МИНИСТЕРСТВО ВЫСШЕГО И СРЕДНЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ УЗБЕКИСТАН ТЕРМЕЗСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ КАФЕДРА РУССКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ ПО ДИСЦИПЛИНЕ ИСТОРИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА Область знания: 100000 – Гуманитарная Область образования: 110000 – Педагогика Направление: 5120100 – Филология и обучение языкам: (русский язык) 1 ТЕРМЕЗ – 2022 СОДЕРЖАНИЕ I. УЧЕБНЫЙ МАТЕРИАЛ 1.1. Материал лекционных занятий 1.2. Материал практических занятий II. САМООБРАЗОВАНИЕ III. ГЛОССАРИЙ IV. ПРИЛОЖЕНИЕ 4.1. Типовая программа 4.2. Рабочая учебная программа 4.3. Раздаточный материал 4.4 Тесты 4.5. Варианты итогового контроля 4.6. Критерий оценивания знаний 4.7. Список использованной литературы 2 I. УЧЕБНЫЙ МАТЕРИАЛ 1.1 Материал лекционных занятий Лекция № 1 История русского литературного языка как научная и учебная дисциплина. План: 1. История РЛЯ 2. Точка зрения Шахматова на происхождение РЛЯ 3. Точка зрения Обнорского на происхождение РЛЯ 4. Точка зрения В.В. Виноградова, Ф.П.Филина и Н. И. Толстова История русского литературного языка сложилась как особая научная дисциплина, отделившаяся от общей истории русского языка лишь в послеоктябрьский период, преимущественно в 30—40-е годы нашего века. Правда, и до этого делались попытки представить ход развития русского литературного языка во всем его объеме, и особенно развитие современного русского литературного языка. Первым из языковедов-русистов, разработавших курс “Истории русского литературного языка” (начиная с языковой ситуации в Киевской Руси и кончая языком современной русской литературы до поэта Надсона), был проф. А. И. Соболевский. Однако подготовленный к печати курс лекций, по-видимому, нигде не был прочитан и остался в рукописи. Сейчас рукопись эта готовится к публикации А. А. Алексеевым, она датируется 1889 г. История русского литературного языка XVII—XIX вв. в начале нынешнего столетия исследована профессором Е. Ф. Будде, сосредоточившим свое внимание исключительно на изучении языка произведений выдающихся писателей. К сожалению, названная книга справедливо критикуется как случайный набор языковых фактов, фонетических, морфологических и иногда 3 лексических, не освещающих развития русского литературного языка как единой стилистической системы, и поэтому, конечно, не может быть признана основополагающей в развитии науки о русском литературном языке. Если понимать под предметом истории русского литературного языка опыты по осмыслению путей и итогов исторического существования языка русской письменности — языка памятников художественной литературы по преимуществу, — то можно считать, что эта научная дисциплина имеет более отдаленные истоки развития. Выяснению этих истоков была в свое время посвящена статья В. В. Виноградова. Однако обобщение разнородных познаний, накапливавшихся филологамирусистами в процессе изучения языка письменных памятников и произведений искусства слова за все время развития русской литературы, было осуществлено исследователями лишь в тридцатые годы нашего века. Первой попыткой уложить в систему сложный и разнообразный языковой материал, относящийся к истории русского литературного языка XVIII и XIX вв., явилась монография В. В. Виноградова “Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX веков” (1-е изд.—М., 1934; 2-е изд —М" 1938). Одновременно с этим в первой половине 30-х годов было пересмотрено традиционное представление о том, что литературным языком для всего древнерусского периода, по XVII в. включительно, являлся церковнославянский язык. С наибольшей определенностью и четкостью эту мысль сформулировал акад. А. А. Шахматов. Ученый считал, что русский литературный язык—это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший и утрачивающий свое иноземное обличие. Сопоставив функционирование церковнославянского языка на русской почве с аналогичным употреблением латыни в качестве литературного языка у народов Западной Европы в средние века, А. А. Шахматов утверждал, что с церковнославянским языком в России дело обстояло иначе: из-за его близости к русскому он никогда не был чужд народу, как средневековая латынь, например, германцам и славянам. С первых лет своего существования на русской почве церковнославянский язык неудержимо ассимилируется русской народной речи — ведь говорившие на нем русские люди не могли отграничить ни свое произношение, ни свое словоупотребление от произношения и словоупотребления усвоенного ими церковного языка. Как доказывают письменные памятники XI в., уже тогда произношение церковнославянского языка обрусело, утратило чуждый русской речи характер; уже тогда русские люди обращались с церковнославянским языком как со своим достоянием, не прибегая к помощи иностранных учителей для его усвоения и понимания. 4 Традиционную точку зрения на образование древнерусского литературного языка из предшествовавшего ему по времени и по общественному функционированию языка церковнославянского разделяло до 30-х годов громадное большинство русских филологов — как историков языка, так и историков русcкой литературы. И лишь С. П. Обнорский попытался противопоставить традиционной теории гипотезу об исконно русском, восточнославянском характере первоначально сложившегося древнерусского литературного языка в статье “Русская Правда, как памятникрусского литературного языка” (1934 г.). Рассмотрев в данной работе язык древнейшего русского юридического памятника, С. П. Обнорский установил в фонетике и морфологии “Русской Правды” по списку “Новгородской Кормчей” 1282 г. безусловное преобладание собственно русских речевых черт над старославянскими (древнеболгарскими) и сделал обобщающий вывод о природе русского литературного языка старшей формации (его термин). Этот древнерусский литературный язык, по мнению ученого, сложился на севере и лишь впоследствии в процессе своего роста испытывал воздействие византийскоЬолгарской речевой культуры. Оболгарение русского литературного языка, как полагал С. П. Обнорский, шло постепенно с постоянным усилением. В выводах своей статьи С. П. Обнорский показал целостную перспективу процесса развития древнерусского литературного языка с его постепенным ославяниванием в течение XIII— XVI столетий и с дальнейшим приближением к народно-разговорной речи уже в новое время. Идея о первоначальной восточнославянской речевой основе древнерусского литературного языка старшей формации, была последовательно развита С. П. Обнорским в статьях, появившихся в 1930-е годы: “Язык договоров русских с греками” и “"Слово о полку Игореве" как памятник русского литературного языка”. Гипотеза С. П. Обнорского вызвала критику ряда специалистов. Так, эти положения не поддержал А. М. Селищев. Подробно проанализировал взгляды С. П. Обнорского на возникновение древнерусского литературного языка в сопоставлении с идеями А. А. Шахматова С. И. Бернштейн во вступительной статье к четвертому изданию “Очерка современного русского литературного языка” С И. Бернштейн указывал, что гипотеза С. П. Обнорского опирается пока только на анализ двух памятников и оперирует преимущественно данными фонетики и морфологии Необходимо расширить круг изучаемых памятников и обратить внимание на такие аспекты языка, как синтаксис и лексика, анализ которых позволит с большим основанием судить о подлинной основе литературного языка В итоге гипотеза С. П. Обнорского, диаметрально противоположная традиционной теории, была оценена как “не менее 5 правдоподобная, обоснования” но неспособная ее опровергнуть без дальнейшего Критику С. П. Обнорский в известной мере учел в позднейших трудах, в особенности в монографии “Очерки по истории русского литературного языка старшего периода” В названной книге рассмотрению подвергся язык четырех основополагающих произведений древнерусской письменности “Русской правды” (в более древней, краткой редакции), сочинений Владимира Мономаха, “Моления Даниила Заточника” и “Слова о полку Игореве” Наряду с исследованием черт фонетики и морфологии автор обращает внимание также на синтаксис и лексику произведений Осветив по новому ряд высказанных им в более ранних работах положений, в частности указав на значительность воздействия на древнерусский литературный язык старшего периода языка старославянского, С. П. Обнорский в предисловии к монографии продолжает настаивать на гипотезе о собственно русской основе древнерусского литературного языка Он считал, что эта гипотеза имеет большое методологическое значение стоя на ложном пути, по его мнению, ученые усматривали истоки русского литературного языка в церковнославянском, в изучении языка памятников методологически неправильно ставили вопрос о рамках русских элементов в том или ином памятнике. По мнению С. П. Обнорского, необходимо в равной мере освещать и вопрос о доле церковнославянизмов в языке каждого памятника “Тогда на объективную почву исследования, — писал он, — будет поставлена общая проблема об истории церковнославянизмов в нашем языке, ибо представление об их влиянии у нас преувеличено Многие церковнославянизмы, свидетельствуемые теми или иными памятниками письменности, имели значение условных, изолированных фактов языка, в его систему не входили, а в дальнейшем вовсе выпали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего литературного языка” Гипотеза, выдвинутая С. П. Обнорским, в трудах 1940 х— начала 1950-х годов нашла широкое признание (см гл 3, с 34). Одновременно с С. П. Обнорским рассмотрением языка тех же письменных памятников и исследованием проблемы древнерусского литературного языка занимался Л. П. Якубинский, капитальный труд которого был издан посмертно в 1953 г. В отличие от С. П. Обнорского, Л. П. Якубинский признавал господство старославянского языка в качестве государственного языка Киевской Руси вплоть до конца XI в, когда, особенно в правление Владимира Мономаха, старославянский язык был вытеснен из обязательного государственного употребления собственно древнерусским литературным языком. Примечательно, что свои выводы Л. П. Якубинский строил преимущественно на основании анализа языка тех же памятников, которые были в поле зрения С. П. Обнорского 6 В предвоенные годы включил в круг своих исследовательских интересов проблемы истории нового русского литературного языка Л. А. Булаховский В 1936 г он опубликовал “Исторический комментарий к литературному русскому языку”, до сих пор служащий ценным энциклопедическим пособием.Предметом специального изучения для этого ученого явился русский литературный язык первой половины XIX столетия, времени наиболее интенсивного развития русского литературного языка как языка русской нации С особенной тщательностью начинает разрабатываться проблема русского литературного языка в начале 1950-х годов В эти годы обращается к истории русского литературного языка (преимущественно древнего времени) Б. А. Ларин, читавший лекционный курс по названной дисциплине на филологическом факультете Ленинградского университета в 1949/50 и в 1950/51 учебных годах. Эта работа была недавно опубликована на базе студенческих записей коллективом его учеников Курс лекций Б. А. Ларина отличается глубиной, своеобразной трактовкой традиционно признававшихся решенными кардинальных вопросов, пристальностью лингвистического анализа памятников древнерусской письменности различных стилей и видов Языку и стилю крупнейших писателей-реалистов XIX в. в те же годы посвящают свои монографические исследования А. И. Ефимов и С. А. Копорский. Многие общие проблемы истории русского литературного языка плодотворно разрабатывает в своих статьях и монографиях В. В. Виноградов. Общий исторический очерк развития русского литературного языка представлен в монографии Г. О. Винокура. Им же написаны исследовательские главы, посвященные характеристике отдельных периодов развития русского литературного языка, в томах академической “Истории русской литературы”. Параллельно с исследованиями теоретического направления развивалась в те же годы и история русского литературного языка как учебная дисциплина на филологических факультетах университетов и на факультетах русского языка и литературы педагогических институтов. Назовем учебные пособия С. Д. Никифорова, А. И. Ефимова, И. В. Устинова. В 1949 г. Институт русского языка АН СССР начал издавать регулярную научную серию трудов под общим заглавием “Материалы и исследования из истории русского литературного языка”. Первый том был посвящен изучению языка писателей предпушкинской поры—Карамзину и его современникам. Во втором томе содержались исследования языка и стиля виднейших писателей XVIII—первой половины XIX в.—Ломоносова, Радищева, Плавильщикова, 7 Пушкина, Лермонтова, раннего Гоголя, а также работы, вводившие в научный оборот новые материалы, извлеченные из не обследовавшихся до той поры лексикографических источников. В третьем томе публиковались труды о языке писателей пушкинской эпохи — поэтов-декабристов, Пушкина, Гоголя, Лермонтова и Белинского. В четвертом томе освещались вопросы языка и стиля писателей середины и второй половины XIX в. Новым подходом к проблемам истории русского литературного языка характеризуются конец 1950-х—1960-е годы. В это время вовлекаются в орбиту изучения новые источники—грамоты на бересте, в связи с чем возникает вопрос о том, как следует квалифицировать их язык. Совершенствуется научная методология в подходе к языку традиционно изучавшихся памятников письменности. Отграничивается понятие “история литературного языка” от смежных с ним. От истории литературного языка отделяется как новая научная дисциплина наука о языке художественной литературы и соответственно история языка художественной литературы. Эти проблемы отразились в докладах, с которыми выступал на IV Международном съезде славистов в Москве акад. В. В. Виноградов. Наряду с историей русского литературного языка развиваются аналогичные научные дисциплины и на основе других старописьменных языков народов СССР, в частности украинского и белорусского литературных языков. Определенным положительным моментом в разработке проблем истории русского литературного языка на данном хронологическом отрезке по сравнению с предшествующими годами мы можем назвать освобождение от односторонности в трактовке древнейшего типа русского литературного языка — от признания его либо только старославянским, либо исконно русским. Так, В. В. Виноградов на IV Международном съезде славистов в 1958 г. говорил о двух типах древнерусского литературного языка — книжно-славянском и народно-литературном. Другие ученые, например Е. Г. Ковалевская, называют три типа литературно-письменного языка киевской эпохи, признавая третьим типом ту его разновидность, которая закрепилась в деловой и юридической письменности, развивавшейся почти исключительно на восточнославянской основе. Достижением можно считать признание необходимости различать как в плане общественного функционирования, так и в плане структуры литературный язык периода до образования нации (литературно-письменный язык, обслуживавший потребности народности) и после образования нации (национальный литературный язык). Данный тезис был развит на материале различных славянских языков в докладе акад. В. В. Виноградова на V Международном съезде славистов в Софии в 1963 г. 8 Как важный шаг в изучении развития норм русского литературного языка XIX в. должна рассматриваться коллективная работа в пяти выпусках, изданная в 1964 г. под общим заголовком “Очерки по исторической грамматике русского литературного языка”. Это единственное в своем роде исследование, ибо в нем показаны изменения норм русского литературного языка названной эпохи безотносительно к творчеству выдающихся мастеров слова и к их произведениям. Назовем также труд проф. Ю. С. Сорокина, посвященный развитию лексики русского литературного языка в XIX в. Работа эта, несомненно, представляет глубокий интерес, рассматривая словарный состав языка как развивающуюся систему. В 60-е гг.-. появляются работы отдельных зарубежных языковедов-русистов— Б., О. Унбегауна, Г. Хютль-Ворт и др. Труды этих авторов носят главным образом негативный характер, в них опровергается и отвергается научное осмысление истории русского литературного языка, общепринятое в советском языкознании. Глубоко обоснованный отпор этим выпадам был дан в свое время в статьях В. В. Виноградова, Л. П. Жуковской, Е. Т. Черкасовой. По нашему мнению, наибольшее значение имеет статья Л. П. Жуковской. Эта работа принципиально важна для историков русского языка древнейшего периода. Л. П. Жуковская, опираясь на произведенные ею исследования одного из главных традиционных памятников древнерусской письменности — “Мстиславова евангелия” (1115—1117 гг.), устанавливает в данном памятнике богатую языковую вариативность на уровне лексики, грамматики, фонетики и орфографии, тем самым показывая, что и в памятники традиционной книжности, которые были включены в общий процесс развития русского языка, вносились черты народно-разговорной речи. Следовательно, эти памятники могут быть признаны не только памятниками русского письма, но и древнерусского литературного языка, наряду с памятниками оригинального происхождения. Русско-церковнославянское двуязычие, по мнению исследовательницы, появляется лишь позднее, в XIV—XV вв., когда оба эти языка в сильной степени стали отличаться друг от друга. Более подробно эти доводы развиты и изложены в монографии Л. П. жуковской. Значимость древнеславянского литературно-письменного языка как общего литературного языка южных и восточных славян на ранних этапах их исторического существования подчеркивается в ряде работ Н. И. Толстого,М. М. Копыленко и наших. В 60—70-х годах появились труды И. Ф. Протченко о развитии лексики и словообразования в русском языке советской эпохи. 9 Точка зрения Срезневского, Шахматова на происхождение РЛЯ Большинство филологов 18-20 веков считает основой русского литературного языка церковнославянский язык, пришедший на Русь вместе с принятием христианства. Шахматов возводит СРЛЯ к церковнославянскому. Перенесенный на русскую почву СТСЛ и постепенно утративший иноземные качества. Ш. полагал, что СТСЛ язык не только стал письменным литературным языком Киевского государства, но оказал большое влияние на устную речь «образованных слоёв Киева» уже в 5 веке, поэтому в составе современного русского литературного языка много СТСЛ слов. С другой стороны, и живая речь русских людей влияла на книжный письменный язык, он говорил, что этот язык прошел через русскую разговорную речь (обрусел). Однако Ломоносов, Востоков, Буслаев, Максимович, Срезневский обращали внимание книжных и на разговорных сложное взаимодействие восточнославянский церковнославянских элементов в составе древнерусских памятников. Во второй половине 19 века И.И. Срезневский, в работе «мысли об истории русского языка» писал: «Когда русский народ обратился к христианству, он нашел уже все книги, необходимые для богослужения…на наречии, отличавшемся от его народного наречия очень немногим. Книги эти послужили основанием письменности русской: она пошла по пути, указанному ими, удерживая постоянно в близком сродстве язык свой с языком народа!». Срезневский: церковнославянским наш РЛЯ был (древнеболграским), не русским пришедшим с языком, а принятием христианства. Ц.-слав. язык, по сравнению с иными славянскими языками, был особенно близок русскому. Вывод: Шахматов – РЛЯ = СТСЛ обрусевший, Срезневский – РЛЯ = параллельно развивающийся СТСЛому РЯ. Точка зрения Обнорского на происхождение РЛЯ 10 Обнорский: в основе ДрЛЯ лежит живой разговорный язык восточных славян. Такой вывод на основе статей «Русская правда, как памятник ДрЛЯ», «Происхождение ДрЛЯ», «Слово и полку Игореве». Русская правда – памятник слишком большого значения в разных отношениях неизмеримо его значение и как источника РЛЯ старшей поры. Существенные черты языка – близость к разговорной стихии речи и полное отсутствие следов взаимодействия с болгарско-византийской культурой. Анализ всех исследованных памятников показывает, что язык их один и тот же – общий РЛЯ старшей поры. Памятники принадлежат по своему происхождению к разным пунктам русской территории – и Северу, и Югу, и Средней Руси, - и, наконец, являются литературными произведениями разными по жанру. Общие признаки ЛЯ старейшей поры: • Общий русский облик во всех сторонах языка; • Относительно архаический тип языка; • Слабая доля ц.-слав. воздействия. !! Доля ц.-слав. влияния колеблется в зависимости от жанра и времени (ранние памятники имеют меньше наслоений церковнославянизмов, чем поздние). Многие церковнославянизмы имели значение изолированных фактов языка, в систему его не входили, а в дальнейшем вовсе выпали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего ЛЯ. Точка зрения В.В. Виноградова на происхождение русского литературного языка. Под ДрЛ письменным Я понимать тот язык, который дошел до нас в письменных памятниках, как сохранившихся непосредственно в древнейших рукописях XI—XII вв, так и в позднейших списках. В.В.Виноградов выдвигает свою теорию о двух типах древнерусского литературного языка: книжно-славянском (церковно-книжный (ориентирован на нормы старославянского языка)) и народно-литературном (фольклорнохудожественный (ориентирован на нормы древнерусской речи)), широко и 11 разносторонне взаимодействовавших между собою в процессе исторического развития. Одновременно В. В. Виноградов не считает возможным признать принадлежащими к древнерусскому литературному языку памятники делового содержания, язык которых, по его мнению, лишен каких бы то ни было признаков литературной обработанности и нормализованное. В.В.Виноградов признавал, что древнерусский литературный язык был сложен по своей природе и что в его составе следует различать четыре разных компонента: 1.старославянский литературный язык; 2.деловой язык и дипломатическую речь, развившиеся на восточнославянской основе; 3. язык устного творчества; 4.собственно народные диалектные элементы речи. Точка зрения Ф.П.Филина на происхождение русского литературного языка Ф.П.Филин: «Церковнославянизмы в собственно русском литературном языке очень часто использовались отнюдь не механически, … они, имея определенную смысловую нагрузку, органически входили в русскую речевую систему, обогащая ее». В исследованиях «Очерки истории русского языка до 14 столетия» и «Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи» Ф.П. Филин: в основе русского литературного языка 11 века два источника: - разговорная речь жителей Киева и других культурных центров древней Руси, постоянно питавшаяся соками местных диалектов, т.е. устный восточнославянский язык - древнецерковнославянская письменность, появившаяся у нас после принятия христианства. Положения статьи Филина «Об истоках русского литературного языка»: древнерусская письменность по своему происхождению неотделима от письменности старославянской 12 аргументация Обнорского о цельности самобытного древнерусского литературного языка – стройность и выдержанность системы прошедших времен…, тройственного деления форм числа, системы именного склонения, особенности синтаксиса и т.п. – неубедительна, т.к. все указываемые им языковые черты представлены и в генетически близком старославянском языке. наличие известной доли церковнославянизмов в оригиналах (а не в поздних списках) «Русской правды» краткой редакции, «Слова о полку Игореве», «Моления Даниила Заточника» и сочинений Владимира Мономаха, на анализе языка которых основывал свою концепцию Обнорский, тоже не подлежит никакому сомнению». Языковой состав древнерусских письменных памятников подтверждает эту точку зрения. Точка зрения Никиты Ильича Толстова на происхождение РЛЯ. Н.И.Толстой в 1961 году занял совершенно особую позицию. Согласно его взглядам, в Древней Руси, как и в других странах южно- и восточнославянского мира, вплоть до 18 века в качестве литературного языка использовался древнеславянский литературно-письменный язык с его локальными ответвлениями. Он считал, что те тексты, которые имеют отклонения – уже нельзя отнести к литературным текстам. (т.е. «слово о …» и Домострой и другие народно-литературные тексты не попадают под определение литературного текста по Толстому). Значит, его теория неверна. Использованная литература: 1. Шейхмамбетов, С. Р. О проблеме происхождения древнерусского языка / С. Р. Шейхмамбетов. 2. Виноградов В. В. История русского литературного языка. Избранные труды. М. 1978. 3. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVIIXIX вв. М. 1982. 4. Горшков А. И. История русского литературного языка М. 1962. 13 Лекция № 2 Литературный язык Киевской Руси (X-XIII вв.) План: 1. Понятие диглоссии 2. Понятие языковой нормы 3. Отношения сосуществующих при диглоссии языков 4. Языковая ситуация Киевской Руси в работах исследователей. Жанрово-стилистическая разновидность литературно-письменного языка, принятого в деловых документах в Киевском государстве, известна нам значительно хуже, чем книжная, так как письменные памятники делового содержания хранились менее тщательно, чем памятники церковные, и поэтому почти не дошли до нас. Кое-что представлено в позднейших списках. Но, как можно судить и по этим относительно немногим свидетельствам, язык деловой письменности отличался от языка книжного главным образом по степени отражения в нем восточнославянских элементов речи. В памятниках деловой письменности именно эти элементы, характеризующие живую разговорную речь жителей тогдашней Руси, безусловно, преобладают. Однако утверждать, что в языке деловых памятников вовсе отсутствовали элементы южнославянские по своему происхождению, было бы ошибочно. И черты книжности в какой-то степени проникали в деловую письменность, оказывали свое воздействие на язык писцов, оформлявших документы, способствовали созданию и закреплению устойчивых традиций письменного употребления. Таким образом, будучи противоположным стилю книги по соотношению в нем элементов восточнославянской и южнославянской речевой стихии, и язык деловых памятников киевского периода, был смешанным по своему составу, являлся результатом слияния книжной и живой 14 разговорной речевых систем. Начнем с языка “Русской правды”—главного юридического памятника Киевской Руси. Возникновение древнейшего письменного свода законов обычно, относят ко времени правления князя Ярослава Мудрого, который в 1016 г., желая примириться с новгородцами, несправедливо обиженными княжеской дружиной, состоявшей из наемных варягов, оставил свою грамоту в заверение того, что будет править в соответствии с волей “лучших мужей” Новгорода. Это традиционное объяснение того, как появилась первая часть памятника—“Правда Ярослава”. Впоследствии свод был дополнен статьями, внесенными во второй половине XI в., так называемой Правдой Ярославичей, составленной на совещании князей Изяслава, Святослава и Всеволода с приближенными к ним боярами около 1070 г. И, наконец, в первые десятилетия XII в. пространная редакция “Русской правды” включила в себя статьи “Устава Владимира Мономаха”. Таким образом, письменная фиксация законодательства, призванного обосновать и защищать феодальный строй в Киевском государстве, происходила длительное время, естественно отражая несколько отличавшиеся друг от друга этапы языкового развития. Обычно признается, что закреплению законов в письменной форме могло предшествовать их длительное устное бытование,. когда они передавались от поколения к поколению по памяти, чему способствовало наличие в их языке устойчивых, издавна сложившихся формул и трафаретов. Еще в дореволюционный период русскими филологами было замечено, что в языке “Русской правды” значительно перевешивает восточнославянская, разговорная речевая стихия, почти подавляя собою старославянскую, книжную. Так,. А. А. Шахматов в 1913 г. писал по этому поводу к немецкому слависту Гетцу, издававшему тогда перевод “Русской правды”: “...не служит ли это доказательством весьма ранней записи, когда школы еще не функционировали, 15 когда только еще начиналась письменность... Письменная передача закрепила готовый обработанный устный текст: кодификация произошла в живой речи, а не на письме”. Подобное же мнение было высказано и акад. Е. Ф. Карским, издавшим текст “Русской правды” по ее древнейшему списку в 1930 г.: “Писцы того времени (имеется в виду время князя Ярослава I, когда впервые были зафиксированы статьи названного свода законов Киевского государства.—Н. М.) еще не успели выработать строго стилизованного на церковнославянский лад литературного языка... вследствие чего в нашем светском памятнике так много чисто русских особенностей”. Действительно, в этом памятнике, в особенности в его фонетике и морфологии, наблюдается явное преобладание восточнославянской речи. Однако утверждать, что язык “Русской правды” совершенно лишен какого бы то ни было воздействия со стороны болгарского, было бы явно неправильно. А. М. Селищев указал, например, на наличие в “Русской правде” по списку “Новгородской кормчей” 1282 г. систематического употребления разнообразной лексики с южнославянской по происхождению приставкой раз(а не восточнославянской— роз-), например: разбои, разбоиникъ, разнаменати, разграбление. По наблюдениям того же ученого, слова с аналогичным префиксом нередки и в других древнейших памятниках деловой письменности XIII в.—в договорных грамотах Новгорода с русскими князьями. Южнославянским по происхождению А М. Селищев признавал и термин вражда, также постоянно встречающийся в названном юридическом памятнике. В южнославянском звуковом оформлении (с неполногласием) предстают в “Русской правде” и такие слова, как чрево, в сочетании: “что има чрево възметь” (сколько вместит их живот—речь идет о двух конях, которым необходимо дать корм), а также слово среда в значении дня недели (“въ сред”). К этому необходимо присоединить нередко встречающиеся флексииаго,яго в род. пад. прилагательных муж. и ср. рода: вЬтхаго, боярьскаго, свободьнаго и др., а также личное местоимение 1-го л. ед. числа азъ во фразе: “Азъ емлю 16 тА”. Таким образом, несмотря на явное преобладание в этом древнейшем юридическом памятнике киевской эпохи восточнославянских речевых элементов, он все же не абсолютно свободен от воздействия книжной древнеславянской стихии. Обратимся к языку частной переписки времени Киевской Руси, к языку новгородских грамот на бересте. Хотя мы сознаем, что частные письма не могут рассматриваться как памятники делового стиля, их язык в существенных чертах, без сомнения, имеет те же функциональные особенности Поэтому включаем анализ языка этих грамот в данную главу. В 1951 г. советский археолог проф А. В Арциховсьий совершил выдающееся открытие: им были раскопаны первые десять документов, начертанных на березовой коре Этим было положено начало новой отрасли науки — “берестологии”. С тех пор регулярно проводившиеся в Новгороде раскопки неизменно обнаруживали все новые и новые грамоты на бересте, и в 1978 г их общее количество достигло 582 Подобные же берестяные грамоты были обнаружены в Старой Руссе, Смоленске, Пскове, Витебске. Таким образом, было подтверждено литературное свидетельство одной из редакций “Жития Сергия Радонежского” о том, что в качестве дешевого писчего материала в Древней Руси широко использовалась березовая кора. Грамоты на бересте—это совершенно новый, ранее не известный вид письменного исторического источника. Естественно, что находки вызвали самый живой интерес специалистов различных профилей исследования как в нашей стране, так и за рубежом. Одно за другим появились научные издания текстов грамот на бересте. Изучением их стали заниматься археологи и историки. Наибольшее же внимание на эти источники нового типа было обращено историками русского языка, принимавшими участие и в публикации текстов. 17 Несмотря на значительное количество специальных и общих работ, в которых затрагивался вопрос о языке берестяных грамот, многое в нем остается еще неясным и спорным. Споры идут как по поводу прочтения и толкования текстов в отдельных берестяных грамотах, так и по вопросу квалификации языка всех берестяных грамот в целом. В частности, неоднократно высказывалось мнение, что язык берестяных грамот не имеет никакого отношения к древнерусскому литературному языку, поскольку они якобы представляют собою лишь непосредственное отражение живой разговорной речи древних новгородцев. Это мнение было высказано В. В. Виноградовым в 1958 г., а вслед за ним и А. И. Горшковым. Противоположная точка зрения обоснована нами в вышеназванных работах. Сущность ее вкратце состоит в двух главных положениях. Во-первых, к текстам, начертанным на бересте, нельзя подходить суммарно; на этом писчем материале, подобно тому как и на пергамене, и на бумаге, могли фиксироваться тексты самого разнообразного содержания и жанрово-стилистической принадлежности. Таким образом, следовало бы включать в изучение языка и стиля грамот на бересте лишь те из них, на которых сохранились тексты частных писем, исключив грамоты, содержащие счета, расписки, записи долговых обязательств, а также случайные малограмотные записи. Во-вторых, язык частной переписки также не может быть оторван от всех остальных ранее известных нам письменных памятников древнерусского языка, как деловых, так и собственно литературных, как оригинальных, так и переводных. Более того, в текстах частных писем мы можем со всей точностью и определенностью разобраться, только привлекая текстовые параллели из письменных памятников традиционного происхождения, относящихся к различным жанрам. Произвольные толкования текстов берестяных грамот, с которыми мы, к сожалению, нередко встречаемся в литературе о них, отчасти могут быть объяснены именно этой недооценкой лингво-стилистической стороны грамот. Постараемся подтвердить сказанное анализом текста и языка старейших 18 берестяных грамот. Начнем с рассмотрения текста письма, сохранившегося на знаменитой новгородской берестяной грамоте № 9, найденной в 1951 г. и неоднократно публиковавшейся. Грамота принадлежит к числу древнейших памятников русской письменности вообще. По данным археологии она датируется XI столетием, по лингвистическим данным может быть отнесена к XI—XII вв., во всяком случае ко времени до “падения глухих”, ибо в ней, как далее будет показано, редуцированные гласные в слабой позиции фиксируются с абсолютной этимологической точностью. Грамота № 9 принадлежит к тем памятникам, текст которых дошел до наших дней в полной сохранности. Поражает она также необыкновенной четкостью всех письменных знаков. И тем не менее по поводу прочтения и понимания ее текста до сих пор еще нет единства научных взглядов. Приведем текст этой грамоты полностью, с сохранением разделения на строки: 1. +от 2. лъ 3 дА 4. то 5. ГостА и роди ты ю Васильви съдаАли а женоу а новоую же къ избивъ поАлъ роукы то Еже за мънЬ поустилъ доЬди ми нимь отьць а даА- нынЬ во- не въдасть ничь- же мА иноу- добрЬ а сътворА. Письмо начинается знаком креста в начале первой строки, По правдоподобному предположению, высказанному польским славистом В. Курашкевичем, этот знак может рассматриваться как своеобразная идеограмма слова поклон. Далее следуют имена автора письма и адресата. Пишет письмо ГостАта, получить его должен Василий (или Василь). До сих пор продолжается полемика по поводу того, женщина или мужчина является составителем письма. Сторонники того взгляда, что письмо в грамоте № 9 написано мужчиной, ссылаются на морфологическую структуру имени Гостята, указывая на то, что нам известны 19 многочисленные древнерусские имена наата (-Ата), особенно распространенные среди жителей древнего Новгорода — Волга, Вышата, Гюрята, Путята и др., и что носителями подобных имен будто бы могли быть только мужчины. Однако данный довод оказывается неубедительным. М. В. Щепкина напомнила о том, что носительницей имени ТЬшата была несомненно женщина, от лица которой был написан договор с Якимом в известной псковской пергаменной грамоте, изготовленной Довмонтовым писцом до 1300 г. Наконец, польский славист В. Курашкевич в 1957 г. разыскал среди древнепольских женских имен полное соответствие древнерусскому имени Гостята в форме Goscieta. Окончательную же уверенность в том, что письмо это могло быть написано только женщиной, мы получаем из дальнейшего анализа текста с характерной для него фразеологией и лексикой. Обратимся к переводу: стр. 1—2: Что мне отец дарил и родичи вместе с ним дарили, то за ним; стр. 2—3: а теперь, введя новую жену, он мне не дает ничего; стр. .4—5: нарушив договор, он развелся со мною и женился на другой; стр. 5: Приезжай, будь добр (пожалуйста!). Отметим оттенок значения у глагольных форм: даялъ, съдаяли, что может указывать на длительное, или на многократное действие. Сочетание избивъ роукы, по-видимому, представляет собою до сих пор не встречавшееся в древнерусских текстах фразеологическое единство, смысл которого уясняется по контексту. Характерные глаголы поустилъ же мя, а иноую поялъ многократно представлены в древнерусских у литературных текстах, в том числе в переводных: “прослоулобося о ней, якоже приидеть Филипъ съ воины, сию поустити хощеть, а иноую пояти” (“Александрия”, кн. I, гл. 4 ); “И нача Ирод приимати напасти от своея жены, от Мариами, юже поятъ, пустивъ первую, Дориду иерусалимляныню” (“История Иудейской войны” Иосифа Флавия, кн. 1, гл. 29); “Архелай языкодержец и на таку похоть устремися, яко свою жену, Мариамни, пустивъ, а тую поял” (Там же, кн. 2, гл. 7). Смысл сочетания пустити жену, а иную пояти, предельно ясен и не допускает 20 никакогоиного толкования, кроме того, которое дано в нашем переводе. Таким образом, это место письма безоговорочно разрешает спор о том, кого следует признать его автором. Такими словами могла написать о себе только женщина — покинутая мужем жена. Строка 5 содержит просьбу адресату письма, чтобы тот приехал к Гостяте, завершающей свое письмо вежливым оборотом: “добрЬ сътворА”. Подобный вежливый оборот встречается еще в новгородской берестяной грамоте № 87 (XII в.), а также в берестяной грамоте, найденной в 1959 г. в Витебске (XIII—XIV вв.). Такая формула вежливости тоже хорошо знакома по литературным переводным текстам, откуда могла проникнуть и в широкое языковое употребление. Восходит этот оборот к древнегреческим текстам на папирусах, относимым к III—II вв. до н. э. Таким образом, мы не только убеждаемся в том, что грамоту № 9 писала женщина, но и в том, что эта женщина была хорошо грамотна и проявила большую начитанность в литературных текстах своего времени. Это говорит об общем высоком культурном уровне жителей древнего Новгорода в XI—XII вв. и вместе с тем подтверждает неразрывную связь языка древнерусской деловой письменности с книжной речью. Не вызывает особых затруднений прочтение и понимание текста грамоты, тоже относимой к рубежу XI—XII вв. Это краткое письмо, состоящее всего из двух фраз. В начале письма, в отличие от других текстов подобного рода, мы не находим имени лица, к которому направлено письмо, и стоит лишь имя автора “Отъ РознЬга. Въдале есмь Гюргевицоу без девяти коунъ 2 гривьнЬ. Взьмъши въдаже прочь людем”.Переводим это письмо: “От Рознега. Я дал Гюргевичу без девяти кун две гривны (денежную сумму, выраженную в названных монетных единицах). Взяв, отдай прочее людям (слугам)”. Вторую фразу письма читаем и понимаем не так, как другие исследователи, отделяющие слог же от предшествующего въда. В нашем понимании это распоряжение, которое Рознег направляет жене или какой-либо другой близкой ему женщине, 21 чем объяснима форма женского рода причастия въземъши, не обнаруживающая никаких отступлений от литературного грамматических языка норм русского письменно- древнейшей эпохи. Остановимся также на текстах некоторых грамот, относимых к более позднему времени—XIII—XIV и началу XV вв., т. е. к периоду феодальной раздробленности Русской земли, поскольку нам не кажется необходимым отделять эти тексты от подобных же им письменных памятников более древнего времени по их языку. Таким образом, смысловое и стилистическое многообразие текстов, сохраненных этим новым типом письменных источников, дает возможность рассматривать их лингвистические показания как ценнейшие свидетельства, раскрывающие до того не известные стороны жизни древнерусского общества и оттенки древнерусского литературного языка. И нет никаких оснований отрывать язык включенных в научный обиход новых письменных памятников от общего русского литературного языка, история которого построена на прочтении памятников традиционного содержания Только привлечение широкого историко- лингвистического контекста дает нам возможность правильно понимать и язык, и содержание грамот на бересте. Наиболее ярко прослеживается связь между языком берестяных грамот и общим литературно-письменным языком древнейшей эпохи в использовании авторами этих грамот устоявшихся речевых трафаретов, закрепленных длительной традицией. В приемах такого “литературного этикета” (термин Д. С. Лихачева) мы можем усматривать один из признаков литературного языка феодальной эпохи как письменного языка, “обработанного мастерами”. Легче всего выделить подобные устойчивые формулы в начале и в конце дошедших до нас писем. Из общего количества найденных берестяных грамот, не 22 принимая в расчет многочисленных плохо сохранившихся отрывков или явно малограмотных написаний, свыше ста представляют собою частные письма. В грамотах более позднего времени, преимущественно XIV— XV вв., находим более лаконичную формулу начала письма: “от NN к NN”. Данное начало обнаружено нами в 16 новгородских грамотах и в грамоте, случайно раскопанной в Витебске в 1959 г. В 1960 г. в Новгороде было найдено еще 4 грамоты с подобным же лаконичным началом. Не менее характерные примеры применения “литературного этикета” находим и в концовках грамот. Так, мы уже упоминали о вежливой концовке в грамотах № 9 и 87 (“добрЬ сътворА”), которая полностью соответствует греческому эпистолярному обороту вежливости, по-видимому, проникшему на Русь через переводную Типичны письменность. в концовках грамот фразы с различными формами глагола кланяться. Например: “а вам кланяемся” (№ 41); “а язъ тобЬ кланяюся” (№ 147); “а тобе ся кланяю” (№ 175); “а язъ тобе ся кланяю” (№ 186). Яркая и лаконичная концовка письма читается в грамоте № 370: “а на том тобе цолом”. Приведенные примеры доказывают, что такие устоявшиеся словосочетания, подобные которым нередки и в ранее известных ученых грамотах на пергамене, органически связаны с содержанием и с языковой формой берестяных грамот. Эти традиционные формулы начала и концовки письма составляют принадлежность уже в древнейшую эпоху зародившегося на Руси литературного эпистолярного стиля, характеризуют речевую культуру писавших, их умение владеть обработанными формами издавна сложившегося литературно- письменного языка. Хотя грамоты на бересте стоят ближе к разговорной речи своего времени, чем любые из ранее известных памятников древнерусской письменности, все же и в этих частных письмах обнаруживаем несомненное 23 воздействие книжных, письменных традиций на язык переписки простых древнерусских людей. Язык собственно литературных произведений киевского периода иначе может быть назван письменного народно-литературным языка. старославянские Как показано (южнославянские типом древнерусского литературно- выше, в этого по памятниках своему происхождению) типа и восточнославянские элементы речи находились в состоянии приблизительного равновесия. Колебания в ту или другую сторону зависели от жанра конкретного памятника, кроме того, старославянская речевая стихия обычно усиливалась в тех местах памятника, которые прямо или косвенно были связаны с выражением официальной церковной идеологии. Восточнославянские же элементы речи преобладали тогда, когда рассказывалось об обычных бытовых делах. К памятникам данного языкового типа условно могут быть отнесены летописи (за исключением собственно церковных записей, а также документальных внесений, подобных текстам договоров древнейших русских князей с Византией). К этому же типу принадлежат такие произведения, как “Поучение” Владимира Мономаха (опять-таки, за исключением сделанных им выписок из богослужебных книг— “Псалтири” и “Триоди Постной”), “Моление Даниила Заточника”, тоже насыщенное церковнославянскими цитатами, наконец, “Слово о полку Игореве” как ценнейший памятник поэтической культуры Древней Руси. Без колебаний отнесем к той же жанрово-стилистической разновидности народно- литературного языка и язык тех произведений переводной литературы светского характера, которые, несомненно, были переведены в Киевской Руси. К таким переводным произведениям относятся “История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Александрия”, “Повесть об Акире” и ряд других. Одна из трудностей, подстерегающих исследователей, изучающих язык названных литературных памятников, состоит в том, что все они, оригинальные и переводные, дошли до нас не в подлинниках, а в сравнительно поздних списках, 24 отстоящих по времени от эпохи создания текстов на два-три столетия. Так, например, “Повесть временных лет”, созданная в своих окончательных редакциях около начала XII в., дошла в списках XIV—XV вв., самый древний из которых, Лаврентьевский, датируемый 1377 годом, был переписан в северовосточной Руси, в Нижнем Новгороде. Другой список этого памятника, Ипатский, содержащий также и продолжения “Начальной летописи”—летописи Киевскую и Галицко-Волынскую за XII— XIII вв., относится к 20-м годам XV в. и был переписан в Псковской земле. “Поучение” Владимира Мономаха, как известно, сохранилось в единственном списке Лаврентьевской летописи, “Моление Даниила Заточника”, созданное в XII в. и переработанное в XIII в., в 19 списках, восходящих ко времени не ранее XVI в. Единственный список “Слова о полку Игореве”, находившийся в руках первых его издателей 1800 г., вероятно, относился к XV—XVI вв., т. е. тоже отстоял от времени создания самого памятника не менее чем на три столетия. То же самое может быть установлено и для большинства произведений древнерусской переводной литературы. Так, “История Иудейской войны”, переведенная не позднее начала XII в., представлена более чем тремя десятками списков, однако древнейший из них не старше первой половины XV в. Таким же образом обстоят дела и с “Александрией”. Остальные же списки этого переводного памятника восходят ко времени не ранее XVII— XVIII вв. Поэтому все памятники собственно литературной разновидности письменного языка киевской эпохи могут изучаться лишь по поздним их копиям. В текстологическом отношении значимость выписки в “Псковском апостоле” неоценима. Наличие данной цитаты в подлинном памятнике начала XIV в. неопровержимо свидетельствует об аутентичности и древности “Слова о полку Игореве”. 25 Поскольку речь идет о языке художественного произведения, нельзя умолчать о чисто художественной стилистической функции старославянизмов “Слова о полку Игореве”. Эта функция также отмечена Л. П. Якубинским, который обратил особое внимание на употребление старославянской разновидности корня злат- в составе украшающих эпитетов памятника, в том числе постоянных эпитетов, златъ столъ (т е. княжеский стол); злато седло (седло князя, в противоположность принадлежность седлу невольника-кощея); злато княжеского военного стремя (опять-таки снаряжения); злотый шелом князя Всеволода ярко выделяет его из всех остальных участников битвы Согласно “Словарю-справочнику "Слова существительное злато употреблено о в полку тексте Игореве"” произведения 3 раза, прилагательное с тем же корнем — 7 раз; причастие злачеными — 2 раза. Отмечаются еще сложные эпитеты с теремЬ златовръсЬмъ”; “седиши на первым корнем злат-: “в моем своемъ златокованнимъ столЬ” (характерно, что этими сложными эпитетами определяются предметы, выступающие как принадлежность княжеского сана). Л. П. Якубинский напомнил об исследованиях рано скончавшегося молодого русского языковеда В. А. Аносова, ученика А. А Шахматова. В работах Аносова выло указано на то, что “неполногласные” слова нередки в былинах в функции постоянного эпитета, в частности, в языке этих фольклорных произведений -встречаются те же сложные эпитеты златоверхий и златокованный. Эти наблюдения подтверждают известное положение о тесной связи языка и стиля “Слова.. ” с устным народным творчеством. Необходимо добавить, что полногласная восточнославянская разновидность корня зелот- не встречается в “Слове о полку Игореве” ни разу, подобно тому как чрезвычайно редко фигурирует и в устном народном творчестве в функции устойчивого эпитета. Прилагательное храбрый в неполногласном варианте отмечается в “Слове..” 26 также в качестве постоянного эпитета: “храбрыя плъкы”, “храбрыя сердца”, “храброе тЬло” (всего, подсчетам употребление Л. П. Якубинского, 15 раз). Аналогично по эпитета сребренный (“сребрено стружие”, “сребренеи сЬдинЬ”, “сребреными струями”, “сребреных б резЬх”), хотя этимологически корень съребр- и не принадлежит к словам с неполногласными/полногласными сочетаниями Наконец, следует сказать о роли старославянизмов в ритмическом строе поэтического памятника Древней Руси, на что тоже впервые было указано Л П Якубинским Хотя мы до сих пор не знаем, каким именно стихотворным размером было написано “Слово о полку Игореве”, ритмизированный характер его синтаксического строя несомненен. (см.) И в данном случае старославянизмы ярко выделяются в качестве речевых элементов, создающих ритмическую завершенность поэтического синтаксиса, подчеркнутую звуковыми повторами, ассонансами и аллитерациями, которые, без сомнения, были бы нарушены, если бы автор “Слова восточнославянскую ” предпочел в данных полногласную сочетаниях использовать лексику Таким образом, не остается сомнений в том, что подобно тому как восточнославянские элементы речи не были случайными в древнерусских текстах церковного назначения, и в собственно литературных, художественных произведениях Киевской Руси старославянские элементы речи выполняли традиционно закрепившиеся за ними смысловые и стилистические функции, объединяя слова в поэтические контексты и тем самым способствуя значительному обогащению древнерусского литературно-письменного языка Одной из характерных особенностей собственно-литературного ответвления письменного языка киевской эпохи может быть признано свободное и широкое использование авторами не только слов славянского происхождения, исконно 27 восточнославянских, старославянизмов и общеславянской лексики, но и заимствований, восходящих к языкам соседних народов, тесно связанных с Киевской Русью в экономическом, политическом и культурном отношениях Культура Киевской Руси не развивалась изолированно от культуры других народов Востока и Запада Одним из показательных проявлений широких и свободных разносторонних внешних связей древнерусской “империи Рюриковичей” были династические браки между представителями этой княжеской династии и правителями многих стран мира. Не случайно, по свидетельству “Поучения Владимира Мономаха”, его отец, князь Всеволод, женатый на византийской царевне, “домасЬдА, изумЬяше 5 языкъ” (сидя дома, изучил 5 языков) Показателем разносторонних культурных связей Киевской Руси могут служить и нередкие словарные заимствования в письменном языке того времени В киевский период обогащение русского письменно-литературного языка словарными заимствованиями шло главным образом по четырем основным направлениям- с юга, через Черное море (заимствования из греческого языка Византии), с северо-запада (заимствования из древнескандинавских языков, от варягов), с севера и северо-востока (из языков финно-угорских племен), с юговостока (из языков тюркских народностей, занимавших Причерноморские и Прикаспийские степи) Наиболее сильным и богатым было греческое языковое воздействие на древнерусский язык. Как уже было сказано, греческий язык византийского периода был одним из наиболее богатых и развитых литературных явыков тогдашнего мира. положительным Поэтому его воздействие и на русский язык было прогрессивным. Заимствование русским языком слов греческого происхождения происходило 28 двумя путями: через устное речевое общение обитателей Киевской Руси с населением Византийской империи, благодаря активным экономическим связям между обеими странами в Х—начале XI вв., и через переводы греческих памятников литературы. Последний путь в значительной степени не был непосредственным, так как передатчиком на Русь церковной книжности были в ту эпоху болгары, какая-то часть книжности проникла в Киевскую Русь и с Запада, из Моравии, где тогда еще живо чувствовались плоды деятельности Константина и Мефодия. Несомненно, в XI в. активная переводческая деятельность развивалась и в самом Киевском государстве, вследствие чего немалое количество памятников письменности было переведено на Руси с греческого и без посредничества. Слова, пришедшие в древнерусский язык из греческого изустным путем, выделяются по семантическим и фонетическим признакам. Они обязаны своим вхождением в язык главным образом судоходству, торговле. Это названия предметов, которые Русь получала в то время от греков. Сюда отнесем такие лексемы, пришедшие в славянские языки еще в дописьменный период, как корабль, парус, фонарь, кровать, лампа; названия многих плодов и .овощей: свекла, огурец, капуста, вишня, лимон и т. п. Некоторые из слов подобного рода, распространенные в древнерусскую эпоху, впоследствии выпали из словарного состава русского языка, например: лимен (греч. Limh/n) ‘гавань, пристань’ — отсюда современное причерноморское название лиман), стафиды ‘сухой виноград, изюм’; керемды. ‘кирпич’ и др. Вероятно, путем устного общения в древнейший период лексика греческого происхождения проникла в значительном количестве в специальный словарь русских ремесленников и торговцев дореволюционного времени (так называемый офеньский язык, использовавшийся как тайный словарь замкнутых социальнопрофессиональных групп населения). Среди “офенизмов” греческого происхождения отметим: кимать, кимарить ‘спать, лежать’; пулить ‘покупать’ ; гируха ‘старуха’ ; числительные: дзюо ‘два’ , тессар ‘четыре’ ; декан ‘десять’ и 29 мн. др. Слова, заимствованные из греческого через переводную письменность, большей частью связаны с обозначением понятий и предметов, имеющих отношение к православной религии и церкви: ангелъ, апостолъ, евангелие; епископъ, монахъ, митрополитъ, игуменъ; канонъ, тропарь, кондакъ, стихира; хиротония (рукоположение священнослужителей), хиротонисать и др. Сюда же относятся некоторые слова, связанные с развитием культуры и просвещения, поскольку эти стороны общественной жизни в средневековую эпоху находились в зависимости от религии: философия, грамота, стих, арифметика и т. п. Слова, пришедшие в древнерусский язык из древнескандинавского языка, в большей части отражают понятия и предметы, связанные с военно-дружинным бытом. Киевской Руси. Выходцы из скандинавских стран, норманнские воины, служили в наемных войсках и в Византии, и в Киевском государстве. Князья, сами будучи потомками династии варяжского происхождения, нередко приглашали из-за Балтийского моря, борясь со своими соперниками, варяжских викингов. Из древне-скандинавского проникают слова варягъ—varingr, Мурман— norman, витязь—viking, гридь—gridh младший член княжеской дружины , отсюда гридница специальное помещение во дворце киевского князя , тиун (тивун) — thion княжеский наместник, судья ябедник — aembit, ambiti княжеский чиновник-соглядатай вира—Wergeld штраф за убийство, согласно древнейшим статьям “Русской правды” (впрочем этимологии этого слова приводятся и другие объяснения), ларь—larr сундук, ковчежец (см. “Изборник 1076 г.”, л. 270, 10, л. 272 об., 2 и др.). В бытовой язык вошло слово варега, варежка (первоначально— варяжская рукавица). Происхождение этого слова связано, вероятно, с тем, что в народных говорах слово варяг стало обозначать мелочного разъездного торговца, скупавшего у крестьян всякую всячину в обмен на товары, взятые в долг у купцов. 30 Фонд скандинавских слабоустойчивый, может заимствований, быть относительно привлечен в качестве небольшой и доказательства неправомерности так называемой варяжской теории образования древнерусского государства. Слова, пришедшие из тюркских языков, попадали в древнерусский язык преимущественно изустным путем, но иногда отражались и в письменных памятниках собственно литературного жанра. Так, например, особенно заметен этот лексический пласт заимствований в “Слове о полку Игореве”. Встречаются слова тюркского происхождения и в летописях. Слова тюркского происхождения в древнейший период заимствовались русскими из языков многочисленных народностей, последовательно сменявших друг друга в качестве ближайших соседей восточного славянства с юго-востока. Вначале это были хазары (до конца Х в.), затем печенеги (до середины XI в.), с 1068 г. главным враждебным соседом Руси со стороны Причерноморья становятся половцы (куманы), завоеванные в 1237—1240 гг. татаро-монголами. Поскольку последние в конечном счете подчинили себе всех своих предшественников и господствовали над Русью в течение двух с половиной столетий, постольку громадное большинство тюркизмов в современном русском языке принято считать заимствованиями из татарского. Однако это неверно, так как первая фиксация многих слов подобного рода относится ко времени задолго до татаро-монгольского нашествия, например, слово лошадь (тюрк. алаша-ат) читается в “Повести временных лет” под 1111 г. По значению заимствования из тюркских языков обычно являются названиями предметов вооружения, одежды, других предметов быта, а также обозначают титулы и звания тюркских правителей. В древнейшую эпоху уже были зафиксированы следующие слова тюркского происхождения: сабля (“Начальная летопись” и “Слово о полку Игореве”); япанча покрывало (“Слово о полку Игореве” в форме япончица); коганъ титул хазарского правителя, затем после разгрома Хазарского Каганата. ставший одним из титулов киевских князей (“Слово о Законе и Благодати”, “Слово о полку Игореве”, а также надписи31 граффити на стенах Софийского собора в Киеве), сокращенная форма того же титула—хан; кощей (тюрк. кош-чи) невольник, Игореве”), чага рабыня (“Слово о пленник полку (“Слово Игореве”). о полку Заметим, что слово кощей (пленник) переосмыслилось по сходству с исконно славянским прилагательным кощьнъ (от кость) костлявый, худой , что вполне естественно, так как половецкие пленники, конечно, не могли быть особенно упитанными. Отсюда сказочный образ злого старика Кащея бессмертного, который “над златом чахнет”. Слова, обязанные своим происхождением языкам прибалтийско-финских племен, относительно немногочисленны и в письменности Киевской Руси почти не получили отражения. Л. П. Якубинский признавал заимствованным из прибалтийско-финских языков слово ногата (финск. nahkat)—название монетной меновой единицы (первоначально беличьей шкурки). Слово это встречается нередко в грамотах, летописях и в “Слове о полку Игореве”. Однако существуют и другие этимологии этого слова. Многие ученые признавали его тюркскоарабским по происхождению, а Б. А. Ларин считал исконно русским: мех, содранный с ноги (пушного животного). Внесения из финно-угорских языков отразились в памятниках письменности более позднего времени (XV—XVI вв.), в топонимике, в народных говорах, преимущественно северо-западных. Однако и здесь они сравнительно немногочисленны и связаны по большей части со специальными сферами рыболовства или лесного дела. Наоборот, во всех финно-угорских языках прибалтийско-финской группы (финском, эстонском, карельском, вепсском, ижорском, водском) как русские, так и финские исследователи отмечают мощный лексический слой заимствованных из русского языка слов, восходящих к киевскому периоду. Характерно, что среди таких слов, общих для всех прибалтийско-финских языков, значительное место 32 занимают слова, связанные с распространением культуры, письменности и христианской религии: граота—финск. raamatta, эст. raamat; ливск. ramd книга, письмо, письменность ; крест (крьстъ) — финск. risti, карельск. risti, вепсск. rist, эст. risti; попъ—финск. pappi; 6Ьсъ — финск. piessa, карельск. biessa, ливвиковск. biessu и др. Л. П. Якубинский, обративший внимание на эту историколингвистическую подробность, писал: “Эти заимствования показывают, что русские (полочане, новгородцы, псковичи), едва усвоив христианство, выступили его распространителями в Прибалтике”. Сделанный нами обзор лексических взаимоотношений литературного языка Киевской Руси с языками соседних народностей свидетельствует, по нашему мнению, об интенсивности этих его внешнеязыковых связей при сохранении им полной самобытности в своем свободном развитии Литература: 1. История древнерусской литературы 7-е изд. Москва 2002 Орлов А.С. 2. Древнерусская литература. Москва 2001 Сперанский М.Н. 3.История русской литературы X - XVII вв. Под ред. Д.С. Лихачева. 1985 Кусков В.В. 4. "Византия и Русь" (М., 1989) 33 Лекция № 3 Литературный язык Московского государства (к. XIV – н. XVII в.) План: 1. Проблема соотношения древнерусского и церковнославянского языков. 2. Сопоставительное изучение ряда явлений 3. Различные системы передачи значения цели Новый этап в развитии русского общенародного и литературно-письменного языка начинается со второй половины XIV в. и связан с формированием централизованного государства вокруг Москвы. Феодальная раздробленность сменяется новым объединением восточнославянских земель на северо-востоке. Это объединение явилось причиной образования великорусской народности, в состав которой постепенно вливаются все носители русского языка, находившиеся под властью татаро-монголов. Параллельно в XIII—XV вв. те части восточнославянского населения, которым удалось избежать татаромонгольского завоевания (на западе), входят в состав литовско-русского княжества, на территории которого образуется западно-русская народность, вскоре распавшаяся на белорусскую (под властью Литвы) и украинскую (под 34 властью Польши) раздробленность, народности. а затем Таким образом, татаро-монгольское сначала завоевание феодальная и захват западнорусских земель Литвой и Польшей становятся причиной разделения когда-то единой древнерусской (восточнославянской) народности на три восточнославянских: великорусскую, белорусскую и украинскую. Общность исторической судьбы трех братских народностей обусловила самую тесную близость между всеми тремя языками восточнославянских народов и вместе с тем обеспечила их независимое, самостоятельное развитие. Письменный литературный язык всех восточнославянских ветвей в XIV—XV вв. продолжает развиваться на той же общей основе древнерусского языка и до XVII в. остается единым, распадаясь лишь на зональные варианты. В процессе формирования великорусской народности и ее языка видную роль играет Москва. С IX в. территория, на которой сейчас расположена столица нашей страны, стала местом поселения восточнославянских племен. Как показывают археологические раскопки, на этой территории издавна приходили в соприкосновение представители двух племенных объединений: северную и восточную часть занимали кривичи, южную и западную—вятичи. Их погребальные курганы включены в кольцо современной “большой Москвы”. Таким образом, уже с самого начала своего развития Московская земля стала ареалом межплеменного общения. В октябре 1947 г. торжественно отмечалось 800-летие города Москвы, однако эта дата условна: под 1147 г. мы читаем первое упоминание имени Москвы на страницах письменных источников, а именно “Суздальской летописи”, где сообщается под названным годом о том, что суздальский князь Юрий Долгорукий назначил встречу своему союзнику, черниговскому князю Святославу Ольговичу, “на Москве”, которая в то время представляла собою лишь княжеский укрепленный замок близ границы Суздальской земли с землею Черниговской. Этим и объясняется 35 выбор места встречи. Город Москва быстро рос и развивался благодаря выгодному географическому положению у перекрестка двух водных торговых путей с юго-запада (из Киевской земли) на северо-восток (в район Средней Волги) и с северо-запада (из Новгорода) на юго-восток (в низовье Оки и Волги). Это также способствовало притоку населения в Москву из различных восточнославянских земель и образованию на ее территории смешанного диалекта. Ко времени татаро-монгольского завоевания Москва становится богатым торгово-промышленным центром, сравнительно быстро оправившимся после его разгрома кочевниками зимой 1238 г. Период татарского владычества тоже оказывает благоприятное, воздействие на рост Москвы, так как московские князья сумели сделать татаро-монгольских ханов орудием своей объединительной политики. К концу XIII в. Московское княжество выделяется в самостоятельный удел из состава Владимиро-Суздальского княжества. Правда, на первых порах это княжество было самым мелким и незначительным, доставшись во владение младшему сыну великого князя Александра Невского, Даниилу. Его сыновья, Юрий и особенно Иван, прозванный Калитою (кошельком) за свою бережливость, очень много сделали для усиления могущества Москвы. Иван Калита получает из рук ханов ярлык на великое княжение Владимирское. Потомки его прочно удерживают великокняжескую власть в своих руках, и Москва становится общерусским центром. С 1326 г. Москву избирает своей резиденцией тогдашний глава русской церкви, митрополит Петр. И это тоже способствовало привлечению культурных сил и материальных средств к церкви, освятившей своим авторитетом власть формирующегося централизованного государства. Наконец, в 1380 г. победа, одержанная над полчищами золотоордынского 36 темника Мамая внуком Ивана Калиты Дмитрием Ивановичем Донским, возглавившим объединенные русские силы, показала и доказала всем русским людям правильность политики московских князей. Восточнославянское население продолжало сосредоточиваться вокруг Москвы, спасаясь от татарских набегов за окружавшими в то время город глухими борами. Как показывает анализ древнейших памятников московской письменности, вначале жители Москвы пользовались диалектом северо-восточной группы, владимиро-суздальского типа. Однако чем далее, тем более чувствуется воздействие на эту первоначально северно-русскую диалектную основу южнорусской речевой стихии, все усиливающейся в московском говоре. Анализ языка ранней московской письменности показывает, как уже отмечено, что первоначально население Москвы, во всяком случае в пределах княжеского двора, придерживалось северно-русского окающего произношения. Например, в Духовной грамоте Ивана Калиты 1327—1328 гг. мы встречаем такие написания: Офонасей, Остафьево и др. Однако уже в записи с похвалою князю Ивану Калите на “Сийском евангелии” 1340 г. можно заметить отражение акающего южнорусского произношения: “в земли впустивший”. В памятниках XV и особенно XVI вв. аканье становится господствующей чертой московского произношения, причем такое произношение распространяется и на севернорусскую по происхождению лексику: см. написание парядня (домашнее хозяйство) в Коншинском списке “Домостроя”. Московский говор становится диалектной основой языка всей великорусской народности, и по мере включения тех или иных русских земель в состав формирующегося централизованного Московского государства черты ведущего говора распространяются на всей великорусской территории. Этот же среднерусский смешанный говор превращается в диалектную базу для литературно-письменного языка, обслуживающего потребности всей великорусской народности. Древнерусский литературно-письменный язык, 37 пересаженный на новую почву, образует московскую разновидность письменного языка, первоначально развившуюся рядом с другими его ответвлениями. По мере расширения территории Московского государства все ответвления письменного языка постепенно вытесняются московской разновидностью, в особенности после введения книгопечатания с конца XVI в. Другие же разновидности древнерусского литературно-письменного языка, развивавшиеся на территории Литовского государства и Польши, затем становятся истоком постепенно формирующихся параллельно с языком великорусской народности, белорусского (с XV в.) и украинского (с XVI в.) языков. Обратимся к более подробному анализу языка ранней московской письменности. Наряду с духовными грамотами первых московских князей, Ивана Калиты, его сыновей — Симеона Ивановича Гордого и Ивана Ивановича, и его внука Дмитрия Донского, к памятникам ранней письменности относится и вышеназванная запись на “Сийском евангелии”, датируемая 1340 г. В записи сообщается, что церковная книга евангелие-апракос была переписана “в градЬ МосквЬ на Двину... повелением” великого князя Ивана, что показывает значение Москвы как общерусского центра, снабжавшего церковными книгами даже далекий Север. Наряду с этим запись содержит восторженную характеристику деятельности литературное московского князя, представляющую произведение,—“Похвалу собою Ивану своеобразное Калите”. Итак, анализ языка наиболее раннего памятника московской литературы позволяет сделать два основных вывода: эта литература неразрывно связана со стилистическими традициями киевской эпохи, она рано вырабатывает в себе стилистические черты, характерные для ее позднейшего развития в XV— XVI вв. Формирование централизованного государства вокруг Москвы кладет конец ранее существовавшим изолированным многочисленным удельным княжениям. Это политическое и экономическое объединение разрозненных прежде русских 38 земель неизбежно повлекло за собою развитие и обогащение разнообразных форм деловой переписки. Если в период феодальной раздробленности удельный князь, владения которого иногда не простирались далее одного населенного пункта или течения какойлибо захолустной речушки, мог ежедневно видеться со всеми своими подданными и устно передавать им необходимые распоряжения, то теперь, когда владения Московского государства стали простираться от берегов Балтики до впадения Оки в Волгу и от Ледовитого океана до верховий Дона и Днепра, для управления столь обширной территорией стала необходима упорядоченная переписка. А это потребовало привлечения большого числа людей, для которых грамотность и составление деловых бумаг стали их профессией. В первые десятилетия существования Московского княжества с обязанностями писцов продолжали справляться служители церкви — дьяконы, дьяки и их помощники — подьяки. Так, под Духовной грамотой Ивана Калиты читаем подпись: “а грамоту псалъ дьякъ князя великого Кострома”. Дьяками по сану были авторы “Похвалы...” Мелентий и Прокоша. Однако уже скоро письменное дело перестало быть привилегией духовенства и писцы стали вербоваться из светских людей. Неотъемлемой принадлежностью приказного слога стали такие слова и выражения, как челобитная, бить челом (просить о чем-либо). Стало общепринятым, чтобы проситель в начале челобитной перечислял все многочисленные титулы и звания высокопоставленного лица, к которому он адресовал просьбу, и обязательно называл полное имя и отчество этого лица. Наоборот, о себе самом проситель должен был неизменно писать лишь в уничижительной форме, не прибавляя к своему имени отчества и добавляя к нему такие обозначения действительной или мнимой зависимости, как раб, рабишко, холоп. 39 В указанный исторический период особенное распространение получает слово грамота в значении деловая бумага, документ (хотя это слово, заимствованное в начальный период славянской письменности из греческого языка, и раньше имело такое значение). Появляются сложные термины, в которых существительное определяется прилагательными: грамота душевная, духовная (завещание), грамота приписная, грамота договорная, грамота отводная (устанавливавшая складная, границы грамота земельных пожалований) и т. д. Не ограничиваясь жанром грамот, деловая письменность развивает такие формы, как записи судебные, записи расспросные. К XV—XVI вв. относится составление новых сводов судебных постановлений, например, “Судебник” Ивана III (1497г.), “Псковская судная грамота” (1462— 1476 гг.), в которых, опираясь на статьи “Русской правды”, фиксировалось дальнейшее развитие правовых норм. В деловой письменности появляются термины, отражающие новые социальные отношения (брат молодший, брат старейший, дети боярские), новые денежные отношения, сложившиеся в московский период (кабала, деньги и т. д.). Производными терминами можем признать такие, как люди деловые, люди кабальные и т. д. Развитие обильной социальной терминологии, вызванное к жизни усложнением общественноэкономических отношений, связано с непосредственным воздействием на литературно-письменный язык народно-разговорной речевой стихии. Б. А. Ларин, рассматривая вопрос о том, насколько можно считать язык деловых памятников XV—XVII вв. непосредственным отражением разговорного языка той эпохи, пришел к отрицательному выводу. По его мнению, полностью разделяемому и нами, несмотря на относительно большую близость языка памятников этого типа к разговорной речи, даже такие из них, как расспросные речи, испытали на себе непрерывное и мощное воздействие письменной орфографической традиции, ведущей свое начало еще от древнеславянской письменности Х—XI вв. Свободным от подобного традиционного воздействия не мог быть ни один письменный источник Древней Руси во все периоды 40 исторического развития. Обогащение и увеличение числа форм деловой письменности косвенно влияло на все жанры письменной речи и в конечном счете способствовало общему поступательному развитию литературно-письменного языка Московской Руси. Те же писцы, дьяки и подьячие в свободное от работы в приказах время брались за переписывание книг, не только летописей, но и богословско-литургических, при этом они непроизвольно вносили в тексты навыки, полученные ими при составлении деловых документов, что приводило ко все возрастающей пестроте литературно-письменного языка. Этот язык, с одной стороны, все более и более проникался речевыми чертами деловой письменности, приближавшейся к разговорному языку народа, с другой—подвергался искусственной архаизации под воздействием второго южнославянского влияния. Здесь следует подробнее сказать именно о языковой стороне этого весьма широкого по своим социальным причинам и последствиям историко-культурного процесса, поскольку другие его стороны раскрыты в имеющейся научной литературе Теперь уже более может считаться общепризнанным, обстоятельно. что процесс, обычно обозначаемый как второе южнославянское влияние на русский язык и русскую литературу, тесно связан с идеологическими движениями эпохи, с возрастающими и крепнущими отношениями тогдашней Московской Руси с Византией и южнославянским культурным миром. Этот процесс должен рассматриваться как одна из ступеней в общей истории русско-славянских культурных связей. Прежде всего следует заметить, что второе южнославянское влияние на Русь должно быть сопоставлено с первым влиянием и вместе с тем противопоставлено 41 ему. Первым южнославянским влиянием следует признать воздействие южнославянской культуры на восточнославянскую, имевшее место при самом начале восточнославянской письменности, в Х— XI вв., когда на Русь из Болгарии пришла древнеславянская церковная книга. Само образование древнерусского литературно-письменного языка обязано воздействию древней южнославянской письменности на разговорную речь восточного славянства. Однако к концу XIV в. это воздействие постепенно сходит на нет, и письменные памятники того времени вполне ассимилировали древнеславянскую письменную стихию народно-разговорной восточнославянской речи. В годы расцвета древнерусского Киевского государства южнославянские страны, в частности Болгария, подверглись разгрому и порабощению Византийской империей. С особенной силой византийцы преследовали и уничтожали в это время все следы древней славянской письменности на Болгарской земле. Поэтому в XII—начале XIII в. культурное воздействие одной ветви славян на другую шло в направлении из Киевской Руси на Балканы. Этим объясняется проникновение многих произведений древнерусской письменности к болгарам и сербам именно в данную эпоху. К концу XIV в., когда Русь начинает оправляться после татаро-монгольского погрома и когда вокруг Москвы складывается единое централизованное государство, среди русских ощущается нужда в культурных деятелях. И тут на помощь приходят уроженцы славянского Юга — болгары и сербы. Из Болгарии происходил митрополит Киприан, возглавлявший в конце XIV—начале XV вв. русскую церковь. Киприан был тесно связан с Тырновской литературной школой и, возможно, являлся даже родственником болгарского патриарха Евфимия. По почину Киприана на Руси было предпринято исправление церковно- богослужебных книг по нормам среднеболгарской орфографии и морфологии. Продолжателем дела Киприана был его племянник, тоже болгарин по рождению, 42 Григорий Цамблак, занимавший пост митрополита киевского. Это был плодовитый писатель и проповедник, широко распространивший идеи Тырновской литературной школы. Позднее, в середине и в конце XV в., в Новгороде, а затем в Москве трудится автор многочисленных житийных произведений Пахомий Логофет (серб по рождению и по прозванию: Пахомий Серб). Могут быть названы и другие деятели культуры, которые нашли в эти века убежище на Руси, спасаясь от турецких завоевателей Болгарии и других южнославянских земель. Однако нельзя сводить второе южнославянское влияние только к деятельности выходцев из Болгарии и Сербии. Это влияние было весьма глубоким и широким социально-культурным явлением. К нему относится проникновение на Русь идей монашеского молчальничества, воздействие византийского и балканского искусства на развитие русского зодчества и иконописи (вспомним творчество художников Феофана Грека и Андрея Рублева) и, наконец, развитие переводной и оригинальной литературы и письменности. Для того чтобы этот прогрессивный, поступательный процесс смог широко проявиться во всех областях культуры, необходимы были и внутренние условия, заключавшиеся в развитии тогдашнего русского общества. Очевидно, в тогдашней Московской Руси господствовавшие классы и идеологи складывавшегося в те годы самодержавного строя стремились возвысить над обычными земными представлениями все, связанное с его авторитетом. Отсюда и желание сделать официальный литературно-письменный язык как можно больше отличающимся от повседневной разговорной речи, противопоставить его ей. Имело значение и то обстоятельство, что церкви в это время приходилось бороться со многими антифеодальными идеологическими движениями, выступавшими в форме Ересей (стригольников и др.), а эти последние опирались на поддержку народа, были ближе и к народной культуре, и к народной речи. Взаимная связь между самодержавным государством и православной церковью 43 привела к созданию представления о Москве как о главе и центре всего православия, о Москве— Новом Иерусалиме и Третьем Риме. Эта идея, проявившая себя одновременно со Вторым южнославянским влиянием, способствовала утверждению московского абсолютизма и служила тормозом для развития общенародного языка, отдалив его официальную разновидность от просторечия. Однако вместе с тем второе южнославянское влияние не было лишено и положительных сторон, обогатив лексику , стилистику языка в его высоких стилях и укрепив связи Московской Руси с южнославянскими землями. При изучении историко-лингвистических вопросов; связанных со вторым южнославянским влиянием, необходимо исходить из подробного сопоставления русских письменных памятников конца XIV—XV вв. с южнославянскими их списками, привозившимися в эти века на Русь из Болгарии и Сербии. Обратимся поэтому к таким сторонам письменных памятников, как палеография, орфография, язык и стиль. Ощутимые сдвиги происходят в конце XIV в. в русской палеографии. В XI—XIII вв. единственной формой письма был устав, с его отчетливыми, отдельно стоящими, крупными буквами. В первой половине XIV в. наряду с этим появляется старший полуустав, письмо более простое, но приближающееся к уставу. К концу XIV в. старший полуустав сменяется младшим, близким по начертаниям к беглому курсиву. Меняется характер внешнего оформления рукописей. В киевскую эпоху господствует “звериный (тератологический)” орнамент, с конца XIV в. он исчезает и на его месте появляется орнамент растительный или геометрический. В миниатюрах рукописей начинает преобладать золото и серебро. Появляется вязь — сложное слитное написание букв и слов, носящее орнаментальный характер. Возникает такая характерная подробность в оформлении рукописей, как “воронка”, т е постепенное сужение строк к концу рукописи, завершающейся скупым острым рисунком. Изменяются 44 начертания букв е, у, Ь (ы), появляется буква “зело”, до этого лишь обозначавшая число 6. Все это дает возможность с первого взгляда отличить рукопись, подвергшуюся второму южнославянскому влиянию, от списков предшествующей поры. Возникает своеобразная орфографическая мода. В этот период снова внедряется в активное употребление буква “большой юс”, уже с XII в. совершенно вытесненная из русских письменных памятников. Поскольку в живом русском произношении давно никаких носовых гласных не было, эта буква стала употребляться не только в тех словах, где она была этимологически оправдана, например, в слове рVка, но и в слове дVша, где она вытеснила этимологически правильное написание оу В XIV—XV вв. употребление буквы “большой юс” может рассматриваться как чисто внешнее подражание укоренившейся болгарской орфографической моде. Под влиянием болгарского же письма возникают написания гласного я без йотации, в форме а после гласных: моа (вм. моя), своа, спасенiа и т. д. Это написание проникает в титул московского государя—всеа Руси,—где удерживается вплоть до XVII в. Под влиянием среднеболгарского правописания устанавливается начертание редуцированных после плавных согласных в соответствии с общеславянским их слоговым характером, хотя в русском языке подобное произношение никогда не имело места (например: влъкъ, връхъ, пръстъ, пръвый и т. д.), что широко отразилось в орфографии такого памятника, как “Слово о полку Игореве”. Наблюдается стремление к орфографическому сближению с оригиналом греческих заимствований. Так слово ангел (греч. )a\ggeloj), писавшееся в киевскую эпоху в соответствии с русским произношением — аньгелъ, теперь пишется по-гречески с “двойной гаммой”: аггелъ. Книжники при этом придумали обоснование графических отличий: слово, писавшееся под титлом, обозначало собственно ангела, духа добра, слово же без титла произносилось, как писалось, аггел и понималось как обозначение духа зла, беса: “диаволу и аггелом его”. 45 Вероятно, к периоду второго южнославянского влияния может быть отнесено освоение русским литературным языком некоторых церковнославянизмов, до этого употреблявшихся преимущественно в восточнославянской огласовке. По мнению А. А. Шахматова, слово плЬн, действительно писавшееся вплоть до 1917 г. с буквой “ять” в корне, в отличие от прочих старославянизмов с сочетаниями рЬ, лЬ в корне, рано изменивших в русском произношении и написании корневую гласную Ь на е (например, племя, время, бремя и т. п.), сохранило “ять” потому, что, вытеснив восточнославянскую параллель полон, утвердилось в русском литературном языке лишь в XIV— XV в. Одновременно начинается внедрение в русскую лексику слов с сочетанием согласных жд (из исконного dj). Это сочетание звуков являлось безусловно невозможным для русского языка до падения слабых редуцированных и потому не присутствовало в древнейших старославянизмах, например, преже, одежя, надежя и пр. Современные надежда, одежда, вождь, рождение, хождение и др. обязаны эпохе второго южнославянского влияния. Однако окончательно утвердились подобные слова в русском языке (и в церковнославянском изводе русского В период языка) второго лишь в XVII южнославянского в. после влияния реформы возникают Никона. своеобразные лексические дублеты, развившиеся из первоначально единого слова. Так, старославянское и древнерусское съборъ (собрание) при падении слабых редуцированных превратилось в слово сбор, имеющее в наши дни конкретные и бытовые значения, произношение того же слова с сохранением гласного после с в приставке создало слово соборъ, которому присущи узкоцерковные значения и употребления: 1) главная, большая церковь или 2) собрание уважаемых (духовных) лиц . В период второго южнославянского влияния наблюдается массовое исправление более древних русских рукописных текстов. Справщики настойчиво стремятся 46 выправлять замеченные ими русизмы, воспринимавшиеся как отклонение от общепринятой нормы, и заменять их параллельными старославянскими образованиями. В сильной степени сказалось второе южнославянское влияние на стилистической системе тогдашнего литературного языка, что выразилось в создании особой стилистической манеры “украшенного слога”, или “плетения словес”. Такая манера, получившая особенное распространение в памятниках официальной церковной и государственной письменности, в житиях, в риторических словах и повествованиях, характеризуется повторениями и нагромождением однокоренных образований, синтаксическим и семантическим параллелизмом. Наблюдается в это время и подчеркнутое стремление к созданию сложных слов из двух, трех и более основ, употребляемых в качестве украшающих эпитетов. Однако не следует преувеличивать степень собственно южнославянского воздействия на стиль русского литературного языка данного периода. Отдельные примеры, приводимые в книге Д. С. Лихачева в качестве образцов “украшенного слога” периода второго южнославянского влияния, на деле оказываются восходящими к древним текстам псалтири или других библейских книг, переведенных еще в кирилло-мефодиевскую эпоху. Для иллюстрации тех стилистических явлений, о которых здесь было сказано, приведем отрывок из “Троицкой летописи” пол 1404 г.: “В лЬто 6912, индикта 12, князь великий Василей Дмитреевичь замысли часникъ и постави е на своемь дворЬ за церковью за стымь БлаговЬщеньемъ. Сии же часникъ наречется часомЬрье: на, всякий же час ударяше молотомъ въ колоколъ, размЬряя и разсчитая часы нощныя и дневныя. Не бо человЬк ударяше, но человЬковидно, самозвонно и самодвижно, страннолЬпно нЬкако створенно есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухищрено. Мастеръ же и художникъ бЬяше сему некоторые чернецъ иже от Святыя Горы пришедый, родо” сербинъ, именем Лазарь. ЦЬна же сему бЬяше 47 вящьше полуЬтораста рублевъ”. В приведенном отрывке выспренный украшенный слог “плетения словес” сказался в нагромождении эпитетов, определяющих действие чудесного часника. Обратим внимание на такие-сложные слова, как часомЬрье, человЬковидно, самозвонно и самодвижно, страннолЬпно, преизмечтано и преухищрено. И тут же бытовые русизмы: ударяше молотомъ въ колоколъ, полувтораста рублевъ. Этот текст может быть признан типичным для своей эпохи, В нем можно видеть как силу второго южнославянского влияния — оно обогатило стилистическую систему литературного языка, так я его слабую сторону — излишнюю витиеватость. Но влияние не коснулось исконных основ нашего литературнописьменного языка, развивавшегося и в эту эпоху прежде всего по своим внутренним законам. Таким образом, имея в виду конец XVII в., Лудольф прямо говорит о двуязычии в Московском государстве По его мнению, для того чтобы жить в Московии, необходимо знать два языка, ибо московиты говорят по-русски, а пишут пославянски. Однако если столь определенным представлялось положение о двуязычии к концу XVII в., то столетием или полутора столетиями ранее, в XVI в., оно не было еще столь ярко выражено. Кроме того, нельзя упускать из вида и то обстоятельство, что Лудольфу, как иностранцу, как наблюдавшему картину языка извне, многое могло представляться иначе, чем современному исследователю, подходящему к изучению этого вопроса прежде всего на основании исследования письменных памятников. С нашей точки зрения, подлинного двуязычия, при котором необходим перевод с одного языка на другой, в Московском государстве XVI в. все же не было. В этом случае лучше говорить о сильно разошедшихся между собою стилистических разновидностях по существу одного и того же литературно-письменного языка. Если в киевский период, по нашему мнению, целесообразно выделять три 48 основные жанрово-стилистические разновидности литературно-письменного языка: церковно-книжную, деловую и собственно литературную (или народнолитературную),—то московский период, и XVI в. в частности, имеет лишь две разновидности — церковно-книжную и деловую— поскольку промежуточная, народно-литературная разновидность к этому времени растворилась в двух крайних разновидностях литературно-письменного языка. тo, что в XVl в. мы имеем дело именно с двумя разошедшимися стилистическими разновидностями одного и того же литературного языка, а не с двумя различными языками, как это имело место, например, в средневековых Чехии или Польше при господстве официальной латыни, доказывается, по нашему мнению, тем фактом, что одни и те же авторы в пределах одного и того же произведения имели возможность свободно переходить от одной формы литературного изложения к другой в зависимости от микроконтекста, от содержания, темы и целевого назначения не всего произведения, а именно данного его отрезка. Высказанное положение может быть доказано анализом текста. Обратимся, например, к “Посланиям и письмам” Ивана Грозного. Его послание к князю Андрею Курбскому, которое адресатом было совершенно справедливо оценено как “широковещательное рассуждениями по самодержавной власти, и поводу многошумящее”, божественной насыщено изобилует богословскими предустановленности церковнославянскими царской цитатами из библейских, богослужебных и летописных источников и поэтому, естественно, перенасыщено славянизмами и архаизмами Однако в этом же произведении, как только речь заходит о пережитых Иваном обидах со стороны бояр, тон резко меняется. Задетый за живое, автор не скупится на просторечие и смело переходит к разговорным грамматическим формам прошедшего времени на -л. Вот в каких словах, например, выражены воспоминания Ивана Грозного о его безрадостном детстве: “Едино воспомяну: нам бо во юности детства играющим, а князь Иван Васильевич Шуйский седит на лавке, локтем опершися, об отца нашего о 49 постелю ногу положив; к нам не приклоняяся не токмо яко родительски, но еже властелински, яко рабское же ниже начало обретеся”. А вот какими словами в том же произведении клеймит Иван Грозный измену своего политического противника: “И ты то все забыл, собацким изменным обычаем преступил крестное целование, ко врагам христианским соединился еси”. Возражая Курбскому, он пишет: “И еже воевод своих различными смертьми расторгали есмя, а божиею помощию имеем у себя воевод множество и опричь вас, изменников. А жаловати есмя своих холопов вольны, а казнити вольны же есмя”. Приведенными выдержками в достаточной степени ясно характеризуется внутренняя противоречивость стилистической системы “Посланий” Ивана Грозного, безусловно, яркого и талантливого мастера слога, причудливо объединяющего церковнославянизмы и разговорные элементы речи, приметы книжности и делового письма. Не случайно, на наш взгляд, эта характерная стилистическая система получила столь резкую отповедь в ответном послании Курбского, обвинившего своего идейного противника в нарушениях стилистических норм того времени. А. Курбский писал в своем “Кратком отвещании”: “Твое писание приях... иже от неукротимого гнева с ядовитыми словами отрыгано, еж не токмо цареви... но простому, убогому воину сие было не достойно; а наипаче так от многих священных словес хватано, и те со многою яростию и лютостию, ни строками, а ни стихами, яко обычей искуссным и ученым...; но зело паче меры преизлишне и звягливо, целыми книгами, и паремьями целыми” и посланьми... Туто же о постелях, о телогреях, иные бесчисленные, воистину, якобы неистовых баб басни...” Второе произведение из числа недавно открытых и введенных в научный обиход — это древнерусская “Повесть про царя Ивана Васильевича и купца Харитона 50 Белоулина” (заглавие дано этому произведению его первым издателем — Д. Н. Альшицем). Повесть рассказывает о казнях, проводившихся Иваном Грозным в Москве, “на Пожаре”, в 1574 г. Неизвестный автор, повествуя о современных ему событиях, стремится выдержать торжественный, приподнятый тон повествования, описывая мужество народного героя, осмелившегося поднять голос против жестокостей Грозного-царя. Однако торжественная церковнославянская речевая стихия то и дело перебивается народно-поэтическими реминисценциями, восходящими к сказочному и былинному жанру: речь идет о трехстах плахах, о трехстах топорах — “и триста палачей стояху у плахъ онех”. Существенное значение для развития литературно-письменного языка имело начало книгопечатания в Москве. Книгопечатание в России было введено в середине XVI в., более чем на столетие позже, чем в западноевропейских странах. До этого первые образцы церковнославянских печатных книг издавались за пределами тогдашнего Московского государства, в Польше. С конца XV—начала XVI вв. в Кракове работала типография Феоля, печатавшая богослужебные книги на церковнославянском языке для Западной Руси, а также для балканских стран, находившихся тогда уже под властью Турции. В первые годы XVI столетия делаются попытки наладить печатание славянских богослужебных книг в Новгороде. С этой целью новгородский архиепископ Геннадий вел переговоры с немецким типографом из города Любека, Варфоломеем Готаном. Однако переговоры закончились безрезультатно. В переписываемые от руки богослужебные книги писцы постоянно вносили ошибки, искажения, далеко отводившие богослужебные тексты от их оригиналов. На это обратил внимание в своей переводческой и литературной деятельности Максим Грек (Триволис), вызванный около 1518г. в Москву по приказанию великого князя Василия III с целью исправления и сверки с оригиналами переводов богослужебных книг. Позднее, в 1551 г., об этом же 51 говорилось и на Стоглавом церковном соборе в Москве в присутствии царя Ивана Грозного. Собор вынес постановление о необходимости, при переписывании книг “держаться добрых переводов”, однако специальное решение о введении книгопечатания не было принято. В связи с потребностью исправления и унификации церковных книг по почину московского митрополита Макария была основана в Москве около 1553 г. при поддержке Ивана Грозного первая типография, как тогда называли, Печатный двор. Присоединение к Московскому государству областей Среднего и Нижнего Поволжья, населенных главным образом лишь недавно обращенными в православие народностями, делало нужду в таких исправленных книгах еще более ощутимой. В первые десятилетия своего существования русское типографское дело развивалось под воздействием итальянского и южнославянского печатного искусства. Об этом свидетельствует, между прочим, до сих пор используемая терминология печатного дела, в которой много заимствований из итальянского языка, например: тередорщик печатник (ит. tiratore), батырщик накладчик краски на литеры (ит. attitore), марзан страница (ит. margina), штанба печатный станок (ит. stampa) и др. Анализ декоративного оформления русских печатных текстов—миниатюр, заставок, инициалов—тоже говорит об итальянском (или южнославянском) воздействии на изобразительное мастерство наших первопечатников. Первыми русскими (церковнославянскими) печатными книгами были недатированные издания 1550-х годов. Среди них называют важнейшие богослужебные книги: “Триодь Постную”, содержащую службы на великий пост, четыре различные “Псалтири”, по которым правились вседневные службы, одно “Евангелие”, и “Триодь Цветную”, включавшую службы на пасхальные дни. Все эти книги не имеют 52 выходных данных. Наконец, в марте 1564 г. справщиками (редакторами и печатниками) Печатного двора Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем выпущена в Москве первая датированная книга славянской печати—“Апостол”, которая ознаменовала собою подлинное начало русского книгопечатания. В следующем, 1565 г. Иван Федоров выпустил два издания богослужебной книги “Часовник” с выходными сведениями. После отъезда Федорова и Мстиславца в Литву их работу продолжили справщики Никифор Тарасиев и Андроник Тимофеев Невежа, выпустившие в 1568 г. “Псалтирь”. После этого работа на московском Печатном дворе замерла. Печатание книг было перенесено в Александровскую слободу, тогдашнюю резиденцию Опричного двора Ивана Грозного, где в 1577 г. было подготовлено и выпущено еще одно издание “Псалтири”, после чего работа Печатного двора совсем прекратилась и была возобновлена в Москве лишь с 1587 При г. этом производилась малопонятных более последовательная известными слово климаты (греческое замена и слов устарелых распространенными. заимствование) было и Так, заменено на слово пределы или страны, слово макелия, тоже заимствованное из греческого, было заменено на славянское торжище. Вместо употребленного в рукописных “Апостолах” выражения “блюдете псы, блюдете злыа делателя” напечатано, как и в последующих изданиях той же книги, “блюдетеся от псов, блюдетеся от злых делателей”. Подобная замена объясняется тем, что к XVI в. глагол блюсти утрачивает одно из древних, когда-то свойственных ему значений остерегаться, семантический беречься оттенок. и приобретает Аналогичное буквально смысловое противоположный изменение пережили глагольные формы гони, гоните, которые получили новое значение преследуй. Поэтому выражение страннолюбив сочетанием страннолюбия гоняще было держащеся. Подобный же заменено образом существительное утроба в значении милосердие заменяется в тексте печатного “Апостола” словом милость, а выражение “съставлю же вам Фивию, сестру нашу” (от греч. Suni/sthmi в значении рекомендовать ) изменено на выражение 53 “вручаю же вам Фивию, сестру вашу”. С издательским делом и введением книгопечатания связаны начавшиеся во второй половине XVI в. работы по лексической, грамматической кодификации официальной церковнославянской разновидности письменно-литературного языка. Правда, подобные труды вначале появляются не в Московском государстве, а в той части бывших восточнославянских земель, которые к XVI в. оказались под властью ПольскоЛитовского государства, Около 1566 г. Иван Федоров вместе со своим верным помощником Петром Мстиславцем покидает Москву и направляется в пределы Литовского великого княжества. Как показывают исследования, отъезд Ивана Федорова из Москвы не должен расцениваться как вынужденное бегство. Очевидно, он был направлен за границу тогдашним московским правительством с целью поддержать в Великом княжестве Литовском православную партию, боровшуюся за сближение с Москвою и нуждавшуюся в помощи при налаживании типографского дела. Этим Иван Федоров и начал усердно заниматься немедленно после своего переезда через рубеж сначала в Вильно, потом в Заблудово, затем во Львове и, наконец, в Остроге, где тогда создавался наиболее заметный центр славянской образованности. За рубежом Иван Федоров выпустил в свет и первый грамматический труд. Правда, эта книга имеет весьма скромное заглавие—“Букварь”, однако на самом деле она значительно шире, чем пособие для начального обучения грамоте, и смело может рассматриваться как первый подлинно научный печатный труд по славянской грамматике. К этой книге (Львов, 1574) также приложена своеобразная хрестоматия наиболее распространенных текстов на церковнославянском языке. Книга, изданная Иваном Федоровым, служила самым лучшим учебным пособием для западнорусского юношества, желавшего закрепить Чтобы свои бороться знания с врагами и их навыки же 54 оружием, в родном необходимо языке. было и церковнославянский язык довести до того же уровня грамматической обработанности, каким обладал тогда латинский язык. Поэтому западнорусские грамматические грамматику труды греческой того и времени уподобляют латинской церковнославянскую средневековой грамматике. Необходимо назвать следующие грамматические труды, вышедшие в свет в Западной Руси во второй половине XVI в. Это, во-первых, “Грамматика словеньская”, изданная в городе Вильно в 1586 г. В этой книге излагается традиционное “Учение о осми частех слова”, которое восходит еще к античной эллинистической традиции и представлено в рукописях начиная с XII в. В 1596 г., в самый год заключения Брестской унии, во Львове выходит в свет грамматика “Аделфотис”, изданная Львовским братством, в честь которого эта книга получила свое заглавие (аделфотис—по-гречески значит братство ). “Аделфотис” была первым пособием для сопоставительного изучения славянской и греческой грамматик. Эта работа значительно расширила лингвистический кругозор тогдашних западнорусских читателей. Несколько ранее, в 1591 г., были изданы две книги, подготовленные украинским монахом Лаврентием Зизанием: “Лексис” (словарь) и “Грамматика”, расширившая круг изучаемых вопросов по сравнению с “Грамматикой” 1586 г. Наконец, уже в начале XVII в. появляется наиболее полный и основательный труд по церковнославянской грамматике. Таким справедливо может быть назван фундаментальный свод грамматических правил, изданный уроженцем Подолии Мелетием Смотрицким под заглавием: “Грамматики славенскiя правилное синтагма” (первое издание вышло в пригороде Вильно в 1619 г.). Книга вскоре завоевала самую широкую популярность, распространившись в нескольких изданиях и в рукописных списках по всем славянским православным странам. Издание М. Смотрицкого определило собою весь ход научного изучения 55 церковнославянской грамматики на период более полутора веков. Начиная со второй четверти XVII столетия главным центром западнорусской образованности и культуры становится Киев. Здесь действуют православные школы: Братская (Киево-Богоявленского братства) и школа Киево-Печерской лавры. При Киево-Печерской лавре основывается славянская типография, выпускающая как богослужебные книги, так и полемические произведения, написанные защитниками православия против католиков и против сторонников унии (униатов). В 1627 г. здесь же издан известный “Лексикон словеноросский и имен тлъкование” Памвы Берынды. В этой книге церковнославянская лексика объясняется “простою речью”, т. е. разговорным украинским языком. В необходимых случаях словарь дает также сопоставление церковнославянских слов с греческими, латинскими и древнееврейскими их эквивалентами. По сравнению с “Лексисом” Зизания “Лексикон” Памвы Берынды значительно шире по составу словника. К словарю. присоединен указатель собственных личных имен, содержащихся в церковных “Святцах” с раскрытием греческих, еврейских и латинских значений этих имен. В 1648 г. на Печатном дворе в Москве было отпечатано третье, переработанное издание “Грамматики” Мелетия Смотрицкого, легшее в основу грамматической нормализации официального варианта церковнославянской формы литературнописьменного языка. Издание это было выпущено без имени автора, но зато с обширным теоретическим предисловием, приписанным перу известного деятеля московского просвещения начала XVI в. Максима Грека. Переработка затронула многие правила “Грамматики” Смотрицкого, (преимущественно парадигмы склонения, приблизив их к разговорной великорусской речи, а также системы ударений, которая в более ранних изданиях грамматики отражала нормы западнорусского произношения. Таким образом, ученый тип церковнославянского языка возобладал и в 56 официальной практике московских книжников. В соответствии с этой системой производилась правка текстов церковных книг при патриархе Никоне, а в 1653— 1667 гг., положившая начало отделению старообрядцев, которые продолжали придерживаться старых московских норм церковнославянского языка, от господствующей православной церкви. Литература: 1. Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. М., 1963. 2. Кузнецов П.С. Очерки исторической морфологии русского языка. М., 1959. 3. Кукушкина О.В., Ремнёва М.Л. Вид и время русского глагола (диахронический аспект). М., 1984. Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951. 4. Ремнёва М.Л. История русского литературного языка: Особенности грамматической нормы. М., 1988. 5. Ремнёва МЛ. История русского литературного языка. М., 1995. 6. Хабургаев Г.А. Старославянский — церковнославянский — русский литературный язык // История русского литературного языка в древнейший период. М., 1984. Лекция №4 Литературный язык периода начального этапа формирования русской нации (2-я половина XVII в) План: 1. Памятники древнерусской письменности—совокупность произведений разных жанров. 2. Крупнейшие хранилища памятников древнерусской письменности. 3. Классификация письменных памятников. 57 XVII в. справедливо признается началом нового периода русской истории. К этому времени складываются те экономические связи между ранее разрозненными русскими областями, которые становятся главной предпосылкой образования русской нации и превращения русского литературного языка из языка, обслуживавшего потребности древнерусской (а затем великорусской) народности, в русский национальный литературный язык. Таким образом, признавая единство языка и беспрепятственное его развитие одним из важнейших условий для формирования национальных экономических связей, можно вычленить в процессе складывания наций три исторических момента, которые могут не совпадать во времени. Это, во-первых, “государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке”. Такое сплочение осуществляется уже в XVI в. и окончательно закрепляется в истории России к XVII в., во-вторых, устранение препятствий в развитии языка и, в-третьих, закрепление его в литературе. Однако “устранение всяких препятствий” для развития русского народно-разговорного языка в качестве языка литературного, “закрепление его в литературе” в XVII в. не смогло произойти. Для этого потребовалось еще по крайней мере полтора столетия. Таким образом, сложение русского национального литературного языка может рассматриваться как длительный процесс, охватывающий приблизительно полтора—два века, е-середины XVII по начало XIX в., когда в эпоху Пушкина происходит подлинное закрепление русского народноразговорного языка в литературе. В процессе формирования русского национального языка главную роль сыграли как “историческое развитие языка из готового материала”, причем таким готовым материалом послужил в данном случае древнерусский литературно-письменный язык, так и прежде всего “концентрация диалектов в единый национальный язык”. 58 В связи с этим может быть поставлен вопрос о диалектной базе русского национального языка. Традиционно такой базой признавался средневеликорусский, переходный говор Москвы. В начале 1950-х годов стало принятым говорить об орловско-курском диалекте как об основе русского национального языка. Однако и это положение, не подтверждающееся данными диалектологии и истории русского языка, было отброшено. В последние годы сама проблема диалектной базы формирующегося национального языка на основе какого-либо одного конкретного диалекта кажется неправомерной, и преобладающим становится представление о сложении национального языка на основе не одного какого-либо диалекта, а на взаимном их слиянии, т. е. сама “концентрация диалектов” рассматривается в качестве подлинной основы формирования единого национального языка. Для русского языка это положение может быть подтверждено исследованиями Б. А. Ларина, Ф. П. Филина, С. И. Коткова и др. Однако, как нам кажется, выдвижение на первый план представления о концентрации диалектов как о единственной подлинной диалектной базе складывающегося языка нации не противоречит признанию основой русского национального языка именно московского говора. Ведь этот последний и сам выступает прежде всего как результат концентрации диалектов, поскольку он по своей природе является смешанным, переходным, средневеликорусским, объединившим в себе основные черты северно- и, южновеликорусских диалектов. Признание говора Москвы основой русского национального языка вытекает как из внеязыковых факторов, так и из собственно лингвистических доводов. Это говор, которым пользуется население города, являющегося в течение почти восьми веков экономическим, политическим и культурным центром русского народа. И вместе с тем это говор, лишенный резких диалектных отклонений от общеязыковой нормы, понятный в одинаковой степени как жителю севера, так и обитателю юга. Все это и дает возможность московскому говору постепенно расширять 59 границы своего территориального распространения по мере вовлечения в общенациональное единство представителей различных диалектных групп. Переход к национальному периоду развития в общенародном языке ознаменовывается прекращением дальнейшего диалектного членения языка. Действительно, с XVII столетия мы не наблюдаем выделения новых диалектных групп в составе основных великорусских наречий. Наоборот, процесс концентрации диалектов все более и более дает себя знать в развитии и территориальном распространении смешанных, переходных говоров, которые в потенции охватывают собою все новые территории, осваиваемые русским народом в эту эпоху: Сибирь, Дальний Восток. Переход к национальному периоду в развитии литературного языка проявляется в господствующей с XVII в. тенденции к сближению между письменным языком и разговорной речью, которая постепенно захватывает все новые и новые позиции. Признаком национального периода в развитии литературного языка справедливо считается и образование устноразговорной формы нормированного литературного языка, которая, повидимому, отсутствовала в донациональный период. Однако все это дает себя знать в полной мере лишь к концу переходного подпериода, ко времени Пушкина. Полтора же столетия, между серединой XVII и началом XIX в., образуют подпериод становления и выработки норм единого общенационального литературного русского языка. Развитие и обогащение словарного состава русского литературного языка в XVII в. происходит особенно интенсивно, отражая те социальные сдвиги, которым ознаменована эпоха окончательного установления крепостничества, вызывавшего взрывы стихийного протеста закабаляемых народных масс. Возникновение и обнаружение принципиально новых явлений и тенденций 60 в истории развития словарного состава русского литературного языка данной эпохи дает нам право говорить о XVII в. как о качественно новом этапе в развитии литературного языка. Во-первых, наблюдается бурный количественный рост лексики, вовлекаемой в оборот письменного употребления за счет создания новых слов, за счет вхождения во всеобщее употребление слов, до того известных лишь местным говорам, за счет заимствования слов преимущественно из живых европейских языков. Параллельно с этим лексика, исконно существовавшая в древнерусском литературно-письменном языке для обозначения различного рода общественных и бытовых явлений, свойственных средневековью, постепенно устаревает и выходит из употребления, вытесняется и замещается новыми словами. Так, характерные сдвиги происходят в развитии военной лексики. С XVII в. слова рать в значении война н сеча в значении битва употребляются лишь как архаизмы. Им на смену приходят такие слова и выражения: бранное ополчение, бой, сражение, осада. В том же значении, как последнее, продолжает употребляться и ранее распространенное существительное о(б)ступление, которое нередко графически и фонетически смешивается с его паронимом отступление. Слово сражение начинает использоваться как определенный военный термин. Терминологическое значение приобретает и глагол сда(ва)ться. Существительное ружье начинает употребляться в значении вид огнестрельного оружия. С этого же времени отмечается и появление слова винтовка. Как военный термин используется слово урядник. Наряду со словами и выражениями исконно русскими или древнеславянскими, как, например: полк передовой, полк сторожевой, большой, полк правой и левой руки, служилые люди, стрельцы, пушкари, 61 сотник, полковник и др — в памятники XVII в. проникает немало слов иноязычного происхождения. В связи с этим следует упомянуть о выходе в свет в 1647 г. перевода книги немецкого автора Вальгаузена под заглавием “Учение и хитрость ратного строения пехотных людей” (это была первая книга светского содержания, изданная на московском Печатном дворе). В переводе отмечаются многие военные термины иноязычного происхождения, преимущественно заимствованные из немецкого языка: мушкетеры, мушкеты, шеренга, амуниты, шанцы, солдат, капитан и т. д. В XVII же веке появляются такие слова, как лагерь (до этого в том же значении употреблялось слово стан), профос (каптенармус; впоследствии переосмыслилось в результате “народной” этимологии и преобразовалось в прохвост), артиллерия (до этого — наряд), бомба, мортира, баталия (битва), батарея, фортеция (укрепление), виктория (победа), копорал (капрал), генерал, офицер и др. В составе общеупотребительной лексики в русском литературном языке с XVII в. отмечаются такие слова: щи, солнечник (зонт), калитка, водка, рюмка, брага, карета, кумач, кисея, войлок, чеснок, подкова, рукомойник, утиральник, карты (игральные), квашня и т. д. В картотеке Древнерусского словаря XVII веком датировано появление таких слов, как матушка, батюшка, проснуться, подраться, знатно (сильно), беспамятно, красивый, нахал и т. д. Отмечается появление лексики с абстрактным значением: одолжение, уточнение, охранение, подавление, гуляние, старание, знакомство, ласкательство, непостоянство, приятство (дружба), замужество, скрытность, довольность и мн. др. 62 Появляется много новых слов в составе общественно-юридической и административной терминологии: допрос, допрашивать, начальник, чиновник (государственный служащий); становятся терминами такие слова и выражения, как начальные люди, думчий, думный, служилый (служивый) и др. В документально-деловой стиль входит слово государство (в обобщенном значении), впервые зарегистрированное уже в XV в.; к XVII в. относят появление слова подданство. С событиями начала XVII в. связывают слова смута (в социальном значении, начиная с восстания И. Болотникова), вор (смутьян, бунтовщик), мужик (приобретшее после крестьянских войн уничижительный оттенок значения), разруха (из польского) и др. Заимствования, сделанные русским языком из языков Европы, характеризуются в XVII в. преимущественно польским посредничеством. Так, например, было получено русским языком немецкое слово Kuche в польской передаче кухня. О польском посредничестве свидетельствуют многие иноязычные по происхождению глаголы с суффиксами -овать, ировать, чему в польском соответствует распространенный глагольный суффикс -owac. С такими суффиксами в русский язык вошли глаголы из латинского, французского, немецкого языков: демонстрировать, иллюминировать, аттестовать и мн. др. Хорошо отражает исторический путь заимствования морфологический состав глагола маршировать, в котором корень французского происхождения, суффикс -up- восходит к немецкому -ieren, компонент -овать может быть возведен к польскому языку. В свое время акад. Я. К. Грот составил достаточно пространный реестр слов, пришедших в русский язык из польского. В этом списке фигурируют слова бытовой лексики, названия, связанные с выездами и упряжкой, с 63 охотой и другими сферами жизни. Я. К. Грот признавал заимствованными из польского языка слова бекеша, бричка, коляска, козлы, козырь, оглобля, дышло, сбруя, темляк, шлея, шлях, шомпол, шоры, штык и мн. др. Из польского заимствуются и такие интернациональные слова греческого происхождения, как аптека, хирург (цирульник—от польского chirurek); через польский пришло слово рынок (от нем. Ring — кольцо). Преимущественно польское влияние на русский литературный язык в XVII в. может быть объяснено как тем обстоятельством, что это язык родственный, славянский, но вместе с тем воспринявший в себя многие элементы языков- западноевропейских (латинского и немецкого), так и тем, что в течение XVII в. Москва пережила польско-литовскую интервенцию и две тяжелые войны с Речью Посполитой, а в 1689 г. был заключен между обоими славянскими государствами “вечный мир”. Польско-литовское государство служило естественным посредником между Западной Европой и Московией. С конца XVII в. в русском литературном языке появляется лексика, связанная с развитием новых для Московской Руси форм искусства, в частности театрального дела. В 1672 г. создается по приказу царя Алексея Михайловича первый русский придворный театр. Уже в тексте приказа, посвященного открытию этого театра, отражается новая лексика, связанная с нововведением: “Комедийная хоромина”, построенная в селе Преображенском для царской “потехи”, или “игрища”. Характерно сочетание греческого по этимологии слова комедийный с исконно русским существительным хоромина. Заметим, что слову комедия тогда было присуще более широкое значение, чем впоследствии, когда оно стало названием драматического произведения с -веселым и забавным сюжетом. Тогда в Комедийной хоромине ставили “комедии жалостные и прохладительные (т. е. веселые, легкие)”. Театральные представления делились на “сени” (акты), между которыми вставлялись интермедии и интерлюдии. Эпилог, завершавший собою представление, назывался 64 “скончеватель”, т. е. в данном случае прямому заимствованию была предпочтена языковая калька. Декорации, на фоне которых разыгрывались действия комедий, назывались “рамами перспективного письма”, артисты, называвшиеся комедиантами, надевали “потешное платье Наиболее разнообразно представлен ученый церковнославянский язык в произведениях Симеона Полоцкого, уроженца Белоруссии, питомца Киевской академии, с 1660-х годов отдавшего свой талант на служение Московскому государству, его культуре и образованности. Им была создана в Москве целая школа ученых, поэтов и писателей, продолжавших дело своего учителя в последние десятилетия XVII в. и в начале XVIII в. Церковнославянский язык Симеона Полоцкого не удовлетворял его московских учеников. Сильвестр Медведев, подготовляя издание стихов своего учителя, произвел в них существенные языковые замены, устранив полонизмы и украинизмы и заменив их русскими словами и выражениями. Так, формы едно, една исправляются на одно, одна; союз як заменяется союзом как; выражение тминными тмами збогатити — выражением вящше много украсити и т. д. Традиция писать книги самого различного содержания на ученом церковнославянском языке держалась еще и в первые десятилетия XVIII в. Этой традиции придерживались и Леонтий Магницкий, издавший в 1703 г. “Арифметику, сиречь науку числительную”, и составитель “Лексикона треязычного” Федор Поликарпов, и Феофан Прокопович, и др. Литература, развивавшаяся на ученом церковнославянском языке, обслуживала во второй половине XVII в. придворные круги, высшее духовенство, учебные заведения. Что же касается других слоев населения Московского государства — поместных дворян, купцов, посадских людей, сельского духовенства,— то их познавательным и эстетическим потребностям удовлетворяла распространявшаяся в списках 65 демократическая литература на языке, близком к деловым документам того времени, насыщенная в разной степени, в зависимости от сюжета и стиля произведения, народно-разговорными чертами речи. Язык демократической литературы во второй половине XVII в. развивался иным путем, чем язык литературы официальной. Прежде всего необходимо отметить все усиливающееся воздействие на демократическую литературу устного народного творчества. До XVII в. произведения фольклора влияли на письменную литературу лишь косвенно. В XVII в. начинается непосредственная фиксация произведений устного народного творчества. Старейшей фольклорной записью является запись шести исторических песен, сделанная в Москве в 1619 г. для англичанина Ричарда Джемса, в которой сохранено не только содержание песен, но и поэтическая структура, и язык. Приблизительно к этому же времени относятся и древнейшие фиксации былинного эпоса, правда, не в форме стихов, а в прозаических пересказах. Ко второй половине XVII в. относятся довольно многочисленные сборники пословиц, один из которых был издан П. К. Симони в 1899 г. под заглавием “Повести или пословицы всенароднейшие по алфавиту”. Предисловие, написанное составителем сборника, носит черты обычного для того времени ученого церковнославянского слога. Однако в самих текстах пословиц церковнославянские речения, частично заимствованные из библии, встречаются сравнительно редко и уступают место пословицам народным, представляющим необыкновенное богатство языка и по остроумию и меткости, и по краткости и выразительности, и по звуковой организации речи. Приведем несколько примеров: “Ахъ да рукою махъ, и на том реки не переехать”; “Азь пью квасъ, а кали вижу пиво, и не про(й)ду ево мимо”; “Азъ буки вЬди страшит что медведи” “Артамоны едят лимоны, а мы молодцы едим огурцы”; “Без денег вода пить”; “Без денег в город — сам себе ворог”; “Елье, березье, то все деревье” и др. Здесь народная 66 мудрость и народная речь сохранены без каких-либо изменений. Некоторые произведения бытового содержания по языку не отличаются от традиционных книг, например, ранние редакции “Повести о Савве Грудцыне”. В более поздних ее редакциях язык значительно ближе к разговорным формам речи. Целиком повествовательно-разговорный характер носит “Повесть о Фроле Скобееве”, относимая, правда, большинством исследователей уже не к XVII, а к началу XVIII в. С наибольшей же силой проявились новые тенденции развития книжного языка в творчестве пламенного борца против казенной церкви и самодержавия “огнепального” протопопа Аввакума. Отстаивая дониконовские старые обряды, он тем самым защищал тот извод церковнославянского письменного языка, который был принят в Московском государстве XVI — начала XVII в., но вместе с тем во всех своих произведениях он смело смешивал этот старинный книжный язык с живым просторечием и северновеликорусской диалектной речью. Язык и стиль произведений протопопа Аввакума столь же противоречивы, как и все его творчество в целом. Протопоп Аввакум постоянно подчеркивал, что он “небрежет о красноречии”, “о многоречии красных слов”. Он прямо называл язык своих произведений “просторечием”, или “природным” русским языком, противопоставляя его “виршам философским”, т. е. ученому церковнославянскому языку тех книжников, которые усвоили западнорусскую письменную культуру, основанную на латинском схоластическом образовании. Очевидно, в понимании протопопа Аввакума, “просторечие” связывалось с представлением о различных стилях разговорно-бытового русского языка, не имевшего тогда еще устойчивых норм, и церковнославянской, но старинной московской, а не ученой “витийственной” речевой стихией. Видимо, “природный” русский 67 язык в толкований Аввакума объединял в себе русское просторечие и московский извод церковнославянского языка. В. В. Виноградов правильно заметил, комментируя приведенное высказывание Аввакума, что “"просторечие" противополагается "красноречию", а не вообще церковнославянскому языку”. Еще подробнее раскрывает протопоп Аввакум свои взгляды на русский язык в известном обращении к царю Алексею Михайловичу: “Воздохнитко по-старому... добренько и рцы по русскому языку: господи, помилуй мя грешнаго... А ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком, не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как нас Христос учил, так и подобает говорить. Любит нас бог не меньше греков, предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его. Чево же нам еще хощется лутше тово? Разве языка ангельска?” Свой стиль просторечия Аввакум не стесняется уничижительно назвать вяканьем: “Ну, старецъ, моево вяканья много веть ты слышалъ!” — Писал он в своем “Житии”. “Вяканьем” он обозначает, очевидно, разговорно-фамильярную форму уcтной речи, которая не подчиняется официально предписанным нормам “славенского диалекта” и характеризуется свободным проявлением живой, иногда даже областной русской речи. .Таким образом, накануне петровских реформ унаследованный от Древней Руси традиционный литературно-письменный язык даже в произведениях наиболее стойких и убежденных противников никоновских церковных новшеств, приходит в живое и непосредственное соприкосновение с народным просторечием и с непринужденной диалектной речевой манерой, чтобы тем самым почерпнуть новые силы и возможности развития. И если сторонники реформы тщательно ограждали свою речь от 68 проникновения в нее простонародных элементов, то их противники стихийно стремились к сближению с языком народных масс. Литература: 1. Ремнёва М.Л. История русского литературного языка: Особенности грамматической нормы. М., 1988. 2. Ремнёва МЛ. История русского литературного языка. М., 1995. 3. Хабургаев Г.А. Старославянский — церковнославянский — русский литературный язык // История русского литературного языка в древнейший период. М., 1984. Лекция № 5 Литературный язык Петровской эпохи План: 1. Книжно-славянский тип языка древнерусского литературного языка 2. Народно-литературный тип древнерусского литературного языка 3. Элементы церковно-славянской лексики 69 Петровская существенными эпоха в истории реформами и нашего народа преобразованиями, характеризуется затронувшими и государственность, и производство, и военное, и морское дело, и быт господствующих классов тогдашнего русского общества. Эти преобразования совершили переворот в сознании и в привычках русских дворян и промышленников, и естественно искать их отражения в развитии русского литературного языка. Обычно отмечают следующие основные направления в развитии литературного языка первой четверти XVIII в. Это прежде всего “своего рода универсализация лексического и фразеологического состава языка” (Ефимов А. И. История русского литературного языка. М, 1967, с. 93) далее это оттеснение на второй план церковнославянской речевой стихии и все более широкое внедрение народной речи, это создание новой терминологии При бурном проникновении заимствований из живых европейских языков. Новый русский литературный язык, формировавшийся в те годы, был призван обслуживать непрерывно возраставшие потребности государства, развивающихся науки и техники, культуры и искусства. Так, новое административное устройство, преобразование Московского государства в Российскую империю, вызвало к жизни наименования множества новых чинов и званий, вошедших в “табель о рангах”, речевые черты чиновнической субординации: формулы обращения нижестоящих чинов к высшим. "Развитие военного, и особенно военно-морского дела, почти отсутствовавшего в Московской Руси, породило множество соответствующих руководств и наставлений, воинских и морских уставов, насыщенных новой специальной терминологией, новыми специальными выражениями, совершенно вытеснившими собою слова и выражения, связанные со старинным московским ратным укладом. Заново формируется военно-морская, артиллерийская, фортификационная терминология и другие отрасли специальной лексики. 70 Наряду с этим для удовлетворения потребностей все более европеизирующегося дворянства создаются разнообразные руководства, регламентировавшие бытовой уклад высших общественных классов. Мы имеем в виду такие книги, как “Юности честное зерцало”, “Приклады, како пишутся комплименты разные” и т. п. В такого рода произведениях, внедрявших “светский политес” в среду еще недостаточно образованного и культурного дворянства, постоянно встречались и неологизмы, и заимствованные из европейских языков слова и выражения, перемежавшиеся с традиционными церковнославянизмами и архаизмами. В связи с перестройкой государственного управления, с развитием промышленности и торговли значительно усложняется и обогащается язык деловой переписки. Он все дальше отходит от старомосковских норм и традиций и заметно сближается с живой разговорной речью средних слоев населения. Петр I, рекомендуя при переводах с иностранных языков воздерживаться от книжных славянских речений, советовал переводчикам брать в качестве образца язык посольского приказа: “Высоких слов славенских класть не надобеть; посольского Петровская же эпоха значительно приказу обогащает употреби роль в обществе слова”. светской письменности по сравнению с письменностью церковной. Возникают и совершенно новые ее типы, например, периодическая печать. Непосредственным предшественником наших газет являлись рукописные “Куранты”, издававшиеся при Посольском приказе в Москве со второй половины XVII в. Однако такое информирование населения о текущих событиях было весьма несовершенным и не распространялось среди широких масс. Петр I, заинтересованный в том, чтобы возможно более широкие слои общества разбирались в вопросах внешней и внутренней политики государства (а это было в годы тяжелой и изнурительной для России Северной войны со Швецией), способствовал основанию первой русской печатной газеты. Она называлась 71 “Ведомости о военных и иных делахъ” и начала выходить со 2 января 1703 г.; сначала ее печатали церковнославянской кирилловской азбукой, а затем, после реформы графики, гражданским шрифтом. Газета вначале выходила в Москве, причем нерегулярно, по мере накопления корреспонденции. С 1711 г. “Ведомости” стали издаваться в новой столице — Санкт-Петербурге. Возникновение регулярной периодической печати повлекло за собой развитие многих новых жанров литературного языка: корреспонденции, заметок, статей, на основе которых впоследствии, в конце XVIII — начале XIX в., возникает публицистический стиль литературного языка. Приведем несколько отрывков из “Ведомостей” за 1703 г.: “2 января 1703 г. На Москве вновь ныне пушек медныхъ: гоубиц и мартиров. вылито 400. Те пушки, ядромъ—по 24, по 18 и по 12 фунтовъ. Гоубицы бомбомъ пудовые и полупудовые. Мартиры бомбомъ девяти, трех и двухпудовые и менше. И еще много формъ готовыхъ великихъ и среднихъ и литью пушекъ гоубицъ и мартиров: а меди ныне на пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью, больше 40.000 пудъ лежитъ. Повелением его величества московские школы умножаются, и 45 человек слушаютъ философию, и уже диалектику окончили. В математической штюрманской школе больше 300 человекъ учатся, и добро науку приемлютъ. На Москве ноября с 24, числа, по 24 декабря родилось мужеска и женска полу 386 человекъ. Из Казани пишут. На реке Соку нашли много нефти и медной руды, из той руды медь выплавили изрядну, от чего чают немалую быть прибыль Московскому 72 государству. В ряду общественных реформ, проводившихся при участии Петра I, непосредственное отношение к истории русского литературного языка имела реформа графики, введение так называемой гражданской азбуки, т. е. той формы русского алфавита, которую мы продолжаем использовать до сих пор. Реформа русской азбуки, проведенная при непосредственном участии Петра I, с полным правом признается “внешним, однако полным глубокого значения, символом расхождения между церковно-книжным языком и светскими... стилями письменной речи”. Гражданская азбука приблизила русский печатный шрифт к образцам печати европейских книг. Старая кирилловская славянская графика, служившая русскому народу во всех ответвлениях его письменности в течение семи веков, сохранилась после реформы лишь для печатания церковнобогослужебных книг. Таким иероглифического образом, языка она “низводилась религиозного на роль культа”. После многолетней тщательной подготовки (шрифт типографии Ильи Копиевича в Амстердаме и в Кенигсберге) новый гражданский шрифт был окончательно утвержден Петром I в январе 1710 г. До нас дошли корректурные листы пробных образцов шрифта, с пометами, сделанными рукою самого Петра I и указывавшими, какие именно образцы букв из представленных на утверждение оставить и какие отменить. Петровская реформа графики, не перестраивая коренным образом систему русского письма, тем не менее значительно способствовала ее совершенствованию и облегчению. Были устранены те буквы старославянского кирилловского алфавита, которые уже издавна являлись лишними, не передавая звуков славянской речи,—буквы кси, пси, малый и большой юсы. Как дублетная, была устранена буква зело. Всем буквам были приданы более округлые и простые начертания, приближавшие гражданский печатный шрифт к широко 73 распространенному в те годы в Европе латинскому шрифту “антиква”. Отменены были все надстрочные знаки, применявшиеся в кирилловской славянской печати: титла (сокращения), придыхания, “силы” (значки ударений). Это все тоже приближало гражданскую азбуку в европейской графике и вместе с тем значительно упрощало ее. Наконец, были отменены числовые значения славянских букв и окончательно введена арабская цифровая система. Все это облегчало усвоение письменности и способствовала широкому распространению грамотности в русском обществе, которое было всемерно заинтересовано в быстрейшем распространении светского образования среди всех общественных слоев. Главное же значение графической реформы состояло в том, что она снимала “с литературной семантики покров "священного писания"”, предоставляла большие возможности для революционных сдвигов в сфере русского литературного языка, открывала более широкую дорогу русскому литературному языку и к стилям живой устной речи, и к усвоению европеизмов, нахлынувших в это время из западных языков. Обогащение и обновление лексики русского литературного языка в течение первой четверти XVIII в. происходит преимущественно за счет заимствования слов из живых западноевропейских языков: немецкого, голландского, французского, частично из английского и итальянского. Наряду с этим лексика продолжает пополняться и из латинского языка. Посредничество польского языка, которое было столь характерно для XVII в., почти сходит на нет, и в Петровскую эпоху русский литературный язык приходит в непосредственное соприкосновение с языками Западной Европы. Мы можем отметить три основных пути, по которым осуществляются словарные заимствования. Это, вопервых, переводы с тех или иных языков книг научного или этикетного содержания. Во-вторых, проникновение иноязычных слов в русскую лексику из речи специалистов-иностранцев — офицеров, инженеров или мастеров, 74 служивших на русской службе и плохо знавших русский язык. В-третьих, привнесение в русский язык иноязычных слов и речений русскими людьми, посылавшимися по почину Петра I за границу и нередко в течение долгих лет там учившимися Усиленная и переводческая работавшими. деятельность в Петровскую эпоху была преимущественно направлена в сторону общественно-политической, научнопопулярной и технической литературы, что вело к сближению русского языка с тогдашними западноевропейскими разнообразными языками, обладавшими терминологическими богатыми и системами. Петр I сам живо интересовался деятельностью переводчиков, иногда специально поручал переводить иностранные книги своим приближенным. Так, И. Н. Зотову был поручен перевод книги по фортификации с немецкого языка. Петр I предписывал переводчикам “остерегаться”, “дабы внятнее перевесть, В не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию сие выразумев, на свой язык так писать, как внятнее”. Перевод научной и технической литературы в ту эпоху был сопряжен с преодолением неимоверных трудностей, так как в русском языке почти отсутствовала соответствующая терминологическая лексика, не было также внутренних смысловых соотношений и соответствий между русским и западноевропейскими языками. “Ежели писать их [термины] просто, не изображая на наш язык, или по латинскому, или по немецкому слогу, то будет весьма затмение в деле”,— замечал один из переводчиков этого времени Воейков. Отсюда естественно вытекали заботы правительства и лично Петра I о подготовке опытных переводчиков, знакомых также и с какой-либо отраслью техники. О трудностях, переживавшихся тогдашними авторами переводов, свидетельствует и рассказ Вебера о судьбе переводчика Волкова, которому Петр 75 I поручил перевести французскую книгу по садоводству. Отчаявшись в возможности передать русским языком все сложности терминов садоводства и боясь ответственности, этот несчастный человек покончил жизнь самоубийством. Разумеется, большая часть переводчиков все же оставалась жить и справлялась с поставленными перед ними задачами. Не случайно первой из книг, напечатанных гражданским шрифтом, была книга по геометрии, созданная по немецкому оригиналу. Труд переводчиков обогатил и пополнил русский язык ранее недостававшей ему специальной лексикой. Из речи иностранных специалистов, служивших в России, также немало слов и выражений перешло в общенародный и литературный русский язык, а также в специальную, профессиональную речь ремесленников, солдат, моряков. Приведем некоторые примеры проникновения слов английского происхождения в профессиональную лексику моряков. Слово аврал, по-видимому, восходит к английскому (или голландскому) “овер олл”: команда "всех наверх!". Слово полундра (тревога на корабле) тоже, по всей вероятности, происходит от английской команды “фалл ондер” (букв. падай вниз ) — так подавался на парусных судах сигнал команде спускаться с рей и мачт, где она находилась, управляя парусами, и готовиться к бою. Очевидно, и принятый до наших дней на флоте обычай отвечать на выслушанный приказ командира словом есть! может быть возведен к английскому утвердительному слову “йес”. Из речи инженеров и мастеров-иностранцев могла проникнуть в русский язык лексика столярного, слесарного, сапожного производства. Такие слова, как стамеска, шерхебель, дрель и др., заимствованы изустным путем из немецкого языка. Оттуда же пришли в наш язык и слесарные термины: верстак, винт, кран, клапан— и само слово слесарь. Из немецкого же заимствуются слова, характерные для сапожного дела: дратва, рашпиль, вакса, клейстер, шлшрер и мн. др. 76 Русские дворяне, учившиеся по примеру самого Петра I за границей, легко вводили в свою речь слова из языка той страны, где им доводилось жить. Затем эти индивидуальные заимствования могли попадать и в общеязыковое употребление. Так, например, стольник Петр Андреевич Толстой, посланный Петром I в Италию в возрасте уже свыше 50 лет, чтобы учиться там кораблестроению, так пишет в своем заграничном дневнике: “Въ Венеции бывают оперы и комедии предивные, которыхъ совершенно описать ни мало не можетъ; и нигде во всем свете таких предивных опер и комедий нет и не бывает. В бытность мою в Венеции были оперы в пяти местах; те палаты, в которых те оперы бывают, великие круглые, называют их италианцы Театрумъ, в тех полатах поделаны чуланы многие в пять рядов вверх и бывает тех чуланов в оном театруме 200, а в ином 300 и больше... полъ сделан мало накось к тому месту, где играют, ниже и поставлены стулья и скамейки, чтобы одним из-за других было видно...” Отметим слова театрум, опера, комедия и др. Увлечение дворян иноязычной лексикой зачастую приводило к употреблению иностранных слов без надобности, что иногда мешало понимать их речь и создавало порою досадные недоразумения. Вот как характеризует эту моду на иностранные слова, распространившуюся в русском обществе Петровской эпохи, писатель и историк В. И. Татищев. Он рассказывает в своих записках о некоем генерал-майоре Луке Чирикове, который, по его словам, “человек был умный, но страстью любочестия побежден, и хотя он никакого языка чужестранного совершенно не знал, да многие иноязычные слова часто же и не кстати и не в той силе, в которой они употребляются, клал”. В 1711 г., во время Прутской кампании, генерал Чириков предписал одному из подчиненных ему капитанов с отрядом драгун “стать ниже Каменца и выше Конецполя в авантажном месте”. Капитан этот не знал слова авантажный и принял его за собственное имя. “Оный капитан, пришед на Днестр, спрашивал об оном городе, понеже в польском место значит город; но как ему сказать никто не мог, то он, более шестидесяти миль по Днестру шед до пустого оного Конецполя и не нашед, паки к Каменцу, поморя более половины лошадей, поворотился и писал, что такого 77 города не нашел”. Обновление словарного состава русского литературного языка в Петровскую эпоху с особенной наглядностью проявилось в сфере административной лексики. Она пополняется в это время преимущественно заимствованиями из немецкого, латинского, частично французского языков. Согласно подсчетам Н. А. Смирнова, произведенным в начале нашего века, около четверти всех заимствований Петровской эпохи падает именно на “слова административного языка”, вытесняющие собою употребление соответствующих древнерусских наименований. Вот как он характеризует этот процесс: “Появляются теперь администратор, актуариус, аудитор, бухгалтер, герольдмейстер, губернатор, инспектор, камергер, канцлер, ландгевинг, министр, полицеймейстер, президент, префект, ратман и другие более или менее важные особы, во главе которых стоит сам император. Все эти персоны в своих ампте, архиве, гофгерихте, губернии, канцелярии, коллегиуме, комиссии, конторе, ратуше, сенате, синоде и в других административных учреждениях, которые заменили недавние думы и приказы, адресуют, акредитуют, апробуют, арестуют, баллотируют, конфискуют, корреспондуют, претендуют, секондируют, трактуют, экзавторуют, штрафуют и т. д. инкогнито, в конвертах, пакетах, разные акты, акциденции, амнистии, апелляции, аренды, векселя, облигации, ордера, проекты, рапорты, тарифы и т. д.”. Как видно из приведенного списка, в состав этой административной лексики входят названия лиц по их чинам и должностям, названия учреждений, наименования различного рода деловых документов. На второе место тот же исследователь ставит слова, связанные с военно-морским делом, заимствованные преимущественно из голландского, частично из английского языков. К числу слов голландского происхождения относят гавань, рейд, фарватер, киль, шкипер, руль, рея, шлюпка, койка, верфь, док, кабель, каюта, рейс, трап, катер. Из английского — бот, шкуна, фут, бриг, мичман и некоторые другие (см. 78 выше). Военная лексика, также значительно пополнившаяся в Петровскую эпоху, заимствуется главным образом из немецкого, частично из французского языков. Немецкого происхождения слова юнкер, вахтер, ефрейтор, генералитет, лозунг, цейхгауз, гауптвахта, лагерь, штурм и др. Из французского пришли к нам барьер, брешь, батальон, бастион, гарнизон, пароль, калибр, манеж, галоп, марш, Словарь мортира, обиходной речи лафет и дворянства, а также др. лексика, связанная с представлениями светского “политеса”, пополняется главным образом из французского языка: ассамблея, бал, супе (ужин), интерес, интрига, амур, вояж, компания (собрание друзей), авантаж, кураж, резон и мн. др. Наплыв громадного числа иноязычных слов в русскую речь начала века вызвал к жизни потребность в составлении специальных словарей иностранных вокабул. Такой словарь и был создан тогда при личном участии самого Петра I, сделавшего свои пометы и пояснения на полях рукописи. “Лексикон вокабулам новым по алфавиту”, как было озаглавлено это пособие, весьма разнообразен по тематике. Слова относятся и к различного рода профессиям, и к производству, к научным терминам, к сфере государственного устройства и культуры. Каждому из толкуемых в “Лексиконе” иностранных слов приведены их русские и церковнославянские соответствия, иногда окказионально образованные неологизмы. Так, слово архитектор переводится как домостроитель, канал — как водоважда и т. п. К слову амнистия, истолкованному первоначально церковнославянским словом беспамятство, рукою Петра I внесено пояснение: “забытие погрешений”. К вокабуле адмиралство Петр I дал следующее исчерпывающее толкование: “Собрание правителей и учредителей флота”. Слову баталия дано толкование: “бой, сражение, битва”, два последних слова подчеркнуты Петром I, добавившим к этому: “меньше 100 человек”. Слово виктория объяснено как “победа, одоление”, причем последнее определение также подчеркнуто Петром I как более предпочтительное по его мнению. Возможно, Петру I было известно, что в древнерусском языке 79 слово победа имело несколько значений, слово же одоление было однозначно и точно соответствовало латинскому. Не всегда попытки подобрать иностранным вокабулам русский их эквивалент были успешными, и ряд переводов, предлагавшихся в “Лексиконе”, как показала дальнейшая история этих слов на русской почве, оказался нежизненным. Так, слово фейерверк было переведено как “потеха огненная и фигуры”; слово капитан — как “сотник” и т. п. Эти переводы не удержались в последующем русском словоупотреблении, и заимствованное слово получило в нем безусловное преобладание. Оценивая наплыв иностранных заимствований в русский язык в начале XVIII в., В. Г. Белинский в свое время отмечал, что “корень” употребления “в русском языке иностранных слов... глубоко лежит в реформе Петра Великого, познакомившего нас со множеством совершенно новых понятий, до того совершенно чуждых, для выражения которых у нас не было своих слов. Поэтому необходимо было чужие понятия и выражать чужими готовыми словами. Некоторые из этих слов так и остались непереведенными и незамененными и потому и получили права гражданства в русском словаре”. По мнению того же критика, предпочтение некоторых иностранных слов их переводным эквивалентам, калькам,—это предпочтение оригинала копии. В. Г. Белинский считал, что идее как-то просторнее в том слове, в котором она оказалась в первый раз, она как бы срастается с ним, слово делается непереводимым. “Переведите слово катехизис — оглашением, монополию — единоторжием, фигуру — извитием, период — кругом, акцию — действием — и выйдет нелепость”. Мы можем полностью присоединиться к мнениям, высказанным в свое время великим критиком, и признать, что европеизация лексики русского литературного языка, с особой силой давшая себя почувствовать в Петровскую эпоху, несомненно, пошла на пользу нашему литературному языку, сделала его богаче, полнее и выразительнее и вместе с тем не нанесла никакого ущерба его 80 национальной самобытности. Однако этот период характеризуется стилистической неупорядоченностью литературного языка. Бурное развитие функциональных стилей в начале XVIII в. сказалось, как уже отмечено, прежде всего в деловой, а затем в художественной речи”. В значительно языке деловой распространившей письменности сферу Петровской своего эпохи употребления. сосуществовали противоборствуя элементы старые, традиционные, и новые. К первым отнесем церковнославянские слова и формы, а также выражения из старомосковского языка приказов; ко вторым — малоосвоенные языком иноязычные заимствования (варваризмы), просторечие, произношения черты диалектного и словоупотребления, формообразования. Как мы видим, русскому литературному языку в Петровскую эпоху не хватало стилистической организованности. Не было соотнесенности тех или иных речевых элементов с их функциями по содержанию или целевой направленности высказывания. Наплыв новых средств языкового выражения был настолько стихиен и подавляющ, что с ним не успевали справляться писавшие. Организованность в употреблении речевых средств выражения, их стилистическая упорядоченность и соотнесенность с содержанием и с жанровым характером высказывания пришла в литературный язык позднее, примерно к середине XVIII в. Большая заслуга в стилистическом упорядочении русского литературного языка того времени, в создании стройной и продуманной стилистической системы принадлежит выдающимся писателям и деятелям культуры, трудившимся в середине XVIII в. над обработкой и нормализацией русского языка,— А. Д. Кантемиру, В. К. Тредиаковскому и в первую очередь великому поэту и ученому М. В. Ломоносову. Его заслугам в развитии русского литературного языка посвящается следующая глава. 81 Литература: 1. Р. И. Аванесов, Проблемы образования языка великорусской народности. Вопросы языкознания, 1955. 2. Р. И. Аванесов, В. В. Виноградов, Русский язык. БСЭ. т. 37. Второе издание. 3. Д. А. Авдусин, М. Н. Тихомиров, Древнейшая русская надпись. Вестник АН СССР, 1950. 4. Академик В. В. Виноградов, Вопросы языкознания, 1971. 5. К. С. Аксаков, Ломоносов в истории русской литературы и русского языка, М., 1846. 6. А. М. Бабкин, Русская фразеология. Ее развитие и источники. Л., 1970. 7. А. В. Арциховский, Археологические открытия в Новгороде. Вестник АН СССР, 1951 Лекция № 6 Ломоносовский период в истории русского литературного языка. 82 План: 1. Церковнославянский язык в качестве литературного языка Московской Руси 2. Преобразования в области палеографии и орфографии 3. Русский язык в письменности 4. Язык оригинальных произведений светской литературы Наибольшая заслуга в деле упорядочения литературного языка своей эпохи, приведения его в стройную систему, бесспорно, принадлежит гениальному ученому и поэту, выходцу из среды простого русского народа, М. В. Ломоносову. Причиной того, что этот исторический подвиг был выполнен именно Ломоносовым, была его необыкновенная природная одаренность, соединенная с титаническим трудолюбием и проявившаяся в своеобразной универсальности его таланта и как ученого и как писателя. В 1825 г. А. С. Пушкин следующими словами охарактеризовал разносторонность деятельности Ломоносова: “Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник: первый углубляется в историю отечества, утверждает правила общественного языка его, дает законы и образцы классического красноречия,... учреждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художества мозаическими произведениями и наконец открывает нам истинные источники нашего поэтического языка”. В другой статье А. С. Пушкин, называя Ломоносова “самобытным сподвижником просвещения”, также подчеркивает универсальный характер его гения: “Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был нашим первым университетом” С этой верной, проникновенной характеристикой невозможно не согласиться. Одной из самых выдающихся черт деятельности М. В. Ломоносова во всех областях, охваченных его творчеством, мы можем признать его способность соединять теорию с практикой. Эта черта сказывается в постоянном 83 объединении его теоретических изысканий в точных науках (физике, химии, астрономии) с непосредственным применением их в технике и производстве. Например, она проявилась в основании им стекольного и фарфорового завода под Петербургом, предприятия, носящего сейчас имя своего основателя, а цветные смальты, изготовленные на этом заводе, служили Ломоносову материалом для выполнения художественных мозаичных картин, одна из; которых, “Полтавская баталия”, до наших дней украшает собою здание Академии наук в Ленинграде. И в области филологии теоретические труды Ломоносова — “Риторика”, “Российская грамматика” — были неразрывно” связаны с его литературной деятельностью. Речения, иллюстрирующие то или иное изучаемое им грамматическое явление русского языка, Ломоносов извлекал обычно из своих стихотворных произведений или тут же сочинял стихи специально, так что в его грамматических трудах помещено как бы второе собрание его поэтических сочинений. “Стихотворство — моя утеха; физика — мои упражнения” — вот один из примеров, приведенных в “Российской грамматике”. Природный речевой слух, активное, с детства усвоенное владение родной севернорусской диалектной речью, дополненное основательным изучением церковнославянского и древнерусского литературного языка, языков классической древности — латинского и греческого, живых европейских языков — немецкого и французского,— способствовали тому, что именно. Ломоносову оказалось под силу и упорядочить стилистическую систему литературного языка в целом, и разработать научны” функциональный стиль русского литературного языка, и преобразовать научно-техническую терминологию. Ломоносов был первым в России ученым, выступавшим с общедоступными лекциями по точным наукам перед широкой аудиторией на русском языке, а не на латинском, как это было принято в европейской научной и университетской практике того времени. Однако средств, необходимых для выражения научных понятий, в русском литературном языке тогда еще почти не было. И Ломоносову прежде всего необходимо было выработать терминологическую систему для различных отраслей научного знания. Историки точных наук неоднократно отмечали выдающуюся роль Ломоносова в указанном отношении. Так, известный ученый-химик проф. Б. Н. Меншуткин писал: “...Значительна роль Ломоносова в создании русского научного языка. Этот язык у нас начинает появляться лишь при Петре I и 84 представляет собой почти исключительно заимствования из иностранного: каждый специалист пользовался немецкими, голландскими, польскими и латинскими словами для обозначения технических вещей, словами, непонятными другим. Кто, например, может догадаться, что текен, обозначает чертеж,, киянка — молоток, бер — запруда, дак— крыша, кордон—шнурок и т. п. Понемногу стали появляться и химические обозначения, опять-таки совершенно непонятные, как: лавра — кубовая краска, тир—жидкая смола, шпиаутер — цинк (это выражение до сих пор имеет хождение на заводах) и научные термины, как: перпендикул — маятник, радис — корень, триангул — треугольник, кентр — центр, аддиция — сложение”. Ломоносов при разработке терминологии держался следующих точно выраженных научных положений: “а) чужестранные слова научные и термины надо переводить на русский язык; б) оставлять непереведенными слова лишь в случае невозможности подыскать вполне равнозначное русское слово или когда иностранное слово получило всеобщее распространение; в) в этом случае придавать иностранному слову форму, наиболее сродную русскому языку”. По этим правилам и составлялись М. В. Ломоносовым научные термины, громадное большинство которых и до сих пор продолжает обслуживать точное знание. При введении новых терминов М. В. Ломоносов прежде всего использовал исконное богатство общенародного словарного фонда русского языка, придавая словам и их сочетаниям, до него употреблявшимся в обиходном бытовом значении, новые, точные, терминологические значения. Таковы, например, термины воздушный насос, законы движения, зажигательное стекло, земная ось, огнедышащая гора, преломление лучей, равновесие тел, удельный вес, магнитная стрелка, гашеная и негашеная известь, опыт, движение, наблюдение, явление, частица, кислота и т. п. Ломоносов в разработанной им терминологической системе оставил и ряд терминов из числа ранее заимствованных русским языком иностранных слов, однако подчинил их русскому языку в отношении произношения и грамматической формы. Например: горизонтальный, вертикальный, пропорция, минус, плюс, диаметр, радиус, квадрат, формула, сферический, атмосфера, барометр, горизонт, эклиптика, микроскоп, метеорология, оптика, периферия, сулема, эфир, селитра, поташ. Деятельность Ломоносова по упорядочению терминологии была направлена в 85 сторону ограничения количества иностранных заимствований, заполнивших собою литературный язык в начале XVIII в. Вместо излишних заимствований Ломоносов нередко вводил в круг наименований отвлеченных понятий и терминологии неологизмы, слова, созданные им самим, но образованные от основ, исконно употреблявшихся как в русском, так и в других славянских языках. Например, до Ломоносова не было в нашем языке слова окружность, но хорошо известно было слово круг, от которого оно образовано; были глаголы кружить, окружить. В результате созданный Ломоносовым термин вытеснил из русского словоупотребления варваризм циркумференция, пришедший к нам из латинского через немецкий. Избегая иноязычных заимствований, Ломоносов в то же время стремился сблизить язык русской науки с западноевропейскими научными терминологиями, с одной стороны, используя интернациональную лексику, а с другой — образуя новые слова по типу соответствующих иноязычных терминов. В предисловии к переводу “Вольфиянской экспериментальной физики” (СПб., 1748) Ломоносов писал: “Сверх сего принужден я был искать слова для наименования некоторых физических инструментов, действий и натуральных вещей, которые хотя сперва покажутся несколько странными. Однако надеюсь, что они со временем через употребление знакомее будут”. Будущее показало, что Ломоносов оказался прав и что ему вполне принадлежит честь быть признанным основоположником русского научного функционального стиля. Стилистическая система русского литературного языка в его целом для середины XVIII в. была также разработана Ломоносовым. Его перу принадлежит ряд филологических сочинений, в которых он постепенно и последовательно развивал свои взгляды на стилистику современного ему языка, на соотношение в нем различных составивших его исторически сложившихся компонентов. В 1736 г. после нескольких лет обучения в Московской Славяно-греко-латинской академии Ломоносов отправляется для продолжения своего образования в Германию. Он берет с собою только что вышедшую в свет книгу В. К. Тредиаковского “Новый и краткий способ к сложению российских стихов” (СПб., 1735). Рукописные пометы на страницах этого дошедшего до нас экземпляра показывают, каковы были взгляды молодого Ломоносова на дальнейшие пути развития русского литературного языка. Так, он выступает уже тогда против многократно использованных в стихах Тредиаковского устарелых и обветшавших церковнославянизмов в морфологии и лексике, типа мя, тя, вем, бо и т. п., против иноязычных заимствований, против устарелого просторечия, как, 86 например, утре вместо общерусского завтра. Записывая на полях книги: “Новым словам не надобно старых окончаниев давать, которые неупотребительны”,— Ломоносов тем самым выдвигает прогрессивный для развития русского литературного языка общий морфологический принцип, которого будет придерживаться и в дальнейшей своей нормализаторской деятельности. С еще большей ясностью национально-демократические тенденции ломоносовской стилистической реформы выражены в его “Письме о правилах российского стихотворства” (1739г.). ры”. Основные положения, высказанные в названном труде, следующие: 1. Того, что весьма несвойственно русскому языку, из других языков не вносить. 2. Необходимо углублять “собственное и природное”. 3. Следует “из других языков ничего неугодного не ввести, а хорошего не оставить”. Взгляды на национальную основу русского литературного языка приблизительно в те же годы были сформулированы в виде совета начинающему писателю в произведении, озаглавленном “О качествах стихотворца рассуждение”. В этом произведении читаем: “Рассуди, что все народы в употреблении пера и изъявлении мыслей много между собой разнствуют. И для того бери свойство собственного своего языка. То, что любим в стиле латинском, французском или немецком, смеху достойно бывает в русском. Не вовсе себя порабощай однако ж употреблению, ежели в народе слово испорчено, но старайся оное исправить”. Таким образом, Ломоносов отстаивает “рассудительное употребление” “чисто российского языка”, однако не отказывается от тех богатств речевого выражения, которые были накоплены за многие века в церковнославянском языке. В новом литературном языке, “ясном и вразумительном”, по мнению Ломоносова, следует “убегать старых и неупотребительных славенских речений, которых народ не разумеет, но при том не оставлять оных, которые хотя и в простых разговорах не употребительны, однако знаменование их народу известно”. Наиболее отчетливо и полно идеи Ломоносова, составляющие сущность его 87 стилистической теории, которую обычно называют “теорией трех стилей”, изложены и обоснованы в знаменитом “Рассуждении (предисловии) о пользе книг церковных в Российском языке” (1757 г.). Объективная значимость “Рассуждения...” определяется тем, что в нем Ломоносов строго ограничивает роль церковнославянизмов в русском литературном языке, отводя им лишь точно определенные стилистические функции. Тем самым он открывает простор использованию в русском языке слов и форм, присущих народной речи. Начинает свое “Рассуждение...” Ломоносов оценкой роли и значения церковнославянского языка для развития русского литературного языка в прошлом. И здесь он воздает должное несомненно положительному воздействию языка церковных книг на язык русского народа. Для Ломоносова церковнославянский язык выступает прежде всего как восприемник и передатчик античной и христианско-византийской речевой культуры русскому литературному языку. Этот язык, по словам Ломоносова, источник “греческого изобилия”: “Оттуда умножаем довольство российского слова, которое и собственным своим достатком велико и к приятию греческих красот посредством славенского сродно”. Церковнославянский язык обогатил язык русский множеством “речений и выражений разума” (т.е. отвлеченных понятий, философских и богословских терминов). Однако, по мнению Ломоносова, положительное воздействие церковнославянского языка на русский не сводится только к лексическому и фразеологическому обогащению последнего за счет первого. Церковнославянский язык рассматривается в “Рассуждении...” как своеобразный уравнительный маятник, регулирующий параллельное развитие всех говоров и наречий русского языка, предохраняя их от заметных расхождений между собою. Ломоносов писал: “Народ российский, по великому пространству обитающий, не взирая на дальние расстояния, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах. Напротив того, в некоторых других государствах, например, в Германии, баварский крестьянин мало разумеет бранденбурского или швабского, хотя все того же немецкого народа”. Ломоносов объясняет однородность русского языка на всей территории его распространения и сравнительно слабое отражение в его диалектах феодальной раздробленности также положительным воздействием на язык русского народа церковнославянского языка. И в этом он прав. 88 Еще одно положительное воздействие языка славянских церковных книг на развитие русского литературного языка Ломоносов усматривал в том, что русский язык за семь веков своего исторического существования “не столько отменился, чтобы старого разуметь не можно было”, т. е. относительно устойчив к историческим изменениям. И в этом плане он противопоставляет историю русского литературного языка истории других языков европейских: “не так, как многие народы, не учась, не разумеют языка, которым их предки за четыреста лет писали, ради великой его перемены, случившейся через то время”. Действительно, использование книг на церковнославянском языке, медленно изменявшемся в течение веков, делает древнерусский язык не столь уж непонятным не только для современников Ломоносова, но и для русских людей в наши дни. Однако столь положительно оценив значение и роль церковнославянского языка в развитии языка русского в прошлом, Ломоносов для своей современности рассматривает его как один из тормозов, замедляющих дальнейший прогресс, и потому справедливо ратует за стилистическое упорядочение речевого использования восходящих к этому языку слов и выражений. По Ломоносову, “высота” и “низость” литературного слога находятся в прямой зависимости от его связи с системой церковнославянского языка, элементы которого, сохранившие еще свою живую производительность, замыкаются в пределах “высокого слога”. Литературный язык, как писал Ломоносов, “через употребление книг церковных по приличности имеет разные степени: высокий, посредственный и низкий”. К каждому из названных “трех штилей” Ломоносов прикрепляет строго определенные виды и роды литературы. “Высоким штилем” следует писать оды, героические поэмы, торжественные речи о “важных материях”. “Средний штиль” рекомендуется к употреблению во всех театральных сочинениях, “в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия”. “Однако,— продолжает Ломоносов,— может и первого рода штиль иметь в них место, где потребно изобразить геройство и высокие мысли; в нежностях должно от того удаляться. Стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии сего штиля дольше должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описание дел достопамятных и учений благородных” (т. е. исторической и научной прозе). “Низкий штиль” предназначен для сочинений комедий, увеселительных эпиграмм, шуточных песен, фамильярных дружеских писем, изложению обыкновенных дел. Эти три стиля разграничены между собою не только в лексическом, но и в 89 грамматическом и фонетическом отношениях, однако в “Рассуждении...” Ломоносов рассматривает лишь лексические критерии трех штилей. Ломоносов отмечает в этой работе пять стилистических пластов слов, возможных, с его точки зрения, в русском литературном языке. Первый пласт лексики — церковнославянизмы, “весьма обветшалые” и “неупотребительные”, например, “обаваю, рясны, овогда, свене и сим подобные”. Эти речения “выключаются” из употребления в русском литературном языке. Второй пласт—церковно-книжные слова, “кои хотя обще употребляются мало, а особенно в разговорах; однако всем грамотным людям вразумительны, например: отверзаю, господень, насаждаю, взываю”. Третий пласт—слова, которые равно употребляются как у “древних славян”, так и “ныне у русских”, например: бог, слава, рука, ныне, почитаю. Мы назвали бы такие слова общеславянскими. К четвертому разряду “относятся слова, которых нет в церковных книгах”, например: говорю, ручей, который, пока, лишь. Это, с нашей точки зрения, слова разговорного русского языка. Наконец, пятый пласт образуют слова просторечные, диалектизмы и вульгаризмы, называемые Ломоносовым “презренными словами”, “которых ни в котором штиле употребить не пристойно, как только в подлых комедиях”. Рассмотрев указанные лексические пласты, Ломоносов продолжает: “от рассудительного употребления к разбору сих трех родов речений рождав три штиля: высокий, посредственный и низкий. Высокий штиль должен складываться, по мнению Ломоносова, из слов третьего и второго рода, т. е. из слов общих церковнославянскому и русскому языкам, и из слов церковнославянских, “понятных русским грамотным людям”. Средний штиль должен состоять “из речений больше в pocсийском языке употребительных, куда можно принять и некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великой осторожностью, чтобы слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова, однако, остерегаться, чтобы не спуститься в подлость”. Ломоносов специально подчеркивал: “в сем штиле должно наблюдать всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда речение славянское положено будет подле российского простонародного”. Этот стиль, образуя равнодействующую между высоким и низким, рассматривался Ломоносовым как магистральная линия развития русского литературного языка, 90 преимущественно в прозе. Низкий штиль образуется из речений русских, “которых нет в славенском диалекте”. Их Ломоносов рекомендует “смешивать со средними, а от славенских обще неупотребительных вовсе удаляться, по пристойности материи...” Он считал также, что “простонародные низкие слова могут иметь в них (в произведениях низкого штиля) место по рассмотрению”.18 Тем самым давалась возможность проникновению просторечной лексики в язык литературных произведений низкого стиля, чем пользовался нередко и сам Ломоносов, и другие писатели XVIII в., разрабатывавшие эти жанры литературы. Грамматическим и фонетическим чертам, характерным для того или иного стиля литературного языка Ломоносов уделяет внимание в других трудах, в частности в “Российской грамматике”, систематически разграничивая употребление тех или иных категорий. Обращая внимание на вариантность многих грамматических категорий в русском языке его времени (примеры см. ниже), Ломоносов неизменно соотносил эти видоизменения с употреблением их в высоком или низком штиле. “Российская грамматика”, созданная Ломоносовым в 1755— 1757 гг., несомненно, может быть признана наиболее совершенным из всех его филологических трудов. Основное ее значение для истории русского литературного языка заключается в том, что это первая действительно научная книга о русском языке; в собственном смысле слова. Все грамматические труды предшествовавшей поры — “Грамматика” Мелетия Смотрицкого и ее переиздания и переработки, выходившие в течение первой половины XVIII в.,—представляли в качестве предмета изучения и описания язык церковнославянский. М. В. Ломоносов же с самого начала делает предметом научного описания именно общенародный русский язык, современный ему. Второе не менее важное для истории русского литературного языка качество “Российской грамматики” определяется тем, что эта грамматика не только описательная, но и нормативно-стилистическая, точно отмечающая, какие именно категории и формы русской речи, какие черты произношения присущи высокому или низкому стилю. Книга Ломоносова опирается на предшествующую традицию церковнославянских грамматик, на грамматики западноевропейских языков 91 того времени, а главное, она охватывает живой речевой опыт самого автора, иллюстрировавшего каждое грамматическое явление примерами, созданными им самим. “Российская грамматика” состоит из шести основных разделов, названных “наставлениями”, которым предшествует пространное “Посвящение”, выполняющее функцию предисловия, В “Посвящении” читается вдохновенная характеристика величия и мощи русского языка. Сославшись на исторический пример императора “Священной Римской империи” Карла V (XVI в.), который пользовался основными языками подвластных ему европейских народов в различных обстоятельствах своей жизни, разговаривая испанским языком с богом, французским с друзьями, итальянским с женщинами и немецким с врагами, Ломоносов продолжает: “Но есть ли бы он российскому языку был искусен, то конечно к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка”. Величие и мощь русского языка явствуют, по мнению Ломоносова, из того, что “сильное красноречие Цицероново, великолепия Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи”. Русский язык достоин глубочайшего изучения “и ежели чего точно изобразить не может, не языку нашему, по недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем”. Эта характеристика может быть расценена как гениальное научное и поэтическое предвидение Ломоносова, ибо в его время русский язык далеко еще не развил всех своих возможностей, раскрывшихся впоследствии под пером великих русских писателей XIX в. “Наставление первое” в грамматике Ломоносова посвящено раскрытию общих вопросов языкознания и озаглавлено “О человеческом слове вообще”. В этом же разделе дана классификация частей речи, среди которых выделяются в соответствии с давней грамматической традицией следующие “осмь частей знаменательных: имя, местоимение, глагол, причастие, наречие, предлог, союз, междуметие”. “Наставление второе”—“О чтении и правописании российском”— 92 рассматривает вопросы фонетики, графики и орфографии Говоря о различном произношении слов, свойственном различным наречиям русского языка (северному, московскому и украинскому), Ломоносов, будучи сам уроженцем Архангельской области и носителем севернорусского наречия, тем не менее сознательно отдает предпочтение московскому произношению. “Московское наречие,—пишет он,—не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты протчим справедливо предпочитается, а особливо выговор буквы о без ударения, как а, много приятнее”. По указанию Ломоносова, в высоком штиле буква в должна всегда произноситься без перехода в о. Произношение в ряде форм этой буквы как ио (ё) рассматривается им как принадлежность низкого штиля. В “Наставлении третьем”—“О имени”—содержатся “правила склонений”. В качестве приметы высокого слога Ломоносов отмечает здесь флексию -а в род пад ед. числа муж рода твердого и мягкого склонения. Окончание -у в том же падеже рассматривается как примета низкого стиля “Русские слова,— пишет Ломоносов,— тем больше оное принимают, чем далее от славянского отходят”. “Сие различие древности слов и важности знаменуемых вещей,— продолжает он,— весьма чувствительно и показывает себя нередко в одном имени, ибо мы говорим: святаго духа, человеческаго долга, ангельскаго гласа, а не святаго духу, человеческаго долгу, ангельскаго гласу. Напротив того, свойственнее говорится: розоваго духу, прошлогодняго долгу, птичья голосу” (§ 172—173). Подобное же стилистическое соотношение устанавливается Ломоносовым и между формами предложного падежа (кстати, отметим, что Ломоносов впервые ввел этот грамматический термин для обозначения падежа, ранее называвшегося сказательным) мужского рода на е (ять) и на у (§ 188—189). Формы степеней сравнения на -ейший, -айший, -ший также признаются приметой “важного и высокого слога, особливо в стихах: далечайший, светлейший, пресветлейший, высочайший, превысочайший, обильнейший, преобильнейший”. При этом Ломоносов предупреждает: “но здесь должно иметь осторожность, чтобы сего не употребить в прилагательных низкого знаменования или неупотребительных в славянском языке, и не сказать: блеклейший, преблеклейший; прытчайший, препрытчайший” (§ 215). “Наставление четвертое”, имеющее заглавие “О глаголе”, посвящено образованию и употреблению различных глагольных форм и категорий, и здесь также даны стилистические рекомендации. 93 В “Наставлении пятом” рассматривается употребление “вспомогательных и служебных частей словца”, в том числе и причастий, и содержатся важные стилистические указания. По мнению Ломоносова, причастные формы на ущий, -ащий могут образовываться лишь от глаголов, “которые от славянских как в произношении, так и в знаменовании никакой разности не имеют, например: венчающий, питающий, пишущий” (§ 440), а также от глаголов на -ся: возносящийся, боящийся (§ 450). “Весьма не надлежит, — писал Ломоносов, — производить причастий от тех глаголов, которые нечто подлое значат и только в простых разговорах употребительны”, например: говорящий, чавкающий (§ 440), трогаемый, качаемый, мараемый (§ 444), брякнувший, нырнувший (§ 442). Примечательно также наблюдение Ломоносова о соотношении употребления причастных оборотов и параллельных им придаточных предложений со словом который. Причастные конструкции, — полагал Ломоносов,— “употребляются только в письме, а в простых разговорах должно их изображать через возносимые местоимения который, которое, которая” (§ 338, 443) . Шестое “Наставление”, посвященное вопросам синтаксиса, озаглавлено “О сочинении частей слова” и разработано в “Российской грамматике” значительно менее подробно, что отчасти восполняется рассмотрением подобных же вопросов в “Риторике” (1748 г.). В области синтаксиса литературно-языковая нормализация, по наблюдениям В. В. Виноградова, в середине XVIII в. была сосредоточена почти исключительно на формах высокого слога. Отметим, что Ломоносов в § 533 грамматики рекомендовал возродить в русском литературном языке оборот дательного самостоятельного. “Может быть со временем,—писал он,— общий слух к тому привыкнет, и сия потерянная краткость и красота в российское слово возвратится”. Следует заметить, что синтаксис литературного языка XVIII в. ориентировался на немецкий или латинский, в частности сложные предложения с причастными оборотами строились по образцу названных языков. Язык прозаических произведений самого Ломоносова в этом отношении не представлял исключения. В них преобладали громоздкие периоды, причем глаголы-сказуемые в предложениях, как правило, занимали последнее место. Равным образом и в причастных или деепричастных оборотах аналогичное место принадлежало причастным или деепричастным 94 формам. Приведем в качестве примера отрывок из слова Ломоносова “О пользе химии”: “...Натуральныя вещи рассматривая, двоякого рода свойства в них находим. Одне ясно и подробно понимаем, другия хотя ясно в уме представляем, однако подробно изобразить не можем... Первыя чрез геометрию точно размерить и чрез механику определить можно; при других такой подробности просто употребить нельзя; для того, что первыя в телах видимых и осязаемых, другие в тончайших и от чувств наших удаленных частицах свое основание имеют”. В работах Г. Н. Акимовой убедительно показано, что разносторонняя деятельность Ломоносова и в области синтаксиса способствовала становлению “органической фразы” в современном русском языке. Таким образом, стройная стилистическая система, созданная Ломоносовым для русского литературного языка середины XVIII в., стремилась охватить все компоненты языка и отвечала нуждам развивавшейся русской литературы, соответствуя принципам классицизма. Во всем творчестве М. В. Ломоносова как ученого и поэта— в разработке им терминологии в качестве важнейшей предпосылки создания научного стиля, в его теоретических рассуждениях и поэтической практике — нашло живое отражение состояние русского литературного языка середины XVIII в. и подготовлены исходные позиции для дальнейшего совершенствования языковых норм и приближения их к разнообразным потребностям формирующейся русской нации. Лекция № 7 95 Русский литературный язык последней трети XVIII в. План: 1. Формирование языка великорусской народности 2. Черты отличия русского (старорусского) языка от других восточнославянских языков “Веком Екатерины”, “золотым веком” назвало русское дворянство годы правления императрицы Екатерины II, падавшие на последнюю треть XVIII в. (1762—1796). Это время—высший пункт развития и расцвета экономики и культуры русского дворянства, его политического господства. Одновременно это и начало кризиса дворянского строя в России, сотрясаемой крестьянскими восстаниями (под руководством Пугачева в 1773—1775 гг.). Чувствовались и отголоски французской буржуазной революции в конце 1780-х и в 1790-х годах. К указанному времени относятся и высшие подъемы дворянской оппозиционности крепостничеству и самодержавию: прогрессивная журналистика Н. И. Новикова (1769—1774), журналистская деятельность молодого И. А. Крылова (1790—1791), выход в свет книги А. Н. Радищева “Путешествие из Петербурга в Москву” (1790). Общественные условия функционирования литературного языка заметно изменяются по сравнению с началом и первой половиной века. Расширяется сеть периодических изданий, развивается книгопечатание, в частности издание многочисленных переводов (деятельность Н. И. Новикова и др.). Правительство заинтересовано в регулировании литературного процесса, литературного языка. Начинают издаваться журналы, отражающие господствующую идеологию. В них принимает непосредственное участие сама Екатерина II. С целью содействия развитию литературы и литературного языка, а также с целью направления развития в нужную правительству сторону создается специальное высшее научное учреждение—Академия Российская (в подражание Французской Академии в Париже). Учрежденная в 1783 г.. Академия стала 96 основным научным центром изучения русского языка и словесности. Первым президентом ее была Е. Р. Дашкова (1783—1796), непременным секретарем— акад. И. И. Лепехин (1783—1802), известный натуралист и знаток русской народной речи. К XVIII в. относится самый значительный период в деятельности этого научного учреждения. В его составе работали выдающиеся писатели Г. Р. Державин, Д. И. Фонвизин, Я. Б. Княжнин, И. Ф. Богданович, В. В. Капнист; ученые С. Я. Румовский, А. П. Протасов, С. М. Котельников и др. Согласно уставу, задачей Академии являлось “вычищение и обогащение российского языка, общее установление употребления слов оного, свойственное ему витийство и стихотворение”. Главным научным предприятием этого учреждения был выпуск “Словаря Академии Российской” в 6 томах (1-е издание— 1789— 1794 гг.). В словаре было собрано 43000 слов, он имел громадное значение в развитии русского литературного языка. Второе издание “Словаря...”, дополненное и расширенное до 51 000 слов, вышло в свет уже в начале XIX в. (1806—1822 гг.). Тогда же увидела свет и подготовленная Академией “Российская грамматика”, составленная П. И. и Д. М. Соколовыми, развившими научные взгляды М. В. Ломоносова. Это тоже способствовало развитию и нормализации русского литературного языка. Изменение в общественном функционировании литературного языка рассматриваемой эпохи имело одним из последствий то, что церковнославянская речевая культура, господствовавшая в русском дворянском обществе еще в середине XVIII в., при Ломоносове и Сумарокове, постепенно утрачивает свое ведущее положение и сменяется западноевропейским, главным образом французским воздействием на речь дворянства, а через него и на язык всего общества. Французский язык—язык великих просветителей: Вольтера, Дидро, Руссо — в то время являлся наиболее лексически богатым и стилистически развитым языком Европы. В литературных произведениях, написанных выдающимися писателями второй половины XVIII в., мы находим немало свидетельств указанных языковых 97 процессов. Так, Д. И. Фонвизин в “Чистосердечном признании” (1790 г.) на личном примере изображает, как провинциальный дворянин в годы его юности сначала изучал русский язык по сказкам дворового человека и по церковным книгам, а затем, попав в Петербург и устремившись “к великолепию двора”, убеждался, что без знания французского языка в аристократическом кругу столицы жить невозможно. Он писал: “Как скоро я выучился читать, то отец мой у креста заставлял меня читать. Сему обязан я, если имею в российском языке некоторое знание, ибо, читая церковные книги, ознакомился с славянским языком, без чего российского языка и знать невозможно”. “Стоя в партерах, — пишет Д. Фонвизин о первых годах пребывания в столице,—свел я знакомство с сыном одного знатного господина, которому физиономия моя понравилась, но как скоро он спросил меня, знаю ли я по-французски, и услышав от меня, что не знаю, то он вдруг переменился и ко мне похолодел: он счел меня невеждою и худо воспитанным молодым человеком, начал надо мною шпынять... но тут я узнал, сколько нужен молодому человеку французский язык и для того твердо предпринял и начал учиться оному”. В произведениях Д. Фонвизина, в частности в ранней редакции “Недоросля”, мы находим изображение культурно-языкового расслоения в русском дворянском обществе той поры, борьбу между носителями старой речевой культуры, опиравшейся на церковнославянскую книжность, и новой, светской, европеизированной. Таким образом, традиционное церковно-книжное образование и воспитание сменяется светским, западноевропейским, проводниками которого были иностранные гувернеры. Хотя некоторые из них и не отличались высоким культурным уровнем, но в одном они всегда преуспевали: обучали своих питомцев непринужденно болтать на иностранных языках. Образно выражаясь, в последней трети XVIII в. в дворянских семьях Кутейкина и Цифиркина сменяют 98 Вральман и мосье Бопре. Французское влияние на речь русского дворянства со второй половины XVIII в. становится преобладающим и занимает значительное место в процессе европеизации русского литературного языка. Французские слова, выражения и синтаксические модели, проникающие в русский язык начиная с XVI II в. обычно называют галлицизмами. Они разнообразны по своему характеру, поэтому целесообразно подразделить их на несколько групп: 1. Галлицизмы лексические—французские слова без перевода. Таких слов особенно много появляется в речи русского дворянства середины XVIII в. См., например, “Записки” Семена Порошина, гвардейского офицера, в шестидесятые годы приставленного в качестве воспитателя к тогдашнему наследнику Павлу Петровичу: “Она танцует без кадансу..., сентиментов хороших в ней очень много..., генерал-адмирал президировал”, “прямой был конфиянс”, “говорили... о сюбординации”, “рецитировали последнюю его штрофу”, “имажинировал небылицы”, “настолько резонабелен” и т. п. Вот еще характерное замечание в тех же “Записках”: “Иные русские в разговорах своих мешают столько слов французских, что кажется, будто говорят французы и между французских слов употребляют русские”. В XVIII в. в русский язык входят такие французские слова: вояж (путешествие), пейзаж, антураж (окружение), кураж (храбрость). 2. Галлицизмы-кальки, т. е. буквальные морфологические переснимки слов, типа влияние, извращение, промышленность, влюбленность, развитие. 3. Галлицизмы семантические—усвоение русскими словами новых, значений, свойственных аналогичным словам французского языка. Наиболее яркий пример этого рода мы находим в истории глагола трогать, приобретшего около середины XVIII в. новое значение приводить в жалость (со всеми 99 производными: трогательный, трогательно и т. п.). Другие подобные же примеры: плоский (франц. plat) в значении банальный (плоская шутка); блистать, блистательный (фр. briller) великолепный; картина прекрасное, красивое зрелище — отсюда прилагательное картинный и наречие картинно; живой—в значении оживленный, отвечающий насущным потребностям жизни (живой ум, живой интерес; живые глаза и т. п.). 4. Фразеологические галлицизмы—усвоение русским языком французских по происхождению фразеологических сращений и единств с сохранением и прямого и переносного их значения. Несмотря на то, что фразеологию справедливо считают непереводимой буквально, ряд подобных переводов, притом иногда ошибочных, может быть отмечен в истории русской фразеологии. Например, выражение не в своей тарелке. Французскому слову assiete присущи два значения — бытовое (тарелка) и абстрактное (положение). Французский фразеологизм исходил из второго значения (не в своем положении). При переводе же взяли бытовое (первое) значение, и получилась бессмыслица, вошедшая, однако, в широкое употребление. Ср. у Грибоедова: “Любезнейший, ты не в своей тарелке”. Другой пример — строить куры в значении ухаживать за кем-либо, волочиться . Французское выражение faire la cour буквально значит составлять двор комулибо . Второе слово при заимствовании в русский язык было оставлено без перевода. Благодаря созвучию с русским названием домашней птицы, возникла богатая возможность для каламбуров и игры слов. См. эпиграмму К. Пруткова: Раз архитектор с птичницей спознался И что ж? — в их детище смешались две натуры. Сын архитектора—он строить покушался, Потомок птичницы — он строил только “куры”. Подобным же образом обыграно созвучие и в разговоре двух дам в Х гл. 1-го 100 тома “Мертвых душ” Н. В. Гоголя. Вот еще фразеологизмы, обязанные своим происхождением французскому языку: черт побери (diable m emporte), игра не стоит свеч (Ie jeu ne vaut pas la chandelle), проглотить пилюлю (avaler la pillule), с птичьего полета (a vol d oiseau), ловить рыбу в мутной воде (pecher en eau trouble), видеть все в черном цвете (voir tout en noir) и др. 5. Галлицизмы синтаксические, т. е. синтаксические модели, свойственные французскому языку и не распространенные в русском. Наиболее показательным нам кажется использование независимых от подлежащего обособленных оборотов, деепричастного и причастного, которые соответствуют французским аналогичного состава и происхождения. Ср. французскую пословицу l’appetit vient en mangeant — аппетит приходит во время еды (буквально: аппетит приходит, кушая). В свое время Ломоносов категорически осуждал независимое от подлежащего употребление деепричастных оборотов как несвойственное русскому языку. В “Российской грамматике” мы читаем: “Весьма погрешают те, которые по свойству чужих языков деепричастия от глаголов личных лицами разделяют. Ибо деепричастие должно в лице согласоваться с главным глаголом личным, в котором всей речи состоит сила: идучи в школу, встретился я с приятелем; написав я грамотку, посылаю за море. Но многие в противность сему пишут: идучи я в школу, встретился со мной приятель; написав я грамотку, он приехал с моря; будучи я удостоверен о вашем к себе дружестве, вы можете уповать на мое к вам усердие; что весьма неправильно и досадно слуху, чувствующему правое российское сочинение. Наиболее характерным для стилистики русского литературного языка в последней трети XVIII в. следует признать неуклонный распад ломоносовской системы “трех штилей”. Этот процесс, проявляющийся в непрерывном стирании границ между “высоким” и “низким” жанрами в литературе, а параллельно и в смешении в одном и том же произведении речений “высокого слога” с 101 просторечием и с иноязычными заимствованиями, может быть прослежен в творчестве всех крупных писателей того времени, преимущественно же дает себя знать в развитии стилей русской прозы—здесь господствовал “посредственный”, или средний, штиль, которому и было суждено стать ведущим стилем русского литературного языка. Таким образом, стилистическая система, созданная Ломоносовым в середине XVIII в., удовлетворявшая потребности развития литературы, пока господствовал в ней метод классицизма, превращается в тормоз ее дальнейшего движения и совершенствования по мере отмирания классицизма как художественного направления и смены его более прогрессивными направлениями предромантизма и сентиментализма. Для классицизма было характерно строгое разграничение между родами и видами литературных произведений, равно как и между “высоким и низким штилем”. К концу XVIII в. все это уже воспринимается как архаический пережиток. Не менее характерен и стиль произведений крупнейшего русского драматурга того же времени Д. И. Фонвизина. Остановимся на его бессмертной комедии “Недоросль”. Прежде всего отметим в ней то же смешение жанров—высокого и низкого,—которое характерно для “мещанских” драм в европейском предромантизме. “Недоросль”—комедия, но в ней далеко не все комично. Образы Софьи, Милона, Правдина, Стародума отнюдь не вызывают смеха. От них веет благородством классицистической трагедии. Согласно правилам, установленным Ломоносовым, комедии должны были писаться низким штилем. Однако язык комедии “Недоросль” столь же противоречив, как и жанровая ее природа. Реплики отрицательных персонажей— Простаковых, Скотинина,—крепостных слуг и учителей выдержаны в тонах непринужденного просторечия, перемежающегося местными диалектизмами. При этом речь провинциальных помещиков почти ничем не отличается от речи крепостных—мамки Еремеевны и портного Тришки. Все речи отличаются 102 живостью, естественностью интонаций, не устаревших во многих отношениях и до наших дней. Характерно, что Фонвизин последовательно применяет прием прямолинейного отражения в речах персонажей их типических отличительных черт. Скотинин говорит либо о скотном дворе, либо о своей бывшей солдатской службе; Цифиркин то и дело использует в речи арифметические термины, а также солдатские выражения; в речах Кутейкина преобладают церковнославянские цитаты из Псалтири, по которой он обучает грамоте своего воспитанника. Наконец, речь немца Вральмана нарочито искажена с целью передать его нерусское происхождение. В противоположность этому речь положительных персонажей комедии, в первую очередь Стародума, изобилует чертами высокого слога, насыщена торжественными славянскими оборотами: “Тщетно звать врача к болеющим неисцелимо”; “вот злонравия достойные плоды!”. Укажем и на относительно нередкие “европеизмы” как в репликах действующих лиц (например, “Радуюсь, сделав ваше знакомство”—в речи Правдина; ср. фр. faire la connaissenсе), так и в авторских ремарках: “Софья взяла место подле стола”. Примечательно, что отдельных иноязычных элементов не чужда и речь провинциальных дворян: (письмецо) амурное в реплике Простаковой. Из французского или итальянского языка в ее речь проникли бранные слова: “Бредит бестия, как будто благородная” (о крепостной девке); “уж я задам зорю канальям своим!”. Язык “Недоросля” по сравнению с языком комедий первой половины или середины XVIII в. (Сумарокова, Лукина и др.) отличается верностью жизни и правдоподобием. Эта пьеса подготовила языковые достижения комедиографов XIX в. Грибоедова и Гоголя. В языке прозаических произведений конца XVIII в. также наблюдаются прогрессивные тенденции, ведущие к взаимному проникновению элементов 103 высокого и низкого слога, к новому синтезу живой русской разговорной речи с традиционно-книжными чертами высокой патетики и с конструктивными формами западноевропейской речевой культуры. Показательным является язык радищевского “Путешествия из Петербурга в Москву”. С одной стороны, в языке этого произведения отмечены старославянизмы и устарелые слова, даже такие, которые Ломоносовым причислялись к “весьма обветшалым” и потому выключались из литературного употребления. Сказанное относится не только к лексике, использованной Радищевым, но и к грамматическим формам. Для языка Радищева типичны архаические словообразовательные модели, например, существительные на -ение: изленение, развержение, гремление, любление, зыбление, произречение и т. д. Не оговаривая это специально, Радищев постоянно пользуется устарелыми церковнославянскими формами причастий на ый, -яй: носяй, вещаяй, соболезнуяй, приспевый, возмнивый и т. п. Обычно у него архаические формы склонения: на крылЬх, на извергатели (вин. пад. мн. ч.) и др. Придаточные предложения нередко присоединяются к главным посредством архаических союзных слов иже, еже в разных падежных формах (примеры см. выше). Обычны у Радищева устарелые церковнославянские союзы и частицы: убо, яко, дабы, небы, токмо, аки, амо, дондеже и мн. др. Как мы видели выше, употребляет он и оборот дательного самостоятельного. Например: “лежащу мне над бездыханным телом моей возлюбленной”, “мне спящу”. Однако церковнославянизмы и архаизмы у Радищева совершенно лишены отпечатка официальной церковной идеологии. Он использует эти выражения с иной целью. Как писал Г. А. Гуковский, “Радищеву важно было создать словесный принцип "важной", идейно значительной речи. Он хотел передать на русском языке... ораторский подъем. Радищев пользуется языком, традиционно окруженным ореолом проповеднического пафоса и высших сфер мышления”. 104 Лексические заимствования из западноевропейских языков также нередки в прозе Радищева и придают его произведению отпечаток некоторой научнофилософской тяжеловесности: “о суждениях о вещах нравственных и духовных начинается ферментация” (“Подберезье”); “если точных не скажу портретов, то доволен буду и силуэтами” (“Новгород”). См. также такие слова, как контрфорсы, (усилия, противодействия), нервы, осязательности и т. п. Впрочем, лексических заимствований в его языке относительно немного. Радищев избегал излишних варваризмов, стремясь к созданию демократической и общенациональной системы средств языкового выражения. Синтаксис же произведений Радищева изобилует галлицизмами разного рода. Он постоянно использует независимые от подлежащего деепричастные обороты. Кроме вышеприведенных примеров, см.: “прожив покойно до 62 лет, нелегкое надоумило ее собраться замуж” (“Зайцово”); “прорвав оплот единожды, ничто уже в развитии противиться ему не поможет” (“Хотилов”). Не менее часты в языке Радищева и независимые причастные обороты: “носимые валами, внезапу судно наше остановилось недвижимо” (“Чудово”); “тронутый до глубины сердца толико печальным зрелищем, ланидные мышцы нечувствительно стяну-лися к ушам моим” (“Спасская полесть”); “превращение точностью воинского повиновения в куклы, отъемлется у них [солдат] даже движения воля” (“Хотилов”). Отмечаются в языке “Путешествия...” и германизмы в структуре предложений, например: “намерение мое при сем было то, чтобы сделать его чистосердечным” (“Спасская полесть”) или “излишне казалось бы, при возникшем столь уже давно духе любомудрия, изыскать или поновлять доводы о существенном человеке, а потому и граждан равенстве” (“Хотилов”). Неологизмы Радищева признаются созданными по образцу немецких сложных слов. Например: самонедоверие, самоодобрение, времяточие, глазоврачеватель, чиносостояние и т. п. Однако главным в стиле “Путешествия из Петербурга в Москву”, с нашей точки зрения, следует считать не наличие в нем архаизмов или европеизмов, а смелое 105 использование Радищевым слов и форм народной русской речи. Он обращается с этими речевыми элементами вполне свободно, пренебрегая теми стилистическими запретами и рекомендациями, которые содержались в “Российской грамматике” Ломоносова. Радищев смело ставит, например, просторечное слово в одном ряду с высокими славянизмами и архаизмами, образуя формы причастия от глаголов русского происхождения. Вместе с тем Радищев уместно и красочно применил в “Путешествии...” многочисленные черты и формы народнопоэтической речи. В его произведении мы находим и крестьянские вопли и причеты, например в гл. “Городня”, и пословицы (гл. “Едрово”), и фольклорный духовный стих (гл. “Клин”). Глубокий национально-исторический смысл приобретают на всем этом стилистическом фоне и призывы Радищева к защите просвещения “на языке народном, на языке общественном, на языке Российском”, и призыв к изучению французского и немецкого языков (“Подберезье”). Таким образом, Радищев смело синтезировал книжную и простонародную живую русскую речь в новых общественных условиях, используя новые стилистические возможности, и поэтому также может быть назван одним из непосредственных предшественников А. С. Пушкина в деле формирования современного русского литературного языка как языка национального. Сдвиги в русском литературном языке последней трети XVIII в. отразились в стилистической системе, созданной главой русского консервативного сентиментализма Н. М. Карамзиным и получившей тогда название “нового слога”. Перед Карамзиным стояли выдвинутые эпохой задачи—добиться того, 1) чтобы начали писать, как говорят, и 2) чтобы в дворянском обществе стали говорить, как пишут. Иначе, необходимо было распространять в дворянской среде литературный русский язык, так как в светском обществе либо говорили по-французски, либо пользовались просторечием. Названными двумя задачами 106 определяется сущность стилистической реформы Карамзина. Господствовавшая до Карамзина система “трех штилей” к концу XVIII в. устарела и тормозила развитие литературного языка и литературы, ведущим направлением которой становится сентиментализм, стремившийся, в противоположность рассудочному классицизму, уделять главное внимание изображению внутреннего мира человека. А это требовало от литературного языка естественности и непринужденности разговорной речи, освобожденной от сковывающих язык схоластических правил и ограничений. “Новый слог” и призван был удовлетворить потребности общества. Он освобождается от церковнославянизмов и архаизмов, как отяжеляющих литературный язык компонентов. Устраняются из “нового слога” также усложняющие речь громоздкие канцеляризмы. Все напоминающее приказный слог или церковную речь изгоняется из салонного языка дворянства. “Учинить, вместо сделать, нельзя сказать в разговоре, а особенно молодой девице”. “Кажется, чувствую как бы новую сладость жизни, — говорит Изведа, но говорят ли так молодые девицы? Как бы здесь очень противно”. “Колико для тебя чувствительно и пр.—Девушка, имеющая вкус, не может ни сказать, ни написать в письме колико”. Такие и подобные высказывания печатались в то время в журналах карамзинского направления, “Вестник Европы” даже в стихах заявлял: Понеже, в силу, поелику творят довольно в свете зла. “Вследствие чего, дабы и пр.,—писал "Московский журнал" в разборе перевода "Неистового Роланда" (поэмы Ариосто), — это слишком по-приказному”. В предложении “Человек при самом уже рождении плачет и производит вопли” Карамзин осуждал сочетание производить вопли как церковнославянское. Однако все же в принципе употребление церковнославянской по происхождению лексики не запрещалось Карамзиным. Он оставлял в “новом слоге” те лексические элементы, которые прочно закрепились в языке. Как показали 107 исследования последних лет, для сторонников Карамзина церковнославянизмы не представляли структурного единства, и потому те из. них, которые воспринимались как “необветшалые”, продолжали свое существование в составе нового литературного языка. Своеобразно отношение Карамзина к народной речи. Он решительно выступал против внесения в литературный язык просторечия и народной идиоматики, хотя вовсе и не отказывался от черт народности в языке, особенно от народнопоэтических его элементов. Вводимая в литературный язык народная речь должна была соответствовать идиллическим представлениям дворян о “добрых поселянах”. Нормы стилистической оценки определялись для “нового слога” бытовым и идейным назначением предмета, его положением в системе других предметов, “высотою” или “низостью” внушаемой этим предметом идеи. “То, что не сообщает нам дурной идеи, не есть низко”,— заявлял Карамзин. Широко известно письмо Карамзина к Дмитриеву: “Один мужик говорит пичужечка и парень: первое приятно, второе отвратительно. При первом слове воображаю себе летний день, зеленое дерево на цветущем лугу,. птичье гнездо, порхающую малиновку или пеночку и спокойного селянина, который с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит: "Вот гнездо, вот пичужечка!" При втором слове является моим мыслям дебелый мужик, который чешется неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря: "Ай, парень, что за квас!" Надобно признаться, что тут нет ничего интересного для души нашей... Имя пичужечка для меня отменно приятно потому, что я слыхал его в чистом поле от добрых поселян. Оно возбуждает в душе нашей две любезных идеи: о свободе и сельской простоте”. При разработке “нового слога” Карамзин ориентируется на нормы французского языка и стремится уподобить русский литературный язык французскому, получившему широкое распространение как салонный разговорный язык высшего дворянства России. Карамзин ввел моду вносить в русский текст литературных произведений отдельные слова или целые фразы на иностранном 108 языке в нетранслитерированной форме. Так, в его “Письмах русского путешественника” читаем: “Маленькие деревеньки вдали составили... приятный вид. Qu ll c est beau Ie pays ci! твердили мы с итальянцем” Однако чаще Карамзин калькирует французские слова и выражения, в результате чего под его пером появляются слова: промышленность (фр. Industrie), человечность (фр. humanite), усовершенствовать (фр. parfaire), тонкость, развитие и пр. Этим Карамзин, несомненно, обогатил лексику русского литературного языка своего времени. Типичной чертой “нового слога” становятся перифразы. Подобное стилистическое явление возникло во французском литературном языке конца XVII в., так называемый жарго” Des Precieuses ridicules, язык “смешных жеманниц”, который остроумно пародировал в одноименной комедии Мольер. Следы таких перифразов живут во французском литературном языке (да и в русском) до наших дней. Манерная перифрастическая фразеология была неотъемлемым признаком литературного языка конца XVIII в. Тогда вместо солнце было принято говорить и писать светило дня, дневное светило; вместо глаза—зеркало души и рай души; вместо. нос—врата мозга (отметим, что до сих пор название болезни носа, насморка, по-французски rhume de cerveau, буквально переводится как лихорадка мозга); рубашка обозначалась как верная подруга мертвых и живых; сапожник именовался смиренный ремесленник; саблю заменяло губительная сталь; весну — утро года; юность — утро лет и т. п. В стилистической системе “нового слога” перифразам принадлежит заметное место. Так, у Карамзина встречаем: магазин человеческой памяти (1, 100), картинная галерея моего воображения (1, 144), наслаждайтесь вечером своей жизни (1, 167) и др. 109 Одной из существенных сторон карамзинских преобразований в русском литературном языке является разработка четкого синтаксиса, особенно в отношении порядка слов в предложении. В сравнении с синтаксисом “нового слога” кажется тяжелым и неуклюжим не только синтаксис Тредиаковского и Ломоносова со свойственными этим авторам громоздкими периодами на немецкий или латинский образец, но и синтаксис стихотворений Державина, нередко допускавшего необоснованные инверсии. См, например, в “Оде к Фелице”: “подобно в карты не играешь, как я, от утра до утра” или “не ходим света мы путями, бежим разврата за мечтами”. В его же стихотворении “На смерть графини Румянцевой” находим следующую фразу: “Сия гробница скрыла || Затмившего мать лунный свет”. Только кардинально изменив нарочито нарушенный порядок слов, мы можем догадаться, что в приведенных стихах идет речь о могиле, где погребена мать полководца Румянцева, одержавшего победу над Турцией, в гербе которой был изображен месяц. В результате карамзинской языковой реформы в русском языке получает признание и распространение логически прозрачный и естественный порядок слов. В стилистиках начала XIX в. мы находим следующие правила расстановки слов в предложении: 1) подлежащее впереди сказуемого и дополнений; 2) имя прилагательное перед существительным, наречие перед глаголом; слова, обозначающие свойства и употребляемые для замены прилагательных и наречий, ставятся на их место, например: природа щедрою рукою рассыпает благие дары (пример И. И. Давыдова); 3) в сложном (распространенном) предложении слова и члены управляющие помещаются возле управляемых; 4) среди дополнений, зависимых от глагола, последнее место принадлежит 110 прямому дополнению в винительном падеже; 5) слова, отвечающие на вопросы где? и когда?, ставятся перед глаголом, предложные обстоятельственные конструкции, зависимые от глагола, следуют за ним; 6) все приложения должны находиться после главных понятий; 7) “слова, которые потребно определить, должно ставить впереди слов определяющих, например: житель лесов, кот в сапогах” и т. д. Таков порядок слов, признаваемый нормальным для литературного языка. Наряду с этим в стилистических целях допускалось и употребление обратного порядка слов, обычно в чередовании с прямым, чем достигалось синтаксическое равновесие сложного целого. Чтобы оценить положительное значение синтаксической реформы, произведенной Карамзиным, достаточно сравнить периоды в произведениях М. В. Ломоносова, построенные по латинским или немецким моделям, и периоды в прозе Карамзина. Ломоносов. 1. Период латинского типа: “Уже мы, римляне, Катилину, столь дерзновенно насильствовавшего, на злодеяния покушавшегося, погибелью отечеству угрожавшего, из града нашего изгнали”; 2. Период немецкого типа: “Благополучна Россия, что единым языком едину веру исповедует, и единою благочестивейшею самодержицею управляется, великий :в ней пример к утверждению в православии видит”. Карамзин. “Юная кровь, разгоряченная сновидениями, красила нежные щеки ее алейшим румянцем; солнечные лучи играли на белом ее лице и, проницая сквозь черные пушистые ресницы, сияли в глазах ея светлее, нежели на золоте”. 111 Таким образом, в упорядочении синтаксиса литературного языка состоит одна из главных заслуг Карамзина как реформатора стилистики. Как положительные, так и отрицательные стороны карамзинских преобразований были по достоинству оценены уже в первой половине XIX в. В. Г. Белинский писал об этом в статье “Сочинения Александра Пушкина” (1843 г.): “Карамзин имел огромное влияние на русскую литературу. Он преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи... При нем и вследствие его-влияния тяжелый педантизм и школярство сменялись сантиментальностью и светскою легкостью, в которых было много странного, но которые были важным шагом вперед для литературы и общества”. Однако критик сумел правильно подметить и отрицательные черты карамзинского “нового слога”. В статье “Литературные мечтания” (1843 г.) мы читаем: “Тогда был век фразеологии. А гнались за словом и мысли подбирали к словам только для смысла. Карамзин был одарен от природы верным музыкальным ухом для языка и способностью-объясняться плавно и красно, следовательно, ему не трудно-было преобразовать язык. Говорят, что он сделал наш язык сколком с французского, как Ломоносов сделал его сколком с латинского. Это справедливо только отчасти. Карамзин старался писать, как говорится. Погрешность его в сем случае-та, что он презрел идиомами русского языка, не прислушивался. к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников”. С этим мнением великого русского критика мы можем согласиться: главная беда Карамзина состояла в том, что он, удовлетворяя вкусам дворянства, с презрением относился к речи народа. Это и помешало ему сделать “новый слог” подлинно национальным литературным языком, который был бы способен обслуживать потребности всей сложившейся к этому времени русской нации. Сильные и слабые стороны карамзинских преобразований русского 112 литературного языка выявились ярче всего в течение двух первых десятилетий XIX в., когда вокруг “нового-слога” разгорелась ожесточенная общественная борьба, разделившая на два лагеря—сторонников и противников карамзинской реформы—не только писателей и критиков, но и более-широкие круги общества, преимущественно молодежи. Следует сразу же отметить, что сам Карамзин в эти годы устранился от защиты своих стилистических позиций, предоставив ее своим ученикам и последователям. Это объясняется тем, что, во-первых, он всецело отдался работе над “Историей государства Российского”, получив звание официального историографа, а во-вторых, и тем, что, под влиянием углубленного изучения летописей, он и сам в значительной степени отошел от своих юношеских увлечений. Общественная борьба по поводу “нового слога” протекала ив условиях политической реакции, войн, которые царская Россия вела против революционной, а затем наполеоновской Франции. Французский язык стал рассматриваться реакционным дворянством как источник революционных идей, что порождало резко отрицательное отношение к нему, сменившее собою недавнее увлечение. Борьба против “нового слога” вместе с тем связывалась и с борьбой против галломанства, которое справедливо считалось одной из серьезных болезней русского дворянского общества (см., например, комедию И. А. Крылова “Урок дочкам” с ее сатирическими портретами галломанствующих дворян. Комедия написана в 1807 г., во время войны с Наполеоном). В этой общественной атмосфере основным противником Карамзина и его языковой реформы выступил А. С. Шишков, моряк по своим основным занятиям, дослужившийся до адмиральского чина и на досуге занимавшийся литературой. Одна из главных его книг, направленных против Карамзина, —“Рассуждение о 113 старом и новом слоге в русском языке” (1803 г.). Вслед за тем почти ежегодно появлялись и другие его сочинения подобного рода. Административная и общественно-литературная деятельность Шишкова была достаточно широкой. В 1811 г., накануне Отечественной войны с Наполеоном, он получает назначение да должность статс-секретаря, заместив впавшего в немилость и отправленного в ссылку М. М. Сперанского. Перу Шишкова принадлежат выпускавшиеся от имени Александра I патриотические манифесты к дворянству, воодушевлявшие его на патриотические подвиги. Именно это проявление патриотизма -Шишкова было положительно оценено юным Пушкиным, который в “Послании к цензору” (1822 г.) писал: “Сей старец дорог нам, он блещет средь народа Священной памятью двенадцатого года”. Позднее Шишков получает назначение на пост министра народного просвещения и руководит цензурой, Он состоял также президентом Академии Российской и организовал для распространения своих идей и для объединения литературных единомышленников “Беседу любителей русского слова” (1811 г.). Вокруг Шишкова группируются защитники классицизма, противники новых направлений в литературе. Это были в большинстве своем реакционные и малоодаренные графоманы. Официально среди членов “Беседы” числился и Державин, даже предоставивший для заседаний этого учреждения свою квартиру на набережной Фонтанки; однако он был достаточно широк по своим литературным вкусам и одновременно поддерживал дружбу с Карамзиным, одобрял творчество тогда молодых поэтов Жуковского, Батюшкова и других. Членом “Беседы” официально считался и Крылов. Ему в какой-то степени был близок патриотизм Шишкова, его борьба с галломанией. Однако великий баснописец насмешливо относился к бюрократизму, пронизывавшему деятельность “Беседы”, а также к бесталанности ее адептов (см. его басни 114 “Квартет”, “Парнас”, “Демьянова уха” и др.). Сторонники и защитники “нового слога” — поэты и критики В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, В. Л. Пушкин, Д. В. Дашков, М. Н. Макаров и др.—вначале ограничивались в ответ на нападки со стороны Шишкова и его друзей остроумными памфлетами, затем в 1814 г. организовали в противовес шишковской “Беседе” свое литературное общество под. названием “Арзамас”. Деятельность “Арзамаса”, собиравшегося в дружественной и непринужденной обстановке, направлявшегося блестящими талантами его основателей, была полной противоположностью бюрократической и бездарной “Беседе”. Насколько широкий отклик получила борьба двух литературных направлений, свидетельствуют, между прочим, “Воспоминания” С. Т. Аксакова, учившегося в 1806—1807 годах в Казанском университете. Весь его курс разделился тогда на сторонников и противников “нового слога”. В чем же обвиняли шишковисты сторонников Карамзина? Шишков, отстаивая жизненность теории “трех штилей” Ломоносова, ратовал за стилистическую дифференцированность литературного языка. Стремление карамзинистов писать все произведения одним и тем же слогом расценивалось как литературное якобинство, сопоставлялось с революционными устремлениями сделать всех людей равными. При этом Шишков выдвигал довод стилистического богатства, отличающего русский: язык от французского, благодаря исконной связи русского языка с церковнославянским. Шишков выступал против стилистического смешения в одном и том же контексте слов “высоких” и “низких”. Он писал: “Нельзя сказать в разговоре: "гряди, Суворов, надежда наша, победи врагов!"— или употребить такие слова, как: звездоподобный, златовласый, быстроокий”. С другой стороны, “весьма бы смешно было в похвальном слове какому-нибудь полководцу вместо: "Герой! Вселенная дивится тебе!"—сказать: "Ваше превосходительство! Вселенная вам удивляется!"”. С большой яростью Шишков нападал на усвоенные русским языком галлицизмы, лексические, семантические 115 и синтаксические, а также на новообразования типа кальки, усматривая во всём этом неисчислимый вред для русского языка. Пуризм Шишкова был последовательным и бескомпромиссным. Он призывал, например, вместо слова фортепиано употреблять якобы равнозначное тихогром, предлагал калоши называть мокроступами. Вообще он рекомендовал искать нужные для выражения мыслей слова в церковнославянских книгах, если же там слово отсутствовало, то создавать его вновь из церковнославянских корней. Это увлечение обветшалой словенщиной и составляло главную мишень для остроумных нападок на “Беседу” со стороны молодых арзамасцев, сочинивших такую фразу, вложенную ими в уста Шишкова: “Хорошилище идет по гульбищу из позорища на ристалище”, что должно было соответствовать сочетанию давно уже общепонятных слов: “Франт идет по бульвару из театра в цирк”. Но вместе с тем Шишков отстаивал и право писателей применять простонародные слова и выражения, правда, ограничивая это употребление лишь произведениями низкого стиля. Он писал по этому поводу так: “Милые дамы, или по-нашему грубому языку, женщины, барыни, барышни, редко бывают сочинительницами, итак пусть их говорят, как хотят”, Напомним, что изысканный “новый слог” карамзинистов преимущественно ориентировался на язык “милых дам”. Общественная борьба по вопросу о “новом слоге” постепенно затихает, сходит на нет к 1817 г., когда распалось общество “Арзамас”. Причина его распада, с одной стороны, была чисто внешняя: главный вдохновитель “Арзамаса”—В. А. Жуковский получил назначение преподавателя русского языка в царскую семью. Но, с другой стороны, общество это не смогло продолжать борьбу против Шишкова в силу своей внутренней неоднородности: в него входили и некоторые будущие декабристы, например Н. Муравьев, и откровенные реакционеры, вроде Блудова или Уварова, впоследствии сделавших себе блестящую карьеру и дослужившихся до министерских постов. Прекращению борьбы содействовало и выступление против “Арзамаса” 116 некоторых прогрессивных литераторов, разделявших декабристские убеждения и боровшихся за широкую демократизацию литературного языка, не удовлетворенных манерностью и классовой ограниченностью карамзинского “нового слога”. Это были Катенин, Кюхельбекер, молодой Грибоедов. Каковы же итоги этой борьбы, внешне завершившейся на первый взгляд как будто ничейным исходом? Для всех вдумчивых писателей, заинтересованных в дальнейшем развитии русского литературного языка, в итоге выяснились следующие основные положения: 1) русский язык должен развиваться на основе народной речи; 2) русский язык не может быть оторван от своих исторических истоков; 3) русский язык не может развиваться в отрыве от лучших достижений языков Западной Европы. Однако эти идеи получили реальное воплощение лишь в более поздние годы, с наступлением пушкинского периода в истории нашего литературного языка. Особую позицию занимал в карамзинский период развития русского литературного языка великий баснописец Иван Андреевич Крылов. Его вклад в обогащение и совершенствование русского литературного языка трудно переоценить. Остановив свой выбор в зрелую пору творчества на жанре басни, Крылов возвел басню на высшую ступень литературного совершенства. Живая устная разговорная речь различных ее социальных слоев и стилей легла в основу его басенного языка. Широкое включение народного просторечия в литературу создавало условия для образования единого самобытного литературного языка, удовлетворяющего потребности всей русской нации. В работе И. А. Крылова над языком басен могут быть отмечены три основных процесса стилистических перемещений, характерных для тогдашнего времени. 117 Во-первых, Крылов открывает дорогу в литературу для различных оттенков простонародной речи: для говоров городского просторечия, лишенных узкопрофессиональной окраски, для разговорного чиновничьего жаргона, официального и фамильярно-бытового, для различных аспектов народнопоэтической речевой стихии. В этом отношении писательская практика Крылова находилась в противоречии с господствовавшими в карамзинский период тенденциями и отвечала потребностям демократизации литературного языка. Поэтому стиль басен Крылова и воспринимается как свободный поток живого народного просторечия, пробившийся из самых заветных глубин “духа народного”. Вот наиболее показательные примеры: “Отнес полчерепа медведю топором” (“Крестьянин и работник”); “Мужик ретивый был работник, || И дюж и свеж на взгляд” (“Огородник и философ”); “Гутаря слуги вздор, плетутся вслед шажком,|[ Учитель с барышней шушукают тишком” (“Муха и дорожные”) ; “Разбойник мужика, как липку, ободрал” (“Крестьянин и разбойник”); “Бедняжка-нищенький под оконьем таскался (“Фортуна и нищий”); “Барыш большой на всем он слупит, || Забыл совсем, что есть наклад” (“Фортуна в гостях”); “Мальчишка, думая поймать угря, || Схватил змею и, воззрившись, от страха || Стал бледен, как его рубаха” (“Мальчик и змея”). С приведенными простонародными речениями сравним также чиновничьи выражения: “И подать доправлять || Пустились сами” (“Водолазы”); “Пошли у бедняка дела другой статьей” (“Фортуна в гостях”); “Не принимать никак резонов от овцы: || Понеже хоронить концы || Все плуты, ведомо, искусны”, — таков приговор, вынесенный лисою в басне “Крестьянин и овца”. Таким образом, переплавив разнохарактерные элементы народного красноречия, Крылов образовал из них общерусский поэтический стиль басни, близкий к произведениям устного народного творчества. 118 Во-вторых, Крылов свободно вводит в строй литературного произведения, не только в диалогах, но и в авторском повествовании, черты синтаксиса устной разговорной речи с типичными для нее эллипсисами, подразумеваниями и идиоматическим своеобразием. Так, в басне “Чиж и еж” читаем: Уединение любя, Чиж робкий на зарю чирикал про себя, Не для того, чтобы похвал ему хотелось, И не за что - так как-то пелось! В басне “Обезьяны” находим не менее яркие примеры разговорного синтаксиса: Когда перенимать с умом, тогда не чудо И пользу от того сыскать; А без ума перенимать, И боже сохрани, как худо. В той же басне далее: Оне—чтоб наутек, Да уж никто распутаться не мог. Характерен разговорный эллипсис из басни “Муха и дорожные”: ...Слезает с козел он и, лошадей мучитель, С лакеем в два кнута тиранит с двух сторон; А легче нет... В басне “Собачья дружба” находим пример непринужденного построения авторского повествования: Послушать—кажется, одна у них душа, А только кинь им кость—так что твои собаки. Вот фраза, как бы мимоходом оброненная Крыловым в басне “Три мужика”: В деревне что за разносол... Не то бы в Питере, да не о том тут речь. Таким образом, в баснях Крылова противопоставлены симметрическому однообразию карамзинских изысканных и прилизанных периодов и экспрессивное своеобразие, и красочная идиоматичность, и выразительная краткость устно-разговорного народного синтаксиса. В-третьих, Крылов смело и искусно смешивает архаические и традиционнокнижные формы литературного выражения с просторечными словами и формами. Он не чуждается церковнославянизмов, особенно в тех баснях, где ему необходимо было выразить официальную, общепринятую в то время идеологию Подобные примеры в изобилии рассыпаны по текстам почти всех басен. Таким образом, Крылов еще до Пушкина намечает приемы нового синтеза живой народно-разговорной и литературно-книжной речевых стихий. 119 Завершим наш краткий набросок о роли Крылова в истории русского литературного языка характеристикой, которую дал его басням В. Г. Белинский: “В них вся житейская мудрость, плод практической опытности, и своей собственной, и завещанной отцами из рода в род. И все это выражено в таких оригинально-русских, непередаваемых ни на какой .язык в мире образах и оборотах: все это представляет собой такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов, составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство — что сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении”. Как один из основоположников современного русского литературного языка А. С. Грибоедов может быть поставлен в ряд с Пушкиным и Крыловым. Он прославился как автор всего лишь одной комедии, но комедия эта бессмертна. В общественной борьбе по вопросу о “новом слоге” Грибоедов, как и Крылов, занимал особое место, не примыкая ни к одному из борющихся лагерей и вместе с тем сознавая слабые стороны обеих группировок. Грибоедов решительно боролся против галломании, против неестественного “смешения французского с нижегородским”, господствовавшего тогда в речи московских дворян. Язык и стиль комедии “Горе от ума”, как и всякого талантливого литературного произведения, может рассматриваться в различных аспектах. Среди них — аспект непосредственного отражения в комедии разговорной речи современников и аспект нормативности языка литературного памятника. Современников Грибоедова поразила необыкновенная непринужденность и легкость стиха в комедии, отражающего все оттенки разговорной интонации. Эти свойства грибоедовского стиха вместе с лаконической афористичностью способствовали тому, что строки из комедии, сразу же запомнившиеся читателям и слушателям, обогатили собою русскую афористику. Оправдался отзыв, данный о комедии А. С. Пушкиным в его письме к Пущину: “О стихах не говорю, 120 половина войдет в пословицы”. Действительно, ни одно из произведений русской классической литературы не дало языку народа столько крылатых слов, сколько “Горе от ума”. . Таким образом, Грибоедов—писатель, которому общенародный русский язык обязан заметным обогащением фразеологии. И в этом проявилось одно из прямых воздействий языка художественной литературы на общий литературный язык. Рассмотрев основные моменты развития русского литературного языка в карамзинскую эпоху, мы можем сделать вывод, что он в значительной степени приблизился к установлению общенациональных норм словоупотребления. Оставался последний, завершающий шаг, и этот шаг был сделан в творчестве А. С. Пушкина. Литература: 1. История древнерусской литературы 7-е изд. Москва 2002 Орлов А.С. 2. Древнерусская литература. Москва 2001 Сперанский М.Н. 3.История русской литературы X - XVII вв. Под ред. Д.С. Лихачева. 1985 Кусков В.В. 121 Лекция № 8 Н.М. Карамзин и его роль в становлении русского литературного языка («карамзинский» период) План: 1. Первоначальный говор Москвы 2. Проникновение черт южновеликорусских диалектов 3. Любопытные факты Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) завершил те тенденции развития литературного языка, которые обозначились у его предшественников, и стал главой сентименталистского литературного направления, теоретиком новых принципов употребления литературного языка, получивших в истории название «нового слога», который многие историки считают началом современного русского литературного языка. Карамзин – писатель, историк, почетный член Петербургской Академии наук, редактор «Московского журнала» и журнала «Вестник Европы», автор «Истории государства Российского», первый представитель сентиментализма в русской литературе («Письма русского путешественника», «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь», «Марфа Посадница» и др.). Однако оценка деятельности Карамзина и карамзинистов в истории русского литературного языка неоднозначна. Более ста лет назад Н.А. Лавровский писал, что суждения о Карамзине как реформаторе русского литературного языка сильно преувеличены, что в его языке нет ничего принципиально нового, что это лишь повторение того, что было достигнуто до Карамзина Новиковым, Крыловым, Фонвизиным. Другой филолог XIX века, Я.К. Грот, напротив, писал, что только под пером Карамзина «возникла в первый раз в русском языке проза ровная, чистая, блестящая и музыкальная» и что «Карамзин дал русскому литературному языку решительное направление, в котором он еще и ныне продолжает развиваться». Карамзинисты (М.Н. Муравьев, И.И. Дмитриев, А.Е. Измайлов, молодой В.А. Жуковский, В.В. Капнист, Н.А. Львов, Н.И. Гнедич) придерживались исторического подхода к развитию языка. Язык – явление общественное, он изменяется в соответствии с развитием той общественной среды, где он функционирует. Нормы русского «нового слога» Карамзин ориентирует на нормы французского языка. Задачей Карамзина было, чтобы русские начали писать, 122 как говорят и чтобы в дворянском обществе стали говорить, как пишут. Иначе, необходимо было распространять в дворянской среде литературный русский язык, так как в светском обществе либо говорили по-французски, либо пользовались просторечием. Названными двумя задачами определяется сущность стилистической реформы Карамзина. Создавая «новый слог», Карамзин отталкивается от «трёх штилей» Ломоносова, от его од и похвальных речей. Реформа литературного языка, проведённая Ломоносовым, отвечала задачам переходного периода от древней к новой литературе, когда ещё было преждевременным полностью отказаться от употребления церковнославянизмов. Однако теория «трёх штилей» часто ставила писателей в затруднительное положение, так как приходилось употреблять тяжёлые, устаревшие славянские выражения там, где в разговорном языке они были уже заменены другими, более мягкими, изящными. Карамзин же решил приблизить литературный язык к разговорному. Поэтому одной из главных его целей было дальнейшее освобождение литературы от церковнославянизмов. В предисловии ко второй книжке альманаха «Аониды» он писал: «Один гром слов только оглушает нас и никогда до сердца не доходит». Однако карамзинисты вовсе отказаться от старославянизмов не могли: утрата старославянизмов нанесла бы огромный вред русскому литературному языку. Поэтому «стратегия» в отборе старославянизмов была такова: 1) Нежелательны старославянизмы устаревшие: абие, бяху, колико, понеже, убо и др. Известны высказывания Карамзина: «Учинить, вместо сделать, нельзя сказать в разговоре, а особенно молодой девице», «Кажется, чувствую как бы новую сладость жизни, – говорит Изведа, но говорят ли так молодые девицы? Как бы здесь очень противно», «Колико для тебя чувствительно и пр. – Девушка, имеющая вкус, не может ни сказать, ни написать в письме колико». «Вестник Европы» даже в стихах заявлял: Понеже, в силу, поелику творят довольно в свете зла. 2) Допускаются старославянизмы, которые: а) в русском языке сохранили высокий, поэтический характер («Рука его взожгла только единое солнце на небесном своде»); б) можно использовать в художественных целях («Никто не бросит камнем в дерево, если на оном нет плодов»); в) являясь отвлеченными существительными, способны в новых для них контекстах изменить свой смысл («Были на Руси великие певцы, чьи творения погребены в веках»); 123 г) могут выступать в качестве средств исторической стилизации («Никон сложил с себя верховный сан и… провождал дни свои, Богу и душеспасительным трудам посвященные»). Вторая черта «нового слога» состояла в упрощении синтаксических конструкций. Карамзин отказался от пространных периодов. В «Пантеоне российских писателей» он решительно заявлял: «Проза Ломоносова вообще не может служить для нас образцом: длинные периоды его утомительны, расположение слов не всегда сообразно с течением мыслей». В отличие от Ломоносова, Карамзин стремился писать короткими, легко обозримыми предложениями. Карамзин заменяет старославянские по происхождению союзы яко, паки, зане, колико, иже и др. заменяя их русскими союзами и союзными словами что, чтобы, когда, как, который, где, потому что. Ряды подчинительных союзов уступают место бессоюзным и сочинительным конструкциям с союзами а, и, но, да, или и др. Карамзин использует прямой порядок слов, который казался ему более естественным и соответствующим ходу мыслей и движению чувств человека. «Красивость» и манерность «нового слога» создавались синтаксическими конструкциями перифрастического типа, которые по своей структуре и форме были близки к фразеологическим сочетаниям (светило дня – солнце; барды пения – поэта; кроткая подруга жизни нашей – надежда; кипарисы супружеской любви – семейный уклад, брак; переселиться в горние обители – умереть и т.д.). Кроме того, Карамзин часто цитирует афористические изречения того или иного автора, вставляет в свои произведения отрывки на иностранных языках. Третья заслуга Карамзина заключалась в обогащении русского языка рядом удачных неологизмов, которые прочно вошли в основной словарный состав. «Карамзин, – писал Белинский, – ввёл русскую литературу в сферу новых идей, и преобразование языка было уже необходимым следствием этого дела». Ещё в петровскую эпоху в русском языке появилось множество иностранных слов, но они большей частью заменяли уже существовавшие в славянском языке слова и не являлись необходимостью; кроме того эти слова брались в необработанном виде, и поэтому были очень тяжелы и неуклюжи («фортеция» вместо «крепость», «виктория» вместо «победа», и т.п.). Карамзин, напротив, старался придавать иностранным словам русское окончание, приспосабливая их к требованиям русской грамматики, например, «серьёзный», «моральный», «эстетический», «аудитория», «гармония», «энтузиазм». 124 Включая в текст новые слова и выражения, Карамзин нередко оставлял слово без перевода: он был уверен, что иноязычное слово более изящно, чем русская параллель. Он часто использует слова натура, феномен вместо природа, явление. Однако со временем Карамзин пересмотрел свои взгляды в отношении варваризмов и при переиздании «Писем русского путешественника» заменил иностранные слова русскими: жесты – действия, вояж – путешествие, моральный – нравственный, фрагмент – отрывок, визит – посещение и т.д. Стараясь развить в русском языке способность выражать отвлеченные понятия и тонкие оттенки мыслей, чувств, карамзинисты ввели в сферу научной, публицистической, художественной речи: – заимствованные термины (авансцена, адепт, афиша, будуар, карикатура, кризис, симметрия и др.); – морфологические и семантические кальки (расположение, расстояние, подразделение, сосредоточить, утонченный, наклонность, упоение и др.); – слова, сочиненные Карамзиным (промышленность, будущность, общественность, влюбленность, человечный, трогательный, потребность и др.), некоторые из них не прижились в русском языке (настоящность, намосты, младенчественный и др.) Карамзинисты, отдавая предпочтение словам, выражающим чувства и переживания, создающим «приятность», часто использовали уменьшительноласкательные суффиксы (рожок, пастушок, ручеек, пичужечки, матушка, деревеньки, тропинка, бережок и т.п.). Для создания «приятности» чувств карамзинисты вводили в контекст слова, создающие «красивость» (цветы, горлица, поцелуй, лилии, эфиры, локон и т.д.). «Приятность», по мнению карамзинистов, создают определения, которые в сочетании с разными существительными приобретают различные смысловые оттенки (нежные эфиры, нежная свирель, нежнейшая склонность сердца, нежные щеки, нежный сонет, нежная Лиза и т.д.). Имена собственные, называющие античных богов, европейских деятелей искусств, героев античной и западноевропейской литературы, также использовались карамзинистами с целью придать повествованию возвышенную тональность. Такова языковая программа и языковая практика Карамзина, которые возникли на духовной почве сентиментализма и стали его наиболее совершенным воплощением. Карамзин был одареннейшим писателем, благодаря чему его «новый слог» воспринимался как образец русского литературного языка. В первое десятилетие XIX века карамзинская реформа литературного языка была встречена с энтузиазмом и породила живой общественный интерес к проблемам литературной нормы. 125 Однако, несмотря на это, ограниченная сентименталистская эстетика Карамзина, его стремление создать нежный, красивый, изящный слог не позволили ему достичь подлинного синтеза естественного узуса и исторического языкового предания и стать основателем современного русского литературного языка. Список использованной литературы: 1. Войлова К.А., Леденева В.В. История русского литературного языка: учебник для вузов. М.: Дрофа, 2009. – 495 с. 2. Камчатнов А.М. История русского литературного языка: XI – первая половина XIX века: Учеб. пособие для студ. филол. фак высш. пед. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2005. – 688 с. 3. Мешчерский Е.В. История русского литературного языка [Электронный ресурс] // sbiblio.com: Русский гуманитарный интернет-университет. – 2002. – Электрон. дан. – URL: http://sbiblio.com/biblio/archive/milehina_ist/ (дата обращения 20.12.2011). – Загл. с экрана. 4. Якушин Н.И., Овчинникова Л.В. Русская литературная критика XVIII – начала XX века: Учеб. пособие и хрестоматия. М.: ИД «Камерон», 2005. – 816 с. Лекция № 9 126 Русский литературный язык предпушкинской эпохи: поиски путей развития русского литературного языка. План: 1. Южнославянское влияние на русскую письменность 2. Вязь - сложное декоративное письмо 3. Графико-орфографические особенности, привнесенные вторым южнославянским влиянием в русские рукописи В конце XVIII — первой четверти XIX в. (в так называемую предпушкинскую эпоху) просторечие как совокупность живых форм языка, активно проникая в художественную литературу, придавая ее языку яркие черты национального характера, становится основой народности языка писателей, представлявших разные литературные направления. Народность же понималась как объективное воспроизведение в литературе образа мыслей народа. По своему структурному составу и стилистической окраске просторечие было неоднородным. «Одной из основных составных частей обиходного языка широких кругов русского общества была “простонародная”, крестьянская стихия, та струя просторечия, живой народной речи и провинциализмов, которая подвергалась преследованиям и ограничениям в литературных стилях карамзинской школы», — утверждает В. В. Виноградов1. В лексикографических трудах и стилистических изысканиях той поры достаточно четко прослеживается разграничение просторечных и простонародных единиц. Понятие «простонародный язык» применялось «к обиходному языку сельского населения (в его общих, не имевших резкого местного, областного отпечатка формах), к языку дворни, городских ремесленников, мещанства, к языку мелкого чиновничества (тоже в его общих, непрофессиональных выражениях), вообще к бытовому языку широких демократических масс, не тронутых “просвещением” и не усвоивших манеру вульгарно-книжной, “околесной” речи»[1] [2]. Разграничение просторечного и простонародного началось в русском языке предпушкинской эпохи в связи с нормализацией письменной и устной речи. В этот период создание новых, более совершенных норм русского литературного языка рассматривается как общенациональная и общекультурная задача русского общества. Признание просторечия важнейшим структурным элементом литературного языка вовсе не означало недооценки книжных традиций. В письменном языке всегда регламентировалось употребление единиц живой речи; книжные нормы 127 подчиняли их использование своим законам, правилам и обычаям функционирования. В предпушкинский период развития литературного языка книжные нормы начинают видоизменяться: они трансформируются в единые нормы русского литературного языка в его не только письменной, но и устной разновидности, где неупорядоченность использования языковых средств была неслыханной. «Для языка столичной аристократии и крупного, отчасти и среднепоместного европеизированного дворянства было характерно сочетание французского языка с повседневными, нередко простонародными выражениями», — так характеризует В. В. Виноградов этот этап в развитии русского литературного языка, приводя пример из журнала «Сатирический вестник», который печатал «Ежедневные записки, оставшиеся после покойной известной красавицы»: Княсъ Д. также атоигеих в Ж. Ане такия люди, што княсъ porte la tele haute, а та стучит ходя о пал. У графа М. кафтан счит с новыми boutons d’acier, и оченна харашо, толко сам собою он гадак}. Однако И. С. Аксаков свидетельствует, что «одновременно с чистейшим французским жаргоном... можно было услышать живую, почти простонародную идиоматическую речь, более народную во всяком случае, чем наша настоящая книжная или разговорная»[3] [4]. Этот факт определил более строгий отбор единиц живой речи для использования их в произведениях литературы, а также в разговорной речи представителей разных слоев русского общества. Если в XVIII в. просторечие было прежде всего специфической приметой жанра, выступало как средство характеристики [Высокий и пузатый детина был тут всех вольнее, по причине той, что он, в случае нужды, служил в великое удовольствие хозяйке; хохотал так громко, что заглушал басовую скрипицу (М. Д. Чулков. «Пригожая повариха»)], как нарочитое отклонение от нормы среднего стиля, как средство контраста между литературным изображением и реальной действительностью [ Он пустился по большой дороге, желая... посмотреть сельских жителей... Каиб искал ручейка, зная, что пастушку... также мил чистый источник... и действительно, про- шед несколько далее, увидел он на берегу речки запачканное творение, загорелое от солнца, замётанное грязью. Каиб было усумнился, человек ли это; но, по босым ногам и по бороде, скоро в том уверился... «Скажи, мой друг, — спрашивал его калиф, — где здесь счастливый пастух этого стада?» - «Это я», — отвечало творение ив то же время размачивало в ручейке чёрствую корку хлеба, чтобы легче было её разжевать. «Ты пастух! - вскричал с удивлением Каиб. - О! Ты должен прекрасно играть на свирели». - «Может быть; но, голодный, не охотник я до песен». - «По крайней мере, у тебя есть пастушка; любовь утешает вас в вашем бедном состоянии...» - «Она поехала в город с возом дров испоследпею курицею, чтобы, продав их, было чем одеться и не замёрзнуть зимою от холодных утренников» (И. А. Крылов. «Каиб»)], то в первой четверти XIX в. закрепленность просторечия за 128 определенным жанром литературы перестает быть средством этнографического раскрашивания художественного текста: «Поди-ка, брат Андрей! Куда ты там запал?Поди сюда, скорей, Да подивуйся дяде! Торгуй по-моему, так будешь не в накладе, — Так в лавке говорил племяннику Купец. - Ты знаешь польского сукна конец, Который у меня так долго залежался, Затем, что он и стар, и подмочен, и гнил: Ведь это я сукно за английское сбыл! Вот, видишь, сей лишь час взял за него сотняжку: Бог олушка послал». (И. А. Крылов. «Купец») Сейчас... растолковать прошу, Как будто знал, сюда спешу, Хвать, об порог задел ногою И растянулся во весь рост. Пожалуй смейся надо мною, Что Репетилов врёт, что Репетилов прост, А у меня к тебе влеченье, род недуга... (А. С. Грибоедов. «Горе от ума») Вот мчится тройки удалая Вдоль по дороге столбовой, И колокольчик, дар Валдая, Гудит уныло под дугой. 129 (Ф. Н. Глинка. «Тройка») Здесь и начинается расслоение просторечия как совокупности форм живой речи. Просторечие распадается на два пласта — собственно просторечие, включающее в себя единицы всех уровней языковой системы, реализующиеся в живой речи, и простонародные единицы, которые сохраняют тесную связь с социальными и территориальными диалектами, но уже имеют надтерриториальный характер бытования. Простонародная стихия в русском языке была генетически связана прежде всего с крестьянской речью, с территориальными говорами, носителями которых были выходцы из разных уголков России. Поэтому, несмотря на то что простонародный язык вносил пестроту в литературную речь образованных слоев русского общества, он способствовал демократизации литературного языка и его обогащению новыми, русскими по происхождению единицами. Постепенно (в процессе осознания простонародности речи русского общества и наметившегося разграничения просторечия и простонародных слов и форм в русском языке пред- пушкинской эпохи) сформировались принципы отбора простонародных языковых единиц для использования их в литературном языке: 1) простонародные речевые единицы должны быть исторически сложившимися элементами языка: иметь свою историю образования, развития, функционирования в общенациональном языке, которая связана с развитием русского общества. «Нельзя не заметить, что во многих словах, совершенно забытых в языке старого общества, но сохраненных где-нибудь между крестьянами, скрываются объяснения на историю нашего отечества»1; 2) в литературной речи следует использовать те простонародные слова, которые что-либо называют и которые, как считал И. Ф. Калайдович, «трудно заменить»; 3) простонародные слова должны носить общеупотребительный характер, не иметь на себе печати провинциализма, не быть «противны слуху»; 4) использовать можно те простонародные слова, которые функционально значимы в русском языке, «имеют силу и многозначительность»[5] [6]; 5) простонародные слова и обороты должны способствовать развитию и обогащению общенационального русского языка, должны быть своеобразным фондом единиц, которые может по мере надобности востребовать литературный язык; 6) простонародные слова, формы и выражения должны соответствовать эстетическому вкусу образованного русского общества, особенно «в подражании простонародному языку должно соблюдать великую осторожность и воздержанность; излишняя расточительность на слова и 130 выражения грубые или областные, нисколько не способствуя живости и верности подражания, может наскучить и опротиветь образованному классу читателей»[7]. Принципы использования простонародных языковых единиц в литературной речи сформулированы в 1819 г. в журнале «Вестник Европы»: в словаре простонародных выражений «должно быть только то, что может свидетельствовать о духе народа, пространстве его познаний, об его высокой промышленности, о силе и благородстве мыслей, о высшей его образованности». Если за простонародными единицами русского языка постепенно закреплялась область номинации, связанная с обозначением реалий быта русского человека, то в просторечии началось стилистическое расслоение языковых единиц, приспособление их для передачи разных стилистических оттенков. Ср., например, использование простонародных слов в номинативной функции [ У жбанов, фляг, сулей, бутылок, когда уже обсохло дно, а из ковшей, яндов, братинок всё высуслено вон вино, тогда троянцы про- трезвяся... пошли ту землю обзиратъ (Н. П. Осипов. «Виргилиева Еней- да, вывернутая наизнанку»)] и просторечных единиц для речевой характеристики девушки из народа [«Ты продаёшь их, девушка?» - спросил он с улыбкою. «Продаю», — отвечала она. «А что тебе надобно ?»; Я верю тебе, Эраст, верю. Ужели ты обманешь бедную Лизу ?; Отнеси эти деньги к матушке... скажи ей, что Лиза против неё виновата... (Н. М. Карамзин. «Бедная Лиза»)]. Просторечное и простонародное разграничиваются в академических словарях XVIII — первой четверти XIX в. в сфере номинации. Например, глагол навалиться / наваливаться дается в просторечном употреблении со значением ‘нападать, притеснять кого’ (на него всем миром навалился), а в простонародном употреблении — со значением ‘во множестве, кучею, толпою, входить’ (В избу навалились мужики). Однако в более поздних словарях, в литературных произведениях, в критических работах, посвященных анализу литературного языка предпушкинского периода, простонародная и просторечная стихии русского языка разграничиваются уже по многим параметрам: 1) под простонародной языковой единицей понимается единица, бытующая (или еще недавно бытовавшая) в крестьянской речи, утратившая связь с тем или иным территориальным диалектом; просторечие — это общая речь городского населения, не связанная нормами этикета «светского» языка. Ср. в «Горе от ума» А. С. Грибоедова употребление простонародных единиц в речи крепостной служанки Лизы [Сейчас започивала; Тужите, знай, со стороны нет мочи] и просторечных в речи Чацкого [Да полно вздор молоты, 131 Послушай! ври, да знай же меру...-, Чтоб взашей прогнать и вас, и ваши тайны]; 2) простонародная речевая единица несет на себе печать грубости, вульгарности, безграмотности [Летит к ним с шумом Царь с небес, и плотно так он треснулся на царство, что ходенем пошло трясинно государство: со всех Лягушки ног в испуге пометались, кто как успел, куда кто мог, и шёпотом Царю по кельям дивовались (И. А. Крылов. «Лягушки, просящие Царя»)]; просторечная единица «оживляет» речь [Пускай же свет вертится так, как хочет; пускай один из славы век хлопочет, другой, копя с червонцами мешки, на ордены, на знать не пяля глаза, одним куском быть хочет сыт два раза... (И. А. Крылов. «Письмо о пользе желания» )]; 3) простонародные единицы речи используются в мещанских и крестьянских говорах; просторечие характерно для речи представителей разных социальных групп городского населения, в том числе оно теснейшим образом связано с разговорной речью высшего общества, внося демократичную струю в «салонный» язык [...Окно, под которым сиживал я подгорюнившисъ в припадках своей меланхолии...-, Слёзы заразительны, мои милые, а особливо в таком случае-, Но на что вы иногда грустите'? Этого не было в уговоре4, ...Маленькой деревеньки, где ребятишки набросали множество цветов К нам в коляску (Н. М. Карамзин. «Письма русского путешественника» )]; 4) использование простонародных языковых единиц в русской литературе ограничено ее жанрами (как правило, басня, комедия); просторечные единицы допускаются к использованию в разных родах и жанрах литературы; 5) простонародные речевые единицы используются литераторами выборочно, критически или вообще не используются; просторечные же единицы встречаются в произведениях почти всех русских писателей. Простонародность в языке защищали В. А. Жуковский, видя в ней квинтэссенцию «национального духа», считая ее наиболее характерным средством выражения народности, и А. С. Шишков, отдававший предпочтение простонародному языку в противовес «жеманному» языку сентименталистов. В свою очередь, Н. М. Карамзин выступал категорически против использования простонародных единиц в литературном произведении; Однако в начале XIX в. многие простонародные слова и выражения вошли в городское просторечие, и разграничение просторечного и простонародного в русском национальном языке вызывало такие же затруднения, как разграничение просторечных и разговорных единиц в современном русском языке. Поэтому в литературных произведениях обнаруживается использование как просторечных, так и простонародных единиц, к тому же элементы простонародного языка «были очень сильны и в просторечии 132 образованного общества»1. У разных писателей наблюдается различный подход к использованию единиц живой речи в художественном тексте, но в одном они были едины: «Русский язык национально характерен именно в элементах устного происхождения и устной практики, и великие писатели строили язык с непременным учетом устной стихии»[8] [9]. Литература: Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII— XIX веков. С. 223. Там же. С. 227-228. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX веков. С. 224. Аксаков И. С. Биография Ф. И. Тютчева. С. 10. Вестник Европы. 1811. Ч. 59. С. 308. Калайдович И. Ф. Опыт правил для составления русского производногословаря//Труды Об-ва любителей российской словесности. 1824. 4.5.С. 334. Сомов О. М. Обзор российской словесности//Северные цветы на 1831г.С. 60. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX веков. С. 228. Орлов А. С. Язык русских писателей. С. 64. 133 Лекция № 10 Демократизация русского литературного языка первой трети XIX в. План: 1. Историческая и литературная ситуация начала века. Роль языка поэзии декабристов в развитии русского литературного языка. 2. Демократизация русского литературного языка в басенном творчестве И.А. Крылова. 3. Комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума» как источник изучения разговорного языка своего времени. Новаторство А.С. Грибоедова в жанре комедии. 1. Историческая и литературная ситуация начала века. Роль языка поэзии декабристов в развитии русского литературного языка Победоносная Отечественная война 1812 г. обнаружила могучие силы и одаренность русского народа, обнажила противоречия между огромными возможностями русской нации и бесправием ее угнетенного большинства. Это имело важное значение для пробуждения общественно-политического сознания русской нации, развития революционного движения, для подъема культуры и литературы. Борьба против феодально-крепостнического уклада впервые принимает характер организованного революционного движения. Декабристы, открыто выступившие против самодержавия, продолжая традиции Радищева, сочетали свою борьбу с абсолютизмом и крепостничеством с пропагандой освободительных идей, передовой культуры. Вопрос о путях развития русского литературного языка был одним из центральных в начале XIXв. Отечественная война 1812 г. заставила многих задуматься о национальной самобытности и народности. В связи с этим проблема взаимоотношения общенародного национального языка и языка т.н. «образованного общества» становится одной из основных. Декабристы, «дети 1812 г.», стремились четко определить национальнопатриотическое понимание путей развития русского литературного языка. Борясь за народную основу русского литературного языка, они выступали как против космополитизма, так и против консервативного национализма. Декабристскую литературу представляли: Кондратий Федорович Рылеев (1795–1826), Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797–1846), Александр Иванович Одоевский (1802–1839), Владимир Федосеевич Раевский (1795– 134 1872), Александр Александрович Бестужев-Марлинский (1797–1837), Федор Николаевич Глинка (1786–1880). Литераторы-декабристы, творчество которых носило агитационнопропагандистский характер, считали, что в литературных произведениях следует не только изображать будни жизни, «прозу общества», но и, главным образом, показывать выход из нее к идеалам свободы. И писать должно слогом, который состоял бы не из витиеватых рассуждений, а из речей безыскусственных, народно-разговорных. Поэт у декабристов – это певец свободы, борец за нее. В основе поэтических произведений должны быть высокие идеи, высокие образы и высокие средства выражения. Поэзия должна воспроизводить героическую действительность и героическое прошлое. В их поэтическом творчестве ощутимы мотивы воспевания исторического прошлого русского народа, которое должно вдохновить молодое поколение на борьбу. Отстаивая национальную самобытность русской литературы и самостоятельный путь развития литературного языка, источник самобытности они видели в русской народности. Декабристы высоко оценивали деятельность Ломоносова в создании «правил русскому языку» и образцов использования его и не одобряли деятелей карамзинского направления в их увлечении иноязычными заимствованиями. Декабристы выступали против подражания русской литературы западноевропейским образцам. При этом не отвергалась старинная русская письменная культура, в которой было немало ценного, жизнестойкого, способного передать высокие идеи свободы, патриотизма. В уставе «Союза благоденствия» были сформулированы следующие требования декабристов к литературе: 1. содержание литературных произведений должно быть высоким, т.е. передовым; 2. язык должен соответствовать идеям, содержанию произведения; 3. язык должен очищаться от чуждого ему и обогащаться необходимым. Декабристы в своей писательской практике обращались к средствам древнерусского и церковнославянского языков. Главное содержание исторических гимнов и дум – борьба с крепостничеством, главная идея – идея гражданственности, выражаемая лишь средствами былого высокого стиля. В этом прослеживается влияние Радищева. Лексические архаизмы и славянизмы 135 способствуют созданию торжественности тона, служат для выражения высоких патриотических чувств и революционных идей. Основная функция старославянизмов в поэзии декабристов – функция высокой, торжественной лексики, помогающей созданию гражданской патетики. Следует отметить, что для декабристов высокие средства выражения – это не архаические грамматические формы слов, не усложненные синтаксические периоды, не те группы церковнославянской или русской книжной лексики, которые давно вышли из употребления. В поэзии Рылеева (его думах, например, думе «Святослав», одах, например, «Гражданское мужество», стихотворение «Гражданин»), Бестужева, Одоевского в роли «высоких» слов выступают, как правило, книжные лексемы (славянизмы и библеизмы), которые сохраняются в языке художественной литературы до сих пор. Образцом высокого стиля они считали не церковные тексты XI–XVIIвв., как Шишков, а произведения Ломоносова, где употреблялись только те славянизмы, которые «всем грамотным людям вразумительны». Из книжнославянского языка они отбирали все ценное, жизнеспособное, а все устаревшее, отжившее решительно отбрасывали. В политических стихотворениях и одах «славянизмы» выполняют, с одной стороны, свою традиционную функцию: придают языку особую торжественность, сообщают ему эмоциональную приподнятость. А с другой стороны, декабристы вслед за Радищевым широко используют «славянизмы» для выражения революционной идеологии, высоких гражданских чувств. Архаическая лексика использовалась ими и как средство создания колорита эпохи в исторических произведениях. Описывая нравы, обычаи, предания русского народа, декабристы часто пользуются старославянской лексикой. В то же время старославянизмы в этой стилевой функции сохраняют свою возвышенность, приподнятость (примером может служить употребление архаизмов и старославянизмов в повести А.А. Бестужева-Марлинского «Андрей, князь Переяславский»). Наряду с архаизмами в языке поэзии декабристов широко использовались элементы народной разговорной речи. Книжные и разговорные средства составляли не механическую смесь, они органически переплетались в тексте. Из народной речи использовались не только разговорные, но и сказочные, фольклорные слова: # братец, молодец, лучина, кручина, родимый, соколии очи, мчатся стрелой. Декабристы обращаются в поисках черт истинной народности к языку фольклорных произведений (народным песням, сказкам), в которых они ищут 136 истинно русскую поэзию, и к памятникам древнерусской литературы, летописям, как источнику истинно русского слова. Героика гражданского чувства, воспеваемого декабристами, тесно связана с их борьбой за народность, самобытность русского литературного языка. Принцип народности в их понимании заключался в протесте против подражательности и в разработке мотивов нравов, обычаев и поэтических преданий русского народа. Некоторые произведения писателей-декабристов необычайно ярко воспроизводят ритм и размер народной песни («Тройка» Ф. Глинки). В литературной практике закреплялись народно-разговорные слова, имевшие уже некоторую традицию использования: # безбожно («очень, неимоверно»),взаправду, дармоед, женихаться, залихватский, мертвецки, нагоняй, неспроста, обознаться, подноготная, разминуться, сдуру, трепак, умаяться, шмыгать. Входили в литературный язык многие слова, которые не использовались до той поры: # аккурат, бабье, расхвораться, лафа, шваркнуть, миляга, насобачиться, прибедняться. Рылеев совместно с Бестужевым написали ряд агитационных песен, имевших резко сатирическую, антисамодержавную и антикрепостническую направленность, воплощенную в фольклорную форму. Для этих песен характерны песенный народный припев, использование фольклорных синонимов. Например, в песне «Ах, тошно мне на родной стороне…» используются разговорные просторечные лексические и фразеологические формы, тавтологические выражения, постоянные эпитеты, восклицания, фольклорно-разговорные сравнения, построенные на сопоставлении мира человека и животных. Декабристы способствовали развитию поэтической лексики и фразеологии, широко используя метафоры, символы и другие средства художественной речи. Отдельные слова в их поэзии приобретали символическое значение и стали выражать определенный революционный смысл: # борец, воля, вольность, высокий, искра, народ, отечество, родина, свобода, огонь, пламя, святой, священный. Декабристы внесли свой вклад и в развитие научной социально-политической и философской прозы, где широко использовали абстрактную и терминологическую лексику и фразеологию, столь необходимую для развития русского научного языка: # материя, неделимое (калька с лат.individuum), отвлеченное, либерал, либеральность, вещественное, народность, грубая материя, чистый разум; расширяли сочетательные возможности слов: 137 #гражданское бытие, масса народу, минимум существования, средство существования, средства производства. Слово бытие употребляется не только в значении «факт существования», но и в смысле «жизнь, существование, сфера чего-либо, объективная действительность». Это слово начинает активно вступать в новые словосочетания с лексикой общественно-политического характера. Словомасса употребляется в переносном значении в сочетаниях типанародная масса. Большей частью в научных работах декабристов обычным конкретным словам в устойчивых сочетаниях придавалось терминологическое значение: # барыш, богатство, производитель, сырье, ценность, заработная плата, прибавочная стоимость, сырые произведения. Отвлеченно-переносное значение получают слованаправление, форма, состав, развиваться, развитие, идеал. В результате терминологизации многие из них закрепились в подлинно революционном толковании как общественно-политические термины в современном русском языке: #общество, человек, гражданин, член общества, патриот, родина, отечество, свобода, равенство, революция, республика, конституция, политическое право, депутат. Развивается социально-экономическая и философская лексика: #народное благоденствие, народное богатство, причина, побуждение, положительный, отрицательный. Басни И.А. Крылова появились в журналах конца XVIIIв., в 1809 г. вышла первая книга его басен, получившая высокую оценку В.А. Жуковского как образец легкого, приятного и живописного рассказа. Жуковский отметил основную особенность басен, приучивших читателей «любить отечественный язык», отразивших ум русского народа, ставших национальным достоянием, — их народность. Крылов явился создателем подлинно реалистической по форме и глубоко народной по содержанию басни. Его коротенькие произведения наполнены метким, образным словом, выражавшим мудрость народную. Отличительной особенностью стиля басен Крылова является иносказательность. Крылов как бы восстановил в этом жанре эзоповский прием обличения общечеловеческих и социальных пороков с помощью сказки, присказки, пословицы и поговорки. Крылов возвел басню на высшую ступень литературного совершенства. Понятие народности в литературном творчестве Крылов сближал с понятием реализма в изображении, верности действительности и с понятием народной речи, используемой в качестве средства литературного выражения. Никто до него не вводил в литературный язык все богатства живой русской речи. Живая устная разговорная речь различных социальных слоев легла в основу его басенного языка. Широкое включение народного просторечия в литературу 138 создавало условия для образования единого самобытного литературного языка, удовлетворяющего потребности всей русской нации. В работе И.А. Крылова над языком басни могут быть отмечены три основных процесса, характерных для литературного языка того времени: I. Крылов открыл дорогу для проникновения в систему литературного языка элементов живой русской простонародной речи, ее различных оттенков: говоров городского просторечия, лишенных узкопрофессиональной окраски, разговорного чиновничьего жаргона, официального и фамильярно-бытового, различных аспектов народно-поэтической речевой стихии. Это отвечало потребностям демократизации литературного языка. Крылов слил просторечие и разговорную речь народа с литературным языком в поэзии. Слияние достигалось средствами всех уровней языка: 1. Фонетика. Звучание речи, произношение и ударение в словах басен национальнохарактерные, разговорно-просторечные: # и́з лесу шасть на них медведь; другзá-друга; ý друга; поработáли; на трех женáх. 2. Словообразование и морфология. а) в речи действующих лиц и в авторских ремарках у Крылова часто встречаются имена существительные и прилагательные с суффиксами субъективной оценки (уменьшительные, ласкательные, уничижительные, увеличительные), придающие языку национально-русский колорит: # Вот Лисынька на воеводство села; Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют; А ей они на взгляд – не женихи, а женишонки; У куманька всех кур передушила; тихохонько; дружище; б) басни содержат просторечные глаголы многократного действия: # пивали, живали, лавливали; в) деепричастия на «-учи / -ючи»: #живучи, не разбираючи, скучаючи; г) разнообразные частицы: # -тко, -ко, -ка, которые, присоединяясь к словам, вносят в них экспрессию: #гляди-тко, вглядись-ко, приляг-ка. В баснях много частиц и междометных слов из русской устно-разговорной речи: # Эх, кумушка! Эй, Мельник, не зевай! Ахти, ребята, вор! Вот-на! – Осел ей отвечает. Ушица, ей-же-ей, на славу сварена. И ништо! – все кричат. Небось, уж время не потратим; 139 д) диалектные особенности в словоизменении: # Та бочка для вина брана откупщиком; Советов тысячу надавано полезных; Беда, коль пироги начнет печи сапожник; Кого ж подстерегли? Тое ж лису злодейку; Положимся на том, на чем с моим котишком он устроит; е) употребление существительных мужского рода с флексией «-у» в род. пад. или в пред. пад. ед. ч. (наряду с флексиями«-а», «-е»): #Ей с Дубу ворон говорит; Лягушка вопит без умолку; Так, низким лишь трудом я занят здесь в дому; ж) усеченные глагольные формы (междометные глаголы): # Тихохонько медведя толк ногой; Хвать друга камнем; И с возом бух в канаву; Как вдруг из лесу шасть на них медведь; з) определения-приложения фольклорно-разговорного характера: # злодейказападня, красавицы-сестрицы; и) глаголы простого будущего времени в значении прошедшего времени: # Помилуй, всплачется крестьянин; к) употребление сочетания «не моги» для выражения запрета; л) повторение одной и той же приставки в префиксальных глагольных образованиях: # Они вскричали, встрепенулись, взвились; м) разговорные формы сравнительной степени наречий: # дале, боле, мене, богатей. 3. Лексика. а) у Крылова встречаются разговорные, просторечные, фамильярные и диалектные слова: Гуторя слуги вздор, плетутся вслед шажком; Терплю напраслину и выслана за взятки; В деревне что за разносол; Схватить за шиворот и в суд тотчас представить; отведать, клепать, приплести, таскаться, отвадить, схватиться, с похмелья, вздуриться, детина, диковинка, угомон, удалой, старуха, шмыгнуть, диал.ухитить и обладить; б) Крылов вводит в басни типичные жаргонизмы из языка русского купечества (# не в накладе, барыш); из языка канцелярий, казенно-бюрократического судопроизводства (#И подать доправлять пустились сами; Пошли у бедняка дела другой статьей; Не принимать никак резонов от овцы: понеже хоронить концы все плуты, ведомо, искусны; истец, запросчик, уголовное дело, улики, донос). 4. Фразеология. 140 а) в баснях Крылова большое количество фразеологических сочетаний: # ломать голову, бежать без оглядки, как гора с плеч, разинуть рот, уши вянут, нести дичь, с руками рвут; б) Крылов широко использует народные пословицы и поговорки, иногда несколько перефразируя их: # Не попусту в народе говорится: не плюй в колодезь – пригодится воды напиться; Хоть говорят, что бедность не порок; Не даром говорится, что дело мастера боится; Тут поздно девушки узнали, что из огня да в полымя попали; Что ты посеял, то и жни; Хоть видит око, да зуб неймет; Хотя слонов и умная порода, однако ж в семье не без урода; в) Крылов сам создавал необычайно меткие выражения, что обусловило их вхождение в состав фразеологии современного русского языка: # А ларчик просто открывался; Услужливый дурак опаснее врага; Слона-то я и не приметил; У сильного всегда бессильный виноват; Охотно мы дарим, что нам не надобно самим; г) Крылов широко использовал элементы народной устной и книжной культуры, фольклора (постоянные эпитеты, повторы и т.п.): # чисто поле; правда-истина; средь бела дня; а я как сирота, одним-одна сижу; уж брать, так брать; из гостей домой пришла свинья-свиньей; и рада, рада была. Но простонародная и просторечная лексика и фразеология у Крылова подвергается продуманному и тщательному отбору, все грубое, вульгарное изгоняется из литературного языка. II. Основная заслуга Крылова состояла не в широком введении в басню слов и выражений разговорно-просторечного и профессионального характера, а в ориентации на синтаксис разговорного языка. В синтаксис литературного языка Крылов вводит формы, заимствованные из устной речи, типичные черты синтаксиса устной разговорной речи: 1) Бесподлежащные односоставные предложения (из них больше всего обобщенно-личных): # Обоим велено на суд явиться; В этом нет убытка никакого; Из дома вон; Мне быть случилося в трактире; А поглядишь – у самого деревня между глаз сгорела; Ан смотришь – тут же сам запутался в силок; 2) Неполные и эллиптические предложения: # Вот кошелек тебе: червонец в нем, не боле, но вынешь лишь один, там уж готов другой; Что ж делал ты? Пил, ел и спал. Да все подписывал; Оне – чтоб наутек, да уж никто распутаться не мог; Сегодня с рук сошло, а завтра – кто порука?Различные виды неполных и эллиптических предложений придают басням колорит непринужденной, живой беседы, а язык героев произведений делают точной 141 копией бытовой разговорной речи. В баснях Крылова отмечены следующие виды неполных предложений: а) неполные предложения, представляющие собой взаимосвязанные реплики диалога; б) самостоятельно употребляемые бессказуемные неполные предложения: # Сказал – и в путь; Вдруг встречу дождь и гром; в) неполные предложения, представляющие собой часть сложного предложения: # Ну что за шейка, что за глазки! г) неполные предложения, оформляющие устойчивые фразеологические сочетания: # Так в добрый час, пойдем! 3) Бессоюзные предложения: # Быть сильным хорошо, быть умным вдвое лучше; Свинья на барский двор когда-то затесалась, вокруг конюшен там и кухонь наслонялась, в сору, в навозе извалялась, в помоях по уши досыта искупалась и из гостей домой пришла свинья-свиньей; 4) Разговорные формы сказуемого. Сказуемое в баснях Крылова может быть выражено: а) инфинитивом в значении личного глагола прошедшего времени: # Тут бедная моя Лиса туда-сюда метаться; б) инфинитивом + частица «ну»для обозначения стремительного, беспорядочно протекающего действия: #Увидевши слона, ну на него метаться, и визжать, и рваться; И новые друзья ну обниматься, ну целоваться; в) инфинитивом + частица «дай» для обозначения дерзкой произвольности действия: #А те, кто посильней, дай сесть к нему бочком, дай попытаться сесть с ним рядом; г) инфинитивом + косвенный падеж местоимения с целью подчеркнуть твердую убежденность говорящего в неизбежности совершения чего-нибудь: # Быть тебе без шубы; д) глаголом в форме 2 л. ед. ч. повелительного наклонения + местоимение «вы»: #Я затяну, а вы не отставай! е) глаголом в форме повелительного наклонения совершенного вида для выражения внезапного действия в прошлом: # Случись тогда ненастье… 142 ж) глаголом в форме повелительного наклонения в значении условного: # Хоть век его ни будь, ничуть не пожалею; Отведай сунуться к друзьям; Отколе не возьмись, навстречу Моська им. В баснях Крылова много простых предложений. В текстах с напряженным развитием действия также преобладают простые предложения: # Лисица видит сыр, – лисицу сыр пленил; Проходит год. Никто нейдет; Очки не действуют никак; Скончал певец. Басни Крылова – маленькие драматические сценки, где персонажи свободно разговаривают друг с другом или автор беседует с читателем. Обращение к читателю может быть непосредственным (# Читатель! Я бы был неправ кругом); может восстанавливаться с помощью личных местоимений при глаголе в обобщенном значении (#Как хочешь ты трудись, но приобресть не льстись ни благодарности, ни славы, коль нет в твоих руках ни пользы, ни забавы); может подчеркиваться формой личного местоимения 1 л. мн. ч., обозначающего и автора, и его воображаемого собеседника (#Кого нам хвалит враг, в том верно проку нет). Значительное место в текстах занимают обращения действующих лиц друг к другу: # Приятель, не поешь? За что орлы в чести такой? Неужли за полет, голубушка соседка? Мой милый скворушка, ну, что за прибыль в том? В стиле Крылова необычайно лаконичен, естественен и выразителен диалог, приспособленный к социальному облику басенных персонажей. Не прошел даром опыт Крылова-драматурга, и талант драматического писателя с новой силой проявился в его баснях, каждая из которых может рассматриваться как миниатюрная сцена. Мы слышим в репликах действующих лиц, часто насыщенных богатой звукописью, живые речи, в тональности которых совмещаются реалистические человечьи и условно-звериные интонации. III. Крылов смело и искусно смешивает архаические и традиционно-книжные формы литературного выражения с разговорными и просторечными словами и формами. Крылов отбирает языковые единицы в зависимости от темы, характера персонажа. Он умело объединяет в пределах одного текста элементы живой речи и элементы различных стилей литературного языка. Возможно сочетание различных языковых элементов в одном произведении в зависимости от изменения темы басни. Язык басен Крылова меняется в зависимости от жанра произведения: басни отвлеченно-публицистического содержания написаны более книжно, басни бытового содержания – более просто. 143 Крылов не пренебрегает славянизмами, широко пользуется ими в следующих функциях: 1) для выражения официальной идеологии (# «Безбожники», «Лань и дервиш»); 2) в традиционной функции – с целью придания повествованию важности, торжественности (# «Роща и Огонь»); 3) в качестве средства художественного выражения иронии, насмешки. Старославянизмы сочетаются с обиходно-разговорными и просторечными словами и выражениями (# «Чиж и ёж», «Лягушки, просящие царя»). Функции старославянской и просторечной лексики, открытые Крыловым, будут использованы и развиты Пушкиным и писателями послепушкинского периода и доживут до наших дней. Крылов вошел в историю языка как один из создателей современного русского литературного языка. Правда, его роль в процессе образования современного языка оказалась ограниченной, т.к. литературные эталоны им представлены только в одном жанре – в басне. Как один из основоположников современного русского литературного языка Грибоедов может быть поставлен в один ряд с Пушкиным и Крыловым. Он прославился как автор всего одной комедии, но комедия эта бессмертна. Основным стилевым средством в «Горе от ума» ему служило «русское просторечие» и идиоматичность разговорной русской речи. В эпоху Грибоедова под «просторечием» понимали живой разговорный язык в противоположность письменному. Ни одно из литературных произведений того времени так полно и ярко не отражало живую разговорную речь тогдашнего московского дворянства. «Горе от ума» – один из важных источников наших сведений о нормах русского литературного языка первой четверти XIXв., особенностях живой московской речи этого периода. Как и в баснях Крылова, в комедии Грибоедова отражение норм живой разговорной речи можно проследить на разных уровнях: орфоэпическом, грамматическом, лексико-фразеологическом. I.Произносительные разговорные элементы: 1. переносы ударения со знаменательного слова на предлог: # зá ночь, нá вечер, нá лошадь, что зá люди; в сочетании числительного с существительным – на числительное: #через три́ дни поседела, в три́ дни не свариться; 144 2. произношение и написание сочетания «чн» как [шн]: #с горнишной; 3. окончания прилагательного муж. рода «-ой»: #заметной, милой; 4. произношение отдельных слов и форм слова: # испужал, сурьезный, клоб, рюматизм, ради (вместорады); 5. при обращении персонажей друг к другу отчество произносится сокращенно, как в современной разговорной речи: # А! Александр Андреич, просим…; Сергей Сергеич, к нам сюда-с. II.Грамматические формы живой разговорной речи: 1. диалектная форма окончания дат. пад. «-е» в род. пад.: #я должен у вдове, у докторше крестить; Сидят они у батюшке теперь; 2. разговорная форма притяжательных прилагательных на «-ов», «-ев», «ин»: #Да-с, барышнин несчастен нрав; Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей; сестрины детки; 3. склонение иностранных слов: # не в мадаме сила; с мадамой за пикетом; 4. склонение существительного время: #время нет; 5. инфинитив с безударным суффиксом «-ть» наряду с ударным«-ти»: #произнесть, свесть; 6. междометные глаголы: # прыг, хвать, глядь; 7. глаголы многократного действия: # едал, дирала, не знавала; 8. постпозитивные частицы: разговорные (-ка, -то) и просторечные (-ста, -тка, -от): #Не мастерица я полки-та различать; Весь в орденах, езжал-то вечно цугом; Скажи-ка, что глаза ей портить не годится; И в чтеньи прок-от не велик; Поди-ка, ляг, усни опять. В репликах всех персонажей употребляется частица «-с» для придания речи оттенка вежливости, почтительности, подобострастия: #Нет-с, свой талант у всех…; Сергей Сергеич, к нам сюда-с…; Да-с, а теперь, в седьмнадцать лет вы расцвели прелестно; 9. употребление именной лексики с суффиксами субъективной оценки: # равнехонько, петличка, сверстничек, старичок, черномазенький, должок, крестишку, местечку, человечку; 10.текст комедии насыщен междометиями: # ба, тьфу, ах, а, ух, э, ой, тс, эй, ох; междометиеахвстречается около 60 раз; 11.формы повелительного наклонения (# оставимте, пошлемте, положимте, пойдемте) – т.н. адгоративная форма, или побудительнопригласительная; 12.глаголы в форме повелительного наклонения мн. ч., выражающие почтительность: # помилуйте; извольте посмотреть на нашу молодежь; 145 13.глаголы совершенного вида с двойной префиксацией, придающей значение дополнительного действия, усиления его, постепенного развертывания: # повыспрошу, повыкинь; 14.формы сравнительной степени наречий и прилагательных с приставкой «по-»: #поболее, посмешней, подешевле, подалее. III.Разговорные синтаксические конструкции: 1. именительный представления: # Ах, Франция! Нет в мире лучше края!; Воспоминания! Как острый нож оне! 2. именительный вместо творительного при глаголе быть: #Пред кем я давиче так страстно и как низко был расточитель нежных слов! 3. предложения с двумя подлежащими, обозначающими один субъект: # он просто якобинец, ваш Чацкий; 4. словосочетания из существительного и инфинитива в функции определения: # охота странствовать напала на него; хоть есть охотники поподличать везде; 5. сочетания краткой формы прилагательного или существительного с инфинитивом в роли составного сказуемого: # споритьголосиста; он мастер услужить; 6. формы повелительного наклонения со значением объективного долженствования: # Им бал, а батюшка таскайся на поклон; Ах, тот скажи любви конец, кто на три года вдаль уедет; 7. формы повелительного наклонения в значении сослагательного: # И будь не я, коптел бы ты в Твери; Случись кому назвать его; 8. формы повелительного наклонения в значении изъявительного настоящего времени: # Чуть из виду один – глядь и уж нет другого; 9. формы повелительного наклонения в значении сослагательного в уступительных придаточных предложениях: # Пускай себе разумником слыву, а в семью не включат; 10.разговорная (московская) форма вежливого обращения, допускающая согласование сказуемого с местоимением во мн. ч.: # Давно полковники, а служите недавно; Опомнитесь, вы старики! Пустите, ветреники сами! Изволили смеяться; 11.инфинитивные безличные предложения с различным значением: а) необходимости действия: # Взглянуть, как треснулся он, грудью или в бок; б) неизбежности действия: # А как не полюбить буфетчика Петрушу? в) невозможности действия: # теперь уж в это мне ребячество не впасть; 12.многочисленные эллиптические, неполные предложения различных типов: # Когда-нибудь я с бала да в могилу!; В работу вас! На поселенье вас!; …Ногу в стремя, а лошадь на дыбы, он об землю и прямо в темя…; 146 …она к нему, а он ко мне…; …он, чай, давно уже за ворота…; Домой и спать залег…; 13.множество повторов, в том числе повторы предлогов: # Здорово, друг, здорово, брат, здорово! На листе черкни на записном; Она не родила, но по расчету по моему: должна родить; Я постараюсь, я в набат, я приударю; Что в ход нельзя пустить без справок, без иных…; Ну вот у праздника! ну вот вам и потеха! 14.подчинительные союзы и частицы, характерные для живой разговорной речи: а) союз когда употребляется не только во временных, но и в условных придаточных предложениях: #Не надобно иного образца, когда в глазах пример отца; б) союз что употребляется в придаточных определительных: #Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи; в) союз что употребляется в придаточных времени: #Что встанет – доложус; г) частицы что за, куда как; 15.в составе предиката часто встречаются слова должно, нужно: #В мои лета не должно сметь свои суждения иметь; Пренебрегать не должно; 16.выразительность, разговорная точность речи во многом зависит и от интонации. Имеет место интонационное выделение отдельных членов предложения: # Ах! Боже мой! Ужли я здесь опять, в Москве! У вас! Да как же вас узнать! Где время то?.. Комедия Грибоедова дает интересный материал для изучения диалогической речи, т.к. реплики персонажей создают видимость живого диалога, даже если учитывать всю условность изображения жизни на сцене. Одной из особенностей диалогической речи является обилие в ней неполных предложений. К столкновению реплик героев комедии применим термин «полифонизм», поскольку одновременное звучание нескольких голосов сразу – один из самых распространенных приемов воссоздания реальных событий на сцене. Часто строка разбивается на реплики разных действующих лиц: начинает одно лицо – заканчивает другое. Иногда строка разбита даже на несколько реплик. Это придает речи живой, разговорный характер. IV.Лексические единицы живой разговорной речи. 147 1. бытовая лексика: # колпак, халат, платок, жилет, «скляночка с духами», софа, отдушник, ширма, мести, обедать, зевать, чернить (волосы); 2. широкое использование эмоционально-экспрессивной оценочной лексики: # глупец, дурак, обманщик, змея, мошенник, плут, сорванец, вздор, дичь, дрянь, сплетни, чепуха, вздорный, завиральный, полоумный, угорелый, беситься, врать, коверкаться, рыскать; 3. разговорная и просторечная лексика: # больно («очень»),валить («идти толпой»),давеча, коптеть («усердно работать»),страх («очень»),чай («вероятно»),куда как, страх как, не худо, страх берет; разговорные наречия: #откудова, ужли. По наблюдениям В.В. Виноградова, в языке «Горя от ума» можно выделить 4 основных составных элемента, 4 пласта: + 1. Повседневно-разговорный, который вбирает в себя и фамильярное просторечие. Мы находим его в устах всех персонажей. Это знаменует решительный разрыв с традициями комедий классицизма, где просторечие выступало только в речи отрицательных персонажей: # Что он за чепуху молол! Ни дать ни взять она, как мать ее, покойница жена; А от испугу дух перевожу едва, мечусь как словно угорелый; И будь не я, коптел бы ты в Твери; Дай волю вам, оно бы и засело (Фамусов);За армию стоит горой; Она не ставит в грош его; Ни на волос любви! Куда как хороши! (Чацкий);Час битый ехала с Покровки; Черт сущий (Хлестова). 2. Простонародный, крестьянский – главным образом в репликах Лизы и Фамусова: # Не спи, покудова не скатишься со стула; Тужите, знай, со стороны нет мочи; Ан уж беда; Ой, зелье, баловница; Упал вдругорядь – уж нарочно. Фамусов широко использует в речи простонародные выражения: #прок-от, испужал, зелье, чай (= наверно),откудова, давиче, поди-тка, вдругорядь, ну-тка, мочи нет, пуще, в полмя из огня, страмница, забудется, того гляди, упекут под суд, какого ж дал я крюку. 3. Торжественный, высокий. Элементы «высокого стиля», «славянизмы» – главным образом в монологах Чацкого, где они служат средством выражения торжественности, ораторской приподнятости: # В науки он вперит ум, алчущий познаний; Я одаль 148 воссылал желанье; На крепостной балет согнал на многих фурах от матерей, отцов отторженных детей; Чтоб истребил господь нечистый этот дух тупого, рабского, слепого подражанья! 4. Элементы французского языка. Некоторые заимствованные слова и главным образом кальки с французских выражений, которые были типичны для языка дворян того времени и использовались Грибоедовым как средство языковой характеристики: # Еще два дня терпения возьми; Сделай дружбу; Я вашу партию составил. 149 Лекция № 11 Пушкинский период в истории русского литературного языка План: 1. Расширение границ русского литературного языка в творчестве А.С. Пушкина (использование народно-разговорной речи). 2. А.С. Пушкин и языковое наследие прошлого. Использование А.С. Пушкиным церковнославянской и мифологической лексики. Преобразование стилистической системы. 3. Значение А.С. Пушкина в истории русского литературного языка. Расширение границ русского литературного языка в творчестве А.С. Пушкина (использование народно-разговорной речи) Язык Пушкина отличается новизной по объему лексических средств, широте охвата разнообразных языковых единиц. Идея сближения народно-разговорной речи с книжно-литературной стала основным принципом не только литературной деятельности Пушкина, но и развития национального литературного языка в целом. Борьба за народность, за единые нормы литературного языка – это отстаивание его народной основы. Пушкин отказался от жестких ограничений в использовании простонародных средств языка, которые были наложены карамзинистами. Пушкин видел в «простонародном наречии» основу литературного языка. Пушкин постоянно обращается к языку простого народа, видит в нем «живописный способ выражения». В языке народа, в его песнях, пословицах и сказках Пушкин обнаруживал множество речевых самородков. Он чутко прислушивался к народным песням, находя в них «истинную поэзию». К словам и выражениям простонародного характера поэт относился с вниманием и уважением. Он постоянно проявлял к ним живой интерес, восторгался их меткостью и образностью. Пушкин дружил с В.И. Далем, совместно с ним путешествовал по пугачевским местам – в Казань, Симбирск, Оренбургскую губернию, беседовал со стариками, очевидцами и участниками пугачевского восстания. Он восторженно писал жене, как разговаривал с одной старухой, «которая помнит Пугачева так же, как мы с тобой 1830-й год». Все это дало Пушкину большой материал для изображения картин русской жизни подлинно народным, реалистическим языком. 150 Пушкин противопоставлял богатую и образную речь народа замкнутому, бедному и ограниченному жаргону «высшего света». С родным языком Пушкин знакомился и по различным письменным источникам. В его библиотеке были и имели следы различных пометок сборники былин, песен, пословиц. Написанные им самим песни фольклористы не могли отличить от народных. В Псковской губернии он записал целую тетрадь (около 50) народных песен. Он делал выписки из сборников пословиц и давал к ним толкования. К 1824 г. относятся первые записи Пушкиным народных песен и первые опыты художественной адаптации народной поэзии. Пушкин проявлял интерес к диалектам, советовал вслушиваться в простонародные речения. Он включает многие просторечные слова и выражения и синтаксические конструкции в литературное употребление. Из года в год возрастало его внимание к народно-разговорной речи, все шире вводились в язык художественных произведений разговорно-просторечные элементы. Если в лицейский период Пушкин лишь изредка использовал их, то первым произведением, где средства народной речи используются свободно и смело и в речи персонажей, и в речи автора, стала поэма «Руслан и Людмила» (1820), встреченная критикой недоброжелательно. Критиков возмутило обилие «низких» слов и выражений, переход героя от одной манеры речи к другой, смешение жанров – употребление в волшебной сказке элегических словосочетаний. Пушкин смело нарушает границы жанровых речевых стилей, создавая новые виды литературных произведений. Он разорвал принудительную связь жанра и стиля языка. Он создал «романтическую» и историческую поэмы («Руслан и Людмила», «Полтава»), роман в стихах («Евгений Онегин»), стихотворную повесть («Граф Нулин»). Во всех этих новых произведениях он совершенно свободно пользуется элементами трех прежних литературных стилей. У него одно произведение могло включать самые разнообразные речевые элементы. Пушкин ориентируется не на законы поэтики классицизма, а на целесообразность употребления. Просторечные и простонародные элементы привлекались в книжную речь и до Пушкина, но выбор и назначение их были иными. В XVIII в. они включались в книжную художественную речь в качестве средства натурализации, стилизации. Однако органичного слияния в единую литературную речь не происходило. Только Крылов в жанре басни, а Грибоедов в жанре комедии достигли гармонического сочетания элементов книжной и разговорной речи. Пушкин же достиг органичного слияния простонародного и книжного языка в единую литературную речь во всех жанрах и видах художественной литературы. В пушкинских произведениях элементы разговорной речи уже не признак их жанровой принадлежности, но свойство русского национального литературного языка. 151 Значительно расширяется сфера народного просторечия в пушкинских произведениях, начиная с середины 1820-х гг., со времени его пребывания в Михайловском. Живя в деревенской глуши, Пушкин ежечасно общался с крепостными крестьянами, гуслярами, нищими, прислушивался к их песням, сказкам, разговорам, записывал сказки, легенды, былины, пословицы и поговорки. Одетый в красную русскую рубаху, он появлялся на ярмарках и сельских базарах, толкаясь среди толпы и участвуя в народных увеселениях. Главной его собеседницей в эти годы становится няня Арина Родионовна, со слов которой он записывал многочисленные сказки. Пушкин широко использует просторечную лексику в таких произведениях, как «Арап Петра Великого», «Цыганы», «Полтава», «Евгений Онегин», «Медный всадник», «Повести Белкина», «Борис Годунов», «Капитанская дочка», «Пиковая дама», «Дубровский». Например, в «Борисе Годунове»: # выпить чарочку за шинкарочку, проклятые, сукины дети; в «Сказке о рыбаке и рыбке»: # дурачина, простофиля. Лексика сказок Пушкина содержит значительную примесь просторечия, а также многочисленные стилистические приемы, присловья и формулы народной поэзии. Литературные права обретает множество народноразговорных слов и выражений: # бедняга, бедняк, буянить, визгливый, грохотать, ерошить, карабкаться, комкать, назло, навеселе, назойливый, надоедать, пачкать, толковать. Функции использования народно-разговорной лексики и фразеологии в творчестве Пушкина: 1. Пушкин широко использует бытовую лексику народной речи для описания типичных особенностей русской жизни в деревне: # щи, печка, веник, лохань, горшки, кочерга, ухват, блины, хоровод, квас, качели, дровни, хлев, лучинка, облучок, тулуп, салазки, изба, кафтан, хата, полати. Это стилистическая функция использования народно-разговорной лексики – с целью создания национального и местного колорита. Сейчас мы воспринимаем подобные слова как лексемы с культурно-историческим компонентом, поскольку они, сохраняя предметно-вещественное значение, номинативную функцию, одновременно характеризуют бытовую культуру века, страны, какого-либо ее региона. 2. Просторечные и простонародные слова Пушкин использует для создания речевой характеристики героя определенного социального положения – солдата, крестьянина, ямщика. 3. В произведениях, стилизованных под фольклор, Пушкин использует слова, формы и художественно-изобразительные средства УНТ (лексика с эмоционально-экспрессивными суффиксами, употребление постпозитивных частиц, инфинитив с суффиксом «-ти», повторение предлогов, синтаксический параллелизм в отрицательном сравнении). 4. Просторечие проникает и в авторскую речь: лирический герой подчеркнуто задушевно беседует с читателем. 152 5. Низкая, фамильярная лексика используется в эпиграммах, полемических выпадах. Разговорные, просторечные слова и выражения подвергнуты в языке Пушкина строгому качественному и количественному отбору в соответствии с принципом соразмерности и сообразности. «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности», – писал Пушкин. Пушкин был осторожнее и умереннее в употреблении просторечных и простонародных средств, чем авторы XVIII в., особенно авторы комедий и басен. Пушкин избегает всего того, что непонятно и неизвестно в общем литературно-бытовом обиходе. Он чужд экзотике областных выражений, не допускал грубого просторечия, жаргонизмов. Пушкинский язык почти не пользуется профессиональными и сословными диалектами города, сторонится разговорно-чиновничьего диалекта. Лишь в некоторых произведениях мы встречаем отдельные слова и выражения, обусловленные содержанием текстов, например, в «Пиковой даме» – слова и выражения картежников, в «Домике в Коломне» – военные термины. Пушкин из просторечия берет только общенародные, общепонятные слова, которые могут получить общенациональное признание: # авось, бедняк, назло, сулить, карабкаться, тотчас, напекать. Отбор слов и выражений из народной речи подчинен в творчестве Пушкина принципу соразмерности и сообразности. Он сознательно отбирает из народной речи наиболее яркие элементы, используя их в различных контекстах, с различными целями, предварительно обрабатывая средства народного языка. Пушкин отбирает из народного языка в литературный такие речевые средства, которые были исторически апробированы, т.е. широко употребительны в летописях, песнях, сказаниях, былинах и потому известны всему народу. Поэт не привлекал местные диалектные слова. Отбор он проводил в городском просторечии и крестьянской бытовой речи, а не в жаргоне светских салонов. Пушкин не допускал грубо-просторечных, диалектных и жаргонных слов в большом количестве. Он не опускался до натуралистической фиксации диалектного говорения. Поэты и писатели XVIII в. ограничивали использование просторечия лишь произведениями «низкого стиля», они воспроизводили народную речь, не подвергая ее стилистической обработке. Крестьяне в их произведениях говорят подчеркнуто диалектной речью, авторы сознательно сгущают краски, вкладывая в их реплики фонетические, синтаксические и лексические диалектизмы, восходящие к различным говорам. Пушкин находит в народном словоупотреблении самобытные черты, характеризующие его неподдельность и своеобразие. Например, в стихотворении «Утопленник» употребляются диалектизмы хозяйка («жена, старшая женщина в крестьянской семье»), погода («дурная погода, буря»); в «Капитанской дочке» – «постоялый двор, или, по-тамошнему, умет». Пушкин 153 производит строгий, тщательный отбор лексики и использует диалектные черты в специальных стилистических задачах: создать характер документальности, достоверной точности. Пушкин делает разговорную речь простого народа подлинной основой национального русского литературного языка. А.С. Пушкин и языковое наследие прошлого. Использование А.С. Пушкиным церковнославянской и мифологической лексики. Преобразование стилистической системы У Пушкина нет недооценки книжных традиций. Он считал, что нужно знать литературное наследие прошлого, творчество своих предшественников. Пушкин понимал, что за церковнославянизмами стоит многовековая культура слова и что пренебрегать этим богатейшим наследием нельзя. Поэтому все жизненные элементы церковно-книжного происхождения, которые были традиционно закреплены за стилями поэзии и часть которых проникала в прозу, поэт охотно употреблял. Пушкин не разделял взглядов Шишкова о тождестве русского и церковнославянского языков. Он разграничивал старославянизмы и древние русизмы, говоря, что славянский язык не есть русский и мы не можем смешивать их своенравно. По мнению Пушкина, возможно тщательно отобранное, стилистически мотивированное использование церковнославянизмов в русском языке. В художественной речи Пушкина среди архаической лексики можно условно выделить несколько групп слов: 1) устаревшие слова, не имеющие, кроме книжности, никакой другой окраски: # древеса, зерцало, зиждитель, противу, соделать, сокрыть, сопутник, токмо. Такие слова уже выходили из литературного употребления; 2) книжные слова и выражения с окраской высокости, еще нередко употребляемые как в прозе, так и в поэзии: # бразды, внемлите, глава, глас, владыка полунощи, врата отверсты, стражи трона, хладный яд; 3) стилистически выразительная лексика, используемая преимущественно в поэтической речи: # блистание очей, нега томная, прелестницы глава благоухала, тризна плачевная, упоение страстей. В языке пушкинских произведений мы имеем возможность наблюдать традиционные элементы русского литературного языка: лексические, грамматические и фонетические старославянизмы, мифологизмы (имена античных божеств, обращения к Музе), риторические приемы высокого стиля. Наблюдается эволюция подхода Пушкина к историческому наследию. В ранний, лицейский, период своего творчества и в 20-е гг. он широко использовал архаизмы и славянизмы в поэзии как характерные признаки поэтического языка, в силу традиционности, под влиянием высокой поэзии Державина, Ломоносова. В лицейский период и в начале 20-х гг. Пушкин находился под влиянием карамзинских взглядов на литературный язык. 154 Церковно-библейские слова и выражения в его лирике этого периода смешиваются с привычной для поэзии начала XIX в. условно-литературной образной системой, заимствованной из античной мифологии и истории. В стихах этого периода славянизмы выполняют версификационную (техническую) функцию. В стихотворении «Воспоминания в Царском Селе» (1814 г.) о современных поэту событиях, о войне 1812 г. повествуется как о подвигах античных героев. Говоря о бегстве наполеоновских войск из России, Пушкин применяет весь арсенал высокого слога, использует полный набор стилистических атрибутов классицизма. В стихотворении «Городок» (1815 г.), написанном в жанре дружеского послания, прослеживается карамзинское начало. В стихотворениях этого же периода, написанных на менее возвышенные, бытовые темы, славянизмы отсутствуют или представлены в незначительном количестве. Также церковнославянизмы широко используются им в это время как основная семантическая часть каламбурных выражений. Пушкин как бы играет разными стилями, отбирает элементы отовсюду, возникает пестрая мешанина разных средств, соединение разностилевой лексики. Пока это две разнородные стихии, не соединенные гармонично в единое стилистическое целое. Начиная с поэмы «Руслан и Людмила», Пушкин руководствуется понятием народности и в употреблении архаизмов и славянизмов – принципом «соразмерности и сообразности» с содержанием и художественностью произведения реалистического направления. В соответствии с ним писатель внимательно отбирал наиболее жизнеспособные элементы церковнославянского языка и древнерусизмы. После 1820-х гг. у Пушкина не встречаются такие слова, как влиять («вливать»), воитель, вседержитель, вседневный; многие слова подвергаются переосмыслению: # влиять, позор, псалмы, сущий; сокращается употребление устаревших грамматических форм, например, прилагательных и местоимений в род. пад. ед. ч. на «-ыя / -ия»: # под скипетром великия жены, нет подруги тайныя; сокращается использование неполногласных форм, сохраняются лишь давно освоенные русским языком славянизмы: # брег, глава, глас, град, дева, древо, хладный, чело, чреда, чрез; многие из них употребляются в новых, необычных для них контекстах: # «Уста жуют». Употребление славянизмов в сочетании с бытовой лексикой есть не что иное, как прием стилистической нейтрализации тех и других: славянизмы теряли традиционную окраску риторичности, слова живой речи обретали права литературности. Таким образом, был показан пример эффективного использования архаизмов и славянизмов в обогащении литературного языка. Благодаря этому они стали использоваться в литературной речи в определенных стилистических целях: 1. Одна из основных функций старославянизмов – придание тексту оттенка торжественности, возвышенности, особой эмоциональной 155 приподнятости. Славянизмы и архаизмы используются с целью создания приподнято-торжественного, патетического слога. Когда поэт говорит о высоких и важных материях, церковнославянизмы, овеянные ореолом давности, торжественности, величия, напоминающие о седой старине, оказываются незаменимым изобразительным материалом. Например, произведения, посвященные судьбам России, творениям Петра I, роли поэта и поэзии (# «Послание Пущину», «Памятник», «Пророк», «Анчар», «Медный всадник», «Кинжал», «Наполеон», «Недвижный страж дремал на царственном пороге…», «Андрей Шенье»). 2. Славянизмы могли использоваться для выражения революционного пафоса, гражданской патетики. Здесь Пушкин продолжает традиции Радищева и поэтов-декабристов. Примером может служить вольнолюбивая политическая лирика Пушкина (# «Вольность», «Деревня»). 3. Славянизмы способствовали торжественно-патетическому выражению патриотических чувств поэта (# «Перед гробницею святой», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина»). 4. Славянизмы используются как средство создания антологического стиля – стиля подражания древнегреческой лирической поэзии (# «Лицинию», «Гроб Анакреона», «Торжество Вакха», «К Овидию», «На перевод Илиады», «Мальчику», «Гнедичу», «Из Афенея», «Из Анакреона», «На выздоровление Лукулла», «Подражание древним», «Моему Аристарху», «Послание Лиде»). 5. Славянизмы используются для воссоздания библейских образов. Он широко употребляет библейские образы, синтаксические конструкции, слова и словосочетания из библейской мифологии (# «Свободы сеятель пустынный…», «В крови горит огонь желанья», «Пророк», «Арион», «Ангел», «Странник», «Отцы-пустынники и жены непорочны…»). 6. Славянизмы используются для создания восточного слога (# «Подражание Корану», «Анчар»). 7. В драме «Борис Годунов» и прозе славянизмы выполняют характерологическую функцию, служат для создания профессиональной характеристики персонажа, способствуют индивидуализации его речи. Каждое лицо говорит своим языком, характерным для данного персонажа. Например, монолог Пимена в сцене «Ночь в Чудовом монастыре» создает правдивое отражение речи старого монаха-книжника, русского человека, выученного на азах старославянского письма. Чернец Варлаам в диалогах с хозяйкой, Мисаилом, Григорием ничем не отличается от своих собеседников, но в разговоре с приставами Варлаам иной: особой лексикой, фразеологическими единицами он старается напомнить дозорным о своем сане: «Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало богу дают. Прииде грех велий на языце земнии». 8. Славянизмы и русская архаическая лексика служат Пушкину средством исторической стилизации, воссоздания колорита прошлого (# «Полтава», «Борис Годунов», «Капитанская дочка», «Песнь о вещем Олеге», «Олегов щит», «Моя родословная»). Пушкин не только умело применяет 156 архаизмы как средство исторической стилизации, но и строго подбирает тот или иной состав архаизирующей лексики в зависимости от изображаемой эпохи. Создавая исторический образ, Пушкин пользовался средствами современного ему языка, а славянизмы и русская архаическая лексика служили своеобразными речевыми сигналами эпохи. 9. Славянизмы используются для создания поэтических образов в произведениях элегического характера. Старославянизмы помогают поэту передать читателям чувства и настроения автора и героев-персонажей (грусть, нежность); старославянская лексика в лирических произведениях используется автором для создания идеальных поэтических образов (# «Погасло дневное светило…», «Черная шаль», «Гречанка», «К морю», «Ненастный день потух…», «Под небом голубым…», «Талисман», «Я знаю край», «Для берегов отчизны дальной», «Вновь я посетил», «Послание А.П. Керн», «29 октября»). 10. Славянизмы используются как средство создания сатиры, иронии и пародии, для создания комического эффекта, пародирования библейского стиля, библейских образов, что достигается погружением славянизма в текст, содержащий разговорно-просторечные единицы, мифологемы античности, элементы «светской болтовни». Славянизмы также используются как средство пародирования стиля литературных противников. Чаще всего такое употребление славянизмов встречается в «статейной», критикопублицистической прозе Пушкина («Общество московских литераторов», «Письмо к издателю», «Путешествие из Москвы в Петербург» и др.). Пушкин пародировал жанр риторической оды, используя архаизмы и славянизмы как средство иронии, обнаруживая их несоответствие духу времени и нормам новой эстетики (# «Гавриилиада», эпиграммы: на архимандрита Фотия, на графиню Орлову-Чесменскую, «Ода его сиятельству графу Д.И. Хвостову», «История села Горюхина», «Письма к издателю», «Повести Белкина»). Нередко ироническое и комическое употребление славянизмов и в художественной прозе Пушкина (например, в «Станционном смотрителе»). 11. Старославянизмы употребляются в качестве синонимических эквивалентов к русским речевым средствам. Параллельное употребление и тех и других обогащает изобразительные возможности языка. Пушкин отбирает наиболее емкие в смысловом отношении и наиболее стилистически выразительные средства разговорного языка, объединяет их в единое целое с нейтральными и книжными языковыми средствами. Основная тенденция пушкинского языка – литературная ассимиляция просторечных и старославянских элементов, взаимодействие и смешение церковнославянизмов и русских литературных и разговорно-бытовых выражений. Употребление славянизмов в новых, необычных для них контекстах, в новых образных переносных значениях способствует их снижению, происходит их ассимиляция и нейтрализация. Пушкин дает смелый творческий синтез далеко не однородных в стилистическом отношении речевых средств, разрушая при этом многие 157 старые стилистические нормы. Он не признает стилистического однообразия текста художественного произведения и выступает против строгой и абсолютной закрепленности речевых средств за определенным стилем языка. Пушкин не останавливался перед употреблением в одном и том же контексте крайне разнородных языковых средств: общенародных, разговорно-бытовых, церковнославянизмов, архаизмов, иноязычных слов, просторечия. У Пушкина одно произведение могло включать самые разнообразные речевые элементы. В этом отношении характерен роман «Евгений Онегин». Язык этого произведения мог совмещать в себе самые разнообразные формы речи, прежде разобщенные и разделенные по трем стилям. В «Евгении Онегине» почти рядом встречаются просторечия и слова возвышенного стиля, в одной строфе соседствуют и нейтральные, и книжно-поэтические, и разговорнопросторечные, и фольклорные слова и выражения. Тенденция пушкинского стиля к смешению церковнославянизмов, русских литературных и разговорно-бытовых слов составляет наиболее существенную черту языкового новаторства поэта. Этот процесс ассимиляции церковнославянизмов современному русскому словоупотреблению вызвал наибольшее количество протестов со стороны критиков, ревнителей языкового пуризма. Церковнославянизмы теряют в пушкинских произведениях свою исключительность. Поэт находит стилистическую равнодействующую в употреблении старославянских и архаических языковых средств: а) осуществляет отбор старых книжных слов; б) придает им новые стилистические функции; в) употребляет их в соответствии со стилистической целесообразностью, задачей, содержанием; г) осуществляет снижение, ассимиляцию этих слов, лишает их оттенка высокости, превращает их в межстилевой языковой факт. Пушкин вовлекает в литературное употребление те языковые слои, которые оставались в небрежении у карамзинистов. Он расширяет границы литературного языка. Раньше просторечие выступало как стилевая примета жанра, а у Пушкина его употребление не зависит от жанра. Из замкнутой стилистической системы оно преобразуется в часть общелитературного языка. В произведениях Пушкина происходит смешение, органическое соединение разнородных языковых элементов, имеет место свободное сочетание и взаимопроникновение языковых единиц, прежде разобщенных и противопоставленных в историко-генетическом, экспрессивностилистическом и социально-характерологическом плане. Языковые единицы отбирались не по их происхождению, стилевой принадлежности или социальной приуроченности, а по их соответствию изображаемым явлениям действительности. Общим принципом для творчества Пушкина было объединение в едином контексте высоких и низких слов. Вовлечение слов с различными стилистическими качествами не всегда означает стилистическую 158 нейтрализацию. Карамзин не признавал разграничения книжного и разговорного языка, ратовал за их единство. Пушкин подчеркивал, что нельзя использовать одни и те же языковые средства для письменной и устной речи. У Пушкина в рамках литературного языка формируются книжно-литературная и разговорно-литературная разновидности на базе единого пласта стилистически нейтральных языковых средств. Разговорная речь как часть литературного языка отграничивается от просторечия как нелитературной сферы. Значение А.С. Пушкина в истории русского литературного языка Пушкин – родоначальник, создатель современного русского литературного языка. Он разработал нормы русского литературного языка, осознанные и принятые современниками и последующими поколениями, и закрепил их в литературе. Пушкин завершил длительную эволюцию литературного языка, используя все достижения русских писателей в области литературного языка. Пушкин дал наиболее совершенные образцы русского литературного языка, нормы которого, за некоторыми исключениями, остаются действующими, живыми для нашего времени. В творчестве Пушкина завершился процесс демократизации русского литературного языка, т.к. именно в нем произошло гармоничное слияние всех жизнеспособных элементов живой народной речи с литературным языком. Они нашли свое место во всех жанрах, стилях, видах литературы. Пушкин выработал определенную точку зрения на соотношение элементов книжного языка и живой народной разговорной речи. Он стремился устранить разрыв между ними. Пушкин отказался от употребления многих архаических элементов. В его творчестве выработаны и закреплены нормы современного русского литературного языка, хотя у Пушкина есть и устаревшие формы. Создание норм касалось и преобразования стилистической системы. Окончательно были ликвидированы остатки ломоносовской теории трех стилей. С Пушкина начинается современный период развития русского литературного языка. Затем начинают развиваться индивидуальные стили отдельных писателей. На первый план выдвигаются функциональные, а также индивидуально-авторские различия. Окончательно решен вопрос о соотношении народно-разговорного и литературного языка. Ранее сохранялось представление об их изолированности. У Пушкина признается их тесная связь. Это две формы единого литературного языка: книжная и разговорная. 159 Лекция № 11 Пушкинский период в истории русского литературного языка. План: Основу пушкинской языковой реформы составил широкий отбор книжных и разговорных единиц из национального русского языка и их органичный и оправданный с точки зрения норм русского литературного языка первой половины XIX в. синтез в художественном творчестве писателя. Соединяя в языке своих произведений книжное и разговорное, письменное и устное, высокое и низкое, прозаическое и лирическое, А. С. Пушкин ориентировался на традиционность этих единиц, их функционально-стилистическую значимость в настоящем, но не пытался обозначить перспективы существования той или иной языковой единицы в будущем, поскольку определить жизненность и необходимость этой единицы в дальнейшем должна была гармония прошлого и настоящего. «...Один человек, даже с таким дарованием, как было у Пушкина, не может ни создать, ни пересоздать язык своего народа. Но он все же может сделать очень много, а именно выявить и показать скрытые в существующем языке возможности. Именно это и сделал Пушкин применительно к русскому языку 20—30-х годов XIX столетия». В творчестве Пушкина были заложены основы стилистической системы современного русского языка, выработаны и закреплены принятые современниками и последующими поколениями общенациональные нормы русского литературного языка. И стилистическая система, и нормы были изначально ориентированы Пушкиным на русскую народную языковую стихию — живую, яркую, самобытную. «Пушкинское творчество разрешило все основные вопросы и противоречия, возникшие в истории русского литературного языка допушкинской эпохи и еще не устраненные литературной теорией и практикой к первому десятилетию XIX в. В языке Пушкина произошло слияние всех прежних жизнеспособных элементов русского литературного языка с общенародными формами разговорной речи и со стилями устной народной словесности, фольклора; было достигнуто их творческое взаимопроникновение. Пушкин выводит русский литературный язык на широкий и свободный путь демократического развития. 160 Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) Он стремился к тому, чтобы русская литература и русский литературный язык отразили культурные интересы русского народа, русской нации с необходимой полнотой и глубиной. Он добивался качественного преобразования смыслового строя русского литературного языка», — писал В. В. Виноградов[2]. Первая треть XIX в. — сложный период в истории русского общества, когда оно разделилось на два противоборствующих лагеря — славянофилов и западников. Отражением этой борьбы в русском литературном языке явилось противостояние языковых пристрастий, ориентированных на традиции старославянского и древнерусского языков, и вкуса представителей русского общества, увлеченных французской эстетикой и западноевропейской культурой слова. Не примкнув ни к одному из направлений, Пушкин создает новые литературные нормы, новую стилистическую систему русского литературного языка, определяет новые принципы формирования разновидностей художественного стиля. Опираясь на принципы народности и историзма, поэт получил возможность учесть работу, проделанную его предшественниками по совершенствованию русского литературного языка, а также сохранить все позитивное в литературном языке, что сформировалось в процессе его развития. Именно в отборе и соединении жизненно необходимых для литературного языка элементов живой и письменной речи проявил себя талант и гений Пушкина. Однако «все это: и широкая бытовая речь, и высокий славянский язык — все это уже было представлено, причем несравненно шире и свободнее, чем в творчестве Пушкина, в различных стилях литературного языка XVIII в. Но существует глубокое принципиальное отличие в употреблении этих слоев языка у Пушкина и в XVIII в. Ранее просторечие было прежде всего характерной приметой жанра, оно выступало как средство характеристики, как нарочитое отклонение от средней нормы. У Пушкина народная речь раскрепощена от жанра, независима от него и не выступает непременно как средство этнографического раскрашивания: она проникает в разные по характеру произведения, перестает быть явлением нелитературным, входя основным элементом в общий литературный язык, отражая его нормы и органически объединяясь с книжными элементами языка»[3]. 161 Действительно, литераторы XVIII в. использовали многие формы живой речи в своих произведениях: И. А. Крылов показал возможности демократизации литературного языка посредством включения в него просторечных единиц; А. С. Грибоедов продемонстрировал изобразительно-выразительный потенциал просторечной единицы в художественном тексте. Но только А. С. Пушкин сделал литературный язык гибким и совершеннейшим орудием отражения и изображения всех сторон жизни русского человека, русской действительности, включая лирические переживания, философские размышления, проявления чувства патриотизма, любви к своему народу. Все многообразие жизни русского общества первой трети XIX в. Пушкин изобразил с такой широтой и глубиной, что произведения писателя объективно отразили исторический процесс, то время, в котором пребывал сам писатель. У Пушкина нет трудов по языкознанию. Его взгляды на использование в литературном языке единиц национального русского языка отражены в статьях, письмах и заметках, которые он писал в качестве рекомендаций писателям и поэтам или в качестве ответа на критику его произведений. Требования Пушкина к литературному язык)' сводятся к следующему: 1) «точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат» («О прозе»); 2) «причинами, замедлившими ход нашей словесности, обыкновенно почитаются общее употребление французского языка и пренебрежение русского. <...> ...Метафизического языка у нас вовсе не существует; проза наша так еще мало обработана...» («О причинах, замедливших ход нашей словесности» ); 3) «как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. <...> Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного, но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» («О предисловии г-на Лемон- те к перевод)' басен И. А. Крылова»); 4) «народность в писателе есть достоинство, которое вполне может быть оценено одними соотечественниками — для других оно или не существует, или даже может показаться пороком... Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию — которая более или менее отражается в зеркале поэзии. — Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, и поверий, и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу» («О народности в литературе»); 162 5) «истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности» («Отрывки из писем, мысли и замечания»); 6) «изучение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка. Критики наши напрасно ими презирают <...> Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг и, славу богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин также глубочайших исследований. Альфиери [Данте] изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком» («Опровержение на критики»); 7) «грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи» («Заметки и афоризмы разных годов»); 8) «может ли письменный язык быть совершенно подобным разговорному? Нет, так же, как разговорный язык никогда не может быть совершенно подобным письменном)'... Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков. Писать единственно языком разговорным — значит не знать языка» («Письмо к издателю», апрель 1836); 9) «...я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали» (Письмо к П. А. Вяземскому, декабрь 1823); 10) «...русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии. Дай Бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного точного языка прозы, то есть языка мыслей)» (Письмо к П. А. Вяземскому, июль 1825) И др. Оценки Пушкиным литературного языка вообще и языка художественной литературы в частности определили направление совершенствования русского литературного языка последующих эпох. Народность, находящая конкретное воплощение «в литературном тексте на основе чувства соразмерности и сообразности, благородной простоты, искренности и точности выражения, — таковы главнейшие принципы Пушкина, определяющие его взгляды на пути развития русского литературного языка и задачи писателя в литературноязыковом творчестве»1. Сприсок литературы: Головин Б. Н. Введение в языкознание. М., 1977. С. 21. Виноградов В. В. А. С. Пушкин — основоположник русского литературногоязыка. М., 1949. С. 4—5. 163 Левин В. Д. Краткий очерк истории русского литературного языка. С. 152. Лекция №12 Формирование научно публицистического стиля в работах В.Г. Белинского. План: Титаном мысли и слова, воздействие творчества которого сказалось на развитии русского литературного языка в 30— 40-е годы XIX в., был В. Г. Белинский. Мы говорили о роли его статей в борьбе против ходульной романтической фразеологии и против ложной народности в языке. Здесь мы подробнее осветим лингвостилистические воззрения великого критикадемократа, способствовавшие становлению публицистического функционального стиля в России. Кипучая критическая деятельность “неистового Виссариона” (как называли его друзья) длилась около 15 лет и составила новый этап в истории русской революционной политической мысли в середине XIX в.. “Великий разночинец” русского освободительного движения и русской литературы, В. Г. Белинский естественно мог способствовать внедрению в русский литературный язык своего времени черт речи, отличавших разночинцев от современных им представителей дворянского comrne il faut В связи с этим не безынтересно остановиться на характеристике таких речевых отличий, которые не ускользнули от внимания Л. Н.Толстого, наблюдавшего студенческую среду в 40-е годы XIX в. В по вести “Юность” Л. Н. Толстой писал о речи студентов-разночинцев: “.. они употребляли слова: глупец вместо дурак, словно вместо точно, великолепно вместо прекрасно, движучи и т. п, что мне казалось книжно и отвратительно непорядочно. Но еще более возбуждали 164 во мне эту комильфотную ненависть интонации, которые они делали на некоторые русские и в особенности иностранные слова: они говорили (далее ударения, в основном, на первом слоге) машина вместо машина, деятельность вместо деятельность, нарочно вместо нарочно, в камине вместо в камине, Шекспир ...Они вместо выговаривали Шекспир” и т. иностранные д. заглавия и т.д. по-русски... Подлец, свинья, употребляемые ими в ласкательном смысле, только коробили меня и мне подавала повод к внутреннему подсмеиванию, но эти слова не оскорбляли их и не мешали им быть между собою на самой искренней дружеской ноге” Комментируя причину приведенных речевых отличий, мы могли бы указать на то, что в противоположность выходцам из дворянской среды Студентыразночинцы, в большинстве окончившие духовные семинарии, лучше владели латынью (отсюда ударение на первом слоге в слове Машина), но зато плохо знали французский (отсюда произношение фамилии Шекспира без ударения на последнем слоге) и т. д. Представлялось бы весьма важным для историков русского литературного языка проследить за словоупотреблением В. Г. Белинского и отметить использование им в авторской речи таких слов, как глупец или великолепно. Однако и независимо от таких наблюдений мы можем утверждать, что В. Г. Белинский, без сомнения, способствовал своей критико-публицистической русского деятельностью дальнейшей литературного демократизации языка. Характеризуя лингвистические воззрения В. Г. Белинского, мы должны прежде всего заметить, что в области языкознания он имел право и возможность высказывать свои мнения с полной обоснованностью и на высоком профессиональном уровне. В обзорах деятельности В. Г. Белинского 165 редко упоминается о том, что он являлся автором незаурядной для своего времени книги “Основания русской грамматики”. Когда в 1836 г. В Г. Белинский после закрытия царским правительством журналов “Телескоп” и “Молва”, в которых он дебютировал как литературный критик, остался без средств к жизни, писатель С. Т. Аксаков, бывший в те годы директором Межевого института в Москве, пригласил его занять должность преподавателя русского языка в этом институте. Правда, преподавательская деятельность оказалась не по нраву В. Г. Белинскому, он тяготился ею и при первой возможности снова обратился к журналистике, однако именно тогда и были созданы им “Основания русской грамматики” В те годы в русском языкознании росло стремление философски осмыслить и определить национальное своеобразие русской грамматической системы, выявить основные исторические закономерности развития русского языка, связать современное состояние языка с его прошлым, при разрешении грамматических вопросов шире применять сравнительно-исторический метод. Именно эта тенденция отразилась в книге В. Г. Белинского. В своей грамматике, так же как и в многочисленных отзывах и рецензиях на различные грамматические труды своих современников, В Г. Белинский настойчиво проводил мысль о том, что грамматика выводится из “законов слова человеческого или из законов русского языка”, что научная грамматика может быть построена только как результат исследования подлинных природных свойств русского языка. Призыв к тому, чтобы “мыслить самостоятельно, по-русски”, у Белинского сочетается с постоянной борьбой против антиисторизма в изучении грамматического строя русского языка и схематизма грамматических построений и классификаций, например в книгах Н И, Греча и его последователей. “Основания русской грамматики” В Г. Белинского состоят из следующих разделов: гл. 1. Общее понятие о грамматике, гл. 2. Этимология. Отделение 166 первое: этимология общая; гл. 3. Общие свойства слов; гл. 4. Отделение второе: этимология частная Значения и частные свойства частей речи, гл. 5. Об изменениях частей речи, гл. 6. О частицах; гл 7. О взаимных отношениях между собою частей речи и частиц по их происхождению и знаменованию. Заметим, что термин этимология, в соответствии с тогдашней грамматической традицией соответствует у термину морфология (учение Белинского о частях современному речи). Мы можем высказать сожаление о том, что грамматический труд В. Г. Белинского ограничился первой частью. И хотя грамматика Белинского не получила широкого признания у современников, нельзя не отметить, что такой крупный русский лингвист, как К. С. Аксаков, друг и единомышленник великого критика, посвятил этой книге специальный обстоятельный разбор, назвав ее “примечательной в нашей ученой литературе”. Особенно полное выражение грамматические взгляды Белинского, помимо “Оснований русской грамматики”, получили в его рецензии ни “Грамматику языка русского” И. Ф. Калайдовича. Отметим, что стремление установить живые для современного русского языка нормы Белинский сочетал с попыткой построить грамматическое описание на началах “всеобщей” грамматики и подвести грамматические категории под определенные логические понятия. Таким образом, не было бы слишком смелым предположить, что одним из основоположников логического направления в изучении русской грамматики был, наряду с Ф. И. Буслаевым, и В. Г. Белинский. Глубокие познания великого русского критика в области философии и языковедения и дали ему возможность квалифицированно оценить в рецензиях труды многих современников: А. X. Востокова, Н. И. Греча, Г. П. 167 Павского и др. В собственно литературно-критических выступлениях В. Г. Белинский постоянно уделял внимание не только идейному содержанию литературных произведений, но и их языковой форме. В значительной степени это может быть отнесено к знаменитым десяти статьям, посвященным творчеству А. С. Пушкина. Произведения великого русского поэта В. Г.Белинский рассматривает на историческом фоне творчества его предшественников, начиная с времени Петра Великого, В этих статьях мы можем видеть первый очерк не только истории русской литературы XVIII — начала XIX в., но и очерк истории русского литературного языка данной эпохи, когда язык литературы становится собственно русским. В. Г. Белинский дал яркие характеристики языку предшественников Пушкина, начиная с В. К. Тредиаковского и А. Д. Кантемира. Говоря о значении творчества М. В. Ломоносова, Белинский отмечал, что им начинается русская литература, что он дал направление нашему языку и нашей литературе. Затем он указывает на прогрессивную роль в развитии русской литературы и русского языка Д. И. Фонвизина и Г. Р. Державина и дает развернутую характеристику роли Н. М. Карамзина в истории русского языка, называет его реформатором языка, подчеркивая, что Карамзин ввел русскую литературу в сферу новых идей и что преобразование языка было уже .необходимым следствием этого дела. Карамзин, по утверждению Белинского, первый заменил мертвый язык книги живым языком общества. Вместе с тем Белинский заметил и преходящий характер заслуг Карамзина в развитии русского литературного языка. Для 30—40-х годов Х}Х в., как считал В. Г. Белинский, и чувства, и мысли, и слог, и самый язык Карамзина устарели. . Рассматривая деятельность поэтов карамзинского периода русской литературы, В. Г. Белинский особо выделяет В. А. Жуковского и К. Н. 168 Батюшкова. В качестве недостатка поэзии В. А. Жуковского критик отмечает, что содержание его поэзии было односторонне и поэтому стих его “не мог отразить в себе все свойства и богатства русского языка”. Анализируя поэзию К. Н. Батюшкова, В. Г. Белинский признает, что у него “правильный и чистый язык”. Перед подвигом Д. С. Пушкина, в деле создания новой русской литературы и русского языка Белинский высказывал свое глубокое благоговение и считал, что трудно охарактеризовать общими чертами величие реформы, произведенной Пушкиным в поэзии, литературе, версификации и языке. В статье “Русская литература в 1841 г.” Белинский говорил, что “Пушкин убил на Руси незаконное владычество французского псевдоклассицизма, расширил источники нашей поэзии, обратил ее к национальным элементам жизни, показал бесчисленные новые формы, сдружил ее впервые с русскою жизнию и русскою современностию, обогатил идеями и пересоздал язык до такой степени, что и безграмотные .не могли уже не писать хорошими стихами, если хотели писать”. Поэтому критик имел право назвать Пушкина полным реформатором языка. Как отмечает В. Г. Белинский, Пушкин увлекает за собою не только своих современников, но и поэтов-предшественников, И. А. Крылова, В. А. Жуковского, А. С. Грибоедова, которые вместе с ним способствуют развитию русского языка в разных родах и видах литературы. Однако Белинский сознает и подчеркивает, что “Пушкиным не кончилось развитие русского языка”. Указывая на значение в развитии русского литературного языка преемников и наследников Пушкина, в первую очередь М. Ю. Лермонтова, Белинский утверждал, что “каждый вновь появившийся великий писатель открывает в своем родном языке новые средства дли выражения новой сферы созерцания”. Таким образом, язык, по мнению Белинского, “не перестанет продвигаться вперед до тех пор, пока не перестанут на Руси появляться великие писатели”. Этим утверждением 169 Белинского, как нам кажется, с наибольшей вероятностью и полнотой раскрывается положение о том, что развитие литературного языка неразрывно-связано с развитием художественной литературы народа, что великие писатели могут быть поэтому признаны подлинными двигателями языкового прогресса. В связи со сказанным принципиально важное значение принадлежит учению В. Г. Белинского об авторском слоге писателя, разграничению понятий “язык” и “слог”, которые, с нашей точки зрения, необходимо учитывать при построении общей теории поэтического языка. Определение понятия “слог” Белинский дает в статье “Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова” (1841 г.): “Как все великие таланты, Лермонтов в высшей степени обладал тем, что называется "слогом". Слог отнюдь не есть простое уменье писать грамматически правильно, гладко и складно, уменье,которое часто дается и безталантности. Под "слогом" мы разумеем непосредственное, данное природою уменье писателя употреблять слова в их настоящем значении, выражаясь сжато, высказывать много, быть кратким в многословии и плодовитыми краткости, тесно сливать идею с формою и на все налагать оригинальную, самобытную печать своей личности, своего духа”. Высоко оценивая слог Лермонтова, Белинский указывал также на непревзойденные достоинства слога Н. В. Гоголя. Гоголь, по его мнению, сделал в русской романтической прозе такой же переворот, как Пушкин в поэзии. Несмотря на то, что язык повестей Гоголя нередко небрежен и неправилен, Гоголь обладает своим слогом. Как говорит Белинский, к достоинствам языка принадлежат только правильность, чистота, плавность. Этого может достигнуть даже самая пошлая бездарность. Разграничение Белинским понятий “язык” и “слог” в известной мере может быть соотнесено с современным нам противопоставлением понятий “общенародный язык” и 170 “индивидуально-авторский стиль писателя”. Однако при этом, как нам кажется, современные, теоретики художественной речи обедняют свои творческие возможности, неправомерно отказываясь от терминологии, закрепленной давней традицией литературного употребления и авторитетом великого критика-демократа. Хотелось бы пожелать, чтобы филологи, занимающиеся изучением языка и стиля писателей, снова взяли на вооружение термин, “слог” в том значении, которое придавал ему Белинский. Думается, что, принятие этого термина во многом содействовало бы более успешному, изучению, произведений искусства слова в единстве их идейного, содержания и Кроме грамматических исследования словесного вопросов выражения. и проблем теории художественной речи, большая заслуга В. Г. Белинского в истории русского литературного языка заключается в деле формирования и обогащения им философской и общественно-политической терминологии, составляющей существенный элемент публицистического стиля. Очевидно, именно эту сторону русского литературного языка имел в виду А. С. Пушкин, когда он заявлял в 1824 г.: “...ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись—метафизического языка у нас вовсе не существует...” Правда, в середине, 30-х годов прошлого столетия в философских кружках. _ московских “любомудров”, возник интерес к философской терминологии,. приспособленной - к выражению немецкой идеалистической философской школы Ф. В. Шеллинга (см., например, употребление в альманахе “Мнемозина”, Издававшемся В. Ф. Одоевским и В. К. Кюхельбекером, таких объективный, аналитический, литературного признания терминов такая как проявление, синтетический и лексика в те др.). годы субъективный, Но широкого не получила. Однако, несмотря на все увлечения и преувеличения, положительные 171 результаты этой напряженной умственной деятельности при посредничестве журналов сказались на общей системе литературной речи, и в общелитературном обиходе закрепляются термины—кальки с немецкого языка, служащие для выражения отвлеченных понятий: образование — Bildung, мировоззрение (миросозерцание) — Weltahschauung, целостность — Ganzheit, призвание—Beruf, исключительный ausschliesslich, целесообразный — — zweckmassig, последовательность— Folgerichtigkelt. Среди этих образований значительное место принадежит сложным словам с начальной частью само-(нем. Selbst-): саморазвитие— Selbstentwicklung, самоопределение — Selbstbestimmung, самосознание Selbstbewusstsem, а также словам бессилие augensichtlich — — Onnmacht, очевидный — и др. Заметную роль в распространении социально-философской лексики и терминологии среди русского образованного общества сыграли статья В. Г. Белинского, которыми зачитывалась преимущественно молодежь как в столицах, так и в провинции. И. С. Тургенев в “Литературных и житейских воспоминаниях” писал о бросившемся в глаза пристрастии Белинского (в конце 1830-х годов) к идеалистическому философскому жаргону гегельянства: “В середине (литературной деятельности Белинского) проскочила полоса, продолжавшаяся года два, в течение которой он, начинавшись гегелевской философией и не переварив ее, всюду с лихорадочным рвением пичкал ее аксиомы, ее известные тезисы и термины, ее так называемые Schlagworter”. См. в статье Белинского 1838 г.: “Распадение и разорванность есть момент духа человеческого, но отнюдь не каждого человека. Так точно и просветление: оно есть удел очень немногих... Чтобы понять значение слов распадение, разорванность, просветление, надо или пройти через эти моменты В духа, критических или статьях иметь в Белинского 172 созерцании с их возможность”. терминами философскими, образованными по немецким моделям, соседствуют и сочетаются слова и выражения, относящиеся к социально-экономическим или общественнополитическим отраслям знания, эти слова тоже восходят к немецким, частично к французским заимствованиям. В качестве примера приведем известное место из знаменитого письма к Гоголю: “...Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиэтизме, а в успехах цивилизации, просвещения, мракобесия, гуманности... ...Вы стоите Поборник обскурантизма над и бездною...” В результате напряженной умственной работы с начала 1840-х годов Белинский закрепляется на позициях материализма и утопического социализма, в его статьях создается и накапливается запас слов в области “отвлеченного” публицистического газетно-журнального стиля, образуется общеинтеллигентский общественно-политический словарный запас. Все острее становится внимание к “гражданским темам”, обсуждаются не только “вопросы бытия”, но и “вопросы действительности”, философские понятия и термины внедряются в “убеждения”. Это последнее слово с легкой руки Белинского становится не только философским термином, но и обязательной принадлежностью интеллигентского словоупотребления. Несмотря на противодействие, оказываемое реакционно настроенными литераторами и критиками, которым претили прогрессивные устремления Белинского, несмотря на порою откровенное глумление над ним идейных противников, он неуклонно пролагал свой курс в формировании стиля революционно-демократической публицистики. Сам критик в статье “Русская литература в 1840 г.” с оттенком иронии писал о новшествах своего философско-политического лексикона, о своем личном вкладе в обогащение русского языка отвлеченной лексикой. Он отклоняет обвинение в употреблении непонятных слов, выдвигавшееся консерваторами 173 против журнала “Отечественные записки”. Белинский напоминает читателям, что слова бесконечное, конечное, абсолютное, субъективное, объективное, индивидуум, индивидуальное употреблялись уже в 1820-х годах в журналах и альманахах “Вестник Европы”, “Мнемозина”, “Московский Вестник”, “Атеней”, “Телеграф” и др. и были понятны. Он пишет: “Сверх упомянутых слов “Отечественные записки” употребляют еще следующие, до них никем не употреблявшиеся (в том значении, в котором они понимают их) и неслыханные слова: непосредственный, непосредственность, имманентный, особый, обособление, замкнутый в самом себе, замкнутость, созерцание, момент, определение, отрицание, абстрактный, абстрактность, рефлексия, конкретный, конкретность и пр. ...у нас, хотят читать для забавы, а не для умственного наслаждения...”. Работая над внедрением общественно- политических, литературно-эстетических и других отвлеченных .понятий и терминов, Белинский шлифовал литературную речь, язык прозаических жанров, трудясь рядом с Гоголем и Лермонтовым, наравне с ними, в тех же направлениях, что и они. Он боролся за точный, простой, и понятный, “образованный” и вместе с тем художественно-выразительный стиль изложения любой темы, пусть самой сложной и отвлеченной. Он отмечал, что “простота, языка не может служить исключительным и необманчивым признаком поэзии; но изысканность выражения всегда может служить, верным признаком отсутствия поэзии”. Белинский высмеивал неточность словоупотребления: реакционных поэтов, стремясь, сделать -подлинно народной литературную речь, освободить ее от тех ограничений, которыми хотели ее оградить от народных выражений поборники “светских” стилей” высшего общества. Вводя в публицистический стиль формат живой разговорной устной речи, Белинский стремился упростить и книжный- синтаксис, приблизив его к естественным” и непринужденным 174 интонациям. Борясь за простоту и, доступность (Литературного изложения чувств и мыслей, против напыщенности и фразерства, Белинский неуклонно выступал и против фальшивой народности, против подделок под народную речь. В связи с этим он выступал против В. И. Даля, писавшего повести из народного быта под псевдонимов Казак Луганский, хотя в целом признавал творчестве этого Белинский писателя также заслуживающим хорошо понимал, что при образовании внимания. русского общественно-публицистического стиля, как и научно-делового, нельзя обойтись без заимствований из живых западноевропейских иностранных языков. Еще в начале своей деятельности он отмечал: “Переводы необходимы и для нашего, еще не установившегося языка; только посредством их можно образовать из него такой -орган, на коем бы можно было разыгрывать все неисчислимые и разнообразные вариации человеческой мысли”. Но при этом великий критик всегда признавал, что “употребление новых слов без расчетливости может повредить их успеху”, и рекомендовал пользоваться ими как можно меньше, доверяя неистощимым источникам русского языка. Представляет интерес с точки зрения исследования русского словоупотребления остановиться на тех местах из произведений Белинского, в которых он уделяет нарочитое внимание вопросу о закономерности использования иностранных слов. В этом отношении следует выделить известный обзор “Взгляд на русскую литературу 1847 года”, напечатанный в “Современнике” в год смерти автора. В этой своей “лебединой песне” великий критик выделяет целый раздел защите и обоснованию своего права употреблять иноязычное слово прогресс, поскольку обозначаемое этим словом понятие не может быть адекватно передано никаким другим, исконно русским выражением. 175 Попутно заметим, что официальная власть в лице самого императора Александра II с особой ненавистью относилась к употреблению слова прогресс и даже, как в свое время при императоре Павле I было запрещено слово отечество, запретило употребление его в публичной печати. Деятельность Белинского, а вслед за ним его ближайших преемников — Чернышевского, Добролюбова, Писарева и др. способствовала окончательному закреплению демократического публицистического стиля в русском литературном языке. Этот стиль постепенно становится ведущим в системе общенациональных средств языкового выражения, оттеснив на второе место стиль литературно-художественный, занимавший до первенствующее положение среди стилей русского литературного языка. 176 того Лекцияя №13. Продолжение и развитие пушкинских языковых традиций в творчестве М.Ю. Лермонтова. План: 1. Стилевые черты в произведениях М.Ю. Лермонтова, обусловленные влиянием творчества А.С. Пушкина и устного народного творчества. Использование М.Ю. Лермонтовым традиционных поэтических средств и средств народной речи. 2. Особенности лермонтовского синтаксиса и стиля. Индивидуальные черты в языке и стиле произведений М.Ю. Лермонтова. 3. Значение М.Ю. Лермонтова в истории русского литературного языка. Стилевые черты в произведениях М.Ю. Лермонтова, обусловленные влиянием творчества А.С. Пушкина и устного народного творчества. Использование М.Ю. Лермонтовым традиционных поэтических средств и средств народной речи М.Ю. Лермонтов – преемник и последователь А.С. Пушкина, стремившийся найти самостоятельный и новый путь в своем творчестве и литературном языке. В творчестве Лермонтова выделяют два периода – ранний (1828–1835 гг.) и зрелый (1836–1841 гг.), хотя, как и в периодизации творчества Пушкина, их границы носят условный характер. Лермонтов, несомненно, учился языковому мастерству у Пушкина, ставя его стихи в образец своей юношеской поэзии, в которой встречаются прямые заимствования из пушкинских текстов: образы, выражения, целые фрагменты 177 текста. В.В. Виноградов писал: «Неизгладимая печать пушкинского стиля лежит на всех ранних произведениях Лермонтова. Пушкинские образы, выражения, обороты, синтаксические ходы встречаются почти в каждой строчке. Язык Лермонтова переполнен пушкинскими образами, метафорами и оборотами». В ранних стихотворениях Лермонтова можно обнаружить много совпадений с пушкинскими как в словах, выражениях и в оборотах речи, так и в самих приемах метафорического словоупотребления. Примером могут служить совпадения в отрывке из лермонтовского «Кавказского пленника» с пушкинским «Евгением Онегиным». Иногда Лермонтов прибегает к приему своеобразного цитирования афоризмов Пушкина (например, в поэме «Монго»). Влияние Пушкина на поэзию Лермонтова обнаруживается в выборе самой структуры стиха. Так, «Тамбовская казначейша» написана четырехстопным ямбом, и строфы ее такие же, как и в «Евгении Онегине». Наряду с подражанием Пушкину, юный Лермонтов испытывал и воздействие стилистической системы романтиков: В.А. Жуковского, И.И. Козлова, П.А. Вяземского, Е.А. Баратынского, Д.В. Веневитинова, А.И. Полежаева и поэтовдекабристов. Из общего с ними поэтического источника он черпал различные фразеологические клише: # надежд разбитых груз; страстями чудными облито; ненужный член в пиру людском; как небеса, твой взор блистает эмалью голубой. Романтические «поэтизмы», однако, не мешают художественной отточенности стихов. Благодаря этому в зрелые годы творчества Лермонтову удается осуществить закономерный синтез двух различных стилистических систем, обогатив тем самым выразительные возможности русского поэтического языка. М.А. Кустарева выделила в творчестве Лермонтова два стиля: (1) эмоциональный (стиль неточных слов); (2)стиль предметной точности слова. Произведения, написанные под прямым влиянием пушкинского слога, в какой-то мере подражательные, относятся ко второму стилю. Однако уже в раннем творчестве Лермонтова наблюдается не только сходство с произведениями Пушкина, но и отличие от них. У Лермонтова традиционные языковые средства поэзии используются скупо даже в ранних произведениях (здесь прослеживается подражание отдельным авторам, но не использование языковых элементов, закрепленных за поэзией конца XVIII – 178 началаXIX вв., как это имело место в лицейской лирике Пушкина). Славянизмы не играют в творчестве Лермонтова такой важной роли, как это было в творчестве Пушкина, выполняя лишь одну функцию – являясь средством создания поэтического слога. Этот отход от всего архаичного наметился у Лермонтова уже в ранний период его творчества, когда он испытывал заметное влияние искусственноромантической манеры повествования. Об этом свидетельствуют сохранившиеся первоначальные наброски и варианты ряда произведений, которые подвергались авторской правке. Во всех этих правках прослеживается весьма последовательное устранение архаичных грамматических форм, а также лексических и фразеологических средств. Уже в ранний период творчества Лермонтов отказался от традиционных условно-поэтических слов, перифрастических выражений, устоявшихся символов и формул, которые еще широко использовались в поэзии Пушкиным, Баратынским, Кюхельбекером и другими: # пиит, творец, любимец Феба, муза, Геликон, Парнас, Пинд. Он отбрасывает и архаичные поэтические слова, выражения, заменяя их словами из живой народноразговорной речи. Язык освобождается от условностей, становится необыкновенно выразительным, звучным, обретает силу воздействия, а выражения – афористичность и меткость. В произведениях библейской тематики, с библейскими образами архаичная лексика почти отсутствует, используются те же поэтизмы (неполногласные формы слов, поэтическая лексика типа уста, чело), что и в интимной лирике. Можно сравнить тексты стихотворений Пушкина и Лермонтова с одноименным названием «Пророк». Славянизмы употребляются в обоих произведениях, но у Пушкина они используются с целью создания библейского колорита, а у Лермонтова – с целью создания обычного поэтического слога. Даже в стихах-«молитвах» у Лермонтова, за исключением обязательной в произведениях этого типа тематической группы (культовая лексика), мало славянизмов. По лексическому наполнению и синтаксической структуре это обычные поэтические произведения. Славянизмы в своей первичной функции – функции создания торжественного, патетического слога – почти не употребляются Лермонтовым. Гражданские, философские произведения Лермонтова зрелого периода его творчества («На смерть поэта», «Дума», «Поэт», «Первое января» и др.) свободны от литературных архаизмов, устаревших славянизмов, мифологических образов и выражений, что отвечало требованиям эпохи. В целях создания ораторского стиля Лермонтов предпочитал пользоваться не 179 книжными, архаическими формами (церковнославянизмами), а живой, разговорной речью. Славянизмы как особая стилистическая категория русского литературного языка в 40-е гг. XIX в. теряют свою актуальность. Они признаются архаизмами и вследствие этого выходят из употребления: #блато, власы, глад, златистый, хлад, мразный. Об их функционировании можно судить по употребительности группы слов с неполногласием параллельно с русскими словами с полногласием. Как показали исследования, употребительность церковнославянизмов с неполногласием в русском литературном языке неуклонно снижалась с концаXVIII в. и на протяжении всегоXIX в. Сохранившиеся слова с неполногласием в концеXIX в. – начале ХХ в. входят в общенародный язык, переосмысляются, перестают быть дублетами слов с неполногласием, утрачивают свою стилистическую оценку высокости: #блажь, брань, мразь, сласть, страж и др. Все сохранившиеся в современном русском языке славянизмы составляют менее 10 % словарного состава языка. Архаические церковнославянизмы в стихотворной речи Лермонтова вытесняются словами живого русского языка. Стремясь к обогащению русского литературного языка, он использовал в текстах стихотворений иноязычные слова, выражения и понятия, отработанные и устоявшиеся в западноевропейской поэзии, многие из которых стали интернациональными: бриллианты, колонна, лирика, локон, мадам, поэма, сорт, строфа, эпиграф; дух раскаяния, пустынная душа и др. В употреблении заимствований Лермонтов шел той дорогой, на которую вывел русский литературный язык Пушкин. Однако он избегает употреблять в поэзии т.н. классицизмы, т.е. речевые средства, восходящие к античной мифологии: # Гименей, Марс, Венера, Аполлон, Борей, Гений, Пегас, плеяды, которые еще были довольно широко употребительны в поэзии Пушкина. Таким образом, язык Лермонтова по составу речевых средств и принципам их использования ближе к современному литературному языку, чем даже язык Пушкина, не свободный от некоторого груза старых стилистических традиций. В.Г. Белинский сказал, что благодаря Лермонтову литературный язык значительно продвинулся вперед. В синтаксисе Лермонтов также продолжает пушкинские традиции в построении немногословной фразы, в приемах соединения фраз в тексте. Развитие шло в направлении сжатия формы, усиления экспрессии и строгости выражения путем наполнения языковыми элементами живой речи и народной 180 поэзии, за счет освобождения от смысловой неопределенности и красивости романтического стиля. Следуя пушкинской реформе, Лермонтов ориентируется на живую русскую речь и широко вовлекает в литературный язык просторечные элементы: 1. формы им. пад. мн. ч. существительных жен. и сред. рода на «-ы»: #вины, кольцы, леты, сердцы, знамены, румяны, паникадилы; 2. формы род. пад. мн. ч. существительных жен. и сред. рода на «-ов»: #стадов, мадамов; 3. формы род. пад. существительных на «-мя»без приращения«-ен-» в косвенных падежах: #не знал другого имя; не имел ни время, ни охоты; из пламя и света; 4. частые формы деепричастий на «-учи / -ючи»: #пируючи, сберегаючи, скрываючи. Лермонтов вовлекает в систему литературного языка главным образом общегородское просторечие и общенародные формы крестьянского языка. Он ориентируется на общенациональный фонд живой разговорной речи и чуждается областных диалектизмов. Из профессионально-жаргонной лексики он пользуется только картежными, военными (в том числе кавалерийскими) выражениями, словарем охотничьего и живописного диалекта. +Лермонтов высоко ценил народную поэзию. Помимо пушкинских языковых традиций, источником стиля точности слова у Лермонтова были также традиции произведений устного народного творчества. Наиболее яркими произведениями этого плана являются «Бородино», «Спор», «Соседка», «Казачья колыбельная песня», «Песня про купца Калашникова». Особенности синтаксиса Лермонтова Лермонтовские речевые периоды, входящие в систему средств и приемов ораторского стиля, представляют собой большую художественную ценность. Создав превосходные образцы речевых периодов, Лермонтов обогатил поэтический синтаксис и показал примеры подлинно художественного новаторства в развитии образно-поэтической речи. Речевой период – синтаксическая конструкция, построенная по принципу кругообразно замыкающихся и гармонически организованных частей, образующих в логическом и интонационном отношениях вполне законченную единицу речи. В переводе на понятия синтаксиса период – это преимущественно сложное предложение, в котором несколько придаточных, 181 как правило, однотипных, как бы замыкаются главным, или же несколько равноценных главных, соединенных по способу сочинения, образуют цельную в смысловом и законченную в интонационном отношениях гармоническую единицу. Различаются двух-, трех-, четырех- и многочленные периоды. В произведениях Лермонтова встречаются преимущественно многочленные периоды, в которых восходящая часть создается путем повторения однородных придаточных предложений, а после кульминации следует главное. В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива» Лермонтов дал образец логической и интонационно-синтаксической организации огромной фразы (в ней больше 80 слов). Каждая часть подъема здесь строго соразмерна в количественном и качественном отношениях. Даже число слов в каждой ступени дано в строгих пропорциях, не говоря уже о мелодической и ритмической организации всего стиха. Многократно повторяется слово когда, которое не сообщает периоду временнóго характера, а лишь служит целям синтаксической градации и усиления компонентов периода, замыкающегося главным предложением, в которомтогда адресовано ко всем трем предшествующим предложениям. Однако во многих лермонтовских периодах придаточные предложения следуют после главного. Например, в начале «Демона»: главное предложение предваряет целую группу однородных придаточных временных. Развивая напевно-музыкальные (романсовые) и повествовательные стили лирики, Лермонтов уделял большое внимание самой обработке языка, силе, остроте и отточенности каждой фразы. Поэтому речевые периоды, как и другие синтаксические конструкции, используемые в лирических произведениях, отличаются смысловой законченностью и афористической целостностью. Каждый период лермонтовской лирики – это целое и законченное произведение. Значение м.Ю. Лермонтова в истории русского литературного языка Оба стиля поэтического творчества Лермонтова (эмоциональный и предметноточный) развивались на протяжении всей литературной деятельности поэта. Первый стиль известен еще в юношеских стихах. Второй стиль, характеризующийся преломлением в особой лермонтовской манере пушкинских традиций, развивается постепенно, берет свое начало также в самом начале творческого пути Лермонтова. История этого стиля ведет к прочному закреплению в поэзии Лермонтова народного начала, заимствованного в традициях пушкинского творчества и в устном народном творчестве. 182 Именно в развитии двух типичных для поэзии Лермонтова стилей раскрывается последующая история поэтической речи в русском литературном языке. От эмоционально-ораторского стиля Лермонтова идет прямая линия к Некрасову 40-х гг. с его сатирами и циклом «крестьянских стихов». От второго стиля в поэзии Лермонтова тянутся нити к Толстому, с его точностью в значении слова при описании военных эпизодов в «Севастопольских рассказах» и затем в «Войне и мире». Языком своих стихов и прозы Лермонтов подготовил путь гражданской поэзии Некрасова, прозе Тургенева и Толстого, Достоевского. Он развил и углубил языковые традиции лучших представителей русской литературы – Пушкина и Гоголя и создал, не нарушая нормы языка своей эпохи, новые стилистико-языковые приемы. Язык прозы Лермонтова оказал влияние и на журнальную публицистику 40-х гг. XIX в. Публицистический стиль в дальнейшей истории русского языка станет ведущим стилем. Проза и ораторский стиль Лермонтова оказали влияние и на Белинского, основоположника нового критикопублицистического стиля, набравшего силу в 40-е гг. Поэзия Лермонтова оказала влияние на поэтические стили более позднего времени, о чем писали Блок, Бунин, Горький, отмечая предельную эмоциональность, красочность, музыкальность, искренность, изящество стихотворений Лермонтова. В построении логически стройных и ясных синтаксических конструкций Лермонтов-прозаик является предшественником Тургенева, Толстого и Достоевского. Язык Лермонтова высоко ценили Гоголь, Чехов, Некрасов, Тургенев. Значение Лермонтова в истории русского литературного языка определяется именно тем новым и своеобразным, что он внес в культуру образного слова, в средства и приемы литературного выражения. В языке Лермонтова была окончательно и бесповоротно преодолена и отвергнута традиция литературных стилей XVIII в. Лермонтов пускает в широкий демократический оборот лучшие достижения романтической культуры художественного слова, очистив романтический стиль от крайностей имажинизма и от бессодержательных украшений романтической фразеологии. 183 Лермонтов осуществил тот национальный синтез повествовательного и «метафизического», отвлеченно-книжного языка, к которому стремился Пушкин. Лермонтов углубил семантическую систему литературного языка, создав новые формы сжатого и образного выражения мыслей и сложных чувств. В лермонтовском языке художественная сила и выразительность сочетаются с предельной смысловой глубиной. Аналитический стиль изображения чувства был создан Лермонтовым и затем был углублен в разных направлениях Тургеневым, Толстым и Достоевским. В стиле Лермонтова афористическая сжатость и острота языка достигают высшей степени. Афористический стиль Пушкина приобретает у Лермонтова психологическую глубину, романтическую красочность и аналитическую расчлененность отвлеченного изложения. Язык Лермонтова оказал влияние не только на стили художественной литературы, но наряду с языком Гоголя – на стили журнальнопублицистической прозы, которые начинают с 40-х гг. занимать центральное место в системе русского литературного языка. 184 Лекция №14 Основные тенденции развития русского литературного языка середины и конца XIX в. План: 1. Основные тенденции развития языка художественной литературы. 2. Обогащение словарного состава и грамматического строя русского литературного языка во второй половине XIX в. 3. Развитие словарного состава в середине и конце XIX в. Основные тенденции развития языка художественной литературы Русский литературный язык в 30-е – 50-е гг. XIX в. продолжает развиваться как национальный язык русской (великорусской) буржуазной нации. Будучи единым и общим для всего русского национального коллектива, литературный язык сам становится не только общим орудием в борьбе нации за свои интересы, но и предметом резко выраженной общественной борьбы за него. Передовые писатели и деятели культуры, непосредственные преемники дела Пушкина, направляли развитие русского литературного языка по пути все более тесного сближения его с разговорной речью простого народа. Наиболее опасными для литературного языка в эти годы являлись направления реакционного ложного романтизма и ложной народности. В борьбе против этих двух реакционных направлений ведущей силой выступали писатели-реалисты, ученики и последователи Пушкина, и критикдемократ В.Г. Белинский. 185 Направление ложного, реакционного романтизма, противопоставлявшее реалистическому направлению в литературе и сближению с речью народа языковую напыщенность и ходульность речевого выражения, было в 30-е – 40-е гг. XIX в. представлено творчеством А.А. Бестужева-Марлинского в прозе, В.Г. Бенедиктова в стихах, Н.В. Кукольника в драматургии. Эти авторы и их эпигоны пользовались громадной популярностью, а их стиль ценился в широких общественных кругах выше пушкинского. В 40-е гг. в творчестве писателей-реалистов наблюдается настойчивая и неуклонная борьба с ходульно-напыщенной ложноромантической фразеологией во имя простого и прямого, делового и точного отражения действительности, борьба с лжеромантизмом, напыщенным фразерством, шаблонами цветистого и оторванного от жизненной действительности слога, с трескучими фразами – за первенство простой и точной мысли. Так, И.А. Гончаров в «Обыкновенной истории» показывает столкновение между двумя противоположными по духу стилистическими речевыми системами – напыщенно-романтической и деловой (реалистической) в образах Александра Адуева и его дядюшки Петра Ивановича Адуева. В.Г. Белинский боролся против риторической школы, во главе которой стоял Марлинский, выступая в качестве идеолога и глашатая реалистического изображения действительности и простоты языка. Несколько позже, уже в начале 1850-х гг., борьба с фразой во имя реалистического отражения действительности жизни приобретает новое, яркое и своеобразное выражение в творчестве молодого Л.Н. Толстого. С его стороны ощущается сознательное и нарочитое пренебрежение к литературной форме, к фразе, к эффектным условно-риторическим приемам речевого выражения. Девизом Толстого были – «простота и правда». Он борется за подлинно реалистический стиль, за разоблачение словесных штампов, за прямое и неприглаженное отображение действительности в слове. Слова, по убеждению Толстого, называя предмет, явление, качество, нередко скрывают их подлинную, «естественную» сущность, подменяют понимание их живой, противоречивой и сложной природы традиционным, поэтому условным, односторонним и порою стершимся представлением о них. Слова иногда служат лишь прикрытием, а не раскрытием истинного содержания сознания, они нередко могут быть только актерской фразой, позой, искусственно выставляющей какую-нибудь мнимую, навязанную ложными понятиями идею или эмоцию. Разоблачение таких фраз и становится главной особенностью подлинно реалистического стиля Толстого. 186 Творчеству великих русских писателей-реалистов русский литературный язык обязан тем, что он стал всесторонне способен служить истинным отражением жизненной действительности. Наряду с борьбой против ходульного романтизма в литературном слоге и языке передовые писатели боролись против ложной народности, «простонародности» в языке. В 30-е – 40-е гг. возникали попытки в какой-то мере возродить языковой пуризм, свойственный «славянофилам»-шишковистам начала XIX в. Так, литератор Лукашевич предлагал заменить словоэгоизм наячество,факт – набыть,инстинкт – напобудку, против чего решительно выступал Белинский, который постоянно подвергал острой критике желание отдельных литераторов подделаться под язык простого народа. Увлечение простонародностью, по его мнению, вредит литературному языку. Борясь за истинную народность русского литературного языка, литературные наследники и преемники Пушкина своим творчеством способствовали дальнейшему расширению и обогащению словарного состава русского литературного языка за счет привлечения в него новых пластов народной разговорной лексики и фразеологии. Прежде всего это относится к местным диалектизмам, областным словам и выражениям. Пушкин весьма осторожно и с большим выбором включал в свою речь местные слова. Последователи Пушкина были в данном отношении значительно смелее и постоянно вводили в язык своих произведений местные (областные) слова, придавая тем самым диалектный колорит речи героев. С особой интенсивностью проникают в общелитературный язык местные слова и выражения в период деятельности писателей гоголевской «натуральной» школы, начиная с 1840-х гг. Показывая в своих произведениях жизнь простого русского человека, крепостного крестьянина, они сознательно вводят в язык своих произведений местные диалектизмы, не только в речь персонажей, но и в собственно авторскую речь. Так, у И.С. Тургенева в «Записках охотника» широко представлены местные слова, восходящие к орловским народным говорам: # бучило, казюля, лотошить, обалдуй.Тургенев и Толстой обогащали лексику русского литературного языка за счет южнорусских диалектизмов, а Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин, позднее Ф.М. Решетников и др. вносили в язык своих произведений местные слова из говоров севернорусских губерний. Например, у Некрасова:сам учитель-ста врезамшись был; косуля; паморха (мелкий дождь). Писатели использовали диалектные языковые средства осмотрительно, отказываясь от всего узкоместного, неэстетичного, вульгарного. Тургенев, употребляя в авторском тексте диалектизмы, подчиняет их использование требованию точности, ясности, образности выражения. 187 Значение употребленных им диалектизмов или бывает ясно из контекста, или объясняется в тексте или в подстрочных примечаниях. Художественная литература играла главную роль в процессе вовлечения в систему литературного языка лексических средств народных говоров (в творчестве В.А. Слепцова, Н.Г. Помяловского, Ф.М. Решетникова, Г.И. Успенского). Особенно много было сделано для обогащения русской литературной лексики областными словами В.И. Далем – одним из приверженцев «натуральной школы» – как в его рассказах, публиковавшихся под псевдонимом Казак Луганский, так и в его классическом словаре. Множество слов современного русского литературного языка оказываются по происхождению областными, диалектными: # шуршать (употреблено Тургеневым в «Бежином луге»), названия ягод (земляника, клубника, черника);паук, цапля, пахарь, вспашка, верховье, задор, улыбаться, хилый, напускной, назойливый, огорошить, чепуха, чушь, очень, прикорнуть, попрошайка, очуметь, гуртом, батрак, наобум. Одновременно и параллельно с усвоением литературным языком областной лексики происходило его обогащение за счет речевых пластов из разнообразных социальных и профессиональных диалектов и жаргонов: # обслуживать (из речи трактирных слуг),ерунда (из жаргона семинаристов). Другой важной тенденцией развития языка русской художественной литературы во второй половине XIX в. было обогащение его стилевой системы, активное формирование индивидуальных стилей. Развивались многообразные способы построения текста, «разные манеры пользования языком» у различных писателей. Получила широкое распространение «сказовая», стилизованная форма повествования. Эта форма открывала большие возможности для видоизменений, трансформации стиля писателя путем организации языковой структуры текста в соответствии с образом рассказчика. Во второй половине XIX в., в связи с ярко проявившейся тенденцией к сближению литературного языка с нелитературным во всех его разновидностях, под пером некоторых писателей «сказовая» форма приобретает резко выраженную окраску, те или иные приемы стилизации (т.н. народная этимология) получают характер гротеска (например, рассказ Н.С. Лескова «Левша»). Тенденции развития языка художественной литературы, проявившиеся во второй половине XIX в., были продолжены и в начале ХХ в. 188 Развитие словарного состава в середине и конце XIX в. Можно выделить следующие основные процессы в сфере лексики, имевшие место во второй половине XIX в.: 1. изменение стилистической окрашенности и сферы употребления некоторых групп слов; 2. интенсивное пополнение словарного фонда как из внелитературных форм языка, так и из других языков; 3. включение в общенародное употребление специальных терминов; 4. появление новообразований и новых значений у уже употреблявшихся слов. Охарактеризуем эти процессы подробнее. I. Важным для серединыXIX в. являлся вопрос о судьбе старых стилистических категорий, о судьбе высокой лексики. Для ее дальнейшего развития были характерны три различных пути. 1. Большая часть слов, ранее составлявших пласт высокой лексики, утрачивает высокую окрашенность или сохраняет некоторый оттенок книжности. В основном, это отвлеченная лексика, лексика общественно-политического характера: # среда, гласность, отрицание, сущность, ощущение, сознание, миросозерцание, содействие, бездарность, восхищение. 2. Часть устаревших старославянизмов продолжает употребляться в жанрах, продолжающих традиции высокого стиля. Например, у Белинского встречаются такие слова, как пиршество, поприще, ратовать, доселе, тщетно, воскрешать, вотще, позорище; у Салтыкова-Щедрина – средостение, единоторжие, вотще, ответствовать, отсель, сиречь, преуспеяние, споспешествовать, преткновение. Они используются как средство стилизации, в целях создания обличительно-патетического слога или употребляются пародийно-иронически в целях создания сатирической экспрессии. К концуXIX в. они постепенно утрачиваются литературным языком. 3. Часть слов сохраняется в качестве поэтизмов: # ланиты, очи, уста, перси, рамена, праг. К серединеXIX в. их употребительность значительно сокращается. Как особая категория бывшая высокая лексика к середине XIX в. отмирает. Происходит оттеснение на периферию языка многих нейтральных слов. Они либо заменяются синонимами, которые раньше считались просторечными, либо в языке закрепляется книжный вариант. 189 Многие архаизмы вообще выходят из употребления: # выя, игралище, рыбарь, лоно, надобно, плясея (танцовщица). Немало слов становится историзмами: #барщина, долгуша (длинный экипаж),подать, подорожная, перекладные, хожалый (рассыльный). Низкая просторечная лексика в соответствии с ее последующей судьбой может быть разделена на две группы. 1. Часть ее архаизируется, выходит из употребления: # брязги, бутор, вдругорядь, назола, собить, сочить (ловить),булдырь, вараксать, вяха, гуня, домовище, зобать, куликать, латать, тазать, хабар, шалбер, шильничать. 2. Другая часть становится нейтральной, входит в общелитературный язык, теряет просторечную окрашенность. Этих слов значительно больше, чем первых. Просторечие является активным источником пополнения словарного состава литературного языка. II. Происходит включение в литературный язык многих областных слов, диалектизмов и слов из профессиональных жаргонов: #бесшабашный, воротила, выкрутасы, гвалт, головотяп, голытьба, детвора, дешевка, шуршать, щуплый, кавардак, истошный, дотошный, неразбериха, завзятый, зря, беднота, голодовка, заскорузлый, завсегдатай, занятный, неудачник, несуразный, нудный, обыденный, самодур, семенить, смаковать, шумиха, быт. Появились в русском языке и некоторые украинизмы: # бублик, галушка, дивчина, каравай, миска, хутор. В литературный язык с 30-х – 40-х гг. входит много заимствований из разных сословных и профессиональных диалектов: # мелкотравчатый, отпетый, подголосок, пошиб, приспешник, пустопорожний, разношерстный, ставленник, стушеваться, доморощенный, животрепещущий, мягкотелый. Переносное употребление получают отдельные термины карточной игры: # бастовать, забастовка, партнер; в общелитературный язык входят многие торгово-финансовые термины: #кредит, такса, компания, откуп, барыш, сбыт, биржа, бюджет, фонды; чиновничье-канцелярская терминология: #реестр, ведомство, донесение, сдача дел; военная терминология: #взять приступом, бить тревогу, дать отбой, взять в плен, сложить оружие, держать в осаде, выступить в поход; театрально-артистическая терминология: #прелюдия, дирижировать, тон, лад, аккорд, увертюра, жонглер, декорация, акт, репертуар, амплуа, закулисный. Широко распространяются фразеологизмы, источники которых лежат в различных профессиональных и арготических стилях речи: # закусить удила, 190 мертвая хватка, валять дурака, задать лататы, тянуть волынку, этот номер не пройдет, играть первую скрипку, ни в зуб толкнуть, в час по чайной ложке, вывести в расход, разменяться в мелкую монету, ударить по рукам, нагреть руки, вылететь в трубу. Среди новых слов, вошедших в русский язык второй половины XIX в., около трети составляют заимствования из западноевропейских языков. Они были необходимы, т.к. с их помощью восполнялись недостающие звенья в лексической системе русского литературного языка (особенно в области абстрактной лексики, терминологии и в некоторых пластах бытового языка), расширялись синонимические ряды, заимствования сближали словарный состав русского языка с западноевропейскими языками, т.к. являлись интернационализмами. Заимствованная лексика подразделяется на прямые заимствования и кальки. Массив прямых заимствований составляла лексика следующих тематических групп: 1. философские понятия: # прогресс, регресс, абстрагировать, доктринер, индивид, конкретный, субъективизм, объективизм, идеализм, утопия, концепция, принцип, рефлексия, эклектизм, эмпиризм; 2. общественно-политическая лексика (наименования различных общественных отношений, классов, социальных групп, направлений и т.п.): # активный, пассивный, ассоциация, буржуазия, обскурант, пресса, пролетарий, реакционный, социализм, утилитарный, эксплуатация, эмансипация, агитация, коллективный, конспирация, легальный, манифестация, митинг, милитаризм, парламентаризм, ренегат, санкция, социология, фракция, шовинизм, экспроприация, коммуна; 3. термины эстетики, литературоведения, искусствоведения: # беллетристический, мемуары, типичность, фон; 4. социально-экономические термины: # акция, бюджет, дефицит, индустрия, конкурент, концерн, кредит, рента, синдикат, трест, финансист; 5. технические термины: # вагон, локомотив, рельс, тоннель, цистерна, шпала; 6. предметно-бытовая лексика: # бар, бидон, бутерброд, винегрет, кафе, макинтош, одеколон, пальто, портсигар, пенсне, плед, портьера, флакон; 7. спортивные термины: # спорт, бокс, волейбол, баскетбол, футбол, теннис, тренер, чемпион. По источникам заимствования данная лексика подразделяется на: 191 1. слова, восходящие к латинскому и греческому языкам, получившие терминологическое значение во французском языке: # агитация, доктрина, индустрия, инерция, интуиция, коммуна, компетенция, конкуренция, концепция, кооперация, манифестация, новатор, плагиат, провокация, процесс, субъект, такт; 2. заимствования из французского языка: # аванс, апломб, афера, локомотив, меню, портсигар, флакон; 3. заимствования из английского языка: # бокс, бульдог, вагон, вокзал, жюри, комфорт, лидер, рельс, тоннель, чемпион, бойкот, джунгли, интервью, керосин, клоун, митинг, пиджак, плед, сноб, спорт, чек; 4. заимствования из немецкого языка: # абзац, бутерброд, гастроль, клякса, циферблат, штамп, шулер, дюны, кельнер, крах, лейтмотив. Словарный состав русского литературного языка продолжает пополняться лексическими, семантическими и фразеологическими кальками. 1. Среди лексических калек особенно многочисленны кальки немецких сложных слов: # взаимодействие, целесообразный, предвзятый, жизнерадостный, закономерный, здравоохранение, зубоврачебный, конькобежец. 2. Семантические кальки – изменение значений русских слов под влиянием иноязычных, чаще всего французских, аналогов: # научнофилософское значение у слов положительный иотрицательныйсложилось под влиянием словпозитивный инегативный; под воздействием французской политической терминологии произошло символико-политическое осмысление словкрасный, белый, левый, правый, болото; по аналогии с французским языком возникают новые переносные значения у словгвоздь (программы),сливки (общества),ясли, утка, лев (светский). 3. Фразеологические и синлексические кальки – буквальные переводы иноязычных фразеологизмов и синлексов: # железная дорога, задняя мысль, сестра милосердия, детский сад (франц.);медовый месяц, пробный шар, синий чулок (нем.). III. Происходит внедрение в общелитературный язык научных понятий, научные термины из узкоспециальных переходят в разряд общеупотребительных. Большое распространение приобретает общенаучная универсальная терминология: # теория, закон, курс, учение, материя, система. М.Е. Салтыков-Щедрин активно использует философскую терминологию в беллетристических и публицистических произведениях: # бытие, абсолютная истина, материя, скептицизм, синтез, идеалист, силлогизм, эклектизм, гармония, коллизия, рефлекторство, утопия, эмпирик, индивидуум. 192 Широкое употребление приобретают термины из биологии, медицины, психологии: # эмбрион, дарвинизм, физиономия, анатомия, скальпель, организм, атрофия, гипертрофия. IV. Происходят семантические изменения в давно употребляемых словах. В семантическом развитии словарного состава наблюдаются две тенденции: (1) тенденция к терминологизации, специализации, к определенному сужению значения слова; (2) тенденция к появлению новых дополнительных значений, т.е. стремление расширить значение слова и тем самым расширить его фразеологические связи. Суживается, например, содержание слова промышленность, которое раньше выражало определенные разнообразные понятия о производительности, предприимчивости, практическом умении и хитрости. Во второй половинеXIX в. это слово связывается с представлением о крупном фабричном производстве. В словесредапоявляется значение «круг людей, область предметов, понятий, социального окружения». В словестачка появляется общественно-политическое терминологическое значение. Происходит сужение значений словнарочитый, произвол, расправа. Образование новых значений у слов, сопровождаемое зачастую их детерминологизацией, нередко связано с возникновением возможностей употреблять эти слова в переносном, метафорическом смысле. Расширение значений слов охватило обширные пласты научно-терминологических систем. Развитие науки оказало огромное влияние на литературу, на склад мышления русских образованных людей того времени. Характерное явление того периода – стремление перенести открытые в мире природы закономерности на человеческое общество, применить законы естественных наук в социологии. Новое расширенное значение получают некоторые математические термины: # площадь, показатель, расхождение, фактор, процент, прямолинейный, плюс, минус, несоизмеримый, периферия, сумма, масштаб. На основе математических терминов создается ряд фразеологических сочетаний: #привести к общему знаменателю, сделать поворот на 180 градусов, равно нулю, свести к нулю, в квадрате, в кубе, неизвестная величина, ноль внимания, катиться по наклонной плоскости, уравнение с двумя неизвестными. Вошли в литературную речь и семантически трансформированные, переосмысленные термины и терминологические сочетания из астрономии, географии, математики, физики: # атмосфера (социальная, политическая, общественная, умственная), кругозор, зенит, массовый, механический, механизм, пертурбация, фазис, инерция, инертный, безвоздушное 193 пространство, наклонная плоскость, точка кипения, центр тяжести, центробежная сила, сфера, в зените, в фокусе, элемент, орбита, звезда первой величины, точка опоры, удельный вес; химические термины: #ингредиент, улетучиваться, кристаллизация, разлагаться, испаряться, брожение, разложение, реакция. На основе терминов формируются терминологические синлексы, многие из которых переходят в обороты речи– устойчивые узуализированные построения, созданные на базе словосочетаний, безóбразные в строгом смысле слова, хотя в основе большинства из них лежат тропы – слова и словосочетания с переносом значения. Обороты речи обладают не собственно художественной, но особого рода приглушенной, сдержанной смыслооформительной экспрессией как интеллектуального, так отчасти и стилистического типа, достаточной, чтобы орнаментировать собственно логическое содержание текста, в котором они употребляются. Многие обороты речи образуются лексико-семантическим способом в результате метафорически переносного употребления синлексов терминологического характера (из области научной, технической, спортивной, военной терминологии). Первоначально идентифицирующие единицы проходят процесс переосмысления, т.к. речевое сознание улавливает аналогию между двумя фактами действительности (например, физическим процессом и социокультурной ситуацией) и осуществляет процесс переноса понятия, а вместе с ним и слова (или синлекса) с одного факта действительности на другой. Данные единицы выполняют очень важную в речемыслительных процедурах функцию категоризации какого-то факта действительности, подведения его под какую-либо категорию (класс, род) речемышления на основании совокупности его признаков. Научно-технические и профессиональные термины при метафорическом переосмыслении приобретают экспрессивную окрашенность вследствие новизны употребления и своеобразной смысловой двуплановости. Синлексы терминологического характера служат производящей основой, семантической базой для оборотов речи. Ослабление связи между производящим и производным приводит к возникновению омонимии. Прямое номинативное (специальное) значение данные единицы сохраняют в соответствующем контексте, например, научном, а в общелитературном языке функционируют, как правило, только в переносном значении. Особенно широко употребляются в переносном, расширительном значении термины из различных областей биологии и медицины: # кризис (общественный, политический, экономический, промышленный), симптом, хронический, доза, микроскопический, парализовать, агония, ампутация, 194 микроб, эпидемия, лихорадка, паразит, поветрие, акклиматизация, артерия, атрофия, борьба за существование, естественный отбор, пульс, экземпляр, выкидыш, конвульсия. Выразительны в переносном употреблении и новых фразеологических связях термины геологии: # слой (общественный), почва, наслоение, напластование; термины литературы и искусства: # марионетка, нота, очерк, рисоваться, статист, сцена, унисон; термины финансовой и торгово-промышленной сферы: # акция, баланс, банкрот, крах, ликвидация, кредит (доверия); термины военного дела: # лагерь, маневры, перекрестный огонь; технические термины: # буксир, буфер, сойти с рельсов, тормоз. Переносное употребление получают не только профессиональные и терминологические лексемы, но и слова более общего характера: # вопрос, движение, течение, веяние, строй, застой, подоплека, подкладка, изнанка, кликуша, лакей, проститутка, подонки, сливки. Художественная литература обогащает русский язык словообразами, изобразительными средствами, оборотами. Крылатые и меткие слова из литературных произведений переходят в общелитературное употребление, становятся ходовыми, общеизвестными. Больше всего обогатили фразеологию русского языка М.Е. Салтыков-Щедрин и Н.А. Некрасов. Салтыкову-Щедрину принадлежит авторство таких крылатых слов, как благоглупости, чего изволите? головотяпы, мягкотелый интеллигент, недреманное око, эзоповский язык, Иудушка, административный восторг, в трех соснах заблудился; Некрасову –Как дошла ты до жизни такой? Бывали хуже времена, но не было подлей. Вот приедет барин, барин нас рассудит. Многие выражения вошли в литературный язык из произведений других писателей: И.С. Тургенева (# природа не храм, а мастерская; дважды два – стеариновая свечка; друг Аркадий, не говори красиво; дворянское гнездо; живые мощи; лишние люди); Л.Н. Толстого (#власть тьмы); Г.И. Успенского (#тащить и не пущать, власть земли); Н.Г. Помяловского (#кисейная барышня); А.Н. Островского (#чего моя левая нога хочет); К. Пруткова (#смотри в корень, заткни фонтан). 195 Лекция №15 Русский литературный язык в ХХ в. (периодизация). План: 1. Языковая ситуация в 20-е гг. XX в. Государственная политика в области языка. Борьба А.М. Горького за чистоту русского литературного языка. Эволюция норм литературного языка в послеоктябрьский период и ее отражение в языке художественной литературы. Словари и грамматики русского литературного языка ХХ в. 2. Новые черты и основные тенденции развития литературного языка в послеоктябрьский период. 3. Роль русского литературного языка в обогащении языков других народов. Языковая ситуация в 20-е гг. XX в. Государственная политика в области языка. Борьба А.М. Горького за чистоту русского литературного языка. Эволюция норм литературного языка в послеоктябрьский период и ее отражение в языке художественной литературы. Словари и грамматики русского литературного языка ХХ в. После Октябрьской революции существенно изменился социальный состав носителей русского литературного языка. После революции литературным языком овладевает большая часть населения нашей страны. В дореволюционное время только интеллигентные круги общества строго придерживались литературных норм при повседневном общении в своей среде. Основной же массе русского населения до революции была чужда литературная речь. Крестьяне в деревнях пользовались традиционными местными говорами, а городское население – рабочие, ремесленники, мещане – говорило на т.н. городском просторечии, варьировавшемся территориально 196 и находившемся в тесной зависимости от окружающих местных народных говоров. Носители диалектов и городского просторечия не могли за короткий период времени усвоить нормы литературного языка. Поэтому они вносили опыт своей речевой практики в привычную сферу бытования литературного языка: статьи в газетах и журналах, тексты художественной литературы, ораторскую, публичную речь. Крестьяне, рабочие, ремесленники становятся корреспондентами газет, журналов, выступают на собраниях, что оказывает влияние на язык газет и журналов, на язык устной ораторской речи, находит отражение в текстах художественной литературы. В газетах и журналах (статьях рабкоров и селькоров), произведениях молодых писателей, в выступлениях на митингах и собраниях рабочих, ремесленников, крестьян постоянно употреблялись разностилевые элементы: книжная лексика, книжные синтаксические конструкции, усваиваемые ими, и привычные слова, формы слов, синтаксические конструкции нелитературной устной речи. Малограмотные люди приходят в художественную литературу. Литературный язык испытывает влияние со стороны живой разговорной речи. Элементы диалектов, городского просторечия, профессиональных жаргонов проникали в литературный язык. Происходило активное взаимодействие разных стилей языка под влиянием разговорной речи. В первые годы советской власти появилось много малоопытных и недостаточно профессионально подготовленных писателей, стремящихся ввести в язык литературы речевую стихию быта. Молодые авторы стремились пополнить, с их точки зрения, недостаточно богатый и маловыразительный словарный состав русского литературного языка придуманными ими словечками-неологизмами (например, Ильенков «Ведущая ось»). Активное взаимодействие литературного языка с нелитературной речью приводит к нарушению традиционных, устоявшихся норм литературного языка. В публичных выступлениях, в газетных материалах, очерках, в текстах художественных произведений наряду с литературными часто можно было наблюдать просторечные, жаргонные, диалектные слова и грамматические формы. Засорению языка художественной литературы и разговорной речи, особенно молодежи, способствовало широкое употребление жаргонизмов деклассированных элементов, т.н. «блатного языка». Были даже предприняты попытки писать литературные произведения на таком «блатном языке» (например, В. Каверин «Конец хазы»). 197 Распространенная в 20-е гг. теория «классовости» языка, нашедшая свое гипертрофированное выражение во взглядах Пролеткульта, декларировавшего свое право на выработку своеобразного «пролетарского» языка, выступления футуристов, нигилистически относившихся к культурному наследию прошлого, в том числе и к языку русской классической литературы, декларации имажинистов, призывавших «разбить кандалы грамматики, основы склонений и спряжений», наносили серьезный ущерб языку художественной литературы и русскому литературному языку вообще. Теоретические рассуждения о «рабочем», «крестьянском», «комсомольском» языках приводили к стремлению практически пользоваться этими «языками» в художественных произведениях (например, Ф. Гладков «Цемент»). Теория «классовости» языка особенно сильно отражалась в произведениях 20-х гг. о крестьянстве (Л. Сейфуллина «Перегной», А. Караваева «Медвежатное», Ф. Панферов «Бруски»). «Языковая смута» вызывала обеспокоенность общественности, т.к. под угрозой оказались языковые традиции, создаваемые веками в процессе развития русской культуры, стабильные нормы национального русского литературного языка. Злоупотребление жаргонизмами, диалектизмами, просторечными языковыми средствами, неумелое индивидуальное словотворчество вызывали справедливые протесты многих деятелей культуры, литературы, ученых-лингвистов. В 1918 г. была осуществлена первая и единственная реформа орфографии. Проект ее был подготовлен еще в 1912 г. созданной в 1904 г. Орфографической подкомиссией, в которую входили А.А. Шахматов, Ф.Ф. Фортунатов, А.И. Соболевский, Ф.Е. Корш, И.А. Бодуэн де Куртене. Реформа состояла в следующем: была исключена буква ; была исключена буква была исключена буква ъна конце слов; была исключена буква i; было введено современное написание приставок на -з / -с; было введено окончание род. пад. прилагательных, местоимений и причастий -ого / -еговместо-аго / -яго; 7. было введено окончание имен. и вин. пад. жен. и сред. рода мн. ч. прилагательных, причастий и местоимений -ые / -ие вместо-ыя / -iя; 8. предписано писать они вместоонв имен. пад. мн. ч. жен. рода; 9. предписано писать в жен. роде одни, одних, одними вместоодн, однх, однми; 10.предписано писать в род. пад. ед. ч. личного местоимения жен. рода еёвместоея; 11.были установлены правила переноса. 1. 2. 3. 4. 5. 6. 198 В годы гражданской войны было задумано составление первого нормативного словаря русского языка – современного, образцового (от Пушкина до Горького), по новому правописанию. Такой словарь был впоследствии создан (в 1935–1940 гг.) коллективом ученых под руководством Д.Н. Ушакова. В 20-е гг. появляются специальные терминологические словари, словари иностранных слов, предназначенные для новых носителей литературного языка, создаваемые с практическими целями: объяснить широко употреблявшиеся в газетах слова, помочь овладеть общественнополитической лексикой: «Популярный политический словарь» (1922), карманный словарь «Помощь читателю газеты» (1922), «Словарь советских терминов» под редакцией П.Х. Спасского (1924), «Краткий советский словарь общеупотребительных сокращений» (1924), «Полный иллюстрированный словарь иностранных слов» (1926) и др. Началась борьба общественных деятелей, писателей, ученых, учителей с теориями РАППа и Пролеткульта, призывающих создать новый язык – язык революции, пролетариата, борьба за сохранение русского литературного языка как неотъемлемой части русской культуры, формировавшегося в течение столетий. В 20-е гг. был опубликован ряд статей, книг, в которых отстаивалась чистота русского литературного языка, его традиционные нормы. На страницах газет со статьями такого содержания выступали Л.В. Щерба, Е.Д. Поливанов, Л.П. Якубинский, Г.О. Винокур, А.М. Пешковский, Д.Н. Ушаков и другие лингвисты, которые объясняли читателям сущность языковых процессов, пропагандируя традиционные стабильные нормы русского литературного языка. С защитой традиционных норм русского литературного языка выступают в печати журналисты. В конце 20-х – начале 30-х гг. борьбу за чистоту русского литературного языка возглавил А.М. Горький. Второй период борьбы за чистоту языка пришелся на 40-е гг. В 20-е гг. в советской литературе распространилось увлечение различными нелитературными разновидностями языка, особенно местными диалектами и социально-профессиональными жаргонами. Многим молодым писателям казалось, что в этом и заключается правдивость, жизненность языка художественной литературы. В статьях, письмах к молодым писателям, в беседах с рабкорами, журналистами, читателями Горький неустанно противопоставлял литературный язык, живую разговорную речь и язык художественной литературы, требуя от писателей соблюдения пушкинского принципа «соразмерности и сообразности» в употреблении внелитературных языковых средств. После выхода в свет романа Ф.И. Панферова «Бруски» Горький выступил инициатором дискуссии о нормах литературного языка, о границах 199 использования диалектизмов, о функциях диалектизмов в тексте художественного произведения. Горький в целом ряде статей подчеркивает недопустимость засорения литературного языка диалектизмами и профессионализмами. Горький обратил внимание общественности на недопустимость создания какого-то особого «крестьянского» языка. Горький критикует писателей за пристрастие к местным речениям (# скукожился, небо забуроманило, скабылбычить, подъялдыкивать, базынить) и сомнительное словотворчество. Горький возражал также против ненужного применения иностранных слов и технических терминов. Горький призывал писателей учиться у классиков русской литературы. Горький видел источники животворной силы литературного языка и языка художественной литературы: (1) в народном творчестве, фольклоре; (2) в живой бытовой разговорной речи; (3) в классической русской литературе. Во время дискуссии о языке Горький выступал против засорения русского языка диалектными словами. Писатель «должен писать по-русски, а не повятски, не по-балахонски». При этом он ссылается на опыт русских классиков, которые при выборе изобразительных средств из стихии народной речи не увлекались «местными речениями» и фонетически искаженными словами. Горький писал о нормах фоники, о требованиях благозвучия. Горький выступал против натуралистического воспроизведения в литературе речи малограмотных рабочих, против засорения литературного языка жаргонными, профессиональными и просторечными словами. Засорение литературного языка, по наблюдениям Горького, происходило и от употребления иностранных слов без надобности. Он критиковал литераторов за обилие в их произведениях иностранных слов. Молодые писатели засоряли язык своих произведений распространенными в те годы в разговорной речи вульгаризмами, речевыми бессмыслицами, словечками из «блатного жаргона». Языковой погрешностью, которая может привести к непониманию автора читателями, считал Горький и увлечение «профессионализмами». Дискуссия 30-х гг. преградила путь в язык художественной литературы широкому потоку диалектизмов, «местных речений», жаргонизмов. Происходит усиление пуристических тенденций в языке художественной литературы: стремление к общелитературным средствам. Наметилась другая крайность – резкое осуждение колоритных местных языковых средств. 200 Принципиальная допустимость употребления в художественных текстах нелитературных, ненормативных средств в языке обусловливает существование проблемы границы, предела в их использовании. Нужно понятие вкуса, соразмерности в тексте языковых единиц всех уровней, всех ярусов и соразмерность отбора и организации этих единиц. Отступлением от нормы в художественном произведении может оказаться не только перегрузка текста нелитературными элементами, но и использование только нейтрально-нормативных языковых единиц в тех случаях, когда образ автора или образ рассказчика требует использования каких-либо специфических средств языка. В 30-е гг. была ликвидирована безграмотность, стало вводиться всеобщее обязательное обучение, с 1932 г. – начальное, с 1946 г. – семилетнее. Шло распространение знаний через кружки самодеятельности, лектории, избы-читальни, библиотеки, кино, радио. Происходит широкое приобщение населения к нормам литературного языка, его распространение как в городах, так и в деревнях. Литературный язык, распространяясь все шире, оказывает неуклонное воздействие на все формы народного речевого общения, но вместе с тем и сам литературный язык впитывает все больше и больше черт выразительности из народных говоров и просторечия. Один из путей пополнения общенародного литературного языка – художественная литература, творчество таких современных писателей, как В. Шукшин, В. Астафьев, В. Распутин, В. Белов, Ф. Абрамов. А затем из языка художественных произведений многие из таких речевых черт проникают и в публицистику, и даже в научный стиль языка, благодаря обогащению специальной терминологии диалектными выражениями. Наименее восприимчивым к развитию в этом направлении остается деловой стиль языка. 30-е – 60-е гг. ХХ в. ознаменовались значительным развитием лексикографии в нашей стране. В 1935–1940 гг. вышел первый советский толковый словарь русского языка под ред. Д.Н. Ушакова в 4-х тт. В нем представлено 85289 слов (около 10 тысяч слов – неологизмы советской эпохи). В создании этого словаря принимали участие В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, Б.А. Ларин, А.М. Пешковский, Л.В. Щерба. В этом словаре разработана система специальных стилистических помет об употреблении слов: экспрессивно-стилистические (бран., вульгар., ирон., ласкат., неодобрит., офиц., презрит., пренебр., ритор., торжеств., укоризн., уничижит., фамил., шутлив., эвфемест.); функционально-стилистические (разг., простореч., воен., газетн., канцеляр., книжн., науч., поэт., обл., школьн., церк.-книжн., народ.-поэтич., спец., мед., муз., физич., хим., техн., полит.и т.п.); хронолог. (дорев., устар., истор., нов.). 201 В 1949 г. вышел однотомный «Словарь русского языка» С.И. Ожегова, в который вошли самые общеупотребительные слова (около 50 тысяч слов), он выдержал более 20 переизданий. В 1952 г. АН СССР издает нормативно-описательную «Грамматику русского языка», ориентированную на широкие круги говорящих и пишущих. В 1970 г. издана однотомная «Грамматика современного русского литературного языка» АН СССР под ред. Н.Ю. Шведовой. В 1980 г. вышла двухтомная «Русская грамматика» АН СССР под ред. Н.Ю. Шведовой, в которой зафиксированы нормы русского литературного языка конца ХХ в. В течение 17 лет выходил «Словарь современного русского литературного языка» АН СССР в 17 томах (1948–1965 гг.) под ред. А.М. Бабкина, С.Г. Бархударова, Ф.П. Филина, включающий более 120 тысяч слов. В 1957–1961 гг. вышел 4-томный «Словарь русского языка» АН СССР под ред. А.П. Евгеньевой, в котором зафиксировано 22 тысячи новых слов. В 1981–1984 гг. вышло второе издание этого словаря. В послевоенные годы идет активное издание специальных словарей: «Словарь языка Пушкина» (в 4-х тт.), словари синонимов, антонимов, омонимов, фразеологический словарь, частотный словарь, грамматический словарь. Словарный сектор в Ленинграде – Санкт-Петербурге начиная с 1971 г. выпускает справочники, где зафиксированы новые слова и значения слов, появившиеся в русском языке за последние 20 – 25 лет, специальные слова и термины, вошедшие в более широкое употребление, разговорно-просторечную лексику, представленную в литературе 60-х – 80-х гг. Первая книга – «Новые слова и значения» («Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 60-х гг.») подготовлена в 1971 г. сотрудниками словарного сектора Института русского языка АН СССР под руководством Н.З. Котеловой и Ю.С. Сорокина. С 1980 г. выходит серия словарных материалов под ред. Н.З. Котеловой, которая называется «Новое в русской лексике», куда включены слова, появляющиеся в печати начиная с 1977 г. В 1984 г. эти материалы составили первый том словаря-справочника «Новые слова и значения». В 1970 г. выходит «Словарь синонимов русского языка» под ред. А.П. Евгеньевой, в 1973 г. – словарь-справочник «Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка» под ред. К.С. Горбачевича, в 1974 г. – «Обратный словарь русского языка» Д.Э. Розенталя и М.А. 202 Теленковой, в 1977 г. – второе издание «Словаря сокращений русского языка», в 1978 г. – третье издание «Фразеологического словаря русского языка» под ред. А.И. Молоткова, 15-ое издание «Орфографического словаря русского языка» под ред. С.Г. Бархударова, И.Ф. Протченко, Л.И. Скворцова. Литературный язык, функциональные стили литературного языка оказывают сильное влияние на живую разговорную речь различных социальных групп населения нашей страны. Перемещение книжной лексики и фразеологии из специальных, научных текстов в газетно-публицистический стиль и в живую разговорную речь, выход терминов за пределы узкоспециальной сферы употребления, проникновение их в широкую сферу неспециалистов, в язык художественной литературы – одна из самых характерных особенностей литературного языка второй половины ХХ в. Для языка 60-х – 80-х гг. характерно сочетание противоречивых процессов: овладение нормами литературного языка широкими массами жителей нашей страны, с одной стороны, и влияние речи жителей деревни, переселившихся в большие промышленные города, на устную речь рабочих и учащихся, распространение сленга в речи молодежи, интенсивное влияние живой разговорной речи нелитературного характера на разговорную форму литературного языка, с другой. В связи с этим актуальной становится борьба с засорением устной литературной речи, которую ведут учителя школ, преподаватели вузов и различные общественные организации, одновременно с глубоким изучением закономерностей современной живой разговорной речи. Новые черты и основные тенденции развития литературного языка в послеоктябрьский период В послеоктябрьский период происходит устаревание ранее бытовавших в языке слов, постепенный уход их в пассивный запас, превращение их в архаизмы и историзмы. Это коснулось лексических единиц, называющих понятия, связанные со старым укладом жизни: # государь, великий князь, граф, барон, камер-юнкер, фрейлина, сенат, синод, пансион, гимназия, кадетский корпус, юнкерское училище, земство, столоначальник, урядник, барин, городовой, полицмейстер, камердинер, департамент, экзекутор, губернатор, подать, мещанин, богадельня, приют и т.п. Уходят в пассивный запас слова, употреблявшиеся для названия старых учреждений, должностей, чинов, титулов. Они продолжали употребляться в речи специалистов-историков или в художественной литературе, выполняя функцию исторической стилизации. 203 Уходит в прошлое лексика, связанная с общественно-бытовыми отношениями капиталистического общества: # проситель, обыватель, гувернер, инородец, прислуга, лакей. Иногда переход лексики в пассивный запас оказывался временным. Так, слова офицер, генерал, адмирал, солдат, министр и др. после 1917 г. были исключены из повседневного речевого обихода. Спустя же 2 – 3 десятилетия они стали употребляться вновь и закрепились в качестве официальных наименований, соответствующих новым общественным реалиям. Исчезли из языка этикетные формулы: # милости прошу, сделайте милость, благоволите сообщить. В царской России письменные просьбы подданных к власти называлисьпрошениями, а после революции –заявлениями. Были упразднены обращения к вышестоящим лицам: # ваше величество, ваше высочество, ваша светлость, ваше сиятельство, ваше превосходительство, ваше благородие, ваше степенство;господин, сударь, милостивый государь. На смену им пришли обращениягражданин, товарищ. В конце ХХ в. эти обращения выходят из употребления, вновь возвращается обращениегосподин. Произошли синонимические замены названий многих явлений действительности: # служба → работа, жалованье → заработная плата → зарплата. В течение 70 лет существования Советского государства многие неологизмы стали историзмами. В течение двух десятилетий после Октябрьской революции в пассивный запас словарного состава ушло много слов, созданных после революции для обозначения реалий, которые со временем перестали быть фактами действительности: # женотдел, красноармеец, назначенец, обновленец, комбед, нэпман, военспец, смычка, всеобуч, чрезвычайка, избач, шкраб, домзак, избком, продналог, подкулачник, беспрерывка, военспец. Изменилась стилистическая окраска ряда слов: # барыня, барин, бюрократ, вельможа, лакей, чиновник стали употребляться с негативной или иронической окраской. После Октябрьской революции происходит активное возникновение новых слов и устойчивых словосочетаний (синлексов) для обозначения новых понятий, наименования новых предметов: # декрет, мандат, пленум, директива, профсоюз, субботник, ударник, агитация, пропаганда, госплан, пятилетка, профком, местком, партком, совхоз, колхоз, рабфак. Происходит развитие новых значений у ранее существовавших слов: # совет, династия, потомственный, ударник, знатный, наставник, миллионер. 204 Появляются новые устойчивые обороты речи: # чувство нового, делиться опытом, поставить вопрос, не останавливаться на достигнутом, побывать на местах. Только в 60-е гг. XX в. в русский язык вошло около 3 – 3,5 тыс. новых слов широкого употребления. Основными источниками развития словарного состава русского литературного языка служили: внутренние ресурсы языка (85 %), прямые заимствования из других языков (7,5 %), семантические неологизмы (8 %). Образование новых слов происходит в основном традиционными словообразовательными способами: аффиксальным и словосложением. В лексическом составе появилось много слов, называющих людей по месту жительства, профессии, принадлежности к какой-либо социальной группе, роду занятий, образованных с помощью продуктивных суффиксов лица «-ец», «-ник», «-ик», «-тель», «-ист», «-щик», «-чик»: #комсомолец, метростроевец; производственник, передовик, фронтовик, хозяйственник, общественник, выпускник, заочник, дипломник, дружинник; активист, моторист, программист, футболист, аккордеонист; автоматчик, наладчик, ракетчик, регулировщик. Появилось много слов, обозначающих конкретные предметы, образованных с помощью суффиксов «-ик», «-ник», «-щик», «-чик», «-тель», «-к»: #грузовик, бомбардировщик, тральщик, передатчик, предохранитель, выключатель, путевка, курсовка, спецовка, зажигалка. Литературный язык постоянно пополняется новообразованиями разговорного характера, которые нередко вытесняли нейтральные варианты: # зенитка, зачетка, планерка, самоходка, научка, неотложка. Новые слова образуются префиксальным и префиксально-суффиксальным способом: # пересменка, подследник, завысить, озвучить, безналичный, переподготовка, подшефный, засуетиться, отработать, переаттестация. Особенно активизируется создание новых слов с помощью приставок «анти», «а-», «де-», «сверх-», «супер-», «контр-», «архи-». Новые слова могут образовываться сложением двух основ: # самолет, домоуправление, миноискатель, бронетранспортер, новостройка, свеклоуборочный, луноход, вездеход, всесоюзный, самосвал, самообслуживание. Начиная с конца 20-х гг. появляются составные слова: # изба-читальня, телефон-автомат, плащ-палатка, школа-интернат, вагон-ресторан, диванкровать. 205 Во второй половине ХХ в. особенно распространенными стали словосложения особого типа, первая часть которых может восприниматься как самостоятельная речевая единица, средняя между морфемой и словом: # «авиа-», «био-», «вело-», «кино-», «космо-», «мото-», «радио-», «теле-», «турбо-», «фото-», «электро-», «видео-», «гео-», «нео-», «аэро-», «гидро-», «авто-», «агро-», «астро-», «зоо-», «энерго-»: #авиапочта, автовокзал, киноустановка, телепередача, видеомагнитофон, фотоателье, телесериал. Особенно широкое распространение получают в советскую эпоху аббревиатуры как новый тип словообразования. Первые аббревиатуры типа продамет, продуголь появились еще в дореволюционное время, но тогда они были редкими исключениями. Больше их возникло в период первой мировой войны: #главковерх, командарм, комкор. В послереволюционный период аббревиатур разных типов возникло в языке очень много: # вуз, НЭП, ВЦСПС, ВЛКСМ, СССР, ВЧК, РСФСР; роддом, колхоз, рабфак, местком, ликбез, госплан, исполком, реввоенсовет; стенгазета, парторганизация, зарплата, запчасти. В советское время происходит ускоренное и интенсивное развитие этого словообразовательного способа. С каждым десятилетием число аббревиатур растет. В русском языке советской эпохи появились особые несклоняемые определители. Они выделились в качестве самостоятельных слов из состава частично сокращенных и сложных слов: # «гос-», «парт-», «проф-», «сов-», «соц-», «лесо-», «нефте-», «стекло-», «ветро-», «пено-», «водо-», «зерно-», «бензо-», «газо-», «снего-», «свето-», «торфо-». Численное увеличение сочетаний с данными морфемами, если оно возрастает до нескольких тысяч, означает превращение этой морфемы в слово: она становится компонентом свободных сочетаний. Возрастает общее количество сокращенных слов, одновременно происходит отбор, отбраковка первых (сокращенных) элементов в этих словах, их число сокращается. Возрастание общего числа сокращенных слов при сокращении числа употребительных зачинов (начальных сокращенных частей) означает, что резко увеличивается свобода сочетаемости этих зачинов с существительными. Многие зачины получают способность свободно сочетаться с любым существительным. Морфемы«гос», «парт-», «проф-», «сов-», «соц-», «гор-», «пром-», «культ-» становятся аналитическими прилагательными. Значение этих несклоняемых определителей стабильно; и у существительных при соединении с ними не происходит непозиционных изменений значения. Развитие науки и техники, возрастание роли производства, повышение уровня технической и профессиональной образованности населения активизировали в литературной речи использование профессиональной лексики. В 20-е гг. входят в литературный язык слова смычка, спайка, прослойка, увязка и т.п.; начиная с 30-х гг.: #заправка, загрузка, отснять, налетать, заземлить, 206 наездить, отгрузка, прокатка, затовариться, сортировка, на-гора, потолок, барахлить, газовать, бомбить; в годы Великой Отечественной войны – военные профессионализмы: #котел, клещи, клин, мешок, кулак, рама; в послевоенные годы: #ЧП, объект, площадь, запас, задел, прокол, баранка, перебой, перестрелка. Словарный состав русского литературного языка советского периода характеризуется существенным ростом терминологии. Научно-техническая и общественно-политическая терминология наиболее быстро и эффективно отражает в своем составе изменения в социально-политической, научной, технической и других областях жизни общества. В лексической системе русского языка происходят и семантические изменения, существенные семантические сдвиги внутри существующего в литературном языке лексического состава. Большая потребность в наименовании новых явлений в жизни общества удовлетворялась не только путем создания новых слов, но и путем переосмысления уже существующих слов и употребления их в новых значениях. Слова приобретают новые значения, развивается полисемия. Новые значения появляются и у словтерминов, и у бытовых слов: # нагрузить, перебросить,ясли, броня, бюллетень, самодеятельный, семейственность. У значительного числа слов происходит развитие семантических оттенков, способствующих широкой возможности их отвлеченно-переносного употребления: #партнер, диалог, разрядка. Бурный процесс новообразования терминов, широкое их распространение приводит к детерминологизации отдельных терминов и их миграции за пределы конкретной науки, а также применению в метафорическом значении. Новые значения появляются путем метафорических и метонимических переносов: # финиш, цейтнот, нокаут, фронт, рейд, штурм, кампания, авангард, штаб. Широкое употребление в метафорическом значении получили термины из различных областей искусства (#дуэт, камертон, мозаика, солист), спорта (#марафон, финиш, нокаут, эстафета, цейтнот), промышленности (#конвейер), медицины (#пульс), военные термины (#смотр, обойма, атака, фронт, гвардия, разоружить, мобилизовать, плацдарм, рейд, торпедировать, боеспособный, маневрировать). В особенности многочисленна метафоризированная техническая терминология (#накал, контакт, крен, задел, отдача, спайка, потенциал, обтекаемый, диапазон, цементировать, вакуум, инфляция, вирус, параметр, запрограммировать, синхронный, доминировать, лимит, оптимальный, локальный, корреляция, координаты). В результате метонимических переносов ряд отвлеченных слов стал употребляться с новым, предметным значением: #емкость, мощность, точка, объект, линия, круг, плоскость, пункт, узел, элемент, очаг, треугольник. 207 Терминологическая лексика с измененным кругом лексической сочетаемости входит во всеобщее употребление: # зажим критики, единица оборудования, торговая точка, трудовая вахта, телефонная сеть. Происходит детерминологизация специальных наименований: #контакт, резонанс, диагноз, доминировать, миграция, травма, вакуум. Одним из активных процессов в лексической системе русского языка становится семантическое стяжение словосочетаний: # ввести (вместоввести в строй, действие, эксплуатацию…),освободить (вместоосвободить от занимаемой должности). Многие слова изменяют свою стилистическую и экспрессивно-оценочную окрашенность. Ряд слов, принадлежащих прежде к просторечным и разговорным, перешли в разряд нейтральных; некоторые слова, имевшие прежде признаки книжных, возвышенных, утратили свою стилистическую окраску, тоже перешли в разряд нейтральных. 1) Постепенно закрепились в литературном употреблении бывшие диалектизмы и недавние просторечные формы: # парень, ребята, предпосылка, поскольку, нехватка, подстегнуть, одернуть, лодырничать, зря, сколотить, верхушка, вожак, проработать, беспрерывно, житье, задумка, заприметить, подмога, впрямь, нынче, покуда, поспевать,неполадки, учеба, косовица, накомарник, бублик, глухомань, новосел, расческа, рыбалка, ушанка, подряд, кошелка, инжир, бахча, пимы. Часть просторечных слов перешла в разряд разговорной лексики: # анонимка, баламутить, бахвальство, беспардонный, вечерник, взатяжку, гущина, живьем, измарать, изругаться, истошно. Книжные слова, перешедшие в разряд нейтральных: # предпосылка, мыслю, поскольку, ныне, останки, прах, поведать, ввергнуть, взирать, ревнитель, воин, воочию, врачевать. Перешли в разряд нейтральных ряд слов из стилистически-окрашенной (разговорно-фамильярной, неодобрительной) лексики: # вмешиваться, зачинщик, соучастник. 2) Наблюдается также переход нейтральных слов в группу разговорных и просторечных: # отвертывать, повертывать, давеча, зачать. 3) Часть ранее нейтральной и разговорной лексики переходит в разряд книжной: # избегнуть, чрезвычайно, уведомить, озарить, овеять, принудить, вследствие, импровизировать, импульсивный, ординарный, соотечественник, тотчас, третировать, утрировать, эксцентричный. 208 4) Некоторые ранее нейтральные и общекнижные слова приобретают торжественную окраску: # меж, овеять, огласить, озарить. 5) Часть нейтральных в оценочном отношении слов перемещается в разряд оценочной лексики: # взвинтить, насаждать, сговор, красочный, безвозмездный, неоценимый, дилетантский, зачинщик, пособник, рассадник, безаппеляционный, писание, красивость. Для 20-х – 40-х гг. ХХ в. характерны процессы интенсивного стилистического окрашивания и дифференциации лексики, а для 50-х – 80-х гг. – ее стилистической нейтрализации. В последние годы происходит процесс возвращения старой лексики, возвращение в активный обиход многих архаизировавшихся после революции слов: # гимназия, лицей, гувернантка, губернатор, департамент, кадетский корпус, пристав, дума. Расширение международных связей, развитие науки и техники обусловили пополнение русского языка большим количеством слов иноязычного происхождения, соответствующей иноязычной терминологией. Оживление процессов заимствования начинается с середины 50-х гг. Оно связано с расширением и укреплением международных связей. Наряду с научно-техническими терминами в употребление входят наименования из культурной, бытовой, спортивной и других сфер жизни. Основным источником заимствований является выступающий в качестве международного языка американский вариант английского языка: # прессинг, хобби, бизнес, демпинг, детектив, диспетчер, джемпер, комикс, комбайн, круиз, лазер, лайнер, миксер, радар, рок, свитер, сервис, снайпер, спининг. В послевоенные годы, особенно в 60-е – 80-е гг., в русском литературном языке появилось много интернациональных научных терминов, связанных с развитием техники, экономической науки: # электроника, кибернетика, лазер, радар, компьютер, синхрофазотрон, приватизация, индексация. Изменяется быт людей, поэтому появляются в устной и письменной речи носителей русского языка такие слова иностранного происхождения: # шорты, пуловер, блайзер, джинсы, кемпинг, тостер, кашпо, лосьон, мопед; в молодежной речи: #транзистор, дискотека, рок, рокер, панк, хиппи, байкер. Американский вариант английского языка влияет на все европейские языки. Американизмы проникают в различные стили: в научный стиль, в сферу общеупотребительной лексики. 209 Особенно увеличилось число американизмов в русском языке во второй половине 80-х – 90-е гг. Активно пополняются следующие тематические группы лексики: 1. экономическая терминология и слова из сферы рыночных отношений: # лизинг, маркетинг, менеджмент, офф-шор, прайс-лист, бартер, холдинг, приватизация, ваучер, ноу-хау, маклер, консалтинг, чартер, мониторинг, мерчендайзинг, франчайзинг, овердрафт, инжиниринг, демпинг, венчурный, дисконтный, секвестр, трансферт, транш; 2. названия «модных» профессий: # визажист, дилер, брокер, менеджер, риэлтор, диск-жокей, дистрибьютер, промоутер, провайдер, секьюрити, тьютор, дизайнер, имиджмейкер, спичрайтер, бебиситер, супервайзер, шоумен; 3. названия людей по их социальному положению, по характеристике их личных качеств и др. признакам: # аутсайдер, бойфренд, ньюсмейкер, плейбой, спонсор, тинейджер, фан, супермен, битник, трансвестит; 4. общественно-политическая лексика: # пиар, брифинг, импичмент, имидж, рейтинг, электорат, спикер, мэр, инаугурация, саммит, массмедиа, префект, истеблишмент, лобби, паблисити, праймериз, прессрелиз; 5. терминология, связанная с компьютерными технологиями: # интернет, принтер, сканер, картридж, ксерокс, ноутбук, файл, сайт, дисплей, смайлик, браузер, геймер, модем, э-майл, хакер, винчестер, джойстик, кластер, ламер, пин-код, сервер, тонер, чат; 6. лексика музыкального, киноискусства, телевидения и др.: # ток-шоу, андеграунд, блокбастер, бестселлер, вестерн, ремейк, ремикс, саундтрек, триллер, хит, хит-парад, кастинг, дансинг, хард-рок, топмодель, клип, китч, беллиданс, брейк-данс, брейн-ринг; 7. спортивная терминология: # армрестлинг, аэробика, бодибилдинг, фитнесс, шейпинг, допинг, фристайл, пауэрлифтинг, дайвинг, бобслей, боулинг, виндсерфинг, голкипер, форвард, дартс, кёрлинг, пейнтбол, регби, скейтборд, сноуборд; 8. слова из области кулинарии, названия новых продуктов питания: # гамбургер, чизбургер, хот-дог, чипсы, поп-корн, мюсли, фритюр, фаст-фуд, крекер, ланч, снэк, сэндвич; 9. названия общественных заведений: # офис, бистро, бутик, супермаркет, гипермаркет, шоп, сэконд-хэнд, колледж, секс-шоп, хоспис; 10.лексика из области рекламного дела: # дайджест, слоган, штендер, лейбл, баннер, постер; 11.названия одежды, тканей: # боди, комбидресс, леггинсы, свингер, слаксы, бандана, стрейч; 12.лексика, связанная с областью косметологии: # макияж, пирсинг, скраб, спрей, тоник, боди-арт; 210 13.названия новых предметов быта: # пейджер, факс, плейер, тефлон, тостер, факс, эпилятор, бэйджик, скотч, тюнер, таймер, барсетка, джакузи, кейс, органайзер, пазлы, памперсы, степлер, шейкер; 14.лексика, связанная с криминальной сферой: # киллер, рэкет, киднэпинг, бутлег, крэк, скинхэд. Для 90-х гг. характерно увлечение американизмами в связи с увлечением модой на западный, американский образ жизни. Американизмы распространяются в художественной литературе, в научной фантастике, смешиваются элементы разных языков: # таймер, флайер, бластер. В молодежном жаргоне широко распространяются американизмы: #флэт (квартира),шузы (обувь). Увлечение американской псевдокультурой и американским образом жизни, усиленно пропагандируемым СМИ, приводит к широкому распространению американизмов через заполонившие наши экраны американские фильмы, через назойливую рекламу американских товаров. В погоне за модой универмаги и универсамы называют супермаркетами ишопами, конторы –офисами, приюты и больницы –хосписами, СМИ –масс-медиа, подростков –тинейджерами, добровольцев – волонтерами, выходные –уик-эндом, встречу на высшем уровне –саммитом, службу безопасности –секьюрити, избирателей –электоратом, связи с общественностью –паблик релейшенз (пиар). Должностные лица и органы власти получают наряду с русскими и параллельные иноязычные названия: #вице-мэр, вице-премьер, спикер, вице-спикер, парламент. В русском языке употребляются и варваризмы, не подвергшиеся транслитерации: #party, happy end. Состояние лексической системы характеризуется сегодня избыточностью, что проявляется в наличии большого количества дублетов (# спонсор – попечитель – меценат, бизнесмен – предприниматель, мэр – градоначальник, подросток – тинейджер). Отсутствие в обществе четких ориентиров, нестабильность проявляются в языке как переходное состояние, характеризующееся конкуренцией вариантов, в том числе архаизированной лексики с иноязычными заимствованиями. Подобное состояние лексической системы позволяет провести аналогию с языком Петровской эпохи. Первое послереволюционное десятилетие характеризовалось активным воздействием на литературную речь внелитературной языковой стихии, просторечно-диалектных и жаргонных форм. Это явилось результатом, вопервых, «столкновения стандартного языка с классовыми и профессиональными диалектами», тесного речевого контакта носителей литературных форм и широких демократических слоев населения, временного 211 развития жаргонов, во-вторых, модой среди молодежи насыщать свою речь внелитературными элементами для борьбы с «языком прошлого». Влияние диалектов на литературный язык в послеоктябрьский период усиливается. Просторечие и диалектизмы в определенной мере расширили словарный состав литературного языка. Диалектные формы приходят в литературное употребление чаще всего через посредничество разговорнопросторечного языка, постепенно теряя свою нелитературную окраску. Отдельные диалектные слова прочно вошли в литературный язык: # косовица, баклажка, бочка, бахча, буханка, ватник, времянка, падь, сопка, шуга, чащоба, изюбр, шинкарь. Происходит пополнение литературного языка диалектизмами в таких тематических группах, как сельскохозяйственная терминология (агрономическая и животноводческая), бытовые слова, названия рыб: #кета, кочан, отара, зимник, стерня, теребить лен, кошара, отгонные пастбища, доярка, знахарь, баламут, захребетник, крыжовник, кипрей, моховик, свинуха. Этому способствуют как внеязыковые (широкое распространение местных реалий: #дубленка, кубанка, стеганка; миграция населения; демократизация массы носителей литературного языка), так и собственно языковые факторы. К последним относятся: отсутствие у данных слов литературного эквивалента; распространение продуктивных словообразовательных моделей; большая мотивированность диалектного слова (например,меховщик по отношению кскорняк); большая экспрессивность диалектных слов (кондовый, дерюга). В 50-е – 60-е гг. снова наблюдается некоторая раскованность в использовании нелитературных слов и оборотов и элементов просторечия. Употребление слов этого типа чаще всего преследует стилистические цели. Постепенно стилистическая маркировка ряда вчерашних просторечных лексем стирается: # показуха, голосовать («останавливать машину»),простыть, вроде, огрехи, перекур, разбазаривать, заправила, поднатореть. Для языковой ситуации конца ХХ в. характерно наличие модных, ключевых, частотных слов, которые у всех на устах. Словарь таких слов составляет не более 100 слов, которые меняются каждые 2 – 3 года. Во времена Горбачева такими словами были: # перестройка, ускорение, гласность, плюрализм, хозрасчет; словодистанцироваться приходит на смену словуотмежеваться. Затем такими ключевыми словами становятся словаприватизация, рынок, бартер, ваучер, путч, либерализация, деноминация, монетизация, секвестр и т.п. Появляются новые метафоры: # цены взбесились (обезумели, скачут, галлопируют…), рынок диктует, гримасы рынка, ростки рынка и т.п. Для описания социального состояния используется медицинская лексика, слова, называющие состояние человека: #эйфория, ностальгия. 212 Устанавливаются новые синонимические и антонимические отношения: рынок выступает антонимом директивного, планового хозяйства, синонимом словапутч становится словоавгуст, как преждеоктябрь, февраль выступали в качестве синонима революций. И наоборот, происходит расторжение синонимического ряда у словрынок ибазар. Что касается развития фразеологической системы русского литературного языка в ХХ в., то для нее характерны следующие процессы: 1. уход в пассивный запас фразеологизмов, семантика которых перестала быть необходимой для выполнения языком коммуникативной функции: # сделать хорошую партию, христовым именем перебиваться, царь или псарь, на тонкой ноге, остаться за флагом; 2. создание новых фразеологизмов: # марионеточное правительство, бывшие люди, мастера культуры, свинцовые мерзости, живинка в деле, зеленый друг. Общелитературная фразеология продолжает активно пополняться за счет употребления в переносном расширенном значении многих выражений, возникших в сфере науки, техники, производства, спорта: #зеленая улица, полным ходом, спустить на тормозах, взять курс на…, уйти в оборону, занять командные высоты, взять на вооружение, взять старт, сойти с дистанции, второе дыхание, выйти на финишную прямую, попасть в цейтнот, быть на равных, получить нокаут, на грани фола, цепная реакция, выйти на орбиту, получить прописку; 3. заимствование и калькирование иноязычных устойчивых оборотов: # холодная война, политика большой дубинки, ядерный клуб, встреча на высшем уровне, гонка вооружений, наводить мосты, политика открытых дверей, военный преступник, политика силы, пьедестал почета, побить рекорд. В результате усиления аналитических тенденций в языке (см. 13.2.2) широкое распространение получают вербальные синлексы – устойчивые выражения глагольно-именного состава, синонимичные однословным глаголам: # оказывать помощь (влияние, давление, поддержку, сопротивление…), давать указания (заключение, отзыв, определение, ответ…), производить расследование (расчеты, измерения, наблюдение…), подвергать осмотру (воздействию, оценке, испытаниям…). Активным является и процесс образования субстантивных синлексов – составных наименований для обозначения классов предметов: # транспортные средства, продукты питания, головные уборы, постельные принадлежности, торговые точки, населенные пункты. Наряду с этим языку присуще стремление к экспрессивности, разрушению языкового стандарта, в результате чего возникают многочисленные 213 описательные наименования перифрастического типа, более образные и экспрессивные, нежели их однословные нейтральные эквиваленты: # люди в белых халатах (врачи),труженики прилавка (продавцы),труженики стальных магистралей (железнодорожники),труженики полей (земледельцы),рыцари ледовых дорожек (конькобежцы),инженеры человеческих душ (писатели),служители Фемиды (судьи),люди в погонах (военные). В некоторых случаях наблюдается расширение семантических связей у отдельных слов, что приводит к появлению новых фразеологических серий однотипного построения и близких по семантике (в стилистическом плане являющихся штампами). Например, существительное золото стало активно сочетаться с различными прилагательными, образуя перифразы: #черное золото (нефть; уголь);белое золото (хлопок);мягкое золото (пушнина),зеленое золото (лес),голубое золото (газ). Аналогичны серии фразеологических сочетаний со словамибольшой (спорт, футбол, хоккей, хлопок, земля, литература, химия…);голубой (золото, экран, каски, береты…);белый (зависть,смерть, дьявол…);черный (понедельник, вторник, пятница…). Роль русского литературного языка в обогащении языков других народов Русский язык совмещает в себе 3 функции: 1. язык русской нации; 2. средство межнационального общения народов бывшего СССР. И поныне для многих бывших республик СССР характерна ситуация двуязычия; 3. один из международных, мировых языков. Языки всегда развиваются в контакте друг с другом. Еще в эпоху Киевской Руси русские слова проникали и закреплялись в языках соседних народов. Русский язык оказал значительное влияние на языки прибалтийских народов. До революции русский язык оказывал влияние на языки других народов Российской империи. Являясь национальным языком великорусской нации, вместе с тем он выполнял функции государственного языка Российской империи. Все государственные учреждения России должны были пользоваться в своей деятельности только русским языком, русский язык являлся единственным языком законодательства и судопроизводства, только на русском языке писались административные распоряжения, только на русском языке проводилось обучение в учебных заведениях (исключение составляли религиозные начальные училища), только на русском языке составлялись официальные документы. Несмотря на то, что т.н. инородцы составляли свыше половины населения империи, местные национальные языки не имели права на самостоятельное функционирование и развитие. Осуществлялось 214 подавление национальной самостоятельности коренных народов, усиленное внедрение русского языка. Но в этом процессе была и положительная сторона: осуществлялось обогащение языков других народов за счет заимствований из русского языка. Влияние русского языка на эти языки носило стихийный характер. После Октябрьской революции оно стало более широким и планомерным. Среди нерусских народов бывшего СССР было распространено двуязычие. Языки этих народов усваивали из русского новые звуки, звукосочетания. Письменность у большинства народов бывшего СССР была на основе кириллицы. В ХХ в. многочисленные лексические заимствования из русского языка проникают в другие языки – в разных вариантах и огласовках. К ним относится лексика, обозначающая и общественно-политические, и научнотехнические, и бытовые понятия. Развивается калькирование русских слов другими языками. Особенно тесным было взаимодействие русского языка с украинским и белорусским языками. Русский язык оказал значительное влияние на языки славянских народов: болгар, чехов, поляков. Еще в XIX в. наблюдалось большое и плодотворное влияние русского литературного языка на языки славянских народов, изучавших русский язык. Русский язык оказал влияние и на неславянские языки народов социалистических стран – Румынии, Албании, Венгрии. Значительное количество научных терминов усвоено ими из русского языка или при посредничестве русского. Контакты русского языка с западноевропейскими языками развивались с древнейших времен в результате торговых связей, проникновения различных видов товаров, вместе с которыми заимствовались и их названия. С середины XIX в. русская научная терминология проникает в другие языки. В советское время в другие языки из русского входят т.н. советизмы (#совет, колхоз, большевик). В связи с развитием космонавтики русское словоспутник стало употребляться в других языках без перевода; во времена Горбачева иностранцы узнали словаперестройка, гласность. Русский язык активно изучают и носители неиндоевропейских языков: турки, корейцы, китайцы. Русский язык является одним из мировых языков, одним из официальных языков ООН. Мировой язык должен обладать следующими признаками: 215 1. он должен быть обязательно предметом школьного изучения в разных странах; 2. он должен быть провозглашен рабочим языком различными международными организациями; 3. он должен быть емким аккумулятором человеческих знаний, особенно в сфере науки; он должен специально изучаться для определенных целей, например, для чтения специальной литературы по профессии; 4. он должен обладать глобальностью распространения: быть распространенным за пределами его исконной территории, использоваться в максимальном числе точек на планете, в том числе удаленных друг от друга. 216 I. УЧЕБНЫЙ МАТЕРИАЛ 1.2. Материал практических занятий Практическое занятие №1. Тема: История русского литературного языка как научная и учебная дисциплина. Проблема происхождения русского литературного языка активно исследуется учеными, начиная с XIX века. В XX в. создаются три основные концепции, авторами которых являются А. А. Шахматов, С. П. Обнорский и В. В. Виноградов. А. А. Шахматов в большей степени продолжил концепцию К. С. Аксакова и М. А. Максимовича, С. П. Обнорский продолжил и развил точку зрения И. И. Срезневского, концепция В. В. Виноградов, обобщающая и развивающая основные положения предшествующих работ, имеет, по словам Б. А. Успенского, компромиссный характер. Каждая из трех концепций послужила основанием для широкой дискуссии историков русского языка, которые не пришли к единому мнению по данному вопросу. Решение проблемы происхождения русского литературного языка связана вопросом о языковой ситуации в Древней Руси, с выявлением функционального отношения между церковнославянским и русским языками, распределения их сфер влияния, определения статуса (одного или двух) языков как литературных. По мнению Б. А. Успенского, в полемике по этим вопросам были смешаны две литературного по существу языка разные древнейшей темы: эпохи 217 и проблема происхождения проблема происхождения современного русского литературного языка, которые имеют разные временные точки отсчета. Возникновение русского литературного языка древнейшей эпохи относится к концу X – середине XI вв., для современного русского литературного языка этим рубежом является вторая половина XVII– XVIII вв., причем русский литературный язык древнейшей эпохи (донационального периода) и современный русский литературный язык имеет разные истоки – церковнославянский для первого и живой русский язык для второго (Успенский, 2002). Концепция акад. А. А. Шахматова была разработана в начале XX в., в наиболее обобщенном виде была изложена в 1-ой части «Курса истории русского литературного языка» (СПб., 1910–1911), в «Очерке современного русского литературного языка» (СПб, 1913; 4-е изд. М., 1941) и сводится к следующему. По своему происхождению русский литературный язык – это перенесенный на русскую почву церковнославянский (древнеболгарский) язык, в течение веков сблизившийся с живым народным языком и «постепенно утративший и утрачивающий свое иноземное обличие». Церковнославянский язык был близок русскому языку, поэтому с первых лет своего существования на древнерусской почве он стал «неудержимо ассимилироваться русскому языку», приспосабливать к древнерусской почве свое произношение: носовые древнеболгарские (старославянские) звуки произносились на Руси как неносовые, сочетания редуцированных с плавными типа млъва, пльнъ, гръдъ, врьба передавались древнерусскими параллелями мълва/мълъва, пълнъ/пълънъ, гърдъ/гъръдъ, вьрба/вьрьба, сочетание жд, чуждое русскому языку, в словах типа вождь, жажда, нужда заменялось на ж вожь, жажа, нужа и др. Церковнославянский язык стал разговорным языком культурной элиты, на базе которого образовалось разговорное койне Киевской Руси, распространившееся в дальнейшем в качестве национального русского языка. Этот язык, по мнению акад. Шахматова, постепенно русифицировался и до сих пор остается основой современного русского литературного языка, 218 который в своем лексическом составе по крайней мере наполовину является церковнославянским. А. А. Шахматов выделяет в современном русском литературном языке и в разговорном 12 групп славянизмов на основе фонетических, морфологических, словообразовательных и семантических признаков, в качестве примеров приводит свыше тысячи славянизмов, которые «обнажают» церковнославянский «остов» современного литературного языка: Неполногласные сочетания (благо, бремя, время, глас, враг). Сочетания ра, ла в начале слова (раб, раба, работать, расти, разум, ладия). Группа жд вместо ж (вождь, невежда, надежда, чуждый). Аффриката щ вместо ч (мощь, вещь, помощь, общество). Гласная е, не перешедшая в о (крест, перст, жертва, вред). Начальное ю вместо у (юный, юноша, юг). Твердое з вместо мягкого (польза, состязательный, непритязательный). Гласные о, е на месте слабых ъ, ь (купеческий, греческий, человеческий, состав, соблюдать, вовлекать, множество). Гласные ы, и на месте напряженных ъ, ь (старый, добрый, великий, долгий, пение, воскресение, ночию). Формы прилагательного в род. единственного, именительно- винительном множественного и др. (другаго, Живаго, добрыя). Элементы церковнославянского словообразования (-тель, -тельный, тельность, тельство, -ствие, -ство (с ударением на корне), -ество, -ес, 219 -ение, -ание, -ащий, -ущий,, -нный, -вший, -вшийся, приставка из-, сложные по составу слова). Церковнославянская лексика (кадить, стезя, церковь, буква) (Шахматов, 1941, с. 69, 90, 236). Концепция А. А. Шахматова не была поддержана всеми учеными. В ее справедливости были убеждены А. Е. Карский, Б. М. Ляпунов, А. И. Соболевский, Л. В. Щерба, Н. Н. Дурново, молодой В. В. Виноградов и ученые следующих поколений Б. О. Унбегаун, Г. Хюттель-Ворт, Н. И. Толстой, Б. А. Успенский и др.. Оппоненты А. А. Шахматова (С. П. Обнорский, М. Н. Петерсон, Ф. П. Филин, Л. П. Якубинский, Б А. Ларин, Н. А. Мещерский, В. В. Колесов и др.) считали, что в концепции А. А. Шахматова преувеличена роль церковнославянского языка в истории русского литературного языка во все периоды его развития. Приведем некоторые высказывания сторонников и противников концепции. Акад. Е. Е. Карский: Первая письменность на Руси явилась вместе с принятием христианства в X в. Так как языком богослужебных книг был язык церковнославянский, перешедший к нам от болгар, то естественно, что он лег в основу русского литературного языка. Однако же как ни велика была близость этого языка к русскому народному того времени, все же многое в нем казалось недостаточно понятным для русских, поэтому русские авторы (переводчики, переписчики) часто незаметно, а иногда и преднамеренно вносили особенности живой русской речи в литературный язык. Число этих черт со временем увеличивалось, но они не смогли церковнославянскую основу русского литературного языка. Акад. Б. П. Ляпунов: Теперь уже не подлежит сомнению, что литературный язык Киевской Руси в своей основе есть язык староболгарский, лишь постепенно принимавший восточнославянские элементы в передаче звуковых особенностей древнеболгарского языка, а также в формах склонения, спряжения, в словообразовании, в словаре и синтаксисе. Акад. Л. В. Щерба считал, что две трети словарного массива 220 современного русского литературного языка является по семантическому существу своему церковнославянским. Письменные задания: 1. Какой главный вопрос в проблеме происхождения древнерусского литературного языка не получил однозначного ответа в трудах ученых, занимавшихся и занимающихся историей русского литературного языка? 2. В какой работе акад. А. А. Шахматов наиболее полно изложил свою концепцию происхождения русского литературного языка? 3. Назовите основные положения концепции акад. А. А. Шахматова. 4. Что собой, по мнению акад. А. А. Шахматова, представляет современный русский литературный язык по отношению к церковнославянской традиции? 5. Назовите основные группы славянизмов, которые акад. А. А. Шахматов выделил в современном русском литературном языке? 6. Назовите имена ученых, которые поддерживали концепцию акад. А. А. Шахматова. Использованная литература: 1. Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка. 4-е изд. – М., 1941. –С. 60–70, 263. 2. Обнорский С. П. Очерки по истории литературного языка старшего периода. – М.; Л., 1946. Краткое обобщение см.: Обнорский С. П. Происхождение русского литературного языка // Обнорский С. П. Избранные работы по русскому языку. – М. 3. Виноградов В. В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка // Виноградов В. В. Избранные труды. История русского литературного языка. – М., 1978. – С. 134–140. 221 4. Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI – XVII вв.). Практическое занятие №2. Тема: Книжно-славянский тип древнерусского литературного языка Книжно-славянский тип использовался только для текстов Священного писания, литургики(тексты церковных служб), гимнографии (псалмы), агиографии (жития святых), гомилетики (проповеди), церковно-канонической письменности. К памятникам строгой нормы относятся «Изборник» 1076 г., «Слова» митрополита Илариона, Кирилла Туровского, Серапиона Владимирского, «Житие Феодосия Печерского», «Чтение о Борисе и Глебе», «Сказание о Борисе и Глебе» и др. Иларион – первый митрополит из русских (с 1051 года, но в 1054 митрополитом был уже грек Ефрем). «Слово о законе и благодати» дошло в списках XIV–XV вв. «Слово в новую неделю по пасце» Кирилла Туровского написано во второй половине XII, дошло до нас в списках XIII в. «Сказание о Борисе и Глебе» написано в начале XII в. (убийство произошло в 1015 г.). Древнейший список – в Успенском сборнике (XII–XIII вв.). Общие черты памятников книжно-славянского типа (примеры из «Слова в новую неделю по пасце» Кирилла Туровского и «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона, «Сказания о Борисе и Глебе») Лексико-фразеологические: 1. Сложения: благоверие, кумирослужение, душеполезныя, многомилостив ое,многописание, богоблаженныи, страстотерпьца, плододавец. 222 2. Отвлеченная лексика: мучение, естество, истина. Например, в «Слове на антипасху» Кирилла Туровского: поновление, удивление, устрашение, обновление, избавление, попрание и т. п. 3. Старославянизмы: злато, гласъ, страна, единъ, агньци, азъ. Например, у КириллаТуровского и Илариона встречаются только неполногласные варианты (врата, млеко, сдравии; кроме Володимер у Илариона), ра (работа, равьна, разумъ; у Илариона робичищ), много щ(дщерь, отвеща, аще, хощеши; особенно в причастиях). Даже в «Сказании о Борисе и Глебе» неполногласные формы явно преобладают (преже, глас, драгыи, престати, область, злато и мн. др.). Среди старославянизмов с щ (тещи, мощи, нощь, тысяща и др.) и нескольких десятков причастий с суффиксами ущ, -ащ всего 7 случаев с ч (2 ночь, 3 формы хотети, причьтуче,поступяче). Начальные е, а: единъ, агньци, азъ. 4. Грецизмы: евангелие, алтарь, келья, кедр, киноварь, попъ, трапеза. 5. Библейская фразеология: благодать божия, дух святыи, царствие небесное, христово стадо. 6. Нагнетание синонимичных слов: бѣ блаженыи тъ правьдивъ и щедръ, тихъ, крътък ъ, съмѣренъ (о Борисе); и сице ему стенющю и плачущюся, и слезами землю омачающю (Глеб). 7. Противопоставление, антонимы: благодать, истина, избавление, пакыбытие, благовѣрие – мракъ идольскыи, бѣсослугание, лесть идольская, идольскыи знои (Слово о законе и благодати). 8. Метафоры. В «Слове в новую неделю по пасце» язычество сравнивается с зимой, христианство – с весной, откуда метафоры зима греховная, зима языческого кумирослужения, лед неверия. Ряд метафор и аллегорий устойчивы, традиционны (в том числе и аллегория зимы с язычеством). 223 Образ пахаря – духовного учителя, просветителя, семя духовное, млеко учения. Морфологические: 1. Нестяженные формы прилагательных и имперфекта: великоуоумоу, идяаше, можааше. 2. Окончания на –я (-ѧ): всякоя утѣхы, всея земля, по вся дни, язык от жажа исыхаеть(Кирилл), от единоя жены, на овца пажити своея («Сказание»). В «Сказании» иногда встречаются с «ятем»: моеѣ, ветхоѣ. У Илариона только 1 положивыи душу за овцѣ. 3. Твердые окончания в 3 лице глаголов: хвалитъ, славятъ. Синтаксические: 1. «Дательный самостоятельный». 2. Развитая система сложноподчиненных предложений, обилие подчинительных союзов с четкой семантикой: а, ако же, акы, аще, бо, да, зане, иже, любо, понеже, егда и др. 3. Прямые повторы, подхваты, синтаксический параллелизм: «Образъ же закону и благодати Агаръ и Сарра, работнаа Агаръ и свободна Сара, работнаа прежде ти, потомъсвободнаа»; «Ты бѣ, о честна главо, нагыимъ одѣние; ты бѣ алчьныимъ кърмитель; ты бѣжаждущимъ утробѣ ухлажение; бѣ странныимъ покоище; «Увы ты ты бѣ вдовицамъ помощникъ, ты бѣбескровныимъ покровъ» мнѣ, свѣте очию моею, сияние и (Иларион); заре лица моего,бъздро уности моеѣ, наказание недоразумения моего! Увы мнѣ, отче и господине мой!» (Сказание о Борисе и Глебе). 4. Сравнение: «Красота воину оружие и кораблю ветрила, тако и правьднику почитание книжное» (Изборник 1076). Письменные задания: 1. Оригиналы славянских библейских переводов 224 2. Дайте определения гомилетика, следующим каноническая терминам: писание, агиография, (церковно-юридическая) письменность, христианская историография 3. Филологические критерии происхождения библейских переводов Использованная литература: 1. Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка. 4-е изд. – М., 1941. –С. 60–70, 263. 2. Обнорский С. П. Очерки по истории литературного языка старшего периода. – М.; Л., 1946. Краткое обобщение см.: Обнорский С. П. Происхождение русского литературного языка // Обнорский С. П. Избранные работы по русскому языку. – М. 3. Виноградов В. В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка // Виноградов В. В. Избранные труды. История русского литературного языка. – М., 1978. – С. 134–140. 4. Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI – XVII вв.). Практическое занятие №3. Тема: Народно-литературный тип древнерусского литературного языка Актуальной проблемой лингвистики является проблема происхождения и характера древнерусского литературного языка. По этой проблеме высказаны разные точки зрения, подчас противоположные, и выдвинуты различные доводы в их обоснование. Трудность решения её объясняется как объективными, так и субъективными причинами. К первым относится прежде всего своеобразие обусловленное культурно-языковой распространением на 225 ее ситуации в территории Древней Руси, в веках Х-ХI письменности на старославянском языке. Напомним, что старославянский язык–это древнейший литературно-письменный язык славян, зафиксированный в памятниках Х-ХI в, продолжавший литературную традицию переведенных в ХI в. выдающимися славянскими просветителями Кириллом (Константином) и Мефодием и их учениками с греческого языка христианских церковных книг. Таким образом, возникшую ситуацию можно трактовать как старославянско-древнерусское двуязычие, следствием которого явилась неоднородность в языковом отношении письменных текстов, в которых с разной степенью активности употребляются старославянские по происхождению и собственно древнерусские (восточнославянские) языковые элементы. К субъективным причинам относится отсутствие общепризнанных критериев таких понятий, как обработанность, нормированность, применительно к языку древнекиевской (донациональной) эпохи, а отсюда и различные оценки одних и тех же фактов, при которых определенные тексты признаются одними исследователями как входящие в сферу литературного языка, а другими как находящиеся вне сферы литературного языка. В русистике широкое распространение получила теория, согласно которой древнерусский литературный язык возник на базе старославянского языка. Эту теорию наиболее полно разработал академик А. А. Шахматов (1864–1920). В современном русском первичными старославянские элементы, восточнославянские элементы. народные происхождения литературном древнерусского языке А. А. Шахматов вторичными, Концепция литературного считал позднейшими, старославянского языка по разному обосновывается и в работах некоторых современных авторов (Б. Унбегаун, Н. И. Толстой, Б. А. Успенский и др.). В 40–50-е годы широкую известность приобрели взгляды академика С. П. Обнорского (1888–1962), обобщенные в его книге «Очерки по истории русского литературного языка старшего периода» (1946). Исследовав язык таких древнерусских памятников, как «Русская правда», «Слово о полку Игореве», «Поучение Владимира Мономаха», «Моление Даниила Заточника», С. П. Обнорский сделал вывод о 226 том, что древнерусский литературный язык возник на базе живой восточнославянской речи и лишь позднее (с XIV в.) столкнулся с церковнославянским (по происхождению старославянским) языком. Концепция С. П. Обнорского о самобытном происхождении древнерусского литературного языка диаметрально противоположна концепции А. А. Шахматова. В 1958 году академик В. В. Виноградов (1894–1969) выступил в Москве на VI Международном съезде славистов с докладом «Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка», в котором выдвинул концепцию о том, что в результате взаимодействия старославянского и народного (восточнославянского, древнерусского) языков возникли два типа древнерусского литературного языка — книжно-славянский, базировавшийся на старославянском языке, и народно-литературный, базировавшийся на народном древнерусском языке. Оба типа литературного языка были не только противопоставлены друг другу, но и взаимодействовали между собой. Теория В. В. Виноградова нашла отражение в ряде вузовских программ и учебных пособий по истории русского литературного языка (книги А. И. Горшкова, Е. Г. Ковалевской, М. А. Кустаревой, Л. В. Судавичене, Н. Я. Сердобинцева и Ю. Г. Кадалькова, П. Филковой и др.). Книжно-славянский тип культивировался главным образом в письменности, обслуживающей церковно-религиозную сферу. К произведениям этого типа относятся, в частности: сборник сочинений религиозно-поучительного характера «Изборник 1076 г». сочинения проповеднической литературы — «Слово о законе и благодати» киевского митрополита Иллариона, «Слово в новую неделю после Пасхи» Кирилла, епископа Туровского, проповеди Серапиона Владимирского; сочинения житийной литературы — «Житие Феодосия Печерского», «Чтение о Борисе и Глебе», «Сказание о Борисе и Глебе», «Житие Александра Невского», Житие Аврамия Смоленского», многочисленные сочинения церковно-религиозного характера. К народно-литературному типу относятся произведения светской литературы, повествовательные, исторические сочинения. В их числе: 227 «Поучение Владимира Мономаха», «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника», «Повесть о разорении Батыем Рязани», «Слово о погибели Русской земли», летописный свод «Повесть временных лет», Новгородская первая летопись XIII-XIV вв., «Повесть о походе Игоря Святославовича на половцев» по Киевской летописи и др. В количественном отношении памятники народно-литературного типа сохранились значительно хуже, чем памятники книжно-славянского типа. С середины XIX в. и до 30-х гг. XX в. господствующей была гипотеза о церковнославянской основе русского литературного языка. Согласно этой гипотезе, древнерусский литературный язык в своем зарождении был церковнославянским, пришедшим на Русь в связи с принятием христианства, в который постепенно проникали восточнославянские элементы. Этот взгляд на истоки русского литературного языка был высказан в работе И. И. Срезневского «Мысли об истории русского языка». Он аргументировал свое мнение тем, что церковнославянский язык был особенно близок к древнерусскому. Но данный аргумент представляется недостаточно весомым, если иметь в виду, что в ту пору все славянские языки были близки друг другу. Наиболее полное отражение гипотеза о церковнославянской основе русского литературного языка получила в трудах А. А. Шахматова. Он решительно возводит современный русский язык к церковнославянскому: «По своему происхождению русский литературный язык — это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению своему древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший свое иноземное обличие». Сопоставив функционирование церковнославянского языка на русской почве с аналогичным использованием латыни в качестве литературного языка у народов Западной Европы в средние века, А. А. Шахматов утверждал, что с церковнославянским языком в России дело обстояло иначе: из-за его близости к русскому языку он никогда не был чужд народу, как средневековая латынь германцам и западным славянам. С первых лет своего существования на русской почве церковнославянский язык 228 ассимилируется русской народной речи — ведь говорившие на нем люди не могли отграничить ни свое произношение, ни свое словоупотребление от произношения и словоупотребления усвоенного ими церковнославянского языка. Как доказывают письменные памятники XI в., уже тогда произношение церковнославянского языка обрусело, утратило чуждый русской речи характер; уже тогда русские люди обращались с церковнославянским языком как со своим достоянием, не прибегая к помощи иностранных учителей для его усвоения и понимания. Письменные задания: 1.Какие коммуникативные потребности удовлетворял народно-литературный тип ДРЛЯ (сферы употребления)? 2. Укажите темы, жанры и языковые особенности народно-литературного типа древнерусского литературного языка. Вопрос о статусе делового языка (ДЯ). 3.Какие языковые источники обусловили многообразие текстов народнолитературного типа древнерусского литературного языка? 4. Установите общее и разное в языке памятников народно-литературного типа. Какие особенности развития русского литературного языка Киевской Руси они отражают? Литература: 1.Виноградов В. В. История русского литературного языка. Избранные труды. М. 1978. 2.Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVIIXIX вв. М. 1982. 3.Горшков А. И. История русского литературного языка М. 229 1962. Практическое занятие №4. Тема: Деловой язык Древней Руси Деловые документы возникли на Руси вскоре после появленияя письменности. Историки ЛЯ полагают, что многие законы сложились и закрепились в устной форме в дописьменный период в письменности были зафиксированы готовые обработанные тексты. В посольских договорных, воинских речах выработались деловые термины и устойчивые выражения, которые сразу были усвоены и умножены писцами в княжеских канцеляриях. В основе ДП – живой древнерусский язык. Как отмечает И. С. Улуханов, результаты подсчетов свидетельствуют, что славянизмы – такое же редкое явление в деловых памятниках, как народно-разговорные слова и выражения в памятниках церковно-книжных. Среди юридических документов Древней Руси особое место занимает «Русская правда» — закрепленный в письменности свод законов, выдающийся памятник древнерусской литературы и древнерусского литературного языка. «Русская правда» — оригинальный памятник древнерусской письменности XI в., но подлинник этого произведения до нас не дошел; мы располагаем списками, самые ранние из которых относятся к XIII в. В языке «Русской правды» нашла свое выражение живая речь восточных славян, а также письменная речь княжеских канцелярий. Язык древнейшего списка «Русской правды» (Синодальный список 1282 г.) всесторонне изучен; он получил исчерпывающее освещение в работе С. П. Обнорского «Русская правда» как памятник русского литературного языка». Всесторонний лингвистический анализ этого памятника (лексика, морфология, синтаксис, фонетика) привел С. П. Обнорского к мысли о том, что данный список создан на древнерусском языке, что элементы церковнокнижной речи здесь ничтожны. Близость языка «Русской правды» к разговорному языку восточных славян подчеркивалась и А. М. Селищевым: «Когда говорили о воровстве, о драке, о вырванной бороде, о разбитом в кровь лице, применялась 230 и соответствующая речь — речь обыденной жизни. ...Не только стиль, но и точность содержания деловой речи, документальная точность требовала применения соответствующих слов — слов русских определенного значения» Письменные вопросы: 1. Письменные памятники, относящиеся к деловому типу древнерусского литературного языка. 2. Соотношение древнерусских и старославянских языковых элементов в деловых памятниках. 3. Язык «Русской правды». 4. Формуляр грамот разного типа (зачин, концовка, устойчивые формулы). Литература: 1. Камчатнов А.М. История русского литературного языка. – М., 1992. 2. Горшков А.И. Теория и история русского литературного языка. - М., 1984. Практическое занятие №5. Отражение второго южнославянского влияния в памятниках книжнославянского типа литературного языка Московской Руси Влияние языка южнославянской церковной литературы на язык русских памятников XV–XVII веков большинство исследователей называют вторым южнославянским влиянием (первое относится ко времени X–XI веков – периоду крещения Руси). Развернутое обоснование эта теория получила в трудах И.В. Ягича и А.И. Соболевского, объяснявших изменения в русском литературном языке Московского государства влиянием южнославянской 231 письменности. Исследователи более позднего времени принимают термин «второе южнославянское влияние», но объясняют изменения в литературном языке XV–XVII веков не только внешними, но и местными, внутренними причинами. Необходимо различать два процесса, второе южнославянское влияние и архаизацию русского литературного языка книжниками XV–XVII веков, хотя оба процесса тесно связаны друг с другом. Второе южнославянское влияние – внешний про- цесс, отразившийся на внешнем облике русских книг. Это изменение русской графики и орфографии под влиянием болгарской и сербской, испытавших, в свою очередь, влияние греческого алфавита и орфографии, «которая вообще приобретает принципиальное и самостоятельное значение в этот период, поскольку именно здесь наиболее наглядно проявляется связь с южнославянской традицией». Кроме того, возможно, имелось и непосредственное греческое влияние на внешний облик русских книг, так как в Москов- ском государстве церковники, книжники продолжают за- ниматься переводами греческих сочинений. Второе южнославянское влияние сказывается в восстановлении букв, не обозначающих звуков живой русской речи XV–XVII веков: ѫ, ѧ, ω (омега), ѯ (кси), ѱ (пси), Ѳ (фита), ѵ (ижица), в употреблении и смешении ь и ъ, также не обозначающих живых звуков в исследуемый период. Письменные вопросы: 1. Второе южнославянское влияние повлекло ряд преобразований в области графики. 2. Резко выраженное противопоставление 2х типов письменного языка: приказно-деловой, обслуживающий светскую письменность литературно-книжный язык, язык богослужебных книг. 3. Тенденции наметились в связи со 2м южно-славянским влиянием. 232 и Литература: 1.Виноградов В. В. История русского литературного языка. Избранные труды. М. 1978. 2.Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVIIXIX вв. М. 1982. 3.Горшков А. И. История русского литературного языка М. 1962. Практическое занятие № 6 Развитие народно-литературного типа языка великорусской народности Несмотря на то, что государственный деловой язык XV-XVII в. приобретает более стройную грамматическую форму, тексты «Судебники» (законодательных актов Московской Руси XV-XVII вв.) показывают, что основной единой языковой нормы в современном понимании этого слова не существовало. В языке великорусской народности новое сосуществовало со старым, «традиционно-книжные элементы употреблялись одновременно с формами живой разговорной речи, старославянские по происхождению формы стояли рядом с восточно-славянскими». Но всё же большинство исследователей подтверждают, что в течение XV-XVII вв. складываются многие современные грамматические нормы, отличающие язык великорусской народности от языка древнерусской народности, или живой речи восточных славян X-XIII вв. Впервые эти нормы были отмечены в «Русской грамматике» англичанина Генриха Лудольфа в 1696 г., в которой он попытался воссоздать на основе разговорного языка грамматическую схему языка Московии. 233 Генрих Лудольф выводит на основе своих наблюдей следующие грамматические закономерности: 1) имена существительные с основой на твёрдый и мягкий согласный склоняются одинаково (женъ, землъ). (Нет двух типов склонений имён существительных мужского, среднего и женского рода); 2) звательный падеж совпадает с именительным: жена (не жено), город (не городе); 4) В разделе «Глагол» приводится современная система спряжения глаголов и три категории времени: настоящее, прошедшее и будущее, при этом для прошедшего времени указывается только одна форма, которая «по правилу оканчивается на –л и образует во всёх трёх лицах форму женского рода на – ла: как я здълалъ (мужчина); я здълала (женщина)»;[ 5) для глаголов второго лица единственного числа настоящего времени указывается форма с флексией – ешь, – ишь (не – ши): здълаешь, будешь, въришь; Письменные вопросы: 1. Синтаксис языка великорусской народности 2. Лексический состав языка великорусской народности 3. Чем отличается литературный язык нации от литературного языка народности? Какие условия формирования нации и национального языка можно выделить? 4. Какие условия ограничили сферы использования церковнославянского языка и усилили влияние народных элементов языка и просторечия (на примере бытовых повестей и произведений протопопа Аввакума). Литература: 234 1. Р. И. Аванесов, Проблемы образования языка великорусской народности. Вопросы языкознания, 1955. 2. Академик В. В. Виноградов, Вопросы языкознания, 1971. 3. К. С. Аксаков, Ломоносов в истории русской литературы и русского языка, М., 1846. Практическое занятие № 7 Приказный язык Московской Руси Факт возникновения на северо-востоке Руси в этот период сильного централизованного государства способствовал развитию еще до образования великорус-ской нации наряду с книжно-литературным языком и другой разновидности русского письменного языка -- делового («приказного», от названия канцелярий -- при-казов) государственного языка Москвы, общепонятного и тесно связанного с живой народной речью. Здесь, несомненно, сказалась и традиция делового языка киев-ского периода, с которой, очевидно, связаны и некоторые архаические, элементы в деловых документах Москвы. Однако в целом деловой язык Московского государства не может выводиться из этой традиции: он развивался на основе живого московского говора XIV--XVII вв. Важно отметить еще одну черту делового языка Мо-сквы-- его общегосударственный характер и значитель-ную степень обработанности и нормализованности. Этот язык противопоставлен не только книжному церковно-славянскому, но в значительной мере и языку местных деловых письменностей, отражавших диалектную раз-дробленность языка феодальной Руси. Наличие мощного централизованного государства, даже при отсутствии еще подлинных национальных связей, обусловило победу московской нормы делового языка над местными, областными тенденциями в письменности: это сказалось в постепенном вытеснении в деловой письмен235 ности других городов диалектных черт, что свидетель ствует о том, что примерно к XVI в. московский приказный язык «становится единым общегосударственным языком Московского царства». Деловой язык Московской Руси основан на живой речи, на живом московском говоре. Московские грамоты и другие памятники деловой письменности фиксируют появление в языке складывающейся в тот период вели-корусской народности новых слов, не известных языку более ранних эпох. Так, исследователи приводят слова крестьянин (ср. более раннее смерд, сохранившееся в рассматриваемый период в новгородских грамотах), пашня, платье, кружево, камка, ожерелье, атлас, бархат, мельник, лавка, деревня, изба, алтын, деньга (но не раннее куна), стрелок, блюдце, бадья, бугай, пуговицы и др.; среди этих слов есть и тюркизмы, проникшие в живую речь русских людей (например, алтын, деньга). Отчетливо обнаруживается близость делового языка к народноразговорной речи в грамматике. Анализ памятников этого рода рисует выразительную картину развития грамматической системы русского языка. Так, в приказном языке воплощена новая, складывающаяся в этот период в народном языке система склонения су-ществительных, что отражено в фактах унификации разных старых типов склонения, в выдвижении рода как основы для новой группировки существительных, в отсутствии категории двойственного числа, отсутствии особой звательной формы, в росте форм родительного и местного падежей на -у («много прохладу», «на бере-гу») и др. Письменные задания: 1. Синтаксис приказного языка. 2. Книжное влияние в приказном языке. 3. Богатейшая юридическая, государственная приказного языка. Литература: 236 терминология 1.Виноградов В. В. История русского литературного языка. Избранные труды. М. 1978. 2.Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVIIXIX вв. М. 1982. 3.Горшков А. И. История русского литературного языка М. 1962. Практическое занятие № 8 Развитие литературного языка во второй половине XVI-XVII в.в. XVII в. справедливо признается началом нового периода русской истории. К этому времени складываются те экономические связи между ранее разрозненными русскими предпосылкой образования областями, русской которые нации и становятся главной превращения русского литературного языка из языка, обслуживавшего потребности древнерусской (а затем великорусской) народности, в русский национальный литературный язык. Согласно учению марксизма-ленинизма, нация рассматривается как историческая категория определенной эпохи, а именно эпохи разложения феодализма и становления капиталистического строя. В работе В. И. Ленина “О праве наций на самоопределение” раскрыты основные признаки формирующейся нации и ее языка: “Во всем мире эпоха окончательной победы капитализма над феодализмом была связана с национальными движениями. Экономическая основа этих движений состоит в том, что для полной победы товарного производства необходимо завоевание внутреннего рынка буржуазией, необходимо государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе. Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственное 237 развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму, торгового оборота, свободной и широкой группировки населения по всем отдельный классам, наконец—условие тесной связи рынка со всяким и каждым хозяином или хозяйчиком, продавцом и покупателем”, Таким образом, признавая единство языка и беспрепятственное его развитие одним из важнейших условий для формирования национальных экономических связей, Ленин, как нам кажется, вычленяет в процессе складывания наций три исторических момента, которые могут не совпадать во времени. Это, во-первых, “государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке”. Такое сплочение осуществляется уже в XVI в. и окончательно закрепляется в истории России к XVII в., вовторых, устранение препятствий в развитии языка и, в-третьих, закрепление его в литературе. Однако “устранение всяких препятствий” для развития русского народно-разговорного языка в качестве языка литературного, “закрепление его в литературе” в XVII в. не смогло произойти. Для этого потребовалось еще по крайней мере полтора столетия. Таким образом, сложение русского национального литературного языка может рассматриваться как длительный процесс, охватывающий приблизительно полтора—два века, середины XVII по начало XIX в., когда в эпоху Пушкина происходит подлинное закрепление русского народно-разговорного языка в литературе. Формы и пути перехода от языка народности к языку нации могут быть различны. В работах К. Маркса и Ф. Энгельса намечено три главных пути развития языков. В “Немецкой идеологии” мы читаем: “Впрочем, в любом современном развитом языке естественно возникшая речь возвысилась до национального языка отчасти благодаря историческому развитию языка из готового материала, как в романских и германских языках, отчасти благодаря скрещиванию и смешению наций, как в английском языке, отчасти благодаря 238 концентрации диалектов в единый национальный язык, обусловленной экономической и политической концентрацией”. В процессе формирования русского национального языка главную роль сыграли как “историческое развитие языка из готового материала”, причем таким готовым материалом послужил в данном случае древнерусский литературно-письменный язык, так и прежде всего “концентрация диалектов в единый национальный язык”. В связи с этим может быть поставлен вопрос о диалектной базе русского национального языка. Традиционно такой базой признавался средневеликорусский, переходный говор Москвы. В начале 1950-х годов стало принятым говорить об орловско-курском диалекте как об основе русского национального языка. Однако и это положение, не подтверждающееся данными диалектологии и истории русского языка, было отброшено. В последние годы сама проблема диалектной базы формирующегося национального языка на основе какого-либо одного конкретного диалекта кажется неправомерной, и преобладающим становится представление о сложении национального языка на основе не одного какого-либо диалекта, а на взаимном их слиянии, т. е. сама “концентрация диалектов” рассматривается в качестве подлинной основы формирования единого национального языка. Для русского языка это положение может быть подтверждено исследованиями Б. А. Ларина, Ф. П. Филина, С. И. Коткова и др. Однако, как нам кажется, выдвижение на первый план представления о концентрации диалектов как о единственной подлинной диалектной базе складывающегося языка нации не противоречит признанию основой русского национального языка именно московского говора. Ведь этот последний и сам выступает прежде всего как результат концентрации диалектов, поскольку он по своей природе является смешанным, переходным, средневеликорусским, объединившим в себе основные черты северно- и, южновеликорусских диалектов. Признание говора Москвы основой русского национального языка вытекает как из внеязыковых факторов, так и из собственно лингвистических доводов. Это говор, которым 239 пользуется население города, являющегося в течение почти восьми веков экономическим, политическим и культурным центром русского народа. И вместе с тем это говор, лишенный резких диалектных отклонений от общеязыковой нормы, понятный в одинаковой степени как жителю севера, так и обитателю юга. Все это и дает возможность московскому говору постепенно расширять границы своего территориального распространения по мере вовлечения в общенациональное единство представителей различных диалектных групп. Письменные задания: 1. Преобразование русской языковой ситуации во второй половине XVII века. 2. Новое осмысление оппозиции церковнославянского и русского языков (в трудах А.И.Соболевского, В.В.Виноградова, Б.А.Ларина, А.И.Горшкова, Б.А.Успенского и др.). 3 . Третье южнославянское влияние и книжно-письменная традиция "московского барокко". 4.Роль "киевских старцев" в развитии литературного языка. 3. Установка на "простоту" и понятность языка, ее реализация в текстах, написанных на гибридном церковнославянском языке. Литература: 1.Кречмер А. Актуальные вопросы истории русского литературного языка // Вопросы языкознания, 1995, № 6. С. 96-123. 2. История лексики русского литературного языка конца XVII — начала XIX века.М., 1981. 240 3. Ремнева М.Л. Еще раз о типах (видах, стилях) древнерусского литературного языка // Вестник МГУ. Серия 9: Филология. 1995. Практическое занятие № 9 Литературный язык Петровской эпохи Небольшой отрезок времени — конец XVII в. и первая треть XVIII в. — вошел в историю под названием «эпохи петровских преобразований». Именно эта эпоха оказалась важным этапом в истории русского литературного языка. Петровские преобразования затронули основные сферы общественной жизни России (экономической, социальной, политической, культурной). Происходит оживление промышленной деятельности и торговли, развиваются ремесла, сельское хозяйство. Преобразования распространяются на систему управления, на административное устройство, на военно-морское дело, на образование и т. д. Для России этот период оказался равнозначным европейскому Ренессансу. просветительскому, В своих гуманистическому реформах Западу. Петр Это I было тяготел к неизбежно исторически. В соответствии с новыми тенденциями в России складывалось и совершенно новое мировоззрение. С огромной силой проявился интерес к наукам и в частности к точным наукам. Постепенно утверждается в связи с этим вера в силу человеческого разума, который становится мерилом всего. «И это мерило постепенно, незаметно оттесняет на второй план многие традиционные религиозные представления. Авторитет церкви заменяется авторитетом государства, подчинившего себе церковную власть». Петр I и его сподвижники активно поощряли развитие образования. В это время возникают первые гимназии и так называемые «цифирные школы» — училища, в которых основное место занимает преподавание точных наук. Первой светской специальной школой в России была школа математиконавигацких наук, основанная в 1700 г. (с 1715 г. - Морская 241 академия в Петербурге). Заиконоспасское московское училище преобразовывается в высшее учебное заведение — Славяно-греко-латинскую академию. В это время были составлены и переведены разнообразнейшие учебники и научно-популярные книги, напр.: «Арифметика» Л. Магницкого, «География генеральная» Б. Варения, «Наука статистическая или механика» Г. Г. Скорнякова-Писарева, «Разговор о множестве миров» Фонтенелля и т. д. За время царствования Петра I было издано более 600 различных названий книг, в большинстве своем светских. Особое место среди напечатанных книг занимали грамматики и словари, которые сыграли определенную роль в распространении филологических знаний, в упорядочении правописания и в научной разработке русской лексики. «Грамматика» Ф. Поликарова (1721) и «Грамматика славенская в кратце собранная в греко-славянской школе, яже в великом Нове Граде при доме Архиерейском» Ф. Максимова (1721 и второе издание в 1723) были грамматики «словенские», в которых русский язык все еще не отделялся от церковнославянского и не сопоставлялся с ним. В Петровскую эпоху появляются ряд словарей иностранных, которые преследовали обычно две задачи: одна — объяснить новые необходимые иноязычные термины, другая — противопоставить излишним иностранным словам русские, напр.: «Лексикон вокабулам новым по алфавиту», «Толкование иностранных речей» (приложение к первому изданию «Генерального регламента») и др. Все расширяющиеся связи русского государства с другими народами обусловили развитие переводческого дела, распространение преподавания иностранных языков и составление разнообразных двуязычных и многоязычных словарей, напр.: «Лексикон треязычный, сирень речений славенских эллиногреческих и латинских сокровище. . . » Ф. П. Поликарпова (1704), «Немецко-латинский и русский лексикон купно с первыми началами русского языка к общей пользе при императорской Академии наук печатню издан» (1731), «Книга лексикон, или собрание речей по алфавиту с российского на голландский язык» (1717). 242 В 1703 г. стала выходить первая русская печатная газета «Ведомости», сыгравшая определенную роль в постепенном формировании общественнопублицистического стиля. Вводится новый календарь (юлианский), который был принят тогда во многих странах Европы. В 1710 г. была проведена реформа азбуки. Кириллица была существенно преобразована: начертание букв было округлено (в соответствии с русским рукописным нецерковным письмом и графикой применявшихся в то время в Европе шрифтов), устранены были лишние буквы, как, напр., омега, пси, кси, юс большой, юс малый и др., были устранены титла, введена была в алфавит буква э. Новая гражданская азбука стала применяться при печатании всех светских книг, а старая кириллица продолжала употребляться только в богослужебных книгах. «Создание светской азбуки обозначало резкое размежевание светской литературы с церковно-богословской. Реформа азбуки дала возможность светской письменности освободиться от старых традиционно-книжных норм» Письменные вопросы: 1. Нормализация и кодификация норм в языке Петровской эпохи. 2. Реформа азбуки. 3. Попытки нормализации языка и в публицистических текстах. Литература: 1.Кречмер А. Актуальные вопросы истории русского литературного языка // Вопросы языкознания, 1995, № 6. С. 96-123. 2. История лексики русского литературного языка конца XVII — начала XIX века.М., 1981. 3. Ремнева М.Л. Еще раз о типах (видах, стилях) древнерусского литературного языка языка // Вестник МГУ. Серия 9: Филология. 1995. 243 II. САМООБРАЗОВАНИЕ № 1. Тема Коллоквиум по теме «Современные коцепции происхождения древнерусского литературного языка» 2. Презентация «Древнерусские лицевые рукописи» 4 ч. 3. Подготовка реферата «Берестяные грамоты как источник изучения истории русского языка» 4 ч. 4. Подготовка кластера «Деловой язык Древней и Московской Руси» 4 ч. 5. Подготовка учебной дискуссии «Племика о слоге русского литературного языка в предпушкинский период» 4 ч. 244 Часы 4 ч. 6. Составление кластера « А.С.Пушкин – основоположник современного русского литературого языка» 4 ч. 7. Коллоквиум «Пушкинские традиции в творчестве М.Ю.Лермонтова» 4 ч. 8 Коллоквиум «Пушкинские традиции в творчестве Н.В.Гоголя» 2 ч. Всего: 30 ч. III. ГЛОССАРИЙ Структурные элементы языка – это фонетика, лексика, грамматика. Дифференциация – различие отдельного, частного при рассмотрении, изучении чего-нибудь. Литературный язык – обработанная форма общенародного языка, обладающая письменно закреплёнными нормами. Жанр– род произведений в области какого-нибудь искусства, характеризующийся теми или иными сюжетными и стилистическими признаками. Например, литературный жанр. Критерий– мерило оценки, суждения. Койне– единый общий язык, созданный из отборных диалектов. 245 Крещение – христианский обряд принятия кого – нибудь в число верующих, приобщение к церкви. Христианство – религия, в основе которой лежит культ мифического Иисуса Христа. Житие– повествование о чьей – нибудь жизни. Например, жития святых. Реформа – преобразование, изменение, переустройство чего – нибудь. Редуцированные – ослаблённые, ъ, ь, безударные. Палатализация – смягчение согласных (г, к, х) в соседстве с гласными переднего ряда. Эволюция – развитие. Автономия – самоуправление, независимость в управлении. Азбука– совокупность букв, принятых в данной письменности, располагаемых в установленном порядке, алфавит. Дублет – второй экземпляр. Калька – слово или выражение, образованное путём буквального перевода иноязычного слова. Шаблон – общеизвестный, избитый образец, трафарет. Сатира – 1. обличающая, бичующая ирония. 2. литературное произведение, обличающее отрицательные явления действительности. Эпиграмма – короткое сатирическое стихотворение. Проповедь – 1. речь религиозно – назидательного содержания. 2. распространение каких – нибудь идей, взглядов. Роман – большое повествовательное художественное произведение со сложным сюжетом. Эстетика – философская дисциплина, изучающая выразительные формы, соответствующие представлениям о прекрасном, безобразном, возвышенном, низменном. Ода – торжественное стихотворение, посвящённое какому – нибудь историческому событию или герою. 246 Просторечие – слова и грамматические формы массовой городской разговорной речи, используемые в литературном языке как стилистическое средство для придания речи шутливого, пренебрежительного, иронического, грубоватого оттенка. Стиль – совокупность приёмов использования средств общенародного языка для выражения тех или иных идей, мыслей в различных условиях речевой практики; слог. Натурализм – направление в литературе и искусстве, стремящееся только к внешнему точному, идейно неосмысленному копированию действительности. Жаргон – речь какой-нибудь социальной или иной группы, объединённой общими интересами, содержащая много отличных от общего языка слов и выражений. Дидактизм – наставительность, поучительность. Реакционеры – сторонники политической реакции, враги прогресса, демократии. Просвирня – женщина, занимающаяся выпечкой просвир. Колорит – 1. Соотношение красок в картине по тону, насыщенности по цвету. 2. Отпечаток чего – нибудь, совокупность особенностей (эпохи, местностей). Эзопов язык – выражение мыслей путём намёков, иносказаний по имени древнегреческого баснописца Эзопа (6 в. до н.э.) Просторечие – слова и грамматические формы массовой городской разговорной речи, используемые в литературном языке, как стилистическое средство для придания речи шутливого, иронического, грубого и т.п. оттенка. Публицистика – литература по общественно – политическим вопросам современности. Гуманный – человечный, отзывчивый, культурный. Риторический вопрос – приём ораторской речи, утверждение в форме вопроса. Экспрессия – выражение чувств, переживаний, выразительность. 247 Популяризовать – 1. сделать понятным, доступным. 2. распространить, сделать популярным. Пропаганда – распространение в массах и разъяснение каких – нибудь воззрений, идей. Пассивный – безучастный, безразличный к окружающей жизни. Дифференциация – разделение, расчленение на различные части целого, формы, ступени. Дипломатический (язык) – искусный и тонкий в отношениях с другими; тонко рассчитанный, уклончивый. Стабилизация – устойчивое положение, состояние. Лексикография – теория и практика составления словарей. IV. ПРИЛОЖЕНИЕ Тесты № 1 2 Тестовое задание Правильный ответ Как называется * Кириллица азбука, используемая большинством славянских народов? С именем, каких *Кирилла и двух братьев связано Мефодия возникновение старославянской письменности? Альтернатив ный ответ Альтернатив ный ответ Альтернати вный ответ глаголица Латиница Буквица Петра и Павла Ромула и Рема 248 Кия и Хорива 3 4 5 6 7 8 9 10 11 В какой форме выступает глагол “ быти “ при образовании сослагательного (условного) наклонения? Каким падежом переводится на современный русский язык обстоятельство причины, выраженное формой Тв.падежа :“учалабЂрушитися старостью” (Лавр.л.)? Сколько форм прошедшего времени (претерита) глаголов было в древнерусском языке? Найдите среди союзов подчинительный союз Найдите союзное слово среди подчинительных средств связи в сложных предложениях. Назовите группу, в которую вошли и знаменательные и служебные части речи. В каком веке началась утрата двойственного числа? Определите группу, состоящую из основных грамматических категорий именных частей речи в древнерусском языке. Диалект или говор какого древнеславянского языка является народно-разговорной основой *Аориста настоящего времени Иперфекта плюсквампе рфекта *родительны м п. именительны м п. дательным п. творительны м п. *4 2 3 5 *егда и Да но *Иже аще Егда яко *Существител предлог, союз ьное, местоимение союз, частица прилагатель ное, предлог *В XIV в. вXI в. вXII в. вXIII в. *Род, число, падеж род, число, время время, вид, наклонение падеж, наклонение, лицо *Древнеболга рского древнечешско го Древнесербск ого древнерусск ого 249 12 13 14 15 16 17 18 19 20 старославянского языка? Определите, родственником какого языка явился старославянский язык. Определите, является ли высказывание верным: «Старорусский язык – это язык русской народности, сформировавшийся на базе центрального диалекта Москвы» Какой падеж древнерусского языка сохранился в украинском и белорусском языках? Какая часть речи выделилась из класса существительных в древнерусском языке? Какая часть речи определяет форму рода согласуемых с ней других частей речи? Кем были братья Кирилл и Мефодий? Укажите, родственником какого языка был древнерусский язык? Укажите общепринятые наименования курса, посвященного развитию всего русского языка. К какой языковой группе праславянского (общеславянского) языка относится древнерусский язык? *Древнерусск ого греческого Латинского Провансальс кого *высказывани е верно высказывание неверно высказывание частично верно высказывани е носит спорный характер *Звательный местный инструменталь творительны ный й *Имя прилагательн ое Имя числительное местоимение глагол *Существител глагол ьное местоимение причастие *Греками римлянами славянами Тюрками *Старославянс греческого кого латинского провансальск ого *История русского языка историческая грамматика древнерусски й язык история русского литературно го языка *восточной северной, западной северовосточной северо – западной 250 Вопросы рубежного контроля 1. История русского литературного языка как самостоятельная научная лингвистическая дисциплина: терминологическое определение, признаки литературного языка, цель научной дисциплины, связь с лингвистическими и нелингвистическими научными дисциплинами. 2. Вопрос о происхождении русского литературного языка: проблема и её решение в трактовке учёных-филологов XIX (А.С. Шишков, П.А. Катенин, А.Х. Востоков, К.Ф. Калайдович, И.И. Срезневский) и ХХ вв. (академики А.А. Шахматов, С.П. Обнорский, В.В. Виноградов). 3. В чём принципиальная позиция академика В.В. Виноградова по вопросу происхождения русского литературного языка. 4. Два типа древнерусского литературного языка в теории академика В.В. Виноградова. 251 5. Исторические словари русского языка: история составления и современное состояние. 6. Периодизация истории русского литературного языка. 7. Древнерусский (общевосточнославянский) литературный язык: терминологическое определение, хронология, особенности. 8. Значение принятия Христианства для формирования восточнославянских национальных языков и культур. 9. Старославянский и церковнославянский языки: терминологическое определение, лингвистическая характеристика (в соответствии с генеалогической, типологической, социологической и ареальной классификациями языков), влияние на становление древнерусского литературного языка. 10.Соотношение между старославянизмами и исконно русскими словами, происходящими от одного праславянского корня. Признаки старославянизмов. 11.Роль старославянского и церковнославянского языков в становлении и развитии русского литературного языка в теории М.В. Ломоносова (Предисловие о пользе книг церковных …). 12.Литературный язык великорусской народности (старовеликорусский язык, язык Московской Руси): терминологическое определение, хронология, особенности. 13.Краткая история формирования восточнославянских языков. Лингвистическая характеристика современных восточнославянских языков (в соответствии с генеалогической, типологической, социологической и ареальной классификациями языков). 14.Предмет и задачи курса «История русского литературного языка». Связь курса с другими лингвистическими дисциплинами. Периодизация русского литературного языка. 252 15.Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. Литературный язык и диалект. Литературный язык и язык художественной литературы. 16.Вопрос о происхождении русского литературного языка. Современное состояние данной проблемы. 17. Основные различия в развитии литературного языка в донациональный и национальный периоды. 18.Общая характеристика языка древнерусской народности (конец X – XIVв.). 19.Церковно-книжный тип русского литературного языка эпохи Киевской Руси (конец X – XIV в.). 20.Народно-литературный тип русского литературного языка эпохи Киевской Руси (конец X – XIV в.). 21.Общая характеристика русского литературного языка эпохи Московской Руси (конец XIV – середина XVII в.). 22.Второе южно-славянское влияние. 23.Церковно-книжный тип русского литературного языка эпохи Московской Руси (XV – XVII вв.): Переписка И. Грозного и А.Курбского, «Грамматика» М.Смотрицкого, стихотворное творчество С.Полоцкого. 24.Ослабление позиций церковно-книжного типа русского литературного языка во второй половине XVII в. (сочинения протопопа Аввакума, сатирические повести). 25.Народно-литературный тип русского литературного языка эпохи Московской Руси (XV – XVII вв.): летописная литература, светские памятники, деловая письменность. 26.Деловой язык XVII в. – основа национального русского литературного языка. Жанры деловой письменности: эпистолярная. 253 статейная, приказная, 27.Язык Петровской эпохи. Противоречия языкового развития. Расширение словарного состава русского языка. Реформа графики Петром Первым. 28.Взгляды А.С.Пушкина на литературный язык и его развитие. 29.Литературно-языковая практика М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя, В.Г.Белинского как продолжение традиций А.С.Пушкина. 30.Основные тенденции развития русского литературного языка во второй половине XIX в. 31.Язык художественной литературы второй половины XIX столетия. 32.Развитие словарного состава и грамматической системы русского литературного языка во второй половине XIX в. 33.Русский литературный язык советской эпохи (1917 – 1991 гг.), основные тенденции развития. 34.Изменения в словарном составе и грамматической системе русского литературного языка в советскую эпоху. 35.Основные особенности развития русского литературного языка конца XX в. (80 –90-е гг.). 36.Предмет и задачи курса «История русского литературного языка». Связь курса с другими лингвистическими дисциплинами. Периодизация русского литературного языка. 37.Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. Литературный язык и диалект. Литературный язык и язык художественной литературы. 38.Вопрос о происхождении древнерусского литературного языка. Современное состояние данной проблемы. 39.Основные различия в развитии русского литературного языка в донациональный и национальный периоды. 40. Литературный язык древнерусской народности: церковно- книжный и народно-литературный типы русского литературного языка эпохи Киевской Руси(XI –XIV вв.). 254 41.Русский литературный язык эпохи Московской Руси (конец XIV – XVII вв.): языковая ситуация, типы литературного языка. Второе южнославянское влияние. 42.Деловой язык XVII в. – основа национального русского литературного языка. Разновидности деловой письменности: статейная, приказная, эпистолярная. Кодифицирующая роль «Уложения» 1649 г. 43.Русский литературный язык первой половины XVIII в. Петровская эпоха. Реформа графики Петром I. 44.Основные тенденции развития русского литературного языка в конце XVIII века (70–90-е гг.) – язык журналов и художественной литературы второй половины XVIII в. (А.П.Сумароков, Г.Р.Державин, А.Н. Радищев, Д.И.Фонвизин, Н.И.Новиков). 45.Пушкинский период в истории русского литературного языка (общая характеристика). Взгляды А.С.Пушкина на литературный язык и его развитие. 46.Основные тенденции развития русского литературного языка во второй половине XIX в. Лексикография и язык художественной литературы второй половины XIX в. 47.Русский литературный язык советской эпохи (1917–1991), языковая ситуация, основные тенденции развития. Изменения в словарном составе и грамматическом строе русского литературного языка в советскую эпоху. 48.Основные особенности развития русского литературного языка конца XX столетия (80 – 90-е гг.) – начала XXI в. 49.Проблема взаимодействия церковнославянской и древнерусской языковых стихий в типах литературного языка в донациональный период развития русского литературного языка. 50.Перенос церковнославянского языка на древнерусскую почву в связи с принятием христианства на Руси. 51.Основные функции церковнославянского языка в Киевской Руси в X в. 255 52.Адаптация церковнославянского языка к древнерусской языковой почве. 53.Сужение функций церковнославянского языка в XI в. и возникновение древнерусского литературного языка на своей национальной основе. 54.Языковая ситуация Древней Руси. Варианты итогового контроля Вариант №1 1. Понятие о литературном языке. Литературный и «нелитературный» язык. Языковая норма как историческая категория. 2. Современное состояние вопроса об истоках древнерусского литературного языка. 3.Разговорный язык Древней Руси. 4.Киевское койнэ, сферы его употребления, его значение в формировании древнерусского литературного языка. 5.Роль народно-поэтического творчества в формировании и развитии древнерусского литературного языка. Вариант № 2 1. Старославянский язык как общий литературный язык славян и его роль в развитии древнерусского литературного языка. 256 2. Богатство и многообразие древнерусского литературного языка как результат взаимодействия и взаимопроникновения русского разговорного, русского народно-поэтического и книжно-славянского начал. 3. Сферы употребления и типы древнерусского литературного языка. 4.Народно-литературный тип древнерусского литературного языка в летописном повествовании, «Поучении» Владимира Мономаха, «Слове о полку Игореве» и др. Памятниках. 5.Различия манеры изложения внутри народно-литературного типа языка. Вариант № 3 1.Складывание в XIV – XV вв. великорусской народности. 2.Структурные изменения в русском разговорном языке к XIV в. и обусловленное этими изменениями углубление различий между книжнославянским и народно-литературным типами языка, с одной стороны, и разговорным языком, с другой стороны. 3.«Деловой язык» Русского государства. 4.Разговорный язык Москвы как его основа. Язык Судебника 1497 г. 5. Вопрос о «втором южнославянском влиянии». Вариант № 4 1. Эволюция книжно-славянского типа языка. 2.Риторическая манера выражения («плетение словес») и распространение ее в религиозной литературе, а также в историко-повествовательной. 3.Книжно-славянский тип письма в сочинениях Нила Сорского и Максима Грека. 4. Развитие народно-литературного типа языка в повествовательной литературе. 257 5. Тенденции к проницаемости границ между разновидностями литературного языка и между литературным и «нелитературным» языком в XVI – начале XVII в. Вариант № 5 1. Складывание русской нации и формирование русского национального языка. 2.Основные различия развития литературного языка в донациональную и национальную эпохи. 3. Основные тенденции в развитии русского литературного языка во второй половине XVII в. 4. Сближение языка демократической литературы с разговорным языком. 5. Разрушение границ между книжно-славянским типом языка и разговорным языком. Вариант № 6 1.. Отражение особенностей «делового языка» в художественной литературе второй половины XVII в. 2. Развитие литературного языка во второй половине XVII в. 3.Преобразование книжно-славянского типа языка в светской литературе. 4.Деградация книжно-славянского типа языка в повествовательной литературе. 5. Петровское время и его значение для развития русского национального литературного языка. Реформа русской азбуки. Вариант № 7 1. Распад системы двух типов литературного языка в Петровскую эпоху. 2.Судьба «делового языка» в Петровскую эпоху. Его модификации в сферах повествовательной и научной литературы. 3. Западноевропейские заимствования и сферы их употребления в Петровскую эпоху. 4.Борьба с употреблением иностранных слов без надобности. 5.Противоречия в развитии литературного языка. 258 Вариант № 8 1. Первые шаги в упорядочении русского литературного языка в трудах в трудах великих учёных. 2. Ломоносовский период в истории русского литературного языка. «Российская грамматика» . 3. Стилистическая теория и действительное состояние русского литературного языка в середине XVIII в. 4. Язык прозаических и стихотворных произведений . 5. Значение деятельности в истории русского литературного языка. Вариант № 9 1. Общественные отношения во второй половине XVII в. и новые тенденции в развитии русского литературного языка. 2.Расширение народной основы литературного языка. 3.Обращение к разговорному языку демократических слоев населения как основе литературного языка в прозе. 4.Основоположник современного русского литературного языка. Взгляды Пушкина на литературный язык и пути его дальнейшего развития. 5. Принцип исторической народности как основополагающий принцип в пушкинской концепции литературного языка. Вариант № 10 1. «Открытие границы» между языком литературным и разговорным. Литературно-языковая практика . 2. Язык художественной прозы Пушкина. Язык поэзии Пушкина в его отношении к языку прозы. 3.Язык критико-публицистической и научной прозы Пушкина. 259 4. Преобразования в литературном языке и развитие реализма. 5.Основополагающая роль Пушкина в формировании языка реалистической художественной литературы. Вариант № 11 1. Закрепление и развитие пушкинских в литературном языке середины XIX в. Стихотворный и прозаический язык . 2. Изменения в стилевой системе русского литературного языка во второй половине XIX – начале XX в. 3. Широкое взаимодействие литературного языка с разговорным во второй половине XIX – начале XX в. Роль художественной литературы в этом процессе. 4. Изменения в лексическом составе русского литературного языка во второй половине XIX – начале XX в. 5. Усложнение стилевой системы языка художественной литературы во второй половине XIX – начале XX в. Вариант № 12 1. Система стилей литературного языка в наши дни и общие тенденции в развитии русского литературного языка. 2.Какие коммуникативные потребности удовлетворял народно-литературный тип ДРЛЯ (сферы употребления)? 3. Укажите темы, жанры и языковые особенности народно-литературного типа древнерусского литературного языка. 4.Вопрос о статусе делового языка (ДЯ). 5.Какие языковые источники обусловили многообразие текстов народнолитературного ипа древнерусского литературного языка? Вариант № 13 1. Понятие о литературном языке. Литературный и «нелитературный» язык. Языковая норма как историческая категория. 260 2. Современное состояние вопроса об истоках древнерусского литературного языка. 3.Разговорный язык Древней Руси. 4.Разговорный язык Москвы как его основа. Язык Судебника 1497 г. 5. Вопрос о «втором южнославянском влиянии». Вариант № 14 1.Какие коммуникативные потребности удовлетворял народно-литературный тип ДРЛЯ (сферы употребления)? 2. Укажите темы, жанры и языковые особенности народно-литературного типа древнерусского литературного языка. Вопрос о статусе делового языка (ДЯ). 3.Какие языковые источники обусловили многообразие текстов народнолитературного типа древнерусского литературного языка? 4. Установите общее и разное в языке памятников народно-литературного типа. Какие особенности развития русского литературного языка Киевской Руси они отражают? 5.Охарактеризуйте типы письменных памятников древнерусской эпохи развития русского литературного языка Вариант № 15 1.Назовите условия и источники, способствовавшие формированию русского литературного языка. 2.Связь возникновения письменности и литературного языка. 3.Точки зрения академиков И.И. Срезневского–А.А.Шахматова, С.П.Обнорского, В.В.Виноградова на проблему происхождения русского литературного языка. 4.Роль старославянского языка в истории русского литературного языка. 261 5.Какие исторические условия развития древнерусского литературного языка содействовали становлению и совершенствованию оригинальной светской древнерусской литературы? Вариант № 16 1.Предмет и задачи курса «История русского литературного языка». Связь курса с другими лингвистическими дисциплинами. 2.Периодизация русского литературного языка. 3. Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. 4.Литературный язык и диалект. 5.Литературный язык и язык художественной литературы. Вариант № 17 1. Старославянский язык и его прогрессивная роль в развитии русского литературного языка. 2.Источники письменности на Руси. 3.Вопрос о происхождении русского литературного языка. Современное состояние данной проблемы. 4. Основные различия в развитии литературного языка в донациональный и национальный периоды. 5. Общая характеристика языка древнерусской народности (конец X – XIVв.). Вариант № 18 1. Церковно-книжный тип русского литературного языка эпохи Киевской Руси (конец X – XIV в.). 2.Предмет и задачи курса «История русского литературного языка». Связь курса с другими лингвистическими дисциплинами. 3.Периодизация русского литературного языка. 262 4.Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. 5.Литературный язык и диалект. Литературный язык и язык художественной литературы. Вариант № 19 1.Вопрос о происхождении древнерусского литературного языка. 2.Основные различия в развитии русского литературного языка 3. Литературный язык древнерусской народности: церковно- книжный тип русского литературного языка 4. Второе южно-славянское влияние. 5. Разновидности деловой письменности: статейная, приказная, эпистолярная. Вариант № 20 1.Русский литературный язык первой половины XVIII в. Петровская эпоха. 2. Реформа графики Петром I. 3.Основные тенденции развития русского литературного языка в конце XVIII века 4.Пушкинский период в истории русского литературного языка (общая характеристика). 5.Взгляды А.С.Пушкина на литературный язык и его развитие. Вариант № 21 1.Предмет и задачи курса «История русского литературного языка». 2.Основные тенденции развития русского литературного языка во второй половине XIX в. 3.Русский литературный язык советской эпохи (1917–1991), языковая ситуация, основные тенденции развития. 4. Изменения в словарном составе и грамматическом строе русского литературного языка в советскую эпоху. 263 5.Основные особенности развития русского литературного языка конца XX столетия (80 – 90-е гг.) – начала XXI века. Вариант № 22 1. Предмет и задачи курса «История русского литературного языка». 2. Литературно письменный язык восточнославянской народности. 3. Литературно письменный язык великорусской народности (XIV- XVII в.в.). 4. Значение Петровской эпохи для развития литературного языка. 5.Общая характеристика деловой разновидности древнерусского литературного языка Вариант № 23 1. Народно-литературный тип древнерусского языка как наиболее полное воплощение своеобразия литературного языка древнерусской народности. 2.Языковая ситуация Киевской Руси. 3.Разнообразие и синтетический характер жанровых форм памятников народно-литературного типа. 4.Различия манеры изложения в пределах книжно-славянского типа литературного языка Древней Руси. 5. Разновидности деловой письменности: статейная, приказная, эпистолярная Вариант № 24 1. Типологические признаки разновидностей древнерусского литературного языка (народно-литературного и книжно-славянского типов, «делового языка»): а) сфера функционирования; б) языковая структура; 264 в) особенности употребления языковых средств и организации текста в соответствии с традициями народной и книжной культуры. 2. Важнейшие памятники книжно-славянского типа древнерусского литературного языка, их жанровые разновидности. 3. Различия манеры изложени.я в пределах народно-литературного типа языка. 4. Изменение соотношения литературного и разговорного языков Московского государства относительно периода Киевской Руси, его причины. 5. Различия манеры изложения в пределах книжно-славянского типа литературного языка Древней Руси. Вариант № 25 1. Общие и отличительные черты литературного языка периодов древнерусской и великорусской народностей. 2. ''Второе южнославянское влияние" в письменности Московской Руси. 3. "Реставрация старокнижных традиций" в литературном языке Московского государства; причины этого процесса. 4.Особенности стилистики «плетения словес». Произведения, написанные в этой манере. 5.Значение "второго южнославянского влияния" и стилистики Вариант № 26 1.Основные произведения (оригинальные и переводные), созданные в рамках народно-литературного типа разновидности языка в Древней Руси. 2.Разнообразие и синтетический характер жанровых форм памятников народно-литературного типа. 3. Литературно письменный язык великорусской народности (XIV- XVII в.в.). 265 4. Значение Петровской эпохи для развития литературного языка. 5.Общая характеристика деловой разновидности древнерусского литературного языка Критерий оценивания знаний Оценка Оценка Уровень знаний студентов 5 отлично - понимание и знание основ теоретического языкознания, - умение обобщать языковые факты, - способность к реферированию, аннотированию языкового материала, - умение логично, ясно, грамотно излагать свои мысли, -демонстрация навыков лингвистического анализа; -систематическое обогащение терминологического аппарата; 4 хорошо - понимание и знание закономерностей языкового развития; - недостаточное умение обобщать и сравнивать языковые факты, - недостаточная способность к самостоятельным теоретическим выводам, - наличие мыслительных, речевых ошибок в научной презентации учебного материала; 3 удовл. - слабое представление о предмете изучения; - неумение анализировать, обобщать языковые факт;, - неспособность к самостоятельному анализу лингвистического материала, - плохое владение базовыми лингвистическими терминами. 266 неудовл. 2 - незнание базового материала по курсу; - неумение ориентироваться в анализе языкового материала; - невладение терминологическим аппаратом. ОЦЕНОЧНАЯ ТАБЛИЦА ПО ВИДАМ КОНТРОЛЯ № 1 Виды оценивания Форма проведения Механизм выполнения Максимальная оценка Время выполнения 1- ый ПК Устно, письменно На основе программы проводится коллоквиум, студенты выполняют задания, упражнения. 5 Во время занятий Проходная оценка за 3-4-5 1 ИК Проводится после окончания всех занятий данной дисциплины. Составляются билеты, Практически по 5 вопросов в каждом. За каждый ответ на вопрос по 6 баллов. Всего – 30 баллов. Проходная оценка по ИК – 3-4-5 5 После занятий (по расписанию деканата) Список учебников и учебных пособий основной Основной: 1. 1.Борковский В.И. , Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка.- М., 2009 2. Минералов Ю.И. Введение в славянскую филологию. М., 2009 3. СоколянскийА.А. Введение в славянскую филологию.- Барнаул, 2009. 4. 4.Супрун А.Е.Праславянский язык. Старославянский язык. Церковнославянский язык. Минск. 2013. 5. Мочалова Т.И. Русская диалектология.- Саранск, 2009 6. Винокур Г.О. История русского литературного языка.- М.: Книжный дом «Либроком», 2010. 7. Ремнева М.Л., Дедова О.К. Старославянский язык.- М., 2004 8. Русская диалектология /Под ред. Л.Л.Касаткина.- М., Просвещение, 1989. Дополнительный 267 1. 1.Мирзиёев Ш.М. Тадкидий тахлил, катъий тартиб-интизом ва шахсий жавобгарлик – хар бир рахбар фаолиятининг кундалик коидаси булиши керак. Узбекистон Республикаси Вазирлар Махкамасининг 2016 йил якунлари ва 2017 йил истикболларига богишланган мажлисидаги Узбекистон Республикаси Президентининг нутки.// Халк сузи газетаси. 2017 йил. 16 январь, № 11. 2. Зинин С.И. , Мирочник Е.Ш. Введение в славянскую филологию – Ташкент, 1993. 3. Кондрашов Н.А. Славянские языки.- М.,1986. 4. Зинин С.И., Мирочник Е.Ш. Кирилл и Мефодий - великие славянские просветители. - Ташкент, 1996. 5. Ремнёва МЛ. История русского литературного языка. М., 1995. 6. Хабургаев Г.А. Старославянский — церковнославянский — русский литературный язык // История русского литературного языка в древнейший период. М., 1984. 7. Горшков А.И Теория и история русского литературного языка. – М., 1984. 8. Кедайтене Е.И. История русского литературного языка. – М., 1994. 9. Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. – Л., 1989. ( Ч. 1, главы 2 и 4 ). 10.Мещерский Н.А. История русского литературного языка. – М., 1981. 11.Хабургаев Г.А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. М., 1990. 12.Янакиева Ц.Г. Система спрягаемых глагольных форм в языке деловой и бытовой письменности древнерусского Северо-Запада XI-XIII вв.: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1977. 13.История древнерусской литературы 7-е изд. М., 2002. Орлов А.С. 14.Древнерусская литература. М., 2001 Сперанский М.Н. 15.История русской литературы X - XVII вв. Под ред. Д.С. Лихачева. 1985 Кусков В.В. Интернет сайты Интернет сайты: 1. http://www. Ziyonet.uz 268 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. http://www.philology.ru http://www.gramota.ru http://www.ruscenter.ru http://www.textology.ru http://www.edu.uz http://www.natlib.uz www.narod.ru 269