А. П. Колесникова ВГПУ, Воронеж Россия ПОВСЕДНЕВНОСТЬ

А. П. Колесникова
ВГПУ, Воронеж
Россия
ПОВСЕДНЕВНОСТЬ ФУТУРИСТИЧЕСКОЙ АНГЛИИ В
РОМАНЕ Э. БЕРДЖЕССА «ЗАВОДНОЙ АПЕЛЬСИН»
Энтони
Берджесс
–
исследовавший творчество
английский
писатель
и
литературовед,
Шекспира и Джойса, проснулся знаменитым,
вдруг жарко любимым и люто ненавидимым одновременно в 1971 году после
премьеры фильма Стэнли Кубрика «Заводной апельсин», в наши дни уже
признанного классикой антиутопического кино и давно ставшим культовым.
Фильм, произведший фурор, воскресил интерес к роману самого
Берджесса, который вышел за девять лет до кинопремьеры, в 1962 году,
практически
незамеченным
широкой
общественностью.
Сатирическая
антиутопия сразу был окрещена емким «вещь не для каждого» и отправлена
пылиться на полки, вплоть до того момента, как ее ни открыл миру Стэнли
Кубрик, работа которого восхитила самого взыскательного зрителя – самого
Энтони Берджесса.
Берджесс написал свой роман сразу после того, как врачи поставили
ему диагноз «опухоль мозга» и заявили, что жить ему осталось около года.
Позднее автор в интервью Village Voice говорил: «Эта чёртова книга — труд,
насквозь пропитанный болью… Я пытался избавиться от воспоминаний о
своей первой жене, которую во время Второй мировой зверски избили
четверо дезертиров американской армии. Она была беременна и ребёнка
после этого потеряла. После всего, что произошло, она впала в дикую
депрессию и даже пыталась покончить жизнь самоубийством. Позже она
тихонько спилась и умерла.» Название «Заводной апельсин» (A Clockwork
Orange) роман получил от выражения, которое когда-то широко ходило у
лондонских кокни — обитателей рабочих слоёв Ист-Энда. Кокни старшего
поколения о вещах необычных или странных говорят, что они «кривые, как
заводной апельсин», то есть это вещи самого что ни на есть причудливого и
непонятного толка. Энтони Бёрджесс семь лет прожил в Малайзии, а
на малайском языке слово «orang» значит «человек», а на английском
«orange» — «апельсин».
Вместе с главным героем Алексом и его «друзьями» Тёмом,
Джорджиком и Питом мы попадаем в молочный бар «Korova», где они
сидели, «шевеля mozgoi насчет того, куда бы убить вечер» [1; 3]. Одета
компания была «по последней моде» [там же], а именно «пару черных
штанов в облипку со вшитой в паху железной чашкой» [там же], «у меня эта
штуковина была в форме паука, у Пита был ruker (рука, значит), Джорджик
этакую затейливую раздобыл, в форме tsvetujotshka, а Тём додумался
присобачить нечто вовсе паскудное, вроде как бы клоунский morder (лицо,
значит)» [1; 4], «потом полагались еще короткие куртки без лацканов, зато с
огромными накладными плечами (s myshtsoi, как это у нас называлось)», «к
этому, бллин, полагались еще галстучки, беловатенькие такие, сделанные
будто из картофельного пюре с узором, нарисованным вилкой. Волосы мы
чересчур длинными не отращивали и башмак носили мощный, типа
govnodav, чтобы пинаться» [там же]. «За стойкой рядышком сидели три kisy
(девчонки, значит)» [1; 6], «Kisy были прикинуты дай Бог — в лиловом,
оранжевом и зеленом париках, причем каждый тянул никак не меньше чем на
трех— или четырехнедельную ее зарплату, да и косметика соответствовала
(радуги вокруг glazzjev и широко размалеванный rot). В ту пору носили
черные платья, длинные и очень строгие, а на grudiah маленькие серебристые
значочки с разными мужскими именами — Джо, Майк и так далее.
Считалось, что это mallshiki, с которыми они ложились spatt, когда им было
меньше четырнадцати» [1; 7].
Внешность главных героев полностью настраивает читателя на волну
времени, в котором находится Алекс со своими «kareshami» [1; 10]. Темные,
серые улочки, обшарпанные стены, перемежаемые темными провалами
переулков, наполненных бездомными и бесприютными людьми. Холодно и
промозгло всегда, - неважно в какое время дня и года мы попадаем.
Совершенно неясен ритм эпохи, ведь по улицам не снуют на бешеной
скорости автомобили, но это не умиротворяющий покой маленького городка,
а
нечто
наполненное
липким
равнодушием,
безысходностью
и
неприкаянностью. Прохожие редки, передвигаются быстро и боязливо, да
снуют повсюду «милисенты с автоматами» [1;12].
Если внимательно присмотреться к одежде ночных жителей города –
молодых и развязных посетителей бара «Korova», можно отметить целое
поппури из стилей разных эпох. Тут и лацканы, словно только что срезанные
с заправского сюртука придворного, и пестрые парики духа поп-арта
середины 50 – х годов, и вызывающие аксессуары, выражающие дух этого
уже совершенного нового «берджессовского» времени.
Каждый день компании – это сплошной «drasting», «krasting», «sunnvynn с девочками» [там же], день сумбурен с одной стороны и четко
распланирован с другой. С утра, «антигерой» по обыкновению не идет в
школу, он хорошенько высыпается, после чего отправляется гулять вместе со
своей бандой, являющейся в то же время его своеобразной паствой. Вместе
они посещают все злачные места города, грабя и избивая встретившихся им
на улице ради забавы, исповедуя лишь одну веру и религию – ультранасилие.
Однако, Алекс все же отличается от своих «Maltchickov» [1, 34],
которых сам же и считает «темными» [1; 7]. Он не чувствует притяжения к
награбленному, которое свалено у него под кроватью, много рассуждает о
мотивах и целях своих действий и просто обожает классическую музыку,
особенно Людвига вана Бетховена -
«А я балдею от настоящей музыки,
особенно, бллин, когда звучит Людвиг ван, ну, например, «Ода к радости».
Я тогда чувствую такое могущество, как будто я сам бог, и мне хочется
резать весь этот мир (то есть весь этот kal!) на кусочки своей бритвой,
и чтобы алые фонтаны заливали все кругом», мелодии масс же презирает,
называя их не более чем «дыр-пыр-дыр-дыр-пыр» [1; 15]. Он тщательно
подбирает наряд для похода в магазин «Мелодия», куда отправляется в
сюртуке, стилизованном под моду века Людвига вана, где проводит много
времени, выбирая самые лучшие пластинки, попутно охмуряя сразу двух
«kissmaloletok» [1; 27].
Еда попадает на стол героев только в виде закуски к горячительным
напиткам или же «молоку с ножами», мы не встречаем в романе ни одного
описания семейной трапезы, ведь Алекс так и не садится за стол с
родителями. Вообще понятие «дом» в романе Э. Берджесса возникает только
в середине первой части, когда компания осуществляет операцию
«Незванный гость», а именно нападает на загородный коттедж с названием
«ДОМ», которое Алекс, кстати, находит весьма мрачным – «Луна стояла уже
высоко, коттеджик виднелся очень явственно, я подкатил, поставил машину
на тормоз и, покуда остальные трое хихикали, как bezumni, я разглядел на
воротах надпись «ДОМ» — мрачноватое, надо сказать, название для
усадьбы»[1; 56]. Неприятие понятий, связанных с семьей, родовой связью
лишь
подчеркивает
обреченность,
безысходность
и
беспросветность
существования молодых людей нового времени, людей которые по сути,
сами уже должны задумываться о семье и создании подобных прочных
связей и передаче ценностей.
Повседневность второй части романа, несмотря на ужасающие
изменения, произошедшие с самим Алексом, идентична повседневности, с
которой мы уже так хорошо знакомы. Все те же угрюмые пейзажи, сияния
«teleka» [1; 7] из окон, и полная потерянность «антигероя», который утратил
возможность вести свой привычный образ жизни. Он, со сбитыми
настройками «Заводного апельсина», «измененный» попадает в ту же среду,
где проживал всю свою жизнь под светом «ультранасилия», но, как
испорченный механизм, уже не может функционировать по – прежнему, а
значит, не принимается и не понимается старым обществом, даже более, чем
в свои прежние дни, когда даже он, такой отвратительный, каким его
стремился создать автор, отлично вписывался в жестокую и отвратительную
повседневность футуристической Англии.
С самого начала произведения нас ведет вперед один и тот же вопрос,
который задается не то автором, не то самим Алексом: «Ну, что же теперь,
а?», и лишь к самому концу, к двадцать первой главе, которая кстати, во
многих изданиях попросту опущена, так как противоречит всей концепции
жизни Алекса, он по – немногу приходит к ответу. Алекс строит планы
принципиально новой жизни, где повседневность, как основная ее
составляющая тоже будет иной. Главной герой, переплетая свои слова с
голосом самого автора, говорит о семье, своим сыне, о том, как они будут
жить, и чему такой отец может научить свое дитя «Сын, сын, мой сын. У
меня будет сын, и я объясню ему все это, когда он подрастет и сможет понять
меня. Однако только лишь подумав это, я уже знал: никогда он не поймет, да
и не захочет он ничего понимать, а делать будет все те же vestshi, которые и я
делал, — да-да, он, может быть, даже убьет какую-нибудь старую ptitsu,
окруженную мяукающими kotami и koshkami, и я не смогу остановить его. А
он не сможет остановить своего сына. И так по кругу до самого конца света
— по кругу, по кругу, по кругу, будто какой-то огромный великан, какойнибудь Бог или Gospodd (спасибо бару «Korova») все крутит и крутит в
огромных своих ручищах voniutshi griaznyi апельсин» [1; 248],
а самое
главное задумывается о самом быстротечности времени и изменении его
ликов, ликов сотен повседневностей разных эпох, классов, характеров.
«Да, да, да, вот оно. Юность не вечна, о да. И потом, в юности ты всего
лишь вроде как животное, что ли. Нет, даже не животное, а скорее какаянибудь игрушка, что продаются на каждом углу, — вроде как жестяной
человечек с пружиной внутри, которого ключиком снаружи заведешь — дрдр-др, и он пошел вроде как сам по себе, бллин. Но ходит он только по
прямой и на всякие vestshi натыкается — бац, бац, к тому же если уж он
пошел, то остановиться ни за что не может. В юности каждый из нас похож
на такую malennkuju заводную shtutshku» [там же].
Жизнь ведет коротышку Алекса вперед, меняет и ставит новые цели, как
и перед любым из нас. «Вот и чудесно: новый азарт, есть чем заняться. А
кстати и рубеж, ворота в новую, неведомую полосу zhizni» [там же]. За
повседневностью задиры, по сути аморального подонка, убийцы и
насильника, который все ж любим большим количеством людей за стойкость
характера и нежелание изменять себе, придет новая – повседневность отца и
семьянина, выйдет ли у него? Возможно. Но пока он стоит на ступени новой
жизни, полный чаяний и надежд, всегда можно верить в то, что ответом на
вопрос о том, что будет дальше, послужит новая яркая история о коротышке
Алексе, который все же изменился, не изменяя при этом себе.
Список использованной литературы
1. Берджесс Э. Заводной апельсин. / Э. Берджесс. – М.: АСТ, 2014. – 252 с.
2. Берждесс Э. Заводной_апельсин [Электронный ресурс] URL: http: //
ru.wikipedia.org/wiki/