Работа Анкудиновой Лерыx

Анкудинова Валерия, 11 DP
Читая «Дикую утку» Ибсена, я испытывала противоречивые чувства. То отвращение, то любопытство и живой интерес, а иногда
находила отражение ситуаций, когда-то случавшихся со мной. Но всегда для меня оставался загадкой один образ. В моем понимании
настолько разносторонний и сложный, с огромным количеством внутренних разногласий. Это Хедвиг, девушка-подросток, очень
близкий мне по возрасту персонаж. Ведь ей всего четырнадцать, и как раз потому, что я только немного старше ее, у меня есть
возможность вспомнить себя в ее возрасте, сравнить нас и найти какие-то общие черты. А их очень и очень много, несмотря на то, что
я обладаю совсем другим характером, в корне отличным от характера Хедвиг. Быть может, я вижу Хедвиг таким образом потому, что
подсознательно пытаюсь увидеть себя в этом образе, и поэтому пытаюсь придать ей мои собственные черты: вспыльчивость,
агрессивность, неумение прощать людей, которые, как мне кажется, того не стоят.
Будь я на месте Хедвиг, я бы наверняка сбежала из дома (совершенно не думая о последствиях), не позволяла бы давить на себя,
сверлить взглядом и относиться, как к бродячей собаке. Наверное, это грешно и эгоистично – иметь такую позицию по отношению к
окружающим меня людям – но опыт показывает, что, относясь к ним иначе, выжить просто невозможно. Твой внутренний мир
испепелят дотла, лучшие качества уничтожат. Люди не способны в полной мере оценивать то, что для них делают другие, люди будут
перегрызать друг другу глотки, если небо вдруг упадет и будет на них давить всей своей космической мощью. И Хедвиг наверняка это
понимала, но у нее не было возможности поступить так, как поступила бы я, ведь в те времена девушки до самого зхамужества
находились под опекой своих родителей, которые полностью их обеспечивали. Поэтому Хедвиг нашла другой вид ухода, и уходит она
гораздо более страшно и невозвратимо. И пусть я презираю многих людей, совершивших самоубийство из-за своей внутренней
слабости, из-за неспособности выдержать давление, оказываемое со всех сторон нашего бытия, но я не могу осуждать поступок
Хедвиг, потому что ее самоубийство –это проявление силы. Это было и своеобразной жертвой, и уроком для ее отца: она показала
ему, как можно потерять, уничтожить любящих тебя, просто дав волю своему гневу или слабости.
Мне кажется, что драматург показал только одну сторону этого персонажа, обрисовав лишь некоторые качества Хедвиг, такие как
жертвенность, способность к всепрощению, любовь к беспечному, слабому по характеру и эгоистичному отцу. Но не может быть,
чтобы подросток был однозначной цельной натурой, обычно этот возраст раздираем противоречиями.. Я вижу и другую ее сторону,
способную критиковать, ненавидеть, злиться. Иначе как бы она могла совершить самоубийство? А перед этим она попросила Экдала
застрелить дикую утку, к которой она прониклась такой искренней симпатией, только чтобы доказать (и с какой стати необходимо
доказывать?!) отцу свою любовь. Последнее является полнейшим абсурдом, на мой взгляд. Разве это правильно – доказывать
подобное?. Она бунтует, выпускает на волю свою вторую сторону, скрытую от чьих-либо глаз, совершая самоубийство. Такой
отчаянный поступок не мог совершить слабохарактерный человек, коей ее почему-то показывает Ибсен, решиться на самоубийство не
так-то просто, как кажется.
Именно поэтому я решила попробовать понять, что же могла написать Хедвиг своему отцу в момент перед самоубийством, что она
чувствовала, какие мысли мучили в предсмертный момент. Перед смертью человек обычно говорит то, что не мог сказать ранее
(может, потому что больше нечего терять?). И мне очень захотелось сказать за нее ее последнее слово, которое в драме так и не
прозвучало.
Кроме того, я хочу оставить ее отцу стихи, которые он должен запомнить на всю свою жизнь. В пьесе Ибсена совершенно нет
стихотворной речи, в отличие от Гамлета, к примеру, где стихи чередуются с прозой. Однако, в данном случае они уместны, так как
именно поэзия в полной мере отражает чувства, переживания героя и знакомит с его внутренним миром.
Действие 5 (конец)
Когда Ялмар и Гина уносят тело Хедвиг в кухню, из кармана ее фартука выпадает сложенный лист бумаги.
Ялмар тяжело вздохнул и опустился на стул. Гина протягивает ему выпавший лист. Ялмар дрожащими руками
берет его и начинает читать вслух. Гина садится рядом и внимательно слушает. По ходу чтения их лица
бледнеют, а на глаза наворачиваются слезы. Время от времени Ялдар прерывался из-за беззвучных рыданий
его жены.
Дорогой отец,
Есть очень много вещей, которые мне хотелось бы тебе сказать. И, быть может, читая это письмо, ты будешь честен с собой, а я
смогу быть с тобой откровенной…
Но прежде всего, ответь на вопрос: а ты считаешь меня своей дочерью? Тебе хватит духу меня так назвать? Или же все те годы,
что мы прожили вместе, все те переживания и горести, деленные поровну на каждого члена нашей маленькой семьи, ничего не
значат? Господи, порой мне кажется, что у тебя совсем нет сердца. Неужели так важно то, чья кровь течет в моих жилах? Я так
ненавижу это в тебе, всем своим существом ненавижу. В особенности то, что ты не способен увидеть чужие страдания, чужие
жертвы, тем более, когда все эти усилия сделаны ради твоего же блага. Ты так тщеславен! Твое я – э то все, что заполняет тебя,
твой кабинет, наш дом и всех людей, окружающих тебя. Ты везде, везде! Мне только не хватало тебя в моей крови…
Я не знаю, как назвать то чувство, которое я испытываю к тебе. Я бы жизнью пожертвовала ради тебя, отдала бы последний
кусок и кинулась бы на копья, если бы все это могло тебя спасти. Но чем больше я делаю, тем больше я тебя убиваю. Отец, любящий
и всегда готовый поддержать своих родных, готовый заполнить ими свое сердце и разум, он умирает. И, наверно, умрет совсем,
если я не исчезну из твоей жизни, потому что я не могу иначе, я не могу просто закрыть глаза…. Меня возмущает твое безразличие.
Интересно, что есть смерть? Что меня ждет за ее порогом? Этот последний миг, когда чувствуешь, как из тебя вытекает
жизнь… и как быстро выходит из тела душа и устремляется к Богу. Наверное, там хорошо. Я буду смотреть на тебя, я буду
наблюдать за каждым твоим шагом. Я не могу поверить, что смерть – это конец! Там обязательно должен быть прекрасный мир,
где нет боли, непонимания, отчуждения…. Я обязательно туда попаду, я верю в это. И, быть может, через полвека мы с тобой
снова встретимся и поговорим совсем иначе, чем здесь. Мы увидим друг друга, крепко обнимемся и молча постоим, поняв все. А
пока…
А пока я уничтожу то, что может оставить память обо мне. Я не понимаю, чем тебе так неприятна эта несчастная утка
(Господи, да ведь это всего лишь утка!). Может, если ее и меня больше не будет, тебе будет легче жить с твоим отвратительным
тщеславием. Ты бы знал, как это больно – разочароваться в самом любимом человеке. Мне бесконечно жаль мою маму, которая
живет с тобой под одной крышей, потакая всем твоим капризам, жертвуя последним куском ради тебя. Открой же наконец глаза!
Отец, так нельзя! Как же я раньше не замечала твоей слепоты и глухости. Ты уже сед, с тебя можно стряхивать пыль, но ты все
равно остаешься верным каким-то глупым и совершенно непонятным мне принципам. Ты бесчеловечен.
Все равно ты навсегда останешься моим отцом. Человеком, вырастившим меня, любившим, хотя и так странно любившим, посвоему. И да, какой-то частью я откровенно тебя ненавижу, но эта ненависть почему-то сразу куда-то испаряется, когда я тебя
вижу или просто слышу и знаю, что ты дома. Вот так – пух! – и пропадает, растворяется в окружающем мире, и во мне остается
все самое светлое. Я не знаю, чем я обязана таким отношением к себе, но знай, что я очень люблю тебя, папа. Будь счастлив.
Пусть эти строчки навсегда врежутся в твою память.
Сломали крыло умирающей птице,
Я забуду и бред, и тупые потуги
Упавшею ниц на грязный черда,
Залечь на недвижное, тихое дно.
На обломки острых краев черепицы,
И теперь не взлететь несчастной никак.
На средину прозрачных озерных глубин
Я взлечу, как всегда, обгоняя пули,
На забытое время наложены руки,
А ты… ты останешься только один,
Все худшее в памяти погребено.
А я буду слать вам с небес поцелуи.
Твоя Хедвиг.