Сатира Эразма Роттердамского «Похвала глупости» в контексте европейского Возрождения 1. Эразм Роттердамский – «гражданин мира» (жизненный путь) Эразм родился в 1469 году в голландском городе Роттердаме, в правление последнего герцога Бургундской династии, Карла Смелого. В ту пору фамилии у голландцев еще не существовали: люди звались либо по отчеству, либо по месту рождения. Имя «Эразм»—греческого происхождения; в русском переводе оно звучит как «любимый» или «желанный» Он был незаконнорожденный, прижитый священником от связи со служанкою. Пятно незаконного происхождения наносило человеку тяжелый урон, многими чертами характера — застенчивостью, постоянным недовольством собою — он, возможно, обязан как раз этому мучительному обстоятельству. В 9 лет мать поместила Эразма и его старшего брата в школу при соборной церкви святого Лебуина. Хотя впоследствии Эразм отзывался о ней весьма прохладно, вспоминая «варварские» (т. е. сугубо средневековые) учебники и методы обучения, здесь он впервые встретился с 2мя решающими для всей его дальнейшей жизни духовными движениями — гуманизмом и так называемым «новым благочестием». В конце пребывания Эразма в Девентере ректором школы стал Александр из Геека, энтузиаст новой, гуманистической образованности. Что же касается «нового благочестия», это было религиозное течение, возникшее во второй половине XIV века в Нидерландах и отличавшееся строго этической ориентацией. В 1485 году в Девентере вспыхнула чума, и Эразм с братом остались без родителей. Опекуны уговорили их на монастырь, в 1487 году Эразм сделался послушником обители Стейн, где он много читал в большой библиотеке. Но довольно скоро ему становится тесно и душно в монастыре. Он умолкает, замыкается и добивается отлучки. Летом 1495 года Эразм упросил епископа отпустить его в Парюк, учиться богословию, и в сентябре был уже студентом богословского факультета Парижск. Университета. Все это время он искал доброхотных меценатов, которые захотели бы обессмертить свое имя покровительством будущему светилу богословия и словесности. Осенью 1498 года такой меценат, наконец, нашелся: Уильям Блаунт увозит Эразма в Лондон. Там он знакомится с Томасом Мором и Джоном Колетом. Во многом Эразм и Мор были несхожи и словно бы дополняли друг друга, образуя вдвоем действительно «совершенного человека», «венец природы». Они не просто любили друг друга, гордились и восхищались друг другом — они были необходимы друг другу. И когда вскоре после казни Мора Эразм напишет: «С тех пор, как нет Мора, у меня такое чувство, словно и меня тоже больше нет». К Колету Эразм относился с уважением почти благоговейным. Творческий путь, связь с европейским гуманизмом Интерес Эразма к религии, к ее внутреннему, в первую очередь, содержанию, к книгам Священного писания, как к источнику личного благочестия, возник в школьные и укрепился в первые монастырские годы. Затем он отступил на задний план перед гуманистическими интересами филолога и литератора. Явившись в Париж изучать богословие, Эразм никаких заметных успехов в богословии не сделал, — это при его-то феноменальных способностях! — зато близко сошелся с кружком парижских гуманистов, печатал свои стихи, составлял для учебников различные пособия по латинской стилистике. В ученой среде его и заметили, и оценили. Чтобы стать властителем дум предреформационной Европы, а потом более 4х столетий сохранять репутацию образцового представителя ренессансного гуманизма, он должен был снова обратиться к богословию, к проблемам веры и благочестия. В не слишком густые ряды «христианских гуманистов» становится теперь и Эразм, чтобы со временем занять место в самой голове колонны. В Париже свои рабочие часы он делит между гуманистической наукою и богословием. В июне 1500 года вышел «Сборник пословиц» — 818 поговорок, изречений и идиоматических выражений, извлеченных из античных авторов. Богословские занятия складываются из чтения святого Иеронима и изучения греческого языка — языка Нового завета и большинства отцов церкви. В апреле 1501 года он издает текст трактата Цицерона «Об обязанностях», а в мае снова покидает Париж, спасаясь от чумы. В Лувене он продолжает занятия, получая довольно скупые деньги от городских властей, а также «гонорары» за эпитафии, похвальные речи и посвятительные предисловия. В ноябре 1507 года он написал знаменитому венецианскому типографу Альду Мануцию, предлагая ему переиздать перевод из Еврипида, вышедший в Париже. Альд ответил, не мешкая, и пригласил Эразма к себе. Он вызвался напечатать и пословицы – так родился сборник, в 3 раза бОльший прежнего. Теперь он назывался: «Три хилиады (тысячи) и примерно столько же сотен пословиц», или, сокращенно, «Хилиады пословиц». В 1509 году на престол взошел Генрих VIII. Воспитателем нового государя в годы его отрочества был лорд Маунтджой, который тут же вспомнил об Эразме и послал ему денег на дорогу с просьбой незамедлительно возвращаться в Лондон. По пути — в седле, в лодке, на постоялых дворах, на борту судна, плывшего в Дувр, — он задумал и, возможно, продумал в деталях «Похвалу Глупости». Написана она была всего за неделю в лондонском доме Мора, без единой книги (слуга с багажом отстал), все цитаты приводились на память. Знамениты так же и «Домашние беседы», написанные на латинском языке по образу «Диалогов» Лукиана, дающие сатирическое обозрение различных сторон современной частной и общественной жизни. В 1499 году началось «путешествие» Эразма по странам Европы, которое продолжалось до самой его смерти. Почти всю жизнь он провел в переездах, живя в разное время в Нидерландах, Франции, Англии, Италии, Германии, Швейцарии. Голландец по происхождению, Эразм не принадлежит какойнибудь одной стране, он принадлежит всей передовой Европе. С помощью его литературного языка доводится до совершенства классический латинский язык, который отличает профана от образованного гуманиста и дает возможность свободно беседовать с любым культурным человеком из любой страны. Поэтому его называют гражданином мира. Мировоззрение. Эразм Роттердамский был выдающимся гуманистом своего времени, критиком церкви и сторонником реформы изнутри. Он считал, что образование и критическое мышление играют ключевую роль в развитии личности и общества. Эразм выступал против слепого следования догмам и призывал к более осознанной и обдуманной вере. Он был убежден, что церковь нуждается в реформах, но эти изменения должны происходить мирным путем. Своей неустанной деятельностью Роттердамский прокладывает путь для Реформации, о которой он так мечтает. Она ему представляется, как какое-то нравственное преображение мира, где изгнано схоластическое суемудрие, нелепые предрассудки, различные виды мрачного фанатизма, стяжательство, унижающее людей и другие виды проявления неразумия. Изначально реформация начинается в Германии, а потом и в других северных странах Европы. Но оказалось, что это совсем не та Реформация, о которой так мечтал Эразм. Она не только не гасит пламя религиозного фанатизма, она раздувает его до самых крайних пределов, беспощадно сжигая элементы гуманистической культуры и католические монастыри. Эразм не присоединился к реформаторам т.к. лютеранство было против гуманизма ( он написал трактат «О свободе воли» к Лютеру). 2. «Похвала глупости» Эразма Роттердамского. Специфика жанра, сочетание античной и национальной традиций. Симон Маркиш пишет, что: Формально (или жанрово) «Похвала» — классический образец декламации, говоря точнее — шутливой декламации. Шутливое прославление предметов низменных или не стоящих внимания, восходящее, как уже сказано, к литературным традициям поздней античности, было любимой забавою и среди гуманистов. Новаторство Эразма заключалось в том, что он соединил старинную традицию с новой, незадолго до того родившейся: шутливой панегирик — с «глупствующей литературой» (или «литературою о глупцах»). Нет сомнений, что Эразмова «Похвала» находится в прямом родстве по нисходящей линии с «праздниками дураков», на которых выворачивались наизнанку все привычные понятия и связи, где царил шут, бесстрашно обличавший и высмеивавший псевдомудрость, псевдосилу, псевдопочтенность общественных установлений — такие праздники были неотъемлемой принадлежностью позднего средневековья. Явлением литературы «дураков» сделал немецкий поэт Себастьян Брант, автор стихотворной сатиры «Корабль дураков» (1494). Несметная толпа глупцов отплывает на корабле в страну Глупландию, и автор бродит меж пассажирами этого удивительного судна и последовательно их изображает, причем обнаруживается, что глупость — корень всех без исключения пороков. Поэма Бранта, написанная по-немецки, имела неслыханный успех, переиздавалась бесконечно, была переведена на латынь и многие новые языки, вызвала поток подражаний (преимущественно в Германии). Нет сомнений, что Эразмова «Похвала» находится в прямом родстве по нисходящей линии с Брантовыми «Дураками». Итак — соединение 2х традиций. И в дополнение к ним — удачнейшая находка: похвальное слово глупости вложено в уста самой госпоже Глупости. Глупость сама себя прославляет, это не панегирик, но автопанегирик. Восхваляя себя, госпожа Глупость доказывает свое неоспоримое превосходство перед мудростью, говорит о неисчислимых благодеяниях, которыми она осыпает род человеческий. 3.Социальная и философская проблематика «Похвалы глупости». Критика религиозного фанатизма и схоластической учености. Проблематика (?) строится как панорама всевозможных видов неразумия, демонстрирующая власть этого порока над человечеством: глупость народов («национальные идеи» как вид неразумия), глупость сословий (социальные модификации неразумия), глупость полов (специфика мужского и женского неразумия) и т.д. Мудрецы стремятся к истине о человеке, но она настолько безрадостна и неприглядна, что искатели истины не выдерживают этого знания. Чтобы избежать печальной участи мудрецов, человеку достаточно довериться своей природе. Симон Маркиш пишет, что: Восхваляя себя, госпожа Глупость доказывает свое неоспоримое превосходство перед мудростью, говорит о неисчислимых благодеяниях, которыми она осыпает род человеческий, уверяет, что без приправы глупости жизнь была бы вообще непереносима. В этих главах, при всем их озорстве и острословии, достаточно отчетливо звучат серьезные ноты: гуманист Эразм не может одобрить ригористической мудрости «стоика», без пощады растоптавшего все «страсти», желающего истребить всю непосредственную радость и прелесть бытия. На фоне описания современного Эразму "мудреца", средневекового схоласта, который представляется волосатым с дремучей бородой преждевременно обветшавшим стариком, строго судящим всех и вся, Глупость выглядит весьма привлекательно. Этот "книжный червяк", аскет, противник всего живого и живущего выступает антиподом Глупости, и в реальности оказывается, что настоящая глупость скорее он сам. После общего обзора своих достоинств и заслуг Глупость приступает к описанию своих последователей и поклонников и находит их на всех социальных ступенях, во всех профессиях, искусствах, состояниях. Лишь здесь сатира становится доподлинно сатирой и хлещет без разбора по вельмоажам, поэтам, юристам, богословам, не щадит ни светских, ни духовных государей, ни самого папу. А затем, в заключительных «главах», Глупость заявляет притязания на христианскую веру и, ссылаясь на свидетельство Священного писания, доказывает, что христианская вера — сродни глупости и что высшей наградою для человека на земле, предвкушением вечного блаженства является особого рода безумие. ПРОТИВ ЦЕРКВИ Самые жестокие насмешки Эразма направлены против средневековой церкви, главной идеологической опоры феодального общества. Под именем "суеверов" он высмеивает почитателей икон и святых, из которых "один исцеляет от зубной боли, другой искусно помогает роженицам, третий возвращает награбленное добро" и т.д. Священники поощряют подобное суеверие, потому что оно увеличивает их доходы. Эразм восстает против торговли индульгенциями, которыми церковь соблазняет верующих, обещая им за деньги прощение самых страшных грехов, "так что, ежели угодно, разрешается начинать сызнова весь порочный круг". Он изображает монахов, невежественных, распутных и полных самомнения; "смрадное болото" богословов, погруженных в бесплодные схоластические споры; епископов, которые заняты собирание денег. Сам римский первосвященник, отстаивающий кровью и железом свою светскую власть и достояние, осуждается примером первых учеников Христа, учивших благочестию, кротости и нестяжанию. Остро высмеяв их пороки, Эразм переходит к заключительной части своего "панегирика" и делает в ней достаточно смелый вывод. Глупость, доказав свою власть над всем человечеством, отождествляет себя с самим истинным христианством. Глупость доказывает парадоксальный тезис: человек может жить и быть при этом счастливым только благодаря своему неразумию, тогда как мудрость – его злейший враг. И в этом Эразм согласен со своим персонажем: мудрецы стремятся к истине о человеке, но она настолько безрадостна и неприглядна, что искатели истины не выдерживают этого знания. Чтобы избежать печальной участи мудрецов, человеку достаточно довериться своей природе, то есть впасть в иллюзию самообольщения, порождаемой Глупостью. Самовлюбленность (Филавтия), будучи спутницей Глупости, привязывает человека к жизни и этим спасает от опасных подозрений. Если попытаться суммировать отношение Эразма к схоластической философии и схоластическому богословию, то, прежде всего, необходимо признать, что оно не было столь однозначно отрицательным, как может показаться с первого взгляда. И дело даже не в том, что яд его сарказмов обращен против современных ему эпигонов поздней схоластики (главным образом скотистов), что он с почтением отзывается о столпах и корифеях схоластики (не исключая и самого Скота), и даже не в отдельных заимствованиях у этих столпов и корифеев. Главное — что он, как богослов, не мог творить вне влияния ранней и зрелой схоластики. Галерея сатирических портретов. Мудрец - Строгий, глазастый, на пороки друзей зоркий, в дружбе пасмурный, неприятный (гл. 19). На пиру угрюмо молчит и смущает неуместными вопросами. Одним своим видом портит публике всякое удовольствие. Если вмешается в разговор, напугает собеседника. В разладе с жизнью рождается у него ненависть ко всему окружающему. Всегда собой доволен, один он свободен, он - все, но лишь в собственных помышлениях. Все, что случается в жизни, он порицает, словно безумие. Не печалится о друге, ибо сам никому не друг. Вот образ совершенного мудреца! Кто не предпочтет ему последнего дурака из простонародья. Это законченный образ схоласта, средневекового кабинетного ученого, загримированный согласно литературной традиции этой речи под античного мудреца - стоика. Это рассудочный педант, ригорист и доктринер, принципиальный враг человеческой природы. Но с точки зрения живой жизни его книжная обветшалая мудрость скорее абсолютная глупость. Пороки современного общества выступают в шутовском наряде, представлены как различные виды человеческой глупости и обозреваемые в форме шуточного панегирика, "похвального слова". Глупость выступает, прежде всего, в частной жизни - в любовных и супружеских отношениях, в жажде славы и богатства, в чванстве "громкими именами и почетными прозвищами" В свите глупости перед нами проходят различные сословия и профессии средневекового общества: врачи-шарлатаны, законники-крючкотворы, тщеславные поэты и другие. Особенную ненависть Эразма вызывают купцы. «Но глупее и гаже всех купеческая порода, — говорит он, — ибо купцы ставят себе самую гнусную цель в жизни и достигают ее наигнуснейшими средствами: вечно лгут, божатся, воруют, жульничают, надувают и при всем том мнят себя первыми людьми в мире, потому только, что пальцы их украшены золотыми перстнями» Эразм был современником эпохи первоначального накопления и видел возникновение нового общества, основанного на власти денег. Плутос (бог богатства), по его словам, есть "единственный настоящий отец богов и людей". Не менее сурово обличает Эразм господствующий класс феодального общества - дворян, которые живут как бездельники, спят до полудня, проводят день в забавах и потехах, "с шутами и девками", за закуской и выпивкой. Сам монарх изображается Эразмом со всеми своими человеческими слабостями - как "человек, отнюдь не помышляющий о пользе общественной". 4.Глубина и многозначность картины мира в сатире Эразма. Расплывчатость границ между «глупостью» и «мудростью». Ссылаясь на стоиков, Глупость заявляет, что веление разума относится к функциям Мудрости, а внушение чувств – целиком в ведении Глупости, тем самым разграничивая оба явления. Причем, стремясь показать главенствующее положение Глупости, Мория объясняет, что чувства в человеческой жизни играют гораздо более важную роль, нежели разум: «…дабы существование людей не было вконец унылым и печальным, Юпитер в гораздо большей мере одарил их чувством, нежели разумом: можно сказать, что первое относится ко второму, как унция к Грану»1. Чувства и страсти, заявляет Глупость, направляют «поспешающего в гавань мудрости», «побуждают человека ко всякому доброму делу»2. Следовательно, достижение Мудрости невозможно без помощи Глупости. В разграничении Глупости и Мудрости Мория идет дальше: мужчины, рожденные для дел правления, должны были получить несколько капелек разума. Тогда Глупость, чтобы каким-то образом скрасить омраченную Мудростью жизнь мужчины, посоветовала ему сочетаться браком с женщиной, «скотинкой непонятливой и глупой», сознание и душа которой Мудростью не отягощены. Безусловно, счастьем своим и красотою, которые с мужскими никогда не сравнятся, женщины обязаны Глупости. Внешность же Мудрости, показанную в облике мужчины, в описании Мории вряд ли можно назвать приятной: волосатая кожа, дремучая борода, «облик преждевременного обветшания» - вот, что сопровождает Мудрость и разум. Мудрец, строгий, глазастый, зоркий на пороки друзей, в общении пасмурный неприятный и, не может носить в своем сердце истинной дружбы. Точно так же Мудрец неспособен любить, потому что, как только человек отвергает Глупость, все остальные люди становятся ему несносны, равно как и он сам себе. В произведении Эразма соотношение Мудрости и Глупости колеблющееся. Философия Эразма Роттердамского парадоксальна: все начала в ней перевернуты, каждое имеет не только внешнее проявление, но и крайне важную внутреннюю сущность. Содержания понятий Глупости и Мудрости пересекаются, могут подменять друг друга. Так, с точки зрения реальной жизни книжная мудрость философа – это абсолютная глупость, потому что «все многообразие конкретных человеческих интересов никак не сведешь к одному только знанию, а тем более к отвлеченному, оторванному от жизни книжному знанию. «МОРИЯ - синоним подлинной мудрости, не отделяющей себя от жизни, тогда как схоластическая "мудрость" - порождение подлинной глупости». Таким образом, убогому рассудку схоластов противостоит новый принцип Природы, выдвинутый гуманизмом Возрождения. Реализация в произведении аристотелевской идеи совпадения противоположностей. Идея Аристотеля: Поскольку путь, который должна пройти сущность, есть некоторого рода изменение, то он имеет общую для всякого изменения структуру: должны быть 2 противоположности, переходящие друг в друга, и нечто третье, способное стать и тем и другим, то есть субстрат изменения, или материя. Из этой аристотелевской схемы видно, что ни одна из противоположностей не может быть материей. Аристотелевская идея совпадения противоположностей пронизывает всю структуру книги.(Можно сказать вопрос выше) Здесь совмещаются убийственная сатира на бездуховность как отживающего феодализма, так и нарождающейся буржуазии - и панегирик неугомонному человечеству. Ирония и шутовство неожиданно обретают черты лирики и трагизма. Литература: 1.Гухман М.М. Язык немецкой политической литературы эпохи Реформации и Крестьянской войны. М., 1970. 2.История немецкой литературы: В 5 т., Т. 1. М., 1962. 3.Маркиш С. Знакомство с Эразмом из Роттердама. М., 1971. 4.Немилов А.Н. Немецкие гуманисты XV века. Л., 1979. 5.Пуришев Б.И. Очерки немецкой литературы XV – XVII веков. М., 1955. 6.Смирин М.М. Эразм Роттердамский и реформационное движение в Германии: Очерки из истории гуманистической и реформационной мысли. М., 1978. 7. Эразм Роттердамский и его время. М.,1989.
