Фаундационализм
реклама
Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера 1 Логика научного открытия «Логика научного открытия» (The Logic of Scientific Discovery), великое произведение Карла Поппера в области философии науки, была впервые опубликована на немецком языке под названием Logik der Forschung в 1934 г. и переведена на английский только в 1959 г. А. Дж. Айер назвал эту книгу «работой огромной оригинальности и силы». В ней была представлена критика Поппером индукции как научного метода и его «критерий демаркации как фальсифицируемости». Вместе они и составляют попперовскую философию науки. Однако название этой книги может показаться несколько вводящим в заблуждение. Философы и ученые веками мечтают о «логике открытия», под которой они подразумевают механический метод, или алгоритм для открытия новых теорий и демонстрации того, что они истинны. Однако Поппер отрицал существование чего-либо подобного «логике открытия» в этом смысле. Так что тот, кто будет подходить к этой книге с ожиданием найти ее, вероятно, будет разочарован. Это разочарование, возможно, в некоторой степени будет следствием плохого перевода. Верно то, что немецкое слово “Forschung” иногда используется в том же смысле, что и английское слово “discovery” (открытие). Но чаще оно используется в смысле «исследование» (research), и “логика научного исследования” было бы во многих отношениях более правильным переводом названия книги. Однако есть смысл, в котором «логика научного открытия» является хорошим (apt) описанием попперовской идеи научного метода, хотя это не то, чего могли ожидать большинство читателей. И, более того, есть хорошее основание думать, что Поппер выбрал это заглавие, имея это в виду. Ибо в одном из эпиграфов к книге он цитирует лорда Актона, сказавшего, что Нет ничего более необходимого для человека науки, чем ее история, и логика открытия…: то, как выявляется ошибка, использование гипотезы, воображения, способ проверки.1 И я полагаю, что Поппер понимал это выражение именно таким образом. Поппер говорил своим студентам, что он предложил фальсификацию как логику научного открытия, стремясь заменить Науку с заглавной «Н» наукой с прописной «н»: другими словами, что он хотел показать, что наука – это дело людей, и дело, весьма подверженное ошибкам; что ученые совершают ошибки точно так же, как и все остальные, и, возможно, даже больше, чем другие люди, потому что у них больше возможностей их сделать; что лучшее, что мы можем сделать в науке, это пытаться устранить ошибки и, самое важное, что нет такой вещи, как Научное Знание, которое может вещать ex cathedra (с кафедры). Но если мы понимаем логику научного открытия в том смысле, что и Актон, то заглавие может начать приобретать намного больший смысл. В предисловии я упомянул фаллибилизм Эта идея – о том, что человеческие существа и их научное знание по своей внутренней сути погрешимы и подвержены ошибкам – была все еще спорной в 1930-е гг., когда 1 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера Поппер опубликовал свою Logik der Forschung. Но эта идея сейчас принимается большинством современных философов науки, и она не является наиболее отличительной чертой попперовской эпистемологии. Наиболее отличительной чертой эпистемологии Поппера и ключом к понимаю его общефилософских воззрений, является то, что он отверг идею о том, что научное знание есть обоснованное истинное мнение (justified true belief). Поппер думал, что эта идея, которую я здесь буду называть «джастификационизм» (justificationism), привела многих философов науки к сосредоточению на эпистемологических проблемах, не являющихся значимыми для научного познания. Его собственный «антиджастификационизм» тесно связан с фаллибилизмом. Но он также и несколько отличен. Ибо, хотя большинство западных философов сейчас признают, что даже самое лучшее в нашем научном знании подвержено ошибкам, они продолжают рассматривать его как рациональное и объективное только до той степени, до которой оно обосновано. «Мы не можем, - признают они, «обосновать наши научные теории, показав, что они действительно истинны. Но мы можем оказаться в состоянии обосновать их, показав, что они, вероятно, истинны. И мы можем, в самом крайнем случае, показать, что наша собственная вера в них обоснована». Поппер, однако, отрицает то, что мы можем продемонстрировать то, что наши теории истинны, или даже что они вероятно истинны. И, хотя он думал, что мы можем оказаться в состоянии обосновать наше предпочтение одной теории другой, он также полагал, что то, обоснованы или нет наши мнения, совершенно не имеет отношения к делу, когда это касается науки. Где большинство философов науки озабочены проблемой демонстрации того, что наши теории обоснованы, и почему, или, по крайней мере, того, почему мы имеем основания верить в них, Поппер был озабочен объяснением того, как мы можем подвергнуть наши теории эмпирическим проверкам, и как мы можем избавиться от тех теорий, которые не выдерживают критической проверки. Идея о том, что научное знание является и должно быть обоснованным имеет очень долгую традицию в истории западной философии. Действительно, большинство западных философов верят в то, что знание – это разновидность обоснованного истинного мнения, и что именно обоснование делает его объективным и рациональным, и отличает его от субъективной веры. Поэтому философские вопросы относительно объективности и рациональности какойлибо теории обычно являются вопросами об ее обосновании, где само обоснование конструируется как логический аргумент, в котором подлежащая обоснованию теория является выводом, а высказывания, выражающие свидетельства в пользу ее обоснования, посылками. Показать, что такой аргумент некорректен, или что он полагается на ложные или даже сомнительные посылки, означает подорвать претензии теории на то, что она есть обоснованное истинное представление и, тем самым, ее претензии представлять собой объективное и рациональное знание. Фаллибилисты, рассматривающие знание таким образом – и, опять же, в число их входит большинство философов западной традиции – обычно рассматривают научное знание как разновидность знания, чья обоснованность намного выше, чем обоснованность утверждений обыденного знания, которые мы делаем в нашей жизни. Эта бόльшая обоснованность, говорят они, есть то, что оправдывает больший авторитет, который мы справедливо приписываем научному знанию. Но идея о том, что научное знание не может быть обосновано, также имеет очень длительную традицию в истории западной философии. Это 2 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера традиция западного скептицизма, который часто кажется определяющим для истории философии. Действительно, западная философия, по крайней мере со времен Декарта, часто представала как состязание между когнитивистом и скептиком. Когнитивист в этой игре претендует на знание того, что некоторое утверждение, высказывание (proposition), теория или факт является истинным. Его задача – представить аргументы, показывающие, что эта претензия обоснована, и почему. Скептик, с другой стороны, утверждает, что сомневается в истинности утверждения, на знание о котором претендует когнитивист, - или, по крайней мере, что это утверждение обосновано или может быть обосновано. Его задача – представить аргументы, которые показали бы, что обоснование, предлагаемое когнитивистом, на самом деле не работает. Скептицизм в отношении к науке есть отрицание того, что какая-либо научная теория может быть обоснована, или что может быть продемонстрирована ее истинность, или что она имеет какие-то особые претензии на авторитет. Это – именно та позиция, которой придерживается Поппер. И тем не менее, Поппер настаивает на том, что у нас есть научное знание, и он твердо противостоит скептицизму. Научное знание, согласно Попперу, вообще не может быть обосновано и не нуждается в этом. Фаллибилисты, придерживающиеся идеи о том, что наше научное знание обосновано и должно быть таковым, обычно чувствуют, что серьезные люди просто не претендуют на знание чего-либо вообще без какихлибо оснований. Поппер, конечно, разделял это отношение, но он думал, что оно не является хорошим основанием думать, что научное знание может или должно быть обоснованным. Утверждение о том, что научное познание и рационально, и объективно, но его теории не являются ни обоснованными, ни обязательно истинными, ни даже обязательно теми, в которые верят, тем самым выходит далеко за рамки того, что говорят большинство фаллибилистов. Оно предлагает радикальное изменение в самом нашем понимании знания, что можно видеть из того факта, что большинство фаллибилистов по прежнему рассматривают идею необоснованного рационального знания как противоречие в понятиях. Оно также знаменует радикальный сдвиг во многих традиционных проблемах познания. Философы, которые утверждают, что научное знание не может быть обосновано, обычно расцениваются как скептики, и любой, кто рассматривает знание как обоснованное истинное представление, вероятно, будет также считать Поппера скептиком. Но есть большое различие между позициями Поппера и скептика. Оба они утверждают, что мы не можем обосновать наше знание. Но скептик говорит, что научное знание должно быть обосновано для того, чтобы быть рациональным и объективным, а Поппер объясняет, как научное знание может быть объективным и рациональным, несмотря на то, что оно не может быть обосновано. Скептик требует обоснования, и оплакивает тот факт, что мы не можем его достичь. Поппер, напротив, говорит, что научное знание не нуждается в том, чтобы быть обоснованным, но мы должны вместо этого быть в состоянии проверять его с помощью разума и опыта. Это, однако, меняет все. Ибо если Поппер прав в том, что у нас действительно есть научное знание, что оно не может быть обосновано, но что оно, тем не менее, и объективно, и рационально, то тогда из этого следует, что: 1. Научное знание больше не может рассматриваться как обоснованное истинное мнение, поскольку никакое утверждение не может быть обосновано. 3 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера 2. Рациональность научного знания не может больше рассматриваться как результат его обоснования, поскольку никакое утверждение не может быть обосновано. 3. Объективность научного знания не может больше рассматриваться как результат его обоснования, поскольку никакое утверждение не может быть обосновано. 4. Скептицизм – или отрицание того, что мы обладаем знанием – не может больше отождествляться с тезисом о том, что никакое утверждение не может быть обосновано, поскольку никакое утверждение не может быть обосновано. 5. Обоснование теорий больше не может рассматриваться в качестве задачи философии и науки, поскольку никакое утверждение не может быть обосновано. 6. Логические аргументы больше не могут рассматриваться как попытки обосновать утверждения, поскольку никакое утверждение не может быть обосновано; и 7. Критика того, что утверждение, или теория необоснованны, больше не может считаться критикой, поскольку никакое утверждение не может быть обосновано. Поэтому, перед тем, как идти дальше, важно понять, что привело Поппера к такому сдвигу в понимании научного знания. В этой главе я выскажу предположение о том, что это лучше всего можно понять как его ответ на крах традиционного “твердокаменного” фаундационализма. Фаундационализм Традиционный «твердокаменный» фаундационализм утверждал, что знание должно быть обосновано для того, чтобы быть рациональным, и пытался обосновать наше знание, выводя его из не подлежащего сомнению и непогрешимого источника. Рене Декарт положил начало программе фаундационализма, сказав, что мы сначала должны сомневаться во всем, в чем можно сомневаться, если хотим точно знать что-либо. Только таким путем, утверждал он, мы можем придти к точному и несомненному основанию. Декарт не предлагал сомневаться в каждом своем представлении по очереди. Вместо этого он задался вопросом о том, надежны ли источники, из которых он их получил. Он признавал чувственные восприятия и чистый разум в качестве двух возможных источников знания. Но он утверждал, что чувственное восприятие слишком подвержено ошибкам, чтобы служить источником точного знания, и что вместо этого мы можем познавать объекты с помощью априорного чистого разума. По словам Декарта, данный ему Богом интеллект является не подверженным ошибкам источником знания, и все то, что он ясно и отчетливо воспринимает с помощью его, должно быть истинным. Тем самым он попытался «найти твердую почву» для научного знания на основе своих «доказательств» того, что Бог существует и не является обманщиком. Но многие философы нашли «рационализм» Декарта неубедительным, и к восемнадцатому веку так называемые «эмпиристы» стали скептически настроены по отношению к априорному разуму и попытке найти в нем почву для научного знания. Эмпиризм рассматривал чувственный опыт как единственный критерий истины. Он говорил о том, что наши научные теории должны обосновываться «индуктивно» с помощью наблюдений и чувственных ощущений, и что представления, которые не могут быть обоснованы таким 4 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера образом, должны быть «преданы огню». Эмпиристы соглашались с Декартом в том, что мы должны начинать с очистки наших умов от всяких теорий, или, как называл их Фрэнсис Бэкон, «предвосхищений ума». Но они говорили, что мы должны затем следовать путем осторожных и повторяющихся наблюдений, из которых мы могли бы вывести универсальные теории. Индуктивное умозаключение, согласно этой модели, служит методом и для открытия новых теорий, и для их обоснования. Мы открываем общие теории, выводя их из чувственных наблюдений. И если мы собираем наши наблюдения правильным образом, и если наши индуктивные умозаключения «корректны», то эти наблюдения будут также служить их обоснованием. Такая трактовка научного открытия и обоснования выглядела как правдоподобная модель того, как теория соотносится с наблюдением. Но Дэвид Юм указал на то, что все индуктивные аргументы недействительны. По словам Юма, нет никакого среднего звена в индуктивном умозаключении, позволяющем нам правомерно выводить будущие события из прошлого опыта. Независимо от того, сколь много раз мы видели восход солнца в прошлом, всегда возможно, что оно не взойдет завтра. Независимо от того, сколь много наблюдений мы бы не делали, соответствующая универсальная теория, обобщающая их, всегда может быть ложной. Критика индукции Юмом является проблемой для любой попытки рационально обосновать или подтвердить универсальные теории науки с помощью наблюдения и опыта. Недействительность индуктивного умозаключения означает, что наблюдение может обеспечить только психологическое, в противоположность рациональному, обоснование через обычай и привычку. Юм, однако, утверждал, что у нас никакого выбора, кроме индуктивных рассуждений на основе опыта. Индукция, говорил он, логически некорректна, но психологически необходима. И он пришел к выводу о том, что разум есть раб страстей и должен им быть. Именно эта идея, говорит нам Иммануил Кант, пробудила его от «догматического сна». Кант осознал, что эмпиризм Юма ведет к иррационализму, через утверждение о том, что научное знание основано не на разуме, но на обычае и привычке. Кант отверг иррационализм и, - думая, что Юм был прав в своей мысли о том, что эмпиризм его содержит, - пришел к заключению о том, что мы в конечном итоге должны иметь априорное знание. Кант указал на геометрию Эвклида и ньютоновскую физику как примеры «априорного синтетического» знания. По его словам, эти науки состоят из строго универсальных, необходимых и точных истин, которые не могут основываться только на чувственном опыте. Они не являются, – утверждал он, аналитическими истинами – или высказываниями, истинность которых может быть познана с помощью анализа их смысла – но они, тем не менее, строго универсальны, строго универсальны, необходимы и точны. Кант никогда не сомневался в априорном синтетическом характере этих наук. Вместо этого он попытался объяснить, как наука может быть априорно синтетической, говоря о «коперниканской революции» в теории познания. Природа, говорил он, не впечатывает (impress) свои законы в наши умы, как думал Юм. Напротив, наши умы накладывают свои законы на природу для того, чтобы понимать ее – и это наложение рационально и объективно, поскольку все рациональные умы накладывают одни и те же законы. Но попытка Канта объяснить объективность и рациональность науки потерпела крах, когда Эйнштейн наложил на природу не-ньютоновскую физику и неэвклидову геометрию. Эйнштейн дал такое описание мира природы, которого рациональные существа до него никогда не 5 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера мыслили. И его описания были подтверждены предсказаниями, которые он вывел из своих теорий для их проверки. Эйнштейн разрушил все надежды на объяснение рациональности науки через априорные основания. Если Кант мог ошибаться относительно априорной точности ньютоновской физики и эвклидовой геометрии, то как кто-то мог снова претендовать на априорную точность? Но это не вполне разрушило надежды фаундационалистов, которые, забывая о Юме, снова пытались объяснить рациональность науки как побочный продукт ее обоснования с помощью чувственного опыта. Людвиг Витгенштейн и логические позитивисты, которые были современниками Поппера в Вене, утверждали, что эмпирическая проверяемость есть то, что отличает науку от метафизики и смысл от бессмыслицы. Они заявили, что наука должна избегать априорных синтетических суждений и что высказывание наделено смыслом тогда и только тогда, когда оно аналитически верно или эмпирически проверяемо (верифицируемо). В этом был их знаменитый «критерий верификации» Тем самым настаивалось на том, что наука не только есть рациональное знание, но и единственная форма рассуждения (discourse), которая только и может рассматриваться как осмысленная. Это была, несомненно, наиболее влиятельная программа фаундационализма в двадцатом веке. Но важно понимать, что Виттгенштейн и позитивисты, подобно Декарту, Юму и Канту до них, рассматривали знание как обоснованное истинное представление. Все они утверждали, что научное знание объективно и рационально до той степени, до которой оно обосновано, и что какой-либо аргумент является обоснованием знания до той степени, до которой он рационален и объективен. Действительно, вся идея любой фаундационалистской программы в том, чтобы дать объективное и рациональное обоснование, которое столь же убедительно для других, как и для нас самих. Эта идея объективного и рационального обоснования положила начало множеству фаундационалистских проектов в истории западной философии, каждый из которых претендовал на то, чтобы дать объективные и рациональные обоснования, которые были бы убедительными для всех разумных существ. Но тот факт, что в истории западной философии было столь много фаундационалистских проектов, есть следствие того, что фаундационалисты, (в чем и состоит ирония) никогда не могли полностью согласиться друг с другом относительно того, что должно рассматриваться как объективное, рациональное и убедительное. Все они думали о науке как о здании, которое должно, с помощью цемента логики, держаться на твердом фундаменте. Все они надеялись таким образом строить этаж за этажом, так, чтобы воздвигнуть небоскреб науки, где социальные науки в пентхаусе были бы столь же объективны, рациональны и точны, как естественные и математические науки в подвальном этаже. И в этом отношении они не очень отличались друг от друга – каждый провозглашал, что его любимые «объективные и рациональные основания» являются «несомненными» и «самоочевидными», «ясными и отчетливыми», «безошибочно верными» и так далее, и так далее. ЭКОНОМИКА СОЦИОЛОГИЯ ПСИХОЛОГИЯ БИОЛОГИЯ ХИМИЯ 6 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера ФИЗИКА МАТЕМАТИКА ЛОГИКА НЕСОМНЕННЫЕ, САМООЧЕВИДНЫЕ ЯСНЫЕ И ОТЧЕТЛИВЫЕ БЕЗОШИБОЧНЫЕ И ТАК ДАЛЕЕ, И ТАК ДАЛЕЕ ОБЪЕКТИВНЫЕ И РАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ Но должно быть ясным то, что есть нечто фундаментально ошибочное в этой фаундационалистской картине, уже хотя бы потому, что так называемые «объективные и рациональные» безошибочные основания обычно характеризуются через субъективные, на самом деле, психологические, предикаты. Поппер придерживался того взгляда, что убеждения индивида или группы людей никогда не могут быть обоснованием утверждения о том, что то или иное суждение истинно. Наш психологический опыт может приводить к тому, что мы будем рассматривать суждение как ясное и отчетливое, самоочевидное и несомненное. Но такой опыт слишком субъективен, чтобы продемонстрировать, что высказывание верно, не говоря уже о том, что в принципе безошибочно. Эти идеи играют важную роль в его решении проблем индукции и демаркации. Но это решение, которое я буду рассматривать в следующей главе, проистекает из его анти-джастификационизма. Проблема Поппера Поппер полагал, что попытка объяснить объективность и рациональность науки как побочный продукт ее обоснования, провалилась. Мы не можем обосновать наши научные теории с помощью априорного разума, ибо априорный разум подвержен ошибкам, и мы не можем обосновать их с помощью чувственного опыта, поскольку чувственный опыт также подвержен ошибкам. Он утверждал, что требование фаундационалиста о том, чтобы знание обосновывалось с помощью рациональной аргументации неизбежно ведет к субъективизму и иррационализму в самих основаниях – так что, если мы хотим избежать вывода Юма о том, что научное знание иррационально основывается на обычае и привычке, то нам надо объяснить, как оно может быть рациональным, учитывая тот факт, что оно не может быть рационально обосновано. В этом была проблема Поппера. Для того, чтобы решить ее, он должен был предложить альтернативу фаундационалистскому представлению о том, что объективность и рациональность научного знания зависит от его обоснования. Он должен был объяснить, как наука может быть объективной и рациональной, несмотря на то, что она не может продемонстрировать, что ее теории истинны. Здесь Поппер соглашался с Юмом, что попытка обосновать наше знание индуктивно на основе опыта ведет к иррационализму – но он отрицал, что учены вообще рассуждают подобным образом. Он был согласен с Кантом в том, что опыт и наблюдение предполагают априорные идеи – но отрицал, что наши 7 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера априорные идеи несомненно верны. И он соглашался с Виттгенштейном и позитивистами в том, что более невозможно апеллировать к априорным синтетическим принципам в попытках дать обоснование естествознанию – но он утверждал, что метафизические теории не обязательно должны быть бессмысленными, и что верифицируемость, в любом случае, не может служить демаркации между наукой и метафизикой, потому что она не способна объяснить научный характер законов науки, которые не могут быть верифицируемы с помощью индуктивных аргументов на основе опыта. Но в то время как Декарт, Юм, Кант, Виттгенштейн и позитивисты соглашались, что научное знание должно быть обоснованным для того, чтобы быть объективным и рациональным, Поппер разрубил гордиев узел, доказывая, что научное знание не может и не должно обосновываться вообще – и заявляя, что оно объективно и рационально не потому, что мы обосновали его, но потому, что мы его можем проверять. Поппер утверждал в «Логике научного открытия» что требование о том, чтобы мы обосновывали наше знание объективными и рациональными аргументами, ведет к трилемме. Ибо оно ведет либо к бесконечному регрессу – когда требование о том, чтобы мы обосновали высказывание, заменяется требованием о том, чтобы мы обосновали высказывания, которые его обосновывают – либо к попыткам пресечь бесконечный регресс «основав» наше знание на авторитете разума или авторитете опыта. Тогда в первом случае требование обоснования ведет к догматизму. Во втором оно ведет к психологизму. ОБОСНОВАНИЕ ДОГМАТИЗМ (Классический рационализм) ПСИХОЛОГИЗМ (Классический эмпиризм) БЕСКОНЕЧНЫЙ РЕГРЕСС В любом из этих случаев, это ведет к reductio ad absurdum (лат. «доведению до абсурда». – прим. перев.) идеи о том, что мы можем обосновать знание с помощью объективных и рациональных аргументов. Ибо для того, чтобы избежать бесконечного регресса, мы должны в конце концов принять истинность некоторого утверждения (или надежность некоторого когнитивного источника) без обоснования. Мы можем всегда сказать, что истинность этого утверждения (или надежность источника) ясна и отчетлива, самоочевидна, не подлежит сомнению и так далее, и так далее. Но это только подчеркивает тот факт, что она на самом деле не обоснована. И то, что мы принимаем ее без обоснования, означает то, что мы приписываем ей авторитет, который отрицаем для других. Поэтому там, где Виттгенштейн и позитивисты требовали, чтобы наше знание обосновывалось с помощью опыта, Поппер утверждал, что «главной проблемой философии является критический анализ апелляции к авторитету «опыта» – именно того «опыта», который каждый новейший 8 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера открыватель позитивизма, как всегда, безыскусно приминает как само собой разумеющееся».2 Но если объективность и рациональность нашего знания базируется на его обосновании, и его обоснование в конечном счете базируется на авторитете, то трудно видеть, почему знание в конечном итоге не является субъективным и иррациональным. Большинство философов двадцатого века перед лицом этой трилеммы избрали либо психологизм, либо некоторую форму догматизма. Тем самым они ослабили либо свою концепцию обоснования, поскольку ни догматизм, ни психологизм не могут продемонстрировать, что утверждение верно; или свою концепцию истины, определяя ее через либо психологическую, либо догматическую обоснованность, либо, очень часто, через обе из них. Индуктивисты в этом отношении вдвойне ослабили свою идею обоснования – во-первых, апеллируя к психологизму для обоснования единичных суждений наблюдения, которые служат посылками в индуктивных аргументах, и затем прибегая к догматизму при использовании некорректных форм аргументов, в которых вывод может быть ложен даже если все посылки верны, для обоснования всеобщих теорий, которые они «получали» в качестве выводов. Поппер, столкнувшись с этими альтернативами, оказался почти одинок, сохраняя верность традиционным философским концепциям обоснования и истины – согласно которым обоснование теории должно показать, что она истинна, а «истинный» означает «соответствующий фактам» и отказываясь от идеи о том, что обоснование есть необходимое условие для знания. Но это, как я уже сказал, меняет все. Ибо, помимо всего прочего, это меняет всю проблемную ситуацию в эпистемологии и философии науки. Многие философы сегодня говорят нам, что они отказались от декартова проекта «твердокаменного» фаундационализма. Но часто они заменяют его джастификационистской программой, которая должна «основать» наше знание на субъективной «приверженности» какому-либо представлению, или теории, или парадигме, которые они рассматривают как ни обоснованные, ни рациональные. Этот подход можно видеть у поздних Виттгенштейна, Карнапа и Куайна; в теории научных парадигм Томаса Куна и в апелляции Ричарда Рорти к «солидарности» как замене объективности. Эти философы говорят нам, что научное знание действительно может быть обосновано. Но они также говорят, что его обоснование всегда предположительно, подвержено ошибкам и ненадежно – и, в любом случае, в конечном счете основано на приверженности чему-либо – возможно, забывая, почему мы вообще вначале хотели иметь обоснование. Я предпочитаю называть их подход «парящим фаундационализмом», поскольку он сохраняет фаундационалистскую теорию рациональности и ее требование обоснования с помощью логической аргументации, но оставляет сами основания парящими высоко в воздухе. Но проблема знания, если Поппер прав, больше не может быть проблемой обоснования наших теорий – ибо никакое основание больше не может покоиться на твердом камне, а те, что парят высоко в воздухе, не могут продемонстрировать, что наши теории истинны или даже что вероятно истинны. Тогда что, если не обоснованное истинное представление, является объективным и рациональным научным знанием для Поппера? Ответ на этот вопрос начнет появляться в следующей главе, когда мы будем проделывать путь через те решения, которые Поппер предложил для 9 Марк Амадеус Ноттурно О философии Карла Поппера проблем демаркации и индукции. Но более полного ответа придется подождать до обсуждения «Мира 3» – мира объективных продуктов человеческого сознания, включая научные проблемы и теории. Сейчас пока достаточно опять сказать, что Поппер мыслил логику научного открытия не как логику открытия и обоснования теорий, но как логику обнаружения ошибок. Примечания 1 Karl R. Popper, The Logic of Scientific Discovery, Hutchinson, London, 1959. Reprinted by Routledge, London and New York, 1992, p. 14. 2 Popper, The Logic of Scientific Discovery, pp. 51-2. 10
