Раздел 1. Эволюция избирательной системы современной России
реклама
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФГБОУ ВПО «Пермский государственный национальный исследовательский университет» ВЫБОРЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: ИНСТУТЫ, ПРОЦЕССЫ, ТЕХНОЛОГИИ Учебно-методическое пособие Под редакцией Н.М.Беляевой и Н.В. Борисовой Пермь 2013 УДК-324 ББК 66.3(0)68 В 92 Авторский коллектив: Боярова А.Б. (глава 1), Гилев А.В. (глава 5), Григорьева М.В (глава 2), Завадская М.А. (главы 3,4), Панов П.В.(главы 6,10), Подвинцев О.Б. (главы 7,8), Петрова Р.И. (глава 9), Фадеева Л.А (глава 12), Сулимов К.А. (глава 13), Нариманова Д.К.(глава 11), Маркова Ю.С. (глава 15), Ковин В.С.(главы 14,16), Беляева Н.М. (глава 17). Под редакцией Н.М.Беляевой, Н.В.Борисовой Выборы в современном мире: институты, процессы, технологии: уч.-метод. пособие / Н.М. Беляева, А.Б. Боярова, А.В. Гилев, М.В. Григорьева, М.А. Завадская, В.С. Ковин, Ю.С. Маркова, Д.К. Нариманова, П.В. Панов, Р.И. Петрова, О.Б. Подвинцев, К.А. Сулимов, Л.А. Фадеева Л.А; под ред. Н.М.Беляевой, Н.В.Борисовой; Перм. гос. нац. иссл. ун-т. – Пермь, 2013.. Учебно-методическое пособие посвящено теоретическим и практическим аспектам изучения современных выборов. Структура пособия позволяет охватить основные теоретико-методологические проблемы изучения выборов: выборы как процедуры и институты демократии; функции выборов в авторитарных режимах, электоральная реформа в современной России, роль политических технологий в электоральных процессах, участники и акторы электоральных процессов. Пособие подготовлено на основе исследований, которые в разные годы проводили ученые и молодые исследователи Пермского государственного национального исследовательского университета, Пермского государственного педагогического гуманитарного университета, Тюменского государственного университета и Европейского Университета в Санкт-Петербурге. Пособие предназначено для студентов, обучающихся по направлению подготовки «Политология». УДК-324 ББК 66.3(0)68 В 92 Печатается по решению методической комиссии историко-политологического факультета Пермского государственного национального исследовательского университета Рецензент: д.и.н., профессор Мохов В.П. исследовательский политехнический университет). (Пермский национальный © Н.М. Беляева, А.Б. Боярова, А.В. Гилев, М.В. Григорьева, М.А. Завадская, В.С. Ковин, Ю.С. Маркова, Д.К. Нариманова, П.В. Панов, Р.И. Петрова, О.Б. Подвинцев, К.А. Сулимов, Л.А. Фадеева Л.А. © Пермский государственный национальный исследовательский университет, 2013 Содержание Обращение редакторов Раздел 1. Эволюция избирательной системы современной России Глава 1. Электоральные циклы в России в 1991-2012 гг. (Боярова А.Б.). Глава 2. Реформа законодательства о выборах на региональном уровне в современной России: институциональные эффекты и политические последствия (Григорьева М.В.) Раздел 2. Электоральные процессы и политические режимы в современном мире Глава 3. Выборы и демократия. (Завадская М.А.) Глава 4. Выборы в авторитарных режимах. (Завадская М.А.) Глава 5. Патронаж и клиентелизм на выборах (Гилев А.С.) Глава 6. Электоральные практики на конкурентных и неконкурентных выборах. (Панов П.В.) Раздел 3. Электоральные технологии и политические партии в современной России Глава 7. Эволюция профессии политтехнолога в современной России (Подвинцев О.Б.) Глава 8. Предвыборные дебаты как жанр электоральной борьбы (Подвинцев О.Б.) Глава 9. Праймериз как электоральный институт (Петрова Р.И.) Глава 10. «Доминирующая партия» в современных электоральных системах на субнациональном уровне (Панов П.В.) Глава 11. Избирательная кампания В.В.Путина: язык плакатов на митингах (Нариманова Д.К.) Раздел 4. Дискуссионные понятия и новые подходы в электоральных исследованиях Глава 12. «Электоральная культура» как научное понятие (Фадеева Л.А.) Глава 13. К проблеме нового качества института выборов в России (Сулимов К.А.) Глава 14. Стилистика электорального поведения избирателей и организаторов «пермских» выборов в 2011-2012 гг. и проблема многоуровневой идентичности (Ковин В.С.) Раздел 5 . Практикум: «Молодежь в избирательном процессе современной России» Глава 15. Электоральный портрет современной российской молодежи в зеркале социологических опросов в городах Прикамья (Маркова Ю.С.) Глава 16. Формы участия молодежи в избирательной кампании (Ковин В.С.) Глава 17. Механизмы формирования гражданской позиции молодых избирателей (Беляева Н.М.) Обращение редакторов В 2007 г. известный российский политолог В.Я.Гельман в статье «Электоральные исследования в российской политологии: «нормальная наука» в «нормальной стране», характеризуя качество, состояние и тенденции развития электоральных исследований, писал, что «становление электоральных исследований в постсоветской России демонстрирует иную», по сравнению с политологией в целом, «познавательную перспективу». Он указывал на то, что российские электоральные исследования в большей степени позитивны, эмпирически и компаративистски ориентированы. «Позитивная сторона анализа здесь противостоит нормативному видению мира, эмпирическая – некритическому заимствованию чужих теорий (равно как и некритическому созданию собственных), а сравнительная – не основанным на научном знании представлениям об уникальности «особого пути России», или же, напротив, об универсальности всеобщих закономерностей» (Гельман 2007). Авторский коллектив настоящего учебного пособия постарался соответствовать заданной Гельманом планке: быть в main stream мировой политологии и объективно оценивать, не впадая в методологические ловушки растяжения концептов и проблемы сравнимости. Настоящее учебное пособие – результат исследований, которые в разные годы проводили ученые Пермского государственного национального исследовательского университета, Пермского государственного педагогического гуманитарного университета, Пермского филиала по изучению политических институтов и процессом Института философии и права УрО РАН, Тюменского государственного университета и Европейского Университета в Санкт-Петербурге. В центре внимания данного пособия – выборы как многоплановый и многоаспектный феномен. Авторы первого раздела, посвященного «истории выборов» к.полит.н Алла Боярова и магистр политологии Мария Григорьева – специализируются на изучении выборов, результаты их исследований вошли в тексты кандидатской и магистерской диссертаций, соответственно. Второй раздел пособия посвящен методологическим подходам и процедурам измерения выборов демократических и авторитарных режимах. Третья и четвертая главы пособия, посвященные выборам в условиях демократии, демократизации и авторитаризма, написаны выпускницей Пермского государственного национального исследовательского университета, магистром политологии Маргаритой Завадской (ЕУ СПб), которая в настоящее время работает над кандидатской диссертацией (PhD) во Флоренции (Италия). Пятая глава, написанная к.полит.н. Алексеем Гилевым отличается стилистически от предыдущих текстов: в форме эссе автор легко и непринужденно, доступным языком и посредством ярких примеров из политической и электоральной практики различных стран и эпох показал, как и при каких условиях возможен патронаж и клиентелизм на выборах. Как представляется, через призму феноменов клиентелизма и патронажа А. Гилев пришел к нетривиальному выводу о сравнимости электоральных практик в условиях демократии и авторитаризма. Следующая глава написана д.полит.н. Петром Пановым – одним из ведущих ученых-политологов и преподавателей Пермского государственного национального исследовательского университета. Глава посвящена измерению электоральных практик на конкурентных и неконкурентных выборах на основе сравнения регионов РФ. Третий раздел пособия – «Электоральные технологии и политические партии в современной России» - включает в себя главы, написанные в разные годы д.полит.н., профессором Пермского государственного национального исследовательского университета, директором Пермского филиала по изучению политических институтов и процессом Института философии и права УрО РАН, известным пермским политтехнологом Олег Подвинцевым. Обращаясь к проблематике избирательных технологий и их осмыслению в контексте электоральных исследований, Олег Подвинцев опирается на собственный по-настоящему богатый политтехнологический опыт. Глава, посвященная институту праймериз, написана начинающим исследователем - студенткой историко-политологического факультета ПГНИУ Региной Петровой. Материал, который вошел в основу данной главы, подготовлен в ходе работы над выпускным квалификационным исследованием и был представлен в феврале 2013 г. на конкурс научно-исследовательских работ студентов по электоральной проблематике, проводимый Избирательной комиссией Пермского края. Эта работа заняла на конкурсе призовое место. Автор десятой главы пособия - упоминавшийся уже Петр Панов, который, не изменяя своему пристрастию к использованию в политологических исследованиях математических методов анализа, на материале региональных выборов в России показал возможности измерения электоральных процессов с целью выявления случаев функционирования «доминирующей партии» в субнациональных электоральных системах. Последняя глава в третьем разделе – «Избирательная кампания В.В.Путина: язык плакатов на митингах» - написана молодой тюменской исследовательницей Дианой Наримановой. Материал, вошедший в главу – результат работы исследовательского коллектива ТюмГУ под руководством к.полит.н. А.Семенова, который отличает интерес к использованию методов дискурс-анализа. Четвертый раздел пособия «Дискуссионные понятия и новые подходы в электоральных исследованиях» включает в себя три главы, авторы которых д.и.н., профессор Любовь Фадеева, к.полит.н, доцент Константин Сулимов, к.и.н., доцент Виталий Ковин. Профессор Фадеева является основателем и идейным вдохновителем пермской политологической школы. Любовь Фадеева даже на ниве электоральных исследований не изменяет себе (своим профессиональным пристрастиям и свойственной ей исследовательской смелости) и обратилась к понятию «электоральная культура», с целью концептуализировать его. Политолог, гражданский философ и эксперт Константин Сулимов подготовил для пособия главу, написанную по результатам гражданского мониторинга качества выборов, осуществленного пермским центром ГРАНИ. Авторы мониторинга поставили перед собой амбициозную задачу – посмотреть на выборы не с точки зрения их результатов (явка, голосование, результаты и расклад политических сил), но с позиций качества выборов как процесса, в который включены избиратели: доступность и комфортность голосования, понятность электоральной информации и т.п. Кроме того, описанный К.Сулимовым пример мониторинга показывает, какие практические инновационные методы можно использовать в изучении таких публичных практик и процедур, как выборы. Четырнадцатая глава «Стилистика электорального поведения избирателей и организаторов «пермских» выборов в 20112012 гг. и проблема многоуровневой идентичности» подготовлена ученым из Пермского государственного педагогического гуманитарного университета В.Ковиным, чей исследовательский опыт дополняется на протяжении последних нескольких лет активным участием в пермской гражданской коалиции «За прямые выборы». Виталий Ковин, как и его коллеги по разделу, предлагает по-новому исследовать выборы и вводит понятие «электоральная идентичность». Заключительный, пятый раздел пособия, построен по принципу практикума. Авторы (к.полит.н. доцент кафедры политических наук ПГНИУ Наталья Беляева, к.и.н., доцент Виталий Ковин и магистрант философско-социологического факультета ПГНИУ Юлия Маркова ) специализируются на исследовании молодежи, ее политических ориентаций и электоральных предпочтений. Используя данные социологических опросов, проведенных в период электорального цикла 2011/2012 гг. Юлия Маркова написала электоральный портрет пермской молодежи. Так же как и Регина Петрова, Юлия была номинирована краевой избирательной комиссией в конкурсе на лучшую исследовательскую работу о выборах в 2013 гг. Последние две главы пособия написаны исследователями-практиками, которые активно не только исследуют современную российскую молодежь, но работают с нею. В содержательном отношении материал шестнадцатой и семнадцатой глав – это практические рекомендации по работе с молодежью с целью формирования у нее гражданской и правовой культуры, воспитания ответственных избирателей. Следует отметить, что это пособие является не только результатом исследовательских изысканий как маститых, так и начинающих ученых из разных университетов России, но и результатом многолетнего сотрудничества Пермского государственного национального исследовательского университета и Избирательной комиссии Пермского края. Как это уже отмечалось выше, две работы получили признание на конкурсе НИРС, организованном избиркомом. Кроме того, идея создания этого пособия была поддержана председателем ИКПК Тамарой Сайдаковой и ее коллегами в ходе обсуждения подготовки краевой научно-практической конференции «Выборы в современном мире: институты, процессы, практики», организованной кафедрой политических наук историко-политологического факультета ПГНИУ, Центром сравнительных исторических и политических исследований ПГНИУ и Избирательной комиссией Пермского края (апрель 2013 г.). Учебно-методическое пособие предназначено для студентов, обучающихся по направлению подготовки «Политология», преподавателей и всех интересующихся электоральной политикой. Авторы учебного пособия глубоко уверены, что выборы интересно, можно и нужно изучать вне зависимости от политической конъюнктуры и идеологических пристрастий исследователей. Надеемся, что пособие поможет читателю – студенту, молодому исследователю, а может быть просто интересующемуся политикой гражданину - разобраться в таком сложном и многоаспектном феномене как выборы. Раздел 1. Эволюция избирательной системы современной России Глава 1. Электоральные циклы в России в 1991-2012 гг. Выборы, как политический институт и процедуры, играют ключевую роль в современных политиях: и демократических, и авторитарных. Американский политолог Роберт Даль называл признаками современных демократических режимов «широко распространившееся, близкое к универсальному избирательное право», «справедливо организованные выборы, в которых исключено всякое насилие или принуждение», относительно высокую «зависимость правительства от избирателей и результатов выборов» (Даль, 1994). Вместе с тем, и современные авторитарные режимы повсеместно используют выборы разных уровней в т.ч. и в целях легитимации. История выборов в Российской Федерации также начинается с представления о том, что выборы – обязательный атрибут демократического государства, построение которого было одной из задач начала 1990-х г. Функционирование института выборов в России и его развитие позволяют судить о характере политического режима в стране на протяжении последних лет. Для понимания ключевых этапов развития института выборов в современной России необходимо выделить конкретные временные составляющие. В отечественной политической науке широко представлен концепт «электорального цикла». Политолог Яна Ашихмина вслед за Григорием Голосовым определяет электоральный цикл как «совокупность последовательно проводимых выборов ключевых органов власти или всех выборов в границах между ключевыми» [13]. Точкой отсчета каждого электорального цикла служат выборы в Государственную Думу РФ. Первый электоральный цикл, по мнению отечественных политологов, охватывает период 1993-1996 гг. [19]. В эти годы на федеральном уровне состоялись «учредительные выборы»: выборы в Государственную Думу РФ (декабрь 1993 и 1995 гг.) и выборы Президента РФ (июнь 1996 г.). Под «учредительными выборами» понимаются электоральные кампании по формированию ключевых органов власти государства в соответствии с демократическими принципами. Проведение «учредительных выборов» обусловлено заменой авторитарного режима демократическим и служит задачам построения свободного демократического государства. Парламентские выборы 1993 года проводились в соответствии с Указом президента Бориса Ельцина о поэтапной конституционной реформе, который был подписан в условиях противостояния Президента и Съезда народных депутатов, закончившегося, как известно, роспуском последнего. По оценке политолога Владимира Гельмана, в сложившейся ситуации «учредительные выборы» 1993 года служили не средством демократизации, а орудием максимизации власти победителей в конфликте президента и парламента» (Гельман, 1999). Кроме того, выборы в Государственную Думу были совмещены с референдумом по принятию новой Конституции, которая закрепляла приоритет президентской власти и подчиненный статус власти законодательной. В данном контексте парламентские выборы приобретали характер «второстепенных», президентские – «первостепенных» (Гельман 1999). Как писал Владимир Гельман, «учредительные выборы» 1993 года «нельзя было назвать полностью свободными» в виду явных нарушений. Ряд оппозиционных партий и политиков коммунистической и национально-патриотической ориентации не были допущены к участию в выборах (Фронт национального спасения, Российский общенародный союз, Конституционно-демократическая партия и др.); участники избирательной кампании не имели равного доступа к государственным СМИ для агитации и др. (Гельман 1999). Невзирая на широкое применение административного ресурса, провластная партия «Выбор России» потерпела относительную неудачу, получив по итогам выборов 15,51% голосов. Сенсацией стал результат ЛДПР, получившей наибольшее количество голосов избирателей - 22,91%. Тройку лидеров замыкала партия Коммунистическая партия России, получившая поддержку 12,40% избирателей. Выборы в Государственную думу 1995 года проходили в несколько иных условиях. Во-первых, особое значение имел факт перевыборов Государственной Думы: выборы состоялись по окончанию работы легислатуры прошлого созыва, в сроки установленные законодательством, что свидетельствовало о постепенной институционализации электорального процесса в России. Во-вторых, в отличие от выборов 1993 года к участию были допущены практически все партии, которые не испытывали ограничений в проведении агитации (Гельман 1999). Как и в 1993 году, результат выборов продемонстрировали высокий уровень протестного голосования. Наибольшее количество голосов было отдано партии КПРФ, набравшей 22,30%. Партия ЛДПР на сей раз показала второй результат с 11,18%. ВОПД «Наш дом – Россия» набрал 10,13% голосов. Наконец, череду «учредительных выборов» завершили выборы президента Российской Федерации, состоявшиеся в июне 1996 года. По словам депутата Государственной Думы II Созыва, члена партии «Яблоко» Виктора Шейниса, они были «не полностью свободными и полностью несправедливыми» (Гельман 1999). По мнению Владимира Гельмана выборы «продемонстрировали подрыв демократии демократическими средствами». Учитывая хорошие результаты оппозиционных политических сил, в частности КПРФ, на парламентских выборах 1993 и 1995 гг., логичным выглядело предположение о вероятности победы оппозиционного кандидата в Президенты. Кроме того, рейтинг президента Бориса Ельцина накануне избирательной кампании составлял лишь 5%. Однако максимальное использование административного ресурса, давление и дискредитация оппонентов, слабая избирательная кампания лидера КПРФ Геннадия Зюганова в итоге смогли привести Бориса Ельцина к победе. Впрочем, разрыв в количестве голосов был невелик: 35% против 32% голосов в первом туре, 53% против 40% по итогам второго тура. «Президентские выборы хотя и были частично свободными в смысле доступа к борьбе за власть, по крайней мере, основных кандидатов, но не были справедливыми в плане равенства прав кандидатов и их избирателей» – писал Владимир Гельман. Как отмечали наблюдатели, Борис Ельцин, одержавший победу на выборах 1996 года, оказался подорван физически и утратил былое политическое влияние. В этом контексте избирательному циклу 1999-2000 гг. придавалось особое значение. По мнению Владимира Гельмана, «стихийно сложившиеся в России неопределенность расстановки политических сил, гетерогенность правящей группировки и отсутствие явного доминирования того или иного актора накануне выборов 1999-2000 годов создают уникальную возможность … к демократическому режиму, в рамках которого формальные институты вообще и институт выборов в особенности имеют центральное значение» (Гельман 1999). Между тем, сложившая внутриполитическая ситуация обусловила триумфальную победу «партии власти», что привело к политическому моноцентризму и сокращению электоральных возможностей прочих политических сил. По итогам выборов проправительственный избирательный блок «Единство» получил поддержу 23,32% избирателей, уступив лишь КПРФ с 24,29% голосов. Как писал Владимир Гельман, данный результат стал следствием непростой внутриполитической ситуации, обусловленной террористической угрозе ввиду войны в Чечне. В этой ситуации Владимир Путин, назначенный премьер-министром, «продемонстрировал решительность и жесткое намерение уничтожить боевиков, и даже заявил в одном из интервью о намерении «мочить в сортире террористов», если придется» [15] Невзирая на то, что результат блока «Единство» оказался вторым, по сравнению с выборами 1995 года «партия власти» смогла радикально увеличить уровень поддержки. Как писал политолог Ростислав Туровский, «в области электоральной поддержки партии власти» произошли «наиболее радикальные изменения». Если «в 1995 году партия «Наш дом – Россия» получила поддержку 10% избирателей, то в 1999 году суммарный результат «партии власти» (которая фактически была представлена тремя внтуриэлитными блоками, конкурирующими за власть: «Медведь» («Единство»), «Отечество – Вся Россия», «Наш дом - Россия) составил 37,8%» (Туровский, 1999). Среди других итогов избирательной кампании 1999 года Ростислав Туровский называл сокращение электоральной поддержки левых политических сил; неизменность уровня поддержки либеральных, антикоммунистических объединений; сокращение уровня поддержки национально-патриотических объединений, а также мелких политических движений «центристской или идеологически невыраженной популистской ориентации». В конце 1999 года президент Борис Ельцин озвучил решение о досрочном уходе с поста, назначив и.о. президента РФ Владимира Путина. Совет Федерации назначил внеочередные выборы президента на 26 марта 2000 года, основная интрига которых заключалась в вопросе о том, сможет ли Владимир Путин набрать необходимые для победы голоса уже в первом туре или потребуется второй тур голосования. По итогам голосования 26 марта 2000 года Владимир Путин заручился поддержкой 52,9% избирателей, Геннадий Зюганов – 29,2%, Григорий Явлинский – 5,8%, Владимир Жириновский – 2,7%. По итогам второго избирательного цикла Владимир Гельман писал о том, что «второй электоральный цикл в России, хотя и не стал шагом вперед в сторону демократизации, не стал и шагом назад». В условиях, «когда едва ли не все ресурсы, доступные государственному аппарату, были брошены на победу правящей группировки над своими конкурентами, они (выборы – прим.) все же оставались свободными, так как никто из значимых участников не был исключен из предвыборной борьбы». В 2003 году, по сравнению с предыдущим электоральным циклом, «партия власти» смогла улучшить свои электоральные позиции Согласно итогам выборов 7 декабря 2003 года, партия «Единая Россия», созданная в декабре 2001 года путем слияния политических объединений «Единство», «Отечество» и «Вся Россия» получила 37,56% голосов избирателей. КПРФ показала второй результат, набрав 12,61 % голов. На третьем месте оказалась ЛДПР с 11,45%. Либеральные политические силы, представленные партиями «Союз правых сил» и «Яблоко» не смогли преодолеть 5% электоральный порог. Они были представлены только одномандатниками, в составе 6 человек. Владимир Гельман назвал результат партии власти «сфабрикованным большинством» - следствием «целой комбинации институциональных и политических факторов». «В пропорциональной части избирательной системы ее преимущество было усилено сочетанием сравнительно высокой общесистемной фрагментации и массового голосования против всех списков, писал политолог. - В одномандатной части успеху “Единой России” способствовало отсутствие территориальных баз поддержки у основных оппозиционных партий, в результате чего небольшое электоральное преимущество ведущей партии обернулось колоссальным превосходством при распределении мест. Наконец, реализация латентных коалиционных стратегий в одномандатных округах позволила рекрутировать во фракцию “Единой России” массу депутатов, которые не были с ней формально связаны в период избирательной кампании» (Голосов 2005). Как писала Оксана Гаман-Голутвина, «по итогам выборов2003 исполнительная власть получила практически полный контроль над парламентом» (Гаман-Голутвина 2004). Последовавшие выборы президента 2004 года также не несли в себе какой-либо интриги. Если выборы в Государственную Думу воспринимаются как репетиция, прелюдия к ключевым выборам страны – выборам Президента, то победа «партии власти» в 2003 году уже свидетельствовала о высоком уровне поддержки инкумбента Владимира Путина. По итогам выборов 14 марта он заручился поддержкой 71,2% избирателей. Вскоре после избрания Владимира Путина президентом РФ началось изменение избирательного законодательства. Прежде всего, речь идет об отмене прямых выборов глав регионов, которая была озвучена Владимиром Путиным в сентябре 2004 года. По версии Ростислава Туровского в «президентской администрации желание назначать, а не избирать губернаторов не умирало никогда». Это стремление, судя по всему, совпало и с настроением электората. Согласно данным ФОМ, начиная с 1997 года число респондентов, полагающих, что главу субъекта РФ должны избирать жители, медленно, но верно сокращалось: с 85% в январе 1997 год до 61% в сентябре 2004 года. При этом росло число сторонников назначения глав: с 7% в январе 1997 года до 25% в сентябре 2004 года. Как представляется, усталость электората от выборов могла произойти под воздействием ряда тенденций. По оценке исследователей, именно на первый срок президентства Владимира Путина (2000-2004 гг.) приходится основной пик конкурентных выборов глав субъектов РФ, для которых было характерно соперничество между «устоявшимися региональными элитами и новыми политическими акторами» (Ашихмина 2010). Вплоть до отмены выборов в 2004 году тенденция к усилению конкурентности сохранялась. С другой стороны, увеличивалось предсказуемость выборов, связанная с появлением «крупных игроков, способных монополизировать электоральное пространство». Конкурентные выборы с предсказуемым финалом демонстрировали, что выборы превращаются в декоративный институт, «спектакль», унижающий гражданское достоинство участвующих в нем избирателей. В данном случае возникало представление об отсутствии целесообразности проведения выборов и уместности прямого назначения глав субъектов РФ сверху. «Серия губернаторских выборов в конце 2003 – начале 2004 г. лишний раз подтвердила, что население многих регионов устало от своих руководителей. Низкая явка на выборы, невысокие рейтинги одобрения деятельности губернаторов (45-47%, что даже ниже, чем аналогичный показатель у российских СМИ), негативные оценки экономического положения в собственных регионах (только 12% россиян оценивают его как хорошее) – все это создает благоприятный политический фон для реформирования институтов исполнительной власти на местах», - делали вывод исследователи ВЦИОМ. Одновременно с идеей отмены прямых выборов глав регионов было озвучено введение полностью пропорциональной системы на выборах в Государственную Думу. В последующие годы происходило ужесточение электорального законодательства. Так, в 2005 году Президент подписал закон «О внесении изменений в законодательные акты РФ о выборах и референдумах и иные законодательные акты РФ». Данный ФЗ предписывал отмену избирательных блоков и повышение заградительного барьера до 7%. В 2006 г. вступил в силу закон, отменяющий право избирателя на выборах всех уровней голосовать против всех кандидатов и списков. Впоследствии законодательно был отменен минимальный порог явки избирателей на выборах всех уровней. Как представляется, данные новшества можно расценивать как кампанию по подготовке к очередному избирательному циклу 2007-2008 гг., которому предстояло решить т.н. «Проблему 2008» - передачу президентской власти преемнику Владимира Путина. Изменения электорального законодательства были признаны упорядочить электоральный процесс и снизить долю неопределенности с целью избрания на пост Президента РФ преемника Владимира Путина – Дмитрия Медведева. На парламентских выборах 2 декабря 2007 года лидером оказалась партия «Единая Россия», набравшая 64,30% голосов избирателей, что превысило результат 2003 года. На втором и третьем месте по числу голосов оказались КПРФ и ЛДПР, набрав 11,57% 8,14% голосов соответственно. Как отмечает Яна Ашихмина, благодаря изменению законодательства о выборах, «удалось добиться присутствия в органах власти только тех партий, которые готовы к «конструктивной» работе с правительством и Президентом РФ». Выборы президента РФ 2008 года вполне предсказуемо не принесли каких-либо сюрпризов. Победителем предвыборной гонки стал преемник Владимира путина – Дмитрий Медведев. Он победил, набрав 70,28% голосов избирателей. По оценке Владимира Гельмана, «хотя электоральный цикл 2007–2008 годов сопровождался злоупотреблениями в ходе подсчета голосов и жестким давлением на противников режима в духе «закручивания гаек», его политические итоги не встретили сколь-нибудь заметного сопротивления в обществе (более того, в ряде исследований было зафиксировано, что избиратели скорее склонны оценивать выборы как «честные» и «справедливые»)» (Гельман 2012). Вскоре после избрания Дмитрия Медведева президентом РФ федеральная власть продолжила реформу избирательного законодательства, причем движение было направлено в сторону либерализации. Так в 2009 году Дмитрий Медведев подписал поправки, предоставляющие федеральному списку кандидатов в Госдуму, получившему от 5% до 7% голосов, один-два депутатских мандата. Тем не менее, либерализация избирательного законодательства не решала проблем, связанных с отсутствием возможностей для представительства политической оппозиции. Возможно, данное обстоятельство и обусловило развитие ситуации в 20112012 гг. «Результаты электорального цикла 2011–2012 годов и его политические последствия стали неожиданными для большинства участников и наблюдателей российского политического процесса, - писал Владимир Гельман. - В преддверии кампании практически все оценки строились на том, что «партия власти» «Единая Россия» («ЕР»), опираясь на государственный аппарат на всех уровнях, доминирование в СМИ и поддержку популярных в глазах населения лидеров страны, без особого труда получит подавляющее большинство мест в Государственной Думе. Тем самым, как предполагалось, она откроет дорогу триумфальному возвращению Владимира Путина в кресло главы государства в марте 2012-го. Однако исход думского голосования 4 декабря 2011 года обманул эти ожидания» (Гельман 2012). По официальным данным, на выборах в Государственную Думу 4 декабря 2011 года партия «Единая Россия» получила 49,32% голосов, что значительно уступает показателям предыдущих циклов. Впрочем, многочисленные свидетельства о нарушениях в ходе выборов давали поводы для суждений о том, что реальный уровень поддержки партии на выборах еще ниже. КПРФ и ЛДПР, традиционно идущие следом, напротив, улучшили свой результат, набрав 19,19% и 11,68% голосов соответственно. Впрочем, в данном случае необходимо учитывать, что голосуя за КПРФ и ЛДПР, часть избирателей, тем самым, голосовала против «Единой России». Накануне выборов был весьма растиражирована электоральная стратегия, предложенная блогером Алексеем Навальным: за любую партию - против «Единой России». Неоднозначно восприняла общественность и «рокировку» внутри тандема. По оценке Владимира Гельмана, сценарий «обратной замены» этих игроков (В. Путина и Д. Медведева – прим.) в электоральном цикле 2011–2012 годов предполагался «по умолчанию», но не был публичным. Но режим не слишком заботился об этих рисках, которые воспринимались как отдаленные по времени и «одноразовые». Поясняя причины осложнений избирательных кампаний для режима, В.Гельман писал: «Между тем, именно высокие издержки «обратной замены» как раз и стали той стрелой, которая попала в «ахиллесову пяту» режима через четыре года после первой стадии операции «Преемник». В итоге на выборах президента РФ 4 марта 2012 года Владимир Путин набрал 63,60% голосов, что также было ниже результата 2004 года. Особое звучание накануне электорального цикла 2011-2012 гг. приобрела и проблематика, связанная с выборами глав регионов, точнее их фактическим отсутствием. Дискуссии о порядке наделения полномочиями глав субъектов федерации приобрели новое звучание в 2009 и, особенно в 2010 году. Причина тому - ряд несколько совпавших факторов. Во-первых, в 2009 г. федеральный центр с очевидной прямотой взял курс на смену губернаторов – «тяжеловесов», которых предпочитали не трогать ранее. В 2009 году ушел в отставку глава Свердловской области Эдуард Россель. 8 февраля 2010 года был смещен с должности глава Ханты-Мансийского автономного округа (ХМАО) Александр Филиппенко. Лишился своего поста и губернатор ЯНАО Юрий Неелов. Весной 2010 года ушел со своего поста губернатор Челябинской области Петр Сумин. Летом 2010 года в отставку ушел политик-долгожитель президент Башкортостана Муртаза Рахимов. Апофеозом серии отставок губернаторов – «тяжеловесов» и долгожителей стало смещение с поста мэра Москвы Юрия Лужкова. Его скандальная отставка состоялась досрочно, 28 сентября 2010 года «в связи с утратой доверия Президента Российской Федерации» [9]. Второй важный фактор связан с тем, что пришло время подводить первые итоги наиболее значимых назначений в субъекты федерации губернаторов - «варягов». Показателен случай Калининградской области. Незадолго до истечения срока полномочий Георгия Бооса, в Калининграде состоялась массовая акция протеста. 30 января на митинг оппозиции вышло около 10 тыс. человек [7]. Собравшиеся, первоначально требовавшие отменить транспортный налог, в итоге заявили о необходимости отправить в отставку не только губернатора области Георгия Бооса, но и премьер-министра страны Владимира Путина вместе с правительством. Акции протеста также проходили в Самаре и Пензе. Смелая политика федерального центра, в результате которой были смещены со своих должностей губернаторы – «тяжеловесы», привела к появлению конфликтных ситуаций в ряде регионов. Важно то, что губернаторы «тяжеловесы» одновременно являлись политиками – долгожителями, которые в свое время прошли не одну избирательную кампанию, выиграв выборы на конкурентной основе. При этом многие губернаторы - назначенцы не соответствовали имиджу «эффективного менеджера». Это являлось важным аргументом, который позволял элите использовать протестный потенциал региона и выводить людей на улицы, выдвигая наряду с социальными лозунгами заявления политического характера. О необходимости возращения выборности глав регионов свидетельствовали и данные социологических опросов. По данным ФОМ, в 2011 году по сравнению с 2005 годом радикально поменялось соотношение числа сторонников и противников выборов. Если, в 2005 году 35% респондентов выступали за выборы, 35% - против. В 2011 году в пользу выборов высказывалось уже 40%, тогда как против них – 21%. В конце 2011 года – начале 2012 были предприняты изменения в законодательстве либерального характера. 16 января 2012 года Президент Дмитрий Медведев внес проект закона об изменении порядка наделения полномочиями глав регионов, который предполагал избрание губернатора на основе всеобщего равного и прямого избирательного права при тайном голосовании. Закон вступил в силу в начале мая 2012 года. Либерализация законодательства также коснулась избирательной системы. В 2011 года были приняты поправки, снижающие электоральный барьер на выборах в Государственную Думу с 7% до 5% с 2016 года. Тогда же было заявлено о возвращении выборов в Государственную Думу по одномандатным округам. Соответствующий законопроект был внесен на рассмотрение Государственной Думы 1 марта 2013 года. Согласно законопроекту, принимать участие в выборах смогут и самовыдвиженцы. Однако вместе с тем, в апреле 2013 года президент Владимир Путин подписал закон, дающий возможность регионам переходить от прямых выборов к системе фактических назначений. Планируется, что парламентские партии будут предлагать Президенту РФ кандидатуры на пост главы региона. Президент, в свою очередь, будет вносить на рассмотрение региональных легислатур трех претендентов на данный пост. Данный шаг можно интерпретировать как пересмотр политики Дмитрия Медведева. В принятом решении прослеживается более жесткий управленческий стиль Владимира Путина. По оценкам политических экспертов, в России сложился режим электорального авторитаризма. Владимир Гельман описывает данный режим следующим образом: «в таких режимах институт выборов имеет вполне реальное значение: в них допускается участие различных партий и кандидатов – в отличие от «классического» авторитаризма, при котором преобладают «выборы без выбора» … Но формальные и неформальные правила таких выборов предполагают высокие входные барьеры, заведомо неравный доступ участников к ресурсам, систематическое использование государственного аппарата в целях максимизации голосов, поданных за правящие партии и кандидатов, злоупотребления в пользу последних на всех стадиях выборов, в том числе при подсчете голосов» (Гельман 2012). Впрочем, внутриполитические процессы последних лет, отражающиеся на результатах выборов, свидетельствуют о наличии запроса на либерализацию политического режима, игнорировать который власти будет все сложнее и сложнее. Список источников и литературы 1. «Медведевцы» готовят по всей стране необычные митинги: за модернизацию России, прямые выборы губернаторов и реальную многопартийность. [Электронный документ] – URL: http://www.ura.ru/content/svrd/15-02-2010/news/1052110176.html; 2. Возврат к прямым выборам губернаторов – вопрос времени. [Электронный документ] – URL: http://fom.ru/obshchestvo/10043 3. Инициатива В. Путина о новом порядке избрания губернаторов. [Электронный документ] – URL: bd.fom.ru/report/map/dominant/dominant2004/dom0439/dd044029 4. Коммунисты вооружаются мячом. [Электронный документ] – URL: http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1322807; 5. Кому мешали губернаторские выборы? [Электронный документ] – URL: www.democracy.ru/article.php?id=689 6. Население о губернаторах [Электронный документ] – URL: http://wciom.ru/index.php?id=268&uid=907 7. Операция «Чистая площадь» [Электронный документ] – URL: http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1323775 8. От ставки до отставки [Электронный документ] – URL: http://www.ng.ru/politics/201002-01/1_otstavka.html; 9. Указ о досрочном прекращении полномочий мэра Москвы [Электронный документ] – URL: http://www.kremlin.ru/news/9052 10. Ханты–Мансийск. Митинг в поддержку Филлипенко [Электронный документ] – URL: http://www.ura.ru/content/khanti/10-02-2010/articles/1036254730.html; 11. Гельман В. «Учредительные выборы» в контексте российской трансформации [Электронный документ] – URL: http://ecsocman.hse.ru/data/206/333/1217/005gELXMAN.pdf 12. Ашихмина Я.Г. Выборы губернаторов в России: конкурентность и предсказуемость (1991-2005 гг.). – Екатеринбург, 2010. - С.57. 13. Выборы и электоральная политика. Словарь. С. 145. 14. Гаман-Голутвина О. Российские партии на выборах: картель “хватай-всех” [Электронный документ] – URL: www.politstudies.ru/N2004fulltext/2004/1/9.htm 15. Гельман В. Второй электоральный цикл и трансформация политического режима в России [Электронный документ] – URL: http://old.eu.spb.ru/socio/files/cycle_2s.pdf 16. Гельман В. Режим, оппозиция и вызовы электоральному авторитаризму в России [Электронный документ] – URL: http://magazines.russ.ru/nz/2012/4/ge4.html 17. Голосов Г. Сфабрикованное большинство: конверсия голосов в места на думских выборах 2003 г. [Электронный документ] – URL: www.studmed.ru/view/golosov-gvsfabrikovannoe-bolshinstvo-konversiya-golosov-v-mesta-na-dumskih-vyborah-2003g_2cf09d595ae.html 18. Даль Р. Полиархия, плюрализм и пространство // Вопросы философии-1994-3. 19. Первый электоральный цикл в России (1993–1996). / Общ. ред.: В.Я. Гельман, Г.В. Голосов, Е.Ю. Мелешкина. – М.: Издательство “Весь Мир”, 2000. 20. ПОДВОДЯ ИТОГИ: РЕЗУЛЬТАТЫ РОССИЙСКИХ ВЫБОРОВ 1993–1996 гг. [Электронный документ] – URL: http://feelosophy.narod.ru/Vb_93_96/ch_8.htm#pg22 21.Туровский Р. Парламентские выборы 1999 г.: региональные особенности [Электронный документ] – URL: http://www.electoralgeography.com/new/ru/articles Вопросы для самоконтроля 1. 2. 3. 4. 5. Что исследователи вкладывают в понятие «электоральный цикл»? Какие критерии служат для выделения электоральных циклов в России? Что отличает электоральные циклы 2000-х гг.? Какие факторы влияют на результаты электорального цикла в России? Что собой представляет «режим электорального авторитаризма»? Каковы его последствия для избирательного процесса в России? Глава 2. Реформа законодательства о выборах на региональном уровне в современной России: институциональные эффекты и политические последствия. Электоральный опыт российских регионов во многом является уникальным с точки зрения электоральных институтов, электорального законодательства и реализованных избирательных реформ. Российский опыт отражает уникальное многообразие форм электоральных институтов и моделей их трансформации. Располагая в 1990-е годы почти полной свободой в создании новой системы органов региональной власти, субъекты РФ продемонстрировали широкий спектр различных вариантов в т.ч. и избирательных систем. Самой распространенной избирательной системой на выборах в региональные законодательные собрания была система простого большинства в одномандатных округах. Но имелись также системы большинства с многомандатными округами различной величины, причем комбинации одномандатных и многомандатных округов могли быть довольно причудливыми. Существовали смешанные мажоритарно-пропорциональные системы, причем численная величина каждого из компонентов также была индивидуальной. Действовали системы ротационных выборов. Один из субъектов (Свердловская область) учредил двухпалатных региональный парламент. Даже системы выборов глав субъектов, которые могут избираться только по мажоритарным системам, варьировались между системами простого и абсолютного большинства. Это различие касалось, в том числе, и численного состава законодательных собраний. Кроме того, практически не прослеживалось (и не прослеживается до сих пор) какой-либо закономерной связи между численностью региональной ассамблеи и численностью населения в регионе. И если обратиться к так называемому «закону кубического корня» (сформулированному, в первую очередь, для общенациональных парламентов), в соответствии с которым численный состав законодательного органа должен примерно быть равен кубическому корню из числа членов данного сообщества, то ни одна региональная ассамблея, не будет и приблизительно соответствовать данному принципу. Начиная с 2003 г. во многих субъектах РФ имело место некоторое увеличение численности законодательных собраний, но это не изменило ситуацию. За рассматриваемый период времени способ вступления в должность главы исполнительной власти менялся дважды. Система президентских назначений, существовавшая в первой половине 90-х годов, постепенно была заменена прямыми выборами, а с февраля 2005-го года выборы сменила система наделения полномочиями. Первые главы регионов были назначены Борисом Ельциным в самом начале 1990х годов. Где-то данные ставленники смогли утвердиться, подчинив себе местные элиты, которые признали в них своих лидеров и проявили лояльность в обмен на те, или иные выгоды, полученные от губернаторов. Где-то на первых же всеобщих прямых выборах к власти вернулись представители партийных и хозяйственных региональных верхов. Возможность дальнейшего усиление позиций исполнительной власти, заложенная в Конституцию РФ 1993 года и региональные уставы, наряду с персонификацией политических процессов возвысили институт главы региональной исполнительной власти в региональной и общероссийской политической системе. Прямые всеобщие выборы губернаторов позволили политикам, занимающим эту должность, стать доминирующими акторами в региональных политических процессах. В течение всего периода существования прямых губернаторских выборов наблюдалось неуклонное увеличение процента успешного сохранения губернаторами своих должностей посредством переизбрания. Региональные элиты отдавали явное предпочтение в пользу мажоритарных избирательных систем в одномандатных округах, это давало возможность исполнительной власти сохранить контроль над региональным законодательным собранием посредством участия в формировании его персонального состава. Российская электоральная история свидетельствует о том, что формирование персонального состава депутатского корпуса на региональных выборах особенно в мажоритарных округах в значительной степени зависело от главы региона, использовавшего доступный ему административный ресурс. В результате таким образом организованных выборов складывался стабильный персональный состав легислатуры, состоящий из лояльных и уже проверенных сторонников губернатора. В такой ситуации потребность в новых фигурах на данной политической арене не только не возникала, но и являлась опасной для тех, кто эту арену контролирует. Во многих странах для депутатов представительных органов власти существует институциональная возможность выдвинуть свою кандидатуру на следующий срок. В России эта возможность для депутатов региональных законодательных собраний наличествовала и ничем не была ограничена. Это создавало значительные ограничения для новых политиков и, как следствие, снижало градус политической конкуренции на выборах. Однако исключение создавали те случаи, когда в конфликте с губернатором находился сильный мэр административного центра региона или влиятельные бизнес-группы. Российские региональные выборы 1990-х годов отличает такое явление, как президенциализация (presidentialization) политики. Данное явление в контексте электоральной политики заключается в том, что первостепенное значение приобретает личность самого кандидата, а не политическая программа партии, которую он представляет. Опыт других стран показывает, что особенно ярко явление президенциализации заявляет о себе там, где еще не сложилась устойчивая партийная система, а у избирателей не сформировались устойчивые политические и идеологические взгляды. Если в государстве еще не существует политических партий с высоким авторитетом в глазах избирателей, то политики, депутаты не имеют оснований прибегать к использованию партийного имени и, скорее всего, предпочтут работать над своей собственной репутацией, используя ее в ходе избирательных кампаний, а не партийный бренд. Такое отношение к партийному бренду было обусловлено тем, что он скорее работал на сужение потенциального электората, не принося никакой пользы и ограничивая актору свободу политических действий. Одним из следствий данной ситуации является то, что на протяжении всего рассматриваемого периода на выборах в мажоритарных округах наблюдается большое количество «случайных» кандидатов и «пешек» в чужой борьбе, призванных оттягивать голоса у главных соперников и набирающих лишь десятые доли процента избирательских голосов. По мере того, как политические партии становились более активными участниками регионального электорального процесса, в избирательные бюллетени и партийные списки включалось все большее количество кандидатов с известными в регионе именами, баллотирующихся лишь с целью привлечения голосов избирателей, но не намеренных получать мандат на самом деле. Новая политика федерального центра, началом которой можно считать избрание Владимира Путина президентом Российской Федерации, существенным образом затронула регионы, отразившись на их собственной политической жизни и на их роли в политической жизни всего государства. Новации 2000 г. в отношениях между центром и регионами предполагали усиление политической субординации и были реакцией федеральной элиты на неудачи в укреплении позиций федерального центра в субъектах Российской Федерации в конце 1990-х гг. В 2001 году был принят федеральный закон «О политических партиях», согласно которому политические партии с 14 июля 2003 года стали единственным видом избирательного объединения на федеральных и региональных выборах. Одно из основных положений данного закона касалось запрета региональных политических партий, которые в большинстве случаев играли роль электоральных машин, будучи созданными губернаторами с целью обеспечить формирование лояльных законодательных собраний в ходе очередных выборов. Новая редакция ФЗ «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации», принятая в 2002 году, изменила порядок формирования региональных легислатур по смешанной системе. Кроме того, в 2003–2005 годах был принят ряд поправок к вышеупомянутым законам, ужесточающих организационные требования к политическим партиям. Пропорциональный элемент, введенный в избирательные системы, обеспечил прохождение в региональную ассамблею членов политических партий, которые могли не отличаться лояльностью по отношению к региональным властям. Эти нововведения усилили позиции «Единой России» как партии власти, которая стала важнейшим политическим институтом, связывающим центральный и региональный уровни власти. Следует отметить, что реформированию подверглись и другие компоненты региональных избирательных систем. Например, численный состав региональных легислатур. Решение об изменении или сохранении определенного количества депутатских мест диктовалось не правовыми или нормативными соображениями, а являлось следствием расстановки политических сил в регионе. С одной стоны, в увеличении численности представительного органа власти заинтересованы все кандидаты в депутаты, в то время как для глав регионов более удобен небольшой по численности парламент, который будет легче контролировать. С другой стороны, кандидаты от лидирующих партий в значительной мере были заинтересованы в увеличении пропорциональной части, поскольку это повышало их шансы на прохождение в парламент. Хотя и для них оставалась важной возможность избираться в округе. Но больше всего в увеличении числа избирательных округов были заинтересованы независимые кандидаты, для которых это был единственный способ участия в выборах. Наличие определенной мажоритарной системы было важно и для представителей малых партий, чьи списки традиционно не получали большой поддержки населения. В большинстве регионов количество избирательных округов сократилось вдвое: численность законодательных собраний осталась прежней, но половину от этой численности составили депутаты, избираемые по пропорциональной системе. Кроме того, там, где было нечетное число депутатов, депутатский корпус был увеличен на одного человека, чтобы создать равные плюральную и пропорциональную части. Там, где сохранилось дореформенное нечетное количество депутатов, у депутатоводномандатников оказалось в региональном парламенте на одно место меньше, чем у «списочников». Некоторые регионы, перед тем как разделить свои парламенты на две равные половины, в большей или меньшей степени увеличили численность своих законодательных собраний, что позволило сокращать количество мажоритарных округов не столь радикально. Вместе с тем, были регионы, которые даже сократили численность депутатского корпуса своих легислатур в ходе реформирования. В результате реформы пришел конец существованию систем ротационных выборов. Серьезный удар реформа нанесла также такой разновидности внутри мажоритарных избирательных систем, как многомандатные избирательные округа. Одной из причин отказа от многомандатных округов было то, что такие округа в России институционально способствовали успеху и прохождению в парламент независимых кандидатов и кандидатов от малых партий. Напротив, а отличие от одномандатных округов, где победитель будет только один, и, скорее всего, это будет представитель той политической силы, которая на момент выборов сосредоточивает власть в своих руках, в странах, где у избирателей наблюдается ярко выраженная и устойчивая партийная идентификация, многомандатные округа способствуют большему успеху лидирующих партий. Наиболее удачным для политических партий в российских регионах был период рубежа 2004-2005 годов, когда среднее число партий, участвующих в выборах в законодательные собрания равнялось семи, а федеральная «партия власти» «Единая Россия», не была безоговорочно доминирующей. Этому способствовали ресурсы и политика, реализуемая на местах губернаторами. Способность губернаторов оказывать влияние на выборы была продемонстрирована в ходе федеральных думских выборов 1999 года, когда блок «Отечество – вся Россия», несмотря на широкомасштабную борьбу с ним в ходе предвыборной кампании, набрал подавляющее большинство голосов в тех регионах, главы которых входили в партийное руководство. Однако, после введения на выборах в региональные легислатуры пропорционального компонента губернаторы, дабы обеспечить самим себе поддержку, выбирали стратегию «дружбы» с несколькими федеральным партиям. Это, однако, не способствовало укреплению позиций федерального центра, поэтому последовал новый раунд изменений регионального избирательного законодательства. В 2004 году (и до 2012 года) прямое избрание населением региона высших должностных лиц субъектов Российской Федерации было изменено на избрание региональными законодательными органами власти по представлению Президента России, что в законодательном смысле повысило значение региональных легислатур и региональных депутатов. Однако, серьезным новшеством, возникшем в результате данных законодательных изменений, стало получение президента непосредственным правом распускать региональные законодательные собрания (ранее Президент должен был внести проект соответствующего закона в Государственную Думу). Отмена прямых выборов глав исполнительной власти сменила ответственность перед избирателями на ответственность перед президентом. Разрыв связи между главами субъектов и рядовыми избирателями способствовал активному вовлечению первых в политическую жизнь «Единой России», ставшей проводником политики федерального центра на местах. После отмены прямых губернаторских выборов федеральный центр стал активно использовать ресурсы глав регионов на выборах депутатов региональных легислатур. Начиная с 2006 года ранее избранные населением региона и сумевшие сохранить свой пост губернаторы, которые будучи наделенными губернаторскими полномочиями, приобрели статус выдвиженцев партии власти. В большинстве случаев федеральный центр наделял главу региона полномочиями до выборов депутатов региональных заксобраний, демонстрируя оказанное ему доверие со стороны и партии и президента страны и используя его в качестве ключевого агента на федеральных выборах. Аналогичная стратегия прослеживается и применительно к парламентским выборам 2007 года, на период, предшествующий проведению которых, пришлось подавляющее большинство случаев наделения полномочиями, три четверти из которых были фактическим досрочным «переназначением». Все указанные выше законодательные и соответствующие им практические изменения явились частью целенаправленно реализовывавшегося комплекса мер, которые были направлены на устранение сложившейся ранее политической асимметрии и создание единого формата отношений между федеральным центром и российскими, а также на устранение в регионах и с регионами. Тем не менее, типичные для регионов конфликты в большинстве своем сохранились и после проведенных реформ. Причин тому несколько. В современной России существует вполне определенная логика возникновения и развития конфликтов на уровне регионов, основы которых находятся в советском прошлом. Главным стабилизирующим фактором в регионе можно считать феномен персонифицированной, личной региональной исполнительной власти, воплощенной в фигуре главы региона, в данном случае - губернаторе. Данный феномен возникает вследствие особенностей политико-географического устройства государства: значительная удаленность большинства территорий от федерального центра, а также их большие территориальные размеры, к которым добавляются традиции авторитарного прошлого. Ситуация политической нестабильности на уровне субъекта федерации также обычно связывается с наличием неких иных, помимо главы региона, властных структур, которые могут становиться определенными альтернативными центрами сосредоточения власти. Их возникновение может быть связано и с теми институциональными изменениями, которые могут быть инициированы федеральным центром, устанавливающим для регионов общие правила и институциональные рамки политической игры. На уровне регионов возможно возникновение конфликтов между главой исполнительной власти, стремящимся контролировать все на «своей» территории и теми группами или институтами, которые стремятся не попасть под этот контроль или выйти из-под него. Наличие таких конфликтов зачастую сопровождается персональной борьбой за власть. Губернатор, утверждаясь в качестве главного политического актора в регионе, стремится найти способы борьбы с другими политическими группами или политическими институтами, которые могут восприниматься как конкуренты в борьбе за власть и как основа становления политической оппозиции. Таким образом, можно выделить два основных типа конфликтов в регионах России в 1990-е и 2000-е гг.: 1) конфликт между исполнительной и законодательной властями (губернатор VS законодательного собрания); 2) конфликт между региональным уровнем государственной власти и местным самоуправлением (губернатор VS мэр региональной столицы). Особо следует выделить последний тип. Мэры крупных городов, административных центров, особенно в 1990-е гг., имели возможность начать и развивать конфликт с губернаторами, поскольку обладают сопоставимым объемом ресурсов, учитывая большую экономическую развитость городов, и меньшую – региональной периферии. В ходе таких конфликтов они стремятся обеспечить себе базу поддержки в региональном законодательном собрании, проводя на выборах туда своих людей, в том числе из числа депутатов городских представительных органов власти. Существовавшая в 1990-е гг. в России институциональная возможность для депутатов представительного органа власти одного уровня участвовать в выборах законодательных собраний более высокого уровня, сохраняя за собой прежнюю позицию (что не является столь уж естественным для мировых электоральных практик), давала мэру возможность легко использовать на региональных выборах известных населению политиком из числа городских депутатов, которые в большинстве случаев подчинялись мэру так же, как региональные депутаты губернатору. Данная задача упрощалась для глав городов тем обстоятельством, что в подконтрольных им городах зачастую была сосредоточена значительная часть регионального электората. В 2000-е гг. основным показателем активного участия мэра в региональном политическом процессе являлось наличие его имени, либо имени его ближайших союзников, в списке одной из политических партий: в списке партии «Единая Россия», если глава города – союзник губернатора, в списке другой партии, прежде всего «Справедливой России», если мэр – соперник губернатора. Однако по мере укрепления вертикали власти появлялись препятствия для разворачивания особенно острой внутрирегиональной политической борьбы между различными политическими и финансовыми силами и отдельными акторами на региональной электоральной арене. Такой тип конфликта, как конфликт между региональными властями и федеральной властью в 1990-е гг. был не редким явлением. Особенно ярко этот тип конфликта проявился в ходе думских выборов, 1999 г., когда избирательные блоки «Отечество» и «Вся Россия», возглавляемые главами субъектов, выступили серьезно силой, символизировавшей т.н. «региональную фронду». В 2000-е публичное противостояние было сведено к минимуму, но в ряде субъектов можно проследить скрытую борьбу за влияние между губернаторами и структурами федерального центра. Однако центр обычно предпочитает продолжать сотрудничать с уже назначенным губернатором, нежели провоцировать ситуацию нестабильности в ходе операции по его замене. Региональная избирательная реформа положила начало набирающей обороты тенденции роста значимости партийной принадлежности для успеха политика на очередных выборах. Это явилось дополнительным инструментом контроля, осуществляемого федеральным центром над регионами в условиях доминирования «Единой России». Следует отметить, что становление партийного влияния в регионах проходило медленно, с большим трудом, и вряд ли могло иметь успех без институциональных преобразований, инициированных сверху. В 1990-е – начале 2000-х гг. в большинстве рассматриваемых регионов депутаты-самовыдвиженцы в парламенте были в абсолютном большинстве (один-два депутата, выдвинутых какой-либо политической силой), за исключением тех немногих случаев, когда в регионах действовали местные политические объединения, созданные сильным губернатором, мэром административного центра, либо другой мощной региональной политической силой, как это было, например, в Свердловской области. Что касается общероссийских политических партий, то более-менее регулярное, хотя и весьма незначительное по сравнению с самовыдвиженцами, представительство в рассматриваемых субъектах наблюдалось только у КПРФ. Случаи выдвижения успешных кандидатов другими федеральными партиями – единичны. Это явно свидетельствует о том, что кандидаты в основном не нуждались в официальной партийной принадлежности. Наоборот, она могла им мешать, лишая возможности проявлять гибкость в своих предвыборных стратегиях и сужая потенциальный электорат. Ситуация существенно изменилась в ходе первых же пореформенных выборов. В десятке субъектов в реформированные законодательные собрания не прошел ни один независимый кандидат, а из партий особенно успешной была «Единая Россия». Так, в среднем по регионам прохождение в состав законодательного собрания по округам кандидатов-единоросов составило около 60%. Примечательно, что сами политические партии в начале избирательной реформы стремились упрочить свое положение в регионах, пытаясь привлечь на свою сторону известных в конкретном округе политиков с целью повышения шансов на представительство и укрепления своего имиджа в общественном мнении. «Единая Россия», начиная с 2003 г., хорошо освоила технику привлечения в собственные ряды сильных кандидатов в мажоритарных округах и успешно применяла ее на дальнейших выборах в региональные парламенты по смешанной избирательной системе. Представители региональной политической элиты тем временем сами стали активнее вступать в ряды партии «Единая Россия», учитывая существующие тенденции усиления федерального центра. Политические партии для региональных политиков стали привлекательными во многом благодаря возможности получить место в партийном списке, поскольку решение задачи избрания в одномандатном округе значительно усложнилась в результате реформы. Тем не менее, политики, если у них есть такая возможность, в большей степени стремятся быть избранными в округах, нежели по спискам политических партий, поскольку это дает депутату больший вес и независимость. Исследователями давно было высказано, что положение о том, что голосование за тех или иных кандидатов является независимой переменной, может оказаться неверным, если существует дополнительная переменная, которая будет влиять на голосование за того или иного кандидата. На различных примерах разных государств исследователями было продемонстрировано то, что на принятие конкретного решения влияют, в том числе и такие институциональные переменные, такие как размер округа, тип избирательной системы и тип выборов – парламентские или президентские. Во многих регионах при переходе от мажоритарных к мажоритарнопропорциональным системам численность региональных законодательных собраний осталась неизменной. Это означало сокращение количества одномандатных избирательных округов в данных регионах вдвое, а, следовательно, - и территориальное увеличение самих округов. Сокращение числа одномандатных округов не только увеличило конкуренцию в каждом отдельном округе1, но и объективно снижало шансы на успех кандидатов от малых партий и кандидатов-самовыдвиженцев. Территориальное увеличение округов и увеличение количества избирателей в одном округе приблизительно вдвое требует от кандидата значительно больших ресурсов для успешного избрания, которых ему может недоставать. Кроме того, при таком значительном увеличении количества избирателей, избирающих одного депутата, может иметь место тот же эффект, что и на выборах в органы власти различного уровня. В рамках одного из подходов к проблеме выборов в органы власти различного уровня утверждается, что поведение избирателей напрямую зависит от уровня органа власти в системе государственного устройства. По мнению сторонников данного подхода, чем ближе конкретный выборный орган власти находится к избирателю, тем меньшее значение для избирателя имеет политическая идеология. И наоборот, чем выше уровень власти, тем в большей степени при волеизъявлении голосующий будет руководствоваться своими общими политическими представлениями и предпочтениями. Можно сказать, что на выборах в более низкие по уровню органы представительной власти избиратель будет рассматривать в первую очередь личности кандидатов, либо конкретные социально-экономические программы, а на выборах в более высокие по уровню органы власти – общую партийную идеологию. И, несмотря на то, что данном случае речь идет об одном и том же органе власти, при значительном увеличении числа избирателей личность кандидата и его практические программы становятся менее известными для типичного избирателя, и, следовательно, последнему придется ориентироваться именно на партийную принадлежность кандидата. Это было еще одним преимуществом партийных кандидатов, а особенно кандидатов от «Единой России», которая с середины 2000-х гг. является абсолютным лидером на федеральной и региональной политических аренах. Значительное число региональных законодательных собраний рассматриваемых субъектов РФ смогли добиться того или иного увеличения собственной численности, что позволило сокращать количество избирательных округов не столь радикально, как в случае сохранения дореформенной численности ассамблеи. Тем не менее, и эти изменения имеют следствия, аналогичные следствиям в тех субъектах, где количественных состав региональных парламентов не был изменен. Здесь, однако, стоит сделать существенную оговорку, касающуюся роли «Единой России» в успехе ее кандидатов. Стремление федерального центра установить полный контроль над политической ситуацией в субъектах федерации, одними из следствий которого стали реформы избирательного и партийного законодательства, привело к тому, что роль партийной принадлежности и партийного выдвижения на региональных выборах была резко поднята искусственным путем. Таким образом, за короткий промежуток времени в партию вступили большие группы людей, ранее никак, по крайней мере, формально, политически между собой не связанные, либо представляющие партии с диаметрально противоположными политическими идеологиями. Можно утверждать, что членство в Единой России зачастую могло иметь формальный характер и не предполагать реального единства между теми или иными членами партии. Это видно из того, что в субъектах, где в период проведения выборов существует противостояние между определенными группами региональной элиты, Помимо большого количества новых кандидатов, в очередных выборах участвует в среднем более двух третей депутатов действующего состава парламента и большинство из них выставляют свои кандидатуры в округах. 1 инкумбенты-единоросы очень часто конкурируют между собой в одних и тех же одномандатных округах – ситуация, которая практически не наблюдается у представителей других политических партий. Стоит также указать, что очень незначительное число новых кандидатов (не связанных ранее с региональной исполнительной властью), прошедших в региональные законодательные собрания по мажоритарной системе и выдвинутых партиями, а особенно «Единой Россией», имели место в партийном списке. Это косвенно указывается на существование внутренней борьбы различных сил в рамках одной партии, выражавшейся не только в большом количестве столкновений в округах, но и в борьбе за определенный состав партийного списка. Региональные выборы, проведенные по смешанной мажоритарнопропорциональной системе, предоставляют дополнительную возможность для исследования изменения роли политических партий на региональной электоральной арене. Имея возможность проголосовать дважды (отдельно за партийный список и за конкретного кандидата), избиратель, голосуя за одну партию, может выбрать кандидата, выдвинутого другой, либо самовыдвиженца. При таком раздельном голосовании процент голосов кандидата в округе и процент голосов, полученных в том же округе партией, выдвинувшей данного кандидата, будут различаться. Этот количественно фиксируемый показатель раздельного голосования получил название «индекса разрыва голосов» (vote gap) (если партия получила в округе больше голосов, чем выдвинутый ею кандидат-одномандатник, то данный индекс имеет положительное значение, если меньше – отрицательное). Данный показатель дает возможность оценить, что сыграло более важную роль: собственные ресурсы политика или ресурсы выдвинувшей его политической партии. Общие средние показатели индекса разрыва голосов для всех политиков (региональных инкумбентов и новых кандидатов), одерживающих победу в одномандатных округах всегда оказывались отрицательными. Даже для кандидатов от Единой России, избирательные списки которой получали абсолютное большинство избирательских голосов и депутатских мандатов. Это свидетельствует о том, что явление президенциализации продолжало сохраняться и в 2000-е годы, и что личные ресурсы кандидатов были более значительными, чем ресурс партий, выдвинувших их. Отрицательный индекс разрыва голосов, также свидетельствует о собственной заинтересованности партий в привлечении в свои ряды популярных и влиятельных кандидатов, чтобы расширить свое представительство в законодательных собраниях не только за счет пропорциональной части, но и за счет одномандатных округов. Тем не менее, на протяжении всех «нулевых» наблюдалось неуклонное сокращение данного разрыва голосов для всех партий, в том числе и оппозиционных. Таким образом, в течение рассматриваемого периода времени официальная партийная принадлежность из ненужного и даже отрицательного фактора стала необходимым условием выживания на региональной политической арене (особенно принадлежность к партии «Единая Россия»). Трансформации мажоритарных избирательных систем способствовали вытеснению из региональных парламентов независимых политиков, имеющих прочную связь со своим электоратом. За счет усиления конкуренции в округах, влияния политических партий, связи партийного руководства и региональных исполнительных властей с федеральным центром процент обновления составов парламентов даже снизился по сравнению с дореформенными выборами. Таким образом, в течение двух десятилетий российские регионы, чьи политические режимы всегда характеризовались доминированием исполнительной власти в лице главы субъекта РФ, проделали путь от децентрализованной и дифференцируемой модели к унифицированной модели централизованной субординации партийного типа. И трансформации электоральных институтов, сами оказывающие влияние значительную роль. на изменение политического контекста, сыграли свою Список источников и литературы 1. «Российская электоральная статистика» - [Электронный ресурс] – URL: http://db.geliks.org/ 2. Центральная Избирательная Комиссия Российской Федерации - [Электронный ресурс] – URL: http://www.cikrf.ru/ 3. Bawn K. Voter Responses to Electoral Complexity: Ticket Splitting, Rational Voters and Representation in the Federal Republic of Germany. // British Journal of Political Science. – 1999 - Vol. 29 - № 3 - PP. 487-505. 4. Blais A. To Vote or Not to Vote?: The Merits and Limits of Rational Choice Theory. Pittsburgh, PA, University of Pittsburgh Press,2000. 5. Carrubba C., Timpone R. J. Explaining Vote Switching Across First- and Second-Order Elections: Evidence From Europe. // Comparative Political Studies – 2005 - № 38 – РР. 260-281. 6. Democracy and authoritarianism in the postcommunist world (2010) / V. Bunce, M. McFaul, K. Stoner-Weiss (eds.) – Cambridge: Cambridge univ. press, 2010 – 361 p. 7. Ferrara F., Herron E. S. Going It Alone? Strategic Entry under Mixed Electoral Rules. // American Journal of Political Science – 2005 - Vol. 49 - №1 - РР. 16-31. 8. Golosov G. Political Parties in the Regions of Russia: Democracy Unclaimed - Boulder ; London : Lynne Reinner Publishers, 2004. 9. Jackman R.W., Miller R.A. Voter turnout in the industrial democracies during the 1980s. // Comparative Political Studies. - Vol. 27 - №4 - РР. 467–92. 10. Knight J. Institutions and Social Conflict. Cambridgeб 1992. 11. Magaloni B. Voting for Autocracy: Hegemonic Party Survival and Demise in Mexico. Cambridge, Cambridge University Press, 2006. 12. Shugart M.S., Carey J.S. Presidents and Assemblies: Constitutional Design and Electoral Dynamics. Cambridge, 1991. 13. The Multilevel Electoral System of the EU / C. van der Eijk, H. Schmitt (Eds.) Mannheim, 2008. - 240 p. 14. The presidentialization of politics: A comparative study of modern democracies / T. Poguntke, P. Webb (Eds.) - Oxford University Press, 2005. – 361 p. 15. Голосов Г. (2000). Поведение избирателей в России: теоретические перспективы и результаты региональных выборов // Выборы и партии в регионах России / Под ред. Г. Люхтерхандт-Михалева, С.Рыженков; М.; СПб., 2000 – С. 85-103. 16. Институт губернатора в России: традиции и современные реальности. / Под ред. Н. Слепцова; - М., 1997. 17. Медведев Ю.С. (2006). Партийное выдвижение кандидатов в одномандатных округах на выборах в российские региональные законодательные собрания. // Полис – 2006 №3 – С. 91-105. 18. Туровский Р.Ф. (2003). Конфликты на уровне субъектов Федерации: типология, содержание, перспективы урегулирования // Общественные науки и современность – 2003 - № 6 – С.79-89. Вопросы для самоконтроля 1. Что собой представляет мажоритарно-пропорциональная избирательная система на региональном уровне в современной России? 2. Каковы институциональные эффекты мажоритарно-пропорциональная избирательная система на региональном уровне в современной России? 3. Каковы характеристики феномена «президенциализация политики»? Задание для самостоятельной письменной работы Проведите сравнительный анализ избирательных систем, применявшихся на выборах в региональные парламенты в 1990-е и 2000-е гг., и выявите их влияние на результаты выборов и складывающиеся партийные системы в легислатурах. Региональные кейсы по выбору студента. Раздел 2. Электоральные процессы и политические режимы в современном мире Глава 3. Выборы и демократия Выборы - механизм демократии или процедура селекции? Основной водораздел в понимании выборов как объекта исследования проходит между нормативными (сущностными, эссенциалистскими) и инструментальными (процедурными) определениями демократии в целом. С точки зрения нормативных теорий демократии выборы являются наилучшим способом селекции политических выборов и составляют основу любой демократии (Даль), другие же придают лишь некоторую нормативную ценность процедуре выборов (Шумпетер, Даунс). В течение весьма долгого периода времени политико-философская мысль и реальные практики существовали в параллельных плоскостях, не пересекаясь. В целом выборы самых разнообразных типов постепенно начинают институционализироваться на европейском континенте еще с введения парламентских институтов в XIII-XIV вв. в Великобритании, Франции и Испании, а затем post factum инкорпорируются в систему нормативных представлений о «хорошем» правлении (good governance). Завершением «встраивания» выборов в нормативную модель демократии и республиканизма стала Конституция США 1787 года, в которой впервые был прописан избирательный механизм, и Декларация прав человека и гражданина во время революции во Франции 1789 года. Даже в начале эпохи Модерна эта связка не была устойчивой и воспринимаемой как нечто само собой разумеющееся. Таким образом, были заложены условно два направления интерпретации выборов в общественных науках: как механизма безотносительно к нормативной составляющей, так и несущей конструкцией демократии. В действительности эти два аспекта не всегда противоречат друг другу, скорее это вопрос об акцентах. Волны демократизации и развитие теории демократических транзитов вновь подняло вопрос о роли институтов в установлении демократии. Ряд исследователей, в частности Адам Пшеворски (Przeworski et al. 2000), указали на тот факт, что внедрение, трансплантация демократических институтов могут способствовать установлению демократического политического порядка и его стабилизации. Это дало начало принципиально новому витку исследований, которые поставили выборы как нормативно значимый институт во главу угла. Так, выборы к концу ХХ столетия не просто были инкорпорированы в модель нормативных представлений о справедливом и добродетельном политическом порядке, но и приобрели самостоятельную значимость. Подобное смещение акцентов вызвало существенные сдвиги и в методологических предпочтениях исследователей. Разумеется, вознесение выборов на пьедестал демократизации вызвало в дальнейшем серьезную критику, получившую название «электорального заблуждения» (Karl and Schmitter 1991). Терри Карл и Филипп Шмиттер, одни из критиков такого подхода указывал на то, что выборы являются необходимым, но отнюдь не достаточным условием и признаком демократичности того или иного политического режима. В пределах самой демократии выборы являются ее необходимыми «инструментами» для реализации той или иной модели представительства интересов граждан (Powell 2000). Следует упомянуть и исследование выборов как характера социальноэкономических связей между избирателей и политиками. В частности, исследователи Герберт Китчелт и Стивен Уилкинсон которые выделили две модели взаимодействия политиков и избирателей: клиентелистское голосование (clientelistic) и голосование, ориентированное на реализацию того или иного публично артикулированного политического курса (programmatic) (Kitschelt and Wilkinson 2007). При этом клиентелистские выборы, а, следовательно, не совсем соответствующие нормативным критериям, вполне соотносятся как с демократией, так и с недемократическим режимом. Ниже схематично представлена эволюция представлений о выборах как объекте научного анализа и преобладающие методологические подходы для каждого кластера. Схема 1. Представления о выборах как объекте и предмете научного анализа в современных исследованиях Видится справедливым, что выборы не являются ни необходимым, ни необходимым и достаточным условием для демократии. Вопрос заключается в том, насколько выборы демократичны по своей сути? Мы привыкли рассматривать выборы как механизм демократии, однако, зная, что во многих авторитарных режимах регулярно проводятся выборы и, притом большинство из них являются конкурентными, данное утверждение выглядит небесспорным. Более того, с исторической ретроспективы выборы далеко не всегда были необходимым элементом «хорошего правления» (‘good governance’). Наиболее скептический подход представлен сторонниками прямых форм демократии (Barber 2004; Fishkin 1991)2. Например, современный политический теоретик Например, Карл Маркс рассматривал жребий как наиболее справедливый способ селекции правителей или же иные формы прямого политического участия народа. Жан-Жак Руссо в принципе не признавал никаких форм представительства и права большинства, так как они не являются проявлением всеобщей воли (volonté générale). Моска и Шумпетер откровенно признавали, что политические преференции формируются и артикулируются политическими элитам в своих же интересах, поэтому выборы, очевидно, не являются идеальным способом избрания наилучших правителей (цит. по Hermet 1978). 2 Бернар Манэн пишет о том, что выборы являются скорее смешанным институтом, в котором сочетаются как демократические, так и аристократические аспекты (Manin 1997). Основные недостатки выборов – это неравный подход избирателей к кандидатам, так как различия между последними продиктованы самой ситуацией выборов и, наконец, издержки по распространению и сбору информации и когнитивные преимущества некоторых кандидатов в силу резонанса их программы (Manin 1997: 134-135). Таким образом, выборы формируют «элективную аристократию» и роль выборов и их демократических черт выглядят проблематично с нормативно-теоретической точки зрения даже вне эмпирического контекста. Выборы и демократизация. Если мы полагаем, что выборы в авторитарных режимах не более, чем красивая ширма, то вероятно они и ни на что не влияют. Не даром авторы монографии Выборы без выбора зачастую используют выражение «незначимые выборы» (insignificant) при анализе выборов в СССР, Польше и Югославии. Однако если выборы все же являются ответом на внутри- или внешнеполитические вызовы, то они должны иметь значения для чего-то еще. Например, политический курс, демократизацию, выживание диктаторов, вероятность конфликтов и гражданских войн. В то время как одни исследователи объясняют причины наличия выборов в недемократических условиях, другие исследуют последствия выборов. Иными словами в предыдущей части мы рассмотрели, какие факторы ведут к возникновению выборов, в этой части мы рассматриваем выборы не как зависимую переменную (то есть феномен, который следует объяснить или explananda), а как независимую переменную (выборы как источник тех или иных последствий или explanandum). Так, выборы связывают и их последствия связывают как с последующей демократизацией и либерализацией. Утверждается, что выборы вкупе с иными факторами могут иметь эффект на последующее политическое и даже экономическое развитие. То есть выборы обладают значительным «демократизирующим» потенциалом, так как по определению требуют хотя бы минимальной конкуренции и ставят под сомнение – хотя бы формально – власть инкумбента. Например, Стеффан Линдберг, исследовав все выборы в африканских диктатурах начиная с 1989 до 2003, пришел к выводу, что многопартийные выборы даже в авторитарных режимах ведут к дальнейшей демократизации. Введение многопартийных выборов инициирует либерализацию, регулярная электоральная активность создает новые стимулы для политических акторов, продвигая распространение и укоренение демократических ценностей. Как пишет Линдберг, «благодаря электоральной кампании, граждане знакомятся со своей собственной ролью равного члена в реализации суверенной власти, наделенного правами участвовать в политическом процессе и выбирать между альтернативами в рамках легитимной процедуры» (Lindberg 2006; Lindberg 2009). Джейсон Браунли обращает внимание на то, что электоральная конкуренция отнюдь не ассоциируется с потерей власти авторитарным режимом, но при этом она увеличивает вероятность того, что последующий политический режим будет демократическим. В данной трактовке выборы – это предвозвестник будущей демократии. Например, даже участвуя в выборах, чей исход уже известен, избиратели «учатся» состязательному избирательному процессу, приобретают навыки политического наблюдения, соблюдения процедуры и т.д. (Brownlee 2009). Марк Ховард и Филип Росслер обнаружили, что, несмотря на нечестные ходы со стороны инкумбента или правящей партии, выборы в соревновательных авторитарных режимах имеют так называемые либерализирующие электоральные последствия (liberalizing electoral outcomes). Последнее означает, что каждое последующее правительство постепенно становится более либеральным в сравнении с предшествующим. Исследуя все соревновательные авторитарные режимы с помощью статистического анализа и отдельного исследования случая Кении, авторы приходят к выводу, что наличие консолидированной оппозиции является ключевым фактором успеха демократического потенциала выборов (Howard and Roessler 2009). Линц и Степан, в свою очередь утверждают, что тип диктатуры влияет на тип транзита и режим, который сложится в итоге. «Классические» аргументы о демократизации: 1. Транзит от диктатуры необязательно ведут к установлению и консолидации димократии 2. Различные типа транзитов меют значение 3. Предыдущий тип диктатуры влияет на тип транзита 4. Тип транзита влияет на природу демократии. Хуан Линц выделял несколько типов диктатур, которые по сей день активно используются политологами: авторитаризм, тоталитаризм, пост-тоталитаризм, султанизм (неопатримониализм). Каждый из этих типов оставляет свое наследие и отчасти предопределяет перспективы последующего режима (Stepan and Linz 1996). Так, авторитарные режимы в классификации Линца характеризуются ограниченным политическим плюрализмом и достаточным социальным и экономическим плюрализмом, отсутствием сильной идеологии и массовой прорежимной мобилизации. Примерами являются поздняя франкистская Испания, Южноамериканские военные диктатуры 1970-80-х. Тоталитарные режимы характеризуется отсутствием плюрализма фактически во всех сферах, массовой прорежимной мобилизацией и развернутой системой идеологических представлений (СССР, нацистская Германия). Пост-тоталитарные режимы – это тоталитарные режимы с ограниченным или «теневым» плюрализмом («вторая культура», «вторая экономика», диссиденты), ослабленной идеологией (Венгрия и Польша в 1970-80-х, Чехословакия после 1977). Наконец, для султанистских режимов свойственны ограниченный плюрализм, произвольное использование политической власти, отсутствие норм, государственное воспринимается как вотчина правителя (отсюда и неопатримонилизм) (Центрально-Африканская Республика в период правления Бокассы, Гаити при Дювалье, Доминиканская республика при Трухильо, Румыния при Чаушеску). Учитывая эти особенности, пактовые транзиты исключены в ситуациях тоталитарных и султанистских режимов, так как в них отсутствуют возможности для организованной оппозиции и де факто не с кем вести переговоры. Отсутствие институционализации делает невозможным для коллективных акторов реализацию пактового решения. Таким образом, авторитарные режимы с большей вероятностью будут заменены демократическим режимом, так как в таких режимах оппозиция имеет больше шансов консолидироваться и риски, связанные с участием в оппозиционных движениях, несколько ниже. Выборы в контексте теории демократического транзита уже являются завершением или закреплением пакта. Иными словами с этой перспективы выборы являются следствием соотношения сил в пользу более демократического расклада. Роль выборов при авторитарном режиме не представляет особой важности. Если использовать иную типологию авторитарных режимов, например, предложенную Барбарой Геддес и усовершенствованную Джозефом Райтом, то мы также можем проанализировать то, какую роль играют выборы при разных институциональных конфигурациях и, соответственно, оценить устойчивость и вероятность демократизации. Геддес выделяет следующие идеальные типы режимов: персоналистский (Доминиканская республика 1930-61, Ирак 179-2003, Испания 193979), военный (Алжир 1992 – настоящее время, Турция 1980-83) и однопартийный (Ботсвана 1966-настоящее время, Мексика 1929-1997, СССР-1917-1991) (Geddes, Wright, and Frantz 2012). Позднее был добавлен еще один тип – монархии. При этом значительная часть режимов является комбинацией данных типов. Однопартийные режимы и монархии являются наиболее долгоживущими режимами. Военные режимы, в свою очередь, самые нестабильные. Наконец, самые недавние находки с этого фронта исследований указывают, что некоторые авторитарные режимы все-таки в большей степени подвержены демократизации через выборы. Так, Даниэла Донно вслед за Шедлером, Ховардом и Росслером разделяет авторитарные режимы на соревновательные и гегемонистские. Наличие относительно слабого инкумбента делает соревновательный авторитаризм более склонным к демократизации, однако лишь тогда, когда внутренние и международные акторы активно поддерживают данные процессы. В частности существует две формы подобного рода давления: наличие оппозиционной коалиции и международное давление (conditionality) (Donno 2013). Логично предположить, что роль выборов и их последствия различаются в зависимости от институциональной констелляции. Иными словами выборы обладают разным «весом». В системах с доминантной партией или однопартийных режимах выборы – это ключевой инструмент в поддержании правящей коалиции и кооптации потенциальных противников. В монархиях институт наследования является основным механизмом, обеспечивающим преемственность власти, поэтому и роль выборов является второстепенной. Как пишет Эллен Ласт, выборы используются для обеспечения патронажа для местных сообществ, конкуренции между крупными боссами («big men”) (Lust 2009). Военные режимы – самые нестабильные и подвержены внутренним расколам. В Аргентине в 1960-70-е годы подряд сменились три военные хунты. В Чили при Пиночете каждое военное подразделение имело свою собственную разведку, чтобы шпионить за конкурирующим подразделением (Cheibub, Gandhi, and Vreeland 2009: 86). Выборы в таких режимах, как правило, рассматриваются как потенциально рискованное мероприятие, поэтому в военных режимах выборы либо не проводятся вовсе (Греция при «черных полковниках»), либо усиленно контролируются и зачастую активно используется репрессивный аппарат для подавления беспорядков. Иногда военные являются арбитрами на выборах, однако, если ход выборов отклоняется от желаемого сценария, хунта вновь вмешивается в политический процесс (Турция в 1970-80-е, Таиланд). В качестве иллюстрации на Диаграмме 1 показано, как время выборов влияет на частоту протестов в разных типах авторитарных режимов. В монархиях уровень протестов самый низкий и выборы никак не влияют на их частоту, поэтому диаграмма для монархий не приведена. Для персоналистских режимов паттерн не очевиден, однако в военных режимах в год выборов число протестов резко сокращается, а в однопартийных режимах, напротив, резко возрастает. Это косвенно свидетельствует о том, что граждане в одних режимах воспринимают выборы как более значимое событие, в других – протестные действия слабо связаны с выборами. Диаграмма 1. Частота протестов в разных типах авторитарных режимов с 1990 по 2008 Источник: Arthur Banks’s Cross-National Time-Series (CNTS) Дженнифер Ганди и Адам Пшеворски делают акцент на необходимости политической «институционализации» не только для демократических, но и для авторитарных систем. Они различают диктатуры в зависимости от степени их институционализации. Так, военные хунты и монархии являются менее институционализированными по сравнению с персоналистскими многопартийными режимами или режимами с доминантной партией. Более инклюзивные многопартийные режимы продлевают политическую жизнь диктатора. Таким образом, мы видим, что выборы могут как подрывать позиции инкумбента, так и поддерживать политический режим. Примерами «подрывных» эффектов являются так называемые электоральные революции, начиная с переломных выборов на Филиппинах 1986 года, года жена убитого оппозиционера Корасон Аквино возглавила оппозиционное движение, став символов демократизации страны. Массовая гражданская кампания против авторитарного инкумбента в Словакии Владимира Мечьяра одержала победу на выборах 1994 года, чей исход был изначально в пользу инкумбента. Массовые протестные движения, где во главу угла ставилась честность и справедливость электоральных процессов или фальсифицированные результаты привели к смене авторитарных глав государств в Сербии в 2000 году («бульдозерная революция»), Грузии в 2003 году («революция роз»), Украине в 2004 году («оранжевая революция») и Кыргызстане в 2005 году («революция тюльпанов»). Во всех случаях именно выборы и их качество стали отправной точкой для мобилизации оппозиции. При этом не стоит забывать и про менее успешные с точки зрения оппозиции постэлекторальные протесты в Азербайджане, Армении, Беларуси и России. С другой стороны, в Мексике до 1997 года, Малайзии, Индонезии до 1998 года и Сингапуре регулярные и конкурентные выборы успешно сочетаются с недемократическим правлением. В некоторых режимах с помощью выборов воспроизводятся привычные и порой весьма легитимные клиентелистские практики, покупка голосов и контроль. Последнее ставит под сомнение теории, которые возносят выборы на пъедестал демократизации. Данное залюждение вошло в дитературу исследования демократизации и политических режимов как «электоральное заблуждение» или «ловушка электорализма» (Терри Карл и Филипп Шмиттер). Проще говоря, введение выборов, даже достаточно конкурентных еще не является минимальным признаком установления демократии. Взаимосвязь выборов и демократизации являются весьма противоречивыми и до сих пор существует множество пробелов в исследовании выборов в разных типах политических режимов. Список источников и литературы 1. Altman, David. Direct democracy worldwide. - New York: Cambridge University Press, 2011. 2. Barber, B.R. Strong democracy: Participatory politics for a new age: University of California Press, 2004. 3. Bunce, Valerie, and Sharon L. Wolchik. Defeating authoritarian leaders in postcommunist countries, Cambridge studies in contentious politics. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. 4. Cheibub, José Antonio, Jennifer Gandhi, and James Raymond Vreeland. 2009. "Democracy and dictatorship revisited. // Public Choice - 2009 – № 143 (1-2) – РР. 67-101. 5. Dahl, R.A.. Polyarchy: participation and opposition. - Vol. 54 - Yale Univ Pr., 1971 6. Donno, Daniela. Elections and Democratization in Authoritarian Regimes. // American Journal of Political Science - 2013 - № 00 (00) – РР. 1-14. 7. Elklit, J., and A. Reynolds. 2000. "THE IMPA CTOF ELECTION ADMINISTR AT ION ON THE LEGITIMACY OF EMERGING DEMOCRACIES: ANEW RESEARCH AGENDA." 8. Fishkin, J.S. Democracy and deliberation: New directions for democratic reform. Vol. 217: Cambridge Univ Press, 1991. 9. Greene, Kenneth F. Why dominant parties lose : Mexico's democratization in comparative perspective. Cambridge New York: Cambridge University Press, 2007. 10. Hafner-Burton, E., S. Hyde, and R. Jablonski. When Governments use Election Violence to Stay in Power. // British Journal of Political Science, Forthcoming, 2012. 11. Howard, Marc Morje, and Philip G. Roessler. Liberalizing Electoral Outcomes in Competitive Authoritarian Regimes. // American Journal of Political Science – 2009 - № 50(2). 12. Hyde, Susan D. 2011 Catch Us If You Can: Election Monitoring and International Norm Diffusion. // American Journal of Political Science - 2011 - №. 55 (2) – РР. 356-369. 13. Hyde, Susan D The pseudo-democrat's dilemma: why election observation became an international norm. Ithaca: Cornell University Press, 2011. 14. Karl, T.L., Schmitter P. What democracy is... and is not. // Journal of Democracy - 1991 № 2 (3) – РР. 75-88. 15. Kitschelt, Herbert, and Steven Wilkinson. Patrons, clients, and policies : patterns of democratic accountability and political competition. Cambridge, UK; New York: Cambridge University Press, 2007. 16. Koopmans, R. 1997. Dynamics of repression and mobilization: The German extreme right in the 1990s. // Mobilization: An International Quarterly - 1997 - № 2 (2) – РР. 149-164. 17. Kuntz, P., and M.R. Thompson.. More than just the final straw: Stolen elections as revolutionary triggers. // Comparative Politics – 2009 - №. 41 (3) – РР.253-272. 18. Lindberg, S.I. Democratization by election: A new mode of transition: Johns Hopkins University Press, 2009. 19. Lindberg, Staffan I. Democracy and elections in Africa. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2006. 20. Lindblom, C.E. Democracy and market system: Norwegian University Press Oslo, 1988. 21. Powell, G. Bingham. Elections as instruments of democracy: majoritarian and proportional visions. New Haven, CT: Yale University Press, 2000. 22. Przeworski, A., M.E. Alvarez, J.A. Cheibub, and F. Limongi.. Democracy and development: political institutions and well-being in the world, 1950-1990. Vol. 3 Cambridge University Press, 2000 23. Stepan A., Linz J. Toward consolidated democracies. // Journal of Democracy - 1996 №7 (2) – РР.14-33. 24. Svensson P., Elklit J. What makes elections free and fair? //Journal of Democracy – 1997 № - 8 (3) – РР. 32-46. Задания для самостоятельной работы 1. Приведите аргументы (не менее трех), обосновывающие следующие позиции о роли выборов в условиях демократии: - Выборы – это система представительства интересов граждан и формирования на этой основе политических институтов (глава государства, парламент). - Выборы – это форма политического участия граждан. - выборы – это система легитимации власти; - выборы – это институт манипулирования общественным сознанием. 2. Составьте таблицу, отражающую взгляды исследователей на содержательную сторону выборного процесса: Исследователь Р.Даль Й.Шумпетер А.Пшеворски Ф.Шмиттер Понятие института выборов Б.Манэн Другие… В качестве вывода сформулируйте основные подходы исследователей к соотношению института выборов и демократического политического режима. Глава 4. Выборы в авторитарных режимах. Основные подходы к изучению выборов в авторитарных режимах. Выборы как способ рекрутирования власти и агрегирования предпочтений избирателей традиционно являются несущей конструкцией любой политической системы, претендующей на статус демократии (Dahl 1971). Тем не менее, далеко не секрет, что за последние 20 лет выборы наряду с многопартийностью и парламентаризмом были успешно адаптированы современными авторитарными режимами для своих нужд. Неконкурентные выборы, в свою очередь, проходили о многих нынче демократических странах в XIX – начале XX века (особенно, в Латинской Америке). После Второй мировой войны несвободные выборы регулярно проходили во всех странах Варшавского договора. Лишь в Югославии и Польше выборы проходили на альтернативной основе, однако шансы на избрание непартийных кандидатов или кандидатов от партий-сателлитов были минимальны. Несвободные, фактически неконкурентные и контролируемые выборы проводились и латиноамериканских военных диктатурах (например, Бразилия 1964-1985), во многих африканских авторитарных режимах (Кения, Танзания, Сенегал, Камерун) и в Азии (хрестоматийные случаи – Малайзия, Индонезия и Филиппины). По сей день на земном шаре существует несколько десятков стран, где выборы либо не проводятся вовсе или является безальтернативными. Для большинства стран Западной Европы выборы с всеобщим избирательным правом, отсутствием цензов оседлости, имущественных и гендерных ограничений – новшество XX века. Даже в Швейцарии, славящейся наибольшим числом референдумов, женщины получили право голосовать лишь в 1971 года, а в одном из кантонов ограничение действовало вплоть до 1991 года. Стандарты честных и справедливых выборов (free and fair elections) также начали складываться лишь с середины 70-х годов XX века. Норма приглашать международные миссии наблюдателей институционализировалась в полной мере лишь после окончания Холодной войны (Hyde 2011b). На сегодняшний день проведение выборов и приглашение наблюдателей является нормой и хорошим тоном. Поэтому даже откровенно недемократические режимы порой вынуждены играть в двойную игру: одержать убедительную победу на выборах и при этом соблюсти международный этикет, получив положительные заключения от наблюдателей. Если после 1989 года существование выборов может быть оправдано доминированием международных норм и необходимостью иметь демократические институты, то неочевидны причины, по которым многие диктаторы прибегали к выборам и во времена Холодной войны? Почему многие режимы, которые либо намеренно поддерживают режим политической автаркии (Иран, Сирия, Северная Корея) или же не были обременены необходимостью поддерживать демократический имидж, все-таки прибегают к выборам? Например, даже Северная Корея в 2003 году впервые провела выборы ассамблеи, правда на безальтернативной основе. Долгое время в политической науке господствовало представление о том, что выборы в авторитарных системах – это всего лишь красивая ширма для маскировки неприглядных политических реалий. Иными словами, выборы не имеют никакого значения и политико-социальных последствий, соответственно нет смысла уделять их изучению много внимания. С другой стороны, зачем нужна эта ширма? Особенно принимая во внимание, что выборы являются довольно затратным мероприятием и сопряжены с, пусть даже и минимальной, но всё-таки неопределенностью. Впервые к роли выборов в условиях авторитарного режима обратились Ричард Роуз, Ален Рукé и Ги Эрмé в 1978, выпустив коллективную монографию с символическим названием «Выборы без выбора» (Elections without Choice). «Утверждая, что однопартийные выборы или иные типы манипулируемого государством голосования являются сфальсифицированными, мы отрицаем их значимость» (Hermet, Rose, and Rouquié 1978). То есть, не представляется удовлетворительным объяснением утверждение о том, что эти институты являются лишь фасадом, который используется авторитарными лидерами для легитимации существующего режима на международной арене. Следуя структурно-функциональному подходу Эрмé, Роуз и Рукé выделили следующие функции выборов: 1) коммуникационная, 2) образовательная, 3) легитимационная. Обеспечение легитимности, не только внешней, но и внутренней – наиболее простой, но совсем неоднозначный ответ. Если источником политической власти являются граждане, то и символическая санкция должна исходить «снизу». Кроме того, режим кажется менее авторитарным и неоднозначным. Зачастую выборы в авторитарных режимах совмещены с празднествами, концертами, предоставления дефицитных товаров и т.д. Внешняя легитимность зачастую необходима для международного признания, получения членства в международных организациях (conditionality), выгодных контрактов, привлечения прямых иностранных инвестиций и экономической помощи. График 1. Распространение выборов с 1960 до 2006 гг. Источник: Susan Hyde and Nikolay Marinov National Elections across Democracy and Autocracy (2009). NELDA dataset Эрмé, Роуз и Рукé выделяют «классические» и «неклассические» выборы, проводя водораздел между свободными и конкурентными выборами и «отклонениями» от этого сценария. Различия между двумя типами проводятся по трем критериям: 1) свобода избирателей, 2) конкуренция между кандидатами, 3) эффект выборов на правительственный политический курс. Различные комбинации этих критериев можно суммировать в типы электоральных ситуаций, которые встречаются в недемократических системах. Таблица 1. Типы электоральных ситуаций3 до 1990 Неклассические, полуконкурентные выборы Классические выборы Контроль над конкуренцией Запрет кандидатов крайне редок Западная Европа, Северная Америка, Япония Многопартийные, исключая правых Португалия 1975 Многопартийные с дискриминацией по расовым мотивам ЮАР Всеобщее избирательное право для белых «Эксклюзивные»4 и репрессивные многопартийные выборы Турция 1950-60 Всеобщее избирательное право, мало репрессий Контролируемое всеобщее избирательное право, но с исключением неграмотных. Недостоверные результаты за пределами крупных городов Массовые репрессии, процедурные нарушения Контролируемое всеобщее избирательное право, репрессии, нарушения при подсчете Мексика, Бразилия 1966-74 Никарагуа, Гватемала Сосуществование подконтрольного государству политического движения и остатков многопартийной системы Однопартийная система, но оппозиция допускается 3 4 Примеры Степень свободы избирателя Индонезия 1971 Португальские парламентские выборы с 1974 Адаптировано из (Hermet, Rose, and Rouquié 1978: 6-7) Исключающие. Всеобщее избирательное право, отсутствие принуждения, корректный подсчетов голосов, соблюдение процедуры Всеобщее избирательное право, но с препятствиями для голосования граждан, проживающих за рубежом Формально ограниченное избирательное право, репрессии, фальсификации Степень влияния на политический курс правительства Смена правительства и изменение политического курса возможны Непосредственн ый эффект, но ограниченный соглашением между партиями и Движением Вооруженных Сил (Armed Forces Movement) Политические последствия для структуры власти белого населения Реальная смена правительства Отсутствие прямых последствий, смены правительства Нет последствий Нет последствий Нет последствий, так как оппозиция не может получить ни одного места Неклассические, однопартийные ли непартийные выборы Однопартийная система с конкуренцией среди кандидатов, представляющих различные фракции внутри партии Однопартийная система с конкуренцией между кандидатами Египетские парламентские выборы 1976 всеобщее избирательное право, мало репрессий Используется как политический барометр правительством Танзания 1965, 1970, 1975 всеобщее избирательное право, мобилизация избирателей вместо репрессий Всеобщее избирательное право со спорадическими репрессиями, нарушения процедуры Всеобщее избирательное право с мобилизацией избирателей, нарушения процедуры Роль арбитра между политическими фракциями Испания 1967-71 Число кандидатов не превышает число мест Многие франкофонные африканские страны (Кения, Бурунди, Алжир) Нет последствий Нет последствий Однако структурно-функциональный подход не позволяет фальсифицировать или верифицировать то, насколько выделенные функции объясняют существование выборов в целом. Иными словами, данный подход хоть и вернул «авторитарным» выборам научную значимость, однако является непродуктивным для выявления каузальных механизмов. Мотив обеспечения легитимности также требует дополнительных пояснений, в частности каков механизм, с помощью которого выборы транслируются во внутреннюю и международную поддержку. Что выборы выполняют особенного, что не может быть достигнуто иными средствами? Внутренняя легитимность может быть достигнута с помощью идеологии (национализм, социализм) или обеспечения удовлетворительного уровня экономического благосостояния. Обеспечение внешней легитимности при помощи фасадных выборов подразумевает серьезную долю доверчивости и наивности со стороны международных экспертов, что вряд ли соответствует действительности. Наконец, почему избиратели должны «выводить» легитимность из «авторитарных» выборов, если результаты выборов никак не влияют на политические решения? Теории внешней легитимации выборов до сих поря являются весьма популярными. В частности Сьюзан Хайд объясняет наличие выборов необходимостью соответствовать международным нормам и сигнализировать международному сообществу о том, что данный режим если не идеален, то на пути демократизации (с помощью сигнальной теории игр) (Hyde 2011a, 2011b). Стивен Левицки и Лукан Уэй также придают больше значение внешним факторам для объяснения феномена так называемых «соревновательных авторитаризмов», где авторитарные практики сочетаются с реальной конкуренцией и риском инкумбента проиграть выборы. При этом первичную роль в возможной демократизации или наоборот объяснении устойчивости режима, авторы отводят включенности режима в международную инфраструктуру, а также целевым давлением со стороны внешних акторов (Levitsky and Way 2010). Однако эти теории, вероятно, недооценивают роль внутриполитических факторов, которые также могут объяснять необходимость проведения выборов (Gandhi and Lust-Okar 2009). Так можно условно выделить несколько теорий, которые раскрывают роль внутриполитических факторов: 1) Теория «ремней безопасности»: выборы позволяют «выпустить пар», позволяя избирателям голосовать за оппозицию, тем самым снижается давление на правящие элиты. 2) Давление со стороны гражданского общества (Дженнифер Ганди) 3) Эффект режимной коалиции (Милан Сволик) 4) Менеджмент элит (Эллен Ласт-Окар, Беатрис Магалони) 5) Коррекция информационной асимметрии (многие) Основной аргумент теории Дженнифер Ганди заключается в том, что такие институты как легислатуры и политические партии служат инструментами кооптации оппозиции. Особенно в ситуациях, когда оппозиционные силы обладают серьезными ресурсами и способны угрожать власти инкумбента. Посредством институтов потенциальной оппозиции предоставляется «доля» от элит внутри режима, вследствие чего изменяются их интересы и стратегии. Таким образом, потенциальная оппозиция становится сторонником существующего режима (даже если и пассивно) (Gandhi 2008; Gandhi and Przeworski 2007). Еще одна теория в рамках институционального подхода была предложена Миланом Своликом. В частности, он указывает на уникальность авторитарных режимов в той части, что так называемая проблема взаимных обязательств (credible commitment problem) не может быть решена удовлетворительным образом. В силу отсутствия независимой внешней инстанции, которая могла бы контролировать исполнение обязательств, отсутствует и правовой, институциональный механизм разрешения конфликтов. Следовательно, перспектива силового разрешения конфликта становится более вероятной, нежели в более демократических режимах. Иными словами авторитарные режимы сталкиваются с двумя проблемами: проблема распределения власти (power-sharing) между инкумбентом и его партнерами по коалиции и проблема контроля инкумбента над гражданами (Svolik 2009). Эллен Ласт-Окар утверждает, что выборы используются в качестве инструмента при стратегии «разделяй и властвуй» в отношении оппозиции. На материале выборов в современной Иордании автор показывает, что сам факт наличия выборов создает расколы внутри оппозиции относительно участия в выборах, формирования коалиций и принятия результатов выборов. Кроме того, при определении процедурных правил, режим выделят приемлемых и неприемлемых оппозиционных акторов. Наконец, выборы являются эффективным способом распределения благ и постов (spoils) между элитами. Элиты могут воспринимать выборы (в отличие от назначения) как справедливый метод распределения благ в зависимости от способности каждого кандидата предоставлять требуемые блага на уровне своего избирательного округа. Наиболее «популярные» кандидаты или группировки автоматически присоединяются к правящему режиму. Данный тип режима получил название «соревновательный клиентелизм», так как сочетает конкуренцию и ротацию среди элит с патрон-клиентскими отношениями в избирательных округах (Lust 2009; Lust-Okar 2009). Исследуя выборы в Мексике в 1980-90-е при Институционно-революционной партии (Partido Revolucionario Institucional, PRI) , Беатрис Магалони и Кеннет Грин утверждают, что выборы позволяют поддерживать внутриэлитные связи, предотвращая возможные расколы внутри правящей коалиции. Режим мобилизует избирателей посредством комбинации принуждения, покупки голосов и убеждения голосовать в свою пользу. Внушительный отрыв победившей партии сигнализирует потенциальный «раскольникам» о том, что политической жизни и карьеры за пределами партии попросту не существует (Magaloni 2006; Greene 2007). Наконец, сущесвует ряд теорий, объясняющих необходимость выборов с точки зрения неизбежной проблемы информационной ассимметрии. Реальность довольно жестока к лидерам в авторитарных государствах. Рональд Уинтроуб приводит яркие исторические зарисовки о парадоксе римского императора Нерона – любителя публично играть на лире. Греческие наместники при каждом удобном случае присылали императору приз за виртуозную игру, а тот, в свою очередь, считал, что только греки умеют ценить истинную музыку и ее исполнение. Однако Нерон никогда бы не узнал, насколько искренними были хвалебные речи греков, так как стороны изначально находились в неравных позициях и император мог в любом момент по своему усмотрению применить репрессивные санкции. Не менее курьезными выглядят выдержки из отчетов бюрократов президенту Заира Мобуту о беспорядках на местах и бегстве заключенных. Каждое тревожное сообщение сопровождалось успокоительными оборотами в духе «в целом ситуация спокойная» (Wintrobe 1998: 20-15). Инкумбент фактически никогда не знает уровень своей реальной поддержки, потому как даже спецслужбы и бюро государственной статистики предоставляют заведомо «желаемые» данные. Поскольку отсутсвие достоверной информации влечет увеличение вероятности ошибок при выборе инкумбентом стратегий, он5 прибегает к всеобщим выборам. Такимо бразом режим идентифицирует базу своей поддержки и оплоты оппозиции. Затем инкумбент может как наградить за лояльность, так и прибегнуть к санкциям за неповиновение. Например, в Мексике в 1989 году правщей партией была введена Программа национальной солидарности (Mexico's National Solidarity Program или PRONASOL), которая активно использовалась в качестве наказания или поощрения лояльных и нелояльных муниципалитетов. В Сингапуре избирательные округи достаточно мелкие и, как правило, равняются нескольким блочным жилым домам. Поскольку у избирательных комиссий на руках списки с жильцами домов, то «нелояльные» дома получают коммунальную помощь и прочие блага в последнюю очередь или не получают вовсе. Кроме того, выборы посволяют осуществлять мониторинг лояльности и компетенности собственный партийных кадров. Например, использование информации о низком уровне явки или голосования за инкумбента на местных выборах в Китае. Результаты выборов также предоставляют информацию о силе той или иной партии в случае конфликта. «Игра мышцами» со стороны оппозиции – показатель вероятного насильственного исхода в случае конфликта с оппозицией. Выборы снижают риск силовых переворотов и революций, а также облегчают торг и переговоры между фракциями, поскольку информация об их относительной силе и популярности уже известна. Поскольку участие в выборах со стороны избирателей – это тоже идержки, то число тех, кто все-таки явился на выборы и проголосовал могут сигнализировать о потенциальных сторонниках оппозиции. Тем не менее, выше указанные подходы, сформулированные в рамках теории рационального выбора и неоинституционализма, которые в настоящий момент доминируют в политичекой науке, не лишены слабых мест. Исследование роли и места выборов в авторитарном контексте до сих пор связано с рядом концептуальных и методологических проблем. Во-первых, большинство теорий и аргументов сформулированы на основе одного или немногих случаев, что напрямую связано с проблемой генерализации. Во-вторых, во многих объяснительных моделях выборы a priori трактуются как незаменимый механизм перераспределения благ или мониторинга лояльности. Однако можно помыслить и иные решения данных дилемм. В-третьих, теории информационной ассимметрии игнорируют такую важную проблему, как фальсицикации и прочие манипуляции, искажающие волеизъявление избирателей. Например, мексиканский исследователь Андреас Шедлер, говорит о «меню манипуляций», доступных инкумбенту или правящей партии на выборах. Выборы Мы не используем местоимение «она», так как среди современных диктаторов женщины фактически не встречаются. 5 рассматриваются как двухуровневая игра, где оспаривается не только право на политическую власть, но и сами правила игры (nested games) (Schedler 2006, 2002). Также можно выделить еще одно видение выборов, которое отходит от постулатов теории рационального выбора, в частности от заданности предпочтений действующих акторов и «всеохватности» и дескриптивности структурнофункционального подхода. Электоральные события навязывают свою логику действующим акторам и тем самым переопределяя и трансформируя предпочтения акторов. Поскольку само событие обладает серьезной трансформационной силой, то и предпочтения акторов меняются в процессе самого события, то открываются возможности для развития альтернативных сценариев. Выборы и референдумы являются «фокальными точками» (focal points), то есть знаковыми событиями, которые изначательно связаны с мобилизацией граждан и призваны легитимировать принятие политических решений. Поэтому, как пишут Валери Банс и Шэрон Волчик о «цветных революциях» на постсоветском пространстве, электоральные события могут рассматриваться сквозь призму «событийной» политической науки (“eventful” political science) как исключительные или переломные события, отличающиеся от обыденной политики или “politics as usual” (Bunce and Wolchik 2011: 26-27). Кунтц и Томсон в свою очередь утверждают, что выборы – не просто «последняя капля» или некий критический вес в провоцировании протестов. Выборы – это мощное трансформирующее событие, которое фундаментально меняет характер политической конкуренци. Поэтому выборы не следует сводить к качеству электоральных процессов и фальсификациям (Kuntz and Thompson 2009). Подводя итоги, выборы в условиях неделмократического режима анализируются с помощью различных методологических подходов: 1) Структурный функционализм (Эрме, Руке и Роуз; Заславский и Брим; советология в целом) 2) «Антропологический» подход (изучение практик и их значений, выборы как ритуал) 3) Рациональный выбор и неоинституционализм рационального выбора (Ганди, Сволик, Пшеворски, Магалони, Шедлер и др.) 4) Социологический неоинституционализм (теории социальных движений, Банс и Волчик, Бейсингер) Исследования «авторитарных» выборов прошли этапы от полного отрицания «рациональной» роли выборов и представления о выборах как о «ширме» или «потемкинских деревнях» до моделей в рамках теории рационального выбора, где выборы играют существенную роль в менеджменте элит, представительстве интересов, снижения уровня неопределенности и мониторинге лояльности. Выборы и электоральные репрессии. Всякий авторитарный режим репрессивен по определению. Однако среди группы авторитарных режимов существует существенная вариация по масштабу, типу и группам акторов, по отношению к которым применяются репрессивные санкции. Кроме того, нельзя забывать и о том, что любое государство еще по классическому определению Макса Вебера – это монополия на легитимное применение насилия. Поэтому и демократическим странам свойственно применение насильственных мер. Вопрос лишь в том, насколько это применение легитимно, институционализировано и беспристрастно. Например, использвание внутренних силовых подразделений против силового захвата зданий может быть оправдано с точки зрения поддержания минимального общественного порядка. При этом использование танков против мирных демонстраций является неоправдано жесткой мерой и зачастую влечет крайнее неодобрение гражданского общества и правозщитных организаций. В целом, репрессии всегда снижают ероятность массовых протестных акций, так как являются издержками или негативным стимулом для преодобления проблемы коллектиного действия. С другой стороны, как указывает Дэвенпорт, во время выборов уровень репрессий несколько снижается и цензура чуть более ослаблена (Davenport 1995). Первые эмпирические исследования подтвердили наличие циклов репрессий, напрямую связанных с выборами. Так, наиболее эффективное использование репрессивных мер в период, предшествующий избирательной кампании, тем не менее, их эффективность резко снижается в период, когда результаты объявлены (HafnerBurton, Hyde, and Jablonski 2012). Ганди и Басин утверждают, что уровень репрессий резко увеличивается в преддверии выборов, особенно в отношении оппозиции. Последнее существенно снижает риск возникновения массовых протестов (Gandhi and Bhasin 2012). В среднем за месяц до выборов уровень репрессий резко снижается, возможно, в силу повышенного внимания международных правозащитных организаций, потенциальных инвесторов. Кроме того, репрессии по отношению к избирателям – крайне неэффективная мера, которая сопряжена с репутационными издержками и подрывом легитимности. В целом, использование или неиспользование репрессий зачастую зависит от силы государства, степени его институционализации и способности контролировать территорию, обеспечивая безопасность, минимальных уровень услуг для населения, сбора налогов и т.д. (state capacity). В частности, Сингапур, являюсь устойчивым недемократическим режимом во главе с доминирующей партией Партия «народное действие» (People’s Action Party, PAP), при этом крайне редко прибегает к использованию массовых и даже выборочных репрессий по отношению к оппозиции. Иными словами, экономически успешный политический режим, как правило, более склонен «покупать» лояльность, нежели напрямую репрессировать. Поэтому и поддержка инкумбента на выборах в подобных режимах может быть объяснена с помощью классических экономических теорий голосования. Например, исследователь протестных движений Рууд Купманс выделяет два типа репрессий: институциональные и ситуативные (Koopmans 1997). В соответствие с этой логикой институциональные репрессии – это не только рестриктивные формальные правила (например, ограничения при регистрации на выборах), но и нечто вроде структурной власти, когда, грубо говоря, никому и в голову не придет сделать что-то не так, как это принято (Bachrach and Baratz 1962; Lindblom 1988). Институциональные репрессии видятся более легитимными и глубоко укорененными в обществе и поведении избирателей, в то время как ситуативные или ad hoc репрессии могут рассматриваться как сигнал слабости режима, паники со стороны инкумбента. Итак, выделяют разные типы репрессий, связанных с выборами. В целом авторы говорят о предвыборных репрессиях и репрессиях после дня выборов. Последние в свою очередь могут быть использованы по отношению к трем ключевым категориям акторов: 1) оппозиция (выборочные репрессии), 2) избиратели (массовые репрессии) и 3) члены правящей коалиции (чистки). При этом репрессии могут носить как систематический, институциональный характер в виде репрессивных правил (завышенные избирательные барьеры и иные манипуляции с электоральным законодательством), так и ситуативный. Качество электоральных протестов. Наконец, отдельное направление в исследовании «авторитарных» выборов – это качество электоральных процессов (КЭП) или попросту насколько плохо выборы были проведены. В действительности оценка КЭП имеет значение не только для сравнительных исследований, но и для разработки адекватных критериев и инструкций для миссий наблюдателей. Кроме того, следует помнить, что КЭП – это не только отсутствие фальсификаций, но и много иных не менее значимых параметров. Да и само понятие фальсификации и по сей день не имеет общепринятого определения. Иногда фальсификации рассматриваются как одна из форм электоральных репрессий. Одними из первых, кто обратился к этой проблеме, были эксперты-практики, которым необходимо оценивать то, насколько честно и справедливо прошли те ли иные выборы (миссии ОБСЕ, IDEA и др.). Ключевой принцип четных и свободных выборов – это «необратимость» и обязательность результатов. Элклит и Рейнолдс со стороны политологов предприняли попытку систематизировать и преставления о «правильном» избирательном процессе (Elklit and Reynolds 2000; Svensson and Elklit 1997). В итоге Элклит обнаружил удивительное сходство между исследованием демократии и исследованием качества электоральных процессов. Во-первых, не существует универсального согласия по поводу того, как этот концепт должен быть определен, однако, множество концептов качества электоральных процессов имеют довольно много общего. Во-вторых, нет согласия по поводу того, является ли КЭП дихотомией (плохо или хорошо) или интервальной шкалой. В-третьих, отсутствует согласие о том, насколько детально должны оцениваться те или иные выборы, так как нет представления о том, какая система лучше – пропорциональная или плюральная или же какая модель демократии лучше – представительная или прямая? В итоге Элклит суммирует все интерпретации КЭП вокруг восьми тесно пересекающихся друг с другом измерений. Каждому из этих измерений соответствует свой тип нарушений или отклонений от идеала. Таблица 2. Измерения качества электоральных процессов (electoral integrity) 1 Электоральная система (в широком ее Системная манипуляция понимании), включая базовые международные стандарты 2 Политический «климат», «позитивная» Культура политического культура политической конкуренции участия, склонная к конфликтам 3 Электоральная администрация Электоральные злоупотребления (electoral malpractice) 4 Соблюдение электоральных процедур Фальсификации (подсчет голосов) 5 Транспарентность Политическая и административная непрозрачность 6 Регулирование политических финансов Коррупция 7 Безопасность выборов Отсутствие безопасности 8 Юридические и институциональная _ система, обеспечивающая надзор и правоприменение; правила и регулирование Источник: Jørgen Elklit (2012) What Kind of Animal is Electoral Integrity? // Pre-IPSA Workshop, Challenges of Electoral Integrity, The Universidad Complutense de Madrid Несмотря не полноту описания КЭП, подход Элклита страдает от недостатков структурного функционализма: избыточная дескриптивность, объяснение a posteriori, где каждой функции соответствует какая-то дисфункция или отклонение. Существует несколько альтернативных подходов к измерению КЭП. Как правило, каждая организация, организующая наблюдение за выборами имеет свою методичку и практические инструкции для наблюдателей. Зачастую экспертами предпринимаются попытки измерить и сравнить накопленные эмпирические данные. Так, одна из недавних попыток – это индекс Системы электорального администрирования (the Election Administration Systems Index или EASI). Индекс основан на экспертных опросах и основывается на трех электоральных измерениях: участие, конкуренция и соблюдение процедуры. Затем оценки по данным измерениям группируются в зависимости от стадии электорального цикла – довыборный период, непосредственно выборы и послевыборный период (Bland, Green, and Moore 2012). Концепт электоральных злоупотреблений или electoral malpractice Сары Бёрч выглядит более теоретически обоснованным. Она уделяет особое внимание политическим и социальным практикам, связанных с выборами в новых демократиях и полуавторитарных режимах. По ее мнению, политические манипуляции глубоко укоренены в сложных социальных практиках, многие из которых крайне сложно изменить. Поэтому институты как набор формальных правил оказываются наиболее легкой частью в реформировании политической системы. Кроме того, электоральные злоупотребления рассматриваются как отклонение от демократических норм, однако подобный подход не позволяет оценивать эти самые «порочные» практики как поддерживающие и структурирующие власть в недемократическом контексте. Бёрч на основании отчетов наблюдателей ОБСЕ сконструировала индекс электоральных злоупотреблений (Electoral Malpractice Index), который также позволяет сравнивать качество выборов в разных режимах. Учитывая недостатки индексов, опирающихся на экспертные опросы, например, неизбежную субъективность в оценках, к тому же возможные недостатки в процедуре отбора самих экспертов (например, когда мы опрашиваем только оппозиционнонастроенных специалистов), данные индексы являются значимым источником информации для исследователя. Тем не менее, обращение к подобным инструментам требует осторожности и как минимум знания «недостатков конструкции». Пиппа Норрис, исследовательница демократизации и политического участия, обращает внимание на то, что помимо экспертных опросов необходимо использовать доступные данные массовых социологических опросов. Зачастую экспертные опросы критикуются за то, что они отражают «западные/американские ценности». Вопрос заключается в том, а существуют ли глобальные или универсальные нормы КЭП, которые бы разделялись людьми разных культур? Насколько важна «процедурная легитимность» для избирателей? И могут ли выборы с массовыми нарушениями стать причиной запроса на реформы? Эмпирический анализ опросных данных последней волны the World Values Survey указывает на то, что несоответствие международным стандартам подрывает чувство политической легитимности, подавляет явку и поощряет протестные формы политики. Схема аргумента представлена ниже (см. Схему 2). Для того, чтобы оценить, как оценки граждан связаны со спросом на демократизацию или хотя бы на реформирование системы, Норрис использовала шесть вопросов, каждый из которых соотносится с одним из трех этапов выборов. Ответы на вопросы, так или иначе, затрагивают репрессии и «покупку» лояльности на разных стадиях избирательного процесса как в отношении избирателей, так и оппозиции и СМИ (см. Таблицу 3). Таблица 3. Соответствие вопроса из WVS (6 волна 2010-12 гг.) стадии избирательного процесса. Предвыборный период Период кампании День выборов и после Существуют препятствия Телевизионные новости Избирателям угрожают на для оппозиционных искажают информацию в избирательных участках кандидатов для участия в пользу правящей партии выборах Богатые люди покупают Журналисты необъективно Избирателей пытаются выборы представляют информацию купить о ходе избирательной кампании Члены избирательных У избирателей нет Голоса комиссий – нечестные люди реального выбора нечестно подсчитаны Схема 2. Качество электоральных процессов и изменение политического режима (П. Норрис) Участие / явка КЭП и демократия Восприятие КЭП гражданами Политическая легитимность Протестный активизм Реакция элит: уступки, репрессии или режимный транзит Наконец, голландская исследовательница Каролин ван Хэм обнаружила положительную связь между КЭП, подотчетностью правительства и поддержкой граждан существующего режима. Однако существуют и исключения из этого паттерна. Так, в Азербайджане самый высокий уровень доверия политическим институтам по данным опросов WVS среди пост-коммунистических стран сочетается с предельно низким качеством электоральных процессов (измереннный с помощью специального индекса Дома Свободы, проект Nations in Transit) (см. График 2). В целом, наблюдается едва ли не обратная зависимость между доверием парламенту и КЭП. График 2. Зависимость уровня доверия парламенту от качества электоральных процессов FH = индекс качества электоральных процессов Дома Свободы, варьирует от 1 до 7, где 0 соответсвует честным и справедливым выборам, а 7 – выборы с грубыми нарушениями процедуры. Последнее еще раз указывает на актуальность тезиса Макса Вебера, что не всегда политическая легитимность укоренена в легитимности процедуры. Она может исходит как из харизмы, так и из авторитета «вечно вчерашнего». Хотя не исключен вариант, что респонденты попросту боятся честно отвечать на вопросы в закрытых авторитарных странах. Кроме того, если результаты изменяются от того, как мы измеряем концепт, то следовательно, мы измеряем различные феномены, либо это делаем некорректно. Качество электоральных процессов, их теоретическое осмысление и операционализация представляют собой динамичную и развивающуюся область современных исследований выборов в авторитарных системах. Также стоит оговориться, что в данном разделе мы не затронули проблему фальсификаций и их диагностики. Выборы и политическая стабильность. Помимо динамики политического режима существует более фундаментальная связь между выборами и политической стабильностью того или иного государства как политической единицы. Выборы могут провоцировать не только изменения в характере политического режима или протесты, но и возможный коллапс существующего политического порядка. Ричард Снайдер выражает обеспокоенность тем, что исследователи зачастую игнорируют вопрос о том, «насколько правители в действительности правят?» (“how much do rulers rule”) и как наличие государственности (state capacity или “stateness”) предоствращает выборы, ставящие под угрозу сам факт существования единой политической единицы (Snyder 2006). Левицки и Уэй также указывают на важность организационных мощностей, включающих и государственный репрессивный аппарат и экономический контроль (2010). Однако Чейбуб, Хэйс и Сэйвун ставят под сомнение подобного рода гипотезы, что выборы в «неподходящее» время или «месте» чреваты насильственными конфликтами ил гражданскими войнами. С помощью статистического анализа большого числа выборов авторы демонстрируют, что механизм гораздо сложнее и что выборы даже снижают вероятность возникновения гражданских конфликтов (Cheibub, Hays, and Savun 2012). Референдумы в авторитарных режимах. Референдумы в авторитарном контексте до сих пор являются terra incognita в сравнительных политических исследованиях и крайне редко удостаиваются внимания исследователей. Ведущий исследователь механизмов прямой демократии Дэвид Алтман выражает общепринятую точку зрения, что референдумы в недемократических режимах поддерживают иллюзию существования демократического процесса и что они «цементируют психологическую и эмоциональную связь с режимом и остальным населением через мобилизацию» (Altman 2011: 110). Референдумы зачастую являются 1) попыткой получить легитимность для политического лидера, который получил власть в результате переворота или другим внеконституционным путем; 2) ратификацией новой конституции (например, расширяющей конституционные возможности правящей партии или президента); 3) или попыткой остаться у власти и изменить систему политической власти с целью продлить срок полномочий. В исследованиях механизмов «прямой демократии» существуют терминологические различия между референдумами, общественными инициативами (public initiatives) и плебисцитами. Поскольку публичные инициативы – это «процесс, посредством которого группа граждан может сформулировать предложение или законопроект и заставить власть вынести инициативу на голосование», то очевидно, что эта опция не доступна для граждан в авторитарном режиме. Тем не менее, если исследователи отвергли упрощенное понимание выборов как «потемкинских деревень» или фасадного института, то аналогичный подход был бы оправдан и в случае референдумов. Следует признать, что референдумы в авторитарных режимах получили гораздо меньше внимания, нежели в демократических странах. Многие диктатуры XX века прибегали к референдумам. Так, в фашистской Германии, Испании времен Франко, Италии времен Муссолини и коммунистических режимов (например, Румыния в период правления Чаушеску) стали первым материалом для анализа роли референдумов в диктатурах. В современных режимах постсоветского пространства конституционные референдумы и референдумы в поддержку президента стали популярной мерой. Например, в результате референдума 1995 года в Беларуси были восстановлены флаг и государственная символика советского периода. В Казахстане референдумом 1995 года был продлен срок президентских полномочий Нурсултана Назарбаева. Туркменистан и Ниязов. Фердинанд Маркос также активно прибегал к референдумам на Филиппинах как способу легитимации власти. Исследование форм прямой демократии в условиях ограниченной свободы ставит множество теоретических вопросов. В авторитарном и тоталитарном контексте свидетельством того, что плебисцит был проигран, может служить лишь непосредственное признание правительством своего поражения. В отличие от большинства выборов время созыва референдума, его форма, формулировка вопросов полностью контролируются инкумбентом. Тем не менее, даже среди откровенно подконтрольных референдумов есть редкие, но значимые исключения. Например, в Уругвае в 1980, Чили 1988 и Зимбабвe 2000 инициатива инкумбента оказалась неожиданно отвергнута большинством населения. В случае Чили Аугусто Пиночет был вынужден уступить власть и не препятствовать процессам либерализации. Однако результаты референдума в Зимбабве закончились плачевно, Мугабе попросту проигнорировал свой проигрыш и ввел войска в повстанческие регионы. Еще один важный аспект связан с соотношением референдумов и выборов. Так, была выдвинута гипотеза о том, что референдумы зачастую используются перед регулярными выборами в целях консолидации власти. В частности референдумы проводимые в странах Азии часто являлись попытками создать и поддержать консенсус, социальную солидарность и единство политики и общества. Выборы же, напротив, склонны к тому, чтобы поддерживать фракционализацию, усиливать социетальные и региональные расколы, политическую конкуренцию, неопределенность и нестабильность (Smith 1986). Диаграмма. Распределение типов референдумов в авторитарных режимах 19902011 Президентский плебисцит Обязательный конституционный референдум Конституционная инициатива Парламентский плебисцит Консультация Источник: Center for Research on Direct Democracy; C2D dataset // http://www.c2d.ch/ В качестве иллюстрации были выбраны все зарегистрированные референдумы с 1990 по 2011 в режимах, которые не соответствуют минимальным критериям демократичности и соревновательности. Если значение индекса Политические права Дома Свободы (Political Rights, Freedom House) меньше 2 или значение другого популярного индекса демократии Политии IV (Polity IV) меньше 6, то мы считали данный режим недемократическим. Значения взяты за предыдущий год, чтобы избежать эффекта референдума. Всего за данный период был созван 121 референдум в 62 странах мира. Часть референдумов (15) состоялись в странах, где политическая конкуренция находится под запретом (запрет на образование политических партий, безальтернативные выборы). Референдумы различаются в зависимости от их повестки и обязывающей силы исхода референдума. Так, на диаграмме представлено распределение разных типов референдумов в современных авторитарных режимах. Более половины являются президентскими плебисцитами, то есть публичным одобрением правителя и его реформ. Обязательные конституционные референдумы составляют лишь 31%. Обычно подобные референдумы созываются, когда возникает новая политическая единица на международной арене или когда инкумбент изменяет конституционный строй государства. Парламентские плебисциты и конституционные инициативы составляют оставшиеся 17%. Как мы уже указывали, время проведения референдумы полностью зависит от воли правительства, иными словами время проведения референдума, как правило, эндогенно по отношению к силе и популярности инкумбента. Неудивительно, что референдумы крайне редко демонстрируют непредсказуемые результаты. Подводя итог, референдумы имеют иную природу, нежели выборы в контексте авторитарных режимов. Вероятность проиграть референдум в разы меньше, чем вероятность потерпеть поражение на выборах. Референдумы в авторитаризмах – это либо необходимость поддержать фигуру инкумбента или его политический курс, либо фундаментальное изменение самих конституционных основ государства. Список источников и литературы 1. Altman, David. Direct democracy worldwide. - New York: Cambridge University Press, 2011. 2. Barber, B.R. Strong democracy: Participatory politics for a new age: University of California Press, 2004. 3. Bunce, Valerie, and Sharon L. Wolchik. Defeating authoritarian leaders in postcommunist countries, Cambridge studies in contentious politics. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. 4. Cheibub, J.A., J. Hays, and B. Savun. 2012. "Elections and Civil War in Africa." 5. Cheibub, José Antonio, Jennifer Gandhi, and James Raymond Vreeland. 2009. "Democracy and dictatorship revisited. // Public Choice - 2009 – № 143 (1-2) – РР. 67-101. 6. Dahl, R.A.. Polyarchy: participation and opposition. - Vol. 54 - Yale Univ Pr., 1971 7. Donno, Daniela. Elections and Democratization in Authoritarian Regimes. // American Journal of Political Science - 2013 - № 00 (00) – РР. 1-14. 8. Elklit, J., and A. Reynolds. 2000. "THE IMPA CTOF ELECTION ADMINISTR AT ION ON THE LEGITIMACY OF EMERGING DEMOCRACIES: ANEW RESEARCH AGENDA." 9. Fishkin, J.S. Democracy and deliberation: New directions for democratic reform. Vol. 217: Cambridge Univ Press, 1991. 10. Gandhi, J., and Bhasin.. Government Accommodation and Repression in Non-Democratic Elections. In Pre-IPSA Workshop, Challenges of Electoral Integrity. - Madrid, 2012 11. Gandhi J., Przeworski A. Authoritarian Institutions and the Survival of Autocrats. //Comparative Political Studies - 2007 - № 40 (11):1279-1301. 12. Gandhi, Jennifer.. Political institutions under dictatorship. - New York: Cambridge University Press, 2008. 13. Gandhi, Jennifer, and Ellen Lust-Okar.. Elections Under Authoritarianism. // Annual Review of Political Science - 2009 - № 12 (1) РР. 403-422. 14. Geddes, B., J. Wright, and E. Frantz. 2012. "Authoritarian Regimes: A New Data Set." Unpublished data set in progress. 15. Greene, Kenneth F. Why dominant parties lose : Mexico's democratization in comparative perspective. Cambridge New York: Cambridge University Press, 2007. 16. Hafner-Burton, E., S. Hyde, and R. Jablonski. When Governments use Election Violence to Stay in Power. // British Journal of Political Science, Forthcoming, 2012. 17. Hermet, Guy, Richard Rose, and Alain Rouquié.. Elections without choice. London ; New York: Macmillan, 1978. 18. Howard, Marc Morje, and Philip G. Roessler. Liberalizing Electoral Outcomes in Competitive Authoritarian Regimes. // American Journal of Political Science – 2009 - № 50(2). 19. Hyde, Susan D. 2011 Catch Us If You Can: Election Monitoring and International Norm Diffusion. // American Journal of Political Science - 2011 - №. 55 (2) – РР. 356-369. 20. Hyde, Susan D The pseudo-democrat's dilemma: why election observation became an international norm. Ithaca: Cornell University Press, 2011. 21. Karl, T.L., Schmitter P. What democracy is... and is not. // Journal of Democracy - 1991 № 2 (3) – РР. 75-88. 22. Kitschelt, Herbert, and Steven Wilkinson. Patrons, clients, and policies : patterns of democratic accountability and political competition. Cambridge, UK; New York: Cambridge University Press, 2007. 23. Koopmans, R. 1997. Dynamics of repression and mobilization: The German extreme right in the 1990s. // Mobilization: An International Quarterly - 1997 - № 2 (2) – РР. 149-164. 24. Kuntz, P., and M.R. Thompson.. More than just the final straw: Stolen elections as revolutionary triggers. // Comparative Politics – 2009 - №. 41 (3) – РР.253-272. 25. Levitsky, S., Way L.A. Competitive authoritarianism: hybrid regimes after the cold war: Cambridge University Press, 2010. 26. Lindberg, S.I. Democratization by election: A new mode of transition: Johns Hopkins University Press, 2009. 27. Lindberg, Staffan I. Democracy and elections in Africa. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2006. 28. Lindblom, C.E. Democracy and market system: Norwegian University Press Oslo, 1988. 29. Lust-Okar, Ellen. Reinforcing Informal Institutions through Authoritarian Elections: Insights from Jordan. // Middle East Law and Governance – 2009 - № 1 (1) – РР.3-37. 30. Lust, Ellen. Competitive Clientelism in the Middle East. // Journal of Democracy - 2009 №. 20 (3). 31. Magaloni, B. Voting for autocracy: Hegemonic party survival and its demise in Mexico: Cambridge University Press Cambridge, 2006. 32. Manin, Bernard. The principles of representative government, Themes in the social sciences. Cambridge ; New York: Cambridge University Press, 1997. 33. Powell, G. Bingham. Elections as instruments of democracy: majoritarian and proportional visions. New Haven, CT: Yale University Press, 2000. 34. Przeworski, A., M.E. Alvarez, J.A. Cheibub, and F. Limongi.. Democracy and development: political institutions and well-being in the world, 1950-1990. Vol. 3 Cambridge University Press, 2000 35. Schedler, A.The menu of manipulation. // Journal of Democracy - 2002 - № 13 (2) – РР. 36-50. 36. Schedler, A. The Logic of Electoral Authoritarianism. - 2006. 37. Smith, T.B. Referendum politics in Asia // Asian Survey – 1986 - № 26 (7) – РР. 793-814. 38. Snyder, R. Beyond electoral authoritarianism: the spectrum of non-democratic regimes // Electoral authoritarianism: the dynamics of unfree competition – 2006 – РР. 219-231. 39. Stepan A., Linz J. Toward consolidated democracies. // Journal of Democracy - 1996 №7 (2) – РР.14-33. 40. Svensson P., Elklit J. What makes elections free and fair? //Journal of Democracy – 1997 № - 8 (3) – РР. 32-46. 41. Svolik, M.W. Power sharing and leadership dynamics in authoritarian regimes. // American Journal of Political Science – 2009 - №53 (2) – РР. 477-494. 42. Wintrobe, Ronald The political economy of dictatorship. - Cambridge, UK; New York, NY: Cambridge University Press,1998. Вопросы для самоконтроля 1. Какие функции выполняет институт выборов в условиях авторитарного режима? 2. Можно ли рассматривать выборы в авторитарном режиме как институт контроля и политической социализации граждан? Приведите три аргумента. 3. Приведите примеры электоральной инженерии при организации выборного процесса в авторитарном государстве. Задание для самостоятельной работы Проведите сравнительное исследование института выборов в условиях авторитарных режимов стран Латинской Америки, Азии и Африки в ХХ в. (кейсы по выбору) по следующим параметрам: - законодательство о выборах - характеристика избирательной системы - политические партии как участники избирательного процесса - формы манипулирования общественным сознанием в ходе избирательной кампании - результаты выборов в виде складывающейся партийной системы. Глава 5. Патронаж и клиентелизм на выборах Антрополог Клод Леви-Строс рассказывает о новогвинейском племени гахукугама, представители которого успешно научились правилам игры в футбол. Между тем футбольные соревнования у этого племени часто продолжаются несколько дней, чтобы победы и поражения сторон были в итоге уравновешены и чтобы никто не ушёл обиженным. Всемирно любимую игру гахуку-гама используют в ритуальных целях, а вовсе не для определения победителя (Леви-Стросс 2008). В середине XX века, когда изобретённые в Европе практики и институты проникали по всему миру, антропологи, социологи и политологи раз за разом обнаруживали, как местные правители, объединившись с народными массами, мастерят на основе заимствований нечто более привычное. При близком знакомстве с укоренением демократических институтов в разных странах можно обнаружить, что с выборами там происходило то же, что с футболом у гахуку-гама. Вместо того чтобы быть площадкой борьбы, выборы в некоторых странах стали инструментом умиротворения населения и распределения подарков. Избиратели голосовали не за тех, чьи программы общественных реформ им по душе, а в благодарность за персонально оказанные услуги. Феномен, о котором идёт речь, обычно называют схожими по значению терминами: патронаж, клиентелизм, патрон-клиентские отношения6. В этой главе речь пойдёт о том, как выборы оказываются захвачены патрон-клиентскими практиками, что в результате происходит с политикой, как клиентелизм в итоге становится не нужным партиям и их избирателям, каким государствам он свойственен, а каким не грозит. Клиентелизм как феномен. Следует отметить, что патрон-клиентские отношения могут воспроизводиться не только на выборах - можно вспомнить и продвижение по службе "родного человечка" в традиционных бюрократиях, и поддержку меценатами деятелей искусства, и другие самые разнообразные формы покровительства/лояльности. Аллен Хикен (Hicken 2011) в своём обзоре научных работ о клиентелизме определяет его как отношения обмена, характеризующихся четырьмя признаками: 1) двусторонность (диадичность), 2) произвольность, 3) обусловленность, 4) повторяемость. Рассмотрим определение подробнее. Итак, содержание клиентелизма – это обмен. Это взаимовыгодные (реципрокные) отношения - стороны вступают во взаимодействие, потому что могут предложить полезные друг для друга ресурсы. Например, депутат может предложить новые рабочие места для избирателей своего округа, а избиратель может предложить депутату свой голос. В основе клиентелизма лежат особые персональные связи между двумя сторонами. Наиболее эффективны личные контакты лицом к лицу, но сети личных связей удаётся поддерживать и с помощью посредников - брокеров. Личные Далее эти слова используются как синонимы, если не сделано особых оговорок. Стоит сказать, что немало учёных находят между этими терминами тонкую разницу. Так, патронажем обычно называют поведение властей предержащих, а клиентелизмом - ответное поведение населения. Однако эти термины могут употребляться и для одновременного обозначения обеих сторон феномена, будучи тождественными термину патрон-клиентские отношения. В последнее время в англоязычной литературе более распространён общий термин клиентелизм, но большинство учёных предпочитают не вдаваться в нюансы. Мы последуем их примеру. 6 обязательства здесь оказываются важнее классовой, этнической и иных принадлежностей7. Клиентелистский неписанный «контракт» подразумевает обусловленность обмена благами. Ресурсы достаются только тем, кто заключает «контракт» и делится своими ресурсами, происходит целевое распределение. Например, кандидат может пообещать добиться льготы для рыбаков своего округа. Тогда в случае победы кандидата изменения коснутся рыбаков из этого округа, их семей, но отнюдь не всех граждан страны и даже необязательно всех рыбаков страны8. Более того не все жители округа будут вознаграждены (ведь вряд ли все они являются рыбаками). Со своей стороны, и сами рыбаки из описанного округа могут поддерживать только тех, кто обещает им особую поддержку, игнорируя всех остальных кандидатов. Патрон-клиентские отношения иерархичны постольку, поскольку у патрона есть доступ (монополистический или олигополистический) к большему объёму ресурсов, благодаря более выгодной позиции в политическом поле. Чаще всего патроном выступает политик или партия, а клиентом конкретные граждане и группы граждан, хотя иногда можно наблюдать и обратную картину. Критерий иерархичности отсекает множество примеров неиерахического «блата»9. Наконец, обе стороны рассчитывают на повторяемость взаимодействий и ждут друг от друга координации. Поэтому вряд ли шоколадная плитка, подаренная случайному прохожему, способна породить клиентелизм, а вот бесплатные столовые, открытые партией или депутатом, лучше справятся с этой задачей. В этом отличие клиентелизма от банального разового подкупа. В силу специализации пособия приведённые примеры несколько однобоки, однако читатели могут поставить на место избирателей и кандидатов более экзотичных героев – светского льва, хлопочущего о приятеле в петербургском салоне; римского папу, покровительствующего скульптору эпохи Возрождения; японского крестьянина, которому приходится платить дань постоянному защитнику от бандитов и т.д. Голосование патронажное и голосование программное Описанные выше примеры патронажных стратегий на выборах противоречат классической модели электорального поведения. В классической модели10 избиратель выбирает между партийными программами самую выгодную из достижимых и отдаёт соответствующей партии свой голос. При этом оценка периода правления инкумбента позволяет избирателю экономить интеллектуальные ресурсы и выбирать между стороной инкумбента и оппозицией. В свою очередь партии стараются чётче прорекламировать программу, а в случае победы следовать ей, чтобы не прослыть обманщиками. В такой модели именно политики и партии обязаны избирателю и за неудачи политического курса (policy) несут перед ним ответственность, хотя бы иногда. Патронажная модель переворачивает эти отношения с ног на голову. Политики и партии, находящиеся у власти выбирают, кому из групп избирателей распределить Диадический подход (как и близкий ему сетевой подход) критиковал подход, рассматривавший политику, как борьбу групп. Устойчивые парные отношения, выстраивающиеся в сложные сети, можно было без труда обнаружить, а вот реальность групп, объединённых общими характеристиками, ценностями и т.д, хотелось поставить под сомнение: (Lande, 1977) 8 Если льготы всё же достанутся всем рыбакам страны, значит, им просто повезло. Экономисты назвали бы это везение экстерналией. 9 Можно вспомнить классическую миниатюру Аркадия Райкина, где завскладом может использовать свой доступ к «дефициту», чтобы получать контрамарки. Более уместно рассматривать описанные Райкиным неформальные сети как горизонтальные. Для глубокого знакомства с развитием отечественного блата рекомендуем почитать исследования Алёны Леденёвой. 10 Подробно различение программной модели и патронажной модели представлено в классической работе Мартина Шефтера (1994) и двух авторитетных сборниках последних лет под редакцией Герберта Китчельта и Стивена Уилкинсона (2007) и Симоны Пьяттони (2001). 7 опеку и ожидают ответной благодарности, попутно обещая новые вознаграждения. Политики обычно сами не прочь подчеркнуть, что речь идёт о конкретных добрых делах для конкретных групп благополучателей, и любят представлять себя «Робин Гудами», по тонкому замечанию Джеймса Скотта (Scott 1969). Политический курс по улучшению экономической и социальной обстановки в государстве, реформы, налоги и законы уходят на второй план. В такой модели и сам избиратель, выбирая между инкумбентами и оппозицией, предпочитает голосовать за тех, кто предложит больше частных благ. Чтобы привлечь такого избирателя, партиям и кандидатам стоит переводить свои предложения на язык патронажа. Переходить с языка общественных благ на язык клубных и частных благ, иначе их просто могут счесть идеологизированными «болтунами». Выше уже не раз вместе с различными прилагательными было упомянуто понятие блага. Следует коротко остановиться на терминологии во избежание путаницы. Эта терминология заимствована из экономики и является эмоционально и морально нейтральной. Общественные блага обладают свойствами неизбирательности и неисключаемости, например, налоговая реформа в стране касается всех в равной степени. Частные блага предоставляются избирательно и любой может быть исключён из потребления этого блага, примером может служить пост в правительстве. Клубные блага предоставляются отдельной группе, но обязательно всей группе целиком. Депутат из предыдущего параграфа, добившийся льгот для рыбаков своего округа, вынужден смириться с тем, что рыбаки округа, голосовавшие против этого депутата, всё равно получат льготы. Строго говоря, ситуативное перераспределение в пользу больших групп населения (повышение пенсий) и привлечение финансов в регион тоже являются клубными благами, хотя и соответствуют классической, а не патронажной модели голосования. При программном голосовании, таким образом, речь идёт об общественных благах и иногда клубных благах, а при патронажном – о клубных и частных благах. В соответствии с предпочтительными тактиками партии делят на программатические и патронажные (клиентелистские). В одной партийной системе могут соперничать партии обоих типов. Можно привести пример Италии второй половины XX века, где Христианская демократическая партия привязала к себе клиентелистский электорат Юга, а её соперники Коммунистическая и Социалистическая партии в первую очередь опирались на идеологию и свои программы по переустройству государства. Патронажная политика: кто, что, когда и как получает? Итак, патронаж – это распределение частных и клубных благ. В этом параграфе достаточно абстрактный термин «благо» наполнится конкретным содержанием, когда будут рассмотрены три типа этих благ. Сделаем оговорку, хотя это и очевидно, что патроны могут комбинировать блага всех трёх типов. Партии часто апеллируют к разным группам избирателей и могут варьировать программатические и патронажные стратегии, как для удержания электорального ядра, так и для привлечения сомневающихся. Самое узкое, классическое понимание патронажа подразумевает награждение верных сторонников управленческими постами после прихода к власти. Власть имущие используют свои возможности нанимать, увольнять и повышать по службе лояльных людей (по-английски эта тройка опций звучит более афористично - hiring, firing and promotion). Классическими иллюстрациями здесь служат Великобритания XVIII-XIX вв.11 и американская система «промывки» государственного аппарата (spoil system). Немало примеров можно найти в современности: так, после выборов 1997 года в Между тем, некоторые историки спорят со справедливостью упрощённого мнения о британской госслужбе того времени, доказывая, что увольнения по политическим основаниям были из ряда вон выходящими случаями: (O’Gorman, 2001). 11 Иордании спикер парламента назначил помощниками депутатов 80 своих друзей и знакомых (Lust-Okar 2006). В таких случаях может ничего не достаться избирателям, т.к. им отводится роль мобилизуемой массы, погоняемой на выборы локальными боссами. Поэтому многие политологи, особенно изучающие Африку южнее Сахары, сегодня предпочитают говорить об отдельном феномене неопатримониализма – способа господства, при котором правитель рассматривает государственный аппарат как своё хозяйство, части которого можно раздавать на кормление своим родственникам, друзьям и союзникам (слово patrimonium означает надел). Так, Николас ван де Валле считает неопатримониализм и патронаж разными подвидами клиентелизма. Анна Гжимала-Буссе придерживается другой типологии (van de Walle 2007; Grzymala-Busse 2008) и замечает, что у присвоивших государство властителей есть выбор стратегий помимо клиентелизма – они могут заниматься банальным расхищением, забирая себе государственные ресурсы. Присвоение государства (state capture) элитами подобным способом называют хищническим (predatory state) или экстрактивным (extractive state). В свою очередь режимы, которые готовы перераспределять аккумулируемые ресурсы, называются редистрибутивными. Таким образом, государственные посты могут рассматриваться правителями в качестве стратегического ресурса для торга с оппозицией. Леонардо Арриола статистически доказал, что африканские правители могут уменьшить риск насильственного смещения, увеличивая количество министров и приглашая на эти посты своих возможных противников (Arriola 2009). После выборов 2008 года президент Кении Мваи Кибаки предотвратил местную Оранжевую революцию12, сделав лидера оппозиции Раилу Одингу премьер-министром. Аналогичную превентивную тактику в 2005-2007 активно использовал президент Кыргызстана Курманбек Бакиев. Другой тип ресурсов, который может быть распределён на патронажных выборах – это разного рода материальное вознаграждение избирателей. Андреас Шедлер составил список подарков, которые разные партии предлагали мексиканским избирателям. В этом списке: футболки, ручки, овощи, фрукты, кактусы, деньги, пиво, стиральные машины, полотенца, мешки с цементом, киркомотыги, мачете, удобрения, семена, цыплята, овцы (список не полон). Исследовавшие Аргентину политологи Насарено, Бруско и Стоукс могут добавить в эту коллекцию одежду, матрасы, лекарства, деревья, гофрированный металл, стройматериалы, одеяла, очки (список также не полон) (Muno 2009). Стоит заметить, что случаи Мексики и Аргентины являются классическими примерами клиентелизма (аграрного городского соответственно), и, как представляется, различие электоратов явно отразилось в содержании списков. Выше уже говорилось, что с патронажем не стоит путать обычный подкуп. Патронаж здесь явлен в том, что подарки предоставляются постоянно и рассматриваются как должное содержание отношений между политиком и избирателем - не как разовая сделка, а как долгосрочный контракт. Исследования обнаруживают сильную связь между присутствием коррупции и патронажа в обществе. Но довольно затруднительно понять, что здесь следствие, что причина, и нет ли на самом деле чего-то третьего, что является причиной для обоих феноменов. К клубному типу благ относятся рабочие места для округа и государственные траты на этот округ. Это самый простой для обнаружения, но самый двусмысленный тип благ. Действительно, несложно проверить, насколько увеличились количество бюджетных мест или объём государственных субсидий в том или ином регионе, в зависимости от электоральных результатов склонной к патронажу партии. Количественные исследования показывают патронажный уклон аргентинской Хустисиалистской партии (перонистов), мексиканской Институционно-Революционной 12 Кенийские протестующие также, как и украинские, выбрали оранжевую символику. партии. Аналогичные результаты демонстрирует «Единая Россия». Двусмысленность, однако, в том, что такой патронаж можно уловить только в сравнении, ведь само по себе повышение государственных затрат в конкретном регионе может быть вызвано иными причинами. Тем сложнее интерпретировать повышение бюджетных трат на национальном уровне. Китчельт и Уилкинсон не считают патронажем вознаграждение всех избирателей (в англоязычной традиции приз целому округу называется «бочкой сала» pork-barrel). Как в таком случае оценивать введение бесплатного общественного транспорта Центристской партией в эстонском Таллинне или обещание Юлии Тимошенко погасить долги по старым советским вкладам украинцев? Представляется, что не стоит записывать в патронаж любые меры, критикуемые за популизм, ведь избиратели и политики могут рассматривать их как часть программы по достижению социальной справедливости. В качестве критерия стоит снова учесть постоянство отношений. Китчельт и Уилкинсон приводят пример несомненно патронажного поощрения фактически целого округа. В японской префектуре Гумма выращивают конняку (это корнеплод, напоминающий ямс, также называемый «дьяволов язык»). В КНР и Юго-Восточной Азии выращивание конняку обходится намного дешевле, так что японские производители не выдержали бы конкуренции, если бы не сверхвысокий тариф на импорт корнеплода, который составляет почти 2000% (!). На выборах в округе Гумма всегда побеждают кандидаты Либерально-демократической партии Японии, которая ввела спасительный тариф. Интересно, что четыре представителя этого округа, оплота ЛДПЯ, становились премьер-министрами, в том числе уже после выхода сборника Китчельта и Уилкинсона премьером успел побыть Ясуо Фукуда. Неудивительно, что специфика представляемых благ придаёт патронажу привкус нечестности и незаконности. Вместе с тем, патронажные практики обычно не выходят за рамки, допустимые законом. Патронаж либо осуждают, либо оправдывают за соответствие высокой справедливости, как ценят собственного разбойника Робин Гуда, умеющего перехитрить ноттингемских чиновников. Даже те, кто осуждают патронаж, часто имеют стимулы поддерживать патрона. Что нужно, чтобы клиентелизм сработал? Значит ли это, что именно ориентации избирателей создают основу для клиентелизма? В традиции политико-культурного (культуралистского) подхода на этот вопрос можно дать положительный ответ. В классическом труде Роберта Патнема именно культурные отличия Северной и Южной Италии привели к тому, что граждане по-разному использовали возможности выборов для самоуправления (Патнэм 1996). А Шмуэль Эйзенштадт и Луис Ронигер ставили культурную предпосылку патронажа слабость деперсонализированного доверия в контекст модернизации общества (Eisenstadt, Roniger 1984). При переходе обществ от локальных рынков к открытому рынку представители элит яростно соперничают за больший доступ к конкурентно распределяемым ресурсам (власть, богатство) и, не доверяя друг другу, стремятся заручиться поддержкой зависимых масс. Долгое время культуралистский подход к изучению патронажа был господствующим. Однако хотя объяснения культуралистов кажутся вполне убедительными, они таят в себе риск эндогенности – не является ли низкий уровень деперсонализированного доверия обратной стороной клиентелистского цинизма. А может быть именно слабость партий и демократических институтов ведёт к недоверию? Основателем альтернативной, институционалистской традиции принято считать Мартина Шефтера (Shefter 1994), который предложил объяснять патронаж не со стороны спроса, а со стороны предложения. Например, христианские демократы в Италии и Германии, две массовые по своей структуре партии со схожим электоратом, кардинально разошлись в стратегиях – немецкие партийцы избежали соблазнов патронажа в отличие от итальянских. Шефтер показывает, что в немецком случае сформировалась политически независимая автономная бюрократия13, даже в нацистские времена удерживавшая автономию от партийных руководителей. За это немцы могут поблагодарить абсолютистскую коалицию юнкеров-землевладельцев и прусских королей (затем Кайзера). Напротив, в объединяющейся Италии Пьемонту приходилось задабривать влиятельных патриархальных южан, которые в свою очередь могли задабривать население. Аналогичным образом различные исторические условия привели к не менее заметным отличиям в стратегиях местных отделений внутри основных партий США в разных штатах и городах. Институционалисты предпочитают показывать, как историческая последовательность политических коалиций, появления партий, установления всеобщего избирательного права приводила к различному балансу программатизма и патронажа в партийных системах разных стран (Shefter 1994). Для партий, имеющим «внутреннее происхождение», т.е. находившимся у власти при создании, патронаж был доступным способом привлечь массового избирателя. Партиям «внешнего происхождения», не имевшим доступа к ресурсам государства, поневоле приходилось искать опоры в массовых идеологиях. Поменять стратегии было непростым, хотя и возможным делом. Партии «внутреннего происхождения» могли сменить патронаж на программатические тактики, чтобы привлечь избирателей – так, в Великобритании Тори заключили «прогрессистскую» коалицию с буржуазией, которая желала реформ, а не подарков. Так или иначе, выбор патронажа может долго сохраняться в силу своего рода qwertyэффекта, когда отказ от стратегии грозит фатальным образом обрушить электоральную поддержку. То же верно и для программатических традиций. Институционалистский подход к клиентелизму обычно отлично объясняет отдельные случаи, но сталкивается со сложностями при выстраивании теоретических обобщений. Учитывая рост интереса к изучению клиентелизма, можно надеяться на появление в ближайшее время простых работающих теорий и в институционалистском подходе. Политическая машина – патронаж в действии Институционализированный клиентелизм на выборах отливается в формы, известные под названием политической машины. Вдохновителем изучения политических машин в новых государствах Третьего мира стал уже упоминавшийся выше Джеймс Скотт. Скотт провёл аналогию между политическими конгломератами, созданными соответственно боссами в американских городах, а также местными нобилями в демократизирующихся государствах Юго-Восточной Азии. Хотя с машинами часто принято сравнивать любые сложные и большие организации, «политическая машина» - термин со вполне конкретным содержанием. В американских городах во второй половине XIX – первой половине XX века политические машины профессионально обеспечивали успех на выборах нужным кандидатам. Мобилизацию избирателей достигалась с помощью разнообразных стимулов от подкупа и принуждения угрозами до повседневного покровительства. Основными избирателямиклиентами были иммигранты - примером здесь может служить долго господствовавший в Нью-Йорке Таммани-Холл, политическая машина демократов. С середины XIX века Таммани-Холл опирался на ирландских бедняков, спасавшихся в Америке от Великого ирландского картофельного голода. Оказалось, что и в бывших колониях Юго-Восточной Азии установленные в соответствии с «благими намерениями» администраций формальные демократические институты в результате повседневного сопротивления местных боссов в реальном 13 Ответственность немецкой бюрократии описана ещё Максом Вебером. исполнении стали напоминать испорченную демократию политических машин в американских городах (Scott 1969; Scott 1972). Здесь бывшие землевладельцы и полевые командиры сумели сохранить влияние, которое можно было конвертировать в электоральную мощь Почему так вышло? Политические машины сложились в результате шока – притока иммигрантов в крупные американские города14 во второй половине XIX века, резкого установление демократических институтов в странах Третьего мира. Работая в парадигме теории модернизации, Скотт связал существование политических машин со специфической комбинацией социально-демографических и политических факторов. Во-первых, наличия многочисленной незащищённой, крайне бедной группы населения (иммигранты в американских городах, нищие крестьяне на Филиппинах и т.д.). Вовторых, всеобщего избирательного права в ситуации, когда выборы имеют не просто ритуальное значение. Политические машины рассматривались как атрибут промежуточной фазы (Фаза В) между традиционным голосованием за самых уважаемых людей (Фаза А) и голосованием в соответствии с классовыми и профессиональными интересами (Фаза C). Политическая машина даже необязательно обретала партийные формы, формируясь иногда вокруг одного влиятельного политика. Политический патрон поддерживает свой авторитет15 вниманием к отдельному человеку и «малыми делами». Но по мере экономического роста «малые дела» стоили всё больше, заставляя задуматься о программатизме. Скотт показал, что и по ходу исторического развития политических машин связи патрона и клиента слабеют, патроны специализируются на всё более ограниченном наборе услуг, причём всё больше зависят от ресурсов, контролируемых вышестоящей администрацией, а эмоциональная компонента отношений патрона и клиента сжимается, уступая место прагматике. В конце концов и избиратель должен прагматично предпочесть программные партии. Экономический рост способствует тому, что избиратели становятся более независимыми и уже не так рады бесплатной миске риса. Модернизационный оптимизм может быть поставлен под сомнение рядом примеров. Так, Стивен Левицки заметил, что латиноамериканские рабочие партии, опиравшиеся на профсоюзы и исповедавшие программатический популизм (корпоратизм), к концу века выбрали патронаж (Levitzky 2007). Кроме того, исследования показывают, что клиентелизм может мешать экономической модернизации, что создаёт проблему замкнутого круга. Помимо исторического, интересно пространственное измерение теории политических машин. Политические машины вырастают снизу и могут приводить появлению субнационального авторитаризма во вполне демократических странах (Гельман 2010; Гельман 2011). Эдвард Гибсон показал, что в уже достаточно знакомых нам Аргентине и Мексике локальные политические машины были сформированы после перехода этих стран к демократии, в результате ослабления контроля со стороны центра. Уже столкнувшись с их появлением, партии, боровшиеся за власть в стране, оказались заинтересованными в том, чтобы использовать союз с этими машинами в собственных электоральных целях. Губернатор аргентинского Сантьяго-дель-Эстеро по имени Карлос Хуарес два десятилетия царил в своей провинции, так что даже начал выпускать марки со своими семейными портретами (Gibson 2005). Правительство в Буэнос-Айресе не вторгалось в это «удельное княжество», ведь локальные политические машины вносили заметный вклад в электоральный успех перонистов, которые, вероятно, могли бы долго покрывать Хуареса. Но Хуарес в итоге ошибся в выборе национального патрона, поставив на проигравшего кандидата перониситов, и был смещён новым президентом Классические примеры политических машин можно встретить в истории Чикаго, Нью-Йорка, Филадельфии. 15 Перед нами скорее традиционный авторитет, чем харизматический. 14 Нестором Киршнером, тоже перонистом, но из совсем другой фракции. Урок здесь в том, что именно внешнее давление из центра оказывается наиболее опасной угрозой для субнациональных политических машин. Несложно обнаружить похожие случаи в истории регионов России. В 1990-е Борис Ельцин, президент-демократ, позволил себе опираться на союз с ещё немногочисленными политическими машинами, зачастую созданными из деталей советского производства бывшими первыми секретарями обкома и советскими функционерами, например, губернатором Татарстана Минтимером Шаймиевым. Хотя примеры Кирсана Илюмжинова и Юрия Лужкова показывают, что эффективные политические машины могут быть созданы в короткий срок и не только тяжеловесами из советской номенклатуры. Наконец, российский пример иллюстрирует теорию Скотта, предсказывающую встраивание локальных машин в общенациональную пирамиду, которой стала «партия власти» «Единая Россия» (Golosov 2011). Последнее, о чём ещё необходимо рассказать в отношении теории политических машин, это контекст политического режима. Скотт пишет о необходимом условии процедурной демократии. Политические машины могут соревноваться, в том числе соревноваться друг с другом. Политическая машина, которая не может выиграть, теряет привлекательность и сходит с политической сцены. Однако отнюдь не любая политическая машина обречена на победу. Таким образом, политические машины возможны в либеральных демократиях, хотя их задачи вступают в конфликт с задачами демократических институтов. Соответственно, политические машины могут вполне комфортно существовать в рамках авторитаризма, если это электоральный авторитаризм. Прежде в тексте встречались примеры из истории, как демократий, так и авторитаризмов, но их отношения с феноменом клиентелизма не рассматривались. Об этом следующий параграф. Клиентелизм и демократия Выше было отмечено, что клиентелизм имеет в обществах неоднозначную репутацию. Чего нельзя сказать о репутации клиентелизма у философов политики – последние практически единодушно его осуждают. Обычно с нормативной точки зрения, характерной для теории демократии, патрон-клиентское превращение выборов осуждается не за то, что эксплуатирует человеческую жадность - избиратели в моделях Даунса и Фиорины не менее алчны. Критиков патронажа больше беспокоит то, что избиратели в такой ситуации оказываются подчинёнными, а не нанимателями. Нормативной проблемой классической программной модели голосования является вопрос, каким образом заставить искушённого в своём деле политика ответственно соблюдать обязательства перед менее искушённым избирателем. Фактически это один из вариантов знаменитой проблемы принципала и агента (где принципал – наниматель, а агент - служащий). Китчельт и Уилкинсон в связи с патронажными выборами также упоминают проблему принципала и агента, но в перевёрнутом виде. Проблема мониторинга здесь стоит перед политиком – как заставить избирателя голосовать за него или неё. Клиентелистский обмен происходит не одновременно, так что каждая из сторон имеет шанс поступить неблагодарно. Например, избиратель может аккуратно собрать подарки от каждого кандидата и вообще не пойти выборы (подобное иногда случается). В свою очередь кандидат может пообещать избирателям-земледельцам оросительные каналы, но в кресле депутата забыть об обещании (случается и такое). У обеих сторон есть возможность улизнуть от обязательств, и обе стороны знают это, пока сознательно поддерживают отношения. Исторические исследования патронажа обнаружили немало эвфемизмов, которыми патроны и клиенты прикрывали отношения, среди которых «дружба», «забота», «верность», даже «любовь». Предосудительность патронажа способствует тому, что прагматичная всегда прикрыта лексикой эмоций. Со стороны может показаться, что скованные одной сетью политики и избиратели души не чают друг в друге, вместе с тем вряд ли стоит всегда принимать эти выражения чувств за чистую монету. Граждане могут быть не так уж наивны, а политики не так уж харизматичны. Как показал Тимур Куран, граждане будут до последнего лукавить, изображая лояльность, если отказ от лояльности может повлечь наказание (Kuran 1995). В зависимости от способов мониторинга, доступных патронам, выборы могут стать более или менее контролируемыми, другими словами более или менее недемократичными. Самый простой способ контроля заключается в препятствовании тайному голосованию индивида. В XX веке открытое голосование перестало быть нормой, однако боссы политических машин могли идти на разные хитрости. Например, в Филадельфии 1930-х годов аппараты для голосования издавали разный звук в зависимости от выбора избирателя (Kitschelt, Wilkinson, 2007). Кроме того, иногда избирательный участок может быть устроен так, что люди, стремящиеся сохранить тайну голосования, будут выделяться на общем фоне и навлекать подозрения в нелояльности. На участках могут появляться добровольные «помощники», предлагающие услуги неграмотным избирателям. В демократических режимах подобные грубые механизмы контроля обычно несложно остановить законодательно, тогда как авторитарные режимы могут их как будто «не замечать». Ещё один способ клиентелистского контроля фактически невозможно устранить ни в авторитарных, ни в демократических режимах. При наличии гомогенного этнического сообщества с плотными социальными связями политики имеют стимулы для заключения договорённостей «политическое вознаграждение в обмен на голоса». Китчельт и Уилкинсон приводят в качестве иллюстрации общину любавичских хасидов в Нью-Йорке, которые успешно обменивают дисциплинированное голосование на преференции от политиков16. Подобные практики обмена, видимо, будут существовать, пока в мире сохранятся дисциплинированные диаспоры. Более утончённый контроль может быть достигнут благодаря мелкой нарезке и плотности участков для голосования. Генри Хэйл обратил внимание, что в России рубежа XX-XXI клиентелизм был особенно ощутим в небольших по размеру регионах – Автономных округах (Hale 2007). На участках с малым числом избирателей выбор каждого может остаться тайной, но избиратель будет яснее осознавать свою ответственность за общий результат17. Луис Фернандо Медина и Сьюзан Стоукс рассказывают, как в 2002 году в Колумбии лидеры неофициальных военизированных (парамилитаристских) отрядов угрожали целиком «наказывать» населённые пункты, проголосовавшие против симпатичного им кандидата Альваро Урибе. Естественно, эта угроза не могла быть действенной для крупных городов, но была ощутима для небольших деревень, жители которых предпочитали не играть с огнём и голосовать за Урибе (Magaloni, Stokes, 2007). В ситуации, когда все или большинство жителей округа привязаны к одному месту работы – плантации, совхозу, заводу, контроль также может достигаться за счёт угроз коллективного наказания, например, изменения условий труда, увольнений, или напротив коллективного поощрения, например, премий, выходных. (Коллективного поощрения можно в стиле Гуммы добиваться и на государственном уровне.) Аналогичным образом могут работать «армейские», «больничные» округа, привязанные к тотальным институтам. Итак, если данные по маленьким участкам голосования становятся доступными, патроны получат инструмент контроля, независимо от того, хочет ли этого правящая элита государства. На выборах в Сенат 2000 года Хилари Клинтон получила в их округе Нью-Сквер 1359 голосов, а её соперник – только 10. В ответ президент Билл Клинтон помиловал четверых жителей Нью-Сквера, находившихся в тюрьме за незаконную трату государственных средств на местную иудейскую школу. 17 Фактически перед нами одно из возможных решений проблемы безбилетника Мансура Олсона. 16 Фактически аналогичный инструмент контроля в авторитарных режимах может работать и на уровне более крупных территорий. Данный феномен Альберто ДиасКайерос, Беатрис Магалони и Барри Вейнгаст назвали трагическим блеском. В ситуации, когда правящая партия контролирует бюджетные траты по самому широкому набору вопросов, она может распределять их в зависимости от собственных электоральных результатов. Таким образом, у избирателей есть все стимулы голосовать за партию и кандидатов правящей элиты, но не потому, что они удовлетворены экономических положением, а в расчёте на вознаграждение (Diaz-Cayeros, Magaloni, Weingast, 2001). Например, Лиза Блейдс статистически показала, как режим Хосни Мубарака в Египте распределял между территориями траты на орошение земель в соответствии с результатами кандидатов правящей партии (Blaydes, 2010). Трагизм описанного феномена заключается в том, что политика партии может быть неэффективной, а блеск – в том, что избиратели несмотря на это демонстрируют внушительный электоральный результат правящей элите. В свою очередь и правящая элита заинтересована всячески добиваться сверхвысоких результатов при сверхвысокой явке, ведь иные итоги все оценят как результат падения доверия режиму. Неудивительно, что впервые феномен трагического блеска был описан в коммунистической восточной Европе – чехословацким драматургом Вацлавом Гавелом (Magaloni, Kricheli, 2010). Как заметила Дженнифер Ганди, использование демократических институтов авторитарными режимами может способствовать их мощи (Gandhi, 2008). В описанном выше случае клиентелизм сработал благодаря прагматичному расчёту избирателей. Но правящие элиты могут укреплять авторитарное господство и за счёт вполне «искреннего» голосования на соревновательных выборах. Классический пример такого голосования, также основанного на патронаже, описан Эллен Ласт (Lust-Okar 2006). На парламентских выборах в современной Иордании избирателям доступен выбор среди множества кандидатов, однако побеждают на этих выборах наиболее лояльные. Парламент в Иордании не оказывает большого влияния на политический курс и рассматривается избирателями как орган давления, куда нужно делегировать представителя от округа, который выступал бы покровителем своих избирателей и «решал» бы их дела на высшем уровне. В правительстве Иордании специально резервируются места, на которые депутаты могут с этими целями продвинуть «своих людей». В такой ситуации наилучшим выбором от округа считается кандидат, имеющий самые большие связи наверху, наиболее близкий правящей элите. Всем понятно, что оппозиционеры и программные партии не смогут эффективно справиться с брокерскими функциями. Интересно, что, согласно интервью, именно качества эффективного брокера имеют наибольшее значение для избирателей Иордании, которые готовы не обращать внимания на племенную и родовую принадлежность. Такая логика задействования патронажа на выборах при авторитаризме не уникальна для Иордании, ведь существующая констелляция позволяет не только сохранять лояльность парламента, но и добиваться реального, а не притворного удовлетворения избирателей от выборов. Следует добавить, что перед правящей элитой проблема принципала и агента возникает ещё в одном аспекте. Нет ли риска, что победивший на выборах нужный кандидат сохранит верность выдвинувшей его правящей группе или партии. Кандидат может предпочесть ориентироваться только на своих избирателей или действовать только в своих интересах. Выходом из этой ситуации для правящей группы является установление контроля над номинацией кандидатов, которые должны понимать, что рискуют на следующих выборах не быть выдвинутыми партией в округах или не попасть в списки. Например, на выборах в египетский парламент времён Мубарака кандидатам было особенно обидно потерять поддержку правящей элиты, поскольку предвыборные кампании были очень затратными и оплачивались самими кандидатами. Между тем именно поддержка как сигнал наличия связей «наверху» была главным критерием для избирателей при выборе своего депутата-«брокера» (Blaydes 2010; Magaloni, Kricheli 2010). Ещё одна проблема схожего рода возникает при выборе преемника. Модель патрона и клиента в случае преемнической передачи власти может попросту сломаться из-за нарушения принципа иерархичности. Например, в Нигерии и Камеруне преемники, обретая президентскую власть, легитимированную выборами, уже не чувствовали себя клиентами и «вероломно» разрывали с бывшими патронами18. Проблемы в таком случае возникали не только у экс-патронов, но и у их окружения. Лучший рецепт, который обнаружил Джейсон Браунли, заключается в «наследственном преемничестве», когда власть передаётся как наследство - в семье. Например, большая часть элит, окружавших лидеров Того, Сингапура, Азербайджана, приняла желание национального лидера передать власть по наследству сыну, а не кому-нибудь из фракций окружения (Brownlee 2007). Филиппинские депутаты по истечению допустимого лимита сроков предпочитают передавать свои кресла жёнам и детям. А во вполне демократической Аргентине правящей фракции удалось сохранить единство, когда президента Нестора Киршнера в 2007 году сменила на посту его жена Кристина Киршнер19. В Юго-Восточной Азии окружение лидера также предпочитает объединяться вокруг дочерей и вдов. Семейные связи в современном мире гарантируют максимальную лояльность. А вот передача всей полноты власти по патрон-клиентской линии – дело ненадёжное и потому нечастое. Альтернативный вариант заключается в передаче части власти правящей партии, где уходящий лидер и его окружение могут сохранить влияние. По такому пути пошли лидеры Танзании - Джулиус Ньерере и Малайзии - Махатхир Мохамад, которые и после ухода с государственных постов вершили судьбы преемников с помощью послушных им членов партии. В хрестоматийном примере подобного господства мексиканская Институционно-Революционная партия действовала как большая политическая машина, лидеры которой не обязательно стремились к публичным постам, а президенты хранили партийную дисциплину. Партийный контроль за руководителями в таких режимах не слишком сильно отличался от известного аналога в лишённом конкуренции режиме КНР после Дэн Сяопина. Во многом благодаря тому, что положение партии на выборах в этих соревновательных авторитаризмах не подвергалось сомнению, как и в КНР, где национальные выборы носят ритуальный характер. Следует добавить, что прямые фальсификации, строго говоря, свидетельствуют о сбое в клиентелистской модели. И хотя правящие элиты на местах или на национальном уровне могут быть заинтересованы в симуляции трагического блеска с помощью фальсификаций, эта односторонне выгодная стратегия более рискованна, чем реципрокный патронаж. Когда клиентелизм не нужен? Выше уже отмечалось, что экономическое развитие подрывает основы клиентелизма, лишая политические машины топлива в лице голодных избирателей. По мере экономического развития граждане больше вовлекаются в рынок и лучше способны просчитать свои выгоды от программатических изменений20. Действительно, на сегодняшний день именно экономические гипотезы обладают наилучшей предсказательной силой в отношении существовании клиентелизма. Умару Яр-Адуа забыл о благодарности Олусегуну Обасанджо, Поль Бийя – Ахмаду Ахиджо, Дело даже доходило до судебного преследования. 19 Предыдущий пример такого рода в истории Аргентины, переход власти от Хуана Перона его вдове Исабель, также стоит скорее объяснять стремлением фракций правящей элиты сохранить баланс, а вовсе не султаническими замашками Перона. 20 В этом смысле популярные объяснительные факторы размера среднего класса или креативного класса могут рассматриваться как proxy-переменные экономического развития. 18 Между тем, экономическое благополучие может сделать положение патронов более устойчивым за счёт больших возможностей при распределении ресурсов государства (государственной ренты). В своей монументальной работе о соревновательных авторитаризмах Стивен Левицки и Лукан Вэй обнаружили, что клиентелистские режимы менее устойчивы во время кризиса, когда наступает нехватка ресурсов. Как поэтично заметил один замбийский политик, бросивший правящую партию, «только глупая муха следует в могилу за мёртвым телом» (Levitzky, Way 2010). Таким образом, при выборе внутриполитических стратегий, согласно модели Левицки и Вэя, играют важную роль ещё и внешние, а не только внутриполитические факторы. Интересно, что помимо достатка, на склонность к клиентелизму может оказывать влияние гендер (!). В ходе исследования выборов в африканском Бенине Леонард Ванчекон обнаружил, что женщины менее склонны поддерживать кандидатов, опирающихся на патронаж, предпочитая программные партии. Вероятным объяснением служит то, что женщинам практически не достаётся частных благ, зато их касаются социальные программы, например, по защите детей (Wantchekon 2003). У клиентелизма есть ещё один противник – этническая фрагментация. Верность групповым идентичностям препятствует эффективности клиентелизма. Канчан Чандра доказывает, что политикам из одной этнической группы при распределении патронажа обычно приходится поддерживать собственную этническую группу, выбирая этнический фаворитизм. И сами избиратели в своих ориентациях держат в уме этническую принадлежность кандидата (Chandra 2004). Таким образом, все патронажные ухищрения могут оказаться напрасными из-за низкой эластичности этнически мотивированной доли электората21. Намного удобнее, как уже было отмечено выше, патронировать гомогенные общины. Действительно, локализованные меньшинства, имеющие мало шансов на успех на национальном уровне, чаще готовы вступить в союз с правящей элитой центра (здесь можно вернуться к примерам политических машин в РФ или любавичских хасидов НьюЙорка). Рене Лемаршан продемонстрировал, как соединение политических машин в пирамиду на национальном уровне помогало выстраиванию аппарата государственного управления в этнически разрозненных обществах (Lemarchand 1972). Соответственно, и апелляция к этнической идентичности в противовес унифицирующей линии центра может стать гарантированным прибежищем оппозиции клиентелистским конгломератам. Почему всё немного сложнее? В начале главы упоминался пример с новогвинейским племенем, которое играло в футбол, но не ради соревнования, что со стороны кажется весьма экзотичным. Однако можно ли утверждать, что в «цивилизованном мире» футбол используется только в спортивных целях? Конечно, в профессиональных лигах руководство борется с договорными матчами, но различные показательные матчи звёзд и ветеранов часто удивительным образом заканчиваются боевой ничьёй. Вне профессионального спорта футбольные игры могут использоваться и для установления неформальных знакомств, и для укрепления корпоративной лояльности. Как афористично заметил Николас ва де Валле, «клиентелизм существует во всех политиях» (van de Walle 2007). География приводимых в параграфах иллюстраций может создать впечатление, что клиентелизм – это в первую очередь удел стран с не оформившимися демократическими институтами. На самом деле это действительно так, однако даже в Европе и Северной Америке клиентелизм присутствует как возможная, пусть и постепенно вытесняемая на периферию, всё менее распространённая опция для партий и руководителей. Так, для объяснения слабости клиентелизма в Нидерландах и его же пышном расцвете в Австрии можно обратиться к книге Аренда Лейпхарта «Демократия в многосоставных обществах» (1997). 21 Робин Теобальд предположил, что по мере углубления специализации бюрократии в пост-индустриальных странах, можно ожидать учащения патронажного распределения должностей на основании личных знакомств руководителей (Theobald 1994). Ведь разобраться со стороны в справедливости назначений будет всё сложнее. В модели бюрократизирующейся картельной партии Каца и Мэйра (Katz, Maire 1995) локальные организации в большей степени ответственны перед партийным руководством за результат, который может быть достигнут и в отсутствие идеологической гомогенности. Это обстоятельство также повышает спрос на локальные политические машины, распределяющие частные и клубные блага. Таким образом, патронаж может рассматриваться как угроза уже на новом витке общественного развития, связанном с бюрократизацией электоральной политики. Патронаж не всегда является худшей из опций для государственного управления – хищничество, игнорирующее нужды населения менее эффективно. Скотт, Магалони и многие другие авторы рассматривают патронаж как неизбежный атрибут демократических институтов. Скотт при этом рассчитывал, что патронаж поможет придать легитимность институту выборов в молодых демократиях и предотвратить насильственные конфликты. Не предполагается, что все оговорки из последнего параграфа могут перевернуть общую картину, изложенную ранее. Патронаж – клиентелизм – патрон-клиентские отношения могут присутствовать в разных сферах общественной жизни, только выборы для них – не самое подходящее место. Список источников и литературы 1. Arriola L. Patronage and Political Stability in Africa. // Comparative Political Studies. 2009. - №10. - P. 1339-1362. 2. Blaydes L. Elections and Distributive Politics in Mubarak’s Egypt. - Cambridge: Cambridge University Press, 2010. 3. Brownlee J. Hereditary Succession in Modern Autocracies. // World Politics. - 2007. - №4. - P. 595-628. 4. Chandra K. Why Ethnic Parties Succeed: Patronage and Ethnic Headcounts in India. Cambridge: Cambridge University Press. 2004. 5. Diaz-Cayeros A., Magaloni B., Weingast B. Tragic brilliance: equilibrium party hegemony in Mexico (working paper). - Hoover Inst., 2001. 6. Eisenstadt S., Roniger L. Patrons, Clients, and Friends: Interpersonal Relations and the Structure of Trust in Society. - Cambridge: Cambridge University Press. 1984. 7. Gibson E. Boundary Control: Subnational Authoritarianism in Democratic Countries. // World Politics. - 2005. - №1. - P. 101-132. 8. Golosov G. The Regional Roots of Electoral Authoritarianism in Russia. // Europe-Asia Studies. - 2011. - №4. - P. 623-639. 9. Grzymala-Busse A. Beyond Clientelism: Incumbent State Capture and State Formation. // Comparative Political Studies. - 2008. - №2. - P. 638-674. 10. Hale H. Correlates of Clientelism: Political Economy, Politicized Ethnicity, and PostCommunist Transition, in Kitschelt H., Wilkinson S. (eds.) Patrons, Clients, and Policies. Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. - Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 227-250. 11. Hicken, A. Clientelism. // Annual Review of Political Science. - 2011. - P. 289-310. 12. Katz R. S., Mair P. Changing Models of Party Organization and Party Democracy. // Party Politics. - 1995. - №1. - P. 5-28. 13. Kitschelt H., Wilkinson S. (eds.). Patrons, Clients, and Policies: Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. - Cambridge: Cambridge University Press. 2007. 14. Kitschelt H., Wilkinson S. Citizen–politician Linkages: an Introduction, in Kitschelt H., Wilkinson S. (eds.) Patrons, Clients, and Policies. Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. - Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 1-49. 15. Kuran T. Public Truths, Private Lies: The Social Consequences of Preference Falsification. - Harvard: Harvard University Press. 1995. 16. Lande C. Networks and Groups in Southeast Asia: Some Observations on the Group Theory of Politics, in Schmidt S., Lande C., Guasti L., Scott J. (eds.). Friends, Followers, and Factions. - Berkeley: Univerity of California Press. 1977. P. 75-100. 17. Lemarchand R. Political Clientelism and Ethnicity in Tropical Africa: Competing Solidarities in Nation-Building. // The American Political Science Review. - 1972. - №1. P. 68-90. 18. Levitsky, S. From Populism to Clientelism? The Transformation of Labor-based Party Linkages in Latin America, in Kitschelt H., Wilkinson S. (eds.) Patrons, Clients, and Policies. Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. - Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 206-226. 19. Levitsky, S., Way L. Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War. Cambridge: Cambridge University Press. 2010 20. Lust-Okar E. Elections under Authoritarianism. // Democratization. - 2006. - №3. - P. 456471. 21. Magaloni B., Kricheli R. Political order and one-party rule. // Annual Review of Political Science - 2010. -P. 123-143. 22. Medina L. F., Stokes S. Monopoly and monitoring: an approach to political clientelism, in Kitschelt H., Wilkinson S. (eds.) Patrons, Clients, and Policies. Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. - Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 68-83. 23. Muno W. Conceptualizing and Measuring Clientelism. 2010. URL: http://www.gigahamburg.de/content/fsp1/pdf/neopat/paper_neopat_workshop_muno.pdf 24. O'Gorman F. Patronage and the reform of the State in England (1700–1860), in Piattoni S. (ed.). Clientelism, Interests, and Democratic Representation. - Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P. 54-76. 25. Piattoni S. (ed.) Clientelism, Interests, and Democratic Representation. - Cambridge: Cambridge University Press. 2001. 26. Scott J. Corruption, Machine Politics, and Political Change. // The American Political Science Review. - №4. - P. 1142-1158. 27. Scott J. Patron-Client Politics and Political Change in Southeast Asia. // The American Political Science Review. - №1. - P. 91-113. 28. Shefter M. Political Parties and the State. The American Historical Experience. - Princeton: Princeton University Press. 1994 29. Teehankee J. Emerging Dynasties in the Post-Marcos House of Representatives. // Philippine Political Science Journal. - 2001. - №45. - P. 55-78. 30. Theobald R. On the Survival of patronage in developed societies. // European Journal of Sociology. - 1992. - №1. - P. 183-191. 31. van de Walle, N. (2007). Meet the new boss, same as the old boss? The evolution of political clientelism in Africa, in Kitschelt H., Wilkinson S. (eds.) Patrons, Clients, and Policies. Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. - Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 50-67. 32. Wantchekon L. Clientelism and Voting Behaviour: Evidence from a Field Experiment in Benin. // World Politics. - 2003. - №3. - P. 399-422. 33. Гельман В.Я. Динамика субнационального авторитаризма (Россия в сравнительной перспективе). // Общественные науки и современность. - 2009. -№3. 34. Гельман, В.Я., Рыженков С.И. Локальные режимы, городское управление и «вертикаль власти» в современной России. // Политэкс. - 2010. - №4. 35. Леви-Строс К. Тотемизм сегодня. Неприрученная мысль. - М.: Академический проект, 2008. С. 187. 36. Лейпхарт А. (1997). Демократия в многосоставных обществах. -Москва, Аспект Пресс. 37. Патнэм Р. Чтобы демократия сработала. - М.: Аd Marginem, 1996 Вопросы для самоконтроля 1. В чем состоит основное отличие патронажного и программного голосования? 2. Как соотносятся между собой понятия «клиентелизм» и «модель приемника»? 3. Что такое «благо» и в чем оно измеряется? Вопросы для письменного домашнего задания 1. К какому типу благ Вы бы отнесли: повышение пенсий накануне выборов, государственную программу бесплатного медицинского обслуживания, конверт с 20 евро для каждого гражданина, бесплатный концерт звёзд эстрады, запрет на продажу огнестрельного оружия, введение второго государственного языка, кружку с партийной символикой? 2. Значительный разрыв доходов между богатыми и бедными гражданами способствует программному или патронажному голосованию? Каким образом он этому способствует? 3. Можно ли назвать «политической машиной» КПСС? 4. Лидеры знаменитых клептократических (хищнических) режимов Сесе Секо Мобуту (Заир), Сухарто (Индонезия), Фердинанд Маркос (Филиппины) оказались выходцами из военной среды. Как можно объяснить такое совпадение, используя теорию клиентелизма? 5. Как бы Вы оценили долю программатических и патронажных стратегий у ведущих российских партий? Подумайте, как можно было бы сделать такую оценку не экспертно-субъективной, а более объективированной. Глава 6. Электоральные практики на конкурентных и неконкурентных выборах22. Специфика электоральных взаимодействий состоит в том, что здесь всегда присутствует еще один «игрок» – избиратели. В либеральных демократиях, голосуя за того или иного кандидата (партию), они делают выбор (choice) между альтернативными политическими программами и, тем самым, оказывают влияние на политический курс правительства. Если это так, то исследование электорального поведения требует, прежде всего, ответа на вопрос, чем объяснить политические предпочтения избирателей: рациональным расчетом (Downs 1957; Fiorina 1981), принадлежностью к политически значимым социальным группам (Lipset, Rokkan 1967) и т.д. Очевидно, однако, что взаимодействия между политиками и избирателями не всегда сводятся к обсуждению политических программ. Как отмечает Г.Хермет, при исследовании выборов за рамками либеральных демократий «недостаточно ответить на вопрос, чем определяется выбор избирателя». Проблему следует ставить иначе: «что выборы значат для граждан, которых периодически призывают придти на избирательные участки?» (Hermet at al. 1978: 8). Фокус исследования, таким образом, смещается от объяснения политических предпочтений избирателей к выявлению природы социальных связей между политиками и гражданами. Речь идет о феномене, который по-разному концептуализируется в литературе: «механизмы связей между политиками и избирателями» (Kitschelt 2000), «модели голосования» (Lyne 2008), «стратегии электоральной мобилизации» (Schaffer 2007) или «электоральные практики» (Панов 2009). Вопрос, таким образом, заключается в том, чтобы выяснить, в какой мере и каким образом электоральная конкуренция воздействует на электоральные практики. Способна ли она сама по себе изменить природу взаимоотношений между политиками и избирателями? Постольку поскольку конкуренция на выборах в России еще сохранилась, несет ли она в себе потенциал для трансформации политического режима? Для того чтобы ответить на поставленные вопросы, в начале данной работы я, опираясь на существующую литературу, кратко опишу некоторые типичные модели электоральных практик. Во второй части обсуждается проблема выявления и измерения электоральных практик. В третьей представлены результаты эмпирического исследования, которое имеет целью сравнить конкурентные и неконкурентные выборы под углом зрения соотношения различных моделей электоральных практик. В заключении подводятся итоги исследования. Модели электоральных практик. Формально выборы представляют собой процесс формирования органов публичной власти, в котором участвуют граждане. Выборы проводятся на основе правил, которые регулируют, как происходит выдвижение кандидатов, кто имеет право голосовать, как проходит процедура голосования, как определяются результаты выборов и т.д. Такого рода правила, однако, имеют, в первую очередь, регулятивное значение, но они не определяют, каким образом выборы осмысливаются участниками, что они означают для политиков и избирателей. Тем не менее, благодаря данным правилам возникают регулярные, повторяющиеся взаимодействия между кандидатами (партиями) и избирателями – электоральные практики. В процессе этих взаимодействий происходит согласование субъективных представлений, и возникают эмпирически значимые взаимные ожидания, которые постепенно обретают «коллективный смысл» и Данная глава подготовлена на основании статьи: Панов П.В. Электоральные практики на конкурентных и неконкурентных выборах в современной России // Российское электоральное обозрение. - 2009. - №2. С. 44-56. 22 превращаются в норму. В той мере, в какой эти нормы воспроизводятся, электоральные практики приобретают устойчивость, то есть институционализируются. Таким образом, под устойчивыми, институциональными электоральными практиками понимаются относительно стабильные паттерны (модели) взаимодействия между избирателями, кандидатами и партиями23. Избиратели, например, могут рассматривать борьбу политических акторов (кандидатов и партий) под углом зрения конкуренции альтернативных политических программ. Соответственно, они ожидают, что победивший на выборах актор будет проводить политический курс, заложенный в его программе. Кандидаты и партии, в свою очередь, ожидают, что избиратели будут делать выбор, сравнивая предложенные им политические программы. Подобные взаимные ожидания приведут к институционализации вполне определенных электоральных практик, а именно модели, которую можно обозначить как «выбор политики» (policy-based voting)24. Иной вариант электоральных практик – электоральный клиентелизм – не связан с обсуждением политических программ. Он строится на вертикально организованных персональных отношениях патрон-клиентского типа: патрон предоставляет своим клиентам определенные блага в обмен на то, что они поддерживают его на выборах. Клиентелистские блага, в отличие от тех благ, которые производятся на основе реализации политических программ, партикулярные, а не публичные, и их предоставление обусловлено политической поддержкой, то есть клиентелизм представляет собой политические обмены типа «quid pro quo» (Kitschelt, Wilkinson 2007: 7-10). В то же время необходимо отметить, что исследователи расходятся в объяснении природы клиентелистских связей (Stokes 2007: 604). Одни авторы полагают, что специфика клиентелизма состоит именно в том, что он включает в себя сильный элемент персональной солидарности, лояльности, реципрокности. Клиентелизм «тесно связан с персональной идентичностью, особенно с понятием «чести» и персональных обязательств. Очевидно также, что отношениям патрона и клиента свойственна некоторая степень персональной «духовной» связанности» (Eisenstadt, Roniger 1984: 4849). Другие, напротив, акцентируют внимание на рационально-инструментальных мотивациях клиентов. Иначе говоря, избиратели оказывают политику политическую поддержку лишь тогда и постольку, когда и поскольку последний а) предоставляет им определенные блага; б) способен контролировать их, чтобы налагать санкции (лишать благ) на тех, кто уклоняется от обусловленного голосования. Вероятно, на практике персональная солидарность и инструментальные отношения может сочетаться, однако теоретически представляется необходимым выделить две отдельные модели электоральных практик: (1) электоральный клиентелизм в узком смысле (неинструментальные персональные связи между избирателями и политиками); 2) контролируемое голосование (controlled voting). Специфика второй модели именно в том, что, базируясь, в отличие от первой, на сугубо инструментальных связях, она обязательно требует мониторинга, который, как правило, обеспечивается специальными политическими структурами. Такие структуры обычно обозначают термином «политические машины»: «Машины – неидеологизированные организации, заинтересованные не столько в продвижении политических принципов, сколько в обеспечении сохранения власти для своих лидеров и перераспределении ресурсов в пользу тех, кто работает на них» (Scott 1969: 1144). Данное определение сформулировано в традиции, предложенной С. Хантингтоном: «Институты— это устойчивые, значимые и воспроизводящиеся формы поведения… Институционализация — это процесс, посредством которого организации и процедуры приобретают ценность и устойчивость» (Хантингтон 2004: 32). 24 Термин заимствован у Моны Лайн (Lyne 2008). 23 Постольку поскольку политические деятели предоставляют избирателям партикулярные блага и стремятся контролировать их голосование, а избиратели рассматривают выборы как контролируемую процедуру, в которой они участвуют для того, чтобы приобрести (или как минимум сохранить) определенные блага - рабочее место, зарплату, хорошее расположение начальника и т.п. – контролируемое голосование воспроизводится снова и снова, то есть происходит институционализация данной модели электоральных практик. Следующий вариант электоральных практик занимает «промежуточное положение» между моделями «выбор политики» и «контролируемое голосование». Здесь получение избирателями определенных благ не обусловлено голосованием за соответствующего кандидата, то есть контроль за голосованием отсутствует, однако блага по своей природе являются партикулярными, а не публичными. Китчелт и Уилкинсон определяют эту категорию благ как «клубные блага» (club goods) (Kitschelt, Wilkinson 2007: 11). Соответственно, я обозначу данную практику как «борьба за клубные блага» (club goods-based voting)25. Следует оговориться, что почти всякая политическая программа обладает дистрибутивной составляющей либо имеет дистрибутивные последствия. Следовательно, в ходе реализации политического курса одни группы избирателей выигрывают больше, чем другие. Поэтому необходимо уточнить, что о модели «борьба за клубные блага» следует говорить лишь тогда, когда политические акторы преднамеренно руководствуются именно партикуляристскими устремлениями. Иначе говоря, кандидаты и партии осознанно занимаются перераспределением публичных ресурсов в пользу определенных групп избирателей для того, чтобы приобрести их поддержку на выборах. Избиратели, в свою очередь, делают выбор на основе того, кто из кандидатов (партий) способен лучше обеспечить производство «клубных благ». Подобные практики хорошо известны и достаточно подробно исследованы, в первую очередь, на эмпирическом материале выборов в Соединенных Штатах: ‘pork-barrel politics’ (Ferejohn 1974), ‘redistributive politics’ (Cox, McCubbins 1986), ‘personal vote’ (Cain, Ferejohn, Fiorina 1987). В последние годы большое внимание уделяется такому феномену как покупка / продажа голосов избирателей. Многие авторы используют это понятие широко, включая в него самые разные варианты партикуляристских обменов (Magaloni at al. 2007). Мне представляется более корректной точка зрения Шеффера, который рассматривает покупку голосов в узком смысле и отличает ее как от pork-barrel politics, так и от клиентелистского патронажа. «Покупка голосов представляет собой стремление повлиять на голосование в «последнюю минуту», обычно в течение нескольких дней и даже часов до выборов или даже в день голосования» (Schaffer 2007: 5-6). К этому можно добавить, что, в отличие от персонифицированных практик контролируемого голосования, покупка голосов по своей природе намного ближе к взаимодействиям рыночного типа, которые не только сугубо инструментальны, но и деперсонифицированы. Избиратель продает свой голос тому кандидату, который предлагает более высокую цену, а поскольку продажа в чистом виде осуществляется непосредственно, напрямую, она не требует и контроля над голосованием, хотя, разумеется, многие разновидности конкретных взаимодействий между кандидатами (партиями) и избирателями находятся на границе между контролируемым голосованием Лайн обозначает этот тип практик термином «партикуляризм»: «Я буду использовать термин партикуляризм для обозначения всех типов благ, которые имеют достаточно узкую целевую группу, но предоставляются не по принципу quid pro quo. Другими словами, я использую партикуляризм как общее понятие, охватывающее те виды обменов, которые обозначаются исследователями как партикуляризм, порк, рента и патронаж… Что касается клиентелизма, он отличается от всех форм партикуляризма тем, что представляет собой прямые обмены типа quid pro quo» (Lyne 2008: 23-24). Однако, как представляется, это слишком широкий термин, так как партикуляристскими являются и клиентелистские блага. 25 и покупкой голосов. Таким образом, на мой взгляд, есть все основания рассматривать «покупку голосов» (vote buying) как самостоятельную модель электоральных практик. Таблица 1. Некоторые модели электоральных практик Основания для голосования «Выбор политики» (policy-based voting) «Борьба за клубные блага» (club goods-based voting) «Покупка голосов» (vote buying) «Контролируемо е голосование» (controlled voting) Публичные интересы, политические ценности Гражданские Индивидуальны й интерес Эффективность мониторинга за голосованием Рыночные Природа благ Публичные Групповые интересы (получение «клубных благ») Групповые инструментальн ые «Клубные» Особенности обменов Непрямые, необусловленны е, продолжительны е Да Непрямые, необусловленны е, продолжительны е Да Прямые, обусловленные, «сиюминутные» (‘last-minute’) Персональные инструментальн ые Групповые или индивидуальные (если вообще есть) Прямые, обусловленные, продолжительны е Возможно Возможно Да Да Да Затруднена Да Частично Нет Нет Природа социальных связей Конкурентность выборов Свобода выбора избирателя Влияние на политику правительства Индивидуальные Основные черты рассмотренных моделей электоральных практик суммированы в таблице 1. Следует подчеркнуть, что речь идет именно об идеал-типических моделях, которые могут быть полезным инструментом для эмпирического исследования, в то время как сами по себе электоральные практики, как уже неоднократно отмечалось, порой оказываются на «границах» между отдельными моделями. Все модели, кроме «выбор политики», относятся к партикуляристским электоральным практикам, однако различаются природой социальных связей между политиками и избирателями. Данная классификация не претендует на полноту. За ее рамками остаются, например, электоральные практики, которые основываются на персональной солидарности (клиентелизм в узком смысле). Другой вариант – солидарность с группой. Здесь есть акт голосования – это проявление интенсивной групповой идентичности, которая обычно возникает в тех случаях, когда принадлежность к группе воспринимается как нечто «примордиальное» (изначальное, природное). В современном мире «примордиальное голосование» (primordial voting) обнаруживается в сильно фрагментированных по религиозному или этнокультурному признаку обществах. Возможны и иные модели электоральных практик, основанные на харизматических связях между политиками и избирателями, публичном выражении приверженности жесткой системе ценностей, свойственных данной политической системе (голосование в тоталитарных системах) и т.д. Проблема измерения электоральных практик. Изучение электоральных практик, прежде всего, партикуляристских, затрудняется отсутствием прямых индикаторов, которые позволили бы обнаружить и зафиксировать их наличие, а также измерить масштабы их распространения. Партикуляристские электоральные практики скрыты, их невозможно наблюдать непосредственно, поэтому исследователи вынуждены полагаться на косвенные показатели. Обобщая литературу по данной теме, можно выделить четыре группы индикаторов в зависимости от области, в которой проявляет себя электоральный партикуляризм (см. таблицу 2). Таблица 2. Индикаторы и методы обнаружения партикулярных электоральных практик (выборочно) «Область политики» Индикаторы и методы Дистрибутивная Масштабы политизированной политика (предоставление экономики политиками благ избирателям) Соотношение между различными типами (supply-side) предоставляемых благ Механизмы распределения предоставляемых благ Ориентации избирателей Ориентации избирателей относительно по отношению к политикам политических партий, выборов и т.д. (demand-side) (социологические опросы) Послевыборная Сходство / различие позиций деятельность политиков политических деятелей по вопросам публичной (outcomes-side) политики, сплоченность (policy cohesion) депутатов от одной партии (анализ результатов поименных голосований) Электоральные Корреляция между дистрибутивной взаимодействия между политикой и результатами голосования избирателями и политиками Выявление практик взаимодействия между избирателями и кандидатами (партиями) в период выборов (социологические опросы избирателей, интервьюирование политиков, включенное наблюдение) Анализ электоральной статистики Первая группа индикаторов базируется на том, что электоральный партикуляризм представляет собой обмен политической поддержки на предоставление определенных благ. Поэтому косвенным показателем масштабов распространения электорального партикуляризма может быть объем благ, распределяемых и перераспределяемых через органы власти («масштабы политизированной экономики»). Что касается отдельных видов электорального партикуляризма, их индикаторами могут быть различные характеристики благ: целевые группы, степень обусловленности получения благ, механизмы распределения благ (дискреционное распределение vs распределение, основанное на универсальных правилах). Вместе с тем, очевидно, что все это указывает лишь на потенциальные возможности утверждения электорального партикуляризма (supply-side), а не на электоральные практики как таковые. Вторая группа индикаторов основывается на социологических методах исследования ориентаций избирателей по отношению к политическим партиям, выборам, политике в целом. Иными словами, в данном случае исследователи руководствуются противоположной стратегией, они исходят не от возможностей политиков предоставлять избирателям партикулярные блага, а от того, насколько эти блага востребованы избирателями (demand-side). Строго говоря, таким образом можно вскрыть не столько электоральные практики, сколько политико-культурные ориентации избирателей. Респонденты, например, могут демонстрировать в своих ответах на вопросы понимание выборов, соответствующее типу «выбор политики» (как желаемое, «должное» понимание выборов), а на практике вести себя совершенно иначе. Третья группа индикаторов полагается на послевыборную деятельность политических акторов (outcomes-side). Здесь маркерами партикуляристских электоральных практик выступает, например, степень сплоченности членов одной партии при голосовании в парламенте (intra-party policy cohesion). Слабая сплоченность свидетельствует в пользу того, что в ходе избирательной кампании они полагались не на политическую программу, а на те или иные партикуляристские практики. Исследователями разработаны различные количественные индексы, которые позволяют измерять степень сходства – различия позиций политических деятелей по вопросам публичной политики: индекс Райса (Rice Index), индекс смены политических позиций (party switching) и др. (Ames 2001; Desposato 2006a; Desposato 2006b; Hagopian 2007; Lyne 2008). Тем не менее, все эти индикаторы указывают все же на взаимоотношения между политиками, а не между политиками и избирателями. Не стоит забывать, что слабая сплоченность депутатов от одной партии по вопросам публичной политики может быть следствием не только электорального партикуляризма, но и иных причин, так же как и высокая сплоченность – не всегда достаточное основание для вывода о том, что партия основывается на приверженности общим политическим принципам и программе [Hagopian at al. 2009]. Четвертая группа индикаторов, в отличие от предыдущих, касается непосредственно электоральных взаимодействий между избирателями, кандидатами и политическими партиями. Очевидно, это самые «выигрышные» для изучения электоральных практик индикаторы, и, строго говоря, их нередко задействуют даже те авторы, которые фокусируются на других областях политики. Так, анализируя распределение благ (supply-side), исследователи пытаются проверить, в какой мере реализуется потенциал партикуляризма, то есть в какой мере именно дистрибутивная политика детерминирует голосование избирателей. Типичная исследовательская стратегия – анализ корреляции распределения бюджетных трансфертов между территориальными единицами (либо избирательными округами) и итогов голосования в соответствующих территориях (Dahlberg, Johansson 2002). Другие авторы полагаются на углубленное изучение отдельных правительственных программ, имеющих явные дистрибутивные последствия, и их воздействия на результаты выборов (Magaloni at al. 2007; Calvo, Murillo 2004). К области электоральных взаимодействий зачастую обращаются и те, кто занимается исследованием ориентаций избирателей (demand-side). Респондентам в этом случае задают вопросы не только относительно общих политических ориентаций, но и по поводу опыта электоральных взаимодействий на конкретных выборах: получал ли респондент (или его соседи, знакомые) во время избирательной кампании какие-либо блага от кандидатов (партий), сопровождались ли эти подарки требованиями голосовать за соответствующего кандидата, оказало ли это в действительности какое-либо влияние на голосование респондента и т.п. (Stokes 2005; Wilkinson 2007; Scheiner 2007). По отношению к политикам чаще полагаются не на опросы, а на метод глубокого интервью (Wang, Kurzman 2007). Значительно реже вследствие присущей ему сложности используется включенное наблюдение (Auyero 2000). Все это дает существенные результаты в изучении электоральных практик, однако социологическим методам присущи хорошо известные слабости, прежде всего, неизбежные расхождения между интервьюером и респондентом в интерпретации вопросов и ответов. Кроме того, респонденты, особенно политики, могут сознательно скрывать в своих ответах партикуляристские практики, поскольку они воспринимаются как политически некорректные (Kitschelt, Wilkinson 2007: 326). Особое значение в исследованиях электоральных практик играет такая разновидность индикаторов из области электоральных взаимодействий, как официальные результаты выборов (электоральная статистика). Разумеется, протоколы избирательных комиссий не содержат прямых данных, которые бы указывали на наличие тех или иных моделей электоральных практик. Для того чтобы обнаружить и зафиксировать последние, официальные результаты выборов должны быть подвергнуты обработке, то есть трансформированы определенным образом. Существуют две методики обработки электоральных результатов. Первая методика основывается на анализе того, как распределились голоса, которые получил отдельный кандидат (партия), между разными частями избирательного округа. Такими частями («территориальными единицами»), в зависимости от уровня выборов, могут быть административно-территориальные единицы (регионы или муниципальные образования) либо избирательные участки. «Когда избиратели голосуют за кандидатов, основываясь на выборе политических программ, голоса, поданные за сильных кандидатов, будут распределяться между территориальными единицами более равномерно. Здесь нет необходимости в мониторинге и обменах и, при прочих равных условиях, мы можем ожидать, что политические предпочтения избирателей будут более равномерно распределяться между отдельными частями, которые вместе составляют избирательный округ. Иначе говоря, в тех случаях, когда имеет место сдвиг от клиентелистских практик к практикам, которые базируются на выборе политического курса, мы должны видеть «деконцентрацию» распределения голосов внутри округа, так как политический деятель делает акцент на политической программе и апеллирует ко всем избирателям округа, имеющим сходные политические предпочтения» (Lyne 2008: 88). В рамках этого допущения Эймс предложил такой показатель как «индекс доминирования» (‘dominance score index’), который представляет собой среднее значение доминирования кандидата в муниципалитетах, входящих в состав округа. Под доминированием кандидата понимается доля голосов, поданных за него в данном муниципалитете. Среднее значение взвешивается долей соответствующего муниципалитета в общем количестве голосов, поданных за данного кандидата в округе (Ames 2001: 44). Индекс доминирования дает возможность сравнивать масштабы партикуляристских электоральных практик, прежде всего, у победивших кандидатов (по разным округам или на разных выборах). Этот индекс, однако, не позволяет сравнивать кандидатов, которые соперничают в одном округе. Чтобы элиминировать компонент доминирования, я трансформировал индекс доминирования в «индекс концентрации» (‘concentration index’). В его основе – значение показателя «а», которое представляет собой долю территориальной единицы в общем количестве голосов, которое получил кандидат в масштабах всего округа, взвешенное долей соответствующей территориальной единицы в общем количестве избирателей этого округа. Затем я суммирую все разности между всеми возможными парами значений «а» и делю их на «n1», где «n» - количество территориальных единиц. n n a a i 1 j i i j n 1 Индекс концентрации может принимать значения от «0» до «1». Если кандидат получил все голоса в одной территориальной единице, индекс будет равен «1». Если, напротив, его/ее избиратели распределились между территориальными единицами абсолютно равномерно (с учетом доли каждой из них в общем количестве избирателей округа), индекс будет равен «0». Таким образом, мы получаем достаточно строгий показатель партикуляристских электоральных практик. Следует отметить, что индекс концентрации, как впрочем, любой другой индекс, имеет ряд ограничений. Прежде всего, он фиксирует лишь территориальное «проявление» партикуляристских электоральных практик, тогда как партикуляристские блага в обмен на голоса могут предоставляться не только территориальным, но и другим социальным группам (религиозным, этнокультурным, профессиональным и т.д.), не локализованным в географическом пространстве. Поэтому хотя высокое значение индекса концентрации является достаточно весомым аргументом в пользу наличия партикуляристских практик, низкое значение индекса концентрации не позволяет делать вывод об их отсутствии. Если в качестве территориальных единиц рассматривать административнотерриториальные единицы (регионы или муниципальные образования), индекс концентрации позволяет учесть те блага, которые предоставляются, прежде всего, через межбюджетные трансферты, но не способен ухватить партикуляристские блага, предоставляемые широким категориям населения (различные социальные программы), а также преференции, которые имеют узкие целевые группы, например, отдельные бизнесы, предприятия. Применительно к российским выборам этот тип территориальных единиц представляется достаточно релевантным, если рассматривать выборы федерального уровня – президентские и Государственной Думы. Необходимые данные доступны в виде протоколов избирательных комиссий субъектов РФ и территориальных избирательных комиссий - ТИК (как правило, они создаются в рамках муниципальных образований «второго уровня» - в муниципальных районах и городских округах). Применительно к региональным выборам (выборы в законодательные собрания субъектов РФ) в качестве территориальных единиц уместно использовать муниципальные образования в том случае (и в той части), если рассматривать выборы по пропорциональной избирательной системе. Набор партий – участников этих выборов один и тот же даже тогда, когда территория субъекта РФ делится на несколько избирательных округов, поэтому результаты выборов вполне сопоставимы в разрезе ТИК, а достаточно большое количество последних (как правило, несколько десятков) позволяет использовать статистические методы. Вместе с тем, в подавляющем большинстве регионов России на выборах в законодательные собрания используется смешанная избирательная система, и примерно половина депутатов избирается по мажоритарному принципу в одномандатных (чаще всего) округах. Применительно к этим выборам муниципальные районы и городские округа не могут быть территориальными единицами для расчета индекса концентрации, поскольку избирательные округа в этом случае состоят из очень небольшого количества муниципальных образований «второго уровня», а нередко являются даже частью одного муниципалитета. Кроме того, границы округов и муниципальных образований пересекаются. Поэтому при анализе выборов депутатов региональных законодательных собраний, которые избираются по мажоритарному принципу, в качестве территориальных единиц следует рассматривать избирательные участки. Очевидно, эта же единица оказывается единственно уместной и на местных выборах. Использование избирательных участков в качестве территориальных единиц при расчете индекса концентрации весьма результативно, если речь идет о сельской местности. Повседневная жизнь на селе в очень большой степени локализована: люди живут и работают в рамках одного небольшого поселения, а избирательные участки территориально зачастую совпадают с границами поселений. Нередко такие поселения оказываются одновременно муниципальными образованиями первого уровня. Таким образом, применительно к сельской местности индекс концентрации, фактически, ухватывает одновременно не только территориальную, но и иные разновидности партикуляристской дистрибуции. Этого нельзя сказать о городах. Здесь избирательные участки порой вообще не имеют никакого отношения к электоральному партикуляризму. Люди работают в одной части города, а проживают и, в соответствии с правилами, голосуют в другой. Избирательные участки территориально, за редким исключением, никак не связаны с административно-территориальными единицами. Все это означает, что при исследовании индекса концентрации необходимо учитывать тип местности (городская или сельская), на которой расположен избирательный участок. Еще одно ограничение индекса концентрации вытекает из его достоинства. Как уже отмечалось, в отличие от индекса доминирования Эймса индекс концентрации позволяет исследовать всех кандидатов, а не только победителей. Тем не менее, он оказывается весьма чувствительным к общему количеству голосов, которые получает кандидат. С одной стороны, амбициозные кандидаты не могут слишком сильно концентрировать ресурсы на отдельных территориях, так как это не позволит одержать победу. С другой стороны, откровенно слабые кандидаты, напротив, получают поддержку весьма специфической группы избирателей (знакомые, родственники, коллеги), которые обычно сконцентрированы на определенной территории. Иначе говоря, индекс концентрации у маргинальных кандидатов заведомо выше, чем у «серьезных» политиков. Чтобы элиминировать или, по крайней мере, снизить значение этого фактора, при анализе следует исключать из выборки маргинальных кандидатов и учитывать лишь тех, кто набрал существенное количество голосов. Вторая методика основывается на анализе корреляций между отдельными показателями, которые содержатся в официальных результатах выборов. В России протоколы избирательных комиссий включают самые различные показатели: число избирателей, внесенных в список избирателей на момент окончания голосования; число избирателей, принявших участие в голосовании; число избирателей, проголосовавших досрочно (а также в помещении для голосования, вне помещения для голосования); число избирателей, проголосовавших за каждого кандидата (партию) и т.д. Таким образом, исследователи располагают достаточно богатой информацией. Как представляется, под определенным углом зрения могут быть интерпретированы многие корреляции. Особое значение имеет корреляция между долей избирателей, принявших участие в голосовании («явка») и долей голосов, полученных каждым кандидатом (партией). Здесь и далее я буду обозначать этот показатель как «индекс корреляции» (‘correlation index’). Основанием для его вычисления могут быть те же территориальные единицы, что и в случае с индексом концентрации. Для федеральных выборов наиболее уместны субъекты федерации или муниципальные образования (ТИК), для выборов региональных парламентов по партийным спискам - муниципальные образования, для выборов региональных парламентов по мажоритарной системе и для местных выборов – избирательные участки. Индекс корреляции кандидата (партии) представляет собой коэффициент корреляции между «явкой» и долей полученных им голосов в соответствующих территориальных единицах. Изначально данный показатель использовался юристами и правозащитниками для определения масштабов фальсификаций на выборах. Так, Собянин и Суховольский проанализировали под этим углом зрения выборы Президента 1991 г. и Государственной Думы 1993 г. Они исходили из допущения, что значения двух переменных – явки избирателей и распределения голосов между кандидатами (партиями) – в принципе, не зависят друг от друга. Следовательно, высокий коэффициент корреляции между этими переменными является доказательством того, что в ходе выборов использовались вброс бюллетеней, манипуляции с подсчетом голосов и т.п. (Собянин, Суховольский 1995). Многие ученые и в настоящее время продолжают применять эту методику для выявления масштабов нарушения избирательных процедур (Михайлов 2004; Бузин, Любарев 2008). Вместе с тем, высокое значение индекса корреляции отнюдь не обязательно является следствием прямых фальсификаций. Индекс корреляции может быть достаточно надежным индикатором воспроизводства такой модели электоральных практик, как контролируемое голосование. Как уже отмечалось выше, ключевой признак контролируемого голосования – мониторинг поведения избирателей со стороны политических машин. Наиболее типичная технология работы последних заключается именно в том, чтобы привести на избирательный участок как можно больше тех избирателей, которые подвержены контролю. Постольку поскольку избиратели не в состоянии выйти из-под контроля политической машины, тот кандидат, которого продвигает данная политическая машина, получит их голоса, и это выразится в повышении значения индекса корреляции. Таким образом, данный индекс позволяет выделить модель контролируемого голосования из всего спектра партикуляристских электоральных практик. Необходимо, тем не менее, оговориться, что к интерпретации значений индекса корреляции отдельных кандидатов следует подходить осторожно, так как они не всегда точно отражают масштабы работы политических машин и контролируемого голосования. В случае неконкурентных выборов, например, когда результат голосования, фактически, предрешен, доминирующему кандидату, по большому счету, нет нужды задействовать политическую машину в ходе голосования. Зачастую, однако, неконкурентность выборов вызвана именно тем, что политическая машина эффективно поработала до голосования, «расчистив» округ от потенциальных конкурентов. Практика отказа в регистрации или отмены регистрации кандидатов («снятие с выборов») получила широкое распространение. Другой вариант – выдвижение «согласованного кандидата», когда основные элитные группы заранее, до выборов заключают своего рода «сделку», в соответствии с которой одна группа выдвигает кандидата, а все остальные его поддерживают в обмен на выполнение определенных условий (предоставление должностей, преференций в бизнесе и иных услуг или ресурсов). В данном случае также не требуется проводить мобилизацию избирателей, поскольку так называемый «порог явки» отменен, и выборы будут признаны состоявшимися в любом случае. С другой стороны, в случае конкурентных выборов в избирательном округе одновременно могут работать несколько политических машин. Каждая будет стремиться привести на избирательные участки как можно больше подконтрольных избирателей. Следовательно, доля голосов, полученных одним из кандидатов, будет зависеть от эффективности работы не только его политической машины, но и политической машины конкурента. Это приведет к тому, что индекс корреляции не сможет в полной мере отразить масштабы контролируемого голосования. Таким образом, высокое значение индекса корреляции отдельных кандидатов, как правило26, указывает на практику контролируемого голосования, тогда как низкое значение не является достаточным аргументом в пользу отсутствия этой практики. Партикуляристские электоральные практики на конкурентных и неконкурентных выборах: эмпирический анализ. Итак, насколько различаются конкурентные и неконкурентные выборы с точки зрения электоральных практик? Прежде всего, рассмотрим вопрос, в какой мере конкурентность выборов влияет на масштабы электорального партикуляризма в целом. Степень конкурентности выборов измерялась с помощью хорошо известного индекса – «эффективное число кандидатов» (ЭЧК) Лааксо и Таагеперы (Laakso, Taagepera 1979). Масштабы партикуляризма – через индекс концентрации. Исследование проводилось с помощью регрессионного анализа. В качестве эмпирических данных использовались результаты двух типов выборов суб-национального уровня в одном из субъектов РФ – Пермском крае: «Как правило» - потому что в условиях, когда в одном округе конкурируют несколько политических машин, может получиться так, что у какого-то кандидата высокое значение индекса корреляции будет следствием «стечения обстоятельств», побочным результатом борьбы политических машин других кандидатов, а не «заслугой» собственной политической машины. 26 (1) выборы глав муниципальных образований «второго уровня» (муниципальных районов и городских округов), которые проходили с конца 2003 до весны 2009 гг. 27 Следует отметить, что в рамках этого периода в стране прошла реформа местного самоуправления (МСУ). До реформы в Прикамье действовала районно-городская модель территориальной организации МСУ, и имелось 41 муниципальное образование. В ходе реформы было создано около 300 муниципальных образований «первого уровня» (городских и сельских поселений), а города и районы сохранились в прежних границах, получив статус муниципальных районов или городских округов. За исключением двух муниципалитетов, во всех остальных главы избираются населением. С конца 2003 г. до начала 2009 г. выборы прошли во всех 39 городских округах и муниципальных районах, в некоторых из них дважды. Всего за этот период состоялось 50 выборов28. (2) выборы депутатов Законодательного собрания Пермского края (далее – ЗСПК), которые состоялись в декабре 2006 г. ЗСПК избирается по смешанной системе: 30 депутатов – по партийным спискам на основе пропорционального принципа, другие 30 депутатов – в одномандатных округах по плюральной избирательной системе. Как уже отмечалось выше, при вычислении индекса концентрации на региональных выборах в качестве территориальной единицы следует использовать ТИК в части голосования за партийные списки и избирательные участки – в части голосования в одномандатных округах. Для того чтобы результаты региональных и муниципальных выборов поддавались сравнению, применительно к выборам ЗСПК я рассматриваю только выборы в одномандатных округах. Таким образом, мы получаем два массива данных: 50 муниципальных выборов и 30 региональных выборов. В связи с тем, что для «маргинальных кандидатов» индекс концентрации не является показательным (см. выше), я включил в выборку лишь тех кандидатов, которые получили не менее 15% голосов – 114 кандидатов на выборах глав муниципальных образований и 57 кандидатов на выборах ЗСПК. Использование именно этих эмпирических данных представляется достаточно обоснованным для решения поставленной исследовательской задачи, так как каждый из массивов содержит как конкурентные, так и неконкурентные выборы, причем значения индекса ЭЧК распределены более или менее равномерно (см. диаграмму 1). Диаграмма 1. Распределение значений индекса ЭЧК на выборах ЗСПК и глав муниципальных образований 100% 90% 80% 70% 60% 50% 40% 30% 20% 10% 0% 0% 13,30% 63,40% 26% 26% более 4 от 3 до 4 от 2 до 3 40% 23,30% ЗСПК менее 2 8% Главы МО В 2005 г. произошло объединение Пермской области и Коми-Пермяцкого автономного округа в новый субъект РФ – Пермский край. В данном исследовании учитывается только территория бывшей Пермской области. 28 Из анализа исключены выборы главы «столичного» города Перми, которые, очевидно, имеют совершенно особое значение, а также главы ЗАТО «Звездный» (небольшого по численности, но самостоятельного муниципального образования, имеющего статус городского округа), поскольку небольшое количество избирательных участков (их было всего 5) делает бессмысленным статистический анализ. 27 Кроме «эффективного числа кандидатов», в регрессионное уравнение были включены две переменные, характеризующие отдельных кандидатов. Во-первых, инкумбентство кандидата. Если кандидат инкумбент, этой переменной присваивалось значение «1», в противном случае – «0». Во-вторых, поддержка кандидата со стороны региональных властей. Поскольку речь идет о выборах депутатов регионального парламента и глав муниципалитетов, особое значение имеет поддержка губернатора, который, очевидно, заинтересован в победе на выборах лояльных ему кандидатов. Наличие такой поддержки оценивалось присвоением этой переменной значения «1», отсутствие таковой – «0». Как уже отмечалось, на возможности индекса концентрации выявлять партикуляристские практики существенное влияние оказывает тип местности (городская или сельская). Городским территориям присваивалось значение «1», сельским – «0». Все городские округа, естественно, относятся к городской местности. Что касается муниципальных районов, они были разделены на городские и сельские в соответствии с официальной классификацией, которая базируется на доле городского населения и характере экономики. В дополнение к официальной классификации были выделены 7 муниципальных районов, занимающее среднее положение по указанным критериям, им было присвоено значение «0,5». Что касается выборов в ЗСПК, здесь границы округов в большинстве случаев не совпадали с границами муниципальных образований, поэтому значения переменной «тип местности» присваивались в зависимости от того, на территории каких муниципальных образований располагался избирательный округ. Результаты регрессионного анализа представлены в таблице 3. Таблица 3. Индекс концентрации на выборах ЗСПК и глав муниципальных образований (регрессионный анализ) Константа Поддержка региональной власти Инкумбентство Тип местности ЭЧК N R2 ЗСПК Нестандартизиров Стандартизир анные ованные коэффициенты коэффициенты (Beta) 0,169 (0,041) -0,085 -0,437 (0,021) Главы МО Нестандартизиро Стандартизированн ванные ые коэффициенты коэффициенты (Beta) -0,009 (0,021) -0,078 (0,022) 0,033 (0,010) -0,021 (0,021) -0,072 (0,018) 0,024 (0,006) -0,048 -0,326 0,335 57 0,555 0,167 (0,024) -0,024 (0,021) -0,124 -0,111 -0,334 0,350 114 0,264 Прежде всего, обращает на себя внимание достаточно высокое значение R2, особенно в случае выборов ЗСПК, что говорит о значительном объяснительном потенциале данного регрессионного уравнения. Негативные значения коэффициентов у переменной «тип местности» вполне ожидаемы. Вполне объяснимы и негативные значения коэффициентов у тех переменных, которые характеризуют особенности кандидатов. Инкумбенты и кандидаты, поддерживаемые региональными властями, как правило, получают больше голосов, а это, при прочих равных условиях, ведет к снижению значения индекса концентрации29. В то же время регрессионные коэффициенты не везде высокие. Если на выборах депутатов регионального парламента поддержка региональных властей имеет решающее значение, то на выборах глав муниципалитетов она намного менее значима. Инкумбентство не имеет большого значения, особенно на выборах депутатов регионального парламента. Последнее объясняется тем, что накануне выборов ЗСПК 2006 г. в связи с электоральной реформой округа были существенно перенарезаны по сравнению с предыдущими выборами 2001 г., и многие кандидаты, которые переизбирались, потеряли часть прежних избирательных округов. Что касается влияния конкурентности выборов на индекс концентрации, в обоих случаях регрессионные коэффициенты положительны и статистически значимы, а на муниципальных выборах конкурентность оказывается даже решающим фактором для роста значения индекса концентрации. Следует подчеркнуть, что хотя неконкурентные выборы дают меньшее значение индекса концентрации, из этого не следует вывод о меньшем распространении партикуляристских практик. Как уже отмечалось выше, во многих случаях партикуляризм воспроизводится в «не-территориальных» формах и остается «невидимым» для индекса концентрации, но весьма показателен тот факт, что именно в условиях электоральной конкуренции партикуляризм «проявляет себя». Это значит, что на конкурентных выборах партикуляристские электоральные практики распространены, по крайней мере, ничуть не меньше, чем на неконкурентных. Иными словами, электоральная конкуренция сама по себе не приводит к изменению моделей взаимодействия между избирателями и кандидатами. Скорее, напротив, она способствует проявлению локализованных форм партикуляризма. Теперь, используя те же данные и те же независимые переменные, проанализируем одну из моделей электорального партикуляризма – контролируемое голосование, масштабы которого измеряются с помощью индекса корреляции. Результаты регрессионного анализа представлены в таблице 4. Таблица 4. Индекс корреляции на выборах ЗСПК и глав муниципальных образований (регрессионный анализ) Константа Поддержка региональной власти Инкумбентство Тип местности ЭЧК N R2 ЗСПК Нестандартизиро Стандартизирован ванные ные коэффициенты коэффициенты (Beta) -0,057 (0,154) Главы МО Нестандартизиро Стандартизиров ванные анные коэффициенты коэффициенты (Beta) -0,170 (0,089) 0,348 (0,078) 0,596 0,180 (0,075) 0,262 -0,106 (0,078) -0,060 (0,084) 0,004 (0,039) -0,180 0,185 (0,077) -0,090 (0,066) 0,039 (0,021) 0,269 -0,083 0,012 57 0,304 -0,117 0,159 114 0,234 Примечательно, что, если провести корреляцию между индексом концентрации и долей голосов, полученных кандидатом, она дает весьма высокие коэффициенты и достигает «-0,727» на выборах глав муниципалитетов и «-0,781» на выборах депутатов регионального парламента. 29 В отличие от индекса концентрации тип местности здесь не оказывает существенного влияния, хотя отрицательные значения коэффициентов свидетельствуют, что контролируемое голосование в сельских территориях распространено в большей мере, нежели в городских. Значения коэффициентов у переменных, которые характеризуют отдельных кандидатов, положительные и достаточно высокие за исключением инкумбентства на выборах депутатов ЗСПК, но это объясняется перенарезкой избирательных округов накануне выборов. Поддержка региональной власти оказывается решающим фактором для масштабов контролируемого голосования на выборах депутатов регионального парламента. Заметно меньше ее влияние на выборах глав муниципальных образований. Здесь основное значение приобретает именно инкумбенство кандидата. Все это указывает на то, что именно те кандидаты, которые обладают так называемым «административным ресурсом» (сами являются главами муниципалитетов либо поддерживаются региональной властью), в наибольшей мере используют контролируемое голосование. Логично, что региональный «административный ресурс» задействуется более активно на выборах регионального уровня. Однако самое важное для данного исследования состоит в том, что конкурентность выборов слабо влияет на масштабы контролируемого голосования. Более того, регрессионные коэффициенты у этой независимой переменной положительные, хотя их значение низкое, особенно на выборах региональный парламент. Следовательно, конкурентным выборам контролируемое голосование свойственно, по крайней мере, не в меньшей степени, чем неконкурентным. * * * Исследование выборов под углом зрения электоральных практик (моделей взаимодействия между избирателями, кандидатами и партиями) представляется перспективным подходом, особенно для тех стран, где социальные связи между политическими акторами строятся на иных основаниях, чем в либеральных демократиях. Главная исследовательская проблема заключается в выработке адекватного инструментария, который позволил бы обнаруживать различные модели электоральных практик, измерять их масштабы и соотношение. Индекс концентрации позволяет оценивать совокупные масштабы партикуляристских электоральных практик, правда он обнаруживает лишь локальное (территориальное) измерение партикуляризма, которое более полно проявляется в сельских территориях и намного слабее – в городских. Индекс корреляции дает возможность зафиксировать один из вариантов электорального партикуляризма – контролируемое голосование, хотя он и не позволяет оценить его масштабы в соотношении с другими электоральными практиками. Несмотря на свойственные данным индексам ограничения, они позволяют решать ряд исследовательских задач. С точки зрения моделей электоральных практик, конкурентные выборы принципиально не отличаются от неконкурентных. Повышение конкуренции не ведет к снижению ни электорального партикуляризма в целом, ни масштабов контролируемого голосования. Это значит, что конкуренция на российских выборах (там, где она имеет место), базируется на партикуляристских устремлениях в значительно большей мере, нежели на выборе альтернативных политических курсов. В условиях конкурентных выборов партикуляризм (в территориальном измерении) проявляется даже более явно, чем на неконкурентных выборах. У инкумбентов и кандидатов, которые располагают поддержкой региональной власти, как правило, значительно выше масштабы контролируемого голосования. Маловероятно, что это – случайное совпадение. Объяснение, скорее, кроется в том, что система административных органов (и региональных, и муниципальных) выполняет на выборах функции политической машины, то есть выступает как инструмент мобилизации, способный обеспечить явку на выборы тех избирателей, которые поддаются контролю со стороны административных органов. Тем не менее, многие кандидаты, которые не являются инкумбентами и не обладают поддержкой региональной власти, также стремятся к созданию собственных политических машин. Именно поэтому регрессионный анализ показывает, что конкурентность выборов даже слегка увеличивает масштабы контролируемого голосования. Таким образом, в случае конкурентных выборов наблюдается острая борьба нескольких политических машин, каждая из которых стремится привести на выборы «своих» избирателей. Разумеется, чаще всего система административных органов оказывается более эффективной политической машиной, но в некоторых случаях она проигрывают битву «негосударственным» политическим машинам. Следует подчеркнуть, что на региональных выборах система административных органов используется в качестве политической машины более явно и более определенно30. На местных же выборах нередко проявляют себя конфликты не только внутри региональной и локальных элит, но и внутри системы административных органов. Здесь порой наблюдается острое соперничество между кандидатами, которые принадлежат к одной партии власти – «Единой России». Другой вариант – региональная власть поддерживает на выборах кандидата, оппозиционного инкумбенту. В обоих случаях система административной власти явно (или не явно) раскалывается, то есть не один, а несколько кандидатов имеют возможность использовать какую-то часть этой системы как политическую машину. Тогда внутри системы возникают острые противоречия, сбои в работе, хотя иногда чиновники договариваются между собой, находят компромисс и «распределяют ресурсы» между разными кандидатами. Отсутствие принципиальных различий между конкурентными и неконкурентными выборами с точки зрения электоральных практик, возможно, объясняет, почему рядовые избиратели не слишком ценят электоральную конкуренцию как таковую. Большинством она воспринимается как борьба элитных группировок за власть, и кто бы ни победил, «все равно ничего не изменится». Примечательно, однако, что избиратели не довольны и отсутствием конкуренции на выборах, особенно если власти добиваются этого путем устранения с выборов неугодных кандидатов. В этом случае возникает ощущение, что «за нас уже все решили». При таком восприятии выборов вполне понятно устойчивое воспроизводство партикуляристских электоральных практик, в том числе контролируемого голосования: какой смысл «сопротивляться» указаниям начальства и, возможно, нажить при этом неприятности, если «все равно ничего не изменится». Список источников и литературы 1. Ames, B. The Deadlock of Democracy in Brazil. Ann Arbor: Michigan University Press, 2001. 2. Auyero, J. 2000. The Logic of Clientelism in Argentina: An Ethnographic Account. // Latin American Research Review – 2000 - vol. 35 - №3 - РР. 55-81. 3. Cain, B., Ferejohn, J., Fiorina, M. The Personal Vote: Constituency Service and Electoral Independence. Cambridge, Mass, 1987. 4. Calvo, E., Murillo, V. 2004. Who Delivers? Partisan Clients in the Argentine Electoral Market. // American Journal of Political Science – 2004 - vol. 48 - №4, РР. 742-757. Особенно это относится к выборам по партийным спискам, которые не рассматривались в данной работе. Как и на федеральных выборах, в этом случае губернатор несет перед Центром персональную ответственность за итоги выборов. На этом фоне теряют значение внутренние конфликты и противоречия, и вся система органов власти работает в одном направлении. 30 5. Cox, G., McCubbins, M. Electoral Politics as a Redistributive Game. // Journal of Politics – 1986 - vol. 48 - №5 - РР.370–89. 6. Cox, G., McCubbins, M. Legislative Leviathan. Party Government in the House. Berkeley: University of California Press, 1993. 7. Dahlberg, M., Johansson, E. On the Vote-Purchasing Behavior of Incumbent Governments. // American Political Science Review – 2002 - vol. 96 - №1. 8. Desposato, S. 2006a. Parties for Rent? Careerism, Ideology and Party Switching in Brazil’s Chamber of Deputies. // The American Journal of Political Science – 2006 - vol.50 - № 1 РР. 62-80. 9. Desposato, S. 2006b. The Impact of Electoral Rules on Legislative Parties: Lessons from the Brazilian Senate and Chamber of Deputies. // Journal of Politics - vol. 68 - № 4 - РР. 1018-30. 10. Downs, A. An Economic Theory of Democracy. New York: Harper and Row, 1957. 11. Eisenstadt, S., Roniger, L. (eds.). Patrons, Clients, and Friends: Interpersonal Relations and the Structure of Trust in Society. Cambridge; N.Y., 1984 12. Ferejohn, J. Pork Barrel Politics: Rivers and Harbors Legislation, 1947-1968. Stanford: Stanford University Press, 1974. 13. Fiorina, M. Retrospective voting in American national elections. New Haven, CT: Yale University Press, 1981. 14. Hagopian, F. Parties and Voters in Emerging Democracies. / Boix, C., Stokes, S. (eds.). The Oxford Handbook of Comparative Politics. Oxford: Oxford University Press, 2007 - РР. 582-603. 15. Hagopian, F., Gervasoni, C., Moraes, J. From Patronage to Program: The Emergence of Party-Oriented Legislators in Brazil. // Comparative Political Studies – 2009 - vol.42 - РР. 360-391. 16. Hermet, G., Rose, R., Rouquié, A. (eds.). Elections without choice. London; New York: Macmillan, 1978. 17. Kitschelt, H.. Linkage between citizens and politicians in democratic polities. // Comparative Political Studies - 2000 - vol. 33 - № 6/7 - РР. 845-879. 18. Kitschelt, H., Wilkinson, S. (eds.). Patrons, Clients, and Policies: Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press, 2007. 19. Laakso, M., Taagepera, R. Effective Number of Parties: A Measure with Application to Western Europe. // Comparative Political Studies -1979 -vol. 12 -№ 3 - РР. 3-27. 20. Linz, J. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder, CO: Lynne Rienner Publishers, 2000. 21. Lipset, S.M., Rokkan, S. Cleavage structures, party systems, and voter alignments. An introduction. - Lipset, S.M., Rokkan, S. (eds.). Party systems and voter alignments. Crossnational perspectives. New York: Free Press, 1967 - РР. 1-64. 22. Lyne, M. The voter’s dilemma and democratic accountability: Latin America and beyond. University Park, Pa.: Pennsylvania State University Press, 2008. 23. Magaloni, B., Diaz-Cayeros, A., Estеvez, F. Strategies of Vote Buying: Social Transfers, Democracy and Welfare in Mexico (manuscript) – 2007. 24. Schaffer, F. (ed.). Elections for sale: the causes and consequences of vote buying. Boulder, Colo.: Lynne Rienner Publishers, 2007. 25. Schedler, A. (ed.).. Electoral Authoritarianism: The Dynamics of Unfree Competition. Boulder, Colo.: L. Rienner Publishers, Inc., 2006. 26. Scheiner, E. Clientelism in Japan: the importance and limits of institutional explanations. Kitschelt, H., Wilkinson, S. (eds.). Patrons, Clients, and Policies: Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press, 2007. 27. Scott, J. Corruption, Machine Politics, and Political Change. // American Political Science Review -1969 - vol. 63 - №4 - РР.1142-1158. 28. Stokes, S.. Perverse Accountability: A Formal Model of Machine Politics with Evidence from Argentina // American Political Science Review – 2005 - vol.99 - № 3 - РР. 315-325. 29. Stokes, S. Political Clientelism. - Boix, C., Stokes, S. (eds.). The Oxford Handbook of Comparative Politics. Oxford: Oxford University Press, 2007 - РР. 604-27. 30. Wang, Chin-Shou, Kurzman, C. The Logistics: How to Buy Votes. - Schaffer, F. (ed.) Elections for sale: the causes and consequences of vote buying. Boulder, Colo.: Lynne Rienner Publishers, 2007. 31. Wilkinson, S. 2007. Explaining changing patterns of party-voter linkages in India. Kitschelt, H., Wilkinson, S. (eds.). Patrons, Clients, and Policies: Patterns of Democratic Accountability and Political Competition. Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press. 32. Бузин А., Любарев А. 2008. Преступление без наказания. Москва: Панорама РОО Центр. 33. Михайлов В. 2004. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва: Институт Африки. 34. Собянин А., Суховольский В. 1995. Демократия, ограниченная фальсификациями. Москва: Проектная группа по правам человека. 35. Хантингтон С. 2004. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: ПрогрессТрадиция. Задания для самостоятельной письменной работы 1. Постройте таблицу, отражающую реализацию разных моделей электоральных практик в ходе выборов в странах мира и/ или регионах РФ: Название практики Пример «Выбор политики» «Контролируемое голосование» «Покупка голосов» «Борьба за клубные блага» 2. Что ученые вкладывают в содержание понятий «конкурентные выборы» и «неконкурентные выборы»? Приведите три примера из современной электоральной практики. 3. Проанализируйте выборы в одном из муниципальных образований Пермского края (2012 г.) на пример реализации электоральных практик. Раздел 3. Электоральные технологии и политические партии в современной России Глава 7. Эволюция профессии политтехнолога в современной России Состояние профессии. В начале 1990-х гг. о том, что такое политтехнологии, по крайней мере, применительно к публичной и конкурентной политике, в России мало кто имел представление. Сама их необходимость отрицалась общественным мнением и, большей частью, политической элитой. Переход к открытому политическому соперничеству и возрастание роли широких масс населения в процессе принятия политических решений произошли в условиях революционной ломки общественных институтов и превалирования революционных же настроений. Вожди и массы предпочитали напрямую, без посредников, общаться друг с другом, хотя, вероятно, ни те, ни другие не были к этому достаточно готовы. Революция, как любой другой политический процесс на самом деле тоже связана с определенными технологиями. И именно представители России некогда внесли огромный вклад в их разработку31. Однако, в эпоху «застоя» в СССР класс профессиональных революционеров, фактически, отсутствовал. Возможно, за исключением некоторых национальных окраин. Но диссидентское сообщество, сложившееся в основном в столице и других крупных городах, сообщество, чьи идеи в первую очередь оказались востребованы начавшейся революцией, качествам ее «инженеров» не соответствовало и, во многом, отказывалось от этой роли принципиально. Однако именно события рубежа 1980-90-х гг. сформировали устойчивое пристрастие к политике у некоторых представителей средних городских слоев населения, которые при этом не претендовали на роль публичных фигур, а процесс, осознанно или нет, ценили больше, нежели его цели. Эти люди достаточно разнились по возрасту (хотя молодежь, вероятно, преобладала), образованию (от так и недоучившихся студентов до облеченных учеными степенями, но, часто, совсем в других науках) и прошлому опыту. В революционных событиях они принимали участие в основном в качестве рядовых активистов. Однако, в отличие от большинства других, ощутили вкус к политической борьбе и способности к ней. Именно эти люди и составили в России основу сообщества политтехнологов, когда ситуация вскоре кардинально изменилась и данная профессия не просто оказалась в России востребованной, но и получила мощные стимулы для быстрого роста и совершенствования. Бурное развитие политтехнологий в России неслучайно происходило в «дикие» 1990-е гг. Во-первых, это было связано с политической апатией населения, закономерно пришедшей на смену гипертрофированной активности предшествующих лет. Большинству россиян, после краха надежд и иллюзий периода Перестройки в этот Достаточно вспомнить гениальные ленинские положения о выборе момента решающего удара («вчера было рано, завтра будет поздно»), о том, что в условиях революции от соотношения сил в столице, как правило, зависит больше, чем от соотношения сил в стране, о значении захвата «мостов, телеграфа, телефона» и др. Положения эти, безусловно, имеют универсальный характер. 31 период в основном было все равно, кто именно будет находиться у власти на том или ином уровне. И в этих условиях технологии вытесняли собой политику как таковую. Вовторых, в стране отсутствовала сильная власть, политическая жизнь на региональном уровне становилась все более диверсифицированной, но при этом степень конкуренции различных сил в целом возрастала. Именно усиливающееся значение регионального уровня политики в первую очередь расширяло рынок технологий и повышало спрос на них, обеспеченный необходимыми ресурсами. Сейчас не надо никого особо убеждать в том, что «политический PR – такая же работа, как и всякая другая», что «она требует профессиональных знаний и некоторых способностей» (Марков, 2005: 430). По определению исследователя проблем развития политического рынка С.Н.Пшизовой «люди, задействованные в сфере политтехнологических услуг», наряду с профессиональными политиками и крупными бизнесменами, составляют третий основной сегмент политического класса современной России (Пшизова, 2007: 206). Профессия политтехнолога состоялась в России во всех отношениях – есть те, для кого это основной род занятий и источник дохода (размеры дохода разнятся, как и для любого другой профессии), есть общепризнанные представления о квалификации и критериях профессионального мастерства (в том или ином виде и в тех или иных масштабах проводятся конкурсы на звание «лучший по профессии», разного рода выставки и презентации достижений), есть система профессионального обучения (хотя бы в виде всевозможных курсов, семинаров и т.д., но цель подготовки специалистов в сфере политических технологий декларирована и рядом политологических факультетов авторитетных вузов) и, наконец, есть собственная профессиональная идентификация, чувство принадлежности к сообществу, которое к тому же в ряде случаев институциализируется в виде «ассоциаций», «гильдий», «клубов» и т.д., как на федеральном, так и на региональном уровне. В 2000 г. появился и профессиональный праздник: консалтинговая группа «Имидж-контакт» предложила отмечать Международный день политтехнолога в день рождения своего шефа – 24 февраля. Эта инициатива получила поддержку и развитие не только в России, но и в некоторых странах «ближнего зарубежья». Мало того, профессиональное сообщество политтехнологов в России обладает некоторыми особенностями, которые позволяют говорить о нем, как о более развитом и сплоченном, по сравнению со многими другими профессиями, имеющими в стране гораздо более давнюю историю и гораздо большее число своих представителей. В частности, это сообщество породило свой собственный жаргон, который, как отмечает западный исследователь Дж.А.Данн, подобно воровской фене, служит «в основном двум целям: (1) формирование или акцентирование профессиональной солидарности (жаргон является одним из индикаторов того, что его носитель принадлежит к определенной группе, будь то группа воров или политтехнологов); (2) исключение из сферы общения, поскольку владение жаргоном является привилегией членов соответствующей группы, те, кто не являются ее членами, лишены возможности понимать жаргон» (Данн, 2006: 115-116). Правда, Данн, как и ряд других авторов часто путает жаргон политтехнологов с общеполитическим сленгом32. Тем не менее, профессиональный политтехнологический жаргон – реальность. Причем характерно, что словарь этого сленга в целом один и тот же не только для различных регионов России, но опять-таки и для «ближнего зарубежья»33. В рамках «политтехнологической фени» Данн рассматривает в числе прочих такие слова как «вертикали власти», «управляемая демократия» с одной стороны, «дерьмократы», «прихваимзация» - с другой, а одним из самых интересных в этом отношении считает термин «спор хозяйствующих субъектов». 33 Это подтверждает, например, сравнение словарей политтехнологических терминов, опубликованных на российской сайте http://izbass.ru/ae.htm, украинском 32 Следует, однако, отметить, что развитие специализаций внутри профессии политтехнолога в России шло очень неровно. Прежде всего, быстрыми темпами в количественном и качественном отношении развивалось сообщество специалистов по организации и проведению избирательных кампаний. С другой стороны, в России до сих пор практически нет профессиональных лоббистов, выступающих посредниками между группами интересов и органами власти. Одно связано с другими – заинтересованные силы, обладающие необходимыми ресурсами предпочитают сами идти во власть и продавливать свои интересы. Это резко расширяло рынок электоральных услуг и препятствовало появлению как профессиональных политиков, так и профессиональных лоббистов. Что касается профессионального партийного менеджмента, то он до последнего времени развит был очень слабо, ситуация в этом отношении в настоящее время меняется, но достаточно противоречиво. Таким образом, российские политтехнологи – прежде всего технологии электоральные. И это одна из немногих сфер, где мы действительно догнали и перегнали Запад. Причем сделали это очень быстро. В этом отношении старейшим демократиям в самом деле было и есть чему у нас поучиться. Неслучайно, Дж.А.Данн признает «относительно незначительную роль англицизмов» в русской «политтехнологической фене», что отличает ее «от других профессиональных жаргонов (бизнес, СМИ), сложившихся в постсоветскую эпоху». Характерно, что даже само слово «политтехнолог» прямых аналогов в английском языке не имеет – есть несколько разных терминов, обозначающих отдельные специализации. Правда, в самой России, о чем речь пойдет дальше, до сих пор путают «политтехнологов», «политологов» и «политических экспертов». Абсолютизация избирательных технологий в России, на наш взгляд, берет свое начало с 1996 г. Состоявшиеся в этот период выборы президента РФ стали триумфом технологий. Как справедливо отмечала обозреватель Интернет-издания «lenta.ru» Е.Любарская, именно «тогда вся страна увидела, как с помощью определенных знаний и умений можно совершить чудо и привести президента, чей рейтинг едва достигает 6 процентов, к победе на выборах с 53 процентами голосов избирателей» (Любарская Е., 2005). В дальнейшем рынок применения избирательных технологий резко расширился в условиях второго электорального цикла в современной России, в т.ч. и в связи с переходом к выборности всех глав субъектов Российской Федерации. События 19992000 гг. тоже, по сути, означали триумф предвыборных технологий, включая передачу власти В.В.Путину, создавшую условия для предсказуемого характера новых президентских выборов. То, что имидж Путина и проводимый им курс действительно наложились на ожидания российского общества в начале нового века, не создавала стимулов для поиска принципиально новых технологических решений со стороны экспертов и менеджеров, обслуживающих федеральный центр. «До 1999 года казалось, что политтехнологи всесильны» – констатирует Любарская и приводит в подтверждение слова директора по исследованиям и спецпроектам агентства Imageland Public Relations Agency и «бывшего политтехнолога» Евгения Кузнецова: «политтехнология - это результат некоторого мифа о технологиях, которые могут существовать в отрыве от политики. То есть, не надо делать политику, не надо развивать государство, надо просто в определенный момент сделать усилие, чтобы вещи начали выглядеть определенным образом. Этот миф был востребован, так как позволял делать непопулярную политику, но выставлять ее в хорошем свете». Очень важным моментом профессиональной гордости и уверенности в своих силах для российских специалистов по проведению избирательных кампаний стало то, что их мастерство и искусство оказались пригодными не только для внутреннего http://www.polittech.org/index.php?option=com_content&task=category&sectionid=3&id=7&Itemid=33, латвийском http://www.polit.lv/?article=112. потребления, но и стали вполне конкурентоспособным экспортным товаром. Любарская приводит слова еще одного из своих экспертов: «Как, не скрывая радости, говорит руководитель аналитического отдела консалтинговой группы "Имидж-Контакт" Михаил Каймакан, - пишет она - "сейчас можно констатировать, что российский рынок политтехнологий уверенно шагнул за пределы Российской Федерации"». То же самое настроение выражал, например, и один из наиболее близких к Кремлю политтехнологов Сергей Марков: «Россия прошла огромный путь выборных кампаний, что сделало российских специалистов по выборам одними из самых опытных в мире. На президентских выборах на Украине в 1999 г. мы могли воочию наблюдать мощь мифа о российских имиджмейкерах как о людях, конечно абсолютно беспринципных, морально полностью раскованных, но высокопрофессиональных и поэтому абсолютно незаменимых. Во время визита нашей делегации … на президентскую кампанию в Южную Корею я мог воочию убедиться, насколько высок уровень наших специалистов по выборам по сравнению с другими. Этому способствует и серия перманентных выборов, и высокий уровень общего гуманитарного образования» [9]. И это ощущение в целом соответствовало действительности. Причем именно Украина в этом отношении была примером наиболее показательным. Как отмечал один из украинских экспертов в начале 2000-х годов: «Для некоторых отечественных (т.е. украинских – О.П.) политиков не содержать группу российских консультантов так же неприлично, как классическому "новому русскому" в начале 90-х не иметь малиновый пиджак с золотыми пуговицами и 600-й Мерседес» (Сергеев, 2002). На выборах Президента Украины в 1999 г. в пользу Леонида Кучмы был отработан слегка модифицированный сценарий, использованный уже в ходе избирательной кампании Бориса Ельцина при его переизбрании на пост Президента России в 1996 г. Один из ведущих украинских политических экспертов и технологов, беседуя с автором этих строк летом 2003 г. высказал предположение, что отработанные в России технологии и далее будут успешно экспортироваться на Украину и в преддверии следующих президентских выборов там, вполне возможно, пройдет операция «Преемник» аналогичная той, что в России сопровождала переход власти от Ельцина к Путину. Однако, по мере приближения президентских выборов 2004 г. среди украинских политтехнологов появилось уже скептическое отношение к возможностям российских коллег. Так, например, вице-президент Украинской лиги по связям с общественностью Олег Медведев в интервью газете «Трибуна» отмечал: «Профессиональная история россиян продолжительнее украинской, их опыт превосходит наш. Они должны быть здесь, чтобы побуждать нас к постоянному творческому самосовершенствованию. Вот бы им только остановиться на годик, изучить страну, почувствовать ее. Знаете ли, из Жмеринки Украина видится по-иному, чем из кабинета Медведчука (тогдашний глава Администрации Президента Украины – О.П.) или из квартиры Гельмана (Марат Гельман, известный российский политтехнолог – О.П.). Мебель разная. И люди тоже» (Медведев, 2007). При этом Медведев признавал, что украинские политтехнологи учились именно у россиян и стараются превзойти учителей: «Мне нравится, что сюда приходят русские. Это тонизирует нас и стимулирует. Мне в кайф конкурировать со своими бывшими учителями. Своему ремеслу я научился в Москве, где прожил, проучился и проработал с 1987 по 2001 год, и прошел последовательно через группы Ольшанского, Островского и Павловского». Переросшие в «оранжевую революцию» выборы Президента Украины, в силу сказанного выше, стали холодным душем для впавших в излишнюю самоуверенность и шапкозакидательские настроения российских политтехнологов. Конечно, необходимо принять во внимание, что, по разным свидетельствам и на стороне «оранжевых» также работали некоторые российские политтехнологи. Кроме того, значительную роль в организации победы этого лагеря сыграли западные специалисты. Тот же Олег Медведев через три года констатировал, что мода на американских политтехнологов сменила в Украине моду на политтехнологов российских. С ним соглашался и его коллега Олесь Доний. Однако, ученики все же превзошли в данном случае учителей. И основным недостатком последних оказалось ставшее к тому времени уже привычным стремление полагаться, прежде всего, на административный ресурс, произошедшее сращивание с властными структурами. Летом 2004 г. Олег Медведев, несколько сгущая краски, отмечал: «мы все здесь понимаем, что российское политтехнологическое сообщество утратило независимость и стало одним из элементов так называемой системы управляемой демократии. Российские пиар-структуры на коротком поводке у Кремля. Шаг влево, шаг вправо - отлучение от контрактов с номинированными Кремлем же победителями губернаторских выборов, каждый из которых, кроме симпатий сверху, все-таки требует надлежащей упаковки для избирателя» (медведев, 2007). Последовавшая вскоре отмена прямых выборов глав субъектов РФ еще более усилила эту зависимость. Коснулось это, конечно, в первую очередь, наиболее крупных политтехнологических компаний и команд, однако, не могло не сказаться на ситуации в сообществе в целом. К тому же, порядки, утвердившиеся на высшем этаже власти стали копироваться заинтересованными сторонами (либо самостоятельно складываться) на этажах пониже. На Украине же, напротив, развитие политтехнологий стимулировалось сохраняющимся накалом политической конкуренции на общенациональном уровне. В частности, это относится к проектам партийного строительства, которые в России стали ограничиваться партией власти и ее спарринг-партнерами, на Украине же многообразие различных форм сменилось их усложнением. Следует отметить и еще одно важное обстоятельство, обусловившее поражение российских политтехнологов на Украине в 2004 г. и придавшее этому поражению рубежный характер. Собственно предвыборные технологии по сути своей направлены на достижение количественных, а не качественных результатов. Тактические цели на выборах фактически всегда берут верх над стратегическими. Главное, добиться избрания. Какова при этом будет мотивация тех кто за, и тех, кто против и, самое главное, насколько активны те и другие, насколько они полны решимости отстаивать свои позиции не имеет значения. В условиях повышения массовой политической активности, ситуации начавшейся революции, избирательные технологии как таковые, вместе с административным ресурсом, оказались бессильны. Сами по себе президентские выборы были выиграны обслуживаемым российскими специалистами Виктором Януковичем. Однако, подведение итогов второго тура в данном случае стало не окончанием кампании, а ее переходом в другое качество. Правы те, кто утверждает, что Оранжевая революция представляла собой «не только спонтанный протест масс, но и хорошо организованный политтехнологический проект» (Марков, 2005). Подвигнуть человека на то, чтобы он в день выборов пришел на избирательный участок и проголосовал требуемым образом и на то, чтобы он, оторвавшись от дома на неизвестное время, отправился мерзнуть и горланить лозунги на какой-нибудь площади в другом городе, да еще и рисковал при этом нарваться на серьезные неприятности – совершенно разные вещи, требующие качественно разного вложения ресурсов. Но, самое главное, здесь возможны ситуации, когда вообще никакие другие ресурсы не в состоянии перебить боевой настрой и силу духа противника. Как на войне. И та, и другая сторона на Украине, помня ленинскую истину, что судьба революции, как правило, решается в столице, везли в Киев своих сторонников. Одни - из Львова и Черкасс, другие из Донецка. И те, и другие стремились обеспечить их питанием, жильем, одеждой, простимулировать материально. Ресурсы революции и контрреволюции в этом отношении были вполне сопоставимы. Но ехали сторонники противоборствующих лагерей в Киев с разным настроением. И если многие из тех, кто поддерживал Ющенко, действительно были готовы идти до конца, то большинство сторонников Януковича стремились выйти из схватки при первой возможности. Как высказался один из комментаторов Л.Заславский, «чтобы “дать революции в морду” (нашумевшее выражение Г.Павловского – О.П.) нужен настоящий, а не поддельный энтузиазм». Добавим, энтузиазм, который с помощью технологий может быть направлен в организованное русло, но не вызван ими к жизни. Поскольку признаки постепенного повышения градуса общественной активности наблюдались и в России, ощущение бессилия, которое на время испытали российские политики и политтехнологи в отношении событий на Украине, обусловило на столько серьезный страх повторения «оранжевой революции», что под его серьезным влиянием в течение длительного времени строились основные политические действия и стратегии российской власти. При этом утрата веры во всесилие политтехнологий рождало стремление еще более сузить возможности для реальной политической конкуренции, сделать все политические события максимально предсказуемыми. Правда, важнейший шаг в этом направлении был сделан еще в сентябре того же 2004 г., когда воспользовавшись событиями в Беслане, В.В.Путин провозгласил отмену прямых выборов глав субъектов РФ. Губернаторские выборы играли особую роль, поскольку в данном случае, в отличие от выборов представительных органов различного уровня, речь шла о реальной, ценимой избирателями власти. 89 субъектов федерации формировали в этом отношении очень ёмкий рынок. Причем в большинстве случаев на данных выборах, в отличие от федеральных президентских, наблюдалась высокая степень конкурентности и непредсказуемости. Более того, за первые четыре года президентства В.В.Путина эти показатели даже возросли, чему, очевидно невольно, способствовали действия его администрации, а вот технологическое продвижение кандидатов-ставленников федерального центра оставалось недостаточно эффективным (ашихмина, 2007). Таким образом, именно 2004, а не 1999 г. оказался действительно переломным для профессии «политтехнолога» в России. В новых условиях верхушка профессионального сообщества, состоящая из наиболее преуспевающих его представителей, как уже отмечалось, еще больше срослась с властными структурами. Что же касается основной массы профессионалов, то часть из них тоже стала приспосабливаться к ситуации, часть заняла выжидательную позицию, а часть попыталась найти применение приобретенному опыту и навыкам в других сферах. Что пока поддерживает существование профессии в прежнем виде и дает возможности для формирования новых молодых кадров, так это расширившийся и слабо администрируемый рынок местных выборов. На увеличение числа акторов способных платить большие деньги за избирательные кампании на муниципальном уровне справедливо указывал, например, председатель совета директоров компании «НИККОЛО М.» Игорь Минтусов. Действительно на выборах глав малых городов ныне, зачастую оказываются задействованными не меньшие ресурсы, чем раньше на уровне больших городов или даже на выборах глав регионов. И накал борьбы там тоже возникает соответствующий. Впрочем, известный екатеринбургский политолог и политтехнолог К.В.Киселев полагает, что на политическом рынке просто происходят «постоянные изменения: его емкости, которая то уменьшается, то растет; потребности в тех или иных услугах; общего числа последних из-за исчезновения устаревших и появления новых». И это тоже выступает в качестве одного из условий развития профессии консультанта (Киселев, 2006). Такая оптимистичная позиция имеет под собой безусловное основание. Профессия политического технолога или политического консультанта действительно в какой-то степени относится к числу «вечных» (в определенном виде она существовала в т.ч. и в.советскую эпоху). Однако, ее конкретное наполнение все же радикальным образом зависит от особенностей политической системы и характера протекаемых в ее рамках процессров. Российский политтехнолог: внутренне самоощущение и самоидентификация. Как правило, российский политтехнолог очень трепетно, романтически относится к своему занятию. Автору этих строк десятки раз приходилось быть свидетелем ситуаций, когда тот или иной ветеран предвыборных баталий, расчувствовавшись, со слезой в глазах и дрожью в голосе, говорил о том, как он «вот уже десять лет - с вещмешком под колючей проволокой и по минному полю…» или что не может он «жить скучно, без адреналина в крови», или что «наше дело такое – завтра буду на Сахалине, а через неделю – в Вышнем Волочке» и т.п. Да и сам автор, грешен, испробовав вкус участия в избирательных кампаниях, способен поддаваться подобным сентиментальным настроениям. Стоит, однако, заметить, что подобная сентиментальность не мешает любому опытному и квалифицированному электоральному менеджеру быть жестким реалистом в оценке складывающихся ситуаций и достаточно циничным в выборе средств достижения цели. Это часть необходимых профессиональных качеств. Познакомившись и заводя разговор о работе, политтехнологи очень любят травить байки, напоминающие «фронтовые были». Часто они в той или иной степени приукрашены, но, как правило, имеют реальную основу - благо на выборах, как и на войне, случается много всего невероятного34. Собственно, через эти байки, а не через профессиональный жаргон или обсуждение специальных вопросов, во многих случаях и проверяется принадлежность собеседника к сообществу. Практикующие на постоянной основе специалисты по проведению избирательных кампаний непрочь и пожаловаться на трудности и издержки своей профессии. Но при этом, отнюдь, не тяготятся ею. Для иллюстрации можно привести монолог героини из рассказа Татьяны Морозовой «Придурки-хроники», написанного со знанием темы: «Почему? Да потому, что ездим по стране, бросая родимый дом на дватри месяца, по несколько раз в году, потому что вкалываем эти три месяца, как кони. Потому, что дочь фальшиво поет из “Генералов песчаных карьеров”: “… в моих мечтаньях детских золотых мать иногда являлась мне…”, строя многозначительные гримасы, которых я не вижу, ведь общаюсь с деткой всё больше по телефону. Потому, что мы свободны. Так, как не свободен ни один из тех кандидатов, на которых мы работаем...»35. Участие в выборах затягивает. Те, с кем этого не произошло, как правило, быстро уходят из профессии. Для других она становится образом жизни. Третьи не считают это главным свои делом и не желают подчинять свою жизнь ритму выборов, но при случае не отказываются «тряхнуть стариной». Сами политтехнологи ценят изначальную неопределенность результата выборов, придающую их работе азарт и элемент авантюризма. «Такую сложную систему, какой являются российские выборы конца XX – начала XXI века, невозможно свести к набору жестких технологий, и это, наверное, здорово, ибо делает выборы интригующими и непредсказуемыми до самого конца» - признается в предисловии к одному из наиболее интересных учебников по избирательным технологиям его автор 36. Среди политтехнологов широко распространено убеждение, которое многие из них стремятся С некоторыми образцами таких баек можно ознакомиться на сайте http://izbass.ru, но их дальнейший сбор и обработка представляет собой весьма благодатную задачу не столько для фольклориста, сколько для исследователя современных российских нравов. 35 Морозова Татьяна Придурки-хроники/http://codistics.com/sakansky/all/morozova/tatjana3.htm По сути, жанр рассказа – та же самая профессиональная байка. Интересна оценка критика: «Тут не заимствованной технологией хвастают, а своими творческими находками в этой области безобразия. Однако, не только хвастают, но и тихо издеваются над ними. И не ради семейных и плотских ценностей, представленных в пику и положительно. Ибо и над ними подтрунивают. А от столкновения этого всего – мечта о настоящей демократии. И все же технологическая гордость – первое впечатление. Хоть заказчик пиара и проиграл выборы». Воложин С. Новая «старая» литература/ http://www.topos.ru/article/4687/printed 36 Щербатых Ю.В. Психология выборов. – М., 2005. С. 5. 34 транслировать и заказчику, что избирательная кампания – это лотерея, и какие бы ресурсы не были в нее инвестированы, как бы профессионально не сработала команда кандидата или партии, что-то будет зависеть еще и от везения. Скучной работу на выборах никак не назовешь. Постоянное изменение ситуации, иногда появление совершенно новых неожиданных факторов, способных повлиять на исход кампании, столь же неожиданные действия соперников. Организовывать быт зачастую приходится в походных условиях. Происходят встречи и знакомства с самыми неожиданными и иногда очень интересными людьми. Характерно также отношение политтехнологов друг к другу в условиях, когда они работают на противоборствующих кандидатов. С одной стороны, постоянно проявляются «нравы Дикого Запада», с другой столь же постоянными являются попытки разработать некий рыцарский кодекс поведения и придерживаться его (их можно найти в документах или на сайте, практически, любой профессиональной ассоциации). Конечно, среди сложившихся политтехнологических команд есть такие, чье соперничество переходит от выборов к выборам и носит перманентный и принципиальный характер (иногда такое соперничество, превращающееся в сведение счетов, идет во вред клиентам). Но достаточно часто встречается и ситуация, когда во время самой ожесточенной предвыборной борьбы работающие на противоположные стороны специалисты продолжают дружески общаться между собой, не разглашая при этом профессиональные тайны. Приведем еще одну цитату из статьи Елены Любарской: «Любая эпоха рождает своих героев. И если во времена Д'Артаньяна каждый молодой человек мечтал быть мушкетером, а во времена Булата Окуджавы - физиком или лириком, то в последнее десятилетие прошлого века роль "рыцарей без страха и упрека" в нашей стране выполняли политтехнологи. Бесстрашно бороздили они просторы избирательных округов, и каждый школьник знал, что именно они, а вовсе не ЦИК или, боже упаси, население, вершили судьбу выборов, а, значит, и всей страны. Веселой и полной приключений была жизнь политтехнологов в те далекие годы… и, казалось, приключения эти не закончатся никогда» (Любарская, 2005). Ситуацию изменило наступившее всевластие административного ресурса. Между тем, как отмечает Любарская политтехнологи «пытаются сохранить верность своей романтической профессии». Впрочем, как уже отмечалось, не все. Внешний имидж профессии политтехнолога. По мнению Любарской, «политтехнология являлась в ельцинской России одной из самых престижных и прибыльных профессий» (Любарская, 2005). В пользу этого суждения свидетельствует достаточно высокий спрос на профессиональное образование в этой сфере, сохраняющийся до настоящего времени. При этом «изнанка» профессии, связанная с политическим манипулированием, часто не скрывается от абитуриентов и даже, напротив, акцентируется для их привлечения. Так, электронный журнал «Куда пойти учиться» характеризует профессию «политтехнолог» следующим образом: «О них ходят легенды. Говорят, политтехнологи могут привести на вершину политического Олимпа кого угодно, лишь бы у того были деньги. Они не брезгуют черным пиаром, мастерски обманывают доверчивых избирателей и зарабатывают такие гонорары, о которых не принято говорить вслух. Эти спецы “делают” мэров, губернаторов, президентов. Они лихо проводят одну предвыборную кампанию, а затем спешат на следующую… К их работе все относятся по-разному. Одни восхищаются той легкостью, с которой они манипулируют сознанием масс, другие упрекают в цинизме и продажности, третьи считают их деятельность обычным бизнесом» (Колодин). По некоторым оценкам престиж профессии политтехнолога на определенном этапе в России превысил престиж профессии журналиста (Аврамов). Тем не менее, спрос на профессию не тождественен отношению общества к ней. Профессия врача, например, в том или ином обществе может быть окружена уважением и вызывать позитивные ассоциации, но быть при этом абсолютно не престижной, а профессия адвоката – наоборот. В случае с российскими политтехнологами имеет место именно такой разрыв. По мнению Е.Любарской «для большинства простых россиян специалист в области политических технологий - это абсолютно аморальный человек, который приезжает в их город (или даже сидит в Москве) и одной силой мысли определяет исход выборов». На самом деле это не совсем так. Политтехнолог предстает в образе злого демона и всесильного кукловода (в начале 2000-х гг. этот образ персонифицировался в лице Глеба Павловского – фигуры, к которой в профессиональной среде в основном существует однозначно негативное отношение) в основном для интеллигенции. Во-первых, интеллигенции либерально настроенной, которая питала так много надежд на демократию на рубеже 1980-90-х гг. и еще достаточно долго после. Надежды эти не сбылись. У власти все это время находились совсем не те люди, какие хотелись бы «образованному классу». Далее начинается поиск виновного и в качестве такового как раз и оказываются политтехнологи, которые украли у народа, а вернее у его интеллектуальной элиты право самим выбирать себе правителя. Во-вторых, то же самое характерно и для интеллигенции «державнопатриотической». Демонический образ кукловода от политики создал Александр Проханов в романе «Политолог». Характерна также метафора автора одного из материалов «Имперского курьера», сравнившего политтехнологов Путина с «хитроумными портняжками голого короля» (Миронова, 2004). Но, для большинства населения России, политтехнологи – не всесильные демоны, а обыкновенные мошенники и пройдохи достаточно низкого пошиба, пускающие пыль в глаза и разговаривающие на некоем «птичьем» языке. Люди, получающие деньги фактически ни за что, по крайней мере, люди, без помощи которых вполне можно обойтись. В пользу этого свидетельствует тот образ, который формируется в массовом искусстве – в кино, телесериалах и даже на эстраде37. Таковы, в частности, доморощенные специалисты Инна Усман и Алекс Лыкс из «Особенностей национальной политики» (2003 г.) или двое заезжих московских специалистов в «Мама не горюй – 2» (2005 г.). Глеб Павловский вкупе с Вячеславом Глазычевым в фильме «Карнавальная ночь – 2» предстает в гротескном образе Бориса Глебовича Перловского, читающего лекцию на тему «Есть ли жизнь за МКАДом?» (при этом герой в исполнении Валентина Гафта прямо идентифицируется в качестве «политтехнолога»). К этому же ряду примыкает уничижающий и не очень остроумный монолог о «политологах» из «Нового концерта» Михаил Задорнова (2006 г.). Поскольку речь идет о массовом искусстве, можно с большой долей уверенности предположить, что именно такой образ политтехнолога, по мнению авторов соответствующих произведений, их потребитель хотел бы увидеть. Конечно, можно предположить, что, унижая и смеясь, потребитель массового искусства избавляется от страха перед политтехнологами, некоторым образом мстит им. Однако, в таком случае следует признать, что страх этот подсознательный. Иногда можно встретить сочетание первого и второго образа. Так, в телесериале «Бригада» на одной стороне работают два молодых жизнерадостных толстячканедотепы, похожих друг на друга как братья близнецы, на другой столь же молодой, но циничный и беспринципный специалист-беспредельщик. Приводимые далее примеры взяты из исследования, проведенного в 2007 г. студентами III курса историко-политологического факультета (специальность «политология») Пермского государственного университета С.С.Сердюковым и Н.А.Якушевой. 37 Особо следует сказать о гротескно-пародийной комедии «День выборов», которая на данный момент представляет собой, вероятно, самый популярный фильм, сюжет которого строится вокруг проведения избирательной кампании. Симпатичные и находчивые, но неразборчивые в средствах герои (которые, правда, оговаривают, что они «радийщики», а не «политтехнологи», но это скорее обусловлена наличием цикла произведений о «Как бы радио», объединенных общими персонажами), перевыполняя задание заказчика, проводят в губернаторы вверенного их заботам технического, подставного кандидата. Однако, после этого выясняется, что вести его они должны были в соседней области… Сюжет этот примечателен еще и тем, что мотив победы казалось бы непроходного кандидата присутствует и в ряде других произведений, затрагивающих тему выборов. Иногда, это – Иванушка-дурачок чудесным образом добивающийся царского трона, но чаще, как и в «Дне выборов», настоящий дурак, к власти никак не пригодный. Два рассмотренных «внешних» образа российского политтехнолога противоположны по содержанию, но тот и другой негативно окрашены («День выборов» - исключение). Подобное отношение к политтехнологам в сознании большинства россиян в немалой степени связано с образом выборов как таковых. По мнению К.В.Киселева в середине 2000-х гг. в массовом сознании россиян с выборами были связаны следующие стереотипы: «Выборы ничего не решают», «Все решено за нас», «Все кандидаты одинаковы», «Все бесполезно», «Им на нас наплевать», «Политика – грязное дело», «Все власть продажна», «Все депутаты куплены» (Киселев, 2006). Немалое значение имеет и искаженный образ возможных путей достижения победы в предвыборной борьбе (даже без учета административного ресурса). Московская исследовательница и практикующий политтехнолог И.Л.Недяк полагает: «Развитие политических маркетинговых технологий в России тормозит настороженнопренебрежительное отношение к ним, сложившееся, в частности, под воздействием СМИ. Искажая суть политического маркетинга в прессе его часто преподносят как вульгарное рыночное рекламирование кандидата, унижающее достоинство политика» (Недяк, 2002). Негативное отношение к политтехнологическому сообществу не может не коррелироваться с отношением к другой, непосредственно связанной профессии – профессии публичного политика. Данная проблема заслуживает специального исследования, однако, можно предположить, что негативное отношение к публичным политикам («депутатам») в настоящее время в российском обществе более сильное, чем к политтехнологам. В силу специфики функциональной сочленнености данных профессий скорее негативный образ публичного политика способен влиять на формирование образа политтехнолога, а не наоборот. Вряд ли политтехнолог, за редким исключением, способен стать объектом столь сильного чувства как ненависть. Демонизация образов Глеба Павловского или Владислава Суркова, как было показано выше, носит ограниченный и неустойчивый характер. К тому же образы эти персонифицированы и потому лишь с определенной натяжкой переносимы на профессию в целом. А вот обобщенный образ ненавистного «депутата», как представляется, на данном этапе вполне способен получить достаточно широкое распространение в массовом сознании россиян. Разрыв, который существует между всеми тремя рассмотренными измерениями профессии политтехнолога в России, пока только углубляется. В определенной степени это можно счесть проявлением кризиса. В отношении профессионального сообщества развиваются две негативные тенденции. Во-первых, внутренняя дифференциация, размежевание между конформистской частью (включая подавляющее большинство наиболее преуспевающих представителей профессии), обслуживающей режим и теми, кто тоскует по «добрым старым временам». Зачастую, впрочем, это противоречие заложено внутри того или иного представителя сообщества. Во-вторых, внешние границы сообщества костенеют, оно становится все более замкнутым, чувствует себя самодостаточным. Характерно, что сами политтехнологи пока никак не озабочены отношением к своей профессии в массовом сознании россиян. Им вполне достаточно востребованности у клиентов. А.П.Ситников и Е.Г.Морозова отмечали в предисловии к русскому переводу американского «Справочника по политическому консультированию», опубликованному в 2002 г.: «Российское сообщество политических консультантов пока что делает очень мало для создания и продвижения собственного позитивного имиджа. Отечественные специалисты, похоже, смирились с такими прозвищами, как “черные пиарщики”, “информационные киллеры”, “жмейкеры”» [17]. С тех пор в этом отношении ничего не изменилось. Каковы перспективы преодоления данного кризиса? В какой-то степени нынешние проблемы политтехнологического сообщества являются платой за его слишком быстрый и успешный период становления и роста. Цеховые правила и традиции не успели устояться и обрести достаточной силы, а функциональная значимость новой профессии осталась для общества сомнительной. Изменение политической ситуации нарушило специфические условия, в которых ранее протекала деятельность российских политтехнологов, и породило кризис профессии. Резкое сужение поля публичной политической конкуренции не позволяет развиваться не только электоральному, но и партийному менеджменту, изначально загоняя его в бюрократическое русло. Цивилизованный лоббизм в этой ситуации тоже не имеет шансов на развитие и общественное признание. Таким образом, судьба профессии политтехнолога в России на данном этапе по-прежнему зависит от судьбы свободных и конкурентных выборов (причем проводимых без элементов чрезвычайности и ненормально высокой политизации общества). И есть все же определенные основания полагать, что ни без одного, ни без другого страна, в более или менее близкой перспективе, обойтись таки не сможет. Список источников и литературы 1. Аврамов Д. Кто – главный в театре? Место политтезнолога – за сценой/ Журналистика и медиа-рынок/ http://www.library.cjes.ru/online/?a=con&b_id=693&c_id=9095 2. Американские консультанты изгнали российских политтехнологов с Украины/ Новый регион. 10.08.07./ http://www.nr2.ru/donbass/134081.html 3. Ашихмина Я.Г. Прямые выборы глав субъектов РФ как электоральная модель российской политики6 проблемы типологизации. Дисс. на соискание уч. степени канд. полит. наук. М., 2007. 4. Данн Дж.А. Что такое «политтехнологическая феня» и откуда она взялась?.Политическая лингвистика. Вып.20. – Екатеринбург, 2006. – С. 116-125./ http://www.philology.ru/linguistics2/dann-06.htm 5. Киселев К.В. Нам есть, что терять, кроме собственных цепей Или Политический консалтинг в условиях трансформации политического режима / Советник №1 (121) 2006. 6. Киселев К.В. Символическая политика: власть и общество. Екатеринбург, 2006. С. 78. 7. Колодин Е. Политтехнолог: кукловод электората/ http://www.ucheba.ru/vuzarticle/2332.html 8. Любарская Е.Российские политтехнологи ждут заказа Над чем работает Глеб Павловский / http://lenta.ru/articles/2005/04/08/techno/ 9. Малкин Е., Сучков Е. Основы избирательных технологий и партийного строительства. М.: «Русская панорама», 2003. 10. Марков С. «Оранжевая революция» - пример революции глобального сообщества/ «оранжевая революция»: Украинская версия. М., 2005. С. 70. 11. Марков С. PR в России, больше чем PR / СПб, Ростов н/Д, 2005. С.430. 12. Медведев О. «Боюсь, Гельман после выборов уйдет из профессии политтехнолога…» / Трибуна. 20.07.2004./ http://www.proua.com/digest/2004/07/22/105224.html 13. Миронова Т.Л. По кличке «Моль-2»/ http://www.rusimperia.com/8_2004/politic1.html 14. Недяк И.Л. Теория и практика избирательных кампаний (гендерный аспект). М., 2002. С.8. 15. Пшизова С.Н. Становление политических рынков как теоретическая проблема/ Демократия, управление, культура: проблемные измерения современного общества. Политическая наука: Ежегодник 2006. М., 2007. С. 206. 16. Сергеев В. Трагедия Кассандры. / Телеграф. 20.04.2002. 17. Справочник по политическому консультированию/Под ред. проф. Дэвида Д. Перлматтера. М., 2002 С. X. 18. Щербатых Ю.В. Психология выборов. – М., 2005. С. 5. Задания для самостоятельной работы 1. Работа с агитационными материалами кандидатов (политических партий) на одних из выборов федерального, регионального или местного уровней с точки зрения политтехнолога. Проанализировать агитационные материалы по следующим критериям: - представление идеологической позиции кандидата (партии) - соответствие предлагаемой программы характеру территории - конструирование имиджа кандидата (партии) - составление лозунгов и др. Вывод по исследованию материалов соотнести с результатами голосования за данного кандидата или партию. 2. Разработать агитационный материал для кандидата, баллотирующегося на пост главы муниципального образования (или региона). Территория по выбору. Глава 8. Предвыборные дебаты как жанр электоральной борьбы. Дебаты между кандидатами на выборные должности или представителями участвующих в выборах политических сил дают избирателю уникальную возможность протестировать личные качества и программные установки кандидатов через их очную полемику. По сути, дебаты - это особый вид состязания, по итогам которого зрители, они же избиратели должны выставить участникам свои оценки. Таким образом, проведение полноценных дебатов служит косвенным, но очень важным признаком конкурентного характера выборов. А это, в свою очередь, является показателем степени свободы и открытости, конкуренции различных сил в рамках политической системы как таковой. Без проведения полноценных дебатов перед массовой аудиторией избирателей невозможно говорить о том, что им предоставлена вся полнота информации о кандидатах и созданы условия для принятия взвешенного решения Предвыборные дебаты уникальны не только с точки зрения той информации, которую они предоставляют избирателю для размышления, но и по своему зрелищному эффекту. Они в значительной степени способны привлечь внимание к предвыборному процессу тех, кто не особенно интересуется политикой. С другой стороны наблюдение за ними или непосредственное участие в них способно, наоборот, снять эмоции у чрезвычайно активных сторонников того или иного участника избирательной кампании. Классическим примером предвыборных дебатов, оказывающим большое влияние на распространение этой практики в мире, стали теледебаты, организуемые в ходе президентских кампаний в США. Однако, традиции проведения публичных дискуссий между кандидатами на выборные должности и, в частности, на президентский пост, сложились в этой стране задолго до появления телевидения. Еще в XIX веке такие словесные поединки служили иногда популярным развлечением на сельских ярмарках. В прямом телевизионном эфире с трансляцией на всю страну дебаты впервые были организованы в США в ходе предвыборной кампании 1960 года. Участниками серии дискуссий из четырех раундов, проводимых в разных городах страны, стали тогда выдвинутый демократической партией Дж.Ф.Кеннеди и представлявший республиканскую партию Р.Никсон. По мнению исследователей, успех, которого добился в ходе полемики Кеннеди, стал важным фактором его победы на выборах. Впоследствии проведение таких дебатов стало неизменной частью всех президентских предвыборных кампаний. Однако успех в полемике одного из соперников далеко не всегда предопределял его окончательный выигрыш. Примером может служить президентская кампания 2004 года, когда и по общему признанию экспертов, и по опросам общественного мнения, кандидат от демократической партии Дж.Керри выиграл у своего соперника все три раунда очной полемики на телеэкране, однако Дж.Буш-младший все равно был переизбран президентом. Впрочем, через четыре года Барак Обама одержал победу не только по итогам дебатов, но и в результате самого голосования. Практика проведения дебатов в прямом эфире с развитием телекоммуникаций в условиях демократического общества уже распространилась на многие страны, и дальше, вероятно, будет только расширяться. Не случайно уже существуют прецеденты, когда общественные организации, ставящие своей целью повышение интереса к выборам и обеспечение их максимально справедливого характера, готовы брать на себя организационные хлопоты и даже финансовые расходы, связанные с проведением дебатов, особенно если борьба в рамках той или иной кампании носит напряженный характер и вызывает живейший интерес у значительной части населения. В настоящее время проведение телевизионных дебатов во время общенациональных избирательных кампаний широко практикуется и в странах с парламентской формой правления (Германия, Италия, Индия и т.д.), даже в тех, где личности кандидата традиционно придается меньше значения, чем его программе (Великобритания). Для стран же, где каждая политическая сила воспринимается, прежде всего, через фигуру ее лидера, а личным качествам кандидата избиратели уделяют больше внимания, чем его взглядам, процедура проведения предвыборных дебатов особенно актуальна. В достаточно частной и, на первый взгляд, «технической» проблеме проведения предвыборных дебатов, на наш взгляд, отразились результаты развития тенденций трансформации выборов как способа формирования высших (и не только) государственных органов в РФ. Теле- и радиодебаты дают избирателю уникальную возможность протестировать личные качества и программные установки кандидатов через их очную полемику. Таким образом, проведение полноценных дебатов служит косвенным, но очень важным признаком конкурентного характера выборов. А это в свою очередь является показателем степени свободы и открытости конкуренции различных сил в рамках политической системы как таковой. Как известно, именно в ходе думской избирательной кампании В.В.Путин и его окружение окончательно отмежевались от «ужасных девяностых». С другой стороны, у некоторых представителей оппозиционного лагеря стала наблюдаться идеализация ельцинского периода в российской политике. Между тем, необходимо признать, что по ряду моментов между этими двумя периодами истории постсоветской России наблюдается безусловная преемственность. Это касается, в частности, отношения к предвыборным дебатам. Полноценных телевизионных предвыборных дебатов в России на федерального уровня не было никогда. Начиная с Б.Н.Ельцина во время кампании 1991 г., фавориты на президентских выборах постоянно отказывались от участия в дебатах, подчеркивая полное превосходство над соперниками. Эффективному проведению дебатов в рамках кампаний по выборам депутатов Государственной Думы Федерального Собрания РФ первоначально мешало обилие партий-участниц, а затем та же тактика, что и на президентских выборах, которой стала придерживаться «партия власти». Заметим, что на региональных и местных выборах имели место случаи проведения дебатов, получавших существенный общественный резонанс, хотя в основном в силу своего скандального характера38. В целом можно констатировать, что дебаты, пожалуй, единственный механизм предвыборной борьбы в развитии которого Россия отстает от других стран. Тем не менее, общественный запрос на проведение дебатов существует. К тому же, у современного российского телезрителя есть возможность наблюдать дебаты, происходящие в других странах. Дебаты на федеральных выборах 2007-2008 гг., уже по традиции прошли при отсутствии фаворита. О низком рейтинге и бессмысленности дебатов, от участия в которых отказалась Единая Россия, СМИ много писали уже в начале думской кампании [4,9]. Наибольшую активность в вопросе о президентских дебатах проявляло руководство КПРФ, оказавшейся в сформированной на тот момент системе в роли «официальной оппозиции». Сразу после завершения думской кампании Г.Зюганов призвал неизвестного еще тогда будущего кандидата от Единой России принять участие в дебатах (Зюганов, 2007). Тем не менее, когда кандидатура Д.Медведева была озвучена эксперты сошлись во мнениях, что он дебатов откажется [7]. Когда это, действительно, произошло, руководством КПРФ была озвучена угроза также отказаться от дебатов, возымевшая определенный эффект, несмотря на то, что единства по этому поводу среди лидеров партии изначально не было [5]. Затем, очень быстро, Геннадий Зюганов, вопреки всякому здравому смыслу, если бы речь шла об обычной политической борьбе, Можно упомянуть, например, дебаты А.Б.Марковой и В.И.Матвиенко на выборах губернатора СанктПетербурга, дебаты Георгия Лиманского и Виктора Тархова на выборах мэра Самары в 2006 г. и закончившиеся дракой радиодебаты между депутатами Госдумы Еыгением Зяблицквым и Евгением Ройзманом во время выборов в парламент Свердловской области в том же году. 38 на участие в дебатах согласился. После этого даже скандалы между Жириновским и Богдановым особого внимания к теоретически важнейшей составляющей президентской избирательной кампании не привлекали. Содержание и исход дебатов никого не интересовали – ни избирателей, ни наблюдателей, ни даже, порой казалось, самих участников. Важен был лишь только факт их проведения. Есть основания полагать, что именно эти «как бы дебаты» оставили наиболее неприятный осадок от президентский выборов у значительной части общества – и у тех, кто хотел бы, чтобы их голос что-то решал, и у тех, кто надеялся на зрелище, и у тех, просто не любит, когда ему преподносят откровенную фальшь. Необходимо признать, что отношение к телевизионным дебатам между кандидатами на ключевые выборные должности не является однозначным и в других странах. Даже в ходе президентских кампаний в США бывали случаи, когда отдельные кандидаты отказывались от участия в них, в т.ч. и по соображениям «явного преимущества»39. Но отличие России состоит в том, что подобная практика не только стала господствующей, но и, чем дальше, тем больше, уничтожала возможности для любых исключений. В последнее время представители «Единой России» на региональных и местных выборах, либо вообще вне рамок избирательных кампаний, но учитывая настроения избирателей, сами в ряде случаев выступали с инициативой проведения дебатов. Однако, оказывались не в состоянии поставить себя в равные условия с конкурентами. Как подметил один из оппозиционных журналистов, «дебаты в партии власти понимают по-комсомольски: единороссы сами себе выбрали оппонентов, темы для спора и формат борьбы, чтобы, как признают в партии власти, “исключить лишнюю критику”» (Левченко, 2007). Ярким примером подобного рода становятся широко анонсированные телевизионные дебаты, которые должны сопровождать «народное голосование» в ходе конкурса «Имя России». При этом организаторы данного мероприятия не скрывали, что оно должно в какой-то мере компенсировать для общества отсутствие реальной полемики в ходе прошедших выборов. «Мы чувствуем, что потребность участия в свободных открытых дебатах в нашей стране удовлетворена не до конца. Парламентские и президентские выборы были во многом предопределены, потому что в обществе нет зрелой и ясной конкурирующей с Путиным альтернативы. А вот в нашей истории конкуренция за первое место огромная» - откровенно признавался куратор конкурса Александр Любимов [3]. Учитывая, что исход данного конкурса реально ни на что не влияет и даже его символическое значение не следует преувеличивать, ничто, казалось бы, не мешало тем, по чьей инициативе и с чьей санкции был запущен этот проект, провести реальные дебаты с хотя бы относительно непредсказуемым исходом. Ничего подобного не произошло. Организаторы сами подобрали защитников 12 отобранным «кандидатам», собрали их всех вместе (дебаты, как известно можно эффективно вести при наличии не более 4-5 участников), по ходу стали менять правила. Кроме того, передачи, конечно, стали транслироваться не в прямом эфире, а в отредактированной записи. Иного разговора кроме единодушия «защитников» в том, что «и это тоже великий человек» (за исключением, вероятно, Ленина и Сталина, тоже включенных в состав «кандидатов» и предназначенных, очевидно, в «мальчики для битья») в этих условиях получиться не может. Искореняя из реального политического процесса подлинную конкуренцию и элементы непредсказуемости, нынешняя российская власть не в состоянии уже поддерживать видимость их существования не только для внешнего, но и для внутреннего наблюдателя (который, правда, в большинстве своем на данном этапе, наверное, вполне удовлетворен их отсутствием). При этом, стремительно теряя навыки, См.об этом: Телевидение и выборы. М., 1999. Глава пятая Избирательная кампания и предвыборные дебаты/http://www.gdf.ru/books/books/tv/chapter_5.html 39 способности и волю к политической конкуренции, правящий политический класс современной России рискует, в конечном счете, оказаться в том же положении, что и советская номенклатура на рубеже 1980-90-х гг. Как ни парадоксально в современной России наиболее востребованными механизмы публичных дебатов в настоящее время становятся на локальном уровне политики. Здесь в первую очередь сохранилась реальная, а не показная конкуренция между участниками предвыборного процесса. Исход выборов чаще оказывается трудно предсказуемым. С другой стороны, повысилась значимость данного уровня принятия решений. Значительно расширилось число замещаемых посредством выборов должностей (это связано, в частности с введением в действие Федерального закона № 131 ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации). Наконец, вырос уровень подготовки кандидатов, стремящихся добиться избрания на ряд должностей в системе местного самоуправления и масштабы ресурсов, которые они готовы задействовать в предвыборной борьбе. Интерес избирателей к личностным особенностям кандидатов на выборные должности в системе местного самоуправления и взглядам, которые они исповедуют, особенно велик, если речь идет об органах, где власть носит сугубо персонифицированный характер – о выборах на посты глав местного самоуправления. В соответствии с российским законодательством о местном самоуправлении глава является высшим должностным лицом муниципального образования и выступает гарантом исполнения в пределах подведомственной ему локальной территории положений конституции, федерального и регионального законодательства, уставов субъекта федерации и муниципального образования. Кроме того, глава муниципального образования обладает и собственными правотворческими функциями. Он может издавать в пределах определенных ему полномочий правовые акты и ставит свою подпись под нормативными актами, принятыми представительными органами местного самоуправления – без нее они не вступают в силу. Особенно следует подчеркнуть, что позиция глав во многих случаях оказывается решающей при распределении бюджетных средств, решении вопросов, связанных с управлением муниципальным имуществом и т.п. Причем исследователи политических процессов, протекающих на локальном уровне в современной России, отмечают, что административные возможности глав муниципалитетов на практике оказываются шире их должностных обязанностей, прописанных в законе. В частности, главы могут задействовать локальные контролирующие и проверяющие инстанции – экологические, санитарные, энергетические, пожарные инспекции и другие подобные службы – для того, чтобы оказывать воздействие на экономические структуры, общественные организации и т.д. На этом фоне и с учетом сложившихся традиций, а также не очень высокого уровня правовой грамотности, в небольших городах и сельских районах глава муниципалитета, как правило, отождествляется населением со всей местной властью как таковой. На него, как на лицо, которому предписано управлять территорией, возлагается вся ответственность за эффективность и результаты этого управления. Не только для избирателей, но и для внешних властных структур глава муниципалитета зачастую представляется неким «хозяином» территории, полностью ответственным за текущее состояние дел и дальнейшее развитие. Ему не требуется доверенность для того, чтобы действовать от имени муниципального образования, представляя его во взаимоотношениях с другими муниципалитетами и с органами государственной власти. Поэтому, на практике, как фиксируется в рячде работ, посвященных локальной политической элите, взаимодействие региональной и локальной власти в современной России часто сводится к диалогу региональных властных структур непосредственно с главами муниципалитетов. Такое отношение региональных властей еще больше усиливает значимость глав местного самоуправления в глазах населения локальных территорий. Неудивительно, что перед голосованием за будущего главу муниципалитета, от которого многое будет зависеть в повседневной жизни района или города, очная полемика между кандидатами особенно интересна для избирателя. К тому же, в данном случае, кандидаты представляют, прежде всего, самих себя, а не стоящие за ними политические силы. Таким образом, есть основания считать, что во многих случаях при проведении выборов нлав местного самоуправления существует запрос на проведение политических дебатов со стороны избирателей, политических сил и организаторов проведения выборов. Однако зачастую ни у одной из сторон нет опыта проведения публичных дискуссий в ходе избирательной кампании. Кроме того, на местный уровень невозможно полностью транслировать мировые наработки по проведению подобных мероприятий в силу ряда технических ограничений (в частности, отсутствия местного телеканала, или ангажированности его одной из сторон). Между тем, дебаты могут стать кульминацией предвыборной кампании, как яркое интересное событие в политической жизни территории. Введение в муниципальном образовании системы управления, при которой решение текущих вопросов в жизни местного сообщества сосредотачивается в руках назначаемого сити-менеджера, с нашей точки зрения, может не менять ситуацию принципиально. У главы местного самоуправления сохраняется, в данном случае, достаточно полномочий и при использовании механизма прямых выборов он будет попрежнему рассматриваться населением, как лицо, от которого в первую очередь зависит положение дел в муниципалитете. При этом сам отбор кандидатур на должность ситименеджера, несмотря на то, что его назначение осуществляется специально создаваемой для этого комиссией, должен носить публичный характер. Требования, предъявляемые населениям к соискателям во многом аналогичны тем, что предъявляются к кандидатам на должность главы местного самоуправления. Следовательно, при наличии конкуренции между соискателями, проведение публичных дебатов между ними также является целесообразным. При решении вопроса об организации дебатов между соискателями высших муниципальных должностей следует избегать двух крайностей. Кому-то в современных условиях эта задача может показаться неподъемно сложной, а кому-то, напротив, излишне простой. На самом деле единственным необходимым условием проведения дебатов является заинтересованность в них у трех сторон вовлеченных в избирательный процесс – организаторов, кандидатов и избирателей. Как уже отмечалось, потенциально эта заинтересованность при проведении выборов местного масштаба во многих случаях имеет место быть, и ее нужно лишь обнажить, или стимулировать. С другой стороны, организаторам дебатов приходится сталкиваться со множеством частных вопросов, ответы на которые, при кажущейся простоте, найти бывает не так уж легко. Между тем, непродуманность тех или иных деталей проведения может привести к полному провалу мероприятия. Список источников 1. Зюганов пригласил кандидата от "Единой России" на предвыборные дебаты/ Газета.Ру 15.12.2007 [Электронный документ] – URL: http://www.gzt.ru/politics/2007/12/15/131940.html 2. Левченко А. Медвежий симулякр - [Электронный документ] – URL: http://www.gazeta.ru/politics/elections2007/articles/2147872.shtml 3. На канале "Россия" стартует новый амбициозный проект "Имя Россия"/ Российская газета. Неделя. [Электронный документ] – URL: http://www.rg.ru/2008/05/08/lyubimov.htm 4. О чем тут спорить/ Ведомости 16.11.2007/ [Электронный документ] – URL: http://friday.vedomosti.ru/article.shtml?2007/11/16/11011; 5. Предвыборные дебаты оказались на грани срыва -[Электронный документ] – URL: http://www.utro.ru/articles/2008/01/29/712396.shtml 6. Стенограмма А.Б.Марковой и В.И.Матвиенко на выборах губернатора СанктПетербурга [Электронный документ] – URL: http://www.compromat.ru/main/matvienko/markovasten.htm) 7. Сценарий президентской кампании: выборы будут «чистыми», кандидатов будет четыре, Медведев откажется от дебатов - [Электронный документ] – URL: http://www.stratagema.org/publications.php?nws=btv5k5884423533 8. Телевидение и выборы. М., 1999. Глава пятая Избирательная кампания и предвыборные дебаты [Электронный документ] – URL: http://www.gdf.ru/books/books/tv/chapter_5.html 9. Телезрители не включились в выборы/ «Коммерсантъ» № 208(3784) от 13.11.2007 [Электронный документ] – URL: http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=824603 Задание для самостоятельной работы 1. Работа с материалами избирательной кампании кандидата или политической партии (выборы федерального, регионального или местного уровней) с точки зрения выступления на дебатах. Проанализировать участие в дебатах по следующим критериям: - представление идеологической позиции кандидата (партии) - конструирование имиджа кандидата (партии) - поведение в отношении оппонентов - декларирование лозунгов и др. Вывод по исследованию материалов соотнести с результатами голосования за данного кандидата или партию. Глава 9. Праймериз как электоральный институт. В современной российской политической практике всё чаще начинают использовать такую процедуру, как праймериз. Праймериз – тип предварительного голосования, в котором избираются кандидаты от партии или политического движения для участия в основных выборах (Nelson, Polsby, Wildavski 2010: 24). Нужно отметить, что праймериз является механизмом американской демократии. Впервые предварительные выборы были проведены в 1842 году, когда Демократическая партия США провела выдвижение кандидатов в графстве Крофорт (штат Пенсильвания) (Ware 2002: 97). Почти все штаты ввели закон об обязательном праймериз к 1927 году. Выборы, аналогичные праймериз, используются не только для выбора партиями кандидатов, но и для определения руководства партий, как это делают в Израиле, Болгарии, Италии и Великобритании. Соответственно, сама процедура праймериз может быть открытой (принимают участия любые избиратели) и закрытой (принимают участие только члены или сторонники партии). Кроме того, существуют промежуточные варианты, такие как полуоткрытые, полузакрытые праймериз, партийная конференция [1]. В Российской практике праймериз впервые были проведены в 2007 году – их провела партия «Единая Россия» накануне выборов депутатов Государственной Думы пятого созыва. В России еще не накоплено такой практической основы проведения праймериз как в США, но, тем не менее, активно внедряется в политическую систему, имея перспективу закрепления и институциализации в российском законодательстве. Первичные выборы или праймериз - процедура предварительного голосования, возникшая в США, в ходе которой выбирают кандидатов на основные выборы. Первые первичные выборы были проведены в 1842 году в штате Пенсильвания. В дальнейшем, это переросло в масштабную реформу в американской политике, которая была разработана в «страстных демократических дебатах» (Kendall, Kathleen 2000: 4). Целью этой реформы было забрать власть у партийных боссов и отдать её народу. Первый закон о праймериз был принят в штате Флорида в 1901 году, а в 1905 - в штате Висконсин, где были предусмотрены прямые выборы делегатов на национальных съездах партии. Штат Орегон в 1910 г. был первым, который принял закон о «льготном» праймериз, где избиратели голосовали за своих кандидатов и за делегатов съезда отдельно. К 1912 году в 13 до 21 штата работал закон о праймериз, различия были в том, как определяли этот термин (Kendall, Kathleen, 2000: 5). Но после первой мировой войны началось резкое сокращение использования процедуры праймериз, поскольку партийная элита почувствовала угрозу сокращения своей власти и убедила законодательную власть штатов отменить эти выборы из за того, что их проведение наносил удар по бюджету, а число участвующих было невелико. По оценке А.Варе, (Ware, 2002: 16) к 1936 году приблизительно лишь в девяти штатах проводились предварительные выборы. Демократические тенденции возобновилось после окончания Второй мировой войны, из-за возросших коммуникационных технологий. Демократическая партия начала проводить реформы, которые ознаменовали процесс демократизации порядка выдвижения политическими партиями своих кандидатов на пост президента. В 1968 г. национальный съезд Демократической партии настоял на увеличении количества праймериз. Их примеру последовала и Республиканская партия. В последующие десятилетия, как пишет В.Согрин, праймериз утвердились в большинстве штатов, поэтому волеизъявление рядовых избирателей стало определяющим в выдвижение кандидатов в президенты (Согрин 2004). Согласно статистике, собранной А.Варе, начиная с 1968 г. число штатов, использующих праймериз, у демократов увеличилось с 16 до 38, а у республиканцев - с 14 до 40 (Ware 2002: 118). Как правило, парламентские и президентские праймериз начинаются в конце февраля — начале марта и заканчиваются в июле года выборов. Исторически сложилось, что с 1952 года в штате Нью-Гемпшир в первом из всех начинаются праймериз, в а Айове стартуют партийные конференции, кокусы. Но все же точной даты начала предварительных выборов нет. Каждый штат, начиная с 1990-х стараясь повысить значимость своих праймериз, перемещают их ближе к началу года. Поскольку, как показывает практика, именно первые проведенные праймериз являются наиболее посещаемыми и результативными, определяющими результат всей предвыборной гонки. По мнению обозревателей газеты «Известия» В.Бородина и В.Дунаева, «именно они служат своеобразным индикатором общественного мнения, поскольку их результаты считают стратегически важными» (Дунаев 2004). Авторы справедливо указывают на то, что «поражение на самом старте кампании может отпугнуть как рядовых сторонников, так и спонсоров, да и от ярлыка "неудачника" избавиться будет нелегко» (Бородин, Дунаев 2004). Но и не стоит списывать со счетов результаты штатов, где нет явного преимущества какой-то определенной партии, несмотря на то, что некоторые штаты США традиционно поддерживают либо демократическую, либо республиканскую партию. Примером здесь является выборы президента в 2000 году, когда во Флориде демократы проводили свои праймериз в марте. К этому времени уже был известен расклад сил и флоридские выборы были простой формальностью. Но тогда именно во Флориде определялось, кто станет следующим президентом - Джордж Буш или Эл Гор. С возрастанием роли прямых первичных выборов (direct primary) возникла терминологическая проблема. Связана она с первоначальными партийными собраниями (initial party meetings) – некоторые называли их партийными совещаниями (caucuses) (Edward 1909: 20). Слово «кокус» происходит из языков коренных народов Америки (индейцев) и означает «собраться и сделать большой шум», что и соответствует этой процедуре. Она представляет собой собрания на всех уровнях партийной организации национальном, региональном, окружном. На каждом уровне члены партии голосуют за делегатов, которые будут отдавать свой голос за кандидата на следующем уровне. В итоге, на конвенции в штате выбирают делегатов на национальный съезд. Профессор истории Американского университета Аллан Лихтман в одном из своих интервью отмечает, что кокусы были ведены после президентских выборов в 1968 году: «Тогда избиратели-демократы были недовольны тем, что кандидат Хьюберт Хамфри, который не принимал участия в первичных выборах, был номинирован Демократической партией – то есть, партийные лидеры приняли решение за закрытыми дверями, без участия широкого круга избирателей. Тогда и была создана комиссия по реформе выборного процесса, которая ввела правило – кандидатов от партии нужно выбирать либо на первичных выборах, либо на народных кокусах. В 1972 году эти реформы вступили в силу, и Айова стала первым штатом, где они были опробованы» (Купчинецкая). На местном уровне кокусы - это собрания, где избиратели от республиканцев и демократов выступают в защиту своих кандидатов в присутствии родных, друзей, и соседей, что может повлиять на смену мнений присутствующих [5]. Но все, же в большинстве случаев «кокус» - это закрытое собрание, участники которого активисты партии. Сторонники системы собраний считают, что эта процедура позволяет выбрать лучших кандидатов. Однако заседания являются закрытыми, т.е. только члены партии могут принять участие. Исторически они были связаны с небольшой группой людей в Конгрессе и в законодательных органах штатов, которые выбирали кандидатов от партий в штате и на национальном уровнях на должности, включая кандидатов в президенты. В результате очевидного отсутствия демократических принципов, все меньше и меньше штатов используют кокусы как тип отбора претендентов на основные выборы. Такая система позволяет местным "большим боссам" доминировать в политике, и любой окончательный выбор кандидата в президенты на самом деле не обеспечивает представительство тех, кто находится в собраниях, но дает возможность продвигать интересы и мнения политиков, доминирующих на местном уровне. Поэтому эта система выборов кандидата в президенты становится все менее и менее популярна, поскольку предполагает много власти у местных партийных боссов и страх в том, что убеждения самих людей на местном уровне не услышат. К 1980 году только 25% делегатов на национальном съезде (из 18 штатов) были избраны по этому пути. В 1988 году только 16% демократов, делегаты которых были выбраны таким образом, в то время как почти 21% республиканцев. Цифры продолжали сокращаться [5]. Система праймериз же наоборот предполагает более широкое участие избирателей в выражении своего мнения о том, кто должен представлять партию на следующих выборах. Важно отметить, что многие штаты достаточно часто меняют способ, которым они проводят свои праймериз. Но в основном выделяют: открытые и закрытые праймериз, полузакрытые и «топ – два» (двое лучших). В открытых праймериз любой избиратель может проголосовать за любого понравившегося ему кандидата. Некоторые из штатов, проводящие открытые праймериз не требует регистрации в партии, однако открытые праймериз запрещают избирателям голосовать сначала в одном месте, потом в другом. Хотя, по оценке наблюдателей, за этим нередко трудно проследить [13]. Важным вопросом в открытых праймериз является «пересекающееся» голосование, которое может способствовать победе кандидата центриста или радикала. Обычно члены партии Y (либо в районе преобладания партии X либо, когда уже понятно, что кандидат от Y не пройдет) голосуют за кандидата от партии X, чьи взгляды являются наиболее совместимыми с их собственными. Хотя это приводит к гонке ближе к центру, демократам и республиканцам не нравятся открытые праймериз. Иногда возникают опасения по поводу саботажа или «аварии в партии», где вовлекают голосовать за большинство кандидатов, которые поляризованы для поддержания возможности «незаслуженного избрания» избирателями одного из кандидатов. Формально, принимать участие в закрытых праймериз могут только избиратели, зарегистрированные в данной партии. Но, как отмечают эксперты, есть нюансы [13]. Так, партии имеют возможность пригласить беспартийных избирателей. Однако, как правило, независимые избиратели полностью исключены из процесса. Закрытые выборы также могут усилить радикализацию, которая часто происходит на начальной стадии, когда кандидаты должны угодить «основе» (руководству партии), когда все же «край» (обычные члены партии) как правило, более мотивированы. В нескольких штатах независимые избиратели могут вступить в партию даже в день голосования, но при этом, они должны сохранять свое партийное членство оставаться в ней до тех пор, пока не поменяют своих предпочтений. В других штатах избирателям зарегистрированных в одной партии позволяют голосовать за кандидатов из других партий. В этих редких случаях, закрытые праймериз больше похожи на открытые или полузакрытые выборы. В полузакрытых праймериз независимые избиратели могут самостоятельно определять за кого из партии голосовать, но избиратели, зарегистрированные в партии, могут голосовать только за кандидатов из этой партии. Фактически полузакрытые праймериз – это компромисс между исключением независимых избирателей из голосования и абсолютно свободными открытыми праймериз. Еще один тип предварительного голосования называется «двое лучших» (top two) или беспартийные праймериз. Этот метод ставит всех кандидатов независимо от их партийной принадлежности в один избирательный бюллетень. Двое лучших кандидатов, набравших большинство голосов, будут уже соревноваться на всеобщих выборах. Такая система используется в Калифорнии, Луизиане и Вашингтоне, а также в штате Небраска для «беспартийных выборов» в законодательные органы штатов. Двое лучших праймериз часто называют открытыми, и этот термин уже давно используется для обозначения типа партийных праймериз, где может участвовать любой избиратель. Фактически система «Двое лучших» устраняет партийные праймериз в целом. Следует согласиться с теми экспертами, которые называют такой тип организации предварительного голосования как «беспартийные открытые предварительные выборы» [13]. Таким образом, праймериз прочно укоренился в американской политической системе и стал одним из её демократических механизмов. Основные преимущества этой процедуры наиболее точно определены в книге Кендела и Кэтлин « Коммуникация в президентских праймериз: кандидаты и СМИ» (Kendall, Kathleen, 2000: 75). Во-первых, в отличие от конвенции, праймериз - это многоступенчатая процедура: серия выборов в штате и конвенция, затем конвенция на национальном уровне. Во-вторых, это множество кандидатов открыто соревнующихся между собой. Следовательно, главную роль играют кандидаты, а не национальные партии. В-третьих, предварительные выборы это внутрипартийное событие. Избиратели все-таки выбирают среди кандидатов из их партии, нежели между кандидатами оппозиционных партий. И, в четвертых, праймериз проходят последовательно, серийно; они проводятся в течение нескольких месяцев, нежели все сразу, что является хорошей возможностью получше узнать кандидатов и их программы. Морис Дюверже, давая оценку процедуре праймериз, подчеркивал, что «в целом эта система была постепенно установлена к началу XX века с целью сломить влияние руководителей партий на отбор кандидатов. Это в значительной мере удалось: бесспорно, именно ей нужно приписать современный упадок «машин». Но, тем не менее, вмешательство руководителей скорее изменило свои формы, нежели полностью исчезло» (Дюверже). В отличие от США, где история проведения праймериз насчитывает более ста лет, в российской политической практике эта процедура является новой. Впервые предварительные выборы провела партия «Единая Россия» в 2007 году накануне выборов депутатов Государственной Думы пятого созыва. Второй раз внутрипартийные праймериз на парламентских выборах «партия власти» провела в 2011 г. Последние праймериз были более масштабными, при этом ситуация отличалась от 2007 г. еще и тем, что участником праймериз стал формируемый в целях электоральной мобилизации избирателей Общероссийский народный фронт. Согласно «Положению о порядке проведения народного предварительного голосования», «общенародный праймериз организуется и проводится во взаимодействии с Общероссийским народным фронтом, возглавляемым Председателем Партии Владимиром Владимировичем Путиным». В целях проведении праймериз провозглашается возможность предоставления гражданам РФ и организациям участвовать в формировании политики государства. Согласно статьям Положения в предварительных выборах могут участвовать граждане РФ – члены и сторонники партии, лица, не являющиеся членами политических партий, которых утвердил Федеральный Координационный Совет ОНФ в качестве претендентов на включение в федеральный список. Так же как и в Америке, процедура праймериз в России не является прямой, а действует через систему делегатов. В качестве делегатов является Региональный координационный совет, который состоит из 50% членов партии «Единая Россия» и 50% представителей из Общероссийского народного фронта. Алгоритм проведения праймериз состоит из нескольких этапов: после объявления о начале проведения процедуры общенародного праймериз, организуется сбор предложений по кандидатурам. После этого общие списки направляют в Федеральный координационный совет для согласования кандидатур. Когда Федеральный совет одобрит кандидатов, только после этого начнутся непосредственно праймериз. На протяжении предварительных выборов потенциальные кандидаты выступают в ДК, кинотеатрах, объектах культурного назначения, спортивных сооружениях перед выборщиками, останавливаясь на ключевых позициях своих предложений по улучшению работы той или иной сферы. После чего выборщики отдают свои голоса за понравившихся им кандидатов. Голосование длиться около месяца, после которого опять-таки уже готовые списки будут направлены в Федеральный совет на одобрение. Окончание праймериз ознаменуется региональной конференцией отделения партии, а чуть позже уже будут известны откорректированные Федеральным советом списки кандидатур. Массово на данный момент праймериз проводит только одна российская партия «Единая Россия». Возможно партийные лидеры других партий не хотят выносить внутренние дела партии на общественное обсуждение или боятся потерять всю полноту своей власти, поскольку новая процедура направлена как раз на обновление кадров и демократизацию партии в целом. По словам руководителя ЦИК «Единой России» Андрея Воробьева «введение предварительного отбора это удар по теневым кланам, более того предварительные выборы позволили обновить список кандидатов на депутатский мандат». В целом единороссы считают, что процедура праймериз позволит их партии стать более демократичной и поднимет уровень внутренней конкуренции. Но можно ли назвать эту процедуру полностью отвечающей нормам демократии? По сути, праймериз, которые проводит «Единая Россия» являются закрытыми, и обычный, рядовой гражданин не имеет возможности отдать свой голос. А весь процесс напоминает больше американские кокусы, где все решается сугубо внутри своей партии. И это не единственное замечание, которое возникает при глубоком и детальном изучении процедуры российских праймериз. Так, например, О. Крыштановская, руководитель Центра изучения элиты Института социологии РАН, отмечает, что «люди очень плохо информированы о том, что такое праймериз, даже в самой партии». По данным ВЦИОМ понятие «праймериз» не известно 93 % респондентов. О том, что ЕР проводит праймериз с участием представителей ОНФ, известно 17% опрошенных, из которых по 20% – сторонники самой партии и КПРФ и 28% – непарламентских партий. А 79% россиян вообще ничего об этом не слышали. Большим минусов, по словам, Крыштановской, является «борьба между федералами, которые как бы из Москвы участвуют, и самими регионалами», а скорее даже здесь идет борьба «местнических интересов». «Иногда не совсем по-белому, не совсем по-честному и так далее». Российские политологи, обсуждая предварительные голосования, по-разному предпочитают оценивать их. Так, возражает против использования термина «праймериз» В.Никонов, президент фондов «Политика» и «Русский мир». Он объясняет это тем, что вполне можно подобрать русский эквивалент, такой как первичные выборы, предварительные выборы. В статье «Праймериз как зеркало политической эволюции» известный российский политолог Николай Петров положительно оценивает внедрение новой процедуры в политическую систему России. Он отмечает, что «это не просто пиар со стороны партии власти. Это весьма серьезный новый элемент российской политики, которая сейчас становится более публичной, и элемент этот, похоже, вполне укоренился» и подчеркивает триединую роль праймериз, которая заключается в мобилизации и консолидации политической элиты; кооптации новых людей и имен; смотр сил и селекция — выбраковка балласта и подбор перспективных кадров». Проводя параллели между американскими и российскими праймериз следует подчеркнуть, что вероятно, рано говорить об успешном функционировании и полной институциализации российских праймериз. Взять, к примеру, инициативу создания новой процедуры. В Америке эта инициатива шла «снизу», от штатов. И праймериз в США тесным образом связаны с функционированием институтов федерализма и демократии. В России инициатива принадлежала федералам, а лидер правящей партии, один из дуумвиратов, премьер В.В. Путин даже грозился сделать эту процедуру обязательной. Очевидно, что инициатива «Единой России» не получила поддержки в других партиях. Общественные оценки организации праймериз летом 2011 в регионах России ставили под сомнение демократичность всей процедуры. Американские праймериз предполагают широкий спектр видов проведения праймериз, где каждый штат определяет какой тип выбрать. В России первоначально был только один вариант проведения праймериз по сути это закрытые праймериз. Такое единообразие не способствует плюральности партийной политики. Сложности в институционализации праймериз в современной России обусловлены преимущественно процедурными аспектами. Праймериз несколько лет функционирует преимущественно как формальная процедура, механизм который был создан для мобилизации избирательного потенциала граждан. Вместе с тем, 19 декабря 2012 года на официальном сайте партии «Единая Россия» появилась информация о том, что вопрос о том, как проводить праймериз входит в компетенции регионального отделения. Всего моделей было представлено четыре, главным отличием которых является порядок формирование выборщиков. Первая – самая открытая, предполагает то, что выборщиком может стать любой гражданин всего лишь по предъявлению паспорта. Вторая открывает возможность сделать свой выбор так же любому, но при условии заблаговременной регистрации в региональном или местном отделении партии. Согласно третьей модели голосования выборщиками могут стать «члены и сторонники партии, представители общественных организаций и инициативных групп граждан». И наконец, четвертая модель, напоминающие американские «закрытые праймериз», предполагает участие исключительно членов партии. Согласно регламенту, принятому Пермским региональным политическим советом партии «Единая Россия» 04.04.2013, предварительное голосование по определению кандидатур в депутаты представительных органов муниципальных образований будет проходить по четвертой модели, где участие смогут принять только члены партии [11]. Тогда как определять кандидатуры в депутаты Законодательного собрания будут по первой модели [12]. Анализ практик применения той или иной модели в регионах России еще только предстоит. Список источников и литературы 1. Congressional Primaries: Open, Closed, Semi-Closed, and "Top Two" Analysis [Электронный ресурс] - URL: http:// http://www.fairvote.org/congressional-primariesopen-closed-semi-closed-and-top-two 2. Регламент по организации и проведению предварительного внутрипартийного голосования по определению кандидатур для последующего выдвижения кандидатами в депутаты представительных органов муниципальных образований и на иные выборные должности в органы местного самоуправления в Пермском крае [Электронный ресурс] - URL: http://permkrai.er.ru/party/resolutions/userdata/files/2013/04/04/reglament-omsu-model-4redaktsiya-chaa.pdf 3. Edward Merriam Primary election: A study of the history and tendencies of primary election legislation. -Chicago,1909 4. Kendall, Kathleen E. Communication in the Presidential Primaries: Candidates and the Media, 1912-2000. – Westport, 2000 5. Nelson W. Polsby, Aaron Wildavsky, Steven Schier, David Hopkins. Presidential Elections: Strategies and Structures of American Politics. – Maryland, 2010. 6. The US Primaries [Электронный ресурс] - URL: http://www.guardian.co.uk/world/2008/jan/04/uselections2008.usa ( дата 7. Ware А. The American direct primary: party institutionalization and transformation in the North.- Cambridge, 2002.- P. 97 8. Бородин,Дунаев В США начался предвыборный марафон //Известия.- 2004.- 19 января 9. Дюверже. Политические партии. [Электронный ресурс] - URL: http://www.read.virmk.ru/d/duverge/duv_2311.html 10. Купчинецкая В. Выборы в США: что такое кокусы, и почему такой шум вокруг Айовы [Электронный ресурс] - URL http://www.electionsices.org/russian/smi/textid:13581/ 11. Официальный сайт партии «Единой России» Положению о порядке проведения народного предварительного голосования [Электронный ресурс] - URL: http://er.ru/news/2011/6/16/polozhenie-o-poryadke-provedeniya-narodnogopredvaritelnogo-golosovaniya/ 12. Сайт The Center for Voting and Democracy. Congressional Primaries: Open, Closed, Semi-Closed, and "Top Two" [электронный ресурс] - URL: http://www.fairvote.org/congressional-and-presidential-primaries-open-closed-semi-closedand-top-two 13. Сайт Общероссийского народного фронта в Пермском крае [Электронный ресурс] URL: http://onfperm.wordpress.com/%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B9%D0%BC%D0%B5 %D1%80%D0%B8%D0%B7/ 14. Сайт Центрального Избирательного Комитета [Электронный ресурс] URL: http://www.cikrf.ru/law/decree_of_cec/2007/10/26/Zp070375.html ( дата 15. Согрин В. Политическая власть в США: характер и исторические этапы// Новая и новейшая история. – М., 2004. – Вып. №2 16. Суть и причины проведения праймериз [Электронный ресурс] URL: http://vybory.org/articles/1206.html 17. Регламент по организации и проведению предварительного внутрипартийного голосования по определению кандидатур для последующего выдвижения кандидатами в депутаты Законодательного Собрания Пермского края [Электронный ресурс] – URL: http://permkrai.er.ru/party/resolutions/userdata/files/2013/04/04/reglament-zs-model-1redaktsiya-chaa.pdf Вопросы для самоконтроля 1. В чем заключается смысл процедуры «праймериз»? 2. Перечислите особенности праймериз в США? 3. Когда и какими политическими силами процедура праймериз впервые была применена в России? 4. Перечислите основные модели праймериз в современной России. Глава 10. «Доминирующая партия» в современных электоральных системах на субнациональном уровне40 Феномен доминирующих партий достаточно широко распространен в современных авторитарных режимах (Коргунюк 2009; Мелешкина 2006), но самостоятельными акторами эти партии являются лишь в тех странах, которые, если использовать типологию Б. Геддес, относятся к типу «партийного авторитаризма» (single-party authoritarianism). Здесь именно доминирующая партия определяет доступ к властным позициям и содержание политических курсов правительства. В других типах авторитарных режимов (персоналистский, военный) доминирующая партия не является самостоятельным актором и используется персональным лидером или правящей группой в качестве инструмента для поддержания своей власти. Тем не менее, в этом качестве доминирующие партии существенно повышают стабильность и выживаемость авторитарных режимов (Brownlee 2007; Magaloni 2006), поскольку обеспечивают поддержку политического курса, проводимого правящей группой, в законодательных (представительных) органах власти, консолидацию элитных групп, осуществляют массовую мобилизацию и т.д. Появление доминирующей партии Единая Россия стало одним из наиболее значимых признаков (и факторов) трансформации российского политического режима в 2000-е гг. Будучи по своему происхождению партией власти, Единая Россия не является вполне самостоятельным политическим актором, и в этом смысле термин «доминирование» не следует понимать расширительно. Впрочем, это справедливо не только в отношении Единой России. Утвердившееся понимание Единой России как доминирующей партии (Гельман 2006; Макаренко 2010; Reuter, Remington 2009; Reuter 2010) не снимает, однако, вопроса об ее месте и роли в региональной политике. В данном случае мы исходим из того, что политические процессы на субнациональном уровне (уровнях) обладают относительной автономией от политического процесса на национальном уровне. Так, достаточно хорошо описан феномен субнационального авторитаризма в условиях «в целом» демократического режима, когда на субнациональном уровне складывается иная, чем на общенациональном, конфигурация акторов, в которой один из них занимает господствующее положение (Gibson 2005). Правда, на наш взгляд, это не дает оснований для обратного умозаключения о возможности субнациональной демократии в условиях «общенационального» авторитаризма, поскольку авторитарные режимы в этом плане устанавливают более жесткие «рамки возможного», нежели демократические. Тем не менее, и в рамках «общенационального» недемократического режима возможны различные вариации на субнациональном уровне. Во-первых, конфигурация акторов в различных субнациональных единицах может существенно различаться. В одних регионах, например, губернатор полностью контролирует все политическое пространство, в других он вынужден вести сложную игру, пытаясь балансировать между различными элитными группами. Различаться могут и стратегии региональных акторов во взаимоотношениях друг c другом (от компромиссных до конфронтационных). Вовторых, повестка дня национального уровня никогда не охватывает собой все вопросы политической повестки дня, какая-то часть из них является вопросами, специфическими для субнационального уровня. Они либо малоинтересны для Центра, либо Центр не в состоянии эффективно контролировать решение этих вопросов. Данная глава написана на основе статьи: Панов П.В. Партийная организация и партийная конкуренция в «недодемократических» режимах / под ред. Ю. Г. Коргунюка, Е. Ю. Мелешкиной, О. Б. Подвинцева и Я. Ю. Шашковой. — М.: Российская ассоциация политической науки (РАПН); Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. 40 В результате возникает специфическое «субнациональное (региональное) политическое поле», на котором решаются проблемы субнационального уровня, вследствие чего решающее значение приобретает специфическая для этого уровня конфигурация акторов и их стратегии. Иначе говоря, действуя на «общенациональном» политическом поле, региональные акторы воспроизводят те практики, которые утвердились на этом уровне. Губернаторы в России, например, обязаны любыми способами обеспечивать убедительную победу Единой России на федеральных выборах. Однако в тех случаях, когда взаимодействия касаются вопросов, которые не входят в общенациональную повестку дня, поведение региональных акторов диктуется теми форматами, которые вытекают из специфической расстановки сил в данном конкретном регионе. На субнациональных выборах, к примеру, для Центра в большинстве случаев совсем не важно, кто будет избран главой небольшого муниципального образования или депутатом законодательного собрания, и это позволяет региональным акторам вести собственную игру. Разумеется, «общенациональное» и региональное «поля» тесно связаны, переплетены, и порой нелегко провести границу между ними в эмпирическом плане. Кроме того, «общенациональный» контекст задает определенные «рамки». Тем не менее, в этих рамках возможны вариации, и применительно к политическим процессам регионального уровня «степень доминирования» Единой России может существенно различаться в кросс-региональной перспективе. Определяя степень доминирования, мы полагаемся на классическую концепцию Д. Сартори, а именно на различение между собственно однопартийными системами, системами с партией – гегемоном и системами с доминирующей партией (Sartori 1976). Рамки, которые задает общероссийский политический режим таковы, что первая модель (политическая монополия единственной партии, которая базируется на жесткой идеологической основе) в регионах России практически невозможна. Вполне возможен, однако, вариант доминирования по образцу «партия – гегемон», который допускает наличие оппозиционных партий. Правда, эти партии занимают очевидно маргинальное положение, так как все сколько-нибудь серьезные политические акторы работают в рамках партии – гегемона. В третьей модели доминирующая партия консолидирует не всю элиту, и оппозиция обладает реальными ресурсами. Это создает для правящей группы определенные риски, и чтобы элиминировать их и гарантировать сохранение статус-кво, она (в большей или меньшей степени) манипулирует электоральным процессом, что позволяет определять такого режимы как «соревновательный авторитаризм» или «электоральный авторитаризм» (Levitsky, Way 2002; Schedler 2006). Строго говоря, возможен и еще один вариант, когда в отличие от предыдущего партия становится доминирующей в условиях свободной демократической конкуренции, однако, как и в случае с чисто однопартийной системой, он выходит за рамки, очерченные общероссийским контекстом. Таким образом, степень доминирования Единой России в региональной политике может варьироваться где-то между второй и третьей моделями, но в последней, на наш взгляд, можно выделить как минимум две разновидности: 1) кандидаты доминирующей партии выигрывают практически все выборы, хотя на них имеет место ограниченная конкуренция; 2) некоторые выборы выигрывает оппозиция, приобретая тем самым ограниченный доступ к властным позициям (депутаты парламентов, муниципальные выборные должности и т.д.). Итак, «степень доминирования» (не считая полной монополии) может варьироваться от а) «гегемонии» через б) конкуренцию без доступа оппозиции к властным позициям до в) конкуренции с ограниченным доступом оппозиции к властным позициям. Имея в виду эту вариативность, мы проведем кросс-региональный сравнительный анализ, который позволит ответить на вопросы, насколько велики различия в степени доминирования Единой России в политических процессах на региональном уровне, как они соотносятся с форматом доминирования Единой России на федеральном уровне, и какие факторы оказывают влияние на кросс-региональные различия. Данные и измерение. Для кросс-регионального сравнения степени доминирования Единой России наиболее оптимальным эмпирическим материалом представляются результаты выборов в региональные парламенты. В соответствии с федеральным законодательством не менее половины депутатов региональных парламентов должны избираться по партийным спискам с использованием пропорциональной электоральной формулы. Как избирать остальных депутатов, субъекты РФ определяют самостоятельно, и в подавляющем большинстве регионов используется смешанная система, то есть часть депутатов (обычно половина) избирается по мажоритарному принципу, как правило, в одномандатных округах. В этих случаях на выборах региональный парламент одновременно проходят два голосования: за партийные списки (обычно в масштабах всего региона) и за отдельных кандидатов, которые ведут борьбу в каждом конкретном округе. Первое голосование, по большому счету, является индикатором отношения к Единой России в данном регионе, а его итоги оказываются своего рода рейтингом доверия к партии власти. Это объясняет, почему результаты этих выборов оказываются под достаточно жестким контролем Центра. «Сверху» устанавливаются своего рода «планы» по доле голосов, которые должна получить Единая Россия, а губернаторы и главы муниципальных образований несут персональную ответственность за результат. В каких-то случаях, вероятно, можно даже говорить о «соревновании» между регионами за более высокий процент голосов для партии власти. Таким образом, голосование за партийные списки на выборах в региональные парламенты выходит далеко за рамки региональной политики и является событием федерального значения. Поэтому, на наш взгляд, более точным индикатором степени доминирования Единой России в региональной политике являются результаты выборов не по партийным спискам, а в одномандатных округах. Разумеется, Центр не безразличен и к этим выборам. Округов, однако, слишком много, чтобы уделить каждому пристальное внимание, а если это и делается, то в лучшем случае в плане «победа – поражение» кандидата партии власти, итоги же голосования (распределение голосов избирателей) в условиях мажоритарного принципа не имеют большого значения для Центра. За неудачу какого-то конкретного кандидата – единоросса в конкретном одномандатном округе, очевидно, никакого наказания из Центра не последует (если, конечно, он не является креатурой Центра), и в этом плане расклад сил и итоги голосования в одномандатных округах значительно лучше отражают региональную специфику. Именно здесь проявляются региональные интриги и коалиции, персональные симпатии и антипатии. Руководствуясь этими соображениями, в качестве основного массива данных мы использовали результаты выборов в региональные парламенты именно по одномандатным округам, а итоги выборов по партийным спискам рассматривали как вспомогательные. Для проведения сравнительного анализа были взяты результаты выборов в региональные парламенты, которые прошли в 2008 – 2011 гг. Такое временное ограничение вызвано стремление элиминировать значение общероссийского политического контекста. Полностью устранить его, разумеется, невозможно, однако, очевидно, что общероссийская политическая ситуация в указанный период существенно отличается от той, что была в 2003 – 2007 гг., поскольку федеральные выборы 2007 – 2008 гг., с точки зрения конфигурации партийной системы имели рубежное значение. Именно в 2007 г. на выборах в Государственную Думу РФ Единая Россия добилась триумфального результата, который стал своего рода ориентиром и на выборах в региональные парламенты. Кроме того, до 2007 г. расстановка партий была существенно иной, и сравнение выборов в региональные парламенты за более длительный период не вполне корректным. В частности, Справедливая Россия некоторое время рассматривалась как вероятная «вторая партия власти», и только накануне декабрьских выборов 2007 г. Кремль отказался от этого проекта и более к нему уже не возвращался. С другой стороны, на протяжении 2008 – 20011 гг. каких-то кардинальных перемен в конфигурации партийных сил не произошло, и новые партийные проекты (Правое дело) имели весьма ограниченное значение. Таким образом, сравнение, ограниченное данным периодом, представляется достаточно обоснованным. В эти рамки включены и мартовские выборы 2008 г., поскольку они проходили уже после декабрьского «перелома». Всего с марта 2008 по март 2011 гг. выборы региональных парламентов состоялись в 53 субъектах РФ. В Свердловской области они прошли дважды – в 2008 и 2010 гг. Здесь до сих пор сохранился двухпалатный региональный парламент. Палата представителей из 21 депутата избирается по мажоритарной системе на 4 года, а Областная дума из 14 депутатов по пропорциональной, причем каждые два года проходят перевыборы половины депутатов. Поскольку нас интересуют выборы по одномандатным округам, применительно к Свердловской области мы рассматривали только выборы 2008 г. Кроме того, из всего массива были исключены 9 регионов, где используется только пропорциональная система: Амурская, Калужская и Тульская области, Ингушетия, Калмыкия, Чечня, Дагестан, Кабардино-Балкария, Ненецкий АО. Наконец, в выборку не вошел Чукотский АО, поскольку выборы по мажоритарной системе здесь проходили не в одномандатных, а в двух трехмандатных округах. Таким образом, исследование проводилось на базе 43 выборов, и анализу были подвергнуты 1027 одномандатных округов41. Степень доминирования Единой России (точнее, кандидатов, выдвинутых Единой Россией) определялась первоначально в каждом округе. Для измерения этого показателя был разработан «индекс доминирования». В зависимости от доли голосов, полученных кандидатом Единой России, ему присваивалось значение от «1» до «4». В качестве «максимального доминирования» (индекс равен «4») рассматривались те случаи, когда кандидат Единой России набирал более 60%, а в тех округах, где наблюдалась высокая фрагментация (сразу несколько кандидатов получали более 10% голосов) – более 50%42. В случае, если кандидат от Единой России выигрывал выборы в явно конкурентной борьбе (набирая менее 50% голосов избирателей, а в случае поляризации голосов между двумя кандидатами менее 60%), индексу присваивалось значение «3». Когда кандидат Единой России терпел поражение, значение индекса равно «2». Наконец, в тех округах, где Единая Россия не выдвигала своего кандидата, индексу присваивалось значение «1». Последний вариант, очевидно, требует уточнений. Дело в том, что возможна ситуация, когда Единая Россия официально не имеет своего кандидата, но неофициально поддерживает одного из кандидатов – самовыдвиженцев. Причины этого могут быть самые разные, в том числе и сугубо «технические» (например, проблемы с предоставлением документов на кандидата в избирательную комиссию). В общей массе таких случаев не слишком много: из 1027 округов в 977 был кандидат, официально выдвинутый Единой России, то есть лишь 50 округов были не «закрыты» партией В нескольких регионах наряду с одномандатными создавались также многомандатные округа, они были исключены из исследования. На выборах Законодательного собрания Кировской области в марте 2011 г. в одном из округов выборы были признаны несостоявшимися, он, соответственно, также исключен из анализа. 42 Следует оговориться, что и в случае доминирования кандидата Единой России выборы могли быть конкурентными с точки зрения хода избирательной кампании. Мы, однако, отнюдь не ставили своей задачей определить степень конкурентности выборов в каждом округе. Индекс доминирования опирается на результат, а не характеристику избирательного процесса, хотя, если рассматривать не отдельные выборы, а большой массив данных, высокое значение индекса доминирования, как правило, указывает на низкую степень конкурентности выборов. 41 власти, причем только в четырех субъектах РФ их доля в общем количестве одномандатных округов превысила 90% (см. таблицу 1). Судя по всему, это можно рассматривать как новую тенденцию, именно после думских выборов 2007 г. партии власти стало просто «не прилично» не выдвигать кандидатов на выборные должности. Таблица 1. Результаты кандидатов Единой России в одномандатных округах (отсортировано по доле «закрытых» единороссами округов) СФ 1. Белгородская область 2. Брянская область 3. Владимирская область 4. Волгоградская область 5. Воронежская область 6. Калининградская область 7. Кемеровская область 8. Кировская область 9. Коми 10. Костромская область 11. Курганская область 12. Курская область 13. Магаданская область 14. Мари Эл 15. Москва 16. Нижегородская область 17. Ростовская область 18. Рязанская область 19. Сахалинская область 20. Свердловская область 21. Тамбовская область 22. Тверская область 23. Ульяновская область 24. ХМАО 25. Челябинская область 26. ЯНАО 27. Адыгея Кол-во 1-м округов Кол-во кандидат ов ЕР 2010.10 2009.03 17 30 17 30 1,0000 1,0000 17 28 1,0000 0,9333 2009.03 19 19 1,0000 16 0,8421 2009.03 16 16 1,0000 15 0,9375 2010.03 28 28 1,0000 28 1,0000 2011.03 20 20 1,0000 15 0,7500 2008.10 18 18 1,0000 18 1,0000 2011.03 2011.03 26 15 26 15 1,0000 1,0000 17 15 0,6538 1,0000 2010.10 18 18 1,0000 16 0,8889 2010.03 2011.03 17 22 17 22 1,0000 1,0000 14 21 0,8235 0,9545 2010.10 2009.10 2009.10 10 26 17 10 26 17 1,0000 1,0000 1,0000 10 25 17 1,0000 0,9615 1,0000 2011.03 25 25 1,0000 20 0,8000 2008.03 2010.03 25 18 25 18 1,0000 1,0000 25 15 1,0000 0,8333 2008.10 14 14 1,0000 12 0,8571 2008.03 21 21 1,0000 21 1,0000 2011.03 2011.03 25 20 25 20 1,0000 1,0000 23 17 0,9200 0,8500 2008.03 2011.03 15 14 15 14 1,0000 1,0000 14 14 0,9333 1,0000 2010.10 2010.03 2011.03 30 11 27 30 11 26 1,0000 1,0000 0,9630 30 11 24 1,0000 1,0000 0,8889 Дата Доля от кол-ва округов Кол-во побед кандидатов ЕР Доля от кол-ва округов 28. Оренбургская область 2011.03 29. Иркутская область 2008.10 30. Алтай 2010.03 31. Забайкальский край 2008.10 32. Новосибирская область 2010.10 33. Хакасия 2009.03 34. Татарстан 2009.03 35. Тыва 2010.10 36. Башкортостан 2008.03 37. Хабаровский край 2010.03 38. Ярославская область 2008.03 39. Алтайский край 2008.03 40. Якутия 2008.03 41. Архангельская область 2009.03 42. Ивановская область 2008.03 43. КарачаевоЧеркесия 2009.03 Источник: База данных (http://www.izbirkom.ru/izbirkom.html) 23 22 0,9565 21 0,9130 21 20 20 19 0,9524 0,9500 15 13 0,7143 0,6500 20 19 0,9500 15 0,7500 38 37 50 16 60 13 36 35 47 15 56 12 0,9474 0,9459 0,9400 0,9375 0,9333 0,9231 30 31 45 15 55 12 0,7895 0,8378 0,9000 0,9375 0,9167 0,9231 25 34 35 23 31 31 0,9200 0,9118 0,8857 16 20 16 0,6400 0,5882 0,4571 31 26 0,8387 21 0,6774 24 17 0,7083 16 0,6667 36 25 0,6944 Центральной избирательной 20 комиссии 0,5556 РФ Если Единая Россия не выдвигала своего кандидата, индексу доминирования присваивалось значение «1» лишь тогда, когда победу в округе одерживал кандидат от другой партии. Таких случаев всего пять: в Ивановской и Оренбургской областях по одному кандидату без соперничества со стороны партии власти провела КПРФ, в Алтайском крае – АПР, а в Архангельской дважды победили кандидаты Справедливой России. В остальных 45 случаях побеждали самовыдвиженцы, и применительно к ним необходимо выяснить, не имели ли они неофициальной поддержки Единой России. Как представляется, достаточным основанием для предположения о такой поддержке является тот факт, что после выборов эти депутаты вступили во фракцию Единой России. Дополнительные изыскания показали, что подобное действительно имело место в подавляющем большинстве случаев. Исключений немного: в Адыгее депутат – самовыдвиженец остался независимым, один из трех самовыдвиженцев – депутатов якутского регионального парламента вступил во фракцию «Согласие», а не в Единую Россию. То же самое произошло в Татарстане: 1 из 3 вступил во фракцию ТНВ (хотя и очень близкую Единой России). Несколько более сложная картина в КарачаевоЧеркесии, где таких депутатов было 11. Шесть из них вступили во фракцию Единой России, двое – в Справедливую Россию, а один остался независимым43. Именно эти 6 «исключений» мы рассматривали как случаи, аналогичные 5 победам партийных депутатов. Таким образом, в 11 из 50 округов, где Единая Россия не имела кандидатов, индексу доминирования присваивалось значение «1». Что касается остальных 39 случаев, с одной стороны, здесь победили самовыдвиженцы, которые потом вошли во фракцию Единой России, но, с другой стороны, в каждом конкретном случае трудно сказать, насколько их можно рассматривать как фактических кандидатов от Единой 43 Судьбу еще одного выяснить не удалось. России. Поэтому, учитывая немногочисленность этих округов, мы просто не исключили их из исследования. Нельзя не отметить, что зачастую во фракцию Единой России вступают и депутаты – самовыдвиженцы, которые на выборах победили кандидата от партии власти. Очевидно, в некоторых случаях эта победа могла быть «запланированной», то есть партия власти заранее «сдавала» этот округ, но по каким-либо причинам выставляла в нем своего кандидата. Тем не менее, поскольку мы рассматриваем доминирование Единой России как партии, это следует интерпретировать как поражение, и индексу доминирования в этом округе присваивалось значение «2». Таким образом, каждому одномандатному округу было присвоено соответствующее значение индекса доминирования, а затем для каждого из 43 субъектов РФ был рассчитан агрегированный индекс путем деления суммы индексов во всех округах на их количество (за вычетом тех округов, где победили самовыдвиженцы, вступившие затем во фракцию Единой России). Значения агрегированного индекса доминирования (наряду с некоторыми другими параметрами, которые будут использованы ниже в регрессионном анализе) представлены в таблице 2. Таблица 2. Параметры регионов для регрессионного анализа 1. Адыгея 2. Алтай 3. Алтайский край 4. Архангельская область 5. Башкортостан 6. Белгородская область 7. Брянская область 8. Владимирская область 9. Волгоградская область 10. Воронежская область 11. Забайкальский край 12. Ивановская область 13. Иркутская область 14. Калининградская область 15. Карачаево-Черкессия 16. Кемеровская область 17. Кировская область 18. Коми 19. Костромская область 20. Курганская область 21. Курская область 22. Магаданская область 23. Марий Эл 24. Москва Индекс доминир 3,3704 2,8421 2,8125 Доля ЕР по проп системе 0,5804 0,4443 0,5344 ВРП на ДН (2008 г., руб.) 84249,6 90230,8 107423,8 Доля рус нас (2002) 64,5 57,4 92,0 Доля гор нас (2009) 52,7 26,6 53,4 Доля голосов за Медведева (2008) 69,77 73,82 60,35 3,1071 3,8929 0,5185 0,8577 235297,4 184828,4 94,2 36,3 73,7 59,9 66,98 88,01 3,8235 3,3333 0,6620 0,5389 209624,4 97401,3 92,9 96,3 66,5 68,6 68,96 61,82 3,1053 0,5127 122009,6 94,7 77,7 64,05 3,3125 0,4945 165811,7 88,9 75,5 62,27 3,5714 3,0526 3,0000 3,2000 0,6255 0,5481 0,6030 0,5072 127162,4 126000,6 79978,8 182199,4 94,1 89,8 93,7 89,9 63,5 63,9 80,7 78,8 66,27 65,81 64,92 61,24 2,9500 3,1034 4,0000 2,7692 3,2667 3,1667 3,3529 3,5000 3,6000 3,6154 3,8235 0,4078 0,6961 0,8479 0,3669 0,5053 0,5002 0,4123 0,4475 0,5002 0,6455 0,6625 193855,0 82510,0 204039,6 107220,1 306859,4 116739,0 111277,4 144951,8 255169,0 96056,7 804718,1 82,4 33,6 91,9 90,8 59,6 95,6 91,5 95,9 80,2 47,5 84,8 76,4 43,4 84,9 72,3 76,0 68,6 56,9 64,7 95,6 63,5 100,0 62,09 90,35 70,51 76,29 71,74 62,44 64,93 64,27 63,07 77,22 71,52 25. Нижегородская область 3,0000 0,4298 178490,5 95,0 79,0 61,84 26. Новосибирская область 3,1111 0,4482 174424,2 93,0 75,7 61,90 27. Оренбургская область 3,0435 0,4154 200941,5 73,9 57,4 60,81 28. Ростовская область 3,8800 0,7188 135680,2 89,3 66,9 76,94 29. Рязанская область 3,3333 0,5058 128934,5 94,6 70,3 60,82 30. Сахалинская область 3,1429 0,5527 650259,2 84,3 78,3 63,52 31. Свердловская область 3,8095 0,5843 214875,8 89,2 83,4 68,98 32. Тамбовская область 3,6800 0,6510 111870,2 96,5 58,0 72,51 33. Татарстан 3,8542 0,7931 245162,2 39,5 75,0 79,24 34. Тверская область 3,1000 0,3979 143291,9 92,5 74,5 67,57 35. Тыва 3,8667 0,7741 78039,1 20,1 51,5 89,32 36. Ульяновская область 3,5333 0,5887 115493,0 72,6 73,0 66,93 37. Хабаровский край 3,0000 0,4793 194760,7 89,8 80,5 64,12 38. Хакасия 3,3714 0,5733 137801,2 80,3 68,2 60,47 39. ХМАО 3,2857 0,4407 н/д 66,1 91,6 66,68 40. Челябинская область 3,7333 0,5573 189458,6 82,3 81,3 65,63 41. Якутия 2,7188 0,5180 320838,1 41,2 65,5 67,78 42. ЯНАО 3,8182 0,6476 н/д 58,8 84,9 83,86 43. Ярославская область 2,9565 0,5002 167552,1 95,2 81,8 63,58 Примечание: данные для автономных округов ВРП на ДН в официальной статистике отсутствуют, так как они рассчитываются вместе с «материнским» субъектом РФ. Источники: База данных Центральной избирательной комиссии РФ (http://www.izbirkom.ru/izbirkom.html); Регионы России: Социально-экономические показатели. 2010: Стат. сб. / Росстат. М., 2010; Сайт «Всероссийская перепись населения 2002 г. (http://www.perepis2002.ru/index.html?id=17) . Разумеется, каждые конкретные выборы имеют свою специфику, они проходят в уникальном контексте, на выдвижение кандидатов, избирательную кампанию и на результаты существенное воздействие оказывает текущая ситуация и расстановка сил, различные нюансы, связанные с персональными мотивациями политических акторов, личными пристрастиями и взаимоотношениями между участниками процесса. Все это можно учесть лишь, используя качественные методы типа case-studies. Большое количество случаев, однако, не позволяет обратиться к этому методу. Полагаясь исключительно на количественный анализ результатов выборов, мы, несомненно, жертвуем значительным объемом информации и теряем возможность учесть все нюансы конкретной избирательной кампании, но получаем при этом общую картину относительно степени доминирования Единой России в кросс-региональном плане. Результаты анализа. Произведенные расчеты показывают, что агрегированное значение индекса по регионам колеблется между 2,7188 и 4,000, в среднем оно составляет 3,3444. Это можно интерпретировать так, что «в среднем» кандидаты, выдвинутые Единой Россией, безусловно, побеждают, и действительно, из 1027 округов кандидаты Единой России выиграли в 859. Среднее значение индекса, тем не менее, несколько ближе к «3» (победа в конкурентной борьбе»), чем к «4», что отражало бы «безраздельное» доминирование. На фоне средних показателей кросс-региональные различия оказываются, тем не менее, весьма существенными. С одной стороны, выделяется группа из 9 регионов, где индекс доминирования превышает 3,75. Разумеется, и на вполне демократических и конкурентных парламентских выборах, которые проводятся по мажоритарному принципу, можно обнаружить избирательные округа, где один из кандидатов явно сильнее других, однако это является скорее исключением из правила. В данной же группе регионов получается, что кандидаты Единой России явно доминировали в более чем трех четверти одномандатных округов. В этих случаях есть все основания говорить о гегемонии Единой России. Особенно показательна Кемеровская область, где значение агрегированного индекса равно «4». Здесь в 14 из 18 округов кандидат Единой России получил более 80% (!) голосов избирателей, а «худшим» результатом было 67,48% голосов. Очевидно, в этом случае выборы превращаются в фарс, призванный оформить полное господство Единой России (точнее того актора, который ее контролирует, как, например, губернатор Тулеев в Кемеровской области). Не удивительно, что к этой группе регионов относятся такие, как Татарстан, Башкортостан, Москва (во всех трех случаях выборы в региональные парламенты проходили еще при прежних губернаторах – «тяжеловесах» Шаймиеве, Рахимове и Лужкове). Правда, нельзя не отметить, что довольно неожиданно в этой группе оказалась Свердловская область (значение индекса 3,8), а совсем рядом – Челябинская область (3,73). С другой стороны, расчет агрегированного индекса доминирования позволяет выделить 9 регионов, где его значение 3 и меньше. Правда, наименьшее значение (2,71 в Якутии) все-таки намного ближе к 3, чем к 2, и все же в этих субъектах РФ кандидаты Единой России «в среднем» побеждают в острой конкуренции, а порой и проигрывают выборы. Опять-таки не трудно заметить, что в этой группе – регионы, известные ограниченным политическим плюрализмом. В Алтайском крае, например, еще в 1990-е гг. сложились относительно сильные политические партии, и в 2000-е эта традиция сохранилась: в марте 2010 г. здесь весьма успешно выступила Справедливая России, ее кандидаты в 6 округах победили единороссов, а еще в 5 победу над кандидатами партии власти одержали самовыдвиженцы. Больше поражений в одномандатных округах Единая Россия потерпела только в Якутии – 15, но здесь лишь 4 кандидата были партийными. В остальных 25 регионах значение агрегированного индекса более 3, но меньше 3,75, тем не менее, есть десятка субъектов РФ, где он значительно ближе к «3», что также свидетельствует о достаточно острой конкуренции на выборах в одномандатных округах. В некоторых случаях значение индекса доминирования оказалось довольно неожиданным. Для их объяснения представляется полезным привлечь результаты выборов по партийным спискам (см. таблицу 2). В целом, нельзя не заметить, что корреляция между индексом доминирования и голосованием за Единую Россию по партийным спискам весьма высока (0,740). Это говорит том, что, как правило, доминирование Единой России в регионе выражается в соответствующих результатах по обеим частям избирательной системы. Тем не менее, обнаруживаются и явные девиации, которые хорошо видны на графике (нумерация случаев совпадает с номерами регионов в таблице 2). 0,9000 5 16 33 0,8000 35 ДоляЕРпроп 28 15 0,7000 32 24 6 10 12 23 1 0,6000 41 30 11 3 4 43 0,5000 8 2 37 13 26 0,4000 17 14 27 22 29 19 18 39 31 36 7 25 42 38 9 40 21 20 34 R Sq Linear = 0,548 0,3000 2,6000 2,8000 3,0000 3,2000 3,4000 3,6000 3,8000 4,0000 ИндДОМ Девиации можно разделить на две категории. Первая - те регионы, где голосование за Единую Россию по партийным спискам существенно выше, нежели ее результаты в одномандатных округах (на графике это регионы, которые располагаются в правой части над регрессионной линией). Здесь мы обнаруживаем Карачаево-Черкесию (15), Ивановскую область (12), Алтайский край (3), Якутию (41), Забайкальский край (11). Как представляется, разрыв между слабым доминированием Единой России в одномандатных округах и высокими результатами по партийному списку объясняется именно тем, о чем говорилось выше: результаты партии в целом имеют не сугубо региональное, а федеральное значение, и руководство субъекта СФ прилагает особые усилия для достижения желаемого результата. Вторая группа – противоположная девиация: результаты Единой России по партийному списку существенно ниже, чем степень доминирования в одномандатных округах (на графике это регионы, которые располагаются в левой части под регрессионной линией). К этой категории относятся Свердловская (31), Челябинская (40), Курская (21) и Магаданская (22) области. Будучи способной обеспечить доминирование своих кандидатов в одномандатных округах, партия власти здесь не может добиться высокого результата при голосовании по партийным спискам. Причина такой, казалось бы, странной ситуации, на наш взгляд, заключается в том, что высокое значение индекса доминирования в этих регионах объясняется не господством какого-то одного актора, а эффективностью процесса согласования кандидатов между различными элитными группами. В этом плане привлечение в качестве дополнительных данных результатов голосования по партийным спискам позволяет внести существенные уточнения и объяснить те случаи, когда высокий индекс доминирования выглядит неожиданным. Таким образом, следует отдельно выделять случаи, где наблюдается гегемония одного актора (Кемеровская область, Татарстан, Башкортостан), который настолько контролирует политический процесс в регионе, что способен обеспечить для Единой России и ее кандидатов любые результаты, даже «за гранью разумного». Так, в Башкортостане партия власти получила 85,77% голосов, в Кемеровской области – 84,79%. В регионах типа Свердловской и Челябинской областей иная ситуация. Здесь доминирование кандидатов – единороссов в одномандатных округах объясняется не гегемонией какого-то одного актора, а эффективной работой по согласованию кандидатов на площадке Единой России. Факторы, влияющие на степень доминирования Единой России. Очевидно, в каждом отдельном случае степень доминирования кандидатов Единой России определяется сложной констелляцией самых разных факторов, но для выявления общих закономерностей мы попытаемся проверить, имеют ли какое-то значение некоторые «структурные» характеристики субъектов РФ. Во-первых, к ним относится уровень экономического развития, по которому, как известно, в России наблюдаются весьма существенные кросс-региональные различия. В качестве индикатора использован такой стандартный показатель, как объем валового регионального продукта на душу населения (ВРП ДН). Во-вторых, следует протестировать влияние социальных характеристик регионов: доля городского населения (Доля ГОР) и доля русского населения (доля РУС). Относительно ВРП на ДН и Доля ГОР были использованы данные официальной статистики. Правда, последний статистический ежегодник ФСГС РФ (2010 г.) содержит данные по ВРП за 2008 г., а данные по доле городского населения за 2009 г. Однако, как представляется, изменения, которые произошли с тех пор, не существенны, и ими можно пренебречь. Значительно хуже ситуация с определением доли русского населения. Поскольку результаты последней переписи 2010 г. по этому параметру отсутствуют, пришлось использовать данные переписи 2002 г. Кроме социально-экономических характеристик, в анализ были включены результаты голосования на последних президентских выборах 2008 г. за кандидата партии власти Дмитрия Медведева (Доля МЕД). Эти выборы не без оснований квалифицируют как «операцию преемник». В условиях, когда популярный лидер Владимир Путин не стал вносить поправки в Конституцию и баллотироваться на третий срок, выдвинув малоизвестного политика, голосование на выборах превратилось плебисцит по поводу доверия даже не столько Путину (и уже тем более не Медведеву), сколько сложившейся системе власти в целом. Фактически, эти выборы были лакмусовой бумажкой того, насколько население (или, скорее, элиты) лояльны этой системе и готовы ради ее воспроизводства действовать консолидировано для того, чтобы обеспечить Медведеву достаточно высокий процент голосов. Известно, что голосование на этих выборах было в очень значительной мере было мобилизационным, и мобилизацию избирателей по требованию «сверху» производили именно региональные (а вслед за ними и местные) элиты. Все это дает основание полагать, что голосование за Медведева является косвенным показателем социально-психологических особенностей региональных элит, а именно их «конформизма», готовности следовать господствующей тенденции, подчиняться указаниям «сверху». Таким образом, мы имеем четыре независимых и одну зависимую переменные (их значения см. в таблице 2). Результаты регрессионного анализа (а также коэффициенты корреляции между индексом доминирования и независимыми переменными) представлены в таблице 3. Таблица 3. Значения коэффициентов корреляции между индексом доминирования и независимыми переменными и коэффициентов множественной регрессии (в скобках – статистическая значимость) Коэффициенты корреляции ВРП ДН 0,134 (0,403) -0,013 (0,940) Независимые переменные Доля РУС Доля ГОР -0,199 0,198 (0,202) (0,203) 0,181 0,373 (0,421) (0,052) Коэффициенты регрессии (стандартизованные Бетакоэффициенты) ** Correlation is significant at the 0.01 level (2-tailed). R = 0,558; R Square = 0,312. Доля МЕД 0,441(**) (-0,003) 0,685 (0,003) Анализ показывает, что всех четырех коэффициентов корреляции статистически значим лишь один (корреляция между индексом доминирования и голосованием за Медведева). На первый взгляд, это идет вразрез со сложившимися представлениями о том, что Единая Россия получает больше голосов в экономически менее развитых, слабо урбанизированных регионах, особенно в национальных республиках, где население в большей мере подвержено административному давлению. Следует, однако, учитывать, что в нашем случае речь о голосовании не за Единую Россию, а за ее кандидатов, что далеко не одной и тоже, так как для многих избирателей партийная принадлежность кандидатов не имеет существенного значения. Кроме того, как уже отмечалось, выборы в одномандатных округах «более чистые» в плане административного контроля и давления, нежели голосование за партийные списки. Полученные коэффициенты в этом смысле оказываются дополнительным аргументом в пользу выборов в одномандатных округах как данных для исследования. Таким образом, степень доминирования Единой России в значительной мере является следствием позиции региональных элитных групп. Если они склонны договариваться между собой, то наиболее крупные политические игроки выдвигаются от Единой России, а распределение округов между ними происходит еще до начала избирательной кампании, как правило, непублично в результате переговоров (согласований, торга и т.п.), которые ведутся на площадке партии власти 44. Тогда у кандидата от Единой России, как правило, на выборах просто нет сколько-нибудь серьезных конкурентов, и он «естественным образом» оказывается доминирующим кандидатом. В действительности такой «раздел округов» является вполне рациональной стратегией, и склонность к нему могут демонстрировать элиты как экономически развитых, так и слабых регионов, как национальных республик, так и «чисто русских» по составу населения областей. Проблема лишь в том, чтобы обеспечить эффективность этого распределения. Вопросов по этому поводу значительно меньше в тех регионах, где один из политических акторов занимает откровенно господствующие («гегемонистские») позиции. Поскольку практически никто не решается идти против его воли, его (или согласованные с ним) кандидаты, выдвинутые, естественно, от Единой России, заранее «обречены на победу», и выборы превращаются в фарс. Если рассмотреть эту группу регионов, мы опять-таки не обнаружим влияния социально-экономических характеристик. Татарстан, Башкортостан, Кемеровская область и т.д. – все это далеко не последние в социально-экономическом плане субъекты РФ, причем среди них не только национальные республики. Введение процедуры «праймериз», разумеется, трудно считать публичным соревнованием между потенциальными кандидатами хотя бы потому, что результаты «праймериз» не являются решающими для определения списка кандидатов от Единой России, хотя значение этой процедуры для внутрипартийной жизни и конкуренции между различными акторами за влияние на принятие решений, судя по всему, не следует преуменьшать. 44 Если же актора – явного «гегемона» нет, ключевое значение приобретает вопрос, готовы ли элитные группы к компромиссам, согласованиям и т.п. действиям на площадке Единой России. Таким образом, напрашивается вывод, что основное влияние на степень доминирования Единой России в регионах оказывают не «структурные факторы», а социально-психологические характеристики региональных элит, точнее степень их склонности к конформизму и к компромиссным политическим стратегиям. Косвенно об этом говорит высокий коэффициент корреляции между голосованием за Медведева и степенью доминирования Единой России в регионе. Эта же переменная «вносит наибольший вклад» в регрессионное уравнение, коэффициент регрессии в котором, кстати говоря, имеет достаточно высокое значение. * * * Исследования российской политики позволяют делать вывод, что случай Единой России относится к категории доминирующей партии, которая функционирует в условиях ограниченной конкуренции и электорального авторитаризма (Кургонюк 2009; Голосов 2008). Степень доминирования партии власти на общероссийском уровне (в отличие, например, от некоторых стран постсоветского пространства), таким образом, не достигает уровня «гегемонии». На этом фоне ситуация в регионах выглядит, с одной стороны, «хуже», так как в ряде случаев наблюдается именно гегемония партии власти, хотя следует еще раз подчеркнуть, что поскольку Единая Россия не является самостоятельным актором, ее гегемония (доминирование) является проявлением гегемонии (доминирования) какого-либо лидера или правящей группы. С другой стороны, хотя в целом степень доминирования Единой России в регионах достаточно высокая, велики и кросс-региональные различия. Наряду с регионами, где партия власти является гегемоном, есть группа субъектов РФ, где гегемонии нет, но на площадке Единой России консолидируются различные элитные группы. Во многих регионах выборы в региональные парламенты – это отнюдь не фарс. В большинстве одномандатных округов имеет место реальная конкуренция за голоса избирателей, и хотя чаще всего побеждают кандидаты партии власти, представители оппозиции здесь имеют шансы, а нередко и празднуют победу. Иначе говоря, принципиально важным представляется то, что кросс-региональная диверсификация имеет не только количественное, но и качественное значение. Весьма примечательно, что «структурные» характеристики регионов практически не влияют на степень доминирования Единой России. Значительно более важным фактором являются характеристики региональных политических режимов: конфигурация акторов и их стратегии. Доминированию Единой России способствует наличие господствующего и контролирующего всю региональную политику актора, а если его нет – компромиссные и конформистские стратегии региональных элит. Список источников и литературы 1. Brownlee J. Authoritarianism in an Age of Democratization. - Cambridge, 2007; 2. Geddes B. What Do We Know about Democratization after Twenty Years? // Annual Review of Political Science. - 1999. - № 2. 3. Gibson E. Boundary Control: Subnational Authoritarianism in Democratic Countries // World Politics. - 2005. - №1. 4. Levitsky S., Way L. The rise of competitive authoritarianism // Journal of Democracy. 2002. - №2; 5. Magaloni B. Voting for Autocracy: Hegemonic Party Survival and its Demise in Mexico. - Cambridge, 2006. 6. Reuter J. The Politics of Dominant Party Formation: United Russia and Russia's Governors // Europe-Asia Studies. - 2010. - № 2. 7. Reuter J., Remington T. Dominant Party Regimes and the Commitment Problem: The Case of United Russia // Comparative Political Studies. - 2009. - № 4; 8. Sartori G. Parties and Party Systems: A Framework for Analysis. - Cambridge, 1976. 9. Schedler A. (ed.). Electoral Authoritarianism: The Dynamics of Unfree Competition. Boulder, Colo., 2006. 10. Гельман В.Я. Перспективы доминирующей партии в России // Pro et Contra. 2006. - №4; 11. Голосов Г.В. Электоральный авторитаризм в России // Pro et contra. - 2008. - №1. 12. Коргунюк Ю.Г. Система с доминирующей партией и режим политической конкуренции // Мелешкина Е.Ю., Михалева Г.М. (ред.) Политическая конкуренция и партии в государствах постсоветского пространства. - М., 2009; 13. Коргунюк Ю.Г. Система с доминирующей партией и режим политической конкуренции // Мелешкина Е.Ю., Михалева Г.М. (ред.) Политическая конкуренция и партии в государствах постсоветского пространства. - М., 2009; 14. Макаренко Б.И. Сценарии эволюции партийной системы // Pro et Contra. - 2010. №4; 15. Мелешкина Е.Ю. Доминирование по-русски или мировой феномен? // Политическая наука. - 2006. - №1. Вопросы для самоконтроля 1. В чем состоит содержание понятия «доминирующая партия»? Чем доминирующая партия отличается от «партии-гегемона»? 2. Приведите аргументы (не менее трех), подтверждающие утверждение о том, что партия «Единая Россия» является доминирующей партией на федеральном уровне в РФ. 3. Назовите субъекты федерации, где партия «Единая Россия» занимает позицию доминирующей силы, а где играет роль партии-гегемона (данные электоральной статистики подбираются самостоятельно). 4. Перечислите основные факторы, способствующие формированию статуса доминирующей партии «Единой России». Глава 11. Избирательная кампания В.В.Путина: язык плакатов на митингах Одним из важнейших измерений электоральных процессов являются собственно организация и проведение электоральных кампаний. Их изучение возможно в различных плоскостях: анализ эффективности применения политических технологий, содержательный анализ предвыборных программ, изучение практики проведения дебатов участников выборов. Еще одним, как представляется, перспективным направлением исследования является анализ языка электоральных кампаний. Последние федеральные выборы в России (2011/2012 гг.), сопровождавшиеся массовыми митингами и многочисленными акциями в поддержку кандидата №1 дают очень интересный в эмпирическом отношении материал. Предвыборная кампания В.В. Путина 2012 года имела важную особенность: широкое применение не только административных, но и коммуникативных технологий. Ряд экспертов считает, что опубликование серии из семи программных статей, широкая кампания в Интернете, организация многотысячных митингов положительным образом сказались на росте поддержки В.В. Путина (Малинова 2012), [5]. В контексте данной предвыборной кампании нас интересуют митинги в поддержку кандидата, которые стали ответом власти на уличные акции протеста оппозиции, проводившиеся после парламентских выборов 2011 года. Основная волна митингов в поддержку В.В. Путина прошла в России 4 и 18 февраля 2012 года и охватила 23 и 27 городов соответственно [3,4]. Мы рассмотрели лозунги, с которыми люди выходили на митинг 18 февраля 2012 года. Для анализа мы выбрали 8 городов: Липецк, Волгоград, Нижний Новгород, Пермь, Тюмень, Омск, Новосибирск и Владивосток. Информацию о лозунгах мы получили из фото- и видеорепортажей митингов, а в Тюмени – из непосредственного наблюдения. Следует отметить, что количество рассмотренных нами плакатов во многом зависело от освещенности митингов в СМИ. Больше всего материала было найдено в Тюмени и Новосибирске (44 и 41 плакатов), 39 плакатов – в Волгограде, 29 – во Владивостоке и Перми, 25 – в Липецке, по 22 плаката в Нижнем Новгороде и Омске. На основании 251 плаката мы смогли выделить 8 тем: поддержка В.В. Путина, выражение поддержки В.В. Путину со стороны конкретных групп; стабильность; личные качества В.В. Путина; важность личного выбора; величие и сила России; обыгрывание фамилии В.В. Путина; другие сферы жизни. В целом, большинство лозунгов (64) выражали поддержку В.В. Путину, веру в него, а также готовность за него проголосовать. Лозунги характеризуются декларативностью и содержат лишь формальное выражение предпочтения: «За Путина», «Мы верим в Путина», «Путин – Президент». Фотография 1. Митинг 18.02.2012 в Омске Источник: http://infokanal55.ru/news/view?id=2636 Фотография 2. Митинг 18.02.2012 в Липецке Источник: http://gorod48.livejournal.com/47984.html Информация в СМИ свидетельствовала о том, что организаторами митингов выступали общественные организации и профсоюзы. Как заявил первый заместитель секретаря Президиума Генсовета «Единой России» Андрей Исаев, «в митингах по всей России участвуют представители массовых профессий: врачи, учителя, преподаватели вузов. Участвуют люди, которые потенциально являются рабочей аристократией: рабочие, инженерно-технические работники…» [4]. Но только на 26 плакатах эти группы заявили о себе, к тому же, частично поддержка выражалась от имени всего города: «Тюмень верит Путину», «Сталинград за Путина», «Омичи за Путина», «Нижегородцы верят в Путина». В каждом городе были свои категории граждан, которые выражали лояльность кандидату. Тем не менее, обобщив, можно выделить такие группы, как молодежь, пенсионеры, работники организаций и жители отдельных районов. Фотография 3. Митинг 18.02.2012 в Новосибирске Источник: http://nsknews.info/news/120818 Фотография 4. Митинг 18.02.2012 в Липецке Источник: http://gorod48.livejournal.com/47984.html Фотография 5. Митинг 18.02.2012 в Волгограде Источник: http://news.vdv-s.ru/politics/?news=223520 Самой содержательной стала тема стабильности. Она была представлена на 62 плакатах, в которых стабильность противопоставлялась революции, «оранжевой угрозе», развалу страны, возвращению к 90-м годам: «Россия помнит 90-е – мы за стабильность» (Тюмень), «Мы против революции» (Новосибирск), «Не дадим развалить страну!» (Нижний Новгород), «Развалу страны нет, Путину – да» (Омск), «Нет оранжевой интервенции!» (Волгоград), «Оранжевым крикунам НЕТ!» (Пермь), «Не дадим разболтать Россию!» (Владивосток), «Сохраним стабильность» (Липецк). Фотография 6. Митинг 18.02.2012 в Нижнем Новгороде Источник: kommersant.ru/gallery/pic/698727 Фотография 7. Митинг 18.02.2012 в Перми Источник: http://prm.ru/photo/75550/ Фотография 8. Митинг 18.02.2012 в Волгограде Источник: http://oblvesti.ru/articles/society/posle-putinga.html?attempt=1 Фотография 9. Митинг 18.02.2012 в Новосибирске Источник: http://www.echo.msk.ru/blog/elenasavva/860221-echo/ Фотография 10. Митинг 18.02.2012 во Владивостоке Источник: http://www.newsvl.ru/vlad/2012/02/18/96731/ Фотография 11. Митинг 18.02.2012 в Липецке Источник: http://gorod48.livejournal.com/47984.html Нагнетание страха стало главным предвыборным инструментом на митингах. По замыслу организаторов, участники митинга делали упор на то, что уберечь страну от развала способен только В.В. Путин, и именно он – гарант стабильности, уверенности в будущем, жизни в сильной стране. Интересно заметить, что личные качества В.В. Путина были представлены только на 30 плакатах. Кандидат в президенты описывался как человек дела, сильный, честный, достойный и народный: «Путин делает, другие болтают», «Путин есть – проблем нет» (Омск), «Рыбак рыбака видит издалека! Путин свой!», «Пока другие говорят, В.В. делает» (Тюмень), «Путин – ведь ты этого достоин» (Пермь), «За реальные дела и перспективы» (Нижний Новгород), «Курс Путина залог мира и стабильности» (Волгоград). Фотография 12. Митинг 18.02.2012 в Омске Источник: http://infokanal55.ru/news/view?id=2636 Остальные темы были менее заметны. Практически в каждом городе (за исключением 2-3) встречалось по одному плакату, посвященному личному выбору человека: «Мы выбираем достойное завтра» (Липецк), «Наш выбор – будущее России» (Тюмень), «Мой выбор – будущее моих детей» (Новосибирск), «Я выбираю будущее» (Нижний Новгород). Фотография 13. Митинг 18.02.2012 в Липецке Источник: http://gorod48.livejournal.com/47984.html Фотография 14. Митинг 18.02.2012 в Новосибирске Источник: http://tv49.ru/news/2012_02_18/gee Единичными были плакаты и на тему «сильной России»: «Мы за единую и сильную Россию» (Волгоград), «Я за сильную Россию» (Владивосток), «За сильную Россию» (Пермь), «Голосую за сильную Россию» (Новосибирск). Фотография 15. Митинг 18.02.2012 в Волгограде Источник: http://news.vdv-s.ru/politics/?news=223520 Другим сторонам жизни также мало уделялось внимания, но, тем не менее, можно отметить несколько сфер, которые чаще других встречались на плакатах: медицина (5 плакатов), честные выборы (4 плаката), образование (4 плаката). Фотография 16. Митинг 18.02.2012 в Перми Источник: http://prm.ru/photo/75550/ Фотография 17. Митинг 18.02.2012 в Омске Источник: http://infokanal55.ru/news/view?id=2636 Фотография 18. Митинг 18.02.2012 в Новосибирске Источник: http://tayga.info/news/2012/02/18/~106981 Фотография 19. Митинг 18.02.2012 в Нижнем Новгороде Источник: http://nnov.kp.ru/photo/38484/700737/ Рассмотренные темы были распределены в городах неравномерно. Например, тема стабильности активно представлена в Волгограде, Тюмени, Перми и Нижнем Новгороде и почти незаметна в Новосибирске и Омске. Акцент на конкретных качествах В.В. Путина сделан в Тюмени и Волгограде, здесь же представлены лозунги, в которых обыгрывается фамилия кандидата («верный ПУТь» и «все будет ПУТем»). Половина всех лозунгов о силе и величии России приходится на Новосибирск. Наряду с призывами голосовать за В.В. Путина они являются самыми главными для города. Во Владивостоке и Липецке основной массив плакатов содержит лозунг «Путин – наш президент», также получает свое развитие тема стабильности. В Омске нельзя выделить какую-то одну ключевую тему, скорее, там наблюдается баланс дискурсов. Можно отметить, что существенных различий в риторике плакатов в разных городах не наблюдается: все основные дискурсы, хотя и неравномерно, представлены в каждом городе. Это может быть связано с тем, что все мероприятия организовывались планово партией власти, а не конкретными категориями граждан. Таким образом, «быстрое "самообучение" властных структур в плане овладения имитационными формами гражданской активности» (Мелешкина 2012) стало особенностью проведения электорального цикла 2011–2012. В.В. Путин и его команда провели «встречную» мобилизацию под лозунгом «Путин или кризис» с целью создания у людей представления о том, что альтернативой избранию В.В. Путина является новая смута в обществе, чреватая распадом страны. Позитивным же переменам в жизни граждан внимания не уделялось. Список источников и литературы 1. Малинова О.Ю. Символическое единство нации? Репрезентация макрополитического сообщества в предвыборной риторике Владимира Путина // Pro et contra, 2012. Т. 16, № 3. С. 76-93. 2. Мелешкина Е.Ю. Роль электорального цикла 2011-2012 гг. в политическом развитии России // Официальный сайт ИНИОН РАН. URL: http://www.inion.ru/index.php?page_id=208&id=463&ret=209&printmode 3. Многотысячные митинги за Путина прошли по всей России // Официальный сайт партии «Единая Россия». URL: http://er.ru/news/2012/2/4/tysyachi-lyudej-v-rossiizayavili-o-podderzhke-putina/ 4. Политики и политологи: Митинги мобилизуют электорат Путина // Официальный сайт партии «Единая Россия». URL: http://er.ru/news/2012/2/18/politiki-i-politologimitingi-mobilizuyut-elektorat-putina/, 5. Политологи: Особенности кампании – митинги, статьи и массовая поддержка Путина // Официальный сайт партии «Единая Россия». URL: http://er.ru/news/2012/2/27/politologi-osobennosti-kampanii-mitingi-stati-i-massovayapodderzhka-putina Задания для самостоятельной работы 1. Проведите анализ языка плакатов в рамках избирательной кампании общенационального лидера одной из стран мира по выбору по следующим параметрам: - поддержка кандидата - выражение поддержки кандидату со стороны конкретных групп - стабильность системы - личные качества кандидата - важность личного выбора - величие и сила государства - обыгрывание фамилии кандидата - другие сферы жизни. 2. Проанализируйте язык плакатов граждан, выступающих в поддержку того или иного кандидата, и язык кандидата, выступающего перед обществом. Насколько поднимаемые проблемы носят общий характер? Насколько риторика общества и кандидата совпадает? Насколько предвыборная программа соответствует лозунгам плакатов выступающих? Сделайте вывод о характере отношений общества и власти в конкретной стране. Раздел 4. Дискуссионные понятия и новые подходы в электоральных исследованиях Глава 12. Электоральная культура как научное понятие Насколько возросла популярность понятия «электоральная культура», можно судить по целому ряду показателей – росту числа публикаций, мероприятий, результатам поиска в Интернете: Google, к примеру, дает 96 200 000 результатов поиска русскоязычного термина и 109 000 000 – англоязычного. Кстати, за последние три года количество результатов поиска возросло десятикратно. В России с начала 2000-х гг. защищен целый ряд диссертаций по общественным наукам, посвященных электоральной культуре, в которых она рассматривается как фактор демократизации государства, как социальное явление, характеризуется электоральная культура отдельных регионов. Стали популярными семинары и конференции, темой которых является электоральная культура. Разрабатываются программы повышения и развития электоральной культуры, часто с особым вниманием к молодежи как целевой группе. При этом самому термину «электоральная культура» уделяется незначительное внимание; похоже, он повторяет судьбу понятия «политическая культура», который, по словам Люсьена Пая, вызывает «быстрое интуитивное понимание» того, о чем идет речь. Применительно к электоральной культуре такое понимание означает представление о поведении людей в электоральном контексте. Однако, о каком поведении (и только ли о поведении) идет речь? Одни авторы считают определяющими для электоральной культуры «ответственность (осознание важности и значимости выборов) и компетентность (необходимые знания, умение оценивать ситуацию) избирателей» (Погорелый, Филиппов, Фесенко). Другие утверждают, что «электоральная культура это культура избирателей, характеризующаяся степенью усвоения норм демократического избирательного права, включением их в базовые ценности индивида и признание ими выборов в качестве одного из средств формирования органов власти» (Казыханов 2008). «Категория электоральной культуры - многоплановое понятие, которое характеризует самые различные проявления активности (от рефлексии до поведенческих актов) индивидуальных и коллективных субъектов в сфере политики, - рассуждает С.А.Широбоков (Широбоков 2000). - Это понятие фиксирует в теоретической форме исторически сложившееся электоральное сознание, соответствующие ему механизмы мотивации и формы реализации активности членов избирательного корпуса, системы ценностей и правил, обеспечивающих осуществление влияния общества на принятие политических решений». Авторы российских публикаций об электоральной культуре не сомневаются в широком и повсеместном принятии данного термина в мировой политической науке. При этом к числу исследователей электоральной культуры относят всех, кто занимается изучением электоральных процессов, электорального поведения. В западной политической науке, особенно в американской, понятие «электоральная культура» используется редко и неохотно – как правило, применительно к странам «транзита» (Россия, Украина, Нигерия, Казахстан и др.)45. В контексте поиска «заслуживающей доверия электоральной культуры» обсуждается электоральный процесс в Нигерии (Obosh 2012). Неправительственная организация Бангладеша фиксирует, что опыт выборов приводит к улучшению в стране электоральной культуры [2]. О «крепкой электоральной культуре Таиланда» рассуждает Эндрю Уолкер, оценивая действия властей по недопущению на выборы наблюдателей из Европейского союза (Walker 2010). На взгляд Уолкера, основную угрозу электоральной культуре Таиланда может представлять позиция верхушки, а не поведение электората. Иногда понятие «электоральная культура» относят и к относительно маргинальным политическим силам в странах «старой» демократии. Так, Д. Ортон рассуждает об электоральной культуре канадских «зеленых» с их экоцентричным сознанием, отличающимся от традиционного антропоцентричного видения мира [9]. Что же касается собственно электоральных исследований, то западные ученые говорят не об электоральной культуре, а об электоральном поведении, электоральных ориентациях. Профессор Принстонского университета Ларри Бартельс (Bartels 2012) характеризует наработанные исследователями подходы к анализу электорального поведения. В этом анализе, как и в обширном библиографическом списке по проблематике электорального поведения, ни разу не встречается понятие «электоральная культура». (Как и во всем 700-страничном томе об американских выборах и элекоральном поведении). Все внимание автора сосредоточено на трех основных подходах к анализу электорального поведения: классических моделях Колумбийской и Мичиганской школ и модели рационального выбора. Тезис Лазарсфельда о том, что «социальные характеристики определяют политические предпочтения», как и принятое обозначение этой школы как социологической, вовсе не означают переноса внимания исследователей с индивида на социальную среду. Социальный и исторический бэкграунд, партийные предпочтения, политическая роль профсоюзов и других социальных институтов, социальная дифференциация, религиозные и этнические меньшинства, роль СМИ и другие факторы, совокупная характеристика которых составляет содержание работы, определяют психологию индивидуального электорального выбора. Мичиганская модель (социально-психологическая) сделала упор на изучение политической идентификации, в особенности – партийной. Важно отметить, что представители этой школы настаивали на сугубо индивидуальном характере изменений в партийной идентификации. Л.Бартельс не только подробно описывает выработку ключевых для объяснения электорального поведения моделей, но и прослеживает их последующую судьбу с вниманием и даже страстью. Он отмечает, что Колумбийская и Мичиганская модели привлекли множество последователей, академических пилигримов, пытавшихся научиться у мэтров, «однако за стенами башни из слоновой кости история двигалась, Америка менялась». Такие вненаучные факторы, как движение за гражданские права, городские беспорядки, война во Вьетнаме, вторгались в научный мир, и, казалось, ставили под сомнение выводы авторов «Американского избирателя» об относительном простодушии масс, их нежелании принимать политическое участие в истории идей и т.п. (Bartels 2012). Взгляды «ревизионистов» нашли отражение в изданной в 1976 г. книге Норманна Ная, Сиднея Вербы и Джона Петроцика «Меняющийся американский избиратель», вызвавшей оживленные дебаты. 45 См. напр.: http://blog.oneworld.am/2008/02/21/iyc-insufficient-electoral-culture; http://www.informaworld.com/smpp/content~db=all~content=a783048012; http://asiapacific.anu.edu.au/newmandala/2006/11/04/reminder-make-your-contribution-on-local-electoralculture В самом деле, 1970-е гг. были временем, когда в Европе представители разных дисциплин пытались поставить под сомнение монополию американских ученых в социальных и политических науках. Политологи, социологи, социальные психологи акцентировали внимание на том, что американская наука основывается на стереотипах, лежащих в основе американского индивидуализированного общества, в котором индивид рассматривается как рациональное существо, стремящееся сохранить статускво, а всякое другое поведение оценивается как девиантное. Этот протест выразился в ряде публикаций, конференций и акций, но долговременного эффекта не имел. Ничего концептуально не изменилось и в исследованиях электорального поведения. В 1989 г. Эрик Смит выпустил книгу «Неменяющийся американский избиратель». Считая, что от ревизионистов было больше шума, чем толку, Бартельс отмечает как их достижения два момента. Во-первых, они вписали взаимодействие между элитами и массами в академическую повестку дня: «Когда В. О. Кей в работе «Ответственный электорат» предложил метафору эхо-камеры, в которой вердикт электората не может быть больше, чем выборочным отражением предложенных ему альтернатив и взглядов, это дало не только объяснительную модель поведения электората, но и импульс к инновационным исследованиям поведения элит и его электоральных последствий» (Bartels 2012). Вовторых, они привлекли серьезное внимание к проблеме измерения электорального поведения. Особое внимание Бартельс уделяет модели рационального выбора, считая, что она реорганизовала структуру знания, стимулировала новые открытия, подняла новые вопросы для исследования электорального поведения. Кстати, в электоральных изысканиях российских исследователей эта модель наиболее популярна [12]. Рассуждая о традициях исследования электорального поведения, профессор Оксфордского университета Энтони Хит (Heath 2007) отмечает, что все три основных традиции – Колумбийская школа с акцентом на социальное влияние, Мичиганская модель с ее вниманием к партийной идентификации и экономико-ориентированная модель Э.Даунса и его последователей – имеют нечто общее. Как и в модели рационального выбора, социологический и социально-психологический подходы исходят из того, что избиратель – индивид, действующий рационально, выбор которого основывается на его индивидуальных предпочтениях, партийных ориентациях и т.п. Хит указывает, что политологи и социологи характеризуют эндогенные и экзогенные факторы электорального выбора, но доминирующей моделью остается индивидуалистическая. Он ставит закономерный вопрос о том, насколько применима эта индивидуалистическая модель к тем странам, где процесс индивидуализации развит слабо. Однако он убежден в том, что необходимо распространять разработанные западной наукой электоральные модели наряду с электоральными практиками. Таким образом, предполагается, что об электоральной культуре можно говорить лишь применительно к ситуациям, когда социальные привычки и влияние сильнее рационального выбора, т.е. к незападным обществам. Вероятно, на скептицизме в отношении к электоральной культуре сказывается и восприятие политической культуры как концептуальной натяжки. Привлечение политической культуры в качестве объяснительного фактора нередко сравнивается с «вытаскиванием кроликов из шляпы культуры» [7: 712]. В то же время исследователи электорального поведения нередко оказываются в недоумении, когда поведение избирателей в массовом масштабе трудно объяснить сугубо рациональными и экономическими соображениями, то есть когда избиратель ведет себя в противоречии с теорией рационального выбора. Такая ситуация возникла, в частности, в период Фолклендского кризиса. Фолклендский фактор не мог быть объяснен экономическими соображениями и вызвал оживленные научные дискуссии, в ходе которых давались разные трактовки поведения электората. В этом контексте уместно привести высказывание Г. Алмонда: «Разумеется, рациональные интересы социальных классов, религиозных и этнических групп мощный двигатель политических движений и конфликтов. Однако патриотизм, приверженность своей общине, религиозные ценности, наконец, просто привычки и традиции, очевидно, невозможно исключить их из числа факторов, объясняющих политическую структуру и легитимность» [6:30]. Кстати, любопытно, что в хрестоматийном коллективном исследовании Берельсона, Лазарсфельда и Макфи «Голосование: исследование формирования мнений в президентской кампании» (1954 год) отмечено, что обычное сравнение выбора избирателя с решением потребителя или бизнесмена не слишком корректно: «Для многих избирателей политические предпочтения лучше сопоставить с культурными вкусами – в музыке, литературе и др.» (Bartels 2012). И те, и другие предпочтения имеют схожие истоки – в этнических, семейных, социальных традициях. Они демонстрируют не только относительную стабильность, но и способность к изменениям: «В то время, как оба вида предпочтений зависят от изменившихся условий и стимулов, они относительно нечувствительны к прямой аргументации и чувствительны к непрямому социальному влиянию. Оба типа характеризуются больше верой, чем убеждением, и больше нацелены на желаемые результаты, нежели на прогнозируемые последствия». Кроме того, как справедливо отмечает Р.Евстифеев, «нерациональных действий в электоральной практике значительно больше, чем принято считать» (Евстифеев 2009). Таким образом, можно найти немало аргументов в пользу использования политико-культурного подхода в электоральных исследованиях, а это требует верификации понятия «электоральная культура». Согласно справочнику «От политической мысли к политической науке: Справочник персоналий российской политической мысли и науки с древнейших времен до современности», впервые рабочее определение понятия “электоральной культуры” было предложено в научных трудах новосибирского профессора И. Н. Гомерова, который трактовал ее «как специфический элемент политической культуры, как систему знаний, оценок и норм политических выборов. Им утверждается, что электоральная культура включает ряд субкультур, локализованных в определенных пространственных сферах, а также игровые, мифологические, теологические, художественные, нормативные, оценочные, познавательные и иные ее подсистемы. В основу классификации электоральных культур И.Н. Гомеров положил такие критерии, как степень их социальной или индивидуальной направленности, рационализации или иррационализации, символизации или прагматизации, диалогизации или монологизации» [20: 152-153]. Однако эти разработки оказались как-то на периферии отечественной науки, хотя в авторефератах диссертаций по электоральной культуре ссылки на работу Гомерова имеются. Вместе с тем, предлагаются и другие определения электоральной культуры: «Электоральная культура - это система рациональных и иррациональных ориентаций и предпочтений избирателей, а также нормы, правила и традиции, регулирующие электоральный процесс в обществе. Под рациональными характеристиками электоральной культуры понимаются знания, убеждения, осознанные предпочтения избирателей, рационализированные модели электорального поведения. Иррациональные предпочтения избирателей проявляются в эмоциональном настрое электората, в неосознанных глубинных мотивах эмоционального выбора, часто связанных со страхами, опасениями, неуверенностью в завтрашнем дне» (Логинова 2004). Представляется, что такие дефиниции требуют верификации их эмпирическим материалом и соотнесения с наработанными в электоральных исследованиях результатами. Уточнением в отечественной науке понятия электоральной культуры более всего оказались заняты специалисты по политической географии. Именно они, изучая территориальное распределение электоральной поддержки, обратили внимание на различия предпочтений и моделей поведения электората в разных регионах и территориях, стали «застрельщиками» в изучении региональных субкультур. В их работах понятие «электоральная культура» используется достаточно часто. Исследователи электоральных процессов не углубляются в терминологические дебри, а предлагают использовать понятие электоральной культуры в качестве рабочего термина: «Термин «электоральная культура» (населения, территории) подразумевает устойчивые особенности отношения избирателей к выборам и практике их проведения, сложившийся стиль взаимоотношений между избирателями и властью. В узком смысле понятие «электоральной культуры» подразумевает степень реальной зависимости («управляемости») избирателей в процессе выборов» (Заварзин, Орешкина, Тикунов 2001). Российские исследователи электорального поведения разработали систему показателей, по которым, на их взгляд, можно определять наличие на той или иной территории страны «особой электоральной культуры». К таким показателям они отнесли следующие: суммарная доля всех недействительных бюллетеней; повышенная (или пониженная) явка на избирательные участки; процент голосов избирателей, поданный против всех кандидатов; доля голосов, отданных победившему в данной ТИК кандидату; разница в количестве голосов, отданных за кандидатов, занявших первое и второе места (отрыв лидера от ближайшего преследователя); суммарная доля голосов, отданных двум лидерам; доля недействительных бюллетеней; разница доли голосов, отданных победителю в данной ТИК, и среднего по стране показателя по этому кандидату; показатель регионального патриотизма и поддержки «своего» губернатора. На основе этих показателей авторы делают вывод о том, что можно говорить о существовании на электоральной карте России территорий с «особой электоральной культурой» (Заварзин, Орешкина, Тикунов 2001). Границы таких территорий, на их взгляд, совпадают с административными границами некоторых субъектов Российской Федерации (главным образом, национальных образований республик и автономных округов). Они отмечают также, что «управляемые» регионы часто соседствуют друг с другом, при этом формируются ареалы особой электоральной культуры. Было выделено три таких ареала, которые устойчиво проявляются от выборов к выборам: Северный Кавказ, ВолжскоУральский и Южно-Сибирский (Заварзин, Орешкина, Тикунов 2001). Такой подход вполне уместен как при интерпретации, так и для прогнозирования электоральных процессов в регионах, но ясности в терминологическом плане он не добавляет. Более того, в какой-то мере затрудняет понимание и использование понятия «электоральная культура», поскольку политические географы используют его, прежде всего, в узком смысле: как степень зависимости избирателей от властей в процессе выборов. Понятие «электоральная культура» в широком плане использует Р. Ф. Туровский, предлагая выделить такие «идеальные типы электоральных культур на концептуальной электоральной карте России», как столичная, квазистоличная, индустриальные полупериферии (которые делятся на экономически благополучные и неблагополучные), «оборонные» полупериферии, этнические периферии, русские периферии (Туровский 2005-2006). Для него основаниями для выделения типов электоральных культур выступают особенности электорального поведения и набор причин, обусловивших его. Категоризация понятия «электоральная культура» в задачи автора определенно не входила. Протестные выступления 2011-2012 гг., связанные с выборами в России, оказались сопряжены с дискуссиями о «деградации электоральной культуры». Как утверждает Д.Орешкин, «ситуация с электоральной культурой в России начала ухудшаться с 2000-х годов… Сегодня электоральная культура в первую очередь зависит от административного контроля над выборами» [27]. Выводы участников дискуссии таковы, что в стране «отсутствует политическая культура». И это после десятилетий разработки концепта политической культуры, утверждения в этом поле исследований принципа неиерархичности культур, отказа от выстраивания их по рангу в зависимости от демократичности/недемократичности. Можно констатировать, что по отношению к понятию «электоральная культура» наблюдается тот же «терминологический беспредел», что и во многом, что касается культурных аспектов политических процессов. При недостатке концептуальных разработок понятия «электоральная культура», наблюдается обилие рецептов ее развития, улучшения и совершенствования. В особенности это относится к так называемой правовой электоральной культуре. Так, И.А.Дурнова, пресс-секретарь саратовской коллегии адвокатов, приводит целый перечень способов и мер «повышения правовой электоральной культуры молодежи», замечая при этом, что он «не может быть исчерпывающим, постоянно разрабатываются и применяются и другие меры: поощрение впервые пришедших на голосование, организация клубов молодых избирателей при муниципальных библиотеках, проведение круглых столов и форумов для молодых людей и представителей органов власти и общественных организаций, проведение дискуссионных игр по вопросам избирательного права, избирательного процесса, проблемам участия молодежи в политической жизни общества среди учащихся, проведение «Брейн-рингов», КВН, телешоу и др.» (Дурнова). Рецепты не вызывают сомнений, в отличие от использования понятия «электоральная культура»: в данном контексте логичней говорить о повышении знаний, интереса, о развитии навыков участия. Понятно стремление исследователей связать электоральную культуру и политическую трансформацию. «Процесс демократизации общественной жизни и институциальное оформление электоральной культуры — два взаимообусловленных процесса, - объясняет А.М.Логинова. - Формирование демократической электоральной культуры способствует стабилизации политической жизни, приводит к закреплению демократических принципов общественного развития, существенно трансформируя традиционную систему ценностей российского общества». Попытка исследователя развернуть эту идею приводит к тому, что автор чрезмерно расширяет трактовку электоральной культуры, включая в нее и активизацию региональных субкультур, и разрушение традиционного противостояния «центр - периферия», и устранение радикализма социальной жизни (Логинова 2004). Чрезмерная расширительность понятия как раз и приводит к тому, что называется концептуальной натяжкой с присущей ей нормативностью и претензией объяснить «все на свете» (Гельман 2001). Если рассматривать понятие «электоральная культура» в прочной связи с концептом политической культуры, то при этом нужно отдавать себе отчет как в его концептуальном разнообразии, наличии разных подходов к анализу политической культуры, так и в общепризнанных сложностях, связанных с этим анализом. Концепт политической культуры в полной мере испытал на себе (и продолжает испытывать) воздействие не только научных, но и вненаучных факторов. «Интуитивное понимание» и отсутствие потребности в уточнениях объясняют не только широкую популярность понятия «политическая культура», но и критику этого понятия представителями других подходов, в особенности, институционального. Проблема верификации политической культуры как концепта и феномена была и остается одной из самых серьезных научных проблем. В концептуальном отношении серьезные нарекания вызывает отсутствие единства в определении компонентов политической культуры: как зауженная (сугубо социально-психологическая), так и расширительная их трактовка. Если рассматривать электоральную культуру как часть культуры политической, как совокупность стереотипов сознания и поведения, относящихся к выборам как институту, то это не избавляет политологов от необходимости соотнести такой подход с классическими моделями исследования электорального поведения. Между тем, американские исследователи электорального поведения не задаются вопросом о том, что представляют собой выборы для самих граждан: считается аксиомой важность и незыблемость выборов как неотъемлемого элемента политической системы46. Для российского общества вопрос об отношении граждан к выборам в целом является далеко не риторическим. Г.Л.Кертман предложил пять вариантов такого отношения, оценки выборов: как волеизъявления граждан; как возможность публично высказать свое мнение; как механизм селекции и ротации кадров; как формирование органов власти; как ритуал, привычка, долг (Кертман 2006). На отношение к выборам влияет множество факторов, как относящихся к традициям, укоренившимся привычкам, так и современных. В последние годы возрастающее использование манипулятивных технологий, так называемого административного ресурса ослабляют восприятие выборов как волеизъявления граждан или как института публичной политики. Исследователи отмечают возрастание уверенности граждан в имитационном характере выборов, параллельно (или в прогрессии) с возрастающей неуверенностью в честности подсчетов голосов избиркомами. П.В.Панов считает, что «массы относятся к электоральным (и вообще политическим практикам) под углом зрения частных интересов, но они лишены лидеров, которые могли бы артикулировать эти интересы» (Панов 2008). Надежды на то, что российский избиратель «избавлен от багажа социальных связей и предопределенных решений» (Шевченко 1998), не оправдались. Более того, теперь уже исследователи задаются вопросом, почему люди в России все же ходят на выборы? Отвечая на этот вопрос, М. Белоусова обнаруживает, что выборы сохраняют для российских граждан важные функции. К значимым моментам можно отнести демонстрационные свойства выборов, ценности устойчивости и порядка, стремление быть как цивилизованные страны, потребность в когнитивных ориентирах, представление о своеобразном общественном договоре и солидарности. Исследователь называет этот поведенческий синдром скептическим романтизмом (Белосоусова 2008). В то же время западные исследователи электорального поведения отмечают нарастающую потребность в кросснациональном анализе. В России попытку помещения электорального поведения в компаративистский контекст предпринимала Ю.Д.Шевченко (Шевченко 2000). Концептуально компаративистским можно назвать Бартельс обращает внимание на то, что коллективная работа «Голосование: исследование формирования мнений в президентской кампании» завершалось главой Берельсона «Демократическая практика и демократическая теория», которая в критическом ключе ставила ряд проблем избирательного процесса в США: недостаток настоящих дебатов, слабую мотивацию избирателей к участию в выборах, недостаток демократических ожиданий, иллюзию, будто избиратель хорошо информирован о политических делах. Но Берельсон видел в этих проблемах и определенную выгоду: «Если будущее демократии зависит всецело от квалификации индивидуального избирателя, то демократии выживут на протяжении веков... Апатичный сегмент Америки, вероятно, поможет сохранить систему, несмотря на все разногласия, перестройки и изменения». Правда, Бартельс тоже выносит эту постановку вопроса в подстрочник. А ведь она вполне согласуется с концептом гражданской культуры как культуры, включающей и активистские, и подданнические компоненты. 46 исследование Оливера Вошинского, который рассматривает в одной связке политику, культуру, институты и политическое поведение (Woshinsky 2007). Он считает, что живучесть культурных образцов обеспечивает устойчивость паттернов политического поведения (Woshinsky 2007: 80). Э.Хит ставит, как он выражается, сверхамбициозную задачу – исследовать взаимозависимость политических и социальных структур (Heath 2007: 611-615). А традиционные исследования (например, партийной идентификации как важнейшего фактора электорального поведения) наталкиваются на свои рифы. Так, Бартельс указывает, что исследователи электорального поведения – Маркус, Конверс и Пэйдж, Джонс – используют сходные методики, задают одинаковые вопросы, но при этом приходят к диаметрально противоположным выводам о том, насколько партийная идентификация влияет на выбор избирателя. На его взгляд, поскольку каузальные модели вызвали сомнение, «многие исследователи вместо того, чтобы строить более сложные и всеобъемлющие модели индивидуального электорального поведения, переключились на другие вопросы, которые легче поддаются обработке. Как результат, современное исследовательское поле электорального поведения становится более эклектичным и оппортунистическим» (Bartels 2012). Дополнительным фактором поиска новых подходов и моделей изучения электорального поведения становится нарастающий запрос общества. Играет свою роль и отклик общественных организаций и фондов, стремящихся оказать содействие в развитии электоральной культуры47. Как пишут авторы книги «Компаративное правление и политика» (Hague., Harrop, Breslin 1998): «Исследовать, как люди относятся к политике своей страны, означает изучать политическую культуру». Перефразируя этот тезис, можно сказать, что изучение электоральной культуры – это исследование того, как люди относятся к институту выборов в национальном контексте и в кросс-национальном сравнении. Подобное исследование требует как методологической определенности, так и понимания контекста и сравнительных перспектив. Список источников и литературы 1. Bartels L.M. The Study of Electoral Behavior// Oxford Handbook on American Elections and Political Behavior/ Ed. by Jan Leighly. P. Oxford University Press, 2012. [Электронный документ] – URL: http://www.princeton.edu/~bartels/papers.htm 2. Electoral culture improved: Brotee. [Электронный документ] – URL http://archive.thedailystar.net/newDesign/news-details.php?nid=172690 3. Hague R., Harrop M., Breslin S. Comparative Government and Politics. An Introduction. L., 1998. 4. Heath A. Perspectives of Electoral Behavior// The Oxford Handbook of Political Behavior. Ed. By R. Dalton and H.-D.Kliengemann. Oxford University Press. Oxford, N.Y., 2007. 5. Obosh A. In search of credible electoral culture. [Электронный документ] – URL http://dailyindependentnig.com/2012/12/in-search-of-credible-electoral-culture/ 6. The Civic Culture Revisited / Ed. by G.Almond, S.Verba. Boston, Toronto, 1980. P.30 7. The Poverty of Political Culture// American Journal of Political Science. -Vol.40. №3. August 1996. 8. Walker A. Thailand’s robust electoral culture. Режим доступа: http://asiapacific.anu.edu.au/newmandala/2010/05/12/thailands-robust-electoral-culture/ 9. What Green electoral culture? [Электронный документ] – URL http://home.ca.inter.net/~greenweb/Green_electoral_culture.html 10. Woshinsky O.H. Explaining Politics, Culture, Institutions and Political Behavior. Routledge. N.Y., L., 2007 47 См., наприм.: Bridge Project. - [Электронный ресурс] URL: http://bridge-project.org/about-bridge/overview 11. Белоусова М.П. Мифологическая реальность избирателя// Вестник Института Кеннана в России. - Выпуск 13. - М., 2008. 12. Второй электоральный цикл в России. 1999-2000 гг. / Общая ред.: В.Гельман, Г.Голосов, Е.Мелешкина. - М., 2002 13. Гельман В.Я. «Столкновение с айсбергом»: формирование концептов в изучении российской политики// Полис. - 2001. - №6. 14. Дурнова И.А. Правовая электоральная культура молодежи. [Электронный документ] – URL: http://ilkomsar.ru/publications/molodej.php 15. Евстифеев Р.В. Мелодии электоральных пространств. Политический процесс и электоральные предпочтения избирателей. (Владимирская область, 1999-2009 гг.). Владимир, 2009. 16. Заварзин А.В., Орешкина Д.Д, Тикунов В.С. Электоральная культура России: классификации и картографирование в геоинформационной среде. // Псковский обозреватель – 2001 - №1. - [Электронный документ] – URL: http://observer.pskovregion.org/article.phtml?code=9 17. Казыханов Ф.Р. Электоральная культура в Республике Адыгея. Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/elektoralnaya-kultura-v-respublike-adygeya 18. Кертман Г.Л. Традиционалистская реинтерпретация демократических институтов в российской политической культуре// Институциональная политология/ Под ред. С.В.Партушева. - М., 2006. 19. Логинова А.М. Формирование и развитие российской электоральной культуры. Дис…канд.полит.наук. 23.00.02. М., 2004 20. От политической мысли к политической науке: Справочник персоналий российской политической мысли и науки с древнейших времен до современности / Авторсоставитель: Я.И. Пляйс. – М.: Изд-во МГУП, 1999. 21. Панов П.В.Институциональные основания устойчивости и фрагментации политического порядка в постсоветской России. - Пермь, 2008. 22. Погорелый Е.Д., Филиппов К.В., Фесенко В.Ю. Политологический словарьсправочник. [Электронный документ] – URL: http://politike.ru/dictionary/866/word/yelektoralnaja-kultura 23. Туровский Р.Ф. Концептуальная электоральная карта постсоветской России // Полития. – Зима - 2005 - 2006, №4. 24. Шевченко Ю.Д. Между экспрессией и рациональностью: об изучении электорального поведения в России //Полис. - 1998. - №1. 25. Шевченко Ю.Д. Подводя итоги: результаты российских выборов 1993-1996 гг. // Первый электоральный цикл в России (1993–1996). / Общ. ред.: В.Я. Гельман, Г.В. Голосов, Е.Ю. Мелешкина. – М.: Издательство “Весь Мир”, 2000. 26. Широбоков С.А. Особенности современной политической и электоральной культуры России». Автореферат дис…к.филос.н. по специальности 23.00.03. М., 2000. [Электронный документ] – URL: http://www.dissercat.com/content/osobennostisovremennoi-politicheskoi-i-elektoralnoi-kultury-rossii#ixzz2PrRNXwtc 27. Открытая дискуссия «Выборы в России: деградация электоральной культуры» [Электронный документ] – URL: http://www.sakharov-center.ru/discussions/?id=707 Вопросы для самоконтроля 1. Каковы причины появления в научном лексиконе понятия «электоральная культура»? 2. Что исследователи вкладывают в понятие «электоральная культура»? 3. Можно ли по аналогии с политической культурой выделять типы электоральной культуры? Ответ обоснуйте. Глава 13. К проблеме нового качества института выборов48 Как известно, институт выборов в нашей стране был очень ярко проблематизирован зимой 2011 – 2012 годов в контексте так называемого «протестного движения» (но есть много других названий и обозначений). Тогда серьезное политическое значение приобрел не только вопрос о победителях (что вполне обычно), но и вопрос, если угодно, о качестве самого процесса выборов. Ключевым понятием, которое использовалось для характеристики этого качества, стала «честность». Очевидно, что это понятие является очень ценностно и политически нагруженным, но при этом «недолгоиграющим» - уже к осени 2012 года оно выпало из фокуса политического противостояния. И проблема с низким качеством института выборов в нашей стране опять ушла в тень. При слове выборы у каждого (или почти у каждого) россиянина в голове возникает некий образ, конструкция – как правило, не самого простого формата. Естественно, у всех образ разный – в силу хотя бы различного опыта взаимодействия с этим институтом. Этот образ определяет не только отношение к конкретным выборам здесь и сейчас, но определяет, как этот институт работает в принципе, то есть во всех возможных случаях – потому что речь идет обо всех гражданах страны, включая тех, кто голосует; тех, кто организует; тех, кто освещает; тех, кто не ходит; и так далее. Сплетение этих образов в практических действиях всех этих разных людей с разными ролями определяет странное и парадоксальное место выборов в жизни современного российского общества. Они по-прежнему являются важной частью жизни как общества в целом, так и конкретных сообществ и отдельных людей. Они без преувеличения продолжают оставаться самым массовым явлением общественной жизни, привлекающим внимание значительной (иногда подавляющей) части граждан на территории всей страны, а также в рамках отдельных регионов и муниципалитетов. Но при этом отношение людей к выборам, к самому избирательному процессу, его результатам, действиям в нем заинтересованных субъектов оказывается в разной степени негативным. Можно говорить о наличии устойчивого негативного общественного консенсуса в отношении выборов при консенсусном же согласии о необходимости данного института. Более того, негативное отношение к выборам стало настолько очевидным, что многочисленные попытки изменить ситуацию (речь, прежде всего, о действиях уполномоченных органов – избирательных комиссий – по популяризации выборов, а также действиях различного рода общественных организаций, специализирующихся на защите избирательных прав) не дают ощутимого результата, а иногда дают прямо противоположный эффект. Представляется, что эти неудачи определяются узкоспециализированным подходом и специализированными же, частными, по сути, задачами – такими как повышение уровня явки на выборы, обеспечение победы, мониторинг нарушений на выборах, что только увеличивает негативное к ним отношение, и т.д. Негативное отношение в сочетании с обостренным вниманием к избирательному процессу и его результатам становится почвой для общественного невроза. Более того, выборы просто плохо реализуют те функциональные роли, которые традиционно им приписывают. Даже качество функции легитимации, в которой как минимум заинтересованы находящиеся у власти, можно поставить под сомнение. И уж тем более выборы не воспринимаются, а, значит, и не работают как: а) инструмент решения конкретных проблем местных сообществ; б) как инструмент влияния/давления в Ранее опубликовано в: Сулимов К. Идеологии, институты, коммуникации: политическая теория для политической жизни /К.А.Сулимов. – Пермь: ООО «Издательский дом «Типография купца Тарасова», 2012. – С.84-97. 48 общественных интересах; в) как инструмент недопущения закрытости и непрозрачности государственной и муниципальной власти; г) как механизм массовой общественной деятельности – особенно значимой и возможной на местном уровне. Количество функциональных ролей можно умножать, но неизменным останется неосвоенность института выборов ни в одной из этих ролей подавляющим большинством граждан. Это не означает, что они не освоены совсем. Освоены, но прежде всего, узкими профессиональными практиками. Но не они определяют «избирательный климат», хотя он от них зависит. Большинство избирателей-обывателей никак не могут включить выборы позитивным и продуктивным образом в пространство своего жизненного мира. Выборы – это чрезвычайное событие, которое надо переждать и пережить, с интересом и раздражением одновременно наблюдая за ними. Господствует негативная или исключенная субъектность, потому что избиратели являются кем угодно - зрителями, пациентами, благополучателями, просителями, слушателями, но только не самостоятельными участниками процесса, скорее, аутсайдерами. У них лишь одна форма деятельного участия – голосование. У избирателей нет для выборов аналогий или эквивалента с другими событиями и практиками из «реальной» жизни (поход в магазин или аптеку). С избирателями не разговаривают как со «взрослыми» людьми: кандидаты даже программы не представляют. Обывателю мало что объясняют – действия властей безгласны, профессиональные участники только агитируют. Голосование, видимо, не воспринимается людьми как принятие решения – «отдали голос». Для избирателей плохо увязаны практика и смыслы электоральных событий. Проблема в том, что у обывателя почти нет возможности взглянуть на картину под другим углом зрения, они – углы и ракурсы - просто отсутствуют в общественном сознании. «Диктатура экспертов» воспроизводит узкий и очень устойчивый ряд коннотационных знаков по поводу выборов. Соответственно, стереотипное отношение населения к выборам разворачивается в узком коридоре пониманий и представлений, в колее «честные или нечестные выборы», где принципиальное значение имеет фиксация на нарушениях и отклонениях от абстрактно-нормативного демократического образца. Оценка «неправильности» выборов гражданами зависит от мнения «толкователей» – экспертов, прессы и, конечно, действующих лиц, т.е. политиков и партий. У нас напрочь отсутствует практика измерения нормальности выборного процесса, в противовес повсеместно распространенным мониторингам нарушений (т.е. измерению ненормальности). У людей нет опоры на приемлемый и понятный для гражданина («обыденный») опыт оценки и трактовки выборных процедур и процессов. Для абсолютного большинства населения выборы – это таинство, при котором возможно все: и чудеса, и манипуляции. Что можно сделать? Многое, конечно. Например, «вернуть» в выборы политическую конкуренцию и соревновательность. Имеется в виду необходимость вернуть их в формальные рамки избирательного процесса – это вполне укладывается в традиционное стереотипное представление о сути выборов как демократического института. Но, во-первых, соревновательность и конкуренцию не смогли вернуть даже массовые протесты зимы 2011-2012 годов, а во-вторых, есть понимание, что этого недостаточно. Соревновательность и конкуренция не сделают выборы для обывателей своими в полном смысле. Освоение выборов как увлекательного зрелища, сопровождаемого обязательным катарсисом, мало чем отличается от сегодняшнего положения. Хотя «вернуть», конечно, надо. Поэтому Центр гражданского анализа и независимых исследований (Центр ГРАНИ – экспертная и гражданская организация, Пермь) осенью 2010 года организовал и провел небольшой тестовый мониторинг реальных выборов, построенный на новой концептуальной основе, нежели обычные мониторинги выборов. Этот мониторинг был попыткой получить иную практику отношения, если хотите – «взаимодействия» – с институтом выборов в нашей стране, отличную от традиционно воспроизводящихся – и теми, кого избирают; и теми, кто избирает; и теми, кто смотрит со стороны. Базовая причина интереса в том, что ситуация с выборами как общественным институтом очевидно зашла в тупик, находится в патовой ситуации. Соответственно, нужно пытаться нащупать пути, которые помогут вырваться из замкнутого круга. Замысел, процесс и результаты этого мониторинга были представлены в формате особого публичного документа – гражданского доклада «О возможности нормальных выборов и преодолении общественного невроза» [1]. Было решено, что можно попытаться нащупать и предложить иную практику отношения к выборам, и действий по поводу выборов, нежели господствующая. Эту практика была «обернута» в небольшой мониторинг небольших выборов в двух муниципалитетах Пермского края. Было важно добиться двух принципиальных эффектов. Во-первых, показать, что люди не деревянные и гомогенность негативного отношения обывателя к выборам преодолевается. Люди могут отнестись к выборам субъектно, причем не только в индивидуальном, но и в коллективном и общественном модусах. Во-вторых, речь шла о возможности нового языка разговора о выборах. Нового – значит использующего иные слова для обозначения происходящего, нежели привычные, а, значит, задающего иную рамку восприятия реальности. Для этого мы спрашивали не то, что обычно спрашивают, наблюдали не то, что привычно наблюдают, делали не то, что обычно делают – в рамках обычных мониторингов избирательных процессов. Итак, было предложено взглянуть на процесс выборов с иного ракурса. Поместив их в иной, но соразмерный человеку контекст. Для этого был нужен другой, но практический и понятный обывателю и приемлемый для профессионала, замер проблем и достижений конкретного выборного процесса. Ключевым словом-понятием, которое было приложено к выборам, стала нормальность49. Нормальность в фокусе исследования возникла при подходе к избирательному процессу с двух сторон. Во-первых, представлялось очень соблазнительным измерять происходящее по его собственным характеристикам, а не по проявлениям проблем. То есть описывать степень здоровья организма не через перечисление проявившихся или подозреваемых заболеваний. Во-вторых, было желание использовать возникающую самостоятельность (субъектность) человека в ситуации, которую он может оценить на нормальность, при этом являясь неспециалистом в происходящем. Какой процесс или явление обыкновенный человек склонен считать нормальным? Тот, который ему понятен. Или похож на какой-то другой – понятный. Процесс, характеристики которого он может оценить сам. И состояние этих характеристик будет для него приемлемым. Тот процесс, который соответствует его, человека, представлениям, стереотипам, предпочтениям. Тот, который человек может использовать, оперировать им или как-то иначе поместить в свою жизнь (вроде традиции посещения памятника Ленину новобрачными).Тот, который соответствует общим представлениям о минимальной правильности. Именно поэтому привычный и удобный – не всегда нормальный. Но правильный нормальный – зачастую удобный. О чужеродном явлении, которое может быть оценено только по неведомым правилам очень специальными людьми, человек никогда не подумает как о таком, которое должно быть еще и удобным. Осознавая, что широта охвата замысла не может быть безгранична, мы намеренно постарались сузить фокус своих наблюдений. Нас, прежде всего, интересовала нормальность выборов для обыкновенного избирателя, налогоплательщика, бюджетника, «совпавшего» с выборными процедурами и т.п. – то есть для тех, кто не избирается сам и не обслуживает избираемых. Идея использовать этот термин для характеристики избирательного процесса в ракурсе взгляда избирателя принадлежит С.Г.Маковецкой, директору Центра гражданского анализа и независимых исследований (Центр ГРАНИ, Пермь). 49 Таким образом, измерение нормальности выборного процесса– это портрет (сторона) выборов, описанная такими характеристиками, которые присущи любому выборному процессу, невзирая на качество деятельности избирательных команд, которые может измерить гражданин на его приемлемость, оценить улучшение или ухудшение и проявить качества субъекта. Мы исходили из того, что нормальный избиратель в нормальных выборах способен демонстрировать и демонстрирует успешные, привлекательные, разумные – нормальные навыки гражданина: самостоятельность, автономность, критичность, заинтересованность, ответственность. То есть именно те качества, которые позволяют здраво оценивать постоянно повторяющиеся избирательные процессы в собственном городе и применительно к собственной жизни в их динамике и в текущем состоянии. Более того, то небольшое пилотное исследование, которое мы провели, на наш взгляд, показывает, что люди, оказавшись в иных условиях – люди, которые отважились взглянуть на выборы по-новому, начинают демонстрировать эти качества. Такое коллективное освоение выборного процесса в ходе оценки его нормальности отдельными самостоятельными субъектами приключилось в нашем проекте при проведении так называемого «гражданского жюри», в ходе которого выносились гражданские вердикты отдельным этапам избирательного процесса в двух пилотных муниципалитетах. Для измерения избирательного процесса были выделены следующие характеристики нормальности: - доступность и качество электоральных сервисов и государственных административных услуг гражданам в процедурах выборов; - нейтральность (невмешательство) государственных и муниципальных институтов по отношению к отдельным кандидатам и избирательным командам, которой можно описать отсутствие применяемого административного ресурса; - активность уполномоченных органов по отношению к электоральной преступности и ее профилактике, энергичность государственных, муниципальных и общественных субъектов в тщательном и скрупулезном администрировании избирательных процессов и контроле за ними в общественных интересах; а также оперативная и публичная реакция органов власти и МСУ на любые проявления обсуждаемых обществом проблем в выборах, которые могут нанести ущерб нормализации отношения к избирательному процессу как общественному институту; - понятность и прозрачность правил, процедур для избирателей и вовлеченных субъектов, простота, актуальность и неизбыточность информирования граждан и иные соответствующие благоприятные для местных сообществ характеристики информационного поля, формируемого и формирующегося вокруг выборов. Разумеется, предлагаемый нами подход – всего лишь очередной, еще один, дополнительный взгляд на выборы. Этот мониторинг не отменяет необходимости никакого другого государственного или общественного мониторинга. Просто нам кажется, что прежде с этой стороны на выборы не смотрели. Предметной площадкой мониторинга стали два муниципалитета Пермского края – Кудымкарский и Лысьвенский районы, в которых осенью 2010 года проводились выборы. Они не представляли из себя ничего особенного, вполне обычные выборы. В одном случае избирали Главу муниципального района, в другом – депутата Законодательного Собрания Пермского края. Выборы не были ни особенно грязными, ни особенно чистыми, ни особенно громкими, ни особенно тихими. Для нас было важно, что это действительно вполне типичные и даже рядовые выборы, которые привлекли внимание – и серьезное – людей, но без особой экзальтации. Такие выборы тысячами проходят по всей стране, и мы уверены, что наши результаты (в меньшей степени), а главное – подходы (в преимущественной степени) применимы и к ним. Чтобы описать по предложенным характеристикам выборы в двух районах были задействованы региональная и две муниципальные команды общественных исследователей, которые применили следующие инструменты наблюдения: Мониторинг печатных и электронных СМИ, а также неформальной информационной среды (блоги, форумы, страхи, мифы, стереотипы, слухи и т.д.). Наблюдение действий административных органов (траектория движения должностных лиц, выступления, исполнение обязательств и т.д.) Понедельный замер влияния избирательного процесса на жизнь типичных объектов: подъезда, села, бюджетного учреждения, СМИ – так называемые тестовые панели. Исследовательские эксперименты («контрольные закупки», реальные запросы) и натурные наблюдения, в т.ч. в день голосования. Эксперимент с учителями русского языка – анализ простоты и понятности избирательных текстов (учителя писали учебную работу – изложение официальных текстов, публикуемых избирательной комиссией в СМИ). «Народные» экспресс-опросы людей на улице. Групповые интервью (фокус-группы) с разными категориями людей в местных сообществах - бюджетниками и экспертами, имеющими опыт различной работы в выборных кампаниях. Несколько особняком стоят инструменты, с помощью которых мы пытались не только замерить отношение людей к выборам, но и изменить, подкорректировать это отношение, сделать его осознанным. Эти технологии (их немного, но они интересные и, как нам кажется, что-то у нас получилось) мы так и назвали - инструменты нормализации: Экспертные и пресс-салоны. Деловые игры. Публикации народных опросов. Заседания гражданского жюри. Более полное представление о технике и технологиях самого мониторинга можно получить из первого вложения в шестой грани нашего доклада - «Описание гражданского мониторинга выборов» [1]. Еще одно небольшое замечание относительно методологического подхода к мониторингу. Качество выборного процесса складывается из множества аспектов, включающих в себя не только конкуренцию кандидатов и соблюдение выборного законодательства, но и доступную и работающую инфраструктуру, обеспечивающую избирателям комфортное голосование. Как можно описать «удобные выборы» для гражданина - рядового избирателя, используя существующий сейчас государственный подход к обеспечению качества деятельности органов власти? Было предложено рассмотреть организацию выборов как так называемую публичную услугу (или комплекс публичных услуг и функций – «жизненную ситуацию»), оказываемую государственными, муниципальными органами и системой избирательных комиссий гражданам. Тогда к ней можно примерить требования, аналогичные тем, которые применяются к другим государственным услугам (см. Федеральный закон «Об организации предоставления государственных и муниципальных услуг» от 27 июля 2010 г. N 210). Детальные характеристики процедур в органах власти, предоставляющих государственные услуги, которые бы обеспечивали учет интересов граждан, делая такие услуги удобными для большинства, были разработаны в ходе Административной реформы в России. Более того существует система как ведомственного, так и независимого мониторинга соблюдения данных требований. Однако до сих пор никто не пробовал применить эти правила для оценки выборного процесса, хотя возможно именно некачественная административная деятельность является пусть и неформулируемой, но очень важной составляющей неудовлетворенности граждан от выборных кампаний. Известно, что качество любой услуги, и государственной в том числе, воспринимается и оценивается потребителем по разным характеристикам: функциональным, информационным, эмоциональным. Правильное месторасположение органа, оказывающего услугу, удобство времени и графика его работы, комфортность помещения, способы взаимодействия с гражданином – это функциональные характеристики. Не менее важны для человека характеристики информационные понятность и простота информирования, надежность и актуальность сведений и требований к получению государственной услуги, защита персональных данных и т.д. Способ организации приема жалоб и любой иной «обратной связи», не унижающие человека правила взаимодействия, этические нормы в работе специалистов – это характеристики эмоциональные, к котором гражданин не менее чувствителен, чем к содержательным. Эти особенности выборного процесса как комплексной публичной услуги, которые традиционно остаются за рамками электоральных мониторингов, было решено попробовать оценить. Небольшой мониторинг двух небольших выборов в двух муниципалитетах Пермского края показал, что есть очевидные проблемы со всеми значимыми характеристиками нормальности, взятыми в мониторинге в фокус рассмотрения. При этом нет особых причин сомневаться в том, что выявленные проблемы являются типичными не только для этих двух случаев, но и – в том или ином отношении – для всей огромной массы избирательных практик и событий по всей стране. Очевидно недостаточны, например, доступность и качество электоральных сервисов и административных услуг гражданам в избирательном процессе. Ситуация с транспортной доступностью избирательных участков [1: Грань 2], особенно в мало и редконаселенных территориях, выглядит особенно несуразной в рамках предложенного подхода. Но не только и даже не столько потому что эта доступность не обеспечена, а потому что эта проблема, которая в ходе мониторинга среди прочих, как оказалось, хорошо известна органам власти, но остается «как бы» их частным делом, по поводу которой у них одних болит голова. Она не является публичной, она не обсуждается, про нее не говорят с теми самыми гражданами, доступность для которых должна быть обеспечена. Мы прекрасно понимаем, что доступность не может быть – если угодно – абсолютной. В реальности всегда имеет место баланс, связывающий доступность и потребные для этого ресурсы. Но содержание этого баланса должно быть предметом обсуждения, договоренностей, информационного сигнала – публичного дискурса, одним словом. Это касается не только транспортной доступности, но и всего остального – о чем шла речь в связи с доступностью и качеством «избирательных услуг». Необходимо настаивать на том, что сведение проблемы к «объективным трудностям» и «необходимости профессиональных решений», до которых нет дела обывателям, вопервых, только консервирует конкретную проблему, потому что не дает возможности развернуться столкновению прагматичных интересов, которое только и может быть контекстом и условием её реального решения (административного интереса по факту оказывается недостаточно). А во-вторых, закрывает дополнительную возможность к становлению выборов как настоящего общественного института, а не частного дела государства. Обыватель действительно не предъявляет публичного запроса к качеству и доступности электоральных сервисов и административных процедур, но, в том числе, потому что он не знает, что может быть иначе (его электоральный опыт ограничен территориальными рамками, но различия в электоральных практиках в разных территориях легко обнаруживается даже в небольших мониторингах вроде нашего). Но это не значит, что у него нет запроса на доступность и качество – он есть, но находится в неактуализированном состоянии. Актуализация запроса, спроса на доступность и качество есть очевидный ресурс к нормализации выборов как общественного института. Актуализация этого запроса возможна, конечно, только в условиях понятности и прозрачности правил и процедур для избирателей и вовлеченных субъектов, простоты, актуальности и неизбыточности информирования граждан, учета иных, благоприятных для местных сообществ характеристик информационного поля, формируемого и формирующегося вокруг выборов. Мониторинг обнаружил разнообразные дефициты в информационной среде вокруг выборов, связанные, прежде всего, с чрезвычайно формальным, или даже формалистическим подходом уполномоченных органов к работе с информацией в рамках собственных полномочий и обязанностей [1: Грань 4]. Отдельной важной проблемой здесь является вопиющая безгласность властей в особых случаях, связанных с возникновением в местных сообществах слухов, страшилок и мифов разного рода. То есть явным образом недостает активности уполномоченных органов по оперативной и публичной реакции на любые проявления обсуждаемых обществом проблем в выборах, могущие нанести ущерб нормализации отношения к избирательному процессу как общественному институту. Кроме того, недостает внятной и вербализированной активности государственных, муниципальных и общественных субъектов в тщательном и скрупулезном администрировании избирательных процессов и контроле за ним в общественных интересах, а также по отношению к электоральной преступности и ее профилактике (выборы, находившиеся в непосредственном фокусе данного мониторинга, по счастью, не дали значимых примеров последнего). Получается, что власть, понимаемая здесь в широком смысле, когда начинает говорить – говорит, сплошь и рядом, в пустоту, потому что не видит и не чувствует адресата обращения, его запроса, особенностей, предпочтений, опасений и надежд. И наоборот – когда бы надо что-то сказать и/или сделать, потому что есть очевидный запрос, власть упрямо и неудачно молчит и/или бездействует, ссылаясь – если спросить – на отсутствие полномочий, поручений, возможностей. Здесь можно даже говорить о своеобразной псевдонейтральности или формальной нейтральности государственных и муниципальных институций вместо действительной нейтральности в отношении к отдельным кандидатам и избирательным командам, которую традиционно принято описывать отсутствием применяемого административного ресурса. Формальное, формалистское поведение уполномоченных органов имеет очевидное следствие (которое, конечно, не нужно понимать в духе жесткой детерминистской связки) – формальное отношение к выборам со стороны самих избирателей, т.е. отношение к выборам как не своему делу, а сторонних сил – и как они с ним справятся, остается их делом. То есть ключевой проблемой выборов как общественного института, которая регулярно, хотя и очень по-разному, проступала за всеми результатами мониторинга, является погашенная и угнетенная субъектность обывателя-избирателя. С его стороны это проявляется, прежде всего, в двух важнейших и тесно связанных отношениях: проблема с формулированием предпочтений и желаемого в избирательном процессе, а также проблема с языком их описания, т.е. на банальном уровне – проблема с подбором слов, за которой сквозит трудность с выбором своих собственных, а не ходульных смыслов. Обывателю трудно, подчас мучительно трудно, сказать какую информацию он хочет получить и в какой форме, как должен выглядеть избирательный участок, из кого должна состоять участковая избирательная комиссия, что должны делать уполномоченные органы и их представители, и тому подобное. Но дело не в косноязычии обывателя. А в том, во-первых, что его редко спрашивают о том, чего он хочет, а, во-вторых, в отсутствии в общественном сознании и публичном пространстве подходящих для выражения конкретных желаний слов. Например, все хотят – ходульная конструкция – «честных» выборов, но мало кто может сказать, что это значит с точки зрения состава участковой избирательной комиссии. Всегда можно сказать, что там должны быть «честные» люди, но это имеет к реальности столь же малое отношение как и «честные» выборы, потому что не дает никакого инструмента к оценке честности ни людей ни выборов. Мы фиксируем здесь проблему экспертов-толкователей, которые сами находятся в жесткой колее слов и смыслов, затаскивая в ту же колею всех остальных. Но, конечно, «диктатура экспертов» не всесильна, и ее вертикаль можно надломить. Собственно, сами люди это регулярно делают, потому что более или менее четко знают, чего они не хотят или что им не нравится в выборах. Или, по крайней мере, оказываются способны говорить об этом, если их спрашивают. Проблема в том, что когда люди дают оценку и делают выбор в одиночку, они демонстрируют негативную субъектность, самостоятельную уверенность в модусе отрицания, в очередной раз ставя под вопрос сам институт выборов в его нынешнем состоянии. Именно поэтому мы видели одной из своих задач в рамках мониторинга - показ возможности иной субъектности простых избирателей, если их вынудит к этому особая ситуация. Моделирование подобных ситуаций мы проводили в рамках того, что обозначили как практики нормализации отношения к выборам [1: Грань 5]. Наша гипотеза о возможности иной субъектности подтвердилась. Обычные граждане, попадая в ситуацию, в которой им приходится самостоятельно, но во взаимодействии с другими такими же гражданами, оценивать и анализировать действительность, работать с фактами, мнениями, представлениями о норме, формулировать и отстаивать позицию, быстро выходят из ставшей привычной роли пассивных наблюдателей. Граждане оказываются способными к формированию коллективной позиции и обязательным для нее компромиссам, способными наступать на горло собственному интересу и использовать новые слова и понятия для обозначения коллективной и общественной нормы. Обычные жители становятся экспертами, аналитиками, активными субъектами избирательного процесса, готовыми трезво оценивать актуальные ситуации, пусть и на ограниченной площадке смоделированной ситуации. Для того, чтобы стало возможным актуализировать эту потенцию во множестве реальных практик, необходимо формировать спрос на позитивную субъектность обывателя-избирателя. Для этого требуется изменение модуса и характера активности всех традиционных субъектов избирательного процесса – всего пула государственных, муниципальных органов, системы избирательных комиссий – имеющих отношение к организации и проведению выборов (мы сознательно оставили за скобками нашего мониторинга тех, «кто избирается», хотя и от них многое зависит). На сегодняшний момент все они в измерении ключевых характеристик избирательного процесса (доступность и качество, нейтральность и активность, понятность и прозрачность) действуют по принципу «так как-то само собой сложилось». Само собой сложилось, что избирательные участки выглядят так же, как и тридцать и сорок лет назад, что вся административная система организации и проведения выборов выведена за рамки обычного государственного и муниципального управления (и, соответственно, его реформирования), что информационные сообщения для граждан копируются из нормативных документов, написанных юристами соответствующим (т.е. малопонятным) языком, что избирательные комиссии воспринимают себя ответственными не только за организацию, но и за результат выборов и потому постоянно находятся в позиции оправдывающихся, что другие органы власти не то что оправдываться, но и объяснять что-либо желают по минимуму и т.д. и т.п. Явным образом не хватает и публичной и административно-ведомственной рефлексии по пересмотру подходов к обеспечению функционирования выборов как общественного института в самых разных измерениях. Ну и конечно в докладе были представлены отдельные предложения и рекомендации разным группам интересантов в избирательном процессе, которые, впрочем, не являются исчерпывающими даже в поле этого небольшого мониторинга, и которые было предложено рассматривать как материал для обсуждения и поиска возможных инструментальных решений [1: Грань 7]. Список источников 1. О возможности нормальных выборов и преодолении общественного невроза // Пермский гражданский доклад. – Центр гражданского анализа и независимых исследований ГРАНИ. Пермь, 2011. (Авторский коллектив: К.Демакова, Э.Еренко, С.Маковецкая, Д.Мусин, А.Никитин, С.Пономарев, К.Сулимов, А.Фадеева, А.Янковская, Р.Ахметгалиев). Творческое задание 1. Организуйте и проведите фокус-группу, позволяющую протестировать последнюю электоральную кампанию с точки зрения качества выборов. Глава 14. Стилистика электорального поведения избирателей и организаторов «пермских» выборов в 2011-2012 гг. и проблема многоуровневой идентичности Исследование результатов выборов возможно через выявление форм электорального поведения представителей одного сообщества (например, Перми) на разных выборах в рамках одного и того же электорального цикла. Такой исследовательский фокус позволяет выявить зависимость действий избирателей и организаторов выборов от уровня выборов, оценить эффективность приемов электоральной мобилизации в день голосования. За период чуть более одного года жители Перми пережили три избирательных цикла и четыре избирательных кампании: 12 марта 2011 г. проходили выборы депутатов Пермской Городской Думы, 4 декабря 2011 – выборы депутатов Государственной Думы РФ и выборы депутатов Законодательного Собрания Пермского края, 4 марта 2012 г. – выборы Президента РФ. Таким образом, пермякам в 2011-12 гг. пришлось вынести достаточно серьезную электоральную нагрузку. Пермские избиратели в течение более года находились в условиях единой «долгой избирательной кампании» («долгие выборы»), поскольку основными субъектами этих кампаний (как явными, публичными, так и неявными) были примерно одни и те же политические и административные силы, которые осуществляли воздействие примерно на одних и тех же избирателей.50 Серьезные политические акторы рассматривали каждую из предшествующих кампаний, за исключением президентской, как подготовку к следующей, как смотр имеющихся сил и ресурсов, а их результаты – как возможные «заделы на будущее» или возможность выявить недостатки - тем более что выборы удачно выстроились по восходящей логике: от муниципального уровня (городская дума Перми) – через региональный на фоне федерального (Законодательное собрание края и Государственная Дума РФ) – к чисто федеральному уровню (Президент). Массив данных по результатам этих выборов позволяет оценить динамику и мотивацию электорального поведения пермских избирателей и организаторов выборов. Как представляется, прошедшие выборные кампании сыграли определенную роль и в самоидентификации жителей Перми, продемонстрировав их отношение к различным уровням власти. Электоральная идентичность. Изучение природы человеческой субъективности и ее проявлений в различных сферах стало одним из ведущих направлений в современных общественных науках. Как отмечает И.С. Семененко, «внимание к мотивации деятельности субъектов общественных изменений вводит в предметное поле знаний о политике ее субъективное восприятие и проекцию такого восприятия в политическое действие» (Семененко 2011: 8). В последнее время одним из инструментов такого анализа стал концепт идентичности как способа «концептуализации ценностных, эмоциональных, и рационально мотивированных оснований политического действия» (Семененко 2011: 9). Несмотря на то, что голосование на выборах носит личный и тайный характер, избиратель фактически никогда не бывает один. Голосование организовано и проходит как публичное коллективное политическое действо, происходящее в строго определенное время и в строго определенных местах. Оно охватывает всех лиц, наделенных избирательными правами и включенных в списки избирателей вне зависимости от их участия или неучастия в этом процессе. Во время проведения процедуры голосования происходит В списках кандидатов и среди членов избирательных штабов зачастую фигурировали одни и те же лица, составы избирательных комиссий существенных изменений не претерпели, способы работы краевой и городской администраций с кандидатами и избирателями также сильно не изменились. 50 естественное согласование индивидуального и коллективного поведения избирателей.51 Участвуя или не участвуя в голосовании, избиратель присоединяется к группе «таких же как он», поддерживающих одного из кандидатов, одну из партий или никого из них, отождествляет себя с ними, происходит соотнесение себя с определенным формализованным политическим сообществом. Тем самым, в действиях избирателя проявляется коллективная идентичность, включающая комплекс представлений, «образующих согласованную, солидарную позицию индивидуального и группового поведения» (Семененко 2011: 9). На наш взгляд, политическая идентичность как часть социальной в аспекте соотнесения себя с политическими сообществами (партиями, массовыми движениями, группами интересов, оппозицией и др.), актуализируется именно в период выборов, в ходе участия в которых и осуществляется это отождествление. Но изначально происходит самоопределение в качестве избирателя вообще, когда принимается осознанное решение «ходить» или «не ходить» на выборы. В определенной степени именно на эту самоидентификацию в качестве избирателя вообще, как правило, и направлена так называемая «социальная реклама» организаторов выборов, призывающая граждан прийти на выборы и принять участие в голосовании. Это дает основание говорить о проведении политики электоральной идентичности как формирование целенаправленного сознательного отношения к участию в выборах определенного уровня и вида власти.52 Электоральная идентичность – это соотнесение себя с группой избирателей на данных выборах и организация своего поведения в связи с этим событием. Электоральная идентичность может рассматриваться в качестве одного из аспектов дробной «матрешечной» «политической макроидентичности». (Семененко 2010: 5-28) Как показывают многолетние социологические исследования и наблюдения, доверие избирателей к выборам как демократическому институту стабильно находится на достаточно низком уровне [1]. Соответственно, значительной части избирателей приходится искать дополнительную мотивацию и прилагать дополнительные усилия для своего участия в общественно непопулярном институте. Отношение граждан к различным органам и уровням власти, уровень доверия и интереса к ним существенно отличаются, поэтому потенциальному избирателю не только каждый раз заново приходится принимать решение об участии в выборах вообще, но и мотивировать себя на голосование именно на данных выборах. Поскольку «идентификация индивида с большой социальной группой является в любом обществе мощным фактором политического выбора» (Дилигенский 1994), не является ли в этой связи сознательное участие/неучастие в выборах того или иного уровня власти практическим результатом самоидентификации себя как избирателя в соответствии с ценностными электоральными приоритетами? Выборы 2011-2012 гг. проходили в условиях активной управляемой «партизации» политической системы России. Это, казало бы, делало ситуацию электорального выбора похожей на то, что происходит в западных демократиях и описывается концепцией «партийной идентичности» (Попова 2011: 14-16). В действительности ситуация в России совершенно иная. В силу неразвитости партийных институтов и незначимости их в сознании россиян [1: 203], политическая идентичность большинства избирателей Интересно, что отмена досрочного голосования сделала фактически невозможным индивидуальное участие в процедуре выборов, когда избиратель мог прийти и проголосовать в избирательную комиссию в удобное для него время. 52 Примером описания и концептуализации такой политики электоральной идентичности может служить «Программа развития политической культуры и гражданского образования населения Пермского края на 2007-2011 годы». 51 определяется не столько их партийной принадлежностью,53 сколько устойчивостью их участия в любых выборах различного уровня. Можно предположить, что голосование на федеральных выборах имеет больше отношение к «базовой» политической идентификации избирателя, к национальной (в смысле общегражданской) идентичности, которая соотносит индивида с макроколлективом и в рамках которого воспроизводится некая картина мира (Панов 2011:47-51). Голосование на местном уровне, когда речь не идет о решении судеб страны, спасении нации, сохранении стабильности, переводит акцент на политическую идентичность в смысле определенного политического поведения/участия в политическом процессе, т.е. в своеобразное «чистое» электоральное действие (Сулимов 2011: 237-239). Электоральное поведение следует рассматривать в нескольких измерениях: участие или неучастие в голосовании (измеряется явкой избирателей); специфические формы голосования: «голосование на дому» (вне помещения для голосования), голосование по открепительным удостоверениям; голосование «против всех» и различные его вариации при формальном отсутствии данной графы; конформистское голосование за партию или лидера, которого поддерживает большинство избирателей (характеризует уровень поддержки действующей власти); голосование за оппозицию, в том числе протестное голосование. Указанные формы электорального поведения имеют отношение не только к избирателям, но и к тем, кто организует процесс выборов, применяет, а также является заказчиком применения тех или иных выборных технологий, т.е. тем кто, в конечном счете, оказывает влияние на политическую идентификацию избирателей в момент голосования. В современной российской политической ситуации можно утверждать, что для значительной части избирателей выбор конкретной формы поведения и самоидентификации, является результатом не столько их осознанного выбора, сколько умелого манипулирования именно со стороны «организаторов». Более того, специфика прошедших кампании, точнее действия властей по зачистке политического поля, ограничению конкуренции и контролю за политическим акторами поставили определенную часть «рефлексирующих» пермских избирателей перед весьма сложным и противоречивым выбором электоральной самоидентификации. Особенно ярко это проявилось в декабре 2011 г., когда, имея на руках три бюллетеня, во всех трех случаях часть избирателей отдали свои голоса разным, иногда совершенно противоположным, политическим силам (партиям и кандидатам). В ряде случаев есть основания говорить о так называемой негативной идентификации, т.е. сознательном противопоставлении себя господствующей силе («ЕР») и стремлении отдать свой голос наиболее сильному оппоненту. Такое электоральное поведение также можно рассматривать как форму протестного голосования. Рассмотрим основные показатели электорального поведения пермяков за прошедший период (за исключением хорошо всем известных результатов голосования).54 Явка избирателей на «пермские» выборы. За исключением весьма ограниченного «ядерного электората» «партии власти» и «партии всегда голосующих против власти», идентификация избирателей зачастую происходила по водоразделу за/против действующей власти или ее представителей. 53 В тексте используются официальные данные результатов выборов, зафиксированные в системе ГАС «Выборы» и на официальных сайтах Пермской краевой избирательной комиссии http://www.permkrai.izbirkom.ru и Центральной избирательной комиссии РФ http://www.cikrf.ru. 54 Участие избирателей в голосовании является важнейшим показателем электорального поведения, позволяя охарактеризовать отношение избирателей к тем или иным выборам, определять их важность и значимость. Интересно, что сама власть нередко интерпретирует показатель явки как демонстрацию со стороны избирателей лояльности к существующему политическому режиму, как придание ему большей легитимности, а также как измеритель уровня развития политической культуры населения.55 Правда, зачастую тактические политтехнологические задачи в интересах «Единой России» требовали и требуют работать на понижение явки избирателей, как это было, например, на выборах в Государственную Думу 4 декабря 2011 г. Диаграмма 1 Динамика явки избирателей г.Перми в 2011-2012 гг в % (по данным протоколов) 60 56 50 47,4 40 30 20 10 0 23,8 47,5 ПГД 12 марта 2011 ЗС ПК 4 дек 2011 ГД РФ 4 дек 2011 Президент РФ 4 марта 2012 Как показывает диаграмма 1, явка избирателей на выборы в Пермскую городскую думу (ПГД) весной 2011 г. составила 23,8%. Через 9 месяцев на совмещенных выборах в Государственную Думу (ГД РФ) и Законодательное собрание Пермского края (ЗС ПК) она выросла в два раза - до 47,5%, а в марте 2012 г. на выборах Президента (ПРФ) еще подросла примерно на 10% и достигла 56%.56 Между тем, по стране в среднем явка на президентских выборах выросла лишь на 5% по сравнению с парламентскими. Таким образом, весьма очевидно проявились приоритеты избирателей Перми, их представление о значимости властных институтов, особенно в связи с отменой прямых выборов Главы города. Тем самым на протяжении года большинство пермяков идентифицировало себя не как «пермских» избирателей, определяющих состав представительной власти родного города, а как российских избирателей проживающих в данный момент в Перми. В действительности доля избирателей, осознанно мотивированных на участие в голосовании на муниципальных выборах как форме участия в осуществлении местного самоуправления, еще меньше. Известно, что значительную часть избирателей, пришедших в марте 2011 г. на избирательные участки, составили клиентские группы различных кандидатов в депутаты. Самоидентификация как избирателей-пермяков Например, в Программе развития политической культуры и гражданского образования ПК среди перечня задач Программы провозглашалось «обеспечение проведения на высоком профессиональном уровне, с высокой явкой избирателей выборов органов власти всех уровней»; а среди конечных результатов – «снижение уровня ситуационно необоснованного абсентеизма» избирателей (Закон Пермского края «О Краевой целевой программе развития политической культуры и гражданского образования населения Пермского края на 2007-2011 годы» от 23 декабря 2006 года N 43-КЗ). 56 На выборах депутатов в Пермскую городскую думу, которые проходили по мажоритарной системе, приведена средняя явка по 36 округам, что является определенной условностью. Разброс явки по округам составлял от 15,5% в 25 округе, до 31,3% в 23 округе, т.е. примерно в два раза. Тем не менее, общее и весьма сдержанное отношение избирателей к местным выборам было выражено весьма определенно. Для выборов в ЗС Пермского края, которые проходили по смешанной системе, приведены данные по 11 пермским городским округам. 55 присутствует в лучшем случае у пятой части жителей города. На практике подтвердилось предположение, которое высказывалось критиками отмены прямых выборов Главы города, о том, что ни ПГД в целом, ни городские депутаты в отдельности, не способны отождествляться избирателями с городом как с целостным местным сообществом. Общественная компания за сохранение прямых выборов главы города Перми в итоге также сыграла на понижение явки. На фоне роста электоральной и общественно-политической активности на федеральном и частично региональном уровне отчуждение от муниципальной власти и «деидентификация» жителей Перми как «избирателей-пермяков» стали еще более отчетливы. Отчасти это подтверждается данными об общем росте избирателей Перми. За рассматриваемый период численность избирателей г. Перми на момент окончания голосования и внесения данных в итоговые протоколы комиссий выросла, особенно в декабре по сравнению с мартом 2011 г. (см. диаграмму 2). Диаграмма 2 Динамика численности избирателей г.Перми (по данным протоколов УИКов) 795000 790000 792571 785000 787543 788140 780000 775000 770000 765000 776833 ПГД 12 марта 2011 ЗС ПК 4 дек 2011 ГД РФ 4 дек 2011 Президент РФ 4 марта 2012 В определенной мере это объясняется особенностями российской избирательной системы. Она устроена таким образом, что гражданин России обладает максимальным возможностями и гарантиями реализовать свои избирательные права на выборах именно на федеральном уровне. Избиратель имеет возможность реализовать свое право избирать вне зависимости от того, где проживает. В то же время участвовать в выборах местной реально самой близкой к населению - власти могут только лица, имеющие постоянную регистрацию на данной территории, причем интересно, что собственники земли и помещений, а значит и налогоплательщики муниципальных налогов, не имеющие регистрации, таким правом не обладают. Более того, в ответ на критику и стремясь снизить использование мобилизационных технологий, законодатели были вынуждены ограничить возможность для голосования на муниципальных выборах избирателей с временной регистрацией (например, учащихся и студентов, проживающих в общежитии). Согласно действующему законодательству они должны подать заявление в участковую избирательную комиссию о желании принять участие в выборах за три дня до голосования57. В этой связи стоит присмотреться к современной европейской ситуации. В условиях свободного перемещения трудовых ресурсов и размывания национально-государственной идентичности, объединенная Европа пришла к обратной практике, предоставляя лицам имеющим гражданство одной из стран входящих в Европейский Союз, право проголосовать на муниципальных выборах в любом месте своего проживания на территории европейского содружества. Статья 40 «Право голосовать и баллотироваться в качестве кандидата на муниципальных выборах» Хартии Европейского союза об основных правах гласит, что: «Каждый гражданин или каждая гражданка Союза в государстве-члене, где он или она проживает, имеет право голосовать и баллотироваться в качестве кандидата на муниципальных выборах на тех же условиях, что и граждане этого государства». В Европейской конвенции об участии 57 Сказанное, однако, не является единственной причиной того, что в декабре в Перми появились такое количество (почти 11 тысяч) «новых избирателей». Еще одна причина - специфика примененного варианта пропорциональной системы с разбиением партийного списка на 30 региональных групп в условиях низкого рейтинга ЕР в города Перми относительно других районов края. Продавленная администрацией губернатора данная система поставила представителей пермской элиты в весьма сложную ситуацию. Фактически только одна из 11 пермских партийных групп «Единой России» могла рассчитывать на получение мандата по пропорциональной системе. Ряд пермских политиков вынужден был подыскать себе «не пермские» округа, которые гарантировали бы попадание в ЗС, причем некоторые из них впервые оказались на данных территориях, даже не имея там никаких бизнес-интересов. Тем же, кто «остался» в Перми пришлось весьма жестко конкурировать между собой за внимание пермяков. Данная ситуация привела к использованию различных способов массовой мобилизации «своего» электората (прежде всего работников связанных с кандидатом производств), например, т.н. «подвозами», а точнее «перевозами» избирателей из округа в округ (о чем чуть ниже). Проблема также в том, что, к сожалению, за много лет ни в городе, ни в крае в целом, так и не была налажена система эффективного учета избирателей. От избирателей постоянно и многократно поступали жалобы на их отсутствие в списках избирателей или на присутствие в этих списках посторонних или давно выбывших лиц. Подобная неразбериха и манипуляции с численностью избирателей позволяют немного «повышать» или «понижать» реальную явку, и зачастую создают возможность использовать это «организаторами» и «администраторами» выборов в своих интересах. С декабря 2011 г. по март 2012 г. численность избирателей Перми еще немного подросла, примерно на 4400 человек. При особом желании рост численности избирателей за год (более чем на 15,5 тыс. человек или примерно на 2%), можно интерпретировать как общий рост численности жителей Перми или как показатель роста привлекательности города, но это не позволяют сделать данные об учете избирателей накануне выборов. Данные, представленные в диаграмме 3, свидетельствуют об обратном. По данным, переданным администрациями районов Перми в соответствующие комиссии, численность избирателей города за год сократилась примерно на 1% (около 7300 человек). Диаграмма 3 Динамика численности избирателей г.Перми 780000 778000 1 января 2011 779462 776000 774000 772000 770000 768000 774074 1 июля 2011 г. 772118 численность избирателей по данным ПКИК 1 января 2012 г. иностранцев в общественной жизни на местном уровне (1992 г.) закреплен принцип предоставления гражданских и политических прав иностранцам, постоянно проживающим (более 5 лет) на территории другого государства, включая право принимать участие в голосовании. «Специальные» формы голосования. Анализ показывает, что именно в день голосования у пермских избирателей выявляется странная черта – своеобразная «охота к перемене мест», что проявляется в голосовании по открепительным удостоверениям (ОУ). Еще в 2006 г. (на предыдущих выборах регионального парламента) эта черта проявлялась существенно слабее (см. диаграмму 4)58. Всего 4 декабря 2011 г. на территории Перми ОУ использовали 11569 (1,5%) избирателей.59 Диаграмма 4 12000 Динамика численности избирателей проголосовавших по ОУ в г.Перми 10000 10892 10036 8000 6000 4000 2000 1691 0 11569 9752 ЗС ПК 2006 ГД РФ 2007 ЗС ПК 4 дек 2011 ГД РФ 4 дек 2011 Президент РФ 4 марта 2012 На выборах депутатов ЗС Пермского края в 2006 г., когда партийный список был разделен на 8 региональных групп, в целом в крае для голосования по пропорциональной системе ОУ воспользовалось всего 3821 избирателей, из них 1691 в Перми. В 2011 г. при голосовании по пропорциональной системе на выборах депутатов ЗС Пермского края, но уже с разделением на 30 групп, ОУ воспользовались 17850 избирателей (т.е. прирост более чем в 4,5 раза), из них в Перми 10980 человек (прирост в 6,5 раз). Объяснять этот рост только тем, что эти выборы депутатов ЗС Пермского края были совмещены с выборами депутатов ГД, явно недостаточно. В 2007 г. выборы в ГД РФ проходили без совмещения с региональными выборами, и ОУ воспользовались лишь на 1533 человека меньше. Если говорить о процентном соотношении, то, по сравнению с другими регионами, доля избирателей проголосовавших по ОУ в Перми, тем не менее, осталась небольшой. В декабре 2011 г. на выборах в ЗС она составила 1,4% избирателей, в ГД – 1,5%, а на президентских – 1,2%. Но эти показатели все равно примерно в 2 раза выше, чем аналогичные данные в среднем по краю (0,8%, 0,9% и 1% соответственно). В целом в стране на президентских выборах 2012 года доля избирателей, проголосовавших по открепительным удостоверениям (от общего числа, получивших бюллетени), составила 2,2%, что является рекордом по всем российским федеральным выборам. Эти достижения являются результатом целенаправленного труда «администраторов» выборов, начавших в 2007 году борьбу за повышения явки лояльного действующей На муниципальных выборах в Перми этот способ голосования не использовался, поскольку избиратель имел право выбирать депутата МСУ исключительно по одномандатным округам, т.е. фактически по месту регистрации. Но думается, при следующих городских выборах, которые пройдут уже по смешанной системе, мы вполне сможем увидеть примерно туже картину «электоральной мобильности» пермяков в день голосования. 59 Разница в 667 ОУ между голосованием по ГД РФ и по ЗС ПК показывает, сколько избирателей не из Пермского края, проживающих в Перми, воспользовалось своим активным избирательным правом городе - весьма скромная цифра. 58 власти электората путем принуждения к получению открепительных удостоверений. Внутрипартийная конкуренция в ЕР за места в Законодательное собрание Пермского края привела к административному давлению, мобилизации отбельных пермских избирателей и как следствие - к ограничению их избирательных прав. Они были вынуждены не по своей воле получить открепительные удостоверения и проголосовать в другом округе, лишившись при этом возможности поучаствовать в голосовании за кандидатов по одномандатному округу. Опять же следует отметить, что избиратели не испытывали особого недовольства (такие сообщения ни в избиркомы, ни в общественные организации, наблюдавшие за выборами не поступали) по поводу того, что им не удалось проголосовать за кандидатов по своему месту жительства, т.е. за тех, кто будет представлять определенную часть жителей Перми в ЗС края. Потеря данного голоса не представлялась для избирателей значимой проблемой. Хотя очевидно, что ожидать от депутатов, которые таким способом получили необходимые им дополнительные голоса избирателей для продвижения в рейтинге «своей» территориальной группы, что они будут содействовать в решении проблем жителей другого округа, особо не приходится. Еще более интересные метаморфозы претерпело в Перми голосование избирателей вне помещения избирательного участка. За прошедший «электоральный год» количество таких избирателей в Перми выросло в 3 раза (см. диаграмму 5). В процентном отношении их доля возросла с 0,9% (ПГД) до 1,7% -1,8% во время декабрьских-мартовских выборов. Средняя численность таких избирателей на одном избирательном участке также возросла с 16,8 до 32,4 человека. 60 Видимо здесь и кроется основной стратегический «административный» резерв пермских избирателей. Иронизируя, можно предположить, что за год в Перми в 3 раза выросло количество избирателей, которые сами (в силу возраста или здоровья) оказались не в состоянии посетить избирательный участок, что явно не красит социально-демографическую ситуацию в городе. Диаграмма 5 Динамика численности избирателей проголосовавших вне помещения в г.Перми ПГД 12 марта 2011 16000 14000 12000 13288 10000 8000 4000 0 14174 ЗС ПК 4 дек 2011 ГД РФ 4 дек 2011 6000 2000 13606 4401 Президент РФ 4 марта 2012 В действительности, «голосование на дому» стало одним из способов повышения явки и достижения нужного результата. По наблюдениям А. Кынева, высокий процент голосования на дому «обычно коррелирует с числом голосов, отданных за нынешнюю Отметим, что число избирателей, желающих проголосовать на дому, в районе 30 человек на участок, является нормально-оптимальным. Тогда за 12 часов непрерывной работы членов УИКа с переносным ящиком на «обслуживание» одного избирателя можно потратить примерно 24 мин. В реальности, большинство комиссий тратит на проведение голосования вне помещения по 6-8 часов, поэтому сведения в протоколах некоторых УИКов Перми, о том, что они смогли посетить по 60-80 человек, могут вызывать вопросы. 60 власть».61 В Перми многим известна активность т.н. «социальных служб» и «социальных работников», которые составляли списки избирателей, «желающих» голосовать дома, причем зачастую без ведома самих избирателей. Тем не менее, в Перми резервы подобного рода мобилизации избирателей видимо оказались весьма ограничены и быстро исчерпаны. По крайней мере, масштабы этой формы голосования по стране в целом были существенно выше. На выборах Президента РФ в 2012 году доля голосования вне помещения составила 8,2% (Пермском крае 4,2%) от общего числа проголосовавших, что также является рекордом по всем проходившим в России федеральным выборам. Недействительные бюллетени. Одним из способов мотивированного рационального поведения избирателей является сознательная «порча» избирательных бюллетеней, т.е. превращение их в недействительные. По этому поводу было много разговоров и различных предложений со стороны несистемной оппозиции. Можно отметить, что пермские избиратели практически проигнорировали подобного рода призывы, и в основном поступили весьма прагматично. В Перми доля недействительных бюллетеней колебалась в приделах 1,3%. Наименьшая доля составила на президентских выборах – 1% (по краю -0,8%), это в среднем 17-18 недействительных бюллетеней на одном участке. Примечательно, что пик роста количества недействительных бюллетеней приходится не на выборы в ГД, а на выборы в мажоритарных округах в Законодательное собрание края (см. диаграмму 6). Видимо, это была сознательная негативная реакция части избирателей на снятие ряда известных оппозиционных кандидатов. На муниципальных выборах в марте 2011 г., наибольшее количество недействительных бюллетеней также наблюдалось в округах, где произошли наиболее заметные снятия кандидатов. Таким образом, можно констатировать, что пермяки вполне освоили данный способ протестного поведения на выборах. Диаграмма 6 Динамика количества недействительных бюллетеней в г.Перми 12000 ПГД 12 марта 2011 10000 10623 8000 9183 7722 6000 4000 2000 0 5576 ЗС ПК 4 дек 2011 ГД РФ 4 дек 2011 Президент РФ 4 марта 2012 Таким образом, на наш взгляд, в Перми, как и в целом по России предпринимались попытки повышения результатов кандидатов от власти с помощью манипулирования явкой и численностью избирателей, голосования на дому, открепительных удостоверений. Другое дело, что в Перми эти резервы оказались весьма ограничены и могли лишь служить дополнительными мерами по достижению нужного результата. Более того, подобные административные и зачастую неумелые меры властей Винокурова Е., Левченко А. Избиратели разбежались по домам // Газета.ру от 13.03.12 (http://www.gazeta.ru/politics/elections2011/2012/03/13_a_4089569.shtml) 61 нередко приводили к противоположной реакции избирателей. Тем не менее, в условиях острой конкурентной борьбы, когда результат определяется несколькими процентами, подобные технологии позволяют добиваться необходимого результата. И стоит ожидать использования этих уже отработанных технологий на тех предстоящих региональных и муниципальных выборах, на которых ожидается весьма острая конкуренция. Правда, издержки данных действий, в виде недовольства избирателей, также могут быть весьма существенны. * * * Поводя итоги, можно предположить, что та ситуация, при которой в течение чуть более года пермяки как избиратели находились под постоянным информационным, агитационным и административным электоральным прессингом, видимо привела к тому, что накопилась определенная электоральная усталость. Перефразировав популярное выражение, можно сказать, что результат мартовских выборов 2012 г. в Перми, когда не оправдались надежды многих на второй тур, определили «уставшие горожане». Их электоральное поведение вполне вписывается в модель рационального выбора, когда избиратель, прежде всего, стремится к достижению собственных целей и сопоставляет получаемый им результат с минимизацией своих затрат, тем более, что результат был предрешен. В сложившихся условиях «долгих выборов» у большинства избирателей возникло устойчивое желание как можно быстрее завершить выборы и тот информационный и административный прессинг, который сопровождал их в течение нескольких месяцев, а не продлять это состояние на второй тур президентских выборов. В период «длинных выборов» совершенно определенно проявились приоритеты пермских избирателей. Наименее интересными и значимыми для них оказались выборы депутатов Пермской городской думы. Это означает, что пермская идентичность напрямую не связана с идентификацией себя в качестве членов местного сообщества. Вероятно, это не является пермской спецификой. Прошедшие, вскоре после президентских выборов в ряде больших и малых городов местные выборы глав и депутатов (Ярославль, Омск, Красноярск и др.) отчетливо продемонстрировали резкий спад интереса избирателей вне зависимости от того, была ли там реальная политическая конкуренция или какая-либо политическая интрига или нет. Ожидание близких «больших выборов» и эмоциональное перспективное проектирование участия в них или ретроспективное «переживание» их результатов и опять же своего участия в них ведет к резкому снижению интереса избирателей к местным выборам. Избиратель как бы дозирует свое электоральное поведение, выстраивает электоральные приоритеты. Если ничего экстраординарного не случится, и не будет введен единый день голосования, то следующая ситуация «электорального выбора» для жителей Перми возникнет в 2016 г. Первоначально должны состояться местные выборы в ПГД и, скорее всего, возвращенные выборы Главы города (март 2016 г.). На осень приходятся выборы губернатора и Законодательного собрания Пермского края, а также очередные выборы ГД. Можно прогнозировать, что чем ближе друг к другу эти компании будут находиться по времени, тем больше внимание избирателей будет переключаться на федеральные выборы и возвращенные выборы губернатора. Отчасти интерес к пермским выборам могут подогреть несколько дополнительных факторов: например, введение на выборах в ПГД смешанной избирательной системы, особенно накануне губернаторских выборов с пресловутым «муниципальным фильтром». Для «старых» и «новых» партий «битва за Пермь» станет ключевым сражением в долгой пятилетней кампании по преодолению «муниципального фильтра» на губернаторских выборах. Более важным фактором, который способен актуализировать внимание пермяков к пермским выборам и в значительной степени вернуть им политическое содержание, является ожидаемое возвращение прямых выборов Главы города. Только тогда, в сочетании со смешанной системой, пермские выборы будут способны занять самостоятельное место в общественно-политическом сознании пермяков, т.е. стать полноценными настоящими выборами и способствовать формированию пермской локальной политической идентичности, наряду с другими значимыми общегородскими общественно-политические и культурными событиями. Список источников и литературы 1. Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологических замеров). Аналитический доклад М., 2011. 2. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М.: Институт «Открытое общество», 1994. 3. Малинова О.Ю. Конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2010. №1. 4. Панов П.В. Национальная идентичность: варианты социального конструирования мира // Идентичность как предмет политического анализа. М., ИМЭМО РАН, 2011. 5. Попова О.В. Развитие теории политической идентичности в отечественной и зарубежной политической науке // Идентичность как предмет политического анализа. М., ИМЭМО РАН, 2011. 6. Семененко И.С. Идентичность в предметном поле политической науки // Идентичность как предмет политического анализа. М., ИМЭМО РАН, 2011. 7. Сулимов К.А. Гражданская идентичность и политическое участие на локальном уровне // Идентичность как предмет политического анализа. М., ИМЭМО РАН, 2011. Вопросы для самоконтроля 1. Как связаны понятия «Электоральное поведение» и «Электоральная идентичность»? 2. Каким образом можно измерять электоральную идентичность? 3. Какую роль играет электоральная идентичность в идентификационной матрице? Раздел 5 . Практикум: «Молодежь в избирательном процессе современной России» Глава 15. Электоральный портрет современной российской молодежи в зеркале социологических опросов в городах Прикамья Начало XXI века характеризуется высоким динамизмом, сложностью, противоречивостью и взаимообусловленностью преобразований, происходящих в различных сферах российской социальной действительности. В условиях глубокой трансформации российского общества велика роль молодежи, от которой в значительной степени зависят перспективы подъема экономики, развитие социальной и духовной сфер общества, воспроизводство интеллектуального и профессионального уровня России. Усиление роли молодежи во всех сферах жизни общества, включая повышение электоральной активности молодежи, является одним из ключевых факторов, определяющих перспективы общественного развития. В связи с этим большую значимость представляет изучение особенностей участия современной российской молодежи в электоральном процессе. Электоральное участие, понимаемое как один из видов политического поведения и участия, предполагающий голосование в той или иной форме, является важным компонентом политической жизни общества. Согласно результатам исследований, участие в выборах в органы власти различного уровня является самой распространенной формой политической активности молодежи [2: 72]. Вместе с тем сегодня отчетливо проявляет себя тенденция снижения электоральной активности молодых граждан России. Результаты опросов, проводимых по заказу политических партий и кандидатов в депутаты и на муниципальные должности в Пермском крае в 2011-2012 гг62., отражают общероссийскую тенденцию, согласно которой готовность принимать участие в выборах и голосовать за определенного кандидата тем больше, чем выше возраст избирателя. Другими словами, желание участвовать в выборах выше у представителей старшего и среднего поколений, нежели у молодежи. Так, опрос населения Чусового фиксирует данные, согласно которым «готовы» или «скорее готовы» принять участие в выборах 74% респондентов в возрасте 18-30 лет, 78,4% респондентов в возрасте 31-45 лет, 82,9% опрошенных в возрасте 46-60 лет и 88% респондентов старше 60 лет (см. табл. 1). Эта тенденция проявляется в г. Лысьве и г. Перми (см. табл. 2, 3). Таблица 1. Готовность жителей разного возраста принять участие в выборах, % Собираетесь ли Вы пойти на эти выборы? 1. Да, я точно пойду. 62 Руководитель исследований Лысенко О.В. 18-30 47,0 Возраст (лет) 31-45 46-60 61 и старше 55,0 63,1 65,3 Всего 57,8 2. Скорее всего, пойду. 27,8 23,4 19,8 22,7 23,4 3. Скорее всего, не пойду 10,1 7,2 6,5 3,7 6,8 4. Точно не пойду. 15,2 14,4 10,6 8,3 12,0 Таблица 2. Готовность жителей г. Лысьвы принять участие в выборах, % Собираетесь ли Вы пойти на эти выборы? 18-30 1. Да, я точно пойду. 2. Скорее всего, пойду. 3. Скорее всего, не пойду 4. Точно не пойду. 5. Затрудняюсь ответить. 38,8 28,8 15,1 7,2 10,1 Возраст (лет), % 31-45 46-60 61 и старше 47,9 53,0 60,0 25,0 25,9 23,6 10,0 7,2 4,2 6,4 6,0 3,6 10,7 7,8 8,5 Всег о 50,5 25,7 8,9 5,7 9,2 Таблица 3. Готовность жителей г. Перми принять участие в выборах, % Собираетесь ли Вы пойти на эти выборы? 18-29 1. Точно пойду 2. Скорее всего, пойду 3. Скорее всего, не пойду. 4. Точно не пойду. 5. Затрудняюсь ответить 21,7 33,5 11,0 22,8 9,5 Возраст (лет), % 30-44 45-59 60 и старше 32,6 41,0 59,0 32,2 33,9 25,1 11,2 7,4 4,6 15,0 7,4 3,8 7,7 8,5 7,5 Всего 38,1 31,5 8,5 12,4 8,4 Исследование отражает влияние типа поселения на электоральные установки молодежи и населения в целом. Как правило, чем меньше населенный пункт, тем выше в нем электоральная активность. Так, доля молодежи, готовой принять участи в выборах, выше в малых городах (Лысьва, Чусовой), нежели в крупных (Пермь). По результатам общероссийских исследований, самый низкий уровень электоральной активности зафиксирован у столичной молодежи (28%), и, напротив, самый высокий – у молодых жителей села (38%) [2: 76]. Исследования, проводимые в Пермском крае, фиксируют существенные расхождения между декларируемым и реальным поведением респондентов. Сравнение результатов прогнозных исследований с данными опросов, проведенных по методу exitpoll, показывает, что доля молодежи, собиравшейся принять участие в выборах ниже доли молодых людей, которые реально участвовали в голосовании. Так, соотношение долей респондентов в возрасте 18-30 лет, собиравшихся прийти на выборы и реально участвовавших в голосовании, составляет в Чусовом 21,4% и 15,2%, в Лысьве – 20,2% и 10,2%, в Перми – 20,7% и 13,6%. Во многом завышенные показатели готовности молодежи принять участие в голосовании объясняются свойственными юности максимализмом, бравадой, а также феноменом социальной желательности. Старшее поколение, напротив, демонстрирует более высокие показатели реального участия в выборах по сравнению с предполагаемой готовностью участвовать в голосовании (см. табл. 4,5,6). Таблица 4. Готовность принять участие в выборах и реальное участие в голосовании жителей разного возраста в г. Чусовом, % Возраст респондентов По данным прогнозного исследования По данным exitpoll 18-30 лет 30-45 лет 46-60 лет Старше 60 лет 21,4 25,1 26,0 27,5 15,2 20,8 32,0 32,0 Таблица 5. Готовность принять участие в выборах и реальное участие в голосовании жителей разного возраста в г. Лысьве, % Возраст респондентов 18-30 лет 30-45 лет 46-60 лет Старше 60 лет По данным прогнозного исследования 20,2 21,9 28,2 29,7 По данным exit-poll 10,2 17,6 32,3 39,9 Таблица 6. Готовность принять участие в выборах и реальное участие в голосовании жителей разного возраста в г. Перми, % Возраст 18-30 лет 30-45 лет 46-60 лет Старше 60 лет По данным прогнозного исследования 20,7 21,6 29,0 28,7 По данным exit-poll 13,6 21,5 31,2 33,7 Значимым показателем электоральной активности молодежи служат мотивы, отражающие готовность принимать или не принимать участие в выборах. В ходе опроса, проходившего в г. Лысьве в 2012 г., респондентам был задан открытый вопрос о том, почему они примут либо не примут участие в предстоящих выборах. 39,3% молодых граждан в возрасте 18-30 лет голосуют в силу сложившейся традиции, по привычке. Из ответов респондентов: «потому что всегда хожу», «как правило, хожу», «всегда ходил и теперь постараюсь прийти». Следует отметить, что распространенность данного мотива участия в голосовании выше среди представителей среднего и старшего поколений граждан. Гораздо меньшее число молодых людей (15,2%) голосует по причине восприятия участия в выборах как возможности исполнения своего гражданского долга: «это мой гражданский долг», «это долг каждого гражданина». 19,6% опрошенных готовы принять участие в выборах в зависимости от обстоятельств, которые будут складываться в их жизни на момент выборов: «если не буду работать», «если никуда не уеду», «как будет со временем». Данная группа может быть охарактеризована как ситуативный электорат. Еще четверть молодых респондентов (25,9%) не назвали определенных причин участия в выборах (см. табл. 7). Таблица 7. Причины участия граждан разных возрастных групп в выборах,% Типы электората 18-30 «Традиционалисты» «Осознающие гражданский долг» «Электорат без мотивации» «Ситуативный электорат» 39,3 15,2 25,9 19,6 Возраст (лет), % 31-45 46-60 61 и старше 43,3 57,1 54,5 19,1 15,6 14,3 24,1 18,8 18,8 13,5 8,4 12,3 Всего 49,4 16,0 21,6 13,0 Основные причины того, почему молодые люди не станут или скорее не станут принимать участие в выборах, заключаются в следующем. 40% респондентов в возрасте 18-30 лет не примут или скорее не примут участие в голосовании в силу недоверия к институту выборов («не верю в выборы», «от моего выбора ничего не зависит»); 7,1% вследствие аполитичности, незаинтересованности в политике («мне это не интересно», «не интересуюсь политикой»); еще 10% составляют ситуативную часть электората, которая, скорее всего, не примет участия в голосовании, а если и сделает это, то в зависимости от того, позволят ли это обстоятельства. 42,9% респондентов не назвали определенного мотива неучастия в выборах (см. табл. 8). Таблица 8. Причины неучастия граждан разных возрастных групп в выборах, % Возраст (лет), % 18-30 Недоверие к системе Аполитичность Неопределенный мотив пассивности В зависимости от обстоятельств 40,0 7,1 42,9 10,0 31-45 57,4 5,6 31,5 5,6 46-60 50,0 5,8 21,2 23,1 61 и Всего старше 33,3 46,1 6,7 6,3 26,7 32,0 33,3 15,5 В целом следует отметить, что существует множество факторов, влияющих на электоральное отчуждение молодых избирателей: психологические, социальные, экономические. Современные исследователи объединяют данные факторы в три основные группы и считают, что главными причинами низкой электоральной активности молодежи и распространения в молодежной среде абсентеизма выступают правовой нигилизм, недоверие к власти и негативная социальная адаптация, обусловленная особенностями социализации индивида [4]. Во многом такой вывод исследователей находит подтверждение в указанных нами данных. Отметим, что результаты общероссийского опроса, посвященного выборам Президента РФ в 2012 г., также фиксируют наличие критического отношения и недоверия части населения, включая молодежь, к институту выборов: 44% опрошенных считают, что прошедшие выборы Президента РФ не были честными и легитимными и 38% респондентов придерживаются обратного мнения. 18% затруднились ответить на вопрос [1: 11]. Результаты опросов позволили зафиксировать ряд причин, влияющих на выбор молодыми людьми того или иного кандидата в депутаты. В ходе исследования респондентам задавался открытый вопрос «Почему Вы хотите проголосовать именно за этого человека?». Согласно данным, полученным по г. Лысьва (2012г.), основными причинами выбора кандидата для молодежи в возрасте 18-30 лет являются: для 21,5% знакомство с кандидатом как личное, через родственников, близких людей, так и опосредованное через СМИ, агитацию и т.п. («с ним работаю, хорошо знаю», «отзывы хорошие», «вижу по телевизору»); для 16,5% - симпатия к кандидату, его личностным качествам («хороший человек», молодой, перспективный», «активный», «стремление к делу есть»); для 15,8% - разочарование во всех остальных или всех кандидатах вообще («не верю кандидатам», «нужен новый человек», «нужно менять старую власть»); для 9,5% - доверие, уважение к кандидату («доверяю ему», «есть уверенность в нем», «он может все изменить, уверенность есть»); для 4,4% - положительная оценка действий кандидата («делает свое дело», «хорошо работает», «все делает для людей»); для 3,2% - «пассивный фактор», мало зависящий от кандидата: место рождения («он местный»), привычка («пусть сидит, чего менять»), боязнь неизвестности и перемен и т.п.; для 2,5% - партийность, доверие к команде кандидата («потому что из Справедливой России», «голосую за Единую Россию», «он из ЛДПР»). Затруднились ответить или не пожелали указать причину своего выбора 26,6% респондентов (см. табл. 9) Таблица 9. Причины выбора кандидата молодежью г.Лысьва, % Почему Вы хотите проголосовать именно за этого человека? Знакомство Симпатия Разочарование во всех остальных кандидатах Доверие Действия кандидата «Пассивный фактор» Партийность Затрудняюсь ответить % 21,5 16,5 15,8 9,5 4,4 3,2 2,5 26,6 Несколько иные результаты были получены в г. Губаха (2012г.). Выбор кандидатов молодыми людьми в этом городе основывается на знакомстве личном и опосредованном (40,7%), симпатии (22,7%), доверии (17,9%), положительной оценке действий кандидата (8,1%), привычке (1,6%), разочаровании во всех остальных кандидатах (0,8%). Затруднились ответить 8,1% респондентов (см. табл. 10). Таблица 10. Причины выбора кандидата молодежью г.Губаха, % Почему Вы хотите проголосовать именно за этого человека? Знакомство Симпатия Доверие Действия кандидата Привычка Разочарование во всех остальных кандидатах Затрудняюсь ответить % 40,7 22,8 17,9 8,1 1,6 0,8 8,1 Также в ходе опросов был задан открытый вопрос, посвященный причинам того, почему респонденты не стали бы голосовать за конкретного депутата. В г. Лысьва (2012г.) такими причинами выступают: для 17,3% - антипатия, критичное отношение к личностным качествам кандидата («они все на себя работают», «балабол», «плохой человек», «плохое отношение к людям», «скользкий тип»); еще для 17,3% отрицательное отношение к действиям кандидата («был у власти, нет реальных дел», «ничего не сделано», «обещал – не помог», «одни слова, дел нет», «не оправдал надежд»); для 12,2% - неосведомленность от кандидате («мало его знаю», «не знаю его совсем», «не знаю его программу»); для 9,4% - разочарование во всех кандидатах («в политику все идут ради личной выгоды», «все без нас решено», «честных выборов нет», «против всех»); для 8,6% - недоверие, неуважение к кандидату («нет доверия», «недоверие к его работе», «не внушает доверия»); для 1,4% - плохая репутация, отрицательный опыт знакомства («наворовал на дворцы», «коррупция», «нелицеприятные о нем высказывания людей» «обманул всех»); еще для 1,4% отсутствие подходящей кандидатуры («нет такого кандидата»; «пока нет такой фамилии»). Затруднились или не пожелали указать причину 32,4% респондентов (см. табл. 11). Таблица 11. Причины нежелания молодежи г. Лысьва голосовать за кандидата, % Почему Вы не хотите проголосовать за этого человека? Антипатия, критичное отношение к личностным качествам кандидата Отрицательное отношение к действиям кандидата Неосведомленность о кандидатах Разочарование во всех кандидатах Недоверие Плохая репутация Отсутствие подходящей кандидатуры Немотивированный ответ % 17,3 17,3 12,2 9,4 8,6 1,4 1,4 32,4 В г. Губаха (2012 г.) причинами нежелания молодых людей голосовать за определенного кандидата являются: антипатия, негативное отношение к личным качествам кандидата (23,2%), плохая репутация кандидата, отрицательный опыт знакомства с ним (17,9%), неосведомленность о кандидате (13,4%), недоверие, неуважение (12,5%), отсутствие, с точки зрения респондентов, реальных дел со стороны кандидата (2,7%). Затруднились ответить 5,4% опрошенных (см. табл. 12). Таблица 12. Причины нежелания молодежи г. Губаха голосовать за кандидата, % Почему Вы не хотите проголосовать за этого человека? Антипатия, критичное отношение к личностным качествам кандидата Плохая репутация Неосведомленность о кандидатах Недоверие Отрицательное отношение к действиям кандидата Немотивированный ответ % 23,2 17,9 13,4 12,5 2,7 5,4 Результаты проведенных опросов показали, что участие молодежи в электоральном процессе сопряжено с рядом проблем, связанных, в первую очередь, с низкой электоральной активностью молодежи, недоверием части молодежи к институту выборов. Одновременно в последние годы наблюдается тенденция роста вовлеченности молодых людей в другие формы политического участия. В частности, это нашло отражение в активизации молодежи во время «выборного сезона» 2011-2012 гг., когда молодые люди составили одну из самых многочисленных социальных групп в различных акциях стихийного волеизъявления граждан, социальных движениях, интернет-коммуникации. Сегодня российские исследователи приходят к заключению, что в условиях изменений политико-институционального контекста, неблагоприятных для политической активности, сужающегося пространства публичной политики поиск наиболее эффективных способов влияния на власть будет смещаться от институционализированных форм политического участия (электоральная активность, деятельность в политических партиях) к неинституционализированным формам политического действия (политическим инициативам, движениям) [3]. В целом уровень политической активности российской молодежи пока остается низким. Решение проблемы повышения политической, в том числе электоральной активности молодых людей лежит в очень широкой плоскости и обусловлено эффективностью функционирования основных институтов социализации (семьи, воспитания и образования, СМИ, сети Интернет), институтов гражданского общества и государства. Необходимо формирование зрелого политического, правового, нравственного сознания молодежи. В российском обществе сильна необходимость развития климата, стимулирующего различные инициативы молодых граждан, что во многом зависит от процесса становления в России правового государства, от проводимой государственной властью политики в отношении структур гражданского общества. Список источников и литературы 1. Краткий отчет о работе Центра стратегических социальных социальнополитических исследований ИСПИ РАН в первой половине 2012 года. - [Электронный ресурс]. - URL: macos:users:see:downloads: краткий отчет за первую половину 2012 года.docx 6/29/12. 2. Молодежь новой России: образ жизни и ценностные приоритеты. Аналитический доклад ИС РАН и Представительства Фонда имени Фридриха Эберта в Российской Федерации. - М. 2007. - 143 с. 3. Павлова Т.В. Политическая активность как фактор политической модернизации - [Электронный ресурс]. - URL: http://www.gosbook.ru/document/65983/66018/preview. 4. Редькин А. Повышение электоральной активности молодежи -[Электронный ресурс]. - URL: http://zhurnal.lib.ru/r/redxkin_aleksandr_aleksandrowich/msu.shtml. Практические задания Практикум 1. Система ценностей студентов – молодых избирателей. Подготовка и проведение социологического исследования студенческой молодежи в г.Перми. Работа строится в малых группах. Этапы работы: 1. Разработка опроссника (анкеты), состоящего из трех частей: интересы, проблемы, ценности студенческой молодежи. Определение целевой аудитории (факультеты и курсы). 2. Проведение социологического исследования. 3. Обработка полученных данных. 4. Выводы и интерпретация (в форме презентации в формате Power Point). Практикум 2. Формы политической активности современной молодежи. 1. Электоральное поведение современной молодежи. 2. Организованная политическая активность молодежи (членство в политических партиях, организациях, движениях). 3. Протестный потенциал современной молодежи: участие в акциях прямого действия, несанкционированных забастовках, митингах, шествиях. 4. Электоральный абсентеизм в молодежной среде: причины, формы проявления, последствия. Практикум 3. Электоральное поведение современной молодежи. Вопросы для дискуссии: 1. Участие молодежи в выборах: право, обязанность или мода? 2. Почему российская молодежь не ходит на выборы? 3. Современный молодой избиратель – кто это? (штрихи к социальнодемографическому портрету). Глава 16. Формы участия молодежи в избирательной кампании Принято считать, что молодежь является основным и слабо освоенным ресурсом явки избирателей на выборах. Муниципальные выборы, прошедшие в Пермском крае 10 марта 2013 г., это еще раз продемонстрировали. Согласно данным Избирательной комиссии Пермского края, на этих выборах молодые избиратели в возрасте от 18 до 30 лет (16 506 человек) составили 21,88% от общего количества избирателей (75 447 человек), включенных в списки [3]. Из них в голосовании принял участие 591 человек, что составляет 3,58% от общего числа молодых избирателей, или всего 0,75% от общего списочного состава избирателей на этих выборах, или 4,6% от числа проголосовавших избирателей (12 816 человек). Несмотря на то, что молодежь – это основной электоральный резерв общества (каждый четвёртый-пятый потенциальный избиратель – человек в возрасте до 30 лет), это наименее «освоенная» кандидатами и политтехнологами электоральная группа. Можно констатировать, что на сегодняшний день нет эффективных законных технологий привлечения молодых избирателей к участию в выборах. При этом задачи, которые ставятся обществом и государством в деле формирования и воспитания нового поколения граждан, требуют прилагать значительные усилия в данном направлении. Стоит, например, обратиться к Федеральным государственным образовательным стандартам (ФГОС) для средней школы. Согласно этим стандартам, предполагается, что выпускник школы, а это, как правило, уже совершеннолетний человек, достигший 18 лет, а значит, и получивший избирательные права гражданин, «осознающий и принимающий» не только традиционные ценности семьи, но ценности «российского гражданского общества» [6], к которым, безусловно, в соответствии с Конституцией относятся и свободные выборы. Среди требований к личностным результатам освоения выпускником школьной образовательной программы присутствует: «…сформированность…системы значимых социальных и межличностных отношений, ценностно-смысловых установок, отражающих личностные и гражданские позиции в деятельности, правосознание…». Личностные результаты освоения ООП также должны отражать: «гражданскую позицию как активного и ответственного члена российского общества, осознающего свои конституционные права и обязанности, уважающего закон и правопорядок, обладающего чувством собственного достоинства, осознанно принимающего традиционные национальные и общечеловеческие гуманистические и демократические ценности». Вряд ли стоит объяснять, что эта гражданская позиция и гражданская идентичность будет сформирована без образования активного сознательного положительного отношения к выборам как к основной и самой распространенной и доступной форме участия граждан в управлении государством, реализации своих политических и гражданских прав. Новые образовательные стандарты, выработанные в результате долгих профессиональных и общественных обсуждений, и ставшие фактически своеобразным «общественным договором» о том, каким общество желает видеть своих будущих членов, декларируют, что новые граждане страны будут обладать некоторым набором личностных ценностей, в том числе свойственных демократическому государству и развитому гражданскому обществу. В полном объеме эти стандарты должны вступить в силу между 2015-2020 гг. К тому времени естественным образом сократится доля тех избирателей, кто сейчас в основном определяет явку на выборах — т.н. «традиционных избирателей»: «советских пенсионеров», лиц, «находящихся в социально опасном положении», «бюджетников», тех, кто воспринимает выборы скорее как «праздник» и готов отдать свой голос в обмен на хоть какую-то материальную или социальную помощь, или в силу необходимости. Особенно значимость этих категорий избирателей возрастает на муниципальных выборах, которые зачастую игнорируются средними поколениями избирателей. Поэтому формирование сознательного и активного отношения к выборам у молодых избирателей должно в первую очередь сочетаться с развитием локальной идентичности, с пониманием того, что решение основной массы повседневных, бытовых, социальных проблем осуществляется именно на уровне местного сообщества, и где значимость каждого голоса возрастает в разы по сравнению с региональными и тем более федеральными выборами. Голосование, как процедура тайного и личного участия в публичным образом организованном коллективном действии, охватывает всех лиц, наделенных избирательными правами и включенных в списки избирателей вне зависимости от их участия или неучастия в этом процессе. Во время проведения процедуры голосования происходит естественное согласование индивидуального и коллективного поведения граждан63. Участвуя или не участвуя в голосовании, избиратель актуализирует свою электоральную идентичность именно в период выборов. Первым актом в процесс идентификации является самоопределение гражданина в качестве избирателя, выраженное в осознанном решении о том, «ходить» или «не ходить» на выборы. В определенной степени именно на эту самоидентификацию в качестве избирателя вообще, как правило, и направлена так называемая «социальная реклама» организаторов выборов, призывающая граждан прийти на выборы и принять участие в голосовании. Это дает основание говорить о проведении политики электоральной идентичности как формирование целенаправленного сознательного отношения к участию в выборах определенного уровня и вида власти, формирование своеобразного электорального аспекта гражданственности. Можно выделить следующую структуру рациональной (сознательной) электоральной идентичности: 1. когнитивный (познавательный) уровень – знания о компетенции органов власти, о правовой основе организации выборов, об общественно-политических событиях, о видах и формах выборов, политических лидерах, партиях и их программах, политических идеологиях и т.д. Осознанный политический выбор предполагает наличие адекватных представлений об основных принципах функционирования государства, его институтов, о компетенции выборных властных органов. Только на основании наличия таких знаний у избирателя формируется позитивное отношение к выборам, вырабатываются навыки активного участия в политической жизни страны, региона, местного сообщества. 2. ценностно-ориентировочный (аксиологический) уровень – наличие позитивного или негативного отношения к выборам. Речь идет о формировании ценностного отношения к выборам. Понимание значимости проведения свободных демократических выборов и их принципов. Формирование уважения к своим избирательных правам и правам других людей. Особенно актуальным является воспитание самоуважения избирателя, способного отказаться от участия в сомнительных и противоправных действиях в период выборов (незаконная агитация, покупка и продажа голосов, «подвоз» избирателей и т.п.). Признание и уважение права на свободный и ответственный выбор каждого человека, что проявляется, в том числе, и в неиспользовании служебного положения и других преимуществ для давления на «зависимых» от тебя избирателей. Умение определять влияние итогов выборов на свою собственную жизнь, готовность к принятию результатов выборов и/или к их критическому анализу и т.д. 3. эмоционально-оценочный (коннотативный) уровень – осознанное принятие или непринятие роли избирателя, интериоризация этой роли, перевод ее на Интересно, что отмена досрочного голосования сделала фактически невозможным индивидуальное участие в процедуре выборов, когда избиратель мог прийти и проголосовать в избирательную комиссию в удобное для него время. 63 внутренний уровень. Выборы должны вызывать положительные или отрицательные эмоции у избирателя. Безучастное, индифферентное, неэмоциональное отношение к выборам и их конкретным результатам, отсутствие личностных переживаний по этому поводу, не способствует освоению роли избирателя. Наличие собственного личностного отношения к общественно-политическим событиям и выборам, способность выражать и аргументировать свою точку зрения и суждения, объяснять и в дискуссиях эмоционально защищать свой выбор побуждает избирателя к активным действиям. 4. деятельностный (поведенческий) уровень – реализация гражданской и политической позиции избирателя (или других ролей в период выборов) в деятельности и поведении. Появление осознанного желания и готовности участвовать/не участвовать в данной избирательной кампании, проявление самостоятельности в выборе решения. Способность противостоять асоциальным и противоправным поступкам и действиям во время выборов. Проявление ответственности за принятые решения, электоральные действия и их последствия. В стране много лет государственными органами и образовательными учреждениями, иногда при поддержке общественных организаций, реализуются различные программы по просвещению избирателей, проводятся соответствующие мероприятия. По мнению ряда исследователей, в тех регионах, где проводится электоральное воспитание молодежи, ее электоральная активность выше средних показателей. Следовательно, политическое воспитание может противостоять негативным тенденциям в поведении избирателей (снижению явки, абсентеизму). Примером описания и концептуализации официальной политики электоральной идентичности, например, может служить «Программа развития политической культуры и гражданского образования населения Пермского края на 2007-2011 годы» [2]. К сожалению, реализации программ «просвещения молодых избирателей» не лишены недостатков. Тот подход к правовому просвещению избирателей, которым, как правило, руководствуются органы власти, можно обозначить как воспитание «одноразового избирателя». Считается, что просвещать имеет смыл только вполне определенную категорию избирателей – молодежь. Пенсионеры и вообще люди старшего поколения и так придут на выборы (по крайней мере, достаточная из них часть, чтобы об этом не беспокоиться), на людей среднего возраста, если и можно воздействовать, то только используя мобилизационные технологии для избирателей (и это поле для деятельности разных нечистоплотных технологов и политиков). В различных методических материалах ЦИКа и различных администраций, именно молодежь воспринимается как главный резерв для увеличения явки избирателей. Поскольку выборы проходят с периодичностью 1 раз в 5 лет, поэтому основные усилия в преддверии очередной избирательной кампании сосредоточены на том, чтобы побудить прийти на участки тех, кому недавно исполнилось 18 лет, тех, для кого эти выборы будут «первыми в жизни». Объединяет этих избирателей то, что почти все из них в данное время обучаются в определенных образовательных учреждениях, т.е. являются учащимися и студентами. Поэтому основным ресурсом для организации и реализации данного подхода к правовому просвещению избирателей является система образования. Важно, чтобы молодые избиратели пришли на выборы именно сейчас, пока учатся в данной территории. При подобном подходе можно выделить несколько наиболее распространенных побудительных мотивов: мотив взросления: молодому человеку объясняется, что участие в выборах это признак, атрибут «взрослого человека», наступившего «совершеннолетия» (получение политических прав, дееспособность, самостоятельность и т.д.); отсюда и основные формы мероприятий: «встречи со взрослыми» политиками (депутатами, чиновниками, членами комиссий и др.); мотив новизны: выборы – это нечто новое, то, что появляется в твоей жизни первый раз (постарайся больше узнать об этом, приди и попробуй проголосовать); отсюда формы: знакомство с работой избирательной системы, экскурсии в органы власти, различные подарки тем, кто пришел на избирательный участок первый раз; мотив долженствования: выборы – это одновременно и право, и долг, и обязанность каждого сознательного гражданина, это проявление гражданской позиции и ответственности; отсюда - круглые столы, дискуссии на тему «молодежь и выборы», «выборы – право или обязанность» и т.п.; мотив «потребителя»: выборы - это своеобразный праздник, развлечение, «это круто»; отсюда – проведение различных «фестивалей» для молодых избирателей, «дискотеки избирателей», концерты для будущих избирателей, федеральная рекламная компания «на выборы всей семьей» и т.д. Безусловно, подобный подход имеет право на существование и в определенной степени срабатывает, особенно в преддверии «больших» избирательный кампаний. Но, как правило, эти мотивы имеют достаточно мало шансов интериоризироваться, стать действительно внутренними побудительными мотивами к регулярному и осознанному участию в голосовании. Они срабатывают один раз: новизна быстро проходит, оказывается, что многие взрослые совсем не ходят на выборы, а после ухода из учебного заведения уже никого не волнует - отдал ты свой долг избирателя или нет. И если нет иных мотивов, то молодой человек, скорее всего, сознательно больше на выборы и не придет. Но для данного подхода это не беда – будут новые выборы и будут (подготовим) «новые» молодые избиратели. Беда в том, что у тех, кто взрослеет, остается стойкое убеждение, что тебя использовали (особенно, в случае принуждения к голосованию), которое чем дальше, тем больше подкрепляется различными «фактами» и «свидетельствами» о нарушениях и обманах при подсчете голосов, общим неприятием и недоверием к власти. В результате у значительной части граждан формируется т.н. ситуативная электоральная активность (идентичность), т.е. ситуация, когда участие в голосовании мотивировано внешними обстоятельствами, а не внутренним пониманием значимости выборов как таковых. Однозначно, усилий лишь государственных органов, избирательных комиссий и системы образования не достаточно, чтобы изменить ситуацию, особенно на муниципальном уровне. Нужны совместные усилия с институтами гражданского общества, с гражданскими активистами, направленные на формирование современной рациональной электоральной идентичности. Прошедший федеральный электоральный цикл актуализировал гражданский аспект выборов. «Движение наблюдателей», инициативное вхождение в состав участковых комиссий, увлечение статистическим анализом результатов голосования, судебные иски от граждан или инициативных групп против незаконной агитации или нарушений на избирательных участках, и т.п. – стали рассматриваться как проявления гражданской активности. Можно утверждать, что просвещение избирателей (и как его следствие формирование электоральной идентичности) можно рассматривать как составную часть формирования общегражданской идентичности. Необходимо говорить о формировании сознательного отношения к выборам как к основной форме участия для большинства граждан в управлении государством и местным сообществом, как к основному способу оказания влияния на существующую государственную и местную политику. Поэтому и просвещение избирателей, формирование электоральной идентичности должно быть направлено на разъяснение прав избирателей, которые могут быть ими реализованы во время избирательного процесса. Не делать вид, что в избирательной системе все в порядке, а показывать ее проблемы и недостатки, неизбежно существующие в любой сложной политической системе, объяснять, как при деятельном, активном и сознательном участии граждан эти недостатки могут быть минимизированы, а их избирательные права гарантированы. В связи с этим можно выделить гражданские мотивы для формирования электоральной идентичности: мотив личного гражданского участия в государственном управлении через голосование на выборах; мотив личного гражданского контроля за властью через процедуру выборов; мотив защиты и сохранения собственного права на выбор («не отдавай свой голос другому»); мотив самостоятельности при осуществлении выбора; мотив представительства интересов избирателя баллотирующимися партиями и кандидатами. Особенно следует уделить внимание активному привлечению молодежи к самому избирательному процессу, участию молодежи в выборах в различных статусах и ролях, своеобразной «гражданской практике». Как известно, каждый дееспособный гражданин России, достигший на день голосования 18 лет, обладает активным избирательным правом. Пассивное избирательно право зависит от того, в какой орган власти собрался баллотироваться гражданин: депутатом Государственной думы Российской федерации и Законодательного Собрания Пермского края (как и представительных органов других субъектов РФ) может быть избран гражданин, достигший на день голосования 21 года, а в органы местного самоуправления - 18 лет. Но только голосованием и выдвижением участие гражданина в выборах не ограничивается. Закон гласит, что гражданин Российской Федерации, который достигнет на день голосования возраста 18 лет, вправе участвовать в предусмотренных законом и проводимых законными методами других избирательных действиях (п.1. ст.4 N 67-ФЗ "Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации" от 12 июня 2002 г.) Молодой избиратель также имеет право: участвовать в выдвижении кандидатов и списков кандидатов, участвовать в предвыборной агитации, участвовать в наблюдении за проведением выборов в день голосования, за работой избирательных комиссий, включая установление итогов голосования и определение результатов выборов, участвовать в работе избирательных комиссий, и в других избирательных действия. Избирательная кампания весьма длительный и разнообразный по составу в него входящих действий процесс. Избирательная кампания – это деятельность по подготовке и проведению выборов, осуществляемая в период со дня официального опубликования (публикации) решения уполномоченного на то должностного лица, государственного органа, органа местного самоуправления о назначении выборов до дня представления избирательной комиссией, организующей выборы, отчета о расходовании средств соответствующего бюджета, выделенных на подготовку и проведение выборов. Весь этот период, как правило, занимает более 100 дней. И практически на всех его стадиях могут принимать участие молодые избиратели. Выделяют следующие основные стадии избирательной кампании: назначение выборов; выдвижение и регистрация кандидатов; агитационный период; образование избирательных участков и формирование участковых избирательных комиссий (в настоящее время избирательные участки и участковые избирательные комиссии уже сформированы на 5 лет, и, к сожалению, те, кому сейчас еще нет 18 лет в ближайшее время не смогут стать членами УИКов); голосование избирателей и подсчет голосов; установление результатов выборов; сдача финансовых отчетов кандидатов. Например, молодой человек имеет право участвовать в сборе подписей избирателей в поддержку того или иного кандидата, если ему на момент сбора подписей уже исполнилось 18 лет (п.7. ст. 37. ФЗ-67). В то время как право ставить свою подпись в подписном листе в поддержку кандидата имеют граждане, достигшие 18 лет на день голосования, т.е. законодатель исходит из того, что то или иное значимое действие должен осуществлять совершеннолетний дееспособный гражданин. Молодой человек также может оказать поддержку своему кандидату или политической партии, которой он симпатизирует, перечислением в их избирательный фонд некоторого количества денежных средств. При этом, запрещается вносить пожертвования в избирательные фонды кандидатов и избирательных объединений (т.е. партий) гражданам Российской Федерации, не достигшим возраста 18 лет на день голосования (п. 6. ст. 58. ФЗ-67). К сожалению, бывает, что недобросовестные конкуренты пользуются этим пунктом и организуют перечисление средств на счет своего противника от имени несовершеннолетних лиц с целью снятия его с выборов. Основная борьба между кандидатами за голоса избирателей разворачивается в т.н. агитационный период. Кандидат или партия могут начать агитацию с момента своего выдвижения. Естественно, им необходимы агитаторы, те, кто будут распространять агитационную продукцию, проводить агитацию и опросы избирателей. И здесь активную роль могут играть молодые люди. При этом законодательство запрещает привлекать к предвыборной агитации лиц, не достигших на день голосования возраста 18 лет (п.6. ст.48 ФЗ-67). Таким образом, использовать подростков и тем более детей для распространения агитационных газет или тем более для участия в агитационных пикетах, строго запрещено. Также запрещено использовать изображения и высказывания таких лиц в агитационных материалах, за исключением несовершеннолетних детей кандидатов или неопределенного круга лиц, когда невозможно установить, чье персональное изображение помещено на этих материалах. Согласно законодательству, полномочия по организации и проведению выборов принадлежат исключительно избирательным комиссиям. Возглавляет систему избирательных комиссий Центральная избирательная комиссия РФ (ЦИК), основная роль по проведению выборов падает на порядка 2750 территориальных избирательных комиссии (ТИК) и более 95 тыс. участковых избирательных комиссии (УИК). Членами этих комиссий с правом решающего голоса могут быть граждане Российской Федерации, достигшие возраста 18 лет на момент их формирования (ст. 29. ФЗ-67). При этом, как показывает практика, избирательная система заинтересована в том, чтобы в составы УИКов активно входили молодые люди. Подготовка и проведение дня голосования участковыми избирательными комиссиями достаточно сложный процесс, который должен осуществляться строго в соответствие с законодательством. И молодым членам комиссий, как правило, легче приспособиться к этим требованиям, особенно к новеллам в законодательстве, и следовать им. В настоящее время УИКи формируются на 5 лет, что создает некоторые сложности для участия в их деятельности молодых людей. Как правило, из молодежи в составы УИКов входят студенты ВУЗов, но в настоящее время срок обучения по программе бакалавриата составляет 4 года. Поэтому даже включение в состав комиссий первокурсников не гарантирует, что они доработают в составе комиссий до конца их срока полномочий. Рассчитывать в такой ситуации можно лишь на тех, кто планирует продолжить свое обучение в магистратуре. Но об этом на первом-втором курсе задумываются единицы. К тому же молодежь является наиболее мобильной группой населения, и вскоре после окончания обучения с легкостью меняет место своего пребывания и проживания, что делает проблематичным продолжение работы в составе прежней избирательной комиссии. Наконец, в день голосования молодые люди, достигшие 18 лет, весьма часто и активно привлекаются кандидатами и партиями в качестве наблюдателей или членов комиссий с совещательным голосом. Политические события 2011-12 гг. породили среди «продвинутой» и граждански активной части молодежи своеобразную моду на наблюдение на выборах, т.н. «движение наблюдателей», «электоральный туризм». В основном это студенты, молодые юристы, IT-шники, мелкие предприниматели, молодые журналисты, офисные служащие, т.н. «сетевые хомячки». Таким образом, участие молодых людей в избирательном процессе может быть весьма разнообразным, главное доверять им, демонстрировать значимость их участия, и ни в коем случае не толкать на противоправные действия, не использовать с нарушением законодательства, поощряя в «молодых избирателях» обывательское мнение, что «выборы — грязное дело». Таблица 1. Этапы избирательного процесса и возможности для участия молодежи Этапы Подготовительный: формирование ТИКов и УИКов, уточнение численности избирателей, нарезка округов, назначение выборов Возможные роли член избиркома избиратель (включение в список избирателей) кандидат Выдвижение и регистрация кандидатов и партий активист полит. партии, работа в штабах, сборщик подписей избиратель, поставивший подпись в пользу кандидата Агитационный период активист полит. партии, работа в штабах, агитатор (распространение агитматериалов, пикеты), избиратель-участник агитационных мероприятий (встречи с кандидатами) Голосование избиратель член УИК с решающим голосом член УИК с совещательным голосом наблюдатель представитель СМИ (корреспондент) доверенное лицо кандидата Ограничения 18 лет на момент формирования 18 лет на момент голосования 21 год (18 лет – МСУ) 18 лет 18 лет на момент голосования 18 лет на момент голосования 18 лет на момент голосования 18 лет Атмосфера гласности, созданная при организации избирательных кампаний, в сочетании с деятельностью граждан как сознательных наблюдателей за ходом предвыборной борьбы, их присутствие на избирательных участках (в роли наблюдателей, членов комиссий, просто интересующихся избирателей) в день выборов повышают уверенность общественности в справедливости выборов и способствуют более активному участию граждан в избирательном процессе Можно предложить возможные направления гражданскоориентированного правового просвещения молодых (и не только) избирателей: информирование о правах и возможностях избирателей; информирование о способах защиты избирательных прав; разъяснение о смысле и направлениях изменений избирательного законодательства; информирование о способах участия граждан в избирательных компаниях (возможные роли избирателя, в том числе и молодого на выборах), своеобразная «социальная практика»; консультирование по правовым и организационным вопросам, связанным с выборами; информирование о возможностях и способах обращений в компетентные органы с целью предотвращения нарушений на выборах; разъяснение процедур подсчета голосов и др. действий на избирательных участках; информирование о возможном использовании «грязных технологий», о нарушениях и способах борьбы с ними. Как показывали многолетние социологические исследования и наблюдения, доверие избирателей к выборам как демократическому институту стабильно находилось на достаточно низком уровне [1]. Социологические исследования также подтверждают, что при сохранении значимости выборов в сознании россиян как необходимого инструмента легитимации власти, идет заметное снижение доли респондентов, полагающих, что демократию трудно себе представить без политической конкуренции и наличия оппозиции [7]. Соответственно, значительной части избирателей приходится искать дополнительную мотивацию и прилагать дополнительные усилия для своего участия в общественно непопулярном институте. Как известно, чем ниже уровень органа, который выбирают, тем ниже явка, особенно среди молодежи. Отношение граждан к различным органам и уровням власти, уровень доверия и интереса к ним существенно отличаются [7], поэтому потенциальному избирателю не только каждый раз заново приходится принимать решение об участии в выборах вообще, но и мотивировать себя на голосование именно на данных выборах. Не является ли в этой связи сознательное участие/неучастие в выборах того или иного уровня власти практическим результатом самоидентификации себя как избирателя в соответствии с ценностными электоральными приоритетами? В силу неразвитости партийных институтов и незначимости их в сознании россиян [1], политическая идентичность большинства избирателей определяется не столько их партийной принадлежностью, сколько устойчивостью их участия в любых выборах или только в выборах федерального уровня. Можно предположить, что голосование на федеральных выборах имеет больше отношения к «базовой» политической идентификации избирателя, к национальной (в смысле общегражданской) идентичности, гражданственности вообще, которая соотносит индивида с макроколлективом и в рамках которого воспроизводится некая картина мира [5: 48]. Голосование на местном уровне, когда речь не идет о решении судеб страны, спасении нации, сохранении стабильности, переводит акцент на политическую идентичность в смысле определенного политического поведения/участия в политическом процессе, т.е. в своеобразное «чистое» электоральное действие [9: 237]. Само участие в федеральных выборах для большинства россиян не является особой осознаваемой проблемой и вряд ли может служить маркером сформированности политической идентичности. В этом аспекте стимулирование осознанного и рационального участия/неучастия в муниципальных выборах можно рассматривать как один из механизмов формирования «идентичности места», «локальной идентичности», а специальное подчеркивание или наоборот затушевывание их роли – как один из способов «борьбы за идентичность» [8: 11]. Исследования 2000-х гг. показывают интересную корреляцию: примерно 30 – 35%% респондентов устойчиво идентифицировали себя с общностью людей, проживающих в том же населенном пункте, это примерно в два раза меньше тех, кто идентифицирует себя с россиянами в целом. Примерно такое же соотношение избирателей, голосующих на федеральных и местных выборах. Проведенный в конце 2012 г. социологический опрос 1000 жителей г.Перми продемонстрировал, что существует весьма серьезный потенциал для закрепления их локальной электоральной идентичности. Так 56% респондентов положительно ответили на вопрос «Считаете ли Вы, что местные (муниципальные) выборы важны для развития города и его жителей?», мнение молодых людей в возрасте 18-30 лет не сильно отличалось - более 50% согласились с этим утверждением. 57% респондентов заявили, что для них не имеет значения в каких выборах участвовать - в местных, региональных и муниципальных, и только 28% - важными для себя считают только федеральные выборы (для молодежи соотношение 62% на 26% соответственно). На местных выборах считают важным участвовать около 30% респондентов. Прошедшие вскоре после президентских местные выборы отчетливо продемонстрировали резкий спад участия избирателей вне зависимости от того, были ли там реальная политическая конкуренция, интрига или нет. Ожидание близких «больших выборов» или усталость от них, эмоциональное перспективное проектирование участия в них или ретроспективное «переживание» их результатов, как правило, ведет к резкому снижению интереса избирателей к местным выборам. Избиратель словно дозирует свое электоральное поведение, выстраивает электоральные приоритеты. Поэтому формирование электоральной гражданственности и идентичности должно быть направлено, прежде всего, на актуализацию интереса граждан к участию именно в местных выборах. Об этом, кстати, свидетельствует и опыт ряда европейских стран, переживающих схожие проблемы. Список литературы 1. Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологических замеров). Аналитический доклад М., 2011. 245 c. 2. Закон Пермского края «О Краевой целевой программе развития политической культуры и гражданского образования населения Пермского края на 2007-2011 годы» от 23 декабря 2006 года N 43-КЗ. 3. Избирательная комиссия Пермского края проанализировала явку отдельных категорий избирателей на выборах 10 марта 2013 года. URL: http://permkrai.izbirkom.ru/way/948254/sx/art/1007211/cp/1/br/931911. 4. Малинова О.Ю. Конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2010. №1. С. 5-28. 5. Панов П.В. Национальная идентичность: варианты социального конструирования мира // Идентичность как предмет политического анализа. М., ИМЭМО РАН, 2011. С.47-51. 6. Портрет выпускника школы и требования к личностным результатам освоения ООП в проекте стандарта для старшей школы URL: http://standart.edu.ru/catalog.aspx?CatalogId=4100. 7. Российская идентичность в социологическом измерении. Аналитический доклад. Институт социологии РАН. М., 2007. URL: http://www.isras.ru/analytical_report_Ident.html. 8. Семененко И.С. Идентичность в предметном поле политической науки // Идентичность как предмет политического анализа. М., ИМЭМО РАН, 2011. С. 9-20. 9. Сулимов К.А. Гражданская идентичность и политическое участие на локальном уровне // Идентичность как предмет политического анализа. М., ИМЭМО РАН, 2011. С.237-254. Практические задания Практикум 1. Памятка молодого наблюдателя на выборах. Сбор материалов и подготовка практических рекомендаций для молодых граждан, участвующих в избирательной кампании в качестве наблюдателей, - «Памятка молодого наблюдателя». Работа строится в малых группах, каждая группа разрабатывает один из вопросов памятки: 1. Правовые основы организации наблюдения за выборами. 2. Центральная избирательная комиссия: функции и организация деятельности. 3. Статус, знания, права и обязанности молодого наблюдателя. 4. Наблюдение за ходом голосования в помещении для голосования и вне его. 5. Наблюдение за подсчетом голосов избирателей. 6. Формирование протокола УИК об итогах голосования. Практикум 2. Выборы как основная форма политического участия современной молодежи. Вопросы для дискуссии: 1. Что такое активное и пассивное избирательное право? 2. Кто может стать наблюдателем на выборах? 3. Какие избирательные системы применяются для организации выборов в органы государственной и муниципальной власти в современной России? 4. Выборы в условиях демократии и диктатуры – влияние или контроль? Практикум 3. Формы работы избирательной комиссии с молодыми избирателями. Работа строится в формате «круглого стола». Предлагается несколько панельных выступлений о содержании форм работы ЦИК с молодыми избирателями и свободная дискуссия о возможностях и ограничениях каждой формы. Темы для выступлений: 1. Информирование молодежи об избирательных правах и возможностях политического участия в формате «круглых столов» и дискуссионных площадок. 2. Проведение молодежных образовательных фестивалей и конкурсов работ по избирательному праву. 3. Организация работы молодежных избирательных комиссий. 4. Создание «Школы молодых кандидатов» и «Школы молодых наблюдателей». Глава 17. Механизмы формирования гражданской позиции молодых избирателей Взаимодействие власти и молодежи как особой социальной группы в России исторически носило однонаправленный характер: власть выступала организующим и контролирующим началом деятельности молодежи, а молодежь – ресурсом власти, объектом ее воздействия для достижения определенных политических целей. В 2000-е гг. формируется новое отношение государства к данной социальной группе - не как к проблеме, а как к ресурсу, что было вызвано трансформациями политического режима, централизацией отношений федерального центра и регионов, событиями на постсоветском пространстве («цветные революции»), изменениями в самой молодежной среде. К концу 2000-х гг. сформировалось новое поколение молодых избирателей, родившихся в период после перестройки, не имеющих сформировавшейся системы политических ценностей и образцов поведения, поскольку их социализация прошла в период смены одной системы - социалистических ценностей - другой системой либерально-демократических идеалов. Следовательно, представители данной молодежной группы находятся в поиске своего места в системе, в поиске приложения своих сил и энергии. В данной ситуации основной задачей государства стало создание новых механизмов, инструментов, направленных на формирование гражданской позиции молодых избирателей, соответствующей интересам политической системы и режима. Современная российская молодежь как социально-демографическая группа в возрасте от 14 до 30 лет внутренне неоднородна в отношении к политической сфере и властным институтам. По результатам социологических исследований (2006 г., 2008 г, 2011 г.), о своем интересе к политической системе и процессам, происходящим в государстве, заявляют порядка 60% молодежи, реальную политическую активность проявляют не более 30-35% [13; 18; 22]. Примерно такое же соотношение интересующихся и не интересующихся политикой наблюдается и в обществе в целом. То, что политика, политическая жизнь является фоновой сферой для значительной части молодежи, вполне закономерно, учитывая, что в этом возрасте главное внимание сконцентрировано на учебе и семье, а также на работе. Основной формой проявления политической активности молодежи сегодня является участие в выборах всех уровней власти. Второй по распространенности формой политического участия выступает членство в политических организациях или движениях. Несмотря на то, что в настоящее время в деятельности политических партий и движений принимает участие чуть более 2% молодежи, свое желание и готовность стать членом той или иной политической организации демонстрируют 21% молодежи. Стремление молодежи к организованному политическому участию свидетельствует скорее о готовности к работе в политической системе. Политическая активность канализируется в стремление части молодежи встроиться в партийные структуры, фактически – к более комфортным формам политического участия. Сегодня активная часть молодежи (особенно провинциальной) рассматривает организованную деятельность как своего рода «социальный лифт», как один из вариантов реализации быстрой стратегии карьерного роста (ранее возможности быстрого роста предлагала сфера бизнеса, однако этот канал вертикальной мобильности в последнее время сузился). Стратегия государственной молодежной политики РФ от 18.12.2006 г. заложила понимание молодежи как субъекта выработки и реализации молодежной политики, т.е. субъектности молодежи в общественно-политической деятельности общества. Такой подход к пониманию молодежи направлен на формирование ее активной гражданской позиции. Стратегия государственной молодежной политики РФ с учетом тенденций социально-экономического и общественно-политического развития страны определяет три основных приоритета в отношениях государства с молодежью: 1. Системное вовлечение молодежи в многообразные социальные практики и развитие навыков самостоятельной жизнедеятельности молодых жителей страны. 2. Выявление, продвижение, поддержка активности и достижений молодежи в социально-экономической, общественно-политической, творческой и спортивной сферах. 3. Интеграция молодых людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, в жизнь общества [23]. Обозначенные в стратегии приоритеты направлены на развитие активной гражданской позиции молодежи во всех ее проявлениях. Заявленная государством субъектность молодежи как равноправного партнера власти в выработке молодежной политики провозглашается в ряде нормативно-правовых документов и имеет институциональное оформление. В соответствии с целями государственной молодежной политики органы власти создают механизмы воспитания гражданской активности в молодежной среде. Внимание автора главы сосредоточено на рассмотрении механизмов формирования гражданской позиции молодых избирателей в контексте государственной молодежной политики. Система гражданского образования и социальное проектирование В 2003 г. министерством образования РФ было принято информационнометодическое письмо «О гражданском образовании учащихся общеобразовательных учреждений РФ», которое заложило основу формирования системы гражданского образования, целью которой была провозглашена подготовка выпускника школы – молодого избирателя к «жизни в условиях гражданского общества и демократического государства [5]. Гражданское образование – одно из важнейших звеньев системы образования, объединяющее в себе образовательную и воспитательную функции. Система гражданского образования направлена на подготовку личности, обладающей определенными знаниями (правовыми, политическими, экономическими), умениями (критически мыслить, анализировать, сотрудничать), сформированной системой демократических ценностей (уважение к правам человека и свободе, толерантность, компромиссность), а также готовой участвовать в общественно-политической жизни своего города, региона, страны. Становление гражданской компетентности обучающихся (школьников, студентов) неразрывно связано с формированием у них основополагающих ценностей российской и мировой культуры, определяющих самосознание и гражданскую позицию будущих избирателей. Гражданское образование представляет собой единый комплекс, стержнем которого является политическое, правовое, и нравственное образование и воспитание, реализуемое посредством организации учебных курсов, проведения внеклассной и внеурочной работы, а также создания демократического уклада школьной жизни и правового пространства школы, формирования социальной и коммуникативной компетентности школьников средствами учебных дисциплин. Существенным фактором гражданского становления подрастающего поколения избирателей является его активная социализация. Общепризнанно, что активную жизненную позицию молодого человека легче сформировать через деятельностное освоение явлений социально-экономического спектра, когда он участвует в моделировании социальных явлений, практически осваивает навыки ведения дискуссий и отстаивания своей точки зрения. В основу гражданского воспитания положена идея полноценного участия личности в решении общественно значимых задач общества. Она предполагает сочетание формирования навыков социальной практики с глубоким усвоением основ социальных наук. Одним из интенсивных методов социальной практики является социальное проектирование, осуществляемое как на уроках, так и в неурочной деятельности. Социальное проектирование представляет собой одну из форм научноисследовательской работы школьников, студентов, направленную на поиск вариантов решения социально значимых проблем. Социальное проектирование предполагает формирование школьниками, студентами молодежных проектов, понятных и востребованных в молодежной среде и обществе, ориентированных на прямое вовлечение молодых людей в решение собственных проблем и проблем локальных территорий, что способствует формированию гражданского самосознания и активной позиции будущих молодых избирателей. Молодежные общественные организации и движения. На сегодняшний день в России молодежные организации и движения представлены достаточно широко, что отражает неоднородность и разноплановость молодежи как особой социальной группы. Можно говорить о существовании в регионах России различных видов молодежных организаций: политических, общественных, религиозных, молодежных профессиональных союзов, правозащитных молодежных организаций, реабилитационных и профилактических, военно-патриотических молодежных организаций, а также организаций участников вооруженных конфликтов в России. Федеральным закон «О государственной поддержке молодежных и детских общественных организаций» № 98-ФЗ от 28.06.1995г. определяет молодежное объединение как объединение граждан в возрасте до 30 лет, объединившихся на основе общности интересов для осуществления совместной деятельности, направленной на удовлетворение духовных и иных нематериальных потребностей, социальное становление и развитие членов объединения, а также в целях защиты своих прав и свобод [24]. Исходя из определения, ключевыми понятиями выступают добровольность и самоуправляемость объединения, общность интересов его членов, умение действовать в коллективе, удовлетворение духовных запросов молодежи, развитие ее творческой инициативы и дальнейшая социализация. Наиболее активно институциализируются и проявляют себя общественные объединения, существующие на базе школ, вузов и других учебных заведений. В целом же молодежные организации разобщены, не имеют поддержки руководителей учреждений и органов власти, что снижает эффективность их деятельности. Различные мероприятия и акции городских и региональных властей, рассчитанные на широкое вовлечение детей и молодёжи, часто не находят должного отклика в этой среде. Участие в работе общественных организаций предполагает не только удовлетворение индивидуальных интересов членов объединения в каком-либо виде деятельности, но определённую долю ответственности каждого за свои поступки в процессе достижения общей цели и за результаты коллективных действий. Совместно организованная деятельность заставляет членов группы согласовывать свои интересы с общими, свою личную цель участия в работе организации с целями организации в целом. Разумеется, это невозможно без некоторого самоограничения личных интересов и свободы. Не каждый из молодых россиян готов к этому. Сутью организованного молодежного движения выступает социальное творчество. Молодежные объединения представляют своеобразные ячейки гражданского общества в молодежной среде. Здесь молодые люди приобретают опыт совместной деятельности, развивают организаторские и творческие задатки. Детские и молодежные общественные формирования дают возможность каждому участнику проявить свою активность в конструктивных формах в социально значимых делах, что способствует формированию гражданских качеств у молодого поколения. Тем самым, закладываются «кирпичики» традиций гражданского общества, приумножается потенциал развития демократии в государстве. Общественные объединения представителей молодого поколения определённым образом «структурируют их социальное пространство и время, выступают «тренажером» обретения социального опыта, служат локализации риска кризисного социума» [8: 114]. Молодежные объединения являются средством социального становления, развития и самореализации молодого поколения в общественной жизни. Региональная практика деятельности молодежных общественных организаций и движений в Пермском крае представлена крайне разнообразно. В крае активно действуют молодежные общественные и политические объединения (ДИМСИ (детские и молодежные социальные инициативы)», «Волонтерская служба Прикамья», «Молодая гвардия», «Скауты», движение «Эко-лайн» и др.). С 2001г. создаются и функционируют общественные организации работающей молодежи (Союз молодежи «Протон» в г. Перми, Молодежная организация холдинговой компании «Привод» в г.Лысьве, Совет молодых специалистов металлургического завода в г. Чусовом, Союз молодых специалистов Мотовилихинских заводов в г.Перми и др.). Эти организации объединяются в различные центры и совместно проводят различные мероприятия. Имеются и проблемные вопросы: проблема вовлечения радикально настроенной части молодежи (организации неонацистов, скинхедов, анархоэкологов) в конструктивные формы участия в общественно-политической деятельности. Вместе с тем на сегодняшний день серьезной не только для властей Пермского края, но и для других регионов России в целом остается проблема установления обратной связи органов власти с представителями молодежного движения, что необходимо не только для понимания того, как видит свои проблемы и пути их решения само молодое поколение, но и для привлечения молодежи к активному участию в реализации мероприятий по основным направлениям молодежной политики. Проблема взаимодействия власти и молодежного движения приобретает особый интерес в контексте политической социализации молодежи как процесса гражданского становления молодого человека. Политическая социализация – процесс многоплановый, осуществляемый посредством совокупности деятельностей, форм и способов активности. С одной стороны, политическая социализация представляет собой усвоение личностью определенных норм, ценностей, ролей, а с другой - демонстрирует, как личность осваивает эти традиции и представления, закрепляя их в формах политического поведения и способах влияния на власть, электорального выбора, участия в политических партиях и движениях. А ценности и нормы становятся элементами внутреннего мира человека, превращаются в убеждения, жизненные ориентиры и позиции, преобразуются в способ деятельности в ходе политического поведения и практики. Таким образом, политическая социализация выступает как процесс формирования личности, умеющей отстаивать свои политические интересы и права, обладающей развитым политическим сознанием, активно участвующей в политической жизни государства. Молодежный парламентаризм. Молодежный парламентаризм рассматривается как «система представительства прав и законных интересов молодежи как особой социальной группы, основанная на создании и функционировании при органах государственной (муниципальной) власти общественной консультативно-совещательной структуры молодежи – молодежного парламента, а также иных общественных институтов участия молодых граждан в жизни государства» [17]. В 2001 г. при Государственной Думе РФ была создана Общественная молодежная палата, а в 2004г. при Совете Федерации РФ - Молодежная парламентская Ассамблея. Сегодня уже порядка в 70 регионах России действуют молодежные парламенты и молодежные правительства, созданные при органах законодательной и исполнительной власти. Более 1000 молодежных парламентов работают на муниципальном уровне. Можно говорить, что молодежный парламентаризм как система государственной работы с молодежью сегодня имеет место. Основными направлениями деятельности молодежных парламентских структур выступают: - представление интересов молодежи в органах власти, что способствует вовлечению молодых граждан в общественно-политические процессы, повышению общей правовой культуры и гражданской активности молодежи; - участие в нормотворческой деятельности, прежде всего, в сфере государственной молодежной политики; - подготовка молодых кадров для работы в политической сфере; - проведение социально значимых мероприятий, в которые вовлекаются не только сами молодые парламентарии, но и те общественные объединения, которые они представляют (молодежные общественные организации, студенческие профсоюзы, активы сельской молодежи и т.д.); - просветительская деятельность в широкой молодежной среде, направленная на повышение политико-правовой культуры молодых избирателей и доступности общественно-политической информации, формирование активной гражданской позиции молодых людей. Основной целью создания подобных консультативных органов является привлечение молодых граждан к формированию и реализации государственной молодежной политики. Члены молодежных парламентов участвуют в выработке, экспертизе и внесении в органы власти проектов законодательных и нормативных актов по молодежной политике, координируют и оказывают содействие в реализации проектов и программ молодежных и детских объединений. Региональный молодежный парламент Пермского края был создан 5 апреля 2009 г. С середины 2000-х гг. в регионе формируются муниципальные молодежные парламенты, которые на сегодняшний день созданы порядка в 45 территориях Пермского края. Количественно молодые парламентарии региона составляют порядка 600 человек, которые начинают формироваться в виде сообщества с особой системой ценностей и образцов поведения, которые в предстоящем будущем будут транслированы остальной части молодежи. Результаты проведенного автором в 2011 г. социологического исследования молодых парламентариев Пермского края (в рамках проекта «Школа молодого парламентария») показали, что в деятельности парламентских структур принимают участие преимущественно 19-20-летние, т.е. непосредственно молодые граждане, обладающие активным избирательным правом. Таким образом, можно утверждать, что молодые парламентарии – это наиболее активные молодые избиратели, обладающие определенными чертами политического сознании и политического поведения. Исследование и личный опыт общения позволяют сформулировать следующие характеристики молодых парламентариев / молодых избирателей края: 1. Среди приоритетов жизни на данный момент для молодого парламентария наибольший интерес представляют учеба и образование - 67% респондентов, политика и общественная деятельность - 51%, высокооплачиваемая работа - 41%. Наименьший процент голосов набрала «религия, вера» (8%) (см. диаг. 1). Кроме того, 75% молодых парламентариев проявляют систематический интерес к политическим событиям, происходящим как на федеральном, так и региональном уровнях власти. Диаграмма 1 Сферы интересов молодых парламентариев 8% религия, вера 32% семья, дом, дети 36% досуг, развлечения, туризм 41% высокоплачиваемая работа 51% политика, общественная деятельность 67% учеба, образование 0% 10% 20% 30% 40% 50% 60% 70% 80% Такая расстановка приоритетов, с одной стороны, весьма характерна для молодого возраста, когда решаются вопросы выбора места учебы, получения качественного образования, трудоустройства по специальности с достойной оплатой труда. И в этом молодой парламентарий не отличается от своих сверстников, не занятых в данной сфере. С другой стороны, яркими отличиями являются постановка на второе место среди приоритетов общественной деятельности и политики, высокий процент интересующихся политическими процессами, что не только выделяет парламентария из общей массы молодых людей, но и подчеркивает его специфику. 2. Анализ ценностей молодежных депутатов выявил достаточно интересную картину в смысле сочетания в политическом сознании идей всех трех классических идеологий – консерватизма, либерализма и социализма. Первое место заняла ценность «соблюдение прав личности» (50%), второе место разделили между собой «сильное государство, порядок» и «солидарность, взаимопомощь» (по 45%), третье отдано «равенству возможностей» (27%). Данная особенность политического сознания молодых парламентариев подтверждает выводы о том, что современная российская молодежь не является крайне либеральной по настроению (ценность индивидуализма значима лишь для 24% респондентов), а совершенно адекватна ценностной окраске политической системы в плане выстраивания консервативной идеологии. Смешение ценностей является свидетельством несформированности политического сознания молодежи, участвующей в деятельности молодежных парламентских структур, что дает возможность их эффективного применения в качестве инструмента формирования тех или иных идеалов. Несформированность политического сознания обуславливает необходимость систематической политической социализации молодежи для конструирования сознательной гражданской позиции активной части молодых избирателей. Обращает на себя внимание тот факт, что ценность «русская нация – будущее человечества» оказалась близка 15% молодых парламентариев, что содержит в себе возможность распространения националистической угрозы при условии влиятельности членов молодежных парламентов в своей среде (см. диаг. 2). Диаграмма 2 Ценностные ориентации молодых парламентариев 15% русская нация - будущее человечества 24% индивидуализм 27% равенство возможностей 45% 45% солидарность, взаимопомощь сильное государство, порядок 50% соблюдение прав личности 0% 10% 20% 30% 40% 50% 60% 3. Среди наиболее острых и требующих немедленного решения проблем молодежи парламентарии назвали алкоголизм и наркоманию (71%), социальную пассивность (51%) и отсутствие возможности трудоустроиться по специальности (48%) (см. диаг. 3). Названные проблемы актуальны для большей части современной российской молодежи, что указывает на недостаточно эффективные механизмы реализации государственной молодежной политики. Диаграмма 3 Проблемы молодежи, требующие немедленного решения 71% алкоголизм, наркомания 51% социальная пассивность 48% отсутствие возможности трудоустроиться по специальности 5% маленький размер стипендии 7% отмена отсрочек от армии 39% отсутствие возможности приобрести собственное жилье 0% 10% 20% 30% 40% 50% 60% 70% 80% Что касается наиболее эффективных способов решения молодежных проблем, то молодые парламентарии различных территорий Пермского края едины и возлагают надежды на деятельность молодежных движений (59%), органов власти по молодежной политике (56%) и молодежный парламентаризм (46%). Такая расстановка приоритетов свидетельствует, с одной стороны, об уверенности в своей силе, своем потенциале и возможностях решать проблемы молодого поколения (поскольку два из трех названных способов – это, по сути, деятельность самой молодежи), а с другой – демонстрирует адекватное понимание того факта, что без активного участия в деле молодежной политики органов власти результаты будут более скромными и не совсем полноценными. В качестве способа решения проблем молодежи 20% респондентов назвали протестные выступления, демонстрации, митинги, что говорит о существенном протестном потенциале данной социальной группы. По сути дела каждый пятый молодой парламентарий рассматривает митинг как механизм решения проблем молодежи, что несколько не соответствует и даже противоречит практике парламентского решения проблем, которая должна быть ближе молодежным депутатам. В этом ключе активность приобретает необходимость систематической работы Пермской краевой избирательной комиссии с молодыми парламентариями с целью формирования конвенциональных моделей политического поведения, в том числе участие в выборах, в противовес участию в несанкционированных митингах. 4. Основной мотив участия в деятельности молодежных парламентов звучит так «мне это интересно» (69%). На втором месте - «хочу решить проблему, которая меня волнует» (46%). Тройку лидеров замыкает мотив влияния – «хочу оказывать влияние на органы власти» (31%). Такая мотивация членов молодежных парламентов характеризует их как интересующихся, думающих о проблемах в молодежной сфере людей, как тех граждан, которые уверены в своих силах по решению данных проблем. А также определяет их восприятие самого молодежного парламента как института политического участия молодых граждан, способного выстраивать диалог с властью и выступать инструментом обратной связи, информировать органы власти о состоянии дел в молодежной среде. 5. Основной формой участия в общественно-политической жизни своей территории для членов молодежных парламентов выступает, конечно, молодежный парламентаризм (75%). На второй ступени – участие в деятельности молодежных движений (43%), третья по популярности форма политической активности – участие в выборах в качестве избирателя (42%). Данные характеристики, с одной стороны, подтверждают общую для современной молодежи тенденцию участия в политике преимущественно в качестве избирателя. С другой стороны, демонстрируют явную, в разы превышающую общероссийскую статистику, активность молодежи в составе молодежных организаций и движений. Для большинства молодых парламентариев участие в деятельности молодежного парламента выступает своего рода продолжением, естественным этапом развития активности в рамках молодежного движения. Подтверждением этого выступает тот факт, что 75% молодых парламентариев являются членами молодежных организаций и движений. Для большинства молодых людей, занятых в деятельности молодежных парламентов, активная жизненная позиция, участие в общественной деятельности стали традиционными формами жизни задолго до их прихода в стены парламента. Что еще раз подчеркивает значимость молодежных движений в становлении гражданской позиции молодого избирателя. Еще одна примечательная характеристика – 20% молодых парламентариев участвуют в митингах, демонстрациях, пикетах. Т.е. каждый пятый молодежный депутат выходит на улицу и использует неконвенциональные формы активности, рассматривая их как одни из эффективных механизмов решения проблем молодежи. Что стыкуется с предыдущими выводами, и демонстрирует политическую незрелость молодых парламентариев. В данном возрасте молодой человек еще не способен разделять позиционирование себя как представителя молодежи в органах власти и как молодого человека, обладающего обывательским взглядом на отношения государства и общества. 6. Один из вопросов анкеты был направлен на выявление потенциальных форм политической активности молодых депутатов. 65% респондентов демонстрируют готовность принимать участие в мирных, разрешенных властями митингах, пикетах, демонстрациях; 45% готовы собирать подписи под обращением к органам власти; 11% не отказались бы поучаствовать в мирных, но не разрешенных властью митингах и демонстрациях. Уровень потенциальной протестной активности молодых парламентариев, выходящей за рамки закона, достаточно низкий: не более 3-4% готовы участвовать в бойкоте властей, в захвате зданий, блокаде транспортных магистралей, в акциях протеста с использованием оружия. В разрезе потенциальной политической активности молодежный депутат может быть охарактеризован как законопослушный гражданин, ориентирующийся в своей деятельности на конвенциональные формы участия в общественно-политической сфере. В этом ключе совершенно безопасными выглядят вышеназванные данные о 20% молодых парламентариев, участвующих в митингах и демонстрациях, которые, как правило, санкционированы властью и носят мирный характер. Данная особенность молодых парламентариев свидетельствует об эффективности данного института как инструмента формирования молодого избирателя, а не молодого оппозиционера. Обобщая позиции по самоидентификации, отраженные молодыми парламентариями в анкетах, а также принимая во внимание опыт личного общения с данной категорией молодежи, можно очертить портрет молодежного депутата. Молодой парламентарий представляет интересы различных категорий молодежи (школьников старших классов и студентов средних и высших учебных заведений, работающей молодежи, молодежных политических объединений и общественных организаций). Соответственно, молодой парламентарий постоянно находится в контакте с молодыми людьми, организовывая обратную связь и выявляя потребности, проблемы молодежи, требующие немедленного решения. Молодой парламентарий знает особенности политической системы, структуру органов местного самоуправления, имеет опыт парламентской деятельности, умеет принимать решения и отстаивать их в диалоге с органами государственной власти и местного самоуправления, аргументировать свою позицию. Молодой парламентарий информирует молодежь соответствующего региона, муниципального образования о реализуемых мероприятиях в сфере молодежной политики, о правах и возможностях участия в общественно-политическом процессе. Молодежные парламенты представляют собой поле для выявления молодых лидеров, интересующихся общественно-политической и управленческой деятельностью. Применение различных форм и методов работы в рамках системы молодежного парламентаризма позволяет одновременно получать некоторые политико-правовые знания и приобретать практические навыки управленческой работы. В то же время из числа членов молодежных парламентов формируется группа единомышленников с активной жизненной позицией, готовых поддержать и совместно реализовывать идеи и программы органов государственной и муниципальной власти, направленные на развитие региона, муниципалитета. Практическая работа молодых людей и их знакомство с законотворческой, управленческой и общественной деятельностью является важным компонентом не только подготовки грамотных специалистов, но и воспитания их гражданской активности. Справедливо утверждать, что молодежные парламенты, организуя различные мероприятия просветительской направленности (круглые столы, дискуссии, семинары) в широкой молодежной среде, способствуют развитию политико-правовой культуры молодых граждан, формированию активной гражданской позиции молодых людей в рамках конвенциональных форм политического участия, что позволяет рассматривать молодежный парламентаризм как механизм формирования активной позиции молодого избирателя. 4. Молодежные образовательные форумы Актуальной формой коммуникации политических акторов с молодежью и подготовки молодежного электората сегодня выступает организация и проведение молодежных форумов. Наибольшую известность из подобных мероприятий приобрел молодежный образовательный форум «Селигер», организатором которого с 2005 г. и по настоящее время является молодежное движение «Наши». Молодежный образовательный форум «Селигер» ежегодно проводится с 2005 г. на озере Селигер в Тверской области, близ города Осташков (в 370 км от Москвы). В первом форуме принимали участие порядка 3000 человек. В 2005-2008 гг. форум был закрытым лагерем для активистов и комиссаров молодежного движения «Наши». В 2009 г. в рамках Федеральной программы «Год молодёжи» форум был преобразован во Всероссийский молодежный образовательный форум «Селигер» и стал открытым для всей активной и талантливой молодежи. Подавляющее большинство участников форума – это молодые люди 17-24 лет, т.е. потенциальные и настоящие молодые избиратели. Основными направлениями деятельности форума «Селигер» выступают: 1. Тематические образовательные программы, реализуемые по широкому спектру направлений: техническое творчество и инновации, молодёжное предпринимательство, толерантность, журналистика, национальный туризм, политика, волонтёрство, творчество, православие. 2. Организация и проведение мероприятий и акций участниками форума. 3. Поведение встреч участников форума с первыми лицами государства, общественными и политическими деятелями, представителями бизнеса (за несколько лет проведения форума мероприятие посетили В.В.Путин, Д.А.Медведев, В.Мутко, Р.Нургалиев, В.Чуров, Г.Онищенко, А.Турчак, Юнус-Бек Евкуров, Д.Зеленин, Н.Сафронов, К.Разлогов, Е.Евтушенко, М.Прохоров). Выступления представителей официальной власти на форуме демонстрируют яркую, эмоционально окрашенную поддержку участников мероприятия и заинтересованность в его дальнейшем проведении [14; 19]. Риторика выступавших окрашивает участников «Селигера» в патриотические цвета думающей молодежи, знающей основные социально-экономические проблемы общества и имеющей предложения по их решению. При этом из выступлений совершенно очевидно, что эти предложения должны укладываться в рамки курса правящей партии и правительства. Только при соблюдении этого условия проекты молодежи, озвученные на форуме, будут услышаны. Становится понятным, что форум «Селигер» - это прямой инструмент политической социализации молодого поколения, формирования молодежного электората. Складывающаяся система политической социализации очень напоминает недавнее советское прошлое нашей страны со своими достоинствами и недостатками. Несмотря на пафосное единение с участниками форума, в своих выступлениях первые лица государства не рассматривают молодежь как равноправного участника дискуссии: мнения, вопросы молодежи нередко остаются открытыми, на ряд вопросов В.В.Путин и Д.А.Медведев отвечают встречными вопросами, уводящими участников разговора в совершенно другое русло. Читая стенограммы выступлений политических деятелей на «Селигере», складывается противоречивое впечатление: с одной стороны, участники форума представляются наивной частью молодежи, искренне надеющейся получить ответы на свои вопросы, а с другой – представители власти, которым в голову даже не приходит идея выстраивания партнерских отношений с молодым поколением. Власть по традиции мыслит в категориях «мы говорим – вы слушаете», предполагая (несмотря на заявления о субъектности молодежи) формирование подданнической культуры молодежи и соответствующего типа политической активности. Здесь наблюдается явное противоречие между ценностями и формами политической активности, которую хотят воспитать представители власти. Оппозиционные лидеры в один голос называют форум «Селигер» инструментом контролируемой социализации молодежи в руках официальной власти, инструментом промывки мозгов в духе идей «Единой России» и президента. Тем самым формируется совершенно иной образ селигеровца как наивного молодого человека, одурманенного близостью политических персон – первых лиц государства, и на этой основе слепо верящего каждому их слову. Данный образ полностью отличается от того, что сконструирован официальной властью. Проведение молодежных образовательных форумов сегодня актуально и для региональной практики. В Пермском крае с 2010 г. ежегодно проводятся Форумы молодых парламентариев края, Молодежный образовательный форум «Твое время», Молодежный фестиваль «Мы выбираем будущее!», Молодежный форум «Завтра сегодня будет вчера» и др. Проведение подобных мероприятий способно стимулировать молодежь задумываться о социально-экономических проблемах и политической реальности, предлагать идеи и отстаивать свою точку зрения, принимать решения и формировать свою гражданскую позицию, в том числе и по отношению к выборному процессу. *** С середины 2000-х гг. начала формироваться новая система отношения государственной власти и молодого поколения, основанная на признании приоритетного участия молодежи в разработке проектов молодежной политики, что заложено в Стратегию государственной молодежной политики РФ. Несмотря на провозглашение субъектности молодежи в политическом процессе, государство по традиции стремится сохранить контролирующие функции за политической активностью молодежи, канализировать, направить эту активность в соответствующее русло. Молодежный парламентаризм, проектная деятельность, система гражданского образования, молодежные образовательные форумы способствуют развитию инициативности молодежи, формированию ее гражданских качеств и становлению зрелой жизненной позиции. Кроме того, данные механизмы предоставляют молодежи возможность принимать активное участие в выработке и реализации молодежной политики, решении социально значимых проблем территории. И это, несомненно, сильные стороны новых механизмов. Но при этом как молодежный парламентаризм, так и проектная деятельность, обладают рядом ограничений для молодежи по возможности влияния на политический процесс. Поскольку как организационный состав молодежного парламента, федерального или регионального уровней, так и окончательное решение по финансированию проекта, предложенного молодежной организацией, принимаются органами власти. Справедливо утверждать, что сегодня в России существует позиция и запрос действующей власти на лояльное поколение молодых избирателей с консервативной системой ценностей и подданническим типом политического участия. Список источников и литературы 1. Беляева Н.М. К вопросу об идентичности молодых парламентариев Пермского края: опыт построения политического портрета // Вестник Пермского университета. Серия Политология. Пермь, 2011. Вып. 3(15). C. 5-18. 2. Гаврилюк В.В., Маленков В.В. Гражданственность, патриотизм и воспитание молодежи // Социс. 2007. № 12. 3. Данилин П. Новая молодежная политика 2003-2005. М., 2006. 4. Ильинский И.М. Молодежь и молодежная политика. М., 2001. 5. Информационно-методическое письмо Министерства образования РФ от 15.01.2003 г. «О гражданском образовании учащихся общеобразовательных учреждений РФ». 6. Карпенко О.М., Ламанов И.А. Молодежь в современном политическом процессе в России. М., 2006. 7. Карьерные и профессиональные устремления нового поколения (Исследования Фонда «Общественное мнение» в 2008 – 2010 гг.) - [Электронный документ]. URL: bd.fom.ru›pdf/mol2.pdf 8. Копцева О.А. Детские общественные организации и социальное творчество учащихся. // Социологические исследования. 2005. № 2. С. 110-120. 9. Красникова Н.М. Взаимодействие и взаимовлияние молодежной политики и молодежного движения в современной России: дис. канд. полит. наук. Пермь, 2008. 10. Красникова Н.М. Интернет-ресурсы молодежных движений как инструмент политической социализации и мобилизации современной молодежи // Вестник Пермского университета. Серия Политология. Пермь, 2008. Вып. 3. С. 3-12. 11. Луков В.А. Государственная молодежная политика: проблема социального проектирования будущего России [Электронный документ]. URL: http://www.zpu-journal.ru/gumtech/projection/articles/2007/Lukov/. 12. Молодежь и власть в поисках взаимной опоры: Фрагменты аналитического отчета по результатам всероссийского опроса молодежи // Полития. Зима 2005-2006. №4. С. 27 - 55. 13. Молодежь и политика [Электронный ресурс]. URL: http://bd.fom.ru/report/cat/policy/political_party/young_polit/d040309 14. На прокремлевском слете «насадили на кол» оппозиционеров -[Электронный ресурс]: материалы с сайта ВВС. 27.07.2010. -URL: http://www.bbc.co.uk/russian/russia/2010/07/100727_russia_seliger_mockery.shtml 15. Петров А.В. Социальные практики молодежи. Краснодар, 2006. 16. Петров А.В. Ценностные предпочтения молодежи: диагностика и тенденции изменений // Социс. 2008. №2. 17. Письмо Министерства образования РФ «О развитии молодежного парламентаризма в субъектах Российской Федерации» от 24.04.2003г. 18. «Поколение Y»: социальный портрет современной молодежи 18-25 лет, составленный по данным Фонда «Общественное мнение» - [Электронный документ]. -URL: http://bd.fom.ru/report/map/pokolenie21/press_r140410np. 19. Разговор Владимира Путина с молодежью на «Селигере-2011» [Электронный ресурс]: материалы с сайта Youngtv. 04.08.2011. URL: http://youngtv.ru/hotnews/446-razgovor-vladimira-putina-s-molodezhyu-na-seligere2011.html. 20. Семененко И.С. Идентичность в предметном поле политической науки // Идентичность как предмет политического анализа. Сборник статей по итогам Всероссийской научно-теоретической конференции (ИМЭМО РАН, Москва, 2122 октября 2010г.). М., 2011. С. 8 – 13. 21. Семенов В.Е. Ценностные ориентации и проблемы воспитания современной молодежи // Социс. 2007. №6. 22. Социально-политическая активность молодежи: некоторые результаты социологического исследования, проведенного исследовательской группой ЦИРКОН в июне-июле 2005 г. и марте-апреле 2006г. -[Электронный документ]. URL: http://www.politeia.ru/files/25-05-06/Zadorin_Presentation%2025-05-06.ppt 23. Стратегия государственной молодежной политики РФ от 18.12.2006 г. [Электронный ресурс]. - URL: http://mon.gov.ru/press/news/3318/ 24. Федеральным закон «О государственной поддержке молодежных и детских общественных организаций» № 98-ФЗ от 28.06.1995г. Практические занятия Практикум 1. Социальный проект как вариант решения социально значимой проблемы. Работа строится в малых группах. Каждая группа выбирает проблему, значимую для своей территории и составляет проект, направленный на ее решение, соблюдая следующий алгоритм: 1. Формулировка и обоснование проблемы. 2. Четкое определение цели и задач проекта. 3. Описание содержания самого проекта и составление плана его реализации (с выделением этапов, указанием сроков реализации и ответственных лиц). 4. Определение круга ресурсов, необходимых для реализации проекта: внутренние и внешние; кадровые, финансовые, технические, информационные, административные и др. 5. Составление сметы проекта (бизнес-план). 6. Прогнозирование возможных рисков реализации проекта и способов их минимизации. 7. Оценка ожидаемых результатов реализации проекта в количественных и качественных показателях. Механизмы тиражирования проекта. В результате проведения практикума получается пакет предложений-проектов по решению молодежных проблем. Практикум 2. Молодежный парламент как эффективный институт молодежной политики. Работа с официальными документами региональных молодежных парламентов (положениями, программами, отчетами о деятельности), расположенными на интернетсайтах. Индивидуальная работа: 1. Анализ Положения о региональном молодежном парламенте: механизм формирования парламента, полномочия, отношения с органами региональной власти. 2. Оценка активности и эффективности молодежного парламента как института представительства интересов молодежи региона: количество мероприятий, проводимых молодежным парламентом, и количество предложений, получивших статус регионального закона. 3. Определение роли молодежного парламента в выработке и реализации региональной молодежной политики Практикум 3. Молодежный парламент – механизм активистской или подданнической культуры молодежи? формирования Работа организуется в форме дебатов, участники которых должны привести аргументы (не менее трех) в пользу одной из представленных позиций. Молодежный парламент – это… а) институт политического участия молодежи б) орган обратной связи, позволяющий услышать молодежные инициативы в) элемент имиджа региона г) неизбежная политическая реальность (есть на федеральном уровне и в других регионах) д) инструмент контроля, направления, воспитания молодежи е) помеха нормальному функционированию региональной власти Практикум 4. Интернет-ресурсы молодежных организаций как средство формирования гражданской позиции молодых избирателей. Работа с интернет-ресурсами молодежных организаций и движений в современной России: 1. Проведение контент-анализа интернет-сайтов молодежных организаций по следующим единицам: «демократия», «свобода», «Президент», «выборы», «патриотизм», «Россия», «русский», «православие», «революция», «оппозиция», «закон» и др. 2. Региональная география интернет-ресурсов молодежных организаций: наличие, интерфейс, индекс частоты посещения. 3. Определение характера риторики интернет-сайтов молодежных организаций и их роли в процессе политической социализации и мобилизации молодежи.
