СЕМАНТИКА ГЛАГОЛОВ ВРАЩЕНИЯ В ТИПОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ Круглякова Виктория Алексеевна
реклама
На правах рукописи Круглякова Виктория Алексеевна СЕМАНТИКА ГЛАГОЛОВ ВРАЩЕНИЯ В ТИПОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ Специальность 10.02.19 – «Теория языка» Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Москва 2010 1 Работа выполнена в Учебно-научном центре лингвистической типологии Российского государственного гуманитарного университета Научный руководитель д. филол. н., проф. Рахилина Екатерина Владимировна Официальные оппоненты д. филол. н., проф. Светлана Михайловна Толстая д. филол. н., проф. Алексей Александрович Кретов Ведущая организация Институт востоковедения РАН Защита состоится «1» декабря 2010г. в 16:00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.198.08 в Российском государственном гуманитарном университете, (125993, ГСП-3, Москва, Миусская пл., д. 6). С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке РГГУ. Автореферат разослан «1» ноября 2010г. Ученый секретарь совета Е.Е. Арманд 2 Общая характеристика диссертации Диссертация представляет собой лексико-типологический анализ семантики глаголов, описывающих движение по круговой траектории, на материале 15 языков: русского, польского, сербского, испанского, английского, норвежского, валлийского, татарского, турецкого, коми-зырянского, калмыцкого, агульского, японского, китайского, хинди. Ее целью является исследование принципов организации семантического поля вращения и доказательство системного характера лексики на примере лексической зоны глаголов вращения. Актуальность исследования Современные исследования в области типологии сфокусированы, в основном, на явлениях, лежащих на грамматическом уровне языка [Храковский 1992, Givón 1990]. Объясняется это тем, что традиционно лексику принято считать менее регулярной зоной, для которой построение системных классификаций возможно только на ограниченных группах (таких, как, например, имена родства, ср. [Ельмслев 1962]). В отличие от грамматических, лексические противопоставления не имеют формальных показателей, и уже сам поиск объекта исследования (компонентов лексического значения) является отдельной задачей (см. [Плунгян, Рахилина 2007, Koptjevskaja-Tamm 2009]). Однако интерес к типологическому изучению лексики возрастает с каждым годом, ср. например, целую серию монографий самого последнего времени под редакцией Джона Ньюмана о глаголах передачи, позиции и еды [Newman 1998, 2002, 2009] или проекты группы Института имени Макса Планка, см. прежде всего «Cutting&breaking» [Majid 2008]. Дело в том, что в лингвистике уже накоплен большой опыт сравнительного изучения морфологических и синтаксических явлений, который теперь стало возможным перенести на новый, лексический уровень. Действительно, к настоящему времени значительно улучшились лексикографические источники, упрощающие работу на начальных этапах типологического исследования, – однако самым существенным шагом вперед стало появление электронных корпусов текстов, которые предоставили исследователям не только доступ к большим массивам данных, но и разнообразные возможности по их анализу. Ввиду этого сегодня лексическая типология оказалась одним из самых актуальных и динамично развивающихся областей лингвистики, и наша работа выполнена в русле этого направления. Кроме того, диссертация хорошо вписывается в контекст когнитивных работ – актуальность которых также не вызывает сомнения – посвященных исследованию мыслительной деятельности человека, ее связи с языковыми механизмами и способами языкового членения действительности [Джекендофф, Ландау 1999; Талми 2000, и мн. др.]. Новизна исследования И все-таки, попыток системного описания и сравнения многозначной лексики в разных языках пока единицы, среди них глаголы восприятия (‘слышать’, ‘видеть’) [Evans 2000, Viberg 1984, 2001], глаголы мыслительной деятельности (‘думать’) [Goddard 2003], прилагательные измерения (‘широкий’, ‘короткий’ и пр.) [Lang 2001]. Даже в Московской семантической школе, хорошо известной своими лексико-семантическим традициями, основное внимание уделяется описаниям отдельных лексем (лексикографическим портретам), ср. статью о глаголе выйти [Апресян 1990], а также их частным значениям – в сопоставлении с квазисинонимами [НОСС]. Что касается контрастивных исследований лексики, практика которых действительно очень широко распространена – в основном как сравнение с крупным и хорошо документированным языком-эталоном (английским, французским, русским и под.) или сравнение родственных языков, ср. статьи о семантических параметрах лексем зрительного восприятия в английском и идише [Myhill 2006], об анализе английских и 3 туарегских пословиц с применением естественного семантического метаязыка [Savage 2008], о прилагательных вкуса в английском и французском [Depierre 2008] – то, как правило, они носят локальный характер и не ставят целью представить анализ материала настолько полно и глубоко, чтобы его результаты оказались применимы к данным каких-то других языков. Исключением в этом смысле является работа [Рахилина, Прокофьева 2004], посвященная глаголам вращения. Выполненная на небольшом материале всего двух, и к тому же родственных языков – польского и русского, она, тем не менее, задала целую программу нового широкого лексико-типологического исследования, реализацией которой фактически и является настоящая диссертация. Ее новизна – в системном подходе к обширному языковому материалу (15 языков), прежде никогда не изучавшемуся в типологической перспективе, в выработке единого плана описания и единого формата представления полученных данных по всем языкам, и как следствие – в сопоставимости полученных дескриптивных результатов, позволивших проанализировать надъязыковую структуру семантического поля вращения. Новизна исследования заключается и в примененном методе – контекстном анализе лексических единиц. Методы исследования Поскольку лексическая типология представляет собой новое, недавно возникшее направление, его инструментарий пока разработан недостаточно, и в настоящее время идут поиски оптимальной техники сбора, обработки и представления материала. Среди крупнейших направлений, в рамках которых лексика изучается в типологической перспективе, можно назвать изучение лексических единиц с точки зрения их грамматического поведения, активно развиваемое в Канаде Джоном Ньюманом; психолингвистическое направление с центрами в нидерландском г.Неймегене и австралийском г.Канберра; обширную традицию историко-типологических исследований, яркими представителями которой являются центр в Тюбингене, в котором работает Питер Кох, и, конечно же, отдел в Институте Славяноведения РАН (возглавляемый теперь С.М. Толстой), опирающийся на традиции московской этнолингвистической школы, основанной Никитой Ильичом Толстым; статистическое направление, на котором специализируется центр в Уппсальском университете, возглавляемый Оке Виберг и лексико-типологический центр в Воронежском университете под руководством А.А. Кретова. Лексическая типология – сравнительно молодое направление, поэтому неудивительно, что многие исследователи обращаются к опыту, накопленному в рамках уже устоявшейся традиции грамматической типологии, и переносят применяемый в этой области инструментарий на изучение лексики. Так, широко известны коллективные монографии под редакцией Джона Ньюмана, посвященные глаголам передачи [Newman 1998], глаголам позиции [Newman 2002] и глаголам еды и питья [Newman 2009], авторы которых пытаются продемонстрировать, что базовые глаголы с простыми, по их мнению, значениями могут играть существенную роль на разных уровнях языка, и не только функционировать как обычные лексемы, но и активно участвовать в образовании разного рода конструкций. С точки зрения нашей задачи ограниченность данного подхода заключается в том, что исследование семантики отдельных групп глаголов понимается не как всестороннее раскрытие их значения и контекстного поведения, а как объяснение реализации формальных семантических характеристик (напр., переходности, стативности) в функционировании лексем. Еще одно общее препятствие для проведения масштабного типологического исследования на базе аналогичных работ заключается в отсутствии единой схемы анализа лексем, в соответствии с которой в каждом языке были бы рассмотрены одни и те же феномены. Эту проблему пытаются по-своему решить специалисты из психолингвистического центра при Институте им. Макса Планка. Психолингвистическое направление, в рамках которого они работают, восходит к классическим работам по семантике цветообозначений 4 – в первую очередь, [Berlin, Kay 1969; Kay, Maffi et al. 2005] и др., и опирается на использование зрительных или иных чувственно воспринимаемых образов (видеоклипов, запахов, вкусов) в процессе работы с испытуемыми. Примером может служить проект по глаголам разрушения [Majid et al. 2007, 2008], где информантам предлагалось подобрать лексему, описывающую видеоролик, который демонстрирует тот или иной тип разрезания или разбивания предметов. Дефектом такого метода является его фрагментарность: исследуются только заранее предусмотренные и ожидаемые параметры, т.е. только те ограниченные ситуации с определенным набором участников и отношений между ними, которые уже включены в визуальный ряд. Для новых данных он фактически закрыт. Клифф Годдард и А. Вежбицка представляют другую лексико-типологическую школу, и другую методику. В своих исследованиях [Goddard 2003; Goddard, Karlsson 2008; Goddard, Wierzbicka 2007, 2009; Wierzbicka 2007] они опираются на интроспекцию – собственную интуицию и интуицию экспертов-информантов. В этом случае возникает проблема недостаточной объективности и недостаточной полноты данных, связанной с ограниченностью источников. Достоверность и наглядность анализа языкового материала может достигаться путем применения методов квантитативной лексикологии [Титов 2002, 2004]. Они дают хорошие результаты, в частности, при выделении ядер лексических систем, т.е. значений, лежащих в центре семантических полей и отражающих типологически релевантные черты лексико-семантических систем, именно на них должны быть сфокусированы дальнейшие типологические исследования лексики. Параметрическое ядро системы выделяется по четырем признакам: функциональному (употребительность), синтагматическому (широкая сочетаемость), эпидигматическому (многозначность), парадигматическому (вхождение в многочисленные синонимические ряды) [Титов, Кретов, Меркулова 2011], что позволяет наиболее полно отразить все особенности функционирования лексем и гарантирует высокую достоверность результатов. Применение квантитативных методик возможно и при исследовании синонимии [Кретов, Титов 2006], что особенно ценно для нашего исследования. Системное сопоставление лексики проводится и в более широкой перспективе – в русле современных этнолингвистических исследований. Особенно разработана эта область для славянских языков, во многом благодаря исследованиям, проводимым в Институте Славяноведения, направленным на комплексное изучение связей между языком и культурой, включающее, в частности, реконструкцию языковой картины мира. Анализ семантики производится с опорой на внутреннюю форму слова и его мотивационные связи, которые раскрываются путем сравнения комплекса значений лексемы в одном языке и набора значений, развивающихся у её когнатов в других славянских языках. Таким образом был проанализирован ряд прилагательных (прежде всего, каритивных – например, ‘сухой’, ‘пресный’, ‘пустой’) [Толстая 2008а], глаголов, например, связанных с погребальной лексикой [Толстая 2009], семантика имени [Успенский 2007], этическая лексика [Якушкина 2003]. Крупнейшими проектами являются этнолингвистический словарь «Славянские древности» [Толстой 2008] и Общеславянский лингвистический атлас [Вендина 2007]. Для решения нашей задачи данный подход является особо ценным, т.к. дает обширный инструментарий в отношении многозначной лексики [Толстая 2008б]. Наша методика использует все доступные источники: словари (как двуязычные, так и толковые), электронные корпуса текстов, опросы информантов по специально разработанным анкетам – все эти источники служат материалом нашего исследования, который и обеспечивает максимальную широту и одновременно точность собранных данных. Все эти источники, по возможности, оказываются задействованы в описании сочетаемости интересующих нас глаголов, и на базе анализа полученных контекстов, отражающих языковое поведение рассматриваемых лексем, возможностей взаимозамен и запретов в них, мы реконструируем семантически релевантные признаки для выбранной лексической зоны. Здесь мы опираемся на более чем 50-летний опыт Московской 5 семантической школы, накопленный в области изучения квазисинонимов (см. [Апресян 1974 / 1995, ТКС 1985, Апресян 2007, 2009] и др.). Такой «перенос» внутриязыковых принципов анализа на типологические вполне правомерен, потому что, в каком-то смысле, все глаголы одного семантического поля, независимо от языка, являются квазисинонимами. Объект исследования В нашем случае объектом исследования является поле глаголов вращения, объем которого, в совокупности по всем 15-ти обследованным языкам, составляет 80 лексем: в каждой языковой системе функционирует от 3 до 8 единиц. Такое поле удобно для типологического анализа – с одной стороны, структура его достаточно дробна, в отличие, например, от поля плавания, которое может быть представлено и одним глаголом, а богатой считается система, насчитывающая более четырех глаголов (ср. [Aquamotion 2007]). С другой стороны, его элементы не так многочисленны, и в целом оно устроено не так сложно, как, например, поле эмоциональных глаголов [Harkins, Wierzbicka 2001] или глаголов боли [Брицын и др. 2009]. Другое преимущество глаголов вращения как объекта широкого типологического исследования состоит в том, что они принадлежат к конкретной лексике, обнаруживаются во всех языках и при этом не несут ярко выраженной культурной специфики, так, они не связаны с географическими и климатическими особенностями местности (ср. здесь трудности, возникающие при типологическом описании имен ландшафтных объектов в [Levinson 2008]) и пр. Для лексико-типологического описания глаголов вращения необходимо решить следующие задачи: составить инвентарь когнитивно релевантных фреймов, т.е. простейших ситуаций, которые могут кодироваться отдельными лексическими единицами; выявить группы близких фреймов, которые могут выражаться одной и той же глагольной лексемой, и определить стратегии, по которым происходит их «склеивание»; определить общую структуру семантического поля вращения и варианты ее реализации в конкретных языках, отразив их на семантической карте; составить инвентарь отдельных семантических параметров, определяющих лексикализацию вращения и претендующих на вхождение в своего рода «универсальный лексический набор» (по аналогии с универсальным грамматическим набором – см. [Плунгян 2000]); реконструировать систему семантических сдвигов, развивающихся у глаголов вращения; выявить группы исходных употреблений, которые дают устойчивые результаты метафорических переносов, и определить семантические параметры, «ответственные» за развитие каждого нового значения. Успешное решение поставленных задач позволяет не только доказать системность данного семантического поля в естественном языке, но и отшлифовать новые приемы работы с лексикой и определить круг теоретических вопросов, доступных для рассмотрения в рамках лексической типологии в целом – в этом заключается теоретическая значимость представленной диссертации. Ее практическая значимость определяется полнотой лексикографического описания поля вращения сразу для нескольких языков. Такой результат будет востребован как в словарной практике, так и в практике технического и художественного перевода, а 6 также в педагогической практике – в частности, при составлении учебных и методических пособий по лексикологии. Апробация По теме диссертации были прочитаны доклады на III Международной конференции испанистов (Москва, 2008), 5 Международной конференции по контрастивной лингвистике ICLC5 (Лувен, 2008), 8 Международной конференции Ассоциации Лингвистической Типологии ALT8 (Беркли, 2009), на конференции «Диалог2010» (Москва, 2010), II Международной конференции «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве» (Гранада, 2010), 6 Конференции по кельтским языкам CLC6 (Дублин, 2010), Международной научной конференции «Проблемы лексико-семантической типологии» (Воронеж, 2010). По теме диссертации опубликовано 6 работ. Структура Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и приложений. В первой главе освещается современное состояние лексико-типологических исследований. Вторая глава посвящена семантическим особенностям глаголов вращения на фоне других глаголов способа движения. В третьей главе представлено детализированное описание систем 15 языков. В четвертой главе приводится анализ организации этого семантического поля, ряд типологических обобщений, касающихся устройства прямых значений глаголов, и классификация переносных значений глаголов вращения в языках. В заключении излагаются общие выводы работы. Приложения содержат анкеты, разработанные для опроса информантов, и таблицы семантических переносов глаголов вращения. Содержание работы Во введении обосновывается тема диссертации – указывается ее новизна и актуальность; ставятся цели и задачи, описывается материал и наложенные на него ограничения, приводятся источники. В первой главе обсуждается лексика как объект типологического исследования и дается обзор основных направлений, в рамках которых проводятся семантические исследования лексического уровня языка, и применяемых методов. Ряд исследователей используют в своей работе приемы и методики, перенесенные из практики грамматической типологии. Так, немейгенская группа в качестве объекта для своих типологических проектов выбирает компактные группы лексики, объединенные общим значением, например позиционные глаголы со значением ‘сидеть’, ‘стоять’, ‘лежать’ [Newman 2002], и на материале 10-15 языков исследует их грамматические и синтаксические особенности. В соответствии с такой задачей, далекой от целей лексикотипологических исследований в строгом смысле, они не стремятся описать семантику глаголов в целом, выделить в ней ключевые компоненты и объяснить, например, чем значение английского глагола sit отличается от его нидерландского аналога zitten [Lemmens 2002]. Вместо этого они нацелены на выявление и анализ лишь определенных качеств лексем, лежащих скорее на грамматическом уровне (например, грамматикализация позиционных глаголов в глаголы-связки). Таким образом, результаты подобных исследований показательны в части противопоставления нескольких компактных групп лексики с разным значением по отдельным параметрам (напр. тенденция к стативности, демонстрируемая позиционными предикатами в отличие от предикатов изменения состояния), но их методика неприменима для глаголов, выбранных в качестве объекта данной диссертации. Не менее существенным препятствием для распространения результатов таких работ на более широкий, 7 типологический, уровень заключается в том, что не ставится как таковой задачи единообразного представления и анализа материала, в итоге получаются скорее локальные контрастивные исследования, главным недостатком которых является слабая сопоставимость результатов – невозможность выявить релевантные закономерности, универсалии (см. [Goddard 2001]) или границы языкового варьирования (см. [Croft 1990]), т.е. отталкиваясь исключительно от таких приемов работы невозможно решить ключевые задачи типологии. Возможное решение этой проблемы предлагают лингвисты исследовательского центра при Институте им. Макса Планка. Они изучают принципы устройства лексики, рассматривая в рамках нескольких проектов её локальные зоны – группы лексических единиц, относящихся к одному семантическому полю – на материале порядка 15-30 языков. В основе их техники лежит метод составления анкет и работы с информантами, а опираются они на психолингвистический подход – применение анкет, содержащих чувственно воспринимаемые образы, которые демонстрируются испытуемым в процессе опроса. Наиболее известен проект Cutting & Breaking [Majid et al. 2007, 2008], в рамках которого информантам предлагался 61 видеоролик, на которых изображался процесс резания или ломания. После демонстрации клипов информантов спрашивали о том, какая лексема их языка наиболее полно и четко описывает увиденную ситуацию: что сделал субъект, и что затем случилось с объектом. Таким образом, прежде чем собирать в условиях полевых исследований и анализировать языковой материал, составляется и утверждается единая схема, разрабатываются приемы и инструментарий, которыми затем пользуются все вовлеченные в проекты исследователи – каждый для своего языка. Это гарантирует однородные, легко сопоставимые результаты, на основе которых можно сделать типологические обобщения. Несмотря на очевидные преимущества, этот подход не лишен недостатков. Самым существенным является ограниченность возможностей по его использованию: он хорошо подходит для изучения отдельных лексических областей – только таких значений, для которых легко найти физическое воплощение, но к такой зоне как, например, глаголы боли он неприменим, ведь для концептов, описываемых ими, невозможно выделить прототип и представить его в формализованном виде на физическом носителе. Другая проблема связана с тем, что в принципе не ставится задачи составить исчерпывающие анкеты для более-менее полного покрытия выбранного поля. В результате выявленные и описанные по этой методике явления будут отражать языковую картину, релевантную лишь для определенных участков поля. Достигать однообразия в обследовании каждого языка позволяет теория естественного семантического метаязыка (NSM-theory), разработанного А. Вежбицкой [Wierzbicka 1996a; Goddard, Wierzbicka eds 1994; Goddard 1998]. Он является своего рода универсальным инструментом, применение которого на выходе дает результаты, выраженные в одних и тех же терминах и уже готовые для лексико-типологического сопоставления. Однако, как кажется, при таком подходе остро встает проблема недостаточной объективности и недостаточной полноты данных, связанной с узостью источников (по сути, таковыми служат только интуиция и навыки исследователя), при «свободном» анализе языкового материала возникает опасность слишком поверхностного взгляда на языковые данные, так как эта методика слишком подчинена индивидуальным представлениям исследователя. Для решения практических задач лучше подходит теория грамматики конструкций Ч. Филлмора [Fillmore 1997], разработанная в рамках когнитивной семантики. Филлмор предлагает считать, что сознание структурируется фреймами – конструкциями, организующими некоторым типичным образом семантические поля и содержащими информацию обо всех участниках ситуации и связях между ними. Они отражают когнитивную релевантность определенных схем членения внеязыковой действительности человеческим сознанием. Фрейм рассматривается как единство, структура элементов 8 которого и связей между ними, как и накладываемые на них ограничения, определены значением всей конструкции в целом. Учитывая все трудности, возникающие при применении каждого из описанных методов, в данном исследовании был применен комплексный подход к материалу. В работе анализируются ситуации вращения, которые теоретически могут различаться в языках. Для этого ситуация разбивается на составляющие части (вращающийся субъект, ось вращения, ориентир, круговая траектория и пр.), каждый из которых обладает своими характеристиками. Они сочетаются друг с другом в различных комбинациях и отношениях, однако фреймами являются только такие варианты элементов и связей ситуации, которые регулярно повторяются в языках. Примером фреймов может служить кружение ястреба над ориентиром, равномерное вращение механизмов вокруг внутренней оси, круговое движение человека вокруг неодушевленного ориентира. Как мы видим, состав элементов фреймов определяется значением глаголов. Особенности семантики глаголов вращения, в связи с которыми эти лексемы являются любопытным объектом лексико-семантического исследования, рассматриваются во второй главе. Глаголы вращения – одна из подгрупп глаголов способа движения. Интересны они тем, что по аргументной структуре существенно отличаются от представителей других подгрупп. Согласно общепринятой классификации [Talmy 1975, 2000, Jackendoff 1990, Апресян 1974] среди ключевых валентностей последних выделяются две – источник и цель (Source & Goal), между которыми происходит перемещение, например, лететь из Мадрида в Москву. Ср. Земля вращается вокруг Солнца. Очевидно, что для вращения выделить эти два компонента не представляется возможным – в этой ситуации присутствует движение, но не перемещение относительно точки отсчета. Противоречие возникает и при попытке описать способ движения, соотносящийся с вращением. Традиционный метод – выделение пути от источника к цели и образа действия, которым он преодолевается – не подходит, ведь фактически он сводится к противопоставлению различных типов среды, в которой происходит действие. Поэтому хорошо различаются и описываются такие предикаты как летать, ползать, но не крутиться, кружиться. Это связано с тем, что источник и цель для вращения указать невозможно, следовательно, затруднительно выделить и путь между ними. Кроме того, среда оказывается абсолютно нерелевантна: ср. в воздухе кружились снежинки и по паркету кружились пары в вальсе. Таким образом, получается, что три ключевых компонента значения глаголов способа движения отсутствуют, а предложенная для них общая схема оказывается неприемлемой при рассмотрении семантики вращения. Исключение указанных параметров делает семантическую структуру глаголов вращения далекой от аналогичной структуры других подгрупп глаголов способа движения и сближает их с глаголами позиции, для которых основными аргументами являются субъект и ориентир. Ср. ястреб кружит в небе и ребенок сидит на стуле. Это хорошо соотносится со схемой, предложенной Лангакером: на первый план выходят Trajectory (в данном случае, круг), Trajector (способный двигаться субъект) и Landmark (ориентир) (ср. Langacker 1988). У глаголов вращения меняется только субъект, физические характеристики и свойства которого во многом задают тип вращения, именно поэтому он оказывается крайне важным и его типы подвергаются подробной классификации в данном исследовании. Второй возможный аргумент – объект, вокруг которого происходит вращение, он может присутствовать эксплицитно, или, в противоположном случае, принимается, что вращение происходит вокруг себя, т.е. вокруг внутренней оси. Очевидно, что наличие до 8 глаголов в рассматриваемой области и их достаточно четкая дифференциация не могут основываться исключительно на данных элементах, для 9 семантики глаголов вращения должны существовать и какие-то другие значимые параметры, некоторым образом связанные с материальным миром. Анализ множества контекстов в языках показал, что существует набор ситуаций, которые регулярно во всех языках описываются глаголами вращения независимо от количества глаголов в системе или приоритетных параметров, по которым они противопоставляются. Это позволяет говорить о наличии когнитивно-релевантных фреймов, при помощи которых в человеческом сознании структурируется реальность. Для человека оказываются важными не отдельные участники ситуаций или их функции, а образуемое ими единство, соседствующее в сознании с другими схожими ситуациями и противопоставляемое другому единству ситуаций, в свою очередь объединенных уже по другим принципам. В рамках данной работы было выделено 50 фреймов (на их основе и строилась анкета для полевых исследований), 20 из которых являются базовыми. Совершенно ясно, что в языке не могут существовать отдельные глаголы для кодирования каждого из 50 фреймов, вместо этого несколько фреймов объединяются и выражаются одной и той же лексемой. Это говорит о том, что пары или группы фреймов не независимы друг от друга – они характеризуются определенной долей близости, между ними существует когнитивная связь, о наличии которой свидетельствует уже то, что хотя бы в одном языке они кодируются одной и той же лексической единицей. О степени близости двух или более фреймов можно судить по частотности их объединения друг с другом. Отразить близость фреймов и существующие между ними связи удобно с помощью лексико-семантической карты. В предлагаемом нами варианте лексико-семантической карты поля вращения в узлах размещены базовые фреймы. Однако сама по себе их пространственная конфигурация не дает информации о том, каким образом они связаны друг с другом. Для ответа на этот вопрос необходимо произвести более дробное членение и выделить абстрактные семантические параметры, на основе которых вращение причисляется к тому или иному типу и в дальнейшем описывается определенным глаголом. Выделенные параметры удобнее представить в виде схемы, в основании которой расположены ключевые ситуации и параметры, которые поэтапно разделяются на более мелкие типы и таким образом охватывают все семантическое поле вращения, доходя до периферии, на которой размещаются переходные случаи, лишь условно причисляемые к вращению. Данные проанализированных языков показывают, что основополагающим параметром для выбранного нами семантического поля является ось вращения. Противопоставление двух или более глаголов в зависимости от того, вращается ли субъект вокруг собственной оси (карусель, фигурист) или вокруг другого предмета (планеты вокруг Солнца) существует в 11 языках, среди них коми (бергооны vs. гəгертны), татарский (əйлəнергə vs. урарга), валлийский (troelli vs. cylchu), норвежский (kretse vs. snurre) языки. Первичное деление в зоне внешней оси связано с тем, имеется ли вещественно выраженный ориентир (елка, вокруг которой водят хоровод) или происходит перемещение по кругу, в центре которого нет никакого объекта (автобус ездит по кольцевому маршруту). Вращение вокруг внешней оси в отсутствие ориентира связано с разновидностями круговой траектории. Различается движение по траектории, приближенной к идеальному кругу (автобус по кольцу), движение по воронкообразной траектории, результат которого визуально напоминает вихрь (смерч, водоворот) и вращение по спиралеобразной траектории (дым, машина по горному серпантину). При этом первый тип траектории оказывается немаркированным и во многих языках может выражаться тем же глаголом, что и два других типа, в то время как для последних в языках часто имеются отдельные лексемы. Например, для обозначения движения субстанций или однородных масс небольших предметов в яп. используется глагол uzumaku, в исп. – arremolinarse, в калм. – цоонгрх, в англ. – whirl, в валл. – chwyrlïo. 10 Для вращения по спиральной траектории есть специальные глаголы в русск. – виться, кит. – xuán, англ. – cirl. Если же отдельной лексемы для каждой траектории в языке нет, то все эти ситуации могут описываться глаголом с более общей семантикой. Так происходит в хинди, где эти два типа вращения обслуживаются глаголом ghūmna, который помимо этого покрывает вращение в зонах внутренней и внешней оси. Вращение вокруг внешней оси по круговой траектории вокруг ориентира можно, в свою очередь, разделить на вращение в одной плоскости с ориентиром (люди танцуют вокруг костра, лодка плавает вокруг острова) и на движение, при котором субъект находится над ориентиром, преимущественно на большом расстоянии от него (ястреб над добычей). Так, в хинди глагол phirnā используется для обозначения вращения одушевленных субъектов вокруг внешней оси только в одной плоскости с ними, а зона вращения над ориентиром обслуживается другим глаголом – maⁿDrānā. Завершающим этапом распределения параметров в данной зоне является разделение на вращение, при котором субъект совершает множественные или одинарные обороты (кружиться в танце или обойти озеро). По сути, глаголами вращения являются предикаты, описывающие длительное движение со множеством оборотов. Ср. рус. Электроны вращаются вокруг ядра vs. Земля оборачивается вокруг Солнца за 24 часа. Однако собранные данные показывают, что ряд языков считают это противопоставление нерелевантным – один и тот же глагол одинаково может описывать обе приведенные ситуации: кит. rào, татар. урарга, калм. эргх, исп. rondar. Вторая крупная зона семантического поля – вращение вокруг внутренней оси. Это движение, при котором субъект остается на месте и совершает круговые обороты вокруг воображаемой оси, проходящей через его центр. Глаголы, описывающие вращение исключительно вокруг внутренней оси есть в валл. – troelli, калм. – бергооны, агул. hudarkas, норв. – snurre, rotere. Первое, что стоит разделить в этой зоне– вращение при плотном контакте с плоскостью (качение) и вращение, не сопряженное с таковым. Начнем с последнего. В этой зоне крайне важным оказывается принцип антропоцентричности языка, т.к. одним из ключевых параметров, по которым отличаются квазисинонимичные глаголы, является одушевленность. Так, в хинди глагол phirnā описывает упорядоченное круговое движение вокруг собственной оси только неодушевленных предметов1 (глобус, колесо машины, карусель), а у польск. wiercić się, напротив, может быть только одушевленный субъект (как правило, это человек). По этому параметру противопоставлены норв. snurre и rotere. Для вращения неодушевленных субъектов существенна скорость, высокая и низкая. Интересно, что относительно вращения скорость считается низкой, если человек может различить отдельные обороты, совершаемые субъектом. И наоборот, если субъект вращается настолько быстро, что обороты сливаются в равномерное движение, скорость считается высокой. Этот параметр является релевантным в системах агул. hudarkas vs. aldarkas, валл. troi vs. chwyrlïo, сербск. окретати се vs. вртети се, англ. revolve vs. spin. Кроме того, среди неодушевленных субъектов встречаются артефакты, для которых вращение является ключевым типом функционирования. Интересно, что для человека оказывается важным отделить длительное, равномерное, целенаправленное, т.е. механическое вращение, свойственное артефактам, от всех остальных типов. Для него есть специальные глаголы в русском (вращаться), английском (rotate), в других языках по этому параметру противопоставляются пары глаголов. Различение вращения с одинарными и множественными оборотами существенно и в этой зоне семантического поля. В большинстве языков глагол, описывающий вращение вокруг внутренней оси, безразличен к количеству совершаемых Если же при глаголе стоит одушевленный субъект, то вращение происходит вокруг внешней оси, вокруг ориентира. 1 11 оборотов и распространяется также на одинарные обороты. Это явление наблюдается в агул. aldarkas, валл. troi, калм. эргх, серб. окретати се, турец. dönmek языках, в хинди ghūmnā. Однако есть и противоположные примеры, когда область одинарных оборотов остается недоступной для глагола (как в русском, польском языках). Интересны в этом отношении глаголы вращения коми: от одного корня при помощи суффиксов актантной деривации образуются глаголы, обозначающие одинарные или множественные обороты. Глагол бергооны оформлен аспектуальным суффиксом -оо- (-ал-), одним из базовых значений которого является выражение глагольной множественности, поэтому, как и следует ожидать, он обозначает вращение с множественными оборотами. При добавлении к этой же основе суффиксов повышающей (-ед-) и понижающей (-ч-) актантной деривации, получившийся глагол бергедчыны обозначает одинарные обороты. Как упоминалось выше, в зоне внутренней оси хорошо отделяется качение перемещение в тесном контакте с плоскостью. Во всех рассмотренных языках есть глагол качения: агул. adaςoas, китайский gǔn, тур. yuvarlanmak, и т.д. Особо стоит отметить, что если в языках есть глаголы, которые могут одновременно охватывать зоны внешней и внутренней оси, то зона качения отделена более жестко – для остальных глаголов вращения в языках эта зона недоступна, и сами глаголы качения не могут захватывать дополнительные области поля, лежащие в других зонах (ср. аналогичные эффекты, возникающие среди переносных значений глаголов, см ниже). В зоне качения можно выделить вращение в контакте с плоскостью, сопровождаемое поступательным движением (бревно с горы) и вращение без существенного перемещения, при котором субъект совершает многократные разнонаправленные обороты (животные в драке), ср. рус. катиться vs. кататься, сербск. котрљати се vs. ваљати се, валл. rholio vs. ymdreiglo. В данной оппозиции маркированным является второй член, т.к. если в языке есть только один глагол в зоне качения, он покрывает либо исключительно первое значение (в таком случае второе выражается глаголом из другого семантического поля, например, колебания, или является невыразимым в данном языке в рамках одной лексемы), как происходит в агульском языке или в коми, либо одновременно оба, что наблюдается, например, в калмыцком языке - көлврх. Не обнаружено такого языка, в котором был бы один глагол качения, распространяющийся только на вторую ситуацию. Разграничение вращения с многочисленными vs. одинарными оборотами является конечным и в этой зоне. В некоторых языках (англ., валл.) глагол, описывающий качение может также расширяться на одинарные неполные обороты (перевернуться с боку на бок). Стоит заметить, что контаминация этих двух значений не является типичной и встречается достаточно редко. В третьей главе диссертации подробно описываются все глаголы вращения в 15 проанализированных языках, рассматривается организация каждой системы, выделяются релевантные семантические параметры, приводится семантическая карта и особенности ее реализации в каждом языке. В русском языке для описания ситуаций вращения используется 9 глаголов: крутиться – контролируемое или управляемое вращение тел, имеющих собственную (внутреннюю) ось, число оборотов не важно; вертеться – неконтролируемое и неупорядоченное (возможно – в разные стороны) вращение субъекта вокруг собственной оси; вращаться – равномерное круговое движение с большим числом оборотов вокруг собственной или внешней оси; кружить – круговые движения над находящимся внизу на большом расстоянии ориентиром; кружиться – поступательное движение, сопровождаемое вращательным; 12 циркулировать – движение субстанций по замкнутой круговой траектории или движение через несколько точек, лежащих на круговой траектории; виться – движение по спиральной траектории, рефлексивное расширение длинных гибких предметов; катиться – вращение вокруг внутренней оси, сопровождаемое однонаправленным перемещением в тесном контакте с плоскостью; кататься – разнонаправленные неполные повороты в тесном контакте с плоскостью, без перемещения. В польском языке проанализировано 5 глаголов: kręcić się – вращение вокруг собственной или внешней оси, закручивание длинных гибких объектов; wiercić się – вращение человека вокруг себя в разных направлениях; obracać się – вращение вокруг собственной оси, с различимыми оборотами вращения; krążyć – вращение вокруг внешнего ориентира, на расстоянии от него, в том числе на расстоянии по вертикальной оси (т.е. над ним); wirować – очень быстрое вращение вокруг внутренней оси, напоминающее вихрь или воронку. В сербском языке система состоит из 7 глаголов: вртети се – равномерное быстрое вращение преимущественно вокруг внутренней оси; окретати се – равномерное и неравномерное медленное вращение вокруг внутренней и внешней оси; кружити – вращение вокруг ориентира над ним и в одной плоскости; обилазити – целенаправленное движение вокруг внешнего ориентира оси с определенным количеством оборотом, потенциально конечное; ваљати се – разнонаправленное вращение вокруг внутренней оси по поверхности; самостоятельное движение для живых субъектов, для предметов – воздействие извне; котрљати се – однонаправленное вращение вокруг внутренней оси по поверхности; целенаправленное движения предметов и неконтролируемое движение одушевленных субъектов; вити се – движение по спиральной траектории, рефлексивное увеличение: Испанская система из 7 единиц: girar – равномерное длительное, механическое движение по круговой траектории с большим числом оборотов вокруг внутренней или внешней оси, одинарные и множественные обороты; dar vueltas – круговое движение вокруг внутренней или внешней оси с возможностью различения отдельных оборотов, одинарные и множественные обороты; rondar – движение по круговой траектории вокруг внешнего ориентира, находящегося в одной плоскости с субъектом; rodar – вращение вокруг собственной оси, сопровождаемое перемещением по некоторой плоскости в плотном контакте с ней, при этом каждая точка поверхности предмета входит в контакт с плоскостью; revolcarse – движение одушевленного субъекта в горизонтальном положении на плоскости с частой сменой направления и неполными оборотами; arremolonarse – вращательное движение множества субъектов, результат которого напоминает воронку или вихрь; 13 revolotear – круговое движение вокруг внешнего ориентира, в положении над ориентиром или в одной плоскости с ним, целью которого является соединение с ориентиром. 7 глаголов, составляющих английскую систему: spin – длительное круговое движение вокруг внутренней или внешней оси с постоянной, предпочтительно высокой скоростью; rotate – механическое, длительное круговое движение с постоянной скоростью вокруг внутренней оси; revolve – неравномерное движение по круговой траектории вокруг внутренней или внешней оси, состоящее из отдельных оборотов, многочисленные и одинарные, полные и неполные обороты; wheel – движение по круговой траектории вокруг внешней оси, в плоскости над ориентиром; неполные обороты человека в вертикальном положении; whirl – вращательное движение одного или нескольких субъектов на высокой скорости, результат которого напоминает вихрь или воронку; roll – круговое движение вокруг внутренней оси, сопровождаемое перемещением по плоскости в плотном контакте с ней; curl – движение по круговой (спиральной) траектории длинных и гибких субъектов, кольцеобразное отклонение от прототипической формы. Норвежские глаголы вращения, 6 единиц: kretse – вращение по круговой траектории вокруг внешней оси над ориентиром или в одной плоскости с ним. rotere – равномерное, механическое вращение вокруг внутренней оси неодушевленных субъектов; одинарный полный и неполный оборот). snurre – вращение вокруг внутренней оси; вращение, сопровождаемое поступательным движением в горизонтальной плоскости. svirre – быстрое вращение нескольких субъектов над ориентиром, совершаемое с целью попасть в его центр. virvle – воронкообразное вращение субстанций, вертикальное движение субстанций. rulle – качение В валлийском языке представлено 7 глаголов вращения: troi – равномерное преимущественно медленное вращение вокруг внутренней и внешней оси, одинарные повороты; ymdroi – вращение вокруг внешнего ориентира на небольшом расстоянии от него; troelli – вращение на высокой скорости преимущественно вокруг внутренней оси; сhwyrlïo – неравномерное вращение на высокой скорости и воронкообразное вращение; сylchu – одинарные или множественные обороты вокруг ориентира; cylchdroi – равномерное вращение вокруг внутренней и внешней оси, циркуляция; rholio – однонаправленное вращение вокруг внутренней оси в контакте с плоскостью. ymdreiglo – разнонаправленные неполные повороты вокруг внутренней оси в контакте с плоскостью. Система татарского языка, в которую входит 4 глагола: əйлəнергə - равномерное целенаправленное и контролируемое, достаточно медленное вращение вокруг внутренней или внешней оси, полные и неполные обороты; 14 бөтерелергə - быстрое неконтролируемое, неравномерное вращение вокруг внутреннего и внешнего ориентира, вихревое вращение; урарга – вращение вокруг внешней оси в одной плоскости с ориентиром, движение по спиральной траектории; тəгəрəргə - однонаправленное вращение вокруг собственной оси, сопровождаемое передвижением по плоскости. Система турецкого языка, состоящая из 3 глаголов: dönmek – вращение вокруг внутренней оси или вокруг ориентира над ним; одинарный и множественный обороты; dolanmak – движение по круговой траектории вокруг внешней оси в одной плоскости с ориентиром, движение по спиральной траектории; yuvarlanmak – однонаправленные полные обороты вокруг внутренней оси, совершаемые в тесном контакте с плоскостью. 3 глагола вращения коми-зырянского языка: бергооны – вращение вокруг внутренней оси, множественные и одинарные обороты, вращение вокруг внешней оси над ориентиром; гəгертны – вращение вокруг внешнего ориентира в одной плоскости с ним (на поверхности); тырооны – множественные обороты вокруг внутренней оси, сопровождаемые однонаправленным перемещением по плоскости. Система глаголов вращения в калмыцком языке образована 4 лексемами: эргх – вращение вокруг внутренней и внешней оси, одинарные и множественные обороты; дуhрх – вращение вокруг внутренней и внешней оси на очень высокой скорости; көлврх – множественные полные обороты вокруг внутренней оси, сопровождаемые однонаправленным перемещением в тесном контакте с плоскостью, а также разнонаправленные неполные обороты совершаемые на плоскости, но без перемещения по ней; цоонгрх – движение по воронкообразной траектории, направленное снизу вверх. Cистема агульского языка, состоящая из 4 глаголов: aldarkas – равномерное вращение вокруг внутренней и внешней оси, преимущественно быстрое, одинарные и многочисленные обороты, движение через несколько точек, лежащих на круговой траектории; hudarkas – менее равномерное вращение вокруг внутренней оси с возможностью различения отдельных оборотов, полный и неполный оборот; adarkas – движение вокруг ориентира в одной плоскости с ним (на поверхности), множественные и одинарные (полные и неполные) обороты; adaςoas – вращение вокруг внутренней оси, сопровождаемое однонаправленным перемещением по поверхности. В хинди было проанализировано 3 глагола и вербальные конструкции: ghūmnā – вращение вокруг внутренней и внешней оси; множественные, одинарные и неполные обороты; вращение по воронкообразной и спиральной траектории; phirnā – равномерное, механическое вращение только неодушевленных субъектов вокруг внутренней оси; вращение вокруг ориентира в одной плоскости с ним (на поверхности); maⁿDrānā – совершение круговых оборотов вокруг внешней оси в плоскости над ориентиром; 15 pherā /pherī karnā/ lāgānā – круговое движение одушевленных субъектов вокруг ориентира в одной плоскости с ним (на поверхности). В японском языке рассмотрено 4 исконно японские лексемы: mawaru – вращение вокруг внутренней и внешней оси любого рода, передвижение между несколькими точками, лежащими на окружности; mau – вращение, сопровождаемое поступательным движением в вертикальном или горизонтальном направлении; uzumaku – вращение, результат которого визуально напоминает воронку; korogaru – вращение вокруг внутренней оси, сопровождаемое перемещением по плоскости или множественные разнонаправленные обороты на плоскости без перемещения по ней; В китайском языке представлено 4 односложных лексемы: zhuàn - множественные и одинарные обороты человека и артефактов вокруг внутренней оси, вращение вокруг внешней оси в одной плоскости с ориентиром; xuán – вращение вокруг внешнего ориентира над ним, движение по спиральной траектории в вертикальном направлении; rào – совершение круговых оборотов (полных и неполных) вокруг ориентира в одной плоскости с ним; gǔn – однонаправленное движение на плоскости, множественные неполные обороты в контакте с плоскостью, но без перемещения, одинарные неполные повороты на плоскости. В четвертой главе проводится анализ представленных данных: обсуждаются важнейшие с типологической точки зрения семантические параметры и фреймы, стратегии склеивания значений в одной лексеме, образование бедных, средних и богатых систем. Каждый из выделенных во второй главе параметров и значений не кодируются отдельные глаголы, а совмещаются внутри лексем. Существенным моментом является то, что языки выбирают эти значения не случайным образом, а по определенным правилам. Например, регулярно одной лексемой описываются ситуации вращения в одной плоскости с ориентиром и над ним (наблюдается в валлийском, алюторском, сербском, японском языках). Противоположная ситуация – ни в одном языке не встретилось склеивание качения по поверхности и вращения вокруг ориентира. По этому принципу составлена семантическая карта: чем выше вероятность совмещения значений, тем ближе они расположены на карте. В качестве примера приведем реализацию семантической карты в коми-зырянском и испанском языках (рис. 1 и рис. 2) СМ В ОТДЕЛЬНЫХ ФАЙЛАХ Вместе с тем, существуют параметры, которые невозможно поместить в какое-либо конкретное место предлагаемой схемы – они слишком общие и в языках могут становиться релевантными в совершенно разных зонах поля. Примером такого параметра является контролируемость. Этот семантический признак был использован Т.В. Булыгиной при построении типологии предикатов [Булыгина 1982 б] и понимался как зависимость/независимость ситуации от воли субъекта. В сербском языке он проявляется в зоне качения, именно на нем основано противопоставление глаголов котрљати се и ваљати се: первый используется для описания целенаправленного движения предметов (мячик катится от одного игрока к другому) и неконтролируемого движение одушевленных субъектов (человек поскользнулся и падает с горы), второй – для целенаправленного движение живых субъектов (люди по полу от боли) и для движения предметов, вызванного воздействием извне (бочка катится не сама по себе, а потому что ее катят). В русском языке этот параметр является релевантным для зоны вращения вокруг внутренней оси (крутиться vs. вертеться). В татарском языке 16 на нем основано противопоставление глаголов əйлəнергə и бөтерелерг, функцинирующих как в зоне внутренней, так и в зоне внешней оси. Предлагаемая для поля вращения семантическая карта строится по принципу последовательного комбинирования параметров, которое в результате на некотором этапе дает базовый фрейм вращения. Например, комбинация параметров внутренней оси и вращения без контакта с плоскостью недостаточна для возникновения фрейма, а при прибавлении к ним параметров одушевленности и механичности формируется фрейм «турбина», названный так по прототипическому представителю. Такой способ построения карты, однако, существенно отличается от традиционного пространственного представления значений, принятого в грамматической типологии, где взаимное расположение узлов на карте диктовалось историческим развитием значений. Второе значительное отличие состоит в том, что карты грамматических значений содержат гомогенные признаки, противопоставленные друг другу однозначным образом, поэтому выделяемые значения друг с другом не пересекаются. Иначе происходит в лексике. В узлах карты лежат не отдельные значения, а базовые фреймы, обладающие прототипическими для конкретной зоны характеристиками. Например, длительное равномерное вращение одушевленного субъекта вокруг внутренней оси иллюстрируется фреймом «фигурист». В некотором языке этот фрейм может кодироваться отдельным глаголом – так происходит в польском, где имеется глагол wiercić się, предназначенный именно для таких ситуаций; на карте ему соответствует очень узкая зона, охватывающая только человека. С другой стороны, для какого-то другого языка более важным может оказаться не то, что фигурист является одушевленным, а то, что он вращается на высокой скорости, и поэтому логичным оказывается, что этот фрейм описывается не отдельным глаголом, а глаголом, описывающим быстрое равномерное длительное вращение механизмов и артефактов, безразличным к параметру одушевленности. Так происходит в норв. (глагол snurre), калм. (глагол дуhрх), валл. (глагол troelli). В результате подобных эффектов не всегда удается отобразить графически и исконные сферы действия глаголов, и все существующие сближения (которые могут происходить в одной и той же системе для каждого глагола более чем по одному признаку – см. в частности карту для валлийского языка). Более глубокое различие между организацией систем грамматических и лексических значений заключается в том, что среди первых не бывает привативных оппозиций – один элемент некоторого уровня не может быть устроен сложнее другого элемента того же уровня. Лексические системы устроены иначе. Так, в хинди есть четыре глагола, неравнозначные по своей дистрибуции. В частности, глагол maⁿDrānā описывает только два фрейма – полет птиц и насекомых по круговой траектории – и ему соответствует небольшая область семантического поля, в то время как глагол ghūmnā покрывает почти все поле. Но самое интересное заключается в том, что семантика maⁿDrānā полностью вкладывается в семантику ghūmnā, т.е. последний оказывается в доминантном положении и по отношению к maⁿDrānā, и по отношению к другим глаголам системы. Идея о том, что лексика устроена так, что в группе лексем, объединенных схожим значением, часто имеется один доминирующий элемент и пересекающиеся с ним более мелкие, которые его дополняют, уже высказывалась, см. в частности [Апресян 2009:117], McLaury, Taylor 2007]. В точки зрения принципа доминирования все системы глаголов вращения могут быть разделены на три типа. К первому, доминантному типу, относятся системы, состоящие из одного крупного глагола, покрывающего большую часть семантического поля, и нескольких более мелких глаголов, функционирующих лишь на ограниченных участках поля. К этому типу принадлежат системы испанского, калмыцкого, китайского, японского, агульского языков, а также коми и хинди. Второй тип составляют системы, глаголы которых покрывают примерно сопоставимые области поля, а пересечения между ними незначительны или вовсе 17 отсутствуют, он представлен в системах английского, норвежского, татарского и турецкого языков. И, наконец, третий тип систем характеризуется неравномерным распределением глаголов (при этом один явно доминантный глагол отсутствует) по областям и, самое важное, большим количеством пересечений между ними. Так глаголы вращения организованы в русском, сербском, польском и валлийском языках. Схематично эти три типа систем можно представить следующим образом: Доминантный тип Сбалансированный тип Несбалансированный тип Рис.3 Типы систем по признаку доминантности Вместе с тем, такие пересечения, какими бы многочисленными они ни были, подчиняются определенным правилам. В частности, как уже упоминалось, качение никогда не склеивается с другими зонами и кодируется отдельным глаголом. Второе принципиальное ограничение на возможности сближения фреймов и образование пересечений накладывает параметр оси. В 11 языках (польск., русск., серб., тур., татар., норв., англ., валл., исп., коми, хинди) два или более глагола противопоставлены по параметру оси, это значит, что есть глаголы, описывающие вращение исключительно вокруг внутренней оси, и есть такие, которые охватывают только фреймы, лежащие в зоне внешней оси (напр., норв.). В соответствии с главными запретами на склеивание фреймов семантическое поле можно поделить на три базовые зоны2: вращение вокруг внутренней оси, вращение вокруг внешней оси и качение (ср. эффекты, возникающие в связи с таким разделением в области переносных значений глаголов вращения и полностью подтверждающие его правомерность). В нашей выборке обнаружены системы, состоящие из трех глаголов, совершенно четко ложащихся на три указанные базовые зоны (в турецком и коми-зырянском языках). Системы, состоящей из меньшего количества единиц, обнаружено не было. Вслед за предложенным в сборнике Aquamotion [Рахилина, Майсак 2008] делением лексических систем по количеству входящих в них глаголов, мы различаем бедные, средние и богатые системы. Бедными системами являются такие, которые состоят из минимального обнаруженного количества единиц и в которых различаются только базовые зоны. Дальнейшее обогащение связано с увеличением числа семантических параметров, от которых зависит лексикализация различных типов вращения. Средние системы состоят из 4-5 глаголов, в них уже присутствуют дополнительные лексические оппозиции в какойлибо зоне, это системы агул., кит., калм., яп. языков, а также хинди. Более 6 глаголов формируют богатую систему, для которой количество релевантных семантических Помимо указанных трех зон хорошо отделяется зона рефлексивного расширения длинных гибких субъектов (плющ, дым и пр.), однако на ней мы подробно не останавливаемся, т.к. она является безусловной периферией для вращения. 2 18 параметров в каждой зоне гораздо выше. К этому типу относятся системы глаголов вращения русск., серб., польск., норв., англ., исп., валл. языков. Помимо указанных ключевых принципов организации поля вращения можно сделать ещё ряд типологических выводов, касающихся частных участков поля. Прежде всего, нельзя не отметить крайне высокую когнитивную релевантность некоторых фреймов. В частности, это кружение хищных птиц над добычей: в трех языках (исп., англ., хинди) для неё существует отдельный глагол (revolotear, wheel и maⁿDrānā, соответственно), который не распространяется ни на какие другие фреймы. Более того, даже бедные системы, которые различают только три базовые зоны поля, нашли способ выделить эту ситуацию и повысить её статус среди прочих – в коми-зырянском и турецком языках ястреб описывается не глаголом, функционирующим в зоне внешней оси, как можно было бы ожидать, а наоборот, глаголом, кодирующим вращение вокруг внутренней оси. В нашей выборке только два языка с бедной системой, однако они ни генетически, ни ареально не связаны, а выбранная ими стратегия лексикализации этого фрейма полностью совпадает. Ещё один важный фрейм – вращение масс вещества с воронкообразной траекторией (смерч, водоворот). Нестандартный пучок признаков, которыми он характеризуется (неоднозначная трактовка оси вращения, особые характеристики субъекта) служат достаточной базой для того, чтобы этот фрейм в языках кодировался особым образом. Для него существует отдельный глагол в половине обследованных языков – в калм., яп., валл., исп., норв., англ., польск. Из отдельных семантических параметров, наиболее важным является скорость вращения. Она противопоставляет два и более глагола в 10 обследованных языках (исп., англ., норв., валл., сербск., русск., польск., тат., калм., агул.). Второй параграф четвертой главы диссертации посвящен структуре семантических переносов, развивающихся от глаголов вращения. Все метафоры представляют собой не просто разрозненный набор значений, но хорошо структурированное единство [Круглякова 2009]. В этой области, как и в прямых значениях, сохраняется ключевое деление семантического поля на три базовые зоны – внешней оси, внутренней оси и качения – от них образуются совершенно разные, не пересекающиеся друг с другом типы метафор. Это, в свою очередь, еще раз доказывает обоснованность такого принятого нами деления поля. Начинается глава с разделов, посвященных метафорам глаголов внутренней оси, которые организуются в несложную систему, построенную на противопоставлении однонаправленных и разнонаправленных оборотов. Первый параметр дает метафору правильного функционирования системы (яп. shita ga mawaru ‘язык вращается’ как указание на высокую степень ораторского искусства), а второй – неконтролируемого движения человека (ребенок вертится на руках у мамы). Встречаются они в норв. snurrer, исп. dar vueltas, а также в коми бергооны, норв. snurrer, татар. бөтерелергə. Отразить развитие метафор на схеме можно следующим образом: 19 Внутренняя ось разнонаправленные обороты Внутренняя ось однонаправленные обороты мт мт мн Неконтролируемое беспокойное поведение, - цель Совершать много дел, + цель. Физическое движение мт Функционирование мн Совершать много дел, + цель. Абстрактное движение Развитие процесса Как мы помним, в зоне внешней оси для прямых значений ключевым параметром являлась вертикальная дистанция между субъектом и ориентиром, другими словами, противопоставление ситуаций кружения ястреба в небе и плавания лодки вокруг острова. Логично предположить, что такая дихотомия должна сохраняться и в переносных употреблениях, однако это верно лишь отчасти – противопоставление сохраняется, но в менее жесткой форме. От глаголов вращения над ориентиром развиваются только два типа метафор: поиск (человек заблудился в лесу и кружил в поисках дороги) и преследование (папарацци крутятся вокруг знаменитости). Первый перенос зафиксирован у исп. dar vueltas, кит. ràoquānzi , коми бергооны; второй – у кит. zhuàn4, валл. troi и ymdroi, татар. урарга и бɵтерелергə, яп. uzumaku, норв. svirrer, серб. вртети се. Эти же самые переносы есть и у глаголов вращения в одной плоскости с ориентиром, но к ним добавляются еще две метафоры: нахождение около ориентира (крутиться около магазина), который наблюдается у агул. aldarkas, тур. dolanmak, и избежание ориентира (кит. ràowānr ‘избегать трудностей’, коми гегертны ‘что говоришь не суть (букв.: чего крутишься)?’), отсутствующие у глаголов вращения над ориентиром. Таким образом, ситуация движения в одной плоскости оказывается более универсальной – в нее полностью вкладываются метафоры вращения над ориентиром, и более богатой – здесь имеются дополнительные переносы. Вторым значимым параметром для метафор в зоне внешней оси оказалась целенаправленность движения на уровне концептуализации ситуации в целом. Описанные выше метафоры основаны на той или иной степени целенаправленности действий субъекта. Если же лишить ситуацию этого параметра, то метафоризация идет по совершенно иному пути, в направлении неупорядоченного движения. Напр. хинди maⁿDrānā ‘гулять по городу’, калм. эргх ‘футболисты кружат по полю’, тур. dönmek ‘слухи ходят по городу’, кит. yíngrào ‘проблема вертится в голове’. Следующая отдельная область в рамках внешней оси – движение через несколько точек, лежащих на круговой траектории (например, автобуса по кольцевой линии), от которой развиваются два типа метафор – пребывание во многих местах и чередование – связанных с идеей множественности позиций субъекта по отношению к ориентиру. Ср. коми гегертны ‘землю обошел, букв.: (о)кружил’, исп. rondar ‘кружить по соседним деревням’, татар. урарга, яп. mawaru и англ. rotate ‘работники сменяют друг друга часто’, яп. kaiten-suru ‘кадры сменяются’. 20 Для переносов зоны внешней оси можно составить следующую семантическую сеть: Тема-ориентир Преследование Вокруг ориентира Внешняя ось Поиск Абстрактное движение около ориентира Нахождение около ориентира Колебание (цифр) Избежание физического контакта Избежание абстрактного контакта (ответа) Движение на ограниченной площади Бывать во многих местах Движение через несколько точек Движение нематериальных (информационных) объектов на ограниченной площади Движение ментальных предметов в контейнере Находиться в обществе Чередование Присутствие вещества вокруг ориентира Статичное присутствие множества субъектов Обособленно стоят метафоры качения. Два противоположных направления семантического сдвига связаны с переосмыслением качения как однонаправленного (и чаще беспрепятственного) движения или, наоборот, активного нахождения субъекта на определенной локации. Ср. кит. huíxuán ‘туман ползет (букв.: катится) с горы’, татар. тəгəрəрге ‘покатилась тропинка’, тур. yuvarlanmak ‘потерять работу (букв.: скатиться с работы)’ или кит. fāngǔn ‘в чайнике бурлит (букв.: перекатывается) кипяток’, татар. ‘на лестнице валяется невесть что’. Однонаправленное качение Перемещение масс вещества Беспрепятственное движение вниз, ухудшение Разнонаправленное качение Неупорядоченное движение масс вещества Нецелевое нахождение Последней группой метафор выступают употребления, полученные от значения неполного поворота. Данное исследование показало, что во многих языках одни и те же глаголы описывают как множественные, так и одинарные (полные и неполные) обороты. 21 Тем не менее, с когнитивной точки зрения неполные повороты представляют собой отдельный класс значений, что подтверждается в частности тем, что все они развивают совершенно другие типы метафор, которые можно обобщить под единым названием изменение. Ср. татар. əйлəнергə ‘вода превратилась в лед’, валл. troi ‘герой сказки превратился в зайца’, хинди ghūmnā ‘ручей поворачивает вправо’, норв. roterer ‘как повернется сюжет драмы?’, агул. hudarkas, то же значение в тур. deliye döndü – ‘он сошёл с ума’. Общую схему метафор от значения неполного поворота можно представить следующим образом: Трансформация (физическая) Одинарные обороты Отклонение от прямой формы Трансформация (абстрактная) Изменение в течении процесса Изменение точки зрения В заключении подводятся итоги проведенного анализа, резюмируются основные выводы работы. Основные выводы работы 1. Во всех рассмотренных нами языках семантическое поле глаголов вращения имеет четкую структуру, которая, на наш взгляд, отражает системную организацию лексики в целом. 2. Семантическое поле вращения делится на 3 базовые зоны: вращение вокруг внутренней оси, движение по круговой траектории вокруг внешней оси и качение. 3. «Бедная» система глаголов вращения в естественном языке состоит из трех лексем, каждый из которых соответствует одной из трех базовых зон. Чаще в языках представлена «средняя» система, из 5-6 глаголов. «Богатой» считается система из 7 и более единиц. 4. Во всех рассмотренных языках ситуации качения всегда четко отделены от остальных фреймов и никогда не обслуживаются теми же глаголами, что и две другие зоны поля. 5. Деление внутри базовых зон также является когнитивно релевантным, и его структура повторяется в языках: системно воспроизводятся такие различительные параметры, как вертикальная дистанция между субъектом и ориентиром, спиралеобразное движение, неполный оборот, высокая скорость, равномерность вращения и др. 6. В большинстве систем ясно выделяется генерический (доминантный) предикат – глагол с самой широкой лексической сочетаемостью и минимальными семантическими ограничениями; другие предикаты функционируют параллельно с ним, обслуживая более локальные семантические области вращения. 7. Установлено, что переносные значения тоже имеют собственную структуру: существуют типологически устойчивые связи между донорскими и реципиентными зонами. 8. В то же время, деление поля на базовые зоны актуально и для метафор: каждой базовой зоне соответствует своя группа переходов. 9. Всего выделяется 17 крупных типов метафор, повторяющихся в большинстве языков, которые объединяются в 8 групп в соответствии с исходным значением, от которых они развиваются. 22 10. Один и тот же семантический сдвиг может иметь несколько разных источников, лежащих в границах каждой из трех базовых зон поля, но два параметра из разных зон никогда не могут порождать одинаковые семантические сдвиги. Основные положения работы отражены в следующих публикациях: 1. Круглякова В.А., Шеманаева О.Ю., A.Stefanowitsch, St.Th. Gries (eds.) Corpusbased approaches to metaphor and metonymy // Вопросы языкознания, 2009. №1. Стр. 141-147. (0,65 п.л.). 2. Круглякова В.А. Semantic field of rotation // 5 Международная конференция по контрастивной лингвистике ICLC5. Тезисы докладов. Лувен, 2008. Стр. 107108. (0,1 п.л.). 3. Kruglyakova V. Verbs of rotation: a lexical typology // 8 Международная конференция Ассоциации Лингвистической Типологии ALT8. Материалы докладов. Беркли, 2009. 0,1 п.л. 4. Krugljakova V.A., Parina E.A. Verben für ‘drehen’ im Kymrischen: Studien zur lexikalischen Typologie // Akten des 5. Deutschsprachigen Keltologensymposiums, edd. Karin Stüber, Thomas Zehnder und Dieter Bachmann, Wien (Keltische Forschungen: Monographien. Reihe A, Band 4). Zürich, 2010. Стр. 267-282. (0,85 п.л.). 5. Круглякова В.А., Рахилина Е.В. Глаголы вращения: лексическая типология // Труды международной конференции «Диалог 2010». М., 2010. Стр. 241-247. (0,5 п.л.). 6. Круглякова В.А. Концептуализация вращения в испанском и русском языках // Cuadernos de rusistica española. Granada 2010. №6. Стр. 29-54. (1,7 п.л.). 23
