Р е ц е н з е н т ы: Козина О.М., канд. филол. наук, доц. Ханташкеева Т.В., канд. филол. наук, доц. Майоров А.П. Введение в лингвокраеведение Бурятии: Учебное пособие для студентов вузов. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета, 2010. – 122 с. В учебном пособии описывается региональный узус русского языка, функционирующего в Бурятии. Особенности разных форм разговорной речи рассматриваются в современном состоянии и историческом освещении. Факты разговорной речи характеризуются в структурно-системном, социолингвистическом, лингвокультурологическом аспектах. В конце пособия даны тексты, содержащие диалектную речь семейских, и тексты, извлеченные из памятников забайкальской деловой письменности XVIII в. Для студентов-филологов, изучающих курсы «Основы лингвистического краеведения», «Русская диалектология», историков, культурологов. 2 ОГЛАВЛЕНИЕ Введение…………………………………………………………………...........…………… 4 Глава первая. Региональный вариант национального языка…………...………....... 1.1. Литературный язык и литературность ......……....………………….…………….….. 1.2. Понятие нормы и узуса .....…..……..…………………………………………........…. 1 1.3. Региональные варианты разноуровневых единиц………….………..……………… Глава вторая. Лингвокраеведение и диалектология ……………………......………... 2.1. История формирования забайкальских говоров...…………………………………..…. 2.2. Изучение русских говоров Бурятии............................................……………………..… 2.3. Русские говоры Бурятии .….......................................………………………………….... 2.3.1. Фонетические явления ……………........................................……………………….... 2.3.2. Морфологические явления ……………………………….................................…….... 2.3.3. Лексические явления …….........………….................................…………………….... Глава третья. Лингвокраеведение и социолингвистика …………………...………….... 3.1. Из истории формирования языковой ситуации Бурятии........…………….....………... 3.2. Современная языковая ситуация Бурятии………….………………...……………….... Глава четвертая. Лингвокраеведение в лингвокультурологическом и этнолингвистическом аспектах…….....………………..…………………………........................….... 4.1. Диалектная лексика и народная культура………….…………………………………... 4.2. Символика и лингвосемиотика обрядовых действий ………………………………... 4.3. Этностереотип в региональном аспекте…………………………………………….….. 4.4. Фразеологизмы в народной картине мира...……………………………………….….. Глава пятая. Региональный ономастикон: забайкальские топонимы и антропонимы............................................................................................................................. 5.1. Топонимика ………………..……………..........................................................…….….. 5.1.1. Происхождение микротопонимов …………….................................……………….... 5.1.2. Образование микротопонимов ……………………................................……………... 5.1.3. Ойконимы .............................................................………………………………….….. 5.1.4. Эргонимы ………............………………………………………………………….….. 5.2. Антропонимика………....…………………………………………………………….….. Глава шестая. Историческое лингвокраеведение….…………………………………….. 6.1. Своеобразие регионального узуса русского языка XVIII в…………..……………... 6.2. Забайкальские письменные памятники как лингвистический источник.....………... 6.2.1. Орфография и фонетика забайкальских письменных памятников XVIII в.……..… 6.2.2. Словарный состав забайкальских письменных памятников XVIII в...............…… Дополнительная рекомендуемая литература....................…….................……………… Приложение………………......………...................................................…………………… Тексты живой речи семейских …………………............………………………………….. Тексты русской речи в Забайкалье XVIII века……………………………………………… 3 Введение Язык, как и любое явление объективной действительности, всегда функционирует в определенное время и в определенном пространстве. Для языка локальная привязанность часто означает факт его территориального варьирования. Традиционно к территориальному варьированию общенародного языка в русистике относятся как к атавистическому явлению, «пережитку прошлого». Русский язык сохраняет диалектное членение русского языка, расцвет которого был связан с периодом феодальной раздробленности. Это «прошлое» должно было быстро раствориться под влиянием эталонного литературного языка, единого на всей территории страны. Такая схема развития национального языка, сформированная в советском языкознании, отражала определенные тенденции его развития в условиях тоталитарного режима, она упрощала отношения между литературным и диалектным языками. На этом в 50-х годах XX века была построена языковая политика советского государства. С другой стороны, в русистике приоритет отдавался изучению литературного языка как построенного дедуктивным путем образца, базой для которого служили художественные тексты (как и по традиции языка церковнославянского – книжно-письменного). Предпринятое в 60-е годы XX столетия описание устно-разговорной разновидности литературного языка дало неожиданные результаты: появились такие понятия, как региональный вариант литературного языка (локально окрашенная литературная речь), русская разговорная речь, язык города. Таким образом, стало очевидным, что сосуществование разных форм национального языка представляет собой сложное единство, нежели представлялось ранее. Обнаружилось, что локальная принадлежность языка порождает с неизбежностью его территориальное варьирование, которое может рассматриваться не как архаика, а как такое же свойство живого 4 естественного языка, как и его изменение во времени. Ядром же локально окрашенных форм языка были и остаются народные говоры. Лингвистическое краеведение как учебная дисциплина: предмет и объект лингвистического краеведения. Предмет лингвистического краеведения – изучение особенностей функционирования и исторического развития национального языка в разных регионах России. Объектом лингвистического краеведения выступает разговорная речь представителей различных социальных слоев определенного российского региона, имеющая, с одной стороны, общие черты, противопоставляющие ее литературной речи. С другой стороны, ее выделяют такие лингвистические признаки, которые характерны для устно-разговорной речи исключительно данного региона. Как самостоятельное научное направление языкознания лингвистическое краеведение не существует, поскольку невозможно в его рамках выделить особого подхода к изучению региональных вариантов общенародного языка, специфических методов исследования, разработка которых всегда сопутствует возникновению отдельного научного направления. Однако велика востребованность лингвокраеведения в качестве учебного курса. Непреходящее значение этой дисциплины в рамках национально- регионального компонента в образовании состоит в том, что она дает возможность учащимся представить теоретические проблемы языка и речи, нормы и узуса, исторического развития языка в практическом аспекте, на местном языковом материале увидеть последствия территориального варьирования общенародного функционирования русского языка, языка, глубже осознать предопределяемую специфику своеобразием межкультурных контактов. Цель и задачи курса. Новое для общества понятие «региональный компонент базового образования» требует интеграции усилий ученых и педагогов разного профиля: географов, историков, филологов. Оно имеет специфику в каждой области знаний и в совокупности составляет региональное народоведение с его 5 своеобразием территориальных, природно-климатических, экономических, культурно-исторических, языковых факторов. Цель научной и практической работы в области лингвокраеведения состоит в реализации одного из самых актуальных и ответственных направлений государственной и культурно-речевой политики общества – сохранить и преумножить национальное языковое богатство. Таким образом, целью данного учебного курса является ознакомление студентов с принципами исследования территориальных разновидностей языка в связи с особенностями исторического развития и культурной специфики полиэтнического региона. В задачи курса входят: 1) ознакомление студентов с теоретическими проблемами лингвистического краеведения, а также с научной литературой по данной проблематике; 2) формирование у студентов представления о взаимосвязи языка с историей и культурой народа; 3) освоение студентами принципов исследования региональной специфики языка; 4) ознакомление с особенностями языка групп населения Забайкалья в связи с их историей, материальной и духовной культурой; 5) развитие навыков проведения научного исследования языка. В области синхронного лингвокраеведения важнейшими источниками служат: тематически ориентированный местный материал, помогающий воссоздать «языковую среду обитания», в том числе регионализмы на фоне литературной нормы, диалектизмы и профессиональная речь. К особенно ярким источникам лингвокраеведения относится ономастика. В ней представлены разные этнохронологические пласты, отражена история и география края. Историческое лингвокраеведение ставит целью изучение формирования и развития региональных особенностей общенародного языка. Спецификой этого раздела лингвокраеведения являются источники исследования. В 6 качестве источников исторического лингвокраеведения в первую очередь выступают письменные памятники, а среди них – памятники деловой письменности, некоторые жанры которых активно отражают элементы народно-разговорного языка прошедших эпох. Введение в научный оборот региональных памятников письменности представляет собой актуальную задачу современной исторической русистики. Место лингвистического краеведения среди других лингвистических дисциплин. Курс «лингвистическое краеведение» тесно связан с такими дисциплинами, как русская диалектология, лингвокультурология, социолингвистика, этнолингвистика, стилистика современного русского языка, история русского языка. Собственно, его предмет образуется на стыке этих дисциплин, поскольку объект лингвокраеведения – разговорная речь – исследуется под разным углом зрения в названных выше научных дисциплинах. Исключение составляет рассмотрение разговорной речи в свете бурятско-русского и русско-бурятского двуязычия. Хотя вопросы языковой ситуации, безусловно, входят в предмет лингвокраеведения, однако в данном учебном пособии проблема двуязычия не рассматривается. 7 Глава первая. Региональный вариант национального языка 1.1. Литературный язык и литературность. В русистике последних десятилетий достаточно актуальным стало обращение к вопросу о границах литературного языка, в частности, в связи с описанием разговорной речи и вниманием к сущности и признакам городского просторечия. Необходимым становится установить границы литературности. Литературность – понятие, которое соответствует культурному языковому стандарту, пользующемуся престижем. Это эталонность, образцовость языка. Ей противостоит нелитературность как нарушение правильности языка с точки зрения образованного человека. Однако можно ли считать, что всегда и все отклонения от эталонности в речи говорящего обнаруживают ее нелитературность? Дело в том, что образованные люди говорят нередко поразному, и причина этого кроется не в особенностях языковой личности, индивидуальности речи говорящего, а в другом. К сожалению, не всегда учитывается то, что образованные люди говорят не совсем одинаково на разных территориях распространения русского языка. «Литературный язык занимает в русском этноязыке господствующее положение – прежде всего в смысле воздействия на другие разновидности языка, но не по количеству его носителей. Подлинных представителей литературного языка – образованных людей, владеющих стилями кодифицированного литературного языка, среди русскоязычного населения знечительно меньше, чем диалекто- и полудиалектоносителей. Последние – в недосягаемом большинстве» (Трубинский, с.93). Устно-разговорная речь, которой представлен национальный язык, существует в нескольких разновидностях. Их можно представить иерархически, в соответствии с исторически сложившимся стратифицированности представлением общества: самый верхний о социальной слой – это некодифицированные сферы литературного языка, т.е. его устно-разговорная форма. Ниже его размещаются полудиалектно-просторечные 8 сферы, представляющие очень широкий континуум идиолектов русской разговорной стихии. Самый нижний слой – это крестьянские (народные) говоры, окончательно сложившиеся к концу XIX в. Они служат своеобразным основанием русской разговорной стихии. Но основанием особым, отличающимся от других подсистем и стилей языка наибольшим числом черт собственно языковых и, стало быть, своей слишком заметной нефункциональной природой. Приведенную выше дифференциацию форм общенародного языка представим на схеме: Национальный язык Литературный язык Книжнописьменная форма лит.языка Разговорная речь просторечие Устноразговорная форма лит.языка полудиалекты социальные диалекты Народные говоры 1.2. Понятие нормы и узуса. Обычно главным отличительным признаком литературного языка от остальных форм существования национального языка считают понятие нормы. С другой стороны, при рассмотрении варьирования языка в пространстве и его динамики во времени ученые нередко прибегают к понятию узуса. Рассуждая о природе регионального варианта национального языка, следует прежде всего разобраться в противопоставлении нормы и узуса. 9 Языковая норма – совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации. Норма как совокупность стабильных и унифицированных языковых средств и правил их употребления, сознательно фиксируемых и культивируемых обществом, является специфическим признаком литературного языка национального периода. Норма – это реализованная возможность системы. «Норма соответствует не тому, что «можно сказать», а тому, что уже сказано и что по традиции «говорится» в рассматриваемом обществе (Косериу, с.175). Несмотря на то, что категория нормы является одной из центральных категорий лингвистики, теория нормы все еще остается противоречивой. Еще в конце 60-х XX в. В.А. Ицкович указывал на двоякое истолкование нормы: «Во-первых, нормой называют общепринятое, закрепившееся в языке употребление, во-вторых, нормой называют употребление, рекомендованное грамматикой, языком, справочником» (Ицкович, с.45). Трактовка нормы, как соответствия правилам, зафиксированным в грамматиках и словарях, привела к тому, что норма стала фактически отождествляться с кодифицированностью. Таким образом, перед лингвистами встала проблема обоснования нормы как лингвистической категории и определения ее источников. В лингвистике термин «норма» используется в двух смыслах – широком и узком. В широком смысле под нормой подразумевают традиционно и стихийно сложившиеся способы речи, отличающие данный языковой идиом от других языковых идиомов (в этом понимании норма близка к понятию узуса, т.е. общепринятых, устоявшихся способов использования данного языка). Так, можно говорить о норме применительно к территориальному диалекту: например, нормальным для северо-русских диалектов является оканье, а для южнорусских – аканье. В узком смысле норма – это результат целенаправленной кодификации языка. Такое понимание нормы неразрывно 10 связано с понятием литературного языка, который иначе называют нормированным, или кодифицированным. Обобщим сказанное. Языковая норма – одна из составляющих национальной культуры. Поэтому разработка литературной нормы, ее кодификация важны не только для сохранения целостности литературного языка, но и имеют большое социально-культурное значение. Литературная норма едина и общеобязательна для всех говорящих на данном языке: она консервативна использования, и направлена накопленных на сохранение в данном средств обществе и правил их предшествующими поколениями. Единство и общеобязательность нормы проявляется в том, что представители разных социальных слоев и групп, составляющих данное общество, обязаны придерживаться традиционных способов языкового выражения, а также тех правил и предписаний, которые содержатся в грамматиках и словарях, и являются результатом кодификации. Норма выполняет селективную и одновременно охранительную функцию: она пропускает в литературное употребление все наиболее выразительное, коммуникативно необходимое, и задерживает, отсеивает все случайное. Норма не только социальная, но и социально-историческая категория. Она трактуется как неотъемлемый атрибут языка на всех этапах его развития. Норма не статична, она изменчива во времени; предусматривает динамическое взаимодействие разных способов языкового выражения в зависимости от условий общения (коммуникативная целесообразность). Изменяться может нормативный статус не только отдельных слов, форм и конструкций, но и образцов речи. Новое и старое могут длительное время сосуществовать в пределах литературной нормы. Источником изменения литературной нормы может служит разговорная речь во всех ее социальных ипостасях (диалектная речь, жаргоны, городское просторечие, устно-разговорная форма литературного языка). В обновлении нормы важна и социальная среда, в которой то или иное новшество получает распространение. Чем выше «общественный вес» социальной группы, ее 11 престиж в обществе, тем легче инициируемые ею языковые изменения получают распространение в других группах носителей языка. Сосуществование в рамках единой нормы вариативных единиц обычно сопровождается процессом смыслового, стилистического и функционального размежевания, что дает возможность гибко использовать допускаемые нормой языковые средства в зависимости от целей и условий коммуникации. Узус (от лат. usus – пользование, употребление, обычай) в языкознании – общепринятое употребление языковой единицы (слова, фразеологизма и т.д.) в отличие от окказионального (временного и индивидуального) употребления. Понятие узуса тесно связано с понятиями языковой нормы и языковой системы. Под узусом понимают также более частные нормы (в отличие от общезначимой нормы литературного языка) – в этом смысле говорят об узусе научного изложения, языковом узусе заводской молодежи, речевом (или языковом) узусе эмигрантов и т.п. С одной стороны, кодифицированным, узуальные эталонным нормы (примеры противопоставляются узуального употребления: обеспечéние, звóнит, довлеть в знач. «отягощать, давить»). В этом случае узус отличается от нормы тем, что он всегда содержит определенное число окказиональных, нетрадиционных и даже некорректных реализаций, хотя некоторые из них могут быть довольно устойчивыми (ср. русск. хочим, транвай, консомолец или нем. Gebürge вместо Gebirge, interezant вместо interessant). С другой стороны, узуальные нормы противополагаются нормам профессиональных сфер общения (áлкоголь, наркомáния, диспáнсер у медиков; осýжден, возбýждено у юристов), просторечия (по-хорошему, поновому); жаргона (замочить в знач. «убить», шлепнуть в знач. «застрелить»). Между отдельными нормами (литературным языком и диалектом, литературным языком и городским просторечием, профессиональной нормативной речью и профессиональным просторечием, разговорной речью и молодежным арго) существуют «пограничные зоны», где происходит взаимодействие и взаимопроникновение разных норм. Поэтому в любой 12 норме, в том числе и в литературном, существуют колебания, дублетные, вариантные явления. Соотношение нормы и узуса колеблется в зависимости от наличия разных языковых идиомов и разных исторических периодов их существования. Совершенно определенно, что норма и узус не совпадают, т.к. узус – это совокупность реальных употреблений языка, а норма – совокупность устойчивых, традицонных языковых реализаций. Следует отметить, что мысль о несовпадении нормы и узуса выражается лингвистами в различной форме: так, например, одни ученые определяют норму как «совокупность директив для реализации», т. е. как нечто, стоящее над узусом, а другие – как «инвариант языкового употребления». Узус как реальное употребление лежит в основе регионального варианта национального языка, и в нем узус, как правило, преобладает над нормой. Это означает то, что разговорные явления таких форм существования национального языка, как просторечие, полудиалекты, народные говоры приобретают в определенном регионе характер узуальной нормы, порой доминируя над нормами литературного языка. О варьировании национального языка красноречиво свидетельствуют функционирование русского языка в Бурятии, который является ведущей коммуникативной системой (подавляющее большинство населения региона практически русскоязычно). Однако языковая ситуация в регионе достаточно сложна: во-первых, она характеризуется билингвизмом (русско-бурятским и бурятско-русским двуязычием), во-вторых, русский язык включает несколько форм существования старожильческие говоры народно-разговорного Забайкалья, русские идиома: говоры русские старообрядцев, локально окрашенную литературную речь, русскую речь нерусских, русские переселенческие говоры, жаргонную речь представителей различных социальных слоев и профессий. 1.3. Региональные варианты разноуровневых языковых единиц. Планом выражения языковых единиц, формой языка является звучащая материя, и в первую очередь она подвергается 13 изменениям, варьированию в определенном узусе. М.В.Панов в свое время отмечал: «… во всяком литературном языке в отдельных случаях существует несколько соперничающих произносительных норм. Так дело обстоит и в русском литературном языке. Он распространен на большой территории. … Под влиянием диалектов возникают местные разновидности литературного произношения: московская, ленинградская, восточнорусская, южнорусская и т.д. Литературный язык дробится на локальные разновидности, на свои местные диалекты» (Панов, с.294). Устойчивые региональные различия отмечаются в области артикуляции и интонационно-ритмических структур. К ним относятся: а) сдвинутость фокусов артикуляции гласных и согласных вперед или назад. Например, в петербургском произношении подударные и предударные гласные заднего ряда могут сдвигаться вперед: [тэк] вместо [так], [дэрэгóй] вместо [дарагóй], В особом произношении согласных известно дзеканье: произношение в речи представителей южно- и юго-западных российских регионов [дз’] вместо [д’]: [дз’е т’и]. б) скольжение гласного вперед или назад в момент произнесения. В результате получаются произносительные варианты с дифтонгическими образованиями типа [вуôт], [патуôм]; в) изменение характера примыкания согласного к гласному или гласного к согласному – более плавное или более твердое примыкание: произношение типа [сэвóдн’а] [сывóдн’а] вместо [с’ивóдн’а]; г) увеличение или уменьшение общей мускульной напряженности произнесения гласных и согласных. В результате происходит нулевая редукция безударных гласных, сопровождаемая редукцией соседних согласных: произношение [здрáс’т’ь] вместо [здрáствуjт’ь], [смар’и ] вместо;[сматр’и ], [ш’ас] вместо [с’ич’áс]. д) ослабление интервокального j: произношение [свин’н’á], [ли ст’т’а]; е) изменение в ритмической структуре слова по формуле Потебни. Например, вместо 123 актуализируется 213 14 ; ж) увеличение или уменьшение раствора ротовой полости при произношении гласных: произношение типа [патóм] или [пътóм]; з) изменение в частотности употребления какого-либо типа ИК; и) преобладание какого-либо типа безударных гласных (например, еканья над иканьем). Подобные произносительные черты фиксируются в самых различных регионах. Например, в Дагестане распространены такие явления, как твердое произношение [р] на месте мягкого в позиции перед [и]: прышел, прыехал, отсутствие долготы согласных там, где нормами русской орфоэпии рекомендуется произносить двойные согласные (в словах касса, гамма, ванна и др.), отсутствие [j] в случаях типа ночью, листьям, третья, с деревьями и пр., открытое качество первого предударного гласного после твердых согласных: [харашó] вм. [хърашó]. Последняя черта характерна для произношения жителей Ростовской и Орловской областей, Краснодарского и Ставропольского края. На севере европейской части России (например, в Ивановской области) примечательной чертой является сильная редукция безударных гласных. Региональные особенности наблюдаются в произносительных нормах русского языка, функционирующего в Забайкалье, и забайкальскому региолекту присущи некоторые описанные выше черты. С точки зрения фонетики русская разговорная речь характеризуется особыми типами интонационных конструкций. В частности, русскоязычным жителям Бурятии (независимо от национальности) свойственно незначительное повышение тона в конце фразы. В области вокализма русской речи (особенно в речи молодых людей) присуща сильная редукция безударных гласных. Еканье на территории Бурятии сосуществует с иканьем, а в отдельных районах преобладает над ним. Повсеместно распространено произношение ламá ‘буддийский монах’ вм. лáма. У представителей практически всех социальных категорий, в том числе 15 у людей с высшим образованием, можно услышать произношение чё [ч’о] с более редким вариантом чо [чо] вместо литературного [што]. Специально следует отметить те случаи, которые с точки зрения орфоэпических норм литературного языка рассматриваются как просторечные. Все более широкое распространение в Бурятии получает произношение квáртал вм. квартáл, зво́нит вм. звони́т. Нередко в разных сферах общения, к сожалению, и в речи с высоких трибун, можно услышать произношение средствá вместо срéдства в форме им. мн. Возможно, подобные случаи следует расценивать как приметы формирующейся узуальной нормы региолекта. В области консонантизма также прослеживаются определенные региональные черты. Для русской речи в Бурятии не характерно позиционное смягчение переднеязычных согласных перед мягкими переднеязычными: довольно типично произношение [ст’]ирать вм. [с’т’]ирать, [зд’]есь вм. [з’д’]есь, ве[зд’]е вм. ве[з’д’]е. В речи большинства представителей различных социальных групп слышится твердое произношение губных согласных в позиции конца слова: се[м] вм. се[м’], воcе[м] вм. воcе[м’]; достаточно устойчиво произношение твердого согласного перед губным в словоформах во[зм]и, во[зм]ёт т.п. За рамки сугубо диалектного явления вышло произношение твердого [шш] на месте [ш’]: и[шш]о, та[шш]ить, [шш]оки. Полудиалектной чертой в регионе является твердое произношение [р] (прывыкнуть, крычать), которое нередко можно услышать в Тункинском, Закаменском, Кабанском, Мухоршибирском районах. С точки зрения динамики соотношения нормы и узуса подобные случаи можно назвать явлениями «несостоявшейся» узуальной нормы. Привнесенные в забайкальский региолект из материнских севернорусских и южнорусских говоров еще в XVIII в. и носившие тогда характер узуальной нормы (см. главу шестую), они тем не менее не закрепились в этом качестве в региональном узусе Бурятии. 16 Помимо региональных произносительных особенностей тот или иной региолект характеризуется рядом отличительных черт в области грамматики и словообразования. Обычно разговорная речь в своем региональном исполнении изобилует отклонениями от норм литературного языка, и эти отклонения получаются в результате действия строгих правил языковой системы. Как известно, язык исторически изменчив. Меняются со временем и грамматические правила, грамматическая система языка. Однако литературная норма в силу своей консервативности долгое время сохраняет формы образовавшиеся по «старым» правилам: т.е., таким образом, они уже представляют собой асистемные образования: так, еще недавно формой несов.вида от глагола обусловить было образование обусловливать. В то же время при образовании таких форм в современном русском языке происходит морфонологическое чередование заготовить – приноровиться заготавливать, в корне – гласных о/а: приноравливаться, обустроить – обустраивать. Появление формы несов.в. обуславливать с точки зрения правил языковой системы было закономерным. При этом варианты какое-то время могут сосуществовать в литературном языке: словари русского литературного языка 70-90 гг. XX в. у глагола обусловить фиксируют две формы несов.в. – обуславливать и обусловливать. В области морфологии в разговорной речи забайкальского региона распространено выравнивание формообразующих основ. Здесь можно выделить два вида: во-первых, устранение чередования согласных на стыке морфем для сохранения единообразия корневой морфемы: пеку-пекёт вм. печёт, и, во-вторых, чередование гласных в корневой морфеме с той же целью сохранения ее единого звукового облика. Так, просторечные формы пекёт, текёт, стерегёт отмечаются в речи представителей разных районах Республики Бурятия: А чё жись, она текёт как всегда (г.Закаменск); Мамка пироги вкусные пекёт (с.Кабанск); А он маленький, а её <свинью> стерегёт (с.Кабанск). Литературная норма противопоставления образования форм несов. вида с корнем -клад- и форм сов. вида с корнем -лож- (накладывать, 17 но наложить) в забайкальском региолекте нейтрализуется и во всех формах употребляется один корень -лож-/-лаж-: налаживать, вылаживать, залаживать, отлаживать и др. Приведем типичные примеры употребления таких форм в разговорной речи жителей Республики Бурятия: Кассир в магазине: Вылаживайте из корзины! <продукты> (г. Улан-Удэ); Оператор в сбербанке: – Так Вы закрываете счет? – Нет, на эту книжку я буду отлаживать <деньги> (из разговора, г.Улан-Удэ); - У меня в ушах чё-то залаживает (из разговора, с. Кабанск) - Вы вот так вот налаживаете сверху, чтобы закрыть (из разговора, г. Закаменск) – Всех спать надо улаживать (из рассказа, г. Закаменск). В этом свете замена в видовой паре класть-положить супплетивной формы класть словоформой ложить с точки зрения системы языка представляется закономерной. Здесь опять-таки сталкиваемся со случаем давления системы языка на традиционность нормы, когда нормативное явление выступает как асистемное. Сколько бы ни возмущались ревнители норм литературного языка, факт повсеместного употребления слова ложить вместо класть в русской речи на территории Республики Бурятия трудно отрицать и его, скорей всего, следует интерпретировать как узуальную норму современного забайкальского региолекта. Аналогичное выравнивание основ наблюдается в образовании форм с корнем -гин- вм. -гиб-: нагинаться, загинаться, пригинаться и др.). - Загинай её книзу! <из разговора строителей, г.Улан-Удэ>, - Нагинацца чё-та стала тижало <пенсионерка, г.Улан-Удэ>, - Вот так вот все и загинаемся от этой жизни (из разговора, г.Закаменск). Характерно узуальное образование формы наст. вр. 3 л. ед. стаёт от глагола стать вм. становится, которая тоже предстает как результат выравнивания основ (встать – встаёт = стать – стаёт): Как вспомню как он машину водил. Смешно стаёт <из разговора в маршрутном такси, г.УланУдэ>; Шишка вроде меньше стаёт <из объяснения пациента на приеме у врача, г.Улан-Удэ>). 18 Заметным отличием от литературной нормы является наблюдающееся повсеместно отсутствие дифференциации семантики местоимений кто и что. Узуально нормированным можно считать употребление местоимения кто при указании на неодушевленный предмет: Кого ты говоришь? Кого там купишь? В региональном узусе Забайкалья широко распространена такая просторечная особенность, как употребление без начального н форм местоимений 3-го лица в предложных конструкциях: для её, к ей, к ему, с им, с ими и т.п. Однако, если в социолингвистическом плане такие формы обнаруживаются в активном речевом обиходе носителей городского и сельского просторечия, то представители практически всех социальных слоев в забайкальском регионе употребляют общерусскую просторечную форму ихний, глагол ложить ( диалектную и ) вм. класть. В городском просторечии широко употребительно произношение плóтит (с производными уплóтит, заплóтит и др.), приглóсит. Здесь также наблюдается воздействие системы языка, закона аналогии. Морфонологическое чередование гласных [а]/[о] происходит регулярно в глагольных формах инфинитива и наст.в. в результате перетяжки ударения: прин[а]си́ть - прин[о́]сит, прих[а]ди́ть - прих[о́]дит, прив[а]зи́ть прив[о́]зит и т.п. По аналогии с данным чередованием происходит изменение в тех глагольных формах, где этимологически в корне гласного [о] не было: упл[а]ти́ть - упл[о́]тит, пригл[а]си́ть - пригл[о́]сит. Некоторые специфические словообразования. Так, от черты отмечаются несклоняемых в области существительных – заимствованных слов, характерно образование производных прилагательных по определенным грамматическим правилам русского литературного языка. От названия Улан-Удэ ожидается образование прилагательного уланудинский так же как от Баку – бакинский, примечательно, что от однокоренного слова Уда в нашем узусе нормально образуется прилагательное удинский. Адаптация в русском языке неизбежна в отношении финали основы иноязычного слова: так, от слова каратэ 19 образования каратэист, каратэистский не удержались и закономерным представляется функционирование в современном русском языке слов каратист, каратистский. С прилагательным, образованным от имени УланУдэ получилось иначе. В региональном узусе (забайкальском региолекте) закрепилось образование улан-удэнский. В Москве же говорят улан-удинский. Достаточно своеобразны лексические нормы забайкальского региолекта. Словарный состав разговорной речи в Забайкалье включает разнообразные в социолингвистическом отношении просторечные, жаргонные, диалектные и общеупотребительные элементы. Узуальной нормой Забайкалья можно считать употребление служебного слова но в качестве частицы для выражения согласия, подтверждения. В этом значении но соответствует литературным словам ага, да. Безусловно, на своеобразии регионального варианта национального языка сказывается межъязыковое взаимодействие в результате межэтнических контактов. В русском языке, функционирующем на территории Бурятии, обнаруживается немалое количество заимствований из бурятского языка. Насколько органичной и неотъемлемой частью лексической системы региолекта может стать заимствованное из бурятского языка слово, свидетельствует следующий примечательный случай. Ученик одной сельской школы, русский по национальности, в своем сочинении написал фразу: «Павка Корчагин перепрыгнул через хашан». Учитель спрашивает его: «Как же так, Сережа, ведь хашан – это бурятское слово?». «Нет! – возражает ученик. – Это русское слово, у нас в семье все так говорят». Узус забайкальского региолекта формируется в основном за счет просторечных и диалектных языковых явлений. В связи с этим необходимо более подробно остановиться на характеристике диалектных явлений, лежащих в основе забайкальского региолекта. Вопросы и задания: 1. Что является предметом лингвистического краеведения? 20 2. Что является объектом лингвистического краеведения? 3. Что служит источником синхронного лингвокраеведения? 4. Охарактеризуйте понятия нормы и узуса. 5. Какие региональные особенности языковых единиц обнаруживаются в забайкальском региолекте? Приведите свои примеры. Литература: Брызгунова Е. А. Существуют ли региональные варианты русского литературного языка? // Проблемы современной русской диалектологии. Тезисы докладов международной конференции 23-25 марта 2004 г. М., 2004. С.17-19. Девкин В. Д. О видах нелитературности речи // Городское просторечие. Проблемы изучения. М., 1984. Ицкович В. А. Языковая норма. М., 1968. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история // Новое в лингвистике. Вып. III. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1963. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. Лихтман Р. И. Русский литературный язык и русская речь в национальной республике // Язык: изменчивость и постоянство. К 70-летию Л.Л.Касаткина. М.: ИРЯ РАН, 1998. С.353-365. Мечковская Н. Б. Социальная лингвистика. М., 2000. Сиротинина О. Б. Узуальные нормы и проблемы их кодификации // Русистика на пороге XXI века: проблемы и перспективы. М., 2003. С.225-229. Трубинский В. И. О новых территориально-системных образованиях в русской разговорной стихии // Русский язык: исторические судьбы и современность. Международный конгресс исследователей русского языка. Москва, филологический фак-т МГУ, 18-24 марта 2004 г. Труды и материалы. Под ред. М. Л. Ремневой и А. А. Поликарпова. М., 2004. С. 365. 21 Глава вторая. Лингвистическое краеведение и диалектология В свое время Р.И.Аванесов определил наиболее крупные языковые членения в отношении русского национального языка, который существует в двух видах: литературный язык во всех разновидностях стилей и диалектный язык во всех разновидностях говоров. Общепринятым можно считать определение литературного языка как наддиалектной формы его существования. Главной чертой его является кодифицированность норм, соблюдение которых обязательно для каждого носителя литературного языка. Диалект – это разновидность национального языка, употребляемая в качестве средства общения между лицами, связанными тесной территориальной, социальной или профессиональной общностью (ЛЭС). Диалектология же как раздел языкознания изучает местные, территориальные разновидности языка в синхронном и историческом аспектах. Лингвистическое краеведение наиболее тесно связано с диалектологией. Объединяет их прежде всего объект исследования – территориально ограниченная форма существования языка (диалекты, говоры). Различие же этих дисциплин прослеживается в следующем. Вопервых, лингвистическое краеведение интересуют исключительно говоры того региона, который представляет собой непосредственный предмет научного описания (ср. лингвистическое краеведение Прикамья, лингвистическое краеведение Поволжья, лингвистическое краеведение Забайкалья и т.п.). В этом отношении лингвистическое краеведение выступает в качестве частной дисциплины русской диалектологии. Вовторых, изучение говоров в диалектологии и лингвистическом краеведении ведется под разным углом зрения. Если в диалектологии говоры рассматриваются как частные подсистемы общенародного языка со всеми специфическими особенностями на разных языковых уровнях, то в лингвистическом краеведении главной задачей являются наблюдение над 22 динамикой говоров, определение их места среди других форм существования языка – просторечия, разновидности разговорной речи литературного языка, жаргонов и др. Еще во второй половине XX века народные говоры можно было вполне охарактеризовать как относительно стабильные частные диалектные системы. Они существуют и в наши дни, однако их радикальное преобразование уже предопределено. Русские территориальные диалекты как таковые не исчезнут, но вместо них возникнут новые территориальносистемные образования – региолекты. А.С.Герд по этому поводу писал: «Диалект не умирает, а медленно трансформируется именно в разные местные формы разговорной речи, в полудиалекты, в региолекты. При этом происходит значительное сближение диалектной речи с общими нормами русской разговорной речи» (Герд, с: 24). Одной из важных задач современной диалектологии является изучение так называемых вторичных говоров – русских говоров на территориях поздних заселений, формировавшихся в условиях междиалектного и во многих случаях межъязыкового контактирования. Среди них большой интерес представляют сибирские говоры. Для лингвистического краеведения Бурятии главной задачей является комплексное изучение русских говоров, функционирующих на этой территории: русских старожильческих говоров, говоров семейских, казачьих говоров. Под комплексным изучением понимается исследование экстралингвистических (исторических, социокультурных, географических) и собственно лингвистических факторов формирования, развития и функционирования русских говоров 2.1. История формирования забайкальских говоров Вопрос о происхождении первых русских поселенцев на территории Бурятии до сих пор представляется крайне сложным, поскольку достоверных сведений из исторических источников не обнаружено. В исторической и лингвистической литературе существуют две точки зрения относительно 23 места выхода сибирских поселенцев. Согласно первой точке зрения, которую разделяют историки В. К. Андриевич, В. И. Шунков, лингвисты К. М. Браславец, В. В. Палагина, Л. А. Захарова, сибирское население изначально было смешанным по своему диалектному составу. Точку зрения о севернорусском происхождении первопоселенцев отстаивают историки В. А. Александров, П. Н. Буцинский, П. М. Головачев и лингвисты А. М. Селищев, П. Я. Черных, Н. А. Цомакион, Н. Е. Попова, Г. А. Христосенко. В истории освоения Восточной Сибири выделяется несколько этапов. Период с XVI по XVII вв. – время первоначального освоения этого края. Движение русских в Восточную Сибирь осуществлялось двумя путями: восточным – через Байкальский регион, и северным – через систему рек Енисея и Лены. В изучении истории Сибири очевидным является тот факт, что первопроходцами в Сибирь в подавляющем большинстве были выходцы из поморских областей европейской части России [История Сибири 1965: 115]. Среди них одними из первых шли промысловики из Поморья, освоившие древний водный путь (печорский или «чрезкаменный») из Руси в Зауралье – из Устюга на Печору, с Печоры на Обь и затем по Обской и Тазовской губе на Таз и далее на восток [там же]. Кроме них в Сибирь шли этими же местами жители европейского севера, занимавшиеся рыболовством, восточным путем из тех же поморских уездов в Сибирь передвигались вольные (гулящие) люди, нанимавшиеся в казаки, крестьянепереведенцы и люди других социальных категорий. Что касается заселения Байкальского региона, то среди его первых землепроходцев в XVII в. отмечаются енисейские служилые люди: Енисейский край был в то время одним из центров притока русского населения в Забайкалье. При этом среди имен енисейских, а также мангазейских, томских, илимских служилых людей можно найти упоминания того, откуда они родом (например, устюжане В. Атласов, Ерофей Хабаров). В конце XVII в. забайкальское казачество было пополнено выходцами из других регионов России. С самого начала казаки принимали самое активное 24 участие в освоении забайкальского края. Как отмечают историки, они «фактически управляли краем – служили приказчиками в острогах, воеводами, таможенными головами. Они не только охраняли границы с Китаем, но и следили за контрабандой, ловили беглых каторжников, несли полицейские функции, конвоировали ссыльных, следили за караулами на заводах, рудниках, золотых приисках» (Русские в Бурятии с.53). В забайкальских документах XVII – 1-й пол. XVIII вв. часто можно встретить характеристики, поселенцев других выдающие социальных севернорусское категорий (купцов, происхождение промысловиков, крестьян), – важенин, вологжанин, каргополец, колмогорец, лалетин пинеженин, (лалятин), тотьмянин, устюжанин (устюжанец), соливычегоцкой промышленной человек, яренченин и др. Переселялись в Забайкалье жители иных сибирских земель, о чем также говорят названия тюменец, тоболчанин (тоболченин), енисеец, томского города купец, томчанин и т.п. О происхождении поселенцев свидетельствуют их фамилии, отмечаемые в исследуемых документах, – Каргопольцев, Устюжин, Корелин, Пермяков, Тюменцов. Аналогичный учет топонимических антропонимов позволил локализовать место выхода нерчинских жителей, среди которых явно преобладают представители севернорусского наречия (Христосенко с.8). Относительно происхождения заселявшихся в исследуемом регионе промысловиков, крестьян, купцов в документах встречаются редкие прямые свидетельства: так, по данным таможенной книги Илимского острога 1658 г., среди пришедших в Прибайкалье промышленников выделяются устюжане, важане, вычегжане, сольвычегодцы. Сведения о переселенцах в этот период из западных и южных областей европейской части России крайне скудны. Иными словами, 2-я пол. XVII - 1-я треть XVIII в. – это период освоения забайкальской области первопоселенцами, происходящими из севернорусских земель, а также выходцами с территорий вторичного заселения – других сибирских регионов тобольского). 25 (енисейского, илимского, В XVIII в. колонизация приобретает принудительный характер. Приблизительно с 30-х гг. XVIII в. Восточная Сибирь становится местом интенсивной ссылки. Достаточно обратиться к указам этого периода, чтобы убедиться в новом, принудительном этапе освоения Забайкальского края. Правительственные распоряжения о ссылке в Сибирь в этот период следуют один за другим: 1729 г. – указ о ссылке беглых, 1730 – указ о ссылке беглых за границу, 1733 г. – указ о ссылке за подделку золотых и серебряных изделий, 1737 г. – о ссылке помещиков, виновных в отдаче в рекруты чужих людей, 1739 г. – указ о ссылке заводских мастеровых и рабочих и т.д. Таким образом, ранее в какой-то мере монодиалектное (севернорусское по происхождению) население края постепенно становится генетически разнородным. Теперь уже выходцы из самых разных областей России заселяют Забайкалье. Например, в Указе о поселении колодников по нерчинской дороге 1771 г. даются сведения об уроженцах, которые представляют практически всю страну: это 231 поселенец родом из Москвы, Арзамаса, Балахны, Белгорода, Брянска, Вологды, Володимера <sic!>, Вязьмы, Галича, Дмитреева, Каширова, Киева, Козельска, Курска, Обояни, Орла, Пензы, Рыльска, Севска, Синбирска <sic!>, Смоленска, Соликамска, Суздаля, Сызрани, Тамбова, Углича, Царицына, Юрьева-Подольского и мн. др. уездов, губерний, городов. Во 2-й пол. XVIII в. забайкальский край заселяли жители не только из окающих (севернорусских), но и акающих местностей – это носители средневеликорусских, южновеликорусских и даже белорусских говоров. Особо следует отметить переселение из района Ветки и Стародубья в Забайкалье в XVIII в. старообрядцев, говор которых характеризовался ярко выраженными южнорусскими чертами. Потомки старообрядцев, проживающие в Забайкалье, называются семейские. Они составляют своеобразную региональную этноконфессиональную группу, отличающуюся от других групп русского населения Забайкалья. 26 заметно Полидиалектный характер забайкальского узуса в этот период усиливается еще за счет контингента военнослужащих – регулярных частей армии, присылаемых в Забайкалье в помощь гражданским властям. Специфическим признаком притока населения из других областей России являются многочисленные случаи отражения аканья в забайкальских памятниках деловой письменности 2-й пол. XVIII в., не отмечаемые в документах предшествующей эпохи. 2.2. Изучение русских говоров Забайкалья Русские говоры этого края Сибири привлекают внимание исследователей уже более ста лет. Первые упоминания и некоторые сведения о них содержатся в работах историков, этнографов, славистов А.П.Щапова, П.А.Ровинского, Г.М.Осокина и др. Первое широкое лингвистическое описание принадлежит А.М.Селищеву. В его «Диалектологическом очерке Сибири» приводятся ценные материалы по говорам старожильческого и старообрядческого населения Бурятии. Исключительно большое внимание уделялось и уделяется изучению старообрядческих исследования говоров Забайкалья. В.И.Копыловой, Т.Б.Юмсуновой, О.М.Козиной, Эти говоры П.Ф.Калашникова, Н.А.Дарбановой, были объектом Е.И.Тынтуевой, М.Б.Матанцевой, И.Ж.Степановой. Старожильческие говоры Бурятии исследовались в разное время Г.С.Виноградовым, К.А.Молодых, Ю.И.Кашевской, Э.А.Колобовой, Э.Д.Эрдынеевой. Особо следует отметить лексикографическое описание русских говоров Забайкалья. Большое значение для развития забайкальской диалектологии имело издание «Словаря русских говоров Забайкалья» Л.Е.Элиасова. Словарный состав отдельных старожильческих говоров представлен в «Словаре русских говоров Прибайкалья» (Иркутск, 1986-1989, вып.1-4), а 27 старообрядческих говоров – в «Словаре говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья» (Новосибирск, 1999). 2.3. Русские говоры Бурятии Русские говоры Забайкалья традиционно делятся на две разновидности: старожильческие и старообрядческие. В основе этого деления лежит их генетическая отнесенность к разным наречиям русского языка: большая часть старожильческих говоров Забайкалья по происхождению относится к севернорусским и среднерусским говорам, старообрядческие говоры – к южнорусским. Лингвистическое своеобразие русских говоров Забайкалья определялось их взаимодействием, с одной стороны, и иноязычным окружением автохтонов края, с другой. 2.3.1. Фонетические явления. В старожильческих и старообрядческих говорах как и в литературном языке под ударением различаются пять гласных фонем <и, е, а, о, у>. В тех и других говорах наблюдаются некоторые особенности в произношении отдельных гласных: произношение [е] на месте [а] (из *ę) или [и] в слове о [п’е]ть и в глаголах типа кри[ч’е]ли, гово[р’е]л; произношение [и] на месте [е] (из *ĕ) в словах исть, поисть, сивер, сиверный; произношение [о] на месте [а] в формах наст./буд. времени некоторых глаголов: содим, содишь, плотит, заплотит, приглосит. Относительно этой черты ученые отмечают ее просторечный характер (Козина, 22). Частной особенностью старообрядческих говоров является произношение дифтонга [уо] на месте *ŏ: раб[уо]та, поск[уо]тина, м[уо]ркова; в старожильческих говорах прослеживается специфическое произношение глагола держать как доржать. В области безударного вокализма старожильческие и старообрядческие говоры объединяет акающее произношение безударных гласных после твердых согласных. Некоторые общие черты связаны с синтагматикой предударных гласных. Так, гласные неверхнего подъема после шипящих и [ц] в тех и других 28 говорах реализуются в варианте [а]: ж[а]нился, ж[а]лудок, пш[а]но, уц[а]лел. Другой общей особенностью предударного вокализма после твердых согласных является спорадическая лабиализация гласных: бува́ли, дуруки́, гулубо́й, мунго́л, кустю́м, кружува́. Данное явление обусловлено фонетически и вызвано действием двух факторов: влиянием артикуляции губных или заднеязычных согласных и межслоговой ассимиляцией. В старообрядческих говорах качественная редукция предударного гласного охватывает и гласные верхнего подъема. Так, в 1-м предударном слоге встрчается произношение [ы] и [у] на месте [о] Свойственна также делабиализация [у] в предударных слогах: к[ə] , м[ə] ‘муравейник’, с[ə]матóха ‘пугливая и суматошная овца’ Яркой особенностью безударного вокализма старообрядческих говоров является яканье. Выделяются два типа, характерные для говоров семейских: это сильное и диссимилятивное яканье. Сильное яканье распространено в говорах старообрядцев, проживающих в Мухоршибирском, Тарбагатайском, Кяхтинском районах Республики Бурятия. Диссимилятивное яканье присуще, например, жителям с.Никольск, Калиновка, Верхний Сутай Мухоршибирского района. Аканье сопровождается разным характером редукции предударных гласных. Для старожильческих говоров отличительной чертой в области безударного вокализма является спорадическое оканье. В системе консонантизма также обнаруживаются признаки, общие для старожильческих и старообрядческих говоров, и признаки, специфические для тех и других. Из общих черт старожильческих и старообрядческих говоров следует выделить: 1) [в] эпентический: вотчим, вумный, восень, вочинь, вострый, вокунь, вомуль, вуповод и др. 2) произношение [д’], [т’] на месте [г], [к] в позиции перед гласными переднего ряда: ан[д’е]л, день[д’и], дев[т’и], соба[т’и], 29 3) твердое произношение долгих шипящих [шш] и [жж]: [шш]оки, [шш]анёнок, [шш]ыпать, до[жж]а, 4) утрата затвора у аффрикаты [ц] и произношение глухого фрикативного [с]: ов[с]а ‘овца’, [с]арь, кури[с]а, ли[с]о, [с]ыплёнок, [с]веток. 5) утрата смычного элемента в конечных сочетаниях [ст] и [с’т’]: холс, хвос, слабо[с’], лапо[с’], 6) твердое произношение [р]: к[ры]чать, п[ры]вык, п[ры]ехал и т.п. 7) Характерным является произношение в существительных двойного мягкого согласного на месте сочетания «согласный + j»: заявле[н’н’]е, похме[л’л’]е, распя[т’т’]е, су[д’д’]я, порося[ч’ч’]и 8) в соответствии с фонемой <в> литературного языка в речи старожилов и старообрядцев могут произноситься звуки [w], [ў], [у], [в], [ф] в различных фонетических позициях: [w]нуки, [w] колхоз, а[ў]тобус, годо[ў], [у]нутри. Отмечаются старожильческие и и те фонетические старообрядческие черты, говоры. которые При этом различают бóльшим своеобразием в области консонантизма характеризуются старообрядческие говоры. Их наиболее выразительные и типичные особенности следующие: 1) Звонкие заднеязычные фонемы могут реализовываться в звуках [γ] и [γ’]: бума[γ]а, [γ]адко, [γ]роб, и[γ]рали, кни[γ’]и, но[γ’]и 2) в соответствии с <ф>, <ф’> литературного языка произносятся звуки [хв], [хф], [х] [хв’], [хф’], [х’]: сара[хв]ан, [хф]абрика, ин[х]арт, про[хв’]ессор, кан[хф’]ета, [х’]ирма. 3) [w] на месте [в] в окончаниях Р.п.: 4) [с’] на месте [х’]: стару[с’]и, руба[с’]е, ар[с’]ип 5) Протетический [и]: иржать, ильдом, иткать, игде 6) Шепелявенье: [ж’’]имой, [ж’’]делать, [ж’’]елень, [ш’]емя, е[ш’’]ли, [ш]пирт, [ш’’]теп ‘степь’ 30 С другой стороны, старожильческие говоры выделяют такие фонетические признаки, как: [мм] на месте [бм] и [бн]: омман, удомно; [мн] на месте [вн]: мнук, дамно; [н’н’] [дн]: ро[н’н’]я вместо ро[дн’]я. 2.3.2. Морфологические явления. И старожильческие, и старообрядческие говоры Забайкалья испытывают колебания в мужском и женском роде имен существительных, связанные с разрушением категории среднего рода: мёрзлый молоко, отборна просо, твоя платье. Таким образом, происходит расширение класса имен существительных мужского или женского рода за счет существительных среднего рода. Как и другие территориально ограниченные формы существования национального языка, русские говоры Бурятии отличаются от литературного языка распределением падежных флексий имен существительных, прилагательных и местоимений. Для старожильческих и старообрядческих говоров можно выделить как общие, так и частные различия с падежными формами имен в литературном языке. Значительно шире, чем в литературном языке в тех и других говорах употребляется флексия -у в П. п. ед.ч.: в хлебу, в дому, на этом месяцу, на столику и т.п. Отличительной чертой является окончание -у в П.ед. ч. одушевленных существительных м.р.: при сыну, на быку, об отцу. Практически во всех русских говорах Бурятии наблюдается синкретизм форм Р., Д., П. падежей и их совпадение в форме с флексией -ы: нет воды – к воды – на воды или у сестре – к сестре – на сестре. К общим признакам старообрядческих и старожильческих говоров следует отнести употребление основы без -ен- в косвенных падежах существительных на -мя: без имя, ко времю и т.п. Общей чертой в склонении прилагательных является совпадение окончаний Т. и П. падежей. При этом заднеязычный основы перед ударным окончанием -им (-ым) является позиционно мягким: в большим лугу, в каменским автобусе. В старожильческих говорах прослеживается регулярное 31 изменение топонимов с суффиксом -ск- по типу полных прилагательных в П. падеже, совпадающем с Т. падежом: в Кабанским, в Иркутским, в Омским. И в тех и других говорах представлены формы прилагательных с утратой интервокального j и последующим стяжением гласных: близка родня, глиняна посуда, изба маленька, куналейска соседка, добра собака. Однако следует заметить, что в старожильческих говорах эта черта реализуется более последовательно, а старообрядческим говорам больше свойственны нестяженные сочетания. Шире, чем в литературном языке в старообрядческих и старожильческих говорах представлена флексия -и (-ы) в И. п. мн. ч. И в тех и других говорах она регулярна при образовании соответствующих форм существительных ср. р. и существительных м. р., имеющих суффикс -ат- (-ят-): пятны, озёры, болоты, одеялы, робяты, котяты, поросяты. Известны в данных говорах и образования форм И. п. мн. c помощью форманта j и флексии -а: стакан – стаканья, камень – каменья, волос – волосья, колено – коленья. Для русских говоров Бурятии характерна экспансия флексии -ов в Р. п. мн. ч., распространяющейся среди существительных муж. р. с мягкой основой и существительных ж. и ср. рода: письмов, средствов, женщинов, лампов, конев, голубев. Архаической особенностью, характеризующей старожильческие и старообрядческие говоры, является совпадение форм Т. и Д. мн. ч. существительных: молотили рукам, суткам работали, с евонным детям, за телятам ходила, с бурятам всю жизнь соседи. В русских говорах Бурятии широко представлено употребление стяженных форм глагола настоящего времени: сделат, думат, знат, работашь, подымашь, таскашь и т.п. Вместе с тем для старообрядческих говоров следует отметить преимущественное использование нестяженных форм (работает, знаешь). 32 Также архаическую черту старожильческих и старообрядческих говоров представляет собой употребление инфинитива на -кчи/-гчи: пекчи, помогчи, берегчи, стерегчи. И тем и другим говорам свойственно образование причастий на -вши от глаголов с основой прошедшего времени на гласный: скипевши. Наряду с отмеченными морфологическим признаками в русских выявляются говорах Бурятии отдельные общими специфические свойства диалектной речи. Так, старообрядческие говоры выделяются особыми формами указательных местоимений, содержащих в основе j (той, тая, тое): тая пенсия, тое село, тэи дома, у тэя сестры, в тую избу и т.п. Другой отличительной чертой этих говоров является образование форм прилагательных с ударной флексией -ей (с несмягченным предшествующим согласным) в Р., Д. и П. падежах: у большэй церкви, на чужэй стороне, с молодэй девушкой. То же окончание -ей представлено в формах косвенных падежей местоимений тот, один, другой: тэй, однэй, другэй. Для говоров старообрядцев исконными признаются особые формы инфинитива глагола идти со вторичным [т’] – идтить, пойтить и т.п., формы инфинитива на -сти при изменении – сти > сть > [с’] – отве[с’] вм. отвести. Исключительно старообрядческим говорам присуще употребление [т’] в глагольных формах 3 л., ед. и мн. числа наст. времени: горить, идёть, работають, таскають. 2.3.3. Лексические явления. Как известно, в словаре говоров типы диалектизмов выделяются в соотношении с литературной лексикой. В старожильческих и старообрядческих говорах выявляются собственно лексические диалектизмы, лексико-словообразовательные, фонематические и семантические диалектизмы. В составе словаря старожильческих и старообрядческих говоров преобладает общесибирская лексика. Широкий ареал бытования имеют 33 лексемы, относящиеся к самым различным лексико-семантическим группам. Это, например, а) лексика природы (растительный и животный мир, ландшафт, метеорологические явления): гольцы ‘лишенная растительности гора’, елань ‘поляна в лесу; ровное место на склонах гор’, бус ‘мелкий дождь’, мураш ‘муравей’, кедрач ‘кедровый лес’, лесина ‘срубленное дерево’; б) названия предметов одежды, головных уборов, обуви: верхонки ‘кожаные рукавицы, надеваемые на вязаные’, ичиги ‘кожаные сапоги на мягкой подошве’, чарки (чирки) ‘кожаные сапоги’, курма ‘куртка’; в) названия утвари: квашня ‘посуда для замешивания теста’, сковородник ‘приспособление для того, чтобы ставить в печь и вынимать из нее горшки, чугунки и т.п.’, названия продуктов, блюд: ботвинья ‘кушанье наподобие окрошки’, бурдук ‘напиток в виде густого киселя из заваренной ржаной муки’, шаньга ‘род ватрушки’. Определенную часть лексики русских говоров Забайкалья составляют семантические диалектизмы, отличающиеся от литературных слов своими значениями: погода ‘ветер; ненастье’, реветь ‘кричать’, дивно ‘много’, больно ‘очень’, чуять ‘слышать’ и др. В активном запасе в речи старшего и среднего поколения сохранилось немало слов общеславянского происхождения, не функционирующих в русском литературном языке: молонья ‘молния’, выть ‘аппетит’, лони, лонись ‘в прошлом году, встарь’, новой ‘иной, другой, не этот’. Для носителей старообрядческих говоров характерно употребление слов южнорусского происхождения: хмарно ‘пасмурно’, макотра ‘большой глиняный горшок’, бреговать/гребовать ‘брезговать’, рушник ‘полотенце’ и др. В речи представителей старожильческих говоров преимущественно употребляются слова северно- и среднерусского происхождения: вышка ‘чердак’, лыва ‘большая лужа после дождя’ суслон ‘малая укладка снопов’, поветь ‘сеновал’, клюка ‘’кочерга , пимы ‘валяная обувь’ и др. На территории Бурятии в области лексики обнаруживаются местные диалектные различия. Так, по-разному называются в говорах балка, поддерживающая потолок: 34 матка, мотня, матица, балка; крестовина для распиловки дров: козлы, кобылина, скамья, верстак; скамья у печи: ленивка, лежанка, скамейка; тестомешалка: мутовка, мешалка, лопатка, веселка; стебли гороха, огруцов, листва картофеля: мякина, ботва, тенета и пр. К лексическим особенностям русских говоров Забайкалья относятся бурятизмы, составляющие довольно значительный пласт повседневного словаря обиходной речи русских старожилов и семейских. Среди бурятизмов, бытующих в данных говорах, выделяются самые различные тематические группы: названия кушаний, напитков и т.п. (шуля ‘мясной бульон’, курунга ‘пахта’, шара ‘чайные выварки’), названия растений аргуй/ургуй ‘подснежник’, мандир/мангыр ‘дикий полевой лук’, хамхул ‘перекати-поле’, названия животных гуран ‘дикий горный козел’, инзаган‘детеныш дикой горной козы’. Для лексики тех и других говоров характерны развитые дублетносинонимические отношения как результат междиалектного взаимодействия (работать – робить – мантулить – журбить, очень – больно – шибко – дивно). Наличие общих черт в области фонетики, грамматики и лексики во многом объясняется взаимовлиянием говоров в процессе длительного междиалектного контактирования на территории Республики Бурятия. Специфические же черты – отражение архаических явлений, доставшиеся в наследство от материнских говоров: у старообрядческих говоров – это южнорусские, у старожильческих – севернорусские говоры. Вопросы и задания: 1. Какие выходцы с территорий вторичного заселения были первопоселенцами забайкальского края? 2. Какой главный внеязыковой фактор предопределил полидиалектность забайкальского узуса русского языка? 3. Назовите черты консонантизма, старообрядческим говорам Забайкалья. 35 присущие старожильческим и 4. Назовите общие морфологические признаки, свойственные старожильческим и старообрядческим говорам Забайкалья. 5. Каковы особенности словарного состава русских говоров Бурятии. Литература: Герд А. С. Введение в этнолингвистику. СПб., 1995. История Сибири. Новосибирск: Наука, 1965. Т. II, разд. 1. Козина О. М. Говоры старообрядцев Бурятии – семейских: генезис, диалектный тип. Улан-Удэ, 2006. Русские в Бурятии. Улан-Удэ, 2002. Русские старожилы Сибири: историко-антропологический очерк. М., 1973. Селищев А. М. Диалектологический очерк Сибири. Иркутск, 1921. Христосенко Г. А. Фонетическая система языка нерчинской деловой письменности второй половины XVII - первой половины XVIII веков. Автореф. дис… канд. филол. наук. Красноярск, 1975. Эрдынеева Э. Д. Лексика русских говоров Бурятии. Улан-Удэ, 1990. Юмсунова Т. Б. Язык семейских – старообрядцев Забайкалья. М., 2005. 36 Глава третья. Лингвистическое краеведение и социолингвистика То, что устно-разговорная речь является основным объектом исследования в лингвистическом краеведении, предопределяет обязательный учет социолингвистических факторов ее функционирования. Среди них необходимо в первую очередь отметить социальный статус говорящего. В связи с этим в социолингвистике различают такие формы существования национального языка, как городское просторечие, жаргон, крестьянские говоры, профессиональную речь и т.п. В сибирской русистике социолингвистика занимает важное место. С учетом социальной и функциональной дифференциации русского языка в Сибири понятие «диалект» соотносится прежде всего с так называемыми традиционными старожильческими говорами, поскольку традиционная язфыковая подсистема сохраняется в первую очередь у сибиряков старшего поколения и женщин. Для других социально-возрастных групп характерны смешанные языковые идиомы. Одним из основных для социолингвистики является понятие языковой ситуации. Языковая ситуация – это совокупность форм существования одного языка или языков в их территориально-социальном взаимоотношении и функциональном географического взаимодействии региона. В рамках в границах определенного лингвистического краеведения представляется актуальным рассмотрение функционирования русского языка в полиэтнических регионах. Особенностью языковой ситуации Бурятии является русско-бурятское двуязычие. 3.1. Из истории формирования языковой ситуации Бурятии Как уже указывалось выше, в освоении Забайкальского края принимали участие представители самых разных социальных категорий: промысловики, гулящие люди, казаки, крестьяне-переведенцы, купцы. 37 При освоении Забайкалья, пожалуй, самой насущной была проблема снабжения населения продовольствием. Поставлять «сошные запасы» обязаны были тогда севернорусские города: Чердынь, Вымь-Яренская, СольВычегодская, Устюг и др. Посылка денежного и хлебного жалования из центра в XVII в. оказалась дорогостоящим мероприятием, и в последующую эпоху упор был сделан на развитие земледелия в крае. Правительство всячески поощряло занятие земледелием. Вследствие этого предпринимаются разнообразные меры по заселению края рабочей силой. С начала века в Забайкалье указами правительства из разных концов страны переводят крестьян. В 1722 г. из Томского округа высылают 300 семейств пашенных крестьян, в 1725 г. – 570 душ. Указом от 16 сентября 1745 г. к поселению при Кяхте с предоставлением льгот определяются купцы и крестьяне из Московской, Казанской, Архангельской губерний. Социолингвистическую картину дополняют материалы документов городских учреждений – гг. Верхнеудинска, Иркутска, Нерчинска и Селенгинска (РГАДА, фф. 413, 634, 1025, 1069, 1092; НАРБ, фф. 20, 11, 306; ГАИО, ф. 783). В частности, городские учреждения Верхнеудинска (магистраты, ратуши, управы) решали различные административно- хозяйственные, финансовые и полицейские задачи: в их ведении были наблюдение за законом о паспортах, забота о благоустройстве города, охрана порядка в городе, сбор податей, рассмотрение гражданских и мелких уголовных дел и др. Например, предметом внимания городских властей могло быть открытие народного училища в г. Верхнеудинске, распространение картофеля («земляных яблоков») на территории Бурятии, обеспечение противопожарной безопасности, содержание в порядке дорог и транспортных средств и многое другое. Во 2-й пол. XVIII в. в городе постепенно развивается местное ремесло: возникают полукустарные предприятия – свечной, кожевенный, кирпичный, мыловаренный заводы. В это время Верхнеудинск становится торговым центром области. В 1768 г. открывается первая Верхнеудинская ярмарка, на которую съезжаются купцы 38 из Томска, Тюмени, Ирбита и других сибирских городов. Благодаря торговле Верхнеудинск в 1780 г. получает статус уездного города. Еще одна социальная категория людей, отличающая забайкальское население от других регионов – это работники горнопромышленных предприятий. Начатое в 1679 г. освоение горнопромышленного дела к середине XVIII в. дало свои плоды: в Забайкалье были построены и запущены в производство Дучарский, Кутомарский, Екатерининский, Шилкинский, Газимурский, Воздвиженский горнорудные заводы. Соответственно, резко возрастала потребность в рабочей силе, которая набиралась в основном из ссыльных и крестьян-наемников из близлежащих деревень. Социолингвистическая характеристика регионального узуса Забайкалья XVIII в. была бы неполной без упоминания такой категории населения того времени, как военнослужащие регулярных частей армии, присылаемых в Забайкалье в помощь гражданским властям. Начиная с Петра I есть основания говорить об усиленном использовании армии в гражданском управлении, главным образом как полицейской силы (посылка офицеров и солдат гвардии для понуждения местной администрации быстрее исполнять указы правительства). При дислокации войск разных родов в Забайкалье за каждым полком закреплялся военный округ постоянного квартирования и полковой дистрикт, который, как правило, не совпадал с гражданским дистриктом. Документы фонда Верхнеудинской комендатуры (НАРБ, ф. 88) свидетельствуют о постоянном квартировании войск с 40-х гг. столетия в Тарбагатайском, Прибайкальском, Мухоршибирском уездах. Офицеры и солдаты регулярных частей выполняли различные административно-полицейские функции: наряду с казаками офицеры гвардии участвовали в охране границы, занимались розыском беглых и конвоированием ссыльных и преступников. Военнослужащих привлекали для строительства «магазейнов» – складов для хранения хлеба, «дощаников» – судов для транспортировки грузов через Байкал. Военные лекари лечили 39 гражданских лиц, сержанты геодезии отмеряли участки сенных покосов, с целью предотвращения пожаров солдаты «опаливали» горнопромышленные заводы – выжигали вокруг них траву. Материалы фонда Верхнеудинской комендатуры наглядно показывают разные стороны деятельности военных в Забайкалье. У восточной окраины Российской империи в этот период одной из главных забот была охрана границы с Китаем, окончательно установленной Буринским трактатом в 1726 г. Материалы Селенгинской воеводской канцелярии, на которую были возложены обязанности по контролю за охраной границ, сообщают о многочисленных фактах нарушения границы перебежчиками из Монголии и Китая, угона скота, контрабанды. К службе на границе изначально, еще с XVII в., привлекались казаки, и уже в XVIII в. с усложнением ситуации на границе – офицеры регулярных частей и различные гражданские лица, выполнявшие функции таможенных чиновников. Для характеристики языковой ситуации в Забайкалье безусловное значение имеет изучение взаимоотношений между русскими людьми и коренным населением (бурятами, эвенками), той политики, которая выстраивалась и осуществлялась российским правительством по отношению к «инородцам», и тех обязанностей, которые возлагались на местное население. Помимо исполнения главной государственной повинности – уплаты ясака, коренное население было занято в хозяйственной деятельности по освоению края. Для этого представители административно-управленческого аппарата нередко привлекали к сотрудничеству старейшин и начальников родо-племенных общин, решавших порой аналогичные административнополицейские и хозяйственные учреждались специальные вопросы. «конторы», В бурятских видимо, по ведомствах аналогии с провициальными канцеляриями. Присутствие конторы состояло из главного тайши и 6 депутатов. Двое из них вместе с тайшой поочередно дежурили и 40 решали дела, четверо же других разъезжали для управления и решения дел на местах. При конторе устраивались сугланы для раскладки податей и повинностей и решений более важных дел. По свидетельству документов, буряты активно занимались земледелием, участвовали в охране границ империи. С постройкой знаменитого московского тракта в основном на них легла обязанность по содержанию станций и исправной организации «подводной гоньбы» на многих забайкальских участках. Необходимо отметить, что администрация края старалась следить, чтобы «иноверцам никаких обид не чинили и безденежно ничего не брали». Любые жалобы со стороны местного населения на притеснения русских тщательно расследовались. В результате совместной административно-хозяйственной деятельности по освоению края, культурного взаимодействия между русскими и бурятами неизбежным было русско-бурятское двуязычие, при котором роль бурятского языка в данных межэтнических контактах была огромной. В забайкальском регионе XVIII в. большинство русского населения владело бурятским языком. «В среде самих русских жителей бурятский язык распространен так же, как французский среди европейской аристократии, его знают и старый, и малый, мужчины и женщины. Мужчины в особенности, они не только с бурятами, но и даже и между собой объясняются по-бурятски» (Поляков 1869). При этом русские владели не только разговорной бурятской речью, но знали старомонгольскую письменность. Таким образом, в языковой ситуации в Забайкалье в течение XVIII в. происходят достаточно серьезные и принципиальные изменения. Если в 1-й пол. столетия основное забайкальское население составляли выходцы из севернорусских земель, то вторая половина века характеризуется смешанным составом населения. Соответственно, в забайкальском региолекте меняется соотношение лежащих в его основе материнских говоров. В данном случае представляется актуальным вопрос о социальной обусловленности формирования языковой основы того или иного идиома. 41 Немаловажным представляется, например, социально-оценочный фактор становления нормы – культурная традиция, авторитет образованной части общества и отдельных личностей. Для исследуемого регионального узуса русского языка роль сохранения культурной традиции должны были выполнять представители военной касты (офицеры командного состава регулярных частей, присылаемые из центра); высокопоставленные чиновники местной администрации – губернаторы, коменданты, городничие; канцелярские работники, занимавшие высшие должности, – секретари, коллежские регистраторы и др. Однако критерий престижа и влияние манеры речи тех, кто обладает культурным превосходством на выбор (принятие или отвержение) речевых новообразований, т.е. на установление новых норм, в забайкальском регионе в отличие от центра был невысок, так как высший слой общества, определявший нормы речевого поведения в изучаемый период, еще сформировался не полностью. 3.2. Современная языковая ситуация Бурятии Для современной языковой ситуации Республики Бурятия характерны такие формы просторечие, существования полудиалекты, русского народные национального говоры, языка, как кодифицированный литературный язык. Речь городского населения испытывала и продолжает испытывать влияние местных говоров, поскольку города забайкальского края находятся в диалектном окружении. Кроме того, среди городского населения есть определенное число жителей, переселившихся в разное время из сельской местности, выходцев из диалектной среды. Эти факторы играют большую роль в том, что в местных старожильческих говорах достаточно устойчива общеупотребительная лексика, часть которой определяет своеобразие сибирского просторечия. Просторечие является переходной формой от полудиалекта к литературному языку, и в современной языковой ситуации оно более тесно связано с местными говорами. Отличительной чертой 42 сибирского просторечия является его более значительная неоднородность по составу носителей и лингвистическим характеристикам, чем у просторечия в европейских регионах. Если в европейских регионах наблюдается постоянное сужение круга носителей просторечия, то в Сибири этот процесс не отличается интенсивностью. Социолингвистический подход важен при изучении словарного состава, отражающего своеобразие хозяйственной деятельности общества. Например, традиционно одним из основных занятий старожильческого населения Баргузинского, Прибайкальского районов был лесной промысел, поэтому в говорах представлена разнообразная лексика тематической группы «кедровый промысел»: шишковать, шишкарить ‘добывать шишки’, шишкарь ‘тот, кто добывает шишки’, биток, колот ‘орудие для сбивания шишек’, паданка, падалица ‘шишки, упавшие сами или от ветра’. Кабанские говоры выделяются развитой рыболовецкой терминологией, что закономерно для рыболовецких районов. Отражают специализацию реалий и понятий в промысловой сфере такие названия, как заездок ‘изгородь в реке для установления рыболовецких снарядов’, бережник ‘рыбак, тянущий невод за веревку вдоль берега’, неводить ‘ловить рыбу неводом’. Одним из языковых процессов, зависящих от социальных условий, является архаизация определенной части лексики. В частности, в первую очередь устаревают слова, которые указывают на исчезнувшие предметы и явления действительности: уповод ‘период крестьянской работы без перерыва’, помочь ‘коллективная помощь кому-л.’, ладонь ‘площадка для молотьбы’, валёк ‘приспособление для глажения белья’, бияк ‘бьющая часть цепа’и др. Устойчивость норм словоупотребления, связанных с вековой культурно-речевой традицией, предопределяет образование регионализмов – слов, присущих словарю старожильческих и старообрядческих говоров и имеющих литературные эквиваленты. Это, например, такие слова, как норки ‘ноздри’, санки ‘челюсть’, крыльцы ‘лопатки’, завить ‘запястье’, лён 43 ‘затылок’, запон ‘фартук’, вышка ‘чердак’, приступки ‘ступеньки’, лыва ‘лужа’, обыгать ‘высыхать на ветру’, пристать ‘устать’. Вопросы и задания: 1. Дайте социолингвистическую характеристику Забайкальского края XVIII в. 2. Почему для того периода можно говорить, что в Забайкалье региональный узус преобладал над нормой? 3. Назовите основные черты современной языковой ситуации Республики Бурятия. Литература: Баранникова Л. И. Проблемы социальной лингвистики в развитии советского языкознания // Язык и общество. Саратов, 1970. Крысин Л. П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М.. 1989. Майоров А.П. Очерки лексики региональной деловой письменности XVIII века. М., 2006. Самотик Л. Г. Роль русского старожильческого говора Сибири в формировании языковой среды на Среднем Енисее // Русистика на пороге XXI века: проблемы и перспективы. Материалы международной научной конференции (Москва, 8-10 июня 2002 г.). М.. 2003. Эрдынеева Э. Д. Русские говоры социолингвистический аспекты). Улан-Удэ, 1992. 44 в Бурятии (лексикологический и Глава четвертая. Лингвокраеведение в этнолингвистическом и лингвокультурологическом аспектах Лингвистика и этнография связаны друг с другом с давних времен: лингвист в его полевой деятельности при изучении диалектов и говоров неизбежно интересуется обычаями и нравами, а также бытом носителей того или иного языка/диалекта (одеждой, постройками, ремеслами и т.п.). Этнограф при описании нового найденного им материала – будь то особенности быта или особенности мировоззрения (культуры и культов изучаемого им населения) – неизбежно сталкивается с одной из лингвистических проблем, а именно, с вопросами языковой номинации, т.е. средств и закономерностей языкового выражения наименования предметов – как конкретных, так и абстрактных. Этнолингвистика, по мере углубления в семантику значимых для понимания культуры слов, приходила к исследованию и реконструкции категорий духовной культуры. Эта исконная, онтологическая связь между лингвистикой и этнографией становится особенно тесной, когда приобретает конкретное выражение в лингвистическом краеведении. Два компонента этой связи актуальны: 1) язык и этнос имеют определенную территорию распространения, которая, как правило, не случайна, а связана с особенностями исторической, политико-экономической и физической географии. 2) связь языка и этноса проявляется в особенностях лексики. Она составляет предмет исследования лингвистов, но частично входит в круг вопросов, поднимаемых этнографией. Исторически объединение лингвистики и этнографии осуществлялось в известном направлении «Слова и вещи» (Wörter und Sachen) Р. Мерингера и Г. Шухардта, и уже ранние опыты лингвистического картографирования 45 были связаны с изучением предметов, которые часто изображались в легендах к картам. Источниками для этнолингвистического исследования являются: 1) областные (диалектные) словари; 2) фольклорные тексты; 3) фразеологизмы; 4) записи устно-разговорной речи; В лексическом составе любого языка существуют слова, наделенные национально-культурной семантикой. Такую лексику принято делить на эквивалентную, безэквивалентную (Верещагин, Костомаров 1990). Эквивалентными называются слова, понятийно-предметное содержание которых соотносимо с содержанием слов другого этнического языка и возможен их адекватный перевод на другой язык (например, рус. стол, англ. table, нем. der Tisch). К безэквивалентным относятся слова, содержание которых невозможно сопоставить с какими-либо иноязычными лексическими понятиями и адекватно перевести на другой язык (например, рус. самовар, бур. бууза). Как правило, слова безквивалентной лексики при тесных социокультурных и языковых контактах подвергается заимствованию вместе с теми реалиями, которые прочно входят в социокультурный, хозяйственный обиход того или иного народа. В Забайкальском крае русским языком на протяжении прошедших 300 лет совместного проживания русского и бурятского народов заимствовано значительное количество бурятских слов, которые являются неотъемлемой частью словарного состава регионального узуса русского языка, функционирующего на данной территории. 4.1. Диалектная лексика и народная культура. Тот или иной тип знаний у народа зависит от географических и социальных условий, видов хозяйства и природопользования; его концептуализация отражается прежде 46 всего в лексике. В связи с этим огромный интерес представляет диалектная лексика как средство отражения народной картины мира. Интерес к диалектному слову, пробудившийся в России XIX в. как дань народному мужеству в кампании 1812 года и как естественная реакция на открытие сравнительно-исторического метода в языкознании, изначально совместил в себе два аспекта: с одной стороны, народное слово воспринималось как слепок и отражение жизни народа, его быта и культуры, с другой стороны, – как факт русского языка. Во второй половине XIX в. выходят в свет Словарь живого великорусского языка В.И.Даля, областные словари А.Подвысоцкого, Г.Куликовского, В.Добровольского, Н.Васнецова и др. В этих словарях была широко представлена лексика материальной и духовной культуры русского народа: бытовые этнографизмы типа бурак ‘корзина, туес, заплечный короб’, обрядовая лексика (например, лексика свадебного обряда – тысяцкой, поезжанин, боярин ‘гость на свадьбе’), названия мифических существ (баенник, кикимора, мокоша) и др. Заложенная в русистике лексикографическая традиция и сбор богатейшего диалектного материала легли в основу теоретических изысканий в области культурных концептов народной картины мира. Картину мира можно представить как концептуальную модель мировосприятия, отражающую сумму знаний этноса или отдельного индивида о предметах объективной действительности. Неслучайно еще В. фон Гумбольдт подчеркивал: «Границы языка моей нации означают границы моего мировоззрения». Картина мира складывается из групп и классов понятий, а языковая форма выражения предстает в виде семантических полей, тематических и лексико-семантических групп слов и отношений между ними. Диалектная лексика отражает ментальность русского крестьянства, включающего этические и эстетические установки, основные жизненные ценности: отношение к жизни и смерти, обществу, семье, труду, будням и праздникам, природе и т.д. Она передает специфические черты мировосприятия крестьянина в отличие от видения мира горожанином. 47 Например, для обозначения процесса снятия одежды в русском литературном языке применяется глагол раздеваться. В русских диалектах же дифференцируются разные стороны, детали, характер этого процесса. Здесь прослеживаются следующие различия: 1) Снимать верхнюю одежду – снимать нижнюю одежду: раздеватьсяразбираться, раздеваться-скидоваться, разболокаться-раздеваться и т.д. распрятáться-разбираться, Разные слова в парах противопоставлений фиксируются в различных русских говорах. Главный смысл в том, что маркируется снятие определенного типа одежды. 2) Снимать мужскую одежду – снимать женскую одежду: раздеватьсяразбираться. Такое употребление, скорее всего, связано со сложностью и многопредметностью традиционного женского костюма. Надевание и снятие комплекса одежды требует соблюдения определенной последовательности, что и отражается во внутренней форме приставочных глаголов убираться ‘одеваться’ и разбираться ‘раздеваться’. 3) Снимать будничную одежду раздеваться-разбираться, – снимать праздничную одежду: раздеваться-разряжаться, распрятáться- разбираться. Для традиционного уклада жизни русской деревни оппозиция ‘будни-праздники’ имеет особую значимость. Праздничная одежда шилась из более дорогого материала, была украшена вышивкой, лентами, позументом, представляла собой обрядовый костюм. Поэтому существовали особые названия нарядной одежды: басá, нарядина, вылюдье, окрýта и т.д. Внимание к комплексу нарядной, праздничной одежды проявляется в наличии большого числа глаголов со значением ‘нарядиться’: изряди́ться, налю́диться, разбаси́ться. Кроме передающих дополнительные того, есть масса оттенки опрята́ться, окрути́ться, экспрессивных (иронию, глаголов, пренебрежение, осуждение и т.п.): начефре́ниться, нафранти́ться, расфуфлы́житься, выщепе́риться и т.д. 48 Из указанных семантических различий для русских говоров Забайкалья актуальным остается последнее. В говорах старообрядцев (семейских) употребляются глаголы разболока́ться в знач. ‘снимать верхнюю или будничную одежду’, разнаря́диться, разнапря́диться в знач. ‘снять праздничную одежду, украшение’. Еще одной яркой особенностью русской народной культуры является взаимопроникновение двух стихий – праздничной и будничной жизни. Так, с наступлением какого-либо земледельческих обрядов аграрного было праздника достаточно строгим, соблюдение от них, по представлению крестьян, зависел успех земледельческого труда. Рабочий процесс здесь органично переходит в празднество. Каждый этап сельскохозяйственной работы представляет собой синтез будничного труда и праздника: запашка – начало пахоты и праздник по этому поводу, засевка – начало сева и праздник посева, обсевок – завершение сева и праздник по случаю окончания сева; зажинки – начало жатвы и праздник начала жатвы, обжинки (спожинки) – окончание жатвы и праздник по случаю окончания жатвы. Взаимопроникновение праздника и будничного труда характерно и для жизнедеятельности крестьянского населения Бурятии. Так, в русских говорах Бурятии широко употребительным является слово обжинки (с вариантом отжинки), служащее наименованием праздника по случаю окончания страды и шире – уборки урожая. Следует отметить, что в представлении забайкальских крестьян постепенно произошло расширение понятия: отжинками стали называть праздник, которым отмечается окончание уборки урожая любой сельскохозяйственной продукции. Так, автору этих строк довелось в 80-х гг. XX в. в Мухоршибирском районе участвовать в отжинках по случаю окончания уборки картофеля. Другой пример взаимодействия праздничной и будничной крестьянской жизни – вечерние собрания молодежи. Т.А.Бернштам пишет: «Молодежь существовала не в рамках оппозиции взрослых «будни – 49 праздники», а в специфической временной системе... Вечернее (ночное) время принадлежало молодежи...» (Бернштам 1988, с.231). Собрания молодежи в это время проходили с работой и без нее, причем собрания с работой проводились все-таки чаще. На таких встречах девушки сучили шерсть, пряли, вязали, вышивали полотенца, плели кружева. Если позволял обычай, приходили парни, которые могли плести лапти, сучили веревки, чинили мешки, вырезали ложки. Именно здесь молодежь высматривала себе пару. Такие собрания проводились после осенних полевых работ, а заканчивались весной. Для таких собраний существовали основные названия с корнем -сид-, -пряд-, -бесед-: посиделки/посиденки, зáсидки, посидухи, супрядки, беседы и др. Собрания, цель которых были развлечения, имели в названиях другие корни: -вечер-, -игр-, -гул- (вечёрка, вечерушка, гуляния, гульба, гульбитще, игрище, игра и др.). Разграничение собраний крестьянской молодежи по признаку ‘с работой / без работы’ прослеживается и в русских говорах Бурятии. Для обозначения собраний с работой в русских говорах Бурятии (шире – Забайкалья) используется слово посиделки, а для собраний без работы – вечёрка (реже – гулянка). Различались собрания молодежи в Забайкалье еще по двум признакам. Во-первых, словом посиделки называли собрания только девушек, которые на них пряли и вязали. Во-вторых, с целью собрания был связан признак времени его проведения: если собрание с работой, то оно могло проводиться в любой день, если – без работы, то только в выходной день: Вячо́рка-та в васкрисе́ння и гуля́нти в васкрисе́ння, а на пасиде́лках там пасиде́льничають, пряду́ть и вя́жуть (СГСЗ, 368). Слово с корнем -сид- посиденка и слово вечерка были известны забайкальскому региолекту еще в XVIII веке. Однако значения лексем тогда были несколько иными. Посиденкой назывался отдых за разговорами, беседа 50 людей во время отдыха, и в семантике слова еще отсутствовали признаки ‘собрание молодежи’, ‘собрание девушек’, ‘с работой’. Таким образом, признак ‘с работой / без работы’ для вечерних собраний крестьянской молодежи являлся дифференциальным: в литературном языке такой оппозиции не было. 4.2. Символика и лингвосемиотика обрядовых действий. В диахронном плане культурные концепты формируются от представлений о связи человека с природой. Фундаментальной является тотемная модель мира как пример концептуализации устройства мира в культуре восточных народов. Тотемы были чувственно-сверхчувственными сущностями, определяющими жизнь древнего человека, регуляторами его отношения к миру и к своим собратьям. В этой модели содержались все культурные нормы, регулирующие отношения человека с миром. Таким образом, тотемистские воззрения можно считать отражением единства человека и природы. В тотемной модели мира носителей байкальских культур связь тотемов – волка, лебедя, орла и др. – символизировала связь порождающих начал с миром. Переплетение всех видов тотемизма (множественного, социального и культового) задает сложную структуру тотемной модели мира. Тотемные модели мира уже в период родо-племенных отношений сменяется картиной уже иерархаизированного мира, в центре которой оказывается культ предков. Структурирующим принципом данной модели становятся антропоморфные божества – эжины, предки родов. Эжины у древних бурят – это хозяева определенной местности. Эжины считаются посредниками между миром людей и Тэнгри – небесными божествами. Высший мир куда попадают духи предков – это небесный мир тэнгриев. В бурятском эпосе «Гэсэр» тщательно выписан весь мир верховных божеств. Из этого энциклопедического эпоса мы узнаем о всех важнейших ценностях бурятского родового общества, которые зачастую воплощены именно в небожителях и небожительницах. 51 Древние мифологические представления отражаются прежде всего в обрядах. Практически любое обрядовое действие имеет определенное символическое значение, которое сохраняет в себе реликты древних представлений о мире. Символика в народных обрядах реализуется с помощью разных средств – вербальных, акциональных, звуковых (музыкальных), артефактов и др. В концепции Н.И.Толстого средства, используемые в текстах обрядов, классифицируются в семиотическом аспекте. Они характеризуются как коды, отдельные разновидности которых следующие: 1) предметный код. Подразумевается использование предметов – как природных, так и артефактов (кольца, монеты, палки, хлеба, ключа) преимущественно в гаданиях. Например, из кукурузных початков или из спичек сооружают колодец в 6 срубов, замыкают замком, а ключик кладут под подушку. При этом говорят: «Кто к моему колодцу придет воды напиться и ключ попросит, тот мой суженый». 2) акциональный код. Здесь при значимости предметного кода важны сами действия, их символический смысл. Например, в ночь перед Рождеством ставили зерно, воду, зеркало и вносили петуха. К чему подойдет и что будет клевать, то и следует расшифровывать: если зерно клюет, то суженый будет хлебороб, если воду, то – пьяница, если зеркало, то – хвастун. 3) звуковой код. Актуальна символика издаваемых звуков: например, при гаданье ночью на росстанях в какой стороне залает собака, там и находится будущий муж. 4) цветовой код. Гадание состояло в том, что ночью ловили овцу и помечали. Утром смотрели, какой масти овца: если черной, то жених будет чернявый, если белой, то – светло-русый, если овца попадалась лохматая, то жених будет богатый. 5) вербальный код. Прежде всего он представлен в различных молитвах, заговорах, ритуальных текстах. Вербальный код также сопровождает все указанные выше и другие семиотические коды (ср., 52 например, приговаривание в акциональном коде гадания: с кем век вековать, тот придет воды набирать). Символика предмета может быть многозначной. Так, хомут в народных обрядах применяется в нескольких символических функциях. Известен, например, обычай надевания хомута на родителей невесты, который интерпретируется как позорящая акция «нечестной» невесты. Если невеста оказалась нецеломудренной, то на шею ее матери надевали хомут и водили по деревне. С.М.Толстая обращает внимание на то, что «конский хомут – предметный символ, сочетающий в себе несколько значений, в том числе и семантику полого круга». В нем она склонна видеть «вагинальную» символику, а в надевании хомута – эротическую. Хомут символичен как знак брачного союза (ср. выражения хомут надеть ‘жениться’, захомутеть). Семантическая аналогия наблюдается в литературном слове супруги букв. ‘находящиеся в одной упряжке’. Известна также функция хомута как средства народной медицины. В качестве лечения от туберкулеза больного ребенка просовывали сквозь хомут. При лечении от бесплодия женщина заползает в еще теплую печь или сквозь конскую упряжь, хомут. Используется он также для облегчения родов. Многочисленные примеры символики обрядовых действий, реализуемой средствами разных семиотических кодов, обнаруживаются и в русских говорах Забайкалья. Так, у семейских в святочных гаданьях используется несколько семиотических кодов в комплексе: Чярти́лись <очерчивали круг с целью гадания> (акциональный код) / скаваро́дьник (предметный код) бра́ли али галавёштю нажыга́ли у пе́чьти / крух праче́ртиш и гавари́ш // су́жэный-ря́жэный пада́й мьне галасо́к! (вербальный код) // и слу́шали / каму́ чё пака́жытца / то́ засвисти́т (звуковой код) чё-нибуть / кто где сту́книт / али саба́ка заво́ит (с.Десятниково, Мухоршибирского района). - Варажы́ля на Свя́тти ишо́ вот как // двина́цать лучи́нак (предметный код) накладёш / нашэ́пчиш // су́жэный-ря́жэный приди́ ка мне́ па масто́чьку 53 (вербальный код) / а у́трам лучи́нки-та и здви́нуты / а каки́и и сло́маны ста́нут // гре́бним расче́шыш во́ласы (акциональный код) на́ начь / да спу́сьтиш иво́ у изгало́вья крава́ти / а у́трам смо́триш / како́й жани́х бу́дит / е́сьли мно́га во́ласу (предметный код) на гре́бни – жани́х бага́тый (с.Десятниково, Мухоршибирского района). Символы, как и другие знаковые средства, функционируют в определенной системе парадигматических и синтагматических отношений. Так, коса у забайкальских старообрядцев выступает символом девичества, а кичка – символом замужней женщины; соответственно, слова кичка и коса в своих национально-культурных значениях образуют парадигматический ряд. В синтагматике слово коса, сочетаясь с другими словами, отражает концептуализацию разных социальных состояний молодой женщины: расплетать косу – символически обозначает ‘выдавать девушку замуж’; выкупать косу – значит символически выкупать невесту. Национально-культурная символика обрядовой лексики отражает буквальный смысл того или иного концепта культуры. Так, свадебные обрядовые действия, по Кавелину, в рамках института калымства восходят к реальной покупке-продаже невесты. Соответственно, обрядовая лексика должна расцениваться как своеобразная внутренняя форма обряда. Примером может служить лексика свадебного обряда в говорах семейских, которая своей этнокультурной семантикой передает поэтапный процесс символической «покупки» невесты: сговариваться, рукобитье, заламывать ворота ‘преграждать путь свадебной процессии к дому невесты с требованием выкупа за нее’, заоколична (околична, окольница) ‘выкуп за невесту, требуемый с жениха’, выкупать косу, рядить за косу. С другой стороны, народные обряды сформировались под влиянием религиозных представлений о жизни и смерти человека, и диалектная лексика довольно хорошо сохраняет эти представления. Например, в говорах семейских это лексика родильно-крестильного обряда: родилка (родильница, родиха), бабка (баушка), бабничать, ручеть ребёнка, 54 размывать руки, ходить на родины, курнать (погружать), крещёнка (хрещёная рубашка), молоденец, крезьбы (крезьбины); лексика погребальнопоминального обряда: справиться, читать Паисью, собрать (нарядить), обмываха, смерётная одёжа (одежда), панафида, пеленать, рукопишие, голосить. Если рассматривать обряд как семиотическую ситуацию, то главной его особенностью будет то, что знаки, используемые в нем, лишены прагматического смысла и, как правило, выступают с символическим значением или по крайней мере стремятся стать символами. Интерпретация знаков в обряде предполагается опосредованной третьим участником семиозиса – Богом. Так, в похоронном обряде семейских Забайкалья старики отказываются отпевать покойника, если того не пеленали; отказ этот мотивируется тем, что Бог тогда не примет душу покойника: уот сицµс хатµ-от старик‰ харóнють, старик‰ атпивáють, éсли ни спялёнутый, ане атпивáть ни стáнуть. Гаварµть нильзµ, грех. Бох дýшу ни пр‰мет, éсли ни спялёнутый (Калин., Мухор.). Иным словами, участники обряда интерпретируют что-либо в качестве знака как бы со ссылкой на Бога. 4.3. Этностереотип в региональном аспекте. При анализе регионального языкового материала в лингвокультурологическом аспекте трудно обойтись без понятия этностереотипа. Этностереотип – это обобщенное представление о типичных чертах, характеризующих какой-либо народ, стандартное представление у большинства людей одного этноса о людях другого этноса (например, в этноязыковом сознании россиян – немецкая аккуратность, английская чопорность, китайские церемонии, американская деловитость, медлительность эстонцев и т.п.). Понятие этностереотипа обычно актуально в рамках концепта «свой-чужой». Противопоставление «свой-чужой» в разных видах пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого национального мироощущения, в том числе и русского. К чужим заведомо относятся люди 55 извне, и в принципе любая социальная группировка людей организуется на этой оппозиции. Национальные стереотипные представления отражаются в лексике разных тематических групп. Широко распространено проявление таких стереотипных представлений в зооморфной лексике. Например, в говорах забайкальских отклонением семейских от воспринимаемых нормы для характеристики привычного негативно, как людей, поведения, «чуждых» и, в выделяющихся как правило, среде данной этноконфессиональной группы, используются слова жимбура в переносном значении ‘ловкий, хитрый человек’ (от бур. жимбура ‘суслик’), росомаха в переносном значении ‘о неопрятной, неряшливой женщине’ (от росомаха ‘животное сем.куньих’), тымен в переносном значении ‘о недалеком, грубом, бестолковом человеке’ (от бур. тэмээ(н) ‘верблюд’). Это противопоставление зиждется не только на объективных данных, но и на субъективном отражении в сознании одних людей черт тех, кто не принадлежит их этнической общности. По мнению Л.Н.Гумилева, в основе концепта «свой-чужой» лежит этнический стереотип поведения, в том числе особенности речевого поведения. Проявление этностереотипных черт может наблюдаться и на уровне конфессиональных связей. Так, в среде старообрядцев противопоставляли (семейских) себя не Забайкалья только другим темноверы/темноверцы православным, но и представителям других старообрядческих толков. На языковом уровне чужой в значении ‘неверный’ синонимизируется со словами грязный, нечистый. Таким образом, понятие «не принадлежащий к толку темноверов, чужой» концептуализируется через признак нечистоты: Нявéрный царь, няци́стый – рас он табáк закури́л (о царе Алексее Михайловиче); – У бичу́рских-та папа́ ни было́. Прие́жжый он был, гризно́й (с.Михайловка Кижингинского района). Темноверы использовали только медные иконы, так как они прошли «очищение огнем» при их изготовлении. Письменные иконы считались нечистыми, оскверненными. 56 4.4. Фразеологизмы в народной картине мира. Богатым источником для реконструкции этнокультурной картины мира являются фразеологизмы и иные устойчивые словосочетания. Фразеологизмы отличаются тем, что в своей семантике консервируют архаичные культурные представления, отражают и на глубинном уровне сохраняют древнее восприятие окружающего мира. Однако следует учитывать, что во фразеологическом сочетании слов так или иначе все единицы, его составляющие, подвергаются переосмыслению. При этом в первую очередь утрачивается денотативное значение ключевого слова, сохраняющегося в устойчивом словосочетании, как правило, с древних времен. Слова во фразеологизмах с течением времени «обрастают» эмоционально-экспрессивными, лингвопрагматическими (социо- и этнокультурными) коннотациями. Этот дополнительный смысл становится главным, вытесняя прямое (обычно денотативное) значение слова в составе фразеологизма. В русских говорах Читинской области фразеологизм как амбань (душепагубный) (стоит, сидит и т.п.) имеет значение ‘о неподвижном, молчаливом человеке’. Очевидно, что ключевым словом здесь является лексема амбань, которая своим коннотативным смыслом характеризует нелюдимых, угрюмых людей. Обращение к истории и этимологии этого слова реконструирует его прямое денотативное значение – ‘китайский сановник; высший чиновник пограничного ведомства’. Ср. бур. амба(н), монг. амбан ‘вельможа’ маньчж. амбан то же (Аникин, с. 86). Можно предположить, что формирование негативной коннотации у слова было связано с недоброжелательным отношением местного населения к пограничным, таможенным чиновникам, в главные обязанности которых входили контроль за провозом контрабандных товаров, их розыск и изъятие; чиновник же иностранного государства, плохо или совсем не владеющий русским языком, воспринимался еще хуже. Другой пример: в тех же русских говорах Читинской области есть выражение из дабы вылезти в знач. ‘перестать быть бедным’. Смысл и 57 эмоционально-экспрессивные коннотации фразеологизма связаны с ключевым компонентом выражения – словом даба, без понимания которого внутренняя форма фразеологизма остается неясной. Слово даба в XVIII в. служило наименованием дешевого хлопчатобумажного материала (в основном синего цвета), из которого малоимущие люди (крестьяне, мещане) шили себе рубашки, матерчатые сумки и т.п. Со временем с выходом из повседневного обихода денотата слово даба становится архаизмом, но зато коннотативная составляющая плана содержания способствовала рождению нового значения: дешевизна материала, ассоциируемая с бедностью → бедность, нищета. Фразеологические обороты так же, как и прочие лексические единицы передают иное видение мира крестьянина, чем у горожанина. «Сибирский крестьянин, таежный охотник, рыбак и т.п. обладают другой системой слуховых и зрительных представлений по сравнению с жителями крупных городов и населенных пунктов Европейской России. А это должно найти свое отражение в семантике диалектных значимых единиц» (Федоров, с. 10). Так, безусловно, фразеологизм бегать, как собака за возом, известный в говоре семейских в значении ‘быть излишне привязанным к кому-либо’, в своей внутренней форме имеет образ, который мог возникнуть, скорее, у сельского жителя, чем у городского. Вопросы и задания: 1. В чем проявляется связь лингвокраеведения и этнолингвистики? 2. Каковы особенности русской народной картины мира и ее отражения в диалектной лексике? Приведите примеры из лексики русских говоров Забайкалья. 3. Раскройте региональную специфику реализации этностереотипа. 4. Почему фразеологизмы рассматриваются реконструкции этнокультурной картины мира? Литература: 58 как надежный источник Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Москва; Новосибирск: Наука, 2000. Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX – начала XX в. Л., 1988. Гак В. Г. Язык как форма самовыражения народа // Язык как средство трансляции культуры. М., 2000. – С. 54-67. Дарбанова Н. А. Об отражении национальных стереотипных представлений в зооморфной лексике говоров забайкальских старообрядцев // Россия-Азия: Становление и развитие национального самосознания. Материалы междунарордной научной конференции (21-24 июня 2005 г.). Улан-Удэ, 2005. С.202-203. Тарасов Е. Ф. Язык как средство трансляции культуры // Язык как средство трансляции культуры. М., 2000. – С. 45-53. Толстой Н. И. Язык и культура // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1985. Федоров А.И. Сибирская диалектная фразеология. Новосибирск, 1980. 59 Глава пятая. Региональный ономастикон: забайкальские топонимы и антропонимы Ономастикой называется раздел языкознания, изучающий собственные имена – слова, словосочетания или предложения, которые служат для выделения именуемого идентифицируя данный из ряда объект. подобных, Кроме того, индивидуализируя ономастикой и или ономастиконом может называться совокупность самих собственных имен. Ономастика дает возможность по данным языка выявлять особенности истории и культуры живущих в крае народов, изучать их говоры и результаты взаимодействия различных говоров и языков. Для российских регионов Западной и Восточной Сибири, а также Дальнего Востока это особенно актуально, поскольку исторически русский язык здесь активно контактировал с языками коренного населения этих районов. В последнее время резко повысился общественный интерес к краеведению – к проблемам своей Родины в широком смысле. Представители всех направлений краеведения – географы, историки, этнографы, используют данные топонимики, но делают это не всегда квалифицированно. Удовлетворить потребности краеведов может топонимическое краеведение. Раскрывая закономерности формирования региональной топонимической системы, оно дает ценнейший материал для познания географии местности, ее истории, особенностей населения и хозяйства. 5.1. Топонимика. Топонимика – раздел ономастики, исследующий географические названия (топонимы), их функционирование, значение и происхождение, структуру, ареал распространения, развитие и изменение во времени. Совокупность топонимов на какой-либо территории составляет ее топонимию. Исходя из величины объектов, устанавливаются два главных яруса топонимии: макротопонимия – названия крупных природных или созданных человеком объектов и политико-административных объединений (Байкал, Саяны, Иркутск) и микротопонимия – индивидиуализированные 60 названия малых географических объектов, особенностей местного ландшафта (лесов, полей, урочищ, речек и т.п. – р. Мантуриха, п. Сотниково, местн. Верхняя Берёзовка). 5.1.1. Происхождение микротопонимов. Из всех топонимических наименований особое значение для лингвокраеведения имеет микротопонимия. Топонимия любого региона разноязычна и разновременна. Не исключение и топонимическая система Восточного Забайкалья, которая включает географические названия разноязычного происхождения. Этнолингвистическая и этноисторическая информативность топонимии и микротопонимии края, населенные пункты которого характеризуются этнической и диалектной общетеоретическом плане: пестротой, микротопонимы представляют интерес в выявляют закономерности формирования топонимии на территориях позднего заселения. Языковая и диалектная пестрота обусловливает многочисленность разнодиалектных и разноязычных наименований одного порядка, которые стали включаться в многочленные синонимические ряды и функционировать как местные топоосновы (ср., например, наименования Хамар Даабан и Святой Нос, Мандрик и Загорушка). На территории Забайкалья и, в частности Бурятии, по происхождению отмечаются монголоязычные (Барун, Зун, Хамар-Дабаан, Харашибирь), тюркские названия (Адагли, Орой, Сыкырт), тунгусо-маньчжурские (Тунгэр, Емалкан, Олонгро), угро- самодийские (Яромай, Шуруга, Икшима) и др. В современном забайкальском узусе русского языка широко используются топонимы, заимствованные в русский язык из бурятского. К ним относятся, например, Куйтун (холодно), Дабаан (перевал), Баянгол (богатая долина), Могойтуй (змеиное), эргонимы, образованные на базе бурятских антропонимов: Баяр, Наран, Ургы, Ая-ганга, Ням. Тунгусоязычный слой забайкальской топонимии представлен отантропонимическими онимами прозвищного характера. В основном, это антропонимы со словообразующим суффиксом эвенкийского языка -ча, 61 который употреблялся для образования мужских имен у тунгусоязычных эвенков: Букачача, Нерча и т.п. Среди забайкальских топонимов автохтонного происхождения можно выделить две основных тематических группы: 1. оронимы, у которых четко выделяется внутренняя форма, представленная разными фонетическими вариантами одного и того яр/ер/джер/жер/жир/дыр/шир/юр. же форманта Например, со значением топонимы с ‘гора’: тунгусской основой жер/джер/жир – Жергонский голец, Джирахай, Жерновка. 2. гидронимы, у которых во внутренней форме представлен семантический признак ‘вода’. Данный семантический признак присутствует в разноязычных по происхождению названиях. Он обнаруживается, например, в ненецком корне ин- (р. Интерев, Индола, Инлукта), тюркоязычном корне су- (р.Суба, Сувельга). В образовании микротопонимов наглядно прослеживаются процессы онимизации апеллятивной лексики; в отличие от макротопонимов микротопонимия возникает на базе диалектных форм языка и лексики имеет сферу функционирования, ограниченную территорией распространения данного говора или диалекта. 5.1.2. Образование микротопонимов. Забайкальская топонимия представлена разными группами названий: наименования объектов по свойствам и качествам (квалитативные), по отношению к другим объектам (локативные), по связи с человеком (поссесивные). Широко распространены топонимы, в образовании которых участвовали следующие апеллятивы: 1) Дендрографические термины: а) названия леса, его типов, частей (опушки, поляны, луга и т.п.): р. Марикта от эвенк. марикта ‘поросль низкорослой березы’, уроч. Шэбэртуй от бур. шэбэр ‘чаща, густой, заболоченный лес’; б) названия фитонимического характера: местность Дарасун от монг. дэрс(эн)/дэрсэн ‘ковыль опьяняющий’ , р. Хохотуй от бур. хуhан ‘береза’; 2) названия зоонимического характера, среди которых выделяются: 62 а) названия рыб как объекта рыболовного промысла: р. Нижняя Джилинда от маньчж. джелу ‘таймень’, оз. Давачан от удэг. дава ‘кета’, р. Куналей от кет. кун ‘хариус’; б) названия животных как объекта охотничего промысла: оз. Шамтелка от енисейск. šam ‘гусь’, с. Тарбагатай от бур. тарбага(н) ‘суслик’, с. Хандагатай от бур. хандагай ‘лось’. 3) названия, характеризующие хозяйственно-трудовую деятельность человека, наличие полезных ископаемых: р.Аблатуй от монг. абалха/авлах ‘охотиться облавой, устраивать облавную охоту’, оз.Бусан от бур. буса ‘стойбище чужих людей’, Джида от бур. зэд ‘медь красная’, Сахюрта от бур. сахюур ‘кремень’. Важной информативной частью морфемной структуры топонимов являются топоформанты – суффиксы и префиксы разноязычного происхождения, участвующие в образования топонима. У забайкальских топонимов наиболее известны следующие их генетические виды: А) русские топоформанты: -ов- (-ев-): Творогово, Колесово, Молчаново; -ин- с вариантами -ин(о), -ин(а): Истомино, Максимин, Баргалина; -к(а): Ильинка, Безымянка; -ск- с вариантами -ск(ий), -ск(ая), -ск(ое): Северобайкальск, Слюдянское, Алексеевский Б) бурятские топоформанты: -та (-тэ, -то) / -тай (тэй, -той): Саранта (бур. hараана ‘саранка (сибирская красная лилия)’ + -та), Хандагатай (бур. хандагай ‘лось’ + -тай), В) эвенкийские топоформанты: -кан (Ангаркан, Витимкан, Муякан), нга (Селенга, Таптунга), -кит (Гоуджекит, Сивакит); -нда (Джилинда, Бугунда), -кта (Дялтукта, Кавыкта), -чи (Аичи, Колбачи) и др. Как известно топонимика представляет собой надежный источник архаичных языковых сведений. Наиболее древний слой топонимов – гидронимия. Гидронимы разных типов предстают как важный источник формирования других топонимов: г. Гусиноозерск получил название от 63 названия Гусиное Озеро, г. Кяхта – от названия р. Кяхта, п. Челутай в Заиграевском районе – от названия правого притока р. Брянка Челутай. Любой топоним – это не только компонент реальной системы географических названий, обладающих общей языковой историей, но и в то же время факт отдельной историко-культурной биографии. Анализ системных связей между топоосновами в региональной ономастике выявляет выражение категории оценки в народном ее понимании: оценивается хозяйственная пригодность угодий, их конфигурация, внешняя привлекательность для глаза, их возможность служить ориентиром на местности; отмечается также нравственная оценка событий, связанных с конкретным местом. Значимым результатом исследований в области топонимики являются многочисленные популярные топонимические описания и словари отдельных регионов. Топонимия байкальского региона представлена как работами географов, так и лингвистов. Это, например, работы С.А. Гурулева «Реки Байкала», М.Н. Мельхеева «Географические названия Восточной Сибири» и «Топонимика Бурятии: История, система и происхождение географических названий», «Топонимический словарь этнической Бурятии» под ред. Л.В.Шулуновой, составители И.А.Дамбуева, Ю.Ф.Манжуева, А.В.Ринчинова и др. 5.1.3. Ойконимы. Для ойконимов – названий населенных пунктов, в регионах вторичного заселения характерна определенная закономерность: миграция населения нередко сопровождается миграцией географических названий. Многие славяноязычные ойконимы отражают названия, перенесенные в регион из прежнего места жительства. На территории Республики Бурятия они представлены такими названиями населенных пунктов, как Новая Брянь, Зырянск, Петропавловка. До революции Верхнеудинск имел характерные черты купеческого торгового центра в Забайкалье. Это нашло свое отражение в названиях улиц: площадь Базарная, где был Базар, проводились торговые ярмарки, построены 64 гостиные ряды, лавки, дома купцов; улицы Проезжая, Сенная, где торговали сеном, Кузнечная, где подковывали лошадей. После Октябрьской революции старые названия улиц были заменены. Улицы, площади, поселки города приобрели новые имена в память героев революции, гражданской войны, Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. и руководителей нашего государства: улицы Амагаева, Асеева, Бабушкина, Балтахинова, Борсоева, Жердева, Лебедева, Оцимика, Ранжурова, Сенчихина, Серова, Смолина, Трубачева, Фрунзе, Цивилева, Чертенкова, Широких-Полянского. Подчеркивая современные тенденции в процессе переосмысления и новой номинации городского пространства, Б.Я.Шарифуллин считает, что актуальным стала «легализация неофициальных – обиходно-разговорных, жаргонных, названий магазинов, объектов соцкультбыта и пр., сложившихся еще в советское время. Чаще всего такие наименования отражали нормальную ономастическую рефлексию горожан, их неприятие безликих и безадресных названий, особенно если названиями, например, магазинов служили номера (например, известный в свое время в г.Улан-Удэ магазин №100)». Примеры неофициальных и полуофициальных топонимов г.Улан-Удэ в какой-то мере подтверждают мысль ученого. Активнее всего неофициальные названия получают городские районы – хоронимы. Чаще всего эти названия образованы по продуктивной в разговорном языке словообразовательной модели имен существительных с суффиксом -к-: Батарейка, Конечка, Кумыска, Партизанка, Почтовка, Приречка, Республиканка, Стеколка, Шишковка и др. С точки зрения прозрачности/непрозрачности внутренней формы того или иного наименования немотивированные можно урбанонимы. выделить Образные мотивированные (метафорические и и метонимические наименования) чаще всего встречаются в разговорной речи – Аляска ‘дома на Верхней Батарейке и дома № 10, 14 по ул.им.Толстого’, 65 Нахаловка незаконно возведенные жилища в пос.Стеклозавод. Метафоры в основе своего образа имеют какие-либо прецедентные имена: так, жилой микрорайон Железнодорожного района г.Улан-Удэ получил полуофициальное название Пентагон по сходству формы известного натовского строения, район за Театром оперы и балета вблизи арок – СантаБарбара и др. Городской топоним выполняет прежде всего адресную функцию, поэтому регулярным является метонимический перенос наименования: с объекта, являющегося обычно главным ориентиром в данном районе, на сам район: Батарейка – часть Советского района г.УланУдэ, где первоначально располагалось артиллерийское подразделение, БСМП – район, расположенный вблизи и вокруг больницы скорой медицинской помощи, Саяны – район ул.Терешковой и бульвара К.Маркса, получивший свое название по расположенному в нем ресторану «Саяны». 5.1.4. Эргонимы. Другая область топонимии – эргонимия. Эргонимы – особый разряд онима, собственное имя городского строения различного функционального профиля (дома, предприятия, фирмы, магазины, спорткомплексы, рынки, кинотеатры и т.п.). У современных эргонимов выявляются три основных функции. Назывная (идентифицирующая) функция связана с номинацией отдельного внутригородского объекта и выделения его из ряда подобных. В этом проявляется специфика собственного имени вообще в отличие от апеллятива, поэтому идентифицирующая функция присуща всем эргонимам, две другие присутствуют далеко не в каждом названии. В информативной функции эргонимы несут информацию о назначении объекта (виде деятельности, ассортименте товаров или услуг и т.п.). Эта функция была типична для названий предприятий в период Советской власти. Баня называлась баней, парикмахерская парикмахерской. Промышленные предприятия в своем наименовании включали указание на род и профиль деятельности (ср., например, в г.Улан-Удэ Локомотивовагонный ремонтный завод, Приборостроительный завод) Кроме того, в 66 названии завода обязательно присутствовало указание на место расположения: Бурятский мебельный деревообрабатыващий комбинат, Улан-Удэнский авиационный завод, Заудинский мелькомбинат. В новое время у промышленных предприятий, производственных учреждений, кооперативов в названиях информативная функция тесно переплетается с рекламной: такиее эргонимы могут указывать на название профессии («Автомеханик», «Буровик»), на орудия труда («Кульман», «Электрод»). Рекламная функция представляет собой функцию увещевательного воздействия на человека с целью побудить его воспользоваться услугами данного предприятия. Рекламная функция приобрела особую значимость в последнее время – время появления большого количества однотипных предприятий, главным образом в сфере торговли и обслуживания населения. В условиях конкуренции между предприятиями, предлагающими однотипные товары и услуги, немаловажное значение (особенно на первых порах функционирования предприятия) имеет удачно выбранное название, позволяющее предприятию выделиться среди себе подобных. В связи с выделением последней функции, получившей особую важность в новое время, следует отметить характерные структурносемантические особенности образования эргонимов в постсоветский период. Прежде всего активизировалось использование словосочетаний с опорными компонентами все, дом, мир для именования специализированных магазинов. Эргонимы с компонентом дом, мир применялись и раньше (ср. Дом фарфора, Дом книги в г.Москве), однако это были (и есть) названия действительно больших специализированных магазинов. Появление новых номинаций с данными опорными компонентами символизировало «победу над товарным дефицитом»: «Все для дома», «Все к столу». Многообразие используемых номинативных моделей определяется тем, что эргонимы перестали играть роль «бесстрастного информатора», типичным отражением которого были номенклатурные названия «Продукты», «Молоко», «Парфюмерия». В 67 г.Улан-Удэ наименования с компонентами мир, дом получили широкое распространение: Серебряный мир, Мир тепла, Книгомир, Дом мебели. Нередко с аналогичной семантикой во имя рекламы своего предприятия используют опорные компоненты рай, империя, центр: Рай цветов, Империя меха. По наличию подразделяются на или отсутствию мотивированные внутренней и формы эргонимы немотивированные. К мотивированным эргонимам относятся: 1. эргонимы информативного типа. Это эргонимы, характеризующиеся прямой номинацией объекта: «Рыболов. Охотник», «Модное бельё», «Трикотаж», «Продукты» и т.п. Среди них выделяются эргонимылокативы, т.е. эргонимы с пространственной, локальной семантикой. Эргонимы-локативы имеют следующие разновидности: а) эргонимы, характеризующие Улан-Удэ как экономический, промышленный и торговый центр Восточного Забайкалья: гостиница «Бурятия», промышленные предприятия «Аквабур», «Макбур», у которых в сложносокращенном виде в названии присутствует локативный элемент ‘Бурятия, бурятский’. б) эргонимы, мотивированные городской топонимикой. В данной категории наименований наблюдается модель, включающая цифровой компонент. Онимизируется, становится именем собственным адрес объекта: например, «44» – название закусочной, расположенной в районе сорок четвертого квартала г.Улан-Удэ, «42 Бар» – название бара в сорок втором квартале. Другой моделью, получившей распространение в новое время, стала номинация объекта по названию улицы или района: «Аптека на Саянах» – название аптеки, находящейся в городском районе, имеющей, кстати, первоначально неофициальное название «Саяны»; «Цветы на Октябрьской» – магазин цветов, расположенный на улице «Октябрьская»; «Мебель на Октябре» – магазин мебели в Октябрьском районе г.Улан-Удэ и т.п. 68 в) эргонимы, мотивированные географической принадлежностью товара: «Омская обувь», «Иркутская одежда», «Юничел» (магазин, торгующий челябинской обувью), «Грузинская кухня», «Италмода», «Харбин» и т.п. 2. эргонимы ассоциативного типа. Они, выполняя прежде всего рекламную функцию, характеризуются непрямой номинацией. При создании фирменных названий и товарных знаков важно, чтобы они вызывали приятные ассоциации, привлекали покупателя. В свою очередь эргонимы ассоциативного типа подразделяются на: а) названия, содержащие личные имена, отчества, фамилии: «Мебель от Зыкова» и т.п.; б) названия, указывающие на торговую марку, фирму-производителя: «Стам», «Sprandi», «Rieker», «Шатура» и т.п.; в) названия, указывающие на предметно-функциональную направленность объекта: «Золотые ножницы», «Кнопка», «Аппетит», «Энергия», «Таблетка» и т.п.; Немотивированные эргонимы выполняют рекламную функцию, но не дают адресату соответствующей информации о предлагаемом предмете, услуге. У адресата не возникают определенных ассоциаций, которые бы были непосредственно связаны с именуемым объектом. Среди немотивированных эргонимов выделяются такие, которые содержат: 1. имена мифологических персонажей: «Геркулес», «Гермес», «Зевс» – названия продуктовых магазинов; 2. названия животных: «Медуза» – название сауны, «Чайка» – название продуктового магазина, «Панда» – салон-парикмахерская; 3. названия космической сферы: «Спутник» – название продуктового магазина, «Водолей» – название магазина мужской одежды, «Меркурий» – название кафе; 4. прецедентные имена (исторические, литературные, сказочные и др.): «Белоснежка», «Семь гномов» – продуктовый магазин, «Остров 69 Сокровищ» – магазин компьютерной техники, «Старик Хоттабыч» – магазин промышленных товаров и т.п. Стоит отметить, что эргонимы, содержащие прецедентные имена, могут быть мотивированы ассоциативной связью («Айболит» – название ветеринарной лечебницы), однако такой тип наименований достаточно редок. 5. заимствования: «Дольчевита» – магазин женской одежды, «Вестфалика» – магазин обуви, «Кулькисон» – название ресторана. и т.п. Следует отметить, что не все эргонимы с иноязычной лексикой относятся к немотивированным. Так, названия торговой марки типа «Adidas» могут стать своего рода прецедентными именами и использоваться с определеной долей мотивации. Таким образом, в процессе номинации городских объектов можно отметить тенденции, отчасти характерные для языка города в целом и имеющие отношение к правовым вопросам языка, языковой политики и языкового планирования: 1. Персонализация и интимизация городских наименований. Используется также уже «апробированный» в советское время тип называния по личному имени, но в отличие от прежних, ориентирующихся на чисто «вкусовые» мотивации (например, в г.Улан-Удэ известны магазины одежды «Ольга», «Татьяна», «Никита», «Лида»; магазины продуктов «Надежда», «Виктория»); новые наименования даются прежде всего по имени владельца или его / её ближайших родственников (иногда - даже любовниц). 2. Наименования, мотивированные городской топонимикой (названиями улиц, городских районов). Примеры см. выше. 3. Реставрация и возвращение старых типов и способов наименований, а также и самих названий. Например, универмаг в г. Улан-Удэ на ул.Ленина получил название Большой по дореволюционному наименованию улицы Ленина Большая. Это новое веяние в области городской ономастики в нашей республике не так широко распространено. 70 4. «Пиджинизация» и «варваризация» («вестернизация») городских наименований. Речь идет не столько о названиях с очевидной ориентацией на экзотику (Аква-ленд, Эльдорадо), сколько об отражении в новых наименованиях «вестернизации» и «варваризации» самого языкового сознания их авторов. 5. Национально-региональный колорит в городских наименованиях: Амта, Булжамуур, Ариг Ус, Баянгол. Все эти явления в сфере постсоветской городской топонимики отражают в целом общий принцип стихийности ономастической номинации, в отличие от официальности и регулированности аналогичных процессов в советский период. Стихийный характер наименования отражает стремление номинанта (владельца магазина, фирмы и т.п.) выделиться на фоне однотипных названий, опереться на собственные эстетические вкусы, потребности, собственное языковое чутье. Иначе говоря, мы наблюдаем здесь проявление «частного пользования» языком в сфере городской ономастики. Именно «ономастическую этим можно ностальгию», объяснить экспансию такие явления, экзотизмов, как варваризмов, иноязычных и иноструктурных вкраплений, интимизацию и персонализацию эмпоронимов и т.п. Имена собственные, как и имена нарицательные, могут иметь свою мотивировку. Все они социальны и историчны, так как отражают не только общественные вкусы той или иной эпохи, но и характеризуют мировоззрение людей, их общественные взаимоотношения, их идеологию и, наконец, общественные традиции. обуславливающих С номинацию учетом тех этих или внеязыковых иных при факторов, характеристике эргонимического пространства какого-либо региона разграничиваются мотивированные и немотивированные эргонимы. 5.2. Антропонимика. В поисках местного материала для решения многих проблем лингвистического краеведения нередко приходится обращаться к изучению фамилий членов своей семьи, своего рода, 71 обитателей своей территории, так как в основах фамилий сохраняются сведения о древних, часто исчезнувших словах из различных языков, о роде занятий, деятельности предков, о местах, из которых они прибыли, о внешности и характерах людей, о жизни в отдаленные эпохи. Официальное именование человека в развитом обществе имеет свою формулу имени. В формулу именования могут входить патронимы (отчества или иные именования по отцу), фамилии, родовые имена, прозвища и др. Вместе с тем фамилии России представляют собой большой интерес для ученых, исследующих историю языка, отдельных говоров, закономерности возникновения и развития имен собственных, происхождение слов в том или ином языке, характер взаимодействия языков в различных областях страны, пути расселения и переселения народов в различные эпохи, особенности их материальной и духовной культуры и многие другие аспекты. Фамилия – это наследственное именование человека, указывающее на его принадлежность к определенной семье. В древности существовала практика давать ребенку в дополнение к официальному крестильному имени еще одно, некрестильное. Такая практика удерживалась вплоть до XVII в. Иначе говоря, в системе именования патроним мог включать два имени отца. Допустим, если отца звали Пётр Сорока, то его сын Иван мог называться Иван Петров сын Сорокин. Такая система именования страдала очевидными недостатками. Первый из них состоял в том, что не всегда ясно, относился ли третий элемент ко второму имени отца или к его патрониму: в имени Иван Петров сын Бобров – Бобр можно считать как вторым именем отца, так и именем деда. Второй более серьзеный недостаток этого типа имен состоял в необходимости вносить изменения в имя каждого поколения. Так, Никита, сын человека по имени Иван Петров сын Боброва, очевидно, назывался Никита Иванов сын Петрова, а внук Александр Никитин сын Иванова. Это несоответствие было крайне неудобным для общества, где в XVI-XVII вв. большое значение придавалось генеалогии. 72 Процесс формирования патронимических фамилий на -ов(-ев), -ин стал осуществляться с XVI в. и поначалу затронул семьи высших социальных слоев. У представителей низших слоев еще в начале XVIII в. было распространено именование по прозвищу. В памятниках забайкальской деловой письменности XVIII в. подобные именования не редкость: Гарасим Коновал, Максим Щербак, Харя Зырян, Никита Карым. О процессе становления фамилий на основе прозвищ свидетельствует вариативное именование в документах этого периода одних и тех же лиц, когда прозвище переосмысляется как фамилия с патронимическим суффиксом -ов: в тех же забайкальских документах наряду с именем Харя Зырян встречаем именование Харитон Зырянов. Итак, антропоним в идеале состоял из: а) календарного имени, данного при крещении, имени, обычно неполного (уменьшительно-уничижтельного) для представителей низших слоев населения (Александрик, Васька, Митька, Ивашка и т.п.), б) именования по отцу – отчества (патронима), образованного от календарного полного имени (Иванов сын, Петров сын, Юрьев сын), в) формирующейся или сформировавшейся фамилии, образованной чаще всего от прозвища (Морозов, Шерстобитов). Таким образом, антропоним был преимущественно трехсоставным, состоящим из имени, именования по отцу (отчества) и фамилии Ивашка Петров сын Морозов. Однако даже в строгом официальном письме часты были отклонения от такой трехчастной формы антропонима. Кроме того, за исключением высших слоев русского общества все остальные социальные сословия патронимов на -ович не имели. По указу Екатерины II только члены первых пяти классов табели о рангах имели право использовать патроним на -ович; классам от шестого до восьмого разрешалось использовать только патронимы на -ов и -ин. Тем не менее патронимы, образованные от календарного имени, чаще всего ложились в основу образования фамилии как наследственного, родового именования человека. 73 Как уже упоминалось выше, помимо официальных календарных, люди могли иметь еще и некалендарные имена, а также прозвища. Существовала старая традиция, идущая еще с дохристианского времени, давать детям имена, совпадавшие с именами нарицательными: Ждан, Злоба, Любим, Найден, Неждан. Такие имена появлялись при рождении ребенка и употреблялись в бытовой речи. Прозвища предшествовали фамилиям. Так, в пермских памятниках много случаев, когда в XVII в. отца записывали с прозвищем, а сына – уже с фамилией: например, отец Ивашка Иванов сын Потеряха, его сын – Мишка Иванов сын Потеряхин. Прозвища давались людям по их внешнему виду, качествам характера, манере говорить, по принадлежности их или их предков к какой-либо нерусской народности и по многим другим признакам. Мужской антропоним выглядел по-разному: как состоящей из имени и прозвища (Харитон Зырян), из имени и фамилии (Егор Курбатов), из имени, отчества и фамилии (Григорей Ермолаев сын Бельцов). Женский антропоним состоял из имени и фамилии, которая записывалась от отца (Матрона Иванова дочь), Даже если женщина состояла в браке или была вдовой, указание на отцовское имя в фамилии сохранялось (жена Авдотья Яковлева дочь, женка Марья Таракановская дочь, вдова Наталья Иванова дочь, вдова Татиана Антонова дочь). Забайкальские фамилии образовывались от прозвищ трех видов. Вопервых, множество фамилий возникло на базе общерусских нейтральных слов, называвших людей по профессии, роду занятий: Банщиков, Бельцов, Бочаров, Бочкарев, Бронников, Бурлаков, Бурмакин (прозв. Бурмака из слова со знач. ‘бродяга’), Дьяконов, Новиков, Портнягин, Пушников, Решетников, Сыромятников и др. Их называли по месту происхождения, прежнего проживания и по принадлежности к определенной народности, этнической группе: Белозеров, Вяткиных, Карым, Калмаков/Колмаков, Каргопольцев, Кыргызов, Мезенцев, Мищиряков, Мордовской, Москвитин, Москвин, Пермогорцев, Тиунцов (выходец из 74 нас.пункта Тиунов), Черемисов. Забайкальские памятники обнаруживают значительное количество русских фамилий, выдающих севернорусское происхождение их носителей: Колмогорцов, Мезенин, Устюжин. Во-вторых, забайкальские фамилии возникали от прозвищ из слов, называвших различные качества человека. Людей характеризовали по особенностям внешности: высоких (Долгих, Шолгаев от шолга в знач. ‘жердь’) и маленьких (Коротаев, Тарапузов); худых (Ощепков от прозв. Ощепок из слова со знач. ‘худой человек’, Худяков) и толстых (Кучин, Широковский, Ширяев). Выделяли людей по особенностям лица, частей тела, физиологическим отличительным признакам: Бороткин, Белобородов, Губин, Кудрявцев, Мигунов, Усков, Хохлов, Щербак, Хромцов, Кокотов (прозв. Кокот из слова со знач. ‘сутулый человек’), Зубакин. Отмечаются фамилии, образованные от слов, обозначающих манеру говорить: Верещагин, Зудов, Колотилов (прозв. Колотило из слова со знач. ‘болтун, пустомеля’), слов, обозначающих глупых людей: Латышев (прозв. Латыш из слова со знач. ‘бестолковый человек’). В забайкальском региолекте XVIII в. широко были распространены фамилии, возникавшие от слов, в значениях которых отмечались особенности поведения, характера: Забродин (прозв. Заброда из слова со знач. ‘проказник, шалун’, Корякин (прозв. Коряка из слова со знач. ‘несговорчивый, упрямый человек’), Куимов (прозв. Куим из слова со знач. ‘молчаливый, нелюдимый, застенчивый человек’), Меледин, Пляскин, Разгильдеев, Смирных, Шипицин, Шалаев, Шемелин (прозв. Шемела из слова со знач. ‘бойкий, суетливый человек’) и мн. др. В-третьих, большое количество прозвищ, затем давших фамилии, возникало в результате сравнения людей с птицами, рыбами, животными, насекомыми (Баранов, Веприцкий, Жеребцов, Журавлев, Лоншаков, Медведев, Пчелин). Людей сравнивали с предметами быта – в забайкальских фамилиях присутствуют названия одежды, обуви, головных уборов и пр.: Уледи, Шабуров, Кривошапкин, проводили сравнение с продуктами 75 (особенно с разными видами хлеба) и злаковыми растениями: Ковригин, Рженев, Цыбульский, Ячменев. Нередки были фамилии иноязычного происхождения: Гобов (прозв. Гоб из коми слова гоб ‘гриб’), Карташев (прозв. Карташ из тюрк.слова qardaš ‘братец, друг, приятель’) В антропонимической лексике отмечаются слова общерусские и диалектные, слова нейтральные и эмоционально окрашенные (насмешливые, неодобрительные, уничижительные и даже бранные). Когда патронимы на -ов(-ев), -ин превратились в постоянные фамилии, эти словообразовательные модели стали наиболее распространенными. В Забайкалье фамилии на -ов(-ев) преобладают. Интересны словообразовательные особенности, отражающиеся в морфемной структуре имен собственных и носящие, скорей всего, региональный характер. Так, широкое распространение в Забайкалье имеют фамилии на -ых (-их): Беломестных, Козминых, Тонких, Черных. Характерна для забайкальского ономастикона разновидность таких фамилий с формантом -ских: Зеленовских, Мордовских, Павловских, Шеинских при большой редкости фамилий на ской(-ский). Формы на -ых (-их), -ских отвечали на вопрос «чьих?» и фиксировали отношение человека к семье, роду. Вопросы и задания: 1. Что представляет собой топонимика как источник лингвокраеведения? 2. Подготовьте сообщение на тему «Образование микротопонимов Бурятии». 3. Назовите основные функции современных эргонимов и дайте их краткую характеристику. 4. Что представляет собой антропонимика как источник лингвокраеведения? Литература: Полякова Е. Н. Словарь пермских фамилий. Пермь, 2005. Сымбелова Н. Д. Эргонимы города Улан-Удэ в социолингвистическом аспекте. Дипломная работа, хранящаяся на филологическом госуниверситета. Улан-Удэ, 2009. 76 факультете Бурятского Унбегаун Б. О. Русские фамилии. М., 1989. Шарифуллин Б. Я. Язык современного сибирского города // Теоретические и прикладные аспекты речевого общения: Научно-методический бюллетень. Вып.5. Красноярск-Ачинск, 1997. 77 Глава шестая. Историческое лингвокраеведение Историческое лингвокраеведение занимает исключительно важное место в кругу других лингвистических дисциплин. В период XVII-XVIII вв. формировались и развивались русские говоры Забайкалья, закладывались основы городского просторечия. Черты этих форм существования общенародного языка так или иначе представлены в текстах письменных памятников преимущественно делового содержания. Поэтому одним из важнейших источников исторического лингвокраеведения выступают памятники региональной деловой письменности. 6.1. Своеобразие регионального узуса русского языка XVIII в. Ценность лингвистического материала региональных памятников состоит в том, что он обнаруживает такие особенности функционирования русского языка в исследуемый период, которые заставляют иначе взглянуть на процесс становления норм русского литературного языка, на формирование делового языка как функционального стиля. Одна из этих особенностей заключалась в том, что в сфере делового общения на разных территориях книжнописьменный язык взаимодействовал с такой формой общенародного языка, которая представляла собой сплав элементов из народных говоров, социальных и профессиональных диалектов (речь посадского населения, ремесленников, промысловиков, купечества и т.д.) и просторечия. Этот своеобразный региональный узус русского языка в различных российских регионах варьировался в зависимости от генетических свойств лежащих в его основе народных говоров. Специфика функционального статуса языковых средств такого узуса, разговорных по происхождению, состояла в том, что эти средства занимали полноправное место в стилистической системе делового языка XVIII в., функционирующего на определенной территории Российского государства. При этом очевидно преобладание разговорных элементов в документах определенных жанров (расспросные речи, челобитные, приходо-расходные книги) в течение всего столетия и их 78 довольно активное использование в таких директивных актах, как указ, промемория, ордер в 1-й пол. XVIII в. Неслучайно (хотя и спорно) некоторые ученые предпочитают говорить о народно-диалектном (Л. Г. Панин), народно-разговорном языке (Л. А. Захарова), составляющем основу письменных памятников Сибири данного периода. Узус забайкальской деловой письменности XVIII в. отражает в своей совокупности многообразные территориальные, социальные и профессиональные диалекты. Прежде всего основу разговорной речи русских людей Забайкалья составлял вторичный говор, образовавшийся в результате синтеза материнских севернорусских и среднерусских говоров. Заметная социальная стратификация забайкальского общества проявляется в речи преобладающих в количественном отношении социальных слоев забайкальского населения того времени – речи крестьянства, посадского населения, городских мещан. В документах различных фондов представлена профессиональная речь военных, терминология горнопромышленного производства. Таким образом, в отношении данного идиома целесообразным представляется применение термина «региолект», введенного в научный оборот А. С. Гердом. Определяя понятие, обозначенное указанным термином, ученый пишет: «Региолект – особая форма устной речи, в которой уже утрачены архаические черты диалекта, развились новые особенности; это форма, с одной стороны, не достигшая еще статуса стандартного литературного языка, а с другой, в силу наличия многих ареально варьирующихся черт, не совпадающая с городским просторечием» (Герд с.13). Применительно к культурно-языковой ситуации России XVIII в., на наш взгляд, региолект представляет собой форму разговорной речи, синтезировавшей разнородные языковые черты в полидиалектном социуме, каковым являлось Забайкалье того времени, и противопоставленной литературному языку. Анализ языка деловой письменности Забайкалья свидетельствует о сложном и противоречивом характере формирующейся нормы такого региолекта, в котором свободно сочетаются генетически 79 разнородные единицы (разговорные, книжно-славянские, заимствования европейские и автохтонные), слова различной стилистической окраски, различной функциональной нагрузки, характеризующиеся широкой вариативностью и пр. Как известно, соотношение нормы и узуса колеблется в зависимости от наличия разных языковых идиомов и разных исторических периодов их существования. Наблюдающаяся обычно в начальный период становления литературных норм более тесная их связь с определенным узусом в дальнейшем обычно ослабевает. Конфликт узуса и нормы, давление речевого обычая на нормативные предписания разрешаются, как правило, в пользу этих традиционно сложившихся предписаний по закону социального престижа, принятого в данном обществе и в данную эпоху. Норма делового языка XVIII в. – особый феномен. С одной стороны, она противопоставлена норме литературного языка, где ее кодификация имеет ярко выраженный характер в связи с языковой рефлексией и реформаторской деятельностью таких харизматических личностей той эпохи, как Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков и др. В деловом языке норма кодифицируется безличностно. Факторы, определяющие ее реализацию в деловой письменности, это: а) соотнесение с системой языка; б) прагматический фактор; в) нормативный фактор. Сугубая ориентация на региональный узус подтверждается и тем, что писец, придерживаясь нормы употребления книжных форм в деловом письме как стилеобразующих средств, допускает применение просторечных элементов: И чтоб оставшия здесь с отбытия отсюдова гсдина баталионного камандира вещи прислат[ь] мне (НАРБ, ф.88, оп.1, д.192, л.248, 1777). Слово отсюдова в исследуемый период уже воспринимается как просторечное и, соответственно, как находящееся за пределами литературного употребления. Вместе с тем в тексте оно стоит в одном ряду с книжными формами оставшия, отбытия. Если отталкиваться от представления о норме, сформулированного Э. Косериу как «реализованной возможности системы» (т.е. такой, когда норма 80 соответствует не тому, что «можно сказать», а тому, что уже сказано и что по традиции «говорится»), то следует констатировать, что с этой точки зрения норма национального языка в забайкальском региолекте XVIII в. еще практически не сформировалась: открытые возможности систем материнских говоров и литературного языка в нем реализуются беспрепятственно, не ограничиваются теми или иными нормативными установками, исходящими как от столичных реформаторов, так и от культурных людей провинции, способных оказать влияние на установление новых норм в данном региолекте. В этом отношении деловой язык, а точнее – канцелярский слог, являлся главным вектором, определяющим направление развития единых норм литературного языка, который функционировал в данном регионе. Таким образом, при исследовании регионального узуса забайкальской деловой письменности XVIII в. приходится иметь дело с разноречивыми фактами: с одной стороны, прослеживаются определенные нормы функционирования книжных средств канцелярского слога, установление которых планомерно осуществлялось с начала петровской эпохи по предписаниям из центра и закончилось к концу XVIII в.; с другой стороны, наблюдается свободное разговорных средств от каких-либо разного рода – регламентаций просторечных, употребление диалектных, профессионализмов и регионализмов иноязычного происхождения. Иначе говоря, узус региолекта являлся самодостаточным и, сталкиваясь с действием книжной нормы, преобладал над ней. Описание языка региональной деловой письменности XVIII в. и забайкальской, в частности, дает ключ к решению ряда проблем истории русского литературного языка. Суть этих проблем заключается в следующем. История формирования вторичных говоров Сибири остается наименее исследованной в русистике. При этом складывается парадоксальная ситуация. Степень изученности современных народных говоров Сибири достаточно высока (см. работы томских, новосибирских, красноярских, иркутских диалектологов, ученых, изучающих русские говоры Бурятии). 81 Однако вопрос о диалектной основе того или иного вторичного говора решается пока еще слабо, соответственно мало затрагивается история формирования данных диалектных образований. Справедливости ради надо отметить, что вопрос о диалектных источниках формирования того или иного говора Сибири зависит от степени изученности истории русских говоров европейского континента, в области которой белых пятен еще очень много. Лишь с 80-х годов XX в. стали появляться публикации, в которых описывается словарный состав региональной письменности XVI-XVIII вв. европейской части России (работы Н. С. Бондарчук, Е. Н. Борисовой, В. Я. Дерягина, С. И. Коткова, Е. Н. Поляковой, Г. В. Судакова, Ю. И. Чайкиной и др.). Среди исследований языка региональной письменности Сибири следует назвать работы О. В. Борхвальдт, Л. М. Городиловой, Л. Г. Панина, В. В. Палагиной. К сожалению, достаточно бедно представлено историческое лингвокраеведение в Забайкалье. Первое описание некоторых особенностей фонетической системы нерчинских говоров второй половины XVII - первой половины XVIII вв. по данным рукописных источников представлено работой Г. А. Христосенко (Христосенко 1975). Кроме того, известны некоторые частные исследования по языку нерчинских документов группы читинских ученых во главе с Л. М. Любимовой. 6. 2. Забайкальские письменные памятники как лингвистический источник. Язык региональных документов XVII-XVIII вв. специфичен в свете различных внеязыковых и собственно лингвистических факторов. Своеобразие уклада жизни людей в том или ином регионе Российского государства, определяемое климатическими, хозяйственно-экономическими, социально-культурными условиями, находит свое прямое отражение в деловых текстах. Даже самое приблизительное знакомство с документами наводит на мысль о том, что нет той области жизнедеятельности российского общества XVIII в., которая не нашла бы свое отражение в них. В этом отношении памятники деловой письменности Восточной Сибири и, в частности, Забайкалья отличаются особой информативностью в связи с 82 актуальностью освоения данного края в изучаемый период. В документах различных жанров речь идет о проблемах земледелия, о торговых отношениях с Китаем и Монголией (знаменитый «чайный путь»), добыче руды на Нерчинских рудниках; деятельности пограничной и таможенной служб, работа которых в связи с установлением границы между Монголией и Россией в 1726 г. была особенно насыщенной; организацией работы транспорта (так называемой «подводной гоньбы»), строительстве «магазейнов» – складов для хранения зерна; охотничьем и рыболовном промыслах, что составляло основной предмет ясака; производстве соли и «горячего вина»; животноводстве, сенокошении и многом другом. При идентификации и описании разговорных явлений исторического периода актуален лингвоисточниковедческий подход. Например, преимущественное употребление слов той или иной стилистической окраски, либо определенной лексико-семантической группы во многом зависит от жанра, функциональной направленности документа. В свое время С. И. Котков отмечал, что различный характер практической направленности памятников деловой письменности может по-разному благоприятствовать проявлению в них разговорной стихии: «Скажем, и царская грамота, и грамотка, адресованная родственнику, по-своему утилитарны, но первая, естественно, облечена в особую, официальную форму, далекую от разговорной, а грамотка помимо зачина и концовки, порою не свободных от фразеологии, навеянной церковной книжностью, в значительной степени разговорна, поскольку обслуживает сферу неофициального, интимного общения» (Котков, с. 63). При исследовании языка деловой письменности XVIII в. важно учитывать своеобразие лексической содержательности памятников, заключающееся в синтезе генетически разнородных элементов – книжно-славянских форм, разговорных слов и заимствований из европейских языков и языков коренного населения Сибири. Возникающая перед исследователем пестрая картина функционирования сугубо книжных слов (славянизмов, европейских заимствований) 83 наряду с разговорными (просторечными, диалектными) словами на первый взгляд может создать впечатление неупорядоченности, словоупотребления. В хаоса, данном случае отсутствия каких-либо проблема норм функционально- стилистического анализа лексических единиц разрешается с помощью лингвоисточниковедческого подхода. Так, если преимущественное употребление книжных слов (славянизмов, европейских заимствований) наблюдается в документах распорядительного и уведомительного характера, исследование разговорной лексики с данных источниковедческих позиций выявляет тот факт, что она ярче представлена в деловых бумагах регистрационного и просительного характера (описях, регистрах, челобитных, объявлениях, прошениях и т.п.). В свою очередь в зависимости от тематики и того же функционального предназначения документов среди них прослеживается различие в отражении определенных тематических групп лексики. Исследование языка деловой письменности предусматривает также разграничение клишированных форм, применяемых в документах определенного жанра, и тех языковых элементов, употребление которых не было строго обусловлено жанровой спецификой документа. Анализ речевых штампов деловых бумаг XVIII в. необходим для того, чтобы установить степень традиционности использования трафаретных средств оформления документов, а также динамику исторических изменений в словесной организации формул, обусловленную в первую очередь внеязыковыми факторами (социально-экономическими, социально- правовыми условиями). В целом изучение формуляра документов, его языковых средств позволяет решать задачи взаимодействия приказной традиции и нового канцелярского слога, формирования норм делового стиля национального литературного языка, разграничения и идентификации средств делового стиля и народно-разговорных элементов. 84 6.2.1. Орфография и фонетика забайкальских письменных памятников XVIII в. В орфографии деловой письменности XVIII в. возможно проявление фонетических черт регионального узуса. Некоторые особенности ударного вокализма отражаются в правописании гласных букв под ударением (говореть, сивер, исть, сял). По памятникам забайкальской деловой письменности XVIII в. прослеживается особая история правописания буквы э. Она характеризуется региональной спецификой – действием своеобразной узуальной нормы в забайкальской деловой письменности, ориентированной на фонетический принцип правописания данной буквы. В начале XVIII в. буква э под ударением перед твердым согласным перестала обозначала особый гласный [ĕ], свойственный вторичному говору Забайкалья. Затем она постепенно выходит из употребления, поскольку дублирует при обозначении одного и того же звука букву е. В значительной степени эта буква употреблялась по традиции и практически вышла из канцелярского обихода к концу столетия. При этом прослеживается орфографических норм в неодинаковый гражданской и характер церковной соблюдения документации: традиционное правописание буквы э значительно строже выдерживается в последней. В результате дифференцированного анализа фактов орфографии и проявления фонетических черт на письме установлено не только отражение оканья в забайкальском узусе русского языка XVIII в., но и динамика произносительной нормы изучаемого узуса в течение столетия. Если в 1-й пол. XVIII в. в относительно монодиалектном вторичном говоре Забайкалья господствовало оканье, то во 2-й половине столетия наряду с оканьем сосуществует акающая система. Данные забайкальской деловой письменности свидетельствуют о том, что еканье было нормой забайкальского вторичного говора восемнадцатого столетия. В отличие от языковой ситуации в столице в произносительной системе забайкальского региолекта не могло быть той социолингвистической 85 дифференциации, которая прослеживается между икающим и екающим произношением в Москве. В качестве произносительной нормы еканье соотносится с оканьем, полновластно функционирующим в Забайкалье 1-й пол. XVIII в. Иканье, спорадически отражаемое в исследуемых памятниках 2й пол. XVIII в., приходит в Забайкалье вместе с аканьем, носители которого активно переселяются в регион именно в данный период времени. Широко представлено произношение [е] на месте [’а] между мягкими согласными: вдругоредь, дощеник, запречь, кнезь, петь ‘пять’ и др. Такое произношение в сибирских регионах имело свои последствия: в современной языковой ситуации лексикализованное произношение гласной [е] между мягкими согласными, рассматриваемое как остаток северновеликорусской фонетической черты является яркой особенностью старожильческих говоров Сибири. С другой стороны, в исследуемых памятниках наблюдается обратное явление – употребление гласного [и] на месте [е] – артильщик, смотрить, исть, сиверный и др. К орфографическим признакам, отличающим письменный узус Забайкалья того времени, относится употребление букв и буквосочетаний, указывающих на особое произношение шипящих согласных. Во-первых, прослеживается регулярное неразличение букв ш и щ при обозначении твердого долгого шипящего северновеликорусского происхождения. Вовторых, выявляется функционирование диграфов сч, шч, сщ для указания на специфическое аффрикативное произношение шипящего [ш’ч’] или [шч’], восходящего к материнским северным и/или северо-западным говорам. Различный характер свидетельствует о произношения генетически шипящих разнородном в составе свою очередь забайкальского региолекта. Для забайкальской деловой письменности характерно то, что буквы ш и щ дублируют друг друга, употребляются одна вместо другой. С одной стороны, встречаем употребление буквы ш на месте щ: обшаго; ушербовъ; зачиншик. 86 С другой стороны, возможно написание щ вместо ш: щнуром, ясащных; четыревершещное; рубащечнаго. По мнению ученых, неразличение букв ш / щ может представлять собой графическую особенность какой-либо школы письма или индивидуального почерка писца. Вместе с тем не исключено, что эти буквы-дублеты могли обозначать твердый долгий шипящий, характерный для говоров южно- и северновеликорусского наречия. Как известно, показателем твердого шипящего считается написание буквы ы или ъ (для ранних памятников) после ш, ж (Горшкова, Хабургаев с. 77). В забайкальских памятниках деловой письменности XVIII в. встречаются не только написания с буквой ы после этимологических ш, ж – ис продажы; приобшыть; сержаншы, но и после букв ш, щ, обозначавших отвердевший долгий шипящий [шш]: клешы; плащы; приобшыть; вещы. Кроме того, отдельные написания, представляющие собой отклонения от обычных, могут также свидетельствовать о данном фонетическом явлении. Например, сочетание букв шо на месте ще, скорей всего, указывают на твердое произношение долгого шипящего: урочишо; следуюшои. Эта фонетическая черта присуща русским старожильческим говорам Забайкалья (Эрдынеева с. Она 46). восходит к материнским северновеликорусских говорам, носители которых в XVIII в. составляли основную часть населения Забайкалья. Возможно, произношение [шш] в данном региональном узусе было общепринятым, и поэтому на письме его обозначение буквами-дублетами ш и щ приобретало характер узуальной нормы. Фонетическую систему вторичного говора Забайкалья, формировавшегося в XVIII в., характеризует ряд других черт северновеликорусского происхождения: неразличение глухих и звонких согласных (в позиции перед гласными и сонорными), что отражается в достаточно регулярном смешении букв, обозначающих эти согласные: породавка, заводижъ вместо заводишь, зимофье, хлепопашество, полты, береборной вместо переборной и др.; нейтрализация твердых и мягких согласных (в тех же позициях), промиселъ, 87 пошлына, взато вместо взято, махкой вместо мяхкой, одня вместо одна и др.; утрата интервокального j с последующим стяжением гласных в падежных формах имен прилагательных: права и лева рука, Нижну Кудару, в Архангелску слободу; явление назализации [б] перед носовыми согласными (омманство), употребление [с’] на месте [с’т’]: клась, гресь вместо грести. 6.2.2. Словарный состав забайкальских письменных памятников XVIII в. Интерес к выявлению местных слов в письменных памятниках обнаружился в конце 40-х – начале 50-х годов XX века. Развитие этого направления в исторической лексикологии в значительной степени было обусловлено научными работами Б.А.Ларина и Ф.П.Филина. Предметом изучения в то время являлись летописи и деловая письменность. Были описаны диалектизмы в языке Повести временных лет, новгородских и псковских летописей. Употребление диалектизмов в деловой древнерусской письменности стало предметом рассмотрения в работах Н.С.Бондарчук, О.С.Мжельской, А.Н.Качалкина, Е.Н.Борисовой, Н.К.Соколовой и др. исследователей. Были выявлены три типа местных слов: 1) слова, известные локальной группе письменных памятников и, вместе с тем, употребляющиеся в территориально соответствующих современных народных говорах; 2) слова, также известные только памятникам определенного региона, но не представленные в лексике современных народных говоров; 3) слова, обозначающие явления общественной жизни или предметы быта, характерные только для определенного региона и неизвестные в других частях Московской Руси. В этом они сходны со словами первой и второй групп, однако, эти слова представляют собой своего рода региональные историзмы древнерусского языка. Важным источником регионализмов были семантические процессы, протекавшие в устной речи. Многие слова этого типа возникли в результате 88 сужения, специализации значения обиходных слов, среди которых были слова, принадлежавшие к общеупотребительной лексике русского языка и собственно диалектные слова. Например, глагол обручити в древнерусском языке имел значения ‘схватить, найти, получить’, ‘вручить’ и др. В деловой речи Пскова XVI-XVII вв. у него развивается специализированное значение ‘заключить соглашение, договориться о продаже товара’. Это региональное значение слова, поскольку в общем употреблении в семантике глагола обручить выдвигается на первое место значение ‘совершить обряд обручения жениха и невесты’ и значение ‘заключить торговую сделку’ в общерусском языке того времени неизвестно. Воронежские памятники XVII в. фиксируют слова с новыми семантическими оттенками, не характерными в общерусском употреблении: беседка ‘легкая крытая постройка на судне’, возмужать ‘подрасти, вырасти (о животном)’, длинникъ ‘мера длины’ и др. Слова, существуя в языке, могут изменять не только свой семантический объем, но и свою стилистическую окраску: бывшие нейтральные приобретают окраску сниженности или возвышенности, высокие или низкие слова становятся нейтральными. Такие изменения особенно характерны для регионального узуса русского языка в условиях слабых норм национального языка, и подобные изменения происходят в первую очередь в разговорном идиоме. В данном случае следует учитывать ряд экстралингвистических факторов, обуславливающих применение разговорных средств в той или иной сфере общения, . Функционирование разговорных слов в региональном узусе деловой письменности 1-й пол. XVIII в. не было ограничено рамками документов определенных жанров. Если книжные слова, пришедшие в канцелярский слог нового типа, были маркированы как стилистические средства делового письма и применялись достаточно строго в соответствии с той или иной стилистической функцией в официально-деловой документации, то разговорные элементы были свободны от какой-либо стилистической регламентации. Их функционирование в региолекте в большей мере определялось взаимодействием лексических систем разных 89 «материнских» говоров. Иными словами, региональный деловой язык в 1-й пол. XVIII в. как органичная часть литературного языка еще не воспринимался. Во многом он еще ассоциировался с приказной традицией, которая более свободно взаимодействовала с разговорной языковой стихией, и, соответственно, языковая оценка, стилистическая характеристика в отношении большинства разговорных слов в деловой письменности не применялась. Намечающаяся тенденция стилистической дифференциации разговорных форм связана с функционированием точных синонимов, предоставляющим возможность выбора того или иного слова и тем самым создающим условия для нормативно-стилистической оценки языковых средств. В этой связи можно сделать вывод о том, что узус в региональной деловой письменности этого периода преобладал над нормой. Забайкальский региональный узус XVII в. в этом отношении не исключение. В нем также формируются регионализмы разных типов. Среди них выделяются регионализмы двух видов: а) регионализмы северновеликорусского происхождения и б) регионализмы – локальные (автохтонные) заимствования. Последние подразделяются на этнографизмы и этнокультурные слова. К регионализмам севернорусского происхождения относятся слова разнообразных лексико-семантических групп. Это, например: а) названия одежды, головных уборов, обуви: ас(ь)ка ‘род зимней шапки’; наушки ‘боковые лопасти у шапки’; исподницы ‘вязаные рукавицы, надеваемые под кожаные’; моршак ‘женский головной убор’; чарки (черки) ‘легкая обувь типа ботинок без каблуков’; чебак ‘меховая шапка’; чуга ‘длинный кафтан’; б) названия посуды, емкостей разного рода: полубочье ‘кадка из распиленной пополам бочки’; полуведерье ‘котел объемом в полведра’; стоянка ‘род кадки’; чуман ‘большой железный сосуд с ручкой’; 90 в) названия емкостей для хранения вещей: доскань (даскань) ‘ларец, шкатулка’; пестерь ‘большая корзина из луба или тонкого дранья’; приголовашек (приголовошек) ‘ларец для хранения ценностей, помещаемый в изголовье’; г) названия жилых и хозяйственных построек, частей их строения: жир ‘этаж в помещении’; западня ‘крышка чердака’; заплот ‘плотная изгородь из бревен, жердей’; охлупень (охлубень) ‘князек’; курица ‘длинный деревянный крюк для поддерживания скатов и желоба крыши’; подволока ‘чердак’; надпогребник (напогребник, напогребица) ‘верхний сруб над погребом’; самцы ‘горизонтальные бревна, составляющие фронтон крестьянского дома’; стая ‘помещение для домашних животных’; творило ‘крышка подполья’; д) названия транспортных средств и их частей, деталей: векша ‘род весла’; гостья (госья) ‘вид судовой снасти’, корга ‘вид лесоматериала для судостроения’; косяк ‘часть обода’; нога ‘судовая снасть’; обшавни (обшевни), пошевни ‘род саней’; подосенок ‘деревянный брус над осью телеги’; подъездок ‘небольшая лодка’; шакша ‘помещение на судне’; е) названия природных явлений: дворец ‘ложбина’; дресва ‘наносная мель из песка, гальки’; елань ‘равнина в горной местности’; коловороть ‘водоворот’; курья ‘речная заводь’; мороз ‘иней’; логотинка ‘небольшой лог’; падушка ‘небольшая падь’; памха (помха) ‘плесень’; погода ‘сильный ветер’; разлевина ‘половодье’; слекиша ‘мокрый снег с дождем’; ж) названия представителей животного и растительного мира: белодушка ‘лисица с белой грудью’; губа ‘гриб’, кошлок ‘молодой бобр’; лисвень ‘лиственница’, медведок ‘молодой камчатский бобр’; недолись ‘молодая лисица’; полупесок ‘молодой песец голубоватой окраски’; сиводушка ‘вид сибирской лисы’; синяк ‘молодой голубой песец’; сиученок ‘вид ушастого тюленя’; сосняг ‘сосновый лес’; ушкан ‘заяц’ з) названия, характеризующие человека: завить ‘кисть руки’; заушица ‘место за ухом’; здухи ‘грудь; легкие’; косица ‘висок’; лапость (лопасть) 91 ‘ступня’; мороковатый ‘угрюмый, мрачный’; огниво ‘сгиб плечевого или локтевого сустава’; позвонок ‘сустав пальца’; подсадистый ‘коренастый’. Практически во всех перечисленных лексико-семантических группах отмечаются автохтонные заимствования. Вот лишь некоторые примеры (для слов первых трех групп): а) названия одежды, головных уборов, обуви: бурюмы ‘обувь с голенищами из нерпичьей шкуры’, гутулы ‘вид обуви у бурят’, дыгиль ‘длиннополая шуба из овчины’, курма ‘женская куртка’, маржан (моржан, морзан) ‘бусы из коралла’, парка ‘верхняя мужская одежда у северных народов’, тырлик ‘короткая куртка’; б) названия посуды: кокоур ‘кожаная бутыль’; лонок ‘вид глиняного кувшина’; оллогос ‘вид посуды у якутов’; симирь ‘кожаный мешок с узким горлом; род сосуда у якутов’; в) названия емкостей для хранения вещей: тулун ‘кожаный мешок’; турсук ‘кожаный мешок для хранения жидких продуктов’; хобтагай (хаптагай) ‘мешок, кошель, пришиваемый к поясу’; ширя ‘тюк с товаром, обернутый кожей; шкура, кусок кожи, предназначенные для обертывания товара’. По отношению к обозначаемому денотату в историческом аспекте необходимо выделить особые группы слов, характеризующих этно- и социокультурные предметы и явления определенной исторической эпохи. При характеристике регионализмов исследуемого периода непосредственного отношения к диахроническим изменениям словарного состава и формированию регионального узуса они не имеют, однако составляют важную часть специфического словарного состава забайкальского региона. Такие слова можно назвать региональными историзмами, и среди них выделяются: 92 а) специфичные наименования социально-административных должностей того времени – алдерман, крикскомиссар, анбан, бошко, ван, дорога (дарога), засул, зайсан, заргучей, тайша, шуленга, ясаул и др.; б) названия представителей различных социальных групп – аманат, бобыль, захребетник, кутухта, однособольник, троесобольник, пятисобольник и др.; в) наименования профессий – баранник, берггаур, магазейвахтер, подчумачье, подштейгер, целовальник и др.; г) наименования тканей – армяк, байберек, белокос, гайка, голь, даба, изарбаф, фанза, шанхай и др.; д) метрологические наименования – гарнец, гривенка, косяк ‘единица измерения ткани’, гин, лана, тюнь (тюм) и др. Лексическая система забайкальского региолекта характеризовалась многочисленными фонетическими и фонематическими, словообразовательными, морфологическими вариантами слов, точными синонимами и квазисинонимами. Для фонетических вариантов слов примечательным является то, что в них получают отражение те фонетические чередования, которые становятся закономерными для региолекта в течение исследуемого периода. Так, более широкая в отличие от литературного языка качественная редукция безударных гласных предопределяла появление таких вариантов слов, как обрать – оброть – обруть ‘недоуздок’, орясина – урясина ‘толстая жердь’, рундук – рандук – рондук ‘крыльцо’, чабак – чебак ‘вид меховой шапки’, обшавни – обшевни ‘грузовые сани’и др. Фонематические варианты также отражают закономерные фонетические процессы, однако в отличие от фонетических вариантов рефлексы тех или иных фонетических изменений в фонематических вариантах лексикализуются: осмина – восмина ‘мера веса’, отколя – откуль ‘откуда’, ишигенка – ишигынка ‘шкура козленка’. Особенно активно такие варианты представлены у слов с варьирующимися согласными: бакча – бахча 93 ‘упаковка чая или табака’, зендень – сендель ‘вид шелковой ткани’, вареги – варенги ‘варежки’. Среди фонематических вариантов следует отдельно выделить те, которые образовались в процессе исторического развития русского языка. Так, в забайкальском региолекте представлены исторические варианты слова дыска с последовательными ступенями фонетических изменений, вызванных еще в далекую эпоху падением редуцированных: дска – тска –цка / ска ‘икона’. Словообразовательные варианты в забайкальском региолекте свидетельствуют, с одной стороны, об активной конкуренции тех или иных словобразовательных моделей, получивших актуальность в данную эпоху. Например, в региолекте одинаково употребительны образования с суффиксом -ство и -ость, -ство и -(е)ни(j), широкая продуктивность которых известна и литературному языку этого периода: в памятниках забайкальской деловой письменности отмечены варианты безграмотство – безграмотность, блудодейство – блудодеяние, глупство – глупость, сумнительство – сумнение и мн. др. Функционирование подобных вариантов в региолекте таким образом следует складывающейся норме книжнолитературного языка XVIII в. Несколько иначе дело обстоит со словообразовательными вариантами в народно-разговорном языке. Здесь широко распространено варьирование префиксальных образований: бездельной – недельной ‘напрасный’, запон – припон ‘фартук’, подголовок – приголовашек ‘ларец с покатой крышкой, помещаемый в изголовье’, постичь – сустичь ‘нагнать’, вымен – промен ‘обмен’, припамятовать – упамятовать ‘вспомнить’. Большим разнообразием отличается использование суффиксов в образовании слов: напогребица – напогребник ‘верхняя часть погреба над ледником’, подден – подденник ‘поддонник’, вывод – выводка ‘верхняя часть печной трубы’, козлиха – козлуха ‘самка козла’, шадровитый – шадроватый ‘рябой’ и др. 94 Примечательной чертой словарного состава забайкальского региолекта является большое количество многочленных синонимических рядов, включающих в основном точные синонимы. Яркий пример представляют собой синонимы со значением ‘движимое имущество’: в памятниках забайкальской деловой письменности XVIII в. с этим значением отмечены слова борошень, бутор, держи, живот, имение, пожитки, последки, шкарб, экипаж. Другая особенность лексической системы заключается в том, что немало точных синонимов представлено среди предметно-бытовой лексики, обычно таковых (по крайней мере в литературном языке) не имеющей. Как известно, в эволюции нормы огромную роль играет варьирование, и в области лексики вариантами являются точные синонимы, словообразовательные варианты слов. В этом случае сами условия выбора создают отношения конкурентности, предопределяют стилистическую маркированность того или иного члена синонимического ряда. Например, это сыграло свою роль в том, что такие общеупотребительные в XVIII в. слова, как завить, оброть позже были вытеснены на периферию, а то и за пределы литературного языка словами запястье, недоуздок. Однако в исследуемый период культурно-языковая ситуация складывалась таким образом, что конкуренция подобных слов в деловом языке носит противоречивый характер. В литературном языке XVIII в. одно из таких внутренних противоречий определяется как свобода словоупотребления и тенденция к нормализации. В региональном узусе деловой письменности наблюдается аналогичная картина. Так, с одной стороны, функционирование точных синонимов было обычным явлением, и памятники забайкальской деловой письменности предоставляют многочисленные примеры слов-дублетов самых разных тематических групп: поваренка – уполовник ‘половник’, мотоуз – ужище ‘бечевка’, стая – клев ‘хлев’, князек – охлупень ‘гребень двускатной крыши в виде бруса или бревна с желобом’, годовик – селеток 95 ‘годовалое домашнее животное’, дерево – клещи ‘деревянный остов хомута’ и др. С другой стороны, тенденция к нормализации употребления разговорных слов, отмечаемая в литературном языке, проявляется и в региональном узусе. Нередки случаи во 2-й пол. XVIII в. сознательной замены тех синонимов, которые уже передвигаются на периферию системы литературного языка, другими, приобретающими нормативный характер употребления (корь – моль, овторник (вовторник) – вторник, аржаной – ржаной). Среди разнообразных тематических групп точная синонимия широко распространена у характеризующей лексики: захватить – излучить ‘застать’, клепать – нарекать – облыгать ‘оговаривать кого-л.’, моклой – волгой ‘влажный’, наслышка – разгласка ‘слухи’, безотступно – докучно ‘назойливо’, незапно – нечаянно ‘неожиданно’ и мн. др. Причины образования подобных синонимов видятся в том, что, вопервых, процесс синтезирования книжно-литературных и народно- разговорных средств для делового языка не прошел бесследно. Нередко встречаются синонимические ряды, у которых один или два члена являются книжно-литературного происхождения. Приведем примеры, где последний член синонимического ряда известен литературному языку с незапамятных времен и собственно в нем в XVIII в. являлся уже архаизмом: беспамятство – забытность – забвение ‘забывчивость’, живот – имение ‘имущество’, гораздо – оченно – шибко – зело ‘очень’, обще – заедино – купно ‘вместе’. Для региолекта того времени было характерно смешение разнородных материнских говоров русского языка, случившееся в результате активного (принудительного и добровольного) поселения в Забайкалье представителей самых разных областей России – отсюда и наличие в региолекте севернорусских по происхождению южнорусскими. 96 лексических единиц наряду с В расширение словарного состава исследуемого региолекта и образование точных синонимов внесли свою лепту межкультурные контакты русских и представителей коренных народов Восточной Сибири. В русском языке, функционирующем на территории Забайкалья, появилось много слов, заимствованных из бурятского, эвенкийского, тюркских языков и оказавшихся в синонимических отношениях с исконно русскими словами. В подавляющем большинстве такие синонимы представлены в семантическом поле ‘животноводство’: верблюдок – ботогонок ‘верблюжонок’, боровчак – бурун ‘теленок по второму году’, мерлушка – сексюрка ‘ягнячья шкурка’ и др. Вопросы и задания: 1. Расскажите о роли языка региональной деловой письменности в решении проблем истории русского литературного языка. 2. В чем состоит специфика нормы делового языка XVIII в.? 3. Какие фонетические черты материнских говоров присущи забайкальскому региолекту XVIII в.? 4. Лексические регионализмы какого типа формировали словарный состав забайкальского регионального узуса? Литература: Горшкова К. В., Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка. М.: «Высшая школа», 1981. Колесов В. В. Разговорный язык Московской Руси как источник и основа литературного языка XVII в. // Вопросы теории и истории языка. – Спб., 1993. Копосов Л. Ф. Изучение истории русского языка по памятникам деловой письменности. – М.: МГПУ, 1991. Котков С. И. Лингвистическое источниковедение и история русского языка. М.: Наука, 1980. Майоров А. П. Очерки лексики региональной деловой письменности XVIII в. (по памятникам Забайкалья). М.: Азбуковник, 2006. Полякова Е. Н. Лексика местных деловых памятников XVII-XVIII вв. Пермь, 1979. 97 Христосенко Г. А. Фонетическая система языка нерчинской деловой письменности второй половины XVII - первой половины XVIII веков. Автореф. дис… канд. филол. наук. Красноярск, 1975. 98 Дополнительная рекомендуемая литература: Аникин А. Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири. Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Москва-Новосибирск, 2000. Благова Н. Г. Лексика и фразеология памятников русского права XVII века. – СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 1998. Блинова О. И. О термине «старожильческий говор Сибири» // Вопросы языкознания и сибирской диалектологии. Томск, 1971. Вып. 2. – С. 3-8. Блинова О. И. Введение в современную региональную лексикологию. Томск, 1975. Виноградов В. В. Вопросы образования русского национального языка // Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка. – М.: Наука, 1978, - С. 178-201. Волков С. С. Лексика русских челобитных XVII в. Л.: ЛГУ, 1974. Живов В. М. Язык и культура XVIII в. М., 1998. Котков С. И. Деловая письменность и литературный язык // Русская речь. – 1980. - №5. – С.105-113. Захарова Л. А. Диалектизмы в историческом словаре г. Томска XVII в. // Русская историческая и региональная лексикология и лексикография. Красноярск, 1990. С.94102. История, культура и язык старообрядцев Забайкалья. Тезисы региональной научнопрактической конференции 19-20 октября 2000 г. Улан-Удэ, 2000. Лингвистическое краеведение Забайкалья. Сборник материалов региональной научно-практической конференции. Чита, 1998. Малышева И. А. Проблемы источниковедческого исследования письменных памятников XVIII в. // Вопросы языкознания. – 1998. - № 3. Матанцева М. Б. Архаическая лексика в говорах старообрядцев (семейских) Забайкалья. Улан-Удэ, 2001. Московская деловая и бытовая письменность XVII в. / Издание подготовили: С.И.Котков, А.С.Орешников, И.С.Филиппова. – М.: Наука, 1968. Нещименко Г. П. Язык и культура в истории этноса // Язык – культура – этнос. М., 1994. Памятники деловой письменности XVII в. Владимирский край / под ред. С.И.Коткова. – М.:Наука, 1984. Памятники деловой письменности XVIII в. / под ред. С.И.Коткова. М.: Наука, 1981. 99 Памятники забайкальской деловой письменности XVIII в. / под ред. А.П.Майорова. Сост. А. П. Майоров, С. В. Русанова. Улан-Удэ, 2005. Собинникова В. И. Общенародные и диалектные черты в языке областной письменности XVII-XVIII вв. // Начальный этап формирования русского национального языка. – Л.: ЛГУ, 1961. – С.205-219. Пащенко В.А. Материалы к словарю фразеологизмов и иных устойчивых сочетаний Читинской области. Ч.I-V. Чита, 1999-2004. Региональные памятники деловой письменности XVII-XVIII вв.: материалы и исследования. – Хабаровск, 2002. Русские челобитные XVII в. (изветные, явочные и др.) / Издание подготовил А.П.Майоров. – Улан-Удэ: БГУ, 1998. Словарь говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья. Новосибирск, 1998. Топонимический словарь этнической Бурятии / Сост. И.А.Дамбуев, Ю.Ф.Манжуева, А.В.Ринчинова. Улан-Удэ, 2007. Панин Л. Г. Лексика западносибирской деловой письменности XVII – первая половина XVIII в. Новосибирск, 1985. Степанова И. Ж. Репрезентация фрагментов языковой картины мира старообрядцев (семейских) Забайкалья в идиостиле романов И. Калашникова: Дис. ... канд. филол. наук. Барнаул, 2001. Хабургаев Г. А. Локальная письменность XVI-XVII вв. и историческая диалектология // Изучение русского языка и источниковедение. – М.: Наука, 1969. – С.104-127. Христосенко Г. А. Материалы для исторического словаря нерчинских говоров XVII-XVIII вв. // Русская историческая и региональная лексикология и лексикография. Красноярск, 1990. С. 131-138. Сокращения: ГАИО – Государственный архив Иркутской области ГАЧО – Государственный архив Читинской области НАРБ – Национальный архив Республики Бурятия ПЗДП – Памятники забайкальской деловой письменности РГАДА – Российский государственный архив древних актов СГСЗ – Словарь говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья 100 ТЕКСТЫ живой речи семейских (из книги «История, культура и язык старообрядцев Забайкалья») О приверженности вере – и во'та ссы'льны бы'ли / их суды' [= сюда] ссыла'ля / но' от э'та бы'ла давно' / я'-т уш / кане'шна / и ня зна'ю / ну' / паста'ре мине' есь / дак ани' шы'пка ста'рыи / мо'буть / ани'-та бы расказа'ли пу'тна // но' / вот ат йи'х и пашло' ту'та фсё / свая' на'чилась ту'та ве'ра / и ни така'я вот / как у Маскве' / вот сичя'с па тиливи'зярам гляди'м / што ра'зна усё там царквя' ка'к-та сахрани'лясь / и фсё / ну а на'ша-та вре'мя / мы жа ради'лясь / я'-та у два'цать фтаро'ма гаду' радяла'сь / а ужа' вре'мя-та бы'ла как Саве'цкая ула'сь [= власть] начяла'сь е'та / вро'дя мале'ния я ма'ёла захвати'ла / но усёш-тати захвати'ля // мали'лися хади'ли / у нас то'жа была' цэ'рква / мале'нна называ'лася / ну' / калакала' то'жа бы'ля / ну' / а о'т Куйту'н [название соседнего села] тут нидалёка шяло' э'та цэ'ркви бы'ля настая'шшыя / ну вот хади'ли мы ма'линьтия / мали'лися // усё / по'мню / мы ни ту'д жыли / а та'м шо [= ещё] была' у'ляца за ряко'й / уо'т мы аттэ'да уо'т ма'линьти / уш у шко'лу хади'ли учи'тца / а уш нам ужэ' запришша'ли э'та учитиля / де'скать / мали'тца / а мы ушё раўно' ка'к-та ни бая'лися // мы уо'т наря'димся / нам интяре'сна э'та бы'ла усё / как малады'я ра'ньша наряжа'лясь / уо'т и хади'ли у мале'нну мали'цца // а ту'т-чи шко'ла была' / учи'тиль жыл / на глаза'х // уо'т придёш наза'ўтра у шко'лу / а о'н / уо'т ты' / Анто'нава / хади'ла / ты' хади'ла / там / друга'я / тре'ття / ну а мы ничё / прамалчи'м да и интяре'сна бы'ла хади'ть / мали'лися и люби'ля / уо'т да се'х пор / и из маёва уо'т уо'зраста / и памла'чьша / и паста'рша / уро'ди хто пузубува'л иля ни хади'л ка'к-та / а я / уо'т / напряме'р / с са'мава уо'т де'цтва и ничё ня браса'ла стари'нная // на лясазагато'ўку пато'ма наз ганя'ли / падрасьли' мы э'та / и ушю'ду [= всюду] я ушё раўно' начя'л [= "начал" – необходимый минимум утренних молитв] кла'ла / крес никада' ня сняма'ла сь сибя' / никада' // и нас ... у бальни'цу папада'ла / у де'ўках рас / э'та / с нацса'дай / крес ни сьняла' / и урачи' ничё ни сказа'ля // ни бая'лась никаво' // и нас бра'ля то'жа па-вае'ннаму у Ирку'цк / у со'рак утаро'м гаду' // а мы туда' уе'халя / то'жа крес ни сьняла' да'жа // так е'зьдила // И уо'т ни браса'ла да са'мава / пато'м уша ту'т / када' э'та усё / ну вро'дя / гада' ишли' / за'муш тут вы'шла / де'ти ста'ля ража'тца // за'муш вы'шла и свякру'хя гаварю'-ка ф пе'рвый / на фтаро'й иля на тре'тий там ве'чир / я' ить / ма'ма / начя'л кладу' // ана' / ну и харо'шаи де'ла / рас кладёш // от да се'х вить пор ни браса'ла ничё // и уо'т и усё и е'та Бо'га ве'раш / ве'равала и ве'рую / да се'х пор не браса'ю-ка // 101 Хромых Агафья Филимоновна, 1922 г. рожд., с. Надеено Тарбагатайского района, Республика Бурятия. Записано И.Ж. Степановой в 1995 г. О Миколе Милостливом – Какие иконы у Вас больше всего почитаются? – ну / шшыта'ютца бальшы'ми што' ли // дак вот Мико'ла Ми'ластливый // дак вот мне уста'ўшык кунале'йский [из с. Большой Куналей] сказа'л // я гаварю' / де'дашка Хфеохфа'н / ты вот мне скажы'-ка / пашто' жэ эта Мико'ла-та шшыта'етца бальшы'м / а што жэ ма'ленький пра'зник-та / не бальшо'й // г бальшо'му-та пра'знику крух над галаво'й // а к ма'ленькаму-та крясто'чек // пачяму' жа яму' крясто'чек-та / а ня кру'х-та // а он гавари'т // он гра'матный / ате'ц ево'нный был Ива'н // ани' вон там на вярьху' Ива'н да Мико'ла // ба'тька-та э'тат ево'нный // приня'ть како'й-та бы яму' ца'рства / а ωон взял како'й-та там сабра'нне бы'ла / а он епи'скапа уда'рил / а яму' / как у канто'ре / фсё сня'ли яму' // Чистякова Анна Прокопьевна, 1918 г. рожд., уставщица из с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия Записано Т.Б. Юмсуновой. Неупалимая Купина – Покажите, пожалуйста, икону "Неопалимая Купина". – да вон / Неупали'мая Купина' у меня' стаи'т // – Как она помогает? – ана' ад града' / ат ве'тра / ат няна'сьтья // граза' загреми'т / с Купино'й ухажу' // вот фчяра' па'ринь ска'зывал / агде'-та пато'п пришо'л / шы'пка стра'шна / фсё слама'ла // вот чяс [= сейчас] греме'ла шы'пка / я не магла' вы'лежать / уфста'ла / сабрала'сь / набу'лась / шьве'чьку зажгла' / памали'лася и пашла' // вы'шла/ по'лный двор вады' / шьве'тит усё // пастая'ла / памали'лася / папраси'ла Неупали'мую Купину' / зашла' – фсё / гром перяста'л / дошш перяста'л // – Неупалимая Купина помогает прекратить дождь? – да // ту'ця / ту'ця / граза' што'бы зако'нчился / а пато'м к утру' весь сашо'л // фсётаки Бо'жье дела збыва'етца / то'льки на'да бы'ла э'та фсё зде'лать // – Надо было выйти во двор с иконой? 102 – ну дак вот Неупали'мая Купина' / ико'на // вон её сыма'ю / зажгла' све'чьку / памали'лася / да с ей на ву'лицу // – А там на улице Вы где ходите? – да где / в агра'де / за варо'та вы'йду / да и пато'м пастаю' памалю'сь / да и дамо'й // куды' я // греми'т / да шуми'т / ишо упадёшь // – А что говорите, когда просите? – дак / Мать / пресвята'я Буγуро'дица / влады'цица Неупали'мая Купина' / спаси' и пами'луй ат агня' гаря'шшэва и во'тьмы прахадя'шшэй (…) // вот во'тьмы прахадя'шшэй // а то вот иду'т / иду'т про'сят // фцяра' ади'н стучи'тца вот э'тта // а я вы'шла на крылцо' // чё тибе' на'да // мене' на'да хле'ба // а я гаварю' / у меня' хле'ба не'ту / я ня пякла' / не'ту хле'ба // вот иду'т / уфсе' в машы'ны со'дют / то в заключе'нне / то аттэ'ль / то атсэ'ль // аткэ'ль иду'т / хто ево' знат // малады' лю'ди // прям страх // вот и бо'йся // а вако'шки на палу' [в этом доме очень низко расположены окна] / балта' [для закрывания окон изнутри] никако'ва не'ту // ляжу'-ка / ду'маю / вот чё / гвось атагнёт и зале'зет // за го'рла ни за чё зада'вит / а каво' бра'ть-та // э'та ласку'тьтя имя' не нужны' / имя' на'да де'ньги // а на'шых э'тэх де'нех Бох ня дал // – А если пожар, например, случится? – э'та Неупали'мая Купина' // вот ишо' са старине' бальшо'й у нас там пажа'р был за гаро'й // я вот по'мню // у ре'ткава не'ту // и вот уфсе' стая'т / и сра'зу ве'тер перяста'л // и кве'рьху пато'м аго'нь / ишо' вот э'тта вот / кра'шэные яи'чьти кида'ют в аго'нь // – Надо было огонь кругом обходить? – не / про'ста так вот далёка стая'т / и с ико'нами стая'т де'ти ма'ленькие / стару'хи ста'рые / а малады'е ту'шат / бе'гают // ничё жэ не було' / ни машы'н / никаво' / ве'дра / да с кало'цца// – Кто бросал яйца в огонь? – да хто / каму' придётца / тот и бро'сит / и бу'тта сра'зу ту'хнет // Чистякова Анна Прокопьевна, 1918 г. рожд., уставщица из с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия. Записано Т.Б. Юмсуновой в 1999 г. 103 Богородица Троеручница – уо'т есь ана' Бугуро'дица Траиру'шница // у ней три руки' / уо'т на бо'гушке [= на иконе] есь / нарисо'ваны // и уо'т ана' / аде'-та чириз мо'ре / чириз бальшу'ю ре'чьку / ни то' што мо'ре / а чириз ре'чу / чириз бальшу'ю пириплы'ть на'да // тапе'ря Гаспо'ть ей и прика'зывает // уо'т / гавари'т / ты плыви' / и рибёнка с сабо'й // а ана' гавари'т / а я ка'г жэ? / у мине' рябёнак / аднэ'й-та руко'й я жэ ни смагу'-ка // он гавари'т / я уж дам тибе' три руки' // и вот ана' дву'м-та грибла'ся / ваду'-та / а на аднэ'й руке'-та рибёнка // э'та мине' ишо' дя'дя чита'л // ва мно'гих э'та Траиру'шница Бугуро'дица есь / а ма'ла хто зна'ит / атку'да у ней три руки' // я вот зайду' / а вот у вас Траиру'шница Бугуро'дица / и раскажу' / чё с ей бы'ла // Болонева Матрёна Самуиловна, 1928 г. рожд., с. Калиновка Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано А.П. Майоровым в 1998 г. О крещении беспоповцев – на'с-от уста'ўшыки кре'сьтят / а папо'ўцэф папы' // а разгаво'р / ве'ра – фсё адно' и то' жэ // и никако'ва раздо'ру – он папо' вец / а я биспапо'вец – не'ту // сва'дьбы игра'ют / жэ'няцца – симе'йские и ла'дна // вот апя'дь жэ / е'сьли жэла'нне есь / бирёш биспапо'ўку / стара'исся завиршы'ть [= совершить обряд крещения в старообрядческой церкви] // ани' / папо'ўцы-та / шшыта'ют нас низавиршо'нными / нидавиршо'нными // вот идёш к папу' // он тут / на груди' / кре'сьтик паста'вит / руба'шку расьстигнёт / на нага'х // памо'литца / вадо'й пабры'згат // вот он и давиршы'т // а вот как радёмшы [= родился] / тут сперва' уста'ўшык кре'сьтит / ф купе'лю три рас акурнёт [= окунёт] – нос / рот зажмёт / штоп ни захлиба'лся // наво'й рас [= иной раз] уста'ўшыка нет / так ы ба'пка мо'жэт акрисьти'ть / ну / а пато'м уш взро'слыми давирша'лись // Павлуцкий Михаил Гурьянович, с. Шаралдай Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано А.П. Майоровым в 1998 г. О пасхальном яйце пе'рвае пасха'льнае яи'чька на бажни'цу кла'ли // ано' гот там ляжы'ть / и ничё с ым ни де'етца // а вот е'жли да сле'душшый Па'ски вазьмёш з бажни'цы – прату'хнит // 104 када' разгавля'лись на Па'ску / так сначя'ла пасха'льнае яи'чька аблу'пют / а пато'м уш астально'е идя'ть // шулуху'-та ни убра'сывали / в гаро'т [= в огород] таскали // тада' и уража'й до'брый бу'дит // уо'т ишо на Па'ску ката'ли яи'чьти усе' / и узро'слые и ма'лые // жалабо'к изде'лают з дасок' и ката'ют я'йца па ём // е'зли тваё яйцо' даго'нит друго'е – сибе' забира'иш // Петрова Елена Ивановна, 1926 г. рожд., с. Шаралдай Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано А. П.Майоровым в 1998 г. Пасха – ра'ньче усе' пра'зьники справля'ли / зако'н тако'й был / навро'ди абы'чия // асо'бинна пачита'ли Па'ску // по'ставали / по'ставали пат Па'ску шэсь няде'ль / грех был йи'сьть [= есть, кушать] / да'жы ма'линьким пригража'ли // у'трам иду'т к чиса'м / мо'лятца / зате'м дамо'й шли / яи'чькам разгавля'лись // усе' пра'знавали / рабо'тать усе'м низя' бы'ла // адьни' пае'хали рабо'тать / а де'душка ста'рый гавари'т им // – куда'? / нильзя'! // завара'чивайтя абра'тна! // – и ани' павирну'ли – пра'зьник / зна'чить / усе'м пра'зьник // а чё жа? // яи'чьти кра'сили / стря'пали пиро'х / та'рти [= тарки, ватрушки с различной начинкой] с я'гадами / ры'бай / а мало'тки чичя'с ня уме'ют стря'пать их // я'йца ката'ли кра'шаныи на Па'ску з го'рки / би'лись и'ми / абы'чий тако'й // сяме'йскую аде'жду адява'ли / гуля'ли / на го'ру хади'ли / на каце'лях каца'лись // у лады'шки [= лодыжки, бабки] игра'ли / у ба'пки // на маги'лки схо'дим к сваи'м / ку'шать им чё-нибуть принясу'т // варажы'ли / ка'танак [= катанок, валенок] чириз варо'та браса'ли // куда' наско'м упадёт – туда' де'?ка и за'муш пайдёт // чярти'лись [= гадали, очерчивая круг на росстанях] – маёму бра'ту паказа'лась / што ру'бит / и на вайне' иво' пато'м уби'ла // да' / ра'ньчя бра'ва жы'ли / дру'жна / каликти'вна // а чичя'с ни та'к / пелетря'ги [= передряги] каки'-та // Евстигнеева Мария Осиповна, 1925 г. рожд., с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия. Записано Н.А. Дарбановой. Святки – ой / до'чичьки маи' // свя'тьти-та мы усе' дьве' ниде'ли пра'знуем / яи'чьти кра'сим / на маги'лки [= на кладбище] хо'дим / кладу'т туда' усё / на маги'лки-та // мышкарава'ли [= рядились и ходили по домам с песнями и плясками] хади'ли / лахмо'тьтя аде'ниш или чё зря' ма'ски старико'м али стару'хый / засло'нку [от печи] вазьмёш / пад о'кна хо'диш / стучи'ш / буа'ла / даду'т у како'м-нибуть до'ми / а буа'ла / и ня даду'т // на растаня' [= росстани] 105 бе'гали / чярти'лись [= очерчивали круг с целью гадания] / скаваро'дьник бра'ли али галавёштю нажыга'ли у пе'чьти / крух праче'ртиш и гавари'ш // су'жэный-ря'жэный пада'й мьне галасо'к! // и слу'шали / каму' чё пака'жытца / то' засвисти'т чё-нибуть / кто где сту'книт / али саба'ка заво'ит // а то пайдёт адна' гру'па чярти'тца на кла'дбишшэ но'чью / чиса' два-три' / а друга'я узна'ит и чё-нибуть стучя'т / гримя'т // а с на'ми ади'н па'ринь хади'л / мы' зачярти'лися – ничяво' ни паказа'лась / а иму' ко'ни и тапаро'м бу'тта затиса'ли – и чириз во'сим лет у'мир он // варажы'ля на Свя'тти ишо' вот как // двина'цать лучи'нак накладёш / нашэ'пчиш // су'жэный-ря'жэный приди' ка мне' па масто'чьку / а у'трам лучи'нки-та и здви'нуты / а каки'и и сло'маны ста'нут // гре'бним расче'шыш во'ласы на' начь / да спу'сьтиш иво' у изгало'вья крава'ти / а у'трам смо'триш / како'й жани'х бу'дит / е'сьли мно'га во'ласу на гре'бни – жани'х бага'тый // ишо' на ми'сячька [= месяц, луна] зе'ркала я навяла' ка'к-та / и усё вре'мя их три каза'лась / так и то'чьна // муш и дво'и дяте'й у миня' // ку'рицу пуска'ли / е'сьли ана' во'ду пьёт – муш пья'ница бу'дит / а зёрна клюёт – бага'тый // ну чё ишо'? // на гармо'шти игра'ли у клу'бе / танцава'ли / гуля'ли на кату'шти / жанихи' де'вак на ко'нях ката'ли // так ы жы'ли тада' / усе' пра'зьники ве'сяла прахади'ли у нас // Михалева Марфа Ивановна, 1926 г. рожд., с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия. Записано Н.А. Дарбановой. Святочные гадания – шы'пка прихади'лась на Свя'тки-та // а сичя'з бе'гают ани' / па'касьтют / усё параската'ють / тыны' паразбу'рють // э'та ани' ни варо'жат / а про'ста-ке [= просто так] маладёш балу'ютца // а тот рас шы'пка прихади'лась // уо'т крес но'сют / быва'ла / де'фки / мы'-та паме'не бы'ли / аде'-нить пасиде'лки сидя'ть // уо'т ани' кресты' скида'ють / штоп ано' пачю'дилась / и ждуть / и заче'рчиваютца / и на зе'млю лажа'тца и слу'хають // тут аде'та забренче'ла / нидале'чька ту'та за'муш вы'шла – тя'ў-тяў – ма'линький шано'чик [= щеночек] затя'ўкал // ну / тапе'ря На'сьтя дава'й чарти'тца // зачарти'лась – и ф тэ'м канцы' бря'кали / бря'кали / и ана' в Дися'тникава [название села] вы'шла за'муш // а ишо' быва'ла / на ме'льницэ у кажу'ху хадили // зямой'-та жерна' нет // он / калисо' / ни ме'лит / засты'тый стаи'т // уо'т та'м-та у'жаз бярёть // уо'т в э'ту кажу'ху зала'зиють и ждуть / чё причю'дитца // а вот ишо' заче'ртишся / так расчярти'тца на'да абра'тна // не то спужа'ешся – бу'дет чуди'тца да са'мава до'ма // Голендухина Анна Евдеевна, 1921 г. рожд., 106 с. Калиновка Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано А.П. Майоровым в 1998 г. *** – варажы'ли / ишо' иго'лку пуска'ли // то'ниньку иго'лку па ваде' ат кра'я пу'сьтят // е'сьли паплывёть / то за'муш вы'йдиш / а е'сьли пато'нит / то и ни вы'йти // фся'чина варажы'ли / палате'нцэ кла'ли в галава'шки [= в изголовье] / мост стяли'ли [из лучинок] / е'сьли прядёть [= придёт] хто / папро'сит палате'нцэ аптира'тца / то за таво' и вы'йдиш // мост стяли'ли ис шшэ'пак – наре'жым лучи'нак и пасьте'лим // вот е'сьли па масту' пайдёть / то за ним и бу'диш // залу' се'ели на снягу' // то'ка ни по'мню-ка / чё там де'елась // у жэрнамётку [= специально размеченную для гадания книгу или тетрадь] гада'ли // жэрнамётка – китра'ть така'я али кни'га // там на по'люсы расцэ'рцэна / на нумира' // на ка'жнае число' напи'сана / чё буди'т // вод зирно' браса'иш / и на како'е число' упадёть / аткрыва'иш и чита'иш // ишо' пат си'та ку'рицу и питуха' сажа'ли // е'зьли пайдёт вме'сьте / харашо' жыть бу'диш / езьли врось – плоха // замо'к замыка'ли на сон гряду'шшый // ля'жэш спать – ключь пат паду'шку / и нагава'риваиш / су'жэный-ря'жэный / приди' на ключь // кальцо' гляде'ли // при све'чьти кальцо' апуска'ли / и глядя'ть / кто причю'дитца // Иванова Евдокия Сергеевна, 1924 г. рожд., с.Калиновка Мухоршибирского района, Республика Бурятия Записано А.П. Майоровым в 1998 г. Троица – ра'ньче шы'пка бра'о бы'ла // тапе'ричя и праз'някаф пашти' не справля'ют // та'к-та мы усе' пра'зняки атмячя'ли // ут Тро'ица / напряме'р / дяфчёнки бярёску а'ли лисьвя'нку [= лиственницу] сру'бят / ле'ндачьки / антари' [= янтарные бусы] наве'сят ра'зны и хо'дют вакру'х их // ради'тили яи'шну жа'рят / а хто ляпо'шку з брусни'кай спякёт // и у ле'с-та е'зьдили / и у о'страф // напаёмся пяснёф / плясьнёф [= плясок] насмо'тримся / а то и са'ми пляса'ть падём / и ут усе'м ве'сяло бы'ло / а яшо' сухари'тца [= гулять по парам] хади'ли малады'е / па'рень де'ўку увядёт куды' пада'льшэ / и о'т ани' галу'бятца // шы'пка бра'о бы'ло // Степанова Зинаида Леоновна, 1924 г. рожд., с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия. 107 Записано студентами филологического факультета БГУ в 1996 г. Троица – Тро'ица у наз бальшо'й пра'зьник / он идёт с сидьмо'ва ию'ня // Тро'ицу усе' пачита'ют о'чинь // и атмичя'ют иё бра'ва // таска'ют ку'мушки [= наряженные березки] // бярёску сру'бят а'ли листвя'начьку / ле'ндачик ра'зных наве'шают / хо'дят паю'т / кумя'тца / то ись / "ку'мушка-галу'бушка / палюби'сь / пакуми'сь / ско'ра бу'дим тибя' ись [= есть, кушать]" // и кру'жатца де'ўки / аш сарахва'ны развива'ютца // ну чё пато'м ? // яи'шну жа'рят / ляпёшти пяку'т ис те'ста здо'бнава зь зимляни'кай / брусьни'кай // у лес усе' хо'дят / на о'страў – два дьня жэ Тро' ица идёт // да усе пра'зьники атмичя'ли ста'рыи бра'ва // Павлова Ахимья Евстигнеевна, 1924 г. рожд., с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия Записано студентами филологического факультета БГУ в 1996 г. Иван-Купала – Ива'н-Купа'ла // он пе'рет Петро'вым дьнём // он в ыю'ле // Петро'в день двина'тцатава ию'ля / а он упирёт // забы'ла како'ва // шысто'ва или сидьмо'ва // аблива'ютца вадо'й // вот / де'-нибуть из-за угла' выхо'дит / а друго'й иво' – чёх! // ра'ньшэ иво' у нас называ'ли Ива'н-Калду'н // вот ра'ньшы каро'ву до'иш / привя'ска там / тилёнка привя'зываит / привя'ску убира'иш / сту'лу / като'рая каро'ву до'иш / убира'иш // калду'ния каки'и-та бе'али ра'ньшэ / калдуны' бы'ли // вот каро'ву прадаи'л / но'чью придёт / падо'ит / нау'тра ужэ' каро'ва кро'вью до'итца / спо'ртит каро'ву // бы'ли таки'е // – А зачем это? – ну / а'ткие лю'ди таки'е // шама'н ли / хто' ли / как их называ'ли / калду'н // вот и на э'тат Ива'н-Купа'ла-та / Ива'н-Калду'н таг зва'ли / а пато'м у нас маладу'ха у нас атту'да / з за'пада / хахлу'шка / да и авари'т // э'та Ива'н-Купа'ла / вот и мы пато'м ста'ли звать Ива'н-Купа'ла // – А как избавлялись от таких плохих людей? Как наказывали? – а каво' нака'жыш / иё видь ни пайма'иш / ана' ведь но'чью хо'дит / иё ни уви'диш / то'лька зна'иш / де'лались чю'шкай / саба'кай // ана' не чилаве'кам де'лаюцца / када' пабижы'ш / вро'де учю'хаит / ана' через забо'р / как саба'ка ли / как чю'шка / вот // – А если поймают собаку эту или чушку? – ади'н рас майма'л [= поймал] ади'н // каня' атпусьти'л / схади'л папи'ть и узды' в рука'х бы'ли / и ана' чю'шкай аказа'лась / и он э'ту чю'шку узда'ми атхлиста'л // ана' па 108 сасе'цтву жыла' // и он узна'л / хто ана' така'я // и день э'тат знал / Ива'н-Купа'ла / узда'ми иё атхлиста'л / а нау'тра пришо'л / ана' фся ф синяка'х / фся бальна'я лижы'т // удила' жа жале'зные узды'-та / он иё э'та / фсю састря'пал // бы'ла ади'н рас // и вот как падо'ит каро'ву / чё-нибуть зде'лаит / и вот каро'ва ни даёт даи'тца / пато'м кро'вью даи'тца / быва'ит / и вы'мя разапрёт // бы'ли таки'и лю'ди / га'ткии / бы'ли / бы'ли // – Иван-Купала – праздник для колдунов, почему он праздником и для людей является? – ну' / пе'рет Петро'вым день э'тат / Ива'нав день быва'ит / Ива'н-Купа'ла // – На Иван-Купала же травы собирают. – Во'-о / бугро'дица [= богородская трава, чабрец] тут пе'рет Ива'нам / вод бугро'цкую траву' [= богородскую траву] беру'т / фся'кие палы'нки ра'зныи // Яковлева Анна Александровна, 1915 г. рожд., урожд. Красночикойского района Читинской области. Про-живает в с. Михайловка Кижингинского района, Республика Бурятия. Записано И.Ж.Степановой в 1996 г. Праздники – к ка'жнаму пра'зьнику у цэ'ркву хади'ля // мали'лися до'лга // пат Па'ску усю' ночь мо'лятца // уста'ўшыки [= уставщики, главы старобрядческой общины,духовнонравственные руководители] паю'ть // мы уш пато'м па'даим / уснём туд жа // ра'ненька праясня'ися / ани' усё мо'лютца // и нам виля'т пато'м // памо'лимся – разгавля'цца падём // ба'тюшка / ма'тушка / багаслави'ти разгавля'цца // Христо'с васкре'с наш // я'йца паста'вют / мя'са жа'риля и усё тако' // ить по'ставали ра'ньчи пат Па'ску-та // скаро'мнава ни е'ля // ма'сла / са'ла / малако' / ничё ни е'ли // о'т ради'тилям пакло'нимся у но'ди // памо'лимся / за стол сади'мся // апасля' [= после] йи'чти [= яички] у ру'ти [= в руки] – и на у'лицу я'йца ката'ть // игра' така' // мы ма'линьки я'йца пуска'ли з го'рки // чья' баго'нить [= обгонит] / ну' / чья' упирёт ука'титца // пат пра'зьник у'лица кра'сна быва'т // ну' / э'та наро'т на ей када' наря'дный сиди'т // аде'нуцца наря'дна и сидя'т // у пра'зьник грех рабо'тать // да'жа тапо'р ни бра'ля / пале'на ни руби'ля // у Па'ску г бо'ушки [= к богушке, к иконам] я'йца кладу'т // ну / пад ыко'ны зна'чить // шоп сибе' и бо'гушки // бо'гушка к Па'ски аджы'л [= ожил, воскрес] и типе'рь пра'знуим э'та // сканиве'ку [= испокон веков] чёрт с бо'гушкай спо'рят / хто сильне'и // чёрт в лиси'не [= в лесине, в дереве] пря'читца // а бо'гушка как тарара'хнит па лиси'ни у лису' – лиси'на разбива'итца // куды' чёрт спря'читца / то бо'гушка разбива'ит // да'жа / гаваря'т / каро'ву убива'т // 109 [Рассказывает про икону] – э'та пра'дида / викава' [= вековая, столетняя] ишо' // э'та Илля'-праро'к ба'тюшка / до'щь нам пасыла'т // о'т гаспо'ть сиди'т на аблака'х // бо'гушка сиди'т / на каня'х е'зьдит / э'та ро'мушка грими'т када' // о'т па три каня' заприжына' / гаспо'ть имя' управля'ит // э'та а'ндил-арха'ндил на кры'ллях прилите'л унима'ть ду'шу у чилаве'ка // а так памрёт и'начи // ду'шу унима'ит / чилаве'к тижало' памира'ить // э'та Миха'йла-арха'ндил у трубу' бу'дит дуть // фстава'йти / жывы'я и мёртвыя // бу'дит стра'шный су'т / о'т он у трубу' грими'т // э'та чичя'с ничё ни зна'ють / а нам у цэ'ркви гавари'ля / пасле'дни стале'тти дахо'дит / бу'дит стра'шный су'т // гавари'ля / три бальшы'х та'му придме'ты [= приметы] бу'дить // три о'да куку'шка кукава'ть ни бу'дить / три о'да младе'нцы ража'тца ни бу'дуть / шоп ни му'чились младе'нцы-та / риме'ть бу'дит ро'м три о'да // Монастыршина Федора Васильевна, 1918 г. рожд., с. Мухор-Тала Заиграевского района, Республика Бурятия. Записано М.Б. Матанцевой. Масленица – Как отмечали Масленицу? – ката'лись на Ма'сьлянке // ло'шать ф тиле'гу запрягу'ть / па'рни вирха'ми // ло'шать наряжа'ли / ле'нды на чюω [= чуб] завя'зывали / ката'лись / в го'сьти заяжжа'ли то к аднаму' / то г друго'му / чяй пи'ли // на ма'сьле пы'шки пякли' / мя'са ни е'ли / усё стря'пали // Ма'сьлянка ниде'лю идёть // пасьле'дьние васкрисе'нье прашша'лись [=прощали друг другу обиды, грехи] // сасе'ди прихади'ли прашша'лись / прасьти'ти – и прашша'ли // до'чька за'муш вы'деть / то'жы идёть к ради'тилям прашша'тца // пе'рвыи дни Ма'сьлянки ни гуля'ли / то'лька ф пя'тьницу и субо'ту ката'лись // мо'жна бы'ла на Ма'сьлянку рабо'тать // Ма'сьлянка у ма'рти или фиврале' была' // па-ра'знаму мо'жна вышшы'тывать // сначя'ла Мисае'т [= Мясоед] бальшо'й был // Пятро'ўка [= Петров пост] бальша'я / ма'лая была / по'с па вре'мини семь ниде'ль / у ниво' ра'зьницы не'ту // ф по'с по'ставали [= постились] // мя'са ни е'ли / малако' ни пи'ли / расьти'тильнае ма'сла сваё де'лали – канапля'нае / аре'хи дабыва'ли / аре'хавае ма'сла де'лали // ф пасту' бы'ла два дня / Благаве'шшанье – ры'бу е'ли и на Ве'рбнае [воскресенье] // на ве'рбный день ве'рбу налама'ють / пасо'дють в во'ду / и стаи'ть / сколь прастаи'ть // в Благаве'шшанье пти'ца гняздо' ни вьёть / жэ'ншына во'ласы ни че'шыт [= не расчесывает] // в го'сьти-та ни хади'ли / до'ма симьёй сиде'ли // Салтанова Маланья Ефимовна, 1924 г. рожд., 110 с. Хасурта Хоринского района, Республика Бурятия Записано Н. А. Дарбановой в 1996 г. О рождении и крещении ребенка – ну как крясьти'ли ? // абяза'тильна на'да / што'бы мущи'ны крясьти'ли / э'та като'рым даве'ряна ат каво'-та ишо' ад гла'внава // уста'ўшык-та [= уставщик, исполнитель духовных треб в отсутствие священника] есь / он даве'ряна вро'де лицо' // вапшэ'та пало'жэна / што'бы он был няжана'тый // ну вот прие'хали мы к ему' туда / принясли' купе'ля [= купелю, купель] // стая'ла я / э'та вот бы'тта я иё ба'башка [= бабушка] / мали'лазь бо'гу / ма'ма / па'па и крёсная // ане' чита'ли там / ну свае' мали'твы чита'ли / пато'м искупа'ли иё в э'тай купе'ли и по'сле крёснай / адали' [= вроде, будто бы] / пада'ли ф пялёнки но'вые / чи'стые // ну / наде'ли руба'шку / наде'ли кре'сьтик / уфсё [= всё] э'та // пато'м абра'тна причя'сьтие како'е-та ей дава'ли / суха'рики да вада' чи'стая // путём-та [= как следует, точно] я уш и забы'ла / я жа ма'линькая была' // пато'м апе'ть памали'лись / ну кла'нялись в но'ги / благадари'ли / чяй пи'ли // чита'ли / там чита'ли чё-та тако' мно'га // крясьти'л устаўшык / он абагаславле'нный [= получивший благословение у священника на проведение обрядов] был // – Нужно ли полностью окунать в воду человека? – ма'линькую кагда' купа'ют / по'лнасьтью / а вот Ва'ню-та я ни по'мню // он ужэ' бо'льшэнький был / го'дика два / адна'ка / бы'ла // причя'сьтие там како'е-та падаю'т / с э'тай кади'лай то'жэ што'-та там де'лают / кади'льничяют // – На какой день после рождения крестили ребенка? – е'та ро'дитца / на васьмо'й день пало'жэна-та крясьти'ть / на васьмо'й бы'тта / а там как удава'лась / как прихади'лась / и через два ме'сяца / и через ме'сяц и фся'ка ра'зна // а на васьмо'й день абяза'тильна / што'бы чё ни случи'лась / ни памёр бы / што'бы пирид ради'тилями не' была гряха' // так уо'т // тарапи'лись скаре'й / што'бы чё ни палучи'лася / што'бы он ни умёр никряшшо'ный / вот // чем раньшэ пакре'сьтють … // ражэ'ница када' ража'ит / со'раг дней де'ржат иё пад занаве'скай / ко'рмят иё / и но'сят фсё // чё жа ана' ляжа'ть ня бу'деть / здараве'ть ня бу'деть // ня как мы / как ради'ли / так дня три и фсё / и на рабо'ту // э'та жэ со'раг дней иё пад занаве'скай ня выпуска'ли / ба'ню тапи'ли / мы'ли и фсё // шшыта'ли гря'знай // прихо'дят го'сьти / а ана' там / ни выхади'ла / ра'ньшэ наро'т-та запу'ганный был // вапшэ'-та э'та бы'ла харашо' / биригли' чилаве'ка // 111 а вот сичя'снае-та вре'мя / ана ни успе'ла (…) / гляди'ш / ана' уж бяжы'ть / у калго'тачьках бяжы'ть / фся ниаде'тая // а пато'м да'ле бо'ле хвара'ть начина'еть // зато' стари'нные-та лю'ди бы'ли кре'пкие // во'т чё // – Как называли женщину, которая только что родила? – и ради'ха называ'ли / и ро'жэница / и ради'льна // – Пользовались ли услугами повивальных бабок ? – ба'пки принима'ли // ра'ньшэ жэ бальни'цы-та шы'пка ни було' бо'льшэ жэ фсё до'ма // и ба'пки принима'ли // при'мут и э'та ка'к-та фсё зде'лают / э'та с пупо'чками и фсё // и по'сле хо'дют и размыва'ют [руки] [= благодарят повивальную бабку за ее труды] ка'кта и ба'ню то'пят // э'та вапшэ'-та бы'ла харашо' / г жэ'ншынам та'к-та атнаси'лись // ана' сра'зу ни насты'ла [= не простудилась] и нигде' ничё // не дава'ли ни са стала' убира'ть / ничё / што'бы ана' ничё ни де'лала / – Благодарили ли бабку? И как? – а ка'г жа! // ну ра'ньшэ чем благадари'ли? // и таг гасьти'нцы де'лали / кто чё смох / тот и благадари'т // хто и капе'йку дава'л / хто чай / са'хару // у каво' чё бы'ла // де'ньгами ни дава'ли де'нех жэ ить ра'ньшэ ни було' никаво' // шы'пка жэ наро'т пло'ха жыл / де'нех ни було' // у наз ба'башка то'жэ хади'ла // гляди'ш / принясёт плятё'нку / бу'лка спле'тена така'я / каса'ми / на про'тивне спяку'ть // каса'ми ка'к-та спляту'ть иё бра'выми / сро'ду ни забу'ду // принаси'ли то' / друго'е печенава // – Что делают с пуповиной младенца, с последом? – пупави'ну куда'та жэ дею'ть / зама'тывали куды'-та // стари'нные лю'ди зря не браса'ют // пасле'т куда'-та прибира'ли / зака'пывали / штоб ни хади'ла каро'ва / ни хади'л скот / и'шшут ме'ста тако'е / што'бы закапа'ть // – вот и с крезьби'нами уо'т так уо'т // вот э'та / акрисьти'ли / то'жа ваду' куда'та унясли' // ма'ма унаси'ла / улива'ла / то'жа ана' ни про'ста так вылива'ла // где'-та есь чи'стае ме'ста / што'бы там ни хади'л нихто' / ни саба'ка / нихто' / ни чилаве'к // – Какую воду наливали в купель? – ра'ньшэ с кало'цца хало'днай / а типе'рь-та стали греть ить / типе'рь-та ста'ли бая'тца / а ра'ньшэ-та хало'дну // а кряшшэ'нский вада' / эта пачьти' свята'я вада' называ'итца // и вот и иё прино'сют и туды' жэ ф купе'ль иллю'т [= льют] / далива'ют / мно'га ни лью'т / а мале'нька иллю'т иё // – Как погружали младенца в воду? – вот ка'к-та вот так ево' вазьмёт и вот та'к ка'к-та так хря'с! купнёт // апе'ть / три рас // раз за ра'зам // вот так вот ка'к-та нос / рот … и ка'к-та так бы'стренька ево' // но он чё 112 / ребёначик ево' таким спо'сабам // я сро'ду ни забу'ду // ду'маю / ой / счас закурна'ют / закурна'ют // ис кало'цца вада' жэ была' / и вот выжыва'ли жэ лю'ди / де'ти // зато' ра'ньшэ наро'т был здаро'вый // – Подпоясывали ли раньше младенца пояском после обряда крещения? – патпая'сывали // ма'линькаму распашо'начьку и фсё на вя'зачьках // на вя'зачьках / и пато'м ево' паясо'чькам и запая'шут // – Как уставщик определял, будет жить ребенок или нет? – като'рый в ваде' сра'зу патимне'ит / той / ска'жыт / жыть ня бу'дит / чё-нибудь у няво' няла'дна // фсё апридиля'ли / есь / бы'ло тако' // как искупа'ит / он / мо'жа пасине'ит ли чё ли // он ска'жэт / э'тат нидалгаве'шный ли чё ли // а като'рый искупа'ит / он ляжы'т кра'сенький тако'й / бра'винький // – Где раньше рожали? – э'та сматря' у каво' как / и у ба'не ража'ли и в ызбе' ража'ли и ф како'м-та тёплам сара'е // ра'ньшэ ишо' на сало'ме / каку'-нибуть тря'пку пасьте'лют и на сало'ме // – Облегчали ли родовые муки и чем? – бы'ли стару'хи / направля'ли / паправля'ли / рябёначьку ход дава'ли // а с радо'ф мно'га умира'ли // ражэ'ницэ ко'сы расправля'ли / распая'сывали / што'бы ей ле'хче бы'ла фсё э'та // – Где был в это время муж? – никаво' ни пуска'ли / ска'жут / ой пагади'те / пагади'те / што'бы / де'скать / не згла'зили / фся'ка быва'ла / гавари'ли / сла'ва / го'спади' / апраста'лась! // Павлова Василиса Агафоновна, урожд. с. Бичура Бичурского района, проживает в с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия. Записано Т.Б. Юмсуновой в 1999 г. Свадьба – ωо'т ани' [парень с девушкой ] хо'дють / хо'дють / а пато'м ради'тили схо'дять / вы'сватають // у няве'сты падру'шти / у иво' тава'ришшы саберу'тца / вы'сватають / и сва'дьбу у ниво' / глиди'ш / спра'вят // ра'ньшы сваты' е'зьдили на ко'нях / са'мыи уда'лыи е'зьдили // сваты' прие'дут / ани' ма'тку ра'ньшы ни пирихади'ли // их сра'зу право'дят / пагаваря'ть // сва'тацца идёть мать с атцо'м да жани'х с тава'ришшами // 113 ана' иму' [невеста жениху] сагла'сья даёт / а он ей // у них ужэ' усё угаво'рина / дагаво'рина / у них усё панала'жына / ани' уш па гато'вай ла'вачьки иду'ть [= по предварительной договоренно-сти] // ани' [сваты] день назначя'ють / е'жыли пост падайдёть / то аткла'дывали / по'сли Мисае'т [= Мясоед] / э'та по'сьли Па'ски шэсь ниде'ль // на сва'дьбу радьню' приглаша'ють / гуля'ть // ако'лишну [= околишну, выкуп за невесту] з жаниха' здира'ють / са'ми вапро'сы задаю'ть ради'тили няве'сты // падру'шти и асо'бе за касу' биру'т и гаваря'т / каса' дарага'я / мы гуля'ли сто'ка-та [= столько-то] / сто'ка-та гадо'ф // падру'шти де'ньги паде'лят / ле'нты ку'пят / кто на сарахва'н / кто на ко'су // за стало'м няве'ста наря'жына ф симе'йскую адёжу // у жаниха' ако'лишну за ко'су здира'ют / а там ма'тка фсё выкупа'ет прида'нае // ф прида'нае патьники' / три паду'шти / шу'бнае адия'ла / тати' адия'лишки // дня три-читы'ри гуля'ли / хто пабага'чи // ка фсем заижжа'ли / ка фсей радьне' / на ко'ни гуля'ли / е'зьдили па двара'м // на сва'дьбу усё с хле'ба де'лали / пы'шти / ма'кафти [= вид печенья] / та'рти [= тип открытых ватрушек] / пирашти' с чирёмухай / мя'са жа'рили с карто'шкай / су'п-та ни ста'вили Зайцева Агриппина Антоновна, 1921 г. рожд., с. Верхний Саянтуй Тарбагатайского района, Республика Бурятия. Записано Н.А. Дарбановой. Похоронный обряд – ну как ра'ньче харани'ли // как усягда' // го'ре-та о'н / вищ / го'ре // ну амо'ють яво' / пало'жуть у γро'п / надява'ють на няво' усю' харо'шу адёжу // е'сьлиф хазя'ин харо'шый был / так услёс-та [= слёз-то] мно'га / тагды' мать не фстаёть / усё пла'чить // а пла'чить ана' шы'пка // у шяме'йшьких [= семейских] причята'ють мно'γа // ут напряме'р / ох / на каво'-то ты нас паки'нул // был-был / узя'л и сканчя'фся и убяжа'л на Малы'хину гару' / чё ты панаде'лал // тапе'ричя-та ты чё наде'лал // как мы'-та аста'немся // шпаны'-та ско'лька панааставля'л // бра'вый ты у мяне' бы'л-та / усё сам па хазя'йству де'лал // а чаво' ж я бяс тябе' уде'лать-та бу'ду // и вот так' ана' растя'жна пла'чит // γроп стаи'т до'ма два дьня // пато'м яво' нясу'т на кла'дбишшэ // на кла'дбишшэ ма'ть-та апя'ть причита'еть / фспамина'еть а хазя'ине усё харо'шэе и усё плахо'е // пато'м усе' яду'ть дамо'й пако'йника 114 памина'ть // пато'м усе' расхо'дютца и на фто'рый день апя'ть яду'ть на кла'дбишшэ памину'ть упако'йника // ра'ньче шы'пка мно'га сево' [= всего] на поми'нках было' // Гордеева Варвара Абрамовна, 1923 г. рожд., с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия. Записано студентами филологического факультета БГУ в 1995 г. Обряд переезда в новый дом – в но'вый дом зано'сют пе'рвыи хле'ба бу'лку / па'чьку со'ли и ико'ну // хазя'ин зано'сит / о'н жэ буд жыть // и про'сид дамаво'ва / пажа'луста / запуска'й мени' / я тибе' хлеп с со'ллю принёс // хлеп ло'жут ф патпо'лле / соль – на ако'шка / а ико'ну – на ме'ста // а пато'м уш фсё астально'и // а ф чужо'й дом закачя'вывают када' / мыть мо'жна то'лька када' хлеп-со'ль внясу'т / ико'ну паве'сют / како'й-нить сто'л / сту'л занясу'т – пато'м то'ка фсё мыть начина'ють // до'лжан чё-нибуть да быть / а пато'м начина'ють мыть // а дамаво'му гаваря'т / кагда' захо'дят // бизразли'чьна / мужы'к или ба'ба гавари'т / у наз ба'бушка гавари'ла / ана' сказа'ла // захажу' к тибе' / с табо'й бу'ду уме'сьти [вместе] харашо' жыть / принисла' хлеп-со'ль и ико'ну / я памалю'сь // а пато'м нача'ли качива'ть // а навасе'льи де'лают то'лька в но'вам до'ми / а е'сьли ф чюжо'й дом пирикачёвывают / то ни де'лают // а навасе'льи как? абы'чьна фсе'х рабо'тьникаў сабира'ють / угашя'ють дапална' / стол де'лають // а пажыла'ния каки'и – абы'чьнаи // штоб дите'й радило'сь в э'там до'ми мно'га / штоб баа'цтва бы'ла / и про'чии // Афанасьева Аграфена Сергеевна, 1927 г. рожд., образование среднее, урожд. пос. Новая Брянь Заиграевского района. Проживает в с. Леоновка Кижингинского района, Республика Бурятия Записано И.Ж. Степановой в 1996 г. О корове Вот мылака' не'ту у нас / каро'вы не'ту // э'тта аби'дна / каро'ф сваи'х ращти'ли / па дви' да па три' жьдава'ли / и прадава'ли и до'брым лю'дям аддава'ли / а тапе'рь сибе' не'ту // карами'ть не'каму / ко'рам дабува'т не'каму / вот тибе' и каро'ва // каро'вы иду'ть / а на'шых не'ту / сиди'ш жьдёш /жьдёш /не'ту // корам есь де'душка / дава'й тялёнка ку'пим или тёлачьку / ну а де купи'ть? / Жьдаю'т фсё тапе'рича ф калхо'с так не'ту // а пато'м / ади'н мушы'на тут дя'дя / назва'л маво' старика' / вы тялёнкъ хо'чити купи'ть? Или чё л'и? // – хо'чим купи'ть тялёнка / а каво'? быка' ли каво'? – да уш како'ва пападём де'скать э'ту / 115 тёлачьку бы лу'чи / чем быка'–та / бык дак он бык есь / А тут ади'н дя'динка прадаёть тёлачьку / но то'лки, гари'т ана' по'зьнии / вот эта вре'мя тялёмшы / ле'там // Ну ле'там /дак сё равно' ана' ат ма'тки атня'тая / ко'рам ста'ла ись // мы купи'ли э'ту тёлацьку / паста'вили иё на ко'рам // ана' была' касма'тая / лахма'тая / ня бра'вая / мы иё дава'й карми'ть / на'ша тёлка перимяни'лась к во'сини // ста'йка тёплая была' // ана' у нас узду'мала кры'цца / вот вяли'ким пасто'м пакры'лася // да двух нам тёлак принисла' / да и чё бра'инькии тёлки бы'ли дак // а пато'м самаю' [= саму] пришло'сь ка'нчивать // адну' у калхо'с зда'ли / адну' щибе' ста'вили // вы'ращтили / заре'зали // ко'рам не'ту / каси'ть не'каму / дед забале'л / по'мачи не'ту / вот мы аста'лись бис каро'ф / и тапе'рь страда'им / ишо' б чича'с ращти'ли / но щи'лы не'ту / и но'γи ня хо'дют // вот / маи' бра'инкии / вот как жы'ли // не'катарыи ня хо'чют хади' ть / хэ / γавно' / гари'т / за ей хади'т чи'стит / карми'т / иё да паи'ть // бис каро'вы мо'жна жыть // вот жыви' и б'ис каро'вы / хватись // ды вот э'тай сыраны' как пять шесь зывядёцца у тибе' // вот их парасьти' бис каро'ушки // Леонова Мария Аверьяновна, 1895 г. рожд., с. Никольск Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано О.М.Козиной в 1988 г. Крещение и Священие У ка'жнава свой свято'е и'мя // я вот з Благаве'шшынья имяни'ница // Благаве'шшыне пра'знуют два'цать дивя'тава ма'рта па-ста'раму / а я з два'цать пя'тава ма'рта / Матрёна / вот маё свято'е и'мя / и ка'жнаму так // мыладе'нца кре'штют / е'зли у'чи плахо'й ро'дицца/ дык тарапи'лись скаре'й ахршти'ть/ в бо'жью ве'ру приве'шть мыладе'нца // памрёт– за яво' бо'γу мо'люцца / уста'фшыки харо'нють/ к зямли' к сыро'й придаю'т // а раштёть – на рабо'ту идёть / рабо'таить // вот так / мая' бра'вая/ са сваи'м и'миним и са сваём здаро'вьим / а тапе'рь есть вот ни кряшшо'ны // ади'н Иису'с Христо'с / γари'т / то'льки зимо'й крясти'лся / у про'луби // у купе'ли / у цэ'ркви крясти'ли мыладе'нца / уста'фшшык / купе'ля / как тибе' рыссказа'ть? // ну вот / как квашня' / бальша'я вот така'я купе'ля // там ана' и ни увади'лась [= не выводилась] у цэ'ркви / так э'та купе'ля и стая'ла // вот в э'тай купе'ли кре'стят / называ'ют яво' там / како'й кагды' ради'лся / ф кни'гу гляди'т / вот // кто мини'нник тако'й / называ'ют с кни'γи и'мя // е'зли свяшшэ'нник кре'стит / крёсная и крёсный / а свяшшэ'нники ре'тка у нас быва'ли / с Масквы' прияжжа'ли // прияжжа'ли на жы'тильства / тут эт-ка вот запи'сана акру'х / и так ане' служы'ли // прие'дут / γада'ми жы'ли / ади'н свяшшэ'нник схаро'нин был тут-от/ у нас кыла цэ'ркви // мно'γа γадо'ф жыл / тут пахаранили/ а по'сли-от в вайну-та / тут в Заγа'ни свяшшэ'нник был / мать яво / жана' / де'скать / была // пато'м у жаны' систра' ста'рая была' // э'та систра' 116 с ымя' прие'хачи была' // панамарём у ниво' рабо'тала / ана' мале'нька кале'шная была' / и вот свяшшэ'нника тут схарани'ли / и э'ту систру' схарани'ли в Зага'ни / а жана' яво' уе'хала у Маскву' абра'тна / на сваю' ме'снась // На кряшшэ'нье /свяшшэ'нник у цэ'ркви Афсе'нышну служы'ть / вот э'ту Афсе'нышну право'дить // Три рас са зна'миним ухади'ли [= выходили] на двор / грамате'и фсе са браза'ми // три рас вакру'х про'лубя / вакру'х цэ'ркви абайду'т / ана' вот была'-та над ре'чкай/ цэ'ркафь стая'ла // и вот тут ре'чка / и тут-ка про'лупка нала'жынный / уж вот Ирда'нь // у'трам ба'бы иду'ть с видра'ми / з бо'цками е'дуть/ в е'тай Ирда'ни налива'ют ваду' / вот Свяшшэ'нне // нашли'сь до'брыи лю'ди / сваи'ми рука'ми цэ'ркву стро'или// рабо'цих дыставля'ли с Масквы' / цэ'ркву стро'или // бо'льшы у цэ'ркви мали'лись / ни захате'ли/ ни пашли' в э'ту цэ'ркву / цясо'вню састро'или / ф цясо'ўни бо'γу мали'сся / ра'зная ве'ра была' // ади'н бо'льшы зна'ит / друго'й – я бо'льшы зна'ю / вот за э'та рассо'рились и пыдяли'лись // мужыки' си'льныи бы'ли / адинали'чна рабо'тали // а таки'и дя'диньки фсю взя'ли и перивязли' [церковь] / им ни на'да цэ'ркву/ да/ си'ла ва'ша // Леонова Мария Аверьяновна, 1895 г. рожд., с. Никольск Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано О.М.Козиной в 1988 г. Наш Микольский село Вот наш Мико'льский сяло' / а там Харау'с / Пятро'ўска // на'шых там не'ту никаво' / хто за'муш то'льки вайдёть / так са старины' / так ани' и скрозь жыву'т // тут адна' сястре'нница мая' / за'мужым вы'шыччи // до'цка-то на даро'γи рабо'таит / а э'та вну'цка с ей ту'тат-ка у шко'ли у'чицца / а вот э'та вот с Ула'н-Удэ' поприе'хаччи вну'ки // са'мая ста'ршая была' де'ўка / э'та де'душку схарани'ли / ана' аб де'душки шы'пка γаласи'ла / ой чо галаси'ла / ды пригала'шывала // пато'м уш по'сли ста'ли руга'ть / ды цё ж даёшь-та ей γаласи'ть? // ну / ана' взро'слинькая была' / и вот как де'душка уци'л / ды как вади'лся / ана' и наγала'шывала / и напла'чуцца са'ми кыла е'й // а пато'м / по'шли / взила' да вы'шла за'муш за няру'скава / вот и дай ума' // вме'шти учи'лись у го'ради / да и пажа'луста! // мужы'к ла'скавый / то'жы / то'льки аца' у яво' ни было' // дяте'й на'жыли // Леонова Мария Аверьяновна, 1895 г. рожд., с. Никольск Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано О.М.Козиной в 1988 г. 117 Котёнок Ой чё / две но'чи ряве'л / ат ма'тки и'дна // ды пато'м их дwо'и бы'ли / ишшо' адна' / аддали тожы / их рыждялили // ани' ма'тку зысаса'ли / ма'тка мылада'я / рыздяли'ли /ды рызда'ли // ну рал [= ну орал] / две но'чи ряве'л дык / з го'ласу выхади'л // а щяс схырани'лся / цужы'и пришли' /харо'ницца // мальчи'шки прибяжа'ли у збу [= в избу] / он ушо'w и ни улиза'л / схърани'лся // ни зна'ю-ка кто / кот ли / деўка ли / ни зна'ю // ти'тьку саса'л у ма'тки / цо ж / малинькый // ани фсю'дых мы'шы / и у кладо'ўки пыяви'лись / и в амба'ри / фсю'дых // ниде' ничё ни паста'ф / фсё заγа'дють / γрызу'ть // Леонова Мария Аверьяновна, 1895 г. рожд., с. Никольск Мухоршибирского района, Республика Бурятия. Записано О.М.Козиной в 1988 г. Первое неводение Ста'ли звать нивади'ть / а я вапшэ' ни хате'ла нивади'ть // ну а у нас тётка Кла'вдя и дя'дя Макси'м / пае'дим / Васили'са / нивади'ть / ну я пае'ду то'лька нивади'ть / адне'х э'тих асетро'ф // ну и прияжжа'им мы на ре'чьку-та // заки'нули не'wат / wот тя'ним / тя'ним пато'м / ста'ли на шывиру'-та их утя'гивать / ане' ту'та как на'чали / а я кричу' / ой / налави'ли адне'х сучко'ф / ан'е гаварю' щяс фсё папырву'т / не'wат // ади'н-та бы'тта хвати'л во'здуху / как рот так вы'тинул / тако'й вот пась // я испуга'лась // да гаварю' – «чёрт!» – и сра'зу и упа'ла в ваду' // Кла'вдя смия'лась / да толь ана' смия'лась / в ваду' то'жы упа'ла // и на са'мым де'ли / иво' вы'ташыли с маво' Архи'па / длины' // вот мы иво' привизли' / раздили'ли / и не'ту мя'са / ад'ин хряш / и тако'й жы он фку'сный / да'жы при'тярный / вот како' пе'рвае маё н'иваде'ние / вот чё случи'лась // я вапшэ' в жы'зни да'жы ни панима'ла: чё тако'е? // чё за ры'ба така'я? // и гла'вна д'ела / ро'тик где у ниво' унизу' ма'линький-прима'линький // мыя' галава' туды' то'лька фу'книт // ра'зви уж нисъе'ст // он мо'жыт адна'ка съись // ну ана' зато' ло'вит наве'рна бальшы'х каво'-та / и тако'й жы'рный де'лаицца // вот така'я жызнь / на'ша // асятра' увида'ла / ой испуга'лася / «чёрт» / а сама / што за чёрт // тётка Кла'вдия так смия'лась / ради'минькая // Григорьева Василиса Калиновна, 1927 г. рожд., с. Новодесятниково Кяхтинского района, Республика Бурятия. Записано О.М.Козиной в 1988 г. Вот я замуж собралась // Ф Тырбата'и / прие'хали // паха'ли -паха'ли и вы'пал снек / а мы жы бо'сыи фс'е // типе'рь ва'рьги / ва'ришки на наγу' наде'ли / пае'хали / пашли' ко'ни лави'ть // кане'й пайма'ли / и се'ли вирха'ми и дамо'й пае'хал'и // прие'хали дамо'й / как рас пат Тро'ицу / васкрисе'ння / вот я сабралась за'муш // сваи'м-та ни гавари'ла / што я пайду'-ка / [смеется] мы ушли' к 118 ацо'фскай ма'тири / ба'ушки// ба'ушка До'мна / ну до'чинка сайди'тись / жыви'ти // ну и вот // пато'м я пришла' / пашли' к ниму' // ой я тако'й вя'лый зде'лалась / на'да сказа'ть здра'ствуй / а я «зра-а-а'ствуй» / [шепотом] да'жы н'и магла' сказа'ть // тётка / ну и дава'й мине' касу' рысплята'ть // касу' рыспляла' ста'ла две заплята'ть // рыссыидини'ла их / две заплила' // (кто жы ей сказа'л / што ты / дава'й / уни'с пляти касу'-та / а ни уве'рх // Ми'шка ма'линький / Ко'лята пабо'льшы [братья жениха] / ой смо'трит / зале'зли на крава'ть / аха // што к нам пришла'? / а я вапшэ' // гуля'ння у нас ни було' / вот сто'лька то'лька вина' було' / грам две'сти було' ни було' // во'тки жы ни було' / так на сухо'й гуля'ли / дя'дя Ва'ня Пака'цкый мине' два'цать пять пало'жыл / я глаза' вы'пачила / вот бальша'-та деньга' // ста'ли так жыть // до'лга я жыла' / три'цат три го'да // а пато'м я / фсё вме'сти жы мы / вме'сти жы гла'вна де'ла жы'ли // сколь ни жыви' / сё равно' ну'жын свой дом // дом свой пастро'или и ста'ли жыть – пажывать / а типе'рь то'лька жыть красава'ца // Баннова Анна Терентьевна, 1915 г. рожд., с. Новодесятниково Кяхтинского района, Республика Бурятия. Записано О.М.Козиной в 1988 г. Вечерние собрания молодежи Ане' на вячёрку приду'т праси'ть/ а ана' / ма'чиха / ни ф каку'ю ни пуска'т / ни пушшу' /и фсё // А тапе'рь ра'зи пайду'т праси'ть!? // тапе'рь жы ф клуп ани' фсе са'ми иду'т // Ну и ня так как мы ра'ньшы гуля'ли / красиве'й гуля'ли // вячёрка / вячёрка / называ'нне «вячёрка»// Идём / пля'шым / танцу'им// кру'тимся васьмёрку / так пля'шым / wо-о-ой / чё бы'ла // ачяги' то'пяцца / ачяги' бы'ли бра'вы // вот вы ня зна'итя / ня по'мнятя // то'пицца как пе'чка / плиты' э'тай не' была // вот он ачя'к // вот ачя'к // ну чё жы /ани' рабя'ты / про'сют про'сют / а като'рый раз ана' ня пу'стит / ба'ушка До'мна / аше'рдицца / ня пу'стит // ну / а пато'м е'та / мы вы'йдим на у'лицу / ста'ним пляса'ть / гуля'ть // ане' вы'прасют там мале'нька-та то-та де'ник // пятна'цать капе'ик дава'ли // вот тут и пля'шыш // вы'скачим / пасмо'трим / ой / Карамы'сла ишшо' э'ва аде' / ишшо' сиде'ть да сиде'ть / ишо' пляса'ть да пляса'ть// ане' пляса'ть / ане' гармо'ни нам игра'ют / ребята // но брава / шыпка брава была // гуля'нка день // вот Па'сха / во'шемь дён // придём / вот то'жа наймём / де'фки нанима'ют гуля'нку / де'фки // гуляли на Па'сху // прау'лык / на прау'лык / на у'лицы сиди'м / сиди'м / ребя'ты фсе приду'т // вот фсе слабо'дны бы'ли / фсе гуля'ли // ну чо ж э'та / ни було' жы калхо'зу-та / фсе жы таки'и бы'ли / гуля'выи // чё жы – фсе гуля'ют / ребя'т умно'га / де'вак умно'га бы'ла // 119 Факе'й фсё фпамина'ит / гавари'т / быва'ла иду'ть фсе ф сырыфа'нах / у зыпана'х // cвя'тки э'та навьём вот таки' ма'каўки // на прау'лык пайдём с писня'м / там сиди'м / сиди'м // тямне'ть ста'нит / ребя'та нам сра'зу гаваря'т / ну да'вайти / де'фки / валя'йти / быстре'й ву'жынайти / щас пайдём на вячёрку нанима'ть / а мы пайдём де'вак сабира'ть // вот пайду'т на у'лицу но'ччу / часо'ф не' была / ни гляде'ли / глиде'ли звёздачки // вот тибе' на / бра'ва сиде'ли / чуть питуси' када' пе'рвы пызапаю'т / сабира'ишь ачак / вот уж тут сиди'м уж тут / хто вяжыт / хто придёт / ребя'ты с нами жы вот э'дъх так // у нас вот / зимавьё / фсё / быва'ла / к нам бы'ли // Ма'рья ап салда'та пря'лку злама'ла // ба'ушкина пря'лка-та была'/ бра'ва / тачёна / а тут но'шка то'нинька / а туды' широ'ка была' // а салда'тик взял да ла'фку-та атташы'л / а ана' чё ш / смаля'нку-та палажы'ла / ду'мат ла'фка / да се'ла / ды на' пал се'ла // ды как е'тай пря'лкай злама'ла ба'ушкину // ана' то'нинька была' / стибану'ла ево' / а он / я хате'л пушути'ть / ду'мул ты ни ся'дишь // салда'ты как-та / тут салда'ты взяли'сь // эх ты / де'вамать // ба'ушку баи'цца / на'да пря'лку / прясь / а де прялка? // ана там / у баушки Прави'нни // вот пасиде'лки сиде'ли / пря'ли / вяза'ли // Баннова Анна Терентьевна, 1915 г. рожд., с. Новодесятниково Кяхтинского района, Республика Бурятия. Записано О.М.Козиной в 1988 г. Как раньше жили Ды вот цяс-та хваю' [фату] адяю'т эту / бе'лую-та [о невесте] / а ра'ньшы жы ни было' // щиме'йски жы сарафана' бы'ли // ра'ньшы жы папы' бы'ли / папо'фски и гурья'ны // жани'х папо'фскый / а няве'ста - гурья'нава / ани' жы ни аддаду'т / вот и кра'ччи бе'гыли // фся'чиный бы'ла / чо ни було' // тапе'р-та идёт за буря'та - за буря'та / за цыга'на - за цыга'на / типе'рь эта н'ичё // а ра'ньшы жы каво' ж / раньшы-та войди'-ка ни сваю' ве'ру – тибя' ни запу'щтют и ничё // раньшы у гурья'наф папо'ф ни было' / а ф папо'фскый папы' бы'ли // у там веньця'ли / у нас / у гуря'нафскый / н'и было' // Па'ска // вот семь ниде'ль по'стуют / нячё ни ядя'т / ничё н'и ядя'т / ня жыр / ня мя'са / ня ры'бу / ня ма'сла / н'ичё н'и было' // вот Па'ска / иду'т мал'и'цца // фсю ночь мо'люцца / а пато'м у'трам рызгавля'юцца // в васкрисе'ння-та фсё у нас на стале' и мя'са / и настря'пына / и тут уж рызгавля'имся // Паска! // И гуля'ли / во'сим дён гуля'ли // ну уж ничё ни де'лали // быа'ла на Па'ску гуля'ли // старики'-та па дама'м сиде'ли / кыла до'ма / а маладёш фся гуля'ла на Па'ску // каче'ли бы'ли жы / на каче'лях // ката'лись // 120 Тро'ица / куми'лись // Тро'ица придёт Тро'ица ле'там / вот настря'паиш / и пайдёш куми'цца в лес // там ии'шню жа'риш / атту'да наряжа'ли ку'мушку / идёш с ле'су с ку'мушкай // и круго'м у'лицы с пясня'м // вот э'тта Тро'ицъ нъзыва'лась / куми'лись / ку'мушкъ фся в бу'сах / в ле'ндах // Чистякова Анна Прокопьевна, 1918 г. рожд., с. Десятниково Тарбагатайского района, Республика Бурятия Записано О.М.Козиной в 1988 г. 121 ТЕКСТЫ русской речи XVIII века (из книги «Памятники забайкальской деловой письменности XVIII века») ДОНОШЕНИЕ в канцелярию генерального пограничного правления капитана Тренса с просьбой о разрешении продавать хранящуюся в Троицкой крепостце конфискованную мягкую рухлядь 24 июня 1730 г. | л. 405 | Вsято в жuрналъ июля 13 дня 1730 году под N м „176„ м 1) Генералного пограничного правления в канцелярию доношение Сего 1730 го году июня 24 го дня wбрhтаетца у насъ | под вhдениемъ в Троjцко’ крепостце конθискованной | мяхко’ рuхляди которая принята у гсд̃на капитана | θедора Княгинкина а jмянно лисицъ белодuшекъ | сто тритцат пять лисицъ же сиводuшекъ деветь | недолисе’ восемь горностале’ якuтцких две тысечи | семьсотъ бhлокъ лhнских восемь тысечь шесть|сотъ девеносто три j оная конθискованная мяхкая | рuхлядь jмhется нн̃h у насъ в Троjцко’ крhпостце | во охранениï j того ради прошu Ея Jмператорского | Величества указu чтоб оное промениват мунгалским | кuпцамъ по ценамъ тако ж де онuю мяхкuю рuхят | чтоб не попорuгало гнuсомъ j корю в чемъ мы jмh|емъ опасение а без указu Ея Jмператорскогw | Величества вышепомянuто’ конθискованно’ мяхко’ | рuхляди продават не смhемъ а нн̃h мунгалские | кuпцы приезжаютъ а росси’ских кuпцовъ малое | число и того ради симъ доношениемъ Генералного пограни|чного правления в канцелярию j предявляю capiten | Trens Выпjсать is укаsов jюня 25 го дня 1730 го году | л. 405 об. | получено в Селенгинску июля 13 дня чрез драгuна Матвhя Седакова РГАДА, ф.1092, оп.1, д.2, лл.405-405 об. ДОНОШЕНИЕ в Нерчинскую воеводскую канцелярию комиссара Цурухайтуевской таможни Афанасья Епифанцова о приеме им от прежнего комиссара негодной посуды и об отсутствии поварни для ее хранения, а также определение капитана Михаила Цея по этому поводу 4 марта 1743 г. | л. 64 | 1)В N записан 121= марта 17 дня 1) В’ Нерчинскую вwевоцкuю канцелярию иs’ Цuруха|итуевско’ таможни дwношение Сего 1743 году генваря д’ня по указу Ея Императорского | Величества иs’ Нерчинско’ воевоцко канцеляри’ wпре|деленъ я нижеименованныи в Цuруха’туевскую тамо|жню камисаром на место прежняго камисара Ва|силя Лагунова тако ж де и при мне wпределенно’ ларе|шно’ по указu Ея Император’ского Величества иs Не|р’чинско канцеляриi на место прежняго ж ларешного | Степана Переломова j велено у них Лагунова и Переломова принять гсдреву посудu чаны и бочки | и лагуны j все что есть налицо а у покаsанного | Переломова гсдрева посуда принята толко ве|сма неисправна и wбручи со 122 wных чанwв и бwчекъ | и кадеи и лагунwв свалились и в тwм числе имеетца | во wно’ посуде утлая и некуда негодная а wно’ ларе|шно’ Переломwв пwкаsал для того что wную посуду | прихранит в летнее и sимнее время некуда j всегды | имеетца не под sакрылино’ и пwварни гсдрево не и|меетца а в летнее время пwкаsанная посуда | wт дwждеи мwкнет и гниетъ и wбручи с нее сваливаюца | и на то просим wт Нерчинско’ канцеляри указwм Ея | Император’ского Величества wб wно’ посуде | в какую силу ее прихранять и починиват и ис кw|торых доходwв упwтреблят на починку wнw’ посуды | денегъ или на wную посуду соблаговолит Нерчинская | канцелярия внwв построит из тала плетнем пw|варницу неболшую д’ля того чтw wная посуда | л. 64 об. | напраснw б втуне в летнее время не изгнила и не ро|sвалилась бhs прикрытия а бhs wно’ пwварни | в’ Цuрухаитуевско’ таможнh пробыт невwsможно | и пwкаsанную посуду беs поварни прихранить | нелsя не в’ которо wбраз и когда в летнее время | въ ярмонку варитца гсдрево пиво и то wт дwзжеи | бhs прикрытия и поварни великая памха чинитца | j в нетечке пива родитца и чтоб впред бhs wного | прикрытия покаsанно посуды на насъ тамо|женных управителеи не спрwсилwсь | и w приеме сегw доношения и об вышеписанном | в Нерчинско’ воевоц’ко’ канцеляриj укаswм Ея | Император’ского Величества что соблагwво|лено будетъ 1743 году марта „4 д’ня ками|сар Аθонасеи 3)Еписанцовъ | 1743 го году марта 17 дня по uказу Е" | Император’ского Величества в Нерчинско д воево ско’ канцеляриi uправля|юще’ воеводскую должность "кuцкого полкu гсднъ | капитанъ Цеи вышеписанного доношения слушавъ | прикаsалъ доношение принять и записать и отдать | в повытье а по силh оного доношения в Цuруха’туевскую | таможню х камисару Епиθанцову с товарыщем послат | jз Нерчинско’ канцеляриï Е" Императорского Величества | указъ в которомъ написать чтоб они на содержание посу| л. 65 |ды и для варения пивъ в Цuруха’тuевском θарпостh построили подрядом или са’мом какъ способнhе j де|шевлhе тамошними обывателями кемъ можно | неболшую поварню j с какого лhсу возможно тако ж | j посудu деревянную которая имhетца весма | розсыпалас велhть перепочинить а на то строе|ние поварни j на починку посуды денги велеть | имъ держать jс тамошнhго пите’ного збору | записывая в росход с роспискою а jзлишне’ бы напрас|но’ интересу передачи в том строениj j починке | отнюд не было j в том имъ надлhжитъ весма осте|регатца а сие определение записать в книгу капитан Миха’ло | Це’ РГАДА, ф.634, оп.1, д.9, лл.64-65 ПРОСЬБА жителя Куленской волости тунгуса Ценкегинова роду Сордона Серкова о возвращении взятых насильно крестьянами Осинской слободы лошадей и имущества Октябрь 1785 г. | л. 127 | Ваше превосходительство | премилосердыи гд̃рь | Jванъ Варфоломеевичь Сего 783: году в̉ вешнее время братъ мои сроднои | Куленскои волости Ценкегинова ду ро тунгусъ Хул|ханъ Нудаловъ бралъ заимообразно Балаганъ|ского ведомства Шаралдаевского роду у шуленги | Курена Бертанова денегъ два рубли на срокъ | октября на :1: е число сего ж году а какъ по наступле|ниï срока и поехалъ он Хулханъ для тои расплаты | wбще с попутными тунгусами Батуром Серковымъ | Боероном Нуделовым и я нижаишиï с ними жъ и не дое|хавъ до заимодавцова куренова uлусу j в то вре|мя то есть октября на 1 е число напалъ снегъ | и по нашему зверовному wбыкновению остановяс | мы для стреляния кwз и птицъ а для ношнагw | наслегу расклали огня в растояниï от Wсинъскои | слободы напримеръ верстъ за тринатцать j в самое | то время приехав к нам Wсинскои слободы кресть|яне Василеи Сазоновъ с товарищи всего человек | десять без всякои причины и при них рогатина | и ножи и ударя одного тунгуса Орона Куделова 123 рога|товищем едва не до смерти которои от тои ихъ | заразы и понн̃е мало выздоровелъ а у Хулха|на правои руки перешибли палецъ коим и нн̃е не вла|деетъ и видя мы то их смертелное побоище | л. 127 об. | и наглость то от wгнища своево побhжали прочь | а они крестьяне всугон бежали и ножами испротыка|ли на нас шубы но какъ мы видя от них такое наглое | нападение то устращивая их отстреливалис ис своих | ружеи токмо не по них а посторонно и поимавъ wни | крестьяне из оных наших тунгусовъ вышепоказан|ного заразителного ими тунгуса Боерона и другаго Хул|хана Нудаловых коих и увезли в Осинскую слободu | где и сажали в вилы и били безвинно j выговаривая | что де вы к нам подежаете ни для чего инаго токмо | для воровства лошадеи и отнявъ они крестьяне у них | безвинно две лошади с’ седлами и уздами две винтовки | с натрусками одинъ котелъ меднои одну струю денегъ | два рубли ганзу беломедную также ножи и огниво обрали | и увезли их в Балаганскую канцелярию а ис Балаганскои | канцеляриï присланы в Кудинское камисарство где и поны|не wные содержатся под караулом а ис тех крестьянъ в ка|мисарстве не wдного не имhется и оные наши тунгусы | по неимhнию знакомцовъ голодуютъ= | того ради Вашего превосходительства премилосеръ|даго гсд̃ря и отца всепокорнеише прошу чтобъ своимъ оте|ческимъ милосердиемъ от вышепоказанных напрасно wбит|чиковъ милостивно защитить j взятых насилно лошадеи и протчеh от них крестья[н] приказать wтобрать и милосъ|тивую резолюцию учинить Вашего превосходительства | всенижаиши проситель Куленско волости Ценкеги|нова роду тунгусъ Сордонъ Серковъ ГАИО, ф.783, оп.1, д.78, лл.127-127 об. ПРОШЕНИЕ верхнеудинскому земскому капитану-исправнику иволгинского ясашного Артемия Бурдуковского, избитого ясашным Борисом Шипицыным с товарищами, о защите от явышеписанных людей 2 июля 1796 г. | л. 32 | Его благородию господину верхнеудинскому | земскому капитану исправнику Ивану Михаи|ловичу иволгинскаго ясашнаго Артемя Бурдуков|скова определен’наго перевощика покорнеише прошение На первое число сего июля въ 9 м часу ночи пере|возилъ я разных людеи чересъ протоку верхнеуди|нскому мещанину Олексею Петухову сродствен’|ников ево и работника . но оных я перевесъ и обра|тилса въ Петухов дом будучи же у онаго двора . | споръ между людми об лотке а не знаю какои | была у нихъ или нетъ а клепалъ онои’ ясашь|нои Борисъ Шипицынъ на верхнеудинскаго | мещанина Василя Боева которои увидевши | я между имя распрю и пошел свою лотку | смотрет и стал спехиват и плыт к дому но оные | набежали на меня человекъ шеснатцать и стали | везат и потом бить нещадно на что и тепе|ре имею по рукам и на спине | л. 32 об. | которые и обявлял здешнеи полjцеи но по бе|спамятству из оных опознал ясашного Бориса | Шипицына есашного ж Алексея Разгилдеева | и казака Есырева и привязанъ былъ у столба | которои есашнои во всю ночь Шипицынъ | караулил но по росвете ночи пришла ко мне | хозяика и отвезала от столба напротив | тово и хозяику имали и везали | того ради Вашего высокоблагородия | покорнеише прошу посредством вашеи власти | от екои наглои напасти впред не остатца | мне защитить от вышеписан’ных на меня | людеи и спросить и меня нижеподчинен’наго | удоволствоват К сему прошению прозбою иволгинского ясашного Артемия Бурду | ковского салдатцкои сынъ Анъдреи | Первушинъ пописуюсь | 2 го июля 1796 го года 124 НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 528, лл. 32-32 об. ДОПРОСНЫЕ РЕЧИ из дела о краже говядины солдатом Трофимом Полуектовым 1796 г. | л. 3 | Михаила Сукневъ назатъ тому 5˘ день | спалъ я в казарме обще с салдатами Ивано | Горбуновым Максимом Осиновским Трофимом Полуе|ктовым и ясашным Степаном Дрuжининым и с коим | Полуектовъ з Дрuжининым пришли в казарму | с вечера пьяны и по uснутiи моемъ часа | 2 или 3 выходилъ я на дворъ и виделъ сенныя | двери были не заперты зашелъкою почему не знал | ухода Полуектова и Дрuжинина: подумалъ сам | по себе вот де пьяныя ходятъ ночью а не за|творяют двереи заперъ тою зашелъкою | л. 3 об. | легъ уснут и спалъ: и после того около полуночи салдатъ Горбуновъ вышедъ на дворъ | встретилъ идущих в казарму Полуектова | с пешнею и Дрuжинина; о коих будучи в каза|рме кричалъ мне, куда де Полуектовъ | с пешнею ходилъ конечно воровать поче|му я усумнясь началъ добывать огон | и Осиновскои закрычалъ внесть | топерь Полуектовъ пешню из сенеи и поставилъ: а по добыче того огня uсмотрел | что онои Полуектовъ и uнты мои около | печи повешенныя с вечера вымочилъ | в снегу: и побраня ево и Дрuжинина где они | были кои отвечали якобы вина пить | ходили, легли спать: и хотели было | ехать за сеном но по приходе салдата | Шипицына отменили тое поеску и онои | ушелъ одеватся в мундиръ; а по за|топленiи казарменнои печи Полуектовъ | уходилъ а куда не знаю, и по приходе | капрала Широковскаго ему обявили К сему допросу просбою салдата Горбунова | салдатъ Осиновскои руку приложилъ | л. 4 об. | Салдатъ Трофимъ Полуектовъ з дово|лнаго увещевания о показаниï истины спра | шиванъ и показалъ Сего мс̃ца на 11 е число подлинно я былъ пьян | с вечера одинъ собою а не з ДрUжининым и где онъ | напился не знаю и по приходе моемъ в каза|рму, какъ уснули бывшие в тои казарме | салдаты Михаило Сукневъ Иванъ Горбунов | Максимъ Осиновскои и означеннои ясашнои | Степанъ ДрUжининъ тогда я взявъ | бывшую в казарме железную пешню ходил | ис казармы оставя сенныя двери неза|перты зашелъкою , а по приходе во дворъ по не|имению никакого запора у анбара, сшипъ | тою пешнею висячеи замокъ отворя двери | во первых вынесъ две грUдины говядины | потомъ | задъ с сереткою; челпанъ жирU серетку небо|лшую медвежью кожу две гуранины и одну | еменину и все оное въ 4 раза переносилъ | по загороднои улице: бросая чрезъ заплотъ | U имеющеи на конюшенномъ пастh на пригоне у бани а потом | перелезя с улицы чрезъ тотъ заплотъ в пригонh и собравъ тое говя|дину и протчее перетаскалъ и положилъ въ имеющеи | тут же на огородh в сено позадь сарая и конюшны потому что тут никто | не ходитъ и видеть было салдатам неможно j после того пришедъ х казарме у поле|нницы позадь казармы | остави[л] пешню; разбудилъ ясашнаго Дружи|нина тихимъ образомъ такъ какъ онъ с вечера | былъ пьянъ ходили с нимъ в верхнеи питеинои домъ опохмелятся где подавъ | ему на имевшия при мне собственные дн̃ги | и самъ выпилъ по 5 ти копhекъ вина | не сказывая ему о томъ своем воровстве | л. 5 | в то время салдат Горбуновъ вышедшеи | ис казармы виделъ его ДрUжинина и меня | идущихъ в казарму: и я взявъ от поленницы | тое пешню хотелъ от салдатъ скрыть | и для того оставлялъ в казарменныхъ сенях | а потомъ внес и uслыша крикъ | салдата Горбунова внесъ оную пешню в ка|зарму а по добыче огня скинувъ с ногъ своих | унты салдата Сукнева отдалъ ему говоря | при томъ что я з Дружининым ходилъ пить | вина а не ради воровства и полежав в казарме | слышалъ какъ сенную воскu отменили и салдат | Шипицынъ ушелъ одеватся в мундиръ | и казарменную печь затопили тогда я | вышедъ ис казармы и iс покладенных мною | вещеи в огороде взявъ две гуранины поUтрU | гораздо на розсвете продалъ оные из случившихся | у верхнева питеинова дому брацкихъ двухъ | одному за 60 ко и на те дн̃ги одинъ | напился пьянъ, и в м 125 том пьянстве можетъ | быть я говорелъ и о ДрUжинине якобы онои ходил | со мнои на воровство подлинно не Uпомню и в сем | допросе показалъ самую сUщU правду без’ | всякои Uтаики и подписуюсь к сему допросу | я салдатъ Трофи м Полуехтов руку приложилъ НАРБ, ф. 11, оп. 2, д. 16, л. 3, 3 об., 4 об., 5 126