Socialas_attistibas_modeli_(Lekciju_materiali
реклама
МОДЕЛИ СОЦИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ /Материалы лекций/ Содержание. 1. Общество и его познание. 1.1. Различное понимание общества в истории философии и социологии. 1.2. Познание общества. 2. Социальные изменения, процессы, развитие, прогресс и регресс. 2.1. Социальные изменения и процессы. 2.2 Проблема прогресса. 2.3. Теории общественного развития. 2.4. Глобализация человеческого общества. 3. Модели общества. 3.1. Утопические модели общества. 3.2. Традиционное общество. 3.3. Современное – индустриальное общество. 3.4. Постиндустриальное общество. 4. Перспективы развития общества Латвии. 4.1. Распад социалистической системы. 4.2. Латвия в переходный период и оценка развития. 4.3. Вступление Латвии в ЕС. В материалах лекций «Модели социального развития» включены фрагменты текстов из следующих изданий: Человек и общество. Москва, Изд-во МГУ, 1993. Кн. 1. Что такое общество? (1.1., 1.2.); Кн. 2. Мир в котором мы живем (4.1.); Шацкий Я. Утопия и традиция.- Москва, Прогресс 1990. (3.1.); Штомпка П. Социология социальных изменений.- Москва, Аспект Пресс, 1996. (2.1., 2.2., 2.3, 2.4., 3.2., 3.3., 3.4.); Европейский Союз и Я. – Рига, Бюро Европейской Интеграции, 2000. (4.3.). 1. Общество и его познание. 1.1. Различное понимание общества в истории философии и социологии. Общество как совокупная человеческая деятельность. Предварительно мы должны определить смысл термина "общество" , который используется в двух значениях - широком и узком. В первом из них об обществе говорят тогда, когда хотят отличить совместную жизнь людей, мир социальных явлений от мира живой и неживой природы, из которого общество выделилось в процессе антропосоциогенеза. В своем узком понимании общество сопоставляется уже не с царством природы, а с миром человеческой истории, поскольку далеко не каждое явление этого мира можно считать обществом в собственном смысле слова. Начнем свое рассмотрение общества с его понимания в качестве особой, отличной от природы части окружающего нас мира, особой социальной реальности. Сам факт отличия общественных явлений от природных не вызывает сомнения у человека. Интуиция подсказывает: к обществу относится все то, что создано человеческими руками, а не природой, имеет искусственное, а не естественное происхождение. Но возникает вопрос: к какому из миров принадлежат пахотные земли, домашние животные или полезные ископаемые? Очевидно, что все это создано природой - принадлежит ей по "праву рождения" и подчиняется ее законам. И в то же время по воле человека все эти явления приобретают особую функцию, а вместе с ними точно те же свойства, которые присущи социальным предметам, созданным людьми... Видим, фактор происхождения сам по себе не позволяет однозначно определить социальную или природную принадлежность явлений . Как же устранить подлинный водораздел между обществом и природой, отличить одно от другого? Объяснить специфику общества мы сумеем лишь в том случае, если установим тот специфический способ существования, который выделяет людей из природы и противопоставляет ей. Интуитивно мы понимаем что человек живет и действует не так, как живут и действуют представители животного мира, не говоря уж о силах неодушевленной природы. Чтобы зафиксировать это различие терминологически, многие ученные считают целесообразным использовать для характеристики совместного поведения людей особое понятие - деятельность. Иногда этот термин использует в очень широком смысле - когда говорят, к примеру, о "вулканической деятельности" или "инстинктивной деятельности насекомых." Мы полагаем, что во избежании ненужной биологизации социальных процессов или социализации природных , целесообразнее было бы говорить о деятельности лишь применительно к человеку и человеческим коллективам, рассматривая ее как специфический способ их существования в мире. Реально человеческая деятельность всегда представляет собой определенный физический процесс. Но также бесспорно, что человеческая деятельность имеет не только физическое измерение - ей присуще также все то, что характеризует значительно более сложную, чем физический мир, форму природных процессов. Человеческая деятельность обладает не только признаками физического процесса, но и биологической активности информационно-направленного приспособительного поведения живых систем. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что деятельность осуществляется людьми, каждый из которых представляет собой живой организм, наделенный как «витальными» потребностями, так и рефлекторными программами поведения. Деятельность как бы "вбирает в себя" все то, что свойственно процессам живой и неживой природы. При этом ее природные компоненты, несомненно, оказывают немалое воздействие на цель и характер ее протекания. В истории социальной мысли существуют теории утверждающие, что деятельность людей без всякого "остатка" сводится к процессам природы и может быть объяснена, исходя из них .Такой подход, называемый редукционизмом, представлен различными его направлениями. Так сторонники физикализма полагают, что мы можем исчерпывающе объяснить интервенцию Наполеона в Россию или распад империи Габсбургов действием физических законов притяжения и отталкивания, инерции, перехода потенциальной энергии в кинетическую и т.д. и т.п. Сторонники организмических теорий отрицают какое бы то ни было существенное различие между социальными и биологическими системами и процессами. Отсюда характерные попытки уподобить общество организму, понять функцию государства, сословий, церкви или денежного обращения, сопоставляя их с функциями головного мозга, мускулатуры, кровообращения и пр. Одним из наиболее влиятельных течений редукционистского толка выступает т.н. "социобиология" , представители которой (Э.Уилсон, Р.Александр и другие) выявляют немало любопытных сходств в коллективном поведении людей и животных, рассматривают эти сходства как фактическое тождество. Нужно сказать, что редукционистский подход в целом критикуется большинством современных теоретиков, которые полагают, что человеческая деятельность, включая в себя природные процессы, все же не сводима к ним. В чем же состоит ее специфика? Отвечая на этот вопрос, мы можем утверждать, что уникальность человеческого сообщества связана прежде всего с присущим ему особым отношением к среде существования. Как и животные, люди зависят от окружающей географической среды - ее климата, рельефа местности, богатства так называемыми "жизненными средствами" - будь то наличие дичи в лесах или рыбы в реках. Как и животные, люди стремятся приспособиться к среде существования, обеспечить свое выживание и развитие в условиях засушливой степи или болотистой равнины, продолжительной северной зимы или знойного тропического лета. Как и активность животных, человеческая деятельность, несомненно, имеет адаптивный характер. Но это особый тип адаптации, выделяющий человека из живой природы . Людям присуща способность приспосабливаться к среде существования не пассивной «подстройкой» своего организма к ее требованиям, а активным изменением самой среды, «подгонкой» ее под свои собственные нужды. Конечно, люди не в состоянии изменить ни одного из законов природы, как бы не «мешали» им в повседневной жизни силы тяготения, трения или законы термодинамики. Однако человек способен комбинировать различные природные процессы, «сталкивая» их таким образом, чтобы результат этого столкновения был направлен к его выгоде. В результате природа , не «уступая» людям законов своего существования, все же подчиняется им, начинает служить общественным целям. Начиная с использования уже «готовых» сил природы , человек постепенно переходит к моделированию процессов , которые в «нерукотворной природе» сами по себе, как правило, не происходят, т.е. начинает делать то, что не умеет делать природа , не направляемая людьми (выплавлять сталь, обжигать глину и т.д. и т.п.). Таким образом, отличительной особенностью человеческой деятельности является то, что она представляет собой не просто адаптацию, а активный процесс «приспосабливающегося приспособления» . На языке социологии это означает ,что социальная деятельность изначально выступает как труд, т.е. способность преобразовывать среду существования, создавая средства жизни, отсутствующие или недостающие в ней. Заметим, что в данном случае речь идет о труде в широком смысле этого слова, в котором он выступает как свойство всякой человеческой деятельности, а не вид ее. В этом смысле и игра детей, строящих снежный городок, и преступление бандита, взламывающего сейф, обладают всеобщими признаками и труда», отличающими человека от животного - хотя ни игра, ни воровство не являются трудом в узком смысле этого слова. Но возникает вопрос: а что лежит в основе трудовой деятельности человека? Что отличает трудовую деятельность человека от «трудовой» активности животных? Ученые расходятся в ответе нa этот вопрос. Часть из них полагает, что главнейшим и определяющим признаком трудовой деятельносити человека является присущая ей целенаправленность. Ученые, которые считают возможным использовать это понятие в биологии, понимают под целью те предустановленные реакции и состояния живого организма, к которым он стремится под воздействием генетических программ поведения (в этом смысле "целью" существования желудя является его превращение в дуб, а не в березу или осину). Говоря о социальной деятельности мы используем понятие цели уже в другом смысле, раскрывающем специфику информационной организации человеческого поведения. Как и активность животных, деятельность представляет инофрмационно направленный процесс, механизмы которого, однако, качественно отличаются от природных. Они связаны уже не с рефлексами, а с сознанием, со способностью людей заранее предвидеть результаты своей деятельности, планировать их, продумывать наиболее целесообразные способы их достижения. Мы понимаем под целью идеальный образ желаемого результата, создание которого предшествует «моторике» человеческого поведения, конкретным действиям по достижению цели. Целенаправленность человеческого поведения расширяет его границы и возможности. Благодаря ей , люди получают возможность вести себя «разумно» , то есть, оказываются способны к «нестандартному поведению в нестандартных ситуациях». Именно целенаправленность человеческого поведения определяет его колоссальную пластичность, способность находить самостоятельно оригинальное решение для каждой отдельной задачи. Именно она позволила людям перешагнуть порог биологической специализации, присущей инстинктивному «труду» пчел, муравьев или бобров. Итак, характеризуя человеческую деятельность, мы указываем на важнейшую роль сознания, которую не отрицает никто из ученых .Однако далеко не все они полагают, что этот признак - при всей его значимости - является исходным и определяющим отличием деятельности. В качестве такового нередко предлагают другой признак - способность создавать, хранить, многократно использовать искусственные средства труда, отличные от органов тела, данных труженику самой природой. Среди всех прочих «тружеников» лишь люди способны «отвлекаться» на создание искусственных объектов, которые нужны не сами по себе, а лишь как средство многократного усиления мускульных (а позднее и умственных) возможностей чловека, делающие его неизмеримо сильнее слона, быстрее гепарда, опаснее тигра. Человек стал собственно человеком лишь тогда, когда трудовое приспособление к среде приобрело целенаправленный характер. Взятые порознь , эти признаки - труд и сознание, пусть и в самой его зачаточной форме, присутствуют и в природе. Характерно, однако, что в поведении животных они, как правило, взаимоисключают друг друга. Лишь человек соединил в присущем ему образе жизни разум и труд. Информация, необходимая для того, чтобы совместно трудиться, настолько сложна, что ее можно транслировать или генетически, или же механизмами культуры , принципиально недоступными животным. В самом деле, мы знаем ,что в человеческом обществе опыт, приобретенный отдельными, наиболее способными членами, становится достоянием всего коллектива, не теряется для 6удущих поколений. Иначе обстоит дело с коллективно живущими животными, у которых индивидуальная пластичность поведения, как правило, не закрепляется в коллективном опыте, что вынуждает новые поколения всякий раз начинать с нуля. Дело в том, что люди сумели изобрести особые способы хранения и передачи информации, отличные как от генетической трансляции так и от передачи прижизненно выработанного опыта соматическим путем, т.е. путем поведенческих реакций по принципу «делай как я» (именно так поступает выдра, обучающая выдренка плавать, или волчица, когда учит волчонка навыкам охоты). Благодаря сознанию человек научился не только совершенствовать орудия труда, но изобрел способы "экзасоматической" , т.е. внетелесной передачи информации методом ее кодирования в т.н. знаковых объектах (книгах, рисунках чертежах, ритуалах и т.д.), образующих «тело» человеческой культуры. Итак, для сформировавшегося, ставшего человека именно сознательный, целенаправленный характер деятельности является признаком номер один, объясняющим все прочие ее отличия в том числе и специфику человеческого труда. Коллективный характер человеческой деятельности - еще один ее признак, имеющий важнейшее значение для понимания общества. Все мы знаем, что человек сформировался как «общественное животное» (по выражению Аристотеля) , не способное самостоятельно обеспечивать свою жизнь. Человек нуждался и нуждается во взаимодействии с другими людьми в той же мере, в какой он нуждается в продуктах питания и создающих их средствах труда. Люди способны выживать в самых экстремальных условиях, но лишь благодаря тому, что коллективное начало присутствует в деятельности любого одиночки. Только во взаимодействии с себе подобными человек, как известно, способен стать чем-то отличным от животного. Красивая сказка о Маугли никак не соответствует действительности. Статус человека не даруется простым актом рождения - им создается лишь биологическая «заготовка», возможность человека, которая претворяется в действительность лишь в результате особой деятельности общества по социализации каждой индивидуальной жизни. Коллективность - изначальная характеристика, ставшая необходимым и важнейшим фактором формирования человеческой деятельности. Современная наука отказалась от некогда популярной концепции, согласно которой люди, существовавшие по одиночке, объединились в коллектив, заключили между собой «общественный договор» о соблюдении определенных норм и правил, чтобы ограничить произвол (абсолютную свободу каждого индивида), прекратить состояние «войн всех против всех» или по каким-нибудь другим причинам. В действительности на путь гоминизации (очеловечивания) могли встать лишь существа, первоначально ведшие коллективный образ жизни. При этом «мера коллективности» ( проявляющаяся , в частности, в заботе о слабых и больных) в сообществе предлюдей должна была превосходить самый высокий «индекс солидарности», возможный в сообществе животных. Таким образом, подобно «труду», коллективность предшествует целенаправленности как основному признаку человеческой деятельности. Но, как и в случае с трудом, лишь сознание придает коллективности ее особую социальную форму, отличную от той, которая присуща «социальным животным», в чьих сообществах мы наблюдаем и разделение функций, и иерархические отношения «руководителей и подчиненных» , и опеку «тружеников» над иждивенцами, и защиту сильными слабых. Все эти отношения, как известно, у животных строятся на рефлекторной основе. Лишь люди создают коллективность, поддержание которой требует сознательных усилий как со стороны общества, так и со стороны каждого отдельного его члена. В результате каждый человек подчиняет свое поведение не только собственной потребности, но и сознательному расчету на реакцию окружающих его людей. Именно это обстоятельство заставляет нормального человека придерживаться установленных «правил приличия» , обуздывая многие порывы , естественные для «зоологического индивидуализма» животных. Итак, сказанное позволяет нам подвести некоторые итоги. Характеризуя человеческое общество с точки зрения способа его существования, мы можем определить его как часть мира, созданную совместно действующими, сознательно преобразующими его людьми. Очевидно, что именно деятельность как способ существования общества позволяет нам установить его границы, провести различие между природными и общественными явлениями. Общественным становится все то, что вовлекается в «силовое поле» деятельности - в том числе природные по происхождению явления, которые используются, а не создаются людьми. И наоборот, предметы, «выпавшие» из деятельности, автоматически теряют свойства социальных: так брошенное и гниющее в лесу топорище превращается в обычный кусок дерева, ничем не выделяющийся из природы , несмотря на свое общественное происхождение. Во избежании путаницы заметим лишь, что частью социального мира становятся лишь те предметы, которые .освоены практической деятельностью людей. У нас нет оснований считать, к примеру, общественным явлением комету Галлея, пока она остается для людей лишь объектом наблюдения, т.е. духовно-познавательной , а не практической деятельности. И все же приведенное понимание общества - несмотря на всю его важность для социальных наук - недостаточно для нее. Характеризуя общество с точки зрения способа его существования в мире, мы демонстрируем лишь его отличие от природы. При всей полезности такой задачи, она не позволяет нам определить общество как субъект истории, отличить собственно общество от совместно действующих людей, обществом не являющихся. Перейдем к рассмотрению общества в узком смысле этого понятия, соотносимом уже не с природой, а с миром человеческой истории. Общество как самодостаточная макрогруппа. Раскрывая газеты, включая радио или телевизор, мы постоянно слышим рассуждения об «интересах общества» , «перспективах общества», «кризисе общества» и т.д. При этом никому из нас не приходит в голову заглядывать в справочную литературу, чтобы выявить смысл понятия «общество». Большинству людей он представляется «самоочевидным», интуитивно понятным . Беда, однако, в том, что именно «очевидные» понятия, как правило, с трудом поддаются определению и разъяснению. Какое же содержание вкладывается в слово «общество», если оставить в стороне уже установленный нами смысл, в котором общество выступает как социальная алтернатива «царству природы»? В русском языке интересующее нас слово имеет множество значений. Из русской литературы мы знаем, что "опчеством" (так у Даля) русские крестьяне именовали сельскую общину, а аристократы - «бомонд» - высшие социальные слои. «Обществами» называли и называют добровольные объединения людей по профессиям или интересам («общество филателистов» ,«общество спасения на водах» и т.д.) Об «обществе» говорят и тогда, когда имеют в виду социальное окружение человека (предостерегая его от «дурного влияния общества»). Нетрудно догадаться, что социальные науки исходит из иного понимания термина. Претендуя на анализ строения, функционирования и развития общества, она, конечно же , не собирается ограничивать себя изучением «общества» кролиководов или любителей хорового пения. Эти и подобные образования представляют для социальных наук не общества, а отдельные несамостоятельные части целостных обществ, охватывающие собой город и деревню, высшие и низшие социальные слои, радикальные и консервативные политические партии, множество отдельных профессий , клубов и т.д. и т.п. Обществом в таком понимании слова является не футбольный клуб «Марсель» или Парижская префектура, а вся совокупность взаимосвязанных социальных групп, состоящих из людей, которые живут и действуют на территории современной Франции, именуют себя французами или являются гражданами Франции. В этом смысле, говоря о «французском», «польском» или «японском» обществах, философи имеют в виду исторически сложившиеся коллективы людей, которые участвуют в человеческой истории в качестве относительно автономных социальных образований, обладающих целостной и относительно самостоятельной исторической жизнью. В учебниках понятие общества часто трактуется как синоним понятий «народ» , «страна» или «государство» . Безусловно, все эти понятия тесно связаны, но между ними есть различия. Этнические группы представляют собой исторически исходную форму существования обществ (которые, начиная с одоплеменных союзов, имели, как правило, моноэтнический характер, существовали под единой «национальной крышей», так, что русский, живший за пределами России, был большой редкостью.) Но если эти этносы в истории первоначально равны обществам, общество совсем не всегда равно этносам. Часто общество складывается как объединение различных национальностей (имеет место в современной Швейцарии, представляющей собой единое многонациональное государство.) Понятие общества шире этнографических категорий, обозначающих ту или иную форму национальной принадлежности. Понятие общества далеко не всегда совпадает с понятиями «страна» или «государство» . Политическая интеграция - тем более основанная на насилии, завоевании - сама по себе не способна создать такую устойчивую социальную систему, как общество. Об этом свидетельствует неизбежный развал всех известных истории империй, сколоченных силой. Что же такое общество с интересующей нас точки зрения? Отвечая на этот вопрос, многие характеризуют общество как особый человеческий коллектив, социальную группу людей. Однако, далеко не всякая социальная группа может рассматриваться как общество. В чем же состоят главные отличительные признаки последнего? Чтобы ответить на это вопрос, попробуем установить вначале, какими в принципе могут быть социальные группы. Для понимания общества нам важно прежде всего выделить класс групп, которые называются «реальными». Под ними понимаются такие коллективы людей, которые способны к самодеятельностии, т.е. могут действовать как единое целое, обладая общими интересами, осознавая их и стремясь удовлетворить совместным организованным поведением. Нужно сказать, далеко не каждая группа людей, выделяемая в социальном мире, обладает подобными признаками. Возьмем, к примеру, человеческие расы. Очевидно, что ни «белые» , ни «серые» , ни «желтые» никогда в истории как единая интегрированная сила не действовали. Расы не обладают признаком самодеятельности и относятся к числу т.н. номинальных социальных групп, выделяемых по статистическим признакам. Подобными номинальными группами являются, помимо рас, так называемые «географические общности» и многое другое - вплоть до таких групп, как близорукие или сладкоежки. Существуют, однако, социальные группы, которые занимают как бы промежуточное положение между реальными и номинальными общностями людей. К примеру, принадлежность к женскому полу - это не только «медицинский факт», биологическая характеристика человека, но и вполне определенная характеристика его роли и положения в обществах разного типа. В социальной группе, именуемой «женщины», мы обнаружим - в отличие от чисто номинальных групп - и вполне очевидное сходство интересов, и выраженное самосознание «общей судьбы» , чувство «мы» , как говорят психологи. И тем не менее женщины как таковые остаются статистической «общностью пола», явно не «дотягивая» до статуса реальной социальной группы. Чтобы стать таковой, любая «как бы организованная группа» должна прибавить, к уже имеющейся общности интересов и целей важнейший признак самоорганизации и самодеятельности, отличающий реальные группы. Вообще различие реальных, номинальных и «как бы организованных групп» , вовсе не является абсолютным: кто-то остроумно заметил, что если бы завтра начались преследования такой номинальной общности, как «рыжие» , послезавтра мы вполне вероятно имели бы реальную централизованную организацию, своего рода «Союз рыжих», сплотившихся для защиты своих интересов. Подобные взаимопереходы , однако, не отменяют самого различия между выделенными типами групп. Общество может и должно рассматриваться как реальная социальная группа, обладающая всеми признаками самоорганизации и самодеятельности. И все же этот признак не является достаточным для понимания общества. Обладать общими интересами и целями, действовать как единое целое могут и политические партии, и воинские подразделения, и производственные коллективы, и футбольные команды, которые при этом явно не являются обществами. Что же отличает собственно общество от других реальных социальных групп? Конечно, было бы неправильно усматривать искомое различие в таких внешних признаках, как, к примеру; размер, численность группы. Все мы прекрасно знаем, что многомиллионная партия - как это следует из самого значения слова - является всего лишь частью общества, в то время, как племя дикарей, недостигающее и 500 человек, является настоящим человеческим обществом. Так в чем же, наконец, состоит искомая специфика общества? Отвечая на этот вопрос, мы вслед за американским социологом Талкотом Парсоном должны будем использовать сложное слово "самодостаточность", рассматривая общество в качестве «того типа социальной системы, который достигает высшего уровня самодостаточности». Самодостаточными являются такие реальные группы людей, которые способны создавать и воссоздавать все необходимые условия совместного существования. Короче говоря, производить все потребное для коллективной жизни. Подлинным обществом группа становится лишь тогда, когда ее экономическая и политическая самодостаточность дополняется реальной культурной автономией, выражающейся в устойчивых, передаваемых от поколения к поколению особенностях мышления и чувствования людей, которые закрепляются в языке, искусстве, стандартах поведения и т.д. и т.п. Тем не менее именно самодостаточность представляет собой главное отличие общества от «необществ» . Каждая из специализированных групп, взятая сама по себе, не способна выжить «в одиночку» , обеспечить себя всем необходимым. Она является носителем некоторой частной функции, ради которой и создается людьми. Поэтому у нас не вызывает затруднений сказать, для чего существуют театральные труппы, политики или ученые. Однако не каждый человек найдет, что ответить на «детский вопрос»: для чего существует французское или польское общество, что они призваны делать в качестве реальных самодеятельных групп? Очевидно, что общество не имеет главной и единственной функции, если не считать ею интегральную задачу выживания и развития, ради которого оно исполняет все функции, необходимые для совместного существования людей. Именно поэтому человек может быть профессиональным политиком, военным или обувщиком, но он не может быть «профессиональным поляком» или французом - эти понятия означают принадлежность не к тому или иному занятию, профессии , но к самодостаточной социальной группе, «совмещающей» все необходимые профессии. Считая основным признаком общества его функциональную самодостаточность, мы не можем не поставить еще один непростой вопрос. Всем известна та высочайшая степень взаимной зависимости, которая существует между странами и народами в современной истории. На наших глазах сложилась система международного разделения труда, которая ставит экономическую конъюнктуру Франции в зависимость от политики американского президента, успешную работу японских предприятий - от стабильной добычи нефти на Ближнем Востоке и т.д. и т.п. Не означает ли это, что современные страны уже нельзя считать обществами, или же ими являются лишь отдельные нецивилизованные племена, живущие в условиях экономической автаркии, политической и культурной самоизоляции? Ответ на этот вопрос не может быть однозначным. Очевидно, что современное человечество вступило в процесс формирования единой планетарной цивилизации, в которой отдельные страны и народы действительно потеряют статус автономных самодостаточных единиц (с наибольшей интенсивностью в этом направлении движутся страны Европейского Союза). И вместе с тем современное человечество находится лишь в начале этого процесса, в той его фазе, когда понятия «национальная экономика», «национальная политика» еще не стали фиктивными, а отдельные страны все еще являются обществами, не потерявшими принципиальную способность выживать в режиме автономного существования. Итак, анализируя общество в узком смысле этого понятия, мы рассматриваем его как самодостаточную социальную систему - продукт совместной деятельности людей, способных собственными усилиями создавать необходимые условия существования. Общество - организм. Многие ученые 19 века старались осмыслить те колоссальные сдвиги, которые происходили в Европе на волне революций: процессы индустриализации, урбанизации, становления капиталистического общества и разрушения традиционного, аграрного, общинного уклада жизни. Сталкиваясь с новой, сложной и ускользающей от понимания реальностью, философски ориентированные ученые 19 века искали эвристические аналогии или метафорические модели в областях знаний, которые были лучше разработаны. Первая метафора, объясняющая общество и его изменения, была найдена в биологии - она уподобляла общество организму. Вначале речь шла лишь о некотором общем сходстве между организмом и обществом, и при этом вполне отчетливо осознавалось различие между ними. Значительно позднее такое сравнение стало восприниматься буквально: общество начали рассматривать как реальный организм. И если ограниченное эвристическое использование данной аналогии оказалось достаточно плодотворным, то ее извращение, типичное для школы «органицизма» на закате 19 столетия, завело социальные исследования в тупик. Упомянутая аналогия касается в первую очередь внутреннего устройства общества. Так Г Спенсер считал, что, подобно живым организмам, оно состоит из различных элементов («клеток» - индивидов) , собранных в более сложные единицы («органы» - институты), которые объединены детерминирующей сетью взаимосвязей («органическая анатомия» - социальные связи). Короче говоря, предполагалось ,что и организм, и общество обладают структурой. Но при этом четко осознавалось , что тип структурной интеграции в обоих случаях различен: сильная и тесная интеграция в организме, ни одна часть которого не может существовать отдельно от целого, и гораздо более свободная в обществе, где и индивиды, и институты обладают некоторой автономией и самодостаточностью. Аналогия с организмом применялась и к «физиологии», т.е, процессам, происходящим внутри общества, причем элементы организма и общества рассматривались как выполняющие специфические роли или определенные функции внутри тех целостностей (организма или общества), к которым они относятся, и тем самым способствующие их сохранению и воспроизводству (жизнь организма или общества). Иными словами, акцентировалось внимание на сходстве функций. Но при этом опять-таки отчетливо осознавались различия: узкоспециальные, однофункциональные органы в организме и многофункциональные , взаимодополняемые элементы или подсистемы в обществе. К началу 20 века метафора организма теряет свою популярность. Но в 30-50-х годах, в измененном варианте она присутствует в концепциях, которые рассматривают общество как сложно организованную систему (см.: концепцию Т.Парсонса). Общество - система. Идею о том, что общество – система один из первых высказал французский социолог Огюст Конт (1798-1857). Согласно традиции его считют «отцом» социологии. Общество в его понимании, является сложной целостностю – системой, которая подобна организму. Общество должна изучать наука, чье название «социальная физика» или социология. Элементами (частями) общества неявляются отдельные индивиды, а различные социальные образования которых сплачивает общие идеи и устремления. Основной ячейкой общесва является семья. Это естественное состояние социальности людей и в ней существующие отношения являются основой для всех других общественных отношений. Из семьи общество вырастает благодаря всеобщему закону, который определяет, что в ходе развития появляются все более и более сложные и гармоничные системы. Расмотри другой ход мысли при итерпретации общества как системы. Говоря об американском обществе, об английском обществе, об арабских или африканских обществах, мы, конечно, имеем в виду что-то совсем отличное от такой добровольной ассоциации, как кооперативное общество, или общество по охране памятников старины. Не имеем мы при этом в виду и «общества» богатых, красивых, влиятельных и элегантно одетых людей, которых живо описал когда-то Гетлер и которых мы по сей день видим на страницах газет и журналов многих и многих стран мира. Нет, под обществом подразумевается нечто «более глубокое» , «более постоянное,» «более укоренившееся» в конститутивных свойствах человеческого бытия. Но ведь такие качества, как глубина, основательность, постоянство и серьезность, присущи семьям, общинам, деревням - всем тем способам организации жизни, которые ученные называют "первичными сообщностями" . Однако, эти последние могли бы быть признаны обществом только при наличии особых условий. Важнейшим из этих особых условий является самостоятельность: саморегулирование, самовоспроизводство и самозарождение. Иными словами, социальная система является обществом только в том случае, если она не входит в качестве составной части в более крупное общество. Объединение родственников, или племя, не является частью более крупного общества, если браки заключаются между его членами; если оно имеет территорию, которую считает своей собственной; если оно пополняет свой членский состав, главным образом, за счет детей тех людей , которые уже являются его признанными членами; если оно имеет свою собственную систему правления; если у него есть свое собственное название и своя собственная история, то есть такая история , в которой его многие взрослые члены или большинство таковых видят историческое объяснение их связей со «своим собственным прошлым» , и , наконец, если у него имеется своя собственная культура. Впрочем, и кооперативное общество обладает некоторыми из этих характерных черт. Но, у него нет территории, которая была бы его исключительной собственностью; его членский состав не пополняется за счет потомков людей, уже являющихся его членами; что же касается его системы правления, то она должна функционировать в рамках законов, установленных более могущественным институтом правления, осуществляющим свою власть над территорией, на которой расположено кооперативное общество. Исключительность категории, которую мы хотим выделить из ряда других, состоит в том, что она представляет собой такую социальную систему, которая обладает генетической историей и своей собственной территорией; имеет отдельные части, но сама не является частью более широкой системы власти, осуществляемой над данной территорией и сосредоточенной где-то в другом месте. Определение общества применительно к современному предполагает существование семей, общин и городов, церквей и сект, штатов и провинций , школ и университетов, фирм, ферм, промышленных предприятий и кооперативных обществ, причем все они взаимно проникают друг в друга и взаимно обслуживают друг друга в пределах общей территории, имеющей определенные границы; обладают общей, всеобъемлющей системой власти, вырабатывающей и приводящей в жизнь правила и нормы, ликвидирующей или улаживающей конфликты. Подобное определение вполне применимо и к несовременным , прежде всего аграрным, обществам с менее дифференцированными институциональными системами. В подобных обществах понятие общества также предполагает наличие родственных и территориальных единиц, религиозных убеждений и религиозной организации, экономической организации и т.д. Главное, что все эти категории являются единицами, или подсистемами , более широкого целого. Сами по себе они не являются самостоятельными, но зато самостоятельно это более широкое целое. Что же входит в общество? Как мы уже говорили, наиболее дифференцированные из них состоят не только из семей и родственных групп, но также из ассоциаций, союзов, фирм и ферм, школ и университетов, армий, церквей и сект, партий и многочисленных других корпоративных органов или организаций, которые в свою очередь имеют границы, определяющие круг членов, над которым соответствующие корпоративные власти - родители, управляющие, председатели и т.д. и т.п. - осуществляют известную меру контроля. Сюда входят также системы, формально и неформально организованные по территориальному принципу - общины, деревни, округа, города, районы, - причем все они тоже имеют некоторые черты обществ. Далее, сюда входят неорганизованные совокупности людей внутри обществ социальные классы или слои, занятия и профессии , религии, языковые группы, которые обладают культурой, присущей в большей степени тем, кто имеет определенный статус или занимает определенное положение, чем всем остальным. Почему же все эти образования или некоторые из них не являются обществами? Мы уже дали ответ на этот вопрос, но теперь мы сформулируем его несколько иначе. Каждое из этих образований осуществляет имеющуюся у него власть внутри структуры или в условиях подчинения общей власти, которая находится за их пределами и представляет собой власть всего общества. Само собой разумеется, независимость и самостоятельность относительны. Ни одна социальная система, которую мы называем обществом, не является полностью самостоятельной или независимой . Лишь очень немногие общества, признаваемые нами в качестве таковых, пополняют свое население исключительно за счет естественного его прироста. У большинства достаточно крупных обществ нет единой истории - ее заменяет смесь историй различных народов, включенных в данное общество путем завоевания или иммиграции. У некоторых обществ нет четко очерченных территориальных границ, причем в прошлом обществ с нечетко обозначенными границами было относительно больше, чем в наше время. Ни одно современное общество не обладает культурой, которая была бы исключительно его собственной. Даже у лучших и наиболее прочно утвердившихся обществ Северной Америки или Западной Европы культуры не являются абсолютно самобытными. Ни одно общество, в котором наука поставлена на современную ногу, не является независимым в научном отношении: даже самые передовые по своему научному развитию страны заимствовали и заимствуют многие из своих основополагающих научных идей у других стран. В экономическом отношении также нет ни одного общества, которое было бы полностью самообеспечивающимся и независимым. Они связаны друг с другом сложными взаимоотношениями и договорными обязательствами, которые они обычно соблюдают и нарушение которых чревато для них невыгодными последствиями (хотя и не всегда). В наше время одним из характерных признаков общества является суверенитет по отношению к другим суверенным государствам - впрочем, чтото вроде суверенитета всегда было отличительной чертой обществ даже в те эпохи и в тех культурах, которым была неведома нынешняя четкая концепция суверенитета. Таким образом, мы видим, что полная самостоятельность не является абсолютным условием определения социальной системы как общества. Для того чтобы быть обществом, социальная система должна обладать своим собственным внутренним «центром тяжести» , то есть она должна иметь свою собственную систему власти в рамках своих собственных границ. Кроме того, она должна иметь свою собственную культуру. Какую-то часть своей культуры она по необходимости разделяет с другими обществами, от которых происходит и с которыми поддерживает отношения. Другая же часть этой культуры самобытна и принадлежит только ей. Эта культура составляется из убеждений, касающихся истории и характера данного общества, его связи с определенными идеальными или трансцендентными ценностями, его происхождения и предназначения. Сюда же входят убеждения о правомерности его существования как общества и о качествах, дающих членам общества право принадлежать к нему. Разумеется, культура включает в себя произведения искусства, литературы и отвлеченной мысли, многие из которых посвящены упомянутым убеждениям. Общества имеют тенденцию быть «национальными». Современные «национальные» общества - общества, претендующие на то, что они служат воплощением национального единства, и обладающие своими собственными национальными культурами, своими собственными, скорее независимыми, чем зависимыми, экономическими системами, своими собственными системами правления, своим собственным генетическим воспроизводством и своим собственным суверенитетом над территорией, обозначенной границами, представляют собой наиболее самостоятельные из всех социальных систем, известных нам из истории человечества, самые независимые общества своих эпох. Итак, мы убедились в том, что общество - это не просто совокупность объединившихся людей, изначальных и культурных коллективов, взаимодействующих и обменивающихся услугами друг с другом. Все эти коллективы образуют общество в силу своего существования под общей властью, которая осуществляет свой контроль над территорией, обозначенной границами, поддерживает и насаждает более или менее общую культуру. Именно эти факторы превращают совокупность относительно специализированных изначальных корпоративных и культурных коллективов в общество. Общество как макросистема. Талкотт Парсонс (1902-1979), считал понятие "система" не только ключевым, но и универсальным для понимания структуры общества. Он трактует общество как сложно структурырованную макросистему, которая отличается от всех других социальных систем тем, что она достигла высшего уровня самодостаточности по отношению своему окружению. Т.Парсонс общество характеризует как взаимодействие индивидов, которое согласуется и упорядочивается в ходе освоения и превращения во внутрнние мотивы действий общепринятых норм и стандартов. Жизнь общества (мир и согласие) обеспечивает согласованное функционирование ее различных подсистем, а развитие – внутренняя дифференциация систем. Альтернативная модель: динамическое социальное поле. Лишь совсем недавно социология поставила под сомнение и надежность системноорганизмических моделей общества, и саму дихотомию социальной статики и динамики. Сейчас, похоже, все большее значение приобретают два обстоятельства: во-первых, желание сосредоточить внимание на всепроникающих динамических качествах социальной реальности, т.е. на восприятии общества в движении ("процессуальный образ"), во-вторых, стремление не рассматривать общество (группу, организацию) как объект, т.е. дематериализация социальной реальности ("образ поля"). . Мысль о том, что статика не может стимулировать познание общества, ибо изучать неизменные объекты, протяженности, структуры или целостности не имеет смысла, пришла из естественных наук. Альфред Н. Уайтхед сформулировал эту мысль следующим образом: "Изменение присуще самой природе вещей". Такая чисто динамическая или процессуальная установка изучать события, а не вещи, процессы, а не состояния, вскоре стала доминирующим подходом, тенденцией современной науки. Для социальной науки это означало, что общество должно рассматриваться не как статическое, стабильное состояние, а как процесс, не как жесткий квазиобъект, а как постоянно длящийся, бесконечный поток событий. Было признано, что общество (группа, общность, организация, национальное государство) может быть определено как существующее лишь постольку и до тех пор, пока внутри него что-то происходит (случается), предпринимаются какие-то действия, протекают какие-то процессы, что-то меняется, т.е. онтологически общество не существует и не может существовать в неизменном состоянии. Вся социальная реальность представляет собой просто динамику, поток изменений различной скорости, интенсивности, ритма и темпа, и не случайно мы часто говорим о "социальной жизни", ведь жизнь - ни что иное, как движение, стремление и изменение. Когда движение, изменение отсутствует, нет и жизни, наступает смерть. Изменился и образ объекта, претерпевающего изменения. Общество стало рассматриваться не как жесткая, "твердая" система, а, скорее, как "мягкое" поле взаимоотношений. Социальная реальность предстает межиндивидуальной (межличностной) реальностью, в которой существует сеть связей, привязанностей, зависимостей, обменов, отношений личной преданности. Иными словами, она является специфической общественной средой, или тканью, соединяющей людей друг с другом. Такое межличностное поле находится в постоянном движении, оно расширяется и сжимается (например, когда индивиды проникают в него или покидают его), усиливается и ослабляется (когда меняется качество взаимосвязей, например, от знакомства к дружбе), сгущается и распыляется (например, когда в нем возникает лидер или когда лидер уступает свои позиции), смешивается с остальными сегментами поля или дистанцируется от них (например, когда образуются коалиции и федерации или когда просто люди собираются вместе). Существуют специфические, принципиально важные для жизни "узлы", комплексы, сплетения социальных отношений, которые мы научились вычленять и, говоря о которых, склонны прибегать к языку материализации: мы называем их группами, сообществами, организациями, национальными государствами. То, что они существуют в качестве реального объекта - иллюзия. Реальны постоянные процессы группировки и перегруппировки, а не стабильные протяженности, именуемые группами; процессы организации и реорганизации, а не стабильные организации; процессы "структурирования", а не структуры; формирование, а не формы; изменчивые "фигуры", а не жесткие модели. Понятие межличностного поля можно уточнить. Для определения четырех измерений, или аспектов, поля мы предлагаем следующую типологию, состоящую из четырех частей: идеальной, нормативной, интеракционной и возможной Иногда подчеркивают, что социальные взаимоотношения связывают человеческие личности. Но что в дейсвительности они связывают (и как): идеи, мысли, верования, индивидов, которые помогают поддерживать или противостоять друг другу; или реальные действия, которые могут быть дружественными или враждебными, кооперативными или конкурентными; или их интересы, которые могут совпадать или находиться в конфликте? Существуют четыре вида ткани (или сети), возникающие в обществе: 1) сплетение идей; 2) правил; 3) действий; 4) итересов. Взаимосвязанная сеть идей (верований, доказательств, дефиниций) составляет идеальное измерение поля, его "социальное сознание". Взаимосвязанные сети правил (норм, ценностей, предписаний, идеалов) образуют нормативное измерение поля, его "социальные инструкции". И идеал, и нормативное измерение вносят свой вклад в то, что традиционно рассматривается как культура. Взаимосвязанные сети действий составляют интеракционное измерение поля, его "социальную организацию", а сети интересов (жизненные шансы, возможности, доступ к ресурсам) - измерение поля по шкале возможностей, его "социальную иерархию". И интеракционное, и возможностное измерения вплетаются в то, что в прямом смысле можно назвать социетальной тканью. Для выражения многомерности поля употреблять термин "социокультурное поле". На каждом из четырех уровней социокультурное поле непрерывно подвергается изменениям. Мы постоянно наблюдаем: 1)артикуляцию, легитимизацию или переформулирование идей, возникновение и исчезновение идеологий, убеждений, доктрин и теорий; 2) институализирование, пересмотр норм, ценностей, правил или отказ от них; возникновение и исчезновение этических кодов, правовых систем; 3) выработку, дифференциацию и переформирование каналов взаимодействия, организационных или групповых связей; возникновение или исчезновение групп, кругов общения и личностных сетей; 4) кристаллизацию, утверждение и перегруппировку возможностей, интересов, жизненных перспектив, подъем и падение статусов, распределение и упорядочение социальных иерархий. Основное отличие модели поля от системной состоит в теоретическом обосновании изменения и процессов как именно протяженных, а не дискретных, фрагментированных или разорванных. Между двумя точками во времени, как бы близки они ни были, движение не останавливается. Как бы мы ни сужали шкалу, ограничивая временное расстояние между двумя "срезами", или "моментальными фотографиями", общества, это расстояние всегда будет заполнено изменениями. Они происходят непрерывно, и любые два состояния социокультурного поля - и практически совпадающее по времени и отдаленные - будут качественно различны. Следует вспомнить известную метафору Гераклита о реке, в которую нельзя вступить дважды, поскольку это будет уже другая река. Лишь по взаимному согласию мы можем в своем воображении "заморозить" некоторые, важные для наших практических нужд состояния, рассматривать их в качестве единичных событий и говорить об изменениях или процессе как о последовательности таких замороженных, "дискретных" точек. 1.2. Познание обшества. Особенности исторического познания. Поскольку все общественные явления принадлежат либо к прошлому либо к возможнщму будущему, то проблем познания общества в значительной степени можно свести к проблемам исторического познания. Можно ли считать историческое исследование наукой, соответствует ли оно общим критериям научности? Одни историки отрицательно отвечали на этот вопрос, ссылаясь на специфические особенности реальной истории, которые, по их мнению, исключают возможность ее научного познания. Дело в том, что события прошлого непознаваемы уже в силу своего фактического отсутствия в настоящем и принципиальной невоспроизводимости в будущем. Ошибочность подобных суждений вряд ли нуждается в подробном обосновании. Не следует забывать, что прошлое изучает не только история, но и многие естественные науки - космогония, археология и другие, доказавшие свою способность познавать то, что ныне уже не существует. Другие противники истолкования истории как науки стремятся обосновать непознаваемость не прошлого вообще, а только исторического прошлого, доказать, что именно оно представляет собой непроницаемый для научного познания "черный ящик". Что же позволяет ученым уверенно судить о жизни давно исчезнувших обществ? Ответ очевиден: возможность фактической проверки суждений, опора на факты, установленные наукой. Понятие "факт" имеет сразу несколько значений. В одном случае фактами считают любые суждения науки, истинность которых проверена учеными и не вызывает сомнений. В другом случае под фактами понимают лишь эмпирические данные о фрагментах реальности, открытых прямому наблюдению и эксперименту - данные, служащие средством проверки более абстрактных суждений. Как бы то ни было, понятие "факт" указывает на зависимость научного знания от реальных свойств изучаемого им объекта, благодаря чему научное исследование становится поиском данного, а не придумыванием возможного. В этом смысле исследование археологов основываются на фактах и проверяются фактами, несмотря на то, что речь идет о давно минувшей реальности. Так, фактом является "сам факт" обнаружения учеными исчезнувших цивилизаций существующих многие столетия назад. Естественнонаучное сознание считается с фактами, дисциплинируется фактами, которые не зависят от вкусов и пристрастий отдельных ученых, даны им принудительно, предполагают вполне определенные способы интерпретации. Так, физик, изучающий свойства магнитного поля, убежден, что они существуют независимо от познающего сознания, т.е. не исчезают с иными политическими взглядами, художественными вкусами или религиозной принадлежностью. Иначе обстоим дело, считают сторонники рассматриваемой точки зрения, в историческом познании, в котором отсутствуют сколь-нибудь важные факты, независящие от сознания историка. Как и в случае с природой, историческое прошлое не всегда проходит бесследно, оставляя зачастую вполне определенные "материальные следы". Мы можем рассчитывать на так называемые "протокольные показания очевидцев", боле того, можем непосредственно наблюдать пушки, стрелявшие при Ватерлоо, боевые знамена полков и т.д. и т.п. Увы, все эти следы былого имеют для историка совсем иное значение, чем для археолога, содержат в себе значительно меньшие познавательные возможности. Специфика истории состоит в том, что она не может быть восстановлена по своим материальным следам - точно также, как характер человека не может быть установлен по его бренным останкам. Пушки, знамена, донесения способны в лучшем случае убедить нас в том, что очевидцы не лгут и некоторое событие действительно имело место. Однако они не могут раскрыть нам суть происшедшего: его смысл, наиболее глубокие причины. Чтобы судить о них, историк должен - в отличие от археолога - учитывать совсем иные, не "вещественные" по своей природе факторы. Он должен проникнуть внематериальную субстанцию человеческих замыслов, планов, целей, надежд, которые не могут быть выведены из "останков былого" с археологической точностью и однозначностью. Пушка сама по себе ничего не говорит о целях человека, стрелявшего из нее, и отдаленных от историка завесой времени, непроницаемой для него. На чем основано это убеждение? Ответ таков: на вере в том, что каждый человек всецело и безраздельно принадлежит своему времени. Он не в состоянии вырваться за рамки идей, пристрастий, вкусов, принятых в его собственную эпоху. Независимо от своих желаний историк сознательно или бессознательно распространяет их на эпоху минувшую, не воссоздает прошлое, а фактически конструирует его, подменяя по сути дела настоящим (такая точка зрения называется "презентизм" - от английского preseпt, означающего "настоящее"). Собственный смысл прошедшей истории, ее подлинное внутреннее содержание "презентисты" считают непознаваемым, так как представители разных эпох не способны к духовной коммуникации, "разговор" между ними это всегда диалог глухих. Мы можем текстуально знать религиозные трактаты прошлого, но никогда не поймем их собственный, сокровенный смысл потому, что, по словам известного историка, религиозность посвященного европейца, притупленная развитием науки, не приспособлена для понимания средневековой религиозности, точно также, как экономическое мышление нашего времени, сложившееся в эпоху индустриализации ХVII и XIX столетии, не может правильно оценить средневековую систему торговли и учета. Было бы ошибкой считать, что теория "презентизма" - досужая выдумка, не отражающая реальных трудностей, связанных с проникновением историка в чужие для него системы культуры. Тем не менее большинство историков признает "призентизм" крайностью, абсолютизирующей такие трудности, не учитывающей устойчивые свойства человека - его потребности, интересы, стремления, цели, удовольствия, представления и пр., передаваемые из поколения в поколение, воспроизводимые в самых различных культурах. Отвергая подобные крайности, многие историки признают историческое прошлое познаваемым, однако сомневаются в том, что это познание может считаться научным. В чем же, спрашивается, историческое познание "не дотягивает" до статуса строгой науки? Отвечая на этот вопрос, сторонники рассматриваемой точки зрения полагают, что научным может быть только такое знание, которое открывает законы существующей или существовавшей действительности. Речь идет об объективных законах окружающего нас мира, которые не зависят от воли людей и представляют собой существенные, устойчиво воспроизводимые связи, зависимости между различными явлениями или между разными частями, свойствами, состояниями одного и того же явления. Законы, образно говоря, это постоянные, не нарушаемые "правила поведения" природных или социальных явлений, позволяющие нам понять, почему и как они возникли, развиваются, каким может быть их ожидаемое поведение в будущем. Поиск подобных законов и объявляется некоторыми историками определяющей целью и признаком научного знания. Конечно, ученый преследует и другие задачи: поиск новых, неизвестных явлений, их описание и пр. Однако все эти процедуры рассматриваются как промежуточные, подготовительные для исполнения главной цели - объяснения обнаруженных явлений путем подведения их под некий общий закон, уже известный или вновь отрытый. Науке недостаточно зафиксировать тот факт, что яблоки, сорвавшиеся с ветки, равно как и шапки, подброшенные в воздух, рано или поздно падают на землю. Она может считать свой дог исполненным окончательно лишь тогда, когда объяснит происходящее, обнаружит стоящий за всеми этими падениями закон всемирного тяготения. Определив важнейший, как им кажется, признак науки, сторонники рассматриваемой точки зрения задаются вопросом: существуют ли в обществе, в области человеческой истории объективные законы, которые могли бы стать основой для строго научных суждений о жизни общества и прошлом человечества? Отрицательный ответ на этот вопрос и служит причиной сомнений в научности социального и исторического познания. Что же заставляет теоретиков оспаривать закономерность исторического процесса? Прежде всего специфика повторяемости исторический явлений. Согласимся, что обнаружению законов, выступающих как устойчивые "правила поведения" явлений, должно предшествовать обнаружение некоторой регулярности такого поведения, его повторяющихся черт. Как полагает французский историк П. Лакомб, относительно факта, случившегося всего только раз, невозможно сказать с уверенностью, что он всегда вызывается одной и той же причиной или будет сопровождаться одним и тем же следствием. Отсюда делается вывод: то, что не может быть обобщено, не поддается научному объяснению. Наука сначала должна убедиться в том, что свойство падать на землю принадлежит не только тому единственному яблоку, которое вдохновило великого Ньютона. Лишь после того, как обнаружится регулярность таких падений, ученый вправе задуматься о стоящем за ними и объясняющем их законе. В свете сказанного первым аргументом против существования законов в истории является принципиальная неповторимость исторических событий. История, рассмотренная с точки зрения ее персонажей, ситуаций, свершений, представляет собой ту самую "реку", в которую, по выражению древнегреческого философа Гераклита, "нельзя войти дважды". Спрашивается, о каких законах может идти речь, если жизнь общества и история представляет собой поток "вечно новых", неповторимых в своей уникальности событий? Исход этих событий зависит от множества факторов, не контролируемых никакими законами. История отторгает их по самой своей природе, она есть царство случайного, в котором проигрыш решающей битвы может зависеть от неожиданной болезни полководца, успех революционной партии от элементарного просчета тайной полиции и т. д. Закономерность в истории невозможна, поскольку ею движут люди, находящиеся под влиянием самых разнообразных желаний, стремлений, страстей, действующие часто по прихоти непрогнозируемых настроений, капризов. Принципиальное отличие человека от слепых сил природы, как полагают противники социальной и исторической закономерности, - важнейшая причина ее невозможности. История воспринимается ими, по словам русского мыслителя С. Франка (1877-1950), как процесс "творимый свободным духом человека в согласии с его нравственными убеждениями; этим она отличается от всего, что существует в силу необходимых причин и поэтому может быть познано в своей объективной необходимости. В отличии от всего остального на свете, в общественной жизни то, что есть, есть результат свободного стремления человека к тому, что должно быть, воплощение некоторых идеалов, верований, стремлений. Здесь нет места для закономерности, ибо закономерность есть лишь в необходимом, общество же опирается на свободу и неопределимую волю людей". Именно этот факт, а не принципиальная непознаваемость прошлого вообще, полагают многие ученные, не позволяет нам считать социальное и историческое исследование научным. Дело не в отсутствии социальной и исторической реальности как таковой, а в том, что в ней отсутствует закономерная повторяемость. Поэтому цели историка качественно отличны от целей ученого, хотя он и использует некоторые методы науки. Прежде всего историк обязан как можно полнее и точнее реконструировать интересующее его событие. Уже эта задача - описать все так, "как оно было на самом деле" связана с огромными трудностями, требует от историка высокого профессионального мастерства, умения критически работать с источниками, "гасить" субъективность человеческих свидетельств, которую абсолютизирует "призентизм". Но должна ли история ограничиваться такой фактографической реконструкцией событий, исходя из того, что "факты говорят сами за себя"? Может ли она пойти дальше простой исторической хроники, попытаться понять суть происшедшего в истории? В отличии от сторонников "призентизма", считающих историческое прошлое непознаваемым, другие историки, отличающие себя от ученых, полагают, что история не выполнит своей главной задачи, если не попытается объяснить происшедшее. Но он совершит большую ошибку, если будет пытаться объяснить его на манер естествоиспытателя, который стремится свести частное к общему, повторяющемуся. Объяснение в истории имеет принципиально иной характер. Поскольку исторические события определяются не законами, а "свободной и неопределимой волей людей", историк обязан проникнуть в нее, то есть установить те тончайшие движения человеческой души, которые побудили участников исторической драмы предпринять то, что было ими предпринято. Объяснение истории - это раскрытие мотивов человеческого поведения. Оно может считаться успешным, если историк убедит читателей в том, что действия его персонажей не были "бессмысленны", т.е. немотивированны, имели какое-то рациональное и эмоциональное основание. Все эти цели требуют особых профессиональных навыков и, прежде всего, высокоразвитой интуиции, позволяющей с той или иной долей достоверности проникнуть в стиль мышления и чувствования, давно ушедший в прошлое. И тем не менее знания, полученные историками, конечно же, отличны от истин науки. Не существует никаких экспериментов, других процедур, которые позволили бы историку убедительно доказать соответствие своих взглядов реальной действительности. Поэтому он более похож не на ученого, а на дирижера, предлагающего собственную интерпретацию музыкального произведения, которая должна соответствовать фактическому содержанию партитуры, избегать явной фальши, и все же не является единственно возможной. Чтобы подчеркнуть качественное отличие исторического объяснения от естественнонаучного, немецкий философ В. Дильтей (1833-1911) предложил сохранить термин "объяснение" только за естествознанием. Что же касается истории, то она, по его мнению, стремится не объяснить, а понимать прошедшие события. Проникновение в человеческую душу, которое составляет суть понимания, позволяет ставить и обсуждать вопросы, совершенно невозможные, бессмысленные для естествознания. Так, физик может рассуждать о том, почему (по каким причинам) и как тела притягивают друг друга. Но он придет в полное замешательство, если его спросят о том, зачем они "поступают" подобным образом. Такой вопрос возможен лишь для понимания, он возникает там, где исследователь подобен исследуемому, способен "примерить на себя" те импульсы, которые движут "объектом изучения", проникнуть в его сущность, сопереживать и сочувствовать ему. Итак, можем ли мы согласиться с точкой зрения, не считающей историю наукой на том основании, что она, изучая общественную жизнь, не обращается к отсутствующим в ней законам, анализирует индивидуальные события методом психологической интроспекции, "вживания" в чувства и мысли исторических персонажей? Едва ли, и сразу по нескольким основаниями. Прежде всего ошибочна мысль, согласно которой поиск законов - устойчивых, повторяющихся связей - является единственным признаком научности. Рассуждая подобным образом, мы упрощаем реальную картину вещей, сводя систему научного знания лишь к одной из его составляющих. Аргументация против такой точки зрения развернута известным немецким философом Г.Риккертом (1863-1936), который, считая целью истории индивидуальное в историческом процессе, не отлучал ее на этом основании от науки. История, считал Риккерт, вполне соответствует общим признакам научного познания, к числу которых относится способность отличать "действительно существующее от фантазии", рассмотреть изучаемое в его целостности, понять причины его возникновения, различить в нем существенное от несущественного. Однако наличие таких общих признаков не мешает всем наукам делиться на два различных по целям и методам вида: науки генерализируюшие (обобщающие) и науки индивидуализируюшие. К числу первых Риккерт относил главным образом науки о природе (хотя включал в это число и некоторые общественные "науки о культуре": политическую экономию, языкознание, науку о "принципах истории", т.е. фактически социологию). Конечной целью генерализирующих наук признавался поиск обобщающих законов, которым подчиняются отдельные явления. Отдельное интересует такие науки лишь постольку, поскольку позволяет в конце концов раскрыть общие принципы его существования. В иной ситуации находятся индивидуализирующие науки. Их не интересуют общие законы сами по себе - предмет их интереса составляет причинное объяснение уникальных, неповторяемых явлений, рассмотренных именно в их уникальности. К любым обобщениям, полагает Риккерт, историки прибегают вынужденно, они "используют, но не любят их". Итак, историческое познание может и должно изучать неповторимые события, ничуть не жертвуя своей научностью. Очевидно, что такое изучение требует проникновение в мотивы человеческой деятельности, игнорировать которые было бы самой серьезной ошибкой. Сухость и скучность многих учебников как раз и объясняется тем, что в них действуют зачастую не живые люди во всей их сложности и противоречивости, а абстрактные "представители" классов, сословий, партий, руководствующиеся в своем поведении какими-то "среднестатистическими" целями и мотивами. Но должна ли и может ли история ограничиться процедурами "понимания", как это считают сторонники критикуемой точки зрения? Конечно, если мы исходим из отсутствия закономерности в историческом процессе, ответ на этот вопрос очевиден. Ясно, что историку не остается ничего другого, кроме "вживания", "вчувствования" в человеческие души, которые произвольно, по собственному желанию определяют ход истории. Но насколько верна посылка, лежащая в основе этого ограничения? Действительно ли в историческом процессе нет законов, подобных тем, которые ищут и находят исследователи природы? Совместимо ли существование таких законов со свободой воли человека? Как сочетается возможная историческая закономерность с особенностями исторической повторяемости? Попробуем последовательно ответить на эти и другие вопросы. Сушествует ли повторяемость в истории? Чтобы судить о закономерности в истории, вернемся еще раз к философскому определению закона как объективной, повторяющейся, необходимой, существенной связи между отдельными явлениями (или между частями, свойствами, состояниями одного и того же явления). Очевидно, что исходным в этом определении является понятие связи. Как и другие общие понятия, оно с трудом поддается четкой формулировке. Чаще всего суть связи раскрывают через понятия взаимодействия, изменения, зависимости. Считается, что связь имеет место там, где в результате воздействия явлений друг на друга между ними возникает односторонняя или многосторонняя зависимость, которая выражается в том, что изменение одного явления сказывается на состоянии других, связанных с ним. При широком понимании слова "связь" можно утверждать, что закон существует там и тогда, где и когда существует или может существовать связь соединяемых им явлений. Законом может быть лишь объективная связь, содержание которой не, зависит от сознания людей, не создается и не меняется по произволу сознания, а лишь раскрывается, выявляется им. Именно из этой посылки исходят естествоиспытатели, убежденные в том, что сила взаимного притяжения Земли и Луны есть некоторая постоянная величина, не зависящая от вкусов и предпочтений ученых, возникшая задолго до рождения Ньютона, сумевшего установить ее. Заметим, что далеко не каждая связь, возникающая в мире независимо от сознания людей, может быть признана закономерной. Помимо объективности она должна обладать и другими характеристиками, одной из которых является повторяемость. Повторяемость, несомненно, важный признак закономерности, во всяком случае - главный фактор ее обнаружения. Как же обстоит дело с объективной повторяемостью в истории? Ясно, что спустя века люди не могут искусственно смоделировать историческую ситуацию, характеризовавшую переход от республики к империи в Древнем Риме. Означает ли это, что данная ситуация абсолютно уникальна, не содержит в себе важных повторившихся в другое время и в другом месте черт? Отвечая на подобные вопросы, многие крупные историки полагают, что только поверхностное рассмотрение не видит повторений в истории, ссылаясь при этом на невоспроизводимость ее конкретных событий. Мера неповторимости в истории и в природе весьма различна. Г.Риккерт полагал, что неповторимость в истории связана с существенными, наиболее важными характеристиками явлений и потому выступает как их индивидуальность; в природе же существуют лишь экземпляры, поскольку уникальное в ней затрагивает главным образом вторичные, несущественные признаки. Было бы однако ошибкой отрицать, что в природе встречаются и уникальные явления. Все дело в том, что уникальность явлений отнюдь не абсолютна. Как нет медали, имеющей лишь одну лицевую сторону, так нет и не может быть явления, которое было бы только уникальным, не содержало бы в себе повторяющихся, типических характеристик. Ведь уникальное - это не вещь сама по себе, а всего лишь набор индивидуализирующих признаков вещи, наряду и в связи с которыми существуют другие ее признаки - общие, повторяющиеся признаки рода, к которому принадлежит эта вещь. Так, христианство - это уникальная религия, но все же религия, т.е. явление, воспроизводимое в той или иной форме во всех без исключения обществах. Пелопоннесская война - это уникальная, но все же война, известная, к сожалению, всем странам и народам. Таки образом, уникальное в истории отнюдь не исключает повторяющегося в ней. Напротив, любое единичное событие содержит в себе типические признаки, обладающие разной степенью общности, "данной повторяемости". Одно и то же явление выступает как уникальное, неповторимое или же типическое, повторяющееся в зависимости от взятого аспекта рассмотрения, образно говоря, от того, настроен ли бинокль познания на максимальную степень приближения, увеличения каждой отдельной черты объекта или же фиксирует его общие контуры. На самом деле даже такое экстраординарное событие как заговор против Цезаря при всей неповторимости его конкретных обстоятельств вполне может быть рассмотрен как типическая коллизия, возникающая при смене политических режимов. В принципе его участники вели себя так, как обычно ведут себя радикальные противники деспотизма: недаром во всей истории человечества тираноборцы вдохновлялись образом Марка Юлия Брута. Вывод из сказанного таков: нельзя рассматривать историю лишь как череду неповторимых событий. В каждом из них - в каждой конкретной войне, революции, научном открытии, религиозном обряде - внимательный взгляд ученого обнаружит важные черты, повторяющиеся на всем протяжении истории или на определенных ее этапах. В современной историографии поэтому принято различать уникальные, не имеющие никаких аналогов, единичные события истории и стоящие за ними структуры человеческого поведения, в которых воплощены его устойчивые, повторяющиеся характеристики. Так, историки не могут не обращать внимания на тот факт, что в Древнем Египте, и в современных США люди заняты, по сути, одними и теми же делами: хозяйствуют, борются за власть, издают законы, воспитывают детей, развлекаются, молятся Богу, занимаются наукой, искусством, охраняют общественный порядок, ведут дипломатические переговоры и т.д. и т.п. Конечно, в одном случае религиозность людей проявляется в форме ритуального жертвоприношения, а в другом - в форме чинного протестантского богослужения; развлечения также варьируются от боя гладиаторов до дискотек и киносеансов. Однако, несмотря на подобные, зачастую шокирующие контрасты, в каждом обществе воспроизводится в принципе одна и та же структура человеческих занятий. Важно понять также, что в каждом обществе поступки людей определяются устойчивыми многосторонними связями между характером хозяйственных задач и обеспечивающими их достижение нормами права, между политической стабильностью и уровнем преступности, состоянием общественной морали и крепкостью семейных уз, религиозными верованиями и характером искусства. Под повторяющимися структурами истории понимают также устойчивые связи между теми социальными ролями, которые существуют в каждой коллективной деятельности ролями офицера и солдата, мужа и жены, рабочего и работодателя, не меняющими своего соотношения и содержания в зависимости от того, кто, где и когда вынужден исполнять их. Каждая из этих ролей предполагает типичные, повторяющиеся цели, мотивы, схемы деятельности, которые принудительно навязываются исполнителям. Наконец, как это не парадоксально, устойчивая повторяемость может быть найдена и в тех поступках людей, которые характеризуют их в качестве живых, неповторимых индивидуальностей, а не только "типичных представителей" тех или иных социальных групп. В самом деле, ни у кого не вызывает сомнений уникальность жизненного пути Наполеона Бонапарта, нешаблонность его мыслей и поступков. Но разве в череде этих поступков - будь-то подавление роялистского восстания в Париже, расстрел герцога Энгиенского, бегство с острова Эльбы и т.д. - мы не видим повторяющихся особенностей его характера, присущего ему стиля действия? Таким образом, повторяемость проникает в "святая святых" исторической уникальности; "просвечивает" в поступках уникума, не подводимых, казалось бы, ни под какие стандарты.. Итак, мы полагаем, что за уникальностью исторических событий, творимых конкретными людьми в определенное время и в определенном месте, скрываются устойчиво повторяющиеся структуры человеческой деятельности, неожиданно "роднящие" Цезаря и Наполеона, Кромвеля и Робеспьера, делающие их поведение если не схожим, то сопоставимым в важных пунктах. Рассуждая подобным образом, многие историки констатируют наличие исторической повторяемости, которая не лежит на поверхности и означает не круговорот "событий", а воспроизводство их наиболее глубоких причин. Такая повторяемость, конечно же, не имеет строго периодического характера, поскольку зависит от множества непрогнозируемых факторов конкретной человеческой деятельности. Поэтому, когда мы читаем, что в стране каждые несколько минут происходит, скажем, хищение со взломом, каждый понимает, что подобная "периодичность" имеет условный, чисто статистический характер. И тем не менее отсутствие строгой периодичности подобных преступлений не ставит под сомнение сам факт их повторяемости, вызванной действием постоянно воспроизводимых глубоких социальных причин, имеющих закономерный характер. Последнее утверждение, однако, нуждается в специальных доказательствах. Дело в том, что наличие повторяемости в истории само по себе еще не доказывает ее закономерного характера. Конечно, повторяемость есть неотъемлемый признак закономерности, поскольку невозможно представить себе закон, все существование которого ограничилось бы однократным событием. Выше уже отмечалось, что закономерным в принципе может быть поведение уникальных объектов: к примеру, биосферы нашей планеты. Не имея аналогов в мире, такие объекты свободны от "горизонтальной" повторяемости, то есть "не обязаны" воспроизводить в себе черты, свойственные целому классу родственных явлений. Однако и в этом случае условием закономерности является "вертикальная" повторяемость, которая представляет собой воспроизводство общих черт в череде сменяющих друг друга "поступков" или состояний таких уникальных объектов. В действительности закономерная связь есть нечто большее, чем просто повторяемость. Ведь только необходимая повторяемость может быть признана закономерной. Необходимое и случайное в историческом пропессе. Анализируя исторические события, философы и историки постоянно используют взаимосвязанные понятия необходимого и случайного. При этом наиболее распространена точка зрения, согласно которой необходимы такие события истории, которые не могут быть предотвращены никакими усилиями, то есть, чего в истории попросту не может не быть. Случайными же считают такие события, наступление которых не предопределено, то, что может быть, а может и не быть. Нужно сказать, что с наличием в истории неотвратимых событий спорят лишь сторонники самого примитивного волюнтаризма, воспринимающие историю с позиций известного персонажа из "Золотого теленка" Никиты Пряхина: "как пожелаем, так и сделаем". Большинство историков решительно отвергают мысль о том, что произвол человеческой поли не скован никакой необходимостью. Конечно, люди сами делают свою историю и могут многое изменить в ней, но далеко не всё и далеко не так, как им хотелось бы. Самые могущественные из людей, воле которых покорно внимают страны и народы, отнюдь не всемогущи. Социальная реальность, окружающая их, имеет пределы своей пластичности: как замели известный немецкий историк Карл Лампрехт, даже великий Бисмарк в период своей почти абсолютной власти не мог бы повернуть экономику Германии вспять к натуральному хозяйству. Почти столь же единодушно историки признают наличие в истории событий, возникновение и исход которых далеки от предопределенности. Конечно, доказательства этого утверждения вызывают определенные сложности. Дело в том, что реальный исторический процесс ставит под сомнение возможность в нем каких бы то ни было "сослагательных наклонений". История, к сожалению, руководствуется логикой свершившегося факта: ни одно преступление, ни одна глупость, свершившиеся в ней, не могут быть "переиграны" или "исправлены". Но означает ли такая необратимость истории, что реализовавшийся ход событий был единственно возможным, не имел никаких альтернатив? Некоторые философы и историки отвечали на этот вопрос утвердительно, рассматривали историю с позиций фатализма - учения о предопределенности любых происшедших, происходящих и должных произойти событий. Фаталистическая концепция имеет несколько разновидностей. Одна из них - провиденциализм полагает, что все события истории происходят по некоторому божественному плану, отменить или изменить который люди не в состоянии. В истории случается лишь то, что заранее предопределено волей Бога, высшей Судьбой, которая, как утверждал еще Сенека, ведет послушных ей и влечет непокорных. Другой, нерелигиозной разновидностью фатализма является рационалистический фатализм - к примеру, механистический детерминизм Лапласа, согласно которому наличие у любого из явлений породившей его причины означает, что оно не могло не быть порождено ею. Любое событие природной или общественной жизни вызывается длинной цепью взаимосвязанных причин и следствий, в которой каждое из звеньев однозначно определено предыдущим и жестко определяет последующее. Линейная связь причин и следствий, по Лапласу, не допускает никаких вариаций. Это значит, что, обладая полным знанием всех ныне действующих сил, мы можем с абсолютной точностью предсказать самые мельчайших события будущего единственным препятствием к этому является недостаточность наших знаний. Отвергая подобные взгляды, многие ученные видят в общественной жизни людей вероятностный процесс, в котором реализовавшийся ход событий мог быть лишь одним из вариантов, "сценариев" их развития. Именно с вариативностью истории, как уже было сказано, многие ученые связывают различие случайного и необходимого в ней. Все факты истории, полагают ученые, порождены стечением множества необязательных, никак не предполагающих друг друга обстоятельств, любое из которых могло бы не случиться вовсе или произойти по-другому, что в итоге привело бы к совершенно иным результатам. Именно этот факт, как считают, свидетельствует о случайности эпизодов истории. Некоторые ученые убеждены в том, что неправомерно отождествлять необходимое с неизбежным, а случайное с вероятным. Случайное событие может стать неизбежным, но этот факт сам по себе не дает никаких оснований считать, что оно стало необходимым. Нельзя путать сущность случайного с вероятностью его осуществления, которая в интервале неотвратимости становится, языком математики, "равной единице", что, однако, ничуть не меняет самой природы случайного. Остановимся на этом вопросе чуть подробнее. Итак, что же такое историческая случайность в отличие от исторической необходимости? Отвечая на этот вопрос, нужно обратить внимание не на вероятность осуществления ("может быть, а может и не быть!"), а на характер причин, которые вызывают случайные события. Подчеркнем, что речь идет именно о характере причин, а не о самом факте их наличия, как думают некоторые люди, считающие случайные явления беспричинными. В действительности беспричинных социальных явлений не бывает: всё происходящее в социальном мире имеет свои причины, в том числе и события, которые мы признаем случайными. Вопрос в том, насколько существенны эти причины, какова мера их устойчивости, воспроизводимости в поведении тех объектов, с которыми происходят случайные события. Еще великий Гегель показал, что различие случайного и необходимого в развитии любого явления связано с его сущностью. Нередко ее понимают как совокупность свойств, отличающих данное явление от других: живое от неживого, человека от животного, современного англичанина от древнего грека и т.д. Однако далеко не каждое отличительное свойство является существенным. Было бы ошибкой, к примеру, относить к сущности человека, выделяющей его из живого мира, наличие мягкой мочки уха, хотя она, как утверждают биологи, из всех живых существ присуща только человеку. В действительности сущность образуют признаки, которые не просто отличают данное явление от других, но делают его тем, что оно есть, определяют способ его целостного существования и развития. Имеется достаточно простой способ проверить существенность любого из отличительных признаков. Нужно мысленно лишить объект такого признака и посмотреть: останется ли он сами собой, перестанет существовать или превратится в нечто иное. Необходимым для объекта являются любые действия, реакция, состояния, которые "предписаны" ему его сущностью: всё то, что объект не может не иметь, не испытывать, не делать, чтобы сохранить себя, свою целостность, способность к существованию и развитию. Во все времена истории человек так или иначе стремится к тому, чтобы есть досыта, обеспечивать себе хлеб насущный, оберегать свои экономические интересы, защищать свою безопасность, возможность влиять на принятие важных для него решений, свободно высказывать свою точку зрения, оберегать свое достоинство и т.д. Все эти свойства человеческой природы (так или иначе модифицируемые историей) существенны, и потому необходимы. Однако из этих свойств отнюдь не следует, что человек, к примеру, обязан падать на улицах, поскользнувшись на апельсиновой кожуре. Причины, вызвавшие такое падение, совсем не похожи на те устойчивые, регулярно воспроизводимые природой человека причины, которые заставляют людей любить и ненавидеть, соглашаться и спорить, трудиться и отдыхать. Конкретная человеческая жизнь непредставима без этих чувств и действий, однако она вполне представима без уличных падений, возможных в жизни каждого человека и все же не являющихся для него необходимостью. Это значит, что случайными для людей должны быть признаны такие действия и состояния, которые вызваны силами, безразличными к существенным свойствам человеческого поведения: будь то поведение "человека вообще" или конкретных людей в конкретных ситуациях. Итак, анализируя в каждом конкретном случае причины и содержание социального явления. мы в состоянии характеризовать его как случайно или необходимое. Следует, однако, помнить, что необходимость и случайность, как в истории, так и в природе не отгорожены друг от друга китайской стеной: между ними нет и не может быть абсолютных барьеров. Прежде всего, то, что мы называем случайным, часто является прямым порождение необходимых в своем содержании процессов. Относительный характер противоположности случайного и необходимого проявляется также и в том, что ни в истории, ни в природе нет и не может быть явлений, которые были бы случайными или необходимыми "раз и навсегда", при всех условиях и во всех отношениях. В действительности такая оценка событий может меняться в зависимости от угла зрения, того исторического контекста, в котором мы его рассматриваем. Нередки в истории ситуации, когда случайность и необходимость как бы меняются местами: то, что было случайностью на одном этапе развития, становится необходимым на другом. Так, товарное производство, производство с целью продажи, которое было случайным "довеском" в условиях натурального хозяйства, становится нормой поведения производителей, необходимым системообразующим признаком рыночной экономики, сменяющей это хозяйство. Наконец, при пристальном рассмотрении выясняется, что случайные явления представляют собой не только порождение, но и проявление необходимости. Мы можем признать случайным уличное падение обычного человека, жизнь которого не связана с устойчивыми факторами риска. Но можно ли считать случайным само явление уличного травматизма, статистические показатели которого воспроизводятся из года в год с "завидным" постоянством? Случайны ли причины, по которым улицы наших городов превращаются зимой в подобие катка, где вероятность упасть порой выше, чем вероятность устоять на ногах? Очевидно, что такая ситуация не случайна ни с климатической стороны, ни со стороны экономических факторов, которые лишают дворников всяких стимулов добросовестно убирать улицы. В итоге за случайностью отдельных падений вырисовывается необходимость, имевшая свои существенные, устойчиво воспроизводимые причины и особые статистические формы проявления, учет которых важен для правильного понимания социальной жизни и истории. 2. СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕННИЯ, ПРОЦЕССЫ, РАЗВИТИЕ, ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС. 2.1. Социальные изменения и процессы. Классический подход к социальным изменениям. С момента возникновения и вплоть до недавнего времени для социологии было характерно разделение, которое оказалось столь же сомнительным, сколь и стойким. Вся ответственность за этот "первородный грех" лежит на "отце социологии" Огюсте Конте (1798-1857), разбившем свою теорию на две части: "социальную статику" и "социальную динамику". В основу такого членения была положена недостаточно очевидная метафора, которую Герберт Спенсер (1820-1903) позднее сделал вполне явной. Речь идет о сходстве между обществом и биологическим организмом. Под социальной статикой понималось изучение анатомии человеческого общества, его составных частей и их расположения (по аналогии с анатомией тела с его органами, скелетом и мышцами), а социальная динамика должна была, по мысли Конта, концентрировать внимание на физиологии, т. е. процессах, протекающих внутри общества (подобно телесным функциям - дыханию, метаболизму, циркуляции крови). Конечный итог развития общества опять-таки уподоблялся результату эволюции организма (от эмбриона до зрелости). Предполагалось, что существует некое устойчивое состояние общества, которое можно наблюдать и анализировать независимо от движения последнего. Герберт Спенсер придерживался тех же взглядов, хотя и изменил терминологию. Его противопоставление "структуры" и "функций" более ста лет составляло сердцевину социологического языка. Понятие "структура" подразумевало исследование внутреннего строения, или формы, социального целого, понятие "функции" - способы его деятельности, или трансформации. Подобно Конту, Г.Спенсер также утверждал, что общество можно рассматривать как некую жесткую сущность, осязаемый объект, отдельно от происходящих в нем процессов. Другими словами, признавалась возможность отделить структуру общества от его функций. Наследием упомянутых идей явилось противопоставление двух типов исследовательских процедур, которые описаны Контом: поиска законов сосуществования (т.е. выяснения, почему определенные социальные феномены неизменно появляются вместе) и выявления, в противовес им, законов следования (т.е. установления, почему определенные социальные феномены неизменно либо предшествуют, либо возникают вслед за другими). Такое разделение закрепилось в большинстве учебников. Лишь недавно "системной модели" был противопоставлен "альтернативный образ" общества, рассматриваемого с точки зрения процесса, или морфогенетического подхода, вследствие чего концепции, использовавшиеся в исследованиях социальных изменений, подверглись соответствующей модификации. Системная модель и социальные изменения. Согласно основной идее теории систем, комплексное целое состоит из множества элементов, которые объединены различными взаимосвязями и обособлены от того, что их окружает, какими-то границами. Типичными примерами таких систем служат не только живые организмы, но и молекулы, планеты, галактики. Представители школы теории систем под социальными изменениями понимают то, что происходит либо с самой системой, либо внутри нее. Но если быть более точным, то различие имеет место между состояниями одной и той же системы, которые возникают одно за другим во времени. В таком случае, говоря об изменении, мы подразумеваем то, что появится через некоторое время. Иными словами, речь идет о различии между тем, что мы наблюдаем перед данным временным моментом, и тем, что мы видим после него. Для того чтобы установить это различие, единица анализа должна быть описана параметрами, обеспечивающими ее идентичность. Таким образом, концепция социальных изменений включает в себя следующее основное положение: отличия должны касаться различных временных моментов и состояний одной и той же системы. Хорошим примером стандартного определения будет нечто вроде: "Под социальными изменениями я понимаю любую необратимую перемену системы, рассматриваемой как целостность". Типы изменений многообразны и могут различаться в зависимости от того, какие именно аспекты, фрагменты и изменения системы в них вовлечены. Изменения могут наблюдаться: -в составе (миграция из одной группы в другую, депопуляция, вызванная голодом, прекращение деятельности социального движения, распад группы и т.д.); -в структуре (возникновение неравенства, кристаллизация власти, образование дружественных связей, установление кооперативных либо конкурентных отношений и т.д.); -в функциях (специализация и дифференциация работ, снижение экономической роли семьи, принятие университетами или школами на себя руководящей роли и т.д.); -в границах (слияние групп или конкуренция между ними, ослабление административных критериев и демократизация условий членства, присоединение одной группы к другой и т.д.); -в отношениях подсистем (победа политики над экономикой, управление семьей и всей частной жизнью тоталитарным правительством и т.д.); -в окружении (ухудшение экологической обстановки, землятресения, эпидемии Черной Смерти либо вируса СПИД, сращивание биополярной международной системы). Иногда изменения имеют частный, ограниченный характер и не находят заметного отклика в других звеньях системы. Ее целостность сохраняется и не претерпевает глобальных преобразований несмотря на постепенные изменения, протекающие внутри. Например, сила демократической политической системы заложена в ее способности принимать вызов, преодолевать трудности и гасить конфликты благодаря частичным реформам, которые не подрывают целостности и стабильности системы. Такой тип адаптивной модификации является иллюстрацией изменений внутри системы. В других случаях изменения могут охватывать все (или по меньшей мере основные) компоненты системы, приводя к ее полному перерождению и заставляя относится к новой системе как к принципиально отличной от прежней. Это прекрасно иллюстрирует большинство социальных революций. Данный тип радикальной трансформации можно назвать изменением самой системы. Граница между этими двумя случаями изменений весьма расплывчата. Изменения внутри системы постепенно накапливаются и в конце концов перерастают в изменения самой системы. Как правило, социальные системы имеют специфические ограничения, "пороги", переходя которые (т.е. превосходя по экстенсивности, интенсивности и своевременности), фрагментарные, частичные сдвиги трансформируют идентичность целостной системы и ведут не только к "количественным", но и "качественным" преобразованиям. Все тираны и диктаторы рано или поздно обнаруживают, что подавление общественного недовольства приносит плоды лишь до определенного момента и медленная эрозия их власти неизбежно открывает дорогу демократии. Понятие системы применимо к различным уровням социальной сложности: макро-, мезо- и микро-. Соответственно и социальные изменения могут рассматриваться на макроуровне (международные системы, нации, государства); на мезоуровне (корпорации, политические партии, религиозные движения, крупные ассоциации); на микроуровне (семьи, сообщества, группы занятости, клики, компании друзей). Комплексы изменений: усложнение динамических концепций. Концепция социальных изменений охватывает мельчайшие "атомы" социальной динамики одиночные сдвиги в состоянии системы или в любом из ее компонентов. Но такие сдвиги редко бывают изолированными, обычно они связаны с другими, и ученные выработали более сложные, комплексные концепции, с помощью которых можно анализировать типичные формы подобных связей. Самой важной из них является идея "социального процесса", описывающая последствия взаимовлияющих изменений. Классическое определение социального процесса дал Питирим Сорокин (1889-1968): "Под процессом понимается любой вид движения, модификации, трансформации, чередования или "эволюции", короче говоря, любое изменение данного изучаемого объекта в течение определенного времени, будь то изменение его места в пространстве, либо модификация его количественных или качественных характеристик". Эта концепция более точно помогает определить изменения, относящиеся к самой системе (происходящее в ее рамках и трансфомирующее ее как целое). Они либо случайно связаны друг с другом (в том смысле, что по крайней мере хотя бы одно частично является каузальным условием другого, а не просто сопровождающим его или предшедствующим ему фактором), либо следуют одно за другим на протяжении определенного времени. Процессы , идущие от макрок микроуровню, включают в себя индустриализацию, урбанизацию, глобализацию, секуляризацию, демократизацию, эскалацию войны, мобилизацию социальных движений, ликвидацию фирм, исчезновение добровольных ассоциаций, кристализацию дружеских компаний, кризис в семье. И здесь снова встает принципиально важный вопрос о связи микро- и макропроцессов. Среди социальных процессов ученные выделили две специфические формы их, которые многие десятилетия были в центре их внимания. Во-первых, это "социальное развитие" - форма, раскрывающая потенциал, который изначально заложен в системе. Речь в данном случае идет о направленном процессе, т.е. таком, в котором ни одно из состояний системы не повторяется ни на какой предыдущей стадии, а на более поздней выходит на более высокий уровень в какой-либо сфере (например, наблюдается рост дифференциации структуры или экономических показателей, продвинутость технологий или увелечение населения). Кроме того, система последовательно приближается к некоему всеобщему состоянию (например, общество приближается к состоянию социального равенства, процветания или демократического представительства), причем это стимулируется имманентными (эндогенными, автодинамичными) свойствами самой системы (внутренние противоречия разрешаются благодаря появлению качественно новых форм социальной жизни; присущее людям творческое начало направляется на масштабные организационные инновации и т.д.). Теория развития, предполагая неизбежность, необходимость и необратимость описываемых процессов, легко переходит в фаталистический и механисческий взгяд на изменения, согласно которому последние не зависят от человеческих действий, совершаются помимо людей и ведут к предопределенному финалу. Далее мы рассмотрим теории, в которых идея развития стала центральной и которые могут быть объединены под названием "девелопментализма", или теории развития. Сюда входят все разновидности эволюционизма (от Конта до Парсона) и исторического материализма (от Маркса до Альтшуллера). Другая форма социального процесса, которой ученные уделяют особое внимание, - это "социальный цикл". Он не имеет определенной направленности, хотя и не является случайным. Любое состояние, в котором пребывает система на той или иной стадии, может возникнуть в будущем, причем данное состояние, в свою очередь, уже когда-то случалось в прошлом. Это повторение заложено в самой системе и раскрывает свою природу именно в таком специфическом ритме колебаний. В коротком временном интервале изменения происходят, но на длительном отрезке времени - нет, поскольку система возвращается к первоначальному состоянию. У нас еще будет возможность представить циклические теории изменений, которые объясняют человеческую историю в терминах социальных циклов. Разнообразие социальных процессов Мы не провозглашаем абсолютную ценность ни системной модели, ни модели поля. В конце концов, модели - это инструменты познания и потому должны оцениваться по их эффективности, плодотворностю и эвристическим возможностям. Поэтому представляется разумным принять ту и другую для изучения социальных изменений. Предлагаемая нами типология социального процесса базируется на четырех главных критериях: 1) форма или очертания, которые принимает процесс; 2) итог, результат процесса; З) осведомленность населения о социальном процессе; 4) его движущие силы. Мы также вкратце рассмотрим 5) уровень социальной реальности, на котором действует процесс, а также 6) временной аспект процесса. Формы социальных процессов. Если смотреть на процессы с определенной дистанции, с точки зрения внешней перспективы, то можно обнаружить их различные формы и очертания. Так, процессы бывают направленными и ненаправленными. Первые необратимы и часто имеют тенденцию к концентрации, накоплению. Каждая последующая стадия отличается от любой более ранней и включает в себя ее результат, тогда как каждая более ранняя стадия подготавливает необходимость более поздней. Идея необратимости отражает тот факт, что в человеческой жизни совершаются действия, которые нельзя повернуть вспять; мысли, которые не могут быть помыслены "назад"; чувства, которые нельзя "почувствовать наоборот"; опыт, от которого, приобретя его, уже не освободишся. Если все это имело место, произошло, то оставшиеся неизгладимые следы неизбежно будут влиять на последующие стадии процесса будь то личная карьера, получение знаний, влюбленность или выживание на войне. Примерами направленных процессов могут служить социализация ребенка, экспансия городов, технологическое развитие индустрии, рост населения. В этом широком смысле и индивидуальная биография, и социальная история наиболее направлены. В более узком смысле можно говорить и о спецефических субтипах направленного процесса. Некоторые из них могут быть телеологическими (другими словами, конечными), т.е. они постоянно приближаются к определенной цели, или конечному состоянию, с различных стартовых точек, как бы притягиваясь к нему. Существуют направленные процессы и другой формы такие, которые постоянно обнаруживают определенные внутренние потенции, как бы беспрерывно "выдавливают" их. Например, непрерывная технологическая экспансия часто объясняется заложенной в человеке природой склонностью к новшевствам или творческой жилкой, а, скажем, территориальные завоевания внутренней жаждой захвата. Если конечное состояние оценивается положительно, то процесс рассматривается как прогрессивный (исчезновение болезней, увеличение продолжительности жизни и т.д.), если же он направлен в противоположную сторону, т.е. уходит от положительного в ценностном плане, предпочтительного конечного состояния, то мы будем называть его регрессивным (экологическое разрушение, коммерциализация искусства и т.п.). Направленные процессы могут быть постепенными, восходящими, или, как иногда говорят, линейными. Если они следуют одной единственной траектории или проходят через схожую последовательность необходимых стадий, то именуются однолинейными (однонаправленными). Например, большинство социальных эволюционистов считают, что все человеческие культуры - одни раньше, другие позже - должны пройти через определенный набор стадий. Те, кто начал раньше или шел по этому пути быстрее, показывают остальным, медлительным, как будет выглядеть их будущее; а те, кто отстает, демонстрируют впереди идущим, как выглядело их прошлое. Если же процессы следуют по нескольким альтернативным траекториям, "проскакивают" одни "участки", задерживаются на других или добавляют в своем движении нетипичные стадии, то они называются мультилинейными. Так, анализируя происхождение капитализма, историки указывают различные версии одного и того же процесса и выделяют западную, восточную и другие модели. Исследователи стран третьего мира описывают разные маршруты, которые вели эти страны к индустриально-урбанистической цивилизации. Нелинейны те процессы, которые предполагают качественные скачки или прорывы после продолжительных периодов количественного роста, проходя специфические пороги или подвергаясь влиянию определенных "ступенчатых функций". Например, с точки зрения марксистов, общественно-экономические формации последовательно проходят через революционные эпохи, когда все общество после длительных периодов накопления противоречий, конфликтов, обострений и напряженностей претерпевает неожиданные, фундаментальные, радикальные трансформации. Ненаправленные (или текучие) процессы бывают двух типов: одни имеют чисто случайный, хаотичный характер, не опираются на какой-либо образец. Таковы, например, процессы возбуждения, охватывающие революционную толпу, мобилизации и демобилизации в социальных движениях или детских играх; другие представляют собой некое подобие кривой на экране осциллографа - их течение подчиняется определенным повторяющимся или по меньшей мере схожими моделями, причем каждая следующая стадия либо идентична, либо качественно напоминает предыдущие. Если существует возможность повторения, то мы рассматриваем такой процесс как круговой, или замкнутый цикл. К подобным процессам можно отнести, например, типичный рабочий день секретаря, сезонную работу фермера или - в более длительной временной перспективе - рутинную деятельность ученого, начавшего писать очередной труд. В случае, если наблюдается сходство процессов, но при этом они различаются уровнем сложности, то можно говорить, что процесс идет по спирали или по модели открытого цикла. Таково, например, последовательное продвижение школьника из класса в класс или студента с курса на курс университета, когда занятия, лекции, каникулы, экзамены имеют место на каждой стадии, но всякий раз на все более высоком уровне образования. Частный случай процессов, когда в состоянии системы в течение какого-то времени не происходит никаких изменений, определяется как стагнация (застой). Другой частный случай процессов, когда изменения не следуют какому-либо известному образцу, может быть назван' случайным процессом. Конечные резvльтаты социального процесса. Второй важный критерий нашей типологии - конечный результат процесса. Некоторые, поистине созидательные процессы приводят к фундаментальным новшевствам - возникновению совершенно новых социальных условий, состояний общества, социальных структур и т.д. Процессы такого типа обозначают термином "морфогенезис". К ним относятся, например, мобилизация социальных движений; образование новых групп, ассоциаций, организаций, партий; основание новых городов; принятие конституции нового государства; распространение нового стиля жизни или технологического изобретения со всеми далеко идущими последствиями. Морфогенетические процессы сыграли решающую роль в происхождении всех цивилизаций, в технологических, культурных и социальных достижениях человечества начиная с ранних примитивных обществ и кончая современной индустриальной эпохой. Эти процессы следует отличать от простой трансмутации, приводящей к менее радикальным результатам и влекущей за собой лишь модификацию, реформацию или пересмотр существующих социальных установок. Среди данного типа процессов можно выделить так называемое простое репродуцирование, т.е. компенсаторные, адаптивные, гомеостатические, уравновешивающие или поддерживающие процессы, которые в конечном счете позволяют приспосабливаться к окружающим условиям, сохраняя статус-кво, т.е. существование общества в неизменной форме. Если простое репродуцирование сохраняет все неизменным, то расширенное означает количественное увелечение без фундаментальных качественных изменений. К таким процессам можно отнести, например, демографический рост; расширение зоны пригородов; увелечение числа студентов, набираемых в университет; накопление капитала за счет экономии. Противоположное количественное движение, т.е. уменьшение, но опять-таки без качественных изменений, можно назвать сжимающим репродуцированием. Типичными примерами этого типа процессов служат использование финансовых резервов без всякой экономии; "отрицательный рост" (сокращение) населения; хищническое использование природных ресурсов и т.п. Когда помимо колличественных наблюдаются и базовые качественные изменения, тогда мы можем говорить скорее о трансформации, нежели о репродукции. Такие сдвиги затрагивают основу социальной реальности, поскольку их отзвуки обычно чувствуются во всех сферах ("элементах") социальной жизни, трансформируют ее важнейшее, сущностное качество. К примеру, появление лидерства и иерархии власти в группе, бюрократизация социального движения, замена автократического правления демократическим, увеличение разрыва между уровнями социального неравенства за счет налоговых реформ неизбежно приводят к структурным изменениям. А, скажем, введение на предприятии самоуправления наряду с советом нанимателей, берущим на себя прерогативы принятия решений; непосредственное включение церкви в политику; переход образовательных функций от семьи к школе и т.п. влекут за собой функциональные изменения. "Трансформация" - это синоним того, что мы ранее обозначали как "изменение чего-либо", а "репродукция" указывает в основном на "изменения внутри чего-либо". Процессы в социальном сознании. Изучая изменения, происходящие в человеческом мире, важно учитывать, как они осознаются вовлеченными в них людьми, в частности, как воспринимаются те результаты, которыми сопровождаются эти процессы. Вводя в нашу типологию субъективный фактор, мы тем самым выделяем три дополнительных типа изменений, которые могут рассматриваться как субкатегории, либо даже как морфогенезис, или репродукция трансформации. 1. Процессы, которые можно распознать, предсказать и у которых можно выявить цель. Перефразируя Роберта Мертона точнее было бы назвать их "явными". Например, реформа правил дорожного движения снижает число аварий; легализация валютного обмена уничтожает черный рынок; приватизация розничной торговли расширяет снабжение потребительскими товарами. 2. Процессы, которые невозможно распознать, воспринять как положительные или отрицательные, установить, желательны они или не желательны. Следуя опять-таки мертоновскому указанию,будем называть их "латенными" ("скрытыми"). В них изменения и их результаты возникают неожиданно и в зависимости от обстоятельств приветствуются либо нет. Например, большинство людей долго не осознавало, что индустриализация наносит ущерб окружающей среде. Так называемое экологическое сознание - феномен относительно недавний. З. Люди могут распознать процесс, воспринять его течение и надеяться на то, что он даст определенный эффект, и все-таки полностью ошибиться в своих ожиданиях. Процесс течет вопреки их расчетам и приводит к иным, а порой прямо противоположным результатам. Прибегая к термину, принятому Мертоном, мы будем в таком случае говорить о "процессе-бумеранге". Например, пропагандистская кампания может усилить то отношение, которое она была призвана уничтожить, мобилизируя защитные механизмы и провоцируя негативную реакцию; фискальные реформы, предпринятые для обуздания инфляции, из-за обострения конкуренции, вызванной стремлением увеличить прибыль, ее уровень может упасть. Движvшие силы процессов. Следующий важный критерий, по которому различаются типы социальных процессов, связан с движущими силами, скрывающимися за ними, причинными факторами, приводящими их в движение. Основной вопрос заключается в том, находятся они внутри самого процесса или действуют извне. В первом случае речь идет об "эндогенном" процессе (с имманентной, т.е. внутренней причиной), во втором - об "экзогенном" (с внешней, причиной). Эндогенные процессы раскрывают потенциальные возможности, свойства или тенденции, заключенные внутри изменяющейся реальности; экзогенные - реактивны и адаптивны и являются ответом на вызов (стимул, давление) извне. В качественном отношении причины изменений могут существенно различаться - это и естественные, и демографические, и политические, и экономические, и технологические, и культурные, и религиозные и многие другие причины. Ученные всегда стремились открыть наиболее важные факторы, вызывающие изменения, или то, что можно назвать "перводвигателями" социальных процессов. Среди многочисленных версий "социальных детерминизмов", выдвигавших различные факторы на роль главных, выделяются две основные: сторонники одной – т.е., технологического детерминизма делают акцент на "материальных процессах", порожденных "жестким" технологическим, экономическим либо биологическим давлением; представители второй считали, что независимую причинную роль играют идеология, религия, этика и т.д., т.е. "идеальные процессы". Сейчас наметилась тенденция избегать такого разделения и рассматривать причинность как взаимодействие (конкретное, ограниченное, вовлекающее в единый поток движения) многочисленных сил и факторов - материальных, идеальных либо каких-то других. Ни один из этих факторов не квалифицируется теперь как конечная причина социальных процессов. Современный подход имеет тенденцию подвергать сомнению идею, согласно которой существует доминантная причина социальных изменений. Важно вычленить два типа процессов, зависящих от местоположения воздействия. Одни возникают как ненамеренные и часто нераспознаваемые (скрытые) совокупности множества индивидуальных действий, предпринятых по различным частным причинам и мотивам, не имеющим ничего общего с процессами, которые они вызвали. Их можно назвать спонтанными, или возникающими "снизу". Типичный пример - не поддающиеся подсчету действия потребителей и производителей, покупателей и продавцов, нанимателей и работников, которые приводят к инфляции, рецессии или другим макроэкономическим процессам. Однако бывают и противоположные ситуации, когда процесс сознательно выпускается из-под контроля с тем, чтобы достичь определенных целей. В таких случаях он инициируется, конструируется и управляется властными структурами. Подобные процессы можно назвать спланированными, или идущими "сверху". Чаще всего они проводятся в жизнь с использованием законодательных средств. В качестве примеров можно назвать обусловленный национальной политикой правительства рост коренного населения; повышение эффективности производства вследствие политики приватизации после антикоммунистических революций 1989 г. и т. д. Уровни социальных процессов. Прежде чем завершить нашу типологию, сделаем одно важное замечание. Как уже указывалось и как достаточно ясно подтверждают приведенные примеры, социальные процессы происходят на трех уровнях социальной реальности: макро-, мезо- и микро-. Соответственно и мы будем рассматривать их как макро-, мезо- и микропроцессы. Макропроцессы осуществляются на уровне мирового собщества, национальных государств, регионов, этнических групп; по времени они самые продолжительные, или, говоря словами Броделя, длятся в дурной бесконечности. Процессы глобализации, всемирного ухудшения экономики, разрушения окружающей среды, волны социальных движений, демократизации политических систем, образовательный скачок, усиление единообразия культуры и секуляризация - все это примеры макропроцессов. Мезопроцессы охватывают большие группы, сообщества, ассоциации, политические партии., армии, бюрократию. Микропроцессы протекают в повседневной жизни человеческих индивидов: в малых группах, семьях, школах, объединениях по роду занятий, дружеских кружках. Временной диапазон процессав. Процессы столь же разнообразны и с точки зрения их продолжительности. Отметим, что их временной диапазон достаточно велик - от крайне коротких, мгновенных, быстротекущих процессов до долговременных, растягивающихся на целые исторические эпохи, на протяжении которых действуют тенденции, складывающиеся столетиями и тысячелетиями. 2.2. Проблема прогресса. К числу, возможно, наиболее спорных, но одновременно и наиболее влиятельных во всей истории человеческой мысли (а не только в истории социальной мысли) относится идея "социального прогресса". Привнося аксиологическое, ценностное измерение в объективную и нейтральную категорию социального развития, она уводит ее от строго научного, нейтрального расчета в область норм и предписаний. Под "прогрессом" часто понимает направленный процесс, который неуклонно подводит систему все ближе либо к более предпочтительному, лучшему состоянию (или, другими словами, к реализации определенных ценностей этического порядка, таких, например, как счастье, свобода, процветание, справедливость, достоинство, знания и т.д.), либо к идеальному состоянию общества, описанного в многочисленных социальных утопиях. Чаще всего идея прогресса устанавливает, как такое общество должно выглядеть согласно взглядам того или иного автора, его мировозрению. Очевидно, что такая теория находится вне сферы науки, ограничивающей свои интересы тем, что есть, а не тем, что должно быть. Тем не менее в ряде случаев идея прогресса приобретает категориальный, описательный статус: она утверждает мысль о том, что некоторые ценности уже реализованы в человеческой истории и в целом общество неизбежно меняется к лучшему (как бы ни понимал это лучшее тот или иной автор). Такие, преисполненные исторического оптимизма заявления подвергаются проверке временем, которую они, к сожалению, редко выдерживают. Идея прогресса. С точки зрения здравого смысла, идея прогресса кажется самоочевидной, ибо стремление к прогрессу - одно из тех, которые мы воспринимаем как должное, поскольку оно широко распространено и его суть представляется ясной. На самом деле идея прогресса формировалась в течение столетий, постепенно обогащая свое содержание и приобретая современный сложный смысл. Интеллектуальные истоки понятия "прогресс" следует искать в далеком прошлом - ведь еще в античности оно приобрело чрезвычайно большой вес. Кристофер Доунсон называл идею прогресса "рабочей верой нашей цивилизации", а по словам Роберта Нисбета, в течение трех тысяч лет в западной цивилизации ни одна идея не была более важной или такой же важной, как идея прогресса. Вероятно, объяснение этого феномена лежит в фундаментальных характеристиках человеческого бытия с его извечным разрывом между реальностью и желаниями, жизнью и мечтами. Может быть, столь постоянное противоречие между тем, что люди имеют, и тем, что хотели бы иметь, между тем, кто они есть на самом деле, и тем, кем хотели бы быть, и служит ключем к успеху человеческого рода, вечно голодного, вечно неудовлетворенного, постоянно ищущего и стремящегося к чему-то. Концепция прогресса смягчает это экзистенциальное напряжение, проецируя надежду на лучший мир в будущее и уверяя, что его приход гарантирован или, по меньшей мере, возможен. В данном смысле она удовлетворяет некоторой всеобщей человеческой потребности и, несмотря на все недавние сомнения и скептицизм, вероятно, еще долго будет оставаться с нами. Как заявил Сидней Поллард, мир сегодня верит в прогресс, потому что единственной альтернативой будет всеобщее отчаяние. Следуя Роберту Нисбету, прогресс можно определить как идею, согласно которой человечество медленно, постепенно и долго выползало из первоначальных условий страха, отсутствия культуры, невежества, поднимаясь ко все более высоким уровням цивилизации. Такое движение будет продолжаться в настоящем и будущем, несмотря на случайные отклонения. Рассмотрим это определение более внимательно. Для того чтобы концепция прогресса сохраняла аналитическую точность, необходимо разделить ее на несколько главных компонентов: 1) понятие необратимого времени, текущего линейно и обеспечивающего непрерывность прошлого, настоящего и будущего. Прогресс, по определению, является положительно оцениваемой разницей между прошлым и настоящим (достигнутый прогресс) или между настоящим и будущим (предполагаемый прогресс); 2) понятие направленного движения, в котором ни одна стадия не повторяется, а каждая более поздняя ближе к предполагаемому конечному состоянию, чем любая более ранняя; 3) идея кумулятивного процесса, который протекает либо по возрастающей, шаг за шагом, либо революционым путем, через периодические качественные "скачки"; 4) различие между типичными, "необходимыми" стадиями (фазами, эпохами), которые проходит процесс; 5) особо выделяемые "эндогенные" (внутренние, имманентные) причины процесса, проявляющегося в качестве самодвижущегося (автодинамического), т.е. раскрывающего внутренние возможности общества, в котором происходят изменения; 6) признание неизбежного, необходимогo, естественного характера процесса, который не может быть остановлен или отвергнут; 7) понятия улучшения, продвижения вперед, усовершенствования, которые отражают тот факт, что каждая последующая стадия лучше предшествующей. При этом ожидается, что кульминацией на конечной стадии явится полная реализация таких ценностей, как счастье, изобилие, свобода, справедливость, равенство и т.д. Последнее утверждение позволяет говорить о том, что прогресс всегда соотносится с ценностями, т.е. это не чисто описательная, детальная, объективированная концепция, а, скорее, ценностная категория. Один и тот же процесс может квалифицироваться по-разному в зависимости от предполагаемых ценностных предпочтений, которые совершенно различны у разных индивидов, групп, классов, наций. Следовательно, мы постоянно должны задаваться вопросом: прогресс для кого и в каком отношении? Если абсолютного прогресса не существует, то всегда неоходима шкала ценностей, принятых в качестве измерителя, или критерия, прогресса. Но означает ли это, что выбор таких ценностей полностью субъективен? Нельзя попадать в ловушку абсолютного релятивизма. Степень относительности ценностей может быть различной. На одном полюсе мы найдем такие параметры, с которыми согласится, наверное, большинство людей и которые могут рассматриваться как наиболее близко приближающиеся к абсолютному критерию прогресса. Возьмем саму человеческую жизнь, представляющую для нас высшую ценность. Скептикам и релятивистам, отрицающим прогресс в современном обществе, я задам следующий вопрос: разве не является фактом то, что средняя продолжительность жизни в ХХ в. в два раза выше, чем в средние века? Можно ли объяснить это чем-либо другим, кроме как прогрессом медицины? Несомненно, увеличения продолжительности жизни желают повсеместно. А разве уничтожение многих опасных эпидемий не служит еще одним показателем прогресса? Или сокращение временных затрат как еще одна бесспорная ценность. Неужели плохо пересечь океан не за три месяца, а за шесть часов, что стало возможным благодаря техническому прогрессу? Разве не предпочтительнее послать факс, чем неделями ждать ответа на письмо, а ведь это еще одно техническое достижение. Третьим претендентом на универсальную ценность могут быть знания. Разве не лучше знать больше о механизмах, действующих в природе и обществе, чем мы знали раньше? Однако существуют области, в которых выбор критерия прогресса в значительной степени зависит от контекста. В XIX в. и в большей части ХХ в. индустриализация, урбанизация, модернизация считались синонимами прогресса, и только недавно обнаружилось, что они могут иметь слишком далеко идущие последствия (перенаселенные города, забитые аэропорты, пробки на автострадах, перепроизводство товаров и т.д.) И что хорошие вещи могут давать весьма неприятные побочные эффекты (распыление ресурсов, загрязнение и разрушение окружающей среды, болезни цивилизации). Кроме того, стало очевидным, что прогресс в одной области зачастую возможен только за счет регресса в другой. Происходящие сейчас в посткоммунистических странах Восточной и Центральной Европы процессы демократизации, развития предпринимательства и свободного рынка сопровождаются ростом безработицы и нищеты, ослаблением социальной дисциплины, повышением уровня преступности и правонарушений, локальными конфликтами, неуправляемостью и широким распространением масс-культуры. Как здесь свести баланс выгод и ущерба, функций и дисфункций? Вместе с тем среди ученых немало тех, кто, отдавая себе отчет в несочетаемости, амбивалентности и несоизмеримости различных измерений прогресса, предлагает иные, более специфические критерии. Они выбирают такие стороны, аспекты социальной жизни, которые, на их взгляд, одинаково важны для всех, и определяют прогресс в соответствии с ними. Для одних доминирующей областью является религия, и потому духовный и моральный прогресс, ведущий к спасению, рассматривается как самый выжный. Для других важнее всего секуляризация знания, и, следовательно, решающим оказывается прогресс знаний, ведущий к "позитивной" науке. Третьи фокусируют свое внимание на сфере повседневной жизни и отмечают значимость социальных связей, сплетений, солидарности, "лигатур" в смысле обозначения наличных общностей как наиважнейшего аспекта прогресса. Четвертые считают центральной сферу политики и выдвигают критерий свободы; причем, и негативной, т.е. свободы от ограничений, барьеров, чтобы иметь возможность для индивидуального самовыражения и самореализации; и позитивной, т.е. свободы для влияния на собственное общество и его формирование. Еще одной версией этого критерия стала эмансипация - расширение поля деятельности для тех, кто является полноценным членом, правомочным субъектом - гражданином общества. Иными словами, прогресс в данном случае измеряется постоянным ростом вовлеченности людей в общественную жизнь и исчезновением неравенства. Некоторые мыслители придают большое значение техническому развитию, считая господство над природой конечной мерой прогресса. Техника для них олицетворяет уникальную мощь человеческого рода в его противостоянии окружающему миру. Другие усматривают предпосылки прогресса в гуманно организованном производстве и равномерном распределении, а его основные критерии - в справедливости и равенстве. Наконец, кое-кто отдает предпочтение реализации возможностей доступа к ним: в выборе рода занятий, образования, отдыха и досуга и т.д. В более узком смысле - это возможность выбора для потребителя, растущее изобилие и разнообразие товаров и услуг, доступных на рынке. Критерий возможностей часто сочетается с понятием равенства, при этом упор делается на равенство возможностей для самых широких слоев общества. В качестве измерителя прогресса принимается не наличие возможностей и их выбора, а лишь равные и всеобщие возможности как таковые. Таким образом, среди частных критериев прогресса мы находим следущие: спасение, знание, общность индивидов, свобода (негативная и позитивная), эмансипация, господство над природой, справедливость, равенство, изобилие, способность выбора и равные жизненные возможности. Механизм прогресса. Столь же разнообразны и взгляды на механизм прогресса. Говоря о движущих силах прогресса, можно выделить три последовательных стадии разработки этой проблемы в истории социальной мысли. На самой ранней стадии движущая сила прогресса выводилась в сверхъестественную область. Люди верили, что прогрессивное направление социального или исторического процеса охраняют боги, провидение, судьба. Такая сакрализация агента действия, ведущая к вере в прогресс, заданный свыше, в то, что это дар богов, делала благодарность единственно приемлемой формой человеческой реакции. Позже движущие силы стали искать в естественной области. Ответственность за прогрессивный курс социальных процессов была возложена на тенденции и потенциалы, наследуемые обществом (наподобие того, как тенденции, закодированные в генах, эмбрионах, семенах, несут ответственность за рост организмов). Секуляризация агента действия способствовала тому, что прогресс стал рассматриваться как процесс естественного и неизбежного раскрытия потенциалов. При таком понимании единственно приемлемой формой человеческой реакции является адаптация, приспособление. Наконец, на самой поздней стадии истории социальной мысли решающая роль отводится человеку (отдельному индивиду или коллективу) как производителю, субъекту, "конструктору" прогресса. Соответственно и прогресс квалифицируется как то, что должно быть достигнуто, сконструировано, введено и, следовательно, что требует творческих усилий, борьбы, поиска, иначе говоря, активного человеческого действия. Таким образом, если проанализировать представления о прогрессе по его движущим силам, то можно установить их главное различие: оно заключается в том, что прогресс трактуется либо как автоматический, саморазвертывающuйся прогресс, либо как понятие человеческой деятельности, активности. В первом случае движущие силы выносятся за рамки человеческих возможностей, во втором они напрямую связываются с деятельностью людей. Первая версия провозглашает необходимость прогресса, вторая обосновывает его ограниченность, поскольку он может происходить (но может и не происходить) в зависимости от действий, предпринимаемых людьми. По первой версии прогресс случается, по второй - достигается. Первая версия поощряет пассивное, адаптивное отношение ("поживем, увидим"), вторая требует активного, творческого, конструктивного участия. Форма, или вид, который принимает прогресс, также воспринимается поразному. Одни авторы рассматривают его как постепенный, восходящий процесс, который шаг за шагом, равномерно продвигает общество к лучшему. Но есть и другая точка зрения, согласно которой прогресс представляет собой прерывистый, дискретный процесс; в ходе этого процесса после количественного накопления изменений наступают периоды неожиданного ускорения изменений, приводящие к качественному сдвигу (скачку) - на более высокий уровень. Это революционный (или диалектический) образ прогресса. Отказ от идеи погресса. В течение почти трех тысяч лет доминировавшая в социальной мысли, идея прогресса, похоже, начинает отвергаться в ХХ в. ХХ век завершился и предпринимаются попытки дать ему оценку. Многие наблюдатели уже называют этот век "ужасным". ХХ столетие стало свидетелем жертв нацистов и сталинского ГУЛАГа, двух мировых войн, более 100 миллионов убитых в глобальных и региональных конфликтах, широкого распространения безработицы и нищеты, болезней и эпидемий, наркотиков и преступлений, экологического разрушения и распыления ресурсов, тираний и диктатур всех видов - от фашизма до коммунизма и, наконец (последнее по месту, но не послоднее по важности), постоянной угрозы атомного уничтожения, глобальной мировой катастрофы и терора. Не удивительно, что разочарование в идее прогресса распространилось столь широко. Глубина разочарования обусловлена тем, что этому предшествовало время надежд, повсеместного оптимизма, время чаяний и обещаний "эры прогресса", "триумфа современности" в прошлом и начале нынешнего века. Роберт Нисбет находит симптомы разочарования в идее прогресса, вопервых, в широко распространившемся иррационализме, возродившемся мистицизме, бунте против рассудка и науки; во-вторых, в субъективизме и эгоистическом нарциссизме, которые типичны для потребительской культуры; и, в-третьих, в воцарившемся пессимизме, в доминирующем образе дегенерации, разрушения, упадка. Другой постулат, лежащий в основе идеи прогресса, - уверенность в необходимости неуклонного экономического и технического роста, безграничного усиления человеческой мощи. Сейчас этому явно противостоит альтернативная идея "пределов роста", барьеров для всякой экспансии. В нынешнем индустриальном обществе, где царит потребительская культура с ее ориентацией на отдых и гедонистические удовольствия, вдохновляющий и мобилизирующий потенциал, похоже, выдыхается, и общество покрывается "саваном скуки", им овладевают чувство бессмысленности, аномия и отчуждение. В результате всех этих исторических и интеллектуальных перипетий концепция прогресса была заменена концепцией кризиса - лейтмотив ХХ столетия. Это справедливо для всего общественного сознания, в котором преобладают пессимистические взгляды на социальную реальность, причем не только в слаборазвитых и бедных странах, но также в ведущих и процветающих. Люди привыкают мыслить в терминах локального или всеобщего кризиса экономического, культурного. Это справедливо и для социальной науки, в которой также доминирует критическое рассмотрение текущих процессов в терминах кризиса. По словам Хольтона, современная социальная мысль одержима идеей кризиса. Означают ли подобные настроения, что концепция прогресса мертва? Сомневаюсь. Она переживает временный кризис, но рано или поздно вновь обретет силу и власть над человеческим воображением. Альтернативная концепция прогресса представлена в теории постмодернизма, которая предлагает иной подход к социальному прогрессу. Теперь он рассматривается как потенциальная способность, а не как конечное достижение; как динамическое, изменяющееся в ходе эволюции, относительное качество конкретного процесса, а не абсолютный, универсальный, внешний стандарт; как историческая возможность, открытый выбор, а не необходимая, неизбежная, неуклонная тенденция, и, наконец, как продукт (часто непреднамеренный и даже неосознанный) человеческих - индивидуальных разнонаправленых и коллективных - действий, а не результат божественной воли, благих намерений великих людей или автоматического действия социальных механизмов. Основной росток, источник прогресса обнаруживается в неистребимой и в сущности неограниченной способности человека к созиданию и обучаемости, в возможности воспринимать или создавать новшества, а также наследовать и постоянно наращивать общий багаж знаний, мастерства, стратегий, технологий и т.д. Если данные условия будут выполняться, то самотрансцедентный и постоянный прогресс человечества станет возможным. 2.3.Теории общественного развития. Классический эволюционизм. Классический эволюционизм теснейшим образом связан с метафорой организма (общество = организм) Для жизни организма, и для истории общества характерен рост, поэтому понятие роста имеет решающее значение для уяснения изменений. Это - наиболее важное, до сих пор широко распространенное понятие как в теории социальных изменений, так и в обыденном сознании. «Рост» означает расширение, распространение, усложнение и дифференциацию. Это процесс, который 1) раскрывает определенные внутренние потенциальные возможности, присущие изучаемому объекту с самого начала (т.е. обнаруживает свойства, закодированные в семени или эмбрионе); 2) идет в одном направлении и имеет необратимый характер (от зрелости к юности нет возврата); 3) продолжается непрестанно и не может быть остановлен (нельзя оставаться вечно молодым); 4) развивается постепенно, кумулятивно, шаг за шагом; 5) проходит различные стадии, или фазы (например, юность, зрелость, старость). Концепция роста стала основой идеи эволюции, фундаментом для влиятельной теоретической школы, изучающей социальные изменения и известной как «социальный эволюционизм». Огюст Конт и его концепция эволюции. Основатель социологии О.Конт считал: для того, чтобы понять современную эпоху, необходимо поместить ее в более широкий исторический контекст и рассматривать просто как фазу на долгом пути человеческой истории. Индустриально-урбанистическое капиталистическое общество - не случайность, а естественный, необходимый продукт предыдущих процессов. Невозможно дать адекватное объяснение, чтолибо предсказать и дать практические рекомендации относительно любого современного феномена без реконструкции всей предшествующей истории. Конт пытался сделать это с помощью знаменитого «закона трех стадий». Он считал, что движущая сила исторических изменений обнаруживается в области мысли и духа: в тех способах, при помощи которых люди постигают реальность, в методах, которые они применяют, чтобы объяснить, предсказать и управлять миром. Качество и количество знаний, которыми обладает общество, постоянно растут. Эта основная черта общества определяет все другие аспекты социальной жизни - экономические, политические, военные. Человеческий род в своей истории проходит три стадии: теологическую, метафизическую и позитивную. На первой стадии люди заклинают сверхъестественные существа и силы, словно те ответственны за земные события. Вначале это духи или души, находящиеся внутри предметов, растений, животных (фетишизм, анимизм), затем многочисленные боги, ответственные за различные фазы жизни (политеизм), и наконец единый всемогущий бог (монотеизм). Данный период характеризуется доминированием военного образа жизни и широким распространением института рабства. Вторая, метафизическая, стадия наступает тогда, когда люди заменяют богов абстрактными причинами и сущностями, фундаментальными принципами реальности, воспринимаемыми разумом. Идеи суверенитета, узаконенного права и легитимного правительства доминируют в политической жизни. На третьей, позитивной, стдии люди обращаются к законам, основанным на эмпирической очевидности, наблюдении, сравнении и эксперименте. Это век науки и промышленности. Достигнув позитивной стадии, развитие окончательно становится открытым. Резервуар человеческих знаний постоянно пополняется. Наука вечно движется вперед, все более приближаясь к познанию реальности, но так никогда и не достигая полной и окончательной истины. «Такова история изменений в сознании и обществе, которые совпадают и отражают друг друга». Эволюция, таким образом, представляет собой прежде всего эволюцию методов получения и накопления знаний. Герберт Спенсер и натуралистическая концепция эволюции. Спенсер трактовал эволюцию как основополагающий и единый принцип всей реальности - природы и общества в равной степени. В разработке этого принципа он исходил из того факта, что реальность в основе своей материальна, она представляет собой единство материи, энергии и движения. «Эволюция - это изменение, переход от бессвязной гомогенности (однородности) к гетерогенности (неоднородностной по составу), который сопровождается процессами рассеяния движения и интеграции материи». Модель этого процесса демонстрирует органический рост. Если говорить кратко, то эволюция достигается средствами структурно-функциональной дифференциации 1) от простоты к сложности; 2) от аморфности к четкости; 3) от однообразия, гомогенности к специализации: гетерогенности, 4) от текучести к стабильности. Этот процесс универсален. «Где бы он ни происходил, в развитии планеты Земля, и развитии жизни на Земле, в развитии общества, какого-либо правительства, промьшшенности, коммерции, языка, литературы, науки, искусства, - везде путем успешных дифференциаций происходит одна и та же эволюция от простого к сложному». В истории человеческого общества закон эволюции находит специфическое выражение. В основе механизма социальной эволюции лежат три фактора. Вопервых, однообразному, гомогенному населению присуща нестабильность, люди в основе своей неравны с точки зрения приобретенного наследства, индивидуального опыта, условий, в которых они живуг, случайностей, лишений, с которыми сталкиваются. Таким образом, обязательно возникает дифференциация ролей, функции, власти, престижа и собственности. Во-вторых, существует тенденция к усилению неравенства, углублению специализации ролей, росту неравенства власти и достатка. В результате первоначальные дифференциации постепенно расширяются. В-третьих, поскольку люди, занимающие одинаковое положение (относительно ролей, функций, престижа, достатка), как правило, стремятся объединиться, постольку общество начинает делиться на фракции, классы, группы по классовым, национальным или профессиональным различиям. Появляются границы, охраняющие эти объединения, поэтому сегрегация населения усиливается и возвращение к гомогенности становится невозможным. Благодаря упомянугому механизму человеческая история проходит ряд последовательных стадий. Простые, изолированные друг от друга общества, в которых все члены заняты примерно одной и той же деятельностью и поэтому отсутствует политическая организация, сменяются сложными, в которых появляется разделение труда среди индивидов и разделение функций среди частей общества. Центральное значение здесь приобретает иерархическая политическая организация; эти общества, в свою очередь, сменяются обществами удвоенной сложности, существующими на постоянной территории, с постоянно действующей конструкцией и ситемой законов; и, наконец, на смену им приходят цивилизации - наиболее сложные социальные целостности, национальные государства, федерации государств или большие империи. Чтобы подчеркнугь направление, в котором движется эволюционный процесс, Спенсер впервые ввел полярную, дихотомическую типологию обществ. В ней противоположные идеальные типы представляют собой стартовую и конечную точки хронологической последовательности. Эта типология стала популярной, ее можно обнаружить в работах более поздних эволюционистов. В версии Спенсера речь идет о противостоянии военного (милитаризованного) и промышленного обществ. Льюис Mорган (1818-1881) и матеариалистическая концепция эволюции. Эволюционная идея, предложенная американским антропологом Льюисом Морганом, сосредотачивается на технологии. Морган был первым в большом ряду технологических детерминистов, которые основными движущими силами социальных изменений считали изобретения и открытия, постепенно трасформирующие образ жизни человеческой популяции. Морган верил, что единообразие и непрерывность эволюции вытекают из универсальности и постоянства человеческих потребностей. Типичные для людей потребности в пище, жилье, комфорте, безопасности и т.д. стимулируют неустанный поиск средств для их удовлетворения, приводят к технологическим новшествам. Когда же они появляются, изменяется весь характер общества, в том числе формы семейной жизни, системы родства, сферы экономики и политики, культурные ценности и повседневная жизнь. В истории человечества можно выделить три фазы: дикость, варварство и цивилизацию, которые преодолеваются благодоря значительным технологическим прорывам. Так, в период «ранней дикости» люди пользовались простейшими орудиями для сборов фруктов и орехов. На стадии «средней дикости» уже был открыт огонь и освоена рыбная ловля, в период «поздней дикости» были изобретены лук и стрелы, крайне облегчившие охоту. На стадии «раннего варварства» значительным технологическим усовершенствованием явилось изобретение посуды, «среднего варварства» - одомашнивание животных и ирригация как новый способ ведения сельского хозяйства. В эпоху «позднего варварства» было начато производство железа и железных инструментов, имевшее революционное значение. Наконец, зарождение «цивилизации» отмечено изобретением алфавита и письменности. Такой способ однопричинного, технологического объяснения стал весьма популярным. Его взяла на вооружение марксистская школа, в частности, Фридрих Энгельс использовал идеи Моргана в книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Позднее эти идеи бьти подхвачены представителями неоэволюционизма, например, Лесли Уайтом и Герхардом Ленски. Эмиль Дюркгейм и социологическая концепция эволюции. Французский классик социологической мысли Э. Дюркгейм основное направление эволюции усматривал в том, что с течением времени в обществе все более углубляется разделение труда, усиливается дифференциация задач, обязанностей и ролей по роду занятий. Эта тенденция связана с демографическими факторами: рост населения приводит к увеличению физической «плотности» и усиливает «плотность» моральную, т. е. интенсивность контактов, сложность социальных связей или, короче говоря, качество социальных уз. Следуя идее Спенсера, Дюркгейм сконструировал дихотомическую топологию обществ, основанную на различном качестве социальных связей: «механическую солидарность», которая коренится в неразвитости и сходстве индивидов и их функций; и «органическую солидарность», в основе которой лежат взаимозависимость, кооперация и взаимодополняемость большого разнообразия ролей и занятий. Причем типологию он рассматривал в хронологической последовательности, имеющей начальную и конечную точки социальной эволюции: история движется от «механической солидарности» к «органической». Фердинанд Теннис и эволюция без прогресса. Сходную типологию можно найти в знаменитом трактате Тенниса «Gemeinschaft und Gеsеllsсhаft». Личные, интимные, первичные социальные связи, характерные для «общины», превращаются в безличные, опосредованные, вторичные и чисто инструментальные контакты в современном «обществе». Уникальность подхода Тенниса заключается в его критическом отношении к современному обществу и в ностальгии по утерянному в общественной жизни. В отличие от других эволюционистов, он не отождествлял эволюцию с прогрессом. С его точки зрения, эволюция потиворечит нуждам людей и приводит к ухудшению, а не к улучшению человеческого бытия. Лестер Уорд и эволюция эволюции. Очень интересная идея была выдвинута американским классиком теории эволюции Лестером Уордом (1841 -1913). Уорд заявлял, что сам механизм эволюции не постоянен, а изменяется с течением времени. Наиболее существенно разграничиваются период стихийной естественной эволюции («генезис») И относительно недавно возникший период сознательной, целенапавленной эволюции («телезис»). Последний уникален по своей природе, так как формируется на основе сознательного стремления людей. Если быть более точным, то эволюция начинается как «космогенезис», охватывающий всю Вселенную. В определенный момент появляется новый феномен - жизнь, и возникает новый эволюционный механизм - «биогенез», дополняющий «космогенез». С появлением человеческих существ наряду с первыми двумя начинает действовать еще один механизм, коренящийся в разуме и сознании, - «антропогенез». Наконец, люди организуются в общество, и с этого времени к трем предыдущим прибавляется новый механизм социальной эволюции - «социогенез». Все четыре механизма действуют сообща, управляя накладывающимися друг на друга процессами разного происхождения: космогенезис, биогенез, антропогенез и социогенез. На последних двух фазах эволюция делает новый поворот. Планирование, предвидение, конструирование будущего обеспечивают совершенно новые возможности социальных изменений. Эволюция протекает на балее многомерной и гуманизированной основе. Общая основа эволюционистской теории. В работах классиков эволюционизма специфический образ социальных и исторических изменений постепенно обретал конкретные очертания. Несмотря на различия во взглядах, все эволюционисты придерживаются ряда общих положений, которые состовляют основу эволюционстской теории. 1.Все эволюционисты исходяг из того, что человеческая история имеет единую форму, «логику», объединяющую множество, казалось бы, случайных и несвязанных между собой событий. Логику истории можно обнаружить, распознать; и цель эволюционистской теории в том и заключается, чтобы реконструировать историческую цепь событий. Такая реконструкция позволит понять прошлое и откроет возможности для предсказания будущего. 2.Под объектом, подвергающимся изменениям, подразумевается все человечество, которое является единым целым. Даже если некоторые авторы ставят в центр какие-либо отдельные аспекты социальной жизни, например, религию (Бенджамин Кидд), мораль (Эдвард Вестермак) или технологии (Льюис Морган), то они все же признают, что этот аспект эволюционирует вместе со всем обществом, а его эволюция есть просто симптом единой социальной эволюции. 3.Целое описывается в органицистских терминах, при этом используется аналогия с организмом. Общество представляется как тесно интегрированная система компонентов и подсистем, каждая из которых (порознь или вместе) вносит свой вклад в сохранение и непрерывность существования целого. 4.В центре анализа находятся изменения организма в целом - всей социальной системы. Если исследуются отдельные элементы, компоненты или подсистемы, то только с точки зрения их роли в эволюции всего общества. 5. Трансформация общества трактуется как повседневная, естественная, необходимая и неизбежная черта социальной реальности. Явления стабильности или стагнации интерпретируются как изменения, которые были заблокированы, заторможены, и рассматриваются как исключения. 6.Поскольку эволюционный процесс затрагивает общество в целом, он определяется как единый, всеохватывающий процесс, который может быть изучен на самом высоком уровне абстракции. 7.Изменения общества видятся направленными - от примитивных к развитым формам, от простых к сложным состояниям, от распыленности к агрегации, от гомогенности к гетерогенности, от хаоса к организации. Это движение постоянно и необратимо; ни одна ранняя стадия не повторяется, а каждая позднейшая занимает более высокую позицию на шкале сложности и дифференциации. 8. Эволюционные изменения рассматриваются как строго линейные, следующие по единому, заранее установленному образцу. Очевидные различия внутри обществ объясняются неодинаковой скоростью эволюционного процесса в различных частях мира: более примитивные общества просто отстали в этом движинии, но они неизбежно продвигаются по тому же пути, следуя за более развитыми, в частности, более зрелыми обществами Запада. Примитивные общества, существующие в настоящее время, показывают нам, что представляло собой наше западное общество в прошлом. В свою очередь, западное общество показывает, какими станут примитивные общества в будущем. Если прибегнуть к метафоре, то эволюцию можно сравнить с движущимся эскалатором, на котором различные общества или культуры занимают более высокие или низкие ступени. 9.0бщая траектория эволюции разделена на последовательные стадии, или фазы, ни одна из которых не может быть пропущена. 10.Все авторы признают постепенный, непрерывный, восходящий и кумулятивный характер эволюции. Ее всеобщее движение идет гладко, без радикальных провалов или ускорений. Даже если отдельные общества, культура или цивилизации испытывают кризис, то это не влияет на картину в целом. 11.В основе эволюции лежит универсальный и единообразный причинный механизм; на всех стадиях в его работу вовлечены одни и те же процессы. Хотя Лестер Уорд придерживается иной точки зрения, пологая, что существуют различные эволюционные механизмы, но даже его теория в конце концов имеет ту же эволюционистскую «логику». Большинство авторов признают наличие лишь одной универсальной причины эволюции. 12.Внутренний импульс к изменениям находится в самой «природе» человеческого общества, вытекая из его потребности к самореализации и самотрансформации. Иными словами, конечные причины эволюционных изменений рассматриваются как имманентные, эндогенные, а эволюция - как раскрытие внугренних потенций общества. 13.Эволюционные изменения отождествляются с прогрессом, поскольку, как считают большинство авторов, они приводят к постоянному улучшению общества и человеческой жизни. Классики эволюционизма: как правило, разделяют веру, характерную для всей атмосферы оптимизма их эпохи, в то, что «цивилизация двигалась, движется и будет двигаться в желаемом направлении». Исключением является Фердинанд Теннис, который первым предостерег от слепой веры в благотворность изменений. Все перечисленные выше положения в значительной степени зависят от контекста. Они могут критиковаться и отвергаться по многим основаниям, что привело в первой половине ХХ в. к кризису и временному отрицанию эволюционистской теории. В пересмотренном виде она возродилась в 50-х годах под названием «неоэволюционизм» . Неоэволюционизм. В 50-х годах, после первого периода критики, отрицания и забвения, социологический эволюционизм вновь оказался в центре дискуссий. При этом он обратился к новым интеллектуальным источникам, вобрал в себя новые направления и в таком пересмотренном виде возродился в качестве влиятельной школы теории социальных изменений вплоть до наших дней. Неоэволюционисты искали новые основания, пытаясь опереться не на философию или историю, а на конкретные эмпирические дисциплины, которые имеют дело с социальными изменениями, в частности на палеонтологию, археологию, культурную антропологию, энтологию и историографию. В результате неоэволюционизм заметно дистанцируется от классического эволюционизма. Во-первых: центр научных интересов смещается от эволюции человеческого общества в целом к прцессам, протекающим в отдельных цивилизациях, культурах, сообществах (племенах, национальных государствах и т.д.). Во-вторых, основное внимание направляется на причинный механизм, а не на последовательность необходимых стадий. Другими словами, главное значение придается объяснению, а не типологическим схемам. В-третьих: при анализе эволюции используются категориальные, описательные термины, что же касается оценок и аналогий с прогрессом, то их стараются избежать. Вчетвертых, сторонники этого направления формируют свои взгляды в виде гипотез, предложений, а не прямых утверждений. В-пятых, изучая социальную эволюцию, ученые принимают в расчет достижения биологических наук. Неоэволюционизм в культурной антропологии. Истоки неоэволюционизма лежат в культурной антропологии. Работы ряда авторов привели к постепенной либерализации и даже полному изъятию некоторых строгих положений, типичных для классического эволюционизма. Рассмотрим несколько таких работ. Лесли Уайт и первые шаги к технологическомv детерминизмv. В двух солидных трактатах «Наука культуры» и «Эволюция культуры» американский этнолог Лесли Уайт квалифицирует культуру как инструмент, с помощью которого люди приспосабливаются к природе. В основном это касается освоения свободной энергии, необходимой для удовлетворения человеческих потребностей. Все части культуры взаимосвязаны, но «главенствующую роль играют технологические системы». Политическая организация, нормативная структура, системы знаний и идеологии являются призводными, вторичными. Культура развивается в результате расширения источников энергии и количества энергии, затрачиваемой на одного потребителя в год, а также благодоря эффективности, с которой она используется. Данное обстоятельство определяет усиление господства человека над природой. Утилизация энергии происходит в эволюционной последовательности: вначале люди использовали физическую энергию собственного тела; затем, когда появились домашние животные, для человеческих нужд приспособили и их энергию; с развитием сельского хозяйства наиболее важной стала энергия земли; открытие топлива дало широкий простор для новых источников энергии; наконец, уже в наше время люди научились извлекать ядерную энергию. Культура заложена в естественной природе человека, но вместе с тем она обладает частичной автономией: у нее собственная жизнь, и ее эволюция подчиняется специфическим механизмам и закономерностям. Развитие культуры в основном эндогенно; последние крупные драматические изменения во внешнем, природном окружении имели место по меньшей мере 2025 тыс. лет назад. Последующий динамизм культуры нельзя объяснить ее реакцией на экзогенные факторы - ключ к эволюции культуры можно найти лишь в ней самой. Джулиан Стюард и концепция многолинейной эволюции. Другой американский антрополог, Джулиан Стюард, в книге «Теория культурных изменений» предпринял еще более решительный шаг в сторону от ортодоксального эволюционизма. Он считает, что закономерносми исторических изменений нужно изучать на различных культурах, а не на единственной, всеобщей культуре человечества. «Исследования ХХ века накопили массу свидетельств того, что частные культуры значительно отличаются друг от друга и не проходят через строго линейные стадии». Культуры рассматриваются как дискретные протяженности, которые занимают различные экологические ниши и приобретают определенные формы, адаптируясь к тем или иным условиям. Центр внимания смещается и переносится на различия между культурами, которые выявляются в ходе сравнительных исследований, а также на внутреннее разнообразие компонентов культуры и их измерение. Культуры отличаются одна от другой, и компоненты каждой из них также отличаются друг от друга. Эволюция охватывает все подобные конкретные протяженности, будь то отдельные культуры или целые культурные поля, но в каждом случае процесс протекает по-своему, подчиняясь действию специфических механизмов. Следовательно, эволюционные изменения многоплановы, мультилинейны, причем эта мультилинейность имеет два смысла. Речь идет об эволюции, вопервых, в разных обществах, поскольку они находятся в уникальных, особых условиях, и, во-вторых, в различных культурных полях (экономике, политике: искусстве, законодательстве и т.д.), где она происходит специфическим образом и под действием различных механизмов. Трансформация общества чаще всего зависит от технологических и экономических инститyтoв, реже - от некоторых аспектов социокультурной организации и еще реже - от идеологии. В иерархии причин, вызывающих изменения, технико-экономическая сфера всегда является главной; политика обычно оказывается на периферии, а идеология, как правило, бывает лишь вторично. Говорить о заметных эволюционных сдвигах и появлении новых культурных типов можно только при условии трансформации технологии и экономики. В истории человечества определяющее направление эволюции характеризуется возрастающей структурной сложностью («социокультурной интеграцией» ) единиц, вовлеченных в коллективное действие: от семьи на ранних этапах к государствам в современный период. Герхард и Жан Ленски: эколого-эволюционный подход. По мнению Г. и Д. Ленски, человеческая история не является «хитросплетением событий, лишенным каких-либо смысловых связей». Напротив, в ней «со всей очевидностью просматривается наличие долгосрочных тенденций». Наиболее значительную роль играют технологические изменения. Несмотря на имеющие иногда место периоды технического застоя («техностазиса») и регрессии, основу социокультурной эволюции составляют «технологическое развитие и его последствия». Суть технологического развития сводится к изменению диапазона и качества информации, пригодной для управления окружающим миром. Человеческий вид выделился из мира животных благодоря прорыву в сферу передачи знаний и в совместном использовании информации. Основная часть информации передается на генетическом уровне, но ее высшие формы усваиваются индивидуально. На смену знаковой коммуникации, т. е. общения с помощью символов, которые используются для кодирования, хранения информации и обмена ею с теми, чье непосредственное присутсвие необязательно. Стало необязательным и непосредственное совпадение и во времени (информация передается от одного поколения другому). «Системы символов обеспечили человечество принципиально новым способом связи и адаптации к биофизическому миру. Они явились функциональным аналогом генетических систем». Похоже, что в будущем количество и качество информации, доступной человечеству, позволит ему взять собственную эволюцию под сознательный и целенапраменный контроль. Это станет венцом процесса «эволюции эволюции» и обеспечит постоянное совершенствование самих ее механизмов. Все остальные аспекты социальной жизни также тесно связаны с характером технологии. Предлагая следующую цепочку детерминации «технология экономика - политика - распределительная система», авторы считают такой вариант одним из возможных и допускают существование обратных связей - от других сфер общества к технологии. Но в целом «технологическое развитие ямяется главной детерминантой совокупности глобальных тенденций - в популяции, языке, социальной структуре и идеологии. Оно определяет человеческую историю». Так, технология служит главным критерием деления истории человечества на стадии, или эволюционные фазы: охота и собирательство (до 7 тыс. до н.э.); выведения плодовых культур (с 7 тыс. до 3 тыс. до н.э.); развитие сельского хозяйства (с 3 тыс. до 1800 н.э.) и промышленности (с 1800 н.э.). В зависимости от местных природных условий могуг возникать альтернативные линии эволюции, ответвляющиеся от основного напрамения. Некоторые общества могут создавать эквивалентные, но отличные от глобальной технологии, действующие с той же эффективностью, которая измеряется следующим образом: «стоимость общественного валового продукта, деленная на человеческую энергию, затраченную на его производство». Теории модернизации. Последние «воплощения» эволюционизма. Об идее модернизации можно говорить в трех смыслах. В первом, наиболее общем смысле, модернизация - это синоним всех прогрессивных социальных изменений: когда общество движется вперед соответственно принятой шкале улучшений. Подобное толкование применимо к любому историческому периоду. Выход из пещер и строительство первых укрытий - столь же явный пример модернизации, как и приход автомобилей на смену лошадиным перевозкам или компьютеров на смену пишущим машинкам, если вспомнить сравнительно недавние перемены. Однако такое значение термина «модернизация» здесь нас интересовать не будет, поскольку оно недостаточно специфично, а кроме того, существуют более удачные термины. Второй смысл, который вкладывается в данное понятие, тождествен «современности», т. е. означает комплекс социальных, политических, экономических, культурных и интеллектуальных трансформаций, происходивших на Западе с XVI в. и достигших своего апогея в XIX – ХХ вв. Сюда включаются процессы индустриализации, урбанизации, рационализации, бюрократизации, демократизации, доминирующего влияния капитализма, распространения индивидуализма и мотивации успеха: угверждения разума и науки и многие другие. «Модернизация» в этом смысле означает достижение современности, «процесс превращения традиционного, или дотехнологического общества, по мере его трансформации, в общество, для которого характерны машинная технология, рациональные и секулярные отношения а также высоко дифференцированные социальные структуры». Наконец, есть еще одно специфическое значение термина «модернизация», относящееся только к отсталым или слаборазвитым обществам и описывающее их усилия, направленные на то, чтобы догнать ведущие наиболее развитыe страны, которые сосуществуют с ними в одном историческом времени, в рамках единого глобального общества. Другими словами, в таком случае понятие «модернизация» описывает движение от периферии к центру современного общества. Ряд специфических подходов к социальным изменениям, известных как теории модернизации, неомодернизации и конвергенции, оперирует термином «модернизация» именно в этом узком смысле. Теории модернизации и конвергенции являются продуктом эпохи, начавшейся после Второй мировой войны. Они отразили сложившееся разделение человеческого общества на три «мира»: «первый мир» развитых индустриальных обществ, включая Западную Европу и США, к которым вскоре присоединились Япония и «индустриализовавшиеся страны» Дальнего Востока; «второй мир» авторитарных «социалистических» обществ во главе с Советским Союзом, продвигавшимся по пуги насильственной индустриализации за счет серьезного социального ущерба; и «третий мир» постколониальных обществ юга и востока, многие из которых задержались в своем развитии на доиндустриальной стадии. Как теоретически обосновать, объяснить социальные изменения в таких неоднородных и совершенно различных глобальных образованиях, принимая во внимание растущее взамовлияние и взаимозависимость «первого», «второго» и «третьего» миров? Классические теории модернизации сосредоточили свое внимание на контрасте между «первым» и «третьим» мирами, а теория конвергенции, как и недавно возникшие теории посткоммунистического перехода, главной темой анализа выбрали разрыв между «первым» и «вторым» мирами. Период популярности обеих теорий в их классической, первоначальной форме приходится на 50-е и середину 60-х годов. Затем, в 70-х и до середины 80-х годов обе теории были подвергнугы сильнейшей критике, которая порой переходила в их поное отрицание. Но в конце 80- х наблюдается некоторое оживление теории модернизации, появляются ее версии под названием «неомодернизация» и «постмодернизация». В начале 90-х годов, после краха коммунихма, теория конвергенции оказалась в центре дискуссий в качестве одного из возможных подходов к изучению посткоммунистического периода. И теория модернизации, и теория конвергенции по праву считаются последним словом эволюционистского направления. Представители упомянугых теорий считали, что 1) изменения являются однолинейными и потому менее развитые страны должны пройти тот же путь, по которому идуг более развитые государства. Они верили, что 2) изменения необратимы и неизбежно ведут процесс развития к определенному финалу модернизации. С их точки зрения, 3) изменения имеют постепенный, накопительный и мирный характер. Они также полагали, что 4) стадии, которые проходят процессы изменения, обязательно последовательны: ни одна из них не может быть пропущена, непример, «традиционная - переходная - современная», «традиционная - стадия достижения предварительных условий для начала изменений - начало непрерывного роста созревание - достижение уровня массового потребления». Теоретики модернизации подчеркивали 5) важность эндогенных, имманентных причин. Наконец, 6) они превозносили прогресс, веря, что модернизация принесет всеобщее улучшение социальной жизни и условий человеческого существования. Если суммировать сказанное, то модернизация и конвергенция рассматривались как необходимые, необратимые, эндогенные и в конечном счете благотворные прцессы. Однако уже в этих ранних версиях наблюдались некоторые отклонения от эволюционистских идей. Подчеркивается, что модернизация есть нечто совершенно иное, нежели спонтанное развитие в прогрессивном направлении. Она означает осознанное копирование западных обществ, выступающих в качестве «стран-образцов», «стран, на которые ссылаются» и которые «устанавливают скорость движения». «Модернизация не является само поддерживаемым, самопрогрессирующим процессом. Скорее, это перенесение образцов, моделей и достижений развитых стран в свои собственные». Концепция модернизации. Концепция модернизации, специфически адаптерованная в 50-х и 60-х годах упомянутыми выше теориями, имела три определения: историческое, релятивистское и аналитическое. В истороческих дефинициях она рассматривается как синоним вестернизации или американизации и оценивается как движение к существующим на конкретной территории и в конкретное время обществам: «исторически модернизация есть процесс изменений, ведущих к двум типам социальных, экономических и политических систем, которые сложились в Западной Европе и Северной Америке в период между ХVII и XIX веками и распространились на другие страны и континенты». Релятивистские дефиниции, сосредотачивают внимание на сущности процесса, где и когда бы он ни происходил. С точки зрения мирового исторического процесса, она имеет отношение к инновациям в моральных, этических, технологических и социальных установках, которые вносят свой вклад в улучшение условий человеческого существования. Подобным образом рассуждает Симон Чодак: «Модернизация - это важный момент в развитии обществ - момент, когда предпринимаются совокупные усилия для достижения более высоких желаемых стандартов». В релятивистском смесле модернизация означает целенаправленные попытки, осуществляемые либо большинством населения, либо элитой для того, чтобы превзойти современные стандарты. Дефиниции, используемые в анализе, затрагивают структурные аспекты. Так, Нейл Смелзер описывает модернизацию как комплексное, многомерное смещение, охватывающее многих областей. В экономике отмечаются а) появление новых технологий; б) движение от сельского хозяйства как средства к существованию к коммерческому сельскому хозяйству; в) замена использования мускульной силы человека и животных «неодушевленной» энергией и механизмами; г) рапространение городских типов поселений и пространственная концепция рабочей силы. В политической сфере модернизация означает переход от авторитета вождя племени к системе избирательного права, представительства, политических паргий и демократического правления. В сфере образования под модернизацией мыслятся ликвидация неграмотности, рост ценности знаний и квалифицированного труда. В религиозной сфере она выражается в освобождении от влияния церкви; в области семейно-брачных отношений - в ослаблении внутрисемейных связей и все большей функциональной специализации семьи; в области стратификации - в усилении значения мобильности: индивидуального успеха и ослаблении предписаний в зависимости от занимаемого положения. Механизмы модернизации. Что движет слаборазвитыe общества к современности? Каков причинный механизм этого движения? На сей счет существует несколько гипотез. Некоторые авторы рассуждают с позиции традиционного эволюционизма (спенсеровского или дюркгеймовского толка), предлагая собственную картину роста. Структурная и функциональная дифференциация (а конкретнее, разделение труда) - неизбежный «естественный» процесс. Он может быть замедлен или даже временно приостановлен, но в конце концов продолжится вновь. В основе таких умозаключений лежит предположение о том, что общества способны трансформироваться только в том случае, если этот процесс нетормозится. Причем, считается, что толчек к модернизации исходит «снизу», возникая спонтанно. Политической элите остается лишь устранить барьеры, которые охраняют традиционные, отсталыe структуры: институты и организационные модели. В других гиротезах используются эволюционные рассуждения в духе дарвинизма, т. е. идеи вариативности выживания наиболее приспособленных. В борьбе обществ (культур, экономик, организационных форм, военных систем) модернизация позволяет лучше адаптироваться, действовать эффективнее, удовлетворять более разнообразные потребности большего числа людей и на более высоком уровне. Предпосылкой модернизации является сосуществование различных обшеств. Те, кто отстает в своем развитии, вынуждены модернизироваться, в противном случае они терпят поражение. Процесс адаптации может подталкиваться «снизу» и осуществляться постепенно, но тогда он идет очень мeдлeннo. Ускорить его способна образованная политическая элита, которая осознает необходимость реформирования общества. Она начинает преобразования «сверху», подкрепляя их пропагандистскими кампаниями, объясняя широким массам выгоды, которые сулит модернизация. Осознание преимуществ современной модели бытия по сравнению с традиционными происходит спонтанно, благодоря «демонстрационному эффекту» «продвинутых» обществ с их более высокими стандартами жизни, изобилием и личной свободой. Жители отсталых стран постигают плюсы модернизации двояким способом: непосредственно, лично или опосредованно, через передачу опыта миссионерам. Первый способ распространяется в результате улучшения связей, расширения деловых поездок, туризма и т.д. Что касается второго способа - то здесь огромную роль (особенно в показе преимуществ ) играют средства массовой информации и телекоммуникаций, начиная с фильмами Голливуда и кончая спутниковым ТВ. Тяга широких масс к модернизации зачастую идет вразрез с интересами облеченной властью политической элиты. В такой ситуации создаются предпосылки для появления новой элиты, которая побеждает конcеpвaтopов и притупает к реализации накопленного реформаторского потенциала общества. Весьма специфический механизм модернизации предлагает теория конвергенции. Ее классическая версия (К Керр, С. Хантинггон, У. Ростоу и другие) приближается к технологическому детерминизму. Так, провозглашается, что доминирующая технология обусловливает специфические формы социальной организации, политической жизни и даже верований и отношений. Предпологается, что технология имеет собственную логику развития, которая приводится в действие последовательностью открытий и инноваций. Новейшие технологии рано или поздно влекуг за собой появление синдрома современности, что выражается во все большем сходстве и даже единообразии различных обществ и сглаживании местной специфики. По мере того, как индустриализм продвигается вперед и постепенно становится мировым явлением все общества, независимо от того, каким путем они вошли в индустриальный мир, будут приближаться к чисто индустриальной форме. По мнению Хантингтона: «Модернизация - это процесс, ведущий к однородности. Если традиционные общества невероятно разнообразны и объединяет их только отсутствие современных черт, то современные общества обладают одинаковым набором основных качеств. Модернизация порождает тенденцию к сходству обществ». Однако сравнительные исследования выявили наличие существенных расхождений в странах с примерно одинаковым уровнем промышленного развития, особенно с различными политическими системами. Некоторые авторы, объясняя данное противоречие, утверждают, что конвергенция oxвaтывет лишь центр, сердцевину индустриального общества, оставляя широкие возможности для дивергенции. Этот центр включает систему заводского производства, стратификацию, основанную на комплексном и всеобъемлющем разделении труда и степени мастерства, широкую коммерциализацию сферы товаров и услуг и циркуляцию их через рынок, образовательную систему, способствующую заполнению разнообразных ниш в стратификационной системе и системе занятности. Критика идеи модернизации. Идея модернизации подвергалась серьезной критике в конце 60-х и в 70-х годах как с эмпирической точки зрения, поскольку многие ее утверждения противоречили очевидным историческим фактам, так и в теоретическом плане. Отмечалось, что попытки модернизировать общество чаще всего не приводят к обещанным результатам. Нищету в отсталых странах преодолеть не удалось, более того: ее масштабы даже увеличились. Не только не исчезли, но и широко распространились авторитарные и диктаторские режимы, обычным явлением стали войны и народные волнения, возникли и новые формы религиозного фундаментализма, национализма, фракционализма (групповщины) и регионализма, продолжалось идеологическое давление. Уничтожение традиционных инcтитутoв и жизненных укладов нередко влекло за собой социальную дезорганизацию, хаос и аномию, рост девиантного поведения и преступности. Дисгармония в экономике и несинхронность изменений в различных подсистемах общества приводили к неэффективным, пустым тратам, причиняли ущерб. Были признаны неприемлемыми и теоретические обоснования идеи модернизации. Подчеркивалась возможность многолинейного развития, когда модернизация осуществляется разными путями в зависимости от cтартовых позиций тех или иных обществ и проблем, с которыми они сталкиваются. Была поставлена под сомнение и этноцентристская, ориентированная на Запад, концепция целей модернизации, поскольку «многие новые современные государства успешно развиваюгся не по пуги европейских национальных государств». Вследствие всей этой критики теория модернизации бьша oтвергнутa, по крайней мере на некоторое время. Неверными оказались и исторические предсказания теории конвнргенции. «Становится все более очевидным тот факт, что разнообразие инcтитyтoв, существующих в cовременных обществах, причем не только модернизирующихся или переживающих переходный период, но и развитых, и даже высоко развитых,, весьма велико». Доминирующей чертой cовременных обществ является не сходство, а различие, так что модернизация не может рассматриваться как единая и окончательная стадия эволюции всех обществ. Теории неомодернизации и неоконвеpгенции. С 80-х годов началась полоса возрождения теории модернизации, а с 1989 г. она сосредоточивается на попытках посткоммунистических обществ «войти», или «вернугься», в Европу (т. е. в современный западный мир). Оказалось, что данная теория может быть полезной для понимания этих новых исторических процессов, и потому «игнорировать понятие модернизации в настоящее время было бы такой же роковой ошибкой, как и ставить ее в центр внимания при изучении социальных изменений, происходивших в 60-х годах». В ответ на призыв «возродить исследования модернизации» были выдвинуты проекты «теории неомодернизации» и «теории постмодернизма». Реанимированная и пересмотренная теория модернизации учла опыт посткоммунистического мира и действительно видоизменила, смягчила свои ключевые положения. Наиболее важные различия между процессами модернизации в «третьем мире» и в посткоммунистическом «втором мире», должно быть, обусловлены «реальным социализмом». Если постколониальные страны представляли собой обычно традиционные, досовременные общества, то в Советском Союзе и Восточной Европе официальная идеология и высоко политизированная, централизованная и плановая экономика в течении многих десятилетий направлялись в процесс модернизации «сверху». В результате то, что было достигнуто, оказалось весьма далеким от «истинной современности». Это, скорее, «ложная современность»: под которой подразумевается несогласованное, дисгармоничное, внутренне противоречивое сочетание трех компонентов: 1) современных черт в отдельных областях общественной жизни; 2) традиционных, домодернистских характеристик во многих других областях и 3) всего того, что облачили в изысканные одежды: призванные имитировать современную западную действительность. Рассмотрим каждый из трех указанных компонентов. Первый включает в себя навязанную индустриализацию с ее явным креном в сторону тяжелой промышленности; сдвиг от сельскохозяйственного к индустриальному сектору; широкую пролетаризацию; хаотическую урбанизацию; жесткий контроль над жизнью населения со стороны бюрократического административного аппарата, полиции и армии; сильное автократическое государство. Налицо и все побочные эффекты, выраженные иногда в крайней форме: загрязнение и разрушение окружающей среды, распыление ресурсов, аномия и апатия населения. То, что было упущено, отсутствовало и начале 90-х годов, а именно: частная собственность; рациональная организация производства; функционирующий рынок; верховенство закона; широкие возможности выбора товаров и услуг для потребителя; «абстрактные системы» типа телекоммуникаций, авиалиний, дорожных сетей, банковских инфраструктур; крепкая предпринимательская элита и средние классы; прочно укоренившаяся трудовая этика и индивидуализм; плюралистическая демократия. Каким-то образом эти общества умудрились сконцентрировать в себе все худшие, кошмарные черты современности, не обретя при этом ни одной из лучших. Они оплачивают издержки, не получая прибылей. Столь странное, если не сказать шизоидное, наследство все еще имеет место и, вероятно, сохранится в течении жизни целого поколения или даже нескольких поколений. Наряду с имитацией современности в странах Восточной Европы, сжатых тисками единого социалистического блока все эти десятилетия, обнаруживаются и некоторые архаичные черты, свойственные традиционным обществам. Внутренние автократические режимы и внешнее имперское господство подавили все испокон веков существовавшие разногласия, привели к «липовой» однородности и консенсусу, а по сути – к атрофии «гражданского общества». Этническая, региональная, религиозная специфика просто исчезла. С падением советской империи и началом внутренней либерализации возродились так до конца и не уничтоженные прежние отношения, предпочтения и привязанности. Причем не только раскололся сам блок как целое, но и в каждой стране началось размежевание, вновь вспыхнули сдерживавшиеся до поры до времени старые национальные, этнические, региональные конфликты. Объединяющий эффект капитализма, рынка и демократии не действовал, и как только рухнули искусственные преграды, досовременный уродливый лик Советского Союза и восточноевропейских обществ открылся со всей очевидностью. Наконец, существует странный феномен символического, приукрашивающего облачения, который смущает и вводит иногда в заблуждение западных наблюдателей: конституции, парламенты, выборы, референдумы, местное самоуправление и т.д. те, кто с ними сталкивался, отлично знают, какая это все ерунда и какую инструментальную роль выполняет. «Коституция и выборы должны лишь свидельствовать, что тоталитарные режимы соответствуют требованиям современной эпохи». Сказанное объясняет, почему необходимо серьезно продумать новую концепцию современности и теорию модернизации. Такие усилия уже предпринимаются в теории неомодернизации. Теория неомодернизации освободилась от всех наслоений эволюционизма и теории развития; она уже не настаивает ни на какой-либо единственной, конечной цели, ни на необратимом характере исторических изменений. Модернизация рассматривается как исторически органиченный процесс, узаконивающий институгы и ценности современности: демократию, рынок, образование, разумное администрирование, самодисциплину, трудовую этику и т.д. Стать современными (или избежать «ложной современности») до сих пор является жизненно важной задачей для посткоммунистических обществ. Все выше сказанное касается и теории конвергенции. Но ряд ее особенностей все же требует краткого комментария. Как мы уже отмечали, в центре внимания рассматриваемой теории находится тема разрыва между «первым» и «вторым» мирами. Ее сторонники угверждают, что технологическая «логика индустриализма» неизбежно приведет к взаимному сближению экономической, политической и культурной сфер этих миров. Из факта падения коммунизма можно вынести по меньшей мере три урока, которые ставят под сомнение важнейшие принципы теории конвергенции. Вопервых, идея взаимного обмена оказалась просто неверной. Вместо дружественных отношений между двумя системами, когда каждая старается перенять что-то у своего партнера и в результате возникает некая «третья форма» нового социально-политического режима: мы являемся свидетелями тотального однонаправленного процесса, в котором неизменно доминируют западные модели, в конце концов одерживающие победу. Во-вторых, теория конвергенции включала в себя идею мирного, постепенного смещения компонентов обеих систем и не предусматривала ни неожиданного распада, ни окончательного падения коммунистического мира. Ее авторы предполагали медленную эволюцию «реального социализма» с заимствованием западных образцов, а не быструю революцию.(Возможно, именно влияние идей конвергенции определило в начальный период осторожное и «подозрительное» отношение Западных стран (Франции, Великобритании, США и др.) к радикализации горбочевской «перестройки» и желанию Прибалтийских республик востанавитс государственную независимость В-третьих, наиболее мощным фактором, вызвавшим столь радикальные сдвиги, явился психологический фактор надежды: сформировавшийся благодоря «демонстрационному эффекту» западных стандартов. Дело не в том, что социалистические страны стали технологически модернизированными, а в том, что их недостаточно развитыe технологии стали более невыносимыми в условиях глобализации конкуренции, в условиях, когда благодоря потоку информации, людей, образов и идей открылись окна в мир. Пример теории модернизации и конвергенции показывает, как исторические события могyт дать мощный стимул для переосмысления, переработки и фундаменгального пересмотра тех теорий: которые имеют непосредственно практическое (историческое) значение. И теория модернизации, и теория конвергенции вновь обрели жизнеспособность в новых исторических условиях, служа теперь в качестве вполне пригодных средств истолкования и конструирования феномена посткоммунистического переходного периода. Теория исторических циклов. Логика циклическиих теорий. Подход теории циклов к историческому процессу отличается от эволюционистского. Согласно этому подходу, история периодически исчерпывает свои потенциал и временно возвращается к началу процесса, т.е. она обратима, повторяема. Социальное и историческое развитие идет не по прямой, а, скорее, по кругу. Как и все исторические концепции, циклическая теория также опирается на аналогии или метафоры, базирующиеся на здравом смысле. Она обращается к широко известным явлениям повседневной жизни. 1. Существуют очевидные астрономические циклы: день и ночь (работа и сон), фазы луны (приливы), времена года (периоды вегетации, ритм сельскохозяйсвенных работ, дни отдыхa в современном обществе). 2. Существуют биологические циклы, имеющие важные последствия для социальной жизни: рождение, детство, юношество, зрелость, старость, смерть (возникновение и затухание активного участия в социальной жизни, отмеченного такими делами, как поступление в школу, получение первой работы, основание семьи, рождение детей, уход на пенсию). 3. Существуют отчетливо воспринимаемые политические, экономические и социальные циклы на макрошкале: правительства приходят и уходят, за упадком следует подъем, периоды процветания сменяются временами кризиса, международная напряженность чередуется с периодами разрядки и ослабления напряженности, социальные беспорядки переходят в периоды долгой стабильности. 4. Существуют отчетливые циклы на макрошкале повседневной жизни: ежедневный ритм семейных событий, недельный ритм рабочих и выxодныx дней, годовой ритм праздников и дней отдых. Прежде чем обратиться к актуальным примерам циклических теорий, попытемся более четко объяснить саму концепцию цикла. Если в направленном процессе каждая последующая фаза отличается от любой другой, предшедствующей ей по времени, то в циклическом процессе состояние изменяющейся системы в некоторое более позднее время будет таким же, каким оно было в некоторое более раннее время. Эта общая характеристика относится к разнообразным циклическим процессам, каждый из которых обладает более конкретными чертами: диапазоном сходства мужду повторяющимися состояниями систем, временем, которое разделяет повторяющиеся события, количеством повторений в полном цикле. Питрим Сорокин предлагает отличать полныe циклы от относительных. Иначе говоря, процесс может протекать циклически, последовательно проходя через такие состояния системы, которые в точности повторяют, совпадают с прежними (например, заход солнца). Или процесс может идти по спирали, когда последовательные состояния хотя в основе своей схожи, но не идентичны (утренние заторы на дорогах, возрастающие год от года). Восходящая спираль означает повторение процесса на относительно более высоком уровне (циклический прогресс), нисходящая - повторение на относительно более низком уровне (циклический регресс). Продолжительность цикла может быть короткой или длинной, и измеряется она не абсолютно, а лишь в зависимости от типа рассматриваемых процессов. В биологии жизненный цикл бабочки может считаться коротким по сравнению с циклом кита. В социологии дневной цикл семьи - короткий, а цикл жизненной карьеры - длинный. В экономике производственный цикл автомобиля короткий, а корабля – длинный; цикл инвестиций и получения прибыли в торговле потребительскими товарами короткий, а в тяжелой индустрии - гораздо длиннее. В политике цикл парламентских сессий (парламентский календарь) короткий, цикл (срок) переизбрания - длинный. Важно учитывать также, ритмичен или неритмичен цикл. В первом случае интервалы между фазами цикла равны; во втором - неравны. Если он подчиняется чистой случайности, то речь идет о случайном цикле. Но в основе неритмичного цикла может лежать и некоторая регулярность. Если итервалы становятся существенно короче, то можно говорить об ускоряющемся (убыстряющемся) цикле (например, научные открытия или технологические инновации в современную эпоху); если же интервалы значительно удлиняются, то имеет место замедление цикла (самозамедляющийся цикл). Наконец, циклы могут различаться по количеству фаз. Если в цикле две фазы, то это дихотомический цикл (например, день и ночь, война и мир, бум и упадок), если три - триадический цикл (например, возникновение - зрелость - упадок, первородный грех - отпущение - спасение), если больше, то можно говорить о множественном цикле (например, детство - зрелость - старость - смерть в цикле индивидуального жизненного пути; мобилизация -. рекрутирование формирование лидерства - бюрократизация - демобилизация - распад в «карьере» социального продвижения). Сторонники циклического образа. Похоже, что циклический образ процессов сформировался в общественном сознании раньше, чем более сложный образ роста. Очевидно, такое представление имело место в человеческом восприятии мира задолго до того, как появились систематические теории. В философии циклический образ восходит к Древней Греции. Аристотель говорил: «То, что уже было, то еще будет: и то, что было сделано, еще будет сделано; нет ничего нового под солнцем». В записях Геродота (V в. до н.э.) дана первая полная схема приложения цикла к политечским режимам: тирания олигархия - демократия - охлократия. В работах Полибия (200-118 до н.э.) проводится сходная мысль,, а именно, что все политические единицы (политии) проходят неизбежныe циклы роста, зенита и упадка. В середине века аналогичные идеи возникали у такого внимательного наблюдателя общественной жизни, как Ибн Халдун (1332-1406), который был убежден в том, что «ничто не ново под солнцем». Он сравнивал циклы цивилизации с жизненныи циклами живых организмов: рост - зрелость старость. Цикл политических режимов длится примерно 100 лет, что равнозначно жизни трех поколений. Цикл изменяющихся социальных связей, или солидарностей, типичных для повседневного существования человеческих грyпп, проходит через три стадии: 1) вначале доминирует сильно развитое чувство солидарности, вызываемое трудными условиями кочевой жизни в пустыне; 2) затем, с появлением оседлости, когда культуры локализуются и возникает достаток, солидарность ослабевает; это приводит 3) к полному разрыву социальных связей и распадению групп за которыми вновь следует их кристаллизация на основе социальных уз. В эпоху Просвещения Джамбаттиста Вико распространил циклический образ на всю человеческую историю. Он был, пожалуй, первым, кто предположил (в своей знаменитой «Новой науке», 1725), что социальная жизнь и история могут изучаться наукой и что можно oткpыть их закономерности. История и общество это результат человеческих действий, их конечный продукт, и потому они должны быть доступны человеческому познанию, т.е. в принципе познаваемыми. В своем поиске такой исторической регулярности Вико подошел к образу восходящей спирали. Типичный (однотипный) процесс, имеющий место и на всеобщем, самом широком уровне человечества, и на конкретных уровнях частных цивилизаций, культур или обществ, принимает форму повторяемости, хотя не абсолютно точное повторение (corsi и ricorsi). Циклы повторяются на все более высоких уровнях с некоторой модификацией. На каждом повороте цикла возникает новый феномен. Типичный исторический цикл проходит три стадии: 1) анархия и дикость; 2) порядок и цивилизация, сопровождаемые верховенством разума и мирной индустрии 3) упадок цивилизации и возврат к новому варварству. Эти стадии связаны с различными аспектами социальной жизни и формами правления (теократией, аристократией," республикой или монархией), типом законов, характеристиками языка (иероглифического, символического, местного). Прослеживается также определенная коррекция с доминирующим типом человеческого характера: грубый суровый, благодушный, деликатный, распущенный. Вико полагал, что до него человечество прошло два цикла: один в античности, завершившийся падением Рима; и другой начавшийся с возрождением варварства в средние века и достигший своей финальной фазы в современную эпоху. Вико нарисовал мрачную картину коррумпированных городских масс, эдаких эгоистических бестий, разделенных на фракции и ведущих гражданские войны. Но Вико внес и оптимистическую ноту постепенно начнется новый цикл и человечество возрадится. Видимо, Вико полагал, что причинный механизм этого регулярного цикла - психологический и связан с доминирующими мотивациями и отношениями, закодироваными в человеческой природе. Еще одна, заслуживающая внимания теория истории человечества принадлежит Освальду Шпенглеру (1880-1936). Его наиболее известная работа «Закат Европы» вышла в свет в 1918 г. С точки зрения Шпенглера, в истории нет линейного процесса, есть, скорее, ряд отдельных, уникальных «высших культур», «процветающих на фоне определенного ландшафта, к которому они привязаны как растения». Реализовав «всю сумму возможностей в форме людей, языков, догм, искусств, государств, наук, они умирают». История является «коллективной биографией таких культур». Каждая индивидуальная культура переживает циклы детства, юношества, зрелости и старости; она возникает, растет и, выполнив свое предназначение, умирает. Фаза упадка именуется «цивилизацией». Агонизируя, культура проявляет определенные характерные качества: космополитизм вместо местной перспективы, городские связи вместо кровных уз, научный и абстрактный подход вместо естественной религиозной чувственности, массовые ценности вместо народных, деньги вместо истинных ценностей, секс вместо материнства, политика грубой силы вместо консенсуса. Такое состояние упадка или агонии может длиться долго, но когда-то она обрекается на распад и исчезает. Шпенглер выделил восемь «высших культур»: египетскую, вавилонскую, индийскую, китайскую, классическую (греко-римскую), арабскую, мексиканскую и западную (возникшую примерно в 1000 г. н. э.). Каждая из них имела свою доминантную тему, или «первичный символ», который воплощался во всех ее компонентах, придавая специфический оттенок образу мышления и действий, определяя характер науки, искусства, обычаев, привычек и т.д.. Например, «первичный символ» греко-римской культуры - культ чувсвенного, тема Аполлона. В китайской культуре - это «дао», блуждающий, многолинейный «путь» жизни; для западной культуры «первичным символом» является «безграничное пространство» и концепция времени, простирающегося в бесконечность, как предназначение - Фаустовская тема. Жизненный путь «высших культур» нельзя объяснить с точки зрения причинности. Скорее, это «предопределенный цикл», проявление внутренней необходимости или судьбы, которую можно лишь угадать интуитивно. Точно также не существует причины, по которой- культуры рождаются. Возникая по вердикту судьбы, они избирают те или иныe общества в качестве своих носителей или агентов. Диагноз и предсказания Шпенглера относительно будущего западной культуpы, которая уже вошла в стадию разложения, были весьма мрачны. Он считал, что основу современного ему общества составляет «мегаполист», мировой город, окруженный провинциями. «Внутри этого миравого города проживают новые кочевники, паразитирующие городские жители, без корней, без традиций, без прошлого. Городская популяция.- это масса, не люди или раса. Не удивительно, что в ближащее время этот мир «будет лежать в обломках, наши железныe дороги и параходы будут мертвы, как римские дороги и Китайская стена, наши гигантские города и небоскребы окажутся в руинах, как древний Мемфис и Вавилон. История созданного технологией мегаполиса движется к неизбежному концу». Наиболее обстоятельная и исторически обоснованная теория цивилизаций и их жизненных циклов представлена трудами Арнольда Тойнби (1889-1975). В 20 томном труде «Постижение истории», публиковавшимся в течение 27 лет (1934-1961), он предпринял попытку обобщить весьма обширный материал, охватывающий всю писаную историю. По мнению Тойнби, подходящей для исторического изучения единицей является не человечество в целом и не национальные государства, а промежуточные образования, которые имеют большее пространственное и временное протяжение, чем отдельные общества, и меньшее, чем все человечество. Это цивилизации, таковых в истории можно найти двадцать одну. Список Тойнби перекликается со списком, представленным Шпенглером, хотя и более внушителен. Цивилизации возникают благодаря сочетанию двух факторов: присутствия творческого меньшинства и окружающих условий, которые и не слишком благоприятны, и не слишком неблагоприятны. Механизм рождения, равно как и дальнейшая динамика цивилизаций, воплощен в идее «вызов - ответ». Окружение (первоначально природное, а затем и социальное). постоянно бросает вызов обществу, которое усилиями творческого меньшинства изыскивает средства справиться с ним. Как только найден ответ, следует новый вызов, а на него, в свою очередь, дается новый ответ. На стадии роста цивилизации ответы успешны, так как люди предпринимают беспрецедентныe усилия, чтобы решить грандиозные задачи, и таким образом сотрясают «привычныe устои». Однако в фазе дезинтеграции и распада творчество иссякает. Цивилизации развиваются изнутри. Упадок цивилизаций происходит по причине совокупного действия трех обстоятельств: недостатка творческой мощи у меньшинства,, ответного ослабления подражательного инстинкта у части большиства (которое отказывается слепо копировать преуспевающую элиту) и вытекающего отсюда ослабления и утраты социального единства в обществе как вцелом, так ив деталях». Дополнительный фактор - восстание «внешнего пролетариата», т.е. варваров - как только цивилизация начинает рассыпаться, они поднимают бунт, не желая и дальше быть в подчинении. Судьба большинства цивилизаций - это всегда окончательный распад, даже если они способны протянуть в застывшем состоянии в течение продолжительного периода. Не менее 16 цивилизаций уже «мертвы и похоронены». В завершение своего анализа, не оставляя идею циклов внутри каждой цивилизации, Тойнби утвеждает, что существует общая единая логика, которая проявляется на длительном отрезке времени и oxватывaет всех их вместе взятые это прогресс духовности и религии. Цивилизации есть «дело рук религии». «Историческая функция цивилизации состоит в том, чтобы способствовать прогрессивному процессу все более глубокого религиозного прозрения и действовать в соответствии с этим прозрением». 2.4. Глобализация человеческого общества. К числу исторических тенденций, особенно характерных для современной эпохи, относится тенденция к глобализации. Она может быть определена как «ряд процессов, которые составляют единый мир». Общества становятся взаимозависимыми во всех аспектах: политическом, экономическом, культурном и масштаб этих взаимозависимостей становится действительно глобальным. «Ни одна страна не является самодостаточным островом». Человечество больше не рассматривается как «статистическая совокупность». Она превращается в социальную целостность, охватывающую всех людей, живущих на земле. Сегодня можно говорить о глобальной структуре политических, экономических и культурных отношении, простирающихся за любые традиционныe границы и связывающих отдельныe общества в единую систему. О таком понимании человечества не могло быть и речи даже в сравнительно недавнем прошлом. Глубина изменений будет понятней, если сравнить два кoнтpaстных, полярных случая: один из исторического прошлого, а другой из исторического настоящего. В прошлом общество представляло собой чрезвычайно пеструю, разнородную мозаику, составленную из изолированных социальных единиц, начиная от орд, племен, царств, империй и кончая относительно недавно наиболее широко распространенной формой - национальным государством. Каждое из этих множественных или единичных политических образований имело независимую, самоподдерживающуюся и самодостаточную экономику, собственную культуру, сохранившую свою уникальность, которая не пересекалась и была несоизмерима с остальными. Современное общество являет собой совершенно иную картину. В политической сфере имеют место наднациональныe единицы различного масштаба: политические и военные блоки (например, НАТО), имперские сферы влияния (например, бывшего социалистического лагеря), коалиции правящих грyпп (например, «Большая семерка»), континентальные или региональные объединения (непример, Европейское Сообщество), всемирные международные организации (в первую очередь ООН и ее специализированные подразделения). Можно заметить также контуры всемирного правительства, когда ряд важных функций выполняется наднациональными учереждениями (например, Европейский Парламент, Международный Трибунал или Интерпол), и признаки растущей политической однородности. Процессы демократизации в Латинской Америке, южной Европе и посткоммунистических странах свидетельствует о том, что парламентская демократия становится поистине универсальной, доминирующей политической формой на земном шаре. В экономической сфере усиливается значение наднациональной координации и интеграции (ЕС, ОРЕС), региональных и мировых экономических соглашений. Наблюдается глобальное разделение труда, увеличивается роль многонациональных и транснациональныx корпораций, причем некоторые из них обладают доходом, превышающим доход среднего национального государства. Штаб-квартиры подобных корпораций находятся в конкретных странах (например, «Ниссан» или «Тойота»), другие утратили национальныe корни и действуют по всему миру, используя национальныe субсидии ит.д. (например, «Пепси-Кола», «Мак Дональдс», «Дженерал Моторс» ). Это новые могущественные силы в мировой экономике. С кончиной планово-командной экономики рынок, похоже, становится «универсальным», единым экономическим механизмом, охватывающим весь мир. Отметим молниеностность, с которой финансовые рынки реагируют на события отдельных, даже наиболее географически удаленных странах. Наконец, в культуре также доминирует тенденция единообразия. Средства массовой информации, в частноти ТВ, превращают нашу планету в «большую деревню». Миллионы людей становятся свидетелями событий, произошедших в разных местах, приобщаются к одному и тому же культурному опыту (олимпиады, рок-концерты), что способствует унификацию их вкусов, восприятий, предпочтений. Все это фиксируется мировыми информационными службами и газетами. Одни и те же потребительские товары распространяются повсюду (феномен «кокаколизации»). Миграция, временная работа за границей, туризм обеспечивают непосредственное знакомство с образом жизни, обычаями, нормами поведения в других странах. Складывается общий язык, причем английский язык берет на себя роль средства профессионального общения в науке, технике, бизнесе, в области компьютерной техники, транспорта, а также роль средства межличностного общения в путешествиях или туризме. Компьютерная технология способствует развитию, углублению и другого напрвления унификации: одни и те же программы, используемые во всем мире, становятся единым образцом организации и обработки данных и информации. Mеcтные культурные традиции размываются и, похоже, массовая потребительская культура становится «универсальной», распространяясь по всем странам и континентам. Pаccмотренныe многомерные изменения побудили некоторых cовременных историков выдвинуть концепцию «глобальной истории». По их мнению, примерно с середины ХХ в. и особенно в последние десятилетия тенденция к глобализации изменила качество исторических процессов. Где бы что-то ни происходило, оно находит отзвук по всему свету: национальный и даже региональный масштаб недостаточен; национальныe или регилиозные истории больше не имеют смысла. И ударение должно делаться на тех исторических процессах, которые пересекают границы традициональных единиц анализа (государств, регионов, областей) и охватывают весь мир. Проще говоря, в глобальном мире история протекает иначе: у нее формируются новые направления, и это нельзя игнорировать. Дaнная концепция сформировалась сравнительно недано, но задолго до нее уже предпринимались попытки проанализировать рaзличные аспекты и тенденции глобализации. Два теоритических подхода к глобализации могут считаться классическими: теория империализма и теория зависимости (теория мировой системы). Они имеют общую исходную посылку и несут схожую идеологическую нагрузку. Каждая из них касается в основном экономической сферы и нацелена на то, чтобы вскрыть механизмы эксплуатации и несправедливости. Таким образом, у них явно марксистские корни и левая ориентация. Зачатки теории империализма обнаруживаются уже у Дж.А.Гобсона, впоследствии она получила развитие в трудах Владимира Ленина и Николая Бухарина. Они определили империализм как последнюю стадию капитализма, когда перепроизводство и падение нормы прибыли вынуждает его прибегать к защитным мерам. Империалистическая экспансия (завоевание, колонизация, экономический контроль над другими странами) составляет суть стратегии капитализма, необходимой ему для спасения от неизбежного краха. Экспансия преследует три основные экономические цели: получение дешовой рабочей силы, приобретения дешевого сырья и открытие новых рынков сбыта товаров. В результате господства империализма мир становится асимметричным: на него экстраполируется ситyация внутри государства с его классовой борьбой, эксплуатацией меньшинством большинства. В мировом масштабе это выражается в том, что несколько капиталистических метрополий эксплуатируют подавляющее большинство менее развитых или слаборазвитых обществ. И как результат - несправедливый односторонний поток ресурсов и прибылей, увеличение разрыва между богатыми и бедными странами (богатыe становятся богаче, бедныe - беднее). Только всемирная революция эксплуатируемых может разорвать этот порочный круг. Наибольшее распространение среди теории экономической зависимости получила теория «мировой системы» Иммануэля Уоллерстайна. Автор различает три основные стадии в истории. Первая является стадией «минисистем» - отосительно небольшиих, экономических самодостаточных единиц с четким внутренним разделением труда и единой культурой. Они доминируют в эпоху охоты и собирательства и продолжaют существовать до эпохи aграрных обществ. Затем наcтyпает черед «мировых империй», которые объединяют в себе множество ранних «минисистем». В основе этих образований лежит экономика, ориентированная на сельское хозяйство, причем ее координация обеспечивается посредством сильного военного и политического правления, безжалостных административных систем: системы налогооблажения и воинской повинности. Кроме того, для данной стадии характерны постоянные войны, захваты чужих территорий и включение их в огромные империи (например, древний Китай, Египет, Рим). Жизнеспособность таких империй подрывается ростом бюрократического аппарата и сложностью выполнения административных функций на больших территориях. Эпоха «мировой экономики», или «мировых систем», возникает где-то в начале XVI в. Государство как регулирующая координирующая сила уcтyпает место рынку. Единсвенной функцией государства остается сохранение структуры экономическй активности и свободного предпринимательства, а также благоприятных условий для торговли. Капиталистическая система обнаруживает колоссальный потенциал к расширению. Внутренняя динамика и способность обеспечивать изобилие товаров делают ее крайне привлекательной для широких слоев населения. К тому же капитал подчиняет себе политическую власть и военныe силы, что укрепляет его позиции. На этой стадии наблюдается распространение новейших технологий по всему миру, что ведет к иерархизации мирового общества. В нем выделяются три уровня государств: центральные, перифирийныe и - промежуточный тип полупериферийныe государства (что примерно совпадает с другим, более популярным делением на первый, третий и «второй мир» где-то между ними). Зарождаясь в центральных, ведущих государствах Западной Европы, капитализм достигает полупериферии и периферии. Перифирийные, бедныe государства были впряжены в колесницу мировой системы основными государствами, но оставались в роли присяжных. «Внешняя арена» государств, не попадающих в орбытy «мировой капиталистической системы», сокращается. Переход к капиталистической рыночной экономике после крушения административно-командной системы бывших коммунистических стран ликвидирует большой сегмент некапиталистического развития. Так в ХХ в. весь мир постепенно встраивается в единую экономическую систему. Но процесс этот не простой, и асимметричность экономической системы сохраняется. Концепция Иммануэля Уоллерстайна наиболее радикально утверждает идеи экономической глобализации. Образы глобального мира и теории глобализма. Глобальность является в сущности неизбежной проблемой современного мира. Она несет с собой как опастности, так и надежды, и люди должны это осознавать. Появляются различные новые образы мира, причем некоторые из них находят отражение в специфических концепциях глобализма или антиглобализма. Роланд Робертсон предложил недавно примечательную типологию «образов мирового порядка». Он выделил четыре таких типа. Первый - «Глобальный Gemeinschaft 1», в котором мир представлен в виде мозаики либо закрытых, ограниченных сообществ, либо равноправных и уникальных в своей институциональной и культурной упорядоченности, либо иерархических, с отдельныи и ведущими сообществами. В вычленении данного типа в известой мере проявилось негативное отношение к глобализации, которое может перерасти в «антиглобализм». Эгалитарная («уравнительная») версия представлена классической антропологией, провозгласившей культурный релятивизм; иерархическая - в коцепции Китая как Среднего Царства в центре мира и в ряде исламских доктрин. Недавно она была обновлена в фундаменталистических движениях, которые «призывают к восстановлению своих исконных социальных сообществ, пологая при этом, что остальной мир должен быть закрытым и не предсталять угрозы «лучшему» устройству. Второй тип - «Глобальный Gemeinschaft II». Он отражает единство человеческого рода и олицетворяет собой глобальное сообщество, или «всемирную деревню», предпологая общепланетарный консенсус в вопросах, касающихся ценностей и идей. Это, скорее, перспективная, а не описывающая реальности точка зрения; подобное видение уже существовало в форме древней идеи Царства Божия на земле и недавно возрадилось вновь в различных экуменических движениях. Речь идет в первую очередь об обращении Римской каталической церкви ко всему человечеству по поводу «евангелизации», а также о восточно-азиатской, в частности японской, религиозной ориентации. Сюда же можно отнести всемирное движение за мир и экологическое движение. Другой интерестной областью, где можно обнаружить схожий тип, является международная безопастость. Третий тип - «Глобальный Gesellschaft 1». Он дает представление о мире как мозаике взаимо открытых суверенных национальных государств, включенных в процесс интенсивного экономического, политического и культурного обмена. По эгалитарной («уравнительной») версии многочисленные партнеры являются политически равными участниками взаимовыгодного сотрудничества, а иерархическая версия отстаивает важность лидирующих обществ-гегемонов («большой власти»), обеспечивающих стабильность в мире. Наконец, четвертый тип - «Глобальный Gesellschaft II». Образ этого типа предпологает унификацию национальных государств под эгидой мирового правительства. Это может быть как наднациональное политическое объеденение, так и федерация. Данный тип мирового порядка, приверженцами которого до недавнего времени были либералы, а также марксисты, вновь находится в центре политических дебатов, в частности по поводу трансформации Европейского Сообщества от экономической интеграции к более политизированным ее формам. Споры и конкуренция между этими типами образов и идеологий составляют существенную часть современной интеллектуальной полемики. 3. Модели общества. Моделирование - это способ исследования объекта посредством моделей. Моделью является любая реальная или мысленная мыслимая вспомогательная система, которая подобна познаваемому объекту и используется для его исследования. Модель как более упрощенная система заменяет оригинал, сохраняя его существенные признаки, свойства и закономерности. Логической основой моделирования является умозаключение основанное на аналогии, которое не дает абсолютно достоверных знаний об оригинале, а всего лишь вероятностные знания. Модель, сохраняя определенную адекватность оригиналу, одновременно должна быть более простой и более доступной познанию чем оригинал. Выбор конкретной модели зависит как от специфики оригинала, так и от того, какого вида знания (о сруктуре, об изменениях, отношениях, взаимосвязьях) необходимо о нем получить. В зависимости от нужд и целей исследования различают: физическое, математическое, кибернетическое и теоретическое моделирование. Физическая модель, обычно, отличается от оригинала только по размерам (например, модель самолета или автомобиля в аэродинамических исследованиях). Математическая модель представляет собой систему математических переменных, которая в формализованном виде описывает функционирование объекта. Кибернетическая модель отражает функционирование объектов и ситем в других физических системах с аналогичными закономерностями. При помощи моделей можно исследовать оригинал в аспектах его материала (субстрата), строения (структуры) и поведения (функционирования). Своеобразными моделями являются созданные ученными теории различных наук. В этом аспекте все в предыдущих главах рассмотренные теории являются различными моделями одной и той-же реальности – человеческого общества. Эти теории, коренящиеся как в субъективном видении их авторов, так и в научных идеях своего времени, пытается отражать существующие в обществе силы, структуры и процессы. Социальные модели - абстрактно теоретическое представление отношений между социальными явлениями, в том числе различными обществами. Социальные модели не обязательно точно представляют реальный социальный мир, однако они упрощают и облегчают его понимание. 3.1. Утопические модели общества. В 1516 году появилась книжка английского гуманиста и государственного деятеля Томаса Мора с таким вот заглавием: «Золотая книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии». Произведение это, известное впоследствии чаще всего под названием «Утопия», содержало, кроме страстной критики тогдашней Англии, рассказ о счастливом острове, на который, странствуя по морям попал португальский путешественник Рафаил Гитлодей. Слово «топия» (от греческого «topos») означало «место». Приставка «у» могла происходить либо от греческого «еи», либо от «ои». В первом случае мы имели бы дело с эвтопией (хорошим местом), во втором - с утопией (местом, которого нет). Утопия Мора была, разумеется, и тем и другим. Мор придает удивительному рассказу Гитлодея видимость правдоподобия, но в то же время и предупреждает читателя, что это всего лишь литературный вымысел. Вскоре «утопия» перестала быть лишь названием описанного Мором острова или же его «Золотой книги...». Она стала наименованием жанра и стиля мышления. У Томаса Мора оказалось множество подражателей. Впрочем, утопиями стали называть и более ранние произведения, например «Государство» Платона. Иногда даже утверждают, что всю утопическую литературу можно рассматривать как гигантский комментарий к этому знаменитому сочинению. Разумеется, оно было хорошо известно также Томасу Мору. Знали его, пожалуй, и все, кто шел по его стопам. Авторы работ о проблеме утопии обычно сосредоточивают свое внимание на нескольких десятках наиболее известных сочинений - от «Государства» Платона и других произведений античной литературы они переходят к «Утопии» Мора, «Городу Солнца» Томмазио Кампанеллы и «Новой Атлантиде» Френсиса Бэкона и так далее, вплоть до романов «Люди как боги» Герберта Дж. Уэллса и «На белом камне» Анатоля Франса. Говоря об утопии, обычно имеют в виду определенный образ мышления, определенное отношение к миру, которое вовсе не обязательно выступает в виде «говорящих картин». Прежде чем мы попробуем определить, в чем этот образ мышления состоит, посмотрим, как понимают его другие. Несбыточная мечта. В обыденном языке слово « утопия» означает чаще всего несбыточную мечту, химеру, продукт не считающейся с фактами фантазии, проект, осуществление которого невозможно. Быть утопистом - значит быть человеком крайне непрактичным, совершенно не принимающим в расчет реальность и так называемые реальные возможности. Нам представляется, что такое понимание утопии непригодно для ее научного анализа как общественного явления, поскольку оно неизбежно навязывает оценку прежде, чем мы приступаем к исследованию вопроса. Дело еще и в том, что, вопреки видимости, отнюдь не легко однозначно определить, какие идеи были несбыточными мечтами, а какие нет. Ибо возникает вопрос, кто и на каком основании должен признать данный проект неосуществимым. История общественной мысли дает множество примеров, свидетельствующих о том, что упрек в «утопичности» в этом значении слова (впрочем, только в этом значении и может идти речь об «упреке») нередко был направлен против доктрин, которые впоследствии оказывались весьма практичными. Люди порою чрезмерно скептичны, но порою чересчур легковерны. И поэтому можно ли доверять им, когда они говорят: «Это осуществимо, а это - «утопия», и ни в коем случае реализовано быть не может». «Фантазии» одного века оказываются реальностью в другом. Трезвые реформаторские проекты, перенесенные в другую страну, могут оказаться чистым безумием. Мысли о подводной лодке, радио, экипажах, которые едут «сами», самолете, всеобщем медицинском обслуживании, подслушивании всех разговоров, космических полетах и.т.п. были «утопиями» лишь на определенных стадиях технического прогресса. Еще Наполеон не верил в паровую машину, а когда в Англии уже действовали первые железные дороги, в некоторых странах всерьез рассуждали о том, выдержит ли человеческий организм скорость мчащегося поезда. Короче, во многих случаях дело не в том, что данный проект безусловно неосуществим, но в том, что большая часть людей еще не в состоянии себе этого представить, или же, хотя осуществление проекта действительно не возможно в настоящий момент, оно станет возможным завтра или послезавтра. Поэтому Ламартин называл утопии «преждевременными истинами». Пользуясь понятием «утопичности» в этом значении, мы часто просто не умеем выйти за рамки мира, каким мы его застали, и уяснить себе, что «возможность» есть нечто относительное, а не абсолютное. Иногда будущие возможности предвидеть сравнительно легко, но вероятность их реализации не больше, чем вероятность выигрыша в лотерее. Спектр возможностей, однако, постоянно расширяется, поэтому не каждый, кто не удовлетворяется существующими на данный момент возможностями, тем самым предается пустым мечтам. Может быть, это просто человек более проницательный, чем остальные. Поэтому некоторые авторы склонны усматривать сущность утопии в предвосхищении, а другие к обычной формуле «это неосуществимо» добавляют «ни теперь ни в будущем», а также «полностью». Но эти уточнения ни в коем случае не устраняют трудности. Идеал. Словом «утопия» часто называют любые представления о лучшем обществе независимо от того, каковы были когда-то или же каковы сейчас возможности их осуществления. В этом значении слова утопией будет любая система взглядов, в основе которой лежит неприятие существующих отношений и противопоставление им других отношений, лучше соответствующих человеческим потребностям. Утопия, как идеал общественных отношений, представляет собой наиболее всеобщий элемент в духовном мире. Входит она в состав всех религиозных верований, этических и правовых теорий, систем воспитания, поэтических произведений - одним словом, всякого знания и творчества, дающего образцы человеческой жизни. Невозмозможно представить себе ни одной эпохи, ни одного народа, даже ни одного человека, который не мечтал бы о каком-то рае на земле, который бы небыл в большей или меньшей степени утопистом. Где только существует нищета, несправедливость, страдание, - а существуют они всегда и везде, - там должно появиться также искание средств для искоренения причин зла. Через всю историю культуры проходит целая лестница самых различных видов утопий - от представлений дикого кочевника до размышлений современного философа. Утопия становиться тут синонимом нравственного и общественного идеала, а утопистом становится каждый, кто замечает зло и ищет возможности его устранения. В таком случае утопистом будет каждый, кто имеет большой идеал и ставит перед собой далеко идущие цели. Такое понимание утопии, несомненно, противоречит определенным мыслительным навыкам. Однако принять его мешает не это. Дело в том, что утопия становится здесь понятием необычайно широким: утопист оказывается синонимом мыслящего человека, а не человека, мыслящего определенным образом. Одни авторы считают необходимым подчеркнуть, что с утопиями мы имеем дело только тогда, когда идеал этот дан в широко развитой форме, превращается в целостную картину общественных отношений, которые ее создатель считает самыми лучшими. В таком случае не будет утопистом мыслитель, мечтающий о каком-нибудь новом общественном установлении, но утопистом будет тот, кто проектирует организацию общества детально и всесторонне. Утопия - это мечта, которая становится системой, идеалом, разросшимся в целую доктрину. Другие авторы в целостном характере утопии усматривают ее слабость, ибо она может также означать оторванное от жизни визионерство. Жорж Сорель, французский теоретик называет утопиями лишь такие идейные системы, которые возникли как продукт интеллектуальной спекуляции, оторванной от живого массового движения и реального опыта преобразования общества. Это сконструированная в кабинете интеллектуала модель, с которой сверяют действительность, чтобы решить, что в ней хорошо, а что плохо. Полностью противоположной была точка зрения выдающегося немецкого социолога, автора знаменитой книги «Идеология и утопия» Карла Мангейма. Право именоваться утопией он признавал как раз за теми общественными идеалами, которые предвещали будущее массовое движение и могли быть осуществлены им. Этим согласно Мангейму, отличаются утопии от идеологий, обреченных на вечное пребывание в сфере фикции. Эксперимент. Еще одно понимание утопии восходит, повидимому, к концепциям Эрнста Маха, который нашел сходство между социальным утопистом и ученым, совершающим мысленный эксперимент, чтобы уяснить себе все последствия какой-либо гипотезы. «Мысленный эксперимент» играет колосальную роль, особенно там, где невозможно искусственно ограничить отдельные факторы, чтобы исследовать их относительное значение. Определенную разновидность утопий, а именно так называемые негативные утопии, можно рассматривать как доведение до крайних логических последствий явлений, реально существующих в обществе, или, другими словами, как гипотезу о перспективах его развития. Даже там, где мы не имеем дела с подробно описанной моделью утопического общества, обычно встречаются многочисленные предположения о том, какие последствия повлечет за собой установление или упразднение тех или иных общественных институтов. Характерно, впрочем, что многие утописты предпринимали попытки осуществить свои замыслы в ограниченном масштабе и тем самым дать экспериментальное доказательство того, что ход их рассуждений был совершенно верен. Утопия, рассматриваемая с этой точки зрения, оказывается близкой родственницей науки. Если порою она граничит с фантазией, то лишь потому, что и общественные науки недалеко от нее ушли. Но утопия всегда проникнута желанием лучше познать мир путем мысленной проверки того, что нельзя еще проверить в действительности. Альтернатива. Рассмотренные выше концепции утопии не обязательно исключают друг друга. Можно не принимать целиком ни одну из концепций и предложить несколько иной подход, хотя тоже неоригинальный. Можно согласиться с этимологией: утопия - это место, которого нет. Можно также остаться в частичном согласии со всеми перечисленными выше подходами: всегда существует глубокое расхождение между утопией и действительностью. Утопист отказывается принимать мир таким, каким он его застал, он не удовлетворяется существующими на данный момент возможностями: он мечтает, фантазирует, предвосхищает, проектирует, экспериментирует. Это неприятие как раз и порождает утопию. Утопия появляется тогда, когда в человеческом сознании разверзается пропасть между миром, каков он есть, и миром, который можно вообразить. Возможность утопии дана вместе со способностью к выбору. Нет утопии без какой-либо альтернативы. Общества, в которых существующий порядок вещей представлялся естественным порядком, а существование отождествлялось с долженствованием и возможностью, не порождали утопистов. Зато их порождали общества в состоянии кризиса и разброда, сомнения и неуверенности: от платоновской Греции до современного нам мира. Следует, конечно, добавить, что речь идет не о всякой альтернативе, но лишь о такой, которая затрагивает весь общественный порядок вещей. Поэтому не будет утопистом портной, предлагающий отличный от общепринятого фасон брюк, - разве что он видит в этом необходимое условие счастья человечества. Ибо несогласие утописта с существующим миром -тотальное несогласие. Он не видит «плохой стороны» и «хорошей стороны»; он видит только добро и зло. Его видение мира может быть только дуалистическим. Это человек, всегда рассуждающий по схеме «или или». Он думает не об изменении общественных отношений, но о замене плохих отношений хорошими. Он сжигает мосты между идеалом и действительностью прежде, чем они достроены. Он максималист. Сидя в тюрьме, он не подкупает охранников, чтобы выторговать мелкие послабления, но агитирует их за мир без тюрем. Он верит, что человечество может начать все сначала. Его не интересует «лучше», но только «идеально». Утопии присуща особенно резкое расхождение между идеалом и действительностью, расхождение конфликтного, постулативного характера. Такая установка кажется наиболее знаменательной чертой утопистов, тогда как другие черты зависят уже от обстоятельств и темперамента. Есть разница между утопистом и реформатором, то есть человеком, который исправляет существующий мир вместо того, чтобы возводить на его месте новый. Если некоторых утопистов можно назвать «реформаторами», то лишь в том смысле, в котором это слово употребляется как антоним слова «революционеры». Ибо в своем большинстве утописты не хотели исправлять существующий мир силой, но, самое большее, пытались создать в нем островки нового, которые своим примером должны были воздействовать на людей доброй воли. Утопист не обязательно знает, что надо делать. Его миссия - подвергнуть сомнению старый мир во имя образа иного мира. Реформатор принимает старый мир в качестве основы нового мира. Его стихия - компромисс, то есть именно то, что утопист отвергает раз и навсегда. Ближе к утопическому мышлению стоит, несомненно, революционер, который начинает борьбу за ликвидацию существующих порядков и построение на их месте нового общества. Он отвергает соглашение компромисс, отказываясь отождествлять то, что есть, с тем, что должно быть. Однако в большинстве своум утописты крайне далеки от революционности; они либо вообще не пытались провести свои замыслы в жизнь, либо, самое большее, пытались сделать это в весьма скромном масштабе и мирными средствами. Многообразие утопий. Любая попытка систематизировать известные из истории утопические идеи или, точнее, идеи, которые играли роль утопий, связана с огромными трудностями. Число их разновидностей представляется порою неохватным, тем более что выделять их можно при помощи самых разных критериев. Общее для всех утопий отношение к действительности, вырожающееся, как мы уже говорили, в резком противопоставлении действительности и идеала, оставляет немало места для различий, вытекающих из особенностей тех или иных человеческих идеалов, условий, в которых они формулируются, а также роли, которую они играют в истории. И все-таки в истории утопий на удивление много устойчивых тем. Чэд Уолш, указывает на предпосылки, которые разделялись всеми утопистами (или по крайней мере многие из этих предпосылок были приняты большинством утопистов). Уолш насчитал девять таких предпосылок. Во-первых, человек по природе своей добр, то есть причина имеющихся у него недостатков - не столько неизменная природа человека, сколько неблагоприятные условия жизни. Вовторых, человек чрезвычайно пластичен и в изменяющихся условиях легко меняется сам. В-третьих, нет какого-либо неустранимого противоречия между благом индивида и благом общества. В-четвертых, человек - существо разумное и способное становиться все более разумным, поэтому возможно устранить абсурды общественной жизни и установить рациональный порядок. В-пятых, в будущем имеется ограниченное число возможностей, которые полностью поддаются предвидению. В-шестых, следует стремиться обеспечить человеку счастья на земле. В-седьмых, люди не могут пересытиться счастьем. В-восьмых, возможно найти справедливых правителей или научить справедливости людей, избранных для правления. В-девятых, утопия не угрожает человеческой свободе, поскольку «подлинная свобода» осуществляется как раз в ее рамках. Можно выделять эскаписmские и героические утопии. Тут следует обращаться к взглядам Л. Мемфорда, который выделил «утопии бегства» и «утопии реконструкции», имея в виду различные духовные потребности, которые они удовлетворяют: первые дают возможность бежать от забот и тревог реального мира, это своего рода убежище, где человек находит облегчение и покой; вторые предлагают способы такого изменения реального мира, которое наконец приведет его в соответствие с человеческими потребностями. Утопия бегства обращена к внутреннему миру своего творца, утопия реконструкции - к внешнему миру. К эскапистским утопиям можно отнести все те мечтания о лучшем мире, из которых не вытекает призыв к борьбе за этот мир. Современность может сдесь осуждаться с величайшим пафосом и резкостью, но на практике с ней не борются, бегут от нее в область мечты. Указывается, что такое добро; не указывается, как его можно достигнуть. Указывается, в чем состоит зло; не указывается, как заменить его добром. Такие утопии, впрочем, нередко создают люди, всеми корнями вросшие в свое общество, которые делают все, чего оно от них требует, и лишь в домашнем уединении совершают путешествия на счастливые острова, чтобы затем рассказать о них избранным друзьям. Утопии, которые называют героическими, - это мечты, сочитающиеся с программой и призывом к действию. Таким действием может быть с равным успехом и революция, и уход от мира в монастырь или в «союз друзей»; но во всех этих случаях утопия захватывает человека целиком, а не только его воображение. Эскапистские утопии бывают интеллектуальным развлечением; героические утопии становятся вопросом жизни и смерти, даже если их непосредственные результаты не слишком впечатляют. Эта классификация, как и любая другая, разумеется, крайне схематична и не учитывает различных пограничных областей, а также всех тех случаев, когда без отказа от прежнего идеала на смену утопии бегства приходит борьба, или же бегство - на смену борьбе. Впрочем, нельзя ограничиться предложенным выше дихотомическим делением. Внутри каждого из этих типов можно выделить известное число разновидностей, которые следует рассматривать самостоятельно. Так, в рамках эскапистских утопий мы обнаружим по меньшей мере три различных способа бегства от действительности. Одни утопии - назовем их утопиями места повествуют о странах, в которых люди живут счастливо. Иногда это чистый или почти чистый вымысел, поскольку этих стран не найти ни на одной географической карте. Иногда же это просто далеко идущая идеализация известных стран или, скорее, стран, известных ровно настолько, чтобы можно было приписать им идеальные общественные отношения. Вторую разновидность эскапистских утопий можно назвать утопиями времени (ухрониями), так как они рисуют счастливое «когда-то» или «когда-нибудь». Впрочем, название это весьма условно, посколько такие утопии вовсе необязательно оперируют привычным для нас историческим временем. Такие утопии- это не локализованные однозначно пункты линеарного времени, господствующего во всех учебниках истории, но, как правило, острова во времени, нам не известном или же (если речь идет о прошлом) известном не слишком хорошо. В этом отношении дело обстоит так же, как и в случае утопий места. В качестве примера назовем сдесь библейский рай, «золотой век» античных авторов, «старые добрые времена» консерваторов различных эпох, царство Божие на земле, которое настанет, когда исполнится время; различные варианты «конца истории» либо произвольно выбранные даты наподобие 2440 года Мерсье или 2000 года Беллами, в которых ни с того ни с сего появляются идеальные общества. Утопическое время - это такое время, в котором прошлое и будущее никак не связаны с настоящим, а лишь противопоставляют ему. Третью разновидность эскапистских утопий можно назвать утопиями вневременного порядка, поскольку свой идеал они помещают вне сферы земного существования человека, хотя бы предполагаемого. На земле, возможно, нет и не будет такого места, где человек был бы действительно счастлив. Но если такого места и времени указать нельзя, это вовсе не значит, что следует отказаться от изображения счастливого мира. Образец просто переносится куда-то вне времени и пространства, связывается с вечными ценностями наподобие Бога, Природы, Разума и т.п. Героические утопии, к которым, как уже говорилось, относится любые утопии, содержащие какую-либо программу и призыв к действию, следует разделить по крайней мере на две большие группы. Ибо активность, о которой идет речь, обычно бывает двух видов. Во-первых, это может быть деятельность, имеющая целью создание неких резерватов добра внутри осуждаемого, плохого общества. Во-вторых, это может быть деятельность, имеющая целью заменить плохое общество новым, хорошим. В одном случае хотят заменить часть, в другом - целое. В одном случае ищут убежища для избранной группы хороших, благородных людей, которые задыхаются в окружающем их мире; в другом ищут спасения для всех, хотя бы даже они его вовсе не желали. Соответственно можно говорить об утопиях ордена и утопиях политики. Первые соседствуют с эскапистскими утопиями. Появляется какой-то идеал. Находится группа увлеченных этим идеалом людей. Они не верят, что общество можно преобразовать. Они также не верят, что, учавствуя в жизни этого скверного общества, они сумеют сохранить верность идеалу. Поэтому они решают замкнуться в собственном кругу, чтобы тем самым уберечь ценности, признанные бесценными. Таким убежищем может быть монастырь, отгородившаяся от всего окружающего колония религиозных сектантов и т. д. Но чаще всего в расчет входит выделение не столько пространственное, сколько духовное. Стоики уходят от мира в свой внутренний мир, ищут утешения в философии. Многие романтические поэты противопоставляют испорченному миру сферу искусства, в которой только и могут существовать настоящие духовные ценности, оскверняемые обществом. В XIX веке появляются всевозможные «союзы друзей»; в них ищут воплощения ценностей, которые нельзя реализовать в масштабе общества в целом. Утопия политики начинается там, гдe когда-нибудь - человек или группа ставит перед собой задачу переустройства общества от самых его основ. Она может выражаться в бесконечном множестве конкретных форм, но мы всегда имеем здесь дело с упорным стремлением приблизить косную действительность к идеалу. С незапамятных времен множаться попытки замены существующих отношений хорошими отношениями. Мудрый правитель наподобие фараона в романе Болеслава Пруса, затевающий коренное переустройство государства; законодатель, сочиняющий законы, которые наконец сделают правление справедливым; политик, составляющий программу радикального изменения политических отношений; философ, определяющий основы единственно разумного общества; полководец, перекраивающий карту мира, - все они, а также многие другие, подобные им, одержимы одним духом, если только они готовы сазать: «Довольно! Нужно начать все с начала!», - если существующему миру они противопоставляют идеал, который нельзя примирить с ним. С утопией политики связаны сложные нравственные проблемы. Если другие типы утопий позволяют сохранить «чистые руки», то сдесь их нельзя не запачкать. Утопист-политик в отличии от других утопистов принимает участие в игре, правила которой установленны без него. Чтобы уничтожить существующий мир, он должен так или иначе учавствовать в нем. Отсюда известные парадоксы утопической политики: террор, применяемый из любви к людям и ненависти к насилию, войны, ведущиеся во имя мира без войн, ложь долженствующая расчистить путь в царство Истины. Утопия политики, таким образом, находится в одном шаге от самоуничтожения и, безусловно, в любом из своих воплощений оказывается самой недолговечной. Но именно через нее утопия сближается с реальной историей. Таковы в самом общем виде выделенные нами типы утопического мышления. История знает многих попыток реализации утопических идей. К самым древним, исследователи утопий, относят попытку фараона Эхнатона (АменхотепаIV) в ХIII в. д.н.э. построить город Солнца, искусств, любви и радости - Ахетатон и общину Курманских эссенов (II в.д.н.э. - I в.д.н.э.) В средневековье черты «утопических коммун» можно наблюдать в организации жизни многих монастырей, аббатств и убежищ. Широкое распространение утопических комунн наблюдается в XIX веке под влиянием идей социальных утопистов Ф.Оуэна (1771 -1858), Ш.Фурье (1772 - 1837) и К.А.Сен-Симона (1760 - 1825). Утописты-практики особенно развернулись в Америке. С 1787г. по 1919г. в США было создано 270 утопических коммун. К ним следует причислить более чем 100 коммун, созданных в 20-30 и 60 годы прошлого столетия. Среди них были как общины религиозных сект («Евфрат», «Гармония», «Зоар», «Аврора», «Бетэлла» и др.), так и общины «доктринальных» утопистов (братства оуэнистов, фаланги фурьеристов, общины икарийцев и др.). Для всех этих коммун характерно: обобществление средств производства, отрицание частной собственности (включая штанов и зубных щеток), признания принципа равноправия. Большинство коммун просуществовало 5-10 лет, хотя некоторые, например, «Гармония» продержалась 102 года. Всех этих локальных попыток реализации утопических идей превосходит семидесятилетний эксперимент, предпринятый Лениным и его единомышленниками. К этому разряду относится и «великий скачек» в Китае. Все эти эксперименты провалились. Можно согласиться с французским исследователем утопий А. Фронтье, что «все несчастья происходят не от утопий, а от безумцев, которые путают утопии с программами политических действий». 3.2. Традиционное общество. Традиционное общество - это общество или, точнее, совокупность обществ и общественных укладов, стоящих на разных ступенях развития и не обладающих зрелым индустриальным комплексом, присущим странам развитого капитализма. Это общество, основанное на воспроизведении схем человеческой деятельности, форм общения, организации быта, культурных образцов. В своей классической форме модель традиционного общества опирается на дихотомию «примитивного» и «развитого» общества, причём критерий развитости сводится к нескольким параметрам. Этому обществу присуща «самодостаточная экономика» или «натуральное хозяйство», которое характеризуется следующим: 1) производственная единица, такая как крестьянская семья, занимается производством ради собственного непосредственного потребления; 2) эта единица не зависит от рынка в отношении потребления; 3) специализация или разделение труда являются не.значительными. Традиционное общество опирается на примитивную науку и технику. Возможны отдельные технологические усовершенствования (улучшается система орошения, вводятся новые сельскохозяйственные структуры), но они не обеспечивают прорыв в развитие общества. У.Ростоу считает, что традиционное общество - это аграрное общество, обладающее иерархической социальной структурой; власть находится здесь в руках тех, кто обладает земельной рентой. Его главная особенность состоит в ограниченной возможности роста производства, в неспособности рождать и использовать технические новшества, что определяет предел увеличению производства продуктов на душу населения. В традиционном обществе отсутствует или слабо развита специализация и дифференциация производственных и общественных функций. Людей связывают тесные семейные узы и их мобильность очень мала. Традиционное общество - это система, где доминируют формы личной зависимости человека от человека. Этим формам соответствует внеэкономическое принуждение, которое и выступает ограничителем личных свобод человеческих индивидов. Традиционные общества не поощряет индивидуального творчества, и социальные инновации осуществляются в нём как бы сами собой, эволюционным путём на протяжении жизни и деятельности многих поколений. Традиционное общество является «закрытым», «замкнутым» обществом, оберегающим нормы и стандарты своей культуры от воздействия и влияния со стороны других обществ и культур. Это культурно разнородное и социально разобщённое общество. По мнению Д.Рисмена традиционное общество формирует определённый тип характеров людей. Этот тип «традиционно ориентированный, консервативный, приверженный к обычаям и традициям, к укоренившимся образцам поведения, конформный по отношению к сословию, касте, клану». Традиционное общество начинает утрачивать свои позиции по мере развития торговых, экономических контактов между странами, в ходе создания универсальных средств общения, техники и технологии, отделяющей личные связи между людьми от их функций в процессах разделения деятельности. Возникновение машин и индустриальной технологии окончательно подрывает систему личных зависимостей, скреплявшую основные структуры традиционного общества. Традиционное общества обычно противопоставляется индустриальному (современному) обществу. 3.3. Современное - индустриальное общество. Есть два способа определения современного общества: исторический и аналитический. Первый заключается в указания времени и места, без перечисления характеристик. Такого подхода придерживаются, например, Гидденс и Кумар, хотя указываемые ими даты не совпадают. «Современные социальные организации берут своё начало в Европе примерно в ХVII в. Затем их влияние распространяется по всему миру». «Современное общество возникло между ХVI и ХVIII вв. В странах северно-западной Европы, в частности, в Англии, Нидерландах, Северной Франции и Северной Германии». Большинство историков единодушны в мнении, согласно которому современный социальный порядок зародился после великих революций. Они считают, что американская и французская революции обеспечили политическую и институциональную базу для модернизации: конституционную демократию, верховенство закона и принцип суверенитета национальных государств. Английская промышленная революция заложила её экономическую основу: рынок свободной рабочей силы, индустриализацию и урбанизм как новый образ жизни, капитализм как новую форму производственных и распределительных отношений. При всей ценности подобного подхода, он явно недостаточен для того, чтобы составить полное представление о современности. Представители социальных наук неоднократно предпринимали попытки определить это понятие аналитически, путём выявления специфических, присущих ему фундаментальных черт и их комбинаций. Основатель социологии Огюст Конт одним из первых указал на ряд особенностей нового социального порядка: 1) концентрацию рабочей силы в городах; 2) установку на получение прибыли; 3) использование в производстве достижений науки и техники; 4) возникновение скрытого или явного антагонизма между хозяевами и наёмными работниками; 5) усиление социального неравенства;6) формирование экономической системы, основанной на свободном предпринимательстве и конкуренции. Большинство философов противопоставляют современное общество традиционному, строя полярные модели, дихотомии, выдвигая противоположные концепции. Их оценки заметно разнятся в зависимости от исходной теоретической (иногда идеологической или этической) точки зрения. Многие полярные модели предложены классиками эволюционализма. Таково противопоставление «военного» и «промышленного» общества Герберта Спенсера, «Gemeinschaft» и «Gesellschalf» Фердинанда Тённиса, («механической» и «органической» солидарности Эмиля Дюркгейма (эти полярные модели уже рассматривались в разделе «класический эволюционизм»). Эти авторы - одни с воодушевлением (Спенсер, Дюркгейм), другие с настороженностью (Тённис) - уже нащупали важные черты нового социального устройства (см. ниже соответствующие таблицы). Г. Спенсер. Военное общество в сравнении с индустриальным. ЧЕРТЫ ВОЕННОЕ ОБЩЕСТВО ИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО Доминирующая активность Защита и завоевание территорий Интегративный (объединяющий принцип) Отношения между идивидами и государствами Отношения между государством и другими организациями Политическая структура Напряженность, жесткие (суровые) санкции Мирное производство и обмен товарвми и усугами Свободная кооперация, договоренность Стратификация Экономическая активность Доминирующие ценности Доминирование государства, ограничение свободы Монополия и доминирование государства Централизация, автократия Предписание статуса, низкая мобильность, закрытое общество Автаркия, протекционизм, самодостаточность Смелость, дисциплина, подчинение, лояльность, патриотизм Государство обслуживает потребности индивидов Автономия частных организаций Децентрализация, демократия Достигнутый статус, высокая мобильность, открытое общество Экономическая взаимозависимость, свободная торговля Инициативность, изобретательность, независимость, плодотворность Э.Дюркгейм. Сопоставление механической и органической солидарности. ЧЕРТЫ Механическая солидарность Органическая солидарность Характер активности. Главные социальные связи Сходная, единообразная мораль и религиозное сознание Положение индивида Коллективизм, сосредоточенность на группе, общности Изолированные, автаркические самодостаточные группы Репрессивное право, уголовные наказания (уголовный кодекс) Высоко дифференцированный. Взаимодополняемость и взаимозависимость Индивидуализм, сосредоточенность на автономии индивида Разделение труда, взаимная зависимость групп, обмен Охранительное право, защитные контакты (гражданское право) Экономическая структура Социальный контроль Ф. Теннис. Сравнение «Gemeinschaft и «Gesellschaf». ЧЕРТЫ Социальные отношения Типичные институты Образ индивида Форма богатства Тип законодательства Основные институты Социальная контроль GEMEINSCHAFT Родство Семья Образ «Я» Земля Семейное право Деревня Обычаи, нравы, религия GESELLSCHAFT Экономический обмен Государство и экономика Личность, гражданин Деньги Право контракта Город Закон и общественное мнение Наиболее систематический и тщательный анализ современного общества сделан, пожалуй, Максом Вебером, противопоставшим идеальные типы традиционного и капиталистического общества. Упомянутые общества различаются по следующим параметрам : форме собтвенности, преобладающей технологии, рынку рабочей силы, способам экономического распределения, природе законов, распространённым мотивациям. По словам Вебера капитализм есть не что иное, как «постоянная погоня за прибылью» и «рациональная организация рынка свободной рабочей силы». Коллинз основными характеристиками считал рациональность капиталистического предприятия, обращения капитала, используемой технологии, свободный труд, свободный рынок, понятные законы. После Второй мировой войны найболее обстоятельную коцептуальную схему под названием «Типовые переменные» для анализа традиционного и современного общества предложил Талкотт Парсонс. Он сконструировал нечто вроде многомерной шкалы, позволяющей сравнивать разные типы социальных систем. Применяя ее для наших целей, можно выделить две противоположные модели, первая из которых будет представлять традиционное, а вторая – современное общество. «Типовые - переменные» Т.Парсонса. Традиционное общество Современное оющество Уровень отчетливости социальной структуры Диффузность, т.е. неотчетливый незакрепленный, сам собою разумеющийся характер ролей, групп, социальных отношений Основание статуса Предписание (т.е. отнесение к ролям, статусам, группам, отношениям) основанное на наследовании по рождению или родству Партикуляризм, т.е. выбор и отношение к партнерам по социальным отношениям, равно как и доступ к ролям и группам, основанный на уникальных, личных чертах потенциальных Спецификация, т.е. сформировавшаяся специализация ролей и отношений; четкое разделение труда, обеспечивающее взаимодействие в группах Достижение, т.е. (отнесение к ролям, статусам, группам, отношениям) основанное на личных усилиях и заслугах Критерый рекрутирования Универсализм, т.е. выбор и отношение к партнерам по социальным взаимосвязям, а также доступ к ролям и группам, базирующийся на общих, категориальных чертах, Критерый оценки Роль эмоций кандидатов, не относящиеся непосредственно к выполняемой работе или по характеру групп и взаимоотношений Коллективизм, т.е. оценка и восприятие людей, связанные с их членством в группах, коллективах, сообществах, племенах; найболее важно то, к каким группам принадлежат люди а не то, кто они есть сами по себе Эмоциональность, т.е. вторжение эмоций в социальную жизнь непосредственно относящихся к задачам и характеру групп или отношений Индивидуализм, т.е. оценка и восприятие людей, сосредоточивающиеся на их индивидуальных действиях. Наиболее важно то, что они делают Неитральность, т.е. подавление эмоционального проявления, деловая рациональная атмосфера в социальной жизни Важнейшие характеристики индустриального (современного) общества. Наряду с негативными оценками современности, противопоставляемой традиционализму, предпринимались многочисленные попытки выявить позитивные фундаментальные свойства современного общества. Это совершенно необходимо для того, чтобы образ современности обрел глубину и конкретность, чего нельзя добиться при помощи полярных противопоставлений. Одну из попыток подобного рода предпринял недавно Кришан Кумар. 1. В основе современности лежит ряд стержневых принципов, и прежде всего индивидуализм. Имеется в виду окочательное утверждение в обществе центральной роли индивида вместо роли племени, групп, нации. Человек освобождается от обязательных групповых связей, выбирает по своему усмотрению социальный коллектив, самостоятельно определяет свои действия и несет личную ответственность за собственные поступки, успехи и неудачи. 2. Следующий принцип – дифференциация. Он наиболее значим в сфере труда, где появляется огромное количество специализированных, «узких» занятий и профессий, требующих различного уровня мастерства, концепции и опыта, а также в сфере потребления с ее разнообразием возможностей и «жизненных шансов». 3. Ещё один принцип - рациональность (т.е. расчёт и деперсонализация управления). Важнейшей чертой современности является также признаваемая всеми роль науки как средства познания. 4. Следующий принцип - экономизм, под которыми мы понимаем доминирование над всей социальной жизнью экономической активности, экономических целей и экономических критериев. Современное общество в первую очередь озабоченно товаром, его производством, распределением и потреблением, и, конечно, деньгами как единой мерой и средством обмена. Проблемы взаимоотношений в семье, с родственниками, которые волновали ранние, примитивные общества, или политические, военные вопросы, типичные для традиционных аграрных обществ (например, в средние века), отодвигаются на задний план. 5. Последним принципом является экспансия, т.е. расширение зоны охвата, в первую очередь в пространстве (мы называем это процессом глобализации). Иными словами, она имеет тенденцию охватывать всё более широкие географические районы и в конечном счёте весь земной шар. Современность распространяется и вглубь, касаясь самых частных, интимных сфер повседневной жизни (например, религиозных убеждений, сексуального поведения, вкусов потребителя, сферы досуга и т.д.). Экстенсивность и интенсивность современных сдвигов имеют более глубокий характер, нежели изменения, произошедшие в предыдущие периоды. Перечисленные общие организующие принципы современности находят отражение в различных областях социальной жизни. Ученные обычно обращают внимание на ряд новых феноменов, возникающих в современных обществах. Так, в экономике, которая является центральной для всей системы, наблюдаются: 1) беспрецедентные скорость и размах экономического роста, которые, конечно, не свободны от местных или случайных отступлений, но в целом и на длительном временном отрезке превосходят то, что происходило в более ранние эпохи; 2) переход от сельскохозяйственного производства к индустриальному как главному сектору экономики; 3) концентрация экономического производства в городах и урбанистических агломерациях; 4) использование неодушевлённых источников энергии вместо человеческой и животной силы; 5) распространение технологических новаций, охватывающих все сферы жизни; 6) возникновение свободного рынка труда и его следствия - безработицы; 7) концентрация рабочей силы на фабриках и крупных индустриальных предприятиях; 8) существенная роль деловых людей, предпринимателей - менеджеров, «флагманов индустрии» в управлении производством. Экономическая система, в которой происходят перечисленные процессы, не может не изменить всю классовую структуру и иерархию стратификации, поэтому: • такие факторы, как владение собственностью и положение на рынке, становятся основной детерминантой социального статуса (вместо возраста, этнической принадлежности, происхождения, религиозных взглядов и других традиционных факторрв); • значительная часть населения подвергается процессу пролетаризации и пауперизации, превращается в лишенную собственности рабочую силу, вынужденную продавать свой труд как вещь и не участвующую в прибылях; • на другом полюсе обладающие властью группы капиталистических собственников приобретают значительные состояния, получают прибыль и вновь инвестируют её, таким образом, социальное размежевание становится всё более и более заметным; • между этими полюсами появляется и постоянно увеличивается многочисленный средний класс, включающий в себя представителей различных профессий - тех, кто работает в сфере торговли, управления, транспорта, образования и в других обслуживающих областях. В сфере политики происходят следующие важнейшие изменения: 1) усиливается роль государства, которое принимает на себя новые функции в сфере регулирования и координирования производства, распределения доходов. Защиты экономического суверенитета и стимуляции проникновения на иностранные рынки; 2) расширяется сфера действия и усиливается роль закона, связывающего как государство, так и граждан; 3) растёт численность городского населения, что обеспечивает расширение категорий лиц с политическим и гражданскими правами; 4) рациональная деперсонифицированная бюрократическая организация становится доминирующей системой управления и контроля во всех сферах социальной жизни. В сфере культуры наблюдаются четыре важных изменения: 1) секуляризация, т.е. уменьшение значимости магических и религиозных верований, мифов, ценностей и норм и замещение их идеями и правилами, обоснованными с помощью «мирских», или «земных», аргументов и расчётов; 2) возрастание роли науки, обеспечивающей восхождение к истинному знанию, которой, в свою очередь, может быть использовано в технологической или производственной практике; 3) демократизация образования, расширение доступа к нему значительных слоёв населения и на все более высоком уровне; 4) распространение массовой культуры, когда эстетика, литература, искусство превращаются в вещи, которые широко предлагаются на рынке и апеллируют к невзыскательному вкусу. Наконец, повседневную жизнь характеризуют: 1) заметное расширение сферы труда и отделение её от семейной жизни: 2) ослабление контроля над семьёй со стороны общества и социального окружения; 3) отделение рабочего времени от времени отдыха с расширением диапазона последнего; 4) озабоченность приобретением товаров, имеющих не только утилитарное, но и важное символическое значение («покупки на зависть другим»), походы в магазины как род активности; независимой от реальной потребности в приобретении. Хотя этот список и длинен, но он, конечно, не полон. Тем не менее по нему мы можем составить представление о качестве жизни современных людей и о качестве самого современного общества, в котором они живут. Нынешние условия, несомненно, накладывают свой отпечаток на человеческую личность. Мы можем говорить о влиянии, если угодно, «цене» воздействия на человека урбанизации, индустриализации, средств массовой коммуникации и усиливающейся мобильности. Формируются также личностные установки, качества, ценности, привычки, которые являются предпосылками для эффективного функционирования современного общества. Некоторые авторы пытались выделить «личностный синдром», «современный менталитет» или «модель современного человека». Классическое исследование в этой области проведено в 70-х годах под эгидой Гарвардского проекта по социальным и культурным аспектам развития. Сравнительное изучение шести развивающихся стран (Аргентина, Чили, Индия, Израиль, Нигерия и Пакистан) позволило построить аналитическую модель современной личности. Ей присущи следующие черты: 1. Открытость экспериментам. 2. Готовность к плюрализму мнений и даже к одобрению этого плюрализма. 3. Ориентация на настоящее и будущее, а не прошлое, экономия времени, пунктуальность. 4. Уверенность современного человека в том, что он способен организовать свою жизнь так, чтобы преодолевать создаваемые ею препятствия. 5. Планирование будущих действий для достижения предполагаемых целей как в общественной, так и в личной жизни. 6. Вера в регулируемость и предсказуемость социальной жизни (экономические законы, торговые правила правительственная политика), позволяющие рассчитывать действия. 7. Чувство справедливости распределения, т.е. «вера в то, что вознаграждение не зависит от случая, а по возможности соответствует мастерству и вкладу». 8. Высокая ценность формального образования и обучения. 9. Уважение достоинства других, включая тех, у кого более низкий статус или кто обладает меньшей властью. Разочарование в современности - в индустриальном обществе. XIX век иногда именует эрой торжества современности. Доминирующими настроениями, особенно среди нарождающейся преуспевающей элиты, были вера в разум, науку, технику и в эффективность капитализма, способствующего постоянному прогрессу. Но весьма скоро стало очевидным, что современность несёт не только положительный, но и отрицательный, иногда крайне трагический заряд. В XIX в. критика капиталистического индустриального общества получила достаточно широкое распространение и была продолжена в ХХ столетии. Пожалуй, наиболее популярной темой, которую поднял Карл Маркс, является «отчуждение». Маркс полагал, что люди по своей природе свободны, общительны и способны к созиданию. Но они лишаются этих естественных свойств при капитализме, который превращает большинство людей в зависимые, эксплуатируемые частицы экономического механизма. Лишенный контроля над своим трудом и его продуктом, рабочий становится отчуждённым, отделённым от работы, от окружающих людей и в конечном счёте от самого себя. Природа человека утрачивает свою сущность. Восстановить её можно только в том случае, если избавиться от отчуждения, а это требует переворота в порождающих его социальных условиях и установления бесклассового коммунистического общества. Впоследствии проблема отчуждения была подхвачена многими учеными, которые вышли в своих теориях далеко за пределы первоначалыюго смысла, вложенного в данное понятие Марксом. 1. Отчуждение было обнаружено не только в области труда, но и в политике, культуре, образовании, религии, искусстве, отдыхе, потреблении, семьe и многих других сферах. Мрачная картина современного общества достигла апогея у Эриха Фромма, который представил его просто «ненормальным» и у Герберта Маркузе, рассматривавшего нынешнее общество как полный провал первоначального «проекта» , как тупиковую ветвь человеческой истории. 2. Другое критическое направление, основывающее на противоположных посылках, заложил Эмиль Дюркгейм, который ввёл понятие «аномии». Согласно Дюркгейму, люди в своём естественном состоянии - звери, эгоистичные твари, готовые драться за свои интересы, не обращая внимания на остальных. И только тогда, когда они связаны культурными правилами, нормами и ценностями, можно избежать войны против всех, достичь гармоничного социального существования. Но при определённых исторических условиях культурные правила теряют свою регламентирующую силу. Тогда-то и наступает состояние аномии, т.е. нормативной неурегулированности, или безнормативности, когда царят анархия или социальный хаос и люди остаются без руководства, чувствуют себя оторванными от корней, потерянными, впадают в разврат или прибегают к самоубийству. Современное общество способствует формированию условий для аномии. 3. Следующая, быстро распространяющаяся традиция обязана своим происхождением тому, что называется «масс-культурой», или распадом, разложением общности. Она обращает внимание на социальные аспекты дезинтегрирующего воздействия индустриализации, урбанизации и демократизации. Сторонники данного направления считают, что в современном обществе люди утрачивают свою индивидуальную идентичность и выступают как анонимные, механические объединения нанимателей, клерков, избирателей, покупателей или зрителей. Виной тому - масштабы современного общества с его огромными рынками, аудиториями, публикой, электоратом, организациями национального и даже наднационального характера. В таких условиях уникальные групповые привязанности и индивидуальные различия затушевываются или исчезают вовсе. Межличностные связи - территориальные, этнические, религиозные или классовые разрываются, индивиды становятся изолированными, лишаются корней. На личностном психологическом уровне потеря сообщности приводит к ухудшению качества жизни, крушению надежд, росту страданий. На политическом уровне это означает, что люди подчиняются деперсонифицированной бюрократии и правительству, превращаются в безликую, зависимую массу, которая подвергается манипуляциям, давлению. Следовательно, возникает опасность авторитарного и даже тоталитарного режима. Данное направление считает главной задачей восстановление первичных групповых связей, уз родства, нации, церкви и т.д.. 4. Ещё одно направление, которое сформировалось сравнительно недавно, можно назвать экономическим. Оно заявило о себе тогда, когда в индустриальном обществе «накопилось» достаточно отрицательных последствий, вызванных глобальными масштабами его дуятельности. Многие авторы во главу угла ставят истощение природных ресурсов, гибель окружающей среды, генетические аномалии человеческой популяции. Некоторые говорят о «пределах роста», выдвигают катастрофические сценарии будущего человечества. Другие, настроенные более позитивно, пытаются уточнить условия «достаточного роста». Примечательно, что, хотя речь идёт о судьбе общества чаще всего эти проблемы поднимают представители естественных наук, иногда экономисты, и лишь изредка социологи. 5. Другая традиция выбирает объектом своей критики неравенство и отсутствие равновесия в современном международном сообществе. Сторонники так называемых теорий зависимости провозглашают неизбежное разделение мира на основной, периферийный и полупериферийный регионы (аналогично первому, второму и третьему миру) и подчёркивают, что периферии с её многочисленным населением уготована бедность. Более поздние интерпретации оперируют понятиями «процветающий север» и «отсталый юг», усматривая в постоянно увеличивающемся разрыве между ними основной источник напряжения и конфликтов в будущем. 6. Последнее, что вызывает критику современного общества, связано с феноменом войны. При этом приводятся такие аргументы: по количеству, размаху, жестокости и разрушительности войны нынешней эпохи превосходят всё, что было раньше. Одна из причин такого положения дел заключается в быстром развитии технологии военного производства, что, в свою очередь, является следствием драматического характера технологического процесса вообще. Но, пожалуй, ещё более важную роль играют социальные изменения, которые порождает индустриально- урбанистическая система. Речь идёт об острых конфликтах между государствами из-за сфер экономического и политического влияния, а также о той присущей современной эпохе «рациональной эффективности», которая предельно обеспечивая человеческую жизнь, игнорирует какие бы то ни было моральные соображения, способные предотвратить массовую резню. 3.4. Постиндустриальное общество. Плюсы и минусы современной цивилизации служат своего рода отправным пунктом для различных теоретических воззрений относительно будущего человеческого общества. Одни из них уходят корнями в оптимистическую, прогрессивную атмосферу 19 века и следуют постулатам эволюционизма. По мнению сторонников этих воззрений, настоящие, в целом более прогрессивные тенденции, будут просто эволюционировать в том же направлении, достигая зрелых, совершенных форм. Семена грядущего, считают они, можно обнаружить уже сейчас в обществах наиболее продвинутого типа (особенно западноевропейских и североамериканском). Следовательно, образ будущего может быть спроектирован путём экстраполяции наблюдаемых черт. Таковы основные положения теории постиндустриального общества, а также многочисленных футурологических сценариев, получивших распространение в период десятилетий процветания, начавшихся сразу после Второй мировой войны. Идею постиндустриального общества в 70-х годах высказал Даниель Белл. В книге «The Comming of Postindustrial Society. А venture in social forecasting» (1973) он указывает на изменения в обществе и сравнивает три стадии его развития. КРИТЕРИИ Ресурсы Главный социальный институт Доминирующие фигуры Средства власти Классовая основа Пути приобретения Доиндустриальное (естественное) Земля Ферма, плантация Землевладельцы, военные Прямой контроль с помощью силы Собственность, военная сила Наследование, военное завоевание ОБЩЕСТВА Индустриальное (техническое) Машины Частные ферми Бизнесмены Опосредованное влияние на политику Собственность политической организации, технологическая квалификация Наследование, патронаж, знания Постиндустриальное (социальное) Знания Университеты, исследовательские институты Ученные, научные сотрудники Равновесие технополитических сил Техническая квалификация, политическая организация Знания, мобилизация, кооптация Джон Нейсбит представил характерные для постиндустриального общества тенденции как «мегачерты»: 1. В экономике наблюдается последовательная смена доминантных секторов. Если важнейшая характерная черта всего современного общества заключается в переходе от сельскохозяйственного к индустриальному производству, то в странах, наиболее приблизившихся к постиндустриальной стадии, главным теперь становится обслуживание, охватывающее разнообразные занятия и профессии, не связанные напрямую с производством; это - торговля, финансы, транспорт, медицина, отдых, наука, образование, административный и правительственный аппарат. 2. В классовой структуре и стратификационной иерархии, растёт и обретает большую социальную значимость обслуживающий класс, внутри которого особенно выделяются профессиональные и техничеркие группы, занятые в науке, исследовательских разработках и сфере «человеческих услуг», т.е. образования, культуры, социального обеспечения, рекреации. Этот аспект подробно анализируется в концепции Ральфа Дарендорфа об «обществе обслуживающего класса» . 3. Развитие новой «интеллектуальной технологии» (позже её стали называть «высокими технологиями»), которая используется при обработке информации, а не при добывании сырья и энергии. Збигнев Бжезинский предложил обозначить общество, в котором господствуют высокие технологии, термином. «технотронное общество». 4. В динамике общества центральную роль играет самоподдерживающийся технологический рост. 5. В системе ценностей и все более широко обсуждаемых в повседневной жизни тем («осевой принцип») на первый план выдвигаются тяга к знаниям и их получению с помощью различных форм систематического образования. Чтобы подчеркнуть этот аспект, Питер Дрюкер говорит об «обществе знаний». Э.Тоффлер указывает на основные черты постиндустриального обlцества: 1) образование и развитие постиндустриального общества глобально, оно касается всех государств; 2) приход постиндустриального общества - это не политический акт, а социальная трансформация; 3) происходят изменения в социальной структуре, возникают новые отрасли и занятые в них рабочие независимы, творчески настроены. Если индустриальное общества породила пролетариат, то постиндустриальное общество - когнитариат, группу, которая пользуется разумом, а не мускулами; 4) массовое производство заменяется демассифицированным, индивидуализированным; 5) возникают новые технологии; 6) происходит скачок в знаниях человека - от электроники, оптики, информатики к генетике, океанологии, космической индустрии, экологической инженерии; . 7) главная форма собственности - информация. Меняются отношения собственности, ибо информация не может принадлежать одному человеку, ею пользуются многие; 8) меняется роль человека в производстве, рабочий принимает решения, в трудовом процессе возможен выбор, превосходство творческого подхода; 9) переход к индивидуализированному обществу порождает демассификацию, что влияет на развитие разнообразных организационных форм экономики: частной собственности, государственной собственности, «электронных корпораций», региональные и семейные объединения и др.; 10) в развитии наций и регионов наблюдаются две тенденции: стареют модели национальной экономики и формируются межнациональные корпорации, международные финансовые системы, новые системы коммуникаций. Вторая тенденция - переход от национального производства к «меньшему, чем национальное» (smaller - than - national) - к региональному. Нетрудно заметить, что все перечисленные тенденции недвусмысленно указывают на интенсификацию тех процессов, которые были обнаружены в самом начале современной эпохи. Сторонники данного теоретического направления полагают, что эти процессы полностью завершатся в будущем, и в духе добрового старого эволюционизма стараются вывести грядущие черты из его ростков, уже обозначившихся сегодня. Однако по мере усиления антигуманных проявлений современного общества всё чаще звучат призывы к тому, что его необходимо изменить радикальным образом. У некоторых авторов такое стремление коренится в ностальгии по давно прошедшим временам, в которых они неожиданно открыли для себя светлые, привлекательные стороны. Соответственно, предлагается вернуться к более ранним, традиционным формам социальной жизни, отвергнутым или разрушенным под натиском современности; перестроить сообщества, пересмотреть социальные связи, возродить прежние группы и отношения. Столь же сильны призывы к спасению природного окружения, к борьбе с загрязнениями, экологическими нарушениями и бездумной эксплуатацией природных ресурсов. Эти и подобные им идеи взяты на вооружение мощными социальными движениями. Есть ещё одно, третье теоретическое направление, представители которого убеждены, что в человеческой истории на смену эпохе современности должна прийти иная, качественно отличная эпоха. Ещё не ясно, каким будет новое общество, которое вырастет на «пепелище» настоящего, но для него уже готовы броские названия: «постмодернистское», «постисторическое» и «постцивилизационное» . Все эти названия привлекают большое число людей, поскольку они позволяют как бы дистанцироваться от негативных аспектов сегодняшней жизни, и не удивительно, что они весьма популярны даже среди не специалистов. Наконец, сторонники четвёртого направления значительно более сдержаны в своих прогнозах и гораздо более скупы на широковещательные заявления, чем авторы и последователи теории постмодернизма. Данное направление лишено предвзятости в отношении того, куда должно или куда не должно двигаться человечество, и ограничивается детальным анализом наиболее зрелых форм развития конца ХХ в. Это направление представлено теорией «высокой», или «поздней современности» Энтони Гидденса, которая заслуживает того, чтобы изложить её несколько подробнее. По мнению автора, говорить о постмодернизме рано: «Мы не вышли за пределы современной эпохи, более того, сейчас наступила фаза её радикализации». «Мы идём, скорее, не к постмодернизму, а к периоду, в котором особенности, присущие настоящему этапу, ещё более обострятся, станут универсальными. Но речь идёт не о простом продолжении того, что было раньше, а о качественно новом феномене, который до основания преобразует нынешний мир и приведёт нас в ещё неизведанную и волнующую вселенную опыта». По Гидденсу, черты «высокой современности» укладываются в четыре блока: первый объединяет понятие веры, второй - понятие риска, третий и четвёртый -соответственно понятия непрозрачности и глобализации. Важное значение веры определяется повсеместным распространением «абстрактных систем», действия которых не совсем ясны, но от их надёжности зависит повседневная, жизнь. Транспорт, телекоммуникации, финансовые рынки, атомные электростанции, военные силы, транснациональные корпорации, международные организации и средства массовой информации являют собой примеры этих сложных безличных организаций, влияющих на социалную реальность. Люди должны научиться использовать их и не зависеть от ниx. «С развитием абстрактных систем вера в безличностные принципы, равно как и в чуждую анонимность, становится неотделимои от социалного существовани ». Качественно новый феномен риска в условиях «высокой современности» заключается в том, что «возникают неуправляемые ситуации, таящие в себе угрозу не только отдельным индивидам, но и большим системам, в том числе государствам. Опасности подвергаются жизни миллионов людей и даже всего человечествю. Если быть точным, то «феномен риска высокой современности» отличается от всего того, что наблюдалось прежде, как с объективной, так и с субъективной точек зрения. Иными словами, не только факторы риска увеличиваются и усиливаются, но и восприятие их становится гораздо более острым, нежели когда бы то ни было. Объективно мы наблюдаем: 1) универсализацию риска, т.е. возможность глобальных бедствий, которые угрожают всем, независимо от класса, этнической принадлежности, отношения к власти и т.д. (например, ядерная война, экологическая катастрофа); 2) глобализацию риска, который приобретает необычайный размах, затрагивая большие массы людей (например, финансовые рынки, реагирующие на изменения политической ситуации в мировом масштабе; военные конфликты; повышение цен на нефть; соперничество корпораций и т.д.); 3) институциализацию риска, т.е. появление организаций, принимающих его в качестве принципа собственного действия (например, рынки инвестиций или биржи обмена, азартные игры, спорт, страхование); 4) возникновение или усиление риска в результате непреднамеренного побочного эффекта, либо эффекта бумеранга, человеческих действий (например, экологическая опасность, как следствие индустриализации; преступность и правонарушения как продут порочной социализации; новые «болезни цивилизации», которые связаны с профессиями или стилем жизни, типичными для современного общества). Среди дополнительных факторов, усиливающих субъективное ощущение риска, можно назвать: 1) обострение чувствительности к угрозам из-за ослабления магической и религиозной защиты; 2) более чёткое осознание опасности вследствие более высокого уровня образования; 3) понимание ограниченных возможностей экспертизы и неизбежности сбоев в функционировании «абстрактных систем». Всё это логически подводит к четвёртой важнейшей черте «высокой современности» - «непрозрачности», нестабильности, неустойчивому характеру социальной жизни. Истоки данной черты коренятся в следующем: 1) в ошибках конструирования, которые появляются в основном в комплексных «абстрактных системах»; 2) в ошибках оператора, которые естественны, поскольку люди вовлечены в процесс управления и действия «абстрактных систем»; 3) в неизбежности неумышленных и нераспознанных (скрытых) эффектов. По словам Гидденса, «правильно сконструированная система и верные действия оператора ещё не гарантируют от неожиданных последствий в результате функционирования других систем и человеческой деятельности вообще»; 4) в способности социальных знаний, объясняя общество и вроде бы делая его более предсказуемым, влиять на ход социального процесса непредсказуемым образом. Новые знания ( концепции, теории, открытия) не просто делают мир более прозрачным, но и изменяют его природу, поворачивают его в новом направлении; 5) в крайней дифференциации власти, ценностей и интересов среди членов общества и различных социальных групп, что в итоге приводит к релятивизму и размывает простые, понятные определения социальных ситуаций. Пятой чертой «высокой современности» является продолжающаяся глобализация, т.е. охват социальными, экономическими, политическими и культурными отношениями всего мира. Помимо всего прочего это приводит к снижению роли национальных государств, которые по словам Даниеля Белла, «слишком малы для больших жизненных проблем и слишком велики для маленьких проблем». Гидденс завершает свой анализ перечислением наиболее типичных форм адаптации к неопределённости и риску, к которым он относит: 1) концентрацию на повседневных, сиюминутных проблемах, которые целиком занимают человека и не дают ему сосредоточиться на тревожных мыслях; 2) оптимистический взгляд на вещи, веру в то, что дело пообернётся к лучшему и благодаря судьбе, развитию науки и техники удастся избежать опасности; 3) циничный пессимизм в отношении будущего и вытекающую из него гедонистическую тенденцию наслаждения жизнью здесь и сейчас, не дожидаясь катастрофы; 4) участие в социальных движениях. ясно, что только последняя форма конструктивна и может в какой-то мере способствовать преодолению негативных аспектов современности. Идея «поздней современности» представляется наиболее подходящим «инструментом» для аналитика, разделяющего оценку угроз как одновременно и надежд, даруемых человечеству и пугающей, и в то же время чарующей эпохой, в которую нам выпало жить. 4. Перспективы развития общества Латвии. 4.1. Распад социалистической системы Более 50 лет Латвия была включена в командно-административную систему СССР. Этот факт определил не только наше исходное положение в начале 90-х годов, но в значительной мере и те проблемы с которыми Латвийское общество сталкивается в настоящее время. Следует учесть, что каждый год нас отдаляет от "социалистической действительности" и молодёжь, поступающая в наш университет, всё меньше и меньше имеет собственный опыт об «развитом социализме», общественных отношениях командноадминистративной,тоталитарной системы. Исторические корни командно-административной системы. Обычно система социально-экономического и политического управления (тоталитарная командно- административная система) отождествляется с сущностью социалистического общества - расценивается как необходимая предпосылка, незыблемая основа "строительства коммунзма". Однако было бы сильным упрощением сводить весь комплекс проблем, связанных с появлением и функционированием этой системы, лишь к истории последних "социалистических" десятилетий. Когда мы сегодня обращаемя к прошлому в поисках решения нынешних острейших проблем, то без труда обнаруживаем, что многие из них имеют корни, уходящие в глубокую древность. Без их анализа мы рискуем опять бороться лишь с видимыми последствиями, поверхностными проявлениями, а отнюдь не с первопричинами, истоками явлений. В полной мере это относится к командноадминистративной системе, которая тесно связаня с процессами зарождения и развития всей российской государственности, эволюциией ее общества в течении многих веков. Как известно, специфика административного устройства и особая роль государственных институтов в регулирование общественных отношений всегда была важной особеностью России. Российское государство с самого начала ощущало слабость централизма, администрирования, развития карательных институтов. С Ивана IV, а затем и Петра I, пошло традиционное всевластие государства, лишённого каких-либо морально-нравственных тормозов, несчитающегося с ценностями человеческой жизни, позволяющего жестокие акции в отношение собственного народа. "Благо государства" превыше всего, а человек - это лишь средство для его достижения. Иными словами, практика государственного "облагодетельствования" народа - во-первых, "сверху", во-вторых, силой, а в-третьих, в соответствии с представлениями нового царя или вождя, их ближайшего окружения о благе народа имеет многовековые корни. Живший на Русси еще в 17-ом веке харватский писатель и ученый Юрий Крижанич писал, что: «русские себе дотоле добра не захотят, пока к оному силой принуждены не будут». Живучесть такой позиии можно без труда проследить на протяжении всех последующих веков и вплоть до сегодняшнего дня. Это усугублялось и, так называемым, догоняющим типом развития, который был характерен для России. Государственное вмешательство с целью насаждения крупного индусриального капитала было типичным для этой страны. Да и традиционный Российский монополизм в землевладении перекинулся на промышленность. Особенность России заключалась и в том, что церковь там являлась государственным институтом, намертво вмонтированным в систему государственного регулирования. Она никогда не служила - как это было в истории других стран - ареалам хотя бы некоторого инакомыслия, вольнодумия. Государственная религия (1718 г. был даже образован департамент по делам государственной религии), государственная идеология, государственный способ мышления стали специфической чертой российского общества. Через церковь власть устанавливала свою монополию на идеологию и культуру, утверждала право духовного диктата, а любые попытки подорвать ее всевластие жестоко пресекались церковью, государством и общественным мнением одновременно. Иначе говоря, традиции государственной идеологии, единомыслия, ожесточенной борьбы с инакодумающими - это еще одна постоянная составлящающая российского образа жизни. В россии сформировалась устойчивая тяга к политической стабильности, осторожности, неспешности, боязни реформ, консерватизм во всех слоях общества, преувеличенное подчтение к отжившему прошлому, старым обычиям и традициям - другими словами патриархальность. Все это тесно сочиталось с традиционно высокой степенью пассивности, терпеливости и смирения народа. Какие бы зигзаги ни делала Россия в своей политике, всегда, как подитожил в финальной сцене "Бориса Годунова" А.Пушкин: «Народ в ужасе молчит... Народ безмолствует». В тоже время формировалась особая социальная система, где каждое сословие имело право на существование лишь потому, что оно было нужно государству, несло определенный круг повинностей - «тягло». Все сословия были четко подчинены высшим государственным интересам, и их функционирование детально регламинтировалось центральной властью. Это подразумевало и постоянное вмешательство государства в личную, семейную, интимную жизнь человека. Можно привести множество примеров такого рода из разных эпох: петровская стрижка бород, принудительное потребление кофе по утрам и т.д. Можно привести множество факторов разного мaштаба, которые способствовали складыванию особого, доминирующего места государства в России, усиливали централизацию власти, её военно-бюрократический характер и тем caмым закладывали крепкие основы для перерастания Российского государсства после 1917 года в командно-административную систему управления уже нoвым некапиталистическим обществом. Развитие страны всегда шло под знаком определяющей роли государства и его институтов. На протяжении веков их влияние было абссолютно неограниченно и практически внезаконно и безконтрольно. В таких условиях общество, а уже тем более человек, всегда выступало в России как пассивный объект, а не субъект политики и экономики. Иерархия ценностей строилась всегда сверху вниз государственныe интересы, затем групповвые, сословные, никогда никем не рассматривались всерьёз интересы личные,, человеческие. Всё это прямо противоречило принципам гражданского общества, демократическим традициям. История СССР - история командно-админисстративной ссистемы. Отсчёт времени существования советской командно-админисстративной системы управления надо вести от «военного коммунизма», когда партия большевиков поставила целью напрямую перейти к социализму на основе продуктообмена без товарно-денежных отношений. С середины 20-х годов шел процесс удержания политической власти в стране партийной бюрократией. Партия большевиков, а затем и государственные структуры превращались постепенно в бюрократические организации. Административная субординация, канцелярские связи опять подменили собой, как это и было всегда в истории России, рациональную систему социальноэкономических и политических отношений. Этому процессу спосособствовали как патриархальность и мелкобуржуазность общества, так и вульгаризация марксизма, абсолютизация центрийских идей Ленина периода «военного коммунизма», «запалу» гражданской войны, легализовавшей и даже осветившей братоубийственность. Другими словами, соединились, с одной стороны, жесткая централизованная власть, мобилизационные способы решения хозяйственных проблем в сочитании с суровыми административными мерами контроля и наказания, которые создали иллюзию достижения значительных результатов в короткий срок, а с другой, - царистские настроения - привычка россиян жить под "железной рукой", безкультурье и безграмотность значительной части народа и, наконец, энтузиазм людей, их готовность идти на величайшие жертвы во имя идей справедливого общества. Рубеж 20-30-х годов - это начало полного расцвета командноадминистративной системы управления. Она охватила все сферы жизни общества. Но эти же годы стали рубежом и во внутренней ее эволюции. С точки зрения «принципиальной схемы» ее функционирования стало безразлично, кто именно на самом верху. Идея и политика культа развились до культа абстрактного, культа не личночтного. Конечно, будь на месте Сталина другой человек, менее жестокий, подозрительный и мстительный, возможно удалось бы избежать наиболее одиозных преступных последствий культового механизма. Но самого культа миновать уже было нельзя, он стал функциональной основой административно-командной системы. Таким образом в стране была создана и закреплена командно-административная система управления. Она представляла собой специфический способ организации общественных отношений, характерный для всех стран догоняющего развития, прошедших через пролетарские революции и принявших марксизм в качестве своей социальнополитической доктрины. Это – жесткий централизм в хозяйственной жизни на базе государственной собственности, использование внеэкономических, идеологизированных методов управления, опора на массовые репрессии и страх, разобщенность людей и поляризацию всех сторон жизни, строй с господством партийно-государственной бюрократии при отсутствие свободы и демократии. Это канонический тоталитарный «казарменный социализм» с военнообразной иерархичностью общества. Каковы же его основные черты? Найболее часто отмечются следующие черты: • Это - «партийное государство», где единственная политическая партия, обладая полнейшей монополией на власть, узурпировала все государственные функции, контролировала жизнь общества, всех граждан, используя для этого колосальный централизованный, забюрократизированный механизм, внезаконный и безконтрольный как со стороны трудящихся, так и со стороны подовляющего большинства членов самой партии, которая в свою очередю стала не политической, а государственной организацией, живущей также по законам административного управления. КПСС являлась стержнем государства, вокруг которого имитировалась функционирование представительных органов власти Советов, играющих исключительно бутофорскую роль. Трудно поверить, но Верховный Совет СССР, например, за более чем полувековую историю до 1988 г. единогласно утвердил все предлагаемые постановления и указы. Общественныe организации также руководились партией и выпоняли ее политическую волю.Партия монополизировала средства массовой информации, всю полиграфическую базу страны. Она осуществляла полное руководство военной промьшленностью, армией, органами безопасности. Это делало невозможным как идеологически, так и вооруженным путем подорвать ее всевластие. • Абсолютный партийный государственный диктат в экономике, сверхцентрализованное управление сферами производства и распределением материальных ценностей на базе одной формы собственности. От лица народа «его» собственностью, результатами его труда распоряжались работники партийно-государственного аппарата. Во главу угла снова был поставлен принцип приоритетности «государственного блага», интересы и потребности личности игнорировались. Хозяйство развивалось исходя в основном из политической, идеологической необходимости, а не экономической целесообразности. Поэтому экономика сразу же оказалась деформированной, стала жить по нееcтеcтвeнным законам, подчиняясь силовому субъективному давлению. В результате она никогда не смогла обеспечить в достаточной степени потребности страны, оказалась не восприимчива к научно-техническому прогрессу. • Партийно-государственный контроль над социальной сферой. Все категории населения имели право на существование лишь при условие их подчиненности интересам системы, определенным политическим руководством и приказам, являющимся обязательными для исполнения. Небывалой степени достигло вмешательство в личную жизнь человека. Утвердилась единая идеология марксизма-ленинизма, применяемая ко всем сферам личной и общественной жизни. Граждане страны обязаны были полностью разделять, публично это демонстрируя, все положения этой теории, тратить значительное время на ее выучивание и пропаганду, причем лишь в той трактовке, какая предлагалась высшим партийным руководством в данный момент. В ее рамках устанавливались критерии ценностей произведений литературы и искусства, нормы морали, права, включая обязателный аттеизм, официальную трактовку собственной истории, истории других стран. Общественныe науки были политизированны до предела, занимались лишь апологитическим комментированием авторитарных оценок и осуждений, их восхвалением. • Стержнем государственной идеологии был классовый подход, основой которого являлась учение о борьбе, ведущейся между классами, интересы которых несовместимы. Результатом этой борьбы, как утверждалось, явяется неизбежные социалистические революции, установление диктатуры пролетариата, строительство социализма. В его условиях классовая борьба все же продолжается и направлена она на подавление сопротивления эксплуататорских классов, социалистическое перевоспитание трудящегося крестьянства и интелегенции, воспитание новой морали, дисциплины, «нового человека» в целом, ликвидацию «родимых пятен» старого строя. Такой подход привел, как известно, непросто к войне с собственным народом, а с лучшими его представителями - наиболее развитой частью рабочего класса и крестьянства, творческой интелегенции. В итоге в обществе укрепился стереотип четкого социального деления людей на своих и чужих, черно-белое видение мира, подогреваемое пропогандой ненависти ко всакого рода соглашателям, презрения к инакомыслящим. «Кто не с нами - тот против нас» - господствовало в умах людей с младенческих лет. Репрессиям подвергались даже целые народы, изгоняемые со своей исторической родины. В стране царили страх и взаимная подозрительность, недоверчивость, доносительство, установилось полнейшее безправие. Колосальная тайная полиция осуществляла тотальный контроль. Все это прикрывалось лозунгами о коллективизме, единстве партии и народа. Пропагандистский аппарат, тысячи литераторов, журналистов, деятелей культуры и науки были вовлечены в работу по укреплению государственной идеологии. • В огромной командно-административной системе субординация строилась по простому военному принципу, где каждый руководитель обладал высокой властью, спроецированной вниз на своих подчиненных, но был абсолютно безвластен и даже беззащитен в отношениях с «верхом». Всей полнотой власти владел только Сталин. Управление всей огромной страной осуществлялось по принципу: «Не рассуждать! Приказано - необходимо исполнить !». • Тоталитарная власть концентрировалось в руках номенклатуры. Философ и социолог П.Лакис отмечает, что все найболее важные сферы жизни были охвачены системой номенклатуры. К номенклатуре принадлежали: вся политическая элита (все партийные работники), политизированный высший, средний и частично даже низший слои государственного управленческого аппарата и руководства народным хозяйством, в том числе - руководящие и «ответственные» работники КГБ, прокуратуры, судебной власти, комсомола, профсоюзов, общественных организаций и т.д. Номенклатура действовала согласно стандартам бюрократии. Но основой ее функционирования были не законы, а инструкции и даже устные указания компартии. Номенклатура формировалась из представителей различных слоев населения. Хотя в отборе номенклатуры существовало довольно большое разнообразие, можно отметить некоторые общие черты в подборе кадров. На включение в состав номенклатуры мог претендовать функционер: * у которого была политически «чистая» биография; * который полностью признавал правящую идеологию и порядок: * который задачи своей деятельности воспринимал через политизированные стереотипы о социалистическом общества; * который, в первую очередь, в своей деятельности соблюдал формальные правила управления – определенный профессинальный этикет, т.е. – тот, который умел ненарушать «правила игры» - только демонстрировать умеренную, «разумную», номенклатурой установленную и дозволенную инициативу при исполнении конкретных должностных функций; * который был готов любой ценой и любими средствами обеспечить и отстоять власть номенклатуры; * у которого была оределенная социально психологическая установка: конформизм, властолюбие, желание иметь особый социальный статус относительно остального общества, стремление к привилегиям. Важно учесть, что командно-административная система сразу же стала отождествляться с сущностью нового общества. Партийно-государственная номенклатура получила возможность законно выступать от его имени, от имени всего народа. Для России всегда было характерно насилье профессиональной бюрократии, и в этом отношении система управления в ней никогда не менялась. После смерти Сталина командно-административная система, окрепнув в целом и модернизировавшись, значительно эволюционизировала в вопросе о субъекте власти. Но реформы Н.Хрущева не покончили с командноадминистративной системой управления, с гипертрофированием партийного и государственного централизма. Этому препятствовали, во-первых, откровенная слабость, вульгарность теоритических представлений о сущности и механизме демократистского управления. Сам поиск концепции реформ и путей ее осуществления шел в узких тупиковых рамках административнобюрократического, тоталитарного мышления. Во-вторых, это отсутствие кадров, способных правильно воспринять и эффективно развить новые формы и методы руководства. Да и откуда могли взяться такие кадры, если все руководящее звено было детищем системы централизованного администрирования. Но главной причиной неудач реформ Хрущева стало то, что они не опирались на развертывание процессов демократизации. Полностью отсутствовали гласность, свобода слова и информации, чрезвычайно мало было сделано для того, чтобы включить самые широкие общественные силы в борьбу за реформы. Пройдя через десятилетие Хрущева, командно-административная система выпестовала мысль, что ей нужен только бутафорский лидер. Реальную власть, силу и политическое мoгyщеcтвo необходимо обратить в нечто спиритуалистическое, растворить ее в самом механизме властвования. «Одноголовость» следует преобразить в «многоголовость» и тогда она станет практически неуязвимой, как гидра, способная отрастить новую голову взамен потерянной. В результате в 60-е годы сложилась беспрецедентная ситуация. Л.Брежнев человек, находящийся на верхней ступени партийной и государственной иерархии, перестал быть субъектом абсолютной власти, более того, он становился все в большей степени ее объектом. Личная преданность, характерная для сталинских годов, сменилась обезличенной преданностью аппарату номенклатуре. Детали командно-административного механизма, лишенные «хозяйского» стержня, начали вращаться в разные стороны, мало сообразуясь с общей целью. Все это стало, с одной стороны, благодатной почвой для укрепления бюрократической сословности и круговой поруки, расцвета коррупции, взяточничества, должностных злоупотреблений, сращивания руководящего аппарата с преступным миром и т.д., а с другой, - основой для всплеска политически наивной массовой ностальгии по «сильной личности». Усиливались кризисные процессы в стране, стоящей на краю пропасти, обострялись противоречия. Л.Брежнев умер в ноябре 1982 г., но упадок и застой не прекратились. Шаг за шагом вызревал общенациональный кризис, попытки Ю .Андропова его затормозить не дали и не могли дать эффекта, а при К.Черненко эти процессы даже ускорились. Их глубинной основой оставалось то, что всей властью в стране полностью обладал обезличенный и неидентифицирующийся бюрократический партийно-государственный аппарат, который окончательно превратил себя в главную цель советского государства, а свои цели - в общенародные ориентиры, канцелярские задачи - в государственные, а государственные - в канцелярские. И теперь уже не конкретное место в табели о рангах, не номенклатурно - должностная принадлежность, как это было в сталинский период, а сословно-групповая стала гораздо важнее и весомее. Неэффективность командной экономики. Сначала выясним cyществo командно-административной системы управления народным хозяйством. Эта система представляет собой по cуществу такое централизованное руководство производственной деятельностью, которое направляет ее ход способами внеэкономического принуждения людей. Командная экономика имеет отличительные особенности, которые предопределяют ее ограниченные возможности созидательной деятельности и неразрешимые внутренние противоречия. Прежде всего она означает непосредственное управление всеми предприятиями из единого центра - высших эшелонов власти. Командно-административная система управления ↓ Прямое управление предприятиями из центра ↓ Полный контроль государства за производством и распределением продукции ↓ Управление с помощью только административно – приказных методов Между тем в современных условиях совершенно невозможно из одного центра руководить крупномасштабным и очень сложным хозяйством страны. Лауреат Нобелевской премии по экономике М.Аллэ (Франция) нарисовал удручающую картину продвижения информации во всякой сверхцентрализованной системе управления (Советский Союз в этом отношении типичен). Как правило, местная администрация не имеет права или не хочет принимать решения даже по мелким вопросам, и составленное ею «дело» переправляется по ступеням лестницы власти на самый верх - на стол министра. Во время такого движения проявляется закономерное убывание компетенции: чем выше пост у администратора, тем меньше он знаком с местной жизнью. Наконец, как отмечал М.Аллэ, центральныe государственныe органы из-за своей перегруженности частными делами, как правило, не в состоянии принимать рациональныe решения по всем кoнкретным вопросам, за которые они берутся. Характерной особенностью командной экономики является то, что экономический центр полностью контролирует производство и распределение всей продукции. Вышестоящие хозяйственныe органы стремятся максимально загрузить производственныe мощности (оборудование) заводов и фабрик, а затем забрать в свое распоряжение всю изготовленную продукцию и найбольшую величину прибыли. В итоге предприятия лишаются материальных возможностей и резервов, позволяющих проявить хозяйственную самостоятельность и деловую активность. Западныe экономисты обнаружили своего рода закономерность: если государство начинает забирать в виде налогов свыше 30-35% прибыли, то у бизнесменов пропадает интерес к расширению и совершенствованию производства. Для сравнения скажем, что советские промышленныe предприятия отчисляли в государственный бюджет в 1940 г. 74% прибыли, в 1980 г. – 60% и в 1989 г. - 45%. Здесь, по-видимому, комментарии излишни. Типичной для командной экономики является следующая особенность: государственный аппарат руководит хозяйственной деятельностью с помощью только административно-распорядительных методов (приказов, директив), что исключает свободное предпринимательство. В то же время игнорируются экономические рычаги и стимулы, вызывающие заинтересованность трудовых коллективов (прибыль, премии, льготные кредиты и прочее), которые обусловлены объективными законами товарного производства и рынка. Более того, в нарушение закона стоимости осуществляется содержание убыточных предприятий и целых отраслей за счет общественных средств, отобранных министерствами у лучше работающих предприятий. Приказное хозяйство действует по директивным (строго обязательным для исполнения) планам социально-экономического развития страны, с характерной для них жесткостью плановых заданий, их неизменяемостью. При отсутствии объективных оценок конечных хозяйственных результатов, которые дает только рынок, часто допускался полный произвол в составлении планов - чисто волевым порядком определялись многие перспективные задачи: так появлялись на бумаге заманчивые для народа «воздушные замки». Итак, находившаяся в руках тоталитарной диктатуры командноадминистративная система руководства разрушила нормальную структуру хозяйства, устранив из нее рынок и другие необходимые элементы. Она действовала вопреки объективным законам производства, распределения, обмена и потребления материальных благ и услуг. Такое значительное отклонение в сторону от столбовой дороги человеческой цивилизации неизбежно вело к снижению жизненного уровня народа. Эти отрицательные последствия рельефнее выделяются на фоне достижений наиболее развитых государств. Страны с развитой рыночной экономикой в послевоенный период добились полного насыщения платежеспособных потребностей и достигли устойчиво высокого уровня потребления населения. В противовес этому командно административная система создала дефицитную экономику, постоянный дефицит (нехватку) продуктов - к выгоде монополий, которые благодаря этому могли беспрепятственно повышать цены. Дефицит усиливался еще и потому, что плановые органы обычно допускали превышение денежного потребительского спроса по сравнению с предложением товаров, а также не создавали нормального запаса материальных и денежных средств для устранения частых нарушений сбалансированности (уравновешенности) народного хозяйства. В последние десятилетия передовые страны, широко внедряющие современные технологии, добились значительного подъема эффективности производства (увеличения выпуска продукции в расчете на единицу затраченного труда и средств производства). В отличие от этого приказная экономика по своей природе не способна добиться роста результативности производственной деятельности. Ее основное правило - выполнять план любой ценой, не считаясь ни с какими затратами. Предприятия же материально не заинтересованы бережно расходовать топливные и сырьевые ресурсы. В результате производство стало затратным. На единицу продукции советские предприятия расходовали труда, сырья и энергии в 2-3 раза больше, чем передовые фирмы Запада. Затратная экономика - это путь к тупиковой ситуации. Особенно с начала 80-х годов СССР стало все более ощутимо сталкиваться с ограниченностью природных ресурсов, а также испытывать тяжелые экологические последствия от их нерационального, подчас хищнического использования.Командноадминистративная система руководства превратилась в главный тормоз научнотехнического и экономического прогресса. В то же время был допущен безудержный рост денежных доходов населения, что привело к серьезному нарушению закона денежного обращения. Стали действовать своеобразные «ножницы», лезвия которых - производство и потребительский спрос - все более удалялись друг от друга. Наступил глубокий экономический спад особого вида - кризис недопроизводства. Такой спад во многом порожден другим кризисом - структурным. Последний достиг необычайной остроты потому, что отраслевая структура народного хозяйства деформировалась и стала уродливой, неспособной быстро переориентироваться на нужды потребителей. В течение пяти с лишним десятилетий советская экономика развивалась однобоко: наиболее ускоренно росло производство средств производства (иначе говоря - производство ради производсства, а не потребления ). Доля этлх отраслей в общем объеме промышленного производства снизилась с 39% в 1940 г. до 25% в конце 80-х годов. В то же время во многих индустриально развитых странах аналогичные отрасли дают 35-45% индустриальной продукции. Как же можно выйти из тяжелого кризисного положения? Выход, конечно, есть. Кризис сделал неотложным давно назревший радикальный переход к новым отношениям собственности, развитой рыночной экономике (которой незнаком кризис недопроизводства) и к новым методам управления. От государственного монополизма к плюрализму собственности. Все социально-экономические преобразования упираются в центральный вопрос: кому должна принадлежать экономическая власть? Этот вопрос возник не случайно. Издавна в общественном сознании старались утвердить такую теоретическую догму. Социализм, мол, передает в руки государства собственность на средства производства, поскольку она соответствует коллективной организации труда, общественному характеру производства. Все народное хозяйство изображалось в виде одной громадной «фабрики», где каждый труженик - всего лишь «винтик», занимающий подобающее место в государственном хозяйственном механизме. Исходя из этих установок, в 30-е годы было насильственно, с помощью административных мер проведено фактически полное огосударствление народного хозяйства. Господствующее положение государственной собственности сохранялось пять с лишним десятилетий. Входившие в кооперативный сектор колхозы и потребительская кооперация фактически были подчинены государственным органам, лишены самоуправления и выполняли прямые указания сверху о том, что и как производить и сколько продукции поставлять государству. Колхозникам не разрешалось по своему усмотрению менять место своего проживания и работы. На деле монопольным владельцем собственности на средства производства стал исполнительский государственный аппарат. Трудящиеся же оказались у государства наемными работниками, отчужденными от материальных условий труда и его плодов, от управления производством и превратились в простых исполнителей распоряжений вышестоящих органов. Они стали относиться к государственной собственности как к «ничейной» и не были материально заинтересованы в улучшении ее экономической реализации (увеличении дохода). Преодолеть это противоречие можно только путем коренной перестройки всей системы отношений собственности. Самой простой и исходной формой присвоения является частная собственность граждан. Опыт всемирной экономической истории убедительно показал: если человек становится собственником, то он глубоко заинтересован в увеличении богатства. Наличие собственности у человека позволяет ему наиболее полно раскрыть его творческий потенциал. Показательны следующие данные. В 1990 году в личных подсобных хозяйствах населения (занимавших менее 1 процента земли, находившейся в пользовании всех сельскохозяйственных предприятий и хозяйств) в СССР было получено (в процентах от общего объема производства) картофеля - 65, овощей - 33, плодов и ягод - 54, мяса - 31, молока - 28, яиц - 27 процентов. Семидесятилетний эксперимент в СССР убедительно показал: государство не в состоянии быть умелым хозяином. Социалистическая тоталитарная командноадминистративная система оставила глубокий след в душах людей. Исследователи бывших коммунистических стран изобрели термин «гомо советикус» для описания типичного ментального синдрома, адаптивной реакции, генерируемой тоталитарной системой. Сюда входят такие черты как стремление к сиюминутной выгоде, пассивность, аппатия, перекладывание ответственности на другого, небрежное отношение к работе, «незаинтересованная зависть», инфантилизм (ожидание защиты и заботы со стороны государства), иждивенчиская изобретательность (постоянный поиск в социальной системе лазеек для собственной выгоды). С падением тоталитарных режимов такое отношение не изчезло. Для одних всё это составляло привичный образ жизни, который сейчас ломается под натиском капиталистической системы; другие воспринимают новую трудовую этику, личную ответственность и дух конкуренции, принесённые капитализмом как чуждые, неприемлемые требования и поэтому испытывают ностальгию по прежней, пусть даже и более бедной жизни. Интерпретация причин крушения социалистической системы. Как в нашей, так и в зарубежной литературе можно встретить различные объяснения крушения и распада СССР. В поисках глубинных причин наблюдается две полярные позиции. Одну представляет защитники идеи коммунизма и социалистической системы. По их мнению, крушение социалистической системы породили не внутренние, а внешние причины – заговор капиталистического империализма и ционизма против СССР, и также желание Западных монополий завладеть сырьевые рессурсы (особенно газ и нефть) СССР. Коммунисты считают, что советская экономика была хороша и жизнеспособна. Она позволяла обеспечить безопасность и военное могущество советской власти, непрерывно повисить и улчшить уровень жизни советских людей. Хороша была и советская политическая система – которая «обеспечивала широким массам трудящихся подлинную демократию» и «предоставляла реальные возможности участия в общественной жизни и в управлении государством». Защитники второй позиции считают, что причины крушения социализма и распада СССР коренятся в самой тоталитарной советской системе. Эта система с ее косной номенклатурой, огромной бюрократией, с централизованным планированием, админисртрированием и т.д. небыла способна приспособыть советское общество к новым условиям. Отсталая, неэфективная, растратная командная экономика проиграла в сореновании с высоко развитыми экономическими системами Запада. Пустые лавки магазинов разоблачали идеологическое хваставство о достижениях «Продовольственной программы». Современные средства коммуникаций и информаций открыли «железный занавес» и дали возможность советским людям больше узнать о жизни в развитых странах Запада, о там существующих свободах и возможностях роста. Начатый во второй половине 80-х годах процесс либерализации политического режима (особенно уменшение политической цензуры над средствами массовой коммуникаций) возродил чаяния Прибалтиских народов о государственной независимости. Основой этих надежд был один из важнейших принципов демократии: права наций на самоопределение. Для достижения этой цели была выбрана «шаг за шагом» тактика - постоянный рост требований за независимость. Это помогло: а) избегать разгрома оппозмционных движений уже в начальнный период; б) избегать массовых репрессий со стороны советских карательных органов (КГБ) и армии; в) наклонить в сторону независимости запуганных и нерешительных слоев населения; г) заручится поддержкой демократических государств Запада, которых очень пугала возможность массовых беспорядков, «большой крови», гражданской войны, хаоса, утраты контроля за ядерным оружием, и т.д. и т.п. 4.2. Латвия в переходный период и оценка развития. Переходным периодом является отрезок времени, который государство затрачивает на переход от предыдущей социальной системы к новому – на рынок ориентированному, демократическому, правовому обществу. Следует отметить, что в Западном развитом мире не существует общепризнанный и всеми принятый эталон общества, коренящегося в демократических институтах и в рыночной экономике, с которым должны равняться все государства, в том числе и Латвия. Каждое государство развивается по-своему и эту специфику определяет как ее прошлое так и конкретная историческая ситуация. Это распространяется и на переходные («транзитные») государства. Но, рассматривая Латвию в переходный период, все-таки важно сперва оределить еë общие черты с другими постсоциалистическими государствами. Общие черты постсоциалистических государств: • происходящие процессы в транзитных государствах неординарны (уникальны), ибо история не знает случаев и готовых рецептов перехода от коммунистического режима на демократию и свободный рынок. • Переходные государства отличаются как от развитых государств так и от новоразвивающихся государств третьего мира. • Всем переходным государствам характерен более или менее длительный период экономического кризиса – существенный спад производства и уменшения внутреннего валового продукта. • Инфляция со временем приближается к (или даже достигает) гиперинфляции. • Возрастает социальное неравенство (неравенство доходов, полов, возможностей поколений, регионов и т.д.). • Уровень жизни особенно понижается у тех, чьи доходы зависят от госбуджета: пенсионерам, инвалидам, студентам, безработным. • Ухудшается здоровье населения. • Основной механизм демократии – избранный парламент появляется скоро, однако повседневная инфраструктура либеральной демократии – эффективная и справедливая судебная власть, участие граждан в политических партиях и в общественных организациях формируется медленно • В переходных обществах время течëт быстрее, чем в стабильных обществах. Неотложные решения приходится принимать в короткие сроки без необходимой экспертизы и общественного обсуждения. Часто не хватает интелектуальных и финансовых рессурсов. Это неизбежно приводит к ошибкам в деятельности государственных институций. Специфика переходного периода в Латвии. По мнению Е. Семаниса, «Специфику переходного периода в Латви определяет то обстоятельство, что в этом переходе намечается три траектории или русла: 1) русло деокупации переход от статуса окупированной территории в ранг независимого государства; 2) переход от одного политического режима в другой – в оптимальном варианте на либеральную демократию, 3) «обратная революция» - переход от государственного социализма на современную рыночную экономику. В начальный период в Латвии доминировал вопрос государственной независимости. Когда она была востановлена, на передний план выдвинулись проблемы политического режима и свободного рынка. Социолог и философ П.Лакис обращает внимание на то, что смена политической власти произошла в течение нескольких лет и включала три этапа: а) формирование новой национальной демократической политической силы и начало кризиса советской власти; б) этап двувластия – его сущность главным образом проявлялась в противоборстве легитимной и реальной власти. На этом этапе есть найболее острая конфронтация политических сил. в) третий этап реальное становление и укрепление власти независимого государства, его международное признание , либерализация общественных отношений, начало формирования новых экономических и социальных структур. Политический процесс, началом которого стала объявленная Горбачевым «перестройка» в 1985 году, завершился для Латвии в 1995 году с выводом Российских войск. После востановления государственной независимости у Латвии были три алтернативы экономического развития: а) попытаться возродить, реанимировать и усовершенствовать плановую командную экономику, введя в неë некоторые элементы рынка, увеличивая самостоятельность предприятий, развëртывая кооперативное движение и т.д. Но главное – государственная собственность должна была отстаться доминирующей. Еще недавно пустующие магазины небыли забыты и эта модель экономики была отвергнута. б) Можно было перейти на экономику свободного рынка – на «чистый» капитализ с его ведущим принципом «laissеź fаir». Правящая элита выбрала этот вариант. г) Элита могла способствовать образование смешанной экономики в Латвии. Но правящая элита отвергла эту –третью- возможность, считая, что в период накопления капитала смешанная экономика неэфективна, ибо тормозит концентрацию капитала в руках найболее предприимчивых и настойчивых людей. Также важен был вивод о том, что только экономика свободного рынка может дать решающий удар плановой командной экономике и связанным с ней социальным иллюзиям. Оценка развития Латвии . Успехи постсоциалистческих (переходных) государств обычно оценивает по их экономическим достижениям. Однако, в последние десятилетия на Западе в социальных науках всë больше укрепляется мнение, что экономический рост не является и не должен быть самоцелью развития. Развитие должна быть направлено на улучшение качество жизни народа – как в настоящем, так и в будущем. При этом важным является не столько уровень жизни отдельного индивида, сколько качество жизни народа в целом. Концепция развития народа в изначальном варианте изложена в первом отчëте ООН о развитие народа (1990),/UNDP – United Nations Development Program (Программа развития ООН)/ (ООН - Организация Объединенных Наций). В отчëте оспаривается распрастраненное до конца 80-х годов мнение о том, что критерием благосостояния человечества и мерилом прогресса является уровень экономического роста. Хотя экономический рост небходим, но одним ростом недостаточно.Концепция развития народа подчеркивает, что очень важно чтобы богатства, полученные экономическим развитием, улучшали жизнь людей. Соответственно, достаток доходов, хотя и важная, но только одна из предпосылок хорошей жизни. Таким образом, характеризуя развитие, еë следует рассматривать не только в аспектах доходов и роста богатства. В центре внимания должен быть человек как член определенного общества – общества, которое обеспечивает (или необеспечивает) его полноценную жизнь. Понятие – «развитие норода» охватывает многие стороны жизни. UNDP развитие народа определяет как расширение возможностей человека и это распространяется на всех людей. Важно чтобы человеку были доступны основные возможности: жизнь и безопасность, чистая вода и здоровая пища, хорошое здоровье и уход за ней, хорошое образование, труд и приличный уровень жизни. Только тогда, когда доступны эти основные возможности, для человека раскрывается другие важные возможности – возможность создавать гражданское общество, участвовать в политической жизни, улучшить свое государство, заботиться об окружающей среде, уменшить недоверие между социальными группами, помочь незащищенным и развить свою индивидуальность. Для измерения и сравнения развития народа в различных странах, UNDP разработала индекс развития народа (ИРН). Он включает три основные индекси следующих показателей: • годовой внутренний валовый продукт (ВВП) на одного жителя (N); • прогнозируемая продолжительность жизни (M); • уровень образования населения (I), который определяется по двум параметрам – грамотность взрослых и уделный вес учащийся (учеников в начальных и средних школах, студентов) в соответствующих возрастных группах. Начиная с 1994 года все показатели вычисляются по следующей формуле: фактическая величина показателя X минус минимальная величина показателя X Индекс = ----------------------------------------------------------------------------------------Максимальная величина показателя X минус минимальная величина показателя X Общий ИРН вычисляется: N+M+I ИРН = ------------3 Эти три показателя характеризуют важные стороны развития народа: материальное благополучие, здоровье и знания. ИРН может варьировать в пределах от 0 до 1. Странами с низким уровнем развития народа признается те страны где ИРН ниже 0,5; странами со средним уровнем развития народа считает те, где ИРН в пределах от 0,5 до 0,799. Свою очередь, страны где ИРН выше 0,8 признается найболее благоприятными для развития народа. К последним относяться государства с большими доходами – США, Канада, Япония, Новая Зеландия, Австралия, государства ЕС, Норвегия и др. развитые страны. Латвию «тянет вниз» относительно низкий годовой воловый внутренний продукт на одного жителя и прогнозируемая продолжительность жизни (мальчикам которые родились в 2001 году прогнозируемая продолжительность жизни – 65,2 г., а девочкам – 76,6 года). Годовой внутренний валовый продукт (ВВП) на одного жителя в 2001 году Государство ВВП на одного % от уровня ЕС жителя (ЕС-15 = 100%) Латвия Болгария Чехия Эстония Кипр Литва 7840 5720 13810 9260 17090 8880 34 25 59 40 74 38 Польша Руминия Словакия Словения Венгрия 9410 5620 10970 16830 12270 41 24 47 72 53 Латвию «поднимает вверх» относительно лучший показатель образования (по количеству студентов на 10000 населения Латвия занимает одно из первых мест в Европе). Методика вычисления ИРН с течение времени менялась и усовершенствовалась. Также уточняется статистические данные. Поэтому в различных публикациях встречаемая информфция об величине ИРН у Латвии и еë место в мире отличается. Для сравнения даны две таблицы: в первой данные взяты из: «Latvija. Pārskats par tautas attīstību 1998.» – R.,1998.; во второй данные взяты из ежегодников: «UNO Human Development Report». 1 таблица Государство 1993 0,872 0,868 0,881 Эстония Латвия Литва 1994 0,867 0,865 0,868 Величина ИРН 1995 0,862 0,857 0,769 1996 0,749 0,820 0,719 Величина ИРН 1995 1996 1997 1998 1999 2000 0,773 0,744 0.761 0,801 0,771 0,789 0,812 0,791 0,803 0,826 0,800 0,805 1997 0,776 0,711 0,762 1998 0,758 0,704 0,750 2 таблица Государство 1990 1994 Эстония Латвия Литва Нет данных 0,776 0,711 0,762 0,803 0,814 0,758 нет данных 0,704 нет данных 0,750 нет данных Подобные расхождения проявляется, рассматривая место Латвии в мире. В третьей таблице указано место Латвии в мире которое зафиксировано в регулярных изданиях: «Latvija. Pārskats par tautas attīstību ...» и ежегодниках Центрального статистического управления. В четвертой таблице указано место Латвии в мире, используя данные ежегодников: «UNO Human Development Report». 3 таблица Место Латвии в мире по ИРН 1993 1994 1995 1996 1997 1998 1999 2000 2001 2002 35 30 48 55 92 92 74 63 50 48 1999 50 2000 53 4 таблица 1990 37 1994 92 Место Латвии в мире по ИРН 1995 1996 1997 1998 92 74 63 Нет данных Для характеристики развития народа используется и другие, разработанные UNDP, показатели и индекси – показатель возможностей полов, индекси бедности, коэффициент Джини и др. Поскольку значительная часть (по мнению некоторых социологов - даже подавляющая часть) нашего населения живет в бедности, рассмотрим подробнее показатели бедности и нищеты. Нищета как социально-экономическая категория рассматривается в четырёх аспектах: -ограниченные возможности достичь приличный уровень жизни; -отсутствие основного образования; -ограниченые возможности прожить долгую жизнь; -социальная отчуждённость. Это означает, что проживающим в нищете в большей или меньшей степени не предоставляется возможность достичь соответствующий современности уровень в упомянутых сферах жизни. Каждый из аспектов характеризуется конкретными количественными и качественными показателями. Уровень жизни характеризует так называемая скудность доходов. Начиная с 1996 года, ЦСУ рассчитывает три показателя бедности: -индекс количества бедных (head-count ratio); -индекс глубины бедности (proverty depth index); -индекс неравенства доходов (Gini coefficient). Индекс количества бедных - показывает удельный вес бедных среди общего числа населения. В Латвии официально не определён порог бедности, т.е. объём денежных средств на одного взрослого жителя, который принято считать критическим минимумом. Статистическое управление ЕС в качестве критерия порога бедности широко применяет показатель, который является 50% от среднего (эквивалента) объёма потребительских расходов в расчёте на одну единицу потребителя (взрослого человека). Этот порог бедности всё же не позволяет сделать вывод о нищете в государстве, ибо нет основания утвердить, что уровень благосостояния остальной части населения удовлетворительный. Относительные пороги бедности обычно используют страны с высоким уровнем экономического развития. Если сравнивать нашу ситуацию с положением других стран с переходной экономикой, то видно что индекс количества бедных у нас всё же выше чем в большинстве государств Центральной и Восточной Европы, но значительно ниже, чем в России и других странах СНГ. Индекс глубины нищеты характеризует остроту нищеты, т. е., определяет, в какой мере доходы бедных домашних хозяйств ниже, чем соответствующие критерии минимального потребления. Коэффициент Джини отражает поляризацию материального благосостояния. Он показывает на сколько равномерно в государстве распределяется материальные блага (вся масса доходов). Коэффициент Джини может колебаться в пределах от нуля до единицы. Если он равен 0, то это означает, что в распределении доходов существует абсолютное равенство; а если он достигает 1, тогда наоборот – существует абсолютное неравенство – все доходы получает один человек. Коэффицент Джини Эстония Латвия Литва 1996 1997 1998 1999 2000 2001 Нет данных 0,34 0,31 0,31 0,35 0,32 0,31 0,35 0,33 0,31 0,36 0,34 0,32 0,37 0,34 0,33 0,30 Нет данных 2002 Нет данных 0,34 Нет данных Предназначение различных индексов и показателей не в том чтобы присудить государствам ранги, а в том чтобы возбудить дискуссию о важных задачах развития народа. Развитие народа – это творческий процесс и в Латвии гораздо больше внимания должно уделяться идеям, планам, концепциям развития, которые могли-бы нас приблизить развитым странам: владение языками, умения пользоваться компютером, интернетом и другими современными средствами коммуникаций и т.д. Только шагая «в ногу» со современными тенденциями развития, Латвия может успешно «вернуться в Европу». Путь в самую большую экономическую систему мира был нелëгкий. 4.3. Вступление Латвии в ЕС. Август 1991 года . Латвия востанавливает свою независимость и 27 августа Европейское Сообщество признаëт независимость Латвии. Устанавливаются дипломатические отношения. 1992 год. Правительство Латвии начинает заключать торговые договора с ЕС. Июнь 1993 года. На Совете ЕС в Копенгагене утвержаются требования к странам-кандидатам относительно вступления в ЕС, так называемые «Копенгагенские критерии». Ноябрь 1994 года. Кабинет Министров открывает Бюро европейской интеграции. Декабрь 1994 года. На заседании Совета ЕС в Эссене утверждается предвступительная стратегия ассоциированных стран Центральной и Восточной Европы. Июнь 1995 года. Латвия подписывает Европейский Договор об ассоциииации между Латвией и ЕС. Октябрь 1995 года. Латвия подаëт заявление о вступлении в ЕС. Ноябрь 1995 года. Сейма создаëт Комиссию Сейма по вопросам Европы. Апрель 1996 года. Европейская Комиссия подготавливает для каждой страныкандидата список вопросов по всевозможным областям. Июль 1996 года. Латвия готовит и предоставляет ответы на вопросы Европейской Комиссии. Июль 1997 года. Европейская Комиссия публикует документ «Agenda 2000 – Отзыв на заявление стран- кандидаов о вступлении в ЕС». Европейская Комиссия рекомендует не начинать с Латвией переговоры о вступлении. Август 1997 года. Правительство Латвии принимает Меморандум и План действий в пользу более интенсивной интеграции в ЕС, тем самым беря на себя ответственность за принятие конкретных мер с целью устранения недостатков интеграции, указанных в Отзыве Европейской Комиссии. Декабрь 1997 года. На заседании Совета Европейского Союза в Люксембурге принимается решение об открытии процесса переговоров с пятью странами о вступление в ЕС. Латвии нет среди этих стран. Первое февраля 1998 года. Вступает в силу Европейский Договор об ассоциации между Лавийской Республикой и ЕС (или Договор об Ассоциации). Март – апрель 1998 года. На заседании Совета европейской интеграции и Кабинета Министров Латвии принимается новая Национальная программа интеграции в ЕС. Март 1998 года. Официальное начало процесса расширения ЕС. Каждая страна-кандидат получает документ «Партнерство по присоединению». Апрель 1998 года. Начало первого этапа рассмотрения законодательства. Ноябрь 1998 года. Европейская Комиссия готовит первый регулярный Отчëт о прогрессе страны-кандидата, в котором указывает на возможность начать переговоры с Латвией в конце 1999 года. Декабрь 1998 года. Совет Европейского Союза в Вене принимает решение не начинать переговоры ни с одной из стран-кандидатов «второй группы» (в том числе и с Латвией». Март 1999 года. Начало второго этапа процесса рассмотрения законодательства. Декабрь 1999 года.Совет Европейского Союза в Хельсинки принимает решение о приглашении на переговоры всех стран-кандидатов «второй группы», в том числе и Латвии. Февраль 2000 года. Начало официальных переговоров о вступлении Латвии в ЕС. 13 декабрь 2002 года. Совет Европейского Союза официально приглашает Латвию вступить в Европейский Союз. Сентябрь 2003 года. На референдуме о вступлении в ЕС граждане Латвии прогалосовали за вступление в ЕС. 1 мая 20004 года. Латвия становится полноправным членом Европейского Союза. Для того чтобы студент смог самостоятельно оценить возможности, которые раскроется перед Латвией со вступлением в ЕС и то, в какой мере Латвия сможет повлиять на принятие важных для Латвии решений, необходимо хотя бы вкратце ознакомиться с важнейшими институциями ЕС и их полномочиями. Разделение власти в Европейском Союзе. Главы стран-участниц и их правительства Принимает решения о направлении политики в различных отраслях Европейская Комиссия «правительство» До 2005 г. 20 комиссаров и более 15000 служащих Разрабатывает законопроекты и следит за их исполнением Комитет Регионов «советник» Более 200 представителей местных и региональных властей стран ЕС Готовит отзыв о законопроекте Совет Европейского Союза «определитель направления в политике» Экономический и социальный Комитет «советник» Более 200 представителей ассоциаций работодателей и работников стран ЕС Готовит отзыв о законопроекте Европейский Парламент «представительство народа» Более 700 представителей жителей стран-участниц, избранные путëм открытого голосования Следит за деятельностью учреждений ЕС, утверждает бюджет ЕС и состав Европейской Комиссии Совет Министров ЕС «законодатель» Отраслевые министры странучастниц ЕС Принимает законы Европейский Суд «блюститель закона» Счëтная Палата «смотритель финансов» Состоит из судей – по одному из каждой страны ЕС и 9 генеральных адвокатов По одному представителью от каждой страны ЕС Следит за введением законодательства Следит за расходованием бюджета ЕС В Европейском Союзе пять учреждений принимают решения и следят за их выполнением. Это – Европейская Комиссия, Совет Министров ЕС, Европейский Парламент, Европейский Суд и Счëтная Палата. Функции и обязанности учреждений различны, и задачи предусмотрены в основных договорах, заключëнных между странами-участницами. Если рассмотреть процедуры принятия решений ЕС в несколько упрощенном варианте, можно сказать, что проект решений разрабатывает Европейская Комиссия, тогда проект передаëтся на согласование в Европейский Парламент и, наконец, Совет Министров утверждае или неутверждает законопроект. Процедуры принятия решений ЕС разработаны с целью предотвратить ситуацию, когда один из органов ЕС или одна из стран-участниц оказались бы особо влиятельным, таким образом навязывая своë мнение другим учреждениям или государствам. Совет Европейского Союза – это встреча глав государств или руководителей правительств государств ЕС, в течение которой принимаются решения по вопросам основных направлений деятельности ЕС, внешней политики и политики безопасности, а также сотрудничества в юридической сфере и в области внутренних дел. Председатель Европейской Комиссии также является полноправным членом Совета ЕС. Встречи на высшем уровне происходят по меньшей мере два раза в год. Согласно принципу ротации, каждая странаучастница в течение шести месяцев является президентствующей страной. Президентствующая страна организует работу Совета Европейского Союза и Совета Министров ЕС. Европейская Комиссия Европейская Комиссия сейчас (в начале 2004 года) работает под руководством 20 комисаров, которые, хотя и выдвигаются странами-участницами, в своей деятельности не зависят от национальных правительств. Сейчас дискутируется вопрос о том, сколько комиссаров будет в будущем ЕС. Договор заключенный в Ницце предусматривает, что после 2005 года каждая страна-участница будет иметь одного комиссара. Но такой порядок будет существовать до тех пор, пока стран-участниц не будет больше 27. Комиссары назначаются на период 5 лет и утверждаются Европейским Парламентом. 23 генеральные дирекции Европейской Комиссии сейчас (вначале 2004 г) насчитывают 15500 служащих из всех стран ЕС. Деятельность Генеральных дирекций напоминает деятельность отраслевых министерств Латвии, ибо каждая из них работает в своей области, как, например, Генральная дирекция Внешних Экономических связей, Промышленности, Конкуренции, Рыбного хозяйства, Региональной политики, Энергетики и транспорта, Научноисследовательской деятельности и развития, Налоговой и таможенной политики и др. Европейская Комиссия готовит предложения по усовершенствованию законодательства ЕС и мероприятия в различных областях, а также контролирует их реализацию. В Европейском Союзе законодотельная инициатива принадлежит только Европейской Комиссии, которая единственная разрабатывает законопроекты. В будущей моделе Европейской Комиссии у Латвии будет один представитель. Комитет регионов. Комитет регионов был создан в 1994 году в соответствии с Маастрихтским договором. Главной задачей Комитета Регионов является предоставление консультаций Европейской Комиссии и Совету в области разработки законопроектов. Комитет Регионов состоит из представителей местных и региональных властей стран ЕС. Комитет Регионов был основан с целью дать возможность мэрам городов и руководителям местных властей, которые найболее близки к гражданам ЕС, быть услышанным на уровне Союза. Это особенно важно в случае принятия решений ЕС, за реализацию которых отвечают именно местные власти. Представители в Комитет Регионов назначаются странами-участницами, а затем утверждаются Советом на период 4 лет. Совет и Европейская Комиссия обсуждают совместно с Комитетом Регионов темы, затрагивающие интересы регионов, как, например, вопросы образования, молодëжи, культуры, охраны здоровья, а также проблемы, связанные с процессом выравнивания экономических и социальных различий. Так же как Экономический и Социальный Комитет, Комитет Регионов может высказывать своë мнение и по собственной инициативе. Экономический и Социальный Комитет. Этот комитет образован в 1957 году в соответствии с Римским договором. Его главная задача – предоставлять консультации Европейской Комиссии и Совету в области разработки законопроектов, а также любому другому учреждению ЕС в ходе обсуждения существенных вопросов. Комитет может высказывать своë мнение и по собственной инициативе. Экономический и Социальный Комитет состоит из представителей ассоциаций работников и работодателей различных стран ЕС. Они назначаются решением Совета на 4 года. В этом Комитете Латвия будет иметь 7 представителей. Европейский Парламент состоит из представителей стран ЕС, которые избираются на пять лет гражданами стран-участниц на свободных и открытых выборах. После расширения ЕС в Европейском парламенте будет 732 депутатов представляющих всех стран ЕС. Депутаты, избранные в Европейский парламент, группируются не по национальной принадлежности, а по политическим (партийным) интересам. В отличие от национальных парламентов, например, Латвийского Сейма, обязанности Европейского Парламента более ограничены. Европейский Парламент сам не принимает законы, а только помогает в их разработке и дополнении. Европейский Парламент играет большую роль в подготовке бюджета ЕС, а также в разработке новых предложений для отраслевого развития. Европейский Парламент имеет право потребовать роспуск Европейской Комиссии. Согласно договору, заключенному в Ницце (2000 г.), в Европейском Парламенте Латвии будет выделено 8 мест. Совет Министров ЕС. Совет Министров Европейского Союза (или Совет) является наивысшим органом ЕС, принимающим решения, но он не обладает зоконодательной инициативой. Он объединяет министров всех стран-участниц. В соответствии с повесткой дня Совета, в его заседании участвуют министры определëнной области, как, например, внешняя политика, сельское хозяйство, промышленность, транспорт и т.д. Планировать работу Совета Министров ЕС и разрабатывать его решения входит в обязанности Комитета Постоянных Представителей, который состоит из постоянных представителей – послов стран ЕС. Комитет играет важную роль в системе принятия решений. В его рамках происходят переговоры между постоянными представителями различных стран, а также между представителями этих стран и их правительствами. Комитет производит также политический контроль, утверждая направления деятельности и руководя работой группы экспертов. Работа Комитета Постоянных Представителей организована на двух уровнях: COREPER I (группа постоянных представителей – послов) и COREPER II (группа заместителей постоянных представителей). Вступив в ЕС Латвия в Совете Министров будет иметь право на 4 голоса. Европейский Суд – это верховный суд ЕС. Он состоит из судей – по одному из каждой страны-участниц, а также 9 генеральных адвокатов. Судьи назначаются на период в 6 лет. Суд ЕС контролирует соответствие решений, принятых органами ЕС договорам ЕС. А также, вследствие запроса суда определëнной страны, высказывает своë мнение относительно законности и интерпретации правовых норм ЕС. Ассистентом Европейского Суда является Суд первой инстанции, который рассматривает тяжбу между учреждениями ЕС и их работниками. Этот Суд компетентен также в вопросах конкуренции. Суд Европейского Союза не занимается вопросами, которые не связаны с договорами ЕС (например, криминальные дела). В области законодательства ЕС, постановления Европейского Суда отменяет постановления национальных судов стран-участниц. Счëтная Палата. Счëтная Палата контролирует законность доходов и расходов Европейского Союза, их соответствие процедуре и их финансовое управление. В еë состав входят по одному представителю от стран-участниц, которые назначаются Советом после предварительной консультации с Парламентом. Представительсво стран-участниц соглосно договору заключенному в Ницце (2000 г.) Страна-участница ЕС Представительство в Европейском Парламенте Германия 99 72 72 72 50 50 33 25 22 22 22 20 20 18 17 17 13 13 13 Франция Италия Великобритания Испания Польша Румыния Голландия Португалия Бельгия Греция Чехия Венгрия Швеция Болгария Австрия Словакия Дания Финляндия Количество Представительство голосов в Совете в Комитете Министров ЕС Регионов 29 29 29 29 27 27 14 13 12 12 12 12 12 10 10 10 7 7 7 24 24 24 24 21 21 15 12 12 12 12 12 12 12 12 12 9 9 9 Ирландия Литва Латвия Словения Эстония Кипр Люксембург Мальта В общем 12 12 8 7 6 6 6 5 732 7 7 4 4 4 4 4 3 345 9 9 7 7 7 6 6 5 344 Конкретные приобретения или потери Латвии будет видны только с течением времени. Они будут зависеть не только от того, насколько наши чиновники и политики будут способны защитить в европейских структурах интересы Латвии, но и от умений и упорства жителей Латвии использовать предложенные ЕС возможности.