- dobrova
advertisement
Ефимкина Р.П. Пробуждение спящей красавицы Психологическая инициация женщины в волшебных сказках Новый метод, изложенный в этой книге, основывается на взаимосвязи между психологией женщины и текстами волшебных сказок. Автор приводит теоретические и методологические основы своего терапевтического подхода, реализующегося средствами арт-терапии и гештальт-терапии, описывает разнообразные случаи из практики индивидуального консультирования и группового тренинга. Книга написана так, что она будет интересна и специалистам – психологам, психотерапевтам, и читателям-непрофессионалам. СОДЕРЖАНИЕ Предисловие 3 Выражение признательности 7 Глава 1. Исторические корни волшебной сказки 9 Прикосновение к чуду 9 Другая профессия 10 «Тайный» язык сказки 11 Структура волшебной сказки по В.Я. Проппу 12 Глава 2. Обряды инициации 17 Понятие инициации в этнографии 17 Инициации в широком значении 18 Инициации в узком значении 18 Обряды перехода и пубертатные обряды 19 Инициация как переход 19 Типы инициаций по содержанию 21 Структура инициации 22 Феноменология посвящения 23 Патронирование неофита 26 Сценарий женской инициации 27 Степень распространенности и изученности 27 Сценарий инициации девочек 28 Несколько стадий женской инициации 31 Специализированные инициации для женщин 32 Сходство и различие инициации юношей и девушек 35 Антагонизм и взаимное притяжение между полами 39 Потребность в обрядах у современного человека 42 Комментарий 44 1 Мой опыт прохождения обряда инициации 45 Психологическая инициация 48 Глава 3. Инициация как психологический кризис 49 Пси-ские корни волшебной сказки 49 Точка зрения К. Юнга 50 Точка зрения М.-Л. фон Франц 50 Точка зрения Д. Ю. Соколова 51 Точка зрения П. И. Яничева 51 Точка зрения 3. Фрейда 52 Точка зрения Э. Берна 53 Точка зрения М. Элиаде 53 Точка зрения Дж. Кэмпбелла 53 Отношение к кризисам в современном обществе 55 Путь подъемов и спусков 59 Л. С. Выготский о кризисах 62 Теория кризисов Э. Г. Эриксона 64 Юность и кризис идентичности (5-я стадия) 67 Понятие идентичности 67 Ранняя зрелость (6-я стадия) 70 Нормальная зрелость (7-я стадия) 70 Поздняя зрелость (8-я стадия) 71 Теория развития и понятие индивидуации К. Г. Юнга 72 Детство 73 Пубертат и молодость 73 Зрелый возраст 75 Старость 76 Индивидуация 77 Кризис и инициация: сходство и различие 78 Сходство понятия кризиса по Э. Эриксону и инициации 79 Глава 4. Инициатические сюжеты волшебных сказок 82 Происхождение волшебной сказки 82 «Умереть молодым и на взлете» 82 Тайна волшебной сказки 84 Отбор сказок для анализа 85 Первый критерий: сказка должна быть фольклорной 85 Второй критерий: сказка должна быть волшебной 86 Третий критерий: сказка должна быть «женской» 88 Четвертый критерий: героиня сказки должна быть взрослой женщиной 89 Межсюжетный и посюжетный подход при отборе сказок 89 Посюжетное изучение сказки 89 Межсюжетное изучение сказки 90 Полные и неполные сказки 91 Две инициации героини в полных сказках 91 Три группы сказок по количеству инициаций 93 Первая группа: неполные сказки с одним кругом действий 93 Вторая группа: неполные сказки с двумя кругами действий 94 Третья группа: полные сказки с двумя кругами действий 96 Третья инициация в женских сказках 98 Как инициации героинь проявляются структурно 98 Сказочные персонажи 99 Героиня 100 Ложная героиня 102 Антагонист 102 Отправитель 104 Даритель 106 Помощник 109 Царевич 111 Заключение 115 Глава 5. Социально-психологическое содержание инициаций в женских волшебных сказках 116 Ролевые конфликты 119 Первая инициация: кризис эмансипации от родителей 121 Первый ролевой конфликт героини с антагонистом в первой инициации 122 Жестокость мачехи 123 Двойственный характер матери-мачехи 124 Мачеха и ее родные дочки 126 Второй ролевой конфликт: отношения героини с отцом 127 Мотивы отца 127 Анализ сказки «Свиной чехол» 129 Анализ сказки «Отец и дочь» 130 Игра «Скандал» 131 Отрицательное прохождение первой инициации 133 Стабильный период между первой и второй инициациями 134 Вторая инициация: переход в фазу продуктивности 136 Психологический анализ второй инициации в полных сказках 138 Отправление. Превращение героини из жертвы в искательницу 138 Испытания второго круга действий сказки (трудные задачи) 139 Новое волшебное средство 140 Возвращение 140 Ролевые конфликты второй инициации 141 Отрицательное прохождение второй инициации 143 Стабильный период между второй и третьей инициациями 146 Третья инициация – кризис середины жизни 148 Старухи – второстепенные героини 151 Позитивное прохождение кризиса 153 Функция дарителя 154 Заключение 158 Глава 6. Инициации женщин на психотерапевтических сессиях 159 Психотерапия и сакральность 159 Инициатические сессии в психотерапии 161 «Глубокий колодец» 162 «Синяя Борода» 164 Инициированная женщина 166 Женские заявки на инициатических сессиях 168 Стратегии неинициированной женщины 169 «Порядок» 173 Присловья в конце сказки и сессии 177 «Спящая красавица» 178 Стадии инициации в сказке и стадии психотерапевтической сессии 182 «Снегурочка» 184 О сексе 185 «Цвести или плодоносить?» 186 «Как хочу, так и хожу» 190 «Боюсь сойти с ума» 193 «Русалочка» 200 «Мост» 204 «Кошка» 209 «Девушка и Смерть» 212 «Разговор со Смертью» 215 Смерть и возрождение 217 «Отстой» 219 «Тошнота» 224 «Дверь» 229 «Размен» 231 «Зеленые ногти» 234 «Организм» 237 «Обмен жизнями» 237 Заключение 244 Литература 245 Моей дочери, Анне Ефимкиной, посвящается 2 ПРЕДИСЛОВИЕ В этой книге я объединила все свои мысли по поводу работы с инициациями, которые я проводила в женских терапевтических группах за последние десять лет. Инициатический подход представляет собой дальнейшее развитие юнгианских, гештальтистских и процессуально-ориентированных методов работы, используемых мной в психотерапевтической практике или разработанных самостоятельно. Основная идея книги состоит в том, что психотерапевтическая сессия представляет собой инициацию, подобно тем, что имели место в племенных обществах в доиндустриальный период. Этот социальный институт в настоящее время утрачен, однако структура и символика инициатических практик нашла отражение в структуре и символике текстов волшебных сказок, которые по-прежнему актуальны для современного человека. Новый метод, описанный в этой книге, основывается на моем исследовании взаимосвязи между психологией женщины и текстами волшебных сказок. Чтобы ответить на вопрос, как возникла эта взаимосвязь, нужно рассказать предысторию. Как психолог, я провожу образовательные программы по психологическому консультированию и психотерапевтические группы. Подавляющее большинство участников этих программ – женщины. Работая с ними, я обнаружила, что причиной психологических проблем является то, что они в чем-то «не выросли», в каких-то аспектах своей личности оставшись маленькими девочками. Речь здесь ни в коем случае не идет о биологической составляющей взросления. Если традиционно признаком взрослой жизни выступает начало сексуальной жизни, замужество, рождение детей, то почти все мои клиентки в этом отношении состоялись, они вполне взрослые. Однако в психоконсультационной практике я обнаружила, что, обладая вышеперечисленными признаками, реально женщины не чувствуют себя таковыми. Для того чтобы взросление состоялось, необходимо осуществить ряд переходов из одних состояний в другие: от девочки к девушке, от девушки – к женщине, от женщины – к старухе. Эти переходы происходят на нескольких уровнях. Приобретение социально-психологической зрелости – процесс сложный, он сопровождается дисбалансом в жизни и деятельности человека, неадекватностью в социальных проявлениях и резкими колебаниями нервно-психического и соматического состояния. Причина кроется в том, что человек – существо многоуровневое: не только естественное, природное, но и искусственное, культурное, «сделанное» обществом. Если биологическая зрелость в большинстве случаев наступает благодаря участию природы, то социально-психологическая зрелость не приходит сама, для этого общество заготавливает для человека определенные схемы. В традиционных обществах это были обряды инициаций. Наши современники остаются один на один с грандиозными разрушительными и созидательными процессами, которые неминуемо переживаются ими во время переходов. В психологии эти переходы получили название нормативных кризисов развития. Пройдет или не пройдет человек кризисный период – обществу неважно, оно все равно предъявит к нему требования как к человеку зрелому. Отсюда противоречие: внешне человек выглядит как взрослый, стараясь соответствовать социальным ожиданиям, а внутренне он испытывает неуверенность, зависимость от авторитетов, тревожность, страх, отсутствие поддержки и собственную ненужность – то есть, подобен маленькому ребенку, зависимому от взрослого. Мой подход в психотерапии заключается в выявлении личностных аспектов женщины, которые остались не выросшими, и осуществлении их перехода на следующую стадию развития. Я называю такой переход инициацией, а терапевтические сессии такого рода – инициатическими. На мой взгляд, актуальность такого подхода очевидна в любое время, но сегодня в особенности. Причина особой актуальности этого подхода заключается в следующем. Говоря о современном состоянии российского общества, нельзя не отметить его проблем, ведущих к проблемам отдельных его членов. Смена социалистического уклада на новый, которому пока еще даже нет окончательного названия, привела к тому, что сложившиеся за годы советской власти социальные ритуалы разрушены безвозвратно, а новые еще не сформированы. Возникновение в России в массовом порядке психологических служб и увеличение в геометрической прогрессии 3 числа российских психологов свидетельствует об огромном спросе на них населения, пусть даже этот спрос не осознан. По сути, психотерапевты сейчас взяли на себя по отношению к ряду слоев общества такие социальные функции, которые традиционно осуществлялись в различные социально-исторические периоды представителями религиозных культов (шаманами, магами, колдунами, знахарями, священниками и т.п.), а также работниками идеологической сферы. При этом не факт, что все психотерапевты справляются с возложенными на них ожиданиями, потому что не все осознают социальный контекст проблем современных клиентов. В связи с вышесказанным можно рассматривать современную психотерапию как набор социотехнических практик, которые позволяют организовать инициацию – обнаружение «невыросшего» аспекта личности клиента, создание условий для завершения его «роста» и перехода на следующую стадию развития, адекватную биологическому возрасту клиента. Книга написана в соответствии с той последовательностью, в которой я шла сама в своем поиске ответа на вопрос о том, как и почему «работает» психотерапевтическая сессия. Вот этот путь. Несколько лет назад я заметила, что, рассказывая о своем опыте или разыгрывая сцены своей жизни в психодраматическом подходе, женщины бессознательно, сами того не подозревая, проигрывают мифологические сюжеты. Например: «Когда моя мать была мною беременна, старая цыганка предсказала ей, что рожать она будет в муках...» – чем не сказочный зачин? Было очевидно, что опыт людей, будучи воплощен в слова, как-то связан со сказками. Я обратилась к книгам филолога В.Я. Проппа, который, исследуя морфологию сказки, обнаружил структурное единообразие всех волшебных сказок мира. Это единообразие отразило феномен, исторически уходящий корнями в родовой строй, – обряд инициации. Перечитав работы В.Я. Проппа «психологическими» глазами, я поняла, что в волшебной сказке не только отражена структура обряда инициации, но и развернута схема инициации, которую можно применять в современном психотерапевтическом контексте. С того, как «устроена» волшебная сказка, начинается книга. Сказка потянула за собой целый культурный пласт – существовавшие в племенных обществах обряды инициации, которые являются историческими корнями волшебной сказки и лежат в основе сказочных сюжетов. Я окунулась в этнографическую литературу и все, что нашла по этой теме, изложила во второй главе. Потом я поняла, что обнаружение исторических корней сказки, хотя и проливает свет на значение ее символов, но не отменяет первоначального вопроса – почему психотерапевтические сессии похожи на сказки своими сюжетами, тем более что обрядов давно уж нет, а сказки есть. Я стала искать помимо исторических корней психологические корни сказок. Оказалось, что за инициациями скрыты нормативные психологические кризисы. Я углубилась в изучение кризисов взрослых людей. Однако если кризисы детей изучены в психологической литературе более или менее хорошо, то кризисы взрослых практически не изучены. Кризисам взрослости посвящена третья глава. «Вооружившись» всеми этими знаниями, я снова возвратилась к сказке, чтобы теперь уже постичь ее тайны. Я обнаружила в ней не одну, как было принято, а три инициации, и перевела сказку с языка метафор на психологический язык, чтобы получить доступ к сокровищнице народной мудрости и применить эти сокровища в психотерапевтической практике – в работе с женщинами. Четвертая и пятая главы посвящены расшифровке сказочных кодов. И, наконец, шестая глава – это терапевтические сессии моих клиенток на тему инициаций с комментариями – то, ради чего я и предприняла это путешествие «за тридевять земель в тридевятое царство тридесятое государство». Хотя основное содержание книги (за исключением последней главы) вошло в мою кандидатскую диссертацию по социальной психологии «Социально-психологические особенности возрастных кризисов женщины в инициатических сюжетах волшебных сказок», предлагаемый читателю материал не предназначен для представителей какой-либо определенной науки. Он изложен языком, одинаково доступным как ученым, так и неспециалистам. ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ На протяжении всего времени написания книги я чувствовала поддержку людей, 4 которым теперь пришло время воздать должное. Я особенно хочу поблагодарить своего первого гештальт-тренера Нифонта Долгополова (Московский Институт Гештальта и Психодрамы) за то, что он привил мне вкус к этому одновременно глубокому и утонченному методу в психотерапии и продемонстрировал мастерское и виртуозное владение им. Его образ жизни, исполненный глубокого смысла и исканий, явился лучшей школой гештальта и побудил меня полностью пересмотреть и изменить свою жизнь. Я признательна своему духовному учителю Владимиру Козлову (Ярославский университет) за возможность под его наставничеством самой пройти по тропам духовных странствий и постичь инициатические практики мировых традиций в священных местах нашей Родины через опыт собственного участия. Он же помог мне в методологическом осмыслении инициаций как научный руководитель моей диссертации. Я хочу выразить свое уважение и благодарность моим коллегам и в особенности моему шефу, Петру Рыженкову (Центр психологии Новосибирского университета), за помощь в работе над многочисленными вариантами книги. Его всегдашнее стремление к высшей степени профессионализма во всем, за что бы он ни брался, требовательность к качеству и критические замечания побуждали меня снова и снова искать такую форму, которая бы позволила донести мой опыт более доходчиво и убедительно. Большое спасибо моим друзьям, которые одновременно являются моими партнерами и единомышленниками, и с которыми я имела возможность на протяжении всего времени написания книги обсуждать ее содержание в неформальной обстановке, в атмосфере безусловного принятия и доброжелательного подтрунивания. Их участие позволило мне внести в работу над книгой элементы юмора. Выражаю глубокую сердечную признательность участницам Женских инициатических групп, которые проводились в Новосибирске, Томске, Барнауле, Нижневартовске, Алматы, Астане, Кустанае и других городах, за их открытость, искренность и мужество показать свою жизнь такой, какая она есть. Идеи этой книги рождались в процессе того, как вы слушали, экспериментировали, задавали вопросы и делились своими чувствами и инсайтами. Я благодарю своих студентов за поддержку и интерес к этой книге на всем протяжении ее создания. Она постепенно складывалась из лекций, семинаров, спецкурсов, тренингов, и вы вдохновляли меня довести начатое до конца и напоминали мне, что книга нужна не только мне одной, но и тем, кто, подобно мне, выбрал психотерапию своей профессией и отчасти образом жизни. И, конечно же, низкий поклон моим родным, которые с пониманием и любовью относятся к тому, во что я верю, всей душой и что является для меня делом моей жизни. Римма Ефимкина Глава 1 ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ ПРИКОСНОВЕНИЕ К ЧУДУ Впервые отнестись к сказке «научно» мне пришлось, когда я была студенткой филфака, на лекциях по устному народному творчеству (в обиходе – УНТ) профессора Михаила Никифоровича Мельникова. Тогда он еще не был профессором, а был потрясающим рассказчиком, чрезвычайно темпераментным, фанатично влюбленным в свой предмет, а потому особенно убедительным. Его лекции были похожи скорее на страстные драматические монологи: «Почему баба-яга – “костяная нога”?! Почему ее нос “в потолок врос”?! Почему избушка “без окон и дверей” стоит “на курьих ножках”?! Да потому, что бабаяга – не человек, а мертвец!! Она лежит в гробу, вот почему у нее нос в потолок врос! И эта избушка – без окон и дверей, как и гроб. А на курьих ножках она стоит потому, что гробы не закапывали, а ставили на сваи, чтобы звери не достали...» 5 Аудитория не дышала, потрясенная и самим рассказом, и открытием. Мы-то думали, что баба-яга – страшноватый, но все-таки смешной персонаж детских сказок, и выдумана она в педагогических целях хитроумными взрослыми, наряду с милиционером, бабаем и дядькой с мешком, которые забирают непослушных детей. А еще точнее – мы вообще не думали про сказки, как про что-то серьезное, – так, детские россказни для развлечения, чем бы Дитя ни тешилось... Однако выяснилось, что в основе волшебных сказок лежат реальные исторические события и что на эту тему даже есть научное исследование, осуществленное отечественным фольклористом В.Я. Проппом. Книги В.Я. Проппа по морфологии сказки в те времена и достать-то было невозможно, то, что в сказке может быть что-то «спрятано», казалось фокусом. Однако с изумлением мы открывали, что сюжет сказки всегда «прячет» в себе не что иное, как околосмертный опыт героя, или его инициацию. То есть сюжет любой волшебной сказки сконцентрирован вокруг главного события: герой, допустив оплошность, должен исправить ее, а для этого пройти смертельные испытания, победить и в результате преобразиться. Почему этот опыт столь важен, что его зафиксировали тысячи сказочных сюжетов? Тогда, в пору студенчества, я не очень задавалась подобными экзистенциальными вопросами; жизнь сама по себе держала в тонусе, хватало того, что есть. Однако соприкосновение с этим околосмертным сказочным опытом было и в ту пору ошеломляющим. Когда мы слушали рассказы о путешествии героя, о бабе-яге, то мурашки пробегали по коже, и охватывал трепет сладкого ужаса. Так бывает, когда встречаешься с тайной, мистикой, чудом, которым в обыденной жизни нет места, но без которых жизнь пресна и пуста. ДРУГАЯ ПРОФЕССИЯ Потом несколько лет мне, как и всей стране, было не до сказок и не до чуда. Началась перестройка, в целях социального выживания я получила другую профессию, выучившись сначала на психолога, затем – на психотерапевта, не подозревая тогда, что найду благодаря этому не только свое призвание, но и основную линию жизни. Я сертифицировалась в арт- и гештальт-подходах, а также в психодраме, стала вести женские психотерапевтические группы, и рассказы женщин об их жизни во время групповых тренингов все время казались мне чем-то уже знакомыми. Затаив дыхание и понизив голос, они готовы были поведать нечто такое, что не вписывается в рамки обыденной жизни: «Когда мне было лет семь, ко мне ночью приходили чудовища и пугали меня...» Или: «Недавно мне явилась моя покойная бабушка в виде привидения...» Слыша подобные «зачины» психотерапевтических сессий женщин-клиенток, я узнавала в них мифологические сюжеты и догадывалась, что это неспроста. Я предполагала, что опыт людей, рассказанный словами, как-то связан со сказками. Но как? И тут мне пригодилось первое образование. Я снова открыла книги В. Я. Проппа о волшебных сказках, изданные теперь большими тиражами, и прочла их заново уже другими, «психологическими» глазами. «ТАЙНЫЙ» ЯЗЫК СКАЗКИ Владимир Яковлевич Пропп (1895-1970) – русский ученый, фольклорист, профессор Ленинградского государственного университета, вошедший в историю мировой филологической науки благодаря тому, что разработал основы структурного анализа сказки. Две его знаменитые книги по сказкам, которые часто публикуют как две части одной книги, на самом деле вышли с разницей почти в тридцать лет. Первая книга – «Морфология сказки» – появилась в 1928 году. Напомню, что морфология (морфе – форма, логос – наука) – учение о формах, о составных частях, о строении. Я не знаю, что сподвигло В.Я. Проппа сравнить между собой сюжеты волшебных сказок (лично у меня пусковым механизмом было желание понять структуру и механизм воздействия терапевтических сессий клиенток), но он взял из сборника А.Н. Афанасьева наугад подряд сто сказок (всего их было четыреста) и изучил их строение. В результате его ждало сенсационное открытие: сказки, совершенно разные по содержанию, оказались одинаковыми по структуре. 6 Чтобы было понятнее, о чем идет речь, приведу пример. Когда я пыталась как-то объяснить себе невероятное сходство психотерапевтических сессий и сюжетов волшебных сказок, я вспомнила несколько самых популярных женских сказок и сравнила их между собой. «Женскими» принято называть те сказки, в которых главный действующий персонаж – девушка или женщина, то есть героиня, а не герой. Например, это «Морозко», «КрошечкаХаврошечка», «Снегурочка» из сборника А. Н. Афанасьева, «Госпожа Метелица» братьев Гримм, «Золушка» и «Спящая красавица» Ш. Перро, «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» А.С. Пушкина, «Аленький цветочек» С.Т. Аксакова, сказка об Амуре и Психее, вставленная Апулеем в его «Метаморфозы». Сходство сюжетов буквально бросается в глаза. Сюжет кратко можно изложить так: мачеха (антагонист), обнаружив, что падчерица (героиня) подросла и хороша собой, старается сжить ее со свету. Отец почему-то не заступается за дочь перед обидчицей. Наконец, мачеха дает девушке задание, с которым та не справляется и этим нарушает приказ. За это мачеха выгоняет ее из дому, а родной отец (отправитель) увозит ее в лес. Там она встречает волшебное существо (дарителя: фею, Морозко, госпожу Метелицу, медведя, бабу-ягу и т.п.), которое устраивает девушке смертельное испытание. С помощью волшебных помощников девушка справляется с непосильным заданием. За это она получает от дарителя вознаграждение и возвращается домой. Появляется молодой человек (царевич), который влюбляется в нее и сватается. В эпилоге – счастливое замужество героини, зависть сестер (ложных героинь), посрамление мачехи или даже ее гибель. В скобках я указала названия персонажей, действующих в сказке. Эти названия дал В.Я. Пропп, когда обнаружил, что в сказках, несмотря на богатое разнообразие персонажей, выделяется всего семь типов этих самых персонажей. В.Я. Пропп назвал получившуюся схему семиперсонажной. Перечислю их еще раз: герой (героиня), антагонист, ложный герой, отправитель, даритель, помощник, царевна (царевич). Они названы так в соответствии со своими функциями. При отсутствии в сказке одного или нескольких из них их функции передаются другому персонажу. Здесь важно не авторство того или иного персонажа, а само значение его поступка. За единицу сказки ученый принял ход персонажа, который был назван функцией. Это поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия. Всего В.Я. Пропп обнаружил в сказке тридцать одну функцию. Пронумеровав и обозначив каждый ход буквой алфавита, он записал их один за другим в последовательности, которая составила как бы формулу сказки. Эта последовательность описана ниже (для простоты я использую только порядковые номера функций, а буквы опускаю): СТРУКТУРА ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ ПО В. Я. ПРОППУ Подготовительная часть. 1. Отлучка. 2. Запрет (или приказ), 3. Нарушение. 4. Выведывание. 5. Выдача. 6. Подвох. 7. Пособничество. Завязка. 8. Вредительство (или 8а: недостача). 9. Посредничество. 10. Начинающееся противодействие. 11. Отправка. Основная часть. 12. Первая функция дарителя. 7 Реакция героя. Снабжение, или получение волшебного средства. Пространственное перемещение между двумя царствами. 16 Борьба. 17. Клеймение. 18. Победа. 19. Ликвидация беды или недостачи. 20. Возвращение. 21. Преследование, погоня. 22. Спасение. Дополнительный сюжет, в котором действует лжегерой. Первая его часть (новое вредительство) аналогична функциям 8-15. 8 bis. Братья похищают добычу. 10-11 bis, Герой скова отправляется на поиски. 12 bis. Герой вновь подвергается испытаниям. 13 bis. Герой снова реагирует на действия дарителя. 14 bis. Герой снова получает волшебное средство. 15 bis. Герой возвращается с новым средством домой. От этого момента развитие повествования уже иное, сказка дает новые функции. 23. Неузнанное прибытие героя. 24. Необоснованные притязания лжегероя. 25. Трудная задача. 26. Решение. 27. Узнавание героя. 28. Обличение лжегероя. 29. Трансфигурация героя. 30. Наказание лжегероя. 31. «Свадьба» – воцарение героя. 13. 14. 15. Выделив и описав персонажей и функции, В.Я. Пропп пришел к тому выводу, что действие решительно всех сказок отобранного им материала, а также очень многих других волшебных сказок самых различных народов развивается в пределах этих функций. При этом структура сказки подчиняется следующим закономерностям: 1. Функции действующих лиц, независимо от того, кем и как они выполняются, служат постоянными, устойчивыми элементами сказок. Они образуют основные составные части сказок. 2. Максимальное количество функций, известных волшебной сказке, – 31. 3. Последовательность функций всегда одинакова. 4. Все волшебные сказки однотипны по своему строению. В каждой отдельной сказке присутствуют не все функции, но взаимоотношение между функциями всегда то же самое, то есть всегда присутствует базовая структура. Она обеспечивает единство повествования, его целостность и предсказуемость. А вот теперь самое важное. Если принять все сказанное выше – что все волшебные сказки, не только русские народные, но и многих народов мира, имеют одинаковую последовательность ходов, – то неизбежно возникает вопрос: какая закономерность кроется за этими функциями и их последовательностью? Зачем народу понадобилось на сто рядов повторять практически один и тот же сюжет в сотнях и тысячах вариантов волшебных сказок? Что он этим хотел сказать? Этот вопрос, если мы на него ответим, возможно, прольет свет на первоначальный наш вопрос о том, почему терапевтические сессии так часто напоминают сказочные сюжеты. Сам В.Я. Пропп обнародовал свою версию единообразия сказок спустя почти тридцать лет после выхода в свет «Морфологии сказки». В 1946 году Владимир Яковлевич публикует продолжение книги и называет его «Исторические корни волшебной сказки». Для В.Я. 8 Проппа морфология сказки не была самоцелью, он стремился к выявлению жанровой специфики волшебной сказки для того, чтобы впоследствии найти единообразию волшебных сказок историческое объяснение. Во второй книге он делает попытку ответить на тот же вопрос, который интересует и нас: какое общее явление кроется за одинаковой последовательностью функций в сказке. В связи с этим ученый обратил внимание на следующий феномен. Главное в структуре сказки то, что герой отправляется из дому в лес, подземелье или «иной мир», умерщвляется и воскресает, приобретя, таким образом, магическую силу, затем он возвращается к людям в ином уже статусе, более высоком, чем был до ухода. В.Я. Пропп настаивает: «Обратим особое внимание на то, что посвящаемый якобы шел на смерть и был вполне убежден, что он умер и воскрес... Почему герой попадает к вратам смерти?.. Почему сказка отражает в основном представления о смерти, а не какие-нибудь другие? Почему именно эти представления оказались такими живучими и способными к художественной обработке?»1. Ответ на этот вопрос В.Я. Пропп получает из рассмотрения обрядов инициации (посвящения юношества при наступлении половой зрелости) – явления уже не только в области мировоззрения, но и в области конкретной социальной жизни. С целью поиска общей основы сказки В.Я. Пропп обращается к этнографическому материалу, собирая все возможные и доступные для него на тот момент данные относительно обрядов инициации (мы тоже чуть позже это сделаем), и приходит к выводу, что композиционное единство сказки кроется «не в каких-нибудь особенностях человеческой психики (курсив наш – Р. Е заметьте, что В.Я. Пропп не исключал психологических причин единства корней сказки), не в особенности художественного творчества; оно кроется в исторической реальности прошлого. То, что сейчас рассказывают, некогда делали, изображали, а то, чего не делали, представляли себе. Из этих двух циклов первый (обряд) отмирает раньше, чем второй. Обряд уже не производится, представления о смерти живут дольше, развиваются, видоизменяются уже без всякой связи с данным обрядом. Исчезновение обряда связано с исчезновением охоты как единственного и основного источника существования»2. Согласимся пока с такой трактовкой. Чтобы не сбиться, напомню первоначальный ход мысли: 1) терапевтическая сессия по сюжету напоминает волшебную сказку; 2) каждая сказка содержит рассказ об околосмертном опыте, который есть не что иное, как символическое описание инициации, то есть описание перехода человека из одного статуса в другой. Чтобы мы могли продвинуться дальше в поисках истины, давайте остановимся на инициатических обрядах и узнаем о них побольше. Глава 2. ОБРЯДЫ ИНИЦИАЦИИ Чтобы стать взрослым, ребенок должен «умереть» в детстве. Мирча Элиаде Сейчас я уже знаю, что такое инициации. Но когда я предположила, что во время терапевтических сессий клиенты переживают не что иное, как инициатический процесс, я захотела узнать о нем больше. Реального обряда инициации, как это делают антропологи и этнографы, я никогда не наблюдала, разве что по телевизору, однако и особенной проблемы в связи с этим не ощущала. Мне казалось, что на сегодняшний день найти информацию о чем бы то ни было, не составляет труда: набрал в поисковой системе всемирной сети нужное слово, и Интернет буквально обрушивает на тебя информационный поток. Каково же было мое изумление, когда, сделав запрос на слово «инициация», я обнаружила только две болееменее внятные ссылки! А про женские инициации – просто ноль информации! (стихи). Тогда у меня возник азарт: найти и узнать, во что бы то ни стало! Итоги своих изысканий я привожу в этой главе. Эти итоги меня не очень удовлетворяют, потому что пишу я о женщинах, а про женщин в этой области известно очень и очень мало, почти ничего. На это 9 есть свои причины, о которых тоже будет сказано ниже. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. С. 148. 2 Там же. 1 ПОНЯТИЕ ИНИЦИАЦИИ В ЭТНОГРАФИИ Итак, начнем с определения. Понятие инициации используется в различных науках, а именно в этнографии, истории, фольклористике, мифологии, психологии, этнопсихологии и др., соответственно, определяется оно по-разному. Традиционное понимание инициаций, принятое в этнографии, следующее: инициации (от лат. initiatio – посвящение, совершение таинства) – обряды посвящения, один из видов обрядов перехода. Термин «инициации» употребляется в широком и в узком значении. Инициации в широком значении Инициации в широком значении – любые обрядовые действия, сопровождающие и формально закрепляющие изменения социального статуса и социальной роли индивида или группы людей в связи с вступлением в какое-либо корпоративное объединение или возведением в какую-либо социальную должность, сопряженную с выполнением особых функций (служитель культа, носитель общественной власти и т.п.). Инициации в широком значении – явление универсального географического распространения, встречающееся в любые исторические эпохи и на любых стадиях социального развития: от посвящений в члены тайного союза до приема в пионерскую организацию, от посвящения в жрецы или в вожди до инаугурации президента индустриальной державы. Сюда же относятся обряды включения в касту или профессиональную корпорацию (например, в средневековую ремесленную или купеческую гильдию), в религиозную общину (например, христианское крещение или католическая конфирмация), в сословие (посвящение в рыцари), посвящения первобытных шаманов, возведение в сан священнослужителей, коронации монархов и т.д. Инициации в узком значении Инициации в узком значении – так называемые первобытные возрастные инициации, характерные преимущественно для доклассовых и раннеклассовых обществ обряды возведения юношей в ранг взрослых мужчин и включения их в определенный возрастной класс или какую-то иную возрастную группировку. Менее распространены женские инициации, как правило, связанные со вступлением в женские союзы. Их не следует смешивать с пубертатными обрядами. В отличие от последних, первобытные возрастные инициации представляют собой институт социализации, способствующий кардинальному преобразованию личности неофита путем включения его в замкнутую возрастную структуру и приобщения к ее нормам и ценностям. Инициации во многих случаях вводят посвящаемого в круг лиц, обладающих комплексом эзотерической, тайной, недоступной для непосвященных информации и имеющих (в частности, в силу этого) более высокий социальный статус. Обряды перехода и пубертатные обряды Близки по значению понятию инициации обряды перехода и пубертатные обряды. Обряды перехода – обряды, отмечающие и формально закрепляющие переход индивида или группы людей в новую социальную категорию и приобретение нового социального статуса. Обряды перехода впервые выделены бельгийским этнологом Арнольдом ван Геннепом (1908). К ним относятся: обряды жизненного цикла (родильные, пубертатные обряды, свадебные, похоронные); обряды, сопровождающие перемену места жительства 10 или места временного пребывания; инициации. Как правило, обряды перехода имеют трехстадиальную структуру – сегрегация, транзиция (лиминальность), инкорпорация, – которая наиболее отчетливо выражена в обрядах инициаций. От обрядов перехода отличаются пубертатные обряды. Пубертатные обряды (от лат. pubertas – половая зрелость, возмужалость, зрелый возраст) – один из видов обрядов перехода. Пубертатные обряды относятся к категории обрядов жизненного цикла и знаменуют наступление половой зрелости индивида. Как правило, они четко приурочены к проявлениям соответствующих биологических признаков (например, первая менструация у девушки, начало развития третичного волосяного покрова у юноши). Часто пубертатные обряды (особенно женские) неверно отождествляются с возрастными посвятительными обрядами. В отличие от последних пубертатные обряды не ведут к вступлению в корпоративную возрастную структуру типа возрастных классов или иных группировок и к приобщению к эзотерической информации. Пубертатные обряды обычно проводятся отдельно для каждого индивида, в то время как возрастные инициации часто совершаются над целыми группами посвящаемых и принимают характер крупного общественного события. Пубертатные обряды имели преимущественное распространение в доиндустриальных обществах. В индустриальных обществах сохранились как реликты. Инициация как переход Помимо традиционного первого значения (инициация как об-РЯД), существует второе – сам переход, оформляющийся обрядом. Меня больше интересует именно этот аспект значения, потому что обряды перехода уже утрачены, а сами переходы и были, есть и будут, и взрослеть современным людям как-то все-таки надо. Во втором значении инициацию рассматривают уже не этнографы, а представители юнгианской аналитической психологии. С их точки зрения, инициация есть не что иное, как переход индивида из одного статуса в другой, в частности включение в некоторый замкнутый крут лиц (в число полноправных членов племени, в мужской союз, эзотерический культ, круг жрецов, шаманов и т.п.), и обряд, оформляющий этот переход; обряды или ритуалы инициации также называются переходными или посвятительными. Здесь делается акцент на двух сторонах одного явления – на внутреннем содержании и внешней форме. С точки зрения содержания, то есть в психологическом смысле, инициация возникает тогда, когда человек осмеливается действовать вопреки природным инстинктам и открывает в себе возможность движения по направлению к сознанию. Сложность обрядовых церемоний предполагает переключение психической 1 энергии от рутинных занятий на новое и необычное дело. С инициируемым происходит онтологическое изменение, что позднее находит свое выражение в осознанной перемене внешнего статуса. Но самое главное, что в процессе инициации человек приобщается не к знанию, а к тайне. I Эта причастность к тайне указывает на нуминозный1 аспект явления инициации. Замечено, что обряд инициации – это всегда «таинство», «мистерия», сопровождаемые многочисленными религиозно-мистическими атрибутами и строжайшим сохранением тайны. Совокупность обрядов и устных наставлений имеет своей целью радикальное изменение религиозного и социального статуса посвящаемого. В терминах философских посвящение равнозначно онтологическому изменению экзистенциального состояния. К концу испытаний неофит обретает совершенно другое существование, чем до посвящения, он становится другим: посвящение вводит неофита одновременно и в человеческое общество, и в мир духовных ценностей, мир сакрального. 1 Нуминозный (от «нумен» – Бог) – божественный 11 ТИПЫ ИНИЦИАЦИЙ ПО СОДЕРЖАНИЮ Традиционно инициации разделяют на три категории, или типа. Первая категория включает коллективные обряды, знаменующие переход от детства или юношества к взрослому возрасту и обязательные для всех членов общества. В этнографической литературе они рассматриваются как обряды, связанные с возрастом половой зрелости, «племенные посвящения» или «возрастные посвящения». Другие посвящения отличаются от названных тем, что они не обязательны для всех членов общины и по большей части производятся индивидуально или в очень узких группах. Ученые предполагают, что инициации по случаю зрелости были введены в более древние времена, чем посвящения в тайные союзы: они получили более широкое распространение и отмечаются на самых архаических уровнях развития культуры. Вторая категория посвящений включает все виды обрядов вступления в тайное общество, в союз или братство. Эти тайные общества предназначены для людей одного пола и очень ревниво охраняют свои секреты. Большинство братств объединяют мужчин и составляют мужские союзы, но существуют и женские тайные общества. На уровне первобытных культур общества, приемлемые для обоих полов, крайне редки. Наконец, третья категория посвящения подтверждает мистическое призвание, которое на уровне первобытных религий представляет собой призвание колдуна – знахаря и шамана. Те, кто проходит через испытания этой третьей категории посвящения, предназначены для участия в религиозном переживании более сильном, чем-то, которое выпадает на долю остальных членов общины. Шаманом или колдуном можно стать как по личному желанию, приобщившись к сверхъестественным силам, так и по призванию, то есть когда человека вынуждают стать шаманом «Сверхъестественные Существа». Между всеми категориями посвящения, как уже было сказано, существует структурное единство, и в этом все они схожи. Более существенное различие кроется не в структуре, а в том, что посвящение первого типа обязаны проходить все подростки, время как остальные доступны лишь определенному кругу взрослых. Это очень важное различие: если для подростков и молодых и в традиционном обществе заготовлены схемы перехода в виде обрядов инициации) из одной жизненной стадии в другую, то для зрелых людей, которые готовятся перешагнуть порог старости, возрастные обряды либо не предусмотрены, либо они есть, но в моем распоряжении нет этнографических материалов, чтобы в этом убедиться. Зато специализированные инициации, которые подробно описаны этнографами, скорее, предназначены для представителей старшего поколения, но не для коллективного, а для индивидуального прохождения. Можно предположить, что переход в стадию старости мог совпадать с переходом «в смерть» ввиду не долгого срока жизни представителей традиционных обществ. Те же старики, кто доживал до глубокой старости, подвергались уже не возрастной общепринятой инициации, а индивидуальной специализированной, так как само умение дожить до старости в трудных условиях само за себя говорило о том, что человек, в отличие от своих соплеменников, пользуется более эффективными стратегиями, чем и превосходит их. Таким образом, эти люди становились для племени наставниками, носителями общезначимого социального опыта, что выражалось в присвоении им соответствующего статуса, закрепляемого обрядом. СТРУКТУРА ИНИЦИАЦИИ Специальное исследование структуре инициаций посвятил бельгийский этнограф Арнольд ван Геннеп (1873-1957). Это ученый, который сделал для этнографии то же, что В.Я. Пропп для литературоведения: последний обнаружил структуру сказки, а первый – структуру обряда инициации. Согласно подходу А. ван Геннепа, отдельная культурная система не сопоставима с другой в целом, но факты, элементы поддаются формальному анализу и классификации. В монографии 12 «Обряды перехода» (1908) он подчинил определенной схеме большое количество сведений из жизни самых различных народов. Сущность многочисленных обрядов перехода заключается в том, что человек в течение жизни проходит ряд этапов, переходя из одного состояния в другое. И последовательность этих переходов существует во всех обществах, независимо от разнообразия традиций. В структуре инициаций А. ван Геннеп выделяет три стадии: 1. сепаративная, состоящая в откреплении личности от группы, в которую она входила раньше; 2. лиминальная, или стадия «нахождения на грани»; 3. восстановительная (реинтегративная). Смена социального или иного статуса, составляющая основную цель инициационных испытаний, предполагает «выход» из прежнего состояния, отказ от культурных функций, разрушение социальной роли. До А. ван Геннепа никто из исследователей не обращал внимания на промежуточную стадию, имеющую огромное значение. Если мы вспомним то, что выше говорилось о сказке, то легко заметить, что структура инициации запечатлена в странствиях сказочного героя или героини, когда он/она отправляется туда – не знаю куда, покидая дом, родных и не имея ни плана, ни стратегий. Когда героиня сказок прыгает в колодец за веретеном или, изгнанная мачехой, отправляется на санях в зимний лес, чаще всего в ее сознании это равносильно тому, что она идет на верную гибель. Однако в сказках это смертельное испытание героиня проходит с честью и возвращается назад в новом статусе. Но о сказках чуть позже. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ПОСВЯЩЕНИЯ Сценарии инициации различны в различных культурах, на разных этапах развития общества, однако некоторые общие моменты есть. Наиболее распространенный сценарий инициации – символическая смерть посвящаемого и его последующее возрождение в новом качестве, что находит отражение в присвоении ему нового или дополнительного имени. Во многих случаях инициации сопровождаются сложными психологическими и физическими, подчас весьма мучительными, испытаниями (пост, испытание бессонницей, хирургические операции, например, обрезание или подрезание, и т.п.). По окончании инициации проводятся очистительные обряды (омовение, окропление водой, иногда кровью, окуривание дымом). Как правило, вновь священный получает определенные знаки отличия (в традиционных культурах это могут быть шрамы на теле или татуировка), подчеркивающие социальную грань между инициированными и неинициированными. Все инициационные ритуалы выполняют функцию психологических механизмов, способствующих овладению неофитом новой социальной ролью. Церемония повсюду начинается так же, как и в сюжете волшебной сказки, – с того, что неофита забирают из семьи и уводят в глушь леса. Уже в этом присутствует символ смерти: лес, мрак символизируют потусторонность, ад, иной мир. Содержание ритуалов различается в зависимости от традиций. Так, по словам Мирчи Элиаде, изучавшего инициации как мифолог и историк религии, у некоторых народов считается, что за кандидатами в посвящение приходит тигр и уносит их на спине в джунгли: зверь олицетворяет мифического Предка, хозяина посвящения, который отправляет юношей в ад. У других народов бытует поверье, что неофит поглощается чудовищем, в брюхе которого царит космическая ночь – зачаточный мир как в плане космическом, так и в плане человеческой жизни. Во многих районах в глухих джунглях возводят специальную хижину для посвящения. В ней юные кандидаты проходят часть испытаний и обучаются секретным традициям племени. Таким образом, посвятительная хижина символизирует утробу матери. Главное на этом этапе – физическое отделение от родителей, от теплого домашнего очага – от всего того, с чем очень тяжело расстаться добровольно. Далее следует этап смерти. Смерть неофита означает возврат в эмбриональное состояние в смысле не только физиологическом, но и космологическом; зародышное состояние равноценно временному возврату к состоянию доформенному, докосмическому. Феноменология также очень разнообразна в зависимости от местных обычаев. По 13 свидетельству М. Элиаде, у некоторых народов кандидатов кладут в свежевырытые могилы, или закапывают в землю, или заваливают сухими ветвями. Юноши лежат недвижимо, подобно мертвым. Иногда их натирают белым порошком, чтобы сделать похожими на привидения. Неофиты, впрочем, и имитируют поведение привидений: они не дотрагиваются до пищи руками, а хватают ее непосредственно зубами – считается, что именно таким образом едят души умерших. Нанесение увечий (вырывание зубов, отрубание пальцев и т.п.) также заряжено символикой смерти. Кроме специфических операций, таких как обрезание и нанесение увечий, существуют и другие внешние знаки смерти и воскрешения: татуировка, скарификация и т.д. В контексте посвящения смерть несет потерю детской зависимости. Неразрывно связана со смертью стадия возрождения. Символика мистического возрождения также предстает в самых разнообразных формах. Кандидаты получают новые имена, которые становятся их настоящими именами. У некоторых племен считается, что после посвящения молодые люди начисто забывают всю свою прежнюю жизнь. Сразу же после посвящения их кормят, как маленьких детей, водят за руку и обучают, как нужно себя вести. Неотделима от предыдущих стадий стадия обучения. Обычно, пока юноши и девушки содержатся в глубине джунглей, их обучают не только практическим навыкам, свойственным взрослым людям, но и новому языку или, по крайней мере, новым секретным словам, которые ведомы только посвященным. В духовном смысле смерть и возрождение означают преодоление мирского, неосвященного состояния, духовной слепоты. Таинство посвящения приоткрывает перед неофитом истинные измерения бытия, вводя его в мир священного и обязывая взять на себя ответственность быть человеком. Обязательно во время инициации присутствует испытание. Опять-таки, можно перечислять бесконечное количество форм испытания, заготовленного обществом для неофита: изоляция, запрет видеть солнечный свет, ступать на землю и т.п. Смысл испытания – перестать опираться на внешние ресурсы, а обратиться к внутренним, своим собственным, до сей поры неведомым. Наконец, в любом ритуале посвящения есть стадия возвращения. Это праздник для всего племени: неофита чествуют как победителя, прошедшего испытание и ставшего взрослым, самостоятельным, знающим – то есть посвященным. А теперь сравним феноменологию посвящения с тем, что происходит в сказке. «Непосвященного» героя (или героиню) из дому. Увозит из дому от матери чаще всего в лес отправитель (обязательно мужчина, как и в реальных обрядах). Герой (героиня) попадает в «иное царство», где встречает дарителя (в обрядах – наставника). Даритель дает испытание, сопряженное с околосмертным опытом, в результате чего герой трансформируется, приобретает магическую силу (помощника). Он возвращается Другим человеком, «посвященным». После этого герой или героиня могут вступать в брак, так что сказка зачастую кончается Свадьбой (с царевной или царевичем). Символика посвятительных обрядов и сказок во многом настолько схожа, что рассказ о некоторых обрядах сам напоминает сказку. ПАТРОНИРОВАНИЕ НЕОФИТА Во время обрядов инициации необходимым лицом является наставник – человек старшего поколения, выступающий, с одной стороны, как представитель общества, заинтересованного в посвящении членов племени, с другой – как посредник между людьми и высшими силами. На этой функции наставника – посредничество между природой и культурой – настаивает М. Элиаде. Он считает, что, по мысли первобытного человека, человека создают. Сам, в одиночку, он «сделать себя» не может. Его «делают» старики, духовные наставники, но пользуются они при этом тем, что было им открыто в Начале Времен Сверхъестественными Существами, представителями которых, часто даже их инкарнацией, они являются. Чтобы стать подлинным человеком, необходимо походить на мифическую модель, и его создают вновь по образцовому трансчеловеческому канону. Поскольку в психическом плане инициация подразумевает отмирание менее адекватных и неактуальных условий жизни и возрождение обновленных и более соответствующих 14 новому статусу инициируемого, то неофит сталкивается с трансформацией, изменением, поэтому сами ритуалы так таинственно-пугающи. К. Юнг главное назначение наставника видит в том, чтобы взять под контроль состояние неофита, когда у него в связи с трансформацией состояния происходит временная утрата эго: «Обряд инициации предполагает жертву, и именно она является главным источником страдания. Для его облегчения предусматривается некое переходное состояние, соответствующее временной утрате эго. В соответствии с этим инициируемый сопровождается или патронируется кем-то, например, священнослужителем или наставником (шаманом), мана-личностью, способным взять на себя проектируемый перенос того, чем предстоит стать инициируемому. Отношения между инициируемым и инициатором носят глубоко символический характер. В психической жизни индивида инициация занимает важное место, и внешние церемонии соответствуют психологическому образцу изменения и роста. Ритуалы или обряды попросту оберегают человека и общество от дезинтеграции, в особенности когда в них происходят глубокие внутренние и всеобъемлющие изменения»4. В волшебных сказках наставник – необходимый персонаж инициатического сюжета. Согласно семиперсонажной классификации В.Я. Проппа, наставника называют дарителем, потому что он дарит герою или героине волшебное средство, помогающее успешно пройти смертельные испытания, и награждает героев или карает лжегероев. В сказке наставниками являются либо волшебные существа (корова в «Ерошечке-Хаврошечке», Мороз в «Морозко», госпожа Метелица в одноименной сказке братьев Гримм, фея в «Золушке» Ш. Перро и т.п.), либо старичок или старушка – то есть представители старшего поколения, наделенные магической силой. СЦЕНАРИЙ ЖЕНСКОЙ ИНИЦИАЦИИ Я писала книгу, прежде всего, о женщинах и для женщин, поэтому постараюсь более подробно рассмотреть сценарий женской инициации. Степень распространенности и изученности Исследование женских сказок подтверждает мысль о том, что женщина, как и мужчина, нуждается в искусственном социокультурном структурировании своего жизненного цикла. Однако большинство признанных специалистов считает, что женские инициации распространены менее широко, нежели мужские. Это кажется странным, потому что любой индивид, независимо от пола, сталкиваясь с кризисными, переходными моментами своей жизни, нуждается в структурировании этого периода и наставничестве, иначе он рискует остаться на прежней стадии развития. Я считаю, что причин может быть, по крайней мере, две. Первая связана с социальной зависимостью женщин, развитию которых «мужская» культура уделяет меньше внимания. Вторая, на мой взгляд, не в малой распространенности, а в малой изученности инициаций вообще и женских в особенности. У этого есть очень простая причина: посвящение – обряд тайный. Информация о посвящении в первобытных обществах имеется благодаря тем белым исследователям, которым удалось либо самим пройти посвящение, либо получить ее от туземцев. Таким образом, выходит, что женские обряды не изучены потому, что исследователи, как правило, сами являются мужчинами, а к обрядам инициации не допускаются лица другого пола. Пока что факт остается фактом: мы имеем очень мало сведений о женских инициациях. И эти скудные сведения ниже я постаралась изложить более или менее систематизированно. Сценарий инициации девочек Так же, как и мужские, женские инициации бывают двух типов: 1) пубертатные; 2) связанные со вступлением в женские союзы. Пубертатные отличаются от мужских пубертатных тем, что девочки достигают половой зрелости не одновременно, и поэтому проходят возрастные обряды посвящения не коллективно, как мальчики, а по одиночке. Чаще всего женский пубертатный обряд инициации заключается в изоляции, запрете видеть 15 свет, ступать на землю и употреблять в пищу некоторые виды продуктов, а также в обучении женским ремеслам (ткачество) и мифам. Наиболее типичной является инициация девочек в Австралии. Вот как описывает ее М. Элиаде: «При первых признаках зрелости девочек отделяют от основного поселения и посылают на несколько дней в изоляцию. Разрыв с миром детства провоцируется физиологическими симптомами менструации. По этой причине инициация девочек в большой степени индивидуальна. Во время периода изоляции девочек учат старшие женщины. Девочки узнают песни и определенные мифы, и в особенности – поведение и обязанности замужних женщин. Заключительная церемония проста, но существенна. Среди некоторых прибрежных племен северной Австралии женщины раскрашивают девочку охрой и богато украшают. В кульминационный момент все женщины сопровождают ее на заре к потоку пресной воды или лагуне. После ритуального купания ее с процессией ведут в основное поселение под шумные возгласы одобрения, и ее социально принимают как женщину». Как видим, в инициации девочек прослеживаются три этапа, выделенные и описанные А. ван Геннепом: отделение, изоляция, возвращение в племя. «Самый существенный ритуал – торжественное представление девочки общине. Ее показывают как взрослую, то есть, что она готова принять способ существования, приличествующий женщине. Это церемониальное объявление о том, что таинство свершилось. Показать что-то церемониально – знак, объект, животное – значит провозгласить священное присутствие, приветствовать чудо толкования (hierophany). Этот обряд, простой сам по себе, указывает на архаичное религиозное поведение. Очень возможно, что это церемониальное представление посвященной девочки представляет самую раннюю стадию церемонии». В других местах инициация девочки включает искусственную дефлорацию, за которой следует ритуальное сношение с группой мужчин. М. Элиаде при этом считает, что «такие операции и искусственная дефлорация, а также церемониальное групповое сношение с молоденькой девушкой – вероятнее всего, искажения ритуала и ритуалы, изобретенные мужчинами и навязанные женщинам на определенной стадии растущей власти мужчин»7. Похожие описания женских пубертатных обрядов приводит Дж. Фрэзер в «Золотой ветви». По объему они занимают сравнительно небольшую часть книги – 10 страниц из почти 800, – однако они дают представление о том, как проходило половое созревание девушек в самых различных частях света. Приведем только одно из них, так как оно достаточно типично: «В Новой Ирландии девушек на четыре-пять лет подвергают заточению в тесных клетушках; все это время они проводят в темноте без права ступать на землю. Вот как описывает этот обычай очевидец: “Я слышал о существовании диковинного обычая, относящегося к некоторым совсем молоденьким девушкам, от местного учителя и обратился к вождю с просьбой отвести меня к их хижине. Хижина эта имела около восьми метров в длину и была обнесена оградой из бамбука и тростника. Над входом в знак того, что хижина находится под строгим табу, был повешен пучок сухой травы. Внутри хижины находились три сооружения конической формы, приблизительно 7-8 футов высотой и 10-12 футов в окружности у основания. Сделаны эти клети были из широких листьев пандануса, пригнанных друг к другу так плотно, что через них почти не проникали воздух и свет. Сбоку в каждом таком сооружении имелось отверстие, прикрытое двойной дверью из сплетенных листьев кокосовой пальмы и пандануса. На высоте около трех футов над землей вместо пола был настлан бамбуковый помост. Нам сообщили, что в каждой из этих клетей было заключено по девушке: узницы оставались там не меньше четырех-пяти лет, не имея права выходить из хижины. Слыша все это, я не верил своим ушам, – рассказанное казалось слишком ужасным, чтобы быть правдой. Я обратился к вождю и сказал, что мне бы хотелось заглянуть внутрь клеток, а заодно увидеть девушек, чтобы иметь возможность подарить им бусы. Он ответил, что смотреть на них – табу для любого мужчины, за исключением их родственников. Но, видно, прельстившись обещанными бусами, он послал за старухой, которая присматривала за узницами и одна имела право отворять двери клеток. Пока мы ждали, девушки недовольным тоном разговаривали с вождем, как будто были с ним в чем-то 16 не согласны и выражали какие-то опасения. Наконец пришла старуха, и выражение лица у нее было, надо сказать, далеко не дружелюбным. Она, по-видимому, неодобрительно отнеслась к просьбе вождя разрешить взглянуть на девушек. Впрочем, ей пришлось подчиниться вождю и открыть дверь. Девушки стали с любопытством рассматривать нас и, получив приказание, протянули руки за бусами. Я, однако, намеренно присел в некотором отдалении от них и вынул приготовленные бусы, так как хотел, чтобы они вышли из клеток и дали мне возможность осмотреть их изнутри. Мое желание создало дополнительную трудность: девушкам во все время заточения не разрешалось касаться ногами земли. Но им очень хотелось заполучить бусы, так что старухе пришлось выйти наружу и набрать хвороста. Она разложила его на земле, после чего подошла к одной из девушек и помогла ей выйти из клети. Старуха поддерживала ее за руку, когда та переступала с одного полена на другое, пока не приблизилась ко мне настолько, чтобы взять протянутые бусы. Я пошел осмотреть внутренность покинутой ею клетки, но едва мог просунуть в нее голову – такой спертый там был воздух. Клеть была вычищена, и, за исключением нескольких коротких стволов бамбука для хранения воды, в ней не было ничего. Пространства девушке хватает лишь на то, чтобы сидеть на бамбуковой платформе на корточках или лежать, поджав ноги. Если прикрыть дверь, то в клетке, пожалуй, не видно ни зги. Выходить из клети девушкам позволяется всего один раз в день для того, чтобы обмыться в деревянной лохани или тазе, стоявшем рядом с каждой клетью: они, говорят, сильно потеют. Сажают девушек в эти душные клетушки в совсем юном возрасте и держат до тех пор, пока они не достигают брачного возраста. Затем их выпускают на свободу, где их ждет роскошный свадебный пир. Одной из девушек было лет четырнадцать-пятнадцать, она, по словам вождя, провела в своей клети пять лет и скоро должна была выйти на волю. Двум другим было приблизительно восемь и десять лет, и им предстояло высидеть там еще несколько лет». Несколько стадий женской инициации Точно так же, как и в случае с мальчиками, ритуалы зрелости для девочек – только начало их инициации. Половая социализация не заканчивается в подростковом возрасте, а длится всю жизнь, потому что общество в каждом возрасте требует от индивида соответствия принятым гендерным стандартам. Женщина должна вести себя «правильно» на всех стадиях жизни: в детстве, девичестве, замужестве, материнстве, старости. В некоторых случаях можно говорить даже о постепенных стадиях инициации. Однако сведений о них у этнографов мало. Так, М. Элиаде приводит данные о том, что среди племен северо-восточной Австралии с наступлением сексуальной зрелости девочка может принимать участие в женских тайных ритуальных танцах корробори. После того как у нее рождается ребенок, она может помогать в обрядах, проводящихся для ее родственниц. Позднее она постепенно узнает священные песни, которые является табуированными для мужчин, а в старости она руководит процедурами и становится ответственной за передачу своих знании следующему поколению женщин. Рождение ребенка составляет особенное таинство. Исследователям было труднее собрать тайные песни, которые поют при рождении, чем получить от мужчин информацию относительно инициации мальчиков. У большинства племен Северной Территории и в соседних районах у женщин есть свои тайные ритуалы, на которые мужчины не допускаются. Специализированные инициации для женщин Выше шла речь о первом типе посвящений – возрастных, обязательных для всех девочек, вступивших в пубертат, а также более поздних, связанных, например, с рождением первого ребенка. Однако, несмотря на то, что женщины оказались под властью мужчин, им не чужды были и инициации второго типа. Речь идет о тайных женских обществах. Тайные женские общества менее распространены, чем мужские братства. Хотя многие из них заимствовали некоторые внешние стороны организации тайных мужских обществ, 17 феномен женских тайных обществ не сводится к простому подражанию. Специфика женского религиозного опыта объясняет желание женщин организоваться в кружки закрытого типа, чтобы праздновать свои таинства, связанные с рождением, оплодотворением и всеобщим плодородием. И, наконец, организация тайных обществ придает женщинам религиозно-магический престиж, позволяющий им выйти из состояния полного подчинения мужьям и пользоваться относительной свободой. Примерами могут служить свидетельства, приведенные, скажем, М. Элиаде. Женщины, входящие в распространенные в Западной Африке общества Ниембе, в отличие от женщин аналогичных племен из других местностей, пользуются большой свободой. Мужчины боятся Ниембе и не смеют возражать женам или следить за тайными обрядами. За попытку приблизиться к месту, где происходил ритуал Ниембе, две европейские женщины – жены туземцев были фактически приговорены к смерти. Им удалось спастись в последний момент, заплатив внушительный штраф и покаявшись. Другой пример – туземки Сьерра-Леоне. У них есть тайное общество Бунду, которым руководит колдунья, известная под именем Дьяволица Бунду. Попытка подглядывать за церемонией для мужчины смертельно опасна. Если кто-нибудь ведет себя неуважительно по отношению к членам общества, колдунья предстает перед ним в костюме «Дьяволицы» и с веткой, которую она держит в руках, приказывая следовать за ней. Приведя провинившегося в лес, она назначает выкуп, который он должен внести. Если же он отказывается, его привязывают к позорному столбу, а раньше могли продать в рабство. Характерные особенности африканских женских обществ – тайна, которой окружены их обряды, высокий религиозный престиж самого общества и особенно его руководительниц. Бунду хранят тайну еще строже, чем мужское братство Поро. Единственное, что известно о ритуалах Бунду, это что молодых девушек посвящают в традиционные обычаи, относящиеся к их полу. Что касается характерных ритуалов общества Ниембе, то в 1904 году Нассау признался, что ему удалось узнать только то, что во время обряда женщины танцуют голыми и разучивают непристойные песни и ужасные ругательства. М. Элиаде отмечает в связи с этим, что с древних времен грубой непристойной лексике приписывается магическая сила. Так что, с одной стороны, магия ругательства позволяла женщине защититься от мужчин и вообще от любой опасности (диких животных, демонических существ, несчастий и т.п.). С другой стороны, обряд вызывал экзальтацию, спровоцированную нарушением обычного поведения женщины, переходом от скромности к агрессивности. Нарушение нормального поведения означает переход от бытового, регулируемого принятыми нормами состояния к состоянию «спонтанности» и исступления, в котором интенсивно участвуют религиозно-магические силы. Ругательства и непристойности отмечены всюду, где существовали тайные женские общества, – от дионисийских вакханок до крестьянок Восточной Европы XIX века. В Африке, как и во всем мире, престижность магически-религиозных тайных обществ более всего привлекает к ним женщин. Вступительные взносы иногда очень велики. Обучением неофиток руководят более пожилые женщины – члены общества. Вообще, существует множество степеней посвящения. Так, девушка, уже вступившая в Бунду, если она того пожелает, может последовательно претендовать на присвоение ей трех высших степеней. Третья степень предназначена для будущей патронессы Бунду. В обществе Ниембе женщин, особенно хорошо знающих обряды и танцы, называют «госпожами». Чтобы стать «госпожой», женщина должна выбрать неофитку и сопровождать ее во всех испытаниях посвящения. Иначе говоря, «госпожа» вторично проходит весь ритуал вступления в общество. Как и в мужских, в женских тайных обществах допуск к сакральному происходит постепенно, для этого требуется особое призвание и более продолжительное и подробное обучение. Итак, все формы посвящений состоят в открытии неофиту священных, тайных знаний, недоступных для непосвященных и чаще всего для женщин. Однако, говоря о тайных женских обществах, М. Элиаде стремится донести ту основополагающую идею, что святое доступно каждому человеческому существу, включая женщин, но начальные знания о нем его не исчерпывают. Религиозные испытания и знания все более высокого уровня не могут 18 принадлежать всем без разбора. Углубление религиозного опыта и знания требуют особого призвания, исключительной силы воли и ума. Чтобы стать шаманом или мистиком, простого желания недостаточно: нельзя подняться до высших уровней посвящения, не доказав свои духовные качества. Как эта информация относится к сказке? В полных сказках тоже несколько стадий инициаций, или, правильнее сказать, не одна, а три инициации героини. Так, пройдя первый цикл испытаний, девушка получает новый статус и, кажется, могла бы остановиться на достигнутом и, как говорится, жить припеваючи. Например, в сказке «Аленький цветочек» героиня живет в волшебном царстве, где невидимые слуги исполняют все ее желания. Но... случается нечто, что заставляет героиню потерять все достигнутое. И с этого момента в сказке начинается второй круг испытаний. Точно так же «устроены» сказки «Амур и Психея» Апулея, «Перышко Финиста ясна сокола» и др. Я объясняю это тем, что три инициации женщины в сказке не идентичны друг другу. Так, первая возрастная инициация девушки не является для нее делом выбора – девушку из дому выгоняет мачеха, а увозит ее из дому отец против ее воли. А вот вторая инициация совершается более осознанно, здесь не вмешиваются ни мачеха, ни отец-отправитель; девушка отправляется на испытания сама, чтобы вернуть утраченное. И эта вторая инициация в сказке, на мой взгляд, более соответствует не возрастной, а специализированной инициации. В пользу этой гипотезы свидетельствует и тот факт, что героиня после второй инициации воцаряется (становится царицей или бессмертной богиней), в то время как первая инициация в лучшем случае заканчивается просто свадьбой. Третья инициация в сказке предназначена для женщины, которая вышла из детородного периода. Это не просто обычная, возрастная инициация, когда речь идет о переходе в стадию старости, это высшая ступень посвящения, которую проходят единицы. В результате нее женщина обретает статус дарителя и сама проводит инициации. Сходство и различие инициации юношей и девушек Мужские и женские инициации, разумеется, отличаются друг от друга, есть в них и сходство. Сравнивая обряды инициации у девочек и мальчиков, описана в этнографической литературе, я не один раз обращала внимание на присущий подобным исследованиям эффект гендерной пристрастности: мужские качества представлены как норма, относительно которой измеряются качества женщины. Например, С.А. Токарев, рассматривая существенные черты инициаций австралийцев, предпочитает делать это через призму мужских инициаций: 1. обязательность прохождения установленных обрядов для всех членов племени в определенном возрасте; 2. обряды посвящения юношей резко отграничены от обрядов посвящения девушек, они гораздо более сложны и длительны, и с ними связаны более важные религиозные представления; 3. инициации юношей – дело всей общины и, в конечном счете, – всего племени; при этом в них обычно участвуют гости из других племен; 4. инициации юношей распадаются на несколько этапов и растягиваются на длительный срок в несколько лет; 5. существенные моменты инициации состоят из серии физических и моральных испытаний, долженствующих приучить юношу к жизни охотника и воина, к выносливости, твердости и дисциплине; 6. на время испытаний юноша изолируется, отделяется от семьи и особенно от женщин; 7. он подвергается ряду ограничений и запретов, особенно в пище; 8. юноше сообщают священные предания и верования племени и внушают повиновение обычаям и моральным предписаниям, в особенности в области половой жизни и в отношении к старейшим; 9. в связи с инициациями юношей устраиваются священные религиозно-магические церемонии; 10. инициации девушек более просты и скромны, они приурочиваются к моменту половой зрелости и состоят в ритуальной дефлорации и тому подобных обычаях, носящих характер пережитков группового брака, а также в изоляции и ограничениях. 19 Обратим внимание на то, что среди перечисленных пунктов только один непосредственно касается девушек (10), один (1) является общим для обоих полов, остальные автор формулирует, опираясь на особенности юношеских инициаций. Не имея возражений по поводу содержания, я считаю, однако, что большинство пунктов (2, 4, 5, 6, 7, 8, 9) можно сформулировать иначе – так, что они будут верны и по отношению к девушкам. Для меня это является важным по той причине, что я разделяю концепцию андрогинии, которая дает возможность безоценочно сравнивать качества, традиционно считающиеся женскими, и качества, которые привыкли считать мужскими. Поясню: разделение человеческих качеств на «мужские» и «женские» в большой степени обусловлено социальными ожиданиями. Гораздо полезнее в плане личностного развития культивировать в себе андрогинность – то есть черты того и другого пола, потому что таким образом на смену одностороннему развитию приходит целостное, дающее человеку гибкость, полноту и богатство стратегий. Исходя из такого подхода, я составила новую сравнительную таблицу, которая отражает сходство и различие в обрядах юношей и девушек без гендерных предпочтений. Сходство и различие инициации юношей и девушек Особенности инициаций юношей Особенности инициаций девушек Обязательность прохождения установленных обрядов для всех членов племени в определенном возрасте; групповое прохождение обряда, связанное с достижением определенного возраста всей группой мальчиков Обязательность прохождения установленных обрядов для всех членов племени в определенном возрасте; индивидуальное прохождение, связанное с началом менструаций у девочки. Обряды посвящения юношей резко отграничены от обрядов посвящения девушек, они гораздо более сложны и длительны, и с ними связаны более важные религиозные представления Инициации девушек более просты и скромны, они приурочиваются к моменту половой зрелости и состоят в изоляции и ограничениях, а также в ритуальной дефлорации, носящей характер пережитков группового брака Инициации юношей распадаются на несколько этапов и растягиваются на длительный срок в несколько лет 1 Инициации девушек могут быть короткими, а могут распадаться на несколько этапов и растягиваться на длительный срок в несколько лет Инициации юношей – дело всей общины и, в конечном счете – всего племени; при этом в них yчаствуют обычно гости из других племен Инициации девушек индивидуальны, однако конечная фаза – представление девушки всему племени – представляет собой праздник, в котором участвует вся община Существенные моменты инициации состоят из серии физических и моральных испытаний, Долженствующих приучить юношу к жизни охотника и воина, к выносливости, твердости и дисциплине Существенные моменты инициации состоят из изоляции, запрета видеть солнечный свет, ступать на землю, употреблять в пищу некоторые продукты. Цель – осознать собственную продуктивную природу На время испытаний юноша изолируется, отделяется от семьи и особенно от женщин На время испытаний девушка изолируется, отделяется от семьи и особенно от мужчин Юноша подвергается ряду ограничений и запретов, особенно в пище Девушка подвергается ряду ограничений и запретов, особенно в пище Юноше сообщают священные предания и верования племени и внушают повиновение обычаям и моральным предписаниям, в особенности в области половой жизни и в отношении к старейшим Девушке сообщают священные предания и верования племени и внушают повиновение обычаям и моральным предписаниям, в особенности в области половой жизни и в отношении к старейшим Если изоляция длится несколько месяцев или даже лет, из девочек, проходящих инициацию, образуются группы В рамках инициации юношей В рамках инициации девушек по окончании устраиваются священные религиозно- устраиваются священные религиозно-магические магические церемонии церемонии 20 Хотя бытует мнение, что инициации девочек проще, сравнивая обряды по отдельным пунктам, легко убедиться в том, что у девочек инициации не проще, чем у мальчиков, они просто другие. Сходство инициации у обоих полов заключается в принятии на себя ответственности за свое существование: как сказал М. Элиаде, теперь, чтобы прокормиться, они больше не зависят ни от матери, ни от пищи, добываемой взрослыми. Таким образом, посвящение равнозначно открытию святости, смерти, сексуальности и борьбы за существование. Настоящим человеком можно стать, только приняв на себя все параметры человеческого существования. Суть различия не в содержании, а в приоритетах. Вот данные А. Шлегеля и Г. Барри, касающиеся содержательных различий женских и мужских инициаций. Они выделили несколько ведущих тем: 1. фертильность (плодородие, репродуктивные способности); 2. сексуальность (сексуальные способности и привлекательность); 3. доблесть (смелость, проявляемые на войне и при родах); 4. мудрость (знания и опыт, прежде всего в духовных делах); 5. ответственность (осознание важности взрослых обязанностей, особенно трудовых). Далее выясняется, что для обоих полов главными темами являются ответственность, фертильность и сексуальность. Однако мужские инициации сильнее всего подчеркивают момент социальной ответственности, далее идут сексуальность и мудрость. В женских инициациях подчеркивается, прежде всего, фертильность, затем – ответственность и, наконец, сексуальность. По мнению Б. Линкольна, вместо того, чтобы изменять статус женщины, инициация меняет ее фундаментальное бытие, адресуясь, скорее, к онтологическим, чем к иерархическим проблемам. Женщина становится не более могущественной и авторитетной, а более творческой, живой, онтологически реальной. Структура женских инициаций подразумевает не смену статуса и положения в социальной иерархии, а обогащение и увеличение силы, способностей и опыта. Они подчеркивают скорее космические, нежели социально-структурные параметры бытия. «Стратегия женской инициации состоит в том, чтобы увести жизнь женщины (и, следовательно, ее внимание) из социополитической сферы, приобщив ее взамен к реальному или воображаемому величию Космоса. Другими словами, женская инициация предлагает религиозную компенсацию за социополитическую депривацию». Возвращаясь к сказке, мы и здесь обнаружим разницу, существующую между мужскими и женскими инициациями. Так, например, в женских сказках мы никогда не найдем функции боя с антагонистом, она есть только в мужских сказках. Например, в мужской сказке «Царевна-лягушка» Иван Царевич, чтобы добыть свою жену, должен убить Кащея Бессмертного. Героини женских сказок выступают только жертвами и искательницами, но никогда не участвуют в боях. Причины будут отчасти рассмотрены ниже. АНТАГОНИЗМ И ВЗАИМНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ МЕЖДУ ПОЛАМИ Говоря о различии в обрядах инициации мальчиков и девочек, мы не можем не отметить в связи с этим две противоположные тенденции. С одной стороны, наблюдается стремление обоих полов оградиться друг от друга, сохранить свои тайны. С другой – зависть и ревность друг к другу, желание любой ценой узнать эти тайны. М. Элиаде отмечает тот факт, что всегда существует напряженность между двумя типами сакральности, мужской и женской, взаимная зависть и ревность к тайнам другого пола. Ученый приводит в качестве примеров множество фактов, свидетельствующих о напряжении между полами. Из них он делает вывод, что сакральность женщины отличается от сакральности мужчин в том, что, в противоположность женщинам, мужчины вынуждены во время посвящения осознавать «невидимые» реалии и узнавать священную историю, которая не дается им в непосредственном опыте: «Для мальчиков посвящение состоит из введения в мир, который не является сиюминутным: в мир духа и культуры. Для девушек, напротив, посвящение состоит из ряда откровений, касающихся тайного смысла явления естественного и очевидного: видимого знака их половой зрелости». 21 Этнологи приводят многочисленные свидетельства враждебности мужчин и женщин по отношению друг к другу. Например, если у С.А. Токарева мы читаем, что «тайные союзы мужчин являются прежде всего общественной организацией» и что «это один из важнейших рычагов ниспровержения материнского рода и установления господства мужчины в семье и в обществе», то М. Элиаде пишет: «Подобно тому, как “мужские союзы” терроризируют женщин, эти последние оскорбляют, угрожают и даже избивают мужчин, которые встречаются на пути их буйных процессий». Тем не менее, взаимное притяжение сильно в такой же точно степени. Можно утверждать, что всегда существует напряжение между двумя видами сакральности, составляющими два различных и полярных мировоззрения: мужское и женское. Мотив появления женских тайных обществ лежит в специфичности женского религиозного опыта. Это опыт святости Жизни, тайны рождения и всеобщего плодородия. Цель культовых объединений женщин – обеспечить полное и беспрепятственное участие в этой космической сакральности, а посвящение женщин можно рассматривать как введение их в тайну рождения, – известный символ духовного возрождения. Напряжение между двумя видами сакральности предполагает одновременно их антагонизм и взаимное притяжение. Известно, что особенно на древних уровнях культуры мужчины были околдованы «женскими тайнами», а женщины – «мужскими». Психологи придают большое значение тому факту, что мужчины в первобытном обществе завидовали «женским тайнам», особенно менструации и способности к рождению. Но они не обращают внимания на очевидность другого феномена: женщины тоже завидовали магии и мужскому знанию (магии охоты, тайнам Высшего Существа, шаманству, подъему на Небо, общению с мертвыми). Если мужчины в своих тайных ритуалах использовали символы, связанные с особенностями женской жизни (см., например, символику рождения при посвящении), то женщины, в свою очередь, как только что было сказано, заимствовали мужские обряды и символы. Такое амбивалентное поведение по отношению к «тайнам» противоположного пола – фундаментальная проблема для психолога. Но религиозный историк принимает во внимание только религиозное значение поведения. Если расшифровать антагонизм и притяжение двух видов сакральности – мужской и женской, – то, с одной стороны, мы видим сильное желание углубить специфический опыт собственного пола, стараясь воспрепятствовать проникновению пола противоположного, – и, с другой стороны, парадоксальное стремление изменить экзистенциальную ситуацию, фактически не подлежащую изменению, и найти путь к «общему». Лично я придерживаюсь того мнения, что мужчина и женщина проходят свой жизненный путь параллельно. Сначала, в детстве, пол не принципиален, разделение является скорее искусственным, оно реализуется под влиянием социальных стереотипов. В детородном возрасте пол, безусловно, имеет значение, поляризация мужского и женского важна, в первую очередь, для воспроизведения потомства. В старости, по большому счету, снова неважно, мужчина ты или женщина. С точки зрения вопроса человеческого существования, и мужчина, и женщина одинаково озабочены поиском ответа, и ответ этот, по крайней мере, в сказке, один и тот же, за исключением нюансов, связанных с разницей анатомии и социальных ролей. Бытийно человек является андрогинным, соединяя в себе признаки обоих полов. ПОТРЕБНОСТЬ В ОБРЯДАХ У СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА Мы постоянно сетуем на то, что институт социализации с помощью ритуалов инициации утрачен. Да, это так, но психологическая потребность в нем, тем не менее, выливается в спонтанные самостоятельные попытки детей устроить себе «испытания». Чтобы повзрослеть, нужно, упрощенно говоря, нарушить запрет родителей. «Запрет – нарушение – кара» – вот универсальная схема взросления. Нарушил запрет – вырос, не нарушил, остался послушным – стагнировался в своей стадии. Субкультура детского общества сохранила множество ритуалов, игр, времяпрепровождений, способствующих развитию взрослости и самостоятельности, например, такой ритуал, как поход на кладбище для испытания «храбрости». Психолог М.В. Осорина, пожалуй, единственная из отечественных психологов пишет об этом феномене детского социального развития. При том, что это известное явление, с которым 22 многие из нас знакомы по собственному детско-подростковому опыту, психологически оно до сих пор мало осмыслялось. Тем не менее поход на кладбище – аналог подростковых обрядов инициации, сценарием которых, как я уже писала, является проживание околосмертного опыта. Если ребенок готов посетить кладбище и войти в контакт с чувством страха, это свидетельствует о его готовности контактировать со «страной предков» – своим бессознательным, из которого он черпает новые ресурсы, необходимые для взросления. В книге «Секретный мир детей» М.В. Осорина описывает такой поход, свидетелем которого она стала летом 1981 года. Организатором похода была девочка тринадцати лет. Все мероприятие было редким и особым событием, которое устраивалось только раз в год, и сопровождалось оно одновременно чувством страха и дерзновенности. Походу предшествовала подготовка, состоявшая в том, чтобы за несколько дней оповестить всех детей села и при этом скрыть мероприятие от взрослых. В назначенный час вечером детская толпа человек в тридцать собралась идти на кладбище за село, чтобы рассказывать там страшные истории. Основную массу составляли дети девяти-двенадцати лет, но среди них были их младшие братья и сестры, которых взяли, чтобы они никого не выдали взрослым. Несколько мальчишек собрались устроить засаду: накрыться простынями и пугать идущих, как привидения (что и произошло позже). По пути наблюдалась следующая динамика. Сначала заволновались самые маленькие и тут же все вместе двинулись назад. Чуть позже начали отставать и некоторые дети постарше: «поодиночке они молча и неожиданно отделялись от группы идущих, как будто твердо знали, что им нельзя идти дальше какой-то невидимой черты, и брели назад, объединяясь на обратном пути маленькими молчаливыми группками. Шедшие впереди, казалось, не замечали отставших». К середине дороги состав группы полностью определился и остался таким до конца. М.В. Осорина так описывает кульминационный момент: «Наконец – дошли. Впереди поперек проходила широкая дорога, а за ней стояли большие деревья темного, уже погружавшегося в ночь кладбища. На той стороне дороги все было так сурово-величественно, что одна мысль о том, что туда можно пойти рассказывать дурацкие страшные истории, казалась нелепой и даже кощунственной». Выбрав место в большой неглубокой яме, где был когда-то фундамент сторожки, дети расположились в ней на корточках, и на этом месте завершилась главная часть похода: отсеялись те, кто не дорос, и выяснилось, кто может претендовать на членство в основном составе детского сообщества в качестве «посвященного». Страшные истории стали дополнением к главной цели и позволили детям ощутить сплоченность и общность. О завершающем этапе М.В. Осорина сообщает: «Обратно дошли так быстро, что было странно – почему так медленно добирались до этого кладбища вначале? На следующий день и последующие две недели детские разговоры так или иначе были связаны с вечерним походом. Все прекрасно помнили, кто откуда ушел и кто “был вместе с нами”. Конечно, поход был групповым испытанием: одни подтвердили свое авторитетное положение и значимость, другие фактически проходили обряд посвящения. Также было ясно видно, что реально происходившие события чем дальше, тем больше становятся поводом для Разнообразных невероятных рассказов, где желаемое выдавалось За Действительное, все было сильно преувеличено, много нафантазировано, – но никто из реальных участников против этого не только не протестовал, а наоборот – принимал активнейшее участие в распространении фантастических версий. Событие превращалось в групповой миф, который детям был нужен». Комментарий Я выделила в рассказе о походе на кладбище те моменты, по которым можно судить, что перед нами не что иное, как спонтанная инициация. 1. Возраст детей. Организатором всего мероприятия является девочка тринадцати лет, а остальным детям от девяти до двенадцати. Это тот возраст, когда латентный период детства заканчивается, и ребенок готовится к тому, чтобы вступить в критический период «возраста второй перерезки пуповины» – то есть к прохождению пресловутой схемы «запрет – нарушение – кара». 23 2. «Редкое и особое событие». Сами эти слова свидетельствуют о сакральности происходящего, о том, что инициация – это не просто событие, а веха в жизни ребенка. Сакральным мы называем все то, что касается жизни души, в противовес профанному, материальному, с которым мы имеем дело ежечасно. 3. «Скрыть от взрослых». Важнейшим качеством для того, чтобы пережить предстоящую эмансипацию от родителей, является «окаянство» нарушить родительский запрет. Главное, ради чего совершаются подобные события, – справиться со своим страхом самостоятельно, без помощи родителей. Именно это делает ребенка большим. Поэтому ритуальное действо предполагает изоляцию по отношению ко взрослым и, в частности, к родителям. 4. «Страх и дерзновенность». Любая страшная сказка строится по формуле «запрет – нарушение – кара». Страх нарушить запрет родителей всегда компенсируется любопытством и дерзостью ребенка узнать больше того, что ему положено. Этой же схеме подчиняются и не санкционированные взрослыми мероприятия типа похода в запретное место. Так что страх и дерзновенность – палка о двух концах, некий психологический континуум, в котором одно является противоположностью и одновременно дополнением другого. В русском языке этому континууму соответствует ставшее идиоматическим выражение «страшно интересно». 5. «Невидимая черта». Каждый из детей доходит до «невидимой черты» на карте своих внутренних ресурсов. Эта территория с возрастом расширяется, человек захватывает все новые пространства. Чтобы соотнести себя со сверстниками, ребенку нужна «опорная шкала» – видимое и наглядное доказательство его достижений. Вот почему сам поход в сторону страшного места является «важной и, может быть, главной частью: отсеялись те, кто не дорос, и выяснилось, кто может претендовать на членство в основном составе детского сообщества в качестве “посвященного”». По этой же причине после похода « все прекрасно помнили, кто откуда ушел» – ежегодный «гамбургский счет» был осуществлен. Наконец, это является объяснением того феномена, что «обратно дошли быстро». 6. «Кощунственная мысль». Рассказывать на кладбище дурацкие страшные истории показалось нелепым и даже кощунственным, потому что живые люди с их чувством страха относятся к миру профанного, а ночное кладбище со спящими вечным сном – к миру сакрального. Между этими двумя мирами как внутри человека, так и в материальном мире всегда есть черта, которая «четко разделяет два мира – потусторонний таинственно-мрачный кладбищенский и наш». В сказках эту черту от посягательства живых охраняет баба-яга, и пройти через нее может только герой, да и то со специальными волшебными атрибутами. 7. Создание группового мифа. Это неотъемлемая часть подобных ритуалов; ее назначение в том, чтобы зафиксировать феномен в субкультуре детского общества для передачи следующему поколению. МОЙ ОПЫТ ПРОХОЖДЕНИЯ ОБРЯДА ИНИЦИАЦИИ Когда мне исполнилось сорок лет, я поняла, что не хочу этим летом проводить свой отпуск респектабельно. Я стала искать специалиста, который разбирается в настоящих, древних инициатических обрядах, чтобы поехать в уединенное место и пройти то, что некогда человек испытывал во время подобных практик. Я предполагала, что опыт, полученный чувственным путем, – совсем не то, что приобретенный рационально, через знакомство с книгами. Зверь на ловца бежит, и вот в июле 2002 года я отправилась из Новосибирска на Урал в заповедник Зюраткуль, где предстояло жить с группой участников в палатках, готовить еду на костре и проходить духовные практики. Я ехала в составе семерых новосибирцев, тоже, как и я, испытывающих энтузиазм при мысли провести неделю отпуска в дикой природе. Почти все мы были исконными стопроцентными горожанами, мне предстояло жить в палатке впервые с тех пор, как мы ходили в двухдневный поход в седьмом классе. Когда выяснилось, что билеты есть только в плацкартный вагон, я опрометчиво сказала: «Чем хуже, тем лучше» – и под этим девизом проходили все семь дней нашего пребывания в этом красивейшем уголке России, красоту которого оценить нам никак не удавалось из-за дождя: он начался, как только мы ступили на заповедные земли, и не прекращался почти всю неделю. 24 Хочу рассказать о собственном опыте практики изоляции, пройденной на этом полевом семинаре. В день христианских практик участники семинара были утром разведены ведущим в различные места заповедного леса – непроходимой тайги – так, чтобы это, с одной стороны, было безопасно и недалеко от лагеря, с другой – достаточно жестко: каждый имел площадь примерно 10 м в диаметре и запрет выходить за пределы этой территории в течение суток. Можно было взять с собой кусок хлеба, воду, коврик-«пенку» и спальный мешок, а также то, что каждый сочтет нужным, при этом нельзя было брать палатку. Сначала я бросилась ломать сухие ветки, чтобы заготовить на ночь дров для костра, потому что я заранее опасалась, что мне будет страшно ночью одной в лесу. Хотя вокруг неподалеку были люди, я не могла ни видеть их, ни общаться с ними, зато хорошо слышала треск ломаемых сучьев и по этому треску понимала, что с ними происходит то же самое, что и со мной: все готовились к худшему. Это рассмешило меня. День – единственный из всех дней нашего пребывания – выдался погожии, раздавался стрекот кузнечиков, пение птиц. Я знала, что здесь есть дикие звери, но знала также (из книг), что они предпочитают не связываться с человеком, особенно летом. И внезапно я осознала себя ЧЕЛОВЕКОМ, царем природы. Это МОЯ территория, Я ее хозяйка. Я прошлась твердым шагом по своим владениям. Я знала из книг по этнографии, что территория, которую занимало племя, была порой не больше территории современного городского парка. А вокруг – враждебная среда. Я решила узнать свою территорию получше. Прислушалась к звукам – ничего подозрительного, все они знакомы. Поняла, что по звукам я сразу почую опасность, если что. Обошла территорию по кругу, осознала границы. Хотела обложить ее тонкими стволами сухих деревьев, но раздумала: кто посмеет сунуться ко мне без приглашения, к самой мне, ЧЕЛОВЕКУ, царю природы? Это ощущение своей власти еще больше наполнило меня радостью. Я взглянула на свою территорию с точки зрения ресурсов: полно сухих веток на нижней части стволов пихт и елей, много также засохшего молодняка. Это хорошо, будет чем поддержать огонь, если что. Мне лень было заготавливать дрова, успеется, ночь еще не скоро. Я организовала «алтарь» – крест из двух плоских полосок коры приделала на ствол пихты. Потом увидела толстый ствол сосны – это наше дерево, сибирское, мне стало тепло от того, что вот здесь, в двух тысячах километров от дома, есть МОЕ дерево, мой талисман. Я поняла: крест – это дань традиции, а сосна – то что надо. Внезапно я почувствовала такую опеку со стороны природы, что тревога окончательно прошла: я – часть этой природы, Вселенной, она – моя мать и не обидит меня, а позаботится о том, чтобы мне было хорошо. Здесь все есть для жизни: чистый воздух, море света, удобное место для моего спальника. А сейчас, когда все так хорошо и не надо тратить энергию на устройство быта, мне захотелось чего-то высокого. Молиться я не умею, мой Бог – самость. Я взяла книжку и погрузилась в нее с таким безмятежным блаженством, какое не может нарушить Даже столб мошкары, комаров, паутов, слепней, а также муравьев, которые снизу напоминают, что царь природы обладает все- таки ограниченной властью. Ночь подошла мягко, без резкого перехода. Вдруг я ощутила легкость и поняла, что связана она с тем, что исчезли мои мучители – жужжащие мухи и комары. Я лежала у костра лицом в звездное небо, слушала звуки ночи. На рассвете капли дождя упали на лицо, и это было так освежающе-приятно, что я улыбалась сама с собой на то, что Бог на те сутки, что мы жили в тайге, «выключил» этот круглосуточный небесный «душ», который сопровождал нас в течение всего семинара. Я знала, что через три часа я встану и пойду к «своим» – если перед походом в лес я страдала топографической тупостью, то сейчас у меня не было ни тени сомнения, что я выйду к лагерю наикратчайшим путем. Так оно и случилось. Так оно продолжается и сейчас – спокойное ощущение того, что я обрела свое Место в этой Вселенной, свои Границы, свой Путь. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ИНИЦИАЦИЯ Итак, мы сделали экскурс в этнографию и узнали, что наши предшественники, 25 представители традиционных обществ, имели такой социальный институт, как инициации. При этом мы узнали, что инициации – это и процесс перехода индивида из одного состояния в другое, и ритуал, сопровождающий этот процесс. На этом я хочу закончить главу об инициации как ритуале. Для меня первое определение является более важным, потому что инициаций как ритуалов в современном обществе нет, а процессы перехода актуальны и сегодня. В следующей главе сделаем еще один шаг вперед в нашем путешествии – рассмотрим психологическую составляющую инициации как перехода из одного состояния в другое. Глава 3 ИНИЦИАЦИЯ КАК ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС Психологические корни волшебной сказки Снова возвращаемся к тому моменту первой главы, где мы на время согласились с тем, что корни сказки – исторические. В.Я. Пропп это блестяще доказал, однако в самом начале своей второй книги он предположил, что общие корни сказок могут быть и психологическими: «Хочется поставить вопрос: если все волшебные сказки так единообразны по своей форме, то не значит ли это, что все они происходят из одного источника? На этот вопрос морфолог не имеет права ответить. Здесь он передает свои заключения историку или сам должен превратиться в историка. Но от себя мы можем ответить хотя бы в виде предположения: да, это так. Но только вопрос об источниках не должен быть поставлен узко географически... Единый источник может быть и психологическим (курсив мой – Р. Е.) в историко-социальном аспекте»18. Правда, в конце книги В.Я. Пропп сам же опроверг свое предположение («Мы нашли, что композиционное единство сказки кроется не в каких-нибудь особенностях человеческой психики, оно кроется в исторической реальности прошлого»19). Однако я не считаю принципиальным противопоставление, отмеченное В.Я. Проппом. Единый источник сказок, по моему мнению, является и историческим, и психологическим. Психология родового человека во многом отлична от психологии наших современников. Тем не менее историческая реальность меняется, а сказка остается в прежнем виде. Следовательно, кроме обряда за структурой волшебной сказки кроется еще нечто, что не изменяется со сменой строя. Я радовалась, когда, перечитывая работы психологов-практиков, регулярно в своей работе имеющих дело с архетипическим поведением клиентов, находила подтверждение своему предположению о том, что сюжет сказки – это некий универсальный код прохождения пути психологического развития. Конечно, разные авторы называют этот феномен разными именами, но все они видят в сюжете сказки психологическую подоплеку. Ниже я привожу точки зрения специалистов, которые поделились своими сомнениями и наблюдениями на этот счет. Точка зрения К.Г. Юнга К. Юнг в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» пишет: «Я смог установить, что в разное время в разных концах земли появлялись одни и те же истории. Должна была существовать какая-то причина, и эта причина не могла быть связана с общими религиозными предпосылками. Это был не тот случай. Скорее всего, дело было в некоторых объективных свойствах человеческой психики. Но вот здесь-то – в том, что касалось объективных свойств психики, я не мог найти абсолютно ничего, кроме разве что всякого рода измышлений философов о душе». В другой работе К.Г. Юнг утверждает, что «сказка как спонтанный, наивный и нерефлексируемый продукт души не может высказывать ничего другого, кроме того, что же собственно представляет собой душа. Поэтому не только наша сказка, но и бесчисленные другие сказки делают то же самое. Для дилетантов в этой области я хотел бы добавить, что 26 учение о структуре психики было выведено не только на материале сказок и мифов, но основано на опытах и наблюдениях в области медико-психологического расследования. Лишь вторично было найдено подтверждение этому учению в области, лежащей очень далеко от врача, – в области сравнительного исследования сказок». Слова про клинические наблюдения у меня по понятным причинам откликаются особенно – с наблюдений все и началось. Точка зрения М.-Л. фон Франц Мария-Луиза фон Франц, ученица и соратница К.Г. Юнга, рассматривая происхождение сказки, полемизирует с Э.Б. Тэйлором, автором книги «Первобытная культура»: «Тэйлор, опираясь на предложенную им теорию анимизма, попытался объяснить происхождение волшебных сказок из ритуала. Он утверждал, что их необходимо рассматривать не столько как остатки подвергшегося распаду верования, сколько как специфическое отражение древних ритуалов: ритуалы уже исчезли, но то, о чем они говорили, сохранилось в виде волшебных сказок. Я с этим согласиться не могу, так как считаю, что основой для сказок является не ритуал, а архетипический опыт». На мой взгляд, эти слова верны и по отношению к высказыванию В.Я. Проппа, видевшего композиционное единство сказки в исторической реальности прошлого: «То, что сейчас рассказывают, некогда делали, изображали, а то, чего не делали, представляли себе». Точка зрения Д. Ю. Соколова Того же мнения, что и M.-Л. фон Франц, психолог Д. Ю. Соколов: «Я не представляю, как могла бы сказка так сохраниться и продолжать жить в культуре, буквально всем отличающейся от той культуры, где она первоначально возникла, если бы она не была наполнена каким-то важным психологическим содержанием. У нас и у тех древних народов все разное – язык, государство, обычаи и т.д. – и трудно представить, что нас может объединять, если не устройство психики». Точка зрения П.И. Яничева Так же считает психолог П.И. Яничев: «Нам представляется, что сохранение сказки на протяжении длительного исторического времени обусловлено как раз ее психологической ценностью. С психологической точки зрения можно предположить, что если в сказке отражен именно этот обряд (инициации – Р.Е.), и сказка как носитель информации об этом обряде оказывается кросс-культуральной и весьма устойчивой во времени, то в ней закодированы универсальные, в какой-то мере внеисторические психологические реалии. Сказка, будучи воспринятой и понятой (как правило, неосознанно) решает или, точнее, помогает решать некоторые универсальные психологические задачи, обеспечивая вхождение человека в жизнь. Преобразование обряда в сказку протекало так, как если бы “спектакль” ушел со сцены по разным причинам, но остался “сценарий” и “воспоминания о спектакле”. Эти воспоминания оказались весьма живучими и полезными». Точка зрения 3. Фрейда Родоначальник психоанализа 3. Фрейд по поводу этого же вопроса – в чем жизненность мифов в наше время, – пишет: «Если “Царь Эдип” способен потрясти современного человека не меньше, чем античного грека, то разгадка этого может, видимо, заключаться только в том, что воздействие греческой трагедии покоится не на противоречии между роком и человеческой волей его нужно искать в особенностях материала, в котором проявляется это противоречие. В нашей душе, должно быть, существует голос, готовый признать неотвратимую власть рока в “Эдипе”, тогда как в “Праматери” или в других трагедиях рока такие повеления мы можем отклонять как произвольные. И фактически подобный момент содержится в истории царя Эдипа. Его судьба захватывает нас потому, что она могла бы 27 стать и нашей судьбой (курсив мой – Р. Е.), ведь оракул еще до нашего рождения наделил нас тем же проклятьем, что и его. Быть может, всем нам суждено направить первое сексуальное побуждение на мать, а первую ненависть и желание употребить насилие – на отца. Царь Эдип, убивший своего отца Лайя и женившийся на своей матери Иокасте, являет собой всего лишь реализацию нашего детского желания». Точка зрения Э. Берна Психоаналитик Э. Берн считает: «Человек, пытаясь дойти до сути, нередко видит, что жизнь-то оказывается чем-то вроде старого вина, но в новых мехах. Так, например, скорлупа кокоса уступила путь бурдюку из козьей шкуры, бурдюк – глине, а глина стеклу, однако виноградные гроздья почти не изменились. Поэтому психотерапевту трудно бывает обнаружить изменения в каком-то обычном сюжете или выявить новизну жизненных приключений пациента. Некоторые элементы его сценария можно с определенной уверенностью предсказать... Мы исходим из необходимости искать именно тот миф или ту волшебную сказку, которым следует пациент. И чем более мы к ним приближаемся, тем лучше для пациента. Отсутствие такого «исторического» основания обычно бывает чревато ошибками»27. Точка зрения М. Элиаде Историк религии М. Элиаде разделяет восприятие мира человеком на два подхода: священный и мирской (профанный). Нерелигиозный человек не свободен от своего религиозного наследия – религиозного сознания своих предков. У наших неверующих современников, считает он, «религия и мифология “скрыты” в глубине подсознания». «Пропп видит в народных сказках напоминание о тотемических ритуалах инициации. Совершенно очевидно, что структура сказок имеет характер инициаций. Но вся проблема в том, чтобы выяснить, описывает ли сказка систему обрядов, относящихся к какой-либо определенной стадии культуры, или же сценарий инициации оказывается “воображаемым”, в том смысле, что он не связан с каким-то историко-культурным контекстом, но выражает скорее внеисторическое архетипическое поведение психики»28. Точка зрения Дж. Кэмпбелла Мифолог Дж. Кэмпбелл задается тем же вопросом: «Мифологические символы – не продукт произвола; их нельзя вызывать к жизни волею разума, изобретать и безнаказанно подавлять. Они представляют собой спонтанный продукт психики, и каждый из них несет в себе в зародыше нетронутой всю силу своих первоистоков. В чем же заключается секрет этого неподвластного времени видения? Из каких глубин мозга оно берет свое начало? Почему за многообразием своих одежд мифология повсюду оказывается одинаковой? И чему она учит?» Ответ Дж. Кэмпбелла таков: «Сновидение – это персонифицированный миф, а миф – это деперсонифицированное сновидение; как миф, так и сновидение символически в целом одинаково выражают динамику психики. Но в сновидении образы искажены специфическими проблемами сновидца, в то время как в мифе их разрешения представлены в виде, прямо однозначном для всего человечества». Итак, если опираться на вышесказанное, то можно сделать следующий вывод: то, что сказка сегодня живет, говорит о ее единых психологических источниках. Разные авторы называют эти источники по-разному: структура психики (К.Г. Юнг); динамика психики (Дж. Кэмпбелл); архетипический опыт (М.-Л. фон Франц); устройство психики (Д.Ю. Соколов); закодированные универсальные психологические реалии (П.И. Яничев); сходные судьбоносные комплексы (3. Фрейд); внеисторическое архетипическое поведение психики (М. Элиаде); сценарии человеческой жизни (Э. Берн), – однако суть одна и та же: единые корни волшебной сказки – психологические. Я тоже так считаю. Я пришла к этому знанию эмпирическим путем, на основании собственного опыта работы с клиентками в психотерапевтическом пространстве. Работая 28 психотерапевтом, невозможно не выйти на этот пласт, общий для всех людей. В поисках психологического языка, на который бы я смогла переложить сказку, я пришла к языку психологии развития, которую я читаю уже пятнадцать лет в Новосибирском государственном университете студентам второго высшего психологического образования. На этом языке инициация – то же самое, что нормативный психологический кризис. Структура волшебной сказки хранит код прохождения кризиса. Упрощенно говоря, сказка может рассказать современному человеку, как «правильно» пройти кризис (только он «не слушается»). Ритуалов уже нет, потому что изменился социальный уклад общества, но они были нужны, чтобы структурировать жизнь человека во время кризисов. Кризисы же как были, так и есть и будут. Сегодня человек во время кризисов не находит ничего лучшего, как их отрицать и подавлять, потому что социальные институты, призванные позаботиться о человеке в кризисном состоянии, утрачены. Поэтому раньше были обряды, которые проводили старейшины, колдуны, шаманы, а сейчас есть психотерапевтические сессии, которые проводит психотерапевт. Теперь настало время поговорить о нормативных кризисах поподробнее. ОТНОШЕНИЕ К КРИЗИСАМ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ Незнание о кризисах не освобождает от кризисов. В нашем рационально ориентированном обществе человек, испытывающий кризис, считается «проблемным», «больным» или даже неудачником. Поздравляя родных и близких с днем рождения или праздником, мы желаем им «быть ВСЕГДА здоровыми и веселыми, ВСЕГДА оставаться такими, какие они есть». Однако уже в самой формулировке таких поздравлений кроется сомнение: полно, можно ли ВСЕГДА сохранять одно и то же состояние? Если бы это было так, то мы бы и не нуждались в подобных пожеланиях. К сожалению большинства людей, жизненный путь не является гладким и безоблачным, а состоит из чередующихся периодов – стабильных и критических. Во время стабильных мы знаем, что нам делать и как жить, но когда подступает кризис, мы в растерянности и панике. Тем не менее кризисы неизбежны и для тех людей, кто к ним готов, и для тех, кто стремится их избежать любой ценой, и для тех, кто ничего о них не знает. Когда вы попадаете в это состояние, которое производит глубочайшие изменения в структуре вашей личности и над которым вы не властны, обычные действия – не обращать внимания, «отвлечься» с помощью алкоголя, наркотиков, азартных игр, работоголизма, любовных интрижек. Однако все это дает передышку лишь на короткий срок. Родные и друзья в это время – тоже плохие советчики, так как из самых лучших побуждений первые встревожатся, вторые – посоветуют обратиться к психотерапевту. Человек и сам; быстро сообразит, что лучше не распространяться о себе, потому что в нашем обществе не приветствуются пограничные состояния, нужно быть или хотя бы выглядеть о‘кей. Что делать? Главная трудность заключается в том, что в условиях дефицита информации человек, соприкоснувшийся с совершенно новым для него опытом, оказывается беспомощным и не имеет ориентиров. Более того, он становится маргиналом, так как, его попытки получить хоть какие-то ориентиры и ответы на вопрос о своем состоянии в лучшем случае остаются без внимания, а в худшем он оказывается «вне закона» и подвергается насильственной изоляции и лечению. Почему так? Дело в том, что человеческая природа сопротивляется переменам. Люди хотят видеть мир таким, каким его себе представляют, пусть даже при этом что-то в нем и не нравится. По крайней мере, мы знаем, чего от него ожидать. Перемены и нестабильность грозят нарушить привычный ход вещей, особенно если это непознанное не считается с нашим эго. Псевдооптимизм относительно того, что можно самим контролировать и выбирать периоды своей жизни, глубоко проник в нашу культуру. Я и сама обожаю напевать популярную песню: «А я ясные дни оставляю себе, а я хмурые дни возвращаю судьбе...» 29 Еще одна причина того, что тема кризисов мало популярна среди людей, заключается в том, что во время кризиса мы сталкиваемся с околосмертным опытом, а в нашем обществе тема смерти считается неприличной. Если обратиться за информацией о критических периодах к научной литературе, то и здесь мы найдем очень мало сведений, психология только-только подступается к этой теме. Если же это средства массовой информации, то здесь все просто безнадежно. СМИ принадлежат мейнстриму (от англ. main – основной, stream – течение) и ориентированы на его потребности, то есть призваны поддерживать привычную систему представлений, при которой человек, переживающий кризис – «неудобен», а потому нуждается в коррекции. Я сама лично не раз и не два встречалась с мощным потоком противодействия, едва выходила с этой темой на арену средств массовой информации. Первый такой опыт – публикация в популярном «глянцевом» журнале на тему кризиса тридцати лет. Когда я, выполняя заказ редактора, написала про закономерности кризиса поздней юности у мужчин, редактор категорически отказался печатать материал в таком виде. Он попросил изменить серьезный стиль на более игривый, интонации этого стиля должны были, вопреки серьезности темы, посылать читателю двойной сигнал типа «нам все нипочем, где наша ни пропадала». Это очень типично для широкого общественного мнения – говорить о смерти и околосмертном опыте шутя. Мне очень хотелось, чтобы статья вышла, потому что я помнила, как тяжело мне самой было переживать свой кризис тридцати, не имея возможности узнать о нем хоть что-то, и поэтому я пошла на то, чтобы переделать стиль. Но редактор снова потребовал изменений: «Вы психолог и должны научить людей, как избежать кризиса, а не пугать их тем, что кризис неизбежен! Иначе для чего нужна психология?» И вправду, для чего: для того, чтобы предотвращать кризисы, или для того, чтобы помогать проживать? Второй мой подобный опыт – выступление в телепередачах цикла «Между нами»32. Это еженедельные вечерние передачи, в которых психолог общается в прямом эфире со зрителями на психологические темы. Обычно зрители внимательно воспринимают информацию и задают волнующие их вопросы, связанные с их собственной жизнью. Но совсем иначе они вели себя во время тех передач, в которых я заводила речь о кризисах тридцати и сорока лет. Зрители просто отрицали наличие такого опыта и обвиняли меня в психологической некомпетентности, причем чаще всего роль эксперта брали на себя те зрители, которые представлялись психологами. Хотя некоторые психологи и психотерапевты считают кризисы шансами жизни, которые «даются» человеку, чтобы пережить трансформацию и сделать переход на новый, более высоко организованный этап развития, проделав сначала внутреннюю разрушительную, а затем созидательную работу, но эта точка зрения мало популярна. Людям свойственно, скорее, удерживать состояние стабильности и всеми силами и средствами избегать критических периодов. Что же касается традиционной медицинской парадигмы, то она также совпадает с господствующей точкой зрения мейнстрима. Медики воспринимают кризис как болезнь и стремятся «бороться» с нею, «истребить» и «уничтожить» симптомы, «одолеть» недуг – здесь сама лексика взята из военной терминологии. Конечная цель такого лечения – продлевать период ремиссии и удерживать стабильный период во что бы то ни стало. Цикл еженедельных телепередач «Между нами» шел с 1999 по 2003 гг. по каналу НТН-4 г. Новосибирска. Наконец, я имею возможность наблюдать реакции людей на информацию о кризисах на собственных лекциях по психологии развития. Энергетика аудитории резко меняется с позитивной на негативную, как только я начинаю говорить о критических периодах жизненного пути человека. Вот типичные реплики слушателей, в которых за вежливостью вопросительной формы скрывается раздражение: «Скажите, а разве нельзя вообще как- нибудь обойтись без кризисов?»; «А то, что вы рассказываете, – научная информация или ваша собственная точка зрения?»; «А я что-то не замечал ничего такого в своей жизни. Ну, бывает плохое настроение, так все само собой проходит, с чего вы взяли, что это кризис?» и т.п. 30 Но есть и другой опыт. Работая психотерапевтом, я заметила, что люди, обращающиеся за консультациями, чаще всего находятся именно в критических периодах жизненного пути, в поворотных точках своего развития. Оказавшись лицом к лицу с неизвестностью и будучи не в силах справиться со своим состоянием традиционными методами, они воспринимают информацию о кризисах совсем иначе, нежели в стабильном периоде. Им нужен наставник – тот, кто уже был «там», где они сейчас оказались, и готов их выслушать и услышать. Другими словами, этим людям предстоит пройти инициацию, примерно так же, как проходили ее наши предки в племенных культурах, – то есть умереть в старом качестве и возродиться в новом. И для этого они нуждаются в проводнике. Сегодня, как я уже сказала, такими проводниками в какой-то степени являются психотерапевты. Итак, не наученная горьким опытом неприятия темы, которая напоминает о развитии и смерти, я все же снова и снова обращаюсь к ней. Цель этой главы – рассказать о кризисах взрослого человека. При этом мне бы хотелось вызвать уважение у читателя к подобным периодам в нашей жизни, потому что они настолько важны и одновременно настолько трудны, что не только породили такой социальный институт, как инициатические обряды, сопровождающие и поддерживающие человека в момент переходного состояния, но и послужили основной темой, культивируемой в сказках всех народов мира на протяжении многих тысячелетий. ПУТЬ ПОДЪЕМОВ И СПУСКОВ Если мы живем как дышим – впускаем и отпускаем, – то не собьемся с пути. Кларисса Пинкола Эстес Жизненный путь – это поочередная смена стабильных и критических периодов. Юнгианский психоаналитик Марион Вудман образно, но очень точно и убедительно, на мой взгляд, описала жизненный процесс в его пульсации: «Все происходит, словно жизнь в истинном ее понимании предоставляет нам возможность родиться несколько раз. Какое-то время мы движемся в ее потоке, а затем вдруг или постепенно существующее положение дел перестает нас удовлетворять. Работа не интересует нас так, как раньше, партнер теряет свою привлекательность, а прежние пути не позволяют достичь цели. Соотнеся это обстоятельство с естественным психическим ритмом, мы окажемся в изоляции от мира, прямо в материнской утробе, потеряв уверенность в том, кто мы такие и что с нами происходит. Если удастся вытерпеть всю боль и скорбь угасания старой жизни и вынести все муки распятия в процессе трансформации, мы переживем второе рождение. И тогда в течение нескольких лет сможем получать наслаждение от ровного течения жизни. Но наступает время, когда снова возникает процесс разделения противоположностей, стимулируя нас к достижению нового уровня осознания. Иногда мы ощущаем движение вверх, иногда – вниз, но, так или иначе, любой Путь – это путь подъемов и спусков»83. Во время жизненных «подъемов» каждый знает, что делать. Зато «спуски» могут сопровождаться такими состояниями личности, когда она неадекватна сама себе. Поэтому «спуски» всегда являются более актуальными для исследователей, нежели «подъемы», причем в самых разных областях науки. Так, в этнографии изучаются инициации как переходы из одного социального или возрастного статуса в другой. Однако есть и другие явления, аналогичные инициациям, но изучаемые другими дисциплинами. И.С. Кон в монографии «Ребенок и общество» приводит примеры подобных явлений, сопоставляя данные этнографии, истории, социологии и психологии: «Современная наука уделяет особенно много внимания проблеме качественных сдвигов, скачков в развитии. В биологии и психофизиологии это так называемые критические периоды, когда организм отличается повышенной сензитивностью (чувствительностью) к определенным внешним и/или внутренним факторам, воздействия которых именно в данной (и никакой другой) точке развития имеют особенно важные необратимые последствия». В социологии и других общественных науках этому соответствует понятие «социальный переход» индивида или группы людей из одного социального состояния в другое (например, 31 из детства в отрочество или из категории учащихся в категорию работающих). Специфически этнографический аспект данной проблемы – «обряды перехода» (rites depassage) и их особый, частный случай – инициации. Поскольку критические периоды и социальные переходы обычно сопровождаются определенной, подчас болезненной психологической перестройкой, психология развития выработала особое понятие – «возрастные кризисы», или «нормативные кризисы развития». Слово «кризис» подчеркивает момент нарушения равновесия, появления новых потребностей и перестройки мотивационной сферы личности. Но так как в данной фазе развития подобное состояние статистически нормально, то и кризисы эти называются «нормативными»84. Ниже я представила это в виде таблицы. И.С. Кон подчеркивает, что «как ни близки эти понятия в философском смысле, – все они обозначают локализованный во времени скачок, – они коренятся в разных системах отсчета и не выводимы друг из друга. Критические периоды суть инварианты онтогенеза, возрастные кризисы относятся к жизненному циклу, возрастные переходы производны от социальной структуры общества, а поворотные пункты относятся к индивидуальному жизненному пути (биографии). Вместе с тем они тесно связаны друг с другом»85. Дисциплина Изучаемое понятие Биология и психофизиология Критический период Социология и другие общественные науки Социальный переход Этнография Обряд перехода и его частный случай – инициация Психология развития Возрастной кризис, или нормативный кризис развития Как раз эта связь меня и интересует. Чтобы на полном основании рассматривать такие разные явления, как инициация и кризис, нужно соотнести их. Пользуясь термином «инициация», ученые-этнографы и психологи вкладывают в данное понятие различные значения. В традиционном смысле инициация – это обряд, относящийся к какой-либо определенной стадии культуры. В психологическом же смысле инициация – «внеисторическое архетипическое поведение психики». И именно в этом смысле мы на полном основании можем сравнивать явление инициации с нормативными кризисами развития, как их понимают в психологии (Л.С. Выготский, Э.Г. Эриксон). В аналитической психологии К.Г. Юнга и его школы в соответствии с инициацией находится процесс индивидуации. Проще говоря, понятие инициации (перехода) в моем понимании соответствует понятию нормативного возрастного кризиса. Чтобы убедиться в этом, рассмотрим, что говорят о кризисах вышеперечисленные психологи. Переходные моменты жизненного пути, изучаемые различными дисциплинами Л.С. ВЫГОТСКИЙ О КРИЗИСАХ Разработка понятия возрастных нормативных кризисов принадлежит Льву Семеновичу Выготскому (1896-1964), посвятившему изучению кризисов детей специальное исследование. Ученый рассматривал психическое развитие как процесс прерывный, чреватый кризисами, переходными периодами. Говоря о кризисах детского возраста, Л.С. Выготский характеризует их следующим образом: «В этих периодах на протяжении относительно короткого времени (несколько месяцев, год или, самое большое, два) сосредоточены резкие и капитальные сдвиги и смещения, изменения и переломы в личности ребенка. Ребенок в очень короткий срок меняется весь в целом, в основных чертах 32 личности. Развитие принимает бурный, стремительный, иногда катастрофический характер, оно напоминает революционное течение событий как по темпу происходящих изменений, так и по смыслу совершающихся перемен. Это поворотные пункты в детском развитии, принимающем иногда форму острого кризиса». Три особенности отличают критические периоды от стабильных: 1. Неотчетливость границ («Кризис возникает незаметно – трудно определить моменты наступления и окончания. В то же время характерно резкое обострение кризиса, происходящее обычно в середине этого возрастного периода. Наличие кульминационной точки, в которой кризис достигает апогея, характеризует все критические возрасты и резко отличает их от стабильных эпох детского развития»). 2. Трудновоспитуемостъ («В критические возрасты развитие ребенка часто сопровождается более или менее острыми конфликтами с окружающими. Внутренняя жизнь ребенка порой связана с болезненными и мучительными переживаниями, с внутренними конфликтами»). 3. Негативный характер развития («Развитие здесь, в отличие от устойчивых возрастов, совершает скорее разрушительную, чем созидательную работу. Прогрессивное развитие личности ребенка, непрерывное построение нового, которое так отчетливо выступало во всех стабильных возрастах, в периоды кризиса как бы затухает, временно приостанавливается. На первый план выдвигаются процессы отмирания и свертывания, распада и разложения того, что образовалось на предшествующей ступени и отличало ребенка данного возраста. Ребенок в критические периоды не столько приобретает, сколько теряет из приобретенного прежде»). Л.С. Выготский был первым, кто включил в общую периодизацию детского развития кризисы как вехи нормального пути, несмотря на то, что многие авторы подвергали сомнению внутреннюю необходимость их существования, принимая за «болезни» развития, за уклонение от нормального пути. Л.С. Выготский настаивает на том, что критические периоды необходимы, исходя из самой логики развития: «Понятия об отдельных критических возрастах вводились в науку эмпирическим путем и в случайном порядке. Однако если бы критические возрасты не были открыты чисто эмпирическим путем, понятие о них следовало бы ввести в схему развития на основании теоретического анализа». Кризисы, знаменующие собою переход из одной стабильной фазы в другую, разрушают старое, освобождая пространство для нового: «Как всякая жизнь есть в то же время и умирание, так и детское развитие с необходимостью включает в себя процессы свертывания и отмирания. Возникновение нового в развитии непременно означает отмирание старого. Переход к новому возрасту всегда ознаменован закатом прежнего возраста. Процессы обратного развития, отмирания старого и сконцентрированы по преимуществу в критических возрастах». Речь идет о распаде старой и возникновении основ новой социальной ситуации развития. Однако «было бы величайшим заблуждением полагать, что этим исчерпывается значение критических возрастов. Развитие никогда не прекращает свою созидательную работу, и в критические периоды мы наблюдаем конструктивные процессы развития. Более того, процессы инволюции, столь ясно выраженные в этих возрастах, сами подчинены процессам положительного построения личности, находятся от них в прямой зависимости и составляют с ними неразрывное целое. Разрушительная работа совершается в указанные периоды в меру того, в меру чего это вызывается необходимостью развития свойств и черт личности. Фактическое исследование показывает, что негативное содержание развития в переломные периоды – только обратная, или теневая, сторона позитивных изменений личности, составляющих главный и основной смысл всякого критического возраста». Теория психического развития, которую Л.С. Выготский называл «драмой духовного развития ребенка», не была им закончена. В ней и по сей день остается множество белых пятен. Например, различается ли протекание кризиса у девочек и мальчиков в чем-либо еще, 33 кроме сроков? Что Л.С. Выготский имел в виду под спецификой кризиса 17 лет? Он внес этот кризис, в общую схему, но не раскрыл его содержание. Что он думал о периодизации развития взрослого человека? На эти вопросы нам придется искать ответы либо самим, либо обращаясь к другим теориям развития. Единственное, что он предположил, это то, что кризисы взрослого человека имеют какие-то другие закономерности, чем кризисы ребенка: «Трудно представить себе, чтобы развитие человека в начале зрелости (с 18 до 25 лет) могло быть подчинено закономерностям детского развития». ТЕОРИЯ КРИЗИСОВ Э.Г. ЭРИКСОНА На сегодняшний день детство в психологии развития изучено лучше всего, юность неизмеримо слабее, а период взрослости остается белым пятном. Большинство теорий развития рассматривают детский возраст, и до сих пор практически единственной попыткой проследить закономерности развития на протяжении всего жизненного пути была попытка Э. Эриксона. В отличие от других исследователей, Эрик Гамбургер Эриксон (1902-1979) создал эпигенетическую концепцию развития личности, включив в свою периодизацию целостный жизненный цикл человека. Как и Л.С. Выготский, личностное развитие индивида Э. Эриксон рассматривает как прерывную последовательность качественно отличающихся друг от друга восьми стадий. Первые пять, длящиеся вплоть до периода поздней юности, он приурочивает к постулированным фрейдистами биологически обусловленным стадиям психического развития – оральной, анальной, эдиповой, латентной и генитальной, дополняя фрейдистское истолкование этих стадий анализом их социальной составляющей. Еще три стадии – ранняя зрелость, зрелость и поздняя зрелость – то новое, что Э. Эриксон внес в изучение развития человека по сравнению с предшественниками. Именно эти три стадии, а также переход от детства к взрослости, интересуют нас более всего в связи с темой нашей книги, посвященной инициации женщины, поэтому остановимся на них подробнее. Суть каждой стадии развития, согласно Э. Эриксону, в том, что индивид в определенный период своей жизни становится особо сензитивным к определенным социальным воздействиям. Со своей стороны общество, чутко резонируя на потенциальности развивающегося организма, предъявляет к нему определенную систему требований, а также широкий спектр средств, способов и возможностей для решения социальных задач. От успешности решения этих задач зависит качество личностных новообразований, каждое из которых есть отношение индивида к обществу и к себе. Оно становится центром личностной целостности человека, однако только на протяжении данной фазы развития. Эта целостность неизбежно разрушается в результате созревания новой психофизиологической системы и новых социа льных требований. Моменты перехода от одной личностной целостности к другой Э. Эриксон, как и Л.С. Выготский, называет кризисами. И так же, как и Л.С. Выготский, Э. Эриксон предупреждает, что понятие кризиса в его концепции отнюдь не означает катастрофу или мучительный конфликт противоположных тенденций. Оно, скорее, имеет смысл «поворотных пунктов, моментов решения, выбора между прогрессом и регрессом, интеграцией и задержкой»: «Все эти порождаемые развитием нормативные кризисы, – заключает Э. Эриксон, – отличаются от навязанных, травматических и невротических кризисов тем, что каждый процесс роста приносит новую энергию, а общество – в соответствии с преобладающей в нем концепцией фаз жизни – предлагает для ее использования новые и специфические возможности»37. На каждой стадии индивид должен сделать жизненно важный «выбор» между прогрессом и регрессом, интеграцией и задержкой. Двумя полярными отношениями к миру и к себе, определяющими ход дальнейшего развития личности. Должна заметить, что успешный выход из кризиса заключается не в выборе положительного полюса (он, как и отрицательный полюс, является крайностью), а в некотором равновесии, в динамической пропорции между двумя полюсами. Человек должен научиться быть в состоянии различать ситуации, в которых следует 34 адекватно проявлять элементы и того, и другого, например, доверия и недоверия. Ощущение идентичности всегда включает позитивные и негативные элементы, в него входит то, чем человек хочет стать, и то, чем он стать не желает. Свою задачу Э. Эриксон усматривает в том, чтобы проследить этапы успешного, прогрессивного развития личности. Успешное разрешение кризиса на каждой стадии способствует развитию определенной психосоциальной силы и навыка. Используя слово virtue – сила, добродетель (англ.), Э. Эриксон применяет термин в физическом смысле. Он относится, скорее, к потенции, чем к морали. В идеале личность выходит из каждого кризиса, обогащенная чувством внутреннего единства, обладающая более ясными суждениями и большей способностью действовать эффективно. Стадии жизненного пути (по Э. Эриксону) и приобретения каждой стадии Номер стадии Название стадии Прогрессивное приобретение стадии Регрессивное приобретение стадии Недоверие к окружающему миру Ощущение стыда и сомнения 1 Младенчество Доверие к окружающему миру 2 Раннее детство Чувство независимости 3 Дошкольное детство Инициативность 4 Отрочество Трудолюбие 5 Юность Понимание принадлежности к определенному полу 6 Ранняя зрелость Стремление к близости 7 Нормальная зрелость Жизненная активность 8 Поздняя зрелость Ощущение полноты жизни Чувство вины Чувство неполноценности Непонимание форм поведения, соответствующего данному полу Изолированность от окружающих Сосредоточенность на себе, возрастные проблемы Отчаяние Нас в связи с нашей темой, как я уже сказала, более интересуют периоды взрослой жизни человека. Это ранняя зрелость, средняя зрелость и поздняя зрелость. Кроме того, нас интересует сам переход из детства в стадию взросления. Поэтому я беру для более подробного рассмотрения не три, а четыре стадии второй половины жизни человека по Э. Эриксону. Остановимся на каждой из стадий отдельно. Юность и кризис идентичности (5-я стадия) Эту стадию Э. Эриксон определяет как кризис идентичности, возникающий в результате того, что новые социальные и биологические факторы включаются в детерминацию становления личности. Понятие идентичности По сравнению с другими понятиями, которые Э. Эриксон ввел для своих восьми стадий, идентичность становится объектом его наиболее пристального внимания. Этот термин объединяет теории глубинной психологии, когнитивной психологии и психологии эго. Концепция идентичности охватывает психологию, социологию и историю. В силу сложности этого понятия Э. Эриксон избегал его однозначного определения: «Я могу попытаться более явно представить суть идентичности, только рассмотрев ее с разных точек зрения. С одной стороны, ее можно отнести к сознательному ощущению личной идентичности; с другой – это бессознательное стремление к целостности личного характера. С третьей – это критерий 35 для процесса синтеза эго. И наконец, это внутренняя солидарность с групповыми идеалами и групповой идентичностью». Общество требует от юноши определения своего места в обществе, выбора профессии, определения жизненного пути, – одним словом, самоопределения. В то же время возмужание, изменение внешнего облика расшатывают его сложившееся представление о себе, меняют отношение к нему окружающих и перемещают его в иные демографические и социальные группы. Обретение здесь новой целостности в результате синтеза всех новообразований предшествующих стадий Э. Эриксон обозначает как формирование истинной внутренней идентичности, в структуре которой интегрируются и в то же время глубоко преобразуются все прежние идентификации ребенка: «Эта идентичность – естественная уверенность человека в том, что внутренняя тождественность и целостность, подготовленные в прошлом, соответствуют тождественности и целостности личности, какой ее видят окружающие. Она служит для человека вещественным доказательством его целостности и создает перспективу для будущей карьеры»39. Поскольку отрочество составляет переходный этап от детства к зрелости, Э. Эриксон считает этот период решающим. Приводя следующую цитату, я хочу обратить внимание на некую парадоксальность: Э. Эриксон одновременно констатирует и нереальность, невозможность данного перехода, и вместе с тем необходимость его: «Молодой человек должен, как акробат на трапеции, одним мощным движением отпустить перекладину детства, перепрыгнутъ и ухватиться за следующую перекладину зрелости. Он должен сделать это за очень короткий промежуток времени, полагаясь на надежность тех, кого он должен отпустить, и тех, кто его примет на противоположной стороне. Какое бы сочетание импульсов и защитных реакций, сублимаций и способностей ни возникало в детстве индивидуума, он должен теперь трезво оценить свои конкретные возможности в любви и в работе... Он должен выделить осмысленное сходство того, что видит в себе, с тем, как его воспринимают другие и чего, как подсказывает ему его собственное сознание, от него ждут»40. Акцент нашей культуры на обширном образовании и сложность большинства современных профессий делает развитие чувства идентичности особенно трудным. Подросток зачастую погружается в это время в ролевое экспериментирование. Современное общество признает за ним право поиска, предоставляя психосоциальный мораторий, во время которого юноша может экспериментировать, искать свое место в обществе, не спеша принимать окончательное решение. В современном обществе продленная юность – это социально, а не биологически обусловленное явление. Зачастую поиск идентичности продолжается много дольше периода отрочества и находит отражение в более поздних кризисах «среднего возраста». Э. Эриксон рассматривает две противоположные возможности, которые предоставляет личности кризис в случае успешного либо неуспешного прохождения. В первом случае человек получает идентичность, сопровождаемую такой базовой «добродетелью» возраста, как верность. «Верность есть способность сдерживать свои обещания, несмотря на противоречие системы ценностей»41. В случае отрицательного прохождения молодой человек обладает спутанной идентичностью, а «патологией» возраста является отвержение. В работах Э. Эриксона выделены определенные симптомы диффузной идентичности. По его наблюдениям, диффузность идентичности проявляется во внезапно развивающейся враждебности по отношению к ролям, предлагаемым и желательным в семье или ближайшем социальном окружении. Молодые люди ощущают в это время тревогу, чувствуют себя изолированными от мира, опустошенными, не способными сделать выбор или принять решение. Э. Эриксон, замечая, что этапы психологического формирования человека в ходе онтогенеза отнюдь не детерминируются самими по себе последовательными стадиями созревания организма, но что эффекты этого созревания сложно опосредствуются социальными институтами, приводил в качестве иллюстрации такой пример: «В некоторых “первобытных” обществах существуют “старые дети” – те члены племени, которые не 36 выдержали суровых испытаний церемонии инициации – “посвящения во взрослость”. Запрещение заниматься всеми “взрослыми” видами деятельности определяет психологическую незрелость этих индивидов, несмотря на полноценное физическое созревание»42. В современном мире подростки, не достигшие идентичности, сохраняют отклонение от нормы либо посвящают себя служению революционным идеям и ценностям. Ранняя зрелость (6-я стадия) Э. Эриксон характеризует эту стадию наличием дилеммы: «близость против изоляции». Эта стадия знаменует собой начало зрелого периода жизни. Это время завоевания независимости от родителей и от школы, период установления дружбы и близких взаимоотношений. Это возможно только после того, как у человека сформировалось чувство идентичности. Человек готов смешать свою добытую столькими усилиями идентичность с партнером, с которым он будет разделять цикл «Работа рождение детей отдых ». Кризисом этой стадии становится обычно происходящая в этот период подлинная взаимность с любовным партнером. Уровень близости значительно отличается от прежних сексуальных опытов и интенсивного поиска сексуальной идентичности. В противном случае человек оказывается в одиночестве, и близость с другим воспринимается им как опасность. Это стадия развития новой добродетели возраста – любви. Э. Эриксон доказывает, что это одна из мощнейших сил в человеке: «Любовь состоит во взаимной преданности, подавляющей антагонизм, присущий разделенным функциям». Любовь принимает много различных форм. Но если между взрослыми людьми наступает настоящая близость, то любовь включает в себя разделенную идентичность и взаимное уважение. Нормальная зрелость (7-я стадия) Зрелая личность стоит перед выбором: «генеративность (производительность, продуктивность, плодовитость, творчество) против стагнации». Он длится на протяжении всей взрослости. Близкие отношения и преданность определенным людям переходят в общую заботу о воспитании и поддержке следующего поколения. С точки зрения человеческой психосоциальной эволюции, люди – существа обучающие. Они должны научить следующее поколение реализовывать идентичность, поддержать умения и навыки. Однако производительность подразумевает заботу не только о потомстве, но и обо всем, что создается человеком в этой стадии, о «порождениях ума и сердца»: идеях, идеалах, творениях, продуктах и самих себе, поскольку человек также является продуктом собственного творчества: «Забота выражается во всеобъемлющем интересе к тому, что было произведено любовью, необходимостью или случаем. Забота преодолевает амбивалентность, присущую необратимым обязательствам»44. Если сфера продуктивности человека не расширяется, он рискует стать жертвой скуки и стагнации. Оказавшись не востребован, человек будет страдать от нарциссизма и погруженности в себя. Поздняя зрелость (8-я стадия) В последней, восьмой, стадии жизни (поздняя зрелость, или старость) человек выбирает между эгоинтеграцией (целостностью) и отчаянием (безысходностью). Ощущение интеграции эго, которое вбирает в себя принятие человеком уникального жизненного цикла с его историей побед и поражений, поддерживает ощущение порядка и значительности в личной жизни и в мире вокруг. Вместе с ощущением интеграции и целостности эго приходит осознание ценности другого образа жизни, даже совершенно отличного. Интеграция несет с собой перспективу – способность видеть человеческую жизнь в единстве и понимании человеческих проблем. В старости эгоинтеграция воплощается в такой добродетели, как мудрость. «Не каждый человек создает собственную мудрость. Для большинства суть ее составляет традиция, – пишет Э. Эриксон. – Мудрость представляет обособленный интерес к жизни самой по себе перед лицом смерти»45. Мудрость придает аккумулированному человеческому опыту и знанию новую целостность. Люди, развившие в себе мудрость, 37 становятся образцами интегрирования и совершенства. Они дают вдохновляющий пример для молодежи, ведущей сходный образ жизни и живущей их идеалами. Чувство интеграции может также облегчить ощущение беспомощности и зависимости, характерное для преклонного возраста. Если человек не соответствует своей самооценке, то очень вероятно погружение его в отчаяние ему будет казаться, что времени слишком мало, чтобы начать все сначала. Отчаяние проявляется в страхе смерти или в презрении к другим ценностям и их отрицании, в отрицании общественных институтов и другого образа жизни. Здесь важно отметить, что модель старости эволюционирует по мере того, как удлиняется жизнь человека и изменяются параметры старения. ТЕОРИЯ РАЗВИТИЯ И ПОНЯТИЕ ИНДИВИДУАЦИИ К.Г. ЮНГА Еще один ракурс относительно кризисов взрослого человека задает юнгианская теория развития. Развитие человека – это, согласно К.Г. Юнгу, развитие его сознания. Для первобытного человека душевная жизнь состояла только из данностей, в то время как душевная жизнь человека культурного полна проблематики. «Существованием проблематики мы обязаны росту сознания, данайскому дару культуры. Отступление от инстинкта и противопоставление ему себя образует сознание. Инстинкт представляет собой природу и жаждет природы. Сознание, напротив, может желать только культуры или же ее отрицания». Ставя вопрос о том, каким образом случилось так, что человек вообще стал обладать сознанием, К.Г. Юнг шутит: «Я не знаю, как это произошло, потому что когда первые люди стали сознательными, меня не было на свете», однако предлагает проследить за этим процессом на примере взросления детей. В работе «Проблемы души нашего времени» К.Г. Юнг рассматривает периоды жизненного пути человека, среди которых его интересуют по большей части периоды жизни взрослого человека, так как именно тогда человек становится осознанным. К.Г. Юнг специально не задавался вопросом построения возрастной периодизации, он делает это в связи с исследованием развития сознания, и когда он пишет про этапы жизни человека, то число этих этапов непостоянно. В одних случаях К.Г. Юнг следует биологической схеме, различая три фазы: досексуальную, сексуальную и фазу сексуальной дезинтеграции, проявляющейся в регрессии к досексуальной фазе. В других случаях этих этапов оказывается больше: «Дуга жизни, состоящая из ста восьмидесяти градусов, делится на четыре части»47: детство, молодость, средний возраст и старость. Если изложить теорию развития вслед за К.Г. Юнгом через метафору «проблем» каждой стадии, то суть ее в следующем. Детство В детстве (до полового созревания) мы являемся проблемой для других, но еще не осознаем свои проблемы, потому что ребенок «все еще заключен в психологическую атмосферу своих родителей»; сознательное отделение эго от родителей происходит в период полового созревания: «Вплоть до этой эпохи психология индивида, в сущности, является инстинктивной и потому беспроблемной»48. Пубертат и молодость «Духовное рождение и вместе с тем осознанное отделение себя от родителей наступает обычно только вместе с вторжением сексуальности в пубертатном возрасте. С этой физиологической революцией связана также и революция духовная. Вследствие телесных изменений “Я” выпячивается до такой степени, что зачастую заставляет считаться с собой совершенно несоразмерно. Отсюда и название “переходный возраст”»49. Главная проблема, которую предстоит решить в это время, – это и есть проблема перехода в стадию молодости. По К.Г. Юнгу, «эта ступень простирается от непосредственно послепубертатного времени и примерно до середины жизни, которая приходится на возраст где-то между тридцатью пятью и сорока годами». Проблем очень много, но «если попытаться извлечь из 38 почти неисчерпаемого многообразия индивидуальных проблем молодого возраста общее и самое главное, то наталкиваешься на определенную характеристику, присущую, похоже, всем проблемам этой ступени: речь идет о выраженном в той или иной степени застревании на детской ступени сознания, о сопротивлении действующим в нас и вокруг нас силам судьбы, которые пытаются вовлечь нас в мир. Что-то в нас хотело бы оставаться ребенком». Сопротивление направляется против расширения сферы жизни, являющегося важной особенностью этой фазы. «Стать социальным существом и преобразовать свою первоначальную природу так, чтобы она более или менее отвечала этой форме существования» – вот достижение этой фазы. В молодости и среднем возрасте мы осознаем свои проблемы; проблемы молодости возникают главным образом потому, что юноша цепляется за детские иллюзии. Лучше всего эти проблемы решаются, когда «человек достигает чего-то в жизни, становится полезным». «Для молодого, еще не добившегося успеха человека чрезвычайно важно сформировать свое сознательное Я активным и действенным, то есть воспитать волю. Если он не совсем уж гений, то ему вообще не стоит верить во что-либо, не идентичное воле. Он должен ощущать себя волевым существом, а все остальное может обесценить или же мнить зависящим от воли, потому что без этой иллюзии ему не достичь социальной адаптации». Зрелый возраст Если воля – главное, что стоит развивать в молодости, во второй половине жизни все иначе. Чем ближе середина жизни и чем больше удалось утвердиться в своей личной установке и социальном положении, тем сильнее кажется, что найдены правильная линия жизни, верные идеалы и принципы поведения. Поэтому в дальнейшем возникает представление, что они незыблемы, и появляется желание навсегда за них зацепиться. Однако исподволь подготавливается существенное изменение человеческой психики. «Мы не можем прожить вечер жизни по той же самой программе, что и утро, потому что того, чего много утром, будет мало вечером, а то, что верно утром, вечером будет уже не верно», – пишет К.Г. Юнг. Сетуя на то, что для сорокалетних людей нет школ, «которые готовили бы их к будущей жизни с ее требованиями так же, как вводят в знание мира и жизни наших молодых людей школы и институты», К.Г. Юнг все же делает оговорку, что «это не совсем верно. Наши религии с давних пор являются или когда-то были такими школами», хотя и для очень малого числа людей. Итак, сорокалетнему человеку «больше не нужно воспитывать волю – скорее, чтобы понять смысл своей индивидуальной жизни, нужен опыт собственной сущности. Социальная полезность уже не столь желанна, как раньше. Он воспринимает свою социально бесполезную творческую деятельность как работу над собой, и как личное благодеяние»50. Проблемой зрелого возраста может стать то, что «мы цепляемся за свою молодость подобно тому, как юноша цепляется за свое детство»51. То есть проблема все в том же, что и раньше, – в неспособности перешагнуть через порог предыдущей фазы. «Очень часто встречающиеся невротические расстройства зрелого возраста имеют нечто общее: они пытаются перенести психологию фазы молодости через порог зрелого возраста»52. Старость На мой взгляд, заслуга К.Г. Юнга перед психологией развития в том, что он обратил свое внимание на вторую половину жизни человека. Юнг предположил, что в ней есть свой смысл и цели, отличные от периода молодости: «Человек вряд ли доживал бы до семидесяти и восьмидесяти лет, если бы подобное долгожительство не отвечало некоей цели человека как вида. Значит, вторая половина жизни тоже имеет свой смысл и цель, а не является всего лишь жалким придатком к первой. У примитивных племен, например, мы видим, что хранителями мистерий и законов почти всегда бывают старики, которые, по сути, и сохраняют культуру племени. А как обстоит дело у нас? Куда девалась мудрость стариков? Где их тайны и сказки? У нас старики пытаются скорее подражать молодым. В Америке даже считается идеалом, если отец ведет себя как брат своих сыновей, а мать как младшая сестра своей дочери». 39 Это, по мнению К.Г. Юнга, происходит оттого, что мало кто из людей умеет жить: «Искусство жить является самым важным и самым редким из всех искусств – исчерпать всю чашу красоты, кому это удавалось? Так что для большинства людей слишком многое остается непережитым... и, таким образом, они переступают через порог старости с неудовлетворенными притязаниями, которые невольно заставляют их смотреть назад»53. Однако если цель не позади, а там, где ей и следует быть, – впереди, то для пожилого человека это не что иное, как смерть и подготовка к ней. Для того чтобы эта цель стала осмысленной, а не ужасающей, нужна вера, по большей части утраченная образованными людьми. И тогда возникает проблема старости: «Врачевателю души пожилой человек, не способный расстаться с жизнью, кажется таким же слабым и больным, как и юноша, который не в состоянии ее построить. И в самом деле, как в том, так и в другом случае речь идет об одной и той же детской жадности, о том же самом страхе, об одном и том же упрямстве и своеволии. Как врач я убежден, что, так сказать, гигиеничнее видеть в смерти цель, к которой нужно стремиться, и что сопротивление этому является чем-то нездоровым и ненормальным, потому что оно делает вторую половину жизни бесцельной... С психотерапевтической точки зрения было бы лучше, если бы мы могли думать, что смерть – это всего лишь переходный период, часть неизвестного и долгого процесса жизни»54. Обращаясь к вышесказанному, я хочу обратить внимание на совпадения не только мыслей, но даже слов, которыми пользуются для формулировки переходных кризисных периодов такие не схожие между собой психологи, как К.Г. Юнг и Л.С. Выготский. Так, К.Г. Юнг для характеристики симптомов юношеского кризиса употребляет слова «упрямство» и «своеволие». У Л.С. Выготского эти два определения входят в «семизвездие» симптомов кризиса трех лет, представляющего собой психологический аналог любого кризиса эмансипации, в том числе пубертатного. Вообще же нельзя не обратить внимания на сходство проблем представителей любого возрастного этапа в тот момент, когда они оказываются в переходном периоде: по словам К.Г. Юнга, проблемой является то, что «чтото в нас хотело бы оставаться ребенком». Индивидуация В поисках ответ на вопрос психического развития человека, К.Г. Юнг создал теорию индивидуации – процесса, представляющего собой реализацию самости. Это централизованный процесс, в ходе которого возникает новый центр личности. Формирование целостной личности – задача среднего возраста. В первой половине жизни задача индивидуума заключается в адаптации к внешнему миру, человек экстравертирован, он адаптируется к требованиям общества. Во второй половине жизни он как бы разворачивается и обращается вовнутрь: он интровертирован и осваивает внутренний мир, а не внешний. Этот процесс в целом представляет собой два этапа индивидуации, восхождения человека к собственной индивидуальности. Первый этап заключается в посвящении, или инициации, во внешний мир и завершается формированием персоны, или структуры эго, то есть такого склада личности, который самим носителем и окружающими его людьми воспринимается за таковую, но, в сущности, таковой не являющейся. К.Г. Юнг пишет: «Можно сказать, немного преувеличивая, что персона есть то, чего в действительности нет, но о чем она сама, как и другие, думает, что есть». Второй этап есть посвящение в мир внутренний, и он является процессом дифференциации и отчуждения психологии индивидуальной от коллективной, иначе это процесс «восамления». Индивидуация и жизнь в режиме коллективных ценностей представляют собой дивергентные (расходящиеся) тенденции. По мнению К.Г. Юнга, их связывает друг с другом вина. Тот, кто вступил на личностную тропу, до некоторой степени отстраняется от коллективных ценностей, но при этом не теряет тех аспектов психического, которые коллективны унаследованным образом. Чтобы «искупить» вину за свой «уход», индивид обязан произвести что-то ценное для пользы общества. 40 Говоря о втором этапе индивидуации, К.Г. Юнг предостерегает, что этот путь подходит не для всех, подобная самореализация – удел немногих: «Он также не лишен опасности, и требуется строжайший контроль сотоварища или врача, а также собственного сознания, чтобы сохранить целостность эго от яростного вторжения содержания бессознательного... Попытка предпринять такое путешествие в одиночку... будет для западного человека опасна, если ее вообще удастся предпринять». КРИЗИС И ИНИЦИАЦИЯ: СХОДСТВО И РАЗЛИЧИЕ Итак, во второй главе мы рассмотрели явление инициации и обзор представлений об инициации в соответствующих науках, в третьей – познакомились с основными психологическими теориями нормативных кризисов развития. Теперь соотнесем понятие инициации и понятие нормативного возрастного кризиса: в чем их сходство и в чем различие? Сходство критических периодов по Л.С. Выготскому с явлением инициации И то и другое – не что иное, как переход от одной структуры личности к другой с временной потерей ориентации индивидуума в социальном пространстве. Лишний раз об этом свидетельствует такое явление, сопровождающее кризис подросткового возраста, как амнезия: «Ни одна эпоха нашей жизни не забывается так, как годы полового созревания... Мы знаем, что память лежит в основе того, что психологи обычно называют единством и тождеством личности... Разрыв в памяти указывает обычно на переход из одного состояния в другое, от одной структуры личности к другой». Если же мы обратим внимание на структуру кризиса и инициации, то и здесь увидим сходство. «Критические возрасты имеют ясно выраженное трехчленное строение и складываются из трех связанных между собой литическими переходами фаз: предкритической, критической и посткритической», – пишет Л.С. Выготский. При этом вторая фаза – кульминационная, в ней кризис достигает апогея, то есть трудновоспитуемость ребенка и разрушительный характер развития проявляются особенно ярко. Инициация также состоит из трех фаз, открытых А. ван Геннепом: из сегрегации, транзиции и инкорпорации. Во второй фазе личность инициируемого трансформируется, то есть разрушаются неадаптивные механизмы и зарождаются новые. Мы видим, что в том и другом случае речь идет об одном и том же явлении – трансформации личности через определенные промежутки времени, именуемые Л.С. Выготским стабильными стадиями жизни. Сходство понятия кризиса по Э. Эриксону и инициации Теория кризисов Э. Эриксона не только подтверждает мое предположение о том, что за кризисом и инициацией стоит одно и то же явление, но и вносит дополнительные аргументы. Начать хотя бы с того факта, что при изучении кризисов развития исследователь обращается к информации о жизни не только своих цивилизованных соотечественников, но и племен индейцев, приводя в качестве иллюстрации к кризису идентичности инициатический обряд перехода во взрослость. Хотя Э. Эриксон не исследует, как Л.С. Выготский, отличительные особенности кризисных периодов, зато он рассматривает те драматические моменты периодов жизни взрослого человека, когда тот стоит перед выбором между двумя альтернативами: позитивной и негативной. Эта полярность характерна именно для моментов перехода: можно пройти кризис (и инициацию) и получить новый статус, а можно не пройти и остаться в прежнем. Э. Эриксон даже приводит пример не прошедших инициацию «старых» детей, что лишний раз подтверждает тождественность двух явлений. И наконец, если мы вслед за Э. Эриксоном рассмотрим периоды развития взрослого человека, то убедимся в том, что каждому возрастному нормативному кризису соответствует свой обряд инициации. То есть каждое «приращение» психологических новообразований сопровождается ломкой старых и трансформацией личности. Причем если инициация, соответствующая кризису переходного периода, обязательна для всех членов общества (в 41 противном случае племя берет на себя непосильное бремя обслуживать выросших, но не ставших самостоятельными членов общества), то более поздние инициации – удел далеко не всех членов общества, а только наиболее продвинутых в развитии сознания. Среди стариков их остается еще меньше, и Э. Эриксон также отмечает тот факт, что не все старики проходят кризис позитивно: «Не каждый человек создает собственную мудрость. Для большинства суть ее составляет традиция». Кризис по К. Юнгу и инициация К.Г. Юнг, так же, как и упомянутые выше исследователи, пишет о смене задач в различных фазах жизни, о психических трансформациях, но самое главное – о том, что в подобные периоды человек часто остается один на один со своей проблемой, без ориентира, без помощи извне, при этом остро в ней нуждаясь. Такие периоды можно назвать как кризисом, так и инициацией, для ученого они идентичны, ибо, согласно К.Г. Юнгу, «в психологическом смысле инициация возникает тогда, когда человек осмеливается действовать вопреки природным инстинктам и открывает в себе возможность движения в направлении к сознанию». Для К.Г. Юнга инициация – это процесс, хотя и утраченный в качестве ритуала, но продолжающий практиковаться в виде психоанализа и представляющий собой трансформацию бессознательного – психологический переход, включающий в себя регрессию и временную утрату эго, к сознанию и реализации ранее не осознанной психологической потребности: «Трансформация бессознательного, возникающая в анализе, делает естественной аналогию с религиозными церемониями инициации, которые все же в принципе отличаются от природного процесса тем, что ускоряют естественный ход развития и заменяют спонтанное возникновение символов сознательно укомплектованным набором символов, предписанных традицией»55. Еще одним фактом, сближающим инициатический процесс и кризисное состояние, является тот, что в обоих случаях человек нуждается в патронировании. Говоря о втором этапе индивидуации, К.Г. Юнг прямо заявляет об опасности путешествия в бессознательное в одиночку. И именно К.Г. Юнг сравнивает психоаналитика с наставником в инициации, признавая тем самым их тождественные функции. Таким образом, мы приходим к тому выводу, что понятие инициации шире, чем понятие нормативного возрастного кризиса. Тем не менее два эти понятия пересекаются в той части, которая касается перехода личности из одного периода жизненного пути в другой. Я использую именно этот аспект значения понятия «инициация», то есть для меня «нормативный возрастной кризис» и «инициация» суть синонимы. Глава 4 ИНИЦИАТИЧЕСКИЕ СЮЖЕТЫ ВОЛШЕБНЫХ СКАЗОК ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ Как появилась волшебная сказка? На этот вопрос никто не знает ответа, известно только, что одинаковые сюжеты одновременно возникли в разных местах Земли независимо друг от друга. Мне кажется, я знаю, как это было, потому что во время психотерапевтических сессий имею дело с аналогичным феноменом: незнакомые между собой люди приходят на индивидуальную консультацию и рассказывают идентичные сюжеты из своей жизни. Терапевтические сессии, как и волшебные сказки, тоже очень похожи, даже если они проходят в разных группах, и даже в разных городах, и даже в разных странах... Например, на занятиях по гештальт-консультированию я показываю студентам фильм, снятый в 1970-е годы на семинаре Фрица Перлза в Америке, где он проводит самую настоящую классическую инициатическую сессию, каких много на каждой женской группе. Я часто 42 пересказываю на обучающих курсах содержание сессий своих клиенток, и они, повторенные не один раз, звучат как сказки. Причем именно как волшебные сказки, потому что каждая сессия – это рассказ о невероятном, сверхъестественном событии в жизни человека, которое наложило печать не только на всю его жизнь, но очень часто на жизни нескольких поколений. И речь идет не обязательно о женщинах, пол не имеет значения. Вот, например, одна из мужских сказок-сессий, которую я запомнила сразу и навсегда. «УМЕРЕТЬ МОЛОДЫМ И НА ВЗЛЕТЕ» Приходит как-то раз мужчина лет сорока, да такой красивый, что ни в сказке сказать, ни пером описать... И говорит, что, мол, все у него было: красавица жена, детишки-отличники, дом, дача, машина, бизнес. И вдруг в одночасье все пропало: жена ушла к другому, забрала детей, а заодно и все имущество – оно на ее имя было записано. Бизнес рухнул, и вот теперь сидит этот писаный красавец передо мной, костюм на нем все еще шикарныи, но воротничок у рубашки уже засалился, и на всем облике героя лежит печать запустения: трехдневная щетина, ввалившиеся глаза, обострившиеся черты, а главное – суетливость в жестах, так не идущая человеку, привыкшему повелевать. – И чего хотите? – Понять, что это за заклятье такое. Будто сглазили меня... – И кто бы это мог быть? – Не знаю, только не живут у нас в роду мужики дольше сорока трех лет. – А что такое? – Отец мой только-только получил высокую должность – вдруг погиб при исполнении как раз в сорок три года. Дядя тоже не дотянул до дня рождения месяц, тоже умер не своей смертью, а героической – спасал людей, а тоже было что терять. – А кто был первым в плеяде героев? – Вот, вы правильно сказали, именно героев. Прадед был дворянин, служил в царской армии. Погиб героически, портрет до сих пор есть с надписью: «Умереть молодым и на взлете!» Это прадед так любил говорить. Дед тоже во время военных действий... – Достаточно. Нашли. На взлете, говорите вы? А это что значит? – А это значит, что человек всего достиг, своей вершины... О! Это же про меня! Это же я достиг всего, чего хотел, и мне уже вот-вот будет сорок два... – А жить-то хочется, поди? Вот вы и сбросили балласт, что- бы не быть «на взлете»... – И что теперь делать? – А что хотите? – Жить хочу, но не в нищете, а по-человечески. – Придумайте «расколдовыватель». Можно это сделать по-разному. Например, мужчины вашего рода встанут в ряд, и каждый герой будет давать наказ представителю следующего поколения, чтобы он умер молодым и на взлете. Дойдет очередь до вас – поделитесь чувствами, которые при этом возникнут. – Я не хочу умирать молодым и на взлете! – Как бы вы ваш семейный завет передали своему сыну? – Да никак! Я не согласен с этим заветом! Послушай, сынок. Ты можешь иметь все что хочешь и жить при этом долго и счастливо! Тут и сказке конец. Так выпьем же за то, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было. ТАИНА ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ Согласитесь, что это как раз одна из тех историй, какие не так часто и не со всеми подряд случаются, и при этом в ней есть что- то завораживающее, какая-то непостижимая тайна, которая заставляет, не отрываясь и затаив дыхание, слушать, чтобы узнать, чем всетаки дело кончилось, с надеждой на «хороший конец». Тайна в ней все: это и 43 околосмертный опыт, который делает жизнь настолько значительной, что только в такие вот моменты и чувствуешь ее вкус по-настоящему. Тайна и те неисповедимые пути, которыми передается «заклятье» из поколения в поколение мужчин в этой семье. Тайна и те неведомые глубины нашего естества, в которых есть какие-то сверхъестественные силы, позволяющие нам найти выход и справиться со злыми чарами... Неудивительно, что такие истории передавали из уст в уста. На мой взгляд, волшебные сказки являются как раз вот такими необычными историями с «хорошим концом», в которых человеку удалось найти «расколдовыватель» против жизненных невзгод. Такие люди – герои, они сделали нечто важное не только для себя, но и для своего рода, для окружающих людей, точно так же, как во время групповых терапевтических тренингов человек, делающий в кругу свою сессию, этим самым прокладывает путь для других участников группы. Волшебная сказка – это и есть коллективная метафора, которая передает из поколения в поколение зашифрованный в сказочные образы код этого общечеловеческого пути. Только в отличие от рассказанной мною истории, имеющей значение только для мужчин одного конкретного рода, волшебные сказки имеют значение буквально для каждого из нас, для любого представителя человеческого рода. Сказки рассказывают, как «расколдовать» себя в те моменты жизни, когда она, достигнув вершины очередной стадии, постепенно идет на убыль и в конце концов превращается в застойное болото. То есть когда человек, прожив стабильный период своей жизни, оказывается в кризисе, лишенный ориентиров и привычных поведенческих схем, когда ему кажется, что он умирает – и он действительно умирает в конце каждой стадии и больше никогда не будет существовать в своем старом качестве. Сказки наделены символами, с помощью которых наше бессознательное посылает «сообщения», которые можно осознавать и таким образом объединять в некую целостность. Хотя они при* сущи, кроме сказки, и сновидениям, и видениям людей вне зависимости от пространства и времени, в котором они живут, читать эти символы может только профессионал, дилетанту они кажутся «ерундой». В этой главе мы, опираясь на структурно-функциональный анализ В.Я. Проппа, займемся тем, что овладеем сказочной грамотой. Для начала отберем для этого подходящие сказки. ОТБОР СКАЗОК ДЛЯ АНАЛИЗА Вроде бы отобрать сказки для анализа женской инициации очень легко. Когда я обнаружила сходство сессий клиенток с сюжетами сказок, я навскидку назвала сразу не меньше десятка. Гораздо сложнее было потом эти интуитивно найденные сказки обобщить на уровне закономерностей. Они должны были соответствовать следующим требованиям: быть фольклорными (а не авторскими), волшебными (а не бытовыми), женскими (а не мужскими), взрослыми (а не детскими). Ниже я попытаюсь объяснить, почему это так важно. Первый критерий: сказка должна быть фольклорной Почему сказка должна быть народной? Дело в том, что закономерности, о которых идет речь (наличие инициатического кода), касаются только фольклора, искусственно созданные сказки им не подчинены. Поэтому важно, чтобы сказка сохранила свою первозданную структуру как можно более чистой. Я отобрала фольклорные русские волшебные сказки, несколько авторских и литературно обработанных русских и зарубежных и несколько Фольклорных волшебных сказок разных народов, а именно: «Амур и Психея» Апулея; сказки французского собирателя Шарля Перро; сказки из собрания братьев Гримм и из сборника А.И. Афанасьева; «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» А.С. Пушкина; сказку «Аленький цветочек», записанную С.Т. Аксаковым, и еще несколько менее известных сказок. Этот материал далеко не однороден. Со стороны содержания – да, все они являются волшебными и героиня их – девушка, которая проходит одну или две инициации. Однако со 44 стороны формы не все они носят характер фольклорных, а следовательно, не все имеют чистую структуру. Однако строго соблюсти это условие практически невозможно, потому что сказки стеши записывать только в XVII веке, а с научной целью – еще позже. Однако, если посмотреть иначе, «чисто народных» сказок не бывает. В этом вопросе я разделяю точку зрения Л.С. Выготского, который считает, что «совершенно ложно то представление, будто народная поэзия возникает безыскусственно и создается всем народом, а не профессионалами – сказителями, петарями, бахарями и другими профессионалами художественного творчества, имеющими традиционную и богатую глубоко специализированную технику своего ремесла и пользующимися ею совершенно так же, как писатели позднейшей эпохи. С другой стороны, и писатель, закрепляющий письменный продукт своего творчества, отнюдь не является индивидуальным творцом своего произведения. Пушкин отнюдь не единоличный автор своей поэмы. Он, как и ... сказитель былины, оказался только распорядителем огромного наследства литературной традиции, в громадной степени зависимым от... традиционных сюжетов, тем, образов, приемов, композиции»66. Поэтому при отборе сказок для меня самым важным было то, чтобы по структуре авторские сказки не отличались от подлинных народных сказок, положенных в основу авторских. Второй критерий: сказка должна быть волшебной Дать определение волшебной сказки не так просто. Согласно пониманию в аналитической психологии К.Г. Юнга, «волшебные сказки – истории, представляющие коллективное бессознательное, известные с доисторических времен, изображающие “неученое”, дописьменное поведение и мудрость человеческого рода. В волшебных сказках обнаруживаются сходные мотивы, прослеживаемые в самых различных эпохах в самых разных частях света. Наряду с религиозными идеями (догмами) и мифами сказки поставляют нам символы, с помощью которых бессознательные содержания можно ввести в сознание, истолковать и объединить в некое целое. К. Юнг в своих исследованиях установил, что подобные типичные формы поведения и сами мотивы появляются в сновидениях, видениях и иллюзорных системах как здоровых людей, так и душевнобольных вне зависимости от той или иной культурной традиции»67. Это определение характеризует волшебную сказку со стороны содержания, присущего не только сказке, но и видениям, и сновидениям людей не зависимо от пространства и времени, в котором они живут. Со стороны ее формы волшебную сказку охарактеризовал В.Я. Пропп. Он так же, как и К. Юнг, отмечает универсальность сказки, «ее, так сказать, повсюдность», которая «столь же поразительна, сколь ее бессмертие»: «Все виды литературы когда-нибудь отмирают... Сейчас для чтения Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана требуется некоторая подготовка. То же можно сказать о литературе любой эпохи. Кто сейчас может читать Данте? Только образованные люди. Между тем сказку понимают решительно все. Она беспрепятственно переходит все языковые границы, от одного народа к другому, и сохраняется в живом виде тысячелетиями... Это происходит потому, что сказка содержит какие-то вечные, неувядаемые ценности»68. Напомню, что под ценностями В.Я. Пропп подразумевал то, что в сказке отражается обряд инициации, свойственный родовому строю. Герой сказки, подобно неофиту при посвящении, оказывался перед вратами смерти и проходил через смертельное испытание, преобразившись. Далее следовали его свадьба и воцарение. Как уже говорилось, В.Я. Пропп разложил сказки на составляющие, назвав их функциями, и выяснил, что все сказки имеют идентичную структуру. Однако подобная структура характерна не для всех сказок, а только для волшебных, и для него именно последовательность функций, или структура сказки, служит их отличительным признаком при сравнении с другими жанровыми формами. Определение волшебной сказки, таким образом, ученый дает через ее форму: «Волшебная сказка есть рассказ, построенный на 45 правильном чередовании приведенных функций в различных видах, при отсутствии некоторых из них для каждого рассказа и при повторении других»69. В.Я. Пропп отдает отчет в том, что при таком определении термин «волшебный» теряет свой смысл, ибо есть множество сказок с элементами волшебства, фантастики, но построенных иначе, например, литературные сказки. В то же время, есть единичные новеллы, легенды, сказки о животных, совпадающие по структуре с волшебными сказками, но при этом не являющиеся волшебными. В.Я. Пропп считает, что правильнее было бы называть волшебные сказки «мифическими», по сходству строения с мифами и рыцарскими романами. Лично я называю волшебной сказку, изображающую инициации героя или героини и построенную на чередовании 31 функции. Такой взгляд позволяет обнаружить следующее: 1) сказка заключает в себе не весь жизненный путь героини, а только его кризисные моменты, или инициации; 2) в полной волшебной женской сказке заключена не одна инициация героини, а три; 3) в сказке заключены также инициации лжегероини, которая демонстрирует отрицательные стратегии прохождения; 4) кроме героини, сказка содержит других персонажей, что отражает социальную ситуацию в переходные моменты жизни; 5) в сказке в символической форме описаны нормативные ролевые конфликты. Третий критерий: сказка должна быть «женской» С этим понятно: я исходила из задачи осветить только женские инициации – тот отрезок жизненного пути женщины, когда она превращается из девочки в женщину и дальше. Поэтому пол главного героя имеет значение. Есть мужские сказки (типа «Царевна-лягушка», где, хотя косвенно и просматривается женский путь, но главным героем является мужчина, Иван-Царевич)* а есть женские. Я отобрала только те сказки, где героиня – женщина, а не мужчина. Четвертый критерий: героиня сказки должна быть взрослой женщиной На первый взгляд, кажется, что соблюсти это правило совсем легко. Но не тут-то было. Героини сказок – не живые люди, они не стареют и в конце сказки предстают такими же, что и в начале. Как тогда понять, взрослая героиня или нет? Я пошла от противного: искать не те сказки, в которых героиня взрослая, а те, в которых она не ребенок и не старуха. Маркерами я решила считать формальные признаки взросления, например, свадьбу героини, рождение ребенка. Таким образом отсекаются «детские» сказки типа «Гуси-лебеди» и сказки о старушках типа «Золотая рыбка». Тогда нижней границей будет пубертат – то есть время перехода от детства к взрослости, а верхней – взросление собственных детей, знаменующее переход к старости. Один и тот же момент в сказке, когда мачеха выгоняет падчерицу из дому, является для падчерицы концом детства и началом взрослости, а для мачехи – концом взрослости и началом старости. В итоге получилось, что я отобрала те сказки, в которых героиня находится в детородном периоде. МЕЖСЮЖЕТНЫЙ И ПОСЮЖЕТНЫЙ ПОДХОДЫ ПРИ ОТБОРЕ СКАЗОК Напомню, что конечная моя цель – осветить психологическую инициацию женщины в волшебных сказках. Для того чтобы отобрать сказки для этой цели, я использовала как посюжетный, так и межсюжетный подход. Каждый из них по отдельности не может быть достаточным, так как имеет свои ограничения. Посюжетное изучение сказки При посюжетном анализе сказок выбираются сказки с одинаковым или похожим сюжетом. Этот путь систематизации сказок, с точки зрения В.Я. Проппа, является 46 тупиковым, так как сю- не единица, а комплекс, он не постоянен, а изменчив, поэтому исходить из него в изучении сказки нельзя. Ученый предостерегает: «Между сюжетами имеются самые тесные связи, так что элементы одних сюжетов входят в другие, и... между сюжетами иногда трудно, а иногда и невозможно провести грань». Тем не менее при этом В. Я. Пропп соглашается, что «типы сюжетов, несомненно, существуют». Более того, в книге «Русская сказка» он дает краткий обзор сюжетов, среди которых мне оставалось только выбрать подходящие типы. Это типы «Амур и Психея» (в общемировой классификации «Красавица и чудовище») и «Сказки о гонимой падчерице»; подтипами являются «Золушка», «Красавица в гробу», «Крошечка-Хаврошечка». При посюжетном отборе они выстраиваются в следующую иерархию: Тип 1: «Красавица и чудовище» (у В.Я. Проппа «Амур и Психея»). Тип 2: «Мачеха и падчерица». Подтип 1: «Сказки об уведенной в лес падчерице». Подтип 2: «Золушка». Подтип 3: «Буренушка», «Косоручка». Подтип 4: «Красавица в гробу». Межсюжетное изучение сказки Межсюжетное изучение сказки более продуктивно: сам В.Я. Пропп, как уже упоминалось, воспользовался именно этим подходом: взял наугад 100 сказок подряд из собрания А.Н. Афанасьева и составил схемы всех этих сказок, расположив их друг под другом, и таким образом получил универсальную функциональную структуру сказки. Однако мы при таком подходе теряем свою цель: рассмотреть не весь жизненный путь человека вообще, а, во-первых, женский путь, во-вторых, всего лишь отрезок этого пути, совпадающий с детородным периодом. Следовательно, мы не можем взять наугад любые сказки, а должны ориентироваться на те сюжеты, в которых действует не герой, а героиня, причем соответствующего возраста, то есть подойти посюжетно. Таким образом, я использую оба подхода: и посюжетный, и межсюжетный. Первый позволил отобрать из всего многообразия сказок именно женские сказки. Второй в рамках этих сюжетов помог соотнести структуры сказок и обнаружить «зашифрованные» в них инициации. ПОЛНЫЕ И НЕПОЛНЫЕ СКАЗКИ Это еще одна классификация сказок по их структуре, которая для нас чрезвычайно важна. Все волшебные сказки делятся на полные и неполные. В неполных сказках либо содержится только один круг действий героини, либо два круга действий, но второй круг проходит лжегероиня. Например, сказка «Старуха-говоруха» – неполная с одним кругом действий. В ней героиня отправляется в лес, успешно проходит испытание и возвращается, совершив только один круг действий. Сказка «Морозко» тоже неполная, но с двумя кругами действий. В ней героиня отправляется в лес, успешно проходит испытание и возвращается, совершив первый круг действий, а потом лжегероини отправляются в лес, не проходят испытание и возвращаются с позором, совершив второй круг действий. Полные сказки содержат два круга действии (или два хода). Например, в сказке «Амур и Психея» героиню увозят на скалу смерти, она успешно проходит испытание и возвращается замужней – это первый круг действий героини. Далее героиня теряет мужа и все приобретенное, проходит второй круг испытаний и, возвратившись, воцаряется – это второй круг действий героини. ДВЕ ИНИЦИАЦИИ ГЕРОИНИ В ПОЛНЫХ СКАЗКАХ Каждый круг испытаний соответствует новой инициации героини или лжегероини. Я не 47 сразу поняла, что в сказке не одна, а больше инициаций. В.Я. Пропп, например, признавая, что в сказке содержится указание на обряд инициации, не уточнял, сколько именно инициаций в ней содержится. Более того, обнаружив, что в полной сказке два круга действий, то есть, по сути. Два набора одинаковых функций героя, В.Я. Пропп не дал этим Функциям новых названий, а просто обозначил как вставку с теми номерами: 8-15 bis. Зафиксировав этот повтор, он констатировал, что на структурно-функциональном уровне мы имеем то самое, что и в первом блоке: «Сказка, по существу, начинается сначала. Беда, которая происходит с героем теперь, – такая; же завязка, как и вначале. Развитие идет таким же образом. Герой снова приобретает и применяет волшебное средство и т.д. Это значит, что сказка может состоять из двух и более частей, которые можно назвать ходами. Начинается как бы второй тур, или ход, или круг действий. Он вновь приводит к возвращению героя в. Так, при анализе сказки «Амур и Психея» В.Я. Пропп практически игнорирует ее вторую часть: «Вторая часть этой сказки менее интересна». Да, если рассматривать сказку только функционально, то ничего нового герой не делает: дважды ходит по одному и тому же кругу, сделав ненужную, избыточную петлю, которую отражают далеко не все сказки. Зачем? Зачем сказка, отсекающая все нетипичное и нефункциональное, тем не менее содержит повтор? Отличаются ли испытания первого порядка от испытаний второго? Если да, то чем принципиально? Если нет, то тогда зачем они нужны? Если взглянуть глазами психолога: в чем суть «личностного роста» героя именно на данном этапе? Что за волшебное средство обретает герой в жизненных коллизиях? У меня единственный ответ: это не один и тот же путь, а новый виток, новый этап жизни героини с новыми задачами. Отсюда и возникло мое предположение, что в сказке не одна, а две инициации героини, и они, хотя и совпадают по форме, по содержанию совершенно разные, и я докажу это в пятой главе. Пока же вернемся к структуре сказке. Таким образом, неполные сказки могут быть двух типов: 1) содержат только одну инициацию героини; 2) содержат одну инициацию героини и одну отрицательную инициацию лжегероини. Полные сказки содержат две инициации героини. И в полных, и в неполных сказках для второго круга испытаний, будь то героиня или лжегероиня, используется дополнительный блок, состоящий из функций 8-15 bis. Эти функции идентичны функциям 8-15 первого круга действий, вот они: 8 bis. Вредительство (или недостача). 9 bis. Посредничество, 11 bis. Отправка. 12 bis. Первая функция дарителя. 13 bis. Реакция героя (или лжегероя – негативная). 13 bis. Получение волшебного средства (для лжегероя – негативного). 14 bis. Возвращение с новым средством домой. ТРИ ГРУППЫ СКАЗОК ПО КОЛИЧЕСТВУ ИНИЦИАЦИЙ Как видим, всего получилось три группы сказок: 1) неполные сказки с одним кругом действий; 2) неполные сказки с двумя кругами действий; 3) полные сказки с двумя кругами действий. Каждый круг действий обозначает инициацию героини или лжегероини. Рассмотрим каждую из трех групп сказок с точки зрения их структуры. 48 Первая группа: неполные сказки с одним кругом действий Они более короткие, фабула в них строится на конфликте героини с мачехой либо женщиной старшего поколения. С точки зрения структурно-функционального анализа, они не включают в себя функции второго круга действия с 8 по 15 bis. Сюда входят в основном сказки о гонимой падчерице, при этом героиня является героиней-жертвой. Примером может служить сказка «Старуха-говоруха» из сборника А.Н. Афанасьева. Сюжет предельно простой: мачеха заставляет мужа отвезти падчерицу в лес, тот увозит дочь и оставляет в случайно встреченной избушке на курьих ножках. Ночью пожаловал леший, притворившийся молодцем. Девушка наварила каши и накормила его, за что леший наградил ее подарками. Мачеха, соскучившись, велела мужу вернуть падчерицу. Когда та вернулась с дорогими дарами, мачеха стала величать ее «сударыней». В этой неполной сказке имеется только одно испытание героини, которое приравнивается к ее первой инициации (переход из детства в юность, смена низкого социального статуса на более высокий). Схематично неполная женская сказка с одним кругом действий (или ходом) будет выглядеть так: Первый круг действий: Подготовительная часть. 1. Отлучка. 2. Запрет (чаще – приказ). 3. Нарушение. Завязка. 8. Вредительство (или недостача). 9. Посредничество. 11. Отправка. Основная часть. 11. Первая функция дарителя. 12. Реакция героя. 13. Получение волшебного средства. 19. Начальная беда или недостача ликвидируется. 20. Возвращение. Нумерация функций В.Я. Проппа в этой схеме сохранена, всего, как мы видим, функций в такой короткой сказке 11 (из возможных тридцати одной), все эти функции входят в первый круг действий сказки, и они содержат базовую структуру первой инициации героини. Вторая группа: неполные скажи с двумя кругами действий Это такие сказки, как «Морозко», «Дочь и падчерица», «Госпожа Метелица» и др. Сюжет практически совпадает с сюжетом неполной сказки с одной инициацией, но на возвращении героини сказка не заканчивается. Так, например, в сказке «Морозко» после возвращения Марфуши из зимнего леса с дорогими дарами мачеха велит мужу увезти ее родных дочерей (лжегероини) туда же, куда и их сводную сестру. В лесу их так же навещает Морозко, заговаривает с ними, но, в отличие от Марфуши, они отвечают ему грубо, и он их замораживает. В структурном отношении перед нами неполная женская сказка с двумя кругами действий, или ходами (во втором ходе действует лжегероиня). В сказках этой группы содержится одна инициация героини (функции 1-20) и одна отрицательная инициация лжегероини (сестры или сестер), для которой используются функции с 8 по 15 bis второго круга действий. Схема женской неполной сказки с двумя кругами действий (ходами): 49 Первый круг действий Подготовительная часть. 1. Отлучка. 2. Запрет (чаще – приказ). 3. Нарушение. Завязка. 8. Вредительство (или недостача). 9. Посредничество. 11. Отправка. Основная часть. 12. Первая функция дарителя. 13. Реакция героя. 14. Получение волшебного средства. 19. Начальная беда или недостача ликвидируется. 20. Возвращение. Второй круг действий Дополнительный сюжет, в котором действует лжегерой. 8 bis. Вредительство (или недостача). 9 bis. Посредничество. 11 bis. Отправка. 12 bis. Первая функция дарителя. 13 bis. Реакция героя (негативная). Получение волшебного средства (негативного). Развязка 14 bis. Далее при таком развитии появляются новые функции: 19. Начальная беда или недостача усугубляется. 20. Возвращение. ^8- Обличение лжегероя. ^0. Наказание лжегероя. ^1- Свадьба героя. Сказки этого типа длиннее предыдущего за счет того, что в нем добавляются функции дополнительного круга действий. Третья группа: полные сказки с двумя кругами действий В таких сказках в первом круге действий содержится первая инициация героини (функции 1-20), во втором круге действий – вторая инициация героини (функции 8-15 bis), и в развязке (функции 24-30) – вторая инициация лжегероинь с отрицательным исходом. Самый яркий пример сказок этого типа – сказка Апулея «Амур и Психея». Из самых известных русских сказок полными являются «Аленький цветочек» и «Перышко Финиста ясна сокола». Эти сказки более длинные, первая часть в них уже как бы не важна, она нужна только как завязка ко второй, в которой акцент переносится с конфликта между героиней и взрослой женщиной на поиск утраченного мужа героини. Обязательно есть второй круг действий (с 8 по 15 bis), но если в неполных сказках второй круг действий осуществляет лжегероиня, то в полных – героиня, эти функции представляют собой ее вторую инициацию. Героиня в первой части сказки выступает как жертва (первая инициация), во второй – как искательница (вторая инициация). 50 Возьмем в качестве примера сюжет сказки «Аленький цветочек» С.Т. Аксакова. В первой части сказки девушка просит отца привезти ей из заморских стран аленький цветочек, тем самым она демонстрирует «правильное» поведение, в отличие от сестер, которые предпочли традиционные подарки. Это поведение приводит ее к тому, что она оказывается в гостях у Чудища (первая инициация, символически проявляющаяся в виде первого брака, неокончательного). Во второй части сказки она должна пройти испытание, а именно вернуться в срок к своему Чудищу из отлучки домой, только тогда произойдет окончательная трансформация: ее временный условный брак станет окончательным. Чудище превратится в Царевича, а сама героиня воцарится. Вторая инициация сестер (отрицательная инициация лжегероинь) заключается в функциях 24-30 – их вредительство наказывается. Схема женской полной сказки с двумя кругами действий (ходами): Первый круг действий: Подготовительная часть. 1. Отлучка. 2. Запрет (чаще – приказ). 3. Нарушение. Завязка. 8. Вредительство (или недостача). 9. Посредничество. 11. Отправка. Основная часть. 11. Первая функция дарителя. 12. Реакция героя. 13. Получение волшебного средства. 14. Перемещение в иное царство. 19. Начальная беда или недостача ликвидируется. 20. Возвращение. Второй круг действий Дополнительный сюжет, в котором действует герой. Первая его часть (новое вредительство) аналогична функциям 8-15: 8 bis. Сестры похищают добычу. 10-11 bis. Героиня отправляется на поиски мужа. 12-14 bis. Героиня снова находит волшебное средство. 15 bis. Возвращение с новым средством домой. Развязка Далее при таком развитии являются новые функции. 23. Неузнанное прибытие. 24. Необоснованные притязания. 25. Трудная задача. 26. Решение. 27. Узнавание. 28. Обличение. 29. Трансфигурация. 30. Наказание. 31. Свадьба, воцарение. В подобных сказках на первом ходу просматривается первая инициация героини в 51 редуцированном виде (функции 1-20); вторым ходом открывается вторая инициация героини (8-15 bis), а вторая инициация лжегероинь с отрицательным исходом содержится в функциях с 24 по 30. ТРЕТЬЯ ИНИЦИАЦИЯ В ЖЕНСКИХ СКАЗКАХ Изначально, отбирая сказки согласно тому принципу, что героиней их является женщина в детородном периоде, мы должны учитывать, что если есть «вход» в этот период, то должен быть и «выход» из него. «Входом» будет первая инициация героини, начинающаяся с того, что мачеха выгоняет ее из дому. «Выходом», стало быть, является момент, когда выросшие дети покидают дом – то есть все тот же момент. Только теперь героиня – сама мачеха. И это не что иное, как третья инициация, которая знаменует собой переход женщины в стадию поздней зрелости. В сказке структурно она совпадает с первым блоком функций (1-20). В тот момент, когда героиня проходит свою первую инициацию (эмансипация от родительской семьи и разделение территорий с мачехой), мачеха проходит свою третью инициацию (эмансипация от выросших детей и территориальное разделение с ними). Как инициации героинь проявляются структурно Подведем итоги. Для каждой инициации в сказке «предусмотрены» свои функции: 1. Функции с 1 по 20 – первая инициация героини в неполных сказках с одним и двумя ходами. 2. Первая инициация лжегероинь содержится в неполных сказках с двумя ходами в функциях 8-15 bis. 3. Функции 8-15 bis второго хода плюс 23 и 31 – вторая инициация героини в полных сказках с двумя ходами. 4. Функции 24-30 – вторая инициация лжегероинь в полных сказках с двумя ходами. 5. Наконец, есть еще третья инициация, совпадающая по функциям с первой инициацией героини в сказках о гонимой падчерице (функции 1-20 неполной женской сказки с одним или двумя кругами действий). Это инициация мачехи, почти всегда с негативным прохождением. Можно представить эту информацию в виде таблицы. Три инициации и их структурно-функциональное проявление в женской сказке Таблица 4. Тип сказки Структура сказиК. 1. Неполная сказка с 2. Неполная сказка с 3. Полная сказка с одним кругом двумя кругами двумя кругами действий действий действий Первая инициация Первый круг действий героини (и третья сказки (функции 1-20) инициация мачехи) Первая инициация героини Пегвап инициация героини Второй круг действий сказки (функции 8-15 bis Первая инициация пжегероини Вторая инициация героини Функции развязки 2430 - Вторая инициация лжегероини СКАЗОЧНЫЕ ПЕРСОНАЖИ Теперь, разобравшись со структурой сказки, обратимся к ее персонажам. В.Я. Пропп, 52 описывая структуру волшебной сказки, назвал ее синтаксисом сказки: «Подобно тому, как предложение распадается на составные части и филолог должен уметь Различать эти составные части любого предложения, так фольклорист должен уметь различать составные части любой сказки». Таким образом, если продолжать аналогию структуры сказки с синтаксической структурой предложения, то «сказуемыми» являются функции, а «подлежащими» – персонажи сказки. Вместе они составляют «грамматическую основу предложения». Рассмотреть и персонажей, и функции – значит рассмотреть персонажей волшебной сказки в их взаимодействии. Напомню еще раз пропповскую семиперсонажную схему: герой, антагонист, отправитель, лжегерой, помощник, даритель и царевна. Судя по названиям персонажей, эта схема ориентирована на «мужские» сказки, где главный герой – мужчина, поэтому установим соответствия для изучаемых нами женских сказок. Пропповские два персонажа, царевна и герой, отсутствуют в женских сказках, поэтому мы вносим следующие изменения: царевну переименовываем в царевича, так как именно он является искомым персонажем соответственно царевне в «мужских» сказках, а героя – в героиню, так как именно этот персонаж играет главную роль в женских сказках. Получаем следующую семиперсонажную схему для женских сказок: героиня, антагонист, отправитель, царевич, лжегероиня, даритель, помощник. Ниже мы рассмотрим социально-психологическое назначение каждого персонажа: сначала по отдельности, а в следующей главе – во взаимодействии с другими персонажами сказки. Героиня Составляющее смысл мифов содержание есть нечто не только само по себе редкое, но и в высшей степени НЕобычное. Я полагаю, что магия так называемых «волшебных» сказок как раз и предназначена передать, что события, происходящие в жизни одухотворенного героя, в высшей степени необычайны, ибо герои обитают в непросветленном мире, где люди, подобные им, – большая редкость. Клаудио Наранхо Начнем с того, что герои волшебных сказок – не люди с индивидуальными человеческими характерами, а типы; они «очищены» от случайного и «лишнего», оставлена только значимая для передачи другим поколениям информация. Какая? К. Юнг называет героем личность, то есть высшую реализацию врожденного своеобразия у отдельного живого существа, максимально развернутую целостность индивидуальной сущности. Личность развиваеюя в течение всей жизни человека, и тем не менее «личность как совершенное существование целостности нашего существа – недостижимый идеал. Однако недостижимость не является доводом против идеала, потому что идеалы – не что иное, как указатели пути, но никак не цель». Мое определение героини носит рабочий характер. Героиня сказки – это модель человека, который демонстрирует восхождение к целостности через позитивное прохождение инициаций. При этом каждая инициация – восхождение героини на новую стадию интеграции в соответствии с линией развития, предложенной К. Юнгом: до середины жизни это развитие вовне, после середины – вовнутрь. В приложении к женским волшебным сказкам это главный персонаж сказки, девушка или женщина, которая проходит первую и вторую инициации с положительным исходом. Соответственно, ложной героиней будет называться персонаж, не проходящий инициацию или проходящий ее с отрицательным исходом. Исходя из опыта работы психотерапевтом, я считаю, что знание о стратегиях героини и лжегероини имеет очень большое практическое значение. Положительные и отрицательные («ложные») герои волшебных сказок, прошедшие и не прошедшие инициацию, в контексте психотерапии соответствуют зависимой и независимой личностям. В целом речь идет о личности, реализовавшей либо не реализовавшей свой человеческий потенциал. 53 В женских сказках различаются два типа героини: жертва и искательница. В сказкаходноходовках с одной инициацией (например, «о гонимой падчерице») это героиня-жертва. В сказках-двухходовках типа «Красавица и чудовище» героиня начинает как жертва (первая инициация), а во второй половине сказки превращается в героиню-искательницу (вторая инициация). Ложная героиня Согласно В.Я. Проппу, «круг действий ложного героя охватывает также (как и героя – Р.Е.) отправку в поиски, реакцию на требования дарителя – всегда отрицательную и, в качестве специфической реакции, – обманные притязания». В женской сказке лжегероинями, как правило, являются сестры героини. Социальнопсихологическое назначение этого персонажа в сказке заключается в том, чтобы продемонстрировать прохождение инициации не только с положительным, но и с отрицательным исходом, что не менее важно. Сестры героини, которые не проходят инициацию, демонстрируют отрицательные стратегии либо в первой инициации, либо во второй. Если в неполной сказке с двумя кругами действий (например, «Морозко») героиня справляется с испытанием, предложенным Морозко (вежливо поддержать беседу и отреагировать на свое положение принятием), то сводные сестры героини испытание не проходят и погибают, и сказка на этом заканчивается. В полных сказках с двумя кругами действий, напротив, сестры в первом испытании успешны. Например, в сказке «Амур и Психея» сестры удачно выходят замуж, а Психею изза ее чрезмерной красоты замуж не берут, и оракул предсказывает ей выити замуж за Смерть. Зато во втором круге действий героиня успешно справляется со второй инициацией, а сестры посрамлены. Таким образом, слушатель, благодаря лжегерою, получает представление как о положительных, так и об отрицательных стратегиях прохождения и первой, и второй инициаций. В этом главное назначение лжегероя. Антагонист Следующий персонаж в волшебных сказках – антагонист. Это непримиримый противник, который выступает в качестве вредителя главной героине сказки. По В.Я. Проппу, «круг действий антагониста охватывает вредительство, бой или иные формы борьбы с героем, преследование». Это высказывание относится к «мужским» сказкам. В «женских» боя не бывает, круг действий антагониста исчерпывается единственной функцией – вредительством. Зато это очень важная функция, без нее не было бы сказки. Какова социально-психологическая роль антагониста в инициациях героини? Несмотря на видимое отрицательное значение этого персонажа, он является своего рода катализатором изменений героини. В своей работе «О становлении личности» К. Юнг отчасти проливает свет на то, что заставляет человека развивать собственную личность: «Без нужды ничего не изменяется, и менее всего человеческая личность. Она чудовищно консервативна, если не сказать – инертна. Только острейшая нужда в состоянии вспугнуть ее. Так и развитие личности повинуется не желанию, не приказу и не намерению, а только необходимости: личность имеет надобность в мотивирующем понуждении со стороны внутреннего или внешнего рока. Изречение “Много званых, а мало избранных” значимо здесь, как нигде, ибо развитие личности от исходных задатков до полной сознательности – это харизма и одновременно проклятие: первое следствие этого развития есть сознательное и неминуемое обособление отдельного существа из неразличимости и бессознательности стада». Итак, антагонист в данной социальной ситуации – невольный катализатор процесса развития героини, причем на каждом этапе развития, в каждой из трех инициаций в качестве антагониста выступает новая фигура. Я выявила три формы антагониста в женской волшебной сказке в зависимости от типа инициации: 54 1. В неполных сказках (где героиней является падчерица) в первой инициации это, как правило, мачеха. Ее вредительство заключается в том, что она выгоняет девушку из дому, и это представляет собой основной конфликт сказки. 2. В сказках с двумя кругами действия (а следовательно, с двумя инициациями) антагонистом в первой инициации является не мачеха, но ее аналог, обязательно женщина: злая фея в «Спящей красавице», Афродита в «Амуре и Психее». Вторую инициацию провоцируют сестры героини, которые и выступают в данном случае в роли антагонистов. 3. Третья инициация – зеркальное отображение первой. Имеется в виду то, что если мачеха – антагонист для падчерицы, то верно и обратное: падчерица провоцирует мачеху на изменения в жизни последней, то есть является антагонистом. Антагонист, как легко заключить из самой сути его роли, наряду с героиней – главная фигура в ролевых конфликтах во всех трех инициациях. Подробно эти конфликты рассматриваются в соответствующих параграфах следующей главы. Отправитель Следующий персонаж семиперсонажной схемы В.Я. Проппа – отправитель, круг действий которого «охватывает только отсылку». Он встречается только в «женских» сказках с первым кругом действий (о гонимой падчерице) и является обычно родным отцом героини. Важно то, что выгоняет падчерицу из дому мачеха, но сама она не увозит девушку в лес, а посылает мужа. Здесь мы сталкиваемся с парадоксом: хотя девушка попадает в лес с помощью своего отца, несмотря на его предательство, она не испытывает по отношению к нему обиды, и в конце сказки овдовевший отец зачастую живет вместе с дочерью и ее семьей и делит с ней стол и кров. На это отсутствие логики обращает внимание юнгианский психоаналитик X. Дикманн, анализируя сказку о Гензеле и Гретель: «Конец этой сказки представляется нам в свете современной морали безнравственным, так как отец, который был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление злой мачехе, и вместе с ней отвел детей в лес, не только не наказан за свой безнравственный поступок, но еще и награжден, разделив с детьми добытые ими сокровища. Таким образом, он оказывается с лихвой награжден за свое малодушное поведение, в то время как не последуй он злому совету своей жены, он остался бы беден, как и раньше». В.Я. Пропп тоже отмечает нелогичность сказки, говоря о двойственности сказочной семьи относительно того, что любимого ребенка собственные родители отправляют на смерть: «Сказочная семья начала сказки таит в себе некую двойственность. С одной стороны, хотят и ждут ребенка, и когда он появляется, то о нем трогательно заботятся... С другой стороны, в семье ощущается глухая или открытая вражда. “Как бы его со света сбыть” – постоянная сказочная формула». В.Я. Пропп, рассматривая эту нелогичность, ищет ответ «в реальной действительности прошлого»; он обращает внимание на то, что в обрядах инициации именно мужчина отводит детей в лес, для женщины такое действие является табуированным и смертельно наказуемым: «Если детей уводили, то это всегда делал отец или брат. Мать этого делать не могла, так как самое место, где производился обряд, было запрещено женщинам. Несоблюдение запрета могло привести к немедленному убийству женщины». И хотя исторически главный инициатор изгнания детей в лес, к яге и т.д. – мачеха, увозит дочь в лес все-таки отец, причем он играет здесь самую жалкую роль: «Думал, думал наш мужик и повез свою дочь в лес...»; «Старику жалко было старшей дочери, он любил ее... да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья...»; «Старик затужил, заплакал, однако посадил дочку на сани...». Далее В.Я. Пропп задает вопрос: «Спрашивается: почему же мачеха сама не может извести падчерицу или пасынка? Почему, при всей своей лютости и ярости, она сама не уводит детей в лес своей властной рукой? Она вполне могла бы сделать это логически, но она исторически этого не может, так как исторически детей уводит в лес всегда только отец или брат или дядя, но этого никогда не делала женщина». 55 Этот ответ убедителен, если рассматривать сказку в историческом подходе. Каков социально-психологический смысл этого действия, каковы мотивы отца, почему он не заступится за родную дочь перед своей женой и почему дочь не обижается на своего отца за то, что он собственноручно увозит ее из дому на смерть? Мы узнаем ответы на эти вопросы, когда взглянем на сказки с точки зрения не содержания, а процесса взаимодействия. Тогда конфликт между родным отцом и дочерью предстанет под другим углом зрения, мы увидим то, что герои делают друг с другом, а не то, что они при этом декларируют, – и попытаемся понять их мотивы. Задача героини в первой инициации – отделиться от отца территориально и найти своего мужчину. Подробнее этот ролевой конфликт будет рассмотрен в следующей главе. Даритель Среди семи возможных действующих лиц сказки, выделенных В.Я. Проппом, большинство персонажей – обычные люди из реальной жизни, члены семьи героини. Волшебной сказку делает встреча только с двумя необычными персонажами: помощником и дарителем. Они приходят из другого, волшебного мира и вмешиваются в обычную жизнь обычных людей самым непредсказуемым образом. Каково социально-психологическое назначение образа дарителя в сказке? На этот вопрос можно будет ответить лишь после того, как мы получим ответ на другой вопрос: почему переходные моменты жизненного пути человека закодированы не в других каких-то жанровых формах, а именно в волшебных сказках? Даритель в сказках – грозное и одновременно справедливое существо. Оно может и наказать, вплоть до смерти, и наградить. В сказке, согласно В.Я. Проппу, классическая форма дарителя – яга. «Сравнительное изучение этого образа показывает, что яга охраняет границу иного царства и вход в него. Она пропускает только достойных». Ее нелегко распознать в сказке, так как в ее роли могут выступать самые разные персонажи – животные, старик и т.д., однако сделать это позволяет функциональный анализ. Главное, что объединяет различные формы яги, это то, что яга имеет связь с царством мертвых, а герой, попадая к яге, попадает к вратам смерти. Лес, где производится обряд, эквивалентен царству мертвых, посредником между двумя царствами служит яга. Таким образом, яга – проводник неофита во время обряда посвящения. Теперь ответим на вопрос о том, что такое волшебство, магия с точки зрения психологии. К. Юнг подходил к магии как к практике вызывания сверхъестественных сил для контроля над естественными явлениями: «Вера в магию предполагает бессознательность как искомое начало, и магические ритуалы в таком случае дают человеку ощущение большей безопасности. Целью магических ритуалов является установление психического равновесия. Считается, что лицо, способное на проведение магической процедуры (маг, шаман, знахарь, священник или врач) обладает определенной сверхъестественной силой, является архетипической фигурой, соответствующей мана-личности». Таким образом, цель магических процедур – установление психического равновесия и ощущения безопасности. На протяжении стабильных периодов жизни потребность в психическом равновесии и в безопасности для окружающих, как правило, у человека удовлетворена. Совсем иное дело – во время нормативных кризисов развития. Очевидно, что в помощи наставника человек нуждается именно во время «спусков». «Иной мир» – это мир бессознательного. Даритель в сказке соответствует человеку в маске, проводящему обряды посвящения, и наставнику, сопровождающему индивида в духовном кризисе. Почему появляется даритель? В сказках мы видим, что инициация не может быть совершена девушкой самостоятельно. Нужны сильная поддержка и разрешение стать женщиной кого-то старшего, более мудрого, того, кто сам инициирован. Так как в сказках о падчерице мачеха в этом не помощница, эту функцию берут на себя такие персоналии, как умершая мать в «Крошечке-Хаврошечке», Мороз в «Морозко», Медведь в сказке «Дочь и 56 падчерица», госпожа Метелица в «Госпоже Метелице», Добрая фея в «Золушке» и Злая фея в «Спящей красавице». В обрядах посвящения девушку сопровождала пожилая женщина, обучавшая ее таинствам женской жизни. Вспомним, что, говоря о переходных периодах в жизни человека, К.Г. Юнг предостерегал своих читателей в том, что путь самореализации подходит не для всех, что он «не лишен опасности, и требуется строжайший контроль сотоварища или врача, а также собственного сознания, чтобы сохранить целостность эго от яростного вторжения бессознательного. Попытка предпринять такое путешествие в одиночку будет для западного человека опасна, если ее вообще удастся предпринять». Итак, «бессознательность – искомое начало», и лучший проводник в этот мир – тот, кто там уже был и умеет ориентироваться в нем, некий Сталкер. В сказке это волшебный даритель, в психотерапии – психотерапевт, в ритуале – шаман, знахарь и т.п. Кроме того, даритель символизирует собою и общественное мнение, на суд которого представляют неофита. Именно общество выносит конечный приговор, и именно оно награждает в случае успеха, если неофит овладел социальными стратегиями успешно. М. Харнер, говоря о шаманах, которые издавна считались проводниками между мирами живых и мертвых, отмечает главное отличие шамана от обычных людей в том, что он одинаково успешно действует в двух реальностях, что является доказательством его силы. С одной стороны, он способен входить в так называемое «шаманское состояние сознания», когда он получает прямой доступ к бессознательному знани ю, с другой – «мастер-шаман является обычно активным участником экономических, социальных и политических дел общины». «Связывание двух реальностей – очень важная часть деятельности шамана. Шаману необходимо быть адекватным любой реальности; он должен владеть обычной реальностью так же хорошо, как и необычной. Только тогда его можно считать мастером». В этом определении отмечаются обе основные особенности роли человека, являющегося наставником и соответствующего такому персонажу сказки, как даритель: вопервых, это высокий социальный статус, во-вторых, связь с бессознательным, которое в сказке выступает как «иной мир», мир мертвых. Именно эти две черты дают право наставнику сопровождать неофита через трансформацию во время перехода из одной структуры личности в другую. Возвращаясь к анализу сказок, отметим, что дарители-наставники есть в обеих частях полной сказки, то есть и в первой, и во второй инициации. Что касается третьей инициации, то задача женщины в этом переходе как раз и заключается в том, чтобы овладеть функцией дарителя. Это не возрастная, а специализированная инициация, прохождения которой удостаивались лишь единицы из женщин. Помощник Несмотря на то что в сказке даритель и помощник, на первый взгляд, не различаются – и тот, и другой помогают героине справиться с испытаниями, тем не менее это два различных персонажа с различными функциями: «Круг действий дарителя (или снабдителя) охватывает подготовку передачи волшебного средства, снабжение героя волшебным средством. Круг действий помощника охватывает пространственное перемещение героя, ликвидацию беды или недостачи, спасение от преследователя, разрешение трудных задач, трансфигурацию героя». При этом «рассмотрение помощника неотделимо от рассмотрения волшебных предметов. Они действуют совершенно одинаково». Какое психическое качество героини он олицетворяет собой? Помощник – это метафора, за которой стоит новая способность героя, приобретенное качество, психическое новообразование. На это указывает и В.Я. Пропп: «В сказке помощник может рассматриваться как персонифицированная способность героя. Герой и его помощник ecvb функционально одно лицо». Что же это за нова я способность? Обратимся к анализу сказок. В «Госпоже Метелице» волшебные яблоня и печь говорят, 57 что с ними делать, – и девушка прямо следует их указаниям. В сказке «Дочь и падчерица» помощницей выступает мышка: «Пришла ночь. Девка затопила печурку, заварила кашу, откуда ни возьмись мышка и говорит: «Девица, девица, дай мне ложку каши». Девушка кормит мышь, и та учит ее правильно вести себя с медведем, который, ввалившись ночью в избушку, предлагает «в жмурку играть». Мышка успокаивает героиню: «Не бойся, девица! Скажи: давай! А сама туши огонь, да под печь полезай, а я стану бегать и в колокольчик звенеть» — и сама играет с медведем в жмурки вместо падчерицы, о чем медведь так и не догадывается и награждает девушку стадом коней и возом добра. Во второй части полных сказок, например «Амур и Психея», помощников много. Во время прохождения испытаний Афродиты ее помощниками становятся муравьи (разбирают семена), тростник (дает совет, как набрать золотого руна с диких баранов), орел Зевса (вместо героини набирает воды из Стикса), башня (рассказывает, как достать в подземном царстве Гадеса эликсир для Афродиты). В сказке «Золушка» героине на помощь также приходят животные. Все эти помощники разные, но у них есть общее качество. Они так же, как и даритель, являются волшебными, пришедшими из «иного мира» (читай: бессознательного), но все они вторичны по отношению к дарителю. Они даны героине дарителем в награду за то, что она была вежлива с ним и согласна на его условия, как бы трудновыполнимы они ни были. Лжегероиня, в отличие от героини. не распознала в дарителе могучую, грозную и неумолимую силу Бессознательного, она ведет себя своенравно и беспечно, вступает в пререкания, за что неизменно получает наказание, а то и смерть. Как и в древних ритуалах, где девушка должна войти в контакт со своими природными циклами, в сказке героиня должна войти в контакт с природой, а метафорически – со своим животным началом, чтобы интегрировать его и сделать частью сознания. Чтобы удовлетворить свои потребности и желания, мы каждое мгновение должны сознавать свои внутренние, «животные» импульсы. В сказке они персонифицированы в виде образов зверей, выражающих незатронутую цивилизацией инстинктивную часть души героини. Согласно К. Юнгу, любое приращение к сознанию делается из источника бессознательного. Вот почему за сокровищем спускаются в подземный или иной мир, «Сокровище, которое трудно добыть, – в широком смысле имеет отношение к аспектам знания о себе (самознании), необходимым для психологической индивидуальности; в узком смысле – метафора цели индивидуации, хорошего рабочего взаимоотношения с самостью». Получив помощника – новообразование, необходимое для того, чтобы справляться с задачами следующей стадии жизни, – героиня возвращается домой и живет счастливо... до следующего кризиса. Царевич Напомню, что в семиперсонажной схеме В. Я. Проппа есть царевна (искомый персонаж), а не царевич. Но поскольку у нас речь идет о «женских» сказках, то искомым персонажем будет являться мужчина, «царевич». Как и другие персонажи, царевич имеет разные функции в связи с первой и второй инициациями героини. Так, в первой инициации, где действует героиня-жертва, он «достается» героине как бы в награду за пройденные испытания, и иногда сказка на этом заканчивается. Во втором ходе героиня совершает оплошность и теряет своего мужа, а затем снова отправляется на смертельные испытания уже в качестве не жертвы, а искательницы, чтобы его вернуть. Таким образом, в полной сказке мы имеем дело с феноменом «двойного брака»: героиня выходит замуж за своего мужа как бы дважды. Чтобы понять суть этого феномена, рассмотрим функции царевича в обоих кругах действия сказки. Царевич в первой инициация героини (сказки с одним кругом действий). Итак, неполные сказки могут заканчиваться свадьбой, но ей не уделяется много внимания. Это бытовая свадьба, без воцарения героини. В тех сказках, где есть свадьба, муж героини просто упоминается в последних словах сказки: «А старик с дочкою хорошо 58 свой век доживал и знатного зятя себе в дом примал» («Дочь и падчерица»); «Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет» («Морозко»). Сказки с одним ходом могут обходиться и без свадьбы, тогда царевича просто нет как персонажа, а наградой за пройденное героиней испытание является материальное благополучие и смирение мачехи: «Приехала падчерица, да как раскрыла сундук да развесила добро на веревочке от избы до ворот, – старуха было разинула рот, хотела по-своему встретить, а как увидела – губки сложила, под святые гостью посадила и стала величать да приговаривать: «Чего изволишь, моя сударыня?» («Старуха-говоруха»); «Увидели мачеха с дочкой, что принесла падчерица с собой много золота, и встретили ее ласково. Даже ругать не стали за долгую отлучку» («Госпожа Метелица»). Хотя в первой инициации девушки в ее задачу входит отделение от родительской семьи и поиск «своего» мужчины, не все неполные сказки заканчиваются свадьбой. Иногда в роли «временного» мужа (псевдожениха) выступает персонаж, который является дарителем. Например, в одном из вариантов сказки «Морозко» мачеха, мечтая о том, как сбыть с рук падчерицу, не гонит ее из дома в лес явно, а представляет дело так, что отдает ее замуж: «Ну, старик, отдадим Марфушу замуж. Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да накинь белую исподку: завтра поедешь в гости!» Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут ее в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, все собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка – хоть куды невеста!» И только утром выясняется, что под женихом мачеха подразумевает Морозко: «Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор – знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка». Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла. «Ну, что нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды и березы в пуху; житье-то завидное, да и сам он богатырь!» Из этого отрывка видно, что речь идет о том, чтобы девушке выйти замуж, то есть стать женщиной. Но это «временное» замужество, по-настоящему замуж она выходит позже, и не за Мороза, а за человека, своего «суседа». В другой сказке – «Дочь и падчерица» – классическое начало: мачеха выгоняет ее из дома в лес, отец увозит в избушку, и ночью в нее вламывается медведь «в жмурку играть». В награду медведь присылает утром стадо коней да воз добра. Можно предположить, что это не просто медведь, а тот субъект, который играет роль первого мужа. Часто в полных сказках в первом ходе муж героини – это оборотень, животное или птица (чудище в «Аленьком цветочке», смерть в «Амуре и Психее», сокол в «Перышке Финиста ясна сокола»). В конце сказки, как мы помним, героиня выходит замуж за человека. В «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» царевна временно живет в одном доме с семью богатырями, прежде чем выйти замуж законно. В сказке «Старуха-говоруха» девушка, оставшись в лесной избушке ночью, сама проявляет инициативу: «Осталась девка одна; натолкла проса, наварила каши много, а есть некому. Пришла ночь длинная, жуткая; спать – бока пролежишь, глядеть – глаза проглядишь, слова молвить не с кем, и скучно и страшно! Стала она на порог, отворила дверь в лес и зовет: “Кто в лесе, кто в темном – приди ко мне гостевать!” Леший откликнулся, скинулся молодцом, новогородским купцом, прибежал и подарочек принес. Нынче придет покалякает, завтра придет – гостинец принесет; увадился, наносил столько, что девать некуда!» Все эти примеры из волшебных сказок показывают, что первый брак – что-то вроде «пробного». Исторически пробному браку находится соответствие, на которое указывает В.Я. Пропп: хотя в мужские дома вход женщинам был запрещен под страхом смерти, зачастую девушки все же жили в «мужских» домах, являясь коллективными женами холостых мужчин. Затем их щедро награждали, они проходили обряд «умирания» (чтобы 59 «забыть» о том, что находились в запретном для женщин месте) и выходили замуж уже понастоящему. Таких девушек уважали и щедро награждали. В чем смысл двойного брака? Дело в том, что, созрев физически, девушки и юноши не готовы были к браку психологически и социально, и нужен был своего рода психосоциальный мораторий для того, чтобы обрести эту готовность. Позже этот мораторий романтизируется и превращается в столетний сон спящей красавицы в одноименной сказке или дружбу царевны с семью братьями-холостяками в лесной избушке в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях». Царевич во второй инициации героини (полные сказки с двумя кругами действий). Теперь рассмотрим функции царевича в полных сказках-двухходовках. Здесь мы обнаружим то же самое: первый ход заканчивается браком героини, но это не окончательный брак, это, скорее, помолвка, причем жених странный: он или чудище, или сокол, или вообще невидимое существо. Героиня тоже не законная жена: она или гостья в доме, или сестрица, или невенчанная тайная жена. Так, в «Амуре и Психее» Апулея Афродита, обнаружившая связь сына Амура с Психеей, в гневе восклицает: «Брак был неравен, к тому же заключенный в загородном помещении, без свидетелей, без согласия отца, он не может считаться действительным, так что родится от него незаконное дитя, если я вообще позволю тебе доносить его». Во второй части сказки героиня с царевичем открыто и при свидетелях фиксируют свой брак со всеми вытекающими отсюда обязанностями и правами. В «Амуре и Психее» сам Юпитер узаконивает связь влюбленных, обратившись к богам с такими словами: «Боги, внесенные в списки Музами, конечно, все вы знаете этого юношу, который вырос у меня на руках. Решил я какой-нибудь уздой сдержать буйные порывы его цветущей молодости; хватит с него, что ежедневно его порочат рассказами о прелюбодеяниях и всякого рода сквернах. Уничтожить надлежит всякий повод к этому и связать мальчишескую распущенность брачными путами. Он выбрал некую девушку и невинности лишил ее; пусть же она останется при нем, пусть он ею владеет и в объятиях Психеи да наслаждается вечной любовью. – И, обратись к Венере, продолжает. – А ты, дочка, отбрось всякую печаль и не бойся, что твой знаменитый род и положение пострадают от брака со смертной. Я сделаю так, что союз не будет неравным, но законным, сообразным гражданским установлениям». В «Аленьком цветочке» и в «Перышке Финиста ясна сокола» брак также заключается только после того, как девушка второй раз обретает своего мужа, доказав свою искреннюю любовь. Таким образом, двойной брак состоит из двух стадий. Первый брак – чисто ритуальный, можно назвать его помолвкой. В нем девушка должна стать взрослой женщиной и принять свое естество. Но обрести ей зрелость предстоит позже, после второй инициации, и тогда наступает вторая стадия брака – законная. Что касается структуры сказки, на примере двойного брака можно еще раз убедиться, что мы имеем дело не с повтором одного и того же отрезка пути, а с разными этапами развития героини, запечатленными в двух кругах действий волшебной сказки, и роль царевича тоже меняется. Если в первом ходе это инфантильный герой, покидающий свою юную жену при первой же трудности, то во втором ходе он обретает черты зрелости, так же как и сама героиня. Здесь мы можем увидеть разницу и между двумя кризисами: кризисом идентичности и кризисом продуктивности. В первом случае героиня ищет себя, свою идентичность, а во втором ищет возможность слить свою идентичность с тем, кто готов доказать свою взаимодополняемость в совместном цикле: работа – рождение детей – отдых. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Подведем итоги четвертой главы. Ее целью было овладеть «синтаксисом» сказки – то есть научиться находить «члены предложения». Персонажи сказки при этом были «подлежащими», а функции – «сказуемыми». Познакомившись с ними по отдельности, перейдем теперь к тому, чтобы рассмотреть их вместе, во всем многообразии взаимоотношений. 60 Глава 5 СОЦИАЛЬНОПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИНИЦИАЦИЙ В ЖЕНСКИХ ВОЛШЕБНЫХ СКАЗКАХ Итак, мы добрались до путешествия героини от начала сказки и до конца. В этой главе наша задача – увидеть социальнопсихологический смысл сказочных метафор. Для этого у нас уже есть все ключи – мы получили их в предыдущих главах. Мы знаем, как устроена сказка с точки зрения структуры (полная или неполная, одноходовка или двухходовка), ориентируемся в ее персонажах (их всего-навсего семь – ровно столько, сколько может за один раз запомнить человеческая память), помним, что функций в сказке может быть не больше 31 и все идут друг за другом по порядку, не собьешься... В сказке много слоев. Самый явный, поверхностный, профанный понятен и ребенку. Тайный, сакральный доступен только посвященным. В силу того, что человек целостен, любой из путей выведет нас к цели. Я выбираю тот слой сказки, в котором инициация героини предстает как ее взаимодействие с другими людьми. Я иду от своей изначальной потребности объяснить, что происходит в психотерапевтических сессиях такого, что делает их похожими на волшебные сказки, и этот подход позволяет провести аналогии между ними. Семь персонажей сказки в моем подходе составляют социально-психологическую ситуацию развития женщины – то есть являются участниками инициатического процесса. «Семь я» в инициации (что в совокупности и есть семья) – это люди, необходимые и достаточные для того, чтобы инициация состоялась. Теперь мы можем рассмотреть шаг за шагом путешествие героини, которое эквивалентно периоду жизни женщины от пубертата и до конца детородного периода. Говоря простым языком, в волшебной сказке перед нами история того, как девочка превращается в девушку, девушка в женщину, женщина – в старуху. Всего получается три превращения, каждое из которых есть инициация героини. И за каждой из трех инициаций скрывается не что иное, как нормативный возрастной психологический кризис женщины, или кризис идентичности. Если исходить не только из структурно-функционального подхода, а учитывать психологическое содержание символики испытаний героя и выстраивать структуру сказки с точки зрения прохождения кризисов, то получается определенная последовательность. Я показала ее в сравнительной таблице, правая колонка которой отображает последовательность действий героини в сказке, а левая, соответственно, – периодизацию жизненного пути женщины. Таблица 5. Структура женской сказки как отражение периодизации жизненного пути женщины Этапы путешествия героини в структуре волшебной сказки Стадии жизненного пути женщины Завязка сказки. Жила-была сирота у чужих людей из милости. Стабильный период (девочка). Неосознанность. Функции первого круга действий. Выросла девочка работящая и красивая, мачеха ее невзлюбила, велела мужу увезти ее из дому. Он отвез дочь в лес и оставил там. Она встретила дарителя (волшебное существо), обошлась с ним почтительно, и даритель ее наградил. Девушка вернулась домой с дорогими подарками и вышла замуж за молодца. Стали жить-поживать и добра наживать. Первая инициация — кризис подростковой эмансипации. Первая инициация (переход из детства в молодость). Ролевой конфликт, эмансипация от родителей, обретение средств к самостоятельному существованию, собственной территории. Обретение брачного партнера (первый, неокончательный брак). Новообразование:свое Я, отдельное от родителей. 61 Стабильный период (девушка). Жизнь в «пробном» браке, ««еслепую»: нельзя видеть мужа и задавать Переход ко второму кругу действия в полной вопросы. Зависимость от мужа. Наслаждение сказке. Долго ли – коротко ли... беззаботностью, накопление энергии. Социальная задача: психосоциальный мораторий, поиск новой идентичности. Функции второго круга действия сказки. Героиня из-за зависти сестер теряет мужа. И тогда она отправляется на его поиски. Для этого проходит через смертельные испытания. Ей помогают волшебные помощники. В результате находит мужа, расколдовывает его и вступает в законный брак, «зрелый». Вторая инициация – кризис продуктивности. Переход из молодости в среднюю зрелость. Ролевой конфликт: эмансипация от свекрови, обретение мужачеловека как равного партнера, второй, законный брак, обретение продуктивности, выражающейся в рождении детей. Воцарение героини (продуктивность, высший расцвет личности). Новообразование: обретение Мы-интеграции, дающее возможность создавать, творить. Функция сказки 31. Свадьба, воцарение. Пример: Зевс дарует Психее бессмертие, и у них с Амуром рождается дочь по имени Наслаждение («Амур и Психея» Апулея). Стабильный период (женщина). Творчество, продуктивность, вершина расцвета личности, власть. Социальная задача: создание нового поколения, забота о потомстве. Функции первого круга действий сказки. То же самое, что и в начале сказки, но с акцентом на жизненном пути антагониста (мачехи). Пример («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» А. С. Пушкина): жила-была Царица, у нее было зеркало, которое говорило ей, что она красивее всех на свете. Но однажды подросла молодая царевна и затмила царицу красотой. Царица решила уничтожить соперницу, но ей это не удалось. И тогда она от злости умерла Это вариант отрицательного исхода третьей инициации. В других сказках («Старухаговоруха») мачеха смиряется с новой ролью Третья инициация – кризис поздней зрелости. Выход из детородного возраста, эмансипация от выросших детей, переход из средней зрелости в старость. Ролевой конфликт: отпускание выросших детей, передача власти следующему поколению. Новообразование: отход от внешней активности, разворачивание внутрь себя, андрогиния, мудрость. Символически — обретение роли дарителя. Социальная задача: инициирование молодежи, культивирование в следующем поколениг духовных ценностей человечества Функции дарителя. Положительный исход третьей инициации – это отказ от главенства в пользу молодой преемницы и принятие своей второстепенной роли в социуме. Стабильный период: (старуха). Андрогиния, эгоПример: дарители в сказках: Морозко, госпоинтеграция жа Метелица, фея, баба-яга и т.п. Они андрогинны (включают черты обоих полов) и наделены магическими свойствами и мудростью. Таким образом, в жизненном пути женщины выделяются четыре стадии: 1) девочка; 2) девушка; 3) женщина в детородном периоде; 4) старуха. Между стадиями есть границы, или пороги. Заканчивая проживание одной стадии жизни, человек не может беспрепятственно и естественно шагнуть в следующий, а должен пройти инициацию, или нормативный возрастной психологический кризис. Всего таких инициаций-кризисов, согласно волшебной сказке, женщина проходит три, и каждый из них сопровождается околосмертным опытом, символизирующим трансформацию личности. Сказка фиксирует внимание только на кризисных моментах, для обозначения стабильных используются такие вербальные конструкции, как «долго ли, коротко ли»; «долго сказка сказывается, да нескоро дело делается» и т.п. Сказку «не интересуют» стабильные периоды, поскольку они в сравнении с критическими не представляют собой проблемы для проживания индивидуумом, потому что во время них происходит накопление 62 количественных изменений, а во время кризисов – качественных. Поэтому, вслед за сказкой, и мы сделаем акцент на переходных периодах между стабильными стадиями, или инициациях, соответствующих кризисам развития. РОЛЕВЫЕ КОНФЛИКТЫ В каждой из трех инициаций женщина должна разрешить социально-ролевые конфликты. Эти конфликты являются нормативными, и от того, насколько успешно они будут разрешены, зависит дальнейшее социальное и психологическое благополучие женщины. Относительно трех инициаций ролевые конфликты распределяются следующим образом (табл. 6). Таблица 6. Ролевые конфликты персонажей в трех инициациях 1-я инициация 2-я инициация 3-я инициация 1. Ролевой конфликт между падчерицей и мачехой. Делят территорию и мужчину (отца), в результате чего падчерица уходит на другую территорию и находит «своего» мужчину и средства к существованию (образует новую семью). 1. Ролевой конфликт между героиней и мужем. В сказке звучит как тема двойного брака. Первый брак (первая инициация) – незаконный, второй (вторая инициация) – законный, дающий героине социальный статус (воцарение) и возможность рожать детей (продуктивность). 1. Ролевой конфликт между мачехой и падчерицей (обратная сторона конфликта в первой инициации). Мачеха освобождается от социального долга по отношению к выросшей дочери/детям (закончен возраст продуктивности). Теперь ее задача – интровертированность в развитии. 2. Ролевой конфликт между падчерицей и отцом. Напоминает комплекс Электры (3. Фрейд). Девушка должна отделиться, при этом сохранив мир с отцом, и вступить в отношения с собственным мужчиной. 2. Ролевой конфликт между героиней и свекровью. Войдя в новую семью, она обнаруживает, что территория между мужем и его матерью еще не разделена. Мать предъявляет права на сына. Героиня должна пройти испытания и стать равной по социальному статусу его матери. Теперь мы можем рассмотреть каждую из трех инициаций в сказках с социальнопсихологическими комментариями. Алгоритм анализа следующий: 1) описание внутренних (психологических) и внешних (социальных) закономерностей кризиса; 2) динамика (этапы) прохождения кризиса; 3) ролевые конфликты, их разрешение; 4) фиксируемые новообразования (результаты). ПЕРВАЯ ИНИЦИАЦИЯ: КРИЗИС ЭМАНСИПАЦИИ ОТ РОДИТЕЛЕЙ Первая инициация сопровождает нормативный кризис взросления, когда ребенку следует совершить переход из стадии детства в стадию молодости, что в социальнопсихологическом плане означает эмансипацию от родительской семьи и обретение автономного существования. Этот Переход соответствует нормативному пубертатному кризису идентичности и имеет целью смену социального статуса. Суть кризиса в том, что индивид должен перейти от детства к взрослости, то есть начать жизнь взрослого человека. Что такое стать взрослым? Мне нравится определение, данное Карлом Марксом: «Какое-нибудь существо является в своих глазах самостоятельным лишь тогда, когда оно 63 стоит на своих собственных ногах. А на своих собственных ногах оно стоит лишь тогда, когда оно обязано своим существованием самому себе». Последние слова не означают, что взрослый человек теперь живет один в изоляции, они означают, что взрослый человек – это тот, кто способен осознавать свои потребности и удовлетворять их, вступая в адекватные отношения с другими людьми. Принципиальными являются две потребности: 1. Первая потребность – независимое от родителей существование. Ребенок должен стать взрослым, а это значит – «умереть» в детстве, а именно – «больше не зависеть ни от матери, ни от пищи, добываемой взрослыми», иначе говоря, с данного момента человек обязан «принять на себя все параметры человеческого существования». 2. Вторая потребность – наличие сексуального партнера. Для этого ребенок должен актуализировать пол. Поясню мысль. Биологически пол задан человеку изначально, однако общество накладывает на ребенка психосексуальный мораторий вплоть до той поры (она колеблется в зависимости от традиций конкретной культуры), пока оно не сочтет, что человек стал способен к продолжению рода. Традиционно возрастные инициации совпадают с началом пубертата подростков, для девочек это первая менструация. Это означает, что во время инициации она должна осознать свое женское предназначение, выделить себя из мира мужчин и получить женскую идентичность. Чтобы положительно пройти кризис идентичности, девушке следует разрешить два основных ролевых конфликта с родительскими фигурами: с матерью и с отцом. В волшебных сказках эти ролевые конфликты развернуты между героиней и ее мачехой, выполняющей функцию антагониста, и героиней и ее родным отцом, который является отправителем: отвозит дочь из дому в лес. Теперь обратимся за примерами к неполным сказкам с одним кругом действия, в которых первая инициация героини представлена наиболее развернуто. Это сказки о гонимой падчерице. Напомню сюжет: падчерица вырастает, и мачеха начинает ее притеснять, задавая невыполнимую работу. Однажды девушка случайно нарушает приказ мачехи, и та заставляет своего мужа, отца девушки, увезти ее из дому. Оставшись одна вне дома, девушка встречается с дарителем и проходит все испытания, которые он ей предлагает. За это он ее награждает, и девушка возвращается домой с богатством. С этого времени девушка живет в достатке и выходит замуж, а мачеха смиряется либо умирает от злости. Первый ролевой конфликт героини с антагонистом в первой инициации Прочитав несколько сказок о гонимой падчерице, невольно обращаешь внимание на то, что в большинстве женских сказок у девушки не мать, а мачеха. Заметив впервые эту закономерность, я задалась вопросами: почему в подавляющем большинстве сказок о девушке в переходном возрасте у нее нет родной матери, но есть мачеха? Какую информацию несет этот образ? Чем мачеха отличается от родной матери? Характеристики этого персонажа следующие: 1) мачеха жестока по отношению к падчерице, но добра по отношению к своим родным дочерям; 2) мачеха находится в конфликте с героиней; 3) она является не матерью героини, а женой ее родного отца; 4) она взрослая женщина в ином, нежели героиня, более зрелом периоде развития. Попытаюсь психологически обосновать эти повторяющиеся из сказки в сказку характеристики. Жестокость мачехи Первый аспект поведения мачехи, который является очевидным, видимым, как нельзя лучше охарактеризовал сам издатель народных русских сказок А.Н. Афанасьев. Он отмечает жестокость мачехи по отношению к неродной дочке и слепую любовь к родной: «Целый ряд сказок преследует нелюбовь и ненависть мачехи к падчерицам и пасынкам и 64 излишнюю, зловредную привязанность ее к собственным детям. Мачеха, по народным сказкам, завидует и красоте, и дарованиям, и успехам своих пасынков и падчериц, особенно если сравнение с этими последними ее собственных детей, безобразных и ленивых, заставляет ее внутренне сознаваться в том, чему так неохотно верит материнское сердце. Мачеха начинает преследовать бедных сирот, задает им трудные, невыполнимые работы, сердится, когда они удачно выполняют ее приказания, и всячески старается извести их, чтобы не иметь перед глазами постоянного и живого укора. Но несчастья только воспитывают в сиротах трудолюбие, терпение и глубокое чувство любви и сострадания ко всякому чужому горю... Нравственная сила спасает сироту от всех козней; напротив, зависть и злоба мачехи подвергают ее наказанию, которое часто испытывает она на родных своих детях, испорченных ее слепой любовью и потому гордых, жестокосердных и мстительных». Как видим, А.Н. Афанасьев рассматривает характеристики мачехи в нравственном аспекте. Наша же задача – увидеть в них психологическую подоплеку, которая не является очевидной, но, напротив, скрыта от поверхностного взгляда и «просвечивает» только через противоречия, парадоксы. Вот одно из таких противоречий: чем хуже обращается мачеха с девушкой, тем это лучше в конечном итоге для развития девушки как самодостаточной личности. И напротив: чем лучше обращается она со своими родными дочерьми, тем гибельнее их участь в сказке. Получается, что образ мачехи носит двойственный, амбивалентный характер. Двойственный характер матери-мачехи Если разобраться, то окажется, что мачеха в сказке и добра и зла одновременно, она является таковой, во-первых, в разное время, во-вторых, по отношению к разным детям. Как любая мать, она имеет множество «воспитательных стратегий», которые меняются в зависимости от ситуации развития ребенка. Еще раз рассмотрим сущность роли: что такое мачеха? Это злая мать, причем не родная. Что здесь принципиально? Формально она не мать, а жена отца. В обычной семье у женщины две функции: мать и жена. Как мать она любит свою дочь и желает ей добра, а как жена отца она является женщиной и соперницей своей дочери в конкуренции за мужчину. В этом, как известно, суть комплекса Электры. Когда девочка растет в семье, она входит в треугольник отношений «отец – мать – ребенок» (рис. 1). Когда она вырастает и перестает быть ребенком, меняются роли людей, входящих в треугольник. Родительские функции матери ослабевают, и тогда она выступает как женщина, отец – как мужчина, а дочь – как женщина, претендующая на мужчину. Самый близкий и доступный для дочери мужчина – отец. Таким образом, мать и дочь превращаются в женщин-соперниц, борющихся за мужчину – отца (рис. 2). Эти два треугольника слиты и не различимы до поры до времени, пока ребенок не вырос. Но вот дочь вырастает, она перестает нуждаться в родителях, и тогда резко и внезапно меняются роли в треугольнике. Женщина больше не востребована как мать, поэтому мать в 65 сказке «за ненадобностью» умирает. Однако отцу нужна женщина, а дочери, ставшей девушкой, – катализатор для отделения в виде «плохой» матери отсюда второй брак. Метафорически мать превращается в «мачеху», то есть женщину, соперничающую с другой взрослой женщиной (своей дочерью) за самца, партнера, мужчину. Вот откуда в сказке появляется мачеха: ей легче играть свою роль, если она не разрывается надвое между любовью к дочери и враждой к более молодой сопернице, как это бывает в реальной жизни. Теперь мы можем уже ответить, почему в «женских» сказках у героини нет матери, но почти всегда мачеха. Это нужно для того, чтобы высветить только одну сторону матери – это жестокость, но именно она востребована в данной ситуации. М.-Л. фон Франц говорит об этом так: «Фигура мачехи имеет двойственный характер: с одной стороны, она хочет погубить героя, а с другой – это приводит к реализации потенциальных возможностей его личности. Будучи устрашающей матерью, она олицетворяет естественное сопротивление, блокирующее развитие высшего сознания, – сопротивление, которое мобилизует лучшие качества героя. Другими словами, преследуя героя, она помогает ему». Кстати, четырнадцатилетние подростки легко смогли бы ответить на вопрос, почему в сказках о девушках не мать, а мачеха. Когда десять лет назад я вела спецкурс по психологии в старших классах, я попросила детей письменно ответить, что у них было хорошего и плохого в жизни за последние полгода. В подавляющем количестве письменных ответов были слова типа: «Маму последнее время как будто подменили: была мать, стала – мачеха!» В неполных сказках с одним кругом действий мы имеем дело с таким переходным периодом в жизни героини, который совпадает с кризисом подросткового возраста. Задача его, как мы уже сказали, в психологическом отделении от своей генеалогической семьи. Симптомы, сопровождающие это отделение, – трудновоспитуемость детей и регресс в деятельности. Оптимальные родительские стратегии, сопровождающие кризис, заключаются в «отпускании» подростка. И тогда получается, что мачеха в этом возрасте – лучший вариант родителей. В сказке именно она отсылает ребенка пубертатного возраста прочь из дому, символически это означает эмансипацию. Своим родным дочкам она не дает такой возможности, и это становится губительным для их личностного развития, в то время как сирота-падчерица справляется с трудностями и обретает опыт самостоятельности. Мачеха и ее родные дочки Двойственный характер образа мачехи мы можем наблюдать, сравнивая ее отношение к падчерице и к родным ее дочерям. Выше я сказала, что мачеха – воплощенное зло, но только по отношению к падчерице. К своим родным дочерям, которые находятся в том же возрасте, что и падчерица, она невероятно добра и даже «слепа» в своей материнской любви. И эта-то слепота и губит ее родных дочерей. В этом смысле падчерице «повезло» больше, чем ее сводным сестрам. Если мачеха остается «доброй» матерью, то у девочки нет шансов повзрослеть. Почему? Если человек не проходит опустошительную, разрушительную фазу прощания с детством, то какая-то часть его личности остается инфантильной, то есть зависимой. Так, в сказках про падчерицу сестер не берут замуж, то есть, по сути, они остаются «вечными девочками» в доме матери. Дело в том, что соперницей мачехе является только падчерица, так как она красива и активна, в ней есть творческий импульс. Родные дочери уродливы и ленивы, они не востребованы мужчинами, следовательно, матери не о чем переживать, они для нее продолжают быть детьми, а не соперницами. Если своими действиями она стимулирует падчерицу к изменениям (выгоняет из дому в лес), то родных дочерей, напротив, сдерживает в развитии, не отпуская от себя. Если же все-таки посылает на испытания, то руководствуется не их выгодой, а своей собственной, при этом не учитывая, что путь развития всегда индивидуален, его нельзя пройти вслед за кем-то, можно указать лишь направление. Иногда сестры просто погибают в сказке, что следует воспринимать как метафору: 66 погибнуть – это стагнироваться, перестать жить, остановиться в развитии. И это нормальная фаза с точки зрения инициатического процесса, в сказках смерть не является трагедией, необратимостью, вслед за ней идет новое рождение. Второй ролевой конфликт: отношения героини с отцом Теперь опишем второй ролевой конфликт, который героине необходимо разрешить в своей первой инициации. Это конфликт с отцовской фигурой. Напомним, что по семиперсонажной схеме В.Я. Проппа он квалифицируется как отправитель, круг действий которого охватывает только отсылку героини из дому, и встречается этот персонаж только в женских сказках с первым кругом действий (о гонимой падчерице). В параграфе, посвященном социально-психологическому содержанию этого персонажа (глава 4), я задала следующие вопросы: каковы мотивы отца, который по настоянию своей жены (мачехи) собственноручно увозит родную дочь на смерть? Почему он не заступится за родную дочь перед своей женой? И почему дочь не обижается на своего отца за это? Для ответа на эти вопросы нужно исследовать сказки не с точки зрения содержания, а с точки зрения процесса взаимодействия. То есть в конфликте между родным отцом и дочерью нужно исследовать то, что герои делают друг с другом, а не то, что они при этом декларируют, и разобраться в их мотивах. Мотивы отца Юнгианский психоаналитик Ханс Дикманн пишет: «В сказке мы видим две области: обыденную область сознания и магическое царство бессознательного. Подобно личным сновидениям, сказка столь же мало заботится об обычных этических нормах, присущих сознанию». Хотя нарушена логика, присущая сознанию, логика бессознательного присутствует. М.-Л. фон Франц говорит поэтому о характере бессознательного, самой природы, когда к счастливому результату приводит «правильное» поведение, в противоположность «неправильному», ведущему к несчастью. Поведение отца – «правильное» не с точки зрения нравственности, оно «правильно» психологически. Итак: почему «правильное» поведение отца – это быть пассивным и не заступаться за дочь перед своей жестокой и несправедливой женой? Почему «правильно» отправить родную дочь на смерть? Потому, что вместо отца мы должны видеть мужчину, который между двумя женщинами выбирает ту, которая может быть его партнершей. Вспомним треугольники, о которых шла речь выше. Теперь акцент с отношений «мать – дочь» сместим на отношения «отец – дочь». Пока дочь была маленьким ребенком, отец выполнял родительскую функцию (рис. 3). Но вот она выросла и не нуждается больше в родителях. Так же, как мать превращается просто в женщину, соперницу, «мачеху», отец должен превратиться в мужчину, причем мужчину чужого, мужа матери (рис. 4). Задача повзрослевшей дочери – покинуть родительскую территорию и найти «своего» мужчину. Таким образом, говоря о «правильном» поведении, отцу «правильно» будет иметь 67 одну сексуальную партнершу, а не двух, в противном случае он будет иметь дело с инцестом, что является табу. Теперь становится понятным, почему в сказке, будучи поставленным в ситуацию жесткого выбора между дочерью и женой, отец выбирает свою жену. То, что мужчина в сказке женат второй раз, косвенно свидетельствует о том, что однажды он уже оставался без женщины, и, как видим, решил эту проблему повторной женитьбой, не оставшись верным памяти безвременно ушедшей первой супруги и лишь во вторую после себя очередь руководствуясь потребностями родной дочери, которая вместо матери приобрела в лице его новой жены мачеху. В противном случае ему пришлось бы взглянуть на свою взрослую дочь не как на дочь, а как на женщину, партнершу. В качестве доказательства правоты этой точки зрения приведу иллюстрации из двух сказок сборника Афанасьева: «Свиной чехол» и «Отец и дочь». Хочу заметить, что эти две сказки мало кому известны и мало популярны, их печатают не в сборниках сказок для детей, а только в научных изданиях, предназначенных для взрослых. Они отличаются от обычных сказок тем, что в них либо «неприличное» содержание, либо «плохой» конец, к чему читатель не привык. Анализ сказки «Свиной чехол» В этой сказке «у великого князя была жена-красавица, и любил он ее без памяти. Умерла княгиня, осталась у него единая дочь, как две капли на мать похожа. Говорит великий князь: “Дочь моя милая! Женюсь я на тебе”. Она пошла на кладбище, на могилу матери, и стала умильно плакать. Мать и говорит ей: “Вели купить себе платье – чтоб кругом были часты звезды”. Отец купил ей этакое платье и пуще прежнего в нее влюбился. Пошла дочь в другой раз к матери. Мать говорит: “Вели купить себе платье – на спине бы светел месяц был, на груди красно солнышко”. Отец купил и еще больше влюбился. Опять пошла дочь на кладбище и стала умильно плакать: “Матушка! Отец еще пуще в меня влюбился”. – “Ну, дитятко, – сказала мать, – теперь вели себе сделать свиной чехол”. Отец и то приказал сделать; как только приготовили свиной чехол, дочь и надела его на себя. Отец плюнул не нее и прогнал из дому, не дал ей ни служанок, ни хлеба на дорогу». Это завязка, а потом действие разворачивается классически: героиня уходит в лес, ее находит принц, везет в королевство как диковинку, но она переодевается и не узнанной приходит на бал. Далее все идет как в сказке «Золушка»: на балу девушка оставляет башмачок, по которому ее находит принц. В конце сказки, уже обвенчавшись, муж спрашивает ее: «Отчего на тебе был свиной чехол надет?» – «Оттого, говорит, что была я похожа на покойную мать и отец хотел на мне жениться». Сказок типа «Свиной чехол», где героиня надевает на себя шкуру зверя, множество, к ним относится и широко известная «Царевна-лягушка». Это «мужская» сказка, нас она интересует в связи с тем, что девушка предстает перед женихом в лягушачьей коже, а не в человеческом облике. Почему? М.-Л. фон Франц тоже задается этим вопросом и отвечает на него предположением: «В сказке говорится, что это из-за того, что она была проклята своим отцом: нам не известна причина, заставившая отца поступить подобным образом. Согласно одному из вариантов этой сказки, “Василиса Премудрая хитрей, мудрей своего отца уродилась; он за то осерчал на нее и велел ей три года квакушею быть”». Все становится на свои места, если мы вспомним, что после сожжения мужем лягушачьей кожи Царевна-лягушка возвращается к отцу Кощею Бессмертному, который не имеет жены и собирается жениться на ней, несмотря на то, что он отец (в некоторых версиях сказки). Получается, что Кощей проклял дочь, надев на нее лягушачью шкуру в самый расцвет ее красоты и молодости, чтобы она не досталась другому мужчине. Анализ сказки «Отец и дочь» Совершенно явно, без затуманивающих смысл метафор, тема любви отца к своей 68 взрослеющей дочери звучит в сказке «Отец и дочь». «В некотором царстве, не в нашем государстве жил-был богатый купец, у него жена была красавица, а дочь такова, что даже родную мать красотой превзошла. Прошло время, купчиха заболела и померла. Жаль было купцу, да делать нечего; похоронил ее, поплакал-погоревал и стал на свою дочь засматриваться. Обуяла его нечистая любовь, приходит он к родной дочери и говорит: “Твори со мной грех!” Она залилась слезали, долго его уговаривала-умоляла; нет, ничего не слушает. “Коли не согласишься, – говорит – сейчас порешу твою жизнь!” И сотворил с нею грех насильно, и с того самого времени понесла она чадо». Купец, пытаясь скрыть свой грех, трижды упрашивает дочь «сказать на приказчика», но та не соглашается, и тогда он отрубает ей голову. Как видим, уступчивость дочери в данной сказке не меняет дела, поэтому становится понятно, почему в других сказках героиня покорно отправляется в лес. У нее просто нет выбора: изгнание или инцест – то и другое смертельно, но в последнем случае добавляется еще и позор. Поэтому добровольный уход из дому в лес героини сказки – это и есть «правильное» поведение. Хочу еще раз повторить, что приведенные две сказки не столь популярны, как, например, «Золушка». Это связано с тем, что в педагогических целях детям читают сказки с так называемым «хорошим» концом, то есть с оптимальными стратегиями взаимодействия, ведущим не к стагнации, а к развитию личности. Однако, как я уже заметила, сказки в метафорической форме содержат весь диапазон человеческих стратегий, делая их доступными для осмысления любому человеку, даже ребенку. Такие сказки нужны, как и страшные сны, от которых мы просыпаемся в холодном поту, потому что в них описаны разрушительные стратегии прохождения инициаций, уже испытанные на себе нашими предшественниками, а потому особенно ценные – нам не надо учиться на своих ошибках, мы можем учесть чужие. Достаточно задать вопрос: а как современные дочери-подростки решают проблему взаимоотношений с еще не старыми отцами? – и мы увидим: точно так же, как делают это героини волшебных сказок, потому что проблема эта – психологическая, а следовательно – вечная. Игра «Скандал» Я бы хотела в подтверждение своих слов прокомментировать взаимоотношения девушки в пубертате с отцом с помощью игры «Скандал», описанной Э. Берном: «Классический вариант этой игры обычно разыгрывается между авторитарным отцом и дочерью-подростком. Причем мать в такой семье чаще всего сексуально заторможена (в сказках она либо отсутствует, либо это вторая жена с тяжелым злобным характером – Р.Е.). Отец приходит с работы и начинает придираться к дочери, а она в ответ грубит. Первый ход может сделать и дочь. Нагло разговаривая с отцом, она вызывает придирки с его стороны. Постепенно их голоса становятся громче, и ссора набирает силу. Существует три исхода: 1) отец уходит в свою комнату, хлопнув дверью; 2) дочь уходит в свою комнату, хлопнув дверью; 3) оба расходятся по своим комнатам, хлопнув дверьми. В любом случае конец игры “Скандал” отмечен хлопаньем дверьми. “Скандал” является мучительным, но эффективным способом решения сексуальных проблем, которые возникают в некоторых семьях между отцом и дочерыо-подростком. Они могут жить под одной крышей, только если постоянно злятся друг на друга и периодически хлопают дверью, что для каждого из них подчеркивает: они спят в разных комнатах. В испорченных семьях игра может принять мрачную и отталкивающую форму: отец поджидает дочь, ушедшую на свиданье, чтобы после ее возвращения тщательно осмотреть дочь, ее одежду, чтобы убедиться в том, что она осталась невинной. Малейшее подозрительное обстоятельство нередко вызывает ужасный скандал, в результате которого дочь могут выгнать из дому среди ночи. В конце концов, события развиваются в худшем для семьи направлении и подозрения отца оправдываются». 69 У девушек есть несколько вариантов разрешения ситуации с отцом. Либо «подозрения отца оправдываются» и девушка находит суженого, который возьмет дальнейший контроль над ее поведением на себя, либо она в угоду отцу остается невинной до ...дцати лет и тогда становится клиенткой психотерапевта. Так, например, одна из моих клиенток, успешная бизнес-леди тридцати девяти лет, незамужняя и бездетная, пожаловалась на группе, что отец проверяет содержимое ее мусорного ведра, и когда находит чеки, то заставляет отчитываться, что она покупала. Возможна и ситуация инцеста (не так уж редко). Каков антитезис к этой игре? Берн пишет, что «для отца эта игра не столь не приятна, как ему хотелось бы думать. Обычно антитезисный ход делает дочь, находя спасение в раннем, часто скороспелом или навязанном браке». Очевидно, что в конфликте с отцом в сказке девушка решает ту же самую проблему: девушке, без поддержки со стороны матери (ее нет) и с опасной любовью со стороны отца, ничего другого не остается, кроме как отправиться куда глаза глядят с надеждой на чудо. И это является ответом на вопросы, поставленные в начале параграфа: почему отец не заступится за дочь и увозит ее в лес на верную смерть и почему дочь с ним в этом согласна. Таким образом, становится ясна социально-психологическая функция отправителя: он организует новую социальную ситуацию, территориально разделившись с повзрослевшей дочерью. На этом его функция заканчивается. ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ ПРОХОЖДЕНИЕ ПЕРВОЙ ИНИЦИАЦИИ Для него в неполных сказках предусмотрен специальный блок функций с 8 по 15 bis. Из предыдущего контекста уже становится понятным, что если героиня проходит инициацию позитивно, то ложная героиня – негативно. Чаще всего ложная героиня является сводной сестрой падчерицы и любимой дочерью мачехи. Как уже было сказано, материнская любовь оборачивается для девушки губительной стороной, потому что не позволяет ей эмансипироваться. В сказках это приводит к тому, что девушка либо погибает, либо возвращается домой с позором. В племенных обществах, как мы помним из третьей главы, непрохождение инициаций приводило к существованию так называемых «старых детей». Им запрещалось заниматься всеми «взрослыми» видами деятельности, и это означало их психологическую незрелость, несмотря на полноценное физическое созревание. В современном обществе отчасти мы наблюдаем то же самое: неинициированная женщина – это женщина, некоторые аспекты личности которой не развились и остались в инфантильном состоянии. В шестой главе будут приведены примеры психотерапевтической работы с женщинами, не прошедшими инициацию. СТАБИЛЬНЫЙ ПЕРИОД МЕЖДУ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ ИНИЦИАЦИЯМИ Сказки не уделяют специального внимания стабильным периодам жизни героев, потому что сказка призвана передавать из поколений в поколения самую важную информацию, в которой нуждается человек, а проблемы человека особенно ощутимы не в стабильных, а в критических периодах. Мы же освещаем этот период потому, что именно во время него исподволь созревают количественные изменения, которые, в конце концов, подготавливают качественный скачок в развитии. Итак, между первой и второй инициациями есть период, который в психологии развития называется стабильным. В это время человек наслаждается достигнутым и живет относительно спокойно. Изменения накапливаются постепенно и незаметно, и для того, чтобы увидеть эти изменения, нужно сравнить положение героини в начале и в конце стабильного периода. В границах одной полной сказки это сделать не удастся, потому что весь стабильный период укладывается в одну сказочную формулу «долго ли, коротко ли». Зато мы можем сравнить героиню в конце неполных сказок с одним кругом действия и в начале второго хода полных сказок с двумя кругами действия – здесь эта разница будет очень заметна. Эта разница покажет, как стабильность превращается в стагнацию. 70 Итак, в конце неполной сказки-одноходовки девочка стала девушкой, отделилась от родителей и, согласно сюжету, имеет теперь свою собственную территорию, иногда мужа, ее витальные потребности удовлетворены, социальный статус повысился. На этом сказки заканчиваются. Однако для полных сказок-двухходовок это только подготовка ко второму ходу, они имеют продолжение, в котором героиня, какое-то время «понаслаждавшись» добытой свободой, непременно теряет все. Например, в первом ходе сказки «Амур и Психея» начало типичное, как и в неполной сказке-одноходовке: девушку уводят из дома собственные родители, оставляя на пустынной скале в ожидании жениха по имени Смерть. Своей красотой и кротостью девушка привлекает Амура, который переносит ее в «рай земной», где ей не нужно ни о чем заботиться. Вот он, искомый хэппи-энд, неполные сказки на этом заканчиваются. Но в полных сказках героиню ждут новые испытания: она теряет все приобретенное в испытании первого круга действий (в первой инициации) и теперь снова должна проходить испытание, гораздо серьезнее и опаснее первого, то есть вторую инициацию. Так, Психея, подстрекаемая родными сестрами, нарушает данное мужу слово не видеть его при свете и не спрашивать, кто он такой. Ночью она тайком от мужа зажигает лампу, чтобы увидеть его, муж просыпается и покидает Психею. Теперь, чтобы вернуть мужа и получить высокий социальный статус, ей предстоит выполнить смертельно опасные задания, которые подготовила сама Афродита. Возникает вопрос: что заставляет женщину, у которой, что называется, все есть, подставлять под удар свое с таким трудом заслуженное положение? Чтобы на него ответить, я сравнила достижения героини в начале стабильной стадии и в конце ее и представила в виде сравнительной таблицы. Таблица 7. Социальное положение героини в начале и в конце стабильной фазы между первой и второй инициацией Достижения героини Брачный статус Материальное положение Территория Власть В начале стабильной стадии Стал выше: героиня из не востребованной женихами девушки превратилась в замужнюю женщину Героиня имеет свои материальные ресурсы в результате вознаграждения дарителя Героиня больше не находится на территории родителей, а имеет свой дом Героиня больше не зависит от родителей В конце стабильной стадии Стал ниже: «выясняется», что этот брак не законный, а всего лишь помолвка «Выясняется», что она может пользоваться имуществом мужа, но при условии соблюдения его условий и запретов Героиня находится на территории мужа, где должна жить по его, а не по своим правилам Героиня зависима от мужа Итак, после первой инициации героиня достигла положительных жизненных перемен, обретя независимость от родителей, повысив социальный статус и изменив социальную ситуацию. Какое-то время жизнь ее течет счастливо, что подчеркивается в сказке особыми приемами («Стали жить-поживать, да добра наживать»). Этот счастливый период соответствует стабильной фазе жизненного пути. Однако в стабильности есть вторая, отрицательная сторона – стагнация. И в начале второго хода мы видим эту вторую сторону стабильного периода – героиня заскучала. Далее следует новый поворот сюжета: героиня ставит под сомнение свое счастье, нарушает запрет мужа и теряет приобретенное, что означает конец стабильного периода и начало второго кризиса, а следовательно – второй инициации. 71 ВТОРАЯ ИНИЦИАЦИЯ: ПЕРЕХОД В ФАЗУ ПРОДУКТИВНОСТИ Вторая инициация и второй кризис – переход девушки из молодости в среднюю зрелость. Чтобы понять его суть, обратимся к периодизации жизни женщины, которую я представила в виде следующей таблицы. Таблица 8. Периоды жизни женщины Возраст Основные характеристики Девочка Асексуальность, инфантильность Девушка Сексуальность, инфантильность Зрелая женщина Сексуальность, продуктивность Старуха Асексуальность, мудрость Из таблицы видно, что детство и старость характеризуются асексуальностью, а взрослость – сексуальностью, под которой подразумевается способность к деторождению. В силу этого мужчина как сексуальный партнер востребован именно во взрослой жизни женщины, а точнее – в детородном периоде. Однако в периоде взрослости есть две фазы, первая из которых характеризуется инфантильностью, вторая – продуктивностью. Если в первой инициации героиня приобретает идентичность как женщина, то есть разделяет в сознании женское и мужское, противопоставляя их как полярности, то теперь ее идентичность заключается в смешении женского и мужского: «Юность готова смешать свою идентичность и разделить ее с тем, кто в работе, любви и сексе готов подтвердить свою взаимодополняемость». И в этом суть второго кризиса. В противном случае женщине грозят изоляция и исключительность, а следовательно – стагнация. Данная стадия жизни – вершинная, когда человек находится на пике своих возможностей и сил. В это время он социально востребован в высшей степени, потому что общество опирается именно на тех его членов, которые находятся в стадии средней зрелости. Задача этой стадии – быть продуктивным. По Э. Эриксону, продуктивность, или производительность, заключается в том, что человек «производит» детей, новые идеи, вещи, самого себя, а также заботится о них и о том, чтобы культивировать в младшем поколении воспроизведение социальных ценностей. Если этот переход по какой-то причине не сделан, то человек попадает в стагнацию, сопровождающуюся ощущением скуки, собственной несостоятельности, никчемности, раздражением, которое проецируется на близких людей, якобы мешающих развиваться, сдерживающих личностный рост. Соответственно, задача переходного периода – отказаться от сдерживающих стратегий предыдущей стадии и обрести новые качества, которые дадут возможность выполнять новые задачи и наполнят жизнь новым содержанием. На символическом уровне (в сказке) речь идет о потере героиней мужа (который является завоеванием предыдущей фазы, где целью было найти партнера). Но потерять нужно не мужа вообще, а мужа как инфантильного и зависимого партнера, который позволяет развиваться лишь одной стороне женской личности. Психологический анализ второй инициации в полных сказках Обратимся к материалу сказок. У нас в распоряжении не так много полных женских сказок, которые сохранили второй круг действий во всей его полноте. Особенно драгоценным является текст Апулея, сквозь литературную обработку которого просвечивает костяк древней женской сказки. К этой же группе сказок относятся «Аленький цветочек» в записи С.Т. Аксакова и «Перышко Финиста ясна сокола» из сборника А.Н. Афанасьева. Как я уже замечала, если в неполных сказках первая инициация служит центральным событием сюжета 72 и поэтому описывается подробно, то в полных сказках с двумя кругами действий первой инициации уделяется гораздо меньше внимания. Поэтому нас интересует вторая часть полной сказки-двухходовки, где вторая инициация героини описывается наиболее подробно. Фазы второй инициации идентичны фазам первой и в структурно-функциональном отношении не отличаются от нее: 1. Отправление. 2. Встреча с дарителем, испытания и получение нового волшебного средства. 3. Возвращение домой, свадьба и воцарение. Однако социально-психологическое содержание этих фаз имеет принципиальное отличие. Рассмотрим их подробнее. Отправление. Превращение героини из жертвы в искательницу. По сравнению с первой инициацией здесь принципиально то, что героиня из жертвы превращается в искательницу. Разница в том, что из пассивного состояния она переходит в активное, что отражает новое личностное завоевание. Если в первой инициации мачеха выгоняла героиню из дома, а отец собственноручно увозил в лес, то теперь героиня сама делает выбор, идти или нет. Как мы помним, функция отправителя актуальна только для первого круга действия сказки. Это означает, что первая инициация не является делом выбора героини, в то время как вторая происходит с ее стороны осознанно. Так, например, в сказке «Аленький цветочек» героиня может вернуться к своему другу Чудищу лесному, а может и не вернуться, более того, ложные героини (сестры) удерживают ее дома обманом, но г ероиня решает вернуться, и делает это сама. На примере этой метафоры мы снова убеждаемся в том, что перемены могут происходить только с теми людьми, которые говорят переменам «Да», принимают их безусловно. В данном случае героиня должна принять безобразный либо звериный облик своего мужа, только тогда свершится чудо – он превратится в человека, причем Царевича. Речь идет о том, чтобы принять отторгаемую часть личности и воспринимать другого человека, равно как и саму себя, во всей целостности. Испытания второго круга действий сказки (трудные задачи) Согласно структурно-функциональной сказочной схеме В.Я. Проппа, во втором круге действий полной сказки «герой вновь подвергается действиям, ведущим к получению им волшебного средства». При этом даритель во второй инициации героини женских сказок, так же как и в первой, идентичен наставнику в обряде инициации. Тогда в чем разница между испытаниями первой инициации и второй? Если первый кризис соответствует первой инициации в сказке и пубертатному обряду инициации, то должна быть аналогия и между вторым кризисом, второй инициацией в сказке и реальным обрядом инициации. Эту аналогию мы находим у историка религии М. Элиаде, который пишет о нескольких степенях посвящения у женщин. Так, начатый когда-то в пубертате обряд посвящения завершается лишь тогда, когда у женщины рождается первенец. Это значит, что она достигла творческой стадии своей жизни. Мы можем предположить, что данным обрядом когда-то отмечали вступление женщины в фазу продуктивности. В сказке же это второй круг испытаний, заканчивающийся свадьбой и рождением ребенка. Но это не все. В сказке вторая инициация, в отличие от первой, заканчивается воцарением героини. Возможно, столь высокого статуса в реальных обрядах посвящения достигали только те женщины, которые проходили не возрастной обряд (он доступен всем), а специализированный (который доступен только единицам). Однако вернемся к испытаниям сказочной героини. В сказке «Амур и Психея» Апулея они представлены наиболее полно, и Р.А. Джонсон в своем исследовании использует юнгианский анализ их значения для развития женщины. Мы же, будучи ограничены рамками нашей темы, только отметим, что испытания героини, как и в первой инициации, ведут не к чему иному, как к обретению «волшебного средства» – новообразований. 73 Новое волшебное средство В данном контексте новообразование – это принятие нового образа жизни, соответствующего потенциальным возможностям индивидуума и обращенным к нему социальным ожиданиям. На данном этапе жизни мужчина и женшина должны узнать и «увидеть» друг друга, чтобы, по словам Дж. Хендерсона, «исправить некоторое первоначальное противостояние мужского и женского начал». Оба должны отказаться от своей исключительности и самостоятельности и принять совместную жизнь с ее привязанностями. Только тогда женщина обретает не зависимость, как следовало бы ожидать, а развитие индивидуальности и способность творить. Возвращение В женских сказках героиня доставляется к месту поисков. В сказке «Амур и Психея» – на Олимп. В «Аленьком цветочке» – во дворец. Вслед за возвращением в полных сказках обязательно наступают свадьба и воцарение героини. Это важно, если сравнивать неполные сказки-одноходовки и полные сказки двухходовки. В первых брак может быть и не заключен, но после второго круга испытаний брак обязателен. Напомню, что в волшебной сказке нашло отражение явление двойного брака: первый брак – «пробный», второй – «законный». Опишем вторую часть брака, «законную». Это всегда прилюдное действо, общественное признание того, что женщина достойна стать женой своего мужа, царицей, королевой или даже богиней. Например, в сказке «Перышко Финиста ясна сокола» в концовке мы сразу же имеем дело и с наказанием ложной героини (ложной жены Финиста), и со свадьбой, и с воцарением героини: «Он... велел, не мешкая, созвать бояр и князей и всякого чину людей. Стал у них спрашивать: “Как вы рассудите, с которой женой мне век коротать – с этой ли, что меня продавала, или с этою, что меня выкупала?” Все бояре и князья и всякого чину люди в один голос решили: взять ему ту, которая выкупала, а ту, что продавала, повесить на воротах и расстрелять. Так и сделал Финист ясен сокол, цветные перышки!» Здесь я хочу обратить внимание на то, что Финист не сам принимает решение о том, кого сделать женой. Если в первом браке это решение самовольное, но при этом супруги скрывают свой союз от людей, то сейчас важно именно людское признание союза. В сказке «Амур и Психея» Апулей подробнейшим образом описывает весь пантеон богов, присутствовавших на свадьбе героев. Психею заметил сам Зевс, велел Гермесу доставить ее на Олимп, даровал бессмертие, чтобы она имела возможность вступить в законный брак с его сыном, Амуром, и благословил этот брак: «Я сделаю так, что союз не будет неравным, но законным, сообразным гражданским установлениям». Свадьбе не было равных, Афродита была счастлива вместе с сыном и невесткой. Прошло время, и Психея родила дочь по имени Наслаждение. Ролевые конфликты второй инициации Так же, как и в первой инициации, чтобы перейти в новую фазу жизни, героиня должна разрешить ролевые конфликты. И так же, как и в первой инициации, она входит в треугольник отношений. Однако на этот раз участниками являются героиня (невеста), царевич (жених) и мать царевича (свекровь). Вторая инициация, как и первая, начинается с запрета и нарушения. Если в первой инициации запрет идет от мачехи (антагонист), то во второй – от мужа. Например, условие, при котором девушка живет «в раю», в сказках типа «Красавица и чудовище» всегда оговаривается мужем: она не должна видеть его и задавать вопросов о том, кто он такой. В «Аленьком цветочке» то же самое: за ней ухаживают невидимые слуги, любое желание тотчас исполняется, но диалог с хозяином этого благословенного места она ведет, читая написанные огненными буквами его ответы на свои реплики, потому что он, якобы, не хочет напугать ее своим видом и голосом. В «Амуре и Психее» супруг запрещает видеть себя и 74 обещает Психее за ее послушание, что у нее родится божественный сын, а если она ослушается, то родится смертная девочка. На первый взгляд, кажется, что героиня состоит в конфликте со своим мужем, от которого идут запреты. Однако реальные участники конфликта скрыты: на самом деле запретами супруг пытается сделать тайной свою связь с героиней. Тайной от кого? От своей матери либо женщины, ее замещающей (например, в «Аленьком цветочке» это колдунья, заколдовавшая царевича и превратившая в чудище). Таким образом, героиня должна не победить своего мужа, а расколдовать его, войдя в конфликт со своей свекровью и разрешив его установлением партнерских отношений, так как реально запрет идет не от мужа, а от той женщины, которая не хочет делить своего сына с невесткой. В сказке мы этого не видим. Девушка не знает о существовании свекрови, живет на всем готовом, не испытывая дискомфорта от своего двойственного статуса (жизнь вне законного брака). До поры до времени ее это устраивает. Но у нее есть старшие сестры, которые однажды подговаривают ее узнать, с кем она живет. И она подчиняется этим уговорам, потому что они совпадают с ее собственной потребностью – узнать эту тайну. Это еще не разрешение конфликта с мужем, а обнаружение, что в конфликте есть третье лицо – свекровь. Тайна не в том, что она живет с чудищем в «Аленьком цветочке» или с богом в «Амуре и Психее», а в том, что муж ее заколдован либо находится под чарами своей матери. Узнав тайну, девушка немедленно должна заплатить за это знание, лишившись земного рая и отправившись на испытания. А далее – пройти испытания, чтобы обрести силу и продуктивность, чтобы стать столь же сильной, как мать мужа, то есть свекровь. Муж возвращается к ней именно тогда, когда она становится настолько самодостаточной, что сам Зевс награждает ее бессмертием и поселяет на Олимпе. Теперь она равна и мужу, и его матери Афродите своей силой, способностью быть «видящей» и, как следствие, социальным статусом. И только теперь можно сказать, что конфликт разрешен. Таким образом, эти два ролевые конфликта следует рассматривать одновременно: без разрешения одного невозможно разрешение другого, так как в последнем испытании героине помогает муж, сделав выбор между двумя женщинами в пользу жены. В мужских сказках мы наблюдаем ту же самую закономерность. Так, в «Царевнелягушке» Иван женится на лягушке, которая по ночам оборачивается красавицейволшебницей (первый брак), но как только он обнаруживает это превращение, то сжигает кожу, чтобы оставить жене человеческий облик. Однако Царевна-лягушка упрекает Ивана за нарушение запрета и возвращается к отцу, Кащею Бессмертному. Это именно он наложил запрет, хотя Иван узнает о нем от своей жены. Получается, что в первой инициации разрешение конфликта героини/героя состоит в эмансипации от своих родителей, а во второй инициации – в эмансипации супруга героини/героя от его родителя противоположного пола. Только тогда молодые люди могут беспрепятственно заключить свободный, зрелый брак. ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ ПРОХОЖДЕНИЕ ВТОРОЙ ИНИЦИАЦИИ Если в неполных сказках-двухходовках прохождение первой инициации ложных героинь представлено явно, в структуре сказки их инициация заключена в блоке функций 8-15 bis (второй круг действий неполных сказок), то в полных сказках не все так просто и явно. Для отрицательного прохождения второй инициации лжегероинь сказка «специально» предусмотрела функции с 23 по 30: 23. Неузнанное прибытие героини. 24. Необоснованные притязания лжегероинь. 25. Трудная задача. 26. Решение. 27. Узнавание. 28. Обличение ложного героя. 75 29. Трансфигурация героя. 30. Наказание лжегероя. По сути, героине эти функции не нужны, она и так уже прошла испытание. Они нужны для того, чтобы протестировать, кто герой, а кто нет. Эта часть сказки (с 23 по 30 функцию) по содержанию идентична второму ходу сказок о падчерице, в котором действуют сестрылжегероини. Так же точно, как в сказке «Морозко» сестры мчатся по следам героини в лес, чтобы получить от Мороза дары, но вместо этого наказаны за грубость, – в полных сказках лжегероини наказываются за то, что не могут решить трудные задачи. Кроме сестер, лжегероинями во второй инициации могут выступать, и другие персонажи (обязательно того же пола, что и героиня). О том, что они есть, мы можем судить по косвенным признакам. Опишу некоторые ниже. 1. Из сказки «Амур и Психея» мы узнаем, что сестры, благополучно справившись с первой инициацией (удачно вышли замуж), погибают, пытаясь присвоить чужое. К сожалению, сказка подвергалась литературной обработке, поэтому аргументы не совсем убедительны и нуждаются в подтверждении аналогичными мотивами из других сказок. 2. Из этой же сказки мы узнаем из слов Юпитера, что у Амура было много девушек, которых он лишил девственности: «Решил я какой-нибудь уздой сдержать буйные порывы его цветущей молодости; хватит с него, что ежедневно его порочат рассказами о прелюбодеяниях и всякого рода сквернах». Это значит, что первоначально Психея была одна из многих девушек, с которыми Амур заключал так называемый «незаконный» брак. Другие девушки не прошли вторую инициацию, а Психея прошла, в результате Амур узаконил отношения только с Психеей. 3. В сказке «Перышко Финиста ясна сокола» Финиста присваивает другая женщина, в конце он убивает свою ложную жену, потому что она его «продавала». То есть она не проходит инициацию и в этом смысле осуществляет путь ложной героини. Вспомним отрывок, приведенный чуть выше: «Он... велел, не мешкая, созвать бояр и князей и всякого чину людей. Стал у них спрашивать: “Как вы рассудите, с которой женой мне век коротать – с этой ли, что меня продавала, или с этою, что меня выкупала?” Все бояре и князья и всякого чину люди в один голос решили: взять ему ту, которая выкупала, а ту, что продавала, повесить на воротах и расстрелять. Так и сделал Финист ясен сокол, цветные перышки!» 4. В сказке «Аленький цветочек» Чудище признается, что много девушек побывало здесь, но ни одна не вернулась. Поэтому воцаряется только героиня. Остальные не прошли инициацию: «Злая волшебница прогневалась на моего родителя покойного, короля славного и могучего, украла меня, еще малолетнего, и сатанинским колдовством своим, силой нечистою, оборотила меня в чудище страшное и наложила таковое заклятие, чтобы жить мне в таковом виде безобразном, противном и страшном для всякого человека, для всякой твари божией, пока найдется красная девица, какого бы роду и званья ни была она, и полюбит меня в образе страшилища, и пожелает быть моей женой законною, и тогда колдовство все покончится, и стану я опять по-пре- жнему человеком молодым и пригожиим; и жил я таковым страшилищем и пугалом ровно тридцать лет, и залучал я в мой дворец заколдованный одиннадцать девиц красных, а ты была двенадцатая. Ни одна не полюбила меня за мои ласки и угождения, за мою душу добрую. Ты одна полюбила меня, чудище противное и безобразное, за мои ласки и угождения, за мою душу добрую, за любовь мою к тебе несказанную, и будешь ты за то женою короля славного, королевою в царстве могучем». Эти примеры демонстрируют образцы «неправильного» поведения, что делает персонажей ложными героинями. Если в первой инициации суть «неправильного» поведения в том, что ложные героини невежливо ведут себя с дарителем, отвергая его испытания и внутренне не соглашаясь на перемены, то во второй инициации они в конце сказки обличаются и наказываются за необоснованные притязания на мужчину, которого «не заслужили». 76 СТАБИЛЬНЫЙ ПЕРИОД МЕЖДУ ВТОРОЙ И ТРЕТЬЕЙ ИНИЦИАЦИЯМИ Напомню, что в реальной жизни в случае позитивного прохождения кризиса человек входит в высшую точку развития, пик жизни, характеризующуюся творчеством, продуктивностью, «произведением» нового поколения (рождением детей), новых идей, вещей, наконец, созданием самого себя, реализацией своей миссии. Социальная задача этого периода – создание нового поколения и забота о потомстве. В сказке это символизируется воцарением героя и героини. Однако так же, как и в предыдущей стабильной стадии, стабильность рано или поздно переходит в стагнацию – и это означает, что героиня попадает в преддверие нового кризиса, кризиса середины жизни, который в женских сказках предстает в виде третьей инициации. Для иллюстрации обратимся к «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» А.С. Пушкина (авторской версии русской народной сказки «Волшебное зеркало»). Почему не к народному варианту? Потому что народные сказки, как уже замечалось, не интересуются стабильными периодами. Поэт же словно любуется своей героиней, которая не безлика, как в народных сказках, а описана в самой своей прекрасной поре, когда женщине уже не надо ни за что бороться, а только наслаждаться красотой, молодостью, властью. Речь идет о царице, второй жене царя: Правду молвить, молодица Уж и впрямь была царица: Высока, стройна, бела, И умом и всем взяла; Но зато горда, ломлива, Своенравна и ревнива. Ей в приданое дано Было зеркальце одно; Свойство зеркальце имело: Говорить оно умело. С ним одним она была Добродушна, весела, С ним приветливо шутила И, красуясь, говорила: «Свет мой, зеркальце! Скажи Да всю правду доложи: Я ль на свете всех милее, Всех румяней и белее? » И ей зеркальце в ответ: «Ты, конечно, спору нет; Ты, царица, всех милее, Всех румяней и белее». И царица хохотать, И плечами пожимать, И подмигивать глазами, И прищелкивать перстами, И вертеться подбочась, Гордо в зеркальце глядясь. Действительно, это описание человека, у которого все хорошо. Женщина и молода, и при этом уже опытна, у нее много сил, энергии и вкуса к жизни. Можно сказать, что этот период является расцветом человеческого потенциала, пиком человеческой жизни во всех отношениях. Однако любой пик – это высшая точка, а дальше идет спуск с горы. Власть возраста средней зрелости заканчивается в тот момент, когда взрослеет новое поколение, когда первый раз зеркальце скажет правду: «Но царевна все ж милее, все ж румяней и белее». А дальше либо 77 следует разделить территории и уступить свою власть молодой женщине, либо удерживать ее, что бесперспективно в плане развития и равносильно стагнации. Афродита в сказке «Амур и Психея» тоже имеет зеркало, которое постоянно носит за нею слуга. И ее история похожа на ту, что произошла с пушкинской героиней: однажды Афродита узнала, что у нее есть соперница. Когда-то каждая женщина должна узнать, что время молодости прошло, и что бы она только ни отдала за то, чтобы не видеть в зеркале явные признаки приближения этого момента... По аналогии со стабильным периодом между первой и второй инициациями я сделала сравнительную таблицу относительно стабильного периода между второй и третьей инициациями. В ней я соотнесла достижения женщины в начале стабильного периода и признаки стагнации в конце периода. Таблица 9. Социальное положение героини в начале и в конце стабильной фазы между второй и третьей инициацией Достижения героини Брачный статус Материальное положение Территория Власть В начале стабильной стадии В конце стабильной стадии На двух взрослых конкуренМуж «принадлежит» тоспособных женщин – героине безраздельно мать и дочь – в доме оказывается один мужчина Героиня имеет собственные материальные Героиня ресурсы имеет свою территорию Героиня должна содержать свою выросшую дочь На территории героини живет взрослая дочь, которая нарушает границы Героиня является Взрослая дочь постоянно полновластной хозяйнарушает правила, кой и устанавливает установленные героиней правила в своем доме А дальше мы уже все знаем по первой инициации: мачеха выгонит падчерицу из дому, когда та в очередной раз нарушит какое-нибудь установленное старшей женщиной правило или запрет... ТРЕТЬЯ ИНИЦИАЦИЯ – КРИЗИС СЕРЕДИНЫ ЖИЗНИ Теперь мы должны рассмотреть третью инициацию, причем как позитивное, так и негативное прохождение ее. Опираясь нэ женские сказки, которые мы отобрали, это невозможно сделать так же полно, как в отношении первой и второй инициаций. Строго говоря, следуя структурно-функциональной схеме сказки В.Я. Проппа, мы не найдем в ней отдельных функций для третьей инициации. Однако, несмотря на это, в сказке есть вся необходимая информация о третьей инициации, важно только суметь ее прочесть. Например, признаком любой инициации в сказке является смерть того или иного персонажа. Кроме главной героини и ее сестер (ложных героинь), в сказках почти всегда умирает мачеха. Это и есть инициирующаяся фигура. То, что для героини является первой инициацией, для ее мачехи – третья инициация, причем, как правило, с негативным прохождением. Хотя мачеха умирает не во всех сказках, то, что она остается жить, вовсе не означает, что она прошла инициацию позитивно. На мой взгляд, позитивно прошли третью инициацию такие персонажи волшебной сказки, как дарители. Рассмотрим еще раз первую инициацию, но уже не с позиции героини, а с позиции ее мачехи. Вспомним табл. 8, в которой представлена периодизация жизни женщины. 78 В ней последовательно изображены четыре этапа жизни женщины, отграниченные друг от друга: 1) девочка; 2) девушка; 3) женшина 4) старуха. Между этими четырьмя периодами есть границы, или пороги. Всего получается три порога, не считая рождения и смерти, что тоже является порогами, через которые человек переходит в течение жизни. Заканчивая проживание одной стадии жизни, человек не может беспрепятственно шагнуть в следующую по нескольким причинам. Про одну из них мы говорили в связи с теорией К. Юнга: человек цепляется за предыдущий период, боясь неизвестности новой жизни. Но если бы он даже рвался вперед, то это не так-то просто сделать. Вторая причина сложности переходных периодов в том, что в социуме «это место уже занято». Так, если в семье есть подросшая дочь, то неизбежен ее конфликт со взрослой же матерью, так как в семье предусмотрено только одно «вакантное место» для такой женской роли, как хозяйка, мать, сексуальная партнерша отца. Таким образом, девушка не имеет возможности исполнять эти роли, а мать не спешит отказываться от них, так как они дают ей монопольную власть в семье. Говоря о власти, я имею в виду следующее. В психологии развития трем стадиям жизни соответствуют три раздела: детская психология (детство), акмеология (взрослость), геронтология (старость). Слово «акмеология» восходит к древнегреческому акте, происходящему, в свою очередь, от слова axis (острие) и означающему «высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора». Выть в акме означает быть в полном цвете, на высшей ступени развития. В это время человек живет наиболее продуктивной творческой и социально-активной жизнью. Как правило, обладая такого рода властью, человек не спешит с нею добровольно или легко расстаться и будет бороться с теми, кто на нее посягнет. А посягает не кто иной, как собственная подросшая дочь женщины, стремящаяся к тому же, что и мать, – стать полновластной хозяйкой над собственной жизнью. Каковы перспективы этой ситуации? На какое-то время возрастные этапы матери и дочери перекрывают друг друга, обе находятся в стадии продуктивности, только дочь на входе, а мать – на выходе из стадии, у одной сил еще пока мало, у другой есть и силы, и опыт. Напоминает революционную ситуацию: низы хотят, но пока не могут взять власть, а верхи не хотят ее терять, но уже не могут удержать. Однако неизбежен переход стареющей матери в третью стадию, и она испытывает такие же «пороговые» ощущения, что и взрослая дочь. Пока мать и дочь находятся в различных жизненных периодах, конфликт существует латентно: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» – спрашивает пушкинская героиня, уверенная в своей монополии на женскую власть. И до поры до времени зеркальце успокаивает ее: «Ты, конечно, спору нет». Но уже в этом ответе есть намек на грядущую драму: это слово «спор». Спору нет, но его пока нет. «Но царевна молодая, Тихомолком расцветая, Между тем росла, росла, Поднялась – и расцвела». И вот здесь-то мы сталкиваемся со следующей закономерностью: как только девочка вошла в пубертат, она автоматически начинает теснить мать с ее «площадки», вытеснять ее из детородного периода в «старухи». Вот за что борется мать – за сферу влияния! «Как тягаться ей со мною! Я в ней дурь-то успокою. Вишь какая подросла! /<...>/ Но скажи: как можно ей Быть во всем меня милей? Признавайся: всех я краше, 79 Обойди все царство наше, Хоть весь мир; мне равной нет. Так ли?» Зеркальце в ответ: «А царевна все ж милее, Все ж румяней и белее»... Этот ролевой конфликт – старая как мир драма между стареющей матерью, теряющей свою женскую силу, и подрастающей дочерью, дерзкой в своей юности и притязаниях на материнское место. Эта драма не только женская. Если мы сравним так называемые мужские сказки, то увидим то же самое. Так, в мужской сказке «Царевна-лягушка» Кощей Бессмертный, обладающий неограниченной властью, забирает женщину Ивана-Царевича, инфантильного героя, не ведающего, какое сокровище досталось ему под личиной лягушки. Ему остается либо оставаться без партнерши, то есть в детском, асексуальном состоянии, либо перестать быть послушным мальчиком и сразиться с врагом, который всемогущ, грозен и, как кажется на первый взгляд, бессмертен. Его смерть какая-то особая, нужно отыскать и сломать иглу, на конце которой смерть Кощея. В психоанализе иглы, веретена, гребни – это те предметы сказочной атрибутики, которые являются фаллическими символами и иносказательно намекают на сферу секса. Сломать иглу Кощея = лишить его мужской силы, кастрировать, занять его место, став мужчиной. Смерть его – освобождение площадки, которую занимает новый, более молодой и сильный «самец». При этом поверженный властитель не обязательно умирает физически, он может умереть метафорически, то есть становится асексуальным, «умирает» как мужчина в продуктивной фазе, перейдя в следующую фазу и уступив свое место более молодому сопернику. Именно этой теме Дж. Фрэзер посвятил свою знаменитую «Золотую ветвь»: каждый раз предыдущий царь, в полном расцвете сил, должен быть убит новым, еще более сильным. В.Я. Пропп по этому поводу пишет: «Очевидно, брачный возраст детей, создание нового поколения показывает, что старому поколению пора уйти, уступить место новому». Таким образом, задача третьей инициации – принять факт старения, отойти от активности, выйти из возраста акме («вершинного»). Старухи – второстепенные героини Во время анализа женских сказок у меня возникло следующее наблюдение. Поскольку жизненный путь человека не заканчивается на зрелости, а предполагает и старость, то я предположила, что должны быть сказки с главными героями стариками и старухами. Лично я не смогла вспомнить таких сказок, кроме ставшей благодаря А.С. Пушкину известной «Сказки о рыбаке и рыбке» (народный эквивалент «Золотая рыбка») и практически не известной сказки «Жадная старуха» с похожим сюжетом. Возможно, есть и еще, но они не так популярны, как сказки о молодых девушках и юношах. Сказка знает героя-ребенка («Мальчик-с-пальчик», «Гуси-лебеди»), героиню-девушку, героиню – зрелую женщину, однако старуха или старик могут быть только второстепенными персонажами, причем либо помогающими главному герою, либо мешающими ему. Почему так? Если в сказке «закодированы» жизненные стратегии, то как сказка могла проигнорировать такой огромный отрезок жизни, как старость? Первое мое предположение заключается в том, люди стали жить так долго не так уж и давно, так что и по сей день старость – самая неисследованная в психологии развития из всех стадий жизни. Другое предположение заключается в том, что выйдя из возраста акме («вершинного»), женщина перестает быть главным персонажем как в жизни, так и в сказке. У руля власти в жизни, а следовательно, и в сказке, стоят люди в фазе средней зрелости. Перевалив за рубеж этой фазы, человек должен осознать утрату своей власти в социуме и углубиться внутрь своей индивидуальности. 80 Так, мачеха в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» А.С. Пушкина, будучи вытеснена из собственной возрастной зоны подросшей падчерицей, подошла к кризису второй половины жизни, который предполагает смену экстравертированности на интровертированность. Царица не захотела принять этого факта, продолжая соревноваться в красоте и юности с молодой царевной, пытаясь повернуть время вспять и продлить иллюзию своей молодости путем устранения соперницы (вспомним иронию К. Юнга по поводу того, что в современном западном обществе женщина должна быть похожа на младшую сестру своей дочери). В социуме женщина изначально ориентирована на привлекательность в коммуникации, куда включена и внешняя привлекательность (героиня в сказке всегда «красавица писаная»). Однако мачеха в сказке практически всегда предстает старухой, сварливой и злой. Всегда в сказках за попытки удержать власть она наказывается либо посрамлением и смирением, либо посрамлением и смертью. Возвращаясь к теме инициации, можно сказать, что роль мачехи в женской сказке в том, чтобы дать представление еще об одном кризисе – кризисе середины жизни, который протекает ничуть не проще кризиса юности. В мужских сказках при попытке вернуть молодость старый царь сваривается в котле с молоком, в то время как молодой герой в результате этой же самой процедуры выскакивает из кипящего котла «удалым добрым молодцем». В женских сказках, например, в «Снегурочке», бездетная старушка пытается повернуть время вспять, «родив» снежную дочку, однако это, что называется, «мертворожденное» дитя, не способное к жизни. Подобные эпизоды в сказках соответствуют прохождению психосоциального кризиса поздней зрелости с отрицательным исходом по Э. Эриксону: на каждую задачу есть свое время, и его не наверстаешь в другой фазе, потому что в ней человека будут ждать свои, другие задачи. Позитивное прохождение кризиса Итак, старухи и старики в сказках являются не главными, а второстепенными персонажами, потому что их «вершинное» время ушло. Но это предположение касается только тех персонажей сказки, которые выбрали стратегию протеста, как, например, злая мачеха. Однако есть еще один тип из семиперсонажной схемы В.Я. Проппа, в роли которого может выступать пожилая женщина – это так называемый «даритель». Это персонаж, который оценивает прохождение героем испытаний и награждает его либо наказывает. В сказках это баба-яга, госпожа Метелица, фея, добрая старушка, помогающая девушке, и другие персонажи – именно они выступают как проводники главных героев в инициациях. Эти герои не являются главными в сказке по той причине, что им не нужен путеводитель в виде сказки, они сами сочиняют сказки, «шифруя» в их образах те самые инициатические коды для молодых. Согласно Э. Эриксону, социальная роль пожилых людей заключается в сохранении и трансцендировании мудрости, и во все времена самые главные тайны племени, государства, людского сообщества охраняются стариками. Возможно, сценарий прохождения третьего кризиса кроется не в предназначенных для молодых людей сказках с педагогическими Целями, а в каких-то иных жанровых формах. Если говорить о реальных инициациях в традиционном понимании, то третья сказочная инициация (переход в последнюю жизненную стадию) соответствует второму типу инициаций, который М. Элиаде называет «специализированными инициациями» Им подвергаются определенные личности в связи с трансформацией их человеческого состояния. В данном случае происходит творение не человека, а некоего сверхчеловеческого существа, способного общаться с божествами, предками или духами. Подооные инициации были предназначены для избранных, а не для простых смертных типа мачехи в сказке. Эти инициации чаще проходят мужчины, а не женщины; причины этого обусловлены социальным неравенством. М. Харнер отмечает, например, что «в смысле шаманских способностей нет разницы между шаманами-мужчинами и женщинами; однако во многих примитивных обществах женщинам приходится так много заниматься хозяйством и уходом за детьми, что им просто не хватает 81 времени, чтобы стать шаманами. В таких обществах шаманы в основном мужчины. Так, например, в племени Хиваро женщины постоянно заняты приготовлением пищи, лепкой посуды, выращиванием детей и садоводством. Но после того как их дети вырастают, женщины Хиваро иногда становятся шаманами, достаточно могущественными. В Средние века женщины, особенно пожилые вдовы, часто становились знахарками». Функция дарителя Чтобы показать, как в сказке проявляются могущество и власть женщины, позитивно прошедшей третью инициацию, то есть дарителя, мне под конец хочется проанализировать еще одну сказку – «Спящая красавица» Ш. Перро. Она отличается от большинства женских сказок тем, что в ней нет мачехи, а есть добрые любящие родители, а мы помним, как это опасно. Хорошая мать обязана стать мачехой на время инициации ребенка в пубертате, потому что антагонист является не только вредителем, но и психологическим катализатором инициатического процесса. И все же главная героиня сказки «Спящая красавица» успешно проходит свою первую взрослую инициацию, и помогают ей в этом две старушки. Вот на этих двух второстепенных персонажах и сосредоточим свое внимание. В этой сказке, как мы помним, героиня впервые появляется не в пубертате, а во время рождения. Старая фея, обиженная на то, что ее не пригласили на праздник, пророчит, что когда новорожденная вырастет, то умрет, уколовшись веретеном. Другая, молодая фея «смягчает приговор»: ты всего лишь уснешь на сто лет, пока не при дет избранник. Тогда можешь растрачивать дары юности. Затем сразу же следует кульминация: девушке уже лет пятнадцать-шестнадцать, и пророчество сбывается: она укололась веретеном; это значит, что метафорически речь, безусловно, идет о первом сексуальном опыте, деф. горации (мы помним, что длинные и острые предметы в сказках в психоанализе суть фаллические символы). В этой сказке другие феи (в разных вариантах их от шести до двенадцати, не считая злой старой феи) сделали множество подарков, олицетворяющих богатство и прелесть юности. К сожалению, кроме этого роскошного приданого, в юности таится и «смертельная опасность», о которой не обмолвилась ни одна из добрых фей. Эту тяжкую и неблагодарную обязанность берет на себя пожилая (читай: пожила на свете) мудрая женщина. Терять девственность до замужества для девушки почему-то смертельно опасно. И сказка дает ей сто лет для того, чтобы она «созрела» до принятия на себя этой социальной ответственности. Исторические корни сказки уходят в родовой строй. Из второй главы мы помним, что девочек, подобно спящей красавице, при наступлении первых месячных изолировали иногда на несколько дней, иногда – месяцев, а иногда – лет. Причем чем знатнее семья девушки, тем дольше срок изоляции (социального моратория). Вот как описывает этнограф Маргарет Мид жизнь девушек тауноу в возрасте на выданье: «Этих девушек благородного происхождения тщательно охраняют. Не для них тайные свидания по ночам или же встречи украдкой днем. Если родители низкого социального ранга благодушно безразличны к похождениям своих дочерей, то вождь хранит девственность своей дочери так же, как честь своего племени, свое право председательствовать на вечерних церемониальных распитиях кавы 15, как любую из своих прерогатив, данных ему его высоким положением. Он поручает какой-нибудь старой женщине из своего семейства быть ее постоянной компаньонкой, дуэньей. Тауноу не должна ходить в гости, ее нельзя оставлять одну по ночам. Рядом с ней всегда спит какая-нибудь женщина постарше. Ей категорически запрещено ходить в другую деревню без сопровождения. В ее собственной деревне односельчане ревниво хранят ее неприкосновенность, когда она предается будничным делам – работает на огороде, купается в океане. Риск стать жертвой какого-нибудь моетотоло (насилие над спящей) для нее мал, так как рискнувший покуситься на ее честь в прежние времена был бы просто убит, а сейчас ему пришлось бы бежать из деревни». А теперь сравним с приведенным отрывком о жизни самоанской принцессы текст сказки 82 Ш. Перро: «Все так и вздрогнули, узнав, какой страшный подарок припасла для маленькой принцессы злая колдунья. Никто не мог удержаться от слез. Однако король решил все же попытаться уберечь принцессу от несчастья, которое предсказала ей старая злая фея. Для этого особым указом он запретил всем своим подданным под страхом смертной казни прясть пряжу и хранить у себя в доме веретена и прялки. Прошло пятнадцать или шестнадцать лет. Как-то раз король с королевой и дочерью отправились в один из своих загородных дворцов. Принцессе захотелось осмотреть древний замок и, бегая из комнаты в комнату, она наконец добралась до самого верха дворцовой башни. Там в тесной каморке под крышей сидела за прялкой какая-то старушка и преспокойно пряла пряжу. Как это ни странно, она ни от кого ни слова не слыхала о королевском запрете...» И так далее. То, чего не смогла сделать с принцессой одна старушка, доделала другая. Событие, которое должно случиться, в сказке обязательно произойдет. Причем злая фея, можно сказать, делает большое одолжение, предупреждая о нем заранее. Говорят: кто предупрежден, тот вооружен, однако можно это делать по-разному. Король инфантильно пытается оберегать дочь-девственницу от «укола», – и в этом «правильное» поведение молодого мужчины-отца. А пожилые женщины знают, что это «правильное» поведение в другом – в проживании опыта, предназначенного каждой женщине самой жизнью. Одна фея, отжившая свое и вышедшая из детородного периода, жестоко называет вещи своими именами: ЭТО обязательно произойдет и будет смертельным опытом, лишением. Вторая – молодая добрая фея – в расцвете молодости и силы, и она знает, что этот опыт, хотя и является тяжелым испытанием, но не смертелен. Наконец, третья женщина вносит свою лепту – ей плевать на приказы и запреты короля, она их и не слыхала. Есть вещи, над которыми не властны люди, какого бы высокого ранга они ни были. Кларисса Пинкола Эстес, автор женской «библии» «Бегущая с волками», прекрасно выразила разницу отношения к жизни молоденьких девушек и старух: «Работая с девушками старше шестнадцати лет, которые убеждены, что мир хорош, если правильно с ним обращаться, я всегда чувствую себя старой седой собакой. Мне хочется прикрыть глаза лапами и застонать, потому что я вижу то, чего не видят они, и знаю, особенно если девушки упрямы и своевольны, что они хотя бы раз с бездумной храбростью пойдут навстречу хищнику, пока потрясение не заставит их пробудиться. На заре жизни наш женский взгляд очень наивен, и это значит, что эмоциональное понимание скрытого еще очень слабо. Но как женщины, все мы начинаем с этого. Мы наивны, и язык заводит нас в какую-нибудь очень щекотливую ситуацию. Быть непосвященной в этих делах значит, что мы в той поре жизни, когда склонны видеть только явное, и это делает нас уязвимыми». Кстати, как вы думаете, что делала самоанская девушка в случае потери девственности до брака? Обычай требовал, чтобы перед всеми собравшимися на ее свадьбе в ярко освещенном доме оратор жениха публично принял доказательства ее девственности. Окажись она не девственницей, ей бы пришлось плохо: собственные родственники напали бы на нее, побили камнями, изуродовали, а может быть, и смертельно ранили ее за то, что она опозорила их дом. Однако М. Мид пишет, что «умная девушка, если она не девственница, просто расскажет об этом оратору своего супруга и попросит его, чтобы ее не позорили перед всем народом». То есть обратится к старшему и мудрому. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Пройти все три инициации позитивно может только тот, кто является героем или героиней сказки. Как уже было сказано, герой – идеальная модель человека, прошедшего все трансформации и достигшего целостности. Когда речь шла о реальных, живых людях, то обычный, «негероический» путь, как правило, заканчивался на первом или втором кризисе. Исключение всегда составляют те единицы, которые не останавливаются в своем духовном развитии, а продолжают его до конца жизни. 83 Это происходит оттого, что любая из трех инициаций, прежде всего, связана со знанием трансцендентного порядка, знанием, которое ведет к новому, высшему способу существования. По словам М. Элиаде, «знания все более высокого уровня не могут принадлежать всем без разбора. Углубление религиозного опыта и знания требуют особого призвания, исключительной силы воли и ума». Такие люди во всех обществах всегда представляли особую ценность и имели высочайший социальный статус, так как являлись носителями коллективной мудрости. То, что происходит с людьми во время психологической инициации, как и с героями сказок, относится к категории чуда. Не все люди встречаются с таким чудом, но это не оттого, что чудо посещает только избранных. В жизни – как в сказке: человек чувствует, что с ним происходит что-то необычное, но отмахивается от этого необычного, предпочитая оставаться в безопасности и, как следствие, в стагнации, застое. Большинство людей выбирают путь не героя сказок, а лжегероя – обычный путь безопасности, стремления всеми силами избежать испытания и сохранить то, что у него есть сегодня, ту самую синицу в руке, которая гарантирована, если будешь вести себя хорошо и не совать нос, куда не следует. Герой – это тот, кто идет в неизвестность с готовностью встретиться с испытанием и пройти его или умереть. Сказки зафиксировали путешествия тех людей, которые рискнули. Может, таких и нет на свете, но сказки про героев все же живут, как живет среди людей идея пути, который потенциально доступен для любого, кто возьмет на себя окаянство шагнуть в неизвестность. Следовать или не следовать ему – дело выбора каждого в силу свободы, изначально присущей человеку. Глава 6 ИНИЦИАЦИИ ЖЕНЩИН НА ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ СЕССИЯХ ПСИХОТЕРАПИЯ И САКРАЛЬНОСТЬ Если нет тайны, разрушен весь смысл жизни и вся ее красота. Ошо Несколько лет назад я уже пыталась написать книгу по психотерапии. Это был заказ, продиктованный востребованностью этой тематики (наконец-то!) на рынке психотерапевтической литературы. Книга должна была описать арт-терапевтический подход таким образом, чтобы читатель смог получить представление об этом направлении и познакомиться с методиками. Сколько я ни билась, так и не нашла форму, в которую я бы вместила содержание (а главное – атмосферу) того, что происходит обычно на занятиях арт-терапией. Надо сказать, что сейчас такие книги уже появились, и, безусловно, они полезны, потому что систематизируют и структурируют материал, накопленный в данном подходе. Однако в этих книгах где-то по дороге теряется самое главное – сакральный аспект того, что происходит между людьми в психотерапевтических отношениях. Если и нужны книги по арт-терапии, то я в первую очередь участникам моих образовательных программ рекомендую приобрести словарь символов, карты Таро со справочником основных понятий, мифологический словарь и «Воспоминания, сновидения, размышления» К. Юнга. Остальное передается, что называется, из рук в руки, и не всегда нужны слова, а зачастую таких слов и нет в языке. Я придерживаюсь в психотерапии того подхода, который сегодня называют интегративным. Наиболее близка мне гештальт-терапия. Для меня она является тем стержнем, на который нанизываются все другие подходы, которым я обучаюсь по мере дальнейшего расширения и углубления сферы профессионального опыта. Мне нравится, как отозвался о гештальт-терапии С. Гроф, тоже нашедший в ней много своего: «Хотя гештальт-терапия создавалась для решения проблем биографического плана, люди, систематически работающие с гештальтом, способны иногда переживать перинатальный опыт и даже трансперсональные явления – память эмбриона, предков или расы, 84 идентификацию с животными или встречу с архетипическими сущностями» – то есть «трансперсональные уровни бессознательного». Именно в этом, с моей точки зрения, главная ценность гештальт-метода – он не сбрасывает со счетов сакральный аспект существования человека. Из психотерапевтов – наших современников (кто не только работает, но при этом и пишет книги), мне роднее всего Арнольд Минделл и Кларисса Пинкола Эстес. Этим мастерам как раз удалось найти вербальную форму для передачи неуловимого волшебства процессов трансформации, с которыми они имеют дело в психотерапии. Мое глубокое убеждение, что психотерапия – это всего лишь одна из многочисленных карт человеческого пути наряду с религиозными, шаманскими практиками, астрологией, магией, Таро, алхимией и т.п. Как-то мне в руки попала книга Ричарда Кавендиша «Черная магия», в которой в числе прочего описывается подготовка мага – так это же не что иное, как подготовка психоконсультанта! Те же принципы, те же требования к личности, те же техники и приемы... У психотерапии есть глубокие исторические корни, а у психотерапевтов – великие предшественники – маги, колдуны, ведьмы, шаманы, старейшины – то есть люди, которые, с одной стороны, всегда наводили ужас либо вызывали недоверие обывателей, с другой – являлись интеллектуальным авангардом общества, носителями его сакральных ценностей. И если уж на то пошло, Фрица Перлза современники тоже называли волшебником, Милтона Эриксона – магом... ИНИЦИАТИЧЕСКИЕ СЕССИИ В ПСИХОТЕРАПИИ На днях кто-то спросил меня: «Бывают ли привидения, феи и тому подобное?» Да, бывают. Если жить из правого полушария, они есть. Если жить из левого полушария, их нет. Все дети живут из правого полушария – они все время видят вокруг фей и привидения, но вы постоянно ставите их на место и говорите: «Чепуха!» Ошо Конечно, далеко не все терапевтические сессии являются инициатическими. Но когда перед вами инициатический процесс, вы не спутаете его ни с чем. Речь идет не только о сходстве сюжета и образов психотерапевтической сессии со сказочными, но и о возникновении в вас самом нуминозного состояния, чувства причастности к чуду. Психотерапевт работает самим собой как инструментом, камертоном, настраиваясь на клиента во время его психотерапевтических сессий. И этот камертон входит в резонанс в те моменты, когда оба – и клиент, и терапевт – вступают в область священного, в обиталище души. По этому охватывающему меня сладкому ужасу я узнаю, что в терапевтической сессии имею дело с феноменом, который я называю инициацией. То есть человек, хотя и неосознанно, пришел к психотерапевту для того, чтобы тот помог осуществить переход из одной стадии жизни в другую. Сам, наедине с собой, он этого сделать не может, потому что перешагнуть просто так из одного состояния в другое нельзя, между ними есть момент потери себя. В Бессознательное не ходят в одиночку, можно заблудиться, а можно и не вернуться. Так же точно в племенах приходили к знахарю, шаману, колдунье, а в сказках – к бабе-яге, Морозко, старичку или старушке, крестной или фее... Я не сразу пришла к этой аналогии, но долгое время старалась работать в традиционной рациональной манере, отметая мистические проявления как шарлатанство, недостойное современного психолога. Однако, отказываясь от этого аспекта, я обнаруживала, что тогда сессии моих клиенток становились выхолощенными и «совсем не про то». Сейчас, проведя сотни групп и тысячи терапевтических сессий на тему женской инициации, я совершенно спокойно и даже с чувством удовлетворения выслушиваю признания клиентов о «странных состояниях», «кошмарах», «привидениях», «глюках». Поначалу они недоверчиво поглядывают на меня, проверяя мою реакцию, по которой они судят, можно ли мне доверять, поверять свое сокровенное, о котором не расскажешь ни родственникам (озабоченно начнут посылать к доктору), ни коллегам (станут поглядывать 85 как на сумасшедшего, а то и сторониться), ни друзьям (посоветуют забыть или отвлечься). Они извиняются, уверяют меня, что вообще-то они материалисты и люди образованные и сами не верят «во всякое такое», что «может быть, это так, дурь нашла, и не стоит обращать внимания». Они боятся осуждения и диагнозов. То, в чем они нуждаются, – это принятие их опыта и помощь наставника, который будет сопровождать их и не бросит в их путешествии к собственной целостности. Начну с того, что приведу протоколы двух сессий, которые иллюстрируют сказанное выше. В первой – «Глубокий колодец» – участница группы работала с образами своего сна. Во второй – «Синяя борода» – поводом к началу сессии послужило признание клиентки, что ее по ночам навещает привидение... «ГЛУБОКИЙ КОЛОДЕЦ» Валя – красивая 25-летняя девушка, очень женственная и без тени кокетства, сразу же располагает к себе своей правдивостью. Она из семьи алкоголика, мать страдает созависимым поведением, у брата пристрастие к наркотикам. Отношения в семье строились по типу ролевого треугольника: Жертва, Обвинитель, Спаситель. Все три роли Вале хорошо знакомы, но особенно привлекательна для нее роль Спасителя. К этой роли она приучена с детства: мирила поскандаливших родителей, выслушивала жалобы мамы о тяжелой бабьей доле, старалась выглядеть благополучной, чтобы окружающие не догадывались о реальной семейной ситуации... Валя замужем с 20 лет, муж прямолинеен, директивен, «любит порядок». Каждый вечер он выпивает бутылку-две пива. У них сын, который боится отца и уже покрикивает на мать. Валя пришла к психотерапевту не ради себя, а ради брата, которому мечтала помочь, но, как это обычно бывает, скоро осознала, что помощь нужна ей самой. Она поняла это, когда увидела напугавший ее сон. Валя (рассказывает, плача, как ее напугал сон). Вечером я видела фантастический фильм, который меня потряс, а потом после него меня преследовал сон по его мотивам: как будто девочка упала в колодец, а оттуда вместо нее вышла она же, но уже старуха: старая, страшная, в лохмотьях, и будто что-то хотела мне сказать, а я испугалась ее и убежала... Я. И что именно ты не захотела выслушать от старушки? Валя. Нет, я и вспоминать боюсь, я сразу вся начинаю дрожать от страха! Я. Есть просто сны, а есть кошмары. Как правило, сны забываются, но кошмар забыть невозможно, потому что он вызывает очень сильное чувство страха. Но если сон – это послание нашего Бессознательного, то кошмар – это не просто послание, а угроза. Бывает так, что происходит что-то важное, чего сновидец не хочет признавать. Кошмар как бы берет нас за плечи и трясет, чтобы мы задрожали от страха и наконец прозрели и услышали то, что происходит с нашей жизнью. Валя. Кажется, я знаю, чего я не хочу слышать. Я думаю, старуха хотела сказать мне: «Видишь, как я прожила свою жизнь, на дне колодца, в темноте, взаперти, а теперь я старая, страшная, и люди меня боятся...» Я. Как эти слова относятся к твоей собственной жизни? Валя. Я тоже живу, словно на дне колодца, в замкнутом мире своей семьи. Мне все указывают, что делать: раньше родители, теперь муж и даже сын. И я не живу, а все время чувствую себя взаперти. Я. Расскажи о своих чувствах. Валя. Страх и бессилие. Я боюсь что-то сделать по-своему, сходить с подругой в кафе. На меня тут же начнут кричать родственники мужа и мои родители: «Ты – мать, как ты можешь думать о развлечениях, ты должна быть хорошей хозяйкой!» При этом мой муж может позволить себе все что угодно: охоту, рыбалку, где он пропадает в выходные с друзьями. И еще: для меня ненавистны интимные отношения. Чтобы они доставляли удовольствие, нужно расслабиться, а я все время в напряжении и страхе. Я ненавижу этого человека, но уйти мне от него некуда, да и кто меня пустит. Я бы вообще жила одна с 86 сыном, не надо никаких мужчин. Мне хватило папы с его запоями и скандалами, я и сейчас по первому зову мамы бегу на помощь... Я. Знаешь, выход там же, где и вход. Как ты попала в «колодец своей жизни »? Валя. Когда я выходила замуж, то мне было-то всего двадцать. Мне кажется, что я не сама все это делала, а какая-то сила мною руководила. Я. Представь себя на месте этой силы, дай ей слова. Валя. «Я сила. Я веду тебя по жизни, сама не знаю куда, потому что не знаю, куда вести, а ты не говоришь. Скажи, чего ты хочешь, и я тебя поведу, куда скажешь...» Я. И чего же ты хочешь? Валя. Сейчас я знаю, чего хочу. Хочу жить по-другому. Хочу мира, тепла, покоя, чтоб мы все слушали друг друга и слышали. Я. Что должен про тебя слышать твой муж? Валя. Что я сама знаю, что мне делать и когда, не надо мне указывать. Я взрослый разумный человек и сама могу управлять своим поведением и своей жизнью. «СИНЯЯ БОРОДА» Очень похожую сессию я проводила с другой девушкой во время женской группы. В гробовой тишине Оля призналась, что ее навещает привидение ее собственной умершей бабушки, и она испытывает в такие моменты такой смертельный ужас, что готова заплатить любую цену, лишь бы бабушка оставила ее в покое. Я спросила: если она готова заплатить любую цену, то готова ли она разыграть сцену диалога с умершей бабушкой и выяснить, наконец, у нее самой, что ей нужно от внучки. Она взвесила, что для нее страшнее: разыграть сцену или снова ночью встретиться с привидением. И выбрала первое. А дальше был разговор с бабушкой, очень напоминающий приведенный выше. Бабушка предостерегала свою любимую внучку, что ее парень – плохой человек, он сделает ее несчастной... Оля призналась, что она и сама в глубине души согласна с этим, но боялась назвать вещи своими именами. Комментарий к сессии «Синяя борода» Сразу же вспоминаются сказки, в которых девушка влюбляется «не в того» мужчину. У Клариссы Пинколы Эстес в ее «Бегущей с волками» есть сказка «Синяя борода». Эта сказка, как и все другие народные сказки, имеет множество вариантов, но вариант К.П. Эстес меня поразил. Когда Синяя Борода делает предложение руки и сердца одновременно трем сестрам, то соглашается выйти за него замуж только одна героиня, младшая из трех сестер. И хотя они предостерегают ее, что «у него синяя борода», она отвечает: «Да нет, она не синяя, а всего лишь синеватая»... Старшие сестры в подобных сказках являются более зрелыми и продвинутыми слоями сознания героини, они пытаются открыть ей глаза, но как иногда хочется жить вслепую, чтобы не брать на себя ответственности за свою жизнь! Мы всегда обладаем той информацией, в которой нуждаемся. Она может быть спроецирована на кого угодно или даже на что угодно. Если к моим клиенткам по ночам приходят привидения, я сразу же им верю, что это не обман, не выдумка и не сумасшествие. Это проекция, нужная человеку для того, чтобы свою ответственность переложить с себя на другого, потому что взять и нести ее самому трудно и страшно. Инициации в психотерапевтических сессиях помогают перестать проецировать свою силу и смелость на кого-то и вернуть их себе самому. А еще я вспоминаю сказки, в которых умершие родственники продолжают помогать герою, пока он не вырастет, не встанет на ноги, не окрепнет. В женской сказке «Василиса прекрасная» мать, умирая, завещает своей дочери куколку, которая, если ее накормить, помогает девочке справляться с жизненными задачами. Метафору этой сказки несложно расшифровать: когда мы относимся с уважением к своим сновидениям, симптомам болезней, фантазиям, они начинают заботиться о нас, подсказывая верный путь, потому что они суть не что иное, как наша собственная психическая продукция, наше Бессознательное, «разговаривающее» с нами через образы, а не через логику. 87 Озвучивая части сновидения, образы нашей фантазии или симптомы, мы осознаем, что эти части – разные аспекты нашего собственного существования. Встретиться со своими отторгаемыми частями, присвоить их себе (интегрировать) – значит стать более целостным, более сбалансированным, более взрослым. Это и есть цель инициатического процесса, который происходит на психотерапевтических сессиях. ИНИЦИИРОВАННАЯ ЖЕНЩИНА Как выглядит инициированная женщина? Инициированная женщина – это не раз и навсегда приобретенное качество, а временное состояние, соответствующее всего лишь одной стабильной стадии жизненного пути, до следующей инициации. К концу каждой стабильной стадии женщина снова нуждается в инициации, то есть она снова может называться неинициированной. Для удобства приведу в модифицированном виде схему, которой уже пользовалась для анализа сказок (см. табл. 8), а теперь буду пользоваться для анализа психотерапевтических инициатических сессий. Девочка Девушка Женщина Старуха Инфантильность Поиск партнера Продуктивность Эго-интеграция К концу каждого жизненного периода складывается ситуация, когда женщина должна осуществить переход из одной фазы в другую, в противном случае она начнет стагнироваться в развитии. Этот переход и есть инициация. В случае положительного прохождения в начале новой стадии женщину можно назвать инициированной. Это в жизни. А в сказке инициированная женщина – это героиня, какой она становится к концу сказки, во время свадьбы или воцарения, когда она, пройдя все испытания, достигает, наконец, искомого статуса. Сказка дает образцы инициированных женщин, чтобы мы имели хотя бы приблизительное представление о том, к чему стремиться. А как увидеть инициированную женщину в реальной жизни? Если неинициированных женщин мы видим повсеместно, то про инициированных можно сказать, что некоторым женщинам удается более или менее приблизиться к этому идеалу. У авторов наиболее известных психологических концепций для инициированных индивидуумов используются разные названия. У Эрика Берна это подлинные люди, не играющие в игры, а вступающие в близость. Для Карен Хорни – здоровая личность в противовес невротической. Эрих Фромм считает, что здоровые стратегии именуются словом «быть», а нездоровые – «иметь». Э. Шостром называет неинициированного индивидуума «человек-манипулятор». В.Я. Пропп (не психолог, а филолог) делит персонажей сказок на «героев» и «лжегероев»: первые проходят инициацию, вторые – нет. Когда меня спрашивают, видела ли я инициированную женщину, я отвечаю, что нет, потому что инициированная женщина в терапевтической группе не окажется. Участницами групп как раз становятся те женщины, которые нуждаются в том, чтобы осуществить переход от состояния девочки к состоянию взрослой женщины. Традиционно в обыденном сознании признаком того, что женщина прошла свою инициацию и повзрослела, считается социальная атрибутика. Для психологического сознания эти атрибуты означают только одно: женщина хорошо научилась носить социальную маску. Несмотря на признаки социальной успешности, участницы терапевтических групп психологически не чувствуют себя взрослыми зрелыми женщинами. Поэтому для реальной инициации недостаточно формальных признаков. Необходима психологическая инициация, то есть не внешний, а внутренний переход из одной стадии жизни в другую. Как это происходит? Взрослея, человек становится все более самостоятельным и отдельным от родителей. Народная формула воспитания гласит: «Обними покрепче – пусти – отстань». Эти три этапа приурочены к трем кризисам эмансипации: рождения («обними 88 покрепче»), трех лет («пусти») и подросткового («отстань»). Нарушение формулы ведет к тому, что потребности ребенка не удовлетворяются полностью. И тогда некоторые аспекты личности ребенка так и остаются не выросшими, инфантильными. В таких случаях человек может быть взрослым внешне, но в некоторых областях жизни ведет себя, как ребенок. В инициатических сессиях мы обнаруживаем эти не выросшие аспекты личности и проводим инициацию – то есть переход из детского состояния во взрослое. Инициация, как мы помним, обязательно предполагает околосмертный опыт. Смертью в данном случае будет разрушение неадаптивных психологических механизмов и рождение адаптивных новообразований, соответствующих реальному возрасту человека. Таким образом, проводя психотерапевтические сессии, посвященные психологической инициации, мы используем ту же самую структуру, которая запечатлена в волшебных сказках. При этом клиентка является Героиней, психотерапевт – Дарителем, а члены группы, играющие членов семьи клиентки, выступают одновременно в ролях Антагониста, Отправителя, Лжегероинь и Царевича. В качестве Помощника выступает искомое психологическое новообразование, позволяющее женщине почувствовать себя инициированной. Я так и называю подобные группы – «Психологическая инициация женщины». ЖЕНСКИЕ ЗАЯВКИ НА ИНИЦИАТИЧЕСКИХ СЕССИЯХ Хорошая женщина – мертвая женщина. Метафора, родившаяся на одной из женских групп Обратимся к конкретным терапевтическим сессиям, которые проходят на тренингах «Психологическая инициация женщины». Участницы групп – женщины от 17 лет и старше, замужние и одинокие, имеющие детей и бездетные. Начиная группу, я спрашиваю, с какой целью пришли участницы и что хотят получить от нашего взаимодействия. Как правило, тема инициации в метафорическом виде звучит уже в самых первых словах заявок: • «Я не умею возбуждаться. Иногда моя “самка” приходит, иногда – нет. Заранее никогда не знаю, подведет она меня в этот раз или нет». • «После операции (удаление матки) не клеятся отношения с мужчинами. Я с ними борюсь, меряюсь силами, побеждаю. А хочется теплых отношений». • «Не могу родить ребенка мужу. Несколько лет больниц – хочу забеременеть. Не беременею, хотя стараюсь изо всех сил. Я не уверена в себе как женщина». • «Мужчины видят во мне только сексуальный объект. Не умею отказывать. Хочу этому научиться». • «Мужчины воспринимают меня не как женщину, а, скорее, как партнера. Ненавижу позу амазонки. У меня действительно есть проблемы, например, по нескольку месяцев отсутствуют менструации, я живу на гормонах». • «Хочу влюбиться, чтобы было интересно. Ненавижу старух». • «Боюсь стареть». • «Я бы хотела правильно жить. Но не знаю, как правильно. Хочу узнать». • «Меня стали считать женственной некоторые мужественные женщины, а мужчины считают пустым местом. Боюсь, что стану лесбиянкой. Хотела бы построить отношения с мужчиной». Все эти заявки, такие разные на первый взгляд, можно объединить по общему признаку – во всех случаях речь идет о том, что какая-то часть личности, говоря метафорически, «мертва». Почему-то ей нельзя было проявляться, развиваться, просто быть. Именно на этих сессиях родилась групповая метафора «хорошая женщина – мертвая женщина» – по аналогии с поговоркой «хороший индеец – мертвый индеец», возникшей в те времена, когда переселенцы осваивали территорию Америки и истребляли коренное население – индейцев. Речь идет о войне не на жизнь, а на смерть. Если индеец мертв – то побеждает оккупант, вот почему хороший индеец – мертвый. 89 Какое отношение эта метафора имеет к нашим клиенткам? О завоевании какой территории идет речь? Для кого хороша «мертвая» женщина? Кто ее убивает? Как это ни парадоксально звучит, убить в себе женщину заставляет девушку родная мать. И это иногда не метафора, а реальность. Остановимся на стратегиях неинициированных матерей и поговорим о них поподробнее. СТРАТЕГИИ НЕИНИЦИИРОВАННОЙ ЖЕНЩИНЫ Напомним еще раз схему отношений между членами семьи. Когда девочка растет в семье, она входит в треугольник «отец – мать – ребенок» (рис. 5). Когда она вырастает и перестает быть ребенком, меняются роли людей, входящих в треугольник. Родительские функции матери ослабевают, и тогда она выступает как женщина, отец – как мужчина, а дочь – как женщина, претендующая на мужчину. Самый близкий и доступный мужчина – отец. Таким образом, мать и дочь превращаются в женщинсоперниц, борющихся за мужчину – отца (рис. 6). Если мать – инициированная женщина, то она не скрывает тему секса. Она дает своей дочери разрешение на то, чтобы та стала женщиной, и помогает ей пройти инициацию благодаря тому, что сама бессознательно представляет собой пример женщины, живущей полнокровной жизнью и наслаждающейся ею. Если же мать не инициирована сама, то тема секса в семье табуирована. Мать манипулирует дочерью, чтобы последняя не получила разрешение быть женщиной. Дочь под влиянием материнских манипуляций видит только один «треугольник» в их отношениях – тот, который ей показывают открыто: «мать – отец – дочь». Мать сознательно или бессознательно скрывает от дочери то, что в треугольнике «женщина – мужчина – девушка» она выступает как соперница собственной дочери. В большинстве инициатических сессий, несмотря на различия в заявках, почти всегда присутствует одинаковая сцена: клиентка вспоминает, что в пубертате мать открыто или завуалированно запрещала ей встречаться с мальчиками и проявлять свое женское начало. Например, мать могла демонстрировать заботу о хорошей успеваемости дочери: «Не пойдешь гулять, пока не сделаешь все уроки» – в то время как скрытым посланием было: «Боюсь, что ты встретишься с мальчиками и вступишь в сексуальные отношения»; «Боюсь потерять власть над тобой, если ты станешь сильной»; «Завидую тебе: ты моложе и красивее меня, если ты вступишь в возраст сексуальности, мне придется уступить тебе свою власть». Следствием таких отношений становилось культивирование стратегий, которые способствуют развитию одной части личности и подавляют другие. Подобные стратегии дочери в ответ на манипуляции неинициированной матери можно разделить на три группы: изоляция («Синий чулок», «Бабушка»); протест («Шлюха»); подчинение («Вечная девочка»). Представим их в виде следующей таблицы (табл. 10). Таблица 10. Стратегии дочери в ответ на манипуляции неинициированной матери 90 Манипуляции матери Стратегии дочери «Секса не существует»; «Ты должна посвятить себя детям (родителям, воспитанию сестер и братьев, учебе, работе, науке, Родине, Богу и т.д.)» «Если ты занимаешься сексом – значит ты шлюха»; «Секс – это грязно»; «Поцеловалась с мужчиной – иди в ЗАГС», «Попробуй только принеси в подоле!» «Если ты потеряла девственность, ты больше не привлекательна для мужчин»: «Ты у меня под колпаком, вижу тебя насквозь» Изоляция («Синий чулок», «Бабушка») Протест («Шлюха») Подчинение («Вечная девочка») Представительницы всех трех групп легко узнаются по внешнему виду и поведению: 1. Изоляция. К первой группе относятся женщины, которые изолировались от своей женской сексуальности, уйдя с головой либо в работу («Синий чулок»), либо в заботу о других («Бабушки»). Первым присущи черты мужского поведения (особенно если они выросли без отца и в ролевом отношении компенсировали для матери мужа); симптомы работоголизма (они всецело отдают себя науке, учебе и т.д.), фанатизм. Вторые, как правило, посвящают себя детям, причем не своим, а чужим (они воспитывают либо приемных детей, либо детей родственников – племянников, например). У тех и других асексуальная внешность, только первые идентифицируются с мужчинами, а вторые – с бабушками. «Бабушки» часто страдают от лишнего веса. 2. Протест. Это группа женщин с протестным поведением, которых характеризует сверхвнимание к внешности, тему секса они подменяют суррогатом – демонстрацией внешней сексуальности при внутренней холодности. Такие женщины либо вступили в ранний брак (как правило, по беременности), либо имеют множество партнеров, либо в их жизни возникала тема насилия. Если представительницы первой группы не имеют сексуальной жизни, то представительницы второй выставляют ее напоказ. Используя терминологию Э. Берна, любимой игрой протестных женщин можно назвать «Динамо». В общении для них характерны кокетство, сексуальные провокации и авансы по отношению к мужчинам, конкуренция с женщинами. Среди заявок звучит тема чистоты-грязи. 3. Подчинение. В глаза бросается неконгруэнтность во внешности: например, женщина, которой за тридцать, может одеваться как школьница, говорить детским голосом, вести себя капризно. Озабочена тем, чтобы как можно дольше не стареть, сохранить внешность девочки. Объединяет представительниц всех трех групп то, что все они, так или иначе, асексуальны, или «мертвы» как женщины, не удовлетворены своей сексуальной жизнью и продуктивностью в самом широком смысле. Если сравнивать сюжеты рассказов женщин о своей жизни со сказками, то обращает на себя внимание сходство с той частью сюжета сказки, в которой мачеха вдруг ни с того ни с сего невзлюбила свою красавицу-падчерицу. Иначе говоря, в основе терапевтической сессии лежит конфликт клиентки с матерью, возникший, когда первая вступила в пубертат, и резко обострившийся, когда ей исполнилось 13-15 лет. Мать, до тех пор мягкая и любящая, вдруг начинает контролировать дочь, запрещает ей поздно возвращаться домой, надевать нарядную одежду, заставляет просиживать часами за уроками – словом, превращается в мачеху. Рано или поздно дочь срывается и нарушает запрет – поступает по-своему. За это следует жестокое наказание со стороны матери. Такие стычки повторяются все чаще. Как следствие, дочь либо рано выходит замуж, чтобы только покинуть родительский дом, либо «идет по рукам» матери назло, либо покоряется и отказывается от борьбы. В психотерапевтических сессиях мы имеем дело с последствиями этого конфликта, когда зачастую прошло уже около 20 лет и наши клиентки имеют дочерей в подростковом возрасте, с которыми история «таинственным образом» повторяется. Ни одна из участниц 91 группы не осознает истоков своей проблемы, с которой пришла на группу, но имеет желание что-то изменить в своей жизни. Ниже я иллюстрирую сказанное фрагментами психотерапевтических инициатических сессий. Я использую гештальт-подход, психодраму, арт-подход. Я дала сессиям названия, иногда по аналогии со сказками. Все сессии являются реальными, проходили индивидуально либо, чаще, на женских терапевтических или образовательных групповых тренингах. Имена участниц и некоторые узнаваемые детали изменены, длинноты сокращены. «ПОРЯДОК» Чувство совершенства возникает у человека, когда каждый, принадлежащий к его собственной семейной системе, получает принадлежащее ему место в его сердце. В этом и состоял смысл внутренней целостности. Берт Хеллингер Эта сессия была первой в серии наших встреч с Ольгой и очень показательной в плане того, с какими натянутыми отношениями в семье и в сознании женщина может приходить к середине юности. Ольге 26 лет. Живет с мамой и девятнадцатилетней сестрой в квартире, которую мама снимает. В той квартире, которая принадлежит всей семье, живет один папа. Он пьет, и поэтому однажды жена с двумя дочками ушла от него к бабушке (своей матери). У бабушки есть еще 38-летний сын, который не женился, потому что его мать не одобряет его женщин. Ольга работает в маминой фирме и мечтает переехать в отдельную квартиру, чтобы жить самостоятельно, Ольга. У меня в голове беспорядок, все вверх ногами, я не могу ни в чем разобраться... Я. В чем именно ты хотела бы разобраться? Ольга. В своей жизни. Мне 26 лет, а я не замужем, уже пора детей рожать, но я себя чувствую не готовой... почему – не знаю. Я. Откуда ты знаешь, что тебе пора быть замужем и иметь детей? Ольга. Как откуда? Есть же какой-то порядок... Я. Ольга, ты пожаловалась, что у тебя нет порядка в голове, но сейчас выясняется, что хотя его нет в жизни, то в голове все-таки какой-то есть. Расскажи, какой должен быть порядок в твоей жизни. Или лучше так: в жизни девушки 26 лет. Ольга. Ну, она должна иметь работу, мужа и детей, двух. Я. Расскажи про ее жизнь поподробнее. Ольга. Она должна жить в своей квартире, отдельной, а не с мамой. Я. А какой порядок должен быть в жизни мамы? Сколько ей лет? Ольга. Пятьдесят. Ну, не знаю даже. Она должна уже вырастить детей и расстаться с ними, нянчить внуков. Она еще молодая, работать должна... на любимой работе. Я. А с кем должна жить? Ольга. Ну, папа пьет, с ним жить невозможно. Я. Это порядок? Ольга (смеясь). Нет, непорядок. Порядок – это когда супруги уже отработали свое, все заработали, все у них есть, дети в порядке, внуки. Я. А что у них есть? Ольга. Почет, уважение, опыт, мудрость. Теперь можно пользоваться достижениями, которые приобрел за жизнь. Дача там, увлечения всякие. Я. Что с бабушкой? Ольга. Ей 72 года. Старенькая уже, все время требует, чтоб мама ее развлекала, звонит ей, требует отчета. Сына своего замучила, он так и не женился, скандалят без перерыва... Я. А если бы был порядок, как бы ты хотела жить в 72 года? Ольга. Ой, никогда не думала об этом. Я сидела бы в кресле-качалке в своем доме, пила чай из любимой чашки. Я – главная в роду, меня все уважают, я горжусь тем, что у 92 меня столько потомства. Мне уже не хочется быть активной, я читаю книжки, думаю о жизни... Я. А сын? Ольга. Ему надо было еще тогда жениться, он был влюблен очень сильно в женщину старше себя, с ребенком, но послушался маму, что она его недостойна. Если про порядок, то ему надо было быть мужчиной и строить жизнь самому, думать своей головой, ведь с этой женщиной жить ему, а не маме... Я. Осталась еще твоя 19-летняя сестра... Ольга. Про нее просто: она студентка, должна наслаждаться студенческими годами, дискотеками, молодежными тусовками, поездками всякими по белому свету... Влюбляться должна, потом найти хорошего парня и выйти замуж, когда поймет, что он ей подходит. Я. Тебе 26. Что тебе помешало в 19 лет поступить именно так? Ольга. Вы не знаете мою маму. Я была такая послушная, сестра более дерзкая, чем я. Вот сейчас я ищу квартиру, чтобы уйти от мамы, так она такие истерики закатывает! Я. А если бы сделать так, как положено по порядку? Например, ты была бы матерью 19летней дочери? Ольга (из роли матери 19-летней дочери). О Господи! Да я же понимаю прекрасно, что я ей уже не нужна как мать, зачем ее держать? Пусть строит свою жизнь сама, как считает нужным! Комментарий к сессии «Порядок» Это фрагмент сессии, которая имела продолжение в виде отреагирования чувств и диалогов с мамой. Главное, ради чего я привела этот отрывок, – показать, что у человека, даже если он вырос в дисфункциональной семье, есть некая матрица (в данном случае «порядок»), которая задает верное направление развития, канал для упорядочивания усилий. В приведенном отрывке сессии клиентка, прежде чем приступить к изменениям отношений, осознает то, к чему она стремится. Этот порядок прохождения жизненного пути присутствует в виде структуры в абсолютно каждой сказке. Когда героиня волшебной сказки «идет куда глаза глядят», на самом деле она обладает внутренним знанием, куда нужно идти, к чему стремиться. Еще раз напомним этот порядок: Девочка Девушка Женщина Старуха Инфантильность Поиск партнера Продуктивность Эго-интеграция И каждая из женщин, оказывающаяся на приеме у психотерапевта, обнаруживает, что в чем-то нарушила этот порядок, какой-то частью личности задержалась в предыдущей стадии или раньше времени «перепрыгнула» в другую. И тогда наша совместная задача – восстановить этот порядок. Путеводной нитью служит структура сказки, мы ориентируемся именно на нее, потому что она содержит как бы невидимый план развития нашей психики. Однако, хотя все сказки подчиняются одной и той же структуре, их все же огромное множество. Зачем? Скажем так: каждая из них отражает один из нюансов женских проблем. Бывает так, а бывает и вот так. На что больше похожа ваша ситуация? А образцом для нас, как мы помним, является инициированная женщина, которая решила свою проблему и приходит к концу сказки победительницей. Комментарий к сессии «Глубокий колодец» Теперь, когда нам есть на что опереться, вернемся к анализу сессии «Глубокий колодец» (напомню, что это сессия Вали, которая во сне испугалась старухи из колодца). Старуха символизирует в жизни Вали перемещение из первой стадии жизни (ребенок) сразу в четвертую (старуха): Девочка 93 Старуха Стадии девушки и женщины (то есть, по сути, большая часть ее жизни) проведены «в тесном колодце». Когда-то этот колодец был нужен – будучи ребенком, ей было легче спрятаться там от своей дисфункциональной семьи с ее запутанными отношениями. Сейчас клиентка озабочена тем, чтобы вылезти из колодца, вернуть свою свободу и энергию. Второй задачей будет устроить свою жизнь вне колодца. Пока что ей даже неинтересно думать об этом. Но, обретя свободу, она обретет и энергию. Тогда можно будет прояснять семейные отношения и наводить в них порядок. Анекдот к сессии Вали «Глубокий колодец»: поймал мужик золотую рыбку, взмолилась она, чтобы он отпустил ее в воду, и пообещала выполнить любое его желание. Обрадовался мужик, отпустил рыбку и загадывает: «Золотая рыбка, хочу, чтоб у меня все было!» А рыбка ему из воды: «Мужик, у тебя уже все было!» ПРИСЛОВЬЯ В КОНЦЕ СКАЗКИ И СЕССИИ Хочу заметить, что в большинстве случаев после того, как сессия заканчивается, в ней, как и в волшебной сказке, есть такой момент, когда выход из сакрального пространства должен ритуально сопровождаться своеобразным «заземлением», профанацией – она нужна, чтобы возвратиться в обычный материальный мир, мир человеческих отношений. В сказках это обычно присловье, например: «И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Это ритуал, позволяющий вернуться из сказочного волшебного мира (читай: мира коллективного Бессознательного, где нельзя остаться навсегда) в обыденную повседневную жизнь, в которой по большей части мы и живем, хотя и обладаем божественным началом. В психотерапевтических группах во время инициатической сессии мы тоже попадаем в неконтролируемое пространство. В разных психотерапевтических традициях его именуют по-разному, но все названия можно объединить термином «измененное состояние сознания». Чтобы выйти из него и вернуться в обычное состояние сознания, нужны специальные техники. Такими ритуальными переключениями с сакрального на мирское являются или анекдот, или случай из жизни, или пародия, символизирующие смешную, бытовую, профанную сторону ситуации. Их рассказывают в конце шеринга (От англ. share – «делиться» – обмен чувствами между участниками группы после сессии в психодраматическом подходе), когда отреагирование чувств не только клиента, но и участников завершено, и теперь можно расслабиться после напряжения. Смешные истории задают новый угол зрения на происходящее. Я часто после тяжелых сессий рассказываю такой «психотерапевтический» анекдот: пришел клиент в публичный дом, вызвал девушку, она через некоторое время выскакивает из кабинета с воплями: «Ужас!!! Ужас!!!». Пошла следующая – то же самое: «Ужас!!! Ужас!!!». Наконец, после нескольких неудачных попыток, мадам решает тряхнуть стариной и идет в кабинет сама. Час нет, два нет, наконец, выходит и спокойно говорит: «Ну, ужас. Но не «Ужас!!! Ужас!!!» же!» Раньше я не понимала, почему многие представители помогающих профессий – хирурги, психотерапевты, педагоги, наконец, военные – имеют свой фольклор, отражающий смешную сторону содержания этих профессий. Иногда это даже кажется святотатством. Например, в анекдоте больной с носилок спрашивает санитаров: «Куда вы меня несете, я же еще живой!» – «Доктор сказал: в морг, – значит, в морг!» – отвечают санитары. Начав работать с группами, я сама регулярно не то чтобы сочиняла пародии – они сами буквально «сочинялись». Сейчас мне очевидно, что это происходит в силу того, что цикл контакта с неизвестным завершен, его непредсказуемая, пугающая сторона стала предсказуемой и больше не пугает, и наступает момент, когда можно и посмеяться «над дохлыми кроликами своих страхов » (тоже цитата из пародии). В терапевтических сессиях самым «страшным» моментом как для клиента, так и для терапевта является момент встречи с аффектом, который долгое время подавлялся, а теперь норовит выйти из-под контроля и смести все на своем пути. Когда клиенту удается найти приемлемый канал для выражения аффекта, на смену страху приходят расслабление и улыбка, и тогда рождается пародийный вариант трагического эпизода. 94 «СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА» Эта сессия получила свое название по аналогии со сказкой Шарля Перро. Ситуация в ней во многом похожа на ситуацию в сессии «Глубокий колодец». В ней так же инсценируется сон, так же, вместо того, чтобы жить, «спит» глубоким сном женщина. И так же просыпается от того, что ее будит ее же Бессознательное. Галине 31 год, она второй раз замужем, имеет дочь от первого брака. Ее первоначальная заявка была «Хочу влюбиться, чтобы было интересно. Ненавижу старух». Но в ходе группы она захотела инсценировать сон, который приснился ей накануне. Пересказывая сон, Галина сказала, что не досмотрела его: «Меня разбудил мой ребенок». Мы восприняли эти слова как метафору: «мой ребенок» может восприниматься как внутренний ребенок клиентки, который, несмотря на взрослость клиентки, «не растет», в чем-то не получая удовлетворения. В чем? Тема Галины – ребенок в обличье взрослой женщины – была видна еще до того, как она заговорила о сне. Во-первых, по профессии она косметолог, то есть ее бизнес связан с внешностью женщины. Метафорически род ее занятий призван как можно дольше удерживать женщину в состоянии девушки. Во-вторых, что касается внешности самой Галины, то в глаза бросается ее неконгруэнтность: женщина, которой за тридцать, состоящая во втором браке, мать – и при этом бантик в начавших уже седеть волосах, короткая юбочка в складку, напоминающая пионерскую, быстрые движения, детский голосок. Содержание сна следующее. Галина закрыла ребенка в пустом доме, уложила спать, а сама пошла гулять. Заперла, чтобы с ним не случилось «ничего плохого». Психотерапевт. А что с ним может случиться плохого? Галина. Могут ворваться мужчины, которые чем-то опасны, и напугать. Мы предложили Галине инсценировать сон, взяв на себя роль ребенка. На роль двери предложили выбрать кого-то из членов группы. «Дверь» оказалась двустворчатой, ее играли два человека, мужчина и женщина. Итак, ребенок пытается выйти через двустворчатую дверь, но она оказывается закрытой и «не пускает» ребенка. Когда Галине предложили посмотреть на сцену со стороны, это напомнило ей сцену из собственного подросткового детства. Так поступали отец и мать («двустворчатые двери»), не пуская дочь гулять, чтобы ничего «такого» не случилось. На вопрос, что «такое» могло случиться, Галина ответила далеко не сразу. (Отступая от сессии, замечу, что клиенты, ища ответа на подобный вопрос, обычно резко «глупеют», будучи не в состоянии на него ответить. На мой взгляд, это происходит в силу социального табу на сексуальную тему.) Подумав, она предположила, что речь шла о запрете играть с мальчиками. Это никогда не говорилось матерью напрямую, а давалось понять косвенно, манипулятивным способом. Суть манипуляции: мать делает отношения полов непривлекательными, представляя женщину как «тетку», «старуху». И перед дочерью на бессознательном уровне ставится неразрешимая задача: нужно все время оставаться девушкой, не развиваясь, удерживая себя годы и годы в состоянии ребенка. На предложение сыграть взрослую женщину Галина поморщилась. Психотерапевт. А что мешает это сделать? Галина. Для меня женщина – это что-то непривлекательное, бесформенное... Психотерапевт. Не привлекательное для кого? Галина. Для мужчин. Мне кажется, им должны нравиться молодые девушки, а не старухи. Стало понятно, что для Галины между девушкой и старухой нет связующего звена, нет стадии «женщины». Тогда мы сделали Галине другое предложение – сыграть старуху. Психотерапевт. Чем тебе не нравятся старухи? Галина. Они напоминают о смерти. Следующая сцена была про смерть. Галина построила для себя гроб, что напомнило и ей, и группе сказку «Спящая красавица». Психотерапевт. Что бы помогло тебе ожить? Кто может тебя разбудить? 95 Галина. Собственный ребенок. (Вспоминаем начало сессии – сон Галины, в котором ее будит собственный ребенок. Теперь уже понятно, что речь идет о собственной неудовлетворенной «детской» потребности, без которой жизнь – сон или даже смерть.) Психотерапевт. Побудь в роли этого ребенка. (Обращаясь к роли ребенка.). Чего ты хочешь? Галина. Хочу пойти на улицу погулять с друзьями. Далее следует сцена диалога с «хорошей» матерью, в котором та разрешает общаться с детьми, в том числе мальчиками. В сессиях, которые мы проводили на женских тренингах, легко «озвучить» «мачеху», потому что большинство женщин имеет такой опыт, но «хорошую мать» приходится «создавать» искусственно. Первая запрещает вступать в отношения с представителями противоположного пола, вторая должна дать такое разрешение и поддержать. Звучит это разрешение парадоксально: «Ты можешь жить с мужчиной, даже если я против». Перевод: «Я как мать желаю тебе женского счастья, хотя я как женщина завидую твоей молодости и конкурирую с тобой». Комментарий к сессии «Спящая красавица» В этой терапевтической сессии обнаружилось, что клиентка из второй стадии (девушка) сразу же намерена перейти в четвертую (старуха), минуя третью (женщина): Девушка => Старуха Ребенок Это случилось потому, что мать клиентки, желая предостеречь дочь от опасностей взросления, представила жизнь женщины в непривлекательном свете. Не вдаваясь сейчас в причины такого поведения матери (которые кроются в сценарии женского рода клиентки), отметим, что «разбудил» женщину в ней ребенок – это не что иное, как наша творческая субличность. Ребенка и женщину роднит желание творить (вспомним, что, по Э. Эриксону, психологическая задача средней зрелости – творчество, продуктивность, генеративность). Имея реальных детей, клиентка всем своим поведением бессознательно отрицала свое материнство. В сессии она через роль ребенка соприкоснулась со своей творческой частью, наполняющей жизнь смыслом и энергией. Также два периода, детский и период зрелости, в сессии Галины сходны в том, что в обоих она общается с лицами мужского пола. Не интериоризованный в детстве положительный опыт общения с мальчиками не позволяет во взрослой жизни вступать с мужчинами в отношения, приносящие радость и удовлетворение. В сессии Галина возвращается к вытесненному желанию общаться с мальчиками, получает от этого удовольствие, завершая тем самым незавершенный гештальт. Инициацией в данном случае будет переход, от бесполых отношений к принятию отношений двух полов, дающих возможность создавать. Та часть личности, которая до 31 года оставалась у клиентки «детской» – боязнь нарушить мамин запрет вступать в отношения с противоположным полом – «подросла» и стала адекватной своему биологическому возрасту. Присловье Во время шеринга по поводу Галининой сессии в группе родилась следующая пародия: Девочка: «Я с вами еще не...» Бабушка: «Я с вами уже не...» Между ними женщина, которая: «ДА!» Голос мужчины: «Да где ж таких увидишь...» СТАДИИ ИНИЦИАЦИИ В СКАЗКЕ И СТАДИИ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СЕССИИ Итак, мы проанализировали несколько сессий, и сейчас уже стали виден ряд закономерностей, которые станут еще более явными после того, как мы будем все больше углубляться в этот предмет. Сказки говорят нам: чтобы стать взрослой женщиной, девушке, во-первых, нужно уйти от своей мачехи, которая не разрешает ей взрослеть, потому что не 96 хочет уступить свою территорию и власть. Далее получить от матери (в сказках функцию «хорошей» матери берет на себя кто-то другой, Даритель, то есть инициированный представитель в зрелой фазе жизни) разрешение на личное счастье и совет, как себя вести. И последнее – найти своего мужчину и построить свой дом, свою территорию, свои границы. Коррекция на психотерапевтических сессиях состоит из таких же стадий, кроме одной: если в сказках понятно, где злая мачеха, а где добрая фея, то в жизни невозможно различить эти две роли, так как они слиты в одной и той же женщине (вспомним ролевые семейные треугольники, «слитые» в сознании клиента в один). Вот почему клиентка не может отреагировать свой протест – ей мешает сделать это любовь к матери. И наоборот: она не может сказать о своей любви, потому что мешают не отреагированные обида и гнев. Таким образом, мы можем выстроить структуру инициатической сессии: 1. Первая стадия в коррекции – развести между собой материнские функции, то есть показать две части личности матери: любящую и поддерживающую («хорошая мать») и карающую и запрещающую («мачеха»). Я обычно делаю это так: «Давай выберем на роль твоей матери двух человек; один будет играть добрую мать, другой – злую». Или, если сессия идет в гештальт-подходе, то так: «Вот тебе два стула. Представь на одном из них мать, когда она добрая, а на другом – когда злая». 2. Далее: отреагировать чувства обиды, гнева по отношению к той части личности матери, которая запрещает девушке вступать в отношения с противоположным полом и ассоциируется с мачехой. Например: «Сейчас поговори с той частью своей матери, на которую ты обижаешься и злишься. Вторая пока пусть постоит в стороне». Если этого не сделать, клиентке трудно будет отреагировать отрицательные чувства на мать, ей будет мешать чувство вины. 3. Третье: когда обида будет отреагирована (а это происходит, как правило, очень бурно, со слезами с обеих сторон и просьбой со стороны матери простить ее), приходит время обратиться к любящей части матери и получить от нее разрешение на право быть женщиной. 4. Четвертое: получив разрешение вступать в отношения с мужчинами, девушка должна найти «своего» мужчину, а не отца. Таким образом, схема семейного треугольника девушки приобретает следующий вид (рис. 7). 5. Наконец, девушка должна обозначить свою территорию и суметь защитить ее от контроля матери. 6. Последняя стадия – шеринг, поддержка группы, которая символизирует социальное одобрение. 7. Есть еще одна фаза – «заземление». Когда проблема клиента уже решена, она перестает пугать, и тогда над ней можно и посмеяться. Часто это анекдот на тему сессии, пародия, смешной случай из жизни. В сказке этой фазе функционально соответствует присловье: «Я там был, мед-пиво пил, по усам текло – в рот не попало». Нужно сказать несколько слов о роли «хорошей матери». В жизни формам взрослого поведения обучает девочку собственным примером инициированная женщина (или НЕ обучает, потому что НЕинициированная). В сказках эту роль – роль Дарителя и Помощника – берет на себя сказочное волшебное существо. На сессиях – психотерапевт либо член группы, которого выбирает клиентка на эту роль. 97 Приведем пример терапевтической сессии, который иллюстрирует коррекционную часть процесса. «СНЕГУРОЧКА» Алле 35 лет. Она недавно развелась, оставшись вдвоем с шестнадцатилетней дочерью. Это был ранний брак, в котором мужем Аллы стал первый же ее мужчина. Оставшись без мужа, она постигала науку взаимоотношений с мужчинами практически с нуля. В терапевтической группе, где конкуренция среди желающих сделать свою индивидуальную сессию была очень высокой, заявка Аллы по понятной причине сразу же получила максимальную поддержку: «Не могу сама возбуждаться. Иногда моя “самка” приходит, иногда – нет. Я заранее никогда не знаю, подведет она меня или нет в этот раз». Как известно, в группах тема секса относится к числу наиболее табуированных тем, наряду с темой денег и смерти, поэтому клиент, который готов работать с этими темами, вызывает живейшее участие членов группы. Психотерапевт. Возбудись сейчас. Алла. Как! Сама? Как это возможно при всех? Это стыдно... Психотерапевт. Стыдно – с чьей точки зрения? Алла. Мамы. Чувство стыда – основная фигура, с которой проходила работа на этой сессии. Интроект клиентки, вынесенный из общения с «запрещающей частью» матери, – «женщина не должна сама нести ответственность за свое возбуждение, это ответственность мужчины». Женщина – некая Снегурочка, холодная, без чувств, не отвечающая на любовные призывы мужчины. Суть проблемы Аллы в том, что она как женщина не может проявлять свои чувства открыто. Следующим шагом после осознания интроекта было получение разрешения от «разрешающей части» матери быть женщиной. Клиентка выбрала на эту роль участницу группы, которой дала слова: «Женщина сама активна, она может говорить о том, чего ей хочется, это не стыдно, а нормально». Третий этап – обучение матерью. Сессии на сексуальные темы в группе сложно проводить из-за социальных табу на эту тему. Как была решена проблема в данном случае? Как стало возможным здесь-и-теперь научить клиентку возбуждаться самой в присутствии 20 человек? Это удалось сделать через метафору. На вопрос, чего ей сейчас хочется, клиентка ответила: «Помяукать». Метафорически это означало: побыть самкой, проявить животное начало, собственную сексуальную активность. Однако в тот же момент вернулось чувство стыда, и, по словам Аллы, у нее «пересохло горло», она не смогла произнести ни звука. Тогда она сама обратилась за поддержкой к «хорошей матери» – женщине, выбранной ею на эту роль из группы. Сначала «хорошая мать» подала пример, помяукав сама, потом им удалось помяукать вдвоем, наконец Алле удалось сделать это одной. Еще одна стадия – поддержка мужчины. Клиентка «проверяет», «работает» ли новый механизм. Мужчина вступает в диалог своим мяуканьем. Символически это стадия выбора «своего» мужчины и выстраивания своих границ. Последняя стадия – поддержка группы. Группа с удовольствием мяукает хором вместе с Аллой, подтверждая тем самым, что то, что происходит, «хорошо и правильно». Была и седьмая стадия – присловье. Как это часто бывает после запоминающейся сессии, «сухим остатком» стала следующая пародия, отражающая одновременно как групповое табу на темы о сексе, так и существующую потребность легализовать эту тему: Анекдот: О сексе124 Решили как-то на гештальт-группе сыграть в замерялки Каменная Баба, Бетонная Свая и Бревно: кто из них больше сексуальная кошечка. Каменная Баба говорит: «Я, потому что я хоть и каменная, но Баба». Бетонная Свая говорит: «Я тоже женского рода». Бревно говорит: «Я все-таки живее вас, хоть и в прошлом». Остальные колоды были зрителями и сказали, что у них нет сексуальных проблем. 98 Комментарий к сессии «Снегурочка» Очень часто на терапевтических тренингах оказываются женщины, нашедшие избавление от родительского контроля в ранних браках. Проблему инициации это не решает, а лишь отодвигает ее во времени. По сути, клиентка в своей сессии вернулась в тот период своей жизни, когда постепенное овладение женской силой было прервано браком, принесшим другие, неотложные задачи: материнство и супружество. Расторгнув брак, Алла сумела быть матерью и женой, но так и не сумела научиться быть удовлетворенной любовницей, потому что не завершила созревание в себе женщины в «положенное» время. Такие темы невозможно завершить за одну сессию. Еще один протокол сессии Аллы, прорабатывающей ту же самую тему, но на другом тренинге, приведен ниже. Первая была проведена в гештальт-подходе с элементами психодрамы, вторая – в арт-подходе. Показательно, что тема клиента выступает его основной, сквозной темой, она проявляется сразу на всех уровнях, по всем каналам: вербально, телесно, в жестах, в рисунках, в оговорках, в навязчивых строчках из песни, в симптомах – вся сущность человека заявляет о его актуальной потребности, так что нет никакой возможности ее не заметить. Когда начинающие психоконсультанты сомневаются, что смогут правильно услышать заявку клиента, я, чтобы поддержать их, цитирую армейскую шутку: «Бомба всегда падает в эпицентр своего взрыва». Итак, вторая сессия Аллы. «ЦВЕСТИ ИЛИ ПЛОДОНОСИТЬ?» Алла нарисовала желтую дорогу, которая раздваивалась, символизируя выбор: одно из двух, ведь невозможно идти по двум дорогам одновременно. Как это часто бывает, рисунок стал жить: непроизвольно Алла стала подрисовывать листочки, как если бы на рисунке это была не дорога, а ствол дерева с развилкой, с двумя мощными ветвями. На левой ветви среди листвы расцвел гигантский цветок с пятью розоватыми лепестками; на правой – яркое, алое с золотым, яблоко. На вопрос, что это за выбор, она долго всматривалась в рисунок, и вдруг ее внезапно осенило: «Я поняла! Я должна выбрать: цвести или плодоносить». За несколько месяцев до этого она рисовала другой рисунок – рисунок фамилии. По композиции он был точно такой же, что и этот: из одной точки влево и вправо как бы вырастали в виде двух кудрявых побегов две надписи: девичья фамилия и фамилия, которую она получила в браке. Очевидно, что не только композиция, но и символика у рисунков была идентичная. Девичья фамилия обозначает то время в жизни женщины, когда ее носительница расцветает, привлекая к себе внимание будущего избранника. Новая фамилия – фамилия мужа – означает, что женщина замужем, то есть вступила в ту пору, когда она становится матерью, то есть плодоносит. Разумеется, цветение и плодоношение – более широкие понятия, чем состояния девушки или женщины. В момент рисования Алла принимала важное для себя решение: все еще учиться психологии или уже начать практику, разрешить себе работать. Второй пласт смысла был связан с постразводным периодом: все еще «цвести» – то есть искать мужчину – или уже поверить себе, что ее новый друг – как раз тот, кто нужен. Эта полярность – цвести или плодоносить – не беспокоит женщину во время стабильных периодов жизни. Можно находиться в балансе: и цвести, и плодоносить. Но в тот момент, когда Алла осуществляла свой выбор, про баланс говорить было рано. Когда происходит важное событие в жизни, эмоциональный маятник раскачивается в одну сторону до предела, а потом по инерции летит в другую – тоже до предела, пока не найдет, наконец, состояние баланса и не начнет ритмично пульсировать в положении, близком к середине. Вот и для Аллы сейчас важно было опять оказаться на том полюсе жизни, который она так и не успела прожить в своей юности. Глядя на свой рисунок, она пыталась выбрать, туда или сюда. Побыть еще среди «молодых», продлив социальный мораторий, не принимая 99 решения и не беря на себя обязательств, или уже присоединиться к группе своих сверстниц, которые «нагулялись» и им это уже неинтересно, а интересно «плодоносить» – то есть реализовывать свой личностный потенциал в виде конкретных дел. Алле было уже тридцать пять, но цвести было очень весело, ведь она вышла замуж и родила дочь, будучи всего лишь второкурсницей дневного факультета. Она должна была и работать, и растить и воспитывать ребенка, еще совершенно не имея ни зрелости, ни достаточных сил. Жизненные периоды Аллы как бы поменялись местами: сначала она вынуждена была поневоле стать женщиной в фазе продуктивности, а через 16 лет брака оказалась свободной, как девушка: дочь уже почти взрослая, брак расторгнут, два образования, молодость и свобода. Они и с дочерью были словно ровесницы: дочь цвела юностью, Алла тоже, – и, увидев их вдвоем, мало кто удерживался от штампа: «Девчонки, вы сестренки!» Для Аллы это было огромным наслаждением – с одной стороны, вдруг свалившаяся на нее непривычная беззаботность, но, с другой стороны, уже достаточно сил, средств, опыта, мастерства, – и для нее постразводный период сопровождался эйфорией, мало кому понятной. Она радовалась не тому, что ее брак распался, а обретенной вдруг свободе, которой она даже не успела насладиться тогда, когда положено; когда девчонки отплясывали на дискотеках и пели у костра в стройотрядах, она стирала пеленки, а по ночам писала конспекты. Что же выбрать? Главное, что мешало ответить на этот вопрос, было Старуха страхом, что выберешь – и жизнь снова окажется каторгой, беспросветной работой, ответственностью. И тот тренинг, который Алла тогда проходила, был необычным. Он начинался обычно, но постепенно превращался в боди-арт с захватываюхцим ощущением свободы, вседозволенности и красоты – «свободы жить». Разрисованная яркими красками с ног до головы, она вальсировала под звуки симфонии Моцарта, купаясь в принятии таких же, как она, разрисованных членов группы. И если это и есть плодоношение, то оно гораздо привлекательнее цветения! Плодоносить – это быть собой, раскрыть сокровища своей личности, обнаружить то, что тебе есть дать другим, проявить силу. Вот, собственно, и все. Прошло несколько лет. Алла больше не носит туфли на шпильке, а носит обувь на устойчивой подошве. Вместо короткой юбки – удобные джинсы или брюки спортивного стиля. Нарядным вещам и украшениям предпочитает добротные вещи хорошего качества, дающие свободу движений и комфорт. Материалы – естественные. Ей не нужно цвести. Она это теперь умеет и знает, что если понадобится – она зажжет этот внутренний свет, который будет заметен. Сейчас это не нужно. Нужно другое – как можно полнее выразить словами, красками, движениями, голосом, видом то, что она знает и понимает о себе и о жизни. Комментарий к сессии «Цвести или плодоносить?» Жизнь Аллы сложилась так, что она вышла замуж очень рано, в 18 лет, из-за беременности, которую не планировала. Как-то на группе экзистенциальной терапии я услышала метафору про это – «заразиться беременностью». Поэтому замужество, хоть и ожидаемое в перспективе, стало для клиентки не делом ее выбора, а тягостной необходимостью. Таким образом, в жизни клиентки как бы перепутаны местами вторая и третья стадии женской жизни, и теперь требуется восстановить порядок. Женщина Девушка В гештальт-подходе это работа с потребностно не завершенными Ребенок действиями. Внутри личности существует сильная тенденция к тому, чтобы завершить незавершенное (в случае Аллы – «догулять, доцвести»), закончить незаконченное и достичь чувства целостности и наполненности (Ф.Перлз). Потребностно не завершенные ситуации содержат неудовлетворенные потребности, возникшие в результате прерывания цикла формирования и завершения гештальта. В 18 100 лет такое прерывание было как внешним, социальным, связанным с ранним замужеством и материнством клиентки, в результате чего «цвести» было бы элементарно некогда, так и внутренним, когнитивным, согласно которому «цвести», будучи замужем, считалось предосудительным. Парадоксальность незавершенной ситуации (человек живет, испытывая на себе влияние двух противоположных тенденций – к завершенности и к избеганию завершенности) выразилась в двух рисунках клиентки. Феномены завершения, принятые в гештальтподходе, – не сопротивляться, не бороться, не подавлять неразрешенные чувства, а прожить такими, какие они есть, принять их. Боди-арт, который спонтанно возник на группе, позволил как клиентке, так и участникам прожить целую гамму чувств, от смущения и самоосуждения до радости и принятия, завершить незавершенную потребность «цвести» – то есть быть в центре внимания и не осуждать себя, а наслаждаться этим вниманием. «КАК ХОЧУ, ТАК И ХОЖУ» Вот еще одна сессия про принятие своей женственности, которое не состоялось в свое время. Это была сессия Ирины в терапевтической женской группе на тему «Бессознательное использование женщиной своего тела», названной так в честь одноименной книги Диноры Пайнз. Акцент в ней делался на психосоматику, то есть заявки участниц группы строились исходя из телесных симптомов. Ирине 36 лет, она разведена, живет в одной квартире с отцом, которого, по ее словам, ненавидит, и шестнадцатилетней дочерью, которую обожает, несмотря на то, что та находится в возрасте строптивости со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мать Ирины умерла от рака матки. У Ирины тоже удалена матка, и ее запрос на группе такой: «После операции не клеятся отношения с мужчинами. Я с ними борюсь, меряюсь силами, побеждаю. А хочется теплых отношений». И мы стали исследовать, что мешает строить теплые отношения с мужчинами. Во время сессии Ирина проигрывала сцену, в которой она кокетливо проходит перед мужчиной. Когда она попросила группу дать обратную связь, кто-то пошутил словами из фильма «Служебный роман»: «Кто вас научил так вилять бедрами? Вы ходите, как неприличная женщина!» На эти слова Ирина отреагировала очень бурно, злостью и обидой. Я. Что с тобой сейчас происходит? Ирина (со слезами). Я вспомнила, как мать обозвала меня шлюхой! Я. Расскажи поподробнее. Ирина. Я собиралась гулять во дворе, мне было лет 13-14, я крутилась перед зеркалом, и вдруг она как заорет на меня: «Ты ходишь, как портовая шлюха!» Я и слова-то такого не знала, я просто хотела погулять... (Плачет). Я. Скажи о своих чувствах матери. Ирина (со злостью). Как хочу, так и хожу! Я. Скажи о чувствах. Ирина (плача). Мама, мне обидно! Я так хочу, чтобы ты была довольна, что готова ради этого на все! Парадоксально, но, как это обычно бывает в семейных сценариях, Ирина подтверждает пророчество матери, «принося в подоле» , то есть забеременев в раннем возрасте. За это она сама себя наказывает, заболев и перенеся операцию по удалению матки. И теперь она, во-первых, уже не может быть шлюхой и принести в подоле, во-вторых, у нее точно такой же диагноз, что и у матери. По-своему Ирина решила проблему, так что мама должна быть довольна. Я. Побудь мамой. Ирина (из роли матери). Мне грустно, что моя дочь ради меня это сделала. Я была не права, когда настаивала на своем. Я. Чего хочешь? Ирина (из роли матери). Сказать дочери: знаешь что, как хочешь – так и ходи! Ты еще 101 молодая и только учишься искусству флирта. Научишься – будешь ходить по-другому. Я поддерживаю тебя. После тренинга Ирина возвращалась домой с полными сумками продуктов. У подъезда ее задержал грабитель, и между ними произошла такая сцена: – Отдай деньги! – Не отдам! – Сказал, дай! – Не отдам! – А ну иди отсюда! (Ирина, едва веря, медленно идет в подъезд). – А ну быстрее иди! – Как хочу, так и хожу! Комментарий к сессии «Как хочу, так и хожу» Это трагикомическое завершение, которое Ирина рассказала на второй день тренинга, вызвало и сочувствие, и облегченный смех участниц. Та ситуация и рассказ о ней стали той самой профанной частью, которая соответствует сказочному присловью и «заземляет» клиента, возвращая его в его повседневную жизнь. Сессия Ирины – типичная инициатическая сессия, посвященная разрешению конфликта с матерью. Я привела ее с сокращениями, потому что она очень похожа на многие ей подобные. Когда я слышу от участниц тренингов, имеющих дочерей-подростков, что девочка огрызается, вывешивает на дверях своей комнаты табличку «Не входить!» с черепом и костями крест-накрест, а мама срывается и обзывает дочь непотребными словами, я спокойна: все хорошо и правильно, у девочки начинается эмансипация от родительской семьи, а у ее мамы – эмансипация от взрослеющей дочери. Этот критический период продлится несколько лет, но если его не осознавать и подавлять его негативные проявления – то всю жизнь. Задача вот таких инициатических сессий – проиграть конфликт и осознать его позитивный смысл. Возможно, будет полезным рассказать продолжение истории Ирины уже в отношениях с дочкой. В последнем классе девочка категорически отказалась ходить в школу и занялась вокалом, присоединившись к одной из рок-групп в другом городе. Ирина, перепробовав все обычные материнские манипуляции от подкупа до угроз собственной смертью, осознала свое бессилие, свою любовь к дочери и желание остановить на себе разрушительный сценарий собственной семьи. Она искренне пошла своей дочери навстречу, сказав «волшебную» фразу: «Что бы ни случилось, я с тобой». Сейчас девушка певица, а Ирина занимается любимым делом, достигнув в своей сфере известности и успеха. Я знаю, что такой педагогический подход мало популярен и вызовет у неподготовленного читателя протест. Мамам не нравится, когда дочери-подростки огрызаются. Дочки-подростки шокированы, когда мамы не выдерживают и называют свои чувства сильными выражениями. В случаях несогласия обе стороны называют друг друга сумасшедшими, ненормальными. И все-таки я настаиваю, исходя из опыта работы с женщинами: это нормальные симптомы кризиса эмансипации. Следующая сессия на тему эмансипации девушки от мамы интересна в плане того, какую манипуляцию применяет мама, чтобы удержать дочь как можно дольше в возрасте «вечной девы», – это угроза сумасшествия. «БОЮСЬ СОЙТИ С УМА» Это короткая десятиминутная сессия в рамках обучения психологическому консультированию студентов выпускного курса. Светлане 21 год, она будущий психолог. Сессия происходила в учебной паре «клиент – психотерапевт», а потом подключилась я. Когда сессии проходят в обучающей группе, они по содержанию ничем не отличаются от сессий в терапевтической группе, даже если я прошу придумать искусственную ситуацию и разыграть ее, потому что человек проективен и может проигрывать только собственные темы (как уже говорилось, «бомба всегда падает в эпицентр своего взрыва»). 102 Во время работы студентов в парах есть одна сложность: как только «клиент» входит в контакт со своим сильным чувством, «психотерапевт» пугается – и вот в паре уже два «клиента» вместо одного. Это легко объяснимо: в нашем обществе не принято выражать сильные чувства, и ребенка приучали сдерживаться с самого раннего детства, поэтому в нашей душе скопилось такое количество подавленных чувств, что извержение их на сессии действительно может напугать неискушенного свидетеля. Психотерапевт отличается, прежде всего, тем, что он не боится выражения чувств, своих и клиента. Когда Ф. Перлза спрашивали о секрете его необычайного мастерства, он отвечал: «У меня выходит потому, что у меня есть глаза и уши, и я не боюсь». Вот почему я зачастую подключаюсь к психотерапевтическим сессиям, проходящим в обучающем режиме, в тот момент, когда клиент доходит до кульминации своей сессии, а терапевт пока еще только учится его в этом сопровождать. Светлана. У меня такая проблема. Я живу не вместе с моей мамой. Когда я начинаю с ней разговаривать, она обзывает меня: «Ты сумасшедшая! Психически ненормальная!» И это бывает практически каждый раз, когда мы встречаемся, в том числе по телефону. И у меня каждый раз начинается истерика, я уже боюсь, что правда сойду с ума. И вот вчера она приехала – и я жду: ну когда же, когда же она скажет, что я сумасшедшая! И чувствую – сама уже сейчас начну на нее кричать, чтоб она назвала меня сумасшедшей. Психотерапевт. Чего ты хочешь? Светлана. Хочу, чтобы я спокойно реагировала на эти слова. Научи меня. Психотерапевт. Ты хочешь, чтобы я научила тебя? О чем вы говорили вчера, например? Светлана. Вчера она не обзывала меня сумасшедшей. Вчера она говорит: «Ну ты же мой малыш!» А я ей (встает в гордую позу, ноги расставлены, правая рука в бок): «Какой я тебе малыш?! Я не малыш!» – «Нет, малыш». Психотерапевт. Что ты чувствуешь в этот момент? Светлана. Мне кажется, что она унижает меня, я чувствую слабость, ничтожность, свою незначительность, мелочность своего существования, что-то такое, будто я комар (правой ногой топает и как бы раздавливает каблуком насекомое). Психотерапевт. Это мама тебя так? Светлана кивает, левой рукой держится за грудь. Психотерапевт. Где живут это чувства? Светлана (ссутулившись, показывает на грудь двумя руками). Даже сейчас внутри дрожь такая, что-то то горячее, то холодное. Психотерапевт. Что хочешь сделать с этим состоянием? Светлана. Хочу, чтоб его не было, чтоб я не была настолько зависима от мамы, от ее слов. Я уже начинаю глючить, что это из-за ее слов такое чувство, что я сошла с ума. Психотерапевт вопросительно смотрит на меня. Я. Побудь сумасшедшей или сделай, скажи что-нибудь сумасшедшее. Только соблюдай групповое правило, что нельзя увечить людей и портить имущество. Что ты такое делаешь, за что мама называет тебя сумасшедшей? Светлана плачет. Я. Что с тобой сейчас происходит? Светлана. Не хочу быть сумасшедшей! Я просто боюсь быть сумасшедшей... Я. Что тогда с тобой будет? Светлана. В дурдом попаду. Я. И что тогда? Светлана. Докатилась! Не хочу в дурдом. Я. Да побудь сначала в роли сумасшедшей, прежде чем отказываться. Давай поисследуем в безопасной обстановке, что тебя так пугает. Что там, в дурдоме? Светлана. Шизики всякие... (смеется) по стенам лазят (группа смеется). Я. Залезь на стену (смех в группе, одна из участниц запирает дверь). Правильно, вдруг 103 кто-нибудь зайдет, нечего нормальным людям пользоваться привилегиями сумасшедших. Светлана ставит стул к стене, садится лицом к стене, поднимает ноги, разводит их в стороны и упирается каблуками в стену. Я. Что ты сейчас чувствуешь? Светлана. Я такая важная, взрослая. Я. Тебе что-то напоминает эта поза? Светлана смущается. Группа смеется. Комментарий к сессии «Боюсь сойти с ума» Если стадии сессии можно условно разделить на диагностическую и коррекционную, то перед нами диагностическая часть типичной сессии, которую я отношу к жанру «психологической инициации». Ее признаки: 1) противоречивый возраст клиентки (выросла, но еще не самостоятельная); 2) наличие конфликта с матерью, которая любит дочь («хорошая мать»), но контролирует («мачеха»); 3) смесь двух чувств: протеста и вины; 4) наконец, намек на сексуальную тему, которая, собственно, и есть основной камень преткновения в отношениях двух женщин. Все перечисленные признаки показывают, что мы имеем дело с феноменом перехода в жизни клиентки, когда отмирают менее адекватные и неактуальные условия жизни и нарождаются обновленные и более соответствующие статусу индивидуума. На таблице «местонахождение» нашей клиентки – как раз посередине, на границе (пороге) между стадиями девушки и женщины: изображает его в виде позы, характерной только для двух ситуаций (ассоциации, которые члены группы привели в ходе шеринга): сексуальная поза либо поза в кресле гинеколога. И то и другое является атрибутом «взрослой» жизни женщины. Как правило, именно это новообразование юности дается с трудом – мама бессознательно тормозит дочь на пути взросления, отчасти из желания облегчить и обезопасить жизнь последней, отчасти из чувства соперничества. Контакт девушки с матерью возможен только невротический – через надевание на себя ярлыка «сумасшедшей». Клиентке требуется трансформироваться, «вырасти», повзрослеть, то есть сепарироваться от власти мамы. Попытки стать взрослой сопровождаются чувством вины перед мамой. Клиентка ведет себя амбивалентно: с одной стороны, она стремится к эмансипации, с другой – использует маму как средство удержания себя в детской роли как можно дольше. Манипуляция, которой пользуется мама, – угроза, что дочь сойдет с ума. Чем так страшно сумасшествие в обыденном сознании? Маргинальностью и, как следствие, изоляцией, одиночеством. То есть, по сути, мама пугает тем, что если дочь станет жить не по ее, а по своим правилам, то останется без маминой поддержки. Когда мы во время терапевтической сессии исследуем, в чем заключается «сумасшествие» клиентки, то символически она Я повторюсь, что, если во время терапевтической сессии у клиента возникает какая-то асоциальная тенденция (в данном случае страх сойти с ума), то я отношусь к этой метафоре с уважением, предполагая, что за ней кроется позитивное сообщение, которое следует «разгадать». Ресурс сообщения, которое кроется за мнимым «сумасшествием» клиентки, очевиден: это разрешение себе делать шаги на пути взросления, а именно: вступать в сексуальные контакты, при этом сохраняя удовлетворяющие обеих отношения с матерью, то есть получая от нее поддержку, а не осуждение. Символика дурака Особого внимания заслуживает присутствующая в сессии Светланы архетипическая символика. Сумасшедший, идиот, дурак, юродивый – этот аспект нашего существования воплощен в таком популярном персонаже волшебных сказок, как Иван-дурак. Хотя в социуме одной из главных ценностей является разумность, а утрата разума воспринимается как несчастье, Иван-дурак продолжает быть одним из любимейших героев. Его чело не 104 обезображено печатью интеллекта, однако его социальная успешность от этого не ниже, а выше, нежели у его разумных братьев. Человечество стало разумным не так давно, но именно это позволило ему выделиться из природы и стать «господином» над ней и над самим собой. Разумеется, это палка о двух концах: за то, что интеллектуальный «орган» переразвит в ущерб остальным, мы уже сегодня платим экологическими катаклизмами. Чтобы достичь баланса или хотя бы как-то сдвинуть этот дисбаланс с мёртвой точки на уровне индивидуума, нам нужно осознать и принять вторую, угнетенную часть нашей натуры – «неразумную». Еще один широко известный дурак (он же шут, джокер) – первая карта Старших Арканов Таро. Двадцать две карты, называемые Старшими Арканами, представляют собой серию изображений, отражающих различные стадии развития человека. Двадцать одна карта имеет свой номер, но карта «Дурак» – особая, без номера. На ней изображен безумный юноша, в экстатическом забвении занесший ногу над пропастью. Он завис, находясь одновременно в двух состояниях: одна нога на твердой почве – и удерживает его на тверди земной, таща за одежду, не кто иной, как собачка, животное, олицетворяющее собою инстинкт самосохранения. Другая нога, как уже замечено, занесена над пропастью – символом неизвестности, в которую мы рвемся, стремясь обрести свободу. Вечная развилка, перед которой стоит человек, выбирая свой путь: свобода (но при этом и одиночество) или же единение (но при этом зависимость)! Сказанное является замечательной иллюстрацией к тому, что испытывает человек во время кризиса эмансипации. Кроме того, в карте «Дурак» есть и другая символика — «в ней заключен изначальный хаос всех космогонических систем – то исходное сырье, из которого Демиург начинает творить свои миры. Это не остывшая еще лава, которой предстоит спустя миллионы лет превратиться в платформу; это темные воды, над которыми летает Дух Божий; это сырая глина, не ставшая еще кувшином». Не правда ли, это поэтическое описание архетипа «Дурак» является не чем иным, как описанием Бессознательного? Того самого материала, из которого, как цветок из почвы, вырастает все то, в чем мы нуждаемся на новой стадии своей жизни. «СТРУЯ воды» Если эмансипация от матери является одной из самых частотных тем инициатических сессий, то на втором месте – тема эмансипации от отца. Рассматривая первую инициацию девушки в сказках, мы выяснили, что для отделения от своей генеалогической семьи ей нужно разрешить не один, а два конфликта: и с матерью, и с отцом. Чаще всего дочь разрешает конфликт тем, что находит спасение в раннем скороспелом браке. Либо в безбрачии, иллюстрацией чему является сессия Дарьи. Дарья – симпатичная 30-летняя незамужняя женщина, живущая в одной квартире со своими родителями. Ее запрос в том, что она почему-то никак не может познакомиться с мужчиной, чтобы выйти за него замуж. На вопрос о том, что мешает познакомиться, Дарья отвечает, что с самой юности ей нельзя возвращаться с прогулки домой позже девяти часов вечера, потому что «когда она пойдет принимать вечерний душ, то помешает отцу спать». Из всей сессии, которая очень похожа на другие, подобные ей, мы приводим только самое начало диалога. Первая же сказанная Дарьей фраза была настолько метафоричной, что потянула за собой целый пласт сказочных аналогий. Я. Каким образом ты помешаешь ему спать тем, что будешь принимать душ? Дарья. Когда струя воды будет бить в ванну, он проснется от шума и будет недоволен. Комментарий к сессии «Струя воды» Только одна фраза молодой женщины – и в ней уже есть все, что нужно для зачина волшебной сказки. Есть запрет, есть потенциально неминуемое нарушение и есть угроза наказания. Есть также отсутствие логики, которое так типично для сказок (действительно, неужели нет способов вымыться, не нарушая сна отца?). 105 Рассказ клиентки о ее взаимоотношениях с отцом напоминает сказку «Спящая красавица» Ш. Перро в той ее части, в которой король-отец, дабы предотвратить роковой укол дочери веретеном, запрещает всем в королевстве прясть пряжу. Запрет столь же утопичен, как и принимать душ после 21.00, и психоаналитическая символика одинакова: и укол веретена, и удар струи воды о ванну означают одно и то же – дефлорацию либо половой акт с мужчиной. Именно эта тема является болезненной для отца, не желающего отпустить от себя свою дочь, тем самым задерживая ее развитие. Однако вместо открытого признания конфликта оба предпочитают избегать обострения отношений с помощью рационализации: ни отец не хочет нарушать своего «сна» (читай: стагнации), ни дочь не хочет нарушать покоя, стагнировав свою инфантильную, не повзрослевшую к тридцати годам часть личности, которая должна уметь постоять за себя. Запрос клиентки заключался в желании познакомиться с мужчиной, чтобы выйти за него замуж, но что-то мешает ей это сделать. Совершенно очевидно, что мешает ей то, что место мужчины в ее жизни занято отцом, и это место надо освободить. Однако то, что кажется очевидным со стороны, совсем не очевидно клиентке, потому что, как это обычно бывает, реальная проблема подменяется суррогатом – нелепым запретом не включать воду в ванной после 21.00. Возникает вопрос: если мы знаем истину, почему бы нам не назвать вещи своими именами и не работать над ними напрямую? Потому что в психотерапии, даже если психотерапевт понимает скрытые процессы, стоящие за проблемой клиента, самое трудное, по меткому замечанию И. Ялома, – это «назвать зверя по имени». И метафора здесь – самое подходящее средство вмешательства. И некоторое время мы продолжаем работать в метафоре клиентки. Следующий шаг в данной сессии, если идти вслед за сюжетом сказки, – непременное нарушение отцовского запрета. Роль психотерапевта в этой части сессии – спровоцировать нарушение запрета, которое выведет клиента из состояния стагнации. Я, подобно антагонисту в сказке, своим вопросом совершаю «подвох»: «Что будет, если ты придешь после 21.00, включишь душ и разбудишь отца?» А дальше будет тоже все как в сказке: последует встреча с гневной частью отца (в сказке – нарушение запрета и кара, наказание в виде изгнания из дому); контакт со своим детским страхом остаться без родительской поддержки (в сказке – прохождение смертельного испытания); поиск ресурса и удовлетворение потребности в самостоятельности (в сказке – встреча с Дарителем и волшебными помощниками); интегрирование опыта (в сказке – награда Дарителя за пройденное испытание). Хочу еще раз процитировать слова Ф. Перлза, только на этот раз акцентировать внимание на первой его части «У меня выходит потому, что у меня есть глаза и уши, и я не боюсь». Психотерапевту недостаточно быть бесстрашным, когда встречаешься с чувствами клиента. Ему еще необходимо быть наблюдательным, видеть и слышать. Постепенно, проводя одну женскую группу за другой, начинаешь улавливать слова-маркеры: сон, покой (покойник), смерть, мертвая женщина. Эти слова как в сказке, так и в терапевтической сессии символизируют одно и то же: жизнь остановилась. Значит, что-то одно закончилось и нарождается что-то другое, и для перехода нужна инициация. Подсказкой также может служить сходство сюжетов психотерапевтической сессии и какой-нибудь волшебной сказки. Так, в истории Дарьи я увидела сходство со «Спящей красавицей» Ш. Перро. А вот следующая сессия так и названа в честь одноименной сказки X.К. Андерсена «Русалочка», потому что Ася, поставившая свою сцену, сама осознает свою идентификацию с главной героиней этой сказки. «РУСАЛОЧКА» Начну с названия сказки. «Русалочка» – не народная сказка, а авторская, очень известная и очень популярная сказка Ханса Кристиана Андерсена. Поскольку она не является классической фольклорной сказкой, она не может претендовать на то, чтобы 106 хранить в себе общечеловеческие коды. И все же у сказок X.К. Андерсена масса поклонников, и вот почему. Ученица К.Г. Юнга, знаменитая исследовательница психологии сказок M.-Л. фон Франц высказалась о сказочнике в таком духе: «Если говорить об Андерсене, то это, несомненно, великий поэт, однако, на мой взгляд, он очень невротичен, и я не могу читать его сказки, потому что невроз, который дает знать о себе в его сказках, действует на меня так же, как звук ножа, скребущего по тарелке... Его основной невроз – это не только его индивидуальная проблема, но и проблема всей Скандинавии, а именно: проблема половой жизни, которая приводит здесь человека в ужас, обязана христианскому ханжеству, навязанному извне и весьма суровому, с продолжающим существовать под этим пуританским корсетом самым неистовым языческим темпераментом. Эту напряженность, вызванную действием указанных факторов, можно обнаружить всюду на Севере, а Андерсену этот коллективный невроз был свойственен в высшей степени... Мы не ошибемся, если скажем, что поскольку его внутренний конфликт являлся не только его индивидуальным конфликтом, но и конфликтом всего Севера, то именно это и объясняет причину успеха его сказок». «Русалочка» не просто одна из самых знаменитых сказок X.К. Андерсена, ее героине даже поставлен памятник. Чему же именно? Ее бессловесности, жертвенности, зависимости. «У русалки нет бессмертной души, и обрести ее она может, только если ее полюбит человек. Ее вечное существование зависит от чужой воли». У нее нет и голоса – его взяла ведьма в уплату за то, что превратила ее хвост в девичьи ножки. Поэтому говорить о своих чувствах русалка может только глазами. Наконец, русалки не умеют плакать. Вот и портрет Аси, которая призналась на группе, что она любит сказку «Русалочка» с самого детства. Во время группового психотерапевтического тренинга она вышла ставить свою сессию первая и сказала, что хотела бы улучшить отношения с мужем. Они расписаны уже три года, но живут как супруги гораздо дольше. Ася. Я женила его на себе, когда родился сын. Но с тех пор он постоянно уезжает в другой город работать по полгода. Я. Значит, вы не живете вместе? Ася. Да, со мной не так-то просто ужиться. Я все время воюю, хочу настоять на своем. Этим я хочу добиться, чтоб он признал, что я хорошая, я и в бизнесе успешнее его, но он только еще больше отдаляется. Я. Выбери себе кого-то на роль мужа и свой дубль. Ася выбирает дополнительные роли и ставит друг напротив друга. Я. Попроси своего мужа, чтоб он признал, что ты хорошая. Ася. Нет, не могу. Я. Что мешает? Ася. Я так никогда не скажу, он должен сам догадаться. Я. Где ты научилась так молчать? Ася. У мамы. Она вырастила меня одна, но всю свою жизнь любила отца, хотя и не жила с ним. И никогда не жаловалась ему, хотя и было трудно. Я. Почему она это делала? Ася. Он был женат, и его жена всю жизнь болела, а он поднимал на ноги троих детей. Но любил только мою мать, однако не смог уйти к ней... Потому что она была сильная, а его жене требовалась помощь... (Собирается плакать, но тут же запрокидывает голову вверх и сдерживает слезы.) Я. Что ты сейчас чувствуешь? Ася. Очень жаль маму. Ведь он все же пришел к ней, когда его дети выросли и жена умерла. Но мама так и не простила его, и теперь живет одна. Она гордая и сильная. (Гордо поднимает голову и смотрит свысока.) Я. Выбери кого-нибудь на роли своих родителей. Ася на роль мамы выбирает бородатого мужчину богатырского роста, а на роль отца – 107 хрупкую женщину с тихим голосом. Сама она, скорее, хрупкая и очень женственная. Участники тренинга реагируют на такой выбор кто усмешками, кто удивленными возгласами. Я. Вот так? Ася. Да, именно так. Моя мама была в нашей семье мужчиной, а папа... папа был слабым. (Плачет.) Я. О чем ты? Ася. О маме. И о себе. Я тоже мужчина в нашем доме... Хочу быть слабой, но не могу себе позволить этого... Я. Что мешает тебе это сделать? Ася. Мама не могла позволить себе быть слабой, потому что иначе не смогла бы вырастить меня. И у меня то же самое. Я. Пусть твои родители поговорят между собой. Ася, обмениваясь ролями, разыгрывает диалог между родителями: Мама. Никогда не прощу тебя за то, что ты предпочел ее, а не меня. Папа. Ты знаешь, что я всю жизнь любил только тебя одну, но пойми меня: здесь – любовь, а там – долг. Но ты сильная, ты справишься... Мама (плачет). Я тоже слабая, я просто боюсь сказать тебе об этом, вдруг ты разлюбишь меня... Папа. Хорошо, что ты сказала мне это. Я сам боялся прослыть слабаком возле тебя, такой сильной. Теперь я вижу, что делал неправильно. Мама. Я уважаю тебя за то, что ты не бросил больную жену и троих детей. Но теперь ты свободен. Прости, что я до сих пор наказываю тебя. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы остаток жизни прожили по-другому, правильно... Я, обращаясь к Асе. Чего хочешь? Ася. Хочу, чтобы в моей семье было по-другому. Я. Сделай скульптуру такой семьи, которая бы тебя устраивала. Ася делает скульптуру, затем пробует себя в каждой роли на каждом из мест, затем переделывает скульптуру так, что все трое обнимаются, стоя в кругу лицом друг к другу. Комментарий к сессии «Русалочка» Это не единственная сессия про Русалочку. В женских группах эта сказка очень популярна, чаще всего ее называют любимой те женщины, которые когда-то перенесли холодность и недостаток поддержки со стороны матери, но в своей взрослой жизни сами стали «железными». Еще эти женщины схожи между собой тем, что они удачливые бизнес-леди. Если исходить из структуры сказки, то Русалочка – это лже-героиня, не прошедшая самую первую инициацию, как и Снегурочка. Русалочка в сказке исчезает с первыми лучами восходящего солнца, а Снегурочка тает, прыгнув вслед за подружками через костер (в другой версии – тоже от лучей солнца). Огонь в психоанализе – символ сексуальной энергии. Если мы видим огонь во сне, это означает, что какой-то долго подавляемый аффект вырвался из-под контроля на свободу и грозит смести все на своем пути. Удивительно то совпадение, что и Снегурочку, и Русалочку воспитывала не молодая женщина в детородном возрасте (как удачливых героинь), а пожилая женщина. Так, у Снегурочки родителями были дед и баба, у которых в молодости так и не родилось детей, и они не смогли научить Снегурочку «играть с огнем» именно по той причине, что сами давно уже «с огнем отыгрались». А у Русалочки отцом был овдовевший король, воспитывала же ее его старая мать, бабушка шести внучек, младшей из которых была Русалочка. Бабушки – хорошие воспитатели, но главная их добродетель – обеспечение безопасности в противоположность риску. Безопасность, безусловно, нужна, только она хороша в стабильные периоды, а критические без риска не пройти. Если б мы могли проводить терапевтические сессии с героинями сказок (или лжегероинями), то Русалочке я бы предложила начать с того, чтобы научиться сообщать о своих чувствах. Хочется, чтобы в сказке «Русалочка» был такой конец: она заговорила, 108 сказала о своих чувствах, принц понял ее, полюбил и женился на ней. И они были бы счастливы. Но тогда Русалочке не поставили бы памятник... Сценарий сессии Аси так же, как и предыдущей сессии «Струя воды», можно отнести к разряду «Вечные девы». Девочка Девушка Женщина Старуха Она также в своей личной жизни (но не в профессиональной) не перешла в фазу продуктивности, застряв на том, что продолжает жить мамиными стратегиями. Осознавание своего жизненного сценария не как собственного, а как материнского, позволило сделать еще один шаг вперед – построить на сессии желаемую модель семьи, в которой все члены находятся в одинаково комфортных положениях в кругу лицом друг к другу и обнявшись (напомню, что первоначально Ася поставила себя и мужа в позы оппозиции – друг напротив друга). Это означает, что у женщины появился новый опыт, который на бессознательном уровне будет вести к позитивным изменениям в личной жизни клиентки. «МОСТ» На одной из групп состоялась сессия, которую я не скоро смогу забыть. Во время знакомства в начале тренинга Наталья, 46-летняя мать 6-летнего сына, сказала, что у нее проблемы с сыном: он никак не хочет учиться. Однако ее сессия случилась, что называется, «незапланированно». Я проводила в рамках инициатической женской группы рисуночную методику «Путь героя», в которой предполагается нарисовать 7 рисунков с архетипической тематикой, разложить их на полу по порядку (направление определяет автор рисунков) и пройти по ним как по фазам жизненного пути. Наталья вызвалась в качестве клиентки. Ее первый рисунок «Дорога» не вызвал у нее особенных чувств. Она перешла на второй – «Мост». И разразилась рыданиями, едва лишь встала на него. Я. Что с тобой происходит? Наталья. Невыносимая боль. Я. Можешь объяснить, чем она вызвана? Наталья. Я не знаю. Я. Скажи, что соединяет твой мост. Наталья. Деревню и город. (Снова рыдания.) Я. Что это значит для тебя? Наталья. Не знаю... Я. Ты из деревни переехала в город? Наталья. Нет, я исконная горожанка. Мост между деревней и городом – это переход от естественной жизни к искусственной. (Рыдает.) Я. Что это означает для тебя? Наталья. Когда я вышла замуж, я страстно хотела ребенка. Долго не могла забеременеть, а лет было уже много, 39. Наконец, получилось. Я почти весь срок беременности пролежала на сохранении, вверх ногами. Ребенок родился мертвый... Я. Сочувствую тебе... Ты плачешь про это? Наталья. Нет. Это было давно, 6 лет назад. Я плачу, что мне не показали его, а похоронили где-то – где, я даже не знаю. Я усыновила прямо в роддоме чужого новорожденного мальчика, кем-то брошенного. Назвала его тем именем, которое я готовила для своего сына... Я. Мост от деревни к городу на твоем рисунке – это замена твоего родного ребенка приемным? Наталья. Да! (Рыдает с новой силой.) Я. Скажи, что происходит сейчас в твоей душе. Наталья. Два чувства: бессилие и гнев. Я. К кому они обращены? Наталья. К моей родной сестре. Это она не показала мне моего ребенка. 109 Оказалось, что на этой группе присутствовали обе родные сестры, и это выяснилось во время сессии. Я была в растерянности от того, что драма, происходящая на моих глазах, касалась сразу двух участниц группы. Работать сразу с двумя клиентками не входило в первоначальную задачу, но нужно было как-то завершать ситуацию. Младшая сестра, как, впрочем, и большинство участниц группы, все это время беззвучно заливалась слезами, но не вмешивалась в сессию. Я. Раз уж вы обе сейчас здесь, возможно, есть смысл завершить ситуацию шести летней давности. Вы готовы? Младшая сестра. Да, я давно хотела поговорить об этом, но боялась затевать разговор, чтобы не причинить боль Наталье. Я. Скажи ей об этом напрямую. Младшая сестра. Наташа, я очень-очень люблю тебя и плачу вместе с тобой о твоем горе. Но я ни в чем не виновата перед тобой. Тогда, шесть лет назад, когда все это случилось, мне было всего девятнадцать лет, и я не знала, как поступить. Я сказала врачам, что надо показать ребенка матери. Они сказали, что ты слабая и лежишь в реанимации, что если тебе показать мертвого ребенка, то тебя это расстроит еще больше. Тогда я решила не слушать их и сделать по-своему. И когда нам с мамой отдали тело ребенка, я решила потихоньку пробраться к тебе и что-то предпринять, как-то это устроить. Но когда я пошла в отделение, тебя там не было... Наталья. Да, меня там не было. Когда я поняла, что мне не покажут моего сына, я собрала силы и пошла из палаты искать его. Мы с тобой разминулись, а потом меня увидела медсестра, позвала врача, и меня силой уложили в постель... Младшая сестра. Прости меня, что я ничего не смогла сделать для тебя... Мне так жаль. Наталья. Хорошо, что ты мне рассказала. Все эти годы я носила в себе обиду на тебя. Я теперь вижу, что ты не виновата. Ты тоже прости меня. (Обнимаются и плачут вместе.) Я. Что-то важно для тебя еще в твоей сессии? Наталья. Да. Я должна теперь что-то сделать со своими отношениями с приемным сыном. Я. С ними что-то не так? Наталья. Я думаю, что он болеет и плохо учится не просто так. У него родовая травма, но сейчас он уже может ходить и двигаться. Младшая сестра (с гордостью). Моя сестра – прекрасная мать, она живет ради ребенка. Он родился слабеньким, и родная мать отказалась от него из-за того, что у него неизлечимая болезнь. Сейчас он ходит в подготовительный класс, и сестра помимо домашних заданий дает ему каждый день еще по 30 задачек дополнительно. Я. По 30 задачек шестилетнему больному мальчику?! Наталья (с гордостью и недоумением). Да. Я. Побудь в роли своего приемного сына, расскажи про свою жизнь. Наталья (из роли приемного сына). Что-то мне грустно. Мама все время печальная, не ласкает меня, не играет, только заставляет решать задачки. Я устал, хочу играть с ребятами, но меня не пускают, потому что я болею... Я. Чего хочешь от мамы? Наталья (из роли приемного сына). Чтобы она меня обняла и была веселой. Я. Поменяйся ролями с сыном, ответь ему. Наталья. Я не могу быть веселой, я все время думаю о родном сыне... Я. С каким чувством? Наталья. Я плохая мать, не смогла родить его и даже похоронить! Я. Поговори со своим родным сыном так, как если бы он мог тебя слышать. Наталья (рыдает). Сыночек мой родной! Я так ждала тебя, я так любила тебя, я приготовила тебе имя, кроватку, игрушки, я мечтала, что ты будешь расти, умнеть, радоваться жизни... Прости, что не смогла родить тебя... Я. Побудь им. Что бы он ответил? Какое у тебя чувство в его роли? 110 Наталья (из роли родного сына). Мне все равно. Так получилось, не казни себя. Перестань меня оплакивать, мне сейчас не плохо. Побеспокойся о себе и о своем сыне. Дай ему то, что хотела дать мне. Я. Побудь снова собой. Скажи о своих чувствах. Наталья. Да, ты прав. Но у меня нет ни одной твоей вещички, ни портрета. Я бы хотела помнить тебя... Я. Поменяйся еще раз ролями с сыном. Наталья (из роли родного сына). Помни меня. Хочешь – посади деревце и ухаживай за ним. Это будет память обо мне. Я буду знать, что ты меня помнишь и любишь. Я. Ответь. Наталья. Мне легче. Как будто что-то закончилось, камень с души упал. Я. Что-то скажешь своему приемному сыну? Наталья. Да. Прости меня, сынок, что я смотрела на тебя, а видела своего родного сына. Теперь я поняла, что ему уже ничего не нужно. А ты есть и ждешь меня. Прости, что заставила тебя ждать так долго. Хочу скорее прийти домой и обнять тебя... Комментарий к сессии «Мост» Конечно, я привела не полный протокол сессии, а сокращенный. В ней было много пауз и повторов, потому что за эти годы у Натальи скопилось много невыплаканных слез. Было очень много слез и у женщин в группе, такие сессии трогают до самой глубины души. Однако главное, на что я хочу обратить внимание в этой сессии, – нарушение порядка. Берт Хеллингер, автор книги «Порядки любви», говорит о том, что каждый член семьи имеет право на свое место в семейной системе. Ошибку совершает та мать, которая пытается заменить умершего ребенка другим, живым. Это трагично для ребенка. Здесь порядок заключается в том, что каждый из детей в системе занимает свое место. Если умерший ребенок в семье имеет право на память о себе, тогда живому не нужно жить за него, он получает свободу быть собой и собственное место в системе. Кроме того, приемный ребенок, имеющий живых родителей, по убеждению Б. Хеллингера, не должен быть усыновлен. В крайнем случае он может быть взят на попечение, что для него является тем же самым, но разница в том, что он не лишается при этом собственных корней. Приемные родители обязаны дать ему всю информацию о его родственниках, когда ребенок этого захочет. Как только восстанавливается порядок в семейной системе, человек снова может любить. По Б. Хеллингеру, «любовь – часть порядка. Порядок был установлен прежде любви, и любовь может развиваться только в рамках порядка... подобно тому, как семя попадает в почву – место, где оно может прорасти и развиться». Теперь вернемся к нашей схеме. Наталья испытывала проблему в фазе продуктивности. Хотя она и родила сына, она тут же потеряла его, так и не почувствовав себя матерью. Она усыновила мальчика, но снова не почувствовала себя матерью, потому что не завершила предыдущих отношений – в силу обстоятельств не попрощалась с телом родного сына, и он для нее как бы не умер, а спроецировался на приемного сына. Когда она развела своих сыновей согласно системному порядку, ей снова удалось почувствовать покой и обратить свое материнское внимание на приемного сына. В этой сессии несколько важных этапов. Один из них наиболее драматичен – диалог с родной сестрой, которая оказалась здесь же, в группе. Обычно считается, что родственникам лучше не участвовать в одном и том же тренинге из-за переносов, но здесь присутствие двух сестер позволило в короткий промежуток времени завершить конфликт шестилетней давности с обеих сторон прощением и принятием ситуации такой, какая она есть, при глубокой поддержке членов группы. Еще один аспект этой сессии не оставляет равнодушным – то, что в медицинской помогающей парадигме вместо того, чтобы позволить пациентке проживать чувство потери, персонал клиники запрещает говорить о случившемся и контактировать с телом умершего ребенка, считая, что это может ухудшить состояние пациентки. Напротив, 111 психотерапевтическая работа заключается в том, чтобы дать пострадавшей возможность выразить и осознать свои негативные чувства, разделить с ней ее тяжелый опыт, помочь освободиться от мучающих ее переживаний и принять актуальную жизненную ситуацию. Следующая сессия отчасти тоже связана с медициной, но, как это бывает в большинстве случаев, симптом – это только скрытое послание, которое нуждается в том, чтобы его прочли. «КОШКА» Сейчас Карине 34 года. Она очень успешная бизнес-леди, замужем, есть сын. У нее давно псориаз, и никакие лекарства не помогают. И еще она никогда не носит варежки – в самые сильные морозы ее руки горят. В женской группе «Бессознательное использование своего тела женщиной» она захотела поработать со своим симптомом – узнать, что означает ее псориаз. Я попросила ее показать пятна на локтях и коленях. Она вспыхнула и наотрез отказалась. Я. Что будет, если ты покажешь людям симптомы своей болезни? Карина (спрятав лицо в ладонях). Мне стыдно! От меня отвернутся все и никто не захочет близко ко мне подходить! Я словно проклятая! Я. Можешь вспомнить, кто, когда и за что тебя проклял? Карина внезапно хватается за голову и начинает голосить, словно по покойнику. Я. Что с тобой? Карина. Это мама! Это она меня прокляла! И Карина с трудом, прерывая сама себя рыданиями, рассказала свою историю. Когда Карине было три года, ее мама вышла замуж во второй раз и снова за пьющего мужчину, так что ей снова было не до дочки, тем более что через каждый год появлялся новый братик. И когда девочке исполнилось семь лет, у нее уже было три младших брата: одного, двух и трех лет. На нового мужа рассчитывать не приходилось, и маме приходилось разрываться между домом и работой, и когда она уходила на ферму, Карина была за взрослую: возилась со всеми тремя братьями. Передышка наступала только в тот момент, когда мама возвращалась вечером домой, да еще когда она прибегала покормить младших во время обеденного перерыва. Карина скорее бежала на улицу, чтобы хотя бы полчаса поиграть. Несчастье случилось именно в один из таких обеденных перерывов: трехлетний братишка отыскал спички и нечаянно поджег сам себя. Пока мама спохватилась и прибежала на помощь, он получил такой ожог, что навсегда остался инвалидом. Рассказав кое-как эту печальную историю, Карина внезапно замерзла. Она буквально начала трястись в ознобе так, что зуб на зуб не попадал. Она пыталась закутаться в шарф, но это не помогало – так ей было холодно. Я. Выбери кого-нибудь на роль своего дубля и попытайся дрожь, которую ты чувствуешь внутри себя, вызвать у другого человека, покажи на нем свое ощущение. Карина, выбрав участницу группы на роль дубля, начинает сначала тихонько, а потом все сильнее трясти ее. Я. Кого бы тебе хотелось так потрясти? Карина. Маму! Я. Есть какие-то слова? Карина (в порыве гнева). Как я ненавижу тебя за то, что ты сделала с моим детством! Как ты могла заставлять меня быть нянькой! Я так хотела играть с другими детьми, а я все время должна была заботиться о своих братьях! Это ты мать, а не я! Это ты их родила, а не я! Это ты приняла это решение, ты, взрослый человек, а что могла сделать я, маленькая девочка!!! (Снова начинает безутешно рыдать, опускается на стул и затихает.) Я. Что с тобой? Карина. Мне так жалко моего брата. Сейчас он инвалид, просто овощ. Я не люблю навещать его, потому что каждый раз я казню себя за то, что не смогла его спасти! Если бы я могла, то пусть лучше бы я оказалась на его месте... 112 Я. Кажется, теперь я поняла, что означают эти красные пятна на твоей коже: ты горишь вместо него вот уже столько лет. Карина. И что делать? Я. Что бы ты сама хотела сделать? Карина. Чтобы брат меня простил, но это невозможно. Я. Можешь попытаться. Карина (выбрав на роль брата участницу группы). Прости меня... Карина (из роли брата). Мне сейчас все равно. Мне ничего не нужно, я тебя не виню. Так вышло, и тут ничего не сделаешь. Я. Что с тобой? Карина. Мне его очень-очень жалко. Я. За что? Карина. За то, что он не смог использовать свои возможности. Я. Как это относится к твоей собственной жизни? Карина. Да, это относится и к моей жизни тоже. Ведь я-то здорова, но вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, я продолжаю наказывать себя. И я так живу... Я, Что бы ты хотела для себя лично? Карина. Перестать маскироваться, снять эти дурацкие брюки и кофты с длинными рукавами и надеть открытые платья, хочу, чтоб люди не шарахались от меня, а любовались мною. Я. Ты можешь попытаться прямо сейчас пообщаться с людьми в группе, не маскируясь. Карина (обращаясь к членам группы). Я хочу, чтобы вы увидели мои руки и ноги такими, какие они есть. Мне надоело их прятать. И еще я хочу, чтобы вы сказали, как вы относитесь к тому, что вы сейчас услышали обо мне. Я. Поделитесь, пожалуйста, чувствами. Комментарий к сессии «Кошка» Многие члены группы уже во время сессии начали плакать – так затронула их эта история, отозвавшаяся во многих собственными детскими травмами. Во время шеринга Карина услышала слова поддержки, сочувствия, многим хотелось просто обнять ее и таким образом показать, насколько не важно то, что кожа рук и ног поражена болезнью, а что важно другое – принятие на более глубоком, душевном уровне, по отношению к которому телесный уровень является вторичным. Сессия Карины не окончательная, в ее детской истории несколько пластов, которые также нуждаются в проработке. Это и обида на мать, и ревность к сиблингам, и не проясненные отношения с родным отцом и отчимом. Я увидела кошку Карины, когда случайно оказалась в ее доме. Карина похвасталась, что это очень дорогая кошка, породистая. По взгляду на эту кошку трудно было догадаться, что она дорогая и породистая. Сжавшаяся в комочек, растрепанная, со сбившейся в колтуны шерстью, она выглядела жалкой и загнанной. Я спросила разрешения ее причесать. Карина ответила: «Да, она очень любит, когда ее ласкают. Но мне некогда, я не выдерживаю и начинаю драть с нее шерсть щеткой. Бедная кошка! Она не выдерживает, начинает орать и царапаться! Тогда я просто брею ее налысо, чтобы как-то справиться с ее колтунами!» Мне эти слова очень ясно показали семейный сценарий взаимоотношений между родителями и детьми: то, как Карина сейчас обращается со своей кошкой, совпадает с тем, как с ней самой обращалась вечно занятая и обозленная на жизнь мать. Осторожно расчесывая кошку, благодарно урчащую в ответ, я обнаружила, что это персидская трехцветка, действительно благородных кровей, покладистая и доверчивая. В некоторых местах длинная шерсть еще не отросла после очередной стрижки, и из-за этого формы кошки не были совершенными. Мне пришла в голову идея в духе Милтона Эриксона: я предложила Карине научиться расчесывать ее кошку таким образом, чтобы это нравилось и ей самой, и кошке. Пусть это будет своеобразной школой любовного отношения к живому: к кошке, к псориазу, к самой себе, к людям... 113 Хочу привести описание еще одной сессии, начавшейся тоже с желания исследовать симптом, а приведшей опять к инициации. «ДЕВУШКА И СМЕРТЬ» Антонина, 36 лет, с бледным, болезненным лицом, с глазами, готовыми утонуть в слезах каждое мгновенье, но при этом с глубоким, очень красивым, сердечным голосом, который, когда она говорит, не оставляет равнодушным ни одного человека в группе. Она попала на группу прямо из больницы, где провела месяц под капельницей, борясь со своей болезнью печени, которая заставляет ее каждый год по нескольку недель лечиться стационарно, оставляя своих двух детей с мужем. Она знает все лекарства и способы лечения, применяемые при ее болезни, она и в психотерапевтической группе не впервые, но ей не приходило в голову поставить свою сцену на эту тему и поисследовать скрытое послание своего симптома. Когда в первый день члены группы, еще толком не знакомые друг с другом, придумали рассказывать сказку по кругу, добавляя по предложению, она, дождавшись своей очереди, вдруг взялась за виски и призналась, что сбилась, прослушала конец. Сказка была про ежика, который пришел в гости к гному пить чай, а гном, разведя костер из шишек, принесенных ежиком, зажарил последнего на этом костре. Я сказала, что так часто бывает на группах, когда включаются защитные механизмы, например, вытеснение, если человек слышит что-то неприятное для себя. «Что неприятного ты бы услышала, если бы не вытеснила текст?» И Антонина заплакала, но тут же постаралась взять себя в руки, подавить свои чувства и перевела разговор на другую тему: «Пусть на меня не смотрят». И только через два дня, когда члены группы уже сдружились и стали доверять друг другу, я узнала, про что Антонина плакала, слушая сказку про ежика и гнома. Она снова расплакалась, когда в группе зашел разговор о смерти. «Я не просто боюсь смерти, я физически, каждой клеточкой своего существа испытываю панику, липкий ужас, который леденит душу так, что каждый волосок на теле встает дыбом от страха! Я цепенею и перестаю жить, еще даже не умерев!» – «Хочешь поисследовать свой страх и узнать, с чем это связано в твоей жизни?» Я получила согласие и задумалась, как построить Антонинину сцену. Очевидно было, что самой ей встречаться со Смертью было невозможно, учитывая ее состояние ужаса. Я предложила тройную диссоциацию: в главной сцене дубль Антонины (Антонина-1) встречается со Смертью (ее с видимой охотой согласился играть Андрей, крупный парень, которому принадлежала идея зажарить ежика в сказке); еще один дубль (Антонина-2) смотрит на эту сцену, стоя на безопасном расстоянии; сама же Антонина стоит со мною вместе за кругом и смотрит на Антонину-2, которая смотрит на то, как Антонина-1 разговаривает со Смертью. Я. Скажи, что происходит между Антониной-1 и Смертью? Антонина. Смерть пытается задушить Тоню, но не до конца, а чтобы та была все время в состоянии ужаса. (Сама добровольно входит в круг и показывает, как Смерть должна себя вести: держать Антонину-1 за горло. При этом Антонина-1 стоит на коленях.) Я. Зачем она это делает? Антонина. Чтобы заставить ее быть сильной. Я. Какая противоречивая сцена: с одной стороны, Смерть говорит, чтобы Антонина-1 была сильной, с другой – физически унижает ее и подавляет. Посмотри на эту сцену со стороны: она тебе напоминает отношения с кем-то из твоей жизни? Антонина (отшатываясь и прикрывая рот рукой). Ой... На отношения с отцом. Он никогда не позволял мне плакать. Он был всегда очень строгим, я боялась его, и однажды я в очередной раз чуть не расплакалась и ушла в ванную комнату. Чтобы он не заметил. Но он заметил, ворвался в ванную и ударил меня... (Рыдает.) Я. Чего он хотел от тебя? Антонина. Чтобы я была сильной. Я. Почему для него так важно сделать тебя сильной? Что произошло с ним самим в его жизни? 114 Антонина (снова начинает рыдать). Он был репрессирован. Ему было всего 16 лет, и он участвовал в каком-то митинге протеста с другими ребятами, и его осудили на десять лет и отправили в лагеря. И родственники не могли поддержать его, потому что это было для них самих смертельно опасно... Я. Можешь побыть в его роли и рассказать о нем от его лица, обращаясь к дочери? Антонина (встает на место Андрея, который до этого был в роли Смерти, и обращается к дочери). Тоня, когда я был еще очень молодым, мне было всего 16 лет, я очень неосторожно высказывал свои взгляды и чувства. Тогда это было опасно, и меня репрессировали. Это было унизительно, меня лишили всех прав и отправили в лагерь на 10 лет. Я пробыл там из них три года, пока не умер Сталин, а потом меня восстановили в правах, но эти три года были ужасными... (Плачет.) Я. Расскажи о своих чувствах. Антонина (из роли отца). Это ужас и унижение... Мне было страшно и одиноко. Я понял, что слезами делу не поможешь. Я собрал в кулак всю свою волю и выживал только благодаря этой силе. Когда я освободился, то поклялся, что стану человеком, который заслуживает уважения. Я выучился, достиг в науке положения, снова стал человеком... Я. Чего хочешь для своей дочери? Антонина (из роли отца). Чтобы ты, Тоня, воспитала в себе железную силу воли. Твои чувства никого не интересуют, их нужно спрятать поглубже и никому не показывать. Я. Обменяйся снова ролями, побудь собой. Скажи, что ты чувствуешь, когда слышишь такие слова отца? Антонина. Возмущение. Как можно прятать свои чувства?! Я понимаю, что в твое время было опасно проявлять свои чувства, я сочувствую тебе, но сейчас другое время! Изза того, что ты подавляешь свои чувства, ты постоянно болеешь, и я тоже! Я хочу быть собой и хочу, чтобы ты тоже был собой! Комментарий к сессии «Девушка и Смерть» Я привела фрагмент сессии Антонины, чтобы на его примере показать сказочную символику, проявляющуюся так же точно и в психотерапевтических сессиях. Конечно же, я имею в виду смерть, по присутствию которой в сказке мы сразу же узнаем, что речь идет об инициации. Смерть – это не гибель, но трансформация героя, после смерти следует возрождение его в новом качестве. Когда в сессиях разыгрываются диалоги со Смертью (я не смею писать со строчной буквы название этого величественного персонажа), группа уважительно затихает, и физически чувствуется сакральность момента. «РАЗГОВОР СО СМЕРТЬЮ» Однажды я работала с женщиной, потерявшей шестнадцатилетнюю дочь и мужа, которых очень любила. Остаться на свете ее заставило только то, что у нее была еще одна дочь, двух лет, но это была больше не жизнь в ее полноте, а тягостное существование из чувства долга. Я понимала, что женщине нужно простить своих близких за то, что они ушли, согласиться с их судьбой, отпустить их и начать принимать жизнь в ее конечности, с неизбежными потерями. Но она была в том периоде своего горя, когда есть только боль и желание эту боль успокоить любым способом. Одним словом, женщина с разбитым сердцем, которая большую часть сессии находилась в болезненном оцепенении, оживала только в тот момент, когда с каким-то оптимистическим любопытством подумывала о суициде, проецируя на смерть свою целостность, то есть, попросту говоря, видя в смерти свое избавление от боли. Я сделала ей предложение поговорить со Смертью без обиняков, напрямую поделившись с ней своими надеждами на успокоение. Смертью добровольно вызвалась быть одна из участниц группы, у которой подобная трагедия была уже пережита. Она через увеличивающие очки огромными глазами очень спокойно и серьезно смотрела на клиентку и молчала. Та тоже какое-то время помолчала, а потом каким-то торопливым говорком 115 промолвила: «Спасибо, не надо, мы здесь сами как-нибудь на земле разберемся». Группа прыснула со смеху и облегченно выдохнула. После этого женщина действительно стала готова «разобраться» в своей ситуации – смогла поговорить со своими погибшими родными и сделать первый шаг к прощению и прощанию. Есть такие грандиозные фигуры, внезапно появляющиеся во время психотерапевтических сессий, как Бог, Смерть, Рок, Ангел-хранитель, Судьба, Бессознательное, разговаривать с которыми можно только с величайшим почтением, преклоняясь перед их силой, способной в один миг смести все на своем пути. Конечно, с точки зрения проективного защитного механизма, эти фигуры суть не что иное, как наша собственная сила и могущество, от которых мы отказываемся в пользу этих созданных нами и отчужденных от нас персонажей своих сессий. Однако, что бы это ни было, когда такой персонаж появляется на сцене фантазии клиента, я как ведущая группы по опыту знаю, что сейчас произойдет что-то очень значительное. Однажды, устав от стенаний одной участницы женской группы, я «изобрела» методику «Жалобная книга». Я предложила каждой из участниц нарисовать жалобную книгу и написать туда все свои жалобы на несправедливость жизни. Я тоже приняла в этом участие: старательно раскрасила обложку своей жалобной книги, открыла первую страницу и вывела каллиграфическим почерком: «О, Судьба! За что ты ко мне так неблагосклонна!» Я смотрела на свой красивый почерк и думала, с чего первого начать жаловаться на жизнь. Внезапно перед словом Судьба с большой буквы мои жалобы показались настолько мелкими, что я устыдилась. Я взяла ручку и написала: «Извините, Судьба, за беспокойство. Спасибо, все хорошо». СМЕРТЬ И ВОЗРОЖДЕНИЕ Жизнь и смерть взаимозависимы: они существуют одновременно, а не последовательно; смерть, непрерывно проникая в пределы жизни, оказывает огромное воздействие на наш опыт и поведение. Ирвин Ялом Мы говорили на протяжении всей нашей книги, что все волшебные сказки всех времен и народов об одном и том же – о смерти и возрождении. Можно сказать, что все инициатические сессии тоже таковы. Человек, осознавший во время сессии один из аспектов своего существования, уже умер в старом качестве и возродился в новом. Согласно К. Юнгу, человек стремится к целостности, и суть терапии в том, чтобы интегрировать отторгаемые части, завершая незавершенные гештальты. Среди наиболее часто встречающихся отторгаемых частей себя клиенты перечисляют болезни, «недостатки», «плохих людей» и т.п. Мое ухо психоконсультанта натренировано на слова «бороться», «избавляться», «уничтожать», «искоренять», «исправлять» и им подобные. Я не люблю эти слова, потому что придерживаюсь той точки зрения, что если в человеческой жизни что-то появилось – будь то симптом болезни, страшный сон или неприятный человек, – значит, это ему для чего-то нужно. Если это касается болезни, то человек, глотающий таблетку при головной боли, уподобляется летчику, вырывающему красную лампочку на пульте управления, показывающую неполадки в «организме» самолета. («Устранить симптом без выяснения глубинной (то есть метафизической) причины болезни – то же самое, что вынуть какую-нибудь маленькую красную лампочку из сигнального табло в кабине самолета. Да, тревожный сигнал исчезнет, но это обязательно обернется гораздо более серьезными последствиями».) То же происходит со страшным сном – он несет человеку метафорическое сообщение о какой-то части его бытия, которую он не хочет видеть на уровне сознания. Если же это неприятный человек, то неприятен он нам в силу того, что является нашей тенью, на которую мы проецируем свои не принимаемые нами качества. Как я уже сказала выше, тема смерти входит в классическую тройку тем, табуированных в психотерапевтических группах (Эти три темы – смерть, деньги, секс). При этом участники групп вкладывают в это понятие самые разные смыслы. Типичные заблуждения людей: смерть – это поражение; смерть – это абсолютный конец; это больно, страшно и т.п. Есть 116 множество подходов в работе с этой темой, мне особенно близок экзистенциальный в изложении И. Ялома. В психотерапии мы, как правило, работаем с тем аспектом понимания смерти, который касается не смерти как таковой в прямом смысле этого слова, а состояний «нежизни»: апатии, сонливости, лени. Клиенты очень часто сетуют на потерю энергии, ищут источник энергии, причем неиссякаемый. Однако так не бывает, не может быть, потому что есть ритм, который можно назвать жизнь-смерть-жизнь, и никто его не отменял. Этот ритм всем нам знаком по собственной жизни, люди говорят, что жизнь в полоску: белая полоса – черная полоса. Причем суть проблемы не в том, что жизнь в полоску, а в том, что в этой полярности, как и всегда во всем, принято принимать белые полосы, но «бороться» с черными. Почему-то социальные нормы очень сильно расходятся с психологическими законами. То, что в социуме считается единственно приемлемым, в психологии является абсурдным. Похоже, это тоже противоположности, которые стоит интегрировать. В сказках герой никогда не умирает навсегда. Его разрубают на куски, но это не конец сказки. Это лишь период жизни, когда герою важно побыть расчлененным, погрузиться в хаос. Однако неглавные, или, как их называет В.Я. Пропп, ложные герои гибнут навсегда. Почему? Мы предполагаем, это происходит в силу того, что главный герой на то и главный, что обучает нас «правильному» поведению: все в мире должно умереть, прежде чем возродиться в новом качестве. Те же, кто озабочен сохранением имеющегося, неизбежно стагнируется и погибает. Помните у М.А. Булгакова в «Мастере и Маргарите» Воланд, отправляя голову атеиста Берлиоза в небытие, комментирует это словами: «Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращаегся, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие». Как это относится к терапии? Клиенты с заявками на восстановление энергии просят невозможного: не прожив всю глубину упадка, не похоронив расчлененных останков прошлого, они желают создать что-то новое. Расскажу про сессию Марины. «ОТСТОЙ» В одной дзенской притче мастер говорит умирающему ученику: «Умереть – интереснейшее ощущение, но твой страх помешает тебе насладиться им». Хайо Банцхаф Марине 23 года. Девушка с утонченной, богемной красотой, успешная в коммерческом плане художница, внезапно бросила рисовать и стала вести разрушительный образ жизни: покуривать травку, уходить в запои, решила бросить обучение по программе второго высшего образования. В групповой работе со снами она не сразу, но рискнула рассказать свой сон на не очень-то благозвучную тему. Это был сон про понос. Я предложила озвучить сон, как это принято в гештальт-подходе Ф. Перлза, где каждый фрагмент сна является частью личности клиента. Напомню, что озвучивание ведется от первого лица, в настоящем времени, чтобы не терять живость повествования, а в конце монолога нужно сказать: «И я так живу», или: «И это часть моего существования». Начав озвучивать понос, клиентка испытала чувство стыда, но я попросила диссоциироваться от него и проделать упражнение до конца. Марина (озвучивает фрагмент сна). Я понос, я выхожу из Марины, и внутри нее остается пустота... Я. Сейчас оставайся, пожалуйста, в роли поноса, не переходи в роль Марины. Марина (продолжая озвучивать понос). Я понос, я состою из экскрементов, я отправляюсь в унитаз, меня размывает водой, я разрушаюсь и превращаюсь в частицы, которые ничем не соединяются... 117 Я. Прошу тебя не использовать слово «которые», потому что ты автоматически переходишь в третье лицо – «они». Оставайся в первом – в «я»: «я – частица поноса, экскрементов, я одинока и ни с кем не соединяюсь...» Марина. Я – частица поноса, экскрементов, я одинока и ни с кем не соединяюсь. Я отправляюсь по канализационным трубам куда-то... не знаю, куда... Я. Куда обычно отправляется содержимое канализационных труб? Марина. Не знаю. Наверное, в какой-нибудь отстойник. Да, я отправляюсь в отстойник. (С радостными нотками.) Я – отстой! Я. Что чувствуешь? Марина. Классно быть отстоем. Дальше уже некуда, и никому до меня уже нет дела. Я здесь нахожусь столько, сколько мне нужно... Спокойствие, чувство покоя, удовлетворения. Я. Как это относится к твоей жизни? Марина. Это про мои отношения с родителями. Они не дают мне покоя, заставляют заниматься живописью, говорят, что талант пропадает, надо работать каждый день, заставлять себя, что это просто моя лень, и я ничего не добьюсь в жизни, если буду так себя вести... А я просто не могу работать, мне все безразлично, но при этом виню себя, что я такая. Я. Давай еще немного поработаем с твоим сном. Что с тобой происходит дальше? Марина. Я выплескиваюсь вместе с себе подобными на поля, впитываюсь в почву. Во мне нет ничего от того, чем я была, я частица органики, я живу в почве и участвую в подземной жизни. Я вместе с водой попадаю в стебель растения и расту. Я росток цветка, я раскрываюсь навстречу солнцу... Я. Какой ты цветок? Марина. Ирис. Я сиреневый ирис с золотистой серединкой. Я цвету... Я прекрасна! Комментарий к сессии «Отстой» Мне, наконец, стало понятно, почему на занятиях по арт-терапии Марина все время рисует ирисы. Похоже, ей тоже это стало понятно. К. Юнг сказал про рисунки своих пациентов: «Эти рисунки действенны не потому, что порождены их собственной фантазией, а потому, что пациенты поражены самим фактом производства их субъективным воображением самых неожиданных мотивов и символов, которые подчинены определенным законам и выражают идею или ситуацию, труднодоступную сознательному пониманию. Сталкиваясь с этими рисунками, многие пациенты вдруг впервые осознают реальность коллективного бессознательного как автономной сущности». Действительно, за несколько лет ведения арт-терапевтических групп я видела так много похожих между собой рисунков не знакомых друг с другом людей, но с похожими проблемами, что для меня коллективное Бессознательное – это не метафора, а реальность, с которой я регулярно контактирую в своей работе. Маринина сессия, в которой, озвучивая свой сон, она рискнула пойти за его образами в неизвестное, привела ее от ненужных отбросов через трансформацию к прекрасному ирису, корнями уходящему в почву, а цветком раскрывающемуся навстречу солнцу. Марион Вудман, которую я цитировала в главе о кризисах, пользуется точно таким же символом, чтобы показать два полюса нашей природы, жизнь и смерть: «Но наступает время, когда снова возникает процесс разделения противоположностей, стимулируя нас к достижению нового уровня осознания. Иногда мы ощущаем движение вверх, иногда – вниз, но, так или иначе, любой путь – это путь подъемов и спусков. Корни цветущего лотоса, раскрывшегося навстречу лучам солнца, уходят глубоко в питательную среду грязи». Осознав свою приобщенность к сакральному, которое гораздо больше его и включает в себя все коллективное Бессознательное, человек принимает себя как часть человечества со всеми сторонами своего бытия. Это не мое, а общечеловеческое, значит, так надо, так и должно быть. Такое осознавание дает ощущение причастности к людям, чувство единения и принятие неизбежного ритма жизни: жизнь-смерть-жизнь... В сессии Марины есть и другой аспект – психосоматический. Он выводит нас все на ту 118 же тему инициации, только по другому каналу. При работе с симптомами я часто пользуюсь справочником Лиз Бурбо «Твое тело говорит: люби себя!». По поводу такого симптома, как понос, Лиз Бурбо пишет, что «на физическом уровне понос говорит о том, что тело отвергает пищу, не успев ее усвоить как следует. Примерно то же значение он имеет на эмоциональном и ментальном уровнях: человек слишком поспешно отвергает то, что могло бы оказаться для него полезным. Ему трудно усвоить то, что с ним происходит, он не видит в этом никакого смысла... Его сверхчувствительность вредит ему: если у него возникает хоть малейший страх, он сразу же отвергает ситуацию, вместо того чтобы пережить ее и получить полезный опыт». Курт Теппервайн метафору поноса прочитывает сходным образом: «Хронический понос – признак общего страха не быть вровень с жизнью, а острый понос указывает на актуальную проблему, с которой не хотят иметь дела». В случае Марины метафора поноса показывает, что она, вслед за своими родителями, отвергает свое лиминальное (пороговое) состояние – состояние хаоса, расчлененности. Однако именно это состояние важно принять и полюбить, прожить, испить его до дна, взять от него весь потенциал, который в нем заключен. Почему? «Природа Жизни-Смерти-Жизни – это цикл рождения, развития, упадка и смерти, за которой всегда следует новое рождение. Этот цикл влияет на всю материальную жизнь и на все грани жизни психологической. Все в мире – Солнце, звезды и Луна, как и дела людские и дела мельчайших тварей, клеток и атомов, – все подчиняется этому циклу: пульсация, замирание и снова пульсация». В Марининой сессии есть и другие архетипические символы. Так, смерть издавна символически изображалась в сказках и мифах в виде нисхождения в подземное царство. Герой или героиня отправлялись туда, а выходили наверх преображенными. Это соответствует обрядам инициации. В терапевтических сессиях, в которых клиентка встречается с околосмертным опытом, самое важное – не остановиться перед пугающим началом, а двигаться дальше. Дмитрий Соколов, автор книги «Сказки и сказкотерапия», похожим образом описывает свой опыт работы с детскими страхами: когда дети писали страшные рассказы, им задавали вопрос: «А что дальше?» А дальше дети придумывали счастливое продолжение с хорошим концом. Это означает, что жизнь продолжается. Но самое главное в инициатических сессиях – готовность самого терапевта быть проводником. В сказках эту функцию берет на себя Даритель (дает герою волшебный предмет, обеспечивающий безопасность, и проводит испытание героя). В психотерапевтическом процессе работает такое правило: клиент никогда не рискнет идти дальше, чем готов идти терапевт. Чем же терапевт отличается в данном контексте от клиента? Тем, что он знает, что после любого разрушения есть созидание, за смертью идет рождение, за падением взлет, за черной полосой белая, и так далее. Проводя аналогию с современным состоянием дел, к сожалению, следует констатировать, что в обществе нет достаточного понимания процессов, происходящих с человеком во время подобных переходов. Так, Джон Перри, описывая трансформацию человека, указывает на то, что в нашем обществе это явление ошибочно принимают за патологию. В то время как человеку нужен понимающий партнер, профессионалы от психиатрии стремятся подавить происходящий в нем процесс и заставить его приспособиться к прежнему Я и к прежнему миру: «Страх и сопровождающая его ярость вызывают в мозге и остальном теле биохимический эффект, и врачи предпочитают только в нем видеть первопричину психологических нарушений. Это предубеждение и механистический диагноз все еще не отброшены как вредные, несмотря на то, что сейчас уже хорошо известно: если человек переживает такое потрясение, то ему необходимы любовь, понимание и поддержка, тогда духовный кризис скоро разрешится, и нет нужды подавлять его медикаментами. Самый “рваный и беспорядочный ход мыслей” очень скоро может стать совершенно последовательным и упорядоченным, если рядом с индивидом находится человек, который сочувственно воспринимает происходящее в нем. Подобное 119 отношение в большинстве случаев действует гораздо лучше, чем транквилизаторы. И еще лучше, если есть убежище, где индивид встретит внимание к своим внутренним переживаниям, где он может укрыться от забот повседневной жизни и исследовать свое существование.... Процесс обновления всегда нуждается в партнере». «ТОШНОТА» По аналогии я вспомнила еще об одной сессии, в которой мне как психотерапевту потребовалось определенное мужество. Она тоже начиналась с не самого благозвучного симптома – с тошноты. Сложность заключалась в том, что на группе присутствовали мама и старшая сестра клиентки, а она была в том возрасте, когда самое время инициироваться во взрослость. Если вспомнить обряды перехода, то первым условием является насильственное отделение повзрослевших детей от матери, изоляция, а только потом осуществляется обряд. В моем случае девятнадцатилетняя Мила пришла на тренинг не одна, а с мамой и сестрой, и так они сидели втроем обнявшись, не вступая в отношения с членами группы, а продолжая и во время занятия, и в перерывах общаться только друг с другом. Еще одна сложность заключалась в том, что заявка исходила не от самой 19-летней девушки, а от ее мамы. Мама рассказала, что два года назад на ее девочку напал грабитель и отобрал сумку с дорогой «соткой» (сотовым телефоном). Мила, впрочем, не сразу отдала сумку, а сопротивлялась: телефон было жалко. Тогда грабитель ударил ее по голове и, воспользовавшись тем, что девушка потеряла равновесие, схватил сумку и скрылся. Маме хотелось, чтобы я помогла Миле избавиться от страха, потому что с тех пор она не выходит из дому одна, ее все время сопровождает от дверей квартиры и обратно либо старшая сестра, либо отец, либо ее друг, которого семья знает с детства. Несмотря на то что Мила высказала желание сделать сессию и подтвердила слова мамы о своем страхе передвигаться без сопровождающих, к концу первого дня она исчезла с занятий, не простившись, одна, хотя стемнело рано. На другой день она также внезапно уехала, по словам мамы, обидевшись, что я все не делаю ее сессию. И мама, и сестра всполошились, что девушка за рулем, расстроена и из-за этого может попасть в аварийную ситуацию. Потом она вернулась, и я, проговорив свои сомнения, решилась-таки предложить ей поисследовать в кругу ее «страх нападения». Она согласилась не раздумывая. Я. Что сейчас чувствуешь? Мила. Тошноту. Я. Где она находится? Мила (беря себя за горло ладонью). Здесь. Я. Можешь выбрать кого-нибудь на роль тошноты? Мила выбирает крупную, громкоголосую девушку. Я. Теперь выбери свой дубль и покажи, как Тошнота держит тебя за горло. Мила выбирает на свою роль одну из самых популярных девушек в группе, далеко не пугливую. Затем делает первую сцену, в которой Тошнота держит за горло Милу. Я. Встань на место своего дубля и побудь собой. Как ты себя чувствуешь? Мила. Хочу убрать ее руки! Я. Убери. Мила. Она не пускает. Что мне, драться с ней, что ли? Я. Меня спрашиваешь? Это твоя сцена. Мила. Да я, если захочу, то легко уберу ее руки! (Борется с Тошнотой, но та не пускает.) Я. Теперь посмотри на эту сцену со стороны. На что это похоже из твоей жизни? Кто держит тебя за горло и что это обозначает для тебя? Мила. Это мама (с боязливой улыбкой оглядывается на маму, которая, обнявшись со старшей дочерью, напряженно наблюдает за сценой). Я. И что означает это ваше с мамой взаимодействие? В чем она перекрывает тебе кислород? Мила. Не знаю. Я. Ну, поменяйся с ней ролями и узнай: побудь мамой и скажи, что ты хочешь от своей 19-летней дочери. 120 Мила (в роли мамы строгим голосом). Чтобы ты не ходила гулять после десяти часов! Я. А то что случится? Мила. Нападут. Я. И что тогда будет? Мила. Что-нибудь нехорошее! Я. Например? Самая страшная фантазия? Мила. Изнасилуют! Я. И что тогда? Мила. Опозоришь семью! Я. Теперь поменяйся местами с дублем, побудь в своей роли и ответь что-нибудь маме. Мила (с горячностью). Моя мама никогда такое не скажет! Сама не знаю, как у меня вырвалось такое. У нас в семье очень хорошие отношения с родителями, нам всегда все разрешают. Я. Кроме одной вещи. Но про эту вещь вслух не говорят, а подразумевают. И мы в сессии произносим вслух не то, что обычно говорят люди друг другу, а то, о чем они молчат. И что ты сейчас чувствуешь? Мила. Неловкость. Позорю маму. Я. Именно это ты и сказала, когда была в ее роли: «Опозоришь семью». Что решаешь делать дальше – прекратить диалог, чтобы «не позорить» маму, или продолжить? Мила (продолжает из своей роли). Мама, что попало говоришь! Я всегда с кем-нибудь, одна не бываю, ничего со мной не случится! Я. И какое у тебя чувство, когда ты это говоришь? Мила. Возмущение и обида. Что попало про меня думает. Я. Чего хочешь от мамы? Мила. Чтобы доверяла мне. Я. А что, ты какая-то особенная? Разве с тобой действительно ничего не может случиться на улице после десяти вечера? Мила. Может, конечно. Но я об этом вообще сейчас не думаю... Я. А когда будешь думать? Мила. Ну, лет в 20... Я. То есть через год? Представь, что прошел год. Поговори с мамой теперь. Мила. Мама, я пошла гулять. Вернусь поздно. Я. Меняйся ролями с мамой, ответь дочери. Мила из роли мамы. Никуда не пойдешь! Мила. Нет, пойду. Я уже взрослая! Мила из роли мамы. Мало тебе дали по голове, опять собираешься! (Смех в группе.) Мила. Мама, я не могу всю жизнь бояться. Если дойдет до секса, то не беспокойся, я умею предохраняться! Мила из роли мамы. Кошмар! И это моя дочь! Какие у тебя мысли! Мила. Мама, но я же взрослая! Я же должна знать, какие мужчины... Мила из роли мамы. Ну, у меня двойственные чувства. Как мама я хочу, чтобы ты вступила в брак девственницей, а как женщина я понимаю, что лучше иметь какой-то опыт, а то будешь мужу не интересна и он уйдет от тебя к другой... (Все хохочут.) Я. А зачем маме так важно, чтобы ты была до брака девственницей? Мила из роли мамы. Ну, тогда я как мать горжусь, что выполнила свой долг. Тогда моя дочь как бы выше в цене... Я. Поменяйся ролями и ответь маме из своей роли. Мила. Мама, может, в твое время и важно было выйти замуж девственницей, но сейчас у молодежи другие ценности. И что мне делать? Я. И что тебе делать? Как и получить опыт, и сохранить честное имя? Мила из роли мамы. Ты можешь, конечно, экспериментировать, но как-то позаботься о своей репутации. Мила. Хорошо, я выберу такого мужчину, у которого у самого хорошая репутация, который не будет рассказывать о наших отношениях всему свету. 121 Я. Как? Мила. Спрошу у подруг. (Хохот в группе.) Ну да, это глупо. (Подумала немного.) Ну, всегда легко определить, кто разболтает, а кто нет. Нужно слушать себя... Я. Что еще для тебя важно в этой сцене? Мила. Все, я закончила. Я. Сними роли. Во время шеринга мама сказала, что шокирована: «Как тема нападения переросла в тему секса?! Не понимаю!» Я пообещала сделать анализ сессии после того, как все поделятся чувствами. Комментарий к сессии «Тошнота» Надо признаться, что меня, в отличие от матери Милы, как раз нисколько не удивил такой поворот сессии. Во-первых, появление на тренинге матери со взрослым ребенком (а в нашем случае – с двумя) уже говорит о созависимости, существующей между ними. Традиционно в терапевтических группах участникам предпочтительнее бывать без родственников, однако весь парадокс в том, что именно на группы по инициации приходят люди не инициированные, то есть с потребностью разделить психологические территории. Во-вторых, о реальной теме девушки сообщал ее возраст – он соответствует задаче, которую она решала в своей сессии. Вспомним, что после нападения Мила от двери своей квартиры и обратно до двери должна была ходить с сопровождающими. Но в сказке все начинается именно с двери: оказавшись за дверью своего дома, героиня сказки учится жить сама. Те лжегероини, которым мать «подстилала соломку», так и не повзрослели, не прошли инициацию. В-третьих, девушка сказала, что боится нападения со спины. Об этом признаке хочу сказать поподробнее. Я провела много терапевтических сессий, в которых спина играет особую роль. Она как бы указывает на способ взаимодействия людей друг с другом. Некоторые метафоры были настолько яркими, что их невозможно забыть. Например, однажды участница группы рассказала, что видела себя во сне без спины: вместо спины были оголенные кости скелета. Она очень испугалась этого сна, но когда мы стали его инсценировать, то оказалось, что женщина никогда не имела тыла – то есть родителей, которые бы оказывали ей поддержку и на которых бы она смогла опереться. В другой сессии у женщины все время мерзла спина, и когда я предложила ей найти способ согреться, используя ресурс участников группы, она поставила позади себя мужчину и женщину, которые ассоциировались у нее с отцом и матерью, и откинувшись на них спиной, призналась, что ей всегда не хватало опоры, она всегда в ней нуждалась. Но если одно значение тыла – это поддержка и забота, то другое, противоположное – контроль. Кстати, авторитарные родители зачастую выдают одно за другое. Эрик Эриксон писал, что в раннем детстве (в психоанализе – анальная фаза), во время овладения произвольностью (сдерживающе-отпускающий модус: удерживать и отпускать содержимое кишечника, владеть мышцами), ребенок может испытывать трудность при условии, что существует ранний и жесткий контроль со стороны взрослых. Вместо автономии и свободной воли ребенок научается стыду и сомнению – инфантильным эмоциям, которые воспринимаются как разоблачение и приводят не к пристойности, а к тайному стремлению убраться вон со всем тем, что имеешь, пока тебя не видят. Это ведет к регрессу ребенка, и именно спина становится индикатором этого регресса. Если ребенка много стыдят, он осознает, что его постоянно видят сзади, за пределами его собственной видимости (при паранойе угроза сзади становится основной фигурой). Как связаны анальная стадия и кризис автономии с сессией Милы – взрослой девушки? Дело в том, что первая автономия предвосхищает вторую. Вклад ее в идентичность индивидуума – мужество быть независимой личностью, которая сама выбирает свое будущее. И хотя в сессии Милы мы имели дело не с первой автономией, а со второй, символика спины осталась той же самой: девушка ждет нападения сзади, с того места, которое невозможно отследить, но поскольку в семье декларируется неоспоримая любовь, 122 то страх и агрессия девушки проецируются не на сооотвенных родителей, а на грабителей. Родители, которые в глубине души знают, что их задача – отпустить от себя выросшего ребенка, стараются это знание замаскировать не только от ребенка, но даже от самих себя, и подменить реальную задачу другой, менее актуальной, а потому менее болезненной. Это чаще всего сдается, потому что в какой-то мере устраивает обе стороны, и вот уже разговор идет не про отделение, а, например, про то, чтобы помнить о возможности нападения грабителей. В следующей сессии тоже речь идет о том, что реальная проблема подменяется суррогатом. Я назвала ее «Дверь». Особое значение двери в инициатических сессиях я уже отмечала в связи с предыдущей сессией и сессией «Спящая красавица». Теперь есть возможность поговорить о символике двери поподробнее. «ДВЕРЬ» Лариса. Мне 19 лет, и я никак не могу уговорить родителей поставить мне дверь в комнате! Я. Зачем тебе дверь? Лариса (с возмущением). Вот и мама мне точно так же говорит – зачем тебе дверь?! Я. Что ты сейчас чувствуешь? Лариса. Возмущение! Я. Можешь сказать о нем своей маме? Лариса. Мама, я возмущаюсь, что ты не понимаешь элементарных вещей! Я не хочу, чтобы у меня в комнате не было двери! Я. И что бы ответила твоя мама? Лариса (от лица мамы). Да я понимаю, доченька, все руки не доходят, ты же сама знаешь, что этот ремонт такой дорогой, на все денег не хватает... Я. И что ты чувствуешь, когда мама так говорит? Лариса. Жалко ее. Она действительно не специально, я все понимаю. Я. И что в связи с этим хочешь? Лариса. Даже не знаю, что делать. С одной стороны, без двери замучилась, с другой – жалко маму. Я. Снова хочу спросить тебя: зачем тебе дверь? Лариса. Да элементарно: переодеться, чтобы никто не видел! С подругой поговорить, чтоб не слышали. Да даже говорить противно, зачем я буду объяснять каждый свой шаг, будто я в чем-то оправдываюсь! Я. Скажи об этом не мне, а маме. Лариса. Мама, это моя комната! Я делаю в ней, что хочу! Я не буду отчитываться о своем поведении, потому что я взрослая! Я хочу, чтобы ты об этом услышала. Я. Чем взрослый отличается от ребенка в ситуации, когда в комнате нет двери? Лариса. О господи! Я действительно веду себя, как ребенок. Я могу и САМА поставить себе дверь! Комментарий к сессии «Дверь» Символика двери особая, магически-религиозная. Дверь (и ее аналоги) служит рубежом между чуждым миром и миром домашним, между профанным и сакральным. Переступить порог означает приобщиться к новому миру. В сказке все приключения героя начинаются с того, что он оказывается за дверьми родительского дома. То же самое касается инициатических обрядов – для прохождения их люди прежде всего покидали дом, а потом возвращались в него преображенные. Вступая в пубертат, подросток часто вывешивает на двери предупреждающеугрожающие надписи типа «Не входить!», «Стучаться», а иногда просто изображение черепа с перекрещивающимися костями в знак того, что это его территория. Как я уже говорила, в игре «Скандал», описанной Э. Берном, хлопанье дверью является неотъемлемым ходом в сценарии взаимодействия между отцом и дочерью-подростком и обозначает, что отец и 123 дочь спят в разных комнатах – то есть между ними существует сексуальное табу, предполагающее, что дочь будет искать мужчину за дверьми отцовской территории. В приведенной выше сессии девушка внезапно осознает, что она уже взрослая. Прежде чем человек начнет совершать взрослые поступки, ему необходимо это осознание, оно приведет к кардинальным переменам в жизни. Только после него можно ожидать перемен и со стороны окружающих, в данном случае – перемен со стороны мамы в восприятии своей девятнадцатилетней дочери. «РАЗМЕН» Иногда страх шагнуть в сторону эмансипации настолько застарелый, что стал уже хроническим. Причем родители подчас сами уже давно готовы расстаться с выросшим ребенком, их удерживает только то, что они не доверяют самостоятельности последнего. Примером таких отношений может служить сессия Тамары, 30-летней женщины, давнымдавно самостоятельной в профессиональном плане, но до сих пор живущей с родителями и не имеющей личной жизни. Тамара. Я как-то привезла из Чехословакии сувенирную настенную тарелку с видом Праги, да так и лежит она у меня не распакованная, я ее и не доставала... Я. Что мешает достать и повесить на стену? Тамара. Да как-то желания нет... Понимаете, была бы это моя комната... Я. А она чья? Тамара. Да в том-то и дело, что как бы моя, она даже запирается на ключ, но в любой момент может постучаться и войти мама, не скажу же я своей маме, чтоб она не заходила. Я уж не говорю о том, чтобы привести мужчину, но даже когда приходят подружки, толком и поговорить-то не удается: то мама чай принесет, то пирог специально испечет к их приходу – вроде бы, я даже благодарна должна ей быть, а почему-то вместо этого раздражение. Я, наверное, злая? Я. Меня спрашиваешь? Тамара. Да, вы правы, мне уже тридцать лет, а я все спрашиваю, как маленькая. Я. А чем ты отличаешься от маленькой? Тамара. Как чем? Я взрослая женщина, это и так видно. Я. Сделай так, чтобы это стало видно маме. Тамара. Сказать ей? (Разволновавшись.) Мама, я взрослая женщина, у меня может быть своя жизнь, свои потребности, свои желания, тебе не обязательно о них знать! Я. А какие потребности и желания у тебя есть? Тамара. Самая главная потребность – иметь свою квартиру! Я даже знаю, как бы там все было, я столько раз мысленно видела ее. Я. И тарелочку из Чехословакии на стене? Тамара (смеется). Да! Я. Тамара, ты сказала, что ты взрослая и маме не обязательно знать о твоих потребностях и желаниях. О твоем желании иметь отдельную квартиру маме обязательно знать или нет? Тамара. Если б у меня было достаточно средств купить себе квартиру, я бы это сделала. Но если разменивать родительскую квартиру, то нужно, конечно, это обсудить с мамой. Я. Хочешь это сделать? Тамара. Я боюсь. Нет, я не представляю, как я скажу... Мне кажется, мама упадет в обморок... Нет, не буду, не хочу... Я. А чего хочешь? Тамара. Ну, в общем, я и ничего другого не хочу. Я понимаю, что это и есть главная причина того, что у меня нет ни личной жизни, ни энергии. Я. Попробуй сказать маме о своем страхе. Тамара. Мама, я боюсь говорить тебе о своем желании отделиться, но я взрослая, у меня должна быть своя личная жизнь. 124 Я. И чтобы ты ответила на месте мамы? Тамара (от лица мамы). Ни за что! Ты неблагодарная, я тебе жизнь посвятила, а теперь ты меня бросаешь одну! Я. И что с тобой в ответ на эти слова? Тамара. Чувствую себя виноватой... Я. В чем? Тамара. Что я должна маме отплатить за то, что она для меня сделала... Я. А что именно она для тебя сделала? Тамара. Дала мне жизнь. Я. Как собираешься отплатить за жизнь? Вернуть жизнь обратно? Тамара. Кошмар! Звучит так, что страшно становится. Я. Какие у тебя самой идеи на этот счет? Тамара. Я думаю, что это был ее выбор – давать мне жизнь или нет, и я не должна расплачиваться за это, я могу точно так же дать жизнь своим детям... если, конечно, они у меня будут. (Начинает плакать.) Я. Что с тобой? Тамара. Грустно, жаль себя, что я столько времени потеряла... Я. И что хочешь в связи с этим? Тамара (твердо). Больше не терять времени и прямо сегодня поговорить с мамой о размене квартиры. Комментарий к сессии «Размен» У этой сессии было продолжение. Через неделю Тамара пришла на прием и сказала, что уже ищет вариант квартиры для покупки. В ответ на мое изумление она рассказала, что когда вернулась домой и чуть не с порога выпалила маме, что хочет свою квартиру, мама облегченно вздохнула и ответила: «Слава Богу! А то я боялась, что ты так никогда и не станешь самостоятельной». В этой сессии обе женщины – и Тамара, и ее мама – давно уже нуждались в том, чтобы перестроить отношения друг с другом на более дистанцированные, но часто бывает так, что, нуждаясь в большей свободе, человек боится большего одиночества. Берт Хеллингер, выявивший закономерности функционирования семейных систем, одной из главных закономерностей считает то, что индивидуация уменьшает близость в отношениях между людьми. «Развитие человека в его родительской семье и в рамках его нынешних семейных отношений стремится к индивидуации. Иначе говоря, индивидуум постепенно освобождается от своих связей и отношений. Но в то же время такое освобождение ведет его к интеграции в гораздо более широкий контекст. Хотя мы вплетены в этот новый контекст, мы все же остаемся свободными... Иными словами, освобождение от близкого связывает нас с чем-то большим, но за это человеку приходится платить более глубоким одиночеством». Однако если ты знаешь, чем наполнить свою жизнь, боль расставания будет компенсирована удовлетворением от наполненности жизни чем-то важным, осмысленным. Не только молодым людям, но и их родителям эмансипация взрослых детей дает возможность включиться в более широкий жизненный контекст, и в данном примере мама Тамары оценила такую возможность по достоинству. На самом деле это очень редкий вариант развязки событий. Чаще всего мамы используют богатейшую палитру манипуляций, чтобы сохранить крепкую связь с повзрослевшей дочерью. Это связано с тем, что в молодости жизнь человека структурирована социально, а в зрелом периоде, когда человек уже «расплатился» с социумом – посадил дерево, вырастил сына и построил дом, – он в гораздо большей степени, нежели молодой человек, предоставлен сам себе в выборе того, чем наполнить свою жизнь. Редкие люди пользуются своей свободой, большинство предпочитает традицию, а традиция как раз за то, чтобы сохранять стабильный уклад... 125 «ЗЕЛЕНЫЕ НОГТИ» Эта женщина просидела в одной позе всю долгую шестидневную группу. Она бы и слов не произнесла, если бы я периодически не спрашивала ее, как она себя чувствует. Тогда она произносила: «Нормально», – и снова замыкалась в себе. Группа жила, проходя неизбежные фазы группового процесса, то сближаясь, то отдаляясь, происходили подъемы и спады энергии, а женщина все сидела и молчала, и лицо ее представляло собой одну и ту же безучастную маску. Сначала члены группы боялись и не доверяли друг другу. Потом демонстрировали арсеналы оружия, показывая друг другу свою силу. Потом обнаруживали, что у каждого за броней прячется испуганный одинокий ребенок. Потом и вправду находили в себе силу, сострадание, великодушие, сочувствие, любовь. Периодически возникала скука, и тогда группа жаждала свежей крови, пытаясь растормошить молчаливых своих участников. Но только не ее. И вот пришел последний день, а потом и последний час. Наступило время сделать сборку, подвести итоги. И до нее тоже дошла очередь, но к тому времени от нее уже никто ничего не ждал. Она заговорила: – Я так и не дождалась своей темы. – А какая тема – твоя? – Тут все молодые, у меня все, о чем тут говорилось – пройденный этап. – И какое чувство в связи с этим? – Скука и разочарование. – У меня похожие чувства. Я тоже разочарована: ты сидела все шесть дней у группового костра, все бросали в него дрова, а ты грелась, не положив в него ничего, а сейчас вместо благодарности говоришь о скуке и разочаровании. Жаль, что я так и не получила от тебя ничего. – А что бы ты хотела от меня? – Ну, например, мне сейчас в голову приходит нелепый вопрос: почему у тебя ногти зеленого цвета? – Это не зеленый, а сине-зеленый, бирюзовый. И они необычной формы, она даже в моду еще не успела войти, это мода только через полгода наступит. – Ты опережаешь моду на полгода? Зачем? – Чтобы успеть... – Успеть – что? И тут женщина закрыла лицо руками с необычными треугольными ногтями бирюзового цвета и заплакала. И внезапно все увидели живого человека, с которым сроднились за этот почти недельный марафон, и все хотели только одного – растопить ее лед своим теплом. – У меня нет времени. Мне сорок шесть лет, и я просидела взаперти целых десять лет. Я растила детей, а теперь они выросли, у них своя жизнь, а я... – И что ты при этом чувствовала? – Одиночество. И я так устала от одиночества! – И что ты хочешь сейчас? – Я пришла сюда, чтобы быть с людьми. – Раньше ты отставала, а теперь убегаешь вперед, опережая моду на полгода. И теперь ты снова в одиночестве? – (Смеясь) Да, точно! – Как перестать отставать и обгонять, а вместо этого быть вместе с людьми здесь и теперь? – Не знаю... Возможно, посмотреть на них. – Посмотри, что чувствуешь? – Благодарность. Спасибо, что позволили мне быть с вами и проявили терпение. Я тоже хочу положить в наш костер дрова... – Ты уже положила. Комментарий к сессии «Зеленые ногти» 126 Женщины в таком возрасте на психотерапевтических группах хотя и появляются, но не очень часто. Главная тема – чем заняться, когда дети выросли и упорхнули из гнезда. Молодость позади, а старость еще не настала, сил полно, на что их употребить? Типичные способы времяпрепровождения – оплакивать утерянные возможности и продолжать удерживать выросших детей возле себя, проецируя на них свои неудовлетворенные потребности. Эта сессия была нетипичной и имела нетипичное продолжение. Год спустя женщина уже активно участвовала в собственном бизнесе, открыв совместную фирму с другой участницей этой же группы, 39 лет. Как прожить жизнь, вовремя осуществляя необходимые переходы? Как узнать, что пора, а что нет? Откуда черпать энергию в каждой стадии жизни? Чем структурировать свое время в пожилом возрасте? Чтобы дать возможность клиентам примерить на себя все возрасты жизни, я уже несколько лет провожу на терапевтических группах психодраматическую методику «Организм». Она хороша как для диагностических, так и для коррекционных целей. Это еще одна метафора «порядка». Его идея проста: у всех есть тело, все умеют дышать, есть, пить, остается только осознать смысл этих действий и применить это знание в других областях. Метафора гомеостаза организма и среды позволяет получить ответ на вопрос человеческого существования, стоящий перед каждым из нас, а именно: как получить доступ к собственному источнику энергии. «ОРГАНИЗМ» Внешне это выглядит так: участники группы берут себе роли органов и частей организма, встают со своих мест и начинают строить целостный организм. В этой методике нет правил, это не разученные роли, действие происходит спонтанно, прямо здесь и теперь. Группа сама – творец жизни, движения, развития, и от нее зависит, какое существо появится на свет. Когда организм построен, он «живет» столько, на сколько у группы хватает энергии, по тем правилам, которые она здесь же создает, заодно проверяя, подходят ли они ей. Правильнее будет сказать – воссоздает правила, интроецированные ранее, поскольку члены группы взаимодействуют друг с другом точно так же, как взаимодействуют с окружающими в своем социальном окружении. И вот тут выясняется, что в большинстве «организмов» жизненный цикл запрограммирован только биологически, на воспроизведение: как только рождаются и вырастают дети, организм «не знает», что ему дальше делать, группа распадается, участникам игры внезапно становится скучно... Каждый раз, когда организм распадается на одной и той же фазе, у меня создается такое впечатление, что старость – это достояние не всего животного мира, а только человека, который чаще всего понятия не имеет, что делать с таким длинным куском жизни... Так и в инициатических сессиях: выросшие дочки очень часто берут на себя ответственность за «развлечение» мам, заскучавших от отсутствия смысла – идей, чем наполнить свою жизнь. Они пытаются найти маме нового мужа, если его нет, родить внуков («не для себя, а чтоб мама от меня, наконец, отстала»), даже завести собачку. Лишь бы выкупить свою свободу... Но как только происходит обмен ролями, став мамой, клиентка ведет себя точно так же: манипулятивно пытается удерживать дочь при себе, чтобы не соприкоснуться с одиночеством. Ниже приведен протокол еще одной инициатической сессии на эту тему. «ОБМЕН ЖИЗНЯМИ» Насте 23 года, недавно она вышла замуж. Живет в одной квартире с мужем и с мамой, которой 52 года. Отец живет с другой семьей. На сессии она прячет заплаканное лицо в ладонях и прерывающимся от рыданий голосом рассказывает, как она не может позволить себе любить мужа открыто. Я. Что тебе мешает выражать свою любовь к мужу? 127 Настя. Как я могу, ведь мама здесь же, за стенкой. У меня очень больная мама – стенокардия, еще что-то там, не помню, но она часто лежит в постели, и я должна ходить с печальным лицом и сочувствовать ей. Я. Ты сказала, что должна это делать. Что это за Долг? Настя. Как это? Мама дала мне жизнь... Я. Давай поставим сцену, в которой инсценируем эти твои слова, и ты посмотришь на нее со стороны. Выбери членов группы на роли себя, мамы и жизни, которую тебе дала мама. Настя выбирает членов группы на роли себя, мамы, жизни и строит сцену, в которой мама дает Насте жизнь. При этом Настя наделяет маму такими словами: «Настя, я дала тебе жизнь. Живи ее по тем правилам, которые устанавливаю я». Я. Что чувствуешь, глядя на эту сцену? Настя (плача). Все так и есть. Я проживаю не свою жизнь, а мамину. Я. А твоя где? Настя. А свою я отдала маме! (Громко рыдает.) Я. Выбери кого-нибудь на роль своей жизни и добавь в эту сцену. Настя выбирает на роль своей жизни участницу группы, и вот в сцене Настя и ее мама стоят друг напротив друга, обнимая каждая чужую жизнь. Я. Что видишь? Настя. Что мы обе живем не своей жизнью. Я хочу вернуть свою жизнь и отдать маме мамину, что мне с ней делать, она мне не нужна. Я. Ну, верни обратно. Настя. Мама, я забираю свою жизнь, я буду жить так, как хочу, а ты забирай свою. Я. Поменяйся ролями с мамой. Настя (из роли мамы). А мне не нужна моя жизнь! Я ее не возьму... Настя начинает безутешно рыдать. Я. Что с тобой? Настя. Да так и есть! Только я начинаю наслаждаться своей жизнью с мужем, мама сразу же начинает умирать! Ей действительно не нужна ее жизнь, она не знает, что с ней делать! Я. И что ты сейчас чувствуешь? Настя. Возмущение! (Обращаясь к маме.) Я не хочу тратить свою жизнь на то, чтобы удерживать тебя в этой жизни... И безнадежность: мне приходится это делать, потому что если с тобой что-то случится, я никогда себе этого не прощу, я не смогу тогда наслаждаться своей жизнью... (Рыдает.) Я. Побудь в роли мамы. Что ты чувствуешь, находясь на ее месте и слыша эти слова Насти? Настя (из роли мамы). Тайное злорадство. Ты у меня в руках, никуда не денешься! Я. Еще раз поменяйся ролями. Что чувствуешь? Настя. Да, мама, ты меня победила. Я всегда буду при тебе, только живи. Чувство безнадежности и безысходности... Я. Знаешь, слово «безысходность» образовано от слова «исход», то есть «выход». Слово «безысходность» означает, что выхода нет, но на самом деле выход там же, где и вход. Расскажи, как ты вошла в эту ситуацию? Как оказалось, что ты должна проживать мамину жизнь? Настя. Да в нашей семье так всегда было. Моя мама всегда слушалась свою мать, мою бабушку. От нее и папа ушел из-за того, что она все время смотрела своей матери в рот... Я. Предлагаю тебе сделать такую сцену: покажи, как вы, женщины твоего рода: бабушка, мама, ты, твоя будущая дочь, – из рода в род передаете одно и то же послание. Настя выбирает двух участниц группы на роли бабушки и своей будущей дочери, ставит друг за другом женщин, и они от старшей женщины к младшей передают слова: «Я дала тебе жизнь, и ты должна жить ее по моим правилам!». Дойдя до своей будущей дочери, Настя внезапно протестует: «Нет, я не хочу говорить своей дочери эти слова!» Я. А какие слова ты хочешь сказать своей дочери? Настя (с волнением). У каждого человека своя и только своя жизнь! Я дала тебе жизнь, но жить ее ты будешь сама, так, как считаешь нужным. И ты ничего мне не должна за то, что 128 я дала тебе жизнь, это был мой выбор. Вырастешь – тоже можешь дать жизнь своим детям. Я поддержу тебя, пока ты будешь во мне нуждаться, а потом мы будем самостоятельные люди, каждый будет жить так, как хочет. Я люблю тебя! Я. Побудь в роли своей будущей дочери и послушай эти слова. Настя в роли своей будущей дочери слушает слова, которые произносит ее дублерша. Ничего не отвечая, она в порыве благодарности обнимает дублершу, играющую Настю. Я. Что с тобой? Настя. Да, это правильные слова! Я. Давай проверим. Я предлагаю тебе еще раз из своей роли послушать слова мамы про то, что она не хочет забирать обратно свою жизнь у дочери. Настя остается на площадке один на один с мамой, и участница группы, играющая роль мамы, по моей просьбе повторяет слова, усилив их содержание: «Если ты будешь жить своей жизнью, я умру!» Настя (спокойным и твердым голосом). Мне очень жаль, мама, но это твоя жизнь, я не буду проживать ее вместо тебя. Я уважаю твою судьбу, какая бы она ни была. Комментарий к сессии «Обмен жизнями» Сразу должна сказать, что это не единственная Настина сессия на тему эмансипации от мамы, это долгий процесс, и ей предстоит прорабатывать эту тему не один раз. Манипуляция смертью – это очень серьезная манипуляция, и даже если мы осознаем, что это психологическая игра с целью настоять на своем во что бы то ни стало, страх все же присутствует и отравляет радость существования. На самом деле, в этой манипуляции есть подлинность: мама действительно «умрет», если вдруг сценарий, действовавший из поколения в поколение, изменится. Умирание, как мы помним, есть не что иное, как признак инициации. И у мамы есть выбор, она может пойти по одному из двух путей. Первый – стагнироваться и оставаться как можно дольше в той фазе жизни, которая давно уже изжила себя, то есть не жить полнокровной жизнью своего возраста, а «покоиться», что равнозначно личностной смерти. Второй путь – «умереть» в старом качестве – материнском – и родиться для чего-то нового, что предстоит найти и прожить. В обоих случаях смерть неминуема, и дочь своей пассивностью только усугубляет этот процесс. В норме повзрослевшие дети, эмансипируясь от родителей, становятся невольными катализаторами развития последних. Сейчас Настя беременна, она все еще живет в одной квартире с мамой, но переговоры о размене квартиры закончились маминым согласием. Мама продолжает болеть, и это еще не конец истории... Не знаю, есть ли закон парных случаев в жизни, но в психотерапии он точно есть. То, что происходит с клиентом, однажды уже с кем-то происходило. На этом принципе, собственно, и строятся психотерапевтические группы: когда один человек работает со своей ситуацией, другие берут что-то полезное для себя и делятся тем, что имеют сами. Следующая сессия является, на мой взгляд, дополнительной к тому, о чем только что шла речь. «ДВА ЛАРЦА» Когда я думаю про замысел Творца, Когда меня сомненья жизни мучат, Встают перед глазами два ларца, И в каждом заперт от другого ключик... Эти стихи Женя, молодая миловидная женщина с голубыми глазами, прочла задумчиво и печально, не меняя ни позы, ни тона голоса. Женя так безучастно вела себя на протяжении четырех дней психотерапевтического тренинга личностного роста, что когда она начала читать стихи, я невольно замерла, чтобы не нарушить зыбкого контакта. Меня поразили не столько стихи, сколько скрывающийся в них парадокс: как можно было запереть оба ларца таким образом, чтобы ключи остались внутри? Сначала, по идее, надо было 129 запереть один из них, положить ключ в другой, затем запереть и его, но как всунуть ключ в уже запертый первый ларец? Всеми этими сомнениями я и поделилась с Женей. Я сказала, что заинтригована: что это за таинственный замысел Творца, которому зачем-то угодно было задать подобную загадку людям? Я. Можем поставить сцену и узнать, что кроется за этим парадоксом. Женя. Мне тоже хочется узнать, что в ларцах. Я. Хорошо, выбери на роль ларцов двух человек, и пусть они возьмут с собой каждый по ключу. Женя выбирает двух женщин. Каждая из них берет связку ключей. Я прошу их обменяться ключами. Я. Что хочешь сделать в этой сцене? Женя. Открыть ларцы. Я. Какой будешь открывать первым? Женя. Вот этот. (Выбирает молодую девушку Свету, с которой успела сблизиться в перерывах между групповыми занятиями. После этого замирает, уйдя в себя.) Я. Что с тобой сейчас происходит? Женя. Я не знаю, как отпереть ларец. Эту загадку может решить только гений! Я. Выбери кого-нибудь на роль гения. Женя (смеется). Здесь нет гения! Я. Гения, может, и нет, но выбрать на роль гения можно кого угодно. Женя выбирает на роль Сергея. Сергей со смехом протестует: «Я не гений! Сама покажи мне, что я должен делать!» Женя (не слушая). Пока я выбирала гения, я сама поняла, что нужно делать. Нужно взять что-то мягкое типа пластика или воска и затолкать в скважину, а потом вытащить и по этой форме сделать новый ключ! Я что-то такое в кино видела. Надо же, так просто! Я. Хорошо, сделай то, что ты только что сказала. Женя проигрывает последовательно всю процедуру открывания ларцов в виде пантомимы: сначала делает слепок, затем по нему – ключ, затем открывает первый ларец, берет из него ключ и открывает второй ларец. Я. Как то, что ты только что проделала, относится к твоей жизни? Женя. Я сама похожа на ларец: не открываю свои чувства людям, и они сторонятся меня. Это грустно... Я. Что нужно, чтобы ты могла открыться людям? Можешь еще раз пройти эту сцену, только помнить, что это не ларец, а человек. Женя соглашается. Я прошу Свету, которая играла первый ларец, крепко сжать руки в замок и держать до тех пор, пока Женя не сделает чего-то такого, что захочется разжать руки самой. Я. Попробуй разжать руки Светы. Помни, что в первой сцене тебе помогло что-то мягкое. Женя снова замирает, уйдя в себя. Я. Скажи, что с тобой происходит сейчас? Женя. Я думаю, что если я попробую это сделать силой, то она не разожмет руки, а если хитростью, то не могу придумать что-то настолько хитрое, чтобы... Я. Чтобы ее наверняка обмануть? Света оживленно возмущается, сжав руки в замок еще крепче. Женя. Ну да... Но я не хочу ее обманывать. Я. А зачем нужно непременно применять силу или обманывать? Что будет, если ты будешь правдивой? 130 Женя. Я боюсь, что просто так, сама по себе, она не захочет открыться. Я. Давай, ты скажешь Свете об этом чувстве страха. Женя. Света, я боюсь, что если я не применю силу или хитрость, а просто так попрошу тебя открыться, то ты не откроешься. Света (не дожидаясь команды, спонтанно раскрывает объятия). Я откроюсь! Я. Поменяйся ролями со Светой и послушай эти слова, чтобы узнать ответ. Женя меняется местами со Светой, сжимает руки в замок, а Света по моей просьбе произносит сначала фразу Жени про силу и хитрость, а потом последнюю фразу про боязнь быть правдивой. Женя в ответ на вторую фразу разжимает руки и обнимает Свету. Я. Скажи, что ты сейчас чувствуешь. Женя. Я растрогана... Я всю свою жизнь считала, что ответы находятся в голове. Сейчас только я поняла, что, оказывается, если понятия не имеешь, что делать, ответ нужно искать в сердце, в своей душе. И сейчас у меня в сердце какое-то новое ощущение, я прислушиваюсь к нему с любопытством. Оказывается, у меня есть такая способность, о которой я не подозревала, и я рада с ней познакомиться. Я. Сними, пожалуйста, роли. Комментарий к сессии «Два ларца» Почему-то не хочется для комментария к этой сессии использовать психологическую терминологию. Такие сессии сложно заземлять, возможно, этого и не нужно делать. Вспомнилось, что когда я была студенткой последнего курса филфака, к нам пришел читать спецкурс о поэзии профессор Юрий Николаевич Чумаков. Ожидания мои были связаны с анализом поэтических текстов, и я приготовила свежую тетрадку для записей лекций мэтра. А Юрий Николаевич спросил: «Может кто-нибудь прочесть “Белеет парус одинокий” Лермонтова?» Одна из студенток в полном недоумении согласилась прочесть это стихотворение, столь знакомое еще со школьных времен, что его смысл и красота уже давно стерлись от частого и неуместного употребления. Она прочла бессмертные строки и замолчала. Юрий Николаевич безмолвствовал. Мы тоже молчали, теряясь в догадках, что происходит. Наконец, он вздохнул и произнес: «Вот и все. Мне больше нечего добавить...» Мне тоже ничего не хочется ни добавлять, ни комментировать в этой сессии, как не хотелось это делать тогда, на тренинге. Я не представляла, как я сейчас смогу объявить шеринг и предложить участникам группы поделиться своими чувствами. Мы некоторое время сидели молча, а потом одна из участниц предложила: «А давайте, я тоже прочту стихи...» И остаток группового времени мы читали и слушали свои любимые стихи, через метафоры постигая друг друга и видя будто впервые... ЗАКЛЮЧЕНИЕ Вот на этой оптимистической ноте я закончу последнюю главу, да и всю книгу. На самом деле ничего не кончается. Просто на сегодняшний день я сказала все, что у меня было сказать. Будет завтра – будут новые чувства и мысли – будет новая книга. Римма Ефимкина, февраль 2005 года ЛИТЕРАТУРА Литература по психоанализу и аналитической психологии 1. Башляр Г. Психоанализ огня. М.: Прогресс, 1993. 2. Вудман М. Опустошенный жених. Женская маскулинность. М.: ИНФРА-М, 2001. 3. Гловер Э. Фрейд или Юнг. СПб.: Академический проект, 1999. 4. Джонсон Р.А. Мы. Источник и предназначение романтической любви. М.: ГИЛЬ-ЭСТЕЛЬ, 1998. 5. Джонсон Р.А Он. Глубинные аспекты мужской психологии. Харьков: Фолио; М.: Институт общегуманитарных исследований, 1996. 131 6. Джонсон Р.А. Она. Глубинные аспекты женской психологии. Харьков: Фолио, Институт общегуманитарных исследований, 1996. 7. Дикманн X. Методы в аналитической психологии. М.: ООО «ЦГЛ «РОН», В. Секачев, 2001. 8. Дикманн X. Юнгианский анализ волшебных сказок. СПб.: Академический проект, 2000. 9. Зеленский В.В. Базовый курс аналитической психологии, или Юнгианский бревиарий. М.: Когито-Центр, 2004. 10. Зеленский В.В. Толковый словарь по аналитической психологии (с английскими и немецкими эквивалентами). СПб.: Б&К, 2000. 11. Калина Н.Ф. Основы психоанализа. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 2001. 12. Калина Н.Ф., Тимощук И.Г. Основы юнгианского анализа сновидений. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. 13. Керенъи К. Элевсин: Архетипический образ матери и дочери. М.: Рефл-бук, 2000. 14. Кэмпбелл Дж. Мифический образ. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. 15. Кэмпбелл Дж. Мифы, в которых нам жить. К.: София; М.: ИД «Гелиос*, 2002. 16. Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. М.: Рефл-бук, ACT; К.: Ваклер, 1997. 17. Лекции по юнговской типологии. Франц М.-Л. фон. Подчиненная функция / Хиллман Дж. Чувствующая функция. СПб.: Б.С.К., 1998. 18. Моаканин Р. Психология Юнга и тибетский буддизм: Западный и восточный пути к сердцу. Томск: Водолей, 1993. 19. Моник Ю. Кастрация и мужская ярость. Фаллическая травма. М., 1999. 20. Моник Ю. Фаллос. Священный мужской образ. М.: ИНФРА-М, 2000. 21. Нойманн Э. Глубинная психология и новая этика. Человек мистический. СПб.: Академический проект, 1999. 22. Нойманн Э. Происхождение и развитие сознания. М.: Рефлбук; К.: Ваклер, 1998. 23. Психоаналитические термины и понятия: Словарь / Под ред. Б.Э.Мура и Б.Д. Файна. М.: Независимая фирма «Класс», 2000. 24. Радин П. Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев с комментариями К.Г. Юнга и К.К. Кереньи. СПб.: Евразия, 1999. 25. Уайли Дж. В поисках фаллоса: Приап и инфляция мужского. СПб.: Б.С.К., 1996. 26. Франц М.-Л. фон. Алхимия. (Введение в символизм и психологию.) СПб.: Б.С.К., 1997. 27. Франц М.-Л. фон. Психология сказки. Толкование волшебных сказок. Психологический смысл мотива искупления в волшебной сказке. СПб.: Б.С.К., 1998. 28. Фрейд А. Психология Я и защитные механизмы. М.: Педагогика- Пресс, 1993. 29. Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М.: Наука, 1989. 30. Фрейд 3. Основные принципы психоанализа. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1998. 31. Фрейд 3. Очерки по психологии сексуальности. Мн.: Поппури, 1998. 32. Фрейд 3. Психология бессознательного: Сб. произведений. М.: Просвещение, 1989. 33. Фрейд 3. Тотем и табу. М.: Олимп; ООО «Издательство ACT-ЛТД», 1998. 34. Фрейд 3. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995. 35. Хиллман Дж. Архетипическая психология. СПб.: Б.С.К., 1996. 36. Холл Д.А. Юнгианское толкование сновидений. Практическое руководство. СПб.: Б.С.К., 1996. 37. Хорни К. Женская психология. СПб.: Восточный Институт Психоанализа, 1993. 38. Штейнхардт Л. Юнгианская песочная психотерапия. СПб.: Питер, 2001. 39. Эстес К.П. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях. К.: София, 2000. 40. Юнг К.Г. Алхимия снов. СПб.: Тимошка, 1997. 41. Юнг К.Г. Аналитическая психология. М.: Мартис, 1995. 42. Юнг К.Г. Бог и бессознательное. М.: Олимп, ООО «Издательство ACT-ЛТД», 1998. 43. Юнг К.Г. Божественный ребенок: Аналитическая психология и воспитание: Сб. М.: Олимп; ООО «Издательство ACT-ЛТД», 1997. 44. Юнг К.Г. Воспоминания, сновидения, размышления. М.: ООО «Издательство ACTЛТД»; Львов: Инициатива, 1998. 45. Юнг К.Г. Дух Меркурий. М.: Канон, 1996. 46. Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. К.: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. 132 47. Юнг К.Г. Избранное. Мн.: Попурри, 1998. 48. Юнг К.Г. Йога и Запад. К.: AirLand, 1994. 49. Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы. СПб.: Восточно- Европейский институт психоанализа, 1994. 50. Юнг К.Г. О природе психе. Сборник. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 2002. 51. Юнг К.Г. О современных мифах. М.: Практика, 1994. 52. Юнг К.Г. Один современный миф. О вещах, наблюдаемых в небе. М.: Наука, 1993. 53. Юнг К.Г. Ответ Иову. М.: ООО «Издательство ACT»; Канон+, 2001. 54. Юнг К.Г. Очерки по аналитической психологии. Мн.: ООО «Хар- вест», 2003. 55. Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени. М.: Прогресс, 1994. 56. Юнг К.Г. Психология бессознательного. М.: Канон, 1995. 57. Юнг К.Г. Психология переноса. Статьи. Сборник. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. 58. Юнг К.Г. Работы по психиатрии. Психогенез умственных расстройств. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2000. 59. Юнг К.Г. Собрание сочинений: В 19 т. Т. 15. Феномен духа в искусстве и науке. М.: Ренессанс, 1992. 60. Юнг К.Г. Структура психики и процесс индивидуации. М.: Наука, 1996. 61. Юнг К.Г. Тэвистокские лекции. К.: СИНТО, 1995. 62. Юнг К.Г. Цели психотерапии // Избранное. Мн.: Попурри, 1998. 63. Юнг К.Г., фон Франц М.-Л., Хендерсон Дж. Л., Якоби И., Яффе А. Человек и его символы М.: Серебряные нити, 1998. Литература по мифологии 1. Афанасьев А. Н. Древо жизни: Избранные статьи. М.: Современник, 1982. 2. Банцхаф X. Основы Таро. Энциклопедия Арканов. М.: Изд-во ВШКА, 2000. 3. Банцхаф X. Таро и путешествие героя. Мифологическая подоплека Старших Арканов. М.: КСП+, 2002. 4. Борисов С. Б. Мир русского девичества: 70-90 годы XX века. М.: Ладомир, 2002. 5. Джонсон Р. А. Он. Глубинные аспекты мужской психологии. Харьков: Фолио; М.: Институт общегуманитарных исследований, 1996. 6. Джонсон Р. А. Она. Глубинные аспекты женской психологии. Харьков: Фолио, М.: Институт общегуманитарных исследований, 1996. 7. Дикманн X. Юнгианский анализ волшебных сказок. СПб.: Академический проект, 2000. 8. Ефимкина Р.П. Двойной брак в волшебных сказках // Социальная психология XXI столетия. В 2-х т. Т. 1. / Под ред. В. В. Козлова. Ярославль, 2003. С. 241-245. 9. Ефимкина Р.П. Роман Ф. М. Достоевского «Идиот» в свете гештальт-подхода // Журнал практического психолога. 1999. №4. С. 126-135. 10. Ефимкина Р.П. Отец падчерицы в женских волшебных сказках // Журнал практического психолога. Специальный выпуск: Психология сказки и сказкотерапия. 2004. № 5. С. 150-158. 11. Ефимкина Р.П. Три инициации в «женских» волшебных сказках // Вестник интегративной психологии. Журнал для психологов. Вып. 1. Ярославль. М., 2003. С. 16-24. 12. Журнал практического психолога. Специальный выпуск: Психология сказки и сказкотерапия. 1999. № 10-11. 13. Журнал практического психолога. Тематический выпуск: Психология сказки и сказкотерапия. 2004. № 5. 14. Жюльен Н. Словарь символов. Челябинск: Урал Л.Т.Д., 1999. 15. Зеленский В. В. Толковый словарь по аналитической психологии (с английскими и немецкими эквивалентами). СПб.: Б&К, 2000. 16. Керенъи К. Элевсин: Архетипический образ матери и дочери М Рефл-бук, 2000. 17. Короленко Ц. П. Мифология пола. Красноярск: Канская межрайонная типография, 1994. 18. Кэмпбелл Дж. Мифический образ. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. 19. Кэмпбелл Дж. Мифы, в которых нам жить. К.: София; М.: ИД «Гелиос», 2002. 20. Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. М.: Рефл-бук, ACT; К.: Ваклер, 1997. 21. Мифы народов мира. Энциклопедия. В 2-х т. М.: Российская энциклопедия, 1994. 133 22. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 5 т. М.: Терра, 1999. 23. Обухов Я.П. Для чего нужны страшные сказки?//Школа здоровья. 1997. № 3. С. 115-117. 24. Осорина М.В. «Черная простыня летит по городу», или Зачем дети рассказывают страшные истории // Популярная психология. М.: Просвещение, 1990. С. 286. 25. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб.: Речь, 2004. 26. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. 27. Пропп В.Я. Русская сказка. М.: Лабиринт, 2000. 28. Радин П. Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев с комментариями К.Г. Юнга и К.К. Кереньи. СПб.: Евразия, 1999. 29. Ранк О. Миф о рождении героя. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. 30. Родари Дж. Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй. М.: Прогресс, 1990. 31. Синявский А.Д. Иван-дурак. Очерк русской народной веры. М.: Аграф,2001. 32. Соколов Д. Ю. Сказки и сказкотерапия. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. 33. Франц М.-Л. фон. Психология сказки. Толкование волшебных сказок. Психологический смысл мотива искупления в волшебной сказке. СПб.: Б.С.К., 1998. 34. Фрейд 3. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995. 35. Фрэзер Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.: ACT, 1998. 36. Холл М. П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. В 2-х т. Новосибирск: ВО «Наука». Сибирская издательская фирма, 1992. 37. Черепанова И. Ю. Дом колдуньи. Язык творческого Бессознательного. М.: КСП, 1996. 38. Шарман-Бюрк Дж., Грин Л. Мифологическое Таро. Новый подход к картам Таро. М.: КСП+, 1999. 39. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Инвест-ППП, 1996. 40. Элиаде М. Избранные сочинения: Миф о вечном возвращении; Образы и символы; Священное и мирское. М.: Ладомир, 2000. 41. Элиаде М. История веры и религиозных идей. Т. 1. М.: Критери- он,2001. 42. Элиаде М. Космос и история. М.: Прогресс, 1987. 43. Элиаде М. Мефистофель и андрогин. СПб.: Алетейя, 1998. 44. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторяемость. СПб.: Алетейя, 1998. 45. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1996. 46. Элиаде М. Священное и мирское. М.: Изд-во МГУ, 1994. 47. Элиаде М. Священные тексты народов мира. М.: КРОН-ПРЕСС, 1998. 48. Элиаде М., Кулиано И. Словарь религий, обрядов и верований. М.: Рудомино; СПб.: Университетская книга, 1997. 49. Энциклопедия мистицизма. СПб.: Литера;ВИАН, 1997. 50. Эстес К. П. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях. К.: София, 2000. Литература по этнографии 1. Геннеп А., ван. Обряды перехода. М.: Восточная литература, 2002. 2. История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М.: Наука, 1986. 3. Кенин-Лопсан М. Магия тувинских шаманов. Кызыл: Новости Тувы,1993. 4. Кон И.С. Ребенок и общество: (Историко-этнографическая перспектива) М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. 5. Личность, культура, этнос: современная психологическая антропология. М.: Смысл, 2001. 6. Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения. М.: Наука, 1988. 7. Народы и религии мира. Энциклопедия. М.: Научное изд-во «Большая Российская Энциклопедия», 1998. 8. Райт Г. Свидетель колдовства. М.: Радио и связь, 1991. 9. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М.: Политиздат, 1989. 10. Токарев С.А. Ранние формы религии. М.: Политиздат, 1990. 11. Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М.: ИПЛ, 1986. 134 12. Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. 13. Управителева Л.М. Женщина и мужчина в первобытном обществе. Опыт гендерного исследования. Мегион: Фаст-Принт, 2002. 14. Фальк-Ренне А. Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1985. 15. Фольклор и этнография. Л., 1977. 16. Фрэзер Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.: ACT, 1998. 17. Фуллер Торрей Е. Древний Шаманизм, Средневековое знахарство, Современная Психотерапия. М.: Balbe, 2003. 18. Харнер М. Дж. Путь шамана, или шаманская практика: руководство по обретению силы и целительству. М.: ИЧП «Палантир», 1994. 19. Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. Исследования, статьи, лекции. Л.: Издательство института народов севера ЦИК СССР им. П. Г. Смидовича, 1936. 20. Элиаде М. История веры и религиозных идей. Т. 1. М.: Критерион, 2001. 21. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1996. 22. Элиаде М. Религии Австралии. СПб.: Университетская книга, 1998. 23. Элиаде М. Священное и мирское. М.: Изд-во МГУ, 1994. 24. Элиаде М. Тайные общества: Обряды инициации и посвящения. К.: София; М.: Гелиос, 2002. 25. Элиаде М. Шаманизм: Архаические техники экстаза. К.: София, 2000. 26. Элиаде М., Кулиано И. Словарь религий, обрядов и верований. М.: Рудомино; СПб.: Университетская книга, 1997. 27. ЭлькинА. Коренное население Австралии. М.: Наука, 1952. 28. Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: Ленато, ACT, Фонд «Университетская книга», 1996. 29. Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб.: Наука, 1991. 30. Этнография детства. Традиционные методы воспитания детей у народов Австралии, Океании и Индонезии. М.: Наука, 1992. 31. Этнография детства: Сборник фольклорных и этнографических материалов. М.: Беловодье, 1998. 32. Этнографиязарубежом(историографическиеочерки).М.:Наука, 1979. Литература по психологии развития 1. Анцыферова Л.И. Эпигенетическая концепция развития личности Эрика Г. Эриксона // Принцип развития в психологии. М.: Наука, 1978. 2. Баттерворт Дж., Харрис М. Принципы психологии развития. М.: Когито-Центр, 2000. 3. Бразерс Дж. Что каждая женщина должна знать о мужчинах. М.: Автор, 1993. 4. Выготский Л.С. Вопросы детской (возрастной) психологии // Собр. соч.: В 6т. Т.4. М.: Педагогика, 1984. 5. Годфруа Ж. Что такое психология: В 2-х т.: Пер. с франц. М.: Мир, 1992. 6. Ефимкина P.П. Психология развития. Методические указания по курсу. Новосибирск: Изд-во Новосибирского государственного университета, 2004. 7. Ефимкина P.П. Психологу о подростках. Новосибирск: Научно-учебный центр психологии НГУ, 1994. 8. Кон И. С. Ребенок и общество: (Историко-этнографическая перспектива) М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. 9. Крайг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000. 10. Крэйн У. Теории развития. Секреты формирования личности. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2002. 11. Ливехуд Б. Кризисы жизни – шансы жизни: Развитие человека межу детством и старостью. Калуга: Духовное познание, 1994. 12. Мухина В. Инициации подростков во временных объединениях, как условие личностного роста // Развитие личности. 2000. № 1. С.79-90. 13. Мухина В. Инициации подростков во временных объединениях как условие личностного роста и стигматизация личности в подростковой среде // Развитие личности. 2000. № 3-4. С. 157-191. 14. Мухина В. На пути построения концепции воспитания подростков в условиях временных объединений // Развитие личности. № 3-4. С. 4-24. 15. Мухина В. Программа «Этнология» // Развитие личности. 2001. № 2. С. 4-27. 135 16. Мухина В., Проценко Л. Развитие личности подростка в условиях социальнопсихологических инициаций во временных объединениях//Развитие личности. 2001. № 2. С. 27-53. 17. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб.: Речь, 2004. 18. Поливанова К.Н. Психология возрастных кризисов. М.: Академия, 2000. 19. Психология возрастных кризисов: Хрестоматия. Мн.: Харвест, 2000. 20. Ремшмидт X. Подростковый и юношеский возраст: Проблемы становления личности. М.: Мир, 1994. 21. Снайдер Д. Курс выживания для подростков. М.: Горизонт, 1995. 22. Фромм Э. Искусство любви. Мн.: ТПЦ «Полифакт», 1990. 23. Харли У.Ф. Законы семейной жизни. М.: Протестант, 1992. 24. Холлис Дж. Перевал в середине пути. Кризис среднего возраста. М.: ИНФРА-М, 2002. 25. Хоментаускас Г.Т. Семья глазами ребенка. М.: Педагогика, 1989. 26. Возрастная психология: Детство, отрочество, юность: Хрестоматия / Сост. и науч. ред. В.С. Мухина, А.А. Хвостов. М.: Издательский центр «Академия», 1999. 27. Эльконин Д.Б. Детская психология. М.: Просвещение, 1960. 28. Эльконин Д.Б. Психическое развитие в детских возрастах. М.: Институт практической психологии, 1995. 29. Эльконин Д.Б. Психология игры. М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1999. 30. Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: Ленато, ACT, Фонд «Университетская книга», 1996. 31. Эриксон Э. Жизненный цикл: эпигенез идентичности // Архетип. № 1. 32. Эриксон Э. Идентичность; юность и кризис. М.: Прогресс, 1996. 33. Ячевский А. На пути к зрелости. М.: Профиздат, 1992. Литература по гендерной психологии 1. Берн Ш. Гендерная психология. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2001. 2. Борисов С. Б. Мир русского девичества: 70-90 годы XX века. М.: Ладомир, 2002. 3. Вудман М. Опустошенный жених. Женская маскулинность. М.: ИНФРА-М, 2001. 4. Джонсон Р. А. Он. Глубинные аспекты мужской психологии. Харьков: Фолио; М.: Институт общегуманитарных исследований, 1996. 5. Джонсон Р. А. Она. Глубинные аспекты женской психологии. Харьков: Фолио; М.: Институтобщегумапитарных исследований, 1996. 6. Искрин В. Диалектика полов. СПб.: Б&К, 2001. 7. Короленко Ц. II. Мифология пола. Красноярск: Канская межрайонная типография, 1994. 8. МоникЮ. Кастрация и мужская ярость. Фаллическая травма. М.: ИНФРА-М, 1999. 9. Моник Ю. Фаллос. Священный мужской образ. М.: ИНФРА-М, 2000. 10. Наранхо К. Агония патриархата и надежда на триединое общество. Воронеж: НПО «МОДУК», 1995. 11. Потолок пола. Сб. научных и публицистических статей. Новоси бирск: Издательство Новосибирского государственного университета , 1998. 12. Уайли Дж. В поисках фаллоса: Приап и инфляция мужского. СПб.: Б.С.К., 1996. 13. Фридан Б. Загадка женственности. М.: Прогресс; Литера, 1993. 14. Хорни К. Женская психология. СПб.: Восточный Институт Психоанализа, 1993. 15. Эстес К. П. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях. К.: София, 2000. Литература по психотерапии 1. Айви А.Е., Айви М.Б., Сайтэн-Даунинг Л. Психологическое консультирование и психотерапия. Методы, теории и техники: практическое руководство. М.: Психотерапевтический колледж, 2000. 2. Бери Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений; Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы. СПб.: Лениздат, 1992. 3. Бурбо Л. Твое тело говорит: люби себя; М.: София, 2004. 4. Бьюдженталь Дж. Искусство психотерапевта. СПб.: Питер, 2001. 5. Бьюдженталь Дж. Наука быть живым. М.: Класс, 1998. 136 6. Гингер С. Гештальт: искусство контакта. Новый оптимистический подход к человеческим отношениям. М.: ПЕР СЭ, 2002 7. Гингер С., Гингер А. Гештальт-терапия контакта. СПб.: Специальная литература, 1999. 8. Грэхэм Дж. Как стать родителем самому себе. Счастливый невротик. М.: Независимая фирма «Класс», 1993. 9. Ефимкина Р.П. Инициация женщины в сказках и терапевтических сессиях // Социальная психология XXI столетия. В 3-х т. Т./ Под ред. В. В.Козлова. Ярославль: Международная Академия психологических наук, 2002. С. 260-265. 10. Ефимкина Р.П. Приемы метакоммуникации. Учебно-методическое пособие по курсу «Психологическое консультирование». Новосибирск: УНЦП ИГУ, 2004. 11. Ефимкина Р.П. Ресурс «идиотизма» // Психотехнологии в социальной работе. Вып. 8 / Под ред. В. В.Козлова. Ярославль: МАГ1Н, ЯрГУ, 2003. С. 207-223. 12. Ефимкина Р.П., Горлова М.Ф. Мариночка и Риммочка. Излечение неминуемо. Психотерапевтические пародии. Новосибирск, Издательство Новосибирского государственного университета, 1999,2004. 13. Ефимкина Р.П., Горлова М.Ф. Психологическая инициация женщины // Семейная психология и семейная терапия. М., 2000. №4. 14. Ефимкина Р.П., Горлова М.Ф. Развитие метафоры в групповом процессе // Журнал практического психолога. 1998. № 4 15. Куттер П. Элементы групповой терапии. Введение в психоаналитическую практику: Пер. с нем. СПб.: B.C.К., 1998. 16. Лейтц Г. Классическая психодрама Я. Л. Морено. М.: Прогресс Универс,, 1994. 17. Михайлова Е.Л. «Я у себя одна», или Веретено Василисы. М.: Независимая фирма «Класс», 2003. 18. Наранхо К. Гештальт-терапия: Отношение и Практика атеоретического эмпиризма. Воронеж: НПО «Модэк», 1995» 19. Немиринский О.В. Личность и личностный рост в терапевтической группе. М.: Смысл, 1999. 20. Новодержкин Б.А., Романенко О.К. Гештальттерапия. М.: Фолиум, 1999. 21. Норвуд Р. Женщины, которые любят слишком сильно. М.: Добрая книга, 2002. 22. Норвуд Р. Надо ли быть рабой любви? М.: Мирт, 1994. 23. Норвуд Р. Не будьте рабой любви. М.: Букмэн; Центрполигреф, 1999. 24. Норвуд Р. Как принимать удары судьбы. М.: Мирт, 1995. 25. Нортроп К. Женское тело, женская мудрость. М.: Астрель; ACT, 2004. 26. Пайнз Д. Бессознательное использование своего тела женщиной. СПб.: Совместное издание Восточно Европейского института психоанализа и Б.С.К., 1997. 27. Перлз Ф. Практика Гештальт-терапии. М.: Институт гуманитарных исследований, 2002. 28. Перлз Ф. Внутри и вне помойного ведра: Радость. Печаль. Хаос. Мудрость. М.: Издво Института психотерапии, 2001. 29. Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. М.: Либрис, 1996. 30. Перлз Ф. Гештальт-семинары. М.: Институт гуманитарных исследований, 1998. 31. Перлз Ф., Гудман П. Теория Гештальт-терапии. М.: Институт гуманитарных исследований, 2001. 32. Перлз Ф.С. Эго, голод и агрессия. М.: Смысл, 2000. 33. Перлз Ф.С., Хефферлин Р., Гудмен П. Опыты психологии самопознания (практикум по Гештальт-терапии). М.: Гиль-Эстель, 1993. 34. Польстер И. Обитаемый человек: Терапевтическое исследование личности. М.: Независимая фирма «Класс», 1999. 35. Польстер И., Польстер М. Интегрированная гештальт-терапия: Контуры теории и практики. М.: Независимая фирма «Класс», 1997. 36. Психотерапия женщин / Под ред. М. Лоуренс, М. Магиур. СПб.: Питер, 2003. 37. Рейнуотер Д. Это в ваших силах. М.: Прогресс, 1993. 38. Робин Ж.-М. Гештальт-терапия. М.: Эйдос, 1996. 39. Роджерс К. Консультирование и психотерапия. Новейшие подходы в области практической работы: Монография. М.: ЭКСМО- Пресс, 2000. 137 40. Российский гештальт. Вып. 1-6. Новосибирск: Центр психологии НГУ; М.: МИГИП, 1999-2004. 41. Рудестам К. Групповая психотерапия. Психокоррекционные группы: теория и практика. М.: Прогресс, 1993. 42. Семинары с доктором медицины Милтоном Эриксоном. (Уроки гипноза). М.: Независимая фирма «Класс», 1994. 43. Тарасов В. И. Немного о гештальт-терапии. Воронеж: Изд-во НПО «Модэк», 2000. 44. Теппервайн К.О чем хочет сказать твоя болезнь: язык симптомов. М.: АО «Интерэксперт», 1996. 45. Трансформация. Программа Просветления Вернера Эрхарда. М.: Казимир, 1994. 46. Хейли Дж. Необычайная психотерапия. Психотерапевтические техники Милтона Эриксона. В 2-х ч. / Под ред. С. Горина. Канская межрайонная типография, 1994. 47. Хеллингер Б. Порядки любви. Разрешение семейно-системных конфликтов и противоречий. М.: Издательство Института Психотерапии, 2001. 48. Энрайт Д. Гештальт, ведущий к просветлению. СПб.: Центр гуманистических технологий «Человек», 1994. 49. Ялом И. Теория и практика групповой психотерапии. СПб.: Питер, 2000. 50. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: Независимая фирма «Класс», 1999. Литература по психотерапии и духовным практикам целительства 1. Александер Ф., Селесник Ш. Человек и его душа: познание и врачевание от древности и до наших дней. М.: Прогресс Культура; Изд-во Агентства «Яхтсмен», 1995. 2. Болен Ж.Ш. Психология и Дао. Синхронистичность: случайны ли совпадения в нашей жизни. М.: Центр психологической культуры «Breathe», 2001. 3. Боснак Р. В мире сновидений. М.: Древо жизни, 1991. 4. Бреннан Б.Э. Руки света. Пособие по биоэнергетическому целительству. М.: ООО «Изд-во АСТ»; ООО «Изд-во Астрель», 2001. 5. Бреннан Б. Э. Свет исходящий. Путь к исцелению. М.: ООО «Изд-во АСТ»; ООО «Изд-во Астрель», 2000. 6. Гроф С. За пределами мозга. М.: Изд-во Московского Трансперсонального Центра, 1993. 7. Гроф С. Неистовый поиск себя: Руководство по личностному росту через кризис трансформации. М.: «Издательство АСТ» и др., 2003. 8. Гроф С. Надличностное видение: Целительные возможности необычных состояний сознания. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2002. 9. Гроф С. Области человеческого бессознательного. М.: Издательство Трансперсонального Института, 1994. 10. Гуманистическая и трансперсональная психология: Хрестоматия. Мн.: Харвест, М.: ACT, 2000. 11. Друри Н. Трансперсональная психология. М.: Институт общегуманитарных исследований; Львов: Инициатива, 2001. 12. Духовный кризис: Когда преобразование личности становится кризисом. М.: Независимая фирма «Класс», Изд-во Трансперсонального института, 2000. 13. Кавендиш Р. Черная магия. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2000. 14. Козлов В. В. Духовные странствия: три тропы. Заметки по психологии духовности. Ярославль: Изд-во РИА «Титул», 2001. 15. Козлов В. В. Социальная и психологическая работа с кризисной личностью. М.: Институт психотерапии, 2002. 16. Козлов В. В., Майков В. В. Основы трансперсональной психологии. М.: Изд-во трансперсонального института, 2000. 17. Криппнер С., Диллард Дж. Сновидения и творческий подход к решению проблем. М.: Изд-во Трансперсонального Института, 1997. 18. Лилли Дж. Центр циклона. Рам Дасс Б. Зерно на мельницу. К.: София, Ltd , 1993. 19. Лири Т. История Будущего. К.: Янус, 2001. 20. Минделл А. Кома: Ключ к пробуждению. Самостоятельная работа над собой: Внутренняя работа со сновидящим телом. М.: ACT t. др., 2005. 21. МинделлА. Сидя в огне: Преобразование больших групп через конфликт и разнообразие. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004. 22. МинделлА. Сила безмолвия: Как симптомы обогащают жизнь. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004. 138 23. МинделлА. Сновидения в бодрствовании: Методы 24-часового осознаваемого сновидения. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004. 24. Минделл А. Тело шамана: Новый шаманизм для преображения здоровья, межличностных отношений и общества. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004. 25. Минделл А. Ученик создателя сновидений: Использование более высоких состояний сознания для интерпретации сновидений. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2003. 26. Минделл А, Минделл Э. Вскачь, задом наперед: Процессуальная работа в теории и практике. М.: Независимая фирма «Класс»; Издательство Трансперсонального института, 1999. 27. Минделл Э. Психотерапия как духовная практика. М.: Независимая фирма «Класс», 1997. 28. Монро Р. А Путешествия вне тела. Новосибирск: ВО «Наука», Сибирская издательская фирма, 1993. 29. Моуди Р., Перри П. Все о встречах после смерти. М.: Вече, ACT, 1997. 30. Моуди Р. А. Дальнейшие размышления о жизни после жизни. К.: София, Ltd, 1996. 31. Ошо. Близость. Доверие к себе и другому. СПб.: ИД «Весь», 2002. 32. Ошо. Зрелость. Ответственность быть самим собой. СПб.: ИД «Весь», 2002. 33. Ошо. Интуиция. Знание за пределами логики. СПб.: ИД «Весь», 2002. 34. Ошо. Любовь. Свобода. Одиночество. Новый взгляд на отношения. СПб.: ИД «Весь», 2002. 35. Ошо. Неведомое путешествие. За пределы последнего табу. СПб.: ИД «Весь», 2003. 36. Ошо. Осознанность. Ключ к жизни в равновесии. СПб.: ИД «Весь», 2003. 37. Ошо. От медицины к медитации. К.: София; М.: ИД «София», 2003. 38. Ошо. Путь мистика. СПб.: ИД «Весь», 2002. 39. Ошо. Свобода. Храбрость быть собой. СПб.: ИД «Весь», 2004. 40. Ошо. Творчество. Высвобождение внутренних сил. СПб.: ИД «Весь», 2002. 41. Ошо. Храбрость. Радость жить рискуя. СПб.: «Весь», 2003. 42. Ринг К. Проект «Омега». М.: Изд-во Трансперсонального Института, 1998. 43. Трансформация. Программа Просветления Вернера Эрхарда. М.: Казимир, 1994. 44. Уилбер К. Интегральная психология. Сознание. Дух. Психология. Терапия. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004. 45. Уилбер К. Никаких границ. Восточные и западные пути личностного роста. М.: Изд-во Института трансперсональной психологии, 2003. 46. Уилбер К. Один вкус: Дневники Кена Уилбера. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004. 47. Уилбер К. Проект Атман: Трансперсональный взгляд на человеческое развитие. М.: ООО «Издательство АСТ» и др., 2004. 48. Уилсон Р. А. Квантовая психология. К.: Янус, 2001. 49. Уилсон Р. А. Моя жизнь после смерти. К.: Янус, 2001. 50. Уилсон Р. А. Психология эволюции. К.: Янус, 2001. 51. Фрейджер Р., Фейдимен Дж. Личность. Теории, эксперименты, упражнения. Психологическая энциклопедия. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. 52. Фуллер Торрей Е. Древний Шаманизм, Средневековое знахарство. Современная Психотерапия. М.: Balbe, 2003. 53. Харнер М.Дж. Путь шамана, или шаманская практика: руковод ство по обретению силы и целительству. М.: ИЧП «Палантир» 1994. 54. Энциклопедия мистицизма. СПб. Литера; ВИАН, 1997. www.e-puzzle.ru 139