Юрий Антолин Зову тебя из бездны цифр

Выпуск 59
Содержание:
Жанна Свет
Роман
Павел Амнуэль
Счастливый жених
Ольга Бэйс
Случай в финале
Марианна Язева Городок ледяных скульптур
Юрий Антолин
Зову тебя из бездны цифр
Дарья Авдюхина В мире столько опасностей
Фаина Латинова
Черная дыра
*
* *
Жанна Свет
Роман
Лето в этом году выдалось какое-то, совершенно сумасшедшее - безумно жаркое, знойное даже,
душное, липкое.
Все ждали его, с отчаянием и надеждой, в темноте и холоде изнурительно длинной зимы, всем
хотелось тепла, солнечного света, зелени и запахов - моря, цветов, шашлычного дыма, укропа на
огороде, хрустящего огурца в салате.
Зима все длилась и длилась, заметала жизнь вьюгой, сковывала чувства и мысли стужей, дула
пронизывающими ветрами, не имевшими определенного направления, а одинаково несшими в лицо
колючую снежную крупу - даже при смене движения на противоположное.
Но все когда-нибудь проходит, прошла, кончилась убийственная зима, и после сопливой,
слезливой весны, каждый год приносящей разруху и грязь, пришло это дикое и странное лето: солнце
уже с восьми часов утра жгло и пылало, болезненно-белое в выгоревшем, тоже белесом, небе; стекла
распахнутых окон, казалось, плавились и стекали по раскаленным стенам домов, слепя глаза, делая
зной еще нестерпимее, мягкий асфальт прожигал ноги сквозь любые подметки, а разогретые, потные,
липкие тела в транспорте могли сделать убийцей самого кроткого святого, вегетарианца и
всепрощенца.
Страшное было лето. Без дождей, без запахов. На корню высыхала трава, листья на деревьях
скукоживались, сворачивались в трубочки и висели на поникших ветках жалкими тряпочками.
О шашлыках и не помышлял никто: вид огня в мангале мог довести до нервного срыва, а охладить
вино до нужной в эту жару температуры было не под силу ни одному холодильнику, во всяком
случае, с водой холодильники не справлялись, утолить жажду не удавалось.
И вот в эту жару нужно было работать, сидеть перед компьютером, писать, исправлять и думать вот что самое ужасное! Думать в эту жару не получалось ни за что.
Два вентилятора надрывались день и ночь, обдувая разгоряченную голову с мокрыми, как после
купания, а на самом деле, - от пота, - волосами, не принося никакого облегчения, но лишь отвлекая и
раздражая своим неумолчным жужжанием.
И ведь еще нужно было что-то есть и пить, нужно было стирать одежду, которую, по этакой жаре,
приходилось часто менять, мытье посуды доводило до исступления, и она чудом не перебила в это
лето все свои тарелки, удерживаемая от такого опрометчивого шага лишь сознанием, что все равно
придется покупать новые, так чего уж...
Роман не вытанцовывался, вся работа застряла на семнадцатой странице, дальше воображение
забастовало, а изнывающее тело хотело одного: в прохладную воду, хотя бы в ванну.
Как следствие недовольства собой, раздражения, телесных мучений, пришла бессонница, что
сделало душные и потные ночи еще муторнее, муки совести невыносимыми, характер, и так не
слишком ангельский, испортился окончательно. Казалось, что все идет к суициду, другого выхода
просто не видело ее распаленное и измученное воображение.
После одной, особенно мучительной ночи, когда она, проворочавшись в клубке сбитых влажных
простыней, выползла со стоном на балкон, и смотрела воспаленными глазами на пробуждающийся тоже со стоном - не отдохнувший за ночь город, пришло спасение.
Полюбовавшись багрово-огненным маревом на востоке и послушав огорченное чириканье
просыпающихся птиц, она вернулась в квартиру, напустила ванну воды из холодного крана - то
обстоятельство, что вода вытекала именно из этого крана, не делало ее холодной, ни в коей мере - и
вползла в нее, испытывая блаженство, уже хотя бы от того, что вода смыла пот и тело перестало быть
липким, тут же засыпая с риском утонуть в этой ванне - а какую еще смерть, как не такую глупую и
пошлую, могло приготовить интеллигентному человеку это оголтелое лето?! И тут зазвонил телефон,
слишко громко, слишком нахраписто, просто въедался, вгрызался в утомленный мозг его
пронзительный звонок - она со стоном опять выползла из блаженства в ад, взяла трубку и вернулась в
свою купель.
- Алло!
Голос ее был слаб, истомлен и вызвал правильную реакцию на другом конце провода: звонящий
стал разговаривать извиняющимся тоном, но все равно категорично.
- Алка, это ты?
- Нет, мой труп. Чего тебе от меня нужно в такую рань?
Звонил ее муж, он уже две недели был в отпуске, который проводил у родителей, в южном
городке, куда он увез и обоих детей под девизом " не мешать маме строить себе нерукотворный
памятник".
Как ни удивительно, но на юге вовсе не было такой жары, как здесь, и они там прекрасно
отдыхали, наслаждались всеми прелестями отпускной и каникулярной южной жизни, где, как она
поняла из его предыдущих звонков, имели место и шашлыки, и холодное винцо, и огурчики с
укропом. Муж очень переживал, что она осталась мучиться, а он сибаритствует, поэтому при каждом
телефонном разговоре голос его звучал виновато, деловые нотки прорезались впервые, что вызвало у
нее слабое удивление - на более сильные реакции она была просто не способна, так ее измучали эти
две недели жары.
- Алка, тут такое дело... Мне предложили подхалтурить, а предки в санаторий намылились - отцу
путевку дали, мама - сопровождающей.Так что, приезжай, поживи тут....от жары отдохнешь, да и
ребята по тебе скучают уже.
- Ага, есть у них время по мне скучать, так я и поверила! Что за халтура? У тебя ведь отпуск, тебе
отдохнуть тоже нужно....
- Да ты понимаешь, наше управление и предлагает. Они отзовут меня из отпуска, я потом догуляю.
Когда роман допишешь, возьму эти дни и куда-нибудь вместе смотаемся. Деньги очень уж хорошие
предлагают! Давай, а?
Она задумалась. В принципе, глупо было сидеть и мучиться здесь, в этой жаре, где работа все
равно стояла. Там она придет в себя, глядишь, и дело сдвинется с мертвой точки... Но вот билеты...
- Думаешь, я смогу билет достать?
- С билетом, как раз, проблем не будет. Ты позвони в управление Матвею Семенычу: есть
договоренность, что твой билет - их проблема, я сразу это условие поставил.
- Ну, хорошо, когда ты должен ехать?
- А вот, как ты приедешь, так я сразу же и свалю, так что поспеши.
Следом за этим трубка захрипела, завыла, в ней что-то щелкнуло, и раздались гудки зуммера.
Странным образом, этот разговор взбодрил ее, она вылезла из ванны, и уже через час с
небольшим вышла из подъезда, направляясь в кассу за билетом.
Потом, когда все кончилось, и жизнь пришла в норму, она не раз сама себе задавала вопрос, как
получилось, что ее невероятная интуиция дала в тот день сбой и не велела ей отказаться от этой
поездки. Вероятно, переутомление и жара сбили ее здоровые настройки, лишь встряска, пережитая в
последующие дни, сумела вернуть их к нормальному уровню - так решила она.
Как бы то ни было, но тревоги она не испытала ни отправляясь за билетом, ни покупая городские
лакомства и деликатесы для детей и родни, ни собирая вещи, ни даже в самолете, хотя летать не
любила и предпочитала ездить в поездах.
Мало того, выйдя из самолета и увидев в толпе встречающих загорелые лица своего семейства,
она испытала радость и облегчение и мысленно поблагодарила управление, волею которого она в
один день оказалась в нужном месте в нужное время.
Даже при этих мыслях ее интуиция не проснулась, продолжала сладко спать, а может быть, и вовсе
померла, убитая жарой, а ведь могла бы проснуться , хотя бы из чувства противоречия, и тогда все
сложилось бы совершенно иначе.
Свекры уже, оказывается, уехали, муж только и ждал ее приезда, вещи у него были собраны и
упакованы, в середине ночи за ним должна была прийти машина, чтобы отвезти его в аэропорт.
Они ждали ее прихода в беседке. Дети были уложены, видели десятый сон. Было тихо, воздух
заполняли ароматы летней южной ночи: пахло морем, цветами, сырой землей, а главное - было
прохладно. Алла вдыхала свежий воздух и не могла надышаться. Она ощущала такую безмятежность,
такой покой, что почти не слушала мужа, который перед отъездом хотел ввести ее в курс дела.
- Ты, главное, отдыхай. Работать тебе не придется - за домом следят. И уборку сделают, и садомогородом есть кому заниматься. Да, имей в виду, что Никиту, адъютанта, отправили в отпуск, пока
отец лечится, а он отвечал за охрану усадьбы. Должен приехать другой человек на это время, он
здесь еще до Виктора был.. Помнишь Виктора?
- Это тот, что в академию поступил?
- Ага, точно, он. Заместитель уже должен был приехать, но он опаздывает - какие-то
бюрократические заморочки, в общем, я не в курсе. Должен в ближайшие дни появиться, а пока из
города будут присылать милицейский наряд, так что не пугайся, если у ворот ментов увидишь. Эти
зверюги тоже тебя никому в обиду не дадут, - муж кивнул на двух здоровенный овчарок, лежавших
по обе стороны входа в беседку. Алла уже познакомилась с ними днем, была ими вежливо обнюхана,
но отношения у них пока не определились.
Она машинально кивала головой, но мысли ее были далеко, вернее, их не было совсем - все ее
существо, казалось, растворилось в запахах, лунном свете, шелесте листвы и чуть слышном дыхании
моря.
Послышался рокот мотора и муж, поцеловав ее, укатил в аэропорт, оставив в полное ее
распоряжение и эту ночь, и эту прохладу, сонную тишину и покой. Она посидела еще немного, глядя
на Луну, но усталость заставила ее уйти спать.
Слегка ошеломленная быстротой перемены участи, она несколько дней приходила в себя,
отсыпалась в ночной прохладе, упивалась холодной водой из артезианской скважины, морскими
купаниями, а затем, обретя утерянную бодрость, наладила распорядок дня - свой и детей - с тем,
чтобы получить от отдыха как можно больше.
Просыпались они на рассвете и шли в сопровождении псов по прохладному влажноватому песку к
морю, которое было всего метрах в ста от усадьбы - светилось там жемчужным серовато-голубым
светом, в котором все сильнее звучала розовая нота от выбирающегося из-за горизонта на волю
солнца.
Вода была неподвижна, тишина стояла над пляжем, пустым и казавшимся от этого бескрайним,
только они трое нарушали его утренний покой: делали зарядку, потом купались в прозрачной, не
взбаламученной воде, а потом, окончательно проснувшиеся и освеженные бежали домой завтракать.
Свекр был важным человеком, генералом, но при этом инженером, крупным ученым, а потому
смог выбрать исключительное место для своей дачи. Просторный добротный дом белого кирпича,
обшитый изнутри лиственничными досками, отчего воздух в нём был напоён ароматом смолы, был
светлым и удобным, хорошо держал тепло и прохладу. Стоял он на огромном участке, выходившем
одной стороной в сторону шоссе, а другой - к морю.
В каких-нибудь десяти минутах езды находился город, отгороженный от поселка скалистой грядой,
в которой пробили туннель для шоссе, но которая надежно защищала поселковый пляж от толп
курортников, что сохраняло его тихим и чистым.
На участке, обсаженном по периметру соснами, магнолиями и рододендронами так густо, что
дома не было видно ни с шоссе, ни от пляжа, ни с соседних участков - даже крыша терялась в
сплошной массе зелени и цветов - было все, что нужно для спокойной автономной жизни: своя
артезианская скважина, богатый фруктовый сад, цветник, огород с теплицами и парниками, даже
небольшой птичник, исправно снабжавший обитателей этого райского уголка свежими яйцами и
мясом.
Кроме основного дома, имелись еще два небольших домика для гостей, устроенных таким
образом, чтобы живущие в них люди могли быть совершенно независимыми и отдыхали, не
досаждая хозяевам и не чувствуя неловкости или стеснения.
Были на участке и летняя кухня, и площадка для шашлыков и застолий... В общем, приятно и
спокойно можно было жить здесь, полноценно отдыхать и плодотворно работать. Алле даже пришло
в голову, что может быть, оставить городскую жизнь, перебраться в такой же тихий уголок у моря, где
можно было бы не тратить себя на ежедневную нервотрепку существования в мегаполисе.
Она понимала, что эта мысль ее совершенно бесплодна: дети были еще малы, учились в школе, а
такой школы, какая была у них, здесь, конечно, не найти. Вот когда станут студентами, можно будет
подумать на тему переезда всерьез: оставить им городскую квартиру - благо они очень дружили
между собой и ужились бы в ней - а самим уехать сюда и здесь, в этой тишине, аромате и мерном
шуме моря, придающем всей жизни четкий ритм, писать - умно и честно - замечательные книги,
какие никогда не смогут родиться в деструктивном шуме и реве большого города.
Поначалу ее испугали размеры сада и огорода: она не представляла, как ей справиться с уходом за
всем этим огромным хозяйством, но страхи ее оказались напрасными - все было предусмотрено
самым наилучшим образом.
Трижды в неделю приходила женщина средних лет, чтобы сделать уборку в доме, постирать и
погладить белье и одежду, а по понедельникам и четвергам являлась целая бригада садовников убирала в саду, подрезала, полола, снимала созревшие фрукты и овощи, корзины с которыми
оставляла возле летней кухни, так что Алла с детьми объедались свежими плодами. Она проявляла
чудеса кулинарной изобретательности, но всего было так много, что, воленс-ноленс, пришлось
заняться варкой варений и джемов, маринованием и солением. Работала она так рьяно, что очень
скоро в кладовой исчерпался запас пустых банок, и пришлось ехать в город на приемный пункт
стеклянной посуды - покупать недостающую тару.
В лодочном сарае были найдены удочки, в результате чего они стали подниматься еще раньше,
чтобы застать утренний клев, рацион их пополнился свежекопченой рыбой - коптильня тоже
наличествовала в хозяйстве, и освоили они ее быстро.
В общем, совершенно неожиданно для себя, она получила такой отдых, о котором можно было
лишь мечтать.
Так, в трудах и отдыхе прошли неполных две недели.
В пятницу, возвращаясь с утреннего купания, они обнаружили, что во дворе кто-то сидит на
подвесной скамейке.
Собаки заворчали и кинулись к сидящему человеку. Подойдя ближе, Алла с детьми увидели, что
это девушка лет двадцати или около того. Собаки обнюхивали ее, порыкивая, но девица не
выказывала страха или беспокойства. - сидела с ногами на скамейке и курила, задумчиво глядя на
всех и не спеша поздороваться и объяснить свое появление. Рядом со скамейкой стояла большая
дорожная сумка.
- Здравствуйте, - сказала Алла, - позвольте узнать, кто вы и чем мы обязаны.
- Привет, - последовал ответ, - я Зойка.
- И?
- Я к дяде Родиону и тете Лиде на лето приехала (так звали свекра и свекровь Аллы)
- Меня никто не предупредил о вашем приезде.
- Серьезно? Во, блин, забыли, наверное! Я тетилидиной племянницы дочка, я каждый год почти
здесь бываю.
Алла удивилась. Она была замужем уже двенадцать лет, время от времени тоже бывала в гостях у
родителей мужа, но никогда не встречала ни племянницу свекрови, ни, тем более, эту ее дочку.
- Я даже не знала, что у Лидии Ивановны есть племянница, - сказала она, - никогда о вашей маме
не слыхала и не встречала ее здесь.
- А! Они были в ссоре много лет, а теперь, уже года четыре, помирились. Вы же, вроде, за границей
жили в это время - вот и не встречались с нами.
Осведомленность девицы удивила Аллу, но и успокоила: они, действительно, жили в одной
европейской стране, где муж работал по контракту, было ясно, что чужой человек не может знать
таких подробностей о ее жизни.
- Ну, хорошо, Зоя, пойдемте в дом. Вы, наверное, голодная с дороги, да и нам завтракать пора.
- Ой, чего это вы мне "выкаете", я это не люблю. Говорите мне "ты", я ведь младше вас. Я ужасно
есть хочу! И душ принять, можно?
- Разумеется, можно. Ты хочешь в большом доме ночевать или в гостевом домике устроишься?
- А можно в гостевом?
- Как захочешь, выбор твой.
- Клево! Тогда я вот в этом устроюсь, - и она пошла к домику, до крыши заросшему плетистыми
розами, белыми, розовыми и красными, превратившими его в цветочную корзинку и благоухающими
на весь участок.
- Как устроишься, приходи к летней кухне - мы там едим, чтобы в доме не пачкать, да и вкуснее на
свежем воздухе.
- Ага, хорошо.
Алла смотрела ей вслед, и что-то ей не нравилось, она сама не понимала что.
Девушка была маленькой и щуплой, выглядела недокормленной и даже слегка рахитичной - во
всяком случае, именно такое впечатление оставляли кривоватые тонкие ноги, узкая грудь, почти не
заметная под джинсовой курточкой, сероватая, неважного качества, кожа и такие же сероватые,
жидкие волосы. Вообще, она производила впечатление ребенка из среды крепко пьющих
простолюдинов: печать пьянства многих поколений лежала на ней.
Алла живо представила себе ее родителей - малорослый хилый отец, и такая же щуплая и
невысокая, рано состарившаяся мать, оба с такими же, как у дочери, серыми жидкими волосами,
плохой кожей и зубами, с грубыми, слишком большими руками и ногами.
Не вязалась эта девчонки с образом Лидии Ивановны - красивой и образованной дамы. Алла
знала, что Лидия Ивановна была совсем молоденькой, когда вышла замуж за будущего генерала, а
тогда - просто выпускника физтеха. Были они очень дружны, помогали друг другу, результатом чего
стали ее кандидатская степень и его докторская...Нет, странно было, что у свекрови такая
родственница!
Но думать на эту тему было некогда: нужно было принять душ, накормить всех завтраком, и Алла
отбросила тревожные мысли прочь.
После завтрака она забралась с вязанием в самую гущу рододендронов, в восхитительную тень, где
уже давно устроила себе лежбище для отдыха в одиночестве. Вязание очень помогало думать, а
подумать было о чем.
Один из псов лежал рядом с нею в густой траве и, казалось, крепко спал.
Звали его Рексом. С первого же дня после приезда Аллы он взял над ней шефство: весь день ходил
за ней бесшумной тенью, скалил зубы на всякого, подозревавшегося в нечестивых намерениях по ее
поводу, ночью спал под дверью ее комнаты и будил утром лучше всякого будильника - просто
открывал дверь, нажав лапой на ручку, и тыкался носом в лицо спящей женщины.
Второй пес - Ральф - был помоложе и опекал детей. Целыми днями он носился с ними, участвовал
во всех их затеях - даже забирался по лестнице в дом, который отец построил им на старой огромной
груше и в котором дети проводили немало времени. Спал он, беря пример со старшего товарища,
под дверью детской.
Но не успела Алла связать и двух рядов, как пес заворчал и поднял голову. Послышались шаги, и к
ней подошел Николай - приехавший лишь вчера вечером долгожданный заместитель адъютанта
Никиты.
Почему-то собаки его невзлюбили и принимать за своего отказались. Вот и сейчас Рекс с
подозрением смотрел на подошедшего и не прекращал тихонечко рычать.
Было видно, что Николаю не по себе. Он извинился за беспокойство, косясь на скалившего зубы
пса, но взял себя в руки и спросил:
- Алла Сергеевна, разрешите спросить, что это за девушка появилась в доме?
- Говорит, что родственница Лидии Ивановны.
- Да? Вы очень удивитесь, если я вам скажу, что у Лидии Ивановны родственников нет вообще?
- Как это?
- Вот так. Отец ее из репрессированных, его семью уничтожили в сороковые годы, а мать была
вывезена в блокаду из Питера уже после смерти всей ее родни. Кто же эта девица?
- Николай, вы меня озадачили! Мне и самой показалось странным, что Родион
Михайлович меня не предупредил, да и не подходит она Лидии Ивановне!
- Ну, подходит-не подходит, - это не нам судить, родню не выбирают, но это лишь в том случае,
если родня существует, а если ее нет, то и выбирать не из чего. Вы паспорт у нее спросили?
- Нет, - виновато сказала Алла, - она меня застала врасплох, в голову не пришло.
- Ясно, ладно, я сейчас сам с нею побеседую.
- А она скажет, что у вас нет права документы проверять...
- Есть у меня право - я начальник охраны этого объекта, а она незаконно вторглась... Я понять не
могу, как ей это удалось! По всему периметру камеры слежения и люди ...
Тут он спохватился, что болтнул лишку, осекся, неловко помолчал, а затем неуверенно произнес:
- Только я вас прошу, пожалуйста, не обсуждайте ни с кем то, что я вам сейчас сказал, хорошо? У
вас допуска нет, вы не должны быть в курсе. Для всех я - адъютант, а Анатолий - шофер,
договорились?
- Хорошо, мне это не трудно. Но она утверждает, что бывала здесь и раньше - в прошлом году,
например.
- Я в прошлом году здесь уже не служил. А при мне ее ни разу не было. Вот ведь незадача! Может
быть, уборщицу спросим?
- Ее сегодня не будет. Она звонила, просила отгул на сегодня. Я ей разрешила - не так уж у нас и
грязно: мы весь день в саду, в дом только ночевать заходим.
- Все одно к одному! Шофер - Анатолий - тоже новенький, прибыл вместе со мной: его
предшественник отслужил и демобилизовался. Получается, нам и спросить некого об этой девице. А
вы сюда не каждый год приезжаете?
Ответить Алла не успела, потому что на нее налетели Юлька и Лешка и запросились в город - в
кино и гости. Вместе с ними примчался и Ральф - веселый, возбужденный, язык наружу. Он увидел
Николая, и его веселье тут же улетучилось, а улыбку сменил оскал, сквозь который стало цедиться
рычание.
Алла в который раз удивилась этой собачьей антипатии: ведь собаки знали Николая и не должны
были так на него реагировать. Чем-то он их обидел, и они не хотели забыть и простить эту обиду.
Она приказала собакам успокоиться и лечь, что они и выполнили с недовольными мордами.
- Мама, мама, в городе американский фильм показывают, фантастический, про космос, мы хотим
посмотреть! И Петька с Машкой нас в гости зовут! Мам, отпусти нас, мамулечка!
- Подождите, подождите! Кто это - Петька и Машка?
- Это младшие дети Анны, уборщицы, - ответил за ребят Николай, - до вашего приезда она их
иногда приводила сюда, ваши с ними дружат.
Алла вопросительно посмотрела на него. Он понял ее взгляд и сказал:
- Весь персонал проверен-перепроверен, хорошая семья, хорошие дети, ваши уже бывали у них.
- Мы с ними на аттракционы пойдем, а потом к ним домой - мальчишки модель катера клеят, а мы
с Машкой картину вместе рисуем, - умильным голоском докладывала Юлька.
- Если это ваши друзья, то почему вы две недели почти о них не вспоминали?
- Они к бабушке с дедушкой на хутор уезжали, а вчера вернулись, тетя Аня сказала, чтобы мы
приходили.
- Ох, ребята, не даете вы маме отдохнуть, - со вздохом сказала она, собираясь встать, но тут в
разговор встрял подошедший шофер - Толик:
- Алла Сергеевна, давайте я с ребятами съезжу. Я тоже хочу этот фильм посмотреть. Я их потом
отвезу в гости, а вечером, когда скажете, съезжу за ними.
- Толик, мне неловко вас обременять...
- Да какое там, "обременять"! Фильм дефицитный! Когда еще его показывать будут! А вы
отдохните, а то вон, сколько работы у вас все время!
- Ну, хорошо, уговорили, спасибо вам. Так, вы двое - в душ и переодеться, и возьмите денег в моей
сумочке.
- А нам денег не надо, - с важным видом сказал Лешка, - мы богатые и независимые!
- Ишь ты, богатые! Когда это вы успели разбогатеть?
- Дед с бабушкой, когда уезжали денег нам дали, и папа тоже добавил. Мам, а мороженое можно?
- Можно. Толика тоже угостите.
- Обязательно, могла бы и не говорить.
- На аттракционы у вас денег хватит? И на какой сеанс вы едете?
- В одиннадцать пятьдесят, мам, мы пошли собираться, хорошо? Можно мы Машке и Петьке
отнесем конфет, которые ты привезла?
- Конечно, наберите там всякого вкусного, чего захотите - неловко в чужой дом с пустыми руками
заявляться. И не шалите, тете Ане не докучайте, она и так устает в будни, дайте человеку отдохнуть.
- Хорошо!
Гуляки уже совсем было собрались бежать к дому, как из кустов ленивым шагом вышла Зойка, и
псы опять встрепенулись и зарычали. Пришлось успокаивать их еще раз. Алла подумала, что отдых
перестает быть спокойным и безмятежным: ей совсем не улыбалось все лето заниматься
дрессировкой раздраженных собак.
Зойка опять не отреагировала на собачье поведение, было видно при этом, что она совершенно
искренне не боится.
Все умолкли и смотрели на нее, а она стояла и сосредоточенно стряхивала пепел с вечной
сигареты.
- Зоя, пожалуйста, не кури ни во дворе, ни в доме, - сказала ей Алла, - ты же знаешь, что хозяева не
разрешают здесь курить.
- Да? - удивилась девушка, - впервые слышу.
Но сигарету она погасила и бросила в траву.
- Нет, и окурки не разбрасывай, не сори. Садовникам и так хватает работы, не нужно им ее
утяжелять.
Зойка недобро сверкнула глазами, но окурок подобрала и положила в карман курточки, которую
она так и не сняла, несмотря на жару.
- Кто-то в город собирается? - спросила она небрежно.
- Да, дети едут в гости.
- И в кино, я слыхала.
- Да.
- Я тоже хочу в кино. Возьмете меня с собой?
Ребята недовольно молчали, Зойка смотрела на них и тоже молчала. Потом она сказала:
- Можете в кино сесть отдельно, мне, собственно, доехать до города только нужно, я не собираюсь
вам мешать.
Алла посмотрела на Николая, но тот успокаивающе покивал ей головой и сказал, что хочет
побеседовать с Зойкой, а потому, не отложит ли она эту поездку.
Зойка и глазом не моргнула:
- Ну, побеседуем потом, куда я денусь? Вот же, сказал человек, что фильм дефицитный, что же я
его пропустить должна из-за ваших разговоров? И о чем вы собираетесь со мной разговаривать,
интересно, что нельзя это на после кино отложить?
- Ладно, езжайте, действительно, поговорим потом, - решил Николай, и дети с визгом помчались к
дому, Ральф с лаем понесся за ними, а взрослые медленно пошли следом , причем Рекс шел у правой
ноги Аллы, явно охраняя ее от гипотетических врагов.
Проводив детей, Алла взяла свой ноутбук, решив поработать на воздухе. Она расположилась в
беседке в компании обоих псов и стала перечитывать готовый материал.
На удивление, работалось очень легко, и она не только отредактировала те семнадцать страниц,
что уже были написаны, но проработала целую главу и начала ее писать. Время летело незаметно,
она даже не знала, который час, когда от дома прибежал Николай и не прокричал:
- Алла Сергеевна, штормовое предупреждение, сейчас по радио объявили.
- Нужно детей домой вернуть, сколько времени есть в запасе?
- Обещали часа два, но, думаю, что меньше.
- Я сейчас позвоню туда, чтобы Толик срочно вез их домой. А вы позвоните ему в машину.
- Невозможно, радиосвязи нет. И телефон тоже не работает. Я сам туда съезжу - у нас тут мотоцикл
есть.
- Я с вами!
- Что вы, зачем?! Вы лучше тут подготовьтесь к непогоде - ведь на несколько дней задуть может.
Он быстро ушел, и через пару минут стал слышен треск мотоцикла.
Алла отнесла свои вещи в дом и пошла в летнюю кухню, чтобы забрать из нее продукты. Она
полностью освободила и выключила холодильник, перетащила корзины с фруктами и овощами,
опустила ставни, которыми закрывали помещение на зиму - окон и дверей в нем не было, оно, по
сути дела, было открытой верандой.
Пока она раскладывала все принесенное по местам в кухне большого дома, стемнело, и в окна
забили дождевые струи.
Снаружи бушевала буря, а в доме было тепло и тихо: окна она успела задраить раньше.
Спустившись в подвал, она разожгла огонь в водогрее, чтобы все промокшие и озябшие могли бы
принять горячую ванну, а сама занялась ужином.
Вдруг обе собаки залаяли и помчались в холл.
Входная дверь с треском распахнулась, и в дом ввалились дети, Зойка и Николай с Толиком,
которые несли какого-то человека, явно без сознания. Зойка поддерживала другого, который шел
сам, но, хромал и одной рукой придерживал на весу другую, лицо у него было окровавлено, одежда,
мокрая и грязная, кое-где была порвана.
Появление этой группы было встречено яростным лаем и рычанием обоих псов. Они хрипели и
скалились на идущего раненого, что заставило его побледнеть еще сильнее, он пошатнулся и чуть не
упал. Зойка подхватила его и помогла сесть в кожаное кресло.
Алла остолбенела, увидев эту картину.
- Что случилось? - только и смогла промолвить она.
- Мы их на шоссе у въезда к нам нашли. Ехали на мотоцикле, ветром их сбило на полном ходу.
Алла Сергеевна, их нужно переодеть, и покрывало какое-нибудь дайте, чтобы обивку на диване не
испачкать.
Когда пострадавшие были переодеты, умыты, перевязаны и уложены в мансарде, Алла вызвала
Николая в кухню и шепотом, чтобы не услыхали остальные, сказала:
- Николай, их нужно в больницу!
- Это невозможно, в городе нет электричества, генератор в больнице испорчен...
Тут в кухню ворвались дети и хором закричали:
- Мам, представляешь, у Машки аппендицит! Ей только успели операцию сделать и шов зашить,
свет погас!
- Вы откуда знаете?
- Мы в больнице были. Темнотища, генератор не работает, нянечки стали свечки зажигать!
- Ага, а тут приезжают дядя Коля с Толиком и Зойка с ними...
- Толик, где же вы были, почему домой не вернулись?
- Да мы с Зоей погулять пошли. Договорились, что приеду за ребятами в шесть. Звонил вам, звонил
- не ответил никто, ну, я поехал за ними, а их нету, в больнице у подружки, говорят, мы туда, а потом
и Николай приехал...
- Мам, какой шторм ужасный! Мы еле проехали - волны почти до шоссе доставали, сейчас уже,
наверное, достают...
Юлька стала толкать брата, чтобы тот умолк и не выдавал матери лишнюю информацию, но Алла
уже успела представить себе, что было бы, если бы волна достала до шоссе, и побледнела.
- Мамочка, успокойся, все ведь обошлось, все хорошо.
- Так значит, врач не сумеет проехать... Я подумала, что, может быть, съездить за врачом.
- Что вы, вот утром увидите - весь пляж будет под водой, а ведь шоссе за туннелем ближе к морю
подходит, чем ваш участок.
- Что же с ними делать?
- Во-первых, нужно попробовать их напоить и накормить чем-нибудь горячим. Перевязал я их по
всем правилам, сыворотку противостолбнячную вколол, болеутоляющее. Нужно еще снотворного им
дать. А утром посмотрим, будем действовать по обстановке. Вкусно пахнет! Покормите нас?
Все собрались на кухне за большим обеденным столом. Псы лежали снаружи: в кухню им заходить
запрещалось, а поели они раньше - Алла всегда кормила их до людей, чтобы собаки не завидовали.
Алла смотрела на своих невольных домочадцев и думала, как по-разному все едят, и как манера
есть выдает характер человека.
Толик ел истово, как и полагается молодому человеку, солдату, которому надоела казенная кухня.
У него, что называется, "за ушами трещало", а лицо выражало блаженство.
Николай ел со сдержанным аппетитом, быстро, но не жадно.
Зойка лениво ковырялась в тарелке и еле жевала, весь вид ее выражал скуку. Несколько раз она
вынимала сигарету из кармана своей бессменной курточки, но, словно опомнившись, быстро
взглядывала на Аллу и прятала обратно в карман.
Алла порадовалась, что дети приняли ванну до ужина. Они сидели в своих пижамках и халатах
такие чистенькие и умилительные, такой румянец сиял на их загорелых мордахах, что у нее заныло
сердце в странном предчувствии непонятно чего.
Глаза у них слипались, но ели они довольно активно, правда, всего не съели и отправились спать,
предварительно "клюнув" Аллу с двух сторон в щеки теплыми носами.
- Зубы почистите, - сказала Алла им вслед, и дети вышли из кухни. Ральф поплелся за ними.
Только-только Алла открыла рот, чтобы заговорить, как раздался дикий крик двух детских голосов,
одного мужского и бешеный лай Ральфа. Николай тут же вскочив и, выхватив откуда-то из своей
одежды пистолет, кинулся на крик. Рекс бежал впереди адъютанта,
Алла бросилась за ними.
- Держитесь за мной, - коротко кинул Николай ей, а сам широкими прыжками через несколько
ступеней помчался вверх по лестнице следом за собакой.
На втором этаже возле кабинета хозяина жался к стене один из мотоциклистов - тот, что шел сам, Ральф лаял, рычал и наскакивал на него с одной стороны, Рекс с другой, а на ковре сидели дети и
плакали.
- Что здесь происходит? - мрачно спросил Николай, - Алла Сергеевна, отгоните собак, вас они
слушаются.
- Да вот, я пить захотел... а дети... я не знаю...- он с ужасом косился то на собак, то на пистолет в
руке Николая, и был, судя по всему, напуган не меньше детей.
- Ребятки, что с вами, почему вы кричали? - обнимая и целуя детей, спрашивала Алла.
- Да-ааа, мы ид-дд-дем, а-а-а тут кто-то... мы ис... ис... испугались.
- Так ведь вы же знали, что наверху люди.
- Мы заб... забылиии...
- Вы есть хотите? - спросил Николай больного. - Кстати, питьевая вода у вас в комнате есть, я
специально графин со свежей поставил.
- Да, не отказался бы, есть хочется. Не увидел я графин, извините.
- Да, при чем тут "извините"! Просто можно было не вставать, вам отдых нужен. А как ваш друг?
- Он спит.
Николай подошел к перилам и, свесившись вниз, позвал негромко:
- Анатолий, ко мне.
Толик выскочил из кухни, тоже с пистолетом в руке, и примчался наверх.
- Проводи человека до кухни и покормите его, а мы с Аллой Сергеевной детей уложим.
Толик пистолетом велел больному идти вперед, но тот зашатался и ухватился за перила. Толик
поддержал его, и они стали медленно и осторожно спускаться, причем ужас больного перед
пистолетом, который Толик так и держал в руке, выражался в том, что он все старался отодвинуться
от своего провожатого и спускался, почти лежа на перилах.
Николай и Алла с детьми поднялись в мансарду. Алла пошла с ребятами в их комнату, а Николай
заглянул в спальню, где лежал пострадавший.
- Мамочка, ты посидишь с нами? - спросила Юлька.
- Конечно, мои хорошие, ложитесь и засыпайте, все будет в порядке.
Дети уснули быстро, и Алла спустилась в кухню, оставив перед дверью детской Ральфа.
Внутри у нее все дрожало мелкой дрожью, и она подумала, что нужно бы выпить рюмку коньяка,
чтобы успокоиться.
Захватив из бара в гостиной бутылку, она вошла в кухню.
Больной ел под присмотром Толика. Николай сидел у стола и что-то чертил на листке бумаги, а
Зойка стояла у окна.
- Хотите выпить? - спросила Алла у Николая.
- Спасибо, нет, - ответил тот.
- Я хочу, - вскинулся Толик.
- Вот и хоти молча, понял?
- А почему?
- Рядовой Бурмистров, вы как разговариваете со старшим по званию?! - возмущенный рык Николая
был, тем не менее приглушенным: он помнил о детях и не хотел их разбудить, - вы на службе, какие
могут быть выпивки?
- Я думал... То есть... Виноват, товарищ... - тут Николай жестом прервал его и разрешил сесть.
Больной перестал есть и смотрел на обоих вытаращенными глазами и забыв закрыть рот.
- Кушайте, кушайте, - успокаивающе сказал ему Николай, а потом обратился к Алле, - вы рюмочку
выпейте, много не надо. Будете лучше спать. Зоя, вымойте посуду и уберите со стола - нужно хозяйке
дать отдых. Так, Анатолий, ты ночуешь в комнате с пострадавшими.
- А вы, - заикнулась Алла.
- А я в холле на диване.
- Зоя, ты можешь занять одну из спален в мансарде. Тебе там будет удобно: при ней ванная
комната, все есть. Я тебе на кровать положу нужные вещи.
Зойка только дернула плечом и небрежным тоном сказала:
- Ваще-то Толян может в моей комнате спать. Я видела - там во всех спальнях по две кровати.
- А чо, - загорелся Толик, - я готов, в их комнате все равно обе кровати заняты.
- В другой раз, - осек его Николай, - я сказал, где ты ночуешь. Идем, я тебе раскладушку выдам и
постель. Идемте с нами, - кинул он больному, и тот, шатаясь, пошел к двери. Николай и Толик
подхватили его под руки и почти понесли по лестнице.
Алла тоже медленно побрела вверх. Она заняла спальню хозяев, пока их не было. Комната была
просторная и уютная. Алла села в кресло, налила себе рюмку коньяка и попыталась осмыслить все
события дня.
Что-то странное было в происходящем, но она никак не могла понять, что именно.
Какая-то смутная догадка, тень мысли, мелькала в мозгу, но поймать ее Алла не успевала.
Оставалось ощущение, что эта мысль уже посещала ее, и это неузнавание было мучительно.
Алла набрала ванну воды и сидела в душистой пене с бокалом в руке, пока коньяк не кончился. В
желудке ее он зажег солнце, тело расслабилось, накатилась сонливость, и Алла, двигаясь очень
медленно - не было сил шевелиться быстрее - вылезла из ванны, вытерлась и рухнула в постель, даже
не выпустив из ванны воду и бросив полотенце на полу.
Заснула она мгновенно и так же мгновенно проснулась - было утро, часы показывали девять часов,
в комнате было темно от закрытых ставень, но было слышно, хоть и приглушенно, что буря не утихла.
Под дверью поскуливал Рекс. С вечера Алла заперла дверь спальни - слишком много было в доме
чужих людей - и пес не смог войти, чтобы разбудить ее.
- Как же быть с собаками, - в панике подумала она. - Ведь им нужно гулять, это не кошка, тазиком с
песочком не обойтись.
Она уже хотела вскочить с кровати, чтобы выпустить собак на прогулку, но вспомнила, что в
подвале есть дверь, ведущая на задний двор, а в ней специальная дверка для собак, чтобы они могли
выйти сами, не тревожа хозяев. Было ясно, что собаки, скорее всего, уже побеспокоились о своем
туалете, поэтому Алла решила полежать еще пару минут и додумать то, что не получилось понять
перед сном.
Что ее тревожило?
Это она знала. Ее тревожило появление Зойки.
- И мотоциклистов тоже, - сказал кто-то внутри ее сознания.
- Да, и мотоциклистов...
Появление Зойки было странным, а уж эта авария... Куда они ехали? Шоссе было проложено
специально для поселка и кончалось тупиком. И почему они появились сразу за Зойкой?
Ей подумалось, что они из-за Зойки приехали сюда. Но зачем?
Тут еще буря эта...
В этот момент в дверь постучали и детские голоса заверещали:
- Мама, ты проснулась? А то все уже встали, завтракать зовут.
- Доброе утро, мои хорошие, встаю, - ответила Алла, решив сегодня же выяснить все, что ей было
непонятно.
Сделать это ей не удалось. Но зато непонятного стало гораздо больше.
Спустившись, Алла увидела, что все уже сидят вокруг накрытого стола, на котором стояли большая
миска с салатом, блюдо сырников и керамический горшочек со сметаной.
- Ничего себе, - удивилась она, - кто это такие деликатесы приготовил?
- Плод коллективного труда, - ответил Николай, - садитесь, нужно быстро съесть сырники, пока не
остыли.
Завтракали в молчании. Зойка сидела скучная, ела, не поднимая глаз.
Толик опять предался обжорству, а "мотоциклист" - как его мысленно называла Алла - все время к
чему-то тревожно прислушивался.
Выглядел он лучше, чем вчера, но ссадины на лице были ужасными. Левая, поврежденная, рука
была свежеперевязана и подхвачена косынкой, сложенной из полотенца.
- Николай постарался, - подумала она и поняла, какое большое везение - присутствие здесь этого
спокойного и умелого человека.
Она с благодарностью подняла на него глаза и увидела, что его напряженный взгляд устремлен на
Зойку. Он, явно пытался что-то понять, но Зойка глаз от тарелки не поднимала, и Николай отвернулся
от нее.
Когда все поели, Николай сказал:
- Нам сидеть в доме не меньше двух дней, поэтому я предлагаю распределить домашнюю работу
между всеми. Алла Сергеевна, какие у вас планы?
- Да я хотела уборку сделать. Ани вчера не было, сколько шторм продлится, не понятно, не сидеть
же в грязи. И обед нужно приготовить...
- Так, Зоя, что вы предпочитаете - уборку или мыть посуду?
Зойка скривилась:
- А чего список развлечений короткий, да и мероприятия скучные? Я предпочитаю танцы.
- Вот когда уберем и все сделаем, можно будет и танцы устроить.
- Ура! - закричали дети, - а давайте бал устроим! Маскарад, с костюмами! Мам, давай, а?!
- Хорошая идея, мы ее обдумаем.
Николай смотрел на Зойку:
- Зоя, я жду вашего ответа.
- А ничего не делать нельзя?
- Можно. Но тогда к обеду мы вас не пригласим.
Зойка пренебрежительно дернула плечом - дескать, плевала я на ваш обед, но все-таки ответила
нехотя:
- Ладно, сделаю уборку. Во всем доме, что ли?!
- Кроме запертых комнат, моей спальни и детской, - поспешила успокоить ее Алла.
- И то хорошо, что барыню с барчатами не придется обслуживать...
- Зоя, - голос Николая выдавал его гнев, - держитесь рамок, пока я не принял меры.
- Тю! А какие ты можешь принять против меня меры?! Ты кто?! Адъютант! А я родственница
настоящей хозяйки, а не этой....- она мотнула подбородком в сторону Аллы, - поэтому сиди тихо,
чтобы я тебя похвалила и хозяйке про тебя ничего такого не рассказала. Еще непонятно, чего ты так о
ней заботишься! Рога, что ли решили муженьку....
Закончить тираду она не успела. Николай схватил ее за руку и вытащил из кухни под ее крики:
- Отпусти, козел, не смей меня трогать!
В кухне все сидели, как громом пораженные. У детей были круглые глаза, Толик, открыв рот,
смотрел на кухонную дверь, "мотоциклист" весь сжался и побледнел.
Алла ничего не могла понять. Ясно было, что эта вспышка была вызвана не требованием Николая
заняться уборкой. Но чем?!
Все более подозрительной казалась ей Зойка и ее появление в доме. Все сильнее Алла
утверждалась во мнении, что девчонка эта не может быть родственницей ее свекрови. Но кто же она
и зачем пришла? Никаких версий на этот счет у Аллы не было, и это ее раздражало.
Тут вернулся Николай, ведя Зойку за локоть. Они остановились в центре кухни, и Николай сказал:
- Ну?!
Зойка молчала. Все тоже молчали и смотрели на нее. Николай тряхнул ее руку и угрожающе
повторил:
- Ну!
Зойка строптиво дернулась, но он держал ее крепко, и она произнесла бесстрастным голосом и
глядя с ненавистью на Аллу:
- Прошу у всех прощения. Я плохо спала ночью... нервы...
Она умолкла, и Николай отпустил ее руку.
- Даю вам в помощь Анатолия - тяжелое принести или подвинуть, пыль на шкафах вытереть.
Анатолий, понятно задание?
- Так точно!
- Выполняйте. Я мою посуду. Алла Сергеевна, за вами обед. Ребята, вы на подхвате! Так, все за
работу.
Алла решила, что жарить котлеты на такую ораву ей не хочется, проще приготовить борщ и жаркое.
Она начала возиться с овощами и мясом, дети помогали ей чистить морковь, половину которой
съели сами, и лук - он щипал им глаза, они пищали и хохотали сквозь слезы, что разрядило
обстановку, и на кухне скоро стало весело.
Потом они все трое стали петь песенку про десять негритят и "шел верблюд, шел другой...",
настроение у всех стало совсем хорошее, Николай подтягивал им басом, даже "мотоциклист", сходив
наверх, чтобы проведать товарища, спустился и улыбался молча из облюбованного им угла кухни.
- Ребятки, сбегайте в кладовку за томатом, - сказала Алла, и дети унеслись.
Она задумчиво помешивала жарящееся мясо, когда кто-то дернул ее за рукав.
Это была Юлька.Она прижала к губам палец и поманила Аллу за собой. Алла вопросительно
посмотрела на нее, но девочка нетерпеливо притопнула ногой, и Алла пошла за ней. Юлька потянула
за собой и Николая.
Идя на цыпочках она повела их к двери в подвал. Они невольно подчинились ей и тоже старались
идти как можно тише. Собаки хотели войти вместе с ними, но девочка им не позволила, закрыв перед
их носами дверь. Она привела взрослых в кладовую, где Лешка, стоял в напряженной позе,
прислушиваясь к чему-то. Он тоже приложил палец к губам и сделал знак, чтобы они тоже
послушали..
Разговаривали Зойка и Толик.
- Ну, и чего ты завелась, - спрашивал Толик недовольным голосом, - чо она тебе сделала?
- Она что-то подозревает. Вчера так на меня смотрела! Она не верит, что я родственница.
- Конечно, не верит. И никто не верит. Ты бы еще большей хабалкой себя вела! Ты хозяйку видела?
Разве у такой могут быть родственницы вроде тебя?
- Я манерам не обучалась. Какая есть, такая есть!
- Дура. Всего-то и нужно было сидеть молча и улыбаться, а ты что устроила? Я удивляюсь, как тебя
в такое дело взяли! Или ты наврала, чтобы меня развести? Так я не лох. Честно скажи - наврала?
Такие дела делать - не твои мозги нужны, вот что я тебе скажу. Или ты думаешь, он тебе спасибо
скажет, что ты дело заваливаешь?
- Толик, не злись, прошу тебя! Чего ты ругаешься?! Тоже мне, любовь. Я так устала ждать! Когда
уже все закончится? - следом за этими словами послышался звук поцелуя. Потом заговорил Толик:
- Тебе лучше знать, когда закончится. Слышь, а со мной поделишься?
- Чем делиться? Дурачок ты, все-таки.
- Смотри-ка, я же и дурачок! А ты очень умная - все разболтала.
- Я устала. Ждать, ждать, все время только ждать.
- Ничего, зато свои тыщи получишь и можешь гулять.
Голоса стали приближаться к кладовой. В приоткрытую дверь было видно, что Толик несет пылесос
и ведра, а у Зойки в руках швабры и тряпки.
Вскоре пылесос завыл в мансарде, и Алла с детьми вернулась на кухню, а Николай пошел наверх посмотреть на заговорщиков.
Хорошее настроение улетучилось, тревога снова овладела Аллой. Она чувствовала себя
беспомощной и злилась из-за этого. Версий по-прежнему не было.
Что было делать? Прижать этих двоих и потребовать объяснений? Не станут они ничего объяснять,
но, припертые к стенке, могут пойти на какие-нибудь решительные действия - Алле не хотелось
думать, что может сделать Толик, имея в руках оружие.
Вернулся Николай, уселся с мрачным видом у стола. Дети тоже притихли и во все глаза смотрели
на взрослых. "Мотоциклиста" в кухне не было - Николай сказал, что помог ему лечь в постель.
- Что будем делать?- спросила Алла.
- Эх, почему я вчера с нею не поговорил! - сокрушенно воскликнул Николай, - теперь понятно, как
она во двор попала: Анатолий ей открыл. Собаки с вами на пляже были, я сигнализацию проверял вот он и воспользовался.
- Но кто она? Откуда он ее знает? О каком деле они говорили?
- Не знаю. Может быть, ограбить дом хотят?
- А здесь есть что грабить? Вещей ценных много, я согласна, но их не унести, нужна машина! В
такую погоду ни пешком, ни на машине не уйти. Ждать окончания бури глупо: мы можем обратиться
в милицию. Если только, сделав "дело", всех нас обезвредить...- Алла содрогнулась.
Николай вскочил, налил в стакан воды и подал ей. Алла машинально приняла стакан, но пить не
стала, держала его в руке, не замечая, что вода тонкой струйкой стекает из стакана на пол.
В себя ее привел громкий голос Толика, который явился с вопросом, скоро ли обед.
Алла постаралась взять себя в руки и велела детям накрывать на стол.
После обеда, прошедшего, по установившейся уже традиции, в полном молчании она поднялась с
детьми и собаками в детскую комнату и, чтобы как-то занять ребят, предложила оформить гербарий,
который им задали сделать на каникулах и для которого они прилежно собирали всякие веточки и
травинки.
Дети с жаром взялись за дело, она объясняла им, как крепить высушенные растения к листам
ватмана, как писать названия.
- Мам, а я коллекцию камешков собрал, хочу в школе показать, но как это сделать, чтобы видно их
было?
- А мы коробку склеим из толстого картона, с ячейками. А верх заклеим прозрачной пленкой - мне
кажется, я в кладовой видела. Только сначала нужно гербарий закончить.
Она и сама увлеклась работой: искала латинские названия растений, чертила рамки у паспарту, но
тут раздалось рычание и одновременно - стук в дверь.
Открыв, она увидела Зойку.
- Алла Сергеевна, мне поговорить с вами нужно, выйдите на минутку.
Алла вышла в коридор и вопросительно посмотрела на девушку.
- Алла Сергеевна, тут такое дело... У дяди Родиона моя сберкнижка хранится...А мне деньги нужны.
- У Родиона Михайловича? Но почему?
- Да... человек я ненадежный, боялась потратить, а теперь они мне понадобились.
- Зоя, буря на улице, зачем тебе так срочно они понадобились? Вот приедет Родион Михайлович и
отдаст тебе книжку.
- Так это еще когда будет, а мне срочно нужно!
- Зачем? Что за срочность?
- Подруга у меня тут в городе живет. Хочет купить квартиру, а денег не хватает... Помочь я ей хочу,
понимаете?
- Но я-то тебе чем могу помочь?
- Кабинет Родиона Михайловича откройте.
- Не могу.
- Почему это?
- Во-первых, у меня нет ключа, а во-вторых, если бы и был, я не открыла бы.
- Почему?
- Потому что это чужой кабинет, и без разрешения хозяина туда входить нельзя.
- Вот черт, блин, все пропало... Не успеет Верка заплатить, уйдет квартира!
- Сожалею.
- Я даже не знаю, где сейф.
- Здравствуйте, что за новости?! Зачем тебе сейф?
- Дяди Родиона сейф. Я его попросила в прошлом году взять книжку на сохранение, а он и сказал,
что в сейф положит, а где тот сейф? Может, не в кабинете, а в спальне...Можно я посмотрю?
- Нет.
- Почему?
- Опять "почему"! Потому! Потому что это не твой сейф, и не твое дело, где он находится! Хозяин
приедет - разговаривай с ним!
- А что ты тут распоряжаешься?! Подумаешь - нашлась мать-командирша! Мне мои деньги нужны,
почему я ждать должна? Отдай ключ от кабинета, слышишь? И не смей мне указывать! Сопляками
своими командуй, а не мной. Грымза!
С этими словами Зойка развернулась и побежала вниз по лестнице.
Алла осталась стоять, совершенно растерянная и недоумевающая. Что нужно этой девке, чего она
цепляется?
Усталость накатила на нее, она заглянула к детям, увидела, что они прилежно трудятся: Лешка
старательно выписывал что-то из атласа растений, а Юлька, высунув от усердия язык, приклеивала к
бумаге очередной стебелек.
- Ребятки, я устала. Не будете возражать, если я пойду полежу у себя?
- Иди, мам. Мам, а когда коробочку для камней сделаем?
- Вот отдохну... Вы гербарий закончите - уберите все, как следует.
И, услышав в ответ:"Угу", - Алла повернулась к двери, чтобы уйти, но тут Лешка заговорил:
- Мам, а я знаю, что Зойка с Толиком ограбить хотят.
- Что?! Что ты сказал?
- Ну, помнишь, вы с дядей Колей думали, что они хотят у деда ограбить...
- Нет, хотят ограбить деда. Хотят что-то украсть.
- Хорошо, украсть. Я знаю.
- Откуда?
- А! Папа с дедом один раз в беседке вино пили и разговаривали, а я слыхал.
- Так. Кажется, ты всерьез... Давай, рассказывай!
- Нууу, я начала не слыхал - потом пришел, а они уже разговаривали....Дед говорил, что вот новая
идея, очень....как это... когда дерево много фруктов дает, как говорят?
- Плодоносящее.
- Плодо...дальше не так...плодо...на творог похоже...
- Ох, что же ты неграмотный такой! Плодотворная, может быть?
- Ага, точно! Вот, говорит, человек вокруг себя создает разные поля. Биополе, тепловое,
магнитное.... Мам, я магнит, что ли? Почему тогда ко мне железки не прилипают?
- Лешка, не томи, рассказывай!
- Да я рассказываю. Еще и запах от человека. Вот если бы его одеть в костюм, который эти поля
наружу не выпустит, человек станет невидимым. Еще мы свет отражаем. А в этом костюме не будем,
и станем невидимками.
- Ты не фантазируешь, мальчик?
- Мама, если бы он умел так фантазировать, он бы уже книжки писал, а он всего только в третий
класс перешел.
- И то верно. А дальше?
- Ну, папа тут и говорит, отец, ты что, не вздумай! Ведь на войну работаешь, оно тебе нужно? А дед
говорит, что сам не понимает, как это получается: хочет решить частную задачу, а потом вдруг
оказывается, что ее решение военным очень подходит для их целей....Папа и говорит, что, отец, ведь
они в эти костюмы армию оденут! Дед молчал-молчал, а потом выдал, что если такой прибор на
подводной лодке поставить или на танке, то они тоже станут невидимыми. Представляешь, Михаил,
невидимая армия на невидимой технике?! Ар... ар... гедо...
- Армаггедон?!
- Точно! Папа говорит, отец, уйди ты из этого кошмара, уволься, работай на гражданке. А дед ему а кто меня финсировать будет.
- Финансировать...
- Ну, да. Тут они меня увидели и замолчали.
- А как это они тебя до сих пор не увидели?
- А мы с ним в кустах сидели, а потом нам скучно стало, и мы вылезли.
- Так и ты это слыхала?!
- Ага. Лешка все точно рассказал. Папа говорит, отец, уничтожь черновики, а дед : черновиков нет,
все тут - и по лбу себя постучал. Есть, говорит, пара бумажек, но в них никто не разберется, шифр.
- Если вы слыхали, то и еще кто-то мог услыхать.
- Не, мам, никого не было, мы в кустах одни были.
- Одни, много вы знаете! Там могли быть микрофоны... Так они за этими бумажками охотятся...
Зачем? Если зашифровано... Вот что, молчите, никому об этом ни слова.
- И дяде Коле?
- И ему.
- А почему? Он хороший.
- Он всего лишь охранник. У него допуска нет - такие секреты знать.
- А у папы есть?
- И у него нет, дед не имел права ему рассказывать. Боже, он знал!
- Что знал?!
- Он знал, что за ним следят, и потому папе рассказал, чтобы тот мог объяснить, кому надо, если
случится что-нибудь...Ох, нет! - ей пришло в голову, что, не найдя материалов, тот или те, что ищут их,
могут приняться за свекра, чтобы заставить его выдать идею. Она содрогнулась.
- Мам, чего ты?!
- Ничего, ничего. - взяла себя в руки Алла. - Значит, давайте договоримся: мы ничего не знаем.
Говорить эту фразу не нужно: сразу станет ясно, что как раз таки, знаем. Если кто-нибудь будет
спрашивать про работу дедушки, говорите, что он генерал - и все. Умеете сделать вид, что вы
дурачки?
- Я не могу.
- Почему?
- Потому что я девочка и дурачком быть не могу. Я могу сделать вид, что я дурочка!
- Юлька, нашла время шутить! Знаешь, как я нервничаю?!
- Ну, мамочка, не сердись. Вот Лешка может увлечься и проболтаться.
- Ты чо?! Я дурак, что ли, тебе?! Мы когда в войну играем, я самый стойкий пленный всегда!
Военная тайна!
- Ну, хорошо, хорошо! Не сердись на Юлю, она за тебя же опасается.
- Не нужно за меня опасаться!
- Хорошо, хорошо! Ну, и новости!
В этот момент Алле послышался какой-то звук за дверью. Она посмотрела на собак: те вскочили и,
подняв шерсть на загривках, беззвучно скалили зубы на дверь. Алла приложила палец к губам,
стараясь ступать неслышно, подошла к двери и рывком открыла ее.
За дверью. слегка наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то стоял Николай.
Он, явно, не ожидал, что дверь откроется, и вздрогнул, но уже в следующую секунду заулыбался,
взяв себя в руки. Правда, перед улыбкой лицо его имело странное выражение - Алла не успела
понять, какое.
- Николай, - сказала она удивленно, - вы не отдыхаете?
- Мы собирались поговорить, помните?
- Ах, да! Но если откровенно, я ужасно устала и собиралась вздремнуть.
- Но это важно. И я много времени не займу - пара минут, буквально.
- Хорошо, заходите.
- При детях неловко как-то...
- Дети пока сходят в мою комнату и принесут мне шаль, что-то я зябну.
- Вы не заболеваете?
- Нет, я всегда мерзну при сильной усталости. Так что вы хотели мне сказать?
- Я этих дурачков допросил - Зойку и Анатолия.
- Что вы говорите! Какой результат, что вы у них спросили?
- Прямо спросил, что это за разговор мы слыхали в подвале.
- И?
- Любовь они крутят.
- Но ведь они только вчера познакомились.
- Дык... я и спросил, как же так....только познакомились. Любовь с первого взгляда, вот как!
- Что это за любовь, при которой парень с любимой девушкой так грубо разговаривает?!
- Алла Сергеевна, да вы посмотрите на них! Ну, кто они такие есть - ни воспитания, ни культуры... Я
склонен поверить.
- И оба говорят одно и то же?
- В том-то и дело! Я их по отдельности допрашивал - одно и то же говорят.
- О каком деле Толик говорил? Про какие-то тысячи, про то, что Зойка завалить дело может...
- А, это ее подруга собирается квартиру купить, Зойка в деле, нужно, чтобы подруга не узнала обидится, что ее же приятельница на ней нажиться хочет.
- Да, это совпадает.
- С чем совпадает?
- Она час назад приходила сюда.
- Зачем?
- Требовала ключ от кабинета.
- Зачем?
- Рассказала дикую историю о сберкнижке, которая на сохранении у Родиона Михайловича в сейфе
лежит, а ей деньги срочно понадобились.
- И что вы?
Алла внимательно посмотрела на Николая:"Напрягся он, или мне показалось?" - подумала она.
Вслух она произнесла:
- Что значит - "что я"? Вы полагаете, я могу позволить ей ковыряться в чужом кабинете? Да и ключа
у меня все равно нет.
Теперь ей показалось, что он расслабился. Нет, нужно остановиться, это уже паранойя - нельзя
ведь из-за одной взбалмошной девчонки никому не верить.
- Вы все равно, не могли бы ей помочь: кабинет поставлен на сигнализацию.
- Она в спальню ко мне рвалась - я даже сходила, заперла дверь. Сейф она ищет. Что-то лежит в
этом сейфе, нужное кому-то, кто ее подослал. Может быть, тому же Анатолию. Я даже думаю, что они
не вчера познакомились.
- Сейф тоже на сигнализации - где он ни находится. От одного ключа толку не будет - нужно шифр
знать...
- Она еще про ожидание что-то говорила в подвале. Устала ждать и так далее.
- Она... вы меня извините... хочет в постель с ним... прошу прощения, но что делать - из песни слов
не выкинешь... А он ей говорил, что сперва уборку нужно сделать, чтобы мы не цеплялись
- Да уж, песня первой любви, ничего не скажешь!
- Не умеют эти люди иначе. Вот, она его в постель тянет и в ЗАГС, а он боится, что я рапорт напишу и
отбрыкивается. Всяко, здесь лучше сторожить, чем в казарме париться, - вот он ее и уговаривает
подождать до увольнения с первым и до дембеля - со вторым - ему четыре месяца всего служить
осталось. А она не хочет ждать, ну, и ругаются.
- Вчера познакомились и уже в ЗАГС?!
- Получается, так.
- Ну, а меня она почему возненавидела? Я ей что плохого сделала?
- Вы не поверите, - ревность.
- Да ладно вам! Кого к кому?
- Анатолия - к вам.
- Она нездорова?
- Да нет, вроде. Он, дурачок, стал распинаться перед ней, что вот, такую бы жену, как вы найти - и
умная, и красивая, книжки пишет... Зойка и взбесилась...
Тут вернулись дети, и разговор был скомкан. Николай пошел к двери со словами: "Пойду
поваляюсь, все равно, делать больше нечего".
Когда дверь за ним закрылась, Алла подождала пару минут, а потом выглянула в коридор - там
было пусто.
Дети, напряженно сидевшие у стола зашевелились, и Юлька сказала:
- Я еще вспомнила! Папа спросил, как это деду пришло в голову такую задачу решать, а дед и
говорит, что сказку нам читал про шапку-невидимку, когда был у нас в гостях, и его как будто
стукнуло. Почему в разных странах есть сказки про шапку-невидимку? Может быть, было посещение мам, а что это такое? - и они были в таких костюмах или шлемах... мам, "они" это кто?
- Пришельцы, я думаю. Наверное, ваш дедушка считал, что на Землю прилетали инопланетяне, и у
них были такие приборы.
- Вот здорово! Наш дедушка такой же умный, как марсиане.
- Мам, так ведь можно всю Землю сделать невидимой! Враги прилетят, а нас нет, пустое место в
небе, они обалдеют, куда планета делась? А тут мы по ним: ды-дых, ды-дых, тарарах, бумц - и все их
ракеты взорвем!
- Леша, ты чего такой кровожадный?
- А чего они... летают... планеты захватывают, принцесс воруют! Как бандиты!
- Это вы вчера такой фильм смотрели?
- Ну!
- Не "ну", а "да".
- Ну, да!
- Охламон ты! Слушайте, я устала смертельно просто. Я тут у вас полежу, а вы продолжайте свои
дела, хорошо?
Алла прилегла. Засыпая, она поняла, что за выражение было на лице Николая, когда она так
внезапно открыла дверь: оно было злобно-растерянным. Не успев удивиться своей догадке, она
провалилась в сон и спала, пока ее не разбудил Лешка: он теребил ее плечо и голосил:"Мама,
мамочка, проснись!"
- А? Что такое - вскочила Алла.
- Мама, Юльку рвет в туалете!
- Боже, что произошло? Что вы ели?
- Ничего. Она пошла в кладовку за фруктами, а потом прибежала и стала рвать. Я тоже хотел пойти
- поискать пластик для коробки, а она сказала, чтобы я с тобой оставался, а то в этом доме как-то
странно, и нельзя друг друга без присмотра оставлять.
Алла бросилась в туалет. Юлька сидела на полу и была совершенно обессилена.
- Девочка моя, что такое, что случилось?
- Ох, мамочка, - простонала Юлька, - там, в подвале...
- Что - в подвале?
Тут Юльку стало выворачивать снова, Алла придерживала ее, потом помогла умыться, напоила,
уложила в постель и принесла из своей комнаты успокоительное.
Спускаясь и поднимаясь по лестнице, она отметила мертвую тишину в доме. Решив, что все спят,
перестала думать об этом, дала таблетку дочери и посидела с нею, пока та не заснула.
Потом велела Лешке быть с сестрой и пошла в подвал.
Алла не сразу поняла, что имела в виду Юлька и озиралась, стоя посреди обширного помещения.
Она уже совсем собралась уходить, как вдруг возле мусоросжигателя увидела то, что так испугало
Юльку: раскинув ноги и уткнувшись носом в бетонный пол, в луже крови лежала Зойка, а рядом с нею
валялись осколки фаянсовой миски.
В доме по-прежнему было тихо. Николай и Толик спали на диванах в холле. Свои вечные кобуры с
пистолетами они сняли и положили на журнальный столик между диванами. Когда Алла прибежала
будить их, они вскочили с ошалевшими лицами и не сразу поняли, что происходит.
Алла не сказала им, в чем дело, а просто поманила за собой, и они, переглянувшись, двинулись за
нею к подвалу.
Увидев Зойку, оба окаменели.
Алла незаметно наблюдала за их лицами, и ей показалось искренним выражение растерянности,
которое эти лица приобрели.
Мужчины переглянулись и уставились на Аллу.
- Я пришла взять фруктов для детей и увидела.
Николай подошел к телу и стал рассматривать его, стараясь ни к чему не прикасаться..
- Все ясно, - произнес он, наконец, - она упала и наткнулась на кочергу - та ей в глаз вошла. Может
быть, выжила, если бы ее сразу нашли, а так истекла кровью.
Толик, не отрываясь, смотрел на то, что совсем недавно было девушкой, и трясся мелкой дрожью.
Увидев это, Николай рявкнул:
- Приди в себя! Что ты, как... - он хотел сказать:"баба", - но осекся при виде ледяного спокойствия
Аллы.
- Ее трогать не будем. Буря закончится - вызовем милицию. Я запру подвал и опечатаю.
- Нужно прежде отсюда продукты забрать - овощи, фрукты, консервы. И подумать, как гулять
собакам. Придется из холла их выпускать, другого выхода нет.
- Хорошо, вы идите к детям, а мы с Анатолием все перенесем в кухню.
- Я хочу взять еду в комнату - вряд ли мне захочется сегодня спускаться. Да и Юлька плохо себя
чувствует, нужно будет ее покормить в спальне.
Выбрав момент, когда Николай и Толик в очередной раз вышли из кухни, она вынула из-под шали
осколки миски, подобранные в подвале, и сунула в мусорное ведро, постаравшись зарыть их как
можно глубже под очистки овощей.
Потом она набрала корзинку фруктов и кое-какой еды, взяла фляжку с молоком и пару бутылок
воды.
Когда в кухню ввалились мужчины с тяжелыми коробками в руках, Алла мыла в раковине виноград
и складывала его в корзину.
Поднимаясь по лестнице, на площадке второго этажа она увидел "мотоциклиста", который, как ей
показалось, что-то делал с дверью кабинета.
- Что вы тут делаете? - спросила она.
"Мотоциклист" оглянулся и прижал палец к губам, призывая ее к молчанию.
- Идите в комнату к детям и запритесь.
- Почему? Кто вы такой, что даете мне подобные советы? И что вы делали с дверью кабинета?
На звук ее голоса из кухни выскочил Николай и стал подниматься по лестнице.
- Что случилось, Алла Сергеевна?
- Да, не знаю даже, мне показалось, наверное...
- Что показалось? Что он пытался дверь в кабинет открыть? Это ведь уже во второй раз, верно?
Первый раз - помните - когда он детей напугал. Я еще тогда подумал, что дело не в "водички
попить"... Ну-ка, в чем дело?
- Ни в чем, вы ошибаетесь. Я шел вниз - сказать, что товарищ мой очнулся, а у меня голова
закружилась, вот я к стенке и прислонился, а оказалось, что к двери - чистая случайность.
- Случайность, говоришь... Чтобы такая случайность больше не случилась, я тебя, пожалуй, в твоей
комнате запру. Целее будете - и ты, и твой товарищ. С вами, как с людьми, помогают, а ты воровать
вздумал? Твое счастье, что буря, а то я бы тебя сию секунду на улицу выкинул бы. Ну-ка, покажи, что
это у тебя тут?!
С этими словами Николай стал обыскивать слабо отбивавшегося от него "мотоциклиста".
- Вы не имеете права...
- Я? Я - имею. Я здесь за все отвечаю. А вот твои права милиция проверит. Вы посмотрите, Алла
Сергеевна, что я у него нашел!
И Николай торжествующе поднял руку с зажатой в ней отверткой.
Алла непонимающе уставилась на нее:
- Зачем вам отвертка?
- Это не моя, не было у меня отвертки! Это он мне свою подсунул!
- И зачем мне это, можешь объяснить?! Так, я объявляю вам с приятелем домашний арест!
С этими словами Николай взял "мотоциклиста" за шиворот и потащил в мансарду.
Алла побрела за ними.
Этот инцидент запутал ее окончательно. Только-только ей начало казаться, что она поймала... или
почти поймала некую догадку, как снова все смешалось, и нужно было опять распутывать этот
бесконечный клубок странных событий, слов и поступков.
Зайдя в комнату детей, она обнаружила, что оба спят - Юлька в своей постели, а Лешка притулившись в ее ногах. Алла помогла ему перелечь на другую кровать, сама села в кресло и стала
думать, что именно произошло минуту назад и как этот эпизод вписывается в рисунок двух последних
дней.
- Так. Не буду торопиться, - думала она. - Что произошло в эти дни?
Первое: я появилась здесь внезапно - никто не ожидал, родители Миши тоже.
Второе: появилась Зойка - я теперь почти уверена, что она не родственница свекрови.
Три: Толик должен был отвезти детей в гости и вернуться сюда. Он нарушил приказ, но Николай
спустил ему это нарушение.
Четыре: Толик провел весь день с Зойкой, которую увидел впервые в жизни за час до поездки в
город.
Пятое: шторм.
Шестое: мотоциклисты, попавшие в аварию и ехавшие, неизвестно куда.
Седьмое: Зойкино требование открыть кабинет или поискать сейф в спальне.
Восьмое: она явно слушалась Николая.
Девятое: рассказ детей о разговоре Миши с отцом.
Десятое: рассказ Николая о романе Зойки и Толика.
Одиннадцатое: гибель Зойки.
Двенадцатое: стычка с "мотоциклистом", отвертка...
Интересно, как совпало появление Зойки и мотоциклистов с началом бури... Случайность, слишком
много случайностей. Случайность, что Мише предложили эту подработку, что я решила приехать, что
Толик влюбился в Зойку...
Нет, я не с того конца начала.
Допустим, что Зойка родственница, в самом деле.
Допустим, что мотоциклистам было куда ехать по нашему шоссе.
Тогда никаких проблем, кроме одной: кто убил Зойку?
Стоп, почему - "убил"? Может быть, это несчастный случай!
Если это несчастный случай, что ее понесло в подвал? Логичнее было бы предположить, что она
зазвала Толика к себе, и они развлекались бы в постели. Но нет, Толик спит в холле и знать не знает,
чем занимается его девушка, на которой он собирается жениться.
Все очень странно. Надо бы самой с ним поговорить. Но о чем? Что ему сказать: "Я слышала ваш
разговор в подвале?"
Все не годится. Или все-таки, поговорить? Фу, черт, ощущаю себя абсолютной дурой - ни одна
мысль в голову не приходит. Выпить коньяку, что ли... Бутылку я в спальне оставила...
Опять раздался стук в дверь - и опять это был Николай.
- Алла Сергеевна, извините, что докучаю. С Толиком плохо: плачет, трясется. Вы бы не поговорили с
ним, мягко, по-женски? Может быть, успокоите его.
Алла молча смотрела на него и понимала, что не хочет никуда идти, не хочет никого успокаивать.
Хотелось лечь, закрыть глаза и выключить сознание, а проснувшись, забыть все происходящее раз и
навсегда. Но она понимала, что отвертеться не получится, а потому со вздохом сказала:
- Хорошо. Вы идите, я умоюсь и спущусь.
Умывшись и причесавшись, она написала детям записку на тот случай, если бы они проснулись до
ее возвращения, заперла дверь комнаты и пошла вниз.
Николай и Толик были в холле. Толик уже перестал плакать и сидел, раскачиваясь и сжав голову
руками. Николай с беспомощным видом сидел рядом с ним.
Увидев Аллу, он уступил ей место, а сам ушел в кухню.
Алла взяла руку Толика и стала по ней похлопывать, одновременно говоря:
- Толик, ты не стесняйся, поплачь, в этом ничего стыдного нет, но тебе станет легче.
Толик вдруг уткнулся лицом в ее плечо, и она сидела, застыв, боясь его потревожить. Ей и в самом
деле стало его жалко.
Вдруг он поднял лицо и заговорил лихорадочно:
- Дура какая! Приревновала меня к вам, это какой дурой быть нужно, а?! Уже слова доброго ни о
ком не скажи - сразу найдется кто-нибудь, кто в любовники запишет. Хоть бы подумала, дура, на
черта я вам - нет, зачем нам думать, мы так, одной задницей обойдемся, голову нагружать не будем.
Она ведь чего в подвале свалилась? Напилась в стельку - вот бутылка.
И он показал Алле бутылку, которая до сих пор стояла на полу и не была Алле видна. Это была
ополовиненная бутылка, из которой Алла днем наливала себе коньяк.
- Но ведь я оставила ее в спальне! - промелькнула мысль. - Как же она попала к Зойке?
- Подождите меня, - сказала она Толику и пошла в кухню сообщить Николаю о бутылке.
Тот как раз добавлял воду в рюмку с каплями. В кухне пахло валерьянкой.
- Что такое, вам нехорошо? - спросила она встревожено.
- Нет, это я ему дать хочу. Пусть успокоится и заснет.
- Николай, странная история. Помните, я днем пила коньяк? Бутылку я оставила у себя в спальне, а
Толик утверждает, что Зойка из нее напилась коньяку и потому упала в подвале.
- У вас в спальне? Пойдемте - посмотрим. Вы поднимайтесь, я Толику дам капли и приду.
Алла пошла в спальню. Открыв дверь, она не сумела удержать возглас: в комнату невозможно
было войти - она была разгромлена. Постель была сброшена с кровати, мебель перевернута, картины
сорваны со стен, из шкафов выброшены все вещи - белье и одежда. В комнате явно кто-то что-то
искал.
На крик Аллы прибежал Николай и застыл ошарашено в дверях.
Алла хотела войти в комнату, но он ее не пустил, сказав:
- Не ходите, затопчете все следы.
Он взял из ее руки ключ и запер дверь. Они пошли было вниз, но вторично испытали шок: дверь
кабинета была исцарапана в районе замка, а ручка изогнута, почти вырвана и висела на одном
шурупе.
В совершенном ступоре Алла пошла вниз, сама не зная, зачем. Спустившись, она обнаружила, что
Толик лежит с закрытыми глазами на диване. Рядом стояла пустая бутылка, и Алла поняла, что он
допил коньяк.
Она хотела уложить Толика поудобнее, но Николай сказал, что сам его уложит и чтобы она шла
наверх - он придет поговорить.
На чугунных ногах побрела она вверх по лестнице - уже в который раз за этот сумасшедший день, и еле преодолела ее, настолько обессилела.
Дети спали. Она села в кресло и стала ждать Николая, уже не думая ни о чем и не делая никаких
предположений.
Николай пришел через несколько минут.
- Алла Сергеевна, вам придется спать здесь. Я раскладушку принес и постель - в коридоре оставил.
- Спасибо, Николай.
- Что вы обо всем этом думаете?
- Уже ничего не думаю. Ясно, как бутылка попала к Зойке: она ее во время обыска в комнате
обнаружила и прихватила. Ничего не нашла, выпила с досады... Вот только непонятно, что ей в
подвале нужно было, зачем она туда отправилась.
- Может быть, за закуской?
- В кухне полон холодильник.
- Да. Странно.
- Я удивилась, что Толик был не с нею, а спал в холле. А теперь мне понятно: он вас отвлекал, пока
она обыск делала. Вы чем занимались, пока не заснули?
- В карты играли, - смущенно ответил Николай.
- Вот, точно. Отвлекал он вас.
- Потом мы заснули, а она увидела, что кавалер спит, разозлилась еще больше и напилась. Будить
его она не решилась, чтобы и меня не разбудить. Как вы ее нашли?
- Дети захотели фруктов, я пошла в подвал за ними, а она там лежит.
Она четко помнила, что уже говорила это Николаю, и ей показалось, что он ее проверяет.
- Я вам уже это говорила. Вы меня подозреваете в чем-то?
- Что вы, Алла Сергеевна! Конечно, нет. Просто забыл. Когда вы сказали, вспомнил, что да,
говорили.
- Ну, хорошо, не обижайтесь. Знаете, давайте спать - поздно уже. Я ужасная хозяйка. Больных не
накормила.
- Ничего, я их накормил, - сказал Николай, вставая, - не хватало еще, чтобы вы посторонних
мужиков обслуживали. Спокойной ночи. Постарайтесь поспать. Если есть снотворное, примите чтобы заснуть наверняка.
Он пошел к двери, но остановился.
- Вы не задумывались, как Зойка в вашу комнату попала? Дверь была заперта, верно? Где же она
ключ взяла?
С этими словами он вышел из комнаты.
Алла впустила в комнату собак, решив, что для безопасности ее и детей лучше, если псы будут
спать рядом, и те улеглись возле двери.
Она приготовила себе постель и легла, но заснуть не могла. Снотворное она пить не стала - лежала
и думала о том, что не доживет до конца этой идиотской бури, которая за какие-то считанные часы
натворила столько гадостей. Скорее бы уже установилась погода и можно было бы вызвать милицию,
чтобы она занялась распутыванием того клубка, в который превратилась жизнь в доме.
Потихоньку на нее наползала дрема, когда вдруг раздался звук, мгновенно вырвавший ее из сна.
Собаки обнюхивали дверь, но признаков недовольства не проявляли.
Алла рывком села на постели и прислушалась. Было тихо, только буря была слышна, и Алла легла
снова.
Звук раздался опять. Сомнений не было: кто-то пытался открыть дверь в комнату.
Она подошла к двери и спросила:
- Кто там?
- Алла Сергеевна, это я, Толик, - раздался за дверью сдавленный голос.
Алла открыла дверь, и Толик, озираясь и пригибаясь, почти вполз в комнату.
- Что с вами? - испуганно спросила Алла.
- Да ничего, это я чтобы тише быть, а то когда идешь, обязательно шумишь, хоть и немного. Алла
Сергеевна, я что сказать хотел, ведь Зойка не своей смертью умерла - убили ее.
- Кто?!
- Думаю, Николай.
- Что ты, Толик, с чего ты взял это?
- Они, по-моему, знакомы.
- Почему ты так решил?
- А вы вспомните! Она его слушалась. Со скрипом, но слушалась! И всегда он ее без свидетелей
успокаивал... Она его любовница, я уверен... была.
Тут его плечи затряслись, и он уткнулся лицом в ладони.
- Успокойся, успокойся, расскажи, что ты об этом думаешь.
Толик рывком поднялся и заходил по комнате.
- Точно, она была его любовницей и приехала сюда ради него. Как она во двор попала?
- Николай думал, ты впустил, - сказала Алла и тут же прикусила язык: совсем не нужно было Толику
знать, что они с Николаем обсуждали зойкино появление.
Но Толик не обратил внимания на ее слова.
- Он ее впустил, он! Некому больше. Вы на пляже были, я машину мыл, а он по усадьбе болтался.
- Он сигнализацию проверял.
- Откуда вы знаете?
Алла на секунду замешкалась, не зная, что ответить, но тут же нашлась:
- А... а .. он мне доложил, что с сигнализацией все в порядке.
- Да? С чего это он вам стал докладывать? Здесь он главный, вы - только охраняемый объект.
- Что это ты обо мне, как о вещи!
- Не обижайтесь, это по инструкции.
- По инструкции. На все есть инструкция? На любой случай?
- Думаю, да.
- Николай хоть раз нарушил хоть одну инструкцию?
- Да... нет... вроде, - неуверенным голосом признал Толик. - Он себя правильно вел, вообще-то.
- Так почему ты его в убийстве обвиняешь?
- Потому что они с Зойкой себя вели, как знакомые, вот почему.
Алла собралась с духом и сказала:
- Но ведь это ты крутил любовь с Зойкой.
Толик тут же сник.
- Ну, я, - сказал он севшим голосом.
- Вот видишь, тебя тоже можно заподозрить. Есть у тебя алиби?
- Какое алиби - спал я в холле!
- Вот и Николай спал. Когда я вас разбудила и показала Зойку, я за вами наблюдала. Вы оба
выглядели так, словно не понимаете, что произошло.
- Так я и не понимал и сейчас не понимаю!
- Вот и Николай так же выглядел.
Толик сел с удрученным видом.
- Кто же тогда ее убил?
- Строго говоря, под подозрением все, и я тоже. Вы спали, я могла заманить девчонку в подвал и
там ее кокнуть.
- Но ведь вы этого не делали, правда? - умоляющим голосом спросил Толик.
- Успокойся, не делала.
- Тогда кто?
Он опять вскочил и забегал по комнате, вцепившись руками в свои коротко остриженные волосы. У
Аллы зарябило в глазах, и она уже хотела попросить его сесть, как со своего места у двери поднялся
Рекс, подошел к Толику и толкнул его носом.
- Чего тебе, пес?
Рекс смотрел на парня и тихонько ворчал.
- Он тебе намекает, что лучше сесть.
- Да? Ну, ладно, только мне сидеть трудно.
- Это реакция на шок. Юлька, вон, наоборот, спит - тоже реакция на шок. Бедные мои детки,
отдохнули, называется!
- Дети забудут, - авторитетным голосом заявил Толик, усаживаясь, - это мы с вами всю оставшуюся
жизнь помнить будем.
Рекс убедился, что парень сел, и улегся, но не спал, а продолжал следить за каждым движением
Толика.
- Все, вышел я из доверия у собаки, как жить теперь?!
- Ты знаешь, а ведь собаки почему-то невзлюбили Николая и Зойку, их двоих. Тебя приняли
нормально, даже мотоциклистов приняли нормально, а на этих двоих все время кидаются. Такие
дрессированные - не должны они так себя вести, загадка какая-то.
- Вот бы ее разгадать!
- Буря закончится, пусть милиция разгадывает.
- Да ничего они не разгадают. Повесят убийство на меня - и все.
- Почему ты так решил?
- А как же! Вы - женщина, дети тут ваши. Эти, потерпевшие, ранены, один без сознания был. Или я,
или Николай. Выберут меня: он все-таки офицер, а я что, солдат, подумаешь!
- Нет, Толик, не нужно так думать. Я уверена, что правда будет найдена.
- Кто ее искать будет?! Мы с вами?
- А хоть бы и так. Я все время думаю, анализирую... Скажи, что ты успел о Зойке узнать?
- Сирота она, из детдома, в этом городе у нее подруга - я ее видел, она в кино с нами была.
- Это она сама тебе рассказала?
- Да. Мать ее - племянница хозяйки - умерла молодой, а родственники ее взять не захотели и сдали
в детдом.
- Этого не может быть! А мне она сказала, что ее мать была в ссоре с моей свекровью и только года
четыре назад помирилась с нею. Чему верить?
- Да. Вранье на вранье. Интересно, а о подруге она правду рассказала? Подруга, вроде бы,
покупает квартиру, которую ей Зойка нашла.
- Стоп. Как это - Зойка нашла? Она ведь в другом городе живет.
- Она здесь часто бывает. Нашла квартиру и договорилась с хозяином, что тот возьмет с покупателя
- с подружки, значит, зойкиной - на пару штук больше, и эти деньги он Зойке отдаст, гонорар.
- А ему какая выгода?
- Там, с этой квартирой, что-то нечисто - я не знаю, что. То ли долг какой-то висит, то ли еще что.
Кажется, Зойка фальшивые квитанции об оплате сделала...
- И ты собирался жениться на такой девушке? Да она ведь преступница!
- Алла Сергеевна, она сказала, что ей такая жизнь надоела, хочет семью, дом, детей.
- И ты поверил?
- Конечно, людям нужно верить, как иначе жить?
- Тогда ты, может быть, знаешь, что она искала в этом доме? Она меня о сейфе спрашивала.
- Да? Понятия не имею! А что, есть сейф?
- И я понятия не имею. Зачем она вообще сюда пришла? Что ей здесь было нужно? Мне теперь
ясно, что она не родственница хозяйке.
- Я же вам говорю, у нее были шашни с Николаем.
- Ага, и он спокойно смотрел, как она с тобой флиртует.
- Флир... чего?
- Шашни, говоря твоим языком.
- Вот и убил потому - приревновал.
- Ох, Толик, ну, ты и фантазер! Ну, зачем она Николаю нужна? Драная кошка некормленая.
- Вы...зря так о ней, она ...а вы... нехорошо это.
- Извини, извини, но я не верю, что Николай мог на нее позариться. Он видный мужик, ему другая
женщина нужна.
- Вроде вас? - вдруг язвительно осведомился Толик.
Алла даже растерялась.
- Что ты, Толик, как ты можешь такое говорить?! Я замужем, мои дети здесь со мной, а ты
намекаешь, что я...
- Но вы столько времени с ним проводили!
- Так я же хозяйка дома, а обстоятельства экстраординарные - с кем же еще он должен был их
обсуждать? Не с тобой ведь и не с Зойкой.
- Простите меня, я дурак, болтаю, сам не знаю что. Это я от расстройства. А так, я совсем не дурак,
учился в школе хорошо, и на права быстро сдал, другие по два-три раза пересдавали.
- Причем здесь твои права?
- Ни при чем, это я для примера... что не дурак...а просто, болтанул, не сердитесь, хорошо?
- В одном ты прав: Зойка, действительно слушалась Николая. Почему?
Вдруг Толик вскочил, заставив Аллу вздрогнуть. Рекс тоже вскочил и заворчал.
- Алла Сергеевна, а ведь это и мотоциклисты сделать могли!
- Что это?
- Ну, с Зойкой...
- Так. Приехали. А они-то при чем? Пораненные люди. Тем более, Николай их в комнате запер,
когда я одного из них у двери кабинета застала.
- Да? Тогда отпадает. Вот черт, крутится что-то в голове, а поймать не могу.
- И у меня та же история. Это от усталости. Спать нужно ложиться. Иди к себе и постарайся уснуть.
- Хорошо. А куда - к себе? Я же у мотоциклистов спал!
- Да, как это я не подумала! Что же делать? Может быть, в зойкиной спальне ляжешь?
- Что вы, я там не засну...
Его прервало рычание собак. Оба пса вскочили и бросились к окну.
Сквозь приглушенный шум бури стало слышно царапанье и стук в окно, закрытое ставнями.
- Тсс, - шепотом произнес Толик и на цыпочках пошел к окну. Он отогнал собак и стал открывать
оконную створку. Алла напряженно ждала. Она вздрогнула, когда Толик открыл ставню, и в комнату
ворвался холодный ветер, швырнувший добрую пригоршню дождевых струй чуть ли не на середину
комнаты. За окном был человек.
Толик помог ему влезть, и когда тот встал на ноги и выпрямился, Алла не сумела удержать возглас:
в комнате стоял один из мотоциклистов, обвязанный по поясу веревкой, скрученной из разорванных
простыней.
- Не бойтесь меня, - произнес он негромко, - я вас не обижу. Я друг.
Придя в себя, Алла с Толиком заговорили в два голоса: "Мужик, ты чо людей пугаешь, разве так
можно, вы же ранены, вам нужно лежать, как вы до нас добрались, я думал ты мотоциклист, а ты
каскадер, что за дела, объясните, наконец, в чем дело".
Пришелец спокойно выслушал их и спросил:
- Можно мне в ванную - я руки испачкал о карниз, не переношу, когда руки грязные?
- Да, конечно, - растерянно ответила Алла.
Вдруг он закачался и стал нашаривать стул. Толик подскочил к нему, поддержал и усадил в кресло,
приговаривая, что если голова ушиблена, нужно в койке лежать, а не Супермена разыгрывать.
Больной посидел минуту и стал вставать со словами:
- Ну-ка, парень, проводи меня, пожалуйста, в ванную.
- Во, упертый, - почти восхищенно откомментировал Толик, но все-таки повел гостя к открытой
двери в ванную комнату.
Надо бы ему переодеться, - подумала Алла, - он совершенно вымок.
В этой комнате за шторой была устроена небольшая гардеробная с комодами и большим
зеркальным шкафом. Вещи ее мужа, которые он не взял с собой, лежали в этом шкафу.
Отдернув занавеску, она увидела, что мужчины, прошедшие в ванную, не закрыли за собой дверь
и прекрасно отражаются в зеркале.
Алла начала открывать шкаф, но остановилась: ее поразило увиденное в зеркале.
Гость и Толик открыли воду в раковине, но никто и не думал умываться. Они стояли, сблизив
головы, и явно шептали что-то друг другу.
Алла попыталась расслышать их шепот, но текущая вода заглушала голоса.
Боясь, что ее поймают врасплох, она все-таки достала из шкафа сухое белье и брюки с рубашкой, и,
вернувшись в комнату, мужчины увидели ее поправляющей одеяла на детях.
Гость, судя по всему, пришел в себя, потому что ушел переодеваться самостоятельно, а
Толик сел во второе кресло и погрузился в размышления.
Алла тоже молчала. Она никак не могла осознать увиденное в зеркале, но спрашивать у Толика не
стала: история, в которую попала она с детьми, перестала быть странной и становилась страшной,
нужно было думать, как выпутаться из нее живыми и, если повезет, невредимыми.
Толик время от времени взглядывал на нее, но ничего не говорил. Молчание становилось
тягостным, но тут Супермен вошел в комнату и сказал, что мокрую одежду развесил на сушилке для
полотенец, если хозяйка не возражает.
Хозяйка! - с горечью подумала Алла, - все вытворяют, что хотят. Кто все эти люди?!
Вслух же она произнесла что-то вежливое ничего не значащее, затем собралась с духом и
спросила:
- Можно узнать, почему вы к нам таким странным образом забрались? Есть ведь двери, в конце
концов, послали бы друга, чтобы он меня позвал! Вы только утром в себя пришли, разве можно вам
такой акробатикой заниматься? А если бы сорвались, как бы я перед законом оправдывалась?
Гость выслушал ее и вежливо спросил:
- Могу я быть с вами откровенным?
- Ваша откровенность зависит от моего ответа? Почему? Я ведь все равно не смогу узнать, врете вы
или говорите правду! Так что врите спокойно, тем более, что вы уже начали это делать.
- Когда это?
- А когда вопрос свой задали! Такие вопросы задают, когда соврать хотят. Так я вас слушаю - чему
вы хотите, чтобы я поверила?
Гость удивленно оглянулся на захохотавшего Толика и тоже хохотнул.
- А вы дама с юмором, как я посмотрю.
- Конечно, а как же! Поводов для юмора много, невозможно не острить! Чужие покалеченные
люди, мертвая девушка, выдававшая себя за родственницу хозяев, влезающий в окно
полутруп...Просто животики надорвешь! Буря еще эта! С ума сойти можно от веселья!
- Между прочим, буря слабеет, - сообщил гость, - ветер стихает, и дождь уже не так льет.
- Почему же вы так вымокли?
- Я под водосточную трубу попал. Нижнюю часть трубы сорвало, вот и хлещет из нее на уровне
карниза.
- Господи, я даже и не задумалась ни разу, что дом может быть поврежден!
- Ничего, лишь бы не разрушился.
- Типун вам на язык. Хорошо, о чем вы собирались со мной откровенничать?
- Сначала ответьте мне на пару вопросов. Ответите?
- Смотря, что за вопросы.
- Очень простые вопросы. Почему вы сказали о девушке, что она выдавала себя за родственницу?
Вы ей не поверили?
- Не поверила.
Вроде бы гость продолжал смотреть на нее, но у Аллы создалось впечатление, что он бросил на
Толика молниеносный взгляд, под которым тот сжался.
- А мне поверите, если я скажу....
- Что вы троюродный дедушка хозяина? - перебила его Алла. - Не поверю! Но если попросите,
сделаю вид, что верю.
- Я ценю ваш юмор, но давайте говорить серьезно. Вы понимаете, что попали в серьезную
переделку?
- Допустим, нет. Объясните мне.
- В этом доме спрятана чрезвычайно ценная вещь, не принадлежащая хозяину. Вернее, она
принадлежала ему, но теперь она уже не его. Но он ее прячет, не хочет отдавать, а это неправильно.
- Кому он должен отдать эту вещь? Кто ее новый хозяин?
- Этого я вам сказать не могу, это секрет.
- И что же это за вещь?
- Этого я вам тоже сказать не могу - это не ваше дело.
- Да?! Вам не кажется, что говорить такое хозяйке - это нахальство?
- Вы не хозяйка, вы заложница вместе с вашими детьми.
Алла вытаращила глаза и онемела от удивления. Справившись с собой, она зло спросила:
- Чьи же мы заложники?
- Этого вам тоже знать не нужно. Просто имейте в виду, что, сотрудничая с нами, сбережете жизни
свою и детей.
Сказано это было таким будничным тоном, что у Аллы мороз пошел по коже: она поняла, что
человек этот ничего не преувеличивает.
- Дело еще и в том, что у нас есть конкурент. И вы поможете нам его обезвредить.
- Какой конкурент?
- Николай, адъютант.
- В каком смысле он конкурент?
- Вы задаете столько вопросов, что проще от вас избавиться уже сейчас. Замолчите и делайте то,
что я вам скажу. Вы сейчас спуститесь вниз и попросите его подняться в вашу комнату. Придумайте
причину. Подниметесь первая, зайдете в комнату и запрете дверь. Дальнейшее вас не касается.
Отправляйтесь.
Алла встала и посмотрела на детей.
- Ничего мы с ними не сделаем, если вы не сделаете никакой глупости. Идите.
Алла пошла к двери. Она уже взялась за дверную ручку, когда ее остановил голос страшного гостя:
- Алла Сергеевна, вы меня поняли? Не наделайте глупостей.
После этих слов она присела на корточки перед собаками и, делая вид, что гладит их, прошептала
им одно слово:
- Стеречь!
Собаки тут же поднялись с ковра, пошли к кроватям детей и улеглись в проходе между ними.
Спокойствие оставило их: теперь это были два зверя, лежащие, чисто внешне, спокойно, но готовые в
любой момент броситься на подошедшего к охраняемой зоне.
- Чего это они? - удивился Толик.
- Волнуются, - ответила Алла, - все-таки, чужие люди в доме.
С этими словами она вышла из комнаты.
Постояв в коридоре, чтобы унялось сердцебиение, она подошла сначала к комнате, в которой
должен был ждать сигнала - как ей думалось, - еще один "мотоциклист", и прислушалась. За дверью
было тихо.
Алла подождала несколько секунд, затем, стараясь не шуметь, открыла дверь и, сняв туфли, в
одних носках вошла в комнату.
В следующую секунду она увидела то, что заставило ее выскочить в коридор и побежать вниз по
лестнице, прижимая туфли к груди.
На последних ступеньках лестницы она подвернула ногу и упала бы, но ее поддержала чья-то рука.
Это был Николай, который почему-то не спал, был при полной форме и с пистолетом в руке.
- Что с вами, Алла Сергеевна, почему вы разутая, не спите, что случилось?
- Я шуметь не хотела, вот и разулась. Заснуть не могу никак: буря шумит, мысли одолевают.
Проголодалась вот, решила кефира или молока выпить. А может быть, чаю. Хотите чаю, Николай?
Все это Алла говорила довольно громко, стараясь, чтобы голос ее звучал естественно. Она была
уверена, что в комнате детей дверь сейчас открыта, и незваные гости вслушиваются в ее слова. Сама
же она шла к кухне и тащила Николая за рукав, понуждая идти с собой.
Николай выглядел удивленным, но шел за Аллой, видно поняв, что дело не только в чае.
Зайдя в кухню, Алла продолжала нести какой-то вздор, а сама лихорадочно писала карандашом на
салфетке: "В доме бандиты. Тот, что был без сознания, притворялся, второй убит в их комнате, Толик
с ними заодно, они взяли детей в заложники, собаки стерегут детей".
Лицо Николая мрачнело все сильнее, по мере того, как она писала.
Он взял из ее руки карандаш и написал:"Почему вы пишете? Почему не говорите?"
"Они предупредили меня, чтобы я не делала глупостей. Может быть, они жучка ко мне
прицепили".
Николай взял записку и сжег ее в раковине. Затем набрал воды в чайник и поставил его на огонь.
- Ах, Алла Сергеевна, - говорил он при этом, - дорого бы я отдал, чтобы называть вас просто
Аллочкой! Ваш муж неправ: нельзя хорошенькую женщину оставлять одну, да еще и на отдыхе. Вы
достаньте чего-нибудь из холодильника - пусть это будет поздний ужин, я тоже проголодался.
Жестами он показывал Алле, чтобы она успокоилась и накрыла на стол. Сам же стащил сапоги и
бесшумно выскочил в холл.
Алла начала греметь посудой, открывать и закрывать холодильник, шуршать бумагой. Придав
голосу легкую игривость, она отвечала Николаю, который в это время надевал бронежилет,
принесенный им из холла:
- Однако, вы осмелели. Это буря на вас так действует?
- Нет, безделье. Я всегда глупею от безделья.
Приблизившись вплотную к Алле и почти прижав губы к ее уху, он зашептал:
- Сделайте вид, что я к вам пристаю: пищите и отбивайтесь. И когда я выйду, не останавливайтесь.
Алла тут же начала причитать:
- Ну, что вы, Николай, нельзя же так, я мужу пожалуюсь, прекратите, я вам говорю!
Николай выскочил из кухни, а она продолжала визжать, двигала по столу чашки и блюдца, бросила
на пол ложку и нож, разбила банку - изображала сопротивление неожиданному любовному натиску
мужчины.
Затем, словно сдавшись, она простонала:
- Ну, не здесь же! Поднимемся наверх. Зойкина комната пустая. Отпустите меня, наконец! Я первая
поднимусь.
Засвистел чайник, Алла выключила газ и, не в силах больше играть спектакль, отправилась в
мансарду.
Наверху царила странная тишина, на площадке никого не было. Не понимая, куда делся Николай,
она вошла в комнату, предварительно взлохматив волосы и расстегнув две лишние пуговицы на
рубашке.
Двое мужчин встретили ее глумливыми взглядами, но от реплик воздержались и выскочили в
коридор.
Алла немедленно заперла за ними дверь и стала двигать к ней комод. Тут проснулся Лешка и сел в
постели.
- Мам, чего ты делаешь?
- Тихо! - прошипела Алла. - Помоги-ка мне!
Вдвоем они кое-как загородили дверь, и Алла потащила в ванную комнату раскладушку, а затем постели.
- Мам?! Зачем это?
- Здесь спать будем.
- Зачем?
- Слушай, давай ты не будешь спрашивать, хорошо? Черт, не помещается раскладушка! Я тебе в
ванне постелю, а мы с Юлькой на полу ляжем.
- Ну, ты даешь, - только и промолвил сын, выглядывая из ванны, когда Алла приволокла Юльку, так
и не проснувшуюся, и уложила ее в приготовленную на полу постель.
- Ложись и спи, - велела она мальчику.
- Я все равно не засну.
- Полежи и заснешь. Или хотя бы лежи молча. У меня сил нет тебе отвечать.
- Хорошо, - вдруг покладисто согласился мальчик, улегся и закутался чуть ли не с головой.
Алла не могла понять, куда делся Николай, но решила, что наступило время беспокоиться лишь о
себе, а потому задернула получше шторы на окнах, велела собакам стеречь, выключила везде свет и
ушла в ванную, закрыв и заперев дверь в комнату.
Со стоном утомления легла она рядом со спящей Юлькой и неожиданно для себя заснула, как
провалилась во мрак сна.
Так же внезапно, как и заснула, Алла проснулась. Что-то вырвало ее из сна, но что, понять она не
могла. Прислушавшись к темноте, она поняла, что дети рядом и спят.
Юлька дышала спокойно, ее сон перестал быть каменным забытьем, наступающим в результате
действия успокоительного, а перешел в спокойный и тихий сон здорового ребенка.
Пусть бы и весь день проспала, - подумала Алла, - может быть, во сне успокоится окончательно. Я
бы и сама спала, не просыпаясь. И чего я часы сюда не взяла?! Что сейчас - ночь, утро, день?
Ответа на этот вопрос не было. Пространством вокруг владели непроглядная темнота и тишина,
лишь ветер шумел над крышей мансарды. Впрочем, и он притих: не было уже в его голосе
неистовства бури. Просто сильный ночной ветер, шумящий в кронах деревьев, порождая в сердце
тревогу и страх.
Аллу передернуло, она постаралась улечься удобнее и снова заснуть, но не тут-то было - сон улетел
и возвращаться не собирался.
Повертевшись пару минут, она сдалась и решила, раз уж ей не удается заснуть, обдумать, наконец,
события прошедших двух дней.
- Неужели всего два дня прошло, - чуть ли не вслух удивилась она, - столько случилось разного, я
думала, мы целую вечность здесь заперты.
Значит, так. В доме орудует банда, а может быть, и две - это нужно понять.
Если одна, то это все: мотоциклисты, Николай, Толик, Зойка... А если две?
Мотоциклиста и Зойку убили, я в этом совершенно убеждена. Пусть Николай не втюхивает мне про
кочергу! Вопрос, кто убил.
Допустим, Николай. За что? И когда? Может быть, мотоциклисты ее убили? Ладно, с этим потом.
Зойку убили, причем в то время, когда Юлька была в подвале, чуть ли не у нее на глазах. Значит,
убийца был в подвале одновременно с Юлькой. Придется ее расспросить, когда проснется. Жалко
девочку, но пусть лучше мне расскажет, чем милиции.
Так. Теперь подумаем, чем можно убить человека на расстоянии, но бесшумно. Только пистолет с
глушителем. Интересно, он совсем не издает никакого звука? Почему я раньше этим не
поинтересовалась, сейчас бы знала, и вопросов было бы меньше.
Еще можно было отравить... Когда и чем? Коньяк! Нет, коньяк отпадает: Толик его тоже пил и
остался жив. Значит, остаются пистолет и глушитель. Ну, не отравленной же иглой ее убили. Еще и
через трубку, как...кто так убивает - пигмеи, аборигены? Фу, ты, черт, о чем я думаю!
Примем как рабочую гипотезу, что Зойку застрелили из пистолета.
Теперь мотоциклист. Его мог убить Николай, когда отводил в комнату, чтобы запереть. Ха! А
почему он тогда и второго не кокнул? Если бы тот сопротивлялся, был бы шум, но я ведь в то же
время проходила мимо - там было тихо. Нет, Николай тут ни при чем.
Второй мотоциклист убил своего напарника? Зачем?! По какой причине, что могло произойти? Нет,
он тоже отпадает.
Тут к ней пришла догадка, от которой Алла даже села в постели.
Толик, вот кто! Конечно! Он пришел убивать их обоих, но нашел только одного - видно, они
догадались, что их собираются убить, и запланировали побег, но один успел вылезти в окно, а второй
- нет. Вот Толик его и убил, а потом пришел ко мне в комнату, проверить, не прячу ли я его, а он тут
сам в окно и влез, на ловца и зверь бежит. Да, именно так!
Опять не то. Если Толик его убил, значит, он не с ними. Но я ведь своими глазами видела, как они
шептались в ванной! Что это было?! Мама, я не пишу детективы и боевики, у меня другой жанр! Как я
все это распутаю, если деталей не знаю? Ничего себе - деталь! Кто в какую банду входит...
Допустим, что банд две. Да не допустим, их точно две. Николай и Толик - одна, и мотоциклисты другая. А Зойка? Зойка, скорее всего, была с Николаем - не зря же она его слушалась. И тогда
получается, что ее убили мотоциклисты.
А вот Толик... Хотя... Я ведь не знаю, о чем они в ванной шептались! Может быть, один угрожал
другому и к чему-то принуждал. Вполне такое может быть.
Если Толик с Николаем, то вполне этот оживший мотоциклист мог его заставить помогать себе: он
ведь один остался, такое дело одному не провернуть.
Какое дело? - вдруг подумалось ей, - Я так хладнокровно рассуждаю, о деле, но о каком? Что все
эти идиоты ищут? Неужели бумажки, о которых Лешка рассказал? Вот уж, идиоты так идиоты! Дед, с
его страстью к мистификациям, и не то еще мог нарассказать. Он, может быть, видел, что дети в
кустах сидят - вот и рассказывал для их развлечения. А что еще можно у него в доме искать? Я думаю,
даже в ЦРУ и Пентагоне знают, что у него есть, и чего нет.
Хорошо, ищут... неважно что, но ищут.
Я принимаю такую гипотезу: две команды - мотоциклисты против военных. Зойка была с
мотоциклистами, но переметнулась к военным, влюбившись в Толика, за что мотоциклисты убили ее,
а Толик хотел убить поэтому их, но нашел только одного, второй вовремя спрятался, хотя это ему не
помогло, потому что он напоролся на Толика в моей комнате, воспользовался каким-то своим
преимуществом и заставил того помогать....Вроде бы, логично.
Картина и в самом деле выстраивалась довольно стройная. Оставалось понять роль Зойки и узнать,
кто ее убил.
Последнюю фразу Алла в отчаянии произнесла вслух.
- Я, - раздался вдруг голос Юльки.
Алла резко повернулась к ней и угадала в темноте, что девочка не спит, а сидит на постели и
широко раскрытыми глазами смотрит перед собой.
- Юленька, что ты, девочка, тебе приснилось что-то? Дать попить?
- Мама, я не сплю, и мне ничего не приснилось. Я все понимаю и говорю то, что есть: Зойку убила я.
Меня теперь посадят?
Алла попыталась ее обнять, но Юлька отвела ее руки и сказала
- Толик должен меня возненавидеть, ведь я убила его невесту.
Голос ее дрогнул, в нем послышались слезы.
Алла возразила ей:
- Это еще не известно, убила ты или не убила. Такое в шутку не говорят, знаешь.
- А я и не шучу.
- Юлька, - взмолилась Алла, - это тебе приснилось, наверное...
- Нет,- упрямо стояла на своем девочка.
Алла рассердилась.
- А если нет, то давай - рассказывай, - сказала она.
- Сейчас, - ответила Юлька, - сейчас...
Она перевела дух, сглотнула и, глядя в темноту, словно читая пылающий в ней текст, заговорила:
- Ты, мама, заснула, а мы проголодались. Я и пошла чего-нибудь взять. Лешка винограда захотел и
слив. Ну, я на кухне взяла миску - ту, с желто-синими цветами, и пошла в кладовку, а когда я уже
хотела из подвала выйти, туда Зойка пришла, пьяная совсем и с бутылкой в руке. И стала меня
обзывать по-всякому. Ах, барышня сами кушать берут, не гнушаются... И что я уродка, и что брат
идиот, а мама с чужими дядями... Такие гадости говорила. Мам, я что, правда, уродка?
- Глупости, не думай об этом, рассказывай дальше.
- Я ей и говорю, чтобы отстала и дала пройти, а она на меня бутылкой. Ну, я... я не знаю, что было
дальше... я миской махнула на нее, а потом смотрю: она лежит, и кровь рядом, а миска разбилась.
Бутылка целая осталась, вот странно, да? Мама, это я ее миской убила!
Тут Юлька, словно бы задохнулась и снова заплакала, но без крика, как днем, а тихо и безнадежно.
Алла обняла ее и тихонько бормотала на ухо успокаивающие слова. С ее души свалился камень:
весь день она боялась, что дочь по неосторожности могла нанести Зойке опасный удар. Но из
рассказа девочки стало ясно, что удар не достиг цели, и Зойка упала, потеряв равновесие.
- У тебя в миске были фрукты. Они же должны были рассыпаться.
- Я подобрала и назад в кладовку отнесла, - всхлипывая ответила Юлька, - я не сразу поняла, что
случилось. Они все грязные были, я их отнесла назад, а когда вышла и опять ее увидела, поняла, что
это я сделала...
И она снова заплакала.
- Ты, Юль, слышь, не реви, - вдруг раздался запинающийся голос Лешки, - я думаю, ты ни при чем.
Юлька немедленно замолчала и повернулась в его сторону.
- Ты-то чего проснулся, - почти застонала Алла, - спал бы себе, всем спокойней было бы.
- Ага, поспишь тут, сами болтают, спать не дают, и я же виноват! Юлька, не реви, еще раз говорю ты ни при чем!
- Как же, ни при чем! А кто при чем? Я же на нее миской махнула, а миска тяжелая.
- Подумаешь, махнула! Махнула... Махнуть мало - ударить нужно. Ты ударила? Мам, слушай, миска
сама тяжелая, а в ней еще фрукты были. Не хватило бы Юльке сил так ею махнуть, чтобы сильно
ударить. Так, слегка махнула, тихонечко.
- Да, пожалуй. И если бы ударила, почувствовала удар. Ты его почувствовала?
- Не помню.
- Ты говоришь, она одновременно на тебя бутылкой замахнулась?
- Да.
- Но бутылка осталась цела. А должна была бы разбиться о миску.
- Она тебя бутылкой стукнула? - снова вмешался Лешка.
- Нет.
- Вот. И бутылка целая. Она замахнулась, ты замахнулась, она хотела от твоего удара уклониться,
потеряла равновесие и упала. Пьяная же была, гадина.
- Леша, ты что, разве можно так об умершей?
- А что, она лучше стала, когда умерла?
- Какой бы она ни была, она уже за все заплатила своей смертью, понимаешь? Ее теперь не мы
судить будем.
- А кто?
- Бог.
- Мам, ты же неверующая, чего ты о боге заговорила?
- Потому что я иногда жалею, что не верю. И жалею, что его нет. Неплохо было бы, чтобы он был
реальностью и держал бы в узде некоторых людишек. Стоп. Нет у меня ни сил, ни желания вести
теологические беседы. Я предлагаю еще поспать. Вдруг утром все как-то разъяснится и рассосется.
Буря стихает, может быть, утром телефон заработает - милицию вызовем. Ну, поспим?
- Поспим, - ответил Лешка.
Все начали укладываться и умащиваться, и очень скоро, в темной маленькой комнатке воцарилась
сонная тишина.
Заснули дети, заснула Алла, только ветер не спал, гнул и трепал деревья, да собаки в соседней
комнате чутко смотрели в темноту, услышав какой-то подозрительный звук. Но звук затих, и псы
улеглись, положив головы на лапы, непреклонные в своей преданности и четком понимании долга
Алла проснулась от отчетливого ощущения, что наступило утро. В комнате стояла кромешная тьма,
но за стенами дома, было тише, чем все эти дни: буря, явно, слабела.
Решив проверить это, Алла открыв одну створку окна, приоткрыла ставень.
Дождя уже не было, ураган стих - просто сильный ветер дул, раскачивая деревья в саду, отчего они
глухо шумели. Казалось, что это они гонят своими кронами рваные серые тучи, торопливо бегущие по
небу, словно спасаясь от удара ветвей.
Море гремело, тяжело било в берег, и Алла подумала, что шторм еще не скоро прекратится.
Она решила, что можно уже открыть ставни: беспросветная темнота ночью и неяркое
электрическое освещение, которое обеспечивал днем генератор, изрядно утомили ее, хотелось света
и солнца. День был пасмурный... хотя бы света!
Она распахнула и закрепила ставни и повернулась от окна - детей на их постелях не было.
В ужасе она бросилась в спальню, а там овчарки сидели, свесив языки, и увлеченно смотрели, как
Лешка с Юлей, сопя и толкаясь, пытаются отодвинуть от двери тяжелый комод.
- Господи, - только и смогла сказать Алла.
- О, мам, с добрым утром!
- Мам, я выздоровела!
- Что вы делаете? - обрела голос Алла.
- Дверь открыть хотим.
- Зачем?
- Мы голодные, а собакам гулять нужно.
Дети были правы. Алла решила, что придется, видимо, открыть дверь и пробраться на кухню. Что
делать с собаками, она придумать не могла.
Она уже совсем решила отодвинуть комод и открыть дверь, как в коридоре раздались осторожные
шаги, и голос Толика произнес ее имя.
Алла прижала к губам палец, чтобы дети не откликнулись, быстро подсадила Лешку на комод,
знаками велела ему осторожно посмотреть в полукруглое окно над дверью. Окно это было закрыто
шторкой, но если сделать небольшую щель, можно было бы осмотреть коридор, оставаясь
незамеченным.
Алла никогда не могла понять, зачем эти окна над всеми дверями были закрыты шторами, но
сейчас порадовалась странному капризу хозяев.
Лешка осторожно выпрямился на комоде и прильнул к окну.
Вдруг он быстро присел на корточки и стал поспешно слезать на пол.
- В чем дело? - одними глазами спросила его Алла.
Мальчик на цыпочках стал красться в ванную, маня мать и сестру за собой.
Стараясь не шуметь, он прикрыл за ними дверь и шепотом произнес:
- Их двое, там еще дядя Коля. Оба с пистолетами, держат их наготове. По-моему, они нас
застрелить хотят.
Дети вопросительно уставились на мать. Она лихорадочно думала, что предпринять, а вслух
произнесла:
- Интересно, телефон работает уже, или еще не наладили?
- А зачем нам телефон?
- Мы бы в милицию позвонили, и нас освободили бы.
- Нужно, чтобы кто-нибудь из нас выбрался из дома и побежал к участковому.
- Как ты выберешься?
- Через окно.
- Леша, третий этаж, ты забыл?
- Мама, я придумала! Разорвем простыни и пододеяльники, свяжем веревку! Я в кино видела.
Обвяжем Лешку, он легкий, его такая веревка выдержит. И он сбегает к дяде Сорокину.
- Точно! - тут же загорелся идеей Лешка. - Вам с Юлькой такого не сделать. И вообще, я мужчина, я
должен женщин из опасности выручать.
Алла молчала и смотрела на детей. Пожалуй, они правы, но как решиться на этот отчаянный шаг?
Рисковать ребенком, а вдруг его поймают?
- Мама, меня никто не увидит. Я вылезу из этого окна. Под ним беседка из винограда, меня видно
не будет. Да еще дерево здоровенное. Я могу вылезти из окна на дерево, а уже с него спуститься - я
такое сто раз делал, когда ты еще не приехала.
- И я делала. Мама, может быть, и ты вылезешь? Все убежим, пусть они нас ищут!
- А с собаками что делать?
- Ух, да, я и не сообразила.
- Собак можно на веревке спустить. Кто-то один спускается, двое других привязывают собак и по
очереди спускают. Тот, внизу, их отвязывает. И все. Такое тоже в кино было, я не помню, в каком.
- Ох, что-то много вы кино смотрите!
- Мам, это полезно! Смотри, сколько здоровских идей мы придумали!
- "Здоровских"! Учу тебя, учу!
- А чего? Все так говорят!
Алла поняла, что другого выхода у нее просто нет. Она никак не могла поверить, что этот боевик
разыгрывается с ее участием, что ее жизнь и жизнь ее детей зависят от его исхода.
- Тоже мне, Никита, - подумала она с сарказмом о себе, - не может быть, мне все это снится.
Голоса детей вернули ее к действительности.
- Мама, давай, некогда! Вдруг они захотят принести лестницу и залезть к нам в окно!
Алла вздрогнула и занялась подготовкой эвакуации.
В ванной нашлись ножницы, которыми они стали резать постельное белье на полосы.
Алла вспомнила свою яхтсменскую юность и связала полосы между собой прочными узлами,
подивившись, что до сих пор помнит, как это делается. Из двух наволочек она сделала что-то, вроде
люльки с отверстиями для лап, и привязала ее к веревке.
Затем нужно было одеться, для чего Лешка в одних носках сходил в комнату - принес одежду себе
и Юле, а Алле приволок брюки и свитер отца.
Они оделись, Алла открыла окно.
Ветер ворвался в комнату, заполнил ее свежим воздухом, пахнущим морем и мокрым садом.
После нескольких дней затворничества воздух показался им таким сладким, что они уже без всяких
сомнений принялись за осуществление своего опасного плана.
Вот Лешка вылез на ветку старой груши, качавшуюся всего в пяти-десяти сантиметрах от окна. Вот
он пополз по ней к стволу, обхватил ствол руками, сел на ветке. Оглядевшись, он нашел удобную
ветку, расположенную ниже, с нее перебрался еще ниже, по дороге сорвал грушу и уже через минуту
стоял на земле под окном, грызя свою добычу.
Алла и Юлька посадили Ральфа в "люльку", с трудом подняли пса над подоконником. Другой конец
веревки они еще раньше привязали к ножке чугунной ванны. Оставалось только надеяться, что
веревка выдержит вес здоровенного пса.
Рекс внимательно следил за их манипуляциями, и заволновался, когда они, перевесившись через
окно стали потихоньку спускать Ральфа, стараясь не ударить его о стену дома. Ральф висел спокойно,
лишь тихое поскуливание выдавало его страх.
Сколько времени продолжался этот спуск, они не знали. Но вот пес стоит на земле, а Лешка
помогает вылезти ему из "люльки".
Алла и Юлька опустились на пол под окном, не в силах стоять на трясущихся ногах. Вдруг Рекс,
коротко гавкнув, вспрыгнул на подоконник через их головы, а с подоконника ступил на грушевую
ветку.
Забыв об усталости, Алла и Юлька вскочили, чтобы его задержать. Но пес уже шел осторожно по
толстой ветке к стволу дерева, затем он перепрыгнул ниже, и так, прыгая с ветки на ветку, он
самостоятельно спустился на землю, а люди смотрели на его спуск, разинув рты, не в силах что-либо
сказать.
Первым очнулся Лешка и стал гладить пса, а тот уворачивался от несвоевременных ласк, все
старался посмотреть на окно, в котором маячили лица Аллы и Юли.
- Ну, дочь, давай, ты первая, а уж потом я, - сказала Алла.
Юлька осторожно вылезла на подоконник, схватила руками ветку, на мгновение повисла над
землей - Алла зажмурилась - и тут же, подтянувшись, оседлала пружинившую опору. Она спускалась
так же, как и Лешка, но немного дольше: она с детства боялась высоты.
Алла думала, что не доживет до того момента, когда дочь окажется на земле, но этот момент всетаки наступил, вот уже дети стоят рядом и показывают ей знаками, что пора и ей выбраться на волю.
Алла старательно упрятала веревку в стенной шкаф, ликвидировала все следы своего "рукоделия"
и вылезла на подоконник.
Ветка была рядом, но ухватить ее Алле долго не удавалось. Наконец, она сжала всю свою волю в
кулак, и проклятая ветка-спасительница была поймана. Перебирая руками, Алла потихоньку
опускалась на нее, в душе молясь, чтобы ветка не сломалась под ее тяжестью и чтобы она не
грохнулась на землю на глазах у детей.
Алла ползла, зажмурившись, ветка качалась, пружинила под нею, несколько раз ей казалось, что
она слышит треск ломающегося дерева, тогда она замирала и лежала, стараясь унять бешеный стук
сердца.
Наконец голова ее уперлась в ствол, и, полежав еще минуту, Алла, села на ветке, перевела дух.
Дальнейший спуск был несложным, но в последний момент силы оставили беглянку - Алла рухнула
с дерева, обдирая ладони о шершавую кору.
Дети и собаки подскочили к ней. Псы стали вылизывать ей лицо и руки, а дети молча плакали и
обнимали сидящую на мокрой траве мать.
Кое-как она поднялась и заставила себя идти, хотя ноги подкашивались, во всем теле была
слабость, а сердце было готово выпрыгнуть из груди.
Беглецы гуськом пошли вдоль дома. Впереди Алла велела идти Ральфу, за ним шли дети, а она с
Рексом прикрывали тыл.
Задачей их было пройти к главным воротам, незаметно выскользнуть в них и добежать до дома,
где жил участковый - майор Сорокин, - крепкий сорокалетний мужик, хитрый и языкатый, но
отличный служака.
Сад был мокрым, и они изрядно вымокли, пробираясь через самые заросшие его участки. Дети
дрожали и стучали зубами. Алла с тревогой подумала, что они могут простудиться.
Они уже были у ворот, когда двери дома распахнулись, и из них выскочил человек. Он побежал по
аллее, но вдруг упал и больше не двигался.
Ни Алла, ни дети не рассмотрели, кто это был.
Они выскочили в незапертую калитку и побежали к дому Сорокина.
Через полчаса Алла и дети сидели в теплой кухне, а жена Сорокина хлопотала над ними. Все
семейство было переодето в сухую одежду: у Сорокиных было трое сыновей-подростков, и штановмаек-свитеров в доме было достаточно. Алла блаженствовала в необъятном байковом халате хозяйки
- дамы весьма дородной - который она чуть не вдвое обернула вокруг себя.
И Алла, и дети держали ноги в тазиках с горячей водой, а на столе перед ними стояли тарелки
гречневой каши с молоком, вазочки с медом и малиновым вареньем и чашки с горячим чаем.
Алла была удивлена, что все пережитые события не отбили у них аппетит, и с удовольствием ела
горячую кашу, ощущая, как блаженное тепло изнутри разливается по всему телу.
Собаки уже поели вчерашнего супа, получили по косточке каждый и теперь лежали возле стола,
вскидывая головы при каждом появлении очередного посетителя.
Сорокин, узнав от Аллы, что произошло в доме генерала, стал ужасно серьезным и послал сыновей
за соседями, которые шли теперь непрерывным потоком, имея при себе двустволки: почти все в этом
поселке были охотниками.
Алла очень беспокоилась, что преступники уйдут, но Сорокин успокоил ее, сказав, что шторм еще
не утих, отойти от берега невозможно ни на каком судне, дорога к городу размыта, ни проехать, ни
пройти, а других путей из этого поселка в большой мир не было.
- Вы не беспокойтесь, - рокотал он своим низким хрипловатым голосом заядлого курильщика, некуда им деться. Мы все хорошо подготовим и возьмем их тепленькими. Вы покушайте, согрейтесь,
поспать можете - времени у нас достаточно. И главное, не волнуйтесь, от вас теперь ничего не
зависит, вы свое дело сделали - сами спаслись и детей спасли.
После этого он ушел в глубь дома, и приходящие мужики, заглянув в кухню и поздоровавшись,
проходили туда, где уже собрался чуть не весь поселок и откуда тянуло табачным дымом, и были
слышны негромкие серьезные голоса.
Поев, дети немедленно начали клевать носами: видимо, переживания были такими
интенсивными, что отняли у них все силы. Хозяйка увела их, чтобы уложить спать, а в кухню пришел
Сорокин и попросил Аллу рассказать всем, что случилось с ней и детьми.
- Я в таком виде, - смутилась Алла, - неловко перед мужчинами.
- Забудьте о виде, нормальный вид, что они, женщин халатах никогда не видели, что ли! Не
смущайтесь, вы теперь у нас героиня! А нам важно все подробности узнать, что и как произошло.
Алла пошла следом за ним в комнату, которая, видимо, считалась его кабинетом. В ней было
сильно накурено, и мужики начали сконфужено разгонять дым руками, словно это могло помочь.
Хозяин открыл форточку и сказал Алле, что ее слушают.
Алла рассказывала о минувших трех днях и не могла поверить, что прошло так мало времени. Ей
казалось, что собравшиеся смотрят на нее с иронией и не верят ни одному ее слову.
Она говорила негромко, часто делая паузы, и все терпеливо ждали продолжения рассказа.
Когда она рассказывала, как они спускались из окна, слушатели зашевелились и закрутили
головами, кто-то тихо, но довольно внятно чертыхнулся, на него шикнули, и он смущенно замолк.
Закончив рассказ, Алла умолкла.
- Скажите, - спросил ее Сорокин, - вы хоть немного понимаете, что произошло, и кто эти люди?
- Я могу только догадываться, - честно ответила Алла, - но я не знаю, верны ли мои догадки.
- И что вы думаете по этому поводу?
- Видите ли, я не все могу сказать... У меня тоже нет права знать это, просто случай такой...
- А вы намеками - мы поймем.
Намеками... Тоже нужно придумать, как сказать намеками, - думала Алла, - выхода нет, придется
им хоть что-то сказать.
- Дело в том, - начала она неуверенным голосом, - что отец моего мужа придумал прибор, даже не
сам прибор, а принцип действия прибора, прибор еще нужно сделать. Кто-то об этом узнал и решил
украсть его изобретение. Я думаю так.
- Кто же этот "кто-то"? У вас там война целая была, жертвы есть! Чего они друг друга убивать стали?
- Мне кажется, что столкнулись интересы двух преступных групп: одна - это мотоциклисты, вторая Николай с Анатолием.
- А девушка?
- Девушка была с Анатолием.
- Почему вы так думаете?
- Разговор в подвале доказывает, что они были знакомы раньше. Может быть, он хотел с ее
помощью один украсть изобретение и сбежать.
- Может быть. Когда ничего не знаешь точно, все может быть. Как, по-вашему, кто эти люди преступники?
- Нет, я в этом уверена. У меня есть догадка, вернее, версия... Видите ли, свекр не хотел
разрабатывать эту идею. Он давно уже хочет уйти на пенсию, а его не пускают.
- Понятно, ценный кадр!
- Но он устал, хочет отдохнуть. Почему-то мне кажется, что все эти воры - военные.
Мужики оживленно завозились, послышались голоса:
- Почему? Из чего вы сделали такой вывод? С чего вы взяли?
- Понимаете, какое-то смутное ощущение. Бреются каждый день, стрижены коротко, но не как
братки, субординацию соблюдают: Толик Николая беспрекословно слушался, да и Зойка тоже, хоть и
брыкалась. Нет, я теперь точно убеждена, что они военные.
- А мотоциклисты?
- А эти, вообще, разведка!
Слушатели окаменели.
- Можете мотивировать?
- Нет. Но вот как этот человек влез в окно, как с Толиком разговаривал... Если хотите, интуиция!
- Да, женская интуиция вещь серьезная!
- А вы не иронизируйте!
- И в мыслях не было! От всей души сказал.
Пожилой мужчина в ветровке промолвил веско:
- Думаю, дамочка права. Могли разведка с армией столкнуться лоб в лоб. Вот только не понятно, с
кем шоферюга был - с охранником или с этими фальшивыми пострадавшими.
- Он мог быть из разведки, специально засланный для проведения этой операции.
- Тогда получается, что разведка знала о намерениях вояк, а Николай не знал! Плохо армейская
разведка работает!
- При чем здесь армейская разведка?
- Как "при чем"? А кто должен разнюхивать, что в других ведомствах творится?
- А черт его знает!
Мужчины шумели, а Алла думала лишь об одном: лечь и заснуть. Сорокин обратил внимание на ее
состояние и сказал:
- Еще один вопрос, и я от вас отстану. Что ждет нас в доме?
- Труп девушки в подвале, еще один в спальне на третьем этаже - спальня справа от лестницы, и
труп на аллее - кто кого убил, я не видела.
- Спасибо вам, Алла Сергеевна, вы мужественная женщина, вашему супругу можно позавидовать.
Теперь давайте договоримся так: вы идете отдыхать и больше не думаете о прошедших днях.
Предоставьте разрулить ситуацию нам, хорошо?
Алла кивнула и вышла из комнаты в коридор, где была подхвачена хозяйкой, а через две минуты
уже лежала в постели и думала, что не заснет ни за что.
Это была ее последняя мысль, а затем она провалилась в сон и уже не слыхала, как мужики,
стараясь не топать, вышли из дома, как хозяйка просила Сорокина быть осторожным, а он ее
успокаивал и говорил сыновьям, чтобы носу из дома не высовывали и помогали матери.
На улице Сорокин разбил свой отряд на несколько групп, и мужчины, кивнув друг другу, разошлись
в разные стороны.
В метро было на удивление малолюдно, даже удалось сесть. Рядом с Аллой сидела молоденькая
девушка и что-то увлеченно читала. Машинально заглянув в ее книгу, Алла поняла, что девочка читает
ее роман.
Глаза Аллы невольно стали пробегать строчку за строчкой. Чуть ли не наизусть выученный текст
казался чужим и странным, но понемногу Алла увлеклась, действие романа поглотило ее целиком.
Девочка перевернула страницу.
«Алла проснулась и некоторое время лежала в темноте, пытаясь сообразить, где она и что
происходит вокруг. Было тихо, но где-то в отдалении звучал слабый гул голосов, а сколько времени,
Алла понять не могла: ставни были закрыты, темнота была кромешной и непроницаемой.
Алла встала, нащупала халат и, одевшись, вышла из комнаты, наощупь найдя дверь.
Дело клонилось к вечеру: в окна коридора было видно, что солнце, уходя за горизонт, окрасило
небо тяжелым бягрянцем.
- Слава богу, кажется, буря окончательно улеглась, - подумала Алла и отправилась в кухню.
Ее дети за обеденным столом играли с двумя младшими сыновьями Сорокиных в лото, хозяйка
возилась у плиты, где что-то скворчало и шипело, распуская упоительные запахи.
Алла ничего не успела сказать, как хлопнула входная дверь, и в кухню вбежали собаки, а за ними
шел старший сын хозяев дома.
- Я с ними гулять ходил, - сообщил он Алле, в то время, как псы подбежали к ней и стали тыкаться
носами в ее руки, выражая радость от встречи.
- Привет, привет, мои хорошие, как настроение? - Алла трепала уши собак, а они крутились вокруг
нее, повизгивая и чуть не валя ее с ног от избытка чувств.
- Мам, ты кого о настроении спрашиваешь, нас? - спросил Лешка, оторвавшись от игры.
- И вас тоже.
- У нас замечательное настроение! Буря закончилась, завтра можно будет идти гулять. Ты с нами
пойдешь смотреть, что где сломано?
- Интересная тема для прогулки, - засмеялась Алла, - завтра решим, принимать ее или нет.
- Принимать! Конечно, принимать, - и мальчик снова погрузился в игру.
Она подошла к хозяйке, которая время от времени бросала на нее короткие взгляды, и спросила
ее, что изменилось за то время, пока она спала.
- Вернулись мужики-то наши, - ответила та, - все, слава богу, живы-здоровы. Ждали, когда вы
проснетесь.
- Господи, да зачем?! Нужно было разбудить!
- Ну, вот еще! Вы такое пережили – вам отдохнуть нужно было. Сейчас ужинать будем, а пока муж
хотел поговорить с вами. Вы пойдите к ним, они вас ждут. Да, если хотите, можете переодеться:
одежда ваша высохла, я ее в спальне на спинке кровати повесила.
Алла переоделась и сразу почувствовала себя уверенней.
Она пошла на гул голосов, обнаружила в комнате Сорокина ту же компанию, что и утром и
поздоровавшись со всеми, спросила опасливо:
- Как наши дела?
Мужики воззрились на участкового, а тот сказал хмуро и серьезно:
- Не могу похвастаться, не все получилось, как надо.
- В чем дело, что именно получилось не так?
- Да видите ли, есть два непонятных момента. Первый – в подвале мы не обнаружили трупа
девушки, а ведь вы утверждали, что сами видели его. И шофер – Анатолий – тоже куда-то делся.
- Когда мы с детьми выходили из ворот, какой-то человек выскочил из дома и упал после
выстрела...
- Да, помню – вы рассказывали.
- Кто это был?
- Тот, кого вы называете Николаем.
- Он жив?
- Жив, но без сознания. Его отправили в больницу, я вертолет вызвал.
- У него должна быть разгадка всего случившегося, я уверена в этом!
- Нам бы пока разгадать, куда тело девушки подевалось, да шофера найти.
- А мотоциклист?
- Найден связанным и без сознания в комнате верхнего этажа.
Алла глубоко задумалась. Все молчали и смотрели на нее. Вдруг словно молния сверкнула в ее
мозгу, и все стало на свои места.
- Я знаю, что случилось. Трупа девушки не было.
- А что было?
- Было притворство – нарочно, чтобы запутать меня и вывести ее из-под моего внимания. Она
перед моей дочерью притворилась убитой, понимая, что та обязательно расскажет об этом мне.
Таким образом, она числится в убитых, о ней никто не думает. Когда Толик вечером пришел ко мне,
якобы, поплакаться в жилетку, она проникла в комнату мотоциклистов и убила одного из них. Второй
успел спрятаться, а потом проник в комнату, где была я с детьми. Сам того не ожидая, он напоролся
на Толика, но сумел взять инициативу в свои руки. Потом Толик с Зойкой связывают его и убивают
Николая. Скажите, в доме сильный погром?
- Не то слово! Все вверх дном перевернуто.
- Так и должно быть. Они искали, не нашли, убили Николая, потому что он мешал им скрыться, и
сбежали. Я бы на вашем месте перекрыла дороги, вокзал и аэропорт, а их объявила в розыск.
- Кого – их?
- Парня и девушку – дайте описание Зойки и Анатолия. Теперь я точно уверена, что они работали в
паре.
- Может быть, объясните свою версию?
- Конечно. Я себе это представила так: разведке и командованию армии становится известно о
новом сенсационном изобретении моего свекра. При этом сам он помалкивает, но просачивается
информация о его настроении: он не хочет обнародовать это изобретение, хотя оно очень
перспективно для военных. Оба ведомства решают выкрасть рабочие материалы, для чего каждое
посылает свою группу работников. Один из этих людей подослан в группу конкурентов с целью
получения информации о ее намерениях, ну и чтобы помешать ей работать. С самого начала все
складывается не слишком удачно: этот агент влюбляется в свою напарницу. Она придумывает новый
план: они выкрадут рабочие материалы сами и продадут их за рубеж. Но для этого нужно устранить
конкурентов – как из чужого ведомства, так и своих коллег. Им удается почти все, однако Николай
пытается помешать обыску, который парочка предпринимает в доме, и они убивают и его, после чего
бегут из поселка, несолоно хлебавши.
Мужики, приоткрыв рты слушали Аллу. Участковый зачарованно сидел за своим столом, держа в
руках дымящуюся трубку.
Алла замолчала, какое-то время в комнате было тихо, потом Сорокин встряхнулся и сказал:
- Вы, видимо, неплохой писатель – ишь, какую историю придумали!
- Я уверена, что все именно так и было, ну, может быть, нюансы какие-то я не учла.
- Аллочка Сергеевна, предоставьте компетентным органом учесть все нюансы и провести
профессиональное расследование, а вы теперь можете отдыхать. Сегодня в вашем доме работают
эксперты, а завтра-послезавтра можно будет начать приводить его в порядок. Я уже договорился – из
соседней воинской части пришлют бригаду строителей, ребята порядок наведут. А вы сможете
пожить в одном из флигелей – они ведь целыми остались, преступники в них не успели разгром
учинить.
Тут его жена позвала всех к ужину, и соседи потянулись к выходу. Солнце уже село, за окнами было
темно, но тихо – шторм улегся окончательно».
Алла закрыла за собой дверь издательства и пошла по улице, никуда не спеша и наслаждаясь
одиночеством и свежим морозным воздухом.
Снегом пахнет, - подумала она, - да и пора бы уже, конец ноября, а снег все еще не выпал.
Воздух, пахнувший арбузом, разбудил аппетит, и Алла зашла в кафе, где часто обедала, когда
бывала в этой части города.
Она сидела за столиком у окна и ждала кофе, когда зазвонил мобильник. В трубке послышался
голос свекра:
- Привет, красавица, как поживаешь?
- Здравствуйте, Родион Михайлович, - обрадовалась Алла: она любила и уважала свекра,
отношения у них были самые дружеские, - а вы как?
- Мы прекрасно. Как там ребятня наша, очень скучает?
- Не знаю, письма шлют бодрые, а что на самом деле, не расскажут ни за что - они ведь уже
взрослые, им стыдно жаловаться.
- Молодцы! Когда они приезжают?
- Между католическим Рождеством и Новым годом. Хозяева хотят, чтобы они с ними Рождество
отпраздновали.
- На Новый год дома, значит, будут. Приезжайте к нам - встретим вместе.
- У вас Новый год неинтересно встречать - снега нет. Лучше вы к нам - и вместе, и снег настоящий.
- Хорошо, обдумаем. Я, собственно, вот чего звоню: книжку я твою прочел. Детектив, точно. Ну, что
тебе сказать... Читал с большим интересом! Хитрая ты - я так и не вычислил убийцу до конца. Как это
ты умудрилась мне мозги запудрить, не понимаю. В общем, мы все прочли, нам с матерью
понравилось, а Зоя плачет. Ты почто ее в таком виде выставила? Вот она - сидит рядом, губы надула.
Поговори с нею сама.
В трубке были слышны возмущенный девичий голосок, отказывавшийся разговаривать, и баритон
свекра, твердивший: "Поговори, поговори с тетей Аллой. Я уверен, она не собиралась тебя обижать,
она тебя любит. Как это - "нет"?! Я тебе говорю, что любит. На, на, бери трубку!"
Послышались шорохи и хлюпанье носом (Родион Михайлович "за кадром" сказал:" Вытерла бы
нос, что ты хлюпаешь, как маленькая"), еще шуршанье и вздохи, и наконец в трубке раздался юный
обиженный голос:
- Алло тетя Алла, я разве такая, как эта Зойка ваша?
- Здравствуй, Зоя, - ответила Алла.
- Ну ладно, здравствуйте. Но все равно, зачем вы меня так расписали?
- Почему ты решила, что тебя?
- А кого же? Дом тот же, все люди те же, и вдруг я преступница, и курю, и аферистка... Да еще
уродливая!
- Если бы я описала Зойку красавицей, было бы не так обидно?
- При чем здесь? Красавица - не красавица... Я не курю! И за парнями не бегаю - это они сами. И
аферистничать не умею! - девочка снова захлюпала носом.
- Зоенька, не плачь, я тебя очень прошу, - расстроилась Алла, - я не тебя описывала, честное слово.
Все писатели так делают: используют впечатления реальной жизни, перерабатывают их и
превращают в литературу, в вымысел. Мой детектив - это вымысел, не более того. Та Зойка не имеет
к тебе никакого отношения, ты не она, она - не ты. Не плачь, хорошо? Ты лучше дядю и тетю уговори к
нам приехать Новый год встречать. Приедешь с ними? Будет весело.
В трубке непреклонно молчали, потом Зоя произнесла, стараясь изо всех сил быть суровой и
неподкупной:
- Хорошо. Но я еще вас не простила. Я трубку дяде Родиону отдаю.
- Это опять я. Я вот что хотел у тебя спросить. Ты ведь, кажется, должна была какую-то другую книгу
написать - откуда же взялся детектив?
- Ох, должна была! Философский дневник молодой женщины, потерявшей зрение и диктующей
компьютеру свои впечатления от жизни вокруг себя.
- Господи, спаси и помилуй! Это кто же такое придумал?
- Я придумала. Нет, правда, вот человек жил-жил и потерял зрение. Что с ним происходит, что он
чувствует? Как он относится к своим близким, к людям на улице - здоровым, зрячим... Это ведь очень
страшно - ослепнуть!
- Пожалуй, да, ты права, тема интересная. И что произошло?
- Да жара эта проклятая! Какая может быть философия в жару? И как я могу сопереживать своей
героине, если я об одном думаю: как бы с себя кожу снять, чтобы прохладнее стало? Вы много знаете
философов из жарких мест? Я что-то вспомнить не могу ни одного. Зато вот, Кьеркегор был
датчанином... Клянусь вам - философия и жара несовместимы!
Свекр захохотал в трубку. Алла тоже засмеялась и продолжила:
- И вот приехала я к вам и попала в рай. Море! Сад! Тень! Воздух и так далее... Лежу однажды на
пляже, вокруг идиллия - зонтики, детки, лодки, море, как зеркало...И вдруг мне пришло в голову: а
что, если налетит сейчас шторм - что будет? Просто увидела, как полетели в море панамки и
полотенца, как упали и покатились зонты по песку, тучи налетели, волны поднялись...Дождь! Ветер
воет, дождь лупит, все бегут к домам. Хорошо, прибежали, вытерлись, переоделись - а потом что?
Буря не кончается три дня. И все просто сидят по домам, спят, едят и в лото играют? Неинтересно. И
потом, все свои? Еще скучнее!
То ли дело, если в доме во время бури соберутся еле знакомые или совсем не знакомые люди! Вот
тут уже интересно может быть, как отношения складываются.
И опять может быть скучно, если они все из себя добропорядочные и честные. А вот если они
преступление замышляют...
Алла сделала паузу.
Свекр помолчал и сказал:
- В общих чертах кухня понятна. Но вот что за изобретение ты мне приписала - это просто
безобразие! Шапка-невидимка для танка! Придет же такое в голову!
- Родион Михайлович, я не о вас написала.
- Как это - не обо мне? А о ком же? Имя, работа - все мое!
- Вы, как Зоя, честное слово. Ну, она ребенок, не понимает, как работает писатель, но вы взрослый
дядечка, искушенный читатель...
Опять помолчали.
- Ладно, - нехотя признал свекр, - постараюсь не обращать внимания - не обо мне, значит не обо
мне!
В трубке - фоном - послышался еще чей-то голос, свекр ответил что-то, невнятное для Аллы, а
потом сказал уже ей:
- Ты извини меня, ко мне пришли. Я вечером перезвоню, когда Мишка дома будет. Детворе
привет, пусть хорошенько язык учат.
И он отключил телефон.
Возвращаясь домой в метро, Алла вспомнила утреннюю поездку, книгу в руках девушки,
нахлынули воспоминания о прошлогоднем лете, чудесном морском берегу, запахе соли и солнечных
пятнах на траве под деревьями. Захотелось опять туда, в тот тенистый сад, где ей так хорошо
работалось и так легко отдыхалось.
Когда Алла вышла из метро, шел густой снег. Ветра не было, снег висел отвесным занавесом,
словно стараясь скрыть от людей ту новую мизансцену, которую готовила им бесшумно
подкравшаяся зима.
Павел Амнуэль
Счастливый жених
Телефон зазвонил, когда старший инспектор Беркович рассказал сыну вечернюю сказку, закрыл
дверь детской и пошел на кухню, чтобы поговорить, наконец, с женой о житейских мелочах: о том,
например, что кроссовки Арику уже малы, кран в ванной течет, надо будет завтра починить, и хорошо
бы поменять обивку на диване в гостиной, потому что... да просто надоела старая, должны же быть в
жизни перемены, верно?
Звонил дежурный по управлению:
– Борис, – голос у Вернера был немного виноватым, время неурочное, старший инспектор
расслабился, но что делать, – вызов из «Веред», это дом торжеств на Бар-Кохба. Там жених умер.
– Бедняга, – прокомментировал Беркович. – Что произошло? Драка?
– Нет. Просто упал и умер. Группа криминалистов уже выехала.
– Может, мне подождать, пока они разберутся? Умереть он мог и от естественных причин.
Не хотелось Берковичу выходить из дома. Устал. С женой с утра не общался, настроился посидеть,
наконец, вдвоем, посмотреть друг другу в глаза...
– Борис, – Вернер перешел на официальный тон, – машина за тобой вышла.
– Понял, – буркнул Беркович. – Спускаюсь.
– Так и живем, – грустно сказала Наташа. – Почему-то все случается вечером или ночью. Когда ты в
последний раз толком выспался?
Беркович не ответил.
***
Гостей оттеснили в угол большого банкетного зала. Расставили стулья, и человек шестьдесят
сидели тихо, друг на друга не смотрели, тишина в зале торжеств представлялась такой же странной,
как звуки фокстрота на кладбище. У центрального стола, где должны были сидеть жених с невестой,
хлопотали криминалисты. Щелкали затворы фотоаппаратов, сверкали вспышки, каждый занимался
своим делом, и лишь мужчина в черном костюме был неподвижен. Он сидел на месте жениха,
привалившись к столу и лицом упав в салат – классическая поза из старого русского водевиля, только
жених здесь был не пьян в стельку, а мертв.
– Сердечный приступ? – с надеждой спросил Беркович у Гиля Шохата, который возглавлял сейчас
группу криминалистов. Беркович привык работать с Ханом, Шохата недолюбливал за его излишнюю,
как считал старший инспектор, разговорчивость и поспешность предварительных выводов.
– Какой еще приступ? – буркнул Шохат. Он тоже не любил работать с Берковичем, недолюбливая
старшего инспектора за излишнее, как ему казалось, самомнение. – Вот, читайте.
В прозрачном пластиковом пакете лежал листок бумаги с текстом на иврите. Текст был написан
крупными аккуратными буквами с сильным наклоном влево.
«Сегодня я счастлив, как никогда. Такого момента счастья у меня больше не будет. Зачем жить в
серости будней? Лучше уйти счастливым. Малка, я тебя люблю».
Малка – видимо, так звали невесту – лежала на трех составленных вместе стульях в дальнем углу
зала, и над ней хлопотали медики, приехавшие одновременно с криминалистами.
Беркович вернул записку Шохату и склонился над трупом. Такое впечатление, будто молодой
человек сильно перепил. «Ах, водевиль, водевиль»...
Фривольная песенка засела в мозгу, и, сам того не желая, Беркович мысленно повторял
незатейливый мотив, осматривая тело. Попросил Шохата приподнять голову и посмотрел покойнику
в лицо. Спокойное выражение, ни мук ужаса, ни холодной улыбки самоубийцы.
– Так отчего же он умер? – спросил Беркович в пространство, не ожидая от Шохата немедленного
правильного ответа. Сказать-то он скажет, подражая своему шефу, но, в отличие от Хана, непременно
ошибется.
– Понятия не имею, – с неожиданной откровенностью признался Шохат. – Вы видите, старший
инспектор: никаких следов насилия. Лицо спокойное. Если отравление, то это не цианид, запаха изо
рта нет, да и вообще признаки не те. Мышцы расслаблены, нет признаков удушья. Сделаю вскрытие –
станет ясно.
– Хорошо, – вздохнул Берковч. – Надеюсь, к утру успеете. Не зная причины смерти, невозможно
проводить дознание.
– Постараюсь, – сухо сказал Шохат. Не хотелось ему возиться ночью с покойником, но старшего
инспектора он хорошо знал: если к утру результат аутопсии не окажется в компьютере, скандал в
управлении разразится нешуточный. И не потому, что старший инспектор – человек склочный, нет,
сам Беркович будет сидеть у себя в кабинете и заниматься прочими делами, но Хану, другу своему,
скажет пару слов, и уж Хан позаботится о том, чтобы устроить подчиненному хорошую взбучку,
отголоски которой смогут добраться даже до генеральского кабинета.
Когда криминалисты закончили работу, а тело увезли медики, Беркович подошел к гостям.
Сержант Соломон уже закончил собирать основные сведения и передал составленный список
старшему инспектору. Говорить сейчас с невестой не было ни смысла, ни возможности, и Беркович
обратился к мужчине, тихо разговаривавшему с одним из медиков «скорой»:
– Йоси Барзель, – представился тот. – Дядя Нахума.
– Нахум...
– Да будет благословенна его память.
– Понятно, – кивнул Беркович. – Отойдем в сторону, и я попрошу вас...
– Да-да, любые вопросы, я отвечу, я понимаю. То есть, ничего не понимаю, но...
***
Свадьба проходила, как обычно. Как любая свадьба с не таким уж большим числом приглашенных.
Нахум Барзель, 27 лет, банковский служащий, женился на Малке Вунштейн, 24 лет, официантке в
ресторане на набережной. Сначала хотели играть свадьбу в ресторане, где работала невеста, даже
успели заказать горячее и закуски, но Нахум передумал – не захотел, чтобы их обслуживали подруги
Малки, это выглядело, по его мнению, неприлично, подруги должны праздновать, а не прислуживать.
Переиграли, хотя Малке хотелось устроить свадьбу «у себя», но раз Нахум против...
Да, так сначала все шло, как обычно. Хупа стояла в центре зала, раввин должен был прийти к
девяти. Сели за стол, решили до прихода раввина немного выпить и закусить. Первый тост за
молодоженов. Второй за родителей. Правда, у Нахума родителей нет, такая уж судьба, отец умер
молодым, а мать вскоре вышла замуж и уехала с мужем в Америку, даже на свадьбу сына не
приехала, какие-то у нее там проблемы.
После того, как выпили за родителей, гости потянулись к столу молодоженов, всем хотелось
сказать им одно-два напутственных слова. Возникла не то чтобы толпа или очередь, но скопление
людей, и какое-то время Йоси не видел племянника – тот с кем-то обнимался, женщины его целовали
(не забывая и о невесте), кто-то подходил с бокалом, кто-то фотографировал. Продолжалась эта
бестолковая сутолока минут пять, вряд ли больше. Потом все опять расселись по местам, Малка
вышла в женскую комнату поправить прическу или еще за чем-то, Нахум – это Йоси видел со своего
места – сидел один, никого рядом с ним не было, «это я вам точно говорю, старший инспектор, чтобы
вы не подумали, будто кто-то мог с Нахумом что-то... ну, вы понимаете». И вдруг Нахум стал
раскачиваться, как на молитве в синагоге, повалился лицом в салат и больше не шевелился.
– Кто вызвал полицию?
– Я и вызвал. Не сразу. Сначала была суматоха. Хотели перенести Нахума к окну, мол, чтобы
воздух... Но я сам врач, ортопед, могу определить... В общем, я сказал, чтобы Нахума оставили так,
как он лежал, потому что ничем ему помочь уже было нельзя. Тогда я и позвонил в полицию.
– Вы все сделали правильно, спасибо, – кивнул Беркович. – Кто сидел ближе всех к Нахуму?
– Малки не было. Слева от нее ее родители, но они, я видел, в это время разговаривали друг с
другом. Справа от Нахума было два пустых стула – он специально попросил оставить, как бы для
своих родителей. А больше за центральным столом – вы сами видите – никто не сидел. За правым
столом ближе всех... кто же... да, Дан Шипински, вон тот старик, видите? Менеджер банка, в котором
работает... работал... Нахум.
***
Шипински оказался человеком наблюдательным и полностью подтвердил рассказ Йоси. Да, была
небольшая толчея, всем хотелось сказать приятное жениху и невесте. Нет, сам он этому искушению
не поддался, он вообще не любитель свадеб и большого скопления людей. Пришел, потому что
неудобно было отказать, они с Нахумом шесть лет работают вместе – Нахум после армии окончил
курсы, а в банке как раз освободилась должность. Хороший парень, внимательный, ни разу не
ошибся, ни одной жалобы от клиентов.
Да, Шипински видел, он человек наблюдательный. Толпились, но не все, конечно, человек десятьпятнадцать. Минут через пять разошлись, и Нахум пару минут сидел один, вид у него был
задумчивый, он поглядывал на дверь, за которой скрылась Малка, ждал ее, естественно. А потом
покачнулся и... Такая трагедия, старший инспектор...
– После того, как поздравляющие отошли, Нахум – вы могли видеть – что-то пил? Ел? Вы говорите –
сидел один.
– Нет, старший инспектор. Ничего не ел и не пил, я точно говорю, я все время на него смотрел, не
специально, место у меня такое, что видно. Если по сторонам не глазеть. Ничего он не пил и не ел,
просто сидел, довольный, немного задумчивый, Малку ждал. И вдруг...
Странно. Могло быть, что кто-то из поздравлявших в суматохе бросил что-то в бокал Нахума. Зачем
– следующий вопрос. Сначала – как. Мог бросить. Отравить еду на глазах у полусотни гостей
значительно сложнее и рискованнее, вряд ли кто-то оказался на такое способен. Бокал, из которого
пил жених, криминалисты взяли на экспертизу. Утром все станет ясно, а пока...
Кто подходил к Нахуму с поздравлениями? Если среди них был убийца, признается ли он (или она)
в том, что подходил, поздравлял? Должен признаться, ведь его (или ее) могли запомнить...
Переходя от группы к группе, от одного гостя к другому, Беркович делал пометки в списке,
составленном сержантом, и через час, пожалуй, точно мог сказать, кто подходил к Нахуму с
поздравлениями. Новый список содержал одиннадцать имен. Одиннадцать человек, каждый из
которых мог... что?
Если записку, найденную в кармане пиджака, действительно написал Нахум, то эти одиннадцать
человек ни в чем не виноваты.
Шел второй час ночи, когда Беркович отпустил гостей и сумел перекинуться парой слов с
родителями невесты. Проку от разговора, впрочем, оказалось немного: оба плакали, не могли
примириться с тем, что дочь их едва не стала вдовой. Если бы он сделал с собой то, что сделал, на час
позже, после хупы... Нахум прекрасный парень, и он действительно был счастлив. Как он мог... Как
мог так поступить с их дочерью?
По дороге домой Беркович повторял в уме слова предсмертной записки. Уйти из жизни в самый
счастливый миг, потому что такого счастья больше не будет? Конечно, графологическая экспертиза
покажет, что это подделка. Кто-то из этих одиннадцати сумел подсунуть...
А если нет?
***
– В бокалах яд отсутствует. – Приехав утром на работу, Рон Хан прочитал отчет Шохата об аутопсии
и почерковедческой (предварительной, естественно) экспертизе и поднялся в кабинет к Берковичу,
чтобы рассказать о результате. – Ни в том, что для вина, ни в том, где был сок. Аутопсия... Это был
сюрприз. Убили Барзеля, воткнув ему в левое предплечье иглу с синтетическим ядом. Чрезвычайно
сильным.
– Как в дурном романе, – не удержался от замечания старший инспектор.
– Почему в дурном? – не поддержал реплики Хан. – Очень практичный способ. Тебе делали
прививку против гриппа? Ты что-то почувствовал?
– Конечно.
– А если бы в это время тебя отвлекали разговорами, кто-то тебя обнимал, кто-то еще говорил,
какой ты хороший парень...
– Ну... Не знаю.
– Очень тонкая игла, на коже след почти незаметен, Шохат его разглядел только потому, что в
месте укола возникло очень небольшое, размером с миллиметр, покраснение. И стал он искать место
укола только после того, как убедился, что смерть наступила в результате почти мгновенного
паралича.
– Мог он сам?
– Мог, конечно. Но тогда...
– Да-да, – нетерпеливо перебил Беркович. – Где игла или шприц? А что записка?
– В первом приближении подлинная. Сравнили с записями, которые Барзель писал, когда
заказывал меню.
– Отпечатки пальцев?
– На записке? Никаких.
– Чепуха получается, – пожаловался Беркович. – Если он писал сам и действительно покончил с
собой, то почему на записке нет его отпечатков, и где шприц? Не писал же он предсмертную записку,
надев перчатки, бред какой-то! Да и мотив дикий – ухожу, потому что счастлив!
– Бывало и не такое, – философски заметил Хан. – Помнишь Юлию Кац? Женщина в самом
расцвете...
– Она состояла на психиатрическом учете, не забывай! А Барзель?
– Если это убийство, – продолжал рассуждать Беркович, – то почему записка подлинная, и почему
преступник так рисковал, убивая на глазах у десятков гостей? Мало ли других способов покончить с
врагом, если Барзель был чьим-то врагом?
– Будешь допрашивать одиннадцать подозреваемых? – участливо спросил Хан. – Не завидую.
– Обычная рутина, – вздохнул Беркович. – Много часов, много писанины. И скорее всего, мало
толка. Наверняка кто-нибудь зол на Барзеля, кому-то Барзель насолил, мало ли... Обнаружить
реальный мотив таким образом очень трудно, надо будет копаться в биографии каждого.
– Желаю удачи, – кивнул эксперт. – Окончательные результаты экспертиз получишь к вечеру, но ты
ж понимаешь, от того, что я тебе сказал, они вряд ли будут отличаться.
***
Не отличались, конечно. Перед тем, как выключить компьютер, Беркович прочитал присланный
Ханом протокол и мысленно вздохнул. Противоречия в деле остались, дневные допросы не принесли
результатов. Шестеро мужчин, пять женщин. Друзья покойного, подруги невесты, одна – Шуля
Мильман – школьная знакомая Барзеля, на свадьбе была со своим мужем Гаем, который тоже лез к
Нахуму обниматься и у которого точно не было ни малейших причин убивать, поскольку видел он
Нахума в первый и, как оказалось, последний раз в жизни.
Ко всему прочему, никто из одиннадцати не имел отношения ни к химической, ни к
фармацевтической промышленности, ни к медицине вообще – где и как кто-то из них мог заполучить
одноразовый шприц, какие, по словам Хана, написанным в экспертном заключении, использовались
для вакцинации в стационарных условиях клиник?
– Не складывается? – спросила Наташа поздно вечером, когда супруги сидели в гостиной перед
телевизором. Беркович выключил звук, Наташа смотрела фильм, читала титры и время от времени
переводила взгляд на мужа. Долго молчала, но, в конце концов, не удержалась и задала вопрос, на
какой Беркович чаще всего не давал ответа.
– Нет, – коротко ответил он. Подумал и рассказал о вчерашнем случае, который он до сих пор не
смог даже точно квалифицировать: было ли это самоубийство или убийство с заранее обдуманным
намерением.
– А я знала человека, который умер от счастья, – задумчиво произнесла Наташа. – Нет, он с собой
не покончил, но... Это мой двоюродный дедушка, мамин дядя, ты его уже не застал, он умер
двадцать лет назад. У него была любовь в молодости, познакомились на фронте, она была
медсестрой и погибла, а он дал себе слово больше на женщин не смотреть. И не смотрел. А когда ему
было уже больше шестидесяти, встретил женщину, удивительно похожую на ту, если бы она осталась
жива и дожила до седых волос. Люся ее звали – как и ту девушку. И работала она медсестрой – как та.
Дед будто переродился. Он – это мама так говорила, но, видимо, с его слов, – решил, что эта Люся
вроде бы двойник той, одна душа... Он был счастлив, сделал ей предложение, и когда она его
приняла, с ним случился инфаркт. И все. Не спасли.
– Интересная история, – проговорил Беркович рассеянно. Что-то в словах жены показалось ему не
то чтобы странным, скорее знакомым, значащим, важным... Что?
– Так они и не успели пожениться, – заключила Наташа.
– Не успели, – кивнул Беркович и поднялся. – Извини, мне нужно позвонить.
– Сейчас? – удивилась Наташа. – Двенадцатый час.
– Мне, собственно, только один вопрос нужно задать.
Он набрал номер и, послушав несколько безответных гудков, подумал, что сейчас включится
автоответчик, но трубку все же успели снять, и усталый женский голос произнес:
– Слушаю.
– Госпожа Вунштейн? Прошу прощения за поздний звонок. Это старший инспектор Беркович.
– Вы арестовали убийцу?
– Пока нет. Я только хотел спросить. Ваша дочь... Сколько времени она работает официанткой?
– Это так важно, что вы звоните в полночь?.. Она устроилась в августе. Еще и первой зарплаты не
получила.
– А раньше где работала?
Выслушав ответ, он сказал «спасибо, госпожа Вунштейн, я вам очень благодарен» и отключил
связь, чувствуя, что никогда не сможет посмотреть этой женщине в глаза.
***
– Знаешь, что мне все время не давало покоя? – сказал Беркович эксперту Хану на следующий
день, спустившись в лабораторию после того, как провел первый допрос. – Противоречие: письмо
писал Нахум, но на бумаге нет отпечатков его пальцев. Не писал же он собственное предсмертное
письмо, надев перчатки! Абсурд, верно? А в зале не было никого, кто бросился бы поздравлять
жениха, будучи в перчатках. Никого, верно?
– Да, – кивнул Хан.
– Да, – повторил Беркович. – И когда Нахум почувствовал, что умирает, рядом с ним не было
никого. Того же никого, понимаешь?
– Что значит «того же никого»? – удивился Хан. – Странное выражение.
– Единственный человек, на кого я не обратил внимания, единственный, кто был в перчатках и кого
не было рядом с женихом, когда он потерял сознание...
– Я понял, – буркнул Хан.
– Я подумал о ней, – продолжал Беркович, – когда Наташа рассказала семейную историю и
закончила словами «она так и не вышла за него замуж».
– Но почему? – поразился Хан. – Где мотив? Логика? И не забывай: письмо написано...
– Да! Это тоже! Кто единственный из всех мог продиктовать эту чепуху Нахуму, а он бы записал под
диктовку просто потому, что его об этом попросили?
– Мотив? – повторил Хан. – Она же его любила!
– Да, – грустно сказал Беркович. – Сначала. Знаешь, как они познакомились? Малка работала
медсестрой, а Нахума привезла «скорая» с аппендицитом. Они стали встречаться, и Нахум
действительно был счастлив. А Малка вскоре поняла, что не сможет с ним жить. Ни за что. Сказала
ему об этом. А он стал ей угрожать: если не выйдешь за меня – убью.
– Обратилась бы в полицию!
– Хотела, но он ее предупредил – пойдешь в полицию, убью, когда выйдешь из отделения. Мне,
мол, без тебя не жить. С тобой – счастье, без тебя мне на этом свете делать нечего. И все в таком духе.
– Глупость какая, – пробормотал Хан. – Все равно надо было идти в полицию.
– Нам с тобой легко говорить, – с горечью сказал Беркович. – А она растерялась, испугалась,
запуталась. Тогда и придумала что делать.
– В день свадьбы!
– По ее мнению, это было самое безопасное. Если убьет до свадьбы, станет одной из главных
подозреваемых, улики будет гораздо труднее скрыть. После свадьбы – она даже думать не хотела,
что окажется Нахуму женой хоть на мгновение. Свадьба – так она решила – верный случай. Много
людей, много подозреваемых, никаких следов. Никто не подумает, что это она. Ее и в зале не будет,
когда он умрет.
– Как глупо. Ты бы все равно ее вычислил.
– Не знаю, – пожал плечами Беркович. – Мне действительно в голову не приходило подозревать
Малку. Если бы не рассказ Наташи...
Ольга Бэйс
Случай в финале
Телевизор я смотрю очень редко. Но есть программы, которые всегда вызывают мой интерес.
Например, я получаю настоящее удовольствие, глядя на людей, принимающих участие в
танцевальных соревнованиях. Я и сама люблю танцевать. Представьте себе, еще будучи студенткой
университета, я взяла несколько уроков в хорошем танцклассе, и, при случае, мои движения под
музыку выглядят вполне прилично.
В тот вечер, с которого все началось, по телевизору транслировали конкурс спортивного танца. В
финал вышли шесть пар. Но фаворитами, несомненно, были Наоми Гинтер и Родерико Санте.
При взгляде на эту пару начинаешь верить в то, что совершенство вполне достижимо, по крайней
мере, для ее величества природы. Особенно хороша Наоми. В ней нет ничего такого, что напоминало
бы о косметических салонах или тщетности трудов визажистов. Молодость, здоровье и прекрасный
вкус. А еще небывалая природная грация. Казалось, что ее танец –лишь естественная реакция юного
тела на звуки музыки, будто все движения рождаются прямо на площадке, а не являются результатом
длительных и тщательных тренировок и репетиций.
Перед финальным танцем объявили перерыв. Началась программа новостей, а я пошла на кухню
за стаканчиком апельсинового сока.
Раньше у меня часто возникал конфликт между привычкой жевать перед телевизором и желанием
выглядеть стройной. Я нашла для себя компромисс, научившись получать удовольствие, выпивая
только что отжатый и охлажденный апельсиновый сок из высокого хрустального бокала.
Перерыв в соревнованиях закончился минут через двадцать, но, как это иногда бывает при прямых
трансляциях, возникла чуть затянувшаяся пауза, которую заполнили морскими пейзажами под
мелодичную инструментальную музыку. Прошло еще минут десять, прежде чем начали показ
долгожданного финала, но тут всех ждал весьма неприятный сюрприз. Среди вышедших на арену пар
не было фаворитов. Объявили, что Наоми внезапно почувствовала недомогание, и врач запретил ей
продолжать участие в соревнованиях. Мне показалось, что, сообщая об этом телезрителям,
комментатор не смог скрыть удивления.
Однако мысль эта только мелькнула и пропала до следующего дня. Я вовсе не думала тогда, что
мне предстоит не только узнать подробности этого происшествия, но принять участие в его
расследовании.
Когда я утром появилась в своей конторе, меня уже ждал клиент. Ари сообщил, что господин
Гинтер пришел вместе с ним, а, может, и чуть раньше.
- Здравствуйте, госпожа Адамс. Даже не знаю, с чего начать, - быстро и взволнованно заговорил
посетитель, входя вслед за мной в кабинет и устраиваясь в кресле возле стола, - дело, с которым я к
вам пришел, очень странное. Возможно, я преувеличиваю значение некоторых деталей, и в том, что
произошло, нет никакого злого умысла, просто невероятная цепь случайностей!
- Возможно, но сначала расскажите, что, собственно, произошло?
- Да, разумеется, простите, - посетитель смутился, я хотела извиниться, но он не дал мне открыть
рот. - Моя младшая дочь Наоми увлекается спортивными танцами. Впрочем, это не просто увлечение,
она была в одном шаге от чемпионского титула.
- Наоми Гинтер? –догадалась я и тут же объяснила. - Я смотрела вчера по телевизору трансляцию
соревнований.
- Тогда вы знаете, по крайней мере, что произошло.
- Только то, что знают все.
- Что ж, я расскажу вам еще кое-что, – он сделал довольно продолжительную паузу, прежде чем
начал свой рассказ, – во время перерыва Наоми отдыхала в своей комнате. Моя девочка, конечно,
волновалась, но не думаю, что больше других участников финала. Когда дали сигнал об окончании
перерыва, она долго не выходила из гримерной, и Родди, ее партнер, заглянул к ней... ну, чтобы
поторопить. Он сразу поднял тревогу. Наоми лежала на полу, она была бледной, и казалась…господин Гинтер так и не смог закончить фразу, - к счастью, врачебная помощь не опоздала. Ее
отвезли в больницу.
- Что было причиной обморока? Что говорят врачи?
- Поскольку это оказалось для всех полной неожиданностью, решили сделать несколько
дополнительных анализов, они показали весьма странные результаты. Дело в том, что, судя по всему,
моя дочь отравилась моим лекарством. Я принимаю его уже несколько лет. Этот препарат
применяется крайне редко, я получаю таблетки непосредственно от своего лечащего врача, я
специально пересчитал, у меня ничего не пропало. Вот и возникает вопрос: как оно оказалось в крови
моей дочери? И еще... при данных обстоятельствах мне тяжело об этом говорить, но это правда...
Наоми осталась жива, я этому несказанно рад, но это невероятно! Предполагаемое количество
принятого ею препарата для здорового человека, несомненно, смертельно!
- Вы уверены, что у вашей дочери нет тех же проблем со здоровьем, что и у вас?
- Поскольку у меня серьезное заболевание, а Наоми была поздним ребенком, мы с самого ее
рождения были очень внимательны. Нет, я абсолютно уверен, что моя дочь не больна, во всяком
случае, с сердцем у нее все в порядке.
- Вы обращались в полицию?
- Да, но у них есть версия, которая выглядит, возможно, логично, но я в нее не могу поверить...
- Что за версия?
- Они считают, что лекарство она выпила по ошибке, думая, что принимает аспирин. Все мои
таблетки на месте, но в полиции не считают это фактом, так как я не пересчитываю их каждый день. Я
получаю от врача сто таблеток в упаковке, это примерно на три месяца... Теоретически я мог пару раз
за это время забыть принять лекарство.
- Понятно, значит, в полиции расследование закончили?
- Официально – нет, но не думаю, что кто-нибудь будет всерьез этим заниматься.
- А Наоми действительно в этот день принимала аспирин?
- Да, перед соревнованиями у нее разболелась голова, и она выпила пару таблеток.
- Где она их брала?
- Аспирин я дал ей сам.
- Вы могли перепутать упаковки?
- Конечно, нет, таблетки выглядят одинаково, но аспирин всегда у меня в кармане, а артерон, мое
лекарство, я держу в ящике секретера под замком.
- Хорошо, давайте исходить из того, что от вас Наоми получила именно аспирин. Тогда как
случилось, что она отравилась вашим лекарством? Значит, кто-то его дал ей, скажем так, с тем, что
она ела или пила, кто-то покушался на жизнь вашей дочери, попросту хотел ее убить.
- Я и сам об этом думаю, поэтому и пришел к вам. Ведь то, что не удалось, можно попробовать
повторить.
- Что ж давайте разбираться. Я смогу поговорить с вашей дочерью?
- Да, она уже дома...
- Я надеюсь, вы позаботились о ее безопасности?
- Конечно, с ней сейчас ее мать, и доктор Стренд по моей просьбе на несколько дней принял
приглашение пожить в нашем доме на правах гостя. Он не только в курсе моих сомнений, но
придерживается такой же точки зрения...
- Я хотела бы сегодня же встретиться с Наоми.
- Мы можем прямо сейчас поехать к нам, или, если хотите, я пришлю за вами машину в любое
другое время, как вам будет удобнее.
- Пожалуй, лучше не откладывать, я поеду с вами.
По дороге я мысленно перебирала все известные факты, и у меня появилось странное ощущение.
Точнее, возникло подозрение, что господин Гинтер о чем-то умолчал, не обязательно намеренно.
Когда я увидела Наоми, что называется, вживую, а не на экране телевизора, она меня ничуть не
разочаровала, скорее даже наоборот. Никаких следов недавно пережитого недомогания не было
заметно. Глаза ее искрились природной веселостью и озорством. Мой визит был ей просто
интересен, как, судя по всему, очень многое в жизни. Она видела во всей этой истории только
любопытную ситуацию.
- У вас такая интересная профессия! - воскликнула девушка, едва ее отец представил меня.
- И, надеюсь, полезная, - усмехнулась я.
- Конечно! Вы думаете, что кто-то хотел меня убить?
- Я хочу разобраться, что произошло на самом деле, и не хочу делать поспешных выводов.
- Постараюсь вам помочь. Что вы хотели у меня узнать?
- Я хочу, чтобы вы хорошенечко вспомнили весь вчерашний день, особенно обратите внимание на
то, что вы ели и пили, это, пожалуй, самое важное.
- Я попробую. Встала я очень рано, значительно раньше, чем встаю обычно. Понимаете, я очень
волновалась. Утром съела йогурт и выпила немного апельсинового сока. Потом был бассейн и
небольшая разминка в спортзале. Обедала дома.
- Вспомните всех, кто был за столом во время обеда, кто сидел рядом с вами.
- С одной стороны был папа, с другой Родерико, он у нас обедал в этот день, так как мы хотели еще
порепетировать. Было жаль тратить время на разъезды, он ведь живет не в Сент-Ривере. Еще были
мама и доктор Стренд, доктор не хотел оставаться, но мама его уговорила. Вот вроде и все.
- Сколько времени прошло от окончания вашего обеда до начала соревнований?
- Думаю, часа четыре... Да, папа вам, наверное, говорил, что после обеда у меня разболелась
голова, и он дал мне две таблетки аспирина.
- Вы случайно не запомнили коробочку, из которой он брал эти таблетки?
- Это был пластмассовый пузырек... коричневый.
- Во время соревнований вы что-нибудь ели? Пили?
- В первом перерыве... вообще я знаю, что этого не стоит делать... Но я не думаю, что причина
именно в этом...
- Это был чай? Или кофе?
- Кофе.
- Вы брали с собой термос с кофе?
- Нет, что вы! Кофе принесла Инни.
- Инни? Кто это?
- Моя сестра, сводная. Мама – вторая жена папы, а Инни его дочь от первого брака.
- Вот как...
- Она очень хорошая: добрая, умная, она помогает папе в делах, папа ею очень гордится.
- Как часто вы с ней встречаетесь?
- Так ведь она живет с нами.
- А ее мать?
- Грета? Грета – деловая женщина. Мне кажется, что ее все знают. Вы не пользуетесь косметикой
фирмы «Карлетта»?
- Изредка, это все же дорогая косметика. Значит, речь идет о Грете Берген?
- Да. Они с отцом расстались вполне мирно и сейчас поддерживают дружеские отношения. Когда
Инни было десять лет, они решили, что ей лучше жить с нами. Я тогда была еще совсем маленькой.
- Вкус у кофе был обычный?
- Не думаете же вы, что это сестра хотела меня отравить?
- Такие выводы делать еще рано, но этот кофе, похоже, единственный напиток, с которым в ваш
организм могло попасть лекарство.
- А если папа все же перепутал таблетки?
- Не думаю, но даже в этом случае в течение пяти часов действие препарата никак не проявлялось.
Конечно, лучше бы выяснить у доктора, но мне это кажется маловероятным. Ладно. Возможно, у
меня будут еще к вам вопросы. Но сначала я должна кое-что выяснить.
Свой следующий разговор с хозяином дома пришлось начать с прямого вопроса:
- Вы знали о том, что ваша старшая дочь навещала Наоми во время перерыва в соревнованиях?
- Да, девочки очень дружны, и Инни всегда поддерживает сестру. Вас это удивляет?
- Нет, но я хотела бы поговорить с Инни. Возможно, она кое-что прояснит.
- Хорошо, вы можете это сделать прямо здесь, я ей сейчас позвоню, и она подойдет.
Как я и предполагала, сестры совсем не были похожи друг на друга. Наоми яркая, светловолосая, с
большими серыми глазами. На ее лице легко появляется улыбка. Инни смуглая, темные волосы
коротко подстрижены, глаза темно-карие, выразительные, но какие-то грустные. Я вдруг
почувствовала, что у этой девушки на все мои вопросы есть ответы, в которых очень трудно будет
найти противоречие или нелогичность. Она сама начала наш разговор.
- Даже не знаю, чем могу быть вам полезной. Я видела Наоми всего несколько минут в первом
перерыве.
- Вы приносили ей кофе?
- Ей? Нет. Я провела на этих соревнованиях несколько часов. Я всегда беру с собой термос с
горячим напитком, если надолго ухожу из дома. Не люблю есть и пить в случайных местах. Тем более,
что касается приготовления кофе, в этом мне трудно угодить, - она улыбнулась.
- Значит, к термосу, как я понимаю, никто не прикасался, кроме вас и вашей сестры?
- Пожалуй. А в чем, собственно, дело? Вы думаете, это я отравила малышку? Но ведь она могла и
не попросить у меня глоточек.
- Она выпила совсем немного?
- Конечно, я вообще отговаривала ее от этого, все же кофеин. Нагрузка на сердце, мне кажется, и
так велика.
- Спасибо, Инни, думаю, с этим все ясно. Вы не знаете, где сейчас ваш отец?
- Идемте, я вас к нему проведу.
Господин Гинтер уже собирался уходить, и мы решили закончить разговор в машине.
- Вы разрешите мне задать вам не очень удобный вопрос?
- Конечно, спрашивайте.
- У вас есть завещание?
- Разумеется.
- Его содержание известно кому-нибудь, кроме вас и вашего адвоката?
- Особой тайны я из этого не делаю.
- И что там?
- Пожалуйста. Практически все наследует моя жена, кроме контрольного пакета акций компании
«Гинтерэнергоресурс», который отойдет моей старшей дочери. Она уже сейчас участвует в
управлении компанией и очень хорошо с этим справляется.
- Черт! Это нужно было сделать сразу! - Моя реплика не относилась непосредственно к нашему
разговору, просто меня посетило озарение.
- Простите?
- Где сейчас та упаковка аспирина, из которой вы давали таблетки своей дочери?
- Ее забрал полицейский, еще вчера. Я забыл вам это сказать.
- Отлично. Вы не подбросите меня до полицейского управления?
- Хорошо, вам что-то удалось выяснить?
- Сейчас еще рано что-то утверждать, но я вас попрошу к вечеру, часам к восьми, соберите,
пожалуйста, всех, кто вчера с вами обедал. Кстати, у вашей жены нет проблем со здоровьем?
- Думаю, что ничего серьезного, но она жалуется на частые мигрени. Да, вы мне напомнили, она
вчера тоже брала у меня аспирин, но с ней ничего не приключилось.
- Я здесь выйду. До вечера!
Я с трудом отыскала комиссара Катлера. В полицейском управлении его не застала. Телефоны не
отвечали. Но после полудня мне все же удалось поймать его в коридоре, ведущем в лабораторию
криминалистов. Он как раз спешил туда.
Эрик, как всегда, был только рад моему вмешательству.
- Здравствуйте, коллега! Вы уже напали на след?
- Это зависит как раз от тех результатов, которые вы сейчас, как я понимаю, должны получить в
лаборатории.
- Тогда вам придется немного подождать. К сожалению, я не могу пригласить вас с собой, но я не
долго задержусь, там уже все отпечатано. Подождите меня в приемной, хорошо?
- Договорились.
То, что обнаружили в злополучных таблетках, меня уже особо не удивило. Теперь нужно было
собрать несколько недостающих фактов, чтобы составить вполне приемлемую картину этого весьма
циничного преступления.
Все собрались в столовой. Мне уже многое было понятно, но я не могла еще точно ответить на
вопрос – «кто?». Хотелось как можно быстрее закончить это очень неприятное дело. Первый вопрос я
задала хозяину дома.
- Как давно вы болеете, и сколько времени принимаете артерон?
- Болею я уже лет десять, мне предлагали операцию и почти уговорили, что она необходима, но тут
молодой доктор предложил другой вариант, на который я с удовольствием согласился.
- А разве раньше врачи не знали об этом препарате?
- Насколько я знаю, доктор Стренд - один из разработчиков лекарства, оно недавно появилось и
используется еще очень редко. Да ведь это вы можете уточнить у него самого, - Гинтер указал на
доктора, сидящего, как и вчера, рядом с его женой.
- Я консультировалась сегодня еще с одним врачом, - медленно проговорила я и посмотрела на
доктора Стренда, - он тоже использует в своей практике артерон как средство лечения сердечной
недостаточности. И он сказал, что действие препарата проявляется не сразу, а через несколько часов.
Кроме того, в этой методике очень важно соблюдать дозировку, поэтому своим пациентам врач дает
ежедневную дозу сам.
- Я тоже вначале так делал, но мой пациент слишком занятой человек, – включился в разговор
молодой доктор, - кроме того, опасно превышение дозы, а если в какой-то день пропустить прием
таблетки, это не способно в хронической стадии болезни вызвать сколько-нибудь опасные
осложнения.
- Понятно. Еще мне объяснили, что в начале курса лечения могут быть головные боли, справляться
с которыми помогает аспирин.
- Да, поэтому я и держал его у себя... – добавил господин Гинтер.
- Доктор, вы упомянули превышение дозы. Насколько это опасно?
- Превышение дозы? Если это будет повторяться, может привести к серьезным последствиям,
вплоть до остановки сердца.
- Повторяться? – Я задумалась.
- Что вы, черт возьми, хотите этим сказать?! – неожиданно нервно выкрикнул мой собеседник.
Такая реакция Стренда в тот момент меня удивила.
- В упаковке, которую изъяла полиция, - стала объяснять я, - был не только аспирин. Примерно
половина таблеток была заменена. Кто, кроме вас, доктор, мог это сделать?
- Вы говорите абсолютную чушь! Зачем мне это делать?
- Я только спросила. А на ваш вопрос, я думаю, можно найти ответ, суть которого – деньги!
- Но пациент мне платит, пока жив!
- А его жена может отдать вам все, важно все сделать верно! – сама не понимаю, как это
предположение возникло в моей голове, и как я умудрилась произнести его вслух. Интуиция?
- Причем здесь моя жена? – взволнованно спросил господин Гинтер.
- Пока, я надеюсь, ни при чем. Она, скорее всего, ни о чем не подозревала. Впрочем, эти детали
уже для полиции.
- А я повторяю, что вы говорите чушь!
Доктор вскочил со своего места...
- Дело в том, что наш спор можно легко разрешить, - спокойно произнесла я, начиная понимать то,
о чем не думала, начиная разговор. - На некоторых таблетках эксперты обнаружили отпечатки
пальцев.
- Этого не может быть!
- Откуда вы это знаете? А, доктор?
- Ах, ты .... (так меня еще никто не называл)
Стренд бросился к двери и там попал в объятия комиссара.
Через пару дней мы опять встретились с Эриком Катлером, который зашел поблагодарить меня за
мою провокацию. Стренд полностью признал свою вину, хотя доказательств у полиции было
маловато. Еще неизвестно, удалось бы или нет доказать причастность доктора к замене таблеток.
Надо сказать, что я вовсе не подозревала семейного врача Гинтеров, я собиралась лишь объяснить
им, почему считаю ситуацию с обмороком Наоми опасной. Но, как говорят, на воре шапка горит.
Похоже это был тот самый случай.
Наоми, слава Богу, осталась жива. Специалисты считают, что сыграли роль сразу несколько
факторов: время, возраст, физическая нагрузка и пара глотков кофе.
Марианна Язева
Городок ледяных скульптур
Снег шел второй день, и сыпался он с таким усердием, что буквально похоронил под собой все, на
что падал.
На центральных улицах натужно ворочались снегоуборочные машины, пробивая коридоры в
непрерывно возобновляемых заносах. На улицах же, не имеющих особого стратегического
назначения, проезд становился все более проблемным, вплоть до полной невозможности. Пеший
народ торил нелегкие тропы, тянущиеся темными полосками от каждого подъезда.
В такую погоду чертовски не хотелось выходить из дома, и Леонид тянул до последнего, надеясь,
что как-нибудь что-нибудь все же сорвется, отменится, сдвинется... Но пришло время, и зазвенел
телефон, и снятая трубка шуршащим голосом тети Доры продиктовала неизменный список
продуктов: два пакета нежирного кефира, творог, батон, кирпичик серого, сметану в стаканчике,
упаковку фрикаделек и еще всяческую съестную дребедень, которую следовало добыть в ближайшем
супермаркете. И еще бутылочку подсолнечного, да смотри, Лёка, чтобы не вышло, как в прошлый
раз!.. А "прошлый раз" - это было уже месяца три назад, когда он, не вглядевшись в этикетку,
хватанул с полки соевое, и теперь регулярно выслушивал упреки в этом преступлении.
Отшелестела тетя Дора; он послушно почеркал карандашиком в блокнотике, чтобы вдруг не забыть
чего; облачился в колючий серый с сиреневыми полосками свитер, который надевал только для этих
визитов, - узкий и с коротковатыми рукавами свитер был связан собственноручно бабушкой; снял с
крючка вешалки объемистую сумку из черной болоньи ("...эти магазинные пакеты, Лёка, - невероятно
вульгарно!.."); зашнуровался, застегнулся, завязался в положенные по погоде полусапожки, куртку"аляску" и ушастую шапку; аккуратно запер за собой дверь, подергал, спрятал ключи в самый-самый
внутренний карман - все, теперь можно идти.
На улице тут же налетела метель. Швырнула в лицо полную пригоршню снега, хлестнула охвостьем
пролетавшего обрывка ветра.
Леонид задвинулся носом в шарф, надвинул шапку на лоб и поплелся через переполненный
снегом двор.
... - Лёка, ты опять слоишь вафли!
Бабушка качает головой, и тетя Дора смотрит укоризненно: ай-яй-яй, как нехорошо, и на клеенке
целая россыпь крошек, и на колючках свитера тоже. Леонид смахивает с себя криминальные остатки
вафель, - ну вот, теперь и на полу!.. - торопливо глотает подстывший чай с нелюбимой мятой, уносит
опустошенную чашку в раковину и тщательно моет ее специальной щеточкой, а затем вытирает
ветхим вафельным полотенцем, желтоватым от старости. Этот ритуал незыблем, и две пожилые
женщины - одна исподтишка, другая открыто - следят за его соблюдением.
Чашка отправляется отдыхать на предназначенную ей полочку, а Леонид подходит к окну и
вглядывается в мечущиеся за ним полосы буйного снега.
Бабушка медленно, в три приема, поднимается из-за стола, шаркает к плите, брякает там чем-то и
чиркает спичками. Тетя Дора хватается жилистыми тощими руками за колеса своего инвалидного
кресла, рывком разворачивает его и выезжает за дверь.
- Все-таки это так вульгарно - кушать на кухне, - заявляет бабушка, водрузив на газ кастрюльку с
водой. Леонид регулярно слышит это уже несколько последних лет, но согласно кивает, продолжая
смотреть в окно.
- Но что поделаешь, - продолжает бабушка, звонко пристукнув кастрюлю крышкой, - с возрастом
приходится выбирать в пользу удобства... что поделаешь... Лёка, ты еще посидишь с нами?
Картина за окном не располагает к прогулкам, а дома делать решительно нечего, и Леонид уверяет
обрадованную бабушку в том, что сегодня он никуда не торопится.
Семейная идиллия: постукивание костяшек домино на фоне звучащей классической музыки.
Сегодня тетя Дора выбрала Грига.
Леонид сразу же стал выигрывать, хотя обычно ему категорически не везло. Бабушка, нынче
игравшая с переменным успехом, пребывала в благорасположении духа, а вот тетя Дора сердилась и
нервничала. Проигрывать она не любила и не умела. Оставшись в очередной раз с горстью костяшек
на руках, она с досады так махнула рукой, что смела их на пол. Леонид, посмеиваясь, полез их
собирать, и тут кончилась пластинка, а с ней и сегодняшняя игра. Бабушке с тетей Дорой настало
время смотреть сериал. Они были дружно увлечены запутанной мелодраматической историей с
подменой младенцев, любовью богатого седовласого красавца к юной служаночке и прочими
невероятными событиями, которые так волнуют любую женщину, и которые Леонид называл
нереалиями.
Нереалии развивались полным ходом. Козни и интриги раскручивались с головокружительной
скоростью. Беззащитную и нечеловечески порядочную служанку бессовестно "подставляли", и все
положительные герои дружно верили негодяям, а та старательно, с каким-то первобытным
идиотизмом, вела себя именно так, чтобы поддерживать их в этом самом убеждении.
Бабушка охала и ахала. Тетя Дора всплескивала руками и шепотом произносила какие-то
трудноразличимые, но энергичные слова. Во время рекламных пауз шло бурное обсуждение. Леонид
поглядывал на экран поверх раскрытой книги, хмыкал, даже крутил в особо драматических местах
головой, - придумают же такое! - и невольно увлекся наблюдением за отрицательными героями,
которые, как обычно, были гораздо интереснее и выпуклее положительных. Особенно хороша была
главная стерва и ее сынок, глаз не отвести.
Серия прервалась на самом пике событий.
Тетя Дора огорченно всплеснула руками, закачала головой, а бабушка тяжело поднялась, с силой
растирая поясницу сухонькими ручками, и заспешила в кухню, - проконтролировать варево в
кастрюльке и в очередной раз снарядить чайку. Забулькала выливаемая вода: считалось, что
повторно кипятить ее чрезвычайно вредно для здоровья ("... это же получается настоящая мертвая
вода, Лёка, запомни раз и навсегда!.."), загудел кран, звякнула крышка стародавнего чайника с
облупленным носом.
Тетя Дора крутанулась по комнате, переложила что-то на этажерке, поправила кружевную
салфетку на телевизоре, подровняла стопочку книг на тумбочке в изголовьи своего диванчика.
Леонид потихоньку листал книгу и искоса поглядывал на тетю, - та явно собиралась, но никак не
решалась что-то сказать. Да так и не собралась: бабушка позвала внука в кухню и там принялась
расспрашивать о делах на работе, словно он не докладывал ей обо всем ежевечерне по телефону.
Подоспел чай.
К столу прикатила тетя Дора, все степенно выпили по чашечке. От добавки Леонид отказался, но
сам галантно наполнил чашки старушкам, пододвинул вазочку с печеньем. Они чаевничали всегда
обстоятельно, с толком, с удовольствием, часто наполняя розеточки непременным смородиновым
вареньем.
Возник разговор все о тех же коллизиях телевизионной жертвы свежепросмотренной серии.
Леонид не удержался от язвительных комментариев, и был тут же в два голоса сурово осужден. ("...
ты еще совсем мальчик, Лёка, и не понимаешь, как можно переживать из-за сложных жизненных
ситуаций..."). Мальчик, которому недавно сравнялось тридцать пять, скептически похихикал и
привычно уступил.
За окном немного просветлело, метель успокоилась, и снег - реденький и безобидный - падал уже
почти отвесно. Леонид засобирался восвояси. Снова запускается процесс одевания - зашнуроваться,
застегнуться, завязаться; в опустошенную сумку опускается баночка все того же варенья ("...ну и что
же, что еще не доел последнюю банку... запас, Лёка, карман не тянет...").
... А на следующий день было воскресенье.
Ветра нет, солнце сияет, - красота! Словно и не было вчера отчаянного метельного буйства.
По телевизору шли местные утренние новости. В самом конце программы рекламировались
"зимние потехи на Потехином острове". По соседству с законсервированными до летнего сезона
аттракционами устроены горки, каток, городок ледяных скульптур и еще какие-то снеговые забавы.
Тут же - при катке - теплые раздевалки с прокатом, соответственно, коньков, и еще поблизости кафе
"с широким ассортиментом горячих и холодных блюд". Видеоряд продемонстрировал лихую троицу
мчащихся по обледенелому скату румяных ребятишек и пару таких же румяных (или нарумяненных)
фигуристых девах на фигурных же коньках.
Леонид к рекламе отнесся внимательно. Настолько внимательно, что сразу по ее окончании
выключил телевизор, основательно оделся (да-да, все те же шнурки, завязки, застежки и даже ликуй, бабушка! - нелюбимый свитер), да и отправился прямым ходом на Потеху, благо, что ходу ему
было всего-ничего: минут пятнадцать. С собой же Леонид захватил полиэтиленовый пакет (не к
бабушке же идет!) со вчерашней банкой варенья, - зайти после прогулки к Валентину, приболевшему
на днях приятелю из соседнего отдела.
Действительно, наличествовал в указанном месте каток с раздевалкой, из дверей которой как раз
вывалилась целая команда... нет, отнюдь не пышнотелых красоток, а вовсе даже ледащих
подростков. Были и горки, полные визжащей извалянной в снегу мелкоты, среди которой затесался
почтенного возраста гражданин, чем-то весьма разгоряченный и потому легко обретший детское
самоощущение. Возможно, он уже ознакомился с рекламированным "широким ассортиментом"
недалекой кафешки.
Леонид постоял немного у кромки ледяного поля, с сомнением оценивая свои потенциальные
возможности конькобежца (не говоря уж - фигуриста). Когда-то давно, в период школьничества, он
довольно уверенно чувствовал себя на льду, и даже поигрывал в хоккей на ближайшем пустыре, где
каждую зиму окрестная пацанва заливала небольшой каточишко и самозабвенно махала
умотанными изолентой клюшками. Правда, бабушка быстро пресекла эти, как она их назвала,
спортивные безумства, ссылаясь на его, лёкины, криминальные гланды, миндалины и что-то там еще,
сейчас уже трудновспоминаемое из ухогорлоносного (или -носового?) набора.
Не найдя в себе достаточно решимости, чтобы отправиться в прокатный пункт за коньками, Леонид
медленно зашагал в обход горок, то и дело оскальзываясь на раскатанных ледяных дорожках.
Миновав опасную зону, он вышел на берег замерзшей *************. Летом здесь был пляж, а
сейчас на этом месте расположилась обширная компания состряпанных изо льда фигур. Тут были
исполинский Заяц и недоросль-Слон, конусообразные дед Мороз со Снегуркой, озверело скалящийся
Конек-Горбунок и Дракон с добродушной сонной мордой, выводок похожих на грибы пузатых Гномов
и целая толпа прочих дежурных сказочных персонажей и представителей фауны.
Здесь было немноголюдно: щелкали фотоаппаратами четверо туристов явно зарубежного вида, да
удивительно долговязая бабуля выгуливала парочку шарообразных внуков, вооруженных
одинаковыми деревянными лопатками ядовито-зеленого цвета.
Залюбовавшись полупрозрачными монстрами, Леонид потерял бдительность и, наступив возле
одного из гномов на отколовшуюся ледышку, со всего маху грянулся спиной на утоптанный снег.
Теплая одежда, конечно, смягчила удар, но Леониду хватило и этого, чтобы оказаться в более чем
чувствительном нокдауне.
Потеряв на некоторое время соображение, воображение и ориентацию в пространстве, он
бессмысленно глядел в белесое небо. Ничего интересного там увидеть не удалось, зато очень
отчетливо ощущалась нарастающая тупая ломота в затылке и в районе крестца... да, кажется именно
так называется это место, вспомнил Леонид и почему-то явственно услышал скрежет колес
тетидориной инвалидной коляски.
Над ним склонилось лицо. Лицо скорее неизвестное, но при этом почему-то смутно узнаваемое. На
лоб этого самого лица сползла вытертая по сгибу меховая шапка, и бабка, - да, конечно, это была та
самая баскетбольного роста старуха, выгуливавшая одинаковых внуков! - лихим, совершенно не
женским движением сшибла ее на затылок. Леонид попробовал пошевелить головой. В затылке
беззвучно сдетонировал ощутимый заряд, и в глазах резко позеленело. Впрочем, пожалуй, это просто
в поле зрения всунулся один из близнецов со своим фанерным инструментом.
Старуха зашевелила губами, но у Леонида в ушах все еще раскатывала тяжелая коляска, и он не
разобрал ни слова. На всякий случай он постарался произнести нечто вроде "ничего-ничего, все в
порядке", и сам не услышал своего голоса. Но старуха, видимо, что-то разобрала, потому что с
сомнением покачала головой и выпрямилась. Лицо ее вознеслось куда-то в заоблачную высь и стало
почти неразличимым.
Леонид сделал движение - подняться, но тут же в глазах все поплыло, запрокинулось куда-то
назад, чертова коляска пронзительно взвизгнула... именно пронзительно, потому что звук буквально
пронзил весь организм... и Леонид тяжело провалился в ватную глухую пустоту.
... Рука больно завернулась за спину; Леонид охнул, приходя в себя. Освобожденная рука
вернулась на положенное место, расставшись с рукавом куртки. В это же время кто-то стаскивал с
него полусапожки. Леонид протестующе дернул ногой, но это только ускорило процесс.
Опершись локтями о тонкий матрас, обнаружившийся под ним, Леонид приподнялся и огляделся.
Тесная комнатка с низким потолком, зарешеченным снаружи маленьким окошечком и висящей на
перекрученном шнуре мутной лампочкой. Кто-то возился в ногах узкой лежанки, на которой
полулежал сейчас пострадавший. Видимо, пристраивал снятую с него обувь.
Пока Леонид озадаченно осматривался, возившийся перестал шуршать по полу и выпрямился,
смахивая со лба капельки... нет, не пота, а талой воды.
- Как чувствуете себя? - бесцветным голосом спросил ледяной Гном.
- Я? Да, в общем-то... чувствую... хотя...
Леонид определенно потерял способность связно выражаться.
Гном переместился поближе к двери. По его курносой физиономии вода бежала уже струйками.
- Я, с вашего позволения, выйду... тепло!
За ним захлопнулась дверь.
Леонид почувствовал настоятельную потребность опуститься на подушку, - или что там оказалось у
него под головой. Под головой оказалось свернутое в валик тонкое шерстяное одеяло. Преодолев
внезапно нахлынувший приступ тошноты, Леонид принял горизонтальное положение и прикрыл
ладонью глаза.
"Здорово же я шарахнулся", - подытожил он очевидное, - "даже не помню, кто и как приволок
меня в этот вагончик... раздели вон, уложили..."
Скрипнула дверь, потянуло холодом. Леонид снова приподнялся. И тут же опять опустился на свое
ложе. Он бы даже головой помотал, отгоняя наваждение, если бы она так отчаянно не болела: с
трудом протиснувшись в дверной проем, в помещение ввалился остроносый и ушастый ледяной
монстр, в котором при некоторой доле воображения можно было бы опознать инородного для
России представителя мышиного племени по имени Микки.
Не обращая внимания на вжавшегося в лежанку человека, гигантский мышь протопал в дальний
угол вагончика, чем-то там загремел, зазвякал, рассыпал какую-то затренькавшую по полу мелочь,
тонким голосом отрывисто помянул что-то шипящее, опять грохотнул тяжелым и затопал на выход,
прижимая к прозрачному пузу непонятного предназначения деревянную загогулину.
Хлопнула дверь. По всему полу быстро оплывали, тая, ледяные крошки.
- Так, - вслух объявил Леонид. - Поздравляю. Крыша поехала. Глюки.
И при этом глаз не мог оторвать от расплывающихся лужиц.
Но смотреть пришлось недолго. Дверь снова распахнулась, и впустила на этот раз, к огромному
облегчению Леонида, вполне человеческого вида существо, - все ту же долговязую бабулю.
Вид у нее оказался вполне боевой: не первой свежести синий горнолыжный комбинезон, высоко
зашнурованные массивные ботинки с облупленными носами, толстые перчатки. Шапки нет, только
сброшенный капюшон; седые волосы собраны на затылке в типичный старушечий пучок. Малолеток с
лопатами при ней не было.
- Ну что, как самочувствие? - поинтересовалась бабка, раздергивая до пояса "молнию"
комбинезона . Под ним обнаружилась розовая вязаная кофта со здоровенными черными
пуговицами.
Леонид медленно сел, свесил ноги к полу и только после этого ответил:
- Да как вам сказать... Спасибо, конечно. Боюсь, что не очень... Меня тут вроде уже спрашивали...
И с надеждой взглянул на старуху, мол, скажет она сейчас, что никого, кроме нее, здесь нет и не
было... Но она, нахмурившись, оглядела покрытый мелкими лужицами пол.
- Так, вижу. Опять за собой не подтирают. Кто тут ворохался - мышак? Или Барбос нашлепал? Тот-то
и вовек не разбежится за собой убрать...
Она выдернула из темного угла возле двери швабру с намотанной на ней огроменной тряпкой и
принялась, ворча, подтирать. Закончив, она толкнула швабру обратно в угол и, молодецки
подбоченясь, взглянула на гостя.
- Голова-то гудёт, небось? Звенит ушами?
- Да уж, - согласился Леонид, - и гудёт, и звенит... А это вы меня - сюда?
- Да где уж мне такого... крепенького тащить. Другие умельцы на это есть. Вот кому под ноги ты
рухнулся, тот и доставил. На снегу-то лежать не дело, мало ли что. Посетителей опять же волновать.
Стоит ли?
- А кому я... под ноги? - осторожно поинтересовался Леонид.
- Так кому же - Харитону.
Старуха, видимо, посчитала, что это вполне достаточная информация, и замолчала. Принялась
выпрастывать руки из комбинезона.
- А тебя-то как зовут? - спросила она, оправив на плоской груди розовую кофту и завязывая на
поясе освобожденные рукава.
- Леонид.
- Ну и ладно, - одобрила бабка. - А я Капитолина Адамовна, так и зови.
Она вдруг басовито хохотнула:
- Меня тут наши знаешь как окрестили? Не в глаза, конечно, так, промеж собой... Капитальная
Дама! Умники... мозги промороженные!
Но видно было, что она прозвищем довольна, и в ее голосе отчетливо слышались хвастливые
нотки.
- Ну, да ты теперь тоже наш, так что знай, чего там. Да я вижу, ты парень-то культурный, не
охальник, как тут некоторые... Дракона видал? Похабник, каких поискать! Да и этот... черт безрогий...
с хоботом... даром что мелкий, а дури в башке невпроворот! Ты, понятное дело, тоже негодяй еще
тот, раз сигнал тебя подкосил, а все же воспитание есть воспитание!
Леонид оторопело слушал эту речь, машинально потирая ладонью разламывающийся затылок.
- Извините меня, конечно, Капитолина... м-м-м... Адамовна, но я что-то не вполне понимаю...
- А и не беда, что не понимаешь, - перебила его старуха. - Кто же тут сразу-то... И не спеши.
Дозреешь. Хотя вроде и пора бы, ты уж минут двадцать, как определен!
- Нет, подождите, я что-то совсем уже... Какой еще сигнал? Куда определен? И с какой стати вы
меня сейчас негодяем... за что это вдруг?
Бабка, не отвечая, махнула костлявой рукой и отправилась к противоположной входной двери
стенке. Там вдруг тоже оказалась низенькая - где-то по плечо Капитальной Даме - дверка. Когда
старуха ее приоткрыла, Леонид подумал было, что это еще один выход на улицу, - резким холодом
дохнуло из-за нее, и густо заклубился по вагончику пар. Однако Капитолина Адамовна поискала
рукой возле косяка, и за дверкой ярко вспыхнул электрический свет.
Старуха слегка прикрыла дверку и приглашающе кивнула молодому человеку:
- Ну что, Ливанид, давай уж сам... чтоб не звать наших... ледогрызов окаянных. Ты это... приходит
понимание-то? Должно бы уже! Я, вишь, сигналку не выключала покамест, чтобы ты вопросов
лишних не задавал. Давай, голубчик, иди, там и голова твоя враз пройдет! Хотя, опять же, неизвестно,
какой образ еще тебе определится, может в нем головы-то и вовсе не предусмотрено...
Она знакомо хохотнула басом и вытерла рукавом кофты уголки рта.
- Ну, давай, что ли! Холодно тут стоять-то, - это вам, ледышкам, морозяка за удовольствие, а мне
вовсе наоборот!
У Леонида мурашки забегали по телу, но вряд ли только от вползающего в комнатку холода.
Почему-то он точно понимал, что бабка вовсе не сумасшедшая, как можно было бы подумать, слушая
ее бредовые слова, и что просто так одеться и уйти отсюда ему не удастся.
За окном промелькнула какая-то громоздкая фигура, и у Леонида совсем нехорошо засосало под
ложечкой.
- Ну, вот и Гаврюша идет, - озабоченно кивнула на окно старуха. - Зачем тебе эти проблемы? Он же
мне всю камору выстудит, пока с тобой управится! Иди уже сам, а?
И снова распахнула дверцу в непонятный морозильник.
Леонид крепко вцепился в край своей лежанки и отчаянно закрутил головой, даже не обращая
внимания на боль в затылке.
- Что вы такое... ничего я не понимаю! Объясните хотя бы, что здесь происходит! Образ какой-то...
сигналы... И мерзну я, между прочим, не меньше вашего... куда вы меня все отправить пытаетесь?!
- Вот те на! - бабка в сердцах хлопнула дверкой так, что какая-то висевшая на стене в деревянной
рамке бумага с печатью сорвалась со своего гвоздя и грянулась об пол. - Ну вот, еще и сертификат
свалился... дурная примета!
Она бережно подняла с полу рамку, обтерла все тем же рукавом и повесила на прежнее место.
За дверью на улице что-то тяжело ворочалось и скрипело снегом.
- Экий ты... непробиваемый!
Старуха с нескрываемым удивлением уставилась на ошарашенного перепуганного Леонида.
- И что до тебя еще не дошло? Дважды два! Сигнал тебя определил? Определил! Обездвижил?
Обездвижил! Значится, типчик ты еще тот... насквозь бессовестный... и теперь надлежит тебя
оформить в подходящий... этот... облик. В леденящем виде. Хотя бы так людей порадуешь, ребятишек
тех же. А там... в миру... по тебе и не вздохнет никто. Сигнал - он не ошибается никогда! Так что шагай
давай, вот уж воистину совести у вас нет, ледогрызов!
- Да сами вы... - выкрикнул, холодея, Леонид. - Какой я вам типчик! Что за бред - не вздохнет никто!
А бабушка?! Да у нее в прошлом году инфаркт... она же еле-еле... я пять дней из больницы не
выходил... только к тете Доре, продуктов принести, она инвалид... Да они же обе не переживут...
именно что - не вздохнут!
У него самого перехватило дыхание, и он замолчал, переводя дух.
Капитолина Адамовна откровенно вытаращилась на него, как будто увидела нечто совершенно
удивительное.
- Сигналы какие-то выдумали, - судорожно сглотнув слюну, продолжил Леонид, немного сбавив
тон. - Какие, к чертовой матери, сигналы, когда я на ледышке поскользнулся, - засмотрелся, идиот, на
этих ваших... харитонов! И вон - гуля какая теперь на башке!
Бабка ошеломленно покрутила головой.
- И вообще, - почувствовав некоторую уверенность, разошелся Леонид, - кто вам дал такое право:
приволокли, раздели... а сумка моя где, между прочим? Пакет с банкой варенья малинового? Валька
несчастный там от простуды загибается, а вы тут у меня варенье воруете?! Хороша компания... еще и
сертификат у них! Развели, понимаешь, харитонов... с хоботами!
- Ой ты, - пробормотала вконец озадаченная бабка. - Какая еще малина... чего болтаешь?
Она вдруг плотно закрыла маленькую дверцу и буквально метнулась к другой, ведущей на улицу.
Как была, в спущенном до пояса комбинезоне и простоволосая, вылетела из вагончика, и слышен был
ее голос, срочно зовущий какую-то Мавру.
Ждать пришлось недолго. Буквально через пару минут, за которые Леонид, морщась от
приливающей к голове крови, выудил из-под лежанки свои сапоги и обулся, раскрасневшаяся с
мороза Капитальная Дама ворвалась обратно в вагончик, а за ней бочком вдвинулась очередная
ледовая фигура, - нечто бочкообразное, похожее на рыбину, поставленную на растопыренный
хвостовой плавник.
- Вот, - указала на Леонида старуха. - Проверь-ка его! Странно что-то... понимание не приходит...
про какую-то родню говорит... бабушка, тетка, Валя какая-то...
- Не какая-то, а какой-то! И даже не какой-то, а Суханов Валька из сто двенадцатой! Бронхит у него,
знаете такое?..
Леонид еще что-то собирался добавить, потому что казалось ему, что только так, напором, можно
одолеть эту кошмарную бабку с ее ледяными монстрами, но тут рыбообразная Мавра объявила
лязгающим жестяным голосом:
- Не врет. И бабка есть... Александрова Наталья Юрьевна, двадцать седьмого - десятого - тысяча
девятьсот двадцать шестого. И тетка ... Лоскутникова Дора Антоновна... инвалид первой... И друг
Суханов... Космодемьянской, сорок девять - пятнадцать, четвертый этаж... Обмишурились вы
капитально... то есть Капитолина... Адамовна!
- Ах ты ж! - махнула сжатой в кулак рукой старуха. - Вот ведь! Надо же!
И снова так закрутила головой, что полетели во все стороны шпильки и по плечам рассыпался
пучок жидких седых волос. Не обращая внимания на эту несущественную неприятность, она
продолжала сыпать междометиями, энергично молотя воздух сухим кулачком.
Наконец, она утихла, привычным движением отерла уголки рта рукавом кофты и скомандовала
Мавре, которая начала уже понемножку сочиться грязноватой снеговой водой:
- Ну давай, давай иди уже, чего стоишь капаешь? Вытирай за вами всеми... Ступай! И что там за
варенье, - узнай у Харитона, да поживее!
Рыбина с видимым усилием поковыляла к двери и вывалилась на улицу.
- Ну что ж, - с досадой пробормотала бабка, не глядя на приободрившегося Леонида. - Ошибочка
вышла... бывает... хотя не бывало еще никогда... Угораздило ж тебя поскользнуться именно в тот
момент, когда я сигналку врубила! Вот ведь... А так кстати было бы свежую фигуру поставить, мечтательно заметила она, - тут намедни шпана колобродила, расколотила вдрызг Гурьяна... пушкой
у нас стоял, с ядрами... гад редкостный... трех жен в могилу свел! А пушка красивая была, в узорах...
опять же ядра... И ведь всю орудию вдрызг разделали, пацифисты хреновы! Вот вам и ущерб
композиции!
Посмотрев наконец на потирающего затылок Леонида, старуха ухмыльнулась:
- Ты об этих делах-то помалкивай, сам понимаешь... И тебе спокойнее, и нам.
И подала висящую на стуле куртку.
Пока Леонид, опять морщась, пристраивал на голову свою шапку, в дверь постучали и, не
дожидаясь приглашения, в вагончик ввалился давешний Гном. На его протянутой руке висел пакет с
логотипом центрального универмага.
- Цела банка-то? - ворчливо осведомилась бабка, забирая у пришедшего пакет.
Гном, - видимо, тот самый злополучный Харитон, - проурчал что-то утвердительное.
- Ну, и то, - подытожила старуха, жестом отправляя Гнома восвояси. Тот не заставил себя
уговаривать.
Леонид взял пакет, проверил варенье, не разлилось ли. Все было в порядке.
- Ну что ж, давай провожу, - предложила старуха, натягивая рукава комбинезона.
Леонид пожал плечами, но подождал, пока она оденется.
... Поднявшись с дамбы на набережную, Леонид оглянулся. Издалека видны были заполненные
барахтающейся детворой горки, а еще дальше темнели разномастные глыбы льда, между которыми
бродили редкие фигурки любопытствующих.
Леонид пригляделся. Ему показалось, что один из посетителей - кто-то в ярко-красном - упал. Он
вздрогнул и максимально напряг зрение, - к упавшему приблизилось сразу несколько фигурок.
Человеческих. Нормального роста.
Некто в красном благополучно поднялся, отряхнулся и продолжил осмотр замечательного городка
ледяных скульптур.
Юрий Антолин
Зову тебя из бездны цифр
Массивный антикварный телефон, купленный на аукционе за бешеные деньги, зазвонил, когда
Альберт Драз уже собирался в спальню, закончив все дела. За окнами особняка застыла октябрьская
ночь, и старик плотнее запахнулся в халат.
Звонить в столь поздний час могли лишь по очень срочному делу.
- Слушаю.
- Альберт Борисович, - голос на другом конце провода звучал мрачно. – Авария. Его поместили в
реанимацию 47-й клиники. – Пауза. – Надежд никаких. Подключили к аппарату искусственной жизни,
так что два-три часа он проживет.
Старик на миг поджал губы.
- Сделайте оцифровку данных.
- Полагаю, вы понимаете, во сколько вам это обойдется, - мужчина в трубке уже говорил
спокойнее. Старик-миллиардер денег ради единственного внука не пожалеет. Звонивший это знал,
но был обязан спросить.
- Деньги не вопрос, Петр. Спасите его.
- Я займусь этим лично.
- Благодарю.
Тяжелая металлическая трубка опустилась на рычажки. Старик налил в стакан коньяка, и
почувствовал, как жидкость обожгла язык.
Ночь казалась Альберту Дразу нескончаемой.
В полдень следующего дня «кадиллак» Альберта проехал сквозь автоматические ворота и
остановился у входа в НИИ, в котором Драз уже несколько лет финансировал исследования структуры
сознания человека.
Оставшийся в машине водитель закурил, а старик направился внутрь. Лифт доставил его на минус
третий этаж, где располагались особо важные помещения.
Петр Чадунов ждал его в лаборантской. Едва старик вошел, он тяжело поднялся на ноги. Лицо
руководителя проекта осунулось, под глазами виднелись слабые круги – ночь выдалась трудной.
- Алберт Борисович, - приветствовал он старика. Но Драз лишь сказал:
- Ведите меня к нему.
- Конечно. Могу представить, что вы пережили этой ночью.
- Не можете, Петр. Не можете. - Линолеум на полу смягчал стук их шагов. По обеим сторонам
коридора тянулись двери. Устало глядя прямо перед собой, старик протянул Чадунову пухлый
конверт. – Но я вам признателен.
- Ну что вы, Альберт Борисович, я лишь делал свое дело. Просто аренда вертолета, аппарата
искусственной жизни и расход мощности при оцифровке… в общем, счет нам выставят немалый.
Драз все же вложил конверт ему в руку.
- Не беспокойтесь. Главное, что с Алексеем все в порядке.
Чадунов подумал, что это утверждение спорно, но счел за нужное промолчать.
Убрав конверт в карман, Петр протянул Дразу сотовый пострадавшего.
- Вот, Альберт Борисович… На него несколько раз звонили…
Старик молча протянул руку, и телефон исчез в кармане его дорогого пиджака. Освещенный
яркими лампами коридор повернул.
- Вы сможете подключить ему сотовую связь? – спросил Альберт.
- Это потребует времени.
В голосе старика прозвучала горькая ирония.
- Времени у него теперь сколько угодно.
Они остановились у предпоследней двери.
- Все еще никак не привыкну к этой мысли, - произнес Драз, после недолгого молчания. Его
постоянные спутники – воля и уверенность в собственных силах, с помощью которых он поднялся с
низов общества на самый верх – сейчас повернулись к нему спиной. Но все же он сумел взять себя в
руки.
- Значит так, Альберт Борисович. Вы видите его на мониторе. Он вас – через камеры. Отныне это
его глаза. Это как если бы вы общались через Интернет – вы здесь, а он…в другой стране…
«В очень и очень далекой стране», - подумал Драз машинально.
- Будете говорить через динамики или гарнитуру?
Альберт выбрал последнее. Чадунов протянул ему пакет с работающими дистанционно
наушниками и встроенным микрофоном.
За отъехавшей в сторону массивной дверью оказалось просторное помещение с широким экраном
на дальней стене и плоскими металлическими блоками, висевшими на стенах слева и справа.
«Системные блоки, - вспомнил слова Чадунова Альберт, когда Петр еще до катастрофы объяснял
ему – главному спонсору НИИ – принцип действия разработки. – Пока что мы научились сохранять
сознание лишь одного человека. Но в ближайшее время мы сумеем увеличить это число до трех, а то
и до пяти».
Дразу было уже семьдесят, и умирать он не хотел. Поэтому свои заработанные нефтяным
бизнесом деньги вкладывал в развитие технологий, что позволят ему существовать и после смерти
его тела. Пусть даже на электронном носителе. Однако старик не предполагал, что первым туда уйдет
его внук, которому недавно исполнилось двадцать пять.
Они любили друг друга столь сильно, что, казалось, живи в наши дни Шекспир, он бы написал о
них пьесу. Их светлую и беззаботную жизнь обеспечивал его дед, нефтяной магнат Альберт Драз,
желавший обмануть смерть. Однако без любимого дела даже богатый человек чувствует себя
никчемным, поэтому он издавал книги, а она была фото-дизайнером и писала статьи. По вечерам они
ходили в кино или на концерты, а затем – после занятий любовью подолгу лежали обнаженные в
темноте, разговаривая. Она читала ему вслух свои стихи, а он потом клал их на музыку на рояле, что
стоял в гостиной, массивный и неподвижный, как переживший века дольмен.
В тот злополучный вечер их нежный танец любви прервал зазвонивший телефон. Он срочно уехал
из дома. Торопясь на неожиданно возникшую встречу, он поехал на красный свет и оказался на пути у
шеститонного грузовика. Как в грозу, раздался грохот и звон осколков стекла, накрывших асфальт
коротким дождем.
Чадунов нажал на широком пульте несколько кнопок, и на экране появилось молодое лицо
Алексея Шербата. Его воссоздали по фотографии, которую ночью по электронной почте прислал
Альберт.
Старик-магнат посмотрел на внука и надел наушники.
- Алеша…
- Дед… - донеслось до Драза искаженный компьютером голос. – Что происходит?
Альберт посмотрел на Чадунова в упор.
- Это не его голос.
- Эээ, видите ли, Альберт Борисович, - начал Чадунов, но Драз его оборвал.
- Где гарантия, что я сейчас не разговариваю с нарисованным лицом моего внука? Анимированным
лицом. Петр, если вы решили меня кинуть…
- Нет-нет, что вы, Альберт Борисович. – После бессонной ночи у Петра даже не осталось сил
возражать. – Просто мы не знали, как звучит его голос. Поэтому сделали так. Временно. Это
стандартная голосовая программа. Позже мы воссоздадим его голос в точности.
Старик облизал пересохшие губы.
- Ну, хорошо. – И вновь посмотрел на экран. – Алеша, мы сделали все, чтобы тебя спасти.
- Поверить не могу, что я умер.
- Умерло твое тело – его размазало по салону «порше», на котором ты ехал на красный. Но ты – это
не тело. Поэтому не волнуйся.
- Таня знает? – в голосе парня горечь смешалась с болью.
В кармане старика уже несколько секунд бесшумно жужжал телефон Алексея. Жужжание
прерывалось и возникало снова. На дисплее светилась надпись «Танькин» и фото симпатичной
светловолосой девушки.
- Еще не было времени ей сообщить.
- Так сообщи! – ударил по ушам Альберта низкий электронный голос, каким в телепередачах после
монтажа говорят силовики, чтобы их не узнали. – Успокой, скажи ей, что я…- он запнулся, - жив. Я
должен ее увидеть.
Она приходила к нему каждый вечер после работы. Они снова подолгу разговаривали, смеялись.
Она читала ему стихи, в которых теперь беспечность и радость жизни покрылись пленкой грусти, а
затем и вовсе стали меркнуть. В ответ из динамиков лилась музыка, которую он теперь создавал для
ее стихов одной лишь силой воображения.
Спустя полгода она стала приходить реже, объясняя это тем, что теперь много работы – ей надо
самой себя содержать. Деньги, которые по просьбе внука предложил ей Альберт Драз, желавший
обмануть смерть, она не брала.
Они по-прежнему были счастливы, но ему казалось, что радость на ее лице появляется все реже.
Как и стихи, которые она уже почти не писала.
Через семь месяцев после «переселения», как это стали промеж себя называть сотрудники НИИ, в
комнату к Алексею вошел Алберт Драз. Оператор наладил связь и удалился. Таня была с подругами в
отпуске.
Лицо Драза светилось.
- Алеша!
- Что нового, дед?
- Ты разве не читаешь новости в Интернете?
- Читаю. – Голос Алексея уже был прежним, которым он говорил в старом, органическом теле. – Но
их всегда приятнее услышать от «живого» человека, нежели узнать из статьи.
- Леша, у меня новости просто отличные. И у тебя, кстати, тоже! При условии, что тебе этого
захочется.
У Алексея на экране удивленно приподнялась бровь. Он сидел в уютно обставленной комнате,
которую воссоздали для него в виртуальном мире, и играл на массивном черном рояле. Таком же, на
каком он в прежней жизни сочинял музыку на стихи Тани. Оторвавшись от клавиш, он посмотрел на
деда.
- О чем это ты, старичок?
- Ты хотел бы снова облечься в плоть?
Из колонок ударил громкий какофонический рев – от неожиданности Алексей нажал на клавиши
нижней октавы.
- Разумеется! – теперь от счастья светился он.
- Но есть одно «но», - предупредил Драз.
- Какое?
- Ты будешь выглядеть по-другому.
- Он согласен. Ищите «донора».
- Полагаю, вы понимаете, что это будет незаконно.
- Деньги не вопрос, Петр.
- Что ж. Я уже кое-кого нашел. Этого человека никто не станет искать.
- Бездомный?
- На похищение обычных людей я не пойду.
- Но он хотя бы молод? Красив?
- Где вы видели красивых бомжей? Ему сорок два. Альберт Борисович, тут выбор невелик. Либо да,
либо нет.
- Хорошо. Делайте перенос. Но сначала – медосмотр, чтобы у Леши в новом теле не было проблем.
- Как быть с сознанием бродяги?
- А как вы думаете! Я не собираюсь оплачивать его пребывание в виртуальности.
- Вам виднее. – Петр взял предложенный Дразом, что желал обмануть смерть, пухлый конверт.
- Благодарю.
ххх
Алексей смотрел в зеркало, размышляя, насколько ужасно его новое лицо. Чуть-чуть отросшие
после стрижки «под ноль» волосы, опухшие губы и нос. Пластический хирург как мог поработал над
обветренной от долгого приема бывшим хозяином тела алкоголя и постоянных ночевок на улице
кожей, но все равно внешность Алексея была отвратительна. Это – цена возвращения из
виртуальности. Собственно говоря, он вернулся только ради Тани. Если бы не любовь, Алексей бы
остался в построенном для него виртуальном мире, в котором возможно все, где нет ни болезней, ни
смерти.
Вот только как Таня теперь его воспримет? Внутри он, как и прежде, Алексей Шербат, которого она
любила, но внешне – он отвратителен и останется таким навсегда. У него теперь даже другой тембр
голоса. Отвратительный, прокуренный бас. Вместо серых глаз песочно-карие и – отвисший живот
пожилого мужчины. После изменения внешности это было самое неприятное – теперь ему сорок два,
а Тане – по-прежнему тридцать. Он стал старше своей подруги на двенадцать лет.
К тому времени Таня уже вернулась из отпуска. О его возвращении она уже знала от Альберта
Драза. Алексей позвонил и договорился о встрече, с наслаждением слушая каждый звук ее голоса,
который был теперь холодно вежливым. Алексей надеялся, что после их встречи этот лед растает, и
они снова будут вместе.
Он забрался под одеяло. Кровать, в которой раньше Таня читала ему стихи, казалась непомерно
широкой для него одного.
Они встретились в кафе, где прошло их первое свидание.
- Привет.
- Привет.
Официантка принесла по чашке кофе. Вокруг негромко играла музыка.
- Я не должен был тогда уходить из дома. Прости.
- Ты не виноват. – Она помолчала. – Каково там, в вирутально-загробном мире?
- Все зависит от того, что для тебя важнее всего.
- И что это для тебя?
- Любовь. А что важно тебе?
- Не знаю. Наверное, тоже.
- Ты говоришь неуверенно.
- Извини. Говорю, как могу. – Она заправила за ухо локон волос.
От этого жеста у него защемило в груди. По ее тону и тому, как она постоянно отводила взгляд, он
понял, что за время отпуска что-то изменилось. Ответ был очевиден.
- Кто он?
- Какая разница.
- И давно?
- Три недели.
Это было банально и предсказуемо, но его накрыло лавиной тоски.
Нетронутый кофе в обеих чашках остыл.
- Сначала ты исчез. А теперь ты совсем другой человек, - сказала она, рассматривая его опухшее
лицо бродяги.
- Ты тоже.
Она ушла, оставив его с бутылкой бренди на столе в раздумьях, что ему делать теперь.
Следующие несколько дней он пил и смотрел видеозаписи, которые они делали вместе. Таня,
стройная и обворожительная, в синем купальнике брызгает в него водой на пляже. Капли попадают
на объектив камеры, текут вниз, и картинка расплывается. Или это у него что-то с глазами?
Они на пикнике в заповеднике. Вокруг стена леса и обрыв, откуда видна бескрайняя степь,
окруженная сверкающей лентой реки.
Бренди обожгло ему рот, и Алексей едва не подавился. По голове расползался туман.
Из забытья его вывела телефонная трель.
- Алло.
- Вы знаете Татьяну Либрун?
- Да. – Внутри зашевелились ледяные щупальца.
- Я дежурный врач. Она попала под автобус, в бумажнике был ваш номер.
Хмель слетел с Алексея мгновенно.
- Боюсь, что прогноз неутешительный, - продолжал звонивший. – Многочисленные повреждения
внутренних органов и мозга. Мы делаем все возможное, но до утра она не доживет.
- Подключите аппарат искусственной жизни!
- Уже сделано.
- Я скоро буду.
Он принялся лихорадочно одеваться, но вдруг застыл посреди комнаты и опустился на стул. Врачи
все равно не помогут. Выход есть только один.
- Слушаю.
- Дед. Извини, что так поздно.
- Что случилось, Лешик? Мне теперь твой голос трудно узнать.
- Таня умирает.
- Господи…
- Ты можешь мне помочь?
ххх
- Привет.
- Привет.
- Ну как ты?
- Очень странное чувство. Как будто я дух и летаю в пустоте.
Он улыбнулся.
- Эту пустоту можно заполнить. Видишь дверь впереди?
- Да.
- Войди в нее.
- Боже…Это же наша квартира. Рояль. Мои стихи. – Она замолчала и отвела глаза. – Как будто я в
старом, черно-белом кино.
Алексея такое сравнение с их прежней жизнью задело.
- Я хочу писать и работать, - сказала Таня.
- Это возможно.
- Я хочу жить в реальном мире.
- Этот мир реален.
- Алексей, - сказала она горько, - я сойду здесь с ума.
- Ты привыкнешь, так же как и я. Я буду тебя навещать.
- Верни меня обратно, - попросила Таня. По ее щеке покатилась слеза, хотя она этого не
чувствовала. Слеза была компьютерным эффектом. Но Таня чувствовала, будто на нее давит плита
тоски и отчаяния. – Я знаю, ты можешь. Ведь ты же вернулся.
- Ты будешь выглядеть иначе.
- Мне все равно.
- Обычные люди не отдадут тебе свое тело. Ты будешь старой и уродливой, как я теперь.
- Что же мне делать?
- Оставайся там. Это шанс на бессмертие. – Он помолчал и добавил: - Если захочешь, я к тебе
присоединюсь.
- Это не имеет значения, - сказала Таня. – Пока тебя не было, я поняла – любовь и ненависть: все
это биохимия нашего организма. Нет тела, нет и любви. Но здесь не будет и ненависти – недаром
проповедники это обещают всем после смерти.
Алексей не отвечал.
- Прошу тебя, Леша. Умоляю.
- Я вернусь завтра, - сказал он, и ее лицо исчезло с экрана.
Уходя, он попросил Петра Чадунова: «Сделайте так, чтобы она могла спать».
Эта ночь была для Алексея мучительной. Он снова смотрел записи с Таней, слушал их любимую
музыку, и бренди обжигало ему рот.
Утром в НИИ он попросил, чтобы его сознание перевели обратно в виртуальность. Туда, где он
будет выглядеть, как прежде. Туда, где они с Таней, возможно, снова будут вместе. Любовь – это не
биохимия, твердил он про себя. Я тебе это докажу.
Дарья Авдюхина
В мире столько опасностей
«Таинственный лес» - это название завораживало, кружило голову. От него пахло ветром и
опасностью, травами и приключениями, всем тем, чего так не хватало в скучной Кириной жизни.
Зато нудной работы, тоскливых вечеров, длинных нотаций, а главное, мамы - всего этого было в
избытке, словно при раздаче интересных событий там, на небе, мальчишки-чертята запихнули ее в
темный чулан, где хранились пыльные архивы человеческих судеб, и ангел-библиотекарь с
уставшими глазами поручил ей нести картотеку «самых скучных жизней». С тех пор так и несет.
«Таинственным лесом» называлась картина, которая откуда-то появилась в их доме. Маме она
ужасно не нравилась, поэтому Кира с радостью забрала картину на работу. Здесь, в сером хай-тек
офисе на двадцатом этаже делового здания она отлично вписывалась в интерьер. «Лес» висел
напротив рабочего стола Киры, поэтому так получалось, что каждое утро перед началом работы,
словно настраиваясь на грядущий день, Кира подпирала рукой еще сонную голову и подолгу
всматривалась в изображение. Картина была необычной, похожей на фотографию, только с чересчур
яркими красками и слишком размытыми контурами фигур. Наверное, это была какая-то особая
модная техника написания. Кира в живописи не разбиралась, но картина ей очень нравилась. Каждое
утро она смотрела, как трое людей - двое мужчин и одна женщина, одетые в плотные темные
костюмы, словно водолазы - направляются по узкой, изогнутой, как створка морской раковины,
тропинке к лесу. Лес выглядел невероятно: фантастических окрасок деревья, похожие на высокие
свечи, насквозь пробивали узкими кронами облака. Казалось, еще секунда, и чудесный лес оживет,
шагнет с картины в серый, унылый кабинет и наполнит его красками. Кира попыталась представить
себя в роли путницы, бредущей по тропинке... Только она почувствовала свежее, наполненное мятой
дуновение ветерка, как в мечту визгливо ворвался телефонный звонок:
- Кира, дорогая, как ты добралась?
- Хорошо, мама. - Она старалась четко проговаривать слова. - Мама, извини, но мы с тобой
расстались всего два часа назад. Что-то случилось?
- Я, что, не могу позвонить родной дочери просто, чтобы узнать, как у нее дела?
Кира устало закрыла глаза. Сколько раз они разыгрывали эту сцену, как в заезженном
провинциальном спектакле, который годами ставят в одном и том же исполнении.
- Конечно, можешь, мама. Не обращай внимания на то, что у твоей дочери в разгаре рабочий день!
Хотя такие пустяки тебя обычно не смущают. Ах да, ты спрашивала, что новенького произошло со
мной за час! Докладываю: в метро никто не осмелился на меня напасть, мой жених Антон не успел
разорвать нашу помолвку, марсиане не высадились на моем рабочем столе, начальница еще не
приходила и не сообщала о том, что решила повысить мне зарплату в пять раз. Чем бы еще тебя
удивить, мама?
- Кира! Ты становишься занудной, как старая дева. Может быть, тебе стоит проверить
гормональный фон перед свадьбой? - Мама была неумолима. - У меня есть хорошая знакомая в
частной клинике...
- Мама! - Кира сдерживалась из последних сил. - Умоляю тебя!
- Не надо меня умолять. Дорогая, я просто волнуюсь за тебя! Послушала сейчас сводку новостей, в
Зеленом заповеднике опять пропали люди. Ищут двоих мужчин!
- Таинственный лес... - пробормотала Кира и взглянула на картину.
- Что ты сказала? - переполошилась мама и учащенно задышала в трубку.
- Мама, я не хожу в Зеленый заповедник. Во-первых, до него не меньше получаса ходьбы, во-
вторых, я работаю, понимаешь? А в обеденный перерыв я обедаю. Не на лесной полянке, а в офисе!
А вечером за мной заезжает жених, и мы едем не в лес, а в кино или в ресторан.
- Ну хорошо, можешь смеяться надо мной, но когда у тебя будут свои дети...
- Я не буду звонить им каждые пять минут и доводить до белого каления, - уверенно пообещала
Кира и не сдержалась, резко нажала отбой. Бросила мобильник на стол и судорожно вздохнула. Как
раз вовремя. Высокий, жеманный голос начальницы забежал в кабинет раньше, чем сама
начальница, которая еще цокала шпильками в дальнем конце коридора:
- Кира-а-а, где план присоединения компании «Арт-снег»? Вы позвонили юриста-а-ам?
Работа закипела.
На небольшой полянке двое мужчин и женщина остановились. Узкая тропинка змеилась среди
кустарников, расширялась в дорожку и убегала в густой лес. Лес был удивительный, деревья в нем
походили на свечи, высокие, остроконечные, они задевали верхушками облака. Некоторые
напоминали березы самых удивительных расцветок. Лиловые, голубые, розовые стволы гулко
пружинили под порывами ветра, бархатно-бордовые узкие кроны сидели на стволах туго, как
перчатки. Это разноцветное великолепие ослепило путников. Прикрыв глаза руками, они почти упали
на странную синюю траву, которая собиралась в плотные синие кустики и на ощупь была, как
замшевая.
- Дальше двигаемся осторожно, - предупредил старший. – Старайтесь не касаться растений,
вообще, не трогайте ничего руками! Особенно берегитесь вон тех, похожих на березы. Они
называются «пьюлиусы», очень опасны для человека. И ни в коем случае не касайтесь визгусов…
- Чего не касаться? – лениво протянул второй мужчина. Он устало пошарил рукой в кармане в
поисках сигарет. Пусто. Рука беспокойно нащупала синюю травинку. Срывая стебель, он не заметил,
как коснулся невзрачного темно-зеленого кустика с плотными листьями, с кончиков которых свисала
какая-то бурая травяная бахрома.
- Черт! – Старший вскочил на ноги, но было поздно. Растение, до которого дотронулся второй,
мгновенно поменяло окраску. Бахрома стала оранжевой, словно кто-то поджег ее, сам куст заалел.
Как по команде, рядом заалели и другие кусты. Когда вся поляна покрылась ярким пламенем,
раздался звон. Шум был ужасный, словно кто-то выбил стекла в гигантском небоскребе. Звон
нарастал. Старший инстинктивно закрыл уши, его спутники сделали то же самое.
- Это визгус! – пытался докричаться старший. - Дай рюкзак! Скорее!
Кричать было бесполезно, поэтому старший просто подскочил к спутнику и вытащил у того из
рюкзака плитку шоколада в необычной фиолетовой фольге. Взял плитку обеими руками и разломил.
Плитка треснула так громко, что на мгновение перекрыла звон стекла. Вдруг все смолкло.
Мужчина и женщина отняли руки от ушей и испуганно уставились на старшего. Тот глубоко
вздохнул:
- Я же говорил… визгусы… Они повторяют услышанный последним звук… У нас есть несколько
минут, пока они не попытаются воспроизвести треск плитки. Скорее!
Уже вбегая в раскрашенный, словно детский рисунок, лес, они услышали, как сзади волнами
нарастает сухой треск, будто кто-то разламывал одновременно тысячи шоколадных плиток.
- Ничего себе, - пробормотал мужчина, который искал сигарету. - Все, бросаю на хрен курить!
- То-то же, Макс, - наставительно сказал старший и недовольно посмотрел на женщину, которая
прыснула со смеху, - все-то вам шуточки! Посмотрю я на вас, когда мы дойдем до Липкого Вражка.
К обеденному перерыву Кира чувствовала себя выжатой, как лимон. Начальница юридического
отдела, того самого, который с давних пор конкурировал с Кириным департаментом, обрадовалась
возможности прилюдно унизить врага. Кире всего-то требовалась одна-единственная подпись на
документе, но за эту кривую закорючку ей пришлось выдержать битву, по масштабам сопоставимую с
Ледовым побоищем. Исчерпав все аргументы, начальница юридического отдела перешла к женскому
оружию, то есть попросту завизжала.
- Вы не компетентны! Не собираюсь ставить подпись на этой... туалетной бумажке! Это не план, а
фашистская листовка!
- Что вы предлагаете? - С трудом сдерживая себя, спросила Кира.
- Убирайтесь! - Начальница швырнула план присоединения Кире в лицо и нагло усмехнулась.
Стоявшие рядом сотрудники похабно осклабились, секретарша с ехидной улыбочкой открыла дверь.
Красная Кира летела по коридорам и расстреливала юридический отдел гранатометом. Мысленно, к
сожалению. Она как раз решала, каким оружием уничтожить начальницу юристов, когда в коридоре
ее перехватила сотрудница бухгалтерии с требованием срочно отдать заявки на финансирование.
Пришлось расстрелять и бухгалтерию - этот отдел Кира уложила с помощью миномета. Потом зашла
Кирина собственная начальница с просьбой объяснить, почему Кира провалила миссию. Начальницу
Кира укокошила с первого же выстрела из винтовки. Все же шефиня была не самой плохой, иногда
разрешала уйти пораньше и на праздники выписывала премии. Нет, Кира передумала и пальнула
мимо.
К обеду запас патронов весь вышел, и она отправилась подкрепляться в столовую. После трапезы
из плохо пропеченной запеканки и похотливых взглядов бухгалтера-ловеласа она вышла на крыльцо
позвонить Антону. Странно, куда он пропал. Обычно звонит с самого утра первым. Длинные гудки
лениво тонули в гуле машин и криках дворовых ворон. Вернувшись в офис, Кира махнула рукой на
любопытных коллег и позвонила Антону на рабочий. Секретарша Галочка напряженным голосом
сообщила, что Антон Сергеевич задерживается и неизвестно, когда появится на работе. Кира
повесила трубку и недоуменно уставилась на картину. Длинные красные стволы деревьев теперь
напомнили ей поминальные свечи. Сердце тяжело стучало в груди: куда делся самый обязательный
мужчина из всех, которых она знала? За эту обязательность Кира и полюбила аспиранта Антона,
выгодно выделявшегося на фоне ее безалаберных сокурсников. И вот извольте, исчез, как сквозь
землю провалился. Окошко мобильного моргнуло оповещением: «звонит мама». «Только не это!» почти вслух простонала Кира и побежала с заявками в бухгалтерию. По пути она заминировала весь
второй этаж, на котором заседали суровые счетоводы. Мысленно, к сожалению.
Теперь они разделились иначе. Старший и женщина шли впереди. Макс шагал чуть сзади, в руке он
держал странный прибор из блестящего металла, похожий на большого жука с растопыренными
усиками. Эти металлические усики находились в непрерывном движении, то поднимались, то резко
вздрагивали, падали на правый бок и опять вставали дыбом. Макс водил прибором-жуком в разные
стороны, как будто что-то измерял.
- Сейчас начнется, - предупредил он.
Женщина молча вытащила из кармана защитного костюма яркий пакетик, вытряхнула на ладонь
три тонкие пластинки ярко-розового цвета. Каждый из спутников взял по одной, и все трое усердно
принялись жевать.
В этой части леса растительность была другой. Ярких деревьев стало меньше, зато со всех сторон
теснились тонкие серебристые травинки высотой в человеческий рост, на конце каждой, словно
хвостики, торчали пучки легких голубых перышек. Перышки смешно щекотали лица путников. Если бы
сторонний наблюдатель увидел сейчас эту троицу, он бы подумал, что они пьяны. Походка стала
неровной, глаза полузакрыты, словно люди засыпали на ходу.
- Вязкодремы, - медленно, словно спросонья, пояснил старший. - Если не жевать, они в считанные
секунды высосут из нас всю энергию.
- Уже почти высосали, - вяло отозвалась Лариса, она сильно отстала от мужчин. Заметив это,
старший вернулся назад и взял ее за руку.
- Ты в порядке? - взволнованно шепнул он. - Хочешь, сделаем передышку?
- Все хорошо, - женщина нежно сжала его ладонь холодными, как зимний ветер, пальцами. Сейчас пройдет. Никак не привыкну...
- Еще бы, - молодой Макс, по-прежнему напряженно следя за прибором, качнул вихрастой
головой. - К этому нереально привыкнуть! Ну ладно на окраинах... Откуда, блин, эта дыра взялась
здесь, практически в центре Москвы?
- Спецотдел с этим разберется, - откликнулся старший и предупредил: - Сейчас пойдет полоса
панолеев. Вон, уже торчат из травы. Макс, Лара, активируйте пояса!
Парень и женщина послушно щелкнули застежками тяжелых, на вид кожаных поясов с длинными
тупыми шипами. Походка их стала более ровной, но тяжелой, словно они несли невидимый
неподъемный груз.
Там, куда указал старший, из серебристой травы вязкодремов высовывались панолеи, аккуратные
розовые цветы, похожие на гигантские ромашки. На длинных розовых лепестках виднелись черные
точки, словно глазенки на детском личике. Панолеи поворачивали личики-цветы вслед путникам. По
лицу Макса катились бисеринки пота, так жутко было ощущать, как в звенящем безмолвии умные
розовые личики цветов следят за ними. Лариса закусила губу, ей тоже было не по себе. Только
старший шел впереди с безмятежным выражением лица, насвистывая какую-то арию. Он увлекался
классической музыкой, над этой страстью всегда подшучивали в отделе. Но сейчас было не до шуток.
Краем глаза Макс заметил, как ближайший к нему панолей, почти вывернувший стебель-шею,
чтобы проследить за чужаком, вдруг вздрогнул пушистыми лепестками. Это словно стало сигналом
для других. Все панолеи точно так же вздрогнули лепестками, потом еще раз и еще.
- Они проснулись! - крикнул Макс. Но и без того было понятно, что ничего хорошего эта поляна не
сулит. От каждого панолея встрепенулся, взлетел крошечный вихрь. Вихри встречались, сбивались в
кучу и, наконец, путники оказались в центре сильнейшего урагана.
- Кольцо! - крикнул старший, и все трое схватились за руки. Они не в первый раз совершали
вылазки, понимание между ними было доведено до автоматизма. Так, если один начинал фразу,
другой мог ее закончить. Только это гарантировало безопасность, поэтому они и работали втроем.
Правда, осечки случались, как на поляне с визгусами. Макс в таких случаях говорил: «Слишком много
здесь всякой чертовщины! Разве все учтешь!» - «Нужно учитывать!» - неизменно исправлял старший,
сердито хмуря брови.
Утяжеляющие пояса позволяли оставаться на месте. Двигаться вперед сейчас было бессмысленно.
Прошло минут двадцать, может быть, больше, и панолеи стали реже вздрагивать лепестками, словно
устали порождать смертоносные вихри.
- Идем, - мотнул головой старший, и снова они направились вглубь, под густую цветную сень
деревьев. Даже «пьюлиусы», способные, по слухам, высасывать из человека кровь тоненькими
побегами-присосками, казались сейчас не такими страшными. Все лучше, чем разгуливать по
открытой местности.
- Уф, - Макс вытер рукавом рубашки влажные ручейки. - Нет, все равно не понимаю, откуда эта
зараза берется?
- Ну, - старший деловито кашлянул, - ребята из спецовки говорят, что пока не выработали
официальной версии в том, что касается апертур или временных дыр. Но если хочешь знать
неофициальную... Говорят, временное пространство истончается, от этого и возникают провалы.
- А от чего истончается-то? - допытывался Макс. - Столько лет не истончалось, и на тебе!
- Говорят, будто бы от негатива. Чем больше агрессии накапливается в среде, тем больше она
впитывает. После войны много апертур находили, люди постоянно пропадали. Бесследно, понятное
дело. Нескольких, правда, нашли, но лучше бы не находили – не люди, а картошка. Это сейчас есть
технологии, - старший уважительно глянул на Ларису. Та потупилась, сделала вид, что не заметила, но
тихо улыбнулась в сторону.
Глазастый Макс, однако, этот обмен взглядами заметил и хитро подытожил:
- Ларис Евгеньевна, вы уж проследите, чтобы негатив не накапливался. Вся судьба человечества,
считай, в ваших женских руках!
К пяти часам дня Кира места себе не находила от беспокойства. Из растерянной Галочки она
выудила все, что только можно выудить из бестолковой двадцатилетней девицы, и результаты не
утешали. Антон Сергеевич - Тоша, Тошенька - канул в бездну.
От отчаяния, не иначе, она позвонила маме.
- С ума схожу, куда он мог подеваться? - взывала она в трубку, закрывшись в женском туалете,
подальше от ушей коллег.
Здесь мамина рассудительность и любвеобильность пришлась как нельзя кстати.
- Не волнуйся, дорогая, - ласково уговаривала трубка, - я сейчас подниму нужные связи,
постараемся отследить все возможные варианты, куда он мог подеваться. Ты, главное, успокойся!
Уверена, что еще до вечера эта загадка разрешится, причем самым невинным образом.
Кира не верила, причитала, возмущалась, но с каждым маминым словом комок в горле становился
все меньше, пока не превратился в еле ощутимую горошину.
- Ладно, - выдохнула она, - спасибо, мам! Ты сейчас на работе?
- Нет, дорогая, я же тебе говорила, у нас на сегодня запланировано культурное мероприятие.
- С Михаилом Семенычем? - Кира хихикнула, на секунду забыв о своем горе. Михаил Семенович
был забавным маминым ухажером, который покорял маму по всем правилам галантного
старомодного девятнадцатого века с его «пожалуйте ручку-с» и «премного благодарен». Кира с
нетерпением ждала, когда же медлительный поклонник решится попросить не только ручку, но и
другой, более важный орган в придачу.
- Да, с ним, - в мамином голосе прозвучал упрек, - Кира, только не воображай ничего!
- Попробую! И куда вы собрались? В театр?
- Михаил Семенович пригласил меня на прогулку в ботанический сад.
Кира закатила глаза. Нежели в нашем веке есть чудики, которые еще ходят в ботанические сады!
- Удачи, мама!
Они остановились на развилке лесной тропинки. Старший достал предмет, похожий на компас, но
с какими-то непонятными значками, которые беспрестанно вращались по кругу.
- Мы рядом! - ликующе выдохнул он. - Они за тем поворотом. Их двое. Мужчины. Без сознания,
конечно.
Лариса сосредоточенно кивнула и достала из сумочки на поясе набор шприцов и несколько
прозрачно-голубых ампул.
- Я готова!
Слабый звук, скорее, шорох, сзади заставил ее обернуться. Но прежде, чем она что-то рассмотрела
в цветных зарослях, старший уже спокойно определил:
- Миригры! Оставаться на месте. Они не опасны, если их не трогать!
Макс, который впервые сталкивался с мириграми, с интересом уставился туда, откуда доносился
шорох. Приглядевшись, он рассмотрел еле заметное колебание воздуха, словно цветные полосы
зарослей вдруг ожили и начали двигаться.
Миригр, который там стоял, видимо, понял, что опасаться нечего, и передвинулся влево, туда, где
возвышался ярко-фиолетовый муравейник. Теперь в воздухе завис, колеблясь, еле заметный
фиолетовый сгусток.
- Ух, как они мимикрируют! - восхищенно выдохнул Макс. - Он меняет окраску под обстановку?
Старший кивнул.
- Да, как хамелеон. Только если хамелеона можно погладить без всяких последствий, этого
попробуй коснись! Сразу станешь таким же изменчивым сгустком энергии.
Сменив окраску еще два раза — нежно-голубую под цвет «пьюлиусов» и солнечно-желтую под
цвет мха, миригр издал недовольный рык и удалился. Разноцветные полосы плыли за ним, как
шлейф.
- Быстрее! - скомандовал старший. Они бегом обогнули деревья. Там, в неглубоком овраге что-то
чернело. Подбежав ближе, Лариса увидела двух мужчин с серыми, восковыми, как у старых кукол,
лицами. Казалось, жизнь ушла из этих двоих.
- Лара, подожди! - Старший приобнял ее за плечи. - Не забывай о липовых чарах. Этот Липкий
Вражек опаснее всего остального. Лучше бы эти парни наткнулись на миригров или визгусов.
С этими словами он начал разматывать комок длинной прозрачной проволоки. Отмотав
достаточно, он перерезал проволоку прозрачно-белыми ножницами и кинул моток с ножницами
Максу. Сам же начал вить из проволоки плотную нить, которую, как боа, накинул себе на плечи. Макс
проделал то же самое.
- Лара, приготовься! Макс, на счет три! Один. Два. Три!
Они синхронно нырнули в овраг. Макс, пыхтя, тряс головой. Старший прекрасно понимал, от чего
он пытается отмахнуться. Его самого терзали странные видения, которые, как сцены в фильме,
вспыхивали и гасли в пустоте Липкого Вражка. Сцены из его собственной жизни, все самые плохие
воспоминания, гадкие сны свились в шипящий клубок, так что и не разберешь, где ложь, а где правда.
Проволока на шее, как локатор, ловила и принимала на себя основной удар мерзостей, но все равно
старший видел столько, что его начало подташнивать.
Макс взвалил на себя парня в деловом костюме, с широченными плечами и наметившимся
плотным животиком. Старшему достался худенький парнишка в джинсах. И все равно показался
непосильной ношей. Эх, возраст... Он тяжело, с усилием выполз из оврага, скинул с себя
неподъемное чужое тело. Хорошо, что Лариса уже суетилась вовсю. Она и ему сунула ватку,
смоченную пахучей красной жидкостью. Старший приложил ватку к носу, и сразу стало легче,
отпустило.
Здоровяк в костюме, которому Лара ловко всадила шприц с прозрачно-голубой жидкостью прямо в
вену, испуганно хлопал глазами. Лицо его из серого становилось розовым, как у только что
вытащенного из ванны младенца. Он осоловело уставился на спасительницу:
- Лариса Евгеньевна, вы? Но как? Где Кира? А я?.. Что вы делаете со мной?
Прежде, чем старший сообразил, что случился форс-мажор, и одного из самых ценных его
сотрудников сейчас рассекретят, Лариса, прикусив губу, быстро поднесла к носу здоровяка открытый
флакончик ежевичного цвета. Хоп, голова бизнесмена дернулась, и все тело снова безвольно
обмякло на траве.
- Надо слегка подкорректировать воспоминания, - беспомощно сказала Лариса. - Я хорошо знаю
этого мальчика.
- Я уже понял, - проворчал старший. - Займись вторым. Я тогда подкорректирую неглубоко, на
уровне сновидений.
- Как скажешь, Мишенька, - ласковая рука Ларисы опустилась на плечо старшего и своим теплом
словно растопила замершую в нем энергию. Пока Макс с Ларисой возились с хлюпиком, Михаил
Семеныч занялся здоровяком.
Счастливая и взволнованная Кира отпросилась пораньше с работы. Начальница, выслушав рассказ
о пропавшем и вернувшемся женихе, милостиво отпустила Киру. Она, как и все незамужние дамы,
всегда была готова посочувствовать страданиям влюбленных. На радостях Кира закопала
гранатометы и выкопала мины, объявив амнистию всем отделам, включая противный юридический.
Она на крыльях неслась к своему Тошеньке.
Антон лежал дома с влажным полотенцем на лбу. При виде Киры он принял еще более
страдальческий вид и начал в красках живописать приключившийся с ним в парке солнечный удар.
- Ты даже не представляешь, какая чертовщина мне мерещилась, пока я валялся на земле без
сознания, - говорил он важным баском, пока Кира бережно растирала ему руки, меняла полотенце,
кормила с ложечки почти домашним (спасибо рабочей столовке!) бульоном. – Какие-то деревья,
овраги, все такое яркое… Мне даже твоя мама привиделась в защитном костюме. Она будто меня
спасла во сне.
- О да, - хохотала счастливая Кира, - нашей доблестной Ларисе Евгеньевне только врачом и быть!
Она как-то рассказывала, что увидела в своем НИИ мышь и полдня просидела на столе, пока
доблестный Михаил Семеныч ее не спас. Кстати, надо ей позвонить, она тоже волнуется.
Выйдя на кухню, чтобы снова смочить полотенце для многострадального жениховьего лба, Кира
набрала мамин номер и радостно закричала в трубку:
- Мам, представляешь, Антоша нашелся! Да, удар случился по пути на работу. В парке упал и
лежал, пока прохожие случайно не нашли, представляешь? Ага, в том самом Зеленом заповеднике.
Вот так люди и пропадают… Ой, не говори, легко отделался. Работать надо меньше, конечно, он же у
меня по ночам над проектами сидит. А что говорить-то, мам, все без толку! Вы там с Михаил
Семенычем в парке? Привет ему от нас передавай. Эх, старички вы мои! Ведь вы даже не
представляете, сколько в нашем мире разных опасностей! Ужас какой-то, а не мир!
Фаина Латинова
Черная дыра
Максим резко выдохнул и отвернулся к окну. Кулаками уперся в подоконник, лбом приник к
прохладному стеклу. Эмоции рвались наружу, но здравый смысл подсказывал, что время для
скандала совсем не подходящее.
За спиной раздался капризный голос:
– Смотри! А если вот так?
Максим заставил себя обернуться. Жена стояла спиной к нему, лицом к зеркалу в десятом по счету
наряде.
– Повторяю, – раздраженно произнес Максим. – Я в этом ничего не смыслю.
Жена продолжала трещать, как ни в чем не бывало:
– Блузон сидит лучше, правда? И к легинсам больше подходит… Надо только бюстгальтер
поменять. Грудь повыше станет, ноги покажутся длиннее. Да?
– Хоть все поменяй! – не выдержал Максим. – Грудь, ноги, задницу!.. Только чтобы через пять
минут сидела в машине!
Он решительно направился к дверям. С порога крикнул:
– Мозги бы тебе поменять!
– Козел! – тут же услышал в ответ.
– Дура! – не остался он в долгу.
Спустился в гараж. Нажал кнопку на брелоке. Машина пискнула приветливо и подмигнула посвойски.
– Слава Богу, ты не говоришь лишнего, – пробормотал Максим, проводя ладонью по крылу.
Сел за руль и закрыл глаза, но насладиться утробной тишиной салона так и не успел. Телефон в
кармане завел знакомую мелодию.
– Вы где? – заорал голос из трубки. – Я думал, что мы последние. Так долго искали дорогу. А
оказывается, еще вас нет.
¬– Мы только собираемся выезжать.
Трубка поперхнулась и выдала:
– Ни хрена себе! Ты на часы смотрел?
– Я-то?.. Смотрел, – процедил Максим. – А жена, похоже, нет.
– Как всегда! – подытожил голос и добавил с ехидцей: – В вашей семье наблюдается определенная
стабильность.
– Да пошел ты со своей психологией! – отмахнулся Максим. – Лучше займи место на парковке.
Встретишь нас, покажешь. Может, тогда успеем вместе выпить под бой курантов.
В зеркале на правой дверце показалась жена. Она выпорхнула из лифта в длинном узком платье и
мелкими шагами зацокала к машине. Максим подумал, что если бы к этакой внешности прилагались
ум и любовь к готовке, да еще бы она разделяла его интересы, цены бы ей не было. Мечты, мечты…
Куда его глаза смотрели?! Купился на демо-версию!
Пока сам себя корил, жена устроилась на заднем сидении. Всегда так делала, когда обижалась.
Якобы, в наказание ему. Демонстративный жест подкрепила словесным контрольным выстрелом в
затылок:
– Вот! Забыла цепочку надеть … Из-за тебя!
Яростное рычание Максима смешалось с ревом мотора и погнало машину по заснеженным
проспектам со скоростью северного ветра.
Пять минут оставалось до полуночи, когда они, наконец, вошли в ресторан загородного отеля.
Друзья с их женами встретили нетрезвыми взглядами и возгласами наперебой:
– Ха!.. Ух, ты!.. А мы уже и не надеялись увидеться с вами в этом году!
Приветствия и поцелуи потонули в грянувшей музыке и всплесках разноцветных огней. Внимание
обратилось в центр зала, где жонглировал не то клоун, не то фокусник. Подбрасывая под потолок
яркие булавы, он отсчитывал секунды до Нового года. Перед тем, как грянуло дружное «Ура!» и
полетели вверх пробки шампанского, он успел стянуть с головы свой цилиндр и прокричать:
– Желание, дамы и господа! Не забудьте загадать желание! ¬Я исполню, коли заплатите!
И побежал от столика к столику. Одни, смеясь, кидали ему в шляпу мандарины, другие – конфеты.
Максим успел вытащить из кармана купюру. Когда протянул ее к цилиндру, возле уха склонилась
жена.
– Правильно, дорогой! Денег побольше! – произнесла она.
– Ох, и бедная же у тебя фантазия! – воскликнул он, вспоминая свои недавние мысли о ее
недостающих качествах.
Клоун, закончив бег по кругу, вернулся в центр зала. Водрузил шляпу на высокий табурет и, сделав
пасс руками, выстрелил конфетти. Аплодисменты заглушили музыку. Праздничная ночь набирала
обороты.
Максим проснулся к вечеру следующего дня. Номер отеля был погружен во мрак. Пить хотелось
неимоверно. Вставать – нет. Вспомнил про жену. Хорошо бы отправить ее за водой. Провел рукой по
кровати… Пусто.
– Стерва, – процедил сквозь зубы. – Ушла на ужин, не разбудив.
– Что? – послышалось со стороны окна.
Максим, кряхтя, приподнялся и напряг глаза. Жена сидела в кресле. Под светом настольной лампы
держала перед собой журнал.
– Воды дай! – потребовал он и добавил пренебрежительно: – Изучаешь советы бывалых жен? Как
побольше с мужа содрать?
– Похмельный синдром – не повод для хамства! – тут же парировала она с достоинством в голосе и
жалостью к болящему.
Положила журнал на край кровати и направилась к холодильнику за водой.
– «Наука и жизнь»?! – ошарашено прочитал название издания Максим и громко икнул. Выпив
поданной воды, съязвил: – Ты ничего не попутала? Это – не гламур.
– Нет, конечно.
– Зачем ты это купила?
– Я не покупала. На столике нашла.
– И что?
– Интересно.
Максим потерял дар речи.
– Ч-ч-что им-мен-н-но? – спросил заикаясь. – Там же картинок нет.
– Картинки-то как раз есть, – с воодушевлением затараторила жена. – Смотри! Карты звездного
неба. И снимки с «Хаббла». Здесь вот скопления. А тут предполагаемая черная дыра.
Максим ошалело смотрел, трезвея с каждым словом. Жена продолжала:
– Оказывается, все ранее существовавшие версии черных дыр не верны. Сейчас ученые пытаются
приспособить теорию струн. Она позволяет примерить сингулярность и излучение Хокинга.
Максим подскочил и врубил свет. Уставился на жену, как на чудо заморское.
– Что ты вчера пила? – забеспокоился он. – Нюхала? Колола?
В совершенно ясной голове оформилась мысль: «Срочно домой».
Максим вел машину по всем правилам, соблюдая знаки и разметку, чтобы не быть лишний раз
остановленным. Жена сидела рядом.
– Подшипник справа стучит, – вдруг сказала она.
Лучше бы не говорила.
– Ты издеваешься надо мной?! – заорал Максим.
– С чего ты взял?
– Что ты понимаешь в подшипниках?!
– Между прочим, я автомобильно-дорожный институт закончила.
– Когда?!
– Пять лет назад.
Максим осекся. Да, диплом имелся. Но он не помнил, чтобы жена при этом разбиралась в технике.
Ощущение нереальности происходящего, забрезжившее еще в отеле, переросло в нешуточную
тревогу. Под ложечкой засосало.
– Давай заедем поужинать, – предложил он, чтобы потянуть время.
– Не надо, – отозвалась жена. – Дома есть спагетти и шампиньоны. Я сделаю пасту со сливками за
пятнадцать минут. Ты же любишь пасту?
Максим не верил собственным ушам. Чтобы жена хотела готовить сама?! Такого не бывало.
Возникла страшная догадка. Чтобы развеять предположение, он спросил:
– Может быть, ты еще и на футбол со мной пойдешь?
– С удовольствием, – радостно согласилась она. – Завтра?
Максим застонал и крутнулся через сплошную.
Он влетел в отель, как пуля. Заскочил в ресторан и схватил за грудки администратора.
– Где тот чудик, что работал здесь прошлой ночью? – заорал он, не в силах сдержать себя.
Перепуганный администратор залепетал:
– Официанты сменились утром. Но если вы опишите, кто вас обслуживал, я вызову и накажу.
– Тьфу! – перебил Максим. – Я про клоуна, что фокусы показывал!
– А! – администратор вздохнул облегченно. – Этот спит в своей комнате. – И он махнул рукой в
направлении лестницы. – Мы его пригласили из цирка на праздничные дни.
Максим отпихнул администратора и ринулся вверх по ступенькам, даже не озаботившись номером
комнаты. Но после нескольких неудачных попыток и так нашел то, что искал.
– Вставай, гад! – тряхнул он ничего не подозревающего циркача, вокруг которого валялись яркие
булавы и прочий реквизит. – Возвращай все на место!
Клоун пожевал губами, сморщился и пролепетал с большим трудом:
– Вы же сами в шляпу положили. Я вас не заставлял.
– Я не про деньги!
– Что тогда?
– Жену мне верни!
– Не смешите меня, молодой человек. Мне не то, чтобы ваша… Мне ничья жена давно не нужна.
¬ – Мне верни!.. Мою жену!.. Такой, какая была! – как мог, объяснил свою претензию Максим.
Артист рассмеялся не по-доброму:
– Ты же сам хотел перемен?
– Хотел.
– Ну, и?
– Больше не хочу. Мне с этой новой страшно.
Артист скорчил сочувственную гримасу.
– Шляпу! – попросил он.
Максим обвел комнату глазами, нашел, закатившийся в угол, цилиндр. Поднял и сунул циркачу под
нос. Тот уставился на Максима.
– Что еще?
– А заплатить?
Максим, скрежеща зубами, достал банкноту и кинул в черное нутро шляпы. Фокусник сделал уже
знакомые пассы руками. Фонтан конфетти заменил звучным:
– Пуфф! – И добавил: – Иди, забирай.
– Что забирать? – не понял Максим.
– Жену! Прежнюю!
– Точно прежнюю?!
– Точнее некуда, – пропел артист, снова падая на подушку.
Максим спустился в холл отеля. Жена стояла у зеркала, внимательно разглядывая собственный
нос.
– Что там у нас с черными дырами? – осторожно задал Максим провокационный вопрос.
– Ты что, дурак?! – набросилась на него жена. – Я тебя тут жду не пойми сколько! Измаялась
совсем! Прыщик на носу от нервов вскочил. Есть хочется. Но только не здесь. Этот отель – да, ты прав,
настоящая дыра!
«А не пойти ли назад к фокуснику?» – пронеслось у Максима в голове…