Российская академия наук Институт археологии Моргунов Юрий Юрьевич

Российская академия наук
Институт археологии
На правах рукописи
Моргунов Юрий Юрьевич
ФОРТИФИКАЦИЯ ЮЖНОЙ РУСИ X–XIII вв.
Исторические науки – 07.00.06 –археология
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Москва 2007
3
Работа выполнена в Отделе славяно-русской археологии
Института археологии РАН
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук И.Л. Кызласов
доктор исторических наук А.Е. Леонтьев
член-корр. НАН Украины А.П. Моця
Ведущее учреждение:
Институт истории материальной культуры РАН
Защита состоится «___» ____________ 2007 г. в ____часов на заседании
диссертационного совета Д 002.007.01 по защите диссертаций на соискание
ученой степени доктора исторических наук при Институте археологии РАН по
адресу: г. Москва, ул. Дм. Ульянова, д. 19, четвертый этаж, конференц-зал.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института археологии
РАН.
Автореферат разослан «____» _____________2007 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета,
доктор исторических наук
Е.Г. Дэвлет
4
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы. Валообразные руины древнерусских укреплений
давно привлекают внимание ученых, поскольку памятники фортификации
отражают уровень развития государства, его территориальную структуру и
специфику внешнего окружения. В специальной литературе сложился обширный массив наблюдений об укреплениях X–XIII вв., взятых из летописей
и полученных археологическими методами. Но авторы редко стремятся изучить развитие типов и элементов укреплений, объяснить их назначение, а
также причины их появления и исчезновения. Не вполне ясны даже представления о первоначальном облике древнерусских укреплений: оставляя за
скобками функциональную идентификацию древних руин, исследователи часто принимают их за специально создававшиеся крепостные преграды.
Это создало проблемную ситуацию: произошедшее во второй половине
XX – начале XXI вв. активное пополнение фактического материала не привело к созданию по истории оборонительного строительства Южной Руси. Но
полностью интерес к тематике не пропал: отдельные любопытные наблюдения со временем станут основой целостных звеньев новых теоретических построений. Это вызывает необходимость сконцентрировать накопленные
предшественниками наработки, порой разбросанные по малодоступным изданиям, и заново осмыслить их на современном научном уровне.
Цели и задачи исследования. Основной целью является создание документированной базы истории возникновения и развития южнорусской
фортификации X–XIII вв. Эта проблематика ставит следующие задачи: 1)
изучение конструкции остатков защитных элементов городищ; 2) сопоставление оборонительной значимости древо-земляных валов и крепостных стен
на летописном и археологическом материале; 3) реконструкция методов
строительства и возобновления разрушенных крепостных преград; 4) изучение устройства крепостных въездов, башен и колодцев. Решение этих задач
5
создает представление о типичном для русской фортификации крепостном
комплексе и выдвигает дальнейшие задачи: 5) распространение крепостных
элементов, привнесенных с Востока расселенными в южном приграничье кочевниками; 6) устройство и хронология возведения протяженных укреплений, а также вспомогательных и временных защитных сооружений.
Источники: Основным источником исследования являются археологические материалы об устройстве и планировке защитных элементов южнорусских городищ X – XIII вв. в широкой лесостепной полосе между Саном и
Осколом. Для их интерпретации используется исчерпывающая сводка наиболее ранних летописных свидетельств о применении укреплений, которые к
военно-оборонительной тематике прежде привлекались лишь выборочно.
Методика исследования предполагает максимально полное привлечение археологических сведений о наиболее сохранившихся и надежно датированных остатках защитных устройств. Это позволяет заново проанализировать имеющиеся в научной литературе истолкования назначения каждого
изучаемого объекта и его развития в заданном хронологическом диапазоне.
Затем результаты изысканий по каждой подтеме сопоставляются со сводкой
показаний летописных источников на широком историческом фоне.
Научная новизна: Системный подход к теме заставляет по-новому
взглянуть на существующие интерпретации, и на этой основе уточнить толкования ранее не вполне ясных фактов. Сложившиеся на этом основании выводы, видимо, не окончательны: они ставят перед исследователем новые
проблемы и задачи, требующие собственных трактовок. Данное исследование представляется очевидной ступенью в осмыслении путей сложения и
развития древнерусского оборонительного строительства. Следует подчеркнуть, что изучаемая тематика является принципиально новой и для автора: в
кандидатской диссертации исследованные им городища Посульского региона
послужили опорным материалом для изучения путей и методов развития одной из важнейших южнорусских оборонительных систем. В данной же рабо6
те прежние стратиграфические наблюдения, развернутые в фортификационное направление, обусловили привлечение к анализу городищенских материалов всей южнорусской зоны.
Практическая значимость работы. Содержащиеся в диссертации
разработки могут использоваться в научно-исследовательской работе по таким проблемам как военная история, историко-археологическое изучение
древнерусского города, история архитектуры, историко-краеведческое изучение Южных земель средневековой Руси. Результаты исследования, видимо, следует учитывать и при создании музейных экспозиций.
Апробация основных результатов: Опорные археологические материалы, полученные автором при полевом изучении городищ посульского региона, а также их историческая и конструктивная интерпретация, изложены в
трех монографиях и девятнадцати статьях. Основные положения данного исследования содержатся в работах, опубликованных в ведущих журналах,
сборниках и материалах конференций. Они апробировались на материалах
раскопок городища летописного города Снепорода и сельского укрепления
Сампсониев Остров, а также обсуждались на заседаниях Отдела славянорусской археологии ИА РАН.
Структура работы: Исследование состоит из Введения, одиннадцати
глав, Заключения и списка использованной литературы. В Приложения помещены основные сведения об упомянутых в тексте памятниках и 101 иллюстрация (карты, чертежи, схемы, реконструкции древнего облика и этапов
возобновления разрушенных оборонительных сооружений).
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
7
Во Введении обоснована значимость темы диссертации и показана
необходимость ее разработки.
Глава 1. История археологических исследований
и оценка источников
Исследование состоит из тематических разделов, имеющих собственный историографический шлейф: его анализ ведет к промежуточным выводам. А затем отдельные выводы сливаются в общую информационную крону.
Это позволяет во избежание повторов ограничить общий обзор историографии лишь исследованиями, существенными для большинства разделов.
Представления о древо-земляной фортификации складывалось на основе письменных свидетельств и руин укреплений эпохи огнестрельного оружия. У истоков их изучения стоят имена военного инженера Ф. Ласковского
(1858), архитектора и этнографа М. Красовский (1916) и историка М.А. Фриде (1924). Д.Я. Самоквасов (1873) показал, что городища являются остатками
древних укреплений, и к середине XX вв. сложился обширный фонд археологических сведений о домонгольских крепостях и их внутривальных устройствах. А.Л. Монгайт (1947) считал их каркасами насыпей и цоколями наземных стен. Несколько позже Б.А. Рыбаков (1949, 1951, 1953, 1960, 1964, 1965)
заложил основу комплексного изучения защитных элементов порубежных
городов-крепостей: башен, донжонов и въездов.
Важным этапом осмысления археологического материала стали исследования П.А. Раппопорта (1956, 1967). Он заложил основу периодизации защитных устройств, сверяя выводы с летописной информацией, а топографическое положение и планировку городищ сделал самостоятельным источником изучения оборонительного зодчества. Это увеличило интерес к “городищенской” тематике: наметились различия русской и степной фортификации
8
(Плетнева, Макарова, 1965), активно изучались укрепления Юго-Запада Руси
(Ратич, 1964), а городища Прикарпатья плодотворно изучал Б.А. Тимощук
(1955, 1967, 1971, 1975, 1982), оставивший подробные описания памятников
и исчерпывающий иллюстративный материал. Внутривальные крепи успешно анализировал М.П. Кучера (1969, 1972); он также показал, что “змиевы”
валы, – это руины протяженных стен (1987).
Раскопки Большого Горнальского углубили сведения о фортификации
летописных северян (Куза, 1981), изучение которой нашло достойных последователей (Сухобоков, 1992; Енуков, Енукова, 1993; Енуков, 1998; Зорин,
2003), а древнерусские городища массово изучались в поречье Сулы (Моргунов, 1996). Особое внимание уделялось изучению устройства валов и въездов
Снепорода (Моргунов, 1988а; 1990а, 1996). Реконструкции древнего облика
крепостных сооружений способствовало изучение карпатских городищ, сохранивших скальные пазы, скреплявшие бревенчатые надстройки (Рожко,
1990; 1993; 1996; 1997). В эти годы изучались защитные системы крепостей
Буковины (Возний, 1996; 1997), Поросья (Кучера, Иванченко, 1987; 1998) и
Посулья (Моргунов, 2003). Итоги изучения южной фортификации подводились М.П. Кучерой в статье 1986 г. и фундаментальном исследовании 1999 г.
Он досконально изучил древо-земляные конструкции и крепостную застройку (С. 61–114), но его типологические наработки вопреки замыслу, не углубили построений П.А. Раппопорта (С. 7–61).
Исключительный материал содержат региональные исследования и
своды, такие как “Археология Прикарпатья, Волыни и Закарпатья” (1990) и
“Археологическая карта” поселений Среднего Поднепровья (ДПСП, 1984). А
в 1996 г. был издан законченный в 1981 г. уникально информативный свод
крепостных древностей А.В. Кузы. Существенную информационную роль
сыграло и возобновление ежегодника “Археологiчнi вiдкриття в Українi”, где
появились небольшие обобщающие статьи и публикации архивных материалов (1998 и т.д.). В 1997 г. начат выпуск “Археологической летописи Левобе9
режной Украины” (АЛЛУ): пожалуй, это лучшее региональное научное издание. Исключительным явлением стала и публикация свода прибрежных
поселений Каневского водохранилища (Петрашенко, Козюба, 1999): это эталонный археологический обзор обширного исторического региона.
Большое количество сведений, необходимых для изучения данной тематики встречается и во многих публикациях памятников. Основным источником исследования стали выбранные из всего этого массива хорошо датированные сведения об укреплениях более чем двухсот городищ IX – XIII вв.
Памятники изучены неравномерно, поскольку раскопкам чаще подвергались
сооружения с насыщенными отложениями. Поэтому наиболее информативны
надежно датированные валы с хорошей сохранностью древесных остатков.
Менее точны материалы многослойных поселений с выборочной датировкой
защитных элементов. На других памятниках производилась лишь шурфовка
и сборы подъемного материала. Опорным фундаментом работы стал хорошо
изученный массив посульских городищ, где, кроме обильной шурфовки, частично разрезались валы и создавались подробные планы. А особенности
расселения изучались путем наложения на планы селищ инструментально
зафиксированные сборы подъемного материала.
Результаты археологических наблюдений уточнялись по сведениям
Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской I летописи старшего и младшего изводов, являющихся наиболее ранними по охвату событий и времени
их создания. Информативный фон летописных сводов, часто переданный несведущими в военном деле свидетелями, отражает повседневные представления современников о защитном комплексе. А, поскольку своды формировались в разных географических и политических условиях, сравнение их показаний, уточняет картину реального применения древних укреплений.
Глава 2. Типы укреплений и облик их защитных элементов
10
Остатки древних укреплений делятся на два вида. Следы протяженных
преград, – это многокилометровые насыпи со рвами (“змиевы валы”). Руины
крепостных сооружений (“городища”) отличают вальных отрезки небольшой
длины, ограничивающих внутреннюю жилую “площадку”. Крупные населенные пункты состояли из цитаделей-“детинцев”, “посадов” (“окольных городов”) и незащищенных (“открытых”) поселений-“селищ”. Древние укрытия слагались из различных защитных элементов.
Эскарпы – это вертикальная подрезка пологих склонов городищ ниже
уровня площадки. Подрезку сопровождает полоса горизонтального уступа,
часто содержащего неглубокие ровики или валоподобные всхолмления. Облик многоступенчатого эскарпа имеет “змиев вал” Нижней Сулы.
Рвы опоясывали крепостные стены с внешних сторон. Технологически
выемки были источником грунта для создания укреплений. В защитном
плане их глубина увеличивала противопехотную мощность оборонительного
комплекса. Возможность обводнения рвов во многом зависела от высоты
размещения укреплений над уровнем пойменных или подпочвенных вод.
Древо-земляные валы отличаются сложным внутренним устройством и
разнообразной планировкой. Их высота насчитывает от 0,5–2 до 4–5 м, но
встречаются и 8–12-метровые насыпи. Внешние откосы валов всегда более
круты и порой содержат горизонтальные ступеньки берм.
В линиях валов обычны разрывы древних въездов; через расширенные
в этом месте рвы к ним ведут грунтовые перемычки. К воротам выходят и
огибающие склоны подъездные пандусы. Остатками башен считают всхолмления на площадках. А следы колодцев имеют вид округлых воронок.
С древности население укрывалось от нападений в благоприятных переломах окружающей местности. Для этого искали останцы и высокие береговые мысы с узкими основаниями. Отсюда на мысовых городищах (тип 1)
следы укреплений в виде земляных валов сохранились с напольных сторон.
11
Но значительные территории со сглаженным рельефом долго оставались неукрепленными. И в конце XI в. в Среднем Поднепровье появились
крепости округлых в плане очертаний (тип 2). Основным преимуществом таких сооружений был отрыв от окружающего рельефа: их могли строить на
любой равнине. Их предельно минимальный периметр был экономичным при
строительстве и позволял оптимально распределять силы защитников.
Внешняя линия валов сложно-мысовых городищ (тип 3) охватывала
значительную территорию, часть плато и соседствующие укрепленные мысы:
обычно их отождествляют с крупнейшими летописными центрами. В целом,
для общерусской фортификации характерно ограждение каждой составной
части одной линией оборонительных сооружений.
Глава 3. Универсальные защитные преграды.
3.1. Эскарпы. Подрезка недостаточно крутых склонов считается типичными для фортификации IX-X вв.: ее вертикальные плоскости закрепляли
наклонными частоколами и обкладками из горизонтальных рядов бревен, а
на краях “ступенек” нередки следы частоколов. С конца XI в. на южных городищах прослеживается возобновление этой строительной традиции, сопровождавшейся появлением на “ступеньках” срубных преград.
3.2. Рвы в летописных источниках часто именовались “греблями” или
“гроблями”: эта терминологическая путаница указывает на второстепенную
роль грунтовых выемок в составе защитного комплекса. Древнее поперечное
сечение выемок имело подтреугольные и трапециевидные очертания, а глубина колебалась в пределах между 10–12 и 1–3 м. Эти различия соответствовали оборонительной значимости укреплений, а наиболее опасные участки
обороны рвы снабжались более обширными рвами. Порой рвы облицовывали
камнем или деревом, а их внутренние склоны – наклонными частоколами.
12
Принято считать, что в VIII-X вв. особое защитное значение придавалось рвам, а со второй половины X в. стала увеличиваться оборонительная
роль валов. Это хорошо прослеживается на археологических материалах.
Так, в X в. периодически углубляли ров на Старокиевской горе, но в конце
столетия заплывы вычищались менее интенсивно. Периодическому углублению подвергался ров-эскарп Горналя. На Снепороде первоначальный ров
конца XI в. позже до дна не вычищался, а расширялся в напольную сторону,
но это “обмеление” компенсировалось подъемом уровня бермы. Аналогично
видоизменялись рвы укрепления Сампсониев Остров в XII в.
Глава 4. Крепостные валы и их внутренние конструкции
В протяженных и крепостных валах содержатся разнообразные бревенчатой конструкции, поэтому их называют “древо-земляными”.
4.1. Столбовые устройства включают два типа. Частоколы, – это линии из вкопанных в землю рядов вертикальных столбов. Каркасно-столбовые
сооружения, – это стены из горизонтально уложенных друг на друга бревен,
закрепленных между вертикальными стояками (они лучше известны по раскопкам построек). Кроме однорядного варианта столбовых устройств, встречаются двухрядные линии, скрепленные бревенчатыми стяжками, и содержащие внутри уплотненную грунтовую забутовку, – это прямая аналогия
простейших защитных стен античной эпохи. Такие каркасы обычны в валах
городищ IX-X вв., а примеры их использования в XI-XIII вв. крайне редки.
4.2. Крюковые сооружения в IX-XII вв. применялись западными славянами. В их основе лежал разреженно уложенный перпендикулярно оси вала параллельный ряд бревен, порой закрепленных колышками. Поверх наката
перпендикулярно размещали длинные лаги; бревна порой скрепляли крюками из обрубленных сучьев. Выше накаты вновь чередовались с лагами, а
внутренние пустоты засыпались грунтом. На Руси крюковые устройства еди13
нично обнаружены в городских валах конца XI – середины XIII вв., а в массовом количестве изучены в змиевых валах, где встречаются и двухрядные
сооружения с внутренней грунтовой забутовкой.
5.2. Срубные конструкции, – это цепочки из одного или нескольких
рядов бревенчатых каркасов, закрепленных в венцы рубкой “в обло”. Они
появились в X в. одновременно с жилыми срубными постройками. Ведущим
типом являются забутованные грунтом городни. В X–XI вв. их конструктивно не взаимосвязывали, а с конца XI в. срубы начали жестко соединять общей поперечной стенкой и врубленными “внахлестку” продольными бревнами. Клети, – это пустотелые жилые или хозяйственные срубы. Их цепочки
обычны на боковых краях мысовых укреплений, что характерно для Южной
Руси. За непрочностью клети не могли служить каркасом валов или фундаментом наземных стен, поэтому валы над ними низкие или отсутствуют. Отсюда второй внутривальный тип, – это каркасы, состоящие из конструктивно
взаимосвязанных цепочек городней и клетей. Из них наиболее часто встречаются двухсрубные (внешняя городня + внутренняя клеть).
Глава 5. Проблема сравнения оборонительной значимости
земляных валов и крепостных стен
5.1. Современные представления о древнем назначении и защитном потенциале древо-земляных валов сложились под влиянием письменных источников и фортификационной практики эпохи огнестрельного оружия, когда намеренная насыпка валов-фундаментов крепостных стен и валообразных полевых укреплений были обычным явлением. Со временем, отраженные обильной литературой каноны позднейшей инженерии были напрямую усвоены современными учеными, поэтому их большинство считает
внутривальные устройства скрепляющими насыпи каркасами и фундаментами поднимавшихся над валами стен. В этом убеждало сложное устройство
14
домонгольских насыпей и наблюдения об увеличение мощности валов на
протяжении X-XIII вв. И постепенно валы стали восприниматься главными и
самостоятельными крепостными атрибутами, что предполагало вероятность
намеренной насыпки “оборонительных насыпей”.
Но не все исследователи считают валы эффективной защитной преградой: согласно альтернативному подходу, эти насыпи являются слежавшимися руинами древних крепостных стен. Очевидно, эту точку зрения нельзя
оставить без внимания. Для нее наименее целесообразной была отсыпка валов по краям крутых береговых склонов. Но такие валы широко известны,
значит, это следы укреплений иной конструкции.
По подсчетам А.В. Кузы, 60 % от всех городищ имеют размеры не более 0,5 га, следовательно, высота их валов не превышает 0,5 – 2 м. Очевидно,
что такие укрепления неэффективны. Для сравнения, военный инженер Ф.
Ласковский к действенным противопехотным преградам относил валы высотой не менее 8 м. Кроме того, специально сооружать стены поверх низких
валов нерентабельно экономически: создание конструктивно сложных валов
трудоемко, а выигрыш в высоте размещения стен ничтожен. Критики отвергают и вероятность намеренной присыпки к стенам вальных откосов, снижающих эффективность вертикальных преград. По летописным источникам известно применение осадных “приметов”, – это внешние откосы, облегчавшие
восхождение на стены.
Эти наблюдения внушают сомнения в целенаправленной насыпке
большинства валов. Но альтернативная гипотеза не оставила в литературе
заметного следа: хорошо известно стремление фортификаторов вознести
укрепления на пригодное для этого возвышение. Кроме того, археологически
известен пример намеренного возведения киевского “вала Ярослава”.
5.2. Летописные сведения о валах и стенах обычно передавались
случайными информаторами, поэтому отражают существовавшие взгляды
широких слоев населения на повседневном бытовом уровне.
15
Насыпи в источниках обозначались терминами “вал”, “соп” и “приспа”, а также сюжетно идентифицируемыми вариантами “гребли (гробли)”.
29 летописных упоминаний делятся на “понятийные” группы по характеру отношения насыпей к военному делу. Первая группа отражает некую
связь валов с защитными преградами. Так, Владимир Мономах с дружиной в
1094 г. укрывался за “малой греблей”; согласно родословцу “А се князи
русьстии”, валом был укреплен г. Владимир Залесский, а стены Ладоги в
1114 г. устанавливали на “присп”. В статьях 1172, 1241 и 1261 гг. валы были
как-то взаимосвязаны со стенами: “городъ пожгоша и гроблю роскопаша”. А
в Козельске монголы разбили “стны града и взыдоша на вал”.
Вторая группа, – это примеры осознания валов как топографических
ориентиров. В событиях 1095 и 1149 гг., действия происходили близ переяславских валов. В иных (под 1146, 1149, 1151, 1169, и 1223 гг.) попутно упоминались валы Киева и его окрестностей, Новгорода, Луцка, а также “валъ
половечскыи”. Под 1093 и 1151 гг. ориентирами служили змиевы валы по р.
Стугне. Таковы и новгородские “ориентирные” упоминания. Особняком выделяется интерпретации “вала” как грунта для забутовки стен г. Ошеля (1219
г.) и славянских крепостей X в. по арабскому автору ибн Йа‘кубу (в летописных сообщениях о событиях XIV в. такое понимание “вала” становится
обычным, а позже “вал” сменяется “землей”).
Кроме этого, известно 36 летописных упоминаний о городских и крепостных стенах, также неодинаковых по смысловой и понятийной нагрузке.
Среди них есть прямые упоминания “забральных” и “градьскых” стен
(под 955, 988, 1239 и 1240 гг.). Примеры второй группы связаны с оценкой
конструкции защитных стен с заборолами и приемами их штурма (под 1097,
1251, 1159, 1185, 1229, 1281 и т.д.). Упоминания третьей группы отражают
синонимичность “города” и стен. “Городами” окружали русские центры перед осадой и монголы. А под 1169 и 1185 г. стены метафорически выступают
16
как символ прочности: это оценка роли князя как “города” черных клобуков
и сравнение половецких войск с крепостными стенами.
Итак, на практическом уровне современников не удивляло сочетание
городских валов со стенами, а вне поселений они относились к насыпям как к
привычным топографическим ориентирам. Исследователями отмечалось, что
княжеский родословец отличается хронологической путаницей и информативной неточностью. Поэтому мемуарный пример вынужденной обороны
Мономаха “о малу греблю” остался в единственном числе. Отсюда понятно
отсутствие летописной терминологии для описания облика, конструкции и
степени надежности земляных насыпей.
В противовес этому, информация о крепостных стенах предельно детализирована, а применявшаяся для описания стен и их элементов хорошо разработанная лексика указывает на жизненно важный интерес современников к
защитным качествам стен. Их строительство обозначалось устойчивыми
оборотами “срубить” или “поставить город” (а не “насыпать” его).
Термин “вал” был заимствован славянами из средневерхненемецкого
“wal”. Этот лингвистический массив восходит к латинскому “vallum” – защита, изгородь, частокол или насыпь с частоколом. Позже в общеславянской и
немецкой лексике понятие трансформировалось в “земляную насыпь”. А в
английском языке “wall” сохранил его более древнее значение – “стена”.
Эти языковые разночтения “валов” и “стен” настолько древние, что
терминологические тонкости пришлось уточнять еще в VIII в. Беде Достопочтенному. Он пояснял, что стены строят из камня, а защитные валы выкладывают (также в виде стен) из пластов дерна, а по гребням ставят частоколы.
Но к XI-XII вв. на Руси валы уже воспринимались как ориентиры или обезличенные спутники стен. С появлением огнестрельного оружия возникла
нужда в земляных полевых укреплениях, поэтому в современных терминологических справочниках “вал” – это “земляная насыпь грядой или гребнем,
для укрепления и защиты места от неприятеля”.
17
5.3. Конструктивные особенности наземных стен принято сопоставлять с устройством внутривальных сооружений: на это указывают лучше сохранившиеся остатки последних и достоверные следы наземных руин (Екимауцы, Воинь и киевские Золотые ворота). Судя по этим наблюдениям, на
ранних памятниках двухрядные столбовые стены с грунтовой забутовкой
доживают до середины X в., а кардинальную замену срубными преградами в
Перемышле, Путивле, Каменном и Донце связывают с “окняжением” окраин
Руси на рубеже X-XI вв. В это время основой напольных стен стали городни,
а с боковых сторон – ряды клетей. А с конца XI в. наиболее применимыми
стали двухсрубные стены (городня + клеть). По верху ставили заборола, –
перекрытые настилы для передвижения воинов, снабженные защитными парапетами или стенками со “скважнями”–бойницами.
В общих чертах оценима и реальная высота крепостных стен. Преграды
наименьшей высоты, это парапеты или брустверы заборол высотой в пределах 1 м. Такой оплот укрывал нижнюю часть тела стрелка из лука и метателя
иного оружия или подсобных средств. Ими ограждали еще римские военные
лагери, археологические аналоги из камня известны в Гаевщине и Тустани.
Летописные сведения об осадах Луцка (1097 г.) и Ушицы (1159 г.) указывают
на крепостные стены, сопоставимые с человеческим ростом, но значительная
часть преград, видимо, превышала его. Это стена киевского “города Ярослава” (2,24 м), Воиня и Изборска (2,5 м); о равновеликих преградах известно
множество и более поздних свидетельств. На существование крепостных
стен трехметровой и большей высоты указывает свидетельство 1281 г. о поражении защитников крепости копьями сквозь нижние бойницы заборол, а
также археологические реконструкции.
Глава 6. Валы – руины стен по археологическим данным
18
К сожалению, из-за плохой сохранности древесных остатков, не все
разрезы валов пригодны для изучения. Из лучше сохранившихся простейшие
типы сооружений, – это остатки одной созданной на ровном месте бревенчатой конструкции (“единственного строительного периода”). Их анализ удобнее начинать с лучше изученных моделей.
6.1. Валы с лицевыми сырцовыми кладками встречены при изучении южнорусских крепостей, созданных при Владимире Святославиче. Они
содержат невзаимосвязанные городни из кругляка, кантованных бревен и
плах. Срубы крепили вбитыми в материк сваями, а их венцы скрепляли
крупными гвоздями. Снаружи ряд городней был облицован ступенчатыми
кладками из рядов сырцовых кирпичей высотой до 8 м, опиравшихся на фундаментные каркасы из забутованных срубов или грунтовых подсыпок.
Недолгое бытование таких укреплений и их быстрое исчезновение указывают на привнесения строительных традиций извне. Необычная высота
преград, применение фундаментов и столбовых свай указывают на их южные
корни. Гвоздями скрепляли срубы дворца, построенного рядом с возведенной
греками Десятинной церковью. Болгарские аналогии представлены сырцовыми стенами (Ямбола, X в.) и лицевыми каменными кладками, а внешние
фасы каменных стен Болгарии часто ступенчаты. Таким образом, изучаемые
укрепления близки к болгаро-византийской фортификации. А приглашение
иноземцев было обычным для средневековья: греки строили хазарский Саркел и киевскую Десятинную церковь, а при создании печерского Успенского
собора трудилось 4 мастера из Константинополя.
Ознакомиться с южной фортификацией Владимир Святославич мог
при осаде Корсуня, а следующем году, под 989 г., фиксируется прибытие
греческих мастеров для постройки Десятинной церкви. Затем, под 991 и 992
гг., было начато строительство Белгорода и Переяславля, которые обносились укреплениями, где привычный для южан камень был заменен сырцом и
19
прослежены другие строительные приемы, синхронно внесенные в русское
церковное и гражданское строительство.
В южной фортификации использовались только защитные стены. Сочленение городней Владимира с сырцом имеет строго вертикальный абрис,
поэтому изначально “валы” могли быть только вертикальными преградами.
Не случайно валообразное сечение приобретали как руины каменных стен,
так и среднеазиатских укреплений из сырцового кирпича или пахсы. Позже
на Руси вновь возобладали выполненные из местных материалов древоземляные укрепления. Здесь не применялись сложные осадные приспособления, а штурмовые способы не отличались описанной в византийских источниках изощренностью, поэтому особой необходимости в столь высоких и
прочных защитных сооружениях, видимо, не ощущалось.
6.2. Следы первоначальных стен в сложных валах. К “сложным”
относятся насыпи с остатками каскада строительных периодов возобновления разрушенных стен. Для удобства распознавания следов конкретных реконструкций применяется метод “графической очистки” чертежей вальных
разрезов от более поздних осыпей и отложений. Он показывает следующее
На городище Червоное (X–XI вв.) первоначальная стена слагалась из
клетей, на месте которых были установлены городни. Первая стена из сохранившихся на 17 венцов городней была изучена в (XI в.). В Старых Безрадичах (XII–XIII вв.) верхний абрис установленных на материке городней повторяет контур современной дневной поверхности вала, т.е. руины верхней
части крепостной валообразно перекрыли ее основание, а позже равномерно
истлели в соответствии со сложившимся рельефом.
Остатки стены из клетей периметра городища Черновка содержат следы замощенного камнем перекрытия, что указывает на использование плоских крыш в качестве “боевого хода”. Нередко за сходный пример принимают
укрепления Колодяжина. Но размещенные перед клетями остатки вала сопоставимы не с бермой, а линией городней: здесь была двухсрубная стена, ко20
торую заставили сравнять монголы. Схожая картина наблюдается и на других болоховских городищах: в Изяславле, Губине и Городище на р. Згар.
Следы двухсрубных стен хорошо распознаются на разрезах: материковая забутовка городней более светлая, а в руины клетей прослеживается темное
замощение пола, культурный слой и остатки перекрытия.
6.3. Возобновление стен поверх сложившихся валов в разрезах прослеживается по следам второго и последующих строительных периодов.
Для возобновления укреплений поверх прочно слежавшихся валов более ранних укрепленных поселений, в Заречном-2 и Гаевщине в XII-XIII вв.
выравнивали плотное ядро сердцевины северянских валов, и городни новых
стен ставили в грунтовые врезки на бревенчатые фундаментные настилы.
При возобновлении стен после недавней гибели предшествующих, на
Сарском городище была выровнена и подрезана плотная забутовка разрушенной городни, поверх которой с отступом от краев была поставлена новая
стена; из грунта расчисток сформировался более высокий уровень бермы.
Схожим образом пятикратно реконструировались и укрепления летописного
Снепорода. Но здесь лицевой фас городней постоянно сохранял вертикальный абрис, а тыловая сторона каждый раз приобретала ступенчатый облик.
Таким образом, возобновить укрепления поверх недавно разрушенных
стен было более сложно: требовалось избежать грунтовых подвижек и деформации руин под тяжестью вновь создаваемых стен. Здесь прослеживается
закрепление вальных склонов каменными и бревенчатыми крепями; подрезками и подсыпками создавали ровные “строительные площадки”: убирали
рыхлые компоненты руин, а их верхние кромки выравнивали (в наскальных
крепостях неровности заполняли забитыми камнем срубными коробами).
Срубы новых городней ставили только поверх плотных предшествующих забутовок с небольшим отступом от их краев.
Поэтому со временем стены кверху несколько утоньшались, приобретая небольшой наклон, обычный для византийских каменных укреплений
21
(сужающиеся абрисы стен с сырцом строились и в эпоху Владимира Святославича, а в деревянном воплощении схожие укрепления встречены в Червоном). Увеличение высоты валов вследствие каскада реконструктивных мероприятий, очевидно, привело к появлению традиции намеренной насыпки валов, усиливавших эффективность крепостных сооружений.
6.4. Реконструкция стен по разрезам их руин (валов), основанная на
выделении строительных периодов, позволяет также уточнять не вполне убедительные реконструкции древнего облика крепостных сооружений.
Принято считать, что в Черновке и Дарабанах-Щовб невысокие валы
образовались при разрушении намеренно присыпанных к клетям внешних
глинистых откосов. Но гребни насыпей там несопоставимы с центрами развалов “откосов” и различны по объему, следовательно, валы – это осыпи забутовок более поздних городней. Первоначальная высота последних восстановима по сечению их развала: в Черновке высота стены с заборолами укладывается в 2,5 м, а в Дарабанах – в 2 м. Подобные укрепления типичны для
небольших крепостей.
Реконструируя укрепления городища Монастырище, А.В. Комар и О.В.
Сухобоков увидели их как облицованный бревнами вал, по гребню укрепленный городнями. Графическая “расчистка” ядра авторского разреза показала, что “вал” – это часть подрезанного эскарпом и обложенного бревнами
культурного слоя. На его поверхности был установлен ряд городней, а со
стороны площадки к стене примыкали остатки сгоревшей клети. После аналогичной подготовки остатками двухсрубных стен также представляются валы городища Ленковцы и Малышевской крепости на р. Мсте.
Итогом этих наблюдений является обобщенная схема многократного
возобновления периодически разрушавшихся укреплений, увеличивавших
мощность валов. В ней учтено использование рва для получения засыпного
грунта, нарастание культурного слоя площадки, расчистка сыпучих компонентов руин, подъем уровня бермы, установка новых срубов, а также обме22
ление рвов при использовании для забутовки культурного слоя площадки.
Для проверки эта схема развернута и в обратном порядке, в виде суммы археологических наблюдений о последствиях разрушения односрубной стены
единственного строительного периода, когда по прошествии времени беспорядочные руины обращаются в вал уплощенного полусферического сечения.
Глава 7. Другие крепостные атрибуты
7.1. Въезд, – это сложный защитный комплекс, сочетавший неприступность при осаде с удобством мирного использования. Обычны городища с
одним въездом, а в крупных городах их было несколько. Археологически это
разрывы в линии стен шириной от 1,5 до 3,5 м со следами деревянного замощения. Иногда их укрепляли перпендикулярами протяженных (13–15 м) коридоров из частоколов. Воротные полотнища навешивались на мощные
столбы (Изборск) или закреплялись в стеновых нишах (Судовая Вишня).
Следы въездных башен археологически идентифицируются как перекрывающие воротные проемы мощные завалы из глины, камней и обгоревших бревен (Судовая Вишня, Ревно 1Б, Любеч, Черновка и Тустань, где в
скале сохранились пазы от бревенчатых сооружений). На Княжой Горе
найдено изображение трехъярусной угловой башни с выходом к реке: это сооружение общим уровнем “боевого хода” соединялось к крепостной стеной,
наделенной зубчатыми заборолами. В Райках сруб “внутривратной” башни
разделял внешний 3-метровый проход на два более узких (по 1,6 м) русла.
Через расширяющиеся напротив въездов рвы вели узкие полотнища
деревянных мостов на столбовых опорах. Разборные полотнища в случае
опасности “разметывали”. Аналогично вплоть до XIII в. сооружали “сдвигаемые” мосты в Западной Европе, Сирии и Палестине. Достоверных фактов
применения в домонгольской Руси подъемных мостов нет.
23
Существовало несколько типологических схем въездных устройств,
из которых обычным был тип 1 фронтального и диагонального строя. Первые
массово применялись в догосударственный период и в позднее средневековье, а в XII-XIII вв. ими снабжали укрепления округлых очертаний. В диагональных проездах противник был вынужден преодолевать значительное расстояние, обратившись к стенам правым, незащищенным плечом: к ним относятся боковые проезды мысовых городищ. Визуальное распознание проездов
не всегда точно: в значительных городах фронтальный строй мог появиться в
эпоху огнестрельного оружия, но иногда он создается при хозяйственном использовании памятника. Раскопки внешне “фронтального” въезда городища
Сампсониев Остров вскрыли диагональный воротный проем, дополненный
изгибом ведущего через ров мостового перекрытия.
Въезды типа 2 представлены несимметричной стыковкой воротных
проемов и раздвоением стен, примыкавших к въездам. К типу 3 относятся
въезды, защищенные одной боковой башней (традиционно, “башнями” здесь
условно считают неизученные кургановидные насыпи, которые нападающие
вынуждены огибать слева). Въезды типа 4 перекрывали одной башней, а тип
5 объединяет проезды, с двумя башнями (Минск и Любеч). В каменном воплощении они хорошо известны в Византии и Западной Европе. Наиболее
сложны проезды типа 6 с башнями и заходом одной из стен на площадку
(“захабы”). В Белгороде изгибы валов заходили на площадку узким коридором, упиравшимся в двухбашенные ворота; протозахабные проезды известны
в Ольгове Городке, Киево-Печерской лавре и Изборске.
В древности на месте Снепорода стрелка мыса была отрезана дугой
оврага, а в конце XI в. там была построена кольцевидная крепость с диагональным проездом. Он открывался узким 6-метровым коридором, упиравшимся в массивную башню размерами 5 х 4 м. С тыльной стороны башни
ложе древнего оврага было выбрано и через него был устроен мост. В процессе реконструкции рубежа XII-XIII вв. внутренний ров был засыпан и 1024
метровый коридор захаба стал слева огибать новую башню размерами 4,5 х
4,5 м, в основании плотно забитую суглинком.
Патерны – это малозаметные выходы для пешей связи осажденных с
внешним миром. Они делятся на 3 типа: к первому относятся периферийные
узкие (0,8–0,9 м) лазы Изборска, Ладоги и синхронных эстонских городищ. В
Райках патерны имели облик выводящих в ров глубоких траншей со ступеньками, облицованных и перекрытых деревом и замаскированных дерном.
Третий тип “тайников” представлен ведущим из детинца Чучина к Днепру
подземным ходом высотой 2 м и шириной 1,5 м.
7.2. Башнеобразные устройства изучены недостаточно подробно.
Донжоны в Западной Европе широко распространились в XI-XIII вв. Это
приспособленные для жилья и обороны внутризамковые квадратные или
округлые многоярусные деревянные цитадели на каменных цоколях. Их возводили на возвышениях, окружали индивидуальными стенами; в их основаниях размещали колодцы и запасы продовольствия, а вход устраивали со
второго этажа. Твердыни также служили для обзора и обстрела окрестностей.
В летописях они появляются под 1188 и 1190 гг. как венгерские “вежи” и
“столпы”, а позже их строили в городах юго-западной Руси и в Польше.
В 1240 г. после монгольского прорыва внешних стен, киевляне возвели
“другии град” вокруг Десятинной церкви: это точный аналог западных каменных донжонов. Остатки бревенчатых донжонов изучены в Любече,
Вщиже, Черновке и Мстиславле. Это мощные квадратные или многогранные
срубы размерами от 4 х 4 до 13 х 12,5 м, нередко забутованные глиной и содержащие множество хозяйственных ям.
Остатки менее мощных башен, расположенных на возвышенных частях
городищ с ограниченной видимостью (Воищина, Райки, Слободка, Судовая
Вишня и Вщиж), считаются дозорными. А обзорная интерпретация башни в
Чучине (70 м над уровнем Днепра) не вполне логична. Возможно, поэтому
подобные сооружения не встречаются на высоко размещенных крепостях.
25
Это подтверждают материалы Снепорода, Лукомля и Кснятина, откуда и без
башен просматривается значительные степные пространства.
В Витичеве исследованы остатки двухъярусной сигнальной башни,
где поверх бревенчатого наката обнаружилась метровой толщины грунтовая
подушка с мощным кострищем. Отсюда огневой (дымовой) сигнал об опасности за минуты преодолевал 40-километровое расстояние до Киева. Возможно, подобным устройством был снабжен Римов, где в конусообразном
земляном возвышении был обнаружен бревенчатый столбовой каркас, а на
его вершине – массив прокаленной глины. На такую интерпретации указывает ограниченная видимость со стен Римова, а вынесенная на стрелку мыса
башня могла расширить зону сигнализации до 30 км к северу и югу. Впрочем, плотное размещение пограничных крепостей допускало более простые и
менее пожароопасные способы сигнализации, такие как ближайшие возвышенности или скифские курганные насыпи.
Археологическое представление о стеновых и угловых башнях сформировали источники XVI-XVII вв., где описаны выдвинутые за линию стен
мощные 4–8-угольные срубные постройки. Поэтому одни исследователи отрицают их применение в домонгольское время, а другие безуспешно пытаются найти в валах городищ ритмичную череду расширений. Но пока изучено
только несколько примеров угловых, вероятно, универсальных сооружений
(Вщиж, Любеч, Витичев, Воищина и Тустань). А вальные расширения встречаются на городищах только с XIV в., одновременно с появлением в летописях термина “стрельницы”.
В целом, высокие требования к прочности башен предполагают их исключительно срубное устройство и массивность забутованного грунтом бревенчатого каркаса, а размеры оснований должны превышать аналогичные
параметры взаимосвязанных с ними стеновых городней. И, наконец, многоярусность этих устройств должна выражаться значительным объемом поверхностных завалов, перекрывавших их основание.
26
7.3. Колодцы во многом способствовали обороноспособности крепостей, хотя воду порой получали из родников и при помощи подземных выходов к реке. Надпойменные поселения располагали мелкими колодцами: их
воронкообразные углубления переходили в подпрямоугольные шахты со
срубами и фильтрационными отстойниками.
Обширные воронки глубиной до 5 м являются следами глубоких водозаборников “нагорных” городищ. Их рытье начиналось с создания обширной
(цилиндрической или подквадратной) выемки глубиной до 15 м с дощатым
настилом. На Снепороде воронку дважды подрезали концентрическими ступеньками, укрепленными подпорной опалубкой и вымостками из керамики.
На ступеньках размещались 4 глинобитные печи, устьями обращенные к центру котлована. Ниже следовала известная по другим памятникам шахта со
встроенным в нее бревенчатым срубом. Создание колодцев требовало глубоких знаний о водононосных слоях: наиболее чистая вода залегала на глубине
10–50 м от поверхности, поэтому срубы изолировали глиной, щебнем и щепой от проникновения в них некачественной влаги. В Алчедаре обнаружены
и остатки водоподъемника. Сверху колодцы перекрывали навесом.
Конусовидные воронки возникли из-за необходимости проходки колодцев сквозь насыщенные водой плывуны, встречающиеся в южнорусской
лесостепи. Для этого в котлованах, достигавших верхней кромки плывунов,
изготавливали “навалки”, – нагруженные землей настилы, продавливавшие
заостренные срубы до твердого грунта. В итоге на дне котлованов оставался
настил с выступающим над ним срубом, а со временем подчистки оплывающих выемок формировали их конусовидные склоны. Поздние технические
руководства до мелочей соответствуют прослеженным археологически колодезным реалиям. Особо удачным считался выход на водоносные слои с таким
напором, что уровень воды в срубе поднимался значительно выше этих слоев. Поэтому в Екимауцах вода до сих пор вытекает из воронки наружу.
27
Глава 8. Нетипичные формы применения
крепостных атрибутов
Русскому оборонительному зодчеству свойственна однорядная планировочная структура, но встречаются и нетипичные городища. Чаще это памятники с напластованиями разных культур, где каждая эпоха оставила свой
рельефный “след” из руин характерных ей оборонительных элементов.
Поэтому анализ требует жестких рамок для оценки применимости вариаций крепостной защиты. Критерием могут служить однослойные укрепленные поселения с напластованиями исключительно XI-XIII вв. Сличение с
ними разграничит внешне схожие городища на хронологические пласты. И
тогда на одном полюсе изысканий отложится количественно усеченная, но
реальная схема защитного комплекса XI-XIII вв. А за ее скобками останутся
памятники с недатированными остатками защитных преград. Это и древнерусские крепости, сохранившие следы фортификации иных эпох, и открытые
поселения, возникшие на руинах давно погибших городов.
Считается, что на рубеже X-XI вв. эскарпы вышли из общерусского
фортификационного оборота, но в Южной Руси с конца XI в. их использование прослеживается на 29-и однослойных лесостепных городищах (тип 1).
Аналогична ситуация и с применением многорядных линий напольных преград (тип 2): ими наделено 26 однослойных укреплений. В XII-XIII в. в этой
же зоне появилось 27 крепостей многорядно-концентрической планировки
(тип 3): такие городища относят к волынско-болоховским.
Конструктивно крепости трех типов отличаются от древнерусских, но
внутри их совокупности наблюдается плотное переплетение необычных признаков. Их древнейшие аналоги известны в раннесредневековых центрах
Средней Азии и уйгурских городах Тувы. Позже их можно найти среди
древностей Казахстана, Западной Сибири, а затем – в приморском Дагестане,
на Северном Кавказе и на салтовских окраинах Хазарии. Схожие укрепления
28
обычны и для Волжской Болгарии. Это трасса перемещения кочевников в
Европу, маркированная преемственностью степных строительных традиций.
Территориально эти крепости составляют 5 зон компактной концентрации на южных пределах Руси. На западе это пограничное Поднестровье,
на Волыни – загадочная Болоховская земля. Близ Киева ареалы необычных
укреплений укладываются в летописные рамки расселения черных клобуков
Поросья и переяславских торков, а на востоке – это посульский рубеж. На
Русь укрепления степных типов принесли ее полукочевые федераты: они
несли приграничную службу и нуждались в убежищах для семей и имущества.
Глава 9. Приграничное расселение полукочевых федератов Руси
Приведенные выводы подтверждаются и другими аргументами. Так,
этнонимы, связанные с именами переселенных на Русь кочевников, исчезнувших в середине XIII в., концентрируются только в ареалах необычных
укреплений. Рассмотрим летописную и археологическую аргументацию.
Летописные источники указывают на расселение выходцев из степей в
Поднестровье. На это указывают кочевнические очаги из Ушицы. В левобережном ареале переяславские торки и турпеи проживали в Баруче, Бронь
Княже и у Сакова. У Переяславля найден оставленный выходцем с востока
клад XI в. и множество впускных погребений кочевников. “Степные” городища Посулья дополняли цепочку русских форпостов: на семи памятниках
найдены типичные для степняков постройки, погребения, украшения, детали
конской упряжи, медные котлы и керамика.
Из летописей известно о проживании черных клобуков в болоховских
городах Гольске и Куниле. Близ Колодяжина найдено погребение кочевника,
а из Изяславля происходит серия одноцилиндровых замков, массово бытовавших в Волжской Болгарии. Среди оружия ближнего боя там резко преоб29
ладали кавалерийские пики, а чуждые русскому населению очаги обнаружены в жилищах Губина и Городища на р. Згар.
Поросье считается эталонным ареалом расселения обладавших “городами” черных клобуков, берендеев, печенегов и торков. Его столицей являлся Торческ, Кульдерев принадлежал местному воеводе, для степняков был
построен Святополч. Здесь известно 46 укреплений, из них 59 % содержат
следы степной фортификации. Кроме известных кочевнических могильников, множество погребений выходцев из степей встречено как близ нетипичных, так и около обычных городищ. В Святополче городни дополняли архаичными частоколами и плетнями, на четырех памятниках прослежены остатки юртообразных построек с очагами, остеологические материалы Чучина
отличаются высоким содержанием костей употребленных в пищу лошадей.
Из Княжой Горы и в Сахновки происходит множество типичных для степняков лазуритовых подвесок, сережек “половецкого типа” с напускными биконическими бусинами, бронзовых зеркал и медных котлов.
На небольших “степных” укреплениях Поросья (Княжая Гора, Сахновка, Ульяники и Пешки) и Болоховской земли (Изяславль, Дорогобуж и Губин) встречено аномально высокое количество драгоценных кладов с вещами
столичного уровня. Возможно, это признак их принадлежности главам полукочевых формирований, защищавших южные границы Руси.
В целом, нетипичные укрепления укладывались в широкое защитное
полукольцо вокруг киевского территориального ядра. Постройка его наиболее ранних крепостей восходит к концу XI в., под 1080 г. в ПВЛ упомянуты
“переяславские торки”, а затем и черные клобуки Поросья. На западных пределах полукольца сформировался Приднестровский оборонительный массив,
– это звенья единого процесса укрепления южнорусского пограничья.
Укрепления болоховского региона изначально были западным пределом киевского княжества и “Русской земли”, а в середине XII в. там началось
применение характерных для Волжской Болгарии укреплений и другие при30
знаки сходства с Поросьем. С переходом Болоховской земли в состав Западной Руси ее жители начали борьбу в защиту автономии, а затем регион стал
продовольственной базой монголо-татар. В этом сказалась этническая близость “болоховцев” с завоевателями, а основой расселения болоховцев могла
быть та часть “диких” половцев, которая сначала кочевала между Русью и
Волжской Болгарией, затем переместилась на Южный Буг.
Приграничные регионы всегда нуждались в притоке населения, способного противостоять внешней опасности. В конце X в. Владимир Святославич переселял на юг “мужей лучших” из других областей Руси. С развитием процессов феодальной раздробленности это стало невозможным, и вытесненные из степей этнические сообщества стали достойным объектом для
заполнения приграничного поселенческого вакуума.
Глава 10. Протяженные укрепления
10. 1. Размещение и древний облик “змиевых” валов. Суммарная
длина их сохранившихся отрезков, включающих насыпи и эскарпы, достигает 1000 км. По размещению, это система дугообразных защитных линий,
маркирующих расширение южных пределов первоначального ядра Южной
Руси. Согласно письму Бруно Кверфуртского (1008 г.) – это протяженные пограничные укрепления Владимира Святославича: строительство их поросской линии было закончено незадолго до приезда миссионера. А к концу XI
в. летописи оценивали “валы” как топографические ориентиры.
Современные земляные насыпи содержат остатки бревенчатых конструкций, среди которых различаются древнерусские городни и крюковые
сооружения, в IX-XII вв. применявшиеся западными славянами. Последние
являются конструктивным аналогом “галльских стен”, защитными качествами которых в свое время восхищался Цезарь. Поэтому зарубежные исследователи логично считают крюковые конструкции остатками вертикальных
31
стен. В двухрядном варианте промежуток между краевыми крюковыми панцирями засыпали грунтом, – аналогичная стена описана еще Иосифом Флавием.
Таким образом, современные змиевы валы, – это руины “длинных”
стен, в каменной и древо-земляной форме хорошо известных в древнем мире.
10. 2. Расселение защитников протяженных укреплений, необходимых для возведения, ремонта и обороны протяженных стен. Их средоточием
традиционно считают крепости Владимира Святославича. Но кроме побережья Стугны, между крепостями и “валами” нет топографической взаимосвяз;
в змиевых валах нет следов сырца, а на Роси нет ранних крепостей. На Суле
змиевы валы оказались связанными только с открытыми поселениями рубежа X-XI вв., содержащими характерный для “мужей лучших” этноопределяющий инвентарь. Разрезы городищенских валов и массовые сборы подъемного материала показали, что эскарповидное основание укреплениям придавали носители роменской культуры, переселенные из “окняженной” Владимиром северянской окраины.
На Левобережье следы ранних открытых поселений сохранились и в
подслое городищ течения рр. Трубежа, Альты и Остра, где змиевы валы исчезли. На Правобережье Днепра следы поселений рубежа X-XI вв. сопровождали “змиев” вал в Вите Почтовой, Василеве, Заречье и на шести памятниках
течения Роси. Как и на Суле, они связаны с уязвимыми участками пограничья, а крепости на их месте начали строить почти столетием позже.
10. 3. Вопросы датировки и оборонительной значимости протяженных укреплений. Создание большинства “длинных стен” обычно датируют
рубежом X-XI вв., а укрепление Роси приписывают Ярославу Мудрому. Действительно, с эпохой Владимира Святославича их связывает размещение
ранних открытых поселений и свидетельство очевидца об окончании обустройства границ к 1008 г. Археологически подтверждено, в конце XI в. руины стен обратились в путевые ориентиры. Менее убедителен взгляд о за32
кладке поросских протяженных укреплений Ярославом Мудрым. Он обоснован неконкретным известием 1032 г. о постройке на Роси “городов”. Но после 1017 г. печенеги не угрожали пределам Руси: “бысть тишина велика в
земли”. Укрепление Роси Ярославом противоречит и заложенной Владимиром Святославичем продуманной структуре южнорусского пограничья, развивавшейся на протяжении двух столетий.
Противоречия устраняются свидетельством Бруно о раннем завершении возведения стен: это увязывается и с неодинаковым применением разнотипных преград. Так, линейное закрепление рубежей архаично и менее эффективно: это свидетельство неразвитой оборонительной тактики, опиравшейся на колонистов. Участки стен одновременно создавались разноэтничными группами, применявшими собственные строительные навыки. Возведенные приглашенными профессионалами крепости Владимира являлись точечными узлами обороны с воинскими гарнизонами. Опирающиеся на них
защитные методы более развитые и экономичные: они предполагали знание
как путей перемещения и тактики врага, так и уязвимых точек собственных
оборонительных линий. Этот защитный метод сохранился на века.
Таким образом, два типа укреплений воплощали различные тактические идеи, вызванные разновременной необходимостью их внедрения. Впервые массированно воздействовали на южное пограничье воевода Варяжко с
печенегами около 980 г. В следующем году Владимир организовал удачный
поход на Польшу (“длинные валы” там возводили до конца X в.), где он мог
пленить носителей крюковой техники. Затем он воевал с использовавшими
срубы вятичами и с прилегавшей к театру военных действий частью северян,
привычных создавать эскарпы. Это похоже на спешный сбор средств и сил
для ведения длительной войны. В итоге строительство протяженных линий
длилось более четверти века и закончилось к 1008 г.
Новый всплеск печенежской активности вызвал к жизни военную доктрину 988 г. о постройке серии пограничных городов: их преимущества пока33
зала осада Корсуня. Южные мастера, вероятно, появившиеся в Киеве вместе
с греческой принцессой, модернизировали местную срубную технику, в исходном виде закрепившуюся в русской фортификации.
Глава 11. Летописные и археологические сведения
о применении вспомогательных и временных укреплений
Летописные источники показывают, что домонгольская фортификация
обладала и обширным арсеналом менее значимых вспомогательных или временных защитных преград. Они были хорошо известны современникам, но
их устройство археологически недостаточно изучено.
Среди них наиболее известны “остроги”, – защищенные стенами предградья или “окольный город”. Этимологически “острог”, – это вариант именования частокола, но посадские стены были срубными, следоательно, термин отражает архаичную строительную традицию. Применительно же к временным оградам войсковых лагерей, остроги и тыны были столбовыми
устройствами. Термином “столпие” обозначали усадебные ограды, стены
жилых построек, а также легкие каркасно-столбовые укрепления киевского
посада: половцам удавалось их подсекать в процессе битвы. Под “твердями”
обычно понимают убежища не имевших городов малых народов и облегченные временные укрепления. В известии 1216 г. укрепление создавалось из
плетней и заостренных кольев, а посадская твердь города волжско-камских
болгар Ошеля была более сложной. Ее основой служила стена из двух бревенчатых панцирей с грунтовой забутовкой, перед которой заборолами возвышалась частокольная облицовка.
К полевым укреплениям относились “обровы”, “обрытия”, “станы” и
контекстно-смысловые варианты терминов “товары” и “колымаги”. В современной исторической литературе позабылось о применении в домонгольское время засек. Между тем, это было общемировое оборонительное явле34
ние, применявшееся от Александра Македонского вплоть до русскояпонской войны. В XII-XIII вв. не чурались его и русские князья.
Заключение. Основные вехи сложения
южнорусской фортификации X–XIII вв.
Основа местного оборонительного зодчества, это традиционные строительные материалы и навыки населения, по-разному усваивавшие привнесенные защитные новации, а его развитие связано с изменением тактики осады укреплений. Поэтому сложение общерусской фортификации лучше прослеживается в южной части Руси, соседившей с византийским культурноисторическим кругом и первой испытавшей давление азиатских кочевых
волн. Современные знания о древней фортификации состоят из двух пластов.
Первый, – это материальные остатки укреплений, а второй – сумма представлений об их первоначальном облике и защитной нагрузке. Они взаимозависимы, а реальные представления создает только археологический анализ ископаемых остатков, сверенный с показаниями летописных источников.
Ранние укрепления, защищенные легкими столбовыми преградами,
возводили на останцах, речных или пойменных островках. Более надежными
были высокие береговые мысы с узкими перешейками, которые перегораживали невысокими стенами из столбовых бревенчатых панцирей с внутренней
засыпкой, глубокими рвами, а склоны подрезали эскарпами. Длительное
время опора на аномалии рельефа была основной защитной формой. В X в. у
славян возникло срубное жилье, и сразу крепостные стены стали возводить
из цепочек забутованных грунтом срубов-городней необходимой высоты.
Интенсификация защитного строительства всегда инициировались
внешним давлением на рубежи государства, вызывавшим поиски ранее неизвестных методов защиты и реализовавшиеся возведением ранее неизвестных
оборонительных преград. Первый массированный натиск печенегов связан с
35
вокняжением Владимира Святославича: к этому времени Русь значительно
упрочилась, что позволило создавать пограничные укрепления, сохранявшие
целостность государства. Первым экспериментом в поисках эффективных
методов защиты было его огораживание протяженными укреплениями крюковой и срубной конструкции, – бревенчатым аналогом известных в соседних странах “длинных стен”. Вероятно, этот опыт был извлечен из Польши,
создававшей их до конца X в.: успешная война за Червенские города позволяла Владимиру пленить носителей крюковой техники. А уязвимые точки и
важнейшие броды закрепленных таким образом рубежей защищали обитатели открытых поселений.
Бревенчатые стены оказались непрочными, и с новой активизацией печенежских набегов около 988 г. появилась программа строительства крепостей. Нехватка населения заставляла князя переселять “мужей лучших” из
других областей Руси, – оборона Юга стала общегосударственной задачей.
Города создавали мастера из византийского культурного круга: закрепляли
славянские срубы лицевыми сырцовыми обкладками и применяли другие
приемы, обычные при возведении каменных стен. Одновременно стали исчезать эскарпы, а после 1008 г. не возводились и “длинные стены”. Тем не менее, набеги печенегов прекратились: княжение Владимира Святославича
можно считать первым этапом сложения общерусской фортификации.
За отсутствием внешней угрозы, при Ярославе Мудром южные границы не требовали внимания, но был расширен Киев. “Город Ярослава” был
огорожен древо-земляным валом, – цоколем невысокой бревенчатой стены, а
использование южных строительных приемов значительно сократилось.
Причина специального возведения высокого вала не вполне ясна. Гипотетически она могла заключаться в следующем: за истекшие полвека стены городов Владимира неоднократно разрушались, но пределы мысов позволяли
строить новые только поверх руин, т.е. валов. И в процессе смены двух поколений “градодельцев” могла закрепиться традиция намеренного создания
36
насыпей, – они улучшали защитные качества построенных на их гребнях
стен.
Второй этап сложения фортификации был вызван всплеском защитного
строительства после раздела Руси на земли-княжения, а на юге его интенсификация активизировалась половецкой агрессией конца XI в., – это различимая веха массового возникновения городов. Византийские строительные
приемы отошли в прошлое: напольные стены состояли из взаимосвязанных
городней, а по периметру площадок появились ряды клетей. Нарабатывалась
методика возобновления стен поверх руин-валов, а значимые поселения
быстро обрастали укрепленными посадами.
Во второй половине XI в. из западнославянских земель через югозападную Русь в Среднем Поднепровье распространились крепости округлых
в плане очертаний, не связанных с окружающим рельефом. Это позволило
закреплять любую требующую фортифицирования точку местности. “Круглые” крепости отвечали новой схеме кругового обстрела; по минимально
возможному периметру стен оптимально распределялись их защитники. Появились и более практичные двухсрубные стены из внешних городней и клетей, – резерва жилой и хозяйственной застройки. И, наконец, стандартизация
таких сооружений позволяла совмещать стоимость их возведения с многоцелевой функциональной нагрузкой укреплений различной величины.
И к середине XII в. сформировалась общерусская фортификационная
схема одинарной линии обороны в усложняющихся схемах: “город + открытое поселение”, “детинец + укрепленный посад + открытое поселение”.
В свое время недостаток приграничного населения заставил Владимира
Святославича дополнять его пленными и переселенными “мужами”, но феодальное раздробление затруднило эту практику. И во второй половине XI в.
для охраны рубежей стали привлекать вытесненных из степей кочевников,
которые нуждались в убежищах для семей и имущества. Они занесли с Востока нетипичные для Руси защитные элементы: эскарпы, 2-3 линии наполь37
ных стен и многорядно-концентрическую систему. Такие укрепления уложились в 5 компактных ареалов кочевнического расселения, отраженных летописной трактовкой. Они отличаются концентрацией погребений недавних
степняков, следов их домостроительства, этноопределимыми предметами
быта и украшениями, а также множеством драгоценных кладов, найденных
даже в небольших крепостях.
Вблизи Киева в конце XI – XII вв. полукочевые федераты сформировали широкое защитное полукольцо. На востоке оно включало Посульский рубеж и расселение переяславских торков с турпеями, на юге – черноклобуцкое
Поросье, а на юго-западе Руси сложилась поднестровская приграничная зона.
Во второй половине XII в. на западной окраине “Русской земли” и Киевского
княжества началось сложение болоховской фортификационной аномалии,
истоки которой лежат в Волжской Болгарии. Это – последнее звено оборонительного полукольца, вероятно, связанное с расселением “диких” половцев,
ранее испытавших культурное воздействие этой страны.
38
Основные публикации по теме диссертации
Монографии:
1. Моргунов Ю.Ю. Древнерусские памятники поречья Сулы / Ю.Ю.
Моргунов. // Материалы и исследования по археологии Днепровского Левобережья. Вып. 2. – Курск: Государственный областной Музей археологии,
1996. – 159 с.
2. Моргунов Ю.Ю. Посульская граница: этапы формирования и развития / Ю.Ю. Моргунов // Материалы и исследования по археологии Днепровского Левобережья. Вып. 3. – Курск: Государственный областной музей археологии, 1998. – 126 с.
3. Моргунов Ю.Ю. Сампсониев Остров: пограничная крепость на посульской окраине Южной Руси в XI-XIII вв. / Ю.Ю. Моргунов. – М.: Наука,
2003. – 186 с.
Статьи:
4. Моргунов Ю.Ю. Летописный город Вьяхань / Ю.Ю. Моргунов //
Советская археология. – 1982. № 2. – С. 237–245.
5. Моргунов Ю.Ю. Древнерусские городища течения р. Ромен / Ю.Ю.
Моргунов // Краткие сообщения Института археологии. – 1983. Вып. 175. –
С. 73–82.
6. Моргунов Ю.Ю. Летописный город Попаш / Ю.Ю. Моргунов // Советская археология. –1985. № 1. – С. 241–249.
7. Моргунов Ю.Ю. Круглые городища Левобережья Днепра / Ю.Ю.
Моргунов // Советская археология. – 1986. № 2. – С. 110–121.
8. Моргунов Ю.Ю. Древнерусские городища в окрестностях летописного города Лохвицы / Ю.Ю. Моргунов // Советская археология. – 1988.
№ 2. С. – 194–206.
39
9. К изучению летописного города Римова / Ю.Ю. Моргунов // Советская археология. – 1989. № 1. – С. 206–218.
10. Моргунов Ю.Ю. Функциональное назначение пограничных городищ Юго-Восточной Руси / Ю.Ю. Моргунов // Археологические исследования на Полтавщине. Сборник научных трудов к 100-летию Полтавского краеведческого музея. – Полтава: Полтавский краеведческий музей, 1990. – С.
95–109.
11. Моргунов Ю.Ю. Оборонительная структура Переяславской земли /
Ю.Ю. Моргунов // Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. – М.: Наука, 1998. – Т. 4. – С. 34–42.
12. Моргунов Ю.Ю. О пограничном строительстве Владимира Святославича на переяславском Левобережье / Ю.Ю. Моргунов // Российская археология. – 1999. № 3. – С. 69–78.
13. Моргунов Ю.Ю. Еще раз о “переяславских торках” / Ю.Ю. Моргунов // Российская археология. – 2000. № 1. С. 23–35.
14. Моргунов Ю.Ю. Применение эскарпов в южнорусской фортификации X-XIII вв. / Ю.Ю. Моргунов // Сумська Старовина. – Суми: Сумський
Державний Університет, 2001. № VIII-IX. – С. 172–185.
15. Моргунов Ю.Ю. О сырцовых стеновых кладках эпохи Владимира
Святославича / Ю.Ю. Моргунов // Краткие сообщения Института археологии.
– 2001а. Вып. 211. – С. 69–76.
16. Моргунов Ю.Ю. К изучению южнорусских змиевых валов / Ю.Ю.
Моргунов // Русь в IX-XIV вв.: взаимодействие Севера и Юга. Тезисы докладов научной конференции. М.: Наука, 2002. С. 64-66
17. Моргунов Ю.Ю. Земляные рвы в южнорусской фортификации XXIII вв. // Сумська Старовина. – Суми: Сумський Державний Університет,
2002. № X. – С. 40–52.
40
18. Моргунов Ю.Ю. К проблематике изучения южнорусских змиевых
валов / Ю.Ю. Моргунов // Русь в IX-XIV веках. Взаимодействие Севера и
Юга. – М.: Наука, 2005. – С. 253–269.
19. Моргунов Ю.Ю. К изучению южнорусских колодцев X-XIII вв. /
Ю.Ю. Моргунов // Российская археология. – 2005. № 3. – С. 141–148.
20. Моргунов Ю.Ю. Городища кочевников приграничья Южной Руси /
Ю.Ю. Моргунов // Археология Юго-Восточной Руси. – Елец: Елецкий Государственный университет, 2006. – С. 160–173.
21. На страже русской земли / Ю.Ю. Моргунов // Наука в России. –
2007. – № 2. – С. 75–82
41