д.э.н. Соболева И.В. Деформации социального капитала и
advertisement
И.В. Соболева Деформации социального капитала и перспективы их преодоления В современных условиях решающими факторами экономического успеха той или иной страны становятся характеристики национального человеческого потенциала. При их оценке до недавнего времени основной акцент делался на уровень образования, квалификации, профессиональной компетентности работников, т.е. на накопленный населением страны человеческий капитал. Действительно, без насыщения экономики качественными трудовыми конкурентоспособности сегодня ресурсами, невозможно. поддержание Однако вклад национальной этого фактора в экономический рост происходит не только за счет более высокой производительности квалифицированных и образованных работников. Не менее важны такие некогнитивные (непосредственно не связанные с образованием) характеристики, как умение работать в команде, уверенность в себе, позитивный настрой, готовность к сотрудничеству, эмоциональная устойчивость, толерантность, ответственность, способность принять вызов, готовность к переменам и т.д. На протяжении последних десятилетий не только наиболее развитые экономики, но и подавляющее большинство стран и регионов мира прилагали значительные усилия по наращиванию национального человеческого капитала. Только за период с 1990 по 2005 г. охват населения образованием вырос в целом по всем странам мира с 49% до 68%, в том числе по беднейшим развивающимся странам с 31% до 48%1. Среднее число лет образования взрослого населения выросло с 4,6 года в 1960 г. до 6,7 года в 2000 г. При этом наиболее стремительный рост наблюдался в развивающихся странах (с 1,8 года до 4,9 года). В результате разрыв по уровню образования между развитыми и развивающимися странами сократился с почти 4 до 2 раз2. Однако это не привело к уменьшению отставания в показателях экономической деятельности и благосостояния населения. Так, по интегральному показателю ВВП на душу населения разрыв между развивающимися и наиболее развитыми странами на протяжении последних 15 лет удерживается на уровне 5,4-5,5 раза во многом благодаря высоким нефтяным доходам стран Ближнего Востока, а отрыв развитых стран от беднейших увеличился с 17 до 20 раз. Специальное исследование, охватившее развивающиеся 1 страны нескольких континентов показало, что резкий рост Human Development Report 2004, Human Development Report 2007-2008. http://hdr.undp.org/en/ Barro R., Lee J. International data on educational attainment: Updates and implications // Oxford Economic Papers. 2001. № 3. 2 образовательного потенциала населения этих стран практически никак не сказался на темпах экономического роста3. Таким образом, можно сделать вывод о том, что ни масштабы человеческого капитала, которым располагает та или иная страна, ни высокие темпы увеличения запаса накопленных населением знаний и навыков, сами по себе не гарантируют повышения эффективности экономических процессов, быстрого экономического роста и достойного уровня жизни людей. Убедительное подтверждение этому дает к сожалению Россия. Наша страна до сих пор является мировым лидером по доле работников с высшим и средним профессиональным образованием (50,4%) и имеет один из самых низких показателей доли работников, имеющих образование не выше начального – 7,8%. Для сравнения в Португалии, на которую стало модно равняться, эти показатели составляют 13,2% и 72,3% соответственно. Тем не менее, мы отстаем от Португалии по среднедушевому ВВП примерно в 4 раза (при расчете по паритету покупательной способности – в 2 раза). Иными словами образование во многих случаях не приносит ощутимых выгод ни своим непосредственным владельцам, ни стране в целом. Каковы же причины столь низкой отдачи на национальный человеческий капитал? Что мешает людям реализовать свои возможности? В экономических исследованиях в этой связи часто ссылаются на сильную изношенность оборудования, низкий технический уровень производства, отсутствие внутреннего спроса экономики на инновации. Весь этот комплекс конкретных материальных обстоятельств конечно же выступает серьезным тормозом роста производительности труда. Однако не менее ощутимым барьером выступают нематериальные факторы, лежащие на стороне самого человеческого потенциала и характеризующие общую духовную и нравственную атмосферу в стране, качество социальных отношений. Эта трудно уловимая подсчетами, «неосязаемая», но постепенно приобретающая решающее значение для экономического успеха часть нематериального богатства нации получила название социального капитала. По мнению многих исследователей именно недостаточность социального капитала в конечном итоге порождает веер конкретных препятствий, не позволяющих сохранить, развить и реализовать преимущества, которыми обладает человеческий потенциал страны. Социальный капитал – катализатор развития Термин «социальный капитал» носит скорее метафорическую окраску. Его выбор акцентирует внимание на возможности получения экономической отдачи от высокого качества социальных отношений, которое достигается в обществах, объединенных 3 Pritchett L. Where has all the education gone? World Bank Economic Review. 2001. Vol. 15. # 3. 2 национальной идеей, ориентированных на расширение возможностей развития, смягчение социальной несправедливости и интеграцию уязвимых и маргинальных слоев в общественную жизнь. «Социальный капитал, который очень трудно не только измерить, но и определить, представляет собой сплав личностных и институциональных отношений между людьми, определяющий, почему разным обществам в разной степени удается преобразовать ресурсы, находящиеся в их распоряжении, в устойчивое благосостояние»4. Изначально понятие социального капитала употреблялось для анализа отношений внутри группы людей, объединенных общностью норм, ценностей, мировоззрения, а также взаимными обязательствами и ожиданиями. Как отмечает один из основоположников теории социального капитала Дж. Коулман, «социальный капитал проистекает из таких изменений в отношениях людей, которые облегчают их взаимодействие… Точно также как физический или человеческий капитал социальный капитал вносит свой вклад в результаты производственной деятельности. Поэтому сообщество людей, обладающих надежной репутацией и большим потенциалом доверия, может достичь значительно больших успехов, чем аналогичная группа лиц, не обладающая этими качествами»5. В дальнейшем оно было распространено на общество в целом. Сегодня практически все исследователи сходятся на том, что ключевыми элементами социального капитала общества являются доверие, общность ценностных установок и формирующиеся на этой основе социальные связи, которые способствуют координации и сотрудничеству для взаимной пользы. Можно сказать, что субстанцию (содержательное наполнение) данного понятия образуют нормы и ценности, разделяемые социальными группами или обществом в целом. А формирующиеся в обществе социальные сети выступают как нематериальный носитель социального капитала, его своеобразный «скелет». Социальный капитал общества имеет сложную структуру. Внутри отдельных слоев, групп, профессиональных, культурно-этнических, религиозных и других сообществ формируются так называемые сильные связи («цепи»), образуются анклавы «связывающего» социального капитала. Не менее, а может быть и более важен «объединяющий» социальный капитал («мосты»), характеризующий единение нации, уровень межличностного доверия и доверия к государственным институтам в обществе в целом. Таким образом, социальный капитал можно определить как реализуемый в общественных отношениях потенциал межличностного и институционального доверия, 4 Dixon J.A., Hamilton K. Expanding the measure of wealth // Finance & Development. December 1996, р. 15. 5 Coleman J.S. Social Capital in the Creation of Human Capital //Social Capital: a Multifaceted Perspective / Eds. P. Dusgupta, I. Serageldin. Wash. DC: World Bank, 2000. Р. 19. 3 человеческой солидарности, возникающий на базе общности нормативных установок и ценностных ориентаций. Он выражает и состояние духовно-нравственного климата в обществе. В качестве основополагающей нормы, берущей начало в традиционных обществах, но представляющей собой одну из важнейших форм социального капитала современных обществ Коулман выделяет норму коллективизма, готовность приложить усилия и направить ресурсы на достижение общего блага. Важность объединяющего социального капитала для обеспечения устойчивого развития современных обществ подчеркивают не только исследователи, но и общественные деятели, эксперты международных организаций. Как отмечают эксперты Всемирного банка: «Не будь его, общество бы просто развалилось, и не было бы речи об экономическом росте, устойчивом развитии и благоденствии человечества»6. Социальный капитал общества – это своеобразный клей, который связывает общество в целостный организм, составляет основу для поддержания социального единения и успешного взаимодействия всех структур и институтов. Имеются многочисленные эмпирические и теоретические исследования, подтверждающие наличие сравнительных конкурентных преимуществ у обществ с хорошим запасом социального капитала. Так, швейцарский исследователь Ф. Борншир, сопоставив данные по 24 развитым и 9 новым индустриальным странам, пришел к выводу о наличии связи между уровнем доверия и толерантности в обществе и успехами экономического развития7. Наиболее широко известный и убедительный пример – резкий рывок конкурентоспособности Восточноазиатских тигров (Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга), который невозможно целиком объяснить мобилизацией ресурсов капитала и труда. Самое важное, по мнению экспертов, состоит в том, что правительства этих стран инвестировали также в социальный капитал, прилагая максимум усилий для формирования благоприятного инвестиционного климата, облегчения и выравнивания доступа к образованию и информации, снижения социального неравенства, сотрудничества государства и корпораций8. Многие исследователи делают упор на то, что атмосфера доверия, создаваемая социальным капиталом, повышает эффективность рыночных механизмов. В обществах с 6 Serageldin I., Grootaert C. Defining Social Capital: An Integrating View //Social Capital: a Multifaceted Perspective / Eds. P. Dusgupta, I. Serageldin. Wash. DC: World Bank, 2000. Р. 44. 7 Bornschier V. Trust and tolerance: Enabling social capital formation for modern economic growth and societal change. Paper prepared for the Organizing Knowledge Economies and Societies conference, Asia Pacific Researchers in Organization Studies, University of Technology, Sydney, December, 2000. 8 The East Asian Miracle, Oxford: Oxford University Press, 1993; Birdsall N., Ross D., and Sabot R. Inequality and Growth Reconsidered: Lessons from East Asia // World Bank Economic Review. 1995. Vol. 9 (3). 4 высоким уровнем доверия значительно ниже доля расходов бизнеса на обеспечение безопасности сделок, проверку надежности и платежеспособности контрагентов. Предприниматели не боятся расширять круг деловых партнеров, уверены в стабильности «правил игры». Это способствует развитию здоровой конкурентной среды, расширяет «горизонты бизнеса», благоприятствует долгосрочным инвестициям и инновационным проектам. В то же время полезные эффекты социального капитала выходят далеко за пределы рыночного сектора. Воплощенный в общественных организациях и в переплетениях неформальных связей, этот ресурс способствует укреплению позиций семьи, облегчению труда в домашнем хозяйстве, улучшению микроклимата в школах, снижению уровня преступности. Часто отмечается и его вклад в улучшение здоровья населения 9. Иными словами, социальный капитал по целому вееру направлений способствует сохранению и повышению качества человеческого потенциала нации. При этом отношения, формирующие социальный капитал, несут в себе не конкурентное начало, а начало сотрудничества, единения. Особенности социального капитала на старте реформ Напрашивается вывод, что причины, мешающие менее успешным странам получить весомые выгоды от использования имеющихся у них ресурсов, могут лежать в дефиците, низком качестве или деформированном развитии социального капитала. Это в полной мере относится к России, обладающей обширными природными и человеческими богатствами. Западные авторы, как правило, считают, что разрушение социального капитала произошло в советский период. Они указывают, что на уровне общества социальный капитал нуждается в развитой институциональной инфраструктуре, поддерживающей общественный порядок и обеспечивающий механизмы участия различных слоев и групп населения в общественной жизни. В советской же системе регламентация различных Стал уже классическим пример исследования последствий «горячей волны» 1995 в Чикаго. Было выяснено, что вероятность стать жертвой жары резко повышалась не только для «социальноизолированных индивидов», прежде всего одиноких пожилых людей, но и в целом для жителей районов со скудными запасами социального капитала. В более сплоченных и интегрированных местных сообществах даже одинокие пожилые люди имели значительно больше шансов вовремя получить помощь и остаться в живых (Klinenberg E. Heat Wave. A Social Autopsy of Disaster in Chicago. Chicago: Chicago University Press, 2002; Sampson RJ. Neighborhood-level context and health: Lessons from sociology. In: I Kawachi, Berkman LF (eds). Neighborhoods and Health. New York: Oxford University Press, 2003, pp. 132–146). О позитивном влиянии социального капитала на здоровье см. также d’Hombres B., Rocco L., Suhrcke M. and McKee M. Does social capital determine health? Evidence from eight transition countries. MPRA Paper No. 1862, posted 07. November 2007. Online at http://mpra.ub.uni-muenchen.de/1862/ 9 5 сторон жизни общества сверху не давала простора для индивидуальной инициативы и препятствовала развитию горизонтальных связей10. Представляется, однако, что условия для накопления социального капитала в дореформенный период были скорее противоречивы, чем однозначно негативны. С одной стороны, отсутствие реальной демократии, ограничение экономической свободы и развитие государственного патернализма подрывали активность населения и сдерживали развитие социального капитала на уровне отдельных социальных групп и сообществ. С другой, эти же особенности советской системы обеспечивали базовые условия, благоприятные для формирования объединяющего социального капитала на уровне общества в целом. Во-первых, на протяжении многих десятилетий соблюдался негласный социальный контракт государства и населения, предполагавший обеспечение базовых социальных гарантий в области занятости, оплаты труда, получения образования, медицинского обслуживания, доступа к культурным ценностям, предоставления жилья, обеспечения в старости и т.д. в обмен на политическую лояльность и ограничение экономической свободы. При всей неоднозначности этической оценки лежащих в его основе нормативных установок трудно не согласиться, что эти гарантии вкупе с устойчивостью цен давали большинству населения ощущение стабильности, уверенности в завтрашнем дне, которое составляет необходимую предпосылку формирования и сохранения социального капитала нации. Все это делало власть, не являвшуюся демократической, тем не менее легитимной в глазах общества. Во-вторых, мобильности, доступность формирования образования так расширяла называемых слабых возможности связей, социальной «мостов» между представителями различных социальных слоев и групп населения («объединяющего социального капитала»), развивало способность представителей различных социальных слоев и групп говорить «на одном языке», способствовало росту толерантности, укреплению межличностного доверия. В-третьих, обеспечение полной занятости гарантировало включенность большинства населения в систему общественных связей, являясь мощным препятствием для распространения социальной изоляции11. «Почти все пост-социалистические общества испытывают недостаток в социальном капитале: социализм разрушил многие из нормальных форм социальной кооперации, оставив самые циничные формы зловещего индивидуализма» (Стиглиц Дж., Эллерман Д. Макро и микроэкономические стратегии для России. http://rusref.nm.ru/indexpub173.htm) 11 Это обстоятельство отмечалось во многих советологических работах тех лет. См. напр., Ellman M. Full Employment – Lessons from State Socialism // De Economist. 1979. V. 127. # 4. 10 6 Суммируя социальные результаты советского периода, можно сказать, что страна вступила в процесс преобразований, обладая неплохими в целом предпосылками для формирования активного социального потенциала нового общества. Однако принятая стратегия реформ привела к системному кризису, результатом которого стал откат с этих далеко не худших стартовых позиций. Деформации социального капитала События рубежа 80-х-90-х годов прошлого века породили огромный энтузиазм и единение в обществе. Практически одномоментно был собран значительный запас объединяющего социального капитала, сплотившего различные слои населения под лозунгами свободы и демократии. Процесс его разрушения был лишь чуть менее головокружителен, но значительно более глубок. На протяжении первого десятилетия реформ болезненная перестройка социальнотрудовых отношений, сопровождалась ростом безработицы, абсолютным и относительным снижением доходов от занятости, задержками заработной платы и резким, несправедливым ростом неравенства. Наиболее конкретный, наглядный, ощутимый социально-экономический результат первых лет перестройки состоял в том, что уровень и качество жизни подавляющего большинства населения, волею судеб оказавшегося относительно далеко от основных площадок раздачи собственности (и впоследствии – от распределения нефтегазовой ренты), упали значительно глубже, чем среднедушевые доходы. Однако не менее серьезны и заслуживают специального внимания те неоднозначные последствия «пролонгированного действия», которые выбранная российской политической и бизнес-элитой стратегия оказала на запасы, структуру и качество социального капитала. Демонтаж привычной системы социальных гарантий усугубил отчуждение широких слоев населения от государства и системы формальных институтов и одновременно актуализировал потребность в альтернативных механизмах компенсации (страхования) рисков. Эти противоречивые процессы определили направления развития социального капитала в новых условиях. С одной стороны, самоустранение государства от регулирования социальных процессов подтолкнуло стихийное кооперирование снизу. Люди стали искать поддержку и опору «в ближнем кругу», среди себе подобных, формировались локальные социальные сети взаимовыручки и поддержки, охватывающие членов расширенной семьи, родственников, друзей, соседей – так называемые сети выживания. По данным обследования социальной защищенности населения ИЭ РАН лишь около 12% респондентов (что, впрочем, тоже немало) признались, что им не у кого взять денег в долг 7 и не на кого положиться в случае возникновения критической ситуации 12. Подавляющее большинство рассчитывали на помощь родственников, друзей и соседей. В формальные структуры (банки, органы социальной защиты, страховые компании и т.д.) в общей сложности собирались обратиться не более 6%. Сходные процессы охватили и тех, кто сумел адаптироваться к новым условиям и выиграть от реформ. Обособленные анклавы социального капитала получили развитие в секторе успешного бизнеса. Эти «высокоресурсные» сети отражали использование связей и знакомств для отстаивания своих интересов, укрепления позиций в бизнесе, повышения социального статуса. Однако и они в большинстве случаев, прежде всего, компенсировали откровенную неэффективность формальных институтов. По данным обследования предпринимателей, проведенного в 2002 г. Российским независимым институтом социальных и национальных проблем, в большинстве случаев при необходимости привлечения дополнительных финансовых ресурсов, российские предприниматели предпочитали обращаться не в банки, а к друзьям и родственникам. Среди действующих предпринимателей 56,2% одалживали деньги для ведения бизнеса своим контрагентам по социальным сетям, причем в четырех случаях из пяти делали это на беспроцентной основе. Таким образом, неэффективность формальных институтов активизировала стимулы к формированию «связывающего» социального капитала. При этом на фоне расширения неформальных связей, компенсационных сетей в российском социуме образовался острый дефицит объединяющего капитала, капитала связывающего различные слои и социальные группы общества13. Как отмечают эксперты Всемирного банка, если исходить из узкого определения социального капитала, процессы, происходившие в России можно характеризовать как его разрушение. Но если использовать более широкий подход, понятно, что речь идет о замещении форм социального капитала, опирающихся на правовое государство, другими формами, восполняющими провалы государственной политики14. Соответственно, в российских условиях отсутствовал синергетический эффект реализации социального Эти данные почти точно совпадают с результатами обследования ИКСИ РАН, по результатам которого из сетей социальной поддержки исключены 11,4% респондентов, а также с выводами масштабного исследования Р. Роуза «Сети социального капитала и благосостояние домохозяйств в России», согласно которому социально исключенным является каждый десятый житель России. 13 В масштабном эмпирическом исследовании Р. Роуза «Барометр новых демократий» отражен процесс сегментации социального капитала России на протяжении первого десятилетия реформ (Rose R. "New Russia Barometer IV-Survey Results." Studies in Public Policy. 1995. No. 250. University of Strathclyde, Glasgow; Rose R. Getting Things Done in an Antimodern Society: Social Capital Networks in Russia). 14 Serageldin I., Grootaert C. Op. cit. P. 53. 12 8 капитала и активности государства, являющийся огромным преимуществом наиболее развитых стран. Особенности третьего сектора Одним из ключевых индикаторов запаса объединяющего социального капитала является уровень развития так называемого третьего сектора – неправительственных некоммерческих организаций, способных влиять как на жизнь местных сообществ, так и на деятельность властей, принятие решений на государственном уровне. Ветвь исследований социального капитала, ставящая в центр концепции членство в общественных организациях, идет от американца Патнема. В нашей стране социальный капитал получил развитие в формах, отличных от тех, которые наиболее близки и понятны развитым западным обществам, в особенности США. Его основная часть сконцентрирована не в некоммерческих организациях, а в неформальных институтах – сетях выживания, бизнес-сетях, отношениях блата, берущих свое начало из советских времен15. И все же первые годы преобразований сопровождались бурным ростом числа разнообразных общественных организаций. По оценкам экспертов, за первые 10 лет реформ их число достигло 600 тыс., но на протяжении второго десятилетия сократилось вдвое. Главным показателем зрелости «формального» социального капитала является не количество организаций, а вовлеченность населения в их деятельность. В странах с развитым гражданским обществом соответствующая доля населения составляет, как правило, 10-15%. Характерной чертой России, как впрочем и всего постсоветского пространства (и в меньшей степени стран ЦВЕ) является разрыв номинального и активного членства в общественных организациях. Если по показателям формального членства к середине 90-х гг. прошлого века Россия незначительно отставала от основной группы стран, то доля активных членов составляла лишь пятую часть от средних значений (табл. 1). Многие из социальных сетей позднесоветского времени имели в своей основе разделяемые в рамках групп установки на оппортунистическое поведение по отношению к патрону-государству. При преобразовании командно-административной системы этот «негативный» социальный капитал был не только не разрушен, но и приумножен, обеспечив его владельцам существенные экономические преимущества, в том числе в процессе приватизации. 15 9 Таблица 1. Вовлеченность населения в деятельность общественных организаций в России и странах мира в 1995 г.16 Доля населения, вовлеченного в общественные организации* всего активно Россия 9,8 2,1 СНГ 9,7 2,0 ОЭСР 12,1 11,1 Развивающиеся страны 11,8 10,1 *Средние значения по членству в 9 видах организаций, представленных во Всемирном исследования ценностей Такая ситуация сохраняется и сегодня. По данным последней волны Всемирного исследования ценностей (World Values Survey), доля активных участников деятельности общественных организаций в их номинальной численности колебалась от 31,4% для спортивных НКО до 8,6% для экологических (табл. 2). По оценке Общественной палаты сегодня из более чем 300 тысяч официально зарегистрированных НКО активными остаются менее 20%. Таблица 2. Вовлеченность населения России в деятельность общественных организаций в 2006 г.17 Вид общественной Доля организации населения, вовлеченного общественные организации, % всего в Доля активных участников, % активно Религиозные 11,2 2,6 23,0 Спортивные и досуговые 12,7 5,8 31,4 Профсоюзы 16,8 3,3 19,6 Политические партии 5,2 0,7 14,3 Экологические 4,5 0,4 8,6 Благотворительные 5,8 0,5 19,7 Союзы потребителей 3,9 0,4 11,3 16 17 Raiser M. Trust in Transition. EBRD Working Paper. 1999. No. 37. World Values Survey. http://www.wvsevsdb.com/wvs/WVSAnalizeIndex.jsp 10 В представлении населения многие из формальных общественных организаций (и это тоже в определенном смысле наследие советских времен) выступают как бюрократизированные структуры, доступ к социальному капиталу которых имеет, прежде всего, узкий круг лиц, приближенных к аппарату этих организаций. По данным опроса, проведенного исследовательской группой ЦИРКОН в пяти регионах страны, 40% респондентов убеждены, что общественные организации существуют сами для себя и мало помогают обществу (противоположного мнения придерживаются 36%). 50% респондентов считают, что благотворительные организации расходуют средства не по назначению (только 14% не разделяют это убеждение)18. Да и сами руководители НКО в числе критериев оценки своей деятельности чаще называют рост членства и поддержку власти, чем признание реципиентов и поддержку населения. В докладе Общественной Палаты РФ о состоянии гражанского общества констатируется, что предметом озабоченности руководства российских НКО являются скорее ресурсы, нежели результаты. Отсюда и низкая поддержка этих организаций со стороны населения. По данным Сравнительного проекта Университета Джонса Хопкинса, в среднем 20% населения охваченных обследованием стран безвозмездно помогают некоммерческим организациям, тогда как в России о добровольном содействии НКО заявляют от 2 до 5% населения19. Возможно одна из проблем состоит в несколько искусственном «привнесенном» характере многих общественных организаций. Инициатива создания Общественной палаты и ее региональных филиалов шла сверху от официальной власти и не отражала естественный процесс формирования социального капитала через постепенную институционализацию спонтанных взаимодействий. Практически аналогично обстоит дело и с широкой сетью преимущественно правозащитных международных организаций, финансируемых из иностранных источников и проповедующих идеи и ценности возможно достаточно привлекательные и находящиеся в русле демократических и гуманистических идеалов, но тем не менее привнесенные извне, не сформированные собственным национальным сознанием. В этой связи тревога правозащитников из Косвенным подтверждением низкого вклада общественных организаций в социальный капитал являются результаты исследования взаимосвязи социального капитала и здоровья в восьми трансформационных экономиках (d’Hombres B., Rocco L., Suhrcke M. and McKee M. Does social capital determine health? Evidence from eight transition countries). По всем рассмотренным странам исследование выявило отчетливое позитивное влияние на здоровье включенности в социальные сети и укрепления доверия. Однако между состоянием здоровья и членством в организациях «патнемовского типа» в исследуемой группе стран не было обнаружено никакой связи. 19 Полищук Л.И. Сравнительные преимущества некоммерческого сектора: теория, мировая практика и российские реалии // Некоммерческий сектор: экономика, право и управление. М.: ГУ ВШЭ, 2007. 18 11 Freedom House по поводу путинской «атаки на НКО»20 представляется несколько чрезмерной: становление гражданского общества в России не может произойти на основе международных финансовых вливаний. Для этого должны активизироваться внутренние источники и стимулы. В развитых странах разнообразные некоммерческие организации, формирующие гражданское общество служат важнейшим каналом, позволяющим транслировать наверх информацию о потребностях и намерениях людей и контролировать действия власти. В России механизмы которые давали бы возможность общественного контроля над властью, позволяли влиять на принимаемые ею решения, на формирование приоритетов государственной политики, распределение ресурсов, законотворческую деятельность не получили достаточного развития. Власть по-прежнему далека от народа и по большей части действует в автономном режиме, более или менее считаясь лишь с интересами наиболее организованных и сильных социальных групп, составляющих меньшинство населения. Политики и верхняя часть чиновничества образуют особый привилегированный анклав социального капитала. Как справедливо отмечает Т. Заславская, «это люди, которые просто живут по другим законам и в другой стране». Составляя лишь несколько процентов населения, именно они, монополизируют доступ к огромным ресурсам – финансовым, природным, информационным и получают возможность задавать вектор развития страны, отвечающий интересам в первую очередь элитарного сетевого сообщества, к которому принадлежат они сами21. Перепады доверия Описанная «деформация скелета» социального капитала, неразвитость «мостов», соединяющих его обособленные анклавы и объединяющих российское общество в В отчете Freedom House за 2007 год отмечалось: «Новое законодательство о неправительственных организациях ясно показывает, что государство мало заинтересовано в укреплении свободы собраний среди граждан России. Вместо этого оно создает атмосферу страха и запугивания, которая не сулит ничего хорошего в будущем» (Nations in Transit 2007: Democratization from Central Europe to Eurasia. Freedom House: Rowman & Littlefield, 2007, р. 578). В последнем отчете Россия отнесена к числу пяти наиболее авторитарных стран, «активно подрывающим демократические принципы как внутри своих границ, так и за их пределами». 21 Заславская Т. Человеческий фактор в трансформации российского общества. По данным опроса государственных чиновников, около 40% определили реальную цель социальной политики, проводимой при их участии, как поддержание стабильности, а еще около 30% как обеспечение интересов элиты. «Принимая во внимание, что для современной политической элиты России социальная политика нужна лишь постольку, поскольку граждане не будут мешать реализации ее собственных планов и интересов…для двух третей экспертов главной целью социальной политики следует считать именно обеспечение стабильности в обществе в конечном счете в интересах правящей элиты» (Тихонова Н., Шкаратан О. Российская социальная политика: выбор без альтернативы // Социологические исследования. 2001. № 3. С. 24-25). 20 12 единый организм, вполне согласуется с показателями главной характеристики этого ресурса – уровня доверия в обществе. Показатели доверия относятся к числу самых «хрупких» и неоднозначных. Оно имеет множество взаимосвязанных измерений, таких как доверие людям вообще, незнакомым или, наоборот, знакомым людям в тех или иных ситуациях, конкретным публичным фигурам, институтам и т.д. Показатели доверия подвержены довольно резким и часто трудно объяснимым колебаниям в зависимости не только от формулировки вопроса, но и от субъективного восприятия жизни в текущий момент и от других, не изученных до конца обстоятельств22. В то же время существуют и устойчивые закономерности. Так, самые высокие показатели доверия стабильно демонстрируют Скандинавские страны, отличающиеся минимальным доходным и имущественным неравенством, развитой и доступной социальной сферой, высокой социальной защищенностью населения и низким уровнем коррупции. Обычно выделяют три ключевых аспекта, позволяющие характеризовать климат доверия в обществе с разных сторон: доверие к людям вообще, к «ближнему кругу» – друзьям, знакомым, соседям, жителям своего района, города и институциональное доверие – к органам власти, официальным лицам, учреждениям. Значения соответствующих индикаторов могут быть близки, а могут существенно расходиться. Довольно широко распространено мнение, что Россия – страна с катастрофически низким уровнем не только институционального, но и межличностного доверия 23. Именно низким уровнем межличностного доверия некоторые либеральные экономисты склонны объяснять недостаточную успешность рыночных преобразований в нашей стране: «… В России недостаток доверия граждан друг к другу действительно объясняет доверие к государству, пусть нечестному и коррумпированному. Россия попала в ловушку недоверия — состояние недоверия друг другу порождает недоверие к децентрализованному рынку». Авторы статьи «Ловушка недоверия» ссылаются на исследование Российской экономической школы (РЭШ), выявившее резкое падение уровня межличностного доверия на протяжении периода реформ. По его данным в 2006 г. лишь 16% россиян считали, что незнакомым людям можно доверять. Когда тех же самых людей спрашивали, как бы они ответили на тот же вопрос в 1991 г., уровень доверия Подробнее см. Рукавишников В.О. Межличностное доверие: измерение и межстрановые сравнения // Социологические исследования. 2008. № 2. 23 Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию. М.: ООО «Издательство ACT»: ЗАО НПП «Ермак», 2004. С. 168; Shlapentokh V. Trust in public institutions in Russia: The lowest in the world // Communist and Post-Communist Studies. 2006. V. 39; Звоновский В. Повседневное безличное доверие как фактор хозяйственной деятельности // Социальная реальность. 2008. № 7. 22 13 вырастает до 38%. Отсюда вывод: «Если уровень 1991 г. соответствовал среднеевропейскому, то сегодняшний уровень доверия в России — это скорее уровень доверия в бедной развивающейся стране»24. Сразу же хочется задать вопрос: может быть, авторы перепутали причину со следствием? Ведь даже их собственные результаты наталкивают на мысль, что не низкое доверие препятствовало нормальному ходу преобразований, а стратегия и методы проведения реформ пагубно сказались на характеристиках межличностного доверия. К тому же и тезис о запредельно низком уровне доверия между людьми, которое будто бы вынужденно компенсируется неоправданно высоким доверием к государству, мягко говоря, не точен. По данным наиболее авторитетного на сегодняшний день источника – Всемирного исследования ценностей, на протяжении всего периода реформ в России сохранялся как минимум средний по мировым меркам уровень межличностного доверия (табл. 3). Таблица 3. Динамика межличностного доверия в России и некоторых странах мира по данным Всемирного исследования ценностей25 Доля считающих, что большинству людей можно доверять, в общем числе опрошенных 1990 1995 1999 2006 Развитые страны Швеция 66,1 59,7 66,3 68,0 США 51,5 35,6 35,8 39,3 Великобритания 43,6 31,0 29,7 30,5 Япония 41,7 46,0 43,1 39,1 Испания 36,0 29,8 38,5 20,0 Германия 31,8 33,3 32,9 36,8 Франция 22,8 Нет данных 22,2 18,8 Развивающиеся страны Китай 60,3 52,3 54,5 52,3 Индия 35,4 37,9 43,1 23,3 Корея 34,2 30,3 27,3 28,2 Аргентина 23,3 17,5 15,4 17,6 24 25 Гуриев С. , Цывинский О. Ratio economica: Ловушка недоверия // Ведомости. 2009, 9 июня. http://www.wvsevsdb.com/wvs/WVSAnalizeIndex.jsp 14 Турция 10,0 6,5 18,9 4,9 Бразилия 6,7 2,8 Нет данных 9,4 Переходные экономики Россия 37,5 23,9 23,7 26,2 Болгария 30,4 28,6 26,9 22,2 Чехия 30,2 28,5 23,9 Нет данных Польша 29,2 17,9 18,9 19,0 Белоруссия 25,5 24,1 41,9 Нет данных Венгрия 24,6 22,7 21,8 Нет данных Словения 17,4 15,5 21,7 18,1 Румыния 16,1 18,7 10,1 20,3 Таблица 3 наглядно иллюстрирует сложность феномена межличностного доверия и неоднозначность его связи с экономическим успехом страны. Хотя в среднем наиболее развитые страны демонстрируют более высокий уровень доверия, чем остальной мир, тем не менее широта колебаний среди них огромна. Явный аутсайдер здесь – Франция, чего никак нельзя сказать о позициях этой страны в мировом экономическом сообществе. В то же время ряд развивающихся стран, прежде всего Китай, по уровню межличностного доверия подбираются к вершине мирового рейтинга. Колебания показателей доверия опять же мало совпадают с экономической динамикой: труднообъяснимые спады его уровня сплошь и рядом приходятся на периоды стабильного экономического роста. В 1990 г. Россия демонстрировала самый высокий уровень межличностного доверия среди европейских переходных экономик и обгоняла по этому показателю многие развитые страны26. сопровождавшегося На протяжении тяжелейшим первого десятилетия социально-экономическим преобразований, кризисом, ростом безработицы и крушением системы социальных гарантий, показатели абстрактного межличностного доверия ощутимо упали. Небольшой рост в относительно благополучные «межкризисные» годы не смог сколько-нибудь ощутимо компенсировать этих потерь. Тем не менее, факт остается фактом: по уровню межличностного доверия Россия и сегодня занимает ведущие позиции среди стран с развивающимися рынками, хотя ее лидерство, увы, не столь безусловно, как это было на старте реформ. Это подтверждается и другими обследованиями. Согласно данным нескольких раундов обследования ИСПИ РАН, проведенных с 1993 по 1996 г., в России уровень межличностного доверия (доля респондентов, считающих, «что, вообще говоря, большинству людей можно доверять») составил от 54,0% до 57,0%. 26 15 В отличие от многих развитых стран, где люди почти что в равной степени готовы доверять соседям, незнакомцам и людям вообще, в России в процессе реформ возникли большие перепады доверия. Показатели доверия «в ближнем кругу» остаются высокими. Согласно опросу Фонда «Общественное мнение» (ФОМ), проведенному в июле 2008 г., ровно половина россиян доверяют жителям своего города (села), и лишь 29% – не доверяют. Еще чаще респонденты говорят о доверии жителям своего дома, двора (в поселках и селах респондентов спрашивали об отношении к жителям их улицы): им доверяют 62%, не доверяют – 24%. По мнению 62% опрошенных, в их ближайшем окружении согласие и сплоченность преобладают над несогласием и разобщенностью (обратного мнения придерживаются 28%). Серьезным подтверждением существования достаточно высокого уровня доверия «в ближнем кругу» является устойчивость пронизывающих экономику и все сферы общественной жизни неформальных отношений, не подкрепленных правовыми и институциональными гарантиями соблюдения договоренностей. Вызывает серьезные сомнения и другая сторона тезиса сторонников неолиберального курса – о неоправданно высоком доверии к государству. В России устойчивое доверие к «ближнему кругу» сочетается со значительно менее оптимистичными показателями институционального доверия27. Таблица 4. Динамика доверия к институтам законодательной и исполнительной в России28 Доля респондентов, доверяющих/недоверяющих институту 1997 2000 2007 2009 да нет да нет да нет да нет Правительство 11 66 14 20 45 35 27 12 Совет 10 54 7 17 27 38 8 12 Дума 10 65 7 34 27 52 7 23 Администрация 35* 34* 16 28 36 42 13 31 Федерации района Такой перепад доверия фиксируют не только опросы ФОМ и WVS. Согласно результатам исследованиям «Барометр новой Европы и новой России» (руководитель Р.Роуз) контраст между межличностным доверием и гражданским недоверием был особенно велик в трех балтийских странах и в России, где число тех, кто доверял людям, которых они лично знали, было в два-три раза больше тех, кто доверял основным институтам общества. Подробнее см. www.cspp.strath.ac.uk. 28 Данные ФОМ http://www.fom.ru/ 27 16 Администрация 31* 37* 12 21 54 27 9 23 18 43 4 18 28 31 4 18 области Областная Дума Данные опросов ФОМ высвечивают особенности характеристик доверия в России. Во-первых, относительно высокие показатели межличностного доверия сосуществуют с низкими показателями второго круга – к государству и его институтам. Одномоментное обесценение сбережений и утрата социальных гарантий, всплеск несправедливого неравенства привели к резкому обрушению, прежде всего, институционального доверия. Кризис институционального доверия был спровоцирован антинародной социальной политики, проводившейся в стране практически на всем протяжении реформ. «Люди с их «неразумными» интересами рассматриваются как «человеческий фактор», ограничивающий глубину и скорость преобразований. Но это ограничение должно признаваться естественным и законным. Его нужно принимать во внимание не в результате народных протестов, а на стадии планирования реформ и принятия решений…Либерализация экономики не может быть самоцелью, ее предназначение – раскрепостить физические и интеллектуальные силы людей»29. Не удивительно, что сегодня самые низкие показатели – у представителей старших возрастных групп. И дело здесь не только в том, что они хуже смогли адаптироваться к новым экономическим реалиям, не смогли или не захотели проникнуть в новые перспективные ниши рынка труда и оказались в худшем материальном положении, чем представители младших возрастных когорт. Да, действительно, существуют эмпирические подтверждения того, что более обеспеченные и обустроенные люди в то же время более лояльны и толерантны. Однако главное состоит в том, что именно представители старшего поколения на своей шкуре испытали обман государства. Причем не только нарушение властью негласного социального контракта, но и прямой грабеж в результате одномоментного обесценения сбережений. Второй важной особенностью стала персонификация доверия: конкретные публичные люди часто вызывают больше доверия, чем структуры, за которые они отвечают. Этим объясняется еще один отчасти связанный с особенностями национального менталитета разрыв: между доверием первым лицам государства, которое на протяжении 29 Заславская Т. Этот вредный «человеческий фактор» // Московские новости. 1994. № 1. 17 по крайней мере последних пяти лет удерживается в интервале 55-70%, и всем остальным институтам власти (табл. 4). Иными словами, личности доверять проще и привычнее, чем институту. Вопреки распространенному клише это относится не только к президенту. Показательны в этом смысле данные за 1997 год, когда вопрос задавался не о доверии к администрации района и области, а о доверии к главе администрации. Результат – резкий скачок показателя доверия вверх. В-третьих, укрепление социально-экономической стабильности на протяжении последнего десятилетия и изменение риторики первых лиц государства в отношении социальных проблем благотворно сказались на показателях доверия к институтам власти. На излете благополучного периода (2007 г.) показатели доверия к институтам власти вплотную приблизились к отметкам, достигнутым в развитых странах. В отношении к структурам исполнительной власти доверие постепенно стало преобладать над недоверием. По выражению президента ФОМ А. Ослона, «за последние годы у людей сложилась привычка доверять власти». И далее: «Пока есть денежная подушка безопасности, пока можно деньгами закрывать проблемы, по крайней мере частично, – усиления интенсивности протеста ждать не следует»30. Однако тенденция к укреплению доверия оказалась непрочной. Результаты, полученные ФОМ в мае 2009 г., резко контрастируют со столь оптимистическим прогнозом. Наступление кризиса вновь обрушило показатели институционального доверия. Только по отношению к правительству доверие все еще преобладает над недоверием, но это связано с в основном с личным доверием к экс-президенту. Еще менее оптимистична динамика уровня доверия населения к общественным институтам, не связанным с законодательной и исполнительной властью. Как видно из таблицы 5, среди ведущих общественных институтов наибольшим доверием пользуется церковь, но и ее статус за второе десятилетие реформ, несмотря на улучшение материальных параметров жизни всех слоев населения, несколько снизился. Что же касается остальных институтов, тенденции изменения уровня доверия к ним и динамики ВВП были противоположны: базировавшийся на благоприятной внешней конъюнктуре экономический рост сопровождался истощением доверия. Возможно это связано с развитием коррупции, новый импульс которой был задан именно во второе десятилетие реформ31. Ослон А. О падении доверия к власти говорить не приходится. http://intelros.ru/pdf/Rus_Jornal/19/3.pdf 31 По данным ФОМ, число лиц, признающихся в том, что им приходилось давать взятку, выросло с 17% в 1997 г. до 28% в 2005 г. и за последние четыре года не изменилось. Подробнее о коррупции см.гл. …. 30 18 Таблица 5. Динамика доверия к ключевым общественным институтам в России32 Доля респондентов, доверяющих/недоверяющих институту 1997 2007 да нет да нет Церковь 54 19 41 6 Армия 42 31 26 22 СМИ 32 27 13 22 Профсоюзы 19 48 10 20 Судебная система 22 41 10 34 Милиция 19 55 8 49 - - 4 39 ГИБДД Новый штрих по сравнению с первым десятилетием реформ – отношение людей к институтам власти и общества становится более равнодушным. Если в 1997 недоверие было высоко, сегодня люди предпочитают не задумываться, не иметь мнения, не оценивать. Преобладающая часть респондентов все чаще выбирает опцию «затрудняюсь ответить». Пути формирования социального капитала Приходится признать, что сегодня накопленный в рамках изолированных слоев и групп социальный капитал не работает на интеграцию российского общества, а потому скорее тормозит и искажает воспроизводственные процессы, чем является их катализатором. Он не увеличивает социальный капитал всей нации, как это происходит в наиболее развитых странах с налаженной системой слабых связей, укрепляющей социально-экономические позиции каждого члена общества и дающей ему рычаги влияния на общественную жизнь. Поэтому важнейшим и как нельзя более актуальным вопросом для России сегодня является вопрос о том, в какой мере и каким образом можно регулировать и направлять процессы формирования этого насущно необходимого нам ресурса. К сожалению однозначного ответа на этот вопрос не существует. Накопление социального капитала, как правило, происходит не в результате целенаправленных вложений «в доверие», а 32 Данные ФОМ http://www.fom.ru/ 19 представляет собой побочный эффект разнообразных социальных взаимодействий. В значительной части он является наследием предшествующих поколений. Первоначально большинство исследователей допускали только стихийные механизмы развития социального капитала. Такая позиция последовательно проводится в работах Ф. Фукуямы. По его версии, источники социального капитала заложены в биологической природе человека, «мощной внутренней человеческой потребности восстановления социального порядка». Чтобы запустить процесс генерирования социального капитала, необходимо лишь создать условия для развития частной инициативы, в то время как расширение сферы влияния государства приводит к ослаблению инициативы снизу и системы горизонтальных связей в обществе и тем самым разрушает социальный капитал. Однако опыт реформ в бывших социалистических странах убедительно показал, что по крайней мере в формировании объединяющего социального капитала, дефицит которого ощущается в России, важная роль принадлежит именно государству, его способности проводить социально-экономическую политику, учитывающую интересы различных слоев и групп, смягчать социальные конфликты. Активная роль государства ни в коем случае не означает возвращения к советским практикам патернализма. Непрочность социального капитала, «вскормленного» на пассивном нефтедолларовом благополучии, когда власти, вспомнив традиции патернализма, пытались заручиться поддержкой людей в обмен на малую толику даровых благ, даже не пытаясь развивать нормальный социальный диалог, вскрыл последний экономический кризис, обрушивший доверие населения к институтам власти. «Граждане понимали, что бонусы от растущих цен на нефть распределяются неравномерно, но всё же богатство просачивалось даже к нижним слоям населения. В этой ситуации прочная «вертикаль» многим казалась благом. Сейчас «тучные годы» кончились, отношения граждан и власти входят в совершенно иную фазу»33. Вопрос о том, каким образом происходит становление эффективной системы институтов, поддерживающих социальный капитал общества, и можно ли содействовать этому процессу сегодня остается предметом острых дискуссий. Бесспорно лишь одно. Если власть воспринимает интересы людей и исходит из них при формировании государственной политики, социальный капитал укрепляется, накапливается и служит обществу. Если нет – доверие постепенно утрачивается или локализуется в закрытых сетях, в том числе – коррупционных. 33 Аузан А. Понятия справедливости // Литературная газета.2009. № 6. 20 Важнейшим индикатором зрелости социального капитала является общность ценностей и норм и взаимное доверие, формирующиеся в процессе открытого социального диалога. Поэтому жизнеспособные эффективные институты, «питающие» социальный капитал ассоциируются не только со способностью общества и государства обеспечить минимально приемлемый уровень социальной защищенности населения, но и с демократическими ценностями и механизмами. Именно они позволяют воспринимать и учитывать мнения, предпочтения, интересы различных слоев и групп населения при принятии решений и обеспечивают возможность контроля за деятельностью властных структур. 21