6. Угрозы международной информационной безопасности.
реклама
Федоров А.В. ИНФОРМАЦИОННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ В МИРОВОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ 2 Оглавление ВВЕДЕНИЕ............................................................................................................. 4 ГЛАВА 1. ИНФОРМАЦИЯ И ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО .... 16 § 1. ПОНЯТИЕ ИНФОРМАЦИИ. .............................................................................. 16 § 2. ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО: МНОГООБРАЗИЕ ХАРАКТЕРИСТИК ............ 28 Идея информационного общества .............................................................. 30 Теоретические концепции информационного общества .......................... 40 Политические риски...................................................................................... 77 §3. ИНФОРМАТИЗАЦИЯ И ГЛОБАЛИЗАЦИИ. ......................................................... 83 ГЛАВА 2. ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРОТИВОБОРСТВО И БЕЗОПАСНОСТЬ ............................................................................................... 98 §1. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИНФОРМАЦИОННОГО ПРОТИВОБОРСТВА ......... 100 §2. НОВЫЕ ОБЪЕКТЫ ИНФОРМАЦИОННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ .............................. 107 Безопасность открытых информационных сетей ................................. 107 Информационная безопасность бизнеса .................................................. 109 Информационно-психологическая безопасность .................................... 111 Криминальные интересы............................................................................ 112 §3 ИНФОРМАЦИОННОЕ ОРУЖИЕ – НОВЫЙ ВИД ОРУЖИЯ МАССОВОГО ПОРАЖЕНИЯ. ...................................................................................................... 114 §4. ИНФОРМАЦИОННЫЙ (КИБЕР-) ТЕРРОРИЗМ .................................................. 122 §5. ИНТЕРЕСЫ В ИНФОРМАЦИОННОЙ ОБЛАСТИ. ............................................... 140 §6. УГРОЗЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. .............. 144 Объекты МИБ ............................................................................................. 145 Субъекты информационного воздействия............................................... 148 Принципы классификации и источники угроз информационной безопасности ............................................................................................... 150 ГЛАВА 3. ПРАВО ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ ................................ 153 §1. ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ .................................................................................... 153 §2. МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТОВ И ЕГО ПРИМЕНИМОСТЬ К ДЕЙСТВИЯМ В ИНФОРМАЦИОННОЙ СФЕРЕ .......................... 167 §3. ПРИМЕНИМОСТЬ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА В ОБЛАСТИ РАЗОРУЖЕНИЯ К ВОПРОСУ ОГРАНИЧЕНИЯ ИНФОРМАЦИОННОГО ОРУЖИЯ. .................................. 192 ГЛАВА 4. ИНФОРМАЦИОННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ В ПРАКТИКЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ. ........................................................ 207 §1. РОССИЙСКИЕ ИНИЦИАТИВЫ ПО МЕЖДУНАРОДНОЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. ................................................................................................. 207 §2. ПЕРЕГОВОРНЫЙ ПРОЦЕСС И МЕЖДУНАРОДНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО В ОБЛАСТИ ОГРАНИЧЕНИЯ ИНФОРМАЦИОННЫХ ВИДОВ ОРУЖИЯ. ....................................... 227 3 §3. ПЕРСПЕКТИВЫ УСТАНОВЛЕНИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО КОНТРОЛЯ НАД ИНФОРМАЦИОННЫМИ ВИДАМИ ВООРУЖЕНИЙ. ................................................. 232 ЗАКЛЮЧЕНИЕ ................................................................................................. 240 4 Введение. На всем протяжении человеческой истории практика обеспечения безопасности одних государств и народов в ущерб интересам и безопасности других порождала непрерывную цепь войн и вооруженных конфликтов. Однако на фоне разрушений и кровопролития шел поиск путей мирного развития цивилизации. Еще составители библейских книг мечтали о тех временах, когда племена и народы «перекуют мечи свои на орала и копья свои — на серпы». Рассмотрению вопросов войны и мира, возможностям государственной власти ограничить использование вооруженного насилия уделено значительное место в таких памятниках античной философии и политико-правовой мысли, как «Государство» Платона и «Афинская полития» Аристотеля. В пятом веке нашей эры (468 г.) Карфагенский собор сформулировал фундаментальное положение международного права «Pacta sunt servanda»1, зафиксировав там самым общее понимание примата мирного пути разрешения конфликтов. Серьезный интеллектуальный вклад в решение вопросов войны и мира внесли мыслители средневековья и эпохи Возрождения. Этим проблемам уделяли внимание Данте и Эразм Ротердамский. Широкое распространение и развитие концепция всеобщего мира получила в трудах идеологов революционной буржуазии, просветителей XVII — XIX веков, опиравшихся в своих исследованиях проблем войны и мира на идеи естественного права и общественного договора. Они исходили из убеждения, что война не является неизбежным спутником общества, а представляет собой следствие всякого рода общественных неустройств, которые могут быть искоренены с помощью разумных мер по упорядочению внутригосударственных и межгосударственных отношений, включая меры международно-правового 1 «Договоры должны исполняться» (лат.). 5 характера. Разработанная Гуго Гроцием концепция до сих пор считается фундаментом международного права. В 1713 году французский аббат Сен-Пьер разработал «Проект установления вечного мира в Европе», в котором предлагал европейским государствам заключить территориальных «великий притязаний, союз», передать отказаться все от спорные взаимных вопросы на рассмотрение международного третейского суда. Высоко оценивая мысль Сен-Пьера о распространении идеи общественного договора на отношения между народами, Ж.-Ж. Руссо писал: «Создайте Европейскую Республику на один только день — этого достаточно, чтобы она существовала вечно: каждый на опыте увидел бы свою личную выгоду в общем благе». И. Кант поступательный характеризовал процесс, движение своего рода к миру как историческую неодолимый необходимость, исключающую в конечном счете войну в качестве формы международных отношений. Он полагал, что если не удастся предотвратить войну путем международного договора, то нашу цивилизацию ожидает вечный мир «на гигантском кладбище человечества» после истребительной войны. И хотя в этом перечне блистательных имен не ни одного российского имени, именно Россия всегда выступала с практическими разоруженческими и миротворческими инициативами. международно-правовой конкретных видов документ, оружия2 носит Фактически первый ограничивающий название в истории применение Санкт-Петербургской декларации 1868г. Особое значение в решении проблемы войны и мира имела состоявшаяся в 1899 году первая Гаагская конференция мира. Ее особенность заключается в том, что это был форум, который изначально мыслился инициатору его проведения — правительству России — как международная конференция по ограничению гонки вооружений. В первом пункте программы конференции, предложенной русским правительством, В соответствии с Декларацией страны участницы (большинство государств Европы) взяли на себя обязательство не применять в военных действиях взрывчатые и зажигательные пули. 2 6 предусматривалось заключение международного соглашения на подлежащий определению срок, устанавливающего неувеличение существующего состава мирного времени сухопутных и морских сил. На этот же срок предполагалось заморозить и существующий уровень военных бюджетов. Предлагалось изучить возможность в будущем уже не замораживания, а сокращения численности вооруженных сил и размеров военного бюджета. Гаагская конференция 1899 года не достигла своей изначальной цели3. Вместе с тем она стала по существу первой попыткой решения вопроса о разоружении на базе многосторонней дипломатии. Впервые вопрос о разоружении увязывался с проблемой обеспечения мира. В период между двумя мировыми войнами разрабатывались различные проекты обеспечения безопасности путем как запрещения войны, так и ограничения гонки вооружений. Первая половина ХХ века, по сути, стала периодом формирования международного гуманитарного права. Появление ядерного оружия, а с ним угрозы уничтожения самой жизни на Земле потребовало критического переосмысления всего комплекса вопросов войны и мира. Идея всеобъемлющей международной безопасности явилась своего рода ответом на это требование. Становилось все более очевидным, что человечеству требуется новое измерение безопасности. В современных условиях под национальной безопасностью уже недостаточно понимать лишь физическую и моральнополитическую способность государства защитить себя от внешних источников угрозы своему существованию, поскольку стало окончательно ясно, что обеспечение национальной безопасности взаимоувязано с обеспечением международной безопасности, с поддержанием и упрочением всеобщего мира. Объективный научный анализ характера и особенностей современных средств и методов ведения военных действий свидетельствует о невозможности обеспечить национальную безопасность только военнотехническими средствами, созданием мощной обороны. 3 Была принята только Декларация о неприменении легко разворачивающихся и сплющивающихся пуль. 7 Вступление мирового сообщества в эпоху глобализации «смешало» экономики, изменил подход к понятию государственного суверенитета, уничтожил границы для финансов и информации, сделал бессмысленным разрушение экономической инфраструктуры на территории государства- противника. Реакцией стала революция в военном деле. На смену разрушающим методам и средствам приходят контролирующие и, в первую очередь, информационные, получившие уже название «информационного оружия». Все эти факторы потребовали целого комплекса мероприятий принципиально нового типа, которые связываются с понятием «информационной безопасности». Включение «информационной» компоненты в структуру понятия «безопасность» обусловлено несколькими обстоятельствами. Важнейшей тенденцией развития современного мира безусловно следует рассматривать глобализацию. Ее технологической основой стали информатизация всех областей социальной деятельности, интеграция информационных систем различных государств в единую общемировую информационную сферу, формирование единого информационного пространства, создание глобальных информационно-телекоммуникационных сетей, интенсивное внедрение новых информационных технологий во все области человеческой деятельности. Развитие информационных технологий меняет принципы и методы бизнеса, управления, обучения, оно же легло в основу «революции в военном деле». Исследователями предпринимались многочисленные попытки объяснить крупномасштабность перемен. Одни авторы думают, что в данный момент мы находимся на переходном этапе от индустриального к постиндустриальному обществу, полагая вместе с Дэниелом Беллом и его сторонниками, что этот поворот связан с переходом от промышленного общества к обществу услуг; другие — Зигмунт Бауман, к примеру, — обозначают это как переход от модерна к постмодерну, для Скотта Лэша и Джона Юрри (Lash and Urry, 1987) это движение от организованного к 8 дезорганизованному капитализму; для Фрэнсиса Фукуямы (Fukuyama, 1992) поворот обнажает всего лишь «конец истории», полную победу рыночной экономики над обанкротившимся коллективистским экспериментом. Каждый из этих ученых стремится объяснить одни и те же феномены, делая различные акценты и, разумеется, совершенно по-разному интерпретируя их смысл и значение. Утверждение свободы информации в качестве общепризнанной нормы международного права и, как следствие, неизбежное сужение возможностей государств ограничивать свободу ее распространения, наряду с интенсивным развитием новых средств доступа к информации, привело к усилению роли институтов общества в формировании государственной политики. Напротив, децентрализация экономики, трансграничность производств, развитие ТНК снизили роль профсоюзов и партий как политических и экономических представителей социальных слоев перед лицом государства. «Гибкие производства» и «гибкие специалисты» ориентированы на глобальный рынок, а не на государство. Их безопасность уже не является прямой составной частью национальной в привычном значении этого слова безопасности. Напротив, и это самое главное, широкое внедрение современных информационных технологий во все сферы общественной жизни, в материальное производство и вооруженные силы усилило зависимость общества и государства от устойчивой работы информационных и телекоммуникационных систем, сетей связи, сохранности информационных ресурсов, являющихся важной составной частью информационной инфраструктуры общества. В этих условиях не последнее место занимает угроза превращения информационной инфраструктуры, информационных ресурсов в арену 9 межгосударственного противоборства и объект террористического и криминального воздействия4. Управление всеми важнейшими объектами народного хозяйства, социальной и военной сферы развитых стран основано на широком использовании информационно-коммуникационных технологий. Нарушение информационной инфраструктуры ядерных объектов, особо опасных химических производств, гидросооружений, транспорта, систем обороны приведет к техногенным и экономическим катастрофам. Вследствие глобализационных процессов риски в этой области усугубляются не обязательной принадлежностью такого рода объектов стране расположения. Каналы связи, по которым проходит управленческая и другая критическая для конкретных структур и даже государств информация могут проходить по территориям или пространствам (воздушным, космическим, радиосвязи) десятков других стран или через телекоммуникационные системы, находящиеся под юрисдикцией и управление других государств, в том числе потенциальных противников. Информационно-технический прогресс в военном деле обеспечил условия для ускоренного совершенствования вооружения и военной техники на основе широкого внедрения новых информационных технологий и создания информационного оружия. Интеллектуализация способствовала кардинальному увеличению точности, дальности и мощности действия классических видов вооружений, резкому увеличению возможностей разведки, систем сбора и обработки информации и, как следствие, уменьшению времени принятия оперативных решений. Внедрение сетевых технологий в военном деле принципиально изменяет военную стратегию и тактику, военное искусство. В этих условиях информационное оружие может стать тем самым искомым эффективным силовым средством, не предусматривающим разрушения объектов и уничтожения живой силы и Подробно рассмотрено в работах В.Е.Незнамов «Информационная война» М., АВР 1999, Федоров А.В., Цыгичко В.Н (под редакцией.) «Информационные вызовы национальной и международной безопасности» , М., ПИР-Центр 2001, Федоров А.В. «Информационная безопасность», М.,АВР, 2004. 4 10 населения противника, позволяющим решать многие конфликты без применения традиционных средств вооруженной борьбы, подчинять себе противника, его экономические и трудовые ресурсы без применения силовых методов. Страны, обладающие таким оружием и военной техникой, получают громадное военное преимущество перед противником, оснащенным традиционными типами вооружений. Тем самым одним из наиболее опасных источников угроз интересам общества и государства в информационной сфере становятся распространение «информационного оружия» и развертывание гонки вооружений в этой области, попытки реализации концепций ведения «информационных войн». Разрушительное воздействие «информационного оружия» в информационном обществе может оказаться более мощным и эффективным, чем это представляется сегодня. В настоящее время, по разным оценкам, свыше 120 стран имеют или разрабатывают различные виды информационного оружия. Преимущественно идет создание оружия информационно-технического воздействия, в первую очередь, направленного на несанкционированный доступ и дезорганизацию работы средств вычислительной техники. Усиленно разрабатываются средства защиты информации. Причем последним, по вполне понятным причинам, вынуждены заниматься и страны, не планирующие ведение наступательных информационных операций, но имеющие развитую информационную инфраструктуру. Данные обстоятельства делают проблему международной информационной безопасности (МИБ) условием мирового развития, а обеспечение безопасности интересов Российской Федерации в информационной сфере важным фактором национальной безопасности. События 11 сентября 2001 г. и последующего периода резко обострили внимание политиков и аналитиков к возможности использования в террористических целях вместо традиционного оружия массового 11 уничтожения высокотехнологичных средств воздействия, в том числе информационного оружия и информационно-ориентированных средств5. Ведущие западные политики и эксперты приходят к осознанию того, что информационное оружие может обеспечить "асимметричный ответ" неядерных государств в конфликтах различной интенсивности. Развитие информационного военного потенциала может компенсировать неспособность поддерживать баланс сил в области обычных вооружений, особенно при отсутствии на вооружении оружия массового уничтожения и достаточных ракетных средств. Специальные средства воздействия на информационные компоненты военных и критических гражданских структур начали целенаправленно создаваться в технологически развитых странах в 70-80-е годы и к середине 90-х уже поступили на вооружение армий передовых государств. В соответствии с принятыми военными доктринами информационное оружие предназначается для воздействия на ключевые элементы управления и связи военных, экономических и государственных структур, а также население противника и нацелено на дезорганизацию и нанесение значительного ущерба. Это придает ему характер оружия массового поражения6, а при применении против объектов ядерной, химической, гидрологической и других особо опасных сфер или при использовании для перенацеливания (за счет перехвата и изменения управляющей или навигационной информации) стратегических вооружений - массового уничтожения. Наличие у противника потенциала информационных средств может свести на нет боевую мощь наступающей стороны и возможности эффективной обороны7. Этим вопросам уделяется большое внимание в работе Римско-лионской группы «восьмерки» по вопроса противодействия международному терроризму и транснациональной преступности. В частности, в ее рамках работает специальная подгруппа по противодействию преступлениям в сфере высоких технологий («High-tech crime»). 6 В соответствии с определением, выработанным ООН еще в 1948 году, оружие массового роражения «должно быть определено таким образом, чтобы включать оружие, действующее атомным взрывом, оружие, действующее при помощи радиоактивных материалов, смертоносное химическое и биологическое оружие и любое разработанное в будущем оружие, обладающее характеристиками, сравнимыми по разрушительному действию с атомной бомбой и другим упомянутым выше оружием». 7 В силу этого в Пентагоне в преддверии операции «Шок и трепет» были очень озабочены появившимися у ЦРУ данными о возможности обладания «проблемными» странами, и в частности Ираком, средств 5 12 Информационные средства могут выступать как самостоятельно, так и в качестве обеспечивающих или поддерживающих при проведении масштабных террористических акций или терактов с применением других видов и форм воздействия. Эксперты Пентагона вынуждены были признать, что в осуществленных осенью 2001 года терактах были применены средства, относимые к информационным. Имевшие место нарушения работы ряда аэропортов и авиационных служб способствовали проведению терактов, а их прямая трансляция по каналам CNN многократно усилила психологический эффект, фактически тем самым частично решив задачи, поставленные перед собой террористами. Использование для распространения возбудителей сибирской язвы почтовых отправлений расценивается как воздействие на один из важных каналов связи, т. е. информационных каналов. Последовавшие события подтвердили эффективность воздействия на информационные инфраструктуры, поскольку, кроме прямого социальнополитического и социально-психологического (что и считалось до последнего времени целью террористической деятельности) ущерба, нанесло существенный экономический ущерб. Особую озабоченность вызывает распространение в глобальных информационных сетях и на электронных носителях сведений и практических рекомендаций по подрывной деятельности и созданию оружия, включая оружие массового уничтожения (ОМУ). Многие аналитические центры в мире ведут проработку возможных сценариев информационных войн, исходя в своих стратегиях именно из задачи обеспечения информационного доминирования. Доминирование в информационной сфере реально означает не абстрактную возможность влиять на мировую инфосферу, а обладание вполне конкретным потенциалом, позволяющим диктовать свою волю, то есть обеспечить «глушения» сигналов спутников глобальной системы позиционирования, поскольку это ставило под сомнение возможность применения против них обычных вооружений армии США. Все, как воздушные, так и наземные средства вооруженных сил США (включая воинские части армии) для своей ориентации на местности и в системах наведения используют информацию этой системы. 13 глобальное доминирование. Во что это конкретно воплощается, по крайней мере в региональном измерении, человечество имело возможность убедиться в ходе известных локальных войн и "миротворческих операций" конца ХХ века. Более чем представительный список ставших известными кибератак показывает, что подобные средства и методы уже освоены также и международными террористическими, и экстремистскими организациями. Имевшие место инциденты на ядерных электростанциях в разных странах мира подтверждают тезис о том, что информационные управляющие системы остаются одним из наиболее уязвимых звеньев в системе безопасности такого рода объектов8. В то же время в ряде случаев криминализация деструктивных действий в информационном пространстве признается специалистами проблематичной. Процесс же формирования международного правового поля в отношении военных и преступных действий в информационном пространстве не смотря на определенные подвижки встречает заметное противодействие. Основы разработаны ведения достаточно информационной войны подробно, однако в военной теории не следует ожидать их обязательного воплощения в жизнь в ближайшем будущем. Причина этого состоит в том, что государственные и военные институты являются довольно консервативными структурами, и прохождение даже перспективной идеи от концептуальной разработки до практического воплощения подчас занимает десятилетия. Но даже теоретическая возможность ведения подобных войн не должна оставаться за скобками при обсуждении проблем международной безопасности и национальной безопасности государств и не может игнорироваться при анализе политических процессов и подготовке к возможным конфликтам будущего. Возможные информационные угрозы требуют принятия не только практических шагов по созданию адекватных средств ведения информационной войны (как оборонительного, так и 8 См. Федоров А.В. (ред.) «Супертиерроризм. Новый вызов нового века»,М.,2003 14 наступательного характера) и разработке методов их применения, но и политико-правовых, в том числе дипломатических усилий, способствующих укреплению стратегической стабильности на основе совершенствования международного сотрудничества в этой сфере. Поэтому сегодня особую актуальность приобретает не только анализ применимости ранее выработанных правовых, в первую очередь международного гуманитарного права в новых реалиях, но и, что особенно важно, создания нового правового поля, направленного на минимизацию для человечества информационных рисков. Информационная война для дипломатов и политиков является все еще новым явлением, практическая реализация присущих ей средств и методов до сих пор многими признается, в лучшем случае, в частных проявлениях, например, использование сети интернет в качестве среды ведения пропагандистской деятельности или использование графитовых бомб против объектов энергетической инфраструктуры в Югославии. Однако в основном все согласны, что уже в не столь отдаленном будущем неконтролируемый рост возможностей ведения информационной войны, распространение соответствующих средств могут привести не только к возобновлению гонки вооружений на качественно новом технологическом уровне и в принципиально новом стратегическом контексте, но и явятся стимулом для развязывания (в качестве ответа на «нетрадиционные вызовы») вооруженных конфликтов с применением традиционных средств ведения войны. И вероятность такого развития достаточно велика9. В соответствии со спецификой развития различных стран на первый план для них выдвигаются различные аспекты информационной войны. Например, в США на уровне государственных позиций наблюдается устойчивая тенденция рассматривать в качестве информационной войны исключительно действия против информационных инфраструктур (в узком Это ясно показывают материалы обсуждения вопроса (вклады государств) в ходе подготовки докладов Генерального секретаря ООН 55-60 сессиям ГА ООН «Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности». 9 15 понимании – информационных сетей). При этом рассматриваются преимущественно террористические и криминальные действия в тех их аспектах, которые направлены против информационных систем и ресурсов10. В то же время в ряде стран «третьего мира» превалирует взгляд на информационную войну как совокупность пропагандистских действий, затрагивающих культурный и мировоззренческий уровень, с использованием информационных возможностей, предоставляемых процессами глобализации и общедоступностью СМИ. Две эти точки зрения, безусловно, являются полярными и не отражают всего спектра взглядов на информационную войну даже в упомянутых странах, однако они дают наглядное представление о существенных различиях в восприятии структуры рисков, возникающих в связи с развитием информационных технологий. Несмотря на явные различия во взглядах на информационную войну и оценке спектра возникающих угроз национальной безопасности, практически все страны ясно осознают необходимость ведения международного обсуждения проблем информационной безопасности и информационной войны. Новые технологии вызывают новые импульсы в праве. Анонимность и мультиюрисдиктность информационного пространства ставят вопросы, в государственном регулировании в принципе не существовавшие. Киберпространство не имеет границ, а, следовательно, и государственности. И здесь вопросы государственной безопасности могут решаться только как вопросы безопасности международной. Эта позиция нашла отражение в их инициативах в ООН (резолюция, принятая 58-ой сессией Генеральной Ассамблеи на основе американского проекта «Культура киберпреступности») и деятельности в рамках G-8. 10 16 Глава 1. Информация и информационное общество § 1. Понятие информации. Термин «информация» происходит от латинского слова “informatio” – осведомление, изложение, разъяснение. В повседневном сознании этому термину соответствовало представление об информации как о сообщениях, сведениях, имеющих определенное содержание. Толковые словари особо выделяли понимание информации как данных, новостей, сведений и знаний, полученных путем исследования и наблюдения, а также как фактов, приготовленных для сообщения. Попытки научного исследования феномена информации предпринимались первоначально в рамках теории журналистики начиная с 20-х годов XX века. Исходя из распространенной в этой области трактовки информации как описания фактов, уже первые исследователи обсуждали, следует ли считать информацией любые или только новые факты, классифицировали источники информации, изучали взаимоотношение потребителя (читателя газеты) и самой информации, условия ее восприятия, а также свойства общественно значимой информации, в том числе такие, как достоверность, важность, полнота, убедительность11. Однако темой оживленных научных дискуссий феномен информации стал лишь во второй половине XX столетия благодаря появлению теоретических построений, стимулированных потребностями техники связи и создания вычислительных машин, в том числе для военных целей. На развитие исследований информации большое представленные в влияние работе оказали «Математическая результаты К. теория связи», Шеннона, впервые См.: Афанасьев В.Г., Урсул А.Д. Социальная информация. (Некоторые методологические аспекты) // Вопросы философии. 1974. № 10, с. 61-62 11 17 опубликованной в 1948 году12. Шеннон применил методы теории вероятностей для измерения количества информации, передаваемой по линиям связи, и определения способов оптимального кодирования (коды Шеннона-Фено). Однако Шенон не дал научного определения информации как таковой. Его достижением стало определение понятия количества информации, соотношения информации и энтропии (что особенно важно для математики и тем более для технической кибернетики), формализация подходов к исследованию технической то есть составляющей феномена информации, ее передаваемого материального образа. Поэтому исследования Шеннона лишь отчасти способствовали постижению феномена информации, раскрывая его количественный смысл, оставляя без ответа вопрос о его сущности. Формированию «информационного взгляда» на привычные и вновь конструируемые объекты способствовала деятельность Н. Винера. Характеризуя в первом (1948 года) издании своей знаменитой книги «Кибернетика» новую науку как «теорию управления и связи в машинах и живых организмах», Н.Винер рассматривал понятие информации как одно из основных для этой теории, а в качестве возможного «святого-покровителя кибернетики» называл немецкого философа Лейбница, отдавая дань лейбницевым идеям универсальной символики и логического исчисления. Первые попытки (предпринятые Н.Винером и другими учеными) применить в антропологической и социальной рефлексии идеи теории информации и кибернетики, с одной стороны, дали импульс серьезным исследованиям свойств и роли информации в системах конкретных типов, а с другой - стимулировали работы обобщающего характера, стремящихся учесть специфику информации в различных областях. Повышению общественного внимания к вопросам производства и использования информации, к проблемам информационной политики и 12 Shannon C. A Mathematical Theory of Communication // Bell System Techn. J., 27 (1948), No 3, 27 (1948), No 4; рус. пер.: Математическая теория связи // Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1963, с. 243-332 18 стратегии способствовали персональных появление компьютеров, пользователю, и особенно и широкое доступных компьютерной распространение непрофессиональному сети Интернет, ставшей информационно-технологическим символом рубежа веков. На этом фоне закономерной стала популярность социально- политических идей, связанных с понятием информационного общества. Основы этой теории были заложены в конце 60-х – начале 70-х годов в Японии мало кому известной в ту пору концепцией, предполагавшей повышение «информационной емкости» продуктов производства за счет увеличения в их стоимости доли инноваций, дизайна и маркетинга, а также превращение производства информационного (а не материального) продукта в движущую силу формирования и развития общества13. Впоследствии произошла своеобразная конвергенция идей информационного общества с идеями постиндустриализма, классический вариант которого представленный в работах американского социолога Д.Белла (о них подробнее ниже), наделивший знание и информация статусом "стратегического ресурса" и «решающих переменных», заменяющих такие “решающие переменные индустриальной стадии», как труд и капитал14. С белловскими идеями согласуются предлагаемые современными российскими исследователями характеристики информационного общества как «общества, основанного индивидов на знании», где обеспечиваются возможности доступа и групп к информации и знаниям, необходимым для жизнедеятельности и решения личных и социальных задач15. Сегодня немалым влиянием пользуются постмодернистские интерпретации, связывающие перспективы информационного общества с возрастанием роли ненаучной информации и «утратой научным дискурсом его См.: Masuda Y. The Information Society as Postindustrial Society. Wash.: World Future Soc., 1983, p. 29 Bell D. The Social Framework of the Information Society. Oxford, 1980. Сокращ. перев.: Белл Д. Социальные рамки информационного общества. // Новая технократическая волна на Западе. Под ред. П.С.Гуревича. М., 1988, с. 330 15 См.: Ракитов А.И. Философия компьютерной революции. М.: Политиздат, 1991; Ершова Т.В Концептуальные вопросы перехода к информационному обществу XXI века // Вестник РФФИ. № 3. Сентябрь 1999; Мелюхин И.С. Информационное общество. М.: Изд-во МГУ, 1999 13 14 19 привилегированного статуса», с расширяющимися возможностями распространения недостоверной информации, дезинформации или таких форм представления информации, которые вообще не позволяют оценивать сообщения как истинные или ложные16. К последним суждениям приводит автоматизация управления в технических системах, в том числе военных. Системы автоматического управления, основанные на тех же методах и технических приемах, что и обработка воспринимаемой человекам «интерллектуально-значимой» информации. Чем, собственно, с точки зрения результата классическая команда «Пли» отличается от вызванного нажатием соответствующей кнопки (или кнопок – в ракетных комплексах их две) электрического импульса, приводящего в действие пусковой механизм артиллерийской или ракетной пусковой установки? По сути, это та же команда, следовательно, тоже информационное сообщение. Также следует рассматривать и совокупность электрических, электромагнитных, волновых или световых импульсов в различных, в том числе и комьютерных сетях связи и информационных сетях. Ясно, что даже в простейшем разговорном общении информация между речевым аппаратом источника (говорящего) и слуховым аппаратом потребителя (слушающего) существует в виде звуковых акустических волн. Таким образом, связывать информацию только с человеческим сознанием значит заведомо делать задачу не решаемой в общем виде. Как же при этом понимается сам феномен информации? С одной стороны, расширение сферы использования термина, вовлечение в эту сферу все новых контекстов неизбежно ведет к возрастанию омонимии, когда слову «информация» соответствуют разные смыслы и значения. С другой стороны, особую важность приобретает философское осмысление природы информации, сравнение различных подходов к ее изучению, выявление Представителем подобного подхода является один из критиков Д.Белла американский социолог М.Постер, предлагающий собственную концепцию «способа информации» по аналогии с концепцией «способа производства» К.Маркса. См.: Poster M. The Mode of Information: Poststructuralism and Social Context. Cambridge: Polity Press, 1990 16 20 преимуществ и пределов применимости предлагаемых экспликаций соответствующего термина. Понятие информации. Основные экспликации термина Отталкиваясь от представления об информации как о сообщениях, К.Шеннон сформулировал точное понятие количества информации, предположив понимать информацию как сведения, которые уменьшают или снимают неопределенность, существовавшую до их получения, и определил количество информации как функцию от вероятности сообщения. При этом во внимание принималась лишь синтаксическая (знаковая или сигнальная) сторона сообщения, а не его смысловое содержание. Этот подход был вполне естественным, поскольку «основная задача связи, - писал К.Шеннон, состоит в точном или приближенном воспроизведении в некотором месте сообщения, выбранного для передачи в другом месте.»17. С этой точки зрения написанное или напечатанное предложение, повествующее о каком-либо событии, рассматривается как последовательность знаков, которые кодируются в соответствующих сигналах и ничем не отличается от цепочки электрических импульсов в современных системах автоматизированного управления промышленного предприятия, оружейного комплекса, АЭС, ГЭС, спутниковой системы связи или любого другого современного производственного или управляющего комплекса. Под вероятностью этого сообщения понимается не вероятность события, о котором в нем говорится, а вероятность выбора данной последовательности знаков среди всех возможных комбинаций управляющих команд. Вводились и другие, основанные на сугубо техническом подходе толкования информации. Так, например, существует термодинамическая интерпретация статистического понятия информации, предполагающая различение информации свободной, которая рассматривается независимо от 17 Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1963, с. 243-244 21 ее физического воплощения, и информации связанной, отнесенной к состоянию физической системы; энтропия как мера недостатка информации выражает общее количество отсутствующей информации об ультрамикроскопической структуре системы18. А.Н. Колмогоров разработал оригинальный алгоритмический подход, в рамках которого рассматривается количество информации об объекте, содержащейся в другом объекте, что было близко к гносеологической теории отражения. Такие подходы соответствовали задаче инженера связи – в точности передать знаки, содержащиеся в телеграмме, независимо от ее смысла и ценности для получателя. Развитие техники средств связи и электронно-вычислительной техники, принципиально мало что изменило в этом отношении. Надежность передачи информации вне зависимости от того, что передается – изображения фонтанов Петергофа, порнографические картинки, тексты научных монографий, сообщения о политических скандалах, управляющие команды в технических или оружейных системах или банковские транзакции - определяет качество работы технических средств электронной коммуникации. Тем не менее, характерная для статистического подхода идея информации как снятой неопределенности, а ее количества – как отношения числа возможных ответов задачи до и после получения информации, нашла своеобразное преломление в логико-семантических и прагматических трактовках информации. Первые логико-семантические трактовки информации определялись не потребностями передачи сообщений по каналам связи, а задачами анализа языка науки с использованием средств математической логики. В «Наброске теории семантической информации» Р.Карнапа и И.Бар-Хиллела19, появившемся вскоре после публикаций Шеннона и Винера, информация, содержащаяся в некотором высказывании, эксплицируется как класс 18 19 См: Бриллюэн Л. Наука и теория информации. Пер. с анг. М.: Гос. изд-во физ.-мат. литературы, 1960 См.: Carnap R., Bar-Hillel Y. An Outline of Theory of Semantic Information. Technical Report MIT, 1952 22 возможных ситуаций («описаний состояний»), где данное высказывание является ложным. Мерой же информативности высказывания авторы предложили считать отношение количества логически возможных ситуаций («описаний состояний»), в которых оно является ложным, к общему количеству логически возможных ситуаций. Поскольку в содержательном плане «описания состояний» представляют собой совокупности суждений о единичных фактах, которые могут иметь или не иметь места в действительности, «повседневным» данная трактовка пониманием информативности информации как согласуется данных и с фактов, противопоставляемых умозрительным спекуляциям. Определение менее вероятного суждения как более информативного соответствует характерным для журналистской практики представлениям об «идеальной» информации как сенсации, сообщении о «невероятном» событии. Впоследствии логики затратили немало усилий на разработку более утонченных интерпретаций семантической информации, которая позволяла бы учесть когнитивные возможности познающего субъекта, определять информативность логических процедур20. исследования информации связывают Логико-семантические информативность с проблемами смысла и познания, но эти проблемы рассматриваются здесь на абстрактном уровне, когда во внимание принимается главным образом логическая форма языковых выражений. Тем не менее, развитие данного направления имеет существенное значение для изучения содержательной стороны информационных процессов. Сказанное относится в значительной степени к тем вариантам логико-семантического анализа, которые рассматривают информацию в коммуникативном контексте. Прагматические концепции информации стремятся в возможно большей мере учесть ее «человеческие» аспекты, принимая во внимание, в См.: Войшвилло Е.К. Семантическая информация: Понятия экстенсиональной и интенсиональной информации // Кибернетика и современное научное познание. М., 1976; Хинтикка Я. Логикоэпистемологические исследования. М., 1980; Брюшинкин В.Н. Логика, мышление, информация. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1988 20 23 частности, такие понятия, как ценность и польза информации для ее обладателя. «Информация ценна, поскольку она способствует достижению поставленной цели. Одна и та же информация может иметь различную ценность, если рассматривать ее с точки зрения использования для различных целей.»21. В 70-е годы российские философы А.Д.Урсул и Б.В.Бирюков сформулировали в качестве сверхзадачи разработку такого истолкования идеи информации, которое, согласуясь в общем и целом с интуитивносодержательными представлениями об информации, не расходилась бы с имеющимися трактовками этого термина в существующих концепциях информации, развиваемых в математике, логической семантике, прагматике, а также других областях знания и научных направлениях. Отталкиваясь от концепции разнообразия статистической теории У.Эшби, информации оперировавшего (Эшби утверждал, материалом что теория информации изучает процессы «передачи разнообразия» по каналам связи, причем информация не может передаваться в большем количестве, чем это позволяет количество разнообразия), А.Д.Урсул и Б.В.Бирюков предложили более широкий взгляд на информацию. В соответствии с этим взглядом, информация понимается как отраженное разнообразие, а информационный процесс – как отражение разнообразия22. Практически не касаясь вопроса о канале связи, по которому передается информация, философы сосредоточили внимание на объекте-носителе передаваемого разнообразия («отражаемый объект») и объекте, которому передается разнообразие («отражающий объект», получающий, воспринимающий, «усваивающий» разнообразие). «Разнообразностно-отраженческая» трактовка информации, развиваемая этими и другими авторами23, в какой-то мере согласуется с общежитейскими представлениями об информации как о сведениях, отражающих разнообразие. Она не вступает в явное противоречие с имеющимися Харкевич А.А. О ценности информации // Проблемы кибернетики. 1960. Вып. 4., с. 54 См.: Управление. Информация. Интелллект. Под ред. А.И.Берга и др. М.: Мысль, 1976, с. 187 23 См., напр.: Ракитов А.И. Философия компьютерной революции. М.: Политиздат, 1991 21 22 24 концепциями информации и допускает определенные аналогии с ними. Понятие отражения в данном случае выводится за пределы теории познания и выступает как онтологическая категория. Речь идет не только и не столько об отражении познаваемого объекта в сознании познающего субъекта, сколько о любых изменениях элементов, связей или функциональных особенностей одного объекта, соответствующих аналогичным изменениям в другом объекте. Приверженцы данного подхода видели одно из основных его достоинств в том, что он открывал возможности для «охвата» информации в природных системах, в том числе для различения информационной формы причинности24. Из факта отсутствия общей дефиниции информации, под которую можно было бы подвести все другие ее трактовки как частные случаи (имеются в виду приемлемые, разумные трактовки), вовсе не следует, что различные концепции информации не имеют между собой ничего общего, кроме разве что самого слова «информация». Подобный вывод был бы неверным уже в силу того, что идеи, характерные для одних концепций и подходов, так или иначе преломляются в других концепциях и подходах. Иногда – как в случае с термодинамической и логико-семантическими трактовками информации – мы имеем дело с достаточно строгими экспликациями и определениями. В прагматических и «общефилософских» концепциях неизбежно присутствует нечеткость, обусловленная характером «человеческих» контекстов и специфической ролью философских категорий в осмыслении опыта. Если с гносеологической точки зрения закрепление тех или иных результатов познавательной деятельности человека в системах знаков рассматривается как «отражение», то в рамках социальной философии (и социологической теории) этот процесс характеризуется как производство См.: Украинцев Б.С. Отображение в неживой природе. М., 1969; Информационная форма причинности // Философские основания естественных наук. М., 1976 24 25 информации25. Различаются и другие виды информационной деятельности, имеющие значение независимо от принятия или отвержения «отраженческого» подхода к информации. К ним относятся: перенесение смыслового содержания из одной семиотической системы в другую (перевод информации); воспроизведение одного и того же информационного продукта в большем или меньшем количестве экземпляров (тиражирование информации); передача (трансляция или ретрансляция) информации с помощью или без помощи технических средств; использование информации для создания новой информации или для достижения иных эффектов; хранение информации, понимаемое как обеспечение возможности ее актуализации во времени, включающей передачу и потребление; разрушение информации путем физического разрушения материальной основы знаков или морального уничтожения (дезавуироввания) текста, а также внесение изменений в контент, исключающих компенсацию искажений имеющимися средствами, создание технических или семиотических препятствий передаче информации. Перечисленные виды информационной деятельности социальных субъектов являются базовыми, а другие ее виды сочетания. Например, понимаются как их распространение информации предполагает ее передачу и тиражирование, которые могут осуществляться практически одновременно. Данный подход связан с анализом информации как основы социальной коммуникативности с учетом специфики деятельности различных социальных субъектов, а также особенностей информации, по-разному проявляющихся в том или ином виде деятельности. В принципе без ущерба для социальной импликативности эти рассуждения легко переносятся на любую абстрактную систему, где элементы, находясь во взаимодействии, естественно, обмениваются иформацией. Наиболее строго и точно этот Проводимое здесь различение видов информационной деятельности основывается на типологизации, представленной в работах Б.А.Грушина 25 26 подход развит в работах С.П Расторгуева26. При этом в рамки рассмотрения естественным образом «вписывается» деятельность инженера, управляющего системами жизнеобеспечения города, работника навигационной службы, ученого (естественника или гуманитария), журналиста и обывателя, разработчика и пользователя компьютерных технологий, а также и любая механическая система. Сохраняют актуальность темы достоверности, надежности и эффективности информации. Вместе с тем, принимаются во внимание и ситуации непосредственного информационного воздействия (или взаимодействия). В избранном контексте применимы различные модели информации и информационной коммуникации – в зависимости от изучаемой проблемы и задач исследования. Это могут быть не только «передаточные» модели, в основе которых лежит схема однонаправленной связи К.Шеннона «источник информации – передатчик – линия связи – приемник – адресат», но и модели взаимодействия, учитывающие изменения в «инфофонде» всех коммуникантов27. Стремление связать с понятием информации понятие интеллектуального суверенитета проявилось в рассмотрении в современных информационных взаимодействиях способности субъекта различать информацию и эксформацию. Термин «эксформация» введен28 как смысловая пара термину «информация». коммуниканта, Проблемы их различения сообщающего, фактов визуального и интерпретации контекста сообщения, заинтересовывающего или располагающего к доверию, и его содержания, понимания возможных причин избирательного освещения фактов и другие проблемы восприятия и оценки современных информационных воздействий могут служить подтверждением актуальности еще одной прагматической Расторгуев С.П. «Информационная война», М., 1998, «Философия информационной войны», М., 2001, «Введение в формальную теорию информационной войны» М., 2002. и др 27 Термин «инфофонд» мы используем вслед за В.З.Коганом. См.: Коган В.З. Человек в потоке информации. Новосибирск: «Наука», 1981 28 Алексеева И.Ю. Проблема интеллектуального суверенитета в информационном обществе // Информационное общество. 2001. № 2 26 27 трактовки информации. В рамках этой трактовки «ин-формация» как то, что находится внутри формы, содержание сообщения, его контент противопоставляется «экс-формации» – тому, что имеется «снаружи», вне формы, неизбежной «нагрузке» к сообщению, характер которой определяется способом и условиями его производства и передачи. Смысловая пара «информация-эксформация» порождена потребностями осмысления гуманитарного опыта, а не природных и технических процессов. Например, эксформация телевизионного сообщения включает интонации голоса человека, передающего информацию, его мимику и жесты. Однако было бы неверно отождествлять эксформацию с любой невербальной информацией. Если получателя интересует лишь смысл вербального сообщения, то выражение лица сообщающего – эксформация. Но если получателя интересует отношение данного человека к содержанию сообщения, то его мимика и интонации могут рассматриваться как несущие информацию. Коммуникация, задачей которой является передача рисунков, изображений, также невербальна, однако в данном случае именно рисунок содержит информацию. Достаточно четкой границы между информацией и эксформацией провести не удается, однако важно иметь в виду, что эксформация – это дополнение, которое мы получаем вместе с требуемой информацией, и притом дополнение особого рода, находящееся «по ту сторону формы», но способное влиять на восприятие информации адресатом. Телевизионное представление информации создает широкий спектр возможностей воздействия на человека выбором «картинок» для трансляции, их последовательностью; время восприятия информации здесь ограничено жесткими рамками, адресат лишен возможности «прокрутить пленку назад». Печатный текст не имеет такой эксформационной нагрузки, предоставляя в общем случаи более благоприятные возможности для его рациональной (интеллектуально суверенной) оценки. Разумеется, это не означает, что печатный текст вовсе не несет эксформации. эксформационным составляющим относятся К его неизбежным «скрытые за фактами» или 28 «сливающиеся с фактами» концептуальные средства более высокого уровня, которыми реципиент может некритично пополнять свой собственный понятийный аппарат. § 2. Информационное общество: многообразие характеристик Термин «информационное общество» стал в последнее время едва ли не самым популярным и в научном дискурсе и в политических дебатах. Однако если в современном обществоведении имеется солидный багаж теоретического осмысления этого понятия, то политическая публицистика использует его главным образом на уровне здравого смысла, что приводит к множеству разночтений и недоразумений. Различные взгляды на последствия информатизации для современного мира имели сторонники идей постиндустриализма Дэниела Белла, постмодернизма Жан-Франсуа Лиотара и публичной сферы Юргена Хабермаса. Каждый из них внес свой особый вклад в наше понимание информационного развития, используя при этом самые разные подходы: изучение возрастающей установившихся роли «белых интеллектуальных воротничков», воззрений, расшатывание расширение сферы наблюдения и контроля, возросшая степень регулирования повседневной жизни или ослабления гражданского общества. Надо сразу отметить, что в изучении роли информатизации в мире имеет место расхождение между сторонниками идеи информационного общества как самостоятельного отдельного этапа социогенеза и сторонниками взгляда на информатизацию как на продолжение ранее установленных отношений. К первым, провозгласившим возникновение общества нового типа, относят теоретиков: - постиндустриализма (Дэниел Белл и его последователи); - постмодернизма (Жан Бодрийяр, Марк Постер); 29 гибкой специализации (Майкл Пайор и Чарльз Сейбл, Ларри - Хиршхорн); - информационного способа развития (Мануэль Кастельс). К сторонникам идей социальной преемственности примыкают теоретики: - неомарксизма (Герберт Шиллер); - регуляционной теории (Мишель Альетта, Ален Липиц); - гибкой аккумуляции (Дэвид Харви); - рефлексивной модернизации (Энтони Гидденс); - публичной сферы (Юрген Хабермас, Николас Гарнэм). Ни один теоретик из последнего перечня не отрицает, что в современном мире информация играет ключевую роль, но в отличие от ученых из первого списка они полагают, что ее формы и функции подчиняются давно установившимся принципам. Оба подхода к осмыслению информационного общества имеют свои достоинства и недостатки в теоретическом отношении, что представляет существенную сложность для определения того, какой из подходов представляется наиболее адекватным, а потому перспективным. Вторым важным для нас в настоящем исследовании моментом является то, что и к понятию информации они тоже подходили с разных позиций. Не все видели значение информации за пределами человеческого общения. Некоторые, напротив, уделяя особое внимание формализации критериев определения понятия информации, концентрировались на форме ее передачи и уходили от контента сообщения, то есть сущности информации. И уж тем более не все воспринимали информацию и в социальном, и в техническом аспекте одновременно, что, на наш взгляд, представляется наиболее перспективным в контексте проблем информационной безопасности. Целью автора является выявление причин пристального внимания к проблеме информационной безопасности, определение ее места в структуре безопасности в целом и анализ того, насколько существующая система 30 международного права способна противостоять возникшим и потенциальным угрозам международной информационной безопасности. Поэтому приведенный информационного ниже общества анализ имеет не современных концепций самостоятельное историко- философское значение, а представляется важным лишь в контексте проблемы информационной безопасности. Поэтому для иллюстрации наших взглядов мы выбрали лишь те из философских теорий информационного общества, которые рассматривают информацию в ее сущностном значении, а не только как средство социальной коммуникации. Идея информационного общества Прежде чем говорить о различных подходах к тенденциям информатизации и связанным с ними проблемам, необходимо уделить внимание определениям, которые используют авторы основных теорий. Выше мы уже показали различные значения, которые исследователи вкладывают в термин «информация». Эти различия в самой концепции феномена, лежащего в основе дискуссии, влекут за собой и расхождение в позициях, с одной стороны, происходящего, и, с другой – теоретиков, отстаивающих новизну тех, кто, размышляя об информатизации, признает силу воздействия прошлого на современное развитие. Определения информационного общества В современных исследованиях по интересующей нас проблеме можно выделить пять типов определения информационного общества, и все они связаны с параметрами идентификации новизны: - технологическое; - экономическое; - связанное со сферой занятости; - пространственное; - культурное. 31 Основой большинства дефиниций является убеждение, что количественные изменения в сфере информации привели к возникновению качественно нового типа социального устройства — информационного общества. Схема рассуждений здесь примерно одинакова: в наше время стало больше информации, значит, общество, в котором мы живем, носит информационный характер. Но существует и другой подход. Он исходит из того, что не объем, а характер информации изменил образ нашей жизни. Технологический критерий В центре технологических концепций лежит множество технологических инноваций, появившихся в конце 1970-х годов. Идея состоит в том, что такой объем технологических новаций должен привести к социальному переустройству, ибо его воздействие на общество очень значительно. Элвин Тоффлер (Toffler, 1980) свою мысль выразил в запоминающейся метафоре: мир постепенно формируется тремя волнами технологических инноваций, которые, как высокий прилив, нельзя остановить. Первой была сельскохозяйственная революция, второй — промышленная. Теперь на нас надвигается третья волна — информационная революция, которая предвещает новый образ жизни, что, утверждает Тоффлер, будет просто замечательно, правда, в том случае, если мы удержимся на гребне этой волны. Позднее футуристический энтузиазм был подкреплен возможностью компьютерных технологий трансформировать телекоммуникации, действительно объединив две технологии (Toffler, 1990). Распространение цифровых коммуникационных технологий (электронная почта, передача данных и текстов, информационный обмен в режиме он-лайн и т.д.) породили рассуждения о становлении нового общества (Negroponte, 1995; Gates, 1995; Dertouzos, 1997). Надо признать, что с точки зрения здравого 32 смысла эти подходы к определению информационного общества кажутся верными. Джон Нэсбит (1984) так и писал: «Компьютерные технологии стали для информационного века тем же, чем была механизация для промышленной революции» (Naisbitt, с. 28). Измерение и связанная с ним сложность определения той точки на технологической шкале, достигнув которой общество может считаться информационным, являются центральными проблемами формулирования любого приемлемого определения информационного общества. Однако большинство авторов, делающих упор на технологии, не могут предоставить нам реальных, простых, поддающихся проверке данных. Отсюда в их теоретических рассуждениях с неизбежностью доминирует тезис о первостепенном положении технологий, которые представляются чем-то самодостаточным, хотя и оказывают влияние на все аспекты социальной жизни. Экономический критерий Этот подход предполагает учет роста экономической ценности информационной деятельности. Если человек может предположить увеличение доли информационного бизнеса в валовом национальном продукте (ВНП), то вполне логично он может прийти к выводу, что экономика стала информационной. Если в экономической сфере информационная активность превалирует над деятельностью в области сельского хозяйства и промышленности, то, следовательно, мы можем говорить об информационном обществе. Авторы этого подхода (Machlup, 1962, Porat, 1977b, Jonscher, 1999) к информационным издательское компьютеров. дело, относят такие средства Позднее Марк отрасли, как образование, массовой информации и Порат, проанализировав право, производство национальную экономическую статистику, сделал вывод, что почти половина ВНП США 33 связана с этими отраслями, т.е. «экономика Соединенных Штатов ныне основывается на информации». «информационным деятельность обществом, по И в соответственно котором производству главное информационного США являются место занимает продукта и информационных услуг, а также общественное и частное (вторичный информационный сектор) делопроизводство» (Porat, 1978, с. 32). Однако такой подход не бесспорен. Главная проблема состоит в том, что за объемными свидетельствовать об статистическими таблицами, объективности доказательств, которые должны просматриваются скрытые субъективные интерпретации и оценочные суждения, как следует выстраивать категории и что именно включать в информационный сектор и что из него исключать. Отсюда вытекает, что мы можем оказаться в обществе, где информационная деятельность имеет большой удельный вес в ВНП, однако с точки зрения развития экономической, общественной и политической жизни серьезной роли не играет. Нация пассивных потребителей зрелищ, только и мечтающих о картинках в стиле Диснея? Критерий, связанный со сферой занятости Этот подход тесно связывается с работами Даниела Белла (Bell, 1973), являющегося крупнейшим теоретиком «постиндустриального общества» (этот термин практически синонимичен термину «информационное общество» и именно в этом смысле используется в работах Белла). Здесь рассматривается структура занятости населения и модели наблюдаемых изменений. Предполагается, что мы вступаем в информационное общество, когда большинство занятых работает в информационной сфере. Снижение занятости в сфере производства и увеличение в сфере услуг рассматривается как замещение физического труда трудом «беловоротничковым». Поскольку «сырьем» для нефизического труда является информация (она 34 противопоставляется физической силе, навыкам ручного труда и его «машинным» характеристикам), существенное увеличение доли труда в информационной сфере может рассматриваться как возникновение информационного общества. В Западной Европе, Японии и Северной Америке более 70% рабочей силы заняты в сфере услуг, «беловоротничковая» работа сейчас превалирует. И поэтому представляется вполне естественным доказывать, что мы живем в информационном обществе, если уж «в сфере труда доминирующей является группа работающих в сфере информации» (Bell, 1979, с. 183). Целый ряд авторитетных авторов полагают, что движущей силой современной экономики являются люди, чья главная способность состоит в использовании информации. Какие бы термины ни употреблялись — «символические аналитики», «эксперты», «информационный труд», — общий смысл остается постоянным: сегодня главными двигателями экономики стали те, чей труд требует создания и использования информации. На первый взгляд, кажется логичным, что шахтер в угольной шахте принадлежит индустриальному обществу, а экскурсовод — информационному, однако распределение занятий по категориям может породить оценочные суждения и требует большой щепетильности. Например, стрелочники на железной дороге должны обладать большим запасом сведений о путях, расписании движения поездов, о маршрутах. Они должны иметь связь с остальными стрелочниками по линии, со станционным персоналом и машинистами, от них требуется знание собственного участка и соседних, они должны вести точный график движения на своем участке, и с тех пор как введено современное оборудование, им не нужна особая физическая сила, чтобы передвигать стрелки. И все же, несомненно, железнодорожные стрелочники остаются рабочими «индустриального века». Человеку же, который приходит ремонтировать «ксерокс», вероятно, мало что известно об аппаратах такого типа, ремонту которого его обучали, кроме того ему, возможно, приходится работать в грязи, на жаре, в некомфортных 35 условиях и применять значительные физические усилия, чтобы менять пришедшие в негодность части. И при этом он, несомненно, будет отнесен к информационным работникам Следствием такой категоризации часто становится невозможность выделить ту занятость в информационной области, которая занимает стратегически центральное место в сфере занятости. Пространственный критерий Некоторые концепции информационного общества, хотя и опираются на экономику и социологию, основываются на географическом принципе. Главный акцент делается на информационные сети, которые связывают различные в пространственном отношении места, а потому могут оказать глубокое воздействие на организацию времени и пространства. В последние годы эта концепция приобрела особую популярность, так как информационные сети стали играть значительную роль в социальной организации. Стало привычным выделять в качестве центрального момента информационных сетей их способность связать между собой разные точки внутри и вне офиса, города, региона, континента и даже всего мира. Однако, следуя той же логике, мы вполне можем вообразить «проводниковое общество», функционирующее глобальном уровнях, на национальном, международном и поскольку электричество доступно всем, кто имеет соответствующее оборудование,. Никто не будет отрицать, что информационные сети — важная отличительная черта современных обществ: спутники дают возможность мгновенной связи со всем миром, базы данных одинаково доступны из любой точки планеты, факсовые аппараты и локальные компьютерные сети стали обыденностью в современном бизнесе. Но здесь мы снова сталкиваемся с неточностью дефиниций. Вопрос, что действительно является 36 сетью, очень серьезен и касается не только того, каким образом проводить различия между разными уровнями сетей, но и как найти ту стартовую точку, после обнаружения которой можно сказать, что мы живем в сетевом (информационном) обществе. Правомерно и такое возражение: информационные сети существуют уже очень давно – по крайней мере, с возникновения почтовой связи, телеграфа и телефона. Значительная часть экономической, общественной и политической деятельности просто непредставима без этих информационных сетей. Почему же только теперь исследователи заговорили об информационном обществе? Критерий культуры Концепцию информационного общества, использующую этот критерий, признать, пожалуй, легче всего, но зато она еще хуже прочих поддается измерениям, причем не только количественным, но и качественным. Современная культура явно более информационно-насыщенной, чем любая предшествующая. Можно утверждать, что мы существуем в медиасреде, что означает: жизнь существенно символизируется, она проходит в процессах обмена и получения — или попытках обмена и отказа от получения — сообщений о нас самих и о других. Причем любое сообщение многократно истолковывается, ему придаются разные смыслы, что требует новой информации для их восприятия или отторжения. Признание взрывного роста смыслов заставляет многих авторов говорить о том, что мы вошли в информационное общество. При этом, как ни парадоксально это звучит, многие исследователи приходят к заключению о коллапсе смысла. Жан Бодрийяр пишет: «Информации становится все больше, а смысла все меньше» (Baudrillard, 1983 a, p. 95). Они редко предпринимают попытки оценить это развитие в количественных характеристиках, а просто начинают 37 с того, насколько «очевидно», что мы живем в океане знаков, которых гораздо больше, чем в предыдущие эпохи. Исходя из опыта, такую идею информационного общества признать довольно легко, но как дефиниция нового общества она самая неопределяемая из всех, что мы рассматривали. Учитывая отсутствие критериев, с помощью которых мы могли бы измерить рост количества значений, трудно понять, каким образом такие сторонники постмодернизма, как Марк Постер (1990), описывают настоящее, характеризуя его как новый способ существования информации, в том, что касается четких дефиниций информационного общества, они совершенно беспомощны. Что же такое информация? Стремление ввести качественные суждения в дискуссию об информационном обществе приводит к целому ряду промежуточных вопросов: сделает ли большее количество информации нас более информированными? Какого рода информация создается информационным обществом и хранится им? Какой ценностью она обладает для общества в целом? Какого рода информационная занятость растет, почему и до каких пределов будет возрастать? Поиски ответов на все эти и множество других вопросов приводят к необходимости определить значение и смысл информации. Выше мы уже обсуждали различные подходы к определению информации, поэтому здесь оставим детали и явные объяснения. Первое определение информации — семантическое: информация имеет смысл; у нее есть предмет; это либо сведения о ком-то или о чем-то, либо руководство к действию. Если использовать такую концепцию информации для дефиниции информационного общества, то мы придем к выводу о том, что сущность новой эры составляет информация именно о таких проблемах, таких сферах, таком экономическом процессе. Однако теоретики информационного 38 общества отбрасывают это вполне согласующееся со здравым смыслом определение информации. Представление о том, что информация имеет прежде всего семантическое содержание, оказалось забытым. Многочисленные приведенные выше определения информации без учета ее смысла образуют сферу количественного подхода к определению информации. Здесь можно упомянуть классическую теорию информации Клода Шеннона и Уоррена Уивера (1949). Благодаря такому подходу понятие «информация» оказалось возможным связать с математическими методами, что, правда, было достигнуто ценой исключения «неудобных» вопросов о смысле и качестве информации. Эта теория дает определение информации независимо от ее содержания, рассматривает ее как часть физического мира вроде энергии или материи. Вот как пишет об этом один из выдающихся приверженцев теории информационного общества: «Информация существует. Чтобы существовать, она не нуждается в том, чтобы ее воспринимали. Чтобы существовать, она не нуждается в том, чтобы ее понимали. Она не требует умственных усилий для своей интерпретации. Чтобы существовать, ей не требуется иметь смысл. Она существует». (Stonier, 1990, с. 21). Такое определение технологической и информации пространственной свойственно концепциям не только информационного общества (когда количества хранимой, обрабатываемой и передаваемой информации служат показателями продуктивности), но и экономической теории, в рамках которой хоть и не пользуются «битом» в качестве единицы измерения, но смысл все равно вытесняется общим показателем цены (Arrow, 1979). Для инженера-информационщика главное — количество символов в двоичной системе, для экономиста информационной сферы — объемы продаж. А как только начинается переход от рассмотрения концепции информации как таковой к ее измерению, сразу же утрачивается ее гетерогенность, которая вытекает из разнообразия смыслов информации. 39 «Идея навесить ценники на образование, исследовательскую работу и искусство» (Muchlup, 1980, с. 23) неизбежно приводит к отрыву от семантических свойств информации. Иначе говоря, мы имеем дело с несоциальной оценкой информации (о ней известно лишь то, что она существует), но должны приспосабливаться к социальным последствиям. Существует и другое течение, представители которого также утверждают, что мы живем в информационном обществе, но оно не нуждается в тщательном исследовании смысла информации. Более того, сторонники этой точки зрения утверждают, что нам вообще не нужны количественные измерения информации для оценки связанного с ней роста в сфере занятости или экономике, так как решающее количественное изменение произошло в способах использования информации. Для этих ученых информационное общество — это общество, в котором доминирующую роль играет теоретическое знание, чего прежде не было. Эти отличающиеся по взглядам исследователи сходятся на том, что информационное общество (хотя предпочтительнее было бы употреблять термин «общество знания» по той вполне очевидной причине, что он говорит о много большем, чем нагромождение битов информации) устроено таким образом, что приоритет отдается развитию теоретического знания, считающегося отличительной чертой современности. Под теоретическим знанием здесь понимается знание абстрактное, обобщенное и закодированное на различного рода носителях. Абстрактным оно является постольку, поскольку применяется не непосредственно, а обобщенным, сохраняя свое обстоятельств, причем телевизионные образовательные значение носителями за его программы пределами являются и конкретных книги, разного рода статьи, курсы. Работающие в рамках этой теории исследователи стремятся доказать, что теоретическое знание играет ключевую роль в современном обществе в отличие от предыдущих эпох, когда доминировали практическое и ситуативное знания. Если вспомнить, например, промышленную революцию, 40 то становится ясно, что делали ее, по выражению Д. Белла, «талантливые придумщики, которым наука и фундаментальные законы, лежавшие в основе их изобретений, были безразличны» (1973, с. 20). Сегодня инновации берут свое начало от рационального познания, с наибольшей очевидностью это проявляется в сфере науки и технологий (хотя изначальные принципы такого познания могут быть понятны лишь незначительному числу экспертов). Подобные теоретические принципы в форме текста выступают стартовой точкой, например, для успехов генетики в рамках проекта «Геном человека», то же можно сказать о физике и математике, которые стали основанием ИКТ и связанного с ними программного обеспечения. Теоретическое знание – фундамент современной жизни в различных областях, иллюстрацией чему могут служить успехи в освоении космоса, атомной энергетике, химии, медицине, фармацевтике. Приоритет теоретического знания в наше время существует не только в науке и технологиях. И в политике именно теоретическое знание лежит в основе многих решений и дебатов: поскольку политика — «искусство возможного», следует выявить эти возможности. Политика также может отвечать критериям теоретического знания (абстрактность, обобщенность, кодификация). Подобное теоретическое знание необязательно имеет характер закона, как в физике или биохимии, однако работает на сходных основаниях, и трудно отрицать, что оно пронизывает чуть ли не всю современную жизнь. В этом смысле теоретическое знание стало определяющей чертой мира, в котором мы живем. Теоретические концепции информационного общества Информационное общество как постиндустриализм Автором этой постиндустриализма концепции Дэниел Белл справедливо считается (род. Увлекшись 1919). теоретик теорией постиндустриального общества (ПИО), Белл подчеркивал центральную роль 41 информации (знания) в своем проекте будущей социальной системы29. ПИО, отмечал он, возникает благодаря переменам не столько в области политики и культуры, сколько в социальной структуре. Его развитие неизбежно «ставит вопросы» (Bell, 1980, с. 329) перед политикой и культурой, но нельзя рассматривать перемены так, особо подчеркивает Белл, будто они происходят в одной из сфер, а за тем влияют на все остальные параметры общества. Он считает, что наиболее развитые общества «радикально разъединены» (Bell, 1980, с. 329), то есть существуют независимые «сферы» — социальная структура, политика и культура, — которые существуют автономно, так что событие в одной сфере необязательно повлечет за собой последствия в иных. Например, если что-то меняется в экономике, это может дать политикам какие-то преимущества либо поставить их перед трудностями, но, настаивает Белл, это отнюдь не автоматически влечет за собой перемены: сфера социальной структуры (куда входит экономика) — это одно дело, политика — другое. Белл предлагает типологию общественного устройства, которая на любой стадии целиком и полностью определяется доминирующим типом наемного труда. По его мнению, определяющей чертой того или иного общества является самый распространенный вид трудовой деятельности. Иными словами, Белл полагает, что если в доиндустриальных обществах преобладал сельскохозяйственный труд, а в индустриальных самым распространенным был труд на мануфактурах, то в постиндустриальном обществе главенствующую роль играет занятость в сфере услуг. Ключевым объяснением подобных перемен Белл считает рост производительности труда. Критическим фактором, определяющим переход от одного типа общества к другому становится возможность получить Д. Белл (Bell, 1979) проводит следующее различие в терминах: информация означает «обработку данных в самом широком смысле слова», знание — «организованный набор фактов или идей, представляющий обоснованное суждение или результат опыта, который передается через какое-либо коммуникативное средство в некой систематической форме» (с. 168). 29 42 «больше за меньшее» количество труда благодаря применению принципа рационализации (эффективности). Если этот процесс развивается (а Белл утверждает, что это происходит по мере того как мы входим в ПИО), значит, справедливо следующее: - число работников, занятых в промышленности, снижается до такой степени, что очень мало кто находит себе работу в этой сфере (эра «заводовроботов», «полной автоматизации» и т.д.); - одновременно промышленности с сокращением происходит постоянный числа и работающих уверенный в рост производительности, обеспечиваемый все возрастающей рационализацией производства; - благодаря увеличению производительности труда в промышленности происходит непрекращающийся рост богатства, которое может быть потрачено на удовлетворение новых потребностей, возникающих у людей (что-нибудь вроде медицинского оборудования или услуг массажиста); - идет постоянный процесс высвобождения людей от занятости в промышленности; - бесконечное создание новых рабочих мест в сфере услуг, нацеленное на удовлетворение новых потребностей, которые возникают в связи с ростом богатства (т.е., становясь богаче, люди открывают новые возможности тратить деньги, а это требует увеличения числа работников в сфере услуг). Для Белла «общество услуг» тоже является постиндустриальным обществом. Не так трудно понять роль информации в его теоретических построениях. Он делает главный акцент на образе жизни людей в различные эпохи. В доиндустриальном обществе это «взаимодействие с природой... когда используется грубая мускульная сила» (Bell, 1973, с. 126); в индустриальную эпоху, в «техническом и рационализированном обществе, 43 где доминирует машина», жизнь становится взаимодействием с преобразованной природой (с. 126). В отличие от этих двух эпох, жизнь в «постиндустриальном обществе основана на услугах... и является взаимодействием с людьми» (с. 127). «Главную роль играет не грубая мускульная сила, не энергия, а информация» (с. 127). С возникновением постиндустриального общества предметом труда для большинства становится информация. В конце концов, взаимодействие между людьми и есть то взаимодействие, для которого базовым ресурсом является информация. Работа в сфере услуг — это информационная работа. А доминирование в сфере услуг неизбежно ведет к возрастанию количества информации. Белл различает три типа труда, а именно «добывающий», «мануфактурный» и «информационный» (Bell, 1979, с. 178), удельный вес которых менялся на протяжении веков таким образом, что в ПИО «доминирующей в сфере занятости группой стали информационные работники» (с. 183). Не случайно для Дэниела Белла начал заменять термин «информационное общество» синонимичен термину «постиндустиализм» и в ряде поздних работ заменяет его. Но это ничего не изменило в его анализе — его «информационное общество» по всем характеристикам есть то же самое, что «постиндустриальное общество». Бесспорно, информация и знание — как и все технологические системы, сопровождающие «технологический взрыв», — в количественном отношении получили значительное распространение. Нетрудно согласиться также и с тем, что они стали играть ключевую роль в бытовом поведении людей, живущих в современных обществах. Тем не менее, Белл не приводит ни одного убедительного свидетельства или доказательства того, что все это означает возникновение нового общества, резко отличающегося от прежнего. Если эта критика верна, тогда все разговоры о том, что развитие информационной сферы означает наступление общества», не должны приниматься во внимание. «постиндустриального 44 Информация, реструктуризация и глобализация Возрастание количества информации в условиях нынешних перемен означает много больше, чем простое увеличение количества «посланий» для публики. Известно, что развитие ИКТ усиливает тревогу и сумятицу в умах: применение компьютеров в фабричном производстве означает, что увеличения рабочих мест там ожидать не приходится, в будущем же появятся другие рабочие места, которые потребуют компьютерной грамотности. Более того, компьютеризация ускоряет постоянные перемены здесь и сейчас, а значит, в будущем потребуется еще большая адаптация рабочей силы к новым условиям. Распространение телекоммуникаций по всему миру означает не только то, что стало легко общаться с друзьями и родственниками на всей планете, если где-то неподалеку есть телефон, интернет-кафе или компьютерный терминал, но и то, что экономические и политические стратегии могут, точнее должны, разрабатываться и осуществляться с учетом глобальных факторов. Здесь мы вновь возвращаемся к важнейшей и популярнейшей проблеме современности – глобализации. У нее, как сказано выше, столько же сторонников, сколько и врагов. Мы показали, что ее взаимосвязь с информатизацией имеет не только фактические проявления, но и теоретическое обоснование в целом ряде концепций информационного общества. Глобализация означает рост взаимозависимости и взаимопроникновения человеческих отношений наряду с ростом интеграции социо-экономической жизни. Вследствие глобализации рынка основные корпоративные игроки теперь работают с учетом того, что их рынком становится весь мир, и рынки открыты всем экономическим субъектам, у которых достаточно ресурсов и желания работать на них. Глобальные производственные стратегии — отличительная черта современности, и ТНК все чаще размещают свой главный офис, скажем, в 45 Нью-Йорке, дизайн-бюро — в Вирджинии, производство — в ЮгоВосточной Азии, сборочные цеха — в Дублине, а руководство кампаниями по продаже осуществляется из Лондона. Это, может быть, несколько преувеличенный пример, но к подобному образу действий подталкивает ТНК неумолимая логика глобализации для максимального использования своих преимуществ. Нельзя не отметить, что проблему информации выдвигает на первый план и процесс, связанный с глобализацией рынка, поскольку глобальные стратегии и производства, разбросанные по всему миру, могут существовать только при наличии совершенных информационных услуг. Глобализация производства вызывает рост «информационной деятельности», которая связывает воедино различные части производственной системы. Таким образом, одним из главных условий глобализации производства стала глобализация таких информационных услуг, как реклама, банковское дело, страхование и консалтинговые услуги, которые и составляют «новую глобальную инфрастуктуру» (Dicken, 1992, с. 5). Мы уже упоминали о том, что главным аспектом глобализации является распространение по всему миру информационных услуг, обеспечивающих банковские и страховые корпорации. Это предполагает не только глобализацию финансов, но и нечто большее — постоянно растущий интегрированный глобальный финансовый рынок. В связи с нынешним усовершенствованием ИКТ вкупе с дерегулированием биржевых рынков и отменой контроля за курсом валют мы сейчас имеем все возможности для постоянного поступления финансовой информации в режиме реального времени для круглосуточного участия в торгах акциями, валютных торгах и торгах облигациями. Эти процессы значительно увеличили объемы и скорость международных финансовых трансакций и в то же время зависимость любой национальной экономики от де нежных глобальных рынков. 46 И еще одним показателем глобализации, также тесно связанным с этим процессом, стало распространение коммуникационных сетей, опоясывающих весь земной шар. Конечно, для этого существуют технологические основания — спутниковая связь, телекоммуникационное оборудование и тому подобное. Названные процессы имеют множество социальных и культурных последствий и в первую очередь - возникновение информационной сферы, которая производит единые для всех людей образы, символы и знаки. Так, американская кинопродукция собирает самую большую аудиторию по всему миру. Двадцать самых кассовых фильмов во всем мире — всегда американский продукт. Сюда следует добавить и телевизионные шоу, новостные агентства и, конечно, индустрию моды. Для самых разных по запросам и реакциям аудиторий создается общая символическая сфера. Как бы ни оценивать эти факты в свете тех последствий, которые они могут иметь для конкретных людей и конкретных стран, глобализация коммуникаций играет значительную роль в функционировании глобальной экономической системы. Нельзя американские «мыльные» сериалы представленному в них образу с уверенностью утверждать, что обязательно склоняют зрителей к жизни, что рекламные кампании действительно приводят к успеху, что рок-музыка, исходящая из ЛосАнджелеса и Лондона, заставляет ее молодых поклонников во всем мире подражать своим кумирам в одежде и еде. Бесспорно лишь, что эти глобальные имиджи инкорпорируют в себя элементы различных культур в силу своей многосторонней ориентации. Но главное здесь то, что на сегодня трудно представить себе дальнейшее развитие значительной части мировой экономики без этой символической среды. Глобализация означает закат фордизма. И как может быть иначе, если организационная предпосылка фордизма — национальное государство — размывается экспансией транснациональных корпораций и постоянными не подвластными госструктурам потоками информации, циркулирующей по 47 всему земному шару? Фордизм основывался на существовании суверенных национальных государств, на способности правительства управлять имуществом и вводить определенную политику на своих территориях, на относительной защищенности местных компаний от иностранной конкуренции и на практике разделения национальных корпораций. Но все эти условия все больше сходят на нет в нашей реальности. Государство по-прежнему служит основным элементом самоиндентификации людей, но с экономической точки зрения оно, несомненно, утрачивает свое значение. Особенно ярко свидетельствуют об этом два показателя. Во-первых, стремление транснациональных корпораций к доминированию порождает неопределенность в понимании проблемы собственности, делая зыбким соотношение между понятием собственности и национального государственного суверенитета. Можно спросить, к примеру, насколько General Electric или Hitachi принадлежит тому или иному государству? Подобного рода корпорации обычно приписывают себе принадлежность к той или иной стране, но поскольку значительная доля их производства и инвестиций размещается за рубежом, очень трудно однозначно определить, является ли та или другая ТНК японской или английской. Возникает поэтому тревожный вопрос: а перед кем ответственны ТНК? Если существенная часть их инвестиций размещена вне пределов юрисдикции той страны, которую можно было бы назвать страной происхождения, то перед кем они ответственны? Утверждение, что частные корпорации несут ответственность перед своими акционерами, означает, что эта международная собственность подрывает концепцию национальных интересов и стратегий, вырабатываемых отдельными государствами. Для постфордистской организации, как часто полагают, характерна тенденция к вертикальной дезинтеграции. Это означает, что, вместо того чтобы производить как можно больше в одной структуре (которая не может не быть вертикально интегрированной), фирма стремится заключать как можно больше контрактов со сторонними предприятиями. Очевидно, что 48 вертикальная дезинтеграция возможна лишь при наличии соответствующей, достаточно сложной инфраструктуры коммуникаций и компьютерного оборудования, с помощью которого обеспечиваются контроль и координация деятельности. Во-первых, необходимым условием производственными наличие и такой для инфрастуктуры управления маркетинговыми является глобализованными стратегиями. Во-вторых, информационная инфраструктура необходима для ведения глобальной финансовой деятельности и представления связанных с ней информационных услуг, которые являются основными составляющими глобализованной экономики. В-третьих, информационная инфраструктура занимает центральное производственных место процессов, в совершенствовании обеспечивая не продукции только и большую производительность и эффективность благодаря более точному мониторингу и, значит, улучшению контроля, но и более легкое внедрение новых технологий, которые способствуют снижению затрат и повышению качества (при этом вспоминаются механизация и автоматизация, особо наглядная в робототехнике, компьютерный контроль и общая компьютеризация офисной работы). В-четвертых, информационная инфраструктура — условие еще более обострившейся конкуренции. Выбор только один — «автоматизировать или ликвидировать». Становится все более очевидным, что успешная корпорация — это корпорация, которая не только имеет высокую степень автоматизации производства и предлагает лучший и доступный продукт, но и обладает первоклассными сетями, обеспечивающими доступ к отличным базам данных о внутренних операциях, о реальных и потенциальных потребителях, одним словом, обо всем, что может так или иначе повлиять на состояние дел, а также способно быстро реагировать на поступающую информацию. Все это говорит о некоем качестве, присущем постфордизму и всегда приводимому в его описаниях. Это — гибкость (Harvey, 1989b, с. 147): гибкость наемных работников (постфордистские рабочие не связаны строгим 49 профессиональным разделением и вовсе не считают, что, однажды обучившись какому-то делу, они будут заниматься им все жизнь), гибкость производства (вертикальная дезинтеграция и распространение подвижных и эффективных способов производства, как, например, система «точно в срок», когда фабрика начинает работать лишь по получении заказа, что позволяет экономить на складировании и, разумеется, на нераспроданной продукции, рыночная конкуренция поощряет такую гибкость и заставляет корпорации инвестировать в информационные системы, которые могут ее обеспечить), и, наконец, гибкость потребления (покупатели отворачиваются от стандартизованных фордистских то варов, они ищут особые вещи, которые отражали бы их особый об раз жизни и предпочтения). Из этих тенденций следует, что в постфордистскую эру мы на блюдаем упадок массового производства. Это означает глубокие изменения в распределении рабочей силы по профессиям и занятиям. Промышленный рабочий-мужчина становится все более редкой фигурой, фабричное производство неуклонно превращается в анахронизм, теперь на первый план выходят работницы-женщины, занятые неполный рабочий день, которых нанимают по контракту с оговоренным сроком в сферу услуг. Главной фигурой становится подвижный, информационно-ориентированный работник, который на высших уровнях вошел в группы менеджмента, количественно выросшие в связи с реструктуризацией и глобализацией, но и на низших уровнях «информационных рабочих мест» становится все больше в таких областях, как делопроизводство, продажи и секретарская работа. Вместе с этим меняются и политические, и социальные установки. Промышленные рабочие с их солидаристским унионизмом и коллективистскими установками мало общего имеют с постфордистским гражданином. Такого рода размышления собраны воедино Робертом Райхом (Reich, 1991), ученым, который был министром труда Соединенных Штатов при Клинтоне и оказал очень существенное влияние на появившиеся тогда 50 течения Нового труда и «третьего пути». Одно из положений Райха состоит в том, что развитие, и в особенности глобализация, в последнее время зависели не столько от ИКТ, сколько от способности человека обрабатывать, анализировать и распространять информацию. Райх полагает: то, что было когда-то хорошо для американских корпораций, было хорошо и для Соединенных Штатов, поскольку производство концентрировалось в пределах США (и, значит, предоставляло работу американцам), но глобализация изменила эту благоприятную ситуацию. Сейчас уже невозможно с точностью определить границы между национальными экономиками. Перетекание капитала и производства достигло такой степени, что «сама мысль об американской экономике перестает иметь смысл, так же как понятия «американская корпорация», «американский капитал», «американский продукт» и «американская технология» (Reich, 1991, с. 8). Теперь экономика функционирует вне зависимости от национальных границ, поддерживается, по словам Райха, «глобальной паутиной» корпораций, владельцами отношений которых между корпорациями являются несметные и внутри множества акционеров, рассеянных по всему миру. Развитие постфордистских теорий во многом связано с находящей практическое подтверждение концепцией гибкой специализации. Труды Майкла Пайора и Чарльза Сейбла (Piore and Sabel, 1984), в центр которых поставлена работа (выражаясь более академически, трудовые процессы), предполагают, что распространение гибкой специализации и гибкого производства повлечет за собой существенные преимущества для различных образов жизни. Поскольку эти теоретические построения особо подчеркивают роль информации (знания) в постфордистских трудовых процессах. Во времена фордизма, когда доминировало массовое производство, его большие объемы стандартизованной продукции требовали специализации оборудования и как следствие специализации труда, что неизбежно 51 приводило к низкому уровню трудовых навыков. Тогда нормой была тейлоровская система (жесткий хронометраж движений, иерархический надсмотр, сведение операций до рутинных движений, расписанных менеджерами), а необходимым условием — малоквалифицированный или неквалицированный труд. «Гибкая специализация» означает радикальный разрыв с монотонным и неквалифицированным трудом эпохи фордизма, в результате которого повысится квалификация наемных работников и возрастет разнообразие производимых товаров. Подобная гибкость задает тон новому веку. Чтобы объяснить возникновение гибкой специализации, приводятся три основные причины. Во-первых, предполагается, что неспокойная обстановка в сфере труда в 1960-х и начале 1970-х годов побудила корпорации децентрализовать свою деятельность посредством, скажем, увеличения числа субконтрактов и ухода с отечественных производственных мощностей. Это дало толчок распространению небольших, технически оснащенных фирм, очень часто учреждаемых теми, кто был уволен с реорганизумых производств, но имел желание работать, квалификацию и способности к адаптации. Во-вторых, перемены в рыночном спросе стали очевидными, определилась дифференциация вкусов потребителей. Это создало возможности для производства небольших объемов продукции и высококачественных рыночных ниш, к чему гибкая специализация изначально адаптирована. Втретьих, новые технологии позволили маленьким фирмам производить конкурентоспособную продукцию, поскольку преимущества масштабного производства уменьшились, когда высокопрофессиональные фирмы стали более подвижными благодаря гибкости современных компьютерных технологий. Информации отводится главная роль в гибкой специализации, а ИКТ рассматриваются как главным признак последней, обеспечивающий саму ее возможность существования. Отличительная черта новых технологий – инкорпорирование больших объемов сложной информации. Таким образом, 52 программы, по которым они работают, являются их более значительной составляющей, чем любая другая функция, которую они исполняют. Именно эти встроенные информационные блоки определяют гибкость самого производства. Но это же требует гибкости о работников, занятых в таких технологиях. Если раньше работник выучивал некий набор приемов «раз и навсегда», то теперь в гибком производстве он должен быть постоянно готов к овладению новыми навыками по мере внедрения новых технологий или перепрограммирования старых под новый процесс. Это означает, что работник будет обучаться и переобучаться постоянно, а это уже информационная задача. Таким образом, труд рабочего будет «образованным» (Block and Hirschhorn, 1979, с. 369), а сам рабочий, вынуждаемый к тому информационными технологиями, будет вести «подвижный, гибкий образ жизни» (с. 379). Более того, гибкая специализация побуждает работника к участию в планировании работы. То есть компьютеризация производства обеспечивает оператору «петлю обратной связи», «кибернетическую обратную связь» (Hirschhorn, 1984, с. 40), что дает ему возможность перепрограммирования системы. Такая рефлексивность возникает из самой работы с ИКТ как «информирующего» (с. 10) процесса. Таким образом, информация занимает центральное место в производстве, поскольку она одновременно является элементом важнейшего рефлексивного процесса, который направляет все, и исходным материалом для постоянного процесса принятия решений и совершенствования на основе мониторинга продукции и рынков сбыта. Информациональный капитализм В 1996-1998 гг. Мануэль Кастельс опубликовал трехтомное исследование «The Information Age», которое оказало огромное влияние на современные социальные науки. После выхода «The Information Age» 53 некоторые обозреватели поставили Кастельса в один ряд с Карлом Марксом, Максом Вебером и Эмилем Дюркгеймом. В томе первом рассматриваются социальные структуры — технология, экономика, трудовые процессы, — которые присущи «информационной эпохе». Главной темой второго тома, стала социология «сетевого общества», и в особенности те социальные движения, которые возникли как ответ на эти фундаментальные перемены, а потом извлекли преимущества из новой ситуации. Третий том посвящен политике, главной темой здесь становится социальное включение и исключение, затрагивается ряд вопросов от бывшего Советского Союза до будущего Европы, тихоокеанского пула и значения глобальных преступных сетей. Такое выстраивание приоритетов напоминает марксистскую методологию — переход от структурных характеристик к социальной сфере и, наконец, к политике. Главный аргумент Кастельса состоит в том, что «информационная эпоха» возвещает появление «нового общества» (Castells, 2000с, с. 693), которое возникает благодаря развертыванию сетей (обеспечиваемых ИКТ) и в котором приоритетное значение имеют информационные потоки. Кастельс прямо не говорит о возникновении информационного общества. По его мнению, все общества использовали информацию, и соответственно термин «информационное общество» не имеет большой аналитической ценности для определения особенностей наступившей эры (Castells, 2000d, с. 21). Описывая наше время, Кастельс предпочитает термин «информациональный капитализм». Информационализм, ключевой для Кастельса термин, означает воздействие «знания на знание как основной источник производительности» (Castells, 1996, с. 17), переход к «новой экономике», а также к «новому обществу». Термин «капитализм» дает Кастельсу возможность показать, что превалируют привычные формы экономических отношений (стремление к прибыли, частная собственность, принципы рыночной «информациональный экономики капитализм» и — т.д.). это Он особо отмечает, что безжалостная, 54 захватническая форма капитализма, поскольку он сочетает в себе невероятную гибкость с глобальным присутствием (чего в предыдущих капиталистических эпохах не наблюдалось) благодаря сетевым связям (Castells, 1998, с. 338). Кастельс доказывает, что мы переживаем переход к «информационной эпохе», главной чертой которой становятся сети, связывающие между собой людей, институты и государства. Это вызывает множество последствий, но самое значительное — возможное усугубление разрыва между возрастающей глобальной деятельностью и обострившимся социальным разделением. По Кастельсу, начало информационной эпохи восходит к 1970-м годам, к капиталистическому кризису, который ознаменовал собой конец того, что принято называть послевоенным устройством (полная занятость, растущие жизненные стандарты, государственные системы социального обеспечения и т.д.). Кризис ускорил реструктуризацию капиталистического предпринимательства, так как корпорации, застигнутые рецессией и возросшей конкуренцией, искали новые источники прибыли. Случилось так, что эта реструктуризация совпала с возникновением, по терминологии Кастельса, информационного способа развития, явления, тесно связанного с ростом информации и коммуникационных технологий. Начиная с 1970-х годов, новая форма капитализма, которую Кастельс называет информациональным капитализмом, использует информационные сети для ведения дел как непосредственно на производстве (с новыми трудовыми приемами), так и для маркетинга по всему миру. Все это к тому же тесно связано с долгосрочным, постоянно идущим и ускоряющимся процессом глобализации, причем в такой степени, что в этом сетевом обществе капиталистическая деловая активность проходит в реальном времени без пространственных ограничений, чего нельзя представить без развитых ИКТ. В отличие от многих авторов Кастельс не считает, что сети означают смерть национальных государств. В определенной степени они могут 55 ослабнуть, и, разумеется, должны выйти на мировые рынки, но, как утверждает Кастельс, роль их останется значительной. И главным образом потому, что, несмотря на тенденции к глобализации, существует связанная с этим потребность глобализации. в максимальной Резкие и частые адаптивности изменения всех рыночной участников ситуации и возможностей их использования стали обычными для мира, в котором «новая экономика характеризуется... созидательным хаосом» (Castells, 1996, с. 147), и в зависимости от обстоятельств национальные правительства становятся ответственными за использование открывающихся возможностей (и за их неиспользование). Таким образом, национальное государство сохраняет свое значение даже при том, что ему приходится действовать в глобальном вихре информационных потоков. Кастельс постулирует, что человечество вошло в новую эпоху сетевого общества, которое возникло из сращения капитализма и «информационной революции». Кастельс полагает, что вопрос тут не только в глобализации, хотя, конечно, и она играет организационные формы, основывающейся на дебюрократизации. свою связанные сетевом важную с роль. глобальной распространении, Предполагается, что Изменились даже и интеграцией, что в привело к гигантских транснациональных корпорациях бюрократия уступает место реальным «возмутителям спокойствия», информационным работникам, которые оперируют в сетях, заключая сделки по всему миру, работают над каким-то проектом и находят рыночные ниши и которые больше связаны с себе подобными, чем с той компанией, где они работают на временной основе. Кастельс, утверждая, что интеграция означает полный переворот во всем, отмечает присутствие транснациональных корпораций в сетевом обществе, однако полагает, что оно угрожает и им, как и всем прочим, и если они не будут проводить изменения, то рискуют погибнуть. Следовательно, говорит Кастельс, транснациональные корпорации должны настолько вертикально дезинтегрироваться, чтобы трансформироваться в 56 «горизонтальные корпорации» (Castells, 1996, с. 166). Поскольку в сетевом обществе все зависит от быстроты ответа на запросы глобального рынка и адаптивности, значит, сети в нем и продолжают существовать, полагает транснациональные компании важнее всего прочего. Если Кастельс, то лишь потому, что они коренным образом трансформировались. Ушли в прошлое глобальные империи, действия которых планировались и направлялись из единого центра в метрополии. В информационной экономике «большая корпорация... уже не может и больше никогда не сможет оставаться замкнутой и самодостаточной» (с. 163). Теперь она должна уступить полномочия сетевым организационным единицам — «самопрограммирующимся, самоуправляющимся, основой для которых служат принципы децентрализации, участия и координации» (с. 166). Таким образом, «глобализация конкуренции превращает большую корпорацию в паутину разнонаправленных сетей» (с. 193). Во всем этом отчетливо слышится отзвук постфордистской теории (см. гл. 4) и постфордистское заклинание — «гибкость» — проходит через всю книгу Кастельса. Но постулат Кастельса одновременно и проще, и значительно глубже. Он утверждает, что «логика сети имеет больше власти, чем власть в сети» (Castells, 1996, с. 193), стараясь этим афоризмом донести мысль, что ИКТ снизили эффективность глобальных корпораций и резко усилили позиции тех людей и организаций, которые проявляют предприимчивость и эффективность в сетевом их понимании. Эти люди в настоящий момент могут работать в рамках корпораций, однако новые технологии повлекли за собой перераспределение власти от нанимателей к сетевым работникам. Доводы Кастельса сводятся к следующему: как телевидение в политике играет главную роль не из-за конкретного содержания, а потому, что нельзя заниматься политикой, не имея дела с телевидением, так и роль сетей — не в их содержании, а в самом факте доступа к сетям. Если вы не в сети, вы не можете полноценно участвовать в жизни сетевого общества. Компьютерные 57 сети, в свою очередь, по-видимому, положат конец такой массовой системе коммуникаций, как телевидение (централизованное производство и вещание на гомогенизированную аудиторию), поскольку они индивидуализируют коммуникацию и делают ее интерактивной. Поэтому самым важным становится вопрос о доступе к сети, ибо только это дает возможность коммуникаций и интерактивного общения с кем угодно и когда угодно. Кастельс полагает, что сетевое общество опрокидывает прежние формы стратификации, с самого своего зарождения принося новые формы неравенства. Вместо капитализма, управляемого правящим классом, мы имеем капитализм без класса капиталистов. За функционирование капитализма теперь несет ответственность ориентированный на сети и экспертный «информациональный» труд. Эта группа работников стала ключевой силой в обществе, она отвечает практически за все — от создания технологий, управления изменениями в корпорациях до требования законодательных реформ. Напротив, при информациональном капитализме число рабочих физического труда (по Кастельсу, «работников общего типа») все более сокращается и они все хуже ощущают себя. Они постоянно подвергаются угрозе из-за своей негибкости, которая не позволяет им приспосабливаться к переменам, а также из-за информационального труда, который, будучи новаторской, производящей богатство силой, вынуждает их к переменам. Эти «работники общего типа», обычно мужчины, и есть то, что социологи (да и многие другие) идентифицируют с рабочим классом, дни которого соответственно сочтены. Главный социальный раскол проходит именно здесь: не квалифицированная и плохо подготовленная рабочая сила оказывается на задворках информационального капитализма. В лучшем случае эти люди находят низкооплачиваемую и непостоянную работу, в худшем — оказываются на периферии организованной преступности. Чем больше этот раскол, тем больше уходят в прошлое прежние формы мобилизации. Поскольку старая классовая система трансформировалась, классовая политика уже не работает, ее сменили социальные движения, 58 которым легче приспособиться к изменившимся условиям сетевого общества, образу жизни и политическим идентичностям современной эпохи. Лидеры этих новых движений обладают навыками обращения с масс-медиа и организационными приемами, которые необходимы для эффективной мобилизации в информационную эпоху Информация и развитый капитализм Хотя исследованиями в области информации и теории коммуникации Герберт Шиллер занялся относительно поздно — свою первую книгу он опубликовал в 1969 г. — и всего лишь несколькими годами раньше занялся преподаванием в этой области, ему удалось внести существенный вклад в понимание сущности «эры информации». В своих работах он касался вопросов, которые поклонники концепции информационного общества оставляли в стороне: всего, что связано с бедностью, с социальным неблагополучием и с положением народов, живущих за пределами Европы и Северной Америки. Он сыграл ведущую роль в развитии того направления исследования информации и коммуникации, которое получило название политико-экономического подхода. Он исходит из того, что для современного состояния капитализма особое значение имеют информация и коммуникация, поскольку благополучием данной единомышленники они тесно экономической рассматривают связаны со системы. «производство, стабильностью Шиллер и и его основанное на интеллекте», как фактор, который по многим причинам станет «в XX в. ключевым для экономики» (Enzensberger, 1976, с. 10).Если большинство исследователей видят в развитии ИКТ признаки возникновения нового общества, то Шиллер считал, что «вопреки мнению, что капитализм меняет свою природу, основные императивы рыночной экономики остаются теми же самыми, какие бы изменения ни происходили в технологической и информационной сферах» (Schiller, 1981, с. xii). 59 Герберт Шиллер настаивал, что при анализе «характера и перспектив новых информационных технологий основную проблему можно сформулировать с помощью хорошо известных понятий; нужно только спросить, кому эти технологии выгодны и в чьих руках сохраняется контроль над их применением» (Schiller, 1973, с. 175). Для других исследователей, придерживающихся взглядов, аналогичных взглядам Шиллера, характерен тот же подход: при объяснении нового они делают упор на то, что новые технологии консервируют существующие общественные отношения. В трудах Шиллера мы найдем, по крайней мере, три аргумента, которые заслуживают особого внимания. Во-первых, Шиллер настаивает, что при анализе развития информационной сферы нужно использовать рыночные критерии. Важно признатъ, что по отношению к любым инновациям, связанным с информацией и коммуникацией, решающей становится роль рынка: все это нужно покупать, продавать, этим нужно торговать, чтобы получить прибыль. Признав определяющую роль рынка, Шиллер сделал вывод, что рынок диктует важное направление развития: информация должна превратиться в товар, то есть доступ к ней все чаще будет возможен только на коммерческих основаниях. В этом отношении информация все больше будет уподобляться любым другим товарам в капиталистическом обществе: «Сегодня информация рассматривается как товар. Это что-то вроде зубной пасты, овсяных хлопьев или автомобилей, ее все чаще покупают и продают» (Schiller and Schiller, 1982, с. 461). Во-вторых, Шиллер настаивает, что основным фактором, влияющим на распространение информации, доступ к ней и право ее создавать, является классовое неравенство. Проще говоря, классовая принадлежность определяет, какую информацию вы получаете сами и какую информацию позволяете получать другим. Поэтому выиграли вы или проиграли от «информационной революции», зависит от того, какое место вы занимаете в социальной иерархии. 60 В-третьих, с точки зрения Шиллера, существенно, что общество, в котором происходят такие важные изменения в сфере информации и коммуникации, находится в специфической стадии корпоративного капитализма. Имеется в виду, что характер современного капитализма определяют корпорации, причем корпорации особого рода. Сегодня для них характерна огромная концентрация капитала, они представляют собой институты олигопольного, а часто и вообще монопольного рынка, они диктуют свои интересы государству, а то и международному сообществу. Поэтому, с точки зрения Герберта Шиллера, в информационной сфере доминируют именно интересы корпоративного капитализма. На первом месте в списке их приоритетов — развитие информации и информационных технологий в интересах частного бизнеса, а не в интересах общества в целом. Поэтому информационные технологии несут на себе, прежде всего, отпечаток корпоративного капитала, а уж потом — любой другой группы интересов в современном обществе. Это, конечно, общепризнанные черты капиталистического общества. Рыночные отношения и классовое неравенство были основными особенностями капитализма с момента его зарождения, да и история корпоративного капитализма уходит в прошлое не менее чем на столетие, хотя некоторые наиболее яркие черты этой стадии проявились только в конце XX столетия. Но в этом-то для Шиллера как раз и суть дела: определяющими особенностями «информационного общества» стали те самые давно выявленные структурные составляющие и мотивы развития, которые свойственны капитализму. С его точки зрения, все, что говорится о тенденциях развития информации как о пути, ведущем к разрыву с прошлым, не заслуживает доверия. Как может быть, спрашивает Шиллер, чтобы те силы, которые вызвали к жизни информационные технологии и информационный бум, были бы сами устранены своим творением? Гораздо более естественно предположить, что информационная революция как раз и выполняет задачу, которую перед ней поставили эти силы: она 61 консолидирует капиталистические отношения и распространяет их на новые сферы. Выводом из рассуждений Шиллера становится констатация двустороннее взаимодействие: с одной стороны, корпоративные и классовые интересы и приоритеты рынка оказывают решающее влияние на развитие новых компьютерных технологий, а с другой стороны — развитие информации позволяет сохранить и упрочить систему капиталистических отношений. Шиллеру, таким образом, удалось объяснить ключевую роль информации и информационных технологий, одновременно ссылаясь на историю капитализма и превращая информацию в важный фактор исторического развития. Прекрасной иллюстрацией к этому выводу стал анализ ситуации в телематике (вычислительной техники и связи) и СМИ, сделанный сыном Герберта Шиллера Дэном Шиллером. Говоря об истории создания информационных сетей, Дэн Шиллер показывает, что именно потребности корпораций определили направление этой истории, повернули ее именно в нужное им русло, а не в какое-то другое, они превратили сети в важнейшее средство капиталистических операций. Развитие информации протекало так, как нужно корпорациям, хотя в процессе этого развития судьба самих корпораций стала зависеть от информационных потоков. Метод расчистки информационного поля, который призван облегчить транснациональным корпорациям достижение их целей и охрану их интересов, состоит еще и в использовании методов маркетинга. В свою очередь все методы играют важную роль в обеспечении стабильности капиталистической системы. Герберт Шиллер утверждает, что основная масса развлекательной продукции, становится доступной только на рыночных условиях, и одновременно — эта же продукция средство маркетинга товаров, прежде всего американского происхождения. Это относится к телевизионным программам, голливудским фильмам, спутниковому вещанию, одним словом", ко всему, что заполняет досуг, а в 62 производстве подобной пррдукции лидируют Соединенные Штаты (ср. Tunstall, 1977). Без информационной поддержки СМИ едва ли можно было продавать по всему миру джинсы Levi 's, кока-колу, «форды» и сигареты «Мальборо» (Janus, 1984). По мнению Герберта Шиллера, этот вывод — один из самых важных выводов из его анализа (ср. Mattelart, 1991). Нельзя не согласиться, что американские СМИ, будучи сами порождением корпоративного капитализма, не могут не восхвалять капиталистический образ жизни. Отсюда все это обилие прекрасных домов, изображения которых появляются в таком количестве в телевизионных программах, тьма знаменитостей, модная одежда, напитки, погоня за удовольствиями, завидный образ жизни и масса возможностей для карьеры. Не преуменьшая роли СМИ в навязывании всему миру американского образа жизни, Герберт Шиллер указывает и на более простые методы, которыми пользуются СМИ, где бесспорна доминирующая роль США, оказывая идеологическую поддержку своей транснациональной империи. Ключевым фактором здесь является роль Соединенных Штатов как производителя и распространителя новостей. Поскольку американские СМИ (а также СМИ Великобритании и еще одной-двух стран, которые следуют в кильватере США) — основной поставщик этого вида информации, нет ничего удивительного в том, что они уделяют в этих новостях внимание прежде всего тому, что волнует их собственную страну. В результате выражения вроде «свободное предпринимательство», «свободная торговля», «приватизация» стали широко использоваться — причем обычно в положительном смысле — всеми агентствами новостей. «Экономическое положение» и «достижения экономики» приобрели при этом смысл, специфический, главным образом для капиталистического способа производства, а о «конкуренции», «рынке» и о «доверии бизнеса» принято говорить как о естественных и желательных условиях, и все сомнения при этом отметаются. О событиях на Ближнем Востоке начинают писать, когда там возникает кризис, грозящий осложнениями для США или их союзников. 63 Индия, Африка или Китай, хотя в них и проживает половина населения всего мира, обычно привлекают внимание лишь тогда, когда там происходят какиенибудь катастрофы — землетрясения, наводнения или голод, — уносящие тысячи жизней. Лишь когда происходит что-нибудь прямо связанное с Соединенными Штатами, дело выглядит по-другому, например, в начале 2001 г., когда в руках китайцев оказался американский самолет-шпион. Тогда, в апреле на протяжении нескольких дней Китай ежедневно появлялся в заголовках всех газет. В связи с этим нужно заметить, что источником 90% всех сообщений на международные темы, опубликованных мировой прессой, служат четыре западные агентства, из которых два американские (Юнайтед Пресс Интернейшнл и Ассошиэйтед Пресс), одно британское (Рейтер) и одно французское (Ажанс Франс Пресс), что, конечно, отражается на содержании их сообщений. Две трети сообщений, передаваемых UPI, отражают события в Соединенных Штатах, и только 2% — события в Африке. При таком подходе к отбору новостей Америка (и вообще страны Запада) могут и не тратиться на топорные лозунги вроде «Запад — это здорово», «Вперед к американской мечте» или «Да здравствует капитализм!». Им достаточно того, что весь мир смотрит на события их глазами, что в центре внимания всегда то, что происходит в метрополии, тогда как остальной мир предстает лишь источником тревог (и то лишь в том случае, если беспокоиться приходится господствующим странам), как место, где всегда происходят военные перевороты, войны, катастрофы, засухи и т.д. Попадая в новости лишь как источник проблем, остальные нации предстают лишь как сборища недотеп, к тому же склонных к актам насилия, или как несчастные жертвы очередного циклона, извержения вулкана или неурожая. Кроме того, господство Запада в мире СМИ обеспечивается, помимо всего прочего, еще и технологическим превосходством (спутники, телекоммуникация, компьютеры и т.д.). Господство американских СМИ идет рука об руку с господством американцев в сфере развлечений: кино — американское, телевидение — американское, американцы — это большая 64 часть музыкального бизнеса. Западное общество находит средства финансировать киноиндустрию, проводить глобальные рекламные кампании, создавать и тиражировать многочасовые «мыльные оперы». Конечно, нужно признать, что идеология, которая распространяется вместе с этой продукцией, весьма туманна, наполнена нюансами, а иногда и прямо противоречит основным целям частного капитала. Но трудно спорить с тем, что «в сухом остатке» послание, которое несет американская развлекательная культура, состоит в том, что Соединенные Штаты — завидное место в мире, что американцы это чувствуют, а населению остальных стран остается построить у себя подобие американского общества. Так воспринимает действительность Герберт Шиллер, который был одним из наиболее упорных сторонников нового мирового информационного порядка. Позиция Шиллера вполне логично следует из его постулата, что в основе ситуации, существующей в СМИ, лежит глубинное неравенство двух частей населения планеты. Шиллер утверждает, что информационная революция родом из классового общества, на ней лежит печать неравенства, и она только обостряет это неравенство. Управление информацией и манипулятивные технологии Концепция публичной сферы Юрген Хабермаса, о которой пойдет речь ниже, не описывает какую-либо модель информационного общества. Да и вообще само существование такого явления для этого философа было далеко не очевидным и трудно доказуемым. Однако его построения в рамках данной концепции крайне важны, так как дают понять роль информации в управлении обществом, возможности воздействия на общество и отдельные социальные группы через информационную сферу. Собственно именно выявление манипулятивных информационных технологий в обществе и явилось толчком к анализу Хабермасом публичной сферы и роли в ней информации. 65 Немецкий философ Юрген Хабермас, до недавнего времени (скончался в 2004 г.) именуемый не иначе как живой классик, на протяжении всей своей научной жизни был увлечен исследованием предпосылок существования в обществе открытой и свободной коммуникации, подъема и упадка публичной сферы информации. Однако информация Хабермасом рассматривается только в ее социальной ипостаси, только как свойство публичной сферы. Он считал, что она создается и распространяется скорее всего затем, чтобы отвлечь, развлечь, чтобы скрыть истинное положение вещей или даже просто обмануть. Иначе, значительная ее часть — это дезинформация, которая формируется в интересах определенных групп (политических сил или сил, борющихся за экономическое влияние) и с определенными корыстными целями (особенно для того, чтобы изменить соотношение богатства, которыми распоряжается общество в целом и частные лица). Эти группы интересов влияют на формирование этой информации и придание ей нужной направленности. Основной вопрос, который пытался решить Юрген Хабермас в своей концепции публичной сферы, это, какая информация нужна демократическому обществу, стоя на позициях того, что вопрос информации – ключевой для решения проблемы, как людям удается жить вместе. Это делает его труды неоценимыми. Хабермас рассматривает концепцию публичной информации на материале, относящемся к Великобритании XVIII и XIX вв., как в эпоху зарождения капитализма возникла публичная сфера, а потом — в середине и конце XX в. — она пришла в упадок. Эта сфера была независимой не только от государства (хотя и финансировалась им), но и от основных экономических сил. Это была сфера, позволявшая любому желающему рационально обсудить проблему (то есть провести обсуждение или дискуссию, участники которой лично не заинтересованы в ее исходе, не притворяются и не подтасовывают ее результатов), присоединиться к этой дискуссии и познакомится с ее материалами. Именно в этой сфере и формировалось общественное мнение (Holub, 1991, с. 2-8). 66 Информация служила становым хребтом публичной сферы, предполагалось, что участники публичных дискуссий ясно изложат свои позиции, а широкая публика с ними ознакомится и будет в курсе происходящего. Элементарной и в то же время самой важной формой публичной дискуссии были парламентские дебаты, которые публиковались дословно, хотя, конечно, свою роль (причем существенную) играли библиотеки и публикация государственной статистики. Идеальную организацию публичной сферы легко представить: это честные члены палаты общин, которые в зале заседаний осуждают проблемы, пользуясь помощью способных и преданных делу государственных служащих, которые честно собирают нужную по ходу дела информацию. При этом весь процесс идет на глазах публики: сказанное добросовестно отражается в официальных публикациях, а пресса обеспечивает доступ к содержанию этих публикаций и старательно сообщает обо всем происходящем, так что, когда дело подходит к выборам, политика можно заставить отчитаться в его деятельности (и, естественно, что он делает это и в течение срока своего пребывания в парламенте, так что вся его деятельность совершенно прозрачна). Итогом развития стало создание к середине XIX в. буржуазной публичной сферы с ее характерными чертами: открытой дискуссией, критикой действий власти, полной подотчетностью, гласностью и независимостью действующих лиц от экономических интересов и контроля государства. Хабермас подчеркивает, что борьба за независимость от государства стала важной составляющей буржуазной публичной сферы. Ранний капитализм был вынужден сопротивляться государству, отсюда борьба за свободную прессу, за политические реформы и за более полное представительство капитала во власти. Хабермас не утверждает, что происходит возврат непосредственно к предшествующей эпохе. Наоборот, распространение лоббирования и технологий пиара — особенно на протяжении XX столетия — показывает, 67 что жизненно важные элементы публичной сферы сохранились, стало общепризнанным, например, что предшествующие политические в некоторых дебаты могут случаях придать только легитимность принятым решениям. То новое, что внесли технологии пиара в публичную сферу, — маскарад, к которому участники дебатов прибегают, чтобы скрыть свои истинные интересы, рассуждая об «обществе всеобщего благосостояния» или о «национальных интересах», а это, в свою очередь, превращает дискуссию в современном обществе в «в подделку» под настоящую публичную сферу (Habermas, 1962, с. 195). Однако Хабермас далек от идеализации публичной сферы. Даже в свои лучшие дни буржуазная публичная сфера не была средством, которое вполне было способно обеспечить то, что немецкий философ называет «неискаженной коммуникацией». Его интерпретация ее состояниф в середине ХХ века вполне укладывается в русло наиболее пессимистических прогнозов теоретиков франкфуртской школы. Особенно характерны взгляды учителя Хабермаса Теодора Адорно: капитализм торжествует, самодеятельность индивида сведена к минимуму, крайне ограничены возможности критической мысли, в эпоху транснациональных медиаимперий и заполняющей все рекламы: для публичной сферы просто больше не осталось места. Медийные корпорации заботятся прежде всего о рынке сбыта, производимая ими продукция направлена лишь на то, чтобы собрать максимально большую аудиторию для рекламодателей и поддерживать предпринимательство. В итоге они создают лишь разные виды развлекательной продукции: приключенческую стряпню, пустую болтовню, сенсации, сплетни о личной жизни знаменитостей, восторги по поводу современного образа жизни. Все это, раздутое до последних пределов, притягивает к себе и неплохо продается, но информации во всем этом ничтожно мало. Авторы этой продукции не ставят перед собой более серьезных задач, чем «незаметно подталкивать аудиторию к непрерывному 68 потреблению» (Habermas, 1962, с. 192), но уж к данной цели они относятся серьезно. Хабермас идет дальше максистов. С его точки зрения, публичная сфера не только ослаблена вторжением рекламы и присущей ей этики, но ей еще нанесен существенный урон технологиями пиара. Для него все это связано с исчезновением характерной для публичной сферы традиции рационального обсуждения, на смену которой пришли лицемерие и манипуляции политиканов (Robins and Webster, 1999). Для Юргена Хабермаса это отказ от «критериев рациональности», лежавших в основе публичной дискуссии: подобные критерии «полностью отсутствуют среди хитроумных приемов формирования консенсуса», которые превращают политическую жизнь в шоу, разыгрываемое перед одураченными «зрителями, которые тут же готовы к нему присоединиться» (Habermas, 1962, с. 195). Хабермас с глубокой тревогой размышляет о сегодняшнем положении вещей. Плохо то, что избиратель частенько не задумывается над важностью вопроса, который ему предстоит решить, но еще хуже, что после появления всеобщего голосования каждый избиратель сталкивается с «современной пропагандой» (с. 203), которая в «манипулируемой публичной сфере» получила возможность управлять общественным мнением (с. 217). Какой смысл в том, что люди голосуют, если они не могут понять, за что они • голосуют? Зачем нужна дополнительная информация, если она используется для обмана? «Янус двулик: просвещение оборачивается надзором, информация — рекламой, воспитание — манипулированием» (с.! 203). Несмотря на все эти недостатки, идея публичной сферы все же обладает большой притягательной силой и фиксирует внимание на связи между информацией и демократическим образом правления (Curran, 1991, с. 33). Если допустить, что общественное мнение должно формироваться в результате открытого обсуждения, то эффективность этого процесса окажется обусловленной коли-, чеством информации, ее доступностью и способом доведения до потребителя. 69 Яркой особенностью XX в. и особенно его послевоенного периода стало распространение сознательно используемых средств убеждения людей. То, что называют управлением с помощью информации, — это, конечно, вообще особенность либерального капитализма. Как отмечал Говард Тамер: «Управление с помощью информации... совершенно необходимо для того, чтобы обеспечить согласованную работу современного правительства. Манипулируя общественным мнением и осуществляя социальный контроль, государство всецело полагается при этом на коммуникацию и информацию.»(Tumber, 1993Ь, с. 37) Этот подход прочно укоренился в начале столетия, когда, как признают очень многие — среди них, например, такие политологи как Гарольд Лассуэлл (Lasswell, 1934), Уолтер Липпманн (Lippmann, 1922;) и основатель теории связи с общественностью Эдвард Бернайс '(Bernays, 1955), последнего нужно отметить особо, — развитие демократии, сопровождавшееся одновременным распространением потребительских ценностей, сформировал острую потребность в средствах выработки в обществе «искусственного консенсуса» (Bernays, 1952). Существует «пропаганды», обширная позднее литература, этот термин был посвященная смягчен, и развитию его место заняло«формирование общественного мнения», а затем появился термин «убеждение» (persuasion). Пропаганда у Хабермаса и его последователей предстает как сознательно используемое систематическое управление с помощью информации, как неотъемлемая часть либеральной демократии. Пропаганда сводится к распространению определенных сообщений и ограничению распространения других, то есть включает и использование цензуры. Особенно стоит отметить то, что систематическое использование управления с помощью информации и есть, по мнению Юргена Хабермаса, момент, с которого начинается упадок публичной сферы (при этом демократические процессы в обществе не прекращаются, ведь противоборствующих сторонам нужна легитимность и они пытаются 70 управлять общественным мнением, чтобы победить в открытом противостоянии, и это в какой-то мере способствует сохранению публичной сферы). Хабермас, конечно, прав, утверждая, что распространение пропаганды и манипулирования общественным мнением свидетельствуют об отходе от идеи информированного и рационально рассуждающего общества в сторону подтасовок и технологий пиара. Сегодня нормативная точка зрения состоит в том, что пропаганда и агитация — нечто противоположное рациональному обсуждению, их рассматривают как препятствия на пути разумной выработки решений. Но те, кто первыми занялся этими вопросами, не лицемерили, они были искренне убеждены, что общество «неспособно действовать разумно», если ему в этом не помогут «специалисты по разъяснениям», «специалисты по установлению истины», «специалисты по выяснению мотивов» (Lasswell, 1941, с. 63). Эдвард Бернайс заявлял в то время: «Специалисты по связям с обществом жизненно необходимы... потому что всеобщее благосостояние зависит от того, насколько приспособлен отдельный индивид, группа или общественный институт к требованиям жизни» (Bernays, 1952, с. 3). Ирония заключается в том, что сейчас, когда управление с помощью информации приобрело огромные масштабы и интенсивность, а его приемы стали гораздо более изощренными, появилась тенденция вообще отрицать его существование. Сегодня появилась тьма специалистов по пиару (PR), консультантов, которые занимаются связями политиков и ведущих бизнесменов со СМИ, когда в массовом порядке присуждаются ученые степени по рекламному делу и подобным предметам, но вся эта публика утверждает, что озабочена исключительно «совершенствованием коммуникаций», «добивается, чтобы «месседж» клиентов достигал цели», и «обучает навыкам, которые необходимы для создания развитой экономики». Основополагающий принцип, лежащий в основе всех этих практик, либо замалчивается, либо отодвигается на второй план. А принцип-то сводится к тому, чтобы создавать такую информацию, которая бы убедила потребителя 71 поступать (а иногда воздерживаться от действий) в соответствии с интересами тех, кто платит за эту информацию, т.е. управлять информационной средой людей с целью контролировать их поступки. Информация, рефлексия и отслеживание Энтони Гидденс — наиболее известный социолог, который появился в Великобритании в прошлом веке (род. 1938) (Anderson, 1990). Он поставил перед собой задачу заново переписать теорию общества и пересмотреть сложившееся представление о «современности». Хотя об информационном обществе (по крайней мере, непосредственно) Гидденс писал мало, его не интересовало обсуждение этого вопроса, главным образом потому, что он скептически относился к самой идее такого общества, с его точки зрения, сегодня мы живем в эпоху «радикальной модернизации», отмеченной масштабным проявлением особенностей, которые вообще присущи современному обществу. Он даже утверждает: «Хотя обычно предполагают, что мы только вступаем в новую эпоху информации, на самом деле современное общество было "информационным" с самого своего начала» (Giddens, 1987, с. 27). Теоретические построения Гидденса приводят его к выводу, что особое значение, которое приписывается информации, она имела уже в далеком прошлом, а то, что сегодня информация приобрела еще большую ценность, не повод, чтобы говорить о сломе одной системы и возникновении новой, на чем настаивал Дэниел Белл, вводя свое понятие постиндустриального общества. Другими словами, Гидденс считает, что в современном обществе произошла «информатизация» социальных связей, но это не значит, что мы приближаемся к новому «информационному обществу». Модернизация общества — это увеличение возможностей выбора для его членов, но она же требует на каждом уровне организации общества 72 повышения рефлексивности. Под ростом рефлексивности Гидденс понимает все более полное отслеживание ситуации (состоящее в сборе информации), которое позволяет нам накопить знание, необходимое для того, чтобы совершать выбор, как в отношении себя, так и общества, в котором мы живем. Если отказ от встроенных элементов повышает рефлексивность, то другим следствием этого отказа становится изменение нашего отношения к будущему. Самое важное здесь то, что на основе сбора и анализа информации мы получаем возможность выбирать свое будущее, руководствуясь принципами оценки рисков. Имеется в виду, что сначала мы наблюдаем за происходящим, затем размышляем над тем, что увидели, а потом определяем, с каким риском связано каждое решение. Жизнь в посттрадиционном обществе полна парадоксов, в этом обществе постоянно существует повышенный спрос на информацию, вызванный, с одной стороны, тем, что все традиционные решения подвергаются сомнению, а с другой — стремлением к более полному контролю на всех уровнях — от политического и корпоративного до личностного. С момента своего зарождения национальные государства — это информационные общества, которые как минимум должны знать, кто является их членом, а кто — нет. Гидденс считает, что национальное государство должно располагать как «аллокативными ресурсами» (т.е. что-то предписывать, планировать, администрировать), так и «властными ресурсами» (т.е. иметь власть и осуществлять контроль), и хотя в современном обществе эти ресурсы имеют тенденцию объединяться в одно целое, необходимым условием их использования было отслеживание членов общества и их деятельности. Отсюда вытекает, что современные общества с момента их возникновения были «информационными обществами». В своей основе все государства — «информационные общества», поскольку государственная власть подразумевает рефлексивный сбор, хранение и управление информацией, которая необходима для администрирования. Но особенностью национального государства является высокая степень интеграции его 73 административных функций, а это в свою очередь требует более высокого уровня информационного обеспечения. (Giddens, 1985, с. 178) Таким образом, считает Гидденс, если мы определяем информационное общество как такое, в котором информация играет ключевую роль, то примеры таких обществ нужно искать среди национальных государств, поскольку у них есть определенные границы и суверенитет над территорией внутри этих границ, а следовательно, и необходимость в постоянном и систематическом слежении за этой территорией. Проще говоря, готовность к войне (т.е. умение внушить соседям уверенность, что они встретят отпор) — непреложное условие существования национального государства, и в течение новой истории этот принцип многократно был доказан на деле. Вместе с тем принятая национальным государствам обязанность сохранять целостность страны в ее границах становится мощной силой, приводящей к росту систем слежения. В мире, разделенном государственными границами, неизбежно возникает тенденция к созданию эффективного механизма обороны. А поскольку нации часто попадают в ситуацию конфликта с соседями (хотя бы потенциального), им постоянно приходится эти системы изменять и совершенствовать. Но при любых изменениях постоянным остается желание копить, систематизировать и использовать самую современную информацию о реальном или предполагаемом противнике внутри страны и за ее пределами. Развитие информационного образа ведения войны, для которого так важно «управление восприятием», приводит к парадоксальным эффектам. С одной стороны, постоянно совершенствуются методы пропаганды. С другой стороны, получить нужный эффект от их использования становится все труднее, поскольку СМИ и средства коммуникации стали настолько развитыми, что использовать их для распространения нужной информации и только в нужном направлении становится все сложнее. Разнонаправленные 74 потоки информации предшествуют переходу конфликта в открытую форму и могут играть важную роль в его развитии. Тот же эффект вызывает глобализация: она ослабляет национальные государства и стимулируют возникновение более широких объединений, в которых доминирующим становится понятие прав человека. Важным следствием глобализации стало постепенное исчезновение прежних источников конфликтов, в частности, конфликтов, связанных с претензиями на территорию и на природные богатства. Пытаясь отразить эту новую тенденцию, Гидденс в одной из своих работ (Giddens, 1994) использовал выражение «государства без врагов», добавив при этом, что войны в наше время часто возникают не из-за вызова, который приходит государству извне, а из-за фундаментализма разных мастей, который существует в самой стране, хотя он редко отражает общенациональные интересы. При информационном способе ведения войны все больше приходится думать не о вопросах стратегии или захвата территории, информационных составляющих войны, поскольку сегодня а об именно этот аспект организованного насилия приобретает критическое значение. Информация, постмодернизм и постсовременность Приставка «пост-» наводит на мысль о решительном разрыве с прошлым и приходе новой эры. Постмодернизм и общество постсовременности напоминают о взглядах тех, кто считает, что мы стоим на пороге нового информационного общества. Но при этом суть идеи приводит в замешательство своей неконкретностью, поэтому определить, что же понимается под постсовременностью и постмодернизмом, очень сложно. Эти понятия не определяют, а описывают, причем постоянно ссылаются на противопоставление, дискурсы, иронию и пр. Постмодернизм указывает, по крайней мере, на две причины, по которым информация играет особую роль в «постобществе». Во-первых, философы-постмодернисты рассматривают 75 роль информации (и коммуникации) как отличительную черту новой эпохи. Во-вторых, ведущие авторы, примыкающие к этому направлению, такие как Жан Бодрийяр, Жан-Франсуа Лиотар, Марк Постер и Ролан Барт, анализируют понятие информации в совершенно иных терминах, нежели другие авторы, которые пишут об информационном обществе. Говоря об информации, они не используют экономические категории, не упоминают изменения в структуре занятости, не касаются обмена информацией во времени и пространстве. Информация интересует их как система знаков и символов. Тут у сторонников идей постмодернизма есть много общего с теми, кто пишет о новом информационном обществе, и это совпадение заслуживает пристального внимания. Наиболее концентрировано постмодернистская концепция информации проявилась у Марка Постера (род. 1942), американца, который долгое время изучал творчество Бодрийяра и переводил его работы. Ему принадлежит идея о том, что граница между постсовременностью и предшествующим состоянием общества определяется тем, что Постер называет «модусами информации» (Poster, 1990). Он имеет в виду, что само развитие информации привело к фундаментальным изменениям, и эта точка зрения особенно интересна, потому что, с одной стороны, это развитие идей Бодрийяра, а с другой — попытка понять роль тех технических инноваций, которые принесла с собой распространение постсовременность. информационных Постер технологий (а утверждает, следовательно, что и электронного способа обмена информацией) оказало глубокое воздействие на наш образ жизни, на то, что мы думаем о самих себе, на нашу «сеть социальных связей» (Poster, 1990, с. 8). Развивая свою мысль, он предложил свою модель изменений в обществе, основанную на различных типах (модусах) «обмена символами» (с. 6). Постер выделяет три этапа: - когда общение осуществлялось устно, лицом к лицу. - этап письменного общения, когда индивид вел себя в таком обществе рационально и ответственно. 76 - этап электронного обмена сообщениями. Личность в таком обществе «децентрализована, диспергирована, размножена и непрерывно изменяется» (с. 6), она вовлечена в «непрерывный процесс одновременного становления многих идентичностей» (Poster, 1994, с. 174). Поддержка Постером постмодернистского сопротивления «режиму истины» прекрасно сочетается у него с увлечением новыми технологиями, особенно с Интернетом. Для Постера век Просвещения с его упором на права и обязанности — всего лишь дискурс Запада, неявно поддерживающий империализм и колониализм. В то же время глобализация подрывает национальное государство, а Интернет обещает еще большую свободу, а главное, — свободу от гражданства, от национального государства. В отличие от философов, взгляды которых мы рассматривали, Лиотар исходит из других предпосылок, но делает очень сходные с их заключениями выводы. Для Бодрийяра, Ваттимо и Постера отправной точкой был стремительный рост количества знаков (особенно в СМИ), тогда как Лиотар начинает анализ ситуации с изменения роли информации и знания в современном обществе, подходя к предмету более глубоко и с более общей точки зрения. Лиотар считает, что знание и информация претерпели глубокие взаимосвязанные изменения в двух направлениях. Во-первых, отмечает он, их производство все чаще ограничивается ситуациями, когда заранее известно, что они востребованы и эффективны, или, используя терминологию самого Лиотара, перформативны. Он имеет в виду, что информацию собирают, анализируют и создают вновь лишь тогда, когда это полезно. Более того, как и в других системах, в этой возникает петля обратной связи: информация, а чтобы критерии повысить эффективность эффективности системы, предполагают нужна отбор той информации, которая повышает эту эффективность. Во-вторых, Лиотар утверждает (здесь сказывается родство его идей, правда отдаленное, с марксизмом), что информация все чаще и чаще 77 становится товаром. Это развитие темы, которая нам уже знакома по работам Герберта Шиллера. Лиотар настаивает, что в информационной сфере все чаще работают рыночные механизмы, которые помогают оценить степень ее перформативности. Действуя совместно, два названные фактора приводят к возникновению ситуации постсовременности. Первый фактор — стремление к перформативности — вызывает снижение уровня, а то и отмирание всех видов знания, которые оказываются невостребованными и неэффективными. Второй фактор «добыча нового знания», которая традиционно была сосредоточена в университетах, где исследователи были заняты поиском «истины», смещается в иные края. Это ряд исследовательских центров (Cockett, 1994), принадлежащих частным корпорациям, а также лобби, которые создают и используют информацию для достижения практических целей. Сегодня аналитики указывают на существование, например в США, целой «корпоративной науки», которая по своему объему и значению приближается к университетской. Наиболее крупные учреждения такого типа: лаборатории Белла и научно-исследовательские подразделения IBM, в которых работают сотни научных работников с учеными степенями. Кроме того, легкость, с которой исследовательский персонал университетов перемещается в такие центры и обратно, свидетельствует, что и система высшего образования изменяется, приспосабливаясь к тем же перформативным критериям. Политические риски Мы рассмотрели целый ряд теорий, внесших по общему признанию наиболее значительный вклад в понимание (процесс, но не результат – его, как видим, пока нет) того, что может называться информационным обществом, и чем чревато его достижение для человечества. Оценки весьма неоднозначны, но неоднозначны и подходы. Но при всем различии точек 78 зрения, общее, что есть у Шиллера, Хабермаса и Гидденса и многих других – убеждение, что исследованию подлежит информатизация нашего образа жизни и что сам процесс информатизации продолжается, возможно, на всем периоде развития человечества, хотя за последнее время он ускорился. А в ХХ веке с глобализацией и возникновением международных организаций он вообще идет стремительными темпами, захватывая и связывая рыночными отношениями те отношения, которые ранее были строго охраняемыми национальными государствами как особо важные и, говоря современными терминами критическими с точки зрения функционирования этих государств. И в чем сходятся все теоретики, так это в том, что информатизация и формирование информационного общества преобразуют эти государства, формируя новые риски и угрозы. В силу особой важности для нашего изложения представляется целесообразным привести здесь, а не в соответствующем разделе описание подхода Энтони Гидденса и его последователей к постиндустриальной войне. Построения, изложенные ниже являются естественным следствием приведенных концепций информационного общества. Эти концепции не голливудские сценарии для футуристических фильмов ужасов, и война не следует в них с обязательностью как естественное развитие событий, но лишь как возможное осложнение отношений в социальном обществе. Однако изменение социума изменяет и форму возникающих в нем противоречий, а также средства и методы их разрешения. По мнению Гидденса, предшествующее поколение стало свидетелем заката индустриального образа ведения войн, на смену которому постепенно, но во все ускоряющемся темпе приходит тот образ, который можно назвать информационным. При этом способе ведения войны информационная составляющая приобретает гораздо больший вес, ее роль становится более ясной, а масштабы использования — более широкими, чем в эпоху индустриального образа ведения войн. Информация пронизывает всю структуру военной машины, идет ли речь об использовании спутников для 79 наблюдения за противников, о компьютерах, которые хранят данные и оценивают любые потребности армии, об «умном» оружии, которое запрограммировано так, что остается только «выстрелить и забыть». Таким образом, информация теперь — это не только забота разведки, собирающей сведения о противнике и его ресурсах, сейчас она заложена в самом оружии и в системах, принимающих решения. Перечислим несколько отличительных признаков информационного способа ведения войны, сформулированные Мартином Либики30 (Libicki, 1995), не только теоретиком, но и практиком «информационных войн». Вооруженные силы (преимущественно Соединенных Штатов и НАТО) рассредоточены по всему земному шару, для командования и управления этими ресурсами созданы исключительно сложные и надежные автоматизированные системы. Среди этих систем особую роль играет компьютеризованная система связи, способная передавать информационные потоки, которые нужны сегодня для ведения боевых действий, и осуществлять их защиту (Bracken, 1983). Подобные системы, с одной стороны, обеспечивают военное превосходство, а с другой — представляют наиболее уязвимое место в обороне, так как удар потенциально о противника будет направлен в первую очередь против систем командования и управления. После устранения угрозы прямого конфликта сверхдержав появилась надежда, что в будущем конфликты примут форму, которую Мануэль Кастелль (Manuel Castells, 1996) назвал мгновенными войнами; он имел в виду, что это будут короткие столкновения (конечно, если речь не идет о гражданских войнах, они по очевидным причинам едва ли будут такими), когда активные боевые действия продолжаются только несколько дней или недель, и в этих войнах Соединенные Штаты (НАТО и/или силы ООН) одерживают быструю победу в силу огромного превосходства в военных ресурсах. 80 Это значит, что война больше не потребует мобилизации населения (по крайней мере, если речь идет о великих державах, целью которых будет «чистая война», не причиняющая вред их собственному населению). В этих войнах державы будут делать ставку на использование относительно немногочисленных профессиональных солдат, пилотов и вспомогательных сил. Это было бы сдвигом в сторону использования «интеллектуальных бойцов» (Toffler and Toffler, 1993); термин указывает, что основная роль будет принадлежать не вооруженным людям и даже не тем, кто сам нажимает на курок, а тем, кто обслуживает сложные вычислительные комплексы: боевые самолеты, системы сбора данных и наведения. Особое внимание уделяется «управлению восприятием» войны населением в собственной стране и во всем мире. Это особенно важная задача, если речь идет о демократических странах, где общественное мнение — важный фактор в военных усилиях, где возможность прихода к власти военных вызывает страх и существуют пацифистские настроения, поскольку отношения населения к войне может серьезно повлиять на боевой дух войск. Кроме того, существуют распространенные опасения негативной реакции населения на «неправильную» подачу сведений о войне (поэтому избегают показывать, например, окровавленные тела погибших, а рассуждают вместо этого о «точных ударах по оправданным целям»). Конечно, это заставляет командование тщательно планировать поступление сведений с поля боя и вообще о ходе военных действий, а также пытаться управлять информацией, но при этом избегать любых подозрений в цензуре, поскольку это нанесет урон репутации демократических государств с их свободой слова, а кроме того, подорвет доверие к тем сведениям о войне, что все-таки сообщаются. Управляя восприятием, приходится обеспечивать непрерывный поток 30 М.Либики на протяжении ряда лет был ведущим экспертом Пентагона именно в этой области. 81 «позитива» и в то же время представлять информацию как результат работы независимых телеграфных агентств31. Информационный способ ведения войны требует использования совершенных технологий. Наиболее характерно это для вооруженных сил Соединенных Штатов, которые располагают колоссальными возможностями (соответственно и военные расходы в бюджете Соединенных Штатов превосходят бюджеты как всех его потенциальных противников, так и нейтральных стран, вместе взятых). Технологии ведения «кибервойны» информационно-насыщенны. Уже сейчас мы можем говорить, что все поле боя оцифровано, хотя компьютеризацией охвачено не только оно, но и все системы командования и управления (Barnaby, 1986; Munro, 1991). При информационном способе ведения войны больше не требуется тотальной мобилизации граждан и промышленности. Для ведения таких войн необходимо использовать в военных целях самые последние достижения техники: электроники, вычислительной техники, телекоммуникаций и аэрокосмической отрасли. Информационный способ ведения войны по ряду причин требует тщательного планирования, но цель этого планирования состоит в том, чтобы придать гибкость ответным действиям на действия противника, тогда как при индустриальном образе ведения войны планы были громоздкими и негибкими. Теперь колоссальные потоки информации и создание программируемых систем вооружения позволяют использовать сложные системы планирования войны, предназначенные для того, чтобы придать вооруженным силам: прежде всего «мобильность, гибкость и способность быстро реагировать на меняющуюся ситуацию» (Secretary of State for Defense, 1996, § 171). Использование теории игр, моделирования (часто Образцом первоклассного «управления восприятием» стало освещение СМИ войны 1991 г. в Персидском заливе: война привлекла внимание огромного числа СМИ. Передаваемая ими информация с театра военных действий была, по существу, совершенно «стерильной», до такой степени, что Жан Бодрийяр (Baudrillard, 31 82 сопровождающегося созданием зрительного образа с помощью сложных систем визуализациии системного анализа стали неотъемлемой частью информациойного образа ведения войны, так же как и применение планирования «в условиях неопределенности» (Oettinger, 1990). Требования гибкости планирования приводят к тому, что во многих отношениях война, основанная на изложенных принципах, должна быть запрограммирована заранее без участия непосредственных исполнителей. По словам директора Национального университета оборон (National Defense University) США, сегодня и в будущем «принятие многих решений будет полностью автоматизировано» (Alberts, 1996). Отчасти это вызвано скоротечностью событий на современном театре военных действий: после того как запущена ракета, решение о ее перехвате и уничтожении должно быть принято как можно скорее, и только компьютер это сделает быстрее, чем человек (Rochlin, 1997 с. 188—209). Таким образом, оценка ситуации и принята решения теперь прерогатива не военных, а технологий. Войну в Персидском заливе, которая продолжалась пять недель с января по февраль 1991 г., назвали «первой информационной войной» (Campen, 1992). «Буре в пустыне» были присущи уже многие особенности из перечисленных, начиная с того, что гражданское население Соединенных Штатов, главного участника конфликта, не подвергалось в ходе нее практически никакой опасности, и кончая тщательной организацией операций, которая позволила союзникам перебросить 500 тыс. персонала (большая часть которого не должна была принимать непосредственного участия в боевых действиях) и материальную часть за несколько тысяч миль с мест их базирования к местам боевых действий. При этом действия войск союзников отличались большой гибкостью: начиная с поразительно быстрого продвижения через пустыню в Кувейте и кончая «дружественным» освещением событий прессой. Позднее эту войну назовут «событием, 1991) написал: утверждение «войны в заливе никогда не было» — истинно. Это была его реакция на то, как искусно союзники управляли телевидением и прессой. 83 которое получило самое широкое освещение в СМИ за всю историю человечества» (Zolo, 1997, с. 25-26). §3. Информатизация и глобализации. Понимание того, почему вопрос информационной безопасности получил не только статус приоритетного в развитии правого обеспечения на национальном уровне, но и вышел на первые позиции в повестке дня международного дискурса по проблемам безопасности требует анализа генерального на сегодня направления развития, признаваемого всеми исследователями и гонимого массами населения и многими политиками – глобализации. Несмотря на то, что в последнее время мало у кого вызывает сомнения тот факт, что современное мировое развитие во многом определяется именно глобализацией, подходы к этому явлению и понятию достоточно сильно различаются. Наиболее распространенный – экономический – подход предусматривает понимание этого процесса как высшей на данный момент фазы интернационализации (интеграции) экономики, а через нее политики и культуры. В основе более развернутых дефиниций, как правило, лежат оптимистичные "представления об объединяющейся и интегрирующейся земной цивилизации, охватывающей в своей экспансии все земное и околоземное пространство и преодолевающей различного рода границы, будь то границы культур, государств, социальных неравенств, а также расстояния в чисто физическом смысле"32. На практике эта идеализация современного этапа развития социума имеет весьма прагматичное основание. Реальная модель экономического мироустройства эпохи глобализации определяется отнюдь не стремлением к культурному росту. Она основана на общности экономических интересов Запада и понимании взаимной уязвимости. Ее манифестом можно считать 32 "Мировая экономика и международные отношения". 2000, № 7, с. 39. 84 принципы дерегулирования, либерализации и приватизации экономики, впервые сформулированные в так называемом "Вашингтонском консенсусе"33. Одновременность усиления общности экономических интересов и роста уязвимости определяется простейшей связкой: больше возможностей – сложнее система, сложнее система – выше ее уязвимость. экономических возможностей и совпадение развитых, в первую очередь, западных политических Рост интересов стран предопределяют их сотрудничество и кооперацию и исключают крупномасштабные военные конфликты между ними. Однако те же общие интересы требуют, помимо всего прочего, надежного обеспечения безопасности каждого члена «клуба» и возможности совместного решения острых мировых проблем, в том числе с применением силы. Эту задачу выполняют военные союзы этих стран, в которых решения принимаются по принципу консенсуса. В этих условиях без поддержки общественного мнения стран-участниц союза невозможно решение каких-либо проблем военным путем, что также снижает возможность ведения военных действий традиционными средствами. Однако эти тенденции развиваются на фоне расширения спектра угроз. Разрушение в результате боевых или иных деструктивных действий атомных электростанций, химических предприятий, высоконапорных плотин и других критических объектов может привести к региональным и даже глобальным катастрофам, чреватыми колоссальными людскими и материальными потерями, грозящими самому существованию этих стран. Соответственно, такие тенденции с очевидностью вызывают необходимость выработки наднациональных структур управления как экономическими, так и социальными процессами и, соответственно, ослабления государственных рычагов, а следовательно, дерегулирования и Этим термином принято обозначать блок соглашений об условиях предоставления займов третьим странам, заключенный Министерством финансов США, МВФ и ВБ в 1989 г. и считающийся не вполне легитимным с точки зрения между народного права до сих пор. См., в частности, "Мировая экономика и международные отношения", 2001, № 12, с. 50. 33 85 либерализации экономики и выхода управления экономикой за государственные рамки. Этот процесс и принимают в большинстве оценок за процесс глобализации. Хотя, как мы покажем ниже, это не совсем так, многие тенденции глобализации рассматриваются ее критиками на примере этого, созданного, в основном, либеральными экономистами, западного рынка, представляемого как современная модель глобализации. Разумеется, и на это обращают внимание в первую очередь, при таком подходе далеко не все участники «свободного» рынка оказываются в равноправном положении. Либеральная модель глобализации в принципе выгодна только тем, кто занимает наиболее сильные конкурентные позиции в мировой экономике и благодаря этому способен защитить свои интересы, прибегая в случае необходимости к политике двойных стандартов и селективному применению принципа открытости. Все же издержки глобализационного процесса неизбежно ложатся на "отстающих и догоняющих". Находящиеся сейчас на пике своего могущества США провозглашают подобные истины совершенно открыто. Так, в 1999 г. одна влиятельная американская газета опубликовала следующее высказывание некоего высокопоставленного чиновника: "Если Америка хочет, чтобы функционировал глобализм, она не должна стесняться вести себя на мировой арене в качестве всесильной сверхдержавы, каковой она на самом деле и является. Невидимая рука рынка никогда не действует без невидимого кулака. "Макдоналдс" не может расцветать без "Макдоналд-Дуглас", производителя F-16. И невидимый кулак, который поддерживает безопасность технологий Силиконовой долины, называется армия, флот и ВВС США"34. Вот чего боятся и чем пугают противники глобализации. Но так ли это, действительно ли такая перспектива глобальной подчиненности "The New York Times Magazine", 28.03.1999 (Цит. по: "Мировая экономика и международные от ношения", 2001, № 12, с. 51) 34 86 сверхдержаве неизбежна? И, что главное, в этом ли объективная суть глобализации? Разумеется, в той или иной форме скачки экономического развития не раз приводили к значительным изменениям общественных отношений. Однако они не ставили под сомнение основных постулатов территориальности и государственности (в смысле юрисдикции государства над производством на своей территории) экономики и экономических связей, в том числе отношения субъекта и объекта управления. Отметим сразу, что сама глобализация, которую следует рассматривать как непрерывный процесс географического расширения материального производства и, соответственно, изменения производственных отношений, не есть явление новое и оригинальное, свойственное только рубежу третьего тысячелетия. Великие империи древности, объединяя огромные территории под единое управление, обеспечивали в меру возможности первые шаги глобализации. Эпоха Великих открытий включила в сферу глобальных интересов Америку и Юго-Восточную Азию, Африку и Австралию. По сути, начальным шагом глобализации следует считать первое разделение труда: разделив отдельные виды производства, оно автоматически создало необходимость их объединения на другом уровне. Дерегулирование (государственное) и либерализация экономики в их современном представлении возможны в силу появления другой, не географической, основы интеграции и, соответственно, глобализации. Необходимость государственной поддержки и обеспечения безопасности отпадает, а такой параметр управления как удаленность объекта от субъекта управления становится фиктивным в силу появления возможности организации производства с опорой на другую силу. Таковой на нынешнем этапе выступают глобальные системы информатизации и телекоммунимкации, создание единого общемирового информационного пространства. 87 Собственно система информационного обмена всегда была основой системы управления (экономического или политического). Другое дело, что до последнего времени ее развитие существенно отставало от развития объектов управления, в силу чего субъект управления должен был находиться в непосредственной близости от управляемого объекта. Мастер должен был находиться в цехе, а полководец – на поле боя. Известно, к чему приводили попытки феодалов управлять своим поместьем из-за границы. Процесс деколонизации показал, что и империи не могли обеспечить производство, разделенное океаном. По сути, экономический фактор в современном мире приобретает информационный характер. В его основе – изменение отношений субъекта и объекта управления. И от того, посредством чего и с какой скоростью передаются управляющие воздействия, во многом зависит как само производство, так и структура общества. Различия в уровне освоения информационных ресурсов и неравенство доступа к необходимой информации приводят, в конечном итоге, к различию в масштабах экономического, политического и иного влияния стран на мировой арене. В конце прошедшего века развитие информационно- телекоммуникационных средств привело к тому, что скорость передачи и обработки информации в управляющих системах (а следственно, и в социальных) стала такой, что информационные пространства отдельных государственных и экономических структур слились воедино в силу их равнодоступности из любой точки мира. Именно единое информационное пространство позволило обеспечить согласованную работу производственных систем в любой точке Земли в реальном времени, практически сведя на нет географический фактор в системах управления. Оно же обеспечило и создание единого финансового пространства, вернее, последнее и существует только в пространстве информационном. Уровень развития информационно-коммуникационных средств является действительной основой глобализации как процесса. Связь, а 88 точнее, возможность передавать производственными, и как следствие социальными процессами, необходимую для управления (необходимость их поддержания) информацию, определяет возможность объединения производства с произвольным географическим распределением, его координацию и возможность интеграции. Именно поэтому транснациональные корпорации (ТНК) смогли появиться только после появления надежных технических средств связи. Почта могла связать производства в разных странах, но не могла обеспечить их синхронизацию, то есть связать в единый комплекс. Именно тут мы и подходим к пониманию того, что суть современного этапа глобализации – развитие средств связи и информатизации до уровня, позволяющего процессы синхронизировать экономические и производственные в различных частях мира и осуществлять управление ими как единым процессом в реальном времени. Постепенно создается ситуация, когда уже не имеет значения место нахождения организатора производства, а, кстати, и командира войскового соединения, не обязанного по своей роли идти «в цепи наступающих». Соответственно, такое положение позволило не просто перевести банки на «электронные виртуализировать финансовые потоки деньги», но вообще и создать единое финансовое пространство, также не связанное с конкретным местом на планете. Это качественное изменение (управление в реальном времени и виртуальном пространстве) и позволило говорить о глобализации как явлении. Оно же привело военных к «революции в военном деле». И оно же поставило новые задачи осмысления, кто же теперь становится реальным субъектом мировой политики, поскольку в формируемых условиях информационного общества роль государств если не умаляется, то существенно трансформируется. Исчезает само понятие государственной или территориальной принадлежности производства. Космополитизм становится естественным состоянием. Национальное государство и национальный суверенитет требую переосмысления. Производство и финансы не требуют 89 поддержки государства в его современном понимании, мало того, государственные рамки во многом ограничивают их развитие. То же, и даже в первую очередь, относится и к самой информации, ставшей носителем управляющих воздействий и обратной связи во всех и экономических, и социальных процессах. Так что либерализация и дерегулирование экономики не есть генеальное открытие «Вашингтонского консенсуса». Эта возможность связана лишь с естественным этапом развития общества и технического прогресса. Поэтому можно утверждать, что постфрейдизм в экономике также стал следствием информатизации. В настоящее время информационные сети обеспечивают равную доступность информации пользователю в любом месте планеты. Скорость информационных потоков ограничивается лишь пропускной способностью коммуникационных линий, т.е. информация может передаваться и, естественно, получаться практически в реальном масштабе времени. Это обстоятельство является чрезвычайно важным, и означает, что государственные границы и расстояния уже не играют роли, и на первый план выступают транснациональные структуры и организации. Но – и это наиболее тревожно – те же рассуждения верны для процессов в военной и криминальной (включая террористическую) сферах. подстегивает информатизацию, ставя перед ней И это, опять-таки, новые цели. И вновь преступность и терроризм получают новые средства и объекты воздействия. Как Двуликий Янус, как Доктор Джекил и Мистер Хайт информатизация и глобализация выступают рука об руку, неся в себе новые и неразделимые добро и зло. В соответствии с этими целями меняется и структура информационных коммуникаций. Если в начале своего функционирования интернет рассматривался преимущественно в качестве некоторого множества информационных ресурсов, и основной его задачей считалось оказание помощи в поиске нужной информации и организации доступа к ней, то на 90 нынешнем ("коммуникационном") этапе развития главной задачей интернета считается поиск требуемых партнеров и организация между ними нужного вида коммуникаций с необходимой интенсивностью (увеличение "виртуальной" деловой активности). Процесс "виртуализации" мировой экономики привел к тому, что общий объем капиталов на финансовых рынков на порядок превосходит мировой ВВП. Одновременно развитие технических возможностей средств связи, передачи и накопления информации (телевидение, компьютерные системы и локальные сети, интернет) обусловило резкое возрастание мобильности капиталов. Подстегиваемое интересами ТНК небывалое ускорение информатизации надо расценивать как позитивный внутренний потенциал глобализации. Свобода перемещения информации позволяет обеспечить все положительные стороны глобализации. Поэтому информатизация выступает не только сутью, но и основным движителем глобализации. Она же определяет степень вовлеченности в этот процесс, а, следовательно, и степень контроля над ним35. Посему, если будет существовать тот, кто определяет и контролирует процесс информатизации, он же будет определять и контролировать процесс глобализации, а значит, глобальное экономическое производство и, как следствие процесс информатизации. Сложность и неоднозначность в реализации глобализационных процессов вызывает и неоднозначное к ним и глобализации в целом отношение. Несмотря на свою, казалось бы, объективность, глобализационные процессы встречают растущее сопротивление, как со стороны отдельных социальных стратов, так и со стороны целых государств, сплачивающихся в настоящее время вокруг движения антиглобалистов. Даже самый поверхностный анализ позволяет предположить, что это - отнюдь не Как ремарку следует отметить, что следствием этих рассуждений является вывод о том, что «информационное общество» есть не новый этап развития, каковым считают «индустриальное общество», а лишь оформление современного этапа глобализации как процесса, то есть этапом того же «индустриального общества». 35 91 маргинальное движение. Протестующий антиглобалист не может подобно луддиту, уничтожив станки, вернуться к патриархальному хозяйству. Он сам продукт общества и производства, приведших к «ненавидимой» им глобализации. Он сам уже не может существовать без информационных средств, средств связи и прочего, против чего он, собственно, и борется. Поэтому антиглобалистское движение в принципе не может быть ни консолидировано, ни вообще объединено какой-либо единой идеей - таковой просто не может существовать, Портрет "западного" антиглобалиста рисует автор одной размещенной в интернете листовки: "Он быстро перемещается по миру и, как правило, связан по Интернету с единомышленниками, посещает в разных странах семинары и форумы, знает, как «развести» и заморочить систему, чтобы изъять у нее средства для своего - довольно затратного - существования. Нередко "революционер" формально оказывается представителем прессы, модным веб-дизайнером, активистом какого-нибудь природоохранного или гуманитарно- благотворительного фонда, некоммерческим режиссером, получившим гдето грант на съемки "альтернативного кино"36. То есть это ни чуть не менее глобалист, чем те, с кем он, вроде бы, борется. Вместе с тем, анализ идейной платформы антиглобализма показывает, что он выступает не против глобализации вообще, а против ее конкретной либеральной модели. Эта мысль красной нитью проходит в высказываниях многих его лидеров. Так, один из "отцов-основателей" антиглобализма француз Ж. Бове (Joseph Bové) призывает противопоставить "верхушечной глобализации монополистов широкую народную глобализацию"37. По мнению английской активистки К. Энжер (Katharine Ainger), это "движение вовсе не является антиглобалистским. На самом деле в нем находит свое воплощение 36 37 http:// projector.kharkov.ua/press/tstxt/ts2401 .htm. Цит. по "Вестник НАУФОР", 2001, № 8, с. 23 92 глобализация снизу"38. Следовательно, все как сторонники, так и противники глобализации не видят ей альтернативы в развитии общества. Все соглашаются с тем, что объединение экономик, ассимиляция народов неизбежны, так же как распространение знаний и обеспечение управления региональными и даже общемировыми зиждется на процессами из единых центров. Технически все это информатизации, обеспечении получения и передачи информации в нужное место в нужное время. Таким образом, достаточным информатизация условием глобализации является на необходимым ее нынешнем и этапе. Формирующийся феномен виртуализации общественного производства и социальной активности индивидуума – вот то, что определяет настоящий образ глобализации. С другой стороны, глобализация – процесс непрерывный, ее частные формы конкретно-историчны, а ее частные модели в различные эпохи описать едва ли возможно. Однако на нынешнем этапе формирование информационного общества есть, по сути, не иное что, как реализация либеральной модели глобализации, основанная в конечном итоге на рыночных отношениях и абсолютизации прав субъектов, приводящей, как это всегда и было, к праву сильного. Что же получается? Не меняется ни социальная основа современного общества, ни общественные отношения. Соответственно, все противоречия, свойственные ему в информационно-трансформированном информационно-глобалистическом социуме и виде всех остаются его в новых метагосударственных образованиях. Это подразумевает сохранение не только противоречий, близких по форме индустриальному обществу (государство-государство, производитель-государство, субъект-государство, общество-государство и т.д. вплоть до субъкт-субъект), но и методов их разрешения. Нет никаких оснований говорить, что в информационных метагосударствах 38 не сохранятся подавление не вписывающейся в '"Эксперт", 12.11.2001, с. 15. 93 доминантную парадигму их социальной активности информационного субъекта и так далее, кончая войнами в информационном пространстве между метагосударствами и, как не парадоксально это может выглядеть, информационным империализмом отдельных субъектов информационного мира. Попытка осмыслить высказанное приводит к почти фантастическим картинам, реальность которых все более и более просматривается уже сейчас. Мы уже говорили выше, что информационное общество как оформление глобализации меняет понятие и функции государства и приводит к естественному обесцениванию такого явления как государствонация. Функции регулирования экономики уходят пространство, в котором полностью доминируют в виртуальное ТНК. Потребность в едином языке общения уже сейчас оказывает огромное влияние на социокультурные и национальные черты народов, вовлеченных в процессы глобализации. Как пример черного юмора, очень близкого к реальности, можно отметить, что, вероятно, теперь будет решена проблема европейской идентичности, правда на английском (в американском его варианте) языке. При этом вопрос культурной автономии становится совершенно праздным и просто неуместным – где и в какой форме. Пока же электронизации главным индикатором общества является состояния информатизации показатель и информационного неравенства. Из общего числа пользователей интернета (середина2001 г. 407, 1 млн. человек) на США и Канаду приходится более 40%. На Европу в целом - около 27% и несколько меньше на Азию и тихоокеанский регион; на Латинскую Америку, Африку и Ближний восток вместе взятых - менее 10%. По подсчетам, сделанным Е.Л. Вартановой39, о неравномерности развития интернета в рядестран Европы свидетельствуют следующие данные (2000). Процент населения, имеющего доступ к интернету: Швеция - 56,36%; 39 Вартанова Е.Л. Новые проблемы и Информационное общество. - М., 2001. - № 3. - С. 50. новые приоритеты цифровой эпохи // 94 Эстония - 21,59; Греция - 12,42; Польша - 7,25; Россия - 9,2%. При этом следует иметь в виду, что некоторые страны значительно позже других начали пользоваться интернетом и имеют разные показатели в приросте пользователей. В России каждый год удваивается число пользователей интернетом, но все же по абсолютным показателям прироста она значительно отстает от других стран Европы —результат, прежде всего, общего низкого уровня доходов граждан, показатель состояния экономики и управления. Это определяет и место на рынке средств связи, компьютерной техники, и диапазон использования доступной информации. Для многих людей взаимоотношения в процессе производственной деятельности отношения уже сейчас имеют форму общения с компьютером. Целый ряд учебных заведений перешли на распределенную систему подготовки, когда профессор практически никогда не видит студента, не нуждаясь даже в знании его имени, общаясь по фиксированным интернетадресам. Студенты неделями не бывают в университете, все вопросы решая через стоящий в комнате компьютер. Даже в бытовом общении все большее место занимают интернет-контакты (электронная почта, интернет-магазины, интернет-услуги и т.п.). Идет процесс виртуализации межличностных контактов. Не даром столь серьезно обсуждался вопрос о целесообразности нового открытия Александрийской библиотеки, по сути ставшей самым большим в мире интернет-кафе. Что далее? только Уже сейчас программы-агенты, во «всемирной паутине» существуют не исполняющие «волю» человека, но и совершенно самостоятельные не связанные ни с какими физическими лицами, кроме как по факту прарождения (последующие размножения происходят самостоятельно) программы. Пока они примитивны, но уже вредны – это сетевые черви и им подобные программные комплексы. Образно говоря, этот мир пока находится на уровне перехода от простейших к многоклеточным. Однако и физические, как, впрочем, и юридические лица 95 представлены в глобальных сетях не самостоятельно, а своими виртуальными двойниками. Соответственно и общаются они также с виртуальными образами адресата. Тем самым формируется пространство, мир, в котором действуют виртуальные люди, занятые в виртуальном производстве, поддерживаемом виртуальными деньгами, обмениваются распределяют виртуальную виртуальной информацией, производя виртуальные продукцию, криминальные действия. В этом мире создается система производственных и общественных отношений, формируется режим разграничения доступа, секретность, контроль проникновения (аналог заборов и крепостных стен в мире реальном) и еще очень много атрибутов, разработанных в период формирования государства. Но, как уже говорилось, в этом пространстве реальным государствам места не находится40. За исключением того, которое военные берут сами и «без предварительных заявок». Создается новая система «метагосударственности» с виртуальным противостоянием и, не исключено в ближайшее время - виртуальными войнами. В середине 2000 года на конференции кибертеррористов в Ричард Вашингтоне Кларк, по проблемам координирующий защиты от внутреннюю безопасность и защиту от террористов Аппарата главы американского государства, прямо признал41, что, по его мнению, «электронный Перл- Харбор – это не теория. Это реальность». На практике переход к «информационному обществу» приводит к усилению возможности использования методов экономического и военного информационного противоборства и средств информационной войны в экономической и политической сфере, в первую очередь информационную блокаду и информационный империализм42. Единственный существующий на сегодня международно-правовой документ в сфере информационной безопасности – европейская Киберконвенция – предусматривает возможность проведения следственных действий в информационном пространстве другого государства без уведомления его правоохранительных органов. 41 Лента международной информации. Интерфакс, 20 июня 2000 г. 42 О сути этих форм противоборства см. «Супертерроризм: новая угроза нового века», под редакцией Федорова А.В., М.,2002 40 96 Постепенно и экономика, и общество становятся зависимыми от стабильности информационных потоков в той же мере, что и от материальных поставок. При этом нормальное функционирование ряда сфер производства и финансов целиком определяется возможностями и своевременностью получения доступа к информационным ресурсам. Более того, процессы развития «денежной экономики» превращают зависимость финансового сектора от информационных и обслуживающих технологий практически в абсолютную. Пусть сомневающийся представит себе ситуацию при простейшем рассогласовании систем синхронизации времени43. В таких условиях меняется и система угроз безопасности: информационное воздействие становится крайне гибким и эффективным методом влияния на потенциального противника. Мы уже отметили возможности военных информационных средств воздействия44. Но и в мирное время, например, в отличие от введения эмбарго на тот или иной вид товаров или других экономических санкций, информационная блокада может носить более эффективный и при этом скрытый характер, а соответствующие информационные операции могут быть завуалированы под случайные сбои информационных систем или случайные хакерские проникновения компьютерных хулиганов. Вместе с тем, информационная блокада все же является одной из крайних мер в перечне возможных средств воздействия на потенциального противника, и ее эффективность во многом определяется уровнем контроля над информационными ресурсами в глобальном масштабе. В связи с этим постоянно нарастает опасность другого направления экономического информационного противоборства — информационного империализма. Существенно увеличивается использование информационных Время, кстати, тоже становится информацией, поскольку передается и получается. Никто (кроме специалистов службы времени, конечно) не додумается проверять соответствует ли указание на электронных часах фактическому астрономическому времени в данной точке планеты. 44 Подробнее см. например, «Информационные вызовы национальной и международной безопасности», под общей редакцией Федорова.А.В. и Цигичко В.Н., М., ПИР-Центр, 2001 43 97 средств террористами45. Соответственно, решение вопроса международной информационной безопасности по сути определит вопросы обеспечения безопасности глобального общества. 45 См. «Супертерроризм: новая угроза нового века», под редакцией Федорова А.В., М.,2002 98 Глава 2. Информационное противоборство и безопасность Как видно из предыдущей главы, любые построения информационного общества не позволяют сделать будущее свободным от конфликтов. Мало того, сохранение противоречий на структурном уровне (межгосударственные, социальные, правовые) с обязательностью будут питательной почвой для постоянного противоборства, противоборства информационного. На межгосударственном46 уровне, который в первую очередь связан с предметом данного исследования, такое противоречие в своем развитии приводит к информационным войнам. Многие аналитические центры в мире ведут проработку возможных сценариев информационных войн, исходя в своих стратегиях из задачи обеспечения информационного доминирования. Обобщение их результатов создает следующую схему. * Первый сценарий. Государство - потенциальный инициатор информационной войны - располагает подавляющим превосходством в наступательном информационном оружии и способно преодолеть соответствующие оборонительные системы любой другой страны. В этом случае оно может выделить часть имеющихся у него средств ведения информационной войны своим союзникам, взяв на себя задачи координации совместных действий, а также идентификацию информационных угроз, откуда бы они ни исходили. При этом, однако, должна существовать гарантия того, что само это государство не будет разоблачено в качестве “информационного агрессора”. * Второй ограниченного сценарий. числа Допускается государств, наличие обладающих некоторого информационным Будем использовать этот термин с определенной степенью условности, поскольку, как выше уже не раз оговорено, что развитие в направлении информационного общества меняет понятие государственности, а кроме того, предполагается рассматривать также и конфликты не межгосударственного характер (ниже будет определено). 46 99 оружием, достаточным для проведения самостоятельных информопераций. При этом одно данное государство сохраняет свое превосходство в указанной области. Это обстоятельство должно сыграть роль фактора устрашения и удержать остальные страны от использования информационного оружия против доминирующего государства и обеспечить его “исключительность” и в дальнейшем. * Третий сценарий делает акцент на формировании в стране инфолидере “неуязвимой” системы обороны против любого вида информационного оружия. Это вынудит большинство стран мира отказаться от создания его наступательных видов. В то же время они не смогут противостоять информационным атакам на себя, так как не обладают адекватными защитными технологиями. В такой ситуации инфолидер может навязать им свою систему принудительного контроля над информационным оружием, подобно тому, как это было сделано США в отношении программ создания ОМУ в Ираке. В результате возможность развязывания информационной войны против инфолидера будет сведена до минимума, а средства ее ведения у потенциальных противников будут изъяты и уничтожены. Для придания легитимности таким шагам в условиях сформировавшегося абсолютного превосходства одной страны международному сообществу может быть навязано принятие соответствующих международных документов. Доминирование в информационной сфере реально означает не абстрактную возможность влиять на мировую инфосферу, а обладание вполне конкретным потенциалом, позволяющим диктовать свою волю, то есть обеспечить глобальное доминирование. Но разработка и распространение информационных средств воздействия – проблемы мирного времени – идут одновременно и в рамках информационного противоборства. 100 §1. Основные направления информационного противоборства Анализ появляющихся и постоянно уточняемых теоретических построений позволяет выявить общий вектор развития информационного противоборства. Сегодня основное внимание в научном дискурсе, в отличие от предыдущих лет, уделяется уже не собственно технической стороне проблемы47, а информационного организационным и противоборства, психологическим причем аспектам информация сама рассматривается как цель и средство действий, предпринимаемых для разрешения конфликта. Такая смена приоритетов, естественно, не снимает с повестки дня разработку и совершенствование технических аспектов, поскольку информационные первостепенными, то технологии необходимыми выступают компонентами даже если в не самых футуристических теориях информационного противоборства. Ясно, что информационные объекты могут подвергаться различному воздействию в ходе конкретных информационных операций. Например, компьютерная сеть или сеть связи может быть либо уничтожена или повреждена физически, либо из нее может быть похищена критически важная информация, либо ее программное обеспечение может быть изменено в результате вирусного проникновения или хакерской (фрикерской) атаки. Кроме того, названные системы сами могут служить средством ведения информационного противоборства. Анализ проблемы ведения информационного противоборства, включая определение возможностей для планирования мероприятий по осуществлению или отражению информационного воздействия, требует Хотя в международном политическом дискурсе и в публикациях СМИ превалирует именно она. Но это есть лишь дань политическому раскладу сил, доминированию в мировом политическом процессе именно стран, заинтересованных минимизировать внимание мирового сообщества к информационным срествам воздействия и их военному применению. 47 101 более четкого выявления основных направлений информационного противоборства. Можно выделить восемь48 таких направлений: 1) борьба с системами управления; Борьба с системами управления в контексте информационного противоборства может быть определена как военная стратегия (в рамках информационных операций при проведении военных действий), предусматривающая физическое уничтожение таких систем и отсечение командных структур вооруженных сил противника от управляемых частей с целью воспрепятствовать стабильному процессу боевого управления и руководства. Такого рода борьба с системами управления может достигаться как непосредственным уничтожением управляющих структур (так называемое «обезглавливание»), так и разрушением коммуникаций, связывающих системы управления с подчиненными подразделениями («удушение»). Выбор метода борьбы во многом определяется поставленными тактическими и стратегическими целями. Особая значимость информационных операций против систем управления состоит в том, что они могут оказаться особенно эффективными на ранних стадиях развития конфликта и, кроме того, создают предпосылки для достижения бескровной победы над противником. Однако эти «преимущества» могут быть в значительной степени нивелированы противником путем децентрализации командных систем, а также посредством ведения им так называемой «сетевой войны». 2) информационно-разведывательные операции; Концепция ведения информационно-разведывательных операций в определенном смысле является развитием концепции оперативной разведки, хотя между ними наблюдаются и существенные различия, связанные с тем, что получаемые в ходе информационно-разведывательных операций Основу такой градации дал американский ученый и практик «информационной войны» Мартин Либики в работе Libiki M. What is Information Warfare. – National Defense University. ACIS paper 3. – August 1995 48 102 сведения (например, данные целеуказания или сведения о нанесенном ущербе) поступают непосредственно участникам операции, вплоть до исполнительного уровня (реализация концепции «цифрового поля боя»), в то время как обычно данные военной разведки направляются в командные центры, где они суммируются, обрабатываются и затем в качестве приказов и вводных доводится до подчиненных. По сути дела, речь идет об адаптации оперативной разведки к децентрализованной системе боевого управления и ведения боевых действий, требующей внесения значительных корректив в архитектуру и идеологию сбора, обработки и распределения разведывательной информации. Новые децентрализованные автоматические и автоматизированные системы, призванные решать конкретные задачи в ходе информационноразведывательных операций, сами по себе являются потенциальными объектами рассмотренной выше борьбы с системами управления. В этой связи представляется целесообразным рассматривать два аспекта таких операций: первый, условно называемый «наступательным», обеспечивает сбор разведывательной информации о противнике, а второй, «оборонительный» или «защитный» – связан с защитой собственной информации и противодействием информационно-разведывательным операциям противника. 3) электронная борьба; Прежде всего, следует отметить, что первые два рассмотренные выше направления информационного противоборства по сути дела представляют собой либо борьбу с информационными системами, либо борьбу при помощи информационных систем. В отличии от них, целью электронной борьбы, как прикладного метода ведения информационного противоборства, является снижение информационных возможностей противника, в соответствии с чем она подразделяется на радиоэлектронную борьбу (РЭБ), криптографическую борьбу (искажение и ликвидация собственно информации) и борьбу с коммуникационными системами противника. 103 психологическая борьба; 4) В тех случаях, когда использование методов информационного противоборства направлено не против информационных систем противника, а непосредственно против человеческого разума и психики, речь идет о психологической борьбе. В самом общем виде психологическую борьбу можно определить как манипулирование общественным сознанием, общественным мнением на различных социальных уровнях. На Западе принято выделять следующие основные категории информационно- психологических операций, проводимых в рамках психологической борьбы: операции, направленные против структур государственного управления; операции, направленные против структур военного командования; операции по деморализации личного состава вооруженных сил. 5) «хакерская» борьба; Понятие хакерской борьбы сводится главным образом к осуществлению «атак» на различные компоненты компьютерных сетей и хранящиеся в них информационные ресурсы. Основной особенностью хакерских «атак» является то, что они носят не аппаратный, а программный характер. Некоторые западные аналитики49 склонны даже считать, что информационное противодействие в целом должно быть сведено исключительно к хакерской борьбе. Наиболее популярными из используемых в настоящее время средств являются так называемые компьютерные вирусы, «черви», «троянские кони», логические бомбы, «дыры» в системе, прошивка постоянного запоминающего устройства. Перечисленные средства могут рассматриваться как образцы информационного оружия, реализованного в форме Winn Shwartau, Draper John. Cybershock. Thunder’s mouth pr., National books, 2000; Haeny Rato. Information warfare. An introduction. Washington, The George Washington University Cyberspace Institute, 1997. 49 104 вредоносных программ (так называемое, информационное оружие на основе программного кода). 6) «кибернетическая» и «сетевая» борьба; Концепции «кибернетической» и «сетевой борьбы», несмотря на вполне «техническое» русское звучание, в наименьшей степени связаны с собственно с информационными технологиями и охватывают полный комплекс проблем (организационные, технические и аспектов информационного доктринальные, стороны ведения стратегические, наступательных и противоборства тактические и оборонительных информационных операций). Так, концепция кибернетической борьбы, относящаяся к информационно-ориентированным военным операциям, в настоящее время становится все более актуальной именно в военной сфере, особенно когда речь идет о конфликтах высокой интенсивности. Кибернетическая борьба нашла свое отражение также в более широкой концепции «революции в военном деле» – использования новых технологий и, что особенно важно, осуществления организационных и управленческих изменений в военной области. С другой стороны, роль сетевой борьбы возрастает в конфликтах низкой интенсивности и при проведении так называемых «операций, отличных от войны», а также в конфликтах, террористических действиях и иных преступлениях, носящих невоенный характер. При этом понятие сетевой борьбы относится скорее к организационной форме противоборства, использующей информационные возможности, чем собственно к борьбе с информационными инфраструктурами противника. Более того, концепция сетевой борьбы подразумевает использование информационных инфраструктур противника в своих целях. 7) В экономическая информационная борьба. последние годы возрастает озабоченность возможностью использования методов и средств информационной войны в экономической 105 сфере, в связи с чем западные специалисты выделяют две основные формы экономического информационного противоборства: информационную блокаду и информационный империализм. Информационная блокада. В условиях глобализации и развития неденежной экономики информационная экономическая блокада становится крайне гибким и эффективным методом воздействия на потенциального противника. В отличие от введения эмбарго на тот или иной вид товаров или других экономических санкций, информационная блокада может носить скрытый характер, а соответствующие информационные операции могут быть завуалированы под случайные сбои информационных систем или случайные хакерские проникновения компьютерных хулиганов. При этом, естественно, не снимается возможность и открытого государственного давления в этой области. Информационный экономических развитием процессов современных удивительно, что империализм. обеспечивается информационных наиболее Глобализация постоянно технологий, приспособленными к мировых ускоряющимся поэтому не эффективной экономической деятельности в новых условиях оказались технологически развитые государства, среди которых бесспорным лидером выступают США. Не является секретом, что разработка основных компонентов компьютерной техники и общего программного обеспечения сосредоточена, прежде всего, в этой стране. Это предоставляет принципиальную возможность подчинить своим интересам деятельность структур, определяющих функционирование мировых информационно-коммуникационных систем. 8) Международный информационный терроризм Сам по себе терроризм не может быть отнесен к противоборству (исключением является государственный терроризм). Однако в своей международной форме и в связи с трансформацией терроризма в сторону использования современных высокотехнологичных средств воздействия50 50 См. Федоров А.В (ред.) «Супертерроризм. Новый вызов нового века» - М., «Права человека», 2003 106 террористические организации могут выступать как самостоятельные субъекты международной политики, не являясь при этом, естественно, субъектами международного права. Кроме того, в связи с быстрым развитием информационных технологий проблема международного терроризма приобретает в условиях информационного противостояния новое звучание. Это связано, прежде всего, с двумя аспектами: с использованием террористами информационной инфраструктуры для развития так называемых сетевых способов собственной организации, а также с собственно террористическим воздействием на объекты информационных инфраструктур. По мнению многих экспертов, террористические организации, независимо от мотивации их действий, постепенно трансформируются от первоначальной иерархической структуры к информационно- ориентированной сетевой организации. Внутри групп личностное влияние лидера все больше уступает место упрощенной децентрализованной системе. Разрозненные группы все чаще сливаются в транснациональные террористические сообщества. Наряду с сохранением принципов воздействия на объекты, разрушение которых может повлечь за собой значительные жертвы у населения и вызвать значительный трансформация политический взглядов и на общественный резонанс, террористическую борьбу происходит как на непосредственное средство достижения цели. Систематическое нарушение работоспособности информационных инфраструктур оказывается даже более эффективным, чем «точечные» террористические воздействия. Не связанные инертностью развития государственных институтов террористические организации, как правило, значительно быстрее берут на вооружение перспективные информационные технологии, используемые ими как для проведения непосредственных террористических операций, так и для поддержки внутренней организации и координации действий. Многие аналитики даже склонны считать неверными спекулятивные рассуждения о 107 том, что террористы будут предпринимать попытки нарушить работоспособность информационных сетей в целом. Они, по-видимому, будут больше заинтересованы в сохранении работоспособности таких сетей, что позволит им лучше и оперативнее координировать свои действия, а также (о чем свидетельствует опыт работы в сети интернет) маскировать такие действия и пропагандировать свои взгляды. И, наконец, следует учитывать возможность того, что государства, проводящие информационные операции, будут маскировать свои действия под террористическую деятельность некоторых известных или неизвестных групп. В этой связи наряду с проблемами поиска стратегии защиты от террористического воздействия все большую остроту приобретают задачи идентификации противника в информационном пространстве и адекватного реагирования на возникающие вызовы. Не исключается и вариант, когда в качестве враждебной стороны может выступать использующее в не своих государство, действиях а террористическое информационную сообщество, инфраструктуру дружественной страны. При этом даже в случае точного определения источника атаки оказывается затруднительным принятие адекватных ответных мер. §2. Новые объекты информационной безопасности Безопасность открытых информационных сетей Практические приложения проблемы информационной безопасности так или иначе связаны с передачей информации и информационным обменом, что в современных условиях не может обеспечиваться иначе как через использование информационных и информационно- телекоммуникационных сетей. И если вопрос безопасности закрытых сетей в основном может решаться за счет технических и организационных 108 возможностей структур, их эксплуатирующих, то в отношении открытых сетей обеспечение безопасности их работы и работы с ними становится все более сложной правовой проблемой. И проблемой все более наднациональной. К отличиям открытых информационных сетей (ОИС) следует отнести: – общедоступность, то есть использование ОИС не требует принадлежности пользователя к какому-либо специализированному сообществу, формирующему нормативную базу, прямо или косвенно поддерживающую их безопасность; – изначальную нацеленность на обеспечение информационного взаимодействия с другими ОИС, находящимися, вообще говоря в другом правовом поле. Следовательно, ОИС подвержены внешним, в том числе и деструктивным воздействиям; – по своей идеологии, ОИС обеспечивают информационный обмен без каких либо ограничений и внесения искажений в передаваемую информацию, следовательно, могут быть проводниками информационного воздействия, опосредованно участвуя в этих воздействиях и усложняя процесс определения источника воздействия; – ОИС используют единую, согласованную систему протоколов обмена и форматов представления информации, обеспечивающую информационный обмен по сети различными видами информации (текст, звук, изображение и т.д.), что упрощает деструктивный доступ в них и из использования для доступа к другим информационным ресурсам, но тем самым создавая основу для накопления нормативности. Ясно, что с расширением ОИС возрастает опасность реализации угроз информационной безопасности тех объектов и информационных ресурсов, которые подключены к ним. Это относится как к обеспечению информационной безопасности государственных и коммерческих объектов, так и безопасности общества и информационных прав граждан, конфиденциальности личной информации. Соответственно, обеспечение 109 информационной безопасности ОИС должно предусматривать не только разработку с учетом возможных рисков, но и защиту от внутренних и внешних угроз ее нарушения. В информационных войнах и противоборстве глобальные ОИС могут широко использоваться в информационного оружия программные качестве основного средства внедрения на основе программного кода (вирусы и т.п. оболочки) в национальную информационно- коммуникационную инфраструктуру противника для ее разрушения и вывода из строя его систем управления. В настоящее инфраструктуры время ОИС ничьи не национальные обеспечивают системы права гарантированной и защиты информации пользователей. Информация, получаемая из интернета или отправляемая через интернет, может быть искажена, сфабрикована, вскрыта, прочитана и распространена без ведома авторов. Бесконтрольное использование шифровальных средств может сделать интернет идеальной средой обмена криминальной информацией. Информационная безопасность бизнеса С проблемами обеспечения безопасности в открытых сетях связан вопрос информационной безопасности бизнеса. Это тем более важно для современных российских условий, что процесс денационализации в значительной степени был распространен и на предприятия, деятельность которых относится к критическим для безопасности государства. Новый импульс для использования информационных технологий в бизнесе дал интернет. Сначала его роль сводилась главным образом к роли нового канала коммуникаций. В настоящее время наиболее популярными являются два направления развития бизнеса через интернет получивших названия: «business to business» (B2B) и «business to customer» (B2C). 110 Первое направление, B2B (электронные биржи; системы оптовой торговли через интернет; системы работы с дилерами и дистрибьюторами), предполагает построение систем, обеспечивающих ведение бизнеса с использованием интернет при работе с корпоративными клиентами. Второе направление, B2C, предполагает использование систем, предназначенных для обслуживания с помощью интернет клиентов-частных лиц. Это: электронные магазины, системы торговли валютой и финансовыми инструментами, системы бронирования и заказов всевозможных услуг. В качестве не самых больших, но зато, возможно, самых важных для будущего развития интернет-бизнеса, необходимо упомянуть сектора платежных систем и систем поддержки электронного документооборота. С одной стороны, на сегодняшний день легальным является использование только сертифицированных средств криптографической защиты информации. С другой стороны, предлагаемые отечественными структурами сертифицированные средства и системы криптографической защиты ориентированны сугубо на внутрикорпоративные решения или предназначены для создания систем обслуживания узкого круга клиентов и не применимы для реализации реальных крупномасштабных интернетпроектов. В результате, на сегодняшний же день можно зафиксировать тот факт, что отечественные платежные системы реализованы на основе зарубежных или собственных несертифицированных криптографических средствах, что делает их весьма уязвимыми с точки зрения информационной безопасности. Это же относится и к системам поддержки документооборота. В политической сфере (в рамках межгосударственных отношений) идея важности информационной безопасности бизнеса, как и многие другие изначально благие идеи нередко используется для противопоставления государственным интересам и в первую очередь с целью максимально скрыть военную составляющую проблемы международной информационной безопасности. С другой стороны, в условиях глобализации интересы транснациональных корпораций (транснационального бизнеса) нередко 111 оказываются идеями более высокого порядка, чем самая государственная безопасность. С учетом разрушения поствестфальской системы государствнаций, этот тезис имеет под собой вполне реальную экономикополитическую основу и посему не может игнорироваться в практической работе, в том числе в сфере правовых отношений. Информационно-психологическая безопасность В настоящее время влияние новых источников и технологий информационно-психологические воздействия на общество в целом, на организованные группы, неорганизованные массы людей и на отдельного человека непрерывно растет. Речь идет информирования о и возможных деформациях распространении системы дезинформации, массового ведущих к потенциальным нарушениям общественной стабильности, о нанесении вреда здоровью и жизни граждан, вследствие пропаганды или агитации, возбуждающих социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду, о деятельности тоталитарных сект, пропагандирующих насилие и жестокость. В Доктрине информационной безопасности Российской Федерации, введено понятие «противоправные информационно-психологические воздействия». Такие воздействия рассматриваются как серьезные угрозы личности, обществу и государству и, прежде всего, конституционным правам и свободам человека и гражданина в области духовной жизни и информационной деятельности, индивидуальному, групповому и общественному сознанию. В первую очередь к ним следует отнести информационно- психологические манипулятивные воздействия (негативный контекст). Отдельные виды информационно-психологического воздействия, обращенные к населению в целом или адресованные конкретным лицам, 112 социальным слоям и группам, политическим партиям и движениям, способны серьезно нарушить нормальное функционирование и жизнедеятельность социальных институтов, государственных структур, общественных организаций, объединений граждан и отдельных лиц. Эти воздействия квалифицируются именно как негативные, так как вызывают психоэмоциональную и социально-психологическую напряженность, искажение нравственных критериев и норм, морально-политическую дезориентацию и, как следствие, неадекватное поведение отдельных лиц, групп и масс людей. Из известных механизмов психологической защиты личности ведущим для информационно-психологического воздействия является интеллектуализация. Сложнее обстоит дело со способами психологической защиты от информационно-психологического воздействия больших масс людей. Естественно, что чем больше в этой массе будет индивидов с хорошей личностной защитой, тем устойчивее окажется и сама масса (социум). Но здесь есть значительная специфика. Она заключается в том, что, у социума, во-первых, должен быть высокий позитивный самообраз «Мы», а, во-вторых, должна быть невысокая внушаемость и «заражаемость», свойственная толпе. Позитивный самообраз «Мы» формируется, в первую очередь, на основе самоидентификации людей с определенным социальным окружением. Социальная самоидентификация есть всегда фактор политический. Так, для современной России самоидентификация означала бы наличие у населения сильно выраженного сознания того, что «Я – гражданин России, Я горжусь этим и Я солидарен с другими гражданами». Криминальные интересы Криминальные интересы имеют самостоятельное значение в развитии темы МИБ. Информационная сфера уже давно и основательно стала сферой интересов преступного мира. Предметом преступных посягательств являются 113 собственно информация, информационные информационная носители. Это техника обусловлено тем, и технологии, что в сфере информационного бизнеса обращаются значительные денежные средства. Причем в сфере интересов криминалитета все чаще оказываются не только представители большого бизнеса, но и рядовые граждане – потребители информационных услуг. Повышенный интерес к информационной сфере со стороны криминальных структур обусловлен: неуклонно растущим спросом на информационные услуги; высокой «рентабельностью» деятельности по осуществлению неправомерного доступа к ресурсам и услугам телекоммуникационных сетей и извлечения прибыли от их использования; возможностью достаточно легкого доступа к защищаемой информации через сети фиксированной и мобильных систем связи; наличием огромного, не всегда использующегося по назначению, и посему относительно дешевого интеллектуального потенциала; стремлением преступных сообществ к оснащению себя современными средствами связи. Наиболее распространенными видами уголовных правонарушений в последнее время стали: преступления в сфере компьютерной информации и в телекоммуникационных сетях, незаконный оборот объектов интеллектуальной собственности на электронных носителях, незаконный оборот электронных систем и специальных технических средств, неправомерный доступ к ресурсам и услугам систем связи общего пользования и мошенничество в сетях связи. Одна из главных задач преступных сообществ в этом направлении – получение негласного доступа к системам радио и радиотелефонной связи общего и государственного назначения с целью получения конфиденциальной и служебной информации для использования ее в преступных целях. 114 Преступления в информационной сфере по неконтролируемой прибыли уверенно занимают одно из первых мест наряду с наркобизнесом и незаконной торговлей оружием. §3 Информационное оружие – новый вид оружия массового поражения. Как отмечалось выше в общем контексте проблемы МИБ под информационным оружием следует понимать любые средства и методы, применяемые с целью нанесения ущерба информационным ресурсам, процессам и системам государства, негативного информационного воздействия на оборонные, управленческие, политические, социальные, экономические и другие критически важные системы государства, а также массированной психологической обработки населения с целью дестабилизации общества и государства. В этом назначении в качестве информационного оружия может выступать совершенно различное вооружение: высокоточное оружие для поражения органов управления или отдельных радиоэлектронных средств, средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ), источники мощного электромагнитного импульса, программные вирусы и др. Критерием отнесения к разряду «информационного оружия» может рассматриваться только эффективность того или иного вооружения при решении задач информационной войны и информационного противоборства. При этом следует добавить, что информационное оружие должно способствовать достижению военного превосходства нетрадиционным образом, исключая массированное физическое поражение и ориентируясь на высокоточные и максимально скрытные нелетальные способы воздействия. По этим соображениям в контексте данного документа ИО рассматривается в широком смысле51, что в целом противоречит официальным подходам ряда Более подробно виды и типы ИО рассмотрены в работе «Информационные вызовы национальной и международной безопасности», под ред. Федорова А.В. и Цыгичко В.Н. Американский подход изложен в документа КНШ ВС США 9-13 «Joint doctrine for information operations», Вашингтон, ДС, 1998 г. 51 115 стран, в том числе США, но согласуется с принятыми в практике западных военных и спецслужб взглядами. С теоретической точки зрения можно выделить следующие виды информационного оружия: средства высокоточного местоопределения оборудования, излучающего в электромагнитном спектре, и его огневого поражения путем выявления в реальном времени отдельных элементов информационной системы управления, распознавания, наведения и огневого поражения; средства воздействия на компоненты радиоэлектронного оборудования и их энергопитание для временного или необратимого вывода из строя отдельных компонентов радиоэлектронных систем; средства воздействия на программный ресурс электронных управляющих модулей систем обработки и накопления информации, обеспечивающие вывод их из строя либо изменение алгоритма их функционирования посредством использования специальных программных средств; средства воздействия на процесс передачи информации, которые предназначены для прекращения или дезорганизации функционирования подсистем управления и обмена информацией за счет воздействия на среду распространения сигналов и алгоритмы функционирования; внесения средства пропаганды и дезинформации, предназначенные для изменений в информацию систем управления, создание виртуальной картины обстановки, отличной от действительности, изменение системы ценностей человека, нанесение ущерба духовно-нравственной жизни населения противника; психотронное оружие, предназначенное для воздействия на психику и подсознание человека с целью снижения и подавления его воли, временного вывода из строя, зомбирования. 116 По типу воздействия информационное оружие можно разделить на три категории: оружие, основанное на информационных технологиях, оружие, оказывающее энергетическое и химическое воздействие. Примерами информационного оружия, основанного на энергетическом воздействии являются: высокоточные самонаводящиеся боеприпасы, включая специализированные крылатые ракеты и ударные беспилотные летательные аппараты; средства силового радиоэлектронного подавления, сверхмощные генераторы СВЧ, средства силового воздействия через электросети; средства РЭБ наземного и воздушного базирования, передатчики помех; специальные генераторы излучения, воздействующего на психику человека. В качестве примеров информационного оружия, в основе которого лежит химическое воздействие, можно привести следующие средства: боеприпасы, оснащенные газами, аэрозолями или биологическими культурами, разрушающими компоненты радиоэлектронной аппаратуры, специальные фармакологические средства и специально структурированные лекарства психотронного ряда, оказывающие негативное влияние на психику человека. Наиболее перспективным считается использование в качестве информационного оружия информационных технологий. Информационные технологии являются неотъемлемой частью высокоточных боеприпасов, так как их наведение обеспечивается системами местоопределения и доразведки по визуальным, радиолокационным, и другим демаскирующим признакам. Поэтому и эти функциональные подсистемы целесообразно рассматривать также в качестве информационного оружия. 117 В настоящее время активно разрабатывается информационное оружие на основе программного кода. Подобное информационное оружие позволяет осуществлять: вывод из строя оборудования электронных программируемых систем; стирание перезаписываемой памяти; перевод в угрожающие режимы работы бесперебойных источников питания или отключение их защитных функций; маскировка источников получения информации; вывод из строя всего либо конкретного программного обеспечения информационной системы, возможно в строго заданный момент времени или при наступлении определенного события в системе; скрытое частичное изменение алгоритма функционирования программного обеспечения; сбор данных, циркулирующих в информационной системе противника; доставку и внедрение определенных алгоритмов в конкретное место информационной системы; воздействие на протоколы передачи данных систем связи и передачи данных; воздействие на алгоритмы адресации и маршрутизации в системах связи и передачи данных; перехват и нарушение прохождения информации в технических каналах ее передачи; блокирование системы; имитацию голосов операторов систем управления (например, систем управления воздушным движением) и создание виртуальных видеоизображений конкретных людей с их голосом (лидеров партий и стран); модификацию информации, информационных систем противника; хранимой в базах данных 118 ввод в информационные системы противника ложной информации и данных (например, целеуказания или мест доставки грузов); дезинформацию охранных систем; модификацию данных навигационных систем, систем метеообеспечения, систем точного времени и др.; негативное воздействие на человека посредством специальной видеографической и телевизионной информации; создание или модификация виртуальной реальности, подавляющей волю и вызывающей страх (проецирование на облака изображения «бога» и др.). К информационному оружию также относятся средства воздействия на психику. В общем контексте информационной войны и создания информационного оружия проблема изучения психологического воздействия приобретает особую актуальность. Человек, принимающий решения, в нынешних условиях становится приоритетным объектом информационнопсихологического воздействия в информационной войне. Наиболее традиционным информационным оружием и остается мощнейшим пропаганда, универсальным осуществляемая с использованием СМИ. Анализ известных публикаций позволяет выделить семь факторов, способствующих использованию информационного оружия, которые отличают его от других средств ведения военных действий. Эти характерные черты определяют основные способы боевого применения информационного оружия. Свобода доступа информационных сетей к информационным и быстрое информационных инфраструктур информационной инфраструктуре разрастание приводит с системам. к и появлению многими Развитие усложнение глобальной разветвленными и сопряженными между собой информационными сетями, которые могут стать объектом воздействия со стороны самых разнообразных источников, в том 119 числе обладающих достаточной квалификацией отдельных лиц, негосударственных структур, таких как международные криминальные организации, а также государств, располагающих хорошо подготовленными кадрами специалистов по проведению боевых операций в киберпространстве. Размытость традиционных границ. Как выше показано, одной из наиболее существенных особенностей развития в условиях глобализации является стирание четких географических границ, традиционно связанных с национальной безопасностью. В отличие от последствий, связанных с утратой государством контроля над существующими глобальными финансовым и валютным рынками, усиление взаимосвязи национальных информационных структур и глобального киберпространства неизбежно ведет к подрыву национального суверенитета. Одним из наиболее серьезных аспектов явления «размытости границ» становится невозможность какого-то четкого различия между внутренними и внешними источниками угроз для безопасности страны. Другой особенностью явления размытости границ в большинстве случаев может стать стирание различий между разными формами действий против государства – от обычной преступности до военных операций. Без четкого разделения источников действий по географическому признаку на внутренние и внешние повышается вероятность того, что будет весьма затруднительно распознавать имеет ли место традиционный шпионаж, уголовное преступление или «акт войны». Возможность управления восприятием. Факты того или иного события могут быть серьезно искажены посредством текстовых, звуковых и видеоинформационных приемов52. Такие методы могут позволить реализовать сложный процесс регулирования общественного восприятия или организовать крупные пропагандистские кампании для подрыва доверия граждан к конкретному курсу, проводимому правительством страны. Кампании подобного рода ставят серьезные проблемы не только перед Аналогичным образом могут быть искажены и условия функционирования технических систем, использующих внешние параметры, в том числе систем управления военной техникой, например, системы наведения и ориентации. 52 120 правительством, но также и перед СМИ, призванными быть источником объективных сведений. Прямым следствием этой особенности применения информационного оружия является то, что высшее руководство страны, равно как и общество в целом, могут не знать, что же происходит в действительности. Нехватка стратегической разведывательной информации. В условиях размытости традиционных границ и свободного доступа в информационные сети разведывательные службы сталкиваются с большими трудностями в обеспечении национального военно-политического руководства достоверной и своевременной стратегической разведывательной информацией относительно настоящих и перспективных угроз информационной войны. Определение объектов разведки становится гораздо более трудной задачей. Классический геостратегический подход сосредоточения разведывательных усилий на конкретном государстве-источнике «угрозы» становится не адекватным поставленным целям. Объектами разведки становятся транснациональные неправительственные и международные криминальные организации, а также структуры, не являющиеся государственными образованьями. Необычайная сложность задач тактического предупреждения и оценки ущерба. Нападающая сторона, используя информационное оружие, способна с беспрецедентной оперативностью проводить стратегические операции и установленные после выполнения пределы задач мгновенно киберпространства. Не возвращаться исключается в также возможность проведения стратегических наступательных мероприятий, в ходе которых на протяжении многолетней заблаговременной «подготовки поля боя» осуществляется скрытое внедрение в систему соответствующих средств, в нужный момент обеспечивающих ее выведение из строя. Такие мероприятия во многих случаях могут быть диагностированы неправильно. Страны могут оказаться в полном неведении о том, что «удар» с помощью информационного оружия уже наносится, кто его наносит и каким способом. 121 Трудность создания и сохранения коалиций. Неизбежно столкновение с тем, что формирование и сохранение коалиций государств для совместных решительных действий против военной угрозы явится необычайно сложной задачей, которая к тому же будет усугубляться вследствие проблем, обусловленных возможностями информационного оружия. Многие союзники сами по себе могут быть очень уязвимы от подобных средств вооруженной борьбы в случае воздействия на их ключевые инфраструктуры. С началом применения информационного оружия, прочность коалиции подвергнется большому испытанию, поскольку все союзники окунутся в информационный «туман». Могут также возникнуть острые проблемы с реализацией коалиционных планов, если один из партнеров окажется менее защищенным от информационного оружия. Во-вторых, многие страны остаются значительно уязвимыми в ключевых сферах экономики (например, в области связи, энергетики, транспорта и финансов), которые могут стать объектом удара противника в попытке подорвать коалиционное единство. Особенно уязвимыми могут оказаться новые системы, приобретенные за рубежом в интересах быстрого и целесообразного по критерию «стоимость-эффективность» коммерческого внедрения. В будущем зависимость от союзников и партнеров по коалиции, которые потенциально являются уязвимыми от информационного оружия, окажет существенное влияние на стратегию национальной безопасности и будет предполагать оказание им со стороны более продвинутых в этом вопросе стран своевременной и солидной помощи и поддержки. Можно сделать главный вывод, что применение информационного оружия приводит к высокой неопределенности в выявлении факта его применения, идентификации противника и оценки ущерба. Кроме того, при двустороннем вооруженном конфликте совершенно непредсказуемой является и реакция стороны, подвергшейся воздействию информационного оружия. Может сложиться ситуация, когда выявление факта применения информационного оружия даже в очень ограниченном масштабе может 122 привести к «испугу» и предположению, что вскрыта только «вершина айсберга» информационной атаки. Вслед за таким выводом может последовать ограниченное или массированное применение ядерного оружия. §4. Информационный (кибер-) терроризм Информация, которая играет решающую роль в функционировании структур государственной власти и национальной безопасности, общественных институтов, становится самым слабым звеном национальной инфраструктуры государства на современном этапе развития. Глобализация современной экономики, насыщенность ее новыми информационно- телекоммуникационными технологиями, информатизация таких жизненно важных сфер деятельности общества, как связь, энергетика, транспорт, системы хранения газа и нефти, финансовая и банковская системы, водоснабжение, оборона и национальная безопасность, структуры обеспечения устойчивой работы министерств и ведомств, переход на методы электронного управления технологическими процессами в производстве, по мнению зарубежных и российских экспертов, являются причиной все большего распространения такого явления, как кибертерроризм. И это вовсе не надуманная угроза. Как отметил на конференции в 2000 г. в Вашингтоне по проблемам защиты от кибертеррористов Ричард Кларк, координирующий внутреннюю безопасность и защиту от террористов резиденции главы американского государства, «электронный Перл-Харбор – это не теория. Это реальность»53. А директор Федерального бюро расследований Луис Фри заявил в интервью программе РТР «Разговор с Америкой» о серьезности угрозы компьютерного терроризма для любой страны, где есть банковская, транспортная, энергетическая система, в особенности для страны, в которой правительство или частный сектор, как, к примеру, в США и России, опираются на информационные сети и быстрый 53 Лента международной информации. Интерфакс, 20 июня 2000. 123 доступ к технологиям интернет. По его словам, «отключение энергетических систем в США или электросетей в России в середине зимы, например, будет пострашнее любого теракта, с которыми мы до сих пор имели дело»54. Серьезную обеспокоенность по этому поводу выражают и представители российских органов государственной власти. Под термином кибертерроризм понимаются, как правило, действия по дезорганизации информационных систем, создающие опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий, если они совершены в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения либо оказания воздействия на принятие решений органами власти, а также угроза совершения указанных действий в тех же целях. Для современного кибертерроризма характерно (и здесь также проявляется современная парадигма терроризма – парадигма действия), что все известные на сегодня хакерские группы и отдельные лица не стремятся афишировать свои данные и выступают исключительно под псевдонимами. Зачастую преступники прямо не выдвигают никаких требований, анонимно действуя в целях мести, дестабилизации обстановки или устрашения. Однако особенность кибертерроризма, как новой формы террористической деятельности, проявляется в объективной стороне, то есть в использовании различных форм и методов временного или необратимого вывода из строя информационной инфраструктуры государства или ее элементов, а также противоправном использовании информационной инфраструктуры для создания условий, влекущих за собой тяжкие последствия для различных сторон жизнедеятельности личности, общества и государства. В чем суть информационного терроризма? Определение понятия «информационный терроризм» достаточно трудная задача, поскольку не легко установить четкие грани между ним, информационной войной и информационным криминалом. Другая трудность 54 Пульс планеты. Итар-Тасс, 21 февраля 2000. 124 состоит в том, что необходимо выделить специфику именно этой формы терроризма. Информационный криминал – это действия отдельных лиц или групп, направленные на взлом систем защиты, на хищение или разрушение информации в корыстных или хулиганских целях. Хакеры и компьютерные воры являются типичными представителями информационного криминала. Это, как правило, разовые преступления против конкретного объекта киберпространства. Информационный терроризм отличается от указанных форм воздействия на киберпространство прежде всего своими целями, которые остаются свойственными политическому терроризму вообще. Средства осуществления информационно-террористических действий могут варьироваться в широких пределах и включать все виды современного информационного оружия. В то же время тактика и приемы его применения существенно отличаются от тактики информационной войны и приемов информационного криминала. Главное в тактике информационного терроризма состоит в том, чтобы террористический акт имел опасные последствия, стал широко известен населению и получил большой общественный резонанс. Как правило, требования террористов сопровождаются угрозой повторения акта без указания конкретного объекта. И хотя до сих пор кибертерроризм непосредственно не приводил к человеческим жертвам, он вызывает существенные финансовые потери и влияет на психологический климат общества. Однако имеется целый ряд примеров кибератак, находящихся, что называется на грани. Выше уже описан случай с попыткой с использованием программных средств произвести взрыв Игналинской АЭС. По сути это чистый акт кибертерроризма, поскольку реализован через информационную систему и информационными же средствами. С другой стороны этот факт наглядно показывает потенциальные возможности кибертеррактов. 125 В киберпространстве могут быть использованы различные приемы достижения террористических целей, в том числе: - нанесение ущерба отдельным физическим элементам киберпространства, например, разрушение использование сетей специальных электропитания, программ, наведение стимулирующих помех, разрушение аппаратных средств, биологические и химические средства разрушения элементной базы и др.; - кража или уничтожение информационного, программного и технического ресурсов киберпространства, имеющих общественную значимость путем преодоления систем защиты, внедрения вирусов, программных закладок и т.п.; - воздействие на программное обеспечение и информацию с целью их искажения или модификации в информационных системах и системах управления; - раскрытие и угроза опубликования или опубликование закрытой информации о функционировании информационной инфраструктуры государства, общественно значимых и военных кодов шифрования, принципов работы систем шифрования, успешного опыта ведения информационного терроризма и др.; - ложная угроза террористического акта в киберпространстве, влекущая за собой серьезные экономические последствия; - захват каналов СМИ с целью распространения дезинформации, слухов, демонстрации мощи террористической организации и объявления своих требований; - уничтожение или активное подавление линий связи, неправильное адресование, искусственная перегрузка узлов коммутации и др.; - воздействие на операторов, разработчиков, эксплуатационщиков информационных и телекоммуникационных систем путем насилия или угрозы насилия, шантаж, подкуп, введение наркотических средств, использование нейролингвистического программирования, гипноза, средств 126 создания иллюзий, мультимедийных средств для ввода информации в подсознание или ухудшения здоровья человека и др; - проведение информационно-психологических операций55. Информационный терроризм имеет в своем арсенале широкий спектр форм и методов террористической деятельности. Однако, их эффективность определяется особенностями информационной инфраструктуры. К этим особенностям относятся: - простота и дешевизна осуществления доступа к информационной инфраструктуре. Террористические организации на правах обычных пользователей могут иметь законный доступ к инфраструктуре; - размытость границ информационной инфраструктуры, стирание четких географических, бюрократических, юридических и даже концептуальных границ, традиционно связанных с национальной безопасностью. Как следствие – невозможность какого-то четкого различия между внутренними и внешними источниками угроз для безопасности страны, между разными формами действий против государства (от обычной преступной деятельности до военных операций); - возможность манипуляции информацией и управление восприятием. Сеть интернет и ее конкуренты, которые скорее всего появятся, могут служить средством распространения пропагандистских материалов разных террористических групп для организации политической поддержки своей деятельности, дезинформации, воздействия на общественное мнение, подрыва доверия граждан к правительству; - недостаток информации относительно реальных и потенциальных угроз информационного терроризма, исходящих от международных и национальных неправительственных криминальных и террористических организаций; - необычайная сложность задач оперативного предупреждения и оценки реального или вероятного ущерба. Террористические действия могут быть 55 Подробнее будет рассмотрено в следующей главе. 127 проведены с беспрецедентной оперативностью. Быстрый поиск «выстрелившего ружья» будет весьма затруднен, если вообще возможен, в кризисной обстановке, в которой нет времени для осуществления правоохранительными органами традиционных следственных действий. Кроме того, не исключено, что некоторые происшествия, внешне схожие с последствиями актов информационного терроризма, будут лишь следствием неблагоприятного стечения обстоятельств; - трудность создания и сохранения коалиций при международном сотрудничестве. С началом серьезного информационного террористического акта, прочность коалиций государств подвергнется большому испытанию, поскольку все союзники окунутся в «информационный туман». Могут также возникнуть острые проблемы с реализацией совместных планов действий против транснациональной криминальной или террористической организации. Для осуществления своих планов террористы могут использовать практически все типы информационного оружия56. В настоящее время имеется небольшое число мер противодействия информационному терроризму. Эти меры признаны обеспечить: - защиту материально-технических объектов, составляющих физическую основу информационной инфраструктуры; - нормальное и бесперебойное функционирование информационной инфраструктуры; - защиту информации от несанкционированного доступа, искажения или уничтожения; - сохранение качества информации (своевременности, точности, полноты и необходимой доступности). - создание технологий обнаружения воздействий на информацию, в том числе в открытых сетях. О видах информационного оружия, его использовании и методах информационной войны см. "Информационные вызовы национальной и международной безопасности" (под редакцией Федорова А.В. и Цигичко В.Н.), М., 2001 56 128 Экономическая и научно-техническая политика подключения государства к мировым открытым сетям должна предусматривать защиту национальных информационных сетей от информационного терроризма. Здесь закономерна постановка вопроса о возможности совершения кибердиверсии, которая по объективным признакам схожа с терроризмом, однако в качестве цели имеет подрыв экономической безопасности и обороноспособности страны. На сегодняшней стадии проработки этих вопросов, по-видимому, нецелесообразно их дифференцировать, рассматривать отдельно друг от друга, однако необходимо иметь в виду наличие проблемы компьютерной диверсии, подпадающей под состав преступления, описанный в другой статье Уголовного кодекса. Основной формой кибертерроризма является информационная атака на компьютерную информацию, вычислительные системы, аппаратуру передачи данных, иные составляющие информационной инфраструктуры, совершаемую группировками или отдельными лицами. Такая атака позволяет проникать в атакуемую систему, перехватывать управление или подавлять средства сетевого информационного обмена, осуществлять иные деструктивные воздействия. Проникновение в сети ЭВМ, оборудованные комплексами защиты, является весьма сложной задачей, которую не всегда под силу решить самим террористам, как правило, не обладающим для этого нужными знаниями и квалификацией. Однако, располагая соответствующими финансовыми средствами, они могут нанимать для этих целей хакеров. К тому же имеется немало программных продуктов, позволяющих значительно снизить уровень технических знаний, необходимых для информационного нападения. Для найма хакеров и приобретения соответствующих технических и программных средств не требуется слишком больших финансовых затрат. Необходимые для этого средства может выделить богатый спонсор из религиозных фундаменталистов или сторонников неофашизма. 129 Одной из причин такого поведения хакеров является распространенные в их среде антиобщественные настроения. Например, «Фронт освобождения интернет» ставит своей целью создание хаоса в киберпространстве исключительно из хулиганских побуждений. Но если в результате действий членов этой организации наступят тяжелые последствия, связанные, скажем, с гибелью людей, подобного рода хулиганство нельзя расценивать иначе, как террористический акт. Опасность кибертерроризма в том, что он не имеет национальных границ и террористические акции могут осуществляться из любой точки мира. Как правило, обнаружить террориста в информационном пространстве очень сложно, так как он действует через один или несколько подставных компьютеров, что затрудняет его идентификацию и определение местонахождения. Действия кибертеррористов могут быть направлены как на гражданские, так и на военные объекты. По мнению американских экспертов, наиболее уязвимыми точками инфраструктуры являются энергетика, телекоммуникации, авиационные диспетчерские системы, финансовые электронные системы, правительственные информационные системы, а также автоматизированные системы управления войсками и оружием. Так, в атомной энергетике изменение информации или блокирование информационных центров может повлечь за собой ядерную катастрофу или прекращение подачи электроэнергии в города и военные объекты. Искажение информации или блокирование работы информационных систем в финансовой сфере может привести к экономическому кризису, а выход из строя электронно-вычислительных систем управления войсками и оружием приведет к непредсказуемым последствиям. Существует прямая зависимость между степенью развития информационной инфраструктуры и компьютеризации страны и количеством актов кибертерроризма. Системы спутниковой связи и глобальные сети (в первую очередь интернет) позволяют производить атаки практически в 130 любой точке планеты. В настоящее время проблема кибертерроризма наиболее актуальна для стран, лидирующих по этим показателям в области компьютеризации. Так, в ноябре 1994 г. в компаниях «Дженерал Электрик» и «Нэшнл Бродкастинг Корпорэйшн» на несколько часов была нарушена работа внутренних информационных сетей. Ответственность за эту акцию взяла на себя организация «Фронт освобождения интернет», объявив «кибервойну» данным компаниям. По сообщениям британских СМИ, в начале 1999 г. хакерам удалось захватить управление военным телекоммуникационным спутником серии «Скайнет» и изменить его орбиту. Стало известно, что специальное подразделение полиции начало расследование требований выкупа за то, что хакеры перестанут вмешиваться в управление спутником. Эти требования были предъявлены британским властям «в ряде зарубежных точек». Через несколько недель британские власти неохотно признали факт проникновения злоумышленника на запасной пункт управления спутниковой системой и незаконное вмешательство в ее работу. Вместе с тем, имел место факт «объявления войны» иракскому лидеру С.Хуссейну, что могло спровоцировать военные действия. В качестве покушения на массовое убийство можно расценивать попытку преступников изменить дозировку лекарства, приобретавшегося через компьютерную сеть. Психологический и экономический аспекты кибертерроризма тесно переплетены, и невозможно однозначно сказать какой из них имеет большее значение. С одной стороны, компьютерные вирусы, такие, например, как червь "Красный код" или NIMDA привели к снижению скорости работы многих Интернет-служб и, даже к закрытию отдельных сайтов, что принесло предприятиям бизнеса и правительственным учреждениям многомиллионные убытки. Так по оценкам калифорнийской исследовательской фирмы Computer Economics, компьютерные черви и вирусы нанесли убытки более 131 чем на $17 млрд. US. Эта цифра включает в себя затраты на уничтожение вирусных компьютерных кодов, а также на восстановление потерянных или поврежденных файлов и от снижения производительности работы. С другой стороны, паника, которой сопровождались сообщения о появлении новых компьютерных вирусов также оказывала значительный эффект и потери, понесенные вследствие нее, не входят в подсчет общей суммы. Оценки числа актов кибертерроризма и потерь, понесенных вследствие них, предоставляемые различными источниками, различны. Тем не менее все они сходятся в том, что в последние годы наблюдается резкий взлет количества компьютерных правонарушений. Неожиданно высоким оказался рост числа целенаправленных атак. Аналогичные попытки повлиять на работу физических объектов инфраструктур через информационные сети предпринимались и ранее. Так, в 1997 году подросток-американец предпринял попытку взлома телекоммуникационной системы Белл Атлантик в Массачусетсе. В ее результате на время вышла из строя телекоммуникационная служба системы контроля авиационных полетов аэропорта Ворчестер (Массачусетс). Поскольку это был небольшой аэропорт, выход из строя системы не привел к тяжелым последствиям. Тем не менее, действия хакера-одиночки послужили причиной усложнения условий посадки авиалайнеров. Еще ранее, в 1997 году атаке подверглись телекоммуникационные системы в юго-восточной части Соединенных штатов, в результате была парализована служба спасения 911 Флориды. Относительно простые действия, "забившие" входной канал службы пустыми сообщениями, привели к тому, что вполне реальная служба быстрого реагирования оказалась неспособной выполнять свои функции. Характерно, что последующее разбирательство дела показало, что атака была предпринята с территории Швеции. Тем не менее, в обоих случаях была не ясна мотивация преступников, что затрудняет однозначное определение их действий, как актов терроризма. 132 С другой стороны, взлом и порча компьютерных систем, используемых для обеспечения работоспособности транспортной инфраструктуры, энергосистем, служб экстренного реагирования, государственных, военных и правоохранительных учреждений может представлять угрозу национальным интересам страны. Т.е. компьютерные правонарушения, все же могут и должны квалифицироваться как акты террора. Цели, подвергаемые атакам кибертерроризма в целом соответствует структуре национальной информационной инфраструктуре, а именно: -оборудование, включая компьютеры, периферийное, коммуникационное, теле-, видео- и аудиооборудование; -программное обеспечение; -сетевые стандарты и коды передачи данных; -информация как таковая, которая может быть представлена в виде баз данных, аудио-, видеозаписей, архивов и др.; -люди, задействованные в информационной сфере. Следует обратить внимание, что первые три чрезвычайно взаимосвязаны и едва ли могут рассматриваться отдельно. Физические компоненты инфраструктуры представляют собой комплекс аппаратных средств (оборудования) и программного обеспечения, работающий по согласованным и унифицированным стандартам. Таким образом, данные объекты вполне можно рассматривать как своего рода служебную структуру, обеспечивающую работоспособность информационной инфраструктуры в целом. Информационные атаки высокого уровня, квалифицируемые как акты кибертерроризма, можно разделить на две большие категории: Выведение из строя информационных систем Хакерские атаки этого типа являются наиболее распространенными на сегодняшний день и направлены на временное выведение из строя отдельных 133 Интернет-служб или переадресацию информации. Серия таких атак была проведена в 1999 году против коммерческих сайтов Yahoo! и e-Bay пакистанскими хакерами в рамках кампании "кибер-джихада" против американских и израильских сайтов в знак поддержки палестинской интифады. Проведение таких кампаний обычно осуществляется т.н. "временными кибертеррористами" – частными лицами не связанными напрямую с террористическими группами и, тем не менее, разделяющими их идеи. Любопытно, что аналогичные акции по выведению из строя палестинских сайтов предпринимались произраильскими хакерами. Аналогичное противоборство между различными хакерскими группами развернулось в ходе войны в Югославии. Разрушительные атаки Как уже упоминалось ранее, информационные (хакерские) террористические операции против объектов информационных систем могут привести к уничтожению информационных ресурсов и линий коммуникаций, либо физическому уничтожению структур, в которых задействуются информационные системы. При наихудшем развитии событий сетевые информационные атаки против систем, задействованных в критических инфраструктурах, могут привести к столь же масштабным последствиям с человеческими жертвами, как и проведение традиционных террористических актов. Уже имеются сведения об атаках на информационные системы (следующей мишенью могут быть системы управления) ядерных центров. В 1998 г. такой атаке подвергся индийский Центр ядерных исследований им. Баба (Bhabha Atomic Research Center), где террористы прямо угрожали вывести из строя систему управления реактором, что прямо означало его взрыв. Вновь приходится вспомнить о эксцессе на Игналинской АЭС в 1995 г., где имела место не угроза, а конкретна подготовка террористического 134 акта, чреватого чернобыльскими последствиями, но в густонаселенном районе Европы. Фиксировались нападения на компьютерные сети практических всех государственных учреждений США. Только по подсчетам Пентагона, его компьютерные сети "взламываются" примерно 250 тыс. раз в год, при этом не менее 500 раз это серьезные попытки проникновения в секретные системы. По оценке руководителя подразделения информационных операций военно-морских сил США Дж. Ньюмана, высказанной им в интервью радиостанции "Немецкая волна"57, компьютерные сети ВМС США подвергаются атакам 12000 раз в год, правда лишь 0,5% из них достигают успеха. В частном секторе наиболее впечатляющим было известное хищение сакнт-перетбургским хакером В.Левиным из нью-йоркского Ситибэнка 10 млн. долларов. Такого рода преступлений, но, конечно, более мелких только. в США ежегодно регистрируются (то есть принимаются к официальному рассмотрению) сотни тысяч. Показательна в этом отношении проведенная в начале февраля 2000 г. (8-10-го) в течение 3 дней массированная атака на самые популярные веб-сайты в Интернете (Yahoo!, Amazon.com., CNN и др.). Кроме «неудобства» для частных пользователей58, эта акция нанесла заметный ущерб финансовым рынкам США и способствовала резкому падению котировок акций. В результате индекс Доу Джонса рухнул почти на 260 пунктов (около 2,4%), композитный индекс электронной биржи НАСДАК не только приостановил свой рост, но и упал более чем на 64 пункта (около 1,5%). Нападающие предприняли самый простой ход, «завалив» серверы ложными запросами. Но даже в этих условиях ФБР, перед которым Президентом США (!) была поставлена задача разобраться, вынуждено было признаться в своей беспомощности, заявив лишь о том, что атаки проводились в разное время из разных мест, в том числе из-за рубежа59. 19 июля 1999 г. О том, сколько таковых можно судить по тому, что по данным ИТАР-ТАСС (10.02.2000 г.) только за декабрь 1999 г. к системе Yahoo! обратились 36 миллионов пользователей. 59 Данные приведены по материалам ИТАР-ТАСС за 10-14 февраля 2000 г. 57 58 135 В конце 2001 г. была предпринята акция против Всемирной торговой организации. Антиглобалисты «создали» аж два дубля веб-сайта ВТО, совпадающих по дизайну и содержащих совершенно другую информацию. Хотя за дело взялся Европол,60 результаты пока не обнародованы. Близкой по форме к военной была атака на целый ряд серверов государственных учреждений США, осуществленная китайскими хакерами в период разрешения конфликта в связи с захватом американского самолета в КНР и гибелью китайского летчика. Начатая как по команде и также организованно оконченная хакерская атака привела к блокировке большого числа систем и показала, что в информационной войне КНР уже представляет существенную силу, в том числе в противоборстве с США. Конечно, американцы не единственные в этом роде. На территории Западной Европы ежегодно фиксируется до 300 удачных проникновений хакеров в военные, государственные и коммерческие сети. Известны нападения на информационные сети Китая, Тайваня, Индии, Индонезии. Идет прямое информационное противоборство Пекина и противостояние хакерских групп Армении и Азербайджана62. Тайбэя61, Не обошла сия чаша и Россию. Один из наиболее известных примеров: 12.02.2000 г. произошло, пусть не столь масштабное, но качественно весьма значительное проникновение в один из самых крупных российских "Росбизнесконсалтинг". Взломав защиту, хакер от имени серверов чеченских националистов поместил доступное всем клиентам обращение, содержащее призывы к физическому устранению В.В.Путина как основного виновника произошедших на террористическую Северном можно Кавказе событий. квалифицировать Не иначе деятельность как уже упоминавшегося веб-сайта «Кавказ-Центр». Несмотря на то, что проведение таких атак требует значительно большей квалификации от их исполнителей, в ряде случаев проведение 60 Euronews, 12.11.2001 Модестов С.А. "Незримая война обостряется", Независимое военное обозрение,2000 г., №3 62 ИТАР-ТАСС 14.02.2000г. 61 136 кибертеррористических действий может оказаться более предпочтительным, чем актов обычного терроризма. Во-первых, проведение кибертеррористических атак обеспечивает высокую степень анонимности и требует большего времени реагирования. Во-вторых, выработка методов антитеррористической борьбы лежит, прежде всего, в области противодействия обычному терроризму. В-третьих, проведение атаки через информационные системы вообще может оказаться нераспознанным как террористический акт, а, например, как случайный сбой системы Помимо непосредственного ущерба от нарушения работоспособности информационных систем, кибертерроризм оказывает значительный психологический эффект на общество. Например, несмотря на реальное снижение числа компьютерных проникновений сразу же после террактов 11 сентября 2001 года, опросы общественного мнения в США зафиксировали рост обеспокоенности американцев о сохранности их информационных ресурсов. Опрос общественного мнения, проведенный в ноябре 2001 года Американской ассоциацией информационных технологий (ITAA) показывает, что 74% респондентов испытывают неуверенность в том, что их персональные информационные ресурсы достаточно защищены от атак через Интернет и не могут быть уничтожены, похищены или искажены. Те же 74% опасаются возможности проведения кибернетических атак против критических инфраструктур, таких, например, как телефонные сети и энергетические станции. Таким образом, только возможность проведения масштабных актов кибертерроризма оказывает дестабилизирующее воздействие на общество и приводит к экономическим потерям (например, за счет снижения рабочей активности, отказа от использования компьютерами или покупки неэффективных, но рекламируемых систем защиты информации). Общепризнанно, что хакерские действия, прежде всего, имеют экономическую подоплеку. Известные акции политического кибертерроризма были сравнительно немногочисленными и не приводили к 137 сколько-нибудь серьезным последствиям. Например, в 1996 году Тиграми освобождения Тамил-Илама была проведена сетевая атака (посылка компьютерного вируса по электронной почте) против шри-ланкийских дипломатических миссий. Сервер посольства был наводнен тысячами пустых посланий, что на какое-то время привело к их "виртуальной блокаде". В 2000 году группой пакистанских хакеров, называющих себя «Мусульманским онлайн синдикатом», было испорчено более 500 индийских интернет-сайтов в знак протеста против боевых действий в Кашмире. Тем не менее, эти действия, относительно быстро нейтрализованные, не идут ни в какое сравнение с классической террористической борьбой сепаратистов в ШриЛанке и Кашмире. Тем не менее, политический кибертерроризм является достаточно эффективным сопутствующим средством ведения террористической борьбы. Увязка хакерства и терроризма играет существенную роль в плане профилактики правонарушений в информационной сфере. Так, по данным британской компании MI2G Software, после 11 сентября 2001 года было зарегистрировано снижение хакерской активности в Интернете. Специалисты компании связывают это с тем, что Министерство юстиции США в законопроекте о надзоре и антитерроризме, представленном в Конгресс 19 сентября 2001 года увязало хакерство с террористическими действиями. Еще раньше, в Законе о терроризме 2000 года, британское правительство классифицировало нарушение работоспособности ключевых компьютерных систем как терроризм, что также повлияло на деморализацию части хакерского сообщества. Однако, уже спустя несколько месяцев хакерская активность в сетях вновь возросла. Так, только в первые 24 часа 2002 года было зарегистрировано 79 хакерские атаки. До недавнего времени информационная инфраструктура Российской Федерации не представлялась сколько-нибудь уязвимой в отношении актов информационного терроризма. Причиной этого в первую очередь можно считать низкий уровень ее развития, а также значительную долю 138 неавтоматизированных операций при осуществлении процесса управления. Вместе с тем в последние годы многие государственные и коммерческие структуры, прежде всего относящиеся к так называемым естественным монополиям, приступили к активному техническому перевооружению своих предприятий, сопровождаемому массовой компьютеризацией процессов производства и управления. Информационная составляющая таких организаций реализуется почти исключительно на технических и программных средствах иностранного производства, что значительно повышает угрозу успешной атаки со стороны «информационных террористов». Зачастую в целях экономии средств, а также по различным субъективным причинам критически важные системы строятся без учета минимальных требований безопасности и надежности. Информационные технологии широко используются террористическими организациями для пропаганды своей деятельности, а также вовлечения в нее новых членов. В настоящее время в интернет находятся сайты практически всех более или менее крупных исламистских организаций, в том числе радикального толка («Международный исламский фронт», «Армия освобождения Косово», «Исламская группа» и др.). Большинство таких сайтов образуют специфическую подсеть в интернете, главные цели которой – это информационно-пропагандистское воздействие и организационная радикальными утверждению деятельность. группировками специалистов из Кроме в того, качестве израильской интернет средства используется связи. контрразведки Так, по Шин-Бет, «террористы» передают через электронную почту в зашифрованном виде инструкции, карты, схемы, пароли и т.д. Специалисты говорят о создании международной исламистской организации нового типа, основа которой не четкие организационные связи, а единая информационная среда63. См.: Игнатенко А. Зеленый Internetционал. Экстремизм в компьютерной сети. НГ–Религии, №3/3, 7 апреля 1999. 63 139 Довольно активно возможности сети интернет используются и различного рода прочеченскими организациями экстремистского толка. По сообщениям СМИ, в ряде стран ближнего зарубежья продолжают действовать информационные центры террористов, занимающиеся тенденциозным подбором информации о ситуации на Северном Кавказе в целях манипулирования международным общественным мнением, в интернете находится ряд связанных с этим центром сайтов и размещающих подготовленную им информацию. Сравнительно недавно был отмечен такой специфический вид кибертерроризма, как «ядерным шантаж». В начале 1999 г. через сеть интернет в адреса правительств более чем 20 стран (США, Великобритании, Израиля, Австрии и др.) были направлены электронные письма от имени офицеров-ракетчиков российской воинской части, расположенной в г. Козельске Калужской области и имеющей на вооружении стратегические ракеты шахтного базирования. В этих письмах сообщалось, что офицеры недовольны «унизительным положением России», и содержалась угроза «самовольно произвести пуски ракет по целям, расположенным в столицах и промышленных центрах западных стран». Кроме того, анонимы требовали выплаты крупной денежной суммы. В этой связи правительства ряда стран выразили МИДу России серьезную обеспокоенность случившимся и попросили оказать содействие в розыске вымогателей. В результате проведенного ФСБ России расследования анонимы были задержаны. Ими оказались два жителя Калуги, не являющиеся военнослужащими. Следствием и судом их действия были квалифицированы как сообщение о заведомо ложном акте терроризма64. Таким образом, угроза кибертерроризма в настоящее время является очень серьезной проблемой, причем ее актуальность будет возрастать по мере развития и распространения информационно-телекоммуникационных технологий. Поэтому правительства наиболее развитых иностранных 64 ФСБ ру или писан ли закон взломщикам компьютеров. Труд, 7 июля 2000. 140 государств принимают активные меры по противодействию проявлениям кибертерроризма. Об осознании угрозы кибертерроризма лидерами государств, образовавшихся на постсоветском пространстве, говорит выступление на Саммите тысячелетия ООН Президента Украины Л.Д. Кучмы, указавшего на целесообразность разработки международной конвенции по борьбе с компьютерным терроризмом. Достаточно активно этот вопрос обсуждается и в российских органах власти, в среде специалистов, а также в СМИ. Ряд ведомств высказывает пожелания дополнить существующий уголовный закон Российской Федерации отдельными статьями, предусматривающими ответственность за описанные выше деяния. §5. Интересы в информационной области. Появление проблемы информационной безопасности связано не только с военными интересами стран, террористических и криминальных структур и ведущих «нечестную» игру ТНК. Как выше сказано, проблема МИБ во многом связана и определяется глобализационными процессами и становлением так называемого «информационного общества». Не обсуждая правомерность использования этого термина (до сих пор оспариваемого многими исследователями), будем понимать под ним такое состояние развития общественных и, прежде всего, производственных отношений, при котором основная часть валового продукта производится не за счет материального производства, а на основе создания и продажи наукоемких технологий, информационных продуктов, т.е. результатов интеллектуального труда граждан. Конкуренция в рамках «информационного пути развития» определяет и методы в том числе и легальной конкурентной борьбы. В связи с этим информационное противоборство (и, соответственно, использование 141 методов информационной борьбы) реализует интересы государств в их взаимоотношениях в рамках становления информационного общества. Отсюда непосредственно следуют интересы в области информационной безопасности и, наоборот, для стран, доминирующих в информационном пространстве, интересы в укреплении своих позиций, в том числе и методами информационного противоборства, включая военные. Национальные интересы являются основой формирования приоритетных целей государственной политики, на достижении которых сосредоточены основные усилия органов государственной власти и общества. Эти цели, как правило, задают некоторые наиболее важные рубежи общественного развития, которые государство считает необходимым достичь, а также наиболее опасные угрозы достижению этих рубежей, которым государство будет противодействовать. Вместе с тем, как и в других областях в информационной сфере национальные интересы представляет совокупность жизненно важных интересов личности, общества и государства, которые, вообще говоря, могут не только не совпадать, но и быть противоположными. В демократическом обществе интересы личности состоят в реализации прав и свобод человека и гражданина, обеспечении личной безопасности, повышении качества и уровня жизни, духовном и интеллектуальном развитии, сохранении физического здоровья. Интересы формирование общества институтов включают в себя гражданского упрочение общества, демократии, достижение и поддержание общественного согласия, повышение активности населения, повышение эффективности экономической деятельности, сохранения нацонально-культурных, в том числе языковых традиций и норм. Интересы государства состоят в защите существующего строя, в создании условий для успешного функционирования экономики и бизнеса, в поддержании правопорядка, создании условий для экономического и 142 политического развития общества, а также организации международного сотрудничества в интересах проведения своей политической линии. Естественно, интересы бизнеса, особенно крупного и транснационального могут учитывать вышеозначенные факторы лишь настолько, насколько они способствуют его развитию и упрочению. Напротив, в своей деятельности он будет оказывать влияние на общество и государства, используя их ресурс в своих интересах, оказывая им поддержку лишь в случае проведения политики, в том числе и военной, способствующей его развитию. Исходя из этого, интересы различных стран в решении проблемы международной информационной безопасности имеют существенные отличия. Стремясь сохранить свое лидерство в области военных информационных технологий, Вашингтон с самого начала выступал против вынесения проблемы на обсуждение и препятствовал любым усилиям по установлению международного контроля над созданием и применением информационного оружия. Не имея возможности снять вопрос с повестки дня, США выдвигают на передний план информационный терроризм и информационную преступность, прежде всего в областях бизнеса и финансов, выводя за границы обсуждения военное применение информационных средств. При этом постоянно предпринимаются попытки подменить проблему информационной безопасности вопросом обеспечения безопасности информационных (компьютерных) сетей. Под влиянием анализа последствий терактов сентября-октября 2001 г. натовские эксперты также пришли к выводу, что информационная инфраструктура европейских государств в целом и особенно ее критических областей могут оказаться весьма привлекательными объектами для вероятных атак со стороны "нетрадиционного агрессора". Дополнительным факторам, побуждающим европейцев к военно-политическому рассмотрению проблемы, стали представленные в мае 2001 года выводы доклада 143 Европарламента о функционировании американской системы электронного шпионажа "Эшелон". Противостояние с США оказывает существенное влияние на интересы в области МИБ Китая. Китайское руководство по-прежнему рассматривает США в качестве главного противника КНР в XXI веке. Не будучи способным создать системы вооружений, сопоставимые с американскими, Пекин ориентируется на решение проблемы военного противостояния путем "асимметричных действий". По мнению китайских военных экспертов, воздействие на американцев с помощью информационного оружия способно дать реальное стратегическое преимущество в результате нанесения серьезного ущерба военно-экономическому потенциалу США. Акции в международных информационных сетях, предпринятые китайцами в связи с инцидентом с американским разведывательным самолетом в районе острова Хайнань в мае 2001 года, убедили как Пекин, так и Вашингтон в том, что подобные информационные операции являются высокоэффективными и для Китая доступными. Однако говорить о наличии стратегического военного информационного потенциала КНР пока преждевременно. Исходя из Конституции и доктринальных документов Российской Федерации интересы России в информационной сфере определяют основные цели обеспечения информационной безопасности страны, которые условно могут быть разделены на три основные группы. Первой целью является соблюдение конституционных прав и свобод граждан в области духовной жизни и информационной деятельности, обеспечение духовного обновления России. Второй целью является развитие отечественной индустрии средств информатизации, телекоммуникаций и связи, обеспечение ею потребностей внутреннего рынка, выхода ее продукции на мировые рынки, а также обеспечение накопления, сохранности и эффективного использования отечественных информационных ресурсов. В современных условиях только на этой основе можно решить проблему создания наукоемких технологий, 144 технологического перевооружения промышленности, приумножения достижений отечественной науки и техники. Третьей целью является обеспечение безопасности информационных ресурсов, информационных и телекоммуникационных систем как развернутых, так и создаваемых на территории России. К этим общегосударственным целям, безусловно надо добавить, четвертую, вытекающую из задачи обеспечения адекватного угрозам уровня обороноспособности государства, то есть поддержание вооруженных сил России на уровне, позволяющем эффективно противостоять вероятному противнику в военных действиях с применением информационного оружия. Это означает, что ВС РФ должны располагать необходимыми для ведения эффективного противодействия. Это же определяет и направленность правовой системы ограничителей деятельности в информационной области как на национальном, так и на международном уровне. §6. Угрозы международной информационной безопасности. Одной из нерешенных пока в полном объеме задач остается классификация угроз МИБ, которая может быть положена в основу разработки Конвенции и предложена для мониторинга в рамках последующего механизма поддержания МИБ. Попытка подменить систему угроз как объект исследования системой рисков переводит стрелки от международного характера проблемы к техническим вопросам безопасности, и, что, вероятно, и является главной целью, снимает вопрос исследования военной составляющей проблемы. Вместе с тем, как выше мы уже показали, даже в значительной степени абстрактные теоретические построения не исключают и даже предусматривают возможность военного противостояния государств и социальных групп в информационной сфере и информационными методами и средствами. В информационном обществе 145 сохраняются политические интересы и интересы государств, лежащие в основе конфликтов. Появляются новые объекты воздействия и субъекты действий. Этой совокупностью и определяются в конечном итоге реальные угрозы информационной безопасности как на национальном, так и на международном уровнях. Сначала рассмотрим, что может выступать в качестве объектов воздействия в ходе международного конфликта, или нарушение чьей деятельности может эффективно сказаться на международной информационной безопасности. Объекты МИБ Понятно, что объектами МИБ могут быть (вообще говоря в разное время, в зависимость от их конкретной роли в данный момент), как национальные (локализованные в государственных границах), так и международные структуры, в том числе существующие только в информационном пространстве. При этом исходной основой анализа является сфера деятельности объекта и решаемые им задачи. Поэтому основные объекты МИБ, естественно относятся к национальным критическим информационным инфраструктурам. Классифицируя в соответствии с этим подходом объекты, на которые гипотетически можно оказывать целенаправленное информационное воздействие в ходе ведения информационного противоборства, среди объектов национальной инфраструктуры можно выделить следующие пять основных групп объектов воздействия: системы управления и принятия решений (гражданские, военные, социальные, культурные); гражданская информационная инфраструктура (системы телекоммуникации, информационные системы транспорта, энергетики, финансов, промышленности); 146 военная информационная инфраструктура (системы контроля, управления и связи, разведка); системы вооружений; массовое сознание населения страны. Предполагается, что наиболее вероятными национальными объектами информационной безопасности могут являться: средства массовой информации, враждебное использование которых или враждебное воздействие на которые может иметь целью навязывание выгодной воздействующей стороне системы воспитания подрастающего поколения, образа жизни и системы ценностей, мировоззрения, определяющего отношение граждан к окружающему миру, друг к другу; системы и средства связи, управления и контроля государственных, региональных и частных структур (включая финансовые), системы оружия и военные органы управления, воздействие на которые может иметь целью нарушение установленного искажение данных в порядка этих обрабатываемой в них информационных ресурсов, функционирования системах, разрушение информации, нарушение или уничтожение работы этих систем систем, изменение имеющихся мониторинга окружающего пространства (систем предупреждения о ракетном нападении, контроля воздушного, космического и морского пространства и т.п.), дезорганизацию финансовой и экономической деятельности общества; граждане страны, включенные как неотъемлемый элемент в системы управления и информационные системы поддержки деятельности государства, воздействие на которые может иметь целью вынуждение лиц, принимающих решения, к действию в нужном воздействующей стороне направлении либо к принятию ошибочных решений. Среди объектов, не входящих в национальные инфраструктуры следует выделить международные организации, системы международного управления и международные открытые информационные системы. По 147 отношению к ним задачи обеспечения информационной безопасности стоят в столь же полном объеме, как и в отношении национальных структур. Международные организации и системы международного управления. С позиций МИБ эти структуры представляют особый интерес. Как технические объекты они подлежат охране и обеспечению безопасности. Это определяется их статусом и местоположением относящихся к ним объектов, что закреплено в соответствующих международно-правовых документах. Но как объекты информационного пространства они оказываются, условно говоря «экстерриториальными» образованиями, так как не входят сферу чьей-либо ответственности, в том числе и военной. Соединенные Штаты Америки взяли на себя ответственность за безопасность зданий, имущества и сотрудников аппарата ООН, но они не отвечают за безопасность информационного ресурса организации. Аналогичная картина возникает в отношении любого объекта как только он попадает под международное управление. Силы ООН или других организаций несут физическую охрану объектов, персонала и населения, но их юрисдикция не распространяется или распространяется в ограниченном объеме на информационную сферу. Однако в настоящее время все международные организации и связанные с ними объекты в значительной степени в своей информационной части завязаны на международные системы связи и телекоммуникаций, то есть на открытые информационные сети. В этот же ряд следует поставить и условные международные организации, не имеющие своих физических объектов, такие как коалиции стран, союзы, которые также являются объектом информационного воздействия при решении военных или крупных террористических задач. Ранее уже говорилось, что условия информационной войны резко снижают возможность сохранения коалиций. Но этот процесс может быть и направленным образом катализирован. Открытые информационные сети. Глобальный характер ОИС определяет возможность реализации любой угрозы извне, из-за пределов 148 данной страны. Это означает, что сегодня уже невозможно обеспечить информационную безопасность сети только в пределах одной страны и возникает необходимость разработки международных правил и регуляций, определяющих условия обеспечения информационной безопасности в рамках всей глобальной сети. Индивидуальное и массовое сознание также следует рассматривать отдельно, поскольку возможно широкое трансграничное использование средств информационно-психологического воздействия. Субъекты информационного воздействия Особенностью информационного воздействия, как показано выше,65 является возможность применения его конкретных средств не только государством, но и группой людей и отдельными личностями. В соответствии с этим субъектами информационной войны могут быть: а) Государство, создающее с этой целью специальные формирования вооруженных сил и спецслужб, а также других органов государственного управления и организаций, уполномоченных на проведение информационных операций, в том числе СМИ. Государство, располагающее соответствующими ресурсами, может реализовать все три метода ведения информационной войны: информационное доминирование, информационно-техническое воздействие и информационно-психологическое воздействие. Именно государство может вести стратегическую информационную войну. б) Террористические и экстремистские организации. По мнению многих экспертов, в настоящее время серьезную тактическую угрозу для информационной безопасности государства представляют террористические и экстремистские организации. Проводимые ими акции призваны способствовать достижению их политических, экономических, религиозных 149 и иных целей. Поэтому потенциальными объектами их информационного воздействия могут быть вычислительные системы, недостаточно защищенные от действий организованных групп, такие, как компьютерные сети связи, АСУ железнодорожным и воздушным движением, системы жизнеобеспечения территорий и объектов, компьютеризированные деловые центры, прежде всего банковские учреждения. В) Криминальные группы могут использовать информационное оружие для получения нелегальных доходов путем совершения компьютерных преступлений в сфере безналичных банковских расчетов и оказания услуг, угрозы применения структуры, а информационного также для сведения воздействия счетов с на определенные конкурентами через информационное пространство. Нельзя исключить вероятность прямого или косвенного использования этих групп иностранными спецслужбами в рамках ведения информационной войны. Наиболее часто объектами воздействия такой группы являются банковские учреждения, поскольку даже одна угроза применения информационного оружия (например, хекеров), заставляет банк принимать все доступные меры для защиты своих АИС, в том числе выплачивать определенные суммы (подчас значительные) криминальным группам в обмен на отказ от информационной атаки. Таким образом, появился электронный рэкет, от которого страдают многочисленные, в том числе и крупные, банки. Г) Международные проводят операции по конкурирующие экономические информационному структуры воздействию с целью несанкционированного получения информации из баз данных конкурентов, нарушения работы их АИС и АСУ (например, систем гибкого автоматизированного производства), воздействия на общественное мнение или конкретных людей для лоббирования своих интересов. Таким образом, организованные группы проводят информационные акции, используя при этом в основном метод информационно-технического 65 См. также Федоров, Черешкин 150 воздействия. Иногда, при наличии подконтрольных им или стоящим за ними организациям средств массовой информации, баз данных или телекоммуникационных сетей, они могут осуществлять информационнопсихологические операции. Д) Отдельные лица используют (или угрожают использовать) информационное оружие в целях совершения компьютерных преступлений, личного обогащения, шантажа и т.п. Основной метод — информационнотехническое воздействие, реализуемое в рамках отдельных информационных акций: нарушение функционирования важных компьютерных систем, несанкционированное получение информации, угроза распространения компрометирующих сведений и т.д. Исходя из понимания круга объектов, деятельность которых может быть критична в отношении информационной сферы государства и мирового сообщества и субъектов, реально располагающих возможностями направленного воздействия на эти объекты и способных реализовать свои возможности в конкретные сроки и требуемых объемах66, можно ставить задачу определения круга угроз, реально существующих в информационной сфере. Принципы классификации и источники угроз информационной безопасности Как не раз отмечалось среди специалистов еще не сложилась единая точка зрения на существо явления, обозначаемого этим термином. Существуют различные подходы к классификации угроз. Любая из них в принципе может быть применена к угрозам в информационной области. Это носит сугубо формальный характер, определяется конкретными решаемыми задачами и для целей данной работы не существенно. Мало иметь возможность сделать ракету, надо ее сделать, а к ней еще и горючее, системы запуска, управления, стартовые площадки или установки, подготовить специалистов, разработать и создать то, что эта ракета понесет к заданной цели и обеспечить возможность все это вместе иметь в рабочем состоянии в 66 151 Принципиально, что угроза находится вне, но всегда связана с объектом безопасности, который проявляет свое существование в процессе взаимодействия с другими объектами или в процессе взаимодействия составляющих его компонентов. Исходя из этого, угроза характеризует совокупность факторов и условий, возникающих в процессе взаимодействия объекта безопасности с другими объектами и способных оказывать на него негативное воздействие. Она выступает в качестве возможности разрешения противоречия во взаимодействии объекта безопасности с другими объектами путем нарушения его интересов или насильственного изменения в сторону ухудшения свойств объекта безопасности либо его компонентов, т. е. путем нанесения вреда. Анализ спектра источников угроз МИБ предусматривает как исходную посылку наличие у субъекта потенциальной возможности и нацеленности (в отношении государства – политического деструктивного воздействия опосредованного) на использование (прямого международную международного решения) оказание ими преднамеренного информационную информационного или сферу или пространства для решения задач, противоречащих интересам развития отдельных государств, народов или для решения своих политических или экономических задач. Существование источников угроз обусловлено, прежде всего, конкурентным характером развития межгосударственных отношений, при котором каждое государство стремится обеспечить своим гражданам лучшие условия жизни, в частности, за счет повышения конкурентоспособности своей продукции на зарубежных рынках, создания выгодных условий для вложения капиталов в экономику зарубежных стран. Для решения этой задачи государство, как правило, использует все имеющиеся в его распоряжении средства, включая политические, экономические, специальные заданном месте в заданное время. Только тогда для противника гипотетический риск может стать реальной угрозой. 152 и военные. В силу этого интересы различных государств часто не совпадают и даже противоречат друг другу. К числу источников угроз международной информационной безопасности можно отнести: наличие стран, стремящихся к доминированию в мировой информационной сфере, обострению международной конкуренции за обладание технологическими и информационными ресурсами, рынками их сбыта; активную деятельность международных террористических и других преступных сообществ, организаций и групп; сохранение технологического отрыва ведущих держав мира, усугубляющее зависимость стран с более низким уровнем развития от закупок зарубежной техники для обеспечения функционирования своих критически важных монополистов по инфраструктур и противодействию увеличивающее возможности созданию национальных конкурентоспособных современных информационных технологий; «гонка вооружений» в информационной сфере, развитие военной науки в направлении разработки и принятия государствами концепций «информационных войн», создания средств деструктивного воздействия на информационные сферы других стран мира, нарушения нормального функционирования информационных и телекоммуникационных систем, сохранности информационных ресурсов или получения несанкционированного доступа к ним, а также навязывание информации. 153 Глава 3. Право информационной войны §1. Общие положения Уже к концу 19 века юристам-международникам стало понятно, что «международная практика не признает различия законных и незаконных поводов войны»67. К этому времени опыт межгосударственных отношений, в противоположность постулировавшимся Гуго Гроцием и его последователями представлениям, показал, что войны «возникали гораздо чаще ввиду достижения определенных политических целей, нежели из-за нарушений между государствами права»68. Также как в период становления индустриального общества в начале становления общества информационного в межгосударственных отношениях доминируют интересы, в первую очередь интересы политические, заставляя использовать средства, адекватные этим интересам. Государственное противоборство, перешедшее в информационное пространство, порождает информационное противоборство, включающее в себя как наиболее острую форму информационные войны. Тем не менее, это не отменяет регламентацию межгосударственных отношений нормами международного публичного права. разработанными и Ясно, что многие нормативированными из его положений, применительно к будучи условиям классических войн, требуют доработки, если не по духу, то по форме. Вне зависимости от используемого оружия война остается так же, как и сто лет назад «организованной вооруженной борьбой между государствами ради приобретения, восстановления нарушенных или сохранения или восстановления спорных публичных прав или интересов, или ради установления новых правоотношений путем принудительного подчинения 67 68 Коркунов Н. Международное право, Спб., 1886,с.211 Мартенс Ф. Современное международное право цивилизованных народов, СПб., 1882, т.П, с.461 154 воли одной стороны воле другой»69. Правда, до сих пор международное право не сумело выработать принимаемого всеми участниками международного сообщества определения понятий войны или вооруженной борьбы. Тем более не существует нормативных или общепризнанных определений вооруженной борьбы в информационной сфере. Это первоочередная задача современной Первоначально, вероятно, можно международной правовой было бы ограничиться – теории. согласием разрабатывать этот вопрос при общем понимании (если такового удастся достигнуть), что речь ведется об особом виде межгосударственных отношений, при которых для разрешения существующих межгосударственных противоречий используются методы, средства и технологии силового воздействия на информационную сферу противника. В этом случае информационная война могла бы рассматриваться как обеспечение государственных (здесь мы намеренно уходим от термина национальные, распространенного в западной литературе, но неприменимого для России) интересов информационными средствами деструктивного воздействия, как ведение информационного противоборства наиболее решительными, насильственными мерами. Рассмотрение информационной войны как части и формы информационного противоборства правомерно в силу того, что ее особенностью является отсутствие предвоенного периода, а, следовательно, невозможность определения момента начала войны, а также трансграничность, то есть возможность проведения активных действий на территории противника без нарушения ее границ. Однако (ниже это будет доказано) такие ее свойства не могут восприниматься как априорное обоснование права государства, не связанного специальным договором, вести информационную войну против всякого другого государства, не нарушая общее международное право. Цели любой войны не ограничены Даневский В.П. Пособие к изучению истории и системы международного права. Харьков 1892, вып.П, с.91. 69 155 «справедливыми причинами», они направлены за их пределы — на достижение притязаний, не охраняемых даже «естественным» правом, не говоря уже о «волеустановленном». Ничто не ставит под сомнение и то, что достижение при помощи любой, в том числе информационной войны цели завоевания или поражения противника противоречит принципу суверенного равенства государств. В контексте данной работы важно, однако, подчеркнуть, что включение в информационное противоборство активной фазы максимально расширяет понятие наступательной войны и, наоборот, сужает оборонительную войну, лишая ее предупредительного (превентивного) значения отражения «оборонительная неминуемо информационная грозящей война», опасности. как и Поэтому «информационная самооборона», не могут включать превентивных действий, которые, будучи реализованными традиционным орудием должны были бы квалифицироваться как акт агрессии, вне зависимости от того, была ли таковая спровоцирована или нет, ибо «критерием правомерности или неправомерности войны международное право избрало организацию процедуры мирного разрешения споров как средства косвенного сокращения права обращения к войне»70. Тем самым еще в первой половине прошлого века был намечен путь, который через Статут Лиги наций, пакт Бриана — Келлога и Устав ООН постепенно привел к решению сначала проблемы противоправности войны, а затем — противоправности применения силы в межгосударственных отношениях. Эта трактовка разрешения межгосударственных споров заложена в Устав ООН и все документы современного публичного права. Любой конфликт между государствами может иметь экономический или политический характер, но в любом случае это не исключает трактовки связанного с ним спора как правового. Конфликт является экономическим Politis N. The new aspects of International Law. Wash., 1928, p.46. Цит. по Скакунов Э.И. Международноправовые гарантии безопасности государств, М, 1983 70 156 или политическим в отношении затрагиваемых интересов, но он является правовым в отношении правопорядка, контролирующего эти интересы. Политический характер спора не исключает его правовой формы. Показателем способность, политического характера спора является его как об этом говорится в ст. 33 Устава ООН, «угрожать поддержанию международного мира и безопасности». Если исходить из того, что «спор» и «война» являются основными формами международного конфликта, то уже в рамках «спора» следует проводить различие между легшей в его основание «ситуацией» и собственно «спором», имея в виду, что ситуация предшествует «спору» или сама, минуя спор, переходит в следующую стадию конфликта, так как в ст. 14 Устава ООН это понятие включает в себя и «ситуации, возникающие в результате нарушения положений настоящего Объединенных Наций». Устава, излагающих Если Цели и же рассматривать Принципы конфликт в информационном пространстве как процесс (то есть, собственно то, что понимается под «информационным противоборством»), проходящий последовательные стадии развития, а в рамках стадий — фазы развития, то именно «ситуация» наличия антагонистических интересов рождает конфликт, выступая в качестве его первой фазы. Ее принципиальная неразрешимость в этой фазе в силу наличия у одной из сторон целей, несовместимых с суверенными правами другой, с обязательностью влечет эскалацию противоречий в другие фазы. На каком-то шаге в рамках категорий, используемых в Уставе ООН, «конфликт» переходит в фазу, оцениваемую как «угроза применения силы» (п. 4 ст. 2), которую приобретает предшествовавший «спор», тогда как «ситуация» в этой фазе конфликта предстает, очевидно, в форме «угрозы миру», как это трактуется в ст. 39 Устава. «Угроза применения силы» в контексте п. 4 ст. 2 Устава ООН представляет собой нарушение одной из сторон в споре своего обязательства, в частности, невмешательства во внутренние дела и 157 сохранения суверенных прав на разрешение внутренних конфликтов своими силами, является посягательством на безопасность другой стороны в конфликте при формальном сохранении мира между ними. Иначе говоря, при нарушении безопасности другой стороны в конфликте «угроза применения силы» создает «угрозу миру» в значении ст. 39 Устава. «Угроза миру» в значении ст. 39 Устава не исчерпывается случаями «угрозы применения силы», развившимися из «споров», но и включает в себя «ситуации», достигшие уровня «непосредственной опасности миру». Такое понимание «угрозы миру» следует из п. 1 ст. 1 Устава ООН. Заметим, что Устав ООН в данном случае также никак не определяет, что есть сила, является ли она только физическим насилием или вообще каким-либо воздействием, наносящим ущерб жизненным или другим интересам противника, что в современных условиях эффективно может быть сделано информационными средствами. Тем самым применение информационных средств, способных нанести ущерб другому государству в различных стадиях его реализации может рассматриваться и как «угроза применения силы», и как «угроза миру», то есть создавать ситуацию, прямо противоречащую «Цели и Принципам Объединенных Наций». Столь же инвариантным по отношению к применяемым средствам может рассматриваться и принятое в 1974 году Генеральной Ассамблеей в резолюции 3314 (XXIX) Определение агрессии. Назначение документов, подобных Определению агрессии, действительно состоит в том, что они, с одной стороны, уточняют характер и формы поведения, воздержание от которого составляет в данном случае существо обязательства, предусматриваемого принципом неприменения силы, а с другой стороны, конкретизируют основания, с наступлением которых международное право связывает функционирование принудительных организационных гарантий безопасности государств. Уточнение характера поведения, связанного с применением информационных средств воздействия и квалифицируемого как нарушение 158 принципа неприменения силы и одновременно как основание для самообороны и принудительных мер, связано с формулированием в Определении агрессии критериев, присутствие которых в конкретных случаях применения силы (пока включаем в нее и воздействие информационными средствами) позволяет оценивать их в качестве агрессии. В соответствии со ст. 2 этого документа основное значение для квалификации действий государств в качестве агрессии принадлежит отнюдь не способу воздействия или примененным средствам, а принципу первенства, содержание которого, подтверждая «дух и букву» ст. 51 Устава ООН, выражается в том, что «никакое применение вооруженной силы одним государством против другого не может быть квалифицировано в качестве агрессии, если оно не предпринято первым»71. Учет наряду с принципом первенства критерия опасности, позволяющего провести грань между агрессией и инцидентами, а также критерия animus (враждебности), необходимого ввиду одновременной оценки агрессии и в качестве акта вооруженной интервенции, представляет собой тот набор оценочных факторов, присутствие которых в военных действиях государства, исходя из Определения, обязательно, чтобы квалифицировать их как агрессию. Что касается учета намерений в действиях агрессора, то его объективным показателем, несомненно, является поведение соответствующего государства на мирной стадии конфликта, совершение им актов вмешательства против воли будущей жертвы агрессии, что как раз в полной мере раскрывается именно в информационном противоборстве, когда действия государства – будущего агрессора в мирное время однозначно раскрывают его намерения. Конкретизируя формы агрессивных действий, Определение (ст. 3), словно предвосхищая переход противоборства в информационную сферу, исходит из того, что квалификация их в качестве актов агрессии осуществляется «независимо от объявления войны», чем подтверждается 71 Рыбаков Ю. Агрессия и международное право, Международная жизнь, 1980, № 7, с.52 159 общепризнанное после подписания Устава ООН мнение о запрещении наряду с «агрессивной войной» и вооруженных репрессалий. Другой вид прямой агрессии представляет собой в соответствии с Определением применение любого (в том числе, надо полагать – ни что этому не противоречит, – и информационного) оружия государством против другого государства. Отличительная черта этого вида агрессии состоит в том, что здесь не предполагается нахождение вооруженных сил агрессора на территории жертвы агрессии. Более того, как трактует Определение, при «применении любого оружия» вооруженные силы нападающей стороны совершают агрессивные действия только при посредстве оружия, сами оставаясь при этом за пределами территории объекта агрессии. Квалификация «применения любого оружия» в качестве агрессии переносит в сферу принципа неприменения силы обращение государств в целях агрессии и к тем видам оружия, которые были созданы после принятия Устава ООН. В этом смысле Определение основывается на методе политикоправового запрещения применения любого оружия в целях агрессии. Если в отношении традиционных видов вооружения приведенное положение может рассматриваться как в некотором смысле теоретическое, если конечно исключить такое тривиальное его приложение как обстрел территории с помощью стрелкового оружия и артиллеристских установок, что в современных условиях не квалифицируется иначе как пограничный конфликт. Современный самолет или даже отдельная ракета (не артиллерийская) суть сложные системы, требующие развитой структуры средств наведения, позиционирования, управления полетом и пр., так что точное расположение всех элементов этой системы в момент начала акта агрессии не всегда можно точно установить даже самому агрессору. Напротив, это определение частного вида агрессии словно специально разработано именно в отношении применения информационных средств, основное боевое преимущество многих из которых заключается как раз в их 160 трансграничности, то есть возможности применения без внесения обеспечивающих средств (армии) на территорию государства-противника. Таким образом, любое применение информационных средств в деструктивных целях в межгосударственном конфликте может квалифицироваться как акт агрессии, вне зависимости от того, каким маршрутом и с какой территории это было совершено. Мало того, использование территории третьего государства для этих целей влечет лишь вовлечение его в конфликт, но не перенесение на него ответственности за агрессию. Как показывают происшедшие после принятия Определения агрессии события, содержащиеся в нем положения в достаточно сбалансированном виде отражают потребности и интересы международного сообщества. Благодаря удачному решению вопроса о критериях противоправности агрессии случаи угрозы применения силы выносятся Определением за пределы вооруженной стадии конфликта, а значит, они не могут быть использованы конфликтующими государствами в качестве основания для обращения к силе под предлогом самообороны. И в то же время, ограниченное включение в понятие агрессии актов вмешательства (косвенной агрессии) опять-таки ставит препятствия для злоупотребления правом на самооборону в ситуациях, не попадающих в рамки состава Определения. Нельзя сказать, что такой подход основывается на общепринятом толковании Устава ООН и Определения агрессии резолюции 3314 ГА ООН. Эксперты Министерства обороны США неоднократно выступали с критикой намерения мирового сообщества увязать информационные атаки с понятиями «вооруженного нападения» и «применения силы»72. Интересно отметить, что европейские специалисты, вообще говоря, расходятся во Хотя такой подход в некоторой мере даже обостряет проблему определения информационных атак, поскольку требует одновременно определить информационное оружие как инструмент проведения «вооруженного нападения», тем не менее, он, по всей видимости, позволит определить порог использования информационных атак в качестве законного средства воздействия по мандату ООН в случае «возникновения угроз миру». 72 161 взглядах по этому вопросу с американскими экспертами. В частности, О. Брингманн, в течение ряда лет проводивший изучение данной проблемы по заказам военных ведомств ФРГ и Нидерландов, прямо говорит о возможности определения наступательных информационных операций как акта агрессии и, соответственно, считать законным принятие адекватных ответных действий73. Такая же позиция была лейтмотивом основной части выступлений участников конференции спецслужб, проведенной БНД ФРГ в октябре 2001 г. в Мюнхене и посвященной именно вопросам информационных войн. Все установленные международно-правовые принципы, касающиеся таких понятий как «применение силы», «акт агрессии», «вооруженное нападение» или «акт войны», сходятся в том, что предусматривают наличие оружия и его применение. Иными словами, все они вступают в силу, когда появляется особая угроза, возникающая от применения оружия, в частности, вооруженное физического нападение поражения отношению к предусматривает и/или которому было захвата определенный территории уровень государства, по совершено нападение. Отечественное определение оружия, как «устройств и средств, предназначенных для поражения противника в вооруженной борьбе»74, является достаточно общим и естественным образом включает в себя и средства информационного воздействия. Однако, как выше отмечалось, международные документы не содержат дефиниции достаточной степени общности, что осложняет применение Определения агрессии, но вместе с тем не может ограничивать международное право. Следовательно, первой и основной задачей, стоящей перед международным публичным правом в части развития права международных информационных конфликтов, является определение информационных средств деструктивного воздействия как возможного вида оружия. 73 74 Bringmann O. Information Operations – Legal Aspects. Briefing. Germany. Военный энциклопедический словарь. М., Военное издательство, 1983, с.523. 162 Возвращаясь к приведенному выше определению вооруженного нападения, следует отметить, что оно не в полной мере учитывает характеристики тех средств и видов силового воздействия, которые уже признаны мировым сообществом в качестве оружия, но непосредственно не подпадают под данное определение. Например, химическое и бактериологическое оружие практически не наносят никакого физического ущерба и не уничтожают физические объекты – они предназначены только для поражения живой силы (человека) или элементов биосферы. Более того, ослепляющие лазерные системы, генераторы инфразвука и другие виды так называемого «нелетального оружия» вообще лишь на время выводят из строя человека и совершенно не оказывают воздействия на инфраструктуры, тем не менее, признаны в качестве оружия. Исходя из этого, международное право при определении понятий «оружия» и «вооруженного нападения», видимо, должно ориентироваться на совершенно иные критерии, в частности, важно не то, какое действие (разрушающее, инкапаситирующее или другое) оказывает тот или иной вид оружия, а то, какие цели преследует использующая его сторона. В соответствии с этим в самом общем виде оружие можно было бы определить как средство достижения военного превосходства над противником, способное, если это необходимо, вызывать разрушения. Исходя из этого расширенного определения оружия, проведение атак, предпринимаемых инфраструктуры каким-либо другого государством государства, а против также информационной проведение других информационных операций могут и должны рассматриваться в качестве вооруженного нападения. В этом случае, особенно, если последствия проведения информационной операции оказываются сопоставимыми с последствиями применения обычных видов вооружения, следует признать законным (с международно-правовой точки зрения) право государства на самозащиту и коллективную защиту, как это предусматривается Уставом ООН. При этом 163 может допускаться проведение не только ответной информационной операции, но и традиционных военных действий (при условии соблюдения принципов необходимости и пропорциональности). Такой подход, в свою очередь, вызывает необходимость решения ряда новых вопросов, к числу которых следует отнести определение порогового уровня информационных атак, после достижения которого становятся допустимыми ответные действия, обоснование оправданности и пропорциональности, принципы идентификация агрессора, а также возможность действий против третьей страны, с территории которой осуществляется информационная операция. На практике выявление стороны-агрессора является наиболее трудной задачей. В противоположность такому подходу, в подходе США явно прослеживается стремление перевести информационные атаки (имеются в виду только деструктивные действия в информационно- телекоммуникационной среде) в разряд террористических действий, а проблему противодействия «сетевым атакам» решать в рамках антитеррористической борьбы. Определяя, тем самым, информационные атаки как террористический акт (что в значительной степени облегчается тем, что такие атаки, как правило, проводятся в условиях анонимности), Вашингтон выводит эти действия из сферы публичного права в область права уголовного и фактически резервирует за собой возможность проведения асимметричной ответной операции, в том числе и с использованием традиционных силовых методов. Одновременно здесь пытаются оправдать наличие наступательных возможностей проведения информационных операций стремлением обеспечить собственные права и защиту от потенциальной агрессии. В этой связи любопытным представляется мнение экспертов Министерства обороны США относительно возможных ответных действий со стороны государства, подвергшегося информационной атаке. В разработанных экспертами МО СШВ «Оценках международно-правовых 164 вопросов информационных операций»75 высказывается точка зрения, что если анонимная информационная атака может быть достоверно идентифицирована как спланированная и проведенная другим государством акция, то потерпевшая сторона будет иметь право опротестовать их и, возможно, инициировать разбор сложившейся ситуации на слушаниях в международной организации. И только в случае, если международное сообщество убедится, что такая атака или серия атак могут рассматриваться как «вооруженное нападение», пострадавшему государству следует предоставить право проведения ответных действий, как путем проведения встречной информационной операции («сетевой атаки»), так и традиционными силовыми действиями. Здесь наблюдается явная противоречивость американской позиции по вопросу правомерности проведения информационных атак. С одной стороны, как уже отмечалось, США резервируют за собой право проведения информационных операций в качестве «смягченных» санкций, предусмотренных международным правом, или же в качестве «гуманного» средства предотвращения агрессии. С другой стороны, принимая во внимание угрозу проведения атак против собственных информационных систем, США стремятся определить их как террористические действий, т.е. поставить «вне закона». В соответствии с этим национальное военное руководство США может принять решение о проведении ответной информационной атаки против систем другого государства, даже несмотря на то, что право на самооборону не может в полной мере оправдывать действия «активной обороны» в случае, если информационная атака проводится террористической организацией или отдельным лицом с территории другого государства, и это государство не в состоянии остановить эти действия, а санкции, предпринимаемые международными организациями, оказываются недейственными. 75 An Assessment of International Legal Issues in Information Operations. US Army, 2000. 165 Существуют и иные подходы к проблеме международно-правовой квалификации информационных операций. Возможно, например, провести разделение между информационными операциями, направленными против собственно информационных инфраструктур, и специальными информационно-психологическими операциями, такими как дезинформация населения, оказание давления через СМИ и т.п. При этом следует иметь в виду, что информационные операции, проводимые против информационных систем отдельного государства, могут также оказывать влияние и на международные информационные инфраструктуры в целом, а последние находятся под защитой ряда международных соглашений, например, Соглашения о международном телекоммуникационном сообществе76. При этом важным моментом является то, что большинство заключенных к настоящему времени соглашений распространяются как на страныучастницы, так и на третью сторону, которая использует находящиеся под защитой объекты. В большинстве случаев стороны обязуются не использовать международные информационные системы в военных целях. Соответственно следующим важным шагом в развитии права информационных конфликтов должно стать определение критериев онесения тех или иных объектов к критическим национальным и международным структурам. Практически все члены международного сообщества признают необходимость определить и согласовать на международном уровне перечень ключевых информационных систем (как государственных, так и не государственных), функционирование которых является критически важным для обеспечения жизнедеятельности и национальной безопасности Вычленение национальной составляющей глобальной инфраструктуры, необходимое, в частности, для обеспечения ее защиты международным правом, представляется уже в настоящее время весьма затруднительным, поскольку требует определения и перечисления многочисленных параметров и, кроме того, позволяет чрезмерно широко трактовать само это понятие. Поэтому вмешательство в работоспособность информационных систем государства, затрагивающее также работоспособность международных и глобальных систем, должно быть признано незаконным. Наиболее логичным в этих условиях выглядит придание «кибернетическому (информационному) пространству» статус зоны международной защиты, по аналогии с космическим пространством и открытым морем, а также определение глобальных информационных систем, как «демилитаризованной зоны». 76 166 государств. Выделение такого класса информационных систем позволит определить по отношению к ним повышенные меры защиты, включая правомочность принятия ответных мер «активной обороны» в случае проведения против них информационных операций. Это позволит также выработать экстренные механизмы международного реагирования на угрозы в информационной сфере, учитывающие степень их воздействия на национальную безопасность различных стран. Еще одна важная проблема, требующая обсуждения на международном уровне, касается использования в мирное время информационной операции (на уровне существенно ниже, чем вооруженное нападение) как инструмента государственных санкций или вмешательства77. В соответствии с правом, в случае нарушения прав наций, находящихся под защитой международного права, предусматриваются пропорциональные ответные действия потерпевшего государства, если они не направлены на провокацию использования военной силы. Среди таких контрмер могут рассматриваться: разрыв дипломатических отношений, торговое и транспортное эмбарго, отказ от оказания помощи, блокирование банковских активов, принадлежащих другой нации и т.д. Однако звучат предложения отнести к числу таких действий также и введение ограничений на информационные возможности «страны-нарушителя». В случае их принятия, если принцип введения международного эмбарго будет распространен на информационную сферу, тот, кто будет контролировать рынок коммуникационных и информационных услуг в мире (в том числе в экономической сфере), будет фактическим монополистом в части использования и этого инструмента. Однако существуют обстоятельства, препятствующие такому развитию событий. В частности, это может трактоваться как вмешательство во внутренние дела государств с намерением изменить или подавить возможности его свободного волеизъявления. В то же время Устав ООН не 77 Как часть информационного противоборства. 167 предусматривает самообороны с использованием вооруженных сил или оружия в качестве ответа на такое вмешательство. Основной целью приведенных рассуждений, вообще говоря, носящих излишне общий для предмета настоящего исследования характер, является показ правомерности рассмотрения деструктивных действий в отношении информационного пространства государства как вооруженного вмешательства, а его инициатора как агрессора. Одновременно становится ясно, что существующие общие нормы публичного права, хоть и не вызывают сомнения в своей применимости к актам информационной агрессии и информационному противоборству, требуют определенной адаптации к условиям применения информационных средств воздействия в межгосударственных отношениях. В свою очередь приведенные рассуждения позволяют рассматривать применимость к информационному противоборству на всех его стадиях положений международного гуманитарного права, а также существующих договоров в области ограничения вооружений и разоружения. §2. Международное право вооруженных конфликтов и его применимость к действиям в информационной сфере Право вооруженных конфликтов, как одна из частей международного гуманитарного права, является результатом накопления нормативности, а также юридического знания и представлений о принципах, которые должны были бы исповедовать участники войн и вооруженных конфликтов. Будучи во многом оторванным от реальной практики военного противоборства (точнее значительно отставая от нее), оно, тем не менее, определяет грань, отделяющую цивилизованные действия воюющих сторон от бойни. Вопрос применимости этой отрасли права, включая ее источники, принципы камней и нормы к информационному противоборству стал одним из преткновения в международном политическом дискурсе о 168 возможности и путях создания системы международной информационной безопасности. Ясно, что исследование вопроса применимости и достаточности международного гуманитарного права для правового регулирования действий участников информационных вооруженных конфликтов (или конфликтов с применением информационных средств воздействия в целях оружия) осуществимо только при понимании того, что признается существование и возможность использования информационных средств как систем оружия, а вооруженное организованное противоборство с его использованием признается как война. 1. Понятие, источники и предмет регулирования правоотношений в ходе вооруженных конфликтов Международно-правовое запрещение агрессии само по себе еще не ведет к искоренению из общественной жизни причин, порождающих вооруженные конфликты. Это обусловливает необходимость правового регулирования общественных отношений, возникающих в ходе вооруженного конфликта, в целях его максимально возможной гуманизации. Соответствующая группа норм международного права иногда условно именуемая «правом вооруженных конфликтов», включает ряд договорных и обычно-правовых принципов и норм, устанавливающих права и обязанности субъектов международного права относительно применения средств и методов вооруженной борьбы, регулирующих отношения между воюющими и нейтральными сторонами и определяющих ответственность за нарушение соответствующих принципов и норм. Эти документы формируют свод специальных принципов, которыми участники вооруженного противоборства должны руководствоваться при всех обстоятельствах. Их можно объединить в следующие группы: 169 - принципы, ограничивающие воюющих в выборе средств и методов ведения войны; - принципы защиты прав комбатантов и некомбатантов; - принципы защиты прав гражданского населения, а также определяющие правовой режим гражданских объектов; - принципы нейтралитета и отношений между воюющими и нейтральными государствами. Названные принципы сложились в результате длительного процесса кодификации и развития международного права, применяемого в период вооруженных конфликтов. Очевидно, что этот процесс шел без учета возможности применения информационных средств воздействия и информатизации как военной, так и критической гражданской сферы воюющих сторон. Поэтому ответ на вопрос о применимости всех принципов гуманитарного права к информационному противоборству не является очевидным и требует специального анализа. Разобрать все источники международного гуманитарного права в данной работе не представляется возможным, поэтому ниже будут рассмотрены только основные его нормы и положения. Так нет необходимости особо рассматривать относимые к числу наиболее важных источников права на ведение войны Петербургскую декларацию об отмене употребления взрывчатых и зажигательных пуль 1868 года, Гаагские конвенции 1899 и 1907 годов о законах и обычаях сухопутной войны, о бомбардировании морскими силами во время войны, о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны, о правах и обязанностях нейтральных держав в случае морской войны и некоторые другие. Всего в Гааге было принято 13 конвенций и Декларация о запрещении метания снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров. Однако надо отметить, что большинство из принятых на этих конференциях документов содержали clausula si omnes (оговорку всеобщности), согласно которой положения Конвенции были обязательны 170 «лишь для договаривающихся держав и только в том случае», если воюющие в ней участвуют (ст. 2 IV Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г.). В связи с этим, если в войну вступало государство, не являвшееся участником Конвенции, она переставала действовать даже в отношениях между ее участниками. Ясно, что уже в силу этой оговорки всеобщности применимость Гаагских конвенций к информационным формам противоборства становится проблематичной. Причина тому коренится в невозможности в общем случае определить трафик приложения информационного воздействия, который вполне может сделать формально причастным к нему десятки государств, причем никто в этих странах, о том не будет информирован. Положения Гаагских конвенций получили дальнейшее развитие в четырех Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 года (об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях; об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море; об обращении с военнопленными; о защите гражданского населения во время войны). Они распространяли действие правил ведения войны на «вооруженные конфликты, не носящие международного характера», признали за партизанами правовой статус комбатантов, запретили не обусловленное военной необходимостью уничтожение имущества, принадлежащего частным лицам, государственным и общественным организациям. Был сделан важный шаг в направлении установления правового режима гражданского населения в районах вооруженных конфликтов. Однако уже вскоре после принятия Женевских конвенции оказалось, что их нормы не всегда способны адекватно учитывать специфику вооруженных конфликтов в эпоху научно-технической революции. Стало очевидно, что они применимы скорее к последствиям военных действий, нежели к их непосредственному ведению. Указанный пробел в определенной мере восполнили принятые в 1977 году два Дополнительных протокола к Женевским конвенциям 1949 года, касающихся 171 защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Дополнительный протокол I) и вооруженных конфликтов немеждународного характера (Дополнительный протокол II). Принятие Протоколов имело целью устранить несоответствующий современным условиям разрыв между предписаниями норм, гарантирующих защиту жертв войны, и норм, касающихся средств и методов ведения войны. Так, Дополнительный протокол I значительно расширяет сферу применения правил ведения войны. Если действие Женевских конвенций распространяется на случаи «необъявленной войны или всякого другого вооруженного конфликта, возникающего между двумя или несколькими государствами», то положения Дополнительного протокола I распространяются и на войны, «в которых народы ведут борьбу против колониального господства и иностранной оккупации, против расистских режимов в осуществление своего права на самоопределение». Статья 48 Дополнительного протокола I устанавливает: «Для обеспечения уважения и защиты гражданского населения и гражданских объектов стороны, находящиеся в конфликте, должны всегда проводить различие между гражданским населением и комбатантами, а также между гражданскими объектами и военными объектами и соответственно направлять свои действия только против военных объектов». Здесь как не трудно заметить имеется серьезная преграда для приложения Дополнительного протокола I к методам информационной войны, которые в принципе ориентированы на воздействие на экономическую и социальную сферы противника, которые по определению не могут быть отнесены к военным объектам в том смысле, как таковые понимаются в указанном Протоколе. Дополнительный протокол II расширил круг лиц, пользующихся покровительством правил ведения войны, определив, что последние применяются ко всем вооруженным конфликтам, «происходящим на территории какой-либо Высокой Договаривающейся Стороны между ее 172 вооруженными силами и антиправительственными вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью ее территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные действия и применять настоящий Протокол» (ст. 1). Не трудно заметить, что применимость Дополнительного протокола II к сфере информационного противоборства также весьма спорна. Указанные протокол подразумевает, однако, в конфликте, носящем немеждународный характер, наличие контролируемой территории, то есть наличия у противоборствующих сторон элементов государственности, что делает схожим с межгосударственным конфликтом и упрощает подход к ситуации применения информационных средств в такого рода конфликтах. Однако, это качество a priori исключает из рассмотрения в качестве противоборствующей стороны экстремистские и в сепаратистские конфликте структуры, террористические, имеющие сетевую организацию, хотя, возможно, и контролируют определенную территорию. Но этот контроль основан на других принципах и не может рассматриваться как осуществляемый ответственным командованием. Тем не менее уже Вашингтонский договор о создании Северо-Атлантического Альянса не делал различия между государственным и негосударственным агрессором, что дало возможность США, получив поддержку союзников по блоку, легитимно начать антитеррористическую операцию в Афганистане после террористической атаки на Вашингтон и Нью-Йорк 11 сентября 2001 г. При это отметим, что ряд исследователей рассматривают данные теракты, как проведенные с использованием информационных средств78, а в отдельных составляющих как непосредственно акты международного информационного терроризма. Таким образом, хотя Протокол II и не может непосредственно быть применен в условиях информационных войн, его адаптация к этому новому виду противоборства представляет важную задачу. 78 См., в частности «Супертерроризм: новый вызов нового века», под редакцией А.Федорова, М.,2003 173 К важнейшим международным соглашениям о средствах и методах ведения войны также относятся: Женевский протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств 1925 года; Гаагская конвенция о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1954 года; Конвенция о запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду 1977 года; Конвенция о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие, 1981 года и три протокола к ней; (Протокол о необнаруживаемых осколках; Протокол о запрещении или ограничении применения мин, мин-ловушек и других устройств; Протокол о запрещении или ограничении применения зажигательного оружия). Ясно, что и эти документы для их применения в информационной сфере требуют серьезной доработки, как минимум в части включения в них расширительных толкований используемых понятий и, соответственно, терминов. Но отброшены они быть не могут, поскольку при определенных условиях использование информационных средств может создавать ситуации, которые вызовут к действию положения этих международноправовых актов. Так, воздействие информационными средствами на системы управления опасных, в частности химических объектов может вызвать химическое заражение местности или распространение «удушливых, ядовитых или других подобных газов», тем самым распространяя на данную ситуацию (кроме других) упомянутую Женевский протокол 1925г. В случае расширенного толкования понятия «культурных ценностей», их защита при информационном конфликте становится очевидной ничуть не меньше, чем при угрозе уничтожения картинных галерей или памятников архитектуры в вооруженном конфликте с применением традиционного оружия. 174 Кроме того, в современном международном праве имеется ряд документов, относящихся к вопросам уголовной ответственности отдельных лиц за агрессию и за серьезные нарушения норм в ходе ведения войны. К ним относятся: Уставы Международных военных трибуналов (Нюрнберг и Токио) 1945 года; Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества 1968 года; резолюции Генеральной Ассамблеи ООН о выдаче и наказании военных преступников [3(1) от 13 февраля 1946 г.] и о принципах международного сотрудничества в отношении обнаружения, ареста, выдачи и наказания лиц, виновных в военных преступлениях против человечества [3047 (XXVIII) от 3 декабря 1973 г.], и др. Эти документы также требуют адаптации к условиям вооруженных конфликтов с применением информационного оружия. Эта адаптация не должна потребовать больших усилий, при условии, естественно, юридического признания наличия такого вида оружия и информационной войны как вооруженного конфликта. Международный вооруженный конфликт, как это понимается в международном гуманитарном праве, представляет собой вооруженное столкновение между государствами либо между национально- освободительным движением и метрополией, то есть между восставшей (воюющей) стороной и войсками соответствующего государства. Вооруженный конфликт немеждународного характера — это вооруженное столкновение антиправительственных организованных вооруженных отрядов с вооруженными силами правительства, происходящее на территории какоголибо одного государства. На практике нередко наблюдается так называемая интернационализация конфликтов немеждународного характера. Как юридическое понятие «международный вооруженный конфликт» впервые упоминается в Женевских конвенциях 1949 года. Его появление наряду с понятием «война» породило немало вопросов теоретического и практического характера. Аналогичные вопросы возникают при квалификации вооруженного конфликта, в котором участвует национально- 175 освободительное движение, а также в случае участия в той или иной форме в вооруженном конфликте немеждународного характера третьих государств. Таким образом немалую сложность на практике вызовет поиск ответов на вопросы, связанные с вооруженными конфликтами в информационной сфере: какие ситуации охватываются этим понятием; каков круг лиц, защищаемых нормами права в данных конфликтах; где та грань, за которой немеждународный информационный вооруженный конфликт переходит в международный; какими нормами права (международными или внутригосударственными) регламентируются действия воюющих сторон в таких конфликтах и др. 2. Правовые последствия начала войны III Гаагская конвенция об открытии военных действий 1907 года устанавливает, что военные действия между государствами не должны начинаться без предварительного и недвусмысленного предупреждения, которое может иметь форму либо мотивированного объявления войны, либо ультиматума с условным объявлением войны. Эта норма продолжает действовать и в современных условиях. Вместе с тем в соответствии с уже упоминавшемся Определением агрессии (резолюция 3314 ГА ООН) факт объявления войны, которая не является актом самообороны согласно ст. 51 Устава ООН, не превращает войну противоправную в войну законную, а представляет собой акт агрессии. То есть, эта норма сама по себе несет противоречие, поскольку в описанных условиях сам факт объявления войны становится международным преступлением. Тем более абсурдным он становится в условиях информационного противоборства, перешедшего в активную фазу прямого использования информационного оружия. Однако ничто в этой новой ситуации не противоречит формальным и фактическим нормам начала войны: 176 - объявление войны, даже если оно не сопровождается боевыми действиями, влечет за собой начало юридического состояния войны. Вместе с тем фактическое начало военных действий между государствами не обязательно ведет к наступлению состояния войны; - начало войны означает конец мирных отношений между воюющими государствами, что влечет за собой разрыв дипломатических и, как правило, консульских отношений; - начало войны влияет на действие международных договоров, связывающих воюющие государства. Политические, экономические и иные договоры, рассчитанные на мирное время, прекращают свое действие. С началом военных действий происходит фактическое осуществление предписаний правил ведения войны; - в отношении граждан неприятельской стороны, находящихся на территории государства, применяются разного рода ограничения. Эти лица могут быть принуждены к проживанию на период войны в определенном районе либо интернированы; - имущество, принадлежащее непосредственно государству, конфискуется (за дипломатического граждан и консульского неприятельского неприятельскому исключением представительств). государства в принципе имущества Имущество считается неприкосновенным. Судам дается определенный срок, чтобы они покинули порты и воды неприятельского государства, по истечении которого суда подлежат конфискации. С формальной точки зрения все эти правила должны оставаться в силе и в условиях активной информационной войны, поскольку, как уже отмечалось, информационное оружия по последствиям его применения вполне сравнимо с любым ранее известным средством силового воздействия включая ОМУ. Более сложным моментом является правовое определение понятий театра военных действий и театра войны. Военные действия в традиционных 177 войнах развертывались в определенных пространственных пределах, именуемых театром войны, под которым обычно понималась вся территория воюющих государств (сухопутная, морская и воздушная), на которой они потенциально могут вести военные операции. Театр военных действий — это территория, на которой вооруженные силы воюющих фактически ведут военные действия. Эти определения для информационных войн принципиально неприемлемы. Уже отмечалось, что особенностью многих видов информационного оружия, является трансграничность их применения, что формально в свете приведенных определений распространяет театры войны и военных действий на неопределенную территорию. Это особенно важно в условиях глобализации национальных экономик, когда объекты военного воздействия могут находиться в любом месте, в том числе на территории третьих стран и территорий, находящихся по международной защитой. 3. Правовое положение участников вооруженных конфликтов В вооруженном конфликте международного характера воюющие стороны представлены прежде всего своими вооруженными силами. Согласно Дополнительному протоколу I к Женевским конвенциям 1949 года, вооруженные силы воюющих сторон «состоят из всех организованных вооруженных сил, групп и подразделений, находящихся под командованием лица, ответственного перед этой стороной за поведение своих подчиненных, даже если эта сторона представлена правительством или властью, не признанными противной стороной. Такие вооруженные силы подчиняются внутренней дисциплинарной системе, которая, среди прочего, обеспечивает соблюдение норм международного права, применяемых в период вооруженных конфликтов» (п. 1 ст. 43). Участников вооруженных конфликтов условно разделяют на две группы: сражающиеся (комбатанты) и несражающиеся (некомбатанты). Согласно 178 Дополнительному протоколу I, лица, входящие в состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, и принимающие непосредственное участие в боевых действиях, являются комбатантами. Только за комбатантами признается право применять военную силу. К ним самим допустимо применение в ходе боевых действий высшей меры насилия, то есть физического уничтожения. Комбатанты, оказавшиеся во власти противника, вправе требовать обращения с ними как с военнопленными. К несражающимся относится личный состав, правомерно находящийся в структуре вооруженных сил воюющей стороны, оказывающий ей всестороннюю помощь в достижении успехов в боевых действиях, но не принимающий непосредственного участия в этих действиях. Некомбатанты не должны участвовать в боевых действиях. Это интендантский и медицинский персонал, корреспонденты и репортеры, духовенство и др. Несражающиеся не могут быть непосредственным объектом вооруженного нападения противника. В то же время оружие, имеющееся у них, они обязаны использовать исключительно в целях самообороны и защиты вверенного им имущества. Таким образом, деление вооруженных сил на сражающихся и несражающихся основывается на их непосредственном участии в боевых действиях с оружием в руках от имени и в интересах той воюющей стороны, в вооруженные силы которой они правомерно включены. Поскольку партизанская война квалифицируется современным международным правом как правомерная форма борьбы против агрессора, колониальной зависимости и иностранной оккупации, за партизанами, согласно Женевским конвенциям 1949 года, признается статус комбатанта, если они имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных, имеют отличительный знак, открыто носят оружие, соблюдают в ходе боевых действий законы и обычаи войны. Дополнительный протокол I конкретизирует некоторые из этих положений. Так, в целях усиления защиты гражданского населения уточняется положение об открытом ношении 179 оружия. Согласно ст. 44 Дополнительного протокола I, комбатант, с тем чтобы отличаться от гражданского населения, должен открыто носить оружие: а) во время каждого военного столкновения; б) в то время, когда он находится на виду у противника в ходе развертывания в боевые порядки, предшествующего началу нападения, в котором он должен принять участие. В свете современного международного права статусом комбатанта обладают и бойцы национально-освободительных движений. На практике нередко возникает необходимость в разграничении таких категорий, как военный шпион и военный разведчик, доброволец и наемник. Военный шпион (лазутчик) — это, согласно ст. XXIX Приложения к IV Гаагской конвенции 1907 года, «такое лицо, которое, действуя тайным образом или под ложным предлогом, собирает или старается собрать сведения в районе действия одного из воюющих с намерением сообщить таковые противной стороне». Статья 46 Дополнительного протокола I, уточняя правовой статус военного шпиона, закрепляет норму, согласно которой лицо из состава вооруженных сил, «попадающее во власть противной стороны в то время, когда оно занимается шпионажем, не имеет права на статус военнопленного и с ним могут обращаться как со шпионом». Если лицо из состава вооруженных сил собирает сведения на территории, контролируемой противной стороной, и носит при этом «форменную одежду своих вооруженных сил» или «не действует обманным путем или преднамеренно не прибегает к тайным методам», то такое лицо не считается шпионом, а квалифицируется как военный разведчик. Другими словами, военный разведчик — это лицо, собирающее сведения в районе действия противника и носящее форму своей армии, то есть не скрывающее своего подлинного лица. В случае, если это лицо попадет в руки противника, на него должен распространяться режим военного плена. Доброволец — это лицо, добровольно поступающее в действующую армию одной из воюющих сторон. Согласно V Гаагской конвенции 1907 года, отдельные лица могут «переходить границу, чтобы поступить на 180 службу одного из воюющих». В той же конвенции устанавливается, что если отдельное лицо добровольно вступает в армию одного из воюющих государств, то оно утрачивает статус лица нейтрального государства. Наемник — это лицо, добровольно вступающее в воинские формирования, ведущие вооруженную борьбу в защиту противоправных колониальных, расистских и иных подобных режимов, против национальноосвободительных движений. Наемник не пользуется покровительством норм права вооруженных конфликтов. Он не имеет права на статус комбатанта, военнопленного. Содержание понятия «наемник» раскрывается в ст. 47 Дополнительного протокола I. В соответствии с этой статьей наемник — это лицо, которое специально завербовано на месте или за границей для того, чтобы сражаться в вооруженном конфликте, и фактически принимает непосредственное участие в военных действиях, руководствуясь главным образом желанием получить личную выгоду, и которому в действительности обещано стороной или по поручению стороны, находящейся в конфликте, материальное вознаграждение, существенно превышающее вознаграждение, обещанное или выплачиваемое комбатантам такого же ранга и с такими же функциями из числа личного состава вооруженных сил данной стороны. Наемник не является ни гражданином стороны, находящейся в конфликте, ни лицом, постоянно проживающим на территории, контролируемой стороной, находящейся в конфликте. Он не входит в личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, и не послан государством, которое не является стороной, находящейся в конфликте, для выполнения официальных обязанностей в качестве лица из состава его вооруженных сил. Приведенное определение позволяет установить более четкое отличие наемника от добровольца, а также провести различие между наемниками и военными советниками, не принимающими непосредственного участия в военных действиях и направленными на службу в иностранную армию по соглашению между государствами. В декабре 1989 года в рамках ООН была 181 принята Конвенция о запрещении вербовки, использования, финансирования и обучения наемников. В отличие от Дополнительного протокола I, Конвенция 1989 года к категории наемников относит не только лиц, непосредственно участвующих в вооруженных конфликтах, но и, что существенно важно, лиц, завербованных для участия в заранее запланированных актах насилия, направленных на свержение правительства какого-либо государства, подрыв его конституционного порядка или нарушение его территориальной целостности и неприкосновенности. Согласно Конвенции, государства не должны заниматься вербовкой, использованием, финансированием и обучением наемников, в том числе в целях, противоречащих праву народов на самоопределение, как оно толкуется международным правом, и обязаны запрещать и предотвращать подобные действия. Конвенция 1989 года вводит ряд новых составов преступлений, связанных с наемничеством. Преступными и подлежащими наказанию в соответствии с Конвенцией являются действия не только самих наемников, но и лиц, осуществляющих вербовку, использование, финансирование и обучение наемников, а также попытки совершения указанных действий и соучастие в их совершении. Каждое государство — участник Конвенции обязано установить его юрисдикцию над любым из приведенных выше преступлений, если обвиняемый в преступлении находится на его территории и оно не выдает его другому государству, обращающемуся с требованием о выдаче преступника. Столь длинное изложение норм международного гуманитарного права, связанных с участниками военных действий и гражданскими лицами, приведено дабы избежать более пространного доказательства полной неприменимости всех этих положений в условиях информационных войн. Одно обязательное требование для комбатанта открытого ношения оружия делает это понятие совершенно неприемлемым. Таким образом, в части 182 определения и прав участников военных действий требует серьезнейшего пересмотра. 4. Военная оккупация От других видов пребывания войск на иностранной территории военная оккупация отличается совокупностью присущих ей признаков. Это такой вид временного пребывания значительных воинских формирований на территории иностранного государства в условиях состояния войны между этим государством и государством принадлежности таких формирований, при котором прекращается правительством того эффективное государства, которому осуществление власти принадлежит занятая территория, а административная власть осуществляется в пределах, определенных международным правом, высшими командными инстанциями воинских формирований. В условиях информационной войны это определение внутренне противоречиво. Так, в частности, вторая его часть, выступающая как следствие первой, в информационной войне может быть реализована сама по себе без ввода войск или других формирований на территорию противника, а ввод войск или служб управления оккупированной территорией может быть следствием прекращения эффективной власти пораженного государства в результате его дезорганизации вследствие применения информационных средств воздействия. При этом часть из выработанных практикой норм, относимых к условиям оккупации теряет свою применимость. Согласно законам и обычаям сухопутной войны, воспрещается принуждать население занятой области давать сведения об армии другого воюющего государства или о его средствах обороны. Честь и семейные права, жизнь отдельных лиц и частная собственность, а также религиозные убеждения и отправление обрядов веры должны уважаться. Контрибуции могут взиматься лишь на основании письменного распоряжения 183 начальствующего командира, и по каждой контрибуции плательщикам должна выдаваться расписка. Повинности не должны включать обязанности для населения принимать участие в военных действиях против своего отечества. Все эти нормы в условиях информационной войны могут соблюдаться номинально и даже формально, но фактически ни у воюющей стороны, ни у мирового сообщества не будет средств проверить их выполнение на деле. Жителей оккупированных территорий могут использовать в военных действиях против своего государства «в темную», без их ведома и согласия. Аналогично могут не выполняться и другие нормы. Одним из важнейших положений Женевской конвенции о защите гражданских лиц во время войны 1949 года является запрет угона и депортирования гражданских лиц из оккупированной территории на территорию оккупирующей державы или на территорию третьего государства, равно как и перемещения части собственного гражданского населения на оккупированную территорию. Однако в условиях современного производства эти положения не запрещают использовать население в интересах оккупирующей стороны без его перемещения, как и без перемещения на оккупированную территорию своего населения. 5. Запрещенные средства и методы ведения военных действий В соответствии с нормами гуманитарного права средства и методы ведения военных действий делятся на запрещенные (или частично запрещенные) и не запрещенные. Вопрос о запрещенных средствах и методах ведения войны занимает в международном гуманитарном праве особое место. Существующие нормы удалось универсализировать только на основе соглашений в отношении известных вооружений, чьи поражающие свойства хорошо известны. Не выработано универсальных норм, исключающих возможность применения так называемых новых видов оружия массового уничтожения 184 (радиологического, инфразвукового, лучевого и т. п.), а, соответственно, и информационного в любых его формах. Согласно ст. 35 Дополнительного протокола I к Женевским конвенциям 1949 года, право сторон, находящихся в конфликте, выбирать методы и средства ведения войны не является неограниченным. Запрещается применять оружие, снаряды, вещества и методы ведения военных действий, способные причинять излишние повреждения или излишние страдания либо делающие смерть сражающихся неизбежной, а также ведущие к массовому разрушению и бессмысленному уничтожению материальных ценностей. Эта статья Дополнительного протокола I подтвердила существование в современном международном праве принципа, ограничивающего воюющих в выборе средств и методов ведения вооруженной борьбы, который был сформулирован в Петербургской декларации 1868 года и IV Гаагской конвенции 1907 года. Современное международное право запрещает применение в вооруженных конфликтах таких видов оружия массового уничтожения, как химическое и бактериологическое. Еще в древности римские юристы провозгласили правило, согласно которому война ведется оружием, а не ядом. Впервые вопрос о международно-правовом запрещении химического и бактериологического оружия был поставлен на Гаагской конференции 1899 года. В специально принятой декларации указывалось, что договаривающиеся державы обязуются не употреблять снаряды, имеющие единственным назначением распространять удушающие или вредоносные газы. Положения этой декларации впоследствии получили свое дальнейшее развитие и закрепление в IV Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года, а также в Женевском протоколе о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств 1925 года. Однако, ни один из приведенных документов не мог предусматривать тот факт настоящего времени, что отравляющие вещества, удушливые газы и бактериологические средства 185 могу и не доставляться на поле боя, которым в информационной войне становится вся территория противника, а браться, что называется, на месте. Нарушение работы химического производства, приводящее к серьезной аварии вполне может сравниться с применением химического оружия. Примером тому могут быть техногенные катастрофы, крупнейшей из которых была авария на заводах «Юнион Карбайт» в Индии в 1986 г., когда по различным оценкам погибло до 20 и пострадало до 160 тысяч человек. Примечательно, что в международном праве нет общепризнанной нормы, которая запрещала бы применение ядерного оружия. Известен лишь ряд международно-правовых актов, направленных на ограничение его количества и дальнейшего качественного совершенствования, на сужение сферы его пространственного распространения. Соответственно, применения информационных средств, против АЭС и других предприятий ядерного топливного цикла, а тем более военных объектов ядерной энергетики или производства оружейных расщепляющихся материалов, которое, в свою очередь вызвало аварию на этом предприятии, результатом чего явилось радиоактивное заражение местности, не является запрещенным. В соответствии с Конвенцией о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие, 1981 года и тремя протоколами к ней запрещается использование любого оружия, основное действие которого заключается в нанесении повреждений осколками, которые не обнаруживаются в теле человека с помощью рентгеновских лучей. Противоправным является использование против гражданского населения и невоенных объектов зажигательного оружия, мин, а также минловушек и подобных устройств, по внешнему виду напоминающих детские игрушки, предметы медицинской помощи и др. Обобщая это положение можно говорить, что здесь имеет место проекция на конкретные виды оружия принципа запрещения вероломных действий. Идя дальше можно 186 было бы предложить рассматривать в качестве вероломного применение в целях оружия средств, разработанных и созданных для гражданского применения. Если таковое положение будет принято юридическим сообществом, то значительная часть информационного оружия буде признана таковым. Согласно Дополнительному протоколу I к Женевским конвенциям 1949 года, запрещается применять оружие, снаряды, вещества и методы ведения военных действий, способные причинить излишние повреждения или страдания, а также обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде. Здесь опять можно было бы рассмотреть как обобщение проекцию этого принципа на информационные средства, которые в большинстве своем носят неизбирательный характер и могут причинить отнюдь не запрограммированный ущерб. Особо следует отметить, что при изучении, разработке, принятии на вооружение новых видов оружия, средств или методов ведения войны участник Дополнительного протокола I должен определить, подпадает ли их применение под запрещения, содержащиеся в Протоколе или в других нормах международного права, применимых к указанному участнику (ст. 36). То есть уже в самом Протоколе заложено положение предусматривающее возможность появления вооружений, не подпадающих под нормы международного гуманитарного права. Большое значение в праве вооруженных конфликтов придается защите гражданских объектов. Статья 25 IV Гаагской конвенции 1907 года запрещает «атаковать или бомбардировать каким бы то ни было способом» незащищенные города, селения, жилища или строения. Согласно Дополнительному протоколу I, «гражданские объекты не должны являться объектом нападения или репрессалий». К военным Протокол относит объекты, «которые в силу своего характера, расположения, назначения или использования вносят эффективный вклад в военные действия и полное или частичное разрушение, захват или нейтрализация которых при 187 существующих в данный момент обстоятельствах дает явное военное преимущество» (ст. 52). Объекты, не подпадающие под вышеприведенное определение, должны рассматриваться как гражданские. Здесь возникает сложность, требующая совершенно иного отношения к информационной войне: для нее сложно определить невоенные объекты, так как в наступательных, а тем более оборонительных информационных операциях могут быть задействованы вполне гражданские объекты. В этом отношении эффективно могут Дополнительного протокола I, запрещающие уничтожению, приводить в негодность применяться положения подвергать нападению или объекты, необходимые для выживания гражданского населения, такие как запасы продуктов питания, производящие продовольствие сельскохозяйственные районы, посевы, скот, сооружения для снабжения питьевой водой и запасы последней, а также ирригационные сооружения, специально с целью не допустить их использования гражданским населением или противной стороной как средств поддержания существования, независимо от мотивов, будь то с целью вызвать голод среди гражданского населения, принудить его к выезду или по какой-либо иной причине. Особое внимание в Дополнительном протоколе I уделяется защите установок и сооружений, содержащих опасные силы, а именно плотин, дамб и атомных электростанций. Согласно ст. 56, такие установки и сооружения не должны подвергаться нападению даже в тех случаях, когда они являются военными объектами, «если такое нападение может вызвать высвобождение опасных сил и последующие тяжелые потери среди гражданского населения». Более того, в силу тех же причин не должны становиться объектом нападения или репрессалий все другие военные объекты, размещенные в этих установках или сооружениях или поблизости от них. Именно эти объекты относятся к критическим инфраструктурам, на которые в первую очередь направлено применение информационного оружия. 188 Так же существенным ограничением в применении информационного оружия против систем управления объектов, разрушение которых могут привести к негативному воздействию на окружающую среду, является принятая в 1977 году Конвенция о запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду. В соответствии с этой конвенцией каждое государство-участник, с одной стороны, обязуется не прибегать к военному или любому иному враждебному использованию средств воздействия на природную среду, которые имеют широкие, долгосрочные или серьезные последствия, в качестве способов разрушения, нанесения ущерба или причинения вреда любому другому государству-участнику, а с другой — обязуются не помогать, не поощрять и не побуждать любое государство, группу государств или международную организацию к осуществлению указанной выше деятельности. Однако, согласно конвенции, «средствами воздействия на природную среду» являются любые средства для изменения — путем преднамеренного управления природными процессами — динамики, состава или структуры Земли, включая ее биоту, литосферу, гидросферу и атмосферу, а также космическое пространство. Вписать сюда информационное оружие явным образом едва ли возможно. Среди общей массы гражданских объектов, нуждающихся в правовой защите во время вооруженных конфликтов, особое место принадлежит объектам, представляющим культурную ценность и играющим важную роль в духовной жизни людей. Статья 27 IV Гаагской конвенции 1907 года возлагала на нападающую сторону обязанность при осадах и бомбардировках принимать все необходимые меры для того, чтобы «щадить, насколько возможно, храмы, здания, служащие целям науки, искусства и благотворительности, исторические памятники... под условием, чтобы такие здания не служили Дополнительного одновременно протокола I военным запрещает: а) целям». совершать Статья 53 какие-либо враждебные акты, направленные против тех исторических памятников, 189 произведений искусства или мест отправления культа, которые составляют культурное или духовное наследие народов; б) использовать такие объекты для поддержания военных усилий; в) осуществлять репрессалии в отношении таких объектов. Важнейшим источником, определяющим правовой режим вышеназванных объектов во время вооруженных конфликтов, является Гаагская конвенция о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1954 года. Согласно ст. 1 Конвенции, защите подлежат: «имеющие большое значение для культурного наследия каждого народа» памятники архитектуры, религиозные или светские; археологические расположения; здания, предназначенные для сохранения или экспонировании движимых культурных ценностей, такие как музеи, крупные библиотеки, хранилища архивов и т. п., а также центры сосредоточения ценностей, в качестве которых может выступать часть города или даже целый город. Вопросом остается распространимость этих норм на психологическое состояние общества, его психическое здоровье, духовность, на подрыв чего направлены информационно-психологические средства и методы. Запрещается убивать, наносить ранения или брать в плен противника, прибегая к вероломству, под которым понимаются действия, направленные на то, чтобы вызвать доверие противника. Вместе с тем международное право не запрещает использование военной хитрости с целью ввести противника в заблуждение, побудить его действовать опрометчиво, например, посредством маскировки, ложных операций и дезинформации. Это серьезно снижает потенциал гуманитарного права в отношении средств, для которых объектом воздействия является собственно информация, а также средств психологического воздействия. 6. Защита прав личности во время вооруженного конфликта Основным на этом направлении является правовой режим раненых и больных. Режим данной категории лиц регламентируется главным образом 190 Женевской конвенцией об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях 1949 года и Женевской конвенцией об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море 1949 года. Ранеными и больными в целях предоставления защиты, предусмотренной нормами международного гуманитарного права, считаются гражданские лица и военнослужащие, находящиеся в районе вооруженного конфликта, которые вследствие травмы, болезни, другого физического расстройства или инвалидности нуждаются в медицинской помощи или уходе и которые воздерживаются от любых враждебных действий. К этой категории относятся также роженицы, новорожденные, немощные, беременные женщины. Независимо от того, к какой воюющей стороне они принадлежат, эти лица пользуются покровительством и защитой и имеют право на гуманное обращение; им предоставляется в максимально возможной степени и в кратчайшие сроки медицинская помощь. Как и ранее эти положения становятся неоднозначными в отсутствии физического поля боя. А именно это, как выше уже было сказано, является отличительной чертой войны с применением информационного оружия. Еще более неестественно выглядит в условиях боевых действий с применением информационного оружия режим военного плена. Основным международно-правовым документом, определяющим этот режим, является Женевская конвенция об обращении с военнопленными 1949 года, согласно которой военнопленными являются следующие категории лиц, попавшие во власть неприятельской стороны во время войны или вооруженного конфликта: личный состав вооруженных сил воюющей стороны; партизаны, личный состав ополчений и добровольческих отрядов; личный состав организованных движений сопротивления; некомбатанты, то есть лица из состава вооруженных сил, не принимающие непосредственного участия в военных операциях, например врачи, юристы, корреспонденты, различный обслуживающий персонал; члены экипажей судов торгового флота и 191 гражданской авиации; стихийно восставшее население, если оно открыто носит оружие и соблюдает законы и обычаи войны. Совершенно архаичным для информационной войны выглядят положения о том, что военнопленные должны размещаться в лагерях и в условиях не менее благоприятных, чем условия, которыми пользуется армия противника, расположенная в этой местности. Лагерь военнопленных находится под ответственностью офицера регулярных вооруженных сил держащей в плену державы. Ясно, что эти положения опять-таки непосредственно опираются на методы позиционной войны, предусматривающие наличие физического поля боя и захваченных в ходе боев территории противника, что отнюдь не является обязательным для войны информационной. 7. Международно-правовая регламентация окончания военных действий и состояния войны Как и другие общие положения международного гражданского права юридическая регламентация начала и окончания войны не определяет характер войны, но лишь сам его факт и правовое оформление его временных рамок. Соответственно, окончание военных действий и состояния войны рассматриваются как акты, отличающиеся один от другого как по способам их юридического оформления, так и по тем правовым последствиям, которые они порождают для воюющих сторон. Наиболее распространенными формами прекращения военных действий исторически выступали перемирие и капитуляция. Перемирие представляет собой временное прекращение военных действий, осуществляемое на основе взаимного соглашения между участниками вооруженного конфликта. Если общие положения, как мы видели на примере положений, касающихся правового оформления начала войны, индифферентны к форме военных действий, то в частностях начинают действовать конкретные 192 особенности информационных военных действий. Как определить, кто нарушил информационное перемирие, если одним из основных качеств информационного оружия является его анонимность. Поэтому едва ли ст.40 IV Гаагской конвенции может иметь прямое применение в регламентации нарушения перемирия в информационной войне. Проще обстоит дело в отношении капитуляции, поскольку капитуляция как акт прекращения сопротивления вооруженных сил или их части также не связана с формой и методами ведения завершившихся военных действий, с одной стороны и акт совершаемый однократно, с другой. Здесь уже можно представить себе практическую реализацию последствий: все вооружение, военное имущество, военные корабли, самолеты переходят к противнику, сдающиеся войска подвергаются военному плену. Капитуляция отличается от перемирия тем, что капитулирующая сторона лишается даже формального равенства с победителем. И здесь уже не важно, какими средствами была достигнута победа. Такая же ситуация и с общими положениями права в отношении прекращения состояния войны. Основным международно-правовым средством такового является заключение воюющими сторонами мирного договора. Подобный договор должен урегулировать политические, экономические, территориальные и другие проблемы, возникающие в связи с прекращением состояния войны и восстановлением мира между воюющими. §3. Применимость международного права в области разоружения к вопросу ограничения информационного оружия. Разоружением принято считать комплекс мер, направленных на прекращение наращивания средств ведения войны, их ограничение, сокращение и ликвидацию. Общая международно-правовая основа разоружения содержится в Уставе ООН. Пункт 1 ст. 11 относит «принципы, определяющие разоружение и регулирование вооружений» к числу «общих 193 принципов сотрудничества в деле поддержания мира и безопасности». Рассмотрение этих принципов входит в компетенцию Генеральной Ассамблеи, которая выносит по этим вопросам рекомендации Совету Безопасности и членам ООН. Совет Безопасности несет ответственность за формулирование «планов создания системы регулирования вооружений» (ст. 26); в решении этой задачи ему содействует Военно-штабной комитет, который дает советы и оказывает помощь по вопросам, относящимся к «регулированию вооружений и к возможному разоружению» (п. 1 ст. 47). Кажущееся непоследовательным употребление терминов «разоружение» и «регулирование вооружений» является результатом компромисса, достигнутого составителями Устава при создании ООН. Что касается термина «регулирование вооружений», редко встречающегося в официальных и доктринальных источниках, то по своему содержанию он приближается к широко употребляемому термину «контроль над вооружениями». Основным источником права в рассматриваемой области являются международные договоры: универсальные (например, Договор о нераспространении ядерного оружия 1968 г.), региональные (например, Договор о запрещении ядерного оружия в Латинской Америке1967 г.), двусторонние (например, Договор между СССР и США об ограничении систем противоракетной обороны 1972 г79.). Договоры в этой области можно классифицировать и по их целям и объекту (договоры об ограничении вооружений или об ограничении деятельности, сними связанной; договоры, касающиеся оружия массового уничтожения или относящиеся к обычным вооружениям). Повышение роли универсальных международных организаций обусловливает возрастание значения их резолюций в качестве Его денонсация в одностороннем порядке Соединенными Штатами в 2004 г. показывает, что существующие принципы медународного права несовершенны сами по себе вне зависимости от вида оружия, которое они ограничивают. При этом следует отметить, что никто из западноевропейских правовиков-международников не вспомнил активно используемый ими в других ситуациях, в частности в Международном суде принцип эстоппель, хотя своими действиями США нанесли вполне ощутимый ущерб России. По непонятным автору причинам и российские юристы также не прибегли к этому аргументу, хотя 79 194 вспомогательного источника права в области разоружения. Отдельные резолюции Генеральной Ассамблеи ООН по вопросам разоружения допустимо рассматривать как содержащие нормы права, находящиеся в процессе формирования. В некоторых случаях резолюции Генеральной Ассамблеи ООН являются дополнительным средством имплементации договорных норм. К их числу можно отнести, в частности, резолюции, направленные на обеспечение полного введения в действие Договора о безъядерной зоне в южной части Тихого океана 1985 года. Весьма примечательным стало создание Генеральной Ассамблеей в 1989 году ранее отсутствовавшего механизма проверки соблюдения договорной нормы (Женевского протокола о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств 1925 г.), который состоит из специальных процедур расследования сообщений о случаях применения химического оружия, проводимых экспертами, уполномоченными Генеральным секретарем ООН. Действующее международное право не содержит нормы, прямо обязывающей государства разоружаться. Суть основного обязательства в данной области заключается в том, чтобы «в духе доброй воли вести переговоры... о Договоре о всеобщем и полном разоружении под строгим и эффективным международным контролем» (ст. VI Договора о нераспространении ядерного оружия). Ссылка на такую цель или на упомянутую статью Договора о нераспространении содержится почти во всех основных современных договорах об ограничении вооружений, как правило, в их преамбулах. К настоящему времени сложился и действует свод норм, определяющих частичные меры по разоружению. Суть частичных мер — запрещение и ликвидация отдельных видов оружия, запрещение их производства, накопления, развертывания и применения, ограничение в случае передачи вопроса в Международный суд (что, конечно, предположение достаточно гипотетичное само по себе), результаты рассмотрения не были бы столь уж однозначны для ответчика. 195 некоторых видов вооружений в количественном и качественном отношении, сужение возможности качественного совершенствования оружия, сокращение сферы или районов размещения различных видов вооружений. К ним примыкают меры по укреплению доверия и безопасности, не предусматривающие ограничения вооружений, но создающие благоприятные условия для его осуществления. Наиболее развит комплекс норм, относящихся к оружию массового уничтожения. В соответствии с определением, выработанным ООН еще в 1948 году, такое оружие «должно быть определено таким образом, чтобы включать оружие, действующее атомным взрывом, оружие, действующее при помощи радиоактивных материалов, смертоносное химическое и биологическое оружие и любое разработанное в будущем оружие, обладающее характеристиками, сравнимыми по разрушительному действию с атомной бомбой и другим упомянутым выше оружием». Существующие нормы направлены на то, чтобы предотвратить распространение ядерного оружия и не допустить приобретения его какимлибо государством, помимо пяти, признанных обладающими им (США, Россия, Великобритания, Франция и Китай). Помимо ядерного к оружию массового уничтожения принято относить химическое и бактериологическое оружие. Бактериологическое оружие находится под всеобъемлющим запретом: его нельзя не только применять на войне, но и разрабатывать, производить и накапливать, а запасы подлежат уничтожению или переключению на мирные цели [Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении 1972 г.). Начиная с 1925 года химическое оружие противозаконно как средство ведения войны (Протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или иных подобных газов и бактериологических средств 1925 г.). С 1995 года на основе подписанной в 1993 году Конвенции о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о 196 его уничтожении действует всеобъемлющий запрет, подобный тому, под которым находится бактериологическое оружие. Универсальная норма запрещает военное или любое иное враждебное использование средств воздействия на природную среду, обладающих разрушительным потенциалом, сопоставимым с оружием массового уничтожения (Конвенция о запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду 1977 г.). Европейские государства в рамках СБСЕ связаны обязательством сократить свои обычные вооружения и технику в пределах Европы до определенных согласованных уровней, не позволяющих осуществить внезапное нападение и начать крупномасштабные наступательные действия (Договор об обычных вооруженных силах в Европе 1990 г.). Ограниченными мерами охвачен и личный состав вооруженных сил (венский Итоговый акт по личному составу 1992 г.). Наряду с ограничением и сокращением вооруженных сил и вооружений цель разоружения может достигаться путем демилитаризации и/или нейтрализации территории. Демилитаризация — это договорно установленный международноправовой режим определенной территории или пространственной сферы, запрещающий их использование в военных целях в мирное время. Эта мера предполагает ликвидацию в данном районе военных укреплений и сооружений и запрет содержать там вооруженные силы. Под нейтрализацией понимается договорно установленное запрещение ведения военных действий на определенной территории или в пространственной сфере и использования их в качестве базы для военных операций. Цель нейтрализации — предотвращение развязывания войны в данном районе или из него либо, если военные действия где-то поблизости не удалось предотвратить, изъятие такого района из театра военных действий. 197 Одним из наиболее значительных примеров демилитаризации и нейтрализации обширного района Земли является Антарктика. Частичная ядерная демилитаризация достигнута применительно к морскому дну, где запрещено устанавливать и размещать ядерное оружие. Конкретные договорно-правовые меры направлены на полную или частичную ядерную демилитаризацию и нейтрализацию Латинской Америки и южной части Тихого океана, иначе говоря, на создание там безъядерных зон. К ограничению вооружений и разоружению примыкают меры по укреплению доверия и безопасности, которые в общем плане можно определить как специальные, договорным или иным образом обусловленные меры, принимаемые для обеспечения уверенности в том, что действия одной стороны не имеют целью нанесение ущерба безопасности другой стороны, в особенности если эти действия могут быть поняты и оценены как подготовка к внезапному нападению или его начало, и действительно не наносят такого ущерба. Такие меры не являются мерами реального разоружения и не подменяют их, но, принимаемые сами по себе или в качестве сопутствующих мер, они создают благоприятные условия для открытия переговоров или способствуют прогрессу на уже ведущихся. Меры доверия и безопасности, первоначально сводившиеся к улучшению связи между сторонами (группа соглашений об установлении линий прямой связи), обеспечению морской навигационной безопасности (группа соглашений о предотвращении инцидентов в открытом море), со временем стали включать уведомления и иную информацию о военной деятельности (при этом сокращался срок заблаговременной подачи уведомлений и возрастал объем предоставляемой информации), обмен наблюдателями и инспекции на местах проведения военной деятельности (Документ по мерам укрепления доверия и некоторым аспектам безопасности и разоружения Заключительного акта СБСЕ 1975 г., Итоговый документ стокгольмской Конференции по мерам укрепления доверия и безопасности и разоружению в Европе 1986 г.), включая наблюдение с 198 воздуха (Договор об открытом небе 1992 г.). Функциями по укреплению доверия стали наделяться органы, создаваемые в соответствии с договорами о мерах по ограничению и сокращению вооружений. Меры, согласованные в 1960 — 1970 годах, в основном были нацелены на уменьшение опасности вооруженного конфликта с применением ядерного оружия (см., например, советско-американское Соглашение о мерах по уменьшению опасности возникновения ядерной войны 1971 г.), последующие же меры предназначались также и для снижения риска столкновения обычных сил (Соглашение между СССР и США о предотвращении опасной военной деятельности 1989 г.). В последнее время меры доверия и безопасности трансформируются из военно-технических мер, ограниченных предоставлением информации об отсутствии подготовки к внезапному нападению, в комплексные меры, характеризуемые наличием такой степени доверия, которая позволяет партнерам разрабатывать и применять не только уведомительные, но и сдерживающие, а в перспективе и ограничивающие меры (Венские документы 1990 и 1992 гг., дополняющие, развивающие и расширяющие меры, предусмотренные Стокгольмским документом 1986 г.). Чрезвычайно широкое разнообразие трактовок термина «информационная война» и большинства ее аспектов не позволяет подробно проанализировать все существующие международного права информационной безопасности. важнейших на договоренностей, предмет договоры их и положения применимости Однако можно выделить которые могут быть в сфере несколько отнесены к ограничивающим возможности проведения информационных операций. Договор о космосе 1967 г. Современные средства коммуникации и системы навигации немыслимы без использования космических спутников, в связи с чем анализ 199 проблем информационной войны требует рассмотрения договоров, касающихся использования космического пространства. В частности, Договор о принципах деятельности государств по исследованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела (известный также как Договор о космосе) содержит положение о том, что «государства-участники обязуются не размещать на околоземной орбите объекты несущие ядерное оружие и другие виды оружия массового поражения...». Как известно, термин «оружие массового поражения» или «оружия массового уничтожения» чаще всего распространяется только на ядерное, химическое и биологическое оружие, и хотя эксперты все еще колеблются в вопросе о квалификации информационного оружия как ОМУ, многие из них, тем не менее, склонны рассматривать данное положение Договора о космосе в тесной увязке с вопросами ведения информационной войны. Вместе с тем, очевидная трудность применения положений Договора к информационному оружию состоит в том, что он запрещает лишь размещение на орбитальных объектах ОМУ, в то время как искусственные спутники земли (ИСЗ) (например, спутники системы GPS) и другие космические аппараты могут использоваться в качестве ретрансляционных пунктов, обеспечивающих работу различных комплексов вооружений, в том числе ОМУ и информационного оружия. Договор о космосе устанавливает также, что «Луна и другие космические объекты должны использоваться государствами-участниками Договора исключительно в мирных целях. [...] Испытания любого типа оружия и проведение военных маневров на космических объектах должно быть запрещено». Здесь важно отметить, что согласно большинству трактовок термин «космические объекты» относится только к космическим телам естественного происхождения, таким как Луна, астероиды и планеты, и не распространяется на ИСЗ и другие космические аппараты. Таким образом, это положение Договора едва ли может служить ограничением на размещение информационного оружия в космосе. 200 Важным моментом Договора о космосе, а также других соглашений, относящихся к использованию космического пространства, является то, что они сходятся в одном: использование космоса допустимо только в мирных целях. Между тем системы INTELSAT-60 и INTELSAT-61, создававшиеся в мирных целях, могут использоваться и для проведения информационных операций. При этом возникает вопрос, может ли система рассматриваться как гражданская, если получаемая со спутников информация используется в военных целях? Ответа нет. Таким образом, наряду с запрещением выведения в космос боевых компонентов (например, космических элементов систем ПРО), эксперты ставят под сомнение возможность разграничения военных и гражданских ИСЗ, которые также могут использоваться для информационного обеспечения боевых операций. Это, в свою очередь, создает правовую коллизию с договорами об использовании космического пространства. Данный вопрос тем более актуален, что некоторые современные системы вооружения могут применяться только в комплексе с космическими системами80. Более того, можно смело утверждать, что опосредованное использование в военных целях как космических систем, в частности, так и информационных систем в целом в будущем будет только возрастать. Конвенция об обязательствах Конвенция об обязательствах является еще одним международным соглашением, регламентирующим деятельность человека в космосе, и она в полной мере может быть применена к информационным операциям. Однако существенным ограничением здесь является то, что она касается, прежде всего, положения мирного времени и никоим образом не ограничивает развития космических информационных систем вооружений. Абстрагируясь от эффективности данного комплекса, отметим, что навигационное обеспечение и целеуказание бомбардировщика В-2 осуществляется исключительно с помощью космических систем. Однако соответствие его создания Договору о космосе никогда даже не ставилась под сомнение. 80 201 Статья 2 Конвенции об обязательствах гласит, что «страна, выводящая на орбиту спутник, гарантирует выплату компенсации в случае, если принадлежащий ей космический объект причиняет какой-либо ущерб на поверхности Земли либо самолетам в воздухе». Так как Конвенция вступила в силу в 1972 г., она не могла рассматриваться в качестве ограничителя военной информационной активности. Между тем определение термина «ущерб» (статья 1 Конвенции) не регламентирует способа причинения ущерба, а формулирует его как «потерю жизни, увечья или иное ухудшение здоровья, или потерю или повреждения, причиненные имуществу государств, или частного лица, или собственности международной, межправительственной организации». Наиболее спорным в данном случае является вопрос, можно ли считать ущербом потерю, искажение или утечку информации? Если нет, то подпадают ли под информационными действие ресурсами, данной Конвенции проводимые манипуляциями посредством с космических систем? Международная телекоммуникационная конвенция Разработка и создание информационных видов оружия может противоречить ряду положений Международной телекоммуникационной конвенции, в которой, в частности, утверждается, что «все приемопередающие станции, независимо от их целей, должны устанавливаться и работать таким образом, чтобы не оказывать опасного воздействия на радиослужбы и коммуникации других членов конвенции...». В известной мере это соглашение накладывает ограничение даже на использование самолетов-постановщиков помех, чья аппаратура способна выводить из строя не только военные, но и гражданские радиоэлектронные средства. Однако в данном случае речь идет, во-первых, об использовании систем радиоэлектронного подавления в военное время, а, во-вторых, воздействие на 202 гражданские объекты, если таковое имеет место, не является непосредственной целью данных систем. В то же время еще 21 августа 1995 г. американский журнал «Тайм» опубликовал статью под названием «Наступающие киберсолдаты», в которой говорилось о новейшем секретном проекте ВВС США, в рамках которого создавался специальный самолет «Команде Соло», предназначенный для подавления телевизионных и радиопередач страны-противника на любой частоте и одновременной собственным. Между замены тем, в оригинального статье 38 вещания своим Международной телекоммуникационной конвенции говорится, что «участники соглашаются предпринимать шаги для предотвращения передачи и циркуляции ложных сигналов бедствия, чрезвычайной ситуации, безопасности или идентификационных сигналов (позывных)». Таким образом, в данном случае речь идет о прямом нарушении телекоммуникационной конвенции. Не менее важным представляется вопрос о том, являются ли нарушением конвенции действия, приводящие к физическому уничтожению гражданских приемо-передающих телевизионных и радиовещательных систем. Примером таких действий может служить воздушная кампания НАТО в Югославии, когда теле- и радиопередающие станции определялись в качестве приоритетных целей для поражения, а в качестве элементов ведения психологической борьбы разбрасывались миниатюрные радиоприемники, настроенные на фиксированную частоту пропагандистской станции НАТО. Европейская киберконвенция Задуманная и разработанная для целей криминализации деструктивных акций в информационных и компьютерных сетях, европейская конвенция по борьбе с киберпреступностью так до конца и не осознана ни ее участниками, ни другими странами. Подписанная почти всеми странами Евросоюза, США и Канадой, она так практически никем не ратифицирована. Однако уже подверглась доработкам. Мало того, после скандала с «Эшелоном» 203 европейцы склоняются к мысли о необходимости распространить реализованные в принятой в ноябре 2001 г. конвенции международные договоренности на сферу военной информационной безопасности. Поскольку основными целями конвенции являются гармонизация законодательств стран ЕС в области борьбы с киберпреступлениями, организация обмена соответствующей информацией и налаживание тесного сотрудничества национальных правоохранительных органов, ее распространение на военную сферу потребует новых решений. Европейские эксперты прогнозируют формулирование конкретных инициатив в этом направлении уже в ближайшем будущем. При этом предполагается учесть опыт прохождения Первого дополнительного протокола к Конвенции, посвященного криминализации актов расизма и ксенофобии в информационных сетях. Примечательно, что США, формально приветствуя заключение Конвенции и присоединяясь к ней, резервируют за собой право вето на применение некоторых ее положений, не полностью соответствующих американскому законодательству. Соглашения в области ограничения и сокращения вооружений Проблема ограничения информационных видов оружия является одной из важнейших в сфере информационной безопасности, тем более что в настоящее время она не подпадает под действие ни одного из международных договоров в области ограничения и сокращения вооружений (за возможным исключением Договора по ПРО от 1972 г., в котором накладываются ограничения на строительство радиолокационных станций слежения). Более того, эта проблема, как правило, остается за рамками проводимых за рубежом научно-аналитических исследований, посвященных информационным воинам, в которых на первое место выступают чаще всего не военные аспекты, распространения а проблемы критических психологического противоборства. информационного информационных терроризма, технологий, 204 Так, например, наиболее активным сторонником перевода вопросов информационной безопасности в русло обсуждения проблем информационного терроризма являются США. Под тем же углом зрения склонно рассматривать данные вопросы и Министерство национальной обороны Южной Кореи, о чем, в частности, свидетельствует работа официального представителя Ли Суп Хо «Создание международной организации сотрудничества по защите от информационного терроризма»81. Следует отметить, что такая позиция вовсе не означает, что в указанных странах не ведутся работы по созданию информационных видов оружия. Однако она сигнализирует о стремлении вывести военный аспект обеспечения информационной безопасности из международного правового поля. Между тем, актуальность выработки и подписания договора, ограничивающего информационные виды оружия, вызвана целым рядом причин. Во-первых, широкое применение информационных технологий в военном деле, особенно при обеспечении управления войсками и в системах разведки, способно значительно повысить результативность военных операций, при прочих равных параметрах конфликта. Во-вторых, договоры, подобные СНВ или ДОВСЕ, при всех известных издержках обеспечивали соблюдение баланса сил и не позволяли перейти к ситуации с бесконтрольным ростом и развитием вооружений и, как следствие, к актуализации военной конфронтации. В-третьих, независимо от нынешней эффективности систем информационного оружия, появление его в качестве нового фактора противоборства должно учитываться военно-политическим руководством, причем невозможность адекватного расчета последствий его применения может привести к асимметричному ответу. В этом случае информационное оружие может послужить катализатором эскалационного развития традиционного конфликта. 81 Sungkoo Lee. Constructing International Cooperative Organizations for Defending Information Terrorism. Ministry of National Defense, Seoul, Korea. 205 Подводя промежуточный итог обсуждения перспектив переговорного процесса, призванного ограничить возможности ведения информационной войны, можно констатировать, что вопросы регулирования информационного противоборства в полной мере не подпадают под действие ни одного из существующих на сегодняшний день международных соглашений. Более того, в договорах, так или иначе касающихся этих проблем, вопросы информационной безопасности могут трактоваться различными странами не однозначно. Модернизация уже существующих договоренностей с учетом возможности создания информационных систем вооружений, а также высокой уязвимости информационных инфраструктур большинства развитых государств, хотя и представляется желательной, но едва ли осуществима на практике. Это обстоятельство требует инициирования переговорного процесса по заключению принципиально нового соглашения, международно-правовой вводящего однозначно регламентации толкуемые различных требования аспектов ведения информационной войны и информационных операций. Несмотря на достаточно богатый опыт в этой сфере, применение принципов режима экспортного контроля в отношении информационных технологий может вызвать определенные сложности. Во-первых, под предлогом обеспечения режима нераспространения элементов информационных видов оружия могут ограничиваться возможности ряда стран по свободному использованию международных информационных ресурсов и систем. Во-вторых, ограничение распространения информационных технологий едва ли найдет понимание среди представителей бизнеса, в том числе, в высокоразвитых странах. Примером этому может служить положение дел, сложившееся в области распространение технологии использования «длинных» ключей для криптографирования. В качестве аргумента против ограничения их продаж (на чем до 2000 года настаивали государственные органы США) американские компании выдвигали тезис о 206 том, что аналогичные программы разрабатываются и в других странах, и их распространение на международном рынке, не связанное никакими внутренними препятствиями, постепенно вытеснит американских производителей. Другим примером служит подписанное Президентом США положение, согласно которому к коммерческому использованию допускаются системы GPS с повышенным разрешением (до 10 м), что, в принципе, достаточно для наведения высокоточного оружия. США пошли на такие меры, поскольку коммерческие выгоды, по их мнению, будут превышать негативные последствия возможного использования данных, полученных с помощью таких систем, другими государствами или отдельными лицами и группами в террористических или военных целях. В-третьих, международный режим нераспространения должен также учитывать скрытые возможности информационных систем, которые в этой связи должны обязательно проходить процедуру международной сертификации. Об актуальности принятия таких мер свидетельствует череда громких скандалов, связанных с обнаружении «черных ходов» в системах Майкрософт, которые в принципе обеспечивали возможность несанкционированного доступа к информационным ресурсам пользователей. Надо отметить, что создание эффективной системы экспортного контроля возможно только на основе многосторонних международных усилий, подкрепляемых созданием международной экспертной комиссии, определяющей возможность использования тех или иных коммерческих систем и технологий в военных целях и оценивающей опасность такого использования для международной стабильности. Кроме того, такая комиссия могла бы решать задачи лицензирования, или, по крайней мере, выработки рекомендаций для возможных пользователей относительно обеспечения безопасности работы коммерческих информационных систем. 207 Глава 4. Информационная безопасность в практике международных отношений. В соответствии с Уставом ООН поддержание международного мира и безопасности должно строиться на базе общепризнанных принципов и норм международного права и осуществляться Генеральной Ассамблеей и Советом Безопасности, компетенция которых в этой сфере четко разграничена. В ООН был принят ряд резолюций, направленных на формирование правовых основ и повышение эффективности механизма ООН по поддержанию мира в новой пока еще для международного права области – информационном пространстве. §1. Российские инициативы по международной информационной безопасности. Россия еще в середине 1998 г. предложила США подписать на уровне президентов совместное заявление, проблематике международной посвященное информационной исключительно безопасности. Проект документа предлагал видение современной ситуации в информационной сфере, характеризующейся с одной стороны качественно новым потенциалом развития человечества, который создает глобальный информационнотехнологический прогресс, а с другой – очевидными угрозами использования таких новых технологий в целях противоречащих общей стабильности и безопасности. Подчеркивалось, что наличие таких угроз требует принятия превентивных мер. Такой процесс мог предусматривать следующие этапы и меры: бы, как предполагалось, 208 определение общих взглядов мирового сообщества на проблемы возможного использования информационных технологий в военных целях в качестве оружия; определение основных понятий («информационное оружие», «информационная война»); учет фактора возможного использования информационных технологий для совершенствования существующих и создания новых систем оружия; рассмотрение международной системы вопроса (центра) о целесообразности мониторинга угроз, создания связанных с информационной безопасностью; внесение вопроса о глобальной информационной безопасности на рассмотрение ООН, и других ведущих международных форумов с целью разработки международно-правового режима запрещения разработки, производства и применения особо опасных видов информационного оружия; разработка международного многостороннего договора о борьбе с информационным терроризмом и криминалом. По мнению российской стороны, такое совместное заявление могло бы способствовать началу конкретного, всестороннего и целенаправленного обсуждения возникающих проблем. В итоге обсуждения этого предложения идея конкретного заявления по проблемам международной информационной безопасности реализована не была. Однако, в общей форме обеспокоенность возникающими угрозам в этой сфере нашла отражение в Совместном заявлении об общих вызовах безопасности на рубеже ХХI века подписанного в итоге саммита Президентами России и США 2 сентября 1998 г. в Москве. В Заявлении, в частности, было отмечено, что стороны: «согласились активизировать совместные усилия по противодействию транснациональным угрозам экономике и безопасности 209 наших стран, включая те из них, которые являют собой [...] преступления с использованием компьютерной техники – и других высоких технологий»; признали «важность содействия положительным сторонам и ослабление действия отрицательных сторон происходящей информационнотехнологической революции, что является серьезной задачей в деле обеспечения стратегических интересов безопасности наших двух стран в будущем»; заявили, что «общие вызовы безопасности на рубеже XXI века могут быть отражены только посредством мобилизации усилий всего международного сообщества [...] в случае необходимости мировое сообщество должно своевременно принимать эффективные меры по противодействию таким угрозам». Таким образом, в общем контексте развития идеи международной информационной безопасности, значение Заявления определяется тем, что в нем впервые две великие державы признали наличие проблемы, обозначили в этой сфере реальные угрозы стратегического характера и были едины во мнении о необходимости комплексного, многостороннего подхода в противодействии этим общим вызовам безопасности. Характерно, что такое взаимное понимание было отражено именно в политическом двустороннем документе. Дальнейшее развитие тема международной информационной безопасности получила в деятельности ООН. 23 сентября 1998 г. Генеральному секретарю ООН К. Аннану было направлено специальное послание Министра иностранных дел России И.С. Иванова82. ГА ООН уже на протяжение целого ряда лет рассматривала на своих сессиях вопрос «Роль науки и техники в контексте международной безопасности, разоружения и других, связанных с этим областей». По мнению России, именно такая новая область возникает в связи с качественно новым этапом научно-технического развития – беспрецедентным уровнем 210 развития и внедрения современных, принципиально новых информационных технологий и средств телекоммуникаций. В послании констатировалось, что информационная революция проникает практически во все сферы жизнедеятельности общества, открывает перспективы для ускоренного развития всей мировой цивилизации и способствует увеличению созидательного потенциала человечества. Формируется глобальное информационное пространство, в котором информация приобретает свойства ценнейшего элемента как национального, так и общечеловеческого достояния, его стратегического ресурса. При этом, однако, была подчеркнута возможно потенциальная, но от этого не менее серьезная опасность использования достижений в информационной сфере в целях, не совместимых с задачами поддержания мировой стабильности и безопасности, соблюдением принципов неприменения силы, невмешательства во внутренние дела, увеличения прав и свобод человека. Особый акцент в послании был сделан на необходимости предотвращения появления принципиально новой – информационной – области конфронтации, способной спровоцировать новый виток гонки вооружений. В этой связи подчеркивалось, что речь идет о создании информационного оружия и опасности возникновения информационной войны. Принимая при этом во внимание уровень информатизации общества и одновременно уязвимость информационных структур нельзя исключить возможности появления такого информационного оружия, разрушительные свойства которого могут оказаться сравнимыми с ОМУ. К посланию был приложен проект резолюции ГА ООН, озаглавленный «Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности». По сути дела, проект явился развитием упомянутой резолюции ГА о роли науки и техники применительно к 82 Распространено в качестве официального документа 53-й сессии ГА ООН (А/С.1/53/3). 211 конкретной области. В новом проекте, в частности, отмечалось, что научнотехнические достижения могут иметь как гражданское, так и военное применение и что необходимо поддерживать развитие науки и техники в гражданских целях. Кроме того, в этом документе нашли отражение основные тезисы послания российского Министра иностранных дел. Отмечалась также необходимость предотвращения появления информационных технологий и средств, применение которых в военных целях может оказаться сравнимым с применением ОМУ. В проекте, в частности, содержалось приглашение государствам-членам ООН информировать Генерального секретаря о своей точке зрения и оценках по следующим вопросам: общий взгляд на проблемы использования информационных технологий в военных целях; определение понятий «информационное оружие», «информационная война», другое враждебное или несанкционированное воздействие на информационно-коммуникационные системы и информационные ресурсы; целесообразность разработки международно-правовых режимов запрещения разработки, производства и применения особо опасных видов информационного орудия, а также борьбы с информационным терроризмом и криминалом, включая создание международной системы (центра) мониторинга угроз, связанных с безопасностью глобальных информационнокоммуникационных систем. Инициативные предложения России вызвали активное обсуждение в Первом комитете, модифицирован в в результате основном в которого части проект резолюции рекомендаций был относительно информирования Генерального секретаря о точках зрения и оценках государств-членов. 2 ноября 1998 г. пересмотренный проект был одобрен 212 Комитетом, а 4 декабря 1998 г. принят без голосования (консенсусом) ГА ООН (документ А/RES/53/70)83. В части упомянутых рекомендаций резолюция предусматривала информирование Генерального секретаря по следующим позициям: общая оценка проблем информационной безопасности; определение основных понятий, относящихся к информационной безопасности, включая несанкционированное вмешательство или неправомерное использование информационных и телекоммуникационных систем и информационных ресурсов; целесообразность разработки международных принципов, которые были бы направлены на укрепление безопасности глобальных информационных и телекоммуникационных систем и способствовали борьбе с информационным терроризмом и криминалом. Таким образом, прямые ссылки первоначального российского проекта на использование определение информационных конкретных понятий технологий в военных «информационное целях, оружие» и «информационная война», разработки режима запрещения разработки и применения информационного оружия, а также положений о сравнении воздействия информационного оружия и ОМУ в принятой резолюции отражения не получали. В заявлении делегации США по мотивам голосования в Первом комитете ГА ООН (вопросы разоружения и международной безопасности) отмечалась «гибкость, продемонстрированная основным спонсором резолюции в продвижение этой инициативы». По мнению американской стороны, одобренный текст отражает сбалансированный подход, который позволит международному сообществу начать тщательное, обдуманное рассмотрение этой новой и сложной темы. В то же время, было подчеркнуто, что одобрение резолюции означает вступление международного сообщества Текст этой и последующих резолюций, принятых по вопросам информационной безопасности, а также связанные с ними доклады Генерального секретаря ООН приведены в Приложении 4. 83 213 в процесс решения задач, включающих многие взаимосвязанные факторы, не относящиеся обычно к компетенции Первого комитета. Эта тема включает, например, технические сотрудничеством и аспекты, торговлей, связанные с экономическим интеллектуальной собственностью, правоохранительной деятельностью, борьбой с терроризмом и другими вопросами, рассматриваемыми во Втором (экономические и финансовые вопросы) и Шестом (правовые вопросы) комитетах ГА. Кроме того, не следует фокусироваться исключительно на действиях правительств и их программах, поскольку данная инициатива также затрагивает существенные интересы личностей, предприятий и других организаций в частном секторе. Резолюция постановила включить тему международной информационной безопасности в повестку дня очередной 54-й сессии ГА ООН. В последующий период в соответствии с рекомендациями пунктов 2 и 3, резолюции 53/70 Генеральному секретарю ООН были представлены соответствующие оценки правительств (Австралия, Белоруссия, Бруней, Куба, Оман, Катар, Российская Федерация, Великобритания и США), опубликованные в докладе А/54/213. Мнение Австралии сводилось к тому, что, несмотря на актуальность проблемы, эта страна не разделяет мнения о том, что подходящим органом для разработки принципов обеспечения безопасности глобальных информационных систем является Департамент по вопросам разоружения Секретариата ООН. Информационная инфраструктура действительно оказывает внимание на торговлю, экономику, общественное благосостояние планеты, правопорядка и безопасности. Но принципы и руководящие указание по этим вопросам уже разработаны на других форумах (Организация экономического сотрудничества и развития, Международная организация по стандартизации, Международный союз электросвязи, международные центры по предупреждению преступности), причем с 214 применением более широких подходов, чем это предложено в резолюции 53/70. Австралия не видит смысла в дублировании такой работы. В мнении Белоруссии отмечалось своевременность принятия резолюции и поддерживалась идея о разработке концепции международной информационной безопасности и принципов, направленных на укрепление безопасности глобальных информационных систем и предупреждение информационного терроризма и преступности. Бруней, признавая важность информационной безопасности в эпоху информационных технологий, считал, однако, что ответственность за обеспечение гарантий безопасности международных коммуникаций не следует относить к выходящим за рамка компетенции Международного Суда ООН. В оценках Кубы, в частности, отмечалось, что процесс «компьютеризации общества», вступление в «информационный век» создает новые проблемы безопасности, требующие рассмотрения всем международным сообществом. ООН является подходящим форумом для обсуждения этих проблем. Кроме того, должны приниматься меры для обеспечения доступа к новым информационным технологиям в целях развития, особенно слаборазвитых стран. Следствием процесса глобализации в сфере информатизации стандартизация в сфере и телекоммуникаций информационных является технологий, широкая облегчающая вмешательство в такие системы. Куба считает, что информационные технологии, создаваемые в развитых странах и их доминирующее положение позволит навязывать технологические стандарты, облегчающие использование таких технологий как средство агрессии. Считается, что у слаборазвитых стран нет другой альтернативы, как принять эти технологии, чтобы выжить в новых условиях. Во многих случаях эти страны не осознают возникающие угрозы и не принимают мер обеспечения безопасности. 215 Серьезные последствия имеет развитие и глобальных сетей типа интернет, функционирующих на чисто кооперативной основе. Такая добровольная основа интернет является одновременно источником его сильных и слабых качеств, поскольку страны не приняли единообразного законодательства, в отношении подобных сетей. Куба полагала, что безопасность информации включает защиту ее конфиденциальности (доступность только тем, кто имеет право на ее использование), защиту информации от несанкционированного изменения (неприкосновенность), а с другой стороны – защиту от отказа в обслуживании (общая доступность). В этой связи в оценках Кубы приводится ряд предлоржений, которые можно свести к следующим: пользователи должны нести ответственность за собственное поведение, т.е. несанкционированный доступ к информационным ресурсам является нарушением, независимо от того, насколько защищены такие ресурсы; несут организации, пользующиеся информационными технологиями, ответственность за их надлежащее использование своими сотрудниками; поставщики услуг несут ответственность за обеспечение безопасности своих систем; пользователи и поставщики услуг должны сотрудничать в обеспечении информационной безопасности. Что касается межгосударственных отношений, то использование информационных систем и ресурсов для вмешательства в дела других стран является нарушением суверенитета и создает очаги напряженности, представляющие серьезную угрозу международной безопасности. По мнению Кубы, развитие информационных технологий несомненно требует параллельного развития международного права в этой области. Эта 216 непростая задача может быть облегчена с учетом уже принятых принципов и международно-правовых документов в области науки и техники. В качестве таких источников Куба указывала следующие: резолюция ГА ООН 110 (II) от 3 ноября 1947 г., в которой осуждается пропаганда, имеющая целью создать или усилить угрозу мира, нарушение мира или акт агрессии; международно-правовые документы ЮНЕСКО и Международного союза электросвязи; принципы использования государствами ИСЗ для непосредственного телевизионного вещания, принятые ГА ООН; положения о защите конфиденциальной информации в приложении к Конвенции о запрещении химического оружия. По мнению Кубы, международное сообщество должно признать тот факт, что каждая страна имеет право на защиту своих информационных ресурсов. В рамках ООН могут быть заключены многосторонние договоры, запрещающие агрессивные действия в отношении таких ресурсов. Можно было бы также рассмотреть идею соглашений, гарантирующих использование разрабатываемых информационных технологий в мирных целях и их доступность для всех государств. В качестве наиболее характерных моментов в информации Омана, видимо, можно отметить право государственного органа по телекоммуникациям этой страны ограничивать доступ к информации в общественной сфере через определенные каналы, например интернет. В действующих в стране правилах предусматривается правовая защита информации в части как ее материальной ценности, так и нравственных аспектов. Оманом поддерживается идея разработки международных принципов, направленных на укрепление безопасности информационных систем. По мнению Катара, общей оценке проблемы информационной безопасности может способствовать обмен техническими знаниями и 217 понимание опасности несанкционированного вмешательства и его воздействия на безопасность и финансовые аспекты. Методами обеспечения информационной безопасности могут быть: шифрование; применение программ, обеспечивающих контроль доступа к данным; проверка права пользователя на доступ к данным; применение аппаратных и программных средств сетевой защиты. Наиболее развернутый документ по данной теме был представлен Российской Федерацией. В документе были детализированы общие подходы и оценки Россией проблематики международной информационной безопасности, изложенные ранее в послании Генеральному секретарю ООН. Кроме того, в общих положениях отмечалось, что увеличение за счет новейших информационных технологий военного потенциала отдельных стран ведет к изменению глобального и регионального балансов сил, возникновению напряженности между традиционными и нарождающимися центрами силы и влияния. Универсальность, широкого скрытность трансграничного или применения, обезличенность, экономичность возможность и общая эффективность делают информационное оружие чрезвычайно опасным средством воздействия, причем разработка и применение такого оружия практически не регулируется нормами современного международного права. По мнению России, возникает очевидная потребность в международноправовом регулировании мировых процессов гражданской и военной информатизации, разработке согласованной международной платформы по проблеме международной информационной безопасности. При этом была предложена модель предусматривала действий дальнейшее международного рассмотрение сообщества, ситуации в которая сфере международной информационной безопасности и принятие ГА ООН новых 218 резолюций, конкретизированных в части ограничения угроз как криминального, так и военного характера. Россия предлагала, по мере определения общих подходов, вести дело к разработке (режима, принципов кодекса международной поведения информационной государств), которые безопасности могли бы быть первоначально сформулированы в виде многосторонней декларации, а в перспективе закреплены в форме международно-правового документа. Проработку этих вопросов предлагалось вести также и в рамках женевской Конференции по разоружению. При этом предлагалось исходить из необходимости принятия таких принципов в комплексе, т.е. применительно как к военной, так и гражданской сферах. Далее в оценках России излагалось понимание основных угроз в этой сфере и основных задач и целей разработки режима международной информационной безопасности. Кроме того, были предложены терминологические формулировки основных понятий, относящихся к этой проблематике, включая определения собственно «международной информационной безопасности», а также «информационной война» и «информационного оружия». Все эти основные подходы, понимание угроз, задач международного сообщества и использование терминов впоследствии составили основу предложенного Россией проекта документа «Принципы, касающиеся международной информационной безопасности»84 (см. Приложение 4). В заключении Саудовской Аравии отмечалось, что по мере ускорения прогресса в области информационных технологий одновременно возрастает и число актов, направленных на нарушение функционирования информационных систем, их дестабилизацию и вмешательство в них, которые предпринимаются в преступных целях. Такая деятельность наносит ущерб экономике и подрывает безопасность. Внедрение международных 84 Опубликован в докладе Генерального секретаря ООН, документ А/55/140 от 10 июля 2000 г. 219 принципов и норм имеет важное значение с тем, чтобы противостоять угрозам информационной безопасности. Соответствующие международные организации должны следить за тем, чтобы виновные в совершении таких актов представали перед правосудием и несли наказание. По оценке Великобритании, связь между информационными системами во всем мире достигла такой степени, что большинство государств подвергается опасности электронного нападения со стороны преступников и террористов на жизненно важные элементы их инфраструктуры. По мере расширения использования компьютерных систем такая опасность будет возрастать. Поскольку эти системы связаны между собой на международном уровне, данная угроза приобретает трансграничный характер и представляет собой проблему для всех членов ООН. Соединенное Королевство приветствует шаги по изучению соответствующих средств борьбы, включая и многостороннюю основу, которые могли бы обеспечить неприкосновенность от подобных нападений. Правительство Великобритании принимает меры безопасности на своем национальном уровне. Однако, учитывая характер угроз, оно признает важное значение международного сотрудничества в этом вопросе. Соответствующий диалог включает работу Группы «восьмерки» по вопросам преступности в сфере высоких технологий и в Совете Европы (разработка Конвенции о кибернетической преступности). Соединенное Королевство полагает, что ООН необходимо следить за ходом работы на этих форумах с тем, чтобы учитывать ее в определении собственных мероприятий. В их число могла бы входить разработка международных принципов укрепления безопасности глобальных систем и содействия борьбе с международным терроризмом и преступностью. Соединенные Штаты Америки рассматривают информационную безопасность как сложную тему, затрагивающую многие факторы и виды деятельности отдельных лиц, групп и правительств. Эта общая тема 220 включает аспекты, связанные с международным миром и безопасностью (работы Первого комитета ГА ООН), но также охватывает технические аспекты глобальных коммуникационных систем, равно как и нетехнические вопросы экономического сотрудничества и торговли, правами интеллектуальной собственности, соблюдением законности, борьбы с терроризмом и другими, рассматриваемых во Втором или Шестом комитетах. Касаясь аспектов, непосредственно затрагивающих международную безопасность, США отметили, что методы использования электромагнитных импульсов для борьбы с противником далеко не новы. В будущем же, для вооруженных сил важное значение будет иметь защита их собственных информационных сетей. Кроме того, государствам необходим потенциал для восстановления информационных сетей в случаях чрезвычайных ситуаций. Информационная безопасность охватывает также защиту данных, связанных с военным потенциалом и другими аспектами национальной безопасности. Концепция информационной безопасности предполагает защиту результатов научных исследований коммерческого характера, технологий и других видов конфиденциальных данных (планы маркетинга, работа с клиентурой) и связана также с обеспечением выполнения международных договоров об интеллектуальной собственности. Что касается технических аспектов, то, по мнению США, положения Международного союза электросвязи и меры национальных учреждений обеспечивают надежность международной сети связи. Соответствующие же стандарты обеспечивают гарантии производителям и пользователям опасность использования электронных устройств. США рассматривают преступниками потенциальную информационных технологий как проблему, представляющую интерес для всех государств и разделяют мнение о 221 необходимости в одностороннем и многостороннем порядке содействовать обеспечению неприкосновенности соответствующих ресурсов. США также полагают, что любое незаконное вмешательство или попытки нарушить любой аспект их национальных информационных систем представляют угрозу их национальным интересам. Признавая потенциальную серьезность такой угрозы, США инициировали реализацию национальных программ в государственном и частном секторах по защите важных объектов инфраструктуры. В то же время, учитывая глобальную взаимозависимость инфраструктур, усилия на национальном уровне будут в конечном счете зависеть и от степени безопасности систем, находящихся за пределами США. Поэтому США считают, что всем государствам следует принять на национальном уровне законодательные акты, предусматривающие репрессивные меры против преступников или террористов, действующих на их территории и нарушающих функционирование информационных систем. Тема информационной безопасности чрезвычайно многопланова. Учитывая несомненную необходимость в анализе всех ее аспектов, было бы преждевременным приступать к разработке всеобъемлющих принципов информационной безопасности. Международному сообществу, прежде чем двигаться дальше еще предстоит проделать значительную работу, чтобы на систематической основе осмыслить пройденный этап,. Поэтому правящим круги должны со всей серьезностью прислушаться к идеям и мнениям широкого круга экспертов. Международное сотрудничество имеет важное значение в деле решения проблем, порождаемых информационным терроризмом и преступностью. Совет Европы принял Конвенцию о киберпреступности и Первый специальный протокол к ней, Группа «восьмерки» по вопросам преступности в области высоких технологий изучает меры правовой взаимопомощи третьему миру, Организация азиатских государств также учредила подобную группу, Азиатский и дальневосточный институт ООН по 222 предупреждению преступности и обращению с правонарушителями рассматривает смежные вопросы. Все эти усилия заслуживают высокой оценки, и их надо активизировать. Было бы недальновидно, полагают США, если бы ГА ООН занялась разработкой стратегий и мероприятий, способных нанести ущерб уже проводимой работе. В соответствии с рекомендациями резолюции 53/70 Институтом ООН по проблемам разоружения (ЮНИДИР) и Департаментом по вопросам разоружения Секретариата ООН в августе 1999 г. в Женеве был организован международный семинар по вопросам международной информационной безопасности. В семинаре приняли участие представители более 50 стран, включая экспертов из наиболее развитых в информационно-технологическом плане государств. Задача семинара заключалась в выявлении подходов различных стран в связи с предстоящим продолжением дискуссии по этой теме на 54-й сессии ГА ООН. Основным итогом семинара стало подтверждение актуальности проблемы информационной безопасности и своевременности постановки этого вопроса в международном плане. В то же время в рамках обсуждения обозначились по крайней мере два различных подхода к существу проблемы. Эксперты ряда развитых стран, включая США, исходили из приоритета рассмотрения и разработки мер информационной безопасности применительно к угрозам террористического и криминального характера. При этом угроза создания информационного оружия и возникновения информационной войны сторонниками такого подхода рассматривалась больше как теоретическая. Соответственно отпадал и собственно разоруженческий аспект общей проблемы международной информационной безопасности. Дальнейшее обсуждение этой проблематики предлагалось рассредоточить по региональным и тематическим форумам (Европейский Союз, «восьмерка», Организация азиатских государств, Организация 223 экономического сотрудничества и развития и т.д.), а в рамках ООН перевести из Первого комитета во Второй (экономические вопросы) и Шестой (правовые вопросы). С другой представители стороны, приверженцы развивающихся иного стран) курса поддерживали (в основном концепцию рассмотрения проблемы международной информационной безопасности в комплексе, с выделением в качестве приоритетной задачи ограничение потенциальной угрозы развязывания информационной войны. При этом подчеркивалась необходимость безотлагательно приступить к обсуждению и практической разработке международно-правовой основы универсального режима международной информационной безопасности. Выдвигалось, в частности, предложение о создании специального международного суда по преступлениям в информационной сфере. В любом случае эта первая такого рода представительная встреча экспертов, несомненно, во многом способствовала выполнению рекомендации резолюции 53/70. 1 декабря 1999 г. ГА ООН консенсусом был принят обновленный российский проект резолюции «Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности» (№54/49). В резолюции, в частности, отмечалась своевременная инициатива Секретариата ООН и ЮНИДИР по проведению указанной встречи экспертов в Женеве, способствовавшей лучшему пониманию существа проблем международной информационной безопасности, связанных с ними понятий и возможных мер ограничения возникающих в этой сфере угроз. Новым моментом в резолюции 54/49, отразившим в том числе и итоги дискуссии на этой женевской встрече, стало указание на то, что «информационные технологии [...] могут негативно воздействовать на безопасность государств применительно как к гражданской, так и военной сферам»85. Таким образом, если резолюция 1998 г. лишь обозначила наличие 85 Восьмой абзац преамбулы резолюции 54/49. 224 общей проблемы, то последующая недвусмысленно указала на ее военное и, соответственно, разоруженческое измерение. Эта резолюция подтвердила ранее зафиксированные рекомендации и постановила включить тему международной информационной безопасности в повестку дня очередной, 55-й сессии ГА ООН. 55-й сессии ГА ООН был также представлен соответствующий очередной доклад Генерального секретаря ООН86. В доклад вошли оценки Иордании, Катара и России. Суть ответа Иордании заключалась в констатации возможностей злоупотребления новейшими достижениями в области информационнотехнологических систем и, в частности, их использовании в террористических целях. В качестве мер безопасности в отношении такой деятельности Иордания предложила разработать специальное чрезвычайное законодательство, с тем чтобы позволить службам безопасности получать доступ в центры управления компаниями, связанными с этими системами, и частично контролировать их. Катар представил свои формулировки некоторых определений, связанных с информационной безопасностью. Российская Федерация предложила проект документа, озаглавленного «Принципы, касающиеся международной информационной безопасности». Формат Принципов соответствует принятой ООН практике и, в частности, целому ряду документов по вопросам космоса, принятых ГА (Декларация принципов деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, Принципы использования искусственных спутников Земли для международного непосредственного телевизионного вещания, Принципы, касающиеся дистанционного зондирования и ряд других). Принятые и одобренные в форме резолюций ГА ООН, эти документы, строго говоря, не являются договорами и, тем не менее, Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности. Документ А/55/140. 86 225 возлагают на голосовавшие за них государства по крайней мере политические и моральные обязательства по выполнению соответствующих положений. Практическое значение предлагаемого проекта Принципов международной информационной безопасности и дальнейшего предметного обсуждения проблематики международной информационной безопасности очевидно, поскольку в этом документе прежде всего предлагается понятийный аппарат информационное – определения оружие, таких информационная базовых война терминов, и как собственно информационная безопасность. Основная идея документа сформулирована в положениях Принципа I – деятельность каждого государства в информационном пространстве должна способствовать общему прогрессу и не противоречить задаче подержания мировой стабильности и безопасности, интересам безопасности других государств, принципам неприменения силы, невмешательства во внутренние дела, уважения прав и свобод человека. В связи с этим последним положением относительно прав и свобод человека, характерно закрепление в проекте Принципов идеи о том, что такая деятельность должна быть совместимой с правом каждого искать, получать и распространять информацию. При этом, однако, отмечается, что такое право может быть ограничено законом в целях защиты безопасности каждого государства. Кроме того, все члены международного сообщества должны, в соответствии с Принципами иметь равные права на защиту своих информационных ресурсов и критически важных структур от несанкционированного информационного вмешательства. Принципы также дают определения основных угроз в сфере международной информационной безопасности и формулируют направления деятельности, которые могли бы способствовать созданию международноправовой основы ограничения таких угроз. 226 Вынесение темы «Достижения в сфере информатизации и телекоммуникации в контексте международной безопасности» на повестку дня очередной, 55-й сессии ГА ООН вновь подтвердило заинтересованность международного сообщества в обсуждении этой актуальной проблематики. Принятая в итоге, опять-таки консенсусом, резолюция 55/28 подтвердила ранее принятые рекомендации. Резолюция призывает государства-члены и далее содействовать существующих и рассмотрению потенциальных на угроз многостороннем в сфере уровне информационной безопасности, а также рассмотрению возможных мер по ограничению угроз, возникающих в этой сфере. Новым моментом в резолюции стало положение (пункт 2) о том, что целям таких мер соответствовало бы изучение соответствующих международных концепций, которые были бы направлены на укрепление безопасности глобальных информационных и телекоммуникационных систем. Призывая государства-члены и далее информировать Генерального секретаря ООН о своих оценках по проблематике международной информационной безопасности, резолюция прямо указывает в этой связи (пункт 3с) на содержание концепций, упомянутых в пункте 2. Сдержанность в отношении активной поддержки дальнейшего развития идеи международной информационной безопасности большинство западных стран объясняют сложностью, новизной рассматриваемой проблематики, а также опасениями возможных ограничений свободы обмена информацией и конкуренции на рынке информационных технологий, которые, якобы, могут возникнуть в случае реализации этой идеи. По мнению ряда западных экспертов, массированные информационные атаки могут быть осуществлены с помощью обычных персональных компьютеров с использованием широких технологических возможностей, доступ к которым предоставляет интернет. Причем правительства при этом якобы не участвуют ни в разработке, ни в контроле за подобными 227 технологиями. Иначе говоря, на сегодня международное сообщество не обладает ни техническими возможностями, ни правовым инструментом, чтобы достаточно точно идентифицировать инициатора такой атаки и, соответственно, «наказать» его. Кроме того, атаки могут фактически осуществляться государствами, но, что называется, «чужими руками» (что позже – в апреле-мае 2000 года – подтвердилось в хакерской войне СШАКНР). И, напротив, какая-либо третья сторона может провести информационное нападение таким образом, что его инициатором будет выглядеть невиновное государство (как это, например, было при нападении на Индонезию с территории европейских стран). Соответственно, утверждают они, надежные, конкретные и практически применимые ограничения таких угроз создать и реализовать в настоящее время на практике невозможно. Примечательно, что выдвинув свою резолюцию 55/63 по киберпреступности они фактически провозгласили обратное. §2. Переговорный процесс и международное сотрудничество в области ограничения информационных видов оружия. Непосредственно в самой структуре международных отношений информатизация альянсов по вызвала признаку к жизни образование межгосударственных информационно-коммуникационных интересов. Стержнем деятельности таких объединений является обеспечение единого доступа к определенной информационно-коммуникационной технологии и проведение единой инфокоммуникационной политики в мире. На деле они выполняют одновременно роль картелей и завуалированных политических союзов нового типа. Порой такие альянсы могут возникать вокруг отдельных национальных инфокоммуникационных систем (в сфере навигации, например, на базе американской GPS, создаваемой западноевропейцами ГАЛИЛЕО, российской ГЛОНАСС) или региональных международных телекоммуникационных организаций. 228 В 60-80-х годах XX века произошла очередная революция в средствах связи. Достижения СССР и США в освоении космического пространства, потребность в новейших и более совершенных средствах связи (в том числе для спасания терпящих бедствие людей), стремление разделить бремя расходов на дорогостоящие, но высокорентабельные космические проекты подтолкнули ряд государств к объединению усилий. В этот период были подписаны межправительственные соглашения о создании целой плеяды международных организаций, предоставляющих услуги спутниковой связи для различных целей (коммерческая связь для морских и воздушных судов, спутниковая связь для обеспечения безопасности жизнедеятельности на море, теле- и радиовещание, передача данных и т.п.), - Международной организации спутниковой связи "Интелсат", Международной организации морской спутниковой связи "Инмарсат", Европейской организации спутниковой связи "Евтелсат", Международной организации космической связи "Интерспутник", а также об учреждении гуманитарной Международной программы КОСПАС - САРСАТ. Однако в 90-х годах XX века происходят кардинальные изменения. Эволюция средств связи, подстегнутая началом формирования компьютерных сетей, подвела американцев к выдвижению в 1993 году инициативы создания национального информационного общества, а уже в марте 1994 года на Всемирной конференции по развитию электросвязи в Буэнос-Айресе вице-президент США А.Гор впервые на международном уровне широко представил идею создания глобальной информационной инфраструктуры (ГИИ). В феврале 1995 года государства "семерки" созвали в Брюсселе свою конференцию на уровне министров по вопросам формирования глобального информационного общества (ГИО). "Семерка" также исходила из того, что для создания ГИО потребуются финансовые, материальные и человеческие ресурсы всего мирового сообщества. Поэтому в мае 1996 года в Мидранде (ЮАР) состоялась межправительственная конференция "Информационное 229 общество и развитие" с участием наряду с государствами "семерки" России, Австралии, Израиля и 30 развивающихся стран, включая Китай и Индию. Проблематика ГИО включалась в повестку дня встреч "восьмерки" на высшем уровне в Галифаксе (1995 г., когда Россия впервые приняла участие в этих встречах), Лионе (1996 г.), на Окинаве (2000 г.), в Генуе (2001 г.), в Кананаскисе (2002 г.). На Окинаве лидеры "восьмерки" приняли Хартию глобального информационного общества (в ее разработке, правда, совсем в другой редакции участвовали также и российские дипломаты), в которой равная доступность информационных технологий для людей во всем мире и сокращение "цифрового разрыва"87 определены в качестве основополагающего принципа ГИО. Фактически Хартия стала негласным программным документом построения ГИО, из которого организаторы процесса подготовки Всемирной встречи на высшем уровне (ВВУИО) черпают идеи для итоговых документов международных форумов различного уровня, а "восьмерка" выступила в качестве неформального лидера в разработке основ глобальной политики в области информатизации и применения информационно- телекоммуникационных технологий. Членство в "восьмерке" позволяет России участвовать в этом процессе и оказывать влияние на принятие решений. Созданная в соответствии с положениями Окинавской хартии Целевая группа по реализации возможностей цифровых технологий разработала план действий, способствующий преодолению развивающимися странами "цифрового разрыва". Позднее она отошла на второй план в связи с учреждением аналогичной группы в ООН, которой, по сути, были переданы ее функции. По некоторым данным (http://www.proactiveinternational.com/surveys/howonline/index.html), на сентябрь 2000 года число пользователей Интернета в мире составляло 380 млн. человек. Из них около 43% проживали в США и Канаде, 27% - в Европе, около 24% - в странах АТР, приблизительно 4% - в Латинской Америке, в Африке - менее 1% от общемирового числа, причем 90% африканских пользователей проживали в ЮАР. 87 230 Стремительное технологий, их развитие информационно-коммуникационных многообещающие в политическом, экономическом, социальном и культурном плане возможности заставили многие крупные международные организации, в том числе спецучреждения ООН, включить ИКТ в сферу своих интересов. ООН имеет первостепенное значение для решения проблемы обеспечения международной информационной безопасности (МИБ). В течение ряда лет работа на этом направлении была сосредоточена главным образом на продвижении и развитии инициированной Россией резолюции "Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности", ежегодно принимаемой Генеральной Ассамблеей ООН консенсусом (последняя одобрена ГА ООН 30 декабря 2002 года). В итоге для анализа существующих и потенциальных угроз в области информационной безопасности и возможных совместных мер по их устранению в 2004 году будет созвана международная группа правительственных экспертов. Конечной целью этих усилий могло бы стать принятие соответствующей международной конвенции. В ООН идет работа и над другими аспектами проблемы информационной безопасности. 4 декабря 2000 года и 19 декабря 2001 года Генассамблея одобрила продвигавшиеся США и другими развитыми странами резолюции 55/63 и 56/121 под общим названием "Борьба с преступным использованием информационных технологий", направленные на создание правовой основы для этой цели. 20 декабря 2002 года Генассамблея одобрила без голосования резолюцию 57/239 "Создание глобальной культуры кибербезопасности" (ГКК), в число соавторов которой вошла и Россия. В преамбулу включены ссылки на резолюции ГА ООН по МИБ и борьбе с преступным использованием ИКТ, что указывает на многогранность проблемы информационной безопасности и наличие тесной связи между ее различными аспектами. Однако эти резолюции стали использоваться теми же американцами как аргумент в пользу сосредоточения 231 усилий мирового сообщества только на криминальной составляющей проблемы МИБ. Помимо контроля над вооружениями и экспортного режима существует еще одна область политической активности, в которой могут быть в равной мере заинтересованы все члены международного сообщества. Этой областью является расширение международного сотрудничества и кооперации в сфере информационной безопасности. Главные задачи такого сотрудничества состоят в решении актуальных проблем, касающихся кризисного управления и планирования, информационных обменов, расширения связей между государствами, а также между их отдельными министерствами и ведомствами с целью гармонизации национальных законодательств и выработки общих усилий по борьбе с терроризмом. Характерной особенностью стратегии международной кооперации в настоящее время является то, что шаги по ее укреплению не обязательно предпринимаются на глобальном уровне. Вполне допустимо и даже желательно заключение двусторонних или многосторонних договоренностей по мерам обеспечения взаимной безопасности. Впоследствии такие двусторонние и региональные договоренности могут выступать в качестве эталона для выработки соглашений на более высоком уровне и с более широким составом участников. Отсюда следует также, что сторонаинициатор заключения международных договоренностей может приобрести существенные преимущества. Базовыми элементами для развития такого сотрудничества могли бы стать: определение характеристик информационными войнами, возникающих и достижение угроз, общего связанных с понимания потенциальных угроз; выработка защитных механизмов и практических методов снижения уязвимости информационных систем и сетей; 232 обмен на постоянной основе результатами анализа сложившейся ситуации и информацией о потенциальных противниках и чрезвычайных происшествиях, связанных с работоспособностью информационных инфраструктур, с целью выработки адекватных мер противодействия потенциальным угрозам; меры по обнаружению атак на критические информационные инфраструктуры и, в случае их обнаружение, применение той или иной формы принуждения для прекращения атаки; меры взаимопомощи в случае повреждений объектов информационных инфраструктур в результате стихийных бедствий. Естественно, что каждая страна сама должна вырабатывать шаги для снижения собственных специфических рисков, однако приведенные выше положения представляют достаточно хорошую почву для выработки дальнейших международных мер. §3. Перспективы установления международного контроля над информационными видами вооружений. Сдержанность в отношении активной поддержки дальнейшего развития идеи международной информационной безопасности большинство западных стран объясняют сложностью, новизной рассматриваемой проблематики, а также опасениями возможных ограничений свободы обмена информацией и конкуренции на рынке информационных технологий, которые, якобы, могут возникнуть в случае реализации этой идеи. По мнению ряда западных экспертов, массированные информационные атаки могут быть осуществлены с помощью обычных персональных компьютеров с использованием широких технологических возможностей, доступ к которым предоставляет интернет. Причем правительства при этом якобы не участвуют ни в разработке, ни в контроле за подобными 233 технологиями. Иначе говоря, на сегодня международное сообщество не обладает ни техническими возможностями, ни правовым инструментом, чтобы достаточно точно идентифицировать инициатора такой атаки и, соответственно, «наказать» его. Кроме того, атаки могут фактически осуществляться государствами, но, что называется, «чужими руками» (что позже – в апреле-мае 2000 года – подтвердилось в хакерской войне СШАКНР). И, напротив, какая-либо третья сторона может провести информационное нападение таким образом, что его инициатором будет выглядеть невиновное государство (как это, например, было при нападении на Индонезию с территории европейских стран). Соответственно, утверждают они, надежные, конкретные и практически применимые ограничения таких угроз создать и реализовать в настоящее время на практике невозможно. Примечательно, что выдвинув свою резолюцию 55/63 по киберпреступности они фактически провозгласили обратное. При этом декларируется, что нормы международного права, действующие в отношении вооруженных конфликтов и, в частности, принципы военной необходимости, пропорциональности и ограничения косвенного ущерба уже регулируют использование информационных технологий в ходе таких конфликтов. То есть, в разработке каких-либо новых международных принципов необходимости якобы нет. Кроме того, утверждается, что, если какие-то государства и возьмут на себя обязательства следовать определенному кодексу поведения, это не ограничит наиболее вероятных угроз информационной безопасности террористического или иного преступного характера. Ведь преступники, мол, по определению не собираются следовать условиям международных договоренностей. Все эти мнения, очевидно, могут и должны быть приняты во внимание, но не более как дополнительные основания к необходимости решения проблемы международной информационной международно-правовом плане. безопасности именно в 234 Действительно, многие «традиционные» действия, уже применяемые в ходе военных конфликтов (прямое боевое воздействие на информационные структуры противника, подавление радиосигналов и т.п.), могут рассматриваться в рамках действующих международных норм, поскольку при этом применяется традиционное оружие и военная техника, а целью применения является физическое уничтожение таких систем. Сегодня, однако, кажется, что победа, достигнутая за счет полного разрушения инфраструктуры противника, теряет смысл. В этой связи, принципиальное отличие информационного оружия и заключается в том, что ущерб от его использования в отношении критических структур не обязательно связан с физическим разрушением их компонентов. И тем не менее, в конкретных случаях, такой ущерб, учитывая жизненно важные характер этих структур, может иметь катастрофические последствия, сравнимые по своим последствиям с результатами применения ОМУ. На первый взгляд несанкционированное воздействие (вмешательство) в информационную систему, данные которой не засекречены, вряд ли можно квалифицировать как применение оружия. Рассмотрим, однако, некоторые, возможно гипотетические примеры. В результате скоординированной атаки на компьютерные сети отключается система контроля воздушного движения, что, в свою очередь, вызывает катастрофу самолета с человеческими жертвами. Или, включен несанкционированно сброс воды в крупном водохранилище, результат – наводнение, разрушения в инфраструктуре и вновь человеческие жертвы. Даже, возможно, и не вызывая жертв, такие вмешательства в компьютеризированные системы управления критических структур государства (электроснабжения, оборонного и военно- промышленного секторов, правоохранительных органов и т.п.) могут вызывать прямые угрозы национальной безопасности. В этой связи можно сделать очевидный вывод, что современные информационные технологии могут использоваться в качестве оружия. Причем, воздействие такого оружия качественно отличается от 235 традиционного, и, соответственно, вопросы его дальнейшего развития, распространения и возможного применения должны стать предметом специальных норм международного права88. Вся история развития новых видов оружия начиная от обычного и кончая ракетно-ядерным говорит о том, что международное сообщество в итоге находило разработку таких норм рациональной и необходимой. Проблема, однако, в том, что эти меры разрабатывались чаще всего уже после того, как новое оружие было изобретено и применено. Кроме того, по многим признакам международное информационное пространство можно рассматривать в качестве общего наследия человечества. Интернет, в частности, используется всеми государствами и конкретно не должен принадлежать никому. Очевидно, что этот тезис подтверждает необходимость применения в этом пространстве особого международного режима, регулирующего деятельность в нем каждого с учетом интересов всех. Сложность разработки такого режима очевидна, поскольку международное сообщество сталкивается здесь с задачей кодификации не только весьма новой и сложной с технической точки зрения области деятельности, но, и это, видимо, главное, – крайне чувствительной для их безопасности сферы. На определенные исторические параллели в подходах можно сослаться применительно к развитию морского права (успешная разработка исключительно сложной Конвенции по морскому праву 1982 г.) и космического права. Особенно характерен прогресс в кодификации космической деятельности. Начавшаяся с запуском в 1957 г. первого спутника научно-техническая революция в использовании космического пространства мгновенно выдвинула целый ряд сложных вопросов как правового характера, так и связанных с международной безопасностью политических проблем. При Здесь вновь следует обратиться к принятому в 1948 г. в рамках ООН определению оружия массового уничтожения (см. сноску на стр._________). 88 236 этом характерно, что разработка правовой базы шла поэтапно – один договор опирался на другой, причем параллельно решались общие принципы деятельности в космосе (Договор о космосе 1967 г.) и проблемы ограничения конкретных действий государств в этой сфере, представляющих угрозу мировой безопасности и стабильности (Договор о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, космосе и под водой 1963 г., Договор об ограничении систем ПРО 1972 г.). Для регулирования же тех направлений деятельности, которые по различным причинам «не укладывались» в рамки строго обязательных договорных документов, также были найдены приемлемые формы деклараций и принципов, одобренных всеми или большинством стран-членов ООН. Очевидно, что, если международное сообщество сможет найти общее понимание подходов, изложенных в российском проекте Принципов международной информационной безопасности, этот документ можно было бы рассматривать в качестве «концепции» упомянутой в резолюции 55/28 и использовать (конвенции), в дальнейшем создающего как основу многостороннего универсальный режим договора международной информационной безопасности. При этом основной идеей такого договора могло бы стать обязательство участников не прибегать к действиям в информационном пространстве, целью которых является нанесение ущерба информационным системам, процессам и ресурсам другого государства, его критически важным структурам, подрыв политической, экономической и социальной систем, массированная психологическая обработка населения с целью дестабилизации общества и государства. С этой целью и в духе создания режима коллективной информационной безопасности участники договора также откажутся от: 237 разработки, создания и использования средств воздействия и нанесения ущерба информационным ресурсам и системам другого государства; несанкционированного вмешательства в информационно- телекоммуникационные системы и информационные ресурсы, а также их неправомерного использования; действий, ведущих к доминированию и контролю в информационном пространстве; противодействия доступу к новейшим информационным технологиям, создания условий технологической зависимости в сфере информатизации в ущерб другим государствам; поощрения действий международных террористических, экстремистских и преступных сообществ, организаций, групп и отдельных правонарушителей, представляющих угрозу информационным ресурсам и критически важным структурам государств; разработки и принятия планов, доктрин, предусматривающих возможность ведения информационных войн и способных спровоцировать гонку вооружений, а также вызвать напряженность в отношениях между государствами и собственно возникновение информационной войны; использования информационных технологий и средств в ущерб основным правам и свободам человека, реализуемым в информационной сфере; трансграничного распространения информации, противоречащей принципам и нормам международного права, а также внутреннему законодательству конкретных стран; манипулирования информационными потоками, дезинформации и сокрытия информации с целью искажения психологической и духовной среды общества, эрозии традиционных культурных, нравственных, этических и эстетических ценностей; 238 информационной национальными экспансии, приобретения контроля над информационно-телекоммуникационными инфраструктурами другого государства, включая условия их функционирования в международном информационном пространстве. В этом случае такой договор должен содержать: определения признаков и классификации информационной войны, информационного оружия и средств, которые можно отнести к информационному оружию; меры по ограничению оборота информационного оружия; режим запрещения разработки, распространения и применения информационного оружия; меры предотвращения угрозы возникновения информационной войны; положение о признании опасности применения информационного оружия в отношении критически важных структур сравнимой с опасностью применения ОМУ; условия для равноправного и безопасного международного информационного обмена на основе общепризнанных норм и принципов международного права; меры предотвращения использования информационных технологий и средств в террористических и других преступных целях; разработку процедуры взаимного уведомления и предотвращения трансграничного несанкционированного информационного воздействия; условия создание системы международного мониторинга для отслеживания угроз, проявляющихся в информационной сфере и механизма контроля выполнения условий режима международной информационной безопасности; механизм разрешения информационной безопасности; конфликтных ситуаций в сфере 239 условия создания международной системы сертификации технологий и средств информатизации и телекоммуникации (в том числе программно-технических) в части гарантий их информационной безопасности; мирное развитие системы международного взаимодействия правоохранительных органов по предотвращению и пресечению правонарушений в информационном пространстве; рекомендации по гармонизации на основе добровольности национального законодательства в части обеспечения информационной безопасности. В соответствии с договором государства и другие субъекты международного права должны будут нести международную ответственность за деятельность в информационном пространстве, осуществляемую ими, под их юрисдикцией или в рамках международных организаций, членами которой они являются, и за соответствие любой такой деятельности положениям договора. 240 Заключение Россия даже при значительном ослаблении своей экономической и военной мощи остается влиятельным центром силы. Положение России в мире уже геополитически определяется факторами внутреннего развития, которые, однако, существенно зависят от характера международных отношений. Каким же видится адекватный ответ России на появление информационного оружия и угрозы информационной войны? Очевидно, что ответ на этот вопрос может быть дан только в контексте общей политики государства в области обеспечения национальной безопасности. Прежде всего, надо трезво осознать, что Россия потеряла свои прежние стратегические позиции великой военной державы и выработка новой реальной политики обеспечения национальной безопасности, отвечающей ее интересам и весьма ограниченным возможностям, является актуальной и приоритетной задачей. В основу этой политики должно быть положено понимание долгосрочных целей и приоритетов развития страны, а не амбиции великодержавности как реликты политического мышления89. Стереотипы конфронтации, принципы и методы поддержания стратегической стабильности и обеспечения национальной безопасности, выработанные во времена глобального противостояния двух великих держав, являются препятствием для формирования рациональной политики, учитывающей новые реалии и отвечающей национальным интересам России. Сегодня вопросы национальной безопасности все более пересекаются с проблемой глобальной безопасности и, следовательно, должны будут во многом решаться в рамках партнерства и сотрудничества. Наиболее важной областью такого сотрудничества является обеспечение национальной и Нужно помнить, что положившая начало «холодной войне» фултоновская речь У. Черчеля была произнесена в период, когда СССР был на пике своей политической и военной силы. 89 241 международной информационной безопасности и не только в ее военной составляющей. Для выработки рациональной политики в области обеспечения информационной безопасности, прежде всего, необходима трезвая оценка сегодняшнего состояния, информационного особенностей общества, и перспектив информатизации как развития процесса, информационного оружия и реально возможных способов его применения. Такая оценка есть базовая предпосылка выработки внешней и внутренней политики государства, военные и военно-технические компоненты которой могли бы предотвращать или парировать возникшие угрозы и надежно обеспечивали бы безопасность страны. Эта работа ведется целым рядом российских организаций и отдельных исследователей. Однако при этом важно понять, что угроза информационной войны и информационного терроризма есть фактор скрытого военно-политического давления и запугивания, фактор, способный нарушить мировую и региональную стабильность и безопасность. В условиях глобализации информационных систем без подключения к мировому информационному пространству любую страну ожидает экономическое прозябание. Следует отчетливо представлять себе, что уже по геополитическим причинам участие России в международных системах телекоммуникаций и информационного обмена невозможно без комплексного решения проблем информационной безопасности. Следовательно, необходимо международное сотрудничество, ориентированное на разработку и принятие правовых положений и соглашений, обеспечивающих информационную безопасность в процессах трансграничного информационного обмена. Необходима активная поддержка деятельности различных международных групп, разрабатывающих и обсуждающих различные аспекты внутреннего и межгосударственного законодательства, международные стандарты и возможные области взаимных интересов стран в информационной сфере. В частности, должны 242 быть определены и юридически закреплены меры международного характера, направленные на предотвращение и обеспечение ответственности за компьютерные преступления. В целом такое направление соответствует и общей тенденции развития международного права, основной и, по сути, единственной целью которого является установления всеобщего режима международной безопасности. Соответственно, изменениям, вызванным принятием императивности принципа неприменения силы, в нормативной и организационной фазах механизма международной безопасности, должно соответствовать и положение в материальной фазе механизма информационной безопасности. Прежде всего, ввиду сокращения применимости военных средств необходим осуществляемый при помощи правовых запретов и предписаний комплекс условий ограничения силовых информационных потенциалов государств до пределов, не превышающих потребности их самообороны. Этот комплекс должен препятствовать информационного возможности потенциала в использования агрессивных целях государствами и пресечь их злоупотребление своей обороноспособностью, чреватое новой гонкой вооружений, а значит, снижением эффективности дипломатических средств обеспечения безопасности. По мере выполнения этой задачи будут формироваться условия для следующего этапа развития механизма международной безопасности, когда через введение в международное правосознание также на императивном уровне принципов невооружения и отказа от вооружения как реализации и развития принципа неприменения силы удастся упразднить существующее в настоящее время у государств «право на вооружение» как средство материального обеспечения их права на самооборону. Ясно, что проблему разоружения в обозримом будущем разрешить не удастся. Для этого нет ни правовых, ни ментальных оснований. Но отказ от производства и распространения новых видов вооружений, как минимум, носящих характер массового поражения – задача для человечества вполне посильная. 243 Маловероятно, что правовым средством решения этой задачи могут стать основанные на запретах и предписаниях абсолютные правоотношения вертикального типа, которые устанавливаются по принципам и прецедентам уже действующих ныне норм международного права, регулирующих процесс ограничения вооружений других типов. Здесь нужны новые пути, основанные на новом понимании структуры безопасности в эпоху глобализации. В юридическом плане новая концепция безопасности должна предполагать развитие такой системы международного правопорядка, которая была бы основана на признании взаимозависимости современного мира, изменения понятия государственного суверенитета и служила бы нормативным выражением приоритета интересов безопасности над экономическими и политическими интересами, обеспечивала бы, в конечном счете, примат права в политике. Эффективность международного права как права всеобъемлющей безопасности и коллективной ответственности государств перед человечеством предполагает конструктивное сотрудничество участников международного общения в решении двух основных задач. Первая из них связана с обеспечением функционирования того механизма поддержания мира, которым международное сообщество уже располагает, вторая — с выработкой новых правовых норм. Ясно, что запретить разработку и использование информационного оружия на нынешнем этапе вряд ли удастся, как это сделано, например, для химического или бактериологического оружия. Понятно также, что ограничить усилия многих стран по формированию единого глобального информационного пространства невозможно. Поэтому развязки возможны только на пути заключения разумных соглашений, опирающихся на международное право информационного оружия. и минимизирующих угрозы применения 244 Соответственно, главным направлением обеспечения международной безопасности является отказ от накопления и распространения новых видов вооружений и, в частности информационных, который может реализовываться только на основе международных договоров. Как это имело место в отношении "классических" видов ОМУ, единственный путь оградить человечество от информационных войн – международно-правовое установление режима международной информационной безопасности. Конечной целью усилий мирового сообщества, и на это направлены российские инициативы, должно стать провозглашение информационного пространства зоной, свободной от оружия.
