4/2008

4/2008
СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ
Экономические кризисы исправно фиксируются начиная с середины XIX в. Их было
много и разных, а после 80-х годов прошлого столетия их ждут с завидным постоянством
– подобно наступлению тихоокеанских ураганов. И все же появляются кризисы всегда
внезапно, и любопытно, что, случайно или нет, но пора созревания будущего кризисного
взрыва обычно падает на периоды самого блаженного наслаждения хозяйственными
успехами, кажущимися нескончаемыми, когда и внимание расслабляется, и хочется опять
и опять поверить в давно желаемое: нормальный рыночный уклад должен освобождать от
спадов и прочих потрясений навсегда, потому что рыночная свобода и есть вечный залог
непреходящего успеха и процветания. Ключ к такому успеху всегда кажется простым:
поменьше запретов, долой надрыночную бюрократию, убрать всякую регламентацию –
рынок сам установит для себя правила, и демократия рынка – верный путь в нескончаемое
процветание.
Впрочем, эйфория рыночных успехов потому, наверное, и желанна так сильно, что долго
продлиться ее никак не заставишь. Вот и в последние недели, прямо, можно сказать, на
наших глазах, логика экономического реализма скучно и неодолимо берет свое. Что ж и
этот цикл «рыночных эмоций» далеко не впервые обманывает переживающих его. Всегото десятка полтора лет прошло с той поры, как объявили было окончательную и
бесповоротную победу «новой экономики» – исчезновение кризисов ввиду охватившей
весь земной шар компьютерной революции. Всего несколько лет – как раз до наступления
очередного кризиса – понадобилось, чтобы вернулась трезвая логика: компьютер –
блестящий аппарат для обработки цифр или, скажем, редактирования, – но покажет он то,
что в него заложат, – не более и не менее.
И опять всего-то пяти лет хватило, чтобы этот урок был забыт. Он, правда, не стал
слишком жестоким, и вновь крупнейшую страну мира понесло в безудержное просперити,
хоть хорошо и давно известно, что оно, как всякая гулянка, переходит в тяжелое и
длительное «похмелье». Оно, кажется, и наступает в наши дни в крупнейшей экономике
мира и в окружающих ее экономиках. Научило ли все это чему-нибудь Америку, да и весь
мир? Посмотрим. Для нас же этот кризисможет стать полезным. Пользу, конечно, надо
уметь увидеть, а потом, что не менее трудно, реализовать, получив для начала четкое
представление о том, что именно с экономикой происходит. Разговоров об этом много, но
не видно, чтобы происходящее и в США, и в мире, и в том числе в России, было скольконибудь внятно объяснено.
Прежде всего, интересно вот что: никто и нигде так пока и не сказал, откуда появляется
такой кризис и что его питает, хотя причин для его развития предлагается много. Правда,
все они кажутся не более чем техническими подробностями. «Пузырь» стал любимым
словом журналистов, но кто и чем его надувает, да еще с таким завидным постоянством –
остается тайной. В прошлые кризисы, помнится, о «пузырях» тоже шла речь, потом они
«схлопываются», тут как будто и кризису конец, но можно не сомневаться – они вновь
появятся. Что мешает этому противостоять – тоже не очень понятно. То ли экономика
слишком сложна, то ли мы о ней мало знаем, то ли – страшно произнести – рыночная
система несовершенна? Похоже на тупик.
На фоне этих вопросов все попытки и обещания «справиться» с кризисами кажутся
царапаньем мухи по стеклу: никаких следов и никакого проку от таких разговоров не
было и не предвидится, как и от международных решений о строительстве «нового
экономического порядка». Газеты, министры финансов и главы развитых государств
рассказывают, что кризис возник из-за нехватки ликвидности, из-за того, что ФРС
накачивала мировые финансы безответственными американскими долларами, из-за
безнадзорной ипотеки США, из-за огромных и неясного назначения займов российских
компаний за рубежом, из-за чрезмерных банковских ставок в России, из-за жадности
российских финансовых и строительных корпораций и банков. И что же, это все стало
видно только сейчас, когда зашатались все ведущие биржи мира? Да не оттого ли и
решимость руководителей ведущих мировых держав обуздать будущие неровности
капиталистической экономики теряет всякую определенность уже после первого
намеченного («вот соберемся и решим») шага?
Прошлое ведущих финансовых центров мира определенности не добавит. Взять хоть те
же Соединенные Штаты, числившиеся испокон веку оплотом либеральной экономики и
мгновенно обратившиеся в своих спасательных мероприятиях нынешней осени к
рецептам, очень напоминающим советские. До этого же на протяжении многих
десятилетий те же Соединенные Штаты считались оплотом кейнсианства. Хотя не те ли
самые США после 30-х годов слыли среди специалистов страной не либеральной и не
кейнсианской моделей поведения, а скорее делового, прагматичного подхода к
конструированию хозяйственной политики и ее реализации? Именно они – мало
обращавшие внимания на теоретическую окраску или концептуальный ярлык для своих
действий, а всем доктринерским лозунгам предпочитавшие опору на экономические
факты и реальные тенденции и процессы, из анализа которых и брались рецепты для
экономической политики, прочно увязанной с поставленными перед страной задачами.
Что же происходит сейчас? Кажется уместным вспомнить, что в глубинах рыночного
процесса активную роль всегда играла психология, в частности, «чувство толпы». Если
какому-либо вкладчику в банке не выдали деньги по первому требованию, – завтра,
можно не сомневаться, у его дверей соберется толпа людей, которым и деньги-то сию
минуту не нужны, а для банка временная случайная заминка может обратиться в
серьезный кризис. Если начинают давать дешевые кредиты – их берут даже те, кто не
знает, что, собственно, с ними делать, но деньги уходят в обращение, – отсюда проблемы
и инфляции, и ликвидности, и другие неожиданные повороты в хозяйственной жизни.
Вот и нынешнему кризису психология придала некоторые необычные черты, так что
поначалу даже шли оживленные споры о том, наступил ли кризис вообще, а потом
возникла длительная путаница с попытками его охарактеризовать и классифицировать.
Путаница продолжается, и пока неясно, насколько глубоко спад затронет производство и
насколько он будет длительным. Тем временем стало очевидно другое: нынешние
события, в национальных рамках и в мировом масштабе, заставляют вспомнить К. Маркса
– происходящее блестяще иллюстрирует его мысль об отрыве финансового сектора от
производства товаров, о превращении его в этакого «кота, который гуляет сам по себе».
Этот«гулящий» финансовый сектор за последние два десятилетия не в первый раз
показывает свою анархическую сущность, он заставляет правительства многих стран,
отбросив любые дела, срочнейшим образом вмешаться в экономические процессы, каким
бы либерализмом на словах эти правительства ни отличались.
Из психологии выросла еще одна, до недавних пор питавшая эйфорию перерождающегося
капитализма идея, – ныне, кажется, окончательно провалившейся «революции
управляющих». Мастеровитость, с какой топ-менеджеры в США, в Европе, в России,
забывая о производственных делах, наращивают себе с обострением кризисной ситуации
бонусы и всякие иные выплаты, лучше всякой теории убеждает: нет, капитализм с
приходом «управляющих» не переродился, эффективнее собственника все равно никто не
способен управлять капиталом, а сейчас качество макроэкономических процессов падает,
отсюда участившиеся сотрясения всей экономики планеты. Однако и былую феодальную
роль собственника на предприятии сегодня трудно было бы вернуть, – да и ни к чему это,
нужно искать какие-то другие формы.
Идея встречи «20-ки» не случайна: мы стоим перед явной необходимостью пересмотра не
одного только порядка ведения финансовых дел, – об этом многие думают или
догадываются уже давно, хотя чаще по политическим, а не экономическим мотивам. На
сей раз, кажется, со всей отчетливостью воспринимается необходимость пересмотра всей
привычной экономической философии. Но ни одна нобелевская технология последних лет
близко не подошла к тому, что сейчас в экономике происходит или к тому, как
финансовая неразбериха связана с производственной ситуацией. Все мысли и разработки
мировой экономической науки, которые названы лучшими, неизменно посвящаются
частностям работы хозяйственного механизма, иногда важным, иногда интересным,
иногда информативным, но если и объясняющим что-то, то не более чем те же частности
воспроизводственного процесса, протекающие при определенном наборе условий. Никто
и не пытается создать единую логичную и законченную картину мировой
глобализированной или хотя бы отдельной национальной экономики.
Никто не объяснил, откуда взялись эти невидимые барьеры на пути мастеров
экономического анализа и по чьей воле они возникли и почему не исчезают. Очень
непростой вопрос, тоже скорее психологический, и ответ на него тоже, надо думать,
заставит пересмотреть экономическую философию – не кейнсианство или
либертарианство, а ту систему практических взглядов, навыков, пожеланий, финансовых
стандартов и шаблонов, которые управляли действиями денежных, государственных,
политических властей до сих пор – и в «мирные времена», и в кризисных чрезвычайных
обстоятельствах. Если сказать совсем просто, – менять надо не столько способы и методы
возможного воздействия на экономику со стороны властей, сколько принципы, в
соответствии с которыми эти методы и способы применяются: когда, в каких дозах, с
какой целью и кем решение об использовании таких мер воздействия должно
приниматься.
Может возникнуть иллюзия, что теперь полезнее всего, отбросив прошлое, вовсю вводить
сплошные меры государственного воздействия на экономику. Заблуждение, во-первых,
опасное не меньше огульного дерегулирования, а во-вторых, – просто глупое: нельзя же
внезапно открывать кингстоны на корабле рыночной экономики и опускать его в
административно-командные пучины только потому, что судно перестало слушаться руля.
Полезнее обследовать сперва рулевое управление.
Признаки растерянности появились в руководстве и США, и других стран как только
кризис стал неуправляемым. Синдром испуга – плохой советчик, но верный индикатор
неразберихи во властном аппарате. Его появление свидетельствует: экономической
философии в действиях властей США в последние годы просто не было – была мешанина
из либерализма для внешнего пользования, а «для себя» – прагматизма из прошлых лет и
все более уверенно появлявшегося из-под него чрезвычайного администрирования. Дж.
Буш-мл. стал крупнейшим вкладчиком в дело замещения нормальной экономической
философии – системы идей, основанной на разностороннем анализе, – волюнтаристским
набором целенаправленно подобранных взглядов. Рациональности экономической Дж.
Буш-мл. сознательно предпочел рациональность политическую, как он ее понимает.
В этом – одна из наиболее значительных особенностей формулирования
макроэкономических решений при Дж. Буше-мл., где приоритетна роль политических
факторов, необычайно сильна роль личной психологии президента при оценке этих
факторов и их бюджетно-экономической «стоимости», и только на заднем плане ютятся
экономические соображения. Вот это и есть истинная причина нынешнего кризиса:
пренебрежение взвешенными научными оценками, несостоятельность современной
макроэкономической теории, выпячивание политических приоритетов в ущерб
потребностям экономики и рациональной экономической политики. Это почти полная
противоположность годам правления Б. Клинтона, при котором, благодаря его умению
гармонично воспринимать данные экономической науки и общаться с ее
представителями, таланту использовать эти данные для политики регулирования США,
получили рекордные месяцев безостановочного экономического роста.
Нынешний кризис не только не вписывается в экономическую теорию, он больше чем
когда-либо поразил капиталистическую практику. Уже понятно и то, что это кризис не
частных индикаторов цикла, не технических показателей вроде ликвидности или
безработицы, или инфляции (сочетание которых, кстати, становится все менее
осмысленным с позиции современной экономической теории) – это острый, как никогда,
кризис экономического регулирования. Только теперь становится понятной небывалая
амплитуда «шатаний» доллара: американцы упустили связь между состоянием внутренней
экономики и внешнеэкономической конъюнктурой, что в эпоху глобализации хуже
преступления, это – ошибка.
Только не надо ждать, что ее следствием станет «крах доллара». Американцы
переполошились («лучше поздно, чем никогда») и на всю мощь включили давно
имеющийся у них механизм регулирования экономики. При соответствующих размерах и
качестве американской экономики именно такой механизм и становится решающим
фактором благополучия и устойчивости доллара как мировой резервной валюты. Недаром
доллар мгновенно пошел вверх, как только власти США начали срочную поддержку своей
экономики, включив механизм регулирования, находившийся до тех пор в бездействии.
Возможность такого регулирующего влияния на доллар со стороны американского
государства – тоже фактор устойчивости валюты США. Всхлипывания «доллар – не
жилец» сегодня бессмысленны. К тому же – обратим внимание – хозяйство и денежную
систему США как будто охватили кризисные конвульсии, но инфляция в главной стране
капитализма не превышает «нормы» в 3%, а бюджетный дефицит, хоть и огромен
номинально, составляет не более 3 – 4% ВВП, и что, особенно в условиях кризиса, совсем
не много.
У России – другая «история болезни». Здесь обычно власти с гордостью рапортуют:
страна полностью встроена в мировой рынок. С началом кризиса привычным стало
скромное признание, что связи эти пока не так уж и глубоки и кризис не так сильно нас
задевает. Это верно, и остается только заметить, что нет худа без добра, – но тогда
возникает вот какой вопрос: почему же оказываемое российским правительством
«вспомоществование» крупному капиталу оказалось, в пересчете на душу населения или
на размеры ВВП, едва ли не объемнее, чем в США, пораженных, как известно, «глубоким
кризисом»?
Для специалистов очевидно: игнорирование возможностей регулирующего экономику
механизма в США – это одно, а отсутствие такого механизма в России – совсем другое.
Сегодня, благодаря нефти и удаленности России от мировой финансовой системы, это
может сойти с рук, но завтра превратится в грандиозный конкурентный недостаток.
Нельзя не видеть и того, что предложенные и осуществляемые российским
правительством антикризисные меры, конечно, не случайны, но сводятся, в сущности,
только к финансовой накачке банков и крупных компаний, а вот путного объяснения этих
мер, их масштабов, направленности, да хотя бы неизбеж ной необходимости так и не
получено.
Хотелось бы и теоретического анализа, и профилактических предложений, и
рекомендаций по взаимодействию реального и финансового секторов в России, – но этого
пока нет и, кажется, не стоит ожидать. Не очень ясно, как все же расценивать данные
кризисные явления, которые на этот раз, может быть, и обойдут нас стороной. Непонятно,
какоесоотношение свободы предпринимательства и госучастия мы хотели бы наладить и с
какими целями.
Налицо кризис не только экономики, но и идей, и не видно, чтобы власти попытались этот
кризис загасить потоком новых обоснованных идей и концепций подобно тому, как они
забросали едва наметившийся банковский кризис потоком государственных средств.
Американские выборы-2008 показали: избиратель в случае опасности все же склонен
больше надеяться на государство, чем на произвол либеральных лозунгов и обещаний. И
мировая, и американская экономическая наука являют ра стерянность, экономические
концепции девальвируются на глазах, рынку в прежнем его понимании никто не доверяет
и, более того, как показывают события, все чаще не доверяет себе и сам рынок.
Отпущенный в свободное плавание, он теряет способности и силы. Значит, с нашими
представлениями о рынке не все в порядке, им явно требуется глубокая корректировка, а
рынку – контролер и помощник, – иначе он выродится.
Словом, прав был Николай Бердяев, заметивший как-то, что государство необходимо не
для того, чтобы построить рай, но для того, чтобы избежать ада.
Руслан Гринберг