ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ВВЕДЕНИЕ В КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО С РАЗЪЯСНЕНИЕМ СЛОЖНЫХ ВОПРОСОВ Учебное пособие М.А. Краснов Второе издание, переработанное и дополненное Издательский дом Высшей школы экономики Москва 2020 УДК 342.4 ББК 67.400 К78 Рецензенты: заслуженный юрист Российской Федерации, д.ю.н., профессор В.Б. Евдокимов; заслуженный юрист Российской Федерации, д.ю.н., профессор В.А. Кряжков К78 Краснов, М. А. Введение в конституционное право с разъяснением сложных вопросов: учеб. пособие [Текст] / М. А. Краснов ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2020. — 508, [4] с. — 800 экз. — ISBN 978-5-7598-2117-5 (в пер.). — ISBN 978-5-7598-2026-0 (e-book). В книге ординарного профессора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» М.А. Краснова раскрываются смысл и содержание наиболее сложных для понимания конституционно-правовых явлений, таких как конституция, правовое государство, демократия, светское государство, республика и др. Основополагающие категории рассматриваются в их историческом развитии и с позиции разных исследователей. Автор привлекает образные сравнения, метафоры, использует иные приемы, для того чтобы перед читателем возник зримый образ кажущихся отвлеченными понятий. Для студентов юридических вузов, обучающихся по программам бакалавриата и магистратуры, а также всех интересующихся историей становления российской Конституции и проблемами конституционного права. УДК 342.4 ББК 67.400 Опубликовано Издательским домом Высшей школы экономики <http://id.hse.ru> doi:10.17323/978-5-7598-2117-5 ISBN 978-5-7598-2117-5 (в пер.) ISBN 978-5-7598-2026-0 (e-book) © Краснов М.А., 2018; 2020 Содержание Об этом издании.................................................................................................... 7 Принятые сокращения ........................................................................................11 1. СОВЕТСКИЙ ТИП ГОСУДАРСТВА.........................................................13 Государственность, построенная на утопии ...................................................... 16 Родовые черты государства советского типа ...................................................... 37 «Россия — одна фабрика» ............................................................................ 37 «Советы — работающие корпорации» ........................................................ 60 «Партия — авангард» ................................................................................... 76 Контрольные вопросы ........................................................................................ 86 Рекомендуемая литература ................................................................................. 86 2. КОНСТИТУЦИЯ И КОНСТИТУЦИОННЫЙ СТРОЙ ...................... 87 О термине ............................................................................................................ 89 Рождение конституции современного типа ....................................................... 94 Конституционализм как родовой признак конституции .................................100 Два односторонних подхода к пониманию конституции................................ 104 Формально-юридический подход ............................................................. 104 «Социологический» подход. Концепция Ф. Лассаля ................................ 112 Значение конституции .......................................................................................122 Из истории создания действующей Конституции РФ .....................................125 Незавершенная революция ........................................................................125 Соединение несоединимого .......................................................................129 Несправедливое «распределение ролей» ...................................................132 Борьба за власть или попытка завершения революции? ..........................142 «Ответы на конституционные страхи».......................................................148 3 Содержание Свойства конституции .......................................................................................154 Конституция — концентрированное выражение права ...........................154 Высшая юридическая сила .........................................................................161 Особый порядок изменения .......................................................................167 Необходимость гарантирования ................................................................ 174 О прямом действии Конституции ............................................................. 206 Контрольные вопросы .......................................................................................216 Рекомендуемая литература ................................................................................216 3. ОСНОВЫ КОНСТИТУЦИОННОГО СТРОЯ РОССИИ ...................219 Конституционный строй и его основы .............................................................221 Человек, его права и свободы — высшая ценность ......................................... 227 Неужели высшая ценность — человек?..................................................... 227 Ответ на критику статьи 2 ......................................................................... 234 Российское гражданство ................................................................................... 248 Что такое гражданство и каково его значение .......................................... 248 Принципы российского гражданства ........................................................251 Правовое государство ....................................................................................... 265 Смысл правового государства ................................................................... 265 Право и закон..............................................................................................271 Право и правосознание ..............................................................................274 Отражение принципа правового государства в российской Конституции ....................................................................... 279 Демократическое государство и республиканская форма правления ............ 300 Демократия как «l’enfant terrible» .............................................................. 300 Превращение «гадкого утенка» ................................................................. 305 Размытое понятие .......................................................................................312 Основные элементы демократического государства.................................316 Республика: трудности определения ......................................................... 350 Местное самоуправление ................................................................................. 357 Антипод местного самоуправления .......................................................... 357 Два смысла местного самоуправления ..................................................... 358 4 Содержание Федеративное государство................................................................................ 363 Федерация как соединение сил ................................................................. 364 Федерация как способ разрешения конфликта........................................ 369 Статус субъектов федерации ......................................................................375 История появления современной Федерации...........................................377 О некоторых причинах «дефедерализации» ............................................. 382 Основные признаки федеративного государства и особенности Российской Федерации ............................................................................. 387 Социальное государство ................................................................................... 393 Рыночная (конкурентная) экономика ............................................................. 404 Светское государство .........................................................................................410 Соединение религиозного и светского ......................................................410 О концепции «симфонии властей» ............................................................ 417 Проблемы, связанные с понятием «светское государство» ..................... 428 Свобода совести ......................................................................................... 446 Контрольные вопросы ...................................................................................... 455 Рекомендуемая литература ............................................................................... 455 ПРИЛОЖЕНИЕ................................................................................................ 460 Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) ................................ 460 БИБЛИОГРАФИЯ .............................................................................................474 Работы классиков философии, права, богословия, истории и социологии ................................................................................474 Книги, брошюры, диссертации, авторефераты диссертаций ...................478 Научные труды в сборниках и хрестоматиях, главы в монографиях ....... 483 Статьи в научных журналах ....................................................................... 485 Комментарии к Конституции Российской Федерации ........................... 490 Учебники и учебные пособия .................................................................... 490 Словари, энциклопедии и иные справочные издания ..............................491 Работы К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина ....................................... 492 Политические, публицистические, популяризаторские, художественные произведения, сообщения в прессе............................... 496 5 Содержание Международно-правовые акты и международные договоры России (в хронологическом порядке) ........ 500 Нормативные правовые акты (в хронологическом порядке) .................. 500 Судебные решения (в хронологическом порядке) ................................... 503 Иные документы (в хронологическом порядке) ...................................... 506 Об этом издании Когда я учился на юридическом факультете, новые термины и понятия так и сыпались. Конечно, в учебниках они объяснялись, давались их определения. И для сдачи экзаменов этого было достаточно. Но уже начав работать по специальности, я обнаружил, что учебные знания не позволяют мне (как я сам это воспринимал) «потрогать» то или иное понятие — как бы увидеть его образ и благодаря этому понять смысл, предназначение, правильно применить при анализе и оценке того или иного явления. Поэтому мне показалось полезным написать книжку, которая поможет еще на стадии учебного постижения некоторых понятий конституционного (государственного) права сделать их менее отвлеченными, менее «одномерными» и, надеюсь, более ясными. Почему книга называется «Введение в конституционное право»? Потому, что она посвящена уяснению смысла наиболее важных и в то же время сложных понятий, которые применяются российской Конституцией и составляют основу конституционного права как науки и как отрасли. Постигая их, мы как бы приоткрываем завесу над одной из самых философских юридических дисциплин, входим в мир конституционного права. Без понимания основополагающих категорий мы не будем способны критически оценивать действительность, законы, политические решения и т.п., следовательно, не сможем быть хорошими профессионалами. Говорю «мы» — поскольку, работая над книгой и думая, как сделать материал яснее, я и для себя продолжал уточнять какие-то моменты. Впрочем, для любого исследователя постоянное размышление над анализируемыми понятиями — совершенно нормальное явление. Поэтому, с одной стороны, сознавая, что пишу работу для учебных целей, я предпринял попытку (удачную или неудачную — судить вам) произвести, так сказать, редукцию отдельных понятий, т.е. свести их к некоторой схеме. С другой стороны, текст насыщен изложением разных мнений, точек зрения, что, в общем-то, противоречит стремлению упростить сложную материю. Однако если бы я отказался от этого, данную работу можно было бы назвать 7 Об этом издании «Популярным конституционным правом», «Конституционным правом для домохозяек» и т.п. Для тех же, кто готовится стать профессионалом, она оказалась бы бесполезной. Знакомство с разными позициями, теоретическими и практическими проблемами как раз и есть составная часть введения в сложнейший мир конституционного права. Многие из анализируемых в настоящей книге понятий одновременно являют собой основные конституционные ценности. А ценность, как ее кратко определяет философская наука, это человеческое, социальное или культурное значение определенных явлений действительности1. Проще говоря, то, что считается более (или даже наиболее) важным, значимым для человека и общества в целом. Для того чтобы нечто стало для человека ценностью, он, естественно, должен понимать смысл, предназначение и значимость данного явления. Вот почему я старался объяснить, в чем состоит ценность и конституции, и основных принципов конституционного строя. Достоинство, свобода (физическая, духовная, творческая), собственность, материальное благополучие и многое другое (точнее, защита этих ценностей) зависят (иногда напрямую) от того, каковы основы данной государственности и насколько они реальны. Некоторые суждения, высказанные в книге, авторские подходы, выводы могут показаться непривычными. Это не следствие моего стремления к оригинальности, а результат осмысления тех идей, о которых в свое время писали умнейшие и образованнейшие люди. Именно поэтому в работе много цитат: хотелось, чтобы вы почувствовали дух произведений разных мыслителей. Так что предлагаемое издание можно считать своего рода паллиативом хрестоматии. Кстати, поэтому при первом упоминании того или иного автора полужирным курсивом выделено его имя. Структурно работа состоит из трех частей, которые разбиты на условные разделы и подразделы. Тем самым я даже «эстетически» отошел от традиционного учебника и потому не нумеровал эти структурные единицы. Часть, посвященная краткому разбору того, что являет собой советский тип государства, может показаться в данной работе ненуж1 8 См., например: Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. С. 765. Об этом издании ной. Но я убежден, что разговор об этом необходим. Ведь любая новая система социальных отношений несет на себе отпечаток (и остатки) предшествующей. В значительной степени это относится к советской системе, основанной на совершенно ином мировоззрении и иных принципах. Соответственно, для понимания того, почему именно данные понятия и в данном преломлении фигурируют в Конституции РФ, а также для трезвой оценки действительности следует знать, «из какой “шинели” вышла»2 существующая общественная и государственная система России. Кроме того, та «картина мира», которая была «усвоена» советским человеком, не исчезла с появлением новых институтов и в силу социальной инерции оказывает влияние на становление принципиально иной государственной и общественной системы. Тем более что в государственном аппарате (в его широком понимании) до сих пор работает множество людей, чье нравственное и профессиональное становление пришлось на советское время. Социальный стереотип есть широко распространенный схематичный образ социального объекта. А значит, мы можем лучше понять современное состояние общества и государства, если выясним, на основе чего возникли и сформировались советские стереотипы. Вторая часть книги посвящена феномену конституции. Без осмысления того, что представляет собой конституция в современном мире, затруднительно понять и что такое конституционный строй, каковы его основы, или главные принципы. О сущности конституции спорят уже два века. Не потому, что ученые не могут постичь этот феномен, а потому, что в зависимости от своего мировоззрения они по-разному его трактуют. Поэтому я постарался, пусть и схематично, представить различные подходы к пониманию смысла конституции и обрисовать тот, который считаю более верным. В этой части, однако, говорится не только о понимании конституции. Естественно, я не мог обойти вниманием вопрос и о характере отечественной Конституции 1993 г., а также об исторических условиях, которые во многом предопределили ее особенности. 2 Перефразировано известное выражение, приписываемое Ф.М. Достоевскому: «Все мы вышли из “Шинели” Гоголя». 9 Об этом издании Наконец, в последней, третьей части анализируются основы конституционного строя России. Конституция России (как и всякий иной подобный документ) обладает свойством системности, в связи с этим многие положения ее глав являются конкретизацией, раскрытием основ конституционного строя, закрепленных в ее первой главе. Однако такой системный анализ представляет собой отдельную исследовательскую задачу, и потому не все основы конституционного строя я соотносил с нормами из других глав Конституции. В работе вы встретитесь с текстом, имеющим иной формат в сравнении с «основным». Этот прием я позаимствовал у выдающегося французского конституционалиста Леона Дюги (1859–1928), применившего его в фундаментальном труде «Конституционное право. Общая теория государства». Таким образом я отделяю большие цитаты, примеры из практики, а также некоторые авторские суждения, которые играют роль дополнительных. Шрифтовые выделения во всех цитатах по умолчанию мои. Но если они были в самой цитате, я на это указываю. Не могу не выразить глубокую благодарность моим друзьям и коллегам: И.А. Алебастровой, В.Б. Евдокимову, А.Б. Зубову, В.А. Кряжкову, Л.Е. Лаптевой, Е.А. Мишиной, академику РАН Р.М. Энтову. Своими ценными замечаниями и советами они помогли улучшить текст этой книги. И конечно же, я благодарен редактору Г.Е. Шериховой за ее замечательную работу над рукописью. Принятые сокращения Ведомости СНД и ВС РФ (СССР, РСФСР) — Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации (СССР, РСФСР). ВЦИК — Всероссийский центральный исполнительный комитет (см. также ЦИК). ГКЧП — Государственный комитет по чрезвычайному положению. Орган, созданный в процессе попытки государственного переворота 19 августа 1991 г., по приказу которого Президент СССР М.С. Горбачев был изолирован в Крыму и фактически отстранен от власти. ГКЧП просуществовал до 21 августа 1991 г. ОГПУ — Объединенное государственное политическое управление при СНК СССР. Этот репрессивный орган в разные периоды советской истории имел разные наименования (ВЧК, НКВД, МГБ, КГБ). Этот орган был даже упомянут в Конституции СССР 1924 г., в ст. 61 которой закреплялось: «В целях объединения революционных усилий союзных республик по борьбе с политической и экономической контрреволюцией, шпионажем и бандитизмом учреждается при СНК Союза ССР объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), председатель которого входит в СНК Союза ССР с правом совещательного голоса». Политбюро ЦК КПСС (РКП (б), ВКП (б)) — Политическое бюро Центрального комитета коммунистической партии. Орган, реально управлявший партией и страной вплоть до путча в августе 1991 г. (некоторое время назывался Президиумом ЦК). Название самой партии неоднократно менялось: сначала РСДРП (Российская социал-демократическая рабочая партия), затем, после раскола на большевиков и меньшевиков, РСДРП (б), в 1918 г. — РКП (б) (Российская коммунистическая партия (большевиков)), после создания СССР — ВКП (б) (Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)) и, наконец, с 1952 г. — КПСС (Коммунистическая партия Советского Союза). РГАСПИ — Российский государственный архив социально-политической истории. РСФСР — Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика. РФ — Российская Федерация. САПП РФ — Собрание актов Президента и Правительства Российской Федерации. 11 Принятые сокращения СЗ РФ — Собрание законодательства Российской Федерации. СНК (РСФСР, СССР) — Совет народных комиссаров (Совнарком). Так с 1917 по 1946 г. именовался Совет министров (в союзных республиках также были СНК). По Конституции СССР 1924 г. СНК считался «исполнительным и распорядительным органом Центрального Исполнительного Комитета» и образовывался последним, но только формально, так как в реальности состав Совнаркома формировался Политбюро Центрального комитета компартии. СУ РСФСР — Собрание узаконений РСФСР. Официальное периодическое издание, в котором публиковались акты органов государственной власти в первые годы советской власти. ЦИК (до декабря 1936 г.) — Центральный исполнительный комитет Съезда Советов СССР (такие же органы существовали и в союзных республиках). Формально, по Конституции СССР 1924 г., «верховным органом власти» страны был Съезд Советов, но в период между съездами, т.е. сессиями, высшим органом являлся ЦИК, образуемый Съездом. Любопытно, что у ЦИК был еще и его Президиум, обладавший большими полномочиями. Сегодня акронимом «ЦИК» обозначают Центральную избирательную комиссию РФ. Чтобы не было путаницы, по отношению к ней я применяю аббревиатуру «Центризбирком». СОВЕТСКИЙ ТИП ГОСУДАРСТВА И еще одна безумная идея социалистов вскрыта ныне коммунизмом в России — идея построить благосостояние народа на нищете граждан, счастье коллектива на страдании индивидуума. Дело не только в том, что личность в социалистическом строе бесправна, а государственная власть неограниченна в своих правах; более того — здесь личность хозяйственно порабощена, нравственно уничтожена, творчески обессилена, не обеспечена в своих элементарных потребностях и раздавлена духовно. <…> Коммунисты поняли, что социализм и индивидуализм исключают друг друга; и со свойственной им прямолинейностью они приступили к подавлению духовной индивидуализации, к массовому изготовлению примитивного существа с вытравленной личностью. Они решили «переделать» человеческую природу и приступили к социализации человеческой души. Иван Ильин Кризис социализма (1931 г.) Спор в венском кафе «Ландман» в 1918 г. разгорелся во время встречи немецкого социолога Макса Вебера с австрийским экономистом Йозефом Шумпетером и известным венским банкиром Феликсом Зомари; последнему, кстати, мы и обязаны ценнейшим свидетельством об этом споре. Речь зашла о русской революции. Й. Шумпетер радостно заявил, что социализм наконец перестал быть «бумажной дискуссией» и теперь будет вынужден доказывать свою жизнеспособность. М. Вебер возразил, что попытка ввести социализм в России, учитывая уровень ее экономического развития, есть, по сути дела, преступление и закончится катастрофой. По воспоминаниям Ф. Зомари, Й. Шумпетер холодно заметил, что это вполне может случиться, но что Россия представляет собой «прекрасную лабораторию». В ответ М. Вебер взорвался: «Лабораторию с горой трупов». Й. Шумпетер сказал: «Как и любой анатомический театр». Ян-Вернер Мюллер Споры о демократии. Политические идеи в Европе XX века С оветская модель, или советский тип, государства — уникальное явление в истории человечества. Я бы не советовал этим гордиться, но понимаю, что мой совет проигнорируют: по многолетним опросам социологов, от 35 до 45 процентов наших сограждан считают, что советская политическая система лучше и нынешней системы, и западной демократии1. Учитывая жанр учебного пособия, я не собираюсь рассуждать в терминах «лучше/хуже». Поэтому могу только повторить слова Ж.-Ж. Руссо: «Мое дело говорить правду, а не заставлять верить в нее». В данном случае — кратко рассказать о теоретической основе советского типа государства, его принципиальных особенностях и некоторых следствиях. 1 См.: Общественное мнение — 2017. М.: Левада-Центр, 2018. С. 26 (в 2018 г. такой вопрос не задавался). 15 Государственность, построенная на утопии Как известно, утопия — это описание того, чего в реальности быть не может. Это слово сегодня применяют к любой идее, кажущейся нереалистичной, но начинался жанр утопии с представления именно об «идеальном обществе». Подобных утопий европейская мысль знает немало. Одни из них представлены в форме философских произведений, например, у Платона (428/7–347 до н.э.), другие — в форме художественных, например, «Утопия» Томаса Мора (1478–1535), который и ввел сам этот термин2. Хотя авторы утопий, как правило, всего лишь стремятся нарисовать картину счастливого благоденствующего общества, этот жанр не так уж безобиден: любое представление об «идеальном обществе» несет в себе зерна тоталитаризма. Но эта опасность массовым сознанием обычно не воспринимается, поскольку люди склонны очаровываться «высотой замысла». Я и сам когда-то был влюблен в коммунистическую идею, а Ленина считал непревзойденным гением. В свое оправдание скажу лишь, что даже крупные личности подвержены ошибочным идеям. Главное, осознают ли это люди, способны ли к эволюции. Известный философ Л.И. Шестов (1866– 1938) писал: «От прошлых убеждений Достоевского, от того, во что он веровал в молодости, когда впервые вошел в кружок Белинского, не осталось ни следа. Обыкновенно люди считают поверженных кумиров все же богами и оставленные храмы — храмами. Достоевский же не то что сжег — 2 16 Утопией он назвал вымышленный остров, где размещалось его «идеальное общество». Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и он втоптал в грязь все, чему когда-то поклонялся. Свою прежнюю веру он уже не только ненавидел — он презирал ее»3. Если мы читаем сказку, действие которой разворачивается в стране, где живут счастливые люди, потому что там правит добрый и справедливый король, мы понимаем, что это только сказка и она предназначена не для описания «идеального тридевятого королевства», а для других целей. Иное дело — утопия. Она являет собой не сказку, а социальный проект. Это было бы, наверное, нормальным видом творчества, если бы утопист не основывался исключительно на своей картине мира, на своих представлениях о справедливости, о характере отношений между людьми, об устройстве власти и т.п. Потому-то я и заключаю слова «идеальное общество» в кавычки, что идеально оно лишь для автора утопии и его единомышленников. Между тем любое общество гетерогенно, и потому воззрения утописта, каковы бы они ни были, не могут быть равно привлекательны для всех (а для кого-то образ «счастливого будущего» может казаться даже отвратительным). Таким образом, в самой утопии уже присутствует идея насилия над личностью, «принуждения к счастью» (мрачная иллюстрация: лозунг «Железной рукой загоним человечество к счастью» висел в начале 1920-х годов над воротами Соловецкого лагеря для политзаключенных и духовенства). Известный политический мыслитель ХХ в. Карл Поппер (1902–1994), рассуждая о способах общественных преобразований, обрисовал два подхода: «постепенный, поэтапный (piecemeal)» и «утопический». В первом случае имеется в виду совершенствование существующих институтов, во втором — «проекты переустройства общества в целом, т.е. проекты весьма основательных изменений, практические последствия которых трудно предусмотреть, опираясь на наш ограниченный опыт»4. Иван Крастев и Стивен Холмс высказали интересное наблюдение: «В 1989 году жители Центральной и Восточной Европы (бывших социалистиче- 3 Шестов Л. Достоевский и Ницше // Шестов Л. Соч. / сост., вступ. ст. и примеч. Л.В. Полякова. М.: Раритет, 1995. С. 28. 4 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: в 2 т. / пер. с англ.; под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс; Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. Т. 1: Чары Платона. С. 204. 17 1. Советский тип государства ских стран. — М. К.) мечтали не о каком-то идеальном мире, которого никогда не было. Они тосковали по “нормальной жизни” в “нормальной стране”. Как позже признался польский общественный деятель Адам Михник: “Я был одержим мыслью о том, что у нас будет революция, похожая не на французскую или русскую, а, скорее, на американскую — в том смысле, что она будет за что-то, а не против чего-то. Революция ради конституции, а не рая. Антиутопическая революция. Потому что утопии ведут на гильотину и в ГУЛАГ”»5. Оправданна именно «постепенная социальная инженерия», ибо она направлена на то, чтобы разрабатывать методы для поиска и борьбы с наиболее тяжелыми, нестерпимыми социальными бедами6. А вот стремление «искать величайшее конечное благо», говорил Поппер, приводит к ужасным последствиям: «Можно искать небесный град в прошлом или в будущем, можно звать “назад к природе” или “вперед к миру любви и красоты”, но это всегда — призыв к нашим эмоциям, а не к разуму. Даже лучшие намерения создать на земле рай могут превратить ее только в ад — в ад, который человек — и только он — может создать своим собратьям»7. Дело даже не в том, что «утопический рай» окажется адом, а в том, что сам путь к утопической цели неизбежно приносит невыносимые страдания и делает жизнь гораздо хуже той, которая существовала до попытки осуществления проекта. Россия сполна испытала на себе действие этой закономерности. О причинах того, почему в начале ХХ в. многие приняли коммунистическую идею, спорят давно. Разумеется, какой-то одной причиной этого не объяснить. Но, думаю, не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что не только «всеобщее счастье» для многих показалось достижимым, но и путь к этой цели выглядел заманчивым. Эта, как сейчас бы сказали, «дорожная карта», собственно, и представляет основные, или родовые, черты советского типа государства. 5 Крастев И., Холмс С. Имитация и ее отрицание // Сравнительное конституционное обозрение. 2019. № 1. С. 14. 6 См.: Там же. 7 Там же. С. 211. 18 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и Я применяю термин «родовые черты», для того чтобы показать: каковы бы ни были изменения, происходившие в течение десятилетий в конструкции советской государственности, каковы бы ни были особенности разных государств, применивших советскую модель, все это не отменяло главных, принципиальных ее отличительных свойств. Само же такое название обязано тому, что первое государство, отвечавшее типологическим чертам, обрисованным классиками марксизма, именовалось с 1918 по 1991 г. советским. Эти черты я собираюсь рассмотреть в следующем разделе. А пока нужно сказать о том, какая идея лежит в их основании. *** Карл Маркс (1818–1883), его соратник Фридрих Энгельс (1820–1895) и их главный российский последователь В.И. Ленин (1870–1924) считали, что, пока есть государство, не может быть свободы8, и были убеждены, что вполне возможно самоуправляющееся общество, которому не требуется государство. На таком убеждении они построили целую теорию и сами уверовали в ее научность (появилось даже понятие «научный коммунизм» — одна из «трех составных частей марксизма»9). И хотя Ленин сильно обижался на упреки в утопичности безгосударственного общества10, он отдавал должное социалистическим утопиям. 8 В этом они сходились с теоретиками анархизма, которые считались почти единомышленниками марксистов. Не случайно в Москве, да и в других городах вскоре после большевистской революции появлялись памятники видным теоретикам анархизма (прежде всего П.А. Кропоткину и М.А. Бакунину), в их честь переименовывались улицы и даже города. 9 Еще две части составляли марксистская философия и политэкономия (см.: Ленин В.И. Три источника и три составных части марксизма // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 23. М.: Политиздат, 1973). В советских вузах все три «части» были обязательными учебными дисциплинами. 10 См., например: Ленин В.И. Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 33. М.: Политиздат, 1969. С. 48, 49, 57; Ленин В.И. Речь о роспуске Учредительного собрания на заседании ВЦИК 6 (19) января 1918 г. // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 35. М.: Политиздат, 1974. С. 238–239; Ленин В.И. Великий почин (О героизме рабочих в тылу. По поводу «коммунистических субботников») // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 39. М.: Политиздат, 1970. С. 19–20; Ленин В.И. Речь о продовольственном и военном положении на Московской конференции фабзавко- 19 1. Советский тип государства Так, он выражал благодарность утопистам-социалистам (Сен-Симону, Фурье, Оуэну), «которые, несмотря на всю фантастичность и весь утопизм их учений, принадлежат к величайшим умам всех времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно»11. Впрочем, он лишь повторил положительную оценку утопистов, данную Марксом и Энгельсом еще в 1848 г. в «Манифесте коммунистической партии». Утопизм этих воззрений они объясняли тем, что «фантастическое описание будущего общества возникает в то время, когда пролетариат еще находится в очень неразвитом состоянии и представляет себе поэтому свое собственное положение еще фантастически, оно возникает из первого исполненного предчувствий порыва пролетариата к всеобщему преобразованию общества»12. Главное отличие марксизма от утопического социализма, говорил Ленин, состоит в том, что последний «не мог указать действительного выхода. Он не умел ни разъяснить сущность наемного рабства при капитализме, ни открыть законы его развития, ни найти ту общественную силу (курсив Ленина. — М. К.), которая способна стать творцом нового общества»13. Следуя своей формационной концепции истории, марксизм считает, что при коммунизме социальное развитие достигнет своего предела, абсолюта. Так что идея «конца истории» принадлежит отнюдь не Фрэнсису Фукуяме14. Собственно, любая утопия — это как бы картина «конца истории». Но только марксизм обрисовал путь к этому «конмов, представителей правлений профсоюзов, уполномоченных Московского центрального рабочего кооператива и совета общества «Кооперация» 30 июля 1919 г. // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 39. М.: Политиздат, 1970. С. 122. 11 Ленин В.И. Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 6. М.: Госполитиздат, 1963. С. 26. 12 Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. М.: Госполитиздат, 1955. С. 456. 13 Ленин В.И. Три источника и три составных части марксизма. С. 46. 14 В 1989 г. вышло эссе Ф. Фукуямы «Конец истории?», а в 1992 г. — его книга «Конец истории и последний человек», позднее опубликованная на русском языке (пер. с англ. М.Б. Левина. М.: ООО «Издательство АСТ», 2004). Впрочем, сам Фукуяма пишет, что эта идея высказывалась и до него, в частности, русским эмигрантом Александром Кожевым. 20 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и цу», а ленинизм (большевизм) конкретизировал и повел по этому пути Россию. В силу убеждения в своей научности марксистская теория, разумеется, не употребляет понятия «идеал», «идеальное общество» применительно к коммунизму, да и вообще в марксистском словаре слово «идеализм» ругательное. Однако коммунизм является именно «идеальным обществом», т.е. невозможным в действительности. Главным образом потому, что эта общественная система рассчитана на человека, имеющего совсем иную психоэмоциональную природу, нежели обычный, массовый человек (в наши дни появилось немало антиутопий, где фигурируют биологические особи с искусственно заданными свойствами. Но людьми их назвать уже нельзя. Поэтому такие произведения и называются антиутопиями). Откуда же возьмется, точнее, благодаря чему сформируется «коммунистический человек», которому не потребуются ни правовое регулирование, ни система контроля за соблюдением правовых норм и принуждения за их нарушение? Ленин давал такой ответ: «Государство сможет отмереть полностью тогда, когда общество осуществит правило: “каждый по способностям, каждому по потребностям”, т.е. когда люди настолько привыкнут к соблюдению основных правил общежития и когда их труд будет настолько производителен, что они добровольно будут трудиться по способностям (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.). “Узкий горизонт буржуазного права”, заставляющий высчитывать, с черствостью Шейлока, не переработать бы лишних получаса против другого, не получить бы меньше платы, чем другой, — этот узкий горизонт будет тогда перейден. Распределение продуктов не будет требовать тогда нормировки со стороны общества количества получаемых каждым продуктов; каждый будет свободно брать “по потребности”. С точки зрения буржуазной легко объявить подобное общественное устройство (коммунизм. — М. К.) “чистой утопией” и зубоскалить по поводу того, что социалисты обещают каждому право получать от общества, без всякого контроля за трудом отдельного гражданина, любое количество трюфелей, автомобилей, пианино и т.п. Таким зубоскальством отделываются и поныне большинство буржуазных “ученых”, которые обнаруживают этим и свое невежество и свою корыстную защиту капитализма. Невежество, — ибо “обещать”, что высшая фаза развития коммунизма наступит, ни одному социалисту в голову не приходило, а предвидение великих социалистов, что она наступит, предполагает и не теперешнюю производительность труда и не теперешнего обывателя, способного “зря” — вроде как бурсаки 21 1. Советский тип государства у Помяловского15 — портить склады общественного богатства и требовать невозможного»16. Но это, в сущности, не ответ, ибо совершенно непонятно, почему люди должны будут привыкнуть к новым «правилам общежития» (надо понимать, основанным на взаимном уважении), почему труд будет высокопроизводительным и почему он обусловит всеобщую добросовестность («по способностям»), наконец, почему «теперешний обыватель» станет высокосознательным, «идеальным» человеком и куда денутся неизбывные людские пороки и слабости — зависть, лень, ложь, ревность, гедонизм, тщеславие и проч. и проч. Древние философы гораздо лучше понимали человеческую природу. Платон, например, писал: «Самое великое зло — это господство страсти, когда душа дичает от вожделений. Всего более это проявляется в том, к чему у большинства имеется самое глубокое и сильное вожделение, то есть в силе, которая вследствие дурных природных свойств и воспитания порождает тысячи побуждений к ненасытному и беспредельному стяжанию имущества либо денег»17. Понятно, что марксизму как атеистическому учению ненавистно само слово «грех». Но даже в системе материалистических координат мы никуда не уйдем от природы человека (уже в первой человеческой семье, когда, казалось бы, делить было нечего, именно зависть Каина к своему праведному брату Авелю стала причиной убийства). Я уже не говорю о том, что человек в марксистском представлении — особь, лишенная высоких, надмирных устремлений. Марксизм смотрит на него лишь как на работника и потребителя и полагает, что человек «возлюбит ближнего 15 Русский писатель Н.Г. Помяловский (1835–1863) наиболее известен как автор повести «Очерки бурсы», хотя у него есть и другие неплохие произведения, например, «Мещанское счастье», «Молотов». Бурса — училище, готовившее для Церкви пономарей, дьячков, писцов. В основном туда отдавали своих детей крестьяне и мещане, в том числе чтобы спасти от солдатчины. 16 Ленин В.И. Государство и революция. С. 96–97. 17 Платон. Законы. Кн. 9 [Электронный ресурс] // Сайт «Библиотека Максима Мошкова». URL: http://lib.ru/POEEAST/ PLATO/ zakony.txt_with-big-pictures.html# (дата обращения: 03.03.2014). 22 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и своего, как самого себя» («братство») только потому, что появится материальное изобилие... Как ни парадоксально, но утопичность идеи переделки человеческой природы в некотором роде подтверждает Ф. Энгельс. Вот его описание высшей ступени варварства перед переходом в эпоху цивилизации (об этих ступенях см. ниже): «Богатства соседей возбуждают жадность народов, у которых приобретение богатства оказывается уже одной из важнейших жизненных целей. Они варвары: грабеж им кажется более легким и даже более почетным, чем созидательный труд. Война, которую раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападения, или для того, чтобы расширить территорию, ставшую недостаточной, ведется теперь только ради грабежа, становится постоянным промыслом. Недаром высятся грозные стены вокруг новых укрепленных городов: в их рвах зияет могила родового строя, а их башни достигают уже цивилизации. То же самое происходит и внутри общества. Грабительские войны усиливают власть верховного военачальника, равно как и подчиненных ему военачальников; установленное обычаем избрание их преемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в особенности со времени утверждения отцовского права, переходит в наследственную власть, которую сначала терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют; закладываются основы наследственной королевской власти и наследственной знати. Так органы родового строя постепенно отрываются от своих корней в народе, в роде, во фратрии, в племени, а весь родовой строй превращается в свою противоположность: из организации племен для свободного регулирования своих собственных дел он превращается в организацию для грабежа и угнетения соседей, а соответственно этому его органы из орудий народной воли превращаются в самостоятельные органы господства и угнетения, направленные против собственного народа. Но этого никогда не могло бы случиться, если бы алчное стремление к богатству не раскололо членов рода на богатых и бедных <...>»18. На самом деле никакого парадокса в этом нет. Коммунистическая идея, целиком основанная на материалистических категориях, совершенно не берет в расчет, что антропологически человек не меняется. Конечно, за тысячи лет изменились семейные отношения; изменилось отношение людей к государству, да и нормативное отношение государства 18 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. М.: Госполитиздат, 1961. С. 164–165. 23 1. Советский тип государства к человеку. Но в целом люди не изменились. Собственно, сама история дает яркое подтверждение этому. Несмотря на то что за годы «воспитания нового человека» в СССР сменилось несколько поколений, человек не стал другим. И как только появилась возможность вновь приобретать частную собственность, мы увидели все малосимпатичные проявления, свойственные «периоду первоначального накопления капитала». Теоретический марксизм захотел соединить «идеал» с политической практикой, а практический марксизм превратил «идеал» в цель19 («Наша цель — коммунизм» был одним из самых распространенных советских лозунгов). Между тем идеал принципиально отличается от цели. Иммануил Кант (1724–1804) писал, что идеал — это «идея, поставленная перед нами разумом в качестве объекта стремления»20 , а его современник Иоганн Готлиб Фихте (1762–1814) — что «идеалы не могут существовать в действительном мире; мы лишь утверждаем, что по ним должно судить о действительности и последняя изменяется теми, которые чувствуют в себе силы для этого»21. Проще говоря, идеала в земной жизни достичь невозможно, к нему можно лишь стремиться и в этом стремлении стараться постепенно менять жизнь к лучшему. Если же утопию пытаются реализовать, сделав целью несбыточное, возникает власть, паразитирующая на идее-цели (идеократия22): поскольку цель становится все более призрачной, эта власть требует все новых и новых жертв (не случайно в конце 1920-х годов И.В. Сталин (1879–1953) выдвинул концепцию «обострения классовой борьбы по мере приближения к социализму»). Таким образом, утопия, если ее пытаются реализовать, не просто не способна приблизить «общество счастья» — она убивает и нормальную жизнь. 19 Показательно, что в известном советском Словаре русского языка С.И. Ожегова (1900–1964) слово «идеал» тоже определяется как «то, что составляет высшую цель деятельности, стремлений» (Ожегов С.И. Словарь русского языка / под ред. проф. Н.Ю. Шведовой. 11-е изд., стереотип. М.: Русский язык, 1975. С. 219). 20 Кант И. Религия в пределах только разума // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 61. 21 Цит. по: Краткая философская энциклопедия. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Энциклопедия», 1994. С. 169. 22 См.: Аксючиц В.В. Идеократия в России / вступ. ст. А.В. Водолагина. М.: Выбор, 1995. 24 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и *** Один из «главных блоков» в фундаменте коммунистического «общества счастья» — идея ликвидации государства. Чем же оно не угодило марксизму? Можно было бы сказать — тем, что государство для него не более чем машина для подавления одного класса другим23, а потому во имя свободы оно должно быть уничтожено победившим пролетариатом. Но такой ответ был бы не вполне точным. Марксистская идея, в отличие от анархистской, состоит в том, что специально государство уничтожать не нужно, нужно лишь создать условия, при которых оно начнет само отмирать и человечество возвратится к периоду, когда оно существовало без государства. Об этом периоде обстоятельно говорит Ф. Энгельс в своем известном труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Эта работа имеет подзаголовок «В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана». Подзаголовок не случайный. Американский историк и этнограф Льюис Генри Морган (1818–1881) в 1877 г. опубликовал книгу «Древнее общество», ставшую результатом его исследовательской деятельности. К. Маркс подробно конспектировал этот труд, о чем Ф. Энгельс узнал, разбирая рукописи Маркса после его смерти. «Ознакомившись с этим конспектом и убедившись в том, что книга Моргана подтверждает выработанное Марксом и им материалистическое понимание истории и сложившиеся у них взгляды на первобытное общество, Энгельс счел необходимым написать специальную работу, широко использовав замечания Маркса, а также некоторые выводы и фактический материал, содержащиеся в книге Моргана. Энгельс рассматривал это как “в известной мере выполнение завещания” Маркса»24, о чем и сказал в Предисловии к своему труду, отметив, что Морган «по-своему вновь открыл материалистическое понимание истории, открытое Марксом сорок лет тому назад, и, руководствуясь им, 23 См., например: Маркс К. Гражданская война во Франции. Воззвание Генерального совета международного товарищества рабочих // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. М.: Госполитиздат, 1960. С. 340; Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. С. 173, 176; Энгельс Ф. Введение к работе К. Маркса «Гражданская война во Франции» // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. М.: Госполитиздат, 1962. С. 200–201; Ленин В.И. Государство и революция. С. 39–40, 80, 90. 24 Примечания [к тому 21] // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. М.: Госполитиздат, 1961. С. 565. 25 1. Советский тип государства пришел, при сопоставлении варварства и цивилизации, в главных пунктах к тем же результатам, что и Маркс»25. Л. Морган разделял человеческую историю на три эпохи: дикости, варварства (в них он выделял еще и ступени) и цивилизации. По его концепции, дикость переходит в варварство, а варварство в цивилизацию главным образом благодаря освоению человеком природы, завоеванию новых территорий, совершенствованию орудий производства, разделению труда и т.п. На высшей ступени варварства появляется понятие собственности, а с нею разделение общества на классы, которое, в свою очередь, приводит к необходимости публичной власти, т.е. появляется государство и соответственно начинается эпоха цивилизации. Ф. Энгельс дополнил данные Моргана результатами своего анализа исторических источников. Но свою главную задачу он видел, разумеется, не в историческом очерке, а в том, чтобы донести мысль о реалистичности задачи отмирания государства: раз его появление обусловлено частной собственностью и разделением общества на классы, значит, без них государство вновь станет ненужным. Вот что Энгельс пишет в конце книги: «Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определенной ступени экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором»26. Строго говоря, «государственная машина» не должна быть «рядом с прялкой и с бронзовым топором», поскольку эти предметы характеризуют как раз догосударственное общество. Тем не менее мысль понятна: место государства — на свалке истории. 25 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. С. 25. 26 Там же. С. 173. 26 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и Конечно, марксизм в некотором смысле прав, называя государство «машиной» или «аппаратом». Мы ведь примерно так же воспринимаем государство (если речь не идет о государстве как стране). Весь опыт наших контактов с ним побуждает многих думать о государстве как бездушной машине. Мы забываем, что деятельности государственного аппарата по самой его природе не свойственна эмоциональность. Об этом хорошо сказал А.П. Чехов (1860–1904): «Люди, имеющие служебное, деловое отношение к чужому страданию, например, судьи, полицейские, врачи, с течением времени, в силу привычки, закаляются до такой степени, что хотели бы, да не могут относиться к своим клиентам иначе как формально; с этой стороны они ничем не отличаются от мужика, который на задворках режет баранов и телят и не замечает крови»27. Однако такой взгляд мгновенно испаряется, как только государственные институты слабеют или, того хуже, разрушаются. Общество тут же погружается в хаос, в то самое «естественное состояние», при котором, по Т. Гоббсу, идет «война всех против всех»28, действует «право сильного». И тогда люди готовы призвать любого тирана, лишь бы был восстановлен порядок. Впрочем, тот же Энгельс отдавал должное государству как системе институтов регулирования и принуждения, главная задача которых состоит в сохранении социального мира: чтобы «классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах “порядка ”»29. Однако такую здравую позицию он не стал развивать, иначе она стала бы противоречить идее классового характера любого государства. Эта идея выражается в том, что, по Энгельсу, экономически господствующий класс «становится также политически гос27 Чехов А.П. Палата № 6 // Чехов А.П. Соч.: в 18 т. Т. 8. М.: Наука, 1985. С. 78. 28 Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч.: в 2 т. / сост., ред., авт. примеч. В.В. Соколов. Т. 2. М.: Мысль, 1991. С. 95. 29 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. С. 170. 27 1. Советский тип государства подствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса»30. Спору нет, в древнем и средневековом государстве правящий класс действительно рекрутировался в основном из знати, чье влияние на конкретные решения и на общую политику государства было сильно ощутимо. Но нигде не было абсолютного тождества между «экономически господствующим классом» и политической властью. Поэтому нельзя с такой же определенностью, как это делал Энгельс, называть античное государство «прежде всего государством рабовладельцев для подавления рабов», а «феодальное государство — органом дворянства для подавления крепостных и зависимых крестьян»31. К тому же абсолютные правители — монархи нередко выступали как раз в роли некоего средостения между классами. По крайней мере, «простой народ» именно так зачастую и воспринимал монарха. Например, известный русский философ Н.А. Бердяев (1874–1948) писал: «Россия была темным мужицким царством, возглавленным царем. И это необъятное царство прикрывалось очень тонким культурным слоем. Огромное значение для душевной дисциплины русского народа имела идея царя. Царь был духовной скрепой русского народа, он органически вошел в религиозное воспитание народа. Без царя не мыслил народ никакого государства, никакого закона, никакого порядка, никакого подчинения общему и целому. Без царя для огромной массы русского народа распалась Россия и превратилась в груду мусора. Царь предотвращал атомизацию России, он сдерживал анархию. Царь же охранял культурный слой от напора народной тьмы, не нуждавшейся в высшей культуре. Или царь, или полная анархия — между этими полюсами колеблется мысль народная»32. И уж тем более не соответствует действительности тезис о том, что «современное представительное государство есть орудие эксплуатации наемного труда капиталом»33. Я не утверждаю, будто современная демократия обеспечила полное равенство всех перед законом и судом, т.е. что 30 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. С. 171. 31 Там же. 32 Бердяев Н.А. Философия неравенства. М.: ИМА-пресс, 1990. С. 35–36. 33 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. С. 171–172. 28 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и фактор «денег» или «статуса» не играет никакой роли. Только хочу сказать, что даже во времена Энгельса утверждение, будто государство служит «классу капиталистов», мягко говоря, было большой натяжкой. Хотя «научный коммунизм» говорит, что государство будет отмирать, он не имеет в виду процесс, происходящий сам собою. Нет, марксистское учение предполагает, что пролетариат после захвата власти должен предпринять определенные действия. Описанию этих действий и посвящена одна из наиболее известных работ В.И. Ленина «Государство и революция». Подзаголовок этой работы «Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции» не случаен. В левом политическом лагере того времени были совершенно разные представления о том, на основе какой государственности нужно строить социализм. Так, лидеры немецкой социал-демократии выступали вообще «против социалистической революции и диктатуры пролетариата, революционной замены буржуазного государства пролетарским»34, а вот анархисты и даже часть большевиков считали, что государство вообще не нужно, даже на переходный период. Свою задачу Ленин видел в «обращении к истокам» — взглядам Маркса и Энгельса на государство вообще и «пролетарское» государство в особенности. Поэтому он несколько месяцев тщательно выписывал высказывания К. Маркса и Ф. Энгельса о государстве (в том же томе эти выписки собраны под названием «Марксизм о государстве»). Первым «действием» пролетариата марксизм считает разрушение, уничтожение буржуазного государства. В.И. Ленин утверждал: «Буржуазное государство не “отмирает”, по Энгельсу, а “у н и ч m о ж а е m с я ” (именно так — курсивом с разрядкой — Ленин подчеркнул это слово. — М. К.) пролетариатом в революции. Отмирает после этой революции пролетарское государство, или полугосударство»35 (или, как иногда говорил Ленин, «не государство в собственном смысле»36). «Уничтожение», по Ленину, это прежде всего отказ от институтов демократической государственности — разделения властей, плюрализма, 34 Предисловие [к тому 33] // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 33. М.: Политиздат, 1969. С. VII. 35 Ленин В.И. Государство и революция. С. 18. 36 См.: Там же. С. 18, 66, 90, 230, 231 и др. 29 1. Советский тип государства политической конкуренции. «Морально-теоретическое» основание для такого отказа было незамысловатым: «буржуазная демократия» предполагает только формальное равенство, а на самом деле она «всегда узка, лицемерна, лжива, фальшива, всегда остается демократией для богатых, обманом для бедных»37; ограничения демократизма «выталкивают бедноту из политики, из активного участия в демократии»38. Наоборот, «пролетарская демократия подавляет эксплуататоров, буржуазию — и потому не лицемерит, не обещает им (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.) свободы и демократии — а трудящимся дает настоящую демократию»39. В реальности большевики в деле «уничтожения буржуазного государства» пошли еще дальше. Совнарком, руководимый В.И. Лениным, принял ряд решений, которые должны были показать, что создаваемое «пролетарское государство» вообще ничего общего не имеет с исторической Россией и даже отказывается от правопреемства с ней. В частности, был отменен практически весь корпус законов, а советское правительство заявило, что не будет выплачивать внешние долги России. Да и само слово «Россия» было упрятано в аббревиатуру «РСФСР». Почему же нельзя сразу отказаться от государства? Потому, гласит марксистская теория, что потребуется некоторый период времени, чтобы подавить сопротивление классовых противников. Насилие вообще, как писал К. Маркс, «является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым»40 (эти слова в сокращенном виде стали крылатой фразой: «насилие — повивальная бабка истории»). У победившего в революции пролетариата, предупреждали основоположники марксизма, обязательно будут противники — «буржуазия и ее пособники». Вот их и придется подавлять. Ф. Энгельс об этом ясно сказал в письме видному немецкому социал-демократу Августу Бебелю: «Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым прихо- 37 Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 37. М.: Политиздат, 1969. С. 104. 38 Ленин В.И. Государство и революция. С. 88. 39 Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский. С. 104–105. 40 Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Том первый // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. М.: Госполитиздат, 1960. С. 761. 30 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и дится пользоваться в борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается (курсив Энгельса. — М. К.) в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестает существовать»41. Таким образом, функция принуждения (подавления) сохраняется на неопределенный период. Но эта функция уже не может быть доверена тем институтам, которые ее осуществляли в «буржуазном» государстве. «Все перевороты усовершенствовали эту машину, — писал Маркс, — вместо того, чтобы сломать ее»42, но «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей»43. Почему? По марксистской теории, государство — это главным образом бюрократия и институты государственного принуждения (армия и полиция), которые не позволят пролетариату произвести революционные изменения. Ленин напоминал, что Маркс, говоря об уничтожении государства, «ограничивает свой вывод континентом»44, и объяснял: «Англия была еще (в 1871 г. — М. К.) образцом страны чисто капиталистической, но без военщины и в значительной степени без бюрократии. Поэтому Маркс исключал Англию, где революция, и даже народная революция, представлялась и была тогда возможной без предварительного условия разрушения “готовой государственной машины”»45. К. Маркс в работе «Гражданская война во Франции» описывал весьма запутанную политическую ситуацию в этой стране во время Франко-прусской войны 1871 г., но главным образом этот труд был посвящен 41 Энгельс Ф. Письмо А. Бебелю // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. М.: Госполитиздат, 1961. С. 5. 42 Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. М.: Госполитиздат, 1957. С. 206. 43 Маркс К. Гражданская война во Франции. С. 339. 44 См.: Ленин В.И. Государство и революция. С. 38. 45 Там же. 31 1. Советский тип государства анализу действий и ошибок Парижской коммуны46. В частности, он напомнил, что «первым декретом Коммуны было уничтожение постоянного войска и замена его вооруженным народом»47. Ленин, для которого это стало одним из центральных тезисов в его концепции «отмирания государства», пытался представить, как это может быть в реальности. В частности, он писал: «Чтобы не дать (курсив Ленина. — М. К.) восстановить полицию, есть только одно средство: создание всенародной милиции, слияние ее с армией (замена постоянной армии всеобщим вооружением народа). В такой милиции должны участвовать поголовно все граждане и гражданки от 15 до 65 лет, если этими примерно взятыми возрастами позволительно определить участие подростков и стариков. Капиталисты должны платить наемным рабочим, прислуге и пр. за дни, посвященные общественной службе в милиции»48. Это он повторял потом не раз49. Однако Ленин не придал значения тому обстоятельству, что пример Парижской коммуны был весьма специфическим, а сам этот период романтизирован Марксом: Коммуна отнюдь не была органом «диктатуры пролетариата», как это впоследствии пытались доказать марксисты, а объединяла сторонников разных идеологий (хотя все они были радикальные). Фактически не было и «замены армии вооружением народа». Просто так сложились обстоятельства. Еще за несколько месяцев до создания Коммуны из парижан была сформирована Национальная гвардия для обороны города от прусских войск. В нее входили все желающие, им платили жалованье, а командиры, действительно, избирались «гвардейцами». Эта «гвардия» и явилась тем самым «вооружением 46 Слово «коммуна», более или менее соответствующее русскому слову «община», вошло в политический обиход во Франции еще в 1791 г., и Парижской коммуной с 1792 г. именовался парижский муниципалитет. Во время Франко-прусской войны 1871 г. так же назвал себя и орган восстания, продержавшийся чуть более двух месяцев. Восстание было жестоко подавлено правительством А. Тьера. Сегодня слова «Парижская коммуна» ассоциируются именно с этим периодом. 47 Маркс К. Гражданская война во Франции. С. 342. 48 Ленин В.И. Задачи пролетариата в нашей революции // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 31. М.: Политиздат, 1969. С. 165. 49 См., например: Ленин В.И. Государство и революция. С. 100; Ленин В.И. Наши взгляды // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 31. М.: Политиздат, 1969. С. 280. 32 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и народа». Но весьма скоро стало ясно, что на добровольных началах это «вооружение» не просуществует, и Совет Коммуны издал декрет об обязательной службе в Национальной гвардии. А главное, парижское «народное войско» представляло собой слабо дисциплинированное и плохо управляемое сообщество. «Нужно признать, — писал один французский автор, симпатизировавший Коммуне, — что никогда еще защита города не велась такими неопытными людьми. Среди генералов Коммуны, наряду с некоторыми умершими героями, было много жалких и трусливых воинов, которые пьянствовали в то время, когда другие шли на смерть»50. В России также довольно скоро после Октября 1917 г. большевикам пришлось и объявлять о мобилизации в армию51, и воссоздавать, по существу, полицию, хотя и называя ее милицией52. Тем не менее Ленин не думал пересматривать положения марксистской теории относительно «пролетарского государства». «Вооружение народа» вписывалось в концепцию «полугосударства», где важнейшие государственные функции становятся, по существу, общественными, поскольку предполагается «привлечение к управлению государством поголовно всех трудящихся»53. А если «все (курсив Ленина. — М. К.) будут управлять по очереди», то «быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял»54. 50 Вандервельде Э. Парижская коммуна / пер. с фр. М.: Изд-во ВЦИК, 1918. С. 8. 51 15 января 1918 г. был издан Декрет СНК РСФСР о создании Рабоче-Крестьянской Красной армии, 29 мая 1918 г. — Декрет ВЦИК «О принудительном наборе в Рабоче-Крестьянскую Красную армию», а 29 июля 1918 г. — Декрет СНК РСФСР «О принятии на учет годных к военной службе граждан в возрасте от 18−40 лет», где, в частности, устанавливалось: «Все граждане Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, годные к военной службе, в возрасте от 18 до 40 лет, считаются военнообязанными и должны будут по первому призыву Рабочего и Крестьянского Правительства явиться на военную службу» // Сайт «Libussr.ru». URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_281.htm (дата обращения: 16.03.2019). 52 Только в 2011 г. название «полиция» было восстановлено (см.: Федеральный закон от 7 февраля 2011 г. № 3-ФЗ «О полиции» // СЗ РФ. 2011. № 7. Ст. 900). 53 См., например: Ленин В.И. Доклад о пересмотре программы и изменении названия партии 8 марта [Седьмой экстренный съезд РКП(б). 1918 г.] // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 36. М.: Политиздат, 1969. С. 53. 54 Ленин В.И. Государство и революция. С. 116. 33 1. Советский тип государства Ленин посвятил немало работ тому, чтобы убедить как в необходимости «поголовного участия», так и в реальной возможности этого. Он считал, что управление государством состоит из небольшого числа довольно простых функций, «которые доступны, подсильны громадному большинству населения, а затем и всему населению поголовно»55. Например, он художественно описывал, как небольшой революционный отряд приходит в квартиру инженера, чтобы «уплотнить», т.е. подселить в нее несколько семей рабочих56. Появился даже своего рода мем: «Каждая кухарка может управлять государством» — слова, приписываемые Ленину. Однако тут я должен немного его защитить. Говоря про «кухарку», он имел в виду, что «каждую кухарку» можно обучить управленческим навыкам: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели57. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять (курсив Ленина. — М. К.) государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение (курсив Ленина. — М. К.) делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно, т.е. к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту»58. *** Итак, марксистская концепция, воспринимающая государство как врага свободы, только как аппарат для подавления и потому предполагающая, что оно в конечном итоге будет ликвидировано, «отомрет», 55 Ленин В.И. Государство и революция. С. 78. 56 См.: Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 34. М.: Политиздат, 1969. С. 314–315. 57 Е.К. Брешко-Брешковская (1844–1934) — в молодости «народница», позже — один из лидеров правого крыла партии эсеров. Эмигрировала из РСФСР в 1919 г. И.Г. Церетели (1882–1959) — известный меньшевик, входил в состав Временного правительства. Эмигрировал из Грузии, после того как там была установлена советская власть. 58 Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? С. 315. 34 Го с у д а р с т в е н н о с т ь , п о с т р о е н н а я н а у т о п и и требует, чтобы «пролетарское государство» было основано на совершенно новых принципах, чтобы оно стало, так сказать, квазигосударством. Забегая вперед, скажу, что эта идея не только не привела хотя бы к появлению тенденции «отмирания государства», но, наоборот, обусловила формирование тоталитарного государства, огосударствление всех областей жизни. Трудно сказать, верили ли сами советские руководители в то, что государство рано или поздно отомрет, или верность идеологии обязывала поддерживать этот тезис, но время от времени они вспоминали о нем. Наиболее ярко это продемонстрировал Н.С. Хрущев (1894–1971). Будучи руководителем СССР, он попытался вдохнуть в начале 1960-х годов новую жизнь в идею коммунизма, проведя на XXII съезде КПСС (октябрь 1961 г.) решение о принятии новой Программы КПСС, где говорилось, что к 1980 г. будет создана материально-техническая база коммунизма. «Программа КПСС была готова к июлю 1961 г. и пестрела фантастическими “расчетами”. Программа обещала к 1970 г. догнать и перегнать США по основным показателям (от стали и цемента до масла и яиц). К 1980 г. было обещано полное изобилие. В июле 1961 г. Хрущев громогласно объявил: “нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!”»59. Правда, в Программе не говорилось, что к 1980 г. государство отомрет, но предполагалось, что «в процессе дальнейшего развития социалистической демократии произойдет постепенное превращение органов государственной власти в органы общественного самоуправления»60. Поэтому, например, Министерство внутренних дел было переименовано в Министерство охраны общественного порядка, впрочем ненадолго. Теперь нам предстоит чуть более подробно рассмотреть основополагающие принципы, которые стали родовыми чертами государства советского типа61. Тут, правда, подстерегают трудности. Во-первых, в марксистском описании «отмирающего» государства есть целый ряд особенностей, но оценивать, какие из них имеют фундаментальный и универсальный ха- 59 История России. ХХ век: 1939–2007 / отв. ред. А.Б. Зубов. М.: Астрель: АСТ, 2009. С. 343. 60 Программа Коммунистической партии Советского Союза. М.: Политиздат, 1974. С. 101. 61 Давно, еще в 1995 г., я опубликовал статью «Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны)», где в концентрированном виде излагаются основные представления Ленина о будущем обществе и государстве (см. приложение к настоящему учебному пособию). Хотя статья написана в несколько художественной форме, она содержит почти дословные цитаты из разных ленинских работ. 35 1. Советский тип государства рактер, можно по-разному. Во-вторых, в отдельные периоды советской истории существовали явления, о которых нет прямого упоминания в ленинской концепции (например, нэп или яростные репрессии против православного духовенства). Следует ли их относить к основным чертам, имманентным советскому типу? И в-третьих, особенности советской модели можно по-разному агрегировать и тогда их «набор» будет неодинаковым. Например, Е.Т. Гайдар (1956–2009) писал, что «окончательная формула Ленина может звучать так: социализм = политическая диктатура партии + государственно-монополистическая экономика + коммунистическая идеология»62. В целом он прав. Но формула неполная. Во-первых, ничего не сказано о формальных органах государственной власти — Советах. А во-вторых, эта все-таки не формула Ленина, а «принципиальная схема» реальности, к которой привела концепция «полугосударства». Моя же задача — показать главные черты этого государства, сформулированные Лениным (хотя взяты они из трудов К. Маркса и Ф. Энгельса, чего он не скрывал, даже подчеркивал). Поэтому, чтобы назвать данные черты, я применил цитаты из упомянутой ленинской работы «Государство и революция». Их три: 1) «Россия — одна фабрика», 2) «Советы — работающие корпорации» и 3) «Партия — авангард». 62 36 Гайдар Е.Т. Государство и эволюция // Гайдар Е.Т. Власть и собственность: Смуты и институты. Государство и эволюция. СПб.: Норма, 2009. С. 252. Родовые черты государства советского типа «Россия — одна фабрика» Согласно марксистской теории ликвидация права частной собственности, ее обобществление и полное огосударствление экономики — первые и главные шаги «пролетарского государства» (не случайно социалистическую экономику называют не только административно-командной, но еще и этатистской63). Ф. Энгельс в работе «Принципы коммунизма» (она представляет собой самоинтервью) так объясняет необходимость обобществления собственности: «14-й вопрос: Каков должен быть этот новый общественный строй? Ответ: Прежде всего, управление промышленностью и всеми отраслями производства вообще будет изъято из рук отдельных, конкурирующих друг с другом индивидуумов. Вместо этого все отрасли производства будут находиться в ведении всего общества, т.е. будут вестись в общественных интересах, по общественному плану и при участии всех членов общества. Таким образом, этот новый общественный строй уничтожит конкуренцию и поставит на ее место ассоциацию. Так как ведение промышленности отдельными лицами имеет своим необходимым следствием частную собственность и так как конкуренция есть не что иное, как такой способ ведения промышленности, когда она управляется отдельными частными собственниками, то частная собственность неотделима от индивидуального ведения промышленности и от конкуренции. Следовательно, частная собственность должна быть также ликвиди- 63 См., например: Конституционное право. Общая часть: учеб.-метод. пособие к лекциям и семинарам (программа дисциплины, тезисы лекций, практикум) / под ред. Н.А. Богдановой. М.: ИКД «Зерцало-М», 2017. С. 67. 37 1. Советский тип государства рована, а ее место заступит общее пользование всеми орудиями производства и распределение продуктов по общему соглашению, или так называемая общность имущества. Уничтожение частной собственности даже является самым кратким и наиболее обобщающим выражением того преобразования всего общественного строя, которое стало необходимым вследствие развития промышленности. Поэтому коммунисты вполне правильно выдвигают главным своим требованием уничтожение частной собственности»64. Марксизм не первое учение, для которого частная собственность есть зло. Еще древнегреческий поэт и мыслитель Гесиод (VIII–VII вв. до н.э.) считал, что когда-то на земле существовал «золотой век» — время изобилия и благоденствия, поскольку ничего «своего» у людей не было. Правда, по мнению американского историка Ричарда Пайпса (1923–2018), «представление об идеальном мире без собственности следует отнести на счет не коллективной памяти, а коллективных вожделений. Поддерживаются они убеждением, что неравенство положений и имущественных состояний “противоестественно”»65. Другими словами, неприятие, полагал Пайпс, вызывал не сам институт частной собственности, а ее неравное «распределение». Скорее всего, это так. Однако не все мыслители оценивали институт собственности с позиций неравенства. Например, Платон смотрел на нее с моральных позиций. Он считал, что богатство обратно пропорционально добродетели: «Разве не такое отношение между богатством и добродетелью, что если оба эти предмета положить на двух тарелках весов, то они пойдут по противоположным направлениям?»66. А в другом произведении утверждал, что «одновременно быть и очень хорошим, и очень богатым невозможно»67. Именно поэтому в его «идеальном государстве» правители (философы и воины), т.е. «лучшие люди», не должны ничем владеть, только «низшие» слои — ремесленники, торговцы и т.п. 64 Энгельс Ф. Принципы коммунизма // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. М.: Госполитиздат, 1955. С. 329–330. 65 Пайпс Р. Собственность и свобода. М.: Московская школа политических исследований, 2000. С. 19. 66 Платон. Политика, или Государство // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. М.: ЭКСМО; СПб.: Terra Fantastica, 2003. С. 233–234. 67 Платон. Законы. Кн. 5 [Электронный ресурс] // Сайт «Библиотека Максима Мошкова». 38 Родовые черты государства советского типа Для платоновского ученика Аристотеля (384−322 гг. до н.э.) значимым был социальный критерий: слишком большое имущественное неравенство, разъединяющее людей. Впрочем, писал он, распри возникают «не только вследствие имущественного неравенства, но и вследствие неравенства в получаемых почестях»68. Однако Аристотель скептически относился к возможностям государства уравнять имущественное положение, понимая, что препятствием к этому служит сама природа человека: «Но допустим возможность осуществления имущественного равенства; в таком случае имущество окажется или чрезмерно большим, так что повлечет за собой роскошь, или, наоборот, чрезвычайно малым, так что жизнь будет скудная. Отсюда ясно, что законодателю не достаточно еще уравнять собственность; он должен стремиться к чему-то среднему. Но если бы даже кто-нибудь установил умеренную собственность для всех, пользы от этого не было бы никакой, потому что скорее уж следует уравнивать человеческие вожделения, а не собственность»69. Теоретически философ допускал возможность преодолеть этот фактор, «когда граждане будут надлежащим образом воспитаны посредством законов»70, но не сильно верил в это71. А главное, считал он, имущественное равенство, с одной стороны, бесполезно, так как «величайшие преступления совершаются из-за стремления к избытку, а не к предметам первой необходимости», с другой — имеет свои негативные стороны: «Ведь люди одаренные станут, пожалуй, негодовать на такое равенство, считая его недостойным себя; поэтому они зачастую оказываются зачинщиками возмущений. К тому же человеческая порочность ненасытна: сначала людям достаточно двух оболов, а когда это станет привычным, им всегда будет нужно больше, и так до бесконечности. Дело в том, что вожделения людей по природе беспредельны, а в удовлетворении этих вожделений и проходит жизнь большинства людей. Основное во всем этом — не столько уравнять собственность, сколько устроить так, чтобы люди, от природы достойные, не желали иметь больше, а недостойные не имели такой возможно- 68 Аристотель. Политика // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. С. 354. 69 Там же. 70 Там же. 71 См.: Там же. 39 1. Советский тип государства сти; это произойдет в том случае, если этих последних поставят в низшее положение, но не станут обижать»72. Стихийная социальная практика сводилась главным образом именно к перераспределению материальных благ. Способы были разными. Чаще всего это проявлялось в уничтожении и разграблении имущества «богатых» (кавычки означают, что далеко не всегда речь шла действительно о богатых людях. Например, в России во время крестьянских бунтов нередко грабили и поджигали усадьбы далеко не состоятельных помещиков только потому, что они находились рядом). Весьма романтизирован «способ перераспределения» Робин Гуда: грабить богатых, чтобы передать имущество бедным, что оправдывало его в глазах большинства. Не случайно его ипостаси есть в разных культурах (у нас в позднесоветское время это Юрий Деточкин). Менее благородная разновидность «перераспределения» — кража для удовлетворения собственных нужд, но с обоснованием «моральной правоты». В романе американского писателя и драматурга Торнтона Уайлдера (1897– 1975) «День восьмой» один из героев так оправдывает свое право украсть: «Собственность — самое священное в этом мире. Священней, чем совесть. Дороже, чем доброе имя женщины. И никто никогда не пытался определить суть этого столь важного понятия. Собственность может быть незаработанной, незаслуженной, приобретенной грабежом или вымогательством, ею можно злоупотреблять, растрачивать ее попусту — от этого не изменится ни на йоту ее священный, ее божественный характер. Когда-то за кражу буханки хлеба человека вздергивали на виселице. Теперь этого не делают; теперь ломают его жизнь и уродуют жизнь его детей. Я однажды был приговорен к восьми месяцам тюрьмы за то, что украл велосипед — игрушку маленького богача. Но мне удалось бежать и украсть еще один. Потому что мне нужен был велосипед»73. Но это всё способы, повторю, стихийного перераспределения. А вот марксизм предложил радикальный способ навсегда покончить с имущественным неравенством: ликвидировать вообще всякую индивидуальную собственность, обобществить ее, т.е. заменить «мое» «нашим». И здесь об72 Аристотель. Политика. С. 356. 73 Уайлдер Т. День восьмой // Уайлдер Т. Мост короля Людовика Святого. Мартовские иды. День восьмой: сб. / пер. с англ.; предисл. Д. Урнова. М., 1983. С. 516. 40 Родовые черты государства советского типа наруживается еще один признак утопичности этого учения: оно игнорирует, что «наше», скорее всего, окажется «ничьим», а зачастую и «чьим-то». Глубокий правовой мыслитель И.А. Ильин (1883–1954), высланный большевиками за границу, писал в 1926 г.: «Началось с лозунга “грабь награбленное”. <…> В чем отличие этого от разбоя? Только в объеме и дерзости. “Конфискация”? Да ведь “фиск” означает государственную казну... Зачем же “грабь”, да еще в повелительном наклонении? Грабь! И страна начала грабить. Сначала отнимал, кто хотел и кого хотел; потом стали отнимать по бумажкам; потом по доносам и расстрелам. <…> Все знали, что казны нет; что есть грабительская шайка, наворовывающая — и по личным карманам, и в совокупный карман; и что этот совокупный карман — не русский и не для России, что это карман международного разбойника и что предназначен он для организации новых грабежей, но уже в мировом масштабе»74. И вообще, понятие «мое» неизбывно. Дело тут не в стремлении к богатству, а в том, что возможность распоряжаться пусть даже малым дает человеку столь необходимое ему ощущение свободы, личной автономии. От «моего» люди могут отрешиться только под влиянием существенно более сильных мотивов. Впрочем, для кого-то даже и такие мотивы не действуют: В Новом Завете, в книге Деяний святых апостолов на тему возможности отказа от «моего» содержится поучительнейший сюжет. После Вознесения Христова и первых проповедей апостолов в Израиле начали образовываться христианские общины. Причем первые христиане считали, что Второе пришествие Христа и Страшный суд вот-вот наступят. Они отказывались от земных благ, дабы приготовиться к этому событию: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. <...> Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян. 4: 32; 34−35). Именно поэтому, кстати, первые христиане порой называются «первыми коммунистами», что совершенно не так, ибо идея коммунизма апеллирует главным образом к материальным ценностям. Но тут важно другое. Даже среди членов этих братских общин находились люди, не желавшие расстаться с привычными 74 Ильин И.А. Дух преступления // Ильин И.А. Собр. соч. Новая национальная Россия. Публицистика 1924–1952 гг. / сост., вступ. ст. Ю.Т. Лисицы; подготовка текста О.В. Лисицы; коммент. Ю.Т. Лисицы и А.Ю. Лисицы. М.: Институт Наследия, 2019. С. 143–144. 41 1. Советский тип государства земными пристрастиями: «Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это» (Деян. 5: 1−5). Итак: оба супруга искренне страшатся Божьего суда. Поэтому они добровольно (!) продают имущество и приходят в общину единомышленников. И все-таки, даже несмотря на эти сильнейшие побудительные мотивы, укрывают часть денег. Зачем? На всякий случай?.. Непостижимая тайна человеческой природы! Св. Феофан Затворник (Г.В. Говоров, 1815–1894) говорит о том, что и «усопшие не вдруг свыкаются с новою жизнью. Даже у святых некое время держится земляность (привязанность к земному)». Если дьявол мог искусить искренне уверовавших Ананию и Сапфиру, то не в тысячу ли раз ему легче соблазнить материалистов? Однако для основоположников марксизма все это не могло служить аргументом, ибо опровергало их теорию. Они были абсолютно уверены в истинности собственной методологии, составной частью которой является исторический материализм. Согласно ему история зависит от экономических (производственных) отношений, а психология человека не является сколько-нибудь важным фактором. В «Капитале» К. Маркса история рисуется лишь как смена общественно-экономических формаций, причем смена естественная («естественноисторический процесс»75). Соответственно капитализм — это лишь «очередной, такой же преходящий, как все остальные, этап истории», поскольку содержит источник для самоисчерпания76. А этот источник кроется в основном противоречии данной формации — между общественным характером производства (в отличие от индивидуального — труда самого собственника) и частным характером присвоения его результатов77. Чем более общественным становится производство и экономическая инфраструктура (а это происходит по мере концентрации 75 См.: Маркс К. Капитал... С. 10. 76 См.: История экономических учений: учеб. пособие / под ред. В. Автономова, О. Ананьина, Н. Макашевой. М.: ИНФРА-М, 2009. С. 112. 77 См.: Там же. С. 135. 42 Родовые черты государства советского типа капитала, укрупнения предприятий и банков), тем более острым оказывается данное противоречие. И тогда «монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют»78. Понятно, что «капиталистическая оболочка» не сама «взрывается». По Марксу, пролетариат — «могильщик» капитализма79. Ведь только у рабочих, считает марксизм, кроме своих рук (умения, навыков, квалификации и т.п.), нет собственности (одно из значений латинского слова «proletarius» — неимущий римский гражданин80). И марксизм как бы говорит: очень хорошо, что нет. Значит, этому классу «нечего терять, кроме своих цепей», а приобрести он сможет не собственность, а «весь мир»81. Но этот мир будет миром уже без всякой собственности. Таким образом, марксизм видит цель не в создании условий для того, чтобы рабочие стали собственниками, как предлагал, например, автор концепции социального государства Лоренц фон Штейн (1815–1890), а в отказе от индивидуальной собственности вообще (не случайно даже крестьянство для коммунистов — в общем-то чуждый класс, ибо обладает пусть небольшой, но собственностью). К. Маркс и Ф. Энгельс были нацелены главным образом на выработку теории, поэтому их в гораздо меньшей мере занимали вопросы практических шагов после пролетарской революции. Этот пробел восполнил В.И. Ленин. Другое дело, что уже первые практические шаги большевиков после Октября привели к необходимости корректировать некоторые положения основоположников. 78 Маркс К. Капитал... С. 772–773. 79 См.: Там же. С. 773. 80 См.: Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А. Lingua Latina. Латинско-русский словарь. 4-е изд. М.: Флинта; Наука, 2001. С. 267. 81 Целиком этот тезис звучит так: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир» (Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. С. 459). 43 1. Советский тип государства Например, марксистская теория требует уничтожения не только права собственности, но и всех институтов, так или иначе связанных с ним, в том числе института наследования. Ф. Энгельс утверждал, что лишь для эпохи цивилизации характерно «введение завещаний, с помощью которых собственник может распоряжаться своей собственностью и после своей смерти»82. А вот родовому строю, в котором марксизм видел примитивный аналог коммунизма, этот институт противоречит (например, в Афинах наследование не было известно вплоть до Солона)83. Большевики, восприняв этот тезис как руководящее указание, поначалу наследование отменили. Декрет ВЦИК РСФСР от 27 апреля 1918 г. «Об отмене наследования» начинался со слов: «Наследование как по закону, так и по духовному завещанию отменяется. После смерти владельца имущество, ему принадлежавшее (как недвижимое, так и движимое), становится государственным достоянием Российской Социалистической Советской Федеративной Республики»84. Однако с началом Новой экономической политики — нэпа (1921 г.) этот декрет пришлось отменить, и большевики уже не покушались на институт наследования, хотя и ограничивали его. Нэп заставил скорректировать и некоторые другие радикальные представления марксизма. По крайней мере, пришлось временно допустить рыночные отношения. Поэтому появилась необходимость принятия Гражданского кодекса85. Правда, будучи вынужденной уступкой, этот акт предусматривал только урезанную экономическую свободу, о чем свидетельствуют, например, слова В.И. Ленина, адресованные наркому (министру) юстиции Д.И. Курскому в 1922 г.: «Мы ничего “частного” не признаем, для нас все (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.) в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное. Мы допускаем капитализм только государственный, а государство, это — мы, как сказано выше. Отсюда — расширить применение государственного вмешательства в “частноправовые” отношения; расширить право государства отменять “частные” договоры; применять не corpus juris romani к “гражданским правоотношениям”, а наше революционное пра- 82 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. С. 176. 83 См.: Там же. 84 Цит. по: Сайт «Libussr.ru» (дата обращения: 07.10.2017). 85 Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. был введен в действие с 1 января 1923 г. (см.: Постановление ВЦИК РСФСР от 11 ноября 1922 г. «О введении в действие Гражданского Кодекса РСФСР», принятое на IV сессии 31 октября 1922 г. // СУ РСФСР. 1922. № 71. Ст. 904). 44 Родовые черты государства советского типа восознание; показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде образцовых процессов, как это надо делать с умом и энергией; через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нарсудей, кои не учатся этому и не хотят понять этого»86. Излишне рассуждать о замене права «революционным правосознанием» (еще один оксюморон). Обратить внимание в приведенной цитате нужно на другое: «государство, это — мы». Кто «мы»? Пролетариат и беднейшее крестьянство под руководством коммунистической партии. Следовательно, общественный продукт производится трудящимся народом и им же распределяется и перераспределяется. Организован же этот народ (на первом этапе) в государство87. Но это государство, основанное на «поголовном участии всех трудящихся в управлении», уже является «полугосударством». Вот это «полугосударство», по мысли Ленина, и должно стать «одной фабрикой». Чтобы объяснить, какой смысл он вкладывал в данное понятие, приведу следующий отрывок из «Государства и революции»: «Учет и контроль — вот главное (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.), что требуется для “налажения”, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного “синдиката”. Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок. Когда большинство народа начнет 86 Ленин В.И. О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики. Письмо Д.И. Курскому // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 44. М.: Политиздат, 1970. С. 398. 87 В отечественном государствоведении есть похожая концепция: государство определяется как публично организованное общество (однако без идеи «поголовного участия в управлении»). Такой концепции придерживался, в частности, известный советский и российский правовед Л.С. Мамут (1929–2015) (см., например: Мамут Л.С. Народ в правовом государстве. М.: Норма, 1999. С. 35–36). Критику такого взгляда см.: Краснов М.А. Л.С. Мамут и вечные вопросы // Труды Института государства и права РАН. 2016. № 2. 45 1. Советский тип государства производить самостоятельно и повсеместно такой учет, такой контроль за капиталистами (превращенными теперь в служащих) и за господами интеллигентиками, сохранившими капиталистические замашки, тогда этот контроль станет действительно универсальным, всеобщим, всенародным, тогда от него нельзя будет никак уклониться, “некуда будет деться”. Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы»88. Почему главным понятием у Ленина становится «учет и контроль»? Да потому, что он представлял, что сразу же после захвата власти будет введен принцип первой фазы коммунизма: «От каждого по способностям, каждому по труду». И рисовал такую схему: «Каждый член общества, выполняя известную долю общественно-необходимой работы, получает удостоверение от общества, что он такое-то количество работы отработал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответственное количество продуктов. За вычетом того количества труда, которое идет на общественный фонд, каждый рабочий, следовательно, получает от общества столько же, сколько он ему дал»89. А через несколько дней после свержения Временного правительства на встрече с депутатами Петросовета Ленин говорит: «На днях рабочие получили закон о контроле над производством (закон о рабочем контроле от 14 ноября 1917 г. — М. К.). Согласно этому закону, фабрично-заводские комитеты составляют государственное учреждение. Рабочие должны немедленно претворить этот закон в жизнь. Рабочие дадут крестьянам ткани, железо, а крестьяне дадут хлеб. Я видел сейчас (17 ноября 1917 г. — М. К.) товарища из Иваново-Вознесенска, и он мне сказал, что это главное. Социализм — это учет. Если вы хотите взять на учет каждый кусок железа и ткани, то это и будет социализм»90. Таким образом, идея «страны-фабрики (синдиката)» вылилась в идею примитивного обмена продукцией под надзором государства. Од88 Ленин В.И. Государство и революция. С. 101. 89 Там же. С. 92. 90 Ленин В.И. Речь на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов совместно с фронтовыми представителями 4 (17) ноября 1917 г. // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 35. М.: Политиздат, 1974. С. 63. 46 Родовые черты государства советского типа нако эта «фабрика», вопреки уверенности Ленина, не работала «так, как работают часы»91. С одной стороны, обобществление собственности не привело к скачку производительности труда в промышленности. Даже такая форма «коммунистической сознательности», как «субботник», чему очень радовался Ленин, свидетельствовала, что речь идет вовсе не о высокой производительности, а лишь об увеличении рабочего времени. В 1919 г. Ленин прочитал в главной партийной газете «Правда» об инициативе рабочих-коммунистов одного железнодорожного депо дополнительно бесплатно поработать. В посвященной этому событию брошюре «Великий почин» он цитировал газетное сообщение: «7 мая на общем собрании коммунистов и сочувствующих подрайона Московско-Казанской дороги был поставлен вопрос о переходе от слов о содействии победе над Колчаком к делу. Вынесенное предложение гласило: “Ввиду тяжелого внутреннего и внешнего положения, для перевеса над классовым врагом коммунисты и сочувствующие вновь должны пришпорить себя и вырвать из своего отдыха еще час работы, т.е. увеличить свой рабочий день на час, суммировать его и в субботу сразу отработать 6 часов физическим трудом, дабы произвести немедленно реальную ценность. Считая, что коммунисты не должны щадить своего здоровья и жизни для завоеваний революции — работу производить бесплатно. Коммунистическую субботу (курсив Ленина. — М. К.) ввести во всем подрайоне до полной победы над Колчаком”. После некоторых колебаний это предложение было принято единогласно. В субботу, 10 мая, в 6 часов вечера, как солдаты, явились коммунисты и сочувствующие на работу, построились в ряды и без толкотни были разведены мастерами по местам»92. Энтузиазм военного времени (да и то далеко не массовый) Ленин принял за «начало переворота, более трудного, более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это — победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину»93. Его радость можно по- 91 См.: Ленин В.И. Вариант статьи «Очередные задачи Советской власти» // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 36. М.: Политиздат, 1969. С. 156. 92 Ленин В.И. Великий почин. С. 6. 93 Там же. С. 5. 47 1. Советский тип государства нять: хотя Ленин выражался весьма категорично, не думаю, что он был так уж уверен в реалистичности своих (Марксовых) идей, в том числе идеи «поголовного участия в управлении». А потому он искал этой реалистичности любое подтверждение. Но искал напрасно. Сама судьба советской власти тому свидетельство. Что же касается субботников, то они стали насмешкой над «коммунистической сознательностью»: раз или два в году объявлялось о проведении субботника, на который рабочие и служащие страны фактически обязаны были являться (родился даже советский парадокс: «добровольно-принудительно»). Но «коммунистический труд» сводился, как правило, к 2–3-часовой уборке рабочих мест или прилежащей территории. С другой стороны, принцип «фабрики» не относился к крестьянству, а потому осуществлять «рабочий учет и контроль» мелкой частной собственности было невозможно. Поэтому, когда стало не хватать промышленных товаров для обмена с крестьянством, а последнее, естественно, перестало поставлять продукты в города, государство попросту применило силу, чтобы отбирать продукцию у крестьян («продразверстка»). Ленин признавал в 1921 г., что «мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьянина продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих»94. Эти и другие меры были названы «политикой военного коммунизма», которая затем была преподнесена как вынужденная и действующая только в период Гражданской войны, что было «явной попыткой затушевать доктринальные истоки политики “военного коммунизма”, которые и сам Ленин, и его соратники отчетливо раскрывали в 1917– 1920 гг., в том числе в принятой в 1919 г. партийной Программе»95. Если бы политика «военного коммунизма» продолжилась, это наверняка привело бы к падению большевистской власти (лозунг одного из самых крупных восстаний «Кронштадтского мятежа» гласил: «Советы без коммунистов»). Провал «военного коммунизма» стал, пожалуй, «первым звонком», сигнализировавшим об утопичности всего марксистского 94 Ленин В.И. О продовольственном налоге (значение новой политики и ее условия) // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 43. М.: Политиздат, 1970. С. 219. 95 История экономических учений. С. 421. 48 Родовые черты государства советского типа «проекта». Сигнал коммунисты услышали и потому немного пошли на попятную (нэп). Но от самих «доктринальных истоков», в том числе от идеи «одной фабрики», не отказались. Другими словами, идеология оказалась важнее эффективности. В экономической науке в середине 1980-х годов американским экономистом Полом Дэвидом был открыт так называемый «QWERTY-эффект», объясняющий, почему технические стандарты, менее эффективные, чем появившиеся позже, оказываются устойчивыми96. Позднее на этой основе появилась теория зависимости от предшествующего пути («path dependence»), а та, в свою очередь, породила метод контрфактического моделирования, который напоминает метод конструирования альтернативной истории («что было бы, если...»). Однако для некоторых случаев такой метод непригоден. В частности, Р.М. Нуреев и Ю.В. Латов, ссылаясь на доклад Л.И. Бородкина, пишут: «Расчеты доказали, что большевистские страхи о неминуемом развитии в деревне “мелкобуржуазного” капитализма были сильно преувеличенными. Доля богатых крестьян росла бы при “долгом нэпе” довольно незначительно, а вот бедных хозяйств становилось заметно меньше за счет роста середняков. При таком сценарии за 1924–1940 гг. посевы выросли бы примерно на 70%, а поголовье скота — на 50%. В реальной же истории, увы, “великий перелом” привел к сильному спаду аграрного производства (поголовье скота, например, было восстановлено только в 1950-е гг.)». Следовательно, выбор сталинской реформы институтов собственности вместо «долгого нэпа», считают авторы, следует признать по данным критериям (социальная дифференциация, аграрная продукция) относительно неудачным97. Из этого делается вывод, что «применение теории зависимости от предшествующего развития к экономической истории институтов позволяет видеть их альтернативные издержки и тем самым делать выводы об эффективности выбора, сделанного в бифуркационных точках социально-экономического развития»98. Но в том-то и дело, что здесь тот случай, когда нельзя говорить ни об удаче/неудаче выбора, ни о самом выборе между более и менее эффективными путями развития. Собственно, не было и самой точки бифуркации: «нэп» или «коллективизация». Приоритет (и так случалось не 96 См.: Дэвид П. Клио и экономическая теория QWERTY // Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса / редкол.: Я.И. Кузьминов (гл. ред.), В.С. Автономов (зам. гл. ред.), О.И. Ананьин и др.; Гос. ун-т — Высшая школа экономики. 2-е изд. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. С. 139–150. 97 См.: Нуреев Р., Латов Ю. Что такое зависимость от предшествующего развития и как ее изучают российские экономисты // Там же. С. 243. 98 Там же. 49 1. Советский тип государства раз вплоть до перестройки) однозначно отдавался единственной идеологии, а не экономической эффективности. Ни государственная пропаганда, ни кампании по укреплению трудовой дисциплины, ни усиление наказаний за ее нарушения, ни даже предпринятые впоследствии попытки материально стимулировать работников так и не привели к наивысшей производительности труда, благодаря которой социализм/коммунизм и должен был показать историческое преимущество перед капитализмом. Производительность оставалась в СССР в целом на низком уровне, к тому же имманентными признаками социалистической экономики стали дефицит продовольственных и промышленных товаров и их низкое качество. Как микроскопическую иллюстрацию, которая, однако, демонстрирует совершенно типические черты советской экономики, приведу отрывок из вполне рядового письма в журнал «Огонек» (1961 г.). Кстати, стоит предварительно заметить, что, поскольку в советское время практически не существовало форм правовой защиты, письма в редакции газет и журналов, как и обращения в партийные органы, были наиболее распространенной формой самозащиты людей и основным каналом для жалоб. В этом письме говорилось: «Два года мы собирали деньги на телевизор, долго стояли в очереди, наконец купили. Но он проработал не больше часа и все время выходит из строя. Он назван почему-то “Рекордом”. Уж не рекорд ли это брака? Если заводу сходит с рук такое плохое качество, куда смотрят коммунисты завода?»99. Обратите внимание: о несопоставимом уровне зарплаты и цены на телевизор, а также о трудности самой покупки читатель говорит как о само собой разумеющемся и не заслуживающем даже удивления. Советская пропаганда старалась уверить людей, что все в государстве — и власть, и собственность — принадлежит «человеку труда», но реальность демонстрировала обратное, в том числе в вопросе распределения общественного богатства: те, кто оказывался «ближе» к механизмам распределения («учета и контроля»), активно пользовались своим положением. В книге Деяний святых апостолов есть такая фраза: «В эти дни, когда умножились ученики, произошел у Еллинистов ропот на Евреев за то, что вдовицы 99 50 Тихомиров В. Азбука быта. М.: Терра, 2008. С. 26. (Библиотека «Огонек»). Родовые черты государства советского типа их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей» (Деян. 6: 1). Поясню: первые христианские общины состояли в то время в основном из евреев. Но в них входили как жители Иерусалима, так и те, кто жил в эллинском рассеянии — в землях, принадлежащих к эллинскому миру (как правило, в Малой Азии). Поэтому они и назывались эллинистами. И вот, поскольку первые христиане, напомню, ожидали скорое Второе пришествие Христа, они добровольно объединяли свое имущество, чтобы меньше заботиться о земном. Но, как видим, даже в таких братских общинах кому-то казалось, что продукты распределяются не вполне справедливо. От марксистов приходится слышать, что первые христиане были первыми коммунистами. Наверное, так можно было бы говорить, если бы слово «коммунизм» означало только жизнь братской общиной. Но коммунистический эксперимент нагрузил это слово содержанием, очень далеким от романтического. В том числе и в сфере распределения общественного богатства: идеалистические предположения классиков разбились о реальную практику. Например, один из Марксовых тезисов, воспринятых Лениным, гласил: заработная плата чиновников не выше зарплаты квалифицированного рабочего100. Но это правило в советской России сразу же стало нарушаться, и тому же Ленину пришлось выступить с инициативой ввести так называемый партмаксимум (ограничение материального обеспечения коммунистов — хозяйственных и других руководителей. «Партмаксимум» был введен в июне 1921 г., но отменен в конце 1920-х годов). Неудивительно, что на официальные уверения в том, что все принадлежит всем и каждому, народ отвечал частушками, анекдотами и неформальными лозунгами типа: «Ты тут хозяин, а не гость, тащи отсюда каждый гвоздь!». Да и в действительности люди пытались «тащить все, что плохо лежит». А вот «государство рабочих и крестьян» реагировало в духе восточных деспотий. Достаточно напомнить, что во время массового голода в стране в начале 1930-х годов, во многом ставшего следствием бурной коллективизации крестьянства, было издано Постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», которое, в частности, предусматривало: «Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного 100 См., например: Ленин В.И. Государство и революция. С. 50, 110. 51 1. Советский тип государства имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества»101. Этот акт в народе назвали «законом о колосках». Дело в том, что к «хищению колхозного имущества» приравнивались даже попытки людей собирать колосья злаков, чтобы спастись от голодной смерти. Вот, к примеру, слова из сводки ОГПУ от 22 июля 1932 г. (подобные сводки и побудили власть принять названное постановление): «Краснодарский район: в колхозе “Пролетарская диктатура” станицы Н. Машыновской группа объездчиков ночью обнаружила в поле 5 женщин, срезавших колосья пшеницы. При попытке к задержанию женщины побежали в разные стороны. Охрана дважды выстрелила из дробовиков. Одна из бежавших колхозниц тяжело ранена (умерла через несколько часов), вторая единоличница получила легкое ранение. Белореченский район: на полях в колхозе станицы Октябрьской задержана толпа колхозников и единоличников... с мешками нарезанных колосьев, в количестве 40 человек...»102. Когда режим, после смерти Сталина, несколько смягчился, воровство с рабочих мест стало тотальным (появился даже советский неологизм — «несун»). С этим власть тоже боролась, но безуспешно и не так кровожадно, как в 1930–1940-е годы. Опыт СССР и других стран, добровольно или вынужденно следовавших ленинской концепции, показал, что социалистическое государство присваивает «прибавочную стоимость» в гораздо большем объеме, нежели частный предприниматель. Понятно, что государство аккумулирует совокупный общественный продукт для того, чтобы затем его распределять. У нас эта часть совокупного продукта именовалась «общественными фондами потребления». Государственное распределение способствовало созданию у советского человека иллюзии всеобщей бесплатности — здравоохранения, образования и т.д. (именно это служит для многих основой ностальгии «по советскому» и не позволяет сформировать у человека сознание гражданина-налогоплательщика). Присвоив себе возможность распределять социальные блага, государство (власть) получило и возможность самостоятельно определять пропор101 Цит. по: Сайт «Libussr.ru» (дата обращения: 07.10.2017). 102 Шостко И. Серп и молот — смерть и голод [Электронный ресурс] // Сайт ИД «Крестьянин». URL: http://www.krestianin.ru/articles/6489.php (дата обращения: 16.09.2012). 52 Родовые черты государства советского типа ции государственных расходов. А они были таковы, что огромная часть совокупного продукта шла на реализацию мессианской идеи — воцарения социализма/коммунизма на всей планете под руководством СССР. Особенно явственно это ощущалось в период сталинского правления, когда большевики еще продолжали готовиться к мировой революции. Естественно, сам СССР (на гербе которого был изображен земной шар с серпом и молотом) мыслился как образец и центр будущего мироустройства, а советский вождь — как мировой лидер. Именно через такую призму — личного стремления к мировому владычеству — и следует оценивать все действия Сталина. Вплоть до нападения гитлеровской Германии на СССР Сталин отвергал всякие попытки британского правительства наладить контакты с Москвой, чтобы создать антигитлеровскую ось. Историк и дипломат А.Г. Донгаров пишет, что Сталин «со всей откровенностью заявил британскому послу С. Криппсу 1 июля 1940 г.: “СССР не заинтересован в восстановлении старого европейского равновесия”, так как это противоречит его интересам. В чем состояли не названные Сталиным интересы, известно: разгромить Великобританию немецкими руками, затем разгромить Германию в результате европейского похода Красной армии»103. Когда сегодня кто-то называет его «эффективным менеджером», это не только кощунственно, но и неверно по существу. Сталин не был менеджером — наемным управляющим даже формально, ибо народ-суверен не «нанимал» его посредством свободных выборов. Не был им и фактически, так как позиционировал себя в качестве вождя («учителя и отца народов»). Он не выполнял волю принципала, если говорить в терминах принципал-агентской модели, — напротив, народ следовал его воле, и при этом никто, не рискуя быть раздавленным репрессивной машиной, не смел допускать даже тени сомнения в правильности целей и средств государственной политики. Что же касается эффективности, то все дело в том, в каких координатах мы ее определяем. Социальная эффективность принципиально отличается от эффективности, условно говоря, утилитарной. Так, изобре- 103 Донгаров А.Г. На пути к 22 июня // Труды по россиеведению: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр россиеведения; гл. ред. И.И. Глебова. Вып. 7. М., 2018. С. 343–344. 53 1. Советский тип государства тенная в период Великой французской революции гильотина, конечно, стала гораздо более эффективным орудием казни, чем традиционный топор палача. Но были ли для французского общества «эффективны» массовые казни «врагов народа» — сначала аристократов, а затем (в рамках внутривидовой борьбы) самих революционеров? Социальная эффективность имеет иные критерии. И прежде всего о ее степени можно судить по развитию того, что называется сегодня человеческим капиталом (хотя мне представляется более важным и емким показатель охраны человеческого достоинства104). Если оценивать социальную эффективность советской власти в целом и сталинского правления в частности, то она была скорее со знаком «минус». Отрицательные значения социальной эффективности обязаны в первую очередь тому, что множество людей были лишены возможности самореализоваться. Кто-то имел «не то» социальное происхождение, кто-то был родственником «врага народа» (а таких насчитывались сотни тысяч), а ктото и сам попал в «мясорубку» насильственной криминализации. В.П. Попов, который ввел этот термин, имеет в виду, что масса людей совершенно необоснованно лишалась свободы. По результатам своего исследования он приводит такие цифры: в РСФСР общее число осужденных за 1923–1953 гг. превышало «40 млн человек (без учета осужденных военнослужащих, число которых составляло в 1946 г. по стране 109 тыс. человек). Однако и эта цифра является далеко не окончательной. <...> Численность населения РСФСР в эти годы изменялась следующим образом: в 1926 г. — 92,8 млн, в 1939 г. — 109,4 млн, в 1951 г. — 99,3 млн человек. Если из общей численности населения вычесть лиц до 14 лет и старше 60, как малоспособных к преступной деятельности, то выяснится, что в пределах жизни одного поколения — с 1923 по 1953 г. — был осужден практически каждый третий дееспособный член общества. Поистине страна насильственной криминализации! Процент преступников-рецидивистов был сравнительно невысоким — следовательно, подавляющее большинство из указанных 40 миллионов было осуждено впервые»105. Государственной машине, возглавляемой Сталиным, удалось за сравнительно короткое время превратить страну в военный лагерь (од- 104 См.: Краснов М.А., Краснов П.М. К разработке Индекса охраны человеческого достоинства // Общественные науки и современность. 2011. № 6. 105 Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923−1953 гг. (источники и их интерпретация) // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 22. 54 Родовые черты государства советского типа новременно и в «лагерь концентрационный»). Однако это не было следствием грамотного управления: обилие природных и трудовых ресурсов плюс пропаганда и репрессии позволяли выдавать грубые управленческие ошибки за мудрость и прозорливость. Если где Сталин и был эффективным, так это в бюрократических играх, сумев трансформировать свою организационно-техническую должность генерального секретаря ЦК партии в должность руководящую, а затем использовать ее для того, чтобы стать всемогущим диктатором и обеспечить себе квазирелигиозное поклонение. Напомню, что один из любимых аргументов поклонников сталинизма гласит: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой»106. Не стану долго говорить о том, что Сталин «принимал страну» отнюдь не с «сохой». Добольшевистская Россия, конечно, была еще во многом крестьянской страной. Но с конца XIX в. в ней бурно развивалась промышленность, росла и грамотность населения. Так что к 1930-м годам, а тем более к середине ХХ в. страна без сомнения стала бы ведущей в мире. Вот только один пример — строительство железных дорог. В.Н. Козлов и Д.Б. Орешкин, проанализировав статистические данные, пишут, что длина железных дорог в 1913 г. (в советское время за точку сопоставления брался именно этот — предвоенный — год) составляла 58,5 тыс. км, а в 1956 г. — 120,7 тыс. км, т.е. увеличилась более чем вдвое. Однако с 1865 по 1890 г., т.е. за 25 лет, железнодорожная сеть России выросла в 7(!) раз — больше, чем в Англии (ее показатель за тот же период — 6 раз), хотя и несколько меньше, чем в Германии. «Но, в любом случае, царская Россия очевидным образом входила в число мировых лидеров по темпам развития транспортной инфраструктуры»107. «С 1893 г. Россия вводит в среднем уже по 2,5 тыс. км путей в год: на рубеже веков среднегодовой 106 В первом издании я написал, что авторство слов точно не установлено, но их приписывают У. Черчиллю. После выхода книги мой бывший студент-магистрант Давур Дорджиев сообщил мне, и за это я ему весьма благодарен, что британский историк Ричард Лангуорт выяснил, что эти слова были сказаны около 1953 г. английским марксистом А. Дойчером, восторгавшимся Сталиным (см.: Richard M. Langworth — Senior Fellow, Hillsdale College Churchill Project, Writer and Historian [Электронный ресурс] // URL: https://richardlangworth.com/quotes-churchill-never-said-4 (дата обращения: 17.12.2018). 107 Козлов В.Н., Орешкин Д.Б. Статистика и этика // Общественные науки и современность. 2009. № 1. С. 89. 55 1. Советский тип государства прирост приближается к 2 тыс. км и даже более. Параллельно растут объем грузоперевозок, показатели торговли, промышленное производство, урбанизация и т.д.»108. «Среднегодовой прирост сети с 1913 по 1956 г. — 1,4 тыс. км. То есть благодаря революции, коллективизации, индустриализации, мобилизации, идеологизации, концентрации и централизации “желдортранспорт” под личным контролем вождя в ХХ в. успешно съехал на темпы времен отмены крепостного права (1865–1875 гг.)»109. А далее авторы объясняют, почему выбрали пример с железными дорогами: «В других случаях советская статистика маскирует провалы чуть-чуть искуснее. Либо подменяя понятия, когда, например, вместо цифр по урожаю доказательством успеха служат цифры по увеличению распашки земель в колхозах и сокращению доли кулацких хозяйств. Либо показывая прирост в процентах, чтобы нельзя было сравнить натуральные объемы. Либо измеряя прирост в рублях. Советский рубль с точки зрения экономического эталона столь же эффективен, как каучуковый эталон метра. Рублей сколько велел Госплан, столько и напечатали. Поэтому прирост производства, выраженный в них, может легко достигать и 20, и 30, и 50,5 при неизменном или даже убывающем натуральном объеме. Советская статистика быстро усвоила правила игры: ее задачей стало не отражение действительности, а доказательство преимуществ социалистического строя. Если некий факт таких преимуществ не доказывает, его просто нет. Или, как апокрифически сформулировал видный советский экономист, академик С. Струмилин, “лучше стоять за высокие темпы развития, чем сидеть за низкие”»110. Примечательно, однако, другое: именно «атомная бомба» фигурирует как главное достижение сталинского режима. Понятно, что под словами о бомбе подразумевается передовая наука и соответствующий уровень промышленности. Но, во-первых, нет сомнений, что уровень научных и технических достижений был бы на порядок выше, если бы репрессивная власть не вынуждала одних ученых и инженеров к эмиграции (хрестоматийными стали фамилии И.И. Сикорского и В.К. Зворыкина, я уж не говорю о «философском пароходе»), не уничтожала бы других, не помещала бы третьих в «шарашки». (Об одной из «шарашек» говорится в романе А.И. Солженицына (1918–2008) «В круге первом». Там тоже были достижения, но, повторю, неужели в условиях свободного творчества они были 108 Козлов В.Н., Орешкин Д.Б. Указ. соч. С. 89. 109 Там же. С. 90. 110 Там же. С. 91. 56 Родовые черты государства советского типа бы ниже?) А во-вторых, неудивительно, что «достижения Сталина» редуцированы именно до средства массового уничтожения: государственная цель заключалась в противостоянии «империалистическому лагерю» — и ради этого как в бездонную топку бросались судьбы людей, природные богатства, культурные ценности и проч. и проч. За символом «атомной бомбы» скрывается ко всему прочему совершенно технократический взгляд на смысл существования общества (еще раз к вопросу о социальной эффективности). Да и само понятие «передовая наука» как один из индикаторов развития не может ограничиваться научными достижениями, предназначенными только для военного или связанного с ним производства. Современная наука и вообще современное общество немыслимы без социальных наук и наук о человеке. Между тем эти научные сферы, как, впрочем, и некоторые области естественных наук, находились в СССР под жестким идеологическим контролем, а некоторые научные направления либо впрямую запрещались (например, социология, психология, генетика, кибернетика), либо существенно ограничивались, их представители подвергались разного рода репрессиям. Мобилизационная модель (индустриализация), в ходе которой в СССР действительно была создана (а во многом воссоздана после Гражданской войны) тяжелая промышленность, могла стать основой для улучшения жизни людей и последующего динамичного развития экономики. Но не стала. Нельзя отрицать, что к 1940 г. обозначилось некоторое повышение материального уровня жизни населения. Однако в целом достигнутые результаты предназначались не для человека, а для все той же мессианской цели. «Расчет советского валового национального продукта (ВНП) по западной методике в миллиардах рублей 1937 г. по четырем отраслям выглядит так: Отрасль 1928 1940 Рост Оборона 1,7 45,2 26,58 Содержание правительства 8,9 37,1 4,17 Капиталовложения 16,6 50,1 3,02 Потребление населения 105,7 129,5 1,22 Сумма ВНП 132,9 261,9 1,97 57 1. Советский тип государства Бросается в глаза, что по сравнению с ростом населения в 1,27 раза потребление увеличилось в 1,22 раза. То есть в среднем население в 1940 г. получало несколько меньше, чем в 1928 г. Эта средняя цифра скрывает тот факт, что потребление на душу городского населения несколько возросло, а сельского — сильно упало. Ограничение потребления в городе и на селе позволило увеличить долю накопления в ВНП (то есть капиталовложений) с 12% в конце НЭПа до 26% в 1937 г. и 19% в 1940-м. Спад накопления за последние три года вызван переброской средств в военное производство. Отметим, что вложение 26% ВНП в рост экономики — доля исключительно высокая, указывающая на то, что расходовались эти средства расточительно. Царская Россия добивалась шестипроцентного роста, вкладывая немногим более 8% собственного ВНП, что с добавлением иностранного капитала соответствовало 13–14% ВНП»111. Понятно, что СССР готовился к войне. Но ведь другое тоталитарное государство — Германия — также готовилось к ней, а средний уровень жизни населения в 1930-е годы там рос. По формальным параметрам сталинский режим в целом соответствовал известному в институциональной экономике понятию «стационарный (оседлый) бандит», однако деятельность государства напоминала скорее «кочующего бандита», который стремится побольше награбить и уйти (эти понятия ввел американский экономист Мансур Олсон (1932–1998)). Ощетинившаяся оружием страна при бедном населении — вот результат «эффективного менеджмента», который привел к историческому провалу «советского проекта» в целом. У меня в голове давно сложился образ советской действительности — «космический корабль, проплывающий над бараками». Примерно о том же пишет мой коллега по Высшей школе экономики, замечательный исследователь русского языка Г.Ч. Гусейнов: «Сталинскими у нас называют добротные дома высокого класса, которые строили, стало быть, при великом вожде и отце всех народов, а вот хрущобами называют бедное железобетонное строительство эпохи Хрущева, которого изображают эдаким жалким ниспровергателем Сталина. <...> на самом-то деле сталинская архитектура — это не те несколько сотен роскошных многоквартирных домов для элиты, в которых горит “московских окон негасимый свет”, а, совсем наоборот, десятки тысяч бараков — не только лагерных, а и тех, дру- 111 58 История России. ХХ век: 1894–1939 / отв. ред. А.Б. Зубов. М.: Астрель: АСТ, 2009. С. 911. Родовые черты государства советского типа гих, в которых и до сих пор живут еще по городам и весям бывшего СССР сотни тысяч людей»112. После смерти Сталина режим стал менее кровожадным, что, впрочем, объяснялось не столько гуманизмом партийного руководства, сколько инстинктом самосохранения: никто из представителей номенклатуры больше не хотел все время трястись от страха. Однако мессианская цель осталась. Только вместо ожидания «мировой революции» и соответствующей помощи зарубежным «братьям по классу» появилась идеологема «мирного соревнования (сосуществования) с капитализмом». Но и это «соревнование» требовало, с одной стороны, продолжения милитаризации, а с другой — помощи многочисленным «братским компартиям капиталистических стран», государствам, вошедшим в «советский блок», и странам, освобождающимся от колониальной зависимости, стоило лишь их лидерам заявить о своих симпатиях к СССР. В то же время в ситуации «мирного сосуществования» сработала социальная закономерность: ослабление репрессивного давления на общество и угасание надежд на то, что «мы строим новый мир», привели к тому, что люди стали обращать внимание на свои житейские потребности. Они увидели, что власть не всегда спешит выполнять даже минимальные социальные обязательства. В 1950−1960-е годы прошло несколько антиправительственных выступлений, из которых сегодня наиболее известны кровавые новочеркасские события 1962 г. (выступление рабочих из-за повышения цен на мясо). Это заставило власти направлять более значительные материальные средства в социальную сферу, прежде всего на массовое жилищное строительство и постепенное повышение зарплат. Однако экономика даже такой богатой ресурсами страны, как СССР, не могла одновременно нести бремя мессианства и поддерживать сносный материальный уровень жизни населения. Советское послесталинское руководство время от времени намечало и вроде бы начинало проводить реформы. Однако они либо не приносили успеха, либо сворачивались по идеологическим причинам, если содержали намек пусть 112 Гусейнов Г. Язык мой — Wrack мой. Хроника от Ромула до Ленинопада. Киев: Laurus, 2017. С. 312. 59 1. Советский тип государства и на слабое, но подобие рыночной экономики. Так что уже к концу советской власти (1990 г.) уровень ВВП на душу населения все равно составлял лишь 30−40 процентов от уровня развитых стран. На какое-то время совместить обе задачи помогло резкое наращивание добычи углеводородного сырья (к 1970-м годам началось освоение богатейших запасов нефти и газа в Западной Сибири) на фоне роста с 1972 г. мировых цен на углеводороды. Однако именно сырьевая ориентация в условиях полностью государственной экономики стала затем существенным фактором краха советской модели «одной фабрики»113. «Советы — работающие корпорации» Вторая родовая черта советского типа — полное отрицание каких бы то ни было институтов, позволяющих ограничивать государственную власть. Другими словами, советская система власти противопоставляется системе, построенной на принципе разделения властей. Такая модель была «открыта» Парижской коммуной, которую К. Маркс, собственно, и назвал «работающей корпорацией» — «в одно и то же время и законодательствующей и исполняющей законы»114. Маркс описывал Коммуну как образец будущего «пролетарского государства», где все основные государственные институты должны быть подчинены народу, ответственны перед народом, формироваться (прямо или опосредованно) народом. Это относилось и к полиции (она была «превращена в ответственный орган Коммуны, сменяемый в любое время»), и к чиновникам «всех остальных отраслей управления. Начиная с членов Коммуны, сверху донизу, общественная служба должна была исполняться за заработную плату рабочего», и даже к судьям, которые «должны были впредь избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми»115. Развивая эту концепцию, Ленин ввел понятие «полугосударство», поскольку «соединение законодательных и исполнительных функ- 113 См. об этом подробнее: Гайдар Е.Т. Гибель империи. Уроки для современной России. М.: РОССПЭН, 2006. 114 Маркс К. Гражданская война во Франции. С. 342. 115 См.: Там же. С. 342–343. 60 Родовые черты государства советского типа ций = переход к уничтожению государства в том смысле, что не особый орган, не особые органы будут ведать дела государства, a все его члены» (в цитате шрифтовые выделения Ленина. — М. К.)116. Отсюда идея: поскольку в таком государстве народ и есть сама власть, никаких ограничений такой власти не требуется и принцип разделения властей становится ненужным. Идея эта ложная и опасная. Ложная — ибо основана на далекой от жизни презумпции желания людей при определенных условиях «участвовать в управлении государством». Приходится повторить, что, каковы бы ни были эти условия, нигде и никогда такое желание не может быть массовым. Следовательно, управление неизбежно придется осуществлять профессионалам (профессионалам — не в смысле мастерства, а в смысле постоянного занятия, т.е. государственным служащим и политикам). А опасна эта идея тем, что «народ» в марксистской концепции не скован абсолютно ничем, даже естественным правом. Поэтому он может принять любое, в том числе абсолютно антиправовое решение. Но это было бы еще полбеды. Опасность усугубляется тем, что на практике решения принимаются как раз не народом, а от имени народа. Проигнорировав понятие «публичная власть» и поставив знак равенства между понятиями «государство» и «народ (трудящиеся)», марксистско-ленинская доктрина открыла дорогу фактической узурпации власти бюрократией — тем самым профессиональным (партийно-государственным) аппаратом. Поскольку государство-народ олицетворяется бюрократией (советские конституции гласили, что власть принадлежит народу в лице Советов117, но Советами правила как раз бюрократия, о чем я скажу ниже), последняя ничем не ограничена. Иными словами, бюрократия — те, кто должен, по ленинской идее, обслуживать, обеспечивать «народовластие» (аппарат), — стала реальным властвующим субъектом. 116 Ленин В.И. Марксизм о государстве // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 33. М.: Политиздат, 1969. С. 271. 117 Статья 3 Конституции СССР 1936 г. гласила: «Вся власть в СССР принадлежит трудящимся города и деревни в лице Советов депутатов трудящихся», а ст. 2 Конституции СССР 1977 г.: «Вся власть в СССР принадлежит народу. Народ осуществляет государственную власть через Советы народных депутатов, составляющие политическую основу СССР». 61 1. Советский тип государства Итак, под сенью идеи «отмирания государства» были созданы условия для явления, которое Маркс, Энгельс и Ленин хотели уничтожить, но которое только окрепло в результате реализации их вышеназванной идеи. Не только не появилось хотя бы намека на самоуправление, на его расширение (а ведь в этом суть отмирающего государства), но, напротив, было создано супергосударство — «супер-» в том смысле, что практически ни одна сфера жизни не оставалась неподконтрольной бюрократическому аппарату, а сам этот аппарат был многочисленным, разветвленным, иерархичным, т.е. приспособленным для жесткой централизации, которая, в свою очередь, востребует режим личной власти (степень деспотичности этого режима зависела лишь от свойств правителя). Советские люди, надо сказать, никогда и не считали себя «соучастниками» власти. Они четко отделяли себя от «государства» (неважно, любили ли они его, ругали или относились равнодушно). И кстати, советские идеологи сами противоречили идее «полугосударства», когда придумали формулы «по просьбам (требованию) трудящихся», «идя навстречу пожеланиям трудящихся» и т.п., которые часто применялись для обоснования каких-либо властных решений. Такие формулы служили признаками как раз патерналистского государства. Но вернусь к идее «работающей корпорации» уже в ее практическом понимании. Понятно, что «поголовное участие в управлении» нужно было ввести в какие-то организационные формы. И основную из этих форм Ленин увидел в революционных органах, стихийно созданных еще в период первой русской революции 1905−1907 гг. в некоторых промышленных центрах Урала и Центральной России, — Советах (поначалу рабочих депутатов, а в 1917 г. стали появляться также «солдатские», «крестьянские», «казачьи» и другие депутаты). Практически все основные «элементы» Парижской коммуны, конкретизированные Лениным в «Государстве и революции», были заложены в первую советскую Конституцию РСФСР от 10 июля 1918 г. А в каких-то отношениях этот акт был даже более радикален, поскольку, в отличие от Коммуны, открыто провозгласил диктатуру пролетариата. Главным образом именно идеологические представления о происходящих в СССР изменениях (хотя принципиально ничего не менялось) служили впоследствии поводом для принятия очередных конституций 62 Родовые черты государства советского типа (1936 и 1977 гг.118), несколько менявших систему и названия Советов. Поэтому я счел целесообразным начать рассмотрение основных положений Конституции 1918 г. с тех, которые впоследствии были отменены или затушеваны. Вместе с тем их тоже можно относить к типологическим чертам советской государственности. Итак. 1. Политическая дискриминация («ценз пролетарской диктатуры»). В Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа, вошедшей в Конституцию 1918 г. в качестве ее первого раздела (явное подражание первой французской Конституции 1791 г.), провозглашалось: «III Всероссийский Съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов полагает, что теперь, в момент решительной борьбы пролетариата с его эксплуататорами, эксплуататорам не может быть места ни в одном из органов власти. Власть должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам и их полномочному представительству — Советам Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов» (ст. 7). Формализуя этот принцип, ст. 65 Конституции 1918 г. установила, что избирательных прав лишаются не только «лица, признанные в установленном порядке душевнобольными или умалишенными, а равно лица, состоящие под опекой», а также «лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором», но и: «а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли; б) лица, живущие на нетрудовой доход, как-то проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т.п.; в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; г) монахи и духовные служители церквей и религиозных культов; д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, а также члены царствовавшего в России дома» (ст. 65). Казалось бы, эта статья вышла за рамки Декларации, говорившей об исключении «эксплуататоров» из власти, так как отнесла к ним (или к их «пособникам»?) рантье, частных торговцев, посредников, священ118 Существовала также Конституция СССР 1924 г. Но она, в отличие от всех других советских конституций, была лишена идеологических заявлений и фиксировала только систему государственной власти. Такими же были и принятые на ее основе в 1925 г. конституции союзных республик. 63 1. Советский тип государства нослужителей, жандармов. Однако противоречия здесь нет. Во-первых, поскольку коммунистическая теория смотрит на государство исключительно как на «машину для подавления одного класса другим», все институты, так или иначе способствующие «подавлению», составляют эту «машину». Таковыми для большевиков были не только «полиция и спецслужбы», но и религиозные объединения, главным образом, православная Церковь, которую коммунисты еще со времен Маркса считали «орудием духовного угнетения»119. А во-вторых, марксистское мировоззрение являет собой образец, так сказать, двоичной системы (либо — либо), принципа «кто не с нами, тот против нас»: так как торговцев, посредников и других классовая теория не относит к «трудящимся массам», они попадают в класс «эксплуататоров». Открытая («конституционная») классовая дискриминация в 1936 г. была отменена, о чем я скажу ниже. Но это не означало, что изменился классовый характер государства и его идеологии. 2. Неопределенность сроков полномочий. В Конституции 1918 г. это нормативно выражалось в отсутствии сроков полномочий съездов Советов или в установлении очень коротких сроков (3 месяца — для депутатов местных Советов). «Бессрочность» соответствовала идее Ленина о том, что все трудящиеся должны научиться управлять и будут управлять по очереди. Поэтому «через школу Советов» должно пройти как можно больше людей. 3. Непрямое и неравное избирательное право. О таком принципе применительно к общенациональному масштабу К. Маркс писал в сослагательном наклонении. Он говорил, что если бы Парижская коммуна победила, то «собрание делегатов, заседающих в главном городе округа, должно было заведовать общими делами всех сельских коммун каждого округа, а эти окружные собрания в свою очередь должны были посылать депутатов в национальную делегацию, заседающую в Париже»120. Интересно, что такую же систему предлагал для постсоветской России А.И. Солженицын в 1990 г., объясняя ее следующим образом: «При географической обширности и бытовых условиях нашей страны прямые всегосударственные выборы законодателей в центральный парламент не могут быть 119 См.: Маркс К. Гражданская война во Франции. С. 343. 120 Там же. 64 Родовые черты государства советского типа плодотворны. Только выборы трех-четырехстепенные могут провести кандидатов и уже оправдавших себя и укорененных в своих местностях. Это будут выборы не отдаленных малознакомых людей, только и пофигурявших (известна любовь Солженицына к непривычным для уха словам. — М. К.) в избирательной кампании, но выборы по взаимному многолетнему узнаванию и доверию»121. Такую систему и предусмотрела Конституция 1918 г. Граждане непосредственно избирали только «самый нижний уровень» Советов — сельские и городские, а уже те из своего состава выбирали делегатов на съезды Советов: ● волостные съезды формировались из представителей сельских Советов; ● уездные (районные) — также из представителей сельских Советов (но по другой норме представительства), а также Советов небольших городов; ● губернские (окружные) — из представителей городских Советов и волостных съездов Советов (в некоторых случаях — уездных съездов); ● областные — из представителей городских Советов (по другой нор122 ● ме представительства) и уездных съездов (в некоторых случаях — губернских съездов); Всероссийский съезд Советов — из представителей городских Советов и губернских съездов. Следует заметить, что съезды более высоких уровней, вплоть до Всероссийского, формировались из представителей городских Советов и «нижестоящих» съездов. При этом «Всероссийский Съезд Советов составляется из представителей городских Советов, по расчету 1 депутат на 25.000 избирателей, и представителей губернских Съездов Советов, по расчету 1 депутат на 125.000 жителей» (ст. 25). Другими словами, избирательное право было еще и неравным, чем оно обязано все тому же классовому подходу: городским избирателям отдавалось преимущество перед сельским электоратом. А теперь назову принципы, которые в той или иной форме сохранялись почти до последних дней советской власти. 121 Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию: Посильные соображения. Л.: Сов. писатель, 1990. С. 51. 122 Некоторое время советская Россия сохраняла прежнее (дореволюционное) административно-территориальное деление, в том числе волости и уезды. 65 1. Советский тип государства 4. Иерархия Советов. Система строилась в соответствии с принципом «демократического централизма», который был очень любим Лениным и о котором он не уставал говорить. Впервые официально смысл этого принципа был определен в Конституции СССР 1977 г., ст. 3 которой гласила: «Организация и деятельность Советского государства строятся в соответствии с принципом демократического централизма: выборностью всех органов государственной власти снизу доверху, подотчетностью их народу, обязательностью решений вышестоящих органов для нижестоящих. Демократический централизм сочетает единое руководство с инициативой и творческой активностью на местах, с ответственностью каждого государственного органа и должностного лица за порученное дело» (этот текст воспроизводили конституции союзных республик 1978 г.). Даже если оставить в стороне внутреннее логическое противоречие между элементами этого принципа, например, «единым руководством» и «творческой активностью», этот принцип отрицает сам смысл народного представительства. У представительных органов не может быть никакой «вертикали». Ведь право «вышестоящего органа» осуществлять контроль и давать обязательные поручения «нижестоящим» означает, что население более крупной административно-территориальной единицы вправе через своих представителей (депутатов) диктовать свою волю либо отвергать волю населения единицы менее крупной (отменяя решения «нижестоящих» Советов). Таким образом, «инициатива и творческая активность» могли существовать лишь в объеме, близком к тому, что дозволен рядовому солдату на поле боя. В книге одного американского автора, которая в 1950-х годах была рекомендована советским военнослужащим, утверждалось, что «обучение действиям в наступательном бою имеет своей основной целью развитие в отдельных солдатах и командирах мелких подразделений личной инициативы, уверенности в своих силах и решительности в условиях ближнего боя, когда командиры взводов и отделений лишены возможности отдать устный приказ или подать сигнал»123. 123 66 Фрай Дж. Обучение действиям в наступательном бою / пер. с англ. И.В. Квасюка, H.И. Сахарова. М., 1958. С. 30. Родовые черты государства советского типа Хотя Конституция 1918 г. непосредственно не определяла данный принцип, он проявлял себя в ряде ее статей. Так, в ст. 61 первой же функцией нижестоящих съездов Советов (по отношению к Всероссийскому) и местных Советов значилось «проведение в жизнь всех постановлений соответствующих высших органов Советской власти». А в ст. 62 говорилось, что вышестоящие Советы и их исполнительные органы (!) имеют «право отмены решений действующих в их районе Советов, с извещением об этом в важнейших случаях Центральной Советской власти». 5. Императивный мандат депутата. К. Маркс, приводя основные нововведения Парижской коммуны, напоминал, что «делегаты должны были строго придерживаться mandat imperatif (точной инструкции) своих избирателей и могли быть сменены во всякое время»124. Однако еще почти за сто лет до этого императивный мандат «опробовали» деятели Французской революции 1789 г. Хотя не все они являлись его сторонниками. Немало было тех, кто стоял за свободный мандат. Свободный мандат означает, что депутат является самостоятельным политиком и представляет всю нацию, тогда как в соответствии с императивным мандатом депутат — посланник своих избирателей, обязанный выражать их мнение в представительном органе (поэтому иногда такого депутата называли «почтальон избирателей»). Горячим сторонником свободного мандата, который стал одним из принципов современной демократии, был известный деятель Французской революции Жан Антуан Никола де Кондорсе (1743–1794), или, как его обычно называют, маркиз де Кондорсе. Он так характеризовал смысл свободного мандата: «Избрание есть не делегация полномочий, а указание способности. Уполномоченный народа, я сделаю все, что считаю сообразным с его истинными интересами. Он послал меня не для того, чтобы поддерживать его мнения, а чтобы изложить мои. Он доверился не только моему усердию, а моему просвещению, и абсолютная независимость моих мнений есть одна из моих обязанностей по отношению к нему»125. При свободном мандате депутат считается представителем не своих избирателей, а всего народа, что, разумеется, не избавляет от необходимости регулярно общаться с избирателями и помогать в их нуждах. 124 Маркс К. Гражданская война во Франции. С. 343. 125 Цит. по: Магазинер Я.М. Общее учение о государстве. Курс лекций, читанных в Петроградском университете в 1918−1922 гг. 2-е изд., перераб. Пг.: Центральный издательский кооперативный союз «Кооперация», 1922. С. 383. 67 1. Советский тип государства Однако поначалу победила концепция императивного мандата. Один из основателей российского анархизма П.А Кропоткин (1842–1921) писал в исследовании о Французской революции: «Уже в некоторых своих наказах избиратели выражали желание, “чтобы Бастилия была разрушена и исчезла”»126. Или вот что требовали избиратели от Жана-Поля Марата (1743– 1793): «Мы хотим, чтобы ты и твои друзья издали закон о смертной казни скупщиков, чиновников и двора и тех, кто организует спекуляцию. <...> Друзья народа, граждане нашего предместья, собравшись в количестве десяти тысяч, пока что мирно и без оружия, в здании нашей приходской церкви, уполномочивают тебя: во-первых, провести закон о подавлении спекуляции, издать декрет, предписывающий административным органам наблюдение за всеми кассами, выпускающими банкноты, следить за сдачей обменных ассигнаций. <...> Во-вторых, мы ждем от твоей мудрости репрессивного и настолько справедливого закона, чтобы он одновременно обеспечивал возможность добросовестной торговли и обуздывал скупость тех торговцев, которые скупают и перепродают все, вплоть до костей убитых патриотов, чтобы продать их аристократам»127. Понятно, почему марксистская теория предпочитает императивный мандат. Здесь избиратели, во-первых, предстают как гомогенная масса — с одинаковыми ценностями и интересами, а во-вторых, как бы соучаствуют в управлении, давая депутатам или кандидатам свои поручения (наказы, как они назывались в советской интерпретации) и осуществляя отзыв депутатов, если они не соответствуют ожиданиям избирателей. Праву отзыва В.И. Ленин придавал огромное значение и даже представил ВЦИК свой проект декрета о праве отзыва128. Правда, заботился он не столько о качестве депутатов, сколько о возможности изменения партийного состава готовившегося Учредительного собрания. Докладывая свой проект на заседании ВЦИК, Ленин сделал довольно циничное заявление: «У нас разные партии сменяли друг друга у власти; последний раз переход власти от одной партии к другой сопровождался переворотом, довольно бурным переворотом (штурм Зимнего дворца и арест членов Временного правительства. — М. К.), тогда как при существова- 126 Кропоткин П. Собр. соч. Т. 2. М., 1918. С. 77−78. 127 Цит. по: Виноградов А.К. Черный консул. Минск, 1982. С. 87. 128 См.: Ленин В.И. Проект декрета о праве отзыва // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 35. М.: Политиздат, 1974. С. 106–107. 68 Родовые черты государства советского типа нии права отзыва достаточно было бы простого голосования»129. В чем цинизм? Да хотя бы в том, что ни о каком голосовании не могло быть и речи, ибо существовало двоевластие. А кроме того, Ленин признавал политическую конкуренцию только при условии руководящей роли коммунистов, и ни о каком отзыве он не вспоминал, когда совершился разгон Учредительного собрания. Вообще-то право отзыва Ленин переиначил: он рисовал его как право не избирателей, а самих Советов (это было связано как раз с иерархией Советов). В том же докладе он заявил: «Право отзыва должно быть предоставлено Советам, как наиболее совершенным носителям идеи государственности, принуждения. И тогда переход власти от одной партии к другой может происходить мирным путем, путем простого перевыбора»130. Проект резолютивной части декрета так и гласил: «Всероссийский ЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов постановляет: Советы рабочих и солдатских депутатов, а равно и Советы крестьянских депутатов каждого избирательного округа имеют право назначать перевыборы во все городские, земские и вообще во всякие представительные учреждения, не исключая и Учредительного собрания. Советы имеют также право назначить срок перевыборов. Самые же перевыборы происходят обычным порядком на строгих основаниях пропорциональной системы выборов»131. Когда большевики не получили большинства на выборах в Учредительное собрание, охрана после первого же его заседания перекрыла делегатам доступ в зал заседаний и заседания Собрания больше не могли продолжаться, а немногочисленных делегатов — представителей кадетской партии (либералов) арестовали еще до этого. Так был совершен еще один, но уже действительный, переворот, ибо, в отличие от Временного правительства, Учредительное собрание было избрано народом. В Конституции 1918 г. было установлено: «Избиратели, пославшие в Совет депутата, имеют право во всякое время отозвать его и произвести 129 Ленин В.И. Доклад о праве отзыва на заседании ВЦИК 21 ноября (4 декабря) 1917 г. // Там же. С. 110. 130 Там же. С. 111. 131 Там же. С. 107. 69 1. Советский тип государства новые выборы согласно общему положению» (ст. 78). Однако неопределенность оснований для отзыва позволила советским комментаторам трактовать этот институт в идеологическом ключе, выгодном большевикам. Так, известный государствовед-марксист М.А. Рейснер (1868–1928), комментируя названную статью, утверждал, что здесь «идет дело не о личных (субъективных) правах избирателей, а о требовании целесообразности, ибо депутат выполняет или представляет не волю своих избирателей, но исполняет ту общественную задачу, которая на него возложена избравшим его коллективом»132. Но разве «общественная задача, возложенная коллективом» может противоречить «воле избирателей»? В большевистской логике может: одно дело — качества депутата и мнение о них избирателей, другое — идейная приверженность, политические взгляды депутата. Такой подход подтверждали позднее и другие авторы. Один из них откровенно писал в 1928 г.: «В момент свержения временного правительства и перехода власти к советам (строчные буквы в оригинале. — М. К.) в ряде провинциальных советов были прямые враги рабочего класса и трудящегося крестьянства, прошедшие сплошь и рядом голосами рабочих и крестьян. Надо было выгнать их из советов, и рабочие и крестьяне это проделали довольно решительно и быстро. Правда, здесь не всегда удавалось провести отзыв так, как он практикуется в настоящее время, — приходилось иногда отдельные советы, захваченные прислужниками буржуазии, разгонять силой, а затем уже избирать новые, настоящие советы, действительных защитников интересов рабочего класса. Приходилось частенько самому совету исключать из своего состава того или иного члена совета, не дожидаясь, пока его отзовут избиратели»133. Впоследствии, когда «прислужники буржуазии» и «враги рабочего класса и трудящегося крестьянства» были «выметены» из Советов, стала видна вся вымученность института отзыва. Он практически не действовал, а если и применялся, то только «по разнарядке» (по инициативе бюрократии). Так, в одной из статей 1930-х годов утверждается: институт отзыва слабо использовался потому, что данное право рассматривалось только как право избирателей, а «перелом наступил в 1928 г., когда по директиве партии и 132 Рейснер М.А. Государство буржуазии и РСФСР. Пг., 1923. С. 365. 133 Боговой И. Отзыв депутата горсовета. М.; Л., 1928. С. 13. 70 Родовые черты государства советского типа правительства (! — М. К.) сами Советы стали выявлять негодных депутатов, собирать избирателей и ставить перед ними вопрос об отзыве этих негодных депутатов»134. В итоге в 1931–1934 гг. депутатский состав сельсоветов обновился не менее чем наполовину, а горсоветов — почти на 3/4135. Причем речь в это время уже почти не шла о «классовом очищении». Вот показательный пример: в Ленинградской области из сельсоветов были отозваны: «за бездеятельность» — 77,4% всех выбывших депутатов, «за пьянство и дискредитацию власти» — 6,4%, «за искривление классовой линии» — 6,1%, «как классово чуждые элементы» — 3,3%136. *** А что же с главным принципом «работающей корпорации»? С первых же дней советской власти он, по существу, не действовал, т.е. депутаты не были одновременно и «законодателями», и «исполнителями». Точнее, среди них сразу же появилось разделение на тех, кто только голосует, и тех, кто готовит и реализует решения. Такая «внутренняя» иерархия своим существованием обязана тому, что в каждом звене Советов создавались постоянно действующие органы. На высшем уровне это был упомянутый Всероссийский центральный исполнительный комитет — ВЦИК (с 1936 г. его место занял Президиум Верховного Совета), который, несмотря на слово «исполнительный», именовался как «высший законодательный, распорядительный и контролирующий орган» (одно это уже создавало сложность для понимания того, чем представительный орган отличается от исполнительного). На нижестоящих уровнях создавались исполнительные комитеты (исполкомы) соответствующих съездов, а также городских и сельских Советов. Таким образом, выделились структуры, реально принимавшие решения, и органы как некие собрания (собственно Советы и съезды Советов). Конституция устанавливала подотчетность исполнительных органов соответствующим представительным и ответственность перед ними, но не говорила о компетенции исполкомов, тем самым как бы подтверждая, что речь не идет о разделении властей. 134 Шостак Г. Об отзыве депутатов избирателями // Советское государство. 1934. № 6. С. 16. 135 См.: Там же. С. 18. 136 Там же. С. 20. 71 1. Советский тип государства Идее «работающих корпораций», как и идее «поголовного участия в управлении», в еще большей степени противоречило существование особого центрального органа управления — Совета народных комиссаров (Совнаркома, или СНК), образуемого ВЦИК. При этом Конституция 1918 г. весьма нечетко разграничивала компетенцию между ними: задача СНК сводилась к «общему управлению делами РСФСР», а его отделов (Народных комиссариатов, или наркоматов) — к «руководству отдельными отраслями управления» (ст. 35). Существование Совнаркома в рамках принципа «работающей корпорации» обосновывалось тем, что: а) он является органом ВЦИК и принимает «все меры, необходимые для правильного и быстрого течения государственной жизни» (ст. 38); б) члены ВЦИК «работают в отделах (Народных Комиссариатах) или выполняют особые поручения» ВЦИК (ст. 36) и в) СНК «всецело ответственен» перед Всероссийским съездом Советов и ВЦИК (последний имел право отменять или приостанавливать решения СНК). Однако на практике Совнарком представлял собой совершенно автономный орган, издающий решения, равные по значимости решениям ВЦИК. Такая неразделенность, причем почти сразу, привела к тому, что исполнительные органы возвысились над своими «патронами» — съездами и Советами. И не стоит удивляться, что уже в 1922 г. такой авторитетный автор, как М.А. Рейснер, сетовал: «Совдепия превращается в “Исполкомию”» — и ставил вопрос, «не находятся ли исполкомы перед слишком большим соблазном известного освобождения от докучливого надзора и контроля Советов и подавления последних в пользу расширения своей власти»137. Этот вопрос был риторическим, так как речь шла даже не о соблазне, а о закономерности: положение тех, кто постоянно работает в органе, принципиально отличается от положения людей, не погруженных в глубину проблем. Так что рядовые депутаты (не члены исполкомов) были обречены лишь на то, чтобы одобрять уже принятые исполнительными комитетами наиболее важные решения. 137 72 Рейснер М.А. Централизация, разделение функций и Советы // Власть Советов. 1922. № 10. С. 15. Родовые черты государства советского типа *** Идея «работающих корпораций» показала свою нереалистичность. Политические «инновации» не только не могли обеспечить «поголовное участие в управлении», но, наоборот, способствовали взаимному отчуждению власти и граждан. Однако отказаться от главной идеи советской власти большевики не могли, ибо это подорвало бы основную идеологему «полновластия народа». Надо сказать, большевиков никогда не смущали их провалы, когда практика показывала несостоятельность теории. У них был (есть) неотразимый тезис: «Марксизм не догма, а руководство к действию»138, позволяющий всегда сказать, если меняется первоначальный замысел, что «мы творчески развиваем теорию». Не знаю, говорились ли такие слова о ст. 9 Конституции 1918 г., но сказать их следовало. Текст этой статьи гласит: «Основная задача рассчитанной на настоящий переходный момент Конституции Российской Социалистической Федеративной Советской Республики заключается в установлении диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства в виде мощной Всероссийской Советской власти в целях полного подавления буржуазии, уничтожения эксплуатации человека человеком и водворения социализма, при котором не будет ни деления на классы, ни государственной власти». Легко понять, что руководство коммунистической партии (тогда РКП (б)) буквально следовало ленинскому «расчету» на быстрое отмирание государства. Однако принятие в 1936 г. новой Конституции СССР вовсе не означало, что провозглашенная в 1918 г. цель достигнута. Дело обстояло как раз противоположным образом: все больше укрепляла свое влияние и расширяла сферы вмешательства (воздействия) бюрократия — партийная, советская (государственная), а также 138 Эта фраза Ленина в оригинале звучит так: «Наша теория не догма, а руководство к действию (курсив Ленина. — М. К.) — говорили Маркс и Энгельс» (см.: Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 41. М.: Политиздат, 1981. С. 55). Ленин имел в виду «то место из письма Ф. Энгельса Ф.А. Зорге от 29 ноября 1886 года, где Энгельс, критикуя сектантский характер деятельности немецких социал-демократов, живших в эмиграции в Америке, говорит, что для них теория “догма, а не руководство к действию”» (Примечания [к тому 41] // Там же. С. 495). 73 1. Советский тип государства хозяйственная и профсоюзная. Одновременно в монстра превращался репрессивный аппарат, державший все население, в том числе и бюрократию, в постоянном страхе. Понятно, что ни о каком «поголовном участии в управлении», ни о какой гражданской самодеятельности не было и речи. Между тем советское государство в социальном смысле изменилось. По крайней мере, «буржуазия как класс» была ликвидирована, а наряду с ней фактически ликвидировано и крестьянство. Это дало повод объявить, что социализм в стране «в основном» построен, а идеологов заставило задуматься об официальном оформлении нового состояния. Поначалу имелось в виду лишь внесение некоторых конституционных изменений. Как пишет А.Н. Медушевский, «эта идея доминировала в постановлении VII Съезда Советов СССР “О конституционных вопросах”. На VII Съезде Советов (1935 г., 6 февраля) в докладе В. Молотова “Об изменениях в советской Конституции” был поставлен вопрос не о новой Конституции, а о поправках к действующей139 — введении равных прямых выборов и тайного голосования, в которых усматривался признак новой стадии социального развития, возможной после коллективизации и уничтожения сопротивления явной и скрытой контрреволюции»140. Однако в конечном счете Сталин решил, что следует принять новую Конституцию. По вопросу о том, что лежало в основе такого решения, в исторической литературе существуют совершенно разные мнения141. Но нам сейчас важно, что советская конструкция внешне претерпела довольно существенные изменения. А.Н. Медушевский считает, что большевики взяли на вооружение концепцию «советского парламентаризма»142, которая является «эвфемизмом, выражающим стремление разработчиков 139 Речь шла о Конституции СССР 1924 г. 140 Медушевский А.Н. Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. С. 318. 141 Разбор этих мнений см.: Там же. С. 315–320. 142 Замечу попутно, что, как только с каким-то заимствованным термином соединяются прилагательные «советский», «социалистический», «народный» и т.п., можно быть уверенным, что речь идет об имитации того понятия, которое выражается существительным. 74 Родовые черты государства советского типа выйти из рамок утопической ленинской теории “непосредственной демократии”. <...> Пересмотр утопической ленинской концепции “непосредственной демократии” требовал отказа от важнейшего института — съездов Советов, как регулярных, так и чрезвычайных»143. Возможно, и так. Во всяком случае, конструкция официальной власти сильно упростилась: была ликвидирована съездовская система, выборы в Советы всех без исключения звеньев, вплоть до высших, стали прямыми; избирательное право стало равным, т.е. прекратили свое действие преимущества при выборах депутатов в городах, и всеобщим (хотя некоторые граждане по судебному решению могли быть по-прежнему лишены избирательных прав в качестве дополнительного уголовного наказания — это так называемые лишенцы). С незначительными изменениями та же модель была перенесена и в Конституцию СССР 1977 г.: Советы депутатов трудящихся стали именоваться Советами народных депутатов, поскольку появилась идеологическая установка, что «сложилась новая историческая общность людей — советский народ» (Преамбула). Однако новая система Советов ни в 1936-м, ни в 1977 г. ни на йоту не прибавила им влияния (показательно, что, хотя исполкомы входили в состав Советов, на практике различали понятия «Совет» и «исполком»). Они так и остались совершенно декоративными органами, служащими лишь пропагандистской цели — доказать «подлинное народовластие». Впрочем, в «сталинской» и «брежневской» конституциях такая роль Советов стала еще более очевидной. Например, в ст. 46 Конституции 1936 г. и ст. 112 Конституции 1977 г. устанавливалось, что сессии Верховного Совета СССР созываются два раза в год (длились они два, реже — три дня!). Чуть чаще созывались сессии местных Советов (в зависимости от уровня — от четырех до шести раз в год), но длились они, как правило, один день. Понятно, что депутатам при таком режиме оставалось только поднимать руки, одобряя уже принятые законы и решения. В то же время и исполнительные органы Советов отнюдь не были самостоятельными властными субъектами. Во-первых, официально су- 143 Медушевский А.Н. Указ. соч. С. 328–329. 75 1. Советский тип государства ществовала система «двойного подчинения», при которой исполнительно-распорядительные органы номинально подчинялись своим Советам и одновременно исполнительным комитетам вышестоящих Советов (советам министров). А во-вторых, что важнее, исполнительные и распорядительные органы, да и вообще весь государственный аппарат оказались под полным контролем соответствующих партийных комитетов. Это было следствием третьего базового элемента ленинской концепции советской государственности. «Партия — авангард» В советское время была широко известна фраза Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно»144. Это было основанием для идеологической монополии. Люди, партии, другие объединения, конечно, могут считать исповедуемое ими мировоззрение единственно верным. Главное, чтобы такое убеждение не становилось причиной для нетерпимости, агрессии в отношении представителей других мировоззрений. Если же само государство начинает считать какую-то идеологию единственно верной, правильной, то вся его сила, все институты государственного принуждения обрушиваются на носителей других идеологий. Государство в таком случае перестает выражать, охранять, защищать общий интерес. Точнее, оно провозглашает общим интересом положения, ценности, цели одной партии (речь, естественно, не идет об идеях и даже идеологиях, которые сегодня называются экстремистскими). Да и само понятие «партия» (от лат. pars — часть145) теряет смысл. Выше говорилось о марксистском, классовом понимании государства. Оно и легло в основу ленинской идеологемы «партия — авангард». Само слово «авангард» предполагает не вступление в конкуренцию с другими партиями, а роль лидера — того, кто «знает истину», кто «наиболее достоин» и вправе поэтому вести за собой остальное общество. Ленин так и говорил: «Партия — это авангард класса, и задача ее вовсе не в том, чтобы отражать среднее состояние массы, а в том, чтобы вести 144 Ленин В.И. Три источника и три составных части марксизма. С. 43. 145 См.: Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А. Указ. соч. С. 230. 76 Родовые черты государства советского типа массы за собой»146. Впрочем, вести тоже можно по-разному. Можно, используя свой авторитет. А можно на основе своего институционально руководящего положения, когда такой статус обеспечивается всей силой государства. Вот как оправдывал это первый советский вождь: «Пролетариату необходима государственная власть, централизованная организация силы, организация насилия и для подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.) громадной массой населения, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариями в деле «налаживания» социалистического хозяйства. Воспитывая рабочую партию, марксизм воспитывает авангард пролетариата, способный взять власть и вести весь народ к социализму, направлять и организовывать новый строй, быть учителем, руководителем, вождем всех трудящихся и эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни без буржуазии и против буржуазии»147. Ленин не увидел в руководящей роли партии «клетку раковой опухоли» (а может, не захотел увидеть, ибо тогда разрушилась бы вся доктрина?). Между тем идея «авангарда» фактически обосновала появление некоей «жреческой касты», которая обладает монопольным правом на истину и которой, следовательно, никто и ничто не смеет противостоять. Уже говорилось, но повторю: Ленин, как всякий утопист, не желал учитывать природу обычного («массового») человека, в том числе распространенную подверженность искушению возвыситься над остальными. Вновь стоит обратиться к вечной Книге: «Тогда приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых с сыновьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него. Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем. Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь? Они говорят Ему: можем. И говорит им: чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься, но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано Отцем 146 Ленин В.И. Речь по аграрному вопросу 14 (27) ноября [Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов 10–25 ноября (23 ноября — 8 декабря) 1917 г.] // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 35. М.: Политиздат, 1974. С. 94. 147 Ленин В.И. Государство и революция. С. 26. 77 1. Советский тип государства Моим. Услышав сие, прочие десять учеников вознегодовали на двух братьев. Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20: 20−28). Ленин же, обосновывая «руководящую и направляющую роль» коммунистической партии, звал именно к возвышению над другими. Впрочем, сравнивать «партию — авангард» с кастой не вполне верно. В отличие от последней, «партия» фактически срослась с государством, точнее, не она сама, а ее органы, начиная от райкомов и кончая Политбюро (Президиумом) ЦК. В 1992 г. в Конституционном Суде РФ проходил процесс, который в публицистике получил название «дело о КПСС». И хотя решение по этому делу было принято половинчатое, в нем есть весьма красноречивые слова: «В стране в течение длительного времени господствовал режим неограниченной, опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров, объединенных в политбюро ЦК КПСС во главе с генеральным секретарем ЦК КПСС. Имеющиеся в деле материалы свидетельствуют о том, что руководящие органы и высшие должностные лица КПСС действовали в подавляющем большинстве случаев втайне от рядовых членов КПСС, а нередко — и от ответственных функционеров партии. На нижестоящих уровнях управления вплоть до района реальная власть принадлежала первым секретарям соответствующих партийных комитетов. Лишь на уровне первичных организаций КПСС имела черты общественного объединения, хотя производственный принцип формирования этих организаций ставил членов КПСС в зависимость от их руководства, тесно связанного с администрацией. Материалами дела, в том числе показаниями свидетелей, подтверждается, что руководящие структуры КПСС были инициаторами, а структуры на местах — зачастую проводниками политики репрессий в отношении миллионов советских людей, в том числе в отношении депортированных народов. Так продолжалось десятилетиями. <...> До принятия закона СССР об органах госбезопасности продолжало действовать Положение о Комитете госбезопасности при Совете Министров СССР и его органах на местах от 9 января 1959 года, утвержденное президиумом ЦК КПСС. В нем подчеркивалось, что органы КГБ являются политическими, осуществляют мероприятия ЦК КПСС и работают под его непо- 78 Родовые черты государства советского типа средственным руководством, руководящие работники КГБ входят в партноменклатуру, приказы председателя КГБ издаются с одобрения ЦК КПСС. <...> Рядовые члены КПСС (КП РСФСР) одобряли на своих собраниях политические акции центральных и иных комитетов и их аппарата. Лишь в самое последнее время начала появляться критика с их стороны, однако решающего влияния рядовые члены КПСС (КП РСФСР) в своей организации добиться так и не смогли. Руководящие структуры КПСС и КП РСФСР присвоили государственно-властные полномочия и активно их реализовывали, препятствуя нормальной деятельности конституционных органов власти. Это послужило юридическим основанием для ликвидации данных структур указом высшего должностного лица Российской Федерации. Действия Президента были продиктованы объективной необходимостью исключить возврат к прежнему положению, ликвидировать структуры, повседневная практика которых была основана на том, что КПСС занимала в государственном механизме положение, не согласующееся с основами конституционного строя»148. Здесь хочу обратить внимание на то, что слова о присвоении государственно-властных полномочий не вполне верно отражают реальность. Термин «присвоение» предполагает некую незаконность, можно сказать, узурпацию. Но в нашем случае этого не было. Аппарат партии действовал в полном соответствии и с конституциями (разных периодов), и с официальной доктриной. В советских юридических вузах студенты, изучая дисциплину «Советское государственное право», видели в учебниках следующую ленинскую цитату: «...признание главенствующей роли партии должно быть у нас в виду, и мы не можем упускать этого при обсуждении вопроса о деятельности, об организационном строительстве. <...> вся юридическая и фактическая конституция Советской республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит по одному принципу, чтобы связанные с пролетариатом коммунистические элементы могли пропитать этот пролетариат своим ду- 148 Раздел III мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 30 ноября 1992 г. № 9-П «По делу о проверке конституционности Указов Президента Российской Федерации от 23 августа 1991 г. № 79 “О приостановлении деятельности коммунистической партии РСФСР”, от 25 августа 1991 г. № 90 “Об имуществе КПСС и коммунистической партии РСФСР” и от 6 ноября 1991 г. № 169 “О деятельности КПСС и КП РСФСР”, а также о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР» // Ведомости СНД и ВС РФ. 1993. № 11. Ст. 400. 79 1. Советский тип государства хом, подчинить его себе, освободить его от того буржуазного обмана, который мы так долго стараемся изжить»149. В общем-то, достаточно было бы ограничиться одной этой цитатой, чтобы понять: ни о какой политической свободе, да и вообще о свободе в таком государстве речи быть не могло. «Партия», редуцированная до ее вождей и «вождей» на всех этажах партийного аппарата, стояла над всем. И любая инициатива, любое проявление творчества, в том числе художественного, рассматривались этим аппаратом под увеличительным стеклом. А поскольку нижестоящие функционеры не всегда понимали, насколько то или иное проявление жизни соответствует «догматам», и берегли свой статус (а в сталинские времена и свою жизнь), они предпочитали лучше запретить, нежели разрешить. «Партия — авангард» имела еще один порок. Она развращала людей. При своем главенствующем положении «партия» не только становилась весьма привлекательной для карьеристов (хотя в ней были и люди, искренне убежденные в достижимости коммунистических идеалов), но и превращалась, как отмечал Ленин уже в 1921 г., в «узкий круг правящих»150. Именно тогда начала зарождаться печально знаменитая советская номенклатура. Известный политолог М.С. Восленский (1920–1997), посвятивший исследованию этого феномена свой знаменитый труд, опубликованный в СССР только во времена перестройки, так писал о связи карьеры с членством в «партии»: «Речь идет не обязательно о головокружительной карьере. Просто, если вы хотите быть уверенным, что начальство на работе не будет к вам придираться, что вы нормально будете продвигаться по службе и будете относиться к числу поощряемых, а не преследуемых, вступайте в партию! Что же касается карьеры в обычном понимании этого слова, то существовало ясное правило: партбилет — не гарантия карьеры, но его отсутствие было гарантией того, что вы никакой карьеры не сделаете. Исключения лишь подтвер- 149 Ленин В.И. Речь на Всероссийском совещании политпросветов губернских и уездных отделов народного образования 3 ноября 1920 г. // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 41. М.: Политиздат, 1981. С. 402−403. 150 См.: Ленин В.И. Наказ от СТО (Совета Труда и Обороны) местным советским учреждениям. Проект // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 43. М.: Политиздат, 1970. С. 280. 80 Родовые черты государства советского типа ждали это правило. Впрочем, встречались они только в творческой области: было некоторое количество беспартийных академиков и видных деятелей искусства. Беспартийным оставался, например, знаменитый авиаконструктор академик А.Н. Туполев — своенравный старик, отсидевший свое в сталинской тюрьме — “шарашке”. Беспартийным был Илья Эренбург. Бывали случаи, когда по тактическим соображениям предпочитали не делать партийным кого-либо из известных лиц: вполне благонамеренный поэт Н.С. Тихонов был оставлен беспартийным, так как бессменно занимал пост председателя Советского комитета защиты мира, и, поскольку этот придаток Международного отдела ЦК КПСС объявлен беспартийной организацией, руководство сочло лучшим не давать Н.С. Тихонову партбилета. Анекдотическим курьезом было то, что разгромивший биологическую науку в СССР мракобес Лысенко был беспартийным, хотя по духу своему он вполне подходил даже в члены сталинского ЦК. Но если в творческой области исключения еще бывали, то одна закономерность фактически не знала исключений: беспартийный не мог занимать даже скромный административный пост; если же по каким-либо соображениям его формально назначали на такой пост (что тоже мыслимо только в области науки и культуры), никто этого всерьез не принимал, и все дела вел специально приставленный партиец. Так, физик с мировым именем, нобелевский лауреат академик П.Л. Капица занимал пост директора Института физических проблем Академии наук СССР, но все административные дела вел его партийный заместитель. В Академии наук СССР вообще была до начала 50-х годов традиция, что президентом был беспартийный, но всегда назначался из числа членов партии фактический руководитель академии: так, при В.Л. Комарове таким был первый вице-президент О.Ю. Шмидт, полярник и Герой Советского Союза, а при С.И. Вавилове — главный ученый секретарь президиума, а затем первый вице-президент А.В. Топчиев, отличавшийся решительностью в действиях и невежеством в науке. То, что руководитель любого советского учреждения — непременно член партии, прочно вошло в установившийся порядок: в каждом парткоме есть гарантированное руководителю место, и показателем влияния руководителя считается количество голосов, поданных за него на выборах в партком. Итак, вступление в КПСС — вопрос не убеждений, а продвижения по работе для большинства и карьеры — для меньшинства»151. Ленин, разумеется, видел, во что превращается его детище. Об этом свидетельствует масса его писем, телеграмм, речей и статей начала 151 Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 37. 81 1. Советский тип государства 1920-х годов, по которым мы можем судить не только о вопиющих фактах злоупотреблений со стороны партийных функционеров и советских чиновников, но и, главное, о том, что «партия», лишенная — в полном соответствии с теоретическим фундаментом — даже намека на политическую конкуренцию, становилась все более закрытой и бюрократической структурой. Будучи вождем, Ленин позволял себе беспощадные формулировки в отношении соратников. Вот одно из наиболее известных его выражений в письме в Политбюро ЦК РКП (б): «Верх позора и безобразия: партия у власти защищает “своих” мерзавцев!!»152. Однако трудно сказать, понял ли он в конце жизни, что закрытая корпорация всегда «защищает своих мерзавцев», или считал это «функциональным отклонением», «болезнью роста», временным явлением. Но даже если он уже и не верил в жизнеспособность своей конструкции, признаться в этом не мог, ибо тогда пришлось бы признать свое теоретическое, да и политическое фиаско. И уж точно не собирались подвергать ревизии «устои системы» его последователи, понимая, что тогда разрушилась бы идеологическая база их абсолютной власти. *** На мой взгляд, одно из обстоятельств, приводящих человечество к социальным провалам или даже к катастрофам, состоит в том, что люди, увлекаясь какой-то новой радикальной идеей, не задаются вопросами о потерях, опасностях, которые может нести с собой ее реализация. И чем больший слом привычной жизни предполагает идея, тем катастрофичнее могут оказаться результаты. Наша история после 1917 г. и до сего дня — яркое тому подтверждение. Известный историк академик Ю.С. Пивоваров, например, дает весьма печальную оценку последствий советского периода: «Навсегда сломали поступательное развитие России от рабства к свободе, от бедности к благосостоянию, от культурного провинциализма к культурному (и научному) лидерству, от монархии к полиархии (речь идет не о юридических формах власти и управления, но — о политических). Была 152 82 Ленин В.И. Письмо в Политбюро ЦК РКП (б) от 18 марта 1922 г. // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 45. М.: Политиздат, 1970. С. 53. Родовые черты государства советского типа уничтожена (в разных формах и разными способами) элита, которую взращивали более двух столетий. Произошел и демографический надлом. В социальной практике, несмотря на серьезные исключения, восторжествовал отрицательный отбор. Психологической атмосферой стали страх, подозрительность и ненависть»153. Моя оценка сходна (хотя не могу согласиться со словом «навсегда»). Но наверняка кому-то она покажется слишком категоричной, а кому-то и просто неверной. Другими словами, в нашем обществе нет консенсуса по вопросу «что это было». Мы не прошли через общенациональную дискуссию, не дали философскую, историческую, политическую, а на государственном уровне — правовую оценку сущности и результатов советского строя. А без этого нет и прочной основы для развития. Беда, однако, не только в этом. Советское государство, повторю, строится на безумной идее уничтожения самого себя. Поэтому оно заботится не об улучшении институтов в целях общественного блага, а, наоборот, о деинституализации публичного пространства, омертвляя его идеологическими догмами, которые в большинстве своем выполняют ритуальную роль, но отступление от которых карается «жрецами». Возникло множество официальных и полуофициальных «обрядов», появилась масса слов и словосочетаний, лозунгов, за которыми не стояло никакого содержания, но без которых не обходилась публичная жизнь. Люди, конечно, понимали ее «театрализованный» характер, но, будучи вынуждены играть свои маленькие роли в этих «мистериях» (например, на партийных, комсомольских, профсоюзных собраниях, «митингах трудящихся»), все больше привыкали ко лжи, к двоемыслию. А.И. Солженицын в своем известном письме «Жить не по лжи» (1974 г.) возмущался именно этим: «Мы так безнадежно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков — только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у нас ни твердости, ни гордости, ни сердечного жара. Мы даже всеобщей атомной смерти не боимся, третьей мировой войны не боимся (может, в щелочку спрячемся), — мы только боимся шагов гражданского мужества! Нам только бы не ото- 153 Пивоваров Ю.С. Седьмое ноября // Труды по россиеведению: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр россиеведения; гл. ред. И.И. Глебова. Вып. 7. М., 2018. С. 179–180. 83 1. Советский тип государства рваться от стада, не сделать шага в одиночку — и вдруг оказаться без белых батонов, без газовой колонки, без московской прописки»154. Дело, однако, не только в поразившем советское общество страхе, из которого впоследствии вырос послесталинский конформизм. Призыв «жить не по лжи» предполагал, что люди вполне понимают безнравственность властей, их слов и решений. Но в том-то и дело, что нравственный уровень, ценностные приоритеты власти (номенклатуры) и народа уже не отличались друг от друга. Современный французский философ Андре Глюксман (1937–2015) подметил: «Отчаяние и то, что я называю нигилизмом, то есть отсутствие каких-либо нравственных ориентиров, распространились от исполнителей советского террора на саму народную массу, заразили и пронизали ее, как переполненный сосуд, вода из которого заливает весь пол. Это не значит, что население в массе своей стало морально готовым к террору, готовым сорваться с цепи, но оно утеряло понимание того, что является злом. (Замечу, что я не говорю тут об идее добра, которая весьма относительна в современных обществах вообще.) Но для того, чтобы управлять обществом, будь то сверху или снизу, необходимо, чтобы в обществе было выработано определенное понимание того, что является злом. В обществе должно существовать согласие относительно того, чего обязательно следует избегать. Однако после семидесяти лет коммунизма оказалось, что зло — это всё и ничего. И элиты, и простые люди затрудняются сказать, что является самым страшным, худшим»155. Распространено мнение, что лишь по вине реформаторов постсоветские преобразования в экономической, социальной, политической областях не дали эффекта, которого от них ожидали. Однако если и говорить об их вине, то главным образом о том, что они действовали так, будто не произошло никакого антропологического сдвига (если не катастрофы). Впрочем, и реформаторы были, в сущности, теми же советскими людьми (как и автор этих строк). В итоге, освободившись от со- 154 Солженицын А.И. Жить не по лжи [Электронный ресурс] // Некоммерческая электронная библиотека «ImWerden». URL: https://imwerden.de/pdf/solzhenitsyn_zhit_ ne_po_lzhi_1974.pdf (дата обращения: 18.06.2018). 155 Уроки Солженицына (Интервью с французским философом Андре Глюксманом) // Свободная мысль — XXI. 2004. № 4. С. 180–181. 84 Родовые черты государства советского типа ветских догм и запретов, наше общество предстало подлинным — каким оно сложилось за предыдущие десятилетия, а новые институты далекими от целей, ради которых создавались. Неудивительно, что социологи фиксируют устойчивое ностальгическое отношение большой части российских граждан к советскому периоду. Конечно, такие настроения питаются преимущественно недовольством сложившимся порядком вещей: человеческой психике свойственно искать историческую «точку опоры», некий «золотой век». Но если в общественном сознании сохранится убежденность в том, что таким «веком» был советский период, перспективы нашего развития печальны. Контрольные вопросы 1. Назовите три основные черты советского типа государства. 2. Почему В.И. Ленин был противником принципа разделения властей? 3. Какие основные элементы характеризуют организацию Советов в представлении В.И. Ленина? 4. Почему концепция «полугосударства» оказалась нереализованной? Рекомендуемая литература Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. Ленин В.И. Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 33. М.: Политиздат, 1969. Маркс К. Гражданская война во Франции. Воззвание Генерального совета международного товарищества рабочих // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. М.: Госполитиздат, 1960. Энгельс Ф. Принципы коммунизма // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. М.: Госполитиздат, 1955. КОНСТИТУЦИЯ И КОНСТИТУЦИОННЫЙ СТРОЙ Не в силах никакая конституция устроить отношенья и дела, чтоб разума и духа проституция постыдной и невыгодной была. Игорь Губерман Из цикла «Гарики» О термине Слово «конституция» давно стало привычным. Любой человек в общем понимает, о чем речь; по крайней мере, сегодня уже вряд ли возможна ситуация, когда под «конституцией» подразумевалась бы жена великого князя1. Любое современное государство имеет конституцию (хотя не везде она представляет собой один акт). Почему же тогда еще два с лишним века назад это слово было знакомо только немногим образованным людям? И почему раньше государства вполне обходились без конституций? Это не праздные вопросы, но ответить на них непросто. Сложности начинаются уже с некоторой двойственности понятия «конституция», которой оно обязано двум основным значениям латинского слова «constitutio»2. Первое — устройство (устроение), т.е. нечто существующее помимо человеческой воли. В этом значении термин «конституция» употребляется в биологической науке, когда нужно обобщенно сказать о морфологических и функциональных особенностях организма животных и человека, сложившихся на основе наследственных и приобретенных свойств. В таком значении и мы его иногда применяем в обыденной жизни, например если хотим объяснить свою полноту или худобу: «У меня такая конституция». Применительно к государствам конституции в этом, «биологическом», смысле существовали даже в древнейших восточных деспотиях. Сердцевиной таких конституций был полный произвол пра- 1 По известному историческому преданию солдаты, выведенные 14 декабря 1825 г. на Сенатскую площадь, считали, будто «Конституция», за которую нужно бороться, — это имя жены претендента на царский престол великого князя Константина Павловича. 2 См.: Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А. Lingua Latina. Латинско-русский словарь. 4-е изд. М.: Флинта; Наука, 2001. С. 67. 89 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й вителя: например, возможность лишить свободы, собственности или самой жизни любого из своих подданных даже без объявления причин (как царь Ирод, приказавший избить младенцев — уничтожить 14 тысяч ни в чем не повинных детей до двух лет). Выдающийся немецкий юрист австрийского происхождения Георг Еллинек (1851–1911) именно этот смысл имел в виду, когда утверждал: «Всякий постоянный союз нуждается в порядке, согласно которому создается и исполняется его воля, ограничивается его компетенция, регулируется положение его членов в самом союзе и по отношению к нему. Такого рода порядок называется конституцией. У каждого государства имеется, таким образом, своя конституция. Государство без конституции было бы анархией. Конституция свойственна даже “тирании” в античном смысле, — так называемым деспотиям, равно как и такому строю, где правление находится в руках демократического комитета общественного спасения вроде французского 1793 года»3. Тут, правда, Еллинек несколько противоречит себе, поскольку чуть выше он сказал об «ограничении компетенции», что не очень совместимо с понятиями «тирания», «деспотия», пусть и в античном понимании. Второе словарное значение слова «конституция» — установление. Нетрудно видеть, что оно подразумевает уже чье-то оформленное веление. Именно в таком, «юридическом», значении слово «конституция» известно давно. Так назывались отдельные указы римских, затем византийских императоров до VII в. н.э. Но даже если акты, менявшие систему государственных органов, официально так не именовались, исследователи Древнего Рима тоже называли их конституциями. Например, у известного знатока римской государственности и быта Теодора Моммзена (1817–1903) часто можно встретить слова о конституции какого-либо политического деятеля республиканского Рима (Гая Гракха, Суллы или Помпея)4. В Средние века словом «конституция» обозначались уставы некоторых монашеских орденов (русское слово «устав» — буквальный 3 Еллинек Г. Общее учение о государстве // Право современного государства. Т. 1. 2-е изд., испр. и доп. по 2-му нем. изд. С.И. Гессеном. СПб.: Издание Юридического книжного магазина Н.К. Мартынова, 1908. С. 371. 4 См.: Моммзен Т. История Рима / воспроизведение перевода «Римской истории» (1939−1949 гг.) под науч. ред. С.И. Ковалева, Н.А. Машкина. СПб.: Наука; Ювента, 1997. 90 О термине перевод слова «конституция» в значении «установление»), а также акты, определявшие структуру управления ряда европейских городов-республик. Однако не всякое устройство и не всякое установление можно обозначить термином «конституция», а только такое, которое предполагает нечто принципиально важное. Об этом, собственно, свидетельствует сам корень «const», означающий постоянство, устойчивость, укорененность. О различии между фундаментальным и производным, кажется, впервые было сказано Аристотелем (384–322 гг. до н.э.): он выделял основу государства (политию) и законы, изданные на этой основе (номос). Такое понимание и было заимствовано римлянами, которым мы обязаны словом «конституция». Г. Еллинек в небольшой брошюре «Конституция, их5 история и значение в современном праве» писал: «Римляне также проводят строгое различие между конституцией государства и отдельными законоположениями, как бы велико ни было значение последних для общества. Установление конституции они обозначали специальным термином: “rem publicam constituere”. В великие поворотные моменты римской истории право изменения конституции возлагалось на чрезвычайные магистраты6, которые облекались учредительной властью, последняя же фактически представляла собой совершенно неограниченную власть. Из этого выражения — rem publicam constituere — и возник термин “конституция” в смысле государственного устройства, вошедший, впрочем, во всеобщее употребление лишь с XVIII века»7. Весьма удачно, кстати, перевел термин «конституция» наш выдающийся соотечественник М.М. Сперанский (1772–1839), чей голос, к сожалению, не был вовремя услышан, а реформаторский потенциал не был оценен. Он говорил о конституции как о «коренных законах»: 5 Так в источнике. 6 Чрезвычайный магистрат, или экстраординарная магистратура (magister populi — букв. «предводитель народа»), представлял собой, по существу, диктатуру. Только не в современном (негативном) смысле. В частности, должность magister populi вводилась при серьезной угрозе Республике и не более чем на шесть месяцев. Лишь последний «предводитель народа» — Луций Корнелий Сулла (138–78 гг. до н.э.) — объявил себя пожизненным диктатором. 7 Еллинек Г. Конституция, их история и значение в современном праве. СПб.: Книгоиздательство «Голос», 1906. С. 8. 91 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й «Каким образом коренные законы государства соделать столько неподвижными и непременяемыми (архаичное употребление слова «неизменными». — М. К.), чтоб никакая власть преступить их не могла и чтоб сила, в монархии вседействующая, над ними единственно никакого действия не имела? Сей вопрос всегда был наиважнейшим предметом размышления всех добрых государей, упражнением наилучших умов, общею мыслию всех, кто истинно любит отечество и не потерял еще надежды видеть его счастливым»8. Пренебрежение тем, что юридическая конституция должна закреплять лишь самые основные принципы и правила публичной жизни, нередко весьма отрицательно сказывается на политической практике. В США еще в середине XIX в. зародилось движение за «сухой закон» и даже была создана Партия «сухого закона» (просуществовала до 1930-х годов). Во многом под ее влиянием в 1919 г. была ратифицирована Восемнадцатая поправка к Конституции США. Последствия этого были катастрофические. «Сухой закон», с одной стороны, практически не исполнялся, в том числе представителями политической элиты, с другой — породил организованную преступность, достигшую угрожающих размеров. И только при Франклине Рузвельте была принята Двадцать первая поправка (1933 г.), отменявшая «сухой закон». Американский историк Роберт Римини (1921– 2013) очень точно заметил: «“Сухой закон” — прекрасный пример того, к чему приводят игры с конституцией. Нельзя забывать, что в этом документе изложены основы государственного строя и обязанности органов власти. Он создан не для того, чтобы потакать мимолетным прихотям законодателей, которые зачастую оборачиваются законами, принятыми по конъюнктурным соображениям»9. Итак, само слово «конституция» известно давно. Но применялось оно в политической и правовой сферах весьма редко, что неудивительно: до определенного времени термин имел иной смысл, нежели сегодня. Известный немецкий социал-демократический деятель XIX в. Фердинанд Лассаль (1825–1864), о взглядах которого на сущность кон- 8 Сперанский М.М. О коренных законах государства // Сперанский М.М. Юридические произведения / под ред. и с биогр. очерком В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2008. С. 274. 9 Римини Р. Краткая история США / пер. с англ. О. Алексаняна. М.: КоЛибри; АзбукаАттикус, 2018. С. 298. 92 О термине ституции мы поговорим отдельно, считал, что при переходе к абсолютной монархии «государю нет надобности писать новую конституцию; монархия слишком практична, чтобы заниматься этим»10. Однако вопрос тут вовсе не в практичности. Лассаль имел в виду монарха как полновластного правителя, а конституция в современном смысле родилась как раз для того, чтобы устранить чье бы то ни было полновластие, всевластие. 10 Лассаль Ф. О сущности конституции (Речь, произнесенная в одном берлинском окружном собрании в 1862 г.) // Сочинения Фердинанда Лассаля: в 2 т. Т. 2. СПб.: Изд. Н. Глаголева, 1905. С. 20. 93 Рождение конституции современного типа Считается, что конституции, несущие идею ограничения власти, появились лишь в последней четверти XVIII в. Верно. Но это не было внезапным событием, не было чьим-то озарением. Это был итог длительного процесса, начавшегося еще в XVI в. В то время, писал Г. Еллинек, появляется понятие «основной закон (lex fundamentalis)», который «обладает высшей силой сравнительно с другими законами: даже сам король связан этим законом и не может по своему личному усмотрению изменять его. Во Франции, в эпоху Генриха IV Луайзо заявляет, что “lois fondamentales de l’Estat” (основные законы государства) ставят прочные границы королевской власти»11. Эти акты и были прообразом современной конституции. Крупные ученые, среди которых — Томас Гоббс (1588–1679), Джон Локк (1632–1704), Самуэль фон Пуфендорф (1632–1694), Христиан Вольф (1679–1754), Жан-Жак Руссо (1712–1778), Эмер де Ваттель (1714–1767), Уильям Блэкстон (1723–1780), Эдмунд Берк (1729–1797), начинают осмысливать природу основного закона. И при всех различиях позиций они согласны в том, что это есть общественный договор12. Неудивительно, что первые американские переселенцы, бежавшие чаще всего от преследований по религиозным мотивам и видевшие свое будущее государство как государство свободы и равноправия, восприняли такую идею конституции. Будучи в большинстве своем пуританами, они исходили из понимания государства как христианской общины, возникшей «в силу соглашения, в силу общественного договора, который должен быть 11 Еллинек Г. Конституция... С. 11. 12 См.: Там же. С. 16–18. 94 Рождение конституции современного типа заключен единогласно всеми членами сообщества»13. Наиболее важной из конституций колоний Г. Еллинек считал Конституцию Коннектикута — Fundamental Orders of Connecticut (1639 г.): «Здесь в форме торжественного договора изложена подробная конституция государства»14. В этот же период подобного рода акты были приняты и в некоторых других колониях (впоследствии штатах): Массачусетсе, Пенсильвании, Род-Айленде. Конец XVIII в. можно смело назвать моментом цивилизационного прорыва человечества. Он главным образом выразился как раз в появлении первых конституций современного типа — США (1787 г.), Польши (май 1791 г.) и Франции (сентябрь 1791 г.). Разумеется, их авторы не думали, что, придавая слову «конституция» совершенно новый смысл, становятся основателями конституционной теории. Они руководствовались только практическими соображениями. Но объективно их заслуга перед теорией огромна. С о е д и н е н н ы е Ш т а т ы . В ходе Войны за независимость (1775−1783 гг.) американские штаты (колонии) вышли из-под юрисдикции Британской короны. Встал вопрос о характере будущего государства. Но колонисты не начинали с нуля: еще за 11 лет до момента принятия Конституции Второй Континентальный конгресс, в котором участвовали 65 делегатов от всех 13 штатов (г. Филадельфия, 4 июля 1776 г.), принял Декларацию независимости, в основу которой был положен текст, написанный Томасом Джефферсоном (1743–1826), ставшим впоследствии третьим Президентом США. Декларация в основном была посвящена объяснениям, почему колонисты не желают больше жить под властью короля Георга III. Однако наряду с этим в ней провозглашались те ключевые идеи, на основе которых американцы стали строить свою государственность, — естественные права человека и несовместимость с ними тиранического правления. Вот что говорится в одном из первых абзацев этого документа: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах 13 Там же. С. 12. 14 Там же. С. 12–13. 95 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье. Разумеется, благоразумие требует, чтобы правительства, установленные с давних пор, не менялись бы под влиянием несущественных и быстротечных обстоятельств; соответственно, весь опыт прошлого подтверждает, что люди склонны скорее сносить пороки до тех пор, пока их можно терпеть, нежели использовать свое право упразднять правительственные формы, ставшие для них привычными. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа». Декларация стала стержнем общественного консенсуса15. Это отчасти объясняет, почему в основном тексте американской Конституции, принятой 17 сентября 1787 г., отсутствуют нормы о правах личности. Разработчики сосредоточились на обеспечении такого устройства власти, которое бы служило гарантией от тирании, или, как сказали бы сегодня, от авторитаризма, от режима личной власти. Другое дело, что уже 15 декабря 1791 г. были ратифицированы первые десять конституционных поправок (некоторые из них, впрочем, закрепляли не столько конкретные права и свободы, сколько принципы правового положения личности). Они получили название «Билль о правах» (не путать с британским Биллем о правах 1689 г.). Кстати, раздел о правах и свободах отсутствует и в Конституции Австралии, однако это не мешает стране быть одной из передовых в соблюдении и защите прав личности16. П о л ь ш а . Здесь Конституция, принятая 3 мая 1791 г. (формально именовалась «Государственный закон»), появилась как юридическое оформление компромисса между нарождавшейся буржуазией и потомственной аристократией (шляхтой). Считается, что принятие Конституции Польши погасило опасность гражданской войны. Эта Конституция не основывалась на идее естественных и равных прав человека (по крайней мере, в стране сохранялся крепостной строй), да и просуществовала она недолго: вскоре государство окончательно утратило независимость (второй и третий разделы Польши). Однако польская Конституция рассматривается как вторая в мире и первая в Европе конституция современного типа потому, что была актом высшей юридической силы, ограничивающим власть монарха. 15 См., например: Альберт Р. «Выгоды», доступные президентским республикам, в условиях парламентских демократий // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. С. 36; Merkel R. Separation of Powers — A Bulwark for Liberty and a Rights Culture // Saskatchewan Law Review. 2006. Vol. 69. No. 1. P. 129−130. 16 См., например: Храмова Т. Австралия: Конституция без прав и права вне Конституции // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 4. 96 Рождение конституции современного типа Ф р а н ц и я . Особенностью первой Конституции, принятой Учредительным собранием 3 сентября 1791 г., стало включение в ее официальный текст Декларации прав человека и гражданина от 26 августа 1789 г., которая до сих пор является неотъемлемой частью Конституции Франции. Хотя особа короля в первой Конституции провозглашалась неприкосновенной и священной, одновременно закреплялось, что «во Франции нет власти, стоящей над законом. Король царствует лишь в силу закона, и лишь именем закона он может требовать повиновения». Еще больше оснований считать Конституцию Франции одной из первых конституций современного типа дает то, что она превратила каталог прав и свобод личности в составную часть конституции и связала реальность этих прав и свобод с принципом разделения властей. Хотя все три конституции довольно сильно отличались друг от друга по структуре и формулировкам; хотя разным был общественно-политический контекст, в котором они рождались, все они относятся к первым конституциям современного типа, поскольку объединены идеей ограничения государственной власти. Первые конституции породили довольно бурный процесс принятия конституций в ряде европейских, а также латиноамериканских государств. Но почва для этого к началу XIX в. была уже взрыхлена: идея конституционализма охватила мыслящую часть общества и даже многие монархи поняли, что противиться этой идее вредно. Большую роль в «конституционализации» Европы сыграли и Наполеоновские войны, что вообще-то являет собой некоторый парадокс: Наполеон пытался создать империю и в то же время нес антиимперские идеи. Выдающийся русский правовой мыслитель Б.Н. Чичерин (1828–1904) писал, что Наполеоновские войны оказали либерализующее влияние: «После падения Наполеона представительные учреждения скорее всего возникли в тех странах, на которых он оставил свои следы», именно там «законная власть и свобода соединились для низложения военного деспотизма»17. Это подтверждает и Г. Еллинек, который отмечал, что в конце 1810-х — начале 1820-х годов по инициативе самих монархов были приняты конституции ряда немецких княжеств — Баварии, Вюртемберга, Бадена, Гессена18. Это не означало, что монархи были бóльшими «конституционалистами», нежели их подданные. Просто некоторые из них смогли понять: наступает но- 17 См.: Чичерин Б.Н. О народном представительстве. СПб.: Наука, 2016. С. 210–211. 18 См.: Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 343. 97 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й вая эпоха, с требованиями которой нельзя не считаться. Как писал тот же Г. Еллинек, они хотели «согласовать долженствовавший быть созданным конституционный порядок с княжеским суверенитетом, который надлежало охранить от поглощения его революционными идеями»19. В то же время оставались государства (к сожалению, Россия была в их числе), где конституционные идеи еще не овладели обществом и потому не было должного общественного напора. Поскольку требование конституции в те времена воспринималось как требование ограничить власть монарха, «конституция» ассоциировалась с «революцией». Образную иллюстрацию такого положения вещей можно найти у нашего замечательного писателя с острым сатирическим взглядом М.Е. Салтыкова-Щедрина (1826–1889). В его сатире «Культурные люди» представлен распространенный тип человека тогдашнего (думаю, и сегодняшнего!) среднего класса. В уста героя писатель вкладывает такую ехидную самохарактеристику: «Я человек культурный, потому что служил в кавалерии. И еще потому, что в настоящее время заказываю платья у Шармера. И еще потому, что по субботам обедаю в Английском клубе». После этого герой рассказывает: «Говорят, будто утробистые люди частью в Москву перебрались, частью у себя, по своим губернским клубам, засели. Там будто бы они не только едят и пьют, но и разговаривают. Только об губернаторах говорить не смеют, потому что губернаторы строго за этим следят. А о прочих предметах, как-то: об икре, о севрюжине и даже о Наполеоне III — говори сколько угодно. Говорят, был даже такой случай: один утробистый взял да вдруг ни с того ни с сего и ляпнул: конституций, говорит, желаю! Туда, сюда — к счастью, губернатор знал, что малый-то выпить любит, стало быть, человек благонамеренный. — Пьян, старик, был? — Точно так, ваше превосходительство, заставьте Богу за себя молить! — Ну, Бог простит — ступай! Только вперед, коли чувствуешь, что пьян, сейчас беги домой и спать ложись! — Рады стараться, ваше превосходительство! И таким образом, вся эта история измором кончилась. А будь-ка губернатор построже, да взгляни на дело с точки зрения “внутренней политики” — ну, и быть бы бычку на веревочке! Фюить!»20. 19 Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 343. 20 Салтыков-Щедрин М.Е. Культурные люди [Электронный ресурс] // Книгосайт — библиотека для всех. URL: http://knigosite.org/library/read/84019 (дата обращения: 16.09.2015). 98 Рождение конституции современного типа Это произведение вышло в 1876 г., т.е. в относительно либеральную эпоху — время правления Александра II, который через пять лет согласился с введением некоторых конституционных принципов, в том числе созданием представительного органа. Однако 1 марта 1881 г. Император был убит бомбой террориста, и это оказалось одной из роковых для России точек бифуркации. Конституционализм как родовой признак конституции Итак, под конституцией стали понимать не просто акт высшей юридической силы, закрепляющий основы строения и жизнедеятельности соответствующего государства, но акт, означающий, что в данном государстве нет какого-либо всевластного субъекта. Можно сказать и иначе: конституция в современном смысле этого понятия есть акт, основанный на конституционализме. Нет ли здесь тавтологии: с одной стороны, конституция основана на конституционализме, с другой — слово «конституционализм» обязано «конституции»? Попробуем разобраться. Определений конституционализма к настоящему времени дано довольно много21. Сразу скажу, что являюсь противником дефиниций, в которых содержание того или иного понятия расширяется до чрезвычайности. Понятно желание учесть все стороны, проявления, эффекты. Но в итоге страдает определенность понятия, оно становится неспецифичным, аморфным, сходным с другими, короче, теряет свой смысл. Хотя «конституционализм» и происходит от слова «конституция», в политико-правовом смысле именно он определяет сущность «материнского» термина. Так сложилось исторически: сначала появился фено21 100 Среди сравнительно недавних работ отечественных авторов можно назвать две, которые содержат обзор разных точек зрения: Арутюнян А.А. Конституционализм: проблемы постсоветской реальности. М.: Норма, 2013; Чиркин В.Е. Базовые ценности конституционализма в XXI в. // Современный конституционализм: теория, доктрина, практика: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; РАП. Отд. конституционно-правовых исслед.; отв. ред. Е.В. Алферова, И.А. Умнова. М., 2013. Ко н с т и т у ц и о н а л и з м к а к р о д о в о й п р и з н а к к о н с т и т у ц и и мен современной конституции, а уж потом выражающий ее суть термин «конституционализм». Но как идея конституционализм существовал задолго до появления первых современных конституций. Известный историк права Гарольд Берман (1918–2007) писал, что «хотя слово “конституционализм” было придумано Американской революцией, однако с XII в. во всех странах Запада, даже при абсолютных монархиях, широко высказывалась и часто принималась мысль о том, что в некоторых важных аспектах право переступает границы политики. Говорится, что монарх может творить закон, но он не может творить его произвольно, и до тех пор, пока он не переделает его, законным же образом, он связан им»22. В России тоже были попытки связать осуществление власти правом. Но они не увенчались успехом. Как считал Б.Н. Чичерин, из-за того, что в XVI–XVII вв. «низы» не хотели, чтобы власть монарха ограничивали бояре. Он отмечал, что во времена земских соборов «бояре не раз старались при выборе царя ограничить его известными условиями. Но эти стремления не находили отголоска в земле, которая справедливо предпочитала самодержавие господству олигархии»23. И что самое печальное, когда попытки ограничения царской власти удавались, они не воспринимались как императив: «Если даже при выборе Михаила Федоровича боярами была взята с него запись, подобная прежним, то в русской государственной жизни она не имела никакого значения. Никто на нее никогда не ссылался; никто не стоял за утвержденные ею права. Напротив, понятия о безграничности царской власти высказываются постоянно на земских соборах того времени»24. Известный венгерский конституционалист Андраш Шайо сформулировал такую дефиницию: «Конституционализм — это ограничение государственной власти в интересах общественного спокойствия»25. Тут схвачена суть конституционализма — ограничение власти. Однако определение не вполне точное. Конституционализм — это не само ограничение власти, а только идея необходимости такого ограничения. 22 Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. 2-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1998. С. 26−27. 23 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 349. 24 Там же. С. 352. 25 Шайо А. Самоограничение власти (краткий курс конституционализма) / пер. с венг. М., 2001. С. 20. 101 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Более верной видится дефиниция, данная в учебнике С.В. Васильевой, В.А. Виноградова и В.Д. Мазаева: «Конституционализм представляет систему идей, взглядов, представлений, оценок, которые соответствуют модели справедливого демократического общества»26. Впрочем, и здесь не со всем можно согласиться. Прежде всего потому, что не очень понятно, что означает «модель справедливого демократического общества». В частности, слово «справедливое» в паре с понятием «демократическое» предполагает противоположное понятие «несправедливое демократическое общество». А это, в свою очередь, переводит проблему демократии в спекулятивное русло. Однако главное тут в другом. Действительно, конституционализм часто определяют и связывают именно с демократическим государством. Например, видный отечественный государствовед В.Е. Чиркин (1924–2019) писал, что «доктрина конституционализма является составной частью общей теории демократии»27. Но в том-то и дело, что сама по себе демократия при определенных условиях может и противостоять праву, о чем будет сказано ниже. Так что ограничение власти необходимо не «для демократии», а для того, чтобы были обеспечены условия и средства правовой защиты личности. Вот почему даже без скидки на двухсотлетнюю давность нельзя не поразиться точности и емкости формулировки французской Декларации прав человека и гражданина, в п. 16 которой сказано без обиняков: «Любое общество, в котором не обеспечено пользование правами и не проведено разделение властей, не имеет конституции». Таким образом, хотя термин «конституционализм» обязан своим рождением термину «конституция», в действительности конституционализм как идея предшествует конституции как акту, кладется в ее основание. Я совершенно согласен с А.А. Троицкой, считающей, что «одного только текста конституции, сколь бы совершенен он ни был, недостаточно для полноценного воплощения идей конституционализма в жизнь»28 и что «конституционализм выступает не результатом, а пред- 26 Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Конституционное право Российской Федерации: учеб. 2-е изд. М.: ЭКСМО, 2011. С. 51. 27 Чиркин В.Е. Базовые ценности конституционализма в XXI в. С. 17. 28 Троицкая А.А. Конституционализм: перспективы развития в России // Конституционное и муниципальное право. 2013. № 6. С. 27. 102 Ко н с т и т у ц и о н а л и з м к а к р о д о в о й п р и з н а к к о н с т и т у ц и и посылкой, условием определенной степени развития всего общества»29. Исходя из этого, можно предложить следующее определение: Конституционализм — это лежащая в основе конституции и реализуемая на ее основе идея ограничения государственной власти в целях обеспечения каж дому человеку равной возможности обладать правами и свободами, пользоваться ими и защищать их. *** Между тем часто можно встретить определения конституции, где нет даже намека на конституционализм. Конечно, при определении феномена конституции в ее современном значении допустимы акценты на каких-то свойствах. Но в таких случаях необходимо оговаривать, под каким углом зрения рассматривается понятие конституции. Для одних целей взгляд может быть сосредоточен на конституции как «установлении», для других — на конституции как «устроении». Если же такой оговорки нет, определение будет попросту искажать сущность, смысл и предназначение феномена конституции. Именно этим «грешат» два подхода, один из которых можно назвать формально-юридическим, а другой — «социологическим». 29 Там же. 103 Два односторонних подхода к пониманию конституции Формально-юридический подход Г. Еллинек понимал конституцию государства как «совокупность правоположений, определяющих высшие органы государства, порядок призвания их к отправлению их функций, их взаимоотношения и компетенцию, а также принципиальное положение индивида по отношению к государственной власти»30. В этой дефиниции внимание исследователя сконцентрировано исключительно на содержании (предмете регулирования) конституции как юридического акта. Это содержание сводится к двум моментам: 1) система, формирование, основные функции и полномочия высших органов власти и 2) основы правового положения личности. Тут, правда, нет указания на высшую юридическую силу конституции, но Еллинек ее подразумевал (если рассматривать эту цитату в контексте всей его работы). В современной монографической и учебной литературе по конституционному (государственному) праву31 конституция также часто 30 Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 371. 31 См., например: Конституционное право / отв. ред. А.Е. Козлов. М., 1996. С. 28; Конституционное (государственное) право зарубежных стран: в 4 т. Т. 1–2. Часть общая / отв. ред. проф. Б.А. Страшун. 3-е изд., обновл. и дораб. М., 1999. С. 44; Конституционное право / отв. ред. В.В. Лазарев. М., 1999. С. 53; Автономов А.С. Конституционное (государственное) право зарубежных стран. М., 2005. С. 58; Шаповал В.Н. Сравнительное конституционное право. Киев, 2007. С. 43−44; Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России. 4-е изд., перераб. и 104 Два односторонних подхода к пониманию конституции определяется с позиции формально-юридического подхода, т.е. как акт (совокупность актов32), который обладает высшей юридической силой и закрепляет (устанавливает) основы организации и жизнедеятельности общества и государства: права и свободы человека и гражданина, основы общественного строя, форму правления, территориальную организацию государства, систему органов публичной власти, основы их компетенции, государственную символику и столицу. Для инструментальных целей (прежде всего для того, чтобы отличить конституцию от обычных законов государства) такого рода определения вполне приемлемы. Но они не в состоянии выразить главный смысл конституции. Ведь какую информацию получает человек из таких дефиниций? Что это важнейший акт государства, закрепляющий основы его устроения и функционирования, а также основы взаимоотношений государства и индивида. Однако подобные дефиниции не отвечают на вопрос, в чем смысл, значение, ценность такого акта. Соответственно, мы не сможем ответить, например, на следующие вопросы: ● почему главы государств, вступая в должность, присягают на конституции и клянутся защищать ее как одну из важнейших ценностей государства? ● почему в моменты кризисов разные политические силы в современном государстве апеллируют именно к конституции? ● почему, наоборот, в случае государственного переворота в первую очередь объявляется о приостановке действия или отмене конституции? Ответить мы сможем, если усвоим: конституция в современном ее понимании — не просто правовой акт, обладающий высшей юридической силой и устанавливающий основы организации государства и положения личности в этом государстве. Она призвана установить (закрепить) далеко не всякий государственный строй. Вот почему если доп. М., 2008. С. 70−71. См. также: Авакьян С.А. Конституция России: природа, эволюция, современность. 2-е изд. М., 2000. С. 9. 32 Конституция — это не всегда один акт. Например, из трех конституционных актов состояла Конституция Франции (Третьей республики) 1875 г., а действующая Конституция Швеции включает четыре акта с названиями: «Форма правления», «Акт о престолонаследии», «Акт о свободе печати» и «Акт о Риксдаге». 105 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й мы хотим понять сущность данного феномена, то не должны ограничиваться его формальными признаками. В противном случае он потеряет смысл, и тогда, например, государства с авторитарными и даже тоталитарными режимами станут считаться конституционными (обладающими конституционным строем) только потому, что у них есть свои юридические конституции. Известный правовед С.С. Алексеев (1924–2013) очень верно заметил, что «советские конституции — это не просто неадекватно использованные политико-тенденциозные феномены. Они плоть от плоти продукты и элементы советской коммунистической системы, представляющие особый класс явлений — полярных антиподов государственно-правовых институтов современного демократического общества»33. Между тем так называемую сталинскую конституцию (Конституцию СССР 1936 г.) сопровождает устойчивый миф, формулируемый в обиходе примерно так: Конституция 1936 г. была на тот период самой передовой (демократической) в мире, только почти не действовала, плохо реализовывалась34. К сожалению, даже многие нынешние учебники по конституционному праву содержат ту же мысль, пусть и в более осторожных формулировках35. Попытаюсь опровергнуть этот миф, поскольку он затрудняет понимание феномена конституции. 33 Алексеев С.С. У истоков Конституции России. Субъективные заметки. Екатеринбург, 2009. С. 6. 34 Ответы mail.ru. Лучший ответ [Электронный ресурс] // URL: https://otvet.mail.ru/ question/81484964 (дата обращения: 07.12.2015); Хандорин В.Г. Отечественная история: курс лекций. Томск, 2008 [Электронный ресурс] // Сайт «Учебные материалы». URL: http://txtb.ru/17/37.html (дата обращения: 07.12.2015). 35 См., например: Конституционное право: учеб. для бакалавров / отв. ред. В.И. Фадеев. М.: Проспект, 2013. С. 62; Колюшин Е.И. Конституционное (государственное) право России: курс лекций. М.: Изд-во МГУ, 1999. С. 34–35; Конституционное право России: учеб. / А.Е. Постников, В.Д. Мазаев, Е.Е. Никитина и др.; под ред. А.Е. Постникова. М.: ТК Велби; Проспект, 2007. С. 28–29; Нарутто С.В., Таева Н.Е., Шугрина Е.С. Конституционное право России: учеб. М.: РИОР; ИНФРА-М, 2013. С. 37; Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Указ. соч. С. 59. 106 Два односторонних подхода к пониманию конституции Миф о «сталинской конституции» Имея в стране самую человечную конституцию, можно всем жить под угрозой расстрела. Григорий Александров (1903−1983), советский кинорежиссер И ленинско-сталинский социоцид (массовый террор), и «точечное» преследование инакомыслящих в брежневские времена органично вытекали из соответствующих «конституций», по крайней мере им не противоречили. Напомню, что говорилось выше о понимании государства основоположниками марксизма и Лениным. Поскольку государство для марксизма не более чем «машина (аппарат) для подавления одного класса другим», постольку «пролетарское» государство необходимо для подавления «сопротивляющейся буржуазии». После достижения этой цели государство станет ненужным, ибо не будет частной собственности, а следовательно, не будет классов. Однако даже когда «буржуазию как класс» ликвидировали, признаков «отмирания государства» что-то не было заметно. Большевики легко вышли из этого противоречия: был выдвинут тезис «об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму». Считается, что его выдвинул Сталин в 1928 г. Но на самом деле автором был Ленин, который, поняв к 1919 г., что его прогноз о быстром отмирании государства оказался слишком оптимистичен, писал: «Уничтожение классов — дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы (здесь и далее курсив Ленина. — М. К.), которая после свержения власти капитала, после разрушения буржуазного государства, после установления диктатуры пролетариата не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии), а только меняет свои формы, становясь во многих отношениях еще ожесточеннее»36. Сталину же этот тезис пришелся по душе, так как оправдывал нараставшие репрессии. 36 Ленин В.И. Привет венгерским рабочим // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 38. М.: Политиздат, 1969. С. 386–387. 107 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й «Пролетарское» государство не признает никаких других идеологий, кроме коммунистической (да и то лишь в трактовке действующих вождей). Поэтому ни ленинская, ни сталинская «конституции», ни «конституции» всех других государств, построенных по советскому типу, по самой своей природе не могли быть общественным договором. Любой оппонент строя, да что там оппонент — просто человек, думающий «недостаточно правильно», есть враг народа, а значит, враг государства. Таким образом, советская государственная машина действовала как раз в полном соответствии с духом собственной Конституции. Но этот дух был как раз антиконституционным, ибо не признавал ни политической, ни экономической свободы. И «сталинская конституция» отнюдь не скрывала этого, а, наоборот, с гордостью провозглашала: ● одно мировоззрение, одну идеологию: СССР «есть социалистическое государство рабочих и крестьян» (ст. 1); ● одну «партию» — «Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков), являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за укрепление и развитие социалистического строя» (ст. 126); ● одну — государственную — собственность (кооперативно-колхозная по существу была тоже государственной): «Экономическую основу СССР составляют социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства» (ст. 3). Личная собственность также признавалась, но не на средства производства, а только «на их (граждан. — М. К.) трудовые доходы и сбережения, на жилой дом и подсобное домашнее хозяйство, на предметы домашнего хозяйства и обихода, на предметы личного потребления и удобства» (ст. 10). Впрочем, допускалось «мелкое частное37 хозяйство единоличных крестьян и кустарей, основанное на личном труде и исключающее эксплуатацию чужого труда» (ст. 9); ● всеобщую трудовую повинность: «Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: “кто не работает, тот не ест”. В СССР осуществляется 37 108 Любопытно, что в Конституции СССР 1977 г. слова «частный» вообще не было. Два односторонних подхода к пониманию конституции принцип социализма: “от каждого по его способности, каждому — по его труду”» (ст. 12). При этом гарантировалось право на труд. Это было не случайным нарушением правовой логики, а проявлением господствовавшей доктрины. А.Н. Медушевский по этому поводу заметил: «Во избежание превратных толкований в коммунистической печати разъяснялось, что “все права граждан СССР неразрывно связаны с обязанностями, лежащими на них”; право на труд, осуществление которого “возможно только в социалистическом обществе”, есть одновременно — обязанность; образование — форма идеологического воспитания <...>»38. Когда говорят о «демократизме» Конституции 1936 г., «не замечают», какую общественную систему она выражала, и вместо этого апеллируют к «прогрессивности и демократизму» конституционного статуса гражданина. Что ж, посмотрим, о каких «правах и свободах» шла речь и как они были сформулированы. Любопытно отметить для начала юридическую технику. Например, «избирательные права» провозглашались не в гл. Х «Основные права и обязанности граждан», а в гл. XI «Избирательная система». Такое выделение этой сферы, с одной стороны, было связано с тем, что именно «выборы» легитимировали советскую власть, и потому она весьма трепетно относилась к самому факту их проведения, процентам голосующих «за единый блок коммунистов и беспартийных»; с другой — требовалось особо подчеркнуть, что новая Конституция довольно существенно поменяла «дизайн» избирательной системы в сравнении с Конституцией РСФСР 1918 г. Особняком по отношению к другим «политическим свободам» стояла и статья, закреплявшая «право объединения». Этому тоже есть объяснение. Поскольку любое объединение людей — потенциальная угроза тоталитарному строю, необходимо было закрепить полную подконтрольность самой возможности и уж тем более характера деятельности каких бы то ни было ассоциаций. Поэтому ст. 126 гласила: 38 Медушевский А.Н. Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. С. 323. 109 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й «В соответствии с интересами трудящихся и в целях развития организационной самодеятельности и политической активности народных масс гражданам СССР обеспечивается право объединения в общественные организации: профессиональные союзы, кооперативные объединения, организации молодежи, спортивные и оборонные организации, культурные, технические и научные общества, а наиболее активные и сознательные граждане из рядов рабочего класса и других слоев трудящихся объединяются во Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков), являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за укрепление и развитие социалистического строя и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». Таким образом, всякая общественная самодеятельность резко ограничивалась и ставилась как бы под двойной контроль — с одной стороны, идеологический («в соответствии с интересами трудящихся»), с другой — «идейно-организационный»: наличие «руководящего ядра всех организаций» означало, что не может быть ни одного общественного объединения, неподконтрольного представителям «партии-государства». Всем остальным «политическим свободам» (слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций) «досталась» одна ст. 125. Но, в конце концов, эти формальные моменты не так важны. Важно, что некоторые «свободы» все-таки провозглашались. Так неужели печально известная статья 58 Уголовного кодекса РСФСР 1922 г.39 противоречила Конституции? В ст. 58-10, в частности, говорилось: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст. ст. 58-2– 58-9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой лишение свободы на срок не ниже шести месяцев» (отсутствие верхнего предела допускало, что человека можно приговорить и к смертной казни). 39 110 В УК РСФСР 1922 г. статьи не имели названий. Именовались только главы и разделы внутри глав. Статья 58 входила в разд. 1 «Контрреволюционные преступления» гл. 1 «Государственные преступления». Но на самом деле было несколько статей с номером 58 (доходило почти до двух десятков). Просто они помечались разными значками (цифрами, например, 58-4, а порой еще и буквенными обозначениями: 58-1а, 58-1б и т.д. до «г»). Каждая из статей имела свои гипотезу, диспозицию и санкцию. Два односторонних подхода к пониманию конституции Нет, никакого противоречия Конституции здесь не было. Ведь в ст. 125 перечисление «свобод» предварялось все тем же условием: «В соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя». Вряд ли нужно долго объяснять, почему не то что критика, но и просто неосторожное слово или шутка квалифицировались как контрреволюционная деятельность, и это было вполне «конституционно»! Напомню также, чем заканчивалась ст. 125: «Эти права (политические свободы. — М. К.) граждан обеспечиваются предоставлением трудящимся и их организациям типографий, запасов бумаги, общественных зданий, улиц, средств связи и других материальных условий, необходимых для их осуществления». М.В. Баглай верно заметил, что материальные гарантии «в действительности ничего не могли гарантировать, а только усиливали зависимость человека от государства»40. Сказанное относится не только к сфере политических и личных прав и свобод, но даже к правам социальным. Например, выше уже говорилось о существовании одновременно права на труд и обязанности трудиться, при этом «тунеядство» было уголовно наказуемым деянием. Надеюсь, понятно, почему такой «конституции» ничуть не противоречили ни репрессии, ни отсутствие правосудия, ни принудительный труд, ни фактически крепостная зависимость колхозников, ни лишение отдельных лиц гражданства, ни многие другие антиправовые явления. Так что все советские «конституции» вполне «соблюдались». Однако последнее слово я тоже ставлю в кавычки, поскольку о соблюдении в подлинном конституционно-правовом смысле речь не шла: не было ни специальных институций, призванных контролировать соответствие нормативных актов и правоприменительной практики нормам «конституции», ни конституционного сознания, ни, следовательно, апелляции к акту под названием «конституция». Так что призыв советских правозащитников «Соблюдайте вашу конституцию!» носил морально-политический характер, но никак не конституционно-правовой. 40 Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации: учеб. для юрид. вузов и фак. 2-е изд., изм. и доп. М.: НОРМА — ИНФРА-М, 1999. С. 48. 111 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й «Социологический» подход. Концепция Ф. Лассаля Это — противоположный подход к пониманию конституции. Его можно назвать также «биологическим», а Б.Н. Чичерин именовал его «историческим». Но как бы ни называть такой подход, согласно ему юридический акт заслоняется фактическим состоянием общества и государства. Нетрудно понять, что здесь «конституция» выступает в значении устроения. Ярким представителем такого подхода был Жозеф-Мари де Местр (1753–1821), который заявлял, что «все писаное ничего не значит, и смеялся над людьми, признающими только те конституции, которые можно положить в карман»41. Де Местр, будучи политическим консерватором, крайне отрицательно относился к революциям вообще и к Французской в частности. Б.Н. Чичерин писал о де Местре: «В противоположность многочисленным революционным конституциям (во Франции. — М. К.), которые появлялись, как блестящие метеоры, и падали так же быстро, как воздвигались, он указывал на конституцию английскую42, возникшую и развивавшуюся постепенно, из элементов, искони лежавших в народной жизни. <...> Доселе у консервативных писателей кодификация (здесь: составление писаной конституции. — М. К.) считается признаком революционных идей»43. Что ж, действительно, конституции многих государств появлялись и появляются как итог социальных катаклизмов, неважно, вызванных внутренними или внешними причинами. Но де Местр был совершенно не прав, полагая, что конституция — лишь «юридическая игрушка» в руках очередной революционной группы. Феномен конституции появился не потому, что кому-то пришла в голову мысль о необходимости фиксации некоей системы власти по- 41 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 498. 42 Вообще раньше политические писатели любили ставить в пример именно Англию, поскольку ее система власти виделась как сбалансированная, в том числе потому, что там издавна существовал относительно сильный парламент. Однако нельзя забывать, что и эта страна пережила довольно много революционных событий и смутных времен. 43 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 498. 112 Два односторонних подхода к пониманию конституции средством юридического акта, а потому, что на определенном этапе исторического развития европейской цивилизации была осознана идея ограничения власти. И если говорить о Франции конца XVIII — первой половины XIX в., то юридические конституции здесь в самом деле слишком часто сменяли одна другую и потому к ним может быть применима метафора «блестящие метеоры». Но нельзя не видеть и того, что при всех переворотах в них все же сохранялась идея конституционализма. Например, даже при реставрации Людовик XVIII не посмел формально восстановить абсолютизм, равно как и сменивший его Карл X (другое дело, что режим правления этих монархов не очень соответствовал конституционным принципам). Через полвека у де Местра появился как бы единомышленник — Фердинанд Лассаль, который также пренебрегал юридической конституцией. «Как бы» — поскольку был совсем из другого идейно-политического лагеря и революцию считал как раз необходимой для изменения конституции. Не потому что почитал силу, а потому что был убежден в ее первичности. Он, в частности, писал: «Хотя несомненно, что право должно бы предшествовать силе, но в действительности сила всегда предшествует праву, и до тех пор предшествует ему, пока право с своей стороны не наберет достаточно силы, чтобы сломить силу бесправия»44. Лассаль жил в Пруссии, которая в то время была самой мощной из всех немецких монархий. Но прусский король не являлся уже абсолютным монархом. Под влиянием революционных событий, прокатившихся по всей Европе в 1848 г., была принята Конституция Пруссии 1850 г., которая предусматривала принцип разделения властей и провозглашала отдельные права личности. Однако некоторые прусские бюргеры желали еще большей политической свободы и участия в государственных делах. К тому же «модными» стали социалистические идеи, что дало повод Марксу и Энгельсу оптимистично начать свой Манифест коммунистической партии со слов: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма»45. 44 Лассаль Ф. Сила и право (Открытое письмо редактору «Реформы») // Сочинения Фердинанда Лассаля: в 2 т. Т. 2. СПб.: Изд. Н. Глаголева, 1905. С. 54. 45 Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. М.: Госполитиздат, 1955. С. 423. 113 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й В этих условиях часть прусского общества задалась вопросом: как потеснить или вообще лишить власти монарха. И поскольку понятие «конституция» уже прочно вошло в европейский дискурс, обсуждалось то, каким образом можно изменить прусскую Конституцию. В разгар этих дискуссий, в 1862 г. социалист Ф. Лассаль в одном бюргерском собрании выступил с речью, которая так и называлась — «О сущности конституции». И начал с иронии как раз по поводу ее формальных определений: «Теперь все с раннего утра до позднего вечера толкуют о конституции. Во всех газетах, во всех обществах, во всех трактирах только и речи, что о конституции. Однако, если я спрошу серьезно: в чем состоит сущность, понятие конституции, — то весьма опасаюсь, что из стольких рассуждающих найдется очень немного способных дать удовлетворительный ответ. Многие при этом вопросе почувствуют необходимость схватиться за том Собрания законов 1850 г. и прочесть в нем о прусской конституции. Но вы видите, что это не будет ответом на мой вопрос. Ведь в томе этом помещено только особенное содержание известной, именно прусской конституции, и, стало быть, он не может дать ответа на вопрос: в чем состоит сущность, понятие конституции вообще? Если я задам этот вопрос юристу, он скажет мне в ответ: “Конституция есть договор, клятвенно заключенный между королем и народом и устанавливающий основные принципы законодательства и правления страны”. Или, так как есть и республиканские конституции, он даст более общее определение: “Конституция есть провозглашенный в стране основной закон, устанавливающий организацию публичного права в этой нации”. Но все эти и тому подобные формальные юридические определения так же далеки от настоящего ответа на мой вопрос, как и предыдущий ответ. Все они представляют лишь внешнее описание того, как делается конституция и что она делает, не объясняя, что такое конституция. Они дают критерии, признаки, по которым можно внешним и юридическим образом знать конституцию. Но они не говорят нам, в чем сущность конституции. Поэтому они оставляют нас в совершенном неведении насчет того, хороша или дурна, возможна или невозможна, прочна или не прочна данная конституция»46. Что же взамен предлагал Лассаль? Если совсем коротко, то конституцией он считал реальную картину данного общества, т.е. исходил из сугубо «биологического» значения понятия «конституция» — как ос- 46 114 Лассаль Ф. О сущности конституции. С. 6. Два односторонних подхода к пониманию конституции новных морфологических и функциональных особенностей организма. В пользу своего понимания Лассаль нарисовал следующую гипотетическую ситуацию: «Вам известно, господа, что в Пруссии только то имеет законную силу, что обнародовано в собрании законов. Собрание законов печатается в главной правительственной типографии Декера. Оригиналы законов сохраняются в известных государственных архивах; печатные собрания законов — в других архивах, библиотеках и магазинах. Предположим же, что сделался страшный пожар, вроде гамбургского, и что в нем сгорели все эти государственные архивы, библиотеки, магазины и главная правительственная типография Декера; предположим, что по странному стечению обстоятельств то же случилось и в других городах монархии, что погорели даже частные библиотеки, в которых были собрания законов, так что во всей Пруссии не осталось ни единого закона в достоверной форме. Таким образом, страна лишилась бы всех своих законов, и ей ничего не оставалось бы, как приняться за составление новых. Ну, как же вы думаете, господа? Можно ли было бы поступать в этом случае произвольно, создать произвольно новые законы, и такие, какие вздумалось бы? Посмотрим. Положим, вы сказали бы: законы погибли, будем создавать новые и при этом уже не дадим монархии того положения, которое она до сих пор занимала или даже вовсе не дадим ей никакого положения. Король просто-напросто сказал бы на это: законы погибли, но что же из этого? Фактически мне повинуется армия, идет, куда я прикажу ей; фактически коменданты арсеналов и казарм выдадут по моему приказу пушки, и артиллерия выедет с ними на улицы, и, опираясь на эту фактическую силу, я не хочу, чтобы вы делали мне иное положение, кроме того, какого я желаю. <...> Итак, господа, мы знаем теперь, что такое конституция страны, а именно: существующие в стране фактические отношения силы»47. Говоря об «отношениях силы» (соотношении сил), Лассаль имел в виду не только монарха и народ, но и, исходя из тогдашней прусской реальности, такие «части конституции», как представители банковского капитала, крупные землевладельцы, промышленники, мелкие буржуа, наемные рабочие и т.д. К этому он прибавлял общественное сознание («общее сознание, общее развитие есть также часть конституции»48). 47 Там же. С. 9–10. 48 Там же. С. 10–13. 115 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Юридическую же конституцию («установление») Лассаль считал необходимой только для того, чтобы оформить конституцию фактическую («устроение»). Причем, «когда писаная конституция не соответствует действительной, между ними происходит столкновение, которого ничем нельзя предупредить и в котором писаная конституция, листок бумаги, неизбежно побеждается действительною конституцией, действительными отношениями силы, существующими в стране»49. В самом деле, конституция не может абстрагироваться от характера, особенностей культуры конкретного общества, его структуры, уровня экономического развития страны. Однако Лассаль уводит от понимания смысла, предназначения конституции, подменяя вопрос о ее сущности проблемой «как изменить общественный строй». Для него писаная конституция подобна, как говорил он сам, «листу бумаги, подписанному нацией, или нацией и ее королем, и объявленному конституцией, каково бы ни было его содержание»50. Это — принципиальная ошибка. Отечественный правовед и философ Е.В. Спекторский (1875–1951), посвятивший критике концепции Лассаля отдельную работу, верно заметил, что «власть всегда может выродиться в произвол и даже деспотизм, совершенно независимо от того, принадлежит ли она одному лицу, например монарху, или же представителям класса, а то и целому классу. Власть всегда опьяняет тех, кто ею пользуется. И чем сильнее власть, тем больше опасность злоупотребления ею»51. Не случайно лассалевская концепция так пришлась по душе В.И. Ленину, который воспроизвел ее суть в словах: «Что такое конституция? Бумажка, на которой записаны права народа»52. В мою бытность студентом юридического факультета эту цитату мы обрывали на слове «бумажка», думая, что выражаем свою фронду. А на самом деле просто не понимали, что и слова 49 Лассаль Ф. О сущности конституции. С. 22. 50 Там же. С. 6. 51 Спекторский Е.В. Что такое конституция? // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. I: История, теория и методология конституционного права. Учение о конституции / сост. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алефпресс», 2012. С. 542–543. 52 Ленин В.И. Между двух битв // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 12. М.: Политиздат, 1968. С. 54. 116 Два односторонних подхода к пониманию конституции «права народа» смысл не меняют. Ведь какие бы права ни были записаны (кстати, точнее говорить о правах человека), они останутся пустым звуком, если конституция не построена на основе конституционализма. Спекторский совершенно правильно обратил внимание на то, что далеко не всякое соотношение сил может быть правомерным: «Когда убийца или грабитель нападает на свою беззащитную жертву, получается вполне определенное реальное соотношение сил в данный, по крайней мере, момент. Но кто станет утверждать, что такое соотношение и есть единственно возможное право?»53. Поэтому, писал он далее, при определении сущности конституции только как «фактической» игнорируется понятие конституционного государства, которым «является такое, где власть не только организована, но еще и ограничена, и притом не фактически только, а юридически или правомерно»54. Анализируя текст речи Лассаля, нельзя утверждать, что он выступал за конституцию, построенную на чьем бы то ни было всевластии, обладании монопольной властью. Но его понимание открывало дорогу «конституциям», фиксирующим как раз власть («соотношение сил») «убийцы или грабителя над их жертвой». Характерно продолжение процитированной мысли Ленина, начинающейся словами о «бумажке, на которой записаны права народа»: «В чем гарантия действительного признания этих прав? В силе (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.) тех классов народа, которые осознали эти права и сумели добиться их. Не будем же обольщаться словами, — это приличествует только краснобаям буржуазной демократии, — не будем ни на минуту забывать того, что сила доказывает себя только победой в борьбе, и что мы далеко еще не одержали полной победы. Не будем же верить красивым фразам, — мы переживаем как раз такое время, когда идет открытая борьба, когда все фразы и все обещания проверяются немедленно на деле, когда словами, манифестами, посулами конституции одурачивают народ, стараются ослабить его силы, разрознить его ряды, побудить его к разоружению»55. Откуда эти слова об «одурачивании посулами конституции»? Дело в том, что Ленин писал статью «Между двух битв» в ноябре 1905 г., месяц 53 Спекторский Е.В. Указ. соч. С. 542. 54 Там же. С. 544. 55 Ленин В.И. Между двух битв. С. 54. 117 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й спустя после издания Манифеста от 17 октября, которым даровался ряд политических свобод и который вместе с Манифестом от 6 августа 1905 г. стал основанием для первой русской Конституции — Основных государственных законов от 22 апреля 1906 г. Вот этого и опасался вождь большевиков: что постепенное конституционное развитие отвлечет массы от идеи полного переустройства государственности на основе большевистской конструкции. Поэтому он писал: «Толкуют о свободе, говорят о народном представительстве, ораторствуют об учредительном собрании и забывают постоянно, ежечасно и ежеминутно, что все эти хорошие вещи — пустые фразы без серьезных гарантий. А серьезной гарантией может быть только победоносное народное восстание, только полное господство вооруженного пролетариата и крестьянства над всеми представителями царской власти, которые отступили шаг назад перед народом, но далеко не подчинены еще народу, далеко не низложены народом»56. Увлекшись революционными методами общественных изменений, Ф. Лассаль проигнорировал, что современные конституции как раз и появились ради того, чтобы гарантировать ценности, необходимые всем и каждому (общечеловеческие ценности). Спекторский по этому поводу заметил: «И капиталист и рабочий, и горожанин и крестьянин равно заинтересованы в том, чтобы не подвергаться произвольному аресту, иметь право свободно высказывать свои мнения, участвовать в управлении страною и т.п. Словом, конституция есть нечто такое, что, нисколько не устраняя классовой борьбы и отнюдь не обещая этого, равно необходима для всех, подобно просвещению и другим благам культуры»57. С этой ошибкой Лассаля связана еще одна, о которой, впрочем, я уже говорил, — низведение писаной конституции до уровня официального фиксатора сущего. Е.В. Спекторский писал, что есть силы, которые «отвергают конституцию потому, что она рассчитана на мирное, органическое течение государственной жизни. Они же, мятежные, ищут бури»58. Правда, слово «отвергают» здесь неточное. Те же большевики не отвергали юридическую конституцию, они просто не придавали ей значение 56 Ленин В.И. Между двух битв. С. 53. 57 Спекторский Е.В. Указ. соч. С. 542. 58 Там же. С. 543. 118 Два односторонних подхода к пониманию конституции правового акта, позволяющего стать реальной основой для всего корпуса юридических актов. И концепция Лассаля играла им на руку. Тот же Спекторский подметил, что эта концепция фактически базируется на ущербной методологии марксизма. Ее суть — в разделении материальной и духовной сфер бытия соответственно на «базис» и «надстройку», причем последняя полностью детерминирована первым. Согласно «историческому материализму», писал Е.В. Спекторский, «конституционные и всякие иные правовые и государственные идеи и установления не имеют ни решающего, ни вообще существенного значения, ибо главное в общественной жизни — это борьба экономических классов, преимущественно капиталистов и рабочих, за хозяйственные блага. В этой борьбе конституции и кодексы как бы сами собою, автоматически надстраиваются над экономическим фундаментом общества, отражая существующее в нем реальное соотношение сил. С точки зрения такого понимания вещей бесплодны все усилия юристов и политиков дать своей стране возможно лучшую конституцию или вообще какую бы то ни было искусственную конституцию: ведь у каждой страны и без этих усилий есть своя совершенно естественная конституция, иными словами, реальное соотношение общественных сил»59. Юридическая конституция имеет самостоятельную ценность, ибо способна умиротворить общество, стабилизировать общественные отношения, ввести политическую борьбу в правовое русло. Если же задачей юридической конституции является лишь фиксация «действительной», значит, когда изменятся «фактические отношения силы» (а они меняются), страну вновь ожидает революционный взрыв. В том-то и состоит одно из ключевых значений писаной конституции (основанной, повторю, на конституционализме), что она способна формировать и затем укреплять конституционное сознание (некоторые говорят о конституционной культуре), под которым понимается прежде всего признание установленных конституцией правил, готовность их соблюдать, даже если они мешают какой-то политической силе достичь тактических целей. Другое дело, что наличествующий уровень общественного сознания не может слишком сильно расходиться с декларируемыми конституционными цен- 59 Там же. С. 541. 119 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й ностями. Д.Г. Шустров верно замечает: «Конституция, чтобы быть действительной, а не фиктивной, должна отражать близкий к существующему (не отдаляясь сильно) уровень конституционной культуры общества, но одновременно она должна влиять на формирование более высокого уровня конституционной культуры общества. Получается, что если конституция отображает существующий уровень конституционной культуры общества, то она будет действительной, но не будет формировать ее более высокий уровень. Если конституция отражает более высокий уровень конституционной культуры общества, чем существует на самом деле, то она может стать фиктивной и в конечном итоге может его не сформировать, поскольку взамен может вызвать у граждан конституционное отчуждение. Это известная проблема “игры на опережение” в конституционном праве, мудрого сочетания программных и дескриптивных элементов в конституционном регулировании»60. У Лассаля же на первое место выходит сознание революционное, крайне опасное для государственности. И это позволяет сказать еще об одной ошибке лассалевской концепции — об игнорировании понимания конституции как общественного договора, что предполагает компромиссный характер ее содержания. Вновь процитирую Спекторского, который писал, что революционеры «упускают из виду, что революция — это как бы лихорадка общественного тела. Временная лихорадка обновляет организм, постоянная же убивает его. А кроме того, после лихорадочного возбуждения обыкновенно наступает слабость, апатия, усталость. И вот нельзя рассчитывать на то, чтобы революционное возбуждение длилось годами и даже вечно. Люди не могут долго выдержать напряженного ожидания переворотов, когда завтра, завтра утром, а может быть, еще и сегодня вечером может наступить полное изменение всех общественных и политических отношений. Опыт истории слишком убедительно показывает, что за эпохами революционного подъема неизбежно следуют такие времена, когда общество устает, впадает в апатию, теряет веру не только в революции, но даже и в реформы. Тогда оно отказывается от сознательного переустройства своей жизни и предоставляет себя во власть или естественного, косного течения событий, или даже реакционных сил, которые обыкновенно в это время поднимают голову и торжествуют. И вот очень неосмотрительно поступают те, которые, пренебрегая этим обычным исходом революционных движений, тешат себя и 60 120 Шустров Д. Essentia constitutionis: Конституция Российской Федерации в фокусе теорий конституции XX–XXI веков. Ч. 2 // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 5. С. 83. Два односторонних подхода к пониманию конституции других иллюзией вечной революции и не спешат использовать революционный кризис для того, чтобы закрепить фактическую свободу, превратить ее в правомерную и тем достойно подготовиться к борьбе с апатией и реакцией»61. Но ведь многие конституции появлялись как раз в ходе (итоге) революций, скажете вы. И будете правы. Однако революция революции рознь. Одно дело, если она направлена на завоевание всей полноты власти, и другое — если целью революции является установление институциональных условий, при которых ни одна социальная группа и ни одно мировоззрение не выталкивается из публичной жизни. 61 Спекторский Е.В. Указ. соч. С. 543. 121 Значение конституции Аристотель утверждал, что государство «создается не ради того, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо»62. К. Поппер был, на мой взгляд, точнее, говоря, что «не существует институциональных средств, позволяющих сделать человека счастливым», можно лишь стремиться к тому, «чтобы его избавили от несчастий, которые человечество способно предотвратить»63. Вот эту задачу как раз и выполняет конституция. А понимание такой задачи делает современное общество цивилизованным. Вновь приведу суждение Е.В. Спекторского: «Она (конституция. — М. К.) не устраняет социальной борьбы, религиозной, классовой и иной. Зато она вводит ее в культурную форму. Она не производит социальных реформ. 3aто она создает для них законную возможность. Она вообще не разрешает по существу ни одного общественного вопроса. Зато без нее нельзя разрешить ни одного вопроса, ибо она устанавливает пути для разрешения всяких общественных вопросов»64. Такая миссия конституции становится возможной благодаря тому, что она утверждает две основополагающие идеи, на которых строится современная государственность. Первая идея — признание права на человеческое достоинство в равной степени за каждым человеком. Сегодня это воспринимается как аксиома, и вряд ли кто-либо без риска потерять свою репутацию займется опровержением фундаментального принципа, зафиксированного в ст. 1 Всеоб62 Аристотель. Политика // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. М.: ЭКСМО; СПб.: Terra Fantastica, 2003. С. 395. 63 См.: Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: в 2 т. / пер. с англ.; под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс; Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. Т. 1: Чары Платона. С. 200. 64 Спекторский Е.В. Указ. соч. С. 548. 122 Значение конституции щей декларации прав человека ООН65 (принята и провозглашена резолюцией 217 А (III) Генеральной Ассамблеи ООН от 10 декабря 1948 г.): «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах». А ведь еще два с лишним века назад это не только не казалось очевидным, но и воспринималось как покушение на общественные устои. Вторая идея призвана обеспечить реальность первой, т.е. гарантировать условия, при которых человеческое достоинство может быть защищено правовыми средствами. Для этого требуется конструкция власти, которая ограждала бы общество от произвола и тирании. Такая конструкция возможна, если она зиждется на принципе разделения властей. Об этом подробнее будет сказано ниже, а здесь лишь подчеркну, что разделение властей имеет, так сказать, отрицательную направленность. Этот принцип содержит в себе презумпцию не добродетелей (знаний, мудрости, благородства и т.п.) властвующих, а, наоборот, их подверженности земным соблазнам. Как бы ни был «хорош» властвующий, тем не менее, с одной стороны, на него способны негативно повлиять длительность правления и его окружение, с другой — вовсе не обязательно, что «хорошего» правителя сменит «лучший» или хотя бы «такой же». К. Попперу принадлежат замечательные слова: «Ясно, что, как только задается вопрос “Кто должен править?”, трудно избежать такого ответа, как “лучший”, “мудрейший”, “рожденный править”, “тот, кто владеет искусством правления” или, может быть, “всеобщая воля”, “раса господ”, “индустриальные рабочие”, “народ”. Этот ответ звучит вроде бы убедительно — в самом деле, кто станет защищать правление “худшего”, “величайшего идиота” или “рожденного рабом”? <...> Если мы с этим согласимся, то нам придется ответить на вопрос, не сталкивается ли политическая мысль с самого начала с возможностью дурного правительства, не должны ли мы готовиться к худшим правителям, надеясь на лучших. Однако это ведет к новому взгляду на проблему политики, так как нам теперь требуется на место вопроса “Кто должен править?” поставить другой вопрос: “Как нам следует организовать политические учреждения, чтобы плохие или некомпетентные правители не нанесли слишком большого урона?”»66. 65 Всеобщая декларация прав человека (принята Генеральной Ассамблеей ООН 10.12.1948) // СПС «КонсультантПлюс». 66 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 1. С. 160−161. 123 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й В каждой стране конституционный дизайн индивидуален. Но при любом дизайне конституционное государство зиждется на двух названных идеях. В противном случае конституция теряет свой смысл. Итак: Конституция — это обладающий высшей юридической силой правовой акт (совокупность актов), закрепляющий такие основы организации и жизнедеятельности общества и государства, которые гарантируют правовое ограничение публичной власти, подконтрольность государства обществу и тем самым обеспечивают основные права и свободы человека. *** К сожалению, условия, в которых разрабатывалась и принималась Конституция Российской Федерации 1993 г., лишили ее характера договора о правилах, выгодных всем слоям общества и всем легальным политическим силам. И это наложило значительный отпечаток на конструкцию власти, которая, в свою очередь, обусловила постепенный отход от конституционного духа, от соблюдения основных принципов конституционного строя. Из истории создания действующей Конституции РФ Незавершенная революция В истории современной России есть дата, по своему историческому значению являющаяся гораздо более значимой, чем даже день принятия Конституции. Это 21 августа 1991 г. — день поражения ГКЧП, который можно считать днем Августовской революции — крушения коммунистической власти. Но этой дате сразу же не повезло. Официально она никак не отмечена. Есть лишь косвенная привязка к ней — установление «Дня Государственного флага Российской Федерации» (22 августа67), хотя решение об этом празднике68 было принято лишь спустя три года после августовских событий, причем в документе об этих событиях ничего не говорилось. День Государственного флага, однако, не вошел в законодательный перечень памятных дат69 и тем самым был как бы исключен из официальной памяти. Смысл Августа — в том, что события трех драматических дней были началом самой настоящей революции. Если бы такой характер событий 67 22 августа 1991 г. в Москве Верховный Совет РСФСР на чрезвычайной сессии принял постановление, согласно которому официальным флагом России становился трехцветный. И он впервые был официально поднят над зданием Верховного Совета. 68 См.: Указ Президента РФ от 20 августа 1994 г. № 1714 «О Дне Государственного флага Российской Федерации» // СЗ РФ. 1994. № 17. Ст. 1956. 69 См.: Федеральный закон от 21 июля 2005 г. № 98-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон “О днях воинской славы (победных днях) России”» // СЗ РФ. 2005. № 30 (ч. 1). Ст. 3109. 125 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й был признан основными политическими акторами, это повлекло бы за собой и определенную логику последующих политических и юридических решений и действий. Однако, даже несмотря на «революционную эстетику» отдельных акций в первые послеавгустовские дни — захват зданий на Старой площади (аппарата ЦК КПСС), демонтаж памятника Дзержинскому на Лубянской площади и т.п., — практически никто не говорил о революции (причины этого достойны самостоятельного исследования). Признание августовских событий как революции потребовало бы в первую очередь переучреждения российского государства, сопровождаемого ясной политико-правовой оценкой предшествующего строя и определением правопреемства. Но даже после подписания в декабре 1991 г. Беловежских соглашений, юридически оформивших ликвидацию СССР, такого переучреждения не произошло, и это впрямую сказалось на характере конституционного процесса. Вообще этот процесс начался еще до Августа. Новая российская власть в лице Съезда народных депутатов РСФСР/РФ (далее — Съезд или СНД), избранного 4 марта 1990 г., начала насыщать текст Конституции РСФСР/РФ 1978 г. (официально РСФСР была переименована в Российскую Федерацию 21 апреля 1992 г.) понятиями, немыслимыми для государства советского типа: «разделение властей», «правовое государство», «плюрализм» и проч. И это несмотря на то что съездовское большинство составляли те, кому эти идеи были чужды, а то и враждебны. Больше того, 12 июня 1990 г. Съезд принимает радикальный документ — Декларацию о государственном суверенитете РСФСР70, насыщенную идеями, за пропаганду которых еще совсем недавно можно было лишиться свободы по статье Уголовного кодекса РСФСР. Дату принятия этого документа мы празднуем сегодня как День России, хотя, полагаю, для такого праздника стоило подобрать иное событие. Тут, однако, важно отметить, что в заключительном пункте документа говорилось: «Настоящая Декларация является основой для разработки новой Конституции РСФСР, заключения Союзного договора и 70 126 Декларация СНД РСФСР от 12 июня 1990 г. № 22-I «О государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики» // Ведомости СНД и ВС РСФСР. 1990. № 2. Ст. 22. И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф совершенствования республиканского законодательства». Новый Союзный договор был сорван путчем в августе 1991 г., а Конституционная комиссия Съезда действительно была создана (председателем Комиссии до конца ее работы официально был Б.Н. Ельцин — сначала как председатель Верховного Совета РСФСР, а затем как Президент РФ), и работа над конституционным проектом началась. 22 июня 1990 г. СНД утвердил примерный график принятия новой Конституции (на конец 1990 г. планировалось вынести основные положения на референдум, в начале 1991-го — обсудить проект на Съезде и к весне 1991 г. — принять Конституцию). Однако проект, первый вариант которого был представлен рабочей группой Конституционной комиссии осенью 1990 г., так и не стал основой новой Конституции. Некоторые причины такого развития событий анализируются в книгах Ответственного секретаря Конституционной комиссии О.Г. Румянцева и народного депутата РСФСР/РФ В.Л. Шейниса71. Здесь лишь отмечу, что, как вспоминает Шейнис, «разработчики проекта, находясь под впечатлением недавних побед, которые привели их в парламент, и встреч с избирателями, политическая активность которых была еще высока, верили, что страна готова принять Конституцию, порывающую с советскими порядками, и что реализация их трудов не за горами»72. Но эта эйфория не оправдалась, и основная работа вылилась во внесение изменений и дополнений в советскую Конституцию — Конституцию РСФСР 1978 г. Первый Закон о поправках СНД РСФСР принял 31 мая 1990 г., последний — 10 декабря 1992 г. Всего было принято десять законов, которые содержали около 400 поправок. Почему же не только депутаты, но и Президент РФ не пошли на принятие новой Конституции России ни после Августовской революции, ни даже после распада СССР, когда Россия уже с формальной точки зрения обрела принципиально иные параметры государственности? Думается, 71 См.: Румянцев О.Г. Конституция Девяносто третьего. История явления. (Документальная поэма в семи частях от Ответственного секретаря Конституционной комиссии 1990−1993 годов.) М.: ЗАО «Библиотечка РГ», 2013. С. 31; Шейнис В.Л. Власть и закон. Политика и конституции в России в ХХ−ХХI веках. М.: Мысль, 2014. С. 681−682. 72 Шейнис В.Л. Указ. соч. С. 703. 127 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й это было связано с тем, что российская власть исторически и ментально оставалась еще советской. Исторически — потому что центральные и региональные органы власти формировались в условиях советского государства. Ментально — потому что органы власти состояли в основном из людей с советскими представлениями и стереотипами. К тому же над депутатами довлели не только идеологические, но и личные мотивы — нежелание расставаться с обретенным статусом (подтверждения этому можно найти у тех же О.Г. Румянцева и В.Л. Шейниса73). Скорее всего, были и другие факторы, препятствовавшие принятию принципиально новой Конституции. Например, один американский исследователь писал в 1993 г., что в посткоммунистических демократиях наблюдается очень серьезное, чрезвычайно уважительное отношение к конституционным текстам74. Трудно сказать, насколько он прав, но у нас и вправду не в чести французская традиция, когда едва ли не «каждая смена режима непременно сопровождалась принятием новой конституции. Даже во время “Ста дней” Наполеона Бонапарта 1814 г. был принят новый Основной закон; еще один пример — во время оккупации Франции немецкими войсками с июля 1940 по август 1944 г. режим А.Ф. Петена (1856−1951) выработал свою конституцию, которая не была принята только из-за нежелания Германии»75. Паллиативный путь юридического оформления смены государственного и общественного строя — внесение конституционных поправок — породил массу недоговоренностей, двусмысленностей и противоречий. В том числе и потому, что нередко поправки рождались в эмоциональной обстановке прямо на заседаниях Съезда, в которых участвовали более тысячи депутатов. Не случайно многие нормы законов о внесении изменений и дополнений в Конституцию РСФСР (РФ) просто исправляли (подчищали) юридико-технические огрехи предыдущих законов о поправках. 73 См.: Румянцев О.Г. Указ. соч. С. 77−78; Шейнис В.Л. Указ. соч. С. 760. 74 См.: Лессиг Л. Путь президентства // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. Осень 1993 — зима 1994. № 4−5. С. 117. 75 Маклаков В.В. Парламент Франции: перевод законодательных актов. Ч. I: Национальное собрание / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; отв. ред. Е.В. Алферова. М., 2008. С. 8. 128 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф Конечно, период перехода от тоталитарной к правовой государственности сам по себе весьма болезнен для общества, переживающего не только неизбежную при транзите мировоззренческую, ценностную фрагментацию, но и резкий скачок уровня материального расслоения. Тем не менее идейное и социальное размежевание вовсе не обязательно влечет за собой двоевластие (хотя в 1992−1993 гг. скорее существовало квазидвоевластие76). Оно становится возможным, когда в стране либо вообще нет легитимной основы для публичной власти («власть валяется на земле»), либо существующая конструкция власти содержит в самой себе острые противоречия. Для России в начале 1990-х был характерен именно второй случай: конструктивные противоречия, наложенные на противоречия социальные, привели к образованию двух противоборствующих лагерей. На одной стороне был Съезд, чье влияние через Верховный Совет (ВС) и его Президиум редуцировалось до влияния руководителей Верховного Совета (председателя и его замов), на другой — исполнительная власть под руководством Президента РФ (в отличие от статуса, закрепленного действующей Конституцией РФ, он официально являлся главой исполнительной власти, хотя непосредственно не возглавлял Совет Министров). Соединение несоединимого Казалось бы, с введением президентской должности Россия покончила с советской моделью власти, и в ней воцарился парламентаризм, понимаемый не в британском смысле — как верховенство парламента, а в более широком — как система власти, построенная на принципе разделения властей с институционально сильным парламентом, являющимся основным выражением плюрализма. Однако это было не так. 76 См. об этом: Краснов М.А. О характере, некоторых причинах и следствиях российского политического кризиса 1992−93 гг. // Эволюция российского и зарубежного государства и права. К 80-летию кафедры истории государства и права Уральского государственного юридического университета (1936−2016): сб. науч. тр. Т. III: Эволюция российского государства и права, учений о российском государстве и праве в трудах-поздравлениях коллег / под ред. проф. А.С. Смыкалина. Екатеринбург: Уральский гос. юрид. ун-т, 2016. С. 989–1003. 129 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Нежелание (или страх?) политических лидеров начала 1990-х преобразовывать советскую государственность в революционной логике (что вовсе не обязательно связано с насилием, но требует радикальных перемен в системе власти) привело к формированию совершенно немыслимой конструкции, которую нельзя отнести ни к одной из существующих форм правления (моделей власти). Сложившаяся система власти представляла собой смесь из остатков советского типа с элементами одновременно и президентской, и полупрезидентской форм правления. И это было важным фактором созревания будущего конфликта. К президентской форме относились, например, избрание президента на всеобщих выборах и его характеристика как главы исполнительной власти; наличие вице-президента; отсутствие права роспуска парламента или одной из палат ВС. К полупрезидентской можно было отнести, в частности, «правило двух ключей» — формирование правительства президентом совместно с парламентом, а также институт недоверия правительству (сам этот институт «взят» из парламентской модели). Тем самым президент оказывался вдвойне ограничен парламентом. Но главное, это накладывалось на многочисленные остатки советской системы. 1. Вплоть до 21 апреля 1992 г. даже формально сохранялся советский оксюморон — принцип демократического централизма. И даже когда через восемь месяцев после Августа 1991 г. соответствующее положение Конституции РСФСР было отменено (вместо него в ст. 3 было записано о разделении властей), этот принцип фактически не переставал действовать. Он проявлялся, в частности, в сохранявшейся до осени 1993 г. иерархии представительных органов (советской «вертикали»). В политическом плане это составляло довольно мощную поддержку руководству СНД. Иллюстрацией того, что система «вертикали» была отнюдь не безобидной, может служить такой факт: 18 сентября 1993 г. «Всероссийское совещание народных депутатов всех уровней под управлением Р. Хасбулатова приняло резко антипрезидентское обращение к гражданам России (“с особым чувством к личному составу армии, милиции и органам государственной безопасности”)»77. Выражалась советская «вертикаль» в следующих сохранявшихся положениях Конституции 1978 г.: 77 130 Россия — 2000. Современная политическая история (1985–1999 годы). Т. 1: Хроника и аналитика / под общ. ред. А.И. Подберезкина. 3-е изд., доп. и перераб. М.: ВОПД «Духовное наследие»; ЗАО НИФ «РАУ-Университет», 2000. С. 247. И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф ● «Съезд народных депутатов Российской Федерации, Верховный Совет Российской Федерации, Съезды народных депутатов, Верховные Советы республик в составе Российской Федерации, краевые, областные Советы народных депутатов, Советы народных депутатов автономной области, автономных округов, городов Москвы и Санкт-Петербурга образуют систему представительных органов государственной власти в Российской Федерации» (ст. 85); ВС РФ может досрочно прекратить полномочия любого местного Совета «в случае неоднократного нарушения» им «законодательства Российской Федерации» на основании заключения Конституционного Суда РФ (ст. 86.1); ВС РФ «направляет деятельность Советов народных депутатов Российской Федерации» (п. 11 ст. 109). Съезд и ВС «осуществляют контроль за деятельностью всех подотчетных им государственных органов» (ст. 120). 2. В Конституции РСФСР до ее последних дней сохранялись даже многие идеологические положения, которые прямо противоречили официально провозглашенным основам конституционного строя. В частности: «основным направлением развития политической системы советского общества является дальнейшее развертывание социалистической демократии» (ст. 9); «нерушимый союз рабочих, крестьян и интеллигенции» и обязанность государства способствовать «стиранию классовых различий, существенных различий между городом и деревней, умственным и физическим трудом» (ст. 19); «защита социалистического отечества» (в названии гл. 4); «текущие и перспективные государственные планы экономического и социального развития» и меры «по охране социалистической собственности» (ст. 125). ● ● ● ● ● ● ● Однако наиболее действенной легальной основой для вмешательства руководства СНД и ВС в сферу компетенции президента и исполнительной власти выступал принцип полновластия Советов. Статья 2 Конституции РСФСР гласила: «Народ осуществляет государственную власть через Советы народных депутатов, составляющие политическую основу Российской Федерации, и непосредственно». Данная формулировка оставалась нетронутой до последнего дня существования этой Конституции. И хотя из нее была исключена норма, гласившая, что «все другие государственные органы подконтрольны и подотчетны Советам народных депутатов», это не отменило сам принцип полновластия Советов. Он отнюдь не оставался «памятником советской эпохи», а прак- 131 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й тически вошел в прямое противоречие с задачей формирования конституционного строя и имманентным этому строю принципом разделения властей. Статья 104 Конституции 1978 г. содержала немыслимую для конституционного государства норму: «Съезд народных депутатов Российской Федерации правомочен принять к своему рассмотрению и решить любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федерации». Соединение в одной Конституции принципов полновластия Советов и разделения властей создало симбиоз, который как раз и подогревал конфликт. Весьма показательно, что даже председатель Конституционного Суда В.Д. Зорькин, симпатии которого были на стороне депутатского корпуса, обратил внимание на несовместимость этих принципов. Выдвигая весной 1993 г. предложения, которые предназначались для выхода из кризиса, он писал что «положения статей 104 и 109 Конституции следует привести в соответствие с принципом разделения властей, закрепленным в статьях 1 и 3 Конституции Российской Федерации (имелась в виду Конституция 1978 г. с многочисленными поправками. — М. К.)»78. Поясню: в ст. 104 перечислялись полномочия Съезда народных депутатов, а в ст. 109 — Верховного Совета. Было бы ошибкой считать, будто такой симбиоз являлся лишь конституционно-правовым казусом, интересным для транзитологии или представлявшим трудность для Конституционного Суда, если бы последнему пришлось в конкретном деле сопоставлять друг с другом принципы, относящиеся к разным типам власти. В том-то и дело, что институциональная смесь создавала легальную основу для попыток СНД заставить президента изменить проводимую политику реформ и даже дезавуировать свои решения, что вынуждало последнего к сопротивлению. Несправедливое «распределение ролей» Провокативность созданной властной конструкции лучше всего видна при описании компетенции законодательного органа и президента, их возможностей сдерживать друг друга и противостоять друг другу. 78 132 Цит. по: Эпоха Ельцина. Очерки политической истории. М.: Вагриус, 2001. С. 302. И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф Съезд народных депутатов79. Хотя упомянутая формулировка ст. 104 Конституции РСФСР (включая ее последнюю редакцию) не предполагала конкретных полномочий (раз уж СНД мог рассмотреть и решить «любой вопрос»), тем не менее они перечислялись, чтобы выделить исключительные полномочия СНД. Прежде всего, только СНД мог принимать новую Конституцию, вносить изменения и дополнения в действующую, т.е. был ее полным «хозяином». Помимо этого, он определял внутреннюю и внешнюю политику, утверждал «перспективные государственные планы и важнейшие программы экономического и социального развития Российской Федерации, ее военного строительства», мог отменять указы и распоряжения Президента РФ, а также принятые ВС и подписанные президентом законы (сам Съезд тоже принимал законы). У Съезда было немало и кадровых полномочий, которые позволяли контролировать (пусть и в разной степени) многие органы государственной власти. Он утверждал председателя Правительства, Генерального прокурора, председателей Верховного и Высшего Арбитражного судов, избирал состав Конституционного Суда. Но самое главное — ни одно из съездовских полномочий не имело противовеса с чьей бы то ни было стороны (примерно как сейчас нет таких противовесов по отношению к президентским полномочиям). Лишь Конституционный Суд мог рассматривать конституционность «федеральных законов и иных актов Съезда» (ст. 165.1), но таких дел было мало. Съезд был настолько многочислен и соответственно малоэффективен, что сам по себе не смог бы противостоять исполнительной власти. Но он выполнял роль «тарана» в руках в общем-то небольшой группы депутатов, прежде всего возглавлявших Верховный Совет и его Президиум. Конечно, для парламентов естественно наличие органов и лиц, задачей которых является организация и координация деятельности парламентских структур. Но именно в советской системе наиболее ярко 79 Стоит напомнить, что наименование «Съезд» имел как сам орган законодательной власти, так и его сессии, которые проводились два раза в год и длились по нескольку недель. Всего до прекращения деятельности этого органа прошло девять съездов-сессий. Последний, IX Съезд был проведен в апреле 1993 г. 133 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й проявляет себя редукция власти (влияния) коллегиального органа к его руководителю. Вот «ступени» этой редукции. Верховный Совет. «Верховный Совет Российской Федерации, — гласила ст. 107, — орган Съезда народных депутатов Российской Федерации, постоянно действующий законодательный, распорядительный и контрольный орган государственной власти Российской Федерации». Уже сама его конституционная характеристика как распорядительного органа вызывала вопрос (хотя точно так же характеризовался ВЦИК РСФСР в Конституции 1918 г.). Правда, собственно распорядительных полномочий ВС Конституция почти не предусматривала (разве что полномочие решать «вопросы, связанные с обеспечением конституционных прав, свобод, обязанностей и равноправия граждан Российской Федерации»). Но она содержала формулу, предоставлявшую ВС, так сказать, carte blanche: «решает другие вопросы...». И ВС (точнее, его руководство), действительно, «решал вопросы», нередко вторгаясь в компетенцию исполнительной власти (распоряжения издавал и единолично председатель ВС). Справочно-правовая система «КонсультантПлюс» на запрос о распоряжениях Верховного Совета РФ выдает 10 распоряжений этого органа и 164 распоряжения председателя ВС (или одного из его заместителей); в редких случаях встречаются распоряжения, принятые совместно с президентом и председателем Совмина, что, кстати, тоже иллюстрирует сохранение советских традиций. Распоряжения ВС и его председателя касались отнюдь не только организационных вопросов. В частности, едва ли не большую часть составляли распоряжения о предоставлении финансовой помощи отдельным районам, регионам, Советам народных депутатов и даже школам. У Верховного Совета было немало полномочий, которые делали его весьма влиятельным органом. В частности, ВС: ● давал согласие президенту на назначение председателя Совета Министров, а с декабря 1992 г. еще и министров иностранных дел, обороны, безопасности, внутренних дел; ● утверждал состав Центральной избирательной комиссии по выборам народных депутатов РФ; ● избирал Верховный и Высший Арбитражный суды РФ, судей судов субъектов РФ и арбитражных судов; 134 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф ● назначал Генерального прокурора РФ; ● назначал председателя Центрального банка РФ; ● разрабатывал основные мероприятия в области обороны и обеспечения государственной безопасности РФ (до декабря 1992 г. — лишь участвовал в разработке); ● учреждал государственные награды и устанавливал почетные звания РФ; ● отменял указы и распоряжения Президента РФ на основании заключения Конституционного Суда (до декабря 1992 г. — только указы), а с декабря 1992 г. получил право приостанавливать действие актов президента до разрешения Конституционным Судом дел об их конституционности в случае обращения ВС в этот Суд; ● вносил представления Президенту РФ об отмене решений Совета Министров РФ; ● отменял постановления и распоряжения советов министров республик в составе РФ. Нужно подчеркнуть, что компетенцией наделялся только сам Верховный Совет. У его палат — Совета Республики и Совета Национальностей80 — самостоятельных публично-властных полномочий не было (в Конституции только в рекомендательном плане назывались сферы, приоритетные для каждой из палат). Президиум Верховного Совета (ПВС). Еще с советского времени президиумы верховных советов Союза и союзных республик занимали третье место в номенклатурной иерархии (после союзных и республиканских органов КПСС, а также соответствующих советов министров). Именно в президиумах протекала вся «советская работа» (термин советских времен): организация деятельности Советов, принятие нормативных и индивидуальных указов (яркий пример последних — указы ПВС СССР о лишении конкретных лиц советского гражданства). 80 Совет Республики формировался из депутатов, избранных по территориальным избирательным округам с учетом численности избирателей в регионе, другая палата — Совет Национальностей — из депутатов от национально-территориальных избирательных округов по нормам: три депутата от каждой республики в составе Российской Федерации, один депутат от каждой автономной области и каждого автономного округа, 63 депутата от краев, областей, городов Москвы и Санкт-Петербурга. 135 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Президиумы фактически олицетворяли собою верховные советы, реализовывали (формально или неформально) всю их компетенцию. Ведь только члены президиумов были «профессиональными» депутатами. Но даже когда (в 1990 г.) весь Верховный Совет стал «профессиональным», его Президиум сохранил роль штаба, который имел немало рычагов воздействия на депутатский корпус. При этом ПВС по-прежнему обладал не только внутриорганизационными и обеспечительными, но и публично-властными полномочиями. К ним, в частности, относились: осуществление контроля за соблюдением Конституции и обеспечение соответствия конституций и законов республик в составе Российской Федерации Конституции и законам РФ; объявление, организация подготовки и проведение референдумов; опубликование законов РФ; осуществление других полномочий, предусмотренных законами РФ. Председатель Верховного Совета (он же — руководитель его Президиума и фактически руководитель Съезда). О степени влиятельности председателя ВС говорили такие полномочия, как: ● осуществление общего руководства подготовкой вопросов, подлежащих рассмотрению СНД и ВС; ● представление Съезду и Верховному Совету сообщения о положении республики и о важных вопросах ее внутренней и внешней политической деятельности, а также об участии в обеспечении обороноспособности и безопасности РФ; ● представление Съезду кандидатур для избрания на должности первого заместителя и заместителей председателя ВС РФ, конституционных судей, председателей Верховного и Высшего Арбитражного судов. Председатель ВС (вместе со своими заместителями) фактически управлял «вечевой демократией», исключая из повестки дня съездов одни вопросы и включая другие, определяя их приоритетность, настраивая депутатов на определенный лад, выступая с политическими заявлениями и т.д. Проще говоря, влияние председателя ВС питалось необъятными полномочиями Съезда, и потому его политический вес становился почти равным Президенту РФ. Президент: общий конституционный статус. На первый взгляд Президент России обладал значительными конституционными полномочиями. Однако если более внимательно вглядеться в его статус, мож- 136 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф но понять, что только личные качества первого Президента России Б.Н. Ельцина (1931–2007) и его тогда еще весомая народная поддержка придавали силу этому институту. В ст. 121.1 президент определялся как высшее должностное лицо и глава исполнительной власти. Последнее свойственно президентской форме правления и предполагает либо непосредственное руководство президента системой исполнительной власти, либо его полный контроль над правительством, если таковое создается как отдельный орган. Однако другие конституционные нормы противоречили этой конституционной характеристике президента: он не обладал самостоятельностью, как предполагает президентская модель, ни при формировании, ни при отставке Совета Министров — Правительства (в последней редакции Конституции 1978 г. встречаются разные термины: «Совет Министров», «Совет Министров — Правительство», «Правительство»). В ст. 120 говорилось, что Съезд и Верховный Совет «осуществляют контроль за деятельностью всех подотчетных им государственных органов». А ст. 122 определяла Совмин как «орган исполнительной власти, подотчетный Съезду народных депутатов, Верховному Совету и Президенту Российской Федерации». Да и сам президент описывался в Конституции фактически как институт, подотчетный Съезду. Прямо об этом не говорилось, но как иначе расценить, например, обязанность президента представлять не реже одного раза в год доклады Съезду не только о положении в стране, но и о выполнении принятых СНД и Верховным Советом «социально-экономических и иных программ» (ст. 121.5)? Причем Съезд мог потребовать от президента представить внеочередной доклад. Правда, в той же статье говорилось и о посланиях президента «к народу Российской Федерации, Съезду народных депутатов Российской Федерации и Верховному Совету Российской Федерации». Однако ни о регулярности посланий, ни об их содержательной стороне не упоминалось. Формирование Совета Министров состояло из двух стадий (ст. 123): 1) назначение председателя и 2) по его представлению — назначение заместителей председателя, министров, председателей государственных комитетов. Президент мог также согласиться с представлением председателя Правительства о включении в его состав «руководителей других центральных органов государственного управления, подведомственных 137 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Правительству Российской Федерации». Кроме того, в Совмин по должности входили председатели советов министров республик в составе Российской Федерации. Замечу, что институт представлений (предложений) премьер-министра о назначении членов правительства не свойствен президентской модели. А уж включение в Правительство руководителей исполнительной власти субъектов Федерации соответствовало скорее советской системе. Назначение председателя Совета Министров могло состояться только с согласия Верховного Совета. А это — процедура, характерная уже для полупрезидентской формы, и потому она входила в противоречие со статусом президента как главы исполнительной власти: председатель Совмина вполне мог ориентироваться на съездовское большинство, а не на президента, что бывает в полупрезидентских республиках, но невозможно в президентских. То, что премьер не «перешел на сторону депутатов», по большому счету — случайность, отражающая личные качества В.С. Черномырдина, которого Б.Н. Ельцин вынужден был назначить главой Кабинета в декабре 1992 г. Еще весной резко усилилось давление Съезда на президента: «Оппозиция хотела полностью смести команду реформаторов. Чтобы сохранить ее костяк, и прежде всего Е. Гайдара, альтернативы которому Президент пока не видел, ему приходилось идти на уступки. Хотя Ельцин предпочитал говорить о компромиссах, о поиске гражданского согласия с оппозицией, на самом деле это были уступки»81. Сначала президент ввел в состав Правительства так называемых «крепких хозяйственников», т.е. представителей советского «директорского корпуса». А к концу 1992 г. ему пришлось отстранить от руководства Кабинетом символ реформ — Е.Т. Гайдара (тот был «исполняющим обязанности председателя Совета Министров»), вызывавшего бешеную ненависть съездовского большинства, и заменить его одним из тех самых «крепких хозяйственников». Существенно и то, что согласие для назначения председателя Правительства должен был давать орган, построенный совершенно по-советски: для назначения премьера требовалось согласие всего Верховного Совета, поскольку, как уже отмечалось, палаты не имели собственной компетенции. Но даже в той палате, которая могла бы подойти на роль «нижней», — 81 138 Эпоха Ельцина. С. 234. И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф Совете Республики — не было партийных фракций. Поэтому политический смысл согласия/несогласия в его классическом понимании терялся, зато резко возрастала значимость мнения руководства Верховного Совета и вообще мнений, основанных на ситуативных и личных мотивах. При отказе ВС дать согласие президент должен был искать новую кандидатуру на должность премьера. Безусловно, этот порядок гораздо более взвешенный, нежели тот, что появится позже в Конституции 1993 г. Однако смотреть на институт нужно, учитывая ту систему отношений, в которую он встроен. И тогда придется вспомнить, что палаты Верховного Совета (в каждой было по 126 депутатов) не были структурированы по партийному принципу. Правда, фракции и депутатские группы существовали в составе СНД, который должен был утверждать назначение премьера. Однако их состав и численность почти на каждом очередном Съезде (сессии) отличались от предыдущих (в среднем каждый Съезд имел 15−17 фракций и групп, объединенных в 4−5 блоков), в том числе и потому, что многие депутаты неоднократно меняли свою принадлежность к фракции, группе или даже к блоку (были также внеблоковые депутаты и их объединения). А главное, такие структурные единицы не были партийным представительством в строгом смысле этого понятия. Соответственно, их позиции и позиции их лидеров, как правило, были слабо предсказуемыми, тем более что исход голосования по какому-то вопросу во многом зависел от того, как настроит депутатов председательствующий на заседании Съезда (такое «дирижерство» особенно хорошо удавалось председателю ВС Р.И. Хасбулатову). К этому надо добавить, что с декабря 1992 г. президент перестал быть самостоятельным и в назначении ряда ключевых министров: иностранных дел, обороны, безопасности и внутренних дел. Для их назначения требовалось согласие ВС. Отставка Совета Министров, согласно Конституции РСФСР, могла быть произведена: 1) Съездом или ВС путем выражения недоверия; 2) президентом по любой причине, но с согласия ВС; 3) президентом по заявлению председателя Совета Министров («по инициативе самого Правительства»). Таким образом, президент был связан мнением депутатского корпуса. Это, в отличие от положений действующей Конституции РФ, больше отвечало идее баланса в системе сдержек и противовесов... Но опять же при условии нормально организованного и структурированного 139 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й парламента. Поскольку такое условие отсутствовало, отставка Правительства превращалась в предмет спекуляций. Право президента отклонять законы Конституция предусматривала. Но! Во-первых, оно не распространялось на законы, принятые СНД: их президент обязан был подписать в любом случае. А во-вторых, и Верховному Совету в отношении принятых им законов не составляло труда преодолеть президентское вето. ВС был вправе оставить закон в прежней редакции, проголосовав таким же простым большинством голосов в обеих палатах. Таким образом, право президентского вето, по сути, было фикцией. Центральный же момент, характеризующий президента как заложника Съезда и, собственно, ставший спусковым крючком драматической развязки конфликта, состоял в легальной возможности этого органа досрочно прекратить президентские полномочия практически по любому поводу. Процитирую первые два абзаца ст. 121.10 (последний абзац был посвящен отрешению от должности вице-президента): «Президент Российской Федерации может быть отрешен от должности в случае нарушения Конституции Российской Федерации, законов Российской Федерации, а также данной им присяги. Такое решение принимается Съездом народных депутатов Российской Федерации на основании заключения Конституционного Суда Российской Федерации большинством в две трети голосов от общего числа народных депутатов Российской Федерации по инициативе Съезда народных депутатов Российской Федерации, Верховного Совета Российской Федерации или одной из его палат». Основания для импичмента и его процедура довольно странные. Во-первых, нормы Конституции и законы способен нарушать любой орган власти. Но для того и существует (в наших условиях) Конституционный Суд, чтобы вовремя восстанавливать нарушенную конституционную законность. Во-вторых, как можно определить, нарушена ли присяга? Ведь она, как, впрочем, всякая присяга, состояла из весьма общих обязательств: «Клянусь при осуществлении полномочий Президента Российской Федерации соблюдать Конституцию Российской Федерации и законы Российской Федерации, защищать ее суверенитет, уважать и охранять права и свободы человека и гражданина, права народов Российской Федерации и добросовестно исполнять возложенные на меня народом обязанности» (ст. 121.4). Ясно, что по таким основаниям 140 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф президенту могло быть предъявлено любое обвинение, что, в общем, и происходило. Собственно, препятствием для принятия решения об импичменте Ельцину до определенного времени был только повышенный кворум (две трети от общего состава СНД). Но главное тут — в-третьих. Получалось, что у Съезда появлялась возможность отвести от себя ответственность за политическое решение, которое маскировалось под юридическое: конституционно-правовой вердикт (заключение) о наличии нарушения в словах, действиях или актах президента должна была выносить правовая инстанция — Конституционный Суд, который вынужден был втягиваться (и втянулся-таки) в чисто политические отношения. Конечно, любой орган конституционной юстиции не в состоянии полностью отрешиться от политического контекста (такова специфика конституционно-правовых отношений), но тут было другое: Суд фактически обязывался искать «политические» нарушения. На это могут возразить, указав, что и по действующей Конституции РФ выдвигаемое Государственной Думой обвинение в совершении Президентом РФ государственной измены или иного тяжкого преступления должно быть подтверждено заключениями Верховного и Конституционного судов РФ (ст. 93). Конечно, и такая конструкция вызывает вопросы. Однако, во-первых, Верховный Суд обязан выявить признаки уголовного правонарушения, а Конституционный Суд проверяет только законность процедуры выдвижения обвинения. И, во-вторых, формула Конституции 1978 г. — «на основании заключения Конституционного Суда» — предполагала полный анализ этим Судом определенных действий (бездействия) и решений Президента, тогда как Верховный Суд по действующей Конституции РФ не обязывается представлять развернутые доказательства, подтверждающие или опровергающие обвинения, выдвинутые Госдумой. Возможность импичмента была, однако, не единственным способом отстранить президента от должности. Еще только внося поправки в Конституцию в связи с созданием президентской должности, Съезд сразу же сформулировал запрет: «Полномочия Президента Российской Федерации не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти» (ст. 121.6). Это можно было бы счесть мистическим 141 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й предвидением. Но скорее всего, у депутатов просто сработал обостренный «инстинкт самосохранения». А 9 декабря 1992 г. (уже в разгар противостояния) данная статья была дополнена угрозой (санкцией): «в противном случае они (полномочия президента. — М. К.) прекращаются немедленно». Как верно отметил Ю.М. Батурин, «автоматическое прекращение полномочий Президента, избранного гражданами непосредственно, конечно же, противоречило принципу народовластия»82. И главное, норма умалчивала, кто и в рамках какой процедуры должен удостоверить факт «изменения национально-государственного устройства, роспуска либо приостановления деятельности органа власти». И это через некоторое время дало о себе знать. Борьба за власть или попытка завершения революции? Первая стадия развязки длившегося около двух лет конфликта началась с принятия Указа Президента РФ от 21 сентября 1993 г. № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации»83 (второй стадией стали драматические события 2–4 октября). В соответствии с Указом прекращалась деятельность Съезда и Верховного Совета РФ. Правда, в Указе была формулировка «прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций», но в другом пункте говорилось о прекращении полномочий депутатов. Поэтому слово «прервать» было, конечно, эвфемизмом. Фактически прерывалась и деятельность Конституционного Суда РФ, хотя пункт звучал как рекомендация: «Предложить Конституционному Суду Российской Федерации не созывать заседания до начала работы Федерального Собрания Российской Федерации». Имелось в виду, что 11–12 декабря 1993 г., как предусматривал Указ, будут проведены выборы в Государственную Думу, а Совет Федерации (на тот момент — совещательный орган, состоявший из руководителей субъектов РФ) станет еще одной палатой Федерального Собрания, которое должно будет действовать в качестве парламента до принятия новой Конституции РФ (ее проект, говорилось в Указе, должен был быть представлен 82 Батурин Ю.М. Конституционные этюды. М.: Институт права и публичной политики, 2008. С. 29. 83 САПП РФ. 1993. № 39. Ст. 3597. 142 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф к 12 декабря 1993 г. как единый согласованный проект Конституционной комиссии и Конституционного совещания). К Указу прилагалось и Положение о федеральных органах власти на переходный период. Издание этого Указа стало основанием для применения Конституционным Судом (КС) упомянутой ст. 121.6. Суд по своей инициативе (сейчас такая возможность исключена из компетенции КС РФ) принял, пожалуй, самое короткое в своей истории решение — Заключение Конституционного Суда РФ от 21 сентября 1993 г. № З-2 «О соответствии Конституции Российской Федерации действий и решений Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина, связанных с его Указом от 21 сентября 1993 года “О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации” и Обращением к гражданам России 21 сентября 1993 года». Вот его полный текст: «Конституционный Суд Российской Федерации в составе Председателя В.Д. Зорькина, заместителя Председателя Н.В. Витрука, секретаря Ю.Д. Рудкина, судей Э.М. Аметистова, Н.Т. Ведерникова, Г.А. Гаджиева, А.Л. Кононова, В.О. Лучина, Т.Г. Морщаковой, В.И. Олейника, Н.В. Селезнева, О.И. Тиунова, Б.С. Эбзеева, рассмотрев в судебном заседании действия и решения Президента Российской Федерации, связанные с его Указом от 21 сентября 1993 г. № 1400 “О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации” и Обращением к гражданам России 21 сентября 1993 года, руководствуясь статьей 165.1 Конституции Российской Федерации, пунктом 3 части второй и частью четвертой статьи 1, статьями 74 и 77 Закона о Конституционном Суде Российской Федерации (ныне отменен. — М. К.), пришел к заключению: Указ Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от 21 сентября 1993 г. № 1400 “О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации” и его Обращение к гражданам России 21 сентября 1993 года не соответствуют части второй статьи 1, части второй статьи 2, статье 3, части второй статьи 4, частям первой и третьей статьи 104, абзацу третьему пункта 11 статьи 121.5, статье 121.6, части второй статьи 121.8, статьям 165.1, 177 Конституции Российской Федерации и служат основанием для отрешения Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности в порядке статьи 121.10 и 121.6 Конституции Российской Федерации»84. 84 Вестник Конституционного Суда РФ. 1994. № 6. 143 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й В этом решении мы не видим анализа актов, признанных не соответствующими Конституции 1978 г., на что обращали внимание и некоторые судьи. А четыре конституционных судьи — Э.М. Аметистов, Н.В. Витрук, А.Л. Кононов и Т.Г. Морщакова — выступили с особыми мнениями по данному Заключению, в которых говорилось не только о сомнениях относительно его содержания, но и о неправомерности реализации Конституционным Судом ст. 121.6. Приведу отрывки из двух особых мнений: Э.М. Аметистов (1934–1998) написал: «Все эти нарушения процедуры, установленной Законом о Конституционном Суде Российской Федерации, не позволили обеспечить полноту и всесторонность разбирательства, как того требует часть вторая статьи 35 Закона о Конституционном Суде Российской Федерации. Сложнейший вопрос государственной важности был решен в течение двух часов, при этом ни Обращение Президента, ни его Указ не анализировались детально, по частям и статьям, а оценивались в целом»85. Н.В. Витрук (1937–2012) сделал акцент на более конкретном нарушении: «Содержание статьи 121.6 противоречит содержанию статьи 121.10 Конституции Российской Федерации. В силу этого, а также в силу отсутствия какого-либо механизма реализации положений статьи 121.6 Конституционный Суд не вправе был обращаться к данной статье Конституции Российской Федерации. На это указало большинство судей, однако председательствовавший в заседании В.Д. Зорькин вопреки воле большинства ставил на голосование формулировки, оправдывающие действие статьи 121.6 Конституции Российской Федерации»86. Во всех особых мнениях конституционных судей обращалось внимание на то, что совершенно непонятно, в рамках какой процедуры Конституционный Суд рассмотрел дело и принял по нему Заключение, имел ли он вообще право его принимать. Тот же Аметистов доказал, что «порядок прекращения полномочий, предусмотренный в статье 121.6, никак не связан с дачей Конституционным Судом заключения и не нуждается в нем»87. Впрочем, конституционные судьи говорили не только о процедурных нарушениях. Особенность и сложность конституционно-правовых 85 Вестник Конституционного Суда РФ. 1994. № 6. 86 Там же. 87 Там же. 144 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф отношений состоит в том, что их невозможно рассматривать абстрактно, отвлекаясь как от характера регулирующих норм, так и от среды, в которой они должны действовать. В рассматриваемом случае нельзя было не учитывать следующие обстоятельства фундаментальной важности: 1) наличие у президента страны прямого мандата народа на проведение реформ, в отличие от народных депутатов, содержание мандатов которых было различным; 2) совершенно разное психологическое отношение единоличного органа (президента) и членов коллегиального органа (депутатов) к характеру, объему и степени политической ответственности. Для депутатов характерна как раз ее диффузия (размывание)88; 3) наличие в Конституции основных признаков советского типа государства; 4) существенный перекос властных прерогатив в пользу законодательного органа, который явно не соответствовал принципу разделения властей в его динамическом смысле — как системы сдержек и противовесов. Можно сказать, что конфликт Президента Ельцина и Съезда — тот случай, когда свойства личности способны влиять на функционирование институтов. Но можно сказать и иначе: если правовое регулирование в сфере организации публичной власти не учитывает реальность, оно будет провоцировать перерастание конституционных конфликтов в силовые, тем самым право будет губить самое себя. Ведь оно наиболее хрупко и наименее защищено как раз в сфере властеотношений, ибо когда правовое регулирование переходит границы, которые властный институт считает для себя максимально приемлемыми, этот институт отказывается от понимания власти как authority и прибегает к власти как power, в том числе пренебрегая формальными ограничениями. Иными словами, «максимальная приемлемость» означает готовность соблюдать ограничения только до того момента, пока юридические нормы сами не переходят границы права — справедливости, разумности и соответствия реальности. 88 См., например: Муздыбаев К. Психология ответственности. М.: Наука, 1983. С. 31. 145 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Понимаю, что это опасный концепт. Но он способен объяснить мотивы действий президента. Б.Н. Ельцин ради выполнения своего долга готов был терпеть личные оскорбления от представителей законодательного органа. Но когда стало очевидно, что существующий дисбаланс властных прерогатив, которым законодательный орган все активнее пользуется, не позволяет осуществить обещания, данные народу на президентских выборах, что под прикрытием юридических норм творится неправо, о чем президент прямо заявлял89, только тогда он прибег к силовым ресурсам для слома угрожавшей стране ситуации. К сожалению, тогда, в 1993 г., это было очевидно только глубоким и проницательным юристам. Среди таковых — конституционный судья Э.М. Аметистов, который в своем вышеупомянутом Особом мнении к Заключению КС РФ от 21 сентября 1993 г. написал: «Что же касается оценки содержания Указа Президента Российской Федерации “О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации”, то в нем имеются положения, формально выходящие за пределы полномочий Президента, установленных Конституцией Российской Федерации, например прерывание функций Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации, назначение новых выборов. Однако эти положения необходимо рассматривать в неразрывной связи, во-первых, с причинами издания Указа и его целями, изложенными в преамбуле, во-вторых, с правами и обязанностями Президента, установленными Конституцией, и, в-третьих, с определенными особенностями Конституции Российской Федерации, касающимися исполнения Президентом его прав и обязанностей»90. Все эти обстоятельства большинству кажутся «юридическими крючками». К тому же Указ № 1400 и действия по его реализации, включая подавление вооруженного сопротивления, закончившееся стрельбой из танков в центре Москвы, многими были восприняты (и это восприятие затем культивировалось совершенно разными силами, в том числе либерально мыслящими политиками и исследователями) как знак вульгарной борьбы за власть, а не завершения революции. Неудивительно, что некоторые до сих пор пытаются доказать, будто сама действующая 89 См.: Послание Президента Российской Федерации Верховному Совету Российской Федерации «О конституционности» // Известия. 1993. 25 марта. Подготовил этот текст Ю.М. Батурин (см.: Батурин Ю.М. Указ. соч. С. 9–12). 90 Вестник Конституционного Суда РФ. 1994. № 6. 146 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф Конституция РФ не обладает легитимностью91. Однако в том-то и дело, что никакую конституцию нельзя рассматривать в легистской логике. В противном случае следует признать, что практически ни в одном государстве мира существующая государственная система не является легитимной. В моменты прерывания государственно-правового бытия, т.е. слома предшествующей системы (а такими моментами отмечена история множества стран), новая система (и новая конституция) рождается отнюдь не на основе существующих правил. Это одно из коренных отличий конституции от обычных юридических законов. И даже если новая конституция принимается (одобряется) недостаточным числом избирателей (это также «вменяется в вину» действующей российской Конституции), то последующие формирование и деятельность органов власти, созданных на основе данной конституции, полностью легитимируют ее, что, разумеется, необязательно означает согласие с ее содержанием. Если подходить с легистских позиций, которые, повторю, неприменимы к конституциям, то и самая первая конституция современного типа — Конституция США не может считаться в полной мере легитимной. Дело в том, что Второй Континентальный конгресс — орган, представлявший собой постоянно действующую конференцию делегатов от большинства британских колоний (1775−1781 гг.) и фактически ставший политическим штабом колонистов в период Войны за независимость, принял Статьи Конфедерации, предшествовавшие Конституции США. Однако Континентальный конгресс не планировал, что Статьи перестанут действовать. Как пишет американский правовед Ричард Познер, известный у нас больше своими трудами по экономическому анализу права, составители Конституции «превысили полномочия, которыми их наделил Континентальный конгресс»92. К тому же «“Статьи” требовали, чтобы поправки принимались единогласно, но, несмотря на это, конвент постановил, что 91 См., например: Воронин Ю.М. Двадцать лет нелегитимной Конституции России (письмо Председателю Государственной Думы С.Е. Нарышкину, 23 марта 2013 г.) // Конституционный вестник. 2013. № 3 (21). С. 62−66. 92 См.: Познер Р.А. Рубежи теории права / пер. с англ. И.В. Кушнаревой; под ред. М.И. Одинцовой. М.: Изд. дом ВШЭ, 2017. С. 186. 147 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й новая Конституция, заменяющая (т.е. радикально “поправляющая”) “Статьи Конфедерации”, вступит в действие после ратификации девятью из тринадцати штатов <...>»93. Неудивительно, что некоторые другие американские авторы выражаются еще резче, называя это государственным переворотом, поскольку Конвент вместо внесения поправок в Статьи Конфедерации принял совершенно другой акт94. Однако с конституционно-правовой точки зрения принятие Конституции США вполне легитимно. Во-первых, Статьи Конфедерации не были актом единого государства: делегаты Конвента учреждали новое государство — Федерацию. Поэтому и порядок вступления Конституции США в силу отличался от порядка вступления в силу поправок к Статьям Конфедерации. Во-вторых, участники Конвента являлись представителями штатов и имели право учредительной власти. Наконец, в-третьих, легитимность Конституции была обеспечена ее последующими ратификациями (в течение трех лет) всеми штатами, которые были вольны не одобрять создание единого государства и соответственно его Конституцию. К тому же на ратификацию штатами Конституцию направил не Конвент, а Конгресс Конфедерации, тем самым подтвердив ее легитимность. «Ответы на конституционные страхи» В конституционно-правовой литературе подмечена важная закономерность, действующая при разработке конституций. А. Шайо называет ее «ответами на конституционные страхи»95. «Конституции, — пишет он, — которые возникли после тираний и однопартийных правительств, нашпигованы ненавистью ко всему, что связано с однопартийной системой и узурпацией власти»96. А американские конституционалисты Стивен Холмс и Кристиан Лаки сравнивают создателей конституций с 93 Познер Р.А. Указ. соч. С. 186. 94 См.: Маккой Д. Джордж Вашингтон / пер. с англ. С. Самуйлова. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2015. С. 50. 95 См.: Шайо А. Указ. соч. С. 15. 96 Там же. 148 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф «генералами прежних времен», которые «всегда дают свое последнее сражение. Обычно конституции являются в большей степени ретроспективными, нежели перспективными документами»97. Однако их ирония напрасна. Принятие новой или изменение действующей конституции как раз и направлено (в представлении тех, кто собирается ее менять) на устранение главным образом конструкционных ошибок. И уж тем более понятна ломка старых институтов и всей публично-властной конструкции в условиях строительства принципиально нового для данного государства строя. Равным образом естествен и отказ от тех институтов, которые скомпрометировали себя в предшествующий период. Так, немецкий исследователь А. Кудашев пишет: «Возможность легко соблазнить массы, которые позволяли себя использовать в политических целях, способствовала тому, что создатели немецкого Основного Закона не только проголосовали за представительную демократию, но и отклонили все элементы плебисцита в конституции. Так, немецкий Основной Закон не знает ни всенародного опроса, ни референдума, ни всеобщих выборов президента. Не обсуждался и вопрос о сильной позиции президента, которая может быть легко использована в авторитарных целях»98. «Ответ» советскому тоталитаризму в действующей Конституции России выражен еще более ярко. Однако существует опасность, что вместе с исторически оправданной реакцией негативной оценке подвергнутся и мировоззренчески нейтральные («технические») институты. И на это также справедливо обращает внимание А. Шайо: «Любое средство запятнано, если оно служило тирании. Конституционализм как воплощение подозрительности в штыки встречал все то, что усиливало власть при прежнем режиме, упуская из виду то, что в действительности техническую основу деспотизма составляли не сами средства, а их весьма своеобразный комплекс и расстановка»99. 97 Холмс С., Лаки К. Страсти по совмещению // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. Осень 1993 — зима 1994. № 4−5. С. 21. 98 Кудашев А. Конституционное собрание // Основные элементы демократии / пер. с нем. К.Р. Новожиловой. СПб.: Изд-во Европейского Дома; Хронограф, 1993. С. 8. 99 Шайо А. Указ. соч. С. 15. 149 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Фактически о той же опасности писали С. Холмс и К. Лаки вскоре после принятия Конституции РФ 1993 г.: «Наиболее важной проблемой политической системы России за последние два года (1991–1993. — М. К.) был тупик, возникший во взаимоотношениях законодательной и исполнительной ветвей власти. Поэтому неудивительно, что важнейшей конституционной целью Ельцина было предотвратить противостояние Президента и парламента. Он достиг этого в основном путем конституционного закрепления президентского права осуществлять законотворческую деятельность посредством издания указов100, а кабинет был поставлен в зависимость от доброй воли Президента, а не парламента. Противостояния более не будет, ибо парламент был поставлен на колени. Однако, если озлобление Ельцина против прежнего Верховного Совета помешает ему создать основы для деятельности демократически подотчетного и политически ответственного представительного учреждения, это будет Пиррова победа»101. Конечно, силовой выход из квазидвоевластия был не самой лучшей отправной точкой для формирования конституционного сознания. Но роковым для последующего развития оказалось другое: длительное противостояние двух институтов власти предопределило соответствующие «ответы на конституционные страхи». И прежде всего то, что «парламент был поставлен на колени». Определяющую роль здесь сыграли условия разработки и доработки проекта Конституции. Можно напомнить, что в период 1992−1993 гг. разные политические силы и даже отдельные юристы-исследователи (например, С.С. Алексеев и А.А. Собчак, А.А. Мишин и Ю.И. Скуратов) представляли свои конституционные проекты, поскольку становилось все очевиднее, что Съезд будет затягивать принятие новой конституции. Однако главным оставался постоянно дорабатываемый проект Конституционной комиссии, образованной СНД. Он закреплял новые принципы организации и функционирования государства и правового статуса личности. Но если бы даже его 100 Это не так. В Конституции о таком полномочии не говорится. Лишь впоследствии Конституционный Суд РФ признал право президента издавать указы, восполняющие законодательные пробелы (правда, не любые), до принятия соответствующего закона. 101 Холмс С., Лаки К. Указ. соч. С. 21. 150 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф последняя версия (май 1993 г.102), которая учитывала и поправки Президента РФ, и предложения «субъектов законодательной инициативы», и некоторые положения опубликованного в апреле 1993 г. инициативного проекта Конституции103, легла в основу реальной Конституции России, вряд ли эта конституция смогла бы долго просуществовать. Дело в том, что в сфере организации государственной власти проект воспроизводил модель, которую по-прежнему невозможно было отнести ни к одной из существующих разновидностей республиканской формы правления, т.е. принципиально мало чем отличавшуюся от системы власти, закрепленной поправками в Конституцию РФ 1978 г. Эта модель оставалась смесью парламентской и полупрезидентской систем с непонятными местом и ролью президента. На фоне того, что стране требовались серьезные и к тому же болезненные реформы, еще сильны были в ней сепаратистские тенденции, не до конца сформировалась партийная система, такая конструкция наверняка вновь привела бы к противостоянию. Понимание этого обусловило убежденность президентской «стороны» в том, что надо создавать альтернативный проект. Такой проект был создан в президентской администрации экспертами под руководством С.М. Шахрая. И Б.Н. Ельцин, формально остававшийся председателем Конституционной комиссии, фактически стал оппонентом ее проекта, хотя до последнего надеялся оба их совместить. Однако для этого требовалось придать президентскому проекту публичность. С этой целью Президент РФ созвал в июне 1993 г. Конституционное совещание. Хотя к участию в Конституционном совещании, закончившем свою работу в июле 1993 г., были приглашены представители разных слоев общества и разных политических сил, ход обсуждения проекта на нем находился под президентским контролем. Другими словами, это была не совсем та «площадка», где возможен компромисс между сторонниками сильного парламента и сильной президентской власти. Неудивительно, что проект Конституционного совещания, отражал именно президентское понимание будущей властной конструкции. В нем не только представал весьма сильным институт президента, но и был заметен определенный дисбаланс властных прерогатив в его пользу. 102 См.: Из истории создания Конституции Российской Федерации. Конституционная комиссия: стенограммы, материалы, документы (1990−1993 гг.): в 6 т. (10 кн.). Т. 4: 1993 год. Книга вторая (май — июнь 1993 года) / под общ. ред. О.Г. Румянцева. М.: Волтерс Клувер, 2008. С. 63–129. 103 См.: Там же. С. 63. 151 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й И все же вскоре появился шанс достичь компромисса и сделать более сбалансированной проектируемую систему власти. Как уже было отмечено, в Указе № 1400 предлагалось представить единый согласованный проект Конституции «в соответствии с рекомендациями рабочей группы Конституционной комиссии». Президент готов был к политическому компромиссу. Если бы это предложение было принято, мы наверняка имели бы сейчас сбалансированную систему власти... Вооруженный мятеж в Москве и его подавление (2–4 октября 1993 г.) не позволили реализоваться этому сценарию, ибо принципиально изменили ситуацию и логику последующих событий: 15 октября 1993 г. Президент РФ издает Указ № 1633 «О проведении всенародного голосования по проекту Конституции Российской Федерации»104, где «12 декабря» фигурирует уже не как дата представления согласованного проекта, а как день проведения всенародного голосования по проекту Конституции. Понятно, что за его основу был взят проект Конституционного совещания. На характер будущей Конституции повлияло и другое, не менее важное обстоятельство. Хотя оппонентов у президентской стороны на тот момент уже не было, идея компромисса формально сохранялась. Но ее реализация превратилась в имитацию: «Для доработки проекта Конституции, одобренного еще 12 июля (завершение работы Конституционного совещания. — М. К.), была образована Государственная палата Конституционного совещания, состоящая из представителей Президента, Правительства, субъектов Российской Федерации, Конституционного Суда, Верховного Суда, Высшего Арбитражного Суда, Генеральной прокуратуры. Вместе с созданной еще 24 сентября Общественной палатой Конституционного совещания Государственная палата должна была в сжатые сроки (Президент поставил задачу опубликовать проект Конституции 10 ноября) завершить подготовку документа»105. Но ни состав участников, ни царившая атмосфера, ни само место, где происходила доработка (в здании Администрации Президента), не позволяли говорить о том, что Конституция готовится в режиме компромисса. 104 САПП РФ. 1993. № 42. Ст. 3995. 105 Эпоха Ельцина. С. 370. 152 И з и с т о р и и с о з д а н и я д е й с т в у ю щ е й Ко н с т и т у ц и и Р Ф И хотя голоса экспертов в отношении отдельных норм раздавались, их мнения отметались, если не вписывались в общую идею доминирования президента в системе власти. Так что своей нынешней конструкцией публичная власть обязана не какому-то национальному архетипу, не политической традиции и т.п., а отсутствию сдерживающих факторов. При таких условиях появляется «продукт», свойства которого выгодны только тем, кто представляет один институт власти. История принятия действующей российской Конституции представляет собой яркий пример как раз лассалевского понимания конституции, результатом которого стало отсутствие сбалансированной системы власти, способной обеспечить реальность конституционных принципов и ценностей. Свойства конституции Как было сказано выше, конституцию нередко называют основным законом, в том числе и официально. Разумеется, в формально-юридическом смысле конституцию можно считать законом, поскольку она содержит важнейшие правовые правила (нормы). И все же конституция от закона отличается. Эти отличия — не только в самой ее природе, но и в свойствах, т.е. тех особенностях, которые характерны именно для конституции. Конституция — концентрированное выражение права Об этом свойстве учебники по конституционному праву не говорят. И напрасно. Оно принципиально отличает конституцию от обычного юридического закона. Раскрытие этого свойства требует хотя бы беглого объяснения того, что есть право. Вообще-то с моей стороны это довольно самонадеянно, поскольку уже много столетий (как минимум со времен Сократа) идут споры о происхождении и смысле, сущности права. К тому же есть отдельная правовая наука и соответствующая ей учебная дисциплина — теория права и государства (или государства и права). Однако я оговорился, что объяснение будет беглым, и это позволяет мне свести его к напоминанию о двух основных видах правопонимания. Право предстает перед нами в основном как совокупность писаных, а иногда — неписаных (обычаи) норм. Но возникает принципиальный вопрос: эти нормы являются правовыми потому, что их издало или признало государство? Или потому, что они отвечают неким требованиям? Как утверждал один древнеримский юрист, «не из правила (regula) выводится право, но из существующего права должно быть создано прави- 154 Свойства конституции ло»106. Вот этот вопрос — может ли существовать право вне зависимости от воли людей и что оно в себя включает — породил фундаментальные различия в правопонимании. Одни ученые отстаивают подход, согласно которому право представляет собой всю совокупность норм (правил поведения), выработанных в установленном порядке государством (его органами). Именно поэтому такой подход назван юридическим позитивизмом. И хотя он распадается на несколько разновидностей (например, позитивизм легистский, этатистский, социологический, антропологический и др.)107, все они имеют общую черту, которая, по словам акад. Г.В. Мальцева (1935–2013), состоит в том, что подобный подход «почти полностью растворяет сущность права в государстве, рассматривает право как нечто вторичное по отношению к государству, как функцию государства, его инструмент»108. Довольно полно суть юридического позитивизма сформулировал известный современный философ права акад. В.С. Нерсесянц (1938–2005): «Ввиду отождествления права и закона (позитивного права) и отрицания объективных, независимых от законодателя и закона, свойств и характеристик права позитивизм отвергает по существу собственно правовые ценности и признает лишь ценность закона (позитивного права). Причем признаваемая позитивистами “ценность” закона (позитивного права) на самом деле лишена собственно ценностного смысла. Позитивистская “ценность” закона (позитивного права) — это его официальная общеобязательность, властная императивность, а не его общезначимость по какому-либо объективному (не властно-приказному) основанию»109. Не приходится удивляться тому, что позитивистское правопонимание активно используется для обоснования, оправдания абсолютной власти. Царский министр юстиции И.Г. Щегловитов в речи, произнесенной в Думе в начале 1914 г., заявлял, что в отличие от западных стран «начало 106 Цит. по: Нерсесянц В.С. Философия права: учеб. для вузов. М.: Норма, 2005. С. 51. 107 См. об этом, например: Теория права и государства: учеб. для вузов / под ред. проф. Г.Н. Манова. М., 1995. С. 44−45; Варламова Н.В. Юридический позитивизм и права человека // Общественные науки и современность. 2008. № 1. С. 156−165. 108 Теория права и государства... С. 46. 109 Нерсесянц В.С. Указ. соч. С. 59. 155 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й законности в Российском государстве явилось <...> свободным проявлением высшей воли русских самодержцев»110. Но это была бесхитростная сервильность царского чиновника, которая, впрочем, не помогла ему: в июне 1915 г. Щегловитов был отправлен в отставку как один из четырех министров, в наибольшей степени скомпрометировавших себя в общественном мнении111. Гораздо хуже, когда власти пытается угодить философ. Карл Поппер без обиняков охарактеризовал позитивизм как доктрину, «согласно которой все, что есть, есть благо, поскольку не может быть никаких стандартов, кроме уже существующих. Это доктрина, согласно которой право на стороне силы (might is right)»112. Любопытно, что, высказывая данное мнение в разделе, посвященном довольно резкой критике философии Георга Гегеля (1770–1831), Поппер объясняет направленность этой философии следующим обстоятельством: «Когда в 1815 г. реакционная партия вновь стала обретать свою власть в Пруссии, она почувствовала настоятельную потребность в соответствующей идеологии. Чтобы удовлетворить эту потребность, Гегель и был возведен в ранг официального прусского философа»113. Поппер приводит также слова другого известнейшего немецкого философа Артура Шопенгауэра (1788–1860), утверждавшего, что Гегель был назначен властями «в качестве дипломированного Великого философа»114. Поэтому, резюмировал Поппер, «за видимой гегелевской путаницей стоят скрытые интересы абсолютной монархии Фридриха Вильгельма III»115. Характерно, что и антимонархическая сила в России (большевизм) также отвергала идею правового государства. Формально — под предлогом ее «буржуазного» характера. На самом деле за неприятием правового государства стояла все та же идея абсолютной власти, хотя и под лозунгом «полновластия народа» (в ранних работах Ленина часто встречаются слова: «самодержавие народа»). Неудивительно! Для марксизма 110 Цит. по: Уортман Р.С. Властители и судии. Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004. С. 30. 111 См.: История России. ХХ век: 1894−1939 / отв. ред. А.Б. Зубов. М.: Астрель: АСТ, 2009. С. 334. 112 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: в 2 т. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. С. 52. 113 Там же. С. 42. 114 Там же. 115 Там же. С. 51. 156 Свойства конституции ценностью является власть, а вовсе не право, которое в коммунистической теории имеет сугубо вспомогательный, инструментальный смысл, т.е. служит средством управления в руках государства. А раз право — это только средство, значит, оно может быть любым, лишь бы обеспечивало достижение цели. Марксистское правопонимание — яркий пример юридического позитивизма, причем в крайнем его проявлении, которое получило название «советский легизм»116. Характерной его чертой является полное игнорирование всякой ценности личности. Как довольно откровенно писали сами правоведы-марксисты, «государство определяет личности сферу ее свободы в деле проявления ею своей инициативы, но и эту инициативу личность может проявлять, и свою, предоставленную ей государством свободу осуществлять не исключительно в своих личных интересах, но в интересах общих, всего коллектива, или, как неоднократно говорит нам закон: “в целях развития производительных сил”»117. Выходит, человек — это муравей, который, конечно, может выбрать, какую именно «соломинку» ему тащить и каким маршрутом, но не вправе критиковать само строительство «муравейника»... Противоположное понимание права — юснатурализм, или естественно-правовое понимание. Если схематично изложить суть данного учения, можно сказать, что существует, так сказать, метаправо, т.е. некие императивы, ценность которых не исчезает и не уменьшается в зависимости от того, формализованы они государством (освящены его волей) или нет. Здесь право показывает себя уже не столько как инструмент, сколько как ценность. Только естественное право может называться правом в высоком смысле этого понятия, или высоким правом. Ведь с точки зрения естественного права акты (и нормы в них), которые нарушают некие базовые ценности — человеческое достоинство, равноправие, свободу, справедливость, — не могут считаться правовыми, не являются правом. Естественное правопонимание, конечно же, проигрывает позитивизму, на стороне которого формальная определенность юридического закона и его защищенность силой государственного принуждения. На 116 См. подробнее: Нерсесянц В.С. Указ. соч. С. 283−310. 117 Цит. по: Варламова Н.В. Юридический позитивизм и права человека... С. 158. 157 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й одной из конференций выступающий так и заявил: «Если вы говорите, что существуют неправовые законы, то что такое право, если оно не имеет формы закона?»118. Что ж, вопрос справедлив. Это действительно слабое место юснатурализма. Несравненно легче оценить соответствие юридического акта установленной процедуре, нежели понятиям, которые можно истолковать по-разному. Неудивительно, что отсутствие определенности вызывает критику такого правопонимания. Например, выдающийся российский теоретик права Н.М. Коркунов (1853– 1904) считал императивы естественного права сугубо субъективными представлениями и говорил, что сама эта идея появилась потому, что «люди вообще склонны привычное и простое считать необходимым и естественным»119. А известный итальянский экономист и социолог Виктор Парето (1848–1923), признавая научными только те положения, определения, выводы, которые можно доказать логико-экспериментальным путем, называл теорию естественного права «примером рассуждений, лишенных строгости» и иронизировал: «Естественное право является именно тем самым правом, которое выглядит наилучшим в глазах тех, кто используют данный термин, но они не могут об этом сказать открыто и прибегают к ухищрениям, добавляя некоторые рассуждения»120. Думается, однако, что жесткий рационалистический подход121 не очень пригоден для социальной сферы, где далеко не все может быть объяснено логико-экспериментальными средствами. Многие понятия в 118 Кржевов В. Выступление на VII Старовойтовских чтениях. Москва. 23 ноября 2010 г. Дискуссия «Возможно ли в России правовое государство?» // Вестник Института Кеннана в России. Вып. 19. М., 2011. С. 75. 119 Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. 2-е изд. / предисл. проф. И.Ю. Козлихина. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. С. 128. 120 Парето В. Компендиум по общей социологии / пер. с ит. 2-е изд. М., 2008. С. 73. 121 К. Поппер называл такой подход некритическим рационализмом. Его «можно описать как подход, которого придерживается человек, говорящий: “Я не намерен признавать что бы то ни было, если оно не обосновано доказательствами и опытом”. Это утверждение может быть выражено также в виде принципа, согласно которому следует отвергнуть всякое допущение, если оно не опирается на доказательство или на опыт. Нетрудно заметить, что названный принцип некритического рационализма является противоречивым, поскольку он сам не может быть обоснован ни доказательствами, ни опытом» (Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 2. С. 266). 158 Свойства конституции этой сфере, давно превратившиеся в аксиомы, имеют конвенциональный характер, т.е. существуют благодаря общему признанию122. Конвенциональность вовсе не означает искусственного (придуманного) характера таких ценностей. Иное дело, что, в зависимости от собственной мировоззренческой позиции, одни считают, что естественное право создал Бог, другие, как, например, Гуго Гроций (1583–1645), — что оно есть «продукт мирных и общежительных склонностей человеческой природы, это истечение ее добрых чувств и стремлений»123. Несмотря на недостатки теории юснатурализма, отказ от понимания права вне его ценностного содержания неизбежно приводит к оправданию практики государственного произвола, к размыванию того главного различия «между государством и разбойничьей шайкой», о котором говорил Блаженный Августин (354–430): «Итак, при отсутствии справедливости (латинское слово «justitia» иногда переводят как «правосудие». Но это лишь подтверждает, что правосудие в онтологическом смысле тождественно справедливости. — М. К.), что такое государства, как не большие разбойничьи шайки; так как и сами разбойничьи шайки есть не что иное, как государства в миниатюре. И они также представляют собою общества людей, управляются властью начальника, связаны обоюдным соглашением и делят добычу по добровольно установленному закону. Когда подобная шайка потерянных людей возрастает до таких размеров, что захватывает области, основывает оседлые жилища, овладевает городами, подчиняет своей власти народы, тогда она открыто принимает название государства, которое уже вполне присваивает ей не подавленная жадность, а приобретенная безнаказанность. Прекрасно и верно ответил Александру Великому один пойманный пират. Когда царь спросил его, какое право имеет он грабить на море, тот дерзко отвечал: “Такое же, какое и ты: но поскольку я делаю это на небольшом судне, меня называют разбойником; ты же располагаешь огромным флотом, и потому тебя величают императором”»124. Было бы ошибкой думать, что сторонники юридического позитивизма оправдывают государственный произвол. Например, Б.Н. Чиче122 Таково, например, понятие «суверенитет», введенное Жаном Боденом (1530–1596) и получившее современную трактовку в середине XVII в., после Тридцатилетней войны (Вестфальский мир). 123 Цит. по: Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Учения нового времени. XVI−XVIII вв. и XIX в. 2-е изд., испр. и доп. М., 1912. С. 171. 124 Августин Блаженный. О Граде Божием. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. С. 165. 159 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й рин, хотя и был либерально мыслящим ученым, отрицал естественные права человека. Правда, только потому, что исходил из существования нравственных принципов в государственной жизни: «Нравственный закон исполняется установлением прочного порядка и справедливых норм жизни. Ему противоречат произвол и притеснения. Как представители этого высшего нравственного порядка, правители обязаны руководиться в своих действиях нравственным законом. Это не есть уже требование личной совести, в которой каждый является сам себе судьей; это — требование государственного союза, осуществляющего в себе нравственный закон»125. История, однако, свидетельствует об обратном. Власть, не ограниченная правом, неизбежно будет нарушать и тот самый нравственный закон. И если рассматривать право лишь как продукт государственной деятельности, логично предположить, что государственная власть не может быть ограничена. Следовательно, должно быть нечто, не зависящее от государственной и даже народной воли. Это нечто — императивы естественного права. Как мне кажется, здесь нельзя полностью согласиться с выдающимся правовым мыслителем П.И. Новгородцевым (1866–1924), считавшим, что естественное право соотносится с правом положительным как идеал и действительность, а «идеальные требования не представляют собою права в строгом смысле слова, а суть только проекты будущего права»126. Если общество заставляет государство признать ценности естественного права и согласиться с тем, что никакая целесообразность (политическая, экономическая и всякая другая) не может оправдать отношения к человеку как к объекту, как к средству достижения каких бы то ни было целей, то такое государство вынуждено выстраивать свою правовую систему, в том числе весь массив юридических актов, как систему, основанную на вечных принципах естественного права. К сожалению, правда, обычно не общество «заставляет государство», а сравнительно небольшая группа людей, приходящих к власти или воздействующих на 125 Чичерин Б.Н. Общее государственное право / под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2006. С. 13. 126 Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. С. 161. 160 Свойства конституции того, от кого зависит определение вектора развития. Как бы то ни было, если это происходит, «будущее право» становится «правом действующим». Происходит такое превращение прежде всего благодаря конституции. Воплощая в себе как основные ценности естественного права (равенство, свободу, справедливость), так и гарантии их обеспечения (построение системы публичной власти на основе разделения властей, многопартийности, судебного контроля за соблюдением конституционных норм), конституция становится как бы сгустком права, выражает его в концентрированном виде. Между прочим, польская Конституция близка к такому пониманию, провозглашая: «Конституция есть верховное право Республики Польша» (ч. 1 ст. 8). Итак, современная конституция «примиряет» между собой два правопонимания — позитивистское и естественно-правовое, становясь инструментом для оценки юридических актов с точки зрения их соответствия требованиям права127. Формула решений, например, Конституционного Суда РФ «признать не соответствующим Конституции Российской Федерации» на самом деле означает признание тех или иных норм или акта в целом не соответствующими праву. Высшая юридическая сила В учебниках по конституционному (государственному) праву понятие «высшая юридическая сила Конституции» иногда включается в логический объем понятия «верховенство Конституции»128. Между тем при всей близости этих понятий они несут в себе разный смысл. Сначала следует разобраться со вторым понятием. Верховенство Конституции, строго говоря, не является ее исключительным, или специфическим, свойством. Собственно, об этом говорит 127 Правда, сначала придется определить, соответствует ли сама конституция высокому праву. 128 См., например: Колюшин Е.И. Указ. соч. С. 40; Конституционное право / отв. ред. В.В. Лазарев. С. 58; Автономов А.С. Указ. соч. С. 76–85 (хотя А.С. Автономов говорит только о верховенстве, на самом деле речь идет о высшей юридической силе конституции, которую охраняет система конституционного контроля). 161 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й сама Конституция РФ, устанавливая в ч. 2 ст. 4: «Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации». Чтобы понять, почему об этом говорит Конституция РФ, нужно учитывать место этой статьи, ее содержание, предназначение и исторический контекст. Статья 4 посвящена обеспечению государственного и территориального единства Федерации. Недаром первая часть статьи гласит: «Суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию». Казалось бы, о распространении государственного суверенитета на всю территорию страны можно было и не упоминать — настолько это само собой разумеющееся положение. Почему же российская Конституция подчеркивает его? «Конституционные страхи» отразились и на подходе к конституционному регулированию федеративных отношений в России. Разработчики Конституции не могли не отреагировать на явление, получившее название «парад суверенитетов». Начался он на уровне Союза ССР, когда в конце 1980-х годов некоторые союзные республики стали заявлять и даже принимать декларации о своем государственном суверенитете. Слово «суверенитет» стало одним из самых распространенных в политическом и даже бюрократическом словаре тех лет. Иное дело, что для одних (например, прибалтийских республик) объявление своего суверенитета было первым шагом к обретению полной независимости (выходу из Союза), для других — проявлением желания существенно расширить свою самостоятельность, сломать жесткую политико-административную вертикаль. Для достижения таких целей было даже «придумано» понятие «ограниченный суверенитет», хотя суверенитет (верховенство и независимость) не может быть ограниченным: или он есть, или его нет. В РСФСР, которая была «центром», «стержнем» Союза, объявление государственного суверенитета летом 1990 г. преследовало иную цель — противопоставить себя союзному центру (сейчас неважно, какими мотивами руководствовались сторонники реформ и сторонники восстановления прежнего порядка). Однако российские власти «забыли», что всё в этом мире — бумеранг и что в составе РСФСР есть автономные республики, автономные округа и автономные области. Естественно, некоторые из них последовали по стопам российских властей: стали принимать декларации о суверенитете, где провозглашалось, что поло- 162 Свойства конституции жения Конституции РСФСР 1978 г. и российских законов действуют лишь в той части, в которой не противоречат их собственным конституциям и законам. Чем это закончилось, поговорим позже, а здесь скажу лишь, что, увидев, насколько опасно играть словом «суверенитет», разработчики Конституции РФ 1993 г. изъяли из конституционного текста упоминание о нем по отношению к республикам в составе Российской Федерации. Казалось бы, закрепление суверенитета Российской Федерации делает излишним упоминание о верховенстве федеральной Конституции и федеральных законов. Но это не совсем так. Понятия «суверенитет» и «верховенство» здесь имеют разное предназначение. Устанавливая, что суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию, Конституция тем самым говорит, что государственный суверенитет может быть только один и принадлежит он Федерации. Иное дело — верховенство. Во-первых, норма о верховенстве Конституции РФ и федеральных законов как бы напоминает, что оно есть одно из главнейших проявлений российского суверенитета. Следовательно, установление субъектами РФ принципа относительности федеральных Конституции и законов («действуют, если не противоречат конституциям, уставам субъектов РФ») запрещено, ибо это — покушение на государственный суверенитет Российской Федерации. А во-вторых, верховенство Конституции РФ обязывает и федеральные органы при принятии решений о подписании того или иного международного договора сопоставлять его положения с положениями Конституции. Об этом говорится, например, в Постановлении Конституционного Суда РФ, принятом в 2015 г.: «Поскольку Россия, по смыслу статей 15 (части 1 и 4), 79 и 125 (часть 6) Конституции Российской Федерации, не вправе заключать международные договоры, не соответствующие Конституции Российской Федерации, а правила международного договора, если они нарушают конституционные положения, имеющие, несомненно, особо важное для России значение, не могут и не должны применяться в ее правовой системе, основанной на верховенстве Конституции Российской Федерации, обязанностью органов государственной власти при имплементации международных договоров, предполагающей соотнесение законодательства Российской Федерации с ее обязательствами по международным договорам, являются 163 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина, как они определены Конституцией Российской Федерации, и недопущение нарушений основ конституционного строя»129. В том же решении Конституционный Суд РФ ввел даже понятие «конституционный суверенитет», ставя его в некотором смысле выше государственного суверенитета на международной арене, поскольку оно позволяет сохранить «конституционную идентичность»130 в отношениях с наднациональными органами (в данном решении имеется в виду Европейский Суд по правам человека)131. Высшая юридическая сила — это уже исключительное свойство Конституции РФ (ч. 1 ст. 15). Оно означает, что в нашем государстве не может быть ни одного юридического акта, который бы противоречил (не соответствовал) российской Конституции. Когда вообще говорят о юридической силе правового акта, имеют в виду бóльшую или меньшую степень его приоритетности относительно других правовых актов, особенно в ходе их применения. В развитой правовой системе при оценке степени юридической силы неизбежно возникают вопросы о приоритетности не только актов одного уровня, но и разных норм одного и того же акта. Но если о юридической силе разных правовых актов, принимаемых в Российской Федерации, можно спорить, то в отношении Конституции такие споры невозможны: Кон- 129 Пункт 3 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона “О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней”, пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона “О международных договорах Российской Федерации”, частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовнопроцессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы» // СЗ РФ. 2015. № 30. Ст. 4658. 130 Лично для меня это весьма сомнительное понятие. Другое дело, что Конституция любого конституционного государства должна и учитывать, и защищать национальную идентичность (разумеется, в гражданском, а не в этническом смысле этого слова). 131 См.: пункт 6 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П. 164 Свойства конституции ституция России находится, так сказать, «вне конкуренции». Не потому, что она сама установила свою высшую юридическую силу, а потому, что такое положение вытекает из сущности конституции как единственного акта, дающего основание для всех иных юридических актов. Правда, в Конституции РФ есть нормы, которые вроде бы позволяют актам более низкого правового уровня (законам) «вступать в конкуренцию» с конституционными правилами. Так, в ч. 2 ст. 24 говорится: «Органы государственной власти и органы местного самоуправления, их должностные лица обязаны обеспечить каждому возможность ознакомления с документами и материалами, непосредственно затрагивающими его права и свободы, если иное не предусмотрено законом» (см. также ст. 62). Однако подобные нормы не подрывают высшую юридическую силу Конституции. Ведь и государственный суверенитет не умаляется, если государство подписывает международный договор, в чем-то ограничивающий данное государство. Так что и здесь сама Конституция просто предоставляет законодателю возможность учитывать разнообразие ситуаций (в приведенном случае, например, связанных с государственной тайной). Говоря о высшей юридической силе Конституции РФ, следует обратить внимание и на то, что она дифференцирует свои нормы, выделяя среди них нормы с более высокой юридической силой. Так, в ч. 2 ст. 16 говорится: «Никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам конституционного строя Российской Федерации». Следовательно, положения гл. 1 обладают более высокой юридической силой по сравнению с нормами других глав. Итак, высшая юридическая сила Конституции означает, что: 1) все иные правовые акты, принимаемые в данном государстве (не только публично-властные, но и акты общественных объединений, субъектов предпринимательской деятельности и т.п.), не должны противоречить конституционным нормам. В той же ч. 1 ст. 15 Конституции РФ за словами о высшей юридической силе следует фраза: «Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации»; 2) если принимается правовой акт, противоречащий нормам Конституции, он не подлежит применению. Для любого правоприменителя, особенно судьи, не должно быть вопроса, применять ли норму федерального закона, закона субъекта 165 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й РФ, указ Президента РФ, постановление Правительства РФ, приказ министра и проч., если такой акт не соответствует Конституции. Конечно, нельзя! Об этом напоминается и в самой Конституции, и в ряде законов. Например, ч. 6 ст. 125 Конституции РФ гласит: «Акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу; не соответствующие Конституции Российской Федерации международные договоры Российской Федерации не подлежат введению в действие и применению». А в ст. 79 Федерального конституционного закона (ФКЗ) от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации»132 сказано, что если решением Суда нормативный акт признан не соответствующим Конституции полностью или частично, то до принятия нового нормативного акта непосредственно применяется Конституция РФ. В реальной жизни, однако, далеко не каждый чиновник решится соблюсти конституционную норму (хотя это его юридическая обязанность), которой противоречит требование закона, подзаконного акта (например, инструкции), а тем более приказ или поручение непосредственного начальника. Еще в советское время была подмечена антиправовая обратная пропорция: чем меньше юридическая сила акта, тем скорее и точнее он будет исполнен. Дело тут не только в том, что от исполнителя потребовалось бы мужество, чтобы пойти наперекор начальству ради конституционной законности, но и в том, что как общая правовая ситуация, так и уровень правосознания у нас еще таковы, что в алгоритме действий государственного (гражданского, правоохранительного, военного) или муниципального служащего до сих пор не заложен стереотип: после получения инструкции, приказа и т.п. сначала сопоставить их требования с соответствующими нормами Конституции или хотя бы заглянуть в нее в случае сомнения. Что способно сформировать такой стереотип? Думаю, прежде всего система и практика применения мер дисциплинарной, материальной, а в некоторых случаях и уголовной ответственности за неконституционные действия и решения; защита от преследований за приверженность нормам Конституции и, наконец, поощрение за правовое поведение. 132 166 СЗ РФ. 1994. № 13. Ст. 1447. Свойства конституции Разумеется, здесь огромную роль должны играть и образцы поведения, задаваемые высшими должностными лицами государства, начиная с президента страны. Особый порядок изменения Изменить конституцию — это значит внести в нее поправки133 или пересмотреть (принять новую редакцию либо целиком новую конституцию). Фундаментальный характер конституционных норм, естественно, требует сложной процедуры, которая должна оберегать основные «правила игры» от конъюнктурных изменений и побуждать искать общественного согласия. Не везде и не всегда порядок изменений конституции, а он, как правило, предусматривается в ней самой, можно назвать сложным, усложненным. Конституции, которые не предусматривают особого порядка изменений, в литературе называют гибкими. Это чаще всего означает, что поправки в конституцию вносятся примерно в том же порядке, в каком принимается закон. Некоторые исследователи старались разглядеть плюсы таких, гибких, конституций, хотя, на мой взгляд, их доводы не очень убедительны. Так, Г. Еллинек писал, что гибкий порядок «дает возможность во всякое время без затруднений приспособить законодательство к вновь возникающим отношениям и потребностям. Прежде всего, при этой системе можно свободно санкционировать то, что раньше или позже неизбежно прокладывает себе путь, вопреки всем препятствиям закона, как, например, реальное распределение власти между высшими элементами государства. <...> Вот почему англичане правы, когда утверждают, что их неписаная конституция, постоянно приспосабливающаяся к изменяющимся политическим и общественным отношениям, всегда является поистине действующим правом, между тем как при писаной конституции чем она неподвижнее, тем большая пропасть возможна между фактическим применением права и мертвой буквой закона»134. 133 О некоторых проблемах, связанных с конституционными поправками, см.: Кряжков В.А. Поправки к Конституции Российской Федерации: правовые основы, пределы и их обеспечение // Государство и право. 2016. № 1. 134 Еллинек Г. Конституция... С. 47–48. 167 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Спору нет, гибкие конституции в большей мере открыты изменениям, происходящим в жизни. Но всегда ли эти изменения таковы, что под них следует подстраивать правовую систему? Если же они действительно серьезные и способствуют развитию общества в духе конституционных ценностей, то и затрудненный порядок не помешает их учесть. Наоборот, внесение изменений посредством сложной процедуры будет скорее отвечать идее конституции как общественного договора. Наконец, смею предположить, что, живи Еллинек в наши дни, он бы не стал защищать гибкие конституции. Просто в его время еще не было режимов, которые сегодня можно назвать имитационными — когда при конституции, вроде бы содержащей все элементы конституционного строя, действует авторитарный режим или правит деятель, стремящийся к установлению такого режима. И тогда гибкость конституции весьма облегчает задачу легитимации авторитаризма. Как верно замечает Рената Уитц, «сам факт того, что некий политический игрок задался целью создать новую конституцию, чтобы добиться глубоких политических перемен (как это случилось в Венгрии), необязательно значит, что новая конституция замышляется как основа конституционной демократии, даже если эта конституция создается на территории единой Европы»135. И далее, говоря о конституционной реформе 2010 г. в Венгрии, профессор Уитц пишет, что «гибкую конституцию можно использовать для того, чтобы подорвать позиции сильного конституционного суда в то время, когда процесс демократизации при международной поддержке сталкивается с серьезными неудачами, а научная литература о верховенстве права уже признала, что, возможно, сам ее предмет поменялся до неузнаваемости»136. Конституции, предусматривающие более сложный по сравнению с принятием законов порядок (например, большее число инстанций, создание специального органа, повышенный кворум для принятия решений, определение некоторых норм в качестве «вечных», «неизменяемых» и т.д.), называют жесткими (тот же Еллинек называл их неподвижными). 135 Уитц Р. Изобретение новой Венгрии в пылу революции: Декларация национального сотрудничества как руководство для читателя по Основному закону 2011 года // Сравнительное конституционное обозрение. 2019. № 1. С. 45. 136 Там же. С. 57. 168 Свойства конституции Разумеется, ни гибкая, ни жесткая (неподвижная) конституция не устоит (здесь был прав Лассаль) перед силой революционного взрыва или государственного переворота. Но и современные революции зачастую начинаются из-за того, что конституция либо несовершенна, либо не соблюдается. Возможна, правда, и другая ситуация: в случае низкого уровня политической зрелости общества и его конституционного сознания (прежде всего осознания ценности конституции), отсутствия реальной политической конкуренции даже сложные правила принятия и изменения конституции не в состоянии поставить преграду перед своеволием доминирующей политической силы. Но тогда и сама конституция перестает быть стабилизирующим фактором. Есть конституции, совмещающие оба порядка, поэтому их можно назвать смешанными. Можно ли к таковым отнести российскую Конституцию? На первый взгляд — да, поскольку в ней предусмотрены два способа изменений. Однако и более простой по сравнению с принятием законов способ все равно является затрудненным. Поэтому Конституцию РФ я бы отнес к жестким, но с двумя «степенями жесткости» (назову их «усложненный» и «облегченный» порядки). Усложненный порядок предназначен для полного пересмотра Конституции РФ, а также для внесения поправок в три главы: гл. 1 («Основы конституционного строя»), 2 («Права и свободы человека и гражданина») и 9 («Конституционные поправки и пересмотр Конституции»). Поясню, почему перед возможностью изменения именно этих глав ставится серьезное препятствие. В первых двух главах речь идет о самой сущности нашей государственности, ее характере и ценностях, я бы даже сказал, о направлении ее развития. Изменить это — значит развернуть страну в другом направлении и уничтожить конституционную стабильность. Могут сказать, что фактически страна и без того идет в направлении, не очень соответствующем провозглашенным ценностям. Однако одно дело — проводимая политика, многие шаги которой все же сдерживаются самой Конституцией (прежде всего ее гл. 1 и 2), и другое — если в самой Конституции будут записаны иные ценности и установлена иная система власти. Но такой пересмотр представляет собой огромный стресс для общества. Поэтому, поскольку власть довольно комфортно существует при действующей Конституции, она пока не видит необходимости в официальном пересмотре фундаментальных конституционных положений. Так что 169 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й неудивительно, что до сих пор не принят федеральный конституционный закон о Конституционном Собрании (ч. 2 ст. 135 Конституции РФ). В гл. 9 говорится собственно о порядке изменения Конституции. Ясно, что, допустив возможность простоты (организационной и политической легкости) изменения самого такого порядка, нельзя будет гарантировать, что это не приведет к упрощению способов пересмотра и первых двух глав. Сложность изменения трех названных глав состоит в следующем. 1. Их положения не могут быть пересмотрены Федеральным Собранием. 2. Предложение о пересмотре положений гл. 1, 2 и 9 Конституции РФ137 должно быть поддержано большинством не менее трех пятых голосов от общего числа членов Совета Федерации и депутатов нижней палаты — Государственной Думы. 3. Если такое предложение поддержано, то созывается Конституционное Собрание. 4. Конституционное Собрание либо подтверждает неизменность Конституции, либо разрабатывает проект новой конституции. Иными словами, либо Конституция остается в прежней редакции, либо принимается новая. Тут надо обратить внимание на некоторое противоречие между двумя частями ст. 135. В ч. 1 говорится о пересмотре положений гл. 1, 2 и 9, т.е. об изменении, включении или изъятии некоторых норм. Это вовсе не обязательно должно означать принятие новой конституции, но ч. 2 предлагает именно такой вариант: принятие новой конституции либо подтверждение неизменности действующей. 5. В случае разработки проекта новой конституции возможны два варианта: либо она принимается Конституционным Собранием двумя третями голосов от общего числа его членов, либо по решению этого 137 170 Конституция РФ не дифференцирует предложения о поправках в разные главы, а также о пересмотре Конституции. Статья 134 содержит следующую формулировку: «Предложения о поправках и пересмотре положений Конституции Российской Федерации могут вносить Президент Российской Федерации, Совет Федерации, Государственная Дума, Правительство Российской Федерации, законодательные (представительные) органы субъектов Российской Федерации, а также группа численностью не менее одной пятой членов Совета Федерации или депутатов Государственной Думы». Свойства конституции органа проект выносится на всенародное голосование (референдум). При проведении референдума Конституция РФ считается принятой, если за нее проголосовало более половины избирателей, принявших участие в голосовании, при условии, что в нем приняло участие более половины избирателей. В облегченном порядке вносятся поправки в гл. 3−8 Конституции. Почему он облегченный? Потому, что для этого не нужно создавать новый орган. Поправки вносятся российским парламентом — Федеральным Собранием путем принятия закона о конституционной поправке. Конституция РФ установила, что такого рода законы принимаются в том же порядке, что и федеральные конституционные законы, т.е. требуется, чтобы закон был «одобрен большинством не менее трех четвертей голосов от общего числа членов Совета Федерации и не менее двух третей голосов от общего числа депутатов Государственной Думы» (ч. 2 ст. 108 Конституции РФ). Однако только принятия закона тут мало. Для вступления в силу конституционной поправки требуется еще одно условие: одобрение в течение года органами законодательной власти не менее чем двух третей субъектов РФ. Именно таким способом в Конституцию РФ было внесено уже несколько конституционных поправок (не буду здесь анализировать ни их актуальность, ни значение для развития страны, просто напомню). 2008 г.: ● увеличены сроки полномочий: с четырех до шести лет — Президента РФ (ч. 1 ст. 81) и с четырех до пяти лет — Государственной Думы; ● компетенция Государственной Думы дополнена полномочием заслушивать ежегодные отчеты Правительства РФ о результатах его деятельности, в том числе по вопросам, поставленным Думой (ч. 1 ст. 103). Здесь все-таки не удержусь от комментария и замечу, что данное полномочие Думы совершенно не означает усиления парламентского контроля над Правительством. Системный анализ Конституции убеждает в том, что даже отрицательное мнение депутатов по поводу работы Правительства не будет влиять на его судьбу, так как сама Конституция отдает полный контроль над исполнительной властью в руки Президента РФ. 2014 г.: ● упразднен Высший Арбитражный Суд РФ, а нижестоящие арбитражные суды перешли под юрисдикцию Верховного Суда РФ; ● глава 7 Конституции РФ, называвшаяся «Судебная власть», получила новое название: «Судебная власть и прокуратура»; 171 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й ● Президент РФ наделен новыми полномочиями в отношении должност- ● ● ных лиц прокуратуры. Если раньше он вносил в Совет Федерации представление о назначении и освобождении Генерального прокурора РФ, то теперь он, кроме этого: — вносит представления о назначении и освобождении также заместителей Генерального прокурора РФ (ч. 2 ст. 129), — назначает прокуроров субъектов РФ по представлению Генерального прокурора РФ, согласованному с субъектами РФ, — освобождает от должности прокуроров субъектов РФ (уже без представлений и согласований), — назначает и освобождает от должности иных прокуроров, кроме прокуроров городов, районов и приравненных к ним прокуроров; изменен порядок формирования Совета Федерации. Теперь его состав дополнен представителями Российской Федерации, которых назначает Президент РФ и численность которых составляет «не более десяти процентов от числа членов Совета Федерации — представителей от законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» (ч. 2 ст. 95); урегулирован вопрос о порядке освобождения представителей Российской Федерации (ч. 4 ст. 95). Конституция РФ предусматривает еще один способ внесения изменений и дополнений в ее текст. Но эти изменения нельзя назвать конституционными поправками, поскольку речь идет об изменении перечня и наименований субъектов Федерации (ст. 65). Хотя почему-то о возможности такого изменения текста говорится в гл. 9 (ст. 137). Подобного рода текстуальные изменения вносятся указами Президента РФ, но на самом деле он лишь оформляет волю субъектов Федерации. Об этом ясно сказал Конституционный Суд РФ в решении, принятом по запросу Государственной Думы, усомнившейся в данном президентском полномочии. Суд постановил, что изменения наименования субъекта Федерации включаются в текст ст. 65 Конституции указом Президента РФ на основании решения субъекта Федерации, принятого в установленном им порядке138. Так что, если мы сочтем такие изменения конституционными поправками, получится, что в федеральную 138 172 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 28 ноября 1995 г. № 15-П «По делу о толковании части 2 статьи 137 Конституции Российской Федерации» // СЗ РФ. 1995. № 49. Ст. 4868. Свойства конституции Конституцию вправе вносить дополнения и изменения субъекты РФ. К тому же Суд в упомянутом решении установил, что органы власти субъекта РФ не вправе давать ему любое наименование. В частности, замена не может быть произведена, если новое название не соответствует основам конституционного строя. Например, субъект Федерации не вправе наименовать себя «королевством», «княжеством», «эмиратом» и т.п., ибо это означало бы отказ от республиканской формы правления. Наконец, следует сказать и об институте толкования Конституции. Хотя он не отнесен к способам внесения поправок, иногда решения о толковании означают, по существу, конституционные поправки139. Р. Познер пишет, что «Верховный суд (США. — М. К.) часто толковал недостаточно четко сформулированные конституционные термины, создавая права, например право на аборт, которые одновременно оказывались далеки от чаяний тех, кто писал и утверждал Конституцию, и расходились с взглядами демократического большинства отдельных штатов, а порой и страны в целом»140. В России право толковать конституционные нормы принадлежит исключительно Конституционному Суду РФ. И он (на данный момент) воспользовался этим правом 13 раз141. Впрочем, слово «воспользовался» здесь не очень точное. Дело в том, что, если не будет соответствующего запроса, не будет и рассмотрения дела. Такие запросы вправе подавать Президент РФ, Совет Федерации, Государственная Дума, Правительство РФ и органы законодательной власти субъектов РФ, т.е. круг субъектов запросов о толковании уже, чем круг субъектов обращений в Суд. Безусловно, грань, отделяющая толкование Конституции от фактического создания новой конституционной нормы, очень тонка. Неудивительно, что она иногда оказывается перейденной. На сегодняшний день, по моим оценкам, три из 13 постановлений Конституци- 139 См., например: Краснов М. Толкования Конституции как ее фактические поправки // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 1. 140 Познер Р.А. Указ. соч. С. 13. 141 Два постановления о толковании Конституционный Суд РФ принял по Конституции 1978 г. (в 1992 и 1993 гг.). 173 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й онного Суда РФ о толковании фактически содержат конституционные поправки142. Необходимость гарантирования В учебной литературе к свойствам конституции иногда относят особый порядок ее охраны и защиты. Под «охраной» понимается недопущение нарушений, а под «защитой» — правовая реакция на нарушения, включающая восстановление нарушенного права (полномочия), привлечение к ответственности виновного, компенсацию за причиненный вред и т.д. Но почему вообще нужно говорить об особом порядке охраны и защиты Конституции? Мы же не говорим, например, «охрана и защита ФКЗ о Правительстве РФ» или «охрана и защита Уголовного кодекса РФ». Действительно, охраняется и защищается правопорядок в целом. И это — одна из базовых функций государства, которую оно осуществляет через свои органы посредством их контрольной, надзорной, юрисдикционной деятельности. Причем в понятие «правопорядок» входит в первую очередь соблюдение конституционных норм. Об этом прямо говорит ч. 2 ст. 15 Конституции РФ: «Органы государственной власти, органы местного самоуправления, должностные лица, граждане и их объединения обязаны соблюдать Конституцию Российской Федерации и законы». А в законодательстве, например, предусмотрена возможность досрочного прекращения полномочий законодательного органа власти субъекта РФ в случае издания им нормативного правового акта, противоречащего Конституции РФ и федеральным законам, принятым по предметам совместного ведения143. Таким образом, для тех органов, 142 Постановления Конституционного Суда РФ: 1) от 23 марта 1995 г. № 1-П «По делу о толковании части 4 статьи 105 и статьи 106 Конституции Российской Федерации» (СЗ РФ. 1995. № 13. Ст. 1207); 2) от 22 апреля 1996 г. № 10-П «По делу о толковании отдельных положений статьи 107 Конституции Российской Федерации» (СЗ РФ. 1996. № 18. Ст. 2253); 3) от 11 декабря 1998 г. № 28-П «По делу о толковании положений части 4 статьи 111 Конституции Российской Федерации» (СЗ РФ. 1998. № 52. Ст. 6447). 143 См.: п. 2 ст. 9 Федерального закона от 6 октября 1999 г. № 184-ФЗ «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных ор- 174 Свойства конституции которые государство уполномочивает контролировать соблюдение правопорядка (охранять и защищать его), нет принципиальных различий между контролем над соблюдением норм Конституции и других правовых актов. И все же можно понять стремление выделить «особый порядок охраны и защиты конституции». Оно порождается не тем, что конституция обладает высшей юридической силой, и даже не тем, что иные правовые акты берут в ней начало. Такое стремление исходит из того, что конституция в целом есть основа правопорядка, а в конечном счете государства как такового. Отсюда вытекает и вывод о неточности понятия «охрана и защита конституции»: речь идет не о нарушении (нарушениях) конституционных норм, а о разрушении конституции. Такое разрушение вовне проявляет себя, разумеется, в нарушении (несоблюдении) конституционных норм — как государственными органами, так и гражданами. Весь вопрос в том, нарушение каких норм и/или в каком объеме можно считать разрушением конституции? В выяснении этого могла бы состоять основная сложность. Однако она исчезает, если мы вводим понятие «гарантирование конституции». Чем оно отличается от «охраны и защиты»? Гарантировать конституцию — значит иметь необходимые ресурсы (юридические, финансовые, политические, силовые) и применять их для обеспечения такого состояния государства, когда все публично-властные институты работают устойчиво, в том числе реагируют на нарушения конституционных норм в соответствии с теми ценностями и принципами, которые конституция провозглашает (закрепляет), т.е. в соответствии с основами конституционного строя данного государства. С таким определением наверняка не согласился бы знаменитый австрийский юрист Ганс Кельзен (1881–1973). Для него слова «гарантировать конституцию» означали контроль конституционности «конституционно-непосредственных государственных актов144 парламента или ганов государственной власти субъектов Российской Федерации» // СЗ РФ. 1999. № 42. Ст. 5005. 144 Понятие «конституционно-непосредственный акт» Кельзен раскрыл в более раннем произведении (1928 г.) «Судебная гарантия конституции (конституционная юсти- 175 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й правительства»145. Именно поэтому Кельзен видел в качестве гаранта конституции орган конституционной юстиции: «Гарантия Конституции судом (конституционная юстиция) есть элемент системы технических средств, целью применения которых является правомерное осуществление государственных функций. Данные функции имеют юридический характер: они состоят в издании юридических актов. Они являются либо актами создания права, то есть содержат новые юридические нормы, либо актами исполнения права, то есть результатом применения существующих юридических норм»146. Видимо, Кельзен был «слишком юристом», чтобы включать в юридический анализ ситуации, требующие отнюдь не только юридических методов реагирования. А вот оригинальный немецкий правовой мыслитель Карл Шмитт (1888–1985), напротив, делал акцент на политическом гарантировании конституции и потому отвергал идею конституционной юстиции вообще, видя в качестве гаранта лишь главу государства. Он имел в виду президента Веймарской Германии (последняя глава его работы «Гарант конституции» так и называется: «Рейхспрезидент как гарант конституции»147). В споре этих выдающихся юристов видится некоторый парадокс: исповедовавший юридический позитивизм Кельзен считал (о чем еще будет сказано) судебную деятельность видом политической деятельности, тогда как ция)». Он ввел понятия «акт, непосредственно подчиненный конституции» и «акт, опосредованно подчиненный конституции». К первым автор относил законы, а также акты органов исполнительной власти регламентного характера, например, определяющие порядок принятия решений: «Они находятся на таком же уровне, что и законы, и имеют такую же силу, как и они, могут их заменять и изменять и, таким образом, непосредственно подчинены конституции». Этим, продолжал юрист, они отличаются «от актов исполнительной власти, которые приводят в исполнение закон» (Кельзен Г. Судебная гарантия конституции (конституционная юстиция). Ч. 1 // Право и политика. 2006. № 8. С. 8). 145 Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? // Шмитт К. Государство: право и политика / пер. с нем. и вступ. ст. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2013. С. 359. 146 Там же. С. 5. 147 См.: Шмитт К. Гарант конституции // Шмитт К. Государство: право и политика. С. 187–220. 176 Свойства конституции Шмитт, который, по словам одного из историков права, «никогда особо не признавал дисциплинарные границы своей профессии — правоведения: даже образование государственно-правовых понятий также являлось для него ответом на политические вызовы»148, в своих аргументах представал скорее как защитник «чистоты понимания» юстиции. Хотя позиция К. Шмитта на практике оказалась «популярнее» и понятие «гарант конституции» закрепилось именно за главой государства (в ряде стран, в том числе в России, официально), в реальности гарантировать конституцию, на мой взгляд, способен и орган конституционной юстиции (в разных странах он называется по-разному, но я в основном буду применять название «конституционный суд»). Конституция может подвергаться угрозам разного характера и разного масштаба. Возможно также, что один из гарантов просто не выполняет (не хочет или не может выполнять) свою задачу. И тогда наступает необходимость «задействовать следующую линию обороны». Кто же из этих двух гарантов находится «на первой линии обороны»? Однозначно ответить нельзя. Тут многое зависит от характера угрозы конституции, конституционному строю. Если речь идет об угрозе чисто правовой, понятно, что тут поле действия для органа конституционной юстиции. Если же конституции угрожают события, явления, процессы, требующие применения силы, в дело должен вступить уже глава государства. К сожалению, бывает так, что решения и действия самого главы государства подрывают основы конституционного строя страны, нарушают некоторые принципы конституционализма. В таком случае решающее значение имеет то, укоренены ли в данном обществе конституционные ценности, каково качество политической элиты, насколько развита политическая конкуренция, насколько авторитетна в обществе судебная власть и т.п. Орган конституционной юстиции Основная, хотя и не единственная, задача конституционного суда — контроль за соответствием тех или иных нормативных правовых актов 148 Цит. по: Кильдюшов О. Между правом и политикой: Карл Шмитт в начале 1930-х // Там же. С. 8. 177 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й конституции. Правомерно ли в таком случае говорить об этом органе как о гаранте конституции, коль скоро суд, как правило, оценивает лишь отдельные нормы, да и то не по своей инициативе? Думаю, все же правомерно. Во-первых, конституционный суд апеллирует прежде всего и главным образом к действующей конституции данного государства. Такая апелляция тем самым подтверждает ее высшую силу и высший авторитет. Причем, что очень важно, суд зачастую обращается не просто к конкретным нормам, а к конституционным ценностям (хотя иногда ему приходится выстраивать их иерархию). И во-вторых, в деятельности конституционного суда большое место занимает проверка конституционности актов высших (центральных) органов власти. А иной акт (или даже одна норма) такого органа способен разрушить стабильность всего государственного порядка. Конституционный суд, переводя политические нарушения и конфликты в правовое русло, гасит тем самым искру хаоса и сохраняет конституционный порядок. Конституции долгое время не предусматривали ни специального института, который был бы уполномочен проверять конституционность решений и действий государственных органов и должностных лиц, ни даже соответствующей функции у традиционных органов. Это странно, поскольку идея конституционного контроля была уже известна американским «отцам-основателям». Во всяком случае, Александр Гамильтон (1755–1804) упоминал о таком полномочии судов еще в своих эссе, написанных вскоре после принятия Конституции США (№ 16 и 78). Вместе с эссе других «отцов-основателей» — Джеймса Мэдисона (1751–1836) и Джона Джея (1745–1829) — они вошли в известный сборник «Федералист», который стал одним из краеугольных камней в фундаменте американской политической культуры (всего в нем 85 эссе). Итак, Гамильтон писал: «Не вызывает ни малейшего сомнения, что каждый акт делегированной власти, противоречащий духу поручения, в соответствии с которым он осуществляется, недействителен. Следовательно, ни один законодательный акт, противоречащий конституции, не может иметь силу. Отрицать это — значит утверждать, что заместитель выше главного лица, слуга выше хозяина, представители народа выше самого народа, что действующие во исполнение полномочий могут делать не только то, на что они уполномочены, но и что им запрещено. 178 Свойства конституции Если станут утверждать, что законодательные органы — сами конституционные судьи своих прав и истолкование ими собственной роли обязательно для других органов, то можно ответить: это отнюдь не обязательно и никак не следует из какого-нибудь положения конституции. Другими словами, нельзя предполагать, что в конституции имеется в виду дать возможность представителям народа заместить волю избирателей своей волей. Куда более рационально предположить, что суды учреждают, чтобы служить промежуточными органами между народом и законодательной властью, дабы, помимо прочего, они держали ее в рамках предоставленной ей компетенции. Толкование законов — должная и свойственная судам сфера деятельности. Конституция является и должна рассматриваться судьями как основной закон. Они должны определять ее значение, как и значение любых конкретных актов, исходящих от законодательного органа. Если при этом возникают непримиримые противоречия между ними, следует отдавать предпочтение высшим обязательствам, которые и имеют силу, или, другими словами, конституцию следует ставить выше статута, намерение народа выше намерений его представителей. Этот вывод, однако, никоим образом не предполагает верховенства судебной власти над законодательной. Предполагается, что власть народа выше обеих этих властей и, когда воля законодательной, выраженная в ее статутах, противоречит воле народа, выраженной в конституции, судьи должны руководствоваться последней, а не первой. При принятии своих решений они обязаны иметь в виду основные законы, а не те, которые ими не являются»149. Как бы то ни было, о функции конституционного контроля и тем более, повторю, о специальном органе с такой функцией не упоминалось в текстах не только первых, но и последующих конституций, вплоть до 20-х годов ХХ в. Правда, «явочным порядком» эта функция появилась в США в 1803 г. благодаря тогдашнему председателю Верховного суда Джону Маршаллу (1755–1835). Как отмечают выдающийся французский компаративист Рене Давид (1906–1990) и его последовательница, ставшая соавтором, Камилла Жоффре-Спинози, «хотя никаким законом такое право ему не предоставлено, Верховный суд США ввел с 1803 года после известного дела Мэрбари150 против Мэди149 Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея / пер. с англ.; под общ. ред., с предисл. Н.Н. Яковлева, коммент. О.Л. Степановой. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Литера», 1994. С. 505. 150 В разных источниках перевод этой фамилии — William Marbury — на русский язык различен: Мэрбари, Марбери, Мэрбюри. В дальнейшем я буду использовать последний вариант. 179 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й сона принцип судебного контроля за конституционностью законов, в том числе федеральных»151. В этом деле имела место, скорее, административно-правовая претензия соискателя должности мирового судьи (У. Мэрбюри) к Государственному секретарю США Дж. Мэдисону (он был назначен на эту должность третьим Президентом США Т. Джефферсоном). Джефферсон поручил Мэдисону аннулировать патенты, подписанные предыдущим Президентом Дж. Адамсом, на том основании, что их следовало разослать до истечения президентских полномочий Адамса (четыре патента, возможно, по техническим причинам не были отосланы соискателям). И тогда Мэрбюри и его «товарищи по несчастью» обратились в Верховный суд с требованием об издании судебного приказа, обязывающего Госсекретаря выполнить требование истцов. Но даже если считать, что в данном случае был применен разд. 2 ст. III Конституции США, это не означало впрямую полномочия Верховного суда контролировать конституционность законов и других актов. Почему же оно возникло и чем обосновывалось? Воспользуюсь отрывком из нашей с Е.А. Мишиной книги: «Именно здесь Маршалл подошел к поворотному пункту своих рассуждений и заявил, что Конституция определила юрисдикцию суда в качестве первой инстанции и Конгресс не может изменить это своим законом: “Со всей настоятельностью следует подчеркнуть, что именно судебная власть вправе и обязана сказать, что есть закон. Если два закона противоречат друг другу, суды должны решить, какой из них применим”. Таким образом, если закон находится в противоречии с Конституцией, а по конкретному делу надлежит применять и закон, и Конституцию, то суд должен либо рассмотреть дело в соответствии с законом, пренебрегая при этом Конституцией, либо в соответствии с Конституцией, пренебрегая при этом законом; при этом суд должен определить, какая из противоречащих друг другу норм является руководящей для дела. Это-то и составляет суть “обязанности”. Если судам надлежит руководствоваться Конституцией — а Конституция имеет высшую силу по отношению к любому законодательному акту, — тогда Конституция, а не законодательный акт, должна быть руководящей для дела, по которому они оба применяются. Таким образом, если законодательный акт противоречит Конституции, это значит, что он неконституционен, а определять это правомочны только органы судебной власти»152. 151 Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В.А. Туманова. М.: Междунар. отношения, 2009. С. 334. См. об этом также: Бернам У. Правовая система США. Вып. 3 / науч. ред. В.А. Власихин. М.: Новая юстиция, 2006. С. 59. 152 Краснов М.А., Мишина Е.А. Открытые глаза российской Фемиды / под общ. ред. Т.Г. Морщаковой. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007. С. 117–118. 180 Свойства конституции Лишь в 1920 г. появился институт, специально предназначенный для юридической охраны и защиты конституции. Первым его олицетворением стал Конституционный суд Австрии, что неудивительно: именно в этой стране бóльшую часть жизнь жил и работал Ганс Кельзен, обосновавший необходимость конституционного правосудия (сам он вошел и в первый состав этого Суда). Сегодня без данной функции (неважно, осуществляет ли ее специальный орган или высший суд общей юрисдикции) уже немыслимо современное государство. Почему же К. Шмитт так горячо протестовал против идеи конституционной юстиции? Приведу некоторые его аргументы и ответы на них Г. Кельзена, который посвятил разбору позиции Шмитта отдельную работу «Кто должен быть гарантом конституции?» (1930 г.). Один из аргументов Шмитта состоял в том, что фактически каждый высший государственный орган «может выступать в качестве гаранта той части конституции, что затрагивает его собственные права и полномочия»153. Это был намек на то, что никто, кроме главы государства, не способен защитить конституцию в целом. В том числе и судебная власть, которая «может быть лишь частью учреждений защиты и гарантий конституции, и было бы крайне поверхностно за этой судебной защитой не замечать очень узких границ любого правосудия и забывать многие другие виды и методы гарантий конституции»154. Кельзен резонно возражал, опираясь на известный правовой принцип «никто не может быть судьей в своем деле»: «Политическая функция конституции — установление правовых ограничений осуществлению власти. Гарантия конституции — это обеспечение соблюдения этих правовых ограничений. Если и есть что-то несомненное, так это то, что для выполнения этой функции (контроля над актами парламента и правительства. — М. К.) нет никакой иной более неподходящей инстанции, чем именно та, которой конституция — полностью или частично — передает осуществление власти и которая поэтому в первую очередь имеет правовую возможность и политический стимул нарушить конституцию. Поэтому ни один другой принцип правовой техники не вызывает такого единодушия, как этот: никто не может судить самого себя (курсив Кельзена. — М. К.)»155. 153 Шмитт К. Гарант конституции. С. 41–42. 154 Там же. С. 42. 155 Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? С. 360. 181 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Но если К. Шмитт и был готов допустить судебную защиту конституции наряду с другими методами, то против специального судебного органа конституционного контроля возражал категорически. Ссылка на Верховный суд США, писал он, неуместна, так как этот орган действует в принципиально иной правовой системе: «Положение высшей судебной палаты Соединенных Штатов сформировалось в рамках государства юстиции англосаксонского типа, которое в качестве государства без административного права сильно контрастирует с государствами европейского континента, причем здесь нет никакой разницы, является ли европейское государство республикой, как Франция, или монархическим чиновническим государством, как Пруссия XIX века. Высший американский суд есть нечто совершенно иное, нежели Государственный суд156, и его юстиция есть нечто совершенно иное, нежели то, что сегодня в Германии пытаются именовать государственным или конституционным правосудием»157. Шмитт имел в виду, что в континентальной системе права суд, сталкиваясь с применением закона и видя неконституционность той или иной его нормы, только отказывает закону в его применении в конкретном деле, но «это собственно не отказ в действенности»158. Кельзен парировал: конституционный суд нельзя приравнивать к обычному. Его отличие состоит «именно в том, что он отменяет действие антиконституционных законов не только в данном конкретном случае, — как другие суды, — но и для всех случаев»159. Другими словами, решения органа конституционной юстиции могут обладать признаками нормативности. Наконец, Шмитт отказывал в возможности вообще применять термин «юстиция» к конституционному суду. В частности, он писал: 156 Имелся в виду Верховный государственный суд Германской империи (рейха) — один из высших судов по Веймарской Конституции 1919 г. Согласно ее ст. 19 он был полномочен разрешать «конституционные конфликты, возникающие в областях, где нет компетентного суда для их разрешения, а также споры не частноправового характера между различными областями или между империей и одной из областей». 157 Шмитт К. Гарант конституции. С. 43–44. 158 См.: Там же. С. 47. 159 Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? С. 367. 182 Свойства конституции «В качестве идеала правового государства само собой напрашивается разрешение всех политических вопросов в форме юстиции, при этом упускается из виду, что посредством экспансии юстиции на, вероятно, уже не юстициабельную материю можно лишь навредить юстиции. Ведь следствием этого, как я часто показывал и применительно к конституционному, и к международному праву, была бы не юридизация политики, а политизация юстиции»160, поскольку «это заложено в самой природе дела, которая чрезвычайно затрудняет соединение подлинной юстиции и подлинного конституционного спора и не устраняется в результате предоставления конституционному суду права самостоятельно устанавливать сомнительный смысл конституционного закона»161. Шмитт в качестве примера упомянул роспуск президентом рейхстага в 1930 г., когда тот не смог сформировать правительство. И если бы суд стал оценивать правомерность такого роспуска, тогда «этот Государственный суд являлся бы политической инстанцией наряду с рейхстагом, рейхспрезидентом и правительством рейха»162. Отвечая на это, Кельзен назвал ложной предпосылку, будто «между функцией юстиции и “политическими” функциями имеется сущностное противоречие и что особенно решение относительно конституционности законов и отмена антиконституционных законов является “политическим” актом, из чего следует, что подобная деятельность уже не является юстицией»163. Разумеется, тут многое завязано на понимании термина «политическое». Кельзен, например, понимал его как «чтото вроде осуществления власти». Но тогда, писал он, в любом судебном приговоре присутствует элемент ее осуществления164. Одновременно он упрекал Шмитта за его понимание юстиции как применения лишь таких норм, «содержание которых не является сомнительным и спорным»165. Безусловно, конституционный суд в своей деятельности чаще и ближе, чем обычные суды, подходит к тому, что мы понимаем под «политическим» (хотя возможны случаи, когда и общий суд приближается к «политике»; например, если Верховному Суду РФ придется рассматри- 160 Шмитт К. Гарант конституции. С. 55. 161 Там же. С. 63–64. 162 Там же. С. 65. 163 Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? С. 368. 164 См.: Там же. 165 Там же. С. 371. 183 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й вать дело о законности указа Президента РФ о назначении на должность Уполномоченного по правам человека, которого, по Конституции, назначает Государственная Дума). И тем не менее, даже рассматривая дела, решения по которым могут иметь серьезные политические последствия, конституционный суд обязан действовать как орган защиты права, а не целесообразности. В то же время опасность «политизации» конституционной юстиции реальна. И в этом смысле мне ближе позиция К. Шмитта, тогда как Г. Кельзен был излишне оптимистичен (идеалистичен). Но это уже проблема того, как организована в данном государстве политическая и правовая жизнь. Ситуации «политизации» конституционной юстиции могут быть весьма разнообразными. Здесь можно даже не говорить о деятельности конституционного суда в условиях авторитарного режима, когда не приходится рассчитывать на правовой подход к разрешению дел. Да и «политизацией» суда это не назовешь — скорее, конъюнктурностью ради самосохранения. Но есть и ситуации, обстоятельства, когда «политизация» действительно подстерегает конституционный суд. Например, в Конституции РФ содержится норма, предоставляющая Конституционному Суду РФ полномочие обращаться с посланиями к Федеральному Собранию (ч. 3 ст. 100). О значении таких посланий свидетельствует хотя бы то, что это — один из всего лишь трех случаев, когда Конституция предусматривает совместное заседание палат парламента. На практике такое послание Федеральному Собранию до сих пор ни разу не было представлено. Поэтому трудно сказать, каким должно быть его содержание: ни Конституция, ни ФКЗ о Конституционном Суде (в отличие, кстати, от прежнего Закона о КС РФ, который довольно подробно регулировал процедуру принятия, рассмотрения послания и его предмет), ни его Регламент166 об этом ничего не говорят. В ст. 21 ФКЗ о КС РФ лишь упоминается о том, что послание принимается в заседании Суда, а в § 7 Регламента — что «для подготовки текста послания Конституционного Суда Конституционный Суд образует комиссию из числа судей. Для подготовки необходимых материалов к посланию Конституционного Суда может быть образована рабочая группа». 166 184 Регламент Конституционного Суда РФ от 1 марта 1995 г. № 2-1/6 (ред. от 10 октября 2017 г.) // СПС «КонсультантПлюс». Свойства конституции Впрочем, в первой редакции Регламента КС РФ (действовала с 1995 по 2011 г.) говорилось, что «Конституционный Суд не реже одного раза в год обращается к Федеральному Собранию с посланием о состоянии конституционной законности в Российской Федерации, основываясь на результатах своей деятельности», а в случае необходимости обращается с посланием и по другим проблемам (защита основ конституционного строя, основных прав и свобод человека и гражданина, обеспечение верховенства и прямого действия Конституции Российской Федерации на всей территории Российской Федерации)» (§ 46). Каким бы ни было законодательное регулирование этого института, теоретически он может быть серьезным политическим фактором. И мне близка позиция, согласно которой послания Суда неизбежно будут политизированы, каковым и было единственное Послание КС РФ от 6 марта 1993 г., т.е. до принятия действующей Конституции РФ. Приведу отрывок из воспоминаний М.А. Митюкова по этому вопросу: «В частности, проф. О. Лухтерхандт (Гамбург) сетовал на “сильно выраженный политический характер (связанный с влиянием на общественность)” предлагаемой формы деятельности Суда. Ученый полагал, что посланиями Суда должны являться исключительно его решения в конкретных случаях. Спустя одиннадцать лет подобная точка зрения была повторена в интернет-интервью с В.Д. Зорькиным на тему “Предварительные итоги деятельности Конституционного Суда РФ на пороге 15-летнего юбилея”, где Председателем Конституционного Суда заявлено: “...мы-то считаем, что каждое наше решение — это и есть мини-послание Федеральному Собранию”. Можно было бы счесть это высказывание красивой “фигурой речи”, если бы не предыдущее и не последующее отсутствие практики направления Конституционным Судом посланий Федеральному Собранию»167. Другая ситуация угрозы «политизации» — период, когда «политические» институты власти находятся в остром противостоянии друг с другом (американские политологи Натан Дж. Браун и Джулиан Дж. Уоллер называют ее «разрывом конституционной преемственности»168). Слабость 167 Митюков М.А. Методология исследования проблемы послания Конституционного Суда Российской Федерации // Конституционное и муниципальное право. 2010. № 12 (цит. по: СПС «КонсультантПлюс»). 168 См.: Браун Н.Дж., Уоллер Д.Дж. Конституционные суды и политическая неопределенность: разрыв конституционной преемственности и «правление судей» // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 4. С. 30–32. 185 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й иных институтов власти создает для органа конституционной юстиции соблазн стать более заметным, что и толкает его в пучину политических страстей. Правда, как отмечают упомянутые авторы, конституционные суды ведут себя по-разному, в зависимости, например, от личности их председателей, от глубины и характера политического раскола. Так, Конституционный суд В е н г р и и «реагировал активно — и отрицательно — на попытки втянуть его в схватку между парламентом и президентом в 1990 году и вместо этого стремился “застолбить” за собой роль “высшего интерпретатора” вместо роли “решателя споров”»169. В Р о с с и и Конституционный суд, наоборот, пытался вмешиваться в конфликт между депутатским корпусом и Президентом РФ в 1992–1993 гг. С одной стороны, «политический раскол, первоначально укрепивший было положение суда и предоставивший ему возможности для вмешательства, оказался слишком бурным водоворотом, а интуиции Зорькина для того, чтобы справиться с ним, оказалось недостаточно»170. С другой стороны, «Зорькин также пытался лично посредничать между законодательной и исполнительной властями, по мере того как конфликт между ними усугублялся. Он имел неоднозначную репутацию даже среди других судей, а некоторые из них в период апогея активистской деятельности суда публично сочли его деятельность неуместной, откровенно политической, полагая это несовместимым с достоинством занимаемой им должности»171. Наконец, «суд и в особенности лично его председатель Зорькин публично встали на сторону парламента в заключительные дни кризиса». В результате всего этого Конституционный Суд РФ «был преобразован и возобновил свою работу лишь в 1995 году, на сей раз как безропотный и пассивный орган»172. В Ту р ц и и в 2002–2008 гг. Конституционный суд также попытался встать на сторону одной из противоборствовавших сил, выступая против исламистского лагеря. Однако здесь не было ни яркой личности во главе Суда, ни слишком острого противостояния институтов власти. Пришедшие к власти умеренные исламисты ограничились проведением конституционных поправок в 2010 г., что «привело к расширению состава суда, нейтрализовавшему угрозу с его стороны»173. 169 Браун Н.Дж., Уоллер Д.Дж. Указ. соч. С. 37. 170 Там же. С. 38. 171 Там же. С. 39. 172 Там же. 173 Там же. С. 42. 186 Свойства конституции Как бы мы ни желали иного, но конституционные суды в любом случае уязвимы, а сам суд, говорил Г. Кельзен, «при любых обстоятельствах является абсолютно действенной гарантией»174. Действительно, у суда нет не только силовых средств, но и политических: в отличие от других властных институтов, он не может апеллировать непосредственно к народу. Иное дело, если само общество и хотя бы часть политической элиты встанут на защиту судебной власти. Такие случаи в истории есть. В 1936 г. Франклин Рузвельт второй раз баллотировался на должность президента, и хотя его Новый курс к этому моменту еще не принес ощутимых результатов, Рузвельт получил убедительное большинство голосов избирателей и выборщиков. К тому же его Демократическая партия заняла большинство мест в обеих палатах Конгресса. И тогда, пишет Р. Римини, «воодушевленный столь мощной поддержкой избирателей, Рузвельт совершил ошибку, решив изменить состав Верховного суда. Он вознамерился просить конгресс предоставить ему полномочия назначать нового судью в дополнение к каждому судье, прослужившему в суде десять лет и не вышедшему на пенсию в течение шести месяцев после достижения семидесяти лет. <...> Никто не сомневался, что Рузвельт рвется отомстить Верховному суду за его недавние решения, отменявшие ключевые пункты Нового курса»175. Но несмотря на свою популярность, Президент не смог осуществить задуманное. Римини продолжает: «Уже очень долгое время неприкосновенность суда оставалась общепризнанной, и американский народ понимал и ценил то, что традиционно Верховный суд находится вне политики, но для Франклина Рузвельта значение имели только консерватизм судей и их очевидное противодействие социальным и экономическим реформам. Вот почему Рузвельт любой ценой хотел реализовать свой план по “расширению состава суда”, хотя многие американцы рассматривали его действия как незаконную попытку уничтожить независимость судебной системы. Его намерения привели лишь к дальнейшему отчуждению многих членов конгресса, которые возмущались его претензиями на законодательную власть, но молчали, опасаясь недовольства своих избирателей. Теперь, после выборов, они открыто проявляли свое несогласие. <...> Убедившись, что электорат будет противостоять любому вмешательству в работу Верховного суда США, они уже не боялись утратить популярность в глазах избирателей»176. 174 Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? С. 366. 175 Римини Р. Указ. соч. С. 306. 176 Там же. С. 306–307. 187 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й В приведенном примере интересно не только то, что само общество выступило своеобразным гарантом конституционного строя (об этом мы еще поговорим), но и то, что один гарант (президент) покусился на другого (суд). Явление, к сожалению, не такое уж редкое, и оно высвечивает фундаментальную проблему. В тех системах власти, где конституционный статус главы государства предполагает его активное участие в управлении, создается противоречие между задачей гарантирования конституции и задачей обеспечения социально-экономического благополучия страны. И обычно политические мотивы главы государства перевешивают правовые. Глава государства Если бы какому-нибудь европейскому монарху в XVIII в. сказали, что король станет главным хранителем (гарантом) конституции, т.е. «собственных цепей (вериг, кандалов)», он, как минимум, страшно удивился бы (а в более ранние времена вообще не понял бы, о чем идет речь). И все же это произошло. История не только «наказывает (мстит) за невыученные уроки», но и «улыбается» — иногда иронически, иногда саркастически... По мере того как идея конституции, т.е. недопустимости абсолютной власти, становилась все более популярной среди европейских народов, монархи вставали перед дилеммой: расставаться либо с абсолютной властью, либо с престолом. Большинство избрали первый вариант и, так сказать, республиканизировались: их место в системе публичной власти сравнялось с местом, занимаемым президентами. Так появился новый термин «глава государства». Причем, судя по источникам, первыми ввели его монархи. Г. Еллинек перечислял конституции, которые ввели это новое понятие: «Баварская конституция 26 мая 1818 года, гл. II, § 1: король есть верховный глава государства, соединяет в своем лице все права государственной власти и осуществляет их на данных им условиях, установленных в настоящей конституционной хартии. То же в Баденской конституции 22 августа 1818 г., § 5, Вюртембергской 25 сентября 1819 г., § 4, и Гессенской 17 декабря 1820 г., § 4. Эту формулу мы впервые находим в предложенном королем Вильгельмом I Вюртембергскому ландтагу проекте конституции от 3 марта 1817 г.; — на этот до сих пор в литературе совсем неизвестный факт указывает мне 188 Свойства конституции Anschütz»177. Еллинек считал, что, взяв «французский шаблон» за образец «официальных германских государственно-правовых формул», германские князья (монархи тогда еще разъединенных немецких земель) решили «согласовать долженствовавший быть созданным конституционный порядок с княжеским суверенитетом, который надлежало охранить от поглощения его революционными идеями»178. Новый термин «глава государства» прижился, ибо оказался удобным для объединения в одну категорию монархов и президентов, а роль гаранта конституции самым естественным образом стала возлагаться на главу государства, вне зависимости от формы правления. Не случайно президента (особенно в президентской и смешанной моделях) часто образно именуют «республиканским монархом», а конституционного монарха «наследственным президентом»179 (хотя в обоих случаях это неверно). События в октябре 2017 г., вызванные попыткой Каталонии отделиться от Испании, привлекли внимание к ст. 155 испанской Конституции, которая возлагает полномочия по нейтрализации сепаратистских устремлений не на Короля (главу государства), а на Правительство. Это вроде бы опровергает универсальность сказанного выше, поскольку часть 1 данной статьи гласит: «Если автономное Сообщество (Каталония, как и другие провинции, является таким сообществом в соответствии со ст. 2 и гл. 3 Конституции Испании. — М. К.) не выполняет обязательства, предусмотренные Конституцией или другими законами, либо его действия наносят серьезный ущерб общегосударственным интересам Испании, Правительство предупреждает председателя автономного Сообщества. Если ответа с его стороны не последует, Правительство может, с согласия абсолютного большинства Сената, принять необходимые меры для выполнения автономным Сообществом указанных обязательств в принудительном порядке либо для за- 177 Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 343. 178 Там же. 179 См., например: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М.: ГУП «Облиздат»; ТОО «Алир», 1998. С. 626; Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. I: Конституционное право. СПб.: Типография акционерного общества «Слово», 1908. С. 64−65; Шмитт К. Учение о конституции (фрагмент) // Шмитт К. Государство и политическая форма / пер. с нем. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом ВШЭ, 2010. С. 170; Шлезингермладший А.М. Циклы американской истории / пер. с англ. М: Издательская группа «Прогресс»; «Прогресс-Академия», 1992. С. 401. 189 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й щиты упомянутых общегосударственных интересов». И испанский премьерминистр одобрил применение этой статьи. Но все же, на мой взгляд, закрепление полномочия по защите государственного единства за Правительством не означает, что глава государства не является гарантом испанской Конституции. И между прочим, отец нынешнего испанского монарха Хуана Карлоса I выступил именно как гарант Конституции спустя три года после ее принятия в 1981 г. Именно он возглавил сопротивление попытке восстановить франкистский режим. Гарантирующая роль главы государства закрепляется не во всех, но во многих конституциях. Например: Р о с с и я : «Президент Российской Федерации является гарантом Конституции Российской Федерации, прав и свобод человека и гражданина» (ч. 2 ст. 80). Ф р а н ц и я : «Он (Президент. — М. К.) является основным гарантом национальной независимости, целостности территории, соблюдения международных договоров в Конституции Франции» (ст. 5). М а р о к к о : «Король является руководителем государства, его высшим представителем, символом единства нации, гарантом постоянства и постоянного развития и главным арбитром при спорах между государственными организациями. <...> Король выступает гарантом независимости и территориальной целостности королевства на основании аутентичных границ» (ст. 42). К а з а х с т а н : «Президент выступает гарантом соблюдения прав и свобод граждан, Конституции и законов республики» (ст. 75). Но даже если та или иная конституция не употребляет термин «гарант», это не означает, что глава государства не имеет такой задачи. Нередко ее можно вывести уже из самой присяги президента. Например, текст присяги президента С Ш А — страны, ставшей родиной как первой современной конституции, так и первого в истории института президента, — прямо обязывает главу государства «охранять и защищать Конституцию Соединенных Штатов» (разд. 1 ст. II). По логике вещей основной ролью современного главы государства должна быть как раз охрана и защита конституции, фундаментальных основ конституционного строя, конституционного порядка в целом. Эта логика привела известного французского мыслителя и политического деятеля Бенджамина (Бенжамена) Констана (1767–1830) к идее 190 Свойства конституции института нейтральной власти180. Он одним из первых понял, что в условиях разделения властей один и тот же институт не должен быть одновременно управляющим повседневной государственной жизнью и обеспечивающим стабильный порядок: «Власть исполнительная, власть законодательная и власть судебная суть три формы власти, каждая из которых в своей области должна содействовать общему развитию; но когда эти приведенные в беспорядок власти пересекаются, сталкиваются, мешают друг другу, нужна сила, чтобы вернуть всё на свои места. Эта сила не должна быть сосредоточена ни в одной из властей, поскольку в этом случае она служила бы разрушению прочих. Она должна быть вне их, в некотором роде нейтральной по отношению к ним, чтобы действие ее могло с необходимостью быть применено повсюду, где возникает в том потребность, а также для того, чтобы эта сила носила защитный и восстановительный характер, не являясь при этом враждебной. Конституционная монархия создает такую нейтральную власть в лице главы государства. Подлинный интерес главы государства заключается вовсе не в низвержении одной власти другой, но в их взаимопонимании, взаимной поддержке и согласных действиях»181. Выдвинув эту идею, Б. Констан тем самым ревизовал традиционную конструкцию разделения властей. Вместо трех он различал «пять ветвей власти, обладающих различной природой: 1) королевская власть; 2) исполнительная власть; 3) устойчивая представительная власть («верхняя» палата парламента. — М. К.); 4) представительная власть мнения («нижняя» палата парламента. — М. К.); 5) судебная власть»182. Причем «королевская власть располагается среди всех этих четырех властей, но она выше их, обладает силой одновременно высшей и опосредующей, будучи 180 Ф.Ф. Кокошкин, правда, утверждал, что мысль об умеряющей, уравновешивающей власти «была высказана впервые в 1791 г. членом Национального собрания Клермон-де-Тоннерром и позднее, в 1814 г., подробно развита Бенжаменом Констаном» (Кокошкин Ф.Ф. Лекции по общему государственному праву // Кокошкин Ф.Ф. Избранное / сост., автор вступ. ст. и коммент. А.Н. Медушевский. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 283). Наверное, это так, но в научный оборот идею нейтральной власти ввел именно Констан. 181 Констан Б. Принципы политики, пригодные для всякого правления // Французский классический либерализм: сб. / пер. с фр. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000. С. 38. 182 Там же. С. 39. 191 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й при этом заинтересована не в нарушении равновесия, но, напротив, в его поддержании»183. Идея нейтральной власти была теоретическим прорывом. Практика показала, что формальное разделение властей еще не гарантирует от дисбаланса в системе публичной власти. К тому же такой дисбаланс может обусловливаться непропорциональным доминированием не только исполнительной, но и законодательной власти. Констан поэтому писал, что «к порокам почти всех конституций можно отнести тот факт, что они не создали нейтральной власти, но поместили всю совокупность могущества, какой та должна обладать, в одну из действующих властей. Когда все могущество оказывалось объединенным в законодательной власти, закон, который должен был бы распространяться только на определенные предметы, простирал свое могущество на всё и вся. В результате мы имели безграничный произвол и тиранию. Отсюда — злоупотребления Долгого парламента, или народных собраний итальянских республик, или Конвента в определенные периоды его существования. Когда же вся эта совокупность могущества объединялась в исполнительной власти, мы имели деспотизм»184. Б. Констан прямо не говорил о гарантировании конституции, но фактически речь шла именно об этом, ибо примиряя институты власти, предупреждая или гася конфликты, глава государства защищает тот порядок, который установлен конституцией государства. Какими же методами глава государства должен (может) гарантировать стабильность и ненарушимость конституции? Этот вопрос закономерен, ибо если монарх, имеющий неограниченную власть, не ограничен и в средствах защиты государства от внешних и, что существенно, от внутренних угроз, то конституционный монарх, президент могут действовать только в рамках своей компетенции. Однако их полномочий может не хватить для восстановления действия конституции в полном объеме. Того же Констана этот вопрос не сильно волновал, поскольку в его время конституционные монархи не воспринимались еще как сугубо представительские фигуры. Вплоть до начала ХХ в. формула «царству- 183 Констан Б. Указ. соч. С. 39. 184 Там же. С. 40. 192 Свойства конституции ет, но не правит» не означала институционального бессилия монарха. «Царствование» отличалось от «правления» только тем, что монарх не вмешивается в повседневное управление, но при этом сохраняет заметное влияние. Со временем, однако, институциональная сила конституционных монархов слабела, и сегодня они, наряду с президентами парламентских республик, чаще всего воспринимаются как церемониальные фигуры. Это, правда, не мешает признавать их «резервным институтом», способным показать свою силу в периоды кризисов185. Но, во-первых, в конституциях парламентских государств нет твердых гарантий того, что при реальной угрозе конституционному строю все другие институты безусловно признают право главы государства взять на себя рычаги управления. А во-вторых, гарантировать конституцию — это значит не только действовать при прямой угрозе установленному порядку, но и не допускать возникновения таких угроз. Казалось бы, этот недостаток парламентской модели устранен в президентской и смешанной моделях с их институционально сильными президентами, в руках которых сосредоточены силовые ресурсы государства и которые при этом позиционируют себя как нейтральные фигуры, стоящие над партийными пристрастиями. Так, американские «отцы-основатели» вообще мыслили процесс выборов президента без участия политических партий, воспринимавшихся как политическое зло186. И хотя, начиная с выборов второго Президента США, основные претенденты выдвигались именно партиями, каждый избранный президент желал предстать перед обществом как общенациональный деятель. Например, в своей инаугурационной речи Уильям Гаррисон, печально известный тем, что пробыл президентом всего один месяц, при вступлении в должность назвал партийность в политике «ужасным бед- 185 См., например: Маклаков В.В. Конституция Великобритании (вступ. статья) // Конституции буржуазных государств: учеб. пособие / сост. В.В. Маклаков. М.: Юрид. лит., 1982. С. 55; Конституционное (государственное) право зарубежных стран / отв. ред. проф. Б.А. Страшун. С. 600; Черкасов А.И. Глава государства и правительство в странах современного мира. Конституционно-правовое регулирование и практика. М.: Экзамен, 2006. С. 47; Чиркин В.Е. Глава государства. Сравнительно-правовое исследование. М.: Норма; ИНФРА-М, 2010. С. 95–96; Кутафин О.Е. Глава государства. М.: Проспект, 2012. С. 7. 186 См., например: Агаев М.Б. Президентская власть в системе государственной власти. М.: Луч, 1994. С. 15. 193 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й ствием» и заключил: «Все то влияние, которым я обладаю, будет употреблено на предупреждение возникновения, по крайней мере, партии президента в залах заседаний законодательного органа»187. Президент Джеймс Полк (1845−1849) говорил: «Хотя в нашей стране глава исполнительной власти, в силу почти неизбежной необходимости, выдвигается какой-либо партией и должен сохранять верность ее принципам и установкам, тем не менее, в своей официальной деятельности он должен быть президентом не только части, но всего народа Соединенных Штатов»188. Даже Резерфорд Хейс (1877−1881), получивший пост президента в ходе закулисной договоренности между республиканцами и демократами, говорил: «Президент Соединенных Штатов так или иначе обязан своим избранием избирательному праву и стараниям политической партии, члены которой ревностно оберегают принципы партийного устройства, придавая им огромное значение; но ему ни в коем случае не следует забывать тот факт, что своей партии лучше всего служит тот, кто лучше всего служит своей стране»189. Известный американский конституционалист, сам занимавший в 1913−1921 гг. должность Президента США, Вудро Вильсон (1856–1924) выводил президентскую «надпартийность» из того, что народ предпочитает выбирать личность, а не партию. Поэтому, по его словам, пользующийся народным доверием президент ведет за собой нацию и «его партия вряд ли может противостоять ему»190 (яркий пример — история с избранием Д. Трампа). Однако надпартийность президента остается иллюзией, которая быстро рассеивается в период конфликтов, в том числе президента с другим институтом власти, или при нарастании политического противостояния в обществе. Особенно спекулятивно представление о «нейтральности» президента в смешанной модели, где формально отрицается его принадлежность к исполнительной власти и тем самым он как бы предстает «президентом всех». Но отсутствие твердых критериев и институционального оформления нейтральной власти приводит к тому, что и такие президенты занимают вполне определенную политическую позицию. 187 Цит. по: Инаугурационные речи президентов США от Джорджа Вашингтона до Джорджа Буша (1789–2001 гг.) с историческим комментарием / пер. с англ.; общ. ред. и коммент. Э.А. Иваняна. М.: Изд. дом «Стратегия», 2001. С. 160. 188 Цит. по: Там же. С. 176. 189 Цит. по: Там же. С. 244−245. 190 Wilson W. Constitutional Government in United States. N.Y.: Columbia University Press, 1917. P. 68−69. 194 Свойства конституции В то же время обычно именно в смешанной (полупрезидентской) модели конституции говорят о чрезвычайных полномочиях президента. Собственно, это неудивительно, поскольку понятие «гарант конституции» чаще всего присутствует в конституционном описании президента полупрезидентской республики. Впервые институт чрезвычайных полномочий был закреплен в Конституции Веймарской республики (1919 г.), где конструкция института президента в большой степени соответствовала понятию «нейтральная власть» (здесь не обсуждаем, почему фельдмаршал фон Гинденбург как рейхспрезидент не смог защитить конституционный строй от прихода антиконституционных сил). Статья 48 Конституции 1919 г. гласила: «Если какая-нибудь область не выполняет обязанностей, возложенных на нее конституцией или имперскими законами, то президент империи может понудить ее к этому с помощью вооруженной силы. Если в пределах Германской империи серьезно нарушены общественная безопасность и порядок или если грозит серьезная опасность такого нарушения, то президент империи может принимать меры, необходимые для восстановления общественной безопасности и порядка, в случае надобности с помощью вооруженной силы. С этой целью он может временно приостанавливать полностью или частично гарантии основных прав, данные ст. 114, 115, 117, 118, 123, 124 и 153 (ст. 114 провозглашала неприкосновенность личности, ст. 115 — неприкосновенность жилища, ст. 117 — тайну переписки, ст. 118 — свободу выражения мнений, ст. 123 — свободу собраний, ст. 124 — свободу объединений; в ст. 153 говорилось о праве собственности, а также об условиях и порядке ее отчуждения. — М. К.). О всех мерах, принятых на основании разделов 1 и 2 этой статьи, президент империи должен немедленно доводить до сведения рейхстага. Эти меры подлежат отмене по требованию рейхстага. В случае опасности промедления правительство одной из областей может принять на своей территории временные меры, соответствующие указанным в разделе 2. Эти меры подлежат отмене по требованию президента империи или рейхстага. Подробности определяются имперским законом». Здесь, правда, как видим, речь не шла о нарушении Конституции федеральными институтами власти или о конфликте между ними. Тем более что парламенту (рейхстагу) было предоставлено право не согласиться с решениями и действиями президента. И все же важно отметить, что Конституция не регулировала методы восстановления порядка, а 195 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й лишь предоставляла президенту возможность применения вооруженной силы для восстановления порядка. Более соответствует идее охраны и защиты конституции ст. 16 действующей Конституции Франции (1958 г.). Она гласит: «Когда институты Республики, независимость нации, целостность ее территории или исполнение ее международных обязательств оказываются под серьезной и непосредственной угрозой, а нормальное функционирование конституционных органов публичной власти прервано, Президент Республики принимает все меры, которые диктуются этими обстоятельствами, после официальной консультации с Премьер-министром, с председателями палат, а также с Конституционным советом. Он информирует об этом Нацию посланием. Эти меры должны быть продиктованы стремлением обеспечить в кратчайшие сроки конституционным органам публичной власти возможности для выполнения их задач. По поводу этих мер проводятся консультации с Конституционным советом. Парламент собирается по праву. Национальное собрание не может быть распущено в период осуществления чрезвычайных полномочий. После 30 дней осуществления чрезвычайных полномочий Председатель Национального собрания, Председатель Сената, 60 депутатов или 60 сенаторов могут обратиться в Конституционный совет с просьбой проверить, существуют ли по-прежнему все условия, предусмотренные в абзаце первом. Конституционный совет в кратчайшие сроки объявляет свое решение в виде публичного заключения. Он производит эту проверку по праву и объявляет свое решение в соответствии с этими же условиями по окончании 60-дневного срока осуществления чрезвычайных полномочий и в любой момент после этой даты». Как видим, здесь речь идет уже о более широких основаниях для применения чрезвычайных мер. В то же время французская Конституция обставляет применение таких мер бóльшим числом условий. Но нам сейчас важно понять следующее. Защита конституции главой государства связана не только с юридическими, но и с силовыми (вооруженными) методами, хотя их применение — «палка о двух концах», ибо создает соблазн расчистить путь к установлению авторитарного режима. В связи с этим вернемся к проблеме возможной конкуренции двух гарантов — органа конституционной юстиции и главы государства. В литературе как яркий пример такой конкуренции рассматривалась ситуация в Колумбии. 196 Свойства конституции «В Колумбии исторически сложилось так, что Конституция позволяла президентам оставаться в должности только один срок: для региона, много раз пережившего такую напасть, как нарушение всех сроков пребывания у власти лицами, именуемыми caudillos, это было важной сдержкой. <...> Альваро Урибе, избранный Президентом в 2002 году, поставил под угрозу эту систему. Урибе, который победил как человек, покинувший традиционную систему политических партий, оказался необыкновенно популярным главой государства, в том числе в результате некоторых достижений, вызвавших много шума, в борьбе против групп герильерос (в Колумбии это в основном повстанцы леворадикальной организации ФАРК. — М. К.). После того как прошла большая часть первого срока его полномочий, при сохранении очень высокого рейтинга поддержки, Урибе выдвинул идею о возможности для главы государства пребывать в должности в течение двух следующих друг за другом сроков, и соответствующая конституционная поправка была принята. Эта поправка была оспорена и по процедурным основаниям, и как неконституционное “замещение Конституции”, но Конституционный суд ее тем не менее поддержал»191. Когда сторонники Урибе провели через парламент новую поправку, позволявшую третий раз баллотироваться кандидатом на президентских выборах, Конституционный суд воспротивился. Среди прочего в его решении говорилось: «Президент, располагающий тремя сроками, мог бы занять доминирующее положение в информационном пространстве и тогда был бы способен использовать систему клиентелизма для аккумулирования еще большей власти. Суд пришел к выводу, что подобная реформа привела бы к “коллапсу принципа разделения властей”»192. Но вот что интересно отметить: американский исследователь Марк Ташнет обрисовал два сценария, которые могли бы реализоваться, если бы Урибе не согласился с решением Конституционного суда: «Первый — это стандартная народная революция: сторонники Урибе выходят на улицы, объявляют действия Конституционного суда злоупотреблением и узурпацией, оправдывающей право на революцию, созывают не предусмотренное законами учредительное собрание и принимают новую конституцию, позволяющую президентам занимать должность три срока. Второй — это революция в виде (негосударственного или даже противогосударственного) закона: Урибе мобилизует сторонников, использует ресурсы, доступные ему как Президенту, для получения народной поддержки на референдуме в пользу своего третьего срока (организуемом, допустим, на средства частных фондов), а потом успешно участвует в том, что он и его сторонники представят 191 Диксон Р., Ландау Д. Транснациональный конституционализм и ограниченная доктрина неконституционного изменения конституции // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 2. С. 41. 192 Цит. по: Там же. С. 42. 197 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й как “выборы” (снова, вероятно, не опираясь на систему существующих государственных институтов), и избирается на новый срок (допустим, победив со значительным отрывом). Конечный результат тот же самый — конституционный режим, выглядящий в общем так же, как и предыдущий, но теперь разрешающий баллотироваться на третий президентский срок»193. Уже говорилось, что судебная власть гораздо слабее власти политических институтов. Поэтому она может быть гарантом конституции только при поддержке основного политического института. Но если данный институт (президент) в политических целях не соглашается с решением или общей политикой органа конституционной юстиции, роль этого органа как гаранта конституции нейтрализуется. Р. Познер, например, напомнил о том, что А. Линкольн «отказался исполнять распоряжение Верховного судьи Тейна о habeas corpus»194 (американский президент приостановил действие Билля о правах). Итак, глава государства может реально исполнять функцию гаранта конституции, если он не участвует в повседневном управлении страной и в то же время обладает достаточной институциональной силой. Однако такого практически нигде нет. Поэтому, если сильный глава государства не захочет защищать конституцию, точнее, если конституция покажется ему помехой для реализации каких-то замыслов, даже кажущихся ему благородными и необходимыми для страны, эта конституция падет. Нельзя ли в таком случае поискать еще одного гаранта? Может ли народ быть гарантом конституции? В свое время ст. 16 французской Конституции о возможности президента применить чрезвычайные меры вызывала большие опасения195. Некоторые политики и исследователи считали, что это — удобная основа для установления диктатуры. Однако таких попыток де Голль, которого подозревали в склонности к авторитаризму, не предпринимал даже в 193 Ташнет М. Крестьяне с вилами и рабочие с твиттером: конституционные революции и конституирующая власть // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 2. С. 19. 194 Познер Р.А. Указ. соч. С. 28. 195 См. об этом, например: Крутоголов М.А. Президент Французской Республики. Правовое положение. М.: Наука, 1980. С. 296–323. 198 Свойства конституции пору серьезных кризисных ситуаций (например, мощных студенческих волнений 1968 г.). Конечно, этому препятствовала сама конструкция чрезвычайных полномочий (сроки, условия). Но в немалой степени это — заслуга самого общества/народа. Так может, народ — еще один (или даже главный) гарант конституции? Если рассуждать в конституционно-правовых категориях, ответ должен быть отрицательным. Во-первых, понятие «гарант» не может быть применено к субъекту, которого трудно определить. Народ в конституционно-правовом смысле представляет собой юридическую фикцию. Под этим именем в конституционно-правовых отношениях выступает иногда даже меньшинство граждан. Прав был Б.Н. Чичерин, говоря, что «конституционный порядок держится не буквой закона, а силой и согласием тех общественных элементов, которые служат ему опорой»196. Заметьте: силой и согласием не народа, а только его части! И вправду, вряд ли можно найти государство (по крайней мере, крупное или среднее), где все до единого были бы согласны с существующим порядком (в данном случае неважно, имеют ли люди возможность выражать свое мнение). Во-вторых, гарантирование — это определенная функция. А поскольку народ, в отличие от конституционного суда и главы государства, не государственный орган, на него никто не может (да это будет и бессмысленно) возложить обязанность принимать какие-то конституционно значимые решения или осуществлять действия. Максимум, что может государство, это регулировать принятие решений, в которых выражается воля народа-суверена (например, порядок проведения выборов органов власти, проведения референдума), дабы такая воля имела правовые последствия. Но народ не может быть гарантом конституции и в социологическом смысле. Разумеется, фактор общественного мнения сильно влияет на политиков. Мыслители давно заметили, что власть, даже абсолютная, зависит от согласия народа ей подчиняться. Например, Н.И. Лазаревский (1868–1921) говорил, что власть монарха зиждется на признании населением законности этой власти, ибо «сплошь физиче- 196 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 290. 199 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й ская сила не может быть основою власти, не может быть ею уже потому, что на деле этою физическою силою, превосходящею силу всего населения, всей его массы, государственная власть никогда не обладает»197. А испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет (1883–1955) писал, что «правление — это нормальное осуществление своих полномочий. И опирается оно на общественное мнение — всегда и везде, у англичан и у ботокудов (индейское племя в Бразилии. — М. К.), сегодня, как и десять тысяч лет назад. Ни одна власть на Земле не держалась на чем-то существенно ином, чем общественное мнение»198. Такое признание народом чьего-то «права на власть», конечно, можно заменить насилием, которое, по Гассету, есть «суррогат общественного мнения»199. Однако ни один правитель не может постоянно основываться на голом насилии. Философ воспроизвел известные слова, приписываемые Талейрану в разговоре с Наполеоном Бонапартом (Н.И. Лазаревский говорил, что они принадлежат Наполеону III200): «Штыки, сир, годятся на всё, кроме единственного — нельзя на них усидеть». Другими словами, резюмировал Ортега-и-Гассет, «править — это не брать с бою власть, а спокойно осуществлять ее»201. Даже при диктатуре невозможно постоянно властвовать на основе одного лишь насилия. Диктатор всегда ищет, на какую часть общества он сможет опереться. Канадский экономист Рональд Уинтроб вывел «дилемму диктатора». Она состоит в том, что, с одной стороны, диктатор не может обойтись без репрессий в отношении несогласных. Репрессии сеют страх в гражданском населении. С другой стороны, «этот страх провоцирует страх самого диктатора, который не знает точно, что население думает о его политике и что оно планирует, и, естественно, диктатор подозревает население в желании его свергнуть. Проблема усиливается с увеличением репрессий. Чем больше репрессивный аппарат встречает критику и недовольство им внутри самого аппарата, тем меньше диктатор знает об истинной поддержке прави- 197 Лазаревский Н.И. Указ. соч. С. 70. 198 Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс: сб. / пер. с исп. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 119. 199 Там же. 200 См.: Лазаревский Н.И. Указ. соч. С. 70. 201 Ортега-и-Гассет Х. Указ. соч. С. 119. 200 Свойства конституции теля среди населения»202. Но есть другой путь решения дилеммы: «просто переплатить возможным сторонникам, т.е. заплатить им больше, чем если бы они получили, не будь диктатуры. Поддержка рабочих может быть получена через выдачу им повышенных зарплат; поддержка капиталистов — через передачу им монопольных прав и привилегий; отдельных этнических групп — через предоставление им специальных привилегий и т.д. <...> Итак, существует класс людей, подвергающихся репрессиям в диктаторском режиме, но также всегда существует класс, с которым диктатор договаривается и которому он переплачивает»203. Другими словами, «диктатура использует два инструмента, чтобы оставаться у власти: репрессии и лояльность (популярность)»204. Итак, именно народное согласие, тем более поддержка, легитимирует власть. Поэтому, если народ не желает ликвидации существующего конституционного порядка, власть будет вынуждена с этим считаться. Каждый из граждан, конечно, может думать, что от него ничего не зависит (в России опросы показывают именно такую картину). Но власть всегда чувствует, как к ней относится большинство (хотя в авторитарных режимах картина может искажаться из-за активности чиновников, которые, желая угодить правителю, организуют искусственные формы выражения народной лояльности). Однако требуется еще и понимание народом ценности конституционного строя и желание (готовность) его отстаивать. Отдельные примеры показывают, что есть страны, где народ ценит конституционность. Так, американо-британский философ и политолог Ларри Зидентоп весьма похвально отозвался в этом смысле об американском обществе: «Конституционные формы и порождаемые ими установки в ряде случаев способны заставить народ отказаться от своих первых побуждений. Отношение американского народа — обычно глубоко переживающего моральные проблемы — к разоблачению сексуальных прегрешений Президента Клинтона служит тому самым недавним и ярким примером. Находясь под сильнейшим воздействием того определения “серьезных преступлений и 202 Wintrobe R. Dictatorship / University of Western Ontario. 2002. April 25 [Электронный ресурс] // URL: http://time.dufe.edu.cn/jingjiwencong/waiwenziliao/dictatorshipsurvey. pdf (дата обращения: 12.02.2004). 203 Там же. 204 Там же. 201 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й правонарушений”, которое дается Конституцией, подавляющее большинство американцев не поддержало кампанию по отрешению Президента от должности. Ощущение нерушимости конституционных норм возобладало над похотливостью и над моральным осуждением. Конституция Соединенных Штатов сдержала популистские инстинкты»205. Но даже в такого рода странах о конституционализме ли, о конституционных ли ценностях заботится народ? Есть большие сомнения для утвердительного ответа. Р. Познер систематизировал аргументы тех американских конституционалистов, кто выступает против огромной власти судов США по разрешению конституционных дел. И один из основных упреков — это отдаленность судей (профессиональных юристов) от народного «мейнстрима». В частности, Познер пишет, что конституционные решения, «скорее всего, будут отражать, а значит и поддерживать, предрассудки той социальной среды, “класса”, из которого происходят судьи, — культурной элиты, по которой нельзя судить о том, что думает и чувствует рядовой американец»206. На самом деле, даже представители культурной элиты могут игнорировать те или иные судебные решения, если они идут вразрез с их представлениями о правильном. «Судам, — продолжает Р. Познер, — не хватает инструментов для того, чтобы обеспечить исполнение непопулярных конституционных решений. Они могут запретить сегрегацию в государственных школах, но не могут помешать родителям отдавать детей в частные школы или переезжать в белые районы <...>. Суды могут создавать новые конституционные права для ответчиков по уголовным делам, но не могут проявить волю и запретить законы, отвечающие на это ужесточением приговоров, лишением адвокатов малоимущих обвиняемых важных ресурсов или ограничением не прописанных в Конституции прав подозреваемых. Из-за ограниченных возможностей установления фактов суды даже не могут эффективно следить за соблюдением своих решений; полицейский, не зачитавший задержанному его права, может показать под присягой, что он это сделал, и суд, как правило, ему верит»207. Говорю это для объяснения своих сомнений в приверженности какого бы то ни было народа конституционным ценностям. Нормальный 205 Зидентоп Л. Демократия в Европе / пер. с англ.; под ред. В.Л. Иноземцева. М., 2001. С. 48. 206 Познер Р.А. Указ. соч. С. 24. 207 Там же. 202 Свойства конституции человек не рассуждает в категориях конституции, конституционных принципов и проч. Он оценивает действительность или политические обещания, не вовлекая «конституцию» в свой внутренний дискурс. И если действительность или обещания соответствуют или не соответствуют его представлениям о правильном, должном, справедливом и т.п. (у каждого свои критерии), он будет либо поддерживать их, либо протестовать (не обязательно активно). Представители разных социально-гуманитарных наук давно исследуют сложнейшую проблему, которую можно назвать «институты и люди». Особенно эта проблематика популярна в современной России. Многие исследователи задумываются о том, почему у нас то и дело срываются модернизации (в широком, а не сугубо экономическом смысле)208. И хотя разные авторы называют разные причины, сходятся все в том, что одна из них — социокультурные особенности, в том числе распространенные в массовом сознании социальные стереотипы, представления о мире, о государстве, о власти и т.п., далекие от конституционных ценностей. 208 См., например: Кирдина С.Г. Институциональная структура современной России: эволюционная модернизация // Вопросы экономики. 2004. № 10; Аузан А.А. «Колея» российской модернизации // Общественные науки и современность. 2007. № 6; Яковенко И.Г. Манихейская компонента русской культуры: истоки и обусловленность // Там же. № 3; Сатаров Г.А. Общественное мнение и общественное сознание: реальность и миф // Там же. № 4; Паин Э.А. Миф и социальная реальность // Там же; Заостровцев А.П. Конституционная экономика, общественный договор и российское общество // Общественные науки и современность. 2008. № 1; Паин Э.А. Исторический «бег по кругу» (Попытка объяснения причин циклических срывов модернизационных процессов в России) // Там же. № 4; Тихонова Н.Е. Социокультурная модернизация в России (Опыт эмпирического анализа). Статья 1 // Там же. № 2; Егоров Г.В., Сонин К.И. Диктаторы и визири: экономическая теория лояльности и компетентности // Там же; Пастухов В. Второе дыхание русского конституционализма // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 2; Шкаратан О.И. Становление постсоветского неоэтакратизма // Общественные науки и современность. 2009. № 1; Пастухов В. Революция и конституция. О советских истоках российского конституционализма // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 1; Олейник А.Н. Преемственность и изменчивость превалирующей модели власти: «эффект колеи» в российской истории // Общественные науки и современность. 2011. № 1; Петухов В. Российские реформы и переосмысление россиянами роли демократических институтов и ценностей // Вестник Института Кеннана в России. Вып. 20. М., 2011; Плискевич Н.М. Человеческий капитал в трансформирующейся России. М.: ИЭ РАН, 2012. 203 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Но неужели все дело в качестве народа? Неужели государства, ставшие конституционными, обязаны этим тому, что общество в какой-то момент приняло конституционные ценности? История показывает, что это не так. В труде Дугласа Норта (1920–2015), Джона Уоллиса и Барри Вайнгаста, который стал популярным у институциональных экономистов, предложена такая типология режимов: 1) примитивный порядок, характерный для первобытного общества, 2) порядок ограниченного доступа, или естественное государство (оно, впрочем, подразделяется на три вида) и 3) порядок открытого доступа209. Основное отличие второго порядка от третьего состоит, по существу, в отсутствии в одном случае и, напротив, наличии — в другом реального верховенства права. Можно сказать, что в «естественном государстве» правят люди, а в «порядке открытого доступа» — право. В порядках ограниченного доступа «личные отношения, в особенности личные отношения между властными индивидами, — то, кто кем является и кто кого знает, — составляют основу социальной организации и служат ареной для взаимодействия людей. Естественные государства ограничивают способность индивидов формировать организации. В порядках открытого доступа <...> личные отношения все еще значимы, однако безличные категории индивидов, часто называемых гражданами, взаимодействуют на обширном поле социального поведения, но при этом им не нужно знать об индивидуальной идентичности партнеров. Идентичность, которая в естественном государстве имеет глубоко личный характер, в порядках открытого доступа начинает определяться как набор безличных характеристик»210. «Безличность, — поясняют авторы, — означает одинаковое отношение ко всем. Равенство невозможно без безличности. <...> В правовых терминах безличные организации могут быть охарактеризованы в западной традиции как постоянно существующие организации — организации, существование которых не зависит от жизни их членов»211. В «естественном государстве» правит «господствующая коалиция». И носители противоположных взглядов не в состоянии конкурировать с 209 См.: Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества / пер. с англ. Д. Узланера, М. Маркова, Д. Раскова и А. Расковой. М.: Изд-во Института Гайдара, 2011. С. 40–41. 210 Там же. С. 40. 211 Там же. С. 71. 204 Свойства конституции правящей верхушкой, поскольку она вытесняет конкурентов, имея возможность контролировать все институты — как государственные, так и общественные, в том числе массовые коммуникации; применяет репрессии (мягкие или жесткие) и/или дискредитирует носителей «нежелательных» позиций. В результате образуется порочный круг: в условиях отсутствия полноценной конкуренции не могут сформироваться сильные когорты политической элиты. Как верно утверждает известный российский политолог А.В. Рябов, анализируя ситуацию в постсоветских государствах, «в отличие от развитых демократий, где политические элиты являются независимыми и самостоятельными корпорациями наряду с другими функциональными элитами, в постсоветских государствах они поглощены бюрократическими элитами, являются производными от них»212. В отсутствие политической конкуренции «господствующая коалиция» получает возможность отождествлять себя с государством и потому представлять носителей иных ценностей как его врагов. В «порядках ограниченного доступа» большинство населения, не успевшее впитать формально провозглашенные конституционные ценности, склонно поддерживать (в том числе на формально альтернативных выборах) «господствующую коалицию», поскольку та апеллирует к привычным ценностям «ancient regime» (прежнего порядка, строя), воскрешая традиционный образ лидера, который ведет страну вперед и которому никто не должен мешать своими требованиями о сменяемости власти. В таком обществе высокой популярностью пользуются те, кто, как точно выразился один публицист, умеет «воспроизвести то комплиментарное представление, которое есть у нации о самой себе»213. Отсюда вывод: решающим фактором является не массовое сознание, а качество элит (хотя, мне кажется, более адекватен термин И.А. Ильина «ведущий слой»). Но и в конституционных государствах народ не может считаться гарантом конституции. Собственно, конституционными (правовыми де- 212 Рябов А. Постсоветские государства: дефицит развития на фоне политико-экономического многообразия // Вестник Института Кеннана в России. Вып. 23. М., 2013. С. 9. 213 Саморуков М. Победа антисистемных. Последует ли Чехия за Польшей и Венгрией. 22.10.2017 [Электронный ресурс] // Сайт «Московский центр Карнеги». Публикации. URL: http://carnegie.ru/commentary/73494 (дата обращения: 23.10.2017). 205 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й мократическими) страны становились благодаря тому самому ведущему слою, активному меньшинству, которому удавалось заражать (заряжать) соответствующей идеей большинство (другое дело, что в разных странах были разные социальные и политические конфигурации). Так постепенно возник общественный консенсус по вопросу конституционализма (ограничение власти, политическая конкуренция, верховенство права). И этот консенсус до последнего времени представлялся настолько прочным, что создалась иллюзия, будто народ разделяет ценности конституционного строя. Однако с некоторых пор ведущий слой все больше и больше фрагментируется. И если еще недавно его фракции не сильно различались между собой, то сегодня (по мере возникновения новых вызовов — терроризма, массового прилива представителей неевропейской культуры, размывания традиционной морали — легитимации того, что вчера считалось пороком) появляются силы, подвергающие сомнению, а то и отвергающие конституционные ценности. Разумеется, само появление таких сил обязано тревогам и сомнениям, поселившимся в большой части населения. Но, появившись и оформившись в партии, эти организованные силы уже сами имеют возможность воздействовать на массовое сознание в нужном им ключе. Конечно, в «порядке открытого доступа» гораздо выше уровень конституционного сознания общества. И социальная инерция здесь работает со знаком «плюс». Однако новые условия жизни могут так подействовать на общественное сознание, что большинство предпочтет отказаться от приверженности духу конституции во имя ценностей, которые покажутся более значимыми, пусть даже ведут к режиму личной власти. Когда это произойдет и люди увидят, что конституция уже ничего не значит, возможности сделать другой политический выбор больше не будет, ибо упразднится сама политическая конкуренция. К несчастью, причинно-следственные связи в публичной жизни всегда понимает только меньшинство. О прямом действии Конституции В ч. 1 ст. 15 Конституции РФ говорится, что она имеет прямое действие. Но это свойство не только Конституции, т.е. еще одно не специфическое 206 Свойства конституции ее свойство: любой правовой акт, если в нем не предусмотрено иное, должен применяться непосредственно. В то же время было бы неправильным на этом основании обойти вопрос о прямом действии Конституции хотя бы потому, что сама она не обычный юридический акт. Соответственно и ее действие специфично, в том числе с исторической точки зрения. Б.С. Эбзеев так объясняет запись о прямом действии: «Провозглашение Конституции законом прямого действия (в цитате курсив Эбзеева. — М. К.) означает трансформацию Конституции из средства и способа узурпации права относительно небольшим по численности слоем общества в средство и способ легализации права всем обществом и во имя интересов общества и его членов»214. Фраза несколько загадочная, поэтому требует разъяснения. Ее автор хотел сказать, что в советское время Конституция не была действующим правом и использовалась «номенклатурой» в качестве идеологического инструмента (другое дело, что не очень верно говорить об «узурпации права», ибо его невозможно узурпировать: «узурпированное право» уже не право). Действующая же Конституция РФ, провозгласив свое прямое действие, специально подчеркнула, что любой человек при обосновании своих правомерных действий или бездействия может ссылаться непосредственно на Конституцию РФ, а все представители государства, органы публичной власти обязаны руководствоваться нормами Конституции, вне зависимости от того, есть или отсутствует конкретизирующий ее нормативно-правовой акт, и, если правовой акт противоречит ей, применять норму Конституции. Появление нормы о прямом действии обусловлено стремлением перейти именно к правовому характеру государственности. К этому стоит добавить и другое объяснение. Запись о прямом действии Конституции направлена, среди прочего, на недопустимость какого бы то ни было «подтверждения», «верификации» ее норм другими юридическими актами, и главным образом региональными конституциями (уставами) и законодательством. Это как бы дополнение нормы о верховенстве Конституции, которая, как уже говорилось, служит ней- 214 Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. М.: ЭКСМО, 2009. С. 160. 207 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й трализации тезиса о праве субъектов РФ определять пределы действия федеральной Конституции. В этом смысле применяемый нередко прием юридической техники, когда правовой акт (чаще всего кодекс) повторяет нормы Конституции, на мой взгляд, подрывает принцип прямого действия. Но что означает прямое действие? Известный российский конституционалист Б.А. Страшун дает такое определение: «Прямое действие Конституции означает, что она в принципе подлежит реализации независимо от наличия или отсутствия конкретизирующих и развивающих ее нормативных актов»215. Здесь нужно обратить внимание на наречие «в принципе». Дело в том, что в ст. 15 говорится о прямом действии Конституции в целом. Понятно, что юридический акт действует через свои нормы, но степень конкретности конституционных норм весьма различна. Поэтому прямое действие следует воспринимать именно как принцип, а не правило. Нормы нашей Конституции можно разделить на две большие группы: 1) не требующие конкретизации, разъяснения и иных юридических приемов легализации и 2) требующие этого. К первой группе следует прежде всего отнести нормы общего характера (нормы-принципы, нормы-декларации и т.п.), которые служат скорее ориентирами для законотворчества и правоприменения. В нашей Конституции таковы, в частности, ст. 2: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства» или ч. 4 ст. 5: «Во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти все субъекты Российской Федерации между собой равноправны». К этой же группе относятся нормы, наоборот, настолько конкретные, что делают совершенно излишним их развитие, уточнение другими актами. Например, в ч. 4 ст. 99 Конституции РФ установлено: «С момента начала работы Государственной Думы нового созыва полномочия Государственной Думы прежнего созыва прекращаются». И действитель- 215 208 См.: Комментарий к Конституции Российской Федерации / под общ. ред. Л.В. Лазарева. 3-е изд., доп. и перераб. М.: Новая правовая культура; Проспект, 2009. С. 95. Свойства конституции но, ни в Регламенте Государственной Думы216 , ни в Федеральном законе от 8 мая 1994 г. № 3-ФЗ «О статусе члена Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации»217 ничего не говорится об этом (только в ст. 3 Закона № 3-ФЗ закреплено, что срок полномочий депутата Государственной Думы прекращается со дня начала работы Государственной Думы нового созыва, если его полномочия не прекращены досрочно). Нормы второй группы, как уже сказано, требуют конкретизации в других юридических актах. Но требуют по разным основаниям. Во-первых, есть конституционные нормы, содержащие прямую отсылку к закону. Например: «Принятие в Российскую Федерацию и образование в ее составе нового субъекта осуществляются в порядке, установленном федеральным конституционным законом» (ч. 2 ст. 65). Или: «Жилище неприкосновенно. Никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения» (ст. 25). Во-вторых, к этой группе относятся нормы, которые не отсылают к законодательству, но по логике вещей не могут быть реализованы без конкретизирующих и развивающих их нормативных правовых актов218. Б.А. Страшун в качестве примера приводит ч. 1 ст. 96 Конституции РФ, гласящую: «Государственная Дума избирается сроком на пять лет». Но это положение «непосредственно может быть реализовано лишь применительно к сроку полномочий Думы. В каком же порядке Дума должна избираться, остается неизвестным, и неслучайно часть 2 указанной статьи предусматривает, что порядок этот устанавливается федеральным законом»219. Такие нормы тоже действуют непосредственно, только их дополнительным адресатом является еще и законодатель, который обя- 216 Постановление Государственной Думы РФ от 22 января 1998 г. № 2134-II ГД «О Регламенте Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» // СЗ РФ. 1998. № 7. Ст. 801. 217 СЗ РФ. 1994. № 2. Ст. 74. 218 См.: Комментарий к Конституции Российской Федерации / под общ. ред. Л.В. Лазарева. С. 95. 219 Там же. 209 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й зывается конкретизировать соответствующее правило либо установить порядок и сроки его реализации220. И в-третьих, как справедливо заметил тот же Б.А. Страшун, «большинство норм вполне могут применяться непосредственно, однако, без их законодательной конкретизации и развития в их применении мог бы возникнуть нежелательный разнобой, и в системе правовых норм зияли бы многочисленные большие и малые пробелы»221. Думаю, Страшун имел в виду прежде всего нормы о правах, свободах и обязанностях личности. Как же это соотносится со ст. 18 Конституции РФ, подчеркивающей: «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими»? На мой взгляд, противоречия тут нет. С одной стороны, непосредственное действие отнюдь не означает запрета конкретизации конституционных положений, разумеется, если она не ведет к умалению конституционного права или конституционной свободы, что запрещает ч. 2 ст. 55 Конституции. С другой стороны, Страшун справедливо замечает, что «если конкретизирующего нормативного акта нет, правоприменитель обязан принять необходимое решение непосредственно на базе Конституции»222. Б.С. Эбзеев, однако, высказал другую точку зрения. Пытаясь примирить принцип прямого действия и реальную практику, он обратился к терминологии и предложил считать, что прямое действие Конституции состоит из двух форм — непосредственного и опосредованного действия223. К случаям, когда нормы действуют опосредованно, он относит конституционные правоотношения с участием граждан, т.е. явно имеет в виду конституционные права и свободы. В этих случаях, пишет Эбзеев, «часто необходима бóльшая степень формальной определенности при установлении их прав и обязанностей, что обеспечивается посред- 220 См.: Комментарий к Конституции Российской Федерации / под общ. ред. Л.В. Лазарева. С. 95. 221 Там же. 222 Там же. 223 См.: Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. С. 161. Ту же конструкцию Б.С. Эбзеев применял и ранее (см.: Научно-практический комментарий к Конституции Российской Федерации / отв. ред. В.В. Лазарев. М.: Спарк, 1997. С. 85). 210 Свойства конституции ством отраслевых норм»224. Другими словами, в отличие от позиции Страшуна, который говорит о желательности конкретизации, позиция Эбзеева фактически предполагает ее обязательность. Б.С. Эбзеев явно исходит из того, что юридическим антонимом слова «прямое» является «косвенное» (аналогично «прямому и косвенному избирательному праву», «прямому и косвенному умыслу» и т.д.). Поэтому он включает «опосредованное» в число «форм прямого действия», вопреки термину «непосредственно» в ст. 18 Конституции. На мой взгляд, эта конструкция теоретически спорная, хотя, к сожалению (нельзя этого не признать), более близкая к сложившейся практике. Вскоре после принятия действующей Конституции РФ казалось, что суды начнут непосредственно применять конституционные нормы, апеллировать к ним в своих решениях. По крайней мере, на это нацеливала, во-первых, ст. 79 ФКЗ о Конституционном Суде, где сказано, что если нормативный акт признан не соответствующим Конституции, то до принятия нового акта непосредственно применяется Конституция РФ (тем самым свойство прямого действия явно перекликается со свойством высшей юридической силы Конституции). А во-вторых, Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия»225. В п. 2 первоначальной редакции этого акта говорилось, что Конституцию РФ следует непосредственно применять, когда: а) б) в) конституционная норма, исходя из ее смысла, не требует дополнительной регламентации и не содержит указания на возможность ее применения при условии принятия федерального закона; суд придет к выводу, что закон, действовавший на территории Российской Федерации до вступления в силу Конституции РФ, противоречит ей; суд придет к убеждению, что федеральный закон, принятый после вступления в силу Конституции РФ, находится в противоречии с соответствующими положениями Конституции; 224 Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. С. 161. 225 Бюллетень Верховного Суда РФ. 1996. № 1. 211 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й г) закон либо иной нормативный правовой акт, принятый субъектом РФ по предметам совместного ведения Российской Федерации и субъектов РФ, противоречит Конституции РФ, а федеральный закон, который должен регулировать рассматриваемые судом правоотношения, отсутствует. Считается, что это решение Пленума опровергнуто принятым 16 июня 1998 г. Постановлением Конституционного Суда РФ № 19-П «По делу о толковании отдельных положений статей 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации»226. Такое мнение ошибочно. В Постановлении КС РФ лишь утверждалось, что суды общей юрисдикции, арбитражные суды и даже Верховный Суд РФ227 не вправе признавать федеральные законы, нормативные акты Президента РФ, Совета Федерации, Государственной Думы, Правительства РФ, конституции, уставы, законы и иные нормативные акты субъектов РФ не соответствующими Конституции РФ и, следовательно, лишать их юридической силы. Такое решение, действительно, полностью соответствовало Конституции РФ: КС РФ не только не запретил другим судам обращаться к Конституции РФ, но, наоборот, указал, что «суд общей юрисдикции или арбитражный суд, придя к выводу о несоответствии Конституции Российской Федерации федерального закона или закона субъекта Российской Федерации, не вправе применить его в конкретном деле и обязан обратиться в Конституционный Суд Российской Федерации с запросом о проверке конституционности этого закона»228. Таким образом, Постановление КС РФ не только недвусмысленно запретило судам при рассмотрении конкретных дел игнорировать Конституцию РФ, но и было направлено на то, чтобы превратить всю судебную систему в защитника Конституции: суды находят противоречия между законами и Конституцией, в обязательном порядке сообщают об 226 СЗ РФ. 1998. № 25. Ст. 3004. 227 В Постановлении упоминался также Высший Арбитражный Суд РФ, но я о нем здесь не говорю, поскольку, как уже было сказано выше, конституционными поправками 2014 г. он был упразднен, а нижестоящие арбитражные суды включены в систему, возглавляемую Верховным Судом РФ. 228 Пункт 2 резолютивной части Постановления КС РФ от 16 июня 1998 г. № 19-П. 212 Свойства конституции этом Конституционному Суду, а тот подтверждает или не подтверждает вывод о неконституционности. Спустя несколько лет возможность применения Конституции РФ обычным судом в конкретном деле была ликвидирована уже законодательно. Трудно сказать, почему — то ли неверно истолковали Постановление КС РФ, то ли таково было решение политической бюрократии, но в 2010 г. ст. 3 и 102 ФКЗ о Конституционном Суде были изменены. Ранее ст. 102 («Допустимость запроса») звучала так: «Запрос суда допустим, если закон применен или подлежит, по мнению суда, применению в рассматриваемом им конкретном деле». В нынешней редакции: «Запрос суда допустим, если закон подлежит, по мнению суда, применению в рассматриваемом им конкретном деле». Тем самым суды лишились возможности непосредственно применять конституционные нормы. Им разрешено лишь сомневаться в конституционности закона, на основе которого они должны будут принимать решение по делу. На период же начиная с момента вынесения решения об обращении в Конституционный Суд и до принятия им постановления производство по данному делу в суде-заявителе приостанавливается (ст. 103). Неудивительно, что и Верховный Суд РФ в 2013 г. радикально изменил редакцию своего Постановления от 31 октября 1995 г. № 8. Главное — из него исчезло положение о том, что суд должен непосредственно применять Конституцию РФ, когда он придет к убеждению, что федеральный закон находится в противоречии с соответствующими нормами Конституции229. Разумеется, все это не мешает судам обращаться к Конституции РФ, если только речь не идет о сопоставлении ее норм и норм законодательства в целях выявления противоречий. Но направленность такой практики противоречит ст. 18 Конституции РФ, гласящей, среди прочего, что права и свободы человека и гражданина обеспечиваются правосудием. Причем в стремлении защитить интересы властвующих или высокопоставленных чиновников иные судьи доходят до юридического абсурда (хотя нельзя исключить и просто юридическую неграмотность). Вот пример такого судебного решения (все фамилии и название суда изъяты): 229 Бюллетень Верховного Суда РФ. 2013. № 6. 213 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й «ОПРЕДЕЛЕНИЕ 23 апреля 2010 г. Судья <...> районного суда г. Москвы <...>, рассмотрев заявление <...> к начальнику Управления Президента РФ по работе с обращениями граждан <...> об оспаривании действий (бездействия) Установил: заявитель обратился в суд с заявлением к начальнику Управления Президента РФ по работе с обращениями граждан <...> об оспаривании действий (бездействия). Данное заявление не может быть принято и рассмотрено <...> районным судом г. Москвы по следующим обстоятельствам. В силу п. 1 Положения об Управлении Президента РФ по работе с обращениями граждан, утвержденного Указом Президента РФ от 24.08.2004 г. № 1102, Управление Президента РФ пo работе с обращениями граждан является самостоятельным подразделением Администрации Президента РФ. Согласно п. 7 Положения об Администрации Президента РФ, утвержденного Указом Президента РФ от 06.04.2004 г. № 490, общее руководство Администрацией Президента РФ осуществляет непосредственно Президент РФ, которому подчиняется Администрация Президента РФ, ее структурные подразделения. Таким образом, деятельность Управления Президента РФ по работе с обращениями граждан Администрации Президента РФ и должностных лиц данного государственного органа обусловлена спецификой полномочий, предоставленных Управлению Президента РФ по работе с обращениями граждан действующими нормативными актами, подотчетна и подконтрольна Президенту РФ. Обжалование в судебном порядке действий государственных органов и их должностных лиц, находящихся в непосредственном подчинении Президенту РФ, а также предъявление исков к данным государственным органам на практике означает прямое либо косвенное вмешательство в конституционно-правовую и иную деятельность Президента России как главы государства, обладающего неприкосновенностью и осуществляющего верховную государственную власть в Российской Федерации, что не допустимо и нарушает основы Конституционного строя РФ и принцип разделения властей, закрепленный в ст. 10 Конституции РФ. Данные обстоятельства позволяют прийти к выводу, что в принятии рассматриваемого заявления в силу п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ должно быть отказано. На основании изложенного, руководствуясь ст. ст. 224, 225 ГПК РФ, суд 214 Свойства конституции Определил: Отказать <...> в принятии заявления к начальнику Управления Президента РФ по работе с обращениями граждан <...> об оспаривании действий (бездействия). Определение может быть обжаловано в Московский городской суд в течение 10 дней через <...> районный суд г. Москвы. Судья (печать, подпись)»230. 230 Журнал Елены Голубевой (в настоящее время в Интернете ликвидирован) [Электронная версия] // Живой журнал. URL: http://fogosa.liveiournal.com/7707. html (дата обращения: 14.07.2010). 215 Контрольные вопросы 1. Что вы понимаете под конституцией? 2. В чем суть и недостаток формально-юридического подхода к определению конституции? 3. В чем суть и недостаток понимания конституции Ф. Лассалем? 4. Дайте определение конституции. 5. Чем конституция современного типа отличается от древнего понимания конституции? 6. Назовите первые конституции современного типа. 7. Что такое конституционализм? 8. Что такое «конституционные страхи»? 9. Каковы основные свойства конституции вообще и российской в частности? 10. Кто способен быть гарантом конституции? 11. На какие институты в наибольшей степени повлияли условия разработки и принятия Конституции РФ? Рекомендуемая литература Авакьян С.А. Конституция России: природа, эволюция, современность. 2-е изд. М., 2000. Автономов А.С. Конституционное (государственное) право зарубежных стран. М., 2005. Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Конституционное право Российской Федерации: учеб. 2-е изд. М.: ЭКСМО, 2011. Еллинек Г. Общее учение о государстве // Право современного государства. Т. 1. 2-е изд., испр. и доп. по 2-му нем. изд. С.И. Гессеном. СПб.: Издание Юридического книжного магазина Н.К. Мартынова, 1908. Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? // Шмитт К. Государство: право и политика / пер. с нем. и вступ. ст. О.В. Кильдюшова; сост. 216 Рекомендуемая литература В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2013. Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2008. Конституционное (государственное) право зарубежных стран: в 4 т. Т. 1–2. Часть общая / отв. ред. проф. Б.А. Страшун. 3-е изд., обновл. и дораб. М., 1999. Конституционное право / отв. ред. В.В. Лазарев. М., 1999. Кряжков В.А. Поправки к Конституции Российской Федерации: правовые основы, пределы и их обеспечение // Государство и право. 2016. № 1. Лассаль Ф. О сущности конституции (Речь, произнесенная в одном берлинском окружном собрании в 1862 г.) // Сочинения Фердинанда Лассаля: в 2 т. Т. 2. СПб.: Изд. Н. Глаголева, 1905. Румянцев О.Г. Конституция Девяносто третьего. История явления. (Документальная поэма в семи частях от Ответственного секретаря Конституционной комиссии 1990−1993 годов.) М.: ЗАО «Библиотечка РГ», 2013. Спекторский Е.В. Что такое конституция? // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. I: История, теория и методология конституционного права. Учение о конституции / сост. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алеф-пресс», 2012. Чиркин В.Е. Базовые ценности конституционализма в XXI в. // Современный конституционализм: теория, доктрина, практика: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; РАП. Отд. конституционно-правовых исслед.; отв. ред. Е.В. Алферова, И.А. Умнова. М., 2013. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. СПб.: Наука, 2016. Шайо А. Самоограничение власти (краткий курс конституционализма) / пер. с венг. М., 2001. Шаповал В.Н. Сравнительное конституционное право. Киев, 2007. Шейнис В.Л. Власть и закон. Политика и конституции в России в ХХ− ХХI веках. М.: Мысль, 2014. Шмитт К. Гарант конституции // Шмитт К. Государство: право и политика / пер. с нем. и вступ. ст. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2013. 217 2 . Ко н с т и т у ц и я и к о н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й Шмитт К. Учение о конституции (фрагмент) // Шмитт К. Государство и политическая форма / пер. с нем. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2010. Шустров Д. Essentia constitutionis: Конституция Российской Федерации в фокусе теорий конституции XX–XXI веков. Ч. 2 // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 5. Эпоха Ельцина. Очерки политической истории. М.: Вагриус, 2001. ОСНОВЫ КОНСТИТУЦИОННОГО СТРОЯ РОССИИ Конституционный строй и его основы Известный знаток русского языка В.И. Даль (1801–1872) определял слово «строй» как «порядок, лад, устройство, распорядок, согласие, соответствие, условное расположенье или ход чего-либо». Если его применить к устройству государства, мы скажем тогда: «государственный строй». Будет ли в таком случае правильным определять понятие «конституционный строй» как государственный строй, основанный на конституции? Вроде бы логично, но неправильно: как уже было сказано, не всякий юридический акт с названием «конституция» является подлинно конституцией. Между тем нередко государствоведы определяющим признаком конституционного строя считают само наличие конституции. Например, в учебнике Е.И. Козловой (1923–2013) и О.Е. Кутафина (1937–2008) говорится: «Конституционный строй — это определенная форма, определенный способ организации государства, закрепленный в его конституции»1. В таком понимании конституционный строй перестает быть дифференцирующим понятием — не позволяет отличить конституционное государство (основанное на конституционализме) от неконституционного. Поэтому более верным видится следующее определение: «Конституционный строй характеризует способ организации политической власти (государственной прежде всего), основанной на системе ценностей, ядром которых являются идеи конституционализма»2. 1 Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2008. С. 94. 2 Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Конституционное право Российской Федерации: учеб. 2-е изд. М.: ЭКСМО, 2011. С. 51. 221 3. Основы конституционного строя России Однако и это определение я бы хотел уточнить. Во-первых, стоит говорить об организации не только политической власти, но государства в целом. А во-вторых, слово «способ» как бы предполагает, что конституционный строй у разных государств различен. Это не так, ведь либо конституционный строй есть, либо его нет. А вот государственный строй есть у любого государства, и он может быть различным. Тот же В.И. Даль в качестве одного из примеров употребления слова «строй» приводит такой: «Американский строй правленья от нашего вовсе отличен». Он имел в виду различия в государственном строе. На самом же деле было и более глубинное отличие: в США существовал конституционный строй, а в России в 60−70-е годы XIX в. его еще не было. Идея конституции как акта, ограничивающего самодержавную власть, только носилась в воздухе. Лишь к 1881 г. был подготовлен проект юридической конституции, который из-за гибели от бомбы террориста так и не успел подписать Александр II. Понятие «конституционный строй» предназначено не для дифференциации особенностей государственного строя, а для проведения черты, отделяющей государство, основанное на конституционализме (конституционное государство), от государства, отвергающего эту идею или признающего ее лишь формально. С учетом сказанного я бы предложил следующее определение: Конституционный строй — это базовая характеристика государства, основанного на системе ценностей, яд ром которых являются идеи конституционализма. Логично предположить, что основы конституционного строя — это наиболее существенные и значимые принципы конституционного строя, т.е. общие для любого государства, признающего конституционализм, и не зависящие от особенностей государственного строя. Но тогда почему Конституция РФ и конституции ряда других постсоветских государств (бывших советских республик) содержат главы под названием «Основы конституционного строя»? Неужели разработчики этих конституций решили придать нормативный характер определенным теоретическим воззрениям? Нет, конечно же. Объяснение состоит в том, что мы имеем тут дело с некоторой терминологической путаницей, которая порой вводит в заблуждение и самих исследователей. Так, И.А. Кравец пишет: «Теория конституционно- 222 Ко н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й и е г о о с н о в ы го права в начале 90-х годов ХХ столетия разработала понятие и концепт основ конституционного строя, которые стали использоваться на постсоветском пространстве в новых независимых государствах»3. Получается, будто до 1990-х годов никаких общих принципов, раскрывающих смысл конституционного строя, не было. Но в том-то и дело, что гл. 1 Конституции РФ и само ее название — это не новое слово в теории конституционного права, а, с одной стороны, следование уже известной к тому времени традиции, с другой — своего рода ответ на название структурных частей последних советских конституций — СССР 1977 г. и РСФСР 1978 г.: в них первый раздел назывался «Основы общественного строя и политики СССР (соответственно РСФСР)». В гл. 1 российской Конституции мы найдем как принципы, свойственные современному конституционному государству вообще (например, «правовое государство», «разделение властей»), так и принципы государственности, вытекающие из традиций, исторического наследия нашей страны, т.е. основные особенности государственного строя именно России (например, «федеративное государство», «светское государство»). Таким образом, точнее было бы назвать гл. 1 «Основы государственного строя России». Косвенным аргументом в пользу этой точки зрения служат названия аналогичных структурных частей многих современных конституций: например, в конституциях Греции и Чехии — «Основные положения», Италии — «Основные принципы», Турции — «Общие принципы», Литвы — «Литовское государство», Франции — «О суверенитете», Аргентины — «Декларации, права и гарантии», Бразилии — «Об основных принципах», Испании — «Вводный раздел». Есть конституции (например, Нидерландов, ФРГ), где основные положения, которые характеризуют особенности государственного строя, «разбросаны» по тексту других глав и разделов. Разумеется, в конституциях необязательно впрямую закреплять общие принципы данной государственности. Собственно, до начала XX в. это и не было свойственно мировой конституционной технике. Правда, 3 Кравец И.А. Конституционное право как метаотрасль: роль конституции и основ конституционного строя в межотраслевой гармонизации // Конституционное и муниципальное право. 2017. № 11. С. 4. 223 3. Основы конституционного строя России порой некоторые основные принципы провозглашались в других документах, например, в Декларации независимости (США) или Декларации прав человека и гражданина (Франция). Что же подтолкнуло мировую практику к конституционному закреплению базовых положений («основ конституционного или государственного строя»)? Практика двух крупнейших тоталитарных государств — СССР и Германии. Неудивительно, что прямое упоминание принципов конституционного строя началось с Основного закона ФРГ 1949 г. Прямые характеристики государства — «правовое», «социальное», «демократическое» — были реакцией на гитлеровское прошлое. И действующая российская Конституция применяет тот же прием. *** Некоторые основы конституционного строя России, закрепленные в соответствующей главе, представляют собой не просто принципы, но ценности, т.е. идеи, которые, как пишет И.А. Кравец, «выступают (я бы сказал: призваны выступать. — М. К.) ведущими конституционными ориентирами законотворческой политики государства и субъектов РФ, муниципального нормотворчества, правоприменительной деятельности органов государства и органов местного самоуправления»4. Говоря об основах конституционного строя как ценностях, следует сказать об их иерархии. Сама Конституция РФ такую иерархию не выстраивает, указывая только на одну (высшую) ценность, коей является человек, его права и свободы. Спрашивается: а зачем вообще устраивать «соревнование» между фундаментальными ценностями? Ведь у каждой из них своя роль, и абсурдно полагать, что, скажем, ценность правового государства может заменить собою ценность государства социального или наоборот. Все это так. Однако конституционное государство сталкивается с проблемой, которую я бы назвал «дилеммой приоритетов». Такая проблема имеет проявления как специфичные для данной страны (например, для многонационального государства — соотношение государственной целостности и права наций на самоопределение), так и общие для современных государств (яркий пример — обязанность го- 4 224 Кравец И.А. Указ. соч. С. 4. Ко н с т и т у ц и о н н ы й с т р о й и е г о о с н о в ы сударства обеспечивать общую безопасность от террористической, экологической и прочих угроз и в то же время соблюдать, защищать права человека). Проблема иерархии ценностей была осознана сравнительно недавно, и сегодня в научных изысканиях, в деятельности конституционной юстиции (практике конституционных судов) идет активная работа по выявлению степени приоритетности тех или иных конституционных основ5. Перед тем как приступить к рассмотрению основ конституционного (государственного) строя России, затрону вопрос о «перечне» этих основ. В первой главе 16 статей, но это не означает, что ровно столько же и основ (принципов). Во-первых, в некоторых статьях закреплено сразу несколько принципов, или основных характеристик, российской государственности. Так, в ч. 1 ст. 1 говорится: «Российская Федерация — Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления»: каждая из этих характеристик является самостоятельной основой конституционного строя и должна рассматриваться отдельно. И наоборот: некоторые принципы, характеристики распространяются на несколько статей. Например, принцип рыночной (конкурентной) экономики охватывается двумя статьями — 8 и 9, поскольку они затрагивают разные аспекты. Во-вторых, не все понятия, которым посвящены отдельные статьи или части в них, могут считаться самостоятельными основами конституционного строя. Например, норма о принадлежности суверенитета народу является, на мой взгляд, лишь составной частью понятия «демократическое государство» (об этом см. ниже). 5 См., например: Зорькин В. Аксиологические аспекты Конституции России // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 4; Мальманн М. Теория ценностей и практика конституционного правосудия // Там же. № 6; Гарлицкий Л. «Конституционные ценности» и Страсбургский суд // Там же; Нуссбергер А. Плюрализм — конституционная ценность // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 6; Чиркин В.Е. Базовые ценности конституционализма в XXI в. // Современный конституционализм: теория, доктрина, практика: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; РАП. Отд. конституционно-правовых исслед.; отв. ред. Е.В. Алферова, И.А. Умнова. М., 2013; Баум Г. Спасти права человека. М.: Сектор, 2015. 225 3. Основы конституционного строя России В-третьих, последовательность рассказа об основах конституционного строя в настоящей книге не вполне такая, как в гл. 1 российской Конституции. В частности, «демократическое государство» рассматривается после «правового государства». Такой порядок обусловлен тем, что право, по моему убеждению, несравненно более высокая ценность. Демократия же — лишь один из инструментов обеспечения правового характера государственности. Разумеется, это — авторский взгляд. Кто-то другой мог бы предложить иной «перечень», по-своему агрегируя или, напротив, дифференцируя положения гл. 1, а также иную последовательность рассмотрения. Человек, его права и свободы — высшая ценность Он, Христос, человека поставил выше всего, сделал его, и только его, предметом любви, предметом как бы абсолютного внимания. А враги Христа от религии хотели порядка, спасения Родины, самодовольства — чего угодно, и ради всего этого требовали слепого подчинения безличным законам. Протопресвитер Александр Шмеман Религия или идеология? Статья 2 Конституции РФ гласит: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства». Попробуем разобраться в том, почему появилась такая конституционная норма-декларация, что за нею стоит и почему она не всем нравится? Неужели высшая ценность — человек? Сама идея «высшей ценности человека», по существу, есть идея христианская. И больше того, она может быть обоснована как аксиома, только если мы апеллируем не к рациональным, а к трансцендентным аргументам, причем именно в христианской транскрипции. Замечательный православный богослов, мыслитель и проповедник протопресвитер Александр Шмеман (1921–1983) писал, что христианское учение «можно 227 3. Основы конституционного строя России не разделять, с ним можно спорить, но невозможно отрицать того, что в основе его стоит утверждение каждой отдельной человеческой личности как бесконечной ценности, и ценности, притом, вечной»6. Напротив, мы потеряем основание ценности человека, если считать его лишь ступенью эволюции. Как едко заметил известный русский философ Б.П. Вышеславцев (1877–1954), критикуя марксистский материализм, «почему, в самом деле, благоговеть перед потомками обезьяны?»7. И вправду, если человек лишь мыслящее животное, с какой стати именно он — высшая ценность? Тогда уж логичнее признать таковой природу, вообще окружающий мир, и уж как минимум государство. В том и дело, что ценность человека — следствие его Божественного творения. В самом начале Библии — книге Бытия говорится: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; — вам сие будет в пищу; а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому [гаду,] пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так. И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт. 1: 26–31). Отсюда вытекают три принципиальных положения. Первое. Бог создал не общину и не государство, а индивидуального человека. Но человека, общающегося с себе подобными, ибо «сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному» (Быт. 2: 18). Хотя человек тво- 6 Шмеман А. Вера в Бога, вера в человека // Шмеман А., прот. Собрание статей. 1947−1983 / сост. Е.Ю. Дорман; предисл. А.И. Кырлежева. М.: Русский путь, 2009. С. 111. 7 Вышеславцев Б.П. Вечное в русской философии // Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994. С. 178. 228 Человек, его права и свободы — высшая ценность рится как индивидуум, в его природу заложена и потребность в общении с себе подобными, т.е. предопределяется его жизнь в социуме. Известный историк-библеист А.П. Лопухин (1852−1904) так комментирует эти слова: «Человек, как разумное и духовное существо, не был бы достойным представителем Божества на земле, если бы он жил в уединении или в общении только с существами или высшими его, как ангелы, или низшими, как животные. Для него было совершенною необходимостью, не только для удовольствия и счастья, но еще более для совершенства Божественного дела, иметь “помощника ему, соответственного ему” — или, как слова эти более значат — “точный снимок с него”, способный к воспринятию и взаимному сообщению его мыслей и чувств»8. При этом Создатель, говоря первым мужчине и женщине «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Быт. 2: 28), не навязывает какую-то форму совместной жизни, а предоставляет самим людям придумать, создать, организовать ее. Второе. Человек сотворен как главное действующее лицо этого мира. Не случайно он создан в последний, шестой, день творения — после того как для него был уже сотворен остальной живой и неживой мир. Ведь именно человеку Бог поручает обладать и владычествовать над всеми остальными живыми тварями. В Псалме 8 есть вдохновенные слова об этом: «Когда взираю я на небеса Твои — дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его: овец и волов всех, и также полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями» (Пс. 8: 4–9). И, главное, третье. Человек и только человек создан по образу и подобию своего Творца. А это означает, что Бог передает человеку Свое достоинство. Человек, конечно, не становится «аналогом Бога», хотя 8 Лопухин А.П. Законодательство Моисея. Исследование о семейных, социальноэкономических и государственных законах Моисея. Суд над Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения. Вавилонский царь правды Аммураби и его новооткрытое законодательство в сопоставлении с законодательством Моисеевым / под ред. и с предисл. проф. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2005. С. 36. 229 3. Основы конституционного строя России дьявол как раз это внушал Еве, склоняя к нарушению единственного запрета: «будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3: 5). Образ и подобие Божие означают, что человек не может быть чьей-то игрушкой, марионеткой, ибо ему даруется свобода воли. Об этом писали многие отцы и учителя Церкви. Так, св. Иоанн Дамаскин (VIII в.) говорит: «Если человек сотворен по образу блаженного и пресущественного Божества, а Божество свободно и имеет волю по естеству, то и человек, как образ Божества, свободен по естеству и имеет волю»9. Грехопадение наших прародителей в корне изменило духовную и биологическую сущность людей. Однако Бог не отнял у человека его прирожденного достоинства, падший человек все равно остается образом и подобием Творца. У св. аввы Дорофея (прибл. V в.) есть такие слова: «Сказано: по образу, поелику Бог сотворил душу бессмертною и самовластною, а по подобию — относится к добродетели»10. Сам человек посредством свободной воли может сохранить, а может растоптать свое Божественное подобие, но при этом сохраняет образ Божий. И тут — один из центральных моментов права вообще и конституционного права в частности: хотя человек способен втоптать свое достоинство в грязь, этого не позволено никому — ни другому человеку, ни коллективу, ни государству (например, опустившийся человек может продать себя в рабство, но его «хозяин» будет подвергнут юридической ответственности). Иными словами, человеческое достоинство (достоинство личности11) неотъемлемо, неотчуждаемо. Даже последний мерзавец, совершивший гнусное преступление, имеет человеческое достоинство: этого человека можно и нужно сурово наказать, но к нему нельзя относиться как к неодушевленному предмету. Эмоционально это порой 9 Цит. по: Православно-догматическое богословие Д.Б. Макария, Архиепископа Харьковского. Т. 1. СПб., 1868. С. 132. 10 Преподобного отца нашего аввы Дорофея душеполезные поучения и послания с присовокуплением вопросов его и ответов на оные Варсонофия Великого и Иоанна Пророка. М.: Светлый берег, 2008. С. 155. 11 Строго говоря, понятия «человек» и «личность» не всегда совпадают. Н.А. Бердяев вообще проводил резкую грань между человеком и личностью, считая личностью лишь свободного человека. Не могу с этим согласиться, но в медико-психологическом смысле личность, действительно, может быть разрушена — в результате психического заболевания, алкоголизма, наркомании и др. Однако эти понятия чаще всего (и в настоящей работе) рассматриваются как тождественные. 230 Человек, его права и свободы — высшая ценность признать очень трудно. Но иной подход быстро приведет общество к дикости. После изгнания из рая наших прародителей вражда и насилие стали обычными явлениями на земле (Гоббс, воспринимавший естественное состояние как войну всех против всех, был более реалистичен, нежели Руссо, идеализировавший догосударственный период). Это обусловило необходимость выработки норм, регулирующих поведение человека и его отношения с другими людьми. Поначалу нормы не были правовыми в современном смысле этого понятия и обеспечивались прежде всего авторитетом главы рода, племени, союза племен. Показательно, что едва ли не самым страшным наказанием за нарушение таких норм было изгнание. То есть жизнь вне сообщества для обычного человека часто означала смертный приговор. Поэтому логика развития и привела человечество к созданию государства. Люди понимали, что лишь коллективное существование (а вовсе не желание господствующего класса защитить свои интересы, как считает марксизм) может обеспечить выживание. И то обстоятельство, что государство — творение самого человека, казалось бы, должно было вызывать к нему трезвое отношение — как к вторичной ценности. Однако и сам материальный мир, и характер социальных отношений, и представления человека о самом себе привели к тому, что государство стало восприниматься людьми как самоценность. И это привело к нуллификации ценности человека, к идее, что он существует лишь ради благополучия целого (коллектива, общины, государства). «Человек в своей беспомощности и покинутости, естественно, ищет спасения в коллективах. Человек согласен отказаться от своей личности, чтобы жизнь его была более обеспеченной, он ищет тесноты в людском коллективе, чтобы было менее страшно. Жизнь человеческих обществ, первобытных кланов началась с тесных коллективов, с первобытного коммунизма»12. Однако идея ценности человека медленно, но неуклонно пробивала себе дорогу. Одной из первых общностей, где эта идея обрела почти юридическую форму, стало кочующее древнееврейское протогосударство под руководством Моисея. А.П. Лопухин, тщательно проанализи- 12 Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. М.: АСТ: Астрель; Полиграфиздат, 2010. С. 235. 231 3. Основы конституционного строя России ровав Моисеево законодательство, показал, что оно было пронизано идеями достоинства и ответственности личности. Он, в частности, писал: «При своей крепкой, органической связи община не поглощала и не подавляла личную самостоятельность отдельных членов ее, как это было во всех древних государствах, напротив, служила обеспечением этой самостоятельности против незаконных притязаний некоторых отдельных членов, осуществляющих тем главную цель Моисеева законодательства — наибольшее развитие чувства свободы в народе»13. А отвечая некоторым зарубежным исследователям, считавшим, что Моисеево законодательство «всецело заимствовано из кодекса Аммураби» (Хаммурапи), Лопухин писал, что «при всех своих достоинствах законодательство царя Аммураби стоит все-таки неизмеримо ниже Моисеева законодательства, и последнее во всех отношениях носит неизгладимую печать высшего божественного происхождения», обладая гуманностью (самым важным преимуществом, по мнению А.П. Лопухина), до степени которой, «если разуметь под ней человеколюбие и благочестие, далеко не достигает и гуманность греков»14. В светской философии первыми задумались о соотношении «Я» (личной, неповторимой индивидуальности) и «Мы» (племени, государства) древнегреческие мыслители (считается, что первым проблему поставил Сократ15). Правда, одни, как Платон или Гераклит, ставили «Мы» над «Я», общее над единичным. Так, Платон писал: «И вот я как законодатель устанавливаю: вы не принадлежите самим себе и это имущество не принадлежит вам. Оно — собственность всего вашего рода, как его предшественников, так и последующих поколений; более того, весь ваш род и имущество — это собственность государства. <...> Я установлю законы, приняв в расчет все то, что наиболее полезно всему государству и всему роду в целом. Этой цели я справедливо подчиню интересы каждого отдельного человека»16. В другом произведении он 13 Лопухин А.П. Указ. соч. С. 11–12. 14 Там же. С. 272. 15 См.: Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: в 2 т. / пер. с англ.; под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс; Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. Т. 1: Чары Платона. С. 236. 16 Платон. Законы. Кн. 11 [Электронный ресурс] // Сайт «Библиотека Максима Мошкова». URL: http://lib.ru/POEEAST/PLATO/zakony.txt_with-big-pictures.html# (дата обращения: 03.03.2014). 232 Человек, его права и свободы — высшая ценность вкладывает в уста одному из спорящих философов фразу: «Ты и не замечаешь, что все, что возникло, возникает ради всего в целом, с тем чтобы осуществилось присущее жизни целого блаженное бытие, и бытие это возникает не ради тебя, а, наоборот, ты ради него. Ведь любой врач, любой искусный ремесленник все делает ради целого, направляя все к общему благу, а не создает целое ради части»17. Другие же, например Софокл, Еврипид, Фукидид, обосновывали имманентность прав индивида. По мнению Поппера, именно афинская демократия и труды живших при ее становлении мыслителей и политиков («Великого поколения») привели к тому, что «закрытое общество и вместе с ним вера в то, что племя — это всё, а индивид — ничто, разрушились. Индивидуальная инициатива и самоутверждение стали фактом. Возник интерес к человеческому индивидууму как к индивидууму, а не только как к племенному герою или спасителю»18. Не был чужд идее ценности человека и Древний Рим — как республиканский, так и имперский. Другое дело, что римское законодательство воспринимало ценность не человека как такового, а только римского гражданина. С падением Римской империи идея человека как самоценности затухает. Огромный, если не решающий, вклад в идею личности внесли святые отцы-каппадокийцы — Василий Великий, Григорий Нисский, Григорий Богослов, прежде всего в своих рассуждениях о Святой Троице. Собственно, именно они ввели само понятие «личность», которое ранее не было известно в античном мире («лицом» называли маску актера или юридическую роль человека). А св. Василий говорил о человеке как существе динамическом, становящемся, «всегда находящемся в пути». Однако в раннем Средневековье («темные века») античные идеи угасают и человек вновь становится «ничем» — неразделимым с целым. Лишь с наступлением эпохи Возрождения в европейской ойкумене разгорается интерес к человеческой личности, пока, наконец, через Реформацию, век Просвещения, череду революций, обычно именуемых буржуазно-демократическими, человечество не приходит к пониманию того, что прежде всего естественные права и свободы человека ограничи17 Платон. Государство. Законы. Политик. М.: Мысль, 1998. С. 652. 18 Там же. 233 3. Основы конституционного строя России вают государственную власть, что, защищая их, человек становится вровень с государством, может на равных вступать с ним в спор. Собственно, на этом можно было бы и закончить данный подраздел. Но, думаю, для лучшего уяснения вопроса полезно узнать, какие упреки высказываются в адрес рассматриваемого конституционного принципа. Ответ на критику статьи 2 Сначала соглашусь, что формулировка ст. 2, действительно, не самая удачная. По крайней мере, следовало бы добавить, что ценность человека является высшей для государства, подчеркнув тем самым, что слова о высшей ценности — не нравственный абсолют, а только принцип публичного бытия. В этом отношении представляется более правильной формулировка одного из первых вариантов (от 12 ноября 1990 г.) проекта Конституции РФ, разработанного Конституционной комиссией Съезда народных депутатов РСФСР/РФ. В его статье 1.3 «Человек и его права как высшая ценность» (в первом разделе проекта статьи имели названия) часть 3 гласила: «Каждый гражданин в рамках закона осуществляет свои права самостоятельно в соответствии с принципом «разрешено все то, что не запрещено законом». Государство служит человеку и обществу, защищает и обеспечивает права человека и гражданина, охраняет демократический конституционный строй, законность и правопорядок». Здесь схвачена суть проблемы: государство существует не ради удовлетворения тщеславия правителей, считающих, что сильная армия, территориальные завоевания, красота дворцов, размеры сооружений, золотые медали спортсменов и т.д. и т.п. делают их великими. Нет, оно существует для того, чтобы человек, причем самый слабый, самый «тихий», самый беспомощный человек, ощущал себя полноценным гражданином, чтобы его человеческое достоинство было защищено теми самыми правами и свободами! В этом смысле весьма удачна формулировка ст. 1 Основного закона ФРГ: «1. Достоинство человека неприкосновенно. Уважать и защищать его — обязанность всякой государственной власти. 2. Немецкий народ поэтому считает неприкосновенные и неотчуждаемые права человека основой всякого человеческого сообщества, мира и справедливости на земле». 234 Человек, его права и свободы — высшая ценность Непонимание того, что принцип, провозглашенный в ст. 2, обращен к государству, приводит иных к недоумению: как это так — человек является высшей ценностью? «Высшая ценность — Бог, а не человек», — говорят они. И не понимают, что тем самым низводят идею Бога на профанный уровень, приземляют, «обмирщают» понятие Творца мира. Верующему совершенно не нужно государственное «подтверждение» того, что Бог — высшая ценность. Для него нет вопроса в том, что Создатель всего сущего стоит над всей земной жизнью и над всеми ее ценностями; что все существовавшие и существующие поколения людей, даже взятые в совокупности, не могут быть равны Ему. Однако это — мое убеждение. И лично для меня Бог — это Святая, Единосущная и Нераздельная Троица. Но ведь есть люди, поклоняющиеся другому богу или множеству богов. А есть вообще не верующие во что-то надмирное, в крайнем случае убежденные, что людей создали какие-то могущественные инопланетяне. Какой тогда «бог» будет высшей ценностью в данном государстве? Да. Есть государства, официально обращающиеся к Богу. Например, Конституция Греции начинается со слов: «Во имя Святой, Единосущной и Нераздельной Троицы». Но это означает только официальное признание государством своей религиозной принадлежности, о чем говорится, в частности, в ч. 1 ст. 3: «Господствующей в Греции религией является религия восточно-православной Церкви Христовой». Точнее, это цивилизационная самоидентификация государства, а вовсе не обязывание всех граждан быть христианами (об этом подробнее будет говориться ниже). Даже открыто клерикальные государства, каковым является, например, Исламская Республика Иран, четко разделяют государственные и духовные ценности: Статья 2 этой Конституции начинается со слов, что Исламская Республика — «это система правления, основанная на вере в Единого бога»; «в то, что Он устанавливает законы шариата и что человек должен покоряться Его воле» и т.п. Но далее, в п. 6 говорится, что основанием иранской государственности является также вера в «благородство и высшую ценность человека и свободы и его ответственности перед Богом, что обеспечивает равенство, справедливость и политическую, экономическую, социальную и культурную независимость, а также национальное единство и солидарность <...>». 235 3. Основы конституционного строя России Выдвигаются и другие основания для критики ст. 2 российской Конституции. Вот профессор права Б.А. Куркин пишет: «Принцип превосходства прав личности над правами государства при его практической реализации неминуемо ведет к распаду государства и, следовательно, краху прав личности, поскольку без государства защищать их попросту становится некому»19. Общая мысль ясна: человек «ниже» государства, он — подчиненный государства; короче, общее важнее индивидуального. Что ж, нового в этом нет. Но я бы обратил внимание на три тезиса. С одним из них согласен: «без государства некому защищать права и свободы». Скажу даже больше: вне государства бессмысленна сама категория прав и свобод. А вот с двумя другими тезисами хочу поспорить. Во-первых, о «правах государства». Никаких «своих прав» у государства нет и быть не может, если, конечно, речь не идет о государстве как стороне в гражданско-правовых отношениях или как о субъекте международного права. Общество и государство не могут быть антиподами. Другое дело, что не следует отождествлять понятия «государство» и «власть» (институты публичной власти). У государства по отношению к обществу и индивиду нет «своих прав», а есть только полномочия отдельных органов в рамках их компетенции, которые направлены (должны быть направлены) на охрану и защиту существующего порядка, закрепленного в конституции и законах. Только в связи с выполнением этого предназначения можно говорить о «правах» государства. Но это, повторю, не какие-то «свои права». Отсюда — во-вторых: Куркин не может согласиться с «высшей ценностью» человека, его прав и свобод. Такой ценностью, следует из его рассуждений, является государство. Но если «права целого» должны стоять «над правами единичного», тогда, например, государство не должно удовлетворять жалобу гражданина на отчуждение у него недвижимого имущества для государственных нужд без равноценной компенсации (ч. 3 ст. 35 Конституции РФ), да и вообще эту норму нужно изъять. На самом деле ст. 2 посвящена вовсе не выяснению того, «что (кто) важнее или ценнее». Ее смысл и предназначение в другом. 19 236 Куркин Б.А. Идеологема прав человека и ее интерпретация в современной отечественной правовой теории // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2008. № 2. С. 116. Человек, его права и свободы — высшая ценность Во всех конституциях, но в посттоталитарных особенно, можно увидеть следы предшествующего строя, в том числе мировоззренческих приоритетов. Эти следы заметны, как уже говорилось, в «ответах на конституционные страхи», т.е. в стремлении подчеркнуть, от чего отказывается новая конституция. Таким образом, принцип «высшая ценность — человек» является формулировкой «ответа» на противоположный принцип. Разумеется, ни в советских конституциях, ни в других официальных актах не утверждалось, что высшая ценность — народ или государство (впрочем, эти понятия в ленинской доктрине практически тождественны). Да собственно, в том и не было нужды. Это вытекало из самой природы советской государственности, понимавшейся как форма переходного периода к обществу без государства — коммунизму. Поэтому и человек не мог рассматриваться иначе, как только средство для достижения «великой цели». Это ярко отражал язык, который не обманешь. Достаточно напомнить хотя бы такие ходячие выражения сталинского периода: «шестеренка в государственной машине», «незаменимых у нас нет», «лес рубят — щепки летят», «у нас органы не ошибаются». Весь строй советской жизни, весь жизненный опыт людей доказывал, что в каждом из них государство не видит ценности. О том, что власть смотрела на человека как на «расходный материал», свидетельствует масса фактов. Вот навскидку: ● В Служебной записке начальника Химического управления РККА, да- ● 20 тированной 19 июня 1937 г. и адресованной наркому обороны СССР К.Е. Ворошилову, в частности, говорилось: «В связи со срочной необходимостью испытать целый ряд вновь предложенных рецептур кожного и раздражающего действия, прошу Вашего разрешения возобновить производство испытаний на людях, руководствуясь прилагаемым при сем проектом инструкции»20. Сразу после начала Великой Отечественной войны при СНК СССР был создан Совет по эвакуации, в задачу которого входила организация эвакуации населения, учреждений и предприятий. «Но в первую очередь эвакуировались материальные ценности, а не население. <...> В 1941 г. из угрожаемых районов органы по эвакуации вывезли на Восток СССР Цит. по: Воронов В. Подопытные красноармейцы: испытания химического оружия в СССР в 1930-е годы [Электронный ресурс] // Сайт «Радио Свобода». URL: https:// www.svoboda.org/a/29680103.html (дата обращения: 28.12.2018). 237 3. Основы конституционного строя России ● ● 12 млн человек, а во второй половине 1942 г. — еще несколько сот тысяч беженцев. В оккупации власть бросила не менее 65 млн граждан, предоставленных собственной участи»21. При этом после войны в анкетах для поступления в вуз или на работу несколько десятилетий существовал вопрос: «Находились ли Вы или Ваши родственники на оккупированной территории?». И утвердительный ответ на него закрывал путь к ряду профессий и должностей. При первых испытаниях ядерных бомб меньше всего думали о людях. В середине 1990-х годов был принят даже отдельный Закон, предусматривающий компенсации пострадавшим22. Во время войны в г. Свирске Иркутской области производили боевые отравляющие вещества на основе мышьяка. Предприятие действовало 15 лет — с 1934 по 1949 г. Земля здесь буквально пропитана мышьяком. До сих пор отмечается большое число онкологических заболеваний; каждый пятый в городе — инвалид. В послесталинском СССР режим стал «человечней» и даже появился официальный лозунг: «Всё во имя человека. Всё для блага человека». Однако фольклор добавлял: «И мы знаем этого человека», имея в виду очередного вождя. Это не народный цинизм. Повторю: вся деятельность государства свидетельствовала о том, что оно совершенно не видит в человеке неповторимой личности и не склонно уважать его достоинство; что жизнь, здоровье, личная свобода человека — ничто при сопоставлении с «государственными интересами». Показательно, между прочим, что термины «масса» и «народ» для Ленина были синонимами, хотя предпочитал он именно слово «масса». Между тем Н.А. Бердяев четко разделял эти понятия: «Масса есть категория количества, и она не определяется высшими качествами и ценностями. Масса может иметь разное классовое происхождение. Есть буржуазная масса, и она самая неприятная. Мелкая буржуазия и мелкое чиновничество, пролетаризованные элементы всех классов образу- 21 История России. ХХ век: 1939–2007 / отв. ред. А.Б. Зубов. М.: Астрель: АСТ, 2009. С. 42. 22 См., например: Федеральный закон от 19 августа 1995 г. № 149-ФЗ «О социальной защите граждан, подвергшихся радиационному воздействию вследствие ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне» // СЗ РФ. 1995. № 34. Ст. 3428. В дальнейшем его сменил Федеральный закон от 10 января 2002 г. № 2-ФЗ «О социальных гарантиях гражданам, подвергшимся радиационному воздействию вследствие ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне» // СЗ РФ. 2002. № 2. Ст. 128. 238 Человек, его права и свободы — высшая ценность ют большие массы, из которых вербуются фашистские банды. Масса определяется не столько социальными, сколько психологическими признаками. Массе противопоставляется не какой-либо класс, а личность. Главными признаками принадлежности к массе нужно считать невыраженность личности, отсутствие личной оригинальности, склонность к смешению с количественной силой данного момента, необыкновенная способность к заражению, подражательность, повторяемость. Человек с такими свойствами есть человек массы, к какому бы классу он ни принадлежал. <...> “Народ” не есть “масса”, и он имеет качественное определение, связанное с его трудом, с его религиозными верованиями, с пластическими формами его существования. Вторжение масс есть вторжение огромных количеств людей, у которых не выражена личность, нет качественных определений, есть большая возбудимость, есть психологическая готовность к рабству. Это создает кризис цивилизации. Масса усваивает себе техническую цивилизацию и охотно вооружается ею, но с большим трудом усваивает духовную культуру. Народная масса в прошлом имела свою духовную культуру, основанную на религиозной вере, массы же в этот переходный период лишены всякой духовной культуры, и они дорожат только мифами и символами, которые им демагогически внушены, мифами и символами национальными и социальными, расы, нации, государства, класса и пр.»23. Хотя в начале книги говорилось об утопизме марксистского проекта коммунизма, вполне можно говорить о нем как об антиутопии — обществе, где «Я» растворено в «Мы». Тоталитарный взгляд на человека лишь как на маленькую долю целого образно и точно выразил умерший в эмиграции замечательный русский писатель Е.И. Замятин (1884–1937). В его романе «Мы», написанном уже как антиутопия, один из персонажей произносит такие слова: «И вот — две чашки весов: на одной грамм, на другой тонна, на одной — «я», на другой — «мы», Единое Государство. Не ясно ли: допускать, что у «я» могут быть какие-то «права» по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, — это совершенно одно и то же. Отсюда — распределение: тонне — права, грамму — обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты — грамм и почувствовать себя миллионной долей тонны...»24. Сами марксисты, однако, не только не видели в этом ничего ущербного, но, наоборот, считали идеалом. Весьма ярко, в художественной форме такое представление выразил врач, экономист и философ А.А. Богданов 23 Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. С. 140–141. 24 Замятин Е. Мы // Замятин Е. Избранное. М., 1989. С. 383. 239 3. Основы конституционного строя России (1873–1928)25, в 1908 г. написавший фантастическую повесть «Красная звезда», в которой обрисовано идеальное (коммунистическое) общество. Оно у него располагается на Марсе, куда попадает российский революционер. В этом обществе воплощены основные элементы коммунизма: и труд как радость, и распределение по потребностям, и коллективное воспитание детей, и расцвет творчества (Богданов добавил и некоторые дополнительные краски в эту утопию, например возможность эвтаназии). Но главная идея фактически состоит в отказе людей от своей личности. Персонажи в повести, конечно, предстают не как «зомби», а, наоборот, как свободные люди. Но утопия на то и утопия, чтобы соединять несоединимое: разве личная свобода может в реальности соединиться с ощущением себя только как клетки организма? Например, у Богданова марсианский коммунизм отвергает память о предках, ибо «человечеству не нужен мертвый символ личности, когда ее уже нет. Наша наука и наше искусство безлично хранят то, что сделано общей работой. Балласт имен прошлого бесполезен для памяти человечества»26. Или: когда землянин спрашивает о допустимости ограничения рождаемости из-за возможной в будущем нехватки сырья и энергии, ему отвечают, что ограничения быть не должно, ибо «тогда станет ослабевать вера в нашу коллективную силу, в нашу великую общую жизнь. А вместе с этой верой будет теряться и смысл жизни каждого из нас, потому что в каждом из нас, маленьких клеток великого организма, живет целое, и каждый живет этим целым»27. Такое понимание отношения целого и единичного называют холистским — от термина «холизм», которым обозначают учение о целостности, о целом: оно рассматривает мир как высшую и всеохватывающую целостность28. Однако этим же термином стали обозначать и мировоз25 В.И. Ленин высоко ценил его экономическую теорию, но резко критиковал Богданова за философские взгляды, по мнению Ленина, означавшие отход от диалектического материализма (см.: Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 18. М.: Политиздат, 1968). В июне 1909 г. А.А. Богданов (настоящая фамилия — Малиновский) был исключен из большевистской партии. Тем не менее после Октябрьской революции он являлся одним из организаторов и руководителей «Пролеткульта». В 1928 г. Богданов, будучи директором основанного им Института переливания крови, умер, проводя на себе эксперимент. 26 Богданов А. Красная звезда // Русская фантастическая проза XIX — начала XX века. М.: Правда, 1986. С. 456. 27 Там же. С. 495. 28 См., например: Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. С. 756; Советский энциклопедический словарь. М.: Советская эн- 240 Человек, его права и свободы — высшая ценность зрение, в котором индивидуальное имеет меньшую ценность, чем коллективное. По крайней мере, так понимал этот термин Карл Поппер, приводя в качестве примера холистского мировоззрения взгляды Платона, чей «холизм тесно связан с племенным коллективизмом»29. И вот, для того чтобы показать, что новая российская государственность стремится «перевернуть холистскую пирамиду», разработчики конституционного текста включили запись о человеке, его правах и свободах как высшей ценности в качестве ориентира, парадигмы государственной политики. Причин тому, что права и свободы человека в нашей реальной конституционно-правовой практике не воспринимаются как ценность, тем более высшая, довольно много. И одной из главных является, на мой взгляд, невостребованность самой этой идеи российским обществом. На что имеются свои причины, углубляться в которые мне не позволяет ни жанр настоящей работы, ни объем знаний. Можно лишь сказать, что в социально-психологической литературе довольно подробно описан феномен и основные мотивы отказа людей от своих прав ради того, чтобы почувствовать себя тем самым «граммом в государственной тонне»30. Смысл и цель нормы о человеке как высшей ценности, повторю, имеют исключительно антитоталитарную направленность, что, между прочим, полностью соответствует и христианскому мировоззрению. Не государство спасать пришел на землю Христос, а человека. Причем падшего человека. Спаситель обращается не к «князьям мира сего», не к властям, а к человеку, взывает к его сердцу и разуму. Эта идея буквально пронизывает Евангелие: циклопедия, 1984. С. 1449; Краткая философская энциклопедия. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Энциклопедия», 1994. С. 503. 29 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 1. С. 116. 30 См., например: Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я» / пер. с нем. Я.М. Когана, И.Д. Ермакова. СПб.: Азбука; Азбука-Аттикус, 2017; Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий. Попытка сравнительного исследования в области социологии религии // Вебер М. Избранное. Образ общества / пер. с нем. М.: Юрист, 1994 [Электронный ресурс] // Сайт «Электронная библиотека Royallib. ru». URL: http://royallib.com/book/veber_maks/obraz_obshchestva.html (дата обращения: 21.03.2017); Фромм Э. Бегство от свободы / пер. с англ.; общ. ред. и послесл. П.С. Гуревича. М.: Прогресс, 1989; Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс / пер. с фр. Т.П. Емельяновой. М.: Изд-во «Центр психологии и психотерапии», 1996. 241 3. Основы конституционного строя России «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного. Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее. Как вам кажется? Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? и если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся» (Мф. 18: 11–13). «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. Или какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет, а найдя, созовет подруг и соседок и скажет: порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лк. 15: 7–10). Авторы нашего конституционного текста не были анархистами и полностью сознавали, что только организованное сообщество в состоянии обеспечить и защитить достоинство, права и свободы человека. Аристотель заметил, что «во всех людей природа вселила стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо»31. Но из этого не вытекает (хотя кто-то считает иначе), что, раз государство есть величайшее благо, значит, оно должно быть предметом поклонения. Другими словами, государство ценно лишь потому, что оно существует для упорядочения жизни общества: интересы людей неизбежно сталкиваются, а у государства есть инструменты для того, чтобы это столкновение переводить в правовую плоскость и тем самым сохранять общественный мир и спокойствие. Так что все, что хотела Конституция сказать статьей 2, это провозгласить принцип: «Не человек для государства, а государство для человека» (не системоцентризм, а персоноцентризм, в терминологии А.В. Оболонского32). Приведу маленький, но яркий пример проявления такого принципа. К сожалению, не из нашей жизни. В Японии в мае 2019 г. было объявлено, что закрывается железнодорожная станция Кю-Сиратаки, продолжавшая ра- 31 Аристотель. Политика // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. М.: ЭКСМО; СПб.: Terra Fantastica, 2003. С. 313. 32 См.: Оболонский А.В. Драма российской политической истории: система против личности. М., 1994. С. 9. 242 Человек, его права и свободы — высшая ценность ботать только потому, что рядом с ней жила девочка, у которой не было другой возможности доехать до школы, кроме как на поезде. Теперь она окончила школу, и потому станция стала не нужна33. Это, конечно, не рядовой случай, иначе о нем не стала бы писать мировая пресса. Но он представляет собой иллюстрацию того, как может государство показать, что человек не статистическая единица и что ради него оно готово нести некоторые материальные расходы. Помимо всего прочего, формула «человек — высшая ценность» есть редукция гуманистического мировоззрения, смысл которого в том, что индивид не должен растворяться в массе. И оберегают от такого растворения естественные права человека, существующие у него от рождения и неотчуждаемые никем и никаким образом. Правда, само гуманистическое мировоззрение (гуманизм) в последнее время подвергается критике. Вот что сказал Патриарх Кирилл: «С точки зрения Русской Православной Церкви, неприемлемо, когда гуманистическое понимание прав и свобод человека используется для утверждения в обществе представлений о допустимости в качестве социальной нормы таких греховных явлений, как аборты, гомосексуализм или эвтаназия. Налицо грубая подмена понятий: безнравственное поведение оправдывается учением о достоинстве человека, имеющем глубокие религиозные корни. Без религиозных корней идея достоинства повисает в воздухе. На чем основывается, на что опирается эта идея? Если мы вырываем религиозный фундамент, если отрываем человека от Бога, то и человеческое достоинство теряет свое основание»34. Неужели предстоятель Русской православной церкви против сострадания, милости, человеколюбия — всего того, что обычно вкладывается в слово «гуманизм»? Нет, Патриарх не мог выступать против этого, поскольку не только любовь к Богу, но и любовь к ближнему составляют две главнейшие заповеди для христиан. Да и Сам Бог в хри- 33 The train station that stayed open for a single school girl finally closes down [Электронный ресурс] // Сайт «Japan Inside». URL: https://japaninsides.com/train-station-that-stayedopen-for-a-single-school-girl-finally-closes-down/ (дата обращения: 08.05.2019). 34 Слово Святейшего Патриарха Кирилла на заседании Президиума Межрелигиозного совета России 24 октября 2017 г. [Электронный ресурс] // Официальный сайт Московского патриархата. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/5044543.html (дата обращения: 10.01.2019). 243 3. Основы конституционного строя России стианских молитвах именуется человеколюбивым. Дело в другом. Многие привычные для нас понятия все чаще становятся, как сегодня принято говорить, амбивалентными. Чуть ли не каждое приходится уточнять и пояснять. Вот и гуманизм как человеколюбие нельзя путать с «гуманизмом технократическим», из которого выхолощена моральная составляющая. В соответствии с таким пониманием человек может делать все, лишь бы это не нарушало права и свободы другого, а общество должно приветствовать то, что еще недавно считалось пороком, как знак разнообразия, раскрепощения человеческой фантазии. Против этого и выступает Патриарх. У индивида, живущего в обществе, кроме прав, есть и обязанности, вытекающие из самого факта общественного существования человека. Так что признание его высшей ценностью вовсе не подталкивает к игнорированию прав и законных интересов других людей, общества и государства. Иными словами, ст. 2 Конституции РФ отнюдь не означает снятия с человека обязанностей перед другими людьми и перед государством. Существование и исполнение таких обязанностей — средство самосохранения государства, а следовательно, каждого из нас, живущих в нем. Как писал Б.Н. Чичерин, «государство есть органический союз народа, соединение всех общих его интересов. В нем воплощаются сознание и воля народа как единого целого. Это вечное соединение людей для всех целей, которые могут быть достигнуты совокупными их силами»35. Существует, правда, трудноуловимая грань, перейдя которую, можно войти в противоречие с идеей ст. 2. Например, В.Д. Зорькин, выступая на Петербургском международном юридическом форуме в 2017 г., говорил о необходимости поиска «таких форм индивидуальной свободы, которые не разрушали бы начала взаимности и солидарности», о том, что «в безнравственном и больном обществе невозможно в полной мере обеспечить права человека»36. Совершенно верно, хотя мне было бы интересно все-таки уточнить, что вкладывает председатель Конституционного Суда в «начала взаимности и солидарности» и почему именно в безнравственном обще- 35 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. СПб.: Наука, 2016. С. 366. 36 См.: Защита прав человека не должна создавать угрозу суверенитету государства и подрывать нравственные устои общества — Зорькин. 18 мая 2017 г. [Электронный ресурс] // Портал «Интерфакс-Религия». URL: http://interfaxreligion.ru/?act=news&div=67128 (дата обращения: 05.10.2018). 244 Человек, его права и свободы — высшая ценность стве нельзя обеспечить права личности, ведь обеспечивает права не общество, а государство? Но сейчас я о другом. Тот же оратор сказал, что «гражданин как член государства заинтересован в сохранении государства, а значит, в защите основ его конституционного строя, обеспечении его обороны и безопасности» и что «обеспечение прав граждан не должно создавать угрозу государственному суверенитету»37. Это как раз тот случай, когда тонкая грань перейдена, ибо в самой стилистике фраз, в самом противопоставлении прав человека обороне, безопасности, государственному суверенитету явственно ощущается смена приоритета: уже не «человек, его права и свободы», а «государство» становится высшей ценностью. В конце концов, гражданское самосознание может быть неразвитым и человек может не задумываться о том, наносит ли он при реализации своих прав ущерб государству. Но гражданское самосознание не является условием для реализации конституционных прав, в том числе политических, культурных. Если же человек действительно нанесет ущерб охраняемым законом интересам (например, станет выступать с идеями ненависти, раскрывать государственную тайну и проч.), он просто подвергнется установленной юридической ответственности. Н.А. Бердяев был убежден, что «ценность человека, человеческой личности выше исторических ценностей могущественного государства и национальности, цветущей цивилизации и пр., и пр.»38, т.е. в своей радикальной персоналистской этике переходил границы разумного баланса. Но даже исповедуя подобный взгляд, он видел ущербность анархизма. Прежде всего потому, что «большая часть анархических учений противопоставляет не свободу человеческой личности власти общества и государства, а свободу народной стихии власти государства, оставляя народный коллектив безраздельным господином»39. Философ понимал, что в своих предельных проявлениях анархизм ведет все к тому же тоталитаризму, растворяющему личность в государственном теле. Мне хочется привести отрывок из работы Бердяева, поскольку он весьма точно и емко описывает суть рассматриваемой проблемы: «Власть слишком часто творила зло и служила злу. И люди власти слишком часто бывали подбором худших, а не лучших. Св. Людовик — явление ред- 37 Там же. 38 Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. С. 18. 39 Там же. С. 172. 245 3. Основы конституционного строя России кое в истории, редки и люди власти, отдавшие свою силу социальным реформам во имя человека, а не возрастанию самой власти, могущества государства и нации. Величием государства слишком часто прикрывали корыстные интересы людей и социальных классов. Нет той низости, которая не оправдывалась бы интересами государства. Во имя величия государства и престижа власти истязали людей и народ. Менее всего уважало государство права человека, хотя единственная его задача заключается в охране этих прав. Представителями интересов и единства государства считались обыкновенно привилегированные, господствующие классы. Правда анархизма против неправды государства заключается в том, что государство не должно ставить “великих” целей и жертвовать человеком и народом во имя этих якобы великих целей. Великие царства, великие империи ничто по сравнению с человеком. Государство существует для человека, а не человек для государства. Это есть частичный случай той истины, что суббота для человека. Власть, правительство есть лишь слуга, лишь защитник и гарант прав человека, не более того. И выносимы лишь те государства, которые имели бы символику ценности человека, а не величия государства. Но власть государства сохраняет свое относительное функциональное значение. Анархическая утопия идиллического безгосударственного жития есть ложь и соблазн»40. Критики принципа «человек — высшая ценность» не только не учитывают, что ст. 2 появилась в российской Конституции лишь как ответ тоталитарному мировоззрению и практике, но и воспринимают ее буквалистски — так, будто речь идет о жестком выборе: или ценность человека — или ценность государства. Между тем понятие «высшая ценность» — это не случай «игры с нулевой суммой», когда либо личность растворяется в государственном теле (становится «винтиком государственной машины»), либо аннигилируется государство. Статья 2 нашей Конституции не отрицает, а, наоборот, предполагает, что люди, объединенные в союз, должны заботиться о благосостоянии этого союза и в случае необходимости защищать его. Это своего рода conditio sine qua non (непременное условие) признания ценности человека. В противном случае некому будет защищать эту ценность. Б.Н. Чичерин стоял на позиции, что «каждое разумное существо есть само по себе цель; оно не должно быть низведено на степень простого средства»41. Но при этом 40 Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. С. 174–175. 41 Чичерин Б.Н. Общее государственное право / под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2006. С. 16. 246 Человек, его права и свободы — высшая ценность он вовсе не отрицал права государства требовать от человека «жертвы, даже всецелой, доходящей до пожертвования жизнью для интересов целого союза»42. Иное дело, что государство вправе «требовать жертвы» лишь в экстремальных обстоятельствах, когда существует реальная угроза всему данному человеческому сообществу (в идеале люди должны не ждать «требования», а сами поступаться своими интересами ради защиты целого). Чичерин, говоря о пожертвовании жизнью, добавлял: «Это именно оказывается на войне»43, т.е. обязанность человека по отношению к обществу и к представляющему это общество государству не может составлять смысл человеческой жизни. Очень хорошо об этом сказал замечательный русский философ В.С. Соловьев (1853–1900). Ставя вопрос: «Которое из двух начал (личность или общество) должно быть принесено в жертву?», он отвечал: «Но что же это за общество, состоящее из бесправных и безличных тварей, из нравственных нулей? Будет ли это во всяком случае общество человеческое? В чем будет заключаться и откуда возьмется его достоинство, внутренняя ценность его существования, и какою силою оно будет держаться? И не такая ли же химера противоположный идеал себедовлеющей личности? Отнимите у действительной человеческой личности все то, что так или иначе обусловлено ее связями с общественными или собирательными целыми, и вы получите животную особь с одною лишь чистою возможностью, или пустою формой человека, т.е. нечто в действительности вовсе не существующее»44. Резюмируя, скажу, что совершенно неверно противопоставлять интересы индивида и интересы общества. Иначе получается, что первые по самой своей сути противоречат вторым и общество, которому кто-то навязал обязанность признать права личности, вынуждено терпеть их. Все обстоит ровно наоборот. Общество, состоящее из людей, только тогда нормально живет и развивается, когда каждый из этих людей свободно осуществляет свои права и свободы. Если же восторжествует принцип «права и свободы только в общих интересах», мы придем к взгляду на человека как на средство для достижения некоей государственной цели. 42 Там же. С. 17. 43 Там же. 44 Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия // Соловьев В.С. Избранное / сост., автор вступ. ст. и коммент. С.Б. Роцинский. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 200. 247 Российское гражданство Но когда растянули его ремнями, Павел сказал стоявшему сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина, да и без суда? Услышав это, сотник подошел и донес тысяченачальнику, говоря: смотри, чтó ты хочешь делать? этот человек — Римский гражданин. Тогда тысяченачальник, подойдя к нему, сказал: скажи мне, ты Римский гражданин? Он сказал: да. Тысяченачальник отвечал: я за большие деньги приобрел это гражданство. Павел же сказал: а я и родился в нем. Тогда тотчас отступили от него хотевшие пытать его. А тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его. Книга Деяний. 22: 25−30 Что такое гражданство и каково его значение Понятие «гражданство» появилось в Древнем Риме примерно в V в. до н.э. как институт, с помощью которого жители Рима и окрестностей (римляне в узком смысле этого слова) могли отделить себя от других племен, населявших Апеннинский полуостров. У Т. Моммзена есть такие строки: «Пока Рим был хотя и первой общиной между многочисленными италийскими городскими общинами, но все-таки принадлежал к их числу, даже вступление в число полноправных римских граждан вообще считалось выгодным для той общины, которая приобрела новых граждан, поэтому негражданам всячески облегчали переход в гражданство и даже налагали на них обязанность такого перехода в виде наказания. Но, с тех пор как римская община одна господствовала, а все остальные сделались ее слугами, установились обратные отношения: римская община стала ревниво оберегать свои гражданские права и поэтому прежде всего положила конец старинному неограниченному праву переселения; впрочем, государственные люди того времени были достаточно дальновидны, для того 248 Российское гражданство чтобы оставить доступ в римское гражданство открытым по закону по крайней мере для самых выдающихся и для самых даровитых членов тех подвластных общин, которые принадлежали к высшему разряду»45. Римское гражданство, действительно, было весьма привлекательным, ибо означало, что государство гарантирует защиту от голодной смерти (раздача хлеба в Риме), правовую защиту (см. эпиграф), возможность сделать карьеру и другие преимущества. В ранний период одной из причин войн на Апеннинах было требование распространить римское гражданство на то или иное племя. Позднее среди покоренных Римом народов многие уже индивидуально пытались получить гражданство метрополии (также см. эпиграф). Итак, институт гражданства изначально связывался не просто с принадлежностью к определенной общине (государству), а именно с комплексом правовых гарантий. С наступлением Средневековья понятие гражданства сменяется понятием «подданство». Государство олицетворяет государь, который воплощает в себе «отца» в патриархальном смысле, т.е. повелевающего своими «детьми» (они же — «слуги»). Идея «отцовства», впрочем, была свойственна еще древнейшим монархиям: например, Н.Н. Алексеев (1879–1964) писал, что «древний монарх был “отцом” своих подданных, и известное словосочетание “царь-батюшка” вовсе не изобретено русскими. Оно характерно для всех восточных монархий и иногда прямо применялось древними народами: фараон именовался отцом своих подданных, а последние были его детьми»46. Но понятие «гражданин» не исчезает. Оно «перетекает» в средневековые города Европы, что весьма логично, поскольку само слово «гражданин» (лат. civis — гражданин) означает «горожанин» (лат. civitas — город, впоследствии государство, община, гражданство47). Европейские 45 Моммзен Т. История Рима / воспроизведение перевода «Римской истории» (1939−1949 гг.) под науч. ред. С.И. Ковалева, Н.А. Машкина. СПб.: Наука; Ювента, 1997. С. 337. 46 Алексеев Н.Н. Христианство и идея монархии // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. С. 51−52. 47 См.: Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А. Lingua Latina. Латинско-русский словарь. 4-е изд. М.: Флинта; Наука, 2001. С. 53. 249 3. Основы конституционного строя России города, особенно города-республики, сумевшие добиться независимости от монархической власти, были своего рода резервуарами свободы и прав личности (разумеется, еще не вполне в современном смысле). «Для древних греков государство было городом, или самостоятельной гражданской общиной (πόλιτεϊα от πόλις). Это понятие навсегда укоренилось в памяти человечества, как о том свидетельствуют такие слова, как гражданин, гражданская доблесть, соответствующие которым встречаются во всех европейских языках. Но какое же общее значение имеет здесь город? Конечно, это значение не исчерпывается представлением огороженного жилого места. Город всегда был и есть средоточие образованности, умственной и материальной культуры, живого движения и прогресса. Все это требует организованного сотрудничества многих людей, а для этого нужно их соединение в одном месте, т.е. город»48. Это принципиально важно для понимания института гражданства, суть которого не столько в принадлежности человека к конкретному государству, сколько в определенных гарантиях от растворения индивида в «государственном теле». Вот и ст. 3 Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 62-ФЗ «О гражданстве Российской Федерации»49 (далее — Закон о гражданстве) определяет, что российское гражданство — это «устойчивая правовая связь лица с Российской Федерацией, выражающаяся в совокупности их взаимных прав и обязанностей». Хотя слова «гражданин» и «подданный» в бытовой речи иногда применяют в качестве синонимов, между ними существует принципиальная разница. Гражданин платит не дань, а налоги. Причем платит не государству (оно лишь собирает налоги), а, в общем-то, самому себе. Платить налоги — это, по сути, значит вскладчину финансировать услуги государства по созданию и поддержанию систем жизнеобеспечения, по гарантированию общественного порядка и безопасности, по охране здоровья, образованию, экологическому благосостоянию и проч. и проч. Таким образом, понятие гражданства теснейшим образом связано с понятиями конституционного строя, правового и демократического государства. Если в государстве нет конституционного строя, «гражданин», 48 Соловьев В.С. Значение государства // Соловьев В.С. Избранное. С. 75–76. 49 СЗ РФ. 2002. № 22. Ст. 2031. 250 Российское гражданство даже при официальном существовании такого термина, превращается в «подданного», зависящего от благорасположения к нему государства, а точнее, властей. В таком государстве процветает патернализм и усиливается патерналистское сознание. Различие между подданным и гражданином метко охарактеризовал И. Кант, противопоставив деспотическое правительство патриотическому (в данном случае этот термин не имел отношения к патриотизму в современном его значении). «Патриотическое», писал он, означает не «отеческое правительство (regimen paternale) — самое деспотическое из всех правительств (к гражданам относятся как к детям), а отечественное (regimen civitatis et patriae), при котором само государство (civitas) хотя и обращается со своими подданными как с членами одной семьи, но в то же время относится к ним как гражданам государства, т.е. по законам их собственной самостоятельности, каждый из них сам себе господин и не зависит от абсолютной воли другого лица — равного ему или стоящего над ним»50. Правда, советская действительность немного подправила Канта. Слово «гражданин» означало не защищенного правом человека, а государственного холопа. Неудивительно, что в быту оно часто было знáком отчуждения, казенного отношения (в одном советском фильме 1950-х годов герой, которого ошибочно обвиняют в совершении преступления, на допросе в милиции говорит: «Товарищ следователь». И слышит в ответ: «Тамбовский волк тебе товарищ. Для тебя я — гражданин следователь»). Принципы российского гражданства Принципы гражданства перечислены в ст. 6 Конституции РФ: «1. Гражданство Российской Федерации приобретается и прекращается в соответствии с федеральным законом, является единым и равным независимо от оснований приобретения. 2. Каждый гражданин Российской Федерации обладает на ее территории всеми правами и свободами и несет равные обязанности, предусмотренные Конституцией Российской Федерации. 3. Гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства или права изменить его». Закон о гражданстве (ст. 4) дополняет их еще тремя принципами: а) проживание российского гражданина за пределами Российской Федерации не прекращает его российского 50 Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 349. 251 3. Основы конституционного строя России гражданства; б) российский гражданин не может быть выслан за пределы России или выдан иностранному государству (этот принцип сформулирован в ч. 1 ст. 61 Конституции РФ); в) Российская Федерация поощряет приобретение российского гражданства лицами без гражданства, проживающими на территории России. Важно понимать, что это — принципы именно российского гражданства, ибо разные страны устанавливают для себя свои приоритеты, точнее, акцентируют внимание на разных явлениях. Для рассмотрения принципов российского гражданства я буду структурировать их несколько иначе, нежели в Конституции и Законе о гражданстве: какие-то разобью, а какие-то объединю, а также изменю названия. Итак, рассмотрим следующие принципы: 1) единство гражданства; 2) равенство гражданства; 3) неотъемлемость гражданства и свобода распоряжения им; 4) защита гражданина за рубежом; 5) избегание состояния без гражданства. Можно было бы сказать также о допустимости двойного гражданства (ст. 62 Конституции РФ), но вряд ли это положение следует считать принципом. Единство гражданства Этот принцип актуален главным образом для федеративного государства. Он означает, что может существовать только одно гражданство — федеральное, а субъекты федерации не вправе, во-первых, устанавливать свое гражданство и, во-вторых, принимать кого-либо в гражданство данного федеративного государства. Это далеко не всем очевидно, ибо неверно понимаемая природа федерации как «союза государств» ведет к стремлению частей (субъектов) федерации закрепить как можно больше свидетельств своего мнимого «государственного суверенитета», в том числе гражданства. В новейшей (постсоветской) истории России был период, когда, с одной стороны, федеральная власть была еще слаба, с другой — в некоторых бывших автономиях РСФСР нарастали сепаратистские настроения. Это отразилось на содержании первого Закона о гражданстве — Закона РФ от 28 ноября 1991 г. № 1948-I «О гражданстве Российской Федерации»51, в п. 2 ст. 2 которого закреплялось: «Граждане Российской 51 252 Ведомости СНД и ВС РФ. 1992. № 6. Ст. 243. Российское гражданство Федерации, постоянно проживающие на территории республики в составе Российской Федерации, являются одновременно гражданами этой республики». Однако с принятием Конституции Российской Федерации 12 декабря 1993 г. положение о республиканском гражданстве вошло в противоречие с конституционным принципом единства гражданства. На это обратил внимание Конституционный Суд РФ в 2001 г. (т.е. когда еще действовал Закон о гражданстве 1991 г.): «С принятием Конституции Российской Федерации 1993 года возник вопрос о том, подлежит ли названное законоположение, действовавшее до ее вступления в силу, применению, для ответа на который необходимо прежде всего уяснение закрепленного статьей 6 Конституции Российской Федерации принципа единого гражданства: означает ли этот принцип, что граждане Российской Федерации, постоянно проживающие на территории республики, являются одновременно гражданами этой республики, и, следовательно, правомерно ли сохранение республиканского гражданства и правомочий республик по регулированию в данной сфере, или же данный принцип в контексте Конституции Российской Федерации означает иное, а именно что граждане Российской Федерации обладают единым, общим для всех, единственным гражданством и вытекающими из принадлежности к нему едиными и равными федеральными гарантиями прав и свобод и государственной защиты независимо от того, на территории какого субъекта Российской Федерации они проживают, и независимо от оснований приобретения российского гражданства?» И сам Суд так ответил на этот вопрос: «Конституция Российской Федерации ни в статье 6, устанавливающей принцип единого гражданства Российской Федерации, ни в статьях о статусе субъектов Российской Федерации, о предметах совместного ведения Российской Федерации и ее субъектов, не предусматривает гражданство республик либо других субъектов Российской Федерации и их правомочия в этой области. Более того, ее статья 71 (пункт “в”) относит гражданство в Российской Федерации к исключительному ведению Российской Федерации, что во взаимосвязи со статьей 76 (часть 1) означает регламентирование института гражданства только федеральным законом, имеющим прямое действие на всей территории Российской Федерации. Поэтому тот очевидный факт, на который ссылается заявитель, — что население (народ) Российской Федерации “распределено” по территориям ее субъектов, в том числе республик (в этом смысле, судя по терминологии запроса, можно говорить о “населении” или “народе республики”), — не дает оснований говорить о наличии конституционных оснований для установления республикой (государством) как субъектом Российской Федерации своего гражданства»52. 52 Определение Конституционного Суда РФ от 6 декабря 2001 г. № 250-О «По запросу Государственного Собрания — Курултая Республики Башкортостан о толкова- 253 3. Основы конституционного строя России Тем не менее некоторые республики в составе Российской Федерации долгое время сохраняли в своих конституциях и законодательстве упоминание о своем гражданстве. А действующая Конституция Республики Татарстан до сих пор в ст. 21 закрепляет: «1. Республика Татарстан имеет свое гражданство. 2. Гражданин Российской Федерации, постоянно проживающий на территории Республики Татарстан, является гражданином Республики Татарстан. 3. Гражданин Республики Татарстан одновременно является гражданином Российской Федерации». Стоит заметить, что вопрос о собственном гражданстве частей федерации довольно сложный, и Конституционный Суд РФ не сразу пришел к выводу о возможности лишь одного гражданства — федерального. Первое упоминание о сомнительности гражданства субъекта РФ мы находим только в Особом мнении конституционного судьи Н.В. Витрука: «Видимо, институт гражданства республики как субъекта Российской Федерации имеет смысл лишь в качестве одного из остаточных (формальных) признаков республики как государства, то есть государственной природы республики в качестве субъекта Российской Федерации. Остаточным (формальным) данный признак является потому, что он не может свидетельствовать о суверенном характере государственной власти в республиках. Республики (государства) как субъекты Российской Федерации не обладают суверенитетом и потому не имеют права выхода из Российской Федерации, что служит гарантией сохранения государственной целостности России. Гражданство республики как субъекта Российской Федерации допустимо лишь постольку, поскольку оно не влияет на общий конституционно-правовой статус всех граждан Российской Федерации»53. Равенство гражданства Принцип равенства гражданства есть частный случай принципа равноправия. Некоторые исследователи различают термины «равенство» и «равноправие», понимая под первым «одинаковое юридическое положение граждан (и неграждан) перед законом, т.е. совпадение всего ком- нии ряда положений статей 5, 11, 71, 72, 73, 76, 77 и 78 Конституции Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс». 53 254 Особое мнение судьи Конституционного Суда Российской Федерации Н.В. Витрука по Постановлению Конституционного Суда РФ от 24 ноября 1995 г. № 14-П «По делу о проверке конституционности части второй статьи 10 Закона Республики Северная Осетия от 22 декабря 1994 года “О выборах в Парламент Республики Северная Осетия — Алания”» // СЗ РФ. 1995. № 48. Ст. 469. Российское гражданство плекса прав и обязанностей у всех лиц», а под вторым — «совпадение объема только прав»54. Но в настоящей работе эти термины рассматриваются как синонимы. Равенство гражданства можно определить как равенство всех перед законом и судом независимо не только «от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям» (ч. 2 ст. 19 Конституции РФ), но и от времени и способа приобретения российского гражданства. Собственно, примерно так и сформулирован этот принцип в российской Конституции: гражданство является «равным независимо от оснований приобретения». Другими словами, гражданин России имеет один и тот же объем прав и обязанностей вне зависимости от того, приобрел ли он российское гражданство: а) по рождению (ст. 11 Закона о гражданстве); б) в результате приема в гражданство РФ (ст. 11); в) в результате восстановления в гражданстве (ст. 11); г) в результате оптации, т.е. выбора гражданства при изменении Государственной границы (ст. 17); д) если его родители или единственный его родитель приобрели гражданство РФ (ст. 24). Показательно, что первое упоминание в Конституции РФ о принципе равноправия мы находим в статье, которая посвящена правовым основам российского гражданства. Это не случайно, ибо именно гражданство является той юридической базой, которая позволяет человеку обладать всей полнотой прав и свобод, закрепленных Конституцией, равно как нести все перечисленные в ней обязанности. Лица, не имеющие российского гражданства (иностранцы и апатриды), не обладают полнотой прав и обязанностей, как российские граждане. Часть 3 ст. 62 Конституции РФ гласит: «Иностранные граждане и лица без гражданства пользуются (заметьте, «пользуются», а не «имеют». — М. К.) в Российской Федерации правами и несут обязанности наравне с гражданами Российской Федерации, кроме случаев, 54 См., например: Баглай М.В., Туманов В.А. Малая энциклопедия конституционного права. М.: БЕК, 1998. С. 389. 255 3. Основы конституционного строя России установленных федеральным законом или международным договором Российской Федерации». Это естественно: современная цивилизация, несмотря на процесс глобализации, все же сохраняет принцип национальной государственности. Неотъемлемость российского гражданства и свобода распоряжения им Возможность государства отобрать гражданство у человека — это одно из самых ярких проявлений государственного произвола. Естественно, это несовместимо с идеей свободы личности, логически противоречит ей. А без такой свободы нельзя говорить о правовом государстве. Свобода имманентна (внутренне присуща) праву. Соответственно, если нет свободы личности, мы не можем говорить и о праве (хотя можем говорить о законности). Государство (на самом деле действующая в данный момент власть) не вправе осуществлять нечто вроде искусственного отбора. Ведь даже если речь идет о «плохом гражданине» — человеке, уклоняющемся от выполнения гражданских обязанностей, не соблюдающем законы и т.п., недопустимо избавляться от него ни при каких обстоятельствах. За конкретное деяние к человеку должны быть применены меры установленной юридической ответственности (гражданской, административной, уголовной и т.п.). В то же время не соответствовало бы праву «закрепощение» человека — обязанность оставаться гражданином данного государства. Тут нет симметрии: государство не может «избавиться» от своего гражданина, а вот гражданин вправе разорвать связь с государством. Но симметрия тут и невозможна: государство заведомо несравненно сильнее, чем индивид, а потому конституционное право, во многом исходя из этого, закрепляет нормы, позволяющие хоть как-то учесть такое неравенство сил, без чего человек будет просто раздавлен «государственным катком». Принцип неотъемлемости и свободы распоряжения гражданством можно разбить на несколько элементов. 1. Сохранение российского гражданства вне зависимости от места проживания. Сегодня множество россиян живут за границей, оставаясь российскими гражданами (может, кто-то и хотел бы лишить их гражданства, но Конституция не позволяет). Понятие гражданства, как уже говорилось, в самом себе несет идею свободы человека, в том числе сво- 256 Российское гражданство боды выбирать себе место жительства, свободно перемещаться не только по стране, но и по миру. Об этом Конституция могла бы и не упоминать. Но, как и во многих других случаях, здесь требовалось подчеркнуть новое положение в сравнении с советским периодом, когда идеократическое государство опустило для своих граждан «железный занавес», отгородило страну от остального мира: оно не могло допустить, чтобы без ведома властей кто-то мог сам избрать место для проживания. Естественно, это наталкивалось на пассивное сопротивление: многие из тех, кому дозволялось выезжать за границу, отказывались возвращаться в СССР, что породило понятие «невозвращенец». Чаще всего «невозвращенцами» становились артисты, выезжавшие за рубеж на гастроли, спортсмены — на соревнования, ученые — на конференции, но иногда дипломаты и даже разведчики. Инерция негативного восприятия «проживания за границей» еще долго сохранялась в России. Одним из подтверждений служит дело, которое рассматривал Конституционный Суд РФ в 1996 г. Заявитель А.Б. Смирнов пожаловался на норму действовавшего тогда Закона о гражданстве 1991 г., согласно которой граждане бывшего СССР, проживающие на территориях государств, входивших в состав бывшего СССР, а также прибывшие для проживания на территорию Российской Федерации после 6 февраля 1992 г., приобретают гражданство Российской Федерации в порядке регистрации (в прежнем Законе был такой способ приобретения гражданства). Смирнов же настаивал, чтобы он был признан гражданином РФ, поскольку родился на территории РСФСР в Московской области и до 1979 г. проживал в ней. В 1979 г. в связи с регистрацией брака он выехал в Литву на постоянное жительство. В 1992 г. Смирнов расторг брак и 8 декабря того же года вновь прописался в городе Химки Московской области (после принятия Конституции РФ 1993 г. действует институт регистрации по месту жительства, причем регистрация, в отличие от прописки, производится не в разрешительном, а в уведомительном порядке). Паспортный отдел отказал Смирнову в выдаче вкладыша к паспорту, свидетельствующего о принадлежности к гражданству Российской Федерации, а суды разных инстанций отказывались удовлетворить его жалобу, мотивируя это тем, что А.Б. Смирнов на день вступления Закона о гражданстве в силу (6 февраля 1992 г.) проживал за пределами Российской Федерации. Поэтому он может приобрести российское гражданство путем регистрации. Конституционный Суд по этому делу высказался вполне определенно. Он констатировал, что «лица, родившиеся 30 декабря 1922 года и позднее и 257 3. Основы конституционного строя России утратившие гражданство бывшего СССР, считаются состоявшими в гражданстве Российской Федерации по рождению, если они родились на территории Российской Федерации. Из этого положения вытекает, что такие лица состояли в российском гражданстве уже с момента рождения и в силу статьи 6 (часть 3) Конституции Российской Федерации не могут считаться лишившимися этого гражданства, если только не утратили его по собственному свободному волеизъявлению. Следовательно, употребленное в части второй статьи 13 Закона Российской Федерации “О гражданстве Российской Федерации” применительно к указанным в ней лицам выражение “считаются состоявшими в гражданстве Российской Федерации” означает, что такие лица считаются состоявшими в российском гражданстве по рождению не только в прошлом, до утраты ими гражданства бывшего СССР, но и после этого они продолжали и продолжают сохранять российское гражданство вплоть до момента, пока оно не будет прекращено на основании их собственного волеизъявления. <...> Формулируя данный запрет (лишения гражданства. — М. К.), Конституция Российской Федерации и международно-правовые акты исходят из того, что в сфере любых правоотношений, в том числе связанных с гражданством, личность выступает не как объект государственной деятельности, а как полноправный субъект, что обязывает государство обеспечивать уважение достоинства личности (статья 21, часть 1, Конституции Российской Федерации) при реализации права на гражданство. Произвольное, без учета волеизъявления гражданина лишение или даже временное прекращение законно приобретенного гражданства, нарушая статью 6 Конституции Российской Федерации, умаляет достоинство личности, что в соответствии со статьями 18, 21 (часть 1) и 55 (часть 2) Конституции Российской Федерации является недопустимым как при издании, так и при применении законов»55. 2. Недопустимость лишения гражданства Российской Федерации. В большой степени этот принцип связан с предыдущим. Часть 3 ст. 6 Конституции РФ гласит: «Гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства или права изменить его». Но опять же — разве это не само собой разумеется? Если такое недоумение у вас возникает, считайте себя цивилизованными людьми. А вот разработчикам проекта Конституции данный конституционный запрет казался не излишним, а, напротив, необходимым (современная практика подтвердила правильность такой позиции: по сей день некоторые лица, зани- 55 258 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 16 мая 1996 г. № 12-П «По делу о проверке конституционности пункта “г” статьи 18 Закона Российской Федерации “О гражданстве Российской Федерации” в связи с жалобой А.Б. Смирнова» // СЗ РФ. 1996. № 21. Ст. 2579. Российское гражданство мающие высокое должностное положение, позволяют себе делать заявления о желательности лишить российского гражданства определенную категорию лиц или конкретных граждан). Эта норма — еще один ответ на антиправовую советскую практику. Гражданства лишались не только «невозвращенцы», но и те, кто публично выражал свое несогласие с политикой, проводимой властями, либо подвергал сомнению идеологические принципы советского строя. Лишение гражданства оформлялось указом Президиума Верховного Совета СССР, но само решение об этом, естественно, принимала реально управлявшая страной структура — Политбюро ЦК КПСС. В советское время лишались гражданства, разумеется, и те, кто хотел уехать из страны, но либо не мог легально попасть за границу, либо не желал оставлять семью. Разумеется, право на выезд советское законодательство не предусматривало. И лишь под давлением мирового общественного мнения и правительств западных государств советские власти с 1960-х годов согласились «отпускать» своих граждан. В основном уезжали из страны «по линии» еврейской эмиграции, поэтому некоторые советские граждане — неевреи — заключали браки с евреями, чтобы покинуть страну. Появилась даже такая частушка: Надоело мне, Ванюша, Танцевать с тобой кадриль. Выйду замуж за еврея И уеду в Израúль. 3. Право гражданина изменить свое гражданство. Это право есть фактически право прекратить гражданство. Закон о гражданстве предусматривает два основания для этого: добровольный выход из российского гражданства (ст. 19) и выбор иного гражданства (оптация) при изменении Государственной границы Российской Федерации (ст. 21). Однако выход из гражданства не является абсолютно свободным. Закон называет условия, при которых такой выход невозможен: а) наличие не выполненного перед государством обязательства, установленного федеральным законом (например, гражданин имеет задолженность по уплате налогов или иных платежей); б) привлечение в качестве обвиняемого по уголовному делу либо наличие вступившего в законную силу и подлежащего исполнению обвинительного приговора 259 3. Основы конституционного строя России суда в отношении данного лица; в) отсутствие иного гражданства и гарантий его приобретения. 4. Запрет высылки и выдачи гражданина. Часть 1 ст. 61 Конституции РФ гласит: «Гражданин Российской Федерации не может быть выслан за пределы Российской Федерации или выдан другому государству». Хотя запрет высылки и выдачи закреплен не вместе с другими принципами, названными в ст. 6 Конституции РФ, он также является принципом российского гражданства. Высылка в советское время была одним из способов репрессий, применявшимся главным образом к критически настроенным к советской власти известным людям56 (достаточно напомнить, что среди высланных из СССР и соответственно лишенных советского гражданства были два нобелевских лауреата — писатель А. Солженицын и поэт И. Бродский, всемирно известные виолончелист и дирижер М. Ростропович, певица Г. Вишневская). Иногда высылку власти использовали для обмена своего «плохого» гражданина на какого-либо зарубежного коммунистического деятеля. Наиболее известен обмен диссидента В. Буковского в середине 1970-х годов на тогдашнего руководителя компартии Чили Л. Корвалана (об этом в интеллигентской среде тоже ходила частушка, первые две строки которой звучали так: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана»). В отличие от высылки, выдача гражданина иностранному государству связана уже не с политическим преследованием, а с совершением уголовного правонарушения. Запрет выдачи заключается в том, что, если российский гражданин подозревается в совершении преступления на территории иностранного государства, но находится на территории России, он не может быть выдан этому государству. Именно поэтому запрет выдачи воспроизводится в Уголовно-процессуальном кодексе РФ. В ст. 464 УПК РФ (п. 1 ч. 1) так и говорится, что выдача лица не допускается, если «лицо, в отношении которого поступил запрос иностранного государства о выдаче, является гражданином Российской Федерации». 56 260 Менее известных инакомыслящих (диссидентов), правозащитников власть помещала в психиатрические клиники или отправляла в места заключения в качестве уголовного наказания за «антисоветскую деятельность». Российское гражданство Это, разумеется, не означает, что подозреваемый российский гражданин может избежать наказания (по крайней мере, полицейского расследования и судебного рассмотрения). В международном праве существует институт правовой помощи, благодаря которой разные государства обеспечивают уголовное преследование граждан, совершивших преступления за рубежом. Россия имеет многочисленные договоры (конвенции) о правовой помощи с разными государствами. С одной стороны, в них повторяется запрет выдачи, а с другой — обязательство осуществлять уголовное преследование подозреваемых. Так, в ст. 58 Договора между Российской Федерацией и Республикой Польша о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским и уголовным делам57 говорится: «Каждая Договаривающаяся Сторона обязуется по ходатайству другой Договаривающейся Стороны осуществлять в соответствии со своим законодательством уголовное преследование против своих граждан, а также иных постоянно проживающих на ее территории лиц, подозреваемых в совершении преступления на территории запрашивающей Договаривающейся Стороны». В то же время в ст. 64 сказано, что «выдача не имеет места, если», в частности, «лицо, выдача которого требуется, является гражданином запрашиваемой Договаривающейся Стороны». Защита гражданина за рубежом Часть 2 ст. 61 Конституции РФ гласит, что «Российская Федерация гарантирует своим гражданам защиту и покровительство за ее пределами». А п. 2 ст. 7 Закона о гражданстве конкретизирует это: «Органы государственной власти Российской Федерации, дипломатические представительства и консульские учреждения Российской Федерации, находящиеся за пределами Российской Федерации, должностные лица указанных представительств и учреждений обязаны содействовать тому, чтобы гражданам Российской Федерации была обеспечена возможность пользоваться в полном объеме всеми правами, установленными Конституцией Российской Федерации, федеральными конституционными законами, федеральными законами, общепризнанными принципами и нормами международного права, международными договорами Российской Федерации, законами и правилами государств проживания или 57 СЗ РФ. 2002. № 7. Ст. 634. 261 3. Основы конституционного строя России пребывания граждан Российской Федерации, а также возможность защищать их права и охраняемые законом интересы». Это — совершенно естественная обязанность, поскольку, напомню, смысл гражданства — во взаимных правах и обязанностях человека и государства. А одна из главных обязанностей последнего — охранять своих граждан и их права. Дипломатические представительства являются островками национальной территории, а их официальные должностные лица представляют власть соответствующего государства. Поэтому при возникновении не только непредвиденных объективных обстоятельств, но даже затруднений, в которых виноват сам гражданин, он вправе рассчитывать на правовую, материальную и иную помощь со стороны зарубежных представительств своего государства. Президент РФ 2 декабря 2017 г. утвердил перечень поручений, в п. 3 которого говорится: «Министерству иностранных дел Российской Федерации в целях выработки рекомендаций по обеспечению эффективной правовой защиты граждан Российской Федерации за рубежом создать межведомственную рабочую группу, включив в ее состав представителей некоммерческих организаций. Срок — 30 марта 2018 г. Ответственный: Лавров С.В.»58. Вообще-то довольно странное поручение, если учесть, что Конституция РФ к этому моменту уже действовала почти четверть века. Избегание состояния без гражданства Состояние без гражданства — ненормальное. Человек, конечно, может ощущать себя «гражданином мира» и внутренне не быть привязанным ни к одной стране, даже к той, где он родился или вырос. Но все же в норме человеку свойственно быть гражданином конкретной страны. Эта мысль является исходной для законодательства многих государств, в том числе и России. Но даже если какой-то человек оказался лицом без гражданства, он вовсе не становится бесправным (см. ч. 3 ст. 62 Конституции РФ), просто объем прав, в том числе социальных, у апатридов существенно меньше, чем у граждан (и это характерно для любой страны). 58 262 Перечень поручений по итогам заседания Совета по развитию гражданского общества и правам человека, состоявшегося 20 декабря 2013 г. (Пр-2436) [Электронный ресурс] // Официальный сайт Президента Российской Федерации. URL: http:// kremlin.ru/acts/assignments/orders/56261 (дата обращения: 02.12.2017). Российское гражданство Стремление государства к минимизации состояния без гражданства я бы назвал благородным. И такое стремление явственно просматривается в Законе о гражданстве. Например, выше уже говорилось, что гражданин РФ не вправе выйти из гражданства, если он не имеет иного гражданства и гарантий его приобретения. Но особенно ярко принцип избегания состояния без гражданства проявляется в тех нормах, которые регулируют гражданство детей: ● российское гражданство ребенка не может быть прекращено, если в результате такого прекращения он станет лицом без гражданства (п. 3 ст. 9); ● ребенок становится гражданином России, если: — один из его родителей имеет гражданство Российской Федерации, а другой — является иностранным гражданином, при условии, что ребенок родился на территории Российской Федерации либо если в ином случае он станет лицом без гражданства (подп. «в» п. 1 ст. 12); — оба родителя или единственный его родитель, проживающие на территории Российской Федерации, являются иностранными гражданами или лицами без гражданства, при условии, что ребенок родился на территории Российской Федерации, а государство, гражданами которого являются его родители или единственный его родитель, не предоставляет ребенку свое гражданство (подп. «г» п. 1 ст. 12). В заключение нужно сказать, что, кроме юридического, существует еще и, так сказать, социологическое понятие «гражданин», которое включает особое состояние человека, особое его самосознание, призывающее его быть как минимум неравнодушным, а лучше — активным участником публичной жизни; отстаивать не только свои права, но и общие (публичные) интересы. Граждане, следующие такому пониманию, собственно, и составляют то, что называется гражданским обществом. Хотя понятие «гражданин» возникло в Древнем Риме, в нашей Конституции оно ближе к тому смыслу, который вкладывался в него в средневековых европейских городах: гражданин — свободный и ответственный человек. В таком понимании это не римский плебей, беспокоящийся лишь о том, предоставит ли ему государство «хлеб и зрели- 263 3. Основы конституционного строя России ща», а человек, побуждающий и даже, если нужно, заставляющий власть уважать те ценности, которые заложены в конституции данного государства. В то же время он и сам способен и готов на жертву ради общественной пользы. В противном случае уместно говорить лишь о подданных, даже если у них есть паспорт гражданина. Правовое государство Право есть искусство благого и справедливого. Из Дигестов Юстиниана Смысл правового государства «Правовое государство» — еще одно конституционное понятие, которое было не только немыслимо в рамках советского типа государства, но и прямо отвергалось. Вот, например, как официальная юридическая наука объясняла несовместимость «правового государства» с коммунистической доктриной: «Вопрос о соотношении политической власти, государства, с одной стороны, и буржуазного права — с другой, пользуется неизменным вниманием буржуазной науки. Основная концепция данной проблемы сводится к так называемому “правовому государству”, или “господству права” над государством (кроме нее имеют хождение и некоторые “этатистские” теории примата государства над правом). Мысль о том, что право, понимаемое или как надклассовая норма долженствования, или как абстрактная всеобщая справедливость, или как “естественные” права человека, господствует над государством, над политической властью, связывает и ограничивает ее, в существе своем есть прикрытие классовой диктатуры»59. Лишь когда советское руководство осознало, что страна дальше не может развиваться в соответствии с коммунистическими «догматами» в их традиционном виде, оно решилось провести модернизацию, но не выходя за общие рамки учения. Это произошло на XIX Всесоюзной кон- 59 Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Исторические типы государства и права. М.: Юрид. лит., 1971. С. 418. 265 3. Основы конституционного строя России ференции КПСС (1988 г.), во многом ставшей поворотным моментом в перестройке. В п. 4 Резолюции о демократизации было записано: «Конференция считает делом принципиальной важности формирование социалистического правового государства как полностью соответствующей социализму формы организации политической власти»60. Это, конечно, означало определенный прорыв, но до адекватного восприятия правового государства было еще далеко. Дело даже не в том, что правовое государство (как увидим ниже) вовсе не форма организации власти, а в том, что в партийном понимании правовое государство практически не отличалось от государства социалистической законности. Как ни удивительно, но в этом советские идеологи не сильно отличаются от одной из научных позиций, которая насчитывает уже примерно лет двести. Известный немецкий ученый Роберт фон Моль (1799–1875) трактовал правовое государство как торжество закона, государство законности. Таким же образом в XIX — начале ХХ в. трактовали правовое государство и многие представители российской юридической науки61. В таком понимании государство, если оно правовое, должно строго соблюдать собственные законы и обеспечивать их неукоснительное соблюдение всеми, кто в нем проживает. Подобное понимание правового государства обязывает согласиться с ярким представителем юридического позитивизма Г. Кельзеном, считавшим «понятие “правовое государство” плеоназмом, поскольку любое государство является правовым в силу того, что его деятельность строится и осуществляется именно через правовые нормы»62. Впрочем, позитивизм Кельзена все-таки отличается от советского легизма, придававшего чуть ли не «священный смысл» любому юридическому акту 60 Резолюция XIX Всесоюзной конференции КПСС «О демократизации советского общества и реформе политической системы» [Электронный ресурс] // Портал «История. РФ». URL: http://док.история.рф/20/rezolyutsiya-xix-vsesoyuznoy-konferentsii-kpss/ (дата обращения: 19.11.2017). 61 См. об этом, например: Лаптева Л.Е. Устарело ли правовое государство? // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 2 / сост. В.А. Четвернин. М.: ГУ ВШЭ, 2009. С. 149. 62 Антонов М.А. Об определении понятия «правовое государство» // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2010. № 3. С. 131. 266 Правовое государство социалистического государства, поскольку такой акт — в марксистском понимании — отражает волю народа. Кельзен же признавал некие правовые принципы, стоящие над положительным правом. В частности, говоря о принципиальном различии между абсолютной и конституционной монархиями, он писал, что «важная отличительная особенность, приобретенная отныне конституцией, выражается в существовании нормы (конституции), в соответствии с которой законы должны приниматься определенным образом (посредством народного представительства), а также в том факте, что такая норма (конституция) не может быть изменена в простой форме, по которой изменяются другие общие нормы (законы)»63. В другой работе он хотя и пришел к выводу, что люди вынуждены довольствоваться лишь относительной справедливостью, «которую можно усмотреть во всяком позитивном правопорядке», но тут же добавлял: «и состоянии мира и безопасности, которое этот правопорядок — в большей или меньшей степени — обеспечивает»64. Г. Еллинек утверждал, что в трактовке правового государства как государства законности нет ничего принципиально нового: «Тот принцип, однако, на который современная теория правового государства заявляет свое исключительное притязание, что всякая относящаяся к индивиду правительственная деятельность должна осуществляться только в силу закона и в пределах его, с полной ясностью сознавался в Греции, и прежде всего в Афинах. В понятии же закона заключается уже представление об ограничении»65. Поэтому, говорил он, «формулированная Молем, Шталем и Гнейстом66 современная теория правового государства не прибавила ни одного нового признака к учению Платона и Аристотеля о государстве, 63 Кельзен Г. Судебная гарантия конституции (конституционная юстиция). Ч. 1 // Право и политика. 2006. № 8. С. 6. 64 Чистое учение о праве Ганса Кельзена: сб. переводов / пер. С.В. Лёзова. Вып. 2. М.: ИНИОН АН СССР, 1988. С. 208−209. 65 Еллинек Г. Общее учение о государстве // Право современного государства. Т. 1. 2-е изд., испр. и доп. по 2-му нем. изд. С.И. Гессеном. СПб.: Издание Юридического книжного магазина Н.К. Мартынова, 1908. С. 224. 66 Фридрих Шталь (1802–1861) и Рудольф фон Гнейст (1816–1895) — известные немецкие юристы. 267 3. Основы конституционного строя России в котором господствует закон»67. Однако и сам Еллинек, исповедовавший юридический позитивизм, недалеко ушел от критикуемой им позиции, считая, что государство связано своим собственным правом68: «Только божество или почитаемый как божество монарх в состоянии возвысить не поддающиеся обоснованию и изменчивые проявления своей воли на степень нормы поведения, долженствующей быть признаваемой всеми, но не им самим. Но совершенно иначе дело обстоит там, где деятельность государства регулируется прочными правовыми нормами, возникающими и подлежащими изменению только в установленных правом формах. Такая норма прежде всего обязательна для органов государства. Но с тем вместе является уже связанной и деятельность самого государства, — деятельность органов государства и есть сама государственная деятельность, другой деятельности государства, кроме осуществляемой через посредство его органов, вообще не существует. В такой норме заключается, с другой стороны, гарантия для подданных, что органы государства обязаны соблюдать ее»69. Еллинек признавал, что «акт правотворчества — даже в том случае, когда результат его остается в силе, — может заключать в себе нарушение права»70 (например, закон противоречит конституции) и что современные конституции «стремятся поставить определенные пределы всемогуществу самого государства в области законодательства, не только путем установления точных норм для проявления воли государства, но прежде всего путем признания “гарантированных” прав индивида»71. И все же он не увязывал правовое государство с естественным правом (и естествен- 67 Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 452. 68 Хотя один из параграфов его «Общего учения о государстве» называется «Связанность государства с правом», на самом деле Еллинек говорит о связанности государства правом — без предлога «с». Этот тонкий момент не всегда учитывается. Приведу эпизод из жизни. В одном из текстов, предназначенных для публичного использования Б.Н. Ельциным, я в качестве его помощника написал о правовом государстве как о государстве, связанном правом. Но когда мне вернули текст с президентской правкой, я увидел, что между этими словами рукой президента вставлен как раз предлог «с» (скорее всего, он подумал, что это — техническая ошибка). 69 Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 269. 70 Там же. С. 272. 71 Там же. С. 273. 268 Правовое государство ными правами человека), считая его неосуществимым и представляющим «поэтому самую резкую противоположность праву положительному»72. Однако сегодня правовое государство уже не мыслится без категории естественного права. Основоположником такого понимания закономерно считается Иммануил Кант, который термин «правовое государство» не применял (о том, кто его ввел, ведутся споры), но который видел суть такого государства в том, что оно связано (ограничено) правом, причем правом естественным. Данную идею Кант отчетливо изложил в труде «Метафизика нравов», изданном в 1793 г., конкретнее — в первой его части, названной «Метафизические начала учения о праве». Рассматривая государство в качестве идеи, Кант определял его как «такое, каким оно должно быть в соответствии с чистыми принципами права, причем идея эта служит путеводной нитью (norma) для любого действительного объединения в общность <...>»73. «Чистые принципы права» — это естественное право, т.е. право, «покоящееся на одних только априорных принципах», в отличие от положительного (статутарного) права, «вытекающего из воли законодателя»74. Именно право в его высоком — естественном — смысле, считал И. Кант, является стержнем государства, т.е. благо государства состоит вовсе не в благополучии граждан и (вопреки Аристотелю) не в их счастье, ибо «счастье (как утверждает и Руссо) может в конце концов оказаться гораздо более приятным и желанным в естественном состоянии (т.е. вне/ без государства. — М. К.) или даже при деспотическом правлении»75. Нет, благо государства, по Канту, есть «высшая степень согласованности государственного устройства с правовыми принципами, стремиться к которой обязывает нас разум через некий категорический императив»76. Отсюда вытекает, что правовое государство — это государство, где публичная 72 Там же. С. 24. 73 Кант И. Метафизика нравов. С. 345. 74 См.: Там же. С. 261. 75 Там же. С. 350. 76 Там же. 269 3. Основы конституционного строя России власть ограничена не просто юридическим (статутарным, положительным) законом, а законом правовым, или естественно-правовым, т.е. существующим до его признания государством: «Государство (civitas) — это объединение множества людей, подчиненных правовым законам»77. Нужно, однако, обратить внимание на то, что категоричность философа в вопросе о благе государства дала некоторым исследователям основание для критики. Так, Г. Еллинек не соглашался с кантовским тезисом о том, что «право не имеет никаких других функций, как только гарантировать существование людей; государство призвано поэтому только осуществлять право; от всякого попечения о благосостоянии оно должно отказаться»78. Такое государство, писал он, «никогда не существовало и не может существовать. Каждое государство должно заботиться уже по меньшей мере и о своей собственной международной безопасности, которая не всегда тождественна с защитою граждан и поэтому не может быть подведена под понятие защиты права»79. Следовательно, заключал Еллинек, «теория правового государства в чистом виде равносильна требованию отмены государства»80. Однако Кант не отрицал социальную и иные функции государства. Он лишь хотел вывести на первое, центральное место именно его правовой характер. Отдельно следует сказать о концепции верховенства (или господства, или правления) права — Rule of law. Классическую формулу Rule of law мы находим у знаменитого британского юриста Альберта Дайси (1835–1922). По Дайси, этот принцип состоит из трех родственных составных частей: 1) отсутствие правительственного произвола; 2) равенство всех перед законом и судом («каждый подчиняется обыкновенному закону, применяемому обыкновенными судами») и 3) выведение прав частных лиц не из конституции, а из их собственной природы, выявляемой судами81. В параграфе «Резюме значений термина “господство права”» Дайси писал: 77 Кант И. Метафизика нравов. С. 344. 78 Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 180. Еллинек утверждал, что эту идею до Канта высказывали Иоганн Фихте и Вильгельм Гумбольдт (1767–1835). 79 Там же. 80 Там же. С. 180–181. 81 См.: Дайси А. Основы государственного права Англии. Введение в изучение английской Конституции // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. II: Конституционные основы устройства государства и общества. Конституционные 270 Правовое государство «Итак, это “господство права”, составляющее основной принцип нашей конституции, имеет три значения или может быть рассматриваемо с трех различных точек зрения. Оно означает, во-первых, абсолютное верховенство или преобладание обыкновенного права в противоположность влиянию произвола и исключает всякий произвол, прерогативу или даже широкую дискреционную власть правительства. Англичане управляются законом и только законом: у нас человек может быть наказан, но только за нарушение закона, а не за что другое. Оно означает, далее, равенство перед законом или одинаковую подчиненность всех классов общему праву страны, применяемому обыкновенными судами: “господство права” в этом смысле исключает мысль о каком-либо освобождении должностных лиц или кого бы то ни было от обязанности повиноваться закону, которому подчиняются другие граждане, или от ответственности перед обыкновенными судами. <...> “Господство права” может, наконец, употребляться как формула для выражения того факта, что конституционное право, т.е. нормы, которые в других государствах естественно входят в состав конституционного кодекса, у нас являются не источником, но следствием прав частных лиц, которые определяются и защищаются судами; что, одним словом, у нас принципы гражданского права были настолько развиты судами и парламентом, что ими определяется даже положение короны и ее слуг, так что конституция является результатом обыкновенного права страны»82. Тут особенно важно обратить внимание на третье значение понятия «верховенство (господство) права» — естественные права личности стоят над юридической конституцией (хотя писаной консолидированной конституции у Великобритании нет). Правовое государство, действительно, имеет смысл (по крайней мере, в сегодняшнем мире), только если основано на признании неких вечных аксиом — того, что мы называем естественным правом. Без апелляции к ним связанность государства правом становится эфемерной. Право и закон Между тем многие люди, в том числе пребывающие на самых высоких «этажах власти», исповедуют (возможно, по незнанию) позитивистское основы правового положения личности / концепция, сост., ред., авт. предисл. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алеф-пресс», 2014. С. 233–235. 82 Там же. С. 235–236. 271 3. Основы конституционного строя России понимание правового государства. Для примера напомню прозвучавший в 2000 г. из уст Президента РФ тезис о «диктатуре закона». Для недоумения тут есть как минимум два основания. Первое заключается в том, что соединение слов «диктатура» и «закон» представляет собой оксюморон. Ведь «диктатура» означает проведение политики (неважно, мягкими или репрессивными методами) как раз без оглядки на закон. Диктатура ориентируется не на закон, а на то, что считается целесообразным, с точки зрения диктатора (индивидуального или коллективного). Между прочим, очень верное определение диктатуры дал В.И. Ленин: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»83. Но важнее тут второе основание. Даже если «диктатуру» заменить на «безусловную обязательность», приведенный лозунг неверен, ибо сам закон может оказаться неправовым. В Резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы № 1594 (2007) «Принцип Rule of Law» говорится: «Парламентская ассамблея обращает внимание на тот факт, что в некоторых молодых демократических государствах Восточной Европы юристы в основном склоняются к пониманию термина “rule of law” как “supremacy of statute law”, т.е. верховенство закона. Однако термин “rule of law” следует переводить на русский язык как верховенство права, так как правильным переводом термина “rule of law” на французский язык является “prééminence du droit”, а не “prééminence de la loi” (аналогичным образом термины “Recht” и “droit” в выражениях Rechtsstaat/Etat de droit следует переводить на русский язык как право). Перевод термина “rule of law” как верховенство закона вызывает серьезную озабоченность, поскольку в некоторых этих странах все еще присутствуют, несмотря на верховенство права, определенные традиции тоталитарного государства, как в теории, так и на практике. Такая формалистическая интерпретация терминов “rule of law” и “Etat de droit”, а также “Rechtsstaat” противоречит сути как понятия “rule of law”, так и понятия “prééminence du droit”. Несомненно, в этих случаях имеют место недопустимая непоследовательность и нечет- 83 272 Ленин В.И. Победа кадетов и задачи рабочей партии // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 12. М.: Политиздат, 1968. С. 320. Правовое государство кость при переводе юридических терминов на языки государств-членов»84. Почему Совет Европы придает такое значение «всего-навсего» правильности перевода? Да потому, что за понятиями «верховенство закона» и «верховенство права» стоят совершенно разные правопонимания. Некоторые юристы даже делали вывод о двух разных юридических науках (и одновременно учебных дисциплинах) — правоведении и законоведении85. Другими словами: закон есть продукт государственной деятельности, а право существует до закона, точнее, до закона и даже до государства существуют некие аксиоматические принципы, на которых и основано право. На таком правопонимании зиждется современная идея правового государства. Из этого, однако, было бы ошибочно делать вывод об оппозиции понятий «право» и «закон» (в данном случае термин «закон» понимается в узком смысле — как акт, принимаемый парламентом, — и в широком — как совокупность юридических актов разного уровня, издаваемых в установленном порядке органами публичной власти). Нельзя думать, будто в правовом государстве можно пренебрегать соблюдением закона, если кому-то покажется, что он не соответствует представлениям о праве. Такую оценку вправе давать только суд. А если нормативный правовой акт кажется кому-то несправедливым, глупым, излишне жестоким, короче, «не вписывается» в представления данного лица о праве, это не освобождает лицо от исполнения (соблюдения) данного акта, а лишь становится причиной для обращения со своими сомнениями в суд. Исключения составляют индивидуальные акты (приказы, поручения, распоряжения и т.п.), которые являются заведомо незаконными, неправомерными (преступными): от их исполнения подчиненный не только вправе, но и обязан отказаться. Наличие соответствующих положений в российском законодательстве86 означает, что государство предполагает 84 Цит. по: Журнал конституционного правосудия. 2008. № 2. С. 1. 85 См.: Мамут Л.С. Наука и образование в современной юриспруденции // Общественные науки и современность. 2009. № 6. С. 126−129. 86 См., например: ст. 15 Федерального закона от 27 июля 2004 г. № 79-ФЗ «О государственной гражданской службе Российской Федерации» // СЗ РФ. 2004. № 31. 273 3. Основы конституционного строя России хотя бы минимальный уровень правосознания государственных служащих. И это хороший повод перейти к следующему элементу правового государства. Право и правосознание Недостаточно сказать, что правовым государством считается такое, которое связано, ограничено правом. Требуется еще понять, ограничивается ли правом сам народ, являющийся сувереном? Если на этот вопрос ответить утвердительно, между собой столкнутся две характеристики государства — «правовое» и «демократическое». И по буквалистской (примитивной) «демократической» логике народ окажется над правом: над сувереном не может быть ничьей власти, следовательно, решению народа никто и ничто не может воспрепятствовать, даже если оно совершенно не соответствует праву. Между тем противоречия между «демократическим» и «правовым» нет, если, с одной стороны, понимать демократию не исключительно как принадлежность власти народу, а как систему из нескольких базовых элементов (о них см. ниже), с другой — исходить из того, что в понятие народного суверенитета встроено обязательство осуществлять верховную власть на основе права. Замечательный русский юрист А.С. Алексеев (1851–1916) радикальным образом выразил эту мысль. Возражая Г. Еллинеку, утверждавшему, что народ в республике является «высшим суверенным органом», он писал: «В правовом государстве не существует ни суверенной власти, ни суверенного органа, а существует лишь суверенный закон. Этот же закон не является предписанием того или иного учреждения — монарха или парламента, — а представляет собою результат сложного юридического процесса, в котором принимают участие несколько органов, и притом в степени и в формах, установленных конституцией. Постановление ни одного из этих органов само по себе не создает обязательных правовых норм, а произво- Ст. 3215; ст. 17 Федерального закона от 21 июля 1997 г. № 114-ФЗ «О службе в таможенных органах Российской Федерации» // СЗ РФ. 1997. № 30. Ст. 3586; ст. 24 Федерального закона от 27 мая 1996 г. № 57-ФЗ «О государственной охране» // СЗ РФ. 1996. № 22. Ст. 2594. 274 Правовое государство дит юридический эффект лишь под условием его согласованности с постановлениями других органов. Ни один из таких органов в процессе правотворчества не занимает преимущественного пред другими положения; все они между собою координированы в том смысле, что участие каждого из них одинаково необходимо для того, чтобы закон получил юридическую силу»87. В реальности подлинно демократическое государство не входит в конфликт с верховенством права, напротив, право и демократия защищают, поддерживают друг друга. Именно государства с высокой степенью демократии обеспечивают высокий уровень правовых институтов и их эффективность. Я сравнил 25 государств, занимающих первые строки в Индексе Economist Intelligence Unit, с 25 верхними строками Индекса международной неправительственной организации World Justice Project88, по которому измеряется степень реализации принципа верховенства права89. Оказалось, что 19 стран, относящихся к «полным демократиям», являются передовыми и в правовом отношении. Повторю: идею правового государства нельзя воспринимать как дозволение не соблюдать нормы, кажущиеся гражданину сомнительными. Напротив, правовое государство немыслимо без того, чтобы в обществе не существовало уважение к закону — если и не такое максималистское, как у Сократа (470–399 гг. до н.э.), то хотя бы приближающееся к нему. Напомню: этот великий философ понимал, что несправедливо осужден на смерть, но отказался от предложенного ему побега, так объясняя свое решение: «Ну так посмотри вот на что: если бы, в то время как мы собирались удрать отсюда — или как бы это там ни называлось, если бы в это самое 87 Алексеев А.С. К вопросу о юридической природе власти монарха в конституционном государстве. Ярославль, 1910. С. 67−68. 88 См.: WJP Rule of Law Index 2016 [Электронный ресурс] // Сайт WJP. URL: https: //worldjusticeproject.org/sites/default/files/documents/RoLI_Final-Digital_0.pdf (дата обращения: 17.06.2017). 89 Оценка проводилась по восьми критериям: 1) ограничение государственной власти; 2) порядок и безопасность; 3) регулирование правопорядка; 4) гражданское судопроизводство; 5) отсутствие коррупции; 6) открытость правительства; 7) уголовное судопроизводство; 8) фундаментальные права. 275 3. Основы конституционного строя России время пришли сюда Законы и Государство и, заступив нам дорогу, спросили: “Скажи-ка нам, Сократ, что это ты задумал делать? Не задумал ли ты этим самым делом, к которому приступаешь, погубить и нас, Законы, и все Государство, насколько это от тебя зависит? Или тебе кажется, что еще может стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и уничтожаются?” Что скажем мы на это или на что-нибудь подобное, Критон?90 Ведь не одни только риторы могут сказать многое в защиту того закона, который мы отменяем и который требует, чтобы судебные решения сохраняли силу. Или, может быть, мы возразим, что ведь это же город поступил с нами несправедливо и решил дело неправильно? Это мы, что ли, им скажем?»91. Итак, правовое государство — это государство, не отрицающее, а, наоборот, приветствующее законопослушание, т.е. подчинение положительному праву — установленным юридическим нормам. И напротив: правовым государством нельзя считать такое, в котором доминирует «принцип», метко сформулированный в советское время и отражавший уровень общего правосознания: «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Торжество такого «принципа» означает тот самый правовой нигилизм, о котором в России много толкуют. Правовой нигилизм, собственно говоря, есть презрение к праву (как к его фундаментальным принципам: равенства, справедливости и свободы, так и к конкретным велениям). Это не значит, что правовые нигилисты (неважно, осознают они это или нет) всегда нарушают законы и подзаконные акты. Речь о том, что, когда они стремятся достичь какой-то цели, пусть даже мелкой, бытовой, мотив необходимости соблюдения правового акта находится ниже мотива обойти те ограничения и препятствия, которые они видят на пути к достижению этой цели. Однако обвинение народа в массовом правовом нигилизме, на мой взгляд, несправедливо. С одной стороны, «народный» правовой нигилизм является прямым следствием нигилизма «элитного». Когда органы власти, их представите- 90 Критон — знатный гражданин Афин, близкий родственник Платона, самого известного ученика Сократа. Критон как раз и предложил Сократу организовать его побег. 91 Платон. Критон // Платон. Апология Сократа. Критон. Ион. Протагор. М.: Мысль, 1990. С. 105−106. 276 Правовое государство ли, известные общественные деятели, крупные предприниматели и т.д. либо впрямую нарушают Конституцию и законы, либо извращают их дух в своей практике, выступают с заявлениями, далекими от права в его высоком понимании, они тем самым демонстрируют правовой нигилизм, который становится своего рода паттерном (поведенческим образцом для «массового» человека). Если, например, глава компании не является в суд по вызову в качестве свидетеля по уголовному делу и суд на это практически никак не реагирует, в сознании граждан разрушается один из главных принципов права — равенство перед законом и судом. И «на своем уровне» многие копируют эту модель. А главное, право предстает перед ними как обременяющая жизнь помеха, которую можно убрать с помощью общественного или должностного положения, денег, связей и проч. С другой стороны, презрение и недоверие к правовым механизмам зачастую есть реакция людей на неправовые условия самой публичной жизни. Если применить здесь такое понятие экономической теории, как «рациональное поведение», означающее достижение максимального результата при имеющихся ограничениях, то мы увидим, что обычный человек, понимающий, какая реакция в случае его активности (или, наоборот, пассивности) последует от государства, поступает так, чтобы эта реакция принесла ему наименьший вред. Российская история показывает, что народ при определенных условиях вполне способен к активному протесту против произвола и несправедливости. Однако по общему правилу такой форме в наших краях предпочитают адаптацию к неправовому характеру власти, ее решениям и действиям. Другими словами, многие склонны к выбору иной стратегии поведения: обходить правила либо соблюдать их лишь в приемлемой для себя мере. Люди исходят из укоренившейся за многие столетия презумпции несправедливости или глупости официальных правил и правоприменения. За многие века неправовой государственности народ выработал свою систему оценок существующего позитивного права. На всякий официальный акт, так или иначе затрагивающий интересы человека, россиянин имел и имеет собственное мнение, обладая умением различать «правоту» и «законность». Не случайно одна из распространенных в России поговорок содержит в себе дилемму: «судить по закону или по совести». Вообще, 277 3. Основы конституционного строя России чувство правоты — хорошее чувство. Но только если «правота» сама основана на праве в его высоком смысле, т.е. на незыблемых нравственных принципах. Можем ли мы утверждать, что подавляющее большинство людей в нашей стране привержены такому пониманию? В то же время не всякое законопослушание является признаком высокого правосознания. Известный русский правовой мыслитель И.А. Ильин заметил: «Правосознание, доросшее лишь до внешней легальности, остается незрелым правосознанием. В самом деле, долгая и постоянная дрессура, идущая из поколения в поколение, может приучить душу к сознательному соблюдению законной формы и законного предела в поступках. Явная и тайная кража станет исключением, и цветок плодового дерева, растущего у большой дороги, будет спокойно превращаться в зрелый плод, задевающий прохожего; не станет самоуправства, сознательное нарушение прав будет редкостью; граждане будут еженедельно советоваться обо всем с собственным годовым адвокатом и постоянно, с особым удовлетворением от законности своего поведения, тягаться друг с другом в интеллигентном, равном и справедливом суде; забудется эпоха мелких взяток и крупных хищений, и люди перестанут видеть особое удальство в безнаказанном правонарушении; наконец, обязанность, частная и публичная, станет обычною формою жизни... И за всем этим, внешне блестящим, правопорядком может укрыться правосознание озлобленного раба»92. Иначе говоря, государство может добиться законопослушания (неважно, какими методами — «постоянной дрессурой» или репрессиями), но это еще не будет основой правового государства. «Развитое правосознание, — по словам того же И.А. Ильина, — умеет всегда разобраться в том, где начинается и где кончается право и где возникает произвол; и, решив этот вопрос, оно всегда умеет сделать надлежащие практические выводы: где надлежит признать и повиноваться, а где надлежит противопоставить произволу и грубой силе всю мощь правомерного и до героизма последовательного непокорства»93. Итак, законопослушание, являясь одним из важных показателей правового государства, не единственный его критерий. Больше того, 92 Ильин И.А. О сущности правосознания. М.: Рарогъ, 1993. С. 44. 93 Там же. С. 29. 278 Правовое государство оно вообще не должно считаться критерием, если при этом не обеспечена свобода личности. Кант был совершенно прав: свобода является сonditio sine qua non (непременным условием) правового государства — хотя бы потому, что несвободные люди не могут заставить работать институты, призванные правовым образом ограничить власть. Поэтому для граждан и действует принцип: «Разрешено все, что не запрещено законом», который означает, что гражданину достаточно знать лишь пределы правомерного поведения94. Для органов же публичной власти и их представителей, в том числе государственных и муниципальных служащих, напротив, действует принцип собственной компетенции. Он означает, что представители публичной власти могут принимать решения и действовать только по определенным в законе вопросам, только при определенных в законе условиях, только определенными в законе методами и только в определенном в законе порядке. И именно такая «несвобода» государства есть важнейшая гарантия свободы граждан. С учетом сказанного можно дать следующее определение (которое не отменяет другие дефиниции): Правовое государство — это государство, в котором обеспечен приоритет права перед политической, экономической и иной целесообразностью и безусловное подчинение всех (народа, органов публичной власти и граж дан) правовым установлениям. Отражение принципа правового государства в российской Конституции Для того чтобы ценность права была осознана обществом и пронизывала повседневную социальную практику, принцип правового государства желательно сначала институализировать (формализовать). Тогда можно рассчитывать на то, что соответствующие правила обретут повторяющийся и универсальный характер. Основы такой институализации, т.е. проявления правового государства, мы находим в Конституции РФ 94 В позднесоветское время появилась шутливая, но очень точно отражавшая реальность переделка названного принципа: «Что запрещено, то нельзя, а что разрешено — то обязательно». 279 3. Основы конституционного строя России (их одновременно можно считать и его критериями, и элементами содержания). Приоритет прав и свобод человека и гражданина Казалось бы, об этом автору следовало говорить еще при рассмотрении принципа «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью» (ст. 2). Однако данный принцип относится не только к правовой сфере. Приоритетность же прав и свобод — проявление именно правового государства, которое, собственно, и нацелено на соблюдение, охрану и защиту прав и свобод человека и гражданина, ибо именно в этом высвечивается смысл права как антитезы торжества «закона силы». Если в ст. 2 российская Конституция ставит права и свободы на высшую ступень ценностной иерархии, то ее ст. 18, так сказать, инструментализирует данное положение, провозглашая, что права и свободы человека и гражданина «определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием». Разумеется, это лишь принцип, ориентир, идеальная «модель поведения» органов публичной власти и должностных лиц. В иерархической пирамиде мотивов людей, составляющих «человеческий субстрат» публичной власти, соблюдение прав и свобод явно не первый. И такая ситуация характерна для любого государства. В конце концов мы не найдем страны, где все или хотя бы большинство следовали бы известной максиме: «не делай человеку того, чего не хочешь, чтобы делали тебе». Тем не менее масштабы соблюдения/нарушения прав личности в разных странах разные. Почему? Прежде всего потому, что человек, идущий работать судьей, депутатом, президентом, министром, губернатором или государственным, муниципальным служащим, как правило, такой же, как общество в целом. И характер доминирующих в обществе стереотипов, представлений, культурных моделей и т.п. неизбежно воздействует на сознание представителей власти. Р. Познер, например, анализируя решения Верховного суда США по делам, связанным с Первой поправкой, гарантирующей среди прочего свободу слова, пишет, что Суд учитывает контекст публичных выступлений. 280 Правовое государство И в связи с этим замечает: «Внимание к контексту может помочь избавиться от провинциализма и анахронизмов, из-за которых многие современные исследователи свободы слова берутся разоблачать ее ограничения в обществах, сильно отличающихся от сегодняшних Соединенных Штатов. Это настолько богатая, сильная, безопасная и политически стабильная страна, а ее народ по историческим и международным меркам настолько хорошо информирован, что каждый может говорить, что захочет, не создавая никакой опасности»95. В данном случае неважно, насколько сказанное соответствует действительности. Важно наличие ощущения, которое ретранслируется судам и, естественно, влияет на их решения. В нашем общественном сознании ценность прав и свобод личности невелика. Причин тому много. Одна же из главных, на мой взгляд, состоит в том, что долгие века власть в нашей стране осуществлялась в разных формах, лучше или хуже, более мягкими или более репрессивными методами, но при этом никогда — на основе права. Она имела потестарный характер96. Поэтому испокон веков человек, желая защитить свои достоинство, здоровье, а порой саму жизнь и уж тем более получить то или иное социальное благо, рассчитывал на собственные силу, социальный статус или изворотливость, связи, деньги и т.д. и т.п. Откуда же могло взяться за короткий по историческим меркам срок отношение к праву как к реальной, а не пропагандистской категории? Это, однако, вполне преодолимо благодаря соответствующей судебной практике. Ведь именно в зависимости от того, как она складывается в той или иной стране, разнятся масштабы соблюдения или, наоборот, нарушения права вообще и прав личности в частности. Именно правосудие способно перевести мотив уважения, соблюдения прав личности на верхний уровень иерархии мотивов в сознании представителей власти. Я сознательно не поставил прилагательного к слову «правосудие», поскольку оно и так содержит всю полноту необходимой информации: не может быть «несправедливого правосудия», ибо правосудие уже несет в себе смысл суда в соответствии с правом, стержнем которого являются права и свободы человека и гражданина. 95 Познер Р. Рубежи теории права / пер. с англ. И.В. Кушнаревой; под ред. М.И. Одинцовой. М.: Изд. дом ВШЭ, 2017. С. 81. 96 От лат. potestas — сила, мощь; а также возможность, случай, позволение; владыка (см.: Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А. Указ. соч. С. 254). 281 3. Основы конституционного строя России Одним из ярких показателей того, насколько приоритетны для государства права и свободы личности, служит институт ограничений прав и свобод. В.В. Лапаева совершенно верно замечает, что «доктрина конституционных критериев ограничения законом основных прав и свобод человека и гражданина» должна стать центральным звеном учения о конституционализме как ипостаси правового государства97. Тема ограничений прав и свобод заслуживает отдельного рассмотрения, поэтому позволю себе лишь упомянуть конституционные формулировки, посредством которых государство, с одной стороны, ограничивает права, с другой — само ограничивается в этой сфере (здесь я не указываю все ограничения при осуществлении прав и свобод человека и гражданина, которые установила сама Конституция РФ). 1. Статьей 19 Конституции РФ установлен запрет в любых формах ограничивать права и свободы по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности. 2. При закреплении прав, которые обычно называются личными (неприкосновенность личности, жилища, тайна коммуникаций и т.д.), Конституция говорит, что они могут быть ограничены только на основании судебного решения (ст. 22–25). Если быть точным, речь тут идет не об ограничении самих прав, которые являются неотчуждаемыми, а об их временном сужении или о временной приостановке их юридических гарантий (например, суд разрешает органу, производящему оперативно-разыскную деятельность, установить устройство для прослушивания телефонных переговоров лица, подозреваемого в совершении преступления). 3. Конституцией РФ предусмотрена возможность ограничения некоторых (в основном политических) прав и свобод в период действия особых правовых режимов — чрезвычайного или военного положения (ст. 56). При этом Конституция содержит исчерпывающий перечень конституционных прав и свобод, которые не подлежат ограничению в период действия особого режима. 97 282 См.: Лапаева В.В. Конституционные гарантии против законодательного произвола: роль правовой доктрины // Современный конституционализм: теория, доктрина, практика: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; РАП. Отд. конституционно-правовых исслед.; отв. ред. Е.В. Алферова, И.А. Умнова. М., 2013. С. 45–46. Правовое государство 4. Конституция РФ вводит общие принципы при ограничении прав и свобод. Во-первых, ч. 1 ст. 55 напоминает: «Перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина», т.е. государством охраняются не только все перечисленные в гл. 2 права и свободы личности, но и другие. Например, в Конвенции от 4 ноября 1950 г. «О защите прав человека и основных свобод»98, которую Россия ратифицировала в 1998 г.99 (далее — Европейская Конвенция), присутствуют запреты коллективной высылки иностранцев, лишения свободы за долги и др., прямо не названные в Конституции РФ. В этом случае действует указанная норма ч. 1 ст. 55. Во-вторых, ч. 2 ст. 55 гласит: «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина». В Комментарии к Конституции РФ, изданном под эгидой Конституционного Суда РФ, говорится, что «умаление может осуществляться путем: сужения пределов прав и свобод, как они зафиксированы в Конституции, если для этого нет установленных в самой Конституции оснований; уменьшения материального содержания прав и свобод, объема социальных и иных благ, причитающихся их обладателю; минимизации гарантий прав и свобод, в том числе в результате государственного предпочтения одной группы прав в ущерб другой группе прав, тогда как все права человека и гражданина в силу Конституции должны находиться под равной правовой защитой; создания таких процедур реализации прав и свобод, которые могут свести на нет сами права или свободы человека и гражданина и т.п.»100. Наконец, в-третьих, ч. 3 ст. 55 вводит ограничения ограничений. В этой конституционной норме устанавливаются два ограничения для 98 Конвенция о защите прав человека и основных свобод (заключена в г. Риме 04.11.1950) // СЗ РФ. 2001. № 2. Ст. 163. 99 Федеральный закон от 30 марта 1998 г. № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» // СЗ РФ. 1998. № 14. Ст. 1514. 100 Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. М.: ЭКСМО, 2009. С. 492. 283 3. Основы конституционного строя России государства: 1) «права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом» и 2) «только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Нельзя признать, что это удачная формулировка. Она слишком многозначная, расплывчатая и потому среди прочего способствует принятию законов, фактически умаляющих некоторые права и свободы. Поэтому тут многое зависит опять же от органов судебной власти, и прежде всего от того, как оценивает Конституционный Суд РФ те или иные законы, ограничивающие основные права и свободы. Оценку этой практике в настоящей работе я не даю. Принцип равноправия Попробую объяснить, почему принцип равноправия относится к характеристике государства как правового, а не демократического, хотя современная демократия начиналась как раз с социального выравнивания — разрушения сословных барьеров. Не случайно до сих пор, когда мы говорим о ком-нибудь: «он демократично одевается», подразумеваем, что своим внешним видом человек не пытается продемонстрировать свою принадлежность к какой-либо элитной группе; а словосочетание «демократичен в общении» означает доступность человека и отсутствие у него пренебрежения к людям, относящимся к «более низкой» социальной группе... Но если подходить к понятию «демократия» с научной строгостью, мы увидим, что она мыслима и без равноправия. Не только в древности и Средневековье к «демосу» относились далеко не все граждане, но и в новой и новейшей истории было немало демократических стран, где некоторые группы населения (в основном по половому и расовому признакам) не наделялись политической правосубъектностью, в том числе не считались избирателями (а в Швейцарии, например, женщины были допущены к выборам лишь в 1970-х годах, да и то поначалу не во всех кантонах). А вот правовое государство даже логически невозможно без равноправия: поскольку центральным элементом понятия права, наряду со свободой, является формальное равенство101, без него нет и верховенства права. 101 284 См., например: Нерсесянц В.С. Философия права: учеб. для вузов. М.: Норма, 2005. С. 27. Правовое государство Что в практическом смысле означает равноправие, или что стоит за конституционной формулой ст. 19 Конституции РФ, которая более подробно раскрывает данный принцип и прежде всего провозглашает: «Все равны перед законом и судом»? В ст. 6 Декларации прав человека и гражданина 1789 г. записано: «Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании. Он должен быть единым для всех, охраняет он или карает. Все граждане равны перед ним и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями». Мы видим, что акцент здесь сделан на том, что, поскольку закон выражает общую волю, в его выработке должны участвовать все граждане. Это диктовалось доминировавшим в то время стремлением «третьего сословия» быть допущенным наравне с аристократами к выработке правил (норм права), а не просто подчиняться им. В большинстве стран официально сословий уже нет. Но в качестве дискриминирующих стали проявлять себя другие признаки, по которым иногда пытаются ранжировать людей, — раса, пол, язык, имущественное или должностное положение и т.п. Поэтому равенство перед законом следует понимать как недопустимость делить людей на категории и устанавливать в законах и подзаконных актах разные права (либо разный объем прав), разные обязанности, запреты, ограничения, меры ответственности. Другими словами, запрещена не только дискриминация, но и преимущественное положение отдельных групп людей. Одновременно равенство людей перед законом означает и равенство их защиты в процессе правоприменительной, прежде всего полицейской, деятельности. Равенство перед судом означает: ● недопустимость создания каких-то специальных (например, сословных) судов; ● исключение кого бы то ни было из-под юрисдикции общего суда; ● недопустимость применения разных правовых норм к разным людям (группам людей). Как ни странно, принцип равноправия вовсе не предполагает набора прав и обязанностей, абсолютно одинакового для всех. В законодательстве 285 3. Основы конституционного строя России мы найдем множество льгот, преимуществ и, наоборот, ограничений (дополнительных обязанностей, запретов и т.п.). Например: предусмотрен сокращенный срок проживания на территории России для приема в российское гражданство лиц, имеющих высокие достижения в области науки, техники и культуры; установлена неприкосновенность Президента РФ, парламентариев и судей; государственным и муниципальным служащим запрещено заниматься предпринимательской деятельностью; должностное положение является отягчающим вину обстоятельством при совершении некоторых преступлений; наоборот, определенное семейное положение служит обстоятельством для смягчения наказания; депутат имеет право на внеочередной прием должностным лицом; для назначения судьей требуется обязательное юридическое образование. Что это — исключения из принципа равноправия? Конституционный Суд РФ (по крайней мере, в отношении неприкосновенности судей102) и некоторые исследователи103 именно так и считают. Полагаю, это неверно. Принцип, в отличие от правила, не может иметь исключений, поскольку он представляет собой некую идею, начало, основу. Принцип является ориентиром и в то же время общими рамками для человеческой деятельности в той или иной сфере. Обратим внимание на формулировку принципа равенства в ст. 1 Всеобщей декларации прав человека ООН: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах». Следовательно, любое исключение означало бы, что не все рождаются равными, т.е. что есть люди «второго сорта». В том и суть, что ключевое слово в конституционном принципе равноправия — «люди», т.е. индивиды, вне зависимости от их происхождения, расы, места жительства, уровня материального достатка, образования, умственных способностей и проч. и проч. Конституция РФ, раскрывая принцип равенства прав и свобод человека и гражданина, имеет в виду как раз личность, индивида как такового, даже если в психическом смысле личность разрушена. Но, коль скоро Конституция, го- 102 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 7 марта 1996 г. № 6-П «По делу о проверке конституционности пункта 3 статьи 16 Закона Российской Федерации “О статусе судей в Российской Федерации” в связи с жалобами граждан Р.И. Мухаметшина и А.В. Барбаша» // СЗ РФ. 1996. № 14. Ст. 1549. 103 См., например: Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Указ. соч. С. 214−215. 286 Правовое государство воря о правовом равенстве, обращается к человеку как таковому (либо к гражданину РФ как таковому), естественно, имеется в виду не весь комплекс прав и обязанностей, а только фундаментальные — те, что характеризуют основы взаимоотношений личности и государства. Таким образом, принцип равноправия следует понимать как оппозицию антиправовому принципу социальной иерархии. Такой иерархии, тем более признаваемой государством, быть не должно. Есть только разные социальные роли, среди которых, однако, тоже не должно быть «высоких и низких». Понимаю, что мало кто воспримет сказанное ниже как руководство, но не могу не воспроизвести слова апостола Павла на эту тему: «Если нога скажет: “я не принадлежу к телу, потому что я не рука”, то неужели она потому не принадлежит к телу? И если ухо скажет: “я не принадлежу к телу, потому что я не глаз”, то неужели оно потому не принадлежит к телу? Если все тело глаз, то где слух? Если все слух, то где обоняние? Но Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно. А если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: “ты мне не надобна”; или также голова ногам: “вы мне не нужны”. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге» (1-е Кор. 12: 15–25). По крайней мере, иногда неплохо обрисовать идеал, к которому стоит стремиться. В современной конституционной государственности закрепление этого принципа может показаться уже не столь необходимым, ибо он предполагается «по умолчанию». Допускаю, что когда-нибудь упоминание о нем в конституциях станет излишним, но пока умалчивать о равноправии рано. Во-первых, потому, что исторически не так уж далеко отстоят времена, когда принцип правового равенства признавался отнюдь не за всеми гражданами, не говоря уже о людях вообще. А во-вторых, есть немало «пограничных ситуаций», когда возникает сомнение в том, насколько оправданно предоставление кому-либо каким-то законом или иным юридическим актом дополнительных правомочий и гарантий защиты или, напротив, возложение на кого-то дополнительных обременений и 287 3. Основы конституционного строя России ограничений. И тогда конституционный принцип равенства перед законом становится правовой опорой при оценке соответствия Конституции различных юридических актов (их норм). Но почему вообще можно говорить об «оправданности» или «неоправданности» льгот и ограничений? Попытаюсь объяснить. Вот что установлено, например, в ст. 3 Трудового кодекса РФ (ТК РФ), которая так и называется — «Запрещение дискриминации в сфере труда»: «Никто не может быть ограничен в трудовых правах и свободах или получать какие-либо преимущества независимо от пола, расы, цвета кожи, национальности, языка, происхождения, имущественного, семейного, социального и должностного положения, возраста, места жительства, отношения к религии, политических убеждений, принадлежности или непринадлежности к общественным объединениям, а также от других обстоятельств, не связанных с деловыми качествами работника». Такими «другими обстоятельствами» могут быть, например, беременность, наличие малолетних детей (Уголовный кодекс РФ даже содержит ст. 145 «Необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до трех лет»), заболевание ВИЧ-инфекцией и т.д. Но в той же ст. 3 сказано: «Не являются дискриминацией установление различий, исключений, предпочтений, а также ограничение прав работников, которые определяются свойственными данному виду труда требованиями (например, для педагогических работников предусмотрены дополнительные основания прекращения трудового договора. — М. К.), установленными федеральным законом, либо обусловлены особой заботой государства о лицах, нуждающихся в повышенной социальной и правовой защите (например, ст. 92 ТК РФ устанавливает сокращенную продолжительность рабочей недели для работников в возрасте до 16 лет, от 16 до 18 лет, а также инвалидов I или II группы. — М. К.)». Мы видим, что официально вводятся два условия, которые определяют разный правовой статус наемных работников. Нарушается ли тем самым принцип равноправия (в данном случае применительно к трудовой сфере)? Нет! Дело в том, что правовое равенство немыслимо без введения в его содержание еще одной категории — возможности. Как верно заметил В.С. Нерсесян (не путать с академиком В.С. Нерсесянцем), «сущность права не в том, чтобы фактически-равным способом распределять блага между своими субъектами, а в том, чтобы предоставлять им формально-равные возможности для реализации своих 288 Правовое государство интересов»104. Следует отметить, что и ст. 19 российской Конституции, раскрывающая принцип равноправия, завершается словами о том, что мужчина и женщина имеют не только равные права и свободы, но и «равные возможности для их реализации». Поэтому закон, предоставляя льготы и налагая ограничения в трудовой сфере, не только не покушается на равенство конституционных прав (на труд в условиях, отвечающих требованиям безопасности и гигиены; на вознаграждение за труд без какой бы то ни было дискриминации; на отдых и др.), но и, напротив, в еще большей мере гарантирует их, стремясь уравнять возможности для реализации прав. Конечно, «равные возможности» — понятие менее определенное, нежели «равные права». Но это уже задача конституционной юстиции — устанавливать, насколько оправданны преференции и обременения, создающие возможности для выравнивания стартовых условий реализации основных прав и свобод, а также для выполнения тех или иных публичных функций, т.е. определять, насколько предоставляемые законодательством возможности соответствуют праву (о необходимости этого я еще скажу при рассмотрении характеристики России как социального государства). Судебная защита прав и свобод. Доступность судебной защиты Правовое государство не может считаться таковым, если в нем не гарантирована судебная защита прав (в общем-то об этом сказано выше). Статья 46 Конституции РФ гласит: «1. Каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод. 2. Решения и действия (или бездействие) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц могут быть обжалованы в суд. 3. Каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты». Тем самым не «кольт», а право становится великим уравнителем105 «самого слабого» и «самого 104 Нерсесян В.С. Право и правовой закон: становление и развитие / под ред. В.В. Лапаевой. М.: Норма, 2009. С. 119. 105 На всякий случай напомню расхожую фразу: «Бог создал людей, а Сэмюэль Кольт уравнял их в правах». Полковник Кольт — изобретатель популярного револьвера, 289 3. Основы конституционного строя России могущественного» — будь то «могущество богатства» или «могущество власти». Неизбывная ценность права, собственно, и состоит в справедливости. Если к социальной справедливости можно только стремиться, но ее невозможно достичь, ибо для разных людей она разная, то правовая справедливость способна стать реальной, хотя, разумеется, для этого требуются определенные условия, прежде всего независимость и добросовестность судей. Именно поэтому советский тип государственности является не просто неправовым, но антиправовым: в нем отвергается возможность спора человека с государством, так как последнее, согласно доктрине, и есть народ, а единичное (индивид) с общим (народом) спорить не может. Вплоть до конца 1970-х годов в советских конституциях отсутствовали нормы, предусматривающие возможность судебного обжалования гражданами индивидуальных и тем более нормативных правовых актов. Это может показаться странным, так как в начале своей революционной деятельности Ленин как раз отстаивал принцип судебной защиты личности от полицейского и чиновничьего произвола. В его проектах программы РСДРП (в частности, 1895, 1899, 1902 гг.) значилось право гражданина «преследовать всякого чиновника перед судом без жалобы по начальству»106. Однако в проектах партийных программ, становившихся все менее социал-демократическими и все более большевистскими, этого требования уже нет. И неудивительно, поскольку Лениным все больше владела идея «советского полугосударства», в котором не может быть места «буржуазным» институтам. Только в Конституции СССР 1977 г. появилась ст. 58 (в Конституции РСФСР 1978 г. — ст. 56), где говорилось: «Действия должностных лиц, совершенные с нарушением закона, с превышением полномочий, ущемляющие права граждан, могут быть в установленном законом порядке обжалованы в суд». Однако это положение, которое все равно далеко отстояло от идеи полной судебной защиты (например, не предусматривалось судебное обжалование нормативных актов; жалобу в суд можно было подать только носящего его имя и ставшего символом самозащиты американцев во второй половине XIX в. 106 290 См., например: Ленин В.И. Проект и объяснение программы социал-демократической партии // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 2. М.: Политиздат, 1967. С. 87; Ленин В.И. Проект программы нашей партии // Там же. Т. 4. М.: Политиздат, 1967. С. 224–225; Ленин В.И. Проект программы Российской социал-демократической рабочей партии // Там же. Т. 6. М.: Госполитиздат, 1963. С. 206. Правовое государство после ее рассмотрения в административном порядке), не действовало больше десятка лет, пока в 1989 г. не был принят соответствующий закон107. Но почему не административная (обжалование чьих-то действий или решений в вышестоящем органе исполнительной власти — «по начальству»), а именно судебная защита есть проявление правового государства? Потому, что даже эффективно работающая административная защита («жалоба по начальству») не является надежной гарантией от произвола, ибо «начальство» склонно вставать на сторону скорее своих подчиненных, а не заявителя, защищать «честь мундира». Иными словами, ведомственность затрудняет возможность объективного рассмотрения жалобы. Только судебный способ отстаивания прав и законных интересов способен быть индикатором торжества права, ибо рассматривает подобные дела орган, который обязан служить только праву, т.е. никак не заинтересован в определенном исходе дела. Разумеется, это теоретический идеал, до которого нам пока еще очень далеко. Если говорить о конституционных нормах, устанавливающих принципы обращения за судебной защитой, можно назвать следующие: ● гарантирование судебной защиты прав и свобод вплоть до права на обращение в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека (ст. 46); ● право человека обжаловать в суд любые решения и действия (или бездействие) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц (ст. 46); ● право на законного судью (ст. 47). Это означает, что никто не вправе назначить рассмотрение дела произвольно, т.е. передать его в любой суд или любому судье. Только закон определяет, какому суду (в том числе с участием присяжных заседателей) и судье подсудно данное дело; ● право на квалифицированную (в том числе бесплатную) юридическую помощь (ст. 48); 107 См.: Закон СССР от 2 ноября 1989 г. № 719-I «О порядке обжалования в суд неправомерных действий органов государственного управления и должностных лиц, ущемляющих права граждан» // Ведомости СНД и ВС СССР. 1989. № 22. Ст. 416. 291 3. Основы конституционного строя России ● право любого задержанного, заключенного под стражу, обвиняемого в совершении преступления пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента соответственно задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения (ст. 48); ● обеспечение потерпевшим доступа к правосудию и компенсации причиненного ущерба (ст. 52). Не случайно Конституция говорит и о доступной судебной защите. Без этого не может быть соблюден принцип равноправия. Доступность судебной защиты имеет довольно много проявлений. Если же говорить о главных, достаточно упомянуть, что различается доступность: 1) «имущественная» — не должен быть лишен судебной защиты человек, не обладающий достаточными материальными средствами для оплаты адвоката, судебных издержек и проч.; 2) «временнáя» — обращение за защитой не должно быть слишком затратным по времени. В противном случае издержки окажутся существенно выше выигрыша. Достигается такая доступность прежде всего соответствующими организационными мерами: удобными часами работы судов, рассмотрением дел в разумные сроки и т.д.; 3) «пространственная» — должно существовать достаточное число судов, которые приближены к местам проживания людей. Принципы и правила, гарантирующие справедливую судебную защиту (правосудие) Понятие правового государства имеет несколько, так сказать, срезов: социальный, политический, организационный и, конечно, юридический. К последнему относятся принципы и правила судебной процедуры в уголовном (отчасти в административном) процессе, выработанные за многие века цивилизованным человечеством и направленные на максимальное снижение вероятности осуждения невиновного. Конституция РФ закрепляет основные из них: ● презумпцию невиновности — комплексный принцип, который защищает человека от произвола и включает следующие правила (ст. 49): — обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в законном 292 Правовое государство порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда; — обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность; — неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого; ● принцип «non bis in idem», который означает: нельзя дважды судить одно лицо за одно и то же преступление (ст. 50); ● право на пересмотр приговора вышестоящим судом, а также право просить о помиловании или смягчении наказания (ст. 50); ● недопустимость использования доказательств, полученных с нарушением закона (ст. 50); ● право не свидетельствовать против себя и своих близких родственников (ст. 51); ● принцип недопустимости обратной силы закона, устанавливающего или отягчающего ответственность (ст. 54); ● принцип «nullum crimen, nulla poena sine lege», который означает: нельзя нести ответственность за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением (ст. 54). И напротив, в той же статье устанавливается правило, согласно которому новый закон применяется, если после совершения правонарушения ответственность за него устранена или смягчена; ● возможность осуществления судопроизводства с участием присяжных заседателей. Кроме того, Конституция закрепляет принципы, которые относятся в равной степени к уголовному, гражданскому и административному судопроизводству. Среди них названные в ст. 123: ● состязательность и равноправие сторон в процессе судопроизводства; ● открытое разбирательство дел во всех судах как общее правило; ● недопустимость заочного разбирательства как общее правило. Независимость судей Вряд ли нужно доказывать, что все гарантии судебной защиты имеют смысл лишь в условиях судейской независимости. Независимости, естественно, не от закона, а от чьего бы то ни было мнения, даже если это мнение председателя данного суда или судей (руководства) вышестоя- 293 3. Основы конституционного строя России щего суда. Такая независимость прямо провозглашается Конституцией РФ как один из важнейших принципов судебной власти: «Судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону» (ч. 1 ст. 120). В других конституционных статьях называются гарантии судейской независимости: несменяемость судей (ст. 121) и неприкосновенность судей (ст. 122). К сожалению, одних конституционных норм оказалось недостаточно для того, чтобы судейская независимость в нашей стране стала реальностью, общим правилом. Сегодня это — одна из самых больных проблем нашей государственности. Но анализ причин такого положения выходит за рамки задач настоящей работы. Общеобязательность соблюдения Конституции РФ и законов В соответствии с ч. 2 ст. 15 Конституции РФ «органы государственной власти, органы местного самоуправления, должностные лица, граждане и их объединения обязаны соблюдать Конституцию Российской Федерации и законы». Суть этого принципа, который обычно именуется принципом законности (в советском государственном праве его называли принципом «социалистической законности»), в том, что, каким бы целесообразным, оптимальным и даже насущно необходимым ни казалось предполагаемое решение или действие, оно не должно быть принято (совершено), если противоречит Конституции и (затем) закону. Здесь нужно обратить внимание на одну чрезвычайно важную проблему. Хотя Конституция и говорит о необходимости соблюдения ее самой и законов (причем не только федеральных, но и региональных), в жизни как граждане, так и органы публичной власти и их должностные лица иногда встречаются с правовыми коллизиями, противоречием одних норм другим. Например, ч. 2 ст. 16 Конституции гласит: «Никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам конституционного строя Российской Федерации». Но как быть, если какое-то конституционное положение противоречит нормам гл. 1 Конституции РФ? Или: ч. 6 ст. 76 Конституции устанавливает, что в случае противоречия между федеральным законом и нормативным правовым актом субъекта РФ, изданным по вопросу, не входящему ни в исключительную компетенцию Федерации, ни в совместную компетенцию Федерации и ее субъектов, действует акт субъекта РФ. Какому за- 294 Правовое государство кону в этом случае подчиняться, т.е. вправе ли человек (гражданин или чиновник) сам определять место того или иного акта в иерархии актов? Нет (в более широком смысле об этом говорилось выше): в таких случаях необходимо обратиться в суд, которому подведомственно разрешение подобных коллизий. Открытость нормативных правовых актов как условие их применения В ч. 3 ст. 15 Конституции РФ записано: «Законы подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные законы не применяются. Любые нормативные правовые акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения». Речь тут идет отнюдь не о гласности и не о правовом просвещении. Речь идет о конституционном закреплении одного из проявлений справедливости — базового элемента правового государства. Вам наверняка известен принцип: «Незнание закона не освобождает от ответственности». Но данная формула презюмирует, что человек имеет возможность без особого труда узнать, например, какой порядок установлен для реализации его права. Если же существует нормативный акт с грифом «Для служебного пользования» или тем более «Секретно», то, конечно же, несправедливо требовать от гражданина поведения, соответствующего данному акту. Именно об этом гласит Конституция РФ. Причем, как видим, она отделяет законы от иных нормативных правовых актов, не ставя опубликование законов в зависимость от их «тематики». И это естественно. Во-первых, после конституции законы являются высшими по юридической силе правовыми актами, на основе которых органы исполнительной власти или же глава государства (обычно в законах устанавливается, кто именно) принимают свои акты, конкретизирующие некоторые законодательные установления108. Поэтому, будучи правовой основой 108 В британской доктрине вообще только законы и могут устанавливать правила поведения, а органы исполнительной власти вправе лишь применять их. А. Дайси поэтому говорил о верховенстве парламента как об одном из признаков верховенства права (см.: Дайси А. Указ. соч. С. 236–237). 295 3. Основы конституционного строя России для подзаконного правового регулирования, законы должны быть полностью открыты и доступны любому (в нашу эпоху трудностей с получением правовой информации стало гораздо меньше, чем даже четверть века тому назад. Огромный пласт такой информации существует в Интернете. И кроме того, уже давно в России действуют различные справочные правовые системы (СПС): «КонсультантПлюс», «Гарант», «Lexpro» и др., поддерживающие законы и иные нормативные правовые акты в актуальном состоянии). А во-вторых, законы принимаются парламентом, который является прежде всего представительным органом. Вряд ли стоит доказывать, что такой орган просто не вправе принимать «секретные законы», т.е. что-то скрывать от источника своей власти — народа. На страже указанного принципа традиционно стоит глава государства. Вот и по нашей Конституции (ст. 84 и 107) Президент РФ обязан обнародовать подписанный им закон, т.е. довести до общего сведения, опубликовать. Если же закон по каким-то причинам не был опубликован, любое лицо вправе не исполнять его требования, а при предъявлении претензий — заявить, что таково требование Конституции. Вопрос об опубликовании и тем более о дате вступления закона в силу — очень важный. Не случайно Федеральный закон от 14 июня 1994 г. № 5-ФЗ «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания»109 принят в числе первых после начала работы нового Парламента, хотя еще до этого, 5 апреля 1994 г., был издан Указ Президента РФ «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных законов»110, действующий с изменениями и дополнениями до сих пор. Иное дело — подзаконные нормативные акты — указы Президента РФ, постановления Правительства РФ, акты министерств и ведомств и проч. Конституция обусловливает их применение обнародованием только в том случае, если они затрагивают права, свободы и обязанности человека и гражданина. Правда, в Указе Президента РФ от 23 мая 1996 г. 109 СЗ РФ. 1994. № 8. Ст. 801. 110 САПП РФ. 1994. № 15. Ст. 1173. 296 Правовое государство «О порядке опубликования и вступления в силу актов Президента Российской Федерации, Правительства Российской Федерации и нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти»111 говорится, что все указы и распоряжения Президента РФ, постановления и распоряжения Правительства РФ подлежат обязательному официальному опубликованию, кроме актов или отдельных их положений, содержащих сведения, составляющие государственную тайну, или сведения конфиденциального характера. Нормативные акты федеральных органов исполнительной власти, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, а также акты, устанавливающие правовой статус организаций или имеющие межведомственный характер, должны также проходить государственную регистрацию в Министерстве юстиции РФ. Интеграция общепризнанных принципов и норм международного права, а также международных договоров Российской Федерации в российскую правовую систему В ч. 4 ст. 15 Конституции сказано: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Эти положения ознаменовали собой гигантский правовой прорыв. Россия тем самым не только заявила о «демонтаже железного занавеса», но и подчеркнула свое стремление стать в один ряд с правовыми государствами. Со временем, однако, идею открытости вновь сменила (не будем здесь обсуждать причины) идея «осажденной крепости». Поэтому неудивительно, что сегодня положения ст. 15 воспринимаются чуть ли не как покушение на суверенитет России. Однако это не так. Государственный суверенитет ничуть не ущемляется ни ст. 15, ни выполнением Россией решений Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ). Имеет смысл привести мнение французской исследовательницы Карин Беше-Головко: 111 СЗ РФ. 1996. № 22. Ст. 2663. 297 3. Основы конституционного строя России «В действительности Российская Федерация ратифицировала Конвенцию (имеется в виду Европейская Конвенция. — М. К.) так же добровольно, как и любые другие международные договоры, включая даже Протокол № 14, направленный на облегчение работы Европейского Суда и улучшение контроля за исполнением государствами-участниками его решений со стороны Комитета министров. Как правило, ратификация любым государством норм международного права рассматривается не как потеря им суверенитета, а как принятие на себя новых обязательств. Каждое из таких государств может свободно пользоваться своими внутренними полномочиями или же подписать договор, по условиям которого откажется от некоторых из них. <...> С онтологической точки зрения существование любого государства осмысленно, только когда оно действует в интересах своих граждан. Иначе — зачем оно нужно? Конечно, не для того, чтобы позволять некоторым чиновникам преследовать их личные интересы за счет государственных структур, опираясь на якобы общий публичный интерес, который ими же сформулирован. Реальные интересы граждан заключаются в защите их прав, установленных Конституцией и гарантированных ею. Следовательно, если нормы законодательства прямо нарушают Конституцию РФ либо препятствуют ее применению, возникает необходимость изменить правовую систему. Поскольку сама Конституция РФ устанавливает иерархию норм, согласно которой законы и подзаконные акты находятся на более низком нормативном уровне, чем международные нормы, в том числе европейские, все национальные нормы толкуются с учетом их интерпретации в европейском праве. А если толкование основных прав и свобод, установленное европейским правом, в особенности Европейским Судом, не может быть осуществлено из-за какого-либо национального законодательного акта, необходимо изменить законодательство»112. Действительно, тут присутствует логика, аналогичная той, которая существует в финансовой сфере. Если государство берет кредит у иностранного или международного банка для определенной цели, то в этом случае банк имеет право контролировать, на что тратятся заемные средства, требовать направления кредита на ту цель, для которой был осуществлен заем, и в случае необходимости налагать санкции. Другое дело, как быть, если нормы международного права противоречат нормам российской Конституции или даже распространенным в стране представлениям о нравственности? Эта проблема уже попала в поле зрения Конституционного Суда РФ. 112 298 Беше-Головко К. Россия: государство и суверенитет versus общество и легитимность // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. С. 138−139. Правовое государство В частности, в 2016 г. он рассматривал дело о возможности выполнить решение ЕСПЧ, согласно которому лица, лишенные свободы по приговору суда, должны иметь право голосовать даже в период отбывания уголовного наказания. Между тем ч. 3 ст. 32 Конституции РФ гласит: «Не имеют права избирать и быть избранными граждане, признанные судом недееспособными, а также содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда». Суд принял Постановление, в котором признал невозможным исполнить решение ЕСПЧ «в части мер общего характера, предполагающих внесение изменений в российское законодательство (и тем самым изменение основанной на нем судебной практики), которые позволяли бы ограничивать в избирательных правах не всех осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы по приговору суда... поскольку предписание статьи 32 (часть 3) Конституции Российской Федерации, обладающей верховенством и высшей юридической силой в российской правовой системе, со всей определенностью означает императивный запрет, согласно которому не имеют избирательных прав без каких бы то ни было изъятий все осужденные, отбывающие наказание в местах лишения свободы, определенных уголовным законом»113. Во многом вследствие подобных коллизий с международным правом, а точнее, с решениями международных органов появилось понятие «конституционная идентичность», призванное оправдать возможность отстаивания ценностей, распространенных в той или иной стране. Не будучи сторонником данного понятия, которое может быть легко использовано в спекулятивных целях, я в то же время считаю, что положение ст. 15 Конституции РФ относится к законодательству, но не к самой Конституции. Однако это — сложнейшая правовая, отчасти даже философская проблема, вызванная столкновением традиционной национальной государственности с процессом глобализации и все большей открытости государств. Поэтому она требует специального рассмотрения, что, естественно, выходит за рамки задач настоящей работы. 113 Пункт 1 резолютивной части Постановления Конституционного Суда РФ от 19 апреля 2016 г. № 12-П «По делу о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу “Анчугов и Гладков против России” в связи с запросом Министерства юстиции Российской Федерации» // СЗ РФ. 2016. № 17. Ст. 2480. 299 Демократическое государство и республиканская форма правления Есть два типа демократизма, два противоположных понимания демократии. Из них одно утверждает народовластие на праве силы; с этой точки зрения народ не ограничен в своем властвовании никакими нравственными началами: беспредельная власть должна принадлежать народу не потому, что народ — сила. <...> Другое понимание демократии кладет в основу народовластия незыблемые нравственные начала, и прежде всего — признание человеческого достоинства, безусловной ценности человеческой личности как таковой. Евгений Трубецкой Всеобщее, прямое, тайное и равное Долгое время демократия ассоциировалась именно с республикой. Тем не менее, хотя эти понятия исторически близкие, обозначают они разные явления. Но именно в силу их близости я счел уместным рассказать о них в одном разделе. Демократия как «l’ enfant terrible» Слово «демократия», которое в русский язык, как считается, ввел Н.М. Карамзин (1766–1826), заимствовав из французского, известно че- 300 Демократическое государство и республиканская форма правления ловечеству уже более 2,5 тысячи лет. Но долгие века понималось оно не совсем в таком смысле, в котором понимается сегодня. А с конституционно-правовой точки зрения — совсем не в таком смысле, поскольку это слово означало определенную форму государства (форму правления)114, т.е. один из способов организации власти. Сами же эти способы, говоря словами Н.М. Коркунова, различались «по числу правящих лиц»115. Так, Т. Гоббс писал: «Различие государств заключается в различии суверена, или лица, являющегося представителем всех и каждого из массы людей. <...> Если представителем является один человек, тогда государство представляет собой монархию; если — собрание всех, кто хочет участвовать, тогда это демократия, или народоправство; а если верховная власть принадлежит собранию лишь части горожан, тогда это аристократия»116. О том же говорил и Дж. Локк: «Поскольку с момента объединения людей в общество большинство обладало... всей властью сообщества, то оно могло употреблять всю эту власть для создания время от времени законов для сообщества и для осуществления этих законов назначенными им должностными лицами; в этом случае форма правления будет представлять собой совершенную демократию; или же оно может передать законодательную власть в руки нескольких избранных лиц и их наследников или преемников, и тогда это будет олигархия; или же в руки одного лица, и тогда это будет монархия; если в руки его и его наследников, то это наследственная монархия; если же власть передана ему только пожизненно, а после его смерти право назначить преемника возвращается к большинству, то это выборная монархия»117. На самом деле в классификации, основанной на таком, «арифметическом», критерии, есть большая доля лукавства. Дело в том, что, когда 114 П.И. Новгородцев писал, что Ж.-Ж. Руссо различал понятия «форма государства» и «форма правления», так как «открыл теоретическую возможность для нового понимания демократии как формы государства, в котором верховная власть принадлежит народу, а формы правления могут быть разные» (Новгородцев П.И. Демократия на распутье // Новгородцев П.И. Соч. / сост., вступ. ст. и примеч. М.А. Колерова, Н.С. Плотникова. М.: Раритет, 1995. С. 388–404, 391). Тем не менее до начала XX в. большинство ученых считали их взаимозаменяемыми. 115 См.: Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. 2-е изд. / предисл. проф. И.Ю. Козлихина. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. С. 311. 116 Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч.: в 2 т. / сост., ред., авт. примеч. В.В. Соколов. Т. 2. М.: Мысль, 1991. С. 144. 117 Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Соч.: в 3 т. Т. 3. М., 1988. С. 337−338. 301 3. Основы конституционного строя России говорили «один» (монархия), имелся в виду не любой человек, а лишь тот, который мог по праву стать царем, королем, императором и т.п.; а под словами «часть», «несколько» и т.д. (аристократия) опять же подразумевалась отнюдь не любая группа людей, а лишь те, кто обладал знатностью или богатством. Это позволяет понять, почему к демократии отношение большинства мыслителей было отрицательным: их отталкивало не само «число правящих», а их «качество», — слова «все» или «большинство» означали, что решения будут принимать люди, совершенно не предназначенные для осуществления власти. В сознании древних противников демократии демос ассоциировался со сборищем невежественных и безответственных бездельников (тем более что тогда преобладали прямые формы участия). Платон, например, так описывал «демократического человека»: «Не так ли он и живет, продолжал я, что каждый день удовлетворяет случайному пожеланию? То пьянствует и услаждается игрою на флейте, а потом опять довольствуется одною водою и измождает себя; то упражняется, а в другое время предается лености и ни о чем не радеет; то будто занимается философией, но чаще вдается в политику и, вдруг, вскакивая, говорит и делает, что случится. Когда завидует людям военным — он пошел туда; а как скоро загляделся на ростовщиков — он является между ними. В его жизни нет ни порядка, ни закона: называя ее приятною, свободною и блаженной, он пользуется ею всячески»118. Аристотель тоже оценивал демократию негативно, хотя и в более мягких выражениях (К. Поппер говорил, что «он, конечно, не был другом демократии, но принимал ее как неизбежное зло и был готов идти на компромисс с врагом»119). Правда, Аристотель выделял пять видов демократии120. И пятый был самый нежелательный, поскольку «верховная власть принадлежит не закону, а простому народу»121. В Средние века Фома Аквинский (1225–1274) дифференцировал формы государства по критерию справедливости. Справедливыми формами 118 Платон. Политика, или Государство // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. М.: ЭКСМО; СПб.: Terra Fantastica, 2003. С. 244–245. 119 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: в 2 т. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. С. 8. 120 См.: Аристотель. Указ. соч. С. 431–432. 121 Там же. С. 432. 302 Демократическое государство и республиканская форма правления он считал монархию, аристократию и политию («множество, состоящее из воинов, главенствует в городе-государстве или провинции»122); несправедливыми — тиранию, олигархию и демократию, «когда люди из простого народа подавляют богатых. Таким образом, весь народ выступает как один тиран»123. Иными словами, говоря об опасности народного правления, Аквинат исходил из его тождества с охлократией (власть черни, толпы). Антидемократизм древних и средневековых мыслителей проистекал из того, что власть для них — понятие аристократическое, она должна принадлежать лучшим, достойным (со временем аристократия стала отождествляться со знатностью). Как писал тот же Аквинат, «если же управление осуществляется немногими, но обладающими превосходными качествами людьми, правление такого рода называется аристократия, т.е. лучшая власть, или власть лучших, тех, которые оттого и называются оптиматами»124. Попутно замечу, что уже в ХХ в. близкую к этому мысль высказывал И.А. Ильин, справедливо упрекавший демократию за ее неизбывную беременность охлократией: «Демократический строй, — писал он, — есть способ государственного устроения. Следовательно, как и всякий другой строй, он ценен и допустим лишь в ту меру, в какую он не противоречит государственной цели. “Государство” есть родовое понятие; “демократическое государство” — видовое. Вид, теряющий признаки рода, есть nonsens; государство, пытающееся быть демократией ценою своего государственного бытия, — есть нелепое и обреченное явление. Иными словами: если вторжение широких масс в политику разрушает государство, то государство или погибнет, или найдет в себе силы остановить это вторжение и положить ему конец. Демократия как начало антигосударственное не имеет ни смысла, ни оправдания; она есть охлократия, т.е. правление черни, и этим уже предначертана ее судьба»125. Альтернативу он видел как раз в переходе к аристократии (разумеется, аристократии духа, а не крови): «Государственная форма должна помочь ему (народу. — М. К.) осуществить свое видение и выделить лучших. Обычная, формальная избирательная процедура этому требованию не удовлетворит и проблему не разрешит, ибо она отыскивает по принципу личной заинтере- 122 Аквинский Ф. О правлении государей // Политические структуры эпохи феодализма в Западной Европе VI–XVII вв. Л., 1990. С. 236. 123 Там же. 124 Там же. 125 Ильин И.А. О сущности правосознания. С. 131. 303 3. Основы конституционного строя России сованности людей выгодных и угодных массе, а не людей ценных и необходимых государству и народу в целом»126. Мыслители Нового времени относились к демократии скорее равнодушно. По разным причинам. Например, Т. Гоббс — потому, что полагал: отнюдь не форма определяет характер государства127 и «свобода одинакова как в монархическом, так и в демократическом государстве»128. Писатели же эпохи Просвещения просто не считали демократию пригодной для реальной жизни, воспринимали ее как идеал. Так, Шарль де Монтескье (1689–1755) говорил (не без оснований, кстати), что если монархия и деспотия не нуждаются в добродетельном народе, ибо «все определяет и сдерживает сила законов в монархии и вечно подъятая длань государя в деспотическом государстве»129, то «народное государство» может существовать лишь при условии, что в народе живет «любовь к законам и к отечеству». Стоит народу развратиться, как это было в Афинах, Сиракузах, кромвелевской Англии, демократия падает130 (сегодня к этому можно добавить много новых примеров). В еще меньшей мере жизненность демократии видел Ж.-Ж. Руссо: она, по его мнению, требует простоты нравов народа, полного равенства и отсутствия роскоши131. Поэтому, резюмировал он, «если бы существовал народ, состоящий из богов, то он управлял бы собою демократически. Но Правление столь совершенное не подходит людям»132. 126 Ильин И.А. Основы государственного устройства // Ильин И.А. Основы государственного устройства. Проект Основного Закона России. М.: Рарогъ, 1996. С. 56. 127 См.: Гоббс Т. Указ. соч. С. 143. 128 Там же. С. 167. 129 Монтескье Ш. О духе законов // Монтескье Ш. Избранные произведения / общ. ред. и вступ. ст. М.П. Баскина. М.: Госполитиздат, 1955. Кн. 3. Гл. III. 130 См.: Там же. Кн. 4. Гл. V, а также: Кн. 8. Гл. II–IV. 131 См.: Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права // Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре: Трактаты. М.: Канон-Пресс; Кучково поле, 1998. С. 255. Любопытно, что в вопросе о равенстве Руссо высказывал мнение, противоположное позиции Монтескье. Последний как раз предупреждал об опасности для демократии «крайнего равенства» (см.: Монтескье Ш. Указ. соч. Кн. 8. Гл. III). 132 Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права. С. 256. 304 Демократическое государство и республиканская форма правления Тем не менее все эти сомнения, опасения и предупреждения не остановили распространения демократии начиная с конца XVIII в. Современный мир стал миром, где демократическая идея приобрела в целом положительный образ. Разумеется, демократия и сегодня имеет многочисленных противников. Да и формальное ее признание не означает ее принятия как реальной практики. Однако это только подтверждает сказанное. Иначе зачем бы авторитарные и даже тоталитарные государства стали официально именовать себя «демократическими»? Закономерно возникает вопрос: что произошло в истории, если демократия из «формы» превратилась в «содержательный феномен» и из «отклонения» — в цивилизационный мейнстрим, а в XIX — начале XX в. даже пережила этап чуть ли не религиозного поклонения? Так, Гарольд Берман называл либеральную демократию «первой великой светской религией на Западе»133. А П.И. Новгородцев иронизировал: «Первые провозвестники демократической идеи соединяли с своей проповедью чисто религиозное воодушевление. Для них демократия была своего рода религией. Следы этого политического фетишизма встречаются иногда и в воззрениях наших дней: за исключением другой веры возлагают все надежды на демократию, как на всемогущую и всеисцеляющую силу, и на нее переносят весь жар сердца, весь пламень энтузиазма»134. Рискуя быть обвиненным в упрощении, все же попробую схематично объяснить, как и почему демократия превратилась из «гадкого утенка» в «прекрасного лебедя». Превращение «гадкого утенка» Капитализм родился как совершенно естественная стадия развития цивилизации. Но это была уже не просто очередная стадия, обусловленная существенно усложнившимися экономическими отношениями. Цивилизационное значение капитализма в том, что новый социальный класс, сформировавшийся из купцов, ремесленников, ростовщиков, 133 Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. 2-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1998. С. 47. 134 Новгородцев П.И. Демократия на распутье. С. 394−395. 305 3. Основы конституционного строя России мелких и средних чиновников, рантье, адвокатов, нотариусов и т.п. (тех, кого именовали обывателями) и потому получивший название буржуазии (от фр. bourgeois), изменил картину мира. Благодаря этому классу равноправие, естественные права человека, личная автономия, человеческое достоинство, ограничение власти из известных узкому кругу философских идей превратились в общепризнанные принципы организации публичной жизни. Это не означает, что сам класс буржуазии (а именно ее представители организационно и идейно возглавляли многочисленные революционные восстания, прокатившиеся в XVII−XIX вв. по Европе) сплошь состоял из убежденных гуманистов. Хотя в этой среде и было немало людей, искренне исповедовавших идеалы «свободы, равенства и братства», все же буржуазией как классом двигали вполне прагматичные интересы (это, впрочем, свойственно любому другому классу). Но в том и заключался исторический феномен: добиваясь своих целей, молодой динамичный класс продвигал в общественное сознание и социальную практику идеалы и принципы, полезные (я бы сказал, необходимые) для развития всего общества. Сознавали ли в XVII−XIX вв. буржуазия и ведомые ею массы городской бедноты, что они борются за демократию? Нет. Хотя и устоялся термин «буржуазно-демократические революции», в цивилизационном плане они не были ни буржуазными, ни демократическими. В совокупности эти революции, несмотря на жестокий характер многих из них, можно сказать, составили Великую гуманитарную революцию. Для человечества неважно, кто был в этих революциях «движущей силой», кто являлся их «бенефициаром» и т.п. Главное, что в результате их осуществления была институализирована идея неотъемлемых и равных для всех людей свободы и достоинства, реализуемых через права человека. Достаточно перечитать американскую Декларацию независимости от 4 июля 1776 г. или французскую Декларацию прав человека и гражданина от 26 августа 1789 г., чтобы убедиться, что речь в них идет не о демократии, а, по большому счету, о человеческом достоинстве и средствах его обеспечения. Б.Н. Чичерин писал: «Идеи свободы и равенства с жаром были усвоены третьим сословием, которое находило в них оправдание своих историче- 306 Демократическое государство и республиканская форма правления ских стремлений и самое сильное оружие против высших классов. В этих идеях вполне выражались те начала, которые третье сословие издавна в себе носило. Возведение их на степень общечеловеческого права давало ему окончательное торжество над противниками»135. В практическом же смысле новые идеи выражались прежде всего в требовании равноправия и, следовательно, ликвидации сословной структуры общества. Если примерно до XVII в. сословность в массовом сознании принималась как данность, то постепенно под влиянием, с одной стороны, распространявшихся по Европе гуманитарных, в том числе эгалитарных, идей, с другой — изменившихся экономических отношений она стала восприниматься как унизительное препятствие человеческой самореализации. Ведь сословные перегородки выражались не только в пожизненной консервации социального статуса людей, в отсутствии «социального лифта», социальной мобильности, но и в разном правовом положении (разных «наборах» прав и обязанностей). Порой стремление преодолеть эти перегородки приобретало гротескные формы. Жан-Батист Поклен — Мольер (1622–1673) в комедии «Мещанин во дворянстве» посмеялся над стремлением нувориша стать аристократом. Но смешного в том было мало. Возможно, желание героя пьесы Журдена больше питалось мотивом тщеславия. Но в реальной жизни существовало немало «персонажей», для которых сословные перегородки оборачивались жизненной драмой. Итак, можно утверждать, что современная демократия родилась как уничтожение сословности, как институализация равноправия. Не случайно Алексис де Токвиль (1805–1859), ставший знаменитым благодаря своему классическому труду «Демократия в Америке», хотя и был французским дворянином, восхищался отсутствием сословности в бывшей английской колонии: «Население Новой Англии быстро увеличивалось, и в то время, когда сословная иерархия в метрополии все еще деспотически размежевывала людей, колония все больше и больше являла собой однородное во всех отношениях общество. Демократия, о какой античный мир не осмеливался даже мечтать, 135 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 272–273. 307 3. Основы конституционного строя России вырвалась из недр старого феодального общества во всем величии и во всеоружии»136. Однако всем этим новым идеям противостояли абсолютные монархии. Не сбылась мечта Монтескье о просвещенном абсолютизме. Европейские монархи неверно оценили силу и масштаб социального запроса на уважение человеческого достоинства. Г. Берман скорее, видимо, применил риторический прием, нежели высказал научное предположение, говоря: «Если бы царское правительство (в России. — М. К.) ввело эффективную конституционную монархию и перераспределило землю; если бы Бурбоны отделили церковь от государства, отменили пережитки феодализма и разрешили создание демократических институтов; если бы король Георг III даровал американским колонистам все права своих английских подданных и в дополнение разрешил им ввести демократические учреждения; если бы первые Стюарты приняли верховенство парламента; если бы каноническое право в XV веке поддалось примирительству и другим обстоятельствам, толкавшим его к реформе; если бы императоры и короли в XI веке вовремя отказались от своего главенства над церковью, — словом, если бы все они могли предвидеть неизбежное и произвести необходимые фундаментальные изменения в рамках существующего правового порядка, тогда, наверное, революций можно было бы избежать. Измениться вовремя — вот ключ к жизнеспособности любой системы права, которая испытывает неодолимое давление меняющихся обстоятельств»137. Недальновидное поведение многих европейских монархов объяснимо: «предвидеть неизбежное», «произвести... фундаментальные изменения» и т.п. очень трудно в жестко иерархической системе, у которой почти нет такого свойства, как адаптивность. В такой системе существует единственный центр принятия решений, не имеющий к тому же обратной связи. Возможно, Марии Антуанетте лишь приписывается известная фраза о хлебе и пирожных, но она ярко иллюстрирует умонастроения в королевских дворцах того времени. А изменения, действительно, требовались фундаментальные и очень болезненные для правящей элиты. Неудивительны поэтому ни яростный напор масс, ни 136 Токвиль А. де. Демократия в Америке / пер. с фр.; предисл. Г.Дж. Ласки. М., 2000. С. 48. 137 Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 37. 308 Демократическое государство и республиканская форма правления упорное сопротивление ему. Как верно отметил Б.Н. Чичерин, «едва ли самая высокая политическая мудрость могла предупредить это внезапное падение старого здания. Французская революция была всемогущим проявлением идей, приготовленных веками, но совершенно несовместных с существующим порядком»138. Впрочем, известный британский историк и культуролог Арнольд Тойнби (1889–1975) полагал, что дело не в прямолинейном нежелании тех, кого устраивает привычный уклад, менять его, а в силе инерции, которая «во все времена стремится сохранить бóльшую часть элементов социальной структуры в неизменном виде, несмотря на их растущее несоответствие новым социальным силам, которые постоянно вводятся в действие»139. Как бы то ни было, защищая то, что уже невозможно было защитить, абсолютизм способствовал тому, что демократия из сугубо формального понятия стала превращаться в идеологическое, ценностное и остается таким по сей день. Другими словами, из формы государства (правления) демократия превратилась в общественный строй, основанный на идеях уважения личности. Европейский суд по правам человека весьма недвусмысленно заявил, что демократия выступает единственной политической моделью, предполагаемой Конвенцией о защите прав, и, соответственно, единственной моделью, совместимой с ней140. А такая модель, в свою очередь, востребовала и новые принципы организации государственной власти в целях обеспечения ее подконтрольности обществу. Итак, демократия стихийно ворвалась в современную историю на плечах гуманитарных идей. А. Тойнби верно назвал ее «политическим выражением гуманизма»141. Воплощение этих идей в жизнь, пусть даже далекое от идеала, позволило высвободить огромный заряд социальной энергии, реализоваться гигантскому творческому потенциалу. На это обратил внимание еще Алексис де Токвиль: 138 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 273. 139 Тойнби А.Дж. Исследование истории: Возникновение, рост и распад цивилизаций / пер. с англ. К.Я. Кожурина. М.: АСТ; АСТ Москва, 2009. С. 502. 140 Eur. Court H.R. United Communist Party of Turkey and Others v. Turkey. Judgment of 30 January 1998. Reports. 1998-I. Para. 44–45. 141 Тойнби А.Дж. Указ. соч. С. 505. 309 3. Основы конституционного строя России «Демократическая свобода не так совершенна во всех своих начинаниях, как разумный диктатор. Часто она бросает свои предприятия прежде, чем они начинают приносить результаты, нередко затевает опасные дела. Однако со временем она приносит больше пользы, чем деспотизм. Каждая вещь в отдельности получается у нее хуже, но в целом она делает значительно больше. В демократической республике большие дела вершатся не государственной администрацией, а без нее и помимо нее. Демократия — это не самая искусная форма правления, но только она подчас может вызвать в обществе бурное движение, придать ему энергию и исполинские силы, неизвестные при других формах правления»142. Благодаря чему демократия вызывает «бурное движение» и придает обществу «энергию и исполинские силы»? Если ответить кратко: благодаря неопределенности. Не случайно противники демократии нередко ассоциируют ее с хаосом. Разумеется, эта освобожденная энергия может создать ощущение неупорядоченности, хаотичности и даже анархии. «В страстном и суровом изображении Платона, — писал П.И. Новгородцев, — эта изменчивость демократии превращается в болезненное лихорадочное горение: с виду это лучшее из правлений, все становятся здесь свободными, всякий получает возможность жить, как хочет, и устраивать свою жизнь, как ему нравится; но именно вследствие того, что в жизни людей тут нет ничего твердого, никакого плана и порядка, никакой необходимости, все здесь приходит в расстройство»143. Слово «хаос» в самом деле вызывает страх, поскольку мы обычно применяем его как синоним беспорядка, возникающего вместо (на месте) порядка. В действительности порядок сам рождается из беспорядка, затем вновь становится нестабильным, образуя основу для новой упорядоченности. Так, например, снежинки, появляясь из хаоса замерзающих водяных частиц, обретают строгую кристаллическую, т.е. упорядоченную, форму, но, падая на землю, вновь тают и образуют потоки воды. Ю.М. Батурин первым из отечественных юристов стал рассматривать политический процесс, в частности конституционный, через призму тео- 142 Токвиль А. де. Указ. соч. С. 192. 143 Новгородцев П.И. Демократия на распутье. С. 390–391. 310 Демократическое государство и республиканская форма правления рии нобелевского лауреата И.Р. Пригожина (1917–2003)144, который доказал, что структуры порядка зарождаются в хаосе, т.е. в состоянии нестабильности, неравновесия, назвав этот процесс диссипативным: «Сегодня мы знаем, что увеличение энтропии отнюдь не сводится к увеличению беспорядка, ибо порядок и беспорядок возникают и существуют одновременно. Например, если в две соединенные емкости поместить два газа, допустим, водород и азот, а затем подогреть одну емкость и охладить другую, то в результате, из-за разницы температур, в одной емкости будет больше водорода, а в другой азота. В данном случае мы имеем дело с диссипативным процессом, который, с одной стороны, творит беспорядок и одновременно, с другой, потоком тепла создает порядок: водород в одной емкости, азот — в другой. Порядок и беспорядок, таким образом, оказываются тесно связанными — один включает в себя другой»145. Нравится нам или нет, но формы общественной организации, устройства публичной жизни все время меняются. Видимо, что-то такое «заложено в саму программу» цивилизации, раз перемены, каким бы упорным ни было сопротивление им, все равно наступают. Однако властвующие элиты — древние, средневековые, недавние, современные — как правило, не хотят считаться с этим всемирным социальным законом. Могущественнейшие империи, от одного имени которых трепетали все вокруг, гибли потому, что в них не был заложен механизм самокоррекции, позволяющий адаптироваться к переменам. Можно лишь согласиться с Г.А. Сатаровым, который утверждает, что «сохраняя внутри социального порядка институты хаоса, мы обеспечиваем возможность изменения этого социального порядка, в том числе и нереволюционного изменения, в чем, собственно, и состоит революционное достижение демократии. То есть мы адаптируемся и видоизменяемся без разрушения основ социального порядка»146. 144 См.: Батурин Ю.М. Конституционные этюды. М.: Институт права и публичной политики, 2008. 145 Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991. № 6. С. 49 (статья представляет собой перевод статьи И.Р. Пригожина в журнале «Futures», 1989). 146 Сатаров Г.А. Институты хаоса в социальном порядке: от первобытного общества до постмодернизма. СПб.: СПбГУП, 2006. С. 29. 311 3. Основы конституционного строя России Механизм самокоррекции и адаптации включен в «геном» демократии, которая изначально рассчитана на столкновение множества воль, мнений, позиций, ценностей, интересов, т.е. тех самых диссипативных структур. Другими словами, демократия — это система, институализирующая случайность и разнообразие. Здесь — корень ее эффективности. В ХХ в. сама история как бы поставила глобальный эксперимент, разделив мир на две большие части: страны тоталитарные («социалистическая демократия») и демократические («буржуазная демократия»). Был, правда, еще так называемый третий мир: относившиеся к нему государства хотя и выражали свои симпатии чаще всего к «социалистическому лагерю», но не спешили влиться в него, оправдывая свое название — «неприсоединившиеся государства». Так вот, суть этого стихийного «эксперимента» состояла в выяснении исторического вопроса о том, набор каких ценностей окажется не только более устойчивым, но и более привлекательным для людей, обусловит экономические и социальные успехи. Выигрыш оказался на стороне демократического мира, который достиг существенно более высокого качества жизни людей. Не приходится удивляться, что на протяжении XX в. география демократии расширялась по экспоненте. По подсчетам известного американского политолога, одного из классиков современной политической науки Роберта Даля (1915–2014), в 1900–1909 гг. существовало всего 8 демократических стран (17% всех государств), в 1940–1949 гг. — 25 (33%), а по состоянию на 1994–1997 гг. — уже 86 стран (45% от общего числа)147. Но на основе какого критерия Даль проводил грань между демократическими и недемократическими государствами? Размытое понятие Демократия, перестав быть формой, заплатила за это потерей дефинитивности. Вместо ее общепринятого определения мы теперь имеем лишь богатый букет ассоциаций. Американский политолог Адам Пшеворский точно заметил: 147 312 См.: Даль Р. Смещающиеся границы демократических правлений [Электронный ресурс] // Сайт «Библиотека Гумера». URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/ Polit/dal/sm_gran.php (дата обращения: 10.10.2013). Демократическое государство и республиканская форма правления «Если поразмышлять над бесчисленными определениями демократии, то можно обнаружить, что демократия стала своего рода алтарем, куда каждый несет свои наиболее предпочтительные жертвоприношения. Считается, что демократии присущи почти все необходимые с нормативной точки зрения аспекты политической, а иногда и социально-экономической жизни — такие как представительность, ответственность, равенство, участие, справедливость, достоинство, рациональность, безопасность, свобода (и этот список можно продолжить)»148. Неопределенность даже побуждает некоторых ученых говорить о демократии лишь как об условном понятии. Так, Р. Даль потому ввел понятие полиархии, что призывал видеть разницу «между демократией как идеальной системой и общественными устройствами, которые рассматриваются как разновидность несовершенных приближений к идеалу. Опыт показывает, что обозначение обоих явлений одним и тем же термином приводит анализ к ненужной путанице и не относящимся к делу семантическим аргументам»149. Сходную идею высказал и британский социолог Колин Крауч, говоря о «максимальной демократической модели (максимальной демократии)»150. Показателем неоднозначного понимания демократии служит и то обстоятельство, что примерно в двух десятках индексов демократии151 учитываются совершенно разные параметры и государства ранжируются по-разному. Например, Индекс демократии, составляемый исследовательской компанией «The Economist Intelligence Unit» (аналитическое подразделение британского журнала «Economist») разделяет 167 стран на четыре группы: «полная демократия», «недостаточная демократия», «гибридный режим», «авторитарный режим»152. А вот Индекс трансформации немецкого фонда 148 Пшеворский А. Защита минималистской концепции демократии // Теория и практика демократии. Избранные тексты / пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева, Б.Г. Капустина. М.: Ладомир, 2006. С. 10. 149 Даль Р.А. Полиархия: участие оппозиции / пер. с англ. С. Деникиной, В. Баранова. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2010. С. 15. 150 См.: Крауч К. Постдемократия / пер. с англ. Н.В. Эдельмана. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2010. С. 19 и др. 151 См., например: Индексы развития государств мира: справ. / под ред. Ю.А. Нисневича. М.: Изд. дом ВШЭ, 2014. 152 См.: Democracy Index 2017 [Электронный ресурс] // Сайт EIU. URL: http://www.eiu. com/topic/democracy-index (дата обращения: 20.02.2018). 313 3. Основы конституционного строя России Бертельсмана делит 129 транзитных стран на «устоявшиеся», «дефектные» и «сильно дефектные демократии», а также на «жесткие» и «умеренные автократии»153. Даже один и тот же исследователь в одной и той же работе может понимать демократию по-разному. Например, Гарольд Ласки, автор предисловия к труду Токвиля, пишет, что «сначала это слово значило для него стремление к уравниванию всех сторон жизни общества. <...> В то же время он употреблял это слово для обозначения представительной формы правления. Иногда оно принимает у него значение “народ”, особенно когда он говорит о непокорных массах. Этим же словом он называл всеобщее избирательное право, а также быстрое движение общества к равенству, которое сметало все привилегии, особенно в области политики»154. В аристотелевском, скорее даже в руссоистском, духе понимали демократию большевики, дополнив это понимание «классовостью». В.И. Ленин категорически отрицал возможность «чистой» демократии, не уставая повторять, что она всегда либо «буржуазная», либо «пролетарская». «Буржуазная» демократия, утверждал он, «всегда узка, лицемерна, лжива, фальшива, всегда остается демократией для богатых, обманом для бедных. Пролетарская демократия подавляет эксплуататоров, буржуазию — и потому не лицемерит, не обещает им (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.) свободы и демократии — а трудящимся дает настоящую демократию»155. Идеологема «пролетарская демократия» (она же «социалистическая», она же «народная») противопоставлялась «буржуазной» не социологически, а институционально: советская система, как уже говорилось в начале, открыто отбрасывала разделение властей, идеологический и политический плюрализм, а поначалу даже всеобщее и равное избирательное право. 153 См.: Transformation Index BTI 2016 [Электронный ресурс] // Сайт BTI. URL: http:// www.bti-project.org/de/index/status-index/ (дата обращения: 21.06.2017). 154 Токвиль А. де. Указ. соч. С. 16. 155 Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 37. М.: Политиздат, 1969. С. 104–105. 314 Демократическое государство и республиканская форма правления В еще большей степени понимание демократии затруднено изза того, что многие исследователи (в основном политологи), стремясь подчеркнуть то или иное ее проявление, стали добавлять разные эпитеты, например: «демократия участия», «представительная», «плебисцитарная», «мэдисоновская», «популистская», «полиархическая», даже «имманентная» и «трансцендентная». В результате, когда начинают рассуждать о демократии, не договорившись о том, что под этим понимается, в каком аспекте рассматривается, возникает непонимание. Ведь демократию можно воспринимать как ценность и как инструмент (механизм), как цель и как средство, как доктрину и как практику, как условие для достижения каких-то целей и, наоборот, как результат действия каких-то факторов. Поэтому правильнее поступают те исследователи, которые при рассмотрении демократии указывают, в каком аспекте производится анализ. Так, А.И. Ковлер, откликаясь на распространенные суждения о кризисе демократии, справедливо ставит вопрос, «о кризисе чего или о кризисе какой демократии идет речь». Поэтому он выделяет несколько измерений этого явления и предлагает различать определения демократии как: 1) народовластия; 2) формы государства; 3) формы и принципов организации политических партий и общественных объединений; 4) политического режима; 5) политического мировоззрения и политической ценности; 6) политического процесса (процедуры управления); 7) принципа международного права156. Однако такая или какая-либо иная дифференциация имеет смысл только в исследовательских целях. В политической же практике наивно ожидать подобного подхода хотя бы потому, что на таком языке политики не смогли бы разговаривать со своими избирателями... Многозначность термина «демократия» приводит к тому, что употребление этого слова и основанных на нем лозунгов типа: «защитим демократию», «восстановим демократию», «больше демократии» и т.п. — зачастую имеет спекулятивный характер. И тогда, с одной стороны, оценка демократии в той или иной стране нередко становится основанием для формирования отношения других государств или между- 156 См.: Ковлер А.И. Кризис демократии? Демократия на рубеже XXI века. М., 1997. С. 15−37. 315 3. Основы конституционного строя России народных организаций. С другой стороны, общество, в котором еще не развито гражданское самосознание, не в состоянии отличить демократию от ее имитации. В таком обществе лидеру порой достаточно лишь регулярно «общаться с народом» и время от времени «творить справедливость» в отношении отдельных граждан, чтобы большинство считало его «демократом», а свою страну «демократической». Как же при такой неопределенности установить, соответствует ли реальная жизнь конституционной характеристике России как демократического государства? Есть ли у этого понятия четкие специфические признаки, отличающие его от смежных понятий? Основные элементы демократического государства Сегодня сказать, что единственным критерием демократии является принадлежность власти народу, значит не сказать ничего. А точнее — увести в сторону от понимания. Провозглашение народного суверенитета уже не означает автоматически, что народ контролирует органы публичной власти и реально участвует в определении политики и принятии основных решений. Показательно, что в тоталитарных государствах советского типа официально обычно провозглашается не просто народный суверенитет, а полновластие народа (диктаторы вообще любят сакрализировать народную волю). Еще лет сорок тому назад было немало государств, в названиях которых содержались слова «народная» или «демократическая» (сейчас их уже не так много), но именно поэтому можно было с уверенностью утверждать, что там ни о какой демократии в современном ее понимании речь не шла. Сегодня понятие «народ» оседлали популисты. Австрийский социолог и политолог Ян-Вернер Мюллер пишет: «Помимо того что популисты выступают против элит, они также противники плюрализма: популисты утверждают, что они — и только они — являются истинными представителями народа»157, а «базовая идея популизма — это морализированная форма антиплюрализма»158. 157 Мюллер Я.-В. Что такое популизм? / пер. с англ. А. Архиповой; под науч. ред. А. Смирнова. М.: Изд. дом ВШЭ, 2018. С. 38. 158 Там же. С. 39. 316 Демократическое государство и республиканская форма правления Тогда как определить, что перед нами демократическое государство? Можно, конечно, воспользоваться международными индексами демократии. Но у них другая задача — ранжировать страны по степени практического приближения к некоему идеалу (тоже довольно субъективному, кстати). Не случайно для индексации берется очень много показателей (например, Индекс демократии «Economist Intelligence Unit» учитывает 60 показателей, а Индекс трансформации фонда Бертельсмана основывает свои оценки на 52 показателях). Но чем больше показателей, тем больше степень субъективизма и, соответственно, растет опасность спекуляций (например, по Индексу «Economist Intelligence Unit» Франция уже несколько лет относится к странам с «неполной демократией»). Демократическое государство обеспечивает гуманитарные ценности, но не является самоценностью. Демократическая система (демократические институты) — только инструмент, средство обеспечения. Смешивать ценности и средства — не столько некорректно в научном смысле, сколько опасно в смысле практическом. Одним из результатов такой путаницы становится потеря (неверное понимание) причинно-следственных связей. И тогда, если происходит деградация демократических институтов, причины ищут не в них самих, не в их несбалансированности и т.д., а в том, что, мол, «общество не созрело для демократии» или даже что «демократия вообще не для нас». Образно говоря, если мы пытаемся поместить в понятие «механизм» разного рода ценности, которые этот механизм должен лишь обеспечивать, то при его плохом функционировании начинаем «чинить» не то, что требуется, либо вообще отказываемся от «ремонта». Это похоже на то, как если бы в автомобиле забарахлил двигатель, а мы стали бы накачивать колеса... Вот почему для наших целей — понимания того, что есть демократическое государство, поскольку этот термин применяет Конституция России, — мы должны рассматривать демократию как институциональный инструмент. Соответственно, необходимо отделить условия и следствия демократии от элементов, составляющих содержание этого понятия. И тогда, например, «свободу (политическую и гражданскую)», «права личности», «гражданскую активность» мы не должны относить к элементам демократии в ее инструментальном (институциональном) смысле, ибо все эти и им подобные феномены есть следствия демократии и/или объекты ее обеспечения. 317 3. Основы конституционного строя России Конечно, демократия требует определенного уровня гражданского сознания, гражданской активности, некоторых других условий. Но я сейчас хочу назвать только те элементы, которые можно конституционно регулировать. Это, на мой взгляд, следующие: ŗŧŮūŬŲŬŴůŬ ũŲŧŸŹŬŰ ŏūŬŵŲŵŪůžŬŸűŵŬ ųŴŵŪŵŵŨŷŧŮůŬ ŶŲƅŷŧŲůŮų ŖŵŲůŹůžŬŸűŧƆ űŵŴűźŷŬŴŽůƆ ŔŇŗŕŋŔŢŐŘŚʼnŌŗŌŔŏřŌř Народный суверенитет Статья 3 Конституции России гласит: «1. Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. 2. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления. 3. Высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы». Прежде всего напомню, что само понятие «суверенитет» означает верховенство. Соответственно, суверенитет народа — это принадлежность ему высшей власти в данном государстве. Попробую объяснить, почему народный суверенитет является (остается) элементом демократического государства (и даже базовым элементом), хотя выше было сказано, что понятия «народ», «власть народа» часто используются в спекулятивных целях. В первую очередь нужно заметить, что некоторые термины, которые к нам пришли из древности, хотя и претерпели содержательное изменение, все же сохраняют изначальный смысл. Вот почему, как бы ни изменилось понимание демократии, ее традиционный перевод — «власть народа» — сохраняет свое критериальное значение. Вообще «демократия», если буквально переводить греческое слово «η δημοκρατία», означает «власть демоса — граждан полиса». Слово «на- 318 Демократическое государство и республиканская форма правления род» (λαός) в греческом языке обозначает население страны. Поэтому точнее было бы говорить «лаикратия». Кстати, в свое время на этом настаивали греческие коммунисты. Но прижился именно термин «демократия». Сегодня «власть народа» проявляет себя в несколько иных формах, чем в древнегреческих полисах и некоторых средневековых европейских республиках. В наше время акцент сместился. И слова «источник власти» гораздо более верно характеризуют фундамент современной демократии. С этим связано другое обстоятельство. На самом деле различием форм государство было обязано не столько «числу правящих лиц», сколько способу легитимации власти. В монархии, при всех ее исторических особенностях, власть легитимируется посредством обращения к категории сакральности. Эрнст Канторович (1895–1963), ссылаясь на известного британского философа и юриста Уильяма Блэкстона (1723– 1780), писал, что «если бы наследник короны был лишен гражданских прав из-за государственной измены или преступления, а впоследствии корона перешла бы к нему, то это очистило бы его ipso facto (в силу самого факта. — М. К.)»159. В аристократии легитимность базируется на знатности или заслуженности. Таким образом, в этих двух формах признание права на власть в принципе не требует внешней оценки и не предполагает выбора. И если даже монарх или группа аристократов избираются, такое избрание, во-первых, производится узким кругом людей, а во-вторых, из ограниченного круга претендентов. Здесь презюмируется их способность (и право) властвовать. Демократический способ легитимации в корне иной: мандат на власть теоретически (если отбросить ограничения пассивного и активного избирательного права) может быть предоставлен любому, а избирательный корпус тождествен всему взрослому населению. Отсюда следует фундаментальный вывод: какой бы режим ни был установлен, как бы власть ни манипулировала общественным сознанием, как бы ни фальсифицировала выборы, но если это не открытая дик- 159 Канторович Э.Х. Два тела короля: исследование по средневековой политической теологии / пер. с англ. М.А. Бойцова, А.Ю. Серегиной. 2-е изд., испр. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. С. 80. 319 3. Основы конституционного строя России татура, легитимность власть получает только благодаря апелляции к «народной воле». В этом отношении можно отметить, что прежние различия между монархией и демократией стерлись, поскольку в современных конституционных монархиях, т.е. государствах с демократическим режимом, суверенитет либо юридически, либо фактически принадлежит уже не монарху, а народу. Это, правда, составляет некое противоречие, о котором писал, например, Леон Дюги: «Фактом, создавшим ограниченные монархии, было повсюду, и в частности во Франции, существование монархической социальной силы наряду с новыми социальными силами, появляющимися в известных классах или в численном большинстве»160. Однако, продолжал он, теоретическое противоречие не создает практическую помеху: «Во всех странах, где, несмотря на появление этих новых социальных сил, монархическое чувство сохранилось могучим, образовалось два правителя, отвечающих двум существующим общественным силам: наследственный монарх и коллективность (класс или большинство), организованные путем представительства в парламенте, два правителя, действия которых комбинируются в интересе страны, причем никакой искусственный и априорный принцип не приводит их в противоречие друг с другом. Таково в действительности английское воззрение: ограниченная монархия в Англии естественно вышла из фактов и нисколько не заботилась о теоретическом примирении монархического принципа и национального суверенитета»161. Народный суверенитет в России реализуется по двум каналам: народ может выражать свою волю как непосредственно, так и опосредованно. В первом случае, как гласит Конституция, имеются в виду референдум и выборы; во втором — деятельность органов государственной власти и местного самоуправления, причем не только представительных, но и других — Президента РФ, руководителей субъектов РФ и муниципальных образований. Возникает довольно сложный, не только теоретический, но и имеющий большую практическую значимость вопрос: имеют ли приоритет формы прямой демократии перед формами демократии представительной? На мой взгляд, для этого нет оснований. 160 Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства / пер. с фр. А.С. Ященко, В.А. Краснокутского, Б.И. Сыромятникова; предисл. к рус. пер. проф. П. Новгородцева и автора. М.: Типография Т-ва И.Д. Сытина, 1908. С. 549. 161 Там же. 320 Демократическое государство и республиканская форма правления Прежде всего, вчитаемся в текст ч. 3 ст. 3 Конституции РФ: «Высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы». Не вообще высшим, а высшим среди форм непосредственного выражения. Другими словами, Конституция не устанавливает приоритетность форм выражения власти (воли) народа, что подтверждается ч. 2 той же статьи, где закреплена формула «Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления». Из этого можно сделать вывод о равенстве юридической (конституционно-правовой) силы непосредственной и представительной демократии. Такое понимание этих форм подтверждается и ч. 1 ст. 32 Конституции РФ: «Граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей». Другое дело, что органы государственной власти и местного самоуправления должны только выражать, а не подменять волю народа. Как верно высказался в своем особом мнении по одному из решений конституционный судья Б.С. Эбзеев, «народ передает представительным органам государства не саму власть, а лишь право на власть, на осуществление власти, причем на строго определенный срок»162. Равенство форм выражения власти народа подтверждается и международно-правовыми документами. Так, в Рекомендации 2005 г. Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), членом которой является Россия, сказано, что «прямая и представительная формы демократии дополняют друг друга <...>. Взаимодополняемость прямой и представительной форм демократии означает, что референдумы не должны рассматриваться в качестве альтернативы парламентской демократии и что 162 Особое мнение судьи Конституционного Суда РФ Б.С. Эбзеева по Постановлению Конституционного Суда РФ от 30 апреля 1997 г. № 7-П «По делу о проверке конституционности Указа Президента Российской Федерации от 2 марта 1996 г. № 315 “О порядке переноса срока выборов в законодательные (представительные) органы государственной власти субъектов Российской Федерации”, Закона Пермской области от 21 февраля 1996 года “О проведении выборов депутатов Законодательного Собрания Пермской области” и части 2 статьи 5 Закона Вологодской области от 17 октября 1995 года “О порядке ротации состава депутатов Законодательного Собрания Вологодской области” (в редакции от 9 ноября 1995 года)» // СЗ РФ. 1997. № 20. Ст. 2383. 321 3. Основы конституционного строя России ими не следует злоупотреблять для подрыва легитимности и примата парламентов как законодательных органов»163. Наконец, такую же позицию сформулировал и Конституционный Суд РФ, рассматривая жалобу граждан на положение Закона о референдуме164, запрещающее выносить на референдум, в частности, вопросы, отнесенные к исключительной компетенции федеральных органов государственной власти (в жалобе указывалось, что таковыми были признаны вопросы о принятии и об изменении федерального бюджета, исполнении и изменении внутренних финансовых обязательств Российской Федерации). КС РФ, собственно, воспроизвел вывод названной выше Рекомендации ПАСЕ (сославшись на нее), что «в конституционном механизме осуществления народовластия средствами волеобразования и волеизъявления народа являются институты не только непосредственной, но и представительной демократии. Референдум, обеспечивающий непосредственное участие граждан в управлении делами государства и открытость процессов принятия политических решений, легитимируемых волей народа, не может подменять органы народного представительства»165 (п. 2 мотивировочной части). Дело, однако, не в общетеоретическом уравнивании прямой и представительной демократии, а в том, что, действительно, есть вопросы, которые не могут решаться народным, т.е. фактически неквалифицированным, голосованием, поскольку решение, принятое в такой форме, может нанести серьезный ущерб общему интересу. К таким вопросам относятся, например, финансовые, в том числе принятие и изменение бюджета. Суд констатировал: «Социальная и юридическая значимость предмета правового регулирования федеральных законов о федераль- 163 Рекомендация № 1704 (2005) от 29 апреля 2005 г. «Референдумы: на пути к выработке передовой практики в Европе» // Портал «Совет Европы». Сессия 2005 г. (Вторая часть. 25−29 апреля 2005 г.). Документы, принятые Ассамблеей. URL: https://rm.coe.int/16806410ed (дата обращения: 05.04.2019). 164 Федеральный конституционный закон от 28 июня 2004 г. № 5-ФКЗ «О референдуме Российской Федерации» // СЗ РФ. 2004. № 27. Ст. 2710. 165 Постановление Конституционного Суда РФ от 21 марта 2007 г. № 3-П «По делу о проверке конституционности ряда положений статей 6 и 15 Федерального конституционного закона “О референдуме Российской Федерации” в связи с жалобой граждан В.И. Лакеева, В.Г. Соловьева и В.Д. Уласа» // СЗ РФ. 2007. № 14. Ст. 1741. 322 Демократическое государство и республиканская форма правления ном бюджете предопределяет установление в Конституции Российской Федерации гарантий социально-экономической обоснованности федерального бюджета и его сбалансированности, включая особый порядок разработки и принятия этих федеральных законов: федеральный бюджет (а следовательно, и проект федерального закона о нем) разрабатывается и представляется Государственной Думе исключительно Правительством Российской Федерации <...>» (п. 3.1 мотивировочной части). Тем не менее по-прежнему бытует мнение, что, когда народ выражает свою волю непосредственно, это более демократично. Маленький пример: И.М. Евлоев посвятил статью анализу решения Конституционного Суда РФ по делу о конституционности актов, утвердивших изменения границы между Республикой Ингушетия и Чеченской Республикой (2018 г.)166. Он верно указал на многочисленные ошибки, допущенные при рассмотрении этого дела, но напрасно упрекнул Суд в том, что тот «продолжает наступление на институт референдума»167. Апеллируя к упомянутой Рекомендации ПАСЕ, автор утверждает, что Суд «игнорирует весь остальной текст указанных Рекомендаций ПАСЕ и упускает из виду, что в целом они касаются развития института референдума, поощрения проведения референдумов и пропаганды передовой практики их проведения. Приведенная Судом норма выдернута из контекста: в Рекомендациях, исходя из опасений, что “даже в демократических государствах референдумы иногда используются для легитимизации недемократической политики”, содержится лишь предостережение от “возможных злоупотреблений, в том числе опасности использования этого инструмента в обход принципа верховенства закона или для подрыва легитимности представительных органов”»168. Действительно, даже в названии этой Рекомендации ПАСЕ говорится о передовой практике референдумов в европейских странах. Однако это не меняет принципа: непосредственная демократия не альтернатива представительной и не все то, что решается парламентом, может быть решено на референдуме. 166 Постановление Конституционного Суда РФ от 6 декабря 2018 г. № 44-П «По делу о проверке конституционности Закона Республики Ингушетия “Об утверждении Соглашения об установлении границы между Республикой Ингушетия и Чеченской Республикой” и Соглашения об установлении границы между Республикой Ингушетия и Чеченской Республикой в связи с запросом Главы Республики Ингушетия» // СЗ РФ. 2018. № 51. Ст. 8095. 167 Евлоев И. Постановление Конституционного Суда России о границах между субъектами Российской Федерации: разрешение спора или усугубление проблемы? // Сравнительное конституционное обозрение. 2019. № 1. С. 95. 168 Там же. С. 96. 323 3. Основы конституционного строя России В разговоре о народном суверенитете может возникнуть и такой вопрос: согласуется ли с ним избрание путем жеребьевки? Такой способ практиковался, например, в афинской демократии. Не видели в жеребьевке противоречия демократии и французские просветители. Руссо даже объяснял, что «когда соединяют выборы и жребий, то первым путем следует заполнять места, требующие соответствующих дарований, такие, как военные должности; второй путь более подходит в тех случаях, когда достаточно здравого смысла, справедливости, честности, как в судейских должностях; потому что в правильно устроенном Государстве качества эти свойственны всем гражданам»169. А Монтескье напоминал, что Солон «постановил, чтобы назначения на все военные должности производились по выбору, а сенаторы и судьи назначались по жребию»170. Жеребьевка, действительно, не противоречит идее народного суверенитета. Ведь жребий бросается от имени народа, а не для того чтобы, скажем, была проявлена некая трансцендентная воля. Другими словами, на жеребьевку смотрели лишь как на один из рациональных способов для замещения должностей, причем способ, как казалось, более справедливый и объективный, позволяющий избежать спекуляций, демагогии, манипулирования общественным мнением. В наши дни о применении такого способа мало слышно. Тем не менее некоторые исследователи задумываются о степени его целесообразности. Например, А. Пшеворский, анализируя эту проблему, пришел к выводу, что жеребьевка непригодна для современной демократии. Правда, он исходит из того, что смысл демократии состоит не в достижении консенсуса, а в «предотвращении драки»171. Пшеворский и ряд других политологов и институциональных экономистов смотрят на выборы как на показатель физической силы того или иного политического лагеря. Поэтому именно выборы «предоставляют информацию о каждом, кто бы восстал и против чего. Они сообщают проигравшим: “Таково распределение сил: если вы не подчинитесь правилам, установленным в результате выборов, то в вооруженной конфронтации вы, скорее всего, не сможете победить, а окажетесь поверженными”, и победителям: “Если вы не устроите новые выборы или если 169 Руссо Ж.-Ж. Указ. соч. С. 294. 170 Монтескье Ш. Указ. соч. Кн. 2. Гл. II. 171 Пшеворский А. Указ. соч. С. 13. 324 Демократическое государство и республиканская форма правления присвоите себе слишком много власти, вы столкнетесь с серьезным сопротивлением”. В условиях диктатуры такой информации нет; поэтому для ее получения нужна секретная полиция»172. Что ж, на выборы можно, наверное, смотреть и с такой точки зрения. Однако у них, конечно же, есть и иные функции, что делает жеребьевку неприемлемой. Во-первых, чем более развито общество, тем более оно гетерогенно. Эту гетерогенность в наибольшей степени отражают представительные органы, одной из задач которых является представление всех основных интересов и мировоззрений. А жеребьевка не в состоянии этого обеспечить. Во-вторых, распространение гуманитарных идей привело в движение огромное множество людей, которые впервые в истории начали осознавать себя субъектами. Поскольку революция (как пик социального конфликта, а не как радикальное изменение общественных отношений) не может продолжаться сколько-нибудь долго, требовался институализированный канал выхода народной энергии. И наиболее естественным каналом стали выборы. В-третьих, жеребьевка не обеспечивает политическую ответственность правящих, их подконтрольность обществу (например, потерявший доверие политик, не имеющий шансов быть избранным на новый срок, при жеребьевке может вновь занять должность, стать депутатом и т.п.). Наконец, в-четвертых (возможно, самое главное), голосование на выборах — это определение того, какие пути и методы развития пользуются в обществе наибольшей популярностью и каким людям общество доверяет осуществлять развитие. Какие следствия вытекают из провозглашения народа источником власти, т.е. из принадлежности суверенитета народу? Во-первых, суверенитет означает, что народ ни с кем не делит свою власть. В одном государстве не может быть несколько суверенов (носителей суверенитета). Конституционный Суд РФ признал, что в России есть лишь суверенитет всего многонационального народа России. Поэтому, в частности, институт референдума субъекта РФ «не должен использоваться для противопоставления воли населения субъекта Российской Федерации воле федерального законодателя»173. 172 Там же. 173 Пункт 2 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 10 июня 1998 г. № 17-П «По делу о проверке конституционности положений пункта 6 статьи 4, подпункта “а” пункта 3 и пункта 4 статьи 13, пункта 3 статьи 19 и пункта 2 статьи 58 Федерального закона от 19 сентября 1997 года “Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации”» // СЗ РФ. 1998. № 25. Ст. 3002. 325 3. Основы конституционного строя России Во-вторых, воля народа, если она выражена законным путем, не требует чьего-либо утверждения или подтверждения. Соответственно, ни один орган не вправе отказаться признавать акт выражения прямой народной воли — итогов выборов или референдума. Центральная избирательная комиссия (если речь идет о выборах в федеральные органы власти или об общероссийском референдуме) не утверждает результаты выборов или референдума, а лишь подтверждает (верифицирует) законность проведения соответствующей процедуры (определяет, устанавливает результаты референдума, выборов). Например, Федеральный конституционный закон от 28 июня 2004 г. № 5-ФКЗ «О референдуме Российской Федерации»174 в ст. 83, в частности, говорит, что «решение, принятое на референдуме, вступает в силу со дня официального опубликования Центральной избирательной комиссией Российской Федерации результатов референдума»; это решение «является общеобязательным и не нуждается в дополнительном утверждении», а «если для реализации решения, принятого на референдуме, требуется издание нормативного правового акта, федеральный орган государственной власти, в компетенцию которого входит данный вопрос, обязан в течение 15 дней со дня вступления в силу решения, принятого на референдуме, определить срок подготовки этого нормативного правового акта, который не должен превышать три месяца со дня принятия решения на референдуме». Правда, вполне возможна ситуация, что государственный орган, принимающий нормативный правовой акт по итогам референдума, фактически исказит выраженную волю. И тогда возникает вопрос: кто, к кому и в рамках какой процедуры может/должен апеллировать? Хотя впрямую ни Конституция, ни законодательство об этом ничего не говорят, логично предположить, что оценку соответствия правового акта воле народа, выраженной на референдуме, должен выносить Конституционный Суд РФ. В-третьих, все органы, осуществляющие публично-властные функции, получают легитимность только благодаря волеизъявлению народа (прямому или косвенному). Конечно, термин «легитимность» не является строго правовым (и юристы его нечасто употребляют). Но в данном случае он уместен. Речь идет о том, что не может быть в стране публично-властно- 174 326 СЗ РФ. 2004. № 27. Ст. 2710. Демократическое государство и республиканская форма правления го органа или лица, которые получили бы право осуществлять властные функции без освящения волей народа. Разумеется, есть государственные органы и должностные лица, непосредственно не избранные народом (Правительство РФ, Счетная палата РФ, Центральная избирательная комиссия, Генеральный прокурор, Уполномоченный по правам человека и др.). Однако и их полномочия косвенно санкционированы народом, так как они формируются органами власти, непосредственно избранными народом. Народный суверенитет означает формализованную волю народа, т.е. волю, выраженную в установленном законом порядке. Например, если кто-либо захватит власть и при этом будет ссылаться на свою популярность в обществе и даже подтвердит это данными социологических опросов, он все равно останется узурпатором. Хотя история знает немало примеров, когда узурпаторы впоследствии проводили выборы, пусть и несвободные, стремясь приобрести ту самую легитимность. В-четвертых, народный суверенитет означает, что органы публичной власти прямо или косвенно подконтрольны народу. Это не только вытекает из предыдущего проявления суверенитета, но и составляет смысл демократии. По данному критерию стоило бы вообще определять реальность демократии в конкретной стране. Однако это весьма сложно, поскольку речь идет не о формально существующих институтах (разных формах общественного контроля, например), а о том, ощущают ли граждане, что публичная власть зависит от них. Наши граждане в большинстве своем не ощущают. Ежегодный опрос Левада-Центра, проводимый на протяжении уже четверти века, показывает примерно одни и те же цифры при ответах на вопросы: «Как вы считаете, в какой мере вы можете повлиять на то, что происходит в вашем городе/районе?» и «Как вы считаете, в какой мере вы можете повлиять на то, что происходит в стране?». Ответы «В незначительной мере» и «Совершенно нет (не могу)» в первом случае набрали в совокупности 83%, во втором — 87%175 (правда, в последние два-три года эти цифры снижаются). Смею предполагать, что большинство народа такое положение не сильно беспокоит. Российское общество не научилось еще видеть в на- 175 Общественное мнение — 2018. М.: Левада-Центр, 2019. С. 36. 327 3. Основы конституционного строя России родном суверенитете самостоятельную ценность. Причин тому много. Но среди них, думаю, не последнее место занимает непонимание прямой зависимости качества жизни от того, контролирует ли общество свою власть. Возможность же реального контроля во многом обусловлена другими элементами демократического государства. Разделение властей В ст. 10 Конституции РФ принцип разделения властей закреплен таким образом: «Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны». Вторая фраза в этой статье раскрывает «технологический смысл» данного принципа — отсутствие соподчиненности основных публично-властных институтов между собой или их подчиненности какому-то одному институту (в данном случае я говорю не о реальности176, а о принципе). Такой записи в российской Конституции могло и не быть, как нет ее во многих других конституциях. Тем более что текст ст. 10 очень напоминает учебник. Но я уже отмечал и буду в дальнейшем указывать на то, что авторы конституционного текста стремились таким образом ясно и недвусмысленно показать обществу, чем демократическая государственность в корне отличается от советского типа государства. А одной из черт последнего, как уже говорилось в начале работы, является принцип «работающей корпорации», т.е. соединение всех государственных функций в Советах. Напротив, современная демократическая государственность не мыслится без разделения властей. Но почему вообще нужно «разделять власть»? Вопрос не праздный, так как некоторые исследователи довольно напряженно относятся к самому слову «разделение», а потому пытаются включить в состав данного принципа идею единства, сотрудничества властей. 176 328 О российской реальности и о некоторых причинах того, что эффект принципа разделения властей фактически не ощущается, см.: Краснов М.А., Шаблинский И.Г. Российская система власти: треугольник с одним углом. М.: Институт права и публичной политики, 2008. Демократическое государство и республиканская форма правления Так, в начале ХХ в. французский государствовед Феликс Моро (1859–1934) противопоставлял систему разделения властей США и Англии, говоря, что некоторые конституции «распределяя государственные функции между главой государства и парламентом почти тождественным образом, допускают и даже желают, чтобы обе власти вступали друг с другом в соглашения, действовали согласно, помогали друг другу и контролировали одна другую. Разделение властей уступает место не смешению властей, ибо каждая власть сохраняет определенные функции, но сотрудничеству властей»177. Такое стремление в научной среде стало особенно заметно после драматического противостояния в России законодательного корпуса и президента в 1992−1993 гг. Как пишет В.Е. Чиркин, «излишний акцент только на разделение властей» привел к дисбалансу и потере значительной степени управляемости государством178 и потому «в постсоциалистических государствах стало постепенно возникать убеждение, что вопреки прежнему полярному противопоставлению разделение властей не отменяет единство государственной власти»179. Поэтому, говорит он в более поздней работе, «теория и практика нашего времени ставят вопрос по-новому: необходим акцент не только на разделении ветвей, но и на единстве государственной власти. Сам подход к организации системы государственной власти приобретает новый вид: это концепция единства государственной власти и разделения ее ветвей»180. В.Е. Чиркин объясняет, почему о необходимости единства государственной власти не говорили основоположники теории разделения властей: «Они наблюдали это единство на практике и свою задачу видели вовсе не в том, чтобы его укреплять и научно обосновывать (это делали до них другие юристы). Их интересовали вопросы ограничения государственной власти абсолютного монарха путем разделения ветвей власти»181. А вот в современных условиях, по его мнению, целесообразнее 177 Моро Ф. В защиту парламентаризма / пер. с фр. Кагана. М.: Типография «Север», 1908. С. 8–9. 178 Чиркин В.Е. Президентская власть // Государство и право. 1997. № 5. С. 17. 179 Там же. С. 17−18. 180 Чиркин В.Е. Глава государства. Сравнительно-правовое исследование. М.: Норма; ИНФРА-М, 2010. С. 56−57. 181 Там же. С. 56. 329 3. Основы конституционного строя России говорить не о разделении, а о разделении и единстве власти. Б.С. Эбзеев также пишет, что «речь идет теперь не о параллельно существующих и абсолютно независимых друг от друга развивающихся властях, а об их взаимодействии и сотрудничестве и даже единстве, в рамках которого сохраняются и конституционно обеспечиваются различие и самостоятельность органов, осуществляющих законодательную деятельность, управление и правосудие»182. Казалось бы, все верно. Разделение властей вовсе не означает «войну» между ними. Но все дело в акцентах. И когда акцент делается на «взаимодействии», «сотрудничестве», тем более «единстве», это скрывает главный смысл идеи разделения властей и даже искажает его — как бы намекая на то, что разделение властей разрушает государственное единство. С.Н. Шевердяев верно замечает в связи с этим: «Теория разделения властей не может представлять угрозу единству государственной власти, поскольку не отрицает идею народовластия, а прямо на ней основывается. Государственная власть едина как по своим свойствам, так и по источнику происхождения. Другое дело, что идея разделения властей угрожает “единой власти”, т.е. органу или лицу, которое узурпирует власть народа и единолично контролирует осуществление всех важнейших государственных функций»183. Известно, что основоположниками теории разделения властей являются Джон Локк и Шарль Монтескье. Но сама эта идея возникла довольно давно, хотя исследователи называют разные ее источники. Некоторые говорят даже о ее естественности, поскольку она имеет божественное происхождение184. Кто-то считает, что она коренится в библейской истории185, а кто-то указывает на более широкий круг источников, отмечая, что идея формировалась на основе политических и 182 Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. С. 121. 183 Современные проблемы организации публичной власти: моногр. / рук. авт. колл. и отв. ред. д.ю.н., проф. С.А. Авакьян. М.: Юстицинформ, 2014. С. 22. 184 См., например: Папаян Р.А. Христианские корни современного права. М., 2002. С. 190−201. 185 См., например: Баренбойм П. 3000 лет доктрины разделения властей. Суд Сьютера: учеб. пособие. М., 1995. С. 12−27. 330 Демократическое государство и республиканская форма правления философских концепций, библейских и ближневосточных источников, древнегреческих и древнеримских смешанных форм правления и американской политической теории и пропаганды186. Как бы то ни было, действительно, мысль о необходимости ограничения власти посредством ее деконцентрации издавна носилась в «европейском воздухе». Например, Эразм Роттердамский (1469–1536) в работе под названием «Воспитание христианского государя» признавал, что рисуемый им образ абсолютного монарха — это лишь идеал и потому требуются средства, сдерживающие его власть: «Если попадется государь, в совершенстве наделенный всеми добродетелями, следовало бы желать чистой и простой монархии; однако (поскольку я едва ли знаю, чтобы встретился хоть один такой) можно мечтать о великом государе, но если он окажется средним, как это теперь бывает, предпочтительнее ослабить и смягчить монархию примесью аристократии и демократии, чтобы он никогда не превратился в тирана, но как стихии уравновешивают друг друга, так и государство пребывало в подобном равновесии. Если государь желает государству добра, он поймет, что это не умаляет его могущества, а помогает, а если нет, то тем более полезно иметь наготове что-то, что может обуздать и сдержать произвол одного»187. В конце концов эта мысль воплотилась в теоретически обоснованный принцип, который затем был воспринят практикой и стал неотъемлемой частью, элементом демократического государства. По простой причине: разделение властей является наиболее логичной альтернативой монопольному властвованию (неважно, единоличному или формально коллегиальному), ибо такая власть не позволяет никому контролировать себя, следствием чего становится произвол и насилие. Само по себе разделение властей есть только принцип. Поэтому его дизайн может быть разным. Так, Дж. Локк выделял три ветви власти: законодательную, исполнительную и федеративную («руководство внешними безопасностью и интересами общества в отношениях со всеми теми, от кого оно может получить выгоду или потерпеть 186 См.: Альберт Р. «Выгоды», доступные президентским республикам, в условиях парламентских демократий // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. С. 34. 187 Роттердамский Эразм. Воспитание христианского государя. М., 2001. С. 43. 331 3. Основы конституционного строя России ущерб»188). Судебная власть у него не была самостоятельной ветвью и соответствующая функция относилась к власти законодательной189. Исполнительную и федеративную ветви власти, по Локку, должен возглавлять монарх, а главной является законодательная власть, поскольку только она проистекает от народа-суверена190. Ш. Монтескье принадлежит идея более знакомой нам триады ветвей власти: законодательной, исполнительной (хотя ее он тоже разделял на «внешнюю» и «внутреннюю») и судебной (правда, и для него судебная власть не была еще полностью самостоятельной)191. Б. Констан, как уже говорилось, предложил модель, которая предполагает уже пять ветвей власти192. А сегодня мы наблюдаем еще больше модификаций системы разделения властей: в некоторых странах наряду с «традиционной триадой» официально признаются также «контрольная», «избирательная», «экзаменационная» и другие ветви власти. Есть немало исследователей, считающих, что разделение властей — это организационно-правовое разграничение институтов власти, специализирующихся на разных функциях. И такое понимание уже давно подвергалось критике. Так, Л. Дюги писал, что некоторые авторы ХIХ в. «смешали два вопроса совершенно различных: вопрос о разделении властей и вопрос о разделении функций»193. Но и спустя век многие продолжают «смешивать два вопроса». Например, американский исследователь из Школы права Бостонского колледжа Ричард Альберт считает, что принципиальная цель идеи разделения властей — «это разделение функций государственной власти ради служения конкретным целям государственного управления»194. А В.Е. Чиркин соглашается с К. Марк- 188 Локк Дж. Указ. соч. С. 348. 189 См.: Там же. С. 336. 190 Там же. С. 349. 191 См.: Монтескье Ш. Указ. соч. Кн. 11. Гл. VI. 192 См.: Констан Б. Принципы политики, пригодные для всякого правления // Французский классический либерализм: сб. / пер. с фр. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000. С. 39. 193 Дюги Л. Указ. соч. С. 431. 194 Альберт Р. Указ. соч. С. 34. 332 Демократическое государство и республиканская форма правления сом, отмечая, что тот «верно констатировал разделение труда по управлению обществом и государством между различными органами (в цитате курсив Чиркина. — М. К.)»195. Возможно, принцип разделения властей влияет на степень эффективности государственного управления, но сама эта идея своим рождением обязана совсем другому. Совершенно верно писал О.Е. Кутафин: «Попытка заменить концепцию разделения властей концепцией разделения труда есть попытка заменить демократический способ управления обществом на способ диктаторский»196. Действительно, подмена идеи демонополизации власти идеей эффективности делает «разделение властей» необязательным, дополнительным. А ведь цель этого принципа состоит вовсе не в «рационализации» труда по управлению государством, а в том, чтобы государство перестало быть гигантской гранитной плитой, раздавливающей человека. Разделение властей дает в руки общества рычаги для контроля за государственной властью. Благодаря чему это происходит? Во-первых, каждый институт власти наделяется собственной компетенцией (круг функций и полномочий) и при нормальном положении вещей заинтересован оберегать ее от чьего бы то ни было вмешательства. Используя такую заинтересованность, граждане получают возможность апеллировать к тому или иному публично-властному институту для защиты от злоупотреблений и для корректировки неправового осуществления полномочий каким-либо органом власти. К сожалению, в обществе, где нет еще традиций немонопольного осуществления власти, многие люди не понимают и не ценят систему разделения властей. Это приводит, в частности, к тому, что гражданская оценка тех или иных событий основывается на логике, свойственной отнюдь не демократическому государству. Один музыкант написал в Интернете (неважно, в связи с чем): «Представим, что государство — это человек, который дает тебе деньги. А ты у него деньги берешь и потом говоришь, что он гад. Это не совсем корректно и красиво» (имелось в виду, что если государство финансирует какой-то 195 Чиркин В.Е. Президентская власть. С. 18. 196 Кутафин О.Е. Глава государства. М.: Проспект, 2012. С. 20. 333 3. Основы конституционного строя России культурный проект, то получатель финансирования уже не должен критиковать власть). Не буду говорить о том, что государство только перераспределяет, а не «дает деньги». Тут главное в другом. Государство в определенных ситуациях, конечно, предстает как нечто целое, но его внутренняя политика не является (в любом случае не должна являться, если государство демократическое) продуктом воли одного лица (органа). Политика (решения в разных сферах жизни) в демократическом государстве вырабатывается путем сложного взаимодействия разных институтов власти, включая оппозицию, а часто и институтов гражданского общества. Поэтому слова «критиковать государство» или «критиковать власть» в условиях разделения властей лишены конституционно-правового смысла. Во-вторых, разделение властей обеспечивает реальность народного суверенитета благодаря системе, получившей название «checks and balances» («сдержки и противовесы», хотя тут больше подходит перевод «сдержки и равновесие»). Вообще-то эта система по логике вещей вытекает из принципа разделения властей. Однако на практике бывает (особенно это свойственно многим современным транзитным странам, в том числе и России), что у органов одной ветви власти отсутствуют необходимые правовые рычаги для того, чтобы защитить свою компетенцию от вторжения иных властных институтов и в принципе что-то противопоставить их решениям ради соблюдения общего интереса. Если таких рычагов нет, смысл разделения властей (самостоятельности органов) попросту теряется. Ведь только при системе сдержек и противовесов, причем четко сбалансированной (жизнь заставляет прибегнуть к тавтологии: «сбалансированный баланс»), народ как суверен может контролировать государственную власть в целом. Идеологическое многообразие (плюрализм) В частях 1 и 2 ст. 13 Конституция РФ провозглашает: «1. В Российской Федерации признаётся идеологическое многообразие. 2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». В какой-то степени эти положения пересекаются с ч. 1 ст. 29 Конституции, где сказано, что «каждому гарантируется свобода мысли и слова». В обоих случаях речь идет о проявлениях свободы. Но если ст. 29 говорит об одном из прав человека, которое он может осуществлять индивидуально или совместно с другими, причем свобода мысли и слова 334 Демократическое государство и республиканская форма правления может касаться совершенно разных сфер, а не только политической, то ст. 13 излагает принципы политической системы в целом и адресована организованным акторам. В этой статье мы вновь встречаемся с отмеченным выше феноменом российской Конституции, вызванным «ответом» на идеологемы предшествующего строя. В ст. 13 авторам было принципиально важно подчеркнуть, что после десятилетий режима монопольного властвования, когда одна партия присвоила себе эпитет «ум, честь и совесть нашей эпохи»197, теперь в корне изменится вся философия публичной жизни. И на этом специально делается акцент в ч. 2 ст. 13, которая сформулирована как запрет обязательной единой государственной идеологии. Ведь именно в форме запрета наиболее отчетливо проявляется императивность, которую конституционный законодатель хочет придать норме. Вновь повторю: в конституционных нормах гл. 1 «Основы конституционного строя» особенно явственно видны «ответы на конституционные страхи» — противопоставление принципам предшествующего строя совершенно новых принципов, которые бы позволили сломать, изменить ранее сформировавшиеся в общественном сознании стереотипы. Плохо, что такой подход не был применен к нормам глав, где закрепляются система власти и основы механизма ее осуществления. Ведь теперь стало понятно (впрочем, далеко не всем), что «инструментальные» конституционные положения, т.е. нормы о компетенции основных институтов власти, о взаимных сдержках и противовесах, в совокупности своей закрепляют конструкцию, которая объективно ведет к режиму личной власти. А такой режим отнюдь не заинтересован защищать и культивировать новые принципы публичной жизни. Пожалуй, больнее всего такая конструкция власти бьет по принципу плюрализма. Это объяснимо: персонификатор власти («господствующая коалиция») выдает свои позиции за позиции государства в целом и поэтому иные мнения, идеи, ценности объявляются «враждебными», «подрывными» и т.п. Об этом феномене, свойственном главным образом президенциализму (хотя с недавнего времени это заметно и в пар- 197 См.: Ленин В.И. Политический шантаж // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 34. М.: Политиздат, 1969. С. 93. 335 3. Основы конституционного строя России ламентской модели), говорил известный американский политолог Хуан Линц (1926–2013): «<...> Убежденность президента в том, что он обладает независимой властью и пользуется поддержкой народа, может создавать у него ощущение собственной силы и миссии, даже если количество проголосовавших за него в совокупности невелико. Проникнутый подобными представлениями о своем положении и своей роли, он начинает воспринимать неизбежную оппозицию своей политике как раздражающий и деморализующий фактор, в отличие от премьер-министра (в парламентской системе. — М. К.), который видит в себе всего лишь представителя временной правящей коалиции, а не выразителя интересов нации или народного трибуна»198. В итоге государство теряет возможность называться демократическим, ибо демократия немыслима без свободного и легального соревнования идей, ценностей и даже мировоззрений. Как неоднократно подчеркивал Европейский суд по правам человека, демократия невозможна без плюрализма199. Но самое печальное состоит в том, что сужение области плюрализма тормозит общее развитие страны. Между тем такая причинно-следственная связь далеко не очевидна большинству. В человеке вообще заложено стремление к гомогенности. Уверен, многие из вас согласятся, что гораздо приятнее общаться с единомышленниками — с теми, кто разделяет ваши ценности. С ними можно спорить, но это спор между «своими». И вот приходит некто и говорит о своих представлениях, которые ломают устоявшуюся в вашем сознании картину. У большинства он, как минимум, вызовет раздражение. Общепринятые картина мира, ценности, мировоззрение существенно облегчают человеческую жизнь, делают ее понятной. Поэтому не стоит удивляться, что во все времена власть и ориентирующееся на нее большинство населения не любили тех, кто имел позицию, ценностные предпочтения, мировоззрение, отличные от общепринятых. В луч- 198 Линц Х. Опасности президентской формы правления // Теория и практика демократии. Избранные тексты / пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева, Б.Г. Капустина. М.: Ладомир, 2006. С. 217. 199 См., например: Eur. Court H.R. United Communist Party of Turkey and Others v. Turkey. Para. 42, 43; Socialist Party and Others v. Turkey. Judgment of 25 May 1998. Reports. 1998-III. Para. 41; Freedom and Democracy Party (Özdep) v. Turkey. Judgment of 8 December 1999. Para. 37. 336 Демократическое государство и республиканская форма правления шем случае мнение таких людей игнорировалось, в худшем — их жестоко преследовали. Однако своим развитием человечество обязано именно диссидентам, которые несли новые идеи... Как бы кто этого ни хотел, в обществе не может быть гомогенности. Социум не колония насекомых, где господствует лишь инстинкт. В голове у каждого человека есть определенный набор представлений о мире, о себе в мире, наконец, идеальный образ этого мира. У замечательного писателя В.С. Гроссмана (1905–1964), произведения которого с 1961 г. были запрещены в СССР, есть такие строки: «Все живое — неповторимо. Немыслимо тождество двух людей, двух кустов шиповника... Жизнь глохнет там, где насилие стремится стереть ее своеобразие и особенности»200. И в другом месте: «Человеческие объединения, их смысл определены лишь одной главной целью — завоевать людям право быть разными, особыми, по-своему, по-отдельному чувствовать, думать, жить на свете. Чтобы завоевать это право, или отстоять его, или расширить, люди объединяются. И тут рождается ужасный, но могучий предрассудок, что в таком объединении во имя расы, Бога, партии, государства — смысл жизни, а не средство. Нет, нет, нет! В человеке, в его скромной особенности, в его праве на эту особенность — единственный, истинный и вечный смысл борьбы за жизнь»201. Люди могут не сознавать, что руководствуются как в частной, так и в публичной жизни теми или иными ценностями, но именно последние определяют поведение (хотя, разумеется, на мотивы конкретных поступков влияют и другие факторы, в том числе ситуативные). Материалисты не очень жалуют категорию «ценность», предпочитая ей «интерес», стоящий ближе к потребности, нежели к идее. Как говорил французский материалист Клод Гельвеций (1715–1771), «голод и любовь правят миром». Однако интерес (а это понятие ввел в научный оборот как раз Гельвеций) лишен той возвышенности, которая присуща понятию ценности (хотя отнюдь не все ценности возвышенны). Впрочем, не буду вступать в полемику; скажу лишь, что свободой и жизнью можно пожертвовать за идеал, за ценности, но никак не за интересы. Сказанное не означает, что я не признаю вообще никаких материалистических факторов мотивации. Мой пассаж вызван не отрицанием категории интереса, а желанием высветить важность «идеалистического фактора» в политической жизни. 200 Гроссман В.С. Жизнь и судьба. М.: АСТ: Астрель, 2012. С. 5–6. 201 Там же. С. 217. 337 3. Основы конституционного строя России Как формируются разные наборы ценностных предпочтений, почему даже люди одного воспитания, уровня образования, круга чтения нередко встают по разные стороны духовных или политических баррикад — великая тайна Создателя, наделившего нас свободой воли. Тем не менее общество от этого не гибнет. Во многом потому, что обычно в головах людей присутствует не какая-то одна ценность (это, скорее, психическое отклонение), а «ценностный букет». Другое дело, что в этих «букетах» есть «доминантные цветы». Собственно, из-за них-то общество и разнородно. Различия существуют даже в религиозных объединениях, т.е. по определению гомогенных сообществах. Апостол Павел писал христианам Коринфской церкви, что «между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11: 18–19). Древние комментаторы, между прочим, тоже по-разному воспринимали эти слова: одни считали, что апостол говорит о «повреждении в уме», другие — о еретиках, которые своими отклонениями от догматов побуждают «плотских христиан искать истину, а христиан духовных ее растолковывать», третьи — о людях, подверженных соблазнам, четвертые — о разномыслии не в учении, а «в нравах и характерах»202. Глубинное противоречие между субъективным стремлением к единству и объективной гетерогенностью общества сопровождает всю человеческую историю. Мыслители издавна задумывались о том, так ли уж правильно стремиться к максимальному единству в государстве. Казалось бы, единство необходимо для государства, ибо оно не простое скопление людей на определенной территории. Государство, где большинство населения едино в восприятии окружающего мира, чувствует себя увереннее, сильнее перед лицом внешних врагов. Но полное единство оборачивается своей негативной стороной, о чем говорил еще Аристотель: «Ясно, что государство при постоянно усиливающемся единстве перестанет быть государством. Ведь по своей природе государство представляется неким множеством. Если же оно стремится к единству, то в таком случае из 202 338 См.: Библейские комментарии отцов Церкви и других авторов I–VIII веков. Новый Завет. Т. VII: Первое и Второе послания к Коринфянам / пер. с англ., греч., лат., сир.; ред. тома Дж. Брэй; ред. рус. изд. Ю.Н. Варзонин, С.С. Козин. Тверь, 2006. С. 155–156. Демократическое государство и республиканская форма правления государства образуется семья, а из семьи — отдельный человек: семья, как всякий согласится, отличается большим единством, нежели государство, а один человек, нежели семья. Таким образом, если бы кто-нибудь и оказался в состоянии осуществить это, то все же этого не следовало бы делать, так как он тогда уничтожил бы государство»203. Х. Ортега-и-Гассет тоже воспринимал единство как диалектическую категорию. Он писал: «Государство начинается с того, что принуждает сосуществовать группы, природно разобщенные. И принуждение — это не голое насилие, но побудительный призыв, общее дело, предложенное разобщенным. Государство прежде всего — план работ и программа сотрудничества»204. Другими словами, государство — это единство во имя осуществления некоей задачи («Государство и программа жизни, программа человеческой деятельности и поведения, — понятия неразделимые»205). Отсюда — диалектический парадокс: единство не может быть одним и тем же, оно меняется благодаря новым идеям: «Блистателен известный политический девиз Сааведры Фахардо — стрела и под ней надпись: “Или взлетает, или падает”. Это и есть государство. Движение, и только движение. Государство каждый миг — нечто достигнутое и устремленное. <...> Статический взгляд убеждает: это и есть государство. Но вскоре обнаруживается, что весь этот человеческий улей занят чем-то объединяющим — завоевывает народы, основывает колонии, объединяется с соседями. Словом, ежечасно преодолевает то, что казалось естественной основой его единства. В этом terminus ad quem (границы, пределы, начальная и конечная точка. — М. К.) и заключается подлинная суть государства, чье единство состоит именно в преодолении всякого предварительного единства. Когда этот порыв, устремление вдаль иссякает, государство гибнет, и единство, уже достигнутое и, казалось бы, настолько материализованное — нация, язык, природные границы, — бессильно помочь: государство разрушается, распадается, рассыпается прахом»206. Главный вопрос состоит в том, являются ли одни легально представленные в политике ценности неодолимым препятствием для существо- 203 Аристотель. Указ. соч. С. 337. 204 Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс: сб. / пер. с исп. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 154. 205 Там же. С. 162. 206 Там же. С. 155. 339 3. Основы конституционного строя России вания других и тем более для возможности строить государственную политику с учетом всех представленных ценностей. Полагаю, здесь нет никакого противоречия. При всей кажущейся противоположности некоторых ценностей они вполне уживаются друг с другом даже в одних и тех же людях (российские социологические исследования показывают, как в сознании людей совмещаются порой трудносовместимые ценности207). Речь на самом деле идет лишь об акцентах, о тех самых «доминантных цветах». Например, если кто-то высоко ценит свободу, это не значит, что он должен быть против существования государства как такового. А того, кто млеет от величия державы, глупо автоматически записывать в поклонники тоталитаризма. В любой ценности — если только она не основана на оправдании зла, порока — всегда есть рациональное зерно. Тем не менее тысячелетиями конструкция публичной власти исходила из презумпции ценностной однородности общества. Только с появлением демократических (в современном, а не в древнем или средневековом вариантах) принципов организации власти стало возможным институализировать разнообразие. Как верно подмечено в литературе, «демократия предполагает плюрализм — различные, порой несовместимые и конфликтующие политические, экономические, этические, философские, религиозные и т.п. идеи, ценности, предпочтения и целостные доктрины, разделяемые теми или другими социальными группами. Причем плюралистичность общества — не исторический реликт, который со временем может быть преодолен, напротив, по мере развития демократии она возрастает»208. Хорошо, скажут, пусть плюрализм. Но разве не правильнее регулятивными способами обеспечить официальное присутствие в публичной жизни (хотя бы в парламенте) только крупных политических акторов, а на остальных («мелких») просто не обращать внимания или даже дестимулировать их появление? На это следует дать отрицательный ответ. Создание «закрытого клуба крупных партий», помимо прочего, делает социально-политическую стабильность иллюзорной. Вопреки 207 См., например, ежегодные (начиная с 1998 г.) выпуски Левада-Центра под названием «Общественное мнение». 208 Варламова Н.В., Пахоленко Н.Б. Между единогласием и волей большинства (политико-правовые аспекты консенсуса). М., 1997. С. 13. 340 Демократическое государство и республиканская форма правления марксистскому взгляду, история демонстрирует, что революции происходят не из-за того, что «производственные отношения вступают в противоречие с производительными силами», а вследствие того, что актуальные, пусть поначалу даже не очень распространенные интересы, ценности и мировоззренческие позиции легально не представлены в политике. И как раз отсутствие инструмента согласования интересов, ценностей, идей и т.п. порождает радикализм и может привести к революции. Это едва ли не самая серьезная угроза государственности, ибо рано или поздно закупоренные каналы представительства взрывают государство как паровой котел, в котором нет клапана. Поэтому участие в процессе принятия государственных решений совершенно разных политических сил делает совокупную политику гораздо более взвешенной. Разумеется, это лишь общий принцип, который в разных государствах весьма по-разному институализируется (например, посредством проходного барьера при пропорциональной избирательной системе). Тем более что в одних государствах идеологическое разнообразие в обществе практически не ощущается, в других — оно есть, но идеологии не сильно разнятся, в третьих — идеологическое противостояние существует как наследие тоталитаризма либо появляются идеологические течения, которые сейчас принято называть экстремистскими. В связи с последним обстоятельством приобретает актуальность проблема пределов плюрализма. Принцип плюрализма порождает вопросы, которые становятся все более острыми. В частности: а) все ли идеологические позиции могут быть легально представлены в публичной жизни? и б) как определить пределы плюрализма? На первый вопрос сами конституции иногда дают вполне определенный ответ: идеологическое многообразие не означает признания права распространять абсолютно все позиции. Конечно, никакому государству, по крайней мере пока оно не контролирует мысли, не под силу запретить людям исповедовать какую-либо систему взглядов и идей (при всем разнообразии определений идеологии практически все они сходятся в том, что идеология — это «система взглядов и идей»209). Но государство 209 См., например: Философский энциклопедический словарь. С. 199. 341 3. Основы конституционного строя России может установить запрет на существование организаций, основанных на той или иной идеологии. Такие запреты есть и в российской Конституции, и в конституциях других государств: «Запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели или действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни» (ч. 5 ст. 13 Конституции РФ). «Объединения, цели и деятельность которых противоречат уголовным законам или направлены против конституционного строя или против идеи взаимопонимания народов, запрещаются» (ч. 2 ст. 9 Основного закона ФРГ). «Запрещается существование политических партий и иных организаций, обращающихся в своих программах к тоталитарным методам и практике деятельности нацизма, фашизма и коммунизма, а также тех, программа или деятельность которых предполагает или допускает расовую и национальную ненависть, применение насилия с целью захвата власти или влияния на политику государства либо предусматривает сокрытие в тайне структур или членства» (ст. 13 Конституции Республики Польша). Наверное, можно сказать, что запрет распространения определенных позиций противоречит демократии. Но почему бы тогда не заключить, что, например, Французская академия наук нарушает свободу научного творчества, отказавшись рассматривать проекты вечного двигателя? На самом деле тут нет никакого нарушения, если вспомнить, что существует принцип «conditio sine qua non», хотя почти всегда он действует по умолчанию. Он встроен, «зашит» в ткань любого социального феномена. И вот таким непременным условием любых понятий социальной жизни (например, «свобода», «право», «равноправие», «демократия», «государство») являются их естественные пределы. Они (эти пределы) необходимы ради сохранения самого данного социального феномена (в нашем случае — демократии). Эти пределы могут эксплицироваться (выявляться, показывать себя вовне) нормативными актами, судебными решениями, но наиболее предпочтительно, чтобы наряду с этим они существовали в правосознании большинства граждан. Демократия наиболее уязвима как раз благодаря плюрализму. Если конституция и законодательство допускают беспрепятственное распространение идей, направленных против демократии, то соответству- 342 Демократическое государство и республиканская форма правления ющие политические силы могут рано или поздно прийти к власти, и тогда беспрепятственное распространение идей будет уничтожено. Но демократия, ответят, предполагает политическую борьбу (конкуренцию) в правовых формах, а не определяет победителя в ней. Верно. Но это — в абстракции, без учета непременного условия. А главным условием выступает «инстинкт самосохранения»: демократия не может (не должна) позволять уничтожать себя. Тут нельзя проводить параллель с идеологией, которая вытесняет другие. В том-то и дело, что демократия не идеология, а средство (инструмент) для открытого соревнования идей, позиций, мнений, ценностных предпочтений и т.п. Если же демократию уничтожить, уничтожается сама возможность такого соревнования. Вот почему был прав Карл Поппер, включив в свои семь «правил демократии» три следующих: «(3) Истинно демократическая конституция должна исключать только один тип изменений существующей системы — те изменения, которые могли бы представлять опасность для ее демократического характера. (4) При демократии полная правовая защита меньшинства не должна распространяться на тех, кто нарушает закон, и особенно на тех, кто подстрекает других к насильственному свержению демократии. <...> (7) Демократия обеспечивает прекрасное “поле сражения” для любой разумной реформы, поскольку она допускает проведение реформ без применения насилия. Однако, если при проведении каждого “сражения” на этом поле боя не придается первостепенного значения сохранению демократии, то скрытые антидемократические тенденции, которые всегда имеют место <...> могут привести к падению демократии. Если этот принцип еще не понят, то нужно бороться за его ясное понимание. Противоположная политика может привести к фатальному исходу. Она может привести к поражению в главной битве — битве за саму демократию»210. Итак, демократическое государство обязано себя защищать не ради интересов какой-то политической силы, а ради сохранения свободной идеологической и политической конкуренции. Безбрежность же плюрализма грозит уничтожением демократии (а за ней и правовой государственности), поскольку в легальную политическую борьбу получают возможность включиться не просто сторонники определенной 210 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 2. С. 187–188. 343 3. Основы конституционного строя России политики, а противники самого принципа идеологического многообразия. Сложнее с ответом на вопрос, как определить пределы плюрализма. Это ведь не просто ограничение выражения мнений. Даже сравнение процитированной ч. 5 ст. 13 Конституции РФ с ч. 2 ст. 10 «Свобода выражения мнения» Европейской Конвенции, а также ч. 2 ст. 29 Конституции РФ показывает, что речь идет о близких, но все же разных феноменах. В п. 2 ст. 10 Конвенции говорится, что осуществление «свободы придерживаться своего мнения» и «свободы получать и распространять информацию и идеи» может быть ограничено «в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия». Надо, правда, иметь в виду, что тут соединены идеи и информация, исповедуемые мнения и мнения выражаемые. Не случайно комментаторы Конвенции отмечают, что «ограничения, предусмотренные пунктом 2 статьи 10, не должны распространяться на свободу придерживаться собственного мнения, поскольку любые ее ограничения несовместимы с самой природой демократического общества. Свобода иметь определенные убеждения, так же как и свобода мысли и свобода вероисповедания (эти свободы регулируются ст. 9 Конвенции. — М. К.), является абсолютной и не может быть ограничена, поскольку речь идет о внутреннем мире человека»211. А вот как сформулированы ограничения свободы мысли и слова в ч. 2 ст. 29 Конституции РФ: «Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства». На мой взгляд, такая формула не очень удачна. С одной стороны, непонятно, почему она лишь частично повторяет норму ч. 5 ст. 13 российской Конституции, с другой — эта формула существенно расширяет содержание 211 344 Стандарты Совета Европы в области прав человека применительно к положениям Конституции Российской Федерации: избранные права. М.: Институт права и публичной политики, 2002. С. 259. Демократическое государство и республиканская форма правления свободы выражения мнений (в сравнении хотя бы со ст. 10 Европейской Конвенции), поскольку не упоминает, например, о запретах унижения человеческого достоинства, призывов или подстрекательства к насилию, нарушения нравственных норм и т.д. Между тем даже Джон Стюарт Милль (1806–1873), страстный поборник свободы мнений, предупреждал о необходимости сознавать ее пределы. В частности, он писал о двух видах злоупотреблений этой свободой: «В общем же, люди, придерживающиеся мнений, противоположных господствующим, только в таком случае могут надеяться, что их мнениям будет оказано должное внимание, если они будут в своих диспутах придерживаться строгой умеренности в выражениях и будут тщательно избегать всяких ненужных резких нападок на противников, так как при малейшем отклонении от подобной умеренности они рискуют потерять почву; тогда как неумеренность выражений со стороны приверженцев господствующего мнения на самом деле достигает своей цели, отвращая людей от перехода в противоположный лагерь и даже от выслушивания мнений противной стороны»212. Тут, правда, можно заметить, что Милль не столько ратовал за запрет оскорблений в политических спорах, сколько предупреждал о неэффективности подобной формы. Не стоит, однако, забывать, что он обращался в основном к кругу образованных людей. В других слоях грубая форма может, наоборот, приветствоваться. Кроме того, Милль заметил, что при некоторых условиях выражение определенных позиций может быть терпимо, при других — его нельзя допускать, следует пресекать и наказывать: «Никто не будет утверждать, что действиям людей может быть предоставляема такая же свобода, как и их убеждениям. Напротив, даже убеждения утрачивают свою неприкосновенность, если высказываются при таких обстоятельствах, при которых свободное их выражение может служить подстрекательством к какому-либо зловредному деянию. Мнение, что голодание бедняков происходит от недобросовестности хлебных торговцев или что частная собственность есть кража, может быть терпимо, пока оно выражается лишь в прессе, но с полным правом может быть караемо, если будет выражаемо устно перед раздраженной толпой, скопившейся перед домом хлебного торговца, или будет раздаваемо в руки этой же толпы в виде печатного воззвания. <...> Свобода личности должна быть ограничиваема в таких пределах, чтобы не могла служить нарушением общественного благочиния»213. 212 Милль Дж.С. О гражданской свободе / пер. с англ. Изд. стереотип. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2017. С. 105. 213 Там же. С. 107–108. 345 3. Основы конституционного строя России Таким образом, пределы плюрализма, конечно, пересекаются с пределами выражения мнений, но это все же два разных явления. Ограничения идейного (идеологического) многообразия ограждают общество и государство не от отдельных высказываний, как в случае выражения мнений, а от возможности легального прихода к власти организации, которая исповедует идеологию, несовместимую с принципами конституционного строя. Понятно, что характер подобных ограничений во многом зависит от устоявшихся традиций в данной стране, уровня политической культуры, политических условий, предшествующих принятию действующей конституции, степени разнообразия этнического, языкового и религиозного состава населения и т.п. К сожалению, авторы конституционного текста не учли эти обстоятельства в должной мере: с одной стороны, положения ч. 5 ст. 13 не очень соответствуют историческому моменту (переходу от тоталитарного строя к демократическому), с другой — они неудачно сформулированы (методы перемешаны с целями, формулировки слишком многозначны и т.д.). На мой взгляд, гораздо более точное закрепление пределов плюрализма содержится в польской Конституции (в статье также под номером 13). Поскольку выше я ее процитировал, повторю только начало: «Запрещается существование политических партий и иных организаций, обращающихся в своих программах к тоталитарным методам и практике деятельности нацизма, фашизма и коммунизма <...>» (далее текст близок к тексту ст. 13 нашей Конституции, хотя упоминает еще о тайных организациях). Другими словами, польская Конституция прямо и недвусмысленно указывает на недопустимость легального признания партий, в той или иной степени выражающих идеи тоталитаризма. Что касается запрета тайных организаций, не уверен, что нужно приравнивать их к организациям, проповедующим идеи тоталитарного строя. Конечно, когда просачивается информация об организации с тайной членства, у людей невольно и вполне естественно всплывают подозрения в ее неблаговидных целях и действиях. Но ведь есть организации, имеющие добрые и благородные намерения. Вспомним хотя бы команду Тимура из книги А.П. Гайдара (1904–1941). А вот современная иллюстрация. После бесланских событий в электронной прессе промелькнуло сообщение, что создан «“Осетинский Ку-клукс-клан”. Понимая, что “милиция давно защищает только себя и власть предержащих”, люди создали противостоя- 346 Демократическое государство и республиканская форма правления щую им тайную организацию, сообщает ГАЗЕТА GZT.ru. “Расизм к нам никакого отношения не имеет, среди нас есть и греки, и русские, и украинцы, — рассказал ГАЗЕТЕ Алан, стоявший у истоков создания организации. — А “Ку-клукс-клан” — это потому, что нам тоже придется быть кланом невидимых. Нас вовсе не влечет романтика революционного подполья, но таковы сегодняшние реалии”»214. Это была реакция людей на коррупцию, из-за которой, в частности, были пропущены на территорию Республики террористы. Организация собиралась выявлять и делать достоянием гласности как раз случаи злоупотреблений со стороны госслужащих. Любопытно, что сказал «юрист республиканского парламента» (так в сообщении): «Пока организация не совершила никаких противоправных действий, закон на ее стороне — ведь право граждан объединяться гарантировано государством. Поэтому она может называться хоть куклукскланом, хоть робингудом, — заявил он изданию. — Главное, чтобы не было призывов к свержению государственного строя и разжиганию межнациональной розни»215. Впрочем, в дальнейшем об этой организации и ее деятельности никаких сообщений не было. Возможно, она распалась. Вполне допускаю, что сегодня эта организация была бы признана экстремистской. Размытость, многозначность понятий в ч. 5 ст. 13 Конституции РФ (например, «подрыв государства», «разжигание розни») — все это отразилось на содержании Федерального закона от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности»216. Но важнее, что само понятие «экстремизм» слишком широко и слишком вольно трактуется в правоприменительной практике. Политическая конкуренция Впрямую о такой конкуренции Конституция РФ не говорит, но этот элемент демократического государства выводится из ее ст. 13, которая, напомню, провозглашает не только идеологическое, но и политическое многообразие, многопартийность. Однако смысл существования партий заключается как раз в борьбе за власть, которая нужна, в свою очередь, для осуществления ими своих программных установок. Реальность всех 214 Жители Северной Осетии создали «Осетинский Ку-клукс-клан» [Электронный ресурс] // NEWSru.com. URL: http://www.newsru.com/russia/15oct2004/ocetia.html (дата обращения: 16.10.2004). 215 Там же. 216 СЗ РФ. 2002. № 30. Ст. 3031. 347 3. Основы конституционного строя России других элементов демократического государства зависит в первую очередь от того, гарантирована ли и существует ли политическая конкуренция. Именно она представляет собой как бы демократию в динамике. В 2004 г. Конституционный Суд высказал совершенно верную, хотя и не повлиявшую на практику мысль, что «в конкурентной борьбе партий за политическую власть создается та необходимая демократическая среда, которая позволяет многонациональному российскому народу как носителю суверенитета и единственному источнику власти в Российской Федерации осознанно выбрать оптимальные направления развития общества и государства и достичь гражданского согласия»217. Иными словами, именно политическая конкуренция способна наполнить живым духом народный суверенитет. А институциональной опорой конкурентного механизма являются разделение властей и плюрализм. Столь огромная роль политической конкуренции послужила основой для выдвижения «минималистской» концепции демократии, которую обосновал знаменитый австрийский и американский экономист и политолог Йозеф Шумпетер (1883–1950). Он предложил в качестве основного критерия демократии «институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивиды приобретают власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей»218. Развивая эту мысль, К. Поппер говорил, что «при демократии народ может сместить правительство без кровопролития. Таким образом, если те, кто обладает властью, не охраняют социальные институты, обеспечивающие меньшинству возможность проводить мирные изменения, то их правление является тиранией»219. Это был интеллектуальный прорыв, 217 Пункт 3 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 15 декабря 2004 г. № 18-П «По делу о проверке конституционности пункта 3 статьи 9 Федерального закона “О политических партиях” в связи с запросом Коптевского районного суда города Москвы, жалобами общероссийской общественной политической организации “Православная партия России” и граждан И.В. Артемова и Д.А. Савина» // СЗ РФ. 2004. № 51. Ст. 5260. 218 Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия / пер. с англ.; предисл. и общ. ред. В.С. Автономова. М.: Экономика, 1995 [Электронный ресурс] // Сайт «Институт свободы. Московский Либертариум». URL: http://www.libertarium.ru/ lib_capsocdem (дата обращения: 04.05.2011). 219 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 2. С. 187. 348 Демократическое государство и республиканская форма правления ибо старое («классическое») определение демократии уже не соответствовало реалиям ХХ в. хотя бы потому, что эту категорию стали вовсю использовать тоталитарные и авторитарные режимы. Но почему так важна «бескровная смена правительства» народом? Потому, что она означает не просто замену одних управляющих другими, а смену элит. Политические элиты должны меняться, во всяком случае регулярно обновляться, как минимум по двум причинам. Во-первых, отсутствие политического обновления становится благоприятным условием для коррупции и иных злоупотреблений, а главное, для разложения институтов, защищающих право. Парадоксально, но именно нестабильность (постоянная ротация) персонального состава политических институтов обеспечивает стабильность конституционного строя, а в конечном счете — стабильность государства. По утверждению А. Пшеворского, «демократия наиболее стабильна, когда главы правительств (в широком смысле, т.е. имеются в виду и президенты. — М. К.) сменяются достаточно быстро — чаще раза в пять лет (но не чаще, чем раз в два года)»220. А во-вторых (возможно, именно это главное), только при регулярной ротации элит народ может ощутить себя тем, кем он и должен быть при демократии, — источником власти, сувереном, принципалом. Понятно, что конкуренция должна действовать по определенным правилам, при соблюдении которых политическая борьба и связанные с нею конфликты протекают в мирном, правовом русле. И это составляет одну из важнейших конституционно-правовых задач демократического государства. Отсутствие же конкуренции означает отсутствие и самой демократии, ибо разнообразие, перестав институализироваться, делает мертвым и основу демократического государства — народный суверенитет. *** Исходя из всего сказанного, можно предложить следующее определение: Демократическое государство — это государство, в котором народ обладает суверенным правом и реальными возможностя- 220 Пшеворский А. Указ. соч. С. 13. 349 3. Основы конституционного строя России ми определять направления политики государства, контролировать деятельность его органов и должностных лиц и выносить оценку политическим объединениям и политическим деятелям, ответственным в данный период за осуществление власти. Республика: трудности определения Казалось бы, о чем можно писать в этом параграфе, кроме того чтобы напомнить ст. 1 Конституции РФ, согласно которой Россия — государство с республиканской формой правления? Следовательно, Россия не монархия. Видимо, только это и хотели сказать разработчики конституционного проекта. Однако само понятие «республика» не такое простое и однозначное. В предыдущей теме — о демократическом государстве — говорилось, что демократия раньше считалась формой правления, а республика воспринималась как определенный характер государственности. Теперь все наоборот. И вот об этом нужно немного поразмышлять. Немецкий государствовед Вильгельм Хенке заметил: «Республика берет свое начало в римской, а демократия — в греческой традиции»221. Это следует даже из происхождения терминов. «Демократия» — греческое слово, переводимое как «власть демоса» — свободных коренных граждан полиса мужского пола (сегодня под «демосом» понимается народ. Соответственно «демократия» переводится как «народовластие»). «Республика» — слово латинское, но также двухсоставное: «res» — дело, дела и «publĭcum» — государство, общество; общественная жизнь. Отсюда буквальный перевод слова «республика» — «государственные, общественные дела»222 (у Блаженного Августина — «народное дело»223, у Н. Макиавелли — «общее благо»224). Но разве демократия не есть «на- 221 Хенке В. Республика // Государственное право Германии: в 2 т. / пер. с нем. Т. 1. М., 1994. С. 28. 222 См.: Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А. Указ. соч. С. 291. Перевод слова «республика» в некоторых источниках как «общее дело» представляется не вполне точным. 223 См.: Августин Блаженный. О Граде Божием. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. С. 89. 224 См.: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия // Макиавелли Н. Государь. М.: ЭКСМО, 2014. С. 192. 350 Демократическое государство и республиканская форма правления родное (публичное) дело»? Точно и исчерпывающе ответить нельзя, так как понятия «республика» и «демократия» в разные времена определялись по-разному. Формально появление республики в Древнем Риме связывалось с введением института двух консулов, т.е. с началами коллегиальности и выборности. Теодор Моммзен писал, что «республику от монархии отличали только принципы коллегиальности и ежегодной смены, с которыми мы здесь (при консульской власти. — М. К.) и встречаемся в первый раз. Принцип коллегиальности, от которого и было заимствовано название годовых царей (так Моммзен называл консулов. — М. К.), сделавшееся впоследствии самым употребительным, является здесь в совершенно своеобразной форме. Верховная власть была возложена не на обоих должностных лиц в совокупности: каждый из консулов имел ее и пользовался ею совершенно так же, как некогда царь»225. Однако позже понятие «республика», как раз в силу того, что это не считалось формой правления, применялось и к монархии. Так, в XVI в. Польское королевство, объединенное с Литовским княжеством, называлось Rzeczpospolita, т.е. республика (в переводе с польского rzecz — дело, вещь и pospolita — общее, обыкновенное), поскольку возглавлял это государство пожизненно избираемый сеймом монарх. Сегодня Польша официально называется так же — Rzeczpospolita Polska. Похожее понимание республики, т.е. отнюдь не как отсутствие монарха, можно найти и у Никколо Макиавелли (1469–1527). Он, подобно Аристотелю, Аквинату, полагал, что могут существовать три «хорошие» формы: «самодержавие», «аристократия» и «народное правление», при определенных обстоятельствах переходящие в «дурные» формы: «тиранию», «олигархию» и «разнузданность», и наоборот226. Схематически рисуя, как происходит такой «круговорот», он заключает, что, если бы не происходило захвата государств соседними государствами, «республика могла бы бесконечно вращаться в смене одних и тех же форм правления»227. Судя по всему, Н. Макиавелли различал республику и царство (монархию) по тому, существуют ли в них институты представительства (скорее, квазипредставительства) как «народа», так и «аристократии». Форма же правления для него не являлась чем-то определяющим. О том же писал и В.С. Соловьев, отмечая, что для римлян республика была отнюдь не формой правления. Республикой они считали любое государ- 225 Моммзен Т. Указ. соч. С. 205−206. 226 Макиавелли Н. Указ. соч. С. 130. 227 Там же. С. 132. 351 3. Основы конституционного строя России ство, но имеющее определенный характер: «res publica, т.е. общее, или всенародное, дело»228. Иногда путаница в отношении термина «республика» возникает просто из-за перевода. К. Поппер, в частности, свидетельствует: «Режущие ухо замечания Платона, которые не соответствовали взглядам того или иного переводчика на то, что полагается говорить гуманисту, часто или смягчались, или понимались неверно. Эта тенденция начинается с английского перевода названия диалога Платона “Государство” — “Republic”. Едва увидев этот заголовок, можно подумать, что автор, должно быть, либерал, если не революционер. Однако “Republic” — это просто английский вариант латинского перевода греческого слова, которое вовсе не предполагает такого рода ассоциаций и которое правильнее было бы перевести как “Конституция”, “Город-государство” или “Государство”»229. Итак, можно видеть, что долгое время республика понималась отнюдь не как противоположность монархии. С перерождением демократии из формы правления в набор определенных принципов общественного строя, в определенный характер государственности запутывалось, размывалось и понятие республики. Больше того, появилась точка зрения, которая существует и в современной правовой литературе, отождествляющая «республику» и «демократию». Можно, например, сослаться на Н.М. Коркунова, который приравнивал типы республики к видам демократии — прямой или представительной. Он считал, что «республиканские государства различаются по степени осуществления в них республиканского принципа: подчинения всех государственных учреждений народу. Чем шире непосредственное участие народа в осуществлении функции государственного властвования, тем менее самостоятельны действующие по уполномочию от народа учреждения. Сообразно с этим различаются чистые, или непосредственные, республики и республики представительные»230. Среди исследователей, считающих, что республиканская идея имеет не только антимонархический, но и демократический характер, можно назвать многих немецких государствоведов. Так, один из крупнейших немецких конституционалистов Теодор Маунц (1901–1993) писал, что «республика приобрела сверх формального противопоставления ее монархии, ставшего историческим, более широкое содержание материального противопоставления 228 Соловьев В.С. Значение государства. С. 78. 229 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 1. С. 125–126. 230 Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. С. 316. 352 Демократическое государство и республиканская форма правления полицейскому государству или диктатуре, хотя оба последних могут и не быть монархиями. В особенности в немецком словоупотреблении слово “республиканский” приобрело не только смысл “немонархический”, но и оттенок “свободный”, “народный”, “антидиктаторский”. Республика в этом смысле равнозначна “свободному государству”, как именовали себя некоторые земли в своих конституциях в Веймарский период и как еще сегодня называет себя Бавария в своей конституции 1946 года»231. Йозеф Изензее говорит, что «в понятии “Республика” воплощается традиция, которая привносит в конституционное государство идею всеобщего блага»232. А В. Хенке утверждает более категорично: «Республиканский принцип потому не допускает какой-либо религиозной или идеологической легитимации, что его содержание сложилось в борьбе с нею в прошлом и с попытками восстановить ее в настоящем или в обозримом будущем. С царствами, княжествами и королевствами, даже конституционными, прочно связано представление о неограниченных полномочиях властей и их абсолютной безответственности за все происходящее в государстве. Поэтому они и не должны существовать впредь»233. Главными же принципами республики Хенке считает «принципы большинства и легальности», когда «все органы власти должны избираться большинством, а право управлять получает лишь тот, кто избран таким образом»234. Подобные взгляды свойственны и некоторым современным французским исследователям. В частности, Слободан Миласич, различая либеральную и республиканскую идеи, отождествляет последнюю с демократической235. Аналогичный подход исповедует и К. Беше-Головко, которая пишет, что «идея республиканизма включает в себя различные ценности, закрепленные в тексте соответствующей Конституции. В первой статье Конституции Франции 1958 года указано, что Франция является Республикой. Это касается и формы правления, и особых ценностей, в том числе плюрализма»236. 231 Маунц Т. Государственное право Германии (ФРГ и ГДР) // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. II: Конституционные основы устройства государства и общества. Конституционные основы правового положения личности. С. 261. 232 Изензее Й. Федеративное государство в системе государственных структур // Государственное право Германии: в 2 т. / пер. с нем. Т. 2. М., 1994. С. 32. 233 Хенке В. Указ. соч. С. 25. 234 Там же. С. 26. 235 См.: Миласич С. Франция — Россия: сходства и различия // Политические институты России и Франции: традиции и современность: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН; отв. ред. Д.В. Ефременко, Н.Ю. Лапина. М., 2014. С. 20, 23−24. 236 Беше-Головко К. Конституционная логика многопартийной системы Франции // Сравнительное конституционное обозрение. 2010. № 4. С. 5. 353 3. Основы конституционного строя России Еще больше деформализуют понятие республики социологи, политологи, историки. Например, политолог О.В. Хархордин утверждает, что республиканская традиция включает три элемента: «то, что я не являюсь рабом», «гражданские добродетели», т.е. умение жить совместной публичной жизнью, и «коллективное признание заслуг»237. А автор книги «Республиканизм» Филип Петтит считает, что республиканизм — это самостоятельное политико-философское течение, ядро которого составляет свобода (причем как «не-доминирование», т.е. отсутствие господства кого-то или даже чего-то над людьми)238. А вот демократия, которую он разводит с понятием «республиканизм», представляется им как «средство продвижения свободы»239. Особняком стоят взгляды на республику Ж.-Ж. Руссо. Для него суверен — это всегда народ («коллективное существо»), а суверенитет — власть, направляемая общей волей240. Поэтому суверен может передать власть, кому пожелает, т.е. ввести либо монархию, либо аристократию, либо демократию. Республика в концепции Руссо представляется не формой, а характером государства: «Таким образом, я называю Республикою всякое Государство, управляемое посредством законов, каков бы ни был при этом образ управления им; ибо только тогда интерес общий правит Государством и общее благо означает нечто. Всякое Правление посредством законов есть республиканское <...>. Чтобы Правительство было законосообразным, надо, чтобы оно не смешивало себя с сувереном, но чтобы оно было его служителем: тогда даже Монархия есть Республика»241. В каком-то смысле эта идея Руссо созвучна древнеримскому пониманию, при котором республика, т.е. публичное дело, могла существо- 237 Хархордин О. Республиканская традиция — не быть рабом // Общая тетрадь. 2014. № 1. С. 27, 29, 30. 238 См.: Петтит Ф. Республиканизм. Теория свободы и государственного правления / пер. с англ. А. Яковлева; предисл. А. Павлова. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. С. 60–68. 239 Там же. С. 74. 240 См.: Руссо Ж.-Ж. Указ. соч. С. 217, 221−222. 241 Там же. С. 229, 236. 354 Демократическое государство и республиканская форма правления вать и при императоре: сенат сдерживал императорскую власть (сейчас неважно, реально или формально). В этом качестве республика, даже отвечавшая формальным критериям, могла перестать считаться таковой. Как писал Блаженный Августин, республика «уже никоим образом не может считаться народным делом, если власть в ней злоумышленно захвачена тираном или заговорщиками, и если даже тираном выступает сам народ, то и тут он перестает быть сообществом людей, объединенных согласием, т.е. он перестает быть народом»242. И все же в XIX в. понятие «республика» накрепко связывается с понятием «форма правления», что, на мой взгляд, неправильно, так как сегодня сказать «республиканская форма правления» — значит не сказать ничего о характере данной государственности. Да, форма правления теперь зависит от того, каков статус главы государства. Но, в отличие от прошлых веков, мы не поймем, как это влияет на конституционный строй. Например, в конституционных монархиях демократические и правовые институты более стабильны и лучше защищены. Исследование М. Липсета (1972 г.) показало, что «из 12–13 существующих в мире наиболее стабильных демократий десять — монархии. Благодаря сохранению монархических институтов и традиций утвердившийся там новый государственный строй сумел обеспечить достаточно лояльное отношение к себе со стороны бывшей аристократии и чиновничьих кругов»243. Этот вывод подтвердил и опыт послефранкистской Испании, где король Хуан Карлос предотвратил реставрацию авторитарного режима. Поэтому можно согласиться с Л.А. Тихомировым (1852–1923), который справедливо критиковал разделение форм правления на монархическую и республиканскую. Он писал (1905 г.), что «Верховная власть (носитель суверенитета. — М. К.) нигде не бывает сложной: она всегда проста и основана на одном из трех вечных принципов: монархии, аристократии или демократии»244. Добавление к этим формам («принципам») новых, например деспотии, теократии, он называл «неудачными прибавками», а деление форм правления на монархическую и республиканскую, «приня- 242 Августин Блаженный. Указ. соч. С. 89. 243 Цит. по: Варламова Н.В., Пахоленко Н.Б. Указ. соч. С. 32. 244 См.: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М.: ГУП «Облиздат»; ТОО «Алир», 1998. С. 51. 355 3. Основы конституционного строя России тое Макиавелли и нашим Сперанским, также не удержалось», поскольку в нем «окончательно игнорируется внутренний смысл, а удерживается только форма»245. Однако Тихомиров ошибся: как раз эта классификация в XIX в. стала общепризнанной. Кстати, Макиавелли действительно начинает свою самую известную работу «Государь» с деления на монархию и республику. Вместе с тем в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» он исходил как раз из аристотелевской классификации. Своего рода переворот в представлениях о различных формах государства и правления попытался совершить К. Шмитт, при этом весьма усложнив критерии классификации. В качестве главного критерия он называл «принципы гражданской свободы», понимая под таковыми ограничение государственной власти. Эти принципы, утверждал он, «могут соединяться с любой формой государства»246, но, соединяясь, «изменяют место и значение политической формы»247. Для него «государственными формами» были традиционные: монархия, аристократия и демократия, а «формами правления» — «конституционная монархия» или «конституционная демократия». Отсюда — если король вводился в систему разделения властей «в качестве шефа исполнительной власти», то «тем самым монархия из государственной формы превращалась в простую форму правления, но сохраняла свой репрезентативный характер»248. В частности, Шмитт считал, что «в парламентской монархии европейского материка» — Франции при Луи Филиппе в 1830−1848 гг. и Бельгии на основе конституции 1831 г. — государственная форма была не монархической, в отличие, например, от германской монархии (до 1918 г.)249. Как бы то ни было, основное деление на две формы правления — монархию и республику — устарело. Однако вопрос, какой классификацией форм правления ее заменить (и нужно ли вообще понятие «форма правления»), чрезвычайно сложен, и у автора нет пока на него ответа. 245 Тихомиров Л.А. Указ. соч. С. 69. 246 Шмитт К. Учение о конституции (фрагмент) // Шмитт К. Государство и политическая форма / пер. с нем. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом ВШЭ, 2010. С. 34. 247 Там же. 248 Там же. С. 169. 249 См.: Там же. С. 167−169. 356 Местное самоуправление При нашей политической неумелости — местное и уездное земство в ходе практического управления своею местностью станут и школой управления, и в них начнут проявляться и формироваться деятели, способные к более широкому охвату. Александр Солженицын Как нам обустроить Россию: Посильные соображения Антипод местного самоуправления Как и большинство положений, провозглашенных в главе «Основы конституционного строя», нормы о местном самоуправлении отражают революционные изменения в российской государственности, закрепленные Конституцией России 1993 г. Чтобы понять, в чем состоит эта революционность, необходимо напомнить, что среди характерных черт советской государственности выделяется иерархичность представительных органов государственной власти и вообще жесткая соподчиненность уровней власти. В советской системе главенствовала идея (к сожалению, она остается популярной в России и сегодня), что управление экономическими и социальными процессами должно быть жестко централизовано. Такая модель оформлялась посредством юридического закрепления принципа «демократического централизма», о котором говорилось в начале работы. Так что о самостоятельности «мест» речь не шла даже нормативно. Советская организация местной власти потому и является антиподом местного самоуправления, что не признает возможность существования ни какого-либо круга дел, которые были бы подведом- 357 3. Основы конституционного строя России ственны только местному населению, ни собственной ответственности этого населения за решение вопросов местной жизни. Два смысла местного самоуправления Как гласит ст. 3 Европейской хартии местного самоуправления, принятой 15 октября 1985 г. (ратифицирована Россией в 1998 г.250), «под местным самоуправлением понимается право и реальная способность органов местного самоуправления регламентировать значительную часть публичных дел и управлять ею, действуя в рамках закона, под свою ответственность и в интересах местного населения». А вот что говорит ч. 1 ст. 130 Конституции РФ: «Местное самоуправление в Российской Федерации обеспечивает самостоятельное решение населением вопросов местного значения, владение, пользование и распоряжение муниципальной собственностью». В соответствии с этой конституционной нормой Федеральный закон от 6 октября 2003 г. № 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации»251 (далее — Закон о местном самоуправлении) определяет местное самоуправление как форму осуществления народом своей власти, обеспечивающую «самостоятельное и под свою ответственность решение населением непосредственно и (или) через органы местного самоуправления вопросов местного значения исходя из интересов населения с учетом исторических и иных местных традиций» (ст. 1). Казалось бы, уместно задать вопрос: какая дефиниция точнее отражает смысл местного самоуправления, т.е. чью самостоятельность и собственную ответственность оно предполагает — «органов» или «населения»? Но так ставить вопрос нельзя. Нужно напомнить, что идея местного самоуправления (автономии средневековых европейских городов, не допускающей вмешательство королевской власти в сугубо городские вопросы) обязана своим возникновением появившимся в XVI–XVII вв. идеям договорного характера государства, народного суверенитета, есте- 250 Федеральный закон от 11 апреля 1998 г. № 55-ФЗ «О ратификации Европейской хартии местного самоуправления» // СЗ РФ. 1998. № 15. Ст. 1695. 251 СЗ РФ. 2003. № 40. Ст. 3822. 358 Местное самоуправление ственного права общин на самоуправление. Эти идеи обосновывались такими учеными, как Гуго Гроций, Иоганн Альтузий (1557–1638) и др. Следовательно, нельзя абсолютизировать и противопоставлять самостоятельность органов и самостоятельность населения. Это — общая деятельность людей. Альтузий ввел поэтому даже понятие «симбиотика» как «искусство совместной жизни». Эта совместная жизнь предполагает и иное поведение жителей, и иной характер деятельности органов самоуправления. Кого-то может смутить то обстоятельство, что в российской практике органы местного самоуправления действуют так, будто никоим образом не зависят от жителей, а жители, в свою очередь, зачастую воспринимают такое положение как естественный порядок вещей. Но дело тут не в утопичности принципа местного самоуправления, а в искажении его смысла. Причин тому много, и о них мы сейчас не будем говорить. Скажу лишь о том, что немалую роль тут играет как раз недостаточное понимание двойственной природы местного самоуправления, споры о которой идут давно. В XIX в. появились даже две теории местного самоуправления — «общественная» и «государственная». Н.М. Коркунов так описывал их: «Общественная теория видит сущность самоуправления в предоставлении местному обществу самому ведать свои общественные интересы и в сохранении за правительственными органами заведывания одними только государственными делами. Общественная теория исходит, следовательно, из противоположения местного общества государству, общественных интересов — политическим, требуя, чтобы общество и государство, каждое ведали только свои собственные интересы. Государственная теория самоуправления, напротив, в самоуправлении видит возложение на местное общество осуществления задач государственного управления, службу местного общества государственным интересам и целям. С этой точки зрения самоуправление предполагает не противоположение и обособление местного общества и государства, а призыв местного общества на службу государству»252. Коркунов, правда, не совсем ясно выразился. Он имел в виду не степень самостоятельности местных сообществ, а вопрос о том, является ли местное самоуправление разновидностью общественного объединения или же уровнем публичной власти. Собственно, далее он пояснял: «Общественная теория в своем последовательном развитии приводит к тому, что сводит понятие са- 252 См.: Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. II: Часть особенная. 6-е изд. СПб., 1909. С. 488. 359 3. Основы конституционного строя России моуправления к общему понятию свободы общения. Наряду со всеми общественными союзами, и местным союзам, общинам, округам, областям предоставляется свобода осуществления своих задач под условием, чтобы они своею деятельностью не вторгались в сферу осуществления задач государственного управления. Требование обеспечения местности самоуправления сводится в таком случае к общему требованию, чтобы государство своею деятельностью не подавляло общественной деятельности и инициативы»253. На самом деле, приходится повторить, в местном самоуправлении органично соединяются общественные и публично-властные начала, т.е. это понятие несет два смысла одновременно. Такая двойственность отражена в статье 12 Конституции РФ: «В Российской Федерации признаётся и гарантируется местное самоуправление. Местное самоуправление в пределах своих полномочий самостоятельно. Органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти». Наша Конституция воспринимает местное самоуправление, с одной стороны, как некое право территориального сообщества самостоятельно вести свои дела (слова «признаётся и гарантируется» обычно применяются к правам и свободам граждан). Кстати, ст. 3 Закона о местном самоуправлении так и называется: «Права граждан Российской Федерации на осуществление местного самоуправления». Другими словами, местное самоуправление понимается в качестве формы самоорганизации граждан, института, формирующего активность, солидарность и гражданскую ответственность. С другой стороны, местное самоуправление предстает как определенная форма организации публичной власти. Ведь если бы речь шла лишь о гражданской, общественной активности, было бы бессмысленно говорить, что «органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти»: органы общественности (общественных объединений) не обладают (не должны обладать) публичной властью. Следовательно, органы местного самоуправления сохраняют природу органов публичной власти, т.е. органов, имеющих полномочия обязывать физических и юридических лиц и привлекать их к ответственности за нарушение местных правовых норм. Полномочия — вообще признак прежде всего публично-властного органа (должностного лица), ибо это не столько пра- 253 360 Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. II. С. 488–489. Местное самоуправление ва, сколько обязанности в определенной зоне ответственности (предметов ведения). Даже если в законе или ином нормативном правовом акте говорится о том, что конкретный орган «имеет право», речь вовсе не идет о такой же степени усмотрения, о какой можно говорить применительно к субъективным правам гражданина. Человек может попросту не захотеть воспользоваться своим правом, например, на участие в управлении делами государства. А вот орган публичной власти и представляющие его должностные лица, как ни странно это звучит, обязаны применить свое право, если такое применение входит в их компетенцию, круг должностных обязанностей (впрочем, некоторые юристы и философы относили такую обязанность и к индивидам. Этот концепт правообязанности исповедуют в основном представители евразийства254). Двойственность природы местного самоуправления не только затрудняет его научное и законодательное определение, но и влияет на практику. Повторю последнюю норму ст. 12: «Органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти». Понятно, почему она появилась. Задача разработчиков конституционного проекта состояла в том, чтобы не просто провозгласить местное самоуправление, но и обозначить полный разрыв с принципом «демократического централизма» (наверное, разработчики сами не догадывались, что тем самым присягают «общественной» теории местного самоуправления в старинном ее понимании). Но формулировка получилась не самая удачная. Ее двусмысленность в том, что ее можно понять (и некоторые понимали) как придание местному самоуправлению и его институтам общественного характера. Автор этих строк, будучи участником Конституционного совещания 1993 г., выступал против данной формулировки, опасаясь ее неверного толкования. Но формулировку решено было сохранить. Позже это аукалось недоразумениями. Приведу иллюстрацию из собственного опыта в бытность работы помощником Президента РФ. В ст. 132 Конституции РФ говорится, что в круг вопросов местного значения входит и охрана общественного порядка. В мае 1996 г. я инициативно 254 См., например: Алексеев Н.Н. Обязанность и право // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. С. 158–159. 361 3. Основы конституционного строя России подготовил проект указа Президента РФ, направленного на постепенный переход к муниципальной милиции, которая подчинялась бы исключительно местному сообществу. Я направил проект для дополнительной юридической проработки в Государственно-правовое управление (ГПУ) Президента РФ. К моему удивлению, оттуда пришел ответ, в котором говорилось, что ст. 132 Конституции имеет в виду охрану общественного порядка только с помощью добровольных общественных формирований, поскольку само местное самоуправление... — общественная структура. Тем не менее 3 июня 1996 г. был издан Указ Президента РФ № 802 «О поэтапном формировании муниципальных органов охраны общественного порядка»255. Однако впоследствии его выполнение тормозилось, а затем было фактически заблокировано руководством Министерства внутренних дел РФ. В настоящее время этот Указ формально не отменен, но фактически утратил силу. Если бы органы местного самоуправления представляли собой своеобразные общественные структуры, то государство лишилось бы возможности оказывать властное воздействие на местном уровне. Ведь нельзя всерьез полагать, что в каждом населенном пункте жители сами организуются, выработают правила местной жизни, изберут лидеров и будут следовать их указаниям, основываясь только на авторитете избранных. Здесь неприменим принцип взаимодействия государства с общественными объединениями еще и потому, что последние могут свободно возникать, но так же свободно — прекращать свою деятельность и само существование. Коль скоро государство юридически закрепляет определенный круг вопросов местного значения, предусматривает обязательность решения этих вопросов органами местного самоуправления, предоставляя им необходимые властные рычаги в виде полномочий; оставляет за собой возможность наделять органы местного самоуправления отдельными государственными полномочиями и контролировать их реализацию, значит, оно (государство) видит в таких органах пусть специфический, но уровень публичной власти. А раз так, то в силу вступают основные принципы, характерные для публичной власти: обязательность решений для исполнения, возможность государственного принуждения, ограничения, связанные с прохождением службы (в данном случае муниципальной), и др. 255 362 СЗ РФ. 1996. № 23. Ст. 2755. Федеративное государство В качестве условия существования федерализма необходимо, чтобы соединяющиеся страны были достаточно близки друг к другу по географическому положению, истории и другим элементам. Александр Ященко Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства Хотя есть разные гипотезы, но ни у кого нет удовлетворительного ответа на вопрос, почему создаются федерации. Например, федерации могут представлять собой крупные государства (такие как США, Россия, Бразилия, Канада). Однако встречаются и небольшие федерации (Швейцария, Австрия, Бельгия, Объединенные арабские эмираты (ОАЭ) и др.). Среди федераций большинство составляют республики, но есть и монархии (например, Германская империя в 1871–1919 гг., Малайзия, ОАЭ). Федерации могут быть с одним монархом (например, Бельгия), а могут состоять из нескольких монархий (довеймарская Германская империя256). В общем, разнообразие большое. Если же мы хотим как-то упорядочить основания для создания федераций, можно сказать, что есть федерации двух типов. Первый тип — 256 Именно поэтому в литературе (прежде всего немецкой) есть разные мнения по поводу того, относить ли Германскую империю к федерациям. Большинство склоняется к утвердительному ответу, хотя и отмечает, что эта федерация имела свою специфику — была не союзом государств, а союзом монархов. 363 3. Основы конституционного строя России договорные федерации, т.е. добровольное объединение прежде самостоятельных государств или территорий (Швейцария, США и др.). С них и началась эра федерализма, а потому этот тип дал название федеративной форме территориально-государственного устройства (от лат. foedus — договор, союз, установление; foederatus — союзный)257. Второй тип — конституционные федерации (Россия, Бельгия, Бразилия, Мексика258 и др.), которые создаются путем преобразования унитарных государств. В основание же этих двух типов положена идея либо соединения сил, либо разрешения (предупреждения) конфликта. Разумеется, история каждого федеративного государства уникальна и не всегда та или другая генеральная идея лежит на поверхности. Тем не менее одну из них непременно можно обнаружить. Федерация как соединение сил Объединение отдельных территорий, квазигосударств или даже самостоятельных государств издавна происходило в целях создания единого централизованного государства. Для средневековых монархий это было естественно, а вот для немногочисленных европейских республик того времени реализация подобной модели была невозможна. Ни одна территория не могла стать «центром», который принудил бы другие территории «к совместному проживанию» в рамках единого государства. В то же время и у республик были свои причины для объединения. Об этом писал Ш. Монтескье: «Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы. Эти два бедствия свойственны и демократиям, и аристократиям, независимо от того, хороши они или дурны. Зло лежит в самой сути вещей, и никакое изменение формы не может его искоренить. Очень вероятно поэтому, что люди оказались бы в конце концов вынужденными жить всегда под управлением одного, если бы они не изобрели особого строя, который со всеми внутренними достоинствами республиканского правления 257 См.: Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А. Указ. соч. С. 120. 258 Хотя Бразилия и Мексика после обретения независимости существовали в качестве унитарных государств очень недолго, формально и эти страны можно отнести к конституционным федерациям. 364 Федеративное государство совмещает внешнюю силу монархического правления. Я говорю о федеративной республике. <...> Такого рода республика, способная сопротивляться внешней силе, может сохранять свои размеры, не подвергаясь внутренней порче. Форма этого общества спасает его. <...> Состоя из небольших республик, федерация пользуется благами внутреннего управления каждой из них, а для отношений внешних она располагает благодаря объединению сил всеми выгодами крупных монархий»259. Это не были абстрактные размышления. Философ опирался на исторические факты. Так, с XIII по XVI в. существовал военно-религиозный союз — Ливонская конфедерация, а главное, союз альпийских республик, объединившихся в конце XIII в. в Швейцарскую Конфедерацию (позже она стала федерацией, но термин «конфедерация» сохранился). Скорее всего, именно пример Швейцарии, сумевшей отразить натиск внешних завоевателей, стоял перед глазами Ш. Монтескье, когда он обосновывал целесообразность федерации для небольших государств с республиканской формой правления. Образование впоследствии монархических федераций подтверждает мысль о том, что определяющим фактором при создании федерации служит не форма правления или что-то иное, а именно одна из двух названных идей. Идея защиты от внешней угрозы была одной из значимых и при образовании Соединенных Штатов Америки. Именно этот довод приводили в защиту объединения три автора серии эссе, составивших сборник «Федералист». В частности, Дж. Джей писал, что «в случае, когда умышленное или неумышленное нарушение договоров или законов страны делает войну оправданной, поводов для войны будет меньше, если у нас будет одно федеральное правительство вместо нескольких правительств штатов. И в этом отношении безопасность народа лучше всего обеспечит федеральное правительство. Если говорить о причинах справедливых войн, которые вызваны прямым и грубым насилием, то мне абсолютно ясно, что единое федеральное правительство — гораздо лучшая защита от опасностей такого рода, нежели какое-либо другое»260. А. Гамильтон конкретизировал: «Достижению 259 Монтескье Ш. Указ. соч. Кн. 9. Гл. I. 260 Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея / пер. с англ.; под общ. ред., с предисл. Н.Н. Яковлева, коммент. О.Л. Степановой. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Литера», 1994. С. 41. 365 3. Основы конституционного строя России великой национальной цели — созданию военно-морского флота — Союз будет содействовать различными средствами. Каждое предприятие процветает прямо пропорционально количеству и качеству средств, используемых для его создания и поддержки. Военно-морской флот Соединенных Штатов, объединяющий ресурсы всех, — предмет куда более близкий всем нам, чем военно-морской флот любого отдельно взятого штата или конфедерации, охватывающей лишь часть нашей территории, ибо такой флот требует только части ресурсов»261. Сами публикации трех видных деятелей периода борьбы за независимость в пользу федерации показывают, что 13 бывших британских колоний отнюдь не с радостью стремились «броситься в объятья друг друга». И даже принятие Конституции США не сняло напряженность региональных элит, опасавшихся, что создаваемая ими федеральная власть начнет ущемлять права штатов, которые по-прежнему ощущали себя самостоятельными государствами в рамках Конфедерации, предшествовавшей США. Хотя в Конфедерации штатов согласно Статьям Конфедерации был высший орган — Конгресс, состоявший из представителей штатов, его решения имели, говоря сегодняшним языком, характер «мягкого права», поскольку «штаты обязались выполнять решения Конгресса, но тот не был наделен властью принудительного исполнения своих решений. Он мог лишь просить штаты подчиняться своим решениям»262. И что самое важное, Статьи Конфедерации не предусматривали какого-либо центрального органа исполнительной власти, кроме органа самого Конгресса — Комитета штатов, действующего в период между сессиями Конгресса. Как пишет известный американский правовед Уильям Бернам, «внутри страны не существовало эффективного центрального органа, который мог бы регулировать споры в сфере межштатной торговли, а посему между штатами вспыхивали торговые войны. Непомерно высокие тарифные барьеры в торговле, воздвигавшиеся штатами в результате соперничества, привели к резкому падению объема торговли между штатами в особо трудные для страны времена. Штаты отказывались также обеспечивать обещанное финансирование национального правительства (здесь под «правительством» понимается Конгресс. — М. К.)»263. 261 Федералист... С. 91; см. также: с. 47, 183, 196. 262 Бернам У. Правовая система США. Вып. 3 / науч. ред. В.А. Власихин. М.: Новая юстиция, 2006. С. 46. 263 Там же. С. 47−48. 366 Федеративное государство Таким образом, конфедеративная конструкция была обречена на провал264. Еще не сформировавшуюся страну ждал либо окончательный распад, либо переход вновь под британское владычество (положения договора Конгресса с Великобританией 1784 г. об окончании войны игнорировались отдельными штатами, что дало бывшей метрополии повод для отказа от своих обязательств). И тогда «Джеймс Мэдисон, делегат Вирджинии на одной из конференций по проблемам судоходства на реках, пересекающих границы штатов, предложил, чтобы делегаты штатов, направленные на эту конференцию, призвали к созыву Конституционного конвента в Филадельфии в 1787 году, на котором можно было бы обсудить вопрос о новой хартии»265. Официально Конвент созвал Третий Континентальный конгресс для разработки новой редакции Статей Конфедерации. Но события разворачивались таким образом, что сам Конвент разработал и принял Конституцию США как федеративной республики. Эта Конституция должна была быть еще ратифицирована законодательными собраниями штатов. Между тем единства по вопросу о том, быть или не быть новой объединенной республике, по-прежнему не существовало. «Дебаты вокруг Конституции шли не только в конвентах штатов, ее обсуждали в частных разговорах — в тавернах, на улицах и, разумеется, на страницах газет и в памфлетах. Тех, кто выступал против Конституции, называли антифедералистами, тех, кто ее поддерживал, — федералистами. <...> Один из центральных вопросов, поставленных антифедералистами, звучал так: можно ли объединить 13 отдельных штатов в огромное государство таким образом, чтобы их со временем нельзя было ликвидировать? Федералисты уверяли, что хотя новое правительство и укрепит управление страной, но при этом каждый штат гарантированно сохранит определенную власть и ответственность. Почти 10 месяцев каждая из сторон пыталась убедить публику в том, что другая угрожает недавно завоеванным свободе и самоуправлению»266. Понятно поэтому желание А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея убедить общественное мнение в том, что объединение штатов в единое государство принесет пользу и самим штатам, и союзу в целом. 264 См.: Там же. С. 46. 265 Там же. С. 48. 266 Маккой Д. Джордж Вашингтон / пер. с англ. С. Самуйлова. М.: КоЛибри; АзбукаАттикус, 2015. С. 52–53. 367 3. Основы конституционного строя России Помимо аргумента о защите от внешнего нападения, авторы «Федералиста» выдвигали и такой: если штаты сохранятся как отдельные государства или объединятся в несколько федераций, то станут «часто и яростно драться друг с другом. <...> Ожидать сохранения гармонии между независимыми, несвязанными суверенными образованиями, лежащими поблизости друг от друга, означает игнорировать общий ход дел человеческих, бросать вызов накопленному вековому опыту»267. Еще один аргумент состоял в том, что крупная республика может обеспечить большее политическое разнообразие, что, в свою очередь, способно повысить степень гарантий прав личности. А. Гамильтон писал: «Чем малочисленнее общество, тем скуднее в нем число явных партий и интересов, его составляющих, тем чаще большинство граждан оказываются приверженцами одной партии, а чем меньше число лиц, составляющих такое большинство, и чем меньше территория, на которой они размещаются, тем легче им договориться между собой и осуществить свои утеснительные замыслы. Расширьте сферу действий, и у вас появится большее разнообразие партий и интересов; значительно уменьшится вероятность того, что у большинства возникнет общий повод покушаться на права остальных граждан, а если таковой наличествует, всем, кто его признаёт, будет труднее объединить свои силы и действовать заодно»268. Авторы «Федералиста» убеждали общественное мнение и в том, что наличие общефедеральных властей (правительства) вовсе не ведет к тирании и ущемлению прав штатов, а с ними к нарушению прав граждан. Главный аргумент при этом был такой: с одной стороны, власти штатов всегда ближе к населению («народ прежде всего и скорее всего отдаст свою привязанность правительствам соответствующих штатов»269), с другой — полномочия федеральных властей по Конституции весьма ограниченны. Об этом говорил, в частности, Дж. Мэдисон: «Полномочия, предоставляемые федеральному правительству по предлагаемой конституции, немногочисленны и четко определены. Полномочия, сохраняемые за правительствами штатов, весьма многочисленны и неопределенны. 267 Федералист... С. 52. 268 Там же. С. 85–86. 269 Там же. С. 316. 368 Федеративное государство Первые касаются прежде всего внешних целей — таких, как объявление войны и заключение мира, переговоры с иностранными державами и внешняя торговля; причем с последней связано главным образом полномочие взимать пошлины. Полномочия, сохраняемые за отдельными штатами, распространяются на все, что при обычном ходе дел касается жизни, свобод и собственности граждан, а также внутреннего порядка, развития и процветания штата. Деятельность федерального правительства приобретает широкий размах и значение во время войны или другой опасной ситуации, действия правительств штатов — во время мира и безопасности нации. А поскольку война или чрезвычайное положение куда менее продолжительны, нежели периоды мира и безопасности, правительства штатов и тут имеют перевес»270. Федерация как способ разрешения конфликта Издержки централизации в крупном государстве В наши дни, когда существует международное право, небольшим государствам уже нет нужды объединяться для защиты. А вот в отношении крупных централизованных государств предупреждение Монтескье об опасности «внутренней язвы» сохраняет свою актуальность. Сторонники централизованного государства исходят из восприятия его как физического явления: монолит им кажется более крепким и надежным, нежели конструкция, похожая на ажурную башню. В логике феодального общества так оно и было. Именно поэтому период «собирания земель» — централизации, через который прошло большинство государств, в том числе Россия, считается прогрессом по сравнению с периодом раздробленности на удельные княжества, герцогства и т.п. Однако в современных условиях жесткая централизация приводит к тому, что в крупном государстве (тем более в многонациональном и многоконфессиональном) начинают все более и более накапливаться негативные эффекты («внутренняя язва»). Централизм прежде всего глушит всякую местную инициативу, которая воспринимается «вышестоящим начальством» как покушение на его прерогативы. Централизм вообще склонен к унификации. Соответственно, затруднительным становится учет регионального 270 Там же. С. 313–314. 369 3. Основы конституционного строя России своеобразия — национального, культурного, природного, экономического. Другое следствие централистской модели — в том, что центр не получает объективной информации. И это естественно: чиновники, зависимые от центра, но не от населения, стремятся выглядеть в глазах «патрона» успешными руководителями. В то же время большая площадь государства ограничивает возможности централизованного контроля. Так возникают «потемкинские деревни»271, и вообще арсенал методов обмана «центра» становится более изощренным. Мало кто обращает внимание на заключительные слова Городничего из гоголевской комедии «Ревизор». А они как раз об одном из следствий той самой «вертикали власти»: «Гор одничий (бь ет себя по лбу): Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду! Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой) нечего и говорить про губернаторов...». Естественно, при таких условиях просто не может не расширяться коррупция, причем с «вертикальными сетями». Но самое опасное следствие заключается в том, что чем сильнее централизация (жестче «вертикаль власти»), тем вероятнее угроза распада единого государства. Если в нем есть регионы, отличающиеся от других (этнически, религиозно) или от «среднего» уровня (культурно, экономически и т.д.), они, естественно, желают, чтобы их особенности учитывались, и потому централизация (унификация) служит для них (прежде всего для региональных элит) раздражающим, угнетающим фактором. Поэтому когда ослабляются или тем более иссякают административные, финансовые и иные ресурсы «центра», появляется стремление освободиться от его диктата. Именно федерализация оказывается наилучшим средством разрешения противоречий между центральной властью и отдельными частями страны, обладающими теми или иными особенностями. Федерация 271 370 В некоторых источниках утверждается, что это была клевета на князя Г.А. Потемкина, которую «пустил в ход саксонский дипломат Хельбиг, недолюбливавший князя» (Тальберг Н.Д. Русская быль. Очерки Императорской России. М.: Правило веры, 2001. С. 76). Федеративное государство (подлинная федерация) вовсе не является катализатором центробежных тенденций. Напротив, федерализм как раз способен сохранить единство и целостность государства, в первую очередь благодаря тому, что он противостоит унификации. Если центральная власть вовремя осознаёт такую закономерность, рождается федерация по второму типу — как способ преодоления, разрешения конфликта, уже возникшего или потенциального. Бывает, что некоторые части единого ранее государства не хотят входить в федерацию. И тогда конфликт дает о себе знать даже в процессе федерализации. Например, когда шло образование нынешней ФРГ (1949 г.), крупнейшая немецкая земля Бавария отказалась ратифицировать Основной закон. Тем не менее она вошла в состав Германии и является одной из ведущих земель в промышленном, научном и культурном отношениях. В то же время Бавария сохранила некоторые особенности в системе органов власти (своеобразие этой земли проявляется даже в названии ее конституции — Конституция Свободного государства Бавария). Похожая ситуация сложилась и в России: Федеративный договор 1992 г. не подписали две республики — Татарстан и Чечня (власти последней отказались также проводить голосование по принятию Конституции РФ 1993 г.). Но если с Татарстаном позднее был подписан Договор о разграничении предметов ведения и полномочий, после чего отношения республиканских властей с федеральными нормализовались, то Чеченская республика признала себя субъектом РФ только после длительного вооруженного противостояния. Советские «федерации» Марксизм вообще и В.И. Ленин в частности были против самого принципа федерализма. В работе 1903 г. «О Манифесте “Союза армянских социал-демократов”» Ленин писал: «Федерация предполагает автономные национальные политические целые, а Союз отказывается от требования национальной автономии. Чтобы быть вполне последовательным, Союз должен устранить из своей программы требование федеративной республики, ограничиваясь требованием демократической республики вообще. Не дело пролетариата проповедовать федерализм и национальную автономию, не дело пролетариата выставлять подобные требования, неминуемо сводящиеся к требованию создать автономное классовое государство»272. 272 Ленин В.И. О Манифесте «Союза армянских социал-демократов» // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 7. М.: Политиздат, 1967. С. 104–105. 371 3. Основы конституционного строя России В то же время Ленин постоянно говорил о праве наций на самоопределение. Но для его реализации предлагал не федерацию, а более широкую самостоятельность, самоуправление273. После начала Первой мировой войны он смягчает отрицательное отношение к федеративному устройству, но опять же «под соусом» национального равноправия — мысля федерацию как вынужденный промежуточный этап на пути к полному национальному равноправию в социалистической республике274. Наконец, после Октября 1917 г. Ленин уже открыто говорит о федерации. Хотя по-прежнему как о «федерации наций» и как о переходном этапе «к сознательному (здесь и далее в цитате курсив Ленина. — М. К.) и более тесному единству трудящихся, научившихся добровольно подниматься выше национальной розни»275. В частности, он писал в 1918 г.: «На самом деле даже федерация, если она проведена в разумных, с экономической точки зрения, пределах, если она основывается на серьезных национальных отличиях, вызывающих действительную необходимость в известной государственной обособленности, — даже федерация нисколько не противоречит демократическому централизму. Сплошь и рядом федерация при действительно демократическом строе, а тем более при советской организации государственного устройства, является лишь переходным шагом к действительно демократическому централизму»276. Так появилась идея Российской Советской Федеративной Социалистической Республики — РСФСР. Однако, несмотря на букву «Ф» в названии государства, оно не являлось федеративным, поскольку ему не были присущи признаки, отличающие федерацию от унитарного государства (о них будет сказано ниже). Тем не менее сама идея, положенная в основу создания РСФСР, — пример именно способа преодоления (разрешения) конфликта. В чем состоит этот конфликт? В зреющей или уже 273 См., например: Ленин В.И. Тезисы по национальному вопросу // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 23. М.: Политиздат, 1973. С. 317. 274 См., например: Ленин В.И. Социалистическая революция и право наций на самоопределение (тезисы) // Там же. Т. 27. М.: Политиздат, 1969. С. 255–256. 275 Ленин В.И. Седьмой экстренный съезд РКП(б). Черновой набросок проекта Программы // Там же. Т. 36. М.: Политиздат, 1969. С. 73. 276 Ленин В.И. Первоначальный вариант статьи «Очередные задачи Советской власти» // Там же. С. 151. 372 Федеративное государство проявившей себя проблеме национального самоопределения — когда этнос, проживающий компактно на территории унитарного государства, начинает осознавать (как правило, под влиянием местной интеллектуальной элиты) свою идентичность и стремится облечь ее в государственную форму. Большевики любили называть царскую Россию «тюрьмой народов». Нельзя, конечно, отрицать, что некоторые национальные территории были завоеваны и силой удерживались в составе России (наиболее яркий пример — Польша). Бывали в нашей истории и периоды слишком активной русификации. Однако ни о какой «тюрьме» нельзя говорить, поскольку жизнь автохтонного населения в целом протекала в соответствии с его историческими и культурными особенностями, что гарантировалось правительством. Вот, например, что говорилось в Уставе «Об управлении инородцев» от 22 июля 1822 г. «Все кочующие и бродячие инородцы <...> управляются по их собственным степным законам и обычаям»277. Империя лишь брала на себя обязательство систематизировать «законы и обычаи» и не допускать те, которые казались откровенно варварскими. В том же акте устанавливалось: «Но поелику законы сии и обычаи в каждом племени имеют некоторое и часто важное от других отличие, притом же, сохраняясь поныне чрез одни изустные предания, могут быть сбивчивы и неопределенны; то по сим причинам предоставляется местному Начальству от почтеннейших людей собрать полные и подробные о сих законах сведения, рассмотреть оные по Губерниям в особых Временных Комитетах, смягчить все дикое и жестокое, отменить несообразное с другими установлениями и, расположив в надлежащем порядке, представить местному Главному Управлению на утверждение»278. В случае образования РСФСР нельзя, конечно, говорить об открытом конфликте: в составе России уже не было народов, которые явным образом претендовали на воссоздание (например, Польша) или создание (например, Финляндия) собственной государственности. Поэтому о разрешении конфликта в ситуации с РСФСР говорится условно. Ины- 277 Цит. по: Лафитский В.И. Великие конституции (Истоки, факторы развития и роль в современном мире). М.: БИБЛИО-ГЛОБУС, 2017. С. 137. 278 Там же. 373 3. Основы конституционного строя России ми словами, внешне все выглядело так, что унитарное государство преобразовывает себя в «федеративное», как бы снимая поводы для конфликтов (как показала история, потенциал конфликтности за советские годы только возрос, но в данном случае речь идет о типологии). Создание СССР в 1922 г., казалось бы, являет собой пример реализации именно первой идеи — соединения сил. Победа большевиков в Гражданской войне обеспечила приход к власти их единомышленников (а точнее, ставленников) в ряде бывших «национальных окраин» Российской империи (Украине, Белоруссии, а также Азербайджане, Армении и Грузии, образовавших Закавказскую Федерацию — ЗСФСР, вскоре, впрочем, распавшуюся). Поэтому естественным шагом было их объединение в единое «пролетарское» государство, о чем говорилось в Декларации об образовании Союза ССР, ставшей разделом первым Конституции СССР 1924 г.: «Попытки капиталистического мира на протяжении десятков лет разрешить вопрос о национальности путем совмещения свободного развития народов с системой эксплуатации человека человеком оказались бесплодными. Наоборот, клубок национальных противоречий все более запутывается, угрожая самому существованию капитализма. Буржуазия оказалась бессильной насадить сотрудничество народов. Только в лагере Советов, только в условиях диктатуры пролетариата, сплотившей вокруг себя большинство населения, оказалось возможным уничтожить в корне национальный гнет, создать обстановку взаимного доверия и заложить основы братского сотрудничества народов. Только благодаря этим обстоятельствам удалось советским республикам отбить нападение империалистов всего мира, внутренних и внешних; только благодаря этим обстоятельствам удалось им успешно ликвидировать гражданскую войну, обеспечить свое существование и приступить к мирному хозяйственному строительству». По внешним признакам СССР действительно можно считать «федерацией» первого типа. Но на самом деле Союз являлся продуктом формальной федерализации унитарного государства. Хотя объединение было оформлено Договором об образовании СССР от 30 декабря 1922 г., это не был договор свободных наций, осознанно решивших объединиться в единое государство. Сначала пришедшие к власти большевики объявили о роспуске Российской империи, а затем, насаждая на окраинах Империи советскую власть, создали свою империю. 374 Федеративное государство Об искусственности Союза говорит, например, то, что центральная (партийная) власть сама регулировала предоставление и форму автономии. Так, Казахстан, Узбекистан, Туркменистан, Киргизия раньше входили как автономии в РСФСР, но им было позволено стать союзными республиками. Или еще более «занимательный» факт: Карельская автономная республика тоже сначала существовала в составе РСФСР, затем, после советско-финской войны была образована Карело-Финская союзная республика в составе СССР, а в 1956 г. она вновь стала Карельской АССР. В составе РСФСР до войны существовали также Крымская АССР и АССР Немцев Поволжья, но они были ликвидированы после массовой высылки крымских татар и немцев из их мест проживания. Как же отличить подлинную федерацию от искусственной, номинальной и одновременно — от децентрализованного унитарного государства? Есть несколько индикаторов. Но сначала нужно прояснить ряд спорных положений, касающихся природы субъектов федерации, которая выражается в их конституционно-правовом статусе. Статус субъектов федерации В научной и научно-популярной литературе часто можно встретить мнение, что федерация — это союз государств. Да и сама Конституция РФ называет республику в составе Российской Федерации государством (ч. 2 ст. 5). Это сразу рождает вопросы: почему Конституция не признаёт государствами субъекты Федерации других видов — край, область, город федерального значения, автономную область, автономный округ? Означает ли это, что субъекты Федерации не равны между собой, вопреки ч. 4 той же ст. 5, которая гласит: «Во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти все субъекты Российской Федерации между собой равноправны»? Попробуем разобраться. Напомню, что одним из характерных признаков государства является наличие у него суверенитета, т.е. верховенства и независимости в решении любых вопросов, относящихся к ведению данного государства. Следовательно, никакая внешняя сила (иное государство, группа государств, международная организация) не вправе корректировать политику, проводимую властями конкретного государства, или сам характер властвования. 375 3. Основы конституционного строя России Применение военной силы к государству, гласит ст. 39 Устава ООН279, допускается для поддержания или восстановления международного мира и безопасности. При этом соответствующее решение должно быть принято с соблюдением предусмотренных процедур и при условии, что мирные средства предотвращения угрозы миру (например, экономические санкции) «могут оказаться недостаточными или уже оказались недостаточными» (ст. 42 Устава). Но, подчеркну, силовой способ применяется не для изменения политического режима в какой-либо стране, а лишь для устранения угрозы международному миру (сказанное не означает, что все страны только так и поступают). Если бы субъекты федерации обладали суверенитетом, федеральная власть точно так же не смела бы вмешиваться в деятельность региональных властей. Но тогда вообще бессмысленно говорить о едином государстве. Федеральная власть вправе воздействовать на региональную в случае, если та нарушает федеральные, т.е. общегосударственные правовые нормы или, тем более, пытается вести себя как власть самостоятельного государства. Причем меры воздействия могут быть весьма разнообразными, начиная от правовых и заканчивая вооруженными. Субъекты любой федерации не являются государствами, даже если называются именно так, взять хотя бы штаты (state — государство) в США или Индии. Они являются государственными образованиями, квазигосударствами и т.п., но никак не государствами. И даже если какой-то субъект федерации раньше был государством, в составе федерации он теряет свой суверенитет. Яркий пример — штат Техас, который присоединился к США, будучи независимым государством. Правда, «суверенное прошлое» дает о себе знать, и время от времени техасские элиты угрожают федеральному правительству выходом из союза, хотя штат обладает некоторыми привилегиями. Другой пример из американской истории: Конфедеративные Штаты Америки — союз южных (рабовладельческих) штатов — в 1860-х годах объявили о выходе из состава США, но федеральное правительство не рассматривало этот союз как суверенное государство и военной силой восстановило прежний статус. Борьба федеральной армии с армией Конфедерации осталась в истории как гражданская (внутренняя) война, т.е. силовое возвра- 279 376 Устав Организации Объединенных Наций (принят в г. Сан-Франциско 26.06.1945) // СПС «КонсультантПлюс». Федеративное государство щение в федерацию ее частей с последующей их реинтеграцией (в США этот процесс получил название Реконструкции). Строго говоря, республики в составе Российской Федерации абсурдно в скобках называть государствами, ибо «республика» предполагает государственность (в советский период этот смысл нивелировался путем добавления слова «автономная» или «союзная»). Такой (с юридической точки зрения) нонсенс в нашей Конституции — это результат политического компромисса между федеральной властью и региональными лидерами на начальном этапе постсоветской российской государственности. На этом стоит, хотя бы кратко, остановиться, иначе многие особенности конституционного регулирования федеративных отношений будут непонятны. История появления современной Федерации Рассматривая историю создания Конституции России, я уже говорил, что 12 июня 1990 г. была принята Декларация о государственном суверенитете РСФСР. Но тогда не сказал, что она сыграла роль своего рода сигнала для многих российских регионов: с июля по октябрь 1990 г. более десятка автономных образований в РСФСР также приняли декларации о своем суверенитете. Автономные республики отказывались от прилагательного «автономная» в своих названиях, автономные округа и автономные области объявляли себя «республиками в составе РСФСР», а если оставались в прежнем статусе, заявляли, что входят непосредственно в состав Федерации (раньше они входили в состав краев и областей). Несколько позже две республики вообще заявили о своей независимости от России (Чечня — открыто, Татарстан — завуалированно: в татарстанской Декларации не указывалось, что республика находится в составе РСФСР. Татарстан претендовал на непосредственное вхождение в СССР). В общем, слово «суверенитет» стало одним из самых ходовых в российском политическом словаре того времени. И самым спекулятивным. О «суверенитете» подведомственных территорий заявляли даже некоторые районные Советы (самый известный случай — решение 1991 г. о «суверенитете» Краснопресненского райсовета Москвы). Но если по- 377 3. Основы конституционного строя России добные заявления воспринимались как анекдот, то отнюдь не шуточно слово «суверенитет» звучало в устах руководителей «национальных республик» и крупных «русских регионов» (известны попытки создания, например, «Дальневосточной республики», «Уральской республики». Подобные идеи бродили и в элитах некоторых сибирских областей и краев). Несколько притушило остроту ситуации согласие российских властей пойти навстречу региональным лидерам. Нынче довольно распространен миф, будто виновником «парада суверенитетов» бывших российских автономий стало заявление Б.Н. Ельцина, с которым он еще в статусе председателя Верховного Совета РСФСР обратился к республиканским властям (сначала в Башкортостане, затем в Татарстане): «Берите суверенитета, сколько сможете переварить (унести, проглотить)», хотя в действительности он сказал не о «суверенитете», а о «доле власти»280. На самом же деле в той реальности подобное заявление было единственно правильным, и оно ярко демонстрировало тезис: «политика — искусство возможного». Если бы «Новоогаревский процесс» — процесс разработки и согласования нового Союзного договора — оказался успешным, то СССР, пусть уже и не в полном составе, превратился бы в федерацию, хотя она, судя по проекту Договора281, скорее, напоминала конфедерацию. Но, как известно, процесс обновления Союза был сорван переворотом 19 августа 1991 г. А вот Россия сумела перейти к реальной федерации, хотя история такого перехода весьма драматична (для интересующихся могу лишь порекомендовать некоторые издания282). 280 См., например: Россия — 2000. Современная политическая история (1985– 1999 годы). Т. 1: Хроника и аналитика / под общ. ред. А.И. Подберезкина. 3-е изд., доп. и перераб. М.: ВОПД «Духовное наследие»; ЗАО НИФ «РАУ-Университет», 2000. С. 99. 281 Договор о Союзе суверенных государств // Известия Советов народных депутатов СССР. 1991. 15 авг. 282 См., например: Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России: в 3 кн. М.: Республика, 1993; Федеративный договор: Документы. Комментарий / редкол.: Р.Г. Абдулатипов, Л.Ф. Болтенкова и др. М.: Республика, 1992; Митюков М.А. Конституция и Федеративный договор: проблемы соотношения (политико-правовые дискуссии начала 90-х годов): моногр. М.: Проспект, 2019. 378 Федеративное государство Опасность дезинтеграции России усилилась после распада СССР, поскольку федеральная власть институционально и экономически была еще очень слабой. Но благодаря тому, что как центральные, так и региональные власти понимали катастрофические последствия территориально-государственного распада, удалось не только избежать этого, но и в итоге создать подлинную федерацию. И датой ее рождения можно считать 31 марта 1992 г., когда был подписан Федеративный договор. Хотя принято говорить об одном Федеративном договоре, юридически существуют три283: (1) Федеративный договор «О разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти Российской Федерации и органами власти суверенных республик в составе Российской Федерации»284, (2) Федеративный договор «О разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти Российской Федерации и органами власти краев, областей, городов Москвы и Санкт-Петербурга Российской Федерации», (3) Федеративный договор «О разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти Российской Федерации и органами власти автономной области, автономных округов в составе Российской Федерации». К первым двум договорам прилагался Протокол о разграничении предметов ведения и полномочий. Значение Федеративного договора огромно: именно на его основе в России была создана федерация, ибо РСФСР была федеративной только по названию. Так что здесь проявил себя интересный феномен: не будь «парада суверенитетов», возможно, не было бы и Договора центра с частями распадавшейся империи. А без Договора неизвестно, насколько отвечала бы принципам федерализма наша нынешняя конституционная модель федерации. 283 Говорю в настоящем времени, так как формально Федеративный договор не утратил своей силы, хотя фактически поглощен Конституцией РФ 1993 г. 284 Федеративный договор не подписали Татарстан и Чечня; это, однако, не означало, что две бывшие советские автономии перестают входить в Российскую Федерацию. При создании федераций подобное случалось. Так, штат Род-Айленд отказался ратифицировать Конституцию США 1787 г. И хотя через три года законодательный орган штата ратифицировал Конституцию, она вступила в силу гораздо раньше, так как достаточно было ее ратификации девятью штатами из тогдашних 13. Выше я говорил и о Баварии, которая также не ратифицировала Основной закон ФРГ. 379 3. Основы конституционного строя России В то же время Федеративный договор, естественно, несет на себе отпечаток предшествующей государственности. Советское неравенство статусов регионов — как «национальных», так и «русских», которые вообще не считались субъектами Федерации, — сохранилось. Об этом свидетельствует сам факт, что были подписаны три договора с регионами, отнесенными к разным «категориям». Причем Договор с республиками выделяется в наибольшей мере. Даже в его названии они именуются суверенными, чего нет в договорах с другими регионами. Такое обозначение основывалось на понятии ограниченного суверенитета, хотя в строгом смысле, как уже отмечалось, суверенитет не может быть «ограниченным», иначе это не суверенитет. Но политически слово «суверенная» успокаивало республиканские власти, поэтому Москва решила до времени закрыть на это глаза. Явный компромисс видится и в ст. III Договора с республиками, где появляется та самая формулировка «республика (государство)», а республики предстают почти как самостоятельные государства. Впрочем, в какой-то степени «Москве» удалось взять реванш в Конституции 1993 г. Из ее текста исчезло упоминание о суверенитете республик, хотя формула «республика (государство)», как уже было сказано, сохранилась. В отличие от Федеративного договора, Конституция установила равенство всех субъектов РФ. Об этом свидетельствует не только конституционная формулировка ч. 4 ст. 5: «Во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти все субъекты Российской Федерации между собой равноправны», но и статьи 71−73, где разграничиваются предметы ведения вне зависимости от вида субъекта РФ. Наконец, Конституция закрыла возможность трактовать нашу федерацию как договорную (такие попытки со стороны некоторых региональных лидеров предпринимались), поскольку хотя она и упоминает о Федеративном договоре, то все же скорее как об историческом памятнике: в п. 1 Заключительных и переходных положений Конституции сказано, что в случае несоответствия положений Федеративного договора Конституции «действуют положения Конституции Российской Федерации». Наконец, несмотря на то что многие положения Федеративного договора были имплементированы Конституцией, смысл положений ст. III (во всех трех договорах, но прежде всего в Договоре с республиками) существенно изменился (см. табл.). 380 Федеративное государство Та б л и ц а Сравнение некоторых формулировок Федеративного договора 1992 г. и норм действующей Конституции РФ Формулировка ст. III Федеративного договора Формулировка Конституции РФ Комментарий 1. Республики (государства) в составе Российской Федерации обладают всей полнотой государственной (законодательной, исполнительной, судебной) власти на своей территории, кроме тех полномочий, которые переданы (отнесены) в ведение федеральных органов государственной власти Российской Федерации в соответствии с настоящим Договором Статья 73. Вне пределов ведения Российской Федерации и полномочий Российской Федерации по предметам совместного ведения Российской Федерации и субъектов Российской Федерации субъекты Российской Федерации обладают всей полнотой государственной власти Таким образом, полнота власти возможна только в рамках исключительной компетенции регионов. Но за пределами компетенции РФ и совместной компетенции регионам мало что остается 2. Республики в составе Российской Федерации являются самостоятельными участниками международных и внешнеэкономических отношений Статья 72 (п. «о»). Координация международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации, выполнение международных договоров Российской Федерации К тому же координация международных связей является теперь предметом совместного ведения, а сам смысл слова «координация» весьма размыт. Другими словами, регионы могут контактировать «с внешним миром» только с разрешения федеральных властей 3. В случае, если чрезвычайное положение вводится федеральными органами государственной власти Российской Федерации на территории республики в составе Российской Федерации, необходимо Статья 88. Президент Российской Федерации при обстоятельствах и в порядке, предусмотренных федеральным конституционным законом, вводит на территории Российской Федерации или Таким образом, не власти конкретного региона разрешают вводить ЧП, а вся палата регионов — Совет Федерации, что позволяет более объективно подойти к оценке необходимости ЧП 381 3. Основы конституционного строя России Формулировка ст. III Федеративного договора Формулировка Конституции РФ предварительное согласие органов государственной власти этой республики в отдельных ее местностях чрезвычайное положение с незамедлительным сообщением об этом Совету Федерации и Государственной Думе. Статья 102 (п. «в» ч. 1). К ведению Совета Федерации относятся: ... утверждение указа Президента Российской Федерации о введении чрезвычайного положения 4. Земля и ее недра, воды, растительный и животный мир являются достоянием (собственностью) народов, проживающих на территории соответствующих республик Статья 9 (ч. 1). Земля и другие природные ресурсы используются и охраняются в Российской Федерации как основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории Комментарий Конституция, в отличие от Договора, ничего не говорит о том, кому принадлежат природные богатства О некоторых причинах «дефедерализации» Вообще-то любая федерация переживает процесс, который обычно называется централизацией. Весь вопрос в том, до какого предела дойдет такой процесс. Уж на что были сильны американские штаты, но после объединения центральная власть стала их постепенно теснить. Во многом из-за этого отцы-основатели разошлись и образовали два лагеря — джефферсоновскую Демократическо-республиканскую партию, стоявшую за децентрализацию, и гамильтоновскую Федералистскую, выступавшую за сильное центральное правительство и аристократическое правление (правда, через два десятка лет она прекратила свое 382 Федеративное государство существование)285. Тогда почему в США до «дефедерализации» дело не дошло (Гражданская война не была проявлением «дефедерализации» — стоял вопрос о выходе нескольких штатов из союза и реакции на это федеральных властей)? И напротив: почему наша федерация пришла к состоянию, когда о федерализме трудно говорить? Во-первых, американский союз возник в парадигме объединения. В России же образование федерации — результат преодоления конфликта. Это порождает совершенно разные психологические картины. Хотя элиты штатов с опаской относились к перспективе создания сильного федерального правительства, тем не менее, понимание того, что они будут находиться под защитой сильного государства (особенно явственно это ощущалось перед угрозой британской реколонизации), перевешивало ущерб от потерь. Тем более, штаты теряли не так уж много (по Конституции США компетенция центральной власти сильно ограниченна). Другое дело, что со временем федеральное правительство расширяло свою власть, хотя и не бюрократическими, а политическими методами. Например, в период президентства Э. Джексона (1829–1837) шла серьезная политическая борьба между двумя концепциями: «федерация — союз штатов» и «федерация — союз людей». В соответствии с первой федеральное правительство подчинено интересам штатов, которые должны иметь право на выход из союза, если их не устраивает федеральная политика. Согласно второй концепции «свобода личности зависит от сохранения Союза» и, как заявил Джексон, «народ, а не штаты... образовал Союз. Народ является суверенной властью, а Союз является бессрочным»286. Победила вторая концепция, хотя через тридцать лет ее пришлось вновь отстаивать уже в ходе Гражданской войны, что, кстати, предрек Э. Джексон, сказав, что следующим предлогом для конфликта «станет вопрос о неграх или о рабстве»287. Если же федерация рождается в конфликтной парадигме, региональные элиты воспринимают ее как победу, которую центр хочет у них отнять. И под этим часто есть основания, ибо центр, который регионы вынудили дать им самостоятельность, как правило, испытывает раздра- 285 См.: Римини Р. Краткая история США / пер. с англ. О. Алексаняна. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2018. С. 83–84, 103. 286 Там же. С. 139, 141. 287 Там же. С. 142. 383 3. Основы конституционного строя России жение от невозможности управлять страной как прежде, в унитарном режиме. Во-вторых, нормальное развитие федеративных отношений даже при таких условиях возможно, если бывшее унитарное государство уже имело режим верховенства права: нормальное функционирование правовых институтов и достаточно высокий уровень правосознания. А вот если этого нет, принципы федерализма, скорее всего, будут искажены и самостоятельность превратится в фикцию. Несколько веков господства потестарного типа власти и большое число квазимодернизаций сформировали в российском общественном сознании иерархическое восприятие государства и государственной жизни, когда «меньший» всегда рассматривается как объект, как подчиненный, подвластный. Естественно, с такой «картиной мира» федерализм несовместим. К тому же в таких условиях не может появиться полноценный политикум и его место занимает «бюрократикум». Приведу иллюстрацию. 3 октября 1994 г., т.е. еще за десять лет до законодательных поправок, фактически предоставивших президенту возможность назначать на должность руководителей субъектов Федерации288, был издан Указ Президента РФ, согласно которому назначение на должность и освобождение от должности глав субъектов РФ (кроме республик), а также применение к ним мер дисциплинарной ответственности производится федеральным Президентом. Больше того, этим Указом было утверждено Положение о главе администрации края, области, города федерального значения, автономной области, автономного округа Российской Федерации, в котором регулировалась его компетенция289. Можно, конечно, сказать, что мотивы принятия такого Указа диктовались сложной экономической и политической ситуацией, способ преодоления которой власть видела в централизации и обеспечении подконтрольности. В политическом плане это, наверное, было оправданным, но в корне противоречило 288 Федеральный закон от 11 декабря 2004 г. № 159-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон “Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации” и в Федеральный закон “Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации”» // СЗ РФ. 2004. № 50. Ст. 4950. 289 Пункт 2 Указа Президента РФ от 3 октября 1994 г. № 1969 «О мерах по укреплению единой системы исполнительной власти в Российской Федерации» // СЗ РФ. 1994. № 24. Ст. 2598. 384 Федеративное государство принципам федерализма. Тут, однако, интересно другое: мало кто знает, что проект указа (причем в гораздо более антифедералистском варианте) был предложен Б.Н. Ельцину губернатором одного из субъектов Федерации. «Реванш» федеральной власти за уступки региональным элитам в Федеративном договоре стал еще больше заметен после принятия Конституционным Судом РФ ряда решений в области федеративных отношений. Особую роль в этом смысле играет Постановление КС РФ 2000 г. по так называемому Алтайскому делу. Прежде всего, Суд выразил ясную правовую позицию по вопросу о суверенитете субъектов Федерации. Он прямо указал, что положения Федеративного договора, предусматривавшие суверенитет республик, тем самым ограничивают суверенитет Российской Федерации290. Аргументируя этот вывод, Конституционный Суд РФ установил: «Конституция Российской Федерации не допускает какого-либо иного носителя суверенитета и источника власти, помимо многонационального народа России, и, следовательно, не предполагает какого-либо иного государственного суверенитета, помимо суверенитета Российской Федерации. Суверенитет Российской Федерации, в силу Конституции Российской Федерации, исключает существование двух уровней суверенных властей, находящихся в единой системе государственной власти, которые обладали бы верховенством и независимостью, т.е. не допускает суверенитета ни республик, ни иных субъектов Российской Федерации». Поэтому «республики как субъекты Российской Федерации не имеют статуса суверенного государства и решить этот вопрос иначе в своих конституциях они не могут, а потому не вправе наделить себя свойствами суверенного государства, — даже при условии, что их суверенитет признавался бы ограниченным»291. В том же Постановлении говорится, что использование применительно к установленному Конституцией РФ федеративному устройству «понятия “республика (государство)” не означает — в отличие от Федера- 290 См. п. 2.1 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 7 июня 2000 г. № 10-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений Конституции Республики Алтай и Федерального закона “Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации”» // СЗ РФ. 2000. № 25. Ст. 2728. 291 Там же. 385 3. Основы конституционного строя России тивного договора от 31 марта 1992 года — признание государственного суверенитета этих субъектов Российской Федерации, а лишь отражает определенные особенности их конституционно-правового статуса, связанные с факторами исторического, национального и иного характера»292. Тем самым Суд подтвердил, что Федеративный договор был политическим компромиссом в конкретных условиях, а потому его нельзя воспринимать как документ, полностью выражающий суть федерализма. В одном из своих определений 2000 г. Конституционный Суд РФ высказал интересную теоретическую мысль. Она сводится к тому, что понятие «суверенитет» предполагает «игру с нулевой суммой». Проще говоря, если над определенной территорией действует чей-то суверенитет, то даже на части этой территории не может быть другого носителя суверенитета: «Конституция Российской Федерации не допускает какого-либо иного носителя суверенитета и источника власти, помимо многонационального народа России»293. В 2001 г. в упоминавшемся выше Определении Суд высказал ту же мысль, но в «обратной» редакции: признание народа республики носителем суверенитета и единственным источником власти в республике исключает возможность признать таким источником многонациональный народ Российской Федерации294. В таком случае возникает вопрос: почему в российской Конституции существует понятие «органы государственной власти субъектов Российской Федерации»? Смысл его в том, что органы власти субъектов РФ имеют право, как и федеральные органы, принимать правовые акты, требовать их соблюдения и исполнения, а также применять меры государственного принуждения. В то же время не могу не заметить, что подобные теоретические проблемы, порождающие или провоцирующие проблемы политические, возникают во многом из-за недостаточно проработанной терминологии в отечественной науке конституционного права. 292 Пункт 2.1 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 7 июня 2000 г. № 10-П. 293 Определение Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г. № 92-О «По запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке соответствия Конституции Российской Федерации отдельных положений конституций Республики Адыгея, Республики Башкортостан, Республики Ингушетия, Республики Коми, Республики Северная Осетия — Алания и Республики Татарстан» // СЗ РФ. 2000. № 29. Ст. 3117. 294 См.: Определение Конституционного Суда РФ от 6 декабря 2001 г. № 250-О. 386 Федеративное государство Но, пожалуй, наибольшим «ударом» для республиканских элит было изменение формулировки п. 4 ст. III Договора — о земле и других природных ресурсах, по поводу которой В.Л. Шейнис метко сказал: «удовлетворили притязания “суверенизаторов”»295. Однако и конституционная формулировка ч. 1 ст. 9 благодаря словам «основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории» порождала возможность использовать норму в ее «эгоистическом» смысле. Нейтрализовать такой смысл помог опять же Конституционный Суд РФ. Первый шаг к нейтрализации толкования нормы ст. 9 как исключительного права регионов распоряжаться природными ресурсами на своей территории Суд сделал в 1998 г. в деле по запросу о проверке конституционности Лесного кодекса РФ. Он установил, что лесной фонд «представляет собой публичное достояние многонационального народа России и как таковой является федеральной собственностью особого рода и имеет специальный правовой режим»296. Затем в 2000 г. в решении по «Алтайскому делу» Конституционный Суд РФ высказал более широкую и четкую правовую позицию. Согласно ей формулировка ч. 1 ст. 9 «не может означать, что право собственности на природные ресурсы принадлежит субъектам Российской Федерации. Конституция Российской Федерации не предопределяет обязательной передачи всех природных ресурсов в собственность субъектов Российской Федерации и не предоставляет им полномочий по разграничению собственности на эти ресурсы»297. Основные признаки федеративного государства и особенности Российской Федерации Территория федеративного государства Известно, что довольно много государств имеют в своем составе автономные образования с разной долей самостоятельности. Но их наличие 295 Шейнис В.Л. Власть и закон. Политика и конституции в России в ХХ−ХХI веках. М.: Мысль, 2014. С. 715. 296 Пункт 2 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 9 января 1998 г. № 1-П «По делу о проверке конституционности Лесного кодекса Российской Федерации» // СЗ РФ. 1998. № 3. Ст. 429. 297 Пункт 3.1 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 7 июня 2000 г. № 10-П. 387 3. Основы конституционного строя России еще не делает государство федеративным. Например, в императорской России было несколько автономных частей: Финляндия, Польша, Бессарабия и др. Однако Россия оставалась унитарным государством. Федерация же практически вся состоит из территорий своих субъектов. Оговорка «практически вся» вызвана тем, что, во-первых, в некоторых странах (США, Малайзия и др.) есть так называемые федеральные территории. А во-вторых, существуют федерации, в которых не все части являются полноценными субъектами федерации (например, в той же Малайзии есть четыре штата, губернаторы которых назначаются центральной властью). В РСФСР вышеназванный признак отсутствовал. В разное время в ней существовали разные виды автономий (автономные области, национальные округа, автономные республики), менялось и их количество. Причем все они основывались на этничности. Собственно, ст. 2 Конституции РСФСР 1918 г. так и гласила: «Российская Советская Республика учреждается на основе свободного союза свободных наций, как федерация Советских национальных республик» (ст. 2). Большая, если не бóльшая часть России разделялась на обычные административно-территориальные единицы — области (до конца 1920-х годов — губернии) и края, даже формально не имевшие самостоятельности. Нынешняя Российская Федерация в этом смысле полностью отвечает рассматриваемому признаку. Другое дело, что наша федерация обладает рядом особенностей, которые своим существованием скорее обязаны советскому наследию, а не являются плодом какой-то продуманной теоретической позиции. Во-первых, в Российской Федерации, в отличие от современных федераций, не один, а несколько видов субъектов: 1) республика, 2) область, 3) край, 4) автономный округ, 5) автономная область, 6) город федерального значения. Во-вторых, у нас есть так называемые сложносоставные субъекты: некоторые автономные округа официально входят в состав краев и областей (ч. 4 ст. 66 Конституции РФ). В советский период такое положение не имело особого значения в условиях жестко централизованной хозяйственной системы и вертикали партийных органов. В современных же условиях это наследие иногда приводит к конфликтам, связанным прежде всего с разграничением государственной собственности. 388 Федеративное государство В 1997 г. Конституционному Суду пришлось рассматривать дело, связанное с такой особенностью нашего федеративного устройства. Формально Суд толковал ч. 4 ст. 66 Конституции РФ298, гласящую: «Отношения автономных округов, входящих в состав края или области, могут регулироваться федеральным законом и договором между органами государственной власти автономного округа и, соответственно, органами государственной власти края или области». Но на самом деле заявители требовали от Конституционного Суда РФ разъяснить понятие «вхождение в состав». Решение получилось довольно неопределенное и скорее устраивающее края и области, нежели входящие в них автономные округа. С одной стороны, Конституционный Суд признал, что «включение территории автономного округа в состав территории края/области не означает, что автономный округ утрачивает свою территорию и она поглощается краем, областью» (п. 4 мотивировочной части); как край/область, так и автономный округ равноправны во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти (п. 3). С другой стороны, Суд согласился, что автономный округ в составе края/области является составной частью последнего, пусть и особой (п. 4). А из этого уже следовало, что «вхождение автономного округа в край, область означает также признание населения округа составной частью населения края, области» (п. 5); что «факт вхождения автономного округа в состав края, области допускает распространение на него полномочий органов государственной власти края, области» (п. 6). Правда, Суд оговаривается, что «эти полномочия отличаются от тех, которые край, область осуществляют в отношении других своих частей, так как автономный округ, входящий в состав края, области, не является административно-территориальной единицей и остается равноправным субъектом Российской Федерации». Однако такая оговорка, как и запись о том, что «вхождение автономного округа в край, область порождает обязанность обеих сторон строить свои отношения с учетом интересов друг друга, не предпринимать односторонних действий, если они затрагивают общие интересы края, области и автономного округа, нарушают принцип равноправия, не основаны на федеральном законе и не вытекают из договора» (п. 6), были лишь благим пожеланием, апеллировавшим не к процедуре, а к добросовестности руководителей. 298 Постановление Конституционного Суда РФ от 14 июля 1997 г. № 12-П «По делу о толковании содержащегося в части 4 статьи 66 Конституции Российской Федерации положения о вхождении автономного округа в состав края, области» // СЗ РФ. 1997. № 29. Ст. 3581. 389 3. Основы конституционного строя России В середине 2000-х годов выход из такого ненормального положения был найден: федеральная власть выдвинула инициативу по объединению нескольких сложносоставных субъектов. В ходе ее реализации число субъектов РФ уменьшилось (некоторые объединились, а некоторые включили в свой состав автономные округа). На момент принятия Конституции РФ 1993 г. существовало 10 автономных округов, территории девяти из них располагались на территориях пяти областей и краев. Теперь в результате «укрупнения»: ● Пермская область объединилась с Коми-Пермяцким автономным округом, вследствие чего образовался Пермский край; ● Камчатская область объединилась с Корякским автономным округом, вследствие чего образовался Камчатский край; ● Читинская область объединилась с Агинским Бурятским автономным округом, вследствие чего образовался Забайкальский край; ● Таймырский (Долгано-Ненецкий) и Эвенкийский автономные округа вошли в состав Красноярского края; ● Усть-Ордынский Бурятский автономный округ вошел в состав Иркутской области. Таким образом, на сегодняшний день остались четыре автономных округа: Чукотский, входящий непосредственно в состав Российской Федерации, Ненецкий — на территории Архангельской области; Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа — на территории Тюменской области. Разграничение компетенции В унитарном государстве органы власти на региональном (иногда и на местном) уровне являются, так сказать, агентами центральной власти на местах. Другими словами, они осуществляют не свою, а общегосударственную компетенцию, причем лишь по тем вопросам и в тех пределах, которые определяются центром. Эти органы реализуют предписанные им сверху полномочия под контролем центральных властей и отвечают перед ними за качество управления. В федерации же ее субъекты обладают собственным кругом предметов ведения и соответствующими полномочиями. 390 Федеративное государство Сказанное не означает, что компетенция органов власти в федеративном государстве четко делится только на федеральную и региональную. Почти во всех федерациях (во всяком случае, на практике) существует и так называемая совместная компетенция, а кроме того, регионы могут осуществлять часть полномочий федерального центра. Но разве это можно считать специфическим признаком федерации, коль скоро и местные сообщества и их органы (органы местного самоуправления) имеют собственную компетенцию? Я бы ответил на этот вопрос так. Компетенция местного самоуправления не есть продукт разграничения предметов ведения и полномочий с центральной властью. Она, так сказать, «спускается сверху», т.е. государство определяет, какие вопросы местного значения войдут в компетенцию местного самоуправления. В федерации же ключевое слово «разграничение». Даже там, где унитарное государство преобразовалось в федеративное, т.е. где федерация не носит договорного характера, федеральный центр вынужден договариваться с регионами о том, как будет распределена компетенция. Наш Федеративный договор это ярко показал. Право федерального вмешательства Право территориальных частей, составляющих единое государство, иметь собственную систему органов власти и договариваться с центральной властью о разграничении компетенции означает политическую (в определенных рамках) самостоятельность этих территорий и тем самым превращает их в государствоподобные образования (квазигосударства). Однако поскольку они не имеют суверенитета, они обязаны соблюдать федеральные правовые нормы и не вправе выходить из федерации без ее согласия. Соответственно у федерации (федеральной власти) есть право федерального вмешательства в случае несоблюдения федеральных правовых актов и попыток незаконной сецессии (одностороннего выхода из состава федерации). Разумеется, и в унитарном государстве власти какой-то административно-территориальной единицы могут начать демонстративно действовать и принимать решения, идущие вразрез с конституцией и законодательством государства, а то и объявить о самостоятельности данной территориальной единицы (особенно часто это происходит в 391 3. Основы конституционного строя России африканских странах, где еще сильна племенная самоидентификация). Но для нейтрализации этого не требуется каких-то особых процедур, отличающихся от обычной правовой реакции государства на нарушение законодательства любым субъектом права. Иное дело — федерация. Здесь, поскольку речь идет о политически самостоятельном, пусть и не суверенном, субъекте, необходима специальная процедура. Причем обычно в этом процессе существенную роль играют судебные решения, которые могут подтвердить незаконность решений и действий органов власти субъекта федерации. Правда, и в некоторых унитарных государствах конституции тоже устанавливают основания и процедуры вмешательства центральной власти, что вообще-то для унитарного государства нетипично. Так, осенью 2017 г. мир узнал, что в Конституции Испании есть ст. 155, о которой вспомнили после незаконного референдума о независимости одной из испанских провинций — Каталонии. В этой статье говорится: «1. Если автономное Сообщество не выполняет обязательства, предусмотренные Конституцией или другими законами, либо его действия наносят серьезный ущерб общегосударственным интересам Испании, Правительство предупреждает председателя автономного Сообщества. Если ответа с его стороны не последует, Правительство может, с согласия абсолютного большинства Сената, принять необходимые меры для выполнения автономным Сообществом указанных обязательств в принудительном порядке либо для защиты упомянутых общегосударственных интересов. 2. В осуществление мер, предусмотренных в предыдущем пункте, Правительство может давать соответствующие распоряжения любым властям автономных Сообществ». Это — одно из свидетельств регионалистского характера Испании (состояния между унитаризмом и федерализмом). К регионалистским странам сегодня в науке относят также Италию. *** Исходя из сказанного, можно дать следующее краткое определение: Федерация — это государство, состоящее из частей (субъектов федерации), имеющих свою компетенцию, разграниченную с компетенцией федерации в целом, обладающих самостоятельностью в вопросах своего ведения и обязанных соблюдать государственную целостность союзного государства. Социальное государство Милостыня, подаваемая от времени до времени нищему, отнюдь не исчерпывает обязанностей со стороны государства: на нем лежит долг обеспечить всех граждан верными средствами к жизни: пищей, приличной одеждой, таким образом жизни, который не вредит их здоровью. Шарль де Монтескье О духе законов В отличие от таких характеристик российского государства, как демократическое и правовое, понятие социального государства непосредственно раскрывается в ст. 7 Конституции РФ: «1. Российская Федерация — социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека. 2. В Российской Федерации охраняются труд и здоровье людей, устанавливается гарантированный минимальный размер оплаты труда, обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан, развивается система социальных служб, устанавливаются государственные пенсии, пособия и иные гарантии социальной защиты». Идея социальной функции государства в европейской политической мысли возникла довольно давно (см. эпиграф), но только к середине XIX в. в интеллектуальной среде стала осознаваться явная несправедливость концепции «государства — ночного сторожа», согласно которой власть отвечает лишь за соблюдение установленного правового порядка и не обязана заботиться о том, какими способами люди удовлетворяют свои жизненные потребности. Большой вклад в такое осознание внесли писатели: они не только взывали к милосердию, но и показывали не- 393 3. Основы конституционного строя России справедливость иерархии формально равных людей. Вот что, в частности, читаем у раннего Л.Н. Толстого (1828–1910): «Равенство перед законом? Да разве вся жизнь людей происходит в сфере закона? Только одна тысячная доля ее подлежит закону, остальная часть происходит вне его, в сфере нравов и воззрения общества. А в обществе лакей одет лучше певца и безнаказанно оскорбляет его. Я лучше одет лакея и безнаказанно оскорбляю лакея. Швейцар считает меня выше, а певца ниже себя; когда я соединился с певцом, он счел себя равным с нами и стал груб. Я стал нагл с швейцаром, и швейцар признал себя ниже меня. Лакей стал нагл с певцом, и певец признал себя ниже его. И неужели это свободное, то, что люди называют положительно-свободное государство, то, в котором есть хоть один гражданин, которого сажают в тюрьму за то, что он, никому не вредя, никому не мешая, делает одно, что может, для того чтобы не умереть с голода?»299. Не стоит думать, что социальная функция государства появилась как результат гуманизации правящего класса (так считают некоторые исследователи300). Постепенной «социализацией» государство обязано скорее рациональным доводам наиболее дальновидных представителей интеллектуальной элиты, которым удалось донести до политического класса мысль о том, что без изменения положения в сфере социальных (межклассовых) отношений капиталистическому государству грозит уничтожение. Среди этих интеллектуалов особенно выделяется упоминавшийся выше немецкий историк и экономист Лоренц фон Штейн, которому принадлежит первенство в разработке концепции социального государства. Главная его заслуга состоит не столько в авторстве самого термина «социальное государство», сколько в том, что он обосновал задачу (обязанность) такого государства: «способствовать экономическому и общественному прогрессу всех своих граждан, ибо в конечном счете развитие одного выступает условием развития другого, и именно в этом смысле говорится 299 Толстой Л.Н. Из записок князя Д. Нехлюдова (Люцерн) // Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 22 т. Т. 3. М.: Худож. лит., 1979. С. 27−28. 300 См., например: Алебастрова И.А. Социальное государство: белые одежды голого короля или платье для Золушки? // Конституционное и муниципальное право. 2008. № 20. С. 5−6. 394 Социальное государство о социальном государстве»301. Другими словами, фон Штейн смотрел на социальную функцию гораздо шире, чем она обычно представляется даже многим современным авторам, сводящим суть социального государства к социальным (социально-экономическим) правам. Ученый исходил из совершенно верной посылки, которая формулировалась им так: «Чем ничтожнее его (государства. — М. К.) граждане, тем оно само ничтожнее; чем меньше они развиты, тем менее развито и само государство»302. «Социальное государство, — согласно концепции фон Штейна, — не может быть кастовым, то есть закрепляющим определенное положение индивида в социальной структуре общества. Не имея возможности уничтожить классы, социальное государство предоставляет возможность перехода из одного класса в другой путем изменения отношения к собственности. Таким образом, миссия социального государства на уровне управления выражается в двух основных задачах: во-первых, способствовать свободному межклассовому движению; во-вторых, помогать тем, кто терпит лишения»303. Итак, социальное государство — это не государство, берущее на себя только обязанность более справедливо распределять социальные блага и делать человечнее условия наемного труда. Такая деятельность, безусловно, важна, но без «обеспечения свободного межклассового движения», т.е. без предоставления наемным работникам благоприятных условий для социально-экономической мобильности, социального государства не существует. Если с этих позиций взглянуть на ст. 7 Конституции РФ, мы убедимся, что она содержит формулу, которая ближе к социалистическому, а не социальному государству. Прежде всего, здесь неудачен сам термин «достойная жизнь», который ассоциируется скорее с духовной сферой, нежели с материальным обеспечением. 301 Цит. по: Милецкий В.П. Социальное государство: эволюция идей, сущность и перспективы становления в современной России // Политические процессы в России в сравнительном измерении. СПб., 1997. С. 82. 302 Штейн Л. фон. История социального движения Франции с 1789 года. СПб., 1872. С. XXVIII (цит. по: Кочеткова Л.Н. Социальное государство: консервативный проект Лоренца фон Штейна [Электронный ресурс] // URL: www.rusrand.ru/Dokladi1/ Kochetkova.pdf. С. 10−11 (дата обращения: 15.08.2009)). 303 Там же. С. 5−6. 395 3. Основы конституционного строя России В Основах учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека (2008 г.) говорится: «Достойной является жизнь согласно изначальному призванию, заложенному в природе человека, сотворенного для участия в благой жизни Бога» (I.3), а «недостойной для человека является жизнь во грехе, так как она разрушает самого человека, а также наносит вред другим людям и окружающему миру» (I.4)304. Гораздо предпочтительнее было бы употребить терминологию, известную в России уже более ста лет. П.И. Новгородцев в 1905 г. написал статью под названием: «Право на достойное человеческое существование»305, а впервые в отечественной литературе, по его словам, это понятие применил В.С. Соловьев. Новгородцев писал: «Объект этого права Соловьев определял в виде требования: “чтобы всякий человек имел не только обеспеченные средства к существованию (т.е. одежду и жилище с теплом и воздухом) и достаточный физический отдых, но чтобы он мог также пользоваться и досугом для своего духовного совершенствования”»306. Понятие «достойная жизнь» к тому же весьма расплывчато. Правда, этот упрек можно отнести и к «достойному существованию», что признавал сам П.И. Новгородцев. «Однако, — писал он, — из этого не следует, что праву здесь нечего делать и нечего определять»307. А как определяется «достойная жизнь»? Нормативно никак: четыре действующих федеральных закона и несколько десятков подзаконных актов употребляют такой термин, но не расшифровывают его. Поэтому не приходится удивляться, что доктринальные трактовки «достойной жизни» довольно сильно различаются между собой. Любопытное толкование, к примеру, содержится в решениях Федерального конституционного суда Германии, в которых он обращается к принципу социального государства. Немецкая доктрина связывает понятие «достойная жизнь» с понятием «человеческое достоинство». Разумеется, они очень 304 Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека [Электронный ресурс] // Официальный сайт Московского патриархата. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/428616.html (дата обращения: 12.07.2009). 305 См.: Новгородцев П.И. Право на достойное человеческое существование // Новгородцев П.И. Соч. С. 321−327. 306 Там же. С. 323. 307 Там же. С. 324. 396 Социальное государство тесно переплетаются друг с другом, но не тождественны. Тем не менее германский Конституционный суд исходит именно из понятия человеческого достоинства в связи с социальной государственностью. Описывая данную практику, бывший судья этого Суда Уго Штайнер приводит интересные примеры судебной трактовки: «Ответы судебной практики на вопрос, что же необходимо для обеспечения достоинства человека, носят, естественно, сугубо казуистический (не универсальный. — М. К.) характер; в разных решениях сюда были отнесены: приобретение телевизоров, стиральных машин, холодильников, кофейных автоматов, защитных шлемов для езды на велосипеде, подарков школьникам в честь начала учебного года, обручальных колец, а также денежные субсидии для празднования юбилейных дней рождения, конфирмации или причастия»308. Понятие достойной жизни можно толковать и в том смысле, в каком экономисты и экономические социологи употребляют термин «достойный уровень жизни». Он применяется как показатель ВВП на душу населения по паритету покупательной способности в долларах США309 и используется в качестве одного из критериев для составления «Индекса развития человеческого капитала». В другом смысле этот термин истолковал Конституционный Суд РФ: «Провозглашенные в Конституции Российской Федерации цели политики Российской Федерации как социального государства (статья 7, часть 1) предопределяют обязанность государства заботиться о благополучии своих граждан, их социальной защищенности, и если в силу возраста, состояния здоровья, по другим не зависящим от него причинам человек трудиться не может и не имеет дохода для обеспечения прожиточного минимума себе и своей семье, он вправе рассчитывать на получение соответствующей помощи, материальной поддержки со стороны государства и общества»310. 308 Штайнер У. Социальное государство без социальных прав. Реальная ситуация важнее обещаний и деклараций // Сравнительное конституционное обозрение. 2010. № 4. С. 121. 309 См., например: Нуреев Р.М. Человеческий капитал и его развитие в современной России // Общественные науки и современность. 2009. № 4. С. 7. 310 Пункт 2 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 16 декабря 1997 г. № 20-П «По делу о проверке конституционности положения абзаца шестого пункта 1 статьи 28 Закона Российской Федерации от 19 апреля 397 3. Основы конституционного строя России Трудно согласиться с такой трактовкой целей социальной политики, одной из которых является «обеспечение достойной жизни». Во-первых, материальная поддержка нетрудоспособных далеко не исчерпывает смысл социального государства, а потому, будучи подчеркнута как его главная составляющая, искажает этот смысл. Во-вторых, здесь явственно ощущается патерналистский дух, поскольку умалчивается о том, за счет чего государство «заботится о благополучии своих граждан» и «обеспечивает определенный уровень заработной платы». Наконец, в-третьих, материальная поддержка — доведение доходов до уровня прожиточного минимума — все равно не обеспечивает условий для достойной жизни, хотя бы потому, что этот минимум остается очень низким. Существенно шире «достойная жизнь» трактуется в ряде комментариев к Конституции РФ. Так, Л.С. Мамут писал, что «под достойной жизнью обычно понимают прежде всего материальную обеспеченность на уровне стандартов современного развитого общества, доступ к ценностям культуры, гарантированность прав личной безопасности, а под свободным развитием — физическое, умственное и нравственное совершенствование человека»311. Это, на мой взгляд, гораздо ближе к правильному пониманию «достойной жизни (существования)», хотя слова о гарантиях личной безопасности фактически стирают грань между идеями социального и правового государства. Понятие «свободное развитие человека», закрепленное в качестве второй цели социального государства, вообще излишне в конституционной конструкции. Комментаторы обычно толкуют это как физическое, умственное и нравственное совершенствование личности312. Верно. Но какое отношение это имеет к социальному государству? Разумеется, чем более человек развит (в различных смыслах), тем больше у него возможностей обеспечить высокий уровень жизни для 1991 года “О занятости населения в Российской Федерации” в редакции от 20 апреля 1996 года» // СЗ РФ. 1997. № 51. Ст. 5878. 311 Конституция Российской Федерации: науч.-практ. комментарий / под ред. Б.Н. Топорнина. 3-е изд. М., 2003. С. 128. 312 См., например: Конституция Российской Федерации: комментарий / под общ. ред. Б.Н. Топорнина, Ю.М. Батурина, Р.Г. Орехова. М.: Юрид. лит., 1994. С. 86; Научно-практический комментарий к Конституции Российской Федерации / отв. ред. В.В. Лазарев. 4-е изд., доп. и перераб. М.: Юрайт, 2009. С. 95. 398 Социальное государство себя и своей семьи. Например, замечено, что в США «безработица среди семей, которые возглавляли лица с неполным средним образованием, как правило, в два раза выше общенационального уровня. И наоборот, безработица среди семей, которые возглавляли лица с высшим и незаконченным высшим образованием, обычно в три раза ниже общенационального уровня»313. Другими словами, связь между образованием человека и его материальным уровнем жизни, безусловно, существует. Причем связь взаимная. Однако если речь идет о задачах государственной политики, следует ясно определить, что является целью, а что — только средством. «Свободное развитие человека», конечно же, прекрасная цель (скорее даже идеал), но государства вообще! Если мы не хотим окончательно утратить смысл, заложенный в то или иное фундаментальное понятие (наше время и без того отличается тенденцией к утрате смыслов), то должны согласиться с тем, что за каждой конституционной характеристикой должна стоять некая концентрированная формула. Забегая вперед, выскажу мысль, что для социального государства такой формулой является политика, направленная на социальное выравнивание, или, точнее, препятствующая увеличению социальных разрывов. Конечно же, и «свободное развитие человека» может служить социальному выравниванию. Но точно так же, как иные основные принципы. Проще говоря, понятия, традиционно относимые к содержанию правового или демократического государства, разумеется, «работают» на идею социального государства, но это не означает, что они входят в содержание данного концепта. Специфичность как раз и не просматривается в конституционной модели социального государства, включающей как ст. 7, так и ст. 37−43, которые закрепляют социальные права (за исключением прав на защиту от безработицы и на забастовку). В этой модели не только вся социальная политика сводится к элементарной социальной защите, но и подразумевается, будто наше общество социально однородно. Правда, и фон Штейн говорил, что задача социального государства «способствовать экономическому и общественному прогрессу всех своих граждан». Однако общий строй его рассуждений со всей очевидностью указывает на то, что он имел в виду деятельность государства, направленную не 313 См.: Нуреев Р.М. Указ. соч. С. 9. 399 3. Основы конституционного строя России на поддержание формального равенства, а, напротив, на его коррекцию в целях социального выравнивания, т.е. на установление максимально равных стартовых возможностей. Поэтому слово «всех» у Штейна означает предоставление дополнительных условий для развития (приобретение собственности, нормальные условия труда, социальное страхование, образование и проч.) тем, кто изначально имеет гораздо худшие условия (прежде всего материальные, но не только). Возможно, формулировки ст. 7 вызваны теоретической новизной идеи социального государства для советского человека и потому слабой разработанностью этой концепции в отечественной правовой науке. Как бы то ни было, повторю: Конституция России фактически содержит модель не социального государства, а государства социалистического, предоставляющего социальные блага на основе принципа всеобщности. Между тем следование принципу социального государства обязывает действовать (в правотворческой и правоприменительной сферах) вопреки принципу всеобщности. Полагаю, что если исходить из точного смысла социального государства, оно должно проводить политику одновременно по трем направлениям. Первое — снижение уровня имущественного расслоения и в целом сглаживание социальных противоречий. Правда, в современной России этот путь пока затруднен, так как нельзя даже говорить о том, что мы имеем картину «классического» капитализма. Как еще 10 лет назад заметил О.И. Шкаратан (1931–2019), «после 15 лет трансформаций можно уверенно сказать, что Россия не совершила переход к либеральной капиталистической экономике»314. То, что вместо этого водворилось, Шкаратан называет неоэтакратизмом. Он цитирует испанского социолога Мануэля Кастельса, который говорит: если капитализм ориентирован на максимизацию прибыли, то этакратизм — на максимизацию власти, «т.е. на рост военной и идеологической способности политического аппарата навязать свои цели большему количеству подданных на более глубоких уровнях их сознания»315. 314 Шкаратан О.И. Становление постсоветского неоэтакратизма // Общественные науки и современность. 2009. № 1. С. 16. 315 Цит. по: Там же. С. 5. 400 Социальное государство Наша социальная политика мечется между патернализмом и технократически понимаемым либерализмом; организованность и солидарность рабочих и вообще наемных работников остаются на очень низком уровне, не возникает сильного профсоюзного движения и т.п. Так что данное направление политики государства представляет сегодня наиболее актуальную задачу, откладывая решение которой, нельзя рассчитывать не только на экономический рывок, но и на социальную стабильность. Второе направление — создание равных возможностей для самореализации людей посредством дифференцированного подхода. Речь тут даже не о том, что далеко не все трудоспособные люди могут, умеют или хотят пользоваться условиями свободы. Как государство должно относиться к таким гражданам — отдельная проблема. В данном случае я имею в виду другое: разные стартовые возможности для тех, кто хочет и способен воспользоваться условиями для свободного развития. Например, одни рождаются в мегаполисах, культурных, научных и промышленных центрах, другие — в малых городах и поселках, третьи — в сельской местности; одни растут в семьях с достатком, другие — там, где еле сводят концы с концами; одни воспитываются в полных семьях, другие — в неполных; одни живут в регионах-донорах, другие — в дотационных или даже в депрессивных и т.д. Но в законодательстве и подзаконных актах мы почти не обнаружим дифференциацию групп граждан в зависимости от имущественного, социального, семейного положения, психических и физических свойств, места проживания и т.п. Отчасти это может быть компенсировано в условиях реального федерализма, но и его пока нет. Дифференциация должна быть основой не столько распределения и перераспределения экономических благ, сколько установления дополнительных правовых, организационных и, конечно же, материальных возможностей для тех категорий граждан, которые имеют менее благоприятные условия для развития. Бесспорно, подобная дифференциация и соответствующее ей правовое, организационное и материальное содержание преференций — очень сложная задача, но в решении ее и состоит искусство подлинно социальной политики. Третье направление — изменение идеологии государственного вспомоществования в сторону его понимания как милосердия. И это необходимо вовсе не для красоты слога. Речь идет о смене самой этической основы. Как уже говорилось, хотя доктрина социального государства во многом 401 3. Основы конституционного строя России обязана своим возникновением прагматическим соображениям, тем не менее в глубинном смысле социальное государство покоится на категории справедливости (другое дело, что неверно употреблять «справедливость» всуе — как рабочее понятие). Однако менее всего справедливость может быть отнесена к вспомоществованию — как государственному, так и частному. Если кто-то оказывает помощь нуждающемуся в ней, то, как правило, толкает его к этому не стремление к справедливости, а чувство милосердия. Однако это чувство строго индивидуальное, т.е. каждый сам для себя решает, каким он хочет предстать в собственных глазах и перед Богом. Институализировать милосердие, равно как нравственность, духовность, праведность и т.п., невозможно. Но что действительно под силу государству, так это институализировать отдельные проявления милосердия. Поэтому если говорить о соответствующей политике, то государство должно провозгласить определенные принципы и показывать пример следования им, т.е. задавать паттерны, способные сформировать иной стиль взаимоотношений в обществе. Прежде всего можно следовать принципу: «Слабый имеет преимущество!». Понятно, что тут потребуется юридическое определение понятия «слабый». Но я обрисовываю принцип в самом общем виде. Его смысл состоит в том, что отношение к условному «Акакию Акакиевичу Башмачкину» должно быть не как к «бюджетной» обузе, а как к дару, посылаемому обществу для того, чтобы, как минимум, оградить его от одичания. В практическом смысле реализация такого принципа означает в первую очередь радикальный пересмотр приоритетов бюджетной политики, в которой, как в зеркале, отражается истинное лицо государства, если хотите, доминирующая в нем философия. В частности, сегодня средства, выделяемые из бюджетов разных уровней, в том числе на строительство и содержание домов призрения, приютов, странноприимных домов316 и т.д., зачастую обеспечивают лишь минимальный уровень существования как обитателей подобных учреждений, так и рабо- 316 402 Я сознательно изменил некоторые современные названия, которые часто несут отрицательную смысловую нагрузку. В частности, «бомж» — неологизм, появившийся из акронима бюрократической формулы «без определенного места жительства». В социальном государстве не должно быть людей, которые против своей воли не имеют жилища. Если же они не хотят (бывают и такие) жить на одном месте, тогда Социальное государство тающих в них педагогов, психологов, социальных работников317. Ясно, что о милосердии тут говорить не приходится, разве что о подачках (исключения не меняют правила). Второй принцип — определение общей «скорости развития» не по «скорости лидеров», а по «скорости отстающих». Это означает, что о степени развитости современного государства следует судить в первую очередь не по среднему уровню ВВП на душу населения, а по тому, как живется в таком государстве его самым социально уязвленным гражданам. Данному принципу в идеале должно бы следовать и международное сообщество. Скорее всего, реализация такой философии приведет к большим расходам государственного бюджета. Но, во-первых, есть основания полагать, что потеря рано или поздно обернется огромным социальным выигрышем, который, в свою очередь, даст и экономический эффект. А во-вторых, если такой философией будет пронизана вся государственная политика, это сделает человечнее жизнь в стране и саму страну. Я уж не говорю о том, что обществу придется выделять гораздо меньше средств на противодействие преступности и содержание заключенных. Другое дело, что наше общество должно само свободно сделать стратегический выбор, который покажет, насколько все разговоры о присущей ему высокой духовности соответствуют реальности. *** Из сказанного можно вывести следующее определение: Социальное государство — это государство, политика которого направлена на снижение степени имущественного расслоения в обществе, создание равных возможностей для самореализации людей и государственное вспомоществование нетрудоспособным в целях обеспечения каж дому права на достойное существование. уместно старинное слово «странник». Однако я не настаиваю именно на данных терминах. Просто хотел подчеркнуть, что даже в названиях может проявляться то или иное отношение. 317 Правда, в некоторых регионах и городах, в том числе в Москве, положение гораздо лучше, чем в целом по стране. 403 Рыночная (конкурентная) экономика Когда его [философа Фалеса Милетского] попрекали бедностью, утверждая, будто занятия философией никакой выгоды не приносят, то, рассказывают, он, предвидя на основании астрономических данных богатый урожай оливок, еще до истечения зимы роздал в задаток имевшуюся у него небольшую сумму денег всем владельцам маслобоен в Милете и на Хиосе, законтрактовав их дешево, так как никто с ним не конкурировал. Когда наступило время сбора оливок и сразу многим одновременно потребовались маслобойни, он, отдавая маслобойни на откуп на желательных ему условиях и собрав много денег, доказал, что философам при желании легко разбогатеть, но не это является предметом их стремлений. Аристотель Политика Тип экономики (экономической системы) в современную эпоху определяется главным образом по тому, признаёт ли данное государство частную собственность; каково правовое соотношение между нею и собственностью государственной; какова степень свободы предпринимательства. При таком понимании можно выделить три типа экономики: а) административно-командная; б) рыночная; в) смешанная. Административно-командная экономика характеризуется тем, что признаёт в качестве экономической основы лишь государственную («общенародную», «социалистическую» и т.п.) собственность. Так, в ст. 10 Конституции РСФСР 1978 г. провозглашалось: «Основу экономической системы РСФСР составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и 404 Рыночная (конкурентная) экономика колхозно-кооперативной собственности». Что же касается собственности отдельных людей, то коммунисты, как говорилось в начале, вынуждены были согласиться с признанием так называемой личной (но никак не частной) собственности. При этом государство оговаривало состав личной собственности. В той же Конституции устанавливалось: «Основу личной собственности граждан РСФСР составляют трудовые доходы. В личной собственности могут находиться предметы обихода, личного потребления, удобства и подсобного домашнего хозяйства, жилой дом и трудовые сбережения» (ст. 13). В рыночной экономике гарантируется право частной собственности и его государственная защита; равенство всех форм собственности; свобода предпринимательской деятельности. Разумеется, ни один из этих элементов не является абсолютным. Например, принцип защиты частной собственности не распространяется на объекты собственности, чей оборот запрещен в данном государстве (например, наркотики); на собственность, добытую преступным путем (если это доказано в суде). Кроме того, объект, принадлежащий на праве частной собственности (главным образом недвижимость) может быть отчужден для публичных нужд при условии справедливой компенсации. Специфика смешанной экономики состоит в том, что в ней удивительным образом сочетаются элементы административно-командной и рыночной экономических систем. Чтобы было понятнее, о чем идет речь, уместно привести отрывки из Конституции КНР 1982 г., поскольку именно современный Китай служит наиболее типичным примером страны со смешанным типом экономики. С одной стороны, Конституция КНР закрепляет, что «основа социалистической экономической системы Китайской Народной Республики — социалистическая общественная собственность на средства производства, то есть общенародная собственность и коллективная собственность трудящихся масс» (ст. 6); «сектор экономики, основанной на государственной собственности, то есть социалистическая экономика, основанная на системе общенародной собственности, является руководящей силой в народном хозяйстве» (ст. 7); «социалистическая общественная собственность священна и неприкосновенна. Государство охраняет социалистическую общественную собственность. Запрещается любым организациям или частным лицам какими бы то ни было способами присваивать или подрывать государственную и коллективную собственность» (ст. 12). 405 3. Основы конституционного строя России С другой стороны, провозглашается, что «законная частная собственность граждан неприкосновенна. Государство согласно закону охраняет права граждан на частную собственность и право наследования» (ст. 13); «государство охраняет законные права и интересы индивидуальных и частных хозяйств. Государство поощряет, поддерживает и направляет развитие, а также осуществляет наблюдение и контроль необщественного сектора экономики» (ст. 11); «Китайская Народная Республика разрешает иностранным предприятиям и другим иностранным экономическим организациям либо частным лицам в соответствии с законами Китайской Народной Республики вкладывать капиталы в Китае, осуществлять в различных формах экономическое сотрудничество с китайскими предприятиями или другими китайскими хозяйственными организациями» (ст. 18); «государственные предприятия государственной собственности в рамках, установленных законом, имеют право на самостоятельное хозяйствование» (ст. 16). Как правило, определить тип экономической системы по конституции того или иного государства не представляет особой сложности. Практически все современные конституции закрепляют основные элементы, позволяющие отнести данное государство к тому или иному экономическому типу. Исключения составляют, пожалуй, лишь «старые» конституции. Наиболее яркий пример — Конституция США 1787 г. Отсутствие в основном ее тексте упоминания о праве частной собственности и свободе предпринимательства объясняется тем, что во время принятия Конституции в Соединенных Штатах это подразумевалось как само собой разумеющееся. Кроме того, уже в 1791 г. вступили в силу десять первых поправок к Конституции, а Поправка V, в частности, гласит, что «никто не может быть лишен жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры; частная собственность не должна изыматься для общественного пользования без справедливого возмещения». По российской Конституции также не составляет труда понять, что она закрепляет рыночную экономику. Статья 8 гласит: «1. В Российской Федерации гарантируются единство экономического пространства, свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств, поддержка конкуренции, свобода экономической деятельности. 2. В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности». 406 Рыночная (конкурентная) экономика Здесь представлены практически все основные элементы рыночной экономики. Положения, касающиеся экономики, но содержащиеся в других главах Конституции РФ (об основных правах и свободах, о федеративных отношениях и др.), только конкретизируют принципы, которые установлены в ст. 8, и вместе с ней образуют то, что в отечественной318 и зарубежной литературе319 названо экономической конституцией. Правда, немецкие ученые включают в понятие экономической конституции более широкое содержание. Так, Рольф Штобер пишет: «Экономическая конституция в узком значении — это совокупность положений Основного закона (Конституции), первичного права Сообщества (Европейского Союза. — М. К.) и разделов мирового экономического права, касающихся устройства экономики (основные экономические права, принципы экономики и др.). При этом неважно, содержат ли эти положения прямые указания на экономическую деятельность. Определяющее значение указанных положений состоит в том, что по своему содержанию они могут относиться и к экономической жизни (например, общая свобода действий как свобода хозяйственной деятельности)»320. Не думаю, что это самый удачный термин; равно как и родственный ему — «конституционная экономика». Последний был введен в оборот уже не юристами, а экономистами: его предложил нобелевский лауреат Джеймс М. Бьюкенен-мл. (1919–2013) как обозначение направления науки, в рамках которого изучаются принципы оптимального сочетания экономической целесообразности с достигнутым уровнем конституционного развития, а также воздействие экономических кризисов на государственность и политических кризисов — на экономику321. 318 См., например: Андреева Г.Н. Экономическая конституция в зарубежных странах. М.: Наука, 2006; Конституционное право России: учеб. / А.Е. Постников, В.Д. Мазаев, Е.Е. Никитина и др.; под ред. А.Е. Постникова. М.: ТК Велби; Проспект, 2007. С. 93. 319 См., например: Штобер Р. Германское, европейское и глобальное хозяйственно-конституционное право // Основы германского и международного экономического права / пер. с нем. СПб., 2007. 320 Там же. С. 448. 321 См., например: Баренбойм П.Д., Гаджиев Г.А., Лафитский В.И., Мау В.А. Конституционная экономика. М.: ЗАО «Юридический Дом «Юстицинформ», 2006. С. 10. См. также: Мазаев В. Метод конституционного права и конституционная экономика // Сравнительное конституционное обозрение. 2010. № 2. 407 3. Основы конституционного строя России Провозглашенными в ст. 8 Конституции РФ принципами не исчерпываются экономические основы конституционного строя России. В Конституции есть отдельная статья, предназначенная для регулирования отношений собственности применительно к такому важнейшему виду национального богатства, как земля, недра (полезные ископаемые), водные, лесные и иные природные ресурсы (ст. 9). Я говорил о ней в главе о федеративном государстве. Здесь напомню только, что она разрешает иметь природные ресурсы в частной собственности. Ряд исследователей считают (склонен с ними согласиться), что конституционное закрепление такой возможности сослужило не самую лучшую службу становлению и развитию рыночной (конкурентной) экономики. Это, скорее, не ведет к экономическому либерализму, а препятствует ему. Е.И. Козлова и О.Е. Кутафин справедливо заметили, что «распространив институт частной собственности не столько на результаты труда и идеи, которые создаются конкретными людьми и по праву должны принадлежать этим людям, сколько на природные ресурсы, правящие в стране силы в период приватизации создали условия, при которых группа олигархов с помощью коррумпированной власти получила доступ к неконтролируемой, беспощадной эксплуатации национального богатства страны»322. Здесь, правда, не могу согласиться с намеком на то, что власть умышленно создавала такие условия, но общий смысл верен. Гораздо правильнее, если бы разработчики пошли по пути германского Основного закона, который в ст. 15 допускает, что «земля и недра, естественные ресурсы и средства производства могут быть в целях обобществления переведены в общественную собственность или в другие формы общественного хозяйства согласно закону, регулирующему виды и размеры возмещения». Итак, в России конституционно установлен тип рыночной (конкурентной) экономики. Но экономическую модель, т.е. принципы поведения государства в экономической сфере, степень присутствия государства в экономике, характер взаимоотношений государства и экономических игроков и т.п. — этого по Конституции определить нельзя, что можно считать не ее недостатком, а достоинством. 322 408 Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Указ. соч. С. 156. Рыночная (конкурентная) экономика Р. Штобер пишет, что «федеральная (ФРГ. — М. К.) конституция не содержит основополагающих положений, категорично предписывающих в форме конституционного принципа или цели государства определенную экономическую систему»323, а также что «законодатель сознательно оставил вопрос об экономической конституции открытым, чтобы не исключить возможности его свободного обсуждения в будущем и принятия новых решений. Основной закон не навязывает определенное политико-экономическое мировоззрение. Он не содержит прямых гарантий ни для социально ориентированной рыночной экономики, ни для иной экономической политики»324. Отсутствие конституционно закрепленной экономической модели есть явное преимущество для страны, которая признаёт принцип плюрализма. Этот принцип, как мы уже выяснили, является основой для политической конкуренции. При таких институциональных условиях экономическая модель вполне может меняться, как минимум модифицироваться, в зависимости от того, какая политическая сила (партия) в данный момент является правящей. Хотя в России подлинная политическая конкуренция еще не появилась, все же смена президентов происходила. И вместе с нею менялась экономическая модель. Начиная с 2000-х годов стали ощутимы тенденции к гораздо большему государственному регулированию экономики, к укрупнению государственных предприятий, централизации финансовых ресурсов и т.д. Разумеется, любая экономическая модель может существовать до тех пор, пока она не покушается на сами принципы рыночной (конкурентной) экономики, т.е. основы конституционного строя. Поэтому принятие, например, законов, препятствующих свободной конкуренции, ставящих частных собственников в заведомо неравное положение с собственником-государством, означало бы грубое нарушение Конституции страны. 323 Штобер Р. Указ. соч. С. 449. 324 Там же. С. 451−452. 409 Светское государство325 Религия в обществе есть пружина, по ослаблении коей все действия махины приходят час от часу в больший беспорядок. По ниспровержении сего оплота поток беззакония не находит никакой преграды и всюду разносит бедствия и опустошения. Митрополит Московский Филарет Соединение религиозного и светского Когда-то давно государственная жизнь была немыслима без религии. Сознание и правящего слоя, и масс было религиозным, т.е. в нем доминировали не материалистические, а трансцендентные причинно-следственные связи: человек соизмерял свою жизнь, свои поступки с правилами, полученными через пророков от Бога (в язычестве — через жрецов от богов), а приобретения и потери, удачи и беды оценивал через призму божественной воли. Право, собственно, и выросло из морали. Последняя же представляла собой религиозные нормы с вкраплениями обычаев, которые, впрочем, зачастую тоже были отражением религиозных представлений. 325 410 Эта тема в настоящей работе рассматривается в основном на примере христианской религии и церкви. Во-первых, сама идея отделения церкви от государства и термин «светское государство» появились в странах, исторически относящихся к христианскому миру (неважно, какая из конфессий доминировала в той или другой стране). А во-вторых, в России примерно 80% населения относят себя к православному вероисповеданию. Поэтому хотя термин «церковь» присущ лишь христианским деноминациям, я для удобства его применяю ко всем религиозным объединениям. Во избежание путаницы это слово здесь пишется не с прописной буквы, за исключением названий конкретных церквей. Светское государство Как справедливо заметил А.П. Лопухин, «область права, в сущности, есть вместе и область нравственности; в основе своей они тождественны»326. Если говорить о нормах морали-права Древнего Израиля (а культурные корни европейской цивилизации растут из новозаветной этики, которая, в свою очередь, является более высокой нравственной ступенью этики ветхозаветной), то все они имели духовный смысл, будучи продиктованы непосредственно Богом. Само понятие «закон» означало как чисто религиозные, так и житейские (моральные и правовые) предписания. Но такая дифференциация стала возможной, лишь когда правовые нормы отделились от моральных. А.П. Лопухин писал, что «благодаря особенной жизненности религиозного начала, чисто нравственные правила могут иметь значение вполне юридических постановлений. Поэтому-то в Десятисловии, напр., наряду с чисто юридическими постановлениями: “не убей”, “не укради”, стоят чисто нравственные правила: “не пожелай жены искреннего (ближнего. — М. К.) твоего” и пр. и для народа они имели одинаковую обязательную силу»327. Примерно в этом же ключе рассуждает А.М. Осавелюк, который разбил десять заповедей на две условные группы: «небесные» и «земные», а вторую группу, в свою очередь, — на «моральные императивы» и «важнейшие постулаты права». При этом к первым он относит заповеди о почитании родителей, запреты прелюбодеяния и зависти, а ко вторым — запреты убийства, хищения и лжесвидетельства328. Гарольд Берман, критикуя позицию, согласно которой «большая часть древнееврейского ветхозаветного права является также “светским правом”, абсолютно отличным от религии», верно заметил: «Древние евреи никогда не признавали такого отличия и осудили бы его; для них каждое слово Библии было священно»329. Единство морали и права, повторю, характерно для всех государств древности и Античности. Другое дело, что чаще всего сами правители стремились сакрализировать свои законы, опереться на божественную санкцию. Тот же А.П. Лопухин писал, что на обнаруженной в XIX в. французскими археологами плите с законами Хаммурапи, «где содержится в 44 столбцах кодекс с 282 законами, находится барельеф, который представляет картину, как царь получает благословение, а может быть, и самую скри- 326 Лопухин А.П. Указ. соч. С. 5. 327 Там же. 328 См.: Осавелюк А.М. Государство и церковь: моногр. М.: Изд-во РГТЭУ, 2010. С. 137. 329 Берман Г.Дж. Указ. соч. С. 89. 411 3. Основы конституционного строя России жаль законов от бога Солнца, причем он стоит в позе того благоговейного смирения, с которым цари обыкновенно приближались к богам»330. Характерно в этом отношении и законодательство Юстиниана (VI в.), содержащее немало норм в защиту нравственности. Современный исследователь деятельности этого византийского императора Астериос Геростергиос приводит такой пример: «Хотя преступники и могли искать убежища в церкви, Юстиниан в новелле XVII (535) приказал, чтобы это убежище не предоставлялось прелюбодеям, насильникам и торговцам проститутками, так как, согласно убеждениям, убежище Церкви создано не для злодеев, а для невинных: “<...> Привилегия получения убежища в храмах дается не преступникам, но несправедливо пострадавшим. Нельзя, чтобы в священных местах могли получать защиту и те, кто творит зло, и те, кто от него страдает”»331. Лишь по мере развития европейской цивилизации (в духовном смысле — по мере религиозной энтропии) право и мораль все более и более обретают признаки самостоятельных регулятивных систем, а сама мораль, в свою очередь, начинает разделяться на религиозную и светскую. Процесс этот, надо заметить, не был простым. Так, в XVI в. среди сторонников Реформации разгорелся спор, названный «антиномистским» (от лат. anti — против и греч. nomos — норма, закон. Под законом понимался в первую очередь Декалог. — М. К.). Лидер антиномистов — ученик и друг Мартина Лютера Иоганн Агрикола — «считал, что провозглашение Закона относится к компетенции не Церкви, но магистрата или светской власти (“Десять заповедей уместны в уголовном суде, но не в Церкви”, — утверждал он)»332. Такой взгляд зиждился на обоснованном ранним Лютером положении, будто христианин спасается только верой, а не делами, а потому не нуждается ни в каких делах и, соответственно, не связан никакими заповедями и законами333. Однако позже Лютер смягчил эту позицию и выступил с осуждением взглядов Агриколы. В конечном счете, как отмечают исследователи, «в пастырской и педагогической практике лютеран изменение отношения к роли Декалога проявилось в акцентировании его нрав- 330 Лопухин А.П. Указ. соч. С. 270. 331 Геростергиос А. Юстиниан Великий — император и святой / пер. с англ. прот. М. Козлова. М., 2010. С. 271. 332 Корзо М.А. Дискуссии о Декалоге в протестантской мысли XVI века // Философия права Пятикнижия: сб. статей / под ред. А.А. Гусейнова и Е.Б. Рашковского; сост. П.Д. Баренбойм. М.: ЛУМ, 2012. С. 372. 333 См.: Там же. С. 372−373. 412 Светское государство ственно-дисциплинирующей функции»334. Больше того, подпись Лютера стоит под документом («Judicium», 1536 г.), где говорится, что именно светская власть есть «хранитель обеих таблиц Декалога»335, т.е. заповедей, обращенных как к духовной, так и к бытовой жизни. А спустя век светские власти (в Англии и в Новой Англии) начали даже преследовать тех, кто отрицал обязательность исполнять предписания Декалога. Такие люди рассматривались как угроза социальному миру336. Говорю об этом для того, чтобы подчеркнуть: религия всегда шла рука об руку с государством, религиозные нормы были и мотиваторами, и регуляторами, и критериями оценки решений и действий как правителей, так и обычных людей. Соответственно служители религии — жрецы, священники — естественным образом составляли вместе с правителями понятие «власть». Монарх считался либо наместником Бога (богов), либо прямым воплощением божества. В любом случае монархическая легитимность — сакральная, а не демократическая. Принятие государственных решений, отправление судопроизводства и т.п. — все освящалось апелляцией к божественной воле. Со своей стороны, государство было обязано «охранять, защищать веру» — как от посягательств завоевателей, которые могли навязать свои верования или по крайней мере ослабить, исказить традиционную религию, так и от «внутренних диссидентов», исповедующих и распространяющих вероучения, которые государство считало чуждыми и вредными (антигосударственными). Самым ярким примером жестокого преследования за веру является гонение на христианство в Римской империи во второй половине I — начале IV в., при том что покоренным народам Империя позволяла довольно свободно исповедовать свои культы. Впрочем, в разные периоды существовали и разные предлоги для репрессий против христиан. Первым императором, начавшим антихристианские гонения, является Нерон. Когда в Риме случился большой пожар (64 г.), стали распространяться слухи, что его устроил сам император ради удовлетворения своей извращенной прихоти. «Чтобы пресечь эту распространившуюся в народе 334 Там же. С. 373. 335 См.: Там же. С. 376−377. 336 См.: Там же. С. 378. 413 3. Основы конституционного строя России опасную молву, Нерон обвинил в поджоге Рима христиан. В Риме тогда существовала уже многотысячная христианская община, большую часть которой составляли пользовавшиеся по преимуществу греческим языком выходцы из Эллады и эллинизированного Востока, обращенные из иудеев и язычников. Суеверная римская чернь относилась к этим чужакам с подозрением и брезгливой неприязнью: совершаемые христианами при закрытых для внешних дверях богослужения представлялись воспаленному воображению римлян исполненными чудовищного изуверства вплоть до употребления крови младенцев, как рисовали себе таинство Евхаристии предубежденные недруги христиан. Нерону было на кого переключить гнев пораженной бедствием римской толпы, отводя его от собственной персоны»337. При Домициане гонения приняли систематический характер, причем христиан разыскивали, чтобы предать смерти. Эту практику пресек Траян (98–117 гг.), при котором христиан перестали разыскивать, а анонимные доносы не принимались. Император писал проконсулу Плинию Младшему: «Выискивать их (христиан. — М. К.) незачем: если на них поступит донос и они будут изобличены, их следует наказать, но тех, кто отречется, что они христиане, и докажет это на деле, т.е. помолится нашим богам, следует за раскаяние помиловать, хотя бы в прошлом они и были под подозрением»338. При этом христиане были лучшими гражданами. Известный христианский писатель II−III вв. Тертуллиан говорил в одной из своих апологий: «Между преступниками, осуждаемыми на наказание и заточение за убийство, воровство и другие преступления, есть ли хоть один христианин? Вами, язычниками, полны темницы; а если в них заключены христиане, то уж разве только за то, что они христиане, если же христианин виновен в преступлении, то это уже доказывает, что он перестал быть христианином»339. А св. Иустин Мученик (II в.), обращаясь к римским властям, писал: «Что касается до общественного спокойствия, то мы содействуем и способствуем к тому более всех людей, ибо мы веруем, что никто не может сокрыться от взора Господа, ни злодей, ни корыстолюбец, ни злоумышленник, ни праведник, и что Господь воздаст нам по делам нашим вечное мучение или спасение; между тем как язычники знают, что от вас, как от людей, можно скрыть преступления... Мы везде стараемся прежде всего платить подати и повинности постановленным от вас сборщикам, ибо такова заповедь Христа... Мы поклоняемся единому Богу; но в других отношениях и вам охотно 337 Цыпин В., прот. Эпоха гонений. Очерки из истории Древней Церкви. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2016. С. 32. 338 Цит. по: Там же. С. 68. 339 Цит. по: Бахметева А.Н. Рассказы из истории христианской церкви: в 2 ч. СвятоУспенский Псково-Печерский монастырь, 1994. Ч. I. С. 87. 414 Светское государство служим, признавая вас царями и правителями людей и молясь о том, чтобы вы, при царской власти, были одарены и мудростью»340. «Что же, однако, подталкивало римское правительство на преследование христиан? Во всяком случае, не искренняя религиозная ревность, потому что в образованном обществе, к которому принадлежали и императоры, и чиновники, преобладало скептическое отношение к традиционным верованиям. <...> И если Нерон затеял избиение христиан, потворствуя охотничьим вожделениям толпы и стремясь отвести народный гнев, вызванный пожаром Рима, от собственной персоны, то императорам из династии Антонинов чужды были вульгарные демагогические методы управления, так что преследовать христиан ради угождения народу они бы не стали. Римская республика, однако, держалась на официальном государственном культе, а он не мог ни инкорпорировать христианство, которое, как и религия иудеев, было несовместимо с иными верованиями и в духовном плане претендовало на монополию и исключительность, хотя этот культ вобрал в себя даже столь экзотическое, на традиционный римский религиозный вкус, египетское богопочитание с его аписами и священными скарабеями, ни игнорировать его существование и воочию наблюдаемое неуклонное распространение: официальная религия вынуждена была защищаться от вытеснявшей ее из сердец и умов римских граждан, подданных и рабов веры в Единого Бога Творца и в Сына Божия Иисуса Христа. А защищаться приходилось не универсальной римской религиозной корпорации, которая бы этой своей универсальностью была подобна Церкви, а Римскому государству, располагавшему свойственными ему средствами»341. В целом такие же причины видел и В.С. Соловьев: «Римские власти должны были преследовать новое учение не из религиозной исключительности или фанатизма, от которых они вообще были свободны, а прямо в силу римской политической идеи, того государственного абсолютизма, который, оставаясь самим собою, не мог признать вместе с собою другое в каком бы то ни было смысле высшее начало»342. Нельзя сказать, что все императоры первых трех веков были жестокими гонителями. В этот период для христиан были и относительно спокойные времена. Но после них вновь наступала эпоха гонений. И, пожалуй, самые жестокие антихристианские репрессии обрушились начиная с середины III в. и продолжались вплоть до издания Миланского эдикта в 313 г.343, в котором устанавливался принцип веротерпимости. 340 Цит. по: Там же. С. 89. 341 Цыпин В., прот. Указ. соч. С. 70. 342 Соловьев В.С. Значение государства. С. 79. 343 Соправитель Константина Лициний (Ликиний), вопреки эдикту, еще несколько лет продолжал преследовать христиан в восточной части Империи. 415 3. Основы конституционного строя России После того как, начиная с Константина Великого, римские (византийские) императоры стали сами исповедовать христианство344, хотя нередко и уклоняясь в ереси, эта религия становится господствующей в обеих частях Империи. То был поворотный пункт в истории нашей цивилизации. Для императоров роль «гарантов» государственной религии была не просто привычной — в те времена она была естественной. А вот христианская церковь, позволив государству «заключить себя в объятия» (по-человечески это было понятно после столь долгих гонений), больше потеряла, чем приобрела. Светские правители активно вмешивались в церковные дела и даже в выработку христианской догматики, что началось еще с императора Константина, который был «куратором» Первого Вселенского собора (325 г.). Позднее фактическое подчинение церкви государству получило идеологическое обоснование. Речь идет о концепции «симфонии властей», которую император Юстиниан (483–565) изложил в одной из своих новелл (указов): «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем»345. 344 Исключение составил лишь Юлиан Отступник, вернувшийся к язычеству и вновь начавший гонения на христиан. Его правление продолжалось два года (361–363 гг.). 345 Цит. по: Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. Приняты Архиерейским Собором 2000 г. [Электронный ресурс] // Официальный сайт Московской патриархии. URL: http://www.patriarhia.ru/db/text/141422.html (дата обращения: 03.03.2005). III.4. 416 Светское государство О концепции «симфонии властей» Как верно замечает Е.Н. Салыгин, «при симфонии стирается четкая грань между государством и церковью: они сливаются в единое образование — церковное государство, конечной целью которого является достижение божественного царства»346. Правда, эта концепция никогда не была реализована в том духе, в каком задумывалась. Об этом, хотя и мягко, говорится в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви (2000 г.): «Однако симфония в Византии не существовала в абсолютно чистой форме. На практике она подвергалась нарушениям и искажениям. Церковь неоднократно оказывалась объектом цезарепапистских притязаний со стороны государственной власти. Суть их заключалась в том, что глава государства, император, претендовал на решающее слово в устроении церковных дел. Помимо греховного человеческого властолюбия у таких посягательств была еще и историческая причина. Христианские императоры Византии были прямыми преемниками языческих Римских принцепсов, которые среди многих своих титулов имели и такой: pontifex maximus — верховный первосвященник. Всего откровенней и опасней для Церкви цезарепапистская тенденция обнаруживалась в политике императоров-еретиков, в особенности в иконоборческую эпоху»347. Казалось бы, что тут нового, коль скоро и до этого государственная религия была обычным делом? Новое — то, что речь идет о христианской религии. Во-первых, «симфония властей» предполагает фактически институализацию духовной сферы. Можно было бы сказать, что это своего рода первый опыт идеи разделения властей, если бы в основе «симфонии властей» не лежала иная мысль. Принцип разделения властей нацелен на ограничение государственной власти в целом, а вот «симфония» не только не ставит целью ограничить абсолютную власть монарха, но и побуждает церковь играть роль охранителя такой власти (что, собственно, показала последующая практика). 346 Салыгин Е.Н. Теократическое государство. М., 1999. С. 98–99. 347 Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. 417 3. Основы конституционного строя России Во-вторых, слова Юстиниана о старании «к охранению истинных догматов» фактически означают право правителя вмешиваться в чисто религиозные вопросы, рассматривая их как вид государственных, и стоять над церковью и ее священноначалием (цезарепапизм). В той же Византии православные иерархи, священники, монахи подвергались репрессиям со стороны императоров, исповедовавших арианство, монофелитство, иконоборчество и другие ереси. Впрочем, бывало и наоборот: прерогативы светской власти становились труднопреодолимым соблазном для иерархов. Стремление непосредственно влиять на государственные решения, сделать монархов фактически подчиненными папе римскому привело к возникновению такого явления, как папоцезаризм. В истории России подобное случилось во время правления царя Алексея Михайловича (Тишайшего), с которым счел возможным соперничать патриарх Никон. В.С. Соловьев назвал его «единственным значительным представителем клерикализма, за что он по недоразумению и превознесен своим католическим биографом (Пальмером), который не сообразил, что превращение московского патриарха в какого-то восточного quasi-папу сделало бы вполне невозможным какое бы то ни было сближение России и Востока с настоящим римским папством»348. А современный историк, специалист по российскому Средневековью Сергей Шокарев замечает: «Сейчас понятно, что идея симфонии была в первую очередь идеей, ни в Византии, ни в России в реальности она никогда не существовала, это недостижимый идеал. Тем не менее, на симфонию ориентировались. Реальность была гораздо жестче. Как раз при Иване III происходит окончательно подчинение церкви государству»349. В-третьих, Юстиниан говорил о таком условии согласия с церковью, как деятельность государственной власти «по правде». Но парадокс заключается в том, что в этом случае церковь должна быть как раз совершенно не связана с государством, ибо оценивать, действует ли последнее «по правде» (по праву, по справедливости) или вопреки ей, способна лишь независимая от государства инстанция, обладающая в то же 348 Соловьев В.С. Византизм в России // Соловьев В.С. Избранное. С. 116. 349 Барышников В. Другой Иван Васильевич. Что в нынешней России предопределил Иван III Великий, создатель российского государства. Интервью с историком С. Шокаревым [Электронный ресурс] // Сайт «Радио Свобода». URL: https://www. svoboda.org/a/29686753.html (дата обращения: 02.01.2019). 418 Светское государство время высоким авторитетом. Если же такой независимости нет, некому будет указывать властям на несправедливость, произвол, бессудное насилие и проч. Это не означает, что в церкви не было тех, кто решался сказать правду неправедным государям. Образцом здесь является митрополит Филипп, не боявшийся говорить царю Ивану Грозному о недопустимости бессудных казней, о преступном характере его опричников и др. Как повествует одно из житий свт. Филиппа, «самозванное иночество Грозного, мрачным игом тяготевшее над Россией, возмущало святителя Филиппа, считавшего, что нельзя смешивать земное и небесное, служение креста и служение меча. Тем более что святой Филипп видел, как много нераскаянной злобы и ненависти скрывается под черными шлыками опричников. Были среди них и просто убийцы, очерствевшие в безнаказанном кровопролитии, и мздоимцы-грабители, закоренелые в грехе и преступлении. Попущением Божиим история часто делается руками нечестивцев, и как бы ни желал Грозный обелить пред Богом свое черное братство, кровь, пролитая его именем насильниками и изуверами, взывала к небу»350. За свои слова правды святитель был отрешен от сана, заточен в монастырь и затем в 1569 г. подло убит (предположительно Малютой Скуратовым). Наконец, в-четвертых, христианская религия предложила человечеству совершенно новые этические принципы не только частной жизни, но и взаимоотношений человека с государством. Прежде всего нужно напомнить, что Спаситель отделял обязанности гражданина перед государством от служения Богу и ближнему. Мало-мальски образованному человеку, наверное, сразу придет на ум евангельское выражение: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22: 21, см. также: Мк. 12: 17, Лк. 20: 25). Но не только это. Нужно напомнить и другие слова Иисуса Христа. Он говорит о любви к Богу и к ближнему как о двух заповедях, выше которых нет (см.: Мф. 22: 37–40; Мк. 12: 29–31). О любви к государству Господь не только не говорит как о высшей, но вообще не упоминает ее среди заповедей. Это, разумеется, не означает, что верующий должен презирать свое государство и олицетворяющую его государственную власть, избегать государственной службы и всяких кон- 350 Цит. по: Святитель Филипп, митрополит Московский и Всея России, чудотворец [Электронный ресурс] // Сайт «Православие.Ru». URL: http://days.pravoslavie.ru/ Life/life179.htm (дата обращения: 08.01.2009). 419 3. Основы конституционного строя России тактов с государственным аппаратом. Нет, конечно же, хотя некоторые христианские писатели именно в таком ключе трактовали евангельские тексты (например, Тертуллиан предлагал категорически запретить христианам от лица церкви участвовать в государственной жизни). Если бы это было так, мы не услышали бы от апостолов Петра (1 Петр. 2: 13–17), Павла (Рим. 13: 1–6), Иуды (Иуд. 1: 7–8) слов о покорности властям, об их почитании и т.п. В то же время именно из этих апостольских призывов некоторые церковные деятели выводят необходимость чуть ли не служения церкви государству: несколько лет назад в Интернете мне попались на глаза слова одного священника о том, что Русская православная церковь (РПЦ) служит Богу и отечеству/государству351. Мысль эта не нова. Более ста лет назад Л.А. Тихомиров писал: «Во всем, что касается интересов оправдываемых, справедливых, христиане в своей Церкви всепреданно служат Отечеству, и лишь в том, где Отечество грешит против высшей правды, христианин не может быть ему усердным слугой»352. Но совершенно верно говорит священник о. Георгий (Митрофанов): «Выяснилось, что многие не жаждут свободы, не умеют реализовываться в условиях свободы, даже тяготятся ею. Не только в Церкви, но и в других общественных институтах. Это связано с ментальностью наших современников — церковных и нецерковных, а также с устоявшимися у многих представлениями, что Церковь должна служить своему Отечеству, то есть государству. Это заблуждение. Церковь должна служить Богу, а с государством может иметь отношения только постольку, поскольку государство не препятствует Церкви выполнять ее миссию»353. Однако, во-первых, гражданин призывается к служению отечеству, т.е. государству, лишь в моменты угрозы стране (об этом см. выше). А постоянно служат государству государственные служащие (военные и гражданские). И, во-вторых, в «своей Церкви» христианин вообще не должен служить никому, кроме Бога. В то же время Тихомиров был прав, 351 Это отмечается и в публицистической литературе. См., например: Виноградов Л., Власова Е. Нецерковное дело? // Нескучный сад. 2012. № 10. С. 37. 352 Тихомиров Л.А. Указ. соч. С. 447. 353 Цит. по: Виноградов Л., Власова Е. Указ. соч. С. 37. 420 Светское государство говоря, что христианин не может быть слугой отечеству, когда оно «грешит против высшей правды». Но в том-то и дело, что, повторю, будучи фактически встроенной в систему светской власти, церковь (в лице ее иерархов, священства) лишается способности и возможности указывать этой власти на ошибки. В России Православная церковь 200 лет была включена в систему власти и юридически, поскольку Петр I отменил патриаршество и официально соединил церковное управление с государственным посредством создания Святейшего правительствующего синода, возглавляемого представителем императора — обер-прокурором. Такая — синодальная — система просуществовала до августа 1917 г. Христианский либерал Б.Н. Чичерин писал, что «реакционные стремления прикрываются обыкновенно знаменем религий»354. Не приходится удивляться тому, что «оправдываемые, справедливые интересы», как правило, совпадают с интересами властей. Конечно, «нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13: 1). Но это не означает, что Бог благословляет любую власть. Архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской) (1902–1989) писал об этом: «Наблюдая человеческую власть, задавшуюся целью отвергнуть власть Божию в мире, мы спрашиваем себя: какая воля движет такой властью? Конечно, воля человеческая и демоническая, т.е. тварная. Но какая воля допускает ее на земле? Злую волю терпит, конечно, не благословляющая, а допускающая воля Божия, без которой ничего в мире не может произойти»355. Но даже при таких властях (а апостолы писали о языческих римских властях, враждебных христианству) должен соблюдаться порядок. К этому и призывали апостолы. Нельзя сбрасывать со счетов при оценке их высказываний и исторический контекст. В апостольские времена было весьма напряженным ожидание парусии — второго пришествия Христа. В этих условиях апостольские призывы можно воспринимать как в некоторой степени проявление эскапизма, побуждающего не сильно задумываться над несовершенством общественного устройства и просто подчиняться властям, разумеется, до того момента, пока те не требуют духовной измены. Апостол Павел выстраивает логическую цепочку: «Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий 354 Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 438. 355 Архиепископ Иоанн (Шаховской). Свобода и власть // Власть. Основы отношения к властям, обществу и государству. М., 1998. С. 44. 421 3. Основы конституционного строя России слуга, тебе на добро» (Рим. 13: 3–4). Такая презумпция фактически обозначает пределы гражданского послушания. Ведь под «добром» и «злом» понимаются стандарты не языческой, а христианской этики. Несколько под иным углом трактовал эти апостольские призывы инициатор Реформации Мартин Лютер (1483–1546). Он писал, что «христиане между собой, и в себе, и для себя не нуждаются ни в праве, ни в мече, потому что они им не нужны и не представляют для них никакой ценности. Но поскольку истинный христианин живет в этом мире не для самого себя, а для своего ближнего, которому служит, то совершает он по наитию своего духа и то, в чем не нуждается, а что полезно и необходимо его ближнему. И вот, раз меч полезен и необходим для охраны мира, наказания греха и защиты от злых, то христианин охотно подчиняется правлению меча: платит налоги, почитает начальство, служит, помогает, делает все, что идет на пользу светской власти, дабы ее не забывали, чтили и боялись»356. Нигде в Новом Завете мы не найдем слов об игнорировании государственной власти, равно как и слов о ее сакральности и необходимости церковного служения ей. Мы находим лишь слова, свидетельствующие, что Спаситель видел принципиально разную природу государства и церкви: «Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом <...>» (Мф. 20: 26–27). Действительно, как могут быть перенесены в государственную жизнь заповеди всецелого прощения врага, молитвы за него, необходимости подставить для удара другую щеку и т.п.? Церковь — это нечто иное, нежели государство, государственная власть, государственная иерархия, государственный аппарат. Она не от мира сего и потому «не ищет в этом мире никакой власти и не имеет никаких “земных” интересов, за которые ей подобало бы бороться. Ей принадлежит весь мир, всякое творение, ибо они принадлежат Христу, Господу всей твари, и составляют, таким образом, объект ее миссии»357. Духовная власть принципиально иная, нежели власть государственная. В.С. Соловьев писал, что духовная власть — это орудие, необходимое 356 Лютер Мартин. О светской власти. Калуга: Полиграф-Информ, 2012. С. 17–18. 357 Шмеман А. Православный мир: прошлое и настоящее // Шмеман А., прот. Собрание статей. 1947−1983 / сост. Е.Ю. Дорман; предисл. А.И. Кырлежева. М.: Русский путь, 2009. С. 49. 422 Светское государство «для водворения правды Божией на земле, а истинный авторитет и права духовной власти прямо зависят от верного ее служения правде Божией»358. Неотмирность христианской церкви и в том, что она не ищет (не должна искать) комфортных условий. Христос говорил об обратном: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф. 5: 11); «Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше» (Ин. 15: 20). «Симфония властей» идет вразрез с еще одним фундаментальным положением христианства. Иисус Христос предупреждал: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть» (Мф. 6: 24, см. также: Лк. 16: 13). Правда, после этих слов Господь добавляет: «Не можете служить Богу и мамоне», т.е. любить в равной мере Бога и богатство (материальное благополучие). Но об этом Он говорит лишь как о частном случае общего принципа — недопустимости служения Богу и чему-то (кому-то) еще. Архиепископ Иоанн (Шаховской) писал, что «даже самое враждебное Церкви государство в чем-то и как-то совершает на земле работу, порученную ему Небесной Церковью»359. У любого государства есть «солнечная сторона» и «темная». И вот эта вторая «“не озаренная” Церковью сторона государства — это проникающий его “дух мира сего”; дух жизни только для земли. Вот отчего всякий обоготворитель государства и всякий пытающийся заменить Церковь — государством есть слуга антихристов, будь он древний язычник, бросающий ладан на жертвенник Кесарю, или — современный идеолог, повергающий под ноги государству все верования души человеческой и все ее надежды в жизни вечной. Оттого государство не может (и не сможет — никогда) служить последнему спасению человечества... Государство исходит из плоти и крови, из культа предков, из теллургических верований»360. Тем не менее церковь охотно сближалась с государством. Г. Берман так описывает отношения между духовной и светской властями в католических государствах X–XI вв.: 358 Соловьев В.С. О духовной власти в России // Соловьев В.С. Избранное. С. 91. 359 Архиепископ Иоанн (Шаховской). Указ. соч. С. 67–68. 360 Там же. С. 69. 423 3. Основы конституционного строя России «Церковь не противостояла политическому порядку, а находилась внутри него. Религия была соединена с политикой, экономикой и правом, как и те друг с другом. <...> Императоры и короли созывали церковные соборы и публиковали церковные законы. В то же время епископы и другие высокопоставленные представители духовенства заседали в правительственных органах: местных, баронских, королевских или имперских. Епархиальное управление часто являлось главным органом гражданской администрации, а епископы — важными членами феодальной иерархии. Женитьба священников, в то время (т.е. до конца XI в., когда папа Григорий VII в 1075 г. совершил так называемую папскую революцию, суть которой состояла в ослаблении зависимости церкви от светской власти. — М. К.) широко распространенная, предоставляла им родственные связи с местными правителями. Императоры и короли облекали епископов не только гражданской и феодальной властью, но и церковной. Таким образом, религиозная и политическая сферы тесно переплетались. Спор по юрисдикции епископа мог решаться в Риме или региональном синоде, однако с тем же успехом его мог рассматривать суд короля или императора»361. В процитированных словах стоит обратить внимание на то, что церковь находилась внутри политического порядка. Это неизбежно вело к тому, что она представала в глазах людей одним из институтов государственной власти. Мартин Лютер так писал об этом: «Епископы пренебрегают словом Божиим и не управляют с его помощью душами, а приказывают светским князьям, чтобы они управляли душами с помощью меча. Наоборот, светские князья не обращают внимания на ростовщичество, грабеж, расторжение брака, убийство и другие злые дела и наказывают вместо епископов отлучениями. Итак, все в мире перевернулось: меч управляет душами, послания — телом, светские князья управляют духовно и духовные — светски. Что можно сделать дьяволу на земле, если он так фокусничает и разыгрывает карнавальные комедии вместе со своими сторонниками?»362. Для светских властей было выгодно апеллировать к религии и, соответственно, к авторитету церкви. Например, предлог «защиты веры» активно использовался и для завоевательных войн, и для преследования «внутренних врагов». Вспомним походы тевтонских рыцарей на Русскую 361 Берман Г.Дж. Указ. соч. С. 74, 96. 362 Лютер Мартин. Указ. соч. С. 45. 424 Светское государство землю, Варфоломеевскую резню в Париже, войну Кромвеля с ирландскими католиками, первый раздел Польши, который российская власть обосновывала среди прочего необходимостью защиты православных363, и т.д. и т.п. А вот церковь (как религиозная организация) понесла огромные потери от институциональной близости к государству. К сожалению, лишь очень немногие в церковной среде (вроде св. Нила Сорского) понимали, насколько опасно сближение со светской властью. Опасно прежде всего потому, что священноначалие перенимает методы, присущие авторитарной светской власти, но неприемлемые для власти духовной. Наиболее ярко это проявлялось в борьбе с религиозным инакомыслием, когда церковь либо одобряла репрессии государства, либо сама применяла средства государственного принуждения. Тот же Лютер писал, что бороться с ересями и еретиками должны «епископы, которым такое занятие предписано, а не князья. Ибо ересь нельзя никогда пресекать силой, здесь нужен иной подход, не меч, а нечто другое. Здесь должно сражаться слово Божие; если оно в данном случае ничего не решит, то этого не решит и светская власть, даже если она наполнит мир кровью. Ересь — духовное дело; ее нельзя изрубить никаким железом, сжечь в любом огне, утопить в любой воде»364. В том же ключе высказывался В.С. Соловьев: «Вот уже более двух столетий, как церковь Русская, вместо того чтобы служить основою истинного единения для всей России, сама служит предметом разделения и вражды. Значительная часть русского народа, разделившись на множество сект, враждебно спорит между собою о вере и сходится лишь в общем отрицании “господствующей” церкви. И иерархия Русской церкви, вместо того чтобы и вне церкви действовать великою силою любви, отрешилась от нее внутри себя: стремясь принуждением возвратить к единству отпавших, произвела еще большее разделение; пытаясь насилием утвердить свой верховный авторитет, подвергается опасности совсем его лишиться»365. Другое следствие переплетения духовной и светской власти состоит в том, что церковь превратилась, по существу, в противника социального 363 См.: Каменский А.Б. «Отторженная возвратих»: разделы Польши и концепция собирания русских земель // Труды по россиеведению: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр россиеведения; гл. ред. И.И. Глебова. Вып. 6. М., 2016. С. 238–239. 364 Лютер Мартин. Указ. соч. С. 43. 365 Соловьев В.С. О духовной власти в России. С. 87–88. 425 3. Основы конституционного строя России прогресса. Разумеется, любое религиозное объединение консервативно по самой своей сути. Догматы не должны быть пересматриваемы. Устойчивыми надлежит быть и обрядам церковной службы. Консерватизм не только присущ, но и является достоинством церкви. Это особенно остро чувствуется в современном быстро меняющемся мире, где самым страшным становится моральный релятивизм. Но одно дело — внутренний церковный консерватизм и другое — стремление «догматизировать» определенный взгляд на общественное и государственное устроение. Между тем именно такую реакцию на новые политические идеи и практику мы наблюдаем не только в прошлом, но и по сей день. Так что де Токвиль справедливо удивлялся: «Христианство, провозгласившее равенство всех людей перед Господом, не должно отвращать лицезрение картины равенства всех граждан перед законом. По странному стечению обстоятельств, однако, религия в данный момент находится в союзе с теми силами, которые ниспровергаются демократией, и потому религии часто приходится отвергать любезное ее сердцу равенство и проклинать свободу как своего врага, тогда как, взяв ее за руку, она могла бы благословить ее во всех ее устремлениях»366. Повторю: церковь не должна меняться вместе с миром. Наоборот, она должна удерживать мир, людей, власти от неправильного (аморального, антиморального) использования тех или иных социальных и научно-технических новшеств. Но для этого она должна, во-первых, отличать новации как таковые от целей их использования, а во-вторых, обладать высоким моральным авторитетом. Трагедия как раз и состоит в том, что, слишком сблизившись с государством, слишком проникнувшись его интересами и переняв некоторые его методы; ощутив себя, по существу, защитницей власти и потому выступая против социальных перемен, церковь как организация (имеются в виду главным образом христианские деноминации) способствовала существенному сокращению числа тех, для кого она является беспрекословным авторитетом. Другими словами, долгая и тесная связь церкви и государства в европейском ареале породила религиозный индифферентизм. Этот процесс не только не обошел стороной Россию, но и развивался 366 426 Токвиль А. де. Указ. соч. С. 33. Светское государство в ней более бурно367, доходя до агрессивного отношения ко всему церковному. Монахиня Амвросия (Оберучева) (1870–1944) вспоминала, как в 1907 г. она, будучи земским врачом и живя в одном уездном городе Смоленской губернии, подвергалась угрозам и провокациям за то, что проводила публичные церковные чтения368. В 1881 г. В.С. Соловьев с болью констатировал: «Явное бессилие духовной власти, отсутствие у нее общепризнанного нравственного авторитета и общественного значения, безмолвное подчинение ее светским властям, отчуждение духовенства от остального народа и в самом духовенстве раздвоение между черным, начальствующим, и белым, подчиненным, деспотизм высшего над низшим, вызывающий в этом последнем скрытое недоброжелательство и глухой протест, религиозное невежество и беспомощность православного народа, дающая простор бесчисленным сектантам, равнодушие или же вражда к христианству в образованном обществе — вот всем известное современное положение Русской церкви»369. Неудивительно, что вскоре большинство российского населения поддержало (по крайней мере молчаливо) власть большевистской партии, провозгласившей воинственный атеизм, а репрессии против православных иерархов, священников, монахов, верующих мирян воспринимались равнодушно либо даже инициировались посредством доносов. Так, на допросе расстрелянного в ноябре 1937 г. священника о. Виктора (Воронова) следователь говорил: «Следствие располагает данными, что вы без разрешения сельсовета ходите по домам и совершаете обряды. Признаетесь в этом?»370. Понятно, что об этом сообщил кто-то из односельчан. Или вот отрывок из жития священномученика Иоанна (Цветкова): «17 но- 367 См., например: Андреева Л.А. Феномен религиозного индифферентизма в Российской империи // Общественные науки и современность. 2008. № 4. 368 Монахиня Амвросия (Оберучева). История одной старушки: Очерки из многолетней жизни одной старушки, которую не по заслугам Господь не оставлял Своею милостью и которая считала себя счастливой всегда, даже среди самых тяжелых страданий. М.: Сибирская Благозвонница, 2016. С. 166. 369 Соловьев В.С. О духовной власти в России. С. 95. 370 Священномученик Виктор Воронов [Электронный ресурс] // Сайт Регионального общественного фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви». URL. http://www.fond.ru/index.php?menu_id=370&menu_parent_id= 0&person_id=1265 (дата обращения: 27.11.2018). 427 3. Основы конституционного строя России ября 1937 года местные власти в лице председателя и секретаря Перховского сельсовета, а также председателя местного колхоза написали по требованию НКВД характеристику-жалобу на священника. Они писали, что о. Иоанн затягивает службы и продолжительно проповедует, часто обращается к прихожанам с призывом, чтобы они вели себя благолепно, не ходили по храму и не разговаривали во время богослужения, что он призывал верующих родителей, чтобы те обязательно водили детей в храм, и чтобы все, и взрослые, и дети, носили кресты и никогда их не снимали и в большие праздники и в воскресные дни посещали церковь. “Все эти действия Цветкова, — писалось в заключении характеристики священника, — были направлены на подрыв колхозов и свержение советской власти. Дальнейшая работа Цветкова, как врага народа, не допустима. Цветков должен быть изолирован от масс как враг народа, опасный элемент”. Через несколько дней после того, как представители местных властей дали подобную характеристику священнику, о. Иоанн был арестован и заключен в Бежецкую тюрьму»371. Проблемы, связанные с понятием «светское государство» Терминологическая многозначность Итак, если бы не предыдущая история тесной связи государственной власти с властью духовной, не появился бы и концепт светского государства. Он стал реакцией на сращивание церкви с государством. Почему в таком случае и российская Конституция именует государство светским, коль скоро Православная церковь, да и другие религиозные организации подвергались в советское время либо гонениям, либо всяческим ограничениям в деятельности? Ход обсуждения этого вопроса показывает, что тут сплелись сразу несколько обстоятельств. Изначально в проекте Конституционного совещания (1993 г.), который и стал основой действующей Конституции, о светском характере говорилось в ст. 1. Но в результате дискуссии «светское государство» было перенесено в отдельную ст. 14. В действующей Конституции эта 371 428 Священномученик Иоанн Цветков // Сайт Регионального общественного фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви». URL. http:// www.fond.ru/index.php?menu_id=370&menu_parent_id=0&person_id=1271 (дата обращения: 27.11.2018). Светское государство статья, напомню, сформулирована следующим образом: «1. Российская Федерация — светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. 2. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом». Стенограмма Конституционного совещания показывает, что какой-либо теории за таким переносом не стояло. Просто некоторые участники решили, что слишком много «прилагательных» в ст. 1 ухудшает ее восприятие. М.А. Митюков так описывает эту часть дискуссии: «К концу первого этапа Конституционного совещания была возобновлена полемика “об облегчении текста” ст. 1 проекта Конституции за счет “излишних и отягчающих прилагательных” (выражение А.А. Котенкова), и это “редакционное” направление находило поддержку в Рабочей комиссии по выработке проекта Конституции и в рассуждениях отдельных участников совещания распространялось на некоторые и другие уже упомянутые характеристики государства (т. 15, с. 436–437). Против “нагромождения характеристик” в ст. 1 проекта Конституции выступил и и.о. министра юстиции Российской Федерации Ю.Х. Калмыков (т. 16, с. 16). И уже в редакции проекта Конституции, рассматриваемой Рабочей комиссией 18 июня 1993 г., из ст. 1 были упущены такие характеристики государства, как “светское” и “социальное”. Докладчик — заместитель начальника Главного правового управления Президента РФ А.Я. Слива обратил внимание на то, что характеристика Российской Федерации как светского государства дана в другой статье раздела — ст. 14, и, предупреждая спор о светской природе Российского государства, объяснил: “Мы руководствовались тем, что если сюда (в ст. 1. — М. М.) добавить ‘светское’, то возникнет вопрос о социальном, и количество характеристик государства, переходящее в качество, сделает вообще неудобочитаемой эту часть. Поэтому мы ограничились только ‘суверенным демократическим федеративным правовым’ — четырьмя элементами” (т. 12, с. 13)»372. Вообще разработчики рассматривали характеристики «светское» и «социальное» как менее принципиальные. Подтверждением этому служит возвращение к вопросу о месте характеристики «светское государство» после событий 2–4 октября 1993 г., когда Рабочая комиссия по доработке проекта Конституции подвергла ревизии «уступки», как выра- 372 Митюков М.А. Дискуссии о светском государстве на Конституционном совещании // Актуальные проблемы российского права. 2017. № 9 (82). С. 76–77. При окончательной доработке проекта Конституции слово «суверенное» также было изъято, что вполне естественно. 429 3. Основы конституционного строя России зился С.С. Алексеев, на которые «президентская сторона» вынуждена была идти с Верховным Советом (проект Конституционной комиссии СНД РФ). «Видимо, по этой причине, — пишет М.А. Митюков, — 21 октября на заседании той же комиссии вновь по инициативе С.А. Филатова был затеян разговор о том, “будем (ли) добавлять ‘светское’?” в ст. 1 проекта. И директор Института государства и права РАН Б.Н. Топорнин стал убеждать присутствующих, что этого делать “не надо”, поскольку нет каких-либо сомнений в светскости нашего государства. “Это, может быть, — заявил он, — в восточном государстве писать можно было. А находясь в центре Европы, наверное, не надо”. К этому же призвали и некоторые другие участники совещания (В.Л. Шейнис, Т.Г. Морщакова, Е.М. Ларионов) во избежание повтора со ст. 14 проекта, что для общей характеристики государства достаточно трех признаков: “демократическое, федеративное и правовое” с республиканской формой правления. С чем и согласилась комиссия (т. 18, с. 372–378)»373. В конечном счете неважно, где именно говорится о светском характере нашего государства (ст. 14 тоже входит в главу об основах конституционного строя). Важно то, что дискуссия показала отсутствие ясного понимания такого характера. Конечно, многие другие характеристики государственности тоже трактуются довольно широко (об этом было сказано выше). Тем не менее с долей условности мы можем говорить, что, например, «демократическому государству» противостоит «авторитарное» или «тоталитарное», «федеративному» — «унитарное», «правовому» — «полицейское», «социальному» — «государство как “ночной сторож”». А какое понятие противостоит «светскому государству»? Например, в упомянутой дискуссии «светскому государству» противопоставлялось понятие «религиозное». Вообще-то в научной литературе такое обозначение практически не применяется. Но участники Совещания и этот термин понимали каждый на свой лад. Например, А.В. Чуев, представлявший в то время Российскую Христианско-демократическую партию, утверждал: «Если говорится, что государство “светское”, то антиподом ему отнюдь не является только государство 373 430 Митюков М.А. Дискуссии о светском государстве... С. 78. Светское государство однозначно “религиозное”. Просто, когда государство светское, то это означает сразу много дополнительных вещей. В частности, это может быть истолковано как отделение церкви от школы, от образования, от воспитания»374. Другие, напротив, были уверены, что исключение слов о светском характере государства будет способствовать превращению России в «религиозное государство». Тут стоит обратить внимание на интересный феномен: хотя многие участники Конституционного совещания твердили о деидеологизации, над ними явно довлела инерция советского идеологизированного мышления — вера в то, что без обозначения характеристик новой российской государственности она будет развиваться по противоположному пути (отмечаю не для осуждения, а для понимания того периода). Представитель Ассоциации религиозной свободы М.П. Кулаков так и сказал, что без упоминания о светском государстве «мы открываем дверь тому, чтобы наше государство стало идеологизированным: или атеистическим, или религиозным государством»375. А.А. Собчак (1937–2000) рассуждал в том же ключе, говоря, что «у нас есть ряд автономных образований, есть достаточно серьезные политические течения — партии, движения, готовые уже сегодня провозгласить себя либо мусульманской, либо буддийской республикой, с этой точки зрения сохранение слова “светское” будет означать не только для России в целом, но и для всех ее подразделений исключение возможности провозглашения религиозного государства, которое неизбежно связано с гонениями на другие религии»376. М.В. Баглай выступил за «светское государство» с противоположной позиции — защищая независимость религиозных объединений от государства. Он заявил: «Дело не в том, что какая-нибудь церковь может воспользоваться отсутствием этого слова для превращения в религиозное государство. Как раз наоборот, любая церковь, включая православную, мечтает еще дальше отделиться от государства. Поэтому мы пошли бы навстречу всем конфессиям, если бы слово “светское” осталось бы у нас в Конституции»377. Иногда понятию «светское» противопоставляют понятие «теократическое». Но и оно весьма многозначно. Строго говоря, теократиче- 374 Там же. С. 72. 375 Там же. 376 Там же. С. 73. 377 Там же. С. 72–73. 431 3. Основы конституционного строя России ским должно считаться государство, управляемое теми, кому непосредственно Бог передает Свою волю, или, говоря более академическим языком, это такое государство, в котором функции светской власти выполняют представители власти духовной378. Но в таком случае теократическое легко спутать с клерикальным. Например, Б.Н. Чичерин писал, что если «государство подчиняется церкви», то оно «основывается на религиозном учении. Такое политическое устройство называется теократией»379. А вот А.П. Лопухин утверждал, что «теократия не есть какая-либо особенная государственная форма правления в противоположность монархии, олигархии или демократии, как ее понимал Иосиф Флавий, впервые введший в употребление этот термин, а выражает только особенное отношение Иеговы к народу, как к избранному, — отношение, выражающееся в духовном главенстве Его над народом посредством обязательства в сохранении договора и исполнении законодательства»380. Поэтому, продолжал он, «теократию нужно понимать не как форму государственного правления, а как принцип, дающий общую норму общественной жизни, сообразуясь с которой народ имел полную свободу развития и мог вырабатывать из себя, по своим потребностям, историческим обстоятельствам и условиям, все частные формы государственной и общественной жизни. Теократия, понимаемая в смысле общего теократического принципа, есть основа Моисеева государства»381. В то же время некоторые современные исследователи гораздо более широко понимают теократию. Согласно, например, определению, данному Е.Н. Салыгиным, «государство, стремящееся воплотить в жизнь религиозные идеалы, берущее на себя выполнение внешних религиозных функций и признающее юридически равную силу за церковным и светским правом, является теократическим»382. К таковым Салыгин относит, например, Византию. Однако, на мой взгляд, нельзя строить 378 См., например: Конституционное (государственное) право зарубежных стран: в 4 т. Т. 1–2. Часть общая / отв. ред. проф. Б.А. Страшун. 3-е изд., обновл. и дораб. М., 1999. С. 245. 379 Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Т. I: Общее государственное право // Хрестоматия по конституционному праву. Т. II. С. 415. 380 Лопухин А.П. Указ. соч. С. 174−175. 381 Там же. С. 175. 382 Салыгин Е.Н. Указ. соч. С. 98–99. 432 Светское государство определение на некоем стремлении. Следует рассматривать, как устроены институты. Тогда мы должны учесть, что в той же Византии константинопольские и другие патриархи (и вообще церковь) всецело зависели от императоров. А может, оппозицией светского выступает клерикальное государство? К клерикальным некоторые исследователи относят страны, где церковь «через законодательно установленные институты определяющим образом влияет на государственную политику, а школьное образование в обязательном порядке включает изучение церковных догматов. Примером может служить Иран»383. В то же время Исламскую Республику Иран, Исламскую Республику Мавританию и им подобные в литературе нередко именуют как раз теократическими, поскольку там высшие духовные лица институционально возвышаются над светскими руководителями. В том же Иране официальным главой государства является «лидер исламской революции» — рахбар (руководитель), обладающий широкими кадровыми полномочиями. А президент страны, избираемый на всеобщих выборах, может вступить в должность лишь при согласии рахбара. Наконец, к какой группе отнести, например, современные: Болгарию, где традиционной религией конституционно признано восточно-православное вероисповедание; Великобританию, где Англиканская церковь Англии и пресвитерианская церковь Шотландии провозглашены государственными, причем главой обеих официально является королева; Грецию, где господствующей религией «является религия восточно-православной Церкви Христовой»; Исландию, где евангелическо-лютеранская церковь является государственной «и как таковая пользуется поддержкой и покровительством государства»; Норвегию, где евангелическо-лютеранская религия признана «официальной государственной религией», а «исповедующие ее жители обязаны воспитывать в ней своих детей»? При этом во всех названных странах религиозные объединения не вмешиваются в публичную политику (они могут высказывать свою позицию по тем или иным вопросам, но наравне с общественными объединениями). И главное, эти государства гарантируют свободу совести. Очевидно, что это не теократические и не клерикальные государства. 383 Конституционное (государственное) право зарубежных стран / отв. ред. проф. Б.А. Страшун. С. 245; см. также: Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Указ. соч. С. 169−170. 433 3. Основы конституционного строя России Итак, в мире существует огромное разнообразие моделей государственно-церковных отношений. Из-за этого понятие «светское государство» утратило свою определенность (если она вообще когда-то была). А чем более многозначно конституционное понятие, тем больше вероятность того, что оно станет предметом спекуляций и даже поводом для общественных конфликтов. О формуле «отделение церкви от государства» В конце концов, можно не придавать большого значения общим характеристикам, которые призваны «идеологически» обозначить создаваемый тип государственности. Гораздо важнее, как официально раскрываются те или иные конституционные характеристики. Наша Конституция в ст. 14 говорит о трех элементах светского характера российского государства: 1) недопустимость государственной или обязательной религии; 2) отделение религиозных объединений (церкви) от государства; 3) равенство этих объединений перед законом. В этой триаде вопрос вызывает «отделение от государства». В историческом плане оно проистекает из известного призыва «Раздавите гадину!». Франсуа-Мари Аруэ — Вольтер (1694–1778) имел в виду не буквальное уничтожение церкви, а ее вытеснение из публичной жизни, т.е. то самое отделение от государства. Но это выражение стало лозунгом именно борьбы против Католической церкви во время Французской революции 1789 г., а затем прокатившейся по Европе волны секуляризации. Вообще печально, что распространение таких ценностей, как равенство прав, личная автономия, политическая свобода, ограничение власти и т.п., нередко шло рука об руку с агрессией по отношению к религии, и прежде всего со стороны ряда мыслителей, обосновывавших и проповедовавших гуманитарные идеи. Во многом благодаря им распространилась мысль, что религиозность есть чуть ли не символ невежества, отсталости, несовместимости с прогрессом. Так что антирелигиозный пафос трудов Вольтера и некоторых других писателей эпохи Просвещения заставляет вспомнить слова Н.В. Гоголя (1809–1852): «Беда, если о предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово; пусть уже лучше раздается гнилое слово о гнилых предметах»384. 384 434 Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями // Гоголь Н.В. Соч.: в 7 т. Т. 6. М.: Худож. лит., 1986. С. 188. Светское государство Может показаться странным, что автор, только что критиковавший тесное переплетение религиозных и светских институтов, теперь упрекает термин «отделение». Однако противоречия тут нет. Практика включения церкви в систему публичной власти вовсе не предполагает, что противоположным является отделение церкви от государства. Понятно, что религиозные объединения не входят в состав государства, понимаемого как государственный аппарат (в широком смысле). Поэтому, строго говоря, некого отделять. Речь может идти лишь о том, что государство не передает осуществление своих отдельных функций церкви (определенному религиозному объединению), не согласовывает с нею свои решения, а церковь (ее представители) не вправе давать обязывающие указания органам публичной власти и вообще каким-либо образом включаться в процесс государственного управления. В этом смысле правильно говорится в Основах социальной концепции РПЦ: «Существует также форма церковно-государственных взаимоотношений, которая носит промежуточный характер между радикальным отделением Церкви от государства, когда Церковь имеет статус частной корпорации, и государственной церковностью. Речь идет о статусе Церкви как корпорации публичного права. В этом случае Церковь может иметь ряд привилегий и обязанностей, делегированных ей государством, не являясь государственной Церковью в собственном смысле слова. Ряд современных стран — например, Великобритания, Финляндия, Норвегия, Дания, Греция — сохраняют государственную церковность. Другие (например, Франция) строят свои отношения с религиозными общинами на принципе полного отделения. В Германии Католическая, Евангелическая и некоторые другие церкви имеют статус корпораций публичного права, в то время как иные религиозные общины от государства полностью отделены и рассматриваются как частные корпорации. На практике, однако, реальное положение религиозных общин в большинстве этих стран мало зависит от того, отделены или не отделены они от государства. В некоторых странах, где Церкви сохраняют государственный статус, он сводится к взиманию налогов на их содержание через государственные налоговые учреждения, а также к тому, что, наряду с регистрацией актов гражданского состояния, производимой государственными административными органами, признается правовая действительность церковных записей, сделанных при крещении новорожденных или при заключении брака через церковное венчание»385. 385 Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. III.4. 435 3. Основы конституционного строя России Что вообще означает «отделение от государства»? Ведь церковь — это не храмы, монастыри, духовенство, а прежде всего совокупность верующих по единому обряду (в христианстве — экклесия, в исламе — умма, в иудаизме — кнессет и т.д.). Понимая церковь именно так, Всероссийский поместный собор 1917−1918 гг., восстановивший патриаршество, ликвидированное Петром I, т.е. выступивший за независимость Православной церкви от государства, сравнил «отделение церкви» с пожеланием, чтобы «солнце не светило, а огонь не согревал. Церковь по внутреннему закону своего бытия не может отказаться от призвания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизывать ее своими лучами»386. В защиту формулы «отделение от государства» скажут, что это нельзя воспринимать буквально. Однако именно так воспринимают «отделение» многие люди, требуя, чтобы церкви вообще не было места в публичном пространстве. Что бы ни стояло за этим понятием, оно, во-первых, несет в себе интенцию игнорирования важнейшей части человеческого бытия. Во-вторых, фактически подрывает культурную идентичность данного народа, коль скоро в числе «отделенных» оказывается церковь, которая исповедует религию, исторически составляющую основу данной государственности. И, в-третьих, нацеливает общество на материалистическое и даже атеистическое мировоззрение. Между тем многие государства, позиционирующие себя как светские, вполне обходятся без формулы «отделение» (например, Италия, Испания). На мой взгляд, оправданна позиция И.В. Понкина, считающего, что «понятие “светский характер” не тождественно понятиям “антирелигиозный” или “атеистический” характер и не содержит указания на “равноудаленность государства от всех религиозных объединений” или вообще какую бы то ни было удаленность»387. Итак, ни одно религиозное объединение, даже то, которое охватывает приверженцев религии, исторически послужившей основой идентичности данного народа, не должно становиться каналом для проведения государственной политики и тем более уподобляться государственному 386 Цит. по: Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. III.4. 387 Понкин И.В. Современное светское государство. Конституционно-правовое исследование. М.: Институт государственно-конфессиональных отношений и права, 2005. С. 22–23. 436 Светское государство институту. В юридическом смысле оно должно иметь такой же правовой статус, как и все другие религиозные объединения, о чем и говорит ст. 14 Конституции РФ. И все же светский характер государства не исчезает при официальном признании, что данная государственность возникла на основе конкретной религии. Такое признание не означает преференций для одного из религиозных объединений, а только позволяет определить этическую систему, лежащую в основе национального права. Мне кажется, оптимальной конституционной конструкцией в сфере отношений государства с религиозными объединениями является схема, закрепленная в ст. 16 Конституции Испании. Приведу ее полностью: «1. Гарантируется свобода идеологии, вероисповедания и отправления культов для граждан и их объединений, без каких-либо ограничений, кроме тех, которые необходимы для поддержания общественного порядка. 2. Никто не может быть принужден к выражению своего мнения, вероисповедания или убеждений. 3. Никакое вероисповедание не может быть государственным. Власти принимают во внимание религиозные верования испанского общества и поддерживают соответствующие отношения сотрудничества с Католической Церковью и другими вероисповеданиями». Стоит обратить внимание на то, что здесь Католическая церковь названа отдельно. Но это означает не ее преимущественное положение, а обоснованное напоминание, что большинство граждан являются католиками и что именно эта религиозная деноминация составляет одну из культурных основ испанского народа. Итальянский историк, юрист и политик Франческо Руффини (1863– 1934) исходил из того, что веротерпимость еще не означает светского характера государства. Он писал, что «государство, вынужденное неизбежностью обстоятельств признавать на своей территории другие культы, кроме официального, будет делать это с чувством внутреннего осуждения, с известным конфессионистическим отвращением, иначе говоря, будет терпеть их»388. Светское же государство (он называл его современным) «не может более исповедовать никакой определенной 388 Руффини Ф. Религиозная свобода. История идеи / пер. с ит.; аутентичное переизд. публикации 1914 г.; предисл. проф. Фр. Марджотта-Броглио (Брольо). М., 1995. С. 28. 437 3. Основы конституционного строя России религии», но при этом «может и отчасти должно будет уступать некоторым требованиям той религии, которая является религией большинства граждан, напр., устанавливая официальное празднование определенных дней»389. Разумеется, в государстве, где существуют группы населения, исповедующие иные религии, тем более если речь идет о федерации, где такие группы являются автохтонными и проживают компактно, вопрос о признании «исторической» религии весьма усложняется. Однако ситуация не становится неразрешимой. В таких регионах «исторической» религией может быть признана другая. И нет ничего противоречащего светскому характеру государства, если в регионах, например, семейное, трудовое, уголовное, административное законодательство будет в частностях отличаться от общефедерального. Больше того, от этого выиграет и принцип федерализма, что будет лишь укреплять государственное единство. Мораль и право в светском государстве При буквалистском понимании светского государства — полном умолчании о духовной сфере бытия — сами религиозные объединения не пострадают. А вот государство, с согласия и от имени общества «выставляя за дверь» церковь, лишает себя одной из основ своего устойчивого существования и развития. Безрелигиозность (антирелигиозность) грозит обрушить само право, которое онтологически покоится на определенной этической системе, а та, в свою очередь, происходит из религиозных норм. Де Токвиль очень хорошо выразил подобную мысль, сказав, что «царства свободы нельзя достичь без господства нравственности, так же как нельзя сделать нравственным общество, лишенное веры»390. При морально-этическом релятивизме, когда становится подвижной, размытой грань между добром и злом, законодатель и правоприменитель (прежде всего суд) теряют ориентиры. Уже сегодня бывшие когда-то элементарными аксиомы начинают превращаться в предмет споров. В ч. 3 ст. 55 Конституции РФ говорится, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом в той 389 Руффини Ф. Указ. соч. С. 28. 390 Токвиль А. де. Указ. соч. С. 33. 438 Светское государство мере, в какой это необходимо среди прочего в целях защиты нравственности. В таком случае на основе чего законодатель и правоприменитель будут делать выводы, соответствует ли общественной нравственности тот или иной запрет, то или иное дозволение? А если общество теряет иммунитет от духовных заболеваний, слепнет и перестает различать норму и порок, понятно, каким окажется моральное лицо власти, которую люди избирают на выборах. Следовательно, моральный релятивизм предшествует разрушению самой государственности. А.П. Лопухин, вслед за известным швейцарским правоведом Иоганном Каспаром Блюнчли (1808–1881), считал критерием отграничения норм морали от норм права «объем подлежащего их ведению круга духовной жизни» и пояснял: «В то время как нравственность обнимает всю жизнь человеческого духа — до его тончайших, не подлежащих проверке, движений, право обнимает лишь ту его сторону, которая проявляется вовне и может подлежать внешней проверке, оценке и ограничению»391. На мой взгляд, это не вполне верно. Возможность «внешней проверки» способна, конечно, служить критерием разграничения морали и права, но только дополнительным. Во-первых, по нему нельзя дифференцировать целый ряд проявлений, которые в европейской культуре не считаются правовыми, но при этом вполне могут «подлежать внешней проверке, оценке и ограничению»: например, супружеская измена (прелюбодеяние), ложь, грубость, трусость и т.п. (за исключением, пожалуй, судопроизводства, где некоторые из таких проявлений юридически запрещены). И, во-вторых, процесс «юридизации» и «деюридизации» основывается отнюдь не только на возможности контроля, но и как минимум еще на двух критериях. Первый — это степень общественной нетерпимости к тому или иному нарушению этических норм в рамках данной культуры. Есть сотни правил, регулирующих, например, разные виды этикета, ведение дискуссий и т.д. и т.п. Но в подавляющем большинстве они не становятся юридическими нормами как раз потому, что не являются столь ценными, важными, чтобы их охраняла принудительная сила права. Другие этические нормы, наоборот, становятся настолько значимыми для общества (а их 391 Лопухин А.П. Указ. соч. С. 5. 439 3. Основы конституционного строя России нарушения настолько нетерпимыми), что преобразуются в правовые запреты и обязанности. Так, по историческим меркам недавно стали юридически наказуемыми: хулиганство (в России — ст. 20.1 КоАП РФ и ст. 213 УК РФ), появление в общественных местах «в состоянии опьянения, оскорбляющем человеческое достоинство и общественную нравственность» (ст. 20.21 КоАП РФ), заражение венерической болезнью (ст. 121 УК РФ), оставление беспомощного человека в опасности (ст. 125 УК РФ) и др. Второй критерий можно охарактеризовать как выполнимость нормы обычным человеком. Ю.М. Батурин верно заметил, что «требования, которые предъявляет право, всегда имеют строго определенные границы, доступные всем. Предписания права точны и конкретны. Они устанавливают своего рода нижний предел, границу поведения. В противоположность этому требования нравственности беспредельны. Здесь каждый достигнутый уровень служит лишь ступенью дальнейшего совершенствования и точкой отсчета новых требований»392. Поэтому с юридической точки зрения абсурдно и бессмысленно требовать от человека совершения нравственных подвигов или достижения нравственного совершенства. Итак, мораль как регулятивная система не только породила право, но и по сей день остается, образно говоря, резервуаром для него. Является ли это достаточным для обоснования правовой охраны некоторых норм нравственности? Если применить «поэтическую» логику, ответ будет утвердительным: охраняя моральные нормы, право как бы отдает свой долг породившей его морали. Такой логики придерживались многие видные российские правоведы и философы конца XIX — первой трети ХХ в. Однако она разделяется далеко не всеми, особенно в наши дни. В правовой науке можно выделить направление, которое отстаивает имморализм права. Противники «морализации» права выступают не против нравственности как системы регулирования, а только против «официальных контактов» морали и права. Их позиция обосновывается опасениями, что правовая охрана нравственности, во-первых, ведет к уничтожению личной моральной ответственности, а во-вторых, угрожает свободе личности. 392 440 Батурин Ю.М. Указ. соч. С. 17−18. Светское государство Такие взгляды высказывал еще Б.Н. Чичерин. Предложив концепцию двух форм автономии лица, которые вытекают из разграничения свободы на внутреннюю и внешнюю, он полагал, что в сфере нравственности лучшей «инстанцией оценки» будет собственная совесть человека, которая «есть самое свободное, что существует в мире; она не подчиняется никаким внешним побуждениям»393. Поэтому «когда внешняя власть вторгается в область, которая может определяться только совестью, она преступает границы своего права»394, а превращение моральных требований в общеобязательные под страхом наказания лишает человека нравственного выбора395. Стремясь оградить внутреннюю свободу человека от внешних посягательств, Чичерин отрицательно относился и к понятию «общественная нравственность»396. Похожий взгляд исповедовал К. Поппер. Свое отрицательное отношение к требованию «расширить правовую сферу (т.е. сферу норм, навязываемых государством) за счет сферы собственно морали (т.е. норм, устанавливаемых не государством, а нашими собственными моральными решениями, нашей совестью)»397 он объяснял опасностью уничтожения моральной ответственности личности. Поппер исходил из того, что «мораль государства (если таковая вообще существует), как правило, значительно ниже морали среднего гражданина, так что гораздо желательнее, чтобы граждане контролировали государство, а не наоборот»398. В этих опасениях есть резон. Но только, во-первых, если не уточнять, о каких ограничениях с целью защиты общественной нравственности идет речь (т.е. если не рассуждать о морали и праве в целом). А во-вторых, если считать, что у государства «есть своя мораль». В томто и дело, что государство апеллирует не к «своей морали» (т.е. правилам, выдуманным политиками и чиновниками), а к моральным аксиомам, 393 Чичерин Б.Н. Философия права. СПб., 1998. С. 155. 394 Там же. 395 См.: Там же. С. 108. 396 Там же. 397 Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 1. С. 152. 398 Там же. 441 3. Основы конституционного строя России вошедшим в культуру данного общества вместе с религиозной основой, на которой возникла данная государственность. И уж если на то пошло, путем апелляции к «общественной или национальной безопасности» можно гораздо быстрее и в большем объеме ограничить права личности. Однако против апелляции к этой ценности никто не возражает (дискуссия идет лишь о пределах апелляции). Представители такого современного направления правовой мысли, как либертарианство (либертаризм), выступают против «морализации» права с иных позиций. Они понимают гарантии свободы как физическое невмешательство в жизнь индивида и выступают за максимальное сокращение возможностей государственной охраны публичных ценностей. Один из теоретиков этого направления Дэвид Боуз категорически заявляет: «Каковы пределы свободы? Вывод из либертарианского принципа, гласящего, что “каждый человек имеет право жить так, как он считает нужным, если он не нарушает равные права других”, таков: Ни у кого нет права совершать агрессию в отношении человека или чьей-либо собственности (в цитате курсив Боуза. — М. К.). Это то, что либертарианцы называют аксиомой неагрессии, являющейся главным принципом либертарианства»399. В обычном языке это описывается формулой: «Живи и жить давай другим». Либертаризм стремится, так сказать, очистить право от любых элементов субъективизма, чтобы минимизировать властную дискрецию. Поэтому и правопонимание сводит к абсолютизации формальных моментов, прежде всего формального равенства. Ведущий российский представитель либертаризма В.А. Четвернин, в частности, утверждает, что «в либертарной парадигме первый богач и последний нищий считаются равными — равными в свободе»400. В то же время либертарианцы по-разному оправдывают отрицание «соприкосновений» права и морали. 399 Боуз Д. Либертарианство: История, принципы, политика / пер. с англ.; под ред. А.В. Куряева. Челябинск, 2004. С. 84. 400 Четвернин В.А. Исторический прогресс права и типы цивилизаций // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 2 / сост. В.А. Четвернин. М.: ГУ ВШЭ, 2009. С. 42. 442 Светское государство Тот же В.А. Четвернин утверждает, что «моральная интерпретация права вносит путаницу в общественное правосознание и в теорию права, не способствует формированию юридического правопонимания»401. Н.В. Варламова объясняет, что «либертарная концепция отнюдь не отрицает существования принудительных порядков, основанных на ином (моральном, религиозном и т.п.) принципе; она просто не признаёт их правовыми, должными с точки зрения права»402. А В.В. Лапаева, не соглашаясь с известным русским мыслителем В.С. Соловьевым, развивавшим идею гармонизации личной свободы и общего блага через категории нравственности, говорит, что индивидуальная правовая свобода окажется «обусловленной нравственными установками общества» и властные структуры будут навязывать человеку «от имени общества свое понимание, в чем состоит нравственное добро и общее благо»403. При всем различии оттенков подхода либертарианцев к идее нравственного измерения права, они сходятся в одном: правовая охрана нравственности есть покушение на свободу личности, поскольку оперирование государства моральными категориями посредством позитивного правового регулирования и правоприменения обусловливает потестарный тип властвования. Правовой же тип, по их мнению, возможен только при либертарном правопонимании. Антитоталитарный пафос либертаризма нельзя не приветствовать. Да и сегодняшняя российская действительность вроде бы подтверждает обоснованность опасений либертарианцев. Однако категорически отнимая у права функцию охраны нравственности, полностью разъединяя понятия морали и права, эта концепция «вместе с водой выплескивает ребенка». Дело даже не в том, что многие юридические запреты и обязанности, в формулировках которых содержится слово «нравственность», при либертарном правопонимании перестанут существовать (например, в КоАП РФ гл. 6 названа «Административные правонарушения, посягающие на здоровье, санитарно-эпидемиологическое благополучие населения и общественную нравственность», а в УК РФ 401 Четвернин В.А. Введение в курс общей теории права и государства. М., 2003. С. 39. 402 Варламова Н.В. Правопонимание: синкретичность и «чистота» подходов // Правовые культуры: история, эволюция, тенденция развития. М., 2003. С. 97. 403 Лапаева В. Российская философия права в свете актуальных задач политико-правовой практики // Сравнительное конституционное обозрение. 2010. № 2. С. 54. 443 3. Основы конституционного строя России гл. 25 — «Преступления против здоровья населения и общественной нравственности»). Гораздо важнее, что постепенно будут легализоваться всё новые аморальные проявления. И в конечном счете это приведет к превращению права в систему, охраняющую уже не нравственность, а безнравственность под лозунгом «морального нейтралитета». Еще лет двести-триста назад в массовом европейском сознании сохранялась устойчивая связь между христианским мировоззрением и основанной на нем моралью. Сегодня же понятие «светское государство» принято трактовать таким образом, что даже намек на религиозные корни морали, а тем более права вызывает как минимум раздражение. Чего стоит одна только история спора о том, следует ли упоминать о христианских корнях Европы в Конституции Европейского Союза. Или более частный пример: популярное российское электронное издание «Газета. Ru» опубликовало редакционную статью, где есть такие строки: «Конечно, главные традиционные религии России — православие и ислам — изначально резко отрицательно относятся к гомосексуализму. Но Россия — светское государство и не может опираться в светских законах на религиозные доктрины и нормы»404. Выше я уже писал, что процесс разъединения морали и права как регулятивных систем связан с религиозной энтропией. Но и в рамках этого процесса можно выделить периоды более активной секуляризации. К таким периодам относится эпоха Реформации, когда борьба против папства несла в себе зерно борьбы с религиозным мировоззрением в целом, и, конечно же, эпоха Просвещения. Замечу, что несколько веков назад понятия «секулярный» и «светский» были почти синонимами. Но сегодня их стоит различать. Если светское государство означает по отношению к церкви, так сказать, организационно-правовой индифферентизм, то государство секулярное — индифферентизм мировоззренческий. В реальности же речь идет скорее не о нейтральном, а о негативном отношении к религии. 404 444 Традиционная ориентация [Электронный ресурс] // Газета.Ru. 29 февраля 2012 г. URL: http://www.gazeta.ru/comments/2012/02/29_e_4016709.shtml (дата обращения: 05.03.2012). Светское государство Европейское право — право синтетическое. В нем можно найти следы и обычного (родоплеменного) права, и античного (римско-греческого), и городского, и канонического (церковного). Но основой европейского права все же является христианство. Эта основа сегодня пока еще признаётся в историческом плане. Но все чаще и настойчивее христианская родословная отвергается. А некоторые исследователи вообще пытаются оспорить даже само существование христианской (религиозной) основы европейского права. Например, Н.В. Варламова отрицает религиозные корни европейского права, пытаясь доказать, что в его основе лежат корни магические. Исходя из того, что центральной идеей права является договор, она утверждает, что «образец» договорных отношений — это отношения магические. Ведь, по ее мнению, именно «магическая система отношений характеризуется взаимностью (двусторонностью), принудительностью, эквивалентностью и договорностью. Обе стороны совершают активные взаимообусловленные действия, которые с необходимостью влекут определенные последствия (ответную реакцию контрагента)», тогда как религиозные отношения «носят односторонний (однонаправленный) характер и не предполагают взаимности»405. Многие исходят из мифологемы, будто христианство несовместимо ни с демократией, ни с правами человека. Это не так. Право, в том числе публичное, обязано своим прогрессом в европейской цивилизации именно христианским принципам, христианским воззрениям на мир. П.И. Новгородцев справедливо писал: «Подобно тому, как средневековая церковь, провозглашая отрешение от мира, не могла упразднить земных интересов и светских начал и сама прониклась ими, так и новое государство, как ни резко противопоставляло оно себя церковному идеалу, не могло отрешиться от христианского духа, которым проникнуто нравственное сознание новых народов. Вл. Соловьев хорошо заметил, что “неверующие двигатели новейшего прогресса действовали в пользу истинного христианства” и что “социальный прогресс последних веков совершился в духе человеколюбия и справедливости, т.е. в духе Христовом”»406. 405 Варламова Н.В. Религиозные основания западной правовой культуры // Вопросы правоведения. 2011. № 2. С. 69−70. 406 Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Учения нового времени. XVI−XVIII вв. и XIX в. 2-е изд., испр. и доп. М., 1912. С. 7. 445 3. Основы конституционного строя России Итак, правовая (конституционно-правовая) апелляция к нравственным категориям необходима не только не менее, но в чем-то даже более, чем обращение к иным ценностям общего блага — безопасности государства, его территориальной целостности, демократии и др., ибо нравственность — это ценность, ограждающая общество от одичания. Европейская цивилизация теряет свою роль во многом как раз из-за отказа от своей родословной. Очень верно горькое замечание известного философа Г.С. Померанца (1918–2013) в статье, написанной совместно с его супругой З.А. Миркиной (1926–2018): «Первенство Европы, хоть и казалось очевидным в XIX в., но не состоялось, и сегодня она — только партнер других частей мира в глобальном диалоге. Более того, начиная с терпимости, победившей на рубеже XVIII в., Европа теряла свою христианскую окраску, и недавно госпожа А. Меркель поздравила “голубую пару” с официальным бракосочетанием»407. Наверняка, многие, даже если согласятся с исторической ролью христианства, скажут примерно следующее: «Сегодня христианская этика уже не отвечает потребностям глобального общества, и поэтому само общество выработает необходимую для себя этическую систему». Но в том-то и дело, что разум (рационалистический ум) неизбежно будет раздвигать границы дозволенного, все дальше и дальше уходя от нормы, которая до сих пор удерживала человеческое сообщество от дикости. Ведь сегодня и так становится нормой то, что еще вчера считалось стыдным, позорным. Что же помешает продолжению данного процесса? Скажут: это будет другая цивилизация (футурологи примерно так и рассуждают408). Однако можно ли ее будет вообще назвать цивилизацией? Свобода совести Часто забывают, что понятие «светское государство» родилось не ради того, чтобы «отделить церковь от государства», а чтобы была обеспече- 407 Померанц Г.С., Миркина З.А. Закаты и зори цивилизаций // Общественные науки и современность. 2012. № 2. С. 155. 408 См., например: Тоффлер Э., Тоффлер Х. Революционное богатство. М.: ООО «Издательство ACT», 2008. 446 Светское государство на религиозная свобода. «Лучше всего ее будем формулировать, — писал Ф. Руффини, — следующим образом: никого не дóлжно преследовать и лишать полной юридической правоспособности по мотивам религиозного характера»409. Однако прижилось другое понятие — «свобода совести», которое, впрочем, не охватывает в полном объеме понятие духовной свободы. Поэтому в конституциях и международных актах о правах человека «свобода совести» нередко ставится в один ряд (через запятую) с понятиями, означающими другие проявления духовной свободы: «свобода вероисповедания», «свобода религиозных и мировоззренческих убеждений» (ст. 4 Основного закона ФРГ), «свобода религии» (ст. 9 Европейской Конвенции). Аналогичным образом сформулирована и ст. 28 Конституции РФ: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними». Чем различаются эти две «свободы»? Деепричастный оборот, начинающийся со слова «включая», стоит после слов «свобода вероисповедания», но в то же время явно относится к свободе совести, поскольку предусматривает возможность не исповедовать никакой религии. Неопределенность специфики обоих понятий подтверждается комментаторами. Так, в Комментарии к Конституции РФ, подготовленном под эгидой Конституционного Суда РФ, справедливо говорится, что содержание, вкладываемое в само понятие «свобода совести», претерпело эволюцию. «Исторически вопрос о свободе совести возник как проблема нравственного и правового выбора человека между совестью и догматами того или иного вероисповедания, на основе которого формировались мировоззренческие, нравственные и правовые принципы и нормы общества и государства. Первоначально свобода совести означала веротерпимость, толерантность и свободу толкования религиозных догм, затем свободу вероисповедания (религии)»410. Здесь, правда, я должен сказать, что ставить слова «веротер- 409 Руффини Ф. Указ. соч. С. 24. 410 Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. С. 265. 447 3. Основы конституционного строя России пимость» и «толерантность» в один ряд (через запятую) со словом «свобода» не очень правильно. Ф. Руффини писал, что исторически «терпимость» сольется с понятием «свобода», но изначально оно предполагает некую милость для религиозных диссидентов. Поэтому, утверждал он, «против нее раздадутся со всех сторон голоса наиболее ярых защитников свободы, и Мирабо будет протестовать в Национальном Собрании: “самое слово терпимость кажется мне тиранического происхождения, потому что власть, которая терпит, могла бы также и не терпеть”. <...> В самом деле, терпимость, будучи незаменимой добродетелью в частной жизни, звучит удивительно некрасиво в общественных отношениях; объяснение этому кроется в том техническом значении, которое» это понятие «и поныне сохраняет в церковном католическом праве в качестве вынужденного и оппортунистического признания, чуждого всякому поощрению религиозной свободы»411. В то же время комментаторы ст. 28 соглашаются с тем, что «свобода совести» и «свобода вероисповедания» — это «два очень близких, синонимичных, но, видимо, не тождественных термина», которые «еще в период их появления в русской юридической и богословской литературе вызвали споры об истинном значении и соотношении обозначаемых ими понятий, которые продолжаются до сих пор»412. Далее они пишут, что недопустимо экстраполировать философские, филологические, теологические определения «совести» и «вероисповедания» на юридическую науку. Но и среди конституционалистов нет единого мнения: «Одни юристы считают, что избранная составителями Конституции юридико-лингвистическая конструкция комментируемой статьи хотя формально и предполагает существование не одной свободы, а двух — совести и вероисповедания, но фактически свидетельствует о том, что эти две свободы представляют собой единое понятие и единый правовой институт; другие — что свобода вероисповедания есть лишь элемент свободы совести»413. На мой взгляд, «свобода вероисповедания» означает возможность менять веру и переходить из одного религиозного объединения в другое (в императорской России «вероисповедание» было одним из пунктов гражданской анкеты). 411 Руффини Ф. Указ. соч. С. 27–28. 412 Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. С. 266. 413 Там же. С. 267. 448 Светское государство А теперь посмотрим, как раскрывает понятие «свобода совести» Федеральный закон от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»414 (ст. 3): «1. В Российской Федерации гарантируются свобода совести и свобода вероисповедания, в том числе право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, совершать богослужения, другие религиозные обряды и церемонии, осуществлять обучение религии и религиозное воспитание, свободно выбирать и менять, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними, в том числе создавая религиозные объединения. Иностранные граждане и лица без гражданства, законно находящиеся на территории Российской Федерации, пользуются правом на свободу совести и свободу вероисповедания наравне с гражданами Российской Федерации и несут установленную федеральными законами ответственность за нарушение законодательства о свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных объединениях. 2. Право человека и гражданина на свободу совести и свободу вероисповедания может быть ограничено федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов человека и гражданина, обеспечения обороны страны и безопасности государства. 3. Установление преимуществ, ограничений или иных форм дискриминации в зависимости от отношения к религии не допускается. 4. Граждане Российской Федерации равны перед законом во всех областях гражданской, политической, экономической, социальной и культурной жизни независимо от их отношения к религии и религиозной принадлежности. Гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой. 5. Никто не обязан сообщать о своем отношении к религии и не может подвергаться принуждению при определении своего отношения к 414 СЗ РФ. 1997. № 39. Ст. 4465. 449 3. Основы конституционного строя России религии, к исповеданию или отказу от исповедания религии, к участию или неучастию в богослужениях, других религиозных обрядах и церемониях, в деятельности религиозных объединений, в обучении религии. Запрещается вовлечение малолетних в религиозные объединения, а также обучение малолетних религии вопреки их воле и без согласия их родителей или лиц, их заменяющих. 6. Воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и свободу вероисповедания, в том числе сопряженное с насилием над личностью, с умышленным оскорблением чувств граждан в связи с их отношением к религии, с пропагандой религиозного превосходства, с уничтожением или с повреждением имущества либо с угрозой совершения таких действий, запрещается и преследуется в соответствии с федеральным законом. Проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания запрещаются. 7. Тайна исповеди охраняется законом. Священнослужитель не может быть привлечен к ответственности за отказ от дачи показаний по обстоятельствам, которые стали известны ему из исповеди». Если в этом тексте от материального права отделить его гарантии, можно назвать следующие главные элементы свободы совести в понимании российского законодателя: 1. Равенство всех вне зависимости от их отношения к религии с учетом принципа уважения государством религиозных убеждений. Речь идет о том, что государство не просто провозглашает свободу совести, но и как бы смягчает свои требования в отношении приверженцев религий. Такой подход отнюдь не ставит верующих в более выгодное положение. Просто, как уже говорилось, правовое равенство немыслимо без введения в его содержание категории возможности. Если ею пренебречь, то приверженцы некоторых религий оказались бы как раз в более сложном положении, в том числе были бы поставлены перед дилеммой: нарушать ли каноны своей веры или нарушать законы государства. Вот почему Закон говорит о возможности замены военной службы альтернативной гражданской, если соответствующая религия запрещает брать в руки оружие. И вот почему он освобождает священников от ответственности «за отказ от дачи показаний по обстоятельствам, кото- 450 Светское государство рые стали известны ему из исповеди», а следовательно, и от обязанности передавать соответствующему государственному органу информацию о готовящемся или совершенном преступлении, которая стала им известна на исповеди (напомню, что ст. 205.6 УК РФ предусматривает ответственность за несообщение о некоторых преступлениях против общественной безопасности). Тем самым светское государство фактически признаёт понятия «грех», «покаяние» и т.п. Ведь если бы не существовало такой оговорки, то христиане (священники и миряне) оказывались бы перед непосильным для многих выбором (обречь себя на наказание в вечности или подвергнуться мерам земной ответственности). 2. Право верующих свободно совершать богослужения, религиозные обряды и церемонии. 3. Право осуществлять религиозное обучение и воспитание. 4. Право свободно распространять религиозные или атеистические убеждения. Когда-то свобода совести предполагала существование светского государства, т.е. не могла быть обеспечена в полном объеме в государстве, официально признающем государственную религию. Поэтому тот же Руффини, как уже говорилось, считал, что лишь терпимость к иным верованиям не дает полной религиозной свободы. В наши дни положение изменилось. Понятие «светское государство» стало не только размытым и не очень информативным, но и неспособным служить индикатором гарантированной свободы совести. Казалось бы, это парадокс, поскольку именно свобода совести — та ценность, ради которой, собственно, и возникла идея «отделения церкви от государства» и «светского государства». Но этот парадокс — для теории, практика же опровергла его. Есть страны, где нет официального разделения религиозного объединения и государства, но обеспечена свобода совести. Например, в Норвегии конституционная формулировка об официальной религии отнюдь не препятствует не только атеизму многих норвежцев, но и их борьбе против, как они считают, «навязывания религиозного образования». Так, в 2007 г. четыре пары родителей, проигравшие в норвежских судах дела против государства в связи с введением обязательных уроков религии в школе, одержали победу в Европейском суде по правам человека, который 451 3. Основы конституционного строя России постановил, что уроки «христианского образования, религии и образа жизни» нарушают ст. 9 Европейской Конвенции. И наоборот, даже в государстве, где церковь отделена от государства, может не существовать свободы совести. Яркий пример — СССР. Так, в ст. 124 Конституции СССР 1936 г. говорилось: «В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами». Интересно отметить, что в Конституции РСФСР 1918 г. формулировка была более взвешенная (что, правда, не мешало террору в отношении Церкви): «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами» (ст. 13). Норма же ст. 124 (в чуть более мягком варианте такая конструкция была воспроизведена и в ст. 50 Конституции СССР 1977 г.) означала, что государство юридически отрицает равенство граждан в зависимости от их отношения к религии: атеистам дозволялось свободно распространять свое мировоззрение в обществе, а верующим (клиру и мирянам) можно было лишь «отправлять религиозные культы» (т.е. фактически существовать в полуподпольном режиме), не смея выполнять одну из главных своих задач — проповедовать, благовествовать за пределами религиозных зданий. Причем и «свобода отправления культов» трактовалась совершенно произвольно. В житии священномученика Иоанна (Троянского), епископа Великолукского и Торопецкого, расстрелянного по приговору «тройки» НКВД в 1937 г., есть выдержки из его уголовного дела: «— Следствие располагает документами, что вы у себя на дому исполняете религиозные обряды. Вы подтверждаете данные следствия? — Да, подтверждаю, я действительно допустил однажды по усопшему отслужить панихиду в своем доме. Кроме этого, я регулярно у себя на квартире проводил вечерние и утренние службы, — ответил епископ. <...> — Следствие располагает данными, что вы как епископ с целью привлечения к церкви людей детского возраста практиковали в своей деятельности раздачу конфет, печенья детям, находясь в церкви и на улице. Вы эти данные подтверждаете? 452 Светское государство — Да, признаю, что я... иногда раздавал детям конфеты, печенье, находясь в церкви и на улице. В основе при этом у меня была жалость к детям; как нищему каждый православный подает копеечку, так и детям, я считаю, нужно оказывать внимание и заботу. — Вы допускали в своей деятельности проповеди вне стен церкви? — Да, признаю себя виновным, что я произносил проповедь религиозного содержания вне стен церкви»415. При этом само государство не только открыто поддерживало, но и проповедовало атеизм (школьные и университетские программы, журналы, лектории и т.п.), а «религиозную пропаганду» практически криминализировало (провоз через границу Библии и «религиозной литературы» карался по Уголовному кодексу примерно так же, как провоз иностранной валюты, драгоценностей, оружия). Другими словами, свобода совести в советской системе пала жертвой атеистического характера самого государства. Весьма показателен такой факт: проект Декрета СНК РСФСР от 20 января 1918 г. «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (п. 1) начинался словами: «Религия есть частное дело гражданина Российской Республики». Но накануне принятия данного Декрета Ленин зачеркнул эти слова и написал: «Церковь отделяется от государства»416. Правда, в п. 3 Декрета говорилось: «Каждый гражданин может исповедыватъ любую религию или не исповедывать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются», и к этому пункту добавлялось важное примечание: «Из всех официальных актов всякое указание на религиозную принадлежность и непринадлежность граждан устраняется», что, действительно, является важной гарантией свободы совести. Однако отрицательный смысл «отделения от государства» доминировал над «свободой совести» и в законодательстве, и на практике. В Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. существовала даже отдельная глава «Нарушение правил об отделении церкви от государства»417. Преступлениями, в частности, считались: «Использование религиозных предрассудков 415 Священномученик Иоанн (Троянский), Великолукский, епископ. Житие [Электронный ресурс] // Портал «Православная энциклопедия “Азбука веры”». URL: https://azbyka.ru/days/ (дата обращения: 04.09.2016). 416 РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 5212. Л. 1−5. 417 СУ РСФСР. 1922. № 15. Ст. 153. 453 3. Основы конституционного строя России масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям» (ст. 119), «Совершение обманных действий с целью возбуждения суеверия в массах населения, а также с целью извлечь таким путем какие-либо выгоды» (ст. 120), «Преподавание малолетним и несовершеннолетним религиозных вероучений в государственных или частных учебных заведениях и школах» (ст. 121), «Совершение в государственных учреждениях и предприятиях религиозных обрядов, а равно помещение в этих зданиях каких-либо религиозных изображений» (ст. 124). Впрочем, была и ст. 125, согласно которой запрещалось «воспрепятствование исполнению религиозных обрядов», но только если «они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан» (т.е., например, крестный ход или панихида на кладбище вполне могли быть признаны нарушением общественного порядка и посягательством на права граждан. Тем более что ст. 227 запрещала «публичные нарушения или стеснения религиозными обрядами или культовыми церемониями свободы движения других граждан, вопреки закону или обязательному постановлению местной власти»). Поскольку многие монастыри закрывались властями, насельникам монастырей приходилось жить в миру, сохраняя монашеский образ жизни. Но их преследовали и за это. Монахиня Амвросия записала в своем дневнике в середине 1920-х годов: «Приходил следователь, и нас поодиночке вызывали к нему. Когда я вошла, он сам сел и предложил сесть около него. Стал читать, в чем я обвиняюсь: в агитации молодых девушек, привлечении к монашеству и организации общины»418. Итак, свобода совести способна обеспечиваться государством, относящимся к любому типу государственной системы. Государство может совершенно по-разному строить свои отношения с разными религиозными объединениями при соблюдении главного условия: эти отношения не должны отражаться на реальной свободе совести. 418 454 Монахиня Амвросия (Оберучева). Указ. соч. С. 682. Контрольные вопросы 1. Что такое конституционный строй? 2. Что такое основы конституционного строя? 3. В чем основной смысл ст. 2 Конституции РФ? 4. Дайте определение гражданства. 5. Каковы основные принципы российского гражданства? 6. Дайте определение правового государства. 7. Назовите основные проявления правового государства в Конституции РФ. 8. Что такое республика и республиканская форма правления? 9. Дайте определение демократического государства. 10. Каковы основные элементы демократического государства? 11. Каковы основные отличия советской организации местной власти от местного самоуправления? 12. Как вы понимаете принцип «демократического централизма»? 13. Что такое федерализм? 14. Дайте определение федеративного государства. 15. Назовите основные элементы понятия федеративного государства. 16. Как Лоренц фон Штейн понимал социальное государство? 17. Как определяет социальное государство Конституция РФ и чем это отличается от понимания Л. фон Штейна? 18. Как следует понимать светский характер государства? Рекомендуемая литература Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России: в 3 кн. М.: Республика, 1993. Аквинский Ф. О правлении государей // Политические структуры эпохи феодализма в Западной Европе VI–XVII вв. Л., 1990. 455 3. Основы конституционного строя России Алебастрова И.А. Социальное государство: белые одежды голого короля или платье для Золушки? // Конституционное и муниципальное право. 2008. № 20. Андреева Г.Н. Экономическая конституция в зарубежных странах. М.: Наука, 2006. Антонов М.А. Об определении понятия «правовое государство» // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2010. № 3. Аристотель. Политика // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. М.: ЭКСМО; СПб.: Terra Fantastica, 2003. Архиепископ Иоанн (Шаховской). Свобода и власть // Власть. Основы отношения к властям, обществу и государству. М., 1998. Баренбойм П.Д., Гаджиев Г.А., Лафитский В.И., Мау В.А. Конституционная экономика. М.: ЗАО Юридический Дом «Юстицинформ», 2006. Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. М.: АСТ: Астрель; Полиграфиздат, 2010. Беше-Головко К. Россия: государство и суверенитет versus общество и легитимность // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Конституционное право Российской Федерации: учеб. 2-е изд. М.: ЭКСМО, 2011. Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч.: в 2 т. / сост., ред., авт. примеч. В.В. Соколов. Т. 2. М.: Мысль, 1991. Дайси А. Основы государственного права Англии. Введение в изучение английской Конституции // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. II: Конституционные основы устройства государства и общества. Конституционные основы правового положения личности / концепция, сост., ред., авт. предисл. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алеф-пресс», 2014. Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства / пер. с фр. А.С. Ященко, В.А. Краснокутского, Б.И. Сыромятникова; предисл. к рус. пер. проф. П. Новгородцева и автора. М.: Типография Т-ва И.Д. Сытина, 1908. Зорькин В. Аксиологические аспекты Конституции России // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 4. 456 Рекомендуемая литература Изензее Й. Федеративное государство в системе государственных структур // Государственное право Германии: в 2 т. / пер. с нем. Т. 2. М., 1994. Ильин И.А. О сущности правосознания. М.: Рарогъ, 1993. Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2008. Кравец И.А. Конституционное право как метаотрасль: роль конституции и основ конституционного строя в межотраслевой гармонизации // Конституционное и муниципальное право. 2017. № 11. Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. I: Конституционное право. СПб.: Типография акционерного общества «Слово», 1908. Лаптева Л.Е. Устарело ли правовое государство? // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 2 / сост. В.А. Четвернин. М.: ГУ ВШЭ, 2009. Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Соч.: в 3 т. Т. 3. М., 1988. Милецкий В.П. Социальное государство: эволюция идей, сущность и перспективы становления в современной России // Политические процессы в России в сравнительном измерении. СПб., 1997. Митюков М.А. Дискуссии о светском государстве на Конституционном совещании // Актуальные проблемы российского права. 2017. № 9 (82). Монтескье Ш. О духе законов // Монтескье Ш. Избранные произведения / общ. ред. и вступ. ст. М.П. Баскина. М.: Госполитиздат, 1955. Нерсесян В.С. Право и правовой закон: становление и развитие / под ред. В.В. Лапаевой. М.: Норма, 2009. Нерсесянц В.С. Философия права: учеб. для вузов. М.: Норма, 2005. Новгородцев П.И. Демократия на распутье // Новгородцев П.И. Соч. / сост., вступ. ст. и примеч. М.А. Колерова, Н.С. Плотникова. М.: Раритет, 1995. Осавелюк А.М. Государство и церковь: моногр. М.: Изд-во РГТЭУ, 2010. Петтит Ф. Республиканизм. Теория свободы и государственного правления / пер. с англ. А. Яковлева; предисл. А. Павлова. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. Платон. Государство. Законы. Политик. М.: Мысль, 1998. 457 3. Основы конституционного строя России Понкин И.В. Современное светское государство. Конституционно-правовое исследование. М.: Институт государственно-конфессиональных отношений и права, 2005. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: в 2 т. Т. 1: Чары Платона; Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы / пер. с англ.; под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс; Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. Пшеворский А. Защита минималистской концепции демократии // Теория и практика демократии. Избранные тексты / пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева, Б.Г. Капустина. М.: Ладомир, 2006. Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права // Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре: Трактаты. М.: Канон-Пресс; Кучково поле, 1998. Руффини Ф. Религиозная свобода. История идеи / пер. с ит.; аутентичное переизд. публикации 1914 г.; предисл. проф. Фр. Марджотта-Броглио (Брольо). М., 1995. Салыгин Е.Н. Теократическое государство. М., 1999. Токвиль А. де. Демократия в Америке / пер. с фр.; предисл. Г.Дж. Ласки. М., 2000. Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея / пер. с англ.; под общ. ред., с предисл. Н.Н. Яковлева, коммент. О.Л. Степановой. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Литера», 1994. Хенке В. Республика // Государственное право Германии: в 2 т. / пер. с нем. Т. 1. М., 1994. Чистое учение о праве Ганса Кельзена: сб. переводов / пер. С.В. Лёзова. Вып. 2. М.: ИНИОН АН СССР, 1988. Чичерин Б.Н. Общее государственное право / под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2006. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. СПб.: Наука, 2016. Штейн Л. фон. История социального движения Франции с 1789 года. СПб., 1872. С. XXVIII (цит. по: Кочеткова Л.Н. Социальное государство: консервативный проект Лоренца фон Штейна [Электронный ресурс] // URL: www.rusrand.ru/Dokladi1/Kochetkova.pdf. С. 10−11 (дата обращения: 15.08.2009)). Штобер Р. Германское, европейское и глобальное хозяйственно-конституционное право // Основы германского и международного экономического права / пер. с нем. СПб., 2007. 458 Рекомендуемая литература Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия / пер. с англ.; предисл. и общ. ред. В.С. Автономова. М.: Экономика, 1995 [Электронный ресурс] // Сайт «Институт свободы. Московский Либертариум». URL: http://www.libertarium.ru/lib_capsocdem (дата обращения: 04.05.2011). ПРИЛОЖЕНИЕ Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны)1 Едва ли не у каждого еще со школы роман «Что делать?» ассоциируется с гвоздями Рахметова и четырьмя снами Веры Павловны. В этих снах Чернышевский нарисовал несколько собственных картинок идеального будущего. Почему бы, подумал я, не быть и пятому сну, где Вера Павловна Розальская увидит если не будущую российскую реальность, то хотя бы человека, эту реальность готовившего, — Владимира Ульянова (Ленина). И хотя встреча эта выдумана, вовсе не выдуманы идеи Главного большевика (в диалоге слова Ленина — это почти дословные цитаты из его работ). Не берусь судить, какой моральный мотив лежал в основе ленинских идей, — вполне возможно, что благородный. Вот только результат получился прямо противоположный. Но не это побудило меня изложить некоторые из них в популярной форме. А то, что нынешние большевики вновь зовут к восстановлению советской власти, подсовывая лукавую мысль, будто все дело в неудачном исполнении и кознях врагов. К сожалению, это не так. Говорю «к сожалению» потому, что долгое время сам был сторонником изначальной модели советского типа власти. Пока не пришел к выводу: эта модель объективно ведет не к народовластию, а к олигархии. Любые усовершенствования механизма власти в рамках советского типа бессмысленны, ибо наталкиваются на его неискоренимые пороки. У большевиков начала века хотя бы не было за плечами наглядного опыта осуществления их теоретической модели. У сегодняшних коммунистов этот опыт есть. Так что их нынешний лозунг «народовластие = власть Советов» — либо прямой обман уставших от тягот перехода людей, либо полное отсутствие критического анализа своих принципов. Возможно, иному читателю доводы Веры Павловны покажутся недостаточно жесткими в споре с г-м Ульяновым. Но ведь она сама, по мысли 1 460 Публикуется по изд.: Краснов М. Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) // Независимая газета. 1995. 15 дек. Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) Чернышевского, была сторонницей социал-демократии. Так что читатель заодно увидит, чем социал-демократ отличается от коммуниста. *** И снится Вере Павловне сон, будто: Идет она по влажной траве и видит шалаш. Но вместо деревенского мужика-косца перед нею сидит на пеньке благообразный господин и пишет что-то в большую синюю тетрадь. Он вскидывает на нее глаза с прищуром. Нечто магнетическое ощущает Вера Павловна в этом взгляде и потому не в силах отказаться, когда этот невысокий господин неожиданно предлагает прогуляться по лесу. Она не боится его, интуитивно понимая, что мысли этого «лесовика» сейчас далеко-далеко от земных соблазнов. И вправду г-н Ульянов (так он представился) заводит беседу о том, как он представляет себе скорое будущее России... — Мои духовные отцы — Маркс и Энгельс очень не любили государство. И недаром. Вот Вы, Вера Павловна, хотите быть свободным человеком? — Ну, разумеется. — А понимаете ли Вы, что пока мы живем в государстве, никто из нас не может быть свободным? Карл Маркс очень верно заметил, что «когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестает существовать». — Так Вы — анархист? — разочарованно спрашивает Вера Павловна. — Ведь господа Бакунин и Кропоткин о том же толкуют. Г-н Ульянов рассыпается заливчатым смехом. — Да что Вы, сударыня... Конечно, мы, большевики, вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене государства как цели. Но мы утверждаем, что для достижения этой цели необходимо временное использование орудий, средств, приемов государственной власти против эксплуататоров, как для уничтожения классов необходима временная диктатура угнетенного класса. — Диктатура? — вздрагивает Вера Павловна. — Ну, что же вы, интеллигенты, так боитесь этого слова? Во-первых, без насилия никак не уничтожишь старый строй со всеми его мерзостями. Слышали, наверное, фразу: «Насилие — повивальная бабка исто- 461 Приложение рии»? А во-вторых, это же будет не диктатура какого-то там тирана или кучки богатых над массой бедных. Это будет диктатура большинства над меньшинством. — Кто же эти «большинство» и «меньшинство»? — Ясно, кто. Рабочий класс со своими союзниками будет диктовать волю буржуа, помещикам, мироедам и их присным. А главное, с помощью этой самой диктатуры вырвет из их рук основу несправедливой власти — частную собственность и сделает ее собственностью всего трудового народа. Вот тут-то и соль. Раз большинство народа само подавляет своих угнетателей, то «особой силы» для подавления уже не нужно! В этом смысле государство начинает отмирать. Чем более всенародным становится выполнение функций государственной власти, тем меньше становится надобности в этой власти. — Но ведь любое насилие — это ужасно, — пытается возразить Вера Павловна. — Оно затягивает в свой омут, делает человека равнодушным к чужим страданиям. Появится огромный слой людей, для которых насилие будет профессией, и они начнут сами искать причины для борьбы. И так по кругу... — Что Вы, батенька... Гм, простите, матушка. Насилие насилию рознь. Наше насилие священно. Оно ведь в угоду справедливости. А ради этого можно пожертвовать даже тем, что мы в идеале признаём и одобряем, в том числе некоторыми демократическими принципами... Вот я Вам сейчас по памяти процитирую выдержку из протокола нашего второго съезда. Выступал Посадовский и прямо сказал: «Нет ничего такого среди демократических принципов, чего мы не должны были бы подчинить выгодам нашей партии». Из зала воскликнул кто-то: «И неприкосновенность личности?». А он, молодец, не задумываясь отвечает: «Да! И неприкосновенность личности». Потом встал наш патриарх Плеханов (тогда он еще не скатился в болото либерализма) и поддержал Посадовского: «Каждый данный демократический принцип должен быть рассматриваем не сам по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к тому принципу, который может быть назван основным принципом демократии, именно к принципу, гласящему, что salus populi suprema Leх. В переводе на язык революционера это значит, что успех революции — 462 Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) высший закон. И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться». — Ну, хорошо, г-н Ульянов. Революция, диктатура, насилие. Властелином становится пролетариат. А где же обещанная Вами свобода? Для диктатуры-то государство нужно. И государство это, как я понимаю, будет не таким уж ласковым. Не лучше ли мирным путем рабочим бороться за свои права, бороться за демократию, за то, чтобы вырабатывались законы, учитывающие интересы всех групп населения? Не лучше ли поднимать бедных из бедности, открывать им путь к собственности? Если всех лишить собственности, как можно обеспечить их свободу? Не превратится ли народ в стадо, управляемое пастухами, которые станут заведовать общей собственностью? Да и кто попадет в пастухи? Г-н Ульянов резко останавливается и пристально глядит в глаза Веры Павловны, от чего ей становится не по себе. — Мы, сударыня, в ВАШЕМ сне. А потому я оставляю при себе все эпитеты, которыми мог бы Вас наградить за такие слова... Вам бы в воскресную рабочую школу походить. Тогда бы за три месяца из Вас вся эта оппортунистическая дурь выветрилась... Я же сказал — мы против ВСЯКОГО государства. Но сделать его ненужным может лишь рабочий класс, и только после того, как подавит своих классовых врагов. Отняв частную собственность, сделав ее общенародной, мы сможем уничтожить классы вообще. А значит, и государство не будет нужно. Но пока классы не уничтожены, нам государство потребуется. Весь вопрос в том, какое... Вот в этой синей тетради у меня выписки из работ, писем Маркса и Энгельса о государстве. О, это великие немцы. Они увидели в Парижской коммуне зародыш государства совершенно нового типа. Его и государством-то назвать уже нельзя. Это, так сказать, «полугосударство», государство не в собственном смысле слова. Так что мы о разных государствах с Вами толкуем. Не парламентская республика, а республика Советов (они у нас в России еще в девятьсот пятом появились) — вот в чем спасение пролетариата, вот та государственная форма, в которой социализм будет расти, как на дрожжах. В брошюре, которую я скоро выпущу (она, кстати, так и названа «Государство и революция»), все подробно об этом сказано: от- 463 Приложение куда государство взялось и куда ему дорога. Впрочем, об этом прекрасно сказал покойный Энгельс: настоящее место государственной машине будет в музее древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором. — Может, Вы и мне объясните, что такое эта республика Советов? — Охотно. Прежде всего нам нужно будет освободиться от того, что испокон веков составляло костяк всякого государства, — от армии и полиции. Ведь государство в собственном смысле есть командование над массами со стороны отрядов вооруженных людей, отделенных от народа. А в нашем полугосударстве эти отряды вооруженных людей составит сама масса, народ, а не кто-то над ним поставленный, от него отделенный, привилегированный, практически несменяемый. Скажу более конкретно. Чтобы не дать восстановить полицию, есть только одно средство: создание всенародной милиции, слитой с армией (замена постоянной армии всеобщим вооружением народа). В такой милиции должны участвовать поголовно все граждане и гражданки от 15 до 65 лет. Капиталисты должны платить наемным рабочим, прислуге и проч. за дни, посвященные общественной службе. — Позвольте. Но это уж по-иезуитски как-то. Вы капиталистов будете подавлять, а они за это еще и платить обязаны. — Мы собираемся подавлять лишь сопротивляющихся. С остальными будем сосуществовать, пока частнособственнический уклад не ликвидируем. Повторяю, нам государственная машина, которая всегда есть машина для подавления, понадобится только для защиты от противящихся неумолимому ходу истории. Если бы не это сопротивление, мы могли бы сразу отказаться от государства. Ведь для хозяйственных функций, для учета и контроля за производством и распределением продукции никакого госаппарата не нужно. Все эти функции смогут осуществлять сами трудящиеся, объединенные в Советы. — Что-то плохо я Вас понимаю. Ведь существуют десятки тысяч заводов, фабрик, мастерских — больших и малых. Кто же за всем этим смотреть будет, кто будет управлять производственными процессами и так далее? — В своем сне, сударыня, Вы попали в девятьсот семнадцатый год — лет на пятьдесят вперед и потому еще не знаете, что капитализм уже перерос в свою последнюю стадию — империализм. Тем самым он сам создал предпосылки для того, чтобы все могли участвовать в управ- 464 Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) лении государством, в том числе и хозяйством. К таким предпосылкам относится поголовная грамотность, осуществленная уже рядом наиболее передовых капиталистических стран; затем «обучение и дисциплинирование» миллионов рабочих крупным, сложным, обобществленным аппаратом почты, железных дорог, крупных фабрик, крупной торговли, банковского дела и т.п. При таких экономических предпосылках вполне возможно немедленно, с сегодня на завтра, перейти к тому, чтобы, свергнув капиталистов и чиновников, заменить их — в деле контроля за производством и распределением, в деле учета труда и продуктов — вооруженными рабочими, поголовно вооруженным народом. Россия станет единой фабрикой. Говоря иначе, все хозяйство станет социалистическим — крупным, находящимся в одних руках — народа. Вот этот народ сам и будет управлять не таким уж сложным хозяйством. Главное-то посчитать, сколько нужно произвести и кому сколько причитается из этого общественного продукта. — А почему Вы думаете, что рабочие станут добросовестно трудиться на этих фабриках, что честно будут распределяться продукты и изделия? — Да одно уже сознание, что люди трудятся на себя, а не на хозяина, сотворит чудо. А на жуликов мы управу найдем. К тому же, когда управлять станут все по очереди, красть, обманывать будет трудно или вообще невозможно. Конечно, сейчас, когда хозяйство России подорвано войной, когда ему грозит катастрофа, нам придется пойти на временные, но необходимые меры. Скажем, принудительно объединить население в потребительские общества, установить трудовую повинность для богатых, разделить поровну среди населения продукты потребления, контролировать потребление богатых. — И все-таки никак не возьму в голову. Вот вы уничтожите стихийность в производстве и распределении. Но тогда кто-то должен составлять план, направлять трудовой люд, согласовывать действия масс по управлению этой «единой фабрикой». — А для чего ж тогда партия большевиков? Партия, вооруженная единственно верным учением, научным знанием? Единственная партия, отстаивающая интересы рабочего класса. 465 Приложение — Но ведь у других классов тоже есть партии... Кто же на вас возложил такую миссию? — История, сударыня. История! Европа является передовой в наши дни не благодаря буржуазии, а вопреки ей, ибо один только пролетариат все увеличивает миллионную рать борцов за лучшее будущее, один только он сохраняет и распространяет беспощадную вражду к отсталости, дикости, привилегиям, рабству и унижению человека человеком. Это раньше буржуазия была прогрессивным классом. Когда боролась с феодализмом. Теперь этот класс стал опускающимся, упадочным, внутренне мертвым, реакционным. Подымающимся — в широком историческом масштабе — стал совсем иной класс. Рабочий! А мы, большевики, партия этого класса. Значит, партия будущего. Те, кто считает, что можно усовершенствовать общество в рамках капиталистических отношений, проповедуют воззрения беспредельно тупоумного мещанина, самодовольно размазывающего истасканный хлам под прикрытием «новой» систематизации и терминологии. Именно наша партия — ум, честь и совесть эпохи. Вот почему она имеет нравственное, историческое право указывать, какой путь верный, а какой — нет... Но Вам, наверное, интересно узнать, как будет организована сама эта власть. Тут мы тоже радикально рвем со всем буржуазно-либеральным хламом вроде парламентаризма, правового государства, чистой демократии. Прежде всего мы выступаем против разделения властей. Наши Советы будут работающими корпорациями, как назвал Маркс Парижскую коммуну. — А чем же Вам не угодило разделение властей? По-моему, вполне здравая идея: чтобы ни один орган государства не мог концентрировать всю полноту власти и потому ею злоупотреблять. Вас что, самодержавие ничему не научило? — Именно самодержавие нам и нужно. Только не монарха, а народа. При разделении властей парламент становится тем, от чего и берет свое название, — говорильней. Посмотрите на любую парламентскую страну — от Америки до Швейцарии, от Франции до Англии, Норвегии и проч.: настоящую «государственную» работу делают за кулисами и выполняют департаменты, канцелярии, штабы. Но главное не в этом. А в 466 Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) том, что мы хотим вообще ликвидировать особый слой — политическое чиновничество. Мы хотим преодолеть отчуждение масс от власти. И сделать это посредством того, что народные представители будут сами заниматься и выработкой решений, и делами управления, т.е. проводить свои же решения в жизнь. Нам не нужны профессиональные политики, которые превращают власть в таинственную, недоступную простым смертным сферу. — Но послушайте, г-н Ульянов. Там, где управлением займутся непрофессионалы, нельзя рассчитывать на его компетентность, эффективность... — Не принимайте нас за дурачков, сударыня. Для того, чтобы принимать политические решения, достаточно быть грамотным и знать истинные интересы своего класса. А уж мелкие, частные вопросы народные представители будут решать с помощью специалистов — инженеров, бухгалтеров и т.д. В Вас, вижу, крепко засел этот буржуазный предрассудок, будто народ не может управлять. Может. Надо только нужным образом организовать его и обучить грамоте. И не забывайте о партии. Ее задача все исправлять, назначать и строить по одному принципу, чтобы связанные с пролетариатом коммунистические элементы могли пропитать этот пролетариат своим духом, подчинить его себе, освободить его от буржуазного обмана. — Ага, значит пастухи и стадо все-таки будут. Я так и думала. — Не пастухи, а авангард рабочего класса, который вырабатывает политическую линию, стратегию развития, организует массы. Ведь чем меньше у русского народа организационного опыта, тем решительнее надо приступать к организационному строительству самого народа, а не одних только буржуазных политиканов и чиновников с «доходными местечками». — Ну, понятно. Вместо парламента и правительства — ваша «работающая корпорация». Все власти слиты в одну. А как же на местах? Как быть с земством? — Никаких земств. Речь идет о республике Советов, то есть о системе работающих корпораций снизу доверху на основе демократического централизма... 467 Приложение — Интересно, — перебивает собеседника Вера Павловна. — Централизм, но демократический. Парадокс. — Что ж тут странного? Все «места» участвуют в выработке общегосударственной политики. Но в то же время подчиняются «центру», выполняют его указания. — Получается иерархия представительных органов. Это же противоестественно. Будут депутаты вышестоящие и нижестоящие. Зачем же тогда вообще их избирать? И потом: «центр», выходит, лучше «мест» знает, что им требуется. Ведь земства, органы городского самоуправления как раз и призваны отражать особенности местной жизни. У каждого органа должна быть четкая компетенция и контроль за нею. Зачем указания, директивы, если есть право? — Вижу, что Вы так и не поняли главного, того, что советская власть — это целая система с совершенно новыми принципами. Во-первых, учет местных интересов, конечно, будет. Но не в ущерб общегосударственным. Как это сделать, показала еще Парижская коммуна. Все просто: из нижестоящих представителей народа избирается часть, которая работает в вышестоящем органе. И так — до самого высшего органа власти. — Да, просто, — задумчиво произносит Вера Павловна. А ее спутник продолжает говорить, своеобразно жестикулируя. — Второе наше отличие — полнейший контроль народа за своими представителями. Опять-таки все очень просто. Он достигается с помощью наказов и права отзыва. Член Совета получает от избирателей точную инструкцию о том, как ему действовать в политическом смысле. А если не выполняет наказ или по каким-то другим причинам теряет доверие, отзывается избирателями. Вере Павловне вдруг вспоминается вычитанное ею как-то выражение маркиза де Кондорсе, которое ей понравилось: «Избрание есть не делегация полномочий, а указание способности. Уполномоченный народа, я сделаю все, что считаю сообразным с его истинными интересами. Он послал меня не для того, чтобы поддерживать его мнения, а чтобы изложить мои. Он доверился не только моему усердию, но и моему просвещению, и абсолютная независимость моих мнений есть одна из моих обязанностей по отношению к нему». Эту мысль Вера Павловна пытается высказать своему собеседнику, хотя и видит, что ему неприятны ее возражения. 468 Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) — Ваш маркиз — идеалист. Ну, сами посудите. Откуда вдруг возьмутся независимые депутаты, если идет классовая борьба? Это всё гнилые либеральные профессора права не желают признавать ту простую истину, что решение голосованием, т.е. формальным волеизъявлением, при сохранении капиталистических определителей воли есть буржуазная демократия. Послушать этих профессоров, так выходит, будто добренькие, честные, благородные, миролюбивые капиталисты никогда не применяли силы богатства, силы денег, власти капитала, гнета бюрократии и военной диктатуры, а решали дела истинно «по большинству»! — Так и я говорю о том же. Настоящий парламентаризм — результат компромиссов, поиска баланса интересов, а не решение большинством голосов. Боритесь за такой принцип... — Ошибаетесь, голубушка. Никогда такого не было, чтобы угнетатель мирно договаривался в парламенте с угнетенным, чтобы они согласовывали свои интересы. Только силой можно заставить капиталиста пожертвовать своими интересами. Вот почему чистой демократии в природе не существует. Или она буржуазная, или пролетарская! И право поэтому воля господствующего класса, возведенная в закон. — Значит, кто у власти, тот и прав. И Вы это называете демократией? — Еще раз Вам говорю. Чистой демократии не бывает. Раз пролетариат возьмет власть, то никому уже не позволит отнять ее. Пожалуйста, участвуйте в управлении, кто хочет. Но только в рамках пролетарской демократии, только во имя перехода к коммунизму. — Вы полагаете, избиратели смогут постоянно контролировать своих представителей в Советах? Для этого граждане должны быть как-то организованы... — Правильное замечание. Только Вы опять забыли, что государство у нас будет не вполне обычное. Государство диктатуры пролетариата. Вот почему мы откажемся от буржуазного — территориального — принципа избирательной системы. У нас депутатов выдвигать и избирать будут в основном по предприятиям. Нужно будет рабочим, они и профессора от своей фабрики выберут. Но именно рабочие, которые трудятся вместе, знают друг о друге, объединены вокруг производственной партячейки. Плюс другие организации трудящихся — профсоюзы, общества. Отсюда и легкость контроля, и легкость отзыва. 469 Приложение Непременно легкая, простая процедура отзыва. Помимо прочего, такой принцип дает возможность все новым и новым людям пройти государственную школу. Для того, кстати, мы и сроки полномочий для членов Советов не будем устанавливать. Все время народные представители должны меняться. Так что при социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял. — Никто не управлял?! Это ж анархия. — Нет. Это полное общественное самоуправление в масштабах всей страны. И заметьте еще вот что: поскольку Советы у нас будут работающими корпорациями, депутаты сами будут одновременно и управленцами. А чтобы не забюрократились, у них постоянно будут меняться участки работы. Сегодня, скажем, финансы, завтра — просвещение, послезавтра — транспорт. — А если не захотят люди управлять государством? — Как так не захотят? Они же поймут, что это их государство, им теперь власть принадлежит... — Не знаю, не знаю. С трудом верится. Может, Вы по себе судите, но, сдается мне, далеко не всякий захочет лезть в политику, ломать голову над государственными проблемами. Да и просто терять время. Ведь, как я понимаю, денег за членство в Совете вы платить не собираетесь. — Именно. Не собираемся. Это господа либералы делают из политики профессию. — И все-таки. Как можно строить какую-то политическую систему и не брать во внимание живого человека? Оглянитесь вокруг. Всюду столько воровства, грязи, пьянства, невежества. И каждого тащить в политику? Не боитесь, что государство ваше либо развалится, либо под видом «народной власти» вы придете к тирании? — А Вы, сударыня, не задумывались, отчего эти люди воруют, пьют, дерутся? Да оттого, что в нечеловеческих условиях живут. А мы им скажем: вот вам страна, управляйте ею сами. Эксплуататоров больше нет, все теперь ваше. А? — Но ведь не в один же день все сразу и очистятся. На это годы и годы нужны. — Верно. Правда, не так уж и много лет. Я думаю, десяти-двадцати годочков хватит. Ведь идея-то какая! Дух захватывает. Вы бы посмотре- 470 Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) ли, как двенадцать лет назад Советы рабочих депутатов действовали. Когда народ за правое дело идет, вся грязь из людей выходит. — Так то, как я поняла, революция была. А в такое время люди совсем по-другому и себя ощущают, и на жизнь смотрят. Но когда впереди врага не будет, баррикад не будет, станут ли, захотят ли они в массе своей тянуть лямку ежедневной прозаической государственной работы? Ясно, что не захотят. Вот тут-то и появятся те, для кого власть — сласть. И очень скоро они сделают совершенно формальным, пустым тот контроль, о котором Вы говорите; придумают тысячи уверток, чтобы доказать, будто народ сам властвует, сам общей собственностью распоряжается. Вы же своими руками лишаете общество испытанных инструментов контроля за властью — через право, через развитую судебную власть, через конкуренцию политических партий. Вы сами создаете основу для появления целого слоя бесконтрольных чиновников, прикрывающихся только тем, что официально провозглашена власть народа. Но народовластие создать не сможете, потому что без политической конкуренции власть мгновенно загниет и люди «у руля» сами будут определять, кого во власть допускать, кого нет, а кого и просто уничтожить. Вы рассчитываете только на сознательность масс. Но пока эта сознательность придет (если вообще это возможно), вырастет и окрепнет мощная бюрократия, которая ни за что не захочет уступить места. А ваш авангард? Чем обеспечите его честность, его преданность? Ведь в этот авангард захотят попасть многие из тех, для кого совесть — пустой звук. Будьте же реалистом. Куда вы денетесь от нормальной человеческой психологии, от закономерностей развития любой государственной системы? Не лучше ли взять пусть не идеальную, но пока единственно разумную систему власти, существующую в Европе? — Нет, не лучше! Коммунизм через буржуазную демократию, к которой Вы испытываете такую слабость, не построить. А что до массовости, то мы рассчитываем не только на добровольное участие масс в управлении. Для тех трудящихся, кто не очень желает управлять государством, мы обязанность установим. Вроде государственной повинности. Отработал, скажем, шесть часов на фабрике, будь добр еще два часа на государственной службе отбыть. — Где же тут свобода? Ведь вы как раз для свободы от государства хотите отказаться. 471 Приложение — Опять Вы про свободу. Она придет. Но к ней же подготовиться надо. Приучить людей к ответственности, к общественному долгу... И потом. Это же удовольствие, а не работа — властью побыть. Ну вот Вам пример такой государственной службы: Скажем, надо принудительно выселить из квартиры определенную семью и поселить другую. Наш отряд рабочей милиции состоит, допустим, из 15 человек: 2 матроса, 2 солдата, 2 сознательных рабочих, затем 1 интеллигент и 8 человек из трудящейся бедноты, непременно не менее 5 женщин, прислуги, чернорабочих и т.п. Отряд является в квартиру богатого, осматривает ее, находит 5 комнат на двоих мужчин и двух женщин. «Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы при помощи инженеров (вы, кажется, инженер?) не построим хороших квартир для всех, вам обязательно потесниться. Ваш телефон будет служить на 10 семей. Это сэкономит часов 100 работы, беготни по лавчонкам и т.п. В вашей семье двое незанятых полурабочих, способных выполнить легкий труд: гражданка 55 лет и гражданин 14 лет. Они будут дежурить ежедневно по 3 часа, чтобы наблюдать за правильным распределением продуктов для 10 семей и вести необходимые для этого записи». — Неудачный пример Вы привели, милостивый государь. Это работа не созидательная. Отобрать, уплотнить, арестовать — на это, действительно, охотников немало найдется. А найдете ли вы желающих и умеющих созидательным управлением заниматься? Теми же хозяйственными вопросами. Или тоже с помощью отрядов? — Какая Вы колючая... Ну, во-первых, мы вовсе не отказываемся от услуг буржуазных спецов. Капиталисты им платили и мы будем платить хорошо. Правда, не выше зарплаты квалифицированного рабочего. Через несколько лет и сами рабочие, крестьяне выучатся на инженеров, юристов, врачей. А во-вторых, жизнь сама подскажет формы участия масс в управлении. Дайте нам сначала власть завоевать и с буржуазией управиться. — Кстати, а как вы с нею управитесь? — Всё норовите меня на злодействе поймать. Да не злодеи мы, а реалисты. Это эксплуататорские классы во все времена моря крови пускали, защищая свое богатство и власть. А у нас подавление меньшин- 472 Советский тип власти (пятый сон Веры Павловны) ства эксплуататоров большинством вчерашних рабов — дело настолько, сравнительно, легкое, простое и естественное, что оно будет стоить гораздо меньше крови, чем подавление восстаний рабов, крепостных, наемных рабочих, обойдется человечеству гораздо дешевле. — Да, интересное общество Вы придумали. — Во-первых, не я, а Маркс с Энгельсом. Я лишь додумал некоторые детали, развил их учение о государстве. А во-вторых, и они ничего не придумывали, а выводили все из жизни. — Да из какой жизни? Из революционной? Но революция же не вечно продолжаться будет! — Марксизм — не догма, а руководство к действию. На то и существует партия большевиков, чтобы реальность учитывать, подправлять теорию, не отказываясь от идеалов. А идеалы наши — общество без государства, общество полного коммунистического самоуправления, общество всеобщего братства и счастья людей труда. — Идеалы на то и идеалы, чтобы к ним идти, понимая, что в земной жизни их никогда не достичь. Если же из них цели делать, то можно пойти не к идеалам, а совсем даже в другую сторону... Томас Мор, между прочим, не зря свое государство Утопию на острове поместил. Может, и Вы эту свою синюю тетрадочку оживите не в России, а для начала на каком-нибудь острове? Будет добрый результат, так за такой жизнью и Россия, и весь мир потянутся... — А я Вам тоже свой совет дам. Попробуйте-ка в своем очередном сне попасть к нам лет еще на двадцать вперед, в год, например, тридцать седьмой. Вот тогда и поговорим... БИБЛИОГРАФИЯ Работы классиков философии, права, богословия, истории и социологии Августин Блаженный. О Граде Божием. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. Аквинский Ф. О правлении государей // Политические структуры эпохи феодализма в Западной Европе VI–XVII вв. Л., 1990. Аристотель. Политика // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. М.: ЭКСМО; СПб.: Terra Fantastica, 2003. Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. М.: АСТ: Астрель; Полиграфиздат, 2010. Бердяев Н.А. Философия неравенства. М.: ИМА-пресс, 1990. Библейские комментарии отцов Церкви и других авторов I–VIII веков. Новый Завет. Т. VII: Первое и Второе послания к Коринфянам / пер. с англ., греч., лат., сир.; ред. тома Дж. Брэй; ред. рус. изд. Ю.Н. Варзонин, С.С. Козин. Тверь, 2006. Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий. Попытка сравнительного исследования в области социологии религии // Вебер М. Избранное. Образ общества / пер. с нем. М.: Юрист, 1994 [Электронный ресурс] // Сайт «Электронная библиотека Royallib.ru». URL: http://royallib.com/ book/veber_maks/obraz_obshchestva.html (дата обращения: 21.03.2017). Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч.: в 2 т. / сост., ред., авт. примеч. В.В. Соколов. Т. 2. М.: Мысль, 1991. Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. Вышеславцев Б.П. Вечное в русской философии // Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994. Дайси А. Основы государственного права Англии. Введение в изучение английской Конституции // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. II: Конституционные основы устройства государства и общества. Конституционные основы правового положения личности / концепция, сост., ред., авт. предисл. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алеф-пресс», 2014. 474 Библиография Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства / пер. с фр. А.С. Ященко, В.А. Краснокутского, Б.И. Сыромятникова; предисл. к рус. пер. проф. П. Новгородцева и автора. М.: Типография Т-ва И.Д. Сытина, 1908. Еллинек Г. Конституция, их история и значение в современном праве. СПб.: Книгоиздательство «Голос», 1906. Еллинек Г. Общее учение о государстве // Право современного государства. Т. 1. 2-е изд., испр. и доп. по 2-му нем. изд. С.И. Гессеном. СПб.: Издание Юридического книжного магазина Н.К. Мартынова, 1908. Ильин И.А. Основы государственного устройства // Ильин И.А. Основы государственного устройства. Проект Основного Закона России. М.: Рарогъ, 1996. Ильин И.А. О сущности правосознания. М.: Рарогъ, 1993. Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. Кант И. Основоположения метафизики нравов // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 4. М.: Чоро, 1994. Кант И. Религия в пределах только разума // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. Кельзен Г. Кто должен быть гарантом конституции? // Шмитт К. Государство: право и политика / пер. с нем. и вступ. ст. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2013. Кельзен Г. Судебная гарантия конституции (конституционная юстиция). Ч. 1 // Право и политика. 2006. № 8. Кокошкин Ф.Ф. Лекции по общему государственному праву // Кокошкин Ф.Ф. Избранное / сост., автор вступ. ст. и коммент. А.Н. Медушевский. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. Констан Б. Принципы политики, пригодные для всякого правления // Французский классический либерализм: сб. / пер. с фр. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000. Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. 2-е изд. / предисл. проф. И.Ю. Козлихина. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. II: Часть особенная. 6-е изд. СПб., 1909. Кропоткин П. Собр. соч. Т. 2. М., 1918. 475 Библиография Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. I: Конституционное право. СПб.: Типография акционерного общества «Слово», 1908. Лассаль Ф. О сущности конституции (Речь, произнесенная в одном берлинском окружном собрании в 1862 г.) // Сочинения Фердинанда Лассаля: в 2 т. Т. 2. СПб.: Изд. Н. Глаголева, 1905. Лассаль Ф. Сила и право (Открытое письмо редактору «Реформы») // Сочинения Фердинанда Лассаля: в 2 т. Т. 2. СПб.: Изд. Н. Глаголева, 1905. Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Соч.: в 3 т. Т. 3. М., 1988. Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия // Макиавелли Н. Государь. М.: ЭКСМО, 2014. Милль Дж. С. О гражданской свободе / пер. с англ. Изд. стереотип. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2017. Моммзен Т. История Рима / воспроизведение перевода «Римской истории» (1939−1949 гг.) под науч. ред. С.И. Ковалева, Н.А. Машкина. СПб.: Наука; Ювента, 1997. Монтескье Ш. О духе законов // Монтескье Ш. Избранные произведения / общ. ред. и вступ. ст. М.П. Баскина. М.: Госполитиздат, 1955. Новгородцев П.И. Демократия на распутье // Новгородцев П.И. Соч. / сост., вступ. ст. и примеч. М.А. Колерова, Н.С. Плотникова. М.: Раритет, 1995. Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Учения нового времени. XVI−XVIII вв. и XIX в. 2-е изд., испр. и доп. М., 1912. Новгородцев П.И. Право на достойное человеческое существование // Новгородцев П.И. Соч. / сост., вступ. ст. и примеч. М.А. Колерова, Н.С. Плотникова. М.: Раритет, 1995. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс: сб. / пер. с исп. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. Парето В. Компендиум по общей социологии / пер. с ит. 2-е изд. М., 2008. Платон. Государство. Законы. Политик. М.: Мысль, 1998. Платон. Законы [Электронный ресурс] // Сайт «Библиотека Максима Мошкова». URL: http://lib.ru/POEEAST/ PLATO/ zakony.txt_with-bigpictures.html# (дата обращения: 03.03.2014). Платон. Критон // Платон. Апология Сократа. Критон. Ион. Протагор. М.: Мысль, 1990. 476 Библиография Платон. Политика, или Государство // Платон, Аристотель. Политика. Наука об управлении государством. М.: ЭКСМО; СПб.: Terra Fantastica, 2003. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: в 2 т. Т. 1: Чары Платона; Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы / пер. с англ.; под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс; Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. Роттердамский Эразм. Воспитание христианского государя. М., 2001. Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права // Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре: Трактаты. М.: Канон-Пресс; Кучково поле, 1998. Соловьев В.С. Избранное / сост., автор вступ. ст. и коммент. С.Б. Роцинский. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. Спекторский Е.В. Что такое конституция? // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. I: История, теория и методология конституционного права. Учение о конституции / сост. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алеф-пресс», 2012. Сперанский М.М. О коренных законах государства // Сперанский М.М. Юридические произведения / под ред. и с биогр. очерком В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2008. Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я» / пер. с нем. Я.М. Когана, И.Д. Ермакова. СПб.: Азбука; Азбука-Аттикус, 2017. Фромм Э. Бегство от свободы / пер. с англ.; общ. ред. и послесл. П.С. Гуревича. М.: Прогресс, 1989. Чистое учение о праве Ганса Кельзена: сб. переводов / пер. С.В. Лёзова. Вып. 2. М.: ИНИОН АН СССР, 1988. Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Т. I: Общее государственное право // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. II: Конституционные основы устройства государства и общества. Конституционные основы правового положения личности / концепция, сост., ред., авт. предисл. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алеф-пресс», 2014. Чичерин Б.Н. Общее государственное право / под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2006. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. СПб.: Наука, 2016. Чичерин Б.Н. Философия права. СПб., 1998. 477 Библиография Шмитт К. Гарант конституции // Шмитт К. Государство: право и политика / пер. с нем. и вступ. ст. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2013. Шмитт К. Учение о конституции (фрагмент) // Шмитт К. Государство и политическая форма / пер. с нем. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2010. Штейн Л. фон. История социального движения Франции с 1789 года. СПб., 1872. С. XXVIII (цит. по: Кочеткова Л.Н. Социальное государство: консервативный проект Лоренца фон Штейна [Электронный ресурс] // URL: www.rusrand.ru/Dokladi1/Kochetkova.pdf. С. 10−11 (дата обращения: 15.08.2009)). Ященко А.С. Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства. Юрьев, 1912. Книги, брошюры, диссертации, авторефераты диссертаций Авакьян С.А. Конституция России: природа, эволюция, современность. 2-е изд. М., 2000. Агаев М.Б. Президентская власть в системе государственной власти. М.: Луч, 1994. Аксючиц В.В. Идеократия в России / вступ. ст. А.В. Водолагина. М.: Выбор, 1995. Алексеев А.С. К вопросу о юридической природе власти монарха в конституционном государстве. Ярославль, 1910. Алексеев С.С. У истоков Конституции России. Субъективные заметки. Екатеринбург, 2009. Андреева Г.Н. Экономическая конституция в зарубежных странах. М.: Наука, 2006. Арутюнян А.А. Конституционализм: проблемы постсоветской реальности. М.: Норма, 2013. Баренбойм П. 3000 лет доктрины разделения властей. Суд Сьютера: учеб. пособие. М., 1995. Батурин Ю.М. Конституционные этюды. М.: Институт права и публичной политики, 2008. Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. 2-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1998. 478 Библиография Бернам У. Правовая система США. Вып. 3 / науч. ред. В.А. Власихин. М.: Новая юстиция, 2006. Боговой И. Отзыв депутата горсовета. М.; Л., 1928. Боуз Д. Либертарианство: История, принципы, политика / пер. с англ. под ред. А.В. Куряева. Челябинск, 2004. Варламова Н.В., Пахоленко Н.Б. Между единогласием и волей большинства (политико-правовые аспекты консенсуса). М., 1997. Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В.А. Туманова. М.: Междунар. отношения, 2009. Даль Р.А. Полиархия: участие оппозиции / пер. с англ. С. Деникиной, В. Баранова. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2010. Зидентоп Л. Демократия в Европе / пер. с англ.; под ред. В.Л. Иноземцева. М., 2001. Индексы развития государств мира: справ. / под ред. Ю.А. Нисневича. М.: Изд. дом ВШЭ, 2014. История России. ХХ век: 1894–1939 / отв. ред. А.Б. Зубов. М.: Астрель: АСТ, 2009. История России. ХХ век: 1939–2007 / отв. ред. А.Б. Зубов. М.: Астрель: АСТ, 2009. Канторович Э.Х. Два тела короля: исследование по средневековой политической теологии / пер. с англ. М.А. Бойцова, А.Ю. Серегиной. 2-е изд., испр. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. Ковлер А.И. Кризис демократии? Демократия на рубеже XXI века. М., 1997. Краснов М.А., Мишина Е.А. Открытые глаза российской Фемиды / под общ. ред. Т.Г. Морщаковой. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007. Краснов М.А., Шаблинский И.Г. Российская система власти: треугольник с одним углом. М.: Институт права и публичной политики, 2008. Крауч К. Постдемократия / пер. с англ. Н.В. Эдельмана. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2010. Крутоголов М.А. Президент Французской Республики. Правовое положение. М.: Наука, 1980. Кутафин О.Е. Глава государства. М.: Проспект, 2012. Лафитский В.И. Великие конституции (Истоки, факторы развития и роль в современном мире). М.: БИБЛИО-ГЛОБУС, 2017. 479 Библиография Лопухин А.П. Законодательство Моисея. Исследование о семейных, социально-экономических и государственных законах Моисея. Суд над Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения. Вавилонский царь правды Аммураби и его новооткрытое законодательство в сопоставлении с законодательством Моисеевым / под ред. и с предисл. проф. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2005. Магазинер Я.М. Общее учение о государстве. Курс лекций, читанных в Петроградском университете в 1918−1922 гг. Изд. 2-е, перераб. Пг.: Центральный издательский кооперативный союз «Кооперация», 1922. Маккой Д. Джордж Вашингтон / пер. с англ. С. Самуйлова. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2015. Мамут Л.С. Народ в правовом государстве. М.: Норма, 1999. Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Исторические типы государства и права. М.: Юрид. лит., 1971. Медушевский А.Н. Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. Митюков М.А. Конституция и Федеративный договор: проблемы соотношения (политико-правовые дискуссии начала 90-х годов): моногр. М.: Проспект, 2019. Моро Ф. В защиту парламентаризма / пер. с фр. Кагана. М.: Типография «Север», 1908. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс / пер. с фр. Т.П. Емельяновой. М.: Изд-во «Центр психологии и психотерапии», 1996. Муздыбаев К. Психология ответственности. М.: Наука, 1983. Мюллер Я.-В. Споры о демократии. Политические идеи в Европе XX века / пер. с англ. А. Яковлева. М.: Изд-во Института Гайдара, 2014. Мюллер Я.-В. Что такое популизм? / пер. с англ. А. Архиповой; под науч. ред. А. Смирнова. М.: Изд. дом ВШЭ, 2018. Нерсесян В.С. Право и правовой закон: становление и развитие / под ред. В.В. Лапаевой. М.: Норма, 2009. Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества / пер. с англ. Д. Узланера, М. Маркова, Д. Раскова и А. Расковой. М.: Изд-во Института Гайдара, 2011. 480 Библиография Оболонский А.В. Драма российской политической истории: система против личности. М., 1994. Осавелюк А.М. Государство и церковь: моногр. М.: Изд-во РГТЭУ, 2010. Пайпс Р. Собственность и свобода. М.: Московская школа политических исследований, 2000. Папаян Р.А. Христианские корни современного права. М., 2002. Петтит Ф. Республиканизм. Теория свободы и государственного правления / пер. с англ. А. Яковлева; предисл. А. Павлова. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. Плискевич Н.М. Человеческий капитал в трансформирующейся России. М.: ИЭ РАН, 2012. Познер Р.А. Рубежи теории права / пер. с англ. И.В. Кушнаревой; под ред. М.И. Одинцовой. М.: Изд. дом ВШЭ, 2017. Понкин И.В. Современное светское государство. Конституционно-правовое исследование. М.: Институт государственно-конфессиональных отношений и права, 2005. Римини Р. Краткая история США / пер. с англ. О. Алексаняна. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2018. Румянцев О.Г. Конституция Девяносто третьего. История явления. (Документальная поэма в семи частях от Ответственного секретаря Конституционной комиссии 1990−1993 годов.) М.: ЗАО «Библиотечка РГ», 2013. Руффини Ф. Религиозная свобода. История идеи / пер. с ит.; аутентичное переиздание публикации 1914 г.; предисл. проф. Фр. Марджотта-Броглио (Брольо). М., 1995. Салыгин Е.Н. Теократическое государство. М., 1999. Сатаров Г.А. Институты хаоса в социальном порядке: от первобытного общества до постмодернизма. СПб.: СПбГУП, 2006. Современные проблемы организации публичной власти: моногр. / рук. авт колл. и отв. ред. д.ю.н., проф. С.А. Авакьян. М.: Юстицинформ, 2014. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М.: ГУП «Облиздат», ТОО «Алир», 1998. Тойнби А.Дж. Исследование истории: Возникновение, рост и распад цивилизаций / пер. с англ. К.Я. Кожурина. М.: АСТ: АСТ Москва, 2009. 481 Библиография Токвиль А. де. Демократия в Америке / пер. с фр.; предисл. Г.Дж. Ласки. М., 2000. Тоффлер Э., Тоффлер Х. Революционное богатство. М.: ООО «Издательство ACT», 2008. Уортман Р.С. Властители и судии. Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек // пер. с англ. М.Б. Левина. М.: ООО «Издательство АСТ», 2004. Цыпин В., прот. Эпоха гонений. Очерки из истории Древней Церкви. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2016. Черкасов А.И. Глава государства и правительство в странах современного мира. Конституционно-правовое регулирование и практика. М.: Экзамен, 2006. Четвернин В.А. Введение в курс общей теории права и государства. М., 2003. Чиркин В.Е. Глава государства. Сравнительно-правовое исследование. М.: Норма; ИНФРА-М, 2010. Шайо А. Самоограничение власти (краткий курс конституционализма) / пер. с венг. М., 2001. Шейнис В.Л. Власть и закон. Политика и конституции в России в ХХ– ХХI веках. М.: Мысль, 2014. Шестов Л. Достоевский и Ницше // Шестов Л. Соч. / сост., вступ. ст. и примеч. Л.В. Полякова. М.: Раритет, 1995. Шлезингер-младший А.М. Циклы американской истории / пер. с англ. М.: Издательская группа «Прогресс»; «Прогресс-Академия», 1992. Штобер Р. Германское, европейское и глобальное хозяйственно-конституционное право // Основы германского и международного экономического права / пер. с нем. СПб., 2007. Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия / пер. с англ.; предисл. и общ. ред. В.С. Автономова. М.: Экономика, 1995 [Электронный ресурс] // Сайт «Институт свободы. Московский Либертариум». URL: http://www.libertarium.ru/lib_capsocdem (дата обращения: 04.05.2011). Эпоха Ельцина. Очерки политической истории. М.: Вагриус, 2001. Wilson W. Constitutional Government in United States. N.Y.: Columbia University Press, 1917. 482 Библиография Научные труды в сборниках и хрестоматиях, главы в монографиях Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России: в 3 кн. М.: Республика, 1993. Алексеев Н.Н. Обязанность и право // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. Алексеев Н.Н. Христианство и идея монархии // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. Варламова Н.В. Правопонимание: синкретичность и «чистота» подходов // Правовые культуры: история, эволюция, тенденция развития. М., 2003. Дэвид П. Клио и экономическая теория QWERTY // Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса / редкол.: Я.И. Кузьминов (гл. ред.), В.С. Автономов (зам. гл. ред.), О.И. Ананьин и др.; Гос. ун-т — Высшая школа экономики. 2-е изд. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. Изензее Й. Федеративное государство в системе государственных структур // Государственное право Германии: в 2 т. / пер. с нем. Т. 2. М., 1994. Инаугурационные речи президентов США от Джорджа Вашингтона до Джорджа Буша (1789–2001 гг.) с историческим комментарием / пер. с англ.; общ. ред. и коммент. Э.А. Иваняна. М.: Изд. дом «Стратегия», 2001. Кильдюшов О. Между правом и политикой: Карл Шмитт в начале 1930-х // Шмитт К. Государство: право и политика / пер. с нем. и вступ. ст. О.В. Кильдюшова; сост. В.В. Анашвили, О.В. Кильдюшов. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2013. Корзо М.А. Дискуссии о Декалоге в протестантской мысли XVI века // Философия права Пятикнижия: сб. статей / под ред. А.А. Гусейнова, Е.Б. Рашковского; сост. П.Д. Баренбойм. М.: ЛУМ, 2012. Краснов М.А. О характере, некоторых причинах и следствиях российского политического кризиса 1992−93 гг. // Эволюция российского и зарубежного государства и права. К 80-летию кафедры истории государства и права Уральского государственного юридического университета (1936−2016): сб. науч. тр. Т. III: Эволюция российского государства и права, учений о российском государстве и праве в трудах-поздравлениях коллег / под ред. проф. А.С. Смыкалина. Екатеринбург: Уральский гос. юрид. ун-т, 2016. 483 Библиография Кудашев А. Конституционное собрание // Основные элементы демократии / пер. с нем. К.Р. Новожиловой. СПб.: Изд-во Европейского Дома; Хронограф, 1993. Лапаева В.В. Конституционные гарантии против законодательного произвола: роль правовой доктрины // Современный конституционализм: теория, доктрина, практика: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; РАП. Отд. конституционно-правовых исслед.; отв. ред. Е.В. Алферова, И.А. Умнова. М., 2013. Лаптева Л.Е. Устарело ли правовое государство? // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 2 / сост. В.А. Четвернин. М.: ГУ ВШЭ, 2009. Линц Х. Опасности президентской формы правления // Теория и практика демократии. Избранные тексты / пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева, Б.Г. Капустина. М.: Ладомир, 2006. Маклаков В.В. Конституция Великобритании (вступ. статья) // Конституции буржуазных государств: учеб. пособие / сост. В.В. Маклаков. М.: Юрид. лит., 1982. Маклаков В.В. Парламент Франции: перевод законодательных актов. Ч. I: Национальное собрание / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; отв. ред. Е.В. Алферова. М., 2008. Маунц Т. Государственное право Германии (ФРГ и ГДР) // Хрестоматия по конституционному праву: учеб. пособие. Т. II: Конституционные основы устройства государства и общества. Конституционные основы правового положения личности / концепция, сост., ред., авт. предисл. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб.: Изд. дом «Алеф-пресс», 2014. Миласич С. Франция — Россия: сходства и различия // Политические институты России и Франции: традиции и современность: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН; отв. ред. Д.В. Ефременко, Н.Ю. Лапина. М., 2014. Милецкий В.П. Социальное государство: эволюция идей, сущность и перспективы становления в современной России // Политические процессы в России в сравнительном измерении. СПб., 1997. Нуреев Р., Латов Ю. Что такое зависимость от предшествующего развития и как ее изучают российские экономисты // Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса / редкол.: Я.И. Кузьминов (гл. ред.), В.С. Автономов (зам. гл. ред.), О.И. Ананьин и др.; Гос. ун-т — Высшая школа экономики. 2-е изд. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. 484 Библиография Пшеворский А. Защита минималистской концепции демократии // Теория и практика демократии. Избранные тексты / пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева, Б.Г. Капустина. М.: Ладомир, 2006. Рейснер М.А. Государство буржуазии и РСФСР. Пг., 1923. Стандарты Совета Европы в области прав человека применительно к положениям Конституции Российской Федерации: избранные права. М.: Институт права и публичной политики, 2002. Федеративный договор: Документы. Комментарий / редкол.: Р.Г. Абдулатипов, Л.Ф. Болтенкова и др. М.: Республика, 1992. Хенке В. Республика // Государственное право Германии: в 2 т. / пер. с нем. Т. 1. М., 1994. Четвернин В.А. Исторический прогресс права и типы цивилизаций // Ежегодник либертарно-юридической теории. Вып. 2 / сост. В.А. Четвернин. М.: ГУ ВШЭ, 2009. Чиркин В.Е. Базовые ценности конституционализма в XXI в. // Современный конституционализм: теория, доктрина, практика: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. правоведения; РАП. Отд. конституционно-правовых исслед.; отв. ред. Е.В. Алферова, И.А. Умнова. М., 2013. Статьи в научных журналах Алебастрова И.А. Социальное государство: белые одежды голого короля или платье для Золушки? // Конституционное и муниципальное право. 2008. № 20. Альберт Р. «Выгоды», доступные президентским республикам, в условиях парламентских демократий // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. Андреева Л.А. Феномен религиозного индифферентизма в Российской империи // Общественные науки и современность. 2008. № 4. Антонов М.А. Об определении понятия «правовое государство» // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2010. № 3. Аузан А.А. «Колея» российской модернизации // Общественные науки и современность. 2007. № 6. Беше-Головко К. Конституционная логика многопартийной системы Франции // Сравнительное конституционное обозрение. 2010. № 4. 485 Библиография Беше-Головко К. Россия: государство и суверенитет versus общество и легитимность // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. Браун Н.Дж., Уоллер Д.Дж. Конституционные суды и политическая неопределенность: разрыв конституционной преемственности и «правление судей» // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 4. Варламова Н.В. Религиозные основания западной правовой культуры // Вопросы правоведения. 2011. № 2. Варламова Н.В. Юридический позитивизм и права человека // Общественные науки и современность. 2008. № 1. Воронин Ю.М. Двадцать лет нелегитимной Конституции России (письмо Председателю Государственной Думы С.Е. Нарышкину, 23 марта 2013 г.) // Конституционный вестник. 2013. № 3 (21). Гарлицкий Л. «Конституционные ценности» и Страсбургский суд // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 6. Даль Р. Смещающиеся границы демократических правлений [Электронный ресурс] // Сайт «Библиотека Гумера». URL: http://www.gumer.info/ bibliotek_Buks/Polit/dal/sm_gran.php (дата обращения: 10.10.2013). Диксон Р., Ландау Д. Транснациональный конституционализм и ограниченная доктрина неконституционного изменения конституции // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 2. Донгаров А.Г. На пути к 22 июня // Труды по россиеведению: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр россиеведения; гл. ред. И.И. Глебова. Вып. 7. М.,
