–Н

–Н
атаха, мне нравится её плоский живот, прямо не знаю, что делать!.. Уже целый месяц хожу,
думаю, как лучше подкатить. У нас сейчас семинар вместе с их группой. Ты в курсе?
Мы шли через дорогу в другой корпус, и Макс продолжал:
– Понимаешь, у неё предки крутые, отец адвокат. Мать, говорят, какая-то шишка в министерстве. Я бы
давно уже подошёл, но у меня такое чувство дурацкое… Ну, как будто я для неё простоват. Пошлёт,
скорее всего. Неохота обламываться. Даже Саныч к ней подваливал, так она и его отбрила.
Все слова Максим Новиков сопровождал бурной жестикуляцией. Он вообще очень эмоционально
говорил, сколько я его помню. С ним было интересно: он рассказывал мне о своих чувствах, не скупясь
на подробности, что с мужской частью населения случается не так уж часто. Мне сильно не нравились
в нём две вещи: он был душноват, это понятно без пояснений, и ещё… малодушен, что ли. Но с ходу не
объяснишь, это чуть позже прояснится. Дело в том, что Макс уже не один год жил с девчонкой, которая
надеялась выйти за него замуж. Макс для неё был всем. Алка, так он её звал, обслуживала его не хуже
бабушки. Она стирала, готовила, вечно где-то подрабатывала, жутко уставала, пытаясь при каждом
удобном случае завести разговор о свадьбе, но не тут-то было. Макс говорил всегда и всё очень
убедительно. Он божился Алке, что любит её, говорил, что она у него “самая” и что никто с нею не
сравнится. Просто сейчас не время, учёба, да и вообще штамп в паспорте ничего не значит. Полно
ведь людей, которые узаконили отношения, а живут как собаки. Ни на что это, мол, не влияет. Свадьба
– это показуха и расходы, а штамп – лишь формальность. Живём ведь! Чего ж ещё? Алка плакала, Макс
говорил, что это шантаж и что основное женское оружие – слёзы, а потому у него к ним выработался
стойкий иммунитет.
В этом, на мой взгляд, и заключалось малодушие Макса. Он не хотел ответственности за свои
отношения с Алкой. Пожалуй, Макс просто использовал её – так было удобно с бытовой, животной,
точки зрения. Поесть, переспать, пожаловаться. Чувствовать, как тебя боготворят. А раз так, значит,
есть за что. Очень удобная позиция. Он ведь не принуждал её, она сама этого хотела.
Мы сели за парту на задний ряд. Семинар по медико-генетическому консультированию вела
доставшая всех тётка. Хотелось побыстрее получить зачёт и вырваться на летний воздух. Слайд за
слайдом мы рассматривали знаки наследственных аномалий, а Макс пялился на обладательницу
плоского живота.
– Наташка! Я извёлся. Точно она меня пошлёт. Как ты думаешь?
На что я ему сказала:
– Это всё фигня. А как же Алка, Макс?
Новиков забухтел в ответ что-то, а после занятия быстро сгрёб вещи и пошёл до метро один.
Девицу ту с плоским животом я помню смутно, хотя видела её не раз. Не помню даже, как зовут. А вот
Алку я не встречала ни разу, но, странное дело: её образ у меня в сознании сложился как-то сам собой,
дорисовался по фотографии, что я видела у Макса в пенале. Я представила и запомнила навсегда, как
она ухаживает за Максом, ждёт его домой, готовит ужин, заискивающе и грустно улыбается. У меня
сложилось подозрение, что появляться на людях с Алкой Макс стеснялся. Но насколько же нужно было
не уважать себя, чтобы жить с человеком, которого стесняешься.
На следующий день Макс встретил меня словами:
– Натаха! Она меня всё-таки послала! Я это не зря жопой чувствовал!..
В руке у Макса была роза, эпитетов к описанию которой я не стану подбирать, а скажу прямо, что
была она слегка задрипанной. Тут Макс поведал мне своё горе. Для начала он решил купить цветок.
Один, разумеется. По его мнению, необходимо и достаточно, чтобы было с чем подкатывать.
– Макс, как ты его выбирал? – не удержалась и спросила я. И он мне рассказал. Роза – потому что
королевский цветок, понятно. Больше одной розы Макс в принципе купить бы не расщедрился, по
определению. В России, надо сказать, роза – цветок почти культовый. Особенно популярны особи на
толстых длинных стеблях, с колючками в полпальца – чтоб натурально, живуче, да бутон покрепче и
поогромней. Есть вера, что тогда роза будет долго стоять и свидетельствовать об отменном вкусе того,
кто в состоянии выбрать её правильно. Такая роза стоила не меньше семидесяти рублей, когда
стипендия у нас была двести. Поэтому Макс счёл оптимальным выделить на сию миссию сорок пять,
хотя одевался он, положим, только в Бергхаузе. Он рассуждал примерно так: зачем рисковать бабками,
если нет гарантии, что не обломаешься?
Роза за сорок пять и была розой за сорок пять. Макс сам любил говаривать, что если вам предлагают
купить бриллиант за десять рублей, то он столько и стоит. Забавно, но я подумала тогда, что своё
увлеченье (не хочу говорить “чувство”) Макс сам оценил в стоимость того цветка. С ним-то он к той
девице и подошёл:
– Ты мне очень нравишься! Мне было бы очень приятно, если бы ты взяла этот цветок в знак моего
искреннего…
– Наверное, ваша девушка не пришла, и вы решили отдать это мне. Не стоит этого делать, – сказала
девица. И добавила:
– Лучше вам больше ко мне не подходить. Спасибо-извините-мне-некогда.
Макс плевался, пока всё это рассказывал мне, а когда спустил пары, то стал думать, как бы цветок
использовать, чтобы тот не пропал. Этот сюжет говорил мне о его натуре не многое, нет – всё!..
– Лучше бы я купил Алке колготки, у неё давно порвались, – сетовал он. – Подарю цветок маме – я
обещал к ней сегодня заехать. Ей будет приятно.
– Знаешь, Макс, есть в этом что-то гадкое. Во-первых, роза сама по себе вшивая, а во-вторых, она
теперь ещё и осквернённая, хотя это может странно звучать. Ведь, признай, ты жидил купить чтонибудь поцивильнее, и мать порадовать не собирался, и Алку предал, и жаба тебя душит. Выброси –
вон урна!
– Ты чё, Натаха, жалко ведь… Я её полчаса выбирал, запарился! Постой-ка, пойду позвоню. Я щас.
Макс пошёл к автомату. Я была уверена, что звонит он Алке, чтобы почувствовать себя таким, каким
она его себе рисовала. И услышать голос человека, которому он был дорог. Он хотел отмыться таким
образом. Я подошла к будке. Макс и впрямь говорил с Алкой. По выражению его лица я видела, что он
полностью морально реабилитировался за минуту разговора.
– Целую. Скоро приеду. Пока!
Макс повесил трубку и облегчённо вздохнул. Тут мы оба заметили нечто, что обоих нас поразило.
Когда Макс отходил к будке, роза была ещё как будто бы ничего. Но пока он говорил по телефону,
бедняга совсем согнулась, стала какой-то квёлой. Это было слишком явно и быстро. Мне вспомнилось
чьё-то шутливое замечание, что чудо – это закономерное явление, происходящее в необъяснимо
короткий срок. Как, например, выздоровление от гриппа за секунду. Здесь же была мгновенная смерть,
и пока мы дошли до ограды, почти вся роза осыпалась. Я оглянулась в сторону телефонной будки – за
нами тянулся след из лепестков.
А в позапрошлом году Макс улетел в Лондон, навестить старшую сестру, да и остался там. В
аэропорт его провожала рыдающая Алка. Он божился, что вернётся за ней – вот только обоснуется. И
что она ему дороже всего на свете.
2003 год, 9 февраля