Ель в культуре и искусстве*

Ель в культуре и искусстве*
*Сокращенный перевод КЭКЦ. Опубликовано: H. Schmidt-Vogt, 1986. Die Fichte. — Hamburg–Berlin:
Verlag Paul Parey. — Р. 357–372.
Хельмут Шмидт-Фогт
ЕЛЬ В КУЛЬТУРЕ И ИСКУССТВЕ
«Кто с сосредоточенными мыслями вступает в тихий еловый лес, то как бы он ни был радостен и весел в
это мгновенье, то он сразу затихает. Это всемогущество природы, которое охватывает нас так внезапно в тихом и спокойном еловом лесу так могущественно, что мы оказываемся плененными ею. И если где-нибудь в
лесу притаилась великая сокровенная тайна, то нам она является, и мы остаемся стоять посреди красивых
старых деревьев, которые могут раскрыть нам эту тайну».
Эти строки Эрнеста Морица Арндта (1769-1860) образуют мост к предшествующему разделу о значении
елового леса для отдыха человека, о влиянии елового леса на людей и красоте древа ели. Конечно, деятелей
искусства волнует прежде всего лес, и очень редко какой-либо определенные вид дерева. Однако более глубокое проникновение в проблему дает возможность и широкого, обширного изображения леса и дерева в
искусстве: «Лес в немецкой литературе» (Baumgart, 1936), «Дерево в поэзии» (Kupper, 1953) — в области
поэзии, в области изобразительного искусства: «Дерево и лес в картинах немецких художников» (Schrade,
1937), «Открытие леса» (Kostlr, 1941); в области музыки — «Тьма леса в музыке» (H.Schmidt-Vogt, 1955);
более широкое изложение этой публикации сейчас готовится.
Из 2000 летнего периода изобразительного и поэтического искусства собрал из разных источников
Weimaun (1983) находки, касающиеся исключительно ели. Его указания стали весьма ценным приобретением для настоящего сборника.
ЕЛЬ В МИФОЛОГИИ И НАРОДНЫХ ОБЫЧАЯХ
Особую роль играет ель в мифологии индейцев племени хопи на юго-западе США. Она расценивается
там как священное, как самое магическое из всех деревьев, которому вверена защита клана Барсука. Согласно сказанию, в начале исторического времени каждый клан должен был странствовать по четырем странам
света, прежде чем окончательно сможет где-то обосноваться. Во время этого странствия в клане Барсука
вспыхнула борьба, на которую силы природы ответили зноем и засухой. Старое «Божество» клана велело
всем членам клана уехать и собраться на этом же самом месте вновь через 4 года. Когда через указанный
срок они вернулись, то увидели, что «Божество» превратилось в ель, из-за чего реки вновь начали свое течение. С тех пор ель была включена в церемонии клана Барсука, а ее ветви расценивались как божественные
знаки и использовались на праздниках и торжествах. Это мифическое событие также является темой наскального рисунка в Pictograph Point в каньоне Mesa verole на юго-западе Колорадо (США). Фигура кланового божества лежит растянувшись и безжизненна. Зубчатая линия под ней означает воду и заканчивается
справа. Из него растет ель, в которую превратилось умершее божество. Ветви ее направлены вверх, как знак
того, что ель священная и своими ветвями образует престол для туч. Под ней находится жизненная линия
божества. Она направляется вверх при рождении, простирается горизонтально в течение его жизни, опускается при смерти и поднимается в корни ели. След ноги означает странствование клана Барсука. Связь ели с
трауром и культом смерти обнаруживается уже у Гая Плиния Второго-отца. В шестнадцатой из своих 37
книг о естествознании он пишет: «Ель любит горы и холод, это дерево смерти — устанавливается как знак
траура в дверях и располагается зеленым на костре для сожжения».
Значительно большую роль ель играет в культуре Запада, как приносящее радость рождественское дерево. Она хотя и воспета как рождественская елка, в народном языке и в более раннем словоупотреблении слово «таппе» (ель, пихта) имеет более широкое значение и охватывает все виды хвойных деревьев, которые в
основном встречаются в немецком лесу, такие как пихта белая, ель и сосна. Обычай рождественской елки
берет свое начало в верхне-рейнской области, что подтверждено документально впервые в 16 столетии.
Отсюда вначале он распространился по немецкой территории и сегодня обнаруживается во многих странах
мира. Корни этого обычая восходят далеко в прошлое. Уже 200 лет как украшенное свечами и подарками
пихтовое или еловое дерево является гласным центральным пунктом семейного рождественского праздника
и рождественских подарков для детей.
Во многих селах весной ель (пихта) устанавливается как «майское дерево». Этот обычай также восходит
к старым обрядам, к четырем солнечным временам года, когда выставлялись деревья: майское дерево, дерево летнего солнцестояния, урожайное дерево осенью и дерево зимнего солнцестояния — рождественской
елки. Майское дерево со срезанными до самой вершины ветками, украшенное и вколоченное в землю, впервые упоминается в начале XVI столетия в герцогстве Франконии, хотя и в функции местного танцевального
и хозяйского дерева.
Также ель появляется и в верованиях в чудеса, что уже в античные времена засвидетельствовано во многих волшебных трактатах, прежде всего у Плиния. В Саксонских Рудных горах защитным средством от удара молнии служит еловая лучина, хранящаяся под кроватью. Возможно, с этим связано и то, что в тех мес-
тах на чердаках хранилось христово дерево (рождественская елка), что должно защищать дом от удара молнии.
В Финляндии еловой коре приписывалась особая волшебная сила. Из нее делают сосуды, из которых сеют семена свеклы. С северной стороны ели берут четырехугольный кусок коры. Из нее делают ковш и приделывают ручку. Когда в нем содержится посевной материал, то уничтожаются червяки и прочие вредители
свеклы. После завершенного сева, ковш надевают на верхушку жерди изгороди на свекловичном поле, куда
приближается змея, чтобы охранять это свекловичное поле от воров. Может быть эту волшебную силу приписывают сильному смоляному запаху.
ПОЭЗИЯ
В искусстве ель и еловый лес очень часто сопутствуют одиночеству и мраку. Гете (1749-1832) во время
своей первой поездки в Швейцарию 16.7.75 был поражен древним еловым лесом, «который важно и страшно заполнял необозримые ущелья, в низ которых мы должны были спуститься». Здесь еще нельзя ощущать
сегодняшний восторг от одного сохранившегося остатка древнего леса в Альпах. Также Гете рассматривал и
однообразие чистого елового леса. «Я потянул за собой в лес моего друга, и спасаясь от однообразных елей,
искал я красивые, покрытые листьями рощи, которые хотя и не простираются далеко в этой местности, но
всегда такого размера, что бедное израненное сердце может в них скрыться».
У Гете, как и у Плиния, находим мы ель и мысли о смерти в стихотворении «Счастливые супруги»:
Однако, где зелень так причудлива,
Около церкви и лужаек стоит пень,
Там, где в одиночестве колышется
старая ель.
Там покоится ожидание судьбы
Нашей преждевременной смерти,
И направляется от земли
К небесам наш взгляд.
После одной прогулки по лесам и горам Кихельхане у Ильменау Гете написал на деревянной стене охотничьего домика недалеко от наблюдательной вышки, над морем верхушек бесконечного елового леса Тюрингенских гор вечное стихотворение «Над всеми вершинами покой».
Несколькими годами ранее Гете увековечил Кихельхан на рисунке. Рисунок, карандаш и тушь на голубовато-серой бумаге, он подписал следующими строчками Шарлоте фон Штайн: «Прощай! Хочу оглянуться
на отвесные скалы и ели. Все еще идет дождь. Далеко вокруг видны высокие горы. Под дождем я сел под
козырьком из еловых веток, ожидая герцога, который для меня принесет с собой нарезное ружье. Долины
дымятся, пар поднимается наверх вокруг елей, стоящих стеной». «N.B. Это я нарисовал тебе».
Одно из немногих посвященных ели стихотворений, написал Генрих Гейне (1798-1856).
Ель стоит одиноко на Севере,
На горной вершине,
Ее клонит ко сну, белым покровом
Закутывают ее лед и снег.
Она видит во сне пальму,
Которая далеко на Востоке
Одиноко и безмолвно печалится
На обжигающей отвесной скале.
От переводчика: в переводе Лермонтова:
На Севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна.
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета как ризой она.
И снится ей все, что в пустыне
далекой,
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.
В своем «Путешествии по Гарцу» Гейне описал дорогу к г. Брокен, причем, особенное впечатление на
него произвели условия произрастания елей в горах — он их называет Таппеп (ель — пихта).
«Веселый поднимался я на гору. Вскоре мне встретился лесной массив елей, возвышающихся до небес, к
которым я отношусь с почтением в любом отношении. Этим деревьям не так уж легко расти, и эти трудности они ощущают уже с молодого возраста. Гора здесь слишком густо усеяна многочисленными гранитными
валунами, и самые большие деревья своими корнями должны разбивать эти камни, чтобы с большим трудом
найти почву, откуда они смогут черпать питание. Везде лежат камни, словно образуя ворота — друг над
другом, и сверху их стоят деревья, протягивая свои корни через эти каменные ворота и только у их подножья достигают земли, так что кажется, что они растут в воздухе. И все же вознеслись они на огромную высоту и срастаясь с огромными камнями, обвивая их, стоят прочнее и увереннее, чем их любящие покой подруги, растущие в укрощенных лесистых землях равнинной местности. Так и в жизни — великие люди, которые в самом начале преодолевают большие препятствия, благодаря этому становятся только сильнее и крепче».
Подобные чувства тронули также Кристиана Моргенштерна при взгляде на ели, растущие в горах, который в 1907 г. в своем дневнике писал: «На чем держится, например, магическое действие леса, то глубокое
успокоение, которое он дает человеку? Пожалуй, чаще всего на том, что в нем нас встречает необозримое
количество растительных особей определенного вида, которые объединяют одновременно жизненный покой, согласие, жизненную силу. Ствол горной ели и есть прообраз спокойной, уверенной в себе силы, огромной воли жизни, которой нельзя помешать и которую нельзя сломить — все это обнаруживается в нем. Ее
ветви и иголки, представляющие собой в союзе со стволом и корнями такое мудрое приспособление организмов, что становится ясным, что здесь лежит решение проблемы, над которой, возможно, работали неизмеримое время».
Совершенно другие чувства волновали O.R.Wray, который в 1932 г. совершил геодезическую разведывательную поездок от Vellowknite на озере Великом Склавензее к Коппермине в поисках следов экспедиции
Франклина (1820). Вблизи полярного круга, в скудном, наводящем тоску ландшафте высокогорного Канадского Севера 17.8.1932г. он написал следующие стихи:
Маленькие вывихнутые
и кривоствольные деревья
Цепляются отчаянно корнями
за комковатый мох
Между гнилых луж желтоватой воды
Ищут с голодным усилием
В воздухе и в бесконечности льда
Скудное питание, которое им
необходимо,
Борются до старости,
Скрючиваясь до причудливой формы,
Умирают, стоя во мху,
Серые, тощие и переплетенные
скелеты
Искривленные голодом существа.
История Готфрида Келлера (1819-1890) снова освещает проблему относительности красоты в природе,
что постоянно нас занимает:
О ЕЛОВОМ ДЕРЕВЕ, ПРУДЕ И ТУЧАХ
Великолепное вечернее солнце освещало своими золотистыми лучами большую ель, которая стояла на скалистом склоне горы. Ее колючая крона красивая и зеленая и ее ветви были словно залиты огнем и блестели
далеко на всю округу. Она радовалась этому блеску и думала, что это великолепие исходит от нее самой и
является ее собственной заслугой, поэтому она стала очень заносчивой и хвастливо воскликнула: «Смотрите
сюда, вы, другие растения и создания, окружающие меня, где есть еще такое подобное великолепие, как я,
благородная ель? Конечно, вы очень сожалеете, что Создатель сотворил вас не более красивыми».
Мрачные настроения создают по сравнению с этим два, связанные с елью, стихотворения Бориса Пастернака. Они находятся в его сборнике: «Стихотворения Юрия Жеваго» (1958).
Один из стихов озаглавлен «На страстной неделе»
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград.
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
Другое стихотворение Пастернак назвал «Ветер»:
Я кончился, а ты жива,
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной.
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной.
В конце концов хвалебная песнь ели в лесной перспективе была написана еще в VII столетии, 1300 лет
назад, в Китае. Поэт Тс-уй Тун-ли объясняет, почему он сажает ели в горах:
Есть деревья, выросшие быстро,
падают первые;
Есть создания, которые быстро
размножаясь, внезапно истощаются.
Из-за ранних цветов сажаем мы
персик и сливу,
Ради нежной тени высаживаем вяз
и вербу;
Расщепленный монгольский дуб
в пучке растет еще лучше,
Покровное дерево, срезанное на дрова,
Живет все-таки дольше.
Но все они будут трещать и ломаться
После летящего снега —
Изранит их и разломает до
сердцевины суровая стужа.
Но сравни с ними ель:
Ее ствол противостоит и ветру
и грому.
Как можно такую как она сравнить
С бесчисленным количеством
деревьев?
ЖИВОПИСЬ
В живописи среди изображений деревьев и леса имеется большое число картин, посвященных ели.
Одной из старейших можно считать акварель, которую Альбрехт Дюрер рисовал в первые нюрнбергские годы (до 1500г.). Картина, которая находится в Британском музее в Лондоне, осталась незавершенной. Она показывает справа от небольшого пруда высокоствольный еловый лес на песчаной почве, слева от него — деревья без крон. «Нельзя с уверенностью решить, или кроны деревьев, стоящих слева от пруда, должны были
бы закрыты большими облаками, или же их, жертв какой-то прежней катастрофы, вообще здесь не было».
Только крону и ствол, без корней и почвы, показывает картина Дюрера «Ель», нарисованная акварельными
и покровными красками. Так же и в случае этой картины, в Британском музее, находящемся в Лондоне, не
едины в своем мнении о времени возникновения историки — искусствоведы. Кошацкий в этом случае говорит о некоем «живописном кабинетном куске тонкого естественного заполнения». Гребенчатое разветвление еловой кроны выполнено вплоть до тончайших веточек.
В 1522 г. Альбрехт Альтдорфер написал «Пейзаж с большой елью». «Цветной эскиз Альтдорфера дает
сравнение огромного дерева и маленького человека, что абсолютно соответствует немецкой точке зрения на
огромную силу таинственной одухотворенной природы» (Кестлер, 1941).
Чаще всего, пожалуй, избирал ель своим мотивом Каспар Давид Фридрих (1744-1840). Его «Елочные
эскизы» дают ель со всеми деталями разветвления. Вероятно, здесь имеется в виду подготовка возникшего
годом позже Тетшенского алтаря.
Что Каспар Давид Фридрих хочет выразить елью и еловым лесом, находится между двумя полюсами,
когда мы пытаемся объяснить его картины «Крест в горах» («Тетшенский алтарь», 1808) и («Стрелок в лесу», 1814). Согласно собственным словам К.Д.Фридриха на картине «Крест в горах» ели стоят вокруг креста
«вечнозеленые, в течение всего времени, как надежда человека, но распятого». И если здесь вечнозеленые
ели являются символом вечной надежды, так еловый лес на второй картине можно рассматривать как символ безысходности.
Наверняка имеются и тут множество истолкований, и наверное Каспар Давид Фридрих не был понят
многими. Так после выставки «Тетшенского алтаря» в 1809г. в одной статье был поднят вопрос, подходит
ли вообще пейзаж к воскрешению благоговения. Прежде всего расходятся толкования и о картине «Стрелок
в лесу». Так Гайсмаер в своей книге о К.Д.Фридрихе усматривает в картине намек на «гибель наполеоновской армии на зимних просторах России». В противовес ему Берш-Зупан рассматривает еловый лес «как
сплоченный сбор патриотов в освободительной войне», и молодые ели рядом с пнями, как символ «подрастания нового поколения после жертв войны».
В картине «Крест в горах» К.Д.Фридрих объединяет три часто избираемые им темы: крест, церковь (или
церковные руины) и ели. Для архитектуры церкви прототипом стал должно быть восточный фронтон Нойбранденбургской церкви Мариенкирхе.
Около 1900 г. Эдвард Мунк, решительный новатор экспрессионизма в Европе, нарисовал серию картин
на лесную тему, которая была выставлена в 1911г. в Осло под названием в каталоге «Еловые и пихтовые
картины». Здесь идет речь исключительно о картинах с еловым лесом, который обозначен, как «сказочный
лес». Мотив появившейся в 1899г. картины «Волшебные деревья в сказочном лесу» — это скандинавский
лес с его высоко вздымающимися еловыми деревьями с узкими кронами.
Критик Й.Нильсен сообщил о этой выставке в 1911г. и уделил здесь особое внимание картинам с лесной
тематикой и их готическим характером: «Необходимо отметить ряд картин о еловом лесе, которые висят в
маленьком зале совершенно позади всех». «Мунк удивляется архитектурному характеру такого леса, его готике». Экгум затем говорит, ссылаясь на норвежского национального поэта Хенрики Вергеланда «О кафедральном соборе природы».
Стилизованные ели обнаруживаются на эскизе почтовой открытки Оскара Кокошки, который был внуком лесничего. Цветная картинка изображает великолепно разодетого лесника в усеянном цветами лесу с
елями и дикими животными. Почтовая открытка «Охотник и звери» появилась около 1907г..
Как представитель финского реализма ценится Аймо Канерва. Валтари в своей книге о Канерве называет
ель, встречающуюся чаще всех других финских деревьев, и Аймо Канерва является финским художником
этого дерева. Его картины на тему елей простираются от светлых акварелей с почти хрупкими древесными
формами до мрачных масляных картин с резкими контурами еловой кроны. Между ними лежит его «Зимний
лес», картина, написанная маслом, где черно-белое изображение только несовершенно может воспроизвести
его очарование.
В одной из картин на тему елей, появившихся в 1951-52 гг. Валтари видит окончательный синтез финского елового леса.
МУЗЫКА
Музыка в своем выражении не является непосредственно такой доступной, как искусство поэзии или живопись. Как искусство звуков, она согласно своей природе, не наглядная и не овеществленная, а звучащая,
движущаяся форма, как определил ее однажды Ханслик. Это есть лишь в том случае, когда композитор, все
равно каким образом, придает своему произведению свои известные мысли или представления. В музыке
выражается так много романтического лесовосприятия и лесонастроения, что не следует ожидать, что композитор думал о каком-то конкретном типе леса или дерева. В эскизах декораций к спектаклям, к примеру,
лес в Вольфшлюгте в «Свободной защите» Карла Марше фон Вебера, пожалуй часто может быть мрачным
еловым лесом.
Оба следующие примера взяты из научного трактата «Тема леса в музыке». Естественная поэзия, преисполненная грусти и смирения содержится в «Песне о земле» Густава Малера, 1908, цикл из 6 песен, свободно сочиненных стихов. Последняя песня называется»Прощание»: прощание с жизнью, прощание с землей:
«Солнце всегда удаляется... Во все долины спускается вечер». Как потом говорится: «...ветра печаль позади
темных елей. Птичьи голоса звенят, и позднее, когда в природе стало совершенно спокойно, слышится тихий плач, сопровождаемый едва слышным птичьим призывом. Веет прохладой в тени моих ветвей».
Лес на Севере в музыке показал нам Жан Сибелиус в своей симфонической поэзии (1925).
Композиция была навеяна национальным эпосом «Калевала», собранием эпических песен.