Публичные речевые стратегии российской власти в условиях

Публичные речевые стратегии российской власти в условиях кризиса
А. Н. Потсар, канд. филол. наук, доцент кафедры публичной политики НИУ ВШЭ
В
коммуникативном
аспекте
политика
предстает
как
относительно
упорядоченное множество воздействующих речевых актов. На протяжении XX в.
политическая коммуникация приобретает все более публичный характер, эта тенденция
сохраняется и в начале XXI в. в большинстве государств, пришедших к идее всеобщих
выборов. Множество воздействующих речевых актов не может быть представлено как
поступательно развивающаяся последовательность, но может быть упорядочено на
разных основаниях, в частности организовано вокруг комплексных коммуникативных
событий, одним из которых является кризис.
Влияние кризиса прослеживается в сфере государственной политики (как
внешней, так и внутренней), сфере культуры, сфере потребления, сфере религии и сфере
частной жизни. Следовательно, названные дискурсы неизбежно будут пересекаться, и
это пересечение даст нам возможность анализировать дискурс экономического кризиса
как сложное коммуникативное событие в рамках структурно-коммуникативного
подхода Т. ван Дейка. Дискурсивное (коммуникативное) событие – это совокупность
речевых действий, направленных на достижение более общей коммуникативной цели.
Преследуя частные коммуникативные цели, каждый акт дискурсивного события
приобретает смысл только в общем контексте.
Кризисы той или иной природы, расцениваемые как коммуникативные события,
требуют дополнительных коммуникативных усилий от всех политических акторов:
формирования общей повестки дня и развития публичного диалога, направленного на
выработку совместных действий. Определяющая роль в этом процессе сглаживания
противоречий принадлежит государству. Настоящее исследование показывает, что в
российской практике кризисная коммуникация, исходящая от представителей власти,
напротив, усиливает социальную напряженность и конфликты между разными
социальными группами. Воздействующий потенциал коммуникативного события, путь
и негативного, которое одновременно переживает множество людей, объединенных
причастностью к кризису, остается неиспользованным.
Субъекты политики обращаются к массовой аудитории через СМИ, реализуя
различные коммуникативные намерения, но неизбежно адаптируя к специфике СМИ
содержание и форму политического высказывания. Строго говоря, тождества между
медийностью и публичностью политики нет, однако в современной России, как отмечает
ряд исследователей, медийность и публичность сближаются до полного неразличения.
«Драматизация, эстетизация демократического сообщества достигаются в массмедиа,
которые способны выполнять свою роль всеобщего медиатора только при условии
превращения докучной бюрократической процедуры в масс-культурный аттракцион», –
говорит И. Сандомирская [1, с. 7]. По оценке Н. Ю. Беляевой «в России <...> публичные
политики видят свою функциональную роль не в артикуляции и защите интересов
граждан, не в работе на социальный результат, а именно в “игре на публику”» [2, с. 4].
Более того, на нынешнем этапе развития публичной политики в России «ключевое
значение имеют не институты, а скорее акторы, или субъекты политики, которые
способны использовать эти институты в своих интересах» [2, с. 5]. Иными словами,
публичная политика в России персонифицирована и ретранслирована массмедиа.
Именно благодаря СМИ проявляется полифоническая структура общественнополитического дискурса, множественность интересов, которые публично декларируют
представители различных социальных групп. Без непосредственного участия СМИ
кризис не приобретал бы ни самой этой определенной номинации, ни смысловых границ,
ни статуса в общественном сознании.
В работе рассматриваются два недавних кризиса, произошедших в России в 20082009 гг. и в 2011-2012 гг., и те стратегии публичной речи, которые в обоих случаях были
реализованы
руководством страны. Анализируется сплошная выборка публичных
речевых действий первых лиц государства за периоды август 2008 – май 2009 г. и декабрь
2011 – июнь 2012 г. соответственно.
В 2008-2009 гг. на России существенно сказался мировой экономический кризис,
в 2011-2012 гг., во время президентских и парламентских выборов кризис публичной
коммуникации поставил страну на грань политического кризиса. Различная природа
обоих кризисов должна была сказаться на стратегиях коммуникативного поведения,
которое направлено на устранение последствий кризиса, их смягчение для общества.
Сопоставление реализуемых государственными акторами механизмов речевого
воздействия предполагаемых отличий не выявило. В обоих случаях представители
государства, в первую очередь президент, премьер-министр, вице-премьеры и министры
реализовывали достаточно стандартную и, возможно, до определенной степени
национально-специфическую модель коммуникативного поведения.
Первое, что следует отметить, говоря об экономическом кризисе 2008 г., – это
негласный запрет на использование слова «кризис» в публичной сфере, в том числе в
СМИ. В течение нескольких месяцев руководство России отрицало сам факт кризиса,
используя термины «ипотечный кризис в США», «мировой финансовый кризис»,
«мировой банковский кризис». Многие финансовые аналитики, впрочем, утверждали,
что кризис достиг России только после нескольких высказываний Владимира Путина,
повлекших за собой падение рынка, в частности предложения «послать доктора» Игорю
Зюзину, главе одной из российских металлургических компаний «Мечела» (27.07.2008).
Термин «кризис» стал открыто использоваться экспертами и журналистами
только после того, как Владимир Путин признал на съезде партии «Единая Россия», что
в стране развивается кризис, и сравнил его со стихией, с помощью этого образа как бы
снимая ответственность с руководства страны:
Кризис, начавшийся как финансовый, на наших глазах превращается в кризис
экономический. В той или иной степени он проверяет на прочность все страны, их
способность защитить благосостояние своих граждан, экономику, национальную
валюту. Этот вызов стоит сегодня и перед Россией. Сегодняшний мировой кризис – с
учетом его масштаба, как вы знаете, подобен стихии. В рамках давно созданной и
действующей мировой финансовой системы его, как и природное бедствие,
предотвратить было невозможно. (20.11.2008, X Съезд «Единой России»).
Наряду с отрицанием кризиса представители государства активно использовали
речевой жанр обещания (в частности: «Девальвации не будет»). Обещание в
коммуникативной лингвистике классифицируется как одна из разновидностей
перформативного высказывания. Категория перформатива, предложенная Дж. Остином,
трактуется в современной лингвистике по-разному и выделяется на различных
основаниях, но для целей настоящего исследования наиболее релевантно базовое
определение, данное Н. Д. Арутюновой: «Перформатив – высказывание, эквивалентное
действию, поступку. Перформатив входит в контекст жизненных событий, создавая
социальную, коммуникативную или межличностную ситуацию, влекущую за собой
определённые последствия (например, объявление войны, декларации, завещания,
клятвы, присяги, извинения, административные и военные приказы и т.п.)» [3, с. 372].
Обещания как перформативные высказывания не требуют от говорящего
обоснований, не предполагают ответа и диалога, одновременно выражая уверенность в
будущем. Поэтому, как представляется, перформативы в политическом дискурсе
использовались в первую очередь для успокоения общества. Был сделан целый ряд
публичных обещаний поддержать национальную валюту и не допустить ее девальвации.
Первый вице-премьер Александр Жуков:
В отличие от 1998 года Россия очень хорошо подготовилась. Нам не грозит
девальвация рубля, он будет поддерживаться. (18.09.2008)
Неявно указывая на наличие у государства золотовалютных резервов, Жуков как
будто использует рациональный аргумент, но не приводит никаких дополнительных
данных, которые послужили бы подтверждением оценки (очень хорошо подготовилась).
Премьер-министр Владимир Путин о переводе рублей в доллары:
Дело сомнительное, потому что еще неизвестно, каким будет доллар.
(22.10.2008)
Аргументируя негативную оценку «сомнительный», Путин использует другую
негативную оценку, представленную в форме прогноза «неизвестно, каким будет
доллар», таким образом это высказывание фактически просто выражает некоторую
негативную эмоцию.
Вице-премьер Игорь Шувалов о девальвации:
У нас нет подобных планов. Мы считаем, что девальвация принесет вред.
(22.10.2008)
Отсылая в качестве довода к планам правительства (план является частью
ментальной сферы, доказать или опровергнуть его наличие невозможно), высказывание
Шувалова также не предполагает возможности обсуждения, верификации и т. д.
Дмитрий Медведев:
Все свои счета в банках я сохранил. Денег не снимал, не переводил рубли в
доллары… Уверен, что моим накоплениям, так же, как и деньгам остальных российских
вкладчиков, ничего не угрожает. (29.10.2008)
Медведев ссылается на личный опыт, пытаясь сформировать фидеистическое
согласие, но не предлагая объяснения или рациональных аргументов.
Другой тип перформативных речевых актов, актуализируемый кризисом, –
принимаемые законы, направленные на реорганизацию экономических и финансовых
отношений в России. Рассматривая закон как сложно организованный перформативный
речевой акт, который одновременно с публикацией (высказыванием) вводит ту или иную
норму (осуществляет действие), следует констатировать, что и эта сторона
антикризисной активности государства не была направлена на поддержание публичного
диалога.
Подводя итог попыток российских политических акторов справиться с кризисом,
Сергей Кириенко, тогда глава Росатома, привлекает внимание к его коммуникационной
природе:
Сегодняшний кризис – это кризис доверия. (27.05.2009)
Кириенко использует формулу “кризис доверия”, которая впервые появилась в
августе 1998 г., во время дефолта, объявленного вскоре после обещания президента
Бориса Ельцина:
Девальвации не будет. Это я заявляю четко и твердо. И я тут не просто
фантазирую, это все просчитано. (14.08.1998)
За десять лет до кризиса 2008 г. предыдущий президент России использовал тот
же прием успокоения общества: перформативный речевой акт (обещание), опирающееся
на псевдорациональный аргумент (это все просчитано) без указания субъекта,
осуществившего расчеты и без конкретизации содержания расчетов.
Предположительно, кризис доверия, много раз упоминавшийся с тех пор, был
результатом кризиса коммуникации и отсутствия публичного диалога. В период кризиса
представители власти использовали монологические формы коммуникации: a)
замалчивание финансовых проблем в течение первых месяцев, b) перформативы
(обещания) и директивы (законы), c) эмоциональная аргументация, d) апелляция к вере,
e) неясность высказываний, f) речевая агрессия. Ни одна из перечисленных форм не
подразумевает коммуникативного равенства. Более того, адресат большинства
публичных высказываний не был определен какими-либо речевыми структурами.
Иными словами, значительная часть публичных высказываний представителей власти не
учитывала особенностей аудитории.
Кризис публичной коммуникации 2011-2012 гг. начался с протеста оппозиции в
ответ на публикацию результатов парламентских выборов, состоявшихся 4 декабря 2011
г. и принесших партии «Единая Россия» 49% мест в Государственной Думе.
Протестующие, собравшиеся на Болотной площади, объявили выборы нечестными, но
единственный ответ, который они получили, были силовые действия полиции.
Центральные телеканалы не упоминали в выпусках новостей об акции протеста. Только
пять дней спустя Владимир Путин в прямом эфире во время традиционного интервью
«Разговор с Владимиром Путиным» упомянул митинги протеста и их участников. В ходе
интервью Путин несколько раз отказывался отвечать на вопросы о митинге на Болотной
площади, предлагая перейти к более важным темам, а упомянув митинг оппозиции,
сделал это в оскорбительной манере:
Если говорить откровенно, я, когда увидел на экране что-то такое у некоторых
на груди, честно вам скажу, неприлично, но, тем не менее, я решил, что это пропаганда
борьбы со СПИДом, что это такие, пардон, контрацептивы повесили. Думаю, зачем
развернули только, непонятно. (15.12.2011)
Неловкость сравнения белых лент с презервативами была, сознательно или нет,
усилена парентезами, которые имплицитно сообщали, что Путин говорит о чем-то
непристойном. Далее во время того же самого интервью Владимир Путин намекнул, что
участие в митингах было оплачено, и это предположение оскорбило оппозиционеров
еще больше, если судить по массовой реакции пользователей социальных сетей,
составляющих основной протестный электорат.
Протестующие
политические
силы
получили
общее
наименование
–
идеологический ярлык – «несистемная оппозиция», что имплицирует невозможность
переговоров с теми, кто исключен из легитимного политического поля. Дальнейшая
коммуникация между властью и несистемной оппозицией развивалась опосредованно,
через митинги, в частности митинги в поддержку Алексея Навального, и митинги
сторонников Владимира Путина, через обращенные к сторонникам выступления и обмен
лозунгами на плакатах («Россия без Путина и Медведа» v. «Мы доверяем Путину»,
«Жулики и воры» Навального v «Хватит шакалить!» сторонников Путина).
Характерно, что и Путин, и Навальный используют одни и те же приемы речевого
воздействия на аудиторию, выбор этих форм обусловлен спецификой коммуникативного
жанра митинга.
Навальный: Они должны бояться нас. Потому что мы устроим эту мирную
революцию! Да или нет? Да или нет? Стоит ли им нас бояться?
Крики: Да! (25.02.2012)
Путин: Мы с вами народ-победитель! Это у нас в генах, в нашем генном коде!
Это передаётся у нас из поколения в поколение! Мы и сейчас победим! И я вас хочу
спросить: мы победим?
Крики: Да! (23.02.2012)
Оба политика используют характерный для идеологической речи прием создания
бинарных оппозиций «мы» – «они», где, впрочем, содержание позиции «мы» не
определено. Оба оратора воспринимают политический процесс как ряд агрессивных
действий, оба используют одни и те же способы апелляции к эмоциям аудитории.
Выступая на митинге, символически назначенном в День защитника отечества,
Путин цитировал строки из поэмы М. Лермонтова «Бородино»:
Умремте ж под Москвой
Как наши братья умирали… (23.02.2012)
Эта метафора отечественной войны отчасти свидетельствует об оценке Путиным
политической ситуации в стране и угрозы безопасности российского государства, что, в
свою очередь, подтверждает факт осознания политического кризиса.
Митинг как коммуникативный жанр не предназначен для диалога, поиска
компромисса, создания нового смысла. Напротив, митинг поддерживает уже известные
идеи, сообщая их в доступной аудитории форме и не ожидая содержательного
обсуждения. В перспективе этот тип коммуникации может трансформироваться в
физическую агрессию.
Дальнейшие коммуникативные шаги, предпринятые государством после
парламентских
и
президентских
выборов,
заключались
в
принятии
законов,
реорганизующих публичную сферу: закон о свободе собраний, закон о защите детей от
негативной информации, препятствующей их здоровью и развитию, закон о запрете
нецензурной лексики в СМИ, закон об оскорблении чувств верующих, закон о запрете
пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений и т.д. Этот процесс продолжается
и в 2013 г., что косвенно свидетельствует о наличии общественных проблем, которые
осознаются властью как неразрешенные.
Подводя промежуточные итоги кризиса 2011-2012 гг., снова отметим отсутствие
публичного диалога. Стратегия государства включает следующие монологическое
формы:
a) замалчивание фактов и игнорирование оппонентов, b) перформативы
(митинги) и директивы (законы) c) эмоциональная аргументация, d) речевая агрессия, e)
неопределенность высказываний.
Сравнение речевого поведения представителей государства в двух различных
случаях показывает, что приемы воздействия на массовую аудиторию (аудиторию СМИ)
используются одни и те же, вне зависимости от природы кризиса: речевая агрессия,
манипулятивная аргументация (в частности – языковая ложь), игнорирование оппонента
и т.п. – направлены не на развитие диалога, но на управление в монологическом режиме.
Понимание кризиса как сложного коммуникативного события позволило бы
скорректировать речевые стратегии публичных политиков.
Литература
1) Сандомирская И. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик.
Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 50 (Венский альманах славистики.
Спецвыпуск 50). Wien, 2001. 286 p.
2) Беляева Н. Ю. Публичная политика в России: интересы субъектов и
модернизация институтов [Электронный ресурс] URL: hse.ru/data/908/663/1234/12.doc
(дата обращения 05.03.2011)
3) Арутюнова Н. Д. Перформатив // Лингвистический энциклопедический словарь
/ Гл. ред. В. Н. Ярцева. М., 1990. С. 372.