Текст в формате Word

Игорь Бурков
***
Пробираясь сквозь декорации,
Коллективно воображаемые,
Я приветствую жизнь: «Здравствуй, мистификация!
Добро пожаловать, уважаемая»!
Ощетинились души равнодушными заборами,
Огрызаются глазами–частная территория!
Замурованы все двери, подходы подорваны,
И шаги по тротуару брезгливо ускорены.
Электронные слова обезумевшими мошками
Разобьются об экранов ледяное молчание.
Не печалясь, я выброшу надежды изношенные,
И пленительной улыбкой ухмыльнется отчаянье.
И страна в припадке колониальной верности
Задохнется от фрейдовской семиотики.
И в телячьей, священной благоговейности
Похоронные гимны споют патриотики.
И – я знаю – мы вдоволь еще наплачемся,
Засмотревшись на звезды неугасимые.
А потом растаем в этой прозрачности
Над растоптанной в прах, бестелесной Россиею.
И в стенаниях ветра над атомарной пустынею
Вдруг послышится что-то про степь и про истину.
И поблекнувшее небо, уже не бездонно-синее,
Остолбенеет перед красотою немыслимою...
Ну а мы, может быть по запоздалой инерции
Все еще разглагольствуем о бытии и сознании.
И кончается чай. Мы проклинаем Гельвеция.
И в холодном ознобе дрожит мироздание.
Свежевыжатые чувства застынут на донышке,
И почудится сердцу, что нет одиночества,
И что грех нам убиваться, мы не стрелецкие женушки,
Обнаглевшему, еще и любить захочется!
И у нас еще есть
Неоглядная, только Богу подотчетная даль.
Обещающие вечное спасение девушки.
И русская литература.
***
Кто-то в беспамятстве выплеснутыми красками
Растревожил зевающе-диванное житиё
Осень разудалыми карнавальными плясками
Ворвалась в недоумевающее сердце моё.
Я не ждал ее прихода. Ютился в сомнениях.
Зеленея над книгой, разыгрывал глубокомыслие.
А она пришла и раскованной рукою гения
Нарисовала счастье отчаянно-бескорыстное.
Хочешь?! сумасшествием назови
Это любование траурным венцом.
Воздух, изнемогающий от любви,
Отзовется трепетом бессонных канцон.
Бойся! внезапного возгорания –
Поджигатель не привык свою душу жалеть.
На кленовом костре, окрыленностью тайною
Боже мой, как безумно, как сладко гореть!
И почтенная утка-единоличница
Величаво прошествует по темной воде.
И посыплются с веток стихи элегические,
Прилипая к ботинкам перспективных людей.
Осторожно ступая по хрустящей мистерии,
Прокричу чье-то имя в октябрьский туман…
Непутевый ты актер, но все ли потеряно?
Красота отречения дарована нам.
Нет, лукавство! Есть глаза еще прекраснее осени,
Несказанные в своей пронзающей ясности…
И не страшно сразиться с роковыми вопросами,
Лишь бы только им светиться–нечаянной радостью!
Н.Ц.
В лужах тонули
дней надоевших обложки.
Люди спешили
повыгодней душу продать.
В гипсокартонных дворцах
загорались окошки,
Предоставляя мобильную благодать.
С кафедры сыпались
идолы мертвого века.
Сердце пустело,
в безверии изойдя.
Выжженной Меккой
дымилась библиотека.
Странное дело! Как я жил без тебя?
Где-то…бывает ли это
на белом свете?
Сладко дремали
еловые лапы в снегу.
Где-то и дом
был так беспричинно светел,
И, от восторга краснея, гудел чугун.
За сериалами
важно скучали соседи,
Не было счета
варенью и пирогам.
Эпикурейцы-грибы
росли и не знали трагедий,
Спела черника
россыпью звездных полян.
Улица таяла
в запахах теплого хлеба,
И о себе любимом
кричал петух…
Ты улыбалась
продрогшему серому небу,
В тихую сказку переходя по мосту.
Там незаученной радостью
прыгала школа,
Книги захлопнув,
беспечно смеялись друзья.
К теплой земле
прижимались забытые села,
Слушая чуткий, мятущийся пульс бытия.
Поезд…колеса плетут
тоскливую повесть,
Сны и березы
проносятся наяву…
Ты расцветала,
к выходу в счастье готовясь,
И замирающим сердцем
читала Москву.
Что-то замкнуло
в пучине бушующих комнат,
И электрической вечностью
дрогнула грудь,
И, обожженный,
я уже ни о чем не помнил
И без оглядки бежал на тебя взглянуть.
Слушай! За это и в ужасе
ахейские мужи
Копья ломали
и в щепки крошили щиты…
Слушай! В знакомом визжании
будничной стужи
Чудом весеннего «Здравствуй»
явилась ты!
Просто – и дело не в том,
что красивые грезы,
Нынче не принято петь,
уткнувшись в луну.
Просто – меня закружил
твой уютный космос
И вопреки всем тягостным «Почему?».
Даже
в минуту рыдающего разлада,
Даже
когда внутри так темным-темно…
Я и в печали буду с тобою рядом.
Это – было в Начале. Прочее – все равно!
ΣΛΠΙΖΟΜΑΙ1
По окну пробежит дождь,
И дыру прогрызет мышь.
Про тоску я скажу: «Ложь»!
Но куда от нее сбежишь?
Я поставлю на полку мечты,
Постараюсь просто уснуть.
А она прикатит – поездом из Воркуты,
И опять свою линию гнуть.
1
О, если бы я мог надеяться!(др.-греч.)
–Хватит! Кончился старый фарс!
Маски в клочья, бледнеет лицо…
Быть собой – все равно что ступить на Марс,
Распрощавшись с беспечальным и футлярным концом.
Полночь. Надорвется, свирепея, мотор,
На неоновой пытке потухнет луна…
Боже, снова я плету этот темный вздор,
Как смешно это сердце, не ведающее сна!
Как слепы эти мысли, смотрящие свысока:
–Мы крылаты, мы взовьемся в звездную твердь!
Да куда там! Споткнутся о квадрат потолка,
Оскорбленные, будут долго выступать и реветь.
Ну а если душе одной
Невозможно, никак нельзя!
И в глухой, ледяной пустоте мировой
Проглядит она все глаза,
Побежит в межпланетный кросс
И истопчет все башмаки
И, куда бы черт ни занес,
Будет рваться сомнениям вопреки.
Потому что не век–верь!
Распыляться от суеты.
Потому что открыть дверь,
А за дверью стоишь ты!
Рви печали, цветочный шторм,
Бейтесь стены, скука умри…
Пропадающий без вести воскрешен
Этим солнцем, что у тебя внутри!
И пускай злословит бедлам,
В небо хмурятся этажи.
Но, я слышу, стучится к нам
Что-то большее, чем жизнь.
Что-то большее, чем так,
Говорящие со шкафом.
И привычная боль–пустяк,
Если ею болеть–вдвоем!
И остался один свет,
Льется нежность через края…
И уже ни следа нет
От нелепого, глупого я.
Перед рассветом.
Замороченный будильник к счастью взывает,
Заговорщики-шторы зловеще молчат…
Что нашепчет судьба нам? – Не знаю.
Вода заливает
Облетевшие тайны
И случайных прохожих,
Шагающих невпопад.
2009
Подумают – праздник. Включат телевизор.
Захочется счастья. Поднимут бокалы.
Поставят на стол советские сервизы
С твердой решимостью начать все с начала.
Забудут проклятую, горькую долю:
–Слава тебе господи, живы и здоровы!
Достанут улыбки из старой антресоли,
И, как дети, будут верить секундам новым.
И вспомнится людям, что они родные
И, кажется, землю готовы обнять бы…
Посмотрят друг на друга как будто впервые,
Колючие сердца мечтами нарядят.
И тени на обоях искривятся от смеха,
И вилки запляшут в горошковом салате,
И только телефонное пьяное эхо
Растреплет обрывки неуклюжих объятий.
А мне бы услышать твой голос, бегущий
Через провода, огни и снегопады…
Молчит Илиада, а он из будущего,
А больше и чудес никаких не надо.
Не надо чужих вечнозеленых иллюзий,
Заморского глянца красоты бивалютной
И льготного транзита вдохновений от Музы –
Но, может, согреешься далеким «люблю» ты!
Москва расплывется в беспробудную слякоть,
Захлюпают будни по площади Соборной.
А нам хотя бы эти слова не растратить,
Когда от немоты надрывается горло,
Когда иезуитом притаилась зачетка
И в душной темноте подстерегают страницы.
Пошлем премудрость к черту! Не единым расчетом!
О беспокойной жизни станем молиться.
Побольше песен бы в усталую душу,
Зубы в чемоданы и скатертью дорога!
На спящем полустанке расстаться с минувшим,
Две тысячи девятый руками потрогать…
Структура любви
Жить, по пространству расшвыривая шаги, –
Славное дело! Недоварёные знаки
Будут на ужин. А то, что не видно ни зги –
Так повелось в благоустроенном мраке.
Память – слаба. Кому теперь тосковать
По утонувшим в закатном вине Вавилонам?
Только, гремя сундуками, смутившийся тать
Воет про кризис и поджигает солому.
Рады безмолвствовать. Зрелищ хватит на всех!
В тени экранов расстелют тигриные шкуры.
Думать – не стоит. То – непростительный грех
В цепких скрижалях ершалаимовой прокуратуры.
Спать – убегать, убивать напрасную боль,
Выставить за порог эту совесть некстати.
Дальше – легко превратиться в мерцающий ноль,
Скачущий без вести в стрекочущем аппарате.
Верная схема – растаять в структурную пыль.
Будут в восторге Там, в неземном кабинете…
Врете! Вам не упрятать сердце ни в одну из могил –
Не по зубам. Любит. Ты – есть на свете.
***
Нынче нам погоду из Европы прямо
На заказ – обледеневший Лондон.
Привидения плывут в банкнотные туманы,
Домби с простоквашинским апломбом.
Ну а я – и даже в перерывах между чаем –
Не читаю вражеские курсы и прогнозы.
Я иду к тебе. И меня встречает
Обнимающий бездонной синевою воздух.
И не веря леденящим кошмарам Обам,
Весь в надежде на жизни новый абзац,
Обалделый, вижу в твоих глазах
Солнце, которое и не снилось нам!
И один какой-нибудь руки твоей взмах –
И приказом безоговорочной красоты
Расцветают: дом на семи столбах,
Троллейбусы, мысли и рекламные щиты.
И пускай апрель стенает под капельницами,
Переминая проспектов снежные простыни.
Но украдкою будем улыбаться мы,
Разболтавшись со спутницей неопознанной.
Ведь недаром весёлый, с остервененьем стахановца
Перепахивает трактор брусчатку кремлёвскую.
Императоры и пьяницы готовы раскланяться
Перед этими небо расплескавшими колёсами.
Слышишь? Водолазный Иван без умолку бьёт,
Купола выныривают из пенной чешуи.
И очнувшееся сердце взламывает лёд,
Бестолковое, падает на ладони твои.
Загляделось на город маринино зеркало,
Затрубили от Патрика долгожданные вести.
И уже не уместится – в бумагу ли, в реку ли
Безбилетная радость изумлённого Вместе!
И разбуженные песней аптеки распляшутся,
По воскресным каруселям запрыгают дети…
Ну а мы с тобою и сами – завтрашние
На косолапой, ворочающейся в берлоге планете.
Я сиреневыми птицами вагоны набью,
Привезу к тебе под окна вишнёвые сады,
Серенадовыми звёздами умою пруды,
Чтобы славили тебя, ненаглядную!
По вселенной. По рельсам.
В перепуганную высь голося
«Воскресе!». На предутренних губах застывает
Весна.
Тяготение
Кому первый путь, а кому последний –
Все одно. Дорога куда-нибудь приведет.
Расписания составлены. Рассчитан во вселенной
Звезд и человеков грузооборот.
Теребя в руках кем-то оплаченные билеты
Вцепившись в сиденье, чтобы не досталось другим,
Маются, маются пассажиры голубой планеты,
Вокруг догорающего солнца вырисовывая круги.
Километры непролазных и напрасных страданий
Будут в качестве пейзажа за запыленным стеклом,
И широкая наша страна родная
В новый век покатится пропадом.
Проводник попадется поделовитей Вергилия,
Подмигнув, предложит поудобней местечко.
В полутемном вагоне застрекочут мобильные,
Обещания встречи благонадежно высвечивая.
Делать нечего. Рты жуют, ноги болтаются,
Олигархи прокляты. Глаза уставлены в романы любовные.
Грезят – за границу бы. Ждут милостей от царя-отца.
Убаюкали красавицу нефтяные сны. Тешат околдованную.
И какой еще нужен вам Страшный суд?
Здесь пока живут, потому что пьют.
Камнепадом кувыркающихся минут
Равнодушно мрут.
Нелюдимые дома зарастут пустотой,
Отзвенят колокольчиками призраки коров…
Путешественник заснимет вечный покой,
Позитивно попрыгает по костям тракторов.
Батарейка стрелки исправно вертит,
Чтобы горче было из этой чаши хлебать.
Я и вместе с медведями буду реветь
От одной невозможности видеть тебя.
От постылой бестактности календарей,
Безразлично разбрасывающих нас.
А мне нужно найти и как можно скорей
Для тебя большое, настоящее счастье!
И я все брожу пребывающим в трансе инопланетянином,
Круглосуточно ищу тебя своими заблудившимися антеннами:
Как ты там? В каком ты сегодня платье, и
Когда же дотянусь до тебя по закону всемирного тяготения?
И при этом я буду тебя ждать,
Непреложно да буду тебя ждать!
Буду южное небо тебе слать,
Виноград из млечных цикад.
В холодеющий сад крадется осень уже,
Разъезжаются гости, и падают яблоки
На иголки располневших, неторопливых ежей.
Бесстрашно и высоко взлетают каблуки.
Как победу встречал обугленный Сталинград,
Душу вместо хлеба-соли, не оглядываясь назад,
Я пойду по небоскребной, златоголовой
Тебя встречать!