Сказать, что страшными были года 1941-1945 ХХ века

Детство без игр и смеха
Среди тех, кто испил чащу войны, полную горечи,
страданий,
унижений,
голода,
побоев
и
полной
незащищенности, были и малолетние узники фашизма. И
сегодня, спустя десятки лет, жители Пироговского Анна
Сергеевна ХРУЛЕВА и ее брат Николай Сергеевич ТРУНОВ не
могут спокойно вспоминать о времени, когда таяли маленькие
жизни и капали тяжелые слезы.
Ане в сорок первом было двенадцать. «Только детство и было,
что до войны», - с горечью говорит она. Родилась в глубинке
Орловской области, и была старшей из пятерых детей. Младшим в
семье был Николай – в сорок первом ему было всего два года. Еще
в семье росли Алеша, Вася и Ваня.
Через месяц после начала войны ушел на фронт отец, Сергей
Сергеевич. «Похоронка» со словами «погиб смертью храбрых»
нашла семью лишь через несколько лет.
Мама Ани, Наталья Ильинична, работала в колхозе: доила
коров, трудилась в поле, выполняла другие задания бригадира.
Дети в меру своих сил помогали ей по хозяйству.
День, когда в село вошли немцы, Ане помнится до сих пор.
Они ехали на машинах и мотоциклах, шли пешком с закатанными
рукавами и автоматами на поясах. Сразу же выгнали всех из изб,
отобрали скот, переловили кур и гусей, забрали все продукты.
«Мама сильно плакала, когда забирали корову – нашу кормилицу».
Вообще, немцы, по ее детским впечатлениям, «были страшно
наглые и бессовестные люди. Они ничего не стеснялись, вели себя
очень бесцеремонно. Брали, не спрашивая, все, что угодно, и
постоянно дико «ржали». Именно «ржали», а не смеялись...»
Угрозы от нового режима следовали одна за другой. В селе
появились приказы с большим черным орлом вверху, державшим в
когтях свастику: смерть ожидала тех, кто укроет у себя
красноармейца или партизана, не донесет о «чужаке», покажется на
улице после наступления темноты…
Судьба трех братьев Ани сложилась трагично. «Мама
попросила их найти что-либо из продуктов в погребе. Они и пошли.
А в нем уже была установлена мина, братишек моих разорвало
взрывом на кусочки. Маме плохо было. Гробов не было, хоронить
не в чем. Принесли из леса палочки, мама связала их, собрала
останки и похоронила».
А потом всех женщин и детей села собрали перед сельсоветом,
выстроили в колонну и погнали по дороге. Лесами не шли – только
деревнями: боялись партизан, как поговаривали тогда женщины,
они уже появились в лесах. Охранники с автоматами шли по бокам
и все прикрикивали: «Шнель, шнель!» - «Быстрей, быстрей!». Если
человек не мог идти, его били, толкали прикладами. Некоторых
убивали прямо на дороге. «Так и шли в никуда, от беды и за
бедой».
Наталья Ильинична, выбиваясь из сил, несла Колю на руках.
«Как-то немец подошел, хотел его отобрать. А мы уже видели, как
у женщины ребенка фашист забрал и бросил в колодец. Мама
заголосила: «Не отдам! Бросайте вместе со мной!» Я – за подол:
«Мама, не отдавай Колю». Немец был в бешенстве, но отошел…»
Анна Сергеевна вспомнила, что перед ними гнали еще одну
колонну узников, но в одной из деревень вдруг всех загнали в сарай
и подожгли. Не уцелел никто. Но их колонну почему-то не тронули.
Мама тогда сказала Ане: «Слава Богу, пронесло. Наверное, теперь
будем жить!»
Их гнали и гнали вперед. Из вещей было то, что на себе, а еды,
как говорится, что в животе. Спали, где придется. Так и оказались в
Польше. Название того городка Анна Сергеевна не помнит. Как,
впрочем, и своего номера, который был пришит к кофточке. А вот
имя на руке, которое ей выкололи еще тогда, сохранилось до
сегодняшнего дня.
Что помнит о том времени. «Даже спустя много лет после
освобождения, как только закрою глаза, вижу перед собой ряды
колючей проволоки с часовыми на вышках. Исхудалые,
изможденные лица женщин, дети с потухшими глазами, одетые в
тряпье. Вижу страшную вывеску с предупреждением о расстреле.
Избиению мог подвергнуться каждый, и никто не мог предвидеть, к
чему придерется надзиратель».
Еще рассказала Анна Сергеевна о том, что девушек, кому было
больше семнадцати, начали отбирать в Германию. Одна наотрез
отказалась. Сказала: «Стреляйте, но к немцам я не пойду». Фашист
выпустил по ней очередь. Удивляться нечему. В так называемой
«Памятке немецкому солдату» был такой пункт: «У тебя нет сердца
и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и
сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если
перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик...»
Разместили узников в длинном одноэтажном бараке. Спали на
полу, где была настелена солома и какое-то тряпье. Женщин
выгоняли на работу рано утром в любую погоду. Наталья
Ильинична чаще всего ходила на разгрузку вагонов, но выполняла
и другую тяжелую работу. Под конвоем уходили на работу, так и
возвращались, обессиленные и голодные. Да и дети целыми днями
были истощены, им даже не хотелось ни во что играть. «Какое
могло быть детство в лагере? Мы были маленькими старичками и
старушками, и у нас была единственная «игра» - прятки от
охранников и надзирателей».
Аня оставалась с Колей. «Иногда возьму его на руки, иду к
маме. «Мы есть хотим». А она в ответ: «Ну что я вам могу дать,
дочка…» Иногда удавалось что-то выпросить на кухне, и девочке
наливали пару половников похлебки. Обязательно оставляла маме,
говоря: «Хоть две ложечки отхлебни», но та наотрез отказывалась.
А вообще, ели все, что придется, - траву, кору, гнилую картошку…
Обращались, вспоминает, что к взрослым, что к детям жестоко.
Могли избить. «Немцы плохо относились, а уж для поляков мы
были людьми не «второго», а какого-то «…надцатого» сорта.
Одежда и обувь были изношены до такой степени, что все
ходили в обносках. Иногда давали немного воды, но это не спасало
от вшей. От голода, холода, инфекционных болезней, без лекарств,
от непосильного труда люди умирали часто. Трупы выносили из
барака и куда-то увозили. И почти ежедневно в бараке появлялись
новые узники.
Сказала, что если бы не мама, то не выжила бы не она, ни брат.
«Мы только надеялись на маму. Если бы она умерла, нам бы не
жить. Понимаю, что и она держалась ради нас». В неволе Аня
тяжело переболела корью, Коля – тифом. «Как уж мама нас
поставила на ноги, не знаю. Она за те годы сильно ослабла, потом
долго болела».
Новости с фронта до них не доходили. Дни слились в один,
безрадостный и горестный. Но как-то утром показались всадники.
Женщины разглядели красные звезды на пилотках. Наши! Услышав
крики: «Мы победили», женщины зарыдали, но на этот раз не от
страха, а от безмерного счастья. Солдаты успокаивали, как могли:
«Не плачьте. Все кончилось, вы свободны, теперь по домам
поедете».
Потом подъехали машины, на которых узников и увезли на
родину. Как вспоминает Анна Сергеевна, приехали домой, а там пепелище. Вырыли землянки. Лето и зиму в ней и провели, потом
уже начали отстраиваться, рядом же лес. Жили голодно. Поля были
запущены, да к тому же заминированы, так что мирная жизнь
началась с трудностей.
В Пироговский она приехала в 1948 году. Фабрика
«Пролетарская победа» набирала тогда рабочих, пришла
разнарядка и в орловское село, где жила Аня. Председатель колхоза
уговорил: «Специальность там получишь, в люди выйдешь –
соглашайся!» Согласилась. На предприятии проработала более
сорока лет. Благодаря упорству и целеустремленности, была одной
из лучших прядильщиц фабрики. Нормы были большие, к тому же
постоянно росли, но справлялась. За свой ударный труд получила
немало наград и премий, ее фотография висела на Доске почета.
Вырастила дочь, сейчас у нее две внучки и правнук двухлетний
Андрюша. Живут они в Жостово, и часто навещают Анну
Сергеевну. В 50-х к сестре переехал и брат. Николай Сергеевич
долго работал слесарем на фабрике. О тех горестных годах по
малолетству помнит смутно.
Сама Анна Сергеевна о пережитом в сороковых годах никогда и
никому не рассказывала. Лишь когда в середине 90-х заговорили о
малолетних узниках, обратилась в органы социальной защиты.
Теперь вместе с братом получает доплату к пенсии.
Когда пожилая женщина сказала, что ее правнуку два года,
невольно подумалось, что именно столько было Коле, когда его
несла на руках мать по дороге в ад. Как говорится, не дай Бог…
Из нашего досье:
В концлагерях, гетто, других местах принудительного
содержания погибло более 13 млн. советских людей, из них один
млн. 200 тыс. детей. Их сжигали в печах, травили газами, брали
кровь для немецких солдат, на них ставили медицинские
эксперименты, испытывали новые препараты и заставляли до
изнурения трудиться. Дети использовались как живое
прикрытие для отступающих фашистских войск, их посылали
для «прочесывания» минных полей и смертоносных дорог.
Только каждый шестой, угнанный в концлагерь ребенок,
остался жив и был освобожден!