? Шишки? Но русские
люди сосновые шишки специально не собирают. Иное дело кедровые шишки:
из них выбирают кедровые орехи.
Мы предлагаем несколько иное толкование первоначального употребления
фразеологизма с бору по сосенке: едет мужик-крестьянин из леса и в каждом
бору берёт по сосенке на дрова, конечно же, случайной. Это и служит образным
стимулом для значения фразеологизма «случайно, без разбору, отовсюду
понемногу (набирать)».
Развесистая клюква – «невежественная выдумка, выдаваемая за реальность».
Это собственно русское выражение. Нелепость образа развесистой клюквы
приписывают А.Дюма – отцу (1802-1870 гг.), описывающему жизнь в России
после своего путешествия. В начале XX в. была поставлена пародийная пьеса, в
которой героиня вспоминает, как она сидела с любимым под развесистыми
ветвями столетней клюквы (пародия на описания иностранцами русского быта).
Тёмный лес – «что-либо совершенно непонятное для кого-либо». В испанском
es un laberinto para alguien. Говорится, чтобы подчеркнуть большую сложность
того, о чём идёт речь. Мотивировка фразеологического значения объясняется
тем, что в густом лесу лучи солнца обычно задерживаются листвой или хвоей
деревьев и почти не освещают землю. В таких лесах даже в солнечную погоду
бывает довольно темно. В густом тёмном лесу трудно ориентироваться. В
культурной жизни русского народа этот фразеологизм употребляется широко.
Проще пареной репы – «очень просто». Употребляется несколько
пренебрежительно по отношению к тому, что характеризует. Мотивировка
фразеологического значения объясняется очень простым способом
приготовления репы – овоща с утолщенным округлым съедобным корнем
светло-жёлтого цвета. Репу часто парили – ставили в русскую печь в закрытом
глиняном горшке, и она испекалась там в собственном соку, «распаривалась».
Ели пареную репу обычно с квасом. Простота приготовления пареной репы и ее
дешевизна вошли в поговорку. Существует вариант этой поговорки дешевле
пареной репы.
Как горькая редька (надоесть), хуже горькой редьки (надоесть) – «очень
сильно, невыносимо (надоесть, опротиветь)». Испанский язык estar hasta la
coronilla de esto. Говорится о ком-либо или о чем-либо надоевшем до такой
степени, что невозможно больше терпеть. Мотивировка фразеологического
значения объясняется тем, что редька (овощ со съедобным толстым светлым
корнем, имеющим острый вкус и запах) была одним из повседневных кушаний.
Особенно часто ели редьку в посты, которые длились в общей сложности свыше
двухсот дней в году. За это время горькая будничная редька надоедала даже
бедным крестьянам, не избалованным изысканными блюдами.
Быльём поросло – «давно забыто». Говорится, когда не хотят вспоминать то,
что давно прошло, что больше не вернется. Это собственно русское выражение,
возможно, восточнославянское. Испанский ha caído en el olvido. Быльё –
собирательное устаревшее существительное – «травы» (ср. былинка –
«травинка»). Выражение быльем поросло является частью поговорки «Что
было, то прошло и быльем поросло». На возникновение поговорки повлияла
звуковая и смысловая связь с глаголом быть в прошедшем времени. Мотивация
значения этой поговорки объясняется тем, что трава быстро покрывает места,
куда перестают ходить люди.
Откуда (из-за чего) сыр-бор загорелся – «из-за какой причины, почему
началось что-либо, происходит что-либо». См. в испанском de ahí parte todo.
Обычно говорится в шутливой форме. Первоначально имелось в виду « с какой
стороны загорелся сырой бор» сосновый лес, почему возник лесной пожар». В
русском фольклоре сочетание «сыр-бор» – сырой сосновый лес, лес, растущий
на сырых болотистых местах – встречается весьма часто. Ср. другие пословицы:
От искры сыр-бор загорается; Загорелся сыр-бор из-за сосенки. Переносный
смысл их понятен: большая беда может возникнуть из-за незначительной
причины, из-за пустяков. Постепенно ассоциация с лесными пожарами
утратилась и фрагмент пословицы стал употребляться в различных вариантах:
затевать/затеять сыр-бор, затеялся сыр-бор и т.п.
Обдирать/ободрать как липку кого, что – «отбирать, отнимать всё
(имущество, деньги), ничего не оставив; грабить/ограбить». Это собственно
русское выражение. В испанском dejarle como vino al mundo. Мотивация
значения фразеологизма объясняется обдиранием коры с лип для лыка, когда
маленькие липки обдираются полностью. Лыко шло на производство лаптей,
коробов и т.п.
Дрожать/задрожать (трястись/затрястись) как осиновый лист – « очень
сильно дрожать». См. испанский язык temblаr como una hoja. Говорится, когда
кто-либо дрожит от страха, волнения или просто сильно волнуется, боится.
Осиновый – прилагательное от существительного осина – дерево с листьями на
длинных черенках. Осину используют для изготовления деревянной посуды,
ложек. В старину осина считалась проклятым деревом, потому что, по
народному поверью, на осине будто бы повесился Иуда, который предал своего
учителя Христа – основателя христианства, согласно христианскому
вероучению. Поэтому будто бы и листья на осине всегда дрожат. На самом же
деле строение листа осины таково (длинные черенки и т.п.), что лист колеблется
даже от малейшего ветерка.
(Как) перекати-поле – «о человеке, который постоянно переходит, переезжает
с места на место». Испанский como un cardo corredor. Говорится с осуждением
того, кого характеризует. Образным стимулом к мотивации фразеологического
значения является образ растения «перекати-поле», типичного для южной,
степной полосы России. Оно при созревании отрывается от корня и под
воздействием ветра большим клубком катится по полю. Слово «поле»,
входящее в структуру фразеологизма, важный для русских символ бескрайнего
простора и вольности. В составе названия конкретного растения, оторванного от
собственных корней, этот символ становится осуждением неоседлой жизни.
Русские считают, что на одном месте человек живет благополучнее, богаче.
Есть пословица «На одном месте и камень мохом обрастает», т.е., живя, на
одном месте, человек обзаводится хозяйством, нужными вещами и т.п.
Как видно из наших примеров, в русских фразеологизмах используются
наименования растительности, характерные для русского народа. Русские
фразеологизмы поэтому своими прототипами отражают «типично русскую»
флору: лес, бор, сосна, клюква, липа, репа, редька, быльё и т.п.
ФАУНА
Вертеться (кружиться, крутиться) как белка в колесе – «быть в
беспрестанных хлопотах, заботах, много суетиться». Это собственно русское
выражение. Из басни М.А.Крылова «Белка» (1833 г.). Белка, посаженная в
колесо-клетку, своим бегом вертит его, но сама нисколько не продвигается
вперёд. Испанский язык dar más vueltas que una ardilla.
Волком выть (взвывать) – «громко выражать недовольство своим
положением, условиями жизни, громко жаловаться на что-либо». Испанский
язык aullar como un lobo. Говорится о человеке, который попал в безвыходное
положение или в такие условия, когда ему ничего не остается, как только
плакать и жаловаться. Волком творительный падеж сравнения – как волк.
Волком смотреть (глядеть) – «смотреть недружелюбно, угрюмо, враждебно».
Говорится неодобрительно о том, кто не скрывает своего отрицательного
отношения к кому-либо, кто недоволен кем-либо или обиделся на кого-либо.
Мотивация фразеологического значения объясняется отрицательным
отношением к волку, которое отразилось в русском языковом социуме.
Сравнение с волком, с его повадками характеризует отрицательные качества
человека. Волком – творительный падеж сравнения – как волк.
Глухая тетеря – «грубо-простор. О глухом, ничего не слышащем человеке».
Испанский язык sordo como una tapia. Выражает раздражение, досаду
говорящего на того, кто его не слышит и переспрашивает. Тетеря – областное
название тетерева. Во фразеологизме речь идёт о так называемом «глухом
тетереве», который, по наблюдениям охотников, во время токования, т.е.
брачного пения, привлекающего самок-тетёрок, не слышит ничего вокруг.
Именно поэтому место токования тетеревов привлекает особое внимание
охотников: сюда легко незаметно приблизиться и поразить тетерева.
Гнаться (погнаться) за двумя зайцами – «преследовать одновременно две
разные цели». В испанском языке quien mucho abarca poco aprieta. Говорится с
неодобрением к тому, кто берётся одновременно за несколько дел и ни одного
не может сделать хорошо или довести до конца; стремясь получить многое, не
получает ничего. Фразеологизм представляет собой часть пословицы «За двумя
зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», эта пословица употребляется,
когда кто-нибудь берётся сразу за два дела и ни одного не может сделать.
Убить двух зайцев – «одновременно выполнить два разных дела, осуществить
сразу два намерения» См. в испанском языке matar dos pájaros de un tiro.
Говорится шутливо, когда человек одновременно удачно сделал два дела,
достиг двух целей или желает этого. По своему происхождению фразеологизм
связан с пословицей «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь».
Если бы можно было поймать одновременно двух зайцев или убить их одним
выстрелом – это была бы необыкновенная удача.
Дрожать как заяц – «о трусливом человеке или о том, кто испытывает
сильный страх в данное время». Испанский temblar de pies a cabeza. Заяц
считается в русском народе трусливым зверьком (ср. трусливый как заяц ктолибо). Заяц и в самом деле сильно дрожит, когда прячется от приближающейся
опасности.
Ехать зайцем – «ехать без билета». Это собственно русское выражение.
Испанский язык viajar de polizón. Безбилетный пассажир боится быть
пойманным и оштрафованным. Боится как заяц. Заяц – безбилетный пассажир –
употребляется и вне приведенного фразеологизма, ср. много зайцев задержали
на транспорте, не хочу ехать зайцем, одного зайца задержали и оштрафовали и
т.п.
Голодный (голоден, проголодался) как собака – «очень сильно проголодался,
хочет есть». Фразеологизм подчеркивает чрезвычайную интенсивность
ощущения голода. Для сравнения с собакой характерна отрицательная оценка:
собака сторожит хозяйство, поэтому она ассоциируется со злостью (злой как
собака); собаку держат в конуре и на цепи – жизнь её очень трудна (живёт как
собака, замерз как собака); охотничья собака гоняется за зверем – она сильно
устаёт (устал как собака). Жизнь собаки противопоставляется жизни кошки:
живёт кошка, живёт и собака, т.е. один человек (кошка) живёт хорошо, в
тепле и т.п., другой (собака) – плохо, на холоде и т.п.
Гусь лапчатый – «прост. Ловкий, хитрый человек». Говорится неодобрительно
о человеке, который из любого положения сумеет выйти без ущерба для себя.
Образным стимулом для мотивации фразеологического значения стало то, что
гусь в буквальном смысле выходит из воды сухим (вода скатывается с его
перьев). Очевидно, поэтому слово гусь в русском языке приобрело значение
«ловкий, плутоватый человек, пройдоха». Это значение реализуется и в других
выражениях «Ну и гусь!», «Хорош гусь!». Лапчатый – здесь имеющий лапы,
ноги с перепонками (о животных).
Дразнить (раздразнить) гусей – «вызывать раздражение, злобу у кого-либо». В
испанском irritarse en balde. Употребляется чаще с отрицанием «Не дразни
гусей, не надо дразнить гусей». Говорится, когда не хотят вызвать чьё-либо
раздражение, чтобы не помешать делу, хорошим отношениям между людьми.
Это выражение ведёт своё происхождение из басни И.А.Крылова «Гуси» (1811
г.): Баснь эту было бы и боле пояснить (Да чтоб гусей не раздразнить).
Как с гуся вода с кого что – « неодобрительное. Кому-либо что-либо абсолютно
безразлично, все нипочем; что-либо решительно не действует на кого-либо».
Это собственно русское выражение. См. испанский язык como quien oye llover.
Вода с гусиных перьев, смазанных жиром, скатывается не задерживаясь. Это
послужило образным стимулом для мотивации фразеологического значения.
Однако по поводу происхождения этого фразеологизма есть несколько версий:
1. Оборот появился в результате эллипсиса пословицы Что (што) с гуся вода –
небывалые (небылые) слова, имевшей более узкое значение: «Несправедливые
упрёки, обвинения (небылицы, небылые слова) легко опровергнуть». 2. Оборот
является частью древнего заклинания, произносимого знахаркой над больным:
С гуся вода, а с нашего мальчика (девочки) – худоба. 3. Оборот употреблялся
вне приведённой пословицы и является более древним, на что указывает его
более широкий ареал распространения в отрыве от его «знахарского»
переосмысления: ср. белорусское як з гуски вада; украинское зiйде як вода с
гуски. Это выражение существует также в польком и чешском языках, причем
там эти обороты зафиксированы уже с XYI в., т.е. ранее «пословичных»
выражений. Такой материал дает возможность предположить обратное развитие
фразеологического образа: от простого, естественного и конкретного образа
гуся, с которого легко скатывается вода (из-за особой жировой смазки
оперенья), к более сложным ассоциациям. Образ эксплицировался,
развёртывался, входя в знахарские и другие фольклорные формулы, пословицы
и поговорки. (см. Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 142).
Куры не клюют (денег) – «о большом количестве денег у кого-либо». Это
собственно русское выражение. Испанский estar nаdando en oro. По поводу его
происхождения имеется несколько версий:1. Выражение собственно русское,
первоначально сочеталось со словами, которые обозначали корм. Вероятно,
говорили: У него зерна (или хлеба) столько, что и куры не клюют, т.е.
человек так богат, что его сытые куры не клюют даже зерна. Впоследствии
поговорку стали употреблять широко. 2. Фразеологизм связан со святочными
гаданиями. В курятнике или избе клали золотое, серебряное и медное кольцо, а
также другие предметы, и по «интересу», проявляемому курами, к тому или
иному предмету, «устанавливали», насколько богат будущий муж девушки. Он
предполагался богатым, если куры клевали золото. По этой гипотезе оборот
должен был значить вначале «небогат». Затем, поскольку этот вид гадания был
повсеместен и не всем точно знаком, оборот развил противоположное значение,
на что повлияли наблюдения за поведением кур: они не клюют зерна только
тогда, когда его очень много и они совершенно сыты. 3. Выражение
представляет собой фразеологическую шутку, в которой отрицается то, чего и
так никогда не бывает в жизни. Ср.:Стриженая девка косы не заплетает
«очень быстро» (так как нет кос, которые надо заплести). Денег куры не
клюют основано на факте, что куры действительно никогда не клюют, т.е. не
едят денег. Фразеологическая гипербола эта, однако, отталкивается
от
реальных бытовых наблюдений за курами, отличающимися большой
прожорливостью.
Курам на смех – «неодобр. О чем-либо несуразном, крайне абсурдном,
смехотворном до нелепости». Это собственно русское выражение: даже курам с
их «куриными моозгами», не умеющим смеяться, будет смешно, настолько чтолибо нелепо. В испанском языке es para morirse de risa.
Мокрая курица - «презр. 1. Безвольный, бесхарактерный человек; размазня. 2.
Человек, имеющий жалкий вид, подавленный, расстроенный чем-либо». В
испанском calzonazos. Значение фразеологизма мокрая курица мотивировано
«образом курицы, окунутой в холодную воду для выведения её из состояния
наседки (после подобного воздействия курица в течение достаточно
длительного времени пребывает в состоянии апатии и безволия») (Обдулаев
1996, 10).
Писать как курица лапой – «насмешл. О чьем-либо наразборчивом почерке,
неаккуратном письме». Это устойчивое сравнение – калька с латинского gallinа
scripsit буквально «курица написала», встречающегося в комедии Плавта.
Русский народный вариант – словно куры набродили (устаревшее, также «о
плохом, неразборчивом почерке кого-либо»). Это сравнение известно и другим
славянским языкам – например, украинское написав, мов курка лапою.
Исходный образ сравнения – ассоциации с замысловатыми следами курицы (ср.
французское pаttes de mouche «каракули» (буквально «лапки мухи») (см.: Бирих,
Мокиенко, Степанова, 324). См. испанский garrapatear.
Как (словно, точно, будто) баран на новые ворота (уставиться, смотреть,
глядеть) – «прост. Тупо, с недоумением, ничего не понимая; в растерянности,
глуповато смотреть на кого-либо». Говорится неодобрительно или насмешливо
о том, кто долго молча смотрит на кого-что-либо». Баран – самец овцы.
В русских крестьянских семьях держали много овец. Летом овцы пасутся на
пастбище днем, а к вечеру их пастух пригоняет в деревню. Свой двор животные
находят сами. В русском народе баран считается настолько глупым животным,
что будто не узнает своего двора, если поставлены новые ворота, и поэтому
долго смотрит на них, не решаясь войти. Это стало образным стимулом для
мотиваци значения этого фразеологизма. Испанский язык quedarse con la boca
abierta.
Вернёмся к нашим баранам – «призыв к говорящему не отвлекаться от
основной темы; возвращение говорящего к предмету разговора». Фразеологизм
представляет собой кальку с французского revenons a nos moutons. Выражение
ведёт происхождение из фарса «Адвокат Пьер Патлен» (около 1470 г.). Этими
словами судья прерывает речь суконщика, когда тот, узнав в защитнике пастуха
своего должника, начинает говорить не о разбираемом деле ( о краже пастухом
баранов), а о долге Патлена ( Патлен не уплатил ему за шесть локтей сукна). В
испанском retornar a lo esencial del tema.
Барашек в бумажке – «взятка». Выражение устарело в современном русском
языке, но употребляется в литературе прошлых веков. Выражение является
одним из эвфемизмов взятки. Оно фиксируется уже в рукописи XYII в.
(П.Симони) и возникло, по-видимому, в канцелярском языке. В одном из
сатирических журналов XYIII в. «Всякая всячина» – читаем: «Подъячие … со
всех берут деньги, и с правых и с виноватых; деньги эти челобитчики
обертывают бумагой… А чтобы выговор не столь тягостен показался ушам
челобитчиковым, ежели подъячий требует у него денег, то придумали они сие
слово: принеси мне барашка в бумажке» (См.: Бирих, Мокиенко, Степанова
1998, 42).
Брать быка за рога – «одобр. Начать действовать энергично, решительно и
сразу с самого основного, главного». Можно думать, что данный оборот
представляет собой кальку с французского prendre le taureau par les cornes. Есть
идентичные обороты и в других европейских языках. Быку бывает больно, если
его взять за рога и крутнуть в сторону. Испанское соответствие cоger al toro por
los cuernos.
Белая ворона – «человек, резко выделяющийся чем-либо среди остальных,
необычный по своим качествам, иногда чудоковатый». Выражение –
интернационализм, калька с латинского alba avis, albus corvus. Восходит к 7-й
сатире римского поэта Ювенала (около 60-127 г):
Рок дает царства рабам,
доставляет пленным триумфы.
Впрочем, счастливец такой
Реже белой вороны бывает.
Мотивационным стимулом этого фразеологизма является представление о
птицах и других животных-альбиносах как о чем-то уникальном, резко
выделяющемся. Крылатая фраза Ювенала – лишь одна из конкретизаций этой
универсальной модели.
Ворона в павлиньих перьях – «ирон. О человеке, который присваивает себе
чужие достоинства, чтобы казаться более значительным, и поэтому выглядит
смешным и жалким». Выражение имеет античные корни (встречается ещё у
древнегреческого комедиографа Лукиана), в русском языке появилось как
калька с французского le geai paré des plumes du paon и распространилось
широко после опубликования басни И.А.Крылова «Ворона» (1825 г.), где
обыгрывается образ вороны, которая хвастается павлиньими перьями, в которые
она вырядилась. Настоящие павлины не только выдрали из неё все павлиньи
перья, но ощипали её собственное оперение, из-за чего она стала ни пава ни
ворона. Фразеологизм ни пава ни ворона употребляется в значении «человек,
который по своим взглядам, интересам и т.п. отошел от одних и не примкнул к
другим» (говорится с неодобрением). Испанский язык aunque la mona se viste de
seda, mona se queda.
Ходить гоголем – «одобр. или шутл. 1. О молодцевато, подчеркнуто бодро и
самоуверенно расхаживающем человеке. 2. Народное, неодобрительное». В
испанском pavonearse. О горделиво, подбоченясь расхаживающем бездельнике.
Это выражение образовалось путем сравнения человека с уткой-нырком
(диалектное – гоголь), которая на суше ходит медленно, вперевалку, с
выпяченной грудью и закинутой назад головой. Раньше сравнение плывет
гоголем - «величественно, гордо, высоко подняв нос» употреблялось и о
парусных судах или барках. Культурная коннотация этого фразеологизма
заключается главным образом в народном осмыслении птицы гоголя как
человека с надменным, важным видом.
Голубей гонять – «устар., неодобр. Бездельничать, праздно проводить время,
заниматься пустяками». См. испанский язык soltar palomas. Выражение связано
с названием забавы и увлечения голубями (не только у детей, но и у взрослых),
переходящих в страсть и постоянное занятие, не оставляющее времени на
другие, более нужные дела.
Голубь мира – «публ. Символ мира и социального благоденствия». Испанское
соответствие paloma de Paz. Выражение получило культурное осмысление.
Голуби считались на Востоке священными птицами уже в древнейшие времена.
В библейской легенде о всемирном потопе именно голубка приносит Ною весть
о том, что Бог сменил гнев на милость и потоп кончился. В наше время
выражение стало известным после 1 Всемирного конгресса сторонников мира
(апрель 1949 г.), для которого испанский художник П.Пикассо нарисовал в
качестве эмблемы голубя с оливковой веткой в клюве.
Индюк индюком – «о человеке кичливом, заносчивом». Культурная коннотация
этого выражения заключается в осмыслении индюка как «кичливой, заносчивой
птицы».
Согреть змею на груди – «помочь неблагодарному коварному человеку». Это
выражение – калька. Своё происхождение ведет от басни Эзопа, в которой
рассказывается о крестьянине, который пожалел замёрзшую змею и положил её
за пазуху; змея, отогревшись, ужалила его. Культурная коннотация этого
выражения в русском языке заключается в осмыслении змеи как «коварной».
Испанский язык cría cuervos y te sacarán los ojos.
Змея подколодная – «о коварном человеке (говорится с осуждением).
Подразумевается, что кому-либо свойственно совершать злонамеренные и
таящие в себе неожиданную опасность поступки». В испанском языке es unа
víbora. Мотивация значения этого выражения объясняется следующим образом.
С наступлением холодов все рептилии, в том числе и змеи, засыпают,
забившись в какое-нибудь укромное местечко. Для змеи таким подходящим
местом является колода – лежащее на земле короткое толстое бревно. Если
сдвинуть с места колоду в предзимние дни, то под ней можно увидеть
свернувшуюся клубочком змею, застывшую, неподвижную. Кажется, что она
мертва. Но стоит взять ее в руки, как она оживает и впивается в руку, впуская
под кожу яд. Змея фактически защищает свою жизнь. А оживает она под
воздействием инфракрасных лучей, излучаемых человеческой рукой. Со
стороны кажется, будто она притворилась мертвой, чтобы напасть на человека,
обманув его доверие. Это «коварство» подколодной змеи и лежит в основе
мотивации значения данного выражения. Культурная коннотация этого
выражения заключается в том, что змея осмыслена народом как коварная;
фразеологизм и применяют по отношению к коварному человеку, способному
исподтишка причинить большое зло другому.
Врет как сивый мерин – «прост. Бессовестно и невероятно лжет кто-либо». Это
собственно русское выражение. См. испанский miente como un sacamuelas.
Сивая лошадь, как мы уже говорили, считалась в народе глупой, и русские
крестьяне обычно избегали прокладывать первую борозду на сивом мерине, так
как он мог неверно проложить эту первую борозду. Бытует и другое объяснение
происхождения этого оборота: слово мерин заимствовано из монгольского
morin или калмыцкого moru - «лошадь». Это слово отражено в русских
источниках с XY – XYI вв. В исторических памятниках сочетания конь сив,
мерин сив весьма типичны. Прилагательное сивый - «светло-серый, седой»
показывают старость животного. Глагол врать имел в прошлом несколько иное
значение – «говорить вздор», «пустословить», «болтать». Сивый мерин – это
поседевший от долгой работы холощеный жеребец, а переносно – мужчина,
который уже заговаривается от старости и несёт всякий докучливый вздор.
Прозрачный вначале исходный образ этого сравнения несколько затемнился изза семантического смешения глагола врать, однако его яркость и
экспрессивность от этого лишь усилились.
Глуп как сивый мерин – «прост., неодобр. Очень глуп». В испанском es tonto de
capirote. Сивый мерин – это поседевший от долгой и тяжелой жизни
холощёный жеребец, потерявший к старости и физические силы, и умственные
способности. С таким жеребцом и сравнивают человека, о котором говорят, что
он – сивый мерин.
Козёл отпущения – «чаще неодобр. О человеке, на которого сваливают
ответственность за ошибки, проступки, грехи других». Это выражение – из
старославянского языка. Оно восходит к библейскому описанию
древнееврейского обряда возложения грехов народа (общины) на козла.
Священнослужитель возлагал на козла руки в знак того, что все грехи общины
переходят на него. После этого козла изгоняли в пустыню, «чтоб от понёс на
себе их (людей) беззакония в землю непроходимую». Имеется соответствие в
испанском языке – chivo expiatorio.
Делать из мухи слона – «сильно преувеличивать что-либо, придавать чемулибо незначительному большое значение». См. в испанском языке hacer de un
grano una montaña. В культуре русского народа это выражение закрепилось,
очевидно, благодаря яркому образу, заложенному в нем. По своему
происхождению это выражения представляет собой кальку с греческого,
возникло оно не ранее II в, приводится греческим писателем Лукианом (II в. до
н.э.) в «Похвале мухе»: «Но я прерываю мое слово … чтобы не подумал ктонибудь, что я, по пословице, делаю из мухи слона». Широте распространения
этого выражения способстовала его вторичная калька с французского faire d´une
mouche un éléphаnt.
Под мухой (быть) – «в состоянии небольшого опьянения, навеселё». В
испанском estar alegre. В культурном осмыслении руского народа данный
фразеологизм воспринимается как эвфемизм слова пьяный (слегка).
Первоначально оборот имел форму с мухой. Выражение возникло из речи
игроков в карточную игру муху и значило «с выигрышем, с удачей, с победой, в
овладение мухой». Выигрыш, вероятно, сопровождался выпивкой.
Фразеологизм под мухой возник позднее под влиянием оборотов типа под
хмельком (см. об этом: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 391).
С мухами в носу – “прост., неодобр. О человеке со странностями, причудами”.
Культурная коннотация этого фразеологизма может быть вскрыта
этимологическим путем. По индоевропейской мифологии, в мух, слепней,
жуков и других насекомых мог оборачиваться дьявол, который, проникая в рот,
нос или ухо, делал человека бесноватым. Фразеологические следы этих
суеверий остались во многих языках. (См. об этом: Бирих, Мокиенко,
Степанова 1998, 391).
Дарёному коню в зубы не смотрят – “то, что получено в подарок, неприлично
обсуждать, а уж тем более оценивать отрицательно”. Это выражение из
старославянского языка. Есть соответствия в сербско-хорватском, польском,
чешском, словацком и других языках. Мотивация значения объясняется
обыкновением при покупке лошади проверять состояние её зубов (у старой
лошади зубы стёрты), чего не делают в случае, когда лошадь дарят. Культурная
коннотация этого выражения связана с этическим поведением людей.
Испанское соответствие a caballo regalado no se le mira el diente.
Ещё и конь не валялся где, у кого – «прост., часто ирон. или неодобр. Ничего
ещё не сделано, до начала дела ещё далеко». Происхождение этого, очевидно,
собственно руского выражения связано с повадками лошади поваляться перед
тем, как дать надеть на себя хомут, что задерживало работу. Однако русские
крестьяне соблюдали этот обычай давать лошади поваляться перед тем, как её
запрягать; считалось, что она будет меньше уставать во время работы.
Троянский конь – «книжн., неодобр. Коварные дары, приносимые с
предательской целью, обманчивая услуга; тайный замысел». Испанский язык
caballo de Troya. Культурная коннотация этого фразеологизма связана с
историей и восходит к одному из эпизодов древнегреческого эпоса о Троянской
войне, описанному в «Одиссее» Гомера и в «Энеиде» Вергилия. Греки после
долгой, но безуспешной осады Трои прибегли к военной хитрости: они
построили огромного, полого внутри белого деревянного коня. В нём спрятался
отряд данайских (греческих) воинов во главе с героем Одиссеем. После этого
осаждающие сели на корабли и сделали вид, что навсегда уплывают от берегов
Троады. Решив, что греки оставили осаду, жители Трои открыли ворота города,
вошли в стан греческих войск и увидели там деревянного коня. После долгих
колебаний они втащили его в город, решив, что это последняя, искупительная
жертва греческой богине Афине Палладе. Ночью греческие воины вылезли из
коня-укрытия, перебили стражу и открыли городские ворота вернувшимся
данайцам, которые разграбили, сожгли и разрушили Трою до основания (См. об
этом: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 296).
Чёрная кошка пробежала между кем – «произошла ссора, размолвка между
кем-либо; испортились чьи-либо отношения». Это общеславянское выражение.
Культурная коннотация этого выражения объясняется одним из
распространённых суеверий древности – наделять «злых духов», колдунов,
ведьм и т.п. способностью воплощаться («оборачиваться») в чёрную кошку или
зайца. С человеком должно случиться несчастье, неприятность, если ему
перебегут дорогу эти животные. Результат (ссора) в данном случае
мотивируется возможной суеверной предпосылкой. Этому выражению есть
соответствия в других славянских языках: см. украинское – чорна кiшка
пробiгла, белорусское чорная кошка перабегла, болгарское минала е черна
котка и др.
Далеко кулику до Петрова дня – «ещё много не хватает кому-либо до полного
успеха; еще рано успокаиваться; ещё далеко до времени, когда можно будет
отдохнуть». Это собственно русское выражение. Культурная коннотация этого
собственно русского выражения связана с наблюдениями за поведением кулика.
С начала весны и до Петрова дня (29 июня по старому стилю) жизнь кулика
наполнена особыми заботами (уход за куличихой, за прожорливыми птенцами и
т.п.). Лишь к Петрову дню, когда вырастают птенцы, труды кулика кончаются,
можно и отдохнуть.
Лиса Патрикеевна – «неодобр. или ирон. О хитром, двоедушном человеке,
обманщике». Испанский язык es un zorro. В культуре русского народа лиса –
это эталон хитрого человека. Лиса по своим повадкам является символом
хитрости в руском фольклоре. «Дополнительный» компонент – Патрикеевна –
уточняет, делает более экспрессивным значение основного компонента.
Патрикеевна – от имени литовского князя Патрикея Паримонтовича, который
отличался хитростью и пронырливостью. Он, например, коварно и искусно
посеял вражду между новгородцами. Выражение употребляется в русском
языке с XIY – XY вв.
Мартышкин труд – «о бесполезном, бесцельном труде». Это собственно
русское выражение, которое русские говорят, когда оценивают бесполезный
труд кого-либо. Выражение вышло из басни И.А.Крылова «Обезьяна» (1811 г.),
в которой говорится о мартышке, занимающейся никому не нужным, хотя и
тяжелым делом: она таскает и катает туда-сюда большой чурбан. Испанский es
un trabajo inutil.
Буриданов осёл – «книжн. О крайне нерешительном человеке, колеблющемся в
выборе между двумя равносильными желаниями, двумя равноценными
решениями и т.п.». Это выражение обычно употребляется в кругу «культурных»
(интеллигентных), начитанных людей. По происхождению это выражение
приписывается французскому философу-схоласту XIY в. Ж.Буридану, который
доказывал, что поступки живых существ зависят не от их воли, а
исключительно от внешних причин. Свою мысль он подтверждал примером
осла, который должен умереть с голоду, если две охапки сена будут находиться
на равном расстоянии от него, так как при абсолютной свободе воли он не
сможет выбрать, какую охапку сена съесть первой.
Синяя птица – «символ счастья». «Окультуренность» этого выражения связана
с содержанием пьесы М.Метерлинка «Синяя птица» (1908 г.), в которой дети
бедного дровосека ищут Синюю птицу. Человек, который её найдёт, будет все
знать и всё видеть. В испанском языке un sueño azul.
Собака на сене – «человек, который сам не пользуется чем-либо и другим не
дает возможности пользоваться этим». См. испанский язык como un perro del
hortelano. Образ «такой» собаки занимает большое место в культуре русского
народа. По своему происхождению образ такой собаки восходит к басне Эзопа о
собаке, которая рычит на лошадей, не подпуская их к сену, хотя сама сена не
ест. Слово собака в русском языке обросло различными культурными
коннотациями и закрепилось в различных фразеологических единицах,
объясняемых мифами, архетипами, которые наложили отпечаток на семантику
этих выражений, см. вешать собак, устал как собака, собачий вальс и т.п.
Куда Макар телят не гонял - «очень далеко; неизвестно куда». Это собственно
русское выражение. Культурное содержание этого выражения сводится к тому,
что Макар в русском языковом этносе осмысливается как бедный безземельный
крестьянин, который, очевидно, был вынужден пасти своих телят на далеких,
заброшенных выгонах. Об осмыслении Макара как бедного свидетельствуют и
другие пословицы, например, на бедного Макара все шишки валятся.
Извиваться ужом – «1. Льстить, подхалимничать. 2. Пытаться уйти от
ответственности, изворачиваться». Испанский ser rastrero. Культурная
коннотация этого фразеологизма заключается в отрицательном эмотивнооценочном отношении к тому, кто извивается ужом. Это отношение может
быть передано словами «и это плохо» после толкования значения этого
фразеологизма.
Пустить утку. Газетная утка. – «Распространить в печати ложную
информацию; о лживом известии, напечатанном в газетах». В испанском soltar
un globo zonda. Культурная коннотация этих выражений обусловлена их
широкой употребительностью в газетно-публицистической сфере деятельности
людей. По своему происхождению эти выражения восходят, очевидно, к
французскому canarde или немецкому ente (буквально «утка»), являющимися
синонимами газетной лжи. Конкретный повод, объясняющий происхождение
этих фразеологизмов, «предложил» бельгийский юморист Конелиссен, который,
вздумав поиздеваться над легковерием публики, напечатал в журнале заметку о
прожорливости уток: «Один учёный, купив 20 уток, тотчас приказал разрубить
одну из них в мелкие кусочки, которыми накормил остальных птиц. Несколько
минут спустя он поступил точно также с другой уткой, потом третьей и так
далее, пока осталась одна, которая пожрала, таким образом, 19 своих подруг».
Несколько дней все только и говорили, что о прожорливости уток. Лишь после
того, как автор сам раскрыл секрет «научного опыта», стало ясно, что
случилось. С этих пор всякая ложь в печати называется уткой (см. об этом:
Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 589).
Заморить червячка – «шутл. Слегка закусить». См. в испанском языке matar el
gusanillo. Содержание фразеологизма интерпретируется с культурологической
стороны. При этом имеется несколько интерпретаций значения этого
выражения: 1. Это собственно русское выражение, которое скорее всего связано
с представлением о гельминтах (паразитах в кишечнике) (см. об этом:
Н.М.Шанский, В.И.Зимин, А.В.Филиппов. «Краткий этимологический словарь
русской фразеологии»// Русский язык в школе, 1979, №3, стр.74). 2.
Причисление этого фразеологического оборота к собственно русским вряд ли
можно оправдать. Выражение заимствовано из романской фразеологии. Повидимому, это калька французского оборота tuer le ver «выпить натощак рюмку
спиртного» (буквально «убить червя»). Оборот связан с народным поверьем,
что, выпив натощак спиртного, можно избавиться от глистов… Несмотря на
бесспорность заимствования, можно говорить о национальном колорите
русского выражения. Использование глагола заморить для передачи
французского tuer сыграло важную роль в семантическом преобразовании
оборота (ср. русское заморить голодом, заморить выть (обл.) - «утолить
голод, перекусить»). Ряд сочетаний глагола заморить, связанных с
представлением о голоде, привели к тому, что исконное значение «выпить
натощак рюмку водки или вина» стало для русского языка периферийным, а
затем и вообще исчезло из употребления. Фразеологизм заморить червячка
утратил семантическую связь со своим французским прототипом и стал
специфичной, национально окрашенной идиомой со значением «слегка
закусить» (см. об этом: Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 621). На наш взгляд,
не надо сбрасывать со счетов и третью версию объяснения этого выражения,
высказанную А.Р.Обдуллаевым в гипотетическом, но, по мысли автора, более
правдоподобном виде. А.Р.Обдуллаев склоняется к тому, что это выражение
является русским: «18-19 век характеризуется в России усиленным интересом к
Востоку и, на наш взгляд, образ, положенный в основу фразеологизма, можно
найти не только в реалиях романских народов, но и в рецептах восточной кухни.
На Востоке у некоторых народов большим деликатесом являются поджаренные
дождевые черви, которые, естественно, не могли подаваться на стол в больших
порциях, что связано с трудоемкостью приготовления: сначала добыча червей, а
потом промывание их. При промывании червей (т.е. очищении желудков), их в
прямом смысле морили голодом – черви засыпаются в какую-либо посуду и
заливаются водой, которую периодически меняют в течении нескольких суток
до полного очищения. При приготовлении черви ужариваются и, естественно,
этот деликатес годится только для того, чтобы «слегка перекусить».
Семантическое преобразование фразеологизма так же свободно могло пойти и
от «слегка перекусить» к «слегка выпить». Думается, нужен дальнейший
тщательный поиск в материалах различных посольств в восточные страны,
заметок, зарисовок путешественников и т.п.» (Обдуллаев 1996, 62).
По щучьему велению, по моему хотению – «чудесным образом, само собой,
как в сказке». Культурное содержание этого собственно русского выражения
овеяно русским фольклором: выражение ведет свое происхождение от сказки
про Емелю, который отпустил щуку, пойманную им, на свободу, за что щука
обещала ему исполнить любое его желание, стоит лишь сказать: «По щучьему
велению, по моему хотению…». Испанский язык (como) por arte de birlibirloque.
КИНЕТИЧЕСКИЕ ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ
В основе мотивированности «кинетических фразеологизмов» лежит описание
жеста, с одной стороны, и реакции внутренних органов и частей тела на
внешние речевые и неречевые раздражители, с другой (Черданцева 1988, 86).
Не все фразеологизмы этой подгруппы «культурно» маркированы, однако их
внутренняя форма, образный «гештальт» часто выражают невербальное
культурное поведение или наоборот – некультурное в зависимости от
отнесенности к эталонам национальной культуры. В нашей работе мы дадим
описание основных фразеологических единиц этой группы (см. на этот счет:
Акишина, Кано, Акишина 1991).
Кинетические фразеологизмы иначе можно назвать жестовыми, потому что
они закрепляют в своей структуре тот или иной жест. Жестов однако гораздо
больше, чем жестовых фразеологизмов: многие жесты, являясь семиотически и
культурно значимыми, являются неотмеченными во фразеологических
структурах.
Жесты
по-разному
взаимодействуют
с
речью.
Если
признать
дифференциальный признак «как взаимодействует жестовая единица с речью»,
то можно все жесты разделить на три класса (см. об этом: Козеренко, Крейдлин
1999, 272): «эмблематические, или эмблемы, иллюстративные, или
иллюстраторы, и регулятивные, или регуляторы. Эмблематические жесты –
это невербальные эквиваленты речевых высказываний, которые обычно
заменяют речевые высказывания в актуальном акте коммуникации. Напротив,
иллюстративные жесты выступают всегда вместе с речью, усиливая,
подчеркивая, дополняя и т.п. речь. Регулятивные жесты могут выступать и
вместе с речью и без неё. Они противопоставляются первым двум классам чисто
функционально: регулятивные жесты выполняют функции неинформативного
плана, а именно, регулирующие ход диалога. В частности, многие регулятивные
жесты выполняют фатическую (контактоустанавливающую – Н.П.) функцию
поддержания коммуникации (см. регулятор «академический кивок»)»
(Козеренко, Крейдлин 1999, 272). Нас интересуют те жесты, которые в
наибольшей мере взаимодействуют с речью, доводя это взаимодействие до
закрепления в виде фразеологизма.
Переход от жеста к фразеологизму постепенен. Многие жесты семиотически и
культурно понятны, но не соответствуют фразеологизмам. Например,
гладить/погладить себя по животу. Описание жеста: ладонью поглаживают
себя по животу вверх вниз или по кругу, одновременно покачивая головой из
стороны в сторону. Значение: «удовольствие, приятные ощущения (чаще всего
физиологические: приятная еда, напиток, воздух и т.п.)». (Описание жестов и
значений берем из: Акишина, Кано, Акишина 1991); целовать/поцеловать/
себе кончики пальцев. Описание жеста: пальцы, сложенные в щепоть, подносят
к губам, целуют, и руку с раскрывающимися пальцами отводят в сторону.
Значение: «восторг, восхищение, высокая оценка чего-л. чаще встречается у
мужчин. Жест фамильярный, особенно если он делается по отношению к
женщине»; провожать/проводить взглядом (глазами) кого. Описание жеста:
пристально оглядеть человека сверху вниз или снизу вверх. Голова отклонена в
сторону от собеседника и откинута назад. Значение: «выражать высокомерие,
презрение, пренебрежение; критически оценивать собеседника; выражать
нежелание контактировать»; бросать/бросить, кидать/кинуть косой взгляд на
кого. Описание жеста: голова немного наклонена вниз и в сторону, взгляд
искоса направлен на собеседника. Значение: «выражать недоверие к
собеседнику,
настороженность,
подозрительность,
осуждение»;
надувать/надуть губы на кого. Описание жеста: губы слегка выдвигаются
вперед, подбородок напряжен или выдвинут, голова наклонена. Значение:
«дуться/надуться на кого». В этом фразеологизме жест по существу
элиминирован, он не обязателен. При переходе от жеста к соответствующему
жестовому фразеологизму «происходит символическое превращение жеста как
значимого физического действия тела в культурный и языковой элемент.
Именно во фразеологизме … телесность, как природная суть жеста
семантически отходит на задний план, а на передний план выходят смысловые
компоненты, определяющие психологическую и культурную функцию жеста»
(Козеренко, Крейдлин 1999, 274). Далее мы приведем примеры фразеологизмов,
у которых жест лежит в образной основе смысловой целостности, но в
современном русском языке во фразеологизме не проявляется: рвать на себе
волосы (от горя, отчаяния) – «внешним образом выражать крайнюю степень
горя, отчаяния». Фразеологизм представляет собой кальку с греческого.
Происхождение его связывается с древним ритуальным обычаем бурно
выражать свое горе - раздирать на себе одежды, рвать волосы, посыпать голову
землей или пеплом и т.п.; засучив рукава (работать) – «одобр. Усердно,
старательно, энергично (работать)». Внутренняя форма фразеологизма
объясняется следующим образом: В Древней Руси носили верхнюю одежду с
очень длинными, до колен или даже до земли, рукавами. Поэтому работать
можно было только засучив рукава. Ср. соответственно: спустя рукава
(работать) – «неодобр. Небрежно, кое-как (работать, делать что-либо)»; бить
челом – «устар. 1. Кому. Почтительно просить о чем-либо. 2. За что.
Благодарить за что-либо». По своему происхождению – это жестовый
(кинетический) фразеологизм, он означал буквально «низко кланяться, касаясь
лбом (челом) земли, пола». Так приветствовали знатных, уважаемых людей или
обращались с почтительной просьбой. Поклон до земли в Древней Руси был
проявлением высшего почтения. Так же низко кланялись, били челом, когда
подавали царю и его приближенным заявления и жалобы, получившие названия
челобитных. В XYIII в., после реформы Петра I, обычай бить челом и писать
челобитные был забыт, а выражение стало употребляться в переносном
значении. А челобитную (грамоту) стали называть просто прошением, затем,
после Октябрьской революции 1917 г. - заявлением; ходить с протянутой
рукой – «нищенствовать, собирать милостыню». Значение фразеологизма
мотивировано жестом нищих: они ходили (стояли) действительно с
протянутой рукой ладонью кверху, прося милостыню, обычно деньги;
махнуть рукой на кого, на что – «перестать заниматься кем-либо или чемлибо, не обращать внимания на кого-либо или на что-либо»; руки опускаются –
«у кого-либо нет сил, желания делать что-л. из-за бесполезности усилий,
неверия в успех дела». Это собственно русское выражение из речи мастеровых;
когда работа не ладилась, мастер на время откладывал ее и опускал руки.
Приведем ещё несколько фразеологизмов, в которых закрепился тот или иной
жест, имеющий национальную специфику: разводить/развести руками (руки в
стороны). Описание жеста: руки отводят в стороны от корпуса, ладони
обращены вперед или вверх. Мимика варьируется в зависимости от значения.
Значение же таково: 1. Фразеологизм выражает удивление, недоумение, может
сопровождаться словами «Неужели?» «Не может быть!», «Что вы говорите!» и
т.п. 2. Фразеологизм выражает беспомощность в каких-либо вопросах, делах;
бессилие что-либо объяснить, решить, сделать; ползать в ногах у кого (на
коленях перед кем). Описание жеста: стоя на коленях, передвигаться, не
вставая. Значение: фразеологизм выражает признание своей вины, мольбу о
прощении, пощаде, обычно сопровождается словами мольбы, признания своей
вины; жать, пожимать/пожать плечами. Описание жеста: плечи поднять
вверх, а затем опустить вниз. Значение: фразеологизм выражает «широкое
значение: не знаю, не понимаю, сомневаюсь, не решаюсь, не хочу вступать в
спор и т.п.
КОМПАРАТИВНЫЕ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ РУССКОГО
ЯЗЫКА
Сравнительные устойчивые обороты всегда привлекали внимание ученых, о них
писали в лингвистических работах, их представляли в словарях (см., например,
Назарян 1965; Лебедева 1998). По наблюдениям С.И.Ройзензона, сравнительные
устойчивые обороты показывают, с одной стороны, общие характеристики
жизни разных народов, а с другой – особенности их жизни и быта,
отражающиеся в образном мышлении данного языкового коллектива
(Ройзензон 1968, 127). По мнению В.Н.Телия, компаративные фразеологические
единицы выступают как «своего рода шаблоны национально-культурного
миропонимания, как достояние группового сознания». (Телия 1996, 239).
Исследователи материала справедливо утверждают, что языковые выражения
этого типа служат средством освоения эмпирически познаваемой
действительности и одновременно – ее оценивания в образах-эталонах (Телия
1996, 241). Компаративные фразеологические единицы представляют собой
«превращенную форму деятельности, характерной для данной общности, и
вскрывают оценочные эталоны той или иной лингвокультурной общности»
(Шмелева 1988, 120).
Национально-культурную специфику в устойчивых сравнениях отражают
эталоны сравнения. Эталоны – самые разные, целая «система образов-эталонов»
(Телия 1996, 241). Эталоном сравнения может быть сам человек, предмет,
животное, растение, явление природы и т.п. Важно не то, каков эталон, а то, как
он культурно освоен представителями языкового социума, как он связан с
жизнедеятельностью человека, с его жизненным опытом. «При этом в отличие
от научного значения система образов-эталонов может содержать ошибочные
или заведомо неправдивые сведения (поразило как громом, мчится как
угорелый, глуп как пробка, везет как утопленнику и т.п.), однако для
носителей языка важна не истинность устойчивых ассоциаций, а их быстрая
активизируемость в сознании» (Лебедева 1998, 4).
В речи русских людей встречается много индивидуально-авторских,
окказиональных сравнений. Они являются продуктом речевого творчества
говорящих, особенно много их в художественной литературе, поэзии. В нашем
пособии о них речь не идет. Мы обращаем внимание на устойчивые сравнения,
которые принадлежат языковой системе. «Они устойчивы по употребления,
составу, структуре и характеризуются воспроизводимостью», (Лебедева 1998,
5). Воспроизводимость же надо понимать как регулярную повторяемость,
возобновляемость таких сравнений в речи в «готовом виде».
Компаративные устойчивые единицы могут обозначать:
1) Физические характеристики человека: жирный как свинья, худой как
щепка, красивая как картинка, сутулый (сгорбленный) как старик, чёрный
как трубочист и т.п.
2) черты характера, моральные и деловые качества: невинный
(непорочный, чистый) как ангел, упрямый как баран, угрюмый (нелюдимый)
как бирюк, застенчивый как девочка (девчонка), трусливый как заяц,
горячий как кипяток, хитрый как лиса, хитрый (коварный) как змея (змей),
храбрый как лев, ревнивый как Отелло (мавр), упрямый как осел,
задиристый (драчливый) как петух, нем как рыба, злой как собака,
вспыльчивый как порох, злой как черт, кроткий (добрый) как ягненок и т.п.
3) умственные способности, интеллектуальная деятельность: умный как
бес, глупый (тупой) как бревно (как пень), мудрый как змей (змея), глупый
(тупой) как пробка, знать как свои пять пальцев, глупый как сивый мерин,
глядеть (смотреть, уставиться) на кого-, что-либо как баран (на новые
ворота), и т.п.
4) отношения между людьми: разойтись (разомнуться) как в море корабли,
жить (ворковать) как голубки (голубь с голубкой), тянуться (притягиваться)
как к магниту к кому-нибудь, играть с кем-либо как кошка с мышкой,
выжать кого-либо как лимон, жить как кошка с собакой, быть как нитка с
иголкой, бегать (убегать) от кого-либо как от чумы, драть (пороть, сечь) как
сидорову козу, обращаться с кем-либо как с собакой, и т.п.
5) речевая деятельность, речевое общение: молчать как будто язык
проглотил, молчать как воды в рот набрал, голос (бас) как иерехонская
труба, говорить (рассказывать, признаваться) как на исповеди, сказать как
(ножом) отрезать, говорит как пишет, болтать (трещать) как сорока, кричать
(орать) как оглушенный, говорить как заведенная машина и т.п.
6) впечатления, мысли, ощущения, убеждения: ясно как (божий) день, ясно
как дважды два (четыре), поразить как гром (громом), видеть (быть
видимым) как на ладони (ладошке), ударить (оглушить) как обухом (по
голове), подействовать как холодный душ, видеть (помнить, слышать) как
сон и т.п.
7) состояние духа, настроения, чувства-состояния: хохотать (смеяться) как
безумный, быть (делать что-нибудь) как в бреду, быть (бродить, ходить и
т.п.) как в воду опущенный, чувствовать себя как дома, быть (выглядеть) как
мокрая курица, быть (сидеть) как на иголках, чувствовать себя как рыба в
воде, мрачный, хмурый как туча, быть (сидеть, чувствовать себя) как у тещи
на блинах.
Устойчивые сравнительные обороты употребляются и в других областях
человеческой жизнедеятельности (см. достаточно полный перечень устойчивых
сравнений: Лебедева 1988).
Устойчивые сравнения являются единицами с расчлененной семантикой, т.е.
каждый компонент понимается в своем значении. В этом смысле они
отличаются от идиоматических образований, «генетически восходящих к
сравнительным конструкциям разной степени сложности и сохранивших в
своем составе сравнительные союзы. Их компоненты уже не соотносятся с
элементами логической формулы сравнения, и обычно выполняют роль
предикативного центра предложения: как корова языком слизала и как сквозь
землю провалился – «бесследно исчез», как Мамай прошел – «беспорядок»,
печь как блины – «производить что-либо быстро и в большом количестве»,
биться как рыба об лед – «тщетно стараться выбраться из нужды», кататься
как сыр в масле и т.п. (Лебедева 1998, 6).
Культурная коннотация устойчивых сравнений заключается большей частью в
«эталоне» сравнения (см. об этом: Шмелева 1988, 120-124). Это сразу же
обнаруживается при сопоставлении устойчивых сравнений различных языков:
ср., например, русское красивая как картинка и корейское янъгуйби гатта
(букв. «как янъгуйби») Янъгуйби – жена китайского императора, отличавшаяся
большой красотой), русское глупый как сивый мерин и корейское гомчором
мирёнхада (букв. «глупый как медведь»), в русском же языке медведь
олицетворяет не глупость, а неуклюжесть, поэтому русские и говорят
неуклюжий как медведь. Ср. также русское хитрый как лиса и ибо (в языке
ибо) хитрый как черепаха, русское глупый как баран и ибо (в языке ибо)
нежный как баран, русское толстая, большая, неуклюжая, неповоротливая
как корова и корейское прилежный как корова и т.п.
Интересен вопрос о мотивации эталона сравнения в разных языках. Ответить на
этот вопрос с полной определенностью не представляется возможным по
причине большой разнородности фактов, лежащих в основе мотивации. Почему
в самом деле лиса (лисица) в русском языке олицетворяет хитрость, в
португальском (на территории Бразилии) – зло, злобу, в английском –
сварливость (с лисицей сравнивают сварливую женщину, мегеру) – ответить
трудно. Очевидно, здесь надо иметь в виду действие различных факторов:
объективного, который «заключается в природных и культурных реальностях,
свойственных жизни данного народа и не существующих в жизни другого» (Гак
1999, 260), субъективного, который «состоит в произвольной избирательности,
когда слова, отражающие одни и те же реальности, представлены различно во
фразеологии разных языков» (Гак 1999, 260), мифологического, который
указывает на мифологическую подоплеку того или иного устойчивого
сочетания, на анималистические представления древних людей, «анимализм
всегда остается тем смыслообразующим фоном, на котором формируются
языковые и культовые стереотипы, поэтические образы и т.п.» (Маслова 1997,
122-123) и т.п. В любом случае, в эталонах устойчивых сравнений предметы
реального мира отражаются не такими, какими они есть на самом деле, а
такими, какими они освоены сознанием человека в культурном пространстве
того или иного языкового социума.
Мы проанализировали многочисленные тематические группы фразеологических
единиц, имеющих культурную коннотацию в русском языке. Как видно из
проанализированного материала, фразеологические единицы выполняют
функцию знаков «языка» культуры, другими словами, они транслируют
информацию, связанную с культурой русского народа, создают (вместе с
другими языковыми единицами) своеобразный контекст культуры, в котором
живут представители русского языкового социума. «Контекст культуры – это
одна из сфер «среды обитания» человека. Культура – это продукт духовнонравственного осмысления человеком мироустройства, на фоне которого
формируется самосознание личности. Поэтому установки культуры, лежащие в
основе ценностных ориентиров жизненной философии и жизнедеятельности
личности, постигаются рефлексивно. Они становятся достоянием культурного
сообщества благодаря и означиванию. Установки культуры, образующие её
«язык», - это ментофакты, обладающие знаковой функцией. Содержание
последней соотносимо с формами сознания – обыденного, научного,
художественного, мифотворческого, религиозного и т.п. Оно связано и с
характерным для того или иного сообщества – этноса, народа, нации –
окультуренным мировидением, отражающим восприятие мира через призму
культурного его осознания» (Телия 1999, 8).
Из этого вытекает один важный вывод применительно к практике изучения
русской фразеологии учащимися, студентами (русскими и иностранными) и
всеми, кто изучает русский язык: «культурное» содержание фразеологических
единиц конструируется когнитивно и культурно значимыми интерпретациями
членов языкового коллектива; преподаватель обязан помочь учащимся
интерпретировать культурные коннотации фразеологизмов. А так как
интерпретация
культурного
содержания
фразеологических
единиц
осуществляется не иначе, как на основе коллективного мировидения
лингвокультурной общности (в нашем случае – русского народа) и посредством
соотнесения с установками и знаками культуры – символами, стереотипами,
эталонами, мифологемами и т.п., то при практическом изучении русского языка
объяснению должны подлежать, прежде всего, указанные знаки культуры –
символы, стереотипы, эталоны, мифологемы и т.п. Семантизация
фразеологических единиц должна быть одновременно и интерпретацией
культурной коннотации, заключённой в них.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ (НЕОБХОДИМЫЕ ДОБАВЛЕНИЯ К ТОМУ, ЧТО
УЖЕ НАПИСАНО)
Наше пособие посвящено исследованию лингвокультурологического аспекта
русской фразеологии и обоснованию сущности явлений, процессов и категорий,
связанных с воплощением культуры в языке, а именно – во фразеологических
единицах. Полагаем, что парадигма исследования фразеологизмов в
лингвокультурологическом аспекте зиждется на когнитивно и культурно
значимых интерпретациях культурного содержания фразеологических единиц
представителями культурно-языкового социума. Следует отметить, что под
научной парадигмой понимается организованная совокупность наиболее общих
онтологических представлений об объекте науки и методологических
установок, воплощаемая в доминирующей теории и определяющая выбор
проблем и способы их решения (см. об этом: Курдюмов 1999, 2).
Указанная парадигма исследования предполагает решение прежде всего
следующих проблем (см. об этом: Телия 1999, 13-15): определение
фразеологических единиц как наиболее самобытной в культурно-языковом
плане части номинативных средств языка; выявление соотношений
фразеологизмов с предметной областью культуры и описание культурной
референции фразеологизмов; отображения черт культуры во фразеологизмах
как языковых знаках; определение культурной семантики фразеологизмов и
описание её в рамках этнолингвистического, лингвокультурологического и
контрастивного направлений в исследовании взаимодействия языка и культуры;
определение общей методологической платформы, на базе которой
разрабатываются методы изучения культурного содержания фразеологических
единиц.
Из всех упомянутых выше вопросов наиболее актуальным представляется
первый (определение фразеологизмов как самобытных в культурно-языковом
плане языковых единиц). Мы уже писали об этом. Сейчас приведем
дополнительный материал, связанный с необходимостью верификации таких
постулатов, как: (1) большинство фразеологических единиц обладает
культурно-национальным своеобразием, (2) в коллективной подсознательной
памяти носителей языка сохраняется «интертекстуальная связь фразеологизмов
с тем или иным кодом культуры, что проявляется в способности носителей
языка к культурной референции, которая оставляет свой след в культурной
коннотации» (Телия 1999, 14), которая обеспечивает взаимодействие в сознании
носителей языка разных семиотических систем – языка и культуры, (3)
воспроизводимость культурной коннотации фразеологизмов, передача от
поколения к поколению культурно значимых установок и тем самым
формирование «культурного самосознания как отдельной личности, так и
культурно-национальной идентичности народа – носителя языка» (Телия 1999,
14). Мы приведем материал ко всем этим постулатам одновременно, указывая
лишь те или другие «культурные» особенности фразеологизмов.
Чужими руками жар загребать – «недобросовестно пользоваться
результатами чужого труда». В русском языке этот фразеологизм происходит от
поговорки легко чужими руками жар загребать, где жар – горящие угли.
Национальная специфика этого фразеологизма четче выявляется в сравнении с
французским se faire tirer les marrons du feu. У русского и французского
фразеологизма «общая семантическая формула … сходна: «что-то доставать из
огня для (вместо) другого человека», но внутренняя форма различна: в русском
выражении речь идет об углях и прямо упоминаются руки, во французском – о
каштанах, понятие «руки» имплицируется глаголом tirer «таскать» (это
действие выполняется руками), понятие «чужими» передается каузативной
конструкцией (se fair tirer «заставлять другого таскать для себя») (Гак 1999, 261262). См. в испанском языке sacarle las castañas del fuego a alguien.
Ариаднина нить (нить ариадны) – «книжн. Мысль, способ и т.п., помогающие
разобраться в сложной обстановке, выйти из затруднительного положения».
Испанский el hilo de Ariadna. В основе этого фразеологизма лежит греческий
миф об Афинском герое Тезее (Тесее), убившем Минотавра. По требованию
критского царя Миноса афиняне обязаны были каждый год отправлять на Крит
семь юношей и семь девушек на съедение получеловеку-полубыку Минотавру,
обитавшему в лабиринте, из которого никто не мог выйти. Дочь критского царя
Ариадна дала Тезею острый меч и клубок ниток. Входя в лабиринт, Тезей
привязал у входа конец нитки. После убийства Минотавра Тезей с помощью
нити вышел из лабиринта и вывел спасенных юношей и девушек (см. об этом:
Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 403). Современные русские люди могут и не
знать этимологических подробностей этого фразеологизма, но в коллективной
культурной памяти живёт образ ариадниной нити как чего-то такого, что
помогает разобраться в сложной обстановке, в многообразии различных
явлений (см. предикативно-характеризующее употребление этого образа Жорж
Санд: «Классификация – это нить Ариадны в бесконечном лабиринте
природы»).
Каинова печать – «книжн. Отпечаток, след, внешние признаки преступности».
Испанский язык sello de Caín. Этот фразеологизм восходит к библейскому
мифу: «в книге Бытия читаем, что Каину после убийства своего брата Авеля
было запрещено общаться с людьми; он стал изгнанником и скитальцем. Боясь,
что отныне всякий встречный может убить его, Каин попросил у Господа
защиты. Господь сделал Каину «знамение», чтобы никто, встретившись с ним,
не убил его. Поскольку все население Земли состояло тогда из Каина и его
родителей, Каин боялся, как считает Фрэзер (1993), духа убитого» (Маслова
1997, 89-90). Употребление этого фразеологизма обусловлено знанием мифа,
лежащего в его основе.
Мифологическое происхождение имеют многочисленные фразеологизмы,
связанные с землёй. «Представление о земле менялось на протяжение веков. В
сознании древних славян земля – живое существо, травы и лес – ее волосы,
скалы и камни – ее кости, реки и моря – ее кровь, а суша – тело» (Маслова 1997,
95). Вокруг земли развивался полисимволизм, отразившийся в современных
фразеологизмах русского языка. С одной стороны, земля – символ смерти, что
показывается во фразеологизмах уйти в землю – «умереть», отдать земле –
«похоронить», кормить землю – «быть похороненным и лежать в земле»,
стереть с лица земли – «разгромить, полностью уничтожить», сквозь землю
провалиться – «бесследно исчезнуть», сравнять с землей – «полностью
уничтожить что-л.», ложиться в землю – «умиреть» и т.п. С другой стороны, в
сознании русских живёт мифологема «земля-мать-прародительница». В.В.
Евсиков пишет: «Главное свойство земли, имевшее в глазах древнего человека
первостепенное значение, - это плодородие… Появление из мертвой почвы
живых ростков казалось загадкой, тайной, чем-то сверхестественным». Именно
эта мифологема лежит в основе позитивного значения фразеологизмов Земля
обетованная – «место, где царит довольство, изобилие, счастье, куда кто-либо
стремится попасть». Фразеологизм имеет мифологическое происхождение,
объясняется библейским выражением, означавшим «обещанная земля»
(Палестина), куда Бог, выполняя своё обещание, привёл евреев из Египта, где
они томились в плену. Бог обещал Моисею, что приведет людей «в землю
хорошую и пространную, где течет молоко и мед». Обетованный, т.е.
обещанной, эта земля названа в Послании апостола Павла. Возможно, далеко не
все живущие сейчас русские люди знают точно этот миф, но в сознании людей
имеется знание о «Земле обетованной» как о сказочной стране, где царит
довольство и изобилие. См. также другие фразеологизмы, связанные с
мифологемой «земля-мать-прародительница»: рай земной – «красивое место,
доставляющее удовольствие, наслаждение»; этимологически восходит к
значениям слова рай – «место, где души умерших ведут блаженное
существование» и «сад, где по библейскому сказанию, жили Адам и Ева до
грехопадения, после которого они были изгнаны из него».
Некоторые фразеологизмы в русском языке возникли на основе мифа,
рисующего трихотомическую модель структуры космоса. Эта модель
обусловливает и диапозон сферы концептуализации, представленной
концептами «мир земной», «мир небесный» и «мир подземный» (см. Телия
1999, 20).
«Мир земной» представлен во фразеологизмах белый свет – «народнопоэтическое. Земля со всем существующим на ней; мир, вселеннная», света
белого не взвидеть (не видеть) – «мучительно страдать от нестерпимой боли,
болезни или горя». В этих фразеологизмах исходным значением было – «яркий
дневной свет». Но уже в глубокой древности слово свет приобрело у славян и
пространственное значение – «окружающий мир, вселенная». Позднее это
значение получило и все сочетание белый свет. «Такому переосмыслению
способствовало мифологическое противопоставление «этого» света, т.е.
светлого, солнечного мира живых, «тому» свету – тёмному царству мертвых.
В образовании оборота немалую роль сыграла и символика белого цвета в
русском языке. Она была положительной. С точки зрения древнерусской
эстетики, белое лицо, белые руки и белое тело являлись непременным
условием человеческой красоты. В средние века белую одежду носили великие
князья…» (Бирих, Мокиенко, Степанова 1998, 516). Символическая
окрашенность белого цвета как положительного с древнейших времен
противопоставляется черному цвету как отрицательному. Во фразеологизме
света белого не видеть в какой-то мере еще сохраняется исходное значение
«яркий дневной свет», хотя в целом фразеологизм имеет значение «мучительно
страдать от нестерпимой боли, болезни или горя».
«Мир небесный» представлен во фразеологизме быть на седьмом небе –
«испытывать большую радость, счастье, блаженство». Этимологически этот
фразеологизм объясняется следующим образом: небесный свод, по описанию
Аристотеля (384-322 до н.э.) в его сочинении «О небе», состоит из семи сфер.
На седьмом небе, согласно Корану, находится рай, царство небесное. Мир
небесный противопоставлялся миру земному, см. некоторые выражения в
русском языке: как небо от земли (отличаться) – «о ком-либо или о чем-либо,
очень сильно различающемся, совершенно не сходном друг с другом», небо и
земля – «о ком-либо или о чем-либо, очень сильно различающемся, совершенно
не сходном между собой». В этом фразеологизме отражается христианское
представление о небе как идеале нравственной чистоты и о земле как
вместилище грехов и пороков. Ср. такие выражения: превозносить до небес
кого – «восхвалять кого-либо сверх меры», приземлить в переносном значении
«сделать обыденным, житейским, чуждым возвышенных, духовных
стремлений».
«Мир подземный» представлен во фразеологизмах провалиться в тартарары
– «неизвестно куда пропасть; исчезнуть». Существительное тартарары – по
происхождению является формой винительного (позже именительного) падежа
множественного числа от Тартар «преисподняя, ад», заимствованного из
греческого языка. По древнегреческой мифологии, Тартар представлял собой
темную бездну, в которую после смерти переселялись грешники. В Тартар
сбросил Зевс восставших против него титанов. Отсюда и пошло выражение
провалится в тартары. Уйти в землю – «умереть», на том свете – «в
загробном мире» (выражение образовано от оборота на оном свете, где оный –
«тот» (Шанский, Зимин, Филиппов 1987, 136.
В русском языке наблюдается много фразеологизмов, в которых отражаются
различные верования, обычаи, ритуалы и т.п. Приведем некоторые из них.
(Быть) вне себя – «(быть) в крайне раздраженном или возбужденном
состоянии». Это выражение, вероятно, восточнославянское. Имеются близкие
соответствия в других языках. Испанский язык estar fuera de sí. Восходит к
древнейшим представлениям об оборотнях, которые могли сбрасывать с себя
кожу и превращаться в волка или какое-либо другое животное. Ср. также из
кожи вон лезть – «очень стараться, усердствовать», влезть в шкуру кого –
«поставить себя в положение кого-либо» и др.
Гадать на кофейной гуще – «строить ни на чем не основанные
предположения». В испанском adivinar el futuro por los posos del café.
Фразеологизм восходит к гидромантии – гаданию с использованием жидкости, в
данном случае – кофейной гущи. В этом фразеологизме ещё ощущается
«живая» внутренняя форма. Ср. вилами на воде (по воде) писано – «о чем-либо
маловероятном, сомнительном». Это выражение, по всей вероятности,
собственно русское и восходит к одному из видов гадания с использованием
воды. Слово вилы в этом фразеологизме имело значение «круги» (оно и сейчас
известно в русских диалектах). Гадание заключалось в том, что в воду бросали
камни и следили за образующимися кругами и их пересечениями и
истолковывали их в плане предсказания судьбы и т.п.
После дождичка в четверг – «шутл. Неизвестно когда или никогда». См.
испанский язык cuando las ranas críen pelos. В основе этого фразеологизма
лежит ритуальный обычай обращения к богу грозы Перуну с молитвой о дожде.
Днем Перуна был четверг. Поскольку молитвы о дожде, обращенные к Перуну,
цели «не достигали», то и возник этот фразеологизм.
Черная кошка пробежала между кем-либо – «произошла ссора, размолвка». В
основе этого общеславянского выражения лежит суеверное представление о
том, что черная кошка, перебежавшая дорогу, приносит неприятность,
несчастье.
Не будем больше увеличивать количество фактического материала. Уже из
приведенного материала видно, что культурная коннотация фразеологизмов
базируется на самых различных основаниях: мифах, суевериях, ритуалах,
обычаях и т.п. В любом случае наблюдается связь фразеологизмов с тем или
иным кодом культуры, обусловливающим способность носителей языка к
культурной референции. Вместе со значением фразеологизмов носители языка
усваивают и их культурный ореол, живущий в долгосрочной памяти носителей
языка и передаваемый от поколения к поколению.
Важной проблемой в изучении культурной коннотации фразеологизмов
является изыскание подходов к изучению национально-культурной специфики
фразеологических единиц и тем самым – способов отражения этой специфики
во фразеологических словарях.
Основными подходами к изучению национально-культурной специфики
фразеологических единиц являются прежде всего следующие: 1) исследование
безъэквивалентного слоя лексики, отстоявшегося в структуре фразеологических
единиц; 2) этнофразеологические исследования, в которых главное – это
выяснить тип культурного знания, т.е. то, что известно о культуре народа,
отразившейся во внутренней форме и структуре фразеологизмов; 3) изучение
метафорических оснований внутренних форм фразеологизмов; 4) изучение
фреймов, фреймовой семантики; 5) изучение языковой картины мира, данной
носителям языка в их языковом сознании (тут главное – это упорядочение
структур сознания при ориентировании последнего на установившиеся
национально-культурные эталоны в определенном языковом социуме (в нашем
случае – русского). (См. о таких подходах: Ковшова 1996).
Раскроем кратко эти подходы:
1) Исследование безъэквивалентного слоя лексики, отстоявшегося в структуре
фразеологических единиц.
В самом деле, в структуре фразеологических единиц часто встречаются такие
компоненты (слова), которым нет соответствия в других языках и которые тем
самым создают индивидуально-национальный колорит русской фразеологии.
Мы уже писали, что в структуре фразеологизмов могут быть компоненты,
указывающие на этнографические реалии (лапоть в идиоме не лаптем щи
хлебать, аршин в идиоме мерить на свой аршин), на исторические элементы
(ижица в идиоме прописать ижицу – «проучить, наказать», ижица – название
последней, 43-й, буквы церковно-славянской азбуки, по форме напоминавшей
римскую цифру «пять». Прописать – тщательно выписать. В старой школе,
когда учеников пороли, следы от порки были похожи на ижицу, что и
послужило образным стимулом к образованию идиомы).
Приведём ещё примеры безъэквивалентной лексики, отстоявшейся в структуре
фразеологических единиц.
Жить бобылем – «жить нелюдимо, без семьи». Слово-компонент бобыль
является лакуной в других языках.
На кудыкину гору – «ответ на вопрос – куда ты идёшь? В составе этого
фразеологизма наличествует слово кудыкина, являющееся лакуной в других
языках. Фразеологизм на кудыкину гору является специфическим, самобытным
русским фразеологизмом. Это собственно русское выражение. Возникло оно в
речи охотников. Первоначально представляло собой ответ охотников,
связанный с соображением табу. Вопрос куда? представлялся нежелательным,
сулящим неуспех в охоте по причине созвучия данного слова со словами куд,
куда («злой дух, черт»), кудесить («колдовать) и т.п. Кудыкина от кудыка, в
последнем слове как бы сливаются два слова: кудыка – тот, кто кудыкает
(спрашивает куда? просторечное куды?) и кудыка – черт (ср: чертяка).
Компонент гора связан с тем или иным топонимом (ср., например,
возвышенность на востоке Московской области под названием Кудыкина гора),
так как определенные горы могли считаться в народе сборищем нечистой силы
(ср. легенды о Лысой горе). Вариант ответа на вопрос куда (просторечное куды)
– на Кудыкало, куда тебя лихо кликало.
Ставить рогатки кому, чем – «мешать кому-либо, чинить препятствия».
В испанском poner trabas a alguien. В этом фразеологизме наличествует
компонент рогатки, придающий ему национально-самобытный характер.
Рогатка – имеет историческое значение «подъёмная решётка в городских
воротах; застава; преграда в виде решетки в начале улицы в ночное время».
Такими решётками пользовались в старой Москве в XYII в.
2) Этнофразеологические исследования. Как мы уже говорили, здесь главное –
это выяснить тип культурного знания, т.е. то, что известно о культуре народа,
отразившейся во внутренней форме и структуре фразеологизмов.
Этнофразеологические исследования – это исследование фразеологических
единиц в этнолингвистическом аспекте. Этнолингвистику можно трактовать
очень
широко
(см.
различные
трактовки
в:
Лингвистический
энциклопедический словарь 1990, 597-598). Для нашей работы в
этнолингвистике ценно то, что она изучает «язык в его отношении к культуре,
взаимодействие языковых, этнокультурных и этнопсихологических факторов в
функционировании и эволюции языка» (Лингвистический энциклопедический
словарь 1990, 597), а также то, что она исследует в языке отражение
«культурных, народно-психологических и мифологических представлений и
«переживаний» в их диахроническом движении, дающем богатейший материал
для сопоставления культур» разных этносов (Толстой 1995, 27). В этом смысле
этнолингвистика выступает как фундамент для лингвокультурологии: в языке
хранятся «следы культуры» прошлого, к которому обращено этнолингвистика
по характеру своих целей и задач. «Следы культуры» во фразеологических
единицах чаще запечатлеваются в их внутренней форме, лежащей в основе
образной мотивации значений фразеологизмов. Это играет большую роль в
культурном освоении мира определенным этносом (в нашем случае – русским),
в становлении культурного самосознания как отдельной личности, так и всего
языкового сообщества.
Приведем примеры фразеологических единиц, в структуре и внутренней форме
которых так или иначе отразились этнические факты русского народа,
свидетельствующие о его культуре.
Вить верёвки – «полностью подчинять кого-либо своей воле, вынуждать
поступать по своему желания. Говорится, когда хотят подчеркнуть, что один
человек злоупотребляет своим влиянием на другого». Испанский язык manejar a
alguien como un títere. Верёвка занимала большое место в традиционном
крестьянском быту. Верёвки вили из льняных нитей или из пеньки (волокна,
получаемого из растения конопли). Мягкое волокно легко поддавалось
скручиванию, и верёвка получалась такой , какой хотели её сделать. Это и
явилось образным стимулом для переносного значения фразеологизма.
Несолоно хлебавши (уйти) – “прост., шутл. Не достигнув цели, не получив
удовлетворения”. Это исконное выражение, связанное очевидно, с бережным
отношением к соли на Руси. Угощая, солили пищу тем гостям, которых уважали
или старались задобрить. Тем людям, которыми пренебрегали, подавали
пресную пищу. Испанский irse con las manos vacías.
Пуд соли съесть с кем-либо – “очень хорошо знать кого-либо”. См. испанский
язык pasar mucho juntos. Объясняется очевидным фактом: чтобы съесть большое
количество соли с кем-либо, нужно длительное время быть, проживать вместе с
ним. С солью вообще в русском народе связано много поверий и суеверий.
Например, соль просыпать – быть ссоре; во избежание этого нужно или
рассмеяться, или дать себя ударить по лбу, или посыпать голову рассыпанной
солью. Ещё: если кушанье пересолено, значит, стряпуха в кого-то влюблена.
Семь пятниц на неделе (на дню семь пятниц) у кого-либо – «шутл. О том, кто
часто меняет свои решения, мнения». Это собственно русское выражение. Оно
связано с тем, что в пятницу, которая была свободным от работы днём, в
базарный день устраивались всякие сделки (прежде всего торговые),
заключались они обычно в присутствии свидетелей, нанимаемых за
определенную плату. Если нужно было расторгнуть договор, зарегистрировать
его выполнение и т.п., то это делалось опять-таки в пятницу в присутствии тех
же свидетелей. Свидетели, желая получить выгоду, часто торопили события, не
дожидаясь пятницы, что и послужило образным стимулом к образованию этого
фразеологизма.
Лезть на рожон – «предпринимать что-либо заведомо рискованное».
Испанский meterse en la boca del lobo. Фразеологизм связан с практикой охоты
на медведя. Рожон употреблялся при охоте на медведя. Разъяренный зверь лез
на выставленный охотником рожон – широкий нож, заточенный с обеих сторон,
на длинной палке с перекладиной под лезвием, за которую медведь сам
хватался. Это и послужило образным основанием для образования
фразелогизма.
Закрывать/закрыть лавочку – «прост., неодобр. Прекращать какую-либо
деятельность, дело». Это собственно русское выражение. Оно связано с русским
торговым бытом. Лавочки мелких торговцев выходили на улицу витриной.
Когда кончалась дневная торговля, хозяин закрывал лавочку в буквальном
смыле слова – сдвигал ставни витрин. Фразеологизм образовался, таким
образом, путем переосмысления свободного словосочетания.
Ни копейки за душой у кого-либо – «совсем нет денег у кого-либо». В этом
фразеологизме компонент копейка означает самую мелкую денежную единицу,
отсюда её переносное обозначение безденежья. А слово душа в выражении –
углубление между ключицами на шее, где по народным представлениям,
помещалась душа человека. Здесь же, на груди, «за душой», в старину хранили
деньги.
Ударить по рукам – «заключить сделку». В испанском языке hacer un trato. В
буквальном смысле ударяют по рукам, обмениваясь рукопожатием, при
крупной купле-продаже и при другой подобной сделке. Этим жестом стороны
высказывают обоюдное согласие купить или продать и т.п. Это выражение
связано также с обрядом сватовства на Руси, который обычно завершался
«рукобитьём»: отцы жениха и невесты ударяли ладонями, тем самым закрепляя
согласие на брак. Обычай «рукобитья» восходит к древней символике
«отдавания руки» второй договаривающейся стороне как гарантии безопасности
и мира.
Дышать на ладан – «о худом, слабом, болезненном человеке, которому
недолго осталось жить». См. испанский язык estar en las últimas. Выражение
основывается на религиозно-обрядовой символике слова ладан – «отвердевший
смолистый сок особых пород деревьев, дающий при горении сильный
душистый запах». В церкви ладан кадят – раскачивают кадило (сосуд, в
котором курится ладан) перед изображением Бога и святых, чтобы
умилостивать их. То же совершается и перед мертвыми или умирающими.
Окуривание ладаном, как считают, отпугивает нечистую силу. Например, чёрт
очень боится ладана. Отсюда в русском языке выражение бояться как чёрт
ладана.
В русском языке очень много фразеологизмов, связанных с этническими
реалиями, культурными ценностями, обычаями, поверьями и т.п., т.е. со всем
тем, чем занимается этнография.
3) Изучение метафорических оснований внутренних форм фразеологизмов.
Метафорические основания внутренних форм также свидетельствуют о
самобытном характере фразеологизмов того или иного языка. Одни и те же
значения оформляются в различных языках по-разному, на различной образной
основе. Это сразу обнаруживается при сравнении соотносительных по значению
фразеологизмов. Ср., например, у кого-либо глаза на мокром месте – «кто-либо
часто плачет по малейшему поводу, не может сдержать себя, чтобы не
заплакать» – и французское quelqu´un a la larme facile (буквально «у когонибудь лёгкая слеза»), ср. как оформляется значение «наедине» в разных
языках: русское с глазу на глаз, немецкое – unter fier Аugen (буквально «между
четырьмя глазами»), французское tete-á-tete (буквально «голова к голове»);
значение «ничтожно малое количество» оформляется в русском языке в виде
фразеологизма кот наплакал, а в корейском бёнъяри нунмульманкхым
(буквально «словно слезинки цыплёнка») и т.п.
4) Изучение фреймов, фреймовой семантики. Представление о фреймовой
семантике сейчас же возникает, как только мы пытаемся интерпретировать
фразеологические единицы в культурном пространстве.
Фразеологизмы, особенно идиомы, - это наименования «непредметного типа»
(исключение составляют фразеологические единицы типа львиный зев,
анютины глазки (наименования цветков) и т.п. Фразеологизмы «обладают
сигнификативным типом семантики: их план содержания строится не
признаками вещественных денотатов, так как они не имеют во внеязыковой
действительности соответствующих им предметных референтов, но
«конструируется» когнитивно и культурно значимыми интерпретациями членов
языкового коллектива… Следовательно, фоновые знания, пресуппозиции,
представления о роли обозначаемого явления в системе ценностных ориентаций
лингвокультурной общности играют ведущую роль в формировании семантики
этих единиц» (Опарина 1999, 139). В самом деле, как мы уже показывали на
многочисленных примерах, фразеологизмы содержат в своей семантической
структуре значительно больше признаков, чем их обычно указывается в
толковании их значения во фразеологических словарях. Например, бить челом
кому-либо – это не просто «почтительно просить о чем-либо; жаловаться на
кого-либо». В этом фразеологизме содержится знание говорящими обычая
Древней Руси, когда проситель, обращаясь к знатному, уважаемому человеку с
приветствием или просьбой, падал перед ним на колени, низко кланяясь,
касаясь челом (устаревшее) – лоб) земли или пола, и это было проявлением
высшего почтения (этот элемент семантики остается и по сей день).
Фразеологизм в своем употреблении обычно бывает «погружен» в такое
«пространство», которое организуется «совокупностью сведений, знаний, в той
или иной мере связанных между собой и составляющих «картину мира».
Происходит пополнение «когнитивного багажа», выявляются средства,
возможности интерпретации, «достраивания», «додумывания». Имеется в виду
ориентация на пространстве «картины мира» и национально-культурной
специфики материала фразеологии. Данный процесс с точки зрения носителя
языка может быть квалифицирован как интуитивный» (Феоктистова 1999, 175).
Изучение фразеологизмов показывает, что их концептуализация происходит в
значительной степени через образно-ассоциативные признаки и культурные
интерпретации в сознании членов языкового коллектива. При этом
«фразеологизмы вычленяют и фиксируют, в форме устойчивых и
воспроизводимых знаков языка, те признаки обозначаемых ими фрагментов
внеязыкового мира, которые представляются носителям данного языка
наиболее характерными и значимыми» (Опарина 1999, 140).
Таким образом, фрейм представляет собой по сути дела способ отображения
концептуализации «непредметного мира» во фразеологизме. Иначе фрейм
можно определить как особым образом организованный блок знаний об
обозначаемом языковой единицы. При этом, если попытаться представить
фреймовое содержание (концепт) того или иного фразеологизма (что можно, на
наш взляд, сделать на основе массового лингвистического эксперимента типа
опроса информатов), то выяснится, что в это содержание войдут самые
разнообразные признаки: связанные с особенностями национальной культуры, с
образным восприятием мира, с оценочными характеристиками обозначаемого
фразеологизмом фрагмента внеязыкового мира и т.п. Из всех признаков надо
«вылавливать» наиболее существенные для культурного плана фразеологизмов,
те, которые манифестируют языковое мировидение лингвокультурной
общности и «интерпретируются через соотнесение с установками и знаками
культуры: эталонами, стереотипами, символами, мифологемами» (Опарина
1999, 141), другими словами – через культурные коннотации. Так, во
фразеологизме класть/положить кого-либо на обе лопатки – «побеждать,
одолевать кого-либо (в каком-либо деле, занятии и т.п.)» фреймовая семантика
заключается в знании спортивной борьбы, когда победа засчитывается тогда,
когда один соперник положит другого именно на обе лопатки; во фразеологизме
отдать Богу душу – «умереть» фреймовый элемент выявляется в знании того,
что после смерти душа праведного человека поступает к Богу: «На третий день
после смерти приводит ангел-хранитель освобождённую от телесных вериг
душу на поклонение к Богу… В сороковой день приводит ангел-хранитель
уходившуюся с ним по мытарствам душу к подножию престола Господня – на
последнее поклонение творцу» (Елена Грушко, Юрий Медведев 1996, 143-144);
во фразеологизме попасть в переплёт – «оказаться в трудном, опасном или
неприятном положении» фреймовая семантика заключается в знании того, что
переплет – это «какой-то капкан, силки». Такое неопределенное знание
переплета представляет «размытый» фрейм. У разных людей (на территории
России) переплет предстает по-разному: в языке рыбаков Обско-Енисейского
бассейна переплет значит «поперечные прутья или дранка, скрепляющая остов
рыбозаградительной стенки», т.е. сплетенная из жердей ловушка для рыбы; в
архангельских местах переплет понимают как рыболовецкую снасть, которую
ставят поперёк всей речки; рыба, попадая в переплет, сделанный в виде
сложного лабиринта, оттуда никак не может выйти. Такое понимание
переплета провоцирует и иное понимание значения всего фразеологизма:
«попасть не просто в трудное или опасное, а в безвыходное положение» и т.п.
Фреймы фразеологических единиц обычно индивидуальны. Индивидуальность
проявляется в образах, используемых в концептуализации, в особенностях
переосмысления исходного (свободного) словосочетания, лежащего в основе
смысловой целостности фразеологизма, в степени разработанности тех или
иных параметров, в оценочных характеристиках обозначаемого фразеологизмом
фрагмента внеязыкового мира, в особенностях образно-ассоциативного
комплекса фразеологизма в целом и т.п. Уникальность структуры каждого
фрейма обозначается некоторыми лингвистами (см., например, Опарина 1999)
через термин «внутрифреймовые модусы».
Е.О.Опарина приводит интересное понимание «модуса» фрейма. «Понимание
термина «модус» в данном случае ближе всего к его значению в работе
Ю.М.Лотмана «Семиотика кино и проблемы киноэстетики» (Лотман 1973).
Анализируя элементы и уровни киноязыка, Лотман разделяет категории
объекта и модуса. Если объекты – это части кадра, образующие некое
значащее единство, то модусы представлены через соотношение частей кадра,
через выделение его наиболее знаково нагруженных компонентов. Понятие
модуса в киноязыке включает такие способы представления объектов, как план
– крупный, общий или дальний; ракурс или смена ракурсов (при этом значимым
может быть как показ одного объекта в разных ракурсах, так и показ разных
«предметов» в одном ракурсе); способы «деформирования» изображаемого
(например, сдвиги в пропорциях) и другие средства создания маркированности
кадра или последовательности кадров. Таким образом, модусы являются
выражением авторской интерпретации объекта изображения, наслаивающимся
на условное «нейтральное» изображение, дающее иллюзию реальности, как на
фон» (Опарина 1999, 141). Мы выписали такую «длинную» цитату, чтобы легче
показать внутрифреймовые модусы фразеологических единиц, особенности
концептуализации фразеологического значения, степень глубины «залегания»
культуры во фразеологизмах и т.п. Главное при этом, что фразеологизм
обозначает тот или другой фрагмент реальной действительности не таким,
каков он есть на самом деле, а таким, каким он воспринимается носителями
языка в данном культурном социуме (см. подобные идеи: Гумбольдт 1984 и
др.). От этого практически полностью зависят особенности концептуализации
значений фразеологизмов, культурного содержания семантики фразеологизмов,
которые «базируются, как правило, на особенностях мировидения
лингвокультурной общности и интерпретируются через соотнесение с
установками и знаками культуры: эталонами, стереотипами, символами,
мифологемами». (Опарина 1999, 141). Иными словами, внутрифреймовые
модусы обусловлены культурной маркированностью фразеологических единиц
и интерпретируются через культурные коннотации (Телия 1996).
5) Изучение языковой картины мира, данной носителям языка в их языковом
сознании. Повторяем, что тут главное – это упорядочение структур сознания
при ориентировании последнего на установившиеся национально-культурные
эталоны в языковом социуме. По сути дела отнесенность к эталону и есть
культурная коннотация.
Во фразеологических единицах представлена часть общеязыковой картины
мира. При этом понимание того, что называется картиной мира, определяется
существованием особого языкового «мировидения» или, по В. Гумбольдту,
внутренней
формы языка (см.:
Гумбольдт
1984). По мнению
Б.А.Серебренникова, «картина мира не есть зеркальное отражение мира и не
открытое «окно» в мир, а именно картина, т.е. интерпретация, акт
миропонимания, и что она зависит от призмы, через которую совершается
мировидение» (Серебренников 1988, 55).
Пытаясь моделировать внутренние формы фразеологизмов, приходится думать,
что фразеологизмы имеют два плана: изначальный образный субстрат и
современное сигнификативное значение. Именно поэтому фразеологизмы
рисуют не одну, а две картины мира (см. об этом: Добровольский 1988, 96-97).
«Фразеологическая картина мира 1» (ФКМ 1) рисуется значениями образных
субстратов, т.е. дословно понятыми, буквально проинтерпретированными
идиомами. Это сюрреалистический мир, обитатели которого толкут воду в
ступе, бьются головой о стену, садятся в калошу и между двух стульев,
водят друг друга за нос, переливают из пустого в порожнее, пишут вилами
по воде и т.п. В структуре ФКМ 1 с сюрреалистическими элементами
сосуществуют «следы» культур, предшествующих современному состоянию –
обычаи и традиции, исторические события и элементы быта (Добровольский
1988, 97).
«Фразеологическая картина мира 2» (ФКМ 2) – часть актуальной языковой
картины мира. ФКМ 2 содержит в себе сигнификативные значения
фразеологизмов в современном русском языке. По своему характеру на фоне
общего картирования действительности языковыми средствами ФКМ 2
выступает как в высшей степени антропоморфная сущность.
Для нас важно во фразеологизмах, что культурные семы – это часть дескрипции
ассоциативно-культурного плана. Культурная сема позволяет картировать самое
жизнь: например, провинциальная жизнь – это не только жизнь в провинции,
но и стиль жизни, образ жизни. Метафору отстать от жизни невозможно
понять, если не поставить её в «культурное пространство», подсказывающее,
что речь идёт о жизни культурной в соответствии с достижениями культуры
определённого социума в определённое историческое время.
У каждого фразеологизма есть свой концепт, который стоит за ним в структуре
сознания. А так как семантику фразеологизмов можно интерпретировать в
терминах культуры (Телия 1996, 214-215), то практически все фразеологизмы
несут с собой элементы культуры своего этноса. Культура – это по сути дела
способ ориентации культурного субъекта в эмпирической, культурной,
духовной жизни на основе норм, эталонов культуры этноса. Отнесённость к
эталону и есть по сути дела культурная коннотация.
Как люди понимают идиомы? Они понимают их:
1) через ритуал: перемывать косточки кому-либо – «сплетничать, злословить,
судачить о ком-либо». Это собственно русский фразеологизм. Происходит
от перемывать кости, что связано с существовавшим в древности у славян
обрядом так называемого вторичного захоронения, которое осуществлялось
спустя несколько лет после похорон умершего для очищения его от грехов
и снятия с него заклятия. Перед вторичным захоронением выкопанные
останки (т.е. кости) перемывались, что обязательно связывалось с
разговором, оценкой различных сторон характера покойного, его поступков
при жизни и т.п. Об этом надо было говорить, чтобы отогнать от покойного
всякую скверну; дареному коню в зубы не смотрят – «подарок не
обсуждают, за него не предъявляют претензий». Это старославянское
выражение. Есть соответствия в сербско-хорватском, польском, чешском,
словацком и др. языках. Мотивация фразеологического значения основана
на том, что при покупке лошади проверялось состояние её зубов (у старой
лошади зубы стёрты), чего не делают в случае, когда лошадь дарят.
Происхождение этого фразеологизма возводят к сочинениям средневекового
богослова блаженного Иеронима; как рукой сняло что-либо – «сразу, легко
устранилось что-либо (какое-либо чувство, болезнь и т.п.)». Это выражение,
вероятно, калька. Есть соответствия в европейских языках. Мотивация
фразеологического значения основана на том, что при лечении знахари
прикладывали к больному руки, как бы снимали болезнь рукой; бабушка
надвое сказала – «о том, что ещё точно неизвестно, но обязательно будет,
может быть по-разному». Это восточнославянское выражение. По
происхождению оно представляет собой усечение пословицы бабушка
гадала, да надвое сказала, где надвое – двусмысленно; остаться с носом
(оставить с носом кого-либо) – «обмануться в расчётах (одурачить кого-
либо)». Это исконное выражение. Значение фразеологизма мотивируется
ритуалом, существовавшим в давние времена, - приношением калыма
«носа» (от носить) жениха в дом невесты. «Нос» отдавали жениху в случае
отказа выдать девушку замуж. На развитие значения «провести» и т.п.
повлияли оборот водить за нос и жест наставления носа в качестве
насмешки;
2) через метафору (синекдоху, метонимию и т.п.); носить на руках коголибо – «восторгаться и восхищаться, окружать вниманием, исполняя любые
желания, прихоти (говорится с одобрением). Часто говорится об отношении
мужчины к женщине или публики к актеру»; врастать корнями –
«прижиться, обосноваться где-либо», в этом фразеологизме значение
организуется аналогией с деревом; заметать следы – «скрывать следы
каких-либо преступных дел и т.п.», фразеологическое значение основано на
аналогии с поведением некоторых животных, например, лисы, которая,
убегая от преследования, заметает хвостом свои следы;
3) через самоочевидный образ: стоит как столб, путаться под ногами и т.п.
Так как понимание фразеологизмов обычно осуществляется в «культурном
пространстве», то способ (или путь) понимания также важен для познания
культурной коннотации, заключённой во фразеологизмах.
Различные подходы к описанию культурного компонента во фразеологизмах
(как и вообще в языке) не только правомерны, но и продуктивны. Однако
целесообразность исследования подсказывет мысль о выборе приоритетных
позиций лингвокультурологического анализа. Мы процитируем некоторые
положения из работы Н.Г.Брагиной (Брагина 1999):
«-Общий культурный компонент может прослеживаться на материале разных
языков. Например, в разных, не только близкородственных языках воплощены
базовые метафоры: «верх - хорошо, низ – плохо», «свет – хорошо, тьма –
плохо», стереотипы: первая любовь, материнская забота. Это позволяет
предположить, что культурные коннотации частично переводимы и что между
культурным и национальным в языке не должен стоять знак равенства.
-При лингвокультурологическом подходе разделение на живые и мёртвые
метафоры – условность. Например, тоска охватила (мертвая метафора) и
тоска напала, душит, давит, сосёт… (живые метафоры) выстраивают общий
ряд, дающий описание персонифицированного чувства в ситуации его
нападения на человека.
Аналог языковой метафоры также может быть обнаружен в других типах
дискурса: литературном, живописном, кинематографическом. Ср., например
персонификацию отрицательных чувств в литературе барокко (аллегории),
картину А.Дюрера «Меланхолия», фильмы ужасов и т.п.
- Оппозиция синхронное – диахронное сменяется идеей панхронии (Телия
1996). Взгляд на культурное в язык ретроспективен и историчен. Он
аналогичен припоминанию. При лингвокультурологическом подходе к
языку доминируют идеи культурной трансляции (культурные знания,
установки транслируются из поколение в поколение), коллективной
культурной
воспроизводимости
(культурные
знания,
установки
воспроизводятся субъектом речи/языка, иногда помимо его воли) и
трансформацию (культурные знания, установки могут заимствоваться
другим типом дискурса и подвергаться модификации). Например, идея
братства была сформирована еще в дохристианском обществе, затем
получила развитие в христианском учении в религиозном дискурсе – ср.
братская любовь. Все люди братья; позже она была использована и
подверглась трансформации в политическом дискурсе, ср. лозунг
французской революции Liberté, Egalité, Fraternité, который позже был
использован во время революции в России – Свобода, Равенство,
Братство, - в клише советского времени братство народов (о народах,
населявших СССР), братские страны (только о социалистических
странах), братская помощь, «старший брат» и т.п.
- Культурное в языке имеет самостоятельное существование и, следовательно,
требует самостоятельного описания, которое может осуществляться
параллельно семантическому. При этом предполагается, что формой его
интерпретации будет не толкование, а культурный комментарий. Если
считать, что в языке воплощены культурные конструкты, установки,
которые были сформированы в различных типах дискурса (дискурс
понимается как совокупность тематически, культурно или как-либо ещё
взаимосвязанных текстов (Баранов А.Н. и др. Англо-русский словарь по
лингвистике и семиотике. М., 1996), то задачей культурного комментария в
широком смысле слова является интерпретация отношений: Язык – Дискурс.
- Лингвокультурологический анализ не совпадает с этимологическим. Его
задачей является не установление происхождения языковой единицы, но
попытка определить условия формирования культурного конструкта на
материале фразеологии и комментирование фразеологических единиц как
цитат, сформированных под влиянием разных типов дискурса –
литературного, религиозного, политического и т.п.» (Брагина 1999, 132-133).
Кончая книгу, приходится признаться, что мы, может быть, сказали очень
небольшую часть знаний о культурном компоненте фразеологических единиц
русского языка. Проблема взаимодействия фразеологического состава и
культуры столь широка, что её трудно описать в кратком учебном пособии.
Будем думать однако, что поднятые в книге основные проблемы
лингвокультурологии фразеологизмов (проблема культурной коннотации,
проблема национально-культурного своеобразия русской фразеологии, подходы
к изучению национально-культурной специфики фразеологических единиц и
т.п.), проработка основного фактического материала русской фразеологии,
показ
коллективной
культурно-языковой
памяти,
сохранённой
во
фразеологизмах, изложение основ фреймого описания фразеологических
единиц, наконец, описание основных лингвокультурологических понятий – всё
это поможет глубже изучить фразеологические единицы русского языка в
лингвокультурологическом аспекте и тем самым представить воплощенное в
языке культурное сознание национального этноса, именуемого русским
народом.
Б И Б Л И О Г Р А Ф И Я:
Акишина А.А., Кано Х., Акишина Т.Е. Жесты и мимика в русской речи.
Лингвострановедческий словарь М. «Русский язык». 1991. 145 с.
Алексеев А.А. К вопросу о лексикографии «культурных» слов.// Проблемы
исторической лексикографии. Л., 1977.
Апресян В.Ю., Апресян Ю.Д. Метафора в семантическом представлении
эмоций.// Вопросы языкознания. 1993. № 3.
Аристова Т.С., Ковшова М.Л., Рысева Е.А., Телия В.Н., Черкасова И.Н.
Словарь образных выражений русского языка. Под ред. В.Н.Телия. М., 1995.
Артемова А.Ф. Мотивация как основание экспрессивности идиом.//
Фразеологическая параметризация в машинном фонде русского языка. М., 1990.
Арутюнова Н.Д. От образа к знаку.// Мышление. Когнитивные науки.
Искусственный интеллект. М., 1988.
Архангельский В.Л. Некоторые вопросы русской фразеологии в связи с
историей ее изучения. // Ученые записки. Государственный педагогический
институт Ростова-на-Дону. Вып. 4/14/.1955.
Аршинов В.И., Свирский Я.И. Синэргетическое движение в языке.//
Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994.
Астахова Э.И. Внутренняя форма – как смыслоразличительный фактор в
семантической парадигме идиом.// Фразеологические словари и компьютерная
фразеография. Тезисы сообщений школы-семинара. 13-17 ноября 1990. Орел.
1990.
Астахова Э.И. Внутренняя форма идиом и её функции.// Фразеография в
машинном фонде русского языка. М., 1990.
Бабаева Е.В. Культурно-языковые характеристики отношения к собственности
(на материале немецкого и русского языков). Автореф. канд. дисс. Волгоград.
1997.
Бабкин А.М. Лексикографическая разработка русской фразеологии. М.-Л., 1964.
Бабкин А.М. Русская фразеология, ее развитие и источники. Л. 1970.
Бабурина К.Б. Этнолингвистический аспект в исторической лексикографии.//
Вопросы языкознания. 1997. № 3. С.48-53.
Баженов Г.А. Вопросы фразеологии в сопоставительном аспекте (на материале
китайского и русского языков). Автореф. канд. дисс. М., 1999.
Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961.
Бамбук в снегу. Корейская лирика YII – XIX вв. М., 1978.
Баранов А.Н. Аксиологические стратегии в структуре языка (паремиология и
лексика).// Вопросы языкознания. М., 1989. № 3.
Баранов А.Н. Грамматическая фразеология: возможности компьютерного
анализа.// Фразеография в машинном фонде русского языка. М., 1990.
Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Структуры знаний и их языковая
онтологизация в значении идиом. // Ученые записки Тартуского университета.
Вып.903. Исследования по когнитивным аспектам языка. Тарту. 1990.
Баранов В.Н., Добровольский Д.О. Знаковые функции вещных сущностей.//
Язык – система. Язык – текст. Язык – способность. К 60-летию членакорреспондента Российской академии наук Юрия Николаевича Караулова. М.,
1995.
Баранов А.Н. , Добровольский Д.О., Михайлов М.Н., Паршин П.Б., Романова
О.И. Англо-русский словарь по лингвистике и семиотике. М., 1996.
Бердяев Н.А. Национальность и человечество. // Судьба России. М., 1918.
Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1990.
Бердяев Н.А. Историки и смысл русского коммунизма. М., 1990.
Берлизон С.Б. Эмоциональное значение – особый компонент смысловой
структуры слова (фразеологической единицы).// Научная конференция.
Вопросы описания лексико-семантической системы языка. Тезисы докладов.
Часть 1. 16-18 ноября 1971 года. М., 1971.
Бирих А.К.
К диахроническому анализу фразеосемантических полей.//
Вопросы языкознания. 1995. № 4. С. 14-24.
Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Словарь русской фразеологии.
Историко-этимологический справочник. Санкт-Петербург. 1998.
Блинова О.И. Образность как категория лексикологии.// Экспрессивность
лексики и фразеологии. Новосибирск. 1983.
Борисова Е.Г., Диброва Е.И., Добровольский Д.О., Телия В.Н., Черданцева
Т.З. Фразеологические параметры и их описание в словаре (на материале
русской идиоматики).// Фразеологизм и его лексикографическая разработка.
Минск. 1987.
Брагина Н.Г. Фрагмент лингвокультурологического лексикона (базовые
понятия).// Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Брутян Г.А. О гипотезе Сепира-Уорфа.// Вопросы философии. 1969. № 1.
Бухарева Т.Н., Федоров А.И. Словарь фразеологизмов и иных устойчивых
словосочетаний русских говоров Сибири. Новосибирск. 1972.
Ван Дейк Т.А. Современная когнитивная психология. М.: Изд-во МГУ. 1982.
Василенко В.Л. Ценность и оценка. Автореф. канд. дисс. Киев. 1964.
Васильев Л.М. Коннотативный компонент языкового значения.// Русское слово
в языке, тексте и культурной среде. Екатеринбург. 1997. С.35-40.
Васильев
С.А.
Философский
анализ
гипотезы
лингвистической
относительности. Киев. 1974.
Ваулина Е.Ю. Метафорическое значение: соотношение семантики и
прагматики.// Лингвистическая прагматика в словаре./ Виды реализации и
способы описания. Сборник статей. СПб. 1997.
Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. М.,
1980.
Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. В поисках новых путей развития
лингвострановедения: концепция рече-поведенческих тактик. М., 1999.
Виноградов В.В. Основные понятия русской фразеологии как лингвистической
дисциплины.// Труды юбилейной научной сессии. Серия филологических наук.
Изд-во ЛГУ. Л., 1946.
Виноградов В.В. Об основных типах фразеологических единиц в русском
языке.// Сборник «Шахматов А.А.», 1947.
Виноградов В.В. Основные типы лексических значений слова.// Вопросы
языкознания. 1953. № 5.
Виноградов С.И. «Просторечие» как категория нормативной оценки лексики в
«Толковом словаре русского языка» Д.Н.Ушакова.// Литературная норма и
просторечие. М., 1977.
Войнова Л.А., Жуков В.П., Молотков А.И., Федоров А.И. Фразеологический
словарь русского языка. Под ред. А.И. Молоткова. М., 1967.
Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М., 1985.
Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. М., 1977.
Гак
В.Г.
Национально-культурная
специфика
меронимических
фразеологизмов.// Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Гарин-Михайловский Н.Г. Из дневников кругосветного путешествия (по Корее,
Манчжурии и Ляодунскому полуострову). Государственное издательство
географической литературы. М., 1952.
Гачев Г. Национальные образы мира.// Вопросы литературы. 1987. № 10.
Гегель Г. Феноменология духа.// Сочинения. – Т. IY. Ч.I. М., 1959.
Говердовский В.И. История понятия коннотации.// Филологические науки.
1979. № 2.
Говердовский В.И. Диалектика коннотации и денотации (взаимодействие
эмоционального и рационального в лексике).// Вопросы языкознания. 1985. № 2.
Грушко Елена, Медведев Юрий. Словарь русских суеверий, заклинаний,
примет и поверий. Нижний Новгород. 1986.
Гумбольдт В.фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на
духовное развитие человечества.// В.Фон Гумбольдт. Избранные труды по
языкознанию. М., 1984.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.
Гуревич В.В. О «субъективном» компоненте языковой семантики. // Вопросы
языкознания. 1998. № 1. С.27-36.
Демьянков
В.З.
Когнитивная
лингвистика
как
разновидность
интерпретирующего подхода.// Вопросы языкознания. 1994. № 4. С. 57-69.
Демьянков В.З. М.М. Маковский. Сравнительный словарь мифологической
символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. (рецензия).//
Вопросы языкознания. 1997. № 3. С. 141-144.
Добровольский Д.О. О возможности моделирования внутренней формы
фразеологизма.// Лексикографическая разработка фразеологизмов для словарей
различных типов и для Машинного фонда руского языка. М., 1988.
Добровольский Д.О. Типология идиом.// Фразеография в Машинном фонде
русского языка. М., 1990.
Добровольский Д.О. Образная составляющая в семантике идиом.// Вопросы
языкознания.1996. № 1.
Добровольский Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии. (1).//
Вопросы языкознания. 1997. № 6. С.37-48.
Добровольский Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии (11).//
Вопросы языкознания. 1998. № 6. С.48-57.
Жоль К.К. Мысль. Слово. Метафора. Проблема семантики в философском
освещении. Киев. 1984.
Жуков В.П. О соотношении фразеологизмов с переменным значением слов.//
Ученые записки Новгородского государственного педагогического ин-та. Т. YI.,
вып. 11. 1962. С. 76-81.
Жуков В.П. Соотношение фразеологической единицы и её компонентов со
словами свободного употребления. // Фразеологические науки. 1962. № 3.
Жуков В.П. О смысловом центре фразеологизмов.// Сборник «Проблемы
фразеологии». АН СССР. М.-Л., Изд-во «Наука». 1964.
Жуков В.П. Роль образности (метафоричности) в формировании целостного
значения фразеологизма.// Сборник «Проблемы фразеологии и задачи её
изучения в высшей и средней школе». Вологда. 1967.
Жуков В.П. Изучение русской фразеологии в отечественном языкознании
последних лет.// Вопросы языкознания. 1967. № 5.
Жуков В.П. Словарь русских пословиц и поговорок. Изд. 2 стереотипное. М.,
1967.
Жуков В.П. О знаковости компонентов фразеологизма. // Вопросы языкознания.
1975. № 6.
Журавлев С.А. Коннотация как средство идеологического воздействия.//
Семантика языковых единиц: Доклады IY Международной конференции Т.I.
М., 1988. С. 136-138.
Загоровская О.В. Образный компонент в значении слова.// Лексические и
грамматические компоненты в семантике языкового знака. Воронеж. 1983.
Загоровская О.В. О семантических различиях образных и экспрессивных
средств языка.// Экспрессивность на разных уровнях языка. Новосибирск. 1984.
С. 37-41.
Зимин В.И. Этимологический параметр в описании пословиц и поговорок.//
Фразеография в Машинном фонде русского языка. М., 1990.
Зимин В.И. Синхронная этимология фразеологизмов, пословиц и поговорок.//
Vocabulum et vocabularium. Сборник научных трудов по лексикографии. Вып. 6.
Харьков. 1998. С. 32-34.
Зимин В.И., Спирин А.С. Пословицы и поговорки русского народа.
Объяснительный словарь. М., 1996.
Золотова Г.А. О категории оценок в русском языке.// Русский язык в школе.
1980. № 2.
Золотова Г.А. О новых возможностях лексикографии.// Вопросы языкознания.
1994. № 4.
Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие
семиотические системы (Древний период). М., 1965.
Ивин А.А. О логике оценок.// Вопросы философии. 1968. № 8. С. 53-63.
Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996.
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.
Касевич В.Б. Язык и знание.// Язык и структура знания. М., 1990.
Квасюк И.И. Структура и семантика отрицательной эмотивной лексики.
Автореф. канд. дисс. М., 1986.
Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994.
Кириллова Н.Н. Принципы параметризации идиом как фрагмента языковой
картины мира.// Фразеологическая параметризация в Машинном фонде
русского языка. М., 1990.
Ковшова М.Л. Культурно-национальная специфика фразеологических единиц
(когнитивные аспекты). Канд. дисс. М., 1986.
Кожина М.Н. О языковой и речевой экспрессии и ее экстралингвистическом
обосновании.// Проблемы экспрессивной стилистики. Ростов-на-Дону, 1987. С.
8-17.
Козеренко А., Крейдлин Г. Тело как объект природы и тело как объект
культуры (о семантике фразеологизмов, построенных на базе жестов)//
Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Коломиец Л.И. Об истоках фразеологии восточных славян.// Труды
Самаркандского университета им. Алишера Навои. Новая серия. Вопросы
фразеологии. Вып. 277. 1975.
Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в
языке. М., 1975.
Коралова А.Л. Характер орбазности фразеологических единиц.// Сборник
научных трудов МГПИИЯ им. Мориса Тореза. Вып. 131. М., 1978.
Кормилицына Т.А. Культурно-исторический компонент фразеологизмов в свете
их прагматического описания в толковом словаре.// Лингвистическая
прагматика в словаре./ Виды реализации и способы описания. Сборник статей.
СПб. 1997. С. 35-39.
Корованенко Т.А. Семантика и прагматика в толковом словаре.//
Лингвистическая прагматика в словаре./ Виды реализации и способы описания.
Сборник статей. СПб. 1997. С. 18-27.
Коровкин М.М. Фреймовые связи в тексте.// Язык и модель мира. Сборник
научных трудов. Вып. 416. М.: Московский государственный лингвистический
университет. 1993.
Корольков В.И. К теории фигур.// Сборник научных трудов. МГПИИЯ имени
Мориса Тореза. Вып. № 78. М., 1973.
Костомаров В.Г., Бурвикова Н.Д. Пространство современного русского
дискурса и единицы его описания.// Русский язык в центре Европы.
Методический центр Банска Бистрица. 1999.
Костючук Л.Я. Метафора и метонимия как основы фразеологии.// Семантика и
формы языковых явлений. Сборник научных трудов. ЛГПИ им. А.И.Герцена.
XXXI Герценовские чтения. Л., 1978. С. 109-113.
Кругликова Л.Е. Структура лексического и фразеологического значения.
Учебное пособие. М., 1988.
Кругликова Л.Е. Средства создания экспрессивности лексических и
фразеологических единиц со значением качественной характеристики лица в
русском языке XI-XX вв. Рукопись депонирована в ИНИОН АН СССР 12.03.91
№ 4417.
Кузнецов А.М. Национально-культурное своеобразие слова.// Язык и культура.
Сборник обзоров. М., 1987.
Культурология. Под ред. Г.В. Драча. Ростов-на-Дону. 1998.
Кунин А.А. Английская фразеология: Теоретический курс. М., 1970.
Кунин А.В. Курс фразеологии современного английского языка. М., 1986.
Курдюмов В.А. Предикация и природа коммуникации. Автореф. докт. дисс. М.,
1999.
Курчаткина Н.Н., Супрун А.В. Фразеология испанского языка. М., 1981.
Латина О.В. Деонтический, аксиологический и эмотивный параметры в
семантике идиом.// Лексикографическая разработка фразеологизмов для
словарей различных типов и Машинного фонда русского языка. М., 1988.
Латина О.В. Идиомы и экспрессивная функция языка. // Человеческий фактор
в языке. Языковые механизмы экспрессивности. М.: «Наука». 1991. С. 136-157.
Лебедева Л.А. Устойчивые сравнения русского языка. Краснодар. 1998.
Леви-Брюль К. Первобытное мышление. М., 1930.
Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985.
Леонтович
О.А.
Типология
внутренних
форм
идиом
для
их
фразеографического описания.// Фразеологические словари и компьютерная
фразеография. Тезисы сообщений школы-семинара. 13-17 ноября 1990. Орел.
1990.
Леонтьев А.А. Слово в речевой деятельности. М., 1965.
Леонтьев А.П. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.
Лингвистический энциклопедический словарь. М.: «Советская энциклопедия».
1990.
Линский Л. Референция и референты.// Новое в зарубежной лингвистике. Вып.
XIII. М., 1982.
Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1979.
Лосев А.Ф. Диалектика мифа.// Лосев А.Ф. Миф, число, сущность. М.:
«Мысль». 1994.
Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1995.
Лотман Ю.М. Семиотика кино и проблемы киноэстетики. Таллинн. 1973.
Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства
(XYIII – начало XIX века). СПб., 1994.
Лукьянова Н.Ф. Экспрессивная лексика разговорного употребления: Проблемы
семантики. Новосибирск. 1986.
Макет словарной статьи для Автоматизированного толково-идеографического
словаря русских фразеологизмов. Образцы словарных статей. М., 1991.
Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в
индоевропейских языках. М., 1996.
Маркарян Е.С. Очерки теории культуры. Ереван. 1968.
Маркелова Т.В. Семантика и прагматика средств выражения оценки в русском
языке.// Филологические науки. 1995, № 3. С. 26-31.
Маслова В.А. Введение в лингвокультурологию. Учебное пособие. М.:
«Наследие». 1997.
Мезенин С.М. Образность как лингвистическая категория.// Вопросы
языкознания. 1983. № 6.
Мелерович А.М. К вопросу о типологии внутренних форм фразеологических
единиц современного русского языка.// Активные процессы в области русской
фразеологии. Иваново. 1980.
Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Танцевать от печки.// Русский язык за
рубежом. 1987. № 4. С. 42-44.
Мелерович А.М., Мокиенко В.М. О принципах словаря индивидуальноавторского употребления фразеологических единиц в современном русском
языке.// Советская лексикография. М., 1988.
Мински М. Фреймы для представления знаний. М., 1979.
Мокиенко В.М. Славянская фразеология. М., 1980.
Мокиенко В.М. Образы русской речи. Историко-этимологический анализ
фразеологии.// Вопросы языкознания. 1995. № 4. С. 3-13.
Молотков А.И. Основы фразеологии русского языка. Л., 1977.
Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973.
Мошкаров И.А. О переносных значениях в сфере фразеологии.// Русский язык в
школе. 1971. № 3.
Мыльников А.С. Язык культуры и вопросы изучения этнической специфики
средств массовой информации.// Этнографическое изучение знаковых средств
культуры. Л., 1989.
Назарян А. Образные сравнения французского языка. Фразеологизмы. М., 1965.
Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993.
Никитина Т.Г. К вопросу о классификационной схеме фразеологического
идеографического словаря.// Вопросы языкознания. 1995. № 2.
Носенко И.Г. Типы толкований фразеологических единиц (вопросы таксономии
и моделирования)// Фразеография в Машинном фонде русского языка. М., 1990.
Обдуллаев А.З. Фразеология: внутренняя форма единиц. Ургенч. 1996.
Общее языкознание. Методы лингвистических исследований. М., 1973.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. 23-е изд. М., 1991.
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 1-е изд. М.,
1992, 2-е изд. М., 1994, 3-е изд. М., 1995.
Опарина Е.О. Лексические коллокации и их внутрифреймовые модусы.//
Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Паршин П.Б. Сопоставительное выделение как сопоставительная категория
(опыт процедурно-семантического описания). Автореф. канд. дисс. М., 1988.
Пацева М.К. К проблеме национально-культурной специфики значения слова (
на материале русского и болгарского языков). Канд. дисс. М., 1991.
Пелепейченко Л.Н. Специфика фразеологического значения в аспекте
переходности.// Русская филология. Украинский вестник. 1997. № 1-2. С. 3-6.
Петренко В.Ф., Нистратов А.А., Романова Н.В. Рефлексийные структуры
общественного
сознания
(на
материале
семантического
анализа
фразеологизмов).// Вопросы языкознания. 1989. № 2.
Повести страны зеленых гор. М.: «Худ. лит-ра». 1966.
Попов Р.Н. Фразеологизмы современного русского языка с архаичными
значениями и формами слов. М., 1976.
Постовалова В.И. Мировоззренческое значение понятия «языковая картина
мира».// Анализ языковых систем. История логики и методологии науки. Киев.
1986.
Потапушкин Н.А. Функционально-параметрическое описание идиом русского
языка. М., 1997.
Потебня А.А. Из лекции по теории словесности: Басня. Пословица. Поговорка.
Харьков. 1984.
Потебня А.А. Мысль и язык. Изд. 4. М., 1922.
Рейхштейн А.Д. О семантической членимости фразеологических единиц.//
МГПИИЯ им. М.Тореза. Сборник научных трудов. Вопросы романо-германской
филологии. Вып. 66. М., 1972.
Рейхштейн А.Д. Сопоставительный анализ немецкой и русской фразеологии.
М., 1980.
Рейхштейн А.Д. О сопоставлении фразеологических единиц.// Иностранные
языки в школе. М., 1980. № 4.
Рейхштейн А.Д. Лингвострановедческий аспект устойчивых словесных
комплексов. // Словари и лингвострановедение. М.: «Русский язык». 1982.
Рожанский А.Я. Идиомы и их перевод.// Иностранные языки в школе. 1948.
№ 3.
Розанов В.В. Черты характера Древней Руси. Т.I. М., 1990.
Ройзензон Л.И. Внутренняя форма слова и внутренняя форма фразеологизма.//
Вопросы фразеологии. Ташкент. 1965.
Ройзензон С.И. Отражение реалий в сравнительных устойчивых оборотах.//
Материалы XXY научной конференции профессорско-преподавательского
состава СамГУ им. Алишера Навои. Самарканд. 1968.
Ротенберг В.С. Слово и образ. Проблемы контекста.// Вопросы философии.
1980. № 4.
Рысева Е.А. Тропеические механизмы идиомообразования и их связь с
языковой картиной мира.// Фразеологические словари и компьютерная
фразеография. Тезисы сообщений школы-семинара. 13-17 ноября. Орел. 1990.
Сандомирская И.И. Эмотивный компонент в значении глагола (на материале
глаголов, обозначающих паоведение).// Человеческий фактов в языке. Языковые
механизмы экспрессивности. М.: «Наука». 1991. С. 114-136.
Сандомирская И.И. Демистификация идиомы.// XI Международная
конференция «Логика, методология, философия науки». V. Москва - Обнинск.
1995.
Сендерович С. Ревизия юнговской теории архетипа.// Логос. 1994. № 6.
Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993.
Смирнов А.А. Взаимоотношение образа и слова в развитии памяти.// А.А.
Смирнов. Избранные психологические труды. Т.I. М., 1987.
Солодуб Ю.П. Русская фразеология как объект сопоставительного структурнотипологического исследования (на материале фразеологизмов со значением
качественной оценки лица). Методические разработки к спецкурсу для
студентов, изучающих русский язык как иностранный. М., 1985.
Солодуб Ю.П. Фразеологическая образность и способы её параметризации.//
Фразеография в Машинном фонде русского языка. М., 1990.
Солодуб Ю.П. К проблеме разграничения пословиц и поговорок в языках
различных типов./ Филологические науки. 1994. № 3.
Сорокин
Ю.А.
Этническая
конфликтология
(Теоретические
и
экспериментальные фрагменты). Самара. 1994.
Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю. Национально-культурная специфика
художественного текста. М., 1989.
Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В. Язык, сознание, культура. //
Сборник научных трудов. Вып. 326. М., 1991.
Степанов Ю.С. Семантическая реконструкция (в грамматике, лексике, истории
культуры).// Proceedings of the Eleventh Interk. Congress of linguists. Bologna.
1974.
Степанов Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения. М., 1981.
Степанов Ю.С., Проскурин С.Г. Константы мировой культуры. Алфавиты и
алфавитные тексты в периоды двоеверия. М., 1993.
Сулименко Н.Н. Методическая разработка к спецкурсу «Семантическая
типология признаковых слов в современном русском языке». Л., 1981.
Тарасов Е.Ф. Язык и культура: методологические проблемы.// Язык и культура.
Сборник обзоров. М., 1987.
Телия В.Н. Что такое фразеология. М.: «Наука». 1966.
Телия В.Н. О различии рациональной и эмотивной (эмоциональной) оценки.//
Функциональная семантика: оценка, экспрессивность, модальность. In
memoriam Е.М.Вольф. М., 1996. С. 31-38.
Телия В.Н. О вариативности лексического состава идиом (в связи с проблемой
соотношения “формы” и “содержания” лингвистических единиц).// Проблемы
устойчивости и вариативности фразеологических единиц. Тула. 1968.
Телия В.Н. Типы языковых значений. М., 1981.
Телия В.Н. Метафора как проявление принципа антропоцентризма в
естественном языке.// Язык и логическая теория. М., 1987.
Телия В.Н. Семантическая структура фразеологизмов-идиом и принципы их
фразеографической обработки.// Фразеологизм и его лексикографическая
разработка. Минск. 1987.
Телия В.Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивнооценочная функция.// Метафора в языке и тексте. М., 1988.
Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М., 1986.
Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира.// Роль
человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. М., 1988.
Телия
В.Н.
Природа
и
сущность
знаковой
функции
идиом.//
Лексикографическая разработка фразеологизмов для словарей разных типов и
для Машинного фонда русского языка: Материалы методической школысеминара. М., 1988.
Телия
В.Н.
Семантика
идиом
в
функционально-параметрическом
отображении.// Фразеография в Машинном фонде русского языка. М., 1990.
Телия В.Н. Введение.// Фразеография в Машинном фонде русского языка. М.,
1990.
Телия В.Н. Экспрессивность как проявление субъективного фактора в языке и
её прагматическая ориентация.// Человеческий фактор в языке. Языковые
механизмы экспрессивности. М.: «Наука». 1991. С. 5 – 36.
Телия В.Н. Механизмы экспрессивной окраски языковых единиц.//
Человеческий фактор в языке. Языковые механизмы экспрессивности. М., 1991.
С. 37-67.
Телия В.Н. Макет словарной статьи для автоматизированного толковоидеографического словаря идиом (АТИСИ): терминология и идеология.// Макет
словарной статьи для автоматизированного толково-идеографического словаря
русских фразеологизмов. Образцы словарных статей. М., 1991.
Телия В.Н. Внутренняя форма и ее роль в функционировании значения слова и
фразеологизмов.// Семантика языковых единиц. Материалы 3-ей научноисследовательской конференции. Часть II. Фразеологическая семантика. М.:
«Альфа». 1993.
Телия В.Н. Культурно-национальные коннотации фразеологизмов (от
мировидения
к
миропониманию).//
Славянское
языкознание.
XI
Международный съезд славистов. М.: «Наука». 1993.
Телия В.Н. О методологических основаниях лингвокультурологии.// XI
Международная конференция «Логика, методология, философия науки». V.
Москва – Обнинск. 1995.
Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и
лингвокультурологический аспекты. М. Школа «Языки русской культуры».
1996.
Телия В.Н. Активные зоны в Автоматизированном толково-идеографическом
словаре русских идиом (система АТИСИ). // Лингвистическая прагматика в
словаре./ Виды реализации и способы описания. Сборник статей. СПб. 1997. С.
74-76.
Телия В.Н. От редактора.// Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы
исследования фразеологического состава языка в контексте культуры.//
Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Телия В.Н., Баранов А.Н., Борисова Е.Г., Добровольский Д.О. Введение.//
Лексикографическая разработка фразеологизмов для словарей различных типов
и для Машинного фонда русского языка. Материалы к методической школесеминару. М., 1988.
Телия В.Н., Баранов А.Н., Борисова Е.Г., Добровольский Д.О. Компьютерная
фразеография и ее концептуальные оппозиции.// Фразеография в Машинном
фонде русского языка. М., 1990.
Толстая С.М. К прагматической интерпретации обряда и обрядового
фольклора.// Образ мира в слове и ритуале. Балканские чтения. М., 1992.
Толстой Н.И. О предмете этнолингвистики и ее роли в изучении языка и
этноса.// Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Язык и этнос.
М., 1983.
Толстой Н.И. Язык и культура (некоторые проблемы славянской
этнолингвистики).// Zeitschrift fur slavische Philologie. 1991.
Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и
этнолингвистике. М., 1995.
Толстой Н.И. Толстая С.М. Слово в обрядовом тексте (культурная семантика
слав. *vesel-).// Славянское языкозанние. М., 1993.
Топоров В.Н. О некоторых теоретических основаниях этимологического
анализа.// Вопросы языкознания. 1960. № 3.
Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области
мифопоэтического. М., 1995.
Топорова Т.В. Об архетипе “воды” в древнегерманской космогонии.// Вопросы
языкознания. 1996. № 6.
Уорф Б.Л. Отношение норм поведения и мышления к языку.// Новое в
зарубежной лингвистике. Вып. I. М., 1960.
Успенский В.А. О вещных коннотациях абстрактных существительных.//
Семиотика и информатика. Вып. II. 1979.
Уфимцева Н.В. Русские глазами русских.// Язык – система. Язык – текст. Язык
– способность. М., 1995.
Фёдоров А.И. Семантическая основа фразеологических средств языка.
Новосибирск. 1969.
Фёдоров А.И. Образная речь. Новосибирск. 1985.
Фёдоров А.И. Фразеологический словарь русского литературного языка. ТТ. 12. Новосибирск. 1995.
Федосов И.А. Функционально-стилистическая дифференциация русской
фразеологии. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского университета. 1977.
Фелицына
В.П.,
Мокиенко
В.М.
Русские
фразеологизмы.
Лингвострановедческий словарь. Под. ред. Е.М. Верещагина и В.Г.
Костомарова. М.: «Русский язык». 1990.
Фелицына В.П., Прохоров Ю.Е. Русские пословицы, поговорки и крылатые
выражения. Лингвострановедческий словарь. М., 1979.
Феоктистова А.Б. Культурно значимая роль внутренней формы идиом с
позиций когитологии.// Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания.// Новое в зарубежной
лингвистике. Когнитивные аспекты языка. Вып. XXIII. М., 1988.
Фразеологическая параметризация в Машинном фонде русского языка. М.,
1990.
Фразеография в Машинном фонде русского языка. М., 1990.
Функциональная семантика: оценка, экспрессивность, модальность. In
memoriam Е.М. Вольф. М., 1996.
Хакимов А. Контрастивно-типологическое исследование фразеологических
единиц разносистемных языков (на материале английского, русского,
таджикского и узбекского языков). Учебное пособие по спецкурсу. Самарканд.
1991.
Хоанг Лай. Три типа метафорических словосочетаний по степени
семантической спаянности компонентов // Русский язык в школе. 1978. № 6.
Цыганенко Г.П. Этимологический словарь русского языка. Киев. 1970.
Чепкова Т.П. Образная система отанималистических фразеологизмов.//
Семантика языковых единиц. Материалы 3-ей межвузовской научноисследовательской конференции. Часть II. Фразеологическая семантика. М.:
«Альфа». 1993.
Черданцева Т.З. Язык и его образы. М., 1977.
Черданцева Т.З. Внутренняя форма идиом и национально-культурная
специфика их мотивированности: (сопоставительный аспект описания).//
Лексикографическая разработка фразеологизмов для словарей различных типов
и для Машинного фонда русского языка. (Материалы к методической школесеминару). М., 1988.
Черданцева Т.З. Метафора и символ во фразеологических единицах. //
Метафора в языке и тексте. М.: «Наука». 1988.
Черданцева Т.З. Мотивационный макрокомпонент идиомы и параметр
денотации.// Фразеография в Машинном фонде русского зыка. М., 1990.
Черданцева Т.З. Идиоматика и культура (постановка вопроса).// Вопросы
языкознания. 1996. № 1.
Черкасова И.Н. Символьный компонент в составе идиом.// Макет словарной
статьи для автоматизированного толково-идеографического словаря русских
фразеологизмов. Образцы словарных статей. М., 1991.
Шанский Н.М. Фразеология современного русского языка. М., 1985.
Шанский Н.М., Зимин В.И., Филиппов А.В. Опыт этимологического словаря
русской фразеологии. М., 1987.
Шанский Н.М., Зимин В.И., Филиппов А.В. Школьный фразеологический
словарь русского языка. 5-II классы. М., 1995.
Шаховский В.И. Эмотивный компонент значения и методы его описания.
Волгоград. 1983.
Шаховский В.И. Эмоциональная картина языковой личности.// Язык и человек:
Материалы межрегиональной конференции. Краснодар-Сочи. 1995. С. 6-7.
Шелестюк Е.В. О лингвистическом исследовании символа (обзор
литературы).// Вопросы языкознания. 1997. № 4.
Шингаров Г.Х. Эмоции и чувства как формы отражения действительности. М.,
1971.
Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1973.
Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика. М., 1977.
Шмелева Т.В. К проблеме национально-культурной специфики «эталона»
сравнения
(на
материале
английского
и
русского
языков).
//
Этнопсихолингвистика. М.: «Наука». 1988. С. 120-124.
Шушков А.А. В поисках порядка (лингвистические аспекты анализа оппозиции
порядок/хаос).// Лингвистическая прагматика в словаре./ Виды реализации и
способы описания. Сборник статей. СПб. 1997. С.83-91.
Шпет Г.Г. Введение в этническую психологию.// Шпет Г.Г. Сочинения. М.,
1989.
Щерба Л.В. Опыт общей теории лексикографии.// Известия Академии наук.
Отделение литературы и языка. 1940. № 3.
Эмирова А.М. Русская фразеология в коммуникативном аспекте. Ташкент.
1988.
Юнг К.Г. Эмоциональные психологические типы.// Психология эмоций.
Тексты. М., 1984. С.238-252.
Юнг К.Г. Психологические типы. М., 1992.
Юнг Г.Г. Психология бессознательного. М., 1996.
Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели
пространства, времени и восприятия). М., 1994.