21. Роман-эпопея «Война и мир» Л.Н. Толстого. История создания. Жанровое своеобразие. Мысль семейная и народная в романе. Образ Платона Каратаева. Человек и история в произведении. Диалектика души как принцип психологизма. История Роман–эпопея «Война и мир». Творческая история романа–эпопеи нео- бычайно сложна. «Война и мир» – итог подвижнического шестилетнего тру- да (1863–1869). Сохранилось множество вариантов, черновых набросков, объем которых значительно превосходит основной текст романа. Замысел произведения складывался в течение нескольких лет. Сначала Толстой заду- мал роман из современной жизни – о декабристе, возвращающемся в 1856 г. из ссылки. В 1860 г. были написаны три главы романа «Декабристы». В 1863 г. Толстой начал работу над «Романом из времени 1810–1820 го- дов». Но на этот раз его заинтересовал более широкий круг вопросов. От по- вествования о судьбе декабриста он перешел к теме декабризма как обще- ственно– исторического явления, поэтому обратился не к современности, ак!825г. – эпохе «заблуждений и несчастий» главного героя, а затем к Отече- ственной войне 1812 г. и предшествовавшим ей событиям 1805–1807 гг. Имен- но в этот исторический период, по мнению Толстого, формировался особый тип сознания, свойственный будущим участникам тайных обществ. Уже в 1863 г. было создано несколько вариантов начала романа. Один из набросков – «Три поры» – появился, когда Толстой собирался писать трилогию о декабристе, охватывающую три эпохи: 1812, 1825 и 1856 гг. Постепенно хро- нологические рамки романа расширялись: действие должно было происходить в 1805, 1807,1812,1825 и 1856 гг. Однако позднее писатель ограничился более уз- кой исторической эпохой. Появились новые варианты, в том числе «День в Москве (именины в Москве 1808 года)». В 1864 г. был написан отрывок «С 1805 по 1814 год. Роман графа Л. Н. Толстого. 1805 год. Часть 1. Глава 1». Главным героем стал декабрист (это соответствовало первоначальному замыслу), одна- ко из «декабристской» трилогии уже окончательно выделился замысел истори- ческого романа об эпохе наполеоновских войн. Толстой изучал исторические документы, задумав написать хронику жизни дворянской семьи начала века. В этом произведении должно было быть несколько частей. Передав рукопись первой части («1805 год») в журнал «Русский вестник» (опубликована в начале 1865 г.), Толстой засомневался в правильности свое- го замысла. Он решил дополнить «замысел характеров» «замыслом историческим», ввести в роман исторических деятелей – Александра I и Наполео- на, написать их «психологическую историю». Это потребовало обращения к историческим документам, тщательного изучения мемуаров и писем начала XIX в. На этом этапе существенно усложнилась жанровая структура произ- ведения. Из–за обилия исторических материалов, представлявших самостоя- тельный интерес, оно уже не укладывалось в рамки традиционного семейно–бытового романа. В конце 1865 г. была создана вторая часть романа «1805 год» (опубликована в 1866 г. в журнале «Русский вестник»). В 1866–1867 гг. Толстой сделал наброски последних частей романа под на- званием «Все хорошо, что хорошо кончается». Финал романа отличался от финала окончательного варианта «Войны и мира»: герои успешно и «без потерь» прошли через тяжелые испытания. Кроме того, важная тема «Войны и мира» – историко–философская – была едва намечена, изображение исто- рических лиц играло второстепенную роль. Работа над романом, вопреки планам Толстого, на этом не закончилась. Замысел снова расширился. На этот раз появилась одна из основных тем бу- дущего романа–эпопеи – тема народа. Изменился облик всего произведения: из семейно–исторического романа («1805 год») оно превратилось в эпичес- кое произведение огромного исторического масштаба. В него вошли карти- ны Отечественной войны 1812 г., пространные размышления о ходе и смыс- ле исторических событий. В сентябре 1867 г. Толстой совершил поездку на Бородинское поле, для того чтобы изучить место одного из величайших сра- жений, решившего исход войны. Заново пересмотрев все написанное, писа- тель отказался от первоначального варианта финала и от названия « Все хо- рошо, что хорошо кончается», ввел новых персонажей и окончательно опре- делил название романа: «Война и мир». В декабре 1867 г. вышли первые три тома. Работа над четвертым замедли- лась – он был создан только в 1868 году. В 1869 г. опубликованы пятый и шес- той тома. Одновременно в 1868–1869 гг. печаталось второе издание романа. В 1873 г. были изданы «Сочинения графа Л.Н.Толстого в восьми частях». Готовя «Войну и мир» для этого издания, Толстой «вымарывал все лишнее». Наряду с новой стилистической правкой, он изменил структуру романа: шесть томов свел в четыре, военно–теоретические и историко–философские раз- мышления вынес в приложение «Статьи о кампании 12 года», французский текст всюду перевел на русский язык. Подготовкой этого издания работа над романом « Война и мир » завершилась. Свое эстетическое кредо в период создания «Войны и мира» Толстой оп- ределил следующим образом: «Цель художника не в том, чтобы неоспоримо разрешить вопрос, а в том, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех ее проявлениях. Ежели бы мне сказали, что я могу написать роман, которым я неоспоримо установлю кажущееся мне верным воззрение на все социальные вопросы, я бы не посвятил и двух часов труда на такой роман, но ежели бы мне сказали, что то, что я напишу, будут читать теперешние дети лет через 20 и будут над ним плакать и смеяться и полюб- лять жизнь, я бы посвятил ему всю свою жизнь и все свои силы». «Любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех ее проявле- ниях» – в этом основа оптимистической философии «Войны и мира». Сила жизни, ее способность к вечному изменению и развитию утверждаются как единственно непреходящая и бесспорная ценность. Эта высшая, с точки зре- ния творца «Войны и мира», ценность определяет историческую деятельность народа и судьбу тех представителей привилегированных классов, которые соприкасаются, «сопрягаются» с народным миром. Проблема жанра. «Война и мир» – одно из немногих в мировой литературе XIX в. произве- дений, к которому по праву прилагается наименование романа–эпопеи. Со- бытия большого исторического масштаба, жизнь общая, а не частная состав- ляют основу ее содержания; в ней раскрыт исторический процесс, достиг- нут необычайно широкий охват русской жизни во всех ее слоях, и вследствие этого так велико число действующих лиц, в частности персонажей из народ- ной среды; в ней показан русский национальный быт, и, главное, идейно– художественным стержнем произведения является история народа и путь луч- ших представителей дворянского класса к основам всеобщего бытия. Заканчивая работу, Толстой напечатал в журнале «Русский архив» статью «Несколько слов по поводу книги “Война и мир”» – объяснение с читателя- ми и возможными критиками. Этот автокомментарий во всех его пунктах име- ет принципиальное значение. Прежде всего – о жанре сочинения. «Что такое “Война и мир”? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. “Война и мир” есть то, что хотел и мог выразить ав- тор в той форме, в которой оно выразилось... История русской литературы со времени Пушкина не только представляет много примеров такого отступ- ления от европейской формы, на не дает даже ни одного примера противно- го. Начиная от “Мертвых душ” Гоголя и до “Мертвого дома” Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаи- ческого произведения, немного выходящего из посредственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести». Второе – о характере времени («ужасы крепостного права»); привычные представления о нем автор статьи не находит верными. «В те времена так же любили, завидовали, искали истины, добродетели, увлекались страстями; та же была сложная умственно–нравственная жизнь, даже иногда более утон- ченная, чем теперь в высшем сословии. Ежели в понятии нашем составилось мнение о характере своевольства и грубой силы того времени, то только от- того, что в преданиях, записках, повестях и романах до нас наиболее доходи- ли выступающие случаи насилия и буйства». Третье – употребление французского языка в русском сочинении. Толстой настаивал на своей правоте, хотя и допускал невольное увлечение «формой выражения французского склада мысли». Четвертое – фамилии действующих лиц, напоминающие известные русские фамилии. Здесь Толстым руководил закон стиля, и он для своих вымышленных лиц изменял одну–две буквы: Болконский – Волконский, Друбецкой – Трубецкой и др. «М.Д. Ахросимова и Денисов – вот исключительно лица, которым невольно и необдуманно я дал имена, близко подходящие к двум особенно ха- рактерным и милым действительным лицам тогдашнего общества». Пятое – разногласие с историками. «Оно не случайное, а неизбежное. Ис- торик и художник, описывая историческую эпоху, имеют два совершенно раз- личные предмета... Для историка, в смысле содействия, оказанного лицом ка- кой– нибудь одной цели, есть герои; для художника, в смысле соответствен- ности этого лица всем сторонам жизни, не может и не должно быть героев, а должны быть люди». Шестое – для Толстого «самое важное»: малое значение, которое «имеют так называемые великие люди в исторических событиях». Здесь Толстой раз- вивал свои философские мысли – о свободе и необходимости в истории и частной жизни. «Рассматривая историю с общей точки зрения, мы несом- ненно убеждены в предвечном законе, по которому совершаются события. Глядя с точки зрения личной, мы убеждены в противном». «Так называемая власть над людьми... есть только наибольшая зависимость от них». Книга Тол- стого – о предопределенности в истории, но и о свободе личной, ограничен- ной лишь с одной стороны – нравственного идеала. Известно, что в 1873 г., включая «Войну и мир» в собрание сочинений, Тол- стой разделил ее на четыре тома вместо шести первой публикации (так оста- лось во всех прижизненных изданиях), но одновременно устранил французс- кий, заменив своими русскими переводами, а историко–философские отступ- ления частично удалил, частично собрал в конце под названием «Статьи о кам- пании 1812 года» (эта перемена то принималась, то отвергалась в переизданиях). Очевидно, что эта перемена нанесла ущерб гениальному созданию. Фран- цузский язык нужен в тексте как отличительный признак времени и среды и как способ характеристики персонажей (это показано в глубокой и обстоятель- ной работе В.В.Виноградова «О языке Толстого (50–60–е годы)». Что касается отступлений, они необходимы в книге, которая является не только художествен- ной, но и философской и по праву именуется эпопеей. Пафос «Войны и мира» – в утверждении «мысли народной». Глубокий, хотя и своеобразный демократизм автора обусловил необходимый для эпопеи угол зрения в оценке всех лиц и событий – на основе «мнения народного». Отечественная война 1812 г., когда усилия всей русской нации, всего, что было живого и здорового в ней, были напряжены для отпора наполеоновско- му нашествию, представила благодарный материал для такого произведения. Раскрыть характер целого народа, характер, с одинаковой силой проявля- ющийся в мирной, повседневной жизни и в больших, этапных исторических событиях, во время военных неудач и поражений и в моменты наивысшей славы, – такова важнейшая художественная задача «Войны и мира». Жанровый синтез, достигнутый в «Войне и мире», определяется прежде всего тем, что Толстой всесторонне показал жизнь России начала XIX в. (1805– 1812 гг.), затронув широкий круг общечеловеческих проблем. В «Войне и мире» изображен важнейший исторический момент в жизни нации (Отече- ственная война 1812 г.), представлены различные социальные группы (дво- рянство, купечество, крестьянство, мещане, армия). Судьбы отдельных персонажей и уклад жизни России показаны как явления исторически обуслов- ленные. Масштабность повествования, отражающего жизнь целой нации и отдельных сословий, исторические судьбы народа и государства, события внешней и внутренней политики России, делает «Войну и мир» историчес- ким романом–эпопеей. Один из ведущих мотивов толстовского романа–эпо- пеи – традиционный для героического эпоса мотив всенародного подвига. Важнейшая особенность формы романа–эпопеи – сложная, многоуров- невая композиция. Повествование распадается на множество сюжетных ли- ний, в которых действуют не только вымышленные персонажи, но и реально существовавшие, исторические лица. Легко прослеживается романическая жанровая тенденция: Толстой изоб- ражает судьбы героев в процессе их становления и развития. Однако от тра- диционного европейского романа «Война и мир» отличается отсутствием центрального героя и огромным количеством персонажей. Отметим, что на жанровую структуру «Войны и мира» повлияли нескольких разновид- ностей романа: роман исторический, семейно–бытовой, психологический и «роман воспитания». Одна из существенных жанровых тенденций произведения – нравоописа- тельная – особенно ярко проявилась в изображении семейной жизни Росто- вых и Болконских, быта и нравов московского и петербургского дворянства. Обилие авторских размышлений об истории в третьем и четвертом томах и особенно в эпилоге также повлияло на жанровое своеобразие романа–эпо- пеи: философско–публицистические главы позволили Толстому, преодолевшему «ограниченность» художественного повествования, обосновать и раз- вернуть свою концепцию истории. Мысль семейная «Мысль семейная» в романе неразрывно связана с проблемой воспита- ния. Жизнь и духовное развитие детей и подростков – одна из излюбленных толстовских тем. Юность многих героев романа, особенно молодых Росто- вых, – счастливая и беззаботная пора, с которой им жаль расстаться. Наташа говорит Николаю после охоты в Отрадном: «Я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь» (т. 2, ч. 4, VII). Но Толстой не скло- нен идеализировать юность: ведь это только этап в становлении личности ге- роев. От первых сцен романа, овеянных поэзией детства и юности, повествование движется к зрелой поре их жизни, в которой они обретают счастье в семье и воспитании собственных детей. Каждая пора жизни человека пред- ставляется писателю одинаково важной и «поэтической». В основе толстовской педагогической концепции лежат принципы Ж.– Ж.Руссо. Воспитание должно быть «естественным», незаметным, детей нельзя «держать строго». Слишком «рассудочный» подход к ним способен даже в дружных семьях привести к нежелательному результату. В самом деле, Вера, единственная из всех Ростовых, производит неприятное впечатление, несмотря на красоту, хорошие манеры и «правильность» суждений. Она поражает сво- им эгоизмом и неспособностью войти в контакт с людьми. Оказывается, ее «совсем иначе воспитывали», чем Наташу, которую мать балует. Ростовы и сами понимают свой промах. «Я старшую держала строго», – сетует графи- ня. «Что греха таить, ... графинюшка мудрила с Верой», – вторит ей Илья Ан- дреевич (т. 1,ч. 1, IX). Толстой показал два варианта воспитания, окрашивающие юность в свет- лые или мрачные, безрадостные тона. Первый – «ростовский»: у старших Ро- стовых нет каких–то особых принципов воспитания, их общение с детьми – стихийный «руссоизм». В семье Ростовых допускаются баловство и прока- зы, развивающие в детях непосредственность и жизнерадостность. Второй – метод воспитания, которого придерживается старый князь Болконский, край- не требовательный к детям, предельно сдержанный в выражении отцовских чувств. Марья и Андрей становятся «романтиками поневоле»: идеалы и стра- сти глубоко спрятаны в их душах, маска равнодушия и холодности тщательно скрывает их романтическую одухотворенность. Молодость Марьи Волконс- кой – суровое испытание. Строгость отцовских требований лишает ее ощу- щения радости и счастья – естественных спутников юности. Но именно в годы вынужденного затворничества в родительском доме в ней идет «чистая ду- ховная работа», увеличивается духовный потенциал, делающий ее столь при- влекательной в глазах Николая Ростова. Образ Платона Каратаева – один из ключевых образов романа, отразив- ший размышления писателя об основах духовной жизни русского народа. Ка- ратаев – крестьянин, оторванный от привычного жизненного уклада и поме- щенный в новые условия (армия и французский плен), в которых особенно ярко проявилась его духовность. Он живет в гармонии с миром, с любовью относится ко всем людям и ко всему, что происходит вокруг. Он глубоко чув- ствует жизнь, живо и непосредственно воспринимает каждого человека. Ка- ратаев в изображении Толстого – образец «естественного» человека из на- рода, воплощение инстинктивной народной нравственности. Платон Каратаев показан в основном через восприятие Пьера Безухова, для которого стал «самым сильным и дорогим воспоминанием». Он сразу произвел на Пьера «впечатление чего–то круглого», уютного: «вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лап- тях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что–то, были круг- лые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые» (т. 4, ч. 1, XIII). Само присутствие Каратаева в бараке для пленных создавало ощуще- ние уюта: Пьера заинтересовало, как он разувался и располагался в своем «благоустроенном» углу – даже в этом «чувствовалось что–то приятное, ус- покоительное и круглое». Каратаев выглядел очень моложаво, хотя ему, судя по его рассказам о бы- лых сражениях, было за пятьдесят (он сам не знал своего возраста), казался физически крепким и здоровым человеком. Но особенно бросалось в глаза «молодое» выражение его лица: оно «имело выражение невинности и юно- сти». Каратаев постоянно занимался каким–то делом, что, видимо, вошло у него в привычку. Он «все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно». Попав в плен, он, казалось, «не понимал, что такое усталость и болезнь», в бараке он чувствовал себя как дома. Голос Каратаева, в котором Пьер находил необычайное «выражение лас- ки и простоты», – «приятный и певучий». Его речь порой была бессвязной и нелогичной, но «неотразимо убедительной», производившей глубокое впе- чатление на слушателей. В словах Каратаева, как и в его облике и поступках, было «торжественное благообразие». В манере говорить отразилась теку- честь его сознания, изменчивого, как сама жизнь: «Часто он говорил совер- шенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо» (т. 4, ч. 1, XIII). Он говорил свободно, не делая для этого ника- ких усилий, «как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него», пересыпал свою речь пословицами и поговорками («от сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся», «где суд, там и неправда», «наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь надулось, а вытащишь – ничего нету»г «не нашим умом, а божьим судом»). Каратаев любил весь мир и всех людей. Его любовь была всеобщей, неиз- бирательной: он «любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в осо- бенности с человеком», «с теми людьми, которые были перед его глазами». Поэтому «привязанностей, дружбы, любви» в обычном понимании «Кара- таев не имел никаких». Он глубоко чувствовал, что жизнь его «не имела смыс- ла как отдельная жизнь», «она имела смысл только как частица целого, кото- рое он постоянно чувствовал» (т. 4, ч. 1, XIII). Короткая молитва Каратаева кажется простым набором слон («Господи, Иисус Христос, Никол а Угод- ник, Фрола и Лавра...») это молитва обо всем живущем на земле, которую возносит человек, обостренно чувствующий свою связь с миром. Вне привычных условий солдатской жизни, вне всего, что давило на него извне, Каратаев незаметно и естественно возвратился к крестьянскому укла- ду жизни, облику и даже манере говорить, отбросив все чуждое, насильно навязанное ему извне. Крестьянская жизнь для него особенно привлекатель- на: с ней связаны дорогие воспоминания и представления о благообразии. Поэтому и рассказывал он преимущественно о событиях « христианского», как он его называл, быта. Каратаев умер так же естественно, как и жил, испытывая «тихий восторг» и умиление перед великим таинством смерти, которое ему предстояло. Рас- сказывая уже не в первый раз историю о безвинно пострадавшем старом купце, он был полон «восторженной радости», которая передавалась и окружа- ющим, в том числе Пьеру. Каратаев воспринимал смерть не как наказание или муку, поэтому на его лице не было страдания: в нем «светилось» «выражение тихой торжественности» (т. 4, ч. 3, XIV). Образ Платона Каратаева – образ крестьянина–праведника, который не только сам жил в ладу с миром и людьми, восхищаясь любым проявлением «живой жизни», но и сумел воскресить зашедшего в духовный тупик Пьера Безухова, навсегда оставшись для него «вечным олицетворением духа про- стоты и правды». Еще одним приемом психологизма является так называемая диалектика души. Термин принадлежит Чернышевскому, который так описывает этот прием: «Внимание графа Толстого более всего обращено на то, как одни чувства и мысли развиваются из других, как чувство, непосредственно вы- текающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию вос- поминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять и опять странствует, изменяясь по всей цепи воспоминаний; как мысль, рож- денная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается все даль- ше и дальше, сливает грезы с действительными ощущениями, мечты о бу- дущем с рефлексиею о настоящем». В качестве примера приведем отрывок из размышлений Пьера в «Войне и мире»: «То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открыты- ми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею пред- ставлялось красивое, наглое и твердо–насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег. «Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника, да, убил любовника своей жены. Да. Это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Отто- го, что ты женился на ней», – отвечал внутренний голос. «Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился, не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти не выходившие из него слова: “Je vous aime”. Все от этого! Я и тогда чувствовал, – думал он, – я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и выш- ло». Он вспомнил медовый месяц и покраснел при этом воспоминании <...>». А сколько раз я гордился ею <...> – думал он <...> – Так вот чем я гордил- ся?! Я тогда думал, что не понимаю ее <...> а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и все стало ясно!» <...> Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выраже- ний <...> «Да я никогда не любил ее, – говорил себе Пьер, – я знал, что она развратная женщина, – повторял он сам себе, – но не смел признаться в этом. И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается и умирает, может быть притворным каким–то молодечеством отвечая на мое раскаяние!» <...> «Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе. – Но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал это: “Je vous airae”, которое было ложь, и еще хуже, чем ложь, – говорил он сам себе. – Я виноват <...> Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зре- ния, так же, как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив – и живи: завтра умрешь, как я мог умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью?» Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, – и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, дви- гаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руку вещи. Зачем я сказал ей “Je vous aime”? – все повторял он сам себе». Толстой, как правило, подробно комментирует внешний облик и поведе- ние героев, раскрывая их внутреннее состояние. Например, лицо Бориса Дру- бецкого, встретившегося с Николаем Ростовым в Тильзите, «в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду. – Ах, это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему» (т. 2, ч. 2, XVIII). Наташа в драматический момент своей жизни «от самой двери встретила Пьера лихорадочно–блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыб- нулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он, или такой же враг, как и все дру- гие, по отношению к Анатолю? Сам по себе Пьер, очевидно, не существовал для нее» (т. 2, ч. 5, XIX). Душевное состояние Наташи передается в данном случае указанием на полное отсутствие жестов и вопросительное выражение ее лица. Иногда же лицо героя отражает неудачную попытку скрыть свое душевное движение. Например, когда Николай Ростов проигрывал в карты Долохову, «лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному же- ланию казаться спокойным» (т. 2,ч. 1, XIV). Лаконичные портреты героев Толстой дополняет психологически вырази- тельными «моментальными фотографиями» их жестов и мимики. Один из самых запоминающихся психологических «стоп–кадров», передающих состо- яние Наташи во время бала, – ее первый танец с князем Андреем: «”Давно я ждала тебя”, – как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка своею проявившеюся из–за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея» (т. 2, ч. 3, XVI). Порой сами герои романа угадывают смысл жестов, движений, мимики, даже не видя человека. Так, Пьер в темноте ба- рака «чувствовал», что у Платона Каратаева, когда тот заговорил с Пьером, «морщились губы сдержанною улыбкою ласки» (т. 4, ч. 1, XII). Толстой под- черкивает присущую духовно близким героям романа способность тонко «чувствовать» друг друга. Рассказ о впечатлениях героев – одно из средств психологической характе- ристики: не сам предмет, а его восприятие героем важно для писателя. Напри- мер, впечатления Наташи от оперного спектакля отражают ее внутреннее состояние: «После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа», все вокруг казалось ей «дико и удивительно». Наташа «не могла сле- дить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только кра- шеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что все это должно пред- ставлять, но все это было так вычурно–фальшиво и ненатурально, что ей ста- новилось то совестно за актеров, то смешно на них» (т. 2, ч. 5, IX). Иногда Толстой отмечает резкое несоответствие между тем, что герой ис- пытывает, и тем, как он воспринимается со стороны. Пьер на дуэли с Долохо- вым внешне спокоен, несмотря на то что находится в состоянии растеряннос- ти. Веселый тон Николая Ростова скрывает его отчаяние во время игры в кар- ты с Долоховым, позже развязность в неприятном разговоре с отцом не соот- ветствует переполняющему его чувству вины. Толстой подчеркивает контраст между холодным достоинством, с которым держится Наташа Ростова после ис- тории с Анатолем, и переполняющим ее чувством стыда и отчаяния. Одно из художественных открытий автора – сцены с «выключенным зву- ком». Так, Пьер на вечере Бергов не слышит, а именно видит, что между Ан- дреем и Наташей что–то происходит. Шестилетняя крестьянская девочка Ма- лаша во время совета в Филях наблюдает за спором Бенигсена и Кутузова, не понимая слов. Толстой–психолог не отказывается от живописной пластики, но прямое обозначение внешности персонажей уравновешивает анализом психологи- ческой подоплеки движений, жестов, мимики. Например, Наташа на балу «стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно–поднимающейся, чуть оп- ределенною грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на кото- рых указывала Перон–ская, – у нее была одна мысль: “Неужели так никто не подойдет ко мне”» (т. 2,ч. 3, XVI). Начав с описания внешнего облика Ната- ши, Толстой постепенно развертывает характеристику ее душевного состоя- ния. Внутренние реплики и монологи Наташи обогащают психологическую «информацию», которой насыщены ее пластические портреты.
