Плюрализм картин мира и способы их описания


ПЛЮРАЛИЗМ КАРТИН МИРА И
СПОСОБЫ ИХ ОПИСАНИЯ
А.И. Есюков
Проблема общественного идеала в философии С.И. Гессена
Общественные идеалы – это сложно рационализируемые модели желаемого совершенного общества, содержание которых составляют основополагающие ценности
общественного сознания, задающие вектор конструирования нового социального порядка в экономической, социально-политической, нравственной, эстетической, религиозной, образовательной и др. сферах жизнедеятельности человека. Общественные
идеалы могут объединять социум, ориентировать повседневную жизнь человека и задавать вектор преобразующей деятельности социальных субъектов.
Интерес к идеалам в отечественной культуре повышается в те времена, когда старые идеалы уже не волнуют, а новые – еще не вдохновляют. Такие периоды истории
отличаются острой конкуренцией различных проектов «обустройства России». Значительный вклад в разработку проблемы общественного идеала в первой половине
ХХ в. внесли П.И. Новгородцев, И.А. Покровский, Б.А. Кистяковский и С.И. Гессен,
развивавшие в своих трудах философско-правовую парадигму «нового либерализма».
Опыт совмещения идей персонализма и коллективизма актуален и для современной
России, претерпевающей очередную «переоценку ценностей».
Доминирующей установкой мировоззрения представителей «нового либерализма»,
воспитанных на идеях философии И. Канта и В.С. Соловьева, было совмещение идеалов свободы и равенства «классического либерализма» с социалистическими идеалами солидарности, справедливости и достоинства личности. «Философский анализ
убеждает нас, – писал П.И. Новгородцев, – что требования свободы и равенства не
представляют собой случайных продуктов какой-либо отдельной эпохи, а вытекают
из самой идеи нравственного достоинства лиц» [Новгородцев, 1991, с. 110].
Теоретическое осмысление проблемы общественного идеала принадлежит И. Канту. Он отмечал, что государственный строй, «основанный на наибольшей человеческой свободе согласно законам, благодаря которым свобода каждого совместима со
свободой всех остальных <…> есть, во всяком случае, необходимая идея, которую
следует брать за основу при составлении не только конституции государства, но и
всякого отдельного закона» [Кант, 1964, с. 351–352]. «Хотя этого совершенного строя
никогда не будет, – разъяснял философ, – тем не менее, следует считать правильной
идею, которая выставляет этот maximum в качестве прообраза, чтобы, руководствуясь
им, постепенно приближать законосообразное общественное устройство к возможно
большему совершенству». На этом основании И. Кант утверждал, что идеалы не являются бесполезной «химерой» [Там же, с. 352; 501–502]. В целом, идеал («maximum
совершенства») является, по И. Канту: 1) продуктом творческого воображения; 2) образцом устроения общества; 3) практически полезным нормативом и 4) «необходи-
____________
© Есюков А.И., 2011
 13 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
мым мерилом разуму» как критерием оценки развития человека и общества, поскольку разум «нуждается в понятии того, что в своем роде совершенно, чтобы по нему
оценивать и измерить степень и недостатки несовершенного» [Там же].
Кантовское понимание идеала стало для русских философов основанием для критики «утопий земного рая» Ж.-Ж. Руссо, Г. Гегеля, О. Конта и К. Маркса с его идеей
осуществления «абсолютной человеческой эмансипации» [Новгородцев, 1995,
с. 344]. П.И. Новгородцев (1866–1924) критиковал общественный идеал марксизма
как разновидность рационалистической утопии. Такой идеал, отмечал философ,
представляет собой абсолютный коллективизм, предполагающий достижение гармонии личности и общества, внешней и внутренней сторон человеческой жизни при
помощи социальной революции. Вместе с тем он хорошо понимал, что «основное
зерно марксизма глубоко вошло в новейшее сознание и стало необходимым элементом каждой политической системы, притязающей на титул современности» [Новгородцев, 1991, с. 519].
П.И. Новгородцев видел «основное зерно» марксизма в критике отчуждения человека, был солидарен с «нравственным негодованием» К. Маркса и утверждал, что
«неимущие должны стать имущими <…> ради достойного человеческого существования» [Новгородцев, 1991, с. 519–520]. Он также разъяснял, что из идеи человеческого освобождения К. Маркса вытекала «сложная социальная проблема, которая
требовала не только экономического преобразования общественного строя, но и духовного воспитания человека» [Там же, с. 521]. В работе «Право на достойное человеческое существование» (1905) философ отмечал, что это право «должно бы было
найти место в символе веры современного правосознания» [Новгородцев, 1995,
с. 321]. Его суть П.И. Новгородцев видел, вслед за австрийским юристом А. Менгером (1841–1906) и В.С. Соловьевым, в том, «чтобы обеспечить для каждого возможность человеческого существования и освободить от гнета таких условий жизни, которые убивают человека физически и нравственно» [Новгородцев, 1995, с. 322–323;
Менгер, 1905, 1906; Соловьев, 1988, с. 71, 421, 425]. Правосознание нашего времени,
продолжал философ, «выше права собственности ставит право человеческой личности и, во имя этого права, во имя человеческого достоинства, во имя свободы, устраняет идею неотчуждаемой собственности, заменяя ее принципом публично-правового
регулирования приобретенных прав с необходимым вознаграждением их обладателей
в случае отчуждения» [Новгородцев, 1995, с. 325]. Этот же круг идей широко обсуждался в работах И.А. Покровского, Б.А. Кистяковского, С.Л. Франка и др.
Основное различие социалистического и неолиберального общественных идеалов
П.И. Новгородцев видел в том, что социалисты ошибочно мыслили «этот идеал всецело осуществимым в условиях обычной действительности». Вместе с тем общественная философия, продолжал он, «не может утратить мысли о безусловном идеале
как о необходимой перспективе для своих построений». Поэтому «необходимо иметь
перед собой такой идеал для того, чтобы в свете его созерцать прогресс общественных форм, чтобы иметь критерий для различения вечных святынь от временных идолов и кумиров, чтобы знать направление, в котором следует идти» [Новгородцев,
1991, с. 59–60, 112–113].
Если в социалистическом идеале доминировало безусловное подчинение личности
обществу, то у представителей «нового либерализма» на первом плане была личность
и важнейшим условием преодоления несправедливости существующего экономиче 14 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ского строя признавалась не «внешняя реформа», а «воспитание общества в духе демократии» [Новгородцев, 1917, с. 22]. Таким образом, в общественном идеале
П.И. Новгородцева приоритет отдавался не «внешним формам» правления и «обобществлению средств производства», а нравственному содержанию личности как основе и критерию совершенствования общественной жизни. Признание безусловного
значения личности привело его к идее всечеловеческой солидарности и пониманию
общественно-правового идеала как принципа «свободного универсализма» – всеобщего объединения на началах равенства, свободы и «всеобщей солидарности на началах взаимного признания» [Новгородцев, 1991, с. 111–113, 115–117]. Проблема понимания общественного идеала, согласно П.И. Новгородцеву, состояла лишь в его
«приложении ко всем областям, в которых проявляется стремление к совершенству»
[Там же, с. 103, 110].
Первые попытки прояснения «областей» реализации общественного идеала содержались в трудах И.А. Покровского, Б.А. Кистяковского, П.Б. Струве, С.Н. Булгакова
и С.Л. Франка, стремившихся рассматривать проблему общественного идеала в контексте культуры. Методологическими основаниями построения общественноправового идеала И.А. Покровского были доктрина естественного права и концепция
персонализма, противостоящая пониманию справедливости как некоторой надындивидуальной инстанции, для которой человеческая личность выступала только средством для достижения интересов целого [Васильев, 2004, с. 161]. С позиции персонализма право и государство – система служебных средств в интересах нравственного
развития личности. И.А. Покровский утверждал, что прогресс личности как субъекта
права вел к появлению потребности в праве на индивидуальность и достойное существование. Вследствие этого для права возникала новая задача: помимо охраны человека в его «общей, родовой сущности» обеспечить охрану конкретной личности во
всем богатстве ее уникальных проявлений.
Русский правовед отдавал приоритет в формировании общественного идеала политической общественной психологии («почве») и доказывал, что всякий правовой
строй является «не столько извне навязанным учреждением, сколько изнутри создаваемым “самопостроением” общества, продуктом народной духовной деятельности»
[Покровский, 1917, с. 7]. В целом, И.А. Покровский понимал общественный идеал как
«солидарность свободных личностей» и сочетание приоритета права человека на индивидуальность и достойное существование с ростом духовной свободы и развитием
солидарности в обществе. Философ верил в то, что русский народ сумеет построить
новый правопорядок, основанный на принципе «самоценности человеческой личности» и вытекающих из него начал «уважения к правам индивида» и «социальной солидарности» [Покровский, 1917, с. 16].
С.Л. Франк (1877–1950) понимал общественный идеал на основе идеи соборности
и утверждал, что таким идеалом может быть только конкретное всеединство, «живая
полнота духовного бытия». «Поэтому, – писал он, – любой отдельный отвлеченный
принцип – будет ли то идеал “свободы”, или “солидарности”, или “порядка”, или чтолибо иное – не вмещая в себе полноты всеединой духовной жизни, а выражая лишь
одну ее сторону – не может служить конечным идеалом общественной жизни. Лишь
единство, соотносительная связь и гармоническое взаимное восполнение и равновесие всех таких отвлеченных идеалов может выразить истинное назначение, подлинную цель общественной жизни» [Франк, 1991, с. 376].
 15 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Общественный идеал С.Л. Франка был связан с нравственно-правовым пониманием существа общественной жизни человека. В лице права выступает необходимая
подчиненность общественной жизни идеальному нравственному началу должного.
Философ выстроил структуру общественного идеала в виде триединства начал служения, солидарности и свободы, выявляемых из анализа онтологической природы
общества и человека. Начало служения выступало для него наиболее общим выражением существа человека и признавалось высшим нормативным началом общественной жизни, опосредующим односторонности начал свободы и солидарности.
Из начала служения, по С.Л. Франку, следует антиномичность солидарности и свободы. Принцип солидарности есть нормативное выражение онтологической сущности
общественной жизни, поскольку в основе любого общения между людьми лежит осознание внутреннего единства людей, коренящееся в первичном единстве «мы». Абсолютизация человеческой природы со стороны «мы» приводит к идеалу законченного
объективного порядка, который находил свое выражение в социалистическом идеале.
Философ выдвигал в ранних работах идею интегрального социализма как задачу
культурной, политической и социальной реформы. Социализм рассматривался им как
развитие идей свободы и равноправия индивидов, примененное к экономической и
социальной жизни. В философском или морально-политическом отношении социализм был для него прямым выводом из либерально-демократических идей свободы и
равенства с добавлением новой идеи солидарности или братства [Васильев, Есюков,
2005, с. 21]. Впоследствии философ рассматривал социалистический идеал как крайнюю степень морально-общественного рационализма и принудительное осуществление социальной справедливости.
С.Л. Франк отвергал индивидуализм и отмечал соотносительность «я» и «мы».
Разрешение антиномии солидарности и свободы виделось ему в начале соборности
как первичном единстве взаимопроникающих начал «я» и «мы». Противоборство
«между началом свободы и началом солидарности, – писал С.Л. Франк, – существует
постольку, поскольку между ними идет борьба за власть, за собственное бытие каждого из них, оно сменяется согласованностью и гармоническим сотрудничеством, когда каждое из них воспринимает свое бытие как служение» [Франк, 1991, с. 383]. Философ связывал правильность выбора общественного идеала с материальными условиями жизни общества, его духовным состоянием, отношением между различными
социальными слоями и задачами, которые в данной момент стоят перед обществом.
Для народа, отмечал он, хорошим будет тот общественный порядок, «который, с одной стороны, наиболее соответствует органически-жизненной основе его бытия, его
жизни и, с другой стороны, более всего содействует дальнейшему творческому развитию общественных сил» [Там же, с. 402].
В концепции общественного идеала П.Б. Струве (1870–1944) идея сильного государства соединялась с утверждением автономии личности и признанием идеала государственной мощи. Развитие производительных сил страны выступало для него национальным идеалом и служением на основе «свободной дисциплины труда», немыслимой вне идеи «личной годности». Личная годность признавалась основным критерием личности и понималась философом как «совокупность определенных духовных
свойств: выдержки, самообладания, добросовестности, расчетливости». П.Б. Струве
отмечал, что прогрессирующее общество «может быть построено только на идее личной годности как основе и мериле всех общественных отношений» [Струве, 1997,
 16 
Плюрализм картин мира и способы их описания
с. 203]. Общественный идеал представлялся отечественному мыслителю невозможным в России вне осуществления национальной идеи, которая виделась ему в «органическом срастании» власти и проснувшимся к самосознанию и самодеятельности
народом [Там же, с. 61–62].
Следующий шаг в развитии концепции общественного идеала был сделан
С.И. Гессеном (1887–1950), сгруппировавшим философские проблемы вокруг триединства «личность – культура – демократия». Его мысль, как отметил
А.А. Ермичев, «движется в двух направлениях – педагогики или прикладной философии <…> и разработки теории правового социализма» [Ермичев, 2001, с. 56]. Без
прояснения общественного идеала в социальной философии С.И. Гессена невозможно понимание целей «образования к свободе», сформулированных в его «прикладной философии». Этот аспект наследия ученого не был предметом специальных
исследований после работ А. Валицкого [Walicki, 1992, р. 404–465; Валицкий, 1991,
с. 25–40; 1998, с. 3–28], А.Г. Власкина и А.А. Ермичева [Ермичев, 2001; Власкин,
Ермичев, 2004] и Е.Л. Петренко [Петренко, 2010]. Имя С.И. Гессена упоминается
при анализе «нового либерализма» начала ХХ века, но остаются неизученными его
размышления о «гильдейском социализме» и корпоративизме, о том, что «новый
либерализм» – это «не последняя стадия», что возможна его трансформация в «либеральный социализм» [Гессен, 2001, с. 483–485, 486, 489, 493].
А. Валицкий верно отметил, что Б.А. Кистяковский и С.И. Гессен «сделали дальнейший шаг» от «нового либерализма» к «правовому социализму», выдвинув идею
такого расширения прав человека, которое «могло бы превратить либеральное правовое государство в “социалистическое правовое государство”, сохраняющее все достижения либерализма и являющееся наиболее полным раскрытием классической либеральной концепции человеческой свободы» [Валицкий, 1991, с. 29]. Необходимо
показать, каким образом С.И. Гессен намечает выход за границы концептуальных построений «нового» либерализма своих предшественников и открывает путь к синтезу
ценностных ориентаций «нового либерализма» (‘позитивная свобода’, ‘социальное
равенство’, ‘права человека’) и отечественной традиции «философии соборности» с
акцентированием ‘права на достойное человеческое существование’, а также принципов ‘солидарности’ и ‘социальной справедливости’ в перспективе социальнополитического идеала «правового» или «либерального социализма».
С.И. Гессен разрабатывал концепцию общественного идеала сначала под влиянием
неокантианцев В. Виндельбанда, Г. Риккерта и П. Наторпа, а с 30-х годов – под воздействием идеи «всеединства» В.С. Соловьева, способствовавшей трансформации
идеи ‘соборности’ в идею ‘солидарности’. Непосредственное воздействие на его
осмысление проблемы общественного идеала оказала философия права П.И. Новгородцева и Б.А. Кистяковского.
Основанием концепции общественного идеала у С.И. Гессена является кантовское
понимание идеала как «максимума совершенства», ориентирующего на критический
пересмотр исторических социально-политических структур в перспективе идеала
бесконечного развития общества и преодоления всех видов несвободы человека. При
таком подходе содержанием общественного идеала становились основополагающие
принципы общественной жизни, задающие вектор развития социума и позволяющие
выбирать правильные ориентиры преобразования социальной реальности в перспективе бесконечного свободного развития личности. Эта концепция представлена в ра 17 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
ботах «Правовое государство и социализм» (20–30-е годы) и «Права человека при либерализме, социализме и коммунизме» (1949). В первой работе развитие представлений об общественном идеале проходит три основных периода: 1) «классический либерализм», 2) «новый либерализм» и 3) «правовой социализм». Во второй – высшая
ступень в выработке «общего ряда идей и принципов» рассматривается как «согласование двух противостоящих друг другу концепций прав человека – Либеральной и
Коммунистической» [Гессен, 2001, с. 476].
Основу «классического либерализма», по С.И. Гессену, составляют верховенство
закона и разделение властей; ограничение вмешательства государства в сферу частной жизни; приоритет интересов индивида; неотчуждаемые права человека и свобода
личности; социальное равенство на основе неприкосновенности частной собственности и политических свобод; убеждение в возможности усовершенствования общества
путем реформ.
С.И. Гессен выделял «в составе жизни современного человека» цивилизацию (хозяйство, техника) как «низший» («более внешний») слой культуры, гражданственность (право и государственность) и образованность (наука, искусство, нравственность, религия). Ценностям «гражданственности» (праву и государственности) отводилось центральное положение и придавалось значение механизма, связующего все
сферы жизнедеятельности общества [Гессен, 1995, с. 27]. Ядро общественного идеала, разработанного на основе этого «каталога культуры», составили ‘негативная’ и
‘позитивная’ свобода, ‘плюрализм собственности’, ‘равенство исходного пункта’,
‘солидарность’, ‘социальная ответственность’ и ‘социальная справедливость’.
С.И. Гессен опирался на гетерологический метод Г. Риккерта и стремился совместить позитивные моменты «классического либерализма» (приоритет свободы личности) и коллективизма (приоритет интересов общества) при конструировании общественного идеала. В правовом государстве, по С.И. Гессену, должны сохраняться
фундаментальные ценности «классического либерализма» – верховенство правового
закона, разделение властей, равенство всех перед законом и независимый суд. Обновление либерализма заключалось, по его убеждению, в восполнении идеи ‘Права’ идеей ‘Блага’ [Гессен, 1917, с. 17].
Вместе с тем, в концепции гражданского воспитания С.И. Гессена как «воспитания
к свободе» акцентируется необходимость формирования индивидуальности человека
не только в духовно-нравственном, но и в политико-правовом отношении через такие
институты социализации, как семья, родина, нация, государство и даже человечество.
В качестве ценностных оснований формирования гражданской идентичности выступают свобода, равенство, солидарность, социальная справедливости, долг, ответственность, рациональная коммуникация и терпимость. Целенаправленное формирование правовой и политической компетентности личности, утверждает философ,
необходимо для становления гражданского общества в России.
С.И. Гессен исследует развитие представлений об общественном идеале в истории
социально-экономических и политико-правовых учений либерализма и утверждает,
что для «классического либерализма» было характерно не только отстаивание приоритета личной свободы, но вместе с тем и «овеществление и эксплуатация» человека,
а также понимание государства как «ночного сторожа» и сведение к минимуму пределов его вмешательства в жизнь гражданского общества.
 18 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Для представителей «нового либерализма» П.И. Новгородцева, И.А. Покровского
свойственно, по мнению С.И. Гессена, не только «отрицательное», но и «положительное» понимание права. Государство, разъясняет он, «обязано не только не вмешиваться в личную жизнь граждан, но и помогать им положительным образом». С
этой формой либерализма С.И. Гессен связывает приращение свободы человека в обществе. Из чисто отрицательного состояния индивида свобода становится «положительным» состоянием, предписывающим «определенные акты» («status positivus»).
При этом «новый либерализм», утверждает отечественный философ, и равенство
«мыслит наделенным некоторым более положительным содержанием» [Гессен, 1998,
с. 182–183].
Для С.И. Гессена существенно изменение отношения «нового либерализма» к институту собственности, поскольку здесь объявляется «прямой поход» против монопольной собственности, приносящей «особый доход» – ренту. Эта «рента», по его
убеждению, должна перераспределяться государством в «доход общества» [Там же,
с. 186]. «Новый либерализм», отмечает С.И. Гессен, начинает осознавать связь права
и достойного существования человека, но при этом стремится «обеспечить лишь минимум образования, минимум заработка и минимум обеспеченности» с тем, чтобы
«охранить некоторый средний уровень свободы и творчества от возможного вырождения» [Там же, с. 198].
Высшая историческая форма либерализма связывается философом с перерождением «нового либерализма» в «правовой социализм», для которого характерно признание равноправия частной, личной и коллективной форм собственности; распространение избирательного права на «коллективные личности» («союзы-общности»), являющиеся «носителями общих, то есть объективных интересов хозяйства и культуры»;
стремление «обеспечить личности права ее на достойное существование». Все это, согласно С.И. Гессену, «углубляет понятие правовой свободы, равенства, собственности,
охранительной деятельности государства, как органа права и ‘общей воли’» [Там же,
с. 232–233, 224, 227].
Отметим мысль С.И. Гессена о том, что равенство как «равенство перед законом»
углубляется в новом понимании либерализма до понятия «равенства исходного пункта», «равных шансов в борьбе». Следствием этого подхода стало углубление понятия
«правового равенства» до обеспечения «за каждым того минимума образования, которое необходимо для того, чтобы личность могла отстаивать в борьбе свои интересы
и свое право». Философ утверждает, что «новая свобода», совмещающая «интересы
личности и государства, – не есть безнадежная и неразрешимая задача» [Гессен, 1995,
с. 181–182, 195, 190]. В работе о правах человека (1949) С.И. Гессен отмечает, что демократическая концепция равенства как «равных возможностей для каждого» позитивна и динамична. «Освобождение» личности и «уравнивание» условий, в которых
развиваются различные индивидуумы, позволяет понять «освобождение» как «снятие
(объединенными усилиями общества) различных барьеров и препятствий, которые
могут помешать, а то и полностью свести на нет все усилия бедных на пути к самореализации» [Гессен, 2001, с. 480]. Именно поэтому «правительство, реализующее право на позитивную свободу, должно держать под контролем сферы образования, труда,
здравоохранения, выплаты пенсий по старости и <…> нести солидарную ответственность за максимально эффективное осуществление прав позитивной свободы» [Там
же, с. 481].
 19 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
К этому следует добавить, что концепция общественного идеала С.И. Гессена отличается нерелигиозной, светской направленностью, несмотря на дополнение педагогической антропологии в утраченном тексте «Философии воспитания» «Планом благодатного бытия» с акцентированием «любви к Богу как потенцированной («сгущенной». – А.Е.) любви к ближнему» и «спасением» как «освобождением души от зла»
[Гессен, 2010, с. 806–807]. Это «дополнение» вполне созвучно этикотеологии И. Канта с ее противопоставлением «моральной религии» религии традиционной («статутарной»), пригодной, по его утверждению, для тех, кто не достиг возраста «совершеннолетия».
С.И. Гессен утверждает, что только при «правовом социализме» впервые создаются условия и возможности для «растущей силы творческой активности» автономной
личности, равенство будет понято «как равноценность незаменимых в своем различии личностей и собственность – как служение Общности». Здесь, продолжает он,
впервые будет разоблачена «вся мнимая иллюзорность традиционного противопоставления индивида обществу и индивидуализации – социализации» [Гессен, 1998,
с. 232–233]. В этом суть концепции общественного идеала в философии С.И. Гессена.
Можно утверждать, что общественный идеал «правового социализма» С.И. Гессена
был концентрированным выражением идеи «социального государства», ориентированного на синтез основных ценностей либерализма и социал-демократии, среди которых он особо выделял ценности свободы, равенства, солидарности и справедливости. В основе справедливости, утверждал философ, лежит редистрибутивная функция
государства, социальная защита, расширение «позитивных прав» человека за рамки
формально-правового равенства.
С.И. Гессен был убежден, что в отличие от «классического» либерализма, ограничивавшего государство функцией охраны права, «правовой социализм» переносит акцент с «охранительной функции» государства на регулятивную с позиций социальной
солидарности и справедливости. При таком подходе расширяется не только понимание прав человека за счет признания «права-притязания» и «принципа равенства» как
«равенства исходного пункта» [Гессен, 1998, с. 183–184], но и признается необходимость реформирования институтов собственности, здравоохранения и образования.
Особенностью подхода С.И. Гессена было понимание государства как посредника,
способствующего выработке «равнодействующей» во взаимодействии интересов различных социальных групп, что предвосхищает «принцип различия» в теории справедливости Дж. Ролза [Гессен, 1998, с. 143; Ролз, 2010]. «Вполне упорядоченное общество» Дж. Ролза с его «справедливым устройством» осуществляет «вклад в благо
его [Общества. – А.Е.] членов» и «допускает автономность людей и объективность их
суждений о правильности и справедливости <…> справедливость в сочетании с идеалом социального единения умеряет склонность к зависти и злобе и определяет равновесие, при котором приоритет отдается свободе» [Ролз, 2010, с. 447]. Сходство стратегий выработки идеальных конструктов у С.И. Гессена и Дж. Ролза очевидно: в основе теории справедливости Дж. Ролза также лежит «кантовская концепция автономии и категорического императива» [Ролз, 2010, с. 223–231].
С.И. Гессен стремился реформировать институты собственности, власти, образования, здравоохранения и культуры в перспективе бесконечного приближения к выработанному им общественному идеалу. Этот же подход был реализован им в концепции гражданского воспитания. Дж. Ролз развивал концепцию «морального воспита 20 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ния» и утверждал, что принципы справедливости должны уважаться «социальными и
экономическими устройствами» и «требуют определенных институтов», детерминирующих «идеальную базисную структуру, или очертания таковой, по направлению к
которой и должен развиваться курс реформ» [Ролз, 2010, с. 447].
Социально-философские исследования С.И. Гессена предвосхитили европейские
концепции «социального государства» середины ХХ в. и придали импульс дискуссии
о «социальных правах» человека. Часть этих прав была включена во «Всеобщую Декларацию прав человека», составленную с участием С.И. Гессена и принятую Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г. Однако лишь после издания «Теории
справедливости» Дж. Ролза (1971) в России (1995) проблемы дистрибутивной и редистрибутивной справедливости вновь оказались в центре внимания социальных философов, что свидетельствует об актуальности проблем, обсуждаемых С.И. Гессеном.
Подводя итог анализу концепции общественного идеала в философии С.И. Гессена,
отметим, что высшей целью образования в его педагогике как «прикладной философии» провозглашалось «образование к свободе», понятое как формирование личности, способной жить в свободном демократическом обществе, приобщенной к творчеству и ориентирующейся на самореализацию.
Библиографический список
Валицкий А. Нравственность и право в теории русских либералов конца ХIХ – начала ХХ
века // Вопросы философии. 1991. № 8.
Валицкий А. Сергей Гессен: философ в изгнании // Гессен С.И. Избр. соч. М., 1998.
Васильев Б.В. Философия права русского неолиберализма конца ХIХ – начала ХХ века.
Воронеж, 2004.
Васильев Б.В., Есюков А.И. Обоснование общественно-правового идеала в учениях русских неолибералов // Социальная ответственность бизнеса: мат-лы Межрегион. научнопрактич. конф. СПб., 2005.
Власкин А.Г., Ермичев А.А. Политическая философия С.И. Гессена // Вестник СанктПетербургского университета. 2004. Сер. 6. Вып. 2.
Гессен С.И. Политическая свобода и соцiализмъ. Петроградъ, 1917.
Гессен С.И. Основы педагогики. Введение в прикладную философию. М., 1995.
Гессен С.И. Правовое государство и социализм // Гессен С.И. Избр. соч. М., 1998.
Гессен С.И. Права человека при либерализме, социализме и коммунизме // Гессен С.И.
Педагогические сочинения. Саранск, 2001.
Гессен С.И. Избранное. М., 2010.
Ермичев А.А. Статья С.И. Гессена об А.И. Герцене (о философско-культурной ориентации
журнала «Логос») // Философские науки. 2001. № 3.
Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч.: в 6 т. Т. 3. М., 1964.
Менгер А. Новое учение о государстве. СПб., 1905.
Менгер А. Право на полный продукт труда. СПб., 1906.
Новгородцев П.И. Идеалы партии народной свободы и социализм. М., 1917.
Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991.
Новгородцев П. И. Право на достойное человеческое существование // Новгородцев П.И.
Сочинения. М., 1995.
Петренко Е.Л. Сергей Иосифович Гессен // Гессен С.И. Избранное. М., 2010.
Покровский И. А. Этические предпосылки свободного строя. М., 1917.
Ролз Дж. Теория справедливости. М., 2010.
Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия // Соловьев В.С. Соч.: в 2 т.
Т. 1. М., 1988.
 21 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Струве П.Б. PATRIOTICA. Политика, культура, религия, социализм. М., 1997.
Франк С.Л. Духовные основы общества // Русское зарубежье: из истории социальной и
правовой мысли. Л., 1991.
Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism (1987). Notre Dame; London, 1992.
В.А. Коновалов, Т.П. Рогожникова
К проблеме ключевых концептов древнерусской культуры:
вера – правда – истина
«Русская философия моральна. Это философия совести и правды», – так сказал
Ф. Гиренок в своем труде «Патология русского ума» [Гиренок, 1998, с. 16]. Это справедливое утверждение может быть отнесено и к сфере русской ментальности, миросозерцания. Русскому человеку чрезвычайно важны нравственные категории, являющиеся для него идеалом и своего рода эталоном для оценки всего в этом мире. Прямое
отношение к этим категориям имеет концепт правда.
Концепт правда относится к ключевым концептам русской культуры – факт несомненный. Хотя правда и не является специфическим проявлением «загадочной русской души», как в случае с концептами тоска, воля, удаль и др., выделение его как
специфически русского имеет, может быть, более прочное основание: являясь концептом универсальным, он занимает особое положение в ментальности народа, различаясь в культурах разных стран. Только в сфере русской ментальности могло появиться (и закрепиться!) такое непереводимое, на наш взгляд, выражение, как «истинная правда». В связи с этим очевиден и логичен интерес исследователей к данному концепту. Изучению природы правды посвящали свои труды такие лингвисты, как
В.В. Колесов, Б.А. Успенский, А.Д. Шмелев, Н.Д. Арутюнова и др. Рассматривалось
прежде всего «распределение этого понятия между значением слов истина и правда»
[Колесов, 2004; 2007; 2010; Арутюнова, 1991; Шмелев, 1997], которые в современном
русском языке являются синонимами. Проблема, среди прочих заинтересовавшая авторов статьи, заключается в том, что «распределение» это толкуется в двух прямо
противоположных направлениях: синхронистский подход – трансцендентность и абстрактность истины в противовес «человеческой» правде [Зализняк, 2006, с. 256; Лукин, 1993, с. 81; Арутюнова, 1991, с. 24]; правда, которая «правит» миром и ratioистиной в исследованиях В.В. Колесова [Колесов, 2004; 2007]. Аргументы сторон достаточно убедительны, но стоит отметить, что диахронный подход позволяет «схватить» и сложить элементы формирующейся русской ментальности, что и представляется в большей степени актуальным для полноценной характеристики одного из ключевых концептов культуры. В данной статье затрагивается также связь правды с концептом вера. Последний имеет непосредственное отношение к концепту правда, так
как лексемы «истина» и «правда» семантически пересекаются со значением веры в ее
религиозно-созерцательном аспекте. Представляется возможным предположить, что
эти связи способны помочь в раскрытии внутреннего смысла «русской правды».
Настоящая статья посвящена анализу древнерусского концепта правда и его связям
с концептами истина и вера. Авторы исходили из предпосылки, что в древнерусском
____________
© Коновалов В.А., Рогожникова Т.П., 2011
 22 
Плюрализм картин мира и способы их описания
языковом сознании правда и истина представляли собой разные концепты и не характеризовались отношениями синонимичности (или, точнее, их связь была слабее,
чем сейчас). Ключевые моменты правды в современном русском языке подробно
освящены в работах лингвистов синхронного направления (Н.Д. Арутюнова, С.Г.
Воркачев, А.Д. Шмелев и др.).
Особо следует оговорить основную операциональную единицу исследования.
Теоретической базой для нас послужили работы разных гуманитарных направлений –
собственно лингвистического, лингвофилософского, философского и исторического,
использующих разную терминологию – эйдосы, идеи, универсалии, категории, концепты, – которые, как нам представляется, наполнены сходным содержанием и могут быть переданы через актуальное ныне понятие концепта. При этом стоит отметить, что под концептом понимается не гносеологический conceptus (понятие), а о нтологический conceptum («первосмысл»), являющийся зерном для конечного концепта культуры. Такое понимание концепта опирается на традицию философского
реализма в противовес номинализму когнитивных исследований [Колесов, 2010],
имеющую в своей основе труды русских философов имяславия (А.Ф. Лосев,
С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский) – духовно-мистического учения о реальности и
онтологичности имени и слова [Постовалова, 2001]. А как верно замечает
А.М. Камчатнов, «между философско-лингвистической концепцией А.А. Потебни
(из термина «внутренняя форма» которого и «вырос» современный концепт – В.К.,
Т.Р.) и философией языка А.Ф. Лосева есть существенное сходство» [Камчатнов,
1998а, с. 10]. Да и сам А.Ф. Лосев отмечал, что его «диалектика» слова ближе к трудам А.А. Потебни, но вносит «в них диалектический смысл и систему» [Лосев, 2009,
с. 296]. Таким образом, можно сказать, что операциональная единица исследования –
концепт-conceptum, понимаемый согласно «онтологической теории смысла» [Камчатнов, 1998б, с. 66], разрабатываемой в трудах В.В. Колесова и – с другой, однако,
терминологией – в трудах А.М. Камчатнова.
Подытоживая вышесказанное, цель данного исследования можно сформулировать
как анализ концепта правда в его древнерусском воплощении, имеющем значительные отличия от современного его содержания, отраженного в языковом сознании. Для
воссоздания концепта рассматриваются его связи с древнерусскими концептами истина и вера (древнерусскими, так как в современном русском языке правда и истина
находятся в состоянии синонимии, а связь концептов правда и вера в синхронии проследить проблематично, тогда как в древнерусском языке, как это будет показано ниже, она есть).
Эти связи прослеживаются через анализ двух древнерусских произведений – «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона и «Большой челобитной» Ивана Пересветова. Выбор текстов обосновывается широким узусом анализируемых концептов
и обилием «темных мест» в связи с ними; также представляется актуальным проследить, как изменялось понимание правды в разные эпохи, и с какими экстралингвистическими причинами это было связано. Исходным моментом работы является реконструкция смыслов, которая проводится в рамках лингвистической герменевтики
[Камчатнов, 1995].
Обратимся, прежде всего, к сравнительно-этимологическому анализу. Он дал следующие результаты:
 23 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
1. Наличие двух лексем (правда / истина) для обозначения одного феномена является спецификой русской языковой картины мира, что непосредственно связано с
синкретизмом древнерусского слова (В.В. Колесов). В древнегреческом, латинском и
ряде европейских языков правде-истине соответствует лишь один вариант. При этом
для греческого  (имеющего два основных этимологических толкования – ‘незабвенная’ и ‘не-скрытая = явная’ [Гринцер, 2003, с. 337, 343]) адекватен
перевод ‘истина’ в его религиозном и философском смысле. Это значение и было
унаследовано в книжной традиции Древней Руси (истина-Христос). Правда же была
переводом греческого  – ‘праведность, законность’. Латинское
veritas, кроме отмеченной исследователями юридической коннотации, имеет связь с
русским вера [Камчатнов, 1998б, с. 95], как и английское truth по линии truth – trust –
truly; ср. др.-англ. treow ‘правда’ и др.-исл. trua ‘веровать’ (см. [Топорова, 2003, с.
618]).
2. Как и в случае с другими культурными концептами, хранящими следы древнерусского синкретизма, в концепте правда можно выделить два аспекта: восприятие с
точки зрения объекта («сущая» истина) и с точки зрения субъекта («правильная»
правда), то есть соотношение реального и идеального. Специфика в том, что в других
культурах для выражения данного феномена потребовалась одна лексема, а в древнерусском – две, развившие помимо этих двух основных значений («двух сторон одного
эйдоса», по А.М. Камчатнову) другие, превращающие их в самостоятельные синкреты-символы. Но «синкретизм онтологичен и связан в своих проявлениях с маркированным членом оппозиции» [Колесов, 2004, с. 51]: что же маркировано в нашей ситуации – правда или истина?
а) Этимологически правда близка к праву (‘силе’, ср. Божья Правда и Правьдьн –
‘человек, близкий к Богу и, следовательно, правый в своем деле’); истина (восходящая к указательному местоимению *is-to) полагает наличие и бытийность, репрезентацию в «дольнем» мире;
б) В древнерусском языке истина (истиньна) выступала чаще как прилагательное,
правда только в качестве существительного, что показывает «подчиненное» положение истины;
в) С точки зрения диахронного словообразования, правда собирательна, если не
«соборна», тогда как истина единична (азбучные истины).
Все это говорит о семантике долженствования правды в противовес «бытийной»
истине, может быть, и не соответствующей идеалу, к которому стремился человек
Древней Руси. «Голые» факты этимологического анализа говорят о примате правды
над истиной – более широкое понятие включает узкое. Но говорить о таком приоритете вне изучения актуализации концептов в тексте не совсем правомерно. Текстовый
анализ – следующий пункт нашего исследования.
Мы предлагаем анализ двух древнерусских текстов – «Слово о Законе и Благодати»
Илариона (далее – СЗБ) и «Большой челобитной» Ивана Пересветова (далее – БЧ).
Правда – истина. СЗБ – первое оригинальное русское произведение, представляющее собой интерпретационный текст, имеющий историософскую цель – связать историю иудейскую и христианскую с историей Святой Руси [Сендерович, 1999, с. 51].
По мнению В.Н. Топорова, оно подчинено впервые в истории сформулированной
«русской идее». В связи с этим СЗБ оснащено аллегориями, метафорами и аллюзиями
к текстам Священного Писания. Как отмечает С. Сендерович, текст «строится на аб 24 
Плюрализм картин мира и способы их описания
солютном большинстве своей территории из цитат и перифраз» [Там же, с. 52]. Соглашаясь с его высказыванием о том, что, «чтобы понять оригинальную мысль средневекового автора нужно <…> хорошо знать материал авторитетного слова, которым
он пользуется» [Там же, с. 46], в данной части мы используем не только возможности
герменевтики, но и понятие интертекста.
1. Концепты правда и истина в тексте напрямую не связаны: истина ассоциирована
с благодатью (живой, в противовес мертвому закону); как благодать она украшена метафорой света. Той же коннотацией обладает в СЗБ и концепт правда: суд мой свет
народам, приближается правда моя и изыдет яко свет спасение мое (СЗБ, с. 42).
Правда для Илариона – источник света (Солнце), а истина – исходящий от него свет;
ср. «Стоглав» (XVI в.): понеже солнце правде есть Бог. Правда – божественное, трансцендентное, а Истина – ее земное и равное воплощение (фраза Христа в Евангелии от
Иоанна: Я есмь Истина). Это вновь подтверждается текстом «Стоглава», толкующего
средневековую символику: прииде правда с небес и облечеся в истину [Цит. по: Юрганов, 1998, с. 48–50].
Это толкование, особенно если обратиться к узусу концепта вера в текстах в связи
с правдой и истиной (благодатью), гармонично укладывается в православную концепцию Троицы: Бог-Отец (правда), Бог-Сын (истина) и Дух Святой (вера).
2. Фразу облечен был правдою <…> обут истиной можно объяснить ссылкой на
облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа (Рим., 14:14), а выражение обут истиной можно толковать как символ силы, данной свыше человеку в помощь в его странствиях и поисках в «дольнем» мире.
3. Равноапостольный князь Владимир назван в СЗБ друже правде (СЗБ, с. 46), ср.:
Праведный Христос (Деяния, 4:14); всякий не делающий правды не есть от Бога
(Евангелие от Иоанна, 4:10): правда неразрывно связана с праведностью.
Последняя связь прослеживается и в произведении Ивана Пересветова.
Правда – вера. Замечательный текст Пересветова написан в переходное и смутное
время, то есть время кризисное. Середина XVI века – грозное время грозного царя: с
одной стороны, происходит усиление религиозного сознания (что видно по памятникам литературы), с другой – жестокая действительность, связанная прежде всего с политикой Ивана IV. Отсюда эсхатологичность мироощущения человека Средневековья. За внешней обрядностью скрывается потерянность человека, потеря им веры. Это
время, к которому весьма удачно подходят библейские слова: по причине умножения
беззакония в людях охладеет любовь. Об этом – в сущности – и говорится в произведении Пересветова.
Долгое время этот текст воспринимался á la «государственный трактат». И потому
правда – герменевтически «темное» место в тексте – понималось как «царская мудрость» (такова, в частности, точка зрения А.А. Зимина). Иную трактовку предлагает
А.Л. Юрганов в монографии «Категории русской средневековой культуры» [Юрганов, 1998]. Приводя впечатляющие доказательства эсхатологичности миросозерцания
средневекового русского человека, он толкует правду как основу (смыслополагающую) религиозного сознания и лишь во вторую очередь – государственного устройства. Историка А.Л. Юрганова интересует правда как категория культуры, и языковой
компонент имеет для него дополнительное значение; нас же интересует лингвистический и лингвофилософский смысл правды Пересветова.
 25 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Как и А.Л. Юрганова, нас заинтересовала парадоксальная, на взгляд современного человека, сентенция: Бог не веру любит, правду (БЧ, с. 446). Как показывает анализ, парадоксальной она только кажется, а в древнерусской ментальности вполне
приемлема.
1. Пересветов называет Христа истинной правдой, оставленное им Евангелие – тоже
правдой. Иисус возвысил веру христианскую, но, живя без правды, люди теряют и веру – отсюда примат правды.
2. Правда в понимании Пересветова приравнивается к высшему проявлению божественного на земле: Коли правды нет, ничего нет (БЧ, с. 440).
3. Правда равна праведности: Бог помогает тем, то праведный суд судит (БЧ,
с. 432) (ср.: Вера без дел мертва, Иаков, 2:26).
4. Правда угодна Богу и без веры христианской – поэтому царство язычника Салтана и процветает: сильнее всего правда (БЧ, с. 448). Но лучше всего их синтез: ище
бы к той правде вера христианская, ино бы с ними ангели беседовали (БЧ, с. 448).
5. Публицист Пересветов сравнивает правду с гармоничным государственным устройством: правда Богу сердечная радость, а царю мудрость (БЧ, с. 432).
Что дал нам анализ текстов? Произведения написаны в различные эпохи: одно на
заре «русского» христианства, второе – в переломный момент существования Московского государства, писателями с разными мироощущениями, пищущими с разными целями: Иларион – проповедь с историософской направленностью, Пересветов –
аллегорическую публицистику, где за изображением падения Константинополя и
царством Магмета угадывается печальное положение Отчизны, но объединены они
одним пониманием правды как трансцендентного, божественного – нормы, к которой
должно приближаться, не приближаясь до конца, ибо сам этот путь и есть смысл.
Кратко суммируем полученные результаты. Сравнительно-этимологический и текстовый анализ показали, что корреляция правды – истины связана как с древнейшими
славянскими переводами, так и с древнерусской ментальностью, которая под влиянием христианской традиции дала правде / справедливости семантику ‘божественное’.
Правда древнерусского человека трансцендентна, а истина «налична», примат
правды над верой христианской у Пересветова объясняется тем, что без правды как
нормы праведной жизни вера христианская бессильна и может быть утеряна.
Следует отметить, что в синхронии мы наблюдаем противоположную ситуацию.
В.В. Колесов пишет, что «многозначность слов, устраняясь в парадигме, порождает
синонимию» [Колесов, 2004, с. 128]. Так и здесь содержание изменилось: истина стала фактом религиозного и научного сознания (и лишь с первым теперь связана вера,
авторитет которой в современном мире пошатнулся), а правда стала сугубо «человеческим» делом.
Но факты «остатка» древнерусской ментальности все же можно обнаружить. К
примеру, известную английскую фразу the truth is out there (букв. «истина где-то
там») русские переводчики упорно передают как истина где-то рядом.
Библиографический список
Арутюнова Н.Д. Истина: фон и коннотации // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991.
Воркачев С.Г. Идея справедливости в библейском тексте // Новое в славянской филологии.
Вып. 4. Севастополь, 2009.
Гиренок Ф.И. Патология русского ума. М., 1998.
 26 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Гринцер Н.П. Греческая : очевидность слова и тайна значения // Логический анализ языка. Избранное. 1988–1995. М., 2003.
Зализняк Анна А. Многозначность в языке и способы ее представления. М., 2006.
Камчатнов А.М. А.А. Потебня и А.Ф. Лосев о внутренней форме слова // Русский филологический вестник. 1998а. № 1/2.
Камчатнов А.М. История и герменевтика славянской Библии. М., 1998б.
Камчатнов А.М. Лингвистическая герменевтика (на материале древнерусских рукописных источников). М., 1995.
Колесов В.В. Классификация ментальных исследований в современной лингвистике // Концептуальные исследования: сб. статей / отв. ред. М.В. Пименова. СПб.; Горловка, 2010.
Колесов В.В. Слово и дело (из истории русских слов). СПб., 2004.
Колесов В.В. Русская ментальность в языке и тексте. М., 2007.
Лосев А.Ф. Философия имени. М., 2009.
Лукин В.А. Концепт истины и слово истина в русском языке (опыт концептуального анализа
рационального и иррационального в языке) // Вопросы языкознания. 1993. № 4.
Постовалова В.И. Имяславие: pro et contra. К проблеме формирования реалистической
философии языка в России // Язык и культура. Факты и ценности (к 70-летию Ю.С. Степанова). М., 2001.
Сендерович С. «Слово о законе и благодати» как экзегетический текст. Иларион Киевский
и павлианская традиция // Труды отдела древнерусской литературы. Т. 51. СПб., 1999.
Топорова Т.В. Древнегерманские представления о праве и правде // Логический анализ
языка. Избранное. 1988–1995. М., 2003.
Шмелев А.Д., Булыгина Т.В. Языковая концептуализация мира (на материале русской
грамматики). М., 1997.
Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998.
Источники
Большая челобитная // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 9. СПб., 2000. (В тексте – БЧ.)
Слово о законе и благодати митрополита Киевского Илариона // Библиотека литературы
Древней Руси. Т. 1. СПб., 1997. (В тексте – СЗБ.)
Е.А. Купченко
Специфика языкового представления категории разума
в ментальном пространстве агиографии
Внимание современной лингвистики направлено на проблемы отражения окружающей действительности в языковом сознании человека. Взгляд на язык как на «материализацию сознания человека» [Колшанский, 1975, с. 7] влечет за собой внимание к понятийным основам языковых явлений. Человек живет в «пространстве смыслов» [Вендина, 2002, с. 6–7]. Отмечается, что «язык обладает способностью своеобразно представлять когнитивные структуры, преобразовывать их в значения – структуры языкового сознания» [Алефиренко, 2005, с. 73].
Выбор житийной литературы в качестве материала для исследования обусловлен
чрезвычайной популярностью и распространенностью этого жанра как в Средние века,
так и сегодня. Как утверждает А.Я. Гуревич, агиографическая литература заключает в
себе всю систему ценностей, лежащую в основе миросозерцания древнерусского чело-
____________
© Купченко Е.А., 2011
 27 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
века [Гуревич, 1972, с. 3], и «является едва ли не наиболее популярным и распространенным литературным родом» средневековой литературы [Клибанов, 1996, с. 52].
Специфика языкового представления категории разума в житии обусловлена смыслообразующими факторами агиографического текста. Агиографический текст представляет собой ментальное пространство, организация которого обусловлена культурно специфичной областью опыта – «вера», представляющей «идеализированную
модель мира» [Лакофф, 2004, с. 131]. Механизмы смыслообразования агиографического текста определяются рядом факторов: православным каноном и святоотеческой
традицией, мировоззрением автора-составителя, направленностью жанра на обращение к внутреннему миру человека, предметом изображения, предполагаемой аудиторией, а также функционированием жития в богослужении, общественной и бытовой
жизни.
Текст жития содержит в себе представление об историческом прошлом, связанном
с жизнью святого, о современной составителю жития эпохе, а также о будущей жизни
святого, которая последует за его блаженной кончиной. Кроме того, агиографический
текст заключает в себе представление об абстрактных понятийных областях, относящихся к сфере богословия, что способствует созданию плана ирреальности: «в перемещении содержания из реальности вещественного мира в реальность мира невещественного» [Черепанова, 1998, с. 78]. В связи с этим агиографический жанр следует
оценивать не только как литературное явление, но «явление и внелитературное»
(Д.С. Лихачев), как явление духовной культуры и общественного сознания.
Предметом житийного повествования является откровение духовного пути людей,
«причастных запредельной реальности» (о. А. Мень), посвященных Богу и потому несущих на себе печать иного мира, указывающих на тесную связь земного и человеческого с божественной тайной [Федотов, 1990, с. 16].
Г.П. Федотов характеризует житие как «откровение <…> духовного пути <…>
здесь путь для всех, отмеченный вехами героического подвижничества немногих»
[Федотов, 1990, с. 2]. В центре повествования находится личность, которая характеризуется через метаморфозы ее внутреннего состояния.
Цель данной статьи – выявление зависимости языкового представления категории
разума от смыслообразующих факторов агиографического текста.
В смысловом пространстве агиографического текста категория разума приобретает
особенное, смыслообразующее значение, поскольку с ее помощью получает выражение мировоззрение святого и даже особенность его подвига, определяющая тип
святости. Например, юродивый в христианском дискурсе X–XI вв. определяется через
понятие «разум»: @родивъ – ‘глупый, неразумный’, а @родити с# – ‘лишаться рассудка’
[СС, 1994, с. 805]. В житии юродивого именно через категорию разума представлена
вся парадоксальность этого подвига, в котором соединяется противоречие между Божественной истиной и человеческим «здравым смыслом».
Языковые средства выражения категории разума в житийном тексте представляют
собой разветвленную структуру. Мировоззренческие координаты проявляются на всех
языковых уровнях, однако лексика является самой динамичной и выразительной сферой проявления языкового сознания в житии. «В создании плана ирреальности наиболее существенная роль принадлежит лексическим средствам…» [Черепанова, 1998,
с. 73]. Значительный объем абстрактной лексики жития, характеризующей человека
 28 
Плюрализм картин мира и способы их описания
как духовную и социальную личность, свидетельствует об интересе и средневекового,
и современного человека к своему внутреннему миру, духовной жизни и оценке собственной нравственности.
Репрезентанты категории разума на лексическом и фразеологическом уровне можно разделить на две группы.
1. Утверждающие разум: а) оумъ ЖАС, ЖАСв, ЖАЮ, ЖБГ, ЖДГ, ЖКО, ЖФП (оумъ
члвчскъ ЖАЮ); б) разумъ ЖАС, ЖАСв, ЖАЮ, ЖБГ, ЖДГ, ЖКО, ЖФП, (дшвныи разумъ
ЖАЮ), разумhти ЖБГ, ЖАЮ, разоумленiе ЖАС, проразумьникъ (о Боге) ЖФП; в) съмыслъ, смысленъ, помыслити, размыслити, оумышлени~; г) мудрость ЖКО, прhмудрость (прhмудрость отрока ЖФП,
б’и" прhмудрость ЖАЮ, ^ прhмудрости книжны" ЖАЮ); д) вhдати, вhдhти ЖФП, ЖАЮ, ЖКО
(вhд#ть дhмоны ЖАЮ); е) оучити ЖАЮ, оученъ, оучени~ (наоучихъ вс# житейска" презрhти, обр#щу
оучител# веры ЖФП); ж) знани~, знати ЖАЮ; з) расоуждени~ ЖАЮ; и) богозаконьнии ЖАЮ; к)
философъ ЖФП; л) хоудожьство ЖАЮ.
2. Свидетельствующие о безумии: @родъ [СС, 1994, с. 805]; без оума ЖАЮ, безоумь~
ЖБГ, недоумhти (но недоумh~мо~ пиво ~оуангльско~ ЖАЮ); неразумивъ ЖАЮ; разумъ см#тес#
ЖАС, несмысленъ ЖАЮ, несмысльство ЖБГ, невhжа ЖФП, невhдhни~ ЖФП, ЖАЮ, невhдающе бга
ЖКО; не знати ЖАС, ЖАСв, ЖАЮ, ЖБГ, ЖДГ, ЖКО, ЖФП.
Значения указанных лексем можно отнести 1) к действиям, представлениям и качествам человека применительно к его существованию в обществе себе подобных, 2) к
обозначению божественной сущности, что свидетельствует о многомерности понимания мира древнерусским книжником.
Наивысший понятийный предел духовной культуры народа, характеризующий
агиографический текст, лучше всего может быть передан с помощью метафорического переноса. В ментальном пространстве агиографии выделяем витальные, антропоморфные, теоморфные, зооморфные, предметные и пространственные признаки разума.
В агиографических текстах зафиксирован образ разума как самостоятельной интеллектуальной и духовной сущности. Как живое существо, разум имеет необходимость в пище. Если телу человека нужна вещественная пища, то жизнь разуму дает
духовная: питаше оумъ свои премдрстїю ЖАСв. Кроме того, образ разума в житиях наделяется способностью испытывать и выражать смущение, удивление, смятение: ^ многгланїа и словhснhишїи qмъ смUmаетс# ЖДГ; qмъ см#тес# емоу и бысть изоумлен не вид#mq нималож ЖАС.
К антропоморфным признакам также можно отнести одержимость страстями: qмъ
имоуmа стрстенъ и нечист ЖДГ, име"щи бо злы мысль тоу ЖБГ, а также гендерные признаки (сии
блжнаа олга оставльши ~линьскq злqю прhльсть очю. паче же ди"волю и въземши ~ленинq мqдрость и мужьскоу
крhпость. иде вь костандинь градъ ЖКО; тhломъ жена сущи, мужеску мудрость имеющи ЖКО.
 29 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Разум в агиографическом тексте также характеризуется предметными и пространственными признаками. Формирование образа разума-сосуда в житии связывается с
локализацией мысли или намерения. Человеческий ум мыслится как «вместилище»
Божественного промысла (сосуд быс престму дху) или дьявольского умысла (по научению диаволю): двдово слово во оумъ прїемъ ЖАС. Таким образом, разум проявляет себя в житии как божественное свойство, через которое Бог открывается человеку как разумное духовное
начало.
Разум также осмысливается как место, поприще, «свой дом», пребывание в котором представляет нормальное (здравое) состояние. Как блудный сын, человек может
покинуть этот «дом», но имеет возможность вернуться обратно. ^ qбогаг домu qма моего ничесож имыи ЖАСв.
Ум и сердце составляют в житии концептуальное пространство «внутренний мир
человека», средоточие его внутренней жизни, в рамках которого они могут быть
представлены как взаимозаменяемые и даже слитые в единстве сущности: си же на оумh
и на срдцh своемъ рекъ;… клекаше срдце мо~ радовашес# дхъ мои ЖАЮ. Значения указанных лексем от
оценки познавательных и аналитических способностей христианского подвижника в
миру (трhзвъ же сыи отрокъ qмомь своимь. въскорh изучис# псалтыри ЖАЮ), описания его психического состояния (бhшенъ нhкто не въ своемь оумh ЖАЮ), характеристики сознания и мыслительных процессов расширяются до обозначению понятий «знание», «вера», «божественный закон» (расуженье бо оумъ есть стага дха; всю благодать и разум святаго писания пролия на
нас ЖАЮ), «благоразумие» и «добродетель», а также «божественной сущности», что
свидетельствует о многомерности понимания мира древнерусским книжником.
Духовный разум подвижника, прозрение, понимание того, что составляет человеческую сущность в житии, воплощается в образе «умного» зрения (съмыслены очи). Так,
юродивый, заслуживший славу безумного на земле, обретает такой божественный дар
как разум духовный и становится олицетворением божественной премудрости.
Смысловой вершиной категории разума можно считать метафорическую номинацию
самого Творца (оумъ есть оць).
Таким образом, агиографический текст представляет собой идеальное пространство для представления категории разума. От обозначения мыслительной деятельности человека, оценки его интеллектуальных способностей и психического состояния,
категория разума приводит нас к нравственным категориям добра, зла, идее богопознания и уподобления Богу и вершиной своей имеет номинацию самого Творца. Через призму когнитивных метафор разум в житии осмысливается не столько как интеллектуальная ценность, сколько как духовная (иногда даже сакральная), поскольку
здравый смысл имеет высшей задачей оградить от греха. Премудрость преподобного
старца и безумие юродивого находят свое гармоничное завершение в божественной
сущности.
Библиографический список
Алефиренко Н.Ф. Спорные проблемы семантики. М., 2005.
 30 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1996.
Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М., 1975.
Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: что категории языка говорят нам о мышлении. М., 2004.
Старославянский словарь (по рукописям Х–ХI вв.). М., 1994. (В тексте – СС.)
Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990.
Черепанова О.А. Модус реальной ирреальности в минижанре видений и чудес (на материале памятников XV–XVII веков) // Язык и текст: межвуз. сб. / отв. ред. В.В. Колесов. СПб.,
1998.
Источники
Житие Андрея Юродивого, древнерус. пер., XIV в., опубл. А.М. Молдаван. (В тексте –
ЖАЮ.)
Житие княгини Ольги, Проложная редакция, XVII в. (В тексте – ЖКО.)
Житие преп. Александра Свирского. РНБ, Погод. 874, XVI в. (В тексте – ЖАСв.)
Житие преп. Антония Сийского. РНБ, Q. I. 22, XVI в. (В тексте – ЖАС.)
Житие преп. Дионисия Глушицкого. РНБ, Соф. 438, XVI в. (В тексте – ЖДГ.)
Житие преп. Феодосия Печерского Успенский сборник, XII–XIII вв. (В тексте – ЖФП.)
Переработка житийного сказания о Борисе и Глебе XV- XVI вв. (В тексте – ЖБГ.)
Н.А. Кузнецова
Особенности концептуализации знаний о школе
в творчестве Л.Н. Толстого
Принцип антропоцентризма, детерминирующий развитие лингвистики ХХІ века,
определил объект лингвистических исследований – языковую личность. При этом
важной задачей становится изучение так называемых сильных языковых личностей –
поэтов, писателей, социально значимых фигур и т.п., поскольку эти люди, с одной
стороны, полно отражают все изменения языковой системы, с другой – способны сами определять ее развитие.
Концептосфера Л.Н Толстого – отражение национального образа мыслей. И с этой
точки зрения ее рассмотрение ведет к более глубокому пониманию духовной культуры народа. С другой стороны, работы великого философа содержат иной взгляд на
привычные ментальные ценности. Новое прочтение идей о школе, возможно, поможет решить проблемы взаимодействия между системой воспитания, развитием личности и социальной обстановкой.
Концепт «школа» и способы его репрезентации изучаются нами на материале педагогических статей, так как в них автор прямо высказывает свои позиции. Концептуализация – это осмысление поступающей информации, мысленное конструирование
предметов и явлений, которое приводит к образованию представлений о мире в виде
концептов. Очевидно, что концептуализация включает в себя не только продуцирование знаний, но и переработку уже известных.
____________
© Кузнецова Н.А., 2011
 31 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
По своему содержанию знания неоднородны, ввиду чего могут быть категоризованы как научные, обыденные понятия, представления, культурные установки, стереотипы.
Между терминами «культурный концепт», «представление» и «понятие» порой невозможно провести демаркационную линию вследствие их «генетической» близости.
Мы вслед за Г.В. Токаревым понимаем под представлениями «ощущения, которые
возникают у человека при его взаимодействии со средой» [Токарев, 2009, с. 18].
Представления отражают наивную картину мира. Как правило, представления получают ментальную упаковку в виде концептуального гештальта, под которым, вслед за
Дж. Лакоффом, мы понимаем целостный образ, совмещающий в себе чувственное и
рациональное [Лакофф, 1990]. Выявление того или иного гештальта связано с определением базового образа.
Рассмотрим специфику вербализации данных ментальных единиц в педагогических статьях Л.Н. Толстого.
Л.Н. Толстой выражает свои представления о современных ему школах, опираясь
на биоморфные образы: Поэтому школы, устроенные свыше и насильственно, не
пастырь для стада, а стадо для пастыря (Толстой, т. 8, с. 13). Встречаются фетишные образы еды: Уже одно это обещание вознаграждения за обучения и запрещение
есть свою, несомненно, доказывает, что пища дурная и что те, кто готовят ее,
желают не накормить, а отравить потребителей (Толстой, т. 38, с. 148).
При этом в рассуждениях о науке, о поисках истины встречаются общекультурные
представления: ученый – кладоискатель, загадка – философский камень: Мне и страшно и радостно было, как искателю клада, который бы увидал цвет папоротника: радостно мне было потому, что вдруг, совершенно неожиданно, открылся мне тот философский камень, которого я тщетно искал два года (Толстой, т. 8, с. 305–306). Но
наряду с такими общепринятыми взглядами существуют и авторские представления об
ученых, процессе обучения, которые часто даже противоречат узуальным, могут быть
непонятны обществу, например: ученые – разбойники, занятия наукой – праздное времяпрепровождение в компании: Если бы живущие грабежом разбойники или воровством воры составили свою науку, то наука их не могла бы быть ни чем иным, как
только знаниями о том, как наиудобнейшим способом грабить, обворовывать людей,
какие нужно иметь для этого орудия и как наиприятнейшим образом пользоваться
награбленным. То же и с наукой людей нашего властвующего сословия; Выдумывают эти люди всякие игры, гулянья, зрелища, театры, борьбы, ристалища, в том
числе и то, что они называют наукой (Толстой, т. 38, с. 144–145). В размышлениях
Л.Н. Толстого о нравственных принципах научного знания, о том, что наука есть сознание общества, чувствуется его огромное желание донести свою правду до всех
слоев общества, вот почему писатель прибегает к подробным описаниям, пытается
найти простые объяснения сложным абстрактным понятиям. От того, в каком состоянии наука, во многом зависит и содержание образования подрастающего поколения.
Л.Н. Толстой высказывает актуальные для педагогов мысли о том, что эти знания не
могут сами открыться человеку, им надо учиться так же, как учился весь род человеческий.
Кроме представлений картину мира формируют культурные установки. Понятие
«культурная установка» является одним из базовых терминов лингвокультурологии.
Здесь принимается во внимание не столько психологическая (подсознательная) при 32 
Плюрализм картин мира и способы их описания
рода установки, сколько ее функциональные возможности, спроецированные на ценностные ориентации личности. Установки касаются классового самосознания, оценочной ориентации, вкусов, интересов, осведомленности. Культурные установки соотносятся с социальными и духовными ориентирами, формирующимися как результат представлений носителей культуры о нормативной / идеальной жизнедеятельности. Установки рассматриваются в виде «ментальных образцов, играющих роль прескрипций для социальных и духовных жизненных практик» [Телия, 1999, с. 18]. Система установок составляет основной стержень культуры.
Культурные установки являются наиболее продуктивной ментальной единицей в
тезаурусе Л.Н. Толстого, что определяется дидактической направленностью его дискурса. Так, одной из установок писателя является следующая – основой всякого образования должна стать наука жизни: знание того, что нужно делать всякому человеку для того, чтобы как можно лучше прожить в этом мире <…> то есть знать,
что должно и чего не должно делать (Толстой, т. 38, с. 136). Эта установка находит
отражение в назидательных советах мыслителя: Образование – благо. Образование
дается жизнью. Преподавание, ученье есть, должно быть частью жизни <…>.
Единственное лучшее руководство меры, времени есть природное стремление (Толстой, т. 8, с. 82). Нравится нам это или не нравится, разумное образование возможно только при постановке в основу учения о религии и жизненной нравственности
(Толстой, т. 38, с. 65).
Часто установки Л.Н Толстого о школе противоречат сложившимся в обществе
представлениям: Человек, знающий микроскопических животных, но не знающий сохи, так же невежествен, как человек знающий соху, но не знающий микроскопа (Толстой, т. 8, с. 437). В статьях о насильственном устройстве школ, ложности знаний писателю свойственно разрушать привычные социально-психологические установки,
заменяя их своими. С помощью такого приема он показывает ошибочность системы
народного образования в царской России и в буржуазных странах Западной Европы,
одновременно излагая свои педагогические взгляды.
Многосторонний взгляд на концепты позволяет выделять из них еще один вид
культурных смыслов – стереотипы. «Стереотип – стандартное мнение, измеряющее
деятельность той или иной социальной группы или индивида. Стереотип упорядочивает знания, противопоставляя при этом свое чужому, помогает человек у ориентироваться в жизни» [Токарев, 2009, с. 19]. Таким образом, прямо или косвенно стереотипы (через интерпретацию совершаемых человеком действий) могут указывать,
например, на нарушение этических и социальных норм. Культурные стереотипы
имеют вид системы приобретенных схем деятельности, функционирующих на практике как категории восприятия и оценки, как принципы классификации элементов
социального мира.
В своих педагогических статьях Л.Н. Толстой уделяет большое внимание созданию
и обоснованию новых стереотипов о школе и школьном образовании. В работах писатель часто транслирует общепринятые образцы, а затем критикует неизменные шаблоны, утверждающие, что школа отвечает потребностям народа, учитель – обладатель
истинного знания, «настоящие» науки не имеют отношения к жизни, для эффективного обучения необходимы строгость, наказания, «несвобода» учеников.
Проиллюстрируем, как Л.Н. Толстой объявляет недействительными стереотипы об
идеальных германских школах: Мне действительность показала следующее. Отец
 33 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
посылает дочь или сына в школу против своего желания, кляня учреждение, лишающее его работы сына, и считая дни до того времени, как сын сделается schulfrei
[свободен от школьного ученья (нем.).]. Ребенок идет в школу с убеждением, что
единственно известная ему власть отца не одобряет власти правительства, которой он покоряется, поступая в школу. – Известия, которые он получает от старших
товарищей, бывших уже в этом заведении, не должны прибавить ему охоты к поступлению. Школы представляются ему учреждением для мучения детей, – учреждением, в котором лишают их главного удовольствия и потребности детского
возраста – свободного движения, где Gehorsam (послушание) и Ruhe (спокойствие) –
главные условия, где даже для того, чтобы пойти «на час», ему нужно особое позволение, где каждый проступок наказывается линейкой, той же палкой, хотя в официальном мире значится уничтожение телесного наказания линейкой, или продолжением для ребенка жесточайшего положения – учения. Школа справедливо представляется ребенку учреждением, где его учат тому, чего никто не понимает <…> где
учитель большею частью видит в учениках своих прирожденных врагов, по своей
злобе и злобе родителей не хотящих выучить того, что он сам выучил, и где ученики,
наоборот, смотрят на учителя, как на врага, который только по личной злобе заставляет их учить сталь трудные вещи. В таком заведении они обязаны пробыть
лет шесть и часов по шести каждый день. Каковы должны быть результаты, мы
видим по тому, какие они есть, опять судя не по отчетам, а по действительным
фактам (Толстой, т. 8, с. 11). Таким образом, автор кропотливо развенчивает сложившиеся идеалы, постепенно выстраивая свою систему ценностей. Обосновать
принцип свободы в воспитательно-образовательном процессе ему представлялось
возможным через разрушение существующих стереотипов.
По своей стабильности и устойчивости со стереотипами сходны обыденные (наивные) понятия. Г.В. Токарев отмечает: «Для наивных понятий характерны четкие экстенсионально-интенсиональные характеристики. Обыденное понятие отличается от
представления более высокой степенью обобщенности и объективированности, отсутствием эмоционально-оценочных смыслов, от научного понятия – минимальным
набором признаков, включенных в интенсионал: оно обобщает наиболее существенные, дифференциальные признаки той или иной реалии. Отсюда следует, что основной способ образования обыденных понятий – обобщение [Токарев, 2003, с. 36].
Между научным знанием и обыденным опытом существуют глубокие генетические
и содержательные связи. Любая наука в качестве своей основы имеет некоторый житейский эмпирический опыт людей – физик опирается на приобретенные в повседневной жизни знания о движении и падении тел, о трении и энергии, о свете, звуке,
теплоте и многом другом. В содержании обыденного сознания преобладают опыт,
выработанный на основе осмысления собственной деятельности, а также традиции,
обычаи, привычки. В содержании научного понятия на теоретическом уровне развития преобладают методологические, теоретические знания. Таким образом, из тезауруса языковой личности обыденные понятия выделяет четкость, объективность,
обобщенность.
Нужно отметить, что Л.Н. Толстой формирует немало наивных понятий, которые
соотнесены в его тезаурусе с концептом «школа». Интенсионал понятия «школа» был
определен мыслителем в статье «О народном образовании»: …школа порождает отвращение к образованию, она приучает в эти шесть лет к лицемерию и обману, вы 34 
Плюрализм картин мира и способы их описания
текающим из противуестественного положения, в которое поставлены ученики, и к
тому положению путаницы и сбивчивости понятий, которое называется грамотностию (Толстой, т. 8, с. 11).
С помощью своего педагогического опыта, через описательные обороты писатель
объясняет обыденное понятие «школьное дело» или «дело учителя», называет его характеристики, отличительные свойства, но не дает четкого определения. Это и есть
обыденное понятие: Школьное дело такое, что оно может быть не только полезным, но одним из самых вредных и дурных дел, может быть и самым пустяшным и
одним из самых полезных дел. <…> Пустяшным оно будет, когда учитель, не поддерживая существующее направление и не противодействуя ему, ограничится одними внешним, механическим обучением арифметики, грамматики, орфографии. Полезным и одним из самых хороших дел оно будет тогда, когда учитель по мере сил
своих будет внушать детям истинно нравственные, основанные на религиозных христианских началах, убеждения и привычки (Толстой, т. 38, с. 156). Необходимо сказать, что для дискурса Л.Н. Толстого характерно переосмысление некоторых научных
понятий, заключающееся в новой их интерпретации. Например, народное образование автор статей трактует как понятие, имеющее следующую научную дефиницию:
Народное образование всегда и везде представляло и представляет одно, непонятное
для меня, явление (Толстой, т. 8, с. 4); школьный беспорядок – свободный порядок
(Толстой, т. 8, с. 29).
Кроме множества нестрогих обыденных понятий, в текстах Л.Н. Толстого мы
находим массу научных понятий. Это объясняется стремлением автора дать четкие
определения явлениям, создать свой терминологический аппарат для «новой» педагогики. Под научным понятием мы, вслед за Е.К. Войшвилло, понимаем «результат
обобщения предметов некоторого класса и мысленного выделения самого этого класса
по определенной совокупности общих для предметов этого класса – и в совокупности
отличительных для них – признаков» [Войшвилло, 1989, с. 91].
В работах Л.Н. Толстого понятие представляет собой расчлененное, многопризнаковое мыслительное образование. Например: Педагогия – опыт. Педагогия не должна
разрушать связи с кругом жизни. Всякая среда законна (Толстой, т. 8, с. 384); Учение –
оттенок преподавания, есть воздействие одного человека на другого с целью заставить ученика усвоить известные физические привычки (учить петь, плотничать,
танцевать, грести веслами, говорить наизусть) (Толстой, т. 8, с. 215). Отличает научные понятия классификационность: История Педагогии – двояка: 1) Человек развивается сам под бессознательным влиянием людей и всего существующего и 2) человек
развивается сам под сознательным влиянием других людей (Толстой, т. 8, с. 82). Содержание научного понятия у Л.Н. Толстого открыто. Так, понятия наука, школа, образование получают новые признаки, постоянно уточняются.
Смыслы, включенные в концепт «школа», носят у Л.Н. Толстого разнообразные
характеристики от авторских установок и представлений до научных понятий. Следует отметить, что в рассуждениях о существующей науке, процессе обучения писатель
воспроизводит общекультурные установки, когда же в статьях речь заходит о том, какой должна быть школа, мыслитель предлагает собственные образцы поведения, противоречащие принятым. Анализ статей позволяет говорить, что тезаурусу Л.Н. Толстого более свойственно не создание собственных стереотипов, а борьба со стереотипами
узуальными. В концептуализации школы участвуют научные и обыденные понятия,
 35 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
причем если интенсионал первых открыт для читателя, то содержание вторых объясняется писателем через дополнительные характеристики, с применением метафор, описательных оборотов, не свойственных научной картине мира.
Библиографический список
Войшвилло Е. К. Понятие как форма мышления. М., 1989.
Лакофф Дж. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М., 1990.
Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры // Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Токарев Г.В. Концепт как объект лингвокультурологии (на материале репрезентаций концепта «Труд» в русском языке). Волгоград, 2003.
Токарев Г.В. Лингвокультурология. Тула, 2009.
Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. М.; Л., 1928–1958. (В тексте – Толстой.)
Т.П. Рогожникова
Мир сибирского переселенца в региональном тексте
(на материале Записок ЗСО ИРГО)
Работа выполнена при финансовой поддержке
РГНФ 11-14-55004 а/Т (РК 1201157519)
Записки Западносибирского отдела Русского Императорского географического
общества являются благодатным источником для изучения истории Омского края:
его освоения и заселения, развития экономических отношений, социальнополитической и административной систем, этнического состава, флоры и фауны. В
Записках отражены особенности литературного языка, стилистическая и жанровая
дифференциация языковых средств, свойственная времени их создания. Трудно не
заменить яркую особенность текстов, из которых сформировались Записки, – периодически «прорывающееся» авторское начало.
Все указанные в общих чертах содержательные, языковые, жанрово-стилистические характеристики этого информативного во всех смыслах источника проя вляют себя в очерках о жизни омских переселенцев конца XIX века. Очерки об
уровне адаптации переселенцев из разных мест России меньше всего напоминают
отчет или аналитическую записку, встречаются в них и сухие цифры, но искренние
попытки понять причины порой плачевного положения людей, ищущих лучшей доли на сибирских землях, позволяют современному читателю живо представить картину переселенческой жизни.
Из массива очерковой литературы о сибирской колонизации особо следует выделить исследование А. Морозова «Переселенческiе поселки Омскаго уѣзда въ 1897 году» [Морозов, 1900]. В очерке дается анализ положения дел на территориях в округе
Омска, заселенных в 1893–1897 годах малороссами из Полтавской и немцами из Саратовской губерний. А. Морозов это «положение дел» характеризует со свойственной
научному и деловому стилям рубежа XIX–XX века куртуазностью, лингвистически
выраженной в усложненном книжном синтаксисе, порой кажущемся весьма искусственным: Свѣдѣнiя о настоящемъ ушедшихъ въ Сибирь переселенцевъ, в предельно
развернутом тексте-рассуждении, в котором автор вовлекает читателя в логику своих
рассуждений: къ чему приводитъ переселенiе, находитъ-ли въ Сибири лишнiй че-
____________
© Рогожникова Т.П., 2011
 36 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ловѣкъ, оказавшийся не въ состоянiи просуществовать на родинѣ, такiя условiя и
климатическiя и экономическiя, гдѣ бы онъ могъ, хотя въ будущемъ, устроиться
такъ, чтобы чувствовать себя лоучше, чѣмъ на родинѣ, непремѣнно лучше, а не хуже и даже не такъ, какъ тамъ.
Автор использует для характеристики исходного состояния переселенца у себя на
родине как лишнего человека свое определение – оказавшийся не въ состоянiи просуществовать на родин ѣ; та часть населенiя, для которой существующiя условiя
были наиболѣе тягостны и у которой меньше было силъ, чтобы съ ними бороться
(ср. с литературным «лишним человеком» – тип человека, не умеющего найти применения своим силам в общественной жизни).
Понятие Родины в сибирском переселенческом контексте вступает в понятийную
оппозицию «родина» – «Сибирь» (частное проявление «своего – чужого»). Автор не
раз в ходе своего повествования-размышления возвращается к этому противопоставлению, глубинному для переселенцев, концептуальному для воссоздания его
картины мира, – противопоставлению «там» и «здесь». Как явствует из очерка,
«там» был более мягкий, благоприятный для земледелия климат, но главным препятствием для продолжения жизни на родной земле стала нехватка земли: Одной изъ
главныхъ причинъ передвиженiя были недостатокъ земли, тѣснота занимаемой
территорiи, значит скученность населенiя. Естественнымъ результатомъ такого
положенiя является стремленiе выйти изъ него путемъ оставленiя территорiи.
От причин колонизации автор переходит к образной интерпретации процесса колонизации, используя уподобление ее сходным явлениям в животном мире и даже
физическим процессам: Сопоставьте всѣ эти случаи съ извѣстными въ зоологiи явленiями миграциiи китовъ, сельди, миграцiей саранчи <…> и вспомните, что везьдѣ
и всѣгда ихъ гонитъ вонъ голодъ, явившийся результатомъ скученности <…> И колонизацiя человѣческихъ массъ, и миграцiя животныхъ, и, наконецъ, уравненiу какихъ бы то ни было потенцiаловъ или образованiе какихъ бы то ни было токовъ, –
явленiя однородныя.
«Пионерами» колонизационного движения в 1893 году явились малороссы преимущественно из Полтавской губернии. Автор перечисляет вновь возникшие поселения с разным этническим составом: На урочище Кошкуль на берегу озера того же
имени, возникла нѣмецкая деревня Александровка; затѣмъ в 1894 г., въ декабрѣ
мѣсяцѣ, образовалось Привольное, а въ 1895 г. уже появились 7 и наконецъ въ 1896 г.
14 деревень, образованiемъ которыхъ и закончилась колонизацiя уѣзда за неимѣниемъ свободныхъ участковъ.
Омский край, имевший в те времена статус уезда, был колонизован в 1893–1897 гг.
С 1898 г. осуществлялось так называемое «приселение» – термин, означавший, согласно словарю В.B. Даля, ‘поселение к прочим, пополнение поселения’ [Даль, т. 3,
с. 441]. Въ теченiе 1898 года производилось только приселенiе отд ѣльныхъ, сравнительно уже немногихъ семей къ т ѣмъ деревнямъ, гдѣ существовали еще свободныя земля, по разсчету 15 дес. на каждую душу мужскаго пола безъ различiя возраста.
В очерке подробно описана система щадящая система налогообложения: 15 коп. съ
десятины, при чемъ первые три года по водворенiи земля уплачивается въ половинномъ размѣрѣ, т.е. 7½ коп. съ дес., и только по истеченiи 6 мѣсяцевъ несетъ полный
окладъ въ 15 коп, меры государственной поддержки переселенцев: пришедшiе пересе 37 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
ленцы получали затѣмъ ссуды въ различномъ размѣрѣ, смотря по степени нужды, на
проѣздъ, на хозяйственное устройство и домообзаводство, на посѣвъ и продовольствiе съ разсрочкой на 10 и даже на 20 лѣтъ, по истеченiи трехлѣтняго льготнаго срока, въ теченiе котораго слѣдующие переселенецъ не несетъ никакихъ платежей, можетъ окончательно устроиться и настолько экономически окр ѣпнутъ,
чтобы быть въ состоянiи нести такую ничтожную повинность.
Информативная часть продолжается описанием положения поселков, зависящего
от времени их образования. Сравниваются два из них – Борисовка, основанная малороссами (1893), и немецкое поселение Александровка (1895): Борисовка принадлежитъ къ числу наилучшихъ въ у ѣздѣ, во-первых, благодаря довольно значительной площади земли – 5112 дес. въ одной межѣ, во-вторыхъ, благодаря достаточному пространству, относительно хорошихъ с ѣнокос-ныхъ угодiй. Кроме того, борисовцы оказались предусмотрительными и предприимчивыми земледельцами: Первые опыты съ привезеннымъ изъ Малороссiи пудомъ пшеницы, которую здѣсь называютъ белокоркою, дали блестящiе результаты <…> мѣстная пшеница, посѣянная
въ одно и то же время, неуспѣла еще дозреть и была побита морозомъ. Как ни
скромна эта цифра (посевы пшеницы) – 490 дес. на 122 двора, тѣмъ не мѣнее она
наибольшая въ уѣздѣ и наиболѣе счастливая по той жатв ѣ, которую съ нея сняли.
Большое значение успешной адаптации на новых землях имел такой жизненно
важный для тех времен фактор, как наличие рабочего скота. Здесь в выигрышном
положении опять-таки оказались малороссы: Большинство, а именно 90,2% населенiя имѣетъ не менѣе 2 лошадей или 4 воловъ, т.е. такой живой инвентарь, который даетъ возможность только при наличiи его распахивать беъ всякой посторонней помощи мягкiя земли уже 3 года не подвергающиеся обработк ѣ. Здесь экономическое положенiе крестьянъ если не изъ завидныхъ, то во всякомъ случаѣ лучшихъ
въ уѣздѣ.
Очень обстоятельно и подробно описываются традиции обработки земли, сложившиеся у выходцев из разных земель, и в этом случае переселенцы из Полтавской
губернии находятся в преимущественном положении: Для нѣмцевъ ощутительн ѣе
имѣть одну лошадь, чѣмъ для малороссовъ, в-первыхъ, потому что у послѣднихъ
чаще всего земля возд ѣлывается волами, а нѣмци пашутъ исключительно почти
лошадьми; въ то время, когда малороссъ, имѣя двухъ воловъ и даже 2 лошадей, работаетъ одниъ, н ѣмцы, имѣющие здѣсь по одной лошади, впрягаютъ ихъ по три въ
плугъ и одну въ борону; такимъ образомъ каждому приходится для обработки его
поля или второй день, когда у него пара лошадей, или третий, когда у него одна лошадь; но, работая тройкой въ плуг ѣ, можно распахать не более ½ десятины въ
день, следовательно, на троихъ нужно девять дней. При распашк ѣ залога нужно 5
и 6 лошадей. Поэтому пахали меньше площади, чемъ въ Борисовкѣ.
Общую гуманистическую направленность очерку придает желание автора не
ограничиваться сухими экономическими сведениями. Перед ним неизбежно встает
вопрос о психологическом состоянии переселенцев. Так, характеризуя положение
дел в Борисовке, он отмечает: Нужно при этомъ сказать, что и настроенiе среди
народа далеко не такое подавленное, какое приходилось наблюдать почти всюду;
особенно рѣзко оно было выражено въ н ѣмецкой Александровской волости и особенно у ближайшихъ сос ѣдей Борисовки – Александровскихъ преселенцевъ.
 38 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Характеризуя общий настрой немецких переселенцев, А. Морозов пространно повествует еще об одной важнейшей составляющей человека вообще и – в особенности – переселенцев с берегов Волги – о воде, пригодной для питья: Больше всего
угнеталъ тамъ населенiе недостатокъ воды: озеро Кошкуль, на которомъ стоитъ
поселокъ, лѣтомъ еще представляетъ собою бол ѣе или менѣе удобный водопой для
скота и даетъ хорошую воду. Но благодаря тому, что оно все проросло камышомъ,
который гнiетъ, вода зимой, какъ говорятъ, сдыхается; все газообразные продукты разложенiя растворяются въ холодной вод ѣ в наибольшемъ количеств ѣ и, не
будучи подвержена влиянiю воздуха подъ толстымъ слоемъ льда, она становится
невозможной для питья и крестьяне таютъ для себя ледъ, а скотъ поятъ на озер ѣ.
Между темъ населенiе Александровки и родилось и выросло на Волг ѣ и положительно тоскуетъ по р ѣкѣ, хотя-бы какой нибудь. Это можетъ показаться страннымъ и можетъ быть сочтено за претензiю, что мнѣ и приходилось слышать,
тѣмъ не мѣнее отсутствiе воды такъ сильно д ѣйствуетъ на психику населенiя,
что у многихъ мн ѣ приходилось наблюдать положительно апатiю и нежеланiе
браться за трудъ.
Предвидя неурожайные годы, крестьяне, как свидетельствует автор очерка, ведут
подсобное хозяйство, оказывая благотворное влияние на сибирское огородничество,
ведущееся омскими казаками и мещанами: Крестьяне Борисовки и Александровки
всѣ поголовно имѣли огороды и посѣвы картофеля. Съ появленiемъ переселенцевъ
появилось вмѣсто одного 4 сорта картофелю и притомъ гораздо лучшихъ, чѣмъ
тотъ, который сѣялся здѣсь казаками и мѣщанами, появилимь посѣвы табаку,
многихъ огородныхъ овощей, о которыхъ, как напримеръ о помидорахъ и о фасоли,
казачье населенiе не им ѣло раньше и понятiя.
Положение в поселках, основанных в 1895–1896 гг., более печально: Приходится
говорить уже какъ объ общемъ явленiи и о недостатке скота, ничтожной площади
посѣва и, за немногими исключенiями о высокой задолженности, поднимающейся до
118 р. на семью. Изъ трехъ деревень только одна (Украинка) могла считаться
болѣе или менѣе обезпеченной прѣсной водой, такъ какъ стоитъ на озер ѣ и изъ 5
вырытыхъ въ неи колодцевъ въ 3 им ѣлась прѣсная вода, остальные же двѣ положительно страдали отъ ея недостатка. В Михай-ловкѣ недостатокъ сѣмянъ побуждалъ очень многихъ идти по казачьимъ поселкамъ проситъ на с ѣмена Христаради. Это положенiе лучше всего охарактеризовано самими крестьянами в двух изъ
нихъ – Полтавке и Инсарке – какъ пребыванiе между небомъ и землей.
Переселенческое движение 1896 г., давшее 14 новых деревень, предстает в еще
более невыгодном свете: Придя въ громадномъ большинств ѣ случаевъ с пустыми
руками, переселенцы всѣ безъ исключенiя принуждены были и въ довольно широкихъ
размѣрахъ, воспользоваться ссудами на домообзаводство и на продовольствiе. При
чемъ значительная часть населенiя осталась и вовсе безъ скота, благодаря падежу
коровъ отъ повальнаго воспаленiя легкихъ, а лошадей отъ другой какой-то болѣзни,
определить которую оказалось невозможнымъ; по всей вероятности, по мнѣнiю
одного изъ врачей, отъ изнуренiя и неумѣнiя переселенцевъ обращаться съ сибирской лошадью, требующей выстойки, которой совсѣмъ не знаетъ крестьянская
лошадь въ Европейской Россiи.
 39 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Автор периодически проявляет себя в повествовании, прибегая к образным сравнениям, сопоставлениям, антитезам. Особенно явно его личность ощущается в описаниях жилищ малоросских и немецких поселенцев: Еще не задавъ ни одного вопроса, не
произнеся ни одного слова, уже при первомъ взглядѣ на эти поселки получаешь впечатлѣнiе какого-то бивуака или въ лучшемъ случае киргизскихъ зимовокъ, но совсѣмъ
не деревни; даже не той заброшенной, степной деревни, которую приходится
видѣть въ Малороссiи или въ приволжскихъ степяхъ; тамъ они лѣпятся либ около
голой рѣчки, либо около какого-нибудь пруда, а здѣсь зачастую стоятъ въ голой
степи, гдѣ не видно ни одного кустика вблизи, не видно ни одного водоема, и невольно
приходитъ въ голову выраженiе тѣхъ же переселенцевъ, что тутъ же эта деревня
какъ то ни къ чему. Не видишь ни заборовъ, ни воротъ, ничего кромѣ каких-то одинокихъ, черныхъ, дерновыхъ землянокъ нѣмцевъ, или ушедшихъ совершенно въ землю
и безпомощно выглядывающихъ оттуда снизу вверхъ, но всетаки побѣленныхъ хатъ
хохловъ. Впечатленiе остается гнетущее, подавляющее, и не может быть инымъ,
когда вы видите, что изъ этихъ, скорѣе волчьихъ норъ, вылѣзаютъ и живутъ въ нихъ
люди. Я позволилъ себе такое беллетристическое отступленiе единственно потому,
что подобное впечатленiе остается у всѣхъ имѣвшихъ случай загянуть въ эти поселки.
Значительное место в очерке – и по объему, и по содержанию – занимают этнопсихологические и этнографические по сути размышления автора о роли немецкого
населения в колонизации Сибири и о влиянии колонизации на судьбу киргизкайсаков: Изъ поселковъ 1896 г. как-то сами собой выд ѣляются нѣмецкiя деревни –
Поповка, Сосновка, Красноярка и Новинка. Благодаря каким-то трудно уловимымъ
причинамъ, крестьяне этихъ 4 деревень, съ исключительно н ѣмецкимъ населенiемъ,
оказались наилучше обезпечены скотомъ <…> Сл ѣдуетъ ли объяснять это большей осмотрительностью нѣмцевъ и тѣмъ, что они рѣшаются на переселенiе
только тогда, когда имѣютъ хоть какiя нибудь собственныя средства, или может
быть большей аккуратностью въ распоряженiи полученными въ ссуду деньгами, я
затрудняюсь сказать. Между т ѣмъ нѣмецкое населенiе весьма желательный элементъ въ Краѣ, какъ въ интересахъ русскаго, такъ и киргизскаго населенiя. Среди
него почти на половину мастероваго народу. Так, например въ Поповк ѣ есть гончары, а въ окрестностяхъ Омска гончарныя изд ѣлiя и очень дороги, и очень плохи. Во
всѣхъ деревняхъ есть ткачи сарпинки, которая, какъ извѣстно, почти вытѣснила
ситець въ губернiяхъ Поволжья, благодаря своей дешевизн ѣ и прочности, и распространялась затемъ по вс ѣй Россiи. Между тѣмъ рядомъ и киргизы, и казачье населенiе пользуются услугами мѣстныхъ торговцевъ, сбывающихъ ему ситець 3 сорта
по цѣнѣ вдвое высший противъ сарпинки по 14–15 коп. за аршинъ.
Автор прибегает к использованию прямой речи либо выражений переселенцев, в
результате его обстоятельная, развернутая книжная манера обогащается разговорными вкраплениями: терминами бѣлокорка (сорт пшеницы), бадья (‘емкость для воды при колодце’), выстойка (‘отдых, необходимой лошади после езды для восстановления’), новина ‘земля, никогда еще не паханная или снова одернѣвшая, цѣлина’
[Даль, т. 2, с. 548], волостной старейшина, писарь, сотский, разговорными выражениями (просить Христа-ради, между небом и землей, как-то ни к чему, вода зимой,
как говорят, сдыхается).
 40 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Завершая анализ очерка, подчеркнем его информативную значимость для изучения
истории колонизационного движения в Омском крае, развития культуры земледелия,
ремесел, уточнения представлений об истории межэтнических отношений. Очерк является также ценным лингвистическим источником, демонстрирующим синтез жанровостилистических и языковых признаков делового, научно-популярного, публицистического, беллетристического стилей, а также специфику языковой личности автора.
Библиографический список
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1978–1980.
Морозов А. Переселенческiе поселки Омскаго уѣзда въ 1897 году // Изъ «Записокъ» Западно-Сибирскаго отдѣла Императорскаго русскаго географическаго общества. Кн. XXVII.
Омск, 1900.
 41 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Н.В. Дранникова
Локальная идентификация в фольклорно-речевой практике жителей
Зимнего берега Белого моря (Мезенский район Архангельской области)
Статья написана при поддержке Гранта Президента Российской Федерации
для поддержки творческих проектов общенационального значения
в области культуры и искусства (2009) и
Гранта РГНФ «Фольклор Архангельского Поморья
как этнокультурный феномен» (№ 11-14-29009 а/С)
В статье решается проблема локальной идентичности, как она представлена в
фольклорно-речевой практике жителей Зимнего берега Белого моря. Это население
деревень, которые в административно-территориальном делении входят в состав Мезенского района Архангельской области. Обратимся к особенностям функционирования локально-групповых прозвищ (далее – ЛГП) и прозвищных паремий (присловий)
зимнебережной традиции. Они могут выступать в роли эндонимов-самоназваний или
же бытовать в роли экзонимов – наименований, данных чужими.
В июле 2009 и 2010 гг. нами были организованы экспедиции на Зимний берег Белого моря (Мезенский район Архангельской области) в д. Сояна, с. Долгощелье и
Койда [Дранникова, 2010, с. 54–57]. В них принимали участие студенты филологического факультета Поморского государственного университета (г. Архангельск). Для
сбора материалами использовались полевые этнографические методы: беседа, интервью, включенное наблюдение, а также – анкетирование; материал фиксировался на
фотоаппарат, видеокамеру и диктофон.
В задачи исследования входило: 1) выявление ЛГП и присловий, превратившихся в
знаковые для местных сообществ и способствующих становлению и развитию локальной идентичности; 2) установление типовых ситуаций, «инспирирующих» прозвищные изречения; 3) определение через имеющиеся паремии локальной аксиологии
и «антиаксиологии».
Мы считаем возможным называть население одной деревни или села локальной
микрогруппой, так как население многих из них представляет собой специфическое
культурное пространство с особым самосознанием. Впервые термин «локальная микрогруппа» был введен нами в 2004 г. [Дранникова, 2010].
В отношении группы деревень или сел, существующих в большом временном отрезке, используем термин «поселенческая группа». Под «поселенческой общностью»
понимаем объединения людей по месту их проживания: в деревне, селе, городе.
Определение «локальная группа» было впервые предложено К.К. Логиновым в
1986 г. в журнале «Советская этнография» [Логинов, 1986]. Публикации предшествовали тезисы, посвященные этому же вопросу [Логинов, 1985]. Первым серьезным
опытом специального изучения этнолокальной севернорусской группы стали монографии Т.А. Бернштам, посвященные поморам [Бернштам, 1978; 1983]. К.К. Логинов
этнолокальной группой называет низшую таксономическую единицу в иерархии этнических общностей, которую отличает «внутреннее единство в противопоставлении
к соседним русским и иноплеменникам» [Логинов, 2004; 2006]. Локальная идентифи-
____________
© Дранникова Н.В., 2011
 42 
Плюрализм картин мира и способы их описания
кация – отождествление социального субъекта с локальной группой или определенной территорией. Проблемами локальной идентичности жителей Кольского полуострова занимается И.А. Разумова [Разумова, 2005; 2006а; 2006б; 2008; 2010].
Предпринятый ранее анализ позволил выделить три локальные группы на территории Мезенского района Архангельской области: мезенцы (жители деревень, расположенных в нижнем течении реки Мезени), пезена (проживающие по реке Пезе – притоку Мезени), поморы (население деревень, расположенных на побережье Белого моря) [Дранникова, 2004; 2010].
Обратимся к истории заселения интересующих нас селений. Деревня Сояна была
основана жителями села Долгощелье (находящегося в 30 километрах от Сояны) в середине XVII в., до середины XVIII в. она – вотчина Антониево-Сийского монастыря.
В 1856 г. здесь была построена церковь Петра и Павла (на ее содержание жертвовали
деньги канинские ненцы). Целью экспедиции 2009 г. было изучение современного состояния этнокультурной традиции и локальной идентичности местного населения, а
также сбор материала, связанного с различными промысловыми практиками. По типу
хозяйства населения обследованная территория занимает промежуточное положение
между поморской и аграрной частями Мезени, ее жители помимо традиционных морских промыслов занимались сельским хозяйством. В наши дни на территории района
различными законами ограничен традиционный лов рыбы, постановлением правительства запрещен промысел тюленя, в тяжелом состоянии находится местный рыболовецкий колхоз.
Село Койда, обследованное нами во время экспедиции 2010 г., возникло на основе
складничества в первой трети XVIII века. Неоднократные нападения шведов на жителей побережья Белого моря способствовали дальней миграции населения в более безопасные места. Складники – крестьяне Куйской волости двинского уезда Иван Малыгин и Семен Корельский – были допущены на постоянное жительство «для лучшего и
ближайшего салного и рыбного промысла» мирским сходом крестьян Малонемнюжской волости [Цит. по: Бернштам, 2009, с. 33].
В начале XVII в. крестьяне Малонемнюжской волости Кеврольского уезда указом
царя Алексея Михайловича получили морской участок в районе реки Койды для промысла [Леонтьев, 1999, с. 150]. В конце XVIII в. возник спор между малонемнюжскими и куйскими крестьянами за реку Койду. В XIX в. Койда входила в состав Золотицкой волости, в дальнейшем была образована Койденская волость [Там же, с. 152].
В Койде были сильны старообрядческие традиции. Т.А. Бернштам писала: «По существу старообрядчество было господствующей формой православия на Русском Севере…» [Бернштам, 2009, с. 105]. В 1743 г. карательной экспедицией из Архангельска
был разорен старообрядческий Ануфриевский скит на реке Койде (МХ, с. 12). В Койде до сих пор сохранились два кладбища: староверческое и православное.
Демографический состав жителей региона – старожильческое коренное население.
Большую часть его составляют русские, наряду с ними в селе проживает много ненцев. Сейчас на территории Койденского муниципального образования проживают 670
человек, примерно 120 из них – в деревне Майде.
Локальная идентичность данной поселенческой общности связана с воспоминаниями о поморских промыслах: лове тюленя, акулы, нерпы, белухи, промысле наваги на
Канинском полуострове, с тем, что Койда была центром вылова белька (детеныша
тюленя) [Филин, 2002]. Термин «помор» употреблялся как название и самоназвание
 43 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
уже в официальных документах в XVI в. Т.А. Бернштам выводит предположение, что
«в первом случае имеются в виду либо жители посадской стороны Летнего берега
<...> либо население Поморского берега <...> но очевидно – что жители морского побережья, а во втором случае занимавшиеся морскими промыслами на западном побережье Кольского полуострова, в районе Кольской губы» [Бернштам, 2009, с. 69–70]. В
качестве самоназвания, к примеру, термин «помор» использовали жители Кандалакши и Керети, что подтверждают подписи «поморец Кандалакшанин», «поморец Керецкие волости» в различных грамотах 1580–1581 гг. Проанализировав различные источники, Т.А. Бернштам выдвигает предположение, что «возникновение термина
“помор” было связано с мурманским промыслом» [Там же, с. 74]. Данная точка зрения подтверждается тем, что как самоназвание слово помор закрепляется за населением, продолжающим интенсивно заниматься данным промыслом, и исчезает в тех
местах, где промысел сокращался и не являлся самоназванием жителей, живущих на
беломорском побережье, но почти не занимавшихся этим промыслом. Жители всех
обследованных нами деревень называют себя поморами, в том числе и жители Койды: У моря надо проверять помора; Жизнь с моря, а не с поля (П.Е. Малыгина, 1927).
В Койде начинался зимний путь, целью которого была добыча взрослого тюленя.
В.И. Даль приводит следующее значение слова путь: «Путь, арх. ловля, бой, срочный
морской промысел. Зимний путь, бой взрослого тюленя, в февр. Путь на Кедах, ловля
молодого тюленя, в марте, на уроч. Кеды. Идти в пути, на промыслы» [Даль, т. 3,
с. 534]. Зимний путь назывался Кедовским. В нем принимали участие поморы из Архангельского уезда, Койды, Ручьев, затем зимний путь переходил в вешный путь, во
время которого промышляли детенышей тюленей. Конушинский, Устинский, Нернинский (у Абрамовского берега) промыслы. Зверобойка продолжалась вплоть до
конца ХХ века, актуальными являются воспоминаниями о том, что во время нее ЛГП
обменивались поморы из разных деревень: На зверобойке – прозвища, идут толпой.
Не обижались (П.Е. Малыгина, 1927).
Койда была центром зверобойной кампании, или вешного (весеннего) промысла
тюленя, который начинался 1/14 марта, когда самки тюленей рожали бельков. В это
время сюда съезжалось мужское население всего Мезенского уезда. Жители Койды
занимались промыслом зверя (тюленя, белухи, моржа) и ловом рыбы (семги, сельди,
трески, последней – на Мурманском берегу) и подледным ловом наваги. Койда была
центром тюленьего промысла. Места массовых лежбищ зверя находились в горле Белого моря, Мезенского и Конушинского залива. Промысел зверя и лов рыбы относятся
к основным жизнеобеспечивающим промыслам.
На зверобойный промысел ходили дважды в год: был не только вешний путь, но и
зимний. Вдоль береговой линии намерзает припай – около 4–5 километров от берегов,
далее идут дрейфующие льды и открытое водное пространство, двигаться приходилось по льду. Лодки, использовавшиеся во время зверобойной компании, называли
тройник, пятерик, семерик – в зависимости от числа зверобоев в них; двое / четверо /
пятеро из которых находилось на веслах, один сидел у руля. Количество людей в лодке было обязательно нечетным. Лодки загружали дровами и брали с собой металлические листы. На них разводили огонь: готовили пищу и грелись во время ночевки. Килевая часть лодок устраивалась в форме полозьев, чтобы легче было тянуть лодку по
льду и снегу. К ее бортам привязывали веревки или ремешки из кожи. Зверобои промышляли кольчатую нерпу, морского зайца, гренландского тюленя. Зверя били кути 44 
Плюрализм картин мира и способы их описания
лами (гарпунами, пиками, палками) и отстреливали из ружья. Чтобы можно было незаметно подойти к лежбищу зверя, надевали белые балахоны, напоминающие маскхалаты. Туши убитого зверя разделывали на месте охоты. Мясо выбрасывали, считая
его непригодным для употребления в пищу, использовали жир и шкуры. Их связывали
в юрки – по нескольку штук в связке. Особенности хозяйственно-культурного комплекса не могли не сказаться на локальной идентификации жителей, что и демонстрирует народная афористика. Как и весь фольклор, афористика выполняет интегрирующую функцию: определенные тексты позволяет маркировать местные сообщества.
ЛГП и присловья служат выражению и поддержанию локальной идентичности.
Фольклорно-речевые клише выступают знаками межгрупповых отношений. Локальные группы обладают речевой гомогенностью. Корпус текстов специфичен для
каждой поселенческой общности. Их употребление демонстрирует включенность человека в группу. Употребление речевых стереотипов является способом разграничения различных групп, «индикатором» выделения местных сообществ. С целью исследования локальной идентичности сообществ мы собрали достаточно большой корпус
речевых жанров и устойчивых высказываний. Родовые термины для обозначения речевых жанров, являющихся объектом изучения,  паремии и изречения. Локальногрупповые прозвища могут входить в состав произведений различных жанров, прежде всего фольклора речевых ситуаций: дразнилок, приветствий, загадок, пословиц,
поговорок и пр. Они характеризуются высокой степенью интертекстуальности.
Прозвищные изречения выполняют функцию размежевания микрогрупп. Они ориентированы на социализацию человека – имеют своего референта: с их помощью выделяются различные территориальные сообщества. Локальной идентичности, как она
объективируется в речи, посвящен ряд исследований [Левин, 1984; Николаева, 1994].
Т.М. Николаева отметила обобщенность статуса имени в пословицах [Николаева,
1994] и то, что к имени в пословицах добавляется значение «квантора всеобщности
‘всякий’, ‘любой’» [Там же, с. 166–167]. В прозвищных паремиях квантор всеобщности имеет свою специфику  он распространяется только на одну локальную группу /
микрогруппу. Кванторные слова все, всякие в прозвищных текстах связаны с функцией выделения локальных микрогрупп [Дранникова, 2004].
Степень знания прозвищ местными жителями соответствует микроареалам. Каждая
микрогруппа имеет свои, понятные только ей тексты. Особенно наглядна эта функция
у дразнилок, посвященных жителям деревень, составляющим единую поселенческую
группу. В дразнилках присутствуют прозвища, которые включают в себя поселенческие общности, относящиеся к одной локальной группе.
Обратимся к конкретному примеру. На Зимнем береге Белого моря распространена
дразнилка, которая охватывает четыре (иногда три) близлежащие поморские деревни,
находящиеся в радиусе примерно ста километров от Койды и население которых образует единую поселенческую группу.
В Койду не пóйду,
Майду не нáйду,
Нижу не вижу,
В Несь не влезть…
[Ещё как-то] (В.А. Расихина, 1958).
От Койды до Майды по прямой линии около 27 километров, по берегу моря –
около 60, от Койды до Нижы – 37 километров, по берегу моря – 40, от Койды до Не 45 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
си – 100 километров, от Неси до Нижи – 70. В дразнилке используется «игра слов».
Данная дразнилка была записана нами в нескольких вариантах. Приведем еще один
из них:
[Есть ведь такая прибаутка:]
В Койду не зáйду,
Майду проеду,
В Рýчьи не влезть… (З.В. Малыгина, 1931; В.Л. Тялькина, 1959).
Эти же деревни являются референтами следующего широко распространенного на
Зимнем берегу присловья:
– Койда, Майда и Ручьи –
Три портовых города.
[Вот это у нас коронная тоже фраза] (В.А. Расихина, 1958).
Приведенные выше дразнилки и присловья знают жители всех обследованных
нами деревень. В них позиционируются удаленность, труднодоступность этих населенных пунктов и их местонахождение, связанное с морем.
Паремии обладают ярко выраженной характеризующей функцией и ее производной  функцией осмеяния соседних микрогрупп. Они содержат этноцентричные
представления и создают сниженный образ «соседей». Они являются средством психологического воздействия на адресата и обладают сильной экспрессией.
Приведенные примеры демонстрирует, что существует паремиологический прозвищный дискурс. Фольклорные тексты, содержащие ЛГП, являются «сниженной»
версией дуалистической народной культуры. Паремии относятся к области фольклора
и языка. Как явление языка  они знаки ситуаций, как фольклорные жанры  модели.
Прозвищные изречения могут быть двух видов. В одних манифестируются ЛГП, в
других  заключаются характеристики и оценки локальных микрогрупп.
Присловья произносятся в различных типовых ситуациях и носят ритуализованный
характер. Они относятся к сфере бытового этикетного поведения. Нами выделены
различные инициирующие их моменты (мотивации высказывания). Это ситуации
встреч представителей местных групп (совместное размещение в интернате школьников из разных деревень, приезд или появление в чужой деревне представителей других территорий, драки, ссоры, свадьбы, съезжие праздники, зверобойные кампании,
совместный лов рыбы и т.д.). Прозвищные паремии употребляются в контексте речи,
поэтому они тесно переплетаются с повествовательными жанрами фольклора. Они
нарратизируются в анекдотах и преданиях. При их исследовании более предпочтителен дискурсивный анализ. В паремиологическом дискурсе реализуются типичные для
всего прозвищного фольклора когнитивные стереотипы. В современном архангельском паремиологическом прозвищном дискурсе нами выделены четыре тематические
группы. В первой ключевыми словами являются столичные градонимы  Москва, Петербург и др., с которыми сравнивается микролокальная группа (например, Койда –
Москвы уголок (О.Г. Малыгина, 1929); во второй  пародируется речевое поведение
микрогрупп (умоленные – жители деревни Майды, из-за того, что в речи они часто
употребляют слово умоленные, которое является ласковым обращением к человеку); в
третьей группе  оценке подвергается поведение местных сообществ (Койдена – в
людях гости, П.Е. Малыгина, 1927), так как жители Койды были негостеприимными,
у них не было своего съезжего праздника; в четвертой  профессиональные занятия
[Дранникова, 2004, с. 254–259].
 46 
Плюрализм картин мира и способы их описания
<А какое прозвище у жителей Майды?>
– Заворуи (смеется. – Собир.). [Заворуй. – вид промысла тюленя. – Н.Д.]
Майда – заворуи (П.Е. Малыгина, 1927). По объяснению местных жителей, это
бедная деревня, занимавшаяся профессиональным нищенством.
Все эти тематические группы существуют в паремиологическом дискурсе Мезенского Поморья. Прозвищные изречения имеют высокий уровень знаковости внутри
самого сообщества. Они акцентируют престижные черты своего сообщества (быта,
психосоматики и т.п.), подчеркивают его уникальность.
Жители Сояны и Долгощелья имеют устойчивую локальную идентичность. Об этом
свидетельствуют формы идентификации и самоидентификации, проявляющиеся в прозвищной фольклорно-речевой практике [Дранникова, 2010, с. 56] Жители этих селений
противопоставляют себя друг другу: обмениваются прозвищами при встрече, когда
приезжают в другую деревню; раньше посредством ЛГП они приветствовали друг друга во время съезжих праздников и совместного промысла тюленя (зверобойки).
Чухари (так называют глухарей. – Н.Д.) – эндоним, который принимают по отношению к себе жители Сояны; турки, Турция – эндоним села Долгощелье. Нам пришлось быть свидетелями ситуации, когда в 2009 г. наш проводник, с которым мы добирались на лодке из Сояны в Долгощелье, обратился к одному из жителей этого села
с вопросом, называя его при этом турком, что в свою очередь не вызвало негативной
реакции со стороны последнего. Любой экзоэтноним служит обозначением инородного, неправильного, некультурного. В нашей коллекции в нескольких вариантах представлены объяснения его происхождения (ФА ПГУ): В Долгощелье ехал архиерей.
Народ встречал его на берегу, а один мужик на лодке поплыл навстречу. Лодка перевернулась, и мужик стал тонуть. Толпа народа это увидела, и кричит одна половина:
«Да здравствует!»; другая  «Спасай, тонет!» Архиерей послушал и сказал: «Ну, и
турки!» (М. Терентьева, 1982). Иногда сюжет анекдота травестируется: в некоторых
вариантах вместо священника приезжают цыгане, царский воевода, губернатор, родственник царя, князь или К.Е. Ворошилов, когда-то отбывавший здесь ссылку [Дранникова, 2004, с. 215].
Прозвище бобыли закрепилось за жителями деревни Сояны Мезенского района
среди представителей старшего поколения, проживающего в соседних с нею деревнях. Его происхождение современные информанты объясняют тем, что в деревне
много холостых мужчин (А.А. Нечаев, 1966). Прозвище имеет исторический контекст. Бобылями назывались люди, не имеющие своей земли и не несущие государственного тягла [СРЯ, вып. 1, с. 255]. По местному преданию, льготы соянцам были
«пожалованы» Екатериной II [Дранникова, 2004, с. 119]. Бобыли – первопоселенцы,
которые были поселены здесь Антониево-Сийским монастырем. Представители
младшего поколения соянцев не принимают это прозвище и обижаются на него. Эндонимы-самоназвания свидетельствуют о развитом локальном самосознании группы.
У жителей Койды, по нашим материалам, сильнее выражена этническая идентичность. Местное население противопоставляет себя не только другим русским территориальным сообществам, но и ненцам, проживающим на территории современной
Койды и в тундре. Местные жители называют их самоди и лопаты. Самоди́йцы
(устар. – самоеды) – общее название ненцев, энцев, нганасан, селькупов и ныне исчезнувших саянских самодийцев (камасинцев, койбал, маторов, тайгийцев, карагасов
и сойотов), говорящих (или говоривших) на языках самодийской группы, образую 47 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
щих вместе с языками финно-угорской группы уральскую языковую семью. Большинство представителей самодийских народов (ненцы, энцы и нганасаны) проживает
на Таймыре. Поначалу самоедами называли только ненцев – самый крупный самодийский народ, но впоследствии это название стало использоваться как собирательное ко всем самодийским народам. Название самодийцы образовано от русской диалектной формы самодин (ед.ч.), самоди (мн.ч.), использовавшейся в особенности в
русской речи нганасан и энцев в качестве самоназвания. В 1930-х гг. XX в. повсеместно заменяли старые русские названия народов на новые, образованные от их самоназваний.
Ненцы признают по отношению к себе прозвище лопаты, которое носит уничижительный характер и подразумевает, что представители этноса, к которому оно относится, имеют плоские черты лица. Ненцев (особенно мезенских) дразнили лопатами
(из-за их плоского лица), вероятно, прозвище было образовано от слова лопарь, которым называли соседей ненцев  саамов. Еще одно прозвище ненцев  сыроеды. Также
сыроедами называли каргопол, что служит еще одним свидетельством полиэтнического состава населения Каргопольского края [Дранникова, 2004, с. 110]
<Здесь с ненцами, наверное, очень тесная связь была?>
– Так она и щас. Она сейчас ещё просто более тесная стала. Щас-то всё перемешалось.
<Ненцы кочевали между Майдой и Койдой?>
– Они так и есть, они дальше не ходят. Раньше же ходили… У них ежегодно одни
и те же пастбища. Там отпустят когда ненужного оленя, они морошку всю съедят,
они зрелую морошку подряд всю, даже признаков не оставят (М.В. Вылко, 1925).
<А к ненцам как относились?>
– Как-то неплохо, если они там…, если они приедут, чаю нальют, накормят.
<А не говорили, что ненцев боялись из-за того, что они много знают?>
– Ну там не все, не про всех, говорили, но вот тот же Сазон Гаврилович был в
своё время, покончил жизнь, про него говорили, что знал. (Сазон Гаврилович – ненец, проживавший в Койде в 1930–1960-е гг. и которого местные жители считали
колдуном.)
<А что делали ненцы? Портили?>
– Лечили. Не знаю, может, некоторые и портили, кто знает (Ю.П. Матвеева,
1948, А.Д. Матвеев, 1947).
Оленеводство являлось одной из хозяйственных практик поморов Зимнего берега
Белого моря. Связь ненцев с русскими была настолько сильной, что нам удалось записать воспоминания о том, как ребенка (младшего брата нашей исполнительницы)
крестили ненцы (З.Г. Матвеева, 1950). В 1825 г. в Мезенский уезд с духовной миссией
для крещения ненцев (самоедов) прибыл архимандрит Антониево-Сийского монастыря Вениамин (Смирнов). За 1825–1830 гг. в тундрах Мезенского уезда было крещено
3 303 ненца (МХ, с. 17).
Ненцы говорили: Город – Койда, Москва – столица; Койдена – свои, наши. Они
сестры и братья нам (М.В. Вылко, 1925). В последние десятилетия происходила активная ассимиляция русских и ненцев: Сейчас все русаками сделались; Мы среди русских запутались (К.В. Вылко, 1934).
Сами о себе жители Койды говорят: народ угрюмоватый; тяжелый народ; с койденами держи ухо востро (Ю.П. Матвеева, 1948; А.Д. Матвеев, 1947); койдена не
 48 
Плюрализм картин мира и способы их описания
очень гостеприимные (Г.Ф. Коптякова, 1939). Они объясняют свойства своего характера особенностями местного ландшафта (Природа у нас такая суровая) и вызванного им тяжелого физического труда: боремся за выживаемость (В.А. Расихина, 1958).
Койда оторвана от других деревень, поэтому в ней не было съезжих праздников,
как в других мезенских селениях. Она находится в четырех километрах от Белого моря в устье одноименной реки. Путь до соседней деревни Майды проходит по берегу
моря и является весьма затруднительным. Съезжих-то праздников у нас не сделашь.
Полгода распута – никуда и не вылезешь, только летом или зимой; Койдена – в людях
гости (объясняют поговорку тем, что в Койде нет съезжего праздника, А.И. Малыгина, 1946, А.И. Малыгин, 1920). Здесь широко отмечались лишь местные праздники,
установленные в связи с датой освящения церквей, например: Православная Светина –
6 февраля. На этот праздник приезжали ненцы. В 1850 г. в с. Койда была построена
первая церковь, названная в честь Николая Чудотворца и был образован самостоятельный церковный приход. Освящена церковь в 1851 г. (МХ, с. 19).
Жители Койды и Майды противопоставляют себя друг другу: Вот в Майде интересно. Там причитают: каждого оплачут, каждого перекрестят: «Ой, умоленный
(ласковое обращение к человеку. – Н.Д.), куда ты поехал?». Начнут причитать. Но
здесь в Койде народ жестокий, очень даже можно сказать. А в Майде – люди душевные, нематерные. Рядом живут, а разные понятия у людей (Ю.П. Матвеева,
1948; А.Д. Матвеев, 1947). Ну койдянá-то – народ плохой. Майдинский народ – хороший, приёмистый (З.В. Малыгина, 1931; В.Л. Тялькина, 1959). Там просто люди гостеприимнее. Они же людей не видят там, даже и разговор там другой у них, в Майде. У нас ведь тут половина майдинских. Мы раньше вот в интернате здесь жили,
нас привозили из Майды, а койдяна здесь. Вот мы всё воевали с и́мами (с ними), вот
друг друга – заворуи… Но это всё старинное, это пришло, наверно, оттуда, из старины (З.В. Малыгина, 1931; В.Л. Тялькина, 1959).
В местном дискурсе противопоставляются такие качества местных сообществ, как
гостеприимство / негостеприимство, доброта / жестокость, сквернословие / его отсутствие, искренность / недоброжелательность. Несмотря на существующее противопоставление, Майда – «своя». Местные сообщества хорошо знают прозвища Майды, Ручьев, Долгощелья, Нижы, реже – Шойны, расположенной на побережье Канинского
полуострова. Она являлась центром, где формировались бригады для вылова акул, ее
жители имеют ЛГП – колонисты: Долгощелье – турки: они похожи на турков, так и
говорят: «Турция». Ручьи – непарны валенки, Нижа – молоканы (Г.П. Титов, 1931); Ручьи – непарны валенки, в каждой деревне есть прозвище своё (З.В. Малыгина, 1931;
В.Л. Тялькина, 1959).
Жители Койды хуже знают прозвища деревень, расположенных по рекам Мезени и
Пезе, иногда вовсе не знают их. В большей степени жители Койды противопоставляют себя жителям других мезенских деревень, расположенных по реке Мезени, и в
меньшей степени жителям других поморских поселений, ощущают свою близость к
ненцам: А у нас по Мезени мама работала, …и мама у меня говорила: «Вышла замуж
тут в Койду, – все говорила, – место там по Мезени, ну мухи да комары, а у нас-то,
место-то, – говорили, – что уголок Москвы (О.Г. Малыгина, 1929).
Мезень жители Койды считали городом: С верхних деревень (по реке Мезени. – Н.Д.)
к богатым на судно на обработку зверя и рыбы нанимались (Ф.Е. Малыгина, 1932);
Здесь жили культурнее, уровень жизни был выше, имели свои суда, зарабатывали на
 49 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
рыбе (В.И. Малыгина, 1952); Койда три года на одной славе проживет (О.Г. Малыгина, 1929).
Женщины получали прозвище по названию деревни, в которой они жили до замужества: Инченкина (из Инцев), Ручьевлянка (из Ручьев), Щелянка (из с. Долгощелья) и
т.п., женщину, вышедшую замуж в Майду, называли Койдянкой.
Существует табу на произнесение прозвища своей деревни:
<Назовите прозвище жителей Койды>
– Этого тут сказать нельзя… мандоеды (К.М. Матвеева, 1933).
<Как жителей Майды называли?>
– Не скажу, я сам из Майды. Но это нематюгливо, это там, наверно, Майда едет
или как-то еще… (Г.П. Титов, 1931).
<А жителей Койды как называют?>
– Ещё хуже (смеётся) (В.И. Малыгина, 1952).
В номинации «соседей» присутствует обобщение (синекдоха) – Майда едет.
Прозвища произносят шутливо, улыбаются, некоторые подчеркивают их временную отдаленность: давно было, мне мама говорила и т.п. В прозвищном дискурсе существуют формулы достоверности, или ссылки на предков: Ой, ну это надо у стариков спрашивать, это всё раньше было (Ф.Е. Малыгина, 1932).
В высказываниях о Койде ее жителями подчеркивается набожность местного населения, богобоязненность. Иногда в оценках присутствует интертекст, восходящий к
рассказу архангельского писателя Б.В. Шергина «Ушаков и Яков Койденский»: У
Шергина-то есть рассказ о Койде-то… Вот он упоминал, Шергин…: «Хотелось бы
мне умереть в благословенной Койде». Народ-то был очень такой… серьезный был
очень. Обряды все соблюдалисе, очень корни-то были сильные. Набожные люди
(К.М. Матвеева, 1933); У нас люди были в деревне богобоязны, очень богобоязны, в
Бога верили. Без Бога никуда, без Бога – не до порога. Я вспомнила, за рекой была Ольга, она старообрядка, за веру-ту была увезёна, так и умерла (К.М. Матвеева, 1933).
Некоторые местные жители считают себя потомками старообрядцев, в селе до сих
пор существует старообрядческая община: Старообрядческая вера сильнее считалась.
Бежали сюда от шепети (П.Е. Малыгина, 1927); У нас в церкви были рублевы иконы
(Андрея Рублева) – Койда была культурнее мезенских деревень (К.М. Матвеева, 1933).
Локальную идентичность образуют воспоминания о ранее существовавших контактах с Норвегией. Местные жители возили в Норвегию рыбу и кожу, оттуда привозили домашнюю утварь, одежду, инструменты. К локальным особенностям прозвищного дискурса относятся рассказы о контактах местных групп с Норвегией и о плавании на Новую землю: Норвежана покупали шкурки. Они очень честные. Покупали у
них часы, посуду, инструменты, одежду; В Норвегу ездили за кофе, а туда возили
рыбу. На Новую землю ходили.
«Воспоминания» о новгородском происхождении также образуют локальную
идентичность местного сообщества: Люди заселились с Новгорода (Ф.Е. Малыгина,
1932) и т.п.
Идентификация и идентичность социальная – процесс и результат самоотождествления индивида с каким-либо человеком, группой, образцом. Идентификация – один
из механизмов социализации личности, посредством которого усваиваются определенные нормы поведения, ценности и т.п. тех или иных социальных групп или индивидов.
 50 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Исследование показало, что деление местных жителей на русских и ненцев – лишь
один из слоев идентичности. На локальном уровне жители Койды по-прежнему осознают себя общиной с сохраняющимися особенностями расселения, быта, говора, социальных ценностей, брачно-родственных ориентаций. Местное население идентифицирует себя с Койдой – имеет свой образ территории.
Существует три уровня противопоставления жителями Койды себя «чужим». Первый уровень составляет – противопоставление ненцам – оно является самым актуальным; второй – населению деревень, расположенных по реке Мезени, третий – жителям близлежащих поморских деревень. Последние во многом «свои». Все жители обследованных деревень считают себя поморами.
Прозвищные изречения обладают интегративной функцией, функцией размежевания
микрогрупп (особенно сильно эта функция выражена у дразнилок), функцией восприятия  паремии адресуются собеседнику, негативно-коммуникативной (например, шуточные вопросы, инвективы) и др. Одной из основных функций является регулятивная. В
исследуемых изречениях главное внимание уделяется не информации, а иллокутивному
воздействию на адресата. В исследовании нами выделены различные инициирующие их
моменты (мотивации высказывания). Это ситуации встреч представителей местных
групп (совместное размещение в интернате школьников из разных деревень, приезд или
появление в чужой деревне представителей других территорий, драки, ссоры, свадьбы,
съезжие праздники, зверобойные кампании, совместный лов рыбы и т.д.).
После распада СССР с 1990-х гг. на уровне районов и отдельных населенных пунктов локальная идентичность заметно активизировалась. В условиях глобализации
увеличивается интерес к локальным явлениям.
Библиографический список
Бернштам Т.А. Народная культура Поморья. М., 2009.
Бернштам Т.А. Поморы: формирование группы и системы хозяйства. Л., 1978.
Бернштам Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX – нач. XX вв. Л., 1983.
Дранникова Н.В. Локально-групповые прозвища в традиционной культуре Русского Севера. Функциональность. Жанровая система. Этнопоэтика. Архангельск, 2004.
Дранникова Н.В. Этнокультурная традиция мезенской деревни Сояны (по материалам экспедиции Поморского государственного университета в 2009 г.) // Живая старина. 2010. № 4.
Левин Ю.И. Провербиальное пространство // Паремиологические исследования: сб. статей. М., 1984.
Леонтьев А.И. Зимняя сторона. Архангельск, 1999.
Логинов К.К. К проблеме этнокультурного развития Среднего Поилексья и Северного Приилексья // Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология: материалы
Школы молодого фольклориста (Архангельск, 2123 ноября 2003 г.). Архангельск, 2004.
Логинов К.К. Население Заонежья как локальная группа // Годичная научная сессия Института этнографии АН СССР. Л., 1985.
Логинов К.К. Этнолокальная группа русских Водлозерья. М., 2006.
Логинов К.К. Являются ли «заонежане» локальной группой русских? // Советская этнография. 1986. № 2.
Николаева Т.М. Загадка и пословица: социальные функции и грамматика // Исследования
в области балто-славянской духовной культуры: Загадка как текст. Т. 1. М., 1994.
Разумова И.А. «Родина – это минимум край…»: к проблеме локальной самоидентификации жителей Севера // Европейский Север в судьбе России. ХХ век (К 80-летию профессора
А.А. Киселева): сб. науч. статей. Мурманск, 2006а.
 51 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Разумова И.А. «Свобода» как один из ключевых определителей Севера // Живущие на Севере: опыт и прогнозы. Мурманск, 2008.
Разумова И.А. «Экстремальность» как фактор локальной идентичности жителей Кольского
Севера // Живущие на Севере: вызов экстремальной среде. Мурманск, 2005.
Разумова И.А. Миграционный опыт и формирование локальной идентичности жителей Кольского Севера // Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и
техногенным трансформациям / отв. ред. А.П. Деревянко, А.Б. Куделин, В.А. Тишков. М., 2010.
Разумова И.А. Репрезентация Севера в устных и письменных текстах современной городской культуры Заполярья // XVII Ломоносовские международные чтения: вып. 2: Поморские
чтения по семиотике культуры: сб. науч. докладов и статей / отв. ред. Н.М. Теребихин. Архангельск, 2006б.
Филин П.А. Традиции морского рыболовства поморов Терского берега белого моря в XV–
XX вв.: автореф. дис. … канд. истор. наук. М., 2002.
Словари
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1978–1980.
Словарь русского языка XI–XVII веков. М., 1975–2000. (В тексте – СРЯ.)
Источники
Мезенский хронограф. Летопись края / авт.-сост. В.И. Дранников, Н.В. Тихонова. Мезень,
2008. (В тексте – МХ.)
Фольклорный архив Поморского государственного университета. (В тексте – ФА ПГУ.)
А.Р. Чепиль
«Мы» и «они»: реализация оппозиции «свой / чужой»
(на материале фольклорных текстов,
бытующих в среде молодежных субкультур города Архангельска)
Расслоение современного индустриального общества по социальному, профессиональному, локальному и др. принципам – общепризнанный факт. Современные молодежные субкультуры представляют собой пример подобных обособившихся групп;
критерии их обособления могут быть самыми разнообразными: от музыкальных
предпочтений до философской идеи. Обращение к феномену молодежной субкультуры тесно связано с изучением «постфольклора».
Данный термин ввел в научный оборот профессор Российского Государственного
Гуманитарного Университета Сергей Юрьевич Неклюдов в 1995 году в статье «После
фольклора», опубликованной в журнале «Живая старина». «Постфольклор» относится к области словесности, тексты которой соотносимы с фольклорными схемами, но
не подходят под формальное определение фольклора [Неклюдов, 1995, с. 2–4]. Исследователь отмечает, что смена культурной парадигмы изменяет и форму бытования
фольклора: «Переход от фольклорной архаики к “классике” знаменует смену культурной парадигмы, причем главную роль в этом процессе, по-видимому, играет коммуникативный аспект (изобретение письменности). Решающее значение имеет он и при
наступлении следующего этапа – возникновении “постфольклора”» [Неклюдов, URL].
Постфольклор, по словам С.Ю. Неклюдова, существует в виде сложных семиотических ансамблей, включающих в себя обрядовые традиции, материальные объекты,
____________
© Чепиль А.Р., 2011
 52 
Плюрализм картин мира и способы их описания
арго, символику и т.п., от которых неотделима и устная словесность: «одним явлениям она параллельна, другим синонимична, а с третьими составляет нерасторжимые
комплексы» [Неклюдов, URL].
Постфольклор, возникающий в городской среде, отличается от предшествующей
традиции, он связан с расслоением общества, в результате которого «формируется
ряд “закрытых” традиций, которые порождены потребностью в самоидентификации
членов сообществ, стремящихся к культурной изоляции; это приводит к возникновению специфических культурных кодов и текстов, бытующих внутри подобных сообществ» [Неклюдов, URL]. Как и традиционный фольклор, постфольклор связан с понятием модели мира. Т.В. Цивьян отмечает, что «модель мира» определяется «как
способ сокращенного и упрощенного отображения всей суммы представлений о мире
в данной традиции, взятых в системном и операционном аспекте» [Цивьян, URL]. В
основе модели мира лежит система бинарных оппозиций, которые «связаны прежде
всего со структурой пространства (верх / низ, правый / левый, близкий / далекий и
др.), времени (день / ночь, свет / мрак и др.). Среди других оппозиций существенны:
жизнь / смерть, природа / культура, чет / нечет, белый / черный, мужской / женский,
старший / младший, свой / чужой, я / другой, сакральный / мирской и др.» [Там же].
Представления, формирующие понятие о «своем» и «чужом», наиболее полно отражаются в вербальной культуре. И.А. Разумова в статье «Семейный фольклор в образовательном пространстве (вопросы собирания)» говорит об особенном внимании
при изучении семейного фольклора к словесному общению: «Поскольку именно вербальная коммуникация является <…> важнейшим средством поддержания группового единства» [Разумова, 2002, с. 28]. Данное утверждение применимо и в сфере изучения субкультуры. И.С. Веселова в статье «Нарратология стереотипной достоверной
прозы» говорит: «В современном городе в модифицированном виде практикуются известные способы трансляции общего знания: ритуальные (индивидуальные и общественные), обрядовые, вербальные» [Веселова, URL].
В центре внимания данной статьи – реализация оппозиции «свой / чужой» в фольклорной традиции молодежной субкультуры города Архангельска. Объектом исследования являются созданные внутри группы «ментифакты» – нематериальное достояние
субкультуры, бытующие в ней традиции, устные тексты, жаргон символика и т.д.
[Путилов, 1994, с. 20]. Предметом исследования являются устные тексты, которые отвечают критериям вербальности, коллективности, частотности и вариативности, то
есть могут быть определены как фольклорные. Материалы, представленные в статье,
собраны в ходе полевых исследований: проводились беседы с информантами по
опросному листу (более 50 человек разного пола в возрастной категории от 14 до 26
лет), использовался также метод включенного наблюдения. В результате работы был
собран фольклорный материал различных жанров. В процессе дискурсивного анализа
были выявлены тексты, функции которых связаны с заявленной темой (интегративная
функция, функция группового размежевания, функция групповой идентификации).
Под дискурсом, следуя за Н.В. Дранниковой, мы понимаем «связный текст, в сочетании с экстралингвистическими факторами <…>. Фольклорный текст в дискурсе реализует когнитивные модели ситуаций <…>. Когнитивный контекст связан с ментальной сферой микрогрупп. Он включает в себя объекты самосознания и осознания других сообществ» [Дранникова, 2004, с. 41–42]. В первую очередь, это тексты саморепрезентации, в которых представитель субкультуры рассказывает об особенностях
 53 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
модели поведения, мировоззрения и правил, общих для всех членов сообщества. Причастность к той или иной субкультуре для ее носителя, особенно для неофита, сама по
себе является фактом, изменяющим его картину мира, так как субъект отделяется от
одной общности в пользу другой. Особенности, связанные с жизнью субкультуры
оцениваются как важные и преподносятся «чужому» (в данном случае собирателю)
как нечто особенное. Содержание таких текстов может быть самым разнообразным, в
зависимости от того, о какой субкультуре идет речь, однако их объединяет сюжетная
схема, построенная на скрытой или явной антитезе или сравнении члена своей группы
и представителей «остального общества».
Приведем несколько примеров.
Наталья (23 года, представитель «панк-движения») сообщает: Настоящий панк
должен не бояться ничего, нашел гриб на улице – съел и пофиг все, захотел пописать –
взял пописал, захотел портвейна – выпил, хоть на работе, хоть где («панкдвижение» – молодежная субкультура, основанная на музыкальных и идеологических
предпочтениях).
Мария (23 года, представитель «альтернативщиков»): Я вся в пирсинге, как видишь,
дак вот, в квартале или в Питере на меня смотрели нормально, но в автобусах тетки
и девки чуть ли не в открытую уродом называют. А мне пофиг, я специально могу
язык высунуть проколотый, или сережку в губе повертеть, пусть плюются («альтернативщики» – молодежная субкультура, основанная на музыкальных предпочтениях).
Евгения (22 года, представитель «ролевиков»), описывая типичного представителя
своей группы, говорит: Длинные волосы, скорее всего какая-нибудь хайратка (повязка
на голову из ткани или другого материала), фенечки (самодельные украшения), бесконечная любовь ко всякой фэнтези литературе, любовь к бардовской песне, попытки написать стихи не стихи, а что-нибудь в этом духе, играет на чем-нибудь, что
можно потащить в лес, собственно любит ездить в этот лес, некоторая романтичность натуры, пьющий («ролевик» – представитель «ролевого движения» – субкультуры, основанной на совместной творческой деятельности, реализующейся в
процессе моделирования сюжета художественного произведения или исторического
периода в ходе так называемой «ролевой игры»).
В каждом примере член субкультуры рисует портрет типичного представителя своей группы, при этом адресует его «чужому»: собиратель не включен в среду сообщества, поэтому признаки инаковости выходят на первый план.
Таким образом, приведенные тексты направлены на то, чтобы различными способами выделить в глазах «чужого» свою группу, закрыть ее, нарисовав образ, который
маркируется как отрицательный в обществе: необычный и даже отталкивающий
внешний вид, девиантное и / или необычное поведение (демонстративная грубость,
пьянство, иные музыкальные и литературные предпочтения). Необходимо отметить,
что данные тексты не всегда соответствуют действительности. Об этом говорит и
внешний вид, и поведение самих информантов, однако оппозиция «свой / чужой»,
лежащая в центре способа их формирования, провоцирует появление фольклорного
текста, к которому обращаются при встрече с субъектом, маркированным как «чужой». «Чужим» может быть собиратель, преподаватель учебного заведения, неофит,
не ставший полноправным членом группы, так называемый гриб. Этим словом во
многих субкультурах обозначают человека, который не знает ничего о самой суб 54 
Плюрализм картин мира и способы их описания
культуре, а просто делает вид, что он ее часть, то есть – выпендривается (Антон,
21 год, представитель «ролевиков»).
Особую группу представляют различные формы фольклора речевых ситуаций, к
которым примыкают формулы приветствия и прощания и другие клишированные
фразы, часто сопровождающиеся определенными действиями.
В среде субкультуры «эмо» существует корпус текстов, которые ее представители
называют эмо-пословицами или эмо-поговорками. Они представляют собой переработанные варианты русских народных пословиц и поговорок, афоризмов и цитат из классической литературы. Исходную форму можно восстановить при анализе синтаксической организации предложений: Береги снапы снову, а чёлку с молодости – перефразированная пословица Береги платье снову, а честь смолоду; Стричь или не стричь –
вот в чем вопрос! соотносится с цитатой из трагедии У. Шекспира «Гамлет».
Данные эмо-пословицы и эмо-поговорки имеют шуточную природу, так как носители употребляют их для создания дружеской непринужденной атмосферы. Обмен
подобными выражениями среди представителей субкультуры «эмо» является своего
рода традицией; конкретного их автора информанты указать не могут. Подобные «пословицы» и «поговорки» публикуются на тематических форумах и воспроизводятся в
речи, становясь достоянием широкого круга лиц. Вместе с этим они выполняют интегративную функцию, так как содержат в себе специфическую лексику и отражают реалии, понятные только членам сообщества: снапы, стричь или не стричь.
К этикетным формулам можно отнести слово хой или фразу панки хой, которые являются формой приветствия в среде «панк-движения». Приведенные приветствия не
только несут коммуникативную функцию, но и указывают на принадлежность к
группе, так как произносятся членами «панк-движения» по отношению друг к другу.
Данная фраза, сказанная на улице человеку, который выглядит как «панк», по объяснению респондентов, может стать поводом к знакомству и расширению «тусовки».
Алексей (17 лет) сообщает: Идешь по улице, если слышишь «панки хой», а там незнакомый парень стоит, значит свой, и можно запросто подойти познакомиться; Иван
(26 лет): Это традиционное приветствие, оно как бы выделяет панка из толпы людей, так панки друг друга узнают и знакомятся. Можешь так обратиться к панку и
без проблем с ним пообщаться.
Формы приветствия, прощания, поговорки и афоризмы в среде ролевого движения
рождаются в процессе проведения ролевой игры и, как правило, актуальны непосредственно в данной игре, однако некоторые их них закрепляются в речи и воспроизводятся в стереотипных ситуациях. Например, выражение В Праге все спокойно, появившееся в ролевой игре 2007 года, является прецедентным, оно напоминает собеседникам о значимых событиях и людях, связанных с этой фразой.
В стереотипной ситуации общего игрового сбора часто можно услышать фразы:
Они не опаздывают, они красятся; Хватит краситься, уже даже эльфы тут, которые произносятся, если одна из команд задерживается. (В процессе ролевой игры команды, отыгрывающие фантастических существ, должны наносить соответствующий
правилам грим.) Фразы используются как шуточные, однако расшифровать их комическую природу могут только те, кто знает традицию «ролевого движения». Таким
образом, фольклор речевых ситуаций в «ролевом движении», помимо развлекательной и дидактической функций, также является средством самоидентификации, так как
он понятен только членам сообщества, для «чужого» же – лишен смысла. Общая чер 55 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
та текстов этой группы – их кодификация; только «свой» может расшифровать текст
и раскрыть его смысл, так как они содержат специфические понятия и отображают
реалии и отношения, существующие внутри данной группы, неизвестные «чужим».
Язык, использующийся внутри субкультуры, отличается от «общего» языка, происходит изменение (пусть и незначительное), языковой картины мира, она обогащается
новыми понятиями, символами, афоризмами.
К наиболее продуктивным для раскрытия реализации оппозиции «свой / чужой» в
картине мира представителя субкультуры относятся анекдоты и сходные с ними тексты, связанные с жизнью субкультуры и создающиеся внутри нее. Рассмотрим их на
примере «игровых анекдотов», бытующих в среде ролевого движения.
Среди «ролевиков» традиция устного рассказа распространена очень широко, это связано с тем, что не все участники способны поддерживать необходимую модель поведения на протяжении всего игрового процесса, однако игровое время должно быть непрерывно, поэтому «пробелы» в нем заполняются бытовыми заботами и общением. В результате интервью и наблюдения нами было собрано более 20 текстов с повторяющимся
элементом сюжета: столкновение игрового мира и реальности. В центре таких историй
чаще всего встреча «ролевика» (группы «ролевиков») в ролевом «прикиде» с «обычным
человеком» или группой людей, которые пугаются «ролевиков» по различным причинам
(неопрятный вид, необычное поведение, одежда или грим последних).
На периферии находятся рассказы о встрече неопытного «ролевика», попавшего в
трудную ситуацию, с местным жителем, исполняющим функцию «знающего помощника». Дело в том, что в процессе игры происходят частые контакты, например, при покупке продовольствия, с жителями поселков, находящихся поблизости от игровой местности, поэтому ближайшие населенные пункты и их обитатели включаются в локус ролевого мира. В связи с этим по отношению к ним используются притяжательные формы местоимений наши / наш и свои / свой.
Рассматриваемые тексты включают в себя формулы достоверности. Они могут
встречаться в начале или в конце текста – Я слышал; Мне рассказывали; Говорят, это
было на …, могут быть представлены в виде ссылки на неопределенный источник –
Такая ходит байка; это же проявляется при описании «ролевика» или группы «ролевиков», о которых идет речь, особое внимание слушателей обращается на «игровой»
внешний вид героев и непосредственно на ситуацию столкновения двух «миров».
Описание реакции «обыкновенных» людей при встрече с «ролевиками» происходит
подчеркнуто эмоционально. Эти истории имеют, как правило, небольшой объем и
неожиданную развязку, часто рассказчик сам определяет их как жанр «игрового анекдота», который, переходя из уст в уста, обрастает подробностями и деталями. Так, в
«игровом анекдоте» про «цивила», которого загнали на дерево орки, время, проведенное грибником на дереве, увеличилось от конкретного (час сидел) до неопределенного – сколько он там сидел, не знаю, но смеркалось.
В описании внешности «ролевика» присутствуют такие черты, выраженные повторяющимися словесными формулами: в ролевом прикиде (в прикиде), в полном доспехе,
с мечами наперевес, небритый, три дня зубы не чистил, на голове колтуны нечесаные
(непричесанный). Несмотря на то, что в процессе игры участники придерживаются
правил личной гигиены, образ грязного, неумытого и непричесанного героя характерен для такого рассказа. В качестве героя-«цивила» чаще всего выступает мужчина
среднего возраста (грибник, сектант, охотник), которого по некой причине принимают
 56 
Плюрализм картин мира и способы их описания
за «своего» (сходство в одежде или поведении с «ролевиком»), что рождает комический элемент сюжета. Происходит «ложная идентификация»: «ролевик» вступает с ним
контакт, используя игровую модель поведения, что порождает ошибку коммуникации
и создает смеховой эффект. При этом возникают логические несоответствия, которым
не уделяется внимание в рассказе (абсурдное поведение игрока или «цивила», неправдоподобные временные и пространственные характеристики текста и т.п.). Несмотря на
это они имеют установку на реальность и воспринимаются как достоверный факт. Задачей таких анекдотов является углубление оппозиции «свой / чужой», так как «цивилы» в них предстают глупыми и недалекими людьми, которые залезают на дерево, замирают в испуге, ругаются и т.п. Если же «цивил» реагирует нормально, то позже он
оказывается «своим».
Существует еще множество фольклорных текстов, которые не были освещены в
данной статье, но, рассмотрев приведенные примеры, мы можем сделать вывод о значимости оппозиции «свой / чужой» в фольклоре субкультуры. Она преобладает в
формировании модели мира, поскольку именно принадлежность к «иной» среде и
выделяет представителя любой субкультуры в собственных глазах. Способы обособления могут быть различными: создание мифологизированного образа, преподносимого «чужому», сленг и видоизменение привычных речевых клише, стремление
«осмеять чужого» в анекдоте, но все они направлены на одну цель – построить между
«своими» и «чужими» как можно более высокую стену.
Библиографический список
Веселова И.С. Нарратология стереотипной достоверной прозы. URL: http://www.
folk.ru/Research/veselova_narratolog.php.
Дранникова Н.В. Локально-групповые прозвища в традиционной культуре Русского Севера. Функциональность, жанровая система. Архангельск, 2004.
Неклюдов С.Ю. После фольклора // Живая старина. 1995. № 1.
Неклюдов С.Ю. Семантика фольклорного текста и «знание традиции». URL:
http://www.ruthenia.ru/folklore/neckludov14.htm.
Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб., 1994.
Разумова И.А. Семейный фольклор в образовательном пространстве (вопросы собирания)
// Комплексное собирание, систематика, экспериментальная текстология: материалы V Международной школы молодого фольклориста (Архангельск, 6–8 июня 2001 года) / отв. ред.
Н.В. Дранникова. Архангельск, 2002.
Цивьян Т.В. Модель мира и ее роль в создании (аван)текста. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/tcivian2.htm.
Т.В. Мельникова
Средства экспликации эмоционального состояния человека
в донских казачьих сказках
Эмоциональная сфера является составной частью культуры любого народа, следовательно, концептуализируется в его языке. «При вербализации эмоций психологическая категория эмоциональности трансформируется в языковую категорию эмотивности» [Шаховский, 1987, с. 31]. Различные эмоциональные переживания, представ-
____________
© Мельникова Т.В., 2011
 57 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
ленные в словах и высказываниях, понятны всем говорящим на данном языке. Это
объясняется тем, что эмоции данной языковой общности социологизированы и психологизированы, обобщены видовым национальным опытом данного народа, потому
что они не только являются формой оценивания среды обитания того или иного языка, но и составляют значительный фрагмент этой среды обитания и картины мира. В
этом плане эмотивность как лингвистическая категория является имманентным свойством языка выражать психологические (эмоциональные) состояния и переживания
человека [Шаховский, 1984; 1987]. По мнению исследователей (Л.Г. Бабенко,
А.А. Водяха, Н.А. Григорьева, С.В. Ионова, В.И. Шаховский), эмоции могут быть
представлены различными группами лексики языка. Выделяют номинанты эмоций
(лексику, обозначающую эмоции), являющиеся собственно эмотивами, ср.: горе,
страх великий, тоска; дескрипторы (лексику, описывающую эмоции), ср.: отец
насупурился, на сердце сладкое щемление и экспликанты (лексику, выражающую
эмоции), которые классифицируются как ассоциативно-эмотивные единицы, ср.:
напала кручина, горесть забирает, гореванье на нее навалилось. Такие лексемы, используемые в тексте, позволяют не только выявлять особенности стиля, но и раскрыть определенные характеристики в образах персонажей. Интересны в этом плане
сказки о казаках, записанные В.В. Когитиным [Когитин, 1996].
Сказка как жанр представляет собой ориентированное на вымысел произведение
устного народного творчества, она несет в себе уникальную информационную составляющую, передаваемую из поколения в поколение. Материалом для сказки служат жизнь народа, его верования и обычаи. Кроме того, сказка является способом выражения и проявления психических аспектов – мыслей, чувств, эмоций. В связи с
этим резонно полагать, что казачьи сказки, собранные В.В. Когитиным, представляют
собой простор для рассмотрения средств экспликации эмоционального состояния человека.
Материал показал, что чаще всего в казачьих сказках эмоции передаются описательно, посредством глаголов и глагольных сочетаний, ср.: Трясет его тело. Водит,
судорогами бьет. То в жар, то в холод бросает; С мальства не плакал, и вот тебе!; Сердце размякло; Насупорился отец, брови нахмарил; Увидел он такие дела, от
страха зашелся; от страха заколодило; ужаснулся Оничка; испугалась она. Из-за
стола вскочила; так и обмерла от ужаса; слов категории состояния, ср.: Непереносно ему, темно на сердце; Тошно без милого; Полегчало ей на душе; Моркотно
мне, аж плакать хочется; Не по себе казаку стало. В пот ударило; на душе у Дрона
затомилось; Непереносно ей, темно на сердце; На душе потеплело. В качестве
средств выражения эмоций реже встречаются именные части речи или фразеологизмы: ср.: хмурливая; счастливым смехом смеялся; завистливая мачеха; Присела
мать на крылечко закручиненная; дрожка по ней пробежала; мороз по коже.
Частотное употребление глаголов (общее количество 62) и слов категорий состояния (53) связано с тем, что они называют определенные действия или состояния человека, следовательно, вербализуются наиболее детально, в то время как «субстантивные единицы соотносятся с абстрактными понятиями» [Григорьева, 2009, с. 71], поэтому их количество невелико.
Среди выразительных средств, реализующих то или иное эмоциональное состояние
героев, выделяются
 58 
Плюрализм картин мира и способы их описания
– олицетворения: дрожка по ней пробежала; мурашки по спине поползли; холодная испарина на лбу выступила; язык в пятки ушел; сердце замерло; Продрало барина от страха, волосы дыбом встали; Посмеялся Минька, однако ж встрепыхнулось его сердце; сердце у самого защипало; сердце еще больше заныло; дух зашелся;
расцветает у казака душа; душа его криком кричит, стонет, мечется; Наполнилась восторгом Оничкина душа; Душа томится; крепился казак, однако ж изнылась его душа; Зашлось сердце у Завиды от злости; Сомнение в себе появилось.
Думы одолевают; Раскаяние Митяя за сердце взяло;
– сравнения: как черная туча ходит по двору; Сердечко бьется часто, как у воробья; не могутно, как рыбе без воды; Заорала омаром, будто ей сатана навес головы
сделал;
– метафоры: У барина без вина голова ширится и кругом идет; злая змея на сердце залегла;
– эпитеты: Черные думы одолевают; незнаемое горе; Холодная испарина; Засмеялся Оничка счастливым смехом; тоска зеленая; злая змея;
– оксюморон: защемило у казака сладко на сердце; Старуха на радостях в плач;
– гипербола: Разозлился казак, аж затрясся весь; Работала Аленушка от зари до
темна, а по ночам горевала. Не просыхала ее подушка от слез; Так всю ночь и просидела, глаз не сомкнув; а у самого сердце, как заячий хвост, колотится; Страх
Иванушке кожу ободрал. До того жутко! Ступил казак в воду, дальше не может,
страх забирает.
Единично в текстах употребление перифразы: Заговорило у него ретивое.
Количественное соотношение стилистических средств показывает, что наибольшим числом (около 180 единиц) представлены приемы, которые основываются на переносе каких-либо качеств с неживого предмета на живой объект или на сравнении
разных качеств. Это, главным образом, олицетворения (109) и сравнения (68).
Остальные стилистические средства – эпитеты (12), метафоры (7), гиперболы (6), оксюмороны (6) – являются менее употребительными.
Анализ фактического материала позволил выявить, что в тексте казачьих сказок
часто используются лексемы дух, душа, сердце. Существует устойчивое мнение, что
эмоции локализируются в душе, сердце и груди, ср.: все спокойно, так и на душе легко; знать, все в жизни хорошо, коль сердце на месте. Как замечает В.А. Маслова,
«слово сердце в составе идиом обозначает не только орган кровообращения, но и
“центр эмоциональных переживаний”, “источник чувств” (например, принимать
близко к сердцу, с чистым сердцем и т.д.) [Маслова, 2001, с. 70].
Наиболее детально в тексте сказок представлены отрицательные эмоции. Герои
В.В. Когитина чаще всего попадают в ситуации, когда им приходится испытывать
страх (118 единиц) – ни жив, ни мертв; досаду (42) – досада берет; зависть (38) – у
самой сердце жмет; ненависть (27). Поэтому в сказках положительные эмоции – радость (12) от радости рот до ушей; восторг (4) – восторгом полон и нейтральные –
удивление (3) – не может слова вымолвить от удивления – имеют гораздо менее выраженную лексическую экспликацию, чем отрицательные. Кроме того, это связано с
тем, что «“отрицательные” эмоции описываются языком / диалектом гораздо более
детально и разнообразно, чем положительные, поскольку вторые тяготеют к норме.
<…> единиц, содержащих в своей семантике отрицательную оценочность, в диалекте
больше, чем содержащих положительную» [Григорьева, 2009, с. 40].
 59 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Безусловно, эмоции являются универсальной составляющей картины мира, однако
их освоение, концептуализация, а следовательно, и вербализация будут отличаться в
разных слоях культуры и языка.
Репрезентация эмоциональной сферы человека в картине мира казачьего субэтноса
также имеет свои особенности. Прежде всего, отметим, что героям сказок присуще
проявление широкой гаммы чувств. Учет гендерного признака при анализе репрезентации эмоционального состояния персонажей показывает, что сфера эмоциональной
жизни казачки ограничена семьей. Героиня сказок В.В. Когитина испытывает тоску
по мужу, ее охватывает страх потерять ребенка или она переживает чувство любви к
мужу. В тех же эпизодах сказок, в которых описывается мужчина, представлен более
широкий спектр выражения эмоций: страх, негодование, тоска, восторг, радость и др.
Таким образом, изучение сказок не только является важным источником для выявления средств экспликации эмоционального состояния героев, дифференцированного
описания мира чувств персонажей, но и ставит задачи их культурологической интерпретации.
Библиографический список
Григорьева Н.А. Лексико-фразеологические средства вербализации эмоций в донских казачьих говорах: дис. … канд. филол. наук. Волгоград, 2009.
Маслова В.А. Лингвокультурология: учеб. пособие. М., 2001.
Шаховский В.И. Значение и эмотивная валентность единиц языка и речи // Вопросы языкознания. 1984. № 6.
Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж,
1987.
Источник
Когитин В.В. Сказки-пересказки. Волгоград, 1996.
Г.В. Быкова
Образ мира эвенков в диахронии и синхронии
Конференция «Лингвистика на исходе ХХ века» (Москва, 1998 г.) отметила, что
языки малых народов вымирают быстрее, чем лингвисты успевают их описывать.
Язык, как известно, был и остается главным этнообразующим фактором. Лингвистическая проблема исследования национального языка, таким образом, смыкается с
проблемой сохранения эвенкийского этноса, который тысячелетиями проживал среди
других народов России, смог сохранить не только свой генотип, но и уникальную
языковую картину мира, отраженную в его не только вербализованной, но и неноминированной части концептосферы, выраженной совокупностью лексических лакун
(«пустых клеток» в системе языка).
В деле сохранения любого миноритарного маргинального языка большой интерес
представляет концепция, объясняющая существование этносоциальных и биологических групп человечества механизмом передачи информации. Вся информация, циркулирующая в коллективах, представляет собой два потока: синхронная информация и
диахронная информация.
____________
© Быкова Г.В., 2011
 60 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Синхронная информация – это знания, которыми говорящие обмениваются друг с
другом в любой данный момент; диахронная информация – это знания, передаваемые из
поколения в поколение (обычаи, верования, предрассудки, танцы, предметы прикладного искусства и т.д.). Степень интенсивности каждого потока информации различна и
может меняться. При общинно-племенном строе диахронная информация была актуальнее, с образованием народностей и особенно наций усиливается роль синхронной информации. Для нации основная информация – синхронная, для этноса – диахронная
(О.А. Арутюнов, Н.Н. Чебоксаров): бесписьменный народ передавал жизненно важную
информацию в неязыковых знаковых системах, например, в элементах орнамента. Для
большинства современных представителей эвенкийского этноса она зашифрована и малопонятна, то есть выражена глубокими лакунами, которые мы называем знаковыми.
Значение диахронной информации, закодированной в предметах быта или культа
амурских эвенков, убедительно демонстрирует исследователь-этнограф И.А. Мазин в
статье «Передача диахронной знаковой информации на примере эвенкийской коробки
муручун» [Мазин, 2002, с. 309–317].
Подобные коробки служили для хранения шаманской атрибутики, святынь семьи и
рода, дорогих покупных вещей и украшений. Одна из них хранится в Амурском областном краеведческом музее г. Благовещенска. Коробка округлых очертаний, диаметр
– 31 см, высота – 13 см. Каркас изготовлен из прямоугольной березовой дранки, сшит
ровдужным ремешком. Низ подшит камусом со лба оленя, по окружности украшен мехом рыси. Бока и верхняя часть на вдержке изготовлены из ровдуги. Довольно сложная
методика расшифровки диахронной информации основана на просчетах бокового шва
на ровдуге, слева направо против часовой стрелки.
Как утверждает исследователь, в символике коробки муручун отражена, прежде всего, цикличность быта и хозяйственной деятельности эвенков, соответствующая малому
солнечному саросу – 6 586 суток. Судя по внесенному малому солнечному саросу, традиционный хозяйственный год велся автохтонами Приамурья по солнечному календарю. Параллельно ему просчитывался и лунный календарь [Там же, с. 313].
Быт и традиционное хозяйствование эвенков отражены в коробке по сезонным
циклам трудовой деятельности. Судя по дням солнцестояния, равноденствия и времени проведения общеродовых шаманских обрядов сэвэкан и синкелаун, летоисчисление в рассматриваемой коробке велось по григорианскому календарю, с началом нового года 1 января. Анализируя суммарные признаки кистей на коробке, этнограф,
например, просчитывает кисть № 2 = 104 – 14 апреля. Это выход на весенние пастбища оленей для проведения отела. Кисть № 3 = 109 – 19 апреля. Кисть № 9 = 111 – 21
апреля. Время появления первых оленят. Здесь же закодированы сроки массового
отела оленей; начало общеродового весеннего шаманского обряда сэвэкан и его завершение; выход на пастбища после отела оленей в высокие поймы, богатые разнотравьем и ягелем; сроки выхода на пастбища с наледями, в высокогорье; завершение
охоты на животных с рогами, содержащими пантокрин. Кисть № 8 = 265 – 22 сентября – день осеннего равноденствия и начало массового гона оленей.
Эта же методика просчетов кистей и полос, изображенных на коробке, позволяет
установить точные сроки выпаса оленей в высоких поймах и завершение охоты на
проходного зверя, день зимнего солнцестояния – 21 декабря; выход на зимние пастбища в предгорья, начало охоты на тропящего соболя, попутный отстрел парнокопытных, переход на зимние, хорошо защищенные от ветров пастбища; день весеннего
 61 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
равноденствия; массовой охоты на копытного зверя по насту; начало перехода оленей
на весенние пастбища и т.д.
Третий цикл хозяйственной деятельности эвенков отражен суммой признаков по
кистям второго цикла с добавлением 74 черных точек на верхней части коробки, увеличенных на две красные линии, опоясывающие их. Данный блок особое внимание
уделяет подготовке оленей к гону; выделен самый активный промежуток гона оленей;
указаны сроки их выхода в высокие поймы и на зимние таежные пастбища в предгорья и т.д.
Подводя итог циклов хозяйственной деятельности эвенков по информации, закодированной в коробке муручун, И.А. Мазин отмечает, что зафиксированные в ней моменты быта и ведения хозяйства имеют, несомненно, оленеводческую направленность. Большое внимание аборигены уделяют подготовке оленей к гону, его проведению, уходу за животными перед отелом и его проведению. Весь хозяйственный год
посвящен циклам выпаса оленей по естественным сезонным пастбищам, которые благодаря такому режиму успешно самовосстанавливались [Там же, с. 315].
Особое место в знаковой информации коробки уделялось планетам, сопутствующим Земле. Варьируя заложенными цифровыми блоками, этнограф без труда получает сидерические и синодические периоды Меркурия, Венеры, Марса, синодические
периоды Сатурна и Юпитера, что также было важно для оленеводства. Диахронная
информация аккумулирована и в шаманской парке, и в оленьей узде – уги [Мазин,
2002; Мазин А.И., Мазин И.А., 2002а; 2002б].
Данный тип информации дублировался и на синхронном уровне, то есть непосредственно в лексической системе языка и на уровне универсального предметного кода в
виде невербализованных концептов, выраженных лексическими лакунами.
Трудно переоценить ту роль, которую играло в недавнем прошлом оленеводство
у коренного населения Амурской области. Даже самоназвание свое они ведут от
орон (олень) – отсюда – эвенки-орочоны. На сегодняшний день – это один из малоизученных коренных народов Приамурья, многочисленный в прошлом, малочисленный сегодня. С 1994 года наметилась зловещая тенденция к устойчивому сокращению численности амурских эвенков – носителей уникальных говоров – зейского,
джелтулакского и селемджинского. С точки зрения антропологии словарная разработанность того или иного языка (то есть наличие / отсутствие лакун в том или другом) является как показателем интересов, свойственных носителям разных локальных культур, так и критерием различий между ними. В условиях длительного дрейфа двух таких культур в Приамурье – русской и эвенкийской – с разной степенью
детализации объективировались отдельные концепты, жизненно важные для носителей одного языка и не имеющие такого значения для говорящих на другом. Рассмотрим концепт «олень» и языковые средства его выражения в языке эвенков «в
зеркале» русского литературного языка.
В Словаре русского языка С.И. Ожегова словарное гнездо, обозначающее этого
жвачного парнокопытного млекопитающего с ветвистыми рогами, представлено следующими лексемами: олень, олений, оленуха (самка оленя), олененок, оленина (мясо
оленя как пища), оленеводство, оленевод [Ожегов, с. 363]. Лексикографическое сопоставление двух соответствующих словарных гнезд указанных языков обнаруживает
линейные соответствия межъязыковой лексической эквивалентности по половозрастному признаку домашних оленей: одной лексеме русского литературного языка соот 62 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ветствует одна лексема эвенкийского: оленуха – нями (самка оленя), эныкан – олененок (в обоих случаях – обозначение телка обоего пола). Концепт «телок-самка» у русских и эвенков выражен гипонимической лакуной.
Сравнение лексемы, обозначающей самца, – в русском языке – олень, в эвенкийском – орон (олень обоего пола) обнаруживает в первом гиперонимическую, а во втором гипонимическую лакуны.
Сопоставление остальных наименований оленя по указанному признаку выявляет
отсутствие русского литературного эквивалента при наличии эвенкийского: племенной бык – сэру, бык до одного года – эныкан, бык до двух лет – ченукачан, бык до
трех лет – иктан, бык до четырех лет – неоркана, бык с пяти лет и старше – мотча,
мотударан, кастрированный бык – гылга; матка одного года – сачирикан, матка с
восьми лет и старше – сандака, матка, скинувшая или родившая мертвого телка, –
умири, не рожавшая матка – вангай, рожавшая – важенка.
Эвенкийские названия оленей по хозяйственному назначению также обнаруживают
лексические лакуны в русском языке: верховой олень – учак, олень под вьюк – намовон, передовой олень – бречик, пристяжной олень – алгэна, олень, несущий люльку, –
намонки, олень, предназначенный для обмена, – дюгатчаран, олень, который не ходит
в упряжке, – амнык, олень, у которого седло съезжает вперед, – некото, олень, у которого седло съезжает назад, – бурики, плохо идущий в упряжи олень, – энэлгэ, бугуй,
плохо идущий под седлом олень – эмник, олень, плохо несущий вьюк, – эрунэнипки.
Национальные номинанты отражали и особенности экстерьера оленей. Естественно, они отсутствуют в русской лексике, хотя концепты, обозначенные эвенками, прекрасно осознаются и русскими говорящими: олень с длинными ногами – ченчарин,
олень с короткими ногами – нэктукан, наптама, олень с приподнятой холкой – мальчима, ниверкэна, олень с прогнутой спиной – чинама, олень с длинным туловищем –
гоным, олень с коротким туловищем – урумкан, узкогрудый олень – кипчима. Эвенки
различали оленей и по сложению рогов: ветвисторогий олень – сапима, олень с широкими рогами – дармама, олень, у которого рога выдвинуты вперед, – гункима,
олень, у которого рога выдвинуты назад, – милай. Как видим, многообразные мыслительные образы оленей, зафиксированные в эвенкийском языке в виде отдельных
лексем, имеются и у носителей русского литературного языка, но здесь они в случае
коммуникативной релевантности концепта объективируются на уровне синтаксической объективации. Лакуны, таким образом, следует считать пограничным явлением:
они существуют (обнаруживаются) в языке, реализуя свое содержание в речи. Лексически не выраженные концепты (лакуны) в такой же степени участвуют в мыслительной деятельности народа, как и лексикализованные, так как «опредмечивание» мира
средствами языка происходит на уровне концепта [Бабушкин, 1996, с. 13].
В.Г. Гак заключает поэтому, что «словосочетание в любом языке выступает как
“запасной способ” наименования, компенсирующий недостаток словообразовательных средств» [Гак, 1977, с. 238].
Надо сказать, что слои русского населения, тесно связанные с оленями, создали
свои однословные наименования этого животного по важному для них в том или
ином отношении признаку. В словарной статье, посвященной видам оленей,
В.И. Даль, например, пишет: «…олень родится теленком, осенью он неблюй, или
пыжик; перегодовав, лопанко и лоншак, а самка сырица; отелившаяся, важенка, матка; яловая, молодая, вонделка, старая, хаптарка; кладеный, ездовой бык; нелегченый,
 63 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
гирвась и кора; в восточной Сибири оленем зовут только северного ездового оленя, а
в диком виде он шагжой, шакшой; лань или корова его вязанка. Олень с первою,
третьею головою, охотничьими рогами, то есть стольких лет» [Даль, с. 671]. С этой
точки зрения было бы интересно исследовать лексику не только пользователей литературного языка, но и диалектоносителей, проживающих в таежной части Амурской
области и связанных с анализируемым животным. Таким образом, актуальным на сегодняшний день является как исследование и описание концептосферы эвенков в этнокультурной среде Приамурья, так и расшифровка информации, закодированной в
неязыковых знаковых системах автохтонов региона этноса.
Проект по документированию (спасению) стремительно исчезающего уникального
языка амурских эвенков в виде трех говоров, проводимый научно-методическим центром лингвистики и межкультурной коммуникации Благовещенского государственного педагогического университета, воплощен в фундаментальных лексикографических трудах – «Словаре джелтулакского говора эвенков Амурской области» [СДГ 1;
СДГ 2] и «Словаре зейского говора эвенков Амурской области» [СЗГ]. Продолжается
документирование третьего, селемджинского, говора амурских маргиналов.
Библиографический список
Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической системе языка. Воронеж, 1996.
Гак В.Г. Сопоставительная лексикология: на материале французского и русского языков.
М., 1977.
Мазин А.И. Передача диахронной знаковой информации на примере эвенкийской коробки
муручун // Традиционная культура Востока Азии. Вып. 4. Благовещенск, 2002.
Мазин А.И., Мазин И.А. Семантика шаманской парки из поселка Бомнак Амурской области // Рукопись Областного краеведческого музея. Благовещенск, 2002а.
Мазин А.И., Мазин И.А. Символика на оленьей узде – уги из пос. Усть-Уркима Амурской
области и ее значение // Традиционная культура Востока Азии. Вып. 4. Благовещенск, 2002б.
Словари
Болдырев Б.В., Быкова Г.В., Варламова Г.И., Андреева Т.Е., Мальчакитова Р.Е. Словарь
джелтулакского говора эвенков Амурской области. Ч. 1. Благовещенск, 2010. (В тексте – СДГ 1.)
Болдырев Б.В., Быкова Г.В., Варламова Г.И., Андреева Т.Е., Мальчакитова Р.Е. Словарь
джелтулакского говора эвенков Амурской области. Ч. 2. Благовещенск, 2011. (В тексте – СДГ 2.)
Болдырев Б.В., Быкова Г.В., Варламова Г.И., Сенина Л.К. Словарь зейского говора эвенков
Амурской области. Благовещенск, 2011. (В тексте – СЗГ.)
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2. СПб., 1996.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1989.
Ю.А. Барбашева
Адаптация фольклорных текстов при переводе
Проблему адаптации текста при переводе можно рассматривать с разных точек зрения. Каждый язык отражает особенности национальной культуры, истории, менталитета того народа, который на нем говорит, а каждый литературный текст создается в рамках определенной культуры. Элементы этой культуры могут быть совершенно незна-
____________
© Барбашева Ю.А., 2011
 64 
Плюрализм картин мира и способы их описания
комы и непонятны носителям других языков. Поэтому текст нужно адаптировать для
того, чтобы он был понятен читателю перевода [Сдобников, Петрова, 2006, с. 391].
Согласно данным «Толкового переводоведческого словаря» доктора филологических наук, профессора Л.Л. Нелюбина, понятие «адаптация» представляет собой, вопервых, прием для создания соответствий путем изменения описываемой ситуации с
целью достижения одинакового воздействия на рецептора; во-вторых, под адаптацией
понимается обычно разнообразная обработка текста: упрощение его содержания и
формы, а также сокращение текста в целях приспособления его для восприятия читателями, которые не подготовлены к знакомству с ним в его подлинном виде; и, втретьих, адаптация – это приспособление текста для недостаточно подготовленных
читателей, например, «облегчение» текста литературно-художественного произведения для начинающих изучать иностранные языки [Нелюбин, 2003, с. 13].
Адаптация исходного содержания и форм его выражения к иным лингвоэтническим условиям восприятия, отличающимся от тех, что типичны для носителей переводящего языка, не ограничивается лишь нейтрализацией расхождений в системах
языков оригинала и перевода [Латышев, Семенов, 2008, с. 168]. Адаптация заключается в приемах, направленных на облегчение восприятия чужих культурных реалий и
языковых явлений.
Существуют две принципиально отличающиеся друг от друга стратегии передачи
культурологического содержания исходного текста. Первая заключается в том, что
культура носителей исходного языка адаптируется к восприятию носителей языка перевода. Другая стратегия заключается в обратном: читатель переносится в мир культуры носителей исходного языка. Первую стратегию называют сильной адаптацией,
вторую – слабой. Выбор сильной или слабой адаптации определяется местом, которое
занимает культурное своеобразие в системе художественных ценностей произведения
[Тимко, 2007, с. 8].
Если национальный колорит – одно из главных достоинств произведения для читателя перевода, то выбирается стратегия слабой адаптации, например, при переводе
сказок, поскольку в произведениях фольклора, в частности, в народных сказках, и
форма, и содержащаяся в ней национально-культурная специфика являются доминантами перевода. Так, национальная специфика русских народных сказок проявляется в образе героя, в языке, бытовых подробностях, в характере пейзажа, в изображении социальных отношений и уклада русской, преимущественно, небогатой крестьянской жизни. Поэтику сказки определяет присутствующая в ней обязательная
установка на вымысел: «несоответствие окружающей действительности и необычайность событий, о которых повествуется» [Пропп, 1946, с. 211]. Эмоциональное воздействие русской народной сказки осуществляется при помощи средств словесной
образности, присущих практике устного рассказа как вида творческой деятельности.
Тексты данного жанра строятся с помощью установленных традицией клише: исполнитель сказочного материала не запоминает текст сказки целиком, а создает его на
глазах у слушателей, восстанавливая тематические (мотивы) и стилистические («общие места», формулы и пр.) конструктивные элементы текста.
Применительно к переводческой практике, стилистические элементы текста или
традиционные формулы можно разделить на три группы: эквивалентные формулы,
примерные соответствия и формулы, не имеющие аналога в языке сказок другой культуры. Эти соответствия или их отсутствие являются отражением национального харак 65 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
тера и опыта двух народов. Полная или частичная эквивалентность инициальных и финальных формул в языке оригинала и перевода свидетельствует не только о наличии
точек соприкосновения двух культур, но и об общности характерных черт фольклора,
тогда как содержательная сторона сказок, а следовательно, и разнообразные медиальные формулы, во многом отличаются друг от друга в сказках двух культур [Старостина, URL].
Особый интерес и основную трудность при переводе представляют клише, сравнения, параллелизмы и повторы, поскольку, во-первых, экспрессивность, выразительный язык сказки, динамика событий, композиция и сам дух русской народной сказки
основаны именно на использовании данных образных средств языка. Во-вторых, эти
тропы и стилистические фигуры находятся на границе лексики и синтаксиса.
При переводе сказки осуществляются сложные трансформационные процессы в целях сохранения специфических черт и посланий подлинника, а также адаптации его к
новой иноязычной среде. Для реализации этих целей переводчики используют различные способы, среди которых выделяются: а) способ транскрипции и транслитерации; б)
способ субституции (приблизительный перевод); в) способ интерпретации (описательный перевод) [Шуманова, 2005, с. 74].
Проследим приемы, используемые в процессе лингвокультурной адаптации текстов фольклора, на примере русских народных сказок «Сивка-бурка», «Иван царевич
и серый волк», «По щучьему веленью», «Царевна-лягушка» и «Василиса Прекрасная»
из сборника «Русские народные сказки» под редакцией А.Н. Афанасьева и их переводов на английский язык, выполненных И.М. Железновой и Б. Исааком в 1980 г.
Переводчик воссоздает вымышленный мир русской народной сказки, напрямую
обращаясь к реалии, и соотносит ее с родовым понятием, известным английскому читателю, с помощью приема функционального аналога (добрый конь – Goodly steed,
trusty steed; они всегда сидели сложа руки, как барыни − sat always with their arms
folded like ladies of a Court), описательного перевода: добрый молодец – а tall and
handsome man, handsome, young man, good youth; или калькирования: честные гости –
honest folk; чистое поле – the open field.
Имена собственные и прозвища персонажей в языке русской волшебной сказки образованы следующими способами:
1. Простые имена: Аленушка, Морозко.
2. Дефисное образование: Иванушка-дурачок, Крошечка-Хаврошечка, Баба ЯгаКостяная Нога, Сивка-Бурка Вещая Каурка.
3. Словосочетания (2, 3, 4-компонентные), образованные по моделям:
– модель 1 «имя существительное + имя прилагательное»: Василиса Премудрая,
Кощей Бессмертный;
– модель 2 «имя существительное + имя прилагательное»: Царь Морской;
– модель 3 «имя существительное + имя существительное»: Змей Горыныч;
– модель 4 «имя существительное + имя прилагательное + имя существительное»:
Палфил Медвежий сын, Иван Кобылий сын;
– модель 5 «имя существительное + имя существительное + имя прилагательное +
имя существительное»: Марья Краса Черная Коса.
Многокомпонентные имена собственные раскрывают характер и род занятий персонажей сказки, дают характеристику внешности, физических данных сказочных персонажей. Причем изображаемые характеры практически всегда постоянны: трус все 66 
Плюрализм картин мира и способы их описания
гда трус, храбрец всюду храбр, коварная жена постоянна в коварных замыслах. Герой
появляется в сказке с определенными добродетелями, таким он остается до конца повествования.
В языке перевода имена и названия фантастических существ, как правило, подвергаются транскрипции или транслитерации, чтобы сохранить национальный колорит
текста русской народной сказки, однако в данном случае в языке перевода появляются малопонятные и непривычные слова. Часть таких имен, содержащих смысловые
компоненты, отражающие те или иные реальные свойства объекта, переводится либо
смешанным способом, либо калькированием, например: Кощей Бессмертный −
Koshchei the Deathless; Жар-птица − Fire-Bird; Василиса Прекрасная − Vasilisa the
Beautiful; Василиса Премудрая – Vasilisa Wise and Clever; Иван-дурак – Ivan the Fool.
Для экспликации значения реалии в некоторых случаях используется комплексный
прием «транскрипция + описательный перевод»: Баба-Яга, костяная нога – BabaYaga the Witch with the Switch – переводчик применил прием опущения, компенсируя
другим описанием, также свойственным этому персонажу: the Witch with the Switch
(ведьма с помелом); Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед
травой! − Chestnut-Grey, hear and obey! I call thee nigh to do or die! (транскрипция,
опущение, грамматическая замена русского словосочетания «существительное + прилагательное» – вещая каурка английским императивом – hear and obey). Недостатком
этого способа является то, что теряется национальная специфика понятия, например,
Ivanoushka the Simpleton – Иванушка Дурачок: в русском языке суффиксы -ушк- и -окявляются уменьшительно-ласкательными и выражают доброе отношение рассказчика
к персонажу. Русское слово дурачок передается с помощью производного от английского слова simple – ‘простой’, что не совсем точно передает значение имени и характер персонажа.
С целью сохранения своеобразия текста оригинала переводчик не меняет названия
реалий, встречающихся в русских народных сказках, и передает их также с помощью
транскрипции или транслитерации, например, a tsar (царь), Tsarevna (царевна),
Tsarevich (царевич), boyar (боярин), Rus (Русь).
Перевод некоторых таких реалий в функции обращения вызывает определенную
трудность для переводчика из-за коннотаций, которые в них заложены [Фененко,
2001, с. 73]. В этом случае переводчик прибегает к приему описания или подыскивает
аналог: царь-государь – The Tsar, our lord; царь-батюшка – Little Father Tsar. Данные
клише переведены с помощью аналогов (батюшка − little father; государь – lord) и
частично транслитерацией (царь− tsar).
С той же целью в некоторых случаях заимствованные реалии подчиняются правилам словообразования языка перевода, например, a tsardom – царство (это слово образовано от транслитерированного русского корня в сочетании с английским суффиксом существительных -dom).
Уменьшительно-ласкательные суффиксы, частотные в русском языке в целом и в
текстах русских народных сказок в частности, не менее важны для восприятия оригинала: Избушка на курьих ножках – Little hut on chicken’s feet. Как известно, в английском языке есть свои уменьшительно-ласкательные суффиксы -ie, -ling, -let, -kin, -ish,
-et, -roo. Проблема состоит в том, что они используются с ограниченным количеством
слов и не являются продуктивными. Избушка на курьих ножках – жилище Бабы-Яги,
которое стоит на двух огромных куриных ногах. Исходя из описания данной реалии,
 67 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
переводчик использует дословный перевод с добавлением прилагательного little, с
целью компенсировать значение уменьшительного суффикса в слове избушка.
Не менее важным при переводе русских народных сказок представляется использование в некоторых случаях устаревших форм английских вспомогательных глаголов и личных местоимений wast, didst, thou: стоишь как немая – stand there as if thou
wast dumb; Умела ты напрясть и соткать полотно, умей из него и сорочки сшить –
If thou didst know to spin such thread and weave such linen, thou must also know how to
sew me shirts from it.
Национальное своеобразие текстов русских народных сказок проявляется также на
синтаксическом уровне, в первую очередь, с помощью повторов. Следует отметить, что
синтаксические формы русского фольклора встречаются в переводе «Японских сказок», выполненном Б. Бейко и В. Марковой: Долго ли, коротко ли шел Момотаро, а
пришел он на высокую гору; Старик, а старик; пир горой; один-одинешенек; Стал
было отказываться Урасимо, да куда там, при этом японцы в переводе остаются
японцами, и японский фольклор не становится русским фольклором. В переводе с
арабского языка сказок «Тысяча и одна ночь», выполненном М. Салье, характерная
черта арабского синтаксиса – постоянное анафорическое повторение соединительного
союза – сохраняется с помощью русского союза: и стройная и соразмерная, с сияющим
лбом; и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла [Тимко, 2007,
с. 89, 92].
В каждом из приведенных ниже случаев повтор выполняет функцию усиления выразительности действия или признака. Переведены они с помощью вариантных соответствий: Вот он шел, шел, дошел до болота. – He went in search of it and he walked
on and on till he reached a marsh; Сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя
на коне белая. – He was dressed all in white, the horse under him was milk-white and the
harness was white; Сам красный, одет в красном и на красном коне. – He was dressed
all in red, and the horse under him was blood-red and its harness was red; Сам черный,
одет во всем черном и на черном коне. – His face was black, he was dressed all in
black, and the horse he rode was coal-black. Интересна характеристика цвета коня в переводах последних трех примеров (дословно: кипенно-белый, кроваво-красный, черный как смоль): подобное «опредмечивание» цвета является культурнообусловленной особенностью английского языка.
Лексический повтор-обращение стилизует разговорную речь русских народных
сказок и придает выразительность высказыванию. В английском варианте первого
примера повтор компенсируется инверсией и появлением эмфатического вспомогательного глагола do, поскольку в большинстве случаев подобные лексические повторы в английском языке не используются: Емеля, Емеля, отпусти меня в воду –
Do let me go, Emelya; Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу – Frog, Frog, give me
back my arrow.
В приведенных ниже примерах лексические повторы переведены синонимами: в
первом случае это глагол to forgive и словосочетание to be sorry, которые имеют разные оттенки смысла (первый содержит просьбу о прощении, а второй несет оттенок
сожаления). Повтор вертелась, вертелась передан синонимическим повтором whirled
and circled round and round. А повтор поплакал, поплакал в третьем примере – синонимическим повтором cried and wept. Прием функционального аналога, использованный переводчиком, во-первых, усиливает действие в тексте перевода, и, во-вторых,
 68 
Плюрализм картин мира и способы их описания
делает описание ситуации понятным читателю: Ну, прости же ты меня, прости, серый волк. – I am sorry, Grey Wolf, please forgive me; Уж она плясала, плясала, вертелась, вертелась – всем на диво. – She danced and she whirled and she circled round
and round; Иван-царевич поплакал, поплакал, поклонился на четыре стороны и пошел. – Tsarevich Ivan cried and wept for a long time and then he bowed to all sides of him
and went off.
Нередки случаи, когда переводчику не удается сохранить ритмичность текстов
русских народных сказок или создать параллельные конструкции в тексте перевода в
силу грамматических и синтаксических особенностей переводящего языка, например:
Затрещали деревья, захрустели листья – едет Баба-Яга. – Then all at once the trees
of the forest began to creak and groan and the leaves and the bushes to moan and sigh,
and the Baba Yaga came riding out of the dark wood.
В данном случае параллелизм состоит из синтаксически однотипных конструкций,
объединенных общей мыслью; основная его функция – усилить нарастающие одновременные действия. Параллелизм сохранен переводчиком и передан с помощью вариантных соответствий. Однако ритмичность в переводе предложения нарушена. При
этом мы видим прием добавления с целью усиления действия: затрещали – began to
creak and groan (скрипеть / трещать и издавать треск) и захрустели – began to moan
and sigh (стонать и вздыхать).
В приведенных ниже примерах параллелизмы служат для описания и одновременно усиления описываемого действия. Переводчик сохранил функцию параллелизмов,
но объединил повторяющиеся глаголы в однородные сказуемые в первом и во втором
предложениях. В третьем и четвертом примерах не удалось передать параллелизмы
из-за лексических и грамматических особенностей английского языка, диктующих
более конкретное, по сравнению с русскими вариантами, описание действия. По этой
же причине в переводе четвертого предложения появляется добавление with a snort
and a neigh и грамматическая замена хвостом застилает на with a swish of his tail (замена глагола на существительное). Приведем контексты: А вы, дровишки, сами валитесь в сани, сами вяжитесь. – And you, faggots, climb into the sledge and bind
yourselves together; В ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. – She
was riding in a great iron mortar and driving it with the pestle, and as she came she swept
away her trail behind her with a kitchen broom; конь бежит. Земля дрожит, из ноздрей
пламя пышет, из ушей дым столбом валит. – A charger came running towards him.
The earth shook under his hoofs, his nostrils spurted flame, and clouds of smoke poured
from his ears; Сивка-бурка бежит, земля дрожит, горы-долы хвостом застилает,
пни-колоды промеж ног пускает. – On went Chestnut-Grey with a snort and a neigh,
passing mountain and dale with a swish of his tail, skirting houses and trees as quick as the
breeze.
Перечисленные приемы доказывают, что переводчик использует трансформации для
того, чтобы текст перевода с максимально возможной полнотой передавал всю информацию, заключенную в оригинале, соблюдая при этом нормы переводящего языка.
Сказка является источником национального мировоззрения, традиций, культуры.
Это является причиной основных трудностей, возникающих при переводе русских
народных сказок на английский язык. Особенности перевода сказочных произведений
заключаются в передаче их образности и эмоциональности. Если переводчик не сумел
передать живой, эмоциональный образ оригинала, или если он заменил конкретный
 69 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
образ более сложным, более абстрактным, перевод получится неполноценным, не будет соответствовать оригиналу и не создаст эквивалентного впечатления у читателя.
Библиографический список
Латышев Л.К., Семенов А.Л. Перевод: теория, практика и методика преподавания. М.,
2008.
Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. М., 2003.
Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.
Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода. М., 2006.
Старостина Ю.В. Теория, история и методология перевода. URL: http: // lomonosovmsu.ru/archive/Lomonosov_2008.
Тимко Н.В. Фактор «культура» в переводе. Курск, 2007.
Фененко Н.А. Лингвокультурная адаптация текста при переводе: пределы возможного и
допустимого. Вестник ВГУ, Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация, 2001,
Вып. 1.
Шуманова М. Национально-культурная информация в сказке и ее сохранение при переводе // Болгарская русистика, 2005. № 3.
Источники
Жар-птица. Сборник сказок на английском языке. М., 1980.
Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: в 3 т. Т. 2. М., 1957.
Е.Д. Звукова
Антропоцентрический подход к изучению
внешних и внутренних качеств женщины, отраженных в паремиях
Паремическая («провербиальная») картина мира отражает представления народа о
ценностных характеристиках мира, дает образцы поведения человека в тех или иных
ситуациях, обнаруживает обычаи, нравственные и духовные качества людей, их
национальные черты. Наиболее полное отражение все эти знания нашли в пословицах. В настоящее время, когда антропоцентрический подход занял центральное место в лингвистических исследованиях, сложилась благоприятная ситуация для анализа всех явлений языка, в том числе и устойчивых выражений, в неразрывной связи
с феноменом человека.
Определяя антропоцентризм как один из главных параметров современной лингвистики, Е.С. Кубрякова характеризует его как «особый принцип исследования, который заключается в том, что научные объекты изучаются прежде всего по их роли
для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и ее усовершенствования» [Кубрякова, 1995, с. 212].
Важно подчеркнуть, что антропоцентрический подход дает возможность изучения
языка не только общества в целом, но и отдельной личности, определения того
принципа, который организует лексическую систему русского языка как единый
смыслосодержащий феномен. Иными словами, позволяет обнаружить смысловые
структуры бытия человека и выявить их роль в формировании языка культуры.
В данной статье рассматриваются извлеченные из сборника В.И. Даля [Даль, 2004]
паремии одной тематической группы, содержащей ключевые слова жена / женщина.
____________
© Звукова Е.Д., 2011
 70 
Плюрализм картин мира и способы их описания
В семейной жизни наших предков господствовали представления, согласно которым мужчина являлся в доме единственным хозяином, главой семьи. Все домочадцы
должны были его беспрекословно слушаться.
В пословицах русского народа статус женщины как члена общества был значительно ниже социального статуса мужчины: Курица не птица, а баба не человек; Кобыла не лошадь, баба не человек; Я думал, идут двое, ан мужик с бабой. «Мужчина
рассматривался как основатель и продолжатель рода. “Муж есть глава жены”. Христианство верило этим словам апостола Павла и проповедовало в соответствии с ними. На это косвенно указывает и тот факт, что лексема человек относилась только к
мужчине» [Вендина, 2002, с. 37].
Мужчина смотрел на женщину прежде всего как на существо слабое, склонное ко
всему дурному, не имеющее большого ума и знаний: Собака умнее бабы: на хозяина
не лает; Волос долог, да ум короток; Жена льстит – лихо мыслит; И дурра-жена
мужу правды не скажет; Женский обычай – слезами беде помогать; Куда черт не
посмеет, туда бабу пошлет. С женским началом связывались такие пороки, как соблазн, искушение: В чужую жену черт ложку меда кладет.
Одной из наиболее характерных черт женского характера, за которую муж часто
упрекал жену, являлось упрямство, своеволие, непослушание: Стели бабе вдоль, она
меряет поперек; Бабе хоть кол на голове теши.
Безусловным пороком женщины признавалась болтливость, неумение держать
язык за зубами: Бабий язык, куда не завались, достанет; Вольна баба в языке, а черт
в бабьем кадыке; Волос долог, а язык длинней; Бабий кадык не заткнешь ни пирогом,
ни рукавицей. Часто в пословицах осуждались сплетни, праздные разговоры, которые
связывались исключительно с женщиной: Где баба, там рынок; где две там базар;
Где две бабы, там сходка, а где три, там содом. Осуждалась также и склонность
женщины к обману, уловкам: Бабья вранья и на свинье не объедешь; Из кривого ребра
Бог жену создал, от того и кривда пошла.
Женщину ценили за ее умение оставаться веселой в любых ситуациях, быть терпеливой, необидчивой и любящей женой: Добрая жена – веселье, а худая – злое зелье;
Милого побои недолго болят. Любовь в семье давалась людям от Бога, поэтому семейное счастье помогало по-настоящему расцвести женской красоте: Где любовь,
тут и Бог. Бог – любовь; Скрасит девку венец да молодец.
Считалось, что родители уже с момента рождения дочери должны были заботиться
о ее замужестве: Сын глядит в дом, а дочь глядит вон; Первую дочь родители замуж
отдают, вторую сестра; Дочь – чужое сокровище; Холь да корми, учи да стереги, да
в люди отдай. Важным атрибутом невесты-девушки являлось социальное благополучие. Богатство осмыслялось как залог признания в обществе, возможность обеспечить
хорошее будущее своим детям. Выдавая дочь замуж, родители всегда старались отдать ее в обеспеченную семью: Дай Бог вспоить, вскормить, богато запоручить (с
новорожденной дочерью).
Всякая невеста отождествлялась с понятиями красоты, чистоты, непорочности, о
чем свидетельствовали и различные свадебные атрибуты – свадебная лента, головной
убор невесты, свадебный венок, цветы, бусы, ленты как украшение и т.д. В каждой
семье с радостью ожидали появления девушки – будущей хозяйки, которая после свадьбы возьмет на себя все заботы о доме: Жених с невестой – князь да княгиня в день
брака; Невесте везде почет.
 71 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Любовь всегда являлась идеалом нравственной нормы поведения человека в быту.
Каждая девушка стремилась найти настоящую любовь: Лакома овца до соли, коза до
воли, а девушка к новой любови. Чувство любви характеризовало, прежде всего, отношения, сложившиеся в семье: У тещи зятек любимый сынок; У тещи-света – все
для зятя приспето. Основными добродетелями женщины считались покорность,
молчаливость, доброта: С доброю женою и муж честен; Красна пава пером, а жена
нравом.
Несмотря на то, что женщине не всегда легко жилось в замужестве, в народе считалось, что без мужа, который являлся основой семьи, ей придется еще тяжелее: Победны (обидны, завидны, бедуют) в поле горох да репа, а в свете вдова да девка. Самой страшной бедой для женщины была потеря близких, любимых людей, которые
заботились о ней, являлись для нее в жизни опорой: А вдовой да сиротой – хоть волком вой.
Одним из наиболее ярких положительных качеств женщины являлась ее способность жертвовать собой ради любимого человека: Ради милого и себя не жаль; За милого и на себя поступлюсь. Хорошая жена должна была во всем руководствоваться
указаниями мужа, на все спрашивать его разрешение. Жить своим умом женщине не
полагалось: Знай баба свое кривое веретено; Толки пестом, а язык за щеку. Ценилась
женская воспитанность, терпеливость и кротость. Среди русских пословиц обнаружено небольшое количество таких, в которых бы женщина упрекала мужа, причем только за пьянство или измену: Ему в харчевнях первый почет; Чужая жена – лебедушка,
а своя – горькая полынь; Запьем, так избу запрем, а что в избе – в кабак снесем.
Данные пословиц и поговорок свидетельствуют о том, что муж и жена были предназначены друг другу Богом, именно женщина создавала в доме уют, способствовала
семейному счастью: Смерть да жена – Богом суждена; Холостому помогай Боже, а
женатому хозяйка поможет; Муж да жена – одна душа; Добрая жена да жирные
щи – другого добра не ищи! На женщине лежала обязанность продолжения рода, забота о семье, о детях, она должна была быть любящей, доброй, но справедливой матерью – наказывающей за проступки и поощряющей за достижения ребенка: Горьки родины, да забывчивы; Родная мать и высоко замахивается, да не больно бьет; Кто
девку хвалит? Отец да мать.
Часто в пословицах подчеркивалась внешняя красота женщины. Одной из главных
составляющих женской красоты было здоровье, ведь именно на женщину ложилась
забота о домашнем очаге, о детях: Больная жена мужу не мила; Кругла, бела, как
мытая репка, видно она с серебра умывается.
Красота женщины непременно была связана с ее здоровьем, округлыми формами,
веселостью, румянцем на щеках, длинными волосами, заплетенными в косу: Коса –
девичья краса; Красная девка в хороводе, что маков цвет в огороде. Чаще всего красота являлась символом девичества, образа жизни девушки, на которую еще не легли
тяжелые заботы о домашнем очаге, о муже, символом ее чести и непорочности: Девка
красна до замужества. Красота в традиционном языковом сознании оценивалась и
как социальное явление, так как красивый человек получал своеобразное общественное признание: Княжна хороша, и барыня хороша, а живет красна и наша сестра.
Труд, как бы он ни был тяжел, регламентировал все стороны бытия женщины: С
молитвой в устах, с работой в руках; Пой, корми и одевай, да на работу посылай
(жену); Не послужишь рабой, не сядешь госпожой. Таким образом, важным каче 72 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ством женщины являлось трудолюбие. Только трудолюбивая жена могла поддерживать дом в порядке и чистоте, заботиться о муже и детях: Девкою полна улица, женою
полна печь, гулянье и хозяйство; пироги в печи, дети на печи.
Итак, главное достоинство паремии проявляется в том, что она дает не одностороннее, а полное и емкое представление об определенном явлении. Проанализировав
пословицы русского народа, собранные В.И. Далем, можно сделать вывод, что главой
семьи всегда выступал мужчина, но очень важной была и роль женщины – хранительницы очага, любящей, кроткой жены, заботливой матери. Показателями внешней
красоты девушки служили пышные формы, длинные волосы, собранные в косу, румянец на щеках. Однако главное внимание все же уделялось таким духовным качествам женщины, как доброта, кротость, смирение, сила, выносливость, верность мужу, трудолюбие.
Библиографический список
Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002.
Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 2004.
Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца XX века: сб. статей. М., 1995.
А.И. Лызлов
Повтор в выражении семантики операциональных предпочтений
в паремиях английского языка
Целям интенсификации оценки в паремиях операционального предпочтения в английском языке служит лексико-грамматический повтор. Повтор – фигура речи, состоящая в повторении слов, словосочетаний или предложений в составе одного высказывания, сопровождающееся выражением субъективно-оценочного отношения говорящего к предмету речи [Нелюбин, 2008, с. 155]. Эта фигура привлекала внимание
ряда исследователей английского языка [Арнольд, 2006, с. 251; Гальперин, 1981,
с. 212]. Поскольку паремии принадлежат к сентенциональным высказываниям, то они
представляют собой пример повтора в рамках предложения. Э.М. Береговская называет повтор «синтаксисом равновесия» [Береговская, 2004, с. 17]. Повтор имеет двойственную природу. С одной стороны, он объективирует оценки, совместно с эмоционально-экспрессивными оттенками коннотативного значения. С другой стороны, повтор – это средство логической, а не только эмоционально-экспрессивной эмфазы.
Повтор привлекает внимание человека к ключевым словам высказывания.
Описываемые в статье паремические единицы построены по модели: better N1 than N2.
Н.Д. Арутюнова называет подобные высказывания «предложениями операционального предпочтения», которые «базируются на аксиологической связке-компаративе, соединяющей между собой пропозиции, представленные в развернутом или свернутом
виде» [Арутюнова, 1999, с. 224]. В этой модели N1 – первый объект компаративной
оценки; как объект большей ценности он занимает доминирующее положение в шкале предпочтений. N2 – второй объект компаративной оценки, он обладает меньшей
ценностью и является менее предпочтительным.
____________
© Лызлов А.И., 2011
 73 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Дословный повтор
Важность правильного выбора супруга. Некоторые паремии, в которых оценочная семантика реализуется в форме антипредпочтений, могут рассматриваться как совет в выборе спутника жизни. Важным фактором в процессе выбора супруга являются
душевные качества человека, а не внешность: better a husband with a beetle brow than
a husband with a beetle head [EPSRE, с. 60] (букв.: ‘лучше муж некрасивый, чем муж
глупый’).
Бездеятельность. Это качество получает неодобрение в паремическом высказывании: good acts are better than good intentions [EPSRE, с. 128] (букв.: ‘добрые дела
лучше добрых намерений’). Паремическое высказывание c уступительной семантикой выстраивает следующую шкалу антипредпочтений: better to do nothing than to do
ill [EPSRE, с. 65] (букв.: ‘лучше ничего не делать, чем делать плохо’), в нем безучастность рассматривается как более предпочтительная стратегия поведения, чем действия, причиняющие вред.
Трусость. Страх перед неизвестностью является столь сильной доминантой психики человека, что позволяет построить шкалу антипредпочтений. Она реализуется в
паремии: better the harm you know than the harm you don’t know (букв.: ‘известная беда
лучше ожидаемой неизвестности’) [ES, URL]. Более ценностным объектом описываемой единицы является вред, ущерб – явно негативное понятие. Но ущерб ожидаемый
все же рассматривается как нечто более предпочтительное, чем ожидание неизвестных несчастий. Паремическая единица who cannot beat the horse, beats the saddle
(букв.: ‘кто не может побить лошадь, бьет седло’) [ES, URL] порицает людей, вымещающих зло на беззащитных людях или предметах.
Честь. Представление о том, что честь превыше всего, даже жизни, отражает паремическое высказывание: better is the trouble that follows death than the trouble that
follows shame [ES, URL] (букв.: ‘лучше проблема, за которой следует смерть, чем
проблема, за которой следует позор’). Оно выстраивает такую шкалу антипредпочтений, в которой смерть является понятием более ценным, чем жизнь, омраченная
позором.
Синонимический повтор
Добродетельность. Образы еды и питья имеют аксиологическую семантику. Эпитеты чистоты и грязи, поясняющие значение образов еды в паремической единице a
clean feast is better than a dirty breakfast [EPSRE, с. 79] (букв.: ‘чистый праздник лучше
грязного завтрака’), используются для этической категоризации поведения человека.
Умеренность. В ряде паремий с семантикой предпочтительности задействуются
орнитологические образы, когда требуется дать совет довольствоваться малым.
Например: a sparrow in the hand is better than a pheasant that flies by [ES, URL] (букв.:
‘лучше воробей в руке, чем пролетающий мимо фазан’).
Неискренность в дружбе. В паремиях осуждается поверхностная, ненастоящая
дружба, дружба без разбора. Прагматика осуждения и злоупотребления расположением других представлена в паремии better an open enemy than a false friend [EPSRE,
с. 62] (букв.: ‘лучше явный враг, чем неискренний друг’). Семантика антипредпочтений в данной паремической единице сопоставляет открытых врагов и неискренних друзей.
Ценность дружбы. В паремической единице a friend in need is friend indeed
[EPSRE, с. 18] (букв.: ‘друг в нужде – это настоящий друг’) раскрывается ключевой
 74 
Плюрализм картин мира и способы их описания
признак дружеских отношений – желание прийти на помощь другу в сложный для него период жизни.
Антонимичный повтор
Соматическая лексика активно используется в построении наивной картины мира,
поскольку тело человека служит не только точкой отсчета, но и универсальным образцом для построения системы понятий в языке [Урысон, 2003, с. 27]. Между человеком и миром происходит постоянный процесс информационного обмена. Промером
оценочной дескрипции мира при помощи образов тела, усиленной фигурой повтора,
служит единица that which is good for the back, is bad for the head [ES, URL] (букв.: ‘то,
что хорошо для спины, плохо для головы’).
Ценность времени. Время подлежит аксиологическому рассмотрению в плане
«темпорального поведения субъекта» [Рябцева, 2000, с. 83]. Времяпрепровождение –
наиболее контролируемая человеком сфера жизни, поэтому ответственность за него
полностью ложится на человека. Социокультурные нормы, отраженные в паремиях,
порицают напрасную трату времени. Ценность времени выражается в паремии better
one word in time than two afterwards [EPSRE, с. 64] (букв.: ‘лучше одно слово вовремя,
чем два, когда уже поздно’).
Агрессивность / сварливость. В отношениях супругов могут преобладать негативные начала. В подобном случае в рамках семантики антипредпочтений объектом
стремлений может быть и возраст супруга. Примером тому служит паремическая
единица better be an old man’s darling than a young man’s slave [EPSRE, с. 63] (букв.:
‘лучше быть любимой старика, чем рабыней молодого’).
Дружба и вражда. Противопоставление по признаку «свой – чужой» издавна
свойственно человеческому коллективу [Jackendoff, 1994, р. 212; Иванова, 2003,
с. 77]. В пословичном фонде эта оппозиция представлена в значительной степени аксиологическими образами «друг» и «враг». Пример использования антонимичного
повтора находим в оценочном паремическом высказывании, которое учит нас опасаться врагов: one enemy can do more hurt than ten friends can do good [ES, URL] (букв.:
‘один враг может сделать больше зла, чем десять друзей – добра’). В данной пословичной ситуации количественное соотношение доброжелателей-друзей и недоброжелателей-врагов в пользу последних. Паремическое высказывание better a poor
compromise than a strong case [EPSRE, с. 62] (букв.: ‘дурное примирение лучше, чем
хорошая тяжба’) приучает нас к мысли о том, что любой компромисс предпочтительней любого рода столкновений.
Честь. Идея сохранения чести во что бы то ни стало представлена в нескольких
паремических единицах. В рамках приема использования антонимического повтора
данная идея получает объективацию в паремии: a good death is far better and more
eligible, than an ill life [ES, URL] (букв.: ‘хорошая смерть гораздо лучше и более приемлема, чем дурная жизнь’).
Гиперо-гипонимический повтор
Приоритет нравственности. Для добродетельного человека честность является
наилучшей стратегией поведения. Идея о том, что добродетель предпочтительней порока, раскрывается в паремии better to suffer a great evil than to do a small one [CEPS,
с. 41] (букв.: ‘лучше страдать от большого зла, чем совершать малое зло’).
Опасность. Огонь обладает могучей разрушительной силой. Опасность, исходящая от огня, является мотивировкой единиц с прагматикой предпочтения: better a
 75 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
little fire to warm us than a great one to burn us [ES, URL] (русск.: ‘лучше небольшой
костер, который нас согреет, чем большой, который нас сожжет’).
Умеренность, совет довольствоваться малым. В ряде паремий с семантикой
предпочтительности задействуются орнитологические образы. Например: better an
egg today than a hen tomorrow [EPSRE, с. 62 ] (букв.: ‘лучше яйцо сегодня, чем курица
завтра’). В раскрытии семантики данной паремии ключевую роль играет фактор времени.
Подводя итоги, отметим, что анализ английских паремических текстов, которые в
синтаксическом плане строятся при помощи фигуры повтора и характеризуются
наличием оценочной составляющей в семантическом плане, показывает, что данные
единицы реализуют различные формы повтора: дословный, синонимический, антонимический, гиперо-гипонимический. Образная семантика описываемых в данной
статье единиц раскрывает как положительные, так и отрицательные оценочные признаки. Негативную оценку получает вражда, агрессивность, неискренность в дружбе,
бездеятельность, трусость. Положительно оценивается добродетельность, честь, ценность дружбы, нравственность, умеренность.
Библиографический список
Арнольд И.В. Стилистка. Современный английский язык. М., 2006.
Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: оценка, событие, факт. М., 1999.
Береговская Э.М. Очерки по экспрессивному синтаксису. М., 2004.
Гальперин И.Р. Стилистика английского языка. М., 1981.
Иванова Е.В. Антропоцентризм в пословице // Антропоцентризм в языке и речи: межвуз.
сб. статей. СПб., 2003.
Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. М., 2008.
Рябцева Н.К. Аксиологические модели времени // Логический анализ языка. Языки пространств / отв. ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. М., 2000.
Урысон Е.Ф. Проблемы исследования языковой картины мира. Аналогия в семантике. М.,
2003.
Jackendoff R. Patterns in the Mind. New York, 1994.
Словари
Кусковская С.Ф. Сборник английских пословиц и поговорок. Минск, 1987. (В тексте –
CEPS.)
Модестов В.С. Английские пословицы и поговорки и их русские соответствия. М., 2003.
(В тексте – EPSRE.)
http://www.english-sayings.com (В тексте – ES, URL.)
Т.В. Симашко
Проявление субъектной позиции в современных приметах
К приметам всегда было неоднозначное отношение: правда в них или выдумка, верить им или не верить, признать справедливыми часть из них или все – у каждой стороны найдутся аргументы. Среди народных текстов встречаются оценки, осуждающие увлечение приметами, гаданиями, снами: Встречи до приметы до добра не доведут; Разбирать встречи да приметы – с печи не слезать; Ворожба не молотьба: не
____________
© Симашко Т.В., 2011
 76 
Плюрализм картин мира и способы их описания
красна ей изба; Снам верить, так и дела не делать. В то же время В.И. Даль, обращаясь к этому «загадочному предмету», писал: «Большая часть тех, кои считают долгом
приличия гласно и презрительно насмехаться надо всеми народными предрассудками,
без разбора, – сами верят им втихомолку, или, по крайней мере из предосторожности,
на всякий случай, не выезжают со двора в понедельник и не здороваются через порог» [Даль, 2008, с. 7]. Относительно личностных предпочтений, скорее всего, ничего
не изменилось и в наше время.
В новых условиях этот жанр народного творчества не утрачивается, а корпус примет пополняется. Это особенно интересно потому, что многие другие фольклорные
жанры сейчас не продуцируются [Неклюдов, URL]. В связи с этим нельзя не предположить, что активность примет является знаком их социальной значимости, а в целом
соответствует общим законам развития: приметы, как и любой другой живой жанр,
складываются постепенно, со временем их состав изменяется. Впрочем, характер и
степень интенсивности развития примет, по-видимому, различны в разные периоды
истории общества. Во всяком случае, в известных опубликованных источниках эти
тексты воспринимаются как однородный, слабо дифференцированный свод общенародного мировоззрения. Исследователи отмечают, что это обусловлено исторически:
«Практически до начала XX века подавляющее большинство русского населения,
включая поместных дворян и жителей уездных городов, смотрело на окружающий
мир глазами крестьянина, разделяя его точку зрения на природные явления, годовой и
суточный циклы, на место и роль человека в космоприродном универсуме, на взаимоотношения людей с миром животных и представителями мира “запредельного”» [Некрылова, 2007, с. 5].
Однородность отраженного в корпусе примет мировоззрения не означает отсутствия содержательной, языковой и образной вариативности, собственно, как и в любом другом фольклорном жанре, следовательно, и возможности их внутренней систематизации по разным основаниям [Христофорова, 1998; Садова, 2003; Иванова,
2005; Харченко, Тонкова, 2008; Кулькова, 2011 и др.]. Что же касается их роли в общественном сознании, то и здесь, как известно, издавна сложилось двойственное отношение: с одной стороны, признается, что приметы содержат важные эмпирические
знания, необходимые в жизни, а с другой – невежественные заблуждения. Поэтому
усилия ученых не одного поколения, и особенно XX века, были направлены на то,
чтобы отделить «верные приметы, это наследие многовековой народной мудрости, от
вздорных суеверий, которые приносят вред человеку» [Шахнович, 1969, с. 27]. Казалось бы, после такого «очищения» должно было исчезнуть все иррациональное, но
этого не произошло. Приметы, бытующие среди наших современников, в том числе и
названные суеверными, отражают разнообразие тем и образов, многие из которых,
известны и традиционным народным текстам. Так, записанная в 2007 г. в молодежной среде примета Пятки чешутся – скоро в дорогу [БКП, с. 334] представляется вариантом приметы, приведенной В.И. Далем: Подошвы чешутся – к дороге [Даль,
с. 609]. В то же время есть и такие приметы, которые, несмотря на их сходство с традиционными текстами, несомненно, можно считать поздними образованиями, например, из речи авиаторов: В самолете размяукался кот – к трудному полету [БКП,
с. 187]. Приметы, подобные последней, то есть имеющие яркие черты современной
жизни, что легко опознается по используемой в них лексике, можно назвать новыми
или современными. Объединяет их с известными традиционными приметами общ 77 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
ность структурно-семантических черт – непременное наличие двух частей: первая содержит информацию о том, что или когда примечается, а вторая – ради чего примечается. Данный жанрово-речевой принцип приметы общепризнан исследователями и
хорошо осознается носителями языка, что особенно очевидно в тех случаях, когда
конструируются шутливые приметы: Если Вы утром проснулись в ботинках, значит,
будет болеть голова; Если два дня подряд льет дождь, значит, завтра понедельник,
и вам надо идти на работу [С-3, URL].
Современные тексты, которые расцениваются носителями языка как приметы, что
особенно ясно из записей, размещенных на сайтах, возможно, у некоторых фольклористов могут вызвать возражения в правомерности их отнесения к данному жанру.
Однако представляется, что ориентация на понимание людьми таких текстов как
примет гораздо важнее, если признать, что жанровая дифференциация также является
частью их актуального сознания, причем она не обязательно должна совпадать с
научными положениями.
Такие приметы широко представлены в недавно вышедшем словаре [БКП], в различных исследованиях текстов городских субкультур, на Интернет-сайтах, которые,
по нашему мнению, не могут игнорироваться, поскольку стали одним из важных
средств общения в новых информационных условиях. Правда, практически во всех
названных источниках есть приметы, записанные еще классиками, изучавшими
народный быт, – В.И. Далем, А.С. Ермоловым, М.М. Забылиным и др. Выявление того, какие из традиционных примет наиболее популярны в наше время, есть ли среди
используемых текстов такие, которые созданы недавно, но не содержат слов, указывающих на реалии современной жизни, требует особого изучения.
В данной же статье к анализу привлекаются лишь приметы, содержащие яркие черты современности, прежде всего в силу бесспорной принадлежности таких текстов к
новообразованиям. И как бы кто ни оценивал их содержание, нельзя отказываться от
их изучения, ведь «понимание социальных процессов и форм общественного сознания невозможно без обращения к текстам, которые это общество продуцирует»
[Неклюдов, 2008, с. 18]. Нам представляется правомерным, имея в виду современные
тексты, повторить вслед за В.И. Далем то, что он говорил о собранных им приметах:
они «заслуживают нашего внимания как значительная частица народной жизни»
[Даль, с. 7].
Новые тексты примет по своим структурно-семантическим характеристикам и основным функциям соответствуют традиционным народным приметам. Вместе с тем
даже далеко не полный корпус новых примет, который использовался при написании
статьи (немногим более тысячи единиц), позволяет продемонстрировать их существенные отличительные черты от традиционных примет, впрочем, как и выявить
определенное сходство с ними.
Лексические показатели новых примет могут содержаться в одной из их структурных частей или в обеих. Например, слова, называющие современные реалии, входят в
первую часть, представляющую собой ситуацию-метку, в следующих текстах: Если
обвести мяч вокруг футбольных ворот – будет неудача (Спорт., футб.); Найти в
самолете серьгу – к большой удаче (Авиа); Машину обогнали птицы – к деньгам
(Авто) [БКП, с. 75, 248, 12]. Но такие слова могут содержаться также в ситуацииинтерпретаторе: Конец августа – начало сентября – несчастливое время для авиации (Авиа) [Там же, с. 378]. Во второй структурной части примет содержится истол 78 
Плюрализм картин мира и способы их описания
кование того, что примечается, или предсказание событий, зависящих, по мнению
людей, от событий, названных в первой части. Этим содержательным различием двух
частей обусловлен характер используемой лексики. Первая часть преимущественно
включает конкретные существительные, вовлеченные в типичную для названных ими
реалий ситуацию. Тогда как во второй части преобладает событийная или аксиологическая лексика. Отметим, что особенностью новых примет является употребление в
интерпретационной части заимствованных слов, не характерных для традиционных
текстов: Видеть во сне ворота – к сюрпризу [БКП, с. 75]; Случайно увидеть чертополох – сейчас вы находитесь в глубочайшей депрессии, возникновение которой произошло исключительно по вашей вине [С-1, URL]; Видеть несколько дождевых червей
– появление в вашей компании нового эрудированного человека, который станет для
вас самым настоящим другом [БКП, с. 463]. Обратим внимание на то, что по сравнению с традиционными приметами вторая часть современных текстов более многословна, наполнена деталями, пояснениями, включает определения, выражающие высокую степень качества (в глубочайшей депрессии; самым настоящим другом).
Ряд современных примет содержит лексику, не свойственную традиционным, в
обеих структурных частях: ГАИ не остановит, если перед постом ГАИ водитель
запоет в машине; Если колготки надеты наизнанку – удачный билет на экзамене
(Студ.); Если машину сфотографировать – жди скорой аварии (Авто) [БКП, с. 67,
245, 448]. Такое положение можно считать естественным, если учесть, что нередко в
обеих структурных частях современных примет фиксируется тематически единая ситуация, событие которой представлено в виде составляющих микроситуаций, причем
интерпретирующая часть выступает как следствие или результат действий, описанных в ситуации-метке. Например, Если украсть комнатные цветы, они приживутся
лучше, чем купленные Запись 2007 г.; Когда преподаватель опаздывает на лекцию,
нельзя смотреть на часы, иначе он тут же появится (Студ.) Запись 2007 г.; Если вы
причешетесь перед монитором, то ночью будете очень плохо спать. А потому не
поленитесь и отойдите подальше; Если новую машину стукнул в первые два месяца –
продавай – она несчастливая [БКП, с. 438, 275, 183, 12].
Возможно, в какой-то мере это объясняется большей сосредоточенностью на текущих событиях, важных для того или иного круга людей, чем на далеком будущем.
Представляется, что это непосредственным образом обусловлено тематикой современных текстов, которая значительно сужена по сравнению с традиционными приметами. Содержание современных текстов в их подавляющем большинстве связано со
сферой личных отношений, с субъективными ощущениями, развлечениями, профессиональной деятельностью или заботами о финансовом положении. Практически нет
новых примет, которые бы отражали социально значимые события, как в традиционных текстах. В обеих исходных ситуациях, составляющих новые приметы, преобладают события либо индивидуально значимые, либо существенные для людей, связанных узко корпоративными отношениями, например: Не рекомендуется вечером стирать с компьютера пыль, иначе появятся непредвиденные расходы; Писать любовное письмо синими чернилами или карандашом – к ссоре; Синий переплет диссертации – к успешной защите (Асп.); Покупка авторучки за бумажные деньги – неудачи и
финансовые провалы в профессиональной деятельности; Никогда не брать с собой
на работу денег (в смысле, в форму не класть) – тогда и вызова хорошие будут, и
больные благодарные (Мед., с/п) [БКП, с. 183, 465, 384, 362, 106].
 79 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Продуцирование новых примет прежде всего в городской среде объясняет и изменения отраженных в них конкретных типовых ситуациях. Так, среди современных
текстов полностью отсутствуют приметы о видах на урожай, о времени проведения
сельских работ, о правилах поведения в дни, определенные месяцесловом, которые,
как известно, составляют большой и разнообразный объем единиц среди традиционных примет. Единично представлены в новых текстах метеорологические приметы,
причем, как правило, они являются давно известными и лишь частично «модернизированными». Ср.: Ветер к вечеру усиливается – приближается циклон [БКП, с. 55] –
Ветер, усиливающийся к вечеру, – к ненастью [Стрижев, с. 124]; Кошка сидит на печи или на батарее – к морозу [БКП, с. 190] – Кошка к морозу в печурку садится;
Кошка ложится на загнетку – к морозу [Даль, с. 568]; Кошка точит когти о ковер
или мягкую мебель – к ветру [БКП, с. 190] – Кошка скребет пол – на ветер, на метель [Даль, с. 568].
По-видимому, сужением семантического пространства наблюдаемых объектов мира можно объяснить и то, что даже прогноз погоды связывают в новых приметах с
предметами, находящимися в помещении дома или офиса, например, с комнатными
растениями: Диффенбахия каплями сочится – к дождям; Молодые лапы кактуса обвисли – к дождю [БКП, с. 109, 170]. Между тем и подобные наблюдения, отраженные
в ситуации-метке, как и обращение к другим объектам природы, чаще всего становятся знаком изменений не состояния погоды, а жизни людей: Денежное дерево погибает – к финансовому краху; Фикус сбрасывает листья – к скандалу в семье Запись
2007 г.; Ветер завывает в щелях, открывает окна, раздаются странные звуки в 13-й
день по солнечному календарю – все это предупреждает вас о возможной потере
денег [БКП, с. 103, 447, 55].
Помимо тематического своеобразия, представляется интересным обратить внимание на скрытую прагматическую установку субъекта текста, связанную с возможностью волевого участия человека в регулировании ситуаций, отраженных в примете.
Особая роль в этом принадлежит ситуации-метке, фиксирующей события, которые
предопределяют прогноз. Анализ содержания этих исходных структур показал, что
они могут быть представлены в виде двух групп. В первой группе текстов ситуацияметка содержит информацию о стихийно совершающихся событиях, повлиять на которые не волен человек. Во вторую группу включены тексты, отражающие ситуации,
знание которых дает человеку свободу выбора действий, а значит, и возможность регулировать свое поведение. Как пишет Н.Н. Христофорова о подобных традиционных
текстах, в них формулируются правила, которые «моделируют поведение индивидов
в их социальных ролях» [Христофорова, URL].
В проанализированном материале текстов первой группы существенно меньше,
чем второй. Знаками прогноза становятся в них случайные, не подвластные контролю
субъекта события, в том числе и те, которые видятся во сне. Например, Встретить в
небе самолет, который летит в ту же сторону, – к удаче (Авиа); Писать во сне
диссертацию – к тревоге, хлопотам; У девушки чешется нос – к встрече с очаровательным незнакомцем; В день экзамена с ходу пройти светофор (на зеленый
свет) – к удаче (Студ.); Увидеть водителя в головном уборе за рулем – к аварии; Вы
потеряли свою записную книжку – к финансовым потерям [БКП, с. 368, 109, 263,
486, 67, 319].
 80 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Текстов второй группы в нашем материале почти в полтора раза больше. В них ситуации-метки обозначают действия, которые субъект может проконтролировать и
сделать выбор – подвергать ли себя опасности, предрекаемой в интерпретирующей
части, или отказаться от названных действий. Например, ситуация-метка в примете
Влюбленные не должны дарить друг другу свои фотографии, иначе им грозит разрыв отношений [БКП, с. 64] предполагает возможное волевое участие человека: можно ведь и не дарить фотографий, чтобы не навлечь беду. Аналогично в следующих
текстах: Актеру сыграть Воланда в «Мастере и Маргарите» – к несчастью (Актерск.); Если шофер ест за рулем, его обязательно остановят гаишники; Время от
времени фоновый рисунок на мониторе нужно менять, иначе появятся дурные
привычки; Брать в дорогу цветы, подаренные поклонниками, – к безденежью
(Муз.); Войти в заднюю дверь автобуса – к неудаче в том деле, на которое едешь
Запись 2007 г. [БКП, с. 14, 67, 233, 456, 12].
Преобладание в ситуации-метке скрытого замысла, предполагающего возможное
участие человека вмешаться в событие, не только является свидетельством складывающихся в той или иной социальной среде определенных правил поведения, готовности следовать им, но и позволяет предположить в психологическом портрете субъекта значительную долю рационального, установку на то, что, обладая определенными знаниями, можно быть хозяином положения.
Выявлению психологического портрета субъекта помогает анализ содержания ситуации-интерпретатора с позиции заключенной в них оценки. Отметим, что аксиологически нейтральные единицы составляют немногим более 3%, например: Увидели
молодого человека на велосипеде – ждите телефонного звонка; Если давно потерянная вещь внезапно находится – это к неожиданным новостям Запись 2007 г.; Если
обознаешься в человеке, то в этот день с кем-нибудь познакомишься Запись 2007 г.
[БКП, с. 50, 248, 267].
Что касается оппозиции общей оценки (хорошо – плохо), то она более показательна в первой группе примет, где в ситуации-метке описываются неподконтрольные субъекту события. Отметим, что в целом прогнозирование с позитивными
оценками преобладает. Однако когда в этой группе были выделены тексты сновидений, то оказалось, что именно среди них примет с положительной интерпретаций в
два раза больше, чем с негативной. Например: Танцевать во сне на дискотеке – к
улучшению материального положения, получению наследства; Тарелка снится – к
добрым вестям, благоприятным перспективам, возможностям; Угол снаружи дома снится – к добрым вестям, благоприятным перспективам, возможностям
[БКП, с. 109, 421, 435].
В остальных текстах этой группы хороший или плохой прогноз представлен приблизительно одинаково, хотя в нашем материале примет с негативной интерпретацией немного больше, чем с позитивной: Сломать лезвие ножа в третий день по солнечному календарю – к катастрофе или столкновению с криминальными элементами; Ставить на машину запчасти с битого автомобиля – к ДТП (Авто); Считается
дурным знаком перед выездом на задание обойти оперативную машину спереди
(Мил.) [БКП, 389, 13, с. 13, 268]. Некоторые различия психологического портрета
субъекта наблюдаются при сравнении интерпретационной части примет рассматриваемой группы. Эти различия проявляются при сопоставлении характера отраженных в
них типовых ситуаций. В приметах с негативной интерпретацией больше текстов, в
 81 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
которых предсказываются конкретные события или состояния: Если во время беседы
по мобильному телефону выронить что-то из рук, то вскоре заболит голова; Если в
день экзамена дождь – преподаватель не злобствует (Студ.); Если пишешь курсовую работу и внезапно заканчивается паста – с этой курсовой будут проблемы
(Студ.) Запись 2007 г.; Король упал на доску – мат будет (Спорт., шахм.) [БКП, с.
355, 110, 284, 117]. В некоторых случаях предсказание, сформулированное в общем
виде, здесь же конкретизируется и приобретает определенность: Если вы убьете жабу случайно – к ненастью, специально – накликаете беду на свой дом, возможно
ограбление вашей квартиры, дома или дачи [БКП, с. 435].
В приметах с позитивной интерпретацией преобладают предсказания с отвлеченным характером, очерчивающие ситуацию в общем виде: Если летите в самолете и у
вашей соседки в одежде есть что-то красное – к удаче; Найти в самолете серьгу – к
большой удаче (Авиа); Птичье гнездо, свитое во дворе (на балконе, под карнизом или
крышей), – к добру; Счастье приносит телефонный номер, в котором есть хоть одна семерка [БКП, с. 368, 248, 82, 378].
В то же время можно выделить такие типовые ситуации, которые в силу их
наибольшей актуальности для субъекта отражаются в приметах и с хорошим и с плохим прогнозом. Такие ситуации могут фиксировать желательные или нежелательные
типовые ситуации для определенной социальной группы, например, для студентов
(сдашь – не сдашь экзамен), для спортсменов (удачное – неудачное выступление), для
медиков или милиционеров (тяжелое или легкое дежурство). Вместе с тем четкая социальная дифференциация не прослеживается в достаточно частотных типовых ситуациях, связанных с финансовым положением, с продвижением по службе, с путешествиями за границу. Отметим, что в интерпретационной части примет с хорошим
прогнозом предсказание о финансах нередко формулируется как ожидаемая помощь
извне: ждите неожиданных финансовых поступлений; вам сделают серьезное финансовое предложение; ждите в свой дом человека, который окажет вам финансовую поддержку; вам поступит финансовое предложение. Хотя ситуация-интерпретатор может и не содержать подобной обусловленности: к большой финансовой выгоде; к прибыли; к деньгам; вы удачно провернете крупную финансовую сделку; финансовый рост, получение баснословной прибыли, появление зарубежных партнеров. Эта
же типовая ситуация в приметах с негативным прогнозом чаще, чем в текстах с позитивным прогнозом, дополняется деталями или разъяснениями: к нестабильному финансовому положению, потере движимого и недвижимого имущества; к смене места работы с полной потерей финансового благополучия; к возможному разорению,
нужде и печали. Наряду с этим предсказание может быть сформулировано кратко,
например, к денежным потерям; к убыткам; к финансовому краху; финансовый кризис неизбежен; знак разорения.
В интерпретационной части особым способом выражения волевого участия человека в предотвращении нежелательного прогноза может считаться выявленная на основе традиционных примет «страховка на случай плохого прогноза» [Харченко, Тонкова, 2008, с. 38], которая направлена на изменение стихийно сложившейся ситуации:
«Соль нечаянно просыпать – к ссоре; следует посыпать просыпанной солью голову»
[Там же]. Однако по отношению к новым приметам нельзя считать, что «страховка
“работает” только в приметах с плохим прогнозом» [Там же, с. 40]. Отметим, что современных примет со страховками, как и традиционных, немного, но этот компонент
 82 
Плюрализм картин мира и способы их описания
используется в текстах с различными целями. Так, с негативным прогнозом встретился лишь один текст (возможно, не единственный, так как материал пополняется). В
нем в качестве страховки используется своеобразное заклинание, которое, надо полагать, по мнению людей, помогает предотвратить развитие событий: Увидеть мертвого жаворонка – к смене места работы с полной потерей финансового благополучия.
В этом случае следует трижды произнести: Пение не сопение, сколь упал, столь
поднял, выкинул да забыл! [С-1, URL]. В тексте: Случайно заметить следы зайца – к
несчастью, возможна авария – его вторая часть лишь условно может быть названа
страховочной, так как в ней содержится предупреждение о возможных неполадках в
электроприборах: В ближайшие несколько дней рекомендуется обращаться с электроприборами крайне осторожно! [БКП, с. 151]. Тогда как интерпретирующая часть
в полном соответствии с законами жанра, проявляющимися во многих приметах, позволяет связать предсказание с более широким кругом негативных событий – к несчастью, возможна авария.
Компонент страховки используется также в текстах с хорошим прогнозом, его
функция состоит в том, чтобы уберечь доброе предзнаменование от разрушения: Если
вы посмотрели на небо ночью и увидели его чистым, усыпанным мириадами звезд –
скоро исполнится ваше самое сокровенное желание, только его не рекомендуется
загадывать [С-1, URL]. Любопытно, что в бытующих в настоящее время текстах, где
нет ярких лексических примет современной жизни, страховка также направлена на
поддержку позитивного прогноза. Например: Локтем ударишься – милый тоскует;
при этом нельзя локоть растирать – милый перестанет скучать по тебе (мол.)
Запись 2007 г.; Если ты ударился локтем – о тебе сплетничают; в этом случае
нельзя хвататься за локоть (Мол.) Запись 2007 г. [БКП, с. 436]. Отметим, что первый из приведенных текстов можно считать вариантом приметы, записанной В.И. Далем, однако страховка в ней отсутствует: Девка локоть ушибла – холостой парень
вспоминает [Даль, с. 582].
Один из текстов, включающий компонент страховки, носит шутливый характер,
хотя сама примета конструируется с подчеркнутой установкой на плохой прогноз.
Интерпретационная часть, выраженная неопределенно, включает прилагательное в
превосходной степени: самое дурное предзнаменование. Реальная частотность явления природы, зафиксированного в ситуации-метке – собирается дождь, небо хмурое
(пасмурное), уже позволяет почувствовать подвох в его интерпретации как самого
дурного предсказания. Но именно содержание страховки вносит в примету юмористический оттенок: Собирается дождь, небо хмурое (пасмурное) – самое дурное
предзнаменование; лучший способ уберечься от грядущей беды – попросить отгул
на ближайшие 2–3 дня и как следует отдохнуть [С-1, URL]. Этот текст интересен
также тем, что демонстрирует осознание субъектом всех структурных частей приметы, в соответствии с которыми она продуцируется.
Надо сказать, что создатели современных текстов проявляют большую осведомленность и в семантике, и в образной системе традиционных примет. Анализ новых
текстов показывает, что ряд содержательных компонентов устойчиво сохраняется в
актуальной памяти лингвокультурного сообщества, другие же начинают разрушаться.
Так, немало текстов, построенных на основе оппозиции «мужчина – женщина», отражает их традиционную оценку: позитивное начало принадлежит первому компоненту,
а негативное – второму: Во время вечеринки со спиртным нужно последним чокаться
 83 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
с мужчиной – деньги прибудут (Мол.) Запись 2006 г.; Присутствие женщин на космодроме расценивается как дурная примета [БКП, с. 237, 139]. Нередко такие тексты
включают компонент первый, значимость которого в любом деле также закреплена
традицией: Если первым на борт самолета зайдет мужчина – рейс будет удачным
(Авиа); Не сажай в машину первой женщину – быть беде; Первый вызов – мужчинка
– сутки спокойные, денежные, девушка – жди беды и денег ноль (Мед., с/п) [Там же,
с. 237, 12, 238]. В то же время знак оценки в данной оппозиции может меняться – позитивное может связываться с образом не мужчины, а женщины: Если на мобильник
первым с утра позвонит мужчина, день будет загруженным, хлопотливым, если
женщина – спокойным Запись 2007 г. [БКП, с. 423].
Интересны современные тексты, отражающие реалии нашей жизни, в которых со
всей очевидностью субъект обнаруживает знание семантики традиционных примет и
в то же время ироничное отношение к этому жанру: Черная машина «Волга» приносит несчастье так же, как и черная кошка, особенно если в номере есть цифра 6
[БКП, с. 466]; Если дорогу тебе перешла черная кошка с пустыми ведрами – счастья не жди [С-3, URL]; Уезжать в дождь – хорошая примета. Еще хорошая примета – уезжать в Таиланд, в Эмираты, в Европу. Хорошо также улетать в смерч
или ураган [С-4, URL]. Конечно, среди современных примет немало и таких, которые,
отражая их структурные и жанрово-речевые особенности, конструируются исключительно на основе легко узнаваемых реалий новейшего времени: обесценивание вкладов, задержка зарплаты, падение курса акций и т.д., например: Хранить деньги в сберегательном банке во сне – к финансовому краху (Мед., с/п); Нельзя класть кошелек
на стол или на скамейку в школьной столовой – зарплату задержат (Учит.) Запись
2004 [БКП, с. 107, 188].
Таким образом, все отмеченные случаи свидетельствуют о различных и разнообразных стратегиях, которые избираются субъектом при продуцировании новых примет, что важно для понимания их особенностей и психологического портрета нашего
современника. Динамические процессы, проявляющиеся в использовании и трансформации семантики традиционных примет, наличие текстов, в которых обе исходные структуры конструируются исключительно на фактах современной жизни, открывает один из путей описания многослойности актуальной лингвокультурной картины мира.
Библиографический список
Даль В.И. Поверья, суеверия и предрассудки русского народа. М., 2008.
Иванова Н.Н. Структурно-семантические особенности и лингвокультурологический потенциал приметы: дис. ... канд. филол. наук. Псков, 2005.
Кулькова М.А. Когнитивно-смысловое пространство народной приметы: автореф. дис. …
д-ра филол. наук. Казань, 2011.
Неклюдов С.Ю. Поле гуманитарного знания и стратегии исследования народной культуры
// Вестник РГГУ. Сер. «Культурология. Искусствоведение. Музеология». 2008. № 10 / 08.
Неклюдов С.Ю. Фольклор и его исследования: век двадцатый. URL:
http://folk.
pomorsu.ru/index.php?page=opensource/37.
Некрылова А.Н. Русский традиционный календарь на каждый день и для каждого дома.
СПб., 2007.
Садова Т.С. Народная примета как текст: лингвистический аспект. СПб., 2003.
Харченко В.К., Тонкова Е.Е. Лингвистика народной приметы. Белгород, 2008.
 84 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Христофорова Н.Н. К вопросу о структуре приметы // Arbor mundi. Международный журнал по теории и истории мировой культуры. 1998. № 6.
Христофорова Н.Н. Логика толкований: фольклор и моделирование поведения в архаических культурах. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/publications.htm.
Шахнович М.И. Приметы в свете науки. Л., 1969.
Источники
Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 2000. (В тексте – Даль.)
Никитина Т.Г., Рогалева Е.И., Иванова Н.Н. Большая книга примет: ок. 7000 примет. М.,
2010. (В тексте – БКП.)
Стрижев А.Н. Народные приметы. М., 1997. (В тексте – Стрижев.)
URL: http://makar-projdoha.livejournal.com/203953.html. (В тексте – С-4.)
URL: http://www.ezosite.ru/token/primeta/actual/actual_2227.html. (В тексте – С-1.)
URL: http://www.loleg.com/blog/2007/04/28/2465. (В тексте – С-3.)
Р.В. Сорокин
Отражение социальной структуры общества в языковой картине мира
В единицах национального языка отражается окружающая действительность, само
общество, его устройство, в том числе и его социально-классовая организация. Социальная структура конкретного общества зависит от его общественно-экономической
формации, от политических, экономических, культурных и прочих условий и обстоятельств жизни.
Рассмотрим лексические средства репрезентации социальной стратификации российского общества в советский период и в настоящее время.
При определении социально-классовой структуры населения СССР в советских социологических исследованиях использовались такие социально-экономические понятийные категории, как «отношение к формам собственности (собственность общенародная и собственность колхозно-кооперативная)», «роль в общественной организации труда», «характер труда», «условия и формы распределения». На основании этих
категорий определялась социальная структура советского общества, которая состояла, во-первых, из двух классов – рабочего класса и крестьянства и, во-вторых, из
классовоподобной группы – интеллигенции. Следовательно, в языковой картине мира
лексические единицы рабочие, рабочий класс, крестьяне, крестьянство, интеллигенция отражали социальную стратификацию общества и принадлежали к корпусу актуальных языковых знаков. Например, Социальную основу СССР составляет нерушимый союз рабочих, крестьян и интеллигенции [Конституция СССР, ст. 19].
Номинации рабочий класс и крестьянство выступали в качестве совокупного обозначения советских рабочих и крестьян. См.: рабочий – ‘в социалистическом обществе: трудящийся, занятый производительным трудом на общенародных социалистических предприятиях, принадлежащий к рабочему классу, являющемуся ведущей силой общества, владеющему совместно со всем народом средствами производства’
[МАС, т. 3, с. 756]; крестьянин – ‘сельский житель, основным занятием которого является обработка земли’ [МАС, т. 2, с. 128], интеллигенция – ‘социальная группа, состоящая из людей, обладающих образованием и специальными знаниями в области
____________
© Сорокин Р.В., 2011
 85 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
науки, техники, культуры и профессионально занимающихся умственным трудом’
[МАС, т. 1, с. 671].
Нами выявлено, что типичным для официальных текстов советского времени было
употребление существительных крестьянство и интеллигенция в следующих словосочетаниях: колхозное крестьянство, трудовое крестьянство, народная интеллигенция, трудовая интеллигенция, советская интеллигенция и т.п. Например, Упрочились
союз рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллигенции, дружба наций и народностей СССР [Конституция СССР, преамбула]. Такая синтагматика
лексем отражала специфику социальных классов и групп в Советском Союзе. Кроме
того, в официальном дискурсе постоянно подчеркивалось единство советского народа, всех слоев населения, что определяло употребление в одном контексте одновременно всех языковых знаков, обозначавших социальную структуру общества, например: Величественное здание коммунизма воздвигается упорным трудом советского
народа – рабочего класса, крестьянства, интеллигенции [Программа КПСС, гл. 1];
Коммунистическая партия Советского Союза есть боевой испытанный авангард советского народа, объединяющий на добровольных началах передовую, наиболее сознательную часть рабочего класса, колхозного крестьянства и интеллигенции
СССР [Устав КПСС, преамбула].
Лексема трудящиеся (трудящийся – ‘живущий своим трудом’ [МАС, т. 4, с. 419])
стала собирательным обозначением всех социальных слоев советского общества, в
котором каждый человек своим личным трудом вносил вклад в общее дело строительства социализма и коммунизма. См.: На этом этапе, когда социализм развивается на своей собственной основе, все полнее раскрываются созидательные силы нового строя, преимущества социалистического образа жизни, трудящиеся все шире
пользуются плодами великих революционных завоеваний [Программа КПСС, гл. 3];
Это – общество высокой организованности, идейности и сознательности трудящихся – патриотов и интернационалистов [Конституция СССР, преамбула].
Глубинные социально-экономические, политические и прочие трансформации в
российском обществе, начавшиеся в 1990-х гг., качественно преобразили социальноструктурные отношения, обострив и углубив имущественную дифференциацию, поляризовав интересы, предпочтения, базисные ценности социальных классов и групп.
Переход от социализма к капитализму обусловил изменение принципов социальной
стратификации общества.
При изучении социальной дифференциации современных российских граждан социологи выделяют такие понятийные категории, как «отношение к собственности»,
«степень автономности труда», «материальное положение», «характер включенности
во властные отношения», «социальная самоидентификация» и т.п. [Игитханян, 1993;
Кравченко, 2005]. В частности, при анализе социально-экономической стратификации
населения России, проведенном Институтом социально-экономических проблем
народонаселения РАН в 90-х гг. XX в., в качестве основного критерия использовался
понятийный признак «материальная обеспеченность» граждан. В ходе анализа специалисты выделили шесть доходных групп: богатые, состоятельные, «середина» (аналог среднего класса), малообеспеченные, бедные (в том числе «социальное дно») [Римашевская, 1997, с. 55–65].
Известны более детальные [Балабанов, 1995] и, напротив, укрупненные [Тихонова,
2000; Кравченко, 2005] стратификации современного российского общества. Укруп 86 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ненное деление определяет существование среднего, базового и низшего классов в
современной России, при этом в рамках каждого из них выделяются по две самостоятельных страты (слоя). Средний класс состоит из страт, которые были условно названы состоятельные и обеспеченные, базовый – из средне- и малообеспеченных, низший – из бедных и нищих [Тихонова, 2000]. Данные экстралингвистические факторы
определили новый, по сравнению с советским периодом, состав лексических единиц,
которые отражают социальную структуру современного российского общества.
Н.В. Черникова при исследовании актуальных концептов «богатство», «бедность»,
«нищета» выявила ряд языковых знаков, которые персонифицируют данные концепты и отражают социальную дифференциацию россиян [Черникова, 2008, с. 45–58]. В
частности, концепт «богатство» в современной языковой картине мира персонифицирован лексемами богатые, богачи (разг.), обеспеченные, собственники, олигархи,
миллиардеры, миллионеры и т.п., например: Чаще всего лестницами интересуются
владельцы загородных коттеджей, собственники городских двухэтажных квартир,
офисов и магазинов (Асток-Пресс. 1997. 27 окт.); Вот уж действительно благодатная почва в нашей стране для миллиардеров – растут они как грибы после хорошего
дождя <...> Самым богатым по-прежнему остается Роман Абрамович <...> Среди
новоявленных олигархов – Дмитрий Пумпянский, Филорет Гальчев, Урал Рахимов
(РФ сегодня. 2007. № 6).
«Интегральным компонентом семантики данных слов является комплекс сем “обладающие значительным капиталом”, которые в содержательной структуре ряда слов
взаимодействуют с дифференциальными семами, эксплицирующими размер состояния,
отношение к собственности и власти. В частности, семантический признак ‘состояние,
оцениваемое в миллион(ы) / миллиард(ы) денежных единиц’ является дифференциальным компонентом существительных миллионеры / миллиардеры. Ядерный компонент
семантики лексемы собственники – ‘частная собственность’. В содержательной структуре лексической единицы олигархи эксплицированы семантические признаки ‘влияние на власть’, ‘участие во властных структурах’» [Черникова, 2008, с. 52].
Концепты «бедность» и «нищета» в современной языковой картине мира персонифицированы языковыми единицами бедные, бедняки, малообеспеченные, малоимущие, необеспеченные, нищие, неимущие и т.п. [Там же, с. 55]. Например: Бедными посчитали тех, кому недоступны такие привилегии, как хорошее жилье, качественное
питание, возможность отдохнуть за границей, оплатить лечение и образование
<...> Кстати, больше четверти бедняков получили высшее образование (АиФ. 2003.
9 июня); Как подсчитать доходы малоимущих, подробно расписано в новом законе.
Доходами считается буквально все – зарплаты, премии, пособия, пенсии (Комс.
правда в СПб. 2003. 8 апр.); По данным Росстата, каждый седьмой гражданин
страны – нищий (РФ сегодня. 2010. № 20).
В конце XX в. российские социологи и экономисты стали различать два вида бедности: традиционную бедность («старые бедные») и «новые бедные» [Кравченко,
2005, с. 354–356]. «В группу “новых бедных” вошли те слои населения, которые по
своему образованию и квалификации, социальному статусу и демографическому положению никогда ранее не относились к низшим слоям. Основную массу “новых бедных” составляют бюджетники – служащие и рабочие, занятые в государственном секторе» [Кравченко, 2005, с. 354], то есть люди, мигрировавшие из среднего класса. Как
видим, в профессиональном языке появилась новая номинация – новые бедные. Со 87 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
держание данной языковой единицы, как утверждает Н.В. Черникова, формируют
персонифицированные смыслы ‘научные работники’, ‘преподаватели’, ‘учителя’,
‘врачи’, ‘военнослужащие’, ‘работники культуры’ и т.п., интегральным семантическим элементом которых является признак ‘минимальная заработная плата’ [Черникова, 2008, с. 56].
Итак, проведенное нами исследование показывает, что для характеристики социально-классовой структуры общества на конкретных исторических этапах используются разные языковые единицы: рабочие, рабочий класс, крестьяне, крестьянство,
интеллигенция, трудящиеся (в советское время) – богатые, обеспеченные, олигархи,
миллиардеры, миллионеры, бедные, малообеспеченные, малоимущие, необеспеченные,
нищие и т.п. (в постсоветский период). Такой состав лексических единиц определяется экстралингвистическими факторами, основным среди которых является господствующий тип общественно-экономической формации.
Номинации рабочий класс, крестьянство, интеллигенция имеют общие смысловые
признаки ‘характер труда’, ‘роль в общественной организации труда’, которые и
определяли основу социальной организации советского общества.
Общим элементом смысла лексем богатые, обеспеченные, бедные, нищие и т.п. являются понятийные признаки ‘доход’, ‘власть’, ‘собственность’, лежащие в основе
социальной дифференциации современных российских граждан.
Социальная однородность, равенство, равноправие – эти и им подобные языковые
знаки отражали социальное устройство советского общества и активно функционировали в советском официальном дискурсе, например: Социальную основу СССР составляет нерушимый союз рабочих, крестьян и интеллигенции. Государство способствует усилению социальной однородности общества – стиранию классовых различий [Конституция СССР, ст. 19]; Равноправие граждан СССР обеспечивается во всех
областях экономической, политической, социальной и культурной жизни [Конституция СССР, ст. 34].
В настоящее время лексема неравенство – ключевой языковой знак в исследуемой
нами денотативной сфере, ставший высокочастотным в современных публицистических текстах, например: Власть не замечает самое основное – недопустимый уровень
неравенства доходов граждан. Многоговорящий пример: 92% собственности владеют 15% населения (РФ сегодня. 2007. № 6).
Наши наблюдения показывают, что в постсоветский период в русской языковой
картине мира актуализировались антонимические парадигмы богатые – бедные,
обеспеченные – необеспеченные, равенство – неравенство и т.п., которые, как казалось прежде, давно ушли в дореволюционное прошлое.
Библиографический список
Балабанов С.С. Трансформация социальной структуры и социальный конфликт // Социальная структура и стратификация в условиях формирования гражданского общества в России. Кн. 1. М., 1995.
Игитханян Е.Д. Процессы социального расслоения в современном обществе. М., 1993.
Кравченко А.И. Социология. М., 2005.
Римашевская Н.М. Социальные последствия экономических трансформаций в России //
Социологические исследования. 1997. № 6.
Тихонова Е.Н. Факторы социальной стратификации в условиях перехода к рыночной экономике: автореф. дис. … д-ра социол. наук. М., 2000.
 88 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Черникова Н.В. Лексико-семантическая актуализация как средство отражения изменений
в русской концептосфере (1985–2008 гг.). М.; Мичуринск, 2008.
Словарь
Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А.П. Евгеньевой. М., 1981–1984. (В тексте –
МАС.)
Источники
Конституция (Основной Закон) Союза Советских Социалистических Республик [Принята
7 октября 1977 г.] // Конституция и Законы Союза ССР. М., 1983. (В тексте – Конституция
СССР.)
Программа Коммунистической партии Советского Союза [Принята XXII съездом КПСС
17–31 октября 1961 г.] // Программы и Уставы КПСС. М., 1969. (В тексте – Программа
КПСС.)
Устав Коммунистической партии Советского Союза [Утвержден XXII съездом КПСС 17–
31 октября 1961 г.]. М., 1961. (В тексте – Устав КПСС.)
И.А. Дьяконова
Объявление как жанр периодической прессы
Русского Севера 30-х годов XX века
Начало XX века в России характеризуется бурным развитием печатной рекламы.
Крупнейшие общественно-политические издания обеих столиц были переполнены
рекламными текстами. К примеру, в «Русском слове», «Русских ведомостях» и «Новом времени» реклама занимала до 50% печатного объема. Первая полоса отводилась
исключительно под рекламные сообщения и различного рода объявления. Не стала
исключением и региональная пресса. Популярные газеты Русского Севера – «Архангельские губернские ведомости», «Русский Север», «Беломор» – содержали значительное количество информации рекламного характера. В отличие от центральной
прессы рекламная информация в местных газетах локализовалась на последней странице изданий, а в некоторых случаях помещалась в неофициальной части газет. Ситуация изменилась в 1917 году, когда одним из первых декретов советской власти реклама была монополизирована государством и стала исключительным правом советского правительства и местных органов управления. Рекламные объявления в Архангельске в этот период публикуются только в большевистском издании «Известия Архангельского Совета рабочих и солдатских депутатов», которое впервые вышло в свет
19 марта 1917 года и позднее несколько раз меняло свое название: «Трудовой Север»
(1922), «Волна» (1922–1929 годы), «Правда Севера» (с 1929 года и по настоящее время). 33 номера данного издания, хранящиеся в архивах Архангельской областной
научной библиотеки им. Н.А. Добролюбова, и стали объектом исследования.
Анализ собранного материала (241 объявление) делает очевидным необходимость
его разграничения на объявления информационного характера и собственно рекламные объявления. Критерий разграничения – наличие в тексте объявления рекламности, под которой мы, вслед за Э.А. Лазаревой, будем понимать «речевое воздействие
на адресата, предпринятое для активизации положительного отношения, интереса,
____________
© Дьяконова И.А., 2011
 89 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
симпатии к объекту (постороннему человеку, институту, продукту его деятельности,
самому автору)» [Лазарева, 1997, с. 187].
Объявления первого типа – информационные – составляют 43% от общего количества объявлений. Столь значительный объем текстов объясняется тем, что органы
власти, различные государственные структуры, а также профессиональные, общественные организации активно использовали объявления в газете как способ оповещения населения о предстоящих событиях. Активными рекламодателями того периода являлись: Городской совет, Архангельский губернский отдел труда, Архангельский губернский отдел торговли, Архангельский Губфинотдел, Северное окружное
управление местного транспорта, управление строительного контроля и губотдела,
северное государственное речное пароходство, горстанция Северной железной дороги, отделы и подотделы милиции, союз охотников, Архангельский союз кооперативов, объединение кустарей и ремесленников, общество друзей радио, объединение
обществоведов, просвещенцев, судебные исполнители и др.
Информационные объявления представляют собой сообщения о реорганизации или
ликвидации предприятий и организаций, смене их местонахождения, утрате документов, публичной продаже имущества, времени и месте проведения торгов, собраний,
встреч. Приведем примеры, сохраняя орфографию и пунктуацию первоисточника:
Просвещенцы! 11 января все на перевыборы Горсовета. ГУБОТДЕЛ; Торги на продажу досчатых жилых и холодных построек назначаются на 16 января с.г., в 12 часов дня, на зав. № 3,6 верста. За справками обращаться к завхозу завода.
Объявления такого рода отличает стилевая маркированность, в них используются
конструкции официально-делового стиля. Кроме того, очевидно, что происходит текстологическое обогащение жанра объявления за счет таких жанров официальноделового общения, как повестка и распоряжение. Так, например, в объявлении о собрании кустарей и ремесленников сообщается не только время и место встречи, но и
повестка дня, а также имена организаторов собрания (КУСТАРИ и РЕМЕСЛЕННИКИ
(одиночки и артели) приглашаются на общее собрание, устанавливаемое 9 января, в
1 час дня, в помещении Добровольно-пожарного о-ва Поморская, 74, по обсуждению
вопросов: 1. Создание их общего об'единения. 2. Выборы организационного бюро.
Инициаторы: Н. Спиридонов, П. Чирков. Объявление горкоммуноотдела скорее
напоминает текст распоряжения, поскольку содержит точные указания, сроки предоставления запрашиваемой информации, примечания к исполнению, а также сообщает,
чем грозит неисполнение данного распоряжения: Горкоммунотдел просит учреждения, кои после районирования должны быть реорганизованный в областные (краевые) центры, в 3-х дневный срок сообщить: 1) На сколько штатных единиц предлагается увеличение в связи с районированием; 2) Из общего штата сколько должностных лиц прибудут из других городов; 3) Адреса учреждения и кто еще занимает
помещение в доме кроме вас. Примечание: Если точные сведения нельзя сообщить,
дайте ваши соображения. Учреждения, не представившие выше указанных данных в
срок, не будут включены в план обеспечения б. Областных (краевых) центров жилплощадью. Зав. ГОКХ Котов.
В роли адресантов информационных сообщений могли выступать не только организации, но и частные лица. Информация от граждан тематически подразделяется на
траурные объявления, сообщения о потерях и находках, поиске родных. Приведем
примеры. Особой теплотой проникнуты объявления о смерти близких: Капитан
 90 
Плюрализм картин мира и способы их описания
дальнего плавания Александр Васильевич КОЙТОВ после многолетней и тяжелой болезни тихо скончался в 1½ ч. дня, 12 января. Вынос тела на городское кладбище 14
января, в 3 часа дня. Погребение 15 января. О чем с душевным прискорбием семья покойного извещает родных и знакомых.
Объявления о неожиданных находках преследуют цель не только сообщить о случайном приобретении, но и указать на нового хозяина: Пристала собака сеттер рыжая, через 3 дня считаю своей. Набережная, 73, кв. 4. Объявления о пропаже соседствуют с объявлениями о поиске владельцев: Ушла КОЗА белая, рогатая, стельная,
вн. пр. сообщ. Ижемская, 7, Фрейберг. За присвоен. пресл. по закону; ПОД'ОТДЕЛ
МИЛИЦИИ Губ. Адм. Отдела разыскивает владельца пригульной козы. Период войн
и революций породил многочисленные объявления о розыске людей: МЕЛЕХОВ Аф.
Павл. разыскивает свою мать Матрену Констант., сестер: Клавдию, Ал-дру, Анфису и брата Геннадия Мелеховых, проживавших в дер. Лукино, Лисествовской вол.,
Серх. у. Сообщить в редакцию «Волны», или Владивосток, Доброфлот, п/х. «Сигнал»,
А.П. Мелехову.
Объявления второго типа – собственно рекламные – составляют 57% от общего количества объявлений. Тематически они подразделяются на объявления о куплепродаже товаров, найме на работу, анонсы кинопоказов, сообщения об аренде помещений, услугах предприятий и частных лиц, открытии новых магазинов, изданиях газет, журналов.
Обратимся к самой многочисленной группе объявлений, которая содержит информацию о продаже и покупке различных товаров. Итак, что же предлагалось купить
читателям газеты «Волна»? Это различные продукты питания (колбаса собственной
электрической мастерской; чай с цветком, табак и папиросы, вина и наливки; самые
свежие дрожжи; дешевые яблоки и парное мясо; кофе сырой и жареный, какао, шоколад, крупы, изюм, чернослив, томат; изюм, варенье, гретое масло; ярмутские сельди), домашние животные (поросята и белый живой песец; мерин-ломовик; кобылица;
лошадь бракованная), одежда и обувь (платки головные шерстяные и бумажные, готовое мужское белье; ботики дамские, валенки, хорошая шуба, прочная изящная и
дешевая обувь, мужская и дамская обувь, перчатки, галоши), промышленные товары
(осиновый кряж; порожняя тара для свежей рыбы), парфюмерия и косметика (духи,
одеколон, пудра, мыло) и многое другое.
Помимо констатирующих сведений о товаре в объявлениях содержится информация, убеждающая потребителей приобрести данный товар. В качестве аргументов
рассказывается о потребительских преимуществах товара и его качестве. Так, в рекламном объявлении зубной пасты «Хлородонт» сообщается, что она придает зубам
белизну, уничтожает дурной запах из рта, уничтожает некрасивый налет на зубах. Крем «Метаморфоза» представляется как лучшее испытанное средство против
веснушек, красноты, загара, желтых пятен, угрей и др. недостатков кожи. Залогом качества табака и папирос является то, что они произведены на старейших известных русских фабриках. В объявлении, посвященном винам и наливкам, подчеркивается, что они местного производства: Вина и наливки первых в России заводов.
Производители темного пива завода «Двина» подчеркивают, что качество гарантируется заводом.
Однако главным аргументом в рекламных объявлениях становится информация об
экономии при покупке. Так, например, реклама траурных флагов к дню траура 91 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
годовщине смерти В.И. Ленина завершается уверением: Флаги дешевле и лучше, чем
где бы то ни было. Оценка товара как дешевого наряду с другими характеристиками
встречается во многих объявлениях, например: Прочную изящную и дешевую обувь
можно получить только в мастерской «ТРУД». Заботой о тратах покупателя проникнуто рекламное объявление «Рождественского базара»: Покупая здесь, при скромных издержках, вы будете иметь действительно праздничный стол и выглядеть по
праздничному! Интересно, что точная стоимость товара указывается в единичных
объявлениях: Папиросы фабр. Асмолова ст. 10 коп. за 25 штук; Базисный пивной
склад Моссельпрома об'являет, что во всех пивных лавках производится отпуск пива
на вынос исключительно в полулитровой посуде по цене 28 коп. за бутылку с закуской; Туфли дамские от 6 руб., штиблеты мужск. от 8 рублей в магазине т-ва Ф.
Назарьин и Ф. Фролов. В большинстве случаев информация о цене товара представлена описательно: Самые свежие дрожжи марки «Орел» по цене дешевле всех; Дешево продается изюм, варенье, гретое масло, свежие овощи и другие товары. В объявлениях популярна формула «цены вне конкуренции»: Полный выбор всех сортов
кожан. обуви. Цены вне конкуренции; Архмолсоюз предлагает жмыхи конопляные и
подсолнечные. Отруби пшеничные. Цены вне конкуренции.
Следует отметить, что понижение или повышение цены на товар в объявлениях
подробно мотивируется. Так, Архуправление Северолеса продает дрова по пониженной цене, объясняя это следующим: желая решить свои дровяные операции. Архангельская контора акционерного общества «Хлебопродукт» открыла продажу ржи,
ржаной муки, овса, пшеничной муки, пшена, отрубей на Биржевой ветке и установила
низкую стоимость продуктов, мотивируя это заботой о покупателе: Идя навстречу
рабочим и крестьянам для приобретения хлебных продуктов по возможно дешевым
ценам, отпускные цены, благодаря отсутствию расходов по перевозке в город, установлены на ПЯТЬ золотых копеек в пуде дешевле городских цен. Всем нуждающимся
в покупке хлебных продуктов рекомендуются использовать возможность экономии
своих средств и, в случае необходимости, обращаться по указанному адресу. Склад
Моссельпрома сообщает об изменении цены на пиво, демонстрируя расчеты: Оптовая цена со склада, ввиду повышения акциза установлена в 5 р. 25 к. за ведро (с прибавлением сбора в пользу Лиги борьбы с социальн. болезн. 20 коп.) с бесплатной доставкой на дом.
Значительное количество рекламных объявлений содержит информацию о скидках:
На мануфактуру посторонним 10% скидка, членам 15% . Купившим на червонцы дополнительная скидка 3%. Информация о скидках дополняется сообщением о ее ограниченном действии. Вероятно, по мнению адресантов рекламы, это должно стимулировать покупателей быстрее совершить покупку. Приведем примеры: Временно в магазинах Аптекоправления установлена скидка с туалетного мыла в 20%. Пользуйтесь случаем; Временно распродажа с большой скидкой разной мануфактуры, мужского и дамского готового платья, кожаной обуви, валенок и дамских ботиков. Магазин головных уборов «Кустарь» сообщает, что ввиду ликвидации торговли до 7 января
назначена распродажа товаров со скидкой до 30%. Уполномоченный Госспитра
Варлачев доводит до сведения, что в ближайшем будущем будут понижены цены на
наливки и настойки. Архторг сообщает в объявлении, что снова произвел снижение
цен на некоторые хозяйственные товары в Универсальном магазине от 25 до 40% в
 92 
Плюрализм картин мира и способы их описания
связи с задачей продвижения хозяйственных товаров непосредственно к потребителю, которым и предлагает это проверить: Просьба убедиться.
В объявлениях о купле-продаже активно используется рекламная формула, которая
учит покупателей требовать у продавцов те или иные товары: Требуйте исключительно английский портер завода «Двина»; Требуйте самые свежие дрожжи марки
«Орел». Такая формула пришла в рекламу в конце XIX века, ее автор – Николай
Леонтьевич Шустов, известный винодел и «отец российской рекламы». Как пишут
исследователи, «до Шустова рекламодатели обращались к обществу как просители,
Шустов же учил сыновей требовать – «лучшей рекламой будет написать не “спрашивайте в магазинах наливки Шустова”, а “требуйте везде шустовские наливки” …
покупатели смело требовали, а продавцы покорно заказывали шустовские водки,
наливки, настойки и ликеры» [Чумаков, URL].
Подводя итог рассмотрению объявлений в прессе Русского Севера 30-х годов XX
века, отметим прежде всего популярность жанра. Этот способ общения с гражданами
г. Архангельска (Вниманию гр-н г. Архангельска – именно так начинаются многие
объявления) выбирали государственные структуры, общественные организации, акционерные общества и частные граждане. Содержательно объявления четко разграничиваются на информационные и рекламные. Первые выполняют функцию сообщения, их отличает строгая стандартизация, они сближаются с жанрами официальноделовой речи. Рекламные же объявления выполняют волюнтативную функцию. Призывно-побудительный характер рекламных объявлений реализуется с помощью использования речевой формулы «требуйте», предоставления информации о скидках и
сообщения о невысокой стоимости товара. Изучение объявлений позволяет утверждать, что подобные малые тексты обладают значительной лингвокультурной информацией: в них аккумулируются сведения о быте и жизни горожанина в конкретный хронологический период, актуализируются ценностные константы культурноэстетической системы определенного исторического периода.
Библиографический список
Лазарева Э.А. Реклама // Речевая агрессия и гуманизация общения. Екатеринбург, 1997.
Чумаков В. Покупатель должен научиться требовать // Продвижение продовольствия.
URL: http://habeas.ru/prod/2009/1/shoostov.
М.С. Некрасова
Динамика нормы как показатель актуализации
ключевых ментальных представлений в дискурсе прессы
В современной лингвистике принято выделять два плана понятия нормы: узкий, в
котором она является результатом кодификационной работы специалистов, и широкий, где за норму принимаются устоявшиеся в определенной ситуации (функциональный стиль языка) или на определенной территории (например, диалект) правила
употребления, произношения и других аспектов речи. Несмотря на различные определения понятия нормы языка, разное установление ее границ и функций, ученые
____________
© Некрасова М.С., 2011
 93 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
единодушны в признании сложности и двойственности (или диалектичности) этого
понятия. Проблему противоречивости характера языковой нормы, ее устойчивости и
в то же время динамичности можно назвать безграничной в пространственном отношении и постоянной во времени.
По отношению к носителям языка требования нормы строги и их соблюдение обязательно (статический аспект). «Если бы литературное наречие изменялось быстро, то
каждое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своей да предшествовавшего поколения, много двух. Но при таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература всякого поколения создается всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова.
Слишком тонкий слой почвы давал бы слишком слабое питание литературным росткам. Консервативность литературного наречия, объединяя века и поколения, создает
возможность единой мощной многовековой национальной литературы» [Пешковский, 1959, с. 144].
Если рассматривать норму в динамическом аспекте, то следует признать, что языковые нормы, отражая новое в жизни общества, в человеческой мысли, развиваются,
и эти изменения не в силах остановить никакие запреты и ограничения. Современные
лингвисты разделяют мнение В.Г. Белинского о том, что «создать язык невозможно,
ибо его творит народ; филологи только открывают его законы и приводят в систему, а
писатели только творят на нем сообразно с сими законами», признавая эволюцию
языка главной причиной динамики нормы [Ахметова, 2008; Валгина, 2003; Фомин,
2011 и мн. др.].
Для соблюдения равновесия постоянно развивающегося языка и сохранения его
чистоты выделяют следующие признаки нормы: ее коммуникативная целесообразность, целенаправленность ее кодификации, стабильность, консерватизм и отставание
от живой речи. К.С. Горбачевич называет три фактора, которые следует учитывать
при отнесении языковой единицы к норме: регулярная употребляемость способа выражения, соответствие способа выражения системе языка, общественное одобрение
данного способа выражения [Горбачевич, 1989, с. 19].
Как и другие языковые изменения, сдвиги нормы в современном русском языке
находят свое отражение прежде всего в газетных текстах. Более того, многие лингвисты (Л.П. Крысин, Ю.А. Панов, Ю.С. Степанов и др.) как раз одной из характерных
черт современной прессы считают нарушения норм литературного языка. Как пишет
Е.В. Какорина: «Пространство массовой коммуникации <...> является той средой, в
которой объединяется и перемешивается множество речевых потоков из различных
подсистем языка, где, собственно, протекают активные процессы, влияющие на состояние литературного языка в целом. Наиболее важные из них: освоение языковым
коллективом иноязычных заимствований, популяризация экономической, политической и другой терминологии; заимствование языковых элементов (и коммуникативных навыков) из социальных и профессиональных жаргонов и их переход в литературный язык (публичную сферу общения)» [Какорина, 2003, с. 251].
Проанализированный материал позволяет выявить факты неоправданного употребления заимствованных слов (тинейржер, босс, аутсайдер и др.), профессиональноограниченной лексики или терминов (лептин, остеопороз, гипертензия), сниженной
лексики – просторечной, разговорной, бранной, жаргонной (профукать, наехать, разрулить). Приведем примеры контекстов: Привыкшие ждать команды от начальства
 94 
Плюрализм картин мира и способы их описания
пропагандистские машины различных ведомств профукали ситуацию («Аргументы и
факты», 2008 г., № 34,); Услышав в ответ: «Это бомба», коллегу попросили не прикалываться («Известия», от 13 июля 2009 г.); Этот препарат имеет еще одно очень
привлекательное свойство. У принимавших его снижается уровень гормона жира –
лептина; Ведь у этого препарата вдобавок мощное антиоксидантное и противосклеротическое действие! («Аргументы недели», 2009 г., № 29); На одном из недавних
селекторных совещаний с полпредами президент Дм. Медведев приказал «вылезти изпод стола всем губернаторам» и не ждать начальства из Москвы для разруливания
кризисных ситуаций («Аргументы недели», 2009 г., № 29); При этом премьеров нисколько не смущало даже то, что все свои многозначительные заявления они делали
на подземном паркинге Библиотеки имени Б.Н. Ельцина, где проходила их прессконференция («Коммерсантъ» № 233 (4288) от 12.12.09).
Тенденция активного употребления заимствованных слов, терминов и разных
некодифицированных лексических единиц характерна в целом для языкового пространства современной России. Так, Л.П. Крысин замечает, что «в современном русском литературном языке получают распространение факты, идущие из некодифицированных языковых сфер – главным образом, из просторечия и жаргонов» [Крысин,
2004, с. 54]. Проблему экспансии сниженной лексики затрагивает Ю.А. Панов: «Сегодня ситуация выглядит диаметрально противоположной: не центробежным, а центростремительным оказывается движение лексических и стилистических потоков в
языке и культуре; не литературный язык, нормированный и кодифицированный,
идущий от Пушкина и закрепленный в академических словарях, концентрическими
кругами развертывается в национальном языке, а напротив, от окраин к его центру
стягиваются лексика (прежде всего) и грамматика. Это может быть вызвано тем, что в
общеупотребительном языке на определенном историческом этапе его развития
ощущается некий вакуум, некая неадекватность номинативных средств реальности,
что требует заполнения и компенсации» [Панов, 2001, с. 5].
Эта особенность современной речевой национальной культуры проявляется не
только в речевой практике газет, но и в телевизионных программах, в Интернете. Конечно, нельзя полностью отождествлять особенности современной газетной речи с
современной русской речью вообще. Однако язык СМИ, на наш взгляд, можно принять за тот объективный материал, в котором отражены определенные тенденции развития русского языка. Степень влияния языка средств массовой информации на речевую традицию, по нашему мнению, следует признать высокой. Поэтому выводы, полученные в результате исследования языка газет, могут быть распространены на более широкое поле – современную российскую речевую культуру.
Ошибки журналистов нередко становятся предметом тщательного анализа филологов. Замечательные работы о нарушении языковой нормы авторами газетных текстов
написаны М. Кронгаузом (см., например [Кронгауз, 2009]).
Однако до сих пор не предпринималось попыток поиска глубоких причинноследственных связей между наиболее типичными видами нарушения языковой нормы и формированием новых, наиболее существенных, мировоззренческих представлений у современных носителей языка. Проведение подобного исследования и теоретическое осмысление его результатов поможет, на наш взгляд, расширить и угл убить информацию о языке как живом организме и как зеркале национальной культуры современного российского общества. В этом отношении интересно замечание
 95 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
А.И. Горшкова: «...переход профессионализмов в слова и выражения общего употребления <...> связан с использованием их в более широком, переносном значении»
[Горшков, 2008, с. 310]. Изменению подвергаются и термины, отрываясь от своего
функционального стиля. И наряду с этим расширение семантического поля, например, медицинских терминов, часто фигурирующих в современной прессе, свидетельствует об актуализации репрезентируемых ими понятий в массовом сознании
россиян.
В лингвистических исследованиях справедливо отмечается, что изучение динамики
нормы необходимо вести на уровне тексте, с учетом всех особенностей воплощаемой
им действительности (А.И. Горшков, Л.Г. Кайда и др.), при этом «некий эталон и отклонение от него является основными объектами в различных областях лингвистики»
[Красса, Калиновская, 2010, с. 550].
С целью выделения типов активных процессов, происходящих в языковом поле газеты, были обследованы газетные тексты 2000–2010 гг.
Современный газетный текст концентрирует в себе представления об окружающей
действительности широкого круга носителей языка – наших современников, сообщает информацию, интересующую значительную часть жителей России. При создании
текста автор использует языковые средства, доступные и принимаемые большей частью читающего населения страны. Язык газет – это «усредненный» язык» современности. Поэтому результаты его когнитивного изучения могут пролить свет на особенности массового языкового сознания: если дискурс газеты раскрывает ключевые
представления – то коллективные, если понятия – то принятые обществом, если концепты – то свойственные данной культуре и данному времени. Поэтому сдвиги нормы отражают наиболее активно изменяющиеся стороны массовых ментальных представлений русскоговорящего сообщества. В связи с этим актуальным является когнитивный анализ типичных моделей ментальных конструкций, которые проявляются в
тех или иных фактах нарушения норм литературного языка.
Согласно нашим наблюдениям, интенсивно входят в обыденную речь общества и
язык СМИ, например, глаголы криминального жаргона, обозначающие незаконность
различных действий с целью получения денег. Таковыми являются глаголы отмывать или выбивать (выколачивать). Между тем интересно, что не в любом тексте
они употребляются с присущим им в жаргоне значением. Так, в качестве примера, где
значение сохраняется, можно привести такой фрагмент статьи: В ходе операции были
задержаны 15 человек, которым инкриминируют «отмывание» на территории Испании капиталов, полученных в результате незаконной деятельности в России»
(«Забайкальский рабочий», от 15 июля 2009 г.).
Иначе обстоит дело со словом выбивать: Самое сложное, по ее признанию, было
выбивать средства на поездку. Но в крае живут замечательные, неравнодушные люди, члены Попечительского совета, которые регулярно спонсируют детские мероприятия. Даже в последнюю минуту перед отправлением поезда меценаты принесли
недостающую сумму (Там же, от 16 июля 2009 г.). Глагол выбивать произведен от
слова бить в значении ‘ударять’, то есть речь идет о силовом воздействии, причем с
явно негативной коннотацией, которая определяет оценку говорящего по отношению
к лицу, терпящему воздействие. Однако автор приведенного текста подчеркивает, что
люди, подвергнувшиеся выбиванию – это замечательные, неравнодушные люди.
Налицо нарушение смысловой сочетаемости слов. Случайное ли оно? Представляется
 96 
Плюрализм картин мира и способы их описания
вероятным, что в сознании современного русскоговорящего сообщества это слово получило способность приобрести самостоятельное новое значение.
Между тем этому предположению не противоречат, к примеру, такие высказывания: Прокурор Светлана Артемьева потребовала заменить присяжных после того,
как ключевой свидетель обвинения – водитель-частник 34-летний Игорь Карватко –
заявил, что показания против Квачкова были выбиты милицией («Российская газета», от 1 октября 2010 г.); Дрын помогает выколачивать тайные знания из официантов и других носителей важной для путешественника информации, устраняет
языковые барьеры («Комсомольская правда», от 20 августа 2009 г.).
Приведенные тексты демонстрируют традиционную для русского языка метафоризацию действий. Слово выбивать представляет собой перенос на основе сходства, поэтому соотносится с приложением силы. Такой же механизм характерен и для переносного значения глагола отмывать, который соотносится с действием ‘сделать из
грязного чистые’, но относится к действиям иного характера и имеет явную негативную коннотацию.
Определенный, устойчивый набор понятийных ассоциаций, связанных с частым
употреблением некоторых жаргонизмов в текстах прессы, подтверждает актуальность
репрезентируемых понятий и их когнитивных компонентов. Закономерно, в таком
случае, предположить существование некой зависимости между структурой ментальных процессов, свойственных сознанию русскоговорящих современников, и их речевыми предпочтениями. На наш взгляд, такое предположение правомерно и требует
экспериментального подтверждения.
Библиографический список
Ахметова Г.Д. Языковые процессы в современной русской прозе (на рубеже XX–XXI вв.).
Новосибирск, 2008.
Валгина Н.С. Активные процессы в современном русском языке. М., 2003.
Горбачевич К.С. Нормы современного русского литературного языка. М., 1989.
Горшков А.И. Русская стилистика и стилистический анализ произведений словесности. М.,
2008.
Какорина Е.В. Сфера массовой коммуникации: отражение социальной дифференцированности языка в текстах СМИ // Современный русский язык. Социальная и функциональная
дифференциация: монография. М., 2003.
Красса С.И., Калиновская Е.А. Лексические ошибки как системный фактор ксенолекта //
Язык. Текст. Дискурс: науч. альманах: вып. 8. Ставрополь, 2010.
Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2009.
Крысин Л.П. Русское слово, свое и чужое: исследования по современному русскому языку
и социолингвистике. М., 2004.
Панов Ю.А. Экспансия сниженной лексики как заполнение лексических и стилистических
лакун // Язык, коммуникация и социальная среда: межвуз. сб. науч. трудов: вып. 1. Воронеж,
2001.
Пешковский А.М. Объективная и нормативная точка зрения на язык // Пешковский А.М.
Избр. труды. М., 1959.
Фомин А.И. Язык и стиль лирико-философской прозы В.В. Розанова: автореф. дис. ... д-ра
филол. наук. СПб., 2011.
 97 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Н.В. Осколкова
Границы специальных лингвистических познаний
В рамках антропоцентрической научной парадигмы центральные позиции занимает
когнитивная проблематика, базовым понятием которой является «знание». Лингвистами накоплен и теоретически обобщен значительный опыт по разграничению обыденного и специализированного (прежде всего, научного) знания, по описанию национально-культурной специфики когнитивной деятельности. Вместе с тем, расширение
сферы применения этих представлений ставит перед исследователями новые задачи.
Мы обратимся к анализу тех из них, которые возникают на стыке наук. Так, лингвистика в течение второй половины ХХ века активно взаимодействовала с различными
областями знания, результатом чего явилось формирование политической лингвистики, психолингвистики, математической лингвистики, социолингвистики и т.п. При
этом в большинстве случаев преодоление дисциплинарных границ признается неизбежным, а вырабатываемые комплексные подходы характеризуются как отвечающие
требованиям современной науки.
Однако эта установка разделяется не всегда. В частности, в юрислингвистике –
области знания, изучающей языковые аспекты права [Голев, URL] – существует
необходимость четкого разграничения лингвистических и юридических познаний.
Наиболее ярко это проявляется в прикладном разделе юрислингвистики, связанном
с теорией и практикой проведения лингвистических экспертиз, то есть исследований, выполняемых лингвистами по запросам юристов. В связи с тем, что выводы,
полученные в ходе таких исследований, используются в правовой сфере, их применение строго регламентируется. В частности, указывается, что «вопросы, поставленные перед экспертом, и его заключение не могут выходить за пределы специальных познаний эксперта» [Памятка, 2004, с. 21]. Что же понимается под «специальными познаниями эксперта»?
В качестве примера юридического осмысления этого понятия приведем фрагмент
из работы доктора юридических наук Е.Р. Россинской: «Уголовное и гражданское судопроизводство, производство по делам об административных правонарушениях невозможно без использования современных достижений естественных, технических,
экономических и других наук, которые принято называть специальными познаниями.
Закон не дает определения понятия “специальные познания”. Традиционно в юридической литературе под этим термином понимают систему теоретических знаний и
практических навыков в области конкретной науки либо техники, искусства или ремесла, приобретаемых путем прохождения специальной подготовки или обретения
профессионального опыта и используемых для решения вопросов, возникающих в
процессе уголовного или гражданского судопроизводства. Причем к специальным не
относят общеизвестные, а также юридические познания» [Россинская, URL].
Таким образом, можно сделать следующие выводы: юристами осознается необходимость привлечения экспертов и использования специальных познаний для решения
юридических задач; познания экспертов противопоставляются общим знаниям и специальным юридическим знаниям. Применительно к лингвистической экспертизе эти
противопоставления могут быть сформулированы как «лингвистическое знание vs
____________
© Осколкова Н.В., 2011
 98 
Плюрализм картин мира и способы их описания
обыденное знание», «лингвистическое знание vs юридическое знание» и «лингвистическое знание vs другое (помимо юридического) специальное знание».
Обсуждая первую оппозицию, представляется необходимым отметить, что обыденное знание осмысляется в сопоставлении не только с лингвистическим, но и с
юридическим, то есть чаще всего данное противопоставление выступает в более общем виде «специальное знание vs обыденное знание». Несомненно, что эта оппозиция
относится к числу наиболее изученных. Назовем в качестве примера лишь две подобные работы, на конкретном материале демонстрирующие существование указанных
противопоставлений: 1) Г.В. Кусов, сопоставляя юридическое, лингвистическое и
обыденное понимание концепта «оскорбление», приходит к выводу о том, что «правовая норма “оскорбление” отображает элементы лингвокультуры не зеркально, а
фрагментарно, в соответствии с коммуникативными нормами, отвечающими за сохранение социальной стабильности в обществе» [Кусов, URL]; 2) Т.И. Краснянская,
анализируя интерпретацию понятия «унижение чести, достоинства, деловой репутации» участниками судебного процесса, указывает на то, что «во многих случаях притязания истцов остаются не удовлетворенными судом (42%), что свидетельствует о
глубоком расхождении в понимании участниками процесса содержания рассматриваемого понятия» [Краснянская, URL]. Эти различия обусловлены «главным образом
природой их языкового сознания; истец является носителем обыденного сознания,
ответчик (журналист), эксперт и судья – представителями профессионального сознания», при этом «истец интерпретирует событие в целом как субъективно-пережитое
знание, основываясь на экспрессивности речи. Интерпретация истца сопряжена с интенсификацией субъективно-интерпретационной деятельности, результатом которой
является расширение понятия “унижение чести”» [Там же].
В своем основном виде оппозиция «лингвистическое знание vs обыденное знание»
встречается главным образом при анализе спорных текстов (преимущественно текстов нормативных документов, получающих разную интерпретацию сторонами). В
качестве примера приведем ситуацию, когда объектом лингвистического исследования выступает текст, содержащий фактическую ошибку. С одной стороны, установление фактических ошибок является частью анализа содержания текста. С другой
стороны, определение того, как описываемые в тексте факты соотносятся с действительностью, не входит в сферу специальных лингвистических познаний.
Вторая оппозиция – «лингвистическое знание vs юридическое знание» – является
наиболее значимой для юрислингвистической практики, поскольку выход эксперта за
пределы его специальных познаний служит основанием для отклонения результатов
экспертизы в качестве доказательства в ходе судебного разбирательства. Эта проблема поднимается в работах многих теоретиков и практиков лингвистической экспертизы. К примеру, Е.И. Галяшина отмечает: «При назначении судебной экспертизы и
формулировании вопросов эксперту важно четко разграничить полномочия эксперта,
дающего заключение на основе специальных знаний, и субъекта, квалифицирующего
речевой акт, как правонарушение с учетом его объективной и субъективной стороны.
<…> Недопустимо ставить на разрешение эксперта вопросы о наличии в тексте признаков состава правонарушения <…>. В противном случае заключение эксперта может быть признано недопустимым доказательством, поскольку эксперт, отвечающий
на правовые вопросы, выходит за пределы своей компетенции» [Галяшина, URL].
 99 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Проблема разграничения лингвистических и юридических знаний имеет несколько
аспектов, которые соотносятся с разными этапами лингвистической экспертизы. Так,
первый этап заключается в постановке юристами вопросов для лингвистического исследования. Возникающие при этом сложности объясняются существенными различиями профессиональных познаний. Это приводит к тому, что юристы не вполне четко представляют, о чем можно задавать вопросы лингвистам и как эти вопросы нужно
формулировать. В статье Л.Е. Кирилловой отмечается, что запрос на проведение экспертизы, который определяет направление исследования, не всегда бывает составлен
корректно [Кириллова, URL]. К числу типичных ошибок в составлении вопросов автор относит «неточное изложение содержания спорного текста или даже искажение
его при цитировании (иногда вторичном, вслед за искажениями в исковом заявлении)» и неудачные формулировки вопросов (к примеру: «Является ли вопрос многосложным?»), которые приводят к тому, что «лингвисту приходится сначала дать толкование вопроса судьи и отвечать не на сам вопрос, а на предполагаемый вариант его
интерпретации» [Там же]. Возможности преодоления междисциплинарного взаимонепонимания связываются с участием лингвиста в формулировании вопросов, а также
в создании списка типовых вопросов по различным речевым правонарушениям [Памятка, 2004]. Признавая в целом закономерность такого подхода, заметим, что он не
лишен сложностей и противоречий. В частности, для того, чтобы участвовать в формулировании вопросов, лингвист должен понимать, что является юридически релевантным в анализируемом конфликтном тексте. Для этого лингвист должен быть
осведомлен как минимум о формулировках статей, регулирующих различные речевые
правонарушения, а также о комментариях к ним, раскрывающих позицию законодателя по тем или иным вопросам. Показательна следующая рекомендация из издания,
подготовленного Гильдией лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (ГЛЭДИС): «Для экспертов-лингвистов важно различать понятия
“клевета”, “оскорбление”, “порочащие сведения”, “сведения оскорбительного характера”, “выражения оскорбительного характера”, “нанесение обиды”, “неприличная
форма”, “оценочное высказывание” в контексте Российского законодательства»
[Спорные тексты…, 2005, с. 190]. Таким образом, преодоление разницы юридических
и лингвистических знаний предлагается осуществлять за счет приобретения лингвистами юридических познаний. В настоящее время имеется ряд работ, написанных в
этом ключе [Галяшина, 2006; Осадчий, 2007].
Второй этап лингвистической экспертизы представляет собой собственно лингвистическое исследование (то есть ответы лингвиста на заданные вопросы). При этом
одна из проблем состоит в разнице между юридически и лингвистически определяемыми терминами, «особую сложность для лингвистической экспертизы текста представляют термины законодательства, внешне похожие на соответствующие термины
лингвистической теории» [Баранов, 2007, с. 22] (имеются в виду термины типа призыв, оскорбление, которые в языкознании рассматриваются как особые типы речевых
актов, а в юриспруденции именуют правонарушения, например, ст. 280 УК РФ «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности», ст. 130 УК РФ
«Оскорбление»).
Другая проблема заключается в том, на какие источники может ссылаться эксперт
при проведении исследования. Ответ кажется очевидным – на лингвистические. Вместе с тем ситуация несколько сложнее.
 100 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Прежде всего, неоднократно указывалось на различную интерпретацию одних и
тех же единиц в разных авторитетных словарях. По мнению Н.Д. Голева, наиболее
адекватно русская инвективная лексика отражена в толковом словаре Д.Н. Ушакова,
однако нельзя не учитывать тот факт, что составлялся данный лексикографический
источник более 70 лет назад, что вряд ли позволяет считать его максимально полным
отражением современного языкового сознания [Голев, URL]. Более того, «филологический словарь не призван выполнять юридическую функцию, не “имеет законного
права” быть основанием следственных и судебных решений. Автор словаря в данном
отношении слишком волен, пометы в словаре слишком прихотливы и приблизительны, чтобы выполнять роль правового документа» [Там же]. Таким образом, опора на
словарные данные не только не приводит экспертов к одинаковым выводам, но и создает возможность для манипулирования. В статье «Типичные ошибки (уловки) в ненадлежащей судебно-лингвистической экспертизе» наглядно продемонстрировано,
как выбор словарей и различная подача содержащейся в них информации (например,
избыточные сведения о лексико-семантических вариантах слова или о семантике
омонимов) позволяют фальсифицировать результаты экспертизы или поставить под
сомнение их однозначность [Салимовский, Мехонина, 2010].
Кроме того, при исследовании нестандартных объектов лингвистической экспертизы (преимущественно креолизованных текстов) нередко необходимо обращение к
культурологическим, историческим и т.п. источникам. К примеру, анализ листовки с
надписью «Ты будешь следующим» и изображением, созданным путем трансформации плаката Д.С. Моора «Ты записался добровольцем?», невозможен без учета того,
каково было исходное изображение, как оно было трансформировано, поскольку
именно это определяет интерпретацию вербального компонента.
И последнее. Как отмечалось выше, предполагается, что лингвист, проводящий судебную лингвистическую экспертизу, обладает необходимым минимумом юридических познаний. Следовательно, будут возникать ситуации обращения к специальной
юридической литературе. Например, определение того, какие сведения считаются порочащими, содержится в Постановлении Пленума Верховного суда РФ от 24 февраля
2005 г. № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а
также деловой репутации граждан и юридических лиц». Более того, разработанные
типовые вопросы к экспертам включают такие формулировки, которые однозначно
предполагают наличие у лингвиста, проводящего исследование, специальных юридических познаний, к примеру: «Содержатся ли в исследуемых текстах высказывания в
форме утверждений о совершении гражданином (ФИО) деяний, предусмотренных УР
РФ, преступлений?» [Памятка, 2004, с. 36].
Таким образом, с одной стороны, эксперт должен обладать специальными юридическими познаниями (прежде всего в области речевых правонарушений), а с другой
стороны, демонстрация им этих познаний приведет к обвинению в выходе за пределы
лингвистической компетенции. Данное противоречие вряд ли может быть в полной
мере снято (разве что путем выделения специальных юрислингвистических познаний). На практике «перевод» юридически значимых положений в лингвистически
определяемые термины осуществляется в первую очередь лингвистами. Подход юристов к этой проблеме можно назвать весьма формальным. Так, вся трансформация
обычно заключается в использовании вместо юридически определяемого термина его
толкования (к примеру, вместо «Имеется ли в тексте оскорбление?» спрашивают
 101 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
«Имеется ли в тексте унижение чести и достоинства, выраженное в неприличной
форме?» (ср. со ст. 130 УК РФ: «Оскорбление, то есть унижение чести и достоинства
другого лица, выраженное в неприличной форме…»). Очевидно, что такая трансформация не делает вопрос более «лингвистичным». Вместе с тем отмечается и другая
крайность: осуждается использование лингвистом тех формулировок, которые встречаются в законодательном тексте (заметим, что это еще раз подтверждает мысль о
том, что лингвисту имплицитно приписывается знание юридических текстов: ведь невозможно быть уверенным в том, что не повторяешь юридические формулировки, если не знаком с этими формулировками). Наиболее часто эта проблема возникает при
проведении экспертиз по вербальным проявлениям экстремизма, поскольку а) перечень видов деятельности, квалифицируемой как экстремизм, достаточно широк (см.:
Федеральный закон от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности»; Федеральный закон от 27 июля 2006 г. № 148-ФЗ «О внесении
изменений в статьи 1 и 15 закона “О противодействии экстремистской деятельности”»); б) эти виды деятельности получают точное обозначение и не могут быть перефразированы с целью формального отсутствия повторения (к примеру: «возбуждение расовой, национальной или религиозной розни»; «пропаганда исключительности,
превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии,
социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности»);
в) при формулировке этих видов деятельности упоминаются призыв, клевета, пропаганда, побуждение, угроза, которые представляют собой «виды и жанры речевой деятельности. Следовательно, они строго определяются лишь терминами и методами
языкознания» [Осадчий, 2007, с. 119]. На наш взгляд, в данном случае решение о том,
вышел ли лингвист за пределы своих специальных познаний, должно приниматься не
путем сравнения тех языковых средств, которые использованы в тексте законодательства и в тексте лингвистической экспертизы, а ответом на вопрос, какие методы анализа использовались, насколько достоверны полученные выводы исходя из совокупности современных лингвистических представлений и т.п.
Третья оппозиция – «лингвистическое знание vs другое (помимо юридического)
специальное знание» – актуализируется в том случае, когда исследуемый феномен
может быть проанализирован методами разных наук (так, к решению вопроса о том,
способствует ли определенный текст разжиганию межнациональной розни, могут
быть привлечены не только лингвисты, но и психологи, этнологи, социологи). Отметим в этой связи лишь то, что необходимость в такой комплексной экспертизе возникает тогда, когда лингвистом не могут быть сделаны однозначные выводы. Приоритет
лингвистического анализа в данном случае задан тем, что он охватывает и форму, и
содержание высказывания, то есть является необходимым компонентом при рассмотрении речевых правонарушений.
Итак, описывая границы специальных лингвистических познаний, мы приходим к
выводам о том, что 1) наибольшую сложность представляет разграничение лингвистического и юридического знания в сфере юрислингвистической практики; 2) существует противоречие между требованием к четкому разграничению лингвистических
и юридических знаний при проведении лингвистических экспертиз и необходимостью использования комплексного юрислингвистического подхода для решения поставленных задач.
 102 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Библиографический список
Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика: учеб. пособие. М.,
2007.
Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма: в помощь судьям, следователям, экспертам /
под ред. М.В. Горбаневского. М., 2006.
Галяшина Е.И. О проблемах судебной лингвистической экспертизы экстремистских материалов. URL: http://www.rusexpert.ru/index.php?idp=content&id=203.
Голев Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика: проблемы и перспективы: межвуз. сб. науч. трудов / под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 1999.
URL: http://lexis-asu.narod.ru/ul1.htm.
Кириллова Л.Е. Дискурс лингвистической экспертизы и постановка экспертных задач.
URL: http://www.rusexpert.ru/index.php?idp=content&id=133.
Краснянская Т.И. Интерпретация понятия «унижение чести, достоинства, деловой репутации» участниками судебного процесса: автореф. дис. … канд. филол. наук. Пермь, 2008.
URL: http://www.ceninauku.ru/page_15280.htm.
Кусов Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт: автореф. дис. …
канд. филол. наук. Волгоград, 2004. URL: http://kubstu.ru/docs/lingvoconcept/ autoref5.htm.
Осадчий М.А. Правовой самоконтроль оратора. М., 2007.
Памятка по вопросам назначения лингвистической экспертизы: для судей, следователей,
дознавателей, прокуроров, экспертов, адвокатов и юрисконсультов / под ред. М.В. Горбаневского. М., 2004. (В тексте – Памятка.)
Россинская Е.Р. Специальные познания и современные проблемы их использования в судопроизводстве. URL: http://www.lawmix.ru/comm/6117.
Салимовский В.А., Мехонина Е.Н. Типичные ошибки (уловки) в ненадлежащей судебнолингвистической экспертизе // Вестник Пермского университета. Сер. «Российская и зарубежная филология». 2010. Вып. 2 (8).
Спорные тексты СМИ и судебные иски: Публикации. Документы. Экспертизы. Комментарии лингвистов / под ред. М.В. Горбаневского. М., 2005.
Н.В. Черникова
Концепт «реформа» и лексические средства его репрезентации
Конец ХХ – начало ХХI в. – эпоха реформ во всех жизненно важных сферах российского общества. Данный период ознаменован изменением социальноэкономического строя, формированием в постсоветской России новых политических
и экономических структур, пересмотром идеологических и гражданских ценностей.
Следовательно, концепт «реформа» на рубеже столетий стал одним из ключевых знаков в русской концептосфере, то есть вошел в состав актуалем (актуальных концептов) [Черникова, 2011, с. 28], а слова реформа, реформировать, реформирование, реформаторский, реформатор вошли в корпус активного словаря.
Каждая из данных лексических единиц воплощает определенные смысловые признаки концепта. Слова реформа, реформировать и реформирование вербализуют основные, базовые концептуальные признаки, фиксирующиеся семами ‘действие’,
‘движение’, ‘развитие’, ‘изменение’. Лексема реформатор персонифицирует концепт, то есть обозначает лицо, являющееся инициатором реформы и руководителем
____________
© Черникова Н.В., 2011
 103 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
ее осуществления. Прилагательное реформаторский объективирует идею признака,
характеризации.
В условиях регулярного употребления в общественно-политическом дискурсе, а
также в других сферах речи каждое из слов значительно расширило свою сочетаемость. Так, лексическое окружение слов реформа, реформировать, реформирование
отражает те сферы российской жизни, в которых уже произошло или планируется
преобразование: экономическая реформа, политическая реформа, аграрная реформа,
социальная реформа, военная реформа, жилищная реформа, административная реформа, банковская реформа, денежная реформа; реформа образования, реформа
пенсионного фонда, реформа коммунального хозяйства; реформировать политическую систему, реформировать правоохранительные органы, реформировать налогообложение; реформирование законодательной власти, реформирование ведомств и
т.п. В перестроечные годы прилагательное реформаторский не только актуализировало традиционные синтагматические связи – реформаторский путь, реформаторская деятельность, реформаторские идеи, но и приобрело новые: реформаторский
потенциал, реформаторский всплеск, например: В России должен произойти реформаторский всплеск, причем очень мощный. И не в отдаленном будущем, а при жизни
моего поколения, которое было разбито, разгромлено, уничтожено. Я говорю об
огромном реформаторском потенциале России (Сов. культура. 1990. 9 июня). В
словосочетаниях реформаторский потенциал, реформаторский всплеск акцентируется идея мощности, возможности, потенции. Лексическое значение слова реформа
содержит универсальный положительный оценочный компонент. Это объясняется
тем, что его предметно-понятийное содержание формируют смыслы ‘преобразование’, ‘новаторство’, ‘новизна’, ‘прогресс’, которые всем человечеством оцениваются
позитивно, в отличие от противоположных им смыслов ‘застой’, ‘консерватизм’,
‘пассивность’, ‘инерция’, всегда воспринимавшихся негативно. Например: Зачем в
стране затевается реформа? Странный вроде бы вопрос. Реформа с незапамятных
времен <…> и до нынешних пор <…> воспринимается как неотъемлемый инструмент прогресса (Новое время. 2005. № 27).
Однако за десятилетия российских реформ у россиян не сложилось единого мнения
о характере проводимых в стране преобразований. Это обусловило появление в содержании концепта «реформа» новых оценочных элементов смысла и, как следствие,
развитие оценочности слова реформа: наслоение на его внутреннюю (ингерентную)
оценочную коннотацию внешней (адгерентной) коннотации – неустойчивой, с разными знаками.
Начало перестройки, преобразование всех сторон жизни вызвали в обществе взлет
оптимизма и надежд на лучшее будущее. Об этом свидетельствуют материалы перестроечной прессы: Стране нужна научно обоснованная программа реформ во всех
сферах материальной и духовной жизни, реформ глубоких, последовательных, рассчитанных на успех и в далеком будущем, и сегодня (Правда. 1990. 17 марта); Страна
может вернуть себе статус великой державы, ускоренно проводя экономическую
реформу (Моск. новости. 1993. 3 янв.); Своей основной задачей ассоциация считает
помощь реформаторам в нашей стране в области политики, культуры, экономики
(МК. 1990. 20 марта). Следовательно, слово реформа и его производные в тот период
обладали положительной оценкой, которая выражала одобрение обществом начавшихся в России изменений.
 104 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Однако события 1990–2000-х гг. (экономический кризис, либерализация цен, деноминация, приватизация жилья и предприятий и т.п.) привели к драматическим результатам: большинство населения оказалось за чертой бедности, произошел промышленный спад, возникла инфляция, продолжающаяся по сей день. Резко изменилось и психологическое состояние общества. Испытав на себе негативные последствия многих осуществленных реформ, российские граждане стали оценивать содержание концепта «реформа» со знаком «минус», например: Люди начинают болезненно реагировать на проводимые реформы, ставят вполне закономерные вопросы: почему им легче жилось в дореформенный период, стоило ли России идти на жертвы,
принесшие благо мировому сообществу, а не своему народу? (Сов. Россия. 1997.
27 февр.); Не случайно, любые новые законы, реформы и национальные программы в
России неизменно оборачиваются в конечном итоге все новыми проблемами, ростом
цен, инфляцией и притеснениями россиян (Сов. Россия. 2006. 1 июля). Это привело к
развитию у лексемы реформа и однокоренных с нею слов отрицательной коннотации.
В современной речи данные лексические единицы нередко окружены языковыми
знаками, обладающими негативным смыслом. Например: Он (режим. – Н.Ч.) прекрасно понимает, что народ и нация никогда не простят ему всех тех преступлений,
что были совершены под эгидой «демократических и либеральных» реформ-убийц
(Сов. Россия. 2006. 1 июля); Реформенный бардак (название статьи. – Н.Ч.): – От
этой реформы – один бардак, – пожаловались «КП» в Федеральной службе статистики, которая до сих пор расхлебывает последствия административных перетрясок (Комс. правда. 2005. 5 июля); В результате этих лжереформ расхищена общенародная, государственная собственность (Сов. Россия. 2010. 3 нояб.).
Негативное отношение россиян к проводимым в стране преобразованиям привело к
тому, что само слово реформа стало отрицательно восприниматься носителями языка,
вызывая у них нежелательные ассоциации: Начиная «реформы», Ельцин фактически
провозгласил «право на бесчестье»: каждый получил право красть то, чем он управляет и распоряжается (Наш современник. 2009. № 2); В итоге затянувшихся на целые двадцать лет губительных «реформ» страна оказалась в развалинах, говоря
языком пушкинских сказок, у разбитого корыта (Сов. Россия. 2010. 3 нояб.). Кавычки
при слове реформа в данных контекстах имеют оценочный характер. Они усиливают
отрицательную коннотацию слова. А.Б. Каменский отмечает: «…за последние пятнадцать лет со словом реформа произошла определенная метаморфоза, и свое исключительно позитивное значение оно <…> утратило. <…> в современном обществе за
пределами России понятие “реформа” по-прежнему воспринимается позитивно» [Каменский, 2006, с. 21].
Отрицательная социальная рефлексия на слово реформа побудила многих идеологов преобразований в России вместо него употреблять в речи более нейтральные языковые знаки – модернизация, развитие, преобразование, которые также являются лексическими средствами воплощения концепта реформа. Например: Цель состоит не
только в увеличении поступления средств в бюджет, но и в обеспечении поддержки
конкуренции и благоприятного инвестиционного климата, без которых не приходится рассчитывать на масштабные улучшения в области модернизации и инновационного развития экономики (РФ сегодня. 2010. № 14). Проанализировав материалы
электронных СМИ, И.Т. Вепрева констатирует: «Контекстные материалы последнего
времени фиксируют стремление инициаторов преобразований в любой области дея 105 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
тельности уйти от номинации, дискредитирующей положительный смысл изменений:
Авторы условились не употреблять слова “реформа”, мол, надо говорить не о коренном реформировании образования, а о его модернизации…; Собрали в Подмосковье
представителей регионов, и они голосованием решали, применять ли в тексте доклада слово “реформа” или писать “модернизация”. Решили, что слово “реформа” писать не следует; если хочешь провести реформу, никогда не говори слово “реформа”
(электронные СМИ)» [Вепрева, 2002, с. 254–255].
Вместе с существительным модернизация в современной речи актуализировались
глаголы модернизировать(ся), модернизовать(ся) и появилось прилагательное модернизационный: Юргенс прав: модернизационный рывок нужен позарез <…> Нам
говорят, что в бюджете-2011 достигнут компромисс между социальными задачами
и задачей модернизации хозяйства (Эксперт. 2010. № 42). В лексическом значении
существительного модернизация идея переустройства, реформирования выражена не
столь очевидно, ядерным элементом смысла здесь выступает признак ‘усовершенствование’. Ср.: реформа – ‘преобразование, изменение, переустройство чего-нибудь’
[СОШ, с. 678], модернизация – ‘изменение чего-либо в соответствии с современными
требованиями, вкусами’ [БТС, с. 550], модернизировать – ‘вводя усовершенствования, сделать отвечающим современным требованиям’ [СОШ, с. 361]. Зачастую слово
модернизация выполняет в речи эвфемистическую функцию – смягчает содержание
высказывания, вуалирует его смысл, отвлекает адресата от действительных процессов, происходящих в разных сферах жизни российского общества, например: «Через
несколько лет армию будет не узнать», такое заявление сделал на «правительственном часе» вице-премьер, министр обороны Сергей Иванов. Только слово «реформа»
он категорически избегал. Потому, пояснил министр, что, услышав его, люди начинают дрожать. Слишком уж много повидали самых разных, чаще всего бесполезных
реформ. Так что в армии идет модернизация (РФ сегодня. 2007. № 4).
Таким образом, под воздействием экстралингвистических факторов оценочное значение лексемы реформа изменилось в направлении от положительного (в перестроечные годы) к отрицательному (в последующий период). Это отражает динамику видения носителями языка окружающей действительности и неоднозначный характер ее
восприятия.
Проведенное нами исследование показало, что на рубеже веков концепт «реформа»
вошел в общественно значимый контекст и получил новое осмысление под воздействием внешних факторов. В связи с этим в русской речи стали частотными лексические единицы реформа, модернизация и однокорневые с ними слова. Они отражают
жизнь современного российского общества, которое уже два десятилетия живет в эпоху перемен и неоднозначно реагирует на многочисленные социокультурные новации.
Библиографический список
Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. Екатеринбург, 2002.
Каменский А.Б. Российские реформы: уроки истории // Вопросы философии. 2006. № 6.
Черникова Н.В. Актуальные концепты и активный словарь. Мичуринск, 2011.
Словари
Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб., 2004. (В тексте – БТС.)
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997. (В тексте –
СОШ.)
 106 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Г.В. Соболева
Экономический фрагмент картины мира
в русском и украинском языках
В языкознании и смежных науках при рассмотрении проблемы картины мира,
начиная с основоположника теории языковой картины мира В. фон Гумбольдта, стали
говорить о репрезентации лингвистическими средствами целостного абстрактного
образа мира, находящегося в сознании носителей языка.
Вычленение специфических черт, выявление национальных особенностей восприятия и осмысления определенного фрагмента действительности являются актуальными
вопросами изучения национальной картины мира (Ю.Д. Апресян, Т.В. Булыгина, А.Д.
Шмелев и др.). Активно разрабатывается проблема языковой картины мира через
изучение и описание ее отдельных фрагментов (Ю.Д. Апресян, Т.В. Булыгина, Е.С.
Кубрякова, Т.В. Симашко, Е.В. Урысон, А.Д. Шмелев, Е.С. Яковлева и др.).
В современной науке объектом изучения стали различные языковые картины: художественной, научной, религиозная и др. При исследовании научной картины мира
лингвисты изучают специальные подъязыки разнообразных сфер деятельности человека и прежде всего термин как основную единицу научного знания (В.М. Лейчик,
Б.Н. Головин, Т.С. Пристайко, В.П. Даниленко, В.А. Татаринов и др.). Среди отдельных сфер деятельности и знаний в жизни современного человека одной из актуальных
является сфера экономики. Актуальность же экономической сферы деятельности сделала терминосистему экономики одной из активно развивающихся в различных языках, в том числе в русском и украинском. Среди исследуемых проблем экономической терминосистемы в целом и ее различных областей актуальными остаются и различные аспекты ее изучения в рамках понятия языковой картины мира.
Таким образом, активное описание отдельных фрагментов языковой картины мира,
выявление национальных особенностей картины мира, а также сама проблема разработки понятия картины мира, наличие различных точек зрения в связи с термином
«языковая картина мира» свидетельствуют об актуальности данных вопросов в современном языкознании.
В последние десятилетия в системе украинского языка развиваются и продолжают
формироваться различные специальные подъязыки, в том числе подъязык экономики.
Важным источником, содержащим терминологические единицы, являются переводные экономические словари. Поэтому нас заинтересовала проблема сопоставительного анализа русско-украинской экономической терминосистемы.
Источником языкового материала исследования послужили около 3 000 экономических терминов и понятий, извлеченные методом сплошной выборки из двуязычного
переводного толкового специального словаря (СФ). Проведенный анализ показал, что
из всего массива терминов 1536 наименований являются аналитическими (аббревиатуры, сложные слова, словосочетания). Это может служить иллюстрацией тезиса
В.М. Лейчика о том, что «аналитизм номинативных конструкций присущ современным языкам для специальных целей (ЯСЦ) так же точно, как и разговорной речи»
[Лейчик, 2009, с. 108]. Это не противоречит уже имеющимся исследованиям, которые
дают основание ученому в той же работе утверждать, что «подавляющее большин-
____________
© Соболева Г.В., 2011
 107 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
ство терминов представляет собой не слова, а словосочетания из двух-трех слов (до
90% в ряде терминосистем); иначе говоря, расчлененность, аналитичность характерна
для современной естественнонаучной, технической, экономической специальной лексики» [Там же]. Например, терминологическое сочетание маркетинг противодействующий переводится на украинский соответственно маркетинг протидіючий. Но
подобную схожесть в построении терминов наблюдаем не всегда. Украинский перевод сочетания маркетинг развивающийся свидетельствует о специфике украинской
подсистемы, которая связана с невозможностью в данном случае образовать причастие: маркетинг, що розвивається.
Поскольку термин возникает в подъязыке науки как наименование обобщенного
понятия или класса реальных объектов или явлений действительности, то процесс
терминообразования (сознательный или стихийный), как и любой другой лексической
единицы, происходит по общим законам мыслительной деятельности. Термин, таким
образом, является важнейшим инструментом познания как часть языковой номинации
вообще, в основе которого «лежит сложный характер связи в триаде “предмет – понятие о предмете – название предмета”. А способность служить названием какого-либо
элемента человеческого опыта есть одновременно и способность отражать не только
единичный реальный предмет, но и его обобщенный образ» [Пристайко, Конопелькина, Неженец, 2011, с. 6]. Вместе с этим в результате процесса номинации в термине
могут найти отражение признаки, ассоциации и другие особенности восприятия,
обобщения и осмысления того обобщенного образа, который называет термин. Эта
сторона номинации связана, как отмечал В. фон Гумбольдт, с социальными, культурными или иногда индивидуальными особенностями и опытом носителей конкретного
языка. В связи с этим интерес вызывает вопрос отражения национально-культурной
специфики, нашедшей репрезентацию в терминологии подъязыка экономики русского и украинского языков.
Семантический анализ нескольких терминах показал, что наблюдаются языковые
различия в репрезентации одного и того же концепта в сознании носителей русского
и украинского языков, различия в выборе актуальной информации среди всех объективно присущих его структуре признаков. Например, русский термин акций дробление переводится на украинский акцій розподіл. Если учитывать, что дробить – это
‘разбивать на мелкие части или разделять, расчленять‘ [Ожегов, с. 176], то дробление
является процессом такого разбивания или деления и расчленения, скорее всего, чегото целого. Украинское же слово розподіл переводится как распределение [Ганич,
с. 482]. Поэтому здесь речь идет о процессе, связанном с действием распределить –
‘разделить, поделить между кем-л.‘ [МАС, т. 3, с. 656–657] набор, множество чего-то
целого, не раздробленного. Различие в осмыслении данного концепта подтверждает и
потенциальная возможность перевода компонента этого терминологического сочетания словом дробление: «дроблення, дробіння, дрібнення, роздрібнювання, роздрібнення, подрібнювання, подрібнення, роздроблення, роздроблювання, кришіння»
[НРУС, с. 196]. Однако главным является то, что анализируемое различие находит отражение в толковании самого термина: «Акцій розподіл, акций дробление – один із методів витягування додаткового фундаторського прибутку, а також залучення більш
широкого загалу інвесторів. Використовується у випадках, коли курс акцій підіймається достатньо високо і є можливість “розщеплення” акцій шляхом кратного
 108 
Плюрализм картин мира и способы их описания
збільшення їхньої кількості щодо пропорції, наприклад, дві нові акції за одну стару
або три за дві» [СФ, с. 24].
Таким образом, видимо, можно говорить еще и о том, что русский термин имеет
более явную мотивацию, благодаря которой его можно отнести к правильно ориентирующим терминам: «внутренняя форма термина указывает на существенный признак
понятия» [Пристайко, Конопелькина, Неженец, 2011, с. 24]. Заметим, что классификация терминов в зависимости от разной степени их мотивированности, разработанная Д.С. Лотте, подробно рассматривается Т.С. Пристайко в одной из глав указанной
выше книги.
Иной характер различий наблюдается в переводе термина работа сверхурочная –
робота понаднормова. Среди вариантов перевода русского слова сверхурочный
находим следующие: «понаднормовий, наднормовий; (‘внеочередной’) позачерговий»
[НРУС, с. 911]. Очевидно, что в отличие от русского терминологического сочетания
украинский термин (как и все его потенциально возможные варианты) является мотивированной номинацией.
С нашей точки зрения, интересны результаты сравнения, которые выявили схожие
особенности в нескольких группах терминов. Специфика этого блока терминов состоит в том, что в части русских терминологических сочетаниях в качестве одного из
компонентов закрепляется определенное слово из числа имеющихся языковых синонимов. Тогда как в украинском терминологическом сочетании используется только
один из возможных вариантов перевода. Так, и сделка, и соглашение в составе термина переводится как угода. Например: характер сделки – характер угоди, биржевая
сделка – біржова угода, компенсационные сделки – компенсаційні угоди, офсетсделка – офсет-угода, агентское соглашение – агентська угода, кредитное соглашение – кредитна угода, лицензионное соглашение – ліцензійна угода и др. И лишь в
одном случае встретился непоследовательный перевод: кассовая сделка – касова операція.
Анализ другой группы терминов выявил, что трем членам синонимического ряда,
каждый из которых выступает как компонент особого русского терминологического
сочетания, в украинском языке соответствует только одно слово. Например, слова
затраты, расходы, издержки, входящие в разные русские терминосочетания, в украинских эквивалентах переводятся словом витрати. Например: функция затрат –
функція витрат, таблица затрат и результатов – таблиця витрат і результатів,
смета расходов – кошторис витрат, внепроизводственные расходы – позавиробничі
витрати, делимые издержки – ділені витрати, дополнительные издержки обращения – додаткові витрати обертання, издержки (расходы) – витрати, накладные
расходы (косвенные затраты) – накладні витрати (непрямі витрати) и др. Был
выявлен также факт, когда при наличии трех синонимов, закрепившихся в разных
русских терминах, используются два украинских эквивалента. Между тем отметим,
что один из них в украинском переводе встретился единожды, да и то как возможный
вариант. Так, компоненты разных терминов – ущерб, убыток, убыль переводятся словами збиток, шкода. Например: ущерб – збиток (шкода), убытки (хозяйственные) –
збитки (господарські), взимание убытков – стягування збитків, чистые убытки –
чисті збитки, естественная убыль – природний збиток и др. Пример, с нашей точки
зрения, близкий к рассмотренным терминам (потери – утрати), является единичным
для обоих языков. Не дифференцируются в украинском языке русские компоненты
 109 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
пособие и помощь: выходное пособие – вихідна допомога, государственное пособие –
державна допомога, гуманитарная помощь – гуманітарна допомога. Интересно, что
просто пособие – это допомога матеріальна. Видимо, образование украинского мотивированного терминологического сочетания можно объяснить тем, что общеупотребительного слова допомога оказалось недостаточным для того, чтобы одно слово
воспринималось как термин (или стало термином).
Перевод немотивированных русских терминов посредством мотивированных украинских терминов можно проиллюстрировать также следующими примерами: импорт
косвенный – імпорт непрямий, государственная пошлина – державний збір, скидка –
знижка, косвенные затраты – непрямі витрати, японский центр производительности – японський центр продуктивності.
Сопоставительный анализ терминов показывает, что несоответствия в переводе
экономической терминологии могут иметь последовательный характер. Например,
существительное процент во всех русских терминологических сочетаниях переводится украинским словом відсоток: банковский процент – банківський відсоток,
действительная ставка процента – дійсна ставка відсотка, ссудный процент – позиковий відсоток, начисленные проценты – нараховані відсотки. Однако как только
в подобных сочетаниях появляется однокоренное прилагательное процентный, в
украинских терминологических сочетаниях появляется однокоренное слово – процентний, но не відсотковий: арбитраж процентный – арбітраж процентний, фиксированная процентная ставка – фіксована процентна ставка, эффективная процентная ставка – ефективна процентна ставка.
Интересна закономерность в употреблении в составе термина слов деньги / денежный и средства. Поскольку слову деньги в украинском языке соответствует слово
гроші, то оно встречается в достаточно большом количестве терминологических сочетаний: количественная теория денег – кількісна теорія грошей, кредитные деньги
– кредитні гроші, «отмывание» денег – «відмивання» грошей. В сложных словахтерминах корни также переводятся последовательно: квазиденьги – квазігроші.
Название русской денежной единицы XVI в. копейка (копейная деньга) также переводится как копійка (копійний гріш). В данном случае последовательно и без исключений переводится и однокоренное прилагательное денежный – грошовий: карточка
денежная – картка грошова, налог на доходы от денежных капиталов – податок
на доходи від грошових капіталів, фонд денежного рынка – фонд грошового ринку.
Однако если же речь идет о денежных средствах, на украинский язык термин переводится уже с учетом только того, что средства – это кошти: аккумуляция денежных
средств – акумуляція коштів, движение денежных средств – рух коштів.
Далее можно говорить о непоследовательном переводе терминов данной сферы.
Выше уже приводился пример такой непоследовательности, приведем еще один. Слово срок, входящее в целый ряд терминологических сочетаний, соответствует украинскому слову строк: ликвидационный срок – ліквідаційний строк, система «точно в
срок» – система «точно в строк». Это же наблюдается в сочетаниях с однокоренным
прилагательным или с данным корнем в сложном термине: досрочное прекращение
договора – дострокове припинення договору, долгосрочные займы – довгострокові
позики, долгосрочная цена безубыточности – довгострокова ціна беззбитковості,
долг долгосрочный – борг довгостроковий. Но в двух случаях в качестве эквивалента
 110 
Плюрализм картин мира и способы их описания
слову срок употребляется слово термін: гарантийный срок – гарантійний термін,
испытательный срок – іспитовий термін.
Второй выявленный в ходе анализа случай касается непоследовательности перевода прилагательного параллельный, входящего в термин. В одном случае встречаем
перевод: параллельная валюта – паралельна валюта. Однако в двух сочетаниях дается вариант перевода параллельный – рівнобіжний: параллельная сделка –
рівнобіжна угода, параллельный рынок – рівнобіжний ринок.
Последовательный перевод терминов свидетельствует о формировании собственной терминосистемы, со своими тонкостями семантических отличий в значениях экономических понятий, процессов и под. Случаи же непоследовательного перевода отдельных компонентов терминологических сочетаний могут свидетельствовать о том,
что, возможно, этот процесс формирования собственной терминологии, который шел
под влиянием русского языка, еще не завершен. Об этом, кстати, свидетельствует и
перечень русских лексикографических источников (или переводов с других языков на
русский), использованных при составлении рассматриваемого в статье словаря: Современный экономический словарь / Б.А. Райзберг, Л.Ш. Лозовский, Е.Б. Стародубцева (М., 2003); Большой экономический словарь / авт.-сост. А.Б. Борисов (М., 1999);
Бенжамен Г., Пике М. Экономический и коммерческий словарь (М., 1993).
Исходя из исследуемого языкового материала, можно говорить о метафорическом
фрагменте экономической картины мира как ее части (данный фрагмент на основе исследуемого языкового материала описан в статье [Соболева, 2010]). С другой стороны, исследуемый фрагмент является составляющей общенациональной языковой картины мира. И то и другое вносит свой вклад в формирование целостного представления о действительности, целостного образа мира. Такой «целостный глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека», был
осмыслен как сложное и многоаспектное понятие концептуальной картины мира [Серебренников, 1988, с. 19]. В связи с этим интересен сопоставительный анализ метафорической терминологии в русском и украинском языках, так как здесь нельзя говорить об абсолютном соответствии.
Необходимо отметить, что исследуемый материал позволил выявить небольшое
количество отличий в метафорических фрагментах сопоставляемых языков. Однако
различия между русскими терминами и их украинскими эквивалентами свидетельствуют о том, что в осмыслении научных понятий прослеживаются специфические
черты. Так, например, в одном случае при отсутствии метафоризации в русском термине в украинском переводе находим перенос значения: весовой коэффициент – «вага» фактора. Обратный случай, когда в украинском переводе исчезает метафорический перенос: потолок цен – найвищий рівень цін. Третий вариант различий состоит в
том, что при естественном едином значении термина они имеют разные оттенки за
счет различной семантики метафоричных компонентов. Так, при общем значении
‘фиктивный взнос’ русский термин вклад мнимый имеет украинский перевод внесок
уявний. Видимо, неверным будет полагать, что выбор прилагательного из целого ряда
возможных оказался случайным, так как переводной украино-русский словарь даже
небольшого объема делает такой выбор достаточно широким: «уя́вний мысленный;
(не существующий) воображаемый, мнимый, реже призрачный» [Ганич, с. 538]. В
русском же термине используется прилагательное мнимый, то есть ‘несуществующий
в действительности; кажущийся, воображаемый’ [МАС, т. 2, с. 280].
 111 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Особая, хотя и немногочисленная, группа языкового материала вызывает интерес в
связи с тем, что в русском языке лексические единицы этой группы (или однокоренные
наименования) являются устаревшими, а в украинском сохранились в составе современной экономической терминологии. Так, один из стержневых признаков слова ска́рбница
(«в старину на Украине – казна, место хранения казны» [Сомов, 2002, с. 425]) – ‘связь с
государственной казной’ – сохраняется в однокоренном прилагательном, входящем в
терминологические сочетания скарбницька емісія (казначейская эмиссия) и скарбницькі
ноти (казначейские ноты). Аналогично и с прилагательным мытный, которое в своем
первоначальном значении содержится в ряде экономических терминов украинского языка: митний огляд (таможенный досмотр), митний тариф (таможенный тариф), митна сплата (таможенная плата), митна територія (таможенная территория), вантажна митна декларація (грузовая таможенная декларация). В качестве терминов
функционируют и однокоренные с рассмотренным прилагательным слова: мито (пошлина), митниця (таможня), статистичні мита (статистические пошлины). Украино-русские соответствия, таким образом, делают явными образовательные связи слов:
если митний – это таможенный (от митниці), то безмитний – беспошлинный (уже от
мито – пошлина, увіз безмитний – ввоз беспошлинный). Поэтому понятно, что таможенная пошлина переводится как митна сплата, чтобы избежать двух однокоренных
слов в одном термине.
Проведенный анализ не может претендовать на полное исследование подъязыка
экономики сопоставляемых языков, но приведенные факты свидетельствуют о необходимости расширения материала, оказавшегося интересным для выявления особенностей не только терминосистем двух языков, но для описания национальной специфики процесса терминообразования.
Библиографический список
Лейчик В.М. Проявление тенденции к аналитизму в языках для специальных целей // Лексико-грамматические инновации в современных славянских языках: мат-лы IV Междунар.
науч. конф. / сост. Т.С. Пристайко. Днепропетровск, 2009.
Пристайко Т.С., Конопелькина Е.А., Неженец Э.В. Очерки по русской терминологии экономики и права: монография / под общ. ред. Т.С. Пристайко. Днепропетровск, 2011.
Роль человеческого фактора в языке: язык и картина мира / отв. ред. Б.А. Серебренников.
М., 1988. (В тексте – Серебренников.)
Соболева Г.В. Метафорический фрагмент современного подъязыка экономики // Вісник
Дніпропетровського університету. 2010. № 11. Серія «Мовознавсво». Вип. 16. Т. 18. Дніпропетровськ, 2010.
Сомов В.П. Словарь редких и забытых слов. М., 2002.
Словари
Ганич Д.И., Олейник И.С. Русско-украинский и украинско-русский словарь. Київ, 1991.
Новейший русско-украинский словарь. Новітній російсько-український словник / укладачі: Т.В. Ковальова, Л.П. Коврига. Харьків, 2004. (В тексте – НРУС.)
Ожегов В.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка.. М., 1996. (В тексте –
Ожегов.)
Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой: в 4 т. М., 1981–1984. (В тексте – МАС.)
Источник
Українсько-російський економічний тлумачний словник / авт.-упор. В.М. Копоруліна.
Харьків, 2005. (В тексте – СФ.)
 112 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Е.Е. Меньшикова
Метафорические модели туристического нарратива
Метафору в современной когнитивистике принято определять как «ментальную
операцию над концептуальными структурами (доменами, фреймами, гештальтами,
ментальными пространствами и др.), как способ познания, категоризации, концептуализации, оценки и объяснения мира» [Будаев, 2006, с. 13].
Мы оперируем понятием «метафорическая модель», модель – это нелингвистическая аналогия, связывающая объект или положение вещей с некоторыми другими
объектами или положениями дел. Как отмечает А.П. Чудинов, в современной науке
пока не существует даже единого термина для обозначения метафорических моделей,
которые образно представляют ту или иную денотативную (понятийную) сферу, используя при этом лексику, относящуюся в первичном значении к совсем иной сфере
[Чудинов, 2001, с. 28].
А.П. Чудинов предлагает следующую методику описания метафорической модели,
соответствующую ее традиционному пониманию в когнитивной лингвистике: характеристика исходной понятийной области (сферы-источника, сферы-донора, источника
метафорической экспансии); характеристика новой понятийной области (сферы-цели,
сферы-магнита, сферы-мишени, реципиентной сферы); выделение фреймов, относящихся к данной модели; определение типовых слотов, составляющих каждый фрейм;
характеристика компонента, связывающего сферу-источник и сферу-цель; выявление
дискурсивной характеристики модели и определение продуктивности модели. В различных культурах способы метафоризации и средства представления одной сферы в
терминах другой могут значительно различаться [Чудинов, 2003, с. 70–72].
Название метафорической модели, таким образом, обычно включает два компонента: область источника и область цели. Мы будем использовать описание метафорической модели в терминах сферы-источника.
Мы выделяем в туристическом нарративе следующие метафорические модели,
объединенные сферой-источником: антропоморфная модель, природоморфная модель, артефактная (предметная) модель, социоморфная модель.
Антропоморфная метафора со сферой-источником «человек» является наиболее
продуктивной, что «объясняется высокой структурированностью понятия “человек”,
которое служит для прояснения или переструктурирования иных областей человеческого знания» [Прокопьева, 2007, с. 87], это связано «с интроспективностью человека,
с его психологической склонностью, природной предрасположенностью измерять и
оценивать окружающее сквозь призму Ego» [Рябых, 2006, с. 75]. Рассмотрим некоторые метафорические модели типа «Природа – это человек».
Природные явления, растения, животные в туристическом нарративе зачастую
наделяются человеческими качествами, в силу традиционного понимания природы
как живого существа, наделенного разумом и чувствами: Вот оно, мягкое солнце
встречает тебя игривым щекотанием на этой божественной земле и, кажется,
будто оно и ведет тебя к берегу, волшебному берегу, где невольно почувствуешь себя
частью колыбели всего мира. Солнце улыбнулось <…> Дивные звезды лукаво улыбаются и благословят на отдых… Сейшельские острова – самое идеальное место в
____________
© Меньшикова Е.Е., 2011
 113 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
мире, чтобы абсолютно ничего не делать и просто наслаждаться безупречной тропической красотой и гармонией. Таков отдых на Сейшелах!
Фрейм «Части тела». По аналогии с человеческим телом в природных объектах отмечаются схожие части: …наш путь лежит к Западным Саянам через горный массив
Ергаки. Как лицо старого человека изборождено морщинами, так и массив Ергаки
весь изрезан древними ледниками.
Фрейм «Дыхание». Характерной особенностью для природных объектов и явлений
в туристическом нарративе выступает функция дыхания: Песчаные пляжи согреты
теплым дыханием Индийского океана; Именно сюда и направимся мы, разнеженные
цивилизованной жизнью, именно здесь почувствуем на своих губах соль великого океана и именно здесь почувствуем ледяное дыхание Антарктики; Почувствуйте себя
покорителем пространства, побывав на краю света и ощутив дыхание Северного
полюса; Каждый, кто хоть раз побывал в горах, хочет вернуться туда вновь. <...>
присутствие незримой высшей силы, управляющей миром и грозное дыхание гор; Все
меньше на нашей планете мест, где чувствуется живое дыхание природы. Одним из
таких уголков романтики и умиротворения является Финляндия – поистине удивительная и волшебная страна; Здесь вы ощутите дыхание лесной свежести.
Фрейм «Речь». Человеческой речью в туристическом нарративе наделяются ручьи,
реки, водопады, степи, горы: Доводилось ли Вам бывать в краях, где снежные вершины гор тянутся к синему небу и белым облакам. В краях, где степь поет ветрами
<…>; Лежать на берегу океана, смотреть на волны и слушать шепчущий бриз <…>;
Все на острове шепчет волшебством: дышащая древностью пестрая культура трех
частей света, великолепные девственные пляжи в объятии коралловых рифов, прозрачные голубые лагуны, богатые сокровища подводного мира, роскошная тропическая растительность, огненные леса бугенвилей, водопады и горы – как рай до грехопадения; Океан плещет так, словно тихонько напевает самую нежную песню любви.
Фрейм «Зрение». Некоторым природным объектам приписывается способность
смотреть на окружающий мир: Оман. Деревня-оазис в горах. Поразительно, но этот
оазис, со всех сторон окруженный горами, это настоящий «затерянный мир». И
тишина необыкновенная! Только небо и горы смотрят Вам в душу; Прямо на вас
смотрит мыс – фантастический корабль с острым носом и зелеными парусами. Это
Маньтагтсунткерас; Местами скалы нависают над туристической тропой, а издали кажется, будто сами горы грустно смотрят вдаль пустыми глазницами пещер и
гротов.
Природоморфные метафоры акцентируют наше внимание на естественной связи
человека с природой и отражают традиционные для человека ценности, подчеркивают идею непрерывности развития жизни. В рамках группы природоморфной метафоры мы выделяем модели «Мир неживой природы», «Мир животных», «Мир растений», рассмотрим в качестве примера первую модель. В качестве области-источника
выступают фреймы стихий воздуха, земли, воды, а также такие фреймы явлений и
феноменов неживой природы, как пустыня, остров, холм, гора и многие другие.
Мир природы описывается целым спектром дискрипторов: божественной красоты природа, потрясающая воображение природа, живописные природные красоты,
девственно экзотическая природа, ошеломляющие пейзажи, романтичная и причудливая природа, мир нетронутой, живой, отзывчивой природы и т.п.
 114 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Фрейм «Остров». Остров предстает как райская и мифическая область, сакральная
страна где-то в раю или в ином мире: яркое тропическое солнце, голубые вершины
гор, стремительные реки, удивительные водопады и ущелья, золотистые песчаные
пляжи, зеленые долины. Символ острова рождает миф, легенду, сказку, воображаемый образ надежд и потерянного рая, ассоциируется с волшебством и магией природы, романтикой и приключениями: North Island – это мечта и восторг; Silhouette –
изумительное убежище для романтиков и любителей природы; Отдых на Таити –
воплощение мечты; Отдых на Таити и ее островах – это океан. Океан развлечений.
Океан радости. Тихий океан; Острова Французской Полинезии – это другой мир;
Отдых на Сейшелах – затерянная земля; Отдых на Сейшелах – новый мир; Отдых на
Сейшельских островах – священное таинство природы, соло природы; Отдых на
Сейшельских островах – обновление: Отдых на Сейшелах – начало новой жизни;
Остров Маврикий – кулинарная сказка, рай для гурманов, вкус красивой жизни; Маврикий – обаяние роскоши, безупречная репутация, королевская роскошь, искушенный
сервис, исполнение желаний, ощущение избранности; Маврикий – мистерия, он совершенен, будто бы Господь, возлюбив свое творение, скопировал Небесный Рай на
этот остров и поместил его средь океана, даруя смертным людям блаженство на
земле, – отдых на Маврикии; Острова Фиджи – возвращение в детство, Отдых на
Фиджи – романтика тропиков, Отдых на Фиджи – долгожданный побег, Отдых на
Фиджи – жизнь в гармонии с природой; Багамские острова – щедрый кусочек рая,
«затерявшийся» в таинственных водах Карибского бассейна и Атлантического океана, на Земле вы найдете мало таких прекрасных мест, как это, сказочное, роскошное, щедрое, красивейшее место на нашей планете; Мальдивы – одно из чудес мира!
Мальдивы – небеса на Земле! Остров Шри Ланка – земля солнца, моря и песка. Шри
Ланка – маленькая вселенная; Филиппины – рай в объятиях Тихого океана; В ожерелье белых рифов остров выглядит жемчужиной на синем бархате Индийского океана.
Фрейм «Вода». Водными объектами туристического нарратива являются моря,
океаны, реки, озера, водохранилища, водопады, подземные воды, а также воды каналов, прудов и другие места. Фрейм «Вода» описывается целым спектром дискрипторов: безбрежный сияющий океан, кристально-чистые теплые воды, бирюзовые лагуны, изумрудная вода Индийского океана, чистейшая вода, потаенные бухты и заливы, ласковая вода цвета голубого сапфира, подводные коралловые сады, великолепные коралловые рифы с экзотическими морскими обитателями, красивейшие водопады, каскадом спускающиеся с гор, искрящиеся на солнце воды океана и т.п.
Озеро Синевир – Морское Око, Жемчужина Карпат, самое большое и одно из самых
красивых горных озер Карпат. Вода в озере синяя и чистая, как глаза Синь; Мальдивы –
мечта любого путешественника: пляжи из белоснежного песка, нежно голубая, теплая и ласкающая вода океана и бездонное южное небо – все это манит окунуться в
волшебную сказку; Гавайи – его ласкает океан... их отношения любовные; В Южном
Алфёльде гостей ждут мягкие волны шелковистых рек и ласкающие воды озер.
Таким образом, рассмотренные выше лишь некоторые метафорические модели
свидетельствуют о том, что метафора в широком смысле этого слова обладает функцией переноса, осуществляемой на материале базисных концептов языкового сознания, и выступает в качестве универсального кода для создания иносказаний, таких как
аналогия, сравнение, метонимия, синекдоха, аллегория и прочих фигур переноса.
 115 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Библиографический список
Будаев Э.В. Метафорическое моделирование постсоветской действительности в российском и британском политическом дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2006.
Прокопьева А.А. Сопоставительное исследование метафорических моделей в русскоязычных и англоязычных романах В.В. Набокова: дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2007.
Рябых Е.Б. Метафоризация концептов природных явлений в поэтическом дискурсе (на
материале русского и немецкого языков): дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2006.
Чудинов А.П. Динамика моделей концептуальной метафоры // Говорящий и слушающий;
языковая личность, текст, проблемы обучения. СПб., 2001.
Чудинов А.П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации: монография. Екатеринбург, 2003.
И.М. Черненко
Терминология туризма в украинском языке: структурный аспект
Национально-культурное возрождение в Украине обусловило постепенное усложнение и стремительное расширение общественных функций современного украинского языка, являющегося основным средством сохранения, обработки и передачи информации. Важными факторами, способствующими утверждению научного авторитета любого государства, его вхождению в глобальное интеллектуально-информационное пространство, выступают язык науки и терминология. Несмотря на то, что в
течение последних десятилетий такая сфера человеческой деятельности, как туризм и
туристическая индустрия, быстро развивалась и сегодня представляет разветвленную
и перспективную отрасль, терминология туризма является мало изученной и нуждается в инвентаризации.
Развитие туризма обусловило необходимость выделения целого пласта лексических единиц в самостоятельную терминосистему. Подтверждением этому служит
принятый в 1995 году Закон Украины «О туризме» и его дополнения и изменения,
утвержденные в 2004 году, где приведена основная терминология этой сферы деятельности: туризм, турист, туристичний продукт, турагент, туроператор и т.д.
Исследование терминов сферы туризма становится необходимым в силу нескольких причин: стремительного расширения туристического бизнеса; активизации контактов украинских и зарубежных партнеров, использующих терминологию туризма;
развития науки о туризме и появления новых специальностей, связанных с туризмом
и гостиничным делом, например, таких, как: туризмолог, туризмознавець, екскурсознавець, агент з туризму и т.д. Согласимся с мнением Л.В. Виноградовой, что «терминосистема “туризм” является фактом массовой коммуникации, а ее изучение –
важнейшим условием успешной профессиональной деятельности и организации путешествий» [Виноградова, 2009, с. 27].
Исходя из проведенного диахронического анализа, можно утверждать, что резкое
увеличение количества новых специальных лексических единиц, обслуживающих
сферу туризма, во многих языках, в том числе и в украинском, произошло в середине
ХХ века. В последние несколько десятилетий в Украине вышли в свет специализиро-
____________
© Черненко И.М., 2011
 116 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ванные словари по туризму, авторы которых – О.О. Бейдык, В.К. Федорченко,
И.М. Минич, И.А. Арсененко – ведущие специалисты в области экономики, географии и истории туризма. Однако они не являются филологами-терминологами, что в
определенной степени сказывается на качестве словарей, так как словарные статьи не
всегда соответствуют общепринятым правилам лексикографического описания и
оформления. Именно поэтому комплексное лингвистическое исследование терминосистемы «туризм» является сегодня актуальным и необходимым.
Фактическим материалом для данного исследования послужили словари названных
авторов [Бейдик, 1997; Сажнева, Арсененко, 2007; Федорченко, Мініч, 2000], специализированные периодические издания на украинском языке – «Міжнародний туризм», «Україна туристична», «Краєзнавство. Географія. Туризм», «Шкільний туризм», «Тут & там», «Туризм сільський зелений» и др., а также учебники и учебные
пособия по туризму, справочные издания. На основе этих материалов методом
сплошной выборки было выявлено 1500 терминов туризма, функционирующих в
украинском языке. При этом следует отметить, что почти половину выборки составляют термины, функционирующие в текстах, но не зафиксированные в специализированных словарях.
Изучение терминов, формирующих терминосистему «туризм» в украинском языке,
основывается на ряде критериев [Гринев, 1993; Дьяков, Кияк, Куделько, 2000; Виноградова, 2009]. К ним относятся: 1) общие – этапы и причины формирования терминосистемы; распространенность терминосистемы; 2) формальные – структурный состав терминов (соотношение одно-, двух- и многословных терминов и терминосочетаний), основные способы терминообразования; 3) семантико-смысловые – лексикосемантическая структура терминосистемы, полнота терминосистемы (отсутствие (или
наличие) в ней лакун), смысловая системность и смысловая изоморфность терминосистемы; 4) функциональные – открытость терминосистемы, функционирование терминосистемы [Виноградова, 2009, с. 28].
Многие исследователи считают, что наиболее важную роль среди перечисленных
критериев играют формальные, так как структурные особенности терминов и деривационные процессы в терминосистемах способствуют взаимопониманию специалистов
той или иной сферы деятельности.
Для словообразовательной архитектоники терминологических единиц в целом характерны те же принципы, что и для общеупотребительной лексики. Однако в отличие от общеязыкового, терминологическое словообразование имеет определенные
особенности, связанные прежде всего с самой спецификой термина как единицы
ограниченной сферы употребления. Терминологическое словообразование – это «осознанный процесс, дающий возможность искусственно внедрять в отраслевые терминологии специализированные по значению морфемы, которые, выступая в определенных терминосистемах выразителями конкретных значений, вместе с тем выполняют функцию классификаторов» [Даниленко, 1970, с. 65].
В соответствии с нормативным документом Украины ДСТУ 3966-20000 в украинских терминосистемах используются такие типы терминов: простые термины, сложные термины, термины-словосочетания, термины-символы.
Анализ терминосистемы «туризм» показал, что она состоит из простых и сложных
слов-терминов (620 единиц) и терминов-словосочетаний: двухкомпонентных (837
единиц), трехкомпонентных (35 единиц) и четырехкомпонентных (5 единиц).
 117 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Среди слов-терминов традиционно выделяют два типа словообразовательных
форм: непроизводные и производные. В системе терминов туризма имеем как славянские (гість, гора, лід и т.д.), так и заимствованные (курорт, сезон, тур, чартер, траверс) непроизводные единицы, которые служат образовательной базой для других
терминолексем, например: гість – гостинність, лід – льодовий, льодовик; чартер –
чартерний, курорт – курортний, курортник, траверс – траверсувати, траверсування, траверсовий и т.д.
Наибольшее количество среди простых производных единиц терминосистемы «туризм» составляют термины, образованные при помощи аффиксации. При этом аффиксы являются семантическими модификаторами, обусловливающими новое категориальное видение того, что представлено мотивирующей основой. Этот способ довольно продуктивный, поскольку в морфологической структуре аффиксальных терминов «органически заложены основы структурной систематизации, имеющие первоочередное значение для терминологии» [Панько и др., 1994, с. 173]. Например: льодовик, сніжник (суффикс - ик- служит для обозначения названий высокогорного рельефа); несезон, некатегорійний (перевал), незамкнений (маршрут) (приставка не- служит для образования терминов с отрицательным значением) и т.п.
Преобладающее большинство однословных производных терминов – это существительные, образованные с помощью морфологической деривации от основ глаголов, существительных и прилагательных. Самым продуктивным способом образования таких единиц является суффиксальный, в котором суффикс играет роль ономасиологического базиса: он «относит» производные к соответствующей категории понятия и эксплицитно отражает категориальные связи туристских понятий. Производная основа в суффиксальных дериватах передает, как правило, ономасиологический
признак.
К наиболее продуктивным суффиксам, которые образуют термины туризма в украинском языке, можно отнести: -ник (-альник) – мандрівник, перевізник, провідник,
путівник, відпочивальник, лавірувальник, страхувальник; -ння (-ення, -іння, вання) –
сходження, бонітування, бронювання, днювання, глісирування, маркірування,
орієнтування, пересування, траверсування; -аці-я (-яці-я) – класифікація, диверсифікація, адаптація, акліматизація, маршрутизація, рекреація, реєстрація, ануляція, калькуляція, рекламація и др. Следует отметить, что сегодня в украинской терминосистеме «туризм» высокую продуктивность приобретают заимствованные суффиксы -ер (-ор) – аніматор, вояжер, ресторатор, кемпер; -інг (-инг) – паркінг, караванінг, дайвінг, кемпінг, яхтинг и др., что свидетельствует о вторжении англоязычных
словообразовательных элементов в данную систему терминов.
Кроме аффиксации, к продуктивным способам словообразования украинских терминов туризма принадлежат осново- и словосложение, использование которых обусловлено появлением новых слов в ответ на социальный заказ, увеличением числа заимствованных сложных слов, что ведет к росту продуктивности уже известных основ
и использованию их в словообразовательных процессах, например: екологічний туризм – екотуризм, етнічний туризм – етнотуризм, спелеологічний тур – спелеотур,
туристський потік – турпотік, туристський сезон – турсезон и др. При образовании сложных терминов туризма используются компоненты, которые функционируют
в языке как самостоятельные единицы (туристсько-спортивний – туристський і
спортивний; туристсько-краєзнавчий – туристський і краєзнавчий и др.), и связан 118 
Плюрализм картин мира и способы их описания
ные компоненты, которые не употребляются самостоятельно (біо-, гідро-, дендро-; дром, -логія, -тель и др.), однако именно они преобладают в терминосистеме «туризм»: біотуризм – туризм, объектами которого являются какие-либо проявления живой природы; флотель – отель на воде; туризмологія – научное направление, изучающее туризм как социальное явление.
Анализ терминов туризма показал, что наиболее продуктивным способом номинации туристских реалий является синтаксический, который для большинства терминосистем считается традиционным. Согласно статистическому анализу, количество аналитических терминов в различных терминосистемах колеблется в пределах 70–80%
[Панько и др., 1994, с. 171]. Это свидетельствует о продуктивности синтаксической
номинации, которую исследователи объясняют тем, что «в составных наименованиях,
имеющих номинативную направленность и сохраняющих значения слов – их компонентов, фиксируются существенные признаки отображаемого, благодаря чему такое
наименование реалий включается в систему понятий конкретной отрасли знаний»
[Склад і структура, 1984, с. 31]. Функционирование аналитических терминов «не противоречит ни знаковой природе термина, ни требованиям строгой системности <…>
Легкость их образования, эксплицитный характер ономасиологической структуры делают термины-словосочетания практически универсальным средством терминообразования» [Журавлева, 1998, с. 153].
В зависимости от количества компонентов и характера связи между ними среди
терминов-словосочетаний туризма можно выделить:
– двухкомпонентные образования: активний туризм, байдаркова подорож, високогірний маршрут, категорійний перевал, корпоративний туризм и др.;
– трехкомпонентные образования: деструктивні туристські навантаження, інтегральна туристська рента, інформаційні туристські системи, комплексна туристська послуга и др.;
– четырехкомпонентные образования: аеробний режим туристської роботи, базисна модель рекреаційної системи, вербальна модель туристського продукту, добовий цикл рекреаційних занять, міжнародний ринок туристських послуг и др., что обусловлено спецификой структуры и семантикой терминов-словосочетаний.
Проведенный анализ показал, что в выборке преобладают двухкомпонентные сочетания, поскольку именно такая структура отвечает самой природе термина, стремлению к точности, полноте и краткости в плане выражения. Кроме того, двухкомпонентные словосочетания «легко образуются из слов самых разнообразных предметных полей и являются основным типом словосочетаний в индоевропейских языках»
[Там же, с. 156]; и именно они обеспечивают стройность системы и препятствуют ее
загромождению более длинными номинациями.
Среди двухкомпонентных словосочетаний большая часть образована по моделям
«прилагательное + существительное» и «существительное + существительное». Такие
словосочетания представляют собой соединение двух компонентов, одним из которых является базовый термин, а вторым – слово-определитель, которое уточняет
смысл базового термина и определяет терминологическое значение. Примером может
служить терминологическая группа с базовым термином тур (модель «прилагательное + существительное»), например: авіаційний тур – ‘подорож організованих туристів згідно з розробленими маршрутами з використанням авіаційного транспорту’;
залізничний тур – ‘подорож організованих туристів з використанням залізничного
 119 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
транспорту’; комбінований тур – ‘тур, що охоплює авіа переліт і проїзд на орендованих автобусах’; індивідуальний тур – ‘тур із визначеним набором турпослуг, замовлений клієнтом або невеликою групою за бажанням; передбачає розміщення, харчування, трансфер, екскурсійну та розважальну програми’ и др.
Таким образом, формирование терминосистемы «туризм» в украинском языке
нельзя считать завершенным процессом, поскольку она активно развивается и пополняется за счет терминологических словосочетаний и сложных слов.
Библиографический список
Виноградова Л.В. Русская терминология туризма: структурная характеристика // Вестник
Новгородского государственного университета. 2009. № 52.
Гринев С.В. Введение в терминоведение. М., 1993.
Даниленко В.П. О грамматических особенностях терминов-существительных // Русская
речь. 1970. № 6.
Дьяков А.С., Кияк Т.Р., Куделько З.Б. Основи термінотворення: семантичні та
соціолінгвістичні аспекти. Киев, 2000.
Журавлева Т.А. Особенности терминологической номинации. Донецк, 1998.
Панько Т.І., Кочан І.М., Мацюк Г.П. Українське термінознавство. Львів, 1994.
Склад і структура термінологічної лексики української мови / укладачі А.В. Крижанівська, Л.О. Симоненко. Киев, 1984.
Словари
Бейдик О.О. Українсько-російський словник термінів і понять з географії туризму і рекреаційної географії. Киев, 1997.
Сажнева Н.М., Арсененко І.А. Рекреаційна географія та туризм ( словник-довідник сучасних термінологічних понять): навчальний посібник. Мелітополь, 2007.
Федорченко В.К., Мініч І.М. Туристський словник-довідник. Киев, 2000.
Е.Г. Малышева
Когнитивный стереотип как концептуальная доминанта
русского спортивного дискурса
Работа выполнена по гранту «Разработка концепции многовариантности
медиаобразования» (государственный контракт № П1310) в рамках
Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры
инновационной России на 2009–2013 годы»
Когнитивный стереотип – это «содержательная форма кодирования и хранения информации» [Красных, 2002, с. 23], «некий устойчивый фрагмент картины мира, хранящийся в сознании» [Вепрева, 2002, с. 206]. Он характеризуется, по мнению исследователей, относительной устойчивостью и повторяемостью, схематичностью, стандартизированностью, однозначностью, массовостью, оценочностью, национально-культурной спецификой. В.В. Красных выделила два типа когнитивных стереотипов – стереотипы-поведения и стереотипы-представления. Полагаем, что в стереотипах-представлениях может быть выделена такая значимая разновидность когнитивных стереотипов,
____________
© Малышева Е.Г., 2011
 120 
Плюрализм картин мира и способы их описания
как стереотипы-суждения, определяемые как схематичная, типизированная, национально маркированная интерпретация содержания концептов, прежде всего культурных.
Когнитивные стереотипы-суждения, на наш взгляд, – это своего рода стереотипные
модели, некоторая область пересечения стереотипных частей различных базовых
концептов дискурса. Разумеется, они имеют когнитивный характер и в этом смысле
могут считаться разновидностью концептуальных моделей. В то же время когнитивные стереотипы-суждения – это операциональные единицы, позволяющие интерпретировать в изучаемом когнитивном феномене ту область периферии поля, которая
включает ценностные составляющие структуры концепта и отражает современные
стереотипные представления и оценки определенного фрагмента действительности.
Как правило, эти оценки затрагивают идеологически маркированные компоненты
концептов.
Использование стереотипов-суждений в качестве одной из основных операциональных единиц лингвокогнитивного анализа базовых концептов русского спортивного
дискурса, на наш взгляд, чрезвычайно продуктивно, поскольку позволяет, во-первых,
обнаружить национально специфичные «векторы» стереотипной интерпретации содержания того или иного многоуровневого концепта как в картине мира, продуцируемой СМИ, так и в наивной картине мира адресата; а во-вторых, проанализировать специфику языковой объективации заданных представлений в определенной дискурсивной разновидности. Заметим также, что лингвокогнитивный анализ интерпретации
концептов посредством когнитивных стереотипов неразрывно связан с моделированием когнитивных слоев концепта и исследованием специфики лексико-семантической
репрезентации концептов.
Разноаспектные выводы, к которым можно прийти в результате использования совокупности разнонаправленных методов и методик исследования, отличаются большей степенью объективности и верифицированности.
Если говорить о своеобразном метаязыке описания когнитивных стереотиповсуждений в лингвистике, то можно констатировать, что названной концептуальной
единице соответствует сформулированная исследователем – в результате проведенного анализа – своеобразная «этическая максима» (Н.А. Кузьмина), то есть некоторое
высказывание, характеризующееся модусами долженствования, констатации и / или
оценки. Такое высказывание представляет собой когнитивно-пропозициональную
структуру, называющую объект или субъект характеризации (‘Победа’, ‘Спорт /
Спортивная борьба’, ‘Русский спортсмен / Русский тренер / Русские в спорте’, ‘Русский спортивный чиновник’) и его доминирующий признак (признаки): Русские в
спорте – максималисты / Русские спортсмены признают только победу и под.
Посредством когнитивных стереотипов, объективирующих концепт «спорт»,
транслируются общие представления носителей русского языка об особенностях русского характера, о специфике российского жизнеустройства, об отношениях гражданина и государства, о русском патриотизме. Так, например, выявленный нами стереотип ‘Русских спортсменов в мире не любят и всегда засуживают’, очевидно, коррелирует с более общим ментальным стереотипом ‘Русских в мире не любят’. Это наблюдение подтверждает мысль о том, что в русском спортивном дискурсе, в сфере «медиаспорта», отражаются как определенные идеологические и мировоззренческие
«установки» современных носителей языка, так и особенности русского национального менталитета.
 121 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Итак, любая когнитивная структура, будь то концепт, концептуальная модель или
когнитивный стереотип, эксплицируется в языке – вербализуется в разных типах дискурсов. Лексическими и лексико-синтаксическими маркерами когнитивных стереотипов в тексте могут являться, во-первых, частотно повторяемые, отчасти клишированные высказывания, коррелирующие с пропозициональной структурой, посредством
которой формулируется стереотип, а во-вторых, разнообразные сегменты текста – от
словосочетания до нескольких взаимосвязанных предложений, в которых вербализуется содержательная структура стереотипа.
Заметим, что стереотипы-суждения, интерпретирующие базовые концепты дискурса, репрезентируют как ядерные, так и периферийные когнитивные слои концептов,
которые тем не менее могут характеризоваться актуальностью, содержательной значимостью и разнообразием языковых (и внеязыковых) средств, участвующих в их
объективации в дискурсивных практиках.
Материалом исследования в настоящей статье является когнитивный стереотип
‘Русские спортсмены должны победить любой ценой / Русские спортсмены должны
быть всегда готовы к спортивному подвигу’. Данный стереотип характеризуется высокой частотностью и разнообразием языковой экспликации в разнотипных текстах
спортивных СМИ и может быть рассмотрен как одна из концептуальных доминант
русского спортивного дискурса, посредством которой, в свою очередь, интерпретируется базовые концепты названного типа дискурса – «спортсмен» и «победа».
Реконструкция соответствующего названному стереотипу фрагмента картины мира, представленного в текстах русского спортивного журналистского дискурса, выглядит следующим образом: преградой для сильных духом русских спортсменов не
могут стать никакие внешние неблагоприятные обстоятельства (давление судей, сила
соперников, травмы, болезни, бытовые и семейные проблемы, спортивные интриги и
скандалы, отсутствие материально-технической тренировочной базы, достойного
вознаграждения, плохие погодные условия и т.д.). Разумеется, в спортивных репортажах, аналитических статьях и интервью со спортсменами и тренерами объективные
причины могут перечисляться, однако они, как правило, не признаются достаточными
и вескими основаниями для проигрыша.
Более того, в русском спортивном дискурсе эксплицирован следующий, близкий к
уже названному, когнитивный стереотип: ‘Русские часто побеждают не «благодаря»,
а «вопреки»’: Как, не имея нормальных условий для тренировок, не имея современного оборудования, наши бобслеисты умудряются побеждать, – загадка для
всего спортивного мира (Д. Губерниев, «Неделя спорта», телеканал «Россия-2»,
13.04.2009).
Частотной для русского спортивного дискурсивного пространства является языковая
экспликация причин (отсутствие тренировочной и соревновательной базы, современного спортивного оборудования, медицинского обслуживания, чиновничий беспредел
и пр.), по которым российские спортсмены объективно не могут побеждать на соревнованиях высшего уровня. Однако не менее частотной оказывается констатация факта
победы русских атлетов вопреки всем перечисленным выше факторам, что объясняется, как в приведенном высказывании, «загадочностью» русского менталитета.
Подтверждением сказанного является еще один контекст: В этой борьбе [Спортивной. – Е.М.] мы всегда оставались для всего мира загадкой. Побеждали даже тогда,
когда было тяжело и голодно. Даже когда страна разваливалась на части, побеж 122 
Плюрализм картин мира и способы их описания
дать продолжали. И оттого становились еще более необъяснимыми («СЭ»,
23.02.2001).
Заметим, что спортивные журналисты используют и в печатных текстах, и в устной
публичной речи стилистические приeмы, характерные для современного русского
публицистического дискурса: градацию, парцеллированные конструкции, синтаксический параллелизм, лексические и семантические повторы ключевых слов.
В целом стереотипным, на наш взгляд, является постоянно вербализуемое в русском
спортивном дискурсе представление о том, что спортивные победы «вопреки» объективным обстоятельствам детерминированы именно особенностями русского национального характера, который проявляется прежде всего в экстремальных ситуациях, каковой
и является выступление на соревнованиях высокого уровня, когда спортсмен выступает
не только «за себя», но прежде всего «за страну, за флаг, за гимн». Например, актер
Е. Миронов: Не знаю, почему… но нашим надо было умереть, но победить («Прерванное танго. Пахомова и Горшков». Документальный фильм, РТР, 27.12.2006); За олимпийское золото они заплатили одной ценой – своим здоровьем (о фигуристах Е. Плющенко
и А. Ягудине) («Раскаленный пьедестал», Первый канал, 23.10.07).
Любопытно, кстати говоря, что в русском спортивном журналистском дискурсе частотно эксплицируется стереотипное суждение о «загадочности» русской души и русского человека вообще, о непонятности России для представителей других народов и
государств.
Таким образом, формулы и прецедентные тексты, значимые для милитарной метафоры (умереть – но победить, отступать некуда – позади Москва, пусть синим все
горит огнем, медали Родине даем – любимое высказывание советского тренера по
фигурному катанию С. Жука и подобные), остаются весьма актуальными и релевантными для современных коллективных представлений россиян о спортивных состязаниях. Это особенно интересно потому, что характеристики высших достижений спорта, который сочетает в себе черты шоу, бизнес-индустрии и является сугубо профессиональным, претерпели значительные изменения.
Сказанное выше объясняет и то обстоятельство, что обсуждение поражений российских спортсменов на крупных спортивных состязаниях (например, на Олимпийских играх), какими бы объективными причинами они ни были обусловлены, всегда
заканчивается выводом о недостатке патриотизма современных российских спортсменов (особенно в сравнении с советскими), о недостаточности усилий, которые ими
были приложены для достижения победы. Так, однозначно негативный аксиологический модус значения сопровождал все многочисленные комментарии интервью биатлонистки С. Слепцовой, которая после очередного поражения своей команды на
Олимпийских играх 2010 года в Ванкувере заявила в телевизионном эфире: Мы
(спортсмены. – Е.М.) никому ничего не должны. Спортивные журналисты, ветераны
спорта СССР и болельщики в печатных, телевизионных и интернет-текстах обвинили
спортсменку в отсутствии патриотизма и заставили дать несколько интервью с
извинениями за непродуманные высказывания.
Однако обращает на себя внимание и другая этноспецифичная особенность отношения к спортивной победе и спортивному подвигу: если русский спортсмен проиграл, но продемонстрировал настоящую волю к победе, показал, что сделал для победы все возможное и невозможное, то он оценивается как победитель, как человек,
одержавший моральную победу прежде всего над собой. В этом смысле характерна
 123 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
оценка выступления на Олимпийских играх 2004 года в Афинах дзюдоиста Дмитрия
Носова, который выиграл бой за бронзовую медаль с тяжелой травмой руки. Проанализируем статью, посвященную этому событию, с целью выявления своеобразия экспликации в русском спортивном журналистском дискурсе ментальных стереотипов
‘Русские спортсмены должны быть всегда готовы к спортивному подвигу’ и ‘Русские
часто побеждают не «благодаря», а «вопреки»’:
Вчера мы видели настоящий подвиг. Его совершил 24-летний парень из Москвы.
Он выиграл одной правой рукой решающую схватку. Левую Дмитрий травмировал
в предыдущей. Но попросил докторов зафиксировать ее и вышел на татами.
ХРУСТ В ЛОКТЕ
Несчастье случилось в полуфинальной схватке с греком Илиадисом. Началась она
с того, что Дмитрий Носов, действовав на опережение, сбил соперника в партер
и пытался провести удержание. Не удалось, судья не открыл счет. Потом соперник провел бросок через спину. Хороший бросок. Кто другой рухнул бы на спину и
сразу бы проиграл, но Дмитрий выкрутился. Однако, падая, он вывернул левый
локоть. Раздался хруст. Теперь уже грек провел прием на удержание, и россиянин
не сумел вырваться – было очень больно.
СУМАСШЕДШИЕ ГЛАЗА
И хоть на татами принесли носилки, гордый Носов не стал на них ложиться.
Он поднялся и, шатаясь, пошел сам. Мало кто верил, что теперь он выйдет бороться за бронзу. Говорили, что его сопернику Мехману Азизову из Азербайджана
повезло: он уже может поздравить себя с бронзой.
Не может. Схватку этих двух дзюдоистов мы все же увидели. А еще – рассеченную бровь Дмитрия, его повисшую и ставшую практически бесполезной левую руку и сумасшедшие глаза. Носов ждал момента для одного-единственного броска.
И он ему удался!
В смешанной зоне Дмитрий, превозмогая боль, подошел к журналистам. Главный
тренер мужской сборной по дзюдо Авель Казаченков, глядя на него, сказал:
– Такое можно совершить только в состоянии аффекта!
– Я сделал это для страны, – говорил Дмитрий и вдруг застонал. Кто-то, проходя мимо, задел его по руке (Советский спорт, 18.08.2004).
Уже начало данного текста – его лид – содержит прямую оценку того, что продемонстрировал во время соревнования российский спортсмен, – подвиг. Согласно дефиниции, закрепленной в толковом словаре, подвиг – это ‘героический, самоотверженный поступок’ [СОШ, с. 523]. Притом, что узуальное значение данного слова
отмечено для носителей языка безусловно положительными коннотациями, автор
статьи усиливает оценку, употребляя при нем определение настоящий. Примечательно, что спортсмен, совершивший подвиг, в начале статьи даже не назван по
имени – автор прежде всего подчеркивает его гендерную, возрастную и гражданскую характеристику – 24-летний парень из Москвы, чем имплицитно подчеркивает,
что на подвиг способен практически любой, ничем не примечательный, простой
российский спортсмен.
Любопытно, что прямых характеристик Дмитрия Носова, кроме определения гордый, текст не содержит: адресату предоставляется право самому оценить то, что журналист называет подвигом. А поэтому логично, что весь текст выдержан в повествовательной модальности: автор последовательно описывает происходящие на его гла 124 
Плюрализм картин мира и способы их описания
зах события, практически никак их не комментируя. Однако косвенно его рассказ содержит маркеры отношения адресанта к поединкам с участием российского атлета:
подчеркивается сила духа, стойкость, выносливость и спортивное умение нашего
дзюдоиста: Кто другой рухнул бы на спину и сразу бы проиграл, но Дмитрий выкрутился; мы увидели <…> рассеченную бровь Дмитрия, его повисшую и ставшую
практически бесполезной левую руку и сумасшедшие глаза; Носов ждал момента для
одного-единственного броска. И он ему удался; превозмогая боль; вдруг застонал.
Необходимого перлокутивного эффекта журналист достигает, используя в оппозитивной конструкции повтор-подхват и парцелляцию – Говорили, что его сопернику
Мехману Азизову из Азербайджана повезло: он уже может поздравить себя с бронзой. Не может, а также противопоставляя оценку произошедшего тренером и самим
спортсменом (в состоянии аффекта – сделал это для страны).
Несмотря на то, что Дмитрий Носов выиграл только бронзовую медаль, третье место, завоеванное таким образом, однозначно оценивается субъектами русского спортивного дискурса как победа. Кстати заметим, что в качестве приемлемой и понятной
и адресанту, и адресату русского спортивного дискурса причины того, что спортсмен
выступает на пределе физических возможностей, рискует здоровьем и превозмогает
физические страдания, называется причина «духовного порядка» – патриотизм русского спортсмена, его представление о том, что он побеждает не ради себя, а ради
своей страны. Экспликация данных представлений коррелирует с выявленной нами
стереотипной моделью ‘Победы в «большом» спорте – это высшее проявление патриотизма’.
Еще одним примером экспликации в текстах русского спортивного журналистского дискурса рассматриваемых когнитивных стереотипов является статья под «говорящим» названием «Русский мужик Легков», лид которой представляет собой
цитату из интервью с российским лыжником А. Легковым, занявшим в тяжелейшей
борьбе четвертое место на Олимпийских играх 2010 года в Ванкувере: Извините. Я
боролся…
Автор статьи репрезентирует важную национально специфичную особенность русского отношения к победам, о которой мы уже упоминали, – русские воспринимают
как победу волю к победе, проявление лучших черт русского характера. В этом случае они считают победителем даже проигравшего: Победы бывают и без медалей.
Происходит это в том случае, когда не хватает секунд – но не воли, очков – но не
жажды борьбы, метров – но не характера. А. Легков в субботу выиграл больше,
чем проиграл… («Спорт-Экспресс», 22.02.2010).
Однако сам спортсмен оценивает свое выступление как однозначное поражение, о
чем свидетельствуют приведенные выше слова из его интервью, которые воспринимаются адресантом и адресатами русского спортивного дискурса безусловно положительно.
Полагаем, что последний текст демонстрирует косвенную связь с еще одним частотным когнитивным стереотипом, представленном в русском спортивном дискурсе, – ‘Русские в спорте – максималисты’ / ‘Русские спортсмены признают только
победу’.
Библиографический список
Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. Екатеринбург, 2002.
Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: курс лекций. М., 2002.
 125 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Словарь
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1995. (В тексте – СОШ.)
В.В. Горлачева
Репрезентация концепта «красный» в современной рекламе
«Окрашенность» окружающего мира, универсальность цветовой характеристики
предметов и явлений выступают для человека важными информационными и коммуникативными сигналами. Это обусловило пристальное внимание к категории цвета во многих областях человеческой деятельности.
Широкое применение цветовой категории в практической деятельности человека
свидетельствует о формировании цветом особого пространства в пределах языковой
картины мира. Изучение формирования цветовых понятий и фиксаций этих когнитивно-перцептивных образований в языковой форме давно привлекает внимание
лингвистов. Исследовательница В.Г. Кульпина настаивает на менталитетформирующей роли цветообозначений в языке: «Цветообозначение, возможно, в большей
степени, чем какая-либо другая сфера языка антропоцентрично и этноцентрично»
[Кульпина, 2001, с. 15]. Цвет – это концептуальный признак, который отражает категориальные и ценностные характеристики знаний об отдельных фрагментах действительности. В структуре данного концепта присутствуют признаки, функционально значимые для соответствующей культуры. Колерный признак «красный», по
нашим подсчетам, представлен наибольшим количеством цветообозначений в современной рекламе (более 255 единиц из 1 608 названий одиннадцати основных
цветов). Материалы исследования были получены методом сплошной выборки из
рекламных ресурсов: Интернет-сайтов, каталогов, рекламных сообщений из газет и
глянцевых журналов с информацией о косметике, строительных и отделочных материалах, текстиле, мебели, транспортных средствах, мобильных телефонах, бытовой
технике и алкогольных напитках.
Высокая частотность и качественное разнообразие названий красного цвета является доказательством значимости и многоаспектности одноименного концепта. В
рамках этой статьи мы предприняли попытку проанализировать вербализаторы концепта «красный» в современной рекламе, которые могут стать материалом для построения номинативного поля концепта «красный». Обращение к рекламным цветообозначениям продиктовано стремлением оценить современные особенности репрезентации указанного концепта, ведь реклама в своем призыве приобрести товар или
услугу выступает культурно значимой коммуникацией в современном мире, впитывающей актуальные тенденции концептосферы народа.
В когнитивной лингвистике термин «концепт» признан ключевым понятием. Однако его дефиниция варьируется в рамках разных научных школ и концепций отдельных исследователей. Мы опираемся на определение, предложенное В.И. Карасиком: концепт – «многомерное ментальное образование, в составе которого выделяются образно-перцептивная, понятийная и ценностная стороны» [Карасик, 2004,
c. 71]. Содержание концепта, как правило, освещают, прибегая к анализу по полевому принципу – ядро, ближняя, дальняя и крайняя периферия.
____________
© Горлачева В.В., 2011
 126 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Ключевым словом-репрезентатором, объективирующем анализируемый концепт,
на наш взгляд, является цветообозначение красный – ‘цвета крови’ [Ожегов, с. 212],
так как эта лексическая единица наиболее полно номинирует его. Поддерживая
утверждение З.Д. Поповой и И.А. Стернина о желательности нескольких значений у
ключевого слова [Попова, Стернин, 2010], мы сознательно избрали данное слово,
функционирующее в четырех значениях. Этимологически лексема красный восходит к группе слов, означающих ‘краса’, ‘красивый’, ‘хвалиться’, ‘слава’ [Фасмер,
с. 114]. Данная трактовка представлена и в современных лексикографических изданиях: «3 <…> употр. в народной речи и поэзии для обозначения чего-н. прекрасного, яркого, светлого и т.п. <…> употр. для обозначения наиболее ценных сортов чего-н.» [Ожегов, с. 212]. Возможно, с этим связан особый статус красного цвета в
цветовой картине мира славян.
Ядро номинативного поля концепта, определяемое через синонимическое расширение ключевого слова на материале рекламных текстов, состоит из общеязыковых
цветообозначений: красный, красно-коричневый, темно-красный, светло-красный,
ярко-красный, алый, брусничный, бруснично-розовый, бордовый / бордо, вишневый,
светло-вишневый, темно-вишневый, гранатовый, гранатово-красный, клюквенный,
коралловый, кораллово-красный, малиновый, огненно-красный, огненный, пурпурный,
например, Футболка, от 189 грн. Футболка облегающего кроя с модным дизайном в
полоску. Вырез украшен гофрированной отделкой. Цвет: серый / черный, морской /
белый, коралловый / белый (BONPR., URL) или Куртка. Удобная водонепроницаемая модель на молнии. Цвет: бирюзовый, Сиреневый, Кораллово-красный, Песочный, Темно-синий (Cellbes, URL). Ядро наполняют лексемы с высокой частотностью,
наиболее общие по значению, в прямом значении, стилистически нейтральные, без
эмоционально-экспрессивных ограничений, в минимальной степени зависящие от
контекста.
Установление периферии номинативного поля анализируемого концепта предполагает изучение окказиональных номинаций, употребляемых в рекламе. Данная методика позволяет проанализировать возможности семантической валентности
названий красного, так как в большинстве случаев окказиональные цветообозначения
– это составные или сложные единицы, в структуру которых входят номинации видовых разновидностей денотата концепта.
В ближайшей периферии присутствуют лексико-семантические группы названий
цвета, которые содержат в своей формальной структуре общеязыковые цветообозначения. Группа цветообозначений представлена сложными единицами, состоящими из основ общеязыковых цветообозначений и лексем – окказиональных интенсификаторов цвета: густо-пурпурный, где густо – «означает полноту проявления качества или признака, обозначаемых второй частью слова. Густо-зеленый 1. Имеющий
окраску густого зеленого тона» [СЛЯ, т. 3, с. 495], страстно-красный, где первая
часть слова страстно- (от страстный «3. Крайне чувственный, проникнутый страстью, чувством любви» [СЛЯ, т. 16, с. 543]), ассоциативно соотнесена с лексемой
красный. Семантические комплексы лексем красный и страстный имеют точки соприкосновения, что эксплицируется в устойчивых выражениях (воспылать страстью), так как переносное пылать – ‘предаваться какому-н. чувству, страстно переживать что-н.’ по отношению к человеку также употребляется в значении «Становиться красным, горячим от прилива крови» [Ожегов, с. 447].
 127 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Образование цветообозначения путем присоединения основы нежно- к названию
конкретного цвета или оттенка – отработанная модель в русском языке (ср.: нежнозеленый, нежно-розовый, нежно-голубой), как правило, так называют светлые оттенки. Называя цвет нежно-бордовый, копирайтер не стремится определить светлый
оттенок, что противоречило бы семантике цветообозначения бордовый – «То же, что
темно-красный» [СЛЯ, т. 1, с. 690]. В данном случае актуальны семы прямого значения лексемы нежный – «Ласковый, приятный» [Ожегов, с. 281] Это единственный
тип лексико-семантических групп периферийной зоны концепта, где рекламные
цветообозначения – это полноценные имена прилагательные.
Отдельная лексико-семантическая группа ближайшей периферии концепта «красный» содержит окказиональные цветообозначения, образованные по схеме Adj +
Adj, в которых один адъективный компонент – общеязыковое цветообозначение:
красный оригинальный, где оригинальный – «Вполне самостоятельный, чуждый подражательности <…> 3. Своеобразный, необычный, странный» [Ожегов, с. 320]; роскошный красный, где роскошный «Отличающийся роскошью, богатством чего-н.
<…> 2. Очень хороший, замечательный (разг.)» [Ожегов, с. 483]; экзотичный красный, где экзотичный – «Причудливый, диковинный, поражающий своей странностью» [Ожегов, с. 631], истинный красный, где истинный – «3. Действительный,
настоящий, несомненный» [Ожегов, с. 180]. Все перечисленные окказиональные
цветообозначения, помимо цветовой семы, объединены семами ‘отличный от других’, ‘уникальный’. Следовательно, признаками концепта «красный», как правило,
выступают ‘способность привлекать внимание’, ‘выделяться’.
Психолингвистические и социокультурные особенности восприятия анализируемых цветообозначений нашли свое отражение в русскоязычном рекламном дискурсе, например, Красный. Энергия. Активный. Мужское начало, цвет жизни, огня,
энергии, агрессии, импульса, эмоций, страсти, любви, праздничности, радости,
жизненной и физической силы, здоровья и молодости <…>. Красный цвет годится
для оформления гостиных, где устраивают шумные вечеринки, для рабочих кабинетов и спален он не подходит – слишком энергичен (Г Ц., с. 7) – цветовое оформление интерьера. Своеобразный синонимический ряд, представленный в рекламе, отражает признаки концепта «красный». В рекламе сексуальная привлекательность
женщины также нередко обыгрывается с помощью различных атрибутов красного
цвета: Только красный. Гамму самых провокационных цветов возглавляет, конечно,
алый цвет. Такой комплект должен всегда быть в арсенале у femme fatale (Лиза,
с. 7). Подчеркивая агрессивность, воинственность красного, копирайтеры прибегают
к метафорическому употреблению слова арсенал – «Запас, наличие средств, возможностей» от первичного значения – «Склад оружия и военного снаряжения»)
[Ожегов, с. 22].
Среди конститутиентов зоны ближайшей периферии концепта мы также распределили изменяемые единицы типа цвет красной ягоды, цвет сочной малины, например, Замечательная футболка с длинным рукавом и воротником-стойкой. Ширина
зависит от размера <…>. Цвет: черный, лиловый, цвет сочной малины, красный,
белый (BONPR.,URL).
Самостоятельная группа представлена окказиональными цветообозначениями,
подчиненными структурной схеме Adj +N: пурпурный гламур, огненный, гранат,
земляничный бриз, брусничный каскад, красный каскад, клубничное мороженое,
 128 
Плюрализм картин мира и способы их описания
красное вино, клубничный мусс, малиновый нектар, малиновый ирис, малиновый каприз, малиновый десерт, красная смородина, клубничная тянучка, клюквенный сок,
брусничная феерия, вишневый конфитюр, бордовая магия, огненная страсть, огненная вспышка, рубиновый закат, пурпурная роза, красный гранат, красный вулкан, красный Колорадо, гранатовый огонь, гранатовый сок, пурпурное искушение.
Обширная группа названий цвета ближайшей периферии рассматриваемого концепта объединяет окказиональные цветообозначения, которые содержат элемент
‘определенный тоновый признак’. Данные цветообозначения состоят из двух компонентов, один из которых является однокорневой лексемой с общеязыковыми цветообозначениями, например: 1) вишня, багрянец, малина, пламя, рубин; 2) спелая
ежевика, королевская роза, бургундский рубин, клубника со сливками, сахарная
клюква, глянцевая вишня, сияющий рубин, яркий коралл, спелая черешня, зимняя
вишня, ледяная клубника, манящая малина.
Следует обратить внимание на цветообозначения, включающие лексемы, в которых сильна цветовая семантика, но материалом для создания этих цветообозначений выступают компоненты, не связанные с общеязыковыми цветообозначениями
русского языка, например, бургундское, бургунд, глинтвейн, кларет, скарлет, шерри или королевское мерло, мерцающая мальва, спелый шиповник. Примыкают к таким лексико-семантическим группам цветообозначения, на дающие четкого разграничения тонового признака: ягодный вихрь, ягодный коктейль, ягодный мармелад / шербет, ягодный каскад, винная ягода, сочная ягода, десертный каскад, бокал вина и т.д.
Дальнейшая периферия концепта, по убеждению многих исследователей, включает в себя языковые единицы с невысокой частотностью. Эти лексемы в основном
своем значении входят в другую лексико-семантическую группировку, их «цветовое» значение является приобретенным, коммуникативно-обусловленным, а потому
периферийным в их смысловой структуре. В зоне дальнейшей периферии расположены цветообозначения – результат действия новых тенденций обогащения цветолексики. Часть названий цвета русский язык заимствует из иностранных цветовых
фондов, другую часть формирует на основе своих лексических средств. Дальнейшая
периферия содержит большое количество рекламных цветообозначений, что свидетельствует о бурном развитии фонда цветолексики в русском языке.
Значительную долю окказиональных наименований составляют рекламные цветообозначения, созданные на основе лексем, в денотативно-сигнификативном макрокомпоненте которых отсутствуют семы цвета, например: любовь, страсть, карнавал, пылкий восторг, Брэд Питт.
Экспериментальные методики признаны успешной формой определения когнитивных признаков концепта. В ходе изучения содержания концепта «красный» мы
применили рецептивный эксперимент как разновидность направленного ассоциативного эксперимента. Сорок испытуемых в возрасте 17–19 лет (студенты Запорожского национального университета и Запорожского национального технического
университета) принимали участие в эксперименте, давая цветовые ассоциации. Цветообозначения Брэд Питт, любовь, полярная звезда, страсть, танец страсти были
использованы в качестве слов-стимулов. Согласно результатам исследований, все
испытуемые соотносят красный цветовой признак с цветообозначениями страсть,
танец страсти. Мы получили такие цветовые ассоциаты, как красный, огненный,
 129 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
красно-оранжевый, пламенно-оранжевый, бордовый, ярко-красный, темно-красный,
алый, черно-красный. В сознании носителя русского языка красный – это цвет сильных эмоций (покраснеть от волнения, зардеться, выступил румянец). Чувство страсти, как мы отмечали ранее, нередко метафорически связано с огнем: огонь страсти, гореть страстью и т.д.
Фоновые знания носителей русского языка о красном цвете определили полученные результаты. В ходе ассоциативного эксперимента лексема любовь получила
неоднозначное цветовое наполнение: наряду с доминирующей красной гаммой (68%
опрошенных) присутствует характеристика розовый (7%), желтый (7%), синий
(3%), а также единичные желто-зеленый, белый, разноцветный, цветной и т.д.
Цветообозначение полярная звезда именует ярко-красный цвет помады для губ.
Давая цветовые реакции на это слово-стимул, респонденты руководствовались
представлениями о соответствии оттенков бело-голубой гаммы названиям небесных
тел: 35% – белый (белый, серебристый, серебряный, перламутровый, серебристый,
мерцающий и др.), 25% – синий (голубой, светло-голубой, светло-голубой с серебристым отливом, синий, светло-синий, бирюзовый, сине-голубой холодный). Часть респондентов (25%) идентифицировала цветообозначение полярная звезда как желтый
(желтый, ярко-желтый, золотой, золотой светлый), 5% – черный, 5% – красный,
3% – розовый (розовый серебристый, светло-розовый, ледяной с розовым отливом).
Брэд Питт – название ярко-красного цвета губной помады, на наш взгляд, не является удачным цветообозначением. В качестве ассоциаций на слово-стимул Брэд
Питт мы получили реакции: 40% – зеленый (зеленый, светло-зеленый, салатовый),
9% – белый, 10 % – коричневый, 8% – оранжевый, 10% – голубой, 6% – красный
(красный, алый, ярко-красный и др.). Образ голливудской звезды, чье имя используется в качестве цветообозначения, не обладает устойчивыми цветовыми характеристиками, что затрудняет его семантизацию.
В рекламе представлены заимствованные цветообозначения, эту их характеристику маркетологи подчеркивают иноязычным написанием: Infero Red – неистовый
красный, Magma red – красный цвет магмы, Blaze Red – ярко-красный / огненнокрасный, Corrida reg uni – красная коррида, Flamenco red metallic – красный фламенко (реклама автомобилей Dodge, Mitsubishi, Opel, Skoda). Такие цветообозначения, на наш взгляд, являются неудачными, ведь смысл прямых заимствований потребители не понимают.
Характеризуя функционирование лексических реализаций концепта «красный» в
рекламе, следует также определить сферу их применения. В большинстве случаев
названия красного фигурируют в рекламе декоративной косметики для женщин,
(помады, краски для волос, лака для ногтей), текстиля (одежды, товаров для дома),
обуви, аксессуаров (сумок, очков и т.д.), бытовых отделочных материалов, автотранспорта и алкогольных напитков (вина). Следовательно, реализации анализируемого концепта в рекламе свидетельствуют об одобрении выбора красных оттенков
при формировании привлекательных образов представительниц женского пола, образов дома, личного транспорта и вина.
Таким образом, концепт «красный» в современной рекламе охватывает большую,
подвижную и изменяющуюся группу рекламных цветообозначений. Ключевым словом концепта является лексема красный. Периферийная зона наполнена окказиональными цветообозначениями, единицами, выступающими в качестве имен цвета
 130 
Плюрализм картин мира и способы их описания
только в рамках рекламного дискурса. Эталонами красного цвета традиционно становятся фрукты и ягоды, вино, цветы, драгоценные камни соответствующей цветовой гаммы. Большая часть единиц дальнейшей периферии поля концепта «красный»
образована на основе лексики тематической группы «чувства человека», что обусловлено стремлением найти новые формы номинации цвета на базе фоновых знаний носителей русского языка о категории «красное». В современной рекламе отражены психолингвистические и социокультурные особенности понимания концепта
«красный» носителями русского языка.
Библиографический список
Карасик В.И. Этноспецифические концепты // Введение в когнитивную лингвистику / под ред. М.В. Пименовой. Кемерово, 2004.
Кульпина В.Г. Лингвистика цвета: термины цвета в русском и польском языках. М.,
2001. (Библиотека журнала «Русский филологический вестник». Т. 38.)
Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М., 2010.
Словари
Ожегов С.И. Словарь русского языка / под общ. ред. Л.И. Скворцова. М., 2007. (В тексте –
Ожегов.)
Словарь современного русского литературного языка: в 20 т. М., 1980–1991. (В тексте –
СЛЯ.)
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. М., 1986. (В тексте – Фасмер.)
Источники
Гармония цвета. Интерьер. Цветовые сочетания, которые работают. Минск, 2006. (В тексте – Г Ц.)
Лиза: журнал. 2009. № 59.
URL: http: // www.cellbes.ua/shop. Сайт компании CELLBES.
URL: www.BONPRIX.UAZ2. Сайт компании Bonprix.
URL: http: // www.dodge.infocar.com.ua\catalog_dodge.html. Сайт компании Dodge.
URL: http: www.mitsubishi-motor.com.ua/model/colt3d/colors/ Сайт компании Mitsubishi.
URL: http: // www.opelukraine.com/dir.html. Сайт компании Opel.
URL: http: // www.skoda-fabia.infocar.ua / colors-fabia id 117.html. Сайт компании Skoda.
Т.Н. Галинская
Опыт реконструкции картины мира виртуальной языковой личности
Материалом исследования служат комментарии двух виртуальных языковых личностей, «обитающих» на интернет-сайте СМИ 2 – крупнейшей российской социальной новостной сети. Выбор именно этих двух виртуальных персонажей в качестве
объекта исследования обусловлен тем, что по сведениям, предоставленным по договоренности с администрацией Интернет-ресурса СМИ 2, НИК 1 и НИК 2 (по этическим соображениям назовем их условно) – это интернет-ипостаси одной и той же
реальной личности. Это обстоятельство определяет направление нашего исследования – изучение механизма конструирования виртуальной языковой личности в рамках фатического взаимодействия на уровне лексикона.
____________
© Галинская Т.Н., 2011
 131 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Согласно Ю.Н. Караулову, полное описание языковой личности в целях ее анализа или синтеза предполагает: а) характеристику семантико-строевого уровня ее организации; б) реконструкцию языковой модели мира на основе произведенных ею
текстов или тезауруса данной личности; в) выявление ее жизненных или ситуативных доминант, установок, мотивов, находящих отражение в процессах порождения
текстов и их содержании, а также в особенностях восприятия чужих текстов [Караулов, 1987, с. 43].
Определяющим для экспликации языковой личности является отбор языкового
материала, то есть привлечение возможно более полного комплекса текстов, порождаемого говорящим субъектом. Выделенное языковое пространство позволяет исследователю рассматривать языковую личность в разных аспектах: ассоциативновербальном (лексикон), когнитивном (тезаурус) и прагматическом (прагматикон)
уровнях.
Индивидуальный лексикон, подобно любому другому лексикону, служит формой
представления индивидуального образа мира, то есть «системы смыслов, возникающих в процессе восприятия и интерпретации реальности, а также сами принципы и
механизмы ее информатизации (выбор и означивание объектов, переработка информации, ее оценка)» [Белоусов, Зелянская, 2008, с. 63–64]. Картина (образ) мира
включает в себя 1) относительно статичные компоненты – смыслы, 2) структурные
связи между смыслами и 3) то, что не входит непосредственно в структурную модель – механизмы и принципы мышления, вводящие смысл в общую систему и
адаптирующие его в ней.
Цель данной работы заключается в изучении пространственно-временных смыслов образа мира виртуальных «клонов» в качестве инструмента их идентификации.
Средством языковой экспликации концептосферы субъекта выступает внутренняя
организация лексикона языковой личности. Современные методики, в частности,
метод контент-анализа и последующая классификация данных частотного словаря,
дают возможность реконструировать состав и структуру индивидуального лексикона языковой личности.
Важными параметрами контент-анализа, позволяющими делать те или иные выводы, являются количественные характеристики текста, частота появления исследуемых единиц. В настоящее время метод контент-анализа активно применяется в
прикладной лингвистике, в частности, в лингвополитологических исследованиях,
посвященных реконструкции образа (картины) мира и принципов мышления известных общественных деятелей на материале их спонтанной (неподготовленной)
речи (например, образы мира В. Путина и Г. Зюганова в статьях К.И. Белоусова и
Н.Л. Зелянской).
Для реконструкции образа мира виртуальных «клонов» методом сплошной выборки нами были отобраны комментарии НИК 1 в объеме 680 текстов, то есть каждый 13-ый из 8 844 его комментариев (113 тыс. знаков), и все комментарии НИК 2 в
объеме 460 текстов (70 тыс. знаков). С помощью метода контент-анализа был составлен частотный словарь каждого информанта. Лексикон информанта НИК 1
представлен 7 303 словоупотреблениями, НИК 2 – 4 507.
Следующий этап нашего исследования – первичная классификация частотного
словаря, в основу которой положен подход, предлагаемый авторами «Русского семантического словаря». Весь словарный состав языка членится на четыре основных
 132 
Плюрализм картин мира и способы их описания
макрокласса: 1) слова указующие; 2) слова именующие, или слова, «за лексическими значениями которых стоит понятие о предмете, признаке, состоянии или процессе»; 3) слова собственно связующие и 4) слова собственно квалифицирующие. Основу индивидуального лексикона составляют лексические единицы, относящиеся к
первым двум классификационным рубрикам, также привлекается к анализу и группа
слов собственно квалифицирующих – модальные слова. Вторичной – семантикотематической – классификации были подвергнуты лексико-грамматические макроклассы: «Слова указующие», «Слова, именующие предмет: все живое, вещь, явление» и «Слова, именующие признак процессуальный» [РСС].
Составление частотного словаря информанта и классификация наименований
пространства, времени, людей, различных сфер и т.д. дают возможность выявить
приоритетные смыслы образа мира посредством изучения количественных характеристик речи информанта.
Разговор об образе мира следует начать с базовых (онтологических) категорий –
представленности в нем «координат бытия», пространства и времени.
Наименования пространства в речи НИК 1 составляют 196 случаев, или 2,68% от
всех словоупотреблений (далее – 196; 2,68%), НИК 2 – 109; 2,42%.
Как показал анализ текстов информантов, пространство в их картине мира весьма
специфично. Так, наибольшее число слов данного смыслового поля приходится на
абстрактные наименования пространства: НИК 1 (47; 0,64%) – страна (19), место
(14), территория (3), село (2), область (2), пространство (1); НИК 2 (40; 0,89%) – место (19), страна (9), район (4), город (2), зарубежье (1), земля (1), село (1). Представленная выборка позволяет сделать вывод, что пространство обоих информантов довольно абстрактно, общо, часто лишено конкретики.
Дальнейшее изучение представленности пространства в речи НИК 1 и НИК 2 (далее – 0; 0) выявляет бóльшую степень детализированности пространства двух государств: России и Украины. Другие страны: Беларусь (1; 1), Германия (4; 0), Голландия (0; 1), Гондурас (0; 1), Грузия (3; 1), Китай (5; 0), Куба (1; 1), Польша (3; 2),
Турция (3; 0) – упоминаются посредством общего наименования, и только США,
кроме общего наименования (3; 0), представлены названиями городов – Чикаго (0;
1) и Хьюстон (1; 0). Эти данные свидетельствуют о том, что перечисленные выше
пространственные объекты не значимы для информантов и поэтому абстрактны:
наряду с названиями перечисленных государств в речи НИК 1 и НИК 2 встречаются
как однопорядковые Америка (2; 2), Африка (3; 1) и Европа (4; 1).
Пространство России представлено в основном общими наименованиями – Россия
(37; 32), РФ (6; 1), СССР (3; 1); все остальные упоминания отечественного пространства в сумме встречаются реже (11; 8), то есть российское пространство тоже большей частью абстрактно. Из всех названий городов, краев и т.п. наиболее часто используется в речи НИК 1 – Москва (4), остальные – Петербург, Благовещенск, Сочи,
Тюмень – по одному разу; в речи НИК 2 – Москва (5). Интересно, что как однопорядковые в речи и НИК 1, и НИК 2 встречаются Люблино (1; 1), Пикалево (1; 2), Москва
(4; 5) и Киев (8; 1), несопоставимые ни по своим размерам, ни по значимости.
Пространство Украины также представлено в основном общим наименованием –
Украина (32; 12) и названиями городов Киев (8; 1), Днепропетровск (3; 5), Житомир
(1; 2), Одесса (1; 3), Полтава (3; 2), Харьков (2; 4), Чернобыль (4; 1). Однако сравн ительно-сопоставительный анализ количественных данных, относящихся к России и
 133 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Украине, обращает внимание на значительное преобладание наименований, связанных с Украиной. На этом основании, с большей долей вероятности, мы можем предположить, что оба информанта – граждане Украины, так как, судя по содержанию
текстов их комментариев, проблемы взаимоотношений России и Украины на разных
уровнях для них очень значимы и неоднократно обсуждаются:
НИК 1: «Поздравляю» российских автомобилистов! Я ждал этого момента,
чтобы спросить – а слабо теперь подъехать к Кремлю, перекрыть там всё и «пофафакать» клаксонами пару суток? :)))) Наши вот к Верховной Раде по такому поводу ездили. И налог отменили. А?;
НИК 2: Ого-го! Вот это замах! В Украине «жопа»? Весело! (орфография и пунктуация автора сохранены во всех примерах).
Помимо собственно наименований пространства, анализу также были подвергнуты соматизмы – лексические единицы, отражающих в своей семантике все то, что
относится к сфере телесности. В дискурсе языковой личности «телесное» переживание пространства находит множественное отражение. Конструирование пространства относительно человеческого тела осуществляется субъектом с учетом топологических характеристик человека, а также зрительных и тактильных ощущений, что
обусловливает задействованность в пространственной координации рук, ног, бока,
спины, головы, глаз, носа [Гынгазова, 2009, с. 15–16]. Обусловленность дистанционных характеристик объектов позицией говорящего определяет способ их описания с опорой на присутствие / отсутствие в личном пространстве, что передается через образно представленные зрительные и тактильные ощущения.
В текстах информантов близость, «соматическая достижимость» (В.Н. Телия)
объекта выражается фразеологизмами под нос, под руками, на глазах, попасть на
глаза. При этом проявляются схожие черты речевого поведения информантов,
например:
НИК 1: Не надо идти на поводу у подстрекателя. Пусть это сделает народный
партизан-модератор. Это всё творилось у него под носом;
НИК 2: В конце концов, почему НИК 191 прямо у себя под носом пропускает
оскорбления по национальному признаку? И это массово. Разве это модерация?
Известно, что арсенал основных способов конструирования виртуальной идентичности довольно богат: стратегии общения, структура высказывания, лексические
и грамматические особенности, невербальные средства общения. Некоторые из них
поддаются сознательному управлению, например, лексическое оформление речи.
Для индивидуального лексикона любой языковой личности характерны высокочастотные («любимые») слова и выражения, по которым можно опознать ту или иную
языковую личность. Интернет-среда идеальна для фатической коммуникации, которая характеризуется тривиальностью тем, большим количеством речевых наполнителей, наличием постоянно воспроизводящихся клише. Фатическая речь включает
сферу бытового диалогического общения, «пустую» болтовню, праздноречевые
жанры, а также речевой этикет. Соответственно, для конструирования виртуальных
«клонов», предназначенных для общения с одними и теми же собеседниками, но в
разном качестве, необходим набор определенных речевых маркеров (например, фонетический – кавказский или украинский акцент; лексический – излюбленные и поэтому часто употребляемые любимые слова и выражения и т.д.), которые создавали
бы нужный, а главное, легко узнаваемый речевой портрет.
 134 
Плюрализм картин мира и способы их описания
В приведенных ниже примерах информант НИК 1 употребляет в своей речи соматизм попался на глаза, а НИК 2 – только выражение очень / сильно бросается в глаза. Несмотря на то, что по своему значению данные соматизмы различны, можно
предположить, что в данном случае мы имеем дело с сознательным насыщением речи виртуальных «клонов» определенными выражениями для их дифференциации:
НИК 1: (1) Да ладно, забудь. Ты просто первый на глаза попался. А нам же суть
не нужна. Нам надо ПОВОД; (2) Два раза. То только что тебе на глаза попалось.
Ну и залипал я тогда, не мог оторваться :))) Экстремисты доставали.
НИК 2: (1) Согласно написанному, очень бросается в глаза правота разместившего новость. И об этом здесь уже достаточно много написано; (2) Кстати, Колобок, Вы сегодня очень непоследовательны в своих действиях, которые у Вас на
«общественных началах». Это сильно бросается в глаза.
То же самое можно проследить и на примере анализа соматизмов, реализующих
разного рода количественные характеристики, образующие поле «мера» – промежуточный компонент пространственно-временного фрагмента образа мира. Неоднократное употребление выражения хватает с головой как в речи НИК 1, так и в речи
НИК 2 (правда, с некоторыми трансформациями, что явно свидетельствует о сознательной попытке срежиссировать образ «клонов») также обнаруживают схожие черты в речевом поведении информантов:
НИК 1: Здесь инфы для анализа – с избытком. Первого абзаца хватает с головой;
НИК 2: :-))) В общем, его же методами! Не думаю, что нужно специально для
«майора» писать стихи и тратить на это поэтические силы и таланты. Этого
двустишья для него – с головой! :-).
Согласно статистическому анализу, максимальной степенью близости лексиконов
информантов характеризуются смысловое поле времени: НИК 1 (91; 1,24%) и НИК 2
(50; 1,11%). Это обстоятельство объясняется, на наш взгляд, тем, что частотность
наименований времени не поддается сознательному контролю. Так, при сравнении
относительных значений (в скобках приводятся абсолютные значения) частотности
лексем «время» (26; 13), «день» (15; 13), «год» (12; 6), «неделя» (3; 2) и т.д. выявляется схожесть речевого поведения НИК 1 и НИК 2.
Таким образом, изучение пространственно-временных смыслов образа мира виртуальных «клонов» представляет собой один из инструментов их идентификации. Исследование механизма конструирования виртуальной языковой личности в рамках
фатического взаимодействия на уровне лексикона показало, что идиолексиконы
НИК 1 и НИК 2 характеризуются высокой степенью схожести, что подтверждают результаты корреляционного анализа лексико-семантических групп «Пространство»
(0,79), «Время» (0,84), «Соматизмы» (0,75), представленных в текстах информантов,
при этом коэффициент достоверности также был очень высок во всех случаях.
Библиографический список
Белоусов К.И., Зелянская Н.Л. Политика и образ мира: Владимир Путин // Политический
маркетинг. 2008. № 10.
Гынгазова Л. Г. Интерпретационный потенциал соматизмов в описании картины мира
языковой личности диалектоносителя // Вестник Томск. гос. ун-та. Филология. 2009. № 1.
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.
Словарь
 135 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам
слов и значений / под ред. Н.Ю. Шведовой. Т. 1. М., 2000. (В тексте – РСС.)
Источник
URL: http://www.smi2.ru. (В тексте – СМИ 2.)
В.К. Харченко
Репрезентация концепта «динозавры»
в языковом сознании современного ребенка
Исследование «детской концептосферы» в ее языковом выражении позволяет пронаблюдать, с одной стороны, специфику детской интерпретации «взрослых» концептов, а с другой – интерпретацию детьми концептов, которые для окружающих ребенка взрослых актуальными отнюдь не являются. Это, кстати, и делает их по-своему
привлекательными для ребенка, чувствующего себя знатоком в определенной, далекой от «взрослых» забот и неурядиц области знаний. Впрочем, это даже не концептосфера, а персоносфера, то есть корпус персонажей мультфильмов, мультсериалов:
«Лунтик и его друзья», «Смешарики», «Маша и медведь», а также полюбившихся
фильмов («Один дома», четыре выпуска).
Баб, а ты знаешь, почему Лунтик и Кузя любили отвлекаться каким-то делом
(заниматься)? [5 л. 1 м.]. Цитируя фильм, говорит младшему брату: Я твоя совесть!
Я не могу тебя оставить без покоя! Я твоя совесть! – Женя в ответ: А я твоя ещё
одна совесть! [8 л. 1 м.]. О гусеницах из мультфильма: Лёв, а почему они их обдразнили? [4 г. 11 м.]. А Биби – это робот, поэтому ему можно сколько хочу бежать
(сколько хочет) [5 л., 1 м.]; Баб, а почему ты «Смешариков» не любишь? Цель «Смешариков» – научить, а «Лунтика» – раздобрить. Так производители (создатели)
мультфильмов решили [8 л.2 м.]. О Маше из м/ф «Маша и медведь»: А чего она всегда
обдразнивает (дразнит медведя по каждому поводу)? [4 г 9 м.].
Мне ловушки строить привязалось из (фильма) «Один дома-1» [4 г. 9 м.]. А ты знаешь, какая ещё ловушка? Там бомба и электрическовая вода, электрическая вода [5 л.
1 м.]. Баб, знаешь, какая завтра будет ловушка? Когда враг прибегает, его льдом прикосит. – Поранит? – Присобачит к земле! [5 л.]. А на даче очень много принадлежностей (приспособлений) для ловушек [4 г. 11 м.]. Тут уже ловушка действует, тут
уже верёвка отлезает [4 г. 11 м.]. Я киви называю Кевин (герой фильма «Один дома»)
[4 г. 10 м.]. Я строил ловушку. В неё надо попадаться всем плохим [4 г. 10 м.].
Мы привели два небольших среза высказываний, свидетельствующих, что персоносфера детского языкового сознания весьма богата и причудлива. Более того, она
помогает и в усвоении языка. Неправильности, выделенные в примерах, надежно
окружены правильно употребленными словами и словоформами.
Итак, с одной стороны, культура детства формирует определенную персоносферу,
в которой оспариваются и даже меняются буквально через каждое десятилетие приоритеты или, точнее, «авторитеты», разумеется, без криминальной коннотации этого
слова (ср.: Незнайка, Чиполлино, Буратино – Чебурашка, Заяц из «Ну, погоди!», дядя
Федор из Простоквашино – Лунтик, Кузя, Маша, Кевин). Это явление ожидаемое.
С другой стороны, неожиданно актуальными как веяние последних десяти с небольшим лет в речи детей стали ситуации и персонажи из книг, фильмов и муль-
____________
© Харченко В.К., 2011
 136 
Плюрализм картин мира и способы их описания
фильмов о динозаврах, драконах и, вообще, о доисторических животных: «Ледниковый период», «Земля до начала времен» и мн. др. Кстати, в силу переводного характера большинства изданий орфография слов этой тематической группы весьма неустойчива и противоречива (предпочтение транскрипции или транслитерации?).
Развитие научно-популярного вектора биологической науки (зарубежные кинофильмы, книги, прежде всего прекрасно изданные детские энциклопедии!), развитие, поддерживаемое индустрией игрушек и настольных игр (раскраски, наклейки,
пазлы, кубики; то есть изображения и фигурки динозавров, отражающие, конечно
же, малую толику реального видового различия, но при этом весьма многообразные;
а также новые игры, в частности познавательная игра в настоящие раскопки, когда
надо долго и терпеливо долбить молоточком грунт, выкапывая «кости динозавра»,
чтобы потом собрать из них скелет), – все это привело к тому, что в языковом сознании ребенка (в последнее десятилетие особенно!) концепт «динозавры» занял
одно из лидирующих мест.
Концепт «динозавры» при знакомстве детей стал выполнять паролевую функцию,
что также свидетельствует о престижности обсуждения данной темы. У трицератопса был нос такой тупой, что им и не ударишь! Вообще он мелкий (нос), его
даже и не видно! [4 г.1 м.]. Я должен сказать тебе очень главное! Какой самый
большой динозавр – диплодок. Он розовый такой. И ультразавр тоже большой
[4 г.10 м.]. Здесь мы сталкиваемся с феноменом влияния научно-популярной литературы, в том числе в электронном формате, на образный строй детского мышления.
При этом намечаются две противоположные тенденции. С одной стороны, ребенок всячески приспосабливает мир динозавров к ситуациям уже известного ему мира, а с другой – дает волю фантазии, выстраивая свои собственные воображаемые
миры при поддержке непознанного и подчиняя тематике динозавров образный масштаб своей будничной речемыслительной деятельности. В детских высказываниях,
таким образом, переплетаются «приспособление» динозавров к уже известному и
фантазийность, отражающая специфику репрезентации детьми столь интересного
концепта:
(Говорит от лица динозавров, разрушивших дом): Нет, ты сломал! – Нет, ты
проломал кирпичи своими рогами! [4 г.9 м.].
Он его башмачит (бьет башмаком) [4 г.10 м.].
У трицератопса два больших рога, а один маленький. Вот такой как папина
флешка! [4 г.10 м.].
Наверное, динозавры хотели поймать Кинг-Конга. Они так смело бежали! <...>
Они как побегут за стегозавром, а стегозавр начнет убегать! [4 г.10 м.].
А у стегозавра сколько этой головы! Это если маленькая голова – мало мозга,
большая – много мозга. <...> Динозавры ничем не лечились, вот и поумирали! Что
там они пили! Одну воду! Одна вода – это ерунда! Таблеток у них не было. Они же
в пустыне жили, динозавры! Что там они пили! Одну воду! Ну, в воде тоже чтото полезное... Иногда они себе убивали каких-то жертв [4 г.10 м.].
В детских высказываниях сквозит та самая интонация восхищения разнообразием
фауны древнего мира, которую ребенок усваивает и визуально из научно-популярного текста с картинками, и аудиально, считывая с голоса ведущего в научнопопулярном фильме. Подвиды медведей, зайцев, бабочек, жуков (притом, что могут
быть наблюдаемы в зоопарке или, тем более, во время прогулки!) с точки зрения си 137 
Проблемы концептуализации действительности… Вып. 5
стемной и занимательной демонстрации разнообразия видов на порядок проигрывают миру динозавров.
При постулируемом информационном буме, как это ни парадоксально, возникает
угроза потери системного знания, замены его знаниями «всего по чуть-чуть». Игрушки-модели развивают ту самую мелкую моторику восприятия, о которой пишет
Д. Шеваров, анализируя феномен знакомства с природой маленького Сережи в книге «Детские годы Багрова внука» [Шеваров, 2008, с. 125].
Создатели книг и фильмов, игр и игрушек, объединенных темой «динозавры»,
подарили детям образ мира, одновременно реального, существовавшего, и ирреального, фантастического, где многое пока еще домысливается учеными (до сих пор не
известна окраска динозавров!): Раскрашивает: Пластины у стегозавра красные, как
будто он их кровью набрал! [5 л.]. – Гадюки такие ловкие! – А что, динозавры ещё
ловче! [5 л.5 м.].
Анализ плотности репрезентации концепта «динозавры» в детской речи приоткрывает ценность воображения в становлении мыслительных структур с допуском
на игру, бытовые параллели, персонификацию, юмористический компонент.
Мама мне тыкву принесла понюхать. Такая не тыква, можно сказать, а какаято вообще вкуснозавр, вкуснотыква [4 г.1 м.]. Ихтиозавры так глубоко жили и так
высоко выныривали! Это как на мою голову чайник поставить – так они выныривали... [5 л.]. Дует, как дракон: Во! Я сделал складку яиц, и я буду греть их [5 л.7 м.].
Мы наблюдали и фиксировали репрезентацию концепта «динозавры» в речи двух
братьев на протяжении трех лет. Этот концепт оказался весьма выигрышным для так
называемой сплошной фиксации особенностей детского мышления и детской речи,
поскольку пространство наблюдений становилось четко очерченным, содержательно целостным, тематически ограниченным.
На «материале» динозавров хорошо просматриваются грамматические и семантические «детские непопадания» в языковую норму:
Ни рогами побеждал врагов, ничем! У него только быстрый бег был, у комптозавра. Он так вовсе ничем и не защищался, кроме своего бега [4 г.10 м.].
(Танцует со «страшной» гримасой): Я по-цевилозаврему танцую [4 г.11 м.].
Только живот у него был беззащитный. Он старался отвернуться своим животом, когда сражался. (Велоцераптор стегозавру) Он проел его живот. (Трицератопс) Он тихо подкрадывался, ни одного громкого шага не делал. [4 г.11 м.].
Размером с троллейбуса... с пазика... Размером с двери! Размером со свиньёй.
<...> А дальше (в книге) лётные динозавры. (Объясняет, какое место читает в книге):
Я уже сошёл со струтиомима и теперь стою на дейнонихе [4 г.11 м.].
А тут еще нодозавр набежал в борьбу [к другим динозаврам]. <...> Паразауролов боится, что его докусают... [4 г.11 м.].
А игуанодоны ходили на четырех ногах, а бегали на двух. Странно как-то! [5 л.].
О, хвост отвалился. – Это птеродактиль ему отвалил! [5 л.1 м.].
Уже острозуба как следует убили. Теперь со скалы надо скатить, чтобы скала
дёрнулась [5 л.3 м.].
(О стегозавре) Он, думаю, плохо думал. Да и в фильме говорили, что у него мозг
маленький [5 л.3 м.].
Динозавр из купания выходит... [5 л.8 м.].
 138 
Плюрализм картин мира и способы их описания
Баб, а ты знаешь, у динозавров из тела выходили хвосты! Вот тут нога, а рядом с ногой, недалеко, хвост [5 л.8 м].
И в шею его куснули. И попу повредили [5 л.8 м.].
Конечно, шея непробиваемая у взрослого анкилозавра, хоть суй коготь, хоть не
суй! [5 л.8 м.].
Смотри, какое растрёпанное мясо! [5 л.8 м.].
До затянувшегося периода увлечения динозаврами наблюдаемые дети увлекались
марками машин, сериями фигурок из киндер-сюрпризов, насекомыми, дорожными
знаками, черепашками ниндзя, и индустрия книг и игрушек все это тоже весьма
поддерживала. Следовательно, одного экстралингвистического фактора недостаточно, чтобы объяснить приоритетность концепта «динозавры» в речи детей.
Полагаем, что есть еще глубинная причина «детского уважения» к миру динозавров, связанная с формированием языковой личности ребенка, а именно оправдание
тех самых грамматических и семантических непопаданий «спецификой» и «динамикой» иного мира, разрешение на отступления от нормы. Придумывая «динозаврий
язык», ребенок сохраняет за собой право на продолжение экспериментов в языке.
Про извержение вулкана. Они (динозавры) специально такую пещеру нашли закрывательную! <...> Ой, гляди, они все струёй вылетели оттуда! А магнит стал в
себя втягивать их еду! [5 л.7 м.]. Стегозавр – это опасное дело. Он как даст своими иголками, когда лежит! <...> Один велоцераптор отвлекает, а другой догоняет, а передний помогает потом разгрызать свою добычу. Они могли всех победить, кого хотели съесть [4 г.10 м.].
Динамика боя величественных животных также импонирует ребенку, испытывающему «голод» по динамике жизни, что обусловливает появление речевых гипербол, микросюжетов описания боя (последнее отвечает мальчиковому «гендеру»),
микросюжетов «разламывания» Земли (Пангеи), извержения вулканов.
Ну, Жень, прячь (детей в пещеру)! – Это он стегозаврика туда попрячет (спрячет) [4 г. 9 м.]. Ультразаврик (любимый динозавр) не пробывает войну, а то сегодня утром он случайно войну пробыл (пропустил)! [4 г. 9 м.]. О фильме: Динозавры
там красивые! Тёмно-светло-бежевые [7 л. 11 м.]. До сих пор не было обнаружено
скелета спинозавра. Учёные берут его облик (воссоздают) по останкам его дальнего
предка – банионикса [7 л. 11 м.].
В детском восприятии ядро концепта «динозавры» составляли первые усвоенные
обозначения «стегозавр», «игуанодон», новые номинации образуют будто бы периферию концепта. Но детская игра избирательна, и приоритеты меняются (ср. в приведенных высказываниях: ультразаврик, велоцераптор, компсогнат, трицератопс
и др.). С позиций актуального членения названия динозавров при всей своей непростоте составляют тему высказывания, практически и парадоксально безошибочную, тогда как рема демонстрирует, как методом проб и ошибок ребенок «одновременно» постигает «все» сложности русского языка (набежал в борьбу, отвернуться
животом и пр.).
Библиографический список
Шеваров Д. Гнездо // Новый мир. 2008. № 12.
 139 