мнемических способностей

ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Л.В.ЧЕРЕМОШКИНА
ПСИХОЛОГИЯ
ПАМЯТИ
Рекомендовано
Советом по психологии
Учебно-методического объединения
по классическому университетскому образованию
в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений,
обучающихся по направлению и специальностям психологии
2
УДК 159.953(075.8)
ББК 88.3я73
446
Рецензенты:
доктор психологических наук, профессор Д. Б. Богоявленская;
доктор психологических наук, профессор Ю.М.Забродин
446
Черемошкина Л. В.
Психология памяти: Учеб. пособие для студ. высш. учеб, заведений. —
М.: Издательский центр «Академия», 2002. — 368с.
ISBN 5-7695-0924-4
В пособии впервые описываются собственно психологические закономерности функционирования памяти и мнемические способности. Изложенный материал позволит читателю понять, как и почему информация запоминается, забывается или припоминается. Происхождение и строение мнемических способностей излагаются с привлечением обширного
экспериментального материала.
Для студентов факультетов психологии, психологов-практиков, всех интересующихся
проблемами памяти.
УДК 159.953(075.8)
ББК 88.3я73
Учебное издание
Черемошкина Любовь Валерьевна
Психология памяти
Учебное пособие
Редактор Г. С. Прокопенко
Ответственный редактор И. Б. Чистякова
Технический редактор Е. Ф. Коржуева
Компьютерная верстка: О. В. Пешкетова
Корректоры В. Н. Рейбекель, Л, Б. Орловская
Изд. № А-395. Подписано в печать 19.08.2002. Формат 6090/16.
Гарнитура «Ньютон». Печать офсетная. Бумага тип. № 2. Усл. печ. л. 23,0.
Тираж 20000 экз. (1-й завод 1-5100 экз.). Заказ №1984.
Лицензия ИД № 02025 от 13.06.2000.
Издательский центр «Академия».
Санитарно-эпидемиологическое заключение № 77.99.02.953.Д.002682.05.01
от 18.05.2001.
117342, Москва, ул. Бутлерова, 17-Б, к. 223.
Тел./факс: (095)330-1092, 334-8337.
Отпечатано на Саратовском полиграфическом комбинате.
410004, г. Саратов, ул. Чернышевского, 59.
ISBN 5-7695-0924-4
© Черемошкина Л. В., 2002
© Издательский центр «Академия», 2002
3
ВВЕДЕНИЕ
Психология памяти имеет широкое практическое применение. Трудно
представить грамотно построенный процесс обучения, создание новых обучающих и развивающих технологий, а также программ, направленных на коррекцию и компенсацию познавательных способностей, без учета закономерностей
запоминания и забывания материала. Любая диагностическая процедура (диагностика уровня познавательного развития, индивидуального своеобразия познавательных процессов или особенностей интеллектуальной активности) требует знания закономерностей функционирования памяти. Кроме того, психология мнемических процессов крайне важна в любом виде деятельности, базирующемся на припоминании, воспоминании или воспроизведении (например, в
судебно-следственных процессах). Знание закономерностей забывания является
основой психотерапевтической практики, патопсихологии при анализе и лечении амнезий.
В данной работе память рассматривается как система способностей запоминать и воспроизводить информацию и собственно информации, хранящейся
в памяти (того, что мы называем содержанием психического). Современное состояние психологии мнемических способностей («орудий» или средств запоминания, сохранения и воспроизведения), имеющей «за плечами» более чем столетнюю историю экспериментальной психологии памяти и тысячелетнюю общефилософскую историю, характеризуется концептуальной незавершенностью.
Память и, довольно часто, мнемические способности описываются с помощью результативных характеристик (например, мнемические способности —
это индивидуальные характеристики успешности запоминания, сохранения и
воспроизведения). Кроме того, память и мнемические способности определяются через необходимость сохранять прошлое, тем самым явно упрощается
сущность мнемической функции и ее место в системе психического.
Проблема происхождения мнемических способностей отождествляется с
проблемой нервно-мозговой обусловленности мнеми-ческого процесса. Однако
память оказывается более сложным процессом и на сохранность следа способны повлиять собственно психологические процессы (например, волевое усилие). Тем не менее основная масса исследований памяти сводится к изучению
либо результативно-процессуальной стороны данного явления, либо степени
выраженности (представленности) видов памяти в общей картине мнемических
процессов, что, однако, не объясняет происхождения мнемических способностей.
Для изучения процессуальных характеристик мнемических способностей
необходимы соответствующие методы исследования. Существующие методические процедуры с низкой степенью ва-лидности и надежности объективируют процессы запоминания и воспроизведения, фиксируя в значительной степени результативную сторону памяти. Как правило, процессуальный анализ сводится к констатации разной успешности выполнения тестов, соответствующих
уровням обработки запоминаемой информации или уровням хранения воспри-
4
нимаемой информации.
Мнемические способности традиционно характеризуются пятью основными процессами: запоминанием, сохранением, воспроизведением, узнаванием
и забыванием. Однако абсолютное большинство работ посвящено исследованию запоминания через непосредственное воспроизведение, что затрудняет создание целостной картины функционирования мнемических способностей.
Процессы сохранения, узнавания, забывания и воспроизведения обычно рассматриваются как следствие особенностей запоминания. Признавая объективно
существующую связь этих процессов в едином познавательном акте, следует
отметить назревшую необходимость изучения процессов забывания, сохранения, воспроизведения и узнавания в качестве относительно самостоятельных
проявлений мнемических способностей. Кроме того, анализ результативного
уровня функционирования мнемических способностей с необходимостью
предполагает наличие адекватных и надежных критериев оценки успешности
мнемических способностей конкретного субъекта.
Приходится признать, что структура мнемических способностей практически не рассматривалась на солидном экспериментальном уровне. Объясняется это тем, что способности чаще всего изучаются в рамках дифференциальнопсихологических исследований, тяготеющих к сравнительно-эмпирической методологии.
И наконец, исследования развития мнемических способностей отличаются смешением понятий «память» и «мнемические способности» и рассматривают генезис мнемических способностей как увеличение возможностей запоминания, сохранения и воспроизведения без содержательного анализа их психологических механизмов.
Указанные тенденции современного состояния психологии памяти и
мнемических способностей предопределены еще и крайней степенью эклектичности, наблюдающейся при подборе методов изучения индивидуального своеобразия мнемических процессов. Таким образом, логика развития психологии
памяти и мнемических способностей приводит к постановке ключевой для ее
современного состояния проблемы — проблемы теоретической (конструктной)
валидности результатов и подходов в целом. С этим связана и необходимость
изучения структурных компонентов (механизмов) мнемических способностей
при реализации мнемиче-ской функции в процессах целостного поведения, деятельности и жизнедеятельности субъекта.
В учебном пособии ставится и исследуется проблема функционирования
и развития памяти и мнемических способностей как системы разноуровневых
механизмов: функциональных, операционных и регулирующих. Изучение системного взаимодействия функциональных, операционных и регулирующих
механизмов мнемических способностей позволяет продвинуться в разработке
методологических основ психологии как науки, конечной практической целью
которой является работа с индивидуальностью личности. Фундаментальным
вопросом психологии памяти является ее происхождение. Проблема онтологии
мнемических способностей остается открытой в связи с тем, что способности
как психическая реальность обладают противоположными свойствами. На он-
5
тологическом уровне анализа психологии мнемических способностей отмечается одновременное наличие природного (врожденного, наследственного) и
приобретенного в способностях; обусловленность эффективности мнемических
способностей неразрывной связью особенностей строения мозга, ВНД человека
и характером социализации личности. На уровне анализа развития мнемических способностей в них можно выделить актуальное и потенциальное, прогрессивное и регрессивное.
В книге анализируется соотношение понятий «память» и «мнемические
способности», что позволяет обозначить общепсихологические и дифференциально-психологические направления исследований мнемических процессов и
их методологические основы.
В данном учебном пособии рассматриваются свойства функциональных
механизмов мнемических способностей, характеризующие их как генотипически и врожденно обусловленную психическую реальность, проявляющуюся в
теснейшем взаимодействии с разноуровневой познавательной активностью, которая может иметь как осознаваемый (регулируемый), так и неосознаваемый
(нерегулируемый) характер. Это создает условия для дальнейшего исследования генотипически и врожденно обусловленной основы памяти, а также других
познавательных способностей и интеллектуальных процессов. Методологически, теоретически и экспериментально доказывается, что функциональные механизмы мнемических способностей представляют собой устойчивую, бессознательно проявляющуюся характеристику человека как индивида. Проанализированы свойства, виды (13 видов) и структура операционных механизмов
мнемических способностей. Доказывается, что операционные механизмы памяти представляют собой устойчивую, неосознаваемо (относительно неосознаваемо) проявляющуюся характеристику человека как субъекта деятельности.
Операционные механизмы впервые анализируются как способы решения
мнемической задачи и как ментальные мнемические структуры, что позволяет
рассматривать взаимоотношения памяти и интеллекта как взаимоотношения
непрерывно взаимодействующих, открытых по отношению к образованию новых связей многоуровневых развивающихся систем переработки информации.
В учебном пособии представлены концептуальные основы исследования
проблемы типического в памяти и реализован один из подходов к выделению
оснований типологии мнемических способностей.
Тип мнемических способностей рассматривается как структура свойств,
имеющих прочные взаимообусловленные связи по «вертикали» интеллектуальной активности — от перцептивных процессов до мыслительных, как симптомокомплекс перцептивных, мнемических и мыслительных свойств, обусловливающих мнеми-ческий результат в определенных пределах и субъектно стабильный характер обработки запоминаемого материала.
Заключительная глава учебного пособия посвящена свойствам, структуре
и значению регулирующих механизмов как системного взаимодействия внешней по отношению к мнемическим способностям и внутренней регуляции. Исследования регулирующих механизмов как механизмов взаимодействия когнитивных и личностных образований в мнемическом процессе позволили рас-
6
сматривать память как подструктуру личности. Представлен системогенез
мнемических способностей, описаны критерии анализа мнемических способностей в характеристиках развития. Эти данные позволяют с новых позиций подойти к исследованию собственно психологических закономерностей психологии развития.
Таким образом, здесь представлены онтология, структура, процессуальные, феноменологические и генетические характеристики мнемических способностей — средств организации индивидуального опыта человека как индивида, субъекта деятельности и личности.
В книге впервые излагается ряд новых научных результатов:
• соотношение понятий «память» и «мнемические способности»;
• структура мнемических способностей;
• свойства функциональных механизмов мнемических способностей;
• свойства, структура, виды и значение операционных механизмов
мнемических способностей;
• типы мнемических способностей: перцептивно-мнемический, образномнемический и мыслительно-мнемический;
• свойства и значение регулирующих механизмов мнемических способностей;
• уровни системогенеза мнемических способностей. Впервые введены в
психологию памяти новые понятия: «мнемический стиль» и «мнемическое ментальное пространство».
Представлены результаты эксперимента, посвященного процессу забывания, когда между первичным и вторичным воспроизведением прошло 13 лет.
Кроме того, впервые дан анализ процессов воспроизведения как трансформации оригинала, обусловленной осознаваемыми и неосознаваемыми причинами.
Полученные в работе результаты, характеризуя неизвестные ранее закономерности функционирования мнемических способностей в деятельности, поведении и жизнедеятельности, показывают определенную концептуальную неполноту и незавершенность, свойственные современному состоянию психологии мнемических способностей. Дело в том, что она не включала в должной
мере в сферу своего конкретного анализа такую критически значимую систему
детерминант, как уровень психического отражения человеком окружающей
действительности в соответствии со своими субъектно-деятельностными и
личностными характеристиками.
Результаты, полученные в ходе экспериментальной работы, проводившейся автором более пятнадцати лет позволяют сделать следующий основной
вывод: функционирование мнемических способностей не исчерпывается объективными закономерностями, а подчиняется системному взаимодействию объективных и собственно психологических закономерностей субъектного и субъективно-личностного планов.
Субъектные закономерности функционирования мнемических способностей — это устойчивые, повторяющиеся тенденции формирования и проявления мнемических процессов, совершающиеся помимо сознания, но зависящие
7
от индивидуальных особенностей человека как субъекта познавательной деятельности.
Субъективно-личностные закономерности функционирования мнемических способностей — это устойчивые, повторяющиеся тенденции формирования и проявления мнемических процессов, обусловленные сознанием личности.
В основе собственно психологических закономерностей функционирования
памяти и мнемических способностей лежат объективные законы и закономерности.
8
ГЛАВА 1
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО
ИЗУЧЕНИЯ ПАМЯТИ
1.1. ПОНЯТИЕ «ПАМЯТЬ»
Память человека изначально не может быть одномерным образованием,
ибо человек как биосоциальное существо является одновременно индивидом,
субъектом деятельности, личностью и индивидуальностью. В связи с этим память характеризует человека как:
индивида — представителя рода человеческого с определенными биологическими (родовыми) способностями запоминать, сохранять и воспроизводить
информацию;
субъекта деятельности, мнемические процессы которого зависят от характера его взаимоотношений с окружающей средой и запоминаемым материалом (условий запоминания, места запоминаемого материала в структуре деятельности, особенностей процессов целеобразования и т.д.);
личность, обладающую сознанием и самосознанием, формирующую отношения с окружающим миром и способную регулировать проявление собственных мнемических процессов;
индивидуальность, отличающуюся качественным и количественным
своеобразием (неповторимостью) процессов запоминания, сохранения и воспроизведения.
Кроме того, безусловное участие в процессах запоминания и воспроизведения восприятия, мотивации и других процессов заставляет думать, что, характеризуя память, мы описываем психику в целом. Как минимум этими двумя
фундаментальными обстоятельствами объясняется то, что память с древнейших
времен и до наших дней пытались определить с помощью метафор. Память —
это совсем как:
восковая дощечка (Платон, Аристотель);
комнаты в доме (Фрейд);
сундук с барахлом (Дж. А. Миллер);
бутылка (Дж. А. Миллер, Галантер и Прибрам);
конструкция (Бартлетт);
реконструкция динозавра (Найссер);
голограмма (Прибрам) и др. [211].
Таким образом, проблема, являющаяся, по выражению П. П. Блон-ского,
«ровесницей психологии как науки», не имеет научной дефиниции. Это связано
с тем, что трудно ответить на вопрос, где проходят «онтологические» пределы
памяти, каков тот «материал», из которого складываются ее психические механизмы.
Особое значение памяти среди психических функций человека исследователи видят в том, что ни одна функция не может быть осуществлена без уча-
9
стия памяти. Поскольку и сама память немыслима вне других психических
процессов, то проведение соответствующих разграничительных линий оказывается просто невозможным.
Исследователи второй половины XX в. для снятия проблемы «собственной» специфики памяти нередко привлекали понятие «система». Однако системный подход ориентирует на изучение целого отнюдь не путем размывания
границ между его частями. Точно так же преодоление функционализма в психологии предполагает не пренебрежение спецификой функции, а особое внимание к ней, без которого не может быть обозначено истинное место функции в
структуре целого. В истории изучения процессов памяти, равно как и определения самого понятия, практически безраздельно господствует тенденция, которую можно назвать ретенциональной (ретенция — удержание, сохранение). Согласно этой тенденции, при рассмотрении содержания понятия учитывается
лишь то, что память представляет собой след прошлого опыта. Таким образом,
функция памяти ограничивается ее специфическим объектом (прошлое). Поскольку, однако, предполагается, что этим исчерпывается вся проблема, значение «результата» и «продукта» оказывается настолько генерализованным, что
понятия «память» и «психика» становятся действительно синонимичными. Г.
К. Середа [200] считает, что для восстановления утрачиваемых разграничительных линий между памятью и «остальным» содержанием психики необходимо подчеркнуть два момента.
1. По отношению ко всем другим процессам, образующим первичный
психический продукт (отражение, образ «видимого»), память выступает в качестве вторичного продукта (отражение отражения, представление «невидимого»).
Такое различение первичного и вторичного продуктов психики, в сущности, давно уже закреплено психологической традицией в понятиях «образ» и
«представление». «Однако это различение оказалось сегодня как бы забытым:
изучение природы соответствующих психологических реальностей практически полностью вытеснено из современной научной психологии. Подтверждением тому может служить, например, исчезновение из активного психологического словаря таких понятий, как "образ памяти", или такой оппозиционной пары
понятий, как "представление памяти — представление воображения". Психология памяти как будто не ощутила от этого больших потерь, однако, с уходом из
ее поля зрения указанных понятий, утрачивается та часть ее собственного
предмета, которая была адекватно ею определена» [200, с. 42].
2. Будучи продуктом других психических процессов, память не может
быть им противопоставлена так, как противопоставляются друг другу «результативное» и «процессуальное». Никакой продукт психики не может выступать в
ней иначе, чем в форме процесса, и никакая «структура» не может существовать иначе, чем в форме функции. Таким образом, границу между памятью и
другими психическими процессами следует проводить не по этой линии. Ее
следует искать внутри процесса, различая и выделяя в нем «процесс-функцию»
и «процесс-структуру» (т.е. некоторый «результативный» акт по отношению к
предшествующему процессу). Если результат решаемой субъектом задачи в
10
данный момент еще не входит в содержание его памяти и находится вне ее, то,
значит, он не может быть получен средствами самой памяти. Добыть его (буквально — «промыслить») субъект может только средствами другого процесса.
«Суверенность» этого другого, следовательно, не подлежит сомнению. Вместе
с тем другое может существовать как процесс только при условии непрерывных
переходов функции в структуру и структуры в функцию. Это означает, что всякий познавательный процесс непрерывно превращается в память и всякая память превращается во что-то другое. Где же следует искать момент превращения, отделяющий одно от другого?
По мнению Г. К. Середы, всякий психический процесс превращается в
память в тот момент, когда он становится условием осуществления другого
процесса (или следующего этапа того же процесса). То есть, превращаясь во
«вторичный» продукт и приобретая способность осуществляться в плане «чистого» представления, он становится внутренней опорой для дальнейшего развития процесса. Другими словами, «элементом памяти» оказывается все, что,
«удаляясь» от «вещественной» определенности психики, переходит «в сферу
духовного как такового», т. е. становится представлением [200].
Можно сказать, что всякое содержание психики переходит в память в тот
момент, когда оно перестает быть собственно «целевым» элементом познавательного процесса и приобретает служебную функцию по отношению к новому
элементу, занимающему место цели.
Исследования Г. К. Середы показали, что необходимым и достаточным
внешним психологическим условием такого превращения является наличие у
субъекта в процессе осуществления им того или иного действия ориентации на
предстоящее. Характер и особенности такой ориентации закономерно определяют соответствующие характеристики процессов памяти. Получается, что основным фактором, конституирующим человеческую память, служит не то, что
было, а то, что будет. Можно сказать иначе: то, что было, закрепляется в памяти постольку, поскольку оно будет нужно, т. е. память определяет не прошлое,
а «будущее». В противовес ретенциональной традиции эта линия анализа может быть определена как интенциональная [200].
Вся проблема состоит в том, чтобы в служении будущему увидеть единую дефинитивную функцию памяти, изначально предопределяющую ее начало и конец, а в отражении прошлого еще до его возникновения увидеть средство, все характеристики и самый механизм которого с самого начала предопределены тем, что будет нужно (в его субъективном отражении).
Любой момент деятельности запоминается только для осуществления последующего. Наличие в памяти «пассивного» латентного слоя этому утверждению не противоречит. Гипотеза «сплошной записи» опыта также не исключает,
а предполагает его непрерывную организацию. Функционально запоминание не
отделено от воспроизведения. В реальной деятельности эти процессы сопряжены, даже если феноменологически они разделены во времени. Они сопряжены
и в самом сохранении, которое может быть понято как опыт, длящийся постольку, поскольку существует «для чего», и представляющий собой, следовательно, непрерывное воспроизведение «прошлого опыта», включенного в акту-
11
альные жизненные задачи.
Интенциональный подход Г. К. Середы по существу предполагает замену
ряда ключевых понятий общей теории памяти их «антонимами», каких пока нет
в нашем обиходе.
Единственная попытка такой замены одного из этих понятий была предпринята Ф. Бартлеттом, который употребил понятие «реконструкция» вместо
«репродукция». Но до сих пор соотношение этих понятий (репродукция — реконструкция) не рассматривается как оппозиционное. «Мы все еще считаем (и
сам Бартлетт тоже подавал к этому повод), что реконструкция — это некоторый
привесок к репродукции (ее нюанс), означающий некоторые "потери" при воспроизведении. И как бы ни оправдывались эти потери, мы всегда тоскуем по
несбыточной возможности безукоризненно точного сохранения "всего" нашего
опыта» [200, с. 45].
Понятие «реконструкция» следовало бы рассматривать как заранее включенное в содержание всех остальных понятий, образующих общую теорию памяти и обозначающих ее процессы. При этом реконструкция должна пониматься как необходимо задаваемая предстоящими целями, связанная с ориентацией
на будущее, и рассматриваться как функция, которую память не «вынуждена
терпеть», а для которой она изначально предназначена.
В этой связи необходимо обозначить три существенные особенности, отличающие мнемическую переработку материала нашего опыта в процессе его
«сохранения» от его мыслительной обработки:
1) память — это непрерывный процесс «самоорганизации» индивидуального опыта, никогда не прекращающийся в психике человека, подобно тому как
никогда не прекращается процесс кровообращения и кислородный обмен в живом организме;
2) память — это бессознательный процесс, не поддающийся самонаблюдению непосредственно и открывающийся индивиду только через свои «продукты». Управлять процессами памяти можно только с помощью произвольных
мыслительных действий;
3) в отличие от мышления память релевантна не целевым отношениям
деятельности, а смысловым отношениям опыта, которые могут выражаться в
интегративных «стратегических целях» или смысловых образованиях личности,
задающих программу «самоорганизации» опыта [200].
Область действительного творчества памяти — это не познавательная
сфера, а сфера формирования личности. При этом память, конечно, не «создает» личность своими средствами. Основа формирования личности — опыт как
«совокупность взаимоотношений между человеком и объективным миром».
Однако если бы продукты этого опыта «сохранялись» в человеке в таком же
«элементном» и разобщенном виде, в каком они ему первично даны, они, в
сущности, никак не могли бы в нем взаимодействовать. Объединяя эти элементы в некоторую субъективную целостность, память осуществляет психологическое творчество личности в буквальном смысле этого слова [200]. С этих позиций центральная функция памяти — приведение к единству — должна быть
«реабилитирована» и в своей классической форме: восстановлении исходного.
12
В этом процессе проявляются способы организации представлений (собственно
мнемические операции), о которых можно судить по результатам различных
форм воспроизведения. Однако эти способы не заложены в память «до опыта»
(если в качестве памяти рассматривать ее природную основу). Чаще всего они
представляют собой редукцию и перенос мыслительных операций на уровень
«бессознательных умозаключений» памяти. Поэтому-то специальная организация «внешних» для памяти мыслительных процессов является наиболее прямым путем «проектирования» и процессов памяти. Так, постановка определенных стратегических задач (наиболее общих целей некоторого ряда предстоящих действий) достаточно жестко предписывает программу мнемического отбора, селекции и организации продуктов промежуточных действий. Таким образом, если объектом мышления являются некоторые «первичные» вещи, обработка которых управляется условиями данной познавательной задачи (т.е.,
прежде всего, целью настоящего момента), то объектом памяти являются вторичные («мнимые») вещи, обработка которых подчинена обобщенным смысловым задачам (т. е. «целям» более или менее отдаленного будущего).
Наибольшую власть над памятью имеют «верховные управляющие системы» (Н.А. Бернштейн [28]), «генерализованные мотива-ционные диспозиции» (C.D.Morgan, H.A.Murray [315]), определяющие личностные «векторы»
поведения (Б.Ф.Ломов и др. [138]). Чем выше их уровень и чем больше их
власть, тем более они неподвластны непосредственному произвольному контролю (А. Г. Асмолов [19]).
На вопрос о том, как изменяются сами «векторы», задающие стратегическую программу мнемической реконструкции опыта, нельзя ответить без учета
того обстоятельства, что высшие и низшие уровни системы «дивергентны» и
взаимозависимы и что «части, в свою очередь, несут в себе предопределение
целого» (М.Ф.Веденов, В.И.Кремянский, О.Т.Шаталов [48]). Содержание следствия всегда имеет в себе сверх того, что оно получило от причины (Б.
Г.Украинцев [229]). Осуществляемое посредством этой прибавки обратное влияние следствия на его причину обусловливает изменение самой причины. Таким образом, высший уровень за счет собственных «элементов» не только себя
реализует, но и преобразует.
В свое время Н.А.Бернштейн отметил, что отдельное движение никогда
не реагирует на деталь детально. Совершенно очевидно, что и память на любые
подробности опыта должна «откликаться как целое». Это означает, что в каждый момент осуществления деятельности в нее включается весь «прошлый
опыт». Другими словами, каждый элемент «нового» опыта всегда соотносится
со всем «прошлым опытом». Это предполагает, что опыт должен одновременно
выступать в форме какого-то интегративного целого, представляющего собой
«изономию множественного и многоразличного» (А. А.Ухтомский [232, с.
239]), «координированное единство» всего, «что было накоплено за всю нашу
жизнь» (П.К.Анохин [14, с. 44]). Непрерывное воспроизводство такого «психологического интеграла» как необходимого условия развивающейся жизни и деятельности и составляет основную функцию памяти, если ее рассматривать с
операционно-содержательной стороны. Основой такого «интеграла» может
13
быть некоторая иерар-хизированная система опыта, которая только и способна
взаимодействовать с миром вне системы как целое. По мнению Г. К. Середы,
память может быть определена как «психологический механизм (совокупность
психических процессов) системной организации индивидуального опыта в качестве необходимого условия осуществления предстоящей деятельности» [200,
с. 47]. Очевидно, что выделенная здесь функция действительно специфична и
не может быть реализована ни одним другим психическим процессом, взятым в
отдельности, в том числе и мышлением. Если обобщить существовавшие на конец XX в. представления о мне-мических процессах, то можно сказать, что память представляет собой многоуровневую, иерархическую, динамичную, открытую к образованию новых связей систему организации информации в целях
осуществления предстоящей деятельности.
Итак, память — это система организации опыта, феноменологически
описываемая процессами запоминания, сохранения, узнавания, забывания и
воспроизведения. Данная система состоит из двух образований: средств запоминания, сохранения и воспроизведения и совокупности той информации, которой человек уже владеет. Средства организации индивидуального опыта
представляют собой мнемические способности, которые находятся в непрерывном взаимодействии с системой накопленной человеком информации. Память
как системное взаимодействие мнемических способностей человека, его знаний, опыта, переживаний и т.д. обладает следующими основными свойствами:
многоуровневостью;
динамичностью;
развиваемостью;
иерархичностью;
открытостью по отношению к образованию новых связей.
Р. Аткинсон одним из первых понял, что исследование памяти как системы позволяет не только ввести язык, полезный для дальнейшего анализа памяти, но и описывать с его помощью и восприятие, и сложную когнитивную деятельность. И то и другое требует для своего осуществления отображения, сохранения, извлечения информации, что позволяет анализировать эти процессы
с помощью одних и тех же понятий.
Р. Аткинсон, анализируя компоненты системы памяти, приближается к
пониманию специфики именно человеческой памяти. Информация в хранилищах памяти представлена в виде перцептивных кодов, характеризующихся
набором первичных признаков. Перцептивные коды сами по себе не содержат
информации о значении и смысле кодируемых стимулов и событий, а являются
неким упорядоченным набором признаков, достаточным для представления события или стимула в л-мерном пространстве. Следующим видом представления
информации в системе памяти являются концептуальные коды. Эта вторичная
форма представления информации рассматривается Р.Аткинсоном в виде упорядоченного набора признаков, определяющих локализацию стимула в п мерном пространстве; измерениями этого набора является совокупность первичных концептуальных характеристик. Концептуальные коды имеют постоянное представительство в функциональной структуре долговременной памяти,
14
которая называется концептуальным хранилищем. Каждый концептуальный
код вместе с множеством связанных с ним перцептивных кодов образует узловые структуры концептуального хранилища. Перцептивные и концептуальные
коды являются основными элементами другой функциональной структуры долговременной памяти. Информация о событиях и ситуациях кодируется в данном хранилище путем объединения кодов или их частей, соответствующих
наборам стимулов, поступающих в систему памяти из внешней среды. Это хранилище также рассматривается Р.Аткинсоном в виде «"-мерного пространства,
измерениями которого являются характеристики перцептивных и концептуальных кодов, а также характеристики, описывающие соотношение их концептуальных кодов (например, «превосходство», «подчинение», «принадлежность»).
Приведенная дифференциация компонентов системы памяти позволяет
рассматривать память как многоуровневую, динамичную, развивающуюся, открытую по отношению к образованию новых связей систему, ибо предполагает
обработку информации на различных уровнях сложности. Проблема структуры
памяти представляет, по существу, проблему структуры интеллекта. Как бы поразному мы ни подходили к определению интеллекта, его строение обусловлено наличием различных уровней обработки информации. В этом смысле все известные модели памяти могут быть дополнены иными уровнями обработки информации, например различными уровнями перцептивного кодирования: сенсорными и перцептивными эталонами, оперативными единицами восприятия,
оперативными образами, образами-манипуляторами и др.
Критерии дифференциации уровней обработки информации в процессе ее
запоминания и воспроизведения будут определяться характером тех связей, в
которые «вступает» вновь поступающая информация. В последние годы многие
исследователи восприятия и кратковременной памяти пришли к выводу, что
необходимо отказаться от трактовки данных процессов как полносвязных систем. Этот вопрос является достаточно принципиальным, он тесно связан с выяснением того, какими должны быть модели когнитивных процессов: хронологическими и иерархическими или пространственными и гетерархическими.
Многочисленные исследования восприятия и кратковременной памяти, выполненные на различном материале, в том числе и исследования процессов чтения,
приводят к заключению о недостаточности хронологических и иерархических
моделей [81].
В большинстве работ по памяти пишется об иерархии, видимо, по привычной, идущей от информационного подхода, инерции. Модель Р.Аткинсона
является одной из первых пространственных и гетерархических моделей, хотя
он и не пользуется этими терминами. Разумеется, развитие гетерархических
моделей заставит вернуться и к определению временных этапов переработки
информации и более детально исследовать процессы управления в такой системе памяти. В этой связи со всей очевидностью встает проблема исследования
мнемических способностей, которая по степени изученности явно уступает
мнемическим структурам. Ю.М.Забродин, В.П.Зинченко, Б.Ф.Ломов, анализируя достоинства и недостатки модели Р. Аткинсона, заметили: «При создании
будущей общей теории памяти в ней должны быть в равной мере представлены
15
и мнемические операции (или действия), и мнемические структуры (память).
При этом следует обязательно учесть не только специальные мнемические операции, обеспечивающие произвольное запоминание, но также и действия, обеспечивающие непроизвольное запоминание» [81, с. 19]. Если рассматривать память как систему организации индивидуального опыта, то средствами упорядочения будут мнемические способности. Именно они должны обеспечивать
функционирование памяти как многоуровневой, динамичной, развивающейся и
развиваемой, чаще иерархической, открытой по отношению к образованию новых связей системы организации индивидуального опыта, которую можно рассматривать как функцию, как процесс, как структуру, как подструктуру интеллекта и как подсистему личности.
Наиболее традиционно память рассматривается как функция и как процесс. Память как психическая функция исследуется как некоторая психическая
реальность, позволяющая продуцировать мнемический результат. В этом случае анализируется результативная сторона памяти — ее эффективность. Показателями эффективности памяти являются производительность, качество и
надежность мнемической деятельности. Производительность — это количество
запомненного и воспроизведенного материала (объем памяти), скорость запоминания и воспроизведения; качество — это точность запоминания и воспроизведения; надежность — это прочность памяти, вероятность быстрого и точного
запоминания и такого же воспроизведения. Результативная сторона памяти есть
следствие ее процессуальной стороны.
Память как психический процесс характеризуется мнемиче-скими действиями и мнемическими операциями, этапами запоминания и воспроизведения
и т.д. и может быть описана пятью основными мнемическими процессами: запоминанием, сохранением, забыванием, узнаванием и воспроизведением. Запоминание — процессы организации (кодирования, удержания, «присвоения»)
вновь поступающей информации. Внутри процессов запоминания выделяют
собственно запоминание и процессы запе-чатления как непосредственного запоминания, т.е. стремления удержать информацию без каких-либо средств. Сохранение — процессы активного или пассивного (произвольного и непроизвольного) преобразования (трансформации) запомненной информации. Забывание — процесс, обратный сохранению, характеризующийся уменьшением возможности воспроизвести или узнать запомненный материал. Воспроизведение
— процесс восстановления (реконструкции) ранее запомненного материала.
Внутри процессов воспроизведения выделяют процессы припоминания и процессы воспоминания. Припоминание позволяет произвольно извлечь из долговременной памяти образы прошлого, а воспоминание — непроизвольно извлечь
из долговременной памяти образы прошлого. Узнавание — это процесс идентификации (опознания) объектов или явлений как ранее известных в момент
непосредственного контакта с ними.
Как видим, определение сущности мнемических процессов представляет
непреодолимую трудность.
В самом деле, как найти адекватную пару-антитезу к понятию «сохранение»? Ведь это должен быть антоним, но обозначающий не «забывание», а по-
16
стоянно изменяющееся «удержание». Для обозначения этого «сохранения изменения», как и для «запоминания— забывания», у нас действительно нет никаких средств, «нет слов для выражения», как сказал Г. К. Середа [200]. Более
того, понятие «сохранение» является ненаучным по существу, оно всегда нас
будет путать. При всей своей даже специально оговариваемой метафоричности
понятие «хранилище», часто употребляемое без кавычек, закрепляет в науке ту
самую ложножитейскую ориентацию, которую невозможно истребить никакими оговорками о том, что хранилище — это не склад.
Проблема «сохранения» принадлежит к числу наиболее фундаментальных и вместе с тем самых загадочных проблем психологии памяти. В сущности,
изучением психологического механизма сохранения никто не занимается. В
науке не существует не только теорий, но и даже правдоподобных гипотез о его
психологической природе. Интенциональный подход предлагает одну из таких
гипотез, открывающую возможность даже экспериментальной ее верификации,
однако он предполагает при этом упомянутую «метаморфозу» самого понятия,
требующую, по существу, замены и самого его словесного обозначения. Г. К.
Середа считает, что в идеальном случае пары понятий не нужны вообще (как,
например, репродукция — реконструкция) — оппозиция должна содержаться
внутри одного понятия, выражая динамику подразумеваемых противоположностей [200]. Если процесс — это изменение, то процесс сохранения — это изменение сохранения, значит, сохранение есть несохранение и т.д. Сохранение
есть, таким образом, актуализация, непрерывная подготовка опыта к постоянно
обновляющимся условиям функционирования, это актуальный модус прошлого
опыта, заданный его ориентацией на будущее.
Если непрерывное обновление самого хранящегося опытна есть некоторая его переработка, то в какой мере она операционально отличается от переработки материала при запоминании и при воспроизведении? В любом случае,
речь идет о памяти как подструктуре интеллекта как системного взаимодействия познавательных способностей и всего индивидуального опыта субъекта,
который может проявиться и при формировании субъективного образа, и при
его трансформации, и при его объективации.
Исследование проблемы интегральных структур понятийного мышления,
принадлежащее М. А. Холодной, наглядно демонстрирует глубинные связи
мнемических процессов и понятийного мышления. Трактовка понятийного
мышления как высшего уровня интеллектуальной деятельности, по мнению М.
А. Холодной, приводит к анализу данного психического процесса как интегрального эффекта познавательного развития субъекта [243]. Соответственно в
этой форме познавательной деятельности в «снятом» виде должны быть представлены все «нижележащие» (по онтогенетическому возрасту и степени сложности своей организации) когнитивные активности.
Процесс функционирования концептуальной структуры предполагает
включение таких видов когнитивных активностей, как: процессы вербализации
семантики концепта; процессы словесно-образного перевода; процессы активизации чувственно-эмоциональных включений; операционально-логические
процессы; мнемическая активность концепта; аттенционные характеристики
17
работы концепта. Мнемическая активность концепта может быть описана несколькими показателями (объем связей данного концепта с системой знаний и
опыта субъекта; степень сложности его мнемических связей). По всей вероятности, особенности «мнестических» связей концепта характеризуют моменты
его функционирования, определяя операционально-динамические аспекты соответствующего понятия.
Результаты исследования, проведенного М. А. Холодной [243], показали,
что важное место в когнитивном составе акта понятийного отражения, судя по
количеству и величине полученных коэффициентов корреляции, занимают
процессы, обеспечивающие такую характеристику концепта, как разноуровневость. Разноуровневость (как мера понимания) может быть описана количественно — с точки зрения числа актуализирующихся в условиях работы концепта разнообобщенных семантических уровней и качественно—с точки зрения
их продуктивности. Количественная характеристика разноуровневости значимо
коррелирует с количеством свободных словесных ассоциаций (г = 0,403, уровень значимости равен 0,01) и показывает чрезвычайно тесные связи со всеми
показателями мнемической активности концепта (г = 0,601; 0,642; 0,438 при
уровнях значимости соответственно 0,001, 0,001, 0,01). Следовательно, семантическая активность концепта действительно выступает в качестве фона, на котором «проториваются» траектории отношений общности различных признаков
и характеристики которого оказывают влияние на особенности их «горизонтальной» и «вертикальной» развертки в психическом пространстве концепта. С
позиции психологии памяти это означает, что, во-первых, память — это, действительно, многоуровневая и разноуровневая система, а во-вторых, это не
просто система информации, а система опыта данной личности, т. е. система
знаний, переживаний, образов и т.д., организованных личностью. В-третьих,
учитывая сущность показателей мнемической активности концепта, выделенных М. А. Холодной, можно предположить, что степень сложности (развитости) памяти субъекта коррелирует со степенью сложности (развитости) его интеллекта. Другими словами, память и интеллект функционируют как «вложенные друг в друга» открытые системы.
Вся история экспериментальной психологии памяти доказывает существование связи между мнемическими процессами и личностными образованиями, которые по отношению к запоминанию и воспроизведению выполняют регулирующую функцию. Определяя память как организацию индивидуального
опыта для предстоящей деятельности, мы подчеркиваем личностно-образующую функцию памяти по отношению к субъекту деятельности. Память является подсистемой личности, ибо характеризует содержание ее внутреннего мира.
Содержание внутреннего мира личности, его картина, или образ, мира
(А.Н.Леонтьев и др.), репрезентация информации в памяти (И.Хофман и др.)
проявляются в соответствии с эффективностью и уровнем развития мнемических способностей человека. Единство этих образований и составляет память
(см. рис. 1).
18
Рис. 1. Память как система мнемических способностей
и хранящейся у человека информации
Мнемические способности — средства организации индивидуального
опыта — будем понимать как свойства функциональных систем мозга, позволяющие кодировать и декодировать информацию в целях ее запоминания, сохранения и воспроизведения. Эти свойства имеют индивидуальную меру выраженности, проявляющуюся в успешности и качественном своеобразии выполнения деятельности.
1.2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПАМЯТИ
Проблема понимания физиологической сущности памяти в доэкспериментальную эпоху формулировалась как вопрос о месте локализации центров
памяти. В настоящее время этот вопрос звучит иначе: каковы нейрофизиологические, биохимические, психофизиологические, нейропсихологические закономерности кодирования информации? Между этими формулировками заключена вся история экспериментального изучения памяти, которую никак нельзя
представить только как накопление фактов и смену доминирующих концепций.
История изучения основ памяти характеризуется гораздо большим количеством гипотез, нежели доказательств, непонятными возвращениями к, казалось бы, навсегда устаревшим взглядам, оценками физиологии мозга как абсолютной тайны. Например, У. Пенфилд писал: «Разум — нечто большее, чем
мозг. Разум — изначальный побудитель, которому нельзя найти объяснение в
органических функциях головного мозга». А вот высказывание Д. Экклса о
мозге: «Великое неизвестное, смысл творения, немощь науки, истина непостижимая» [104, с. 212].
При первых научных попытках объяснить механизмы обеспечения психических процессов физиологическими наблюдалось явное влияние психологии
на делавшиеся выводы (Р.Декарт, В.Вундт, Т. Рибо и др.). Некоторые концепции оказывают влияние и на более поздние представления о «следах» памяти, в
19
частности концепция гештальтпсихологии представляет собой попытку переноса психологических понятий в область нейрофизиологии (К. Коффка, поздний
В.Келер). Один из вариантов этой концепции — теория К. Гольдштейна. В соответствии с этой теорией память — не постепенное накопление «следов», ассоциаций, а сложное образование, распространяющееся по всему мозгу и образующее структуру по типу «фон и фигура». Во временном аспекте этой схемы
Гольдштейн отводит особую роль лобным долям мозга, которые приводят материал старых впечатлений в соответствие с новой обстановкой (см.: [186]).
Взгляды К. Гольдштейна, «электролитическая» модель В. Келе-ра, теория
В.Мак-Дауголла — пример того, как понятия о материальном субстрате памяти
формируются под влиянием психологических представлений. При первоначальном прочтении они кажутся устаревшими концепциями, имеющими лишь
исторический интерес. Однако уникальность мозга как особой субстанции, обладающей фантастической пластичностью, отражательной и продуцирующей
способностью одновременно, заставляет более осторожно относиться к идеям
философов и психологов прошлого.
Видимо, одним из первых, кто попытался вывести природу «следов» памяти непосредственно из строения нервной системы, был И.М.Сеченов, который считал, что «деятельность памяти охватывает собою все психические рефлексы» и благодаря этому каждое последующее впечатление выигрывает в
сравнении с предыдущим в ясности и определенности. Причиной служит то,
«что нервный аппарат после каждого нового для него влияния изменяется все
более и более, и изменение это задерживается им от всякого предыдущего влияния до всякого последующего более или менее долго. Эта способность нервного аппарата должна быть врожденной, следовательно, лежать в его материальной организации... Память как свойство чувствующих аппаратов заключается в... изменяемости нерва, последовательной за действиями внешнего раздражения» [201, с. 185 —187]. Порождаемые рецепторами и эффекторными системами, «следы» в нервной системе лежат в основе различных форм памяти в их
отношении к внешней среде и ее основным параметрам — пространству и времени.
Очевидно, что ход рассуждений здесь обратный тому, который характерен для направления, представленного в частности геш-тальтпсихологией.
Дальнейшее развитие рефлекторной теории и разработка методики условных
рефлексов, определяющие почти всю область физиологического аспекта поведения, не ставят своей целью исследовать «следы» памяти.
Для классической рефлекторной теории, как пишет М. С. Роговин, «след»
памяти — это нечто данное, неанализируемое состояние нервной ткани, одно из
условий вызывания или торможения рефлекса [186]. Как указывал И.П.Павлов,
при наличии в коре головного мозга достаточного очага возбуждения, связанного с постановкой определенной цели, образующиеся связи останутся и укрепятся, как только они «совпадут с достижением цели» [167, с. 583].
П.К.Анохин, развивая положение о роли обратной аффе-рентации в достижении оптимального ответа на внешнюю ситуацию, пишет, что этот механизм
приостанавливает дальнейшие попытки организации новых рефлекторных ак-
20
тов и закрепляет ту последнюю комбинацию возбуждений в центрах мозга, которая дала на периферии приспособительный эффект.
Более углубленное изучение памяти методом условных рефлексов связано с идеей уподобления структуры сигнала динамической структуре оставляемого им нервного «следа». В основе данной идеи лежит обнаруженный
М.Н.Ливановым эффект сохранения ритмами коры частоты многократно
предъявляемой стимуляции. О таком уподоблении можно говорить, в частности, при построении кривой генерализации дифференцировочных реакций на
близкие к сигналу раздражители или при регистрации компонентов ориентировочного рефлекса, избирательно угасающих в отношении параметров повторяющегося сигнала. В иных случаях с этой целью используются реакции типа
подражательных, двигательные реакции, обусловленные проприоцептивными
сигналами, общий рисунок движения, состоящий из системы физических двигательных рефлексов и т.д., которые допускают «прямое наложение» параметров сигнала на параметры «следа» [131, с. 46]. В плане установления физиологической природы «следов» памяти особое место занимают эксперименты К. С.
Лешли. Две выдвинутые им гипотезы, которые он сам считал «гипотетическими конструктами», логически вытекают из его общеневрологических антилокализационистских представлений. Согласно первой гипотезе, работа памяти сводится к узнаванию некоторых «образцов» (patterns), вовлекающему в совместную синхронизированную, но нелокализованную реакцию одними те же нервные клетки. По другой его гипотезе, следы памяти возникают по типу резонанса в результате взаимодействия перекрещивающихся нервных импульсов. Проведя огромную экспериментальную работу, Лешли констатировал, что «данные
физиологии мозга фактически столь ограничены, что они даже не могут придать большую правдоподобность тому или иному умозрительному рассуждению о существе памяти, которыми заполнена литература» (цит. по: [186, с. 72]).
При этом дело не ограничивается отсутствием понимания природы самих
«следов». Фактически ни по одному частному вопросу о «следах» памяти —
локализации, структуре, длительности, прочности, способах оживления и т.д.
— не существует единых и твердо обоснованных представлений. К середине
XX в. один из наиболее активных исследователей памяти — Б. Р. Гомулицкий с
грустью констатировал, что природа изменений в нервной системе, составляющих «след» памяти, остается неизвестной [300]:
Поиски материального субстрата памяти в настоящее время трансформировались в поиски природы энграммы на биоэлектрическом, биохимическом,
нейронном и молекулярном уровнях. Тем не менее отголоски столкновений
двух течений по проблеме локализации психических функций слышны до сих
пор. Вокруг этой проблемы в свое время развернулась борьба так называемых
локализационистов (Ф. Галль, П. Брок, К. Вернике, К. Клейст и др.) и антилокализационистов (П.Флуранс, А. Кассамауль, К. Мона-ков, Ф. Гольц,
К.С.Лешли и др.).
Вершиной антилокализационизма в отношении памяти, по мнению М. С.
Роговина, можно считать труды К. Н. Монакова и работы К.С.Лешли [186].
Экстирпируя отдельные участки коры головного мозга (главным образом, у
21
крыс и обезьян), Лешли обнаружил, что у подопытных животных сохранились
ранее приобретенные навыки, в частности, зрительного распознавания формы.
Последнее имело место даже в тех случаях, когда удалялась почти вся зрительная кора. Относительная независимость сохранения воспоминаний от количества экстирпируемых клеток коры легла в основу постулируемых им законов
«эквипотенциальности» и «действия массы». На основании того, что после удаления всей зрительной коры навык не сохраняется, Лешли указывает на связь
зрительной памяти лишь с работой первичных сенсорных зон [186].
Результаты работ Лешли трудно было согласовать с уже установившимися положениями. Одна из наиболее известных попыток найти объяснение опытам Лешли была сделана Д. Кречевским, который указал, что «одна и та же
«объективная» ситуация научения может иметь изначально различное (курсив
мой. — Л. Ч.) значение для оперированного и неоперированного животного»
[186]. Как известно, работы И. П. Павлова привели к изменению самого понятия локализации, и последняя стала рассматриваться не как особенность работы
определенных, высокоспециализированных клеток, а как формирование сложных «динамических структур», «комбинационных центров», включающих даже
значительно удаленные пункты коры, объединяемые в общей работе [168]. В
этой связи удивительными кажутся попытки современных когнитивных психологов (Познер, Петерсон и др.) возродить теоретически несостоятельные и давно ниспровергнутые концепции [211]. Эти исследователи получили впечатляющие факты мозговой динамики, но интерпретировали их весьма упрощенно, в
рамках локали-зационистских представлений.
А. Р.Лурия, описав основные формы нарушений памяти при локальных
поражениях мозга и лежащие в их основе физиологические механизмы, заложил основы нейропсихологии памяти. Как известно, А.Р.Лурия пришел к выводу о том, что нарушения памяти, возникающие при локальных поражениях
наружных (кон-векситальных) отделов коры больших полушарий, нарушения
памяти, сопровождающие поражения глубинных отделов мозга (мозгового
ствола, подбугорной области и древней, лимбической коры), и нарушения
«мнестической деятельности при поражениях, вовлекающих лобные отделы
мозга, имеют не только отличительные черты, но и приводят к возникновению
неодинаковых расстройств психической деятельности». По мнению А. Р.Лурия,
«эти системы мозга по-разному относятся к структуре всей психической деятельности в целом и к строению сознательных процессов» [141, с. 8].
А.Р.Лурия считает, что память является «сложной мнестической деятельностью, имеющей неоднозначное строение, она протекает при участии различных образований мозга, каждое из которых обеспечивает разные стороны
мнестической деятельности, и что память может нарушаться при поражении
различных мозговых образований» [141, с. 13].
Проблема «следов» памяти в ходе их изучения неизбежно начинает формулироваться как проблема микроструктуры, как возможность распознавать их
на уровне отдельных нейронов, нейронных цепей и на молекулярном уровне.
Мысль об этом возникла задолго до того, как она могла получить свое воплощение на конкретном нейрофизиологическом или биохимическом материале.
22
Высказывания подобного рода встречаются у Д. С. Милля, А. Бэ-на, И. Ф. Гербарта. Безусловной вехой на этом пути явилось открытие Р.Лоренте Но замкнутых нейронных цепей и отсюда, в известном согласии с клиническими данными, разделение всех процессов памяти на кратковременные и долговременные.
В свете многочисленных проведенных в этом направлении исследований и
наблюдений можно утверждать, что представление о сохранении движений как
природе «следов» может быть в известной мере отнесено к кратковременной
памяти и, видимо, не подходит для долговременной.
Гипотеза о том, что кратковременная память связана с функционированием замкнутых нейронных цепей, находит свое подтверждение в тех экспериментальных данных, которые можно рассматривать как фиксирующие момент
перехода информации из кратковременной в долговременную память.
Более демонстративным в этом отношении оказываются экспериментальные работы, связанные с такими глубокими воздействиями на ЦНС, как электрошок или гипертермия. Было обнаружено, что качество навыка может быть
значительно снижено в результате применения электрошока, если произвести
его непосредственно после научения. Аналогичный результат дает применение
наркотических препаратов. Использование стимулирующих веществ непосредственно перед научением или сразу за ним увеличивает скорость запоминания.
Электрошок, произведенный через один час после окончания научения, уже не
в состоянии повлиять на качество запоминания, несмотря на то что по силе воздействия электрошок можно сравнить с коротким замыканием в работе электронного счетно-решающего устройства [186].
М. С. Роговин наблюдал память больных, подвергавшихся хирургической
операции в условиях гипотермии и искусственного кровообращения; у многих
из них отмечалось более или менее длительное полное прекращение электроактивности коры. При столь сильном воздействии не было обнаружено какихлибо изъянов со стороны памяти как на отдельные события, на уже сформировавшиеся навыки, так и на воспоминания, непосредственно в пределах нескольких минут предшествовавшие наркотизации [186].
Одна из наиболее известных теорий памяти на молекулярном уровне
принадлежит Х.Хидену. Согласно его гипотезе, повышенная активность нейронов сопровождается синтезом нуклеопротеи-дов. При этом действие внутриклеточного механизма образования энграммы развертывается, по Хидену, в несколько этапов. Первый этап связан с серией импульсов, возникающих в сенсорных клетках, и в основном сводится к спецификации РНК, обусловленной
последовательностью оснований. Второй этап — спецификация белка, образующегося при участии этой РНК. Третий этап — диссоциация нового белка, соединение продуктов этой диссоциации с комплиментарной молекулой и активизация вещества передатчика (которым может быть ацетилхолин или любое из
предполагаемых «тормозных» веществ). Четвертый этап — возбуждение постсинаптической структуры. В результате белок и РНК, получившие определенную спецификацию под действием модулированной частоты со стороны сенсорных импульсов, обусловливают ответ лишь на электрическую стимуляцию
одного определенного типа, и та или иная цепь нейронов возбуждается при од-
23
ном раздражителе и не отвечает на другой. Анализируя теорию Х.Хидена,
Е.Н.Соколов отмечает, что, во-первых, возможность участия РНК в кодировании выработанной в индивидуальном опыте информации вызывает сомнения в
том отношении, что, будучи одним из наиболее устойчивых компонентов всего
наследственного механизма синтеза белка, она, по-видимому, мало подходит
для этой роли; во-вторых, продукция РНК при возбуждении в равной мере возрастает как в центральных, так и периферических нейронах, в то время как участие различных нейронов ЦНС в процессах памяти не может быть одинаковым
[208]. Идея Хидена, хотя и не нашла экспериментальных доказательств, дала
толчок для развития так называемых молекулярных гипотез памяти.
В настоящее время сосуществуют несколько методологических подходов
к кодированию информации в виде межимпульсных интервалов
(Н.П.Бехтерева, 1977), синаптическихпроводимостей (Е.Н.Соколов, 1986), фазовых различий между волнами ЭЭГ (А. Н.Лебедев, 1990).
Ряд авторов (Н. П. Бехтерева, Е. Р.Джон, Г.А. Вартанян, А.А. Пирогов)
предполагают возможность хранения информации в динамическом виде, в
форме повторяющихся узоров из электрических потенциалов нервных клеток.
Образы хранятся как электрические сигналы, генерируемые клеточными ансамблями.
Другое направление опирается на представление об изменении синаптических проводимостей как основе памяти. Гипотеза кодирования сигналов в
структурах мозга в виде своеобразных векторов в многомерном пространстве
признаков принадлежит Е.Н. Соколову с сотрудниками (С.В.Фомин и др., 1979;
Е.Н.Соколов, И.А. Измайлов, 1984). Основой такого подхода к измерению и
кодированию информации является векторный принцип передачи сигналов в
нервной системе. Импульсация от простых нейронов-детекторов создает определенный узор синаптической активности на сложном нейроне-детекторе. Это
вектор возбуждения. Если вектор возбуждения соответствует вектору синаптических проводимостей, созданных ранее, то происходит опознание стимула.
Память, таким образом, связывается с наличием специфических нейронов, способных длительно удерживать след возбуждения в виде измененных синаптических проводимостей и сравнивать его с воспринимаемыми сигналами [208,
209].
Сторонники другого методологического подхода, также клеточного, делают упор на возможности согласованной работы множества нейронов как во
времени, так и в пространстве. С точки зрения Н.П.Бехтеревой с сотрудниками
(1977, 1985), существуют функциональные системы, имеющие звенья разной
степени жесткости. Жесткие звенья представлены нейронами, которые обязательно участвуют в реакциях. Гибкие звенья включаются дополнительно, в зависимости от изменений внешней или внутренней среды, характера психической деятельности человека. Само кодирование осуществляется интервалами
между импульсами и порядком их следования в группе. Такой рисунок активности, иначе паттерн, обеспечивается согласованной активностью множества
нейронов, которые расположены в одном пункте мозга [29].
Рассмотренные модели расходятся в двух пунктах: Е. Н. Соколов перво-
24
степенное значение придает синаптическим изменениям, а Н. П. Бехтерева, отмечая большую подвижность пластических перестроек, — паттернам разрядов;
Е. Н. Соколов делает упор на модели нейрона-детектора, а Н. П. Бехтерева учитывает коллективное поведение, принцип ансамбля: одни нейроны могут выключиться на время, но другие их замещают, генерируя импульсы в подходящие моменты. Однако оба подхода, по мнению И. Ю. Мышкина, не объясняют
закономерностей, определяющих объем памяти человека, хотя и нацелены на
объяснение механизмов памяти [158].
Отправным пунктом следующего этапа в развитии представлений о памяти послужили исследования М.Н.Ливанова (1965) о фазово-частотном взаимодействии цикличных нейронных процессов. Гипотеза фазово-частотного кодирования сигналов в нервной системе была разработана первоначально А.
Н.Лебедевым совместно с И. Ю. Мышкиным. Согласно предложенной модели,
воспринимаемая информация записывается и хранится в памяти в виде устойчивых комбинаций из отдельных фаз когерентных волн нейронной активности,
возникающих в разных пунктах мозга. Простейшей единицей памяти служит
группа (или пакет) волн, имеющих одинаковую частоту и различающихся только фазами. Каждой волне соответствует согласованный импульсный разряд
множества нейронов.
Экспериментальный анализ, проведенный И. Ю. Мышкиным, показал,
что большей корреляционной размерности соответствует больший объем кратковременной памяти. В этом исследовании определены нейрофизиологические
показатели обработки информации, количественно объясняющие фундаментальные психологические феномены — ограниченность объема кратковременной памяти и диапазона субъективных переживаний, определенных формулой
основного психофизического закона. Это оказалось возможным благодаря открытию нового направления исследований — корреляционной размерности
ЭЭГ как меры информационной емкости мозга [158]. Однако полученные результаты никак не объясняют закономерностей функционирования долговременной памяти.
Итак, проблема природы памяти — это проблема сущности свойств психического в целом и происхождения одного из свойств психического — способности сохранять информацию. Психическое как многоуровневая реальность
оказывается чрезвычайно пластичным явлением, которое продуцирует мозг человека, лич-ностно взаимодействующего с окружающим миром. Психическое
может быть подвластно личности, ее сознанию. Но сознание личности, ее цели
обращены в объективный мир, который питает, «проявляет» мнемические процессы, усиливая или ослабляя их. Другими словами, память — функция ВНД
самосознающего субъекта деятельности и жизнедеятельности, взаимодействующего с окружающим миром.
Вышесказанное позволяет сделать вывод о безусловно имеющейся связи
мозговой деятельности и мнемических процессов, но связи не прямой, не непосредственной, а опосредованной психофизиологическими функциональными
системами. В качестве гипотезы можно предположить, что память порождается
не мозгом, а взаимоотношениями личности с окружающим миром, социумом, а
25
формируется с помощью мозга.
В этой связи хочется вспомнить замечание Л. С. Цветковой, сделанное ею
в работе «Мозг и психика»: «Можно предположить, что определенные принципы работы мозга связаны с определенными уровнями в построении и протекании определенной группы психических процессов, а их взаимодействие является одним из механизмов, или общей клеточкой, интимной связи мозга и высших психических функций. Поэтому можно думать, что распад высших психических функций обусловлен не непосредственным поражением какого-либо
участка мозга, а нарушением принципа интимного взаимодействия мозга и
психического процесса... Мозг... обладает колоссальными возможностями, но
вкупе с "человеком", с его личностью» (курсив мой. — Л. Ч.) [249, с. 295 —
298].
Второй вывод, который напрашивается по итогам сказанного, связан с
проблемой обоснованности употребления понятия «природа памяти». Не исключено, что природа памяти как объективная реальность не существует. В таком случае целесообразнее употреблять понятие «онтология памяти».
1.3. ИССЛЕДОВАНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ МЕХАНИЗМОВ
ПАМЯТИ
Проблема понимания психологических механизмов памяти имеет столь
же драматическую биографию, что и история поисков материального субстрата
памяти. При этом обнаруживается противоречие, которое характеризует почти
все направления изучения мнемических процессов. Исследователи и a priori, и
по результатам экспериментальных исследований признавали, что процессы запоминания, сохранения и воспроизведения «пронизывают» любой психический
акт, пересекаются с ним. Но тем не менее стремились отыскать специфику
мнемической функции. Этот противоречивый процесс, длящийся до сих пор,
можно условно разделить на три этапа. На заре экспериментальной психологии
память скорее описывали через результативную сторону мнемических процессов, нежели объясняли. При этом память трактовали или механистично, или абстрактно-методологически как способность души расширять и обогащать то,
что непосредственно дано, на основе своих прежних переживаний [274, с. 244],
как удержание видимых телесных навыков [230, с. 266]. В дальнейшем под
влиянием клинических исследований и в результате появления новых психологических течений память пытались объяснить через констатацию связей с другими психическими функциями или личностными образованиями (3. Фрейд, Т.
Рибо, С. С. Корсаков, П.Жане, К.Левин, Б. В.Зейгарник и др.).
Обнаруженных и доказанных связей достаточно, чтобы зафиксировать
объективные закономерности обусловленности памяти личностными или субъективными образованиями. В результате появляется возможность охарактеризовать память и как процесс, и (или) как функцию, эффективность которой зависит от мыслительных способностей, волевых качеств, возрастных особенностей, концепции личности, ее функционального состояния и т.д. Память на сей
26
раз определяется не через функцию, а через зависимость мнемического результата от каких-либо когнитивных или личностных образований. Однако ситуацию кардинально это не меняет.
Следующий этап — поиск сущности памяти, ее механизмов и структур —
связан с исследованием закономерностей переработки информации личностью.
Обозначенное выше противоречие существовало и на этом этапе: тончайшие
экспериментальные процедуры приводили к результатам, которые нельзя было
ни описать, ни объяснить в традиционных терминах запоминания, сохранения и
воспроизведения информации. Проанализированные факты привели, к примеру, И.Хофмана к заключению, что «память — это отнюдь не пассивный регистратор и хранитель воспринятой информации, а активный компонент процессов ее переработки. Различные стороны деятельности памяти можно понять
только при условии, что они будут анализироваться с точки зрения их когнитивных функций в отражении объективной реальности» [248, с. 275].
Рассмотрим историю изучения психологических механизмов памяти более подробно.
Экспериментальная психология памяти конца XIX в. начала исследования эффективности мнемических процессов в зависимости от особенностей и
характера запоминаемого материала. В результате возникла возможность описать мнемическую функцию несколькими закономерностями, которые хотя и не
имеют «механизменного» объяснения, но могут считаться доказанными:
• эффект начала и конца ряда (первые и последние элементы ряда запоминаются быстрее и оказываются в благоприятном положении при непосредственном и отсроченном воспроизведении (Эббингауз, 1885; Робинсон, Браун,
1926; Фуко, 1928; Лешли, 1934; Уорд, 1937; Ховлэнд, 1938; Андервуд, Ричардсон, 1956; Постман, Pay, 1957) [237];
• трудность мнемической задачи не является прямо пропорциональной ее
относительному объему (если число запоминаемых элементов превышает объем восприятия, то число проб, необходимых для научения, возрастает; из этого
следует увеличение общего времени упражнения (Эббингауз, 1885; Мейман,
1913; Лай-он, 1914; Хенмон, 1917; Ховлэнд, 1940; Фуко, 1913) [237]; «если в
заучиваемом ряду разнородные элементы перемежаются с большим количеством однородных, то разнородные элементы сохраняются лучше, чем однородные, независимо от характера материала (фон Ресторф, 1933; Пиллсбери,
Рауш, 1943; Зигель, 1943) [237].
Видимо, эти закономерности можно считать объективными. Хотя многочисленные экспериментальные факты показывают, что характер проявлений
данных закономерностей ощутимо меняется в зависимости от степени привычности запоминаемого материала. Ц. Флорес предположил, что основу привычности составляет частота употребления, порождающая навыки двух уровней:
семантического, когда часто употребляемый вербальный стимул является, как правило, стимулом, обладающим связями с большим или меньшим числом других вербальных стимулов;
фонетического и буквенного, на котором фонетико-буквенные сочетания,
присущие этим стимулам, будут образовываться тем лучше, чем чаще они упо-
27
требляются в речи. Последующие экспериментальные исследования Андервуда
и Постмана (1960) и Пост-мана (1961) подтвердили эти теоретические положения [237].
Дальнейшие исследования психологии памяти в традициях ас-социанизма
и гештальтпсихологии привели к закономерному выводу о наличии связей эффективности мнемических процессов от установок личности (Занфорд, 1917;
Дженкинс, 1933; Постман, Филлипс, 1954; Постман, Адаме, Филлипс, 1955;
Постман, Адаме, 1956, 1957, 1960) [237, 279].
Экспериментально было доказано, что ни один из фактов влияния установок на непроизвольное или произвольное запоминание нельзя рассматривать
как «случайный». Проблема заключается в том, чтобы определить условия, при
которых эти избирательные установки, соответствующие, видимо, или приобретенным в прошлом опыте установкам, или особенностям репрезентации информации в памяти, актуализируются и становятся оперант-ными.
Существует большое количество доказательств влияния уровня мотивации на память, полученных в традициях классической экспериментальной психологии (Харровер, 1932; Розенцвейг, 1943; Хайер, О'Келли, 1949; Гликсман,
1949), указывающих, в частности, на то, что прерванные задачи будут лучше
сохраняться в памяти, чем задачи завершенные (Зейгарник, 1927; Овсянкина,
1928; Пахори, 1935; Марроу, 1938) [237]. Кроме того, было показано, что в случае, когда содержание текста вступает в противоречие с установками испытуемого, запоминание происходит медленнее, а текст забывается гораздо быстрее
(Левин, Мэрфи, 1943; Уотсон, Хартман, 1939; Эдварде, 1941) [237].
Первое предположение о влиянии аффективных реакций на память было
сделано в XIX в. (Колграф, 1898). Исследования Мельтцера (1930), Кох (1930),
Джерсилда (1931), Стагнера (1931), О'Келли и Стэкла (1940) свидетельствуют о
том, что события, оцениваемые испытуемыми как приятные, лучше сохраняются в памяти, чем события неприятные, а последние сохраняются лучше, чем события нейтральные [237]. Данная методическая линия, рассматривающая память как след, закономерно привела к исследованию роли организации материала субъектом различными способами:
• путем ритмической группировки (Мюллер, 1894, 1900, 1911, 1913,
1917);
• с помощью упорядочения заучиваемого материала (Торндайк, 1931,
1932; Бине, 1894; Фернальд, 1912; Мюллер, 1917; Огден, 1926);
• посредством семантической группировки (Боусфилд, Серже-вик, 1944;
Боусфилд, Коэн, 1955).
В ряде исследований зрительного восприятия при выполнении мнемической задачи были получены факты, описывающие феномен реорганизации стимула под влиянием мыслительной схемы, обусловленной ассоциированием
данного стимула с какой-либо определенной фигурой. Этот феномен получил
название «нормализации» (Вульф, 1922), «сведения к привычной форме» (Бартлетт, 1932 [280]), «ассимиляции объекта» (Гибсон, 1929 [237]). Однако наряду с
обобщением, ассимиляцией стимула привычному объекту возможна также и
аналитическая установка в отношении данного стимула. Многие авторы (Куль-
28
ман, 1906; Гибсон, 1929), анализируя интроспективные отчеты испытуемых,
обнаружили, что при таком способе восприятия в памяти часто сохраняется не
столько сама фигура, сколько осуществленный анализ ее. В этом случае адекватность анализа особенностям фигуры и степень точности припоминания этого анализа будут основными факторами, определяющими точность воспроизведения. Анализ особенностей запоминания и сохранения в памяти зрительных
фигур позволяет установить причинно-следственную зависимость между перцептивной деятельностью субъекта и нарушениями памяти. Однако мнемические нарушения могут иметь и другой источник: весьма вероятно, по мнению
Ц.Флореса (1964), что навыки, интересы, черты личности субъекта могут являться источником нарушения памяти. Эти факторы могут оказывать деформирующее влияние либо уже в процессе перцептивной деятельности, либо a posteriori в момент актуализации мнемической деятельности [237].
Ассоциативная психология считает доказанным определяющее влияние
ассоциаций на выбор стимула при узнавании, на основе этого высказываются
предположения о возможной динамике этого феномена. В исследовании Флореса запоминаемые новые стимулы (слоги) ассоциировались с привычными
стимулами (словами), усвоенными субъектом в прошлом и затем часто употреблявшимися. Сохранение в памяти этих двух категорий материала происходит, по его мнению, совершенно по-разному, так как при заучивании слогов в
процессе относительно непродолжительного упражнения образуются лишь
очень лабильные мнемические следы, которые с течением времени будут все
слабее и слабее актуализироваться при мнемической деятельности.
В отличие от этого привычные и часто употребляющиеся в речи слова
(ассоциации) легко воспроизводятся при адекватном внешнем раздражителе,
т.е. в опыте на узнавание, при восприятии стимулов, с которыми они были ассоциированы или которые имеют какие-то общие признаки с ассоциированными стимулами. Поскольку реактивация ассоциаций при наличии данного стимула действует, в свою очередь, на выбираемый испытуемым стимул, весьма
вероятно, что положительный или отрицательный эффект этого процесса с течением времени будет усиливаться благодаря взаимодействию двух факторов
— возрастания вероятности припоминания ассоциации в опыте на узнавание и
постепенного забывания стимулов [237].
Как видим, исследования, начатые в абстрактно-методологическом ключе, не закончились с появлением новых гипотез и концепций. Напротив, эти исследования заняли три четверти века. И хотя в результате исследователи прочувствовали и объективировали ограниченность ассоциативной психологии,
изучающей изолированные стимулы в лабораторных условиях, тем не менее
справедливо называли ассоциативные процессы фундаментальными и утверждали, что на них базируются иные динамизирующие запоминание и воспроизведение факторы, упомянутые выше. В конечном счете всеми признается тот
факт, что и воспроизведение, и торможение ассоциаций, так же как и различные расстройства памяти, представляют собой продукт взаимодействия мотивации индивида, его аффективных реакций, установок, привычек, способов организации и восприятия стимулов, которые удалось выделить в безусловно
29
тщательных исследованиях. Тем не менее в рамках данного направления выйти
на механизменный уровень объяснения мнемических процессов не удалось.
Решающий сдвиг в изучении механизмов собственно человеческой памяти произошел в конце 1920-х гг. (П.Жане, П. П. Блон-ский, Л.С.Выготский,
С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев). Автором первого социального генетического
анализа памяти стал П.Жане. «Только в редких случаях и при необыкновенных
обстоятельствах психические действия бывают изолированы и безличны;
обычно же в них проявляются известный характер и личность» [308, с. 76].
Эта мысль, высказанная Жане в 1913 г., получила принципиальное развитие в работе «Эволюция памяти и понятие времени» (1928), где он рассматривает высшую форму памяти как особое действие, социальную реакцию на отсутствие, преодоление отсутствия [308].
Л. С. Выготскому принадлежит высказывание о том, что память означает
использование и участие предыдущего опыта в поведении в настоящем времени; с этой точки зрения память и в момент закрепления реакции, и в момент ее
воспроизведения представляет собой деятельность в полном смысле этого слова [57]. Этот перспективный тезис экспериментально развит Л. С. Выготским,
А. Н.Леонтьевым, А.Р.Лурия. Исследование А. Н.Леонтьева «Развитие памяти»
(1931) было первой работой, где, по выражению Л.С.Выготского, «не из
свойств памяти объяснялось ее развитие, а из ее развития выводились ее свойства» [57, с. 154]. Вместе с тем это и первая экспериментальная работа, посвященная проблеме опосредствования высших психических функций.
А.Н.Леонтьев разработал положение о «вращивании» внешних средств и приемов запоминания, которое он подтверждает эмпирической закономерностью,
известной как «параллелограмм развития». Эта закономерность выражается в
том, что от младшего дошкольного к среднему возрасту происходит постепенная дивергенция, а от среднего школьного к взрослому — конвергенция показателей продуктивности непосредственного и опосредствованного запоминания.
А. Н.Леонтьев писал, что если проследить «генетическую смену психологических процессов и операций», с помощью которых человек запоминает, и «которая составляет реальное содержание исторического развития памяти», то взамен старого представления о существовании двух различных памятей — памяти логической и механической — раскрывается единый процесс развития единой функции [129, с. 478].
Сущность процесса развития памяти, по мнению А. Н.Леонтьева, заключается в том, что на высших этапах развития поведения на место памяти как
особого биологического свойства становится сложная функциональная система
психических процессов, выполняющая в условиях социального существования
человека ту же функцию, что и память [129].
Работа А. Н.Леонтьева была первой, проиллюстрировавшей на уровне
экспериментальных фактов методологическую позицию Л.С.Выготского. Это
исследование повлияло на все последующие работы по психологии памяти, по
крайней мере, в рамках отечественной науки.
В настоящее время леонтьевский «параллелограмм развития» рассматривается почти как аксиома. Однако, зная сущность методического обеспечения
30
его эксперимента и опираясь на последующие работы в этом направлении [214,
252, 266], можно сказать, что его идея — это феноменологическая картинка, во
многом адекватно описывающая объективные тенденции в развитии и функционировании памяти, но сущностно эти процессы неизмеримо сложнее. В дальнейшем мы еще вернемся к этому вопросу.
Взгляд на память как на действие или деятельность — самое существенное достижение психологии памяти 1930—1940-х гг. П. И. Зинченко писал, что
благодаря этим взглядам стало возможным исследование не только результатов
запоминания, как это было у Г. Эббингауза, но и самой деятельности запоминания, ее внутреннего строения [93]. Память рассматривалась как продукт исторически развивающейся предметной деятельности. Был сформирован новый
методологический подход, суть которого в том, что память стала предметом исследования, где деятельность выступила в качестве объяснительного принципа
ее развития и функционирования .
Введение в структуру памяти «стимула-средства» привело к пересмотру
не только структуры процесса в целом, но и его состава, что повлияло на проблематику дальнейших исследований. В работах А.А.Смирнова, П.И.Зинченко
была поставлена задача структурно-функционального анализа процессов, лежащих в основе различных видов запоминания. П. И. Зинченко писал, что произвольное запоминание как специальное действие принимает в своем развитии
различные формы в зависимости от характера тех компонентов, которые составляют реальное содержание этого психического действия: предмета, цели,
мотива, средства запоминания. Структура действия запоминания меняется в зависимости от смены не характера компонентов, а всей структуры действия запоминания [93].
Таким образом, к 60-м гг. XX в. в психологии памяти четко выделились
два главных подхода: изучение памяти как следа (Г. Эббингауз и др.) и памяти
как действия (П. И. Зинченко, А. А. Смирнов и др.).
Говоря о деятельностном подходе к проблемам психологии памяти, оказавшем сильное влияние на отечественную и европейскую психологию, анализируя многочисленные исследования, выполненные в его рамках, нельзя не отметить, что по существу выделяются две проблемы: память и деятельность и
память как деятельность.
Мысль Л, С. Выготского о том, что память представляет собой деятельность «в полном смысле этого слова», легла в основу различных работ, в которых, в сущности, рассматривалась проблема «память и деятельность», но оговаривалось, что память — сложная функция, имеющая структуру, обладающая
динамикой и т.д. Некоторые авторы отмечают (в частности, В. П. Зинченко, Б.
М. Ве-личковский, Г. Г. Вучетич, [90]), что проблематика психологии памяти к
началу 1960-х гг. растворилась в изучении других психических процессов или
различных деятельностей: игровой, учебной, трудовой, спортивной, благодаря
чему стали понятны многие закономерности функционирования памяти. Появилась возможность ответить на вопросы: как организовать запоминание, какими средствами надо вооружить обучающегося и т.д., базируясь на исследованиях связи процессов памяти с мышлением, восприятием, волевыми, эмоцио-
31
нальными, мотивационными состояниями личности и т.д. (А.А. Смирнов [204];
П. И. Зинченко [93]; Л.М.Житникова [80]; З.М.Истомина [101, 102];
В.И.Самохвало-ва [197]; Я.И.Петров [169]; В.Я.Ляудис [143]; К.П.Мальцева
[147, 148]; Н.М.Гнедова [64] и др.).
А. А. Смирнов писал, что роль понимания при запоминании общеизвестна, и подчеркивал связь запоминания и процессов мышления, которые в этом
случае выступают средством более глубокого и отчетливого понимания материала. Более того, мыслительная деятельность «в ее самых разнообразных и
сложных проявлениях» составляет психологическое ядро воспроизведения
[204]. Важнейшая роль мыслительной активности для эффективности запоминания нашла подтверждение в работах П. И. Зинченко [93], А. Н. Шлычковой
[272, 273] и многих других.
Логика изучения процессов мышления привела Ж.Пиаже и Б. Инельдер к
исследованию процессов памяти. Структура воспоминаний, как это было установлено в исследованиях, обусловлена оперативными единицами восприятия и
памяти, которыми владеет субъект (в зависимости от того, воспроизводится ли
ситуация, организованная дооператорными или операторными схемами, — в
терминологии Ж.Пиаже). Ж.Пиаже и Б.Инельдер пришли к выводу, что организация памяти должна меняться в зависимости от уровня схем мышления и развиваться вместе с интеллектом индивида [171].
Работы В. П. Зинченко, Б.М.Величковского, Г. Г. Вучетич, посвященные
изучению кратковременной памяти, продемонстрировали, что «преобразования
информации, выявленные в исследованиях кратковременной памяти, играют
существенную роль в информационной подготовке решения, в формировании
образно-концептуальной модели проблемной ситуации» [90, с. 260].
Деятелъностный подход закономерно обусловил изучение взаимосвязей
памяти и других психических процессов и личностных образований. Эксперименты Н.Я.Батовой, Е.Д.Хомской по изучению влияния эмоционального фактора на воспроизведение словесного материала подтверждают наличие этой
связи: «нарушение эмоционально-личностной сферы — известные в клинике
поражения лобных долей мозга — находит свое отражение в мне-стических дефектах...» [26, с. 138].
К.Д.Ушинский, Т.Рибо, П. П. Блонский, А. А. Смирнов, С.Г.Бар-хатова
указывали на связь припоминания и запоминания и волевых усилий личности.
Исследования Е. С. Махлах и И. А. Рапопорта, направленные на обнаружение
конкретной связи определенных особенностей памяти и личности, показали, в
частности, что развитие долговременной памяти у школьников старшего возраста положительно связано с развитием волевых качеств личности [152]. А. И.
Липкина, изучая мнемическую деятельность людей с различной самооценкой,
установила, что характер самооценки влияет на результаты решения мнемической задачи [183].
В работах А. Джевечки [72], Е. С. Махлах и И. А. Рапопорта [152] подтверждается гипотеза о зависимости развития памяти от ценностей и интересов
личности на основе предпочтительного развития того вида памяти, который обслуживает ведущие цели и деятельности.
32
Изучение памяти в таких направления, как память и мотивация, память и
установка, влияние различных социальных условий на ее развитие в онтогенезе,
а также исследования продуктивности памяти в зависимости от вида и характера деятельности, от характера и строения экспериментального материала (последнее направление, как было показано выше, имеет наиболее богатую историю вместе с изучением интерфункциональных связей и памяти с другими психическими процессами) дают основания для системного анализа процессов памяти. Реализация принципа системности при исследовании проблем памяти
явилась отечественным развитием многих современных подходов: информационного, структурно-функционального, деятельностного (С. П. Бочарова,
В.Я.Ляудис, Я.А.Болынунов, Р.М.Грановская).
С.П.Бочарова, рассматривая память с позиций системного подхода, определяет ее как базовую функциональную систему, выполняющую не только когнитивную (отражательную) функцию, связанную с преобразованием новой
информации, но и продуктивную, имеющую отношение к организации всей деятельности человека [38]. На необходимость учета продуктивных моментов в
памяти человека указывают и другие исследователи (В.Я.Ляудис,
Я.В.Большунов, Р.М.Грановская). По мнению В.Я.Ляудис, память обеспечивает
«продуктивную реконструкцию формируемого и актуализируемого опыта в соответствии с ценностями и смыслами личности» [143, с. 38]. Формирование индивидуальных схем регуляции актуализируемого опыта и схем отношений, отмечает Я.В.Большунов, следует рассматривать не как обособленные образования, а как способы достижения новых целей в реализации новых смыслов поведения [37].
Рассматривая память как явление, пронизывающее всю человеческую
психику, появляются основания представить память как полисистемное образование, возникающее на пересечении различных систем, поскольку в памяти закладывается целый комплекс отношений, реализуемых в различных деятельностях и коммуникациях человека (Б.Ф.Ломов, С.П.Бочарова, Л.М.Веккер).
С.П.Бочаровой, в частности, была предложена схема, в которой отражена взаимосвязь памяти с перцептивными, интеллектуальными и моторными компонентами психики, объединенными в общий контур сложной, иерархически организованной структуры деятельности человека [38].
Б.Ф.Ломов, анализируя системный подход как возможность понимания
закономерностей функционирования психического, отмечает, что наиболее
адекватное исследование памяти следует осуществлять с позиций системного
анализа, позволяющего учитывать многомерность и многоуровневость данной
функции [137]. Та же тенденция отмечается и в зарубежных работах по памяти.
Авторы одного из самых известных подходов к изучению памяти
Ф.Крейк и Р.Локхарт [291] предложили теорию «уровней обработки». Ее смысл
состоит в том, что главным предметом анализа становятся активные процессы
переработки информации, т.е. сами ментальные операции.
Процесс переработки рассматривается как система уровней с последовательным переходом от более простого уровня, связанного с переработкой сенсорных признаков, к более сложным уровням, связанным с семантической об-
33
работкой. Этот подход к памяти основан на работах Л. Постмана 1950 —1960-х
гг. В связи с основными принципами когнитивной психологии Крейк и Локхарт отказались от представлений Постмана о внутренних специфических реакциях как опосредующем механизме между восприятием и памятью и поставили на их место процессы кодирования информации и ее обработки на разных
уровнях — сенсорном, перцептивном и семантическом. Авторы обосновали
свой подход с помощью анализа фактических результатов ряда исследований
(M.E.Tresselt, M.S.Mayzner, S.A.Bobrow, G.H.Bower, S.Rosenberg, W.J.Schiller,
H.G.Shulman, G.Mandler, C.D.Johnston, J.J.Jenkins [291, 313]). Как известно,
Ф.Крейк и Э.Тулвинг называют данную концепцию новым подходом. Однако
исследования П. И. Зин-ченко, А. А. Смирнова уже в 1940—1950 гг. рассматривали память как продукт деятельности, и эта сторона деятельностного подхода
активно развивалась, как было показано выше, и в дальнейшем (С.П.Бочарова,
Э.А.Голубева, С.А.Изюмова и др.). Н.И.Чупри-кова называет внутреннюю познавательную активность, являющуюся условием наилучшего запоминания и
сохранения материала, «центром притяжения» для психологии памяти и считает данный подход перспективным [174].
В целом в системе обработки информации, от которой зависит формирование более или менее глубоких и длительных следов кратковременной памяти,
можно, по мнению Н.И.Чуприковой, выделить четыре подсистемы.
1. Стабильная когнитивная подсистема, способная выделить разные признаки, свойства «отношения сигналов» и производить их синтез. Это система
анализаторов, временных нервных связей и долговременной семантической памяти; физиологическую основу последней составляют вербальные сети.
2. Подсистема текущей нейронной активности в когнитивной подсистеме,
характер которой на каждом данном уровне сформированное™ стабильной когнитивной подсистемы определяется требованиями к анализу сигналов со стороны стоящей перед человеком задачи.
3. Подсистема активации, степень включения которой определяется требуемой сложностью анализа и синтеза обрабатываемой информации и уровнем
автоматизации этих процессов.
4. Подсистема подкрепления текущей нейронной активности, которая
привела к решению поставленной задачи и осуществлению адекватного приспособительного поведения [174, с. 147].
Выявление системы взаимосвязанных процессов, обеспечивающих
успешность запоминания, позволяет более четко, чем это делалось до сих пор,
поставить вопрос о других детерминантах эффективности памяти, которые
могли бы действовать наряду и совместно с детерминантой глубины и широты
анализа. Н. И. Чуп-рикова предполагает, что с теоретической точки зрения
можно выделить две наиболее крупные системные детерминанты памяти. «Это
свойства нейрохимических систем мозга, обеспечивающих консолидацию следов кратковременной памяти и их переход в долговременную память, и свойства систем, ответственных за Длительное, стабильное сохранение энграмм
долговременной памяти» [174, с. 178-179].
Подведем итоги. Вышесказанное позволяет утверждать, что изучение ме-
34
ханизмов мнемических процессов привело исследователей разных школ и
направлений к выводам о том, что память представляет собой, во-первых, деятельность и, во-вторых, систему. Это означает, что психологию запоминания,
сохранения и воспроизведения надо рассматривать через призму целенаправленной познавательной активности личности, которая чрезвычайно динамична
и изменчива. Условия эффективности запоминания и воспроизведения не являются стабильными и однозначными детерминантами мнемического результата. При этом «ключом» к определению характера запоминания (включаемого
личностью механизма запоминания, сохранения и воспроизведения) будет, видимо, личностный смысл ситуации запоминания и запоминаемой информации.
Экспериментальные исследования психологических механизмов памяти
должны ответить на вопрос: как запоминается информация? История активных
поисков ответов на этот вопрос с конца XIX в. по настоящее время свидетельствует о том, что ответы будут зависеть от точности и характера формулировки
вопросов:
• как запоминается информация;
• или как запоминает информацию человек;
• или как запоминает информацию, необходимую для выполнения деятельности, субъект данной деятельности;
• или как человек запоминает информацию, имеющую для него принципиальное, личностное значение?
Когда мы говорим: информация запоминается, то подчеркиваем тем самым объективные способности физиологической основы мнемических процессов, которые характеризуют память как свойство мозга, проявляющееся относительно независимо от сознания человека.
Когда мы говорим: человек запоминает, то акцентируем внимание на различных моментах (особенностях запоминающего, характере его взаимоотношений с запоминаемым материалом и особенностях самого запоминаемого материала). В данном случае необходимо в первую очередь обратить внимание на
объективные характеристики запоминаемого материала: каким образом материал структурирован, в каком виде он преподносится, каковы условия запоминания и т. п.
Когда мы говорим о механизмах запоминания материала субъектом деятельности с этим материалом, то подчеркиваем активность человека и особенности этой активности. В этом случае информация может запоминаться непроизвольно и непосредственно или относительно непроизвольно стереотипными
приемами. В данной ситуации мнемические процессы находятся внутри разнообразных психических процессов, обеспечивающих выполнение деятельности.
Когда мы говорим о запоминании личностно значимой информации, то
здесь на первый план выступают не способы запоминания (не собственно психологические механизмы приемов запоминания), а способы регуляции запоминания, основные детерминанты которых находятся на уровне мотивов, потребностей и установок личности. Таким образом, получается, что психологические
механизмы запоминания различаются в зависимости от уровня детерминации
мнемических процессов. Можно выделить три принципиальных уровня детер-
35
минации мнемических процессов:
1) уровень объективной детерминации механизмов мнемических процессов, когда результативность мнемических процессов не регулируется человеком;
2) уровень субъектно-деятельностной детерминации механизмов мнемических процессов, когда результативность запоминания зависит в первую очередь от места материала в структуре деятельности и той активности, которую
совершает человек как субъект данной деятельности в процессе ее реализации;
3) уровень субъективно-личностной детерминации механизмов мнемических процессов, когда личность способна создавать новые механизмы запоминания или видоизменять, сломать старые в соответствии со своими личностными смыслами.
1.4. ПРОБЛЕМА СТРОЕНИЯ ПАМЯТИ
Как показало предшествующее изложение, исследование механизмов
мнемических процессов привело к возможностям объяснения структуры памяти. Сегодняшняя психология памяти владеет двумя сильными методологическими подходами к пониманию ее организации: память как деятельность и память как система. Понимание памяти как деятельности или как следствия деятельности содержит возможности анализа противоречивых тенденций мнемических процессов, которые нельзя понять, если искать связи памяти и запоминаемого материала механистически, в зависимости от его характера и степени
структурированности.
Оказалось, что противоречивые результаты, исключения из якобы
найденных правил, «странности» нашей памяти детерминированы деятельностью, ее целями, а следовательно, особенностями личности. В этой связи становится понятным, почему не существует «случайного» мнемического результата.
Его не может быть в принципе, ибо запоминающий или воспроизводящий, неузнающий или забывчивый испытуемый — это в любой момент деятельности
или жизнедеятельности сложнейшее переплетение смыслов, установок, опасений, защит, напряжений и т.д. В ряде случаев эти тенденции проявляются независимо или относительно независимо от сознания, на субъектном уровне, в
других ситуациях мнемический результат представляет собой следствие смыслообразующей активности личности, которая может быть направлена отнюдь
не на желаемый для экспериментатора результат.
Понимание памяти как деятельности, таким образом, дает основания проанализировать компоненты мнемического процесса и связи между ними, исходя из приоритета целей и задач испытуемого. Следовательно, компонентный
состав деятельности мультиплицируется в структуру мнемической функции, и
цель, как системообразующий фактор активности личности, определяет динамику, характер и «случайности» процесса запоминания и воспроизведения.
Этот подход перспективен, но не реализован. Многочисленные работы, в
частности отечественной психологии, только обозначили компонентный состав
36
деятельностного происхождения памяти. Как подчеркивается в ряде работ
(П.Жане, Л.С.Выготский, А.Р.Лурия, А. Н.Леонтьев, П.И.Зинченко,
А.А.Смирнов, С. П. Бочарова и др.), память неотделима от деятельности человека и именно деятельность, взаимоотношения человека с его природным и социальным окружением определяют характер возникающих мнемических структур. П. И. Зинченко особо отмечал, что помимо содержания непроизвольное
«запоминание разных объектов зависит не от различий между ними, а от различий в содержании действий испытуемых с ними (курсив мой. — Л. Ч.). Образование ассоциативных связей происходит на основе ориентировки в экспериментальной ситуации. В соответствии с содержанием действия ориентировка на
одни раздражители приводила затем к образованию и закреплению связей; при
ориентировке на другие раздражители образуемые связи тормозились. Связи
образовывались на раздражители, входящие в результат действия; на раздражители, входящие в условия данного действия; на раздражители, вызывающие
ориентировку своей новизной» [93, с. 226].
Роль содержания действия еще более очевидна для произвольной памяти
как результата специфической мнемической деятельности (А. А. Смирнов и
др.).
Согласно разрабатываемой в отечественной психологии точке зрения, деятельность человека представляет собой иерархизован-ную структуру действий, направляемую высшим уровнем — уровнем цели (Н.А. Бернштейн,
Б.Ф.Ломов, В.Д.Шадриков). Конкретные условия осуществления действия обусловливают различные динамические взаимоотношения между уровнями действия и качественные различия регулирующих их психологических механизмов. С этой точки зрения появляются возможности проанализировать память
как уровневую, формирующуюся в деятельности структуру.
М. С. Роговин, развивая структурно-уровневый подход, считает, что в
данном случае память можно рассматривать «в разных аспектах, формах объективации, ипостасях» [186, с. 166]. Исходной ипостасью он называет структуры
надындивидуальные — физические, биологические, социальные; собственно
психические структуры определяются ими, но не сводятся к ним одним. Роль
собственно структурных факторов для памяти была установлена строго экспериментально Д. Миллером, показавшим наличие лучшего воспроизведения для
избыточного, но структурированного материала по сравнению с неструктурированным [153]. Как известно, У. Р. Гарнер сделал на этом основании вывод о
том, что качество усвоения и запоминания серийного материала определяется
не столько особенностями каждого его отдельного элемента, сколько его структурой [237]; эта мысль нашла подтверждение в уже упоминавшихся выше экспериментах (1.2) на материале как впервые примененных Н.Ахом «искусственных понятий», так и запоминания слогов и другом материале [ 186].
Вторая ипостась (форма объективации) памяти, по М. С. Роговину, — это
сама деятельность, через которую осуществляется влияние надындивидуальных
структур. Данная ипостась есть результат процесса научения в самом широком
значении этого термина. Благодаря конкретным формам деятельности надындивидуальные структуры выступают по отношению к индивидуально-
37
психологическому в качестве структурирующих факторов.
Третьей формой объективации является динамическая структура лежащих в основе этого научения нейрофизиологических процессов.
Четвертая ипостась — субъективная структура, которая есть отражение в
сознании объективных структур реальности, но отражение, опосредованное
конкретными формами человеческой деятельности и осознания реальности, зависящими от уровня общественно-исторического развития [186].
Структурно-уровневый подход к памяти М. С. Роговина появился, видимо, как необходимость показать, что обычно противопоставляемые друг другу
структурный и генетический, ассоциативный и структурный подходы при анализе проблем памяти не только не находятся в антагонистических отношениях,
но и органически дополняют друг друга. Следует отметить, что структурноуровневый подход представляет собой в значительной мере формальную объяснительную схему и, следовательно, может включать в себя несколько различающихся по своему психологическому существу теорий. Кроме того, выделение собственно структурно-уровневой теории из предваряющих ее и близких к
ней уровневых и структурных представлений оказывается делом довольно
трудным и искусственным, ибо, с одной стороны, существует большое количество разнообразных психологических исследований и теоретических концепций, а с другой — имеет место явный методологический кризис психологии в
целом и психологии памяти в частности.
В этой связи неудивительна популярность системного подхода при объяснении многофакторной изменчивой природы памяти, ибо системный подход
позволяет исследовать сущность памяти с точки зрения ее сложных, иногда
противоречивых, свойств: открытости, иерархичности (гетерархичности), многоуровневости, динамичности. Вместе с тем экспериментальная психология
убедительно свидетельствует о том, что человеческая память представляет собой определенную структуру, складывающуюся в течение всей жизни индивида. Эта структура, стабилизирующая личность, проявляется уже на уровне отдельных ассоциаций, умножение и объединение которых почти всегда представляет собой систему. С этой точки зрения, между собственно ассоцианистским (аналитическим) и структуралистическим (синтетическим) подходами
фактически нет противоречия. Как мы видели (1.2), системный подход тех ученых, которые подчеркивают роль социальных факторов функционирования памяти, не носил специфического характера противопоставления его тезису о
фундаментальной роли ассоциаций. Распространение и укрепление структурной концепции естественно происходят в процессе накопления данных о происхождении памяти и находят свое выражение в работах о соотношении ее отдельных компонентов.
В настоящее время основные исследования в области строения памяти
ведутся в рамках когнитивно-информационного подхода. Предвестником современных теорий двойственной памяти стало введенное У.Джеймсом различие между первичной и вторичной памятью. Модель Во и Нормана (Waugh and
Norman, 1965) явилась первой современной поведенческой моделью, послужившей отправной точкой для последующих исследований [211]. В то же время
38
Аткинсон и Шифрин (Atkinson and Shiffrin, 1968) разработали новую систему
памяти, имеющей фиксированную структуру и меняющиеся процессы управления [20, 211]. Модель Актинсона и Шифрина предусматривает три хранилища
информации: сенсорный регистр, кратковременное хранилище и долговременное хранилище. В соответствии с этой моделью входной стимул непосредственно регистрируется в соответствующей сенсорной модальности и либо теряется, либо передается дальше в обработку. Термином «память», как известно,
они обозначали данные, подлежащие сохранению, и термином «хранилище» —
структурный элемент, в котором эти данные хранятся. Эта модель обусловила
многочисленные исследования зрительных регистров (Neisser, 1967; Sperling,
1960; Averbach, Sperling, 1961), слуховых регистров (Moray, 1965; Darwin, 1972;
Grossman, 1958; Growder, Morton, 1969; Murdock, Walker, 1969; Kahneman, 1973;
и др.) [21, 326], проблем распознавания образа (проблем сопоставления входящей информации с хранящейся в долговременной памяти) (Posner, Keele, 1968;
Franks, Bransford, 1971; Neiser, 1964; Smith, Spoehr, 1974; Klatzky R., 1977; и др.)
[211, 20], проблем переработки информации в кратковременной памяти (Landauer, 1962; Conrad, 1963; Sperling, 1960; Wickelgren, 1966; Weber, Castleman,
1970; и др.) [105, 211], переработки информации в долговременном хранилище
(Brown, Mcheill, 1966; Anderson, Bower, 1973; Quillian, 1969; Rumelhart, 1972 и
др.) [211, 248] и другие исследования мнемиче-ских процессов. Огромное количество работ в рамках когнитивной психологии вызвано тем, что, с одной стороны, эти модели отражают процессы памяти в самом общем виде, без жестких
требований соответствия психофизиологическим или нейронным процессам, а
с другой, имеются обширные доказательства двух хранилищ памяти в физиологических, клинических и поведенческих исследованиях [186]. По всей вероятности, эти эксперименты продемонстрировали (доказали) скорее процессуальные закономерности памяти, нежели структурные. Можно предположить, что
именно это обстоятельство повлекло за собой критику модели Аткинсона и
Шифрина (Tulving, Madigan, 1970; и др.) и появление теории уровневой обработки Крэйка и Локхарта [291].
Эта концепция успешно опробована на различном стимульном материале
(Bower, Karlin, 1974; Strnad, Mueller, 1977; D'Agostino, O.Neill, Paivio, 1977;
Klein, Saltz, 1976; Schulman, 1974) [211].
В контексте нашего подхода о существовании разноуровневых психических закономерностей особого внимания заслуживает работа Роджерса, Куипера и Киркера (Rogers, Kuiper, Kirker, 1977), показавшая, что «отнесение к себе
— это мощная методологическая переменная» [211, с. 165]. Используя методику, сходную с методикой Крэйка и Тульвинга (1975), они составили для испытуемых четыре вопроса, каждый из которых содержал 40 прилагательных; вопросы различались по глубине обработки информации, или смысловой насыщенности. Один из четырех вопросов относился к структурным, другой — к
фонематическим, третий — к семантическим характеристикам, а четвертый касался самого испытуемого. Как и в работе Крэйка и Тульвинга, здесь предполагалось, что слова, глубже кодированные в процессе их оценки, должны воспроизводиться лучше, чем слова, кодированные поверхностно. После того как ис-
39
пытуемые провели оценку слов, их просили в свободном порядке воспроизвести как можно больше слов из тех, что они оценивали. Хуже всего воспроизводились слова, характеризованные по структурному признаку; воспроизведение
улучшалось в сторону слов, характеризованных фонематически и семантически. Слова, отнесенные испытуемыми к себе, воспроизводились лучше всего.
Безусловно, оценка относительно себя — это мощная система кодирования
(Bellezza, 1984; Bower, Gilligan, 1979; Ganellen, Carver, 1985; Kihlstrom, Cantor,
1984; McCaul, Maki, 1984) [211]. Интерпретация эффекта отнесения к себе основывалась на том, что если человек оценивает что-либо по отношению к себе,
то возникает возможность оставить в памяти очень отчетливый след, поскольку
знание «себя» — это очень хорошо разработанная структура. Такая интерпретация подверглась критике со стороны Клейна и Кильстрома (Klein, Kihlstrom,
1986), которые показали, что если вопросы с отнесением к себе и семантической оценкой уравнять по степени их организации, то эффект отнесения к себе
пропадает. В эксперименте Клейна и Кильстрома организация стимулировалась
путем выбора целевых слов с общими свойствами; например, использовались
названия частей тела, которые могут ассоциироваться с личным нездоровьем
или травмой, и названия частей тела, которые не вызывают таких ассоциаций.
По их мнению, за то, что раньше приписывалось эффекту отнесения к себе,
несет ответственность степень организации, свойственная данной задаче. На
наш взгляд, этот вопрос далеко не решен и субъективно-личностные влияния на
мнемический результат очевидны.
Модели на базе информационного подхода и модели уровне-вой обработки различаются своим отношением к роли структуры и процесса и к природе
повторения. В информационном подходе подчеркивается роль структуры и механического повторения, тогда как в теории уровневой обработки акцентируется внимание на процессах и осмысленном повторении. Но, как бы там ни было,
эти работы вторичны по отношению к исследованиям П. И. Зин-ченко и А. А.
Смирнова.
Модели уровневой обработки и информационного подхода привели исследователей к заключению, что память по своему строению представляет
мультисистему, состоящую из систем и законов. Тульвинг, в частности, предлагает деление памяти на процедурную, семантическую и эпизодическую [211].
Эпизодическая память хранит информацию о датированных во времени эпизодах или событиях. Семантическая память — это умственный тезаурус, который
организует знания человека. Семантическая память, по Туль-вингу, регистрирует не воспринимаемые свойства входных сигналов, а их когнитивные референты. Процедурная, низшая форма памяти сохраняет связи между стимулами
и реакциями. Ее можно сравнить с тем, что называют ассоциативной памятью.
В сущности Тульвинг сформулировал проблему репрезентации информации в
памяти человека.
Как было показано, наиболее популярна в настоящее время гипотеза об
иерархической организации функциональной структуры семантической памяти.
Это представление легло в основу работы И.Хофмана, который, наряду с
иерархически организованными структурами внутрипонятийных признаков,
40
рассматривает некоторые формы межпонятийных связей, играющих существенную роль в процессах речевого общения и дискурсивного мышления. В
результате детального анализа процессов сенсорной, перцептивной и концептуальной организации информации И.Хофман выделяет в рамках семантических
иерархий два класса понятийных репрезентаций. К первому из этих классов относятся понятия, признаки которых соответствуют наглядно-образным характеристикам объектов. Наиболее абстрактные из числа этих, так называемых
«сенсорных понятий» и называются автором первичными, в силу того что
именно они первыми формируются в ходе онтогенетического развития семантической памяти, а также определяют развертывание и ход микрогенеза осмысленного узнавания. Класс категориальных понятий — второй класс — составляют понятия, признаки которых связаны с отражением функциональных связей между предметами [248]. Актуальное восприятие, согласно И.Хофману,
предполагает первоначально сопоставление сенсорной информации с хранящимися в памяти признаками соответствующего первичного понятия. После
сравнения по наглядным признакам продукт этой идентификации соотносится с
репродуцируемой из памяти системой функциональных межобъектных связей.
Сенсорные понятия, выделенные в исследовании И.Хофмана, чрезвычайно похожи, по мнению Б. М. Величковского и Н. К. Корсаковой, на некоторые виды
предпонятий, которые были применительно к онтогенетическому развитию познавательных процессов описаны еще в работах Л.С.Выготского [63]. На этом
уровне концептуального развития слово оказывается лишь одним из множества
конкретных признаков объекта. Благодаря работам И.Хофмана, а также исследованиям Э. Рош доказано существование аналогичных концептуальных структур в памяти взрослого человека [323, 324].
Следует отметить, что основные положения концепции И.Хофмана находят подтверждение при анализе ряда феноменов нейро-психологических нарушений памяти и восприятия. Так, например, в работах А. Р. Лурия описаны
разновидности агнозий, которые могут рассматриваться как нарушения осмысленного узнавания на уровне, соответствующем, по классификации И. Хофмана, либо сенсорным, либо категориальным понятиям. Проведенные специальные исследования (Ж.М.Глозман, И.Хофман, Т.Ю.Ас-коченская [63]), направленные на клинико-экспериментальную проверку этой концепции, позволили
подтвердить одно из центральных ее положений: деление понятий на первичные и непервичные. При этом оказалось, что процессы вычленения признаков
первичных понятий страдают при поражениях правого, а непервичных сенсорных понятий — при поражениях левого полушария. Таким образом, доказана
связь неаналитических стратегий познавательной обработки, обеспечивающих
предметное отнесение первичных понятий со структурами правого полушария,
специализирующегося преимущественно на невербальных процессах.
К настоящему времени в литературе описаны четыре модели семантической организации памяти: кластерная, групповая, сетевая и модель сравнительных семантических признаков. Согласно кластерной модели, понятия, представленные в памяти в виде слов, хранятся систематизированно — в виде кластеров, или скоплении сходных элементов (Боусфилд, Бауэр). Групповые моде-
41
ли имеют общую черту с кластерной моделью: они тоже предполагают, что понятия (слова) представлены в памяти в виде групп, которые объединены не
только по категориям, но и по признакам (Мей-ер). Модель сравнительных семантических признаков близка групповой модели, но имеет одно весьма важное
отличие — в ней постулируются два типа признаков, хранимых в семантической памяти: определяющие признаки — те, что образуют существенные аспекты значения слова, без которых слово не может быть отнесено к данной категории, и характерные признаки — те, что свойственны элементу, но не существенны для отнесения его к данной категории (Смит, Рош). В сетевых моделях
слова-признаки, хранимые в семантической памяти, объединены связями или
пропозициями в сложную сеть (Линдсей, Норман, Румель, Харт) [132, 211, 248,
323, 324].
Вышесказанное позволяет увидеть, что проблема репрезентации информации в памяти человека в нашем контексте распадается на несколько взаимосвязанных и относительно независимых исследовательских проблем:
как организована информация в памяти человека;
каким образом эта организация функционирует;
каким образом организация информации (ее признаки, условия функционирования, детерминанты) влияет на результативность мнемических процессов;
каковы взаимосвязи увиденного и запомненного и характера репрезентации
информации в памяти человека и др.
При этом, как правило, термином «репрезентация информации в памяти
человека» обозначают одновременно три проблемы: во-первых, то, как структурированы (упорядочены) знания, представления, домыслы и т.д. человека
(содержание внутреннего мира личности, картина мира, по А. Н.Леонтьеву); вовторых, как происходит процесс представления (репрезентации) вновь поступающей информации, для того чтобы ее запомнить и воспроизвести; в-третьих,
каковы закономерности взаимоотношений имеющейся и вновь поступающей
информации.
Анализ работ в рамках гештальтпсихологии, ассоцианистской психологии, когнитивной психологии, деятельностного подхода, исследований патопсихологии памяти позволяет констатировать, что само понятие «структура» памяти в современной психологии трактуется неоднозначно. В работах ассоцианистского подхода структура памяти понималась через структурированность
(различного рода упорядоченность) запоминаемого материала.
По мере усложнения вскрываемых закономерностей проблема строения
памяти превратилась в проблему организации ментальных операций субъекта
мнемической деятельности. Когда вопрос о противоречивой сложности процесса запоминания стал очевиден, то проблема структуры памяти трансформировалась в две относительно самостоятельные проблемы — проблему строения
средств запоминания и воспроизведения (мнемических способностей) и проблему репрезентации информации в памяти человека. Даже предварительный
анализ и того и другого аспекта строения памяти позволяет предполагать, что
проблема структуры памяти отчетливо высветила методологический кризис
нашей науки. С одной стороны, решение проблемы строения памяти уже давно
42
затрагивает проблемы понимания и структуры интеллекта, проблему закономерных личностных проявлений на уровне познавательных процессов, психологию познания на уровне личности, субъекта деятельности и индивида. А с
другой, со всей очевидностью можно констатировать, что сущность мнемических процессов при столь «расширенном» понимании структуры памяти не
проясняется, а растворяется в других психических и психологических образованиях. Создается впечатление, что структура памяти личности — явление изменчивое и основные параметры этой структуры задают личностные характеристики, личностные особенности, цели или личностные смыслы.
43
ГЛАВА 2 ПАМЯТЬ И МНЕМИЧЕСКИЕ
СПОСОБНОСТИ
2.1. ПРОБЛЕМА ПОНЯТИЯ «СПОСОБНОСТИ» В
ПСИХОЛОГИИ
Историю проблемы способностей в отечественной и мировой психологии
можно назвать парадоксальной. С одной стороны, ни одно исследование индивидуального своеобразия личности или субъекта деятельности не обходится без
использования выражений, близких по значению к трактовкам категории «способность»: «способен выполнить», «справился с заданием», «у этого человека
должно получиться» и т.д. С другой стороны, на общепсихологическом уровне
категория «способность» как отражение психической реальности рассматривается и объективируется с большим трудом.
Неслучайно С.Л.Рубинштейн назвал проблему способностей одной из самых острых, если не самой острой проблемой в психологии.
Основные проблемы, тормозящие развитие психологии способностей, заключаются, на наш взгляд, в следующем.
Прежде всего проблема сущности способностей теснейшим образом взаимосвязана с пониманием того:
• что такое способность как психическое и психологическое явление;
• что должна представлять собой теория способностей как характеристика
индивидуального своеобразия личности;
• какое место занимают способности в системе психических явлений.
Методологические основы анализа проблемы способностей в онтологическом и гносеологическом плане заложил С.Л.Рубинштейн, утверждавший
необходимость совокупного исследования психических процессов, психической деятельности и способностей. В процессе разрешения той или иной задачи, стоящей перед человеком, формируются и соответствующая психическая
деятельность, и «орган» для ее выполнения — функциональная система, избирательно включающая морфологически (в анализаторах) закрепленные функции и связи, образующиеся на их основе в процессе соответствующей деятельности. «Такой "функциональный орган" и образует нейрологическую основу
психического свойства; это и есть свойство или способность в ее физиологическом выражении. Формирование чувственных психических деятельно-стей и
соответствующих свойств представляет собой два выражения, по существу,
единого процесса. Выступая физиологически как система нервных связей, психические свойства как таковые существуют в виде закономерно наступающей
психической деятельности» [190, с. 288]. С.Л.Рубинштейн отмечал, что фиксация психической деятельности в виде свойства человека совершается путем генерализации условий деятельности и стереотипизации этой последней. При
этом всякий психический процесс или психическая деятельность — это форма
связи субъекта с объективным миром, предполагающая соответствующее пси-
44
хическое свойство, т.е. способность. В более элементарном смысле слова способностью является, например, чувствительность. Вместе с тем способности
формируются в результате устанавливающейся в психической деятельности
связи субъекта с объектами деятельности, являющимися условиями его жизни.
Психический процесс переходит в способность, по мере того как связи, определяющие его протекание, «стереотипизируются». В результате этой стереотипизации психический процесс как таковой перестает выступать видимым образом,
уходит из сознания; на месте его остается, с одной стороны, новая «природная
способность» в виде стерео-типизированной системы рефлекторных связей, с
другой стороны, продукт ставшего, таким образом, невидимым психического
процесса, который теперь представляется неизвестно как с ним связанным продуктом способности.
Таким образом, «способность — это закрепленная в индивиде система
обобщенных психических деятельностей» (С.Л.Рубинштейн).
Из этого основного факта, характеризующего человека как общественное
существо, для концептуализации психологии способностей следуют в а ж н е и
ш и е выводы:
1) духовная и физическая мощь человека и уровень его деятельности в
значительной степени зависят не только от анатомо-физиологических качеств
его мозга, но и от уровня, достигнутого человечеством в процессе общественно-исторического развития. По мере продвижения последнего изменяются, совершенствуются в ходе индивидуального онтологического развития природные
способности человека;
2) вследствие этого способности характеризуются родовыми свойствами,
а следовательно, в том или ином виде присущи всем людям, не страдающим какими-нибудь органическими дефектами (общие способности);
3) индивидуальная степень выраженности способностей зависит от природных данных человека, свойств ВИД, его мозга. При этом необходимо иметь
в виду, что: а) природное не сводится к структурно-морфологическим особенностям мозга, безотносительно к рефлекторной деятельности мозга, а включает
и эту последнюю; б) условно-рефлекторная деятельность мозга формируется в
процессе индивидуального развития, детерминируясь объектами практической
и теоретической деятельности человека, которые он осваивает в процессе своей
деятельности. С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что неправомерным оказывается внешнее противопоставление не только природного и общественного, так же
как личного и общественного, но и природного и воспитываемого. Природа человека, его природные способности, развиваясь в процессе онтогенеза, формируются в результате воспитания и собственной деятельности;
4) способности формируются в процессе взаимодействия человека, обладающего теми или иными природными данными, с миром. Результаты человеческой деятельности, обобщаясь и закрепляясь в человеке, становятся «строительным материалом» для его способностей. «Способности человека — это
снаряжение, которое выковывается не без его участия» (С.Л.Рубинштейн).
Способность как психологическая категория должна характеризовать индивидуальное своеобразие личности. Способность — это та категория, которая
45
необходима психологу для понимания индивидуальности человека, для понимания природы и характера отличий одного человека от другого. Но методологические проблемы психологии (в частности, противостояние естественнонаучного и гуманитарного знания) тормозят развитие психологии индивидуальности. Психология, базирующаяся на естественнонаучных принципах, определяет индивидуальность через общее, через типическое, а следовательно, через потерю конкретности и неповторимости. Другого пути очертить сущность
понятия «индивидуальность» современная естественно-научная психология не
знает. (Вышесказанное является, по-видимому, наиболее очевидной причиной
популярности и распространенности факторного анализа и других процедур в
различных отраслях психологии, ибо они, минуя уровень методологической и
теоретической определенности, приводят к некоторым результатам, отражающим какую-либо сторону индивидуального своеобразия личности.)
Одним из путей решения данной проблемы в рамках естественно-научной
психологии является необходимость учета в психологической теории способностей разноуровневых компонентов. Т.И.Артемьева назвала эти компоненты:
общими, включающими в себя качества, присущие всем людям; специальными,
обусловленными в основном системой операций, связанных с деятельностью
индивида, с ее специфическими особенностями; индивидуальными, указывающими на неповторимость и своеобразие способностей именно данного индивида [16, с. 86]. Методологическим принципом, который следует положить в основу анализа способностей как психологической категории, по мнению Т.
И.Артемьевой, является диалектика общего, особенного и единичного. В таком
случае оказывается возможным выявить в содержании способностей не только
то, что отличает одного индивида от другого, но и то, что их объединяет. Чтобы
реализовать такой методологический принцип, необходимо при объяснении
способностей индивида исходить из общих способностей, родовых свойств, как
говорил К. Маркс, и показать, как из них диалектически вырастают индивидуальные различия в способностях. В этой связи возникают закономерные вопросы: как следует подходить к самой структуре способностей? Какие требования
и принципы выдвигает методологический анализ способностей в отношении их
психологической структуры? Совершенно очевидно, что структура способностей органически связана с самим содержанием, сущностью, природой способностей, что должно отражаться в понятии способностей.
Для того чтобы приблизиться к пониманию сущности способностей,
необходимо учитывать и личностный или личностно-дея-тельностный и функционально-генетический подходы к психологии способностей (Е.П.Ильин).
Личностная тенденция в разработке проблемы способностей наиболее ярко была выражена у С.Л.Рубинштейна. Как уже отмечалось, он предложил трактовку
способности как обобщения психических процессов и психической деятельности. Это явилось попыткой раскрыть единый психологический механизм способностей и тем самым преодолеть замкнутость конкретной способности внутри конкретного вида деятельности; это одновременно представляет личность
как основание для психологического анализа способностей.
Следует отметить, что определенная связь способностей с личностью яв-
46
ляется давней традицией отечественной психологии, которая анализировалась в
работах Б. Г.Ананьева, Д. Б. Богоявленской, А. Г. Ковалева, В. Н. Мясищева, К.
К. Платонова, Т. И. Артемьевой и др. Б.Г.Ананьев связывал развитие способностей с характером, считая, что это есть единый процесс формирования личности. А.Г.Ковалев и В.Н.Мясищев понимали способности как «ансамбль
свойств», нужных для какой-то деятельности, включая систему отношений
личности, характеристики ее эмоционально-волевой сферы. В. А. Крутецкий
считает, что успешность осуществления математической деятельности является
производным определенного сочетания качеств: положительного отношения к
математике, ряда характерологических черт, благоприятных для осуществления
математической деятельности, психических состояний, фонда знаний и, наконец, «определенных индивидуально-психологических особенностей в сенсорной и умственной сферах, отвечающих требованиям данной деятельности». Последние относятся им к самим способностям, а предыдущие качества или характеристики являются пригодностью или готовностью к деятельности [119, с.
89]. К. К. Платонов, связывая способности со структурой личности, пишет, что
«способности — это такая часть структуры личности как целого, которая, актуализируясь в конкретном виде деятельности, определяет качество последней»
[172, с. 102].
Личность выступает «инстанцией», которая устанавливает, обеспечивает
соответствие своих способностей деятельности, т. е. личность регулирует различные варианты соотношения способностей и деятельности: в одних случаях
способность предшествует, выявляется раньше деятельности, в других —
наоборот. «Сама постановка цели, выделение средств и т.д. являются выражением не столько предметной, сколько "психологической" операции соотнесения
личностных возможностей с условиями осуществления деятельности. Роль
личности состоит в выявлении модальности (значимости) условий для осуществления деятельности — благоприятных или неблагоприятных для того,
чтобы начать или начинать действовать» (Т.И.Артемьева).
Именно предварительное соотнесение своих возможностей и условий деятельности осуществляет (или не осуществляет) ту мобилизацию сил, которая,
как правило, не рассматривается в структуре деятельности, в то время как она
является чуть ли не решающим условием ее осуществления.
Видимо, существует особый регулятивный аспект проблемы способностей: у способной личности особый интерес к деятельности связан с возможностью ее осуществления различными психологическими путями. Регуляция деятельности способностями может проходить на разных уровнях. Один из них —
когда способности личности выступают как психический регулятор деятельности. На первом уровне происходит и сочетание, и концентрация всех интеллектуальных, эмоциональных возможностей, что является одним из важнейших
динамических моментов способностей, но еще не уровнем ее личностной произвольной регуляции. Следующим уровнем проявления регуляторной функции
способностей является поддержание определенной концентрированности.
На примере математических способностей В. А. Крутецким было показано, что качество регуляции выявляется в ходе решения математических задач, в
47
частности в том, что количество и степень развернутости действий у разных
людей могут существенно варьировать; прямым следствием способностей является свертывание и сокращение деятельности в целом.
В работах Б.М.Теплова высказывается мысль о многообразии структур
способностей и о том, что высокий результат деятельности может быть достигнут за счет разного сочетания компонентов способностей и различными психологическими путями. Эти идеи получили продолжение в исследованиях В. С.
Мерлина и Е. А. Климова, изучавших индивидуальный стиль деятельности. В
связи с этими и другими исследованиями возникает вопрос о закономерной
связи мотивов, интересов, потребностей и способностей, с одной стороны, и
знаний, умений и навыков со способностями, с другой, в едином, индивидуально-своеобразном процессе развертывания способностей личности. Стилевые
характеристики — это устойчивые для данной личности, характерные именно
для нее параметры осуществления деятельности. Что же касается навыков, знаний и умений, то они, по мнению Т. И. Артемьевой, характеризуют повторяющиеся особенности деятельности и отличаются от способностей тем, что последние регулируют ее изменчивые параметры. Как видим, знания, умения и
навыки рассматриваются как содержательные характеристики деятельности, а
способности — как средства ее реализации, обусловленные личностными особенностями. «Одно из назначений способностей личности, по-видимому, заключается в возможности регулировать именно уникальные и изменчивые параметры деятельности» (Т.И.Артемьева).
Действительно, развитые способности начинают перестраивать деятельность типичным для данной личности способом. На личностном уровне происходит выбор личностью оптимального способа осуществления деятельности.
Именно это имел в виду С. Л. Рубинштейн, говоря об обобщении. Обобщение
создает возможность перехода от одного вида деятельности к другому, высвобождаясь от привязанности к любому из них. В этом смысле способности уже
не выступают как зависимая переменная от деятельности и ее структуры, а сами начинают ее структурировать, развивать и совершенствовать. Именно способности позволяют субъекту осуществлять все новые и новые «синтезы» объективных и субъективных условий деятельности.
Развивая мысль о личностной регуляции способностей, закономерно, как
явствует из вышесказанного, приходим к проблеме регулирующей роли способностей в развитии личности и, что особенно необходимо подчеркнуть, к
проблеме наличия какого-либо регулирующего звена в структуре самой способности.
Таким образом, по мнению большинства исследователей, способности —
многоуровневые образования, выступающие в качестве средств выполнения деятельности, объединяющие разных людей функционально и дифференцирующие их операционально и результативно.
Следующая проблема, в наибольшей степени проявившаяся в экспериментальных исследованиях общих, специальных способностей и одаренности,
заключается в том, что способность как психические средство, свойство, качество, структура, позволяющие личности или субъекту деятельности с разной
48
степенью успешности реализовывать ту или иную деятельность, обладает противоположными свойствами.
На онтологическом уровне анализа психологии способностей отмечается
одновременное наличие природного (врожденного, наследственного) и приобретенного в способностях (Ф. Гальтон, Б.М.Теплов, А.Н.Леонтьев, Н.С.Лейтес,
В.Д.Шадриков и др.), обусловленность эффективности способностей неразрывной связью особенностей строения мозга, ВНД человека и характером социализации личности (Б.М.Теплов, А.Н.Леонтьев, В.Д.Шадриков, Э.А.Голубева, С.А.
Изюмова, Н.С.Лейтес, Н. И.Чуприкова и др.).
Кроме того, при обсуждении генезиса способностей в литературе предлагается разделить актуальные и потенциальные способности, точнее, актуальное
и потенциальное в способностях. «Потенциальными по отношению к развитию
каждого индивида останутся его индивидуальные психические свойства, а
опредме-ченные способности человечества станут для него более актуальными». Анализируя генезис способностей в диалектике способностей и деятельности, отмечается, что способности выступают и результатом, и предпосылкой
разнопланового развития личности (Т.И.Артемьева). Диалектика взаимоотношений способностей и деятельности проявилась доказательно четко в концепции способностей В.Д.Шадрикова: способности существуют до деятельности,
но развиваются только в процессе деятельности.
Особую остроту противоречивая неуловимость сущности способностей
приобретает при попытках дать определение этому явлению. Содержание понятия способностей обычно раскрывается в нескольких общепринятых, благодаря
Б. М. Теплову, положениях, которые В.Н.Дружинин назвал эмпирическими по
сути:
1) способности не сводятся к приобретенным индивидом знаниям, умениям, навыкам, т. е. это не знания, не умения и не навыки;
2) от способностей зависит легкость и быстрота приобретения знаний,
умений, навыков;
3) приобретение знаний, умений и навыков содействует развитию способностей. Хорошо известны слова С. Л. Рубинштейна, характеризующие эту
ситуацию: «Развитие человека, в отличие от накопления "опыта", овладения
знаниями, умениями, навыками, — это и есть развитие его способностей, а развитие способностей человека — это и есть то, что представляет собой развитие
как таковое, в отличие от накопления знаний и умений».
Таким образом, уже неоднократно упоминавшаяся феноменологическая
очевидность способностей неразрывно связана с одновременной неуловимостью сущности данного понятия на теоретическом уровне. В связи с этим проблема содержания понятия способностей требует более тщательного анализа.
Общепринятое до последнего времени определение способностей, точнее, характеристика способностей идет от Б.М.Теплова, который пытался проанализировать сущность способностей, противопоставляя их знаниям, умениям
и навыкам. Несмотря на то что Б.М.Теплов пытался определить способности
через успешность деятельности, через результат, используя, по существу, непсихологическую категорию, тем не менее его взгляды имманентно содержали
49
указание на то, что способности являются именно средствами выполнения деятельности. Другими словами, Б. М.Теплов четко дифференцировал психическое
как орудие, как средство реализации той или иной функции и психическое как
содержание деятельности или поведения. При этом необходимо иметь в виду,
что в последующих концептуальных подходах (за исключением взглядов
С.Л.Рубинштейна и концепции В.Д.Шадрикова) указанной четкости в понимании диалектики форм и содержаний психического не просматривается.
Заслуживающие внимания попытки наполнить понятие способностей
конкретным содержанием принадлежат С.Л.Рубинштейну, М.А.Холодной,
В.Н.Дружинину и Н.И.Чуприковой.
С. Л. Рубинштейн связывал умственные способности с качеством познавательных процессов анализа, синтеза, обобщения, абстракции, но не раскрыл,
в чем состоит это качество, как оно развивается и совершенствуется и почему
его развитие представляет развитие как таковое. На наш взгляд, безусловная заслуга С.Л.Рубинштейна заключается в том, что он пытался приблизиться к
сущности способностей, опираясь на понимание последних как индивидуальных средств познавательной деятельности.
Н.И.Чуприкова считает, что содержание понятия «способности» может
приобрести свою собственную определенность, если обратиться к представлению о внутренних репрезентативно-когнитивных структурах субъекта, которые
она рассматривает как способы переработки информации.
Позиция Н.И.Чуприковой в этом вопросе очень близка позиции М. А.
Холодной. Несмотря на то что в общем виде М. А. Холодная определяет способность как индивидуально-психологическое свойство личности, являющееся
условием успешности выполнения какой-либо деятельности, и выделяет вслед
за рядом известных авторов общие способности как психологическую основу
успешности познавательной деятельности и специальные как психологическую
основу успешности в конкретной области деятельности (балет, математика, лидерство, техника и т.д.) [246, с. 365], в конкретном изложении проблемы отождествляет способности с психическими структурами репрезентативнокогнитивного плана.
В современной литературе вышеуказанные точки зрения не единственные
тенденции обращения к понятию о внутренних психологических структурах
для содержательного раскрытия природы способностей (В.Н.Дружинин,
Б.Б.Коссов, А.Л.Госдинер, А. М. Шахнарович).
На наш взгляд, центральным вопросом психологии способностей является понимание их природы. В этой связи наиболее перспективной и цельной
представляется концепция способностей, сформулированная В.Д.Шадриковым.
Категория «способности», по мнению В.Д. Шадрикова, относится к основным
понятиям психологии. «Под категориями понимаются такие понятия, которые
служат для обозначения самых общих сходств между предметами. Аристотель
выделял 10 основных категорий, под которые подпадало все, что подлежит
осмыслению (субстанция, количество, качество, отношение, место, время, положение, обладание, действие, страдание). В современной логике в качестве
наиболее общих классов различают три категории: вещь, свойство (или каче-
50
ство) вещи, отношение одной вещи к другой (Г. И.Челпанов [250]). Следовательно, способность может рассматриваться или как вещь, или как свойство
вещи, или как отношение одной вещи к другой» [264, с. 11]. Если семантизировать разноконтекстное употребление понятия «способность», то становится
очевидным, что оно употребляется как категория свойства (качества) вещи. Получается, что понятие «способности» и понятие «свойства» (качества) могут
выступить как тождественные. По мнению В. Д. Шадрикова, способности тождественны не любому свойству вещи, а такому, которое обеспечивает ее функциональную характеристику. Способности, таким образом, можно определить
как свойство или совокупность свойств (качеств) вещи, системы, проявляющихся в процессе функционирования. При этом допустимо сказать, что способности как функциональные свойства вещи обусловливают эффективность реализации данной вещью некоторой функции. Способности (свойства вещи) проявляются во взаимодействии вещей, функционировании вещей. Способности
как свойства объектов определяются структурой объектов и свойствами элементов этой структуры. По отношению к последним свойства объекта выступают как качества. Любое свойство проявляется в единстве качества и количества, имеет меру выраженности. Следовательно, способности также будут
иметь меру выраженности конкретно по отношению к каждому свойству, к
другим вещам и способу проявления [264].
Рассматривая мозг как суперсистему, которая формируется из отдельных
функциональных систем, имеем возможность увидеть «место» способностей в
структуре психики. Функциональные системы реализуют отдельные психические функции; они специализированы благодаря своему строению и свойствам
элементов, составляющих их. Функциональные системы обладают способностями (свойствами), благодаря которым в психическом процессе человек ощущает, мыслит, чувствует, действует, запоминает и т. д. [264]. Данные позиции
позволили В. Д. Шадрикову соотнести свой подход с распространенным определением способностей как индивидуально-психологических особенностей, отличающих одного человека от другого и проявляющихся в успешности деятельности. Общеизвестно, что при традиционном подходе к способностям онтологический аспект проблемы переносится на задатки, под которыми понимаются анатомо-физиологические особенности человека, лежащие в основе развития способностей. Таким образом, психофизиологическая проблема заводилась в тупик. Способности как психологическая категория не рассматривались
как свойство мозга. Не более продуктивен и признак успешности, ибо успешность деятельности определяется и целью, и мотивацией, и многими другими
факторами. Продуктивно определить способности как особенности можно
только по отношению их к единичному и всеобщему. Всеобщим (общим) для
каждой способности является свойство, на основе которого реализуется конкретная психическая функция. Каждое свойство представляет собой сущностную характеристику функциональной системы. Именно для того чтобы реализовывать это свойство, формировалась конкретная функциональная система в
процессе эволюционного развития человека, например свойство адекватно отражать объективный мир (восприятие) или свойство запечатлевать внешние
51
воздействия (память) и т.д. Свойство проявляется (обнаруживается) в процессе
деятельности. Эти рассуждения подводят В. Д. Шадрикова к определению способности с позиции всеобщего как свойства функциональной системы, реализующего отдельные психические функции. Психология, как известно, имеет дело со свойствами, которые обладают интенсивностью. Каждая психическая
функция характеризуется свойствами, которые обладают интенсивностью, мерой выраженности. Это позволяет определить способности с позиции единичного (отдельного, индивидуального). Единичное будет представлено мерой выраженности свойства; мера — следствие диалектического единства качественного и количественного проявлений свойства.
Вышесказанное дает основания В. Д. Шадрикову определить способности
как свойства функциональных систем, реализующих отдельные психические
функции, которые имеют индивидуальную меру выраженности, проявляющуюся в успешности и качественном своеобразии освоения и реализации деятельности [264].
Понимая способности как свойства функциональных систем,
В.Д.Шадриков намечает пути решения ряда принципиальных проблем психологии способностей:
соотношения задатков и способностей;
структуры способностей;
места способностей в структуре психики;
развития способностей;
параметров индивидуальной меры выраженности способностей.
Функциональные системы, свойствами которых являются способности,
представляют собой подсистемы единого целого — мозга, в качестве элементов
функциональных систем выступают отдельные нейроны и нейронные цепи
(нейронные модули), которые в значительной мере специализированы в соответствии с назначением конкретной функциональной системы. «Именно свойства нейронов и нейронных модулей целесообразно определить как специальные задатки. Вместе с тем, как показали исследования, активность, работоспособность, непроизвольная и произвольная регуляция, мнемические способности
и т.д. зависят от свойств нервной системы, а вербальные и невербальные способности во многом определяются взаимодействием и специализацией полушарий головного мозга. Общие свойства нервной системы, специфику организации головного мозга, проявляющиеся в продуктивности психической деятельности, целесообразно отнести к общим задаткам» [263, с. 177—178].
Способности, по мнению В.Д.Шадрикова, не формируются из задатков.
Способности и задатки являются свойствами: первые — функциональных систем, вторые — компонентов этих систем. «Поэтому можно говорить только о
развитии вещей, которым присущи данные свойства. С развитием системы изменяются и ее свойства, определяющиеся как элементами системы, так и их
связями. Свойства функциональных систем (способности) — системные качества. При этом в свойствах системы могут проявляться и проявляются свойства
элементов, ее составляющих (специальные задатки). Помимо этого, на продуктивность психической деятельности влияют свойства суб- и суперсистем, кото-
52
рые мы обозначили как общие задатки. Общие и специальные задатки в свою
очередь также могут интерпретироваться как системные качества, если мы будем изучать элементы системы, свойствами которых они являются» [263, с.
178].
Идеи Б.Г.Ананьева о комплексном механизме психических функций сыграли значительную роль в понимании В. Д. Шадриковым структуры способностей. Согласно Б.Г.Ананьеву, развитие психических свойств проявляется как
развитие функциональных, операционных и мотивационных механизмов.
Функциональные механизмы на раннем этапе возникновения реализуют филогенетическую программу и складываются задолго до возникновения операционных механизмов. Для каждой психической функции формируются свои операционные механизмы. Так, для процессов восприятия это будут системы измерительных, соизмери-тельных, построительных, корригирующих, контрольных, тонических, регуляторных и других действий. Между функциональными и
операционными механизмами существуют сложные взаимодействия. Для развития операционных механизмов требуется определенный уровень функционального развития. В свою очередь, развитие операционных механизмов переводит в новую фазу развития и функциональные механизмы, в связи с чем их
возможности прогрессивно возрастают, повышается уровень их системности. В
некоторые периоды индивидуального развития, к которым относятся школьный
возраст, юность и зрелость человека, между операционными механизмами
устанавливается соразмерность, относительное взаимосодействие (Б.Г.Ананьев
[И]; В.Д.Шадриков [263]).
В. Д. Шадриков подчеркивает, что в процессе деятельности происходит
тонкое приспособление операционных механизмов к требованиям деятельности, они приобретают черты оперативности (Д.А.Ошанин [166]; В.Д.Шадриков
[262, 264]). Любую конкретную деятельность можно дифференцировать на отдельные психические функции. Психические функции реализуют наиболее общие, родовые формы деятельности, которые выступают в качестве исходных
при ее анализе. Это дает основания В. Д. Шадрико-ву адекватно описать структуру психических функций психологической структурой деятельности, а развитие способности — как развитие системы, реализующей эту функцию, как процесс системогенеза. Вышеизложенные положения дают основания В. Д. Шадрикову отразить структуру способности в виде формальной схемы (см. схему
1). Эта схема отражает лишь принципиальные моменты архитектоники способностей и позволяет приблизиться к пониманию механизма опосредования
внешних воздействий через внутренние условия, важнейшие из которых —
способности. Беря свое начало в функциональной системе трудовой деятельности, структура способностей, в свою очередь, помогает понять, как же функционирует сама система деятельности [264].
Но как действуют отдельные способности в структуре деятельности?
Опираясь на предложенное понимание структуры отдельных способностей, В.
Д. Шадриков выдвигает следующую гипотезу. Именно то, что эта структура
едина для всех способностей и аналогична структуре деятельности, и позволяет
представить характер взаимодействия отдельных способностей. Онтологически
53
эта единая структура реализуется целостностью мозга как органа психики,
функционально определяется целью деятельности и ее мотивацией. Предложенное понимание структуры отдельной конкретной способности позволяет
наметить и пути решения проблемы структуры способностей. Центральным
моментом в ее решении выступает понимание взаимодействия функциональных и операционных механизмов отдельных способностей. В.Д.Шадриков рассматривает этот вопрос на примере мыслительных способностей.
Схема 1. Функциональная система способностей
Анализ мыслительных способностей раскрывает относительную иерархию познавательных способностей. В этой иерархии отдельные познавательные
способности выступают (могут выступать) в роли операционных механизмов
мышления. Однако если мы возьмем в качестве исходной единицы анализа любую другую познавательную способность, то нетрудно показать, что в этом
случае мышление будет выступать в роли одного из операционных механизмов.
«Исследования психических процессов (или функций) показывает их неразрывную связь и взаимопереходы. Когда изучается, например, восприятие, —
отмечал Б.Ф.Ломов, — то обнаруживается, что в принципе невозможно создать
условия, которые позволили бы отпрепарировать его от памяти, мышления,
эмоций и т.д. В реальный процесс восприятия включается и память, и мышление, и т.д.» [137, с. 74 — 75]. Иерархия познавательных способностей оказывается подвижной и будет определяться тем, что мы поставили в вершине. Графически структуру познавательных способностей (на примере восприятия, па-
54
мяти и мышления) можно представить следующим образом (схема 2):
Схема 2. Структура познавательных способностей
(на примере восприятия, памяти и мышления)
Итак, способность, понимаемая с позиций системного анализа как свойство функциональной системы, реализующее конкретную психическую функцию, имеющее индивидуальную меру выраженности, проявляющуюся в
успешности освоения и реализации деятельности, представляет собой одну из
«клеточек» возможного методологического, теоретического или диагностического анализа, которая может позволить воссоздать систему познавательных
способностей как систему свойств функциональных систем мозга, реализующих отражательную функцию. Такой взгляд на способности позволяет осуществить желаемый шаг в направлении целостности анализа при любых акцентах
и любом уровне ее рассмотрения. Необходимость объяснения результата при
разной успешности выполнения той или иной деятельности личностью приводит к анализу ее способностей. В рамках данной концепции это оказывается
возможным благодаря тому, что способности и деятельность не противопоставляются, а рассматриваются в диалектическом единстве их формирования, развития и динамики. Способности и деятельность не противопоставляются ни онтологически, ни структурно, ни процессуально и генетически, ни результативно. В вышеизложенном особое внимание (и это правильно!) уделялось онтологическому и структурному уровням анализа психологии способностей. Обоснование природы и структуры способностей приводит к целесообразности и
необходимости использования при оценке индивидуальной меры выраженности способностей тех же параметров, что и при характеристике любой деятельности: производительности, качества и надежности (в плане рассматриваемой
психической функции).
В свою очередь, единство точек отсчета онтологического, результативного и структурного уровней анализа способностей позволяет приблизиться к пониманию развития способностей. Развитие способности — это развитие системы, реализующей ту или иную функцию; это процесс системогенеза. Понима-
55
ние развития способностей как системогенеза функциональной системы позволяет проанализировать изменения способностей с точки зрения определенных
признаков психического развития.
Возникает возможность охарактеризовать появление новообразований
функциональной системы способностей (операционных механизмов, регулирующих механизмов), их безотносительность к любому заранее установленному эталону, их обусловленность определенной зрелостью функциональных систем. Кроме того, через понимание системных механизмов мы можем понять и
объяснить, насколько то или иное изменение способностей меняет их строение
и, как следствие, участвует в увеличении эффективности реализации различных
психических функций. Представление о структуре способностей как о функциональной системе позволяет рассматривать новообразования этой системы как
качественно специфический уровень развития психики, «снимающий» характеристики нижележащих уровней. Цельность и стройность данного подхода к
решению онтологической проблемы способностей дают некоторые основания
рассматривать способности в качестве одной из возможных единиц анализа
строения интеллекта.
2.2. СООТНОШЕНИЕ ПОНЯТИЙ «ПАМЯТЬ» И
«МНЕМИЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ»
Строго научного разделения понятий «психология памяти» и «психология мнемических способностей» долгие годы не существовало по целому ряду
причин.
Во-первых, термин «память» до сих пор нельзя считать определенным с
точки зрения законов формирования понятий, ибо в нем отражается чаще всего
исключительно функциональная сторона данной психической реальности (память — это психический процесс запоминания, сохранения и воспроизведения
информации) и не характеризуется сущность психических механизмов этих
процессов.
Во-вторых, психология памяти оказалась столь обширным направлением,
что трудно даже представить структуру обобщенного труда по памяти. Он должен так или иначе задействовать или объединить разные психологические
направления и отрасли науки (память и речь, память и личность, мозг и психика, память и научение, память и адаптация человека, память в структуре интеллекта, проблема сохранения форм и содержаний психического и т.д.), ибо закономерности кодирования информации пронизывают любой психический акт и
любое психологическое явление. В этой связи имеющие место в той или иной
мере работы по психологии способностей просто обречены на то, чтобы «затеряться» среди обилия разнопорядковых мнемических закономерностей, трактуемых чаще всего в узких рамках конкретной парадигмы.
В-третьих, память — категория общепсихологическая, а способности
традиционно
рассматриваются
как
явление
дифференциальнопсихологического плана. Трудно ставить проблему дифференциально-
56
психологического плана (что такое индивидуальное своеобразие памяти), если
общепсихологические аспекты не определены.
В-четвертых, само понятие «способности» также имеет сложную судьбу в
истории науки. Понятие способностей чаще соотносилось с деятельностью
субъекта, нежели с функциями его познания. Сложившаяся ситуация безусловно затрудняла столь необходимую науке и практике дифференциацию понятий
«память» и «мнемические способности».
Все это привело к тому, что исследования собственно мнемических способностей в рамках наиболее обширной, но плохо структурированной, области
психологии памяти начались во второй половине XX в., после работ А. А.
Смирнова; хотя индивидуальные характеристики памяти, особенности процессуальной или результативной ее стороны измерялись, диагностировались и
описывались с помощью доступных методов.
Мнемические способности в нашем понимании — это средства мнемической активности и мнемической деятельности, без участия которых не возможен ни один мнемический результат. Это дает основания допустить, что все, в
том или ином контексте говорившееся о памяти, касается и мнемических способностей. Проблема заключается в четкости критериев дифференциации этих
понятий.
Современное состояние экспериментальной психологии позволяет поставить проблему соотношения понятий памяти и мнемических способностей в узком и широком смыслах. В узком пони-Мании соотношение памяти и мнемических способностей — это проблема психических средств (орудий) и психических содержаний (информации), взятых в аспекте запоминания, сохранения и
воспроизведения. В широком смысле это проблема соотношения (взаимосвязи,
взаимообусловленности) способностей и интеллекта, а также способностей и
личности. Рассмотрим сначала проблему соотношения способностей и интеллекта.
Современное состояние проблемы структуры интеллекта обусловлено
отнюдь не теоретической незрелостью разнообразных подходов к психологии
интеллекта (Ж.Пиаже, Л.Л.Терстоун, Дж. Брунер, Г.Айзенк, Р.Стернберг, Дж.
Гилфорд, Д. Векслер, Р.Амтхауэр, М.А.Холодная, В.Н.Дружинин и др.), а фундаментальным методологическим кризисом нашей науки, связанным с острейшей необходимостью обсуждения предмета психологии (что такое психика как
носитель противоречивых свойств и что в связи с этим представляют собой законы и закономерности функционирования психических явлений).
Это полностью относится и к обсуждаемой проблеме, ибо понятие интеллекта, разума гораздо легче соотносится с образными, художественными, метафорическими терминами, нежели с категорией, обозначающей психическое явление с изученной, объяснимой и доказанной структурой.
Видимо, целесообразно начать обсуждение проблемы строения интеллекта с описания сущностных признаков интеллектуальности. Несмотря на все
разнообразие свойств разумных объектов, их можно выделить из общей массы
природных тел, во-первых, по характеру функционирования. Они способны в
той или иной мере планировать и предвидеть события, а также создавать (син-
57
тезировать) новые идеи или объекты, которые без деятельности интеллектуального существа в природе не существуют. Во-вторых, интеллектуальные объекты имеют характерную форму существования. Носитель интеллекта всегда персонифицируем, дискретен, т. е. выделяется как конкретный субъект деятельности, личность, индивид, который может быть составной частью более крупных
объектов и, в свою очередь, состоит из более мелких. В-третьих, при очевидной
универсализированности базовых механизмов интеллекта одновременно
наблюдается «непредсказуемость» конкретных проявлений интеллектуальной
активности, как пишет М.А.Холодная.
Вышеуказанные свойства интеллектуального поведения являются следствием развития и качественного своеобразия средств интеллектуальной деятельности — познавательных способностей личности. Какими способностями
должен обладать субъект для того, чтобы планировать, предвидеть и создавать?
Он должен быть способным воспринимать события, хранить знания о них,
устанавливать причинно-следственные связи между событиями, запоминать
последовательность явлений, перерабатывать текущую информацию и т.д. Эти
способности — орудия интеллектуальной активности, оперирующие разноуровневыми когнитивно-личностными содержательными образованиями. Другими словами, характеризуя интеллектуальное поведение субъекта, мы тем самым имеем дело с индивидуально-своеобразным единством форм и содержаний
психического. Таким образом, в качестве рабочего определения интеллекта
можно предложить следующее: основу интеллекта составляет единство (система) познавательных способностей личности и ее индивидуально-своеобразного
информационного поля, смыслом функционирования и развития которого являются: установление причинно-следственных связей, восприятие, запоминание, антиципация и создание нового. Данная, не претендующая на законченность, характеристика позволяет в перспективе описать интеллект структурно,
результативно, онтологически и процессуально.
Итак, системообразующей клеточкой интеллекта является познавательная
способность, структуру которой можно описать системой разноуровневых механизмов. Функциональный механизм способности — генотипически обусловленное образование, имеющее природно заданную меру выраженности, проявляющуюся в реализации конкретной функции: формировании сенсорных образов, запечатлении информации, мгновенного понимания, «вдруг» увиденного
решения и т. д. Система функциональных механизмов познавательных способностей образует первый уровень интеллекта (природный, фундаментальный,
невербальный интеллект). Эффективность функционирования природного
уровня интеллекта в наибольшей степени, по сравнению с другими, обусловленная особенностями ВНД субъекта, складывается из двух основных показателей:
степени выраженности каждой познавательной способности;
степени тесноты связей между ними.
Совершенно очевидно, что в «чистом» виде сложно вычленить работу
именно этого уровня; можно говорить исключительно о некотором превалировании или тенденции к доминированию в тех или иных случаях природной ос-
58
новы интеллекта. Например, в тех ситуациях, когда: 1) формируется симультанный образ окружающей действительности, т. е. без разглядывания, вслушивания, соизмерения, сравнения тонов, полутонов, оттенков и т.д. (В описании
этапов формирования сенсорного образа это первая и вторая стадии: обнаружение объекта и различение, выделение в объекте отдельных признаков, т.е. до
тех пор, пока не включились перцептивные действия.); 2) субъект запечатлевает, непосредственно и непроизвольно запоминает и воспроизводит; 3) имеет
место мышление «до слов», догадка, внезапное озарение, мгновенное понимание (т.е. инсайт), творчество; 4) имеет место непроизвольное, непреднамеренное оперирование вторичными образами — поворачивание, переворачивание,
трансформация старых образов и возникновение новых при отсутствии сознательной регуляции этого процесса; 5) имеет место неосознаваемая концентрация психической активности на чем-либо. Именно на этом уровне необходимо
искать истоки интуиции.
Вышеуказанные положения имеют много общего. Данными видами психической активности трудно управлять. Доминирование этого уровня интеллектуальной активности проявляется как бы «короткими замыканиями», результатом которых являются всплески идей, юмор, неожиданные метафоры и т.
п. Проявления качественного своеобразия природного интеллекта в поведенческом и деятельностном плане очень разнообразны: от инсайта конструктора до
мгновенного схватывания гармонии, смысла, индивидуальности или дисгармонии художественного образа, картины художником и т.д. Можно предположить, что серьезный вред продуктивности природного интеллекта наносит стереотипизация (ранняя, искусственная) умственной деятельности.
Развитие познавательных способностей в онтогенезе связано с появлением в их структуре операционных механизмов — способов преобразования (обработки) информации для того, чтобы вплести ее в имеющийся опыт, чтобы
понять, запомнить, сохранить и т.д. Строго говоря, развитие каждой познавательной способности идет в двух направлениях: развертывания генетически заложенной программы (созревание функциональных механизмов) и увеличения
возможностей за счет благоприобретенных действий. В сущности, это не что
иное, как конкретный механизм процесса интеграции и дифференциации психических функций. Развитая способность — это способность с оформленной
структурой, следовательно, она легче дифференцируема, но развитость ее
предусматривает тесную взаимосвязь с другими функциями. Например, для того чтобы запомнить, субъект ранжирует, группирует и т.д. В нашем исследовании было выделено 13 видов операционных механизмов мнемических способностей [252]. Последующие исследования мнемических, перцептивных, а также
музыкальных способностей показали, что операционные механизмы, скорее
всего, полимодальны, полифункшюнальны.
Второй уровень интеллектуальной активности обусловлен появлением
системы операционных механизмов познавательных способностей. Совершенно очевидно, что эффективность этого уровня интеллектуальной деятельности
будет различной в зависимости от того, в каком виде субъект вплетает информацию в свой опыт: в виде понятий, образов, ассоциаций, с помощью конкрет-
59
ных примеров и т.д. Поэтому второй уровень интеллекта представляет собой
единство операционных механизмов и той системы репрезентаций, которой
владеет данный субъект. Результатом процесса взаимосодействия операционных механизмов (как средств организации информации) и самой информации
(семантических зон личности) является образование когнитивно-личностных
структур, обеспечивающих ту или иную репрезентацию ситуации. Эти когнитивно-личностные образования в связи с полифоничностью их свойств в разных видах деятельности исследователями называются по-разному: оперативный образ (Д.А.Ошанин), концепты (М.А.Холодная), структурирующие категории (Е.В.Драпак), эталон лада (О.А.Таллина), операционные механизмы
(Б.Г.Ананьев, В.Д.Шадриков, Л.В.Черемошкина), фреймы (М.С. Минский),
прототипы, предвосхищающие схемы, когнитивные карты, сценарии, стереотипии и т.д. Эти виды когнитивно-личностных образований можно назвать когнитивными схемами или ментальными структурами.
Когнитивно-личностная структура или когнитивная схема — это обобщенная и стереотипизированная форма хранения прошлого опыта относительно
строго определенной предметной области. Когнитивные схемы, по мнению М.
А. Холодной, отвечают за прием, сбор и преобразование информации в соответствии с требованием воспроизведения устойчивых, нормальных, типичных
характеристик происходящего. Когнитивные схемы серьезно изучались в рамках когнитивной психологии. Например, в психологии репрезентации информации в памяти широко исследовались свойства прототипа как когнитивной
структуры, которая воспроизводит типичный пример данного класса объектов
или пример определенной категории. Исследователи показали, что у большинства испытуемых наиболее типичным примером для категории «мебель» является «стул», а наименее типичным — «телефон»; для категории «фрукт» —
«апельсин» и соответственно «фруктовое пюре»; для категории «транспорт» —
«автомобиль» и соответственно «лифт» (E.Rosch [323, 324]; Хофман [248]; и
др.).
Таким образом, прототип — это обобщенное визуальное представление, в
котором представлен набор общих и детализированных признаков типичного
объекта и которое выступает в качестве основы для идентификации любого нового впечатления или понятия.
Что будет воспринято и какова будет первичная интерпретация воспринятого может определяться и такой разновидностью когнитивных схем, как
фреймы (М.С.Минский [154]). Фрейм, в силу особенностей своей организации,
является формой хранения стереотипных знаний о некотором классе ситуаций:
его «каркас» характеризует устойчивые, всегда имеющие место отношения
между элементами ситуации, а «узлы» (или «слоты») этого каркаса — вариативные детали данной ситуации.
В школе Ю.К.Корнилова, исследующей психологию практического мышления, широко используют термин «стереотипия», который характеризуется как
своеобразная форма отражения объективной практики взаимодействия с объектом [117]. Е.В.Конева, изучавшая стереотипию в разных видах деятельности,
отмечает, что «стереотипия детерминирует не только процесс непосредствен-
60
ного решения, но и постановку проблемы, формулировку задачи, отношение к
результату решения» [ИЗ, с. 8]. Совокупность черт мышления субъекта, приобретенных в ходе профессиональной деятельности и отражающих требования
этой деятельности, — стереотипия накладывает отпечаток и на решение задачи
нейтрального содержания, которая включается субъектом в контекст своей
профессиональной деятельности.
Видимо, одним из самых сложных аспектов исследований когнитивных
образований подобного рода является вопрос о характеристиках их психического материала. По мнению У. Найссера, по своему материалу когнитивные
схемы являются обобщенно -визуальными образованиями, которые возникают
как результат интеграции зрительных, слуховых и тактильно-осязательных
впечатлений [160].
М. А. Холодная считает, что в образовании когнитивных схем, наряду с
базовыми чувственно-сенсорными модальностями, участвует и словесноречевая модальность опыта.
Наиболее фундаментальные исследования в области соотношения психических форм и психического содержания принадлежат Д.А. Ошанину. Сформулировав понятие оперативного образа как специализированного отражения
преобразуемого объекта, складывающегося по ходу выполнения конкретного
действия и подчиняющегося задаче действия, он тем самым сфокусировал
принципиальные вопросы регуляции психологии познания, причем не только в
общепсихологическом, но в дифференциально-психологическом смысле [166].
Эти и другие подходы и направления акцентируют внимание на различных
свойствах ментальных структур когнитивного плана, детерминации их формирования в онтогенезе, проблемах соотношения их вербальных и невербальных
компонентов, степени управляемости, их роли в репрезентации информации в
памяти и в процессе ее получения и т. д. Одним из вариантов структурного анализа интеллекта вербального, понятийного, управляемого являются операционные механизмы как орудия познавательной деятельности. С некоторой долей
условности можно предположить, что рассматриваемые виды ментальных
структур — это образования, сущностно пересекающиеся с операционными
механизмами познавательных способностей. Действительно, и те, и другие, и
третьи представляют собой систему психических образований, которые в условиях познавательного контакта с действительностью обеспечивают возможность поступления информации о происходящих событиях и ее преобразование, а также управление процессами переработки информации и избирательность интеллектуального отражения. В классических интеллектуальных тестах
ментальные структуры или операционные механизмы в развернутом виде, как
правило, не демонстрируются. Однако это проблема существующих подходов к
диагностике интеллектуальных особенностей, а не проблема недостатка интеллектуальной одаренности того или иного испытуемого.
Операционные механизмы (когнитивные схемы, ментальные структуры)
составляют основу индивидуального познавательного или, как говорит М.А.
Холодная, ментального опыта. Эти структуры формируются, накапливаются,
выстраиваются, видоизменяются в опыте субъекта в ходе его взаимодействия с
61
предметным миром, миром других людей и миром человеческой культуры в
целом. В самом общем виде можно сказать, что ментальные структуры отвечают за актуализацию субъективного пространства отражения, в рамках которого
и строится конкретный образ конкретной ситуации (объекта, события, задачи,
другого человека, идеи и т.п.). Ментальные структуры (операционные механизмы) — это своеобразные психические механизмы, в которых в «свернутом»
виде представлены наличные интеллектуальные ресурсы субъекта и которые
могут «развертывать» при столкновении с любым внешним воздействием особым образом организованное ментальное пространство (М. А. Холодная).
Индивидуальное своеобразие и эффективность переработки информации
в процессе развертывания ментального пространства в определяющей степени
зависят от свойств этих когнитивно-личностных образований.
Продуктивность второго уровня интеллектуальной активности (вербального, понятийного, логического интеллекта) будет определяться следующими
показателями:
• разнообразием способов обработки информации;
• степенью владения ими или каким-либо одним;
• широтой и глубиной репрезентационной картины личности (картина
Мира субъекта), т.е. объемом знаний и степенью сущности их;
• характером организации семантического поля личности (иерархичность,
сопряженность и совместимость различных когнитивно-личностных образований субъекта);
• характером доминирующего уровня обработки информации: понятийного, ассоциативного, образного, наглядного и др.;
• «удельным весом» участия понятий в процессе репрезентации новой
информации личностью.
Третий уровень интеллекта составляет регуляция интеллектуальной активности. Каждый из известных способов обработки информации имеет свою
структуру, которую можно описать системой действий: целеполагания, ориентировочных, принятия решения, антиципации, планирования, контроля, оценки
и коррекции. Это и составляет ядро регуляции интеллектуальной активности
(это внутренняя, интеллектуальная регуляция интеллектуальной активности).
Внутренняя регуляция «включается» благодаря внешней: потребностям, мотивам, чувству долга, ^-концепции, волевым качествам, эмоциональным реакциям
и т.д. Система разного рода побуждений личности к интеллектуальной активности и действий контроля, коррекции, планирования, целеполагания, ориентировки, антиципации и принятия решения составляет третий уровень интеллекта.
Если точкой отсчета развития второго уровня интеллекта можно считать
появление обобщений (как следствие развития мышления и речи), то принципиальным моментом для развития регулирующего уровня интеллекта является
развитие познавательных способностей как систем функциональных и операционных механизмов. По мере развития структуры операционных механизмов
совершенствуется и регуляция интеллектуальной активности, превращаясь в
саморегуляцию. Развитие (формирование) третьего уровня интеллекта обуслов-
62
лено характером взаимодействия внешней и внутренней регуляции, базирующегося на двух факторах:
• рефлексии субъектом своих познавательных процессов и результатов
поведения в целом;
• выработке субъектом собственных критериев, показателей, ориентиров
интеллектуальной деятельности.
Третий уровень интеллекта — образование, которое одновременно и динамизирует, и стабилизирует интеллектуальную активность. И то и другое зависит от силы, развитости и степени соответствия внешней и внутренней регуляции. Следствием гармонизации внешней и внутренней регуляции, видимо,
является интеллектуальная интенция как некая внутренняя (глубинная) направленность субъекта на определенную идею или объект. Наши исследования регуляции процессов запоминания, воспроизведения и забывания [252], а также
изучение регуляции познавательной деятельности при освоении иностранного
языка [122] показали, что в процессе формирования интеллектуальных интенций определенную роль играет мотивационная сфера личности, точнее, актуальное состояние интимных личностных структур. Таким образом, можно
предположить, что регулирующий слой интеллекта представляет собой некую
«атмосферу» взаимоотношений познавательных способностей личности и той
картины репрезентаций, которая вмещает в себя разнообразные семантические
структуры (вербальные и невербальные), состоящие из понятий, образов, признаков, эмоций, слов, предметов, жестов и т.д. Не исключено в связи с этим, что
интеллектуальные интенции являются качественным свойством тех ментальных структур, которые были названы выше индивидуально-своеобразными когнитивно-личностными образованиями.
Следовательно, строение динамичной, открытой, «непредсказуемой» системы (интеллекта), развиваемой и развивающейся при непрерывном взаимодействии личности с окружающим миром, можно описать взаимодействием и
взаимообусловленностью трех уровней, функционирование которых предопределяется врожденными и приобретенными механизмами.
Понимание способностей с позиций системного подхода позволяет, таким образом, в общих чертах наметить пути исследования строения интеллекта.
Способности и интеллект можно рассматривать как «вложенные друг в друга»
открытые системы.
Графически структуру интеллекта в общем виде можно изобразить следующим образом (схема 3).
63
Схема 3. Структура интеллекта в общем виде
Проблема соотношения мнемических способностей и личностных образований может быть проанализирована через структуру регулирующего уровня
интеллектуальной активности. Этот уровень интеллекта обусловлен функционированием регулирующих механизмов познавательных способностей личности. Другими словами, личность регулирует интеллектуальную активность в
целом и мнемические способности в частности через цели деятельности, которые детерминированы мотивами, эмоциями, волевыми качествами человека,
личностными смыслами, Я-концепцией или их производными. Конкретные механизмы этого процесса будут рассмотрены в гл. 5 настоящего пособия.
Итак, понимание способностей с позиций системогенетиче-ского подхода
дает основания для выделения способностей в качестве одной из единиц методологического, теоретического, диагностического анализа психического, имеющей монистическую, деятельностную природу, содержание которой характеризуется единством абстрактного и конкретного, а развитие позволяет выделить качественные модификации на различных уровнях организации (детерминации) поведения. Таким образом, в данном случае мы имеем дело со свойством, которое обнаруживается в процессе реализации функций и проявляется,
оформляется в состояниях, итогах или результатах.
2.3. ПРОБЛЕМА ЗАКОНОМЕРНОСТИ В ПСИХОЛОГИИ
Любая развивающаяся, жизнеспособная наука заинтересована в постоян-
64
ном методологическом анализе актуального состояния. Современная психология памяти (мнемических способностей) и психологическая практика характеризуется наличием совершенно очевидных проблем, корни которых находятся
на уровне методологии науки. Психологии способностей последних десятилетий свойственно большое разнообразие направлений исследований (общие и
специальные способности, способности и одаренность, способности и достижения и др.), что имеет, конечно, позитивное значение. Однако рост количества
экспериментальных фактов не сопровождается теоретическими прорывами. По
крайней мере, появление нового экспериментального факта не всегда рассматривается через призму свойств психического. Довольно часто одно и то же явление исследуется в разных парадигмах (что, безусловно, имеет положительное
значение), но результаты этих исследований, как правило, не соотносятся друг
с другом, не рассматриваются во взаимосвязи, например: структура способности и структура интеллекта и др. Разумеется, и данный факт не прибавляет психологии методологической мощи. Положение (столь близкое сердцу каждого
психолога) о том, что психика — система многоуровневая, система систем,
приобрело почти аксиоматический смысл. «Скрытая» аксиоматичность нашей
науки явно не способствует появлению методологических или теоретических
исследований целостного плана; исследований такого характера, которые бы в
едином системном процессе анализировали свойства, проявления, качества
психического и реальную, жизненную, бытийную, феноменологическую картины. Подобные рассуждения приводят к мысли о методологическом кризисе. К
сожалению, помимо указанных общеизвестных фактов, свидетельствующих о
кризисном состоянии нашей науки, увеличивается разрыв между академической наукой и психологической практикой. Теоретическая и практическая психологии существуют как бы в параллельных плоскостях.
Однако вышесказанное не более, чем набросок; это вершина айсберга.
Существует, по-видимому, множество глубинных причин данного состояния
науки, но одна из главных заключается в том, что наука в абсолютных своих
тенденциях стремится исследовать объективные закономерности, обобщать, а
психологическая практика всегда будет иметь дело с проблемами отдельной,
единичной, конкретной личности, с проблемами индивидуальности. Можно ли,
оперируя объективными закономерностями, исследовать, понять сущность индивидуальности?
Видимо, настала пора обсуждать методологию психологии методологически, а не в узкоутилитарных целях. Действительно, принципы естественнонаучного знания сделали психологию наукой. Кроме основополагающего
утверждения о связи психики и мозга естественно-научная линия в психологии
предполагает поиск общего в явлениях. Что означает наличие обобщения по
отношению к личности? Это почти всегда потеря данной личности, ибо сущность личности — в ее индивидуальности. Таким образом, получается, что
естественно-научные принципы приобретения знания, создавшие и укрепившие
научные позиции психологии, одновременно поставили преграду на пути исследования психологии индивидуальности. Эта проблема взаимоотношений
общего и единичного в психическом процессе (помогает ли представление об
65
общем проникнуть в индивидуальное; можно ли с помощью понятий, суть которых в обобщении, описать индивидуальное; можно ли в принципе вербализовать сущность индивидуального, ибо слова — это знаки, символы, объединяющие нечто, а значит, обобщающие, обобщенные отражения...) является животрепещущей для любого уровня психологического знания: теоретического, экспериментального, методологического и практического. Это противоречие давно
известно науке; об этом писали и психологи, и философы. Существуют пожелания соединить, совместить силу естественно-научного знания и достоинства
гуманитарного. Встречаются и более радикальные высказывания о сущности
психологии:
психология как наука;
психология как искусство;
психология как наука об искусстве.
Но если предпочесть этим тенденциям, а вместе с ними и романтизму
агностиков («Пусть его душа остается тайной») исследовательские задачи, которые перед психологией во всевозрастающих масштабах ставит жизнь, то поиски методологических и теоретических подходов к проблеме исследования
индивидуального в психическом процессе (роли индивидуального в психическом акте) станут первоочередными. За этой сверхочевидностью стоит проблема понимания сущности психического: что представляет собой психика как носитель тех или иных, явных или неявных свойств. Оказывается, что этот вопрос
(вопрос предмета психологии) почти растворился в море разнообразнейших
трактовок целей и задач исследований. Если попытаться обобщить различные
подходы к изучению психики, то можно увидеть, по крайней мере, три направления целей и задач исследований (мировоззрения исследователя):
поиск объективных закономерностей развития и функционирования психических явлений;
поиск сущностных характеристик изучаемого явления;
изучение индивидуального своеобразия психического явления; изучение
индивидуальности, неповторимости личности.
На первый взгляд кажется, что эти направления не противоречат друг
другу, вполне успешно могут мирно сосуществовать и быть взаимодополняющими. Проблема может заключаться исключительно в осознании целесообразности их совокупного функционирования и создании соответствующих этой
ситуации принципов. Не исключено, что каждая из перечисленных задач по отдельности более понятна практику, а может быть, и исследователю. Вследствие
близости к тому или иному мировоззрению практик может более или менее
успешно работать в определенном контексте: консультировать, отталкиваясь от
интуитивного понимания сущности данной личности (явления, процесса); диагностировать, оперируя сравнениями; заниматься коррекционной работой, опираясь на известные закономерности развития психики и т.д. Однако, несмотря
на заслуженные успехи практиков, теоретические и методологические проблемы (что развивается в результате предпринятых усилий? что диагностируется?
как объяснить полученный результат? и т.д. и т.п.) не исчезают, а остаются и
постоянно напоминают психологам об их бессилии. В основе этих и многих
66
других острейших проблем — проблема понимания объекта и субъекта исследования, проблема предмета нашей науки. Ретроспективный анализ показывает,
что то или иное мировоззрение психолога рождало соответствующую методологию, которая в удобном для исследователя ключе (явно или неявно) трактовала сущность психики.
Наиболее «сильной», прочной является методология первого направления. Это естественно-научная линия в психологии. Смысл данного подхода заключается в поиске повторяющихся явлений, которые можно обобщить и зафиксировать как объективные закономерности. С помощью изученных закономерностей современная психология может охарактеризовать уровень развития
какого-либо психического процесса, прогнозировать и направлять его развитие
и т.д. Известно, например, что память развивается от непосредственного запоминания к опосредованному (А.Н.Леонтьев, А.А.Смирнов и его школа,
П.И.Зинченко и его ученики и т.д.); развитие познавательных способностей
связано с появлением в их структуре операционных механизмов (В. Д. Шадриков и его школа); при переходе от одного возрастного периода к другому меняется форма деятельности (Д.Б.Эльконин); развитие профессиональной деятельности представляет собой системогенез (В.Д.Шадриков) и т.д.
Как естественно-научную линию можно рассматривать и тенденцию моделировать ситуации, явления, процессы в исследовательских и других целях.
По существу, психодиагностика есть моделирование поведения, действия или
деятельности с помощью привнесенных в ситуацию средств. Это дает возможность охарактеризовать особенности, уровень развития того или иного явления
и, опираясь на какие-либо объективные закономерности, прогнозировать функционирование и развитие его в общем виде, прогнозировать тенденцию функционирования и развития процесса.
Философской сущностью данного мировоззрения является понимание
психики как свойства высокоорганизованной материи. Соответственно диалектико-материалистическому пониманию психики описываются хорошо известные ее свойства: идеальность, развиваемость, конечность и т.д., которые, будучи действительно присущими психическому, видимо, далеко не исчерпывают
его качества. Поиск сущности изучаемого явления беспокоил и беспокоит любого теоретика, вне зависимости от его философских и методологических ориентации. Казалось бы, первое и второе направления неразрывно связаны, нельзя
определить первичность и вторичность того или иного подхода. Поиск сущности трудно представить без исследования разноуровневых взаимосвязей: движение к сущности через функцию, через процесс к пониманию структуры и онтологии явления. Но в реальном исследовании довольно часто происходят метаморфозы с предметом исследования: он растворяется, зауживается; излишне
феноменологизируется или, наоборот, превращается в абстрактнометодологический конструкт, но в любом случае трансформируется, выхолащивается.
В этой связи можно привести пример с психологией памяти, которая содержит богатейший экспериментальный материал, доказывающий зависимость
успешности запоминания от характера мотивации субъекта, его установок,
67
функционального состояния, организации запоминаемого материала, пола, возраста, эмоционального настроя, характера деятельности и условий запоминания, самооценки и волевых качеств испытуемых и т.д. Даже не зная деталей такого рода безусловно нужных и чаще всего научных исследований, есть основания предполагать, что понимание сущности памяти они могут и не прояснить. Достаточно открыть любой психологический словарь, чтобы увидеть: память определяется через функцию (память — это процесс запоминания, сохранения и воспроизведения информации). Видимо, это один из объективно закономерных этапов на длинном и тернистом пути к постижению природы памяти.
Не только для психологии памяти, но и для других направлений характерны тенденции, являющиеся следствием естественнонаучного мышления исследователей: поиск сущности, изучение природы психического процесса
предполагает описание объективных закономерностей. В результате кроме
несомненной научности психологические знания настолько абстрагировались
от реального бытийного пласта своего существования, что практически невозможно было «вернуться» к индивидуальности, к конкретному моменту, неповторимости проявления того или иного явления.
Для большого числа исследователей понимание природы изучаемого
психического явления «растворяется» во взаимосвязях, и сущность процесса
«теряется». Эта объективная сложность рождает тягу к использованию метафор
(например: память — это «след»; это «отпечаток»; это «растущее дерево» и
т.п.).
Чтобы избежать узости, механистичности, чрезмерной аналитичности,
ненаучности исследования, многие теоретики провозглашают комплексный,
системный, структурно-функциональный подходы: в сущности, рассматривают
через призму своей проблемы психику в целом, и только в этом случае идеи
приобретают концептуальную силу (Б. Г.Ананьев, структура психической
функции; В. Д. Шадриков, системогенез деятельности, психология познавательных способностей; М. А. Холодная, психология интеллекта; А.О.Прохоров,
психические состояния; и т.д.).
Исследование индивидуального своеобразия психического процесса
можно назвать самым таинственным занятием. Как часто в процессе описания,
казалось бы, фундаментальных основ личности (потребностей, мотивов) или
«изюминки» личности (Я-кон-цепции) неповторимость личности ускользает.
Возможно, к решению этой проблемы надо идти не от общих психологических
законов или не только от них, а от реального куска жизни личности. Эта сторона и есть, может быть, совершенно иная методология. Видимо, ближе всех к
разгадке индивидуальности подошел великий З.Фрейд.
Проблемой индивидуальности в рамках естественно-научного мировоззрения занимались раньше и продолжают работать в этом ключе и ныне. Достаточно вспомнить очерк теории индивидуальности В.С.Мерлина, работы
В.М.Русалова о темпераменте и др. В результате — совершенно закономерный
итог естественно-научного мировоззрения: проанализируем отличия, систематизируем их, сынтегрируем, и если получится целостность, то эта целостность
(симптомокомплекс отличительных признаков) и будет индивидуальностью.
68
Однако в реальной действительности все обстоит иначе. В настоящее время для
любого психолога гораздо легче изучить 5 — 10 или 100 человек в сравнении
друг с другом, нежели дать характеристику индивидуального своеобразия одной личности. Но если рассуждать методологически, то эту ситуацию можно
назвать вполне закономерной (объективно закономерной), обусловленной уникальностью такого явления, как психика. Мы же и в первом, и во втором, и в
третьем случаях явно упрощаем проблему, тяготеем к «кирпичности» психологического знания.
Смысл существования любой науки заключается в раскрытии законов и
закономерностей функционирования и развития ее предмета. Психология не
является исключением; «психология изучает психику в закономерностях ее
развития» (С.Л.Рубинштейн). Что же такое закон в психологии?
Философский словарь трактует закон как внутреннюю существенную и
устойчивую связь явлений, обусловливающую их упорядоченное изменение.
Понятие закона близко к понятию закономерности, которая представляет собой
совокупность взаимосвязанных по содержанию законов, обеспечивающих
устойчивую тенденцию или направленность в изменениях системы. Типы законов и типы закономерностей многообразны, ибо многообразны основания их
существования и выделения. Закон, как правило, отражает одну из сторон сущности явления, поэтому любое явление подчиняется одновременно нескольким
законам: всеобщим, общим, частным и специфическим. Б.Ф.Ломов, обсуждая
проблему закона в психологии, выделяет следующие признаки закона: закон
отражает объективно существующие, необходимые, устойчивые, повторяющиеся связи (отношения) между явлениями [137].
Современной науке известны законы, раскрывающие психическое в разных срезах, разных плоскостях, разных измерениях, относящиеся к разным
уровням психического. Б.В.Ломов выделяет:
• законы, характеризующие относительно элементарные зависимости
(психофизический закон, законы формирования ассоциаций, обнаружения, различения, идентификации и опознания сигналов и др.);
• законы, раскрывающие динамику психических процессов во времени
(«закон перцепции» Н.Н.Ланге, фазность процесса восприятия в исследованиях
А.А.Ухтомского, Б.Г.Ананьева и др., фазность мнемических процессов и др.);
• законы, характеризующие структуру психических явлений (структура
памяти (Р.Аткинсон), функциональная система памяти (С.П.Бочарова), закон
формирования установки (Д.Н.Узнадзе), творчества (Я.А.Пономарев), системогенеза деятельности (В. Д. Шадриков) и др.);
• законы, раскрывающие зависимость эффективности (или деятельности)
от уровня его (или ее) психической регуляции, а также от значения того или
иного измерения (закон Йеркса—Додсона, раскрывающий зависимость между
уровнем мотивации и успешностью решения поведенческих задач при определенных условиях научения); законы, характеризующие уровни работоспособности (Е.П.Ильин), стрессовых состояний (Г.Селье) и др.;
• законы, рассматривающие процесс психического развития человека в
масштабе его жизни (закон гетерохронного развития психических функций, за-
69
коны последовательности стадий развития интеллекта (Ж.Пиаже и др.);
• законы, раскрывающие основания различных психических свойств человека (исследования нейрофизиологических оснований темперамента Б. М.
Теплова и В. Д. Небылицына), концепции, в которых в качестве основания психологических свойств личности выступает деятельность индивида в системе
общественных отношений (А.Н.Леонтьев) и др.;
• законы отношений между разными уровнями организации процессов и
свойств (отношения между разными уровнями антиципации, отношения между
разными уровнями организации в структуре личности) (Л.И.Анцыферова) и др.
В работах других авторов помимо (или в рамках) широкоупотребительного деления законов на всеобщие, общие, частные и специфические предлагаются иные основания для классификаций законов и закономерностей функционирования психического. В частности, в качестве основания классификации,
имеющей прикладной характер, предлагается сфера применения закона:
• законы функционирования, объясняющие протекание изучаемых явлений, процессов, свойств;
• законы развития, объясняющие последовательность, динамику и
направленность появления изменений изучаемых объектов;
• законы управления, объясняющие причинность функционирования, развития и влияния на нее субъективного фактора в форме деятельности человека
(обучения, воспитания, самообучения, самовоспитания, социализации).
По всей вероятности, представленные перечни законов нельзя назвать
полными, да и авторы не претендовали на классификацию всех известных в
психологии законов. Точки зрения Б. Ф.Ломова и других исследователей являются, скорее всего, лишь иллюстрацией того, что эти законы имеют разный порядок и раскрывают разные аспекты психического. В законах, относящихся к
каждой из перечисленных групп, выделяются существенные, устойчивые, необходимые связи в какой-то одной, определенной и ограниченной плоскости.
Кроме того, результаты исследований, в которых выявлены те или иные законы, получены в определенных условиях, при определенных ограничениях и допущениях, поэтому ни один из них, по мнению Б.Ф.Ломова, не может претендовать на универсальность. Перечисленные законы, пишет он, являются специальными и частными. С раскрытием законов более общих, при рассмотрении
отношений человека с миром в более широком контексте, вероятно, изменятся
наши представления о тех законах, которые уже известны. Б.Ф.Ломов этими
словами обозначил проблему соотношения всеобщих, общих, частных и специальных законов в психологии, которую без преувеличения можно назвать основополагающей. Во-первых, этот вопрос касается понимания предмета нашей
науки, а во-вторых, если «всякий закон узок, неполон, приблизителен» [137], то
как, с помощью чего, в какой мере и при каких обстоятельствах можно использовать его в объяснительных и прогностических целях? Таким образом, остро
встает проблема изучения соотношения разных групп законов. При этом нельзя
не согласиться с Б.Ф.Ломовым в том, что как более общие, так и более локальные и специальные законы относятся к одной и той же системе явлений и поэтому несомненно, что они должны быть внутренне связаны. В этой связи
70
Б.Ф.Ломов утверждает: строго научный подход требует не только выявить объективный закон, но и очертить сферу его действия, а также условия, в которых
он лишь и может действовать, его границы [137]. На этом тезисе необходимо
остановиться подробнее. Психологи, стремясь исследовать законы существования психического, явно или неявно тяготеют к отождествлению понятий закономерности (закона) и объективной закономерности (объективного закона), видимо, опираясь на основополагающий тезис диалектического материализма о
всеобщей детерминированности и обусловленности объективными законами.
На наш взгляд, сфера действия закона непосредственно связана с типом закона,
а тип (уровень, класс) закона предопределен тем, в какой мере его можно
назвать объективным. В применении к реальным объектам понятие «объективное» означает, что предметы, свойства и отношения существуют вне и независимо от субъекта. Какое место в психическом занимает объективное и субъективное? Этот вопрос можно назвать вечным и глобальным. Ответы на него давались самые разные: от агностицизма до полного отрицания специфических
законов происхождения, функционирования, развития психического.
Естественно-научная психология видит свою задачу в поиске объективных законов и закономерностей функционирования психических явлений. Логика рассуждений в русле естественно-научного знания приводит к тому, что
все остальное многообразие внутреннего мира человека рассматривается как
случайное, неустойчивое, кажущееся и не поддающееся научному изучению.
Но именно многообразие личностного содержания создает индивидуальность
или, по крайней мере, определяет одну из граней индивидуального своеобразия
человека. Исследователи разных времен, отмечая фундаментальные причины
трудностей определения законов психики, искали пути выхода из уникальной
по сложности ситуации. При этом в круговороте объяснений участвовали понятия объективного закона, объективного метода, понятия природы явления и
объяснения сущности его, понятия психологически «сложного» и психологически «простого».
В западной литературе на протяжении долгого времени шел спор об отношениях, существующих между категориями «закон» и «причина» событий.
Ф.В.Бассин отмечает, что корни этого спора уходят к Декарту.
В послекантовскую эпоху В.Дильтей одним из первых высказал мысль о
существовании двух «психологии» (а тем самым и о необходимости двойного
отношения к идее закона): обычной, более близкой наукам о природе, опирающейся на те же принципы и ту же методологию исследования, на то же понимание роли законов, что и естествознание; и герменевтики, входящей в цикл
«наук о духе», основанной на внутреннем опыте и изучающей не отдельные
психологические функции, а «жизнь» человека в ее нерасчленимой цельности.
Позже идеи Дильтея нашли усложненное выражение в работах Э. Шпрангера. Шпрангер не отвергает возможности использования идеи закона в его
естественно-научном понимании для исследования различных сторон психической жизни человека. Он говорит как об уже доказанном и оправданном о различиях, существующих между «психологией элементов» и «психологией целостной». Понятие закона выступает в каждой из этих строго разграниченных
71
«психологии» в существенно различном облике: как средства описания «поэлементных» связей в одном случае и как фактора, определяющего формирование
целостной структуры, общий «стиль» психики, мироощущение, — во втором
[24].
Дальнейшее углубление этой оказавшейся необыкновенно устойчивой
идеи принципиальной двуликости психологии и соответственно двойного отношения к категории закона постепенно становилось главным содержанием целого ряда направлений психологической мысли — от А. Бергсона,
Л.Бинсвангера, М.Хай-деггера, К.Ясперса до Ж. П. Сартра, М. Фуко, Г. Марселя, создателя «психологии судьбы» Л. Сцонди и многих других. Это «двойное
отношение» можно назвать самой выразительной и самой характерной чертой
современных философски ориентированных психологических теорий и общим
для большинства из них логическим ядром [23].
Дальнейшая эволюция психологических представлений пошла в направлении, диаметрально противоположном тому, которое казалось Дильтею,
Шпрангеру и их последователям единственно возможным: не по линии разрыва
между методологией изучения психологически «элементарного» и методологией изучения психически «сложного», а по линии видения этого элементарного
сквозь призму сложного, по линии все более глубокого понимания зависимости
даже наиболее «простых» психологических реакций и феноменов от их значимости для субъекта, от контекста личностного отношения (курсив мой. — Ч.Л.),
в который эти феномены и реакции так или иначе включены. Этот путь можно
назвать стремлением вскрыть отношения, связывающие разные уровни организации психического, сделать зримой представлен-ность психологически «сложного» даже в наиболее «простом», наиболее элементарном психологическом
событии (Ф. В. Бассин).
Итак, исследование проблемы закона в психологии с необходимостью
повлекло за собой анализ сущности объективного и субъективного, «простого»
и «сложного» в психическом, при этом обсуждение соотношений психологически «простого» и психологически «сложного» оказалось наиболее насыщенным
и распространенным в разных направлениях и в разные исторические эпохи.
Для Дильтея, вслед за Кантом, разграничение между психологически «простым» и психологически «сложным» сводилось без особой потребности в дальнейших расшифровках к демаркации между потребностями «тела» и потребностями «духа».
Пытаясь продвинуться в данном направлении и понимая относительность
понятий «простого» и «сложного» в психическом, Б.Ф.Ломов отмечает, что
любой психический процесс протекает в данных конкретных условиях специфическим образом. «Исследуя, казалось бы, один и тот же процесс многократно, мы обнаруживаем, что каждый раз он складывается по-новому. И дело здесь
не просто в случайных отклонениях, хотя, конечно, и они имеют место. Однако
более важно другое: психическое как субъективное отражение не может не
быть вариативным. Вариативность, изменчивость — это его существенная характеристика, вытекающая из самой его отражательной природы» [137, с. 108].
В психологии много и совершенно справедливо сказано об уникальности пси-
72
хических процессов, состояний и свойств. При рассмотрении закона как общего
с особой остротой, присущей нашей науке, возникает проблема объяснения
имманентного происхождения разнообразия индивидуальных проявлений
определенного общего. Что позволит психологии раскрывать единство в многообразии, общее в единичном, устойчивое в изменчивом, существенное в явлении, необходимое в случайном?
Как видно из вышесказанного, обсуждение проблемы закона в психологии приводит (закономерно) к выяснению свойств психического, к обсуждению
сущности психики. Ставя своей целью то, что можно назвать законом в психологии, исследователи обращаются к анализу «простого» и «сложного» в психическом, к вопросу вариативности — стабильности психических процессов, к
проблеме взаимоотношений общего и индивидуального, объективного и субъективного в психическом явлении, что, в свою очередь, приводит к осознанию:
а) необходимости обсуждения предмета психологической науки; б) уникальности психики как объективной ее характеристики.
Таким образом, проблема закона (закономерности) в психологии выступает как проблема понимания сущности психического.
Этот фундаментальный вопрос имеет богатую историю. В свое время В.
П. Зинченко и М. К. Мамардашвили констатировали, что «стремление к поиску
объективных методов психологического исследования, равно как и потеря веры
в их существование, порождают в психологии беспрецедентные для любой другой науки по своему разнообразию формы редукции психического» [92, с. 109].
Они справедливо отмечали, что расширяющиеся междисциплинарные связи
психологической науки приводят к потере предмета собственного исследования. Известно, что оппозиция объективного и психологического описаний событий познаваемого нами мира существовала задолго до самой психологической науки и связана с особым характером тех оснований, на каких возникло
вообще научное знание как таковое. Поиск объективного метода изучения психологических явлений лишь воспроизводит психологию, по мнению В. П. Зинченко и М. К. Мамардашвили, в обобщенной форме. Этот поиск предпринимали, как уже говорилось выше, многочисленные направления и школы в психологии.
Различные варианты решения проблемы объективного и психологического колеблются между двумя полюсами: объективность метода достигается ценой отказа от понимания психической реальности, а сохранение психического
— ценой отказа от объективного анализа. Сложности объективного анализа
психического связаны с противоречивой сущностью характеристик психического. В. П. Зинченко и М. К. Мамардашвили утверждают, что первая сложность связана с тем шокирующим свойством психического, что оно «трансформирует время, сжимая его или растягивая и даже заставляя "течь вспять"» [92,
с. 110]. Но основная трудность объективного анализа психического относится к
возможной про-странственности психических процессов и их продуктов. Следствием данной ситуации является то, что в психологии термин «объективное
описание» употребляется в качестве синонима термина «физиологическое описание», а «психологическое» — в качестве синонима «субъективное».
73
Следующий принципиальный момент, отличающий изучаемые процессы
как от большинства физических процессов, так и от произвольных умственных,
наблюдательных и тому подобных конструкций их субъективного носителя,
агента, — это их необратимость. Именно необратимость хода вещей, включающих в себя действия субъективности, и делает эту субъективность реальностью. «Познать ее как таковую — единственная возможность для психологии
как науки объективно развернуть субъективное и задать его в действиях вещей
мира» [92, с. 112]. В силу необратимости процессов, связанных с использованием информации, в силу особых свойств живых систем, способных в опыте эволюционировать и самокоитролироваться, наблюдение не может быть абсолютным, и не существует такой реальности, даже гипотетической, в которой были бы следы всех событий и к которой мы могли бы обращаться при
конструировании теоретических объектов. Именно в силу указанных свойств
живых систем немаловажно понимание того, что в опытном исследовании мы
имеем дело с вербально или каким-нибудь иным способом (в том числе и материальными экспериментальными воздействиями) сообщаемым испытуемому
знанием о его же состояниях или их начальных условиях [92].
«Проблема, таким образом, состоит в том, чтобы понятным (то есть операционально и конструктивно для исследователя разрешимым) экспериментальным устройством контролировать как раз актуализируемые объектом изучения индивидуально-цельные (курсив мой. — Л. Ч.) состояния» [92, с. 114].
Последовательное проведение этой мысли в психологических исследованиях предполагает принятие того факта, что «субъективность сама входит в
объективную реальность, данную науке, является элементом ее определения, а
не располагается где-то над ней в качестве воспаренного фантома физических
событий, элиминируемого наукой, или за ней в виде таинственной души. Говоря, что субъективность "входит в реальность", мы имеем в виду, что она входит
в ту реальность, которая является объективной, казуально организованной по
отношению к миру знания, данному нам также и на "языке внутреннего"» [92,
с. 116 — 117].
Реализуя данную тенденцию (только задав ее в самом начале так же, как в
биологии явление жизни), можно говорить об объективных процессах функционирования психического (идущих независимо от наблюдения и самонаблюдения) и выделять стороны предмета психологического исследования, поддающиеся объективному описанию в случаях, когда неизбежно и необходимо употребление терминов «сознание», «самосознание», «воля» и т.п. Нельзя не согласиться с авторами статьи, что потом уже поздно соединять сознание с природными явлениями, и в этом случае действительно никогда в рамках одного
логически гомогенного исследования не выйдем к месту, «где что-то кем-то
мыслится, видится, помнится, воображается, узнается, эмоционально переживается, мотивируется» [92, с. 117].
Статья В. П. Зинченко и М. К. Мамардашвили имеет для методологии
психологических исследований исключительное значение. И не только благодаря антиредукционистской и антименталистской трактовке психического, но и
в связи с неявной, но уверенной линией на доказательство собственно психоло-
74
гических закономерностей функционирования психического. Авторы сфокусировали анализ на редко обсуждаемых свойствах психического, и этот анализ в
совокупности с неоднократными попытками в истории изучить свойства и качества психического приводит к мысли об уникальности психического в силу
противоречивости его свойств.
Действительно, современные разнопарадигмальные исследования онтологии психических процессов, часто с противоположными результатами, методологическое противостояние по поводу предмета и метода психологии, масса
необъяснимых явлений, видимо, обусловленных особенностями психического,
а также биографии и высказывания великих исследователей, начинавших свои
изыскания как естествоиспытатели, а закончивших научную деятельность на
иных позициях, и т.д. и т.п. — все это приводит к мысли, что психика как уникальное явление обладает одновременно прямо противоположными свойствами:
идеальна и материальна;
объективна и субъективна;
персонифицирована и трансперсональна;
конечна и бесконечна;
психика связана с мозгом и относительно независима от него
и т.д.
Способность представляет собой столь же противоречивое явление, как и
психическое в целом, именно это затрудняет концептуализацию данной проблемы. Способности развиваются и регрессируют (С.Л.Рубинштейн,
В.Д.Шадриков, Б.М.Тегагов, А. Н.Леонтьев, Б. Г.Ананьев и др.), имеют биосоциальную природу (Л.С. Рубинштейн, А. Н.Леонтьев, В.Д. Шадриков, В.
Н.Дружинин и др.); результативная сторона проявления способностей связана с
особенностями мозговой организации, но обусловлена не только этим (С. Л.
Рубинштейн, Э. А. Голубева, С. А. Изюмова и др.). Способности, таким образом, не менее уникальное явление, нежели психическое в целом. Уникальность
предмета исследования дает нам право подойти к психологии как науке, базирующейся на собственно психологических закономерностях.
2.4. СОБСТВЕННО ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ
ЗАКОНОМЕРНОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПАМЯТИ
И МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Изначальная, сущностная противоречивость психического не позволяет
исследовать его, как иные явления: вычленять общее, объективное и работать,
опираясь преимущественно на него. Индивидуальное своеобразие психического процесса — это не «шапка» по отношению к общему; индивидуальное везде,
оно глубже и поверхностней общего; индивидуальность психического нельзя
присовокупить к общему или особенному. Между общим и индивидуальным в
психическом процессе существуют определенные отношения, некое динамическое соответствие, некая гармония. Это постоянно проявляется в эксперимен-
75
тальных исследованиях, когда вскрытая объективная закономерность имеет
многочисленные варианты проявления. По этому поводу С.Л.Рубинштейн пишет: «Отражая бытие, существующее вне и независимо от субъекта, психика
выходит за пределы внутриорганических отношений и выражается в качественно иной, отличной от физиологической, системе понятий; она имеет свои специфические закономерности (курсив мой. — Ч. Л.). Основная, конечная теоретическая задача психологии и заключается в раскрытии специфических психологических закономерностей» [191, с. 39].
Каким образом можно конкретизировать «специфические психологические закономерности»? Выделяя по образцу естественнонаучных дисциплин
объективные закономерности в качестве сущности психологического знания,
мы тем самым уходим от познания психического, опосредствованного конкретными связями, которое существует как принадлежность конкретной личности.
При этом необходимо помнить, что личность не только включается в конкретную жизнь, но и строит свою конкретную жизнь. Можно ли этот уровень психического объяснить с помощью объективных закономерностей, ибо в данном
случае личность выстраивает обстоятельства, условия, ситуацию, взаимодействие, деятельность и делает их зависимыми от себя, от своего сознания и самосознания.
Снижение ценности объективных законов ведет к потере мощных методологических позиций естественно-научного знания и замене их сравнительноэмпирическими методами исследования. Видимо, не стоит противопоставлять
методологию поиска объективных закономерностей и проблему анализа, понимания, исследования уникальности того или иного психического явления. Методологические сложности реализации подобного замысла вызваны глобальностью проблем, ибо личность как носитель сознания существует, развивается на
уровне индивидуального бытия, в конкретных условиях. На наш взгляд, для
анализа сущности общих, частных и специфических законов необходимо исследовать степень зависимости—независимости их проявлений от сознания человека.
Экспериментально-психологическим исследованиям всегда было тесно в
рамках жестких объективных закономерностей, и они выходили на типологии
психических проявлений, выступающих своего рода конкретизацией объективных закономерностей применительно к какой-либо стороне взаимодействия
личности, человека, организма с объективной реальностью. Типы проявлений
объективных закономерностей можно назвать иным уровнем закономерного
функционирования психического (типы личности, типы когнитивных стилей,
типы интеллектуальной активности Д.Б.Богоявленской [36], типы интеллекта
М.А.Холодной [246], и Др.). Можно с большой долей уверенности сказать, что
поиски типологий — это шаг навстречу психологии индивидуальности. Описание и доказательства типологий — это своего рода конкретизация объективных
закономерностей, которые, оставаясь независимыми от сознания, видоизменяются в своей сущности и превращаются в зависимые от каких-либо особенностей субъекта. Их можно назвать субъектными. Субъектные закономерности —
это определенный уровень функционирования психического, базирующийся на
76
объективных законах без отрицания при этом действия последних. Субъектные
закономерности можно назвать некоторой попыткой конкретизировать философскую категорию «особенное» применительно к психическому. Этот уровень
психических проявлений подчиняется своим законам, сущность которых заключается в относительной независимости от сознания, самосознания личности
и зависимости от особенностей субъекта деятельности.
Родоначальником
субъектно-деятельностного
подхода
является
С.Л.Рубинштейн, который, выявив ключевую проблему, без решения которой
кризис в психологии не мог быть преодолен, — проблему сознания и деятельности, сумел вскрыть внутреннюю связь этих категорий благодаря разработке
их единства через категорию субъекта. Введя субъекта в состав онтологической
структуры бытия, он одновременно стремился углубить и конкретизировать
понимание объективности в подходе к субъекту как проблему метода всего гуманитарного знания, и более конкретно — психологии. Понимание деятельности не как замкнутой в себе сущности, но как проявления субъекта (в его историчности, в его системе общественных отношений и т.д., согласно К. Марксу)
позволяет С.Л.Рубинштейну сформулировать тезис об объективной опосредствованности сознания, т.е. распространить объективный подход на понимание
субъективного.
«Диалектика объективирования и субъективирования — это не гегелевское саморазвертывание сущности объекта, — пишут К.А.АбульхановаСлавская и А. В.Брушлинский, — а объектив-но-деятельностное и субъективно-сознательное соотнесение данного субъекта с другими, с продуктами его деятельности и отношениями, которые эту деятельность детерминируют» [4, с.
255]. Таким образом, связь сознания и деятельности не просто постулируется, а
раскрывается. В работе «Принципы и пути развития психологии» С. Л. Рубинштейн квалифицировал этот принцип следующим образом: «Утверждение
единства сознания и деятельности означало, что надо понять сознание, психику
не как нечто лишь пассивное, созерцательное, рецептивное, а как процесс, деятельность субъекта, реального индивида, и в самой человеческой деятельности,
в поведении человека раскрыть его психологический состав и сделать таким
образом самую деятельность человека предметом психологического исследования» [цит. по: 4, с. 250].
Однако следует подчеркнуть, что реализация С.Л.Рубинштейном деятельностного (как его позднее назвали) подхода к сознанию, который фактически совпадал в этом значении с принципом субъекта деятельности, не означала
сведения специфики сознания и психики в целом к деятельности. Напротив,
принцип единства сознания и деятельности базировался на их понимании как
различных модальностей, а деятельностный подход служил цели объективного
выявления специфики активности сознания. Целостность, единство, интернальность субъекта есть основание для системности всех его психических качеств,
часто весьма противоречивых и трудносовместимых. Этот онтологический
план определяет гносеологическую основу психологической науки, т. е. разработка психологии субъекта и есть общий путь к установлению единства нашей
науки, в частности к преодолению ее раскола на естественно-научную и гума-
77
нитарную ветви.
Как пишет А.В.Брушлинский, в самом предмете психологии человека
природное и социальное онтологически нераздельны, т.е. недизъюнктивны [43,
44]. Иначе говоря, на любом этапе развития психики человека природное и социальное едины и неотделимы друг от друга: в ней нет ничего, что было бы
только природным (а не социальным) или только социальным (но не природным). Это относится и к высшим уровням духовного развития личности.
Психика человека — всегда и 1) функция мозга, вообще организма, и 2)
неразрывная взаимосвязь с внешним миром, поскольку лишь в этой взаимосвязи возникает и формируется сам мозг, а вне его функционирования и развития
психика не существует (тем самым такое функционирование не является лишь
изнутри детерминированным отправлением мозга). Мозг — только орган (не
источник) психической деятельности, человек — ее субстрат. Эта уникальная
целостность, составляющая сущность человека и его психики, возникла в ходе
антропогенеза и социогенеза и по-прежнему развивается дальше в процессе истории человечества и жизненного пути каждой личности. Тем самым преодолеваются обе крайние точки зрения о том, что младенец еще не человек, а личность (в отличие от человека как индивида) является якобы чисто общественным образованием, в котором уже нет ничего природного. В связи с этим закономерности психологической системы знания имеют следующее онтологическое основание: более общие законы лежащих «ниже», менее сложных сфер
бытия сохраняют свою силу для всех лежащих «выше», более сложных областей; распространение общих закономерностей лежащих «ниже» областей на
области более специальные не исключает, а, напротив, предполагает существование специфических законов у этих последних. Например, психическое подчиняется специфическим психологическим закономерностям, и в то же время
на него целиком и полностью распространяются — вопреки дуализму —- все
закономерности «нижележащих» областей: физиологические, физикохимические и т.д. Всегда взаимосвязанные психическое и физиологическое не
рядоположны в жизни человека, поскольку между ними существует вышеуказанная иерархия, которая соответственно определяет и соотношение между гуманитарным и естественнонаучным в самой психологической науке.
Субъект, таким образом, представляет собой симптомокомп-лекс объективных закономерностей функционирования психического, взятых в определенных условиях становления и проявления данного психического содержания.
Субъектные характеристики человека проявляются во взаимодействии с
окружающим миром, в деятельности. Изначально активный социальный индивид как субъект проявляется и развивается (становится) общественным активным существом посредством разных видов деятельностей.
Человек как субъект — это системная целостность всех его сложнейших
и противоречивых качеств, в первую очередь психических процессов, состояний и свойств, его сознания и бессознательного. Такая целостность формируется в ходе исторического и индивидуального развития. Наша наука владеет описанием многих проявлений субъектной активности: концептов личности, стереотипии, операционных механизмов познавательных способностей и других
78
относительно стабильных когнитивно-личностных образований, характеризующих уровень (тип) ментальности личности.
В целях все более глубокого изучения собственно психологического аспекта субъекта, его деятельности и ее компонентов С.Л.Рубинштейн со второй
половины 1940-х гг. начал разрабатывать теорию психического как процесса —
живого, предельно пластичного, непрерывного (недизъюнктивного), никогда
изначально полностью не заданного, а потому формирующегося и развивающегося субъектом в ходе деятельности, общения и т.д., порождающего те или
иные результаты или продукты (понятия, решение или нерешение мыслительной или мнемической задачи и т.д.).
Психическое существует как процесс (несводимый к последовательности
стадий во времени) потому, что оно всегда формируется субъектом в ходе
непрерывно изменяющегося взаимодействия (деятельности, общения и т.д.) с
внешним миром и, следовательно, само непрерывно изменяется и развивается,
все более полно отражая эту динамичность окружающей действительности и
тем самым участвуя в регуляции всех действий, поступков и т.д.
Процессуальное означает: 1) предельно пластичное, 2) непрерывное и 3)
первичное по отношению к любой системе интеллектуальных операций и умственных действий (А. В.Брушлинский). Способности, как было отмечено выше, представляют собой такую психическую реальность, которая осуществляется как процесс и объективируется в результатах деятельности. При этом деятельностные аспекты анализа функционирования способностей (действия, этапы, операции и т.д.) переплетаются с личностными условиями (мотивы, цели,
рефлексия и т.д.) в едином, непрерывном, пластичном процессе.
Детерминация процесса проявления и функционирования способностей
может быть столь же разнообразной, как и сама жизнь. Способности обеспечивают оперативный, индивидуализированный контакт субъекта с окружающей
действительностью. Это процесс непрерывного взаимодействия внешних и
внутренних условий жизни человека. Взаимосвязь внешнего и внутреннего
обобщается универсальной формулой детерминизма. Внутренние условия, составляющие основание развития, — это исходные наследственные (генетические) и врожденные задатки, мотивация, прошлый опыт и целостная система
многообразных видов активности субъекта на данный момент его жизненного
пути. В экспериментах по психологии мышления отчетливо проступает активная роль внутренних условий, опосредствующих все внешние воздействия и
тем самым определяющих, какие из внешних причин участвуют в едином формирующемся, изначально не заданном процессе детерминации всей жизни
субъекта. В таком смысле внешнее, действуя только через внутреннее, существенно зависит от него. Следовательно, как пишет А. В. Брушлинский, нет
противопоставления и альтернативы между двумя формулами детерминизма: 1)
внешнее через внутреннее и 2) внутреннее через внешнее. При объяснении любых психических явлений личность выступает как целостная система таких
внутренних условий, необходимо и существенно опосредствующих все внешние причины.
По нашему мнению, в данном положении может иметь место уточнение:
79
личность выступает как целостная система разноуровневых (разнопорядковых)
условий. Каковы могут быть критерии этих разноуровневых условий? В качестве одного из возможных целесообразно выделить степень осознаваемости —
неосознавае-мости психического процесса. Осознаваемое и неосознаваемое
неразрывно связаны, что особенно существенно для обеспечения непрерывности психического как процесса. Нельзя игнорировать бессознательное, или
неосознаваемое в способностях, в противном случае возникает грубое искажение внутреннего мира личности, грубое искажение образа душевной жизни человека. Нам представляется, что односторонний или поверхностный взгляд на
роль неосознаваемых моментов психологии способностей затрудняет перспективы исследования детерминации деятельности и поведения человека; более
того, мешает распознавать роль, которую играют в этой детерминации, сложно
взаимодействуя друг с другом, факторы объективного и субъективного (собственно психологического) порядка.
Современное состояние нашей науки дает основание провозгласить, что
осознаваемое и бессознательное качественно разнотипны по своей природе и
функциям. Утверждая это, можно опираться на: а) результаты множества выполненных экспериментальных работ по проблеме восприятия (в них было показано, что осознается только часть воспринятого, пропускаемая через контролирующий фильтр «значимости», учитывается же и отражается на поведении
многое из того, что было воспринято неосознаваемым образом); б) исследования структуры разнообразных форм мыслительной активности (установившие,
что переработка воспринятой информации становится осознаваемой при решении сложных задач только тогда, когда уже недалек конечный, завершающий
этап формирования мысли); в) работы по экспериментальной психологии эмоций, их условных и безусловных факторов; связи эмоций с механизмами защиты; г) исследования неосознаваемой мотивации и ее влияние на поведение; д)
психолингвистические работы (например, исследования Н.Хомского); е) работы клинические и т.д. [25].
Ф. В. Бассин, А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия, обсуждая проблему
собственно психологической закономерности, утверждают, что «осознаваемое», хотя и детерминируется бессознательным, менее всего отождествляется с
ним в отношении своих функций, которые связаны с опорой на речь и со всем
тем специфически человеческим, что из этой вербализации вытекает. Адекватное понимание структуры и динамики психических процессов, их возможностей и задач в отношении управления поведением достигается поэтому только
при учете реальности всех как осознаваемых, так и неосознаваемых компонентов психической деятельности только при понимании того, что каждый из этих
компонентов выполняет специфическую для него и незаменимую роль [25].
Проблема собственно психологических закономерностей не может быть
понята без концепции установки Д. Н. Узнадзе, которая позволяет исследовать
разнообразные психологические феномены в связи со становлением и преобразованием осознаваемых и неосознаваемых психологических установок, поддающихся строгому анализу. Установка — это механизм (один из механизмов)
тех внутренних условий, через которые действуют внешние условия. Установка
80
— это механизм преобразования значимости окружающего, и если она апеллирует к активности, то ставит перед субъектом «главную» (наиболее значимую
на «данный» момент, на момент ее действия) задачу. Если задача решается,
установка тем самым себя изживает; если же такой реализации не происходит,
то нарушается «порядок» в переживаниях субъекта, возникают их дезорганизация, конфликты, которые устраняются определенным («защитным») изменением других (предшествующих) установок. В этом смысле установка — фактор,
всегда исходно ориентированный не геэнтропически, направленный на устранение вероятности возникновения «беспорядка» как в отношениях между человеком и миром, так и в душевной жизни самого человека [25]. Строго говоря,
любая сложная деятельность выступает как своеобразно квантованная, состоящая из последовательно сменяющих друг друга «неделимых» эпизодов реализации установок, которые направляют развертывание деятельности.
Таким образом, установка— это один из подходов (вариантов) к объяснению механизма действия субъектной закономерности. Субъектные закономерности представляют собой такой уровень функционирования психического, который в большей степени обусловлен особенностями онтогенеза, условиями созревания мозга, обучением и воспитанием личности. Исследование субъектных
закономерностей — это поиск неких стереотипов, которые можно охарактеризовать как системы обобщенных смыслов, знаний, установок. Субъектные закономерности вскрывают необходимые, устойчивые для данной личности тенденции, регулярно повторяющиеся, которые могут характеризовать ее индивидуальный, познавательный, личностный, субъективный опыт, накладывающий
отпечаток на поведение, минуя сознание. Однако понятие субъекта как высшей
целостности означает, что на качественно новом этапе его развития соответственно видоизменяется (может видоизменяться) вся основная система его психических процессов и свойств. Это иной уровень функционирования субъекта
— личностный, субъективно-личностный. Личностные тенденции (система
ценностей, духовные искания, жизненные цели и стратегии, желание самоутвердиться и желание самовыразиться, обрести смысл жизни и т.д.) — это как
раз то, что может изменить поведение субъекта как системной целостности в
нужном для личности направлении. Это уровень осознания личностью своего
поведения как субъекта деятельности и жизнедеятельности. При этом сознательное и бессознательное — это неотъемлемые уровни взаимодействия субъекта с объективной реальностью, взаимопроникающие, недизъюнктивные, как
пишет А. В. Брушлинский.
В любом психическом явлении бодрствующего человека нет ничего, что
было бы целиком и полностью осознанным, поскольку в нем всегда есть и нечто неосознанное; вместе с тем в нем никогда нет и полностью бессознательного, поскольку хоть какие-то моменты частично всегда осознаются. Для человека как субъекта деятельности и поведения (на уровне субъектных закономерностей) сознание приобретает определяющее значение и выступает как детерминанта в той мере, в какой рефлексирующий субъект формулирует цели своей
деятельности. В том случае, когда субъект осознает, осмысливает, понимает
свои мотивы, последствия своих действий, смысл совершаемых поступков, це-
81
лесообразность своей жизненной активности в целом, оценивает ее, анализирует через призму смыслообразующих ценностей, это высший уровень функционирования психического, субъективно-личностный. Появление этого уровня
функционирования психического объективно закономерно, но механизмы, содержание и характер функционирования определяются закономерностями иного уровня; назовем их личностными или субъективно-личностными.
Основу для появления этого уровня тенденций психического составляет
совокупность (система) объективных и субъектных закономерностей. Но система независимых и относительно независимых от сознания человека переменных не есть личность. Личность — сознательно активный, творящий и понимающий субъект, поэтому, для того чтобы охарактеризовать этот уровень
психического, необходимо вскрывать закономерности поведения и организации
деятельности, зависящие от сознания человека. Субъективно-личностные закономерности — существенная и устойчивая связь психических явлений, которая
обусловливает их сознательно упорядоченное изменение, это некая устойчивая
тенденция (направленность), обусловливающая изменения поведения, деятельности или жизнедеятельности личности, предопределенная ее сознанием (самосознанием).
В свое время С.Л.Рубинштейн сказал, что всякая деятельность исходит от
личности как ее субъекта и, таким образом, на каждом данном этапе личность
является исходным, психология личности в целом является итогом, завершением всего пройденного познанием пути, охватывая все многообразие психических проявлений, последовательно вскрытых в ней психологией познания в их
целостности и единстве [191]. Данное высказывание С.Л.Рубинштейна имеет
гносеологическое значение. Онтологический ракурс проблемы иной и требует
системного анализа психического. Анализируя сущность и происхождение
личностного в человеке, С. Л. Рубинштейн делает весьма важное для контекста
наших рассуждений замечание: «Личность как субъект осознает не только
окружающее, но и себя в своих отношениях с окружающим» [192, с. 238].
Для современной психологии это положение носит аксиоматический характер. Работы, посвященные исследованию психических процессов и состояний как процессов и состояний личности (Б.Г.Ананьев, С.Л.Рубинштейн,
К.К.Платонов, Б.Ф.Ломов и др.), труды по проблемам межличностных отношений (Г. М.Андреева, А.А.Бодалев, А.Г.Ковалев, Е.С.Кузьмин, Б.Д.Парыгин, А.
В. Петровский, А. С. Чернышев, Е. В. Шорохова и др.), исследования взаимоотношений личности и деятельности (В. Д. Шадри-ков, А. Н.Леонтьев, В.
В.Давыдов, Д. Б. Эльконин и др.), личности и общения (К.А.АбульхановаСлавская, Б.Ф.Ломов и др.), гуманистическая психология и др. позволяют рассматривать личность как индивидуально самосознающего субъекта, создающего определенный уровень закономерностей поведения каждого человека. Конечно, анализируя психологический склад личности, т.е. интеллектуальные
особенности (способности, одаренность, тип интеллекта, когнитивные стили и
т.д.), эмоциональные процессы и мотивационные образования, волевые качества и ^-концепцию, вряд ли возможно обойтись без рассмотрения ее ценностных ориентации, привязанностей, симпатий и антипатий и ряда других харак-
82
теристик, которые хотя и связаны и с потребностями, мотивами, целями и результатами деятельности, но не сводятся к ним. Другими словами, имеются в
виду те качества (характеристики, свойства) личности, которые сознательно регулируют, личностно направляют субъектно упорядоченное поведение человека. По мнению Б.Ф.Ломова, наиболее общим понятием, обозначающим перечисленные выше характеристики, является понятие «субъективные отношения
личности». В данном случае термин «отношение» подразумевает не только и не
столько объективную связь личности с ее окружением, но, прежде всего, ее
«субъективную позицию» в этом окружении. «Отношение» здесь включает момент оценки, выражает пристрастность личности [137, с. 326].
Б.Ф.Ломов, приняв за основу схему, предложенную В.Н.Мя-сищевым,
рассматривает в качестве главных измерений (параметров) субъективных отношений следующие:
• модальность (положительная, отрицательная, нейтральная или амбивалентная);
• интенсивность;
• широта (богатство или узость той совокупности объектов или сторон
деятельности, к которым личность относится субъективно);
• степень устойчивости.
Перечисленные измерения субъективных отношений являются базовыми
и представляют собой как бы первый их уровень. Следующий уровень, производный от первого, дает еще целый ряд качественных характеристик субъективно-личностных отношений: доминантность; когерентность (внутренняя связанность всей системы субъективных отношений, определяющая гармоничность, цельность личности или ее раздвоенность); эмоциональность; степень
обобщенности; принципиальность; степень активности.
Основным измерением высшего уровня интеграции субъективных отношений является степень их осознанности. Специфическое сочетание перечисленных измерений определяет особенности психологического склада конкретной личности и меру ее общественной активности. Совершенно очевидно, что
многообразные виды и уровни активности, образующие целостную систему
внутренних условий субъекта, существующую независимо от сознания и самосознания личности, и составляющие уровень субъектных закономерностей, довольно сложно отдифференцировать от тех или иных проявлений субъективных
отношений личности. Это представляет собой самостоятельную научную задачу. В качестве оснований для решения этой проблемы будем рассматривать
степень осознанности того или иного проявления и меру его индивидуального
своеобразия. Субъективные отношения личности, составляющие уровень субъективно-личностных закономерностей, так или иначе проявляются в любом ее
действии. Но наиболее полное выражение они находят в поступках, которые,
как отмечал С.Л.Рубинштейн, являются «единицами» поведения личности.
«Поступком, в подлинном смысле слова, — писал он, — является не всякое
действие человека, а лишь такое, в котором ведущее значение имеет сознательное отношение человека к другим людям, к обществу, к нормам общественной
морали» [192, с. 537]. Поступок — это общественный акт, демонстрация лично-
83
стью ее субъективных отношений. В своих поступках личность либо утверждает существующую форму общественных отношений и свою позицию в их системе, развивает их, либо стремится их изменить (или изменить свое положение
в этой системе).
В этой связи Б.Ф.Ломов подчеркивает, что в анализе поступка важно
иметь в виду не только его значение для самой личности, но и его общественный эффект, определить конкретную сферу общественных отношений, на развитие которой он оказывает (или может оказать) влияние, длительность и глубину этого влияния, а также его общественный «резонанс» [137]. Тенденции
данного уровня (закономерности поведения конкретной личности) нуждаются
не только в исследовании, объяснении, но и в понимании индивидуальности,
ибо в данном случае нельзя применить знае-мое по отношению к конкретной
личности, необходимо сотворить, создать новое знание, которое и сможет во
всей полноте объединить объективное, субъектное и субъективное в личности,
явлении или процессе.
В связи с необходимостью в каждом конкретном случае выстроить субъективно-личностные закономерности поведения человека и опасностью спуститься на ненаучный, описательный или сравнительно-эмпирический уровень
анализа со всей очевидностью встает проблема единицы, «клеточки» анализа и
методов ее выделения, исследования. Этот вопрос абсолютно уместен в рамках
естественно-научного мировоззрения. Клетка, безусловно, должна быть многогранной, ибо призвана отражать постоянно меняющийся объект. Субъективноличностные закономерности вскрывают устойчивые для данного человека тенденции, необходимые, регулярно повторяющиеся, которые могут характеризовать ее индивидуальный, познавательный, личностный, субъективный опыт,
накладывающий отпечаток на поведение в целом, благодаря рефлексии и самосознанию.
Каков механизм субъективно-личностных закономерностей? Не исключено, что и здесь присутствует установка. Она может присутствовать в скрытой
форме как психологический «подтекст» при развертывании самых различных
видов психической деятельности, ее можно прослеживать вопреки ее завуалированности во всем многоцветии, в беспредельной полифонии содержательных
переживаний человека, в структуре любых форм его поведения, при каждом
способе его деятельностного отношения к окружающей его действительности.
И вместе с тем универсально представленная динамика и многообразие установок «словно отливаются иногда в определенные, особенно часто наблюдаемые
характерные формы, в своеобразные как бы "модельные" типические изменения личностных установок, закономерно возникающие и отчетливо проявляющиеся при определенных жизненных условиях, систематически повторяющиеся
в поведении человека и делающие поэтому поведение — даже в его высших
формах — до известной степени предсказуемым» [25, с. 90 — 91].
Закономерности изменения установок — это высшее проявление субъективно-личностных тенденций. Закономерные изменения установок — это одновременно закономерные изменения обусловливаемых установками значений, т.
е. не «объективных», внешних для человека процессов как таковых, а прежде
84
всего отношений человека к подобным процессам. В этом смысле они всегда
остаются закономерностями чисто психологическими, не тождественными никаким внепсихологическим категориям, т. е. закономерностями качественно
особого, собственно психологического порядка. Вспомним высказывание Ж.
Пиаже о том, что любое объяснение в психологии — это неизбежно редукция: к
физике, физиологии, генетике, социологии или к логическим моделям. В связи
с этим доказательство существования закономерностей, анализ которых может
и должен производиться без выхода за рамки психологии, является одним из
наиболее сильных аргументов в споре со сторонниками психологического редукционизма.
Объединяет изменения личностных установок, регулируемых собственно
психологическими закономерностями, то, что они всегда связаны с преобразованием значимости для субъекта каких-то элементов, сторон, аспектов, предметов, явлений окружающего мира, иными словами, смысловой картины этого
мира. А дифференцируют их конкретные «задачи», на решение которых эти
изменения установок направлены, их связь с разными сторонами душевной
жизни человека и его деятельности, несходство их роли в структуре поведения,
а иногда и своеобразие их собственной организации.
Совершенно неоспорима исключительная широта проявления этих субъективно-личностных тенденций. Мы встречаемся с ними во всех, по существу,
областях личностной активности. Если, например, речь идет об ответах личности на возникновение неблагоприятных для нее обстоятельств (разлука, разочарование, оскорбление, измена, обман, одиночество, инвалидизация и т.д.), то
они выступают как закономерности «психологической защиты», как разнообразные формы специфической перестройки личностных установок, изменяющие значимость для субъекта («личностный смысл») того, что его окружает, и
тем самым снимающие или, по крайней мере, ослабляющие патогенное воздействие, оказываемое на него травмировавшими его элементами социальной среды. Подобные перестройки могут возникать «автоматически». В этом случае
гораздо больше оснований говорить о субъектных закономерностях. В тех случаях, когда перестройки личностных установок происходят с участием сознания, можно квалифицировать их как уровень субъективно-личностных тенденций. Оба варианта являются типичными примерами сдвига «собственно психологического» порядка, поскольку они определяются и направляются не объективным событием как таковым, а «значимостью» этого события для субъекта,
или, иначе говоря, отношением, которое существует между объективным фактом и переформированными психологическими установками субъекта. Именно
это отношение предопределяет всю последующую картину поведения, и поэтому зависящая от него деятельностная реакция субъекта на один и тот же объективный факт может иметь в разных случаях диаметрально противоположный
характер.
Закономерности собственно психологического типа принимают особенно
яркий характер, когда они относятся к эмоциональной жизни субъекта. Здесь
они проявляются иногда в столь же жесткой, императивной форме, как и закономерности «защиты», но их направленность, а тем более их внутренний «ме-
85
ханизм» (в психологическом понимании этого термина), факторы, непосредственно обусловливающие их возникновение, остаются далеко не во всем понятными. Здесь перед нами, скорее, феноменология динамики личностных
установок, нежели возможность подлинного теоретического раскрытия стоящих за этой динамикой и детерминирующих ее психологических процессов.
В этих ситуациях, по-видимому, имеет место теснейшее переплетение
субъектных и субъективно-личностных закономерностей. Известно, например,
что формирование у субъекта эмпатической, эмоционально положительной
установки по отношению к другому лицу значительно облегчается, если это
другое лицо становится предметом деятельной заботы о нем со стороны данного субъекта. Наблюдаются вместе с тем (по данным систематического исследования так называемых патографий — биографий, разработанных по методу,
предложенному Л. Бинсвангером) и противоположные отношения. Субъект
оказывается значительно более способным к формированию определенной психологической установки по отношению к другим лицам, если он сам был в свое
время объектом аналогичной установки. Созревание подобных аффективнопозитивных и аффективно-негативных тенденций носит субъектный характер
(относительно независимый от сознания, но зависящий от особенностей субъекта). Однако содержательная динамика подобных установок, скорее всего,
контролируется сознанием личности в соответствии с ее отношениями, индивидуальным мировоззрением и т.д.
В условиях малых коллективов собственно психологические закономерности часто проявляются в форме усвоения субъектом психологической установки, входящей в структуру поведения настолько прочно, что она обрисовывается как выполнение субъектом характерной «роли» в межиндивидуальных
контактах или как ориентация на определенную иерархию ценностей. В подобных случаях с особой отчетливостью выступает зависимость деятельности
субъекта от усвоенной им установки, которая может или вовсе не осознаваться,
но тем не менее оставаться непреклонным законом его поведения [25]. Поведение человека в соответствии с той или иной «ролью» — это не что иное, как
проявление субъектных закономерностей, но процесс формирования «роли»,
образца поведения подчиняется и субъектным, и субъективно-личностным закономерностям.
Собственно психологические закономерности (субъективно-личностного
плана) изменения установок выявляются иногда вследствие нарушения основного принципа организации самих установок: создаваемой ими тенденции к реализации действий, направленных на решение специфических для них задач. В
тех случаях, когда эта тенденция нарушается вследствие насильственного переключения внимания с более значимого (каким в фазе реализации установки
всегда является решение «данной» задачи) на менее значимое, неизбежным эффектом становится появление у субъекта более или менее сильного раздражения, не всегда подавляемого другими, одновременно существующими установками.
Единство субъектных и субъективно-личностных закономерностей обнаруживается, например, в установке на символизацию: в порой непреодолимой
86
потребности связывать напряженные эмоционально переживания с выражающими их символически материальными предметами, образами, действиями, т.
е. в придаче этим предметам и действиям определенного, исходно им не свойственного значения. Установка на такое «овеществление» эмоций, на придание
определенного смысла материальным структурам является характерной собственно психологической проблемой субъективно-личностного (глубоко индивидуального) плана, а ее реализация в поведении — процессом, подчиняющимся специфическим, собственно психологическим закономерностям: взаимодействию субъектных и субъективно-личностных тенденций. О глубине связей
этой «установки на символизацию» с какими-то еще недостаточно понятными
особенностями психической деятельности говорит, в частности, то, что ее проявления отчетливо улавливаются (как об этом говорит анализ сновидений) в
условиях не только ясного, но и сновидно-измененного сознания. А на недопустимость ее игнорирования убедительно указывают ошибки, неоднократно допускавшиеся при недооценке позитивной организующей роли, которую выполняют в самых разных областях социальной практики ритуалы, обряды и другие
символически окрашенные традиции. «Эти ошибки лишний раз подчеркнули
всю важность собственно психологических закономерностей и большие трудности, возникающие в тех случаях, когда при регулировании общественных отношений эти своеобразные закономерности в должной мере не учитываются»
[25, с. 95].
Что же касается индивидуальных личностных проявлений, то вряд ли будет преувеличением сказать, что ни одно из них не ускользает от подчинения (в
той или другой степени) закономерностям субъективно-личностного плана, ни
одно не избегает отражения в своих сдвигах и структуре изменений психологических установок и связанного с подобными изменениями преобразования значений. Черпать примеры этого можно в самых разных областях душевной жизни человека. В таких, например, широко распространенных (близких к феноменам психологической защиты) проявлениях, как реакции самоутверждения
(установка на повышение самооценки путем подчеркивания в поведении моментов, более значимых в иерархии практических, этических, эстетических или
других ценностей субъекта); как амбивалентность поведения, вызываемая существованием на фоне даже сильной эмоции психологических установок, подчеркивающих значимость моментов, не совместимых с эмоцией; как зависимость формирования убеждений от факторов, имеющих по тем или другим
причи нам особую степень значимости для субъекта; как разнообразные формы
реагирования, имеющего социально адекватные и асоциальные формы, например форму установки на «вымещение» — стремления избавиться от тягостного
переживания путем вызывания сходного переживания у другого; как установка
на поддержание определенного уровня «порядка» в значимой деятельности и в
значимой среде и т.д. Перечень подобных примеров закономерного изменения
личностных установок и значений, определяющих поведение и деятельность и,
в свою очередь, от этих факторов зависящих, вряд ли может быть исчерпан.
Таким образом, осознаваемые и неосознаваемые компоненты поведения,
проявляющиеся по механизму установки, составляют основу субъектных зако-
87
номерностей (стереотипизированных, относительно независимых от сознания)
и субъективно-личностных (изменяющих стереотипы в поведении, частично
или полностью осознаваемых и наиболее полно отражающих индивидуальное
своеобразие личности).
Собственно психологические закономерности в нашем понимании — это
субъектные и субъективно -личностные закономерности. Их наличие объективно закономерно. Психика как уникальная реальность не может быть описана с
помощью исключительно объективных тенденций.
Понимание психического как подчиняющегося одновременно разноуровневым тенденциям позволяет вычленить в качестве особого класса психологических соотношений объективные закономерности собственно психологического типа (т.е. закономерности стимулируемого неосознаваемыми установками
изменения значений, принципиально не тождественные никаким внепсихологическим категориям), а также субъективно-личностные закономерности, отражающие и регулирующие разнообразную семантическую динамику и определяющие, по каким «правилам» (объективным, индивидуальным или др.) изменяется для личности под влиянием ее отношений, ее психологических установок смысловая картина окружающего мира. Знание этих закономерностей —
необходимое условие повышения успешности любых попыток целенаправленного воздействия на деятельность и поведение человека, как любых попыток
более глубоко психологически интерпретировать любую деятельность.
Таким образом, характеризуя личность или ее подструктуру (например,
способности) с помощью системы объективных и собственно психологических
закономерностей (появление и существование последних объективно закономерно), получаем возможность выстроить онтологически понятную целостность, опираясь на реальную канву поведения человека (субъективноличностные закономерности), имея в виду особенности, проявляющиеся по.мимо сознания (субъектные закономерности), и отталкиваясь от фундаментальных тенденций функционирования того или иного процесса (объективные
закономерности). Можно предположить, что предложенное понимание закономерностей функционирования психического близко к идеалу реализации сознательной жизни как целого и в конечном счете порождения человеческой личности. Именно последнее является главным предметом и объяснительным принципом психологической науки. Иначе может получиться так, что мы научимся
понимать в психике все что угодно, пишут В.П.Зинченко и М. К. Мамардашвили, но перестанем понимать человека.
2.5. ПРОБЛЕМА МЕТОДА В ПСИХОЛОГИИ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ
2.5.1. ОСНОВНЫЕ ТРЕБОВАНИЯ К МЕТОДАМ ИЗУЧЕНИЯ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Чтобы психологию мнемических способностей представить концептуаль-
88
но, необходимо функционирование мнемических способностей проанализировать процессуально, генетически, феноменологически и структурно. Методы
исследования при этом должны отвечать определенным требованиям. Они
должны позволить экспериментатору проанализировать:
1) закономерные, последовательные изменения мнемического процесса,
его этапы и переходы от одной стадии запоминания и воспроизведения к другой;
2) результативную сторону проявления мнемических способностей через
объективно данные явления;
3) мнемические способности генетически, описать в характеристиках развития смену этапов процессуальной специфики мнемических процессов, которая имеет определенную феноменологию;
4) процессуальные характеристики мнемических способностей, их результативный уровень и закономерности генезиса и таким образом приблизиться к пониманию их структуры как единства устойчивых взаимосвязанных элементов;
5) количественную и качественную специфику индивидуальной меры выраженности способности.
В настоящее время психология памяти владеет разнообразными методами, которые не отвечают указанным выше требованиям. Более 100 лет назад Г.
Эббингауз создал три метода изучения памяти (метод заучивания, метод сбережения, метод антиципации), которые можно назвать классическими. В дальнейшем к этим классическим методам прибавились новые в духе экспериментальной традиции, начало которой положил Г. Эббингауз. Упомянем метод
воспроизведенных элементов Болтона (1892), метод парных ассоциаций Калкинса (1894), метод реконструкции Мюнстерберга и Бигхэма (1893), метод
уравнивания в заучивании Вудвортса (1914) и метод узнавания, применявшийся
с 1886 г. Вольфом и модифицированный Бине и Анри в 1894 г. В последующие
годы появилось множество вариантов использования этих методов. Методы современной экспериментальной психологии памяти отражают состояние теории
памяти (память — это психический процесс запоминания, сохранения и воспроизведения). Поэтому большинство методов направлено на изучение результативной стороны процессов запоминания, воспроизведения, забывания, сохранения и узнавания. При этом варьируются экспериментальный материал, условия эксперимента, процедура исследования и другие методические параметры,
но характер выводов, попытки объяснить полученные результаты чаще всего
отражают упрощенное понимание памяти.
В 30-е гг. XX в. благодаря Л.С.Выготскому и А.Р.Лурия появился метод
изучения опосредствованного запоминания — «функциональная методика
двойной стимуляции», которая впервые позволила обратить внимание на собственно процессуальные и в какой-то мере на структурные характеристики памяти, что и было реализовано А.Н.Леонтьевым.
В 1932 г. была опубликована фундаментальная работа Ф.Барт-летта
«Вспоминание», которая обозначила сразу несколько ключевых моментов психологии памяти. Два из них непосредственно касаются данного контекста:
89
1) большинство известных методов, по существу, было направлено на
изучение процессуальных и результативных характеристик запоминания;
2) метод рассказа, применявшийся Ф.Бартлеттом, исследует особенности
процессов воспроизведения, объясняя при этом не столько результативную
сторону памяти, сколько ее структурные и процессуальные показатели.
Во второй половине XX в. когнитивная психология обогатила психологию памяти рядом методов, позволяющих исследовать особенности репрезентации информации в памяти.
Известные современной психологии памяти методы дают возможности
охарактеризовать эффективность непосредственной и опосредствованной памяти, проанализировать тенденции к установлению осмысленных связей запоминаемого материала с чем-либо ранее известным, изучить соотношение развития
произвольной и непроизвольной, кратковременной и долговременной памяти,
исследовать образную, вербальную, эмоциональную, двигательную память, диагностировать результативную сторону всех мнемических процессов (правда, с
разной долей успешности).
Что же касается методов исследования мнеминеских способностей, то в
отечественной науке известны только две работы: наша [252, 266] и работа
С.А.Изюмовой [97]. В исследовании С. А. Изюмовой использовалось 25 тестов
для того, чтобы изучать: 1) запечатление следов; 2) запоминание простейших
свойств или признаков; 3) запоминание целостных объектов; 4) запоминание
логических связей, смысловых структур.
Изучение первого уровня памяти — следовых особенностей — проводилось с помощью модифицированного теста Ю. Конорского (1970) и методики
последовательных образов.
Смысл первого теста заключался в том, что испытуемый должен по определенным параметрам сравнивать два сигнала при разных расстояниях между
ними. При этом учитываются: максимальный интервал, при котором ошибки
отсутствуют, и интервал, при котором тест не может быть выполнен вовсе.
Иными словами, в методике определяется индивидуальный интервал, при котором еще достаточно хорошо сохраняется след от первого сигнала, позволяющий индивиду сравнить его со вторым сигналом. Эта методика позволила оценить индивидуальные особенности времени удерживания зрительного следа.
В качестве второго теста памяти, наиболее простого, по мнению
С.А.Изюмовой, были использованы так называемые последовательные образы
(С.В.Кравков, 1950; А.Р.Лурия, 1975).
Их определяли следующим образом: через 40 мин адаптации к темноте
перед взором испытуемого появлялся (через эпидиаскоп) подсвеченный белый
квадрат на темном фоне. Нужно было фиксировать взглядом центр квадрата. С
помощью автоматического устройства квадрат освещался на определенное
время. О моментах возникновения и затухания последовательных образов испытуемые должны были сигнализировать нажатием на ключ. Устройство было
подсоединено к каналу электроэнцефалографа, что позволяло регистрировать
все процессы точно во времени. Материалом, на котором исследовались индивидуальные особенности второго уровня памяти, — запоминание отдельных
90
признаков — были различные цвета. В одном случае они выступали как фон, на
котором изображались фигуры, в другом — как окраска самих фигур, в третьем
— цветными были и фон, и сами фигуры.
Третий уровень памяти связан с особенностями организации отдельных
признаков в структуры — образы. В исследовании были использованы: графические изображения объектов (в виде геометрических абстрактных фигур, рыб
сложной формы, конкретных бытовых предметов), цифровые и буквенные коды
(в виде двух- и трехзначных чисел, бессмысленных слогов и неструктурированных списков из конкретных и абстрактных слов).
Четвертый уровень смысловой памяти исследовался на 6 видах материала
— на конфигурационном, цифровом и словесном кодах. Материал тестов был
организован по определенному закону: графические фигуры и числа объединены в логические таблицы, а слова — в осмысленный текст.
Основной характеристикой памяти во всех тестах была продуктивность,
которая оценивалась числом правильно воспроизведенных единиц материала. В
смысловых видах памяти определялись также характеристики процессуальной
стороны: количество единиц, запомненное и в воспроизведении с использованием приемов классификаций, группировок или непосредственно, а также число смысловых операций в тестах, построенных по алгоритмическому принципу
[97].
Изложенная выше процедура исследования мнемических способностей
отражает концептуальную позицию автора работы — С. А. Изюмовой, которая
рассматривает мнемические способности как индивидуальный аспект памяти.
Память, в свою очередь, С. А. Изюмова понимает как многоуровневое образование, о чем свидетельствует ряд ее более ранних работ. Поэтому акцент в данном исследовании явно сместился с изучения мнемических способностей на
изучение памяти. Это со всей очевидностью подтверждают использованные в
работе методы исследования, дающие безусловную возможность научно охарактеризовать исключительно результативную сторону памяти. Данные методы
затрудняют получение развернутой картины процесса запоминания и воспроизведения.
2.5.2. МЕТОД РАЗВЕРТЫВАНИЯ МНЕМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Сложившаяся в современной мнемометрии ситуация, не позволяющая исследовать мнемические способности ни генетически, ни структурно, не дающая
возможностей определять сущность их индивидуального своеобразия, заставила создать новый метод изучения и диагностики мнемических способностей —
метод развертывания мнемической деятельности.
На основе теоретических и методологических положений (гл. 1,2) был создан метод развертывания мнемической деятельности с целью изучения уровня
развития и эффективности мнемических способностей и их компонентов [252,
266]. (Идея метода развертывания мнемической деятельности принадлежит В.
Д. Шадрикову [265].)
Мнемические способности как свойства функциональных систем прояв-
91
ляются при реализации функции, поэтому анализировать, диагностировать уровень развития и характер мнемических способностей можно, изучая процесс и
результат решения поставленной мнемической задачи.
Понимание способностей как свойств функциональных систем, реализующих отдельные психические функции, которые, в свою очередь, являются родовыми формами любой деятельности, позволяет использовать в качестве показателей продуктивности способностей основные параметры эффективности деятельности: производительность, качество и надежность мнемической деятельности.
С позиций предложенного подхода можно выделить следующие характеристики продуктивности мнемических способностей: производительность (количество запомненного и воспроизведенного материала, т. е. объем памяти;
скорость запоминания и воспроизведения); качество (точность запоминания и
воспроизведения); надежность (прочность, вероятность быстрого и точного запоминания и воспроизведения).
Таким образом, результативная сторона мнемической деятельности может быть выведена из ее процессуальной стороны, т.е. характера и динамики
развертывания мнемической деятельности. Последнее, в свою очередь, определяется уровнем развития мнемических способностей как системы функциональных, операционных и регулирующих механизмов.
Феноменологически развертывание мнемической деятельности проявляется как тенденция от непосредственного запоминания к опосредованному, от
запечатления к запоминанию, от непроизвольного запоминания к произвольному, от короткого времени хранения информации к длительному, от кратковременной памяти к долговременной. Сущностно это есть процесс включения в
запоминание операционных и регулирующих механизмов. Становление мнемических способностей в онтогенезе и развертывание мнемической деятельности
при решении мнемической задачи представляют собой тенденцию от запоминания с опорой на функциональные механизмы к запоминанию как развернутой
деятельности, базирующейся на функциональных и операционных механизмах,
к развитию их взаимодействия, к сложной мнемической деятельности.
Индивидуальная мера выраженности мнемических способностей, которая
проявляется в скорости запоминания и воспроизведения, объеме, точности и
т.д.,— результат развития системы функциональных, операционных и регулирующих механизмов, охарактеризовать которую можно, проанализировав процесс развертывания мнемической деятельности. Развертывание мнемической
деятельности в общем виде представляет собой увеличение ее продуктивности
за счет включения в процесс запоминания, сохранения и воспроизведения увеличивающегося количества способствующих этому мнемических приемов.
Последовательность этапов анализа развертывания мнемической деятельности может быть достигнута при усложнении мнемической задачи. Этого
можно добиться за счет увеличения объема материала, подлежащего запоминанию; сокращения времени, отводимого на запоминание; усложнения материала.
Выбрав для теоретического анализа один из вариантов, когда сложность и
объем материала, подлежащего запоминанию, остаются постоянными, а изме-
92
няется лишь время предъявления стимула, развертывание мнемической деятельности можно представить следующим образом (см. рис. 2).
Рис. 2. Процесс развертывания мнемической деятельности
р - эффективность мнемической деятельности; t — время экспозиции стимула
При малых периодах экспозиции стимула времени для развертывания системы мнемических операций недостаточно. В этом случае субъект стремится к
непосредственному запечатлению, в основе которого лежат функциональные
механизмы. Продуктивность запечатления в этих условиях будет характеризовать мне-мические способности, выступающие в качестве свойств функциональных механизмов. Успешность запоминания с опорой на функциональные
механизмы может считаться первым показателем эффективности и уровня развития мнемических способностей.
По мере увеличения времени экспозиции продуктивность запоминания
будет расти вследствие развертывания мнемической деятельности, т.е. включения в запоминание операционных механизмов. Точка t на рис. 2 соответствует
моменту включения в процесс запоминания операционных механизмов. В реальной ситуации это будет не точка, а зона перехода (t - t) от неосознанного к
осознанному применению способов запоминания, т. е. переход к развернутой
мнемической деятельности, имеющей свой операционный состав. Момент времени t0, когда субъект переходит на новую стратегию запоминания, имеет индивидуальную меру выраженности и служит вторым показателем эффективности и уровня развития мнемических способностей.
По мере увеличения времени экспозиции происходит расширение диапазона мнемических действий. Общее их количество, используемое испытуемым
при запоминании и воспроизведении, — третий показатель эффективности и
уровня развития мнемических способностей.
Степень развития мнемических способностей характеризуется не только
качественным составом соответствующей деятельности, но и тем, насколько
93
человек владеет мнемическими действиями. Умение использовать мнемические
приемы, регулировать процессы запоминания и воспроизведения может служить четвертой характеристикой эффективности и уровня развития мнемических способностей.
Результатом развития и актуализации в мнемической деятельности всех
перечисленных ее сторон (количество используемых мнемических действий, их
сформированность и скорость включения в процесс запоминания и воспроизведения, степень владения субъектом своими мнемическими приемами) будет
увеличение эффективности мнемической деятельности. Успешность запоминания (объем, точность и скорость) благодаря системе функциональных, операционных и регулирующих механизмов может быть пятым показателем эффективности и уровня развития мнемических способностей личности. Индивидуальная мера выраженности каждого из показателей результативности мнемической деятельности конкретного субъекта предопределяется несколькими характеристиками процесса развертывания мнемической деятельности, которые обусловлены уровнем развития функциональных, операционных, регулирующих
механизмов мнемических способностей и связей между ними.
Рассмотрев в общем виде процесс развертывания мнемической деятельности, получаем возможность приблизиться к введению и использованию новых качественно-количественных показателей диагностики эффективности,
уровня развития и индивидуального своеобразия мнемических способностей
личности. В этом смысле у нашего метода хорошее теоретическое и практическое будущее, ибо в тех случаях, когда традиционная диагностика способностей ставит задачу не только описать явление, но и объяснить полученный результат, проникнув в сущность предмета исследования, показатели оценки результата, основанные на его удаленности от статистической нормы, оказываются беспомощными. (Более подробно о методе развертывания мнемической деятельности см.: [252, 266].) Метод развертывания мнемической деятельности
был положен в основу методики диагностики эффективности и уровня развития
мнемических способностей школьников.
Итак, были сформулированы пять показателей диагностики и развития
мнемических способностей. Рассмотрим их.
Первый показатель диагностики мнемических способностей — это продуктивность их функциональных механизмов.
Результативность запоминания и воспроизведения с опорой на функциональные механизмы представляет додеятельностный этап, который может быть
описан феноменологически как процесс за-печатления и непосредственного
воспроизведения стимула. Совершенно очевидно, что результативность процесса запоминания с опорой на функциональные механизмы — индивидуальная характеристика и выделить этот этап довольно сложно. Началом запоминания благодаря системе функциональных и операционных механизмов будем
считать осознанное использование мнемических приемов, т. е. целенаправленную организацию материала. Это, в свою очередь, предполагает, что субъект
начинает выбирать наиболее подходящий вариант обработки материала и планировать его реализацию. Выбор стратегии организации материала осуществ-
94
ляется благодаря сформированной ориентировочной основе мнемической деятельности. При столкновении с незнакомым, сложным материалом или недоступным для обработки из-за большого объема или условий его восприятия и т.
п. процесс формирования информационной основы мнемической деятельности
превращается в самостоятельную проблему. И тогда осмысление материала
начинается с осознания структуры последнего. В любом случае осознанное
применение каких-либо способов организации материала представляет собой
реализацию действий мнемической обработки материала, которая может совершаться на различных уровнях: преимущественно на уровне перцептивной
обработки, на уровне представлений и памяти, мышления и воображения.
Из многочисленных работ по психологии восприятия, опознания, узнавания известно, что даже при опознании наиболее сложных объектов перцептивная обработка осуществляется в течение долей секунды (А.Л.Ярбус [277]; В. Д.
Глезер [62]; В.П.Зин-ченко, Н.Ю.Вергилес [91]; Р.М.Грановская [69];
Р.М.Грановская, И.Я.Березная [70]; М.С.Шехтер [270]; Т.П.Зинченко [94]; и
др.). Поэтому началом запоминания благодаря функциональным и операционным механизмам можно считать начало осознанной, целенаправленной организации материала, учитывая, что осмысленное применение каких-либо способов
запоминания представляет собой результат предшествующей обработки, в значительной степени перцептивной. Сформированный перцептивный образ сохраняется в активном состоянии, необходимом для дальнейшей организации,
преимущественно благодаря повторению и ассоциациям. Следует отметить, что
чем известнее и осмысленнее применяемый экспериментальный материал, тем
сложнее вычленить этап запоминания с опорой на функциональные механизмы
мнемических способностей. Это было учтено нами при подготовке экспериментального материала созданной методики. Вероятность вычленить этап запоминания с опорой на функциональные механизмы также зависит от уровня развития мнемических способностей, т.е. в данном случае от развитости операционных механизмов и скорости их включения в процесс запоминания.
Второй показатель развития мнемических способностей — это время
включения операционных механизмов в процесс запоминания. Чем выше уровень развития мнемических способностей, тем быстрее включаются операционные механизмы в процесс запоминания. Время включения операционных механизмов определяется не только уровнем развития мнемической деятельности,
но и характером материала, который в значительной степени определяет стратегию организации информации. Началом процесса включения операционных
механизмов в процесс запоминания будем считать осознание субъектом наличия проблемы, препятствия, стоящего на пути к правильному воспроизведению.
Этот момент в реальной действительности представляет собой этап или зону
перехода от запоминания с опорой на функциональные механизмы к запоминанию благодаря функциональным и операционным механизмам. В ответах испытуемых данный период отражается, как правило, следующим образом: «Мне
не удавалось запомнить, и я решил запоминать по частям» (О. Б.); «Несколько
раз я рисовала неправильно, а потом повнимательнее посмотрела и увидела, что
лучше запомнить с помощью треугольника» (Н.С.) и т.д. Таким образом, этот
95
период проявляется как осознание необходимости что-то предпринять и выражается в стратегии организации материала или продолжении более углубленной ориентировки в информации.
Период включения операционных механизмов может сопровождаться
временным ухудшением результатов запоминания и воспроизведения. В наших
экспериментах это выражалось в уменьшении сходства рисунка испытуемого с
оригиналом, т.е. почти правильное воспроизведение «вдруг» сменялось совершенно неверным. Некоторые испытуемые довольно долго рисовали далекие от
оригинала фигуры, в чем проявлялась неразвитость мнемических способностей.
Такой характер воспроизведения был свойственен большинству испытуемых
10—12 лет. При развитой мнемической деятельности (выборка 22 —40-летних
испытуемых) период перехода от запоминания с опорой на функциональные
механизмы к запоминанию с помощью как функциональных, так и операционных механизмов, как правило, значительно короче и заканчивается резким увеличением эффективности мнемической деятельности. Таким образом, второй
показатель развития мнемических способностей, т. е. показатель сформированности системы функциональных, операционных и регулирующих механизмов, является количественным выражением качественной специфики
уровня развития мнемических способностей.
Третьим показателем развития мнемических способностей выступает
набор применяемых способов запоминания и воспроизведения, т.е. количество
и качество операционных механизмов мнемических способностей.
Этот показатель отражает широту и глубину памяти, возможные взаимодействия при запоминании перцептивных, мыслительных, мнемических и других действий. Можно сказать, что третий показатель демонстрирует степень открытости памяти.
Набор используемых приемов организации материала при диагностике
определяется следующими факторами: уровнем развития способностей субъекта, процедурой диагностирования и характером экспериментального материала.
Количество мнемических приемов, которыми владеет субъект, должно способствовать увеличению эффективности запоминания. Однако влияние набора используемых мнемических приемов на эффективность деятельности может быть
неоднозначным, поскольку опосредовано рядом факторов: условиями запоминания, степенью взаимодействия функциональных и операционных механизмов, уровнем развития регулирующих механизмов мнемических способностей
и т.д. (В литературе имеются данные о том, что наличие ассортимента средств
решения мыслительной задачи ведет к увеличению времени исполнения, — С.
А.Захарова [88].)
Развитие мнемических способностей характеризуется тенденцией к увеличению доли мыслительной обработки при запоминании. Различные измерительные, ассоциативные приемы, а также распределение по времени, объему и
т.п., т.е. способы обработки материала, направленные на использование факторов, не являющихся сущностными по отношению к запоминаемому, играют
подчиненную, вспомогательную роль, а основную нагрузку несут мыслительные операции, с помощью которых выясняется сама суть запоминаемого. Разу-
96
меется, это не означает, что для развитых мнемических способностей не характерна высокая степень сформированности более простых приемов запоминания
и воспроизведения. При высоком уровне развития мнемических способностей
доминируют мыслительные действия, которые организуют все возможные способы структурирования материала.
Четвертый показатель развития мнемических способностей — умение
субъекта управлять процессом запоминания и применением способов организации материала.
В умении субъекта управлять процессом запоминания выражается уровень развития регулирующих механизмов. Внешнюю регуляцию процесса запоминания выполняют мотивы личности: установки, интересы, убеждения и
т.д.; они регулируют мнемиче-скую деятельность через внутренние действия
контроля, которые присущи системе функциональных и операционных механизмов. Роль контролирующих действий наиболее отчетливо видна в процессе
формирования системы функциональных и операционных механизмов. При
этом чем выше уровень системы, тем менее «заметны» контролирующие действия.
Наши исследования мнемических способностей 10— 12-летних детей, 13
— 14-летних, 14—17-летних, 18 —22-летних, 22 — 40-летних испытуемых показали, что с появлением операционных механизмов характер контроля становится иным, более тонким. В этом случае контроль выражается в реализации
действий планирования, оценки результатов исполнения и коррекции. При запоминании с опорой на функциональные механизмы, представляющем собой
додеятельностный, слабо осознаваемый этап, о регулирующих механизмах говорить трудно. Регуляцию можно охарактеризовать через общий настрой субъекта: готовность к работе, положительную мотивацию, внимательность. Готовность к запоминанию переходит на качественно иной уровень с формированием
и включением операционных механизмов. Чем более развита мнемическая деятельность, тем менее заметен процесс контроля, очевиднее становится содержательная обработка материала. В случае слабого развития мнемических способностей более заметны контролирующие действия, что обусловлено малой
долей обработки материала, направленной на выяснение сущности запоминаемого, поэтому здесь наиболее представлена общая регуляция поведения.
Пятый показатель развития мнемических способностей — эффективность
мнемической деятельности, осуществляющейся с помощью системы функциональных, операционных и регулирующих механизмов. Производительность,
качество и надежность мнемической деятельности в данном случае будут более
высокими. Возможности мнемических способностей резко возрастают применительно к любому материалу и условиям запоминания. Результат мнемической функции представляет собой итог взаимосодействия всех компонентов
функциональной системы мнемических способностей. Этот показатель в нашем
случае выражается во времени запоминания соответствующего экспериментального материала. Выделенные показатели развития мнемических способностей предлагаются в качестве показателей диагностики мнемических способностей. С их помощью становится возможным определить уровень развития
97
мнемических способностей через характеристику их строения. Предлагаемые
показатели позволяют диагностировать изменения в мнемических способностях, определять, насколько данные изменения характеризуют процесс развития, а также изучать мнемические способности генетически.
Теоретический анализ психологии мнемических способностей, свидетельствующий о теснейшей взаимосвязи функциональной и операционной сторон процессов запоминания и воспроизведения, позволил сформулировать цель
созданной методики — вычленить при развертывании мнемической деятельности процессы запоминания: 1) с опорой на функциональные механизмы; 2) благодаря функциональным и операционным механизмам. Следовательно, экспериментальный материал должен способствовать созданию соответствующих
этому условий. Он должен быть так подобран, чтобы использование мнемических приемов, различных способов организации материала, влияние прошлого
опыта сводились к минимуму, т.е. всевозможные опосредования запоминания
были максимально затруднены. Это означает, что необходимый экспериментальный материал должен затруднять любую его обработку: перцептивную,
мыслительную, на уровне представлений, воображения, образной, вербальной
памяти. Кроме того, для изучения развития мнемических способностей и для
диагностики их уровня необходим экспериментальный материал разной сложности, но предполагающий сравнение результатов.
Столетняя история экспериментальной психологии памяти показывает,
что при исследовании мнемических процессов используют чрезвычайно разнообразный материал, который можно разделить на четыре класса: вербальный
осмысленный, вербальный бессмысленный, невербальный осмысленный и невербальный бессмысленный.
Для достижения цели нашей работы ни вербальный, ни осмысленный материал не подходит. К тому же деление это весьма условно, так как бессмысленный материал может иметь какой-то смысл, а невербальный часто вербализуется.
Любой осмысленный материал (слова, предложения, круги, квадраты,
прямоугольники, рисунки, изображения, фотографии предметов, лиц, сцен и
т.д.), как правило, не затрудняет узнавание, категоризацию, вызывает ассоциации и т.д., т.е. не препятствует его обработке, а следовательно, стимулирует использование мнемических приемов.
Вербальный бессмысленный материал (слоги, триграммы букв или слова)
поддается вербализации, повторению, а это, в свою очередь, облегчает его
осмысление. Таким образом, в нашем случае наиболее подходящим будет невербальный бессмысленный материал, лишенный достоинств стимульного материала вышеперечисленных категорий.
В процессе создания впоследствии предложенного экспериментального
материала для методики диагностики мнемических способностей была практически проведена проверка пригодности нескольких вариантов условно бессмысленного материала. Экспериментально опробовали стимульный материал,
состоящий из кривых, кривых и прямых, прямых непересекающихся линий. Рисунки из кривых линий представляли большую трудность для воспроизведения,
98
нежели рисунки, состоящие из прямых линий. Это наиболее ощутимо выявилось при работе с испытуемыми младшего возраста. Кроме того, обработка результатов может представлять значительную трудность в связи с допустимостью различного их толкования. Данный вариант был отвергнут, так как даже в
случае выработки критериев оценки правильности воспроизведения подобных
рисунков они должны быть для каждого возраста свои.
Рисунки, состоящие из прямых и кривых линий, были отвергнуты нами
по той же причине. Экспериментальная проверка показала, что стимульный материал, состоящий из прямых непересекающихся линий, также нельзя считать
отвечающим требованиям вычленения этапа запоминания с опорой на функциональные механизмы. Во-первых, данный вариант оказался более доступным
для запоминания; во-вторых, в этом случае значительно сложнее построить однородный ряд фигур нарастающей сложности.
В результате мы пришли к выводу, что наиболее перспективным вариантом будут рисунки, состоящие из прямых пересекающихся линий. Для того
чтобы экспериментальный материал был максимально абстрактным, были
сформулированы принципы его построения:
1) отсутствие симметричности, т.е. отсутствие каких-либо закономерностей в расположении линий (параллельности, симметричности, повторяемости
и т.д.);
2) невозможность выделить однозначно законченную часть изображения;
3) фигура должна содержать как можно больше сложных пересечений —
при обязательном соблюдении принципов (1) и (2).
Предложенный нами экспериментальный материал — 10 карточек, на
каждой из которых изображена фигура для запоминания (см. рис.3) обладает
рядом достоинств.
Во-первых, используя прямые линии, можно построить такой рисунок,
который и абстрактен, и доступен как для запоминания, так и для запечатления
в зависимости от индивидуальной меры выраженности мнемических способностей, т. е. рисунок, который позволит определить продуктивность функциональных и эффективность операционных механизмов мнемических способностей.
Во-вторых, этот вариант позволяет построить фигуры нарастающей
сложности, что, в свою очередь, помогает изучить характер и уровень развития
мнемических способностей испытуемого через анализ развертывания его
мнемической деятельности, т.е. охарактеризовать индивидуальную меру выраженности и качественное своеобразие мнемических способностей.
В-третьих, рисунки из прямых линий дают возможность использовать
данную методику для диагностики мнемических способностей испытуемых
разного возраста, так как вероятность неумения испытуемого изобразить
предъявляемый материал сведена к минимуму.
В-четвертых, изображения нарастающей сложности позволяют диагностировать процесс развития мнемических способностей в онтогенезе, так как
предлагаемый набор карточек можно использовать для диагностики мнемических способностей разного возраста благодаря возможности сравнения резуль-
99
татов. Таким образом, созданный экспериментальный материал позволяет генетически изучать индивидуальную меру выраженности функциональных и операционных механизмов.
Выбор порядка предъявления экспериментального материала наряду с
характером этого материала становится определяющим фактором успешности
исследовательского метода и диагностической процедуры. Исходя из целей работы, к порядку экспозиции экспериментального материала предъявляются
следующие требования: он должен создавать условия для того, чтобы проследить и проанализировать и субъективно, и объективно развертывание мнемической деятельности.
Экспериментатору этот процесс открывается как неравномерное нарастание эффективности мнемической деятельности. Субъекту деятельности процесс
развертывания мнемической деятельности открывается как постепенное проявление, понимание того, что он запоминает. После первых предъявлений испытуемые, как правило, рисуют то, что вроде помню, кажется, так.
Это в том случае, если данному субъекту сложно запечатлеть фигуру и он
старается каким-то образом ее запомнить.
Наиболее сложный материал нашей экспериментальной серии запечатлению, как правило, не поддается. Именно запоминание такого материала дает
наиболее развернутую картину мнемиче-ской деятельности. Сначала испытуемый видит какую-то путаницу, что-то непонятное, даже не знаю что', потом
(в среднем после десятка предъявлений для 10 — 12-летних детей) испытуемый
уже видит углы, треугольники, число линий, но еще не все линии и углы. Это
промежуточный, переломный период. Субъект переходит от вроде что-то
помню к почти правильному воспроизведению какой-то части фигуры, но всю
фигуру он еще не может воссоздать. Если осознание применения мнемических
приемов еще не произошло, то на данном этапе субъект ощущает препятствие
при запоминании; фигуру воспринимает как препятствие (Почему же я ее еще
не запомнил! Что же я пропустил! И т.п.). Можно сказать, что с этого момента
начинается деятельность по созданию образа, который можно запомнить, начинаются анализ экспериментального материала и процесс запоминания с применением мнемических приемов. Скорость запоминания зависит от того, какие
мнемические действия сформированы и насколько испытуемый владеет ими.
Период до включения операционных механизмов демонстрирует продуктивность функциональной основы мнемических способностей. Любой вербальный
или невербальный, но осмысленный материал можно запомнить с помощью
объективно или субъективно возникающих ассоциаций и перекодирования при
повторных предъявлениях стимула. Наш абстрактный и сложный материал
нельзя запомнить механически повторяя, так как прежде чем повторять, надо
определить, что повторять, нужно назвать фигуру, определить, что следует вербализовать или уточнить.
100
Рис. 3. Экспериментальный материал
101
Созданный нами экспериментальный материал не поддается запоминанию без использования каких-либо приемов его обработки (по крайней мере,
какая-то его часть). Поэтому мнемическая деятельность предстает перед нами
как процесс вследствие того, что для запоминания экспериментального материала необходим ряд этапов его обработки, требующих определенного времени.
Когда продуктивность функциональных механизмов невысока, процесс
запоминания даже относительно простого экспериментального материала может растянуться до нескольких минут. Кроме возможного утомления может
наступать и фрустрация, когда фигура не поддается запоминанию. Это необходимо иметь в виду, тем более что методика пригодна для диагностики продуктивности функциональных и операционных механизмов у испытуемых разного
возраста.
Таким образом, диагностические и исследовательские задачи анализа
развертывания мнемической деятельности разновозрастных испытуемых предопределили следующий порядок предъявления экспериментального материала:
с первого по десятый — 1с;
с одиннадцатого по двадцатый — 2 с;
с двадцать первого по тридцатый — 3 с и т.д.
В процессе экспериментальной проверки целесообразности предлагаемого порядка предъявления материала были опробованы и другие варианты (см.
подробнее в [252, 266]). Мы остановились на данном варианте как наиболее отвечающим задачам методики: диагностировать продуктивность функциональных механизмов и эффективность операционных механизмов мнемических
способностей испытуемых разного возраста.
Говоря о порядке предъявления экспериментального материала, необходимо отметить, что определение начального времени экспозиции в 1 с — принципиальный вопрос. Мы стремились найти такое начальное время предъявления экспериментального материала, чтобы оно было необходимо и достаточно
для формирования зрительного образа предлагаемых стимулов у испытуемых
разного возраста.
Исследования В. Д. Глезера и А.Я.Ярбуса [62, 277], посвященные изучению формирования зрительных образов, работы по мик-рогенезу зрительного
образа (Б.Ф.Ломов [36]; Л.М.Веккер [49]; В.П.Зинченко, Н. Ю.Вергилес [91]; и
др.), результаты хронометрического изучения зрительного восприятия (Б. М.
Величковский [51]), работы А.В.Запорожца, Л.А.Венгера, В.П.Зинченко, А. Г.
Рузской [87], направленные на исследование формирования перцептивных процессов у детей, многочисленные исследования различных аспектов процесса
опознания (В.Д.Глезер [62]; Е.Н.Соколов [208]; Т.П.Зинченко [94]; М.С.Шехтер
[270]; Р.М.Грановская [69, 70]; и др.) дают основания для положительного ответа на поставленный вопрос. Результаты пилотажных исследований на разновозрастных выборках подтвердили целесообразность предлагаемого экспериментального материала и порядка его экспозиции [252, 266]*.
В течение 1984—1999 гг. с помощью метода развертывания мнемической деятельности и методики диагностики мнемических способностей школьников 10— 12 лет нами и под нашим руководством в общей сложности
было обследовано 770 человек:
*
102
На основе полученных результатов, которые частично опубликованы,
можно считать основным показателем определения продуктивности функциональных механизмов время запоминания фигуры 2.
Поэтому дальнейший анализ свойств функциональных механизмов
мнемических способностей будет основываться на результатах запоминания
фигуры 2 и качественном исследовании само-отчетов испытуемых.
Для диагностики эффективности и уровня развития операционных механизмов могут использоваться фигуры, начиная с 3-й. Для диагностики мнемических способностей школьников 10—12 лет в основном достаточно экспериментального материала, состоящего из двух фигур — 2 и 3. В ряде случаев для
подтверждения диагноза необходим более сложный экспериментальный материал, в частности, наиболее информативной для определения уровня развития
мнемических способностей личности является фигура 10. При запоминании и
воспроизведении у людей разного возраста проявляется степень сформированности системы механизмов мнемических способностей.
Взаимодополняемость методик достигается благодаря однородности процедуры исследования.
Во-первых, экспериментальный материал представляет собой ряд изображений нарастающей сложности, построенных по одним и тем же принципам,
о необходимости и целесообразности которых уже говорилось. Однородность
экспериментального материала позволяет добиваться сравнения результатов
продуктивности функциональных и операционных механизмов, охарактеризовать процесс развертывания мнемической деятельности данного индивида. Вовторых, принят порядок предъявления стимула, одинаковый для обеих методик,
который позволяет проследить развертывание мнемической деятельности. Втретьих, единообразие экспериментального материала и идентичность стратегии предъявления стимула облегчают сравнивание показателей по результатам
обеих методик для одного испытуемого, для разных испытуемых, а также анализ динамики результатов.
Разработанный метод развертывания мнемической деятельности отвечает
теоретическим положениям, сформулированным выше, и может использоваться
для исследования процессуальной, результативной, генетической сторон
мнемических способностей. Он также позволяет охарактеризовать их структурно. Возможности данного метода исследовать характер взаимодействия функциональных, операционных и регулирующих механизмов испытуемых разного
возраста открывают перспективы для анализа индивидуального своеобразия
мнемических способностей личности в характеристиках развития.
70 человек — 8 — 9-летних детей;
400 человек — 10—12-летних школьников;
60 человек — 13—14-летних школьников;
90 человек — 14—17-летних школьников и учащихся техникумов;
90 человек — 18 —22-летних студентов вузов;
60 человек — 22 —40-летних испытуемых с различным профессиональным и культурным статусом.
103
104
ГЛАВА 3
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
3.1. ПОНЯТИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Функциональные механизмы представляют собой основу мнемических
способностей человека, которые можно рассматривать как функцию биосоциального организма, непрерывно взаимодействующего со средой. Смысл психического отражения заключается именно в необходимости постоянной регуляции этого взаимодействия. Когда речь идет об индивидуальном своеобразии
личности, то встает закономерный вопрос об индивидуальной мере выраженности данной способности, ее происхождении, структуре, развитии и процессуальных особенностях. Б.Г.Ананьев, впервые использовавший понятие «функциональные механизмы», обозначил этим термином те характеристики человека, которые в большей мере свойственны ему как индивиду [11].
По мнению Б.Г.Ананьева, функциональные механизмы — это основа
психической функции, которая генотипически обусловлена и предопределена
природной организацией человека.
Анализируя современное состояние психологии, можно сказать, что
Б.Г.Ананьев с большой точностью предвосхитил дальнейшее развитие нашей
науки, ибо в самих терминах (функциональные механизмы, операционные механизмы, мотивационные механизмы) имманентно содержится намек на то, что
психическое функционирует и развивается по разноуровневым законам.
Функциональные механизмы на раннем этапе онтогенеза реализуют филогенетическую программу и складываются задолго до возникновения операционных механизмов мнемических способностей. Получается, что функциональные механизмы мнемических способностей — это те свойства функциональных систем мозга, которые обеспечивают основу кодирования информации
в целях ее запоминания, сохранения и воспроизведения. Другими словами,
функциональные механизмы мнемических способностей — это основа процессов синтеза информации, это основа процессов создания индивидуального опыта субъекта, основа процессов «присвоения» информации, превращения ее в
«свою».
Функциональные механизмы мнемических способностей — генотипически и врожденно обусловленные свойства функциональных систем мозга кодировать и декодировать информацию, имеющую индивидуальную меру выраженности, проявляющуюся в эффективности процессов запоминания, сохранения и воспроизведения. Функциональные механизмы — это природная основа
процессов кодирования, природная основа процессов ввода информации в систему психического содержания.
Функциональные системы, сущностным свойством которых являются
105
функциональные механизмы, видоизменяются в процессе онтогенеза человека.
Способы кодирования информации расширяются и углубляются. Это связано с
появлением и развитием операционной и регулирующей сторон мнемических
способностей.
В предыдущей главе было показано, что процессы запоминания подчиняются разноуровневым (разнопорядковым) закономерностям «присвоения»
вновь поступающей информации. Мера и качество «присвоения» предопределяются уровнем регуляции этого процесса. В тех случаях, когда запоминание
информации не зависит от субъектной и субъективно-личностной регуляции
этого процесса, можно говорить о доминирующей роли функциональных механизмов.
Функциональные механизмы мнемических способностей — это та основа
процессов кодирования информации человеком, которая в «чистом» виде подчиняется (должна подчиняться) объективным закономерностям функционирования психического.
Анализ проблемы природы памяти (см. 1.2) позволяет сделать ряд существенных выводов для данного контекста.
Во-первых, науке не ясен (не до конца ясен) физиологический или психофизиологический смысл запоминания, сохранения, забывания, узнавания и
воспроизведения информации.
Во-вторых, попытки объяснить память как свойство мозга наталкивались
на ряд исключений и противоречий, когда мнемиче-ский эффект прямо и непосредственно не связан с деятельностью того или иного уровня мозговых процессов, и исследователи вынуждены были констатировать наличие влияния на
мнемический результат личностного отношения к процессу, запоминаемому
материалу или ситуации в целом. Таким образом, даже физиологи, не желая того и не стремясь к подобному выводу, констатировали специфичность собственно психологических закономерностей.
Ситуация с проблемой природы памяти (когда на результативном уровне
нет оснований утверждать, что природа памяти — явление объективного характера) со всей очевидностью ставит вопрос предмета психологии как науки и
проблему построения психологического знания как научного. Другими словами, встает проблема вскрытия закономерностей функционирования психического как уникальной реальности. Не исключено, что слабая изученность и непонятность закономерного функционирования психического связана с тем, что
не ставилась задача конкретных исследований собственно психологических закономерностей.
Когда-то Р. Б.Джойсон, анализируя поиски оснований психологии за 100
лет, с разочарованием заметил, что психология, возможно, никогда не достигнет «парадигмальной стадии». В этой связи сразу же встает вопрос о том, что
такое образец парадиг-мального статуса, к которому должна стремиться психология.
Большинство исследователей науки считают таким образцом современную физику. И хотя многие физические представления о мире, об объективной
реальности содержат противоположные теории, тем не менее каждая из них
106
функционирует, развивается и работает (например, существующие волновая и
корпускулярная теории света). Психология в этом отношении может быть сравнима с физикой только в весьма относительном приближении, ибо психология
изучает непосредственно ненаблюдаемое субъективное отражение. В этой связи проблема парадигмального статуса психологии прямо и весьма непосредственно зависит от понимания нашей наукой предмета своих исследований. Эта
ненаблюдаемость обусловила то обстоятельство, что даже в рамках рациональной науки существует несколько конкурирующих психологии, выделяющих совершенно различные составляющие внутреннего мира личности.
Психология деятельности, интроспективная психология, бихевиоризм,
психоанализ, когнитивная психология и т.д. описывают субъективную реальность в различных терминах, однако ни в одной из психологии нет объективных критериев для выделения элементов субъективного мира, т.е. психических
функций, процессов, операций, действий или способностей. Начиная со времен
И. М. Сеченова, И. П. Павлова, В. М. Бехтерева проблема объективных критериев для выделения элементов психики и установления ее структуры связывалась с изучением мозга.
Однако только регистрация активности отдельных нейронов в поведении
открыла действительные возможности экспериментального изучения психофизиологии памяти (см. 1.2). В контексте настоящих рассуждений о проблемах и
детерминантах закономерного функционирования мнемических способностей
личности проблема природы (происхождения) психического трансформируется
в ряд вопросов, касающихся происхождения функциональных механизмов
мнемических способностей:
• каковы психофизиологические основы запечатления информации (каковы психофизиологические основы кодирования информации в целях запоминания, сохранения и воспроизведения ее);
• каковы психофизиологические основы индивидуального своеобразия
(индивидуальной меры выраженности) мнемических способностей человека;
• каким образом можно объективировать (измерить) индивидуальную меру выраженности природной основы мнемических способностей личности;
• каким образом (на какой основе) та или иная нейронная активность превращается в индивидуальный, субъективный, личностный квант информации;
• каким образом (за счет чего) личностно-значимая информация сохраняется полнее и точнее, и наоборот?
(Этот ряд принципиальных вопросов, каждый из которых аккумулирует
методологические проблемы нашей науки, можно продолжить.)
Какие основания для разрешения этих вопросов существуют в современной психологии? По нашему мнению, в науке на сегодняшний день наиболее
проработано два принципиальных положения (существуют два открытия), которые могут быть использованы в контексте данных рассуждений.
Первое (отправной пункт) связано с тем, что регистрируемая активность
отдельных нейронов в поведении открыла действительные возможности экспериментального изучения структуры субъективного мира человека. Работы в
этой области укрепляют естественно-научные позиции психологии, ибо углуб-
107
ленное изучение мозга действительно может дать объективные критерии для
выделения элементов психики и установления ее структуры.
Второе (мощная методологическая позиция) связано с созданием и развитием теории функциональных систем мозга. Многочисленные исследования
памяти животных и памяти человека позволяют сделать вывод о том, что реализация одного мнемическо-го акта есть в действительности реализация огромного числа систем разного уровня и разного возраста. Работы Е.Н.Соколова,
Н.П.Бехтеревой, А.Н.Лебедева с сотрудниками, М.Н.Ливанова, В.Б.Швыркова,
И.О.Александрова и др. позволяют рассматривать функциональные механизмы
мнемических способностей как свойства биохимических, информационных и
энергетических систем молекулярного, клеточного и организменного уровней,
проявляющихся в запоминании, сохранении и воспроизведении. Функциональные механизмы мнемических способностей — это функциональные свойства
системы разнопорядковых систем. Деятельность этих систем в поведении оказывается одновременно реальностью физиологической и психологической,
биофизической и биохимической, информационной и энергетической, молекулярной, клеточной и организменной.
Учитывая этот факт, можно предположить, что функциональные механизмы мнемических способностей в процессе онтогенеза личности не просто
формируются, тренируются или развиваются, но и трансформируются, видоизменяются, может быть, «размываются» среди приобретенных свойств функциональных систем мозга биохимического, информационного или другого плана.
Можно предположить, что именно изменения сущности, природы функциональных механизмов мнемических способностей приводят к уменьшению или
увеличению их продуктивности.
Мнемический результат взаимодействия личности с окружающей действительностью осуществляется во всех аспектах (или уровнях) рассмотрения
этой реальности. В самых общих чертах мнеми-ческие процессы могут быть
сгруппированы по следующей схеме:
1. Восприятие информации, которое ведет к первичной активации
нейронной популяции.
2. Фаза кратковременной памяти, основывающаяся на поддержании данной группы нейронов, вовлечении активирующих систем мозга и распространении активности на другие отделы мозга.
3. Консолидация, переход кратковременной памяти в долговременную,
когда усиливаются процессы синтеза нуклеиновых кислот и белков в нервных
клетках.
4. Долговременная память, характеризующаяся более или менее морфологическими и (или) молекулярными изменениями биохимических систем в
определенных нейронных популяциях.
5. Извлечение информации, считывание энграмм долговременной памяти
и их использование в поведении. Нервные механизмы этой завершающей стадии памяти пока наименее известны.
Первая стадия памяти обеспечивается синаптическими процессами; вторая — синаптическими и синоптосомальными, затрагивающими сому нервных
108
клеток; третья стадия связана с активацией ядерного генетического аппарата
нейронов, что является условием формирования новых стабильных нервных
связей (Р. И. Круг-ликов, 1981; А.А.Азарашвили, 1981; Е.Н.Соколов, 1981;
Н.И.Чупри-кова, 1989; и др.).
Если интегрировать отдельные блоки в приведенной схеме через призму
феноменологического уровня, то можно говорить о восприятии информации, ее
фиксации и извлечении. При этом процессы фиксации информации проходят
три основные стадии: фиксация информации в кратковременной памяти; переходные процессы от кратковременной к долговременной памяти (стадия консолидации); фиксация информации в долговременной памяти [174].
Есть ряд оснований (см. 1.2, 1.3) предполагать, что доля участия функциональных механизмов на разных стадиях реализации мнемической функции
различна. Различные свойства функциональной основы памяти оказываются
«задействованными» в разной степени. Это зависит от целого ряда причин и
условий, которыми управляют операционные и регулирующие механизмы.
Наиболее отчетливо на процессуальном уровне это проявляется при использовании метода развертывания мнемической деятельности.
Указанные выше стадии реализации мнемической функции являются общепризнанными. Они не диссонируют ни с психологическими, ни с психофизиологическими работами. Эта ситуация есть следствие того, что данные этапы
не что иное, как конкретизация феноменологии памяти. По существу, психическое как предмет исследований ученых разных направлений в очередной раз
повело их по замкнутому кругу. Действительно, понимание памяти как фиксации информации и извлечения ее содержится во всех более или менее научных
трактатах, начиная с античных времен. В который уже раз память определяется
через функцию, хотя очевидно для всех, что фундаментальный вопрос данного
контекста (и психологии в целом) — онтология мнемического процесса (или
психического в целом).
Видимо, стоит признать, что психическое всегда противоречиво и способно творить самоё себя с помощью мозга. Следовательно, собственно психологические закономерности не могут быть объективными в принципе. Совершенно очевидно, что любой психический процесс системный, где соучаствуют
образования разноуровневые и разнопорядковые. Мы с уверенностью утверждаем, что память — явление вторичное, ибо, прежде чем запомнить, необходимо увидеть или услышать. Но разве на уровне детерминации перцептивного
процесса не проявляются индивидуальность, личность, субъект деятельности и
т.д., то, что заставляет сомневаться в целесообразности поиска исключительно
объективного в каждом психическом акте как объясняющего сущность его?
В этой связи понятие функциональных механизмов дает возможность
сделать шаг навстречу механизменного понимания собственно психологических закономерностей. Во-первых, наличие функциональных механизмов объективно. Во-вторых, в реальном психическом акте они не существуют без операционной и регулирующей сторон. В-третьих, наличие операционной и регулирующей сторон мнемических способностей носит объективный характер, но
мера, характер, качество взаимосвязанности и взаимообусловленности меха-
109
низмов подчиняются субъектному или субъективно-личностному уровню предопределенности.
Наличие, таким образом, генотипически обусловленной функциональной
основы мнемических способностей — явление объективного порядка, но сущность проявлений функциональных механизмов обусловлена системными взаимодействиями собственно психологических закономерностей субъективного и
субъективно-личностного плана.
3.2. ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ
Детерминанты индивидуальной меры выраженности функциональных
механизмов мнемических способностей весьма многообразны и неоднозначны
по своей природе.
Функциональные механизмы складываются на очень ранних этапах онтогенеза в виде «островков устойчивости» (Ж. Пиаже [170, с. 170]), т. е. самых
элементарных мнемических образований. В дальнейшем развитии функциональные механизмы, их продуктивность уже непосредственно определяются
индивидуальными особенностями психики в целом. Поэтому на психофизиологическом уровне, как правило, исследуется зависимость различных видов памяти от отдельных свойств нервной системы. Первые попытки связать особенности памяти с различными свойствами нервной системы сделаны в работах, выполненных под руководством Б. М. Теплова, который теоретически обосновал
возможность влияния на мне-мическую функцию такого свойства нервной системы, как инертность — подвижность.
В ряде экспериментальных исследований Э.А. Голубевой [65, 66],
В.А.Суздалевой [216, 217], С.А.Изюмовой [97], Р.С.Трубниковой-Моргуновой
[227], В.И.Рождественской [67] подтвердилось значение свойств нервной системы как факторов, оказывающих влияние на продуктивность непроизвольной
и произвольной памяти у детей и подростков. В частности, Э.А. Голубева экспериментально доказала, что среди предпосылок памяти немалое значение
имеют сила, лабильность и уравновешенность нервной системы. Роль силы
нервной системы весьма определенно выступила в трудных условиях запоминания. Так, при сравнительно большом объеме материала или уменьшении степени его осмысленности лучшее запечатление наблюдается у обладателей
сильной нервной системы. Однако, если запоминание связано с активной мыслительной деятельностью, оно может осуществляться успешно и лицами с более слабой нервной системой. Последние продемонстрировали также высокую
успешность моторной памяти в условиях, предполагающих возможность вербальной классификации запоминаемых объектов.
При непроизвольном запоминании большую продуктивность памяти при
использовании различных видов материалов продемонстрировали лабильные
испытуемые, при произвольном — в основном инертные. Подтвердилась (для
110
условий произвольного запоминания) гипотеза Б. М. Теплова о том, что инертность может обеспечивать большую прочность связей и их систем. Однако для
условий смыслового запоминания, как и предполагал Б.М.Теплов, соотношение
«инертность—прочность связей» может стать другим по знаку, т. е. здесь лучше будут сохранять материал менее инертные.
Исследования подобного рода позволяют лишь приблизиться к раскрытию функциональных механизмов мнемических способностей, ибо затрагивают
один уровень связей: функциональных свойств нервной системы и мнемических процессов. Об этом говорят сами результаты исследований. Значения
свойств нервной системы в процессах памяти выявляются более четко, когда
учитываются конкретные условия, обеспечивающие решение той или иной задачи, требования, которые она предъявляет к скоростным параметрам высшей
нервной деятельности, к характеру ориентировочных реакций, к особенностям
следовых процессов (отнесенности их к зрительному, двигательному, в том
числе речедви-гательному, и другим анализаторам), их управлению.
В свое время Ю. И.Александровым на основании системогене-тического
анализа становления специализации нейронов было высказано предположение
о том, что у правшей нейроны соответствующих структур левого полушария
более специализированы по отношению к «молодым» дифференцированным
системам, чем нейроны правого [8]. Эти различия специализации и могут обуславливать разное участие структур правого и левого полушарий в обеспечении
одного и того же акта, разные изменения активности этих структур при внешних воздействиях, в том числе и химических.
Однако следует еще раз подчеркнуть, что в каждом акте, представляющем собой иерархию систем, будут активироваться нейроны, принадлежащие к
системам разного «возраста», т.е. обоим полушариям.
Помимо указанных подходов существуют исследования индивидуальной
организации процессов памяти на биохимическом уровне. Согласно современным представлениям, имеется закономерная связь между уровнем активности
нервных клеток, частотой их разрядов и уровнем биосинтеза в них (А. А. Азарашвили [6]). На основе этого предполагается, что процессы кратковременной
памяти стимулируют дальнейшее развертывание и закрепление процессов долговременной памяти, так как обменные процессы в фазе консолидации стимулируются текущей нейронной активностью [118].
Исследования, выполненные на разных уровнях психофизиологии, составляют исходные предпосылки разработки интегральной модели деятельности мозга при решении мнемической задачи или обеспечивающей индивидуально выраженный эффект.
Современное состояние психофизиологии и нейрофизиологии позволяет
увидеть несколько путей создания такой модели.
Е.Н.Соколов первым развил представление о концептуальной рефлекторной дуге как универсальной схеме преобразования сигналов в нервной системе,
придерживаясь системных позиций, указанных Б. Ф.Ломовым, П. В. Симоновым и др. Эта идея воплощена в математической модели субъективного пространства с учетом психологических и нейрофизиологических данных. В осно-
111
ву своей концепции Е.Н.Соколов положил известные факты избирательного реагирования нейронов на определенные признаки воспринимаемых сигналов,
например: цвет, форму, размеры изображения. Такие нейроны называются простыми детекторами, если они реагируют на указанные простые признаки, и
сложными, если их реакции обусловлены комбинациями простых признаков.
Предполагается, что существует такая иерархия детекторов, в основании которой размещается сверхсложный детектор, избирательно реагирующий на определенный стимул.
Аналогично нейроны, управляющие движениями, также образуют пирамиду, на вершине которой размещен командный нейрон, возбуждающий своей
активностью реализацию того или иного тонкого приспособительного акта.
Импульсация любого детекторного нейрона способна возбудить любой
командный нейрон. Все зависит от установившихся связей. Связи в такой концептуальной дуге пластичны. Они могут формироваться, активироваться под
влиянием сочетанных раздражителей, взаимодействия друг с другом или быть
бездеятельными, заторможенными. Пейсмекерные нейроны, обладающие способностью к автономным периодическим колебаниям активности, облегчают
актуализацию одних рефлекторных дуг и тормозят другие.
Если бы удалось пронумеровать все нейроны-детекторы, то оказалось бы,
что номер детектора, называемый номером канала или номером меченой линии,
строго соответствует определенному раздражителю, признаку или комбинации
признаков.
Как же осуществляется предполагаемое кодирование номером канала?
Набор простых детекторов возбуждает своей имульсаци-ей определенный узор
активности в области синаптических контактов на теле и дендритах сложного
детектора, занимающего более высокий уровень в пирамиде связей. Этот узор
Е.Н.Соколов называет вектором возбуждения. Если вектор возбуждения полностью соответствует вектору синаптических проводимостей детектора с определенным номером, то происходит опознание воспринимаемого стимула, т. е. его
классификация как уже известного, записанного ранее в памяти индивида. Иначе, если ни один из детекторов не обладает нужным набором синаптических
проводимостей, опознания не происходит. Вектор синаптических проводимостей и есть номер канала, или меченой линии, т. е. адрес получателя информации о стимуле, а вектор возбуждения — адрес отправителя. В опытах на животных установлено, что детекторные свойства нейронов либо фиксированы
генетически, либо формируются в раннем онтогенезе и затем сохраняются в течение всей жизни животного.
Итак, согласно основателю векторной психофизиологии Е. Н. Соколову,
синаптические векторы — это основа памяти. Но есть иные факты и вместе с
ними иная позиция. Ее занимают исследователи, изучающие импульсную активность нейронов мозга человека, разумеется, по медицинским показателям.
Н. П. Бехтерева приводит разные доказательства в пользу кодирования
как физических особенностей, так и смысла воспринимаемых стимулов пространственно-временными паттернами групповых импульсных разрядов.
Паттерны импульсации генерируются нейронными ансамблями. Ансам-
112
бли образованы нейронами, размещенными в различных областях мозга. При
этом одни и те же типы вызванных изменений текущей частоты нейронных
разрядов в виде пачек импульсов обнаруживаются в различных пространственно удаленных областях мозга, т. е. ансамбли имеют разветвленную структуру.
Элементом кода служит пачка (группа) последовательных импульсов (не более
10), чаще всего состоящих из 4—5 импульсов [29].
Ряд исследователей считают, что изменения текущей частоты импульсации достоверно связаны с волнами вызванных потенциалов в коре мозга животных. Волны медленных потенциалов и волны импульсации взаимосвязаны.
Напрашивается мысль о том, что изменение частоты нейронных импульсов в
пространстве мозга при опознании стимулов происходит в виде единой волны,
форма которой с той или иной степенью жесткости зафиксирована. Пространственно организованные волны нейронной активности, косвенно определяемые
по колебаниям электроэнцефалограммы во множестве пунктов головного мозга, тонко отражают состояние человека. Периодичность системно организованных колебаний мозговой активности объясняется особенностями следовых
процессов в нервной ткани. Состояние любой нейронной популяции, нейронного ансамбля значимо зависит от активности в предшествующие моменты времени, а не только от наличных воздействий извне, вызванных стимуляцией (М.
Н.Ливанов, А. Н.Лебедев).
Задача заключается в том, чтобы выявить количественные закономерности следовых нейронных процессов, объяснить процесс кодирования информации в структурах мозга и на этой основе прийти к количественным закономерностям мнемических процессов.
Математическая модель следовых нейронных процессов была впервые
предложена А. Н.Лебедевым и В.А.Луцким около 30 лет назад и послужила основой для вывода новых количественных закономерностей, характеризующих
объем и быстродействие памяти человека. Суть модели составляет нелинейное
дифференциальное уравнение первого порядка с запаздывающим аргументом и
параметрами, имеющими ясный физиологический смысл (ката-болическая постоянная времени, анаболическая задержка и анаболический коэффициент). Согласно данной модели, нейроны не являются пассивными сумматорами приходящей к ним импульсации со стороны рецепторов или других центральных
нейронов. Постоянно идущие катаболические процессы обусловливают повышение возбудимости нейрона. Импульсация, возникающая в результате сочетанного влияния повышенной возбудимости и влияний извне, сопровождается
— с некоторой задержкой — усилением противоположных анаболических процессов, и возбудимость нейрона падает. Нейроны со схожими параметрами
подстраиваются друг под друга, образуя циклично пульсирующие ансамбли.
Внешние стимулы способствуют образованию новых ансамблей, синхронизируя импульсную активность до этого не связанных нейронов. Старые ансамбли
частично разрушаются. Каждый образ, хранящийся в долговременной памяти,
будь то образ стимула или программа действия, обусловлен активностью соответствующих ему нейронных ансамблей. Нейроны-детекторы, или командные
нейроны, входят в состав соответствующих нейронных ансамблей. Часть
113
нейронов жестко связана с активностью ансамбля, другие нейроны более мобильны. Они включаются попеременно в разные ансамбли. Чем больше ансамбль вовлекает в ритмы своей активности другие нейроны, тем больше шансов у соответствующего образа стать осознаваемым. Ансамбли постоянно конкурируют между собой. Чем меньше остается нейронов в составе ансамбля, тем
слабее его связи с остальными ансамблями и тем меньше вероятность его разрушения. Соответствующий ему образ уходит в подсознание, но не навсегда.
Волнообразные колебания следовых процессов и стимуляция из внешней среды
или со стороны ассоциированных других образов памяти обусловливают время
от времени актуализацию разнообразных образов, хранящихся в памяти [125].
Нейроны включаются в связанную активность в составе ансамбля и на
какое-то время поддерживают ее благодаря тому, что генерируют одиночные
или групповые импульсные разряды в такт с синхронными разрядами основной
массы остальных нейронов ансамбля. Опыт показывает, что вероятность совпадения во времени импульсов двух нейронов в разных областях мозга хотя и
очень мала по абсолютной величине, все же превышает случайный уровень.
Это говорит о том, что любой центральный нейрон может быть затянут на какое-то время в паттерн активности определенного нейронного ансамбля. Такие
паттерны повторяются циклически. И хотя центральные нейроны, взятые по
отдельности, не являются пейсмекерными, как у позвоночных, все же, взятые
вместе, в составе одного ансамбля, они проявляют свои пейс-мекерные свойства. Гигантскими пейсмекерами являются сами ансамбли, активность которых
пульсирует циклически.
У человека, судя по его электроэнцефалограмме, преобладают циклы
длительностью примерно 100 мс. С таким периодом повторяются волны альфаритма, особенно ярко выраженные в состоянии покоя человека с закрытыми
глазами. При усилении внимания может происходить (и так бывает чаще всего)
депрессия амплитуды альфа-колебаний. Состояние покоя, избавление от мощной зрительной стимуляции создают условия для локальной (в зоне отводящего
электрода) синхронизации активности множества нейронов. Поэтому и проявляются альфа-волны легче всего в этих условиях. В состоянии деятельности
усиливается ассоциированная деятельность нейронов, расположенных в отдаленных друг от друга пунктах мозга, локальные связи ослабевают и амплитуда
альфа-волн под отводящим электродом падает [125]. По мнению А. Н.Лебедева,
образы памяти закодированы согласованной активностью нейронов не только в
диапазоне альфа-частот (8 — 13 Гц), но и во всех других диапазонах. Но тем не
менее для расчета параметров психологических явлений, связанных с периодической нейронной активностью, были взяты параметры альфа-ритма и проведена проверка (в течение последних 15 лет) модели интегральной деятельности
мозга, причем сначала с испытуемыми, имеющими ярко выраженный альфаритм. Ключевым в данной модели является состояние относительной рефрактерности, т. е. пониженной возбудимости нейрона сразу после генерации импульса. Время рефрактерности разделяет между собой фронты когерентных
нейронных импульсов, порождаемых нейронами ансамбля. Другой критический параметр — длительность одного цикла активности ансамбля.
114
Комбинации из групп нейронных импульсов, возникающие за один цикл
активности, являются как бы эквивалентом «вектора возбуждения», по Е. Н.
Соколову, если такие комбинации образуются сигналами, идущими от рецепторов.
Комбинации, определяемые следовыми процессами, т. е. активацией образов памяти, служат эквивалентом «вектора синапти-ческих проводимостей».
Взаимодействуя, идентичные по конфигурации биоэлектрические узоры перцептивного и мнемического происхождения обусловливают опознание воспринимаемого объекта как знакомого.
Зная параметры колебаний нейронной активности, можно рассчитать в
приблизительном варианте разнообразие актуализированных образов памяти и
временные задержки, неизбежные при опознании стимулов [125].
По данным А. Н.Лебедева, размер N алфавита простейших кодовых элементов, или «букв», определяется уравнением N= l/(FR) - 1. Каждая такая «буква» генерируется нейронным ансамблем, названным А. Н.Лебедевым нейронным модулем. Согласно его данным, F= 10 Гц; R = 0,01 с; N= 9 [125].
Общее число кодовых последовательностей, или «слов», выражается
формулой, известной в теории информации: С= Nn. Каждое кодовое слово —
определенный образ памяти, и данная формула указывает на верхнюю границу
объема долговременной, индивидуально приобретаемой памяти человека.
Сколько существует разных кодовых слов, столько — и разных ансамблей, образованных цепочками из нейронных модулей. Число модулей в ансамбле указывает на размерность субъективного пространства [125]. Эти положения экспериментально подтвердил И. Ю. Мышкин, показавший, что разнообразие периодических процессов обусловливает информационные возможности мозга.
Было показано, что три основных факта: квазипериодичность импульсной активности, связь импульсных и медленных потенциалов, периодичность волн
ЭЭГ — имеют отношение к обработке и хранению информации мозгом [158].
Разнообразие периодических процессов, отраженных в ритмах ЭЭГ,
определяет объем кратковременной, или оперативной, памяти человека: чем
больше разнообразие колебаний, тем больше объем памяти.
И. Ю. Мышкиным было доказано, что мерой разнообразия периодических режимов ЭЭГ служит показатель корреляционной размерности: типичное
значение показателя корреляционной размерности находится в диапазоне 5 — 8
единиц.
Исследования, о которых было рассказано выше, дают некоторые представления о сущности процессов кодирования информации как фундаментальном свойстве психического.
Однако понятие «мнемические способности» является собирательным.
Этим термином обозначается несколько разных процессов. Рассматривая
структуру мнемических способностей в виде системы функциональных, операционных и регулирующих механизмов, правомерно поставить вопрос о степени
однородности функциональных механизмов, реализующих различные мнемические процессы.
В этой связи представляют большой интерес исследования памяти с по-
115
мощью метода объективного психофизиологического изучения следов памяти
по показателям избирательного последействия раздражителей, выполненные
под руководством Н. И.Чуприковой [174]. Суть метода состоит в том, что тестирующие вспышки в одних случаях частично или полностью совпадают по
своему местоположению с кондиционирующими, а в других — не совпадают.
Таким образом, тестирующие сигналы локально попадают либо в те же участки
зрительного анализатора, куда адресовались кондиционирующие стимулы, либо в другие области, либо частично в те же, а частично в другие пункты анализатора. На каждую тестирующую вспышку, независимо от ее местоположения,
испытуемый «как можно быстрее» нажимает указательным пальцем правой руки на кнопку. Сравнивались латентные периоды вторых тестирующих реакций,
вызываемых сигналами, различающимися по характеру их соотношения с первым стимулом.
Данный метод тестирования локальной возбудимости в последействии
раздражителей позволяет более «прямо» приблизиться к следам памяти, ибо
исключаются не только механизмы считывания и воспроизведения, но и механизмы сознательного узнавания, основывающегося на сознательной второсигнальной оценке совпадения или несовпадения тест-стимула со следом памяти.
С помощью данного и подобных ему методов было проведено большое число
исследований (Е.Н.Соколов, Н.П.Локалова, M.J.Posner и др.).
Проведенные исследования показали, что выраженность и длительность
локальных сдвигов возбудимости в последействии зрительных и вербальных
раздражителей варьируют в достаточно широких пределах. Обе эти характеристики зависят от особенностей стимулов (зрительный или вербальный; если
вербальный, то слово это или фраза и т.д.), но главное — от степени их перцептивного и семантического анализа, т. е. от степени познавательной активности
человека в отношении воспринимаемой информации. Это положение было
многократно обосновано в серии исследований локальных следов кратковременной памяти в последействии зрительных раздражителей при разных условиях их анализа, а также при изучении следовых эффектов вербальных раздражителей в структурах долговременной семантической памяти [174].
Результаты, полученные в экспериментах, выполненных под руководством Н.И.Чуприковой, свидетельствуют о том, что локальный след кратковременной памяти, выявляемый с помощью описанного метода, связан с анализом
стимульной информации, причем чем труднее выделение опознавательных
признаков на одном и том же уровне обработки, тем сильнее выражен следовой
процесс. Важным свойством локального следа кратковременной памяти, определяемого данным методом, является то, что он мало зависит от физических
параметров стимулов, но зависит от степени структурированности зрительного
поля, на котором онл предъявляются. Чем сложнее семантическая обработка
материала, чем больше элементов вербальной сети вовлекаются в деятельность
при решении задач, тем глубже и длительнее разнонаправленные функциональные изменения, представляющие собой след процесса обработки. Очевидно,
что процессы мышления и памяти образуют нерасторжимое единство. Вербальные сети, которые составляют структурно-функциональную основу всех
116
процессов мышления, сами постоянно видоизменяются в этих процессах. И чем
сложнее и активнее процессы мышления, тем более они влияют на последующее состояние структурно-функциональной основы.
Таким образом, функциональные механизмы мнемических способностей
личности представляют собой системные свойства многоуровневых разнопорядковых функциональных систем деятельности мозга, которые обладают рядом определенных и доказанных свойств: наличие функциональных механизмов мнемических способностей генотипически и врожденно обусловлено; они
характеризуются индивидуальной мерой выраженности, пластичностью и существуют в неразрывном единстве с разноуровневыми процессами анализа
воспринимаемой информации.
3.3. ИССЛЕДОВАНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С ПОМОЩЬЮ МЕТОДА
РАЗВЕРТЫВАНИЯ МНЕМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
В качестве основного показателя изучения психологии функциональных
механизмов мнемических способностей использовался показатель продуктивности запоминания с опорой на функциональные механизмы.
Результаты наших исследований мнемических способностей с помощью
метода развертывания мнемической деятельности позволяют охарактеризовать
психологию функциональных механизмов следующими свойствами:
индивидуальной мерой выраженности;
неосознаваемостью действия;
пластичностью (результативной изменчивостью);
теснейшими взаимосвязями (взаимообусловленностью) с операционными
механизмами;
наличием зависимости продуктивности запоминания с опорой на функциональные механизмы от уровня развития регулирующих механизмов.
Функциональные механизмы имеют ярко проявляющуюся индивидуальную меру выраженности. Например, для 10—12-летних испытуемых характерен значительный разброс показателей запоминания с опорой на функциональные механизмы: от 1 с до 3,5 мин (объем выборки — 200 человек).
Для испытуемых 9-летнего возраста этот показатель находится в пределах от 2 до 69 с (объем выборки — 35 человек).
Для испытуемых в возрасте от 18 до 22 лет (объем выборки — 60 человек) — от 1 с до 2,1 мин.
Для выборки испытуемых от 22 до 40 лет (20 человек) этот показатель
находится в пределах от 1 до 10 с.
Качественно-количественный анализ процесса и результата запоминания
с опорой на функциональные механизмы позволяет выделить уровни выраженности указанных выше свойств, соответствующих разным группам эффективности запоминания (обоснование необходимости и целесообразности подобного анализа см.: [252, 266]). Эти результаты представлены в таблицах 1, 2 и 3.
117
Данные, приведенные ниже, наглядно демонстрируют индивидуальную
меру выраженности функциональной основы памяти. Причем совершенно очевидна динамика продуктивности функциональных механизмов, которая обусловлена созреванием мозга и развитием мнемических способностей (подробно
о развитии механизмов мнемических способностей написано в гл. 5).
Таблица 1
Результаты запоминания фигуры 2 10—12-летними испытуемыми
(по группам)
Группа
Время запоминания, с
1
2
3
4
5
6
7
от 1 до 5
от 6 до 10
от 12 до 20
от 22 до 30
от 33 до 45
от 48 до 60
более 60
Число испытуемых от всей
выборки, %
13
21
19
18
15
8
6
Таблица 2
Результаты запоминания фигуры 2 9-летними испытуемыми
(по группам)
Группа
Время запоминания, с
1
от 1 до 5
Число испытуемых от всей
выборки, %
2,8
2
3
4
5
6
7
от 6 до 10
от 12 до 20
от 22 до 30
от 33 до 45
от 48 до 60
более 60
2,8
57,4
14,2
11,4
2,8
8,6
Таблица 3
Результаты запоминания фигуры 2 18 —22-летними испытуемыми
(по группам)
Группа
Время запоминания, с
1
от 1 до 5
Число испытуемых от
всей выборки, %
63,3
2
от 6 до 10
33,3
3
от 12 до 20
3,4
В контексте обсуждения свойств функциональных механизмов следует
особое внимание обратить на размеры континуума показателей для разных возрастных групп, учитывая различные объемы выборок. Если сравнивать продук-
118
тивность функциональных механизмов на стадии развивающейся мнемической
деятельности (10—12-летние испытуемые) и относительный показатель продуктивности функциональных механизмов, теснейшим образом взаимодействующих с операционными и регулирующими (выборка 18 —22-летних), то
общая тенденция к снижению верхней границы времени запоминания кажется
вполне закономерной. Однако указанная тенденция носит самый общий характер.
Для испытуемых в возрасте 9 лет максимальное время запоминания фигуры 2 составляет чуть больше 1 мин (69 с), хотя процент испытуемых данной
группы по сравнению с другими возрастами закономерно больше. Причем
часть испытуемых (=11 %), не сумев за 1,5 мин правильно запомнить и воспроизвести фигуру, начали фрустрировать, и этот этап эксперимента был завершен.
Через некоторое время большая часть этих испытуемых правильно воспроизвели более сложный экспериментальный материал — фигуру 3. Результаты в
этом случае находятся в пределах от 26 до 102 с. Совершенно очевидно, что
индивидуальная мера выраженности функциональных механизмов зависит от
наличия и степени проявления других свойств функциональной основы памяти.
Например, чтобы определить индивидуальную меру выраженности функциональных механизмов, необходимо учитывать степень осознаваемое™ — неосознаваемости мнемического процесса. В свою очередь, осознаваемость — неосознаваемость процесса запоминания находится в теснейшей зависимости от
наличия обработки запоминаемого материала, которая указывает на степень
развития и присутствия в данном процессе операционных и регулирующих механизмов. Поэтому, анализируя любое свойство функциональных механизмов,
неминуемо приходим к обсуждению других признаков, системное проявление
которых и обусловливает мнемичес-кий результат. На этой основе был осуществлен качественно-количественный анализ результатов. Выделенные группы продуктивности функциональных механизмов характеризуются качественно-своеобразным сочетанием указанных выше свойств функциональной основы
памяти. Например, для 10—12-летних испытуемых характерна нелинейная зависимость включенности операционных механизмов в процесс запоминания от
осознаваемости своих действий и результативности деятельности. Создается
впечатление, что уровень осознанности (видимо, также индивидуальная характеристика) предопределяет степень задействованности тех или иных свойств
функциональных механизмов. Для детей 9 лет характерно медленное погружение в изучение фигуры. Для них осознание запоминания — это чаще всего осознание того, что что-то у них не получается. Это поверхностный уровень осознанности мнемиче-ских процессов, который вполне объясним додеятельностным уровнем развития их памяти.
Обладатели развитой памяти этот этап проходят очень быстро, и здесь в
абсолютном большинстве случаев осознанность имеет позитивное значение,
так как ускоряет процесс запоминания.
Рассмотрим эти свойства функциональных механизмов более подробно.
Наиболее ярко противоречивость функциональной основы мнемических процессов проявляется у 10— 12-летних детей, память которых еще со времен ис-
119
следований А. Н.Леонтьева [128] характеризуется дивергентностью непосредственного и опосредованного запоминания. Нами было выделено 7 групп по результатам запоминания фигуры 2. Оказалось, что самые продуктивные — первая г р у п п а; (tзап от 1 до 5 с) — достигают этого результата исключительно за
счет функциональных механизмов, независимо от уровня развития операционных механизмов. Обдуманного, осознанного процесса запоминания не наблюдалось. Это додеятельностный этап запоминания. Все представители группы
отличались очень скудным самоотчетом. Причем ответы тех, чье время запоминания составило 1 с, и тех, у кого оно было равно 5 с, практически не отличались. Представители этой группы на вопрос «Что запоминал?» отвечали:
«Какую-то путаницу» (С.М.); «Какие-то кресты» (Д.М.); «Какую-то снежинку»
(И.Я.); «Рисовал линии» (О. К.). На вопрос о том, как запоминали, сообщали:
«Просто запомнил — и все» (М.С.); «Запомнил линии и нарисовал» (И.Е.);
«Сначала не запоминала, а потом увидела и запомнила» (К. С.) и т.д.
Самоотчеты испытуемых не дают оснований говорить об обдуманном,
осознанном или осознаваемом запоминании.
Чтобы проверить этот вывод, мы попытались проследить связь между характером рисунка испытуемого и его самоотчетом. Выяснилось, что можно выделить несколько вариантов последовательности изображения линий, представленных на рис. 4.
Рис. 4. Последовательность изображений линий фигуры 2
Четкой и определенной связи между характером запоминания по рисункам и самоотчетам испытуемых не было обнаружено. Варианты а и b на рис. 4
120
теоретически могут быть результатом осмысленного запоминания, так как в
первом случае фигура складывается из двух крестов, а во втором — из перечеркнутого треугольника. Однако и в том и в другом случае испытуемые на вопрос, как они запоминали, отвечали: «Линии запоминала и нарисовала» (К.С.);
«Просто запомнила — и все» (С.А.) и т.п.
По всей вероятности, субъект просто «схватывает», фотографирует изображение. Это в большей степени относится к тем случаям, когда время запоминания равно 1 или 2 с. Более этапно процесс запоминания открывается экспериментатору, когда время запоминания составляет 3, 4 или 5 с. При этом
наблюдается постепенное приближение к правильному воспроизведению. Испытуемые в абсолютном большинстве случаев сразу правильно воссоздают количество линий и их пересечений. Пропорции воспроизводимой фигуры также
почти всегда соответствуют оригиналу. Самый сложный признак стимула —
ориентация изображения на плоскости. Наиболее распространены следующие
варианты поэтапного приближения к правильному воспроизведению (см. рис.
5).
На рис. 5 наглядно видна постепенность движения к успешному результату, когда перцептивная обработка запоминаемого постоянно стимулирует,
упрочает след. Происходит это, судя по отчетам испытуемых, неосознанно. Тот
факт, что с 1-го по 5-е предъявление осознанного включения операционных механизмов еще не наблюдается, подтверждают и опыты, когда после правильного воспроизведения экспериментатор целенаправленно продолжает свою работу, никак не реагируя на верный результат.
Рис. 5. Поэтапное запоминание фигуры 2:
а — после 1 —3-го и 5-го предъявлений; б — после 1 —3-го и 4-го предъявлений
Абсолютное большинство испытуемых не повторяют своего правильного
результата, а рисуют другую фигуру (очень далекую от оригинала или почти
правильную).
Характер и скорость запоминания в этом случае весьма различны.
Выделяются три категории лиц, по-разному запоминающих фигуру 2 по-
121
сле правильного ее запечатления.
1. Первые быстро повторяли свой успешный результат и после 7—13-го
предъявлений рисовали правильно. Результат достигался за счет функциональных и операционных механизмов. Отчет испытуемого К. Л.: «Сначала я просто
рисовал, а потом сосредоточился и увидел, что эта фигура похожа на первую
(пробу. — Л. Ч.), там тоже был наклоненный треугольник, и запомнил».
1. Представители второй категории запоминали медленнее, добиваясь
правильного воспроизведения после 20 —30-го предъявлений (tзап = 30 —60 с).
Запоминание совершалось с опорой на функциональные механизмы, хотя наличие перцептивной обработки не исключается. Отчет испытуемой О. Б.: «Сначала я ничего не увидела, потом запомнила вот эти две линии, а потом все
остальное».
3. Третья категория испытуемых характеризуется еще более низкой результативностью запоминания после правильного запечатления. Мы наблюдали, как девочка после пяти предъявлений правильно воспроизвела фигуру 2, а
потом ей потребовалось еще 2 мин 51с, чтобы повторить свой результат. В этом
случае (как и в предыдущем) нет оснований утверждать, что запоминание произошло благодаря функциональным и операционным механизмам. Ответы испытуемых почти совпадают с самоотчетами вышеописанной группы. Таким образом, можно сделать вывод, что результат (tзап = 1 — 5 с) достигнут за счет
функциональных механизмов мнемических способностей, независимо от уровня развития операционных механизмов.
Время запоминания второй группы находится в пределах от 6 до 10 с. Результат достигнут благодаря функциональным и операционным механизмам.
Обработка запоминаемого материала совершается на перцептивном уровне с
тенденцией к обработке на других уровнях. Результаты анализа процесса запоминания по рисункам и самоотчетам позволяют подразделить испытуемых на
подгруппы.
1. Испытуемые долго рисуют далекую от оригинала фигуру, а потом
вдруг воспроизводят ее правильно. Процесс запоминания чем-то напоминает
инсайт. Создается впечатление, что для этих испытуемых проблема состоит не
в запоминании, а в понимании увиденного. Отчет испытуемого А. Б.: «Я запомнил этот рисунок, когда увидел наклон».
2. Представители этой категории постепенно приближаются к желаемому
результату. Они считают линии, треугольники, отмечают углы, стремясь понять
расположение линий и зафиксировать их имеющимися средствами. Характеризуя данную категорию в целом, надо отметить, что составляющие ее дети дают
наиболее развернутые, конкретные ответы на вопросы. Они могут описать процесс запоминания, отметить момент, когда началось внимательное, целенаправленное изучение рисунка.
Мы считаем, что представители данной категории обладают наиболее
развитыми мнемическими способностями, так как они стремятся не только
схватить очертания фигуры, запечатлеть ее, но и найти нечто общее в данном
единичном, например треугольники. Пересчет линий, который мы наблюдали в
ряде случаев, можно определить как тенденцию к развитию внутреннего кон-
122
троля, регулирующих механизмов мнемических способностей.
Таким образом, сущность запоминания испытуемых данной категории
заключается в безусловном присутствии операционных механизмов. Данная
группа является исключением из общей возрастной тенденции к дивергентности опосредствованного и непосредственного запоминания.
Время запоминания третьей группы — от 12 до 20 с. Операционные механизмы, реализующиеся на перцептивном уровне, предопределяют характер
ответов испытуемых. Процесс запоминания в этой группе осознается меньше,
чем в предыдущей. Испытуемые слабо контролируют и, как правило, не планируют процесс запоминания.
Время запоминания четвертой группы — от 22 до 30 с. Процесс запоминания характеризуется медленным осознанием необходимости что-либо предпринять для решения мнемичес-кой задачи. В этой группе наиболее ярко обнаруживается дивер-гентность запоминания с опорой на функциональные механизмы и благодаря функциональным и операционным механизмам. Состояние
дивергентности проявляется следующим образом. Испытуемый старается сосредоточиться, целиком направлен на то, чтобы «удержать» фигуру. Желания
«удержать» фигуру оказывается недостаточно, повторяется все сначала. Учащийся начинает активнее повторять фигуру. Большая сосредоточенность внимания приводит к активизации перцептивной обработки материала. Испытуемый подмечает то, что ранее оставалось вне его внимания, — увидев фигуру
целиком, он ее воспроизводит.
Процесс поэтапного формирования правильного воспроизведения, который менее нагляден и менее характерен для представителей второй и третьей
групп, здесь более развернут и свойственен абсолютному большинству четвертой. Сначала испытуемые рисуют фигуры, далекие от оригинала и напоминающие его только числом линий, общими размерами. Этот период содержит в
среднем около 10 предъявлений. Потом начинает вырисовываться фигура, похожая на запоминаемую. Иногда испытуемый довольно долго (примерно около
10 раз) рисует одно и то же. Часто это почти правильная фигура. И только после этапа приближения к оригиналу следует правильное воспроизведение.
Можно сказать, что все этапы запоминания растянуты.
Таким образом, четвертая группа характеризуется более развернутым поэтапным процессом запоминания. Но это только тенденция. Есть исключения,
связанные с разным характером приближения к правильному воспроизведению.
Первый вариант: испытуемый очень быстро воспроизводит почти правильную
фигуру и потом «уходит» от нее, т.е. рисует далекую от оригинала фигуру, которая резко, без переходов сменяется совершенно правильным воспроизведением (см. рис. 6).
Если эффективность мнемической деятельности оценивать степенью
приближения воспроизводимого изображения к правильному, то процесс запоминания в этом случае можно представить следующим образом.
Сначала ощутим рост эффективности мнемической деятельности (этап до
почти правильной фигуры), потом резкий ее спад, что связано с перестройкой
мнемической деятельности, вызванной невозможностью субъекта запечатлеть
123
фигуру, удержать ее с помощью функциональных механизмов, т. е. без всякой
обработки запоминаемого материала. В этот период деятельность субъекта характеризуется в гораздо большей степени не запоминанием, не решением
мнемической задачи, а тем, как ее решать, т.е. подготовкой принятия решения.
Иногда испытуемые вербализуют ощущения препятствий: « Что же там?» или
«Как же там?» Наступает период осознанного использования мнемических
приемов, который индивидуален по времени, но выражается одинаково — в
увеличении эффективности мнемической деятельности, что приводит к правильному воспроизведению. Другой вариант характеризуется прерывистостью
приближения к правильному воспроизведению. Почти правильное воспроизведение сменяется очень далеким изображением, затем почти правильным, после
чего испытуемый опять «уходит» от фигуры и т.д. Иногда этот процесс повторяется несколько раз.
Рис. 6. Развернутое запоминание фигуры 2 с «уходами» от оригинала
Описанные проявления характера запоминания объясняются разной скоростью включения операционных механизмов в процесс запоминания. Всех
представителей этой группы роднит невысокая продуктивность функциональных механизмов. Им эту фигуру не «схватить», не «сфотографировать», не запечатлеть. Эффективность их мнемической деятельности определяется тем,
насколько быстро они начнут применять мнемические действия и сколь эффективными они окажутся.
В этой группе особенно ярко, по сравнению с предыдущими, проявляются несформированность мнемической деятельности, разведенность при достижении результата функциональных и операционных механизмов. Начавшаяся
обработка запоминаемого материала направлена не на уяснение расположения
линий, а на «удержание» фигуры. Иногда испытуемые повторяют изображение
не только мысленно, а и рукой, но и это не приводит к успеху. Испытуемый в
очередной раз сталкивается с препятствием и... начинает «видеть» направление
линий. В этот момент отчеты испытуемых выглядят следующим образом: «А
потом я увидел, что вот эта линия наклонена» (Б.В.) или «Я увидел, что эта линия идет не прямо» (С.П.). В основном затруднения вызывают линии АВ и Ж
124
(см. рис. 4).
Проанализируем процесс запоминания данной группы испытуемых и попытаемся объяснить полученный результат, описав его детерминацию. Образы
памяти, т.е. цель мнемической деятельности, вторичны по отношению к перцептивным образам, степень адекватности которых отражаемому объекту влияет на характер информации, содержащийся в памяти. При анализе характера
мнемической деятельности представителей данной группы, когда процесс запоминания развернут шире, наиболее заметна одновременность процессов
формирования перцептивного образа и упрочения следа. Неправильное воспроизведение стимулирует восприятие, вновь отмеченный признак влияет на образ
представления, что ведет к соответствующему воспроизведению. Перед нами
как бы процесс накручивания имеющегося уже в представлении на вновь формирующийся перцептивный образ, повторяющийся до правильного воспроизведения.
Динамика образов памяти после воспроизведения не прекращается, но
это уже другой процесс, так как контакт объекта и воспринимающего субъекта
отсутствует. Процесс запоминания как процесс перестраивания и достраивания
образа памяти есть функция динамики взаимодействия формирующегося перцептивного образа и изменяющегося образа представления. Динамика взаимодействия зависит от сформированности регулирующих механизмов. Основу регулирующих механизмов составляет мышление, так как сам факт наличия поиска связей и отношений, анализа и синтеза материала, безусловно, организует
перцептивную деятельность и отражается на качестве и скорости формирования образа памяти.
Развернутый процесс запоминания представителей этой группы позволяет более подробно увидеть диалектику отношений функциональных и операционных механизмов. Характеризуя первую группу, которой присущ наивысший
уровень развития функциональных механизмов, мы отмечаем, что степень развития операционных механизмов при этом может быть очень различной. Вторая и третья группы характеризуются, на наш взгляд, некоторым соответствием
функциональных и операционных механизмов. Иначе говоря, высокий уровень
функциональных механизмов подкрепляется достаточно высоким уровнем операционных механизмов. Уменьшение меры выраженности свойств функциональных механизмов от первой группы ко второй, третьей и четвертой сопровождается неравномерным увеличением степени выраженности свойств операционных механизмов. На результативности запоминания простого материала
может не сказаться положительная роль мнемических действий, но латентное
наличие у субъекта различных способов запоминания позволяет овладеть любым материалом; следовательно, появляются возможности более эффективной
мнемической деятельности.
Пятая группа. Время запоминания — от 33 до 45 с. Результат достигнут
за счет функциональных механизмов. Это означает, что запоминаемый материал не обрабатывается. Перцептивная обработка имеет место, но это еще не операционные механизмы мнемических способностей. Тенденция, свойственная
четвертой группе (медленное поэтапное запоминание с «уходами» от правиль-
125
ной фигуры), выступает характерной особенностью пятой. Представители этой
группы, как правило, довольно долго рисуют далекую от оригинала фигуру, какое-то нагромождение линий. На рис. 7, а приведено изображение оригинала
испытуемым В. В. после 9-го предъявления. После 10-го предъявления В. В.
воспроизвел нечто похожее на оригинал, но затем рисовал еще более трудноопознаваемые изображения. Этот же испытуемый после 18-го предъявления,
когда общая продолжительность экспозиции равнялась 26 с, изобразил то, что
видно на рис. 7, b. Но после 22-го предъявления (tзап = 36 с) последовало правильное воспроизведение. В целом представителям пятой группы свойственно
не только изображение «непонятных» фигур, но и резкие «перепады количества
линий в их изображении» (рисуют 3, 5 и даже 6 линий; причем часто бывает,
что испытуемый идет от изображения из четырех линий к фигуре из пяти, а потом — из трех).
Рис. 7. Рисунок испытуемого В.В.
а — после 9-го предъявления фигуры 2; b — после 18-го предъявления фигуры 2
Все это говорит о том, что функциональные механизмы памяти у представителей этой группы развиты слабее, чем у предыдущей. Операционные механизмы не развиты. Конечный результат достигается не за счет все-таки включающихся в запоминание мнемических действий, а благодаря мимолетному сосредоточению внимания. Весь процесс запоминания зависит от того, внимателен испытуемый в данную секунду, очень внимателен или рассеян. Роль флуктуирующего внимания выступает здесь на передний план. Именно неспособность испытуемого управлять своим вниманием есть некий фильтр, через который проявляются функциональные и операционные механизмы. Испытуемый
рассеян, а в результате не может воспроизвести фигуру и рисует путаницу и
нагромождение линий. Испытуемый старается сосредоточиться, это приводит к
какому-то прорисовыванию фигуры. Опять рассеян — вновь путаница и т.д.
Субъект, реагируя на неудачу (так как знает, что в случае правильного воспроизведения эксперимент прекращается), старается быть повнимательнее, в результате рисует уже более близкую к стимулу фигуру. Представители данной
группы наиболее наглядно демонстрируют неумение управлять процессом запоминания.
Разумеется, внимание влияет на запоминание в любом случае. Но для обладателей более выраженных мнемических способностей несовершенное умение управлять своим вниманием не так чувствительно, как для испытуемых пятой группы, ибо может компенсироваться высоким уровнем развития функцио-
126
нальных механизмов. Примером, который служит подтверждением наиболее
заметной роли внимания в процессе запоминания представителями этой группы, является случай (правда, единичный). Испытуемую Л.З. экспериментатор
попросил после правильного воспроизведения (/зап = 33 с) срисовать фигуру 2.
Фигура была воспроизведена не совсем верно, хотя ранее испытуемая не ошибалась.
Самоотчеты испытуемых однообразны и отражают неразвитость операционных механизмов и отсутствие регулирующих.
Шестая группа. Время запоминания — от 48 до 60 с. Результат достигнут
благодаря многократному повторению. Анализ самоотчетов испытуемых и их
рисунков позволяет сделать вывод о том, что осознаваемой обработки запоминаемого, кроме повторения, нет, но повторение применялось целенаправленно
и осознанно. Субъект стремился повторять фигуру не только мысленно, но и
руками. Других способов обработки запоминаемого испытуемые не применяли:
не пытались назвать фигуру, выяснить расположение линий и т.д. Характерен
ответ испытуемого шестой группы о том, как он запоминал фигуру: «Старался
запомнить. Повторял... Во время запоминания ни о чем не думал. Думал о том,
что надо запомнить...» (М.Д.).
Разумеется, говорить о формирующихся операционных механизмах еще
рано, так как даже наличие осознаваемой, целенаправленной перцептивной обработки изображения не удалось установить ни по отчетам, ни по рисункам испытуемых. Характеризуя процесс запоминания испытуемых шестой группы,
можно сказать, что он представляет собой процесс упрочения следа, процесс
стимулирования функциональных механизмов с помощью повторений, или,
другими словами, механическое запоминание, где время — наиболее работающий фактор успешного результата.
Седьмая группа. Время запоминания — более 60 с. Результат запоминания — следствие низкой продуктивности функциональных механизмов, отсутствия или очень слабого развития операционных механизмов и отсутствия регулирующих механизмов мнемических способностей. Самоотчеты испытуемых
отличаются крайней скудостью. Даже с помощью экспериментатора представители данной группы, как правило, не в состоянии описать процесс запоминания: «Ястараюсь запомнить. Сначала трудно было, а когда вы стали показывать
подольше, я увидела вот эту линию, а потом вот эту линию и запомнила» (С.
П.).
Характеристика процесса запоминания с опорой на функциональные механизмы 10— 12-летних детей наиболее отчетливо демонстрирует диалектическую взаимосвязь различных свойств функциональных механизмов. Необходимо особо отметить, что не-осознаваемость их действия всегда сопряжена с высокой и очень высокой продуктивностью. По мере нарастания осознания процесса запоминания продуктивность функциональных механизмов снижается.
Создается впечатление, что осознание процесса запоминания создает новую,
иную доминанту познавательной активности субъекта, которая перестраивает
или тормозит возможности функциональных механизмов. Другими словами,
осознаваемая обработка запоминаемого способна «держать» функциональные
127
механизмы в некоем латентном состоянии. Чем выше уровень развития регулирующих механизмов, тем меньше этот период. Правда, в этом случае надо
иметь в виду, что обсуждаемый нами показатель — скорость запоминания.
Скорее всего, для прочности запоминания, например, любая осознаваемая обработка имеет позитивное значение.
Тенденции, которые были описаны выше, проявляются и на других возрастных выборках, правда в весьма трансформированном виде.
Особенно ярко только что описанная тенденция нелинейности взаимосвязей продуктивности функциональных механизмов с уровнем развития операционных и регулирующих проявляется на испытуемых 9 лет. Чем хуже результаты запоминания, тем отчетливее представлены развивающиеся операционные
механизмы. Чем богаче мысленное манипулирование образом фигуры, тем выше время запоминания. В ряде случаев внутренний план действий настолько
поглощает внимание испытуемого, что он не «видит» ориентацию на плоскости
фигуры 2. Экспериментатор прекращает этот опыт, и начинается процесс запоминания фигуры 3, который заканчивается успешно с хорошим результатом
(например, tзап = 26 с при неправильном воспроизведении фигуры 2). В этой
связи необходимо отметить, что для 9-летних испытуемых формирующийся
внутренний план действий — одно из важнейших новообразований. Поэтому
метод развертывания мнемической деятельности исследует в данном случае потенциальные возможности операциональной и регулирующей сторон мнемических способностей.
Если обратиться к испытуемым в возрасте 18 — 22 и 22 — 40 лет, то вычленить этап запоминания с опорой на функциональные механизмы в данном
случае достаточно сложно. Наши испытуемые отмечали, что не использовали
всех резервов при запоминании фигуры 2 и особых усилий для достижения результата не предпринимали.
При этом чем проще экспериментальный материал, тем выше степень
схожести его запоминания среди обладателей развитых мнемических способностей. «Я сразу же увидел 4 линии. Теперь мне осталось их только расположить,
решил я» (О. Б., tзап № 2 — 5 с).
«Увидела треугольник, он как-то перечеркивается. Надо поглядеть, как он
перечеркивается» (И. С., tзап № 2 — 36 с).
« Сразу же обратил внимание на центр фигуры, но не смог воспроизвести.
Потом увидел два креста и сразу понял, из чего состоит центр фигуры» (В. Б.,
tзап № 2 — 2 с).
«Благодаря второй фигуре я сразу обратила внимание на крест и решила
запоминать, двигаясь от центра» (О. С., tзап № 2—12 с).
Как следует из приведенных отчетов, участники эксперимента при первых же предъявлениях стимульного материала начинали каким-либо образом
его обрабатывать. При этом степень развития их операционных механизмов
была весьма различна. Например, высказывание В. Б. свидетельствует о сознательной, целенаправленной обработке; так же можно охарактеризовать отчеты
И. С. и О. С. Отчет О. Б. несколько отличается от предыдущих. Этот испытуемый говорит не о том, как он запоминал, как располагаются увиденные им че-
128
тыре линии, а характеризует, по существу, уже достигнутый результат. Безусловно, обработка запоминаемого имела место, но, скорее, на перцептивнопредставленческом уровне, а не на уровне мышления, как в предыдущих случаях.
Как видим, процесс запоминания, реализуемый испытуемыми с развитыми мнемическими способностями, характеризуется быстрым включением операционных механизмов. Поэтому чем выше уровень развития мнемических
способностей, тем сложнее охарактеризовать продуктивность функциональных
механизмов мнемических способностей субъекта.
Таким образом, анализ запоминания с опорой на функциональные механизмы демонстрирует характерную для разных возрастных групп тенденцию
взаимообусловленного влияния функциональной и операционной сторон
мнемических способностей. При этом достаточно отчетливо проявляется «помогающая» запоминанию роль операционной стороны памяти. «Орудийность»
операционных механизмов составляет основу развития функциональных механизмов, это как бы «прослойка» между функциональными и регулирующими
механизмами. Регулирующие механизмы выполняют функцию включателя —
выключателя мнемических процессов. Регуляция мнемических способностей
представляет собой многоуровневую систему процессов, начиная от слабой
способности сосредоточивать внимание на стимуле до сложно опосредованных
личностными образованиями контролирующих операций.
Анализируя почти неуловимый в самоотчетах испытуемых процесс влияния регулирующих механизмов на функциональную основу памяти, необходимо также отметить ее противоречивый характер. Любое сосредоточение внимания ведет к улучшению результата запоминания. Иногда (при высокой продуктивности функциональных механизмов) достаточно мимолетной внимательности субъекта для достижения успеха. В других случаях именно благодаря
устойчивому вниманию функциональные механизмы как бы «разогреваются»,
включаются. Как было показано выше, для некоторых групп испытуемых этот
процесс довольно длительный. Происходит медленное отпечатывание следа.
Результат достигается за счет взаимодействия функциональной основы и пусть
примитивной, но регулирующей стороны мнемических процессов.
Развернутая регуляция иногда удлиняет процесс запоминания, делая след
или очень прочным, или слабым — в зависимости от личностных приоритетов
испытуемого.
Анализ взаимосвязей функциональных механизмов с операционными и
регулирующими приводит к заключению, что в основе этого лежит другое
фундаментальное свойство функциональной основы памяти — ее пластичность, которая в наших исследованиях проявляется как результативная изменчивость.
Наши эксперименты показали, что результаты запоминания с опорой на
функциональные механизмы при повторном обследовании совпадают с первичным только в 6,3 % случаев. Оставшиеся 93,7 % показателей характеризуются расхождением с первичным обследованием как в сторону ухудшения, так
и в сторону улучшения. Это свойство функциональных механизмов проверя-
129
лось в двух направлениях. При создании методики диагностики мнемических
способностей школьников 10—12 лет было проведено тщательное ретестирование на выборке И-летних испытуемых (30 человек). Были соблюдены все
условия эксперимента для того, чтобы избежать какого-либо рода отклонений
процедуры повторного эксперимента от процедуры первичного. Наиболее серьезным фактором является время, ибо в данном случае мы изучаем память, которая, с одной стороны, призвана сохранять информацию, а с другой — подвержена развитию. Поэтому повторное тестирование было осуществлено через неделю. Коэффициент ранговой корреляции по Спирмену (р) результатов первичного и повторного обследований продуктивности запоминания с опорой на
функциональные механизмы испытуемых в возрасте И лет составил 0,79.
Второе направление исследований пластичности функциональных механизмов, которое доказывает, что для каждого испытуемого есть некие границы
снижения или увеличения продуктивности функциональной основы памяти,
было связано с повторными исследованиями в консультационных целях и по
желанию испытуемых. Результаты запоминания фигур 3 и 10 варьировали в гораздо более ощутимых пределах, нежели результаты по фигуре 2, диагностирующей продуктивность функциональных механизмов.
В рамках нашей парадигмы Т.В.Зотовой [96] было выполнено исследование мнемических способностей школьников 10 — 12 лет. Т. В. Зотова создала
на основе метода развертывания мнемической деятельности «естественный»
тест диагностики мнемических способностей школьников 12 —13 лет. Эта методика основывается на учебном материале курса английского языка и позволяет определить структуру и уровень развития мнемических способностей, а
также соотношение развития невербального и вербального запоминания. Корреляционный, кластерный анализ результатов эксперимента позволил выявить,
что функциональные механизмы мнемических способностей имеют «модальную» природу. Это можно было предположить, зная сущность функциональных механизмов памяти и основываясь на огромном материале, посвященном
происхождению памяти.
На основе метода развертывания мнемической деятельности О.В.Лаврик
было осуществлено сравнительное исследование развития познавательных способностей детей и родителей [123]. Ею были получены данные, подтверждающие наши представления о функциональных механизмах мнемических способностей. В работе исследовались внутрипарные корреляции: отец —дочь, мать
— дочь, отец — сын, мать — сын. Результаты этого исследования по показателю продуктивности функциональных механизмов, эффективности мнемической
деятельности, осуществляющейся с помощью системы функциональных и операционных механизмов, количества операционных механизмов мнемических
способностей, т.е. своеобразного набора применяемых способов запоминания и
воспроизведения, приведены в табл. 4.
Коэффициенты внутрипарных корреляций по показателям запоминания с
опорой на функциональные механизмы мнемических способностей значимы на
99 %-ном уровне во всех группах. Анализ внутрипарных связей показателей
эффективности мнемической деятельности, осуществляющейся с помощью си-
130
стемы функциональных и операционных механизмов, свидетельствует об
уменьшении величины коэффициентов корреляций почти вдвое. Коэффициенты остаются значимыми, за исключением г = 0,33; р> 0,05 в паре «мать —
дочь». Величины коэффициентов внутри-парной корреляции в показателях
операционных механизмов мнемических способностей уменьшаются до незначимых. Таким образом, результаты, полученные в ходе исследования, указывают на снижение уровня внутрипарных связей диагностируемых показателей
мнемических способностей в зависимости от включенности в них операционной составляющей. С увеличением вклада операционной стороны способностей
в регистрируемый показатель величина коэффициента корреляции становится
меньше.
Таблица 4
Коэффициенты внутрипарных корреляций родителей и детей по показателям эффективности мнемической деятельности
Пары
Операционные
механизмы
Отец — дочь
0,29
Функциональные и
операционные механизмы
0,48**
Мать — дочь
0,33
0,33
0,72*
Отец — сын
0,26
0,43**
0,68*
Мать — сын
0,32
0,38***
0,65*
Функциональные
механизмы
0,73*
* — уровень значимости 99%;
** — уровень значимости 98%;
*** — уровень значимости 96%.
Данный факт объясняется через соотношение генотипических и средовых
параметров в изучаемых характеристиках способностей. В первом и втором
временных замерах процессы запоминания фигуры опирались на принципиально различную структуру мнемических способностей. При элементарном запечатлении не работали операционные механизмы мнемических способностей и
запоминание осуществлялось в основном с опорой на генотипи-чески обусловленные свойства функциональных систем, поэтому показатели мнемических
способностей родителей и детей обнаружили значительную связь между собой.
Во втором временном замере включение операционной составляющей в структуру способностей создало ряд «разводящих факторов», влияние которых снизило уровень корреляционных связей регистрируемых показателей.
Данный результат согласуется с нашими выводами относительно свойств
функциональных механизмов и их происхождения. О.В.Лаврик соотнесла свои
результаты по запоминанию с опорой на функциональные механизмы с результатами по другим методикам, исследующим память, и пришла к выводу, что
отношение изменчивости разных форм памяти к генотипическим факторам неодинаково. Генотипическую природу имеют функции низших уровней многофункциональной организации памяти. Таким образом, был подтвержден факт
131
большей генотипической обусловленности функциональных компонентов
мнемических способностей.
Психология функциональных механизмов характеризуется взаимосвязанностью своих противоречивых свойств:
• продуктивность функциональных механизмов изменчива, но в определенных, генотипически обусловленных, пределах;
• функциональные механизмы мономодальны, но их моно-модальность
относительна, ибо они существуют в теснейших взаимосвязях с регулирующими механизмами;
• функциональные механизмы мнемических способностей — это неосознаваемый уровень психической активности, но результат их проявления может
осознаваться.
Все это приводит к мысли о том, что психология функциональных механизмов подчиняется одновременно разнопорядковым закономерностям: объективным, которые на уровне конкретного индивида превращаются в субъектные', последние, в свою очередь, при наличии каких-либо личностно-значимых
факторов могут трансформироваться в субъективно-личностные. Ситуация может иметь и обратный порядок, когда процесс запоминания или воспроизведения может начаться благодаря субъективно-личностному уровню, но по мере
продвижения к результату этот уровень регулирования психического становится неактуальным и субъект заканчивает процесс, подчиняясь тенденциям субъектного или объективного уровня.
3.4. ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ ПО РЕЗУЛЬТАТАМ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЙ
Функциональные механизмы феноменологически проявляются как продуктивность запечатления, т. е. продуктивность неосознаваемого, непроизвольного, непосредственного, относительно кратковременного запоминания. Анализ сущности функциональных механизмов показывает, что различные мнемические процессы (забывание, узнавание, запоминание, сохранение и воспроизведение) реализуются относительно самостоятельными функциональными системами, а следовательно, и различной степенью участия функциональных механизмов в мнемическом результате. Другими словами, в одних случаях можно
говорить о мнемическом результате, достигнутом благодаря системе функциональных и операционных механизмов, в других — благодаря системе функциональных, операционных и регулирующих механизмов мнемических способностей.
Термин «функциональные механизмы мнемических способностей» используется в психологии с конца 1980-х гг. [252, 266], но сущностно эти процессы изучались в разных психологических и психофизиологических школах в
течение значительно более продолжительного периода. В середине 1980-х гг.
под руководством Н. И.Чуприковой была выполнена серия исследований по-
132
знавательной активности в системе процессов памяти. Основной вывод, который следует из данного цикла исследований, состоит в том, что выраженность
и длительность следа иррелевантного признака являются прямой функцией
степени познавательной активности субъекта по отношению к релевантному
признаку: чем труднее выделение релевантного признака и чем больше усилий
и времени для этого требуется от человека, тем лучше запечатлевается информация со стороны иррелевантного признака.
Существует прямая функциональная взаимосвязь следующих переменных: уровня познавательной активности субъекта, степени выраженности и
длительности первичных следов кратковременной памяти в отношении иррелевантной информации после ее однократного восприятия, степени суммации соответствующих следов при многократном восприятии информации и сохранении результатов этой суммации в долговременной памяти. Полученные результаты имеют теоретическое значение в контексте проблемы соотношения кратковременной и долговременной памяти, подтверждая точку зрения, что лучшие
следы в кратковременной памяти при прочих равных условиях ведут к лучшему
долговременному сохранению материала. Иначе говоря, более продуктивные
функциональные механизмы создают при прочих равных условиях основу для
более эффективного запоминания благодаря функциональным и операционным
механизмам мнемических способностей. Данное исследование показывает, что
память — это динамическая система, обусловленная разноуровневым анализом
поступающей информации, начиная с перцептивного анализа и заканчивая понятийным. Получается, что анализ, расчленение, сегментирование информации
— это сущностные характеристики психического, и не бывает ни «простых», ни
«сложных» психических функций. Существуют разноуровневые процессы анализа, более объективные и более субъективные. Можно сказать, что функциональные механизмы — это та часть функциональной системы мнемических
способностей, продуктивность которой не может не быть обусловлена особенностями перцептивного анализа.
На этом необходимо остановиться подробнее. Ибо сущность данного заключения не только касается теоретических вопросов памяти и мнемических
способностей, но имеет отношение и к методологическим вопросам общепсихологического плана: психологии познания, психологии интеллекта и другим,
которые не могут быть разрешены без выяснения собственно психологических
закономерностей. На примере анализа психологии генетически и врожденно
обусловленной основы памяти рассмотрим трансформацию объективных закономерностей функционирования психического в субъектные благодаря субъективно-личностному уровню детерминации психического. Итак, границы перцептивного уровня формирования субъективного образа объективного мира
очерчивают границы проявлений функциональных механизмов в относительно
«чистом» виде.
Результаты многочисленных исследований в области зрительного восприятия и осязания (работы А.Н.Леонтьева, А.В.Запорожца, Е. Н. Соколова, В.
П. Зинченко, Л.А. Венгера, Т. П. Зинченко и др.) привели к формированию
взгляда на восприятие как на систему перцептивных и опознавательных дей-
133
ствий, имеющих сложную операциональную структуру.
Выделяют четыре о п е р а ц и и перцептивного действия:
1) обнаружение объекта — исходная фаза развития любого сенсорного
процесса; на этой фазе субъект может ответить лишь на вопрос, есть ли стимул;
2) различение, или собственно восприятие, т.е. выделение в объекте отдельных признаков в соответствии с задачей, стоящей перед наблюдателем,
формирование перцептивного образа;
3) идентификация, т.е. отождествление объекта с эталоном, записанным в
памяти;
4) опознание знакомых объектов [94, с. 8].
Границы запоминания с опорой на функциональные механизмы находятся в пределах этих четырех стадий восприятия. Однако в тех случаях, когда
идентификация объекта затруднена и субъект начинает вглядываться или
вслушиваться в объект и по мере развертывания этих действий начинает осознавать данный процесс, можно говорить о включающихся операционных механизмах перцептивных и мнемических способностей.
В свое время Б. Ф. Ломов исследовал формирование образа при восприятии объектов, которые не встречались в прежнем опыте испытуемых. В качестве стимульного материала он использовал набор фигур, представляющих собой произвольное сочетание прямых и кривых линий. Им были выделены четыре фазы процесса формирования перцептивного образа, измеряющиеся долями секунды. На первой фазе в перцептивном образе отражаются положение
фигуры в поле зрения, ее общие размеры и пропорции, а также основной цветовой фон. На второй фазе — наиболее резкие перепады контура фигуры, а также
ее основные детали; далее (третья фаза) происходит различение мелких деталей
фигуры и уточнение выявленных ранее признаков. На четвертой фазе завершается формирование адекватного образа и осуществляется его проверка [136].
Результаты различных исследований (в частности, анализ словесных отчетов испытуемых) показали, что уже на первых фазах восприятия осуществляется поиск тех эталонов, к которым можно было бы отнести воспринимаемый
объект. В процессе восприятия испытуемые выдвигают и проверяют гипотезы о
принадлежности объекта к той или иной категории. Восприятие не определяется только набором раздражителей, воздействующих на органы чувств, а представляет собой динамический поиск наилучшей интерпретации имеющихся
данных. По словам Р. Грегори, «перцептивная система может функционировать
и при отсутствии достаточно полной информации, как хороший офицер в ситуации боя» (цит. по: [94]).
О том, как поступающая информация превращается в субъективную и
субъектную, можно судить по результатам исследований взаимосвязи восприятия и опознания, в частности изучения образов в условиях псевдоскопического
искажения сетчаточных проекций объекта, когда бинокулярная система приводит к видению обратного рельефа, а монокулярные признаки указывают на
прямой рельеф. Так, экспериментальные данные, полученные В.В.Столиным,
показали, что при псевдоскопическом восприятии видимые образы трансформируются в сторону наибольшего их правдоподобия, вплоть до появления в них
134
таких элементов, которые не существуют в объекте. Автор указывает, что здесь
действуют предметно-семантические нормы, «принципы правдоподобия», по
выражению А.Н.Леонтьева, заставляющие человека учитывать свойства, невоспринимаемые непосредственно, но тем не менее присущие данному объекту
или явлению.
Возможность дифференцирования феноменального поля и предметных,
«значимых» образов составляет особенность только человеческого сознания,
благодаря которой «человек освобождается от рабства чувственных впечатлений, когда они извращаются случайными условиями восприятия» [212]. Развитие перцептивного действия идет по линии выделения в объекте специфического сенсорного содержания в соответствии с особенностями предъявляемого материала и стоящей перед субъектом задачи. При этом в процессе ознакомления
с объектом субъект начинает выделять одно или небольшое число свойств в качестве наиболее информативных. Иными словами, он превращает некоторые
свойства предметов (или комплексы свойств) в оперативные единицы восприятия. Характер (эффективность, качество, особенности) оперативных единиц
восприятия будет определяться перцептивными способностями субъекта и его
доминирующим когнитивным стилем. На наш взгляд, особенности перцептивной деятельности личности являются точкой отсчета при объяснении происхождения операционных механизмов мнемических способностей. (Об этом будет подробно сказано в следующей главе.)
Под оперативными единицами восприятия понимают содержание, выделяемое субъектом при выполнении той или иной перцептивной задачи. Такими
единицами могут стать, например, градации яркости, очертания, другие признаки предметов или их комплексы, целые предметы и, наконец, совокупности
предметов и отношения между ними.
Сложившийся образ может развиваться, совершенствоваться. В тех ситуациях, когда субъект сознательно или относительно неосознаваемо начинает
трансформировать образ, это, безусловно, свидетельствует о появлении операционной и регулирующей стороны мнемического или перцептивного процесса.
В современной психологии восприятия для того, чтобы подчеркнуть действенную сторону образа, используют такие термины, как «оперативный образ»,
«образ-манипулятор» и т.д. В то же время в образе содержатся и инвариантные,
стабильные свойства. Их существование подчеркивается в таких терминах, как
«сенсорный эталон», «перцептивный эталон», «перцептивная модель».
Соотношение динамических и статических свойств образа может быть
весьма различным. В контексте данных рассуждений очень важно положение
А. В. Запорожца о том, что перцептивные эталоны могут соответствовать не
только единичным свойствам окружающей действительности, но и системам
общественно выработанных сенсорных качеств [86]. В этом и проявляются
субъектные и субъективно-личностные закономерности функционирования
психического. Если понятие сенсорных эталонов отражает результат общественно-исторической деятельности человечества по выделению и созданию
сенсорных качеств, необходимых для адекватной ориентировки в окружающем
мире (закономерности функционирования перцептивной системы субъектного
135
уровня; например, «решетка фонем» родного языка или общепринятая шкала
музыкальных звуков), то понятие оперативных единиц восприятия отражает результат индивидуальной деятельности человека по усвоению общественно выработанных сенсорных эталонов (субъективно-личностные закономерности
функционирования перцептивных способностей).
Когда перцептивный образ сформирован, возможно осуществление познавательного действия. Чем более осознаваемым оно будет, тем с большей
уверенностью можно говорить о присутствии операционных механизмов
мнемических способностей, если поставлена мнемическая задача.
Если на фазе построения образа объекта происходит уподобление воспринимающих систем свойствам воздействия, то на фазе опознания или оперирования сложившимся образом характеристики и направленность процесса
уподобления существенно изменяются. С одной стороны, этот процесс заключается в воссоздании субъектом с помощью собственных движений и действий
некоторого подобия, образа воспринимаемого объекта. С другой стороны, он
предполагает перекодирование, перевод получаемой информации «на язык»
оперативных единиц восприятия или перцептивных моделей, которые уже
усвоены субъектом. Таким образом, одновременно с уподоблением субъекта
объекту происходит уподобление объекта субъекту, и только это двустороннее
преобразование приводит к формированию полноценного, адекватного и вместе с тем субъективного образа объективной реальности [94]. Этот образ полностью или частично сохраняется благодаря функциональным механизмам
мнемических способностей. Длительность хранения и успешность извлечения
информации будут определяться характером связей функциональных механизмов с операционными и регулирующими. Эти закономерности изучены слабо,
но имеющиеся данные позволяют охарактеризовать их очевидную неоднозначность. В первую очередь это касается непонятной эффективности непроизвольного запоминания по сравнению с произвольным. Как отмечал П. И. Зинченко,
многим ярким и демонстративным фактам эффективного и прочного непроизвольного запоминания не придавали существенного значения, их связывали
только с необычными, исключительными обстоятельствами [93].
В настоящее время изучение прочности непроизвольного запоминания
при активной мыслительной деятельности в сравнении с произвольным, совмещенным и смешанным запоминанием имеет ощутимую историю (J. S. Saltzman, 1953; J.S.Saltzman, E.Neimark, 1953; L.Postman, P.A.Adams, L.W.Phillips,
1955; M.Eagle, E.Leiter, 1964; П.И.Зинченко, 1961; Г.К.Середа, 1967;
F.J.M.Craik, E.Tulving, 1975; С.П.Бочарова, 1976; Т.В.Розанова, 1978;
А.Н.Шлычкова, 1978, 1989; и др.). А. Н.Шлычкова исследовала в течение ряда
лет различные аспекты этой проблемы. Основной смысл ее исследований состоит в демонстрации лучшего сохранения в долговременной памяти результатов непроизвольного запоминания, основанного на активной мыслительной деятельности, по сравнению с «чистым» произвольным, а также с совмещенным и
смешанным запоминанием. Необходимо подчеркнуть, что речь идет именно о
долговременной памяти, так как при непосредственном воспроизведении различия в продуктивности разных видов запоминания либо невелики, либо имеют
136
даже обратную тенденцию.
Полученные результаты легко поддаются объяснению с позиций системного взаимодействия функциональных, операционных и регулирующих механизмов. Во-первых, эти исследования свидетельствуют о том, что функциональные механизмы нельзя «включить» или «выключить». Их функционирование представляет перманентный процесс, который можно усилить или ослабить
благодаря операционной и регулирующей сторонам мнемических способностей
личности. Другими словами, даже в системе с другими механизмами они могут
функционировать относительно автономно. Во-вторых, эффективность непроизвольного запоминания при активной мыслительной деятельности подтверждает полифункциональность, полимодальность операционных механизмов познавательных способностей. В обсуждаемых экспериментах были задействованы разнообразные системы обработки вербальной информации. В-третьих, эти
результаты вполне согласуются с общепринятой позицией относительно того,
что долговременной памяти не бывает без обработки запоминаемого материала.
И последнее. А. Н. Шлычкова отмечает, что наблюдается значительно меньшая
межиндивидуальная вариативность результатов отсроченного воспроизведения
материала при непроизвольном запоминании, основанном на активной мыслительной деятельности, по сравнению с межиндивидуальной вариативностью
отстроченного воспроизведения при всех видах произвольного запоминания:
«чистом» произвольном, совмещенном и смешанном. Это доказывает наше положение о том, что непроизвольное запоминание реализуется с опорой на
функциональные механизмы, продуктивность которых ограничивается определенными пределами. Исследование, о котором говорилось выше, можно назвать
работой констатирующего плана, объяснительные возможности которого явно
ограничены. В этой связи представляют безусловный интерес работы, посвященные проблемам разноуровневой репрезентации воспринимаемой и опознаваемой информации. Как известно, фундаментальное допущение когнитивной
психологии состоит в том, что «воспринимающий активизирует личностнозначимые структуры знания и генерирует некоторый тип личностной схемы, в
терминах которой информация принимается, кодируется и сохраняется» (Т.
Jkegami [309, с. 154]). Обсуждается вопрос о том, насколько эти личностные
схемы уподобляются физическим свойствам внешнего мира. И если, скажем,
применительно к пространственным характеристикам объектов допустимо обсуждать проблему их соответствия ментальным схемам (М. J. Sholl [325]), то в
отношении цвета как феномена сугубо психического (так как длина волны не
содержит в себе никаких первичных качеств «цветности») постановка вопроса
о подобии психического мира физическому миру вовсе лишена основания.
Т. А. Ребеко поставила проблему выявления механизмов и закономерностей репрезентации цвета на представленческом уровне; другими словами, происходит ли опознание цвета в единицах, тождественных выделенным сенсорным параметрам, или нарушается изоморфность репрезентации цвета при переходе от сенсорного уровня к представленческому уровню. В нашей парадигме
эта проблема звучит следующим образом: как содержательно соотносятся запоминание с опорой на функциональные механизмы и запоминание благодаря
137
функциональным и операционным механизмам представленческого уровня.
При постановке проблемы Т. А. Ребеко в качестве отправного пункта использовала точку зрения Ф.А. Блисдейл (F.A. Bleasdale [284]), согласно которой выделяются два принципиально различных механизма переработки информации:
классификация и типизация. Механизм классификации работает с отдельными
признаками как с изолированными; соответственно условия, способствующие
когнитивной переработке отдельных признаков, приводят к лучшим результатам опознания. Конечный результат опознания сложного стимула может быть
представлен как сумма опознаний по отдельным признакам.
Для описания работы механизма типизации «морфологическая» модель
оказывается неправомерной: психическая репрезентация стимула не может
быть описана как сумма репрезентаций по отдельным слагаемым: изменение
несущественных (по конечному результату) признаков значительно искажает
процесс опознания. Исследования показывают, что «тип» как амодальный концепт, результирующий совокупное впечатление, неадекватно вербализуется и
осознается, легко разрушается при изменении контекста и при выполнении
«аналитических» задач. Т. А. Ребеко исследовала структуру ментальной репрезентации цвета в задачах опознания с помощью эффекта запечатления [182].
Необходимо отметить, что в современной когнитивной психологии выделяются
два подвида эффекта запечатления: смысловой и признаковый. Согласно некоторым исследованиям, семантическая связанность стимулов, подлежащих запечатлению, может не осознаваться [182]. Включенность в эффект запечатления
сенсорного и понятийного уровней рельефно выражена в типологии Т. Блэкстон (Т. Blaxton [283]), которая предлагает разделить запечатление в зависимости от типа кодирования — по признаку или по концепту. Видимо, есть все основания рассматривать осознаваемые и неосознаваемые признаки, например,
цвета как разные формы его ментальной репрезентации в соответствии с механизмами классификации и типизации. По результатам этих исследований уже
невозможно рассматривать запоминание с опорой на функциональные механизмы как простой вид запоминания. Совершенно очевидно, что запоминание с
опорой на функциональные механизмы представляет собой соотнесение перцепта с репрезентативной картиной мира личности через концепт. В качестве
«инструментов» могут выступать оперативные единицы восприятия или неосознаваемые операционные механизмы мнемических способностей. Получается,
что концепт (единица ментальной репрезентации), который запоминается или
помогает этому процессу, может быть и модальным, и амодалъным.
В настоящее время большинство авторов соглашаются с этим положением. Например, в одной из статей [320] высказывается предположение о существовании двух систем репрезентации, которые функционируют параллельно.
Одна система оперирует единицами, аналогичными перцептивным признакам
объекта. Другая, пропозициональная, ответственна за переработку и сохранения информации, абстрагированной на основе текста. При ментальной репрезентации на модальном уровне сохраняется сходство с перцептивными признаками; на более высоком, концептуальном, уровне ментальная репрезентация
является абстрактной и тесно связана с пропозициональной системой знания.
138
Якоби и Брукс описывают ту же феноменологию в терминах «способа кодирования»: «data driven / conceptually driven». При доминировании первого способа
кодирования лучше запоминаются и опознаются «поверхностные» характеристики стимула, а второго — общий смысл события. Большинство авторов соглашаются с тем положением, что правильнее говорить не о дихотомии этих
двух способов кодирования, а об их континууме. Например, Талазли (Talasli) в
экспериментах по симультанному опознанию двух рисунков (ландшафта) показал, что в опознании участвуют оба кода — аналогичный и препозиционный.
По мнению автора, они представляют только крайние точки континуума: в зависимости от задачи изменяется степень доминирования того или иного кода
[327]. Хок и др. (Hock et al.) сравнивали оценку локации отдельных точек и тех
же точек, объединенных в паттерн. Было установлено, что при кодировании
паттерна теряется отдельный элемент и оценка его локации становится менее
точной [306].
Авторы сделали вывод о том, что при выполнении инструкции на запоминание отдельных элементов точнее фиксируется их месторасположение. Если же эти точки объединены в паттерн (посредством соединяющих их линий),
то ухудшается оценка локации каждого элемента в отдельности, но возрастает
точность опознания паттерна в целом [306]. Данные работы свидетельствуют о
том, что знания, полученные различным способом (по разным инструкциям),
влияют на выделение и запоминание структурных и вариативных деталей
окружения. Структурные компоненты окружения выделяются главным образом
при ненаправленном внимании, а вариативные — в случае направленного внимания.
Имеется множество работ, нацеленных на выявление индивидуальных
различий в предпочтении того или иного способа кодирования. Например, на
основе отчетов были выделены две группы испытуемых по степени развития
способности к воображению и визуализации. Оказалось, что хорошие имажинаторы предпочитают способ кодирования «data driven», а плохие — «conceptually driven». Обнаружены индивидуальные различия в способности оперировать
ментальными образами при выполнении разных когнитивных задач.
Активация амодального кода зависит не только от инструкции, но и от
свойств стимула, подлежащего «когнитивной переработке». Наибольшее количество феноменов, демонстрирующих участие амодального кода (семантической памяти) в переработке текущей информации, получено в экспериментах,
выполненных в парадигме запечатления [182].
Т. А. Ребеко осуществила исследование изменения иерархии перцептивных признаков в задачах опознания геометрических фигур и получила данные о
том, что репрезентация бессмысленных геометрических фигур не сводится к
сумме репрезентаций отдельных перцептивных признаков. Включение геометрической фигуры в разные семантические контексты (в осмысленные комбинации признаков получают дополнительный оттенок) приводит к тому, что искажается репрезентация всех признаков, а не только тех, к которым было адресовано семантическое запечатление.
При реконструкции структуры признаков, составляющих амо-дальный
139
код, следует учитывать не только связи между признаками, которые участвуют
в процессе опознания (т.е. присущи фигурам, оцениваемым как тождественные
фигуре-модели), но и признаки, которые образуют «отвергаемые» фигуры
[182]. Особого внимания заслуживает вывод, сделанный Т. А. Ребеко, о том,
что активация (осознание, вербализация) признаков, конституирующих амодальный код, может привести к разрушению последнего и, как следствие — к
ухудшению результатов опознания. Видимо, амодальный код действительно
имеет соотносительную природу и разрушается, если изменяется относительный «вес» признаков, конституирующих его. Получается, что амодальный код
представляет собой относительно неосознаваемое взаимодействие субъектных
и субъективно-личностных характеристик запоминающего субъекта и признаков стимула. Причем особую роль, регулирующую, играет инструкция. Если
строго придерживаться наших представлений о границах мнемических процессов с опорой на функциональные механизмы, то амодальный код — это явление предоперационных механизмов. Представляет безусловный интерес исследование всевозможных связей этой стадии репрезентации в процессе развития и
функционирования амодального кода.
И в заключение анализа проблемы собственно психологических закономерностей проявления функциональных механизмов в разных мнемических
процессах необходимо обратиться к результатам многолетних исследований
Н.Н.Корж и сотрудников. По ее мнению, анализ особенностей функционирования памяти сенсорно-перцептивного уровня позволяет выделить закономерности, общие для всех уровней работы памяти (лучше запоминается то, что имеет
индивидуальную значимость, личностный смысл [111,112]).
При наличии индивидуально-личностных особенностей, снижающих эффективность воспроизведения эталона по памяти, прошлый опыт оказывает
решающее влияние на эффективность работы памяти, выступая в качестве компенсаторного механизма.
Приведенные выше результаты исследований неосознаваемых, непосредственных, кратковременных и непроизвольных мнемических процессов позволяют сделать выводы о свойствах функциональных механизмов мнемических
способностей и закономерностей их проявления.
Итак, функциональная основа мнемических способностей характеризуется:
неосознаваемостью;
теснейшими связями с процессами и результатами перцептивной деятельности;
индивидуальной мерой выраженности;
пластичностью (результативной вариабельностью).
Закономерности проявления функциональных механизмов мне-мических
способностей представляют собой разноуровневые тенденции. Функциональные механизмы в реальном мнемическом процессе разнопорядково взаимодействуют с операционными и регулирующими механизмами. При этом функциональные механизмы оказывают влияние на характер последующей обработки
запоминаемого материала, а также непрерывно испытывают отрицательное и
140
положительное влияние операционной и регулирующей сторон мнемических
процессов, что отражается на эффективности мнемической деятельности. Исследования, выполненные в разных парадигмах, позволяют рассматривать
наличие этих тенденций в качестве закономерностей объективного характера.
Проявление объективных закономерностей приобретает субъектный характер.
На результативность запоминания с опорой на функциональные механизмы
неосознаваемо влияют следующие субъективные характеристики:
перцептивные способности испытуемого;
доминирующий когнитивный стиль или соотношение когнитивных стилей;
индивидуальный опыт;
особенности (характер) получения знаний субъектного и субъективноличностного планов;
эмоциональное отношение к запоминаемому или воспроизводимому материалу;
особенности инструкции или самоинструкции (доля сознательного регулирования мнемического процесса).
3.5. ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПРИНЦИП РАБОТЫ МОЗГА И
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ
Для решения проблемы мнемических способностей, как видно из вышесказанного, необходимы новые подходы. По мнению ряда исследователей (К.
В. Судаков, А. М.Хазен, В. И. Корогодин, А.М.Иваницкий, В.Б.Стрелец,
И.А.Корсаков и др.) существенную роль в понимании процессов психической
деятельности может сыграть информационный подход.
Понятие информации чаще выводят из физико-химических закономерностей. Наиболее распространены представления об информации, связанные с
понятием энтропии. Информация при этом рассматривается как мера упорядочения хаотических процессов (А.М.Хазен [240]). Вместе с тем совершенно очевидно, что физические критерии информации явно недостаточны для понимания деятельности мозга, ибо в жизнедеятельности личности информация приобретает значение физиологической переменной. Информация не может рассматриваться абстрактно, сама по себе: она неразрывно связана с деятельностью различных системных образований. В. И. Корогодин справедливо считает,
что возникать информация может только в какой-либо информационной системе (см.: [215]). Т.Ярвилехто еще более отчетливо связывает информацию с
субъективно-личностными сторонами деятельности, поведения и жизнедеятельности человека и понимает ее как «меру количества неуверенности» личности [278, с. 181]. По мнению К. В. Судакова, в качестве носителей информации
выступают системы. В живых организмах информационные процессы тесно
связаны с открытыми П.К.Анохиным функциональными системами организма,
которые в своей центральной архитектонике имеют аппарат «считывания» ин-
141
формации — акцептор результата действия.
Носителями информации в функциональных системах являются физикохимические процессы, неоднократно трансформирующиеся от потребности к ее
удовлетворению и при действии на организм внешних раздражителей.
К. В. Судаков выделяет несколько уровней смены материальных носителей информации: тканевый, церебральный, поведенческий, межпопуляционный, космический. На тканевом уровне физико-химические процессы, составляющие различные метаболические потребности организма, а также вызванные
действием на организм внешних раздражителей, взаимодействуют с молекулярными рецепторами клеточных мембран или со специальными рецепторными
образованиями нервной ткани.
На церебральном уровне информация о метаболических изменениях в
тканях в форме афферентных нервных импульсаций и специфических наборов
гуморально-информационных молекул также без потери информационной значимости трансформируется в организованный процесс возбуждения мозга —
доминирующую биологическую мотивацию.
Доминирующая мотивация, как показали многолетние исследования К. В.
Судакова, существенно изменяет функции мозга. Она играет роль своеобразного «фильтра» для поступающей в мозг информации о потребности и ее удовлетворении, настраивая мозг на лучшее восприятие информационных свойств потребности и ее удовлетворение. Во взаимодействии доминирующей мотивации
и подкрепления проявляется голографический принцип организации деятельности мозга. К. В. Судаков отмечает, что информационные процессы подкрепления всегда разыгрываются на канве доминирующей мотивации. В процессах
голографического взаимодействия мотивации и подкрепления просматривается
матричный принцип репликации информации, предположенный в свое время
Н. К. Кольцовым [110]. Суть матричного принципа заключается в том,
что сначала с носителя информации изготавливается как бы слепок или негатив, потом по нему воспроизводится точная копия исходного носителя. В качестве носителя информации выступают процессы подкрепления, которые адресуются нейронам мозга, исходно вовлеченным в доминирующую мотивацию.
На канве вовлеченных в мотивацию нейронов подкрепляющие возбуждения
«пишут» своеобразную матрицу, которая впоследствии воспроизводится доминирующей мотивацией каждый раз, как только формируется соответствующая
потребность. Иными словами, мотивация извлекает ранее созданный информационный образ подкрепления.
Процессы удовлетворения потребностей, так же как и сами потребности,
постоянно оцениваются эмоционально окрашенными ощущениями.
На поведенческом уровне осуществляется трансформация доминирующей мотивации в поведение, направленное на удовлетворение исходных потребностей организма. Доминирующая мотивация приводит к возбуждению
многочисленные эффекторные нейроны, расположенные в коре и различных
подкорковых образованиях, формируя «эффекторный интеграл», или системную программу действия.
Любые действия, направленные на удовлетворение исходных потребно-
142
стей организма, сопровождаются присущими им в данный момент эмоциональными ощущениями. Эмоции включаются в аппарат предвидения потребных результатов — акцептор результата действия, определяют отношение субъектов к
своему состоянию, к окружающим их внешним объектам и т.д. Эмоции, таким
образом, выступают в качестве своеобразных «пеленгов» (П.К.Анохин [14]),
позволяющих человеку и животным надежно оценивать свои состояния и разнообразные воздействия внешнего мира.
На межпопуляционном уровне происходит трансформация индивидуальных потребностей составляющих популяцию индивидов в обобщенные потребности, мотивации и поведение группы. При этом информационные свойства
отдельных индивидов в популяциях сохраняются в полной мере.
Взаимоотношение индивидов в популяциях в значительной степени осуществляется на информационной основе эмоциональных ощущений отдельных
особей: отношений особей в популяциях друг к другу и популяций к популяциям. Наряду с этим человечество в процессе эволюционного развития приобрело
специальную информационную систему знаковой оценки своих потребностей,
их удовлетворения (особенно средств достижения потребных результатов) в
виде слов, цифр, буквенных символов, что привело к появлению языков с орфографическими и синтаксическими особенностями. Информационные взаимодействия индивидов в популяциях включают межличностные, родовые, семейные, племенные, социально-экономические, межгосударственные и другие отношения. Поведение групп, эмоциональные и словесные реакции индивидов
создают в популяциях и их объединениях, особенно у человека, популяционные
информационные поля.
На космическом уровне происходит взаимодействие индивидов и популяций с гео-, био- и информационной сферами Земли. Если признать достоверной гипотезу о существовании информационного поля Земли (В.И.Вернадский
[53]; В.П.Казначеев, Е. А. Спирин [103]), то должно существовать взаимодействие между информационными полями индивидов и популяций с информационным полем Земли. Данное предположение подтверждают многочисленные
исторические и современные наблюдения, свидетельствующие о наличии таких
способностей у отдельных людей (К. В. Судаков).
На основе голографического принципа в деятельности мозга постоянно
происходит кодирование и декодирование информации. Кодирование (синтез
информации) осуществляется с помощью нервных и гуморальных влияний при
формировании ведущих потребностей организма, а декодирование информации
— аппаратом акцептора результата действия при поступлении к нему потоков
афферентных возбуждений от различных параметров результатов поведения и
соответствующих информационных молекул. Декодирование информации сопровождается разнообразными эмоциональными ощущениями.
Основные положения информационного подхода к деятельности мозга,
изложенные выше, характеризуют процессы кодирования информации и человеком, и животными. Однако у человека процессы кодирования и декодирования информации осуществляются в разнопорядковых функциональных системах психического уровня на основе языковых символов. В основе этих процес-
143
сов лежат функциональные механизмы мнемических способностей, которые
благодаря обучению личности и созреванию мозга надстраиваются системами
операционных механизмов и системами регулирующих механизмов. Эти системы усовершенствуют процессы кодирования и декодирования информации
и осуществляют ситуативный, субъектный или личностный контроль этих процессов.
Индивидуальное своеобразие кодирования информации в деятельности
мозга воплощается в «квантах» психической деятельности, которые представляют собой элементарные потоки (вещества, психической энергии и т.д.) — количество информации, передаваемое за один акт обмена. Каждый «квант» психической Деятельности включает информационные свойства исходной ситуации (исходной потребности), формирующейся на ее доминирующей мотивации.
Центральная архитектоника функциональных систем, осуществляющая
«кванты» психической деятельности, представляет собой динамику информационных процессов, разыгрывающихся на структурной основе мозга, и включает информационные процессы трансформации:
ведущей потребности в мотивационное возбуждение;
мотивации в деятельность;
подкрепляющих воздействий в деятельность акцептора результата действия, оказывающего, в свою очередь, обратные информационные влияния на
процессы афферентного синтеза [215].
Все эти процессы на каждом этапе системной организации психической
деятельности возможны благодаря потокам информации без потери информационного смысла. В этих процессах наряду с импульсной активностью нейронов существенную роль выполняют биологически активные вещества — информационные молекулы, в частности гормоны, олигопептиды, иммунные
комплексы и др. [215]. Одни информационные молекулы передают информацию от метаболической потребности к нейронам мозга, формирующим соответствующую мотивацию. Другие определяют доминирование мотиваций на
стадии афферентного синтеза, третьи — процессы трансформации доминирующей мотивации в поведение, четвертые — оценку достигнутых результатов
при поступлении обратной афферентации к структурам мозга. Структурные
элементы мозга — нейроны, синапсы, глиальные клетки --выступают в качестве материальных носителей информационных процессов, на которых информационные молекулы строят мыслительную деятельность. «Кванты» психической деятельности могут формироваться под влиянием предварительного обучения, инструкции или самоинструкции (К. В. Судаков).
По характеру организации, так же как и в отношении поведения, можно
говорить о последовательном, иерархическом и смешанном квантовании психической деятельности.
Системные процессы мнемической деятельности связаны с работой различных структур мозга. Операциональная динамика мнемических процессов
строится в значительной степени на основе мыслительной деятельности. Мыслительные процессы наряду с поведением представляют собой исполнительный
аппарат функциональных систем психического уровня. За счет мыслительной
144
деятельности осуществляется оперирование нейродинамиче-скими информационными процессами в мозгу, прежде всего информационным интегралом субъективного «Я».
Процессы мышления определяются и неразрывно сопровождаются субъективными эмоционачьными переживаниями человеком своих потребностей и
его субъективным отношением к воздействию факторов внешней среды в плане
удовлетворения этих потребностей. Информация, хранящаяся в памяти, осознается с помощью эмоций. Системная организация мышления на эмоциональной
основе генетически детерминирована. Она отчетливо проявляется у новорожденных и необученных слепоглухонемых лиц.
Процессы переработки информации, формирующиеся на словесной основе, приобретают качественно новые информационные свойства, хотя общая архитектоника информации сохраняет все типичные черты функциональной системы.
Суть информационного подхода определяется общей теоретической идеей самоорганизующейся системы и связанным с ней комплексом общенаучных
понятий, раскрывающих существенные свойства самоорганизации. Центральное место среди этих понятий занимает взятое в широком смысле понятие информации. Последнее является двумерным (или многомерным), ибо фиксирует
и семантический аспект информации, и ее кодовую форму, т.е. позволяет отобразить в едином концептуальном плане свойства и «содержания» информации,
и ее материального носителя, и ее кодовой организации (пространственные,
энергетические и другие физические характеристики) [215].
Понятие информации позволяет достаточно корректно совместить «содержательное» описание феноменов сознания (в контексте понятий смысла,
ценности, интенциональности) и описание мозговых процессов в естественнонаучных терминах (в контексте понятий о пространственных и физических
свойствах) и тем самым послужить основой для концептуального объяснения
связи явлений сознания с мозговыми процессами. Интерпретировать всякое
психическое явление в качестве информации естественно (ибо оно всегда есть
отражение чего-либо, а значит, несет субъекту об этом информацию; оно интенционально, направлено на определенный объект, не бывает «пустым»). Но
информация по необходимости не существует вне и помимо своего материального носителя. Д.И.Дубровский полагает, что психическую причинность допустимо квалифицировать как вид информационной причинности. В этом случае
детерминирующим фактором выступает именно информация как таковая (взятая в ее конкретных семантических и прагматических характеристиках), а не
физические свойства ее носителя, которые непременно входят в механизм причинения, но не определяют производимое следствие. Психическое и вообще
информационное причинение носит кодовый характер. Психическое причинение осуществляется посредством цепи кодовых преобразований, которые определяются содержательными, ценностными и оперативными характеристиками
той информации, которая воплощена в мозговом коде.
Д.И.Дубровский считает, что можно говорить об эго-структуре мозговой
самоорганизации человека, другими словами, о том, что человек по своей воле
145
может оперировать некоторым классом собственных нейродинамических систем (управлять ими в определенном диапазоне) [76].
Человек может не только оперировать некоторым наличным множеством
мозговых нейродинамических систем, их наличной последовательностью, но и
формировать направленность кодовых преобразований (в тех или иных пределах) и, наконец, новые кодовые паттерны, существенно перестраивать функциональную структуру мозга посредством психической саморегуляции.
Поскольку способность новообразований и преобразований в психической субъективной реальности равнозначна способности к новообразованиям и
преобразованиям на соответствующем уровне мозговой нейродинамики, то это
дает основание говорить о постоянном расширении диапазона возможностей
саморегуляции, самосовершенствования, творчества.
Когда человек, действуя на основе медитативной практики или другими
способами, добивается выдающегося результата в психосоматической регуляции, это означает, что он по своей воле формирует у себя новые паттерны мозговой нейродинамики, цепь кодовых преобразований в своем головном мозгу,
которые «пробивают» новый эффекторный путь и захватывают вегетативный и
другие нижележащие уровни регуляции, обычно закрытые для произвольного
сознательного управления.
Способность управлять собственной мозговой нейродинами-кой может
быть истолкована в том смысле, что некоторые нейро-динамические системы
являются самоуправляемыми, самоорганизующимися, образуют в -системе человеческого индивида личностный уровень мозговой самоорганизации, интегрированный мозговой самоорганизующейся эго-структурой. Другими словами,
наше «Я» со всеми его гностическими, ценностными и волевыми особенностями представлено в функционировании определенных мозговых нейродинамических систем как система самоорганизующихся систем. Следовательно, любой
произвольный выбор есть акт самодетерминации [76].
Итак, информационный принцип работы мозга позволяет приблизиться к
объяснению трансформации метаболических и психических потребностей организма в деятельность мозга, поведение и когнитивные процессы. Можно
предположить, что развитие этого подхода приблизит исследователей к пониманию противоречивой сущности психического.
Н. П. Бехтеревой принадлежат следующие слова: «...Вряд ли полный код
мыслительных процессов будет раскрыт только за счет импульсной активности
нейронов и нейронных популяций... Решение задачи лежит не только в сфере
прижизненной физиологии и биохимии, но и в наиболее тонкой ветви биохимии — биологии молекулярных процессов... Очень важно сохранять разумное
отношение к материальному базису явлений, вести целенаправленный и все более глубокий поиск к его расшифровке. И в то же время попытаться представить себе, не загоняя все в "железобетонное" ложе материализма, что же такое
идеальное?.. Надо сказать, что базирование нашей биологии на примитивном
материализме привело к тому, что мы, по существу, работали в рамках коридора, ограниченного невидимой, но колючей проволокой... И все-таки мы сейчас
уже не у подножия вершины по имени "мозг человека". Мы идем по склонам
146
этого больше чем Эвереста. Но чтобы подняться на вершину, нужно не иметь
коридора колючей проволоки в жизни и обожествленной философии в работе»
[30, с. 82-85].
Информационный принцип работы мозга дает некоторые основания для
нового взгляда на взаимоотношения психики (сознания) и мозга: психика представляет собой относительно независимое от мозга его свойство.
Изложенные выше положения позволяют сделать выводы о свойствах
функциональных механизмов мнемических способностей:
они имеют генотипическую и врожденную обусловленность;
представляют собой бессознательный уровень психической активности,
но результат их проявления может осознаваться;
характеризуются индивидуальной мерой выраженности;
существуют в неразрывном единстве с разноуровневыми процессами
анализа воспринимаемой информации.
147
ГЛАВА 4
ОПЕРАЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
4.1. ПОНЯТИЕ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Функциональная основа мнемических способностей реально существует
в системе условных связей, появление и развитие которых является сущностным свойством психического. Закрепляющиеся условные связи составляют основу операционной стороны мнемических способностей, которая генотипически не заложена в функциональной системе памяти. Благодаря образованию,
диф-ференцировке и генерализации этих условных связей осуществляется тренировка и развитие функциональных механизмов мнемических способностей
(Б.Г.Ананьев [12]; В.Д.Шадриков [262]). В данном контексте условные связи
можно назвать мнемически-ми действиями или мнемическими приемами, которые возникают вследствие индивидуального развития личности, особенностей
ее социализации и жизненного опыта, формируясь в тех или иных видах научения [266].
Мнемические действия представляют собой способы, позволяющие раздвинуть границы возможностей функциональных механизмов мнемических
способностей. Структура способностей в этом случае обогащается специальными действиями, т.е. операционными механизмами. В структуре перцептивных способностей появляются измерительные, соизмерительные, корректирующие, контролирующие и другие действия; мыслительные способности обогащаются благодаря развитию логических действий сравнения, анализа, синтеза,
обобщения и др. При этом познавательные процессы, реализуемые определенными способностями, выступают в качестве операционных механизмов других
способностей.
Наглядным примером может служить серия исследований, проведенных в
рамках экспериментальных проверок широко известной концепции Ж. Пиаже о
развитии у ребенка логических операций. В данном случае речь идет о роли
элементов памяти в этом процессе. Авторы работ (P.E.Bryant, T.Frabasso, 1971;
C.A.Riley, T.Frabasso, 1974; T.Frabasso, 1977) приходят к заключению, что невозможность решения задач на транзитивность или испытываемые детьми при
этом решении трудности в большей мере обусловлены недостаточным развитием памяти, чем непониманием логического аспекта предлагаемых задач [170].
Названные авторы ввели принципиально новый элемент — предварительное обучение сериальному материалу, включавшему в себя как расположение объектов в серии типа (А > Б), (Б > В) и т.д., так и попарное сравнение объектов; причем обучение, сопровождаемое вербальным подкреплением, доводилось до отчетливого закрепления в памяти. Собственно тестирование заключалось в воспроизведении как критической пары А > В, так и первоначальных пар
148
(А > Б, Б > В). Обнаружилось, что в ходе тестирования дети, допускавшие ошибочные ответы на критический тест, обычно забывали о промежуточном звене
сравнения Б > В. Из этого был сделан вывод о том, что ребенок способен понять сериа-цию, логику связанных с ней операций, но не решает задачу из-за
недостаточного объема оперативной памяти.
Проблема операционных механизмов мнемических способностей, по существу, была поставлена еще Г. Эббингаузом, когда он экспериментально
определил разную эффективность запоминания бессмысленных слогов и независимых друг от друга слов (отношение количества повторений примерно равно 9:1). Другие исследовали получили сходные результаты. По данным Д. Лайона (Lyon, 1914), 200 бессмысленных слов запоминались 93 мин, а 200 слов из
стихотворений — 14 мин (см.: [205]). Большие различия отмечались и в прочности запоминания осмысленного и лишенного смысла материала. Хорошо известна «классическая» кривая сохранения в памяти бессмысленных слогов,
найденная Эббингаузом, и совсем иной вид имеют кривые воспроизведения
осмысленного материала (также фиксировавшегося через различные сроки после запоминания), полученные, например, П.Вильям-сом (Williams, 1926) в
опытах с односложными словами или А. Дит-це и Г.Джонсом (Dietze, Jones,
1931) в экспериментах с воспроизведением прозаических текстов после однократного прочитыва-ния их. Аналогичные результаты в опытах с заучиванием
стихотворений получили П.Уитли и Дж. Мак-Гич (Whitely, Mcgeoch, 1928).
Даже забывание чисел, по данным А. Пьерона (1913), нарастает не так быстро,
как забывались у Эббингауза бессмысленные слоги. Так, если у Эббингауза через месяц удерживаемое в памяти равнялось 21%, то у А. Пьерона (Pieron, 1913)
через два месяца сохранялось 40 % [204].
В более приближенной позиции к проблеме операционных механизмов
мнемических способностей находится работа А.Н.Леонтьева (1931), где имеются сравнительные данные о запоминании бессмысленных слогов и осмысленных слов, запоминавшихся разными путями: непосредственно и при помощи
картинок. Аналогичные данные были получены С.Л.Рубинштейном [192].
Осмысленное запоминание изучалось с помощью разных методов исследования (Н.А.Рыбников, 1923; А.Балабан (Balaban, 1910); с помощью разных
видов учебного материала (П. И. Зинченко, 1939, 1961; М.Н.Шардаков, 1940;
А.И.Липкина, 1941, 1958; и др.).
Современная психология операционной стороны памяти разворачивается
в трех основных направлениях:
1) исследование способов запоминания, т.е. видов операционных механизмов;
2) исследование условий проявления операционных механизмов;
3) исследование структуры мнемического действия, т. е. строения операционного механизма.
Первое направление в значительной степени обусловлено работами
А.А.Смирнова и его учеников, в которых детально были описаны смысловая
группировка материала, смысловые опорные пункты и процессы соотнесения
[204].
149
Второе направление связано с именем П. И. Зинченко, который тщательно исследовал эффективность запоминания и воспроизведения материала в зависимости от его места в структуре деятельности [93]. В определенном смысле
работы, посвященные реконструкции при воспроизведении, направлены именно на исследование характера и особенностей проявления операционной стороны памяти. Безусловный по значимости материал по этому поводу находится в
работе Ф. Бартлетта (1954). Из отечественных психологов вопросам реконструкции материала при воспроизведении уделяли внимание П.П.Блонский, С.
Л. Рубинштейн, А. Г. Комм, М. Н. Шардаков, Л. В. Занков, Д. М. Маянц, Г. М.
Дульнев, а также Х.Р.Еникеев, А.И.Липкина, А.С.Бородулина, Т.А.Корман, К.
А. Комиссарчик, А. К. Шульгин.
Основные формы трансформации оригинала при воспроизведении следующие:
1) обобщение, или «сгущение», того, что в подлиннике дано в конкретной, развернутой, детализированной форме;
2) конкретизация и детализация того, что дано в более общем или сжатом
виде;
3) замена одного содержания другим, равнозначным по смыслу, а также
по степени общности и детализации;
4) смещение или перемещение отдельных частей подлинника;
5) объединение того, что дано отдельно друг от друга, и разъединение того, что в оригинале связано между собой;
6) дополнения, выходящие за пределы подлинника;
7) искажение смыслового содержания оригинала в целом, равно как и его
отдельных частей [205].
Нетрудно заметить, что все эти (кроме последней) формы реконструкции
при воспроизведении являются переработкой материала. В последнем случае
действие операционной стороны памяти проявляется в совокупности с регулирующими механизмами.
Анализ изменений, наблюдаемых при воспроизведении, показывает, что
все они, за исключением искажения оригинала, являются итогом мыслительной
переработки воспринятого. Все они в совокупности — результат сложной мыслительной деятельности, включающей обобщение, выделение частного и единичного, объединение сходного, разъединение различного, выделение главного,
существенного и т.д. Она является основным звеном реконструкции, основным
«психологическим механизмом», в итоге действия которого осуществляется
«перестройка» материала. С.Л.Рубинштейн, касаясь этого вопроса, замечает,
что по своей психологической природе эта перестройка является, «прежде всего, результатом непреднамеренной, но, безусловно, направленной работы мысли внутри воспроизведения [192, с. 305].
Анализируя способы обраиотки материала при запоминании и формы переработки информации при воспроизведении, следует отметить их специфику,
обусловленную не только мыслительными способностями субъекта деятельности, но и особенностями регулирующей стороны его памяти. Принципиальным
направлением исследования операционных механизмов является изучение их
150
структуры.
Современные научные данные свидетельствуют о сложной структуре
операционных механизмов мнемических способностей. В.Я.Ляудис выполнила
исследование, направленное на установление полного состава мнемического
действия. Ею были выделены четыре мнемические операции: категоризация
материала; выделение групп и оснований их выделения; установление межгрупповых связей; установление внутригрупповых связей [143].
Если В.Я.Ляудис стремилась к выделению однопорядковых мнемических
операций, с помощью которых можно описать структуру мнемического действия, то в других работах процесс запоминания описывается разноуровневыми
операциями, функциональные характеристики которых весьма различны. В
частности, В. М. Шевчук отмечает пять операций мышления: выделение стимула анализатором и обозначение; сохранение следов в состоянии активности;
включение стимулов в структуры понятий; связывание стимулов; организация
отражения в памяти (см.: [143]).
Процессы категоризации, выделения по каким-либо основаниям групп в
материале, а также отражения условий выполнения этих операций составляют
ориентировочный этап мнемической деятельности. Совокупность признаков
предлагаемого для запоминания стимула, на основе которых строится программа и осуществляется контроль дальнейших действий, представляет собой информационную основу мнемической деятельности.
В определениях категоризации, как правило, подчеркивается, что с ее помощью люди подразделяют реальный мир, как бы «сегментируют» его и устанавливают границы между реалиями (J.S.Bruner, J. J.Goodnow, G.A.Austin),
включают последние в соответствующие материалы (J. Deese, 1965; Е. Rosch,
C.B.Jervis, W.D.Jran, D.M.Johnson, P.Boyes-Braem, 1976), осуществляют «означение» или, образно выражаясь, снабжают группы фактов ярлыками
(D.R.Entwisle, 1966). А.И.Розов считает, что категоризацию надо рассматривать
как упорядочение имеющейся у субъекта и поступающей к нему информации,
представленной в первую очередь в виде огромной массы всевозможных сигналов любой перцептивной модальности [187].
Категоризация как упорядочение носит перманентный характер и предполагает наличие определенных принципов, в соответствии с которыми она
производится. На примитивном сенсорном уровне подобное упорядочение
обеспечивается, весьма вероятно, врожденными структурами. На более высоких когнитивных уровнях действуют сложные механизмы категоризации, многие из которых вырабатываются на протяжении индивидуальной жизни. В связи с этим можно говорить о наличии особой категориальной системы, складывающейся из всех имеющихся у субъекта механизмов категоризации и регулирующей упорядочение не только знакомого материала, но и такого, который
ранее не встречался. Есть мнение, что препятствие на пути адекватной категоризации — нехватка непересекающихся классов в наборе, при этом существенным аспектом набора выступает его количественная характеристика, которая,
несомненно, находится в прямой или косвенной зависимости от качественной
специфики набора [187].
151
Считается, что форма обозначения непересекающихся классов преимущественно вербальная, редко она строится на символах и еще реже — на обобщенных представлениях, выражаемых иногда пиктограммами.
Категоризация, по существу, представляет собой процесс опознания. Поэтому, чтобы охарактеризовать строение категоризации, надо рассмотреть восприятие и опознание в их неразрывной связи.
Выделяют четыре операции перцептивного действия: 1) обнаружение
объекта; 2) различение, или собственно восприятие; 3) идентификация, т.е.
отождествление объекта с эталоном, записанным в памяти; 4) опознание знакомых объектов.
Две последние операции — собственно опознание или категоризация
знакомого материала. Осуществление опознавательного действия возможно тогда, когда перцептивный образ сформирован.
Если на фазе построения образа объекта происходит уподобление воспринимающих систем свойствам воздействия, то на фазе опознания или оперирования сложившимся образом характеристики и направленность процесса
уподобления существенно изменяются. Этот процесс, с одной стороны, заключается в «воссоздании субъектом с помощью собственных движений и действий некоторого подобия, образа воспринимаемого объекта. С другой стороны, он предполагает перекодирование, перевод получаемой информации на
"язык" оперативных единиц восприятия или перцептивных моделей, которые
уже освоены субъектом» [94, с. 70]. Следовательно, одновременно с уподоблением субъекта объекту происходит уподобление объекта субъекту, и только это
двустороннее преобразование приводит к формированию полноценного, адекватного и вместе с тем субъективного образа объективной реальности.
Категоризация как опознавательный процесс непосредственно связана с
памятью. В настоящее время известно много разнообразных гипотез относительно видов, форм и характера кодирования информации и извлечения ее при
опознании. Однако имеющиеся гипотезы не противоречат друг другу, т. е.
вследствие большого разнообразия распознаваемых стимулов, условий их восприятия, задач, стоящих перед субъектом, механизмы опознания могут быть
различными.
В. А. Ганзен, в частности, пишет о том, что в зависимости от сенсорных и
перцептивных алфавитов, которыми обладает человек, энграмма образа памяти
будет иметь свою структуру: она может быть синтетической, дополнительной
или коррективной. Энграмма образа содержит более чем копию объекта; помимо информации об объекте в ней присутствует информация и об операциях: ассоциативные связи образа нового объекта с уже накопленным содержанием памяти [61]. В случае восприятия ранее не встречавшегося материала формирование образа имеет сложный путь, включающий выделение информативных признаков, их анализ и обследование, сравнение и отбор, абстрагирование и запоминание. В этом случае процесс категоризации превращается в задачу, которую
нельзя решить без участия мышления. Ибо происходит формирование нового
класса, класса-схемы (Ф. Бартлетт, Р. Вуд-вортс, Д. О.Хебл) или «схемы с поправкой», по словам Вудвортса (см.: [94]). В противном случае, если восприя-
152
тие окажется не включенным в систему категорий, оно, как пишет Дж. Брунер,
будет обречено «оставаться недоступной жемчужиной, жар-птицей, погребенной в безмолвии индивидуального опыта» [41, с. 16].
Однако связи формирования информационной основы мне-мической деятельности и мышления намного шире, если иметь в виду, что опознание может
происходить и по несущественным признакам, и на основе невербализуемой
перцептивной информации. В этом случае процессы обнаружения сигнала,
формирования образа, идентификации, опознания, информационного поиска
рассматриваются как процессы подготовки решения о характере запоминания.
Три другие мнемические операции, по В.Я.Ляудис: выделение групп и
оснований их выделения, установление межгрупповых связей и установление
внутригрупповых связей — составляют основу каждого вида операционных
механизмов. Эти операции могут совершаться на разных уровнях: перцептивном, образном, мыслительном. В зависимости от уровня развития операционных механизмов они могут реализовываться с разной долей осознанности— неосознанности, свернутости или развернутости, с разной мерой успешности.
Развитая структура операционной стороны мнемических способностей
создает условия для формирования регулирующих механизмов. Регулирующая
сторона мнемических способностей будет представлять собой степень и особенности управления мне-мическими процессами через взаимодействие указанных выше мнемических операций. Прогрессивная динамика структуры операционного механизма составляет сущность развития мнемических способностей.
Развитие структуры операционного механизма происходит в двух основных направлениях: сначала — в сторону увеличения количества мнемических
действий, затем — в направлении усложнения и трансформации связей между
мнемическими действиями. Ядро развитой структуры операционного механизма помимо быстрой и точной категоризации составляют действия: отражения
условий запоминания и воспроизведения, выделения групп и оснований их выделения, выделения межгрупповых связей, выделения внутригрупповых связей,
выделения связей запоминаемого материала с известным, воображаемым,
представляемым и т.д. В дальнейшем эта структура достраивается действиями
регулирующего плана: принятия решения (выделение оперативной единицы запоминания и воспроизведения), антиципации возможных параметров достижения мнемического результата, формирования представления о программе запоминания и воспроизведения (планирования), контроля процесса запоминания и
воспроизведения через оценку параметров результата; коррекции промежуточных мнемических результатов.
Появление в структуре операционного механизма действий интегрального уровня создает необходимые условия для формирования регулирующих механизмов мнемических способностей.
Дифференцированная и дифференцирующая структура операционного
механизма проходит несколько этапов развития: от не-расчлененного единства
ориентировочных действий через развернутую представленность ориентировочных, контролирующих, оценочных, антиципирующих и исполнительских
153
действий к свернутой интегральной целостности, где операциональная и контролирующая стороны мнемической деятельности неразрывно связаны. Дифференциация и интеграция мнемических действий, составляющих структуру
операционного механизма, представляют собой сущность развития мнемических способностей.
Анализируя развитие мнемических способностей и их строение, можно
прийти к выводу, что в принципе все приемы организации информации, ее обработки или кодирования могут выступать в качестве операционных механизмов мнемических способностей. Видимо, говорить о том или ином приеме организации информации как об операционном механизме мнемических способностей можно в том случае, когда этот прием взаимодействует, работает в сопряженном, так сказать, режиме с функциональными механизмами мнемических способностей. Другими словами, разнообразные условные связи, возникающие при разных обстоятельствах отражения действительности, становятся
операционными механизмами только в том случае, если начинают системно
взаимодействовать с функциональными механизмами мнемических способностей. При этом развитие системы функциональных и операционных механизмов мнемических способностей как динамичного и открытого по отношению к
возникновению новых операционных механизмов образования будет определяться уровнем развития составляющих ее компонентов, степенью их взаимодействия, набором возможных операционных механизмов.
Проявление операционной стороны мнемических способностей — иной
уровень интеллектуальной активности по сравнению с функциональными механизмами. Это уровень опосредствованного отражения в целях запоминания и
воспроизведения. Опо-средствованность в данном случае понимается широко
— как использование всевозможных средств (от перцептивных до понятийных,
абстрактных) ради достижения мнемического результата. Получается, что операционные механизмы — это главное условие разворачивания ментального
мнемического пространства, если ситуация или особенности субъекта деятельности требуют этого. Особенности или индивидуальное своеобразие мнемического пространства будет определяться свойствами используемых субъектом
операционных механизмов. Мнемическое ментальное пространство — это процессы взаимодействия операционных механизмов и репрезентационной картины в памяти человека, причем операционные механизмы и содержательно, и
формально в той или иной мере отражают запоминаемый материал уже на момент включения их в мнемический процесс. Когда идет речь об особенностях
репрезентации информации в памяти человека, то имеется в виду уровень ее
организованности, иерархичности, широты, глубины, субъективности и т.д.
Момент развертывания ментального мнемического пространства совпадает с
процессом включения вновь поступающей информации в уже имеющуюся. Это
процесс, субъектно или личностно своеобразный, осмысления (понимания) запоминаемой информации. Разворачивание мнемического пространства может
происходить и произвольно, и непроизвольно. В случае произвольного разворачивания мнемического пространства мы говорим о развертывании мнемической деятельности. Когда разворачивание мнемического пространства непроиз-
154
вольно (относительно непроизвольно, внешне не детерминировано), то следует
говорить об интеллектуальной (мнемической) активности.
Свойства ментального мнемического пространства будут определяться
системным взаимодействием ряда факторов:
• характером запоминаемого материала (содержанием, формой преподнесения);
• особенностями, индивидуальным своеобразием и уровнем развития
операционных механизмов;
• наличием и характером регуляции процесса запоминания;
• характеристиками репрезентационной картины личности.
Регуляция процесса разворачивания мнемического пространства будет
определяться тем, какую цель (какие параметры цели) сформулировал для себя
субъект мнемической деятельности. Но основной доминантой свойств развертывающегося мнемического пространства являются все-таки операционные механизмы. Именно они определяют появление регуляции процессов запоминания и воспроизведения в общепсихологическом и дифференциальнопсихологическом смысле, они выполняют роль основополагающих ментальных
структур, способствующих наиболее эффективной реализации всех мнемических процессов. Как писал в свое время М. С. Роговин, включение действий в
общую структуру той или иной функции имеет, по меньшей мере, троякое значение: оно перестраивает всю структуру в сторону большей ее динамичности и
адаптированное™ к внешним условиям; закрепляет структуру и, наконец, позволяет исследователю выработать необходимые для него диагностические методы оценки ее эффективности [186]. Другими словами, механизмы мнемических способностей — мнемические действия или мнемические приемы, т.е. тот
набор способов обработки запоминаемого материала, который ведет к увеличению продуктивности процессов памяти и сводится к:
1) повышению скорости запоминания и воспроизведения;
2) увеличению объема запоминания и воспроизведения;
3) повышению точности запоминания и воспроизведения;
4) увеличению прочности запоминания и сохранения;
5) увеличению вероятности правильного запоминания, воспроизведения.
Указанные выше направления исследований операционной стороны
мнемических способностей практически не касаются процессуальных характеристик их функционирования. Совершенно очевидно, что для реализации этой
задачи необходим микроструктурный анализ мнемического процесса в пределах перцептивной, мыслительной и других функций.
Использование специальных методических приемов, позволяющих регистрировать работу кратковременной памяти в течение десятых и сотых долей
секунды, показало, что работа кратковременной памяти, субъективно воспринимаемая как мгновенный акт, в действительности является сложной системой
операций по преобразованию поступающих на сенсорный вход человека сигналов. Изучение структуры таких преобразований привело к созданию моделей
кратковременной памяти. Одна из первых моделей представлена Д.Бродбентом
(Broadbent, 1958). Она выполнена на основе работ его и ряда других авторов
155
(Аттли, Брауна и др.). Эксперименты Дж. Сперлинга (1960) позволили выделить различные подсистемы памяти и описать некоторые их характеристики.
Проведенный Сперлингом микроструктурный анализ позволил развернуть
мгновенно протекающие процессы кратковременной памяти и показать, что их
«непосредственность» есть результат большого числа сложных преобразований
входной информации: сканирования, узнавания, повторения и перекодирования
[206].
Микроструктурный анализ процессов кратковременной памяти осуществлен в ряде работ В. П. Зинченко с сотрудниками (1971). Соединяя микроструктурный анализ с генетическим подходом к этой проблеме, В.П.Зинченко
рассматривает все функциональные блоки кратковременной памяти как звенья
преобразования внешней стимуляции в сложный образ. В предложенной им
блок-схеме [90], в отличие от модели Сперлинга, выделено два дополнительных
блока, имеющих непосредственное отношение к проблеме порождения образа.
Один из них — блок-манипулятор расположен между блоками узнавания и повторения, по Сперлингу. Объектом преобразования в блок-манипуляторе являются невербализованные программы моторных инструкций. Скорость работы
этого блока соизмерена со скоростью работы блока опознания. Второй дополнительный блок кратковременной памяти — «блок семантической обработки»,
также находящийся перед блоком повторения.
Переработка воспринимаемой информации, образование оперативных
единиц восприятия осуществляются в блок-манипуляторе и блоке семантической обработки, благодаря чему в блок повторения и в слуховую память переводится смысл, извлеченный из ситуации, а не исходная зрительная информация. С. П. Бочарова поставила задачу выявить взаимосвязи всех уровней памяти
с другими структурными компонентами деятельности человека: сенсорными,
интеллектуальными, моторными [38]. Она описала четыре комплекса операций
в функциональной модели памяти: мнемический, сенсорный, интеллектуальный и моторный. С. П. Бочарова дает структурную характеристику памяти, где
основными компонентами являются элементы репрезентации информации в
кратковременной и долговременной памяти и мнемические способности или
средства извлечения и ввода информации в долговременную память (оперативная кратковременная память, по С. П. Бочаровой).
Мнемическая деятельность осуществляется на основе поиска, обнаружения, зрительной фиксации и фильтрации поступающей извне информации, реализующихся перцептивными и мнемичес-кими способностями.
Интеллектуальный блок включает операции идентификации, опознания,
классификации, принятия решения, экстраполяции и построения программы
действия. Интеллектуальный блок, по С. П. Бочаровой, объединяет операционную и регулирующую стороны мнемических способностей, где доля регулирующих механизмов явно превалирует. Моторный блок включает речемотор-ные
операции, которые в экстериоризованном плане завершают действие по приему
визуальных сигналов в соответствии с поставленной целью и принятым решением. Информация о результате действия после каждого обзора поступает по
линии обратной связи в мнемический блок, который во взаимодействии с ин-
156
теллектуальным блоком осуществляет функцию «акцептора действия», по
П.К.Анохину, сопоставляя сохраняемый в долговременной и кратковременной
оперативной памяти образ цели с полученным результатом. Таким образом,
субъект контролирует мнемические процессы, и действие либо заканчивается,
либо, если этого требует полученный результат или инструкция, совершается
повторно. Модель С. П. Бочаровой близко к реальности демонстрирует место,
роль, уровни проявления, онтологию операционной стороны мнемических способностей в процессе развертывания мнемиче-ского акта. Операционные механизмы памяти — это «орудия» психической активности, позволяющие субъекту
переходить от этапа к этапу в том или ином действии, контролировать себя и
предвосхищать параметры будущих мнемических результатов. Операционные
механизмы — это действия, которые могут иметь и перцептивное, и мнемическое, и интеллектуальное, и речемоторное происхождение, объясняющее их генезис.
Таким образом, современная психология операционных механизмов развивается в основном в русле культурно-исторической теории, генетического,
деятельностного, когнитивного и системного подходов исследования мнемических и интеллектуальных процессов:
• исследование опосредствования психических функций как механизма
развития высших психических функций (Л. С. Выготский, А.Н.Леонтьев,
А.Р.Лурия и др.);
• исследование операциональных структур интеллекта (Ж. Пиаже, М. А.
Холодная и др.);
• исследование интерфункциональных связей памяти (С. Л. Рубинштейн,
К.А.Славская, Б.Г.Ананьев, Н.И.Чуприкова и др.);
• исследование мнемических приемов (А. А. Смирнов и его школа,
П.И.Зинченко, Р.Клацки, В.Боусфилд, Г.Бауэр и др.);
• исследование процессов переработки информации при запоминании и
воспроизведении (Р.Аткинсон, Ф.Крейк, Р.Локхард, С.П.Бочарова, Р.Клацки,
И.Хофман и др.);
• исследование особенностей переработки и трансформации информации
в зависимости от ее места в структуре деятельности и в структуре личности
субъекта деятельности (П.И.Зинченко и его ученики, а также Ф.Бартлетт и др.);
• исследование структуры мнемического действия (В.Я. Ляудис
и др.);
• исследование развития памяти (А.А.Смирнов, В.Я.Ляудис и др.);
• исследование мнемонических систем и профессиональных особенностей мнемонистов (А.Р.Лурия, Х.Лав, Р.Клацки и др.);
• исследование мнемических способностей (В. Д. Шадриков,
Л.В.Черемошкина, С.А.Изюмова и др.).
Вышеуказанные направления позволяют охарактеризовать эффективность операционных механизмов, их феноменологическую сторону в качественном и количественном своеобразии, исследовать динамику их проявления
в онтогенезе, описать процессуальные характеристики и приблизиться к пониманию их структуры, а следовательно, их сущности.
157
Итак, под операционными механизмами мнемических способностей будем понимать формирующиеся в онтогенезе свойства функциональных систем
мозга, способствующие кодированию и декодированию информации в целях
запоминания, сохранения и воспроизведения ее, имеющие качественное своеобразие, проявляющееся в разнообразных показателях организации индивидуального опыта.
4.2. ВИДЫ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Изучение мнемических способностей, анализ литературы по психологии
памяти позволили выделить следующие виды операционных механизмов:
группировка — разбиение материала на группы по каким-либо основаниям (смыслу, ассоциациям, законам гештальта, фонетическим признакам и т.д.);
опорные пункты — выделение какого-либо краткого пункта, служащего
опорой более широкого содержания (тезисы, заголовки, вопросы, образы излагаемого в тексте, примеры, цифровые данные, сравнения, имена, эпитеты, незнакомые или малознакомые слова, чем-либо выделяющиеся выражения, эмоциональная реакция субъекта и т.д.);
мнемический план — совокупность опорных пунктов;
классификация — распределение каких-либо предметов, явлений, понятий по классам, группам, разрядам на основе определенных общих признаков;
структурирование — установление взаимного расположения частей, составляющих целое, внутреннего строения запоминаемого;
систематизация — установление определенного порядка в расположении частей целого и связей между ними;
схематизация — изображение или описание чего-либо в основных чертах
или упрощенного представления запоминаемой информации;
аналогия — установление сходства, подобия в определенных отношениях
предметов, явлений, понятий, в целом различных;
мнемотехнические приемы — совокупность готовых, известных способов
запоминания;
перекодирование — вербализация или проговаривание, называние, представление информации в образной форме, преобразование информации на основе семантических, фонематических признаков и т.д.;
достраивание запоминаемого материала — привнесение в запоминаемое
субъектом: использование вербальных посредников; объединение и привнесение чего-либо по ситуативным признакам; распределение по местам (метод локальной привязки или метод мест);
серийная организация материала — установление или построение различных последовательностей: распределение по объему; распределение по времени; упорядочение в пространстве и т.д.;
ассоциация — установление связей по сходству, смежности или противоположности запоминаемого с индивидуальным опытом субъекта и т.д.
158
Повторение как сознательно контролируемые или неконтролируемые
процессы циркуляции информации целесообразно выделить в качестве безусловного фактора запоминания, но этот универсальный и фундаментальный
процесс не является операционным механизмом мнемических способностей.
Ранее повторение рассматривалось нами [252, 266] как самостоятельный
операционный механизм. Учитывая сущность операционной стороны запоминания — обработать материал, видоизменяя или трансформируя его, превратить информацию в «свою», повторение следует рассматривать как фундаментальное свойство психического, которое соучаствует и в каждом мнемическом
акте.
Что можно сказать по поводу более детальной характеристики перечисленных способов обработки запоминаемой информации?
Выделяются несколько видов группировки информации: смысловая
группировка в терминологии А.А.Смирнова, комплексы Мюллера, структуры
Келера и Коффки.
Основной характерной особенностью смысловой группировки материала
при запоминании является то, что текст разбивается на части не по внешним
признакам, а по смысловому содержанию, на основе единства «микротем» протекает как отдельное действие (когда испытуемому трудно объединить и разъединить какие-то мысли) и как некоторая надстройка над чтением, когда процесс смысловой группировки неразрывно связан с чтением (А. А. Смирнов
[204].). Первый тип группировки назван произвольно-дискурсивным, второй —
непроизвольно-дискурсивным. А.А.Смирнов, выделяя смысловую группировку
материала как способ запоминания, считал его наиболее адекватным пониманию процессов запоминания. Этот вывод следовал из того положения, что при
запоминании всегда присутствует мыслительная деятельность.
Смысловая группировка неразрывно связана с выделением опорных
пунктов, углубляющих понимание и облегчающих запоминание материала.
Смысловой опорный пункт — это нечто сжатое, краткое, но служащее опорой
какого-то более широкого содержания, замещающее его собой. По своему характеру и содержанию опорные пункты весьма разнообразны, но тем не менее
опорный пункт не простой член ассоциативной связи. Опорный пункт — выразитель некоторого общего смысла. Подлинным опорным пунктом надо считать
значение деятельности, осуществляемой в запоминании, уточняет А. А. Смирнов [204].
Выделенные виды опорных пунктов А.А.Смирнов относит, прежде всего,
к запоминанию. Характер участия опорных пунктов запоминания при воспроизведении может быть различным. Припоминание идет по опорным пунктам,
когда текст воспроизводится сразу же после запоминания. При отсроченном
воспроизведении выделенные в свое время опорные пункты могут и не играть
особой роли. Однако резко усиливается роль плана.
Выделение опорных пунктов представляет собой перекодирование материла, где кодами могут быть все виды опосредствования; функция, которую
выполняют опорные пункты при запоминании, та же, что и функция стимуласредства в модели опосредствованного запоминания А. Н.Леонтьева. Однако
159
опорные пункты в понимании А. А. Смирнова не внешняя помощь или поддержка, а сжатое содержание самого текста.
Выделение опорных пунктов иногда называют методом ключевых слов.
Р. Солсо приводит данные о том, что метод ключевых слов использовали
Аткинсон и Роф (Atkinson, 1975; Atkinson, Raugh, 1975; Raugh, Atkinson, 1975) в
обучении второму языку. В качестве ключевого использовалось английское
слово, напоминавшее по звучанию какую-либо часть иностранного слова. Испытуемые ассоциировали звучание иностранного слова с ключевым словом и
формировали мысленный образ, связывающий ключевое слово с английским
переводом. Как видим, в основе метода ключевых слов, как его описывает Р.
Солсо, лежат ассоциации и перекодирование. Исследователи этого метода обнаружили, что лучше предлагать готовое ключевое слово, чем предоставлять
испытуемым самим генерировать его [211].
Опорные пункты как нечто краткое и сжатое, взятые в совокупности, составляют план материала. И сам набор опорных пунктов есть инструмент или
орудие запоминания или воспроизведения иного порядка, где закодирован весь
материал. Исследователи при анализе мнемических планов часто отмечают, что
они не похожи на обычные логические планы текста, так как мнемиче-ские
планы исполняют в первую очередь регулирующую роль при воспроизведении
[204].
Мнемический план может состоять из разнообразных поддержек, отражающих и внешние связи, и внутренние, характеризующие отношения различных групп материала: смысловые связи с имеющимися в тексте данными и связи с личным опытом, знаниями и ценностями субъекта. Мнемические планы
будут различными в зависимости от характера запоминаемого материала, его
объема, целей запоминания, характера деятельности, поэтому следует, видимо,
выделить план как возможный способ организации материала.
Отличительными особенностями мнемического плана будут, следовательно, разнохарактерность, разноуровневость и различная направленность его
пунктов по сравнению с другими видами организации материала (классификация, систематизация, структурирование и др.). Пункты мнемического плана могут быть детерминированы текстом, заданы материалом; могут привноситься,
достраивать материал, но в любом случае характер пунктов обусловлен целью
мнемической деятельности.
Одной из разновидностей группировки является классификация — распределение каких-либо предметов, явлений, понятий по классам, группам, разрядам на основе определенных общих признаков (фактически классификация
есть частный случай систематизации).
Роль классификации при запоминании изучалась целым рядом исследователей (П. И. Зинченко, Л. М.Житникова, Р. Клацки, В.Боусфилд, Г.Бауэр и др.).
Характеризуя этот мнемический прием, можно сказать, что классификация есть сложный процесс группировки, когда основания группировки (виды
классов) представляют собой известные общие признаки.
Испытуемый, как правило, не придумывает основания классификации, а
сортирует материал по очевидным параметрам. В случае классификации, как и
160
при других видах группировки, составления плана и т.д., происходит организация более сложных единиц, которые затем могут быть декодированы в первоначальные сообщения. Но свойства крупных единиц, образующихся в результате организации, могут быть в разных случаях неодинаковыми.
Выделение более крупных структурных единиц запоминаемого материала присуще многим способам организации информации, в том числе и структурированию. Структурирование — процесс установления взаимного расположения частей, составляющих целое внутреннего строения запоминания. Процесс
структурирования состоит в выделении структурной единицы и установлении
связей между отдельными структурными единицами, в результате чего создается нечто целостное, строение которого уже известно. Термин «структурная
единица» был введен Миллером, когда он описывал объем памяти. Впоследствии Г. В.Репкина предложила понятие «оперативная единица памяти». Она,
как и Миллер, подчеркивала, что величина формируемых оперативных единиц
может быть различной: от отдельных параметров объекта до групп однородных
в каком-либо отношении объектов. Однако независимо от числа элементов,
входящих в такую структуру, оперативные единицы памяти субъективно выступают как «симультанные образы» [184].
В настоящее время известно много работ, в которых изучалось влияние
выделения структурных единиц на объем памяти (G. Bower, 1970, 1972 и др.;
H.A.Seamon) [см.: 105].
В этих и других подобных исследованиях процессы структурирования
связывались преимущественно с кратковременной памятью. Информация, которая уже присутствует в памяти человека, позволяет придавать некоторую
структуру набору поступающих, внешне не связанных между собой элементов,
без этого образование структурных единиц было бы невозможно. Исходя из
этого, можно представить, какие условия требуются для процесса структурирования в этом случае. Во-первых, структурирование обычно происходит в то
время, когда информация поступает в кратковременную память, а это означает,
что объединяемый материал должен поступать в кратковременную память более или менее одновременно. Во-вторых, структурирование должно облегчаться, если объединяемые элементы обладают каким-то внутренним сходством,
позволяющим им образовывать некую единицу. В частности, если группа стимулов имеет структуру, соответствующую какому-то коду в долговременной
памяти, то можно ожидать, что эти стимулы сложатся в структурную единицу,
соответствующую этому коду.
В этом понимании структурирование как средство, облегчающее запоминание и воспроизведение, должно быть связано с опосредствованием. Следовательно, в данном случае рассматриваются те варианты, когда нужно запомнить
несвязанный материал. На наш взгляд, если речь идет о несвязанном материале,
т.е. не представляющем некую целостность, то трудно говорить об установлении строения этого материала, а следовательно, и о процессе структурирования.
Процесс структурирования должен рассматриваться как установление связей
между структурными единицами, которые характеризуют материал. Возможно,
очень четкое разграничение и не имеет особого смысла в данном случае, ибо
161
важен эффект, к которому ведет тот или иной мнемический прием. Тем не менее процесс структурирования необходимо выделить как самостоятельный способ организации материала в целях улучшения запоминания и воспроизведения.
Процесс структурирования может перерасти в процесс систематизации.
Можно сказать, что систематизация представляет собой процесс выделения составляющих компонентов, которые потом объединяются в единство закономерно расположенных и взаимосвязанных частей. Если отличительной особенностью структурирования является установление связей между отдельными
компонентами, то при характеристике систематизации надо в первую очередь
отметить упорядочение этих связей. Причем установление связей может быть
направлено не только на создание некой абстрактной конструкции, но и на
установление некоторого привычного, регулярного явления.
Схематизацию как один из видов организации материала можно охарактеризовать как процесс изображения или описания чего-либо в основных чертах или упрощенного представления запоминаемой информации.
Заслуга введения понятия «схема» в психологию памяти принадлежит Ф.
Бартлетту, который свою концепцию памяти называл теорией схемы. Он считал, что большая часть нашего прошлого опыта не сохраняется в явном и конкретном виде, а ассимилируется схемами, с помощью которых возможно не
только преобразование исходной информации, но и ее последующее восстановление [280]. Наиболее разработанное представление о схемах можно найти в
работах Ж. Пиаже и Б. Инельдер. Они различают до десяти стадий схематизации — от двигательных схем, свойственных навыкам, до высших форм схематизации, связанных с операциональным интеллектом.
В настоящее время понятие «схема» рассматривается в контексте изучения и долговременной и кратковременной памяти. Связано это, видимо, с тем,
что схематизации подлежит как образный, так и концептуальный материал.
Схемы могут ассимилировать любые перцептивные категории, включая и движение: так, мысленная «карта-путь» постепенно трансформируется в «картуобозрение» (В. П.Зинченко, Б. М. Величковский, Г. Г.Вучетич [90]).
В последнее время схематизация как мнемический прием активно разрабатывается в исследованиях, имитирующих оперативную работу в условиях
дефицита времени, где изучаются возможности актуализации имеющихся и образования новых схем.
Характеризуя процессы схематизации как описание или изображение какого-либо материала в общих чертах, нельзя не отметить, что выделение «в общих чертах» не всегда означает упрощение, это может быть обобщение, т. е.
выделение сущностного соотнесения схемы и реальности. Нетрудно заметить,
что процессы схематизации можно назвать процессами перекодирования. Для
этого нужно предположить, что сформировавшаяся схема может использоваться для организации поступающей информации. Благодаря этому перекодирование позволяет сократить требования к системе «ресурсов» внимания до минимума, необходимого для использования данной информации.
Совершенно очевидно, что с этой точки зрения любой мнемический при-
162
ем можно рассматривать как перекодирование. Однако стоит выделить ряд других способов запоминания материала, которые также рассматриваются как
процессы перекодирования: вербализацию информации, или проговаривание,
представление понятий в образной форме (и тот и другой приемы подробно
описаны в литературе (Р.Клацки [105]; В.П.Зинченко, Б.М.Величковский,
Г.Г.Вучетич [90]; Р.Аткинсон [20]; и др.), преобразование информации на основе семантических признаков (например, нахождения синонимов) (Х.Шульман и
др.), на основе фонематических признаков (Р. Никерсон), с помощью называния
и т.д. (Р.Клацки [105]; В.П.Зинченко, Б.М.Величковский, Г.Г.Вучетич [90]).
Следует отметить, что вербализация и называние в данном контексте рассматриваются как разные приемы. При вербализации информация, представленная в невербальной форме, вербализуется. Имеется в виду, что у этого материала есть названия, имена, которые знакомы субъекту запоминания. При
назывании может проявляться творчество, человек сам обозначает предлагаемую информацию. Именно эти процессы в дальнейшем будем обозначать как
перекодирование информации.
В психологии памяти известны приемы организации информации, связанные с установлением или построением различных последовательностей. Попытаемся охарактеризовать возможные способы такой организации материала.
Широко известны эффекты так называемой сериации. Именно при изучении запоминания отдельных серий слогов был установлен «эффект начала—
конца». Попытки объяснить эффект серийного положения продолжаются и в
настоящее время.
Ж.Пиаже считал, что сериации отражают первичную, исходную меру
континуума сигналов, а это обеспечивает дальнейшее преобразование сигналов
в рамках единой схемы. «Сериация, — согласно Ж.Пиаже, — является
...первичной реальностью, любое асимметричное отношение которой есть лишь
временно абстрагированный элемент» [170, с. 94].
В настоящее время известны исследования, посвященные изучению различных сериаций (А. Ф. Веселков [54]; Л.П.Латаш, Л.Н.Виноградова, [124];
В.Д.Магазанник [44, 45]; и др.).
Можно выделить несколько широко известных и применяющихся видов
серий: распределение по объему; распределение во времени; упорядочение в
пространстве.
В психологии памяти широко известны приемы, когда материал, который
надо запомнить, чем-то достраивается, т.е. субъект что-то привносит свое. Выделение этого способа запоминания как самостоятельного приема вовсе не
означает, что при использовании других видов организации материала ничто не
привносится субъектом. Но в этом случае фактор привнесения становится
определяющим. Р. Клацки описывает процесс использования «вербальных посредников», когда группа слогов, слов, букв или предложений достраивается за
счет букв, слов или предложений [105].
Л. С. Притулак, изучая этот процесс, сформировал Т-стэковую модель
использования вербальных посредников. Он высказал предположение, что запоминание выбранной трансформации должно зависеть от ее сложности, кото-
163
рая измеряется числом составляющих операций. Кроме того, некоторые операции, по-видимому, забываются легче, чем другие (Р. Клацки). Характер привнесения не ограничивается достройкой предложений, букв и т.д.
В этой группе выделяются следующие приемы: объединение предметов
или явлений по ситуации; распределение запоминаемого материала по местам
(метод локальной привязки, или метод мест).
Метод локальной привязки как способ организации материала очень известен, его иногда называют одним из видов мнемотехники.
Мнемотехнические приемы как совокупность готовых способов запоминания, видимо, целесообразно выделить в отдельную категорию. Отметим, что
за рубежом имеется немало литературы, посвященной проверке эффективности
памяти и условиям, способствующим ее повышению (L.S.Cermak, 1976 [289];
H.Lozayne, J.Lucas, 1974 [314]; K.L.Higbee, 1977 [305]). В этих работах акцент
сделан, во-первых, на поиске конкретных эмпирических приемов, способствующих лучшему припоминанию, в зависимости от характера материала (визуально воспринимаемых форм и рядов слов или слогов) и условий тестирования
(J. D. Bransford, 1979 [286]), и, во-вторых, на поиске качественных характеристик и количественных мер (R.Lockhart, B.B.Murdock, 1970 [313]; Н. A. Bernbach, 1967 [281]), могущих объективно характеризовать продуктивность памяти
индивида. Особо подчеркивается (уже, пожалуй, в теоретическом плане), что
если Г.Эббингауз в своей первой экспериментальной работе о памяти (1885)
применил только один такой метод (метод доучивания), то современные исследователи приходят к необходимости применения множества методов в зависимости от материала и ситуации тестирования. Например, в качестве вспомогательного приема для более эффективного припоминания вербального материала рассматривается установление связей на фонетическом уроне, соотношение
между семантическим и фонетическим уровнями (F. J. M. Craik, R. S.Lockhart
[291]), усиленная фиксация на положении в ряду при серийном запоминании (J.
D. Bransford [286, с. 71 — 72]) или психологические закономерности переноса.
Таким образом, мы видим, что проблема памяти обычно ставится под иной
точкой зрения, более того, противоположно той, которая представлена в нашей
работе.
Характеризуя способы запоминания, от видов группировки с опорой на
какие-либо заданные материалом признаки до различных типов в большей степени субъективной организации, нельзя не отметить использование аналогий
для запоминания. Аналогию мы рассматриваем как установление сходства, подобия в определенных отношениях предметов, явлений, понятий, в целом различных. Необходимо отметить, что аналогии могут быть весьма различными:
от поверхностных до сущностных, когда отражаются определяющие функцию
предметов или явлений отношения.
Виды мнемических приемов, которые были затронуты, можно рассматривать как крупные, сложные, без труда дробящиеся на более элементарные составляющие способы организации материала. Соотношение составляющих может и должно меняться (и благодаря этому в совокупности со всеми остальными составляющими память оказывается результативной) в зависимости от ряда
164
условий: цели и задачи мнемической деятельности; вида запоминаемого материала; характера деятельности; уровня развития мнемических способностей
личности и т.д.
Как бы ни были разнообразны условия мнемической деятельности и характер мнемических приемов, можно выделить два вида универсальных составляющих различных видов организации материала. Это объясняется, видимо,
тем, что установление различных связей — фундаментальная характеристика
обработки информации при запоминании.
Изучение ассоциаций — связей по сходству, смежности или противоположности — имеет богатую историю. Но, несмотря на то что роль ассоциаций
рассматривается или затрагивается почти в каждой работе, посвященной психологии памяти, считать роль элементарного явления памяти и мышления
окончательно выясненной и уже поддающейся строгой интерпретации преждевременно. И.П.Павлов называл ассоциации — образование временных связей
— «универсальнейшим» явлением высшей нервной деятельности и психики»
[167].
Образование ассоциаций, обусловленное в первую очередь характером
запоминаемого материала, ведущее к повышению продуктивности памяти, относится, как правило, к начальному этапу развертывания мнемической деятельности, или так называемой лабильной фазы памяти. Повторение, обеспечивающее циркуляцию информации, также наиболее значимо для лабильной фазы запоминания. Рассматривая повторение как наиболее характерный и значимый
способ сохранения информации в начальный период развертывания мнемической деятельности и одновременно как средство, способствующее применению
других способов обработки материала, нельзя не отметить, что повторение присутствует в каждом виде организации информации и, кроме того, может совершаться параллельно с какой-либо обработкой материала. В связи с этим вопрос
о повторении в истории изучения памяти занимает особое место. Ни одна школа психологии не отрицала роли повторения, но все по-разному понимали, исследовали и интерпретировали эффективность повторения.
Традиционно повторение в качестве элемента психической деятельности
связывалось с памятью и рассматривалось как способ сохранения информации.
Хотя повторение — это, скорее, механизм, присущий процессам познания, оно
может выступать условием выполнения и мнемических действий, в случае
неразвитости мнемических способностей, трудности материала, дефицита времени и т.д. — доминирующим способом запоминания.
Выделенные мнемические приемы представляют собой возможный набор
способов организации материала. Чем более разнообразными приемами владеет
человек, тем более динамична, эффективна его память. Объединяющим мнемические приемы признаком служит их направленность на установление связей
запоминаемого с чем-либо или связей между группами запоминаемого при обработке информации в целях запоминания и воспроизведения.
При характеристике возможных мнемических приемов часто отмечалось,
что они неравноценны по сложности и, следовательно, доступности. Но деление это, разумеется, относительно. Однако охарактеризовать использование то-
165
го или иного приема можно только через анализ функционирования мнемических способностей. Любой мнемический прием представляет собой поиск и
фиксацию связей запоминаемого с чем-либо или в запоминаемом материале.
Связи, в которых заключается смысл запоминаемого, могут быть внешними по отношению к запоминаемому материалу и внутренними, присущими
запоминаемому и заложенными в нем. С этой точки зрения ассоциации, аналогия, мнемические приемы фиксируют внешние по отношению к запоминаемому
связи. Группировка, систематизация, структурирование и т. п. — приемы,
направленные на выделение связей внутри запоминаемого материала. Категоризация, перекодирование, выделение опорных пунктов фиксируют связи и
внешние, и внутренние. Разумеется, предлагаемое деление условно. Что такое,
например, аналогия? Прежде чем подыскать какую-то модель запоминаемому и
зафиксировать эту аналогию, надо проанализировать существо запоминаемого,
так как без этого нельзя найти аналогию данному материалу.
Таким образом, по направленности мнемических приемов их можно разделить на три типа:
1) направленные на выделение и фиксирование связей внутри запоминаемого материала;
2) направленные на выделение и фиксирование внешних связей;
3) направленные на выделение и фиксирование внешних—внутренних
связей.
Мнемические приемы, направленные на выделение и фиксирование связей внутри запоминаемого материала, реализуются при доминирующем участии мышления. Для развитых мнемических способностей характерно использование широкого набора мнемических приемов, но общим для любой мнемической способности и определяющим ее эффективность становится использование способов обработки, которые направлены на выяснение связей внутри
запоминаемого материала. Мнемические приемы, направленные на установление, скорее, внешних связей (ассоциация, мнемотехника и т.п.), используются
как вспомогательные на этапах ориентировки, знакомства с материалом. Они
создают фон для развертывания аналитико-синтетической деятельности, процесс и результаты которой фиксируются с помощью приемов, направленных на
выяснение связей внутри запоминаемого материала.
Мы считаем, что для развитой мнемической деятельности характерно в
процессе запоминания движение от использования приемов, направленных на
выявление внешних связей через активное использование внешне-внутренних
приемов к применению способов запоминания, направленных на выделение
внутренних связей, обеспечивающих в значительной степени мнемический эффект. Рассмотрим это на примере запоминания фигуры 10.
Мнемические приемы, направленные на установление внешних связей, в
данном случае не могут обеспечить запоминание, так как, прежде чем адекватно связать данную фигуру с чем-либо, необходимо адекватно отразить ее сущестные характеристики. То же самое можно сказать и про использование
внешне-внутренних приемов. Следовательно, сначала надо проанализировать
изображение. Поэтому при наличии индивидуальных особенностей при запо-
166
минании этот путь был общим для всех выполнявших данное задание: от использования внешне направленных приемов на этапе ориентировки (одна испытуемая отметила, что верхняя часть изображения чем-то напоминает палатку,
другие называли это изображение снежинкой и т.д.) через использование
внешне-внутренних приемов на этапе выбора оперативной единицы запоминания к активному применению внутренне направленных приемов на этапе
структурирования всей ситуации (обозначение очередного соотношения линий
как почти параллельных линий или подобных треугольников и т.п.).
Говоря о разнообразных мнемических приемах и их роли в процессе запоминания, реализуемого развитыми мнемическими способностями, следует
отметить, что повторение направлено не на непосредственное упрочение следа
и даже не столько на повторное запечатление уже отмеченных связей, сколько
на поиск новых при попутном закреплении уже отмеченных и принятых связей
между элементами.
Исследование операционных механизмов мнемических способностей с
помощью метода развертывания мнемической деятельности показало, что реализация почти каждого мнемического приема может рассматриваться как имеющая определенное строение деятельность, для выполнения которой необходимы способности: мыслительные, мнемические, перцептивные, способности к
представлению и воображению, речь. Тесные связи между всеми этими компонентами вполне оправдывает применение термина «структура». Разумеется,
нельзя выделить прием, который мог быть реализован с помощью одной способности, но о доминирующей роли той или иной способности, видимо, есть
смысл сказать.
С этой точки зрения наиболее сложными способами организации информации являются: структурирование, систематизация, аналогия. В данном случае
доминируют анализ, синтез, сравнение, обобщение, выделение сути явления и
т.д. при соподчиненной, но совершенно необходимой перцептивной, мнемической обработке материала, а также представлений и воображения, например,
при аналогии.
Процессы классификации, составления мнемического плана, выделение
опорных пунктов также представляют собой сложные способы организации материала. В частности, при классификации материал группируется по определенным, общим, известным признакам, поэтому требование к уровню развития
мыслительных способностей не столь высоко. Выделение опорных пунктов и
соединение их в план могут совершаться по разным основаниям: теме, тезисам,
примерам, новизне, эмоциональной реакции и т.д. Поэтому такие приемы могут
быть не столь зависимы от мыслительной обработки, хотя и требуют ее.
При использовании мнемотехнических приемов как готовых способов запоминания основная нагрузка падает на память. Хотя в случае, например, локализации по местам эффективность запоминания и воспроизведения будет в значительной степени определяться способностями личности к представлениям и
воображению. При образном или понятийном перекодировании, а также в случае представления вербального текста в виде картин результативность использования мнемических приемов будет определяться в значительной степени спо-
167
собностями к представлениям. При необходимости назвать запоминаемое или
достроить предложение, рассказ с помощью вербальных посредников становятся наиболее ощутимыми роль речи, богатство языка, развитость вербального
интеллекта. Перцептивная обработка выступает на первый план при распределении по объему, в пространстве и т.п., когда действуют процессы соизмерения
или измерения предметов.
Приведенные рассуждения дают основания говорить о многоуровневой
памяти. Совершенно очевидно, что сложная многоуровневая память будет
функционировать только с помощью динамической совокупности или системы
действий, которыми можно описать ее строение.
Итак, можно выделить тринадцать видов операционных механизмов, которые могут осуществляться на разных уровнях отражения действительности:
от перцептивного до вербально-логического, или понятийного. При этом индивидуальное своеобразие применяемого операционного механизма будет характеризоваться не только видом, сложностью его структуры, уровнем реализации,
но и характером направленности выделяемых связей запоминаемого материала.
4.3. ИССЛЕДОВАНИЕ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С ПОМОЩЬЮ
МЕТОДА РАЗВЕРТЫВАНИЯ МНЕМИЧЕСКОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Операционная сторона мнемических способностей может быть исследована с помощью четырех показателей:
1) скорости включения операционных механизмов в процессе запоминания;
2) набора применяемых операционных механизмов;
3) умения субъекта управлять процессом запоминания — управлять применением способов организации материала;
4) эффективности мнемической деятельности, осуществляемой благодаря
системе функциональных, операционных и регулирующих механизмов.
Три показателя из указанных — качественные, характеризующие уровень
развития и своеобразие операционных механизмов; последний показатель —
количественный, характеризующий эффективность применения операционных
механизмов, который выражается в скорости и точности правильного запоминания с последующим правильным воспроизведением. С помощью этих показателей можно охарактеризовать операционную сторону мнемических способностей испытуемых любого возраста, но доля выраженности каждого показателя будет различной. Если говорить об общей тенденции, то с возрастом наблюдается усиление присутствия операционных механизмов в мнемическом процессе.
Исследования мнемических способностей с помощью метода развертывания мнемической деятельности позволяют таким образом охарактеризовать
операционные механизмы:
168
операционные механизмы могут быть осознаваемыми (осознаются в
процессе проявления, в процессе развития системы мнемических способностей
или при запоминании сложного, непонятного, больших объемов, незнакомого
материала в трудных условиях);
эффективность проявления операционных механизмов индивидуально и
ситуативно своеобразна (операционные механизмы, «раздвигая» границы объективных возможностей функциональных механизмов, способны ослабить
непосредственную их продуктивность);
направленность операционных механизмов конкретного субъекта в сторону перцептивного, образно-представленческого или мыслительного анализа
относительно стабильна (набор операционных механизмов варьирует, но чаще
всего в пределах определенного ментального мнемического пространства);
операционные механизмы конгруэнтны, «чувствительны» к запоминаемому материалу (это та «клавиатура», через которую информация максимально
эффективно может «соприкасаться» с функциональными механизмами).
Обозначенные выше свойства операционных механизмов проявляются в
системном взаимодействии настолько, что практически не имеет смысла анализировать изолированно, например, эффективность запоминания без учета уровня развития мнемических способностей, продуктивности функциональных и
развитости регулирующих механизмов. Эффективность системы функциональных и операционных механизмов становится более выраженной благодаря развитой операционной стороне (см. табл. 5). Это видно по результатам запоминания фигуры 3 (экспериментальный материал, который уже позволяет развернуть мнемичес-кую деятельность) и фигуры 10 (экспериментальный материал,
с которым нельзя справиться при отсутствии функциональной системы мнемических способностей) [252, 266].
Данные, приведенные в табл. 5, демонстрируют чрезвычайно заметный
разброс результатов, обусловленный включением в процесс запоминания операционной стороны. В таблице представлены исключительно пределы континуума, и это не случайно, ибо фигуры 3 и 10 представляют собой соответственно наиболее простой и наиболее сложный материал, применяемый для изучения операционных механизмов. В этой связи наблюдающаяся незначительная
динамика результатов при запоминании карточки 3 испытуемыми разного возраста подтверждает наши предположения относительно противоречивых
свойств операционных механизмов. С одной стороны, испытуемые 11 лет способны запомнить фигуру 3 уже за 8 с, что свидетельствует о скорости включения операционных механизмов. С другой — включающиеся в процесс запоминания операционные механизмы могут и не дать должного результата (Гзап =
192 с). Совершенно очевидно, что каждый количественный показатель нуждается в качественном анализе.
169
Таблица 5
Эффективность запоминания благодаря системе функциональных
и операционных механизмов фигур 3 и 10 испытуемыми
разного возраста
Время запоминания
(t)
Возраст
испытуемых
(объем выборки)
Карточка № 3
Карточка № 10
Min t
max t
Min t
max t
9 лет (30 чел.)
18с
147с
Достоверные данные отсутствуют по причине
большого процента несправившихся
11 лет (200 чел.)
8с
192с
Достоверные данные отсутствуют по причине
большого процента несправившихся
18 — 22 года (90 чел.)
Зс
122с
6с
115 с (42% испытуемых не справились
с заданием)
23 —40 года (30 чел.)
5с
14с
24с
206 с (44% испытуемых не справились
с заданием)
Нами был предпринят качественно-количественный анализ результатов
запоминания и опроса испытуемых разных возрастов. В результате были выделены симптомокомплексы проявлений указанных свойств операционных механизмов, разделяющие испытуемых на принципиально различные по уровню
развития и эффективности группы. Симптомокомплексы особенностей проявления различных свойств операционных механизмов являются следствием
определенного уровня развития и эффективности мнемических способностей,
которые объективируются с помощью четырех указанных выше показателей
диагностики мнемических способностей. Последние, проявляясь континуально,
также представляют собой симптомокомплексы продуктивности функциональных, эффективности операционных, развитости операционных и регулирующих
механизмов. Наиболее отчетливо это проявляется на материале запоминания
испытуемыми 11 лет.
На основании анализа результатов запоминания испытуемыми 11 лет фигуры 3 (см. рис. 8, в ряде случаев для подтверждения результатов использовались фигуры 4—10) были выделены 7 групп. Главной особенностью мнемических способностей большинства детей 10 —12 лет было превалирование непосредственного запоминания над опосредствованным, если стремиться определить долю функциональных, операционных, регулирующих механизмов в совокупном результате. Это выражается в увеличении времени запоминания фигуры 3, т.е. наблюдается сдвиг результатов запоминания в сторону его ухудшения.
Первая группа. Время запоминания — от 1 до 10 с. Результат достигнут
благодаря включению системы функциональных и операционных механизмов.
Высока скорость включения операционных механизмов, которые совершаются
170
на перцептивном уровне с тенденцией к более высоким уровням обработки запоминаемого. В ряде случаев отчетливо прослеживается тенденция к мыслительной обработке. Испытуемый И.Ч. (tзап = 10 с): «Я вгляделся, на все поглядел
и увидел, как надо правильно, а на третьем показе увидел, что эти линии идут
наискосок». Испытуемый Э.Л. (tзап = 7 с): «Вторая фигура мне сразу в ум бросилась, а здесь надо было найти, как проходят эти линии. Здесь тоже есть
треугольник, я его увидел, а потом и все остальное запомнил».
Представители первой группы очень активны в поиске закономерностей
расположения линий: крутят бланк ответов, поворачивают его и т.д. Помогают
себе всеми средствами: группируют, называют, вербализуют, представляют,
привносят, повторяют, используют опорные пункты. Более сложные мнемические приемы, направленные на оперирование содержанием, прослеживаются у
них реже и с трудом вербализуются в самоотчетах. Но через анализ связей самоотчетов испытуемых и характера их рисунков можно заметить направленность на это. В основном эти тенденции заключаются в стремлении изменить,
перестроить запоминаемое изображение до какой-либо «хорошей» фигуры. Испытуемый К. Л. (tзап = 7 с): «Я сначала не мог запомнить, потому что думал,
что все линии должны соединяться в одной точке».
Операционные механизмы как системы действий находятся на стадии
формирования. В самоотчетах испытуемых прослеживаются ориентировочные,
контролирующие, планирующие принятия решений действия. Они совершаются большей частью на перцептивном уровне. Ориентировочные действия
наиболее развиты среди других формирующихся мнемических действий. Представители первой группы в абсолютном большинстве случаев в ответах на вопросы отмечают целенаправленность своих ориентировочных действий. Испытуемый С. М.: «Я сразу ничего не разглядел. Потом всмотрелся и решил, что
верхушку здесь запомнить сложнее всего. Надо еще раз посмотреть».
Рис. 8. Фигура 3 с обозначенными линиями
Сознательность ориентировочных действий не всегда предполагает выбор оперативной единицы запоминания. Можно сказать, что для большинства
школьников 10—12 лет, а также для большинства представителей первой,
наиболее развитой, группы ориентировочный этап не ведет к выбору оперативной единицы запоминания. В данном случае в результате ориентировки субъект
в запоминаемом выделяет какую-то часть фигуры, чаще всего одну линию, ре-
171
же две и использует их как опорный пункт, т. е. не оперирует ими при запоминании, не строит изображение с помощью выделенных линий.
Причем испытуемый, отметив и запомнив расположение какой-либо линии, больше к ней не возвращается и рисует правильно, почти без ошибок.
Регулирующие механизмы испытуемых находятся на стадии формирования. Контроль осуществляется с помощью внешних по отношению к процессу
запоминания средств: пересчета линий и т.п. (контроль как бы накладывается
на процесс запоминания). Представители первой группы могут планировать
процесс запоминания, отмечая наиболее сложные части изображения. На вопрос, как он запоминал, испытуемый С. К. ответил: «Я решил по порядку. Сначала снизу, потом где проходит эта линия, а дальше надо верхушку запоминать». Таким образом можно охарактеризовать уровень развития отдельных
компонентов функциональной системы мнемических способностей, которая,
как указывалось, находится на стадии формирования. Каким же образом запоминается материал? При развитых мнемических способностях процесс запоминания представляет собой многоуровневый анализ изображения с последующим запоминанием и сохранением образа. Для испытуемых 10—12 лет более
характерно желание непосредственно запомнить материал. Анализируемая
группа не исключение, хотя здесь доля опосредствовании гораздо заметнее, она
обусловлена более высоким уровнем развития составляющих компонентов
мнемических способностей. Ориентируясь в запоминаемом на перцептивном
уровне, субъект видит уже не «путаницу», а «линии» или «палочки». Одну из
«палочек» он берет в качестве опорного пункта и с ее помощью строит изображение, т. е. соединяет линии. Но именно соединение линий посредством установления связей, анализа их и фиксации — наиболее сложный и наименее доступный этап для детей 10 — 12 лет. Это обусловлено неразвитостью операционных механизмов мнемических способностей, совершающихся на мыслительном уровне. Поэтому представители данного возрастного среза не оперируют,
как правило, содержанием изображения. Они большей частью стремятся «схватить» его внешность, что, разумеется, очень трудно в случае сложной фигуры,
поэтому изображение разбивается на части: справа, слева, верх, низ, середина и
т.д. Осознание необходимости разделить запоминаемое изображение на участки — наиболее показательная характеристика мнемической деятельности детей
10—12 лет. Результат запоминания в абсолютном большинстве случаев зависит
от того, как быстро субъект начнет делить материал на участки, какими средствами помогает, как умело контролирует и планирует свою деятельность. Испытуемые первой группы делают это быстрее других. Достигается результат
благодаря тому, что операционные механизмы, совершающиеся на перцептивном уровне, образуют с функциональными механизмами систему.
Вторая группа. Время запоминания — от 12 до 30 с. Результат достигнут
благодаря формирующейся системе операционных и функциональных механизмов. Операционные механизмы включаются в запоминание медленнее,
нежели у предыдущей группы. Испытуемые, как правило, могут ответить, когда
они начали целенаправленно, осознанно запоминать. Целенаправленность запоминания выражается в следующем: разделить фигуру на части и запомнить
172
их. Деление фигуры на части происходит с помощью перцептивной обработки,
т. е. операционные механизмы преимущественно работают на уровне восприятия. В ряде случаев прослеживается тенденция к мыслительной обработке.
Представители второй группы помогают запоминанию вербализацией своих
действий, повторением, представлением, группировкой. Причем на феноменологическом уровне запоминание учащихся этой группы выглядит менее активным, чем у предыдущей. Дети очень сосредоточены на запоминании, стараются
не отвлекаться. На вопрос, о чем думал, когда запоминал, испытуемый отвечает: «Думал о том, чтобы запомнить, думал о фигуре».
Операционные механизмы как системы действий находятся на стадии
формирования. С большей отчетливостью в самоотчетах испытуемых отражаются ориентировочные действия. Реже прослеживаются планирующие и контролирующие действия. Ориентировочный этап, так же как и в предыдущей
группе, приводит к выбору опорного пункта, а не оперативной единицы запоминания. Выбрав одну, реже две линии, субъект запоминает их и больше к ним
не возвращается. Дальнейшие его усилия направлены на то, чтобы удержать в
памяти остальные линии. Справедливости ради следует отметить, что некоторые испытуемые видят не только верх, низ фигуры, ее отдельные линии, но и
треугольники, лучи, несколько треугольников, но этой информацией практически не пользуются, что отражается в ответах на вопросы. Из беседы с испытуемым В. В.: « Ты увидел линию РТ, а потом что ты стал делать!» — «Я запомнил вот эту линию, а потом стал запоминать, как проходит вот эта линия».
Такие ответы очень распространены, хотя, как видно, довольно трудно
найти «место» линии АВ, не уяснив остальных пересечений. Но для испытуемых 11 лет это выглядит проще, так как не надо уяснять пересечение линий АВ
и РТ, которые отсутствуют. Поэтому в течение определенного времени (иногда
20 с и более) испытуемые правильно и уверенно рисуют линии АВ и РТ, а
остальные — как получится (см. рис. 9). Планирующие действия по характеру
напоминают соответствующие действия представителей предыдущей группы.
Испытуемый О.А.: «Эта фигура какая-то запутанная. Сначала надо наклон
запомнить, а потом дальше...» На вопрос «Как ты себя проверял?» отвечает:
«Старался представить еще раз фигуру, старался повторить». Отдельных,
помимо процесса запоминания, действий с запоминанием в данном случае не
наблюдается. Поэтому можно сказать, что регулирующие механизмы находятся
на стадии формирования. Таким образом, результата представители данной
группы достигают за счет операционных и функциональных механизмов, но
операционные механизмы совершаются на перцептивном уровне. (Отдельные
попытки найти закономерности в расположении линий к успеху не привели.) В
структуре операционного механизма наиболее развиты ориентировочные действия. Набор операционных механизмов ограничивается большей частью повторением, перекодированием, группировкой.
Третья группа. Время запоминания — от 33 до 60 с. Результат достигнут
благодаря функциональным и операционным механизмам. Операционные механизмы включаются в процесс запоминания медленнее, нежели во второй
^группе. Процесс запоминания на феноменологическом уровне сходен с
173
наблюдаемым в предыдущей группе, но более растянут во времени. Происходит также деление фигуры на части с последующим многократным повторением их (верх, низ, справа, слева, середина и т.д.). Причем деление именно на части, а не на группы. В ряде случаев испытуемые стремятся выделить какуюлибо группу линий, например, треугольник, но к успеху это не приводит и
стратегию запоминания приходится менять. Испытуемая М. Д.: «Всю группу
сначала не увидела, а потом сосредоточилась и увидела треугольник». В последующих ответах испытуемая М.Д. не упоминала о треугольнике. Экспериментатор задал ряд вопросов по этому поводу. Девочка ответила, что о треугольнике она не думала, не пользовалась этой информацией и запоминала фигуру снизу, отталкиваясь от линии, которая идет наискосок (линия МО, см. рис.
8). Проиллюстрируем эту тенденцию на примере: для развитых мнемических
способностей характерно запоминание фигуры 3 как по-разному перечеркнутого треугольника (см. рис. 9). Для представителей третьей группы характерно
несколько стратегий членения фигуры 3, но, как свидетельствует анализ связей
между характером рисунка и самоотчетами испытуемых, никто не строил изображение от перечеркнутого треугольника. Наиболее распространенные варианты запоминания фигуры 3, характерные в целом для 10— 12-летних, и в частности для представителей данной группы, следующие:
1. Сначала рисуют линию РТ, потом МО, далее АВ и КЕ, а затем CD, т.е.
последовательно выстраивают фигуру, прибавляя по одной линии.
2. Рисуют линию РТ и видят треугольник LGF, при этом есть попытки
уяснить взаиморасположение нескольких линий сразу.
3. Выделяют и запоминают линии МО и РТ, потом стараются нанизать
все оставшиеся линии, при этом АВ «блуждает» по рисунку (см. рис. 9). Первый вариант наиболее характерен для представителей третьей группы, причем
субъект часто «уходит» от запоминаемого, долго ищет место для линии АВ, что
свидетельствует о слаборазвитой мнемической деятельности, где наиболее
представлены ориентировочные действия. Сказанное подтверждается отчетами
испытуемых: «Сначала я не знала, что рисовать, а потом увидела крестики»
(А. Р.); «Я вгляделся, на всю фигуру поглядел и увидал линии и где они пересекаются» (И. Ч.); «Сначала мне было трудно, а потом я подумала, что вот это
как крест на кладбище» (Т. Ш.); «Повнимательнее вгляделся и увидел треугольник» (В. Б.).
Ориентировочный этап мнемической деятельности этих учащихся характеризуется неполнотой ориентировки (испытуемые выхватывают какие-то части изображения), кроме того, он не ведет или не всегда ведет к выбору опорного пункта процесса запоминания. Как уже отмечалось, испытуемым в редких
случаях помогают ассоциации (крест на кладбище), категоризации отдельных
частей фигуры (треугольник, крестики).
Контролирующие действия прослеживаются в меньшей степени, нежели
ориентировочные. На все вопросы экспериментатора, касающиеся контроля,
типичный представитель третьей группы отвечает: «Повторил, старался повторить, еще раз представлял фигуру» и т. п. Планирующие действия расплывчаты, неконкретны. Испытуемая С.Я.: «Совсем запуталась, видно надо
174
каждую полосочку запоминать».
Рис. 9. Наиболее распространенные варианты запоминания фигуры
3 испытуемыми 11 лет с развитой памятью
Таким образом, в третьей группе результат достигается за счет функциональных и операционных механизмов. Последние совершаются на перцептивном уровне: группировка, категоризация, перекодирование, ассоциации, повторение. Функциональная система мнемических способностей находится на стадии формирования: наиболее очевидны ориентировочные действия, контролирующие и планирующие представлены слабо, о других действиях нет оснований говорить.
Четвертая группа. Время запоминания — от 64 до 100 с. Наиболее многочисленная группа, по всем качественным показателям она находится приблизительно посередине выделенного континуума развитости мнемических способностей. Яркая и наиболее существенная особенность запоминания представителей данной группы — формирующиеся операционные механизмы мнемических
способностей.
Наблюдаемая перцептивная обработка запоминаемого слабо осознается и
скудно отражается в отчетах. Включается обработка медленно, приблизительно
на 60-й с, после чего испытуемые отмечают: «Я заметил, что здесь больше, а
175
эта отсюда». Наиболее ярко представленный в отчетах способ обработки запоминаемого — повторение. На основные вопросы экспериментатора («Как запоминал? Как контролировал?» и т. п.) испытуемые данной группы отвечали:
«Повторял фигуру». В ряде случаев кроме повторения применялись ассоциации, называние или категоризация отдельных частей фигуры. Испытуемая Ж.
А. в беседе с экспериментатором отметила, что где-то увидела в рисунке большую букву А. Совершенно очевидно, что такого рода обозначающие мнемические приемы мало способствуют эффективности запоминания, так как с их помощью невозможно целиком реконструировать фигуру. Испытуемым четвертой группы это тем более затруднительно, поскольку они совершенно не умеют
осмысливать, анализировать изображение в целях запоминания. Вышесказанное относится и к применению ассоциаций для увеличения эффективности запоминания.
Если попытаться охарактеризовать набор используемых способов обработки, то следует отметить, что он ограничен и обусловлен малой задействованностью других уровней отражения, кроме перцептивного. Если процесс решения мнемической задачи представить как поэтапное запоминание, основанное на движении от менее к более дифференцированному восприятию запоминаемого, то выбор того или иного мнемического приема оказывается точкой на
каком-то этапе этого процесса. Для учащихся четвертой группы характерно
позднее (к концу эксперимента) появление способов обработки информации.
Регулирующие механизмы у этих школьников отсутствуют, контролирующие действия не прослеживаются. Испытуемые способны сосредоточиться на
процессе запоминания, но нередко их внимание неустойчиво. Функциональная
система мнемических способностей представителей данной группы находится в
самом начале формирования. Ни о каких действиях, кроме ориентировочных,
нет оснований говорить. Ориентируются эти учащиеся медленно, как правило,
только к концу эксперимента начинают видеть всю фигуру. Ориентировочные
действия совершаются большей частью неосознанно. Причем по мере увеличения времени предъявления стимула ориентировочные действия становятся более целенаправленными. На феноменологическом уровне запоминание представителей данной группы более всего напоминает механическое. Они запоминают фигуру не просто по частям, а по деталям (дробят фигуру). Выделенные
детали многократно повторяются в их рисунках, вплоть до заучивания. Следует
подчеркнуть, что целенаправленность повторения, акцент на необходимость
повторить — отличительная особенность четвертой группы. Таким образом,
можно сделать вывод, что мнемический результат достигается в данном случае
благодаря функциональным механизмам и развивающимся операционным.
Пятая группа. Время запоминания — от 105 до 140 с. Запоминание совершается с опорой на функциональные механизмы. Перцептивная обработка
имеет место, но это не операционные механизмы, т. е. осознанного применения
каких-либо способов обработки материала еще нет. Правда, повторение, этот
фундаментальный способ запоминания, применяется осознанно. Испытуемые
на вопросы экспериментатора («Как запоминал? Как проверял себя? Стремился
ли помочь чем-либо?» и т.п.) сообщали: «Повторял; стремился еще раз повто-
176
рить и запомнить». Причем если представителям других групп свойственны и
иные способы обработки: группировка, ассоциации и т.д., то в пятой группе
приемы запоминания, кроме повторения, встречались редко. Даже с помощью
экспериментатора эти учащиеся с трудом находили связь запоминаемой фигуры с чем-либо известным.
Нескольким испытуемым после окончания эксперимента предлагалось,
глядя на карточку, описать ее. Кто-то из них нашел на изображении крест, ктото отметил, что здесь можно увидеть буквы. Ориентировочные, контролирующие, планирующие действия и т.д. в самоотчетах испытуемых не отражаются.
Анализ рисунков школьников и их связи с самоотчетами выявил, что ориентировочные действия, совершающиеся на перцептивном уровне, не ведут к выбору какого-либо опорного пункта и в большинстве случаев ориентировочный
этап заканчивается трудно вербализуемым представлением о запоминаемом.
Это хорошо подтверждается теми опытами, когда испытуемому после воспроизведения фигуры предлагается ее срисовать. Учащиеся «вдруг» начинают изучать фигуру, только что ими нарисованную.
Испытуемые не умеют управлять процессом запоминания, поэтому не
приходится говорить о формирующихся регулирующих механизмах. Внимание
у этих детей трудно сосредоточивается. Если попытаться описать их внимание
в течение всего процесса запоминания, то его точнее всего следовало бы
назвать пульсирующим. Поэтому субъект то приближается к оригиналу, то
уходит от него, и это повторяется несколько раз. Таким образом, результат в
этой группе достигается за счет функциональных механизмов при наличии
перцептивной обработки запоминаемого, большей частью неосознаваемой.
Шестая группа. Время запоминания — от 145 до 180 с. Говорить об операционной стороне запоминания нет оснований. Субъект запоминает, опираясь
на функциональные механизмы мнемических способностей. Запечатлеть,
«удержать» — вот к чему сводятся усилия испытуемого. Облегчить свою задачу субъект не может и не умеет. У него нет целенаправленности в процессе запоминания. Ребенок может быть сосредоточенным, стремиться запомнить, а
как это надо сделать, он не знает. В этой группе наблюдалась следующая картина запоминания: субъект не мог запечатлеть информацию (для этого фигура
слишком сложная, а функциональные механизмы испытуемого слишком слабы), но и запомнить ему также трудно, ибо он не умеет обрабатывать информацию в целях запоминания, не привык контролировать, планировать, оценивать,
предвосхищать и корректировать свои действия. К тому же он крайне пассивен
при столкновении с препятствиями (в данном случае — невозможность запечатлеть информацию).
Для представителей шестой группы известен один способ запоминания
— повторение. Причем повторение нецеленаправленное, пассивное. На вопросы экспериментатора («Как повторял? Что повторял? Что труднее повторять, а
что легче?» и т.п.) ответов практически не было.
Исходя из создавшейся ситуации, мы приняли решение дополнительно
опросить этих испытуемых, чтобы убедиться в правильности полученных нами
результатов. Дети были более подробно опрошены о том, как они запоминают
177
учебный материал и т.д., о чем они думали, чем были заняты их мысли во время
эксперимента. Все без исключения ответили на первый блок вопросов одинаково. Представители шестой группы знают один мне-мический прием — повторение. По второму блоку ответы различались, но суть их была одинакова: ни о
чем не думали во время запоминания («Не думала», «Не знаю», «Не запомнил»
и т. п.).
Интересно в этой связи привести в качестве иллюстрации вышесказанного фрагмент беседы с испытуемой О. С., которая отрицательно ответила или
совсем не ответила почти на все вопросы. На вопрос о том, какая, на ее взгляд,
фигура 3 — простая или сложная, О.С. ответила: «Простая, потому что здесь
одни палочки, надо запомнить, куда идут эти отрезки, и все». (Девочка запоминала фигуру 3 в течение 174 с, правильно не воспроизвела, и эксперимент
был прекращен.)
В заключение анализа мнемических способностей представителей шестой
группы можно сказать, что их отличает неспособность запечатлевать материал.
Иногда процесс запоминания больше напоминает незапоминание, т.е. субъект
чрезвычайно пассивен. Можно сделать вывод, что запоминание в данном случае совершается с опорой на функциональные механизмы мнемических способностей.
Седьмая группа. Время запоминания — свыше 186 с. Запоминание совершается с опорой на функциональные механизмы, которые отличаются низкой продуктивностью. У детей отсутствует какая-либо осознанная обработка
запоминания, но прослеживается управление процессом запоминания. Процесс
запоминания очень похож на аналогичный процесс в предыдущей группе, но
чрезвычайно растянут во времени. По всей вероятности, это обусловлено более
низкой продуктивностью функциональных механизмов.
В данном случае нам не удалось выделить ни поэтапности, ни поэлементности запоминания. Самоотчеты крайне скудные. Анализ рисунков испытуемых и их связи с ответами дают основание считать, что у представителей седьмой группы отсутствует даже тенденция к появлению операционных механизмов как системы действий: нет ориентировочных, планирующих, контролирующих, принятия решения, оценочных и других действий.
Был проведен дополнительный опрос с целью проверки сделанных выводов, который показал, что представители данной группы используют только
один способ запоминания — повторение. Испытуемые отличаются крайней
пассивностью при запоминании. Некоторым школьникам после эксперимента
мы предложили срисовать фигуру 3. Ни один из испытуемых, участвовавших в
этом опыте, не сумел срисовать изображение правильно. Причем отдельным
испытуемым предлагалось сделать это дважды, но результат не менялся. По
нашему мнению, в таких случаях необходим дополнительный анализ психических функций субъекта.
Запоминание представителей седьмой группы, так же как и предыдущей,
— результат многократного воздействия на функциональные механизмы
мнемических способностей. Несмотря на сходство запоминания этих двух
групп, у последней есть одна существенная особенность. Ее представители не
178
могут сосредоточить внимание на запоминаемом. Создается впечатление, что
испытуемые и не имеют желания запоминать. Это в той или иной степени подтверждается ответами испытуемых («Ни о чем не думал во время запоминания»,
«Не старался», «Не предпринимал» и т.п.), а также результатами срисовывания
фигуры 3.
На основании полученных данных можно заключить, что результат у
этих испытуемых достигается за счет функциональных механизмов при слабом
желании запомнить.
Приведенный выше анализ процесса развертывания мнемиче-ской деятельности показывает неоднородность проявления такого свойства операционных механизмов, как осознаваемость. Операционные механизмы перцептивного уровня осознаются слабо. При этом любой уровень развития операционной
стороны перцептивных способностей участвует в процессе запоминания. Операционные механизмы, работающие в системе с функциональными механизмами, осознаются исключительно при столкновении субъекта с препятствием в
достижении успеха. Получается, что операционная сторона мнемических способностей начала и конца континуума эффективности запоминания детьми
10—12 лет фигуры 3 осознается плохо.
В первом случае это происходит по причине автоматизированности действий довольно развитой функциональной системы мнемических способностей,
во втором — из-за отсутствия операционных механизмов, т. е. субъект может
рефлексировать только свою мотивацию. Феноменологию их развивающейся
функциональной системы мнемических способностей можно описать следующими словами: это надо еще повторить.
Строго говоря, каждое из свойств операционного механизма мнемических способностей представляет собой континуум по степени выраженности
(насыщенности). На примере испытуемых 10—12 лет наиболее отчетливо проявилась континуальность индивидуальной меры выраженности эффективности
запоминания с опорой на включающиеся операционные механизмы и степень
осознанности применения способов обработки материала. Когда метод развертывания мнемических способностей только создавался, именно эта особенность
памяти младших подростков, известная из возрастной психологии как дивергентность непосредственного и опосредствованного запоминания, была положена в основу выбора объекта исследования. Как показали наши результаты,
классическое положение о дивергентности двух видов запоминания можно интерпретировать и по-другому. Мнемические способности детей 10 — 12 лет таковы, что операционная их составляющая реализуется чаще в пределах перцептивной функции, а следовательно, осознается не всегда и в незначительных
масштабах.
Операционные механизмы имеют не только количественную индивидуальную меру выраженности, но и ситуативную ее вариативность, которая проявляется во временном ухудшении скорости запоминания. Другими словами,
активизация обработки запоминаемого материала, интенсификация осознанного погружения в материал «тормозят» проявление функциональных механизмов, продуктивность которых, присущая данному субъекту, нам уже была из-
179
вестна по запоминанию фигуры 2. Если же говорить в целом о тенденции, то в
наибольшей степени она проявилась на примере запоминания фигуры 3 второй
группой 10—12-летних испытуемых.
Операционные механизмы — это та сторона мнемических способностей,
которая «отвечает» за «чувствительность» памяти человека по отношению к запоминаемому материалу. Видимо, мера «чувствительности» является также индивидуальной характеристикой. По нашим предположениям, она обусловлена в
значительной степени особенностями перцептивных способностей, точнее, развитостью операционных механизмов, перцептивных способностей данного
субъекта. Последняя, в свою очередь, может быть компенсирована уровнем
развития регулирующих механизмов мнемических способностей. Это проявляется в незначительной доле таких видов операционных механизмов, как аналогии, ассоциации, привнесения в запоминаемый материал сериации и мнемотехники. Действительно, данный экспериментальный материал, особенно наиболее
сложные фигуры, трудно запомнить с помощью ассоциаций и аналогий, практически невозможно — что-либо привнося, дорисовывая фигуру. В такой же
степени неприменимости в данной ситуации оказались сериации и мнемотехники, что со всей отчетливостью проявилось в самоотчетах испытуемых.
Как видно из приведенного анализа, направленность операционных механизмов испытуемых конкретных групп относительно стабильна в сторону
перцептивного, образно-представленческого или мыслительного уровней. Распределение испытуемых 11 лет в зависимости от уровня функционирования
операционных механизмов их мнемических способностей представлено в табл.
6.
Таблица 6
Распределение испытуемых 11 лет в зависимости от уровня
функционирования операционных механизмов
мнемических способностей
Уровень операционных механизмов
Перцептивный
Число испытуемых, %
68
Образно-представленческий
38
Перцептивно-образно-мнемический с тенденцией к мыслительному
6
Операционные механизмы на всех уровнях при доминирующей мыслительной обработке
0
Примечание. Сумма процентов не равна 100, так как показатели не являются взаимоисключающими.
При этом виды операционных механизмов могут изменяться, вступать в
различные отношения, но чаще всего это происходит в пределах определенного
мнемического ментального пространства: перцептивного, образного или мыслительного.
Для того чтобы подтвердить или опровергнуть данное заключение, нами
180
было проведено исследование сравнительного анализа применяемых операционных механизмов при запоминании различного материала: образного и вербального. Эксперимент проходил в два этапа: 1) методика развертывания
мнемической деятельности; 2) запоминание 20 слов, обозначающих общеизвестные (легко представляемые в образной форме) предметы или животных. На
запоминание слов давалось 5 мин с последующим воспроизведением в письменной форме. По завершении каждого из этапов эксперимента проводился
опрос. В эксперименте принимали участие школьники 11 —13 лет (27 человек).
Результаты (см. табл. 7) показывают, что полного соответствия по видам используемых операционных механизмов при запоминании вербального и образного материалов нет.
Вместе с тем отсутствует и полное несовпадение их. В данном случае
можно говорить о пересекающихся операционных структурах при запоминании
различного материала.
Однако следует отметить два принципиальных момента, подтверждающих относительную стабильность направленности операционных механизмов.
Результаты опроса указывают, что тенденция к тому или иному уровню обработки оказывается доминирующей для конкретного субъекта в разных ситуациях мнемиче-ского эксперимента. Испытуемые, строящие запоминание в зависимости от внешнего вида стимула, от перцептивного поля, старались «схватить» экспериментальный материал. Они отталкивались только от материала:
от особенностей написания или преподнесения его. Их перекодирование — это
вербализация, причем и в том и в другом эксперименте: «Эта палочка сюда,
так, а сюда — так». На вопрос: «Как ты запоминал слова?» — эти испытуемые отвечают: «Прочитал и запомнил», «Проговаривал про себя шепотом»,
«Читал и повторял, закрыв глаза».
Как видим, очевидное отсутствие явной обработки, хотя многие перцептивные признаки материала ими были отмечены. Продуктивность запоминания
слов — 60 % (в среднем).
Вторая группа характеризуется образной доминантой. Поворачивают, переворачивают, изменяют фигуру мысленно. Слова запоминали очень разнообразно: перекодирование, ассоциации, группировка с опорой на образ: «Крокодил в воду заползает», «Крокодил лежит и пасть открывает». Одна девочка создала картинку и воспроизвела 95 % слов, соблюдая порядок предъявления:
«Верблюд стоит и в зубах держит шарик и зубную щетку. На горбах — у него
зонтик, а на зонтике рыбка». Продуктивность запоминания слов — 73 % (в
среднем).
Таблица 7
181
Виды операционных механизмов при запоминании образного и вербального материала испытуемыми 11 — 13 лет
Параметры
Уроанализа ОМ
Эффективность
Запоминание вербального Запоминание образного
вень
запоминания в
материала
материала
обработки
среднем, %
запоминаемого материала
Перцептивный
Перекодирование Группи- Ассоциации Опорный
60
ровка
пункт Группировка
Образный
Мыслительный
Перекодирование Ассоциации Группировка
Опорный пункт Ассоциации Мнемический
план
73
Классификация Группировка Перекодирование
Ассоциации
Опорный пункт Ассоциации Группировка
Мнемический план
78
При мыслительной обработке ощутима концентрация внимания на запоминании материала, причем более заметно влияние желания запомнить, нежели
удачной классификации: «Запомнил, что треугольник, крокодил — длинные
слова, а рак, петух, лист — короткие». В ряде случаев встречается подобие сериации: «Треугольник — шарик — пирамида» и т.д. Данная группа при запоминании фигуры 3 активно использовала перечеркнутый треугольник, хотя и не
всегда с положительным результатом.
Анализируя данные результаты, хочется отметить, что использованная
нами методика (запоминание хорошо знакомого вербального материала в течение 5 мин) давала возможность проявиться любым, присущим мнемическим
способностям субъекта операционным механизмам. Однако каждый из наших
27 испытуемых предпочел остаться в плоскости уже освоенного мнемиче-ского
ментального пространства.
Указанные выше тенденции проявляются и при исследовании операционных механизмов других возрастных групп. На выборке 9-летних испытуемых
(30 человек) наиболее отчетливо проявились неосознаваемость операционных
механизмов и индивидуальная мера их выраженности. В ряде случаев эти испытуемые давали довольно подробный отчет о процессе работы, но характеризовали при этом не процесс запоминания в собственном смысле слова, т. е. не
процесс обработки материала, а меру развернутости мнемической деятельности. Дети осознавали неуспех, столкновение с проблемой, но не всегда знали
причину неуспешного результата. Только 6,6 % испытуемых этого возраста отличались относительно осознанным применением операционных механизмов,
которые функционировали на перцептивно-образно-мыслительном уровне. В
самоотчетах в этих случаях отражается в большей степени даже не сама обработка (значительная ее доля перцептивного характера), а тенденции регулировать процесс запоминания. Испытуемый К. К. (t2 = 20 с, t3 = 42 с): «В третьей
182
фигуре — треугольник. Надо сначала простое нарисовать, а затем — сложные. Надо сравнивать с тем, что нарисовал».
Если сравнить продуктивность запоминания с опорой на функциональные механизмы с эффективностью запоминания благодаря функциональным и
операционным механизмам и соотнести эти различия с характером самоотчетов, то станет абсолютно очевидна чрезвычайная зависимость обработки запоминаемого материала от уровня развития и особенностей перцептивных способностей 9-летних детей. Складывается впечатление, что мнемический результат этих испытуемых в основном обусловлен двумя факторами: индивидуальной мерой выраженности функциональных механизмов, а также уровнем развития и эффективностью их перцептивных способностей. Оба фактора лишь в незначительной степени поддаются регуляции.
Операционные механизмы (в тех случаях, когда о них можно говорить)
проявляют свою противоречивую сущность: позволяют добиться позитивного
результата, но уменьшают скорость запоминания. Направленность операционных механизмов у 9-летних испытуемых имеет тенденцию к перцептивной обработке. Эта тенденция обусловлена уровнем их онтогенетического развития,
когда функциональная система мнемических способностей еще не сформирована. Но слабые попытки оперировать вторичным образом фигуры или спланировать этапы запоминания проявились при запоминании и фигуры 2, и фигуры
3.
Операционные механизмы испытуемых более старшего возраста отличаются не только более яркой качественной и количественной выраженностью, но
и своеобразием их континуальных свойств. Если за основу анализа операционных механизмов брать фигуры 2 и 3, то выраженность свойств операционной
стороны мнемических способностей приобретает довольно четкие границы:
разброс вариантов значительно меньше, нежели в предыдущих случаях. Вопервых, большинство испытуемых четко фиксируют начало углубленной обработки. Во-вторых, начало углубленной, осознанной, управляемой обработки
материала связано с фигурой 3. В-третьих, доля перцептивной обработки значительно снижается и составляет в доминирующем виде в совокупном выражении (по результатам запоминания фигур 2, 3, 10) около 20 %.
Запоминание фигуры 10 несколько меняет ситуацию: появляется больше
вариантов и качественной, и количественной специфики. Фигура 10 проявляет
возможности операционной стороны и дифференцирует уровень развития операционных и регулирующих механизмов. Кроме того, при запоминании предельного по сложности материала (42% 18 — 22 -летних и 44% 23 — 40-летних
не справились с этим заданием) с наибольшей отчетливостью проявляется
«чувствительность» операционных механизмов к свойствам данного материала.
Уходили на второй план попытки вербализации, называния фигуры, попытки
ассоциировать ее, не говоря уже о сериации, мнемотехниках, дополнениях и
привнесениях. С разной мерой успешности испытуемые приходили к структурированию изображения, отталкиваясь от своих возможностей группировать
материал, искать опорные пункты, схематизировать и искать аналогии. Особо
следует отметить стабильную (относительно стабильную) тенденцию обраба-
183
тывать материал с превалирующей долей перцептивной, образной или мыслительной обработки. Наиболее успешными испытуемыми — с доминирующей
тенденцией остаться в пределах перцептивной обработки. Лица, быстро разворачивающие мыслительно-мнемическое ментальное пространство, явно были
склонны к структурированию. В нашей выборке были два наиболее успешных
испытуемых (t10 = 24 с и 42 с), которые структурировали изображение, опираясь
на треугольники, которые по-разному накладывали друг на друга. Чем выше
уровень развития мнемических способностей, тем стабильнее проявляется мыслительная обработка.
Итак, операционные механизмы мнемических способностей обладают
следующими свойствами:
1. Операционные механизмы как мнемические действия являются, скорее, онтогенетически формирующимся и развивающимся механизмом функциональной системы мнемических способностей. В пользу этого положения говорят наши исследования, показывающие безусловную специфику характера запоминания испытуемых разных возрастных групп. Причем тенденция просматривается от перцептивного уровня к образно-представленче-ски-мнемическому
и далее к доминированию мыслительной обработки запоминаемого материала.
Операционные механизмы мнемических способностей формируются и развиваются в онтогенезе в направлении усложнения их структуры от перцептивного
к образному и мыслительному уровням их функционирования. Причем изменения социокультурной среды влияют на развитие операционной стороны мнемических способностей. Экспериментально показано заметное снижение уровня
внутрипарных связей диагностируемых показателей мнемических способностей родителей и детей в зависимости от включенности в них операционной составляющей (см. табл. 4). С увеличением вклада операционной стороны мнемических способностей в эффективность запоминания благодаря функциональным и операционным показателям величина коэффициента внутренних корреляций становится меньше. Данный факт, видимо, может объясняться через соотношение генотипических и средовых параметров в изучаемых характеристиках мнемических способностей. Включение операционных механизмов в процесс запоминания создало ряд «разводящих факторов», влияние которых снизило уровень корреляционных связей регистрируемых показателей и продемонстрировало тем самым влияние среды на качественно-количественные характеристики операционной стороны мнемических способностей.
2. Операционные механизмы отличаются качественным своеобразием и
индивидуальной мерой выраженности вклада в эффективность запоминания
благодаря системе функциональных и операционных механизмов.
3. Операционные механизмы способны функционировать как осознаваемые и как неосознаваемые мнемические действия. Как показывают наши исследования, а также работы указанных выше авторов, осознаваться могут не
только результаты функционирования операционных механизмов, но и сам
процесс их «работы», и момент включения их в процесс запоминания.
4. Операционные механизмы имеют интермодальную природу. Т. В. Зотова изучала особенности зрительного и слухового запоминания и воспроизве-
184
дения и экспериментально установила данный факт [96]. Исследования способностей зрительного восприятия с помощью метода развертывания перцептивной деятельности позволяют предполагать, что операционные механизмы
мнемических способностей имеют не только интермодальную природу, но и
полифункциональную. В частности, С.В.Филина выявила следующие операционные механизмы способностей зрительного восприятия, расположенные по
частоте встречаемости в выборке 10—12-летних испытуемых: ассоциация (97
%), группировка по визуальным признакам (97%), группировка по смысловым
признакам (60%), соизмерение (57 %), выделение опорного пункта (46 %), перекодирование (40 %), достраивание (35 %), структурирование (34 %), схематизация (21%), упорядоченное сканирование (18%), сериаци-онная организация
материала (15%). Как видим, операционные механизмы мнемических способностей и операционные механизмы способностей зрительного восприятия можно рассматривать как пересекающиеся системы обрабатывающих материал
действий.
5. Операционные механизмы функционируют на разных уровнях обработки запоминаемого материала: перцептивном, образном, мыслительном.
Уровни функционирования операционных механизмов относительно стабильны в пределах возрастных и интеллектуальных особенностей субъекта деятельности.
6. Операционные механизмы пластичны (динамичны) в пределах соответствующего уровня функционирования. Пластичность операционных механизмов обусловлена их «чувствительностью» по отношению к запоминаемому
материалу. Было установлено, что структурная организация материала и время
его экспозиции оказывают непосредственное влияние на степень использования
функциональных и операционных механизмов мнемических способностей в
процессе запоминания и воспроизведения. Об этом говорит и вся экспериментальная психология памяти, начиная с Г. Эббингауза, но в другой терминологии
и в других парадигмах. Кроме того, Т.В.Зотовой экспериментально установлено, что запоминание и воспроизведение слов родного (русского) и иностранного (английского) языков осуществляются за счет различных процессов и операций [96]. Другими словами, конгруэнтность операционных механизмов запоминаемому материалу достигается за счет динамичности их структуры и изменяемости применяемых способов обработки материала.
4.4. ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ОПЕРАЦИОННЫХ
МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Появление операционных механизмов носит объективный характер. Возникновение индивидуального своеобразия операционных механизмов конкретной личности подчиняется системе объективных, субъектных и субъективноличностных закономерностей. В общепсихологическом смысле происхождение
операционных механизмов познавательных способностей исследовали в той
или иной мере все концепции, изучавшие интеллектуальную деятельность в ге-
185
нетическом аспекте. Наиболее основательными и фундаментальными являются
работы Ж. Пиаже. Он обозначил детерминанты, описал психологическую сущность этих процессов и показал феноменологическую специфику различных
стадий генезиса интеллектуальных операций. Как известно, Ж. Пиаже считал
развитие интеллекта процессом, подчиненным особым законам, сущность которого заключается в вызревании операциональных структур (схем). Этот процесс представляет собой единство воспроизведения элементов среды в психике
субъекта в виде когнитивных психических схем и изменение этих когнитивных
схем в зависимости от требований объективного мира.
В ходе развития операциональных структур интеллекта мыслительные
операции постепенно приобретают качественно новые свойства: скоординированность, обратимость, автоматизирован-ность, сокращенность. Благодаря
сформированности мыслительных операций «мышление становится свободным
по отношению к реальному миру» [171, с. 206].
В этой связи фундаментальное значение имеют работы Дж. Брунера, посвященные развитию познавательных процессов, а также культурноисторическая теория высших психических функций Л. С. Выготского. Идеи Л.
С. Выготского в значительной степени рассматривают условия, ведущие факторы интеллектуального развития ребенка, нежели детерминанты его качественного своеобразия в полном смысле этого слова. Психическое, видимо,
нельзя просто вывести из социального, тем более такое грандиозное образование, как интеллект, являющийся индивидуально-своеобразным когнитивноличностным образованием. В данном случае имеется в виду не только онтологический аспект, но и специфика собственно психологических закономерностей
развития психического, а именно наличие субъектной и субъективноличностной активности.
Говоря о собственно психологических закономерностях формирования и
функционирования операционной стороны мнемических способностей, нельзя
не вспомнить работы Я. А. Пономарева [175, 176], посвященные внутреннему
плану действий, и концепцию Д.Б.Богоявленской [35, 36], которая в своих исследованиях интеллектуальной активности вышла на уровень субъектных закономерностей психического, вскрыв интимные механизмы синтеза когнитивного
и личностного в творческом процессе. Эти работы имеют в контексте нашего
разговора безусловное и гносеологическое, и онтологическое значение. Указанные работы в основном характеризуют объективные законы и закономерности операционных структур познавательных процессов.
Но дифференциально-психологический или индивидуально-личностный
аспект онтологии познавательных способностей охарактеризовать сложнее, ибо
этими процессами управляют разнопорядковые закономерности. Попыток понять происхождение индивидуального своеобразия ментального пространства
было много, достаточно вспомнить обилие и разнообразие понятий, обозначающих разные аспекты подходов: концепты, когнитивные схемы, фреймы, сценарии, глубинные лингвистические универсалии и т.д. Эти термины понадобились исследователям для того, чтобы концептуально, конструктивно подойти к
описанию данной стороны индивидуальности. Операционные механизмы —
186
это ментальные структуры мнемического пространства, происхождение которых в индивидуально-психологическом смысле изучено недостаточно. Это связано с методологическими проблемами нашей науки, с теоретическими проблемами психологии способностей и проблемой соотношения способностей и
интеллекта в общепсихологическом и дифференциально-психологическом
смысле. На наш взгляд, метод развертывания мнемической деятельности, понимание структуры мнемических способностей как системы разноуровневых
механизмов, функционирование которых подчиняется объективным, субъектным и субъективно-личностным закономерностям, дают возможность исследовать в первом приближении основные тенденции происхождения индивидуального своеобразия операционных механизмов.
Память, как известно, — функция вторичная и неоднородная. Она, как
было показано в гл. 2, и способность, и подструктура интеллекта, и подструктура личности. Те связи, которыми она характеризуется и которые образует,
можно рассмотреть также и с точки зрения индивидуального своеобразия. Признавая глобальность задачи изучения индивидуальности системы мнемических
средств и содержаний, хранящихся в памяти, остановимся на первой проблеме
— исследовании происхождения индивидуальных мнемических средств.
Как уже говорилось, мнемические способности могут реализовываться на
перцептивном, образно-мнемическом и мыслительном уровнях. Работы Ж.
Пиаже, Л. М. Веккера, Дж. Брунера, Я. А. Пономарева, М. А.Холодной, Н. И.
Чуприковой и др., возрастная психология интеллекта и познавательных процессов доказывают закономерности психического развития через дифференциацию
и интеграцию уровней отражения. В этой связи совершенно оправданным является предположение о том, что начинается индивидуализация развития операциональной стороны мнемических способностей с индивидуального своеобразия перцептивной деятельности, с эффективности и качества перцептивных
способностей.
Исследование индивидуальной специфики перцептивной деятельности с
наибольшей отчетливостью воплотилось в понятии когнитивного стиля как индивидуально-своеобразного способа переработки информации об актуальной
ситуации. Как известно, разработка понятия «когнитивный стиль» началась в
американской психологии в рамках подхода к изучению восприятия, известного как New Look (критика традиционного неучета активности субъекта в восприятии и перенос акцента на анализ роли мотива-ционно-личностных факторов перцепции). В трудах основоположников этого направления (Г.Клейн,
Х.Уиткин, Р.Гарднер) сложилось единое понимание когнитивных стилей как
индивидуальных особенностей процессов приема и переработки информации
человеком, устойчиво проявляющихся при решении им познавательных задач
[202].
Когнитивный стиль теоретически может представляться как актуализация
познавательной структуры — индивидуально-специфичной организации психических свойств, входящих в структуру личности (по существу — ее подсистемы), опосредующей процессы оперирования информацией. В этом смысле
можно допустить, что когнитивный стиль — определенная «проекция» лично-
187
сти в познавательную сферу. По мнению специалистов, это инструментальная,
операциональная характеристика, обычно понимаемая как сквозная для всех
уровней данной сферы (ощущения, восприятия и внимания, памяти, мышления), и стабильное свойство индивидуальности. В настоящее время можно констатировать наличие трех типов стилевых свойств интеллекта: когнитивные
стили, интеллектуальные стили и эпистемологические стили (М. А. Холодная
[244, 246]; И.П.Шкуратова [271]; Н.И.Чуприкова [260]; И.Г.Скотнико-ва [202];
R. J. Steinberg [326]; J.Royce [322]). Эти исследования позволяют выделить ряд
принципиальных положений, определяющих статус когнитивного стиля:
1) когнитивный стиль — интеллектуальная активность более высокого
порядка в сравнении с индивидуальными особенностями познавательных процессов, поскольку функция когнитивных стилей заключается не столько в отражении внешних воздействий, сколько в координации, регулировании базовых
познавательных процессов;
2) когнитивный стиль, будучи характеристикой познавательной сферы, в
то же время рассматривается как проявление личностной организации в целом,
так как индивидуализированные способы переработки информации о своем
окружении оказываются тесно связанными с потребностями, мотивами, аффектами;
3) когнитивный стиль — это стабильное свойство индивидуальности, т.е.
видение мира, проявляется устойчиво во всех жизненных ситуациях, при решении различных задач. Когнитивный стиль пронизывает все уровни организации
субъекта — от восприятия до способов психологической защиты [246, 260].
Свойства когнитивного стиля, выделяемые таким образом, позволяют
рассматривать когнитивный стиль в первом приближении как одно из проявлений субъектных закономерностей функционирования психического. Учитывая
сущность операционных механизмов мнемических способностей, остановимся
на анализе их взаимосвязей с дифференцированностью поля и аналитичностью
— синтетичностью.
Как известно, понятие дифференцированности поля было введено Г. Уиткиным и определено как биполярное качество личности, способное варьировать
в пределах от полезависимости до поленеза-висимости от перцептивного поля.
В первом случае в перцепции доминирует целое, а части воспринимаются недостаточно дифференцированно, во втором — субъект способен преодолевать
разрушающее влияние конфликтных фоновых признаков, вычленять элементы
из целого и в результате воспринимать его структурированно. Г. Уиткин на материале разработанных перцептивных заданий («включенные фигуры»), диагностирующих введенный им стиль, описал склонность независимых от поля
лиц к операциям активного структурирования стимуляции и вычленения существенных ее элементов, в отличие от полезависимых, которым свойственно более пассивное оперирование полем как нерасчлененным целым, затруднительны манипуляции компонентами поля [202].
В последних работах Г. Уиткин рассматривал когнитивный стиль дифференцированность поля как фундаментальную характеристику развития, захватывающую всю психическую сферу индивида, которой на мозговом уровне со-
188
ответствует все большая специализация физиологических и нейропсихологических функций, в частности функций правого и левого полушарий. Соответственно этому развивается взгляд, что индивидуальные различия характеризуют по параметру полезависимости—поленезависимости не какие-либо отдельные стороны психической деятельности, но распространяются на множество ее
когнитивных и личностных проявлений, что степень полезависимости — поленезависимости является всеобъемлющим когнитивно-личностным свойством
[202, с. 109]. Термин «понятийная дифференциация» впервые был использован
Р. Гарднером при наблюдении за поведением испытуемых, решающих задачи
на свободную классификацию. От испытуемого требовалось сгруппировать
множества объектов по сходству. Причем основания для классификации не задавались — их выбирал сам испытуемый. Оказалось, что одни люди образуют
довольно много мелких групп, другие — несколько широких классов. Впоследствии их назвали аналитиками и синтетиками. Аналитичный стиль предполагает преобладание процессов анализа информации над ее синтезом, дробный
масштаб субъективных оценочных шкал, жесткие критерии оценок; синтетический стиль характеризуется обратными показателями [202].
Этот параметр разработан представителями менингерской школы когнитивной психологии, связывающими индивидуальные особенности в познавательных процессах с принципами когнитивного контроля, которые в большей
мере отражают ситуативные особенности когнитивной регуляции, служащие
механизмом равновесия между информационными переменными среды и потреб-ностной сферой в конкретных условиях. Так, высокая дифференциация
подразумевает акцент на различиях в одних ситуациях и легкость обобщения в
других. Это проявляется как стремление действовать, осознавая различия между объектами, личностями, событиями. Такого мнения придерживается
И.Т.Тихомирова в своих исследованиях, посвященных данному когнитивному
стилю [225].
Анализ психологической литературы позволил выделить детерминанты
понятийной дифференциации [202, 244]. Во-первых, это природные способности, под которыми понимается способность быстро образовывать и дифференцировать условные связи или противостоять воздействиям отрицательных раздражителей, способность анализа. Это связано с врожденными анатомофизиологи-ческими особенностями. Во-вторых, это способность к дифференцированию разных объектов, ситуаций, свойств, отношений и их отдельных
значений, которая формируется прижизненно. Важным фактором формирования данной способности являются особенности овладения человеком речью.
Исследования связей когнитивных стилей с психическими процессами
ведутся в разных направлениях: поиск детерминант и корреляций с личностными характеристиками и когнитивными процессами, определение межкультурных и возрастных различий и др. Так, Г. Уиткин с соавторами в одном из
наиболее обширных исследований, в котором участвовали 10- и 12-летние
мальчики, выявили связи полезависимости—поленезависимости с успешностью выполнения целого ряда разных интеллектуальных заданий. Во всех случаях преимущество было на стороне поленезависимых, и это проявилось в вы-
189
соких показателях по шкалам Векслера (кубики Кооса, недостающие детали,
сложение фигур), в лучшем выполнении тестов Гилфорда, Торренса, задач
Дункера. Г. Уиткин связывает это с одним качеством, а именно со способностью преодолевать включающий контекст, вычленять из него элементы [260].
В других исследованиях обнаружились значимые связи поленезависимости с показателями как невербального, так и вербального интеллекта, с успешностью выполнения теста Равена, с большей эффективностью при
решении задач Терстоуна. Кроме того, отмечается, что поленезависимые лица
имеют более высокие баллы по креативности, у них меньше ретроактивное
торможение, что трактуется как более высокая степень организации запоминаемого материала и проявляется в успешном произвольном запоминании. У поленезависимых легче происходят перенос и генерализация знаний. Есть положительные корреляции с результатами экспериментов по формированию понятий [244].
Как показал В. А. Колга, существует зависимость обучаемости школьников от их когнитивного стиля: высокая понятийная дифференциация способствует выявлению специфичности предлагаемой задачи (когда неприменимо
общее правило). Низкая понятийная дифференциация способствует переносу
умения решать сходные задачи. Вместе с тем эффективность обучения в целом,
его темп, школьная успеваемость выше при соразмерном сочетании аналитичности и синтетичности [108].
М. А. Холодная в своих исследованиях показала, что поленезависимые
люди лучше контролируют свои моторные действия [244]. А работы
М.С.Егоровой продемонстрировали, что для поленеза-висимых характерны более структурированные контроли в реальном поведении [77].
Во многих исследованиях выявлены различия между полезави-симыми и
поленезависимыми испытуемыми в отношении свойственных им защит. Для
поленезависимых характерны более структурированные контроли и большая
выраженность таких защитных механизмов, как изоляция, интеллектуализация
и проекция, а у зависимых от поля проявляются подавление и отказ. Объясняется это тем, что первый тип механизмов предполагает большую независимость
личности и более аналитичный подход к своим проблемам, чем второй [202].
Анализируя признаки когнитивных стилей, многие исследователи приходят к выводу, что какой-то из полюсов когнитивных стилей может оказаться
более эффективным в той или иной деятельности. В частности, поленезависимый стиль обеспечивает большую продуктивность познавательных процессов,
о чем говорилось выше. Таким образом, когнитивный стиль как устойчивая
субъектная тенденция индивидуальной специфики координации, регулирования разноуровневых познавательных процессов находится в безусловных взаимовлияниях с познавательными и личностными особенностями человека. Не
ставя своей целью исследовать происхождение когнитивных стилей и проблему
разноуровневых детерминант их взаимовлияний с другими особенностями, а
также принимая во внимание вторичность памяти, будем считать гипотетически возможной определяющую роль когнитивных стилей в образовании соответствующих им операционных механизмов мнемических способностей. Для
190
того чтобы проверить эту гипотезу, мы использовали метод развертывания
мнемической деятельности, вариант теста Р.Гарднера «Свободная сортировка»
и вариант теста Г. Уиткина «Включенные фигуры» [121, 231].
Наши результаты (объем выборки — 30 человек, возраст — от 18 до 22
лет) демонстрируют наличие связей между эффективностью запоминания с
опорой на функциональные механизмы и параметром «полезависимость—
поленезависимость». Чем выше коэффициент полезависимости — поленезависимости, тем ниже продуктивность запоминания с опорой на функциональные
механизмы. Та же тенденция проявилась и при запоминании более сложного
материала, диагностирующего уровень развития операционных механизмов.
Чем выше коэффициент полезависимости —поленезависимости, тем хуже развиты операционные механизмы мнемических способностей. Зависимость субъекта от поля влияет на способы обработки им запоминаемой информации, которые в этом случае гораздо менее эффективны. Особого внимания заслуживают поленезависимые испытуемые (коэффициент линейной корреляции результатов теста «Включенные фигуры» и показателей эффективности запоминания
благодаря функциональным и операционным механизмам составляет 0,81 при
0,01 уровне значимости). Получается, что чем быстрее включаются в процесс
запоминания операционные механизмы неперцептивного уровня, тем успешнее
мнемическая деятельность (табл. 8).
Таблица 8
Средние показатели эффективности операционных механизмов для
полезависимых и поленезависимых испытуемых
Конгитивный
стиль
Поленезависимые
Полезависмые
Эффективность
операционных
механизмов
Время запоминания карточки № 3
9с
50 с
Как видим, зависимость от перцептивного поля существенно проявляется
на результативном уровне. Как показал опрос испытуемых, полезависимые с
трудом отвлекаются от доминирующей структуры перцептивного поля, схватывают общие свойства стимула, стремятся запечатлеть фигуры и только на последних этапах запоминания начинают применять какие-либо мнемические
действия. Поленезависимые чаще, чем полезависимые, применяют структурирование материала, группировку на мыслительном уровне обработки информации.
Результаты исследования взаимосвязей когнитивного стиля «аналитичность—синтетичность» с особенностями мнемических способностей показали,
что при средних показателях аналитичности—синтетичности наблюдается высокая продуктивность запоминания с опорой на функциональные механизмы;
191
при сдвиге к полюсу синтетичности — средняя продуктивность функциональных механизмов; при сдвиге к полюсу аналитичности — низкая продуктивность функциональных механизмов.
Средний уровень аналитичности — синтетичности коррелирует с высокой эффективностью операционных механизмов; синтетичность — со средней;
аналитичность — с низкой. Анализируя эту ситуацию, необходимо отметить,
что восприятие аналитиков более ориентировано на детали, они способны разъединить, расщепить фигуру на составные части, и это проявляется в быстром и
точном запоминании отдельных элементов стимула. Однако наш экспериментальный материал характеризуется сложностью взаимосвязей элементов, и поэтому аналитики в крайнем выражении этого когнитивного стиля приходят к
механическому запоминанию. Это, разумеется, тормозит продвижение к результату. Синтетики, наоборот, «схватывают» фигуру в целом, не ориентируясь
на детали, что приводит к ошибочному воспроизведению пересечений и ориентации фигуры на плоскости. Как правило, синтетики довольно быстро включают операционные механизмы (например, схематизацию), и поэтому их результаты выше, чем у аналитиков.
Наши результаты показывают, что наиболее оптимальная стратегия запоминания данного экспериментального материала наблюдается при средних значениях континуума «аналитичность— синтетичность», что в очередной раз
подтверждает диалектическое единство мыслительных операций. При балансе
анализа и синтеза применяются разнообразные мнемические приемы: схематизация, опорные пункты, структурирование, мнемический план. Обобщая результаты, можно сказать, что для поленезависимых синтетиков характерен высокий уровень развития операционных механизмов. Это происходит за счет целостного восприятия фигуры, с одной стороны, и дифференцированного вплетения результатов перцептивного анализа в разноуровневые ментальные
мнемические пространства — с другой. На феноменологическом уровне это
проявляется в быстром и точном структурировании экспериментального материала. Такая комбинация когнитивных стилей способствует высокому уровню
развития различных операционных механизмов, что проявляется в эффективности мне-мической деятельности.
Операционные механизмы полезависимых синтетиков находятся на
уровне ниже среднего. Видимо, здесь «накладываются» друг на друга не «достоинства», а, скорее, «недостатки» когнитивных стилей. Восприятие синтетиков является обобщенно-целостным, глобально-недифференцированным, при
этом им трудно отвлечься от перцептивного поля, они погружены в неясную
целостность, которую из-за непонятности материала им очень сложно вплести в
ту или иную репрезентацию содержаний и развернуть тем самым то или иное
мнемическое пространство.
Низкий уровень развития операционных механизмов наблюдается у полезависимых аналитиков (время запоминания фигуры 3 колеблется в пределах от
39 до 100 с). От анализа результатов опроса испытуемых создается впечатление, что полезависимость диктует свои условия, а аналитичность — свои. Глубинная конфронтация стилей приводит к низкой эффективности обработки
192
сложного для запоминания материала. Данные результаты заставляют предположить, что когнитивный стиль «полезависимость — поленезависимость» является более мощным, более доминантным, нежели «аналитичность—
синтетичность», тем более если учесть ранее высказанные мысли о сущности
последнего. Почему же не возникает подобный ситуации при «поленезависимости — синтетичности»? Видимо, здесь поленезависимость позволяет структурировать материал, и эти тенденции комплементарны синтетичности. Получается что-то, напоминающее двойную, но однонаправленную обработку. При
этом нельзя исключать другие факторы, которые могут усиливать или ослаблять проявление когнитивного стиля: регулирующие механизмы, тип интеллекта данной личности и др. Кроме того, каждая личность, скорее всего, характеризуется наличием разностилевых тенденций, которые под влиянием обучения,
социализации, профессионализации и т.д. превращаются в обобщенную (субъектную) познавательную стратегию. Наши результаты показали, что при поленезависимости в большинстве случаев наблюдается средний уровень выраженности когнитивного стиля «аналитичность — синтетичность». Можно предположить, что поленезависимости может не доставать некоторой синтетичности и
процесс когнитивного становления будет идти в направлении баланса поленезависимости и синтетичности. Таким образом, разные комбинации когнитивных стилей: «полезависимость —поленезависимость» и «аналитичность —
синтетичность» — по-разному влияют на эффективность и уровень развития
операционных механизмов мнемических способностей. В рамках данного контекста было выполнено исследование С.А.Захаровой [174], которая хотя и ставила несколько иные задачи, но тем не менее использовала методику Г. Уиткина и посвятила свою работу изучению роли качественных особенностей когнитивных схем в формировании обобщенных эталонов памяти. Под когнитивными схемами подразумеваются, прежде всего, особенности извлечения и обработки индивидом информации при решении познавательных задач, направляющие его познавательную активность. Результаты этого исследования указывают на связь поленезависимых с развитием второй сигнальной системы. Проведенное исследование выявило связь качественных особенностей когнитивных
схем по параметру «целостность — расчлененность» с особенностями формирования сложных наглядных обобщений у учащихся старших классов, а именно
с характером и числом вербально выделяемых признаков при категоризации по
стилю рисунков художников. Показано, что поленезависимость и более высокое развитие второй сигнальной системы тесно связаны с локальностью вербально выделяемых признаков художественного стиля. Определенность вербально выделяемых признаков стиля оказалась наиболее связанной с высоким
развитием обеих сигнальных систем, а модальная свобода определенных признаков — с высоким развитием первой сигнальной системы. Наименьшее число
вербально выделяемых признаков художественного стиля отмечалось у испытуемых с высоким развитием первой сигнальной системы и низким развитием
второй сигнальной системы (представители художественного типа).
В свою очередь, число и характер вербально выделяемых признаков стиля художников связаны с успешностью в обучении правильной категоризации.
193
Известно, что успешному обучению сопутствует большее число вербально выделяемых признаков стиля, а также преобладание среди упоминаемых признаков локальных и определенных признаков.
В работе показано, что школьники-подростки в целом не справляются с
категоризацией сложных зрительных стимулов. Вероятно, имеющиеся у них
познавательные схемы еще не позволяют им самостоятельно выделять различительные признаки, адекватные поставленной задаче, поскольку способность
выделять значимые свойства объектов определяется уровнем той системы признаков, которой индивид уже овладел (Р.М.Грановская [69]; С.А. Захарова
[174]).
В этой связи чрезвычайный интерес представляет работа С.В.Филиной
[235], выполненная на основе метода развертывания деятельности, который она
под руководством В.Д.Шадрико-ва применила к перцепции. В этой работе использованы все основные положения уже опробованного подхода к изучению
мне-мических способностей, и на этой базе создана методика изучения способностей зрительного восприятия. Оказалось, что виды применяемых операционных механизмов при восприятии цветной реалистической картины «бытовая
сцена» (работа В.Е.Маковского «Без хозяина») совпадают с выделенными ранее
операционными механизмами мнемических способностей. При этом динамику
процесса восприятия можно изучать в двух аспектах: как разворачивание перцептивной деятельности и как взаимодействие визуальности и семантики. В результате были выделены два основных фактора, которые оказывают наибольшее влияние на продуктивность зрительного восприятия. Первый фактор больше связан с визуальностью, он состоит из четырех показателей: общее количество воспринятых деталей, количество правильно воспринятых деталей, количество воспринятых незаметных деталей и количество правильно воспринятых
незаметных деталей. Второй фактор связан с семантикой процесса формирования образа и складывается из следующих показателей: смысл картины, воспринятый при недифференцированном и дифференцированном восприятии; смысл
картины, воспринятый после подсказок; количество неправильно воспринятых
деталей; количество правильно воспринятых деталей. На основе использования
этих показателей получена определенная типология способностей зрительного
восприятия детей 10—12 лет.
Первый тип способностей (43%) — все свойства неразвиты, низкий уровень продуктивности. Сформированный образ чаще всего является целостным,
неадекватным или фрагментарным при низком уровне отражения полноты деталей, но при хорошем качестве (отражают мало, но правильно).
Второй тип способностей (35 %) — «аналитики с ошибками». Сформированный образ, как правило, также является целостным, неадекватным или
фрагментарным при среднем уровне отражения полноты деталей, но невысоком
качестве (отражают много, но достаточно часто ошибаются).
Третий тип способностей (8 %) — «аналитики с высокой точностью и
тенденцией к синтезу». Сформированный образ обычно является целостным
адекватным, но не вполне точным и полным, хотя уровень отражения деталей
высокий и число ошибок невелико (затруднения в интеграции деталей при их
194
большом числе).
Четвертый тип способностей (14%) — «синтетики с высокой точностью
и тенденцией к аналитичности». Сформированный образ, чаще всего, является
целостным, точным, но не совсем полным из-за среднего уровня отражения
полноты деталей, низкого уровня отражения незаметных деталей, однако при
высоком качестве отражения (отражают не все детали, но делают это почти
безошибочно).
Данное исследование, по существу, вбирает две проблемы перцептивной
деятельности: проблему когнитивного стиля и проблему эффективности зрительного восприятия. Интересно, что в работе не обнаружено испытуемых, у
которых все четыре свойства восприятия были развиты хорошо. С. В. Филина
делает предположение, что такого сочетания как естественного типа нет, за исключением особых случаев развития способностей зрительного восприятия в
условиях профессиональной деятельности, где они являются профессионально
важными качествами.
Действительно, индивидуально стабильные стратегии восприятия (познания) — это точка или зона в континууме противоположных параметров. Современное состояние работ по данной теме, к сожалению, не может похвастаться
лонгитюдными исследованиями происхождения и развития операционных механизмов мнемических и других способностей. На сегодняшний день мы располагаем данными ряда поперечных срезов развитости операционных механизмов, а также результатами исследований продуктивности мнемических процессов, выполненных в разных парадигмах (А.А.Смирнов, Э.А.Фарапонова,
Н.И.Чуприкова, С.А.Захарова, С.А. Изюмова и др.).
Обнаруженные возрастные различия в успешности формирования сложных наглядных обобщений показывают, видимо, основную тенденцию в дальнейшем видоизменении операционной стороны мнемических способностей.
Перцептивный уровень операционных механизмов мнемических способностей
или усиливается (наращивается) понятийной, логической, вербальной или абстрактной обработкой, оставаясь при этом перцептивным, или трансформируется в иной уровень со сменой доминирующей обработки.
Как уже отмечалось, подростки (12—13 лет) в подавляющем большинстве не справились с правильной категоризацией рисунков. Они были более полезависимы и показали более низкое развитие второй сигнальной системы, хотя
превосходили старшеклассников по степени развития первой сигнальной системы. Эти исследования приводят к мысли о наличии принципиальной динамики внутри субъектного уровня психического, в частности о возможной смене
когнитивного стиля личности в процессе социализации и развития интеллекта.
Совершенно очевидно, что данные выводы требуют изучения взаимосвязей
операционной стороны мнемических способностей и интеллектуальной деятельности личности в целом.
Операционные механизмы мнемических способностей — это проявление
особенностей интеллектуальной активности и интеллектуальной деятельности
субъекта мнемических процессов. В этой связи констатацию факта взаимоотношений операционных механизмов и интеллектуальных процессов можно
195
назвать, с одной стороны, аксиоматичной, а с другой — спекулятивной, ибо
практически невозможно установить причинно-следственные связи. Понимая
развитие как противоречивый процесс, где непрерывно, в диалектическом
единстве взаимодействуют тенденции качественных преобразований человека
как индивида (объективные закономерности), как субъекта (субъектные закономерности) и как личности (субъективно-личностные закономерности) с периодической сменой детерминант, нельзя упрощать вопрос о взаимоотношениях
способностей и интеллекта, предполагая, что можно найти более «определяющее» психическое явление. Такая ситуация представляется наивной и аналогична неграмотной постановке вопроса о биосоциальной сущности человека:
человек скорее биологическое существо, нежели социальное, или наоборот?
Как уже отмечалось, способности и интеллект (мнемические способности
и интеллект, в частности) представляют собой открытые, «вложенные друг в
друга» системы. На начальных этапах онтогенеза (дошкольный период) активно развиваются память, функциональная сторона мнемических способностей.
При этом идет иногда бурно, иногда латентно развитие мыслительных операций. В период младшего школьного возраста процессы развития памяти не
столь феноменологически ярки, как в дошкольный период. Начинается период
активного развития операционных механизмов, и этот процесс в ряде случаев
«скрывается» за некоторым ухудшением продуктивности процессов запоминания и воспроизведения. Вместе с тем образное мышление, мысленное «манипулирование» предметами нарастает стремительно и, в сущности, характеризует
познавательное и личностное развитие младших школьников соответствующими новообразованиями. Современная психология в большинстве своего исследовательского и диагностического инструментария характеризуется психометрическими подходами. Поэтому трудно исследовать взаимоотношения операционных механизмов и интеллектуальных процессов комплиментарными методами. Принимая во внимание методологическую ущербность психометрического подхода, с одной стороны, а с другой — признавая распространенность и
общепризнанность тестов Д.Векслера, Р.Амтхауэра и др., остановимся на необходимости их использования в данном контексте.
Нами было проведено исследование конкретных связей запоминания с
опорой на функциональные механизмы и благодаря функциональным и операционным механизмам с результативностью выполнения теста умственных способностей (ТУС) Р. Амтхауэра.
Эксперимент осуществлялся в два этапа. Первый этап — исследование
мнемических способностей с помощью фигур 2, 3, 10. Второй этап — ТУС Р.
Амтхауэра, состоящий из 9 субтестов: ОС — «осведомленность»; ИЛ — «исключение лишнего»; ПА — «поиск аналогий»; ОО — «определение общего»; 3
— «запоминание»; АР — «арифметический»; ОЗ — «определение закономерностей»; ГС — «геометрическое сложение»; ПВ — «пространственное воображение» [222].
Полученные результаты, представленные в табл. 9, свидетельствуют о
подвижности, открытости, многоуровневости, самоорга-низуемости системы
мнемических способностей. Наиболее наглядно эти свойства представлены на
196
структурограмме взаимосвязей результативности выполнения ТУСа и заданий
на запоминание различных по сложности фигур (см. рис. 10).
Данные результаты необходимо анализировать и с точки зрения качества
выполнения заданий, и с точки зрения сущности самих заданий.
Во-первых, высокий коэффициент интеллекта по тесту умственных способностей Р.Амтхауэра свойствен тем испытуемым, которым с хорошими показателями удалось запомнить все предъявляемые (три) карточки нашего экспериментального материала.
Таблица 9
Показатели линейной корреляции результатов по ТУСу и методике
диагностики мнемических способностей
Название
суб- ОС
теста
ИЛ
ПА
ОО
3
АР
ОЗ
ГС
ПВ
-0,10
-0,8
0,02
-0,53*
-0,21
0,13
-0,10
0,01
-0,37*
Карточка
№3
-0,30**
-0,15
-0,12
-0,08
-0,2
-0,15
0,26*** -0,41*
0
Карточка
№10
-0,19
-0,07
-0,01
-0,21
-0,38*
-0,16
-0,12
-0,12
Карточки
Карточка
№2
-0,23***
Примечания:
1. * — уровень значимости 95 %; ** — уровень значимости 90 %; *** _ уровень значимости
80 %.
2. Обратная связь показателей вызвана тем, что скорость запоминания определяется суммой
затрачиваемого на запоминание времени.
Во-вторых, совершенно очевидно, что полученные результаты нуждаются в качественном анализе тех и других заданий. Результаты запоминания различных карточек коррелируют с результатами выполнения шести субтестов из
девяти. Отсутствуют достоверные связи результатов запоминания с субтестами:
арифметический счет, исключение лишнего и поиск аналогий. Выполнение
этих заданий базируется, безусловно, на использовании логических операций.
Наш экспериментальный материал скорее исключает такую возможность,
нежели наоборот. Вместе с тем логика поведения — это всегда регуляция, поэтому довольно странно, что запоминание фигуры 10 не коррелирует ни с одним из этих субтестов, ибо, по нашему мнению, фигуру 10 практически нельзя
запомнить без развитых регулирующих механизмов. Остается предположить,
что регуляция мнемической деятельности — явление также многоуровневое и
содержит помимо логических и другие компоненты. В остальном отсутствие
достоверных связей не вызывает удивления. Что же касается имеющих место
корреляций, то они подтверждают наши выводы относительно подвижности
операционных механизмов и их зависимости от уровня функционирования интеллектуальных процессов.
197
Рис. 10. Структурограмма наиболее значимых линейных корреляций
результатов по ТУСу и методике диагностики мнемических способностей
Фигура 2 предназначена для диагностики запоминания с опорой на функциональные механизмы, однако развитым мнемичес-ким способностям свойственно быстрое включение операционных механизмов. Поэтому можно с уверенностью сказать, что в данном случае при запоминании всех карточек речь
идет о запоминании благодаря операционным и функциональным механизмам.
Результаты запоминания фигуры 2 коррелируют с субтестами определения общего и пространственного воображения. Эта связь довольно закономерна, ибо
фигуры 2 является, по существу, усложненной пробной фигурой. Операционные механизмы, как образования чрезвычайно пластичные и управляемые, оказались тем инструментом, который выполнил эту функцию — вычленить в фигуре 2 только что запомненный треугольник фигуры 1. Можно допустить, что
фигура 2 запоминалась с помощью операционных механизмов, базирующихся
на мыслительных операциях абстрагирования. Чтобы правильно зафиксировать
созданный в процессе решения мнемической задачи образ, испытуемому необходимы операции пространственного преобразования образа. Субтест «пространственное воображение» диагностирует способности оперировать образами
в пространстве, не затрагивая их структурных особенностей. Такие преобразования, по мнению И.С.Якиманской, требуют значительно меньшей степени умственной активности, нежели структурные преобразования [276], что дает возможность сделать заключение о пластичности, подвижности, экономичности и
комплиментарности запоминаемому материалу включающихся операционных
механизмов. Этот вывод подтверждается наличием корреляций результатов запоминания фигуры 3 с субтестами «определение закономерностей», «определение общего» и «геометрическое сложение», фигуры 10 с субтестами «геометрическое сложение» и «запоминание».
Фигуры 3 представляет собой трудно узнаваемый, усложненный вариант
фигуры 2, поэтому выявленные связи не вызывают удивления. Материалом задания на геометрическое сложение служат плоскостные рисунки — части отдельных фигур. Задания предусматривают совмещение, поворот, сближение
этих частей в одной плоскости, а также сопоставление с образцами фигур. Оперирование образами включает регулируемое удержание их в памяти, планирование на их основе предстоящей деятельности и предвосхищение ее результа-
198
тов. Таким образом, связь между субтестом «геометрическое сложение» и результатами запоминания фигуры 3 выглядит логичной и правдоподобной.
Результаты запоминания фигуры 10 также прокоррелировали с данным
субтестом, хотя с меньшим уровнем значимости. Фигура 10, как наиболее
сложный рисунок нашего экспериментального материала, не поддается запоминанию без включения регулирующих механизмов, а это уже иной уровень
интеллектуальной активности. Эксперимент выявил некоторую связь запоминания фигуры 3 и первого субтеста ТУСа. На первый взгляд, это странно, ибо
задания на общую осведомленность несут на себе нагрузку диагностики вербального компонента, весьма далекого от фигуры 3. Однако фигура 3 содержит
сложные пересечения, которые, по всей вероятности, требуют называния, вербального обозначения. Иными словами, оба задания стимулируют вербальную
активность, хотя фигура 3 уступает в этом отношении субтесту «общая осведомленность».
Запоминание фигура 3 слабо прокоррелировало с результатами субтеста
«определение закономерностей». Это можно объяснить, исходя из сущности
рисунка 3, который одновременно и похож, и не похож на предыдущие. Совершенно очевидно, что субъекту требуется активная аналитико-синтетическая деятельность для быстрого и правильного его запоминания с учетом предыдущего опыта. Испытуемый искал закономерности расположения линий фигуры 3,
отталкиваясь от треугольников, крестов или др., увиденных на фигуре 2. Другими словами, оба задания выявили необходимость для их успешного выполнения операции сравнения.
Результаты запоминания фигуры 10 и их корреляции только с субтестами
«запоминание» и «геометрическое сложение» требуют дополнительного анализа. Совершенно очевидно, что здесь проявляется значительное расхождение и в
теоретических и в методологических основаниях конструирования использованных методов. Запоминание фигуры 10 требует системного взаимодействия
функциональных, операционных и регулирующих механизмов, т. е. разнопорядковых психических явлений. Тест Р. Ам-тхауэра не диагностирует регулирующую сторону интеллекта, по крайней мере, в явном виде. Видимо, уровень
линейных корреляций не мог объективировать эти сложноопосредованные
функциональные зависимости. Связь результатов запоминания фигуры 10 и
субтеста «запоминание» нуждается в анализе сущности субтеста и процесса
развертывания мнемической деятельности при запоминании сложного экспериментального материала. Данный субтест ТУСа диагностирует в значительной
степени возможности кратковременной памяти субъекта, т.е. способности
удержать информацию с помощью базисных способов (повторение, ассоциации
или группировки), которые реализуются на перцептивном или перцептивнопредставленческом уровне. Получается, что данный субтест затрагивает в значительной степени функциональные механизмы. Фигуру 10 нельзя запомнить
без умений мысленно конструировать образ, отталкиваясь при этом от правильно запомненных ее элементов. Эти элементы необходимо постоянно держать в памяти, для того чтобы достраивать кресты, треугольники, лучи или палочки и т. п. Поэтому нет сомнений в том, что данная корреляция выявила фун-
199
даментальную связь необходимого уровня развития функциональных механизмов и в том и другом случае.
Полученные результаты показывают, что система функциональных, операционных и регулирующих механизмов чрезвычайно динамична и, как следствие этого, конгруэнтна запоминаемому материалу. Пусковым механизмом
этого процесса является операционная сторона памяти, которая представляет
собой образование многоуровневое, включая вербальные и невербальные компоненты, независимо от запоминаемого материала. Результаты показали, что
механизмы мнемических способностей постоянно «меняются местами» в системном взаимодействии. Это проявилось при запоминании всех трех карточек,
где практически не было совпадений в наличии значимых корреляций. Наиболее ярко эта тенденция проявилась при разной степени задействованности
функциональной основы памяти, без участия которой не может быть успешного результата. Это говорит о том, что функциональные механизмы способны,
взаимодействуя с операционными и регулирующими, находиться в латентном
состоянии, как бы «в тени» иных уровней памяти.
Нами было предпринято дополнительное исследование взаимосвязей
уровня развития механизмов мнемических способностей с интеллектуальными
особенностями, изучавшимися с помощью методики исследования интеллекта
Д. Векслера (WAIS) для взрослых [195]*.
Качественно-количественный анализ результатов показывает, что с повышением показателей по субтестам Векслера изменяется доля мыслительной
обработки запоминаемого материала, за исключением субтестов «Недостающие
детали» и «Складывание фигур». Показатели вербального, невербального и
общего интеллекта также увеличиваются с изменением уровня обработки запоминаемого материала — от перцептивного к мыслительному.
Для того чтобы проверить, уточнить и конкретизировать сделанные выше
выводы, была предпринята попытка исследовать зависимости, полученные не
только для уровня развития операционных механизмов, но и для продуктивности операционных механизмов и продуктивности функциональных механизмов
с интеллектуальными показателями по тесту Векслера. Эти результаты представлены в табл. 10. В данном исследовании был применен ранговый коэффициент корреляции Спирмена.
Продуктивность функциональных механизмов мнемических способностей повышается при возрастании таких показателей, как «Осведомленность»,
«Арифметический», «Сходство», «Повторение», «Словарный», «Кубики Кооса», «Складывание фигур», вербального и общего интеллекта.
*
Порядок эксперимента аналогичен вышеизложенному.
Таблица 10
Корреляционная зависимость между продуктивностью и уровнем развития функциональных и операционных механизмов мнемических способностей и интеллектуальными показателями по тесту Векслера
* — уровень значимости 0,01; ** — уровень значимости 0,05.
Продуктивность операционных механизмов мнемических способностей
повышается при возрастании показателей субтестов: «Понятливость», «Повторение». «Словарный», «Шифровка», а также с возрастанием показателей вербального и общего интеллекта. Уровень развития операционных механизмов
связан с показателями субтестов: «Осведомленность», «Понятливость», «Сходство», «Повторение», «Словарный», «Шифровка», с показателями вербального
и общего интеллекта. Полученные корреляционные зависимости подтверждают
ранее сделанные выводы о свойствах функциональных и операционных механизмов, которые дополняют друг друга. Особо следует отметить проявившуюся
связь на уровне результатов функциональных механизмов и вербального интеллекта и непроявившуюся связь с невербальным интеллектом. Это доказывает только то, что развитые мнемические способности реализуются системой
разноуровневых механизмов. Другими словами, запоминание с опорой на
функциональные механизмы в «чистом виде» отсутствует.
В целом результаты данного эксперимента показывают безусловную специфику запоминания разного экспериментального материала. Например, результаты субтеста «Понятливость» коррелируют с явной задействованностью
сложных операционных механизмов при запоминании фигур 3 и 10. И наоборот, автоматизированные интеллектуальные операции, доля которых может
быть значительна при выполнении субтестов «Арифметический», «Кубики Кооса», «Складывание фигур», не проявляются значимо в операционной стороне
запоминания фигуры 10.
Остановимся на анализе полученных взаимосвязей подробнее.
Для выполнения субтеста «Осведомленность» необходима гибкость процессов воспроизведения, которые обеспечиваются оперативностью (ситуативной комплиментарностью) операционных и регулирующих механизмов мнемических процессов. Другими словами, при выполнении данного теста память выступает как базисная структура связей, а результат в значительной степени
обеспечивается гибкостью мыслительных операций. Исходя из связей продуктивности функциональных механизмов и показателей данного субтеста, получается, что гибкость мыслительных операций скорее природная, нежели приобретаемая, характеристика.
Субтест «Арифметический» предусматривает определенное развитие регулирующей стороны интеллектуальной активности. В данном случае это проявляется как умение четко оперировать числовым материалом при высокой
концентрации внимания, сообразительности и произвольности. Продуктивность функциональных механизмов меняется в зависимости от развитости регулирующей стороны, но наш более ранний анализ (см. 3.3) позволяет интерпретировать актуальную ситуацию скорее как силу природной основы памяти,
нежели как проявление взаимодействия функциональных и регулирующих механизмов. Видимо, связь показателей по субтесту «Арифметический» и продуктивности функциональных механизмов заставляет еще раз подчеркнуть пластичность и результативную изменчивость функциональных механизмов мнемических способностей в определенных целях.
Субтест «Сходство» диагностирует в первую очередь операции обобще-
202
ния и абстрагирования, совершенно необходимые для развитого понятийного
мышления. Полученная нами корреляционная зависимость с продуктивностью
функциональной основы мне-мических процессов заставляет говорить о том,
что операционная сторона мнемических способностей действительно многоуровневая и многоаспектная. То, что запоминание фигуры 2 взрослыми испытуемыми происходит с диагностической точки зрения очень быстро (1 — 2 с),
не означает отсутствия разворачивания мыслительных операций, в том числе и
обобщения, сравнения и абстрагирования. Данный результат в очередной раз
демонстрирует сложность перцептивных процессов, микроанализ которых доказывает неоднородность каждого этапа формирования субъективного образа
объективного мира. Другими словами, есть основания считать процессы категоризации воспринимаемого включающими всю гамму мыслительных операций, совершающихся на довербальном уровне.
Субтест «Повторение» обнаруживает эффективность оперативной памяти
и произвольного внимания субъекта. В оперативной памяти доминирующую
роль играют скоростные характеристики мнемических способностей, которые
немыслимы без сильных функциональных механизмов, поэтому имеющая место связь абсолютно закономерна.
Субтест «Словарный» на первый взгляд в большей степени характеризует
вербальный интеллект. Однако здесь не последнюю роль играет гибкость памяти, которая связана с продуктивностью функциональных механизмов. Эта доля
зависимости и отразилась в наших результатах. Субтесты «Кубики Кооса» и
«Складывание фигур» предполагают выявление аналитико-синтетической деятельности на довербальном уровне интеллектуальных процессов. Связь этих
показателей с продуктивностью функциональных механизмов доказывает, что
выделенные нами свойства функциональной основы памяти скорее верны,
нежели наоборот.
Анализ продуктивности и уровня развития операционных механизмов
интеллектуальных показателей заставляет в очередной раз убедиться в диагностических возможностях метода развертывания мнемической деятельности, который высвечивает и особенности интеллектуальной активности субъекта разного происхождения. Показатели субтеста «Осведомленность» прокоррелировали с развитостью операционных механизмов слабее, нежели с продуктивностью функциональных. Уровень развития операционных механизмов, в сущности, складывается из эффективности системного взаимодействия операционных и регулирующих механизмов, поэтому становится понятным, что выявленная корреляционная зависимость объективирует регулирующую сторону
мнемических процессов, которая на феноменологическом уровне называется
гибкостью памяти.
В субтесте «Понятливость» аккумулировались разные тенденции и личностного, и когнитивного плана. Здесь, несомненно, сочетаются и операционная, и регулирующая стороны мнемических процессов, что нашло свое выражение в корреляционной зависимости этих показателей. Действительно, вопрос: «Что нужно сделать, если вы нашли на улице запечатанный конверт?» —
требует быстрого разворачивания соответствующего уровня ментального про-
203
странства, где представлены система необходимых действий, их последовательность и оценка. Совершенно очевидно, что выбор варианта среди возможных поведенческих реакций — операционная сторона интеллектуальной деятельности, а отсекание лишнего, чрезмерного, неадекватного — регулирующая.
Результаты субтеста «Сходство» прокоррелированы приблизительно
одинаково и с функциональными механизмами, и с уровнем развития операционных. Эта ситуация представляется закономерной, ибо в данном субтесте
наиболее представлена операциональная сторона интеллектуальных процессов,
которая составляет сущность развитости операционных механизмов мнемических способностей.
Субтест «Повторение» — единственный, прокоррелировавший со всеми
используемыми показателями по нашей методике. Причем акценты доли присутствия психических процессов в числовом выражении расставлены приблизительно так, как мы и предполагали, создавая методику диагностики мнемических способностей. Субтест «Повторение» — прерогатива оперативной памяти,
где задействованы все имеющиеся у субъекта мнемические механизмы, поэтому его результаты не могут быть не связанными с продуктивностью функциональных механизмов, уровнем развития и эффективностью операционных.
Примечательно, что данный субтест наиболее слабо коррелирует с общим IQ. В
наших экспериментах общий интеллект представлен одним из его компонентов
— продуктивностью функциональных механизмов, и связь, в подтверждение
вышесказанному, не абсолютная. Операционные механизмы имеют действительно иную сущность: способность развернуть при запоминании или воспроизведении соответствующее ментальное пространство. Это убедительно демонстрирует корреляционная зависимость с результатами по субтесту «Шифровка», который по числу включенных в него интеллектуальных функций является
наиболее комплексно-разносторонним. Успешность выполнения данного
субтеста зависит от степени концентрации, распределяемости, переключаемое™ внимания, эффективности (объема, точности, скорости) восприятия, зрительно-моторной координации, скорости формирования новых навыков, способности к концентрации зрительно-двигательных стимулов. Поэтому в целом
операционная сторона мнемических способностей весомее коррелирует с вербальным интеллектом, нежели с невербальным.
Таким образом, полученные результаты позволяют не только охарактеризовать сущностные свойства операционных механизмов и происхождение их
стабильных субъектных характеристик, но и обратиться через призму строения
мнемических способностей к диагностическим возможностям данной методики.
В первую очередь необходимо отметить явную направленность теста
Д.Векслера диагностировать операционную сторону интеллектуальной активности. С одной стороны, это понятно, ибо интеллект в большинстве случаев
понимается как «инструмент» для переработки информации. Переработка информации предполагает разворачивание, укрупнение, членение, дифференциацию, перекодирование, метафоризацию информации, что невозможно без наличия и проявления каких-либо операционных механизмов интеллектуальной ак-
204
тивности. В этой связи не возникает серьезных контраргументов против целесообразности и необходимости диагностики разноуровневых операционных
механизмов при решении той или иной задачи. С другой стороны, если сделать
серьезный психологический анализ всех субтестов методики Век-слера, то станет очевидно, что интеллект как система функциональных механизмов познавательных способностей этим тестом не диагностируется. Это вызвано совершенно очевидными причинами, о которых говорилось в гл. 2, когда при обилии
психометрических процедур нет практически ни одного стройного понимания
происхождения свойств интеллектуальной деятельности. Создалась ситуация,
когда и по результатам психологического анализа заданий теста Д. Векслера, и
по данным обширной практики его использования можно с уверенностью сказать, что методика исследует именно интеллект, интеллектуальную эффективность, но какие структуры интеллекта задействованы при этом, каково их происхождение не ясно.
Изложенное выше требует предварительных выводов. Итак, были проанализированы два показателя операционных механизмов: уровень развития и
продуктивность. Это дало возможность сделать еледующие выводы:
1) чем выше уровень развития интеллекта, тем выше продуктивность и
уровень развития операционных механизмов;
2) операционные механизмы обеспечивают конгруэнтность мнемических
способностей запоминаемому материалу благодаря тому, что мнемические способности и интеллект функционируют как «вложенные друг в друга» открытые
системы;
3) по всей вероятности, качественная специфика включающихся в процесс запоминания операционных механизмов будет определяться качественной
спецификой познавательных и интеллектуальных процессов личности. На
уровне перцептивной деятельности это проявилось в том, что разные комбинации когнитивных стилей по-разному влияют на эффективность и уровень
функционирования операционных механизмов.
Как видим, эти выводы касаются тенденции в целом. Можно сказать, что
наши рассуждения подтверждают наличие субъектных закономерностей, но не
конкретизируют их сущности, их содержательного наполнения.
Для того чтобы приблизиться к пониманию субъектности мне-мической
деятельности, было осуществлено исследование соотношения качественной
специфики операционных механизмов мнемических способностей личности и
качественной специфики ее мышления.
Что означает в данном контексте выражение «качественная специфика
мышления»? В первую очередь необходимо подчеркнуть, что психометрические процедуры в их классическом применении характеризуют мышление через
эффективность решения задач. Другими словами, говоря об интеллектуальных
процессах или способностях, акцентируем внимание на продуктивности, результативности той или иной психической реальности, а говоря о когнитивных
стилях перцептивной деятельности или качественной специфике мышления
субъекта — на своеобразии способов переработки информации. Как видим,
процедуры их операцио-нализации принципиально различны. Качественная
205
специфика мышления может быть конкретизирована по различным основаниям
в зависимости от концептуальных установок автора, который в соответствии с
ними может ответить на вопрос: как мыслит данный субъект — творчески или
нет; наглядно-действенно, образно или понятийно; логически или нет; абстрактно или конкретно; практически или теоретически; гибко или ригидно;
адаптивно или дезадаптивно и т.д.?
Операционные механизмы также можно проанализировать по различным
основаниям. Одним из сущностных свойств, определяющих качественную специфику операционных механизмов, является направление тенденции обработки
материала, которое определяет стилевые особенности мнемических способностей: внутренне направленные, внешне и внешневнутренне направленные. В
этом делении отчетливо проявляется специфика интеллектуальной деятельности субъекта. Наша методика позволяет развернуть мнемическую деятельность
настолько, чтобы проанализировать качественное своеобразие способов обработки информации конкретным субъектом. Встала проблема подобрать конгруэнтную методику исследования качественных особенностей мышления, которая
способствовала бы изучению развернутого мыслительного процесса. Минимальные требования к методике:
1) мыслительный процесс должен быть развернут и субъективно, и объективно;
2) процедура должна быть такой, чтобы проявлялись исходные ментальные структуры, определяющие дальнейшие процессы;
3) процедура должна быть такой, чтобы экспериментатор мог отдифференцировать формы и содержания мыслительного процесса;
4) процедура должна способствовать исследованию этапности (различных этапов) мыслительного процесса.
Другими словами, необходима методика, позволяющая соотнести развертывающуюся мыслительную деятельность с развернуто представленной
мнемической. В нашей парадигме таковой еще не создано, поэтому мы остановились на методике «Газета», которая направлена на исследование ментальных
образований, обусловливающих качественную специфику мышления.
Итак, были использованы: методика диагностики мнемических способностей с подробным качественным анализом процесса репрезентации субъектом
стимульного материала (фигур 2, 3, 10) и методика «Газета», созданная Е.
В.Драпак для исследования развернутого мыслительного процесса как практического или теоретического*. По нашему мнению, методика Е.В.Драпак исследует направленность когнитивной схемы субъекта в процессе решения им мыслительной задачи. Методика «Газета» была создана для исследования качеЭксперимент проходил в два этапа. 1-й этап — исследование мнемических способностей, 2-й этап — исследование мышления. Процедура аналогична описанным выше. Методика «Газета» состоит из серии задач, требованием которых является восстановление содержания газетной заметки, а условием — информация, содержащаяся в заметке и наглядно представленные размеры заметки. Экспериментальный материал представляет собой набор фотографий газетных страниц, содержательно не связанных друг с другом. На каждой фотографии
контуром обозначены границы стимульной заметки. Текст заметки закрыт, за исключением небольшого, в несколько строк, фрагмента, содержащего описание какого-то факта, события, ситуации. Остальная часть газетной страницы трудно читаема из-за размытости текста.
*
206
ственной специфики умственных структур, выступающих в качестве средств в
репрезентации проблемной ситуации и разворачивании мыслительного пространства. Е. В.Драпак за критерий трансформации ситуации эксперимента в
проблемную ситуацию и, следовательно, актуализацию процесса мышления
принимает выход за пределы презентируемого испытуемым процесса. В процессе решения экспериментальной задачи она выделяет два этапа — этап вынужденной проблемной ситуации (ВПС) и этап естественной проблемной ситуации (ЕПС).
1. Этап вынужденной проблемной ситуации. Структурное противоречие,
содержащееся в стимульном материале, порождает напряжение, которое может
быть снято только на содержательном уровне при актуализации мыслительного
процесса. Для этого испытуемому необходимо найти содержательное, предметное противоречие в стимульном материале — между реальным и должным, желательным, возможным. В процессе решения задачи на восстановление содержания заметки испытуемый деструк-турирует фрагмент заметки и выделяет
элементы, через которые и происходит выход за пределы фрагмента. Этими
элементами для каждой заметки являются:
«таксисты», «нападения на таксистов», «1988 год», «ранения и убийства»;
«железная дорога», «неисправные вагоны»;
«сквернословие», «внук, дед», «тюремщики»;
«почтальоны», «не хватает почтальонов»;
«качество телевизоров», «телевизоры», «гарантия», «возврат и замена»,
«потери», «данные Госкомстата»;
«сырье», «змеи и лягушки», «обувь», «Филиппины»;
«пьяница», «рабочее место, рабочее время», «руководители», «Федеральный центр».
В этих элементах противоречие либо эксплицировано (не хватает почтальонов), либо имплицитно задано, т.е. этот элемент имманентно содержит в себе отрицательную валентность: «это плохо», «так не должно быть» и т.д.
Некоторые суждения выполняют функцию фиксации противоречий:
суждения, выражающие согласие—несогласие с предъявляемой информацией;
суждения, выражающие оценку предъявляемой информации;
обозначение найденного противоречия через понятие «проблема»;
поставленные испытуемым вопросы.
2. Этап естественной проблемной ситуации. Здесь разворачивается мыслительная активность, детерминированная содержательным противоречием,
что свидетельствует о превращении ВПС в ЕПС. Формами мышления при разрешении ЕПС являются: спецификация ситуации, которая осуществляется через обобщение или детализацию; собственно постановка проблемы, вариантом
которой является и ее разрешение, оценка.
Спецификация ситуации.
В результате процесса спецификации ситуация фрагмента оказывается
представленной либо как частная, единичная, либо как пример проявлении общей закономерности.
207
Уточнение, детализация заключается в том, что презентируе-мая ситуация наполняется деталями — уточняются место, время, обстоятельства, при которых имела место описанная ситуация. За счет уточнения, детализации ситуация становится для испытуемого более реальной, уникальной, единичной.
Субъект привносит в ситуацию нечто от себя.
Обобщение заключается в том, что ситуация рассматривается испытуемым как проявление общей закономерности. В определенном смысле она теряет свою уникальность, обобщение происходит через один из элементов фрагмента. Субъект отталкивается от какой-либо детали и делает вывод.
Постановка и решение проблемы.
При постановке проблемы предметом мышления испытуемых может
быть информация, содержащаяся в заметке, собственно заметка, в том числе и
точка зрения автора заметки; особенности мышления автора заметки. Формой
объективации проблемы является вопрос, который либо эксплицирован, либо
подразумеваем и легко восстанавливается на основании ответов испытуемых.
Таким образом, методика Е. В.Драпак позволяет развернуть мыслительную деятельность настолько, чтобы выявить стабильные для субъекта умственные структуры, определяющие, по-нашему мнению, стилевые характеристики
его умственной деятельности. При этом необходимо отметить, что развертывание мыслительной деятельности происходит в границах относительно четкой
парадигмы практичности—теоретичности мышления Ю.К.Корнилова [117]. В
связи с этим есть некоторые основания высказать гипотезу о том, что данная
методика и данный подход исследуют не только стилевые особенности мышления, но и эпистемологические характеристики процесса познания субъекта.
Дальнейшее исследование этой проблемы будет связано с необходимостью выработки обобщенной парадигмы психологии интеллекта, где нашли бы свое
комплиментарное отражение исследования мышления, творчества, способностей — общих и специальных, работы по вопросам происхождения и функционирования системы репрезентации человека.
Полученные результаты требуют анализа в двух направлениях. Сначала
охарактеризуем оба процесса в общем виде.
Разворачивание мнемического ментального пространства напрямую связано с силой функциональных механизмов мнемических способностей. В тех
случаях, когда не удалось сразу (за 1 — 3 с) правильно воспроизвести фигуру,
включались операционные механизмы. Детерминантой процесса развертывания
мнемического пространства выступала проблема, т. е. противоречие между
необходимостью запомнить (удержать) и невозможностью этого достичь по
причине слабой продуктивности или актуализированно-сти функциональной
основы памяти. Причем фигуры 2 и 3, как правило, не требовали больших усилий от испытуемых. Почти все участники эксперимента отмечали, что не стремились сразу же использовать все свои резервы. Сначала действовали по стереотипу и особо не задумывались о существе запоминаемого материала. На
этом этапе, судя по ответам испытуемых, процессы запоминания отличаются
довольно ограниченным количеством деталей. Можно сказать, что на этапе до
включения осознаваемых операционных механизмов мнемическая деятельность
208
«подчиняется» особенностям стимула и закономерностям процедуры его
предъявления. По мере развертывания системы способов обработки свойств
стимула нарастает доля субъектности этого процесса. Ключевую роль проявления субъектных особенностей играют операционные механизмы как относительно стабильные умственные образования, способные аккумулировать весь
индивидуальный ментальный опыт субъекта.
Это в полной мере проявилось при запоминании фигуры 10 (разброс tзап
от 9 до 140 с). Большой разброс результатов свидетельствует также и о том, что
сложные стимулы позволяют наиболее полно исследовать индивидуальное
своеобразие мнемических способностей субъекта. Для всех без исключения испытуемых характерно осознанное, целенаправленное запоминание фигуры 10.
Факт осмысленности необходимо подчеркнуть особо. Испытуемые не
стремились только «схватить» фигуру, «снять внешность» с фигуры и даже не
ограничивались манипуляциями полученной информацией. Осмысление запоминаемого сопровождалось определенными преобразованиями содержания образа фигуры. Причем в некоторых случаях осмысление запоминаемого сразу
начиналось с поиска некоего общего среди данного единичного, что возможно
благодаря сформированной мнемической деятельности. В свою очередь, последнее становится реальностью в связи с развитием операционных механизмов
как систем действий: ориентировочных, планирующих, принятия решения,
оценочных, корректирующих и контролирующих. Развитым мнемическим способностям присуща быстрая, точная и многогранная ориентировка в ситуации,
результатом которой является оценка запоминаемого материала с точки зрения
необходимых для его запоминания усилий.
Ориентировочные действия представляют собой совокупность действий:
категоризации, выделения групп и оснований их выделения, отражения условий
запоминания и воспроизведения. Многогранность ориентировки в запоминаемом заключается не только в подготовке принятия решения о выборе единицы
анализа информации, но также и в предвосхищении дальнейших результатов,
оценке усилий и выработке программы запоминания. Выбор единицы анализа
или оперативной единицы запоминания — центральный момент. На этот процесс оказывает влияние прошлый опыт субъекта, т.е. все возможные связи какой-то части фигуры с чем-то внешним по отношению к изображению способствуют выделению этой части как единицы анализа (ассоциации, перекодирование, аналогии). Приняв ту или иную стратегию, субъект переходит к анализу
изображения, к установлению связей между выделенными им частями, т. е. выбор оперативной единицы — это момент, организующий все последующее запоминание. Необходимо отметить, что выбирает оперативную единицу запоминания субъект мнемической деятельности, опираясь на свой интеллектуальный (мнемический, познавательный) ментальный опыт. При запоминании фигуры 10 особенно отчетливо проявляются субъект-объектные отношения и их
динамика.
Сначала доминируют свойства стимула — это период перцептивной обработки материала. Затем особенности субъекта начинают играть основную,
регулирующую эти отношения роль. Как правило, при запоминании этой фигу-
209
ры эти акценты меняются несколько раз. Субъект просто вынужден вновь и
вновь адаптировать свои операционные механизмы для достижения точного
воспроизведения. Оперативность функциональной системы мне-мических способностей тем выше, чем выше уровень ее развития. В наших экспериментах
зафиксирована следующая закономерность: чем выше уровень развития функциональной системы мне-мических способностей, тем легче субъект переходит
от одного способа обработки материала к другому.
После выбора оперативной единицы начинается исполнительский этап
мнемической деятельности, который реализуется с помощью действий выделения межгрупповых связей, связей запоминаемого материала с известным, или
воображаемым, или представляемым и т.д. Успешность исполнительского этапа в значительной степени определяется сформированностью контролирующих, корректирующих и программирующих действий. Эти действия представляют собой часть регулирующего механизма мне-мических способностей.
Если попытаться охарактеризовать набор используемых испытуемыми в
данном эксперименте способов обработки, то следует отметить, что чаще он
обусловлен перцептивно-представленчес-ким уровнем и малой задействованностью других уровней отражения. Запоминание осуществляется с помощью
тех мнемических приемов, которые доступны данному уровню отражения действительности: ассоциаций, перекодирования, аналогии, группировки, структурирования, схематизации или опорного пункта.
Используемый испытуемыми набор операционных механизмов приблизительно одинаков, т. е. все они пользуются и механизмом ассоциации, и механизмом группировки и выделяют опорные пункты. Но содержание, знания, которые они вкладывают в эти механизмы, различны. У кого-то фигура ассоциируется с «паутиной», у кого-то — с «марсианином», а у кого-то — с геометрией, и человек ищет симметрию, простые фигуры и т.д. Или взять механизм
структурирования: кто-то структурирует сверху вниз, кто-то — слева направо, а
кто-то — относительно какой-то детали. При этом набор и содержание используемых механизмов остаются стабильными и не меняются от карточки к карточке. Об этом свидетельствуют как данные самоотчетов о процессе запоминания, так и наблюдения за характером запоминания испытуемого. Например, если испытуемый считает линии, то он их считает на каждой карточке; если выделяет треугольники, кресты, пересечения, то выделяет их на всех карточках;
если при запоминании опирается на горизонтальную линию, то опирается на
нее во всех случаях.
Иными словами, можно говорить о том, что используемые испытуемыми
операционные механизмы индивидуальны и относительно стабильны. Нельзя
найти полностью одинаковой стратегии запоминания, каждый выстраивает
свой процесс запоминания, хотя и с помощью традиционных, свойственных и
другим людям операционных механизмов.
Таким образом, каждый из наших испытуемых, несмотря на повторяющийся перечень операционных механизмов, разворачивает свое ментальное
мнемическое пространство, привнося в процесс запоминания субъектные и
субъективно-личностные тенденции.
210
Обратимся теперь к результатам второго эксперимента. Как показывает
анализ процесса решения экспериментальной задачи, для постановки проблемы
в определенном смысле важно не конкретное содержательное рассогласование,
найденное испытуемым на этапе вынужденной проблемной ситуации, а факт
его наличия. Отражение противоречия сопровождается определенным состоянием субъекта, которое является одной из составляющих проблемной ситуации
и энергетизирует мыслительную активность (Дж. Дьюи, А. В. Брушлинский, А.
М. Матюшкин, Ю. К. Корнилов). Характер проблемы, причинный или преобразовательный, также не зависит от конкретного содержания отражаемой ситуации. Поставленная на этапе естественной проблемной ситуации проблема фиксирует рассогласование между исходной ситуацией, представленной во фрагменте заметки, и непредставленностью причин, ее порождающих, или же
средств ее преобразования. Содержательная неадекватность, безусловно, не
снимается испытуемым в экспериментальной ситуации, более того, она сохраняет свое место в формируемом им образе ситуации, однако разрешается познавательное противоречие между исходной ситуацией и тем, что можно было
бы назвать познавательной схемой субъекта. Непредставленность в отражаемой
ситуации причинных или преобразовательных отношений в зависимости от познавательной схемы субъекта определяет тип поставленной им проблемы. Следовательно, в процессе решения проблемы восстанавливается познавательная
схема субъекта (структурирующая категория).
Структурирующие категории представляют форму по отношению к содержанию отражаемого объекта, влияющую на содержание образа отражаемого
объекта. В этом плане они являются внутренними детерминантами процесса
мышления. При этом они имеют собственное содержание, которое в эксперименте рефлексируется испытуемыми как «причины» или «меры, которые следует принять».
В каждой заметке отражаемое содержание различно, различны соответственно и предлагаемые причины ситуации, и предлагаемые средства ее преобразования, но восстанавливаемые отношения будут постоянными, что определяет постоянство проблем, поставленных испытуемым.
Таким образом, и при решении мыслительной задачи используются содержательно различные, но индивидуально относительно стабильные умственные структуры или механизмы.
Обобщенный анализ процесса развертывания мнемического и мыслительного ментальных пространств подтверждает наши представления о том, что
процесс репрезентации начинается с момента включения умственных структур,
свойства которых определяют уровень, характер и эффективность решения поставленной задачи. Строго говоря, обобщенный анализ процессуальных характеристик решения этих задач является этапом в исследовании соотношения
мнемического и мыслительного ментальных пространств у одного и того же
конкретного субъекта. Если осуществить сравнительный анализ в этом направлении, то объективируется сразу же принципиально различная сущность мыслительного и мнемического процессов.
Другими словами, каждый испытуемый при решении мнеми-ческой зада-
211
чи разворачивал мнемическое ментальное пространство, а при решении мыслительной — мыслительное ментальное пространство. Но умственные структуры,
определяющие процессы репрезентации сущностно, относительно стабильны
для каждого человека. И в том, и в другом исследовании испытуемый демонстрировал поведение в определенных границах. При решении мнемической задачи субъект каждый раз содержательно разворачивал разные ментальные пространства, но основные тенденции анализа фигуры оставались относительно
стабильными: или на перцептивном уровне, или на перцептивнопредставленческом (образном), или на мыслительном.
То, что субъект разворачивает мнемическую деятельность на определенном уровне обработки запоминаемого материала, — это свидетельствует о степени развитости структуры мнемических способностей. Но то, как он запоминает, говорит о стилевых особенностях его мнемических способностей. Индивидуальное своеобразие мнемических способностей характеризуют и уровень
их развития, и стилевые особенности, но последние в наибольшей степени
определяются субъектными детерминантами, тогда как уровень развития предопределяется системой объективных, субъектных и субъективно-личностных
тенденций. Наши испытуемые использовали приблизительно одни и те же операционные механизмы: ассоциации, аналогии, перекодирование, группировку,
структурирование, схематизации и опорные пункты. Содержательно их нельзя
соотнести с видами структурирующих категорий, но можно исследовать
направленность обработки в том и другом случаях. Сначала были проанализированы все протоколы с учетом и качественных, и количественных показателей. В качестве примера приведем анализ протокола, испытуемого Р. П. Результаты решения мнемической задачи:
tзап фигуры 2 —3 с;
tзап фигуры 3 — 4 с;
tзап фигуры 10 — 14С.
По данным отчета испытуемого были выделены следующие операционные механизмы: ассоциация, аналогия, перекодирование, группировка, структурирование, схематизация, опорный пункт.
Результаты решения мыслительной задачи свидетельствуют, что для испытуемого характерны симультанное схватывание противоречия и постановка
проблем на его основе. Испытуемый поставил три преобразовательные проблемы «Что делать?» и семь каузальных проблем «Почему это существует?». Спецификация проявилась один раз в форме уточнения.
Таким образом, можно говорить, что у испытуемого сформирована развитая система мнемических способностей, поэтому поступающая информация
легко схватывается и быстро начинает обрабатываться. Испытуемый пользуется широким набором операционных механизмов. Это позволяет ему быстро обрабатывать и осмысливать поступающую информацию, не только опираясь при
этом на свой прошлый опыт, но и вникая в суть предъявляемой информации,
исследуя ее сущность с помощью включения механизмов смысловой обработки. Поскольку система регулирующих механизмов (программирующие, контролирующие, корректирующие и другие действия) развита очень высоко, то
212
испытуемому не составляет труда выбрать оптимальную стратегию запоминания и с максимальной эффективностью использовать все операционные механизмы.
Точно так же при решении познавательной задачи другого типа испытуемый симультанно схватывает поступающую информацию, вычленяя суть проблемы через фиксацию противоречия. Проблемная ситуация разрешается разными способами в зависимости от того, опирается субъект на свой прошлый
опыт или же на конкретные факты, представленные во фрагменте заметки. Используя свои прошлые знания, испытуемый в трех случаях выходит за пределы
заметки, он предлагает пути и средства решения проблемы, привнося уже имеющийся у него опыт. Но это не основной способ решения проблемы, так как в
семи случаях испытуемый поставил каузальные проблемы. Другими словами,
сумел вникнуть в суть ситуации, выделил причины ее возникновения (ее происхождения и развития). В одном случае испытуемый детализирует стоящую
перед ним проблему, уточняя: что, где и при каких обстоятельствах произошло.
И в этом случае предметом мышления испытуемого становится информация,
содержащаяся в самой заметке.
Таким образом, при решении разных типов задач испытуемый легко и
быстро включает умственные структуры, позволяющие ему осмысливать проблему. При этом субъект явно тяготеет к продвижению «внутрь» стимула или
проблемы, он отчетливо демонстрирует продвижение в предмете исследования.
Данный вывод по результатам качественного анализа протоколов был дополнен подсчетом коэффициентов корреляции Пирсона используемых испытуемыми структурирующих категорий и операционных механизмов. Для определения частоты встречаемости видов операционных механизмов и структурирующих категорий использовались валидизированные опросники обеих методик.
Результаты свидетельствуют о наличии двух видов значимых связей:
опорный пункт прокоррелировал с постановкой преобразовательной проблемы (r = 0,41; р < 0,05);
группировка — с постановкой каузальной проблемы (r= 0,48; р < 0,05).
Полученные данные свидетельствуют о том, что структурирующая категория — постановка преобразовательной проблемы определяет «направленность» познавательной (мыслительной) деятельности субъекта «от объекта»,
«от стимула», которая пересекается с таким операционным механизмом, как
опорный пункт. Видимо, можно говорить о некоторых стабильных стилевых
особенностях, которые сущностно проявляются и при решении мыслительной,
и при решении мнемической задачи. Феноменология этих стилевых характеристик проявляется в том, что субъект, приступая к решению задачи, ищет точку
опоры, точку отсчета, принадлежащую объекту, т. е. то, от чего можно оттолкнуться, разворачивая ментальное пространство. Наши эксперименты показывают, что в качестве таких «точек опоры» могут выступать: заголовки, вопросы, тезисы, особенности шрифта, незнакомые слова, знаки, символы, сочетание
слов, цифра, размеры текста и т.д. Если та или иная «опора» каким-либо образом представлена в репрезентационной системе испытуемого, то он начинает
использовать данную «зацепку» в развертывании ментального пространства и
213
переход к какому-то иному (чаще — более широкому) содержанию. Видимо,
такой вариант в большей степени присущ практическому типу мышления.
Связанность таких когнитивных структур, как постановка каузальной
проблемы и группировка, говорит о том, что продвижение в предмете исследования — движение не от стимула к чему-то внешнему, а к его сущности является их объединяющей характеристикой. Следует особо отметить, что группировка далеко не единственный внутренне направленный операционный механизм,
однако других значимых корреляций не было обнаружено. Для выяснения этого
вопроса требуются дополнительные исследования.
Если продолжить этот анализ, то сразу следует заметить разную долю
субъективности и субъектности в том и другом случаях. В первом случае велика возможность участия личностных смыслов в когнитивном процессе, а во
втором — личностные тенденции проявляются, по нашему мнению, через силу
регулирующих механизмов.
В первом случае испытуемый привносил себя в ситуацию и, привнося себя, выстраивал разные по степени четкости образы ситуации. Во втором —
субъект, выстраивая свое понимание предмета разговора, характеризует в значительной степени ситуацию, нежели себя.
Итак, операционные механизмы мнемических способностей, исследуемые нами во взаимоотношениях с особенностями перцептивной деятельности и
интеллектуальной, представляют собой образования, которые характеризуют
человека запоминающего как субъекта мнемической деятельности.
Отчетливо проявились следующие свойства операционных механизмов
мнемических способностей: многоуровневость;
пластичность (подвижность, динамичность); конгруэнтность запоминаемому материалу; индивидуальное своеобразие;
относительная стабильность для каждого субъекта основных характеристик используемых им операционных механизмов и уровня их функционирования.
Полученные нами результаты позволяют сформулировать несколько
принципиальных для дальнейшего анализа мнемических способностей положений.
1. Операционные механизмы выступают как системы умственных действий. Именно благодаря операционным механизмам функциональная система
мнемических способностей становится более или менее конгруэнтной запоминаемому материалу. Операционные механизмы являются основой диалектического единства во взаимоотношениях мнемических способностей и запоминаемого материала: материал определяет вид операционного механизма, но субъект активен в смене используемых приемов или в сочетании с другими и т. д.
214
Рис. 11. Взаимосвязи трех видов мнемического стиля
Этот общепсихологический, в сущности, аспект функционирования операционной стороны памяти в реальности многократно детерминирован и многоуровнево трансформирован тенденциями личностного и собственно субъектного плана.
2. Операционные механизмы могут рассматриваться в качестве способа
решения мнемической задачи. В этом случае на первый план выступает эффективность операционных механизмов в системном взаимодействии с другими
механизмами, предопределенная уровнем развития интеллектуальной деятельности субъекта. Высокий коэффициент интеллекта определяет высокую эффективность запоминания любого материала в независимости от условий запоминания. Однако, представляя операционные механизмы как способы решения
мнемической задачи, мы тем самым констатируем наличие закономерностей
функционирования мне-мических способностей субъектного уровня, но не раскрываем их содержательной и формальной сущности.
3. Операционные механизмы — мнемические схемы, которые определяют среди прочих характеристик мнемический стиль запоминающего субъекта.
По нашим данным, мнемический стиль характеризуется сочетанием двух тенденций:
внешне направленных (от материала к субъекту);
внутренне направленных (от субъекта к материалу).
Мнемический стиль может рассматриваться как относительно стабильная
субъектная характеристика, которая способна определять индивидуальное
своеобразие и мнемической деятельности, и мнемической активности.
Тенденции к противоположным полюсам могут сочетаться в виде
внешне-внутреннего стиля как относительно стабильного сочетания этих
направлений.
По нашему предположению, мнемический стиль есть некий перенос на
мнемические процессы эпистемологического стиля личности. Однако эта гипотеза требует дополнительных исследований. 4. Операционные механизмы —
ментальные мнемические структуры, определяющие относительно стабильный
уровень репрезентации и обработки запоминаемого материала: перцептивный,
образный или мыслительный. Эта характеристика операционных механизмов
также субъектно предопределена и складывается из вышеперечисленных детерминант.
Исследованные нами связи операционных механизмов с особенностями
215
перцептивной и интеллектуальной деятельности позволяют сформулировать
проблему субъектных закономерностей мнемических способностей по-новому.
Итак, наличие связей операционных механизмов с эффективностью и качественным своеобразием познавательной деятельности субъекта — объективная
закономерность. Но характер и эффективность мнемической деятельности,
определяемые этими связями, составляют основу субъектных закономерностей
функционирования мнемических способностей.
4.5. ОПЕРАЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ И ПРОБЛЕМА
ТИПИЧЕСКОГО В МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЯХ
Анализ психологии операционных механизмов как одного из возможных
оснований субъектных закономерностей позволяет предположить, что стилевые
характеристики субъекта мнемической активности и мнемической деятельности являются следствием более глубинных детерминант, которые надо искать
на уровне структурной организации системы механизмов, обеспечивающих
мнемические процессы. Стилевые характеристики запоминающего субъекта
характеризуют индивидуальное своеобразие его мнемических способностей, но
не объясняют происхождения этих тенденций. На наш взгляд, принципиально
невозможно осуществить переход от всеобщих объективных закономерностей
функционирования психического к индивидуально-личностному своеобразию
того или иного явления, минуя уровень анализа типического в соответствующей психической реальности. Проанализируем сложившуюся ситуацию в области психологии типического в мнемических способностях, которая характеризуется отсутствием концептуальных подходов к данной проблеме.
Во-первых, основу проблемы составляет неопределенность в психологии
понятия «тип» или «типическое». Этот вопрос — прерогатива философского и
общепсихологического уровней анализа происхождения и функционирования
психической реальности.
Во-вторых, наблюдается хроническое смешение терминов: «вид памяти»
и «тип памяти». Эта проблема методологического анализа общепсихологических принципов и конкретно психологических оснований и задач.
В-третьих, чтобы вскрыть сущность типического в том или ином явлении,
необходимо иметь концептуальное представление о строении того или иного
явления.
В-четвертых, проблема адекватного изучения типического непосредственно связана с методическими возможностями исследовательского подхода,
ибо ни феноменологические показатели, ни показатели эффективности психических процессов не дадут адекватных возможностей и оснований охарактеризовать типическое в том или ином психическом явлении.
«Тип» — многогранное понятие, которое используется многими науками:
философией, социологией, психологией, математикой и др. Каждая дисциплина
вкладывает в него свой смысл. Но тем не менее выделяются три основных тенденции в понимании типа. Во-первых, свойственная историческим, философ-
216
ским и другим наукам тенденция отображать с помощью понятия «тип» систему в ее развитии. Одним из оснований выделения типов в таком подходе является фактор времени. Наиболее яркий пример этого направления — классификация общественных формаций. Во-вторых, тип рассматривается как неизменная сущность, которая существует до вещей (Платон) или в вещах (Аристотель)
и проявляется в видовых или индивидуальных различиях в качестве идеального
прообраза, плана, нормы. Примером может служить классификация по архетипам К. Г. Юнга. В-третьих, тип может рассматриваться как методологическое
средство, с помощью которого строится теоретическая картина действительности. В данном случае тип представляет собой результат сложной работы научного мышления, который теоретически реконструирует наиболее существенные
характеристики исследуемого множества объектов и объединяет их в понятие
«тип». С этой точки зрения тип — основная логическая единица расчленения
изучаемой разноплановой реальности; основа классификации, цель которой —
построение иерархической или гетерархической системы классов на основе некоторых признаков.
В данной работе будем рассматривать тип как методологическое средство
анализа систематизации экспериментально изученных свойств мнемических
способностей, учитывая уровни развития функциональной системы мнемических способностей. Для того чтобы понятие «тип» стало работающим, отметим
некоторые его свойства с точки зрения сущности психологии как науки. В разных науках акцентируются разные значения понятия «тип»:
• тип как образец, стандарт, не допускающий отклонений; синонимом типа с этой стороны будет прилагательное «типовой»;
• тип как наиболее характерное явление действительности, т.е. типичное;
• тип как основная форма, допускающая отклонения, т. е. типологическое.
В психологии, предметом которой является психическая реальность, обладающая (могущая обладать) противоположными свойствами, поиск образцов
без отклонений является тупиковым занятием. Исследовать типичное как
наиболее характерное течение того или иного психического явления становится
объединяющей разные психологические направления тенденцией. Это направление базируется на обобщении с помощью разнообразных психометрических
и сравнительно-эмпирических процедур. Но обобщение такого плана не способно приблизить психолога к пониманию индивидуальности. Видимо, понятие
типологического или типического в психическом как основной формы, допускающей отклонения, является более приемлемым вариантом. При этом в понятии типического при необходимости выделяются две стороны. Первая сторона
— это нечто общее для всех представителей данной категории, это некая основа данного объединения. Вторая сторона — это индивидуальные проявления,
которые находятся в диапазоне приемлемости для данного типа. Если эти проявления выходят за рамки очерченного диапазона, то целесообразнее говорить
уже о другом типе. Таким образом, можно сказать, что тип в данном понимании
— это шаг навстречу индивидуальности.
Будем исходить из того, что типическое представляет собой конкретизацию философской категории «особенное», т.е. устойчивый, повторяющийся,
217
личностно нерегулируемый, но субъект-но детерминированный образец поведения или деятельности.
Исследование типического — это одна из необходимых характеристик в
движении к пониманию индивидуального своеобразия психического явления. В
свое время С.Л.Рубинштейн писал, что типологические особенности памяти
необходимы для индивидуализированного учета особенностей процессов сохранения и воспроизведения конкретного человека. Типологические особенности памяти должны вскрыть ее специфические качества. С.Л.Рубинштейн выделяет шесть оснований дифференциации типов памяти: по эффективности
анализаторных систем человека; по быстроте запоминания; по его прочности
или длительности; по количеству или объему запоминаемого; по точности; по
степени непосредственности — опосредованности мнемического процесса.
Кроме того, С.Л.Рубинштейн замечает, что особенности процессов запоминания (быстрота, прочность и т.д.) зависят от того, кто и что запоминает, от конкретного отношения данной личности к тому, что подлежит запоминанию [192,
с. 344]. Это уточнение основателя субъектно-деятельностного подхода в психологии особенно важно в контексте наших рассуждений о системном взаимодействии субъектных и субъективно-личностных устойчивых тенденций в мнемических способностях.
В дальнейшем, как известно, С.Л.Рубиншейн значительно углубил свои
теоретические и экспериментальные исследования памяти. Главным из них
можно считать проведенное вместе с К.А.Славской изучение актуализации знаний в процессе мышления. Данное исследование привело к следующему выводу: «Невозможно рассматривать память и мышление как две порознь действующие функции; они сливаются в единую деятельность, в которой анализ и синтез играют ведущую роль. Таким образом, актуализация теорем, общих положений — привлечение и применение их к решению проблем или задач, в каких
бы конкретных формах они ни совершались, всегда является результатом процесса мышления, подчиненного определенным закономерностям; актуализация
теоремы при решении задачи определяется закономерным ходом анализа этой
последней» [192, с. 88 — 89]. К этому можно добавить, что анализ и синтез запоминаемого материала совершаются на определенном уровне развития способностей субъекта деятельности, в определенной содержательной плоскости,
позволяющей субъекту разворачивать весьма определенное ментальное пространство.
А. А. Смирнов продвинулся значительно дальше в понимании сущности
типов памяти. Анализируя условия смысловой группировки и выделения смысловых опорных пунктов, А. А. Смирнов выделяет «наряду с группирующим запоминанием... два других типа запоминания, которые, исходя из показаний самих испытуемых, можно обозначить как целостно-стержневой и мозаичнозвеньевой» [205, с. 203]. Целостно-стержневой тип характеризуется тем, что
весь материал запоминается как единое целое, как «связанный единой нитью».
Мозаично-звеньевой тип характеризуется прямо противоположными чертами,
когда никакой группировки мыслей, объединения их в более значительные
«куски» или «части» осуществить не удается.
218
Выделяя типы запоминания, А. А. Смирнов анализирует операционную
сторону памяти, где выделяются условия, определяющие применение того или
иного способа запоминания: задача, объем материала, его характер и т.д. Тип
запоминания, согласно А. А. Смирнову, — это способ запоминания, это общепсихологическая характеристика памяти, а не субъекта мнемической активности.
Таким образом, А. А. Смирнов ушел от феноменологических результативных характеристик типического в памяти, но оснований дифференциальнопсихологического анализа типа памяти запоминающего человека не выстраивал, ориентируясь на психологию операционной стороны мнемических процессов в обще-психологическом смысле. Соответственно пониманию предмета
изучения использовались сравнительно-эмпирические методы изучения типов
памяти. Анализ процесса запоминания, как правило, был очень точным и качественным, но в силу особенностей данного подхода не мог охарактеризовать те
или иные индивидуально -типические детерминанты выбора субъектом способа
запоминания.
Проблема психологии типического в мнемических способностях должна
с методологической необходимостью базироваться на изучении целого круга
вопросов:
1) на исследовании сущности понятия «типическое» в психологии, определяющего общенаучные положения и принципы;
2) говоря о способностях, нельзя обойтись без многоуровневого анализа
самого понятия «способность» в общепсихологическом и дифференциальнопсихологическом смысле;
3) данный контекст требует структурно-функционально-генетическипроцессуального анализа свойств собственно мнемических способностей;
4) понимание мнемических способностей должно с безусловной необходимостью включать обоснованное представление о строении мнемических способностей;
5) экспериментальные процедуры, выбранные исследователем, не должны ограничивать мнемическую активность испытуемого и «ориентировать»
субъекта на то или иное познавательное поведение, а создавать условия для
проявления присущих ему типических тенденций мнемических процессов;
6) исходя из сказанного выше, крайне необходимая в экспериментальных
условиях экологичность исследования должна подкрепляться вспомогательным
по отношению к основному эксперименту анализом жизненных показателей
субъекта мнемической активности, а не наоборот.
Основываясь на этих положениях, охарактеризовать типическое можно
как проявление субъектных закономерностей функционирования психического.
4.5.1. ИССЛЕДОВАНИЕ ОСНОВАНИЙ ТИПОЛОГИИ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Опираясь на анализ проблемы типического в психическом, состояние
219
проблемы типов мнемических способностей, а также на изучение свойств операционных механизмов, которые, по нашим результатам, имеют в значительной
степени субъектную детерминацию, были сформулированы следующие гипотезы исследования оснований типологии мнемических способностей.
1. Тип мнемических способностей определяется уровнем развития функциональных, операционных и регулирующих механизмов мнемических способностей и характером их системного взаимодействия.
2. Качественное своеобразие операционных и регулирующих механизмов
и характер их связи с функциональными механизмами испытывают влияние со
стороны когнитивных стилей и особенностей интеллектуальной деятельности
субъекта.
В исследовании были применены следующие методы и методики:
• метод развертывания мнемической деятельности с обязательным опросом испытуемых (фигуры № 2, 3, 10);
• методика исследования интеллекта для взрослых Д.Векслера (WAIS);
• методика исследования когнитивного стиля «полезависи-мостъ—
поленезависимость» (вариант теста Г.Уиткина «Включенные фигуры»);
• методика исследования когнитивного стиля «понятийная дифференциация» Н.М.Лебедевой (вариант теста Р.Гарднера «Свободная сортировка»).
Обоснование используемых методов уже неоднократно приводилось выше. Следует добавить к сказанному, что методы изучения когнитивных стилей,
выбранные нами, помимо доказанной валидности и надежности содержат конгруэнтный нашему экспериментальный материал, что крайне важно при анализе проблемы типического в мнемических способностях.
В исследовании приняли участие 60 человек (31 женщина и 29 мужчин);
возраст — от 18 до 24 лет; студенты, рабочие и служащие.
Исследование проходило в несколько этапов: после диагностики испытуемых с помощью указанных методик проводилась пошаговая качественноколичественная обработка результатов, включавшая:
• определение продуктивности запоминания с опорой на функциональные
механизмы;
• определение эффективности запоминания благодаря функциональным и
операционным механизмам;
• определение уровня развития функциональной системы мнемических
способностей;
• определение уровня функционирования операционных механизмов
мнемических способностей;
• определение степени тесноты связей показателей развития и эффективности мнемических способностей с показателями интеллектуального развития
и характеристиками когнитивных стилей с применением коэффициента ранговой корреляции Спир-мена;
• кластерный анализ показателей развития и эффективности мнемических
способностей, показателей интеллектуального развития и когнитивных стилей;
• определение корреляционных связей типов мнемических способностей
и выделенных кластеров (по Спирмену).
220
На основе качественной обработки результатов, полученных первыми 30
испытуемыми, был сделан вывод о целесообразности значительного уточнения
первоначального варианта гипотезы. Вначале, учитывая наши представления о
строении мнемических способностей как системе функциональных, операционных и регулирующих механизмов, было сделано предположение о существовании трех типов мнемических способностей, для которых типооб-разующим
фактором является тот или иной механизм (функциональный тип, операционный тип, регулирующий тип).
Критерием дифференциации типов, по нашему предположению, могла
явиться преобладающая роль в каждом типе одного из трех перечисленных механизмов мнемических способностей. В этом случае функциональный тип мог
быть охарактеризован следующим образом: субъект при запоминании опирается исключительно на свои природные возможности и не обрабатывает и не
стремится обрабатывать информацию в целях запоминания. В случае доминирования операционных механизмов имела бы место активная переработка поступающей информации на разных уровнях функционирования мнемических
приемов (перцептивном, представ-ленческом, мнемическом, мыслительном).
При регулирующем типе запоминания на первое место должны выступать операции ориентировки в материале, контроля, планирования, оценки результатов
запоминания, их коррекции и т.д.
Обработав данные первой группы испытуемых, мы получили предварительные результаты, которые не содержали тенденций к гипотетически выделенным типам. Можно с уверенностью сказать, что в каждом случае имело место системное взаимодействие функциональных, операционных и регулирующих механизмов при запоминании каждой фигуры из используемого нами экспериментального материала. Но вместе с тем тщательный качественный анализ
полученных результатов показал, что просматриваются устойчивые субъектностабильные особенности характера запоминания. Это обстоятельство при поддержке ранее полученных фактов позволило сформулировать новую гипотезу: в
качестве основания выделения типов мнемических способностей может выступать уровень функционирования операционных механизмов или уровень познавательной активности операционной стороны субъекта мнемических процессов. В качестве теоретического обоснования данной гипотезы можно опираться на наши исследования уровней развития и уровней функционирования
операционных механизмов [252, 266].
Ранее неоднократно обсуждались проблемы характера обработки материала с опорой на перцептивную функцию, на способности оперировать вторичными образами или благодаря мыслительным способностям, организующим
нижележащие уровни.
Перцептивный уровень характеризуется тем, что используемые мнемические приемы совершаются при незначительной доле смысловой обработки.
Чаще используются такие мнемические приемы, как выделение опорного пункта, ассоциации, выделение последовательностей и др. В сущности субъект
стремится запомнить информацию в том виде, в котором она представлена. Запоминаемый материал не осмысливается субъектом, не перерабатывается им, а
221
фиксируется с опорой на функциональные механизмы с помощью возможностей восприятия. При функционировании операционной стороны мнемических
способностей на представленческо-мнеми-ческо-воображательном уровне на
первый план выступают способности субъекта оперировать информацией в образной форме.
В этом случае запоминание может совершаться с опорой на ту способность, которая развита значительнее; причем мышление в этом процессе может
не играть доминирующей роли.
При мыслительной обработке материала запоминание происходит при
определяющем воздействии мыслительных процессов. В этом случае чаще используются наиболее сложные мнемиче-ские приемы: аналогии, структурирование, систематизация и др. Необходимо отметить, что на этом уровне развития
мнемических способностей субъект использует разнообразные или все присущие ему способы, но при регулирующей роли мышления. Процесс мышления
на этом уровне функционирования памяти выполняет по отношению к иным
познавательным способностям интегрирующую роль.
В соответствии с данными теоретическими положениями, получившими
экспериментальное подтверждение: представлением о структуре мнемических
способностей, условиями функционирования и этапами развития функциональной системы мнемических способностей, психологией уровневой обработки запоминаемого материала — были гипотетически выделены следующие основания возможных типов мнемических способностей.
Первый тип характеризуется перцептивной обработкой запоминаемого.
Он старается запомнить информацию в том виде, в котором она представлена.
Субъект стремится схватить, удержать информацию с помощью перцептивных
способностей. Субъект слабо осознает процесс запоминания, слабо им управляет. Запоминание совершается благодаря системе функциональных и операционных механизмов, разворачивающихся на перцептивном уровне.
Второй тип характеризуется наличием обработки запоминаемой информации на уровне представлений, воображения и памяти. Субъект оперирует запоминаемым материалом в образной форме, способен осознавать процесс запоминания и управлять им, но системность в этом процессе отсутствует.
Третий тип характеризуется доминированием мыслительной обработки.
Субъект способен обрабатывать материал на разных уровнях познавательной
активности, но мышление выполняет регулирующую функцию. Это проявляется в наличии у субъекта плана запоминания, стратегии, контроля и коррекции.
Принципиальный момент — контролирующие действия представляют собой
неразрывное единство с собственно запоминанием.
Анализ полученных результатов начинался с качественной обработки
данных опроса испытуемых о запоминании фигур №2,3 и 10. Особое внимание
уделялось вопросам, способным охарактеризовать долю присутствия образной,
мыслительной или перцептивной обработки и стабильность ее проявления.
Наша методика содержит 30 вопросов, ответы на которые дают возможность экспериментатору охарактеризовать уровень функционирования операционной стороны мнемических способностей. Кроме того, в качестве дополни-
222
тельных критериев определения тенденции в ту или иную сторону использовались следующие феноменологические характеристики процесса запоминания,
получаемые благодаря методу развертывания мнемической деятельности:
• степень осознанности этапов запоминания;
• степень осознанности применяемых операционных механизмов;
• степень представленности и осознанности регулирующей стороны
мнемических процессов;
• скорость включения в процесс запоминания операционных механизмов;
• характер и результативность запоминания фигуры 10;
• степень взаимного соответствия характера запоминания фигур 2, 3, 10
по качественным показателям уровня функционирования операционной стороны мнемических способностей.
Затем данные опроса по каждому испытуемому (запоминание фигур 2, 3,
10) соотносились между собой и с количественными результатами по каждой
карточке. В результате появилась возможность дать заключение по каждому
испытуемому о присущем ему, относительно стабильном уровне познавательной активности операционной стороны мнемических способностей. После этого этапа было начато исследование связей выделенных уровней функционирования операционных механизмов с показателями по другим методикам.
4.5.2. ЗАВИСИМОСТЬ УРОВНЯ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ ОТ ЭФФЕКТИВНОСТИ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ
И ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ
Смысл полученных результатов заключается в том, что с увеличением
продуктивности функциональных механизмов (уменьшение времени запоминания с опорой на функциональные механизмы) изменяется и уровень функционирования мнемических способностей (от первого к третьему, табл. И). Поскольку уровень развития функциональных механизмов можно исследовать исключительно через их продуктивность (в рамках нашей диагностической процедуры), то можно предположить, что уровень функционирования операционных механизмов связан с уровнем развития функциональных механизмов. Другими словами, ранее высказанная мысль о свойствах этих механизмов подтверждается и в данном контексте рассуждений. С ростом эффективности операционных механизмов изменяется уровень их функционирования: наименьшая эффективность запоминания благодаря функциональным и операционным механизмам наблюдается при перцептивной обработке материала, а наибольшая —
при мыслительной. Как показывают результаты, эффективность запоминания
благодаря функциональным и операционным механизмам повторяет указанную
выше тенденцию. Эффективность операционных механизмов существенно зависит от доли мыслительной обработки запоминаемого в системе перцептивнообразно-мыслительных действий.
223
Таблица 11
Зависимость эффективности запоминания от уровня функционирования операционных механизмов мнемических способностей
(средние значения)
Эффективность
ФМ и ОМ
Уровень функци
онирования ОМ
Уровень перцептивной обработки материала
Обработка на уровне представлений,
памяти, воображения
Мыслительная обработка
Продуктивность запомина- Эффективность запоминания
ния с опорой на ФМ (с)
благодаря ФМ и ОМ (с)
32,5
55,6
10,0
12,4
9,1
9,0
Из табл. 11 видно, что по мере изменения уровня познавательной активности при запоминании результаты запоминания с опорой на функциональные
механизмы и благодаря функциональным и операционным механизмам сближаются (9,1 и 9,0 с при доминировании мыслительной обработки). Эти результаты свидетельствуют в пользу нескольких ранее высказанных положений. Вопервых, эти данные доказывают, что развитая функциональная система мнемических способностей проявит себя в любых обстоятельствах. Во-вторых, для
развитых мнемических способностей характерно неразрывное единство функциональной и операционной сторон. В-третьих, именно мышление обеспечивает основу собственно регулирующих механизмов мнемических способностей,
судя по ничтожной разнице во времени запоминания различных по сложности
фигур (2 и 10).
4.5.3. ВЗАИМОСВЯЗИ УРОВНЕЙ ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ АКТИВНОСТИ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С ПОКАЗАТЕЛЯМИ
ИНТЕЛЛЕКТА ПО МЕТОДИКЕ Д.ВЕКСЛЕРА
Полученные результаты свидетельствуют о том, что с повышением показателей по субтестам Векслера изменяется и уровень функционирования
мнемических способностей (от первого к третьему), исключение составляют
результаты субтестов «Недостающие детали» и «Складывание фигур». Показатели вербального, невербального и общего интеллекта также увеличиваются с
изменением уровня функционирования мнемических способностей (от 1 к 3).
Наиболее показательна картина средних значений показателей интеллекта для
каждого из предлагаемых типов мнемических способностей (табл. 12).
Судя по средним значениям, эффективность разных видов обработки запоминаемого материала имеет различную эффективность. Динамика показателей от первого к третьему уровню очевидна. Вместе с тем вербальный показатель интеллекта для перцептивного уровня несколько выше, чем невербальный,
что в очередной раз заставляет обратиться к сущности перцептивной функции.
Во-первых, восприятие невербального и вербального материала имеет
224
свои закономерности. Во-вторых, в данной ситуации, видимо, просматривается
специфичность регуляции для каждого уровня запоминания: от сосредоточения
внимания до развитой регуляции при интегрирующей функции мышления, характерной для развитой функциональной системы мнемических способностей.
(Однако можно допустить, что многие вербальные задания данной методики не
требуют глубокого погружения в проблему, они стереотипизированно поверхностны.) В-третьих, можно предположить, что наши результаты косвенно свидетельствуют в пользу действительного наличия глубинных лингвистических
универсалий [247].
Таблица 12
Средние показатели интеллекта по тесту Д.Векслера для уровня
функционирования мнемических способностей
Средние показатели по
тесту Векслера
Уровни .
функционирования мнемиче- .
ских способностей .
Уровень перцептивной обработки
материала
Обработка на уровне представлении,
памяти, воображения
Уровень мыслительной обработки
Показатель
вербального
интеллекта
Показатель
невербального интеллекта
Показатель
общего
интеллекта
100
97
99
109
97
104
124
110
119
В связи с этим кажутся понятнее более высокие показатели вербального
интеллекта для всех уровней обработки запоминаемого материала. Совпадение
показателей невербального интеллекта для перцептивного и образного уровней
доказывает функциональные возможности развитых мнемических способностей. К тому же задания этих субтестов весьма неоднородны по степени возможной задействованное™ тех или иных способностей. Эти результаты позволяют предполагать, что имеет место связь между невербальными подструктурами интеллекта и уровнями обработки запоминаемого материала, но проявилось это не столь очевидно, как в случае взаимосвязей с вербальным и общим
интеллектом.
Для перцептивного уровня обработки материала характерен средний показатель вербального интеллекта. Для образного уровня обработки материала
— приближающийся к хорошей норме показатель вербального интеллекта, а
для мыслительного уровня — высокий показатель. Таким образом, есть основания для утверждения, что словесно-логическое мышление является одним из
важных' факторов формирования способностей к мыслительной обработке запоминаемого материала.
Выделяя уровень функционирования операционной стороны в качестве
возможного основания типологии мнемических способностей, мы предполагали, что отдифференцировать долю участия различных механизмов в мнемическом результате и теоретически, и экспериментально очень сложно. Получен-
225
ные зависимости продуктивности запоминания с опорой на функциональные
механизмы, эффективности запоминания благодаря функциональным и операционным механизмам, уровня развития операционных механизмов с интеллектуальными показателями по тесту Д. Векслера доказывают это. Продуктивность запоминания с опорой на функциональные механизмы повышается при
возрастании таких показателей, как «Осведомленность», «Арифметический»,
«Сходство», «Повторение», «Словарный», «Кубики Косса», «Складывание фигур», а также показателей вербального и общего интеллекта.
Эффективность запоминания благодаря функциональным и операционным механизмам повышается при возрастании показателей субтестов: «Понятливость», «Повторение», «Словарный», «Шифровка», а также при возрастании
показателей вербального и общего интеллекта. Уровень развития операционных механизмов связан с показателями следующих субтестов: «Осведомленность», «Понятливость», «Сходство», «Повторение», «Словарный», «Шифровка», с показателями вербального и общего интеллекта.
Таким образом, наши результаты демонстрируют, хотя и не очень явно,
дифференциацию проявлений содержательных особенностей операционной
стороны мнемических способностей через призму эффективности и особенностей различных подструктур интеллекта.
4.5.4. ИССЛЕДОВАНИЕ ВЗАИМОСВЯЗЕЙ УРОВНЯ
ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С КОГНИТИВНЫМИ
СТИЛЯМИ
Наши данные показывают, что коэффициент полезависимости— поленезависимости понижается с изменением уровня обработки от перцептивного к
мыслительному (см. табл. 13). Следует заметить, что полюс полезависимости
присущ перцептивному и образному уровням, а полюс поленезависимости соответствует мыслительным операционным механизмам. Результаты по когнитивному стилю «аналитичность—синтетичность» не столь однозначны, как в
предыдущем случае. Средние показатели свидетельствуют в пользу взаимосвязей перцептивной обработки и полюса аналитичности, а мыслительной обработке соответствуют средние значения аналитичности — синтетичности. Получается, что при мыслительной обработке аналитико-синтетические стилевые
особенности перцептивной активности уравновешиваются, т. е. при наиболее
развитом и эффективном уровне функционирования операционной основы не
наблюдается превалирование аналитичности над синтетичностью или наоборот. В данном случае мыслительные процессы играют интегрирующую, регулирующую роль, позволяющую с необходимостью сбалансировать аналитические или синтетические тенденции.
226
Таблица 13
Средние значения показателей когнитивных стилей «полезависимость — поленезависимость», «аналитичность —синтетичность» для разных уровней обработки запоминаемого материала
Среднее значение
когнитивных
Уровень
стилей
обработки
материала
Перцептивный
Образный
Мыслительный
Коэфициент
поленезависимостиполезависимости
45,5
37,6
24,4
Показатель
«полезависимостьполенезависимость»
ПЗ
ПЗ
ПН
Количество
групп «Свободная сортировка»
12
5
6
Показатель
«аналитичностьсинтетичность»
А
С
А-С
Таблица 14
Корреляционные связи уровня обработки запоминаемого материала
и показателей когнитивных стилей «полезависимость – «поленезависимость» и «аналитичность — синтетичность»
Показатели когни- Коэффициент Показатель «поле- Количество Показатель «анативных стилей
«поленезависизависимость —
групп «Сволитичность—
мость— полезаполебодная сорти- синтетичность»
висимость»
независимость»
ровка»
Уровень обработ-0,54**
0,63*
-0,54*
0,37**
ки материала
* — уровень значимости 0,01; **— уровень значимости 0,05.
Как видно из табл. 14, когнитивный стиль полезависимости — поленезависимости связан гораздо теснее с уровнем обработки запоминаемого материала, чем стилевые характеристики аналитичности— синтетичности. С возрастанием групп и показателя аналитичности уровень обработки изменяется от третьего к первому, другими словами, чем более выражены аналитические тенденции, тем менее эффективным является уровень обработки материала. Если анализировать взаимосвязи стилевых особенностей перцептивной деятельности и
эффективности разных уровней запоминания, то следует отметить, что наличие
связей продуктивности запоминания с опорой на функциональные механизмы
со стилевыми особенностями выражено слабее, чем эффективность запоминания благодаря операционным и функциональным механизмам, где в той или
иной мере задействован определенный уровень обработки материала (см. табл.
15).
Судя по цифровым выражениям, зависимость субъекта от поля влияет на
выбор способов обработки запоминаемой информации. Когнитивный стиль
«аналитичность —синтетичность» связан с продуктивностью запоминания как
227
с опорой на функциональные механизмы, так и благодаря функциональным и
операционным механизмам. Сущность связей такова, что при среднем уровне
аналитичности —синтетичности наблюдается высокое развитие системы функциональных и операционных механизмов, что находит выражение в эффективности запоминания; при синтетичности — средние значения эффективности запоминания (средний уровень развития функциональной системы мнемических
способностей); при аналитичности эффективность и уровень развития системы
механизмов выражены слабо.
Таблица 15
Корреляционные связи когнитивных стилей
Средние показатели
Средние
когнитивных
показатели
стилей
продуктивности
запоминания
Продуктивность запоминания с опорой
на функциональные механизмы
Эффективность запоминания благодаря
функциональным и операционным механизмам
Коэффициент полезависимости - полнезависимости
Количество групп («Свободная сортировка»)
0,36**
0,43**
0,56*
0,77*
* — уровень значимости 0,01; ** — уровень значимости 0,05.
Таким образом, анализ разнообразных взаимосвязей уровня обработки
запоминаемого материала позволяет предполагать на основе серии экспериментальных фактов, что вид обработки материала в процессе запоминания может
рассматриваться в качестве одного из оснований типологии мнемических способностей (см. табл. 14). Наши данные подтвердили наличие довольно четкой
дифференциации уровней обработки материала по результатам качественного и
корреляционного анализов. Будем считать, что уровень обработки запоминаемого материала составляет основу соответствующего типа мнемических способностей: перцептивно-мнемического, образно-мнемического и мыслительномнемического. Для того чтобы проверить полученные результаты, мы обратимся к кластерному анализу наших данных (см. табл. 16).
В результате кластеризации четырех показателей по методике диагностики мнемических способностей, показателей когнитивных стилей «полезависимость —поленезависимость», «аналитичность—синтетичность» и показателей
интеллекта по методике Д. Векслера было выделено три кластера.
Первый кластер составили: средняя эффективность запоминания благодаря функциональным и операционным механизмам, ниже среднего показателя
продуктивность запоминания с опорой на функциональные механизмы, средний уровень вербального интеллекта, средний уровень невербального интеллекта, средний уровень общего интеллекта, ярко выраженная зависимость от
поля и присутствие аналитических тенденций перцептивной активности.
Второй кластер составили показатели: средний вербальный, невербаль-
228
ный и общий интеллект (по Векслеру), высокий уровень развития системы
функциональных и операционных механизмов, развивающиеся регулирующие
механизмы, зависимость от поля, синтетичность (в большинстве случаев).
Третий кластер составили: высокие показатели вербального и общего интеллекта, хорошая норма невербального интеллекта (по Векслеру), высокая
продуктивность функциональных механизмов, очень высокий уровень развития
операционных механизмов, сформированность функциональной системы
мнеми-ческих способностей. Развитость регулирующих механизмов, независимость от поля, показатели когнитивного стиля «аналитичность—
синтетичность» варьировали от синтетичности до средних значений по этому
стилю.
Таблица 16
Средние значения показателей мнемических способностей,
когнитивных стилей и интеллекта для выделенных кластеров
Наиболее четкая последовательность изменения показателей от первого к
третьему кластеру наблюдается в психологии мнеми-ческих способностей, где
от первого к третьему кластеру растет продуктивность запоминания с опорой
на функциональные механизмы и эффективность запоминания благодаря функциональным и операционным механизмам. Причем продуктивность механизмов соответствует их уровню развития, и наоборот. Особое внимание следует
обратить на показатели вербального интеллекта, вошедшие в первый и второй
кластеры; оба они относятся к среднему уровню развития интеллекта, но показатели, соответствующие второму кластеру, имеют тенденцию к хорошей норме вербального интеллекта.
Коэффициент полезависимости — поленезависимости также изменяется
от первого к третьему кластеру. Наиболее зависимы от поля представители
первого кластера, наименее — испытуемые, принадлежащие к третьему кластеру. После процедуры кластеризации была осуществлена процедура определения корреляций типов мнеми-ческих способностей с выделенными кластерами:
при уровне значимости 0,01 коэффициент корреляции Спирмена составил 0,79.
Расхождение между выделенными типами и полученными характеристи-
229
ками наблюдается внутри континуума показателей в пределах той или иной
шкалы. Наблюдается несоответствие конкретных значений внутри того или
иного кластера выделенным значениям типа по методике Векслера и методике
диагностики мнемических способностей, но общие показатели, результативные
признаки первоначальных типов и кластеров совпадают.
Полученные нами данные на основе качественного, корреляционного и
кластерного анализа позволяют сделать следующие выводы:
1) уровень обработки запоминаемого материала может рассматриваться в
качестве возможного основания типологии мнемических способностей;
2) наиболее важными показателями уровня функционирования операционной стороны мнемических способностей являются: развитость вербального и
общего интеллекта при средних показателях невербального интеллекта, продуктивность запоминания с опорой на функциональные механизмы, эффективность запоминания благодаря функциональным и операционным механизмам,
уровень сформированное™ функциональной системы мнемических способностей, показатель пол езависимости — поле -независимости когнитивного поведения.
Обсуждаемые показатели являются субъектными характеристиками, т.е.
не регулируемыми (относительно не регулируемыми) сознанием проявлениями
особенностей человека, отражающимися на эффективности и качественном
своеобразии мнеми-ческой деятельности и мнемической активности. Таким образом, наша гипотеза о том, что субъектные закономерности функционирования мнемических способностей могут конкретизироваться в типах мнемических способностей, нашла экспериментальное подтверждение.
4.6. СТРУКТУРА И ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ТИПА
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Полученные нами данные позволяют охарактеризовать тип мнемических
способностей как субъектно-предопределенную структуру, имеющую прочные
взаимообусловленные связи по «вертикали» интеллектуальной активности —
от перцептивных процессов до мыслительных. Тип мнемических способностей
— симптомокомплекс перцептивных, мнемических и мыслительных свойств,
обусловливающих мнемический результат в определенных пределах и субъектно-стабильный характер обработки запоминаемого материала.
При исследовании типов мнемических способностей был получен ряд качественных и количественных данных, интерпретация которых позволяет рассматривать мнемические способности как подструктуру интеллекта, где стабильно задействованы индивидуально-своеобразные перцептивные компоненты, умственные структуры, позволяющие развернуть определенное мнемическое пространство с разной долей участия сенсорно-перцептивных, образных
или абстрактно-понятийных способностей. В качестве основания типологии
мнемических способностей был выделен уровень обработки материала субъектом при запоминании, однако, подчеркнем это, возможны и другие основания
230
дифференциально-психологического изучения памяти.
Проанализируем строение типа мнемических способностей в общем виде.
Общая структура типа подтверждает ранее высказанное предположение, что
запоминание — это процесс развертывания определенного ментального мнемического пространства. Особенности перцептивной активности оказываются
связанными с мерой выраженности функциональных механизмов.
Схема 4. Строение типа мнемических способностей
Более тесная связь силы функциональных механизмом наблюдается при
поленезависимости. В тех случаях, когда субъект способен к перцептивному
вычленению, когда он способен действовать независимо от включающего контекста, наблюдается максимальная продуктивность функциональных механизмов. Это говорит о том, что функциональные механизмы мнемических способностей находятся в теснейшей зависимости от перцептивных способностей. В
тех случаях, когда субъект быстро и точно выделяет разнообразные признаки в
стимуле и опирается на существенные среди них, когда объект предстает перед
субъектом как структурированное целое, где представлены внутренние связи
между частями запоминаемого материала, в этих случаях функциональные механизмы оказываются максимально продуктивными. Эти факты очевидны, ибо
если формируемый образ не точен, то его нельзя воспроизвести правильно. Но
можно допустить, что функциональная основа памяти представляет собой пластичную систему разноуровневых свойств, неразрывно связанную с функциональными механизмами перцептивных способностей. Единство функциональных и операционных механизмов восприятия и составляет перцептивный уро-
231
вень обработки запоминаемого материала.
Получается, что поленезависимость позволяет субъекту оперировать запоминаемым материалом, т.е. разворачивать мнемическое ментальное пространство. Процесс разворачивания мнемического пространства начинается с
выбора операционного механизма, который обусловливает свойства процесса
запоминания и уровень обработки (перцептивный, образный, мыслительный).
Связь когнитивного стиля «аналитичность — синтетичность» с типом
мнемических способностей можно охарактеризовать как тенденцию типов к
определенным полюсам данного стиля.
Перцептивно-мнемический тип имеет тенденцию к полюсу аналитичности. В самоотчетах испытуемые отмечали, что они не видели стимулы как фигуры, а воспринимали их как разрозненные линии, не связанные друг с другом.
В данной ситуации наблюдается иная картина, чем в случае с когнитивным
стилем «полеза-висимость—поленезависимость», где субъектные тенденции
характеризуются восприятием стимула или как нерасчлененного целого, или
как структурного образования с внутренними связями. Когда доминирует полюс аналитичности, субъект видит не фигуру, а отдельные ее элементы, которые в эту фигуру не собираются. Поэтому в данной ситуации возникают трудности в использовании большинства мнемических приемов (за исключением,
пожалуй, ассоциаций), так как адекватный этому материалу способ запоминания требует какого-либо объединения элементов в группу. Получается, что сочетание разных когнитивных стилей определяет специфику мнемического пространства. Полезависимость на фоне аналитичности, менее выраженная полезависимость на фоне синтетичности, поленезависимость при средних значениях
аналитичности — синтетичности предопределяют выбор операционных механизмов (например, ассоциаций, группировки, опорного пункта или структурирования), которые обеспечивают развертывание перцептивно-мнемического,
образно-мнемического или мыслительно-мнемического ментального пространства. Причем продвижение «вглубь» и «вширь» в этом процессе будет зависеть
от степени доминирования мышления, степени выраженности его интегрирующей функции. По мере усложнения материала или в случае столкновения с неясной проблемой (например, когда испытуемый уже запомнил фигуру и правильно ее воспроизвел, но экспериментатор продолжает эксперимент) имела
место динамика типов образных структур, участвующих в процессе запоминания. В этих случаях испытуемый пытался выстроить новое мнемическое пространство, чаще мыслительное, понятийное. Конкретно-ассоциативные, конкретно-символические и чувственно-эмоциональные образы уходят при этом на
второй план. В самоотчетах уже не встречаются выражения типа: «верхушка
была похожа на палатку», «мне не нравится этот сложный узел» и т. п. Субъект
начинает искать способы по-новому структурировать фигуру с помощью треугольников или четырехугольников. Но такая ситуация, когда субъект переходит из одного уровня обработки в другой, случается редко. Как правило, уже на
уровне простого материала проявляются типические тенденции.
Образно-мнемическое ментальное пространство является составной частью мыслительного мнемического пространства. В нашем случае иного вари-
232
анта в силу абстрактного материала не могло быть. М. А. Холодная при исследовании организации понятийных структур выделила несколько основных вариантов образного перевода исходной словесной информации [243].
С некоторой долей условности можно сказать, что М. А. Холодная изучала процесс воспроизведения слова с помощью образных средств. В случае развитых интегральных структур понятийного интеллекта при воспроизведении
обязательно участвуют конкретно-ассоциативные образы (в 11 % случаев),
предметно-структурные образы (в 20,8 % случаев), чувственно-сенсорные образы (7,7 % случаев), обобщенные образы (50,7 % случаев) и условные знаки (9,8
% случаев) [243].
При этом М. А. Холодная отмечает, что, во-первых, чем больше степень
общности понятий, тем более обобщенными оказываются образные компоненты понятийной мысли, во-вторых, чувственно-сенсорные образы чаще активизируются в группе понятий с высокой и максимально высокой степенью общности и, в-третьих, наблюдается резкий рост количества предметноструктурных образов в группе понятий средней степени общности [243, с. 198].
М. А. Холодная считает, что первый факт легко объяснить, поскольку
рост обобщенности содержания понятия естественно сопровождается ростом
обобщенности образного языка понятийной мысли. Второй факт подтверждает
то предположение, что более сформированная (обобщенная) понятийная структура является более интегрированным когнитивным образованием, следовательно, в ее составе с большим удельным весом представлен индивидуальный
чувственно-сенсорный опыт. Третий факт соответствует результатам исследований Э.Рош, в которых именно понятия средней степени общности, принадлежащие базовому категориальному уровню, характеризовались наличием
наибольшего числа отличительных предметных признаков (Rosch, 1973, 1978).
Аналогично роль частей (деталей) в конструировании базового категориального уровня отмечают В.Тверски и К.Хеме-нуэй (Tversky, Hemenway, 1984).
Рис. 12. Соотношение ментальных мнемических пространств:
━ - перцептивно-мнемическое пространство; ----- - образно-мнемическое пространство; ━ 
━  ━ - мыслительно-мнемическое пространство
233
Таким образом, в состав понятийной психической структуры включены
образы разной степени обобщенности. Полученные факты, пишет М. А. Холодная, заставляют усомниться в правомерности предложенного И.Хофманом разделения понятий на сенсорные, или первичные (как более наглядные, имеющие
большое количество деталей и других фигуративных признаков), и категориальные (представленные набором субпонятий).
Образные слои опыта представлены, по мнению М. А. Холодной, в психическом пространстве понятий любой степени общности. Более того, образы,
актуализирующиеся в условиях функционирования понятийной структуры,
представляют собой своеобразный образный ряд, некоторый иерархически организованный пространственный континуум, общая направленность которого
оказывается заданной вектором степени обобщенности отдельных его образных
элементов. Находящиеся на самом «верху» этого образного ряда условные визуальные знаки (сами по себе они представляют нечто промежуточное между
знаковым образом и образным знаком), по-видимому, выступают в качестве
элементов, замыкающих в единую когнитивную структуру визуальнопространственные и словесно-речевые компоненты понятийной мысли [243].
Результаты наших экспериментов, позволяющие рассматривать на высоком
уровне обобщения понятийное мышление как подструктуру интеллекта и
мнемические способности как подструктуру интеллекта, согласуются с выводами М. А. Холодной о том, что понятийная психическая структура аккумулирует когнитивные схемы разной степени обобщенности, которые обеспечивают
необходимый мнемический эффект в заданных условиях.
Упоминание работы И.Хофмана в данном контексте заставляет остановиться на этом особо. Во-первых, рассматривая работы И.Хофмана и данные
М.А.Холодной в совокупности, можно заключить, что первичные и категориальные понятия являются разными уровнями функционирования и развития
понятийной мысли. Во-вторых, это деление понятий по Хофману явилось одним из главных условий выделения С. А. Изюмовой типов мнемичес-ких способностей, что в очередной раз заставляет усомниться в обоснованности описанных ею двух типов [97].
Понятийно-мнемическое пространство, рождаемое мыслитель-номнемическим типом, характеризуется помимо поленезависи-мости, представленности разноуровневых образных образований еще и интеграцией словесноречевых и образных компонентов ментального опыта. Доля вербального интеллекта по сравнению с невербальным и общим в симптомокомплексе данного
типа наиболее значительна. Еще Л. М.Веккер сформулировал положение о том,
что мышление «представляет собой процесс непрерывно совершающегося перевода информации с собственно психологического языка пространственнопредметных структур (и связанных с ним модально-интенсивных параметров),
т.е. с языка образов, на психолингвистический, символически-операторный
язык, представленный речевыми сигналами» [50].
К аналогичному заключению пришел А. Н. Соколов, констатировав, что
именно одновременное участие и фазы речевых действий, и фазы зрительного
анализа является обязательным для решения задачи и что соответственно
234
«только обе фазы в целом, попеременно чередуясь друг с другом, составляют
единый и непрерывный процесс мышления человека» [207, с. 208].
В свое время Л.С.Выготский говорил, что психологическим материалом
для формирования понятийных структур является вербальная семантика. Процесс понятийного обобщения непосредственно связан с «функциональным употреблением слова», которое выступает в качестве средства выделения признаков стимула, их синтеза и обобщения. Разумеется, в случае развертывания мыслительного мнемического пространства обобщающие принципы этого процесса, категории (например, «наложим два треугольника друг на друга, перечеркнем и запомним») не заданы в самой мнемической задаче, они, как писал Р.
Глезер, «выводятся из знаний субъекта». Именно этим обстоятельством объясняется тесная связь вербального интеллекта (как и других подструктур) с эффективностью мнемической активности и деятельности.
Процесс развертывания мыслительно-понятийного пространства в целях
запоминания — это процесс понятийного обобщения, особый тип понимания
ситуации, стимульного материала, основанный на радикальной перестройке
наличных семантических структур.
Во-первых, как отмечает М. А. Холодная, знания об объекте на понятийном уровне — это всегда знание некоторого множества разнокачественных
признаков соответствующего объекта (деталей, актуальных и потенциальных
свойств, закономерностей возникновения, связей с другими объектами и т.д.).
Возможность выделения, перечисления этих признаков и объяснение на их основе других признаков приводят к тому, что имеющиеся у человека сведения о
стимуле превращаются в целостное и в то же время дифференцированное знание, элементы которого отвечают требованию полноты, расчлененности и взаимосвязанности.
Во-вторых, понятийное обобщение не сводится к отбрасыванию тех или
иных конкретных, индивидуально-специфических признаков объектов и выделению только лишь общего им признака. При образовании понятия имеет место
особого рода синтез признаков разной степени обобщенности в итоговом,
обобщающем понятии, в котором они сохраняются уже в измененном, «снятом» виде. Следовательно, понятийное обобщение выступает как особая форма
семантического синтеза, благодаря которому любой объект одновременно
осмысливается в единстве его конкретно-ситуативных, предметноструктурных, функциональных, генетических, видовых и категориальнородовых признаков.
В-третьих, отличительной чертой понятийного обобщения является упорядочивание всех наличных признаков объекта по степени их обобщенности. В
частности, среди множества одновременно мыслимых признаков того или иного объекта человек оказывается в состоянии отделить его ситуативные признаки от инвариантных, оценить эти признаки как много- или маловероятные, рассмотреть их как специфические или универсальные и т.д. Иными словами, в
психическом пространстве понятийной мысли каждый признак приобретает качество «уровневости» (и соответственно значение слова оказывается представленным в индивидуальном опыте в виде своего рода иерархической семантиче-
235
ской матрицы).
В-четвертых, специфическим для понятийного обобщения является воспроизведение в понятийном образе объективно значимых аспектов действительности. Процесс развертывания мнеми-ческого пространства имеет типические особенности. Рассмотрим их более конкретно. Структура перцептивномнемического типа после качественного, корреляционного и кластерного анализа представлена на схеме 5. Перцептивно-мнемический тип характеризуется
наиболее значительной полезависимостью и аналитичностью. Представители
данного типа весьма ограничены в выборе операционных механизмов, ибо они
не воспринимают стимул как фигуру, они видят отдельные линии.
Схема 5. Структура перцептивно-мнемического типа
Для данного типа характерно некоторое кажущееся несоответствие продуктивности функциональных механизмов и эффективности их взаимодействия
с операционными. Однако континуум результативных проявлений функциональных механизмов в совокупности с операционными действительно широк и
зависит не только от силы функциональной основы памяти, но и от уровня обработки материала, скорости ее включения, наличия или отсутствия регулирующих механизмов. Перцептивный уровень обработки оказался тесно связанным как со средними показателями по вербальному, так и со средними показателями по невербальному интеллекту. Эти результаты доказывают наличие и
модальной, и амодальной обработки материала уже в первые секунды, доли секунды (этап запоминания с опорой на функциональные механизмы). Довольно
часто в литературе память рассматривается как результат широты и глубины
анализа воспринимаемого материала, при этом сенсорно-перцептивная обработка рассматривается как поверхностная [173]. На рефлексируемом, осознаваемом уровне мнемических процессов это действительно так, но необходимо
иметь в виду, что неосознаваемую обработку мы практически не исследуем.
Продуктивность функциональных механизмов значимо связана с успешностью
236
выполнения невербальных субтестов: «Кубики Косса» и «Последовательные
картинки», что является одним из доказательств того, что невербальный интеллект — это взаимодействие функциональных механизмов познавательных способностей.
Можно предположить, что для перцептивно-мнемического типа характерно единство операционных механизмов перцептивных и мнемических способностей. Обработка стимула на сенсорном и перцептивном уровнях (дифференцирование элементов стимула, выделение контуров, выделение прямолинейных и криволинейных участков — особых точек контура, усреднение или
сглаживание по В.А. Ганзену, В.Д. Глезеру) составляет действительно основу
полезависимой аналитической стратегии при запоминании нашего экспериментального материала. Если рассматривать операции выделения контура, мелких
деталей, простых форм как генетически запрограммированный механизм (В. Д.
Глезер, И. И. Цук-керман), то станет очевидно, что последующие виды обработки материала (образная, мыслительная) базируются на индивидуальной мере
выраженности и качественном своеобразии сенсорно-перцептивных способностей. При этом необходимо помнить, что перцептивно-мнемический тип — это
особенности обработки материала для того, чтобы его воспроизвести. Следовательно, это трансформированная мнемическими возможностями перцептивная
обработка материала.
Перцептивно-мнемический тип характеризуется неразвитостью функциональной системы мнемических способностей, где отсутствуют регулирующие
механизмы и тесное разноуровневое взаимодействие функциональной и операционной сторон.
Феноменологически это проявляется в следующем. Представители данного типа способны быстро и точно запоминать относительно простой материал. Результаты запоминания и воспроизведения не отличаются стабильностью.
Точность и прочность запоминания будут определяться соответствием или
несоответствием запоминаемого материала личностным смыслам субъекта.
Сложный материал, большого объема, требующий произвольного опосредованного запоминания, будет вызывать большие трудности. Отдельные элементы будут запоминаться правильно, но целостное, структурированное, последовательное, логичное воспроизведение явится проблемой. Для этого типа характерна парциаль-ность результатов в зависимости от анализатора, задействованного в мнемическом процессе. Могут быть замечательные результаты слуховой
памяти и низкие показатели по другим видам и т.д. Образно-мнемический тип
(схема 6) — это обработка материала «вширь». Благодаря тесному взаимодействию функциональной и операционной сторон субъект может запоминать материал большого объема, в разных условиях предъявления, но такой материал,
который доступен пониманию и тому анализу «вширь», о котором говорилось
выше. Прочность запоминания, вероятность правильного запоминания и воспроизведения будут очень сильно определяться личностными смыслами, а также характером материала и уровнем развития регулирующих механизмов. Еще
со времен П. П. Блонского образная память считалась менее совершенным и
генетически более ранним видом запоминания. Впоследствии этот вопрос ши-
237
роко исследовался в школе А. А. Смирнова. Э.А.Фарапонова исследовала образную память в сравнении с другими видами памяти у школьников и студентов и пришла к выводу, что при запоминании и образного материала, и словесного работают обе сигнальные системы [233]. В свое время к этой проблеме обращались К. П. Мальцева [147], А. С. Новомейский, П.И.Размыслов [181],
Я.В.Голубев, Н.А.Корниенко и др., и результаты свидетельствуют, как пишет
А. А. Смирнов, об одном и том же: «С возрастом роль второй сигнальной системы, выступающая при запоминании словесного и абстрактного материала и
при использовании словесных опор, возрастает, в силу чего различие между
двух указанных видов опор постепенно уменьшается; однако даже у взрослых
наглядный материал запоминается продуктивнее, чем словесный, абстрактный
материал, наглядные опоры обнаруживают более действенную силу, чем словесные. Наилучший эффект запоминания наблюдается при совместной работе
обеих сигнальных систем» [205, с. 195].
Схема 6. Структура образно-мнемического типа
Следует отметить, что А. А. Смирнов с учениками изучали память в развитии, причем без учета индивидуальных особенностей. Наши исследования
подтверждают, что вне зависимости от типа мнемических способностей результат обеспечивает системное взаимодействие разноуровневых вербальных и невербальных структур. В литературе более позднего периода встречаются противоречивые факты относительно взаимоотношений интеллекта и памяти. В
частности, в экспериментах И.Руисела обнаружены положительные связи между показателями опосредованного запоминания и невербального интеллекта; с
вербальным — ожидаемых корреляций не выявлено [193, 194]. А. Келле обнаружено, что уровень вербального интеллекта влияет на результативность узнавания и воспроизведения словесного материала. «Различия в фактах, наблюдаемые разными авторами, отчасти могут быть связаны с отличиями в материале
238
(который использовался для запоминания), относящимися как к степени его
вербализации, так и к параметру "наглядности—абстрактности"», — считает С.
АИзюмова [97, с. 231]. Совершенно очевидно, что при сравнении результатов
необходимо учитывать процедуру эксперимента в целом: от инструкции до
способа обработки и интерпретации данных, однако наше исследование позволяет утверждать, что и вербальные и невербальные компоненты интеллектуальной активности участвуют в обработке запоминаемого материала. Причем
определенную роль играет понятийный, вербально-логический, абстрактный
интеллект.
Образно-мнемический тип — это уровень более обобщенного перцептивного высказывания (В.Ф.Петренко), где просматривается семантическая структура. Можно сказать, что образно-мне-мический тип потому оказался более
эффективным, что предполагает иной уровень «присвоения» информации. Образы, опосредующие восприятие и воспроизведение, становятся более оперативными: укрупняются, видоизменяются в направлении целостности. В общем
виде процессы сканирования, перекодирования и структурирования при образно-мнемическом типе выглядят следующим образом: целое  части  главное
 второстепенное  связи  целое. При образно-мнемическом типе возможны и распространены следующие операционные механизмы: выделение опорного пункта, достраивание воспринимаемого материала, се-риационная организация, ассоциации, перекодирование, а также классификация, структурирование
и схематизация. Ассоциирование в данном случае с наибольшей отчетливостью
проявляет отношение субъекта к материалу, его настроение в процессе работы.
Группировка при образно-мнемическом типе бывает трех видов: 1) по перцептивно выделяемым признакам; 2) по закону фигуро-фоновых отношений; 3) по
эмоциональным реакциям на стимул.
Чаще всего группировки «усиливаются» стремлением дорисовать чтолибо к фигуре или «стереть» какие-либо элементы, а также видоизменить детали (при запоминании иного плана экспериментального материала это могут
быть форма, цвет и др.). Если имеют место тенденции к произвольному структурированию образа, его упрощению или построению аналогий, то эти процессы разворачиваются с опорой на стимул, с доминированием полезави-симых
целостных стратегий.
Причина такого влияния отчетливо видна на примере мысли-тельномнемического типа (схема 7).
Данному типу присуще столь тесное взаимодействие функциональной и
операционной сторон, что трудно выделить запоминание с опорой на функциональные механизмы и запоминание благодаря функциональным и операционным механизмам (tзап фигуры 2 = 9,1 с, tзап фигуры 3 = 9,0 с соответственно).
Данный факт со всей очевидностью констатирует сформиро-ванность
функциональной системы мнемических способностей на базе очень развитых
регулирующих механизмов. Только обладатели данного типа все без исключений справились с запоминанием фигуры 10. Для мыслительно-мнемического
типа характерно не только увеличение набора применяемых способов обработки материала, но и более точный и быстрый выбор наиболее рациональных и
239
эффективных.
Схема 7. Структура мыслительно-мнемического типа
Мышление в данной ситуации выполняет интегрирующую роль по отношению и к иным уровням познавательных процессов для того, чтобы отдельные мнемические действия сложились в единое образование и функционировали как система мнемических механизмов. Высокий интеллект предполагает высокую эффективность различных видов деятельности, в том числе и мнемической. Это говорит о том, что память в значительной степени определяется
уровнем развития мышления, хотя нельзя исключать и обратных влияний: развитая функциональная система мнемических способностей влияет на процессуальные и результативные характеристики интеллектуальной активности.
В наших исследованиях проявилась безусловная связь уровня развития
интеллекта и доли присутствия в процессе запоминания мыслительной обработки. Представители данного типа быстро и точно «погружаются» в материал,
применяя наиболее эффективные в данной ситуации способы обработки,
например структурирование, позволяющее вскрывать существенные связи
между элементами фигуры. В данном случае действительно задействованы семантические структуры субъекта, что находит свое выражение при отсроченном воспроизведении, когда испытуемый опирается на «идею запоминания», на
«основной принцип фигуры», на оперативную единицу запоминания. Для обладателей данного типа характерна высокая автоматизированность мыслительных
процессов, что выражается в быстрой выработке алгоритма запоминания. В
наибольшей мере это видно на связях уровня развития операционных механизмов и показателей невербального интеллекта (субтест «Шифровка»).
Анализ субтеста показал, что для более качественного его выполнения
необходима эффективная стратегия, которая подразумевает изучение материала
субтеста, представление о разных способах выполнения этого задания, выбор
оптимальной стратегии на основе имеющихся знаний и др. Все это требует от
субъекта не только активного использования мыслительных операций, но и
мнемических приемов, которые способствуют актуализации нужных знаний
для эффектного выполнения задания. Феноменология типа проявляется в высо-
240
кой прочности, скорости, вероятности быстрого и правильного запоминания и
воспроизведения разнообразного материала большого объема в любых условиях его предъявления.
Представители мыслительно-мнемического типа отличаются поленезависимостью на фоне аналитичности — синтетичности восприятия: имеют высокие способности к анализу, обобщению, хорошо сформированное словеснологическое, абстрактное, понятийное мышление. На уровне мнемических процессов это проявляется в развитой системе функциональных, операционных и
регулирующих механизмов, где операционная и регулирующая стороны слиты
в неразрывный высокоэффективный процесс.
241
ГЛАВА 5
ПСИХОЛОГИЯ РЕГУЛИРУЮЩИХ
МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ
5.1. ПОНЯТИЕ РЕГУЛИРУЮЩИХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Понятие регулирующих механизмов мнемических способностей аккумулирует разнообразные тенденции объяснения индивидуального своеобразия
мнемического результата появлением психической реальности, изменяющей
упрощенно-механистическую схему мнемических процессов:
стимул
запоминание

  след
воспроизве
  дение


результат
Данная психическая реальность — регулирующие механизмы — детерминирует субъектные и субъективно-личностные закономерности функционирования мнемических способностей. Современная экспериментальная психология памяти имеет огромный опыт изучения каждого звена указанной схемы в
надежде отыскать всеобъемлющие объективные закономерности мнемических
процессов, которые, как известно, не оправдались. Это привело, в частности, к
следующим заключениям.
Во-первых, возникло целое направление — память и деятельность, когда
мнемический результат мог быть обусловлен и объяснен встроенностью памяти
в структуру деятельности.
Во-вторых, память начали исследовать во взаимосвязях с мотивационными, эмоциональными и волевыми качествами, а также с другими
образованиями личностного уровня.
В-третьих, память стали рассматривать как деятельность, где явно обнаруживается соединение исполнительной и регулятивной сторон. По большому
счету исследования памяти в русле субъектно-деятельностной парадигмы, в
рамках системогенети-ческого подхода не выходили на уровень констатации
субъектных или субъективно-личностных закономерностей, но имманентно эта
информация содержалась в подобного рода исследованиях.
Термин «регулирующие механизмы мнемических способностей» был
впервые использован нами при анализе развитых мнемических способностей
для того, чтобы охарактеризовать уровень мне-мической активности, который
не сводился ни к функциональным, ни к операционным, ни к мотивационным
механизмам в понимании Б.Г.Ананьева.
Регулирующие механизмы представляют собой систему ориентировочных, принятия решения, планирующих, контролирующих, оценочных, коррек-
242
тирующих, антиципирующих действий, которые находятся в системном взаимодействии с детерминантами когнитивных процессов личностного уровня:
мотивами, эмоциями, Я-концепцией, волевыми качествами и другими образованиями.
Если рассматривать регуляцию в общем плане как изменение взаимосвязи, направленное на сохранение целого, то для системного явления типа
мнемических способностей, сохраняющих свою целостность, отражение как
прерогатива системы функциональных и операционных механизмов проявляется в единстве с регуляцией. Регуляция мнемических процессов, в свою очередь,
может проявляться как внешняя по отношению мнемическим способностям и
как внутренняя, т.е. присущая системе функциональных и операционных механизмов.
Внешняя регуляция реализуется мотивами, эмоциями, волевыми качествами личности, Я-концепцией. Внутреннюю регуляцию составляют действия
ориентировки, планирования, принятия решения, контроля, коррекции, оценки
и антиципации. В процессе развития мнемических способностей, когда внешняя и внутренняя регуляции начинают системно взаимодействовать, появляется
новообразование — регулирующие механизмы. Принципиальным моментом
этого системного единения является цель деятельности личности.
Фундаментальной основой появления регулирующих механизмов мнемических способностей являются мотивационные образования.
Выделяя субъектные и субъективно-личностные закономерности мнемических процессов, констатируем то, что ведущим фактором, обусловливающим
эти тенденции, является мотивация субъекта мнемической деятельности, проявляющаяся в осознаваемых или неосознаваемых формах.
Понять память без мотивации нельзя, ибо мотивация рождает эмоциональное отношение к ситуации, способствует формированию личностных
смыслов взаимоотношений запоминаемого материала и запоминающего субъекта, что находит выражение в це-леполагании. Мотивационная сфера личности
является фундаментом и субъектных и субъективно-личностных закономерностей функционирования и развития мнемических способностей, ибо предопределяет особенности и операционной, и регулирующей ее сторон.
Как было показано в предыдущих главах, память и мышление на уровне
включенности операционных механизмов в мнемиче-ские процессы представляют собой единую мыслительно-мнеми-ческую систему процессов переработки поступающей информации. В этой связи представляют несомненный интерес в плане психологии регулирующих механизмов мнемических способностей
исследования процессов регуляции мышления. К тому же исследования регулирующих процессов памяти, выполненные в соответствующих конкретнопсихологических парадигмах, значительно уступают аналогичным работам в
области психологии мышления. Значимость мотивации есть предпосылка активизации мыслительного процесса, изменения его динамической напряженности,
создаваемой той дополнительной энергией процесса, которая создается включением мышления в иную структуру отношений субъекта к среде. В исследованиях Э. Д. Телегиной и Т. Г. Богдановой отчетливо проявилась не только акти-
243
визация мышления под влиянием мотивации, но и ее преобразование, перестройка. Такая перестройка фиксируется, например, на этапе понимания, оценки и принятия цели и задачи. Именно в этом аспекте С. Л. Рубинштейн отмечал,
что для совершения действия недостаточно того, чтобы задача была субъектом
понята, она должна быть им принята, должна найти отклик в его стремлениях и
переживаниях, должна быть соотнесена с его общей иерархической системой
мотивов, включена в эту систему как средство удовлетворения определенных
мотивов личности [192]. В соответствии с тем, какое место в этой системе занимает деятельность по решению определенной задачи, актуализируются различные структуры связей, смысловых и личностных отношений субъекта, актуализируются, складываются различные критерии, формирующие самооценку и
прогнозирование оценки результатов деятельности. Эти критерии регулируют
процесс раскрытия субъектом своих возможностей в отношении достижения
цели мнемической задачи, направленность и структуру проводимого анализа
условий задачи, поиска решения.
Процесс влияния мотивации на различные этапы целеполага-ния не ограничивается особенностями понимания, принятием и оценкой уже поставленных, заданных целей, но предполагает их развитие, преобразование, постановку
новых целей. Эта тенденция отчетливо проявилась в наших экспериментах, о
чем будет сказано ниже. Регулирующие механизмы мнемических способностей
«запускаются» целью деятельности. При этом крайне важно постоянное сличение производимых действий с ожидаемым результатом. В этом процессе единения операционной и регулирующей сторон может происходить как развертывание регуляции мне-мического процесса, так и редукция его. Как показывают
исследования участия мотивов в строении мышления при анализе его расстройств, нарушения мышления являются, по существу, особым качественным
проявлением нарушений мотивационной сферы (Б. В. Зейгарник и др.). Экспериментально исследована и обратная ситуация, когда регулирующие механизмы не редуцируются и не трансформируются, а развиваются. В частности, А.
М.Матюш-кин описал рождение познавательной потребности как явление, способствующее дополнительному развертыванию регулирующих механизмов
субъекта деятельности. Познавательная потребность рождается в ситуации задачи, условия достижения цели в которой выступают первично как субъективно известные и привычные.
Лишь в процессе решения этой задачи обнаруживаются несоответствие
привычных способов действия условиям решения задачи, невозможность достижения поставленной цели. Возникает нарушение сложившегося типа деятельности. Эти новые требования к деятельности выступают как порождающие
познавательную потребность и вызывающие поисковую, познавательную активность, направленную на обнаружение неизвестного. В рассматриваемой ситуации неизвестное, выступающее как порождаемая ситуацией новая и первично несознаваемая цель познавательной потребности, и неизвестное как «цель»
познавательной активности совпадают.
Психологический барьер прошлого опыта выступает как препятствие на
пути к достижению цели (решению задачи и т. п.) и одновременно как необхо-
244
димое условие, рождающее познавательную потребность. Ситуативно возникающая познавательная потребность выступает как связующее звено в цепи
«неадекватный прошлый опыт — требуемый новый способ выполнения деятельности» (А. М.Матюшкин).
Мотивационные процессы, являющиеся базисным фактором функционирования регуляции мнемических способностей, создают определенную эмоциональную атмосферу процесса запоминания.
Эмоции оказывают избирательное действие на процесс запоминания и
воспроизведения, способствуя установлению тех связей, которые каким-то образом соответствуют содержанию испытываемой эмоции. Об этом говорит, в
частности, эксперимент, проведенный Бимом. Испытуемые в его опытах выполняли два вида заданий: заучивали ряд бессмысленных слогов и, кроме того,
у них вырабатывали условную эмоциональную реакцию на световой раздражитель, который предвосхищал болевое воздействие (выработка условной кожногальванической реакции); условным раздражителем было зажигание лампочки,
а безусловным (подкреплением) — удар током. Второе задание, которое заключалось в усвоении того, что световой сигнал предвосхищает опасность, отличалось от первого тем, что его усвоение было опосредовано тревогой (человек
учился бояться света) (см.: [183]).
Основной результат, полученный в этих исследованиях, заключался в
том, что в условиях тревоги заучивание слогов происходило хуже, чем в
нейтральных условиях (больше ошибок, больше повторений), тогда как усвоение сигнала опасности — лучше, чем в нейтральных условиях. Можно предположить, что повышение уровня тревоги облегчает заучивание таких реакций,
выработка которых опосредована тревогой. Однако это не означает, что облегчающее влияние тревоги обнаруживается только при заучивании реакций, опосредованных тревогой (или страхом). Как считает Спенс, тревога способствует
усвоению всех реакций, если заучивается легкий материал (см.: [183]).
Вывод о том, что состояние тревоги способствует усвоению «тревожных»
реакций, который вытекает из исследований Бима, может рассматриваться как
частный случай более общего утверждения, что эмоции облегчают усвоение реакций, которые связаны с ними по содержанию. В пользу такого более широкого понимания установленной зависимости свидетельствуют результаты, полученные при изучении других эмоций. В частности, Смит установил, что в условиях неуспеха (фрустрации) у некоторых испытуемых наблюдается тенденция к
более быстрому заучиванию пар слов, имеющих агрессивное содержание. Смит
обнаружил также, что это относится, прежде всего, к тем, кто по вопроснику,
предназначенному для выявления черт личности, получил высокие показатели
чувства (или установки) враждебности (см.: [183]).
Экспериментальная психология памяти и эмоций считает доказанным то,
что эмоции способствуют сохранению в памяти связанного с ними материала,
причем положительные эмоции, возможно, облегчают запоминание в большей
степени, чем отрицательные, а сильные — больше, чем слабые. (Довольно часто сравнивать влияние положительных и отрицательных эмоций невозможно
из-за отсутствия общей шкалы изменения свойств эмоциональных процессов.)
245
Иное представление, согласно которому отрицательные эмоции оказывают на воспоминания подавляющее действие, принадлежит психоаналитической
концепции (З.Фрейд [238, 239]). Чтобы доказать существование феномена вытеснения, обнаруженного при клиническом наблюдении, было предпринято
много экспериментальных исследований. Однако это оказалось весьма трудной
задачей. В частности, эксперименты Зеллера (Zeller, 1964), Мак-Гранана
(McGranahan, 1958) показали, что наказание у одних актуализировало, а у других тормозило наказуемые ассоциации. Данные результаты со всей очевидностью показывают, что эмоции — это не единственная психическая реальность,
которая осуществляет регулирующую функцию по отношению к памяти. Эмоция создает фон, который обусловливает разноуровневые влияния на функциональную и операционную стороны мнемических способностей. В данных экспериментах не было четкой дифференциации задействованности функциональных или операционных механизмов. Операционная сторона памяти представляет собой разноуровневые мыслительные процессы, которые наиболее проработаны в психологии взаимосвязей мышления и эмоций (О.К.Тихомиров,
Ю.Е.Виноградов, И.А.Васильев и др.). В этих исследованиях были доказаны
возможности приемов эмоционального закрепления определенных элементов
проблемной ситуации управлять интеллектуальными процессами.
В частности, по данным О. Е. Виноградова, эмоциональное закрепление
объективно значимого элемента способствует свертыванию процесса «эмоционального развития», в результате чего «эмоциональное решение» возникает в
первых же попытках. Особенности структуры решения определяются тем, что
субъективная значимость элемента проблемной ситуации, задаваемая эмоциональным закреплением, не противоречит объективной значимости и объективной шкале ценностных характеристик на основании механизма ситуативных
эмоций. Свернутость процесса эмоционального развития ускоряет формирование его смысла, что и способствует эффективному решению.
И.А.Васильев считает, что можно говорить о существовании единого
процесса смыслового развития, протекающего на разных, но непрерывно взаимодействующих между собой уровнях. Эмоциональное явление при таком подходе можно рассматривать как необходимый внутренний фактор смыслового
развития. Эмоции в мыслительной деятельности обусловливаются реальными
процессами формирования и взаимодействия вербализованных и невербализованных смыслов. Однако процессы «смыс-лообразования» сами по себе не могут еще объяснить, почему именно данное, а не другое смысловое образование
приобретает эмоциональную окраску. Иначе говоря, остаются невыясненными
причины избирательности эмоциональных оценок. Можно предположить, что
то или иное «распределение» эмоциональных оценок в ходе мыслительного
процесса является производным от направления процесса смыслового развития
элементов и действий с ними. В свою очередь, это направление определяется
характером процесса целеобразования. Формируемые испытуемым цели не
только определяют ход процессов смыслообразова-ния, но и выступают в качестве своеобразных динамических критериев для оценки тех смыслов, которые
соответствуют новым целям. Таким образом, процесс целеобразования является
246
существенным условием возникновения и развития эмоциональных оценок,
возникающих в мыслительной деятельности.
Эмоциональные процессы осуществляют регулирующую функцию через
процессы целеобразования, которые, в свою очередь, способны повлиять на
эмоциональное состояние личности
(О.К.Тихомиров, M.B.Arnold,
Д.Б.Богоявленская и др.). В ряде исследований было показано, что в процессе
решения задачи, актуализируемой мотивами и личностными отношениями к
предметному содержанию деятельности, происходит трансформация заданных
целей работы в субъективные цели («свои»), что соответствует «личностному
принятию» задачи.
В работе В. Е. Клочко, посвященной целеобразованию и динамике оценок
в ходе решения мыслительных задач, было показано, что человек в ходе
немыслительной деятельности может находить и ставить собственные познавательные цели. Образование цели не одномоментный и произвольный акт. Основу целеобра-зования составляет оценочный процесс, протекающий на различных уровнях — эмоциональном и логическом, имеющем выход к вербальным
оценкам. Эмоциональная оценка («что-то не то...») инициирует познавательную
поисковую потребность. Человек может искать и находить цели в решении специального вида мыслительных задач — «задач на поиск противоречия» [106].
Развитие элементов ситуации в разных задачах происходит необходимым
и определенным образом, необходимым — потому, что за этим развитием стоят
поисковые потребности и собственные цели, определенным — потому, что развитие происходит не спонтанно, а зависит от конкретных целей, возникающих
необходимым образом. Этот процесс можно рассматривать как детерминацию
разноуровневой обработки запоминаемого материала, исходящую от условий,
формирующихся в параллельном процессе с целеобразованием; оценка элементов с точки зрения поисковой познавательной потребности, функционирующей
с самого начала при решении мыслительной задачи и с этапа включения операционных механизмов при выполнении мнемической задачи, имеет при этом
решающее значение.
Достижение самостоятельно поставленной цели, т. е. решение своей задачи испытуемым, приводит к сравнению достигнутого и требуемого. Если регистрируется несовпадение, то ищутся новые возможности целенаправленных
действий, ставится новая цель, реализация которой вновь приводит к сличению
наличного и требуемого и т.д. Если же регистрируется некоторая общность образованной цели с требуемой, то поиск становится более направленным, оценка
ситуации происходит по двум критериям — с точки зрения промежуточной
(своей) и конечной (требуемой) цели. Этот процесс приводит к «присвоению
чужой цели» — поставленная цель превращается в собственную цель испытуемого, поскольку видны реальные возможности ее достижения. Таким образом,
имеются виды регуляции и «снизу» и «сверху», но преобладает координирующее воздействие основной цели. Это проявилось при решении различных типов
мыслительных задач и при выполнении наших мнемических заданий.
Говоря о наличии промежуточных, субъективно-личностных целей,
необходимо иметь в виду, что именно содержание этих субъективных целей ха-
247
рактеризует индивидуальное своеобразие личности в ее интеллектуальных и
личностных проявлениях. Другими словами, субъективно-личностные закономерности функционирования психического не могут быть поняты в рамках исследования целесообразной деятельности. Д.Б.Богоявленская пишет, что человек — принципиально разомкнутая система, и целесообразность даже применительно к конкретному труду не исчерпывает направленности познавательной
деятельности человека [35, 36]. «Понять специфически человеческий способ
деятельности можно лишь тогда, когда в самом процессе конкретного труда будет вскрыто нечто выходящее за границы выполнения данной задачи, т. е. та
самая универсальность, о которой говорил Маркс. Если цель возникает как
частная задача для достижения другой цели, а другая — как средство осуществления следующей и т.д., то рано или поздно мы должны будем перейти от
проблемы целе-образования в рамках целесообразной деятельности к проблеме
собственно целеполагания» (Д.Б.Богоявленская).
Переход в собственно познавательное целеполагание, пишет Д. Б. Богоявленская, происходит уже после нахождения алгоритма и его обработки. Он
заключается в том, что, имея достаточно надежный способ работы, испытуемый
продолжает мыслительную деятельность за пределами заданного. Двигаясь во
втором, глубинном, слое экспериментального материала, он пытается понять,
осмыслить причины, порождающие те закономерности, которые он обнаруживает в ходе этого познавательного движения. В том случае, когда у испытуемого полностью отсутствует ориентировка на «успешность», открытая закономерность становится объектом его теоретического (не сравнение, а анализ единичного) исследования. Такова новая цель его деятельности, которая не была
дана испытуемому, не была средством эффективного достижения основной цели, т.е. подцелью. Новая цель возникает, что принципиально, только после достижения заданной цели, и теперь вся познавательная деятельность субъекта
направлена на нее. Так, в эксперименте мы сталкиваемся с феноменом постановки новой проблемы испытуемым [35].
Динамика, выражающаяся в переформулировании вопросов и целей задачи, идет в двух направлениях: по линии их обобщения и по линии их конкретизации. Эта стадийно изменяющаяся переформулировка вопросов и целей задачи
как в сторону их обобщения, так и в сторону конкретизации с последующей заменой (перестановкой) их друг другом и составляет основную особенность
вскрытого в данной работе механизма решения задач.
Если переформулированием вопросов к задаче в более обобщенные определения целей достигается стадийно расширяющийся охват привлекаемых к
решению данных (макропереформулировки), то при попытках повторного анализа задачи производятся конкретизирующие их переформулировки, построенные уже в сторону дифференциации задачи (микропереформулировки).
Таким образом, преобразуемые как в сторону большей обобщенности, так
и в сторону конкретизации, переформулировки целей и вопросов к задаче обеспечивают глубокую и разностороннюю переработку исходных и привлекаемых
по ходу решения компонентов задачи, поиск настоящего аналога или прототипа
решаемой задачи, реконструкцию ее первоначально сформулированных эле-
248
ментов и в конечном итоге постепенное вычленение нового варианта решения.
А. Ф. Эсаулов исследовал как особенности исходных, так и привнесенных данных, а также преобразование их во взаимосвязанные системы, что особенно интересно в контексте анализа мне-мических процессов. Его эксперименты показали, что каждая из позже образованных, т.е. последующих, систем
соподчиненных между собой данных задачи не только вытекает из предыдущих, но одновременно реорганизует эти предыдущие системы в новые комбинации, обеспечивающие упорядочивание привлекаемых к решению знаний на
последовательно усложняющихся уровнях их систематизации [275].
Вышесказанное со всей очевидностью демонстрирует системообразующую функцию цели по отношению к любой деятельности. Причем цель, принятая, «присвоенная» субъектом, существенно отлична от цели, которая субъекту
задавалась и существовала как бы вне его, объективированно, в качестве определенного содержания, текста и т.д. Под изменением цели подразумевается
формирование определенного отношения к ней, придание ей смысла. По всей
вероятности, цель может трансформироваться субъектом и содержательно, т. е.
достраиваться, дополняться какими-то элементами (самоинструкциями, как
осознаваемыми, так и неосознаваемыми, результатами анализа целевого контекста и т.д.), или, наоборот, возможна симплификация цели деятельности. И
только в таком «субъективно завершенном» виде цель начинает выполнять
свою регулирующую функцию; бесспорно также, что цель трансформируется и
в процессе реализации деятельности.
В тех случаях, когда испытуемый не только принимает цель, но трансформирует ее в соответствии со своими мотивационны-ми, интеллектуальными, эмоциональными процессами, можно говорить не только о регуляции деятельности, но и о саморегуляции как высшем уровне развития регулирующих
механизмов.
Саморегуляцию следует понимать как сложную динамическую систему,
включающую одновременно и мотивационные, и операционные, и функциональные компоненты. Саморегуляция — это функция человека как субъекта деятельности.
Если на уровне индивида саморегуляция осуществляется по естественным нейрофизиологическим законам (экстраполирование вероятного будущего
в виде его нервной модели, акцептора действия и т.п., а также сличение по
принципу обратной связи фактических результатов действия с первоначальными прогнозами), то на уровне личности саморегуляция приобретает социальную обусловленность, сознательный и произвольный характер.
Применительно к мнемической активности или мнемической деятельности процесс развития регулирующих тенденций начинается с появлением
средств запоминания. По мере развития такого рода инструментария в структуре мнемической деятельности все большее значение приобретают действия,
имеющие чисто вспомогательный смысл, значимые не сами по себе, а как средства для достижения мнемических целей. Понятно, что использование различных средств организации собственных действий оказывается возможным лишь
в результате развития иерархической структуры личности, когда человек, вы-
249
ступая в качестве субъекта деятельности и осуществляя свою управляющую
функцию, к самому себе относится как к объекту управления, исполнителю,
действия которого он должен направить и организовать с помощью тех или
иных средств.
В этом контексте наиболее важны исследования взаимосвязей мнемических способностей с волевыми качествами личности, -/Т-концепцией и другими
личностными характеристиками, доступными сознанию и самосознанию личности. Однако большинство подобных исследований носит констатирующий
характер (К.Д.Ушинский, Т.Рибо, П.П.Блонский, А.А.Смирнов, С. Г. Бархатова,
Е. С. Махлах, И. А. Рапопорт и др.). А. И. Липкина, изучая мнемическую деятельность людей с различной самооценкой, установила, что характер самооценки влияет на результаты решения мнемической задачи [133]. В работах
А.Джевечки [72], Е. С. Махлах и И. А. Рапопорта [152] подтверждается гипотеза о зависимости развития памяти от ценностей и интересов личности на основе
предпочтительного развития того вида памяти, который обслуживает ведущие
цели и ведущие деятельности. Волевые качества личности, особенности ее Яконцепции помогают субъекту запоминающему относиться к себе как к объекту
управления, как к исполнителю.
Механизм саморегуляции, основанный на иерархическом разделении
управляющих и контролирующих функций внутри одной и той же личности,
когда человек выступает для самого себя как объект управления, как «яисполнитель», действия которого необходимо отображать, контролировать и
организовывать, и когда человек одновременно является для самого себя «яконтролером», т.е. субъектом управления, — такой механизм саморегуляции
Ю. Н. Кулюткин называет «рефлексивным по своей природе» [120, с. 24]. Он
отмечает, что в данном случае речь идет не просто об отображении внутреннего
мира другого человека в сознании воспринимающего, а о рефлексивной регуляции своих собственных внутренних процессов и действий. Рефлексивный характер мыслительных процессов обнаруживается уже в процессе постановки
мыслительной задачи. Задача есть результат осознания и анализа реальной проблемной ситуации, возникающей вследствие рассогласования потребностей и
возможностей субъекта.
Формулируя задачу как знаковую модель проблемной ситуации, человек
должен сделать предметом анализа те отношения между объектом и самим собой как субъектом-исполнителем, которые породили проблемную ситуацию.
Он должен также найти для самого себя некоторое средство, с помощью которого можно было бы достичь поставленную цель (это средство и становится
тем, что называют искомым объектом). Более того, проблемная ситуация, как
это показано А. М. Матюшкиным [151], порождает у субъекта такую познавательную потребность, которая направлена не только на отыскание того или
иного материального объекта, но и на выработку различного рода внутренних
регуляторных схем, позволяющих все более эффективно организовать свои
мыслительные действия.
Наиболее общий феномен, в котором, по мнению О.К.Тихомирова [223] и
Ю. Н. Кулюткина [120], находит свое выражение рефлексивность мыслитель-
250
ной деятельности, заключается в том, что человек в процессе поиска активно
строит те средства, с помощью которых возможна регуляция мыслительных
действий, т.е. свои гипотезы, антиципирующие схемы, модели. Как показано в
исследованиях В.Н.Пушкина [180], оперативно-информационные модели проблемной ситуации строятся человеком как ситуативные абстракции, при этом в
ситуации вычленяются лишь те связи и отношения, которые соответствуют заданной цели поиска. Иными словами, то, что на уровне индивида функционирует как естественное кольцо сличения, включающее в себя модель потребного
будущего, субъект старается построить произвольно в виде некоторого средства, регулирующего процесс достижения цели. Антиципируя результаты своих
будущих действий в виде гипотез, моделей и программ, человек сопоставляет
их с тем, что достигается реально, и на этой основе конкретизирует, уточняет
или корректирует свои первоначальные прогнозы.
Исследования в области мышления показывают, что характер регуляции
мыслительных действий зависит от этапов решения задачи.
На начальном этапе поиска, когда еще только предстоит построить его
исходную гипотетическую схему, субъект начинает, как правило, с мысленного
«проигрывания» возможностей, прибегая для этого к различного рода пробам и
допущениям. Смысл допущения, или рабочей инструментальной гипотезы, состоит не в том, чтобы найти его подтверждение, а в том, чтобы в самом процессе опробований условно выбранных гипотез получить информацию, недостающую для построения исходной схемы решения. На этом этапе человек как бы
ведет с собой своеобразную рефлексивную игру: он разрешает самому себе выбрать ту или иную рабочую гипотезу, дает себе право на пробы и ошибки, однако конечный его замысел состоит в том, чтобы обнаружить недостающую
информацию в процессе «проигрывания» условных допущений.
Как свидетельствуют данные, полученные посредством регистрации эмоциональных реакций испытуемого, неудача субъективно переживается человеком не тогда, когда не подтверждаются отдельные условные опробования, а тогда, когда не реализуются общие замыслы, построенные на более высоких
уровнях управления.
В наших экспериментах с помощью метода развертывания мне-мической
деятельности также проявляются различные этапы в процессе запоминания.
При запоминании с опорой на функциональные механизмы регуляция сводится
к способностям концентрировать внимание на объекте. Если функциональные
механизмы оказываются сильными, то дальнейшие регулирующие действия
становятся ненужными. При запоминании более сложных фигур или при слабой продуктивности функциональных механизмов субъект вынужден вначале
прибегать к поведению типа проб и допущений. Стратегия предъявления материала в нашем методе стимулирует проявление различных этапов процесса регуляции, в частности, наши эксперименты подтверждают, что смысл допущений (проб) состоит, скорее, в поиске дополнительной информации, в поиске
средств ее упорядочивания, для того чтобы выстроить адекватный объективному стимулу его субъективный образ. В ряде случаев при запоминании фигуры
№ 10 испытуемый действительно способен на рефлексивную игру, он разреша-
251
ет себе разные стратегии: сосчитать линии, читать треугольники, показывать
углы и т.д.
В наших экспериментах отсутствовали специальные средства регистрации эмоциональных реакций, однако в протоколах фиксировались вербальные
и невербальные (мимические, пантомимические, вегетативные) проявления испытуемых, которые свидетельствуют о том, что наиболее сильные переживания
сопровождали неуспешные результаты, основанные на обобщенных замыслах.
Например, испытуемый при неудаче на промежуточном этапе мог сказать: «Я
так и думал», как бы поддерживая себя, свою самооценку, и совсем другая реакция на этапах приближения к правильному воспроизведению, когда субъект
увидел, а экспериментатор подтвердил массу неточностей. В том случае, когда
схема запоминания построена, характер регуляции изменяется. Практически
исчезают резкие отличия в рисунках, т. е. условные допущения исчезают.
Можно сказать, что субъект контролирует свои исполнительные действия на
основе отработанной и проверенной программы запоминания.
Однако наиболее демонстративно рефлексивность саморегуляции проявляется в том случае, когда человеку приходится переделывать сложившийся
способ действия. В частности, в условиях экспериментального формирования
мыслительной установки и ее последующей переделки успешность действий
испытуемых зависит от того, в какой мере они оказываются в состоянии проанализировать структуру тех своих действий, которые перестают работать, т. е.
увидеть себя «ошибающимся исполнителем».
Мотивы, эмоции, волевые качества, самооценка личности — то, что мы
обозначим как внешнюю по отношению к мнемиче-ским способностям регуляцию, — создают условия, атмосферу для системного проявления действий
внутренней регуляции.
Те или иные совокупности действий внутренней регуляции (специфические синтезы, паттерны) в разной степени зависят от сознания субъекта мнемической деятельности. Наши эксперименты показывают, что есть основания для
выделения разных уровней совокупного (системного) проявления регулятивных действий. Большинство ситуаций проявления интегральной регуляции
осуществляется по механизму установки. Уровень субъектных закономерностей можно описать механизмом установки, а уровень субъективно-личностных
закономерностей функционирования мнемических способностей нельзя в полном объеме охарактеризовать по принципу установки. Это уровень рефлексивного отношения к процессу запоминания и воспроизведения, предполагающий
выход за пределы неосознаваемой готовности к реализации того или иного паттерна интегративных процессов.
На самом низком уровне установочных механизмов расположена ситутивная установка. А. Г. Асмолов называет ее операциональной или ситуативной
[18]. Это некая готовность, возникающая при предвосхищении, опирающемся
на прошлый опыт поведения в подобных ситуациях, и изменяющаяся под воздействием тех условий, в которых в данный момент развертывается мнемическое действие. Психический образ условий данной ситуации всегда не только
предполагает отражение некоторого условия в его объективном значении, но и
252
вызывает готовность действовать по отношению к этому условию именно как к
объекту, обладающему вполне определенным значением. Видеть некоторое
определенное условие, например набор прямых пересекающихся линий, демонстрируемых короткое время, в их объективном значении и значит обладать готовностью к развертыванию перцептив-но-мнемическо-мыслительной активности, соотнесенной с этим условием как с объективным условием достижения
цели, т. е. обладать готовностью к реализации мнемической деятельности.
Прошлый опыт поведения в подобной ситуации и образ условий данной
ситуации приводят к выдвижению гипотезы о вероятных изменениях ситуации
и соответственно о тех операциях, посредством которых может быть достигнута цель деятельности. Выдвижение гипотез о вероятных изменениях в данной
ситуации, вероятностное прогнозирование составляет важную особенность механизма, лежащего в основе поисковых операций, так как посредством гипотез
о предстоящих изменениях ситуации осуществляется регуляция степени развернутости поискового процесса.
В результате осуществления операций набор прямых пересекающихся
линий может наполняться операциональным смыслом и привести к перестройке операционного состава действия вследствие того, что изменится готовность
по отношению к этому объекту. (Об этом на примере анализа структуры мыслительной деятельности писал О. К. Тихомиров.)
Изменение готовности произойдет потому, что, окрашиваясь операционным смыслом, объект как бы «теряет» свое объективное значение для субъекта
в данной ситуации, или, точнее, значение «заслоняется» операциональным
смыслом. Так, «путаница» из прямых пересекающихся линий становится для
ребенка 10 лет снежинкой, а для аспиранта-математика — наложенными друг
на друга четырехугольниками. Операциональный смысл, являющийся одним из
самых существенных моментов в механизме ситуативной установки, может актуализировать готовность к реализации наименее вероятной ситуации.
Над уровнем ситуативной установки, по мнению А. Г. Асмоло-ва,
надстраивается уровень целевой установки. Под целевой установкой понимается готовность, актуализированная субъектом после принятия задачи, в которой
представлена цель действия. Цель, будучи представлена в форме образа осознаваемого предвидимого результата, актуализирует определенную готовность к
ее достижению, вызывает, говоря словами Н.Аха, детерминирующую тенденцию и тем самым определяет общую направленность действий.
Если ситуативная установка представляет собой уровень субъектной детерминации мнемической активности, так как она «навязана» прошлым опытом
субъекта и условиями данной ситуации, которые актуализируют соответствующие стереотипные действия, то целевая установка есть проявление субъектных и субъективно-личностных тенденций. Не исключено, что субъективноличностные тенденции функционирования мнемических способностей проявляются уже на уровне пространственного формирования перцептивного образа
стимула. Целевые установки надстраиваются отношениями личности. Отношения личности, формируясь в процессе деятельности, принимают участие в выборе цели действия, определяя то, как цель выступит для субъекта, и тем самым
253
оказывают влияние на способ реализации действия.
А. Г. Асмолов считает, что отношения личности можно рассматривать
как социальные установки, которые, будучи включенными в контекст деятельности, в своей интерпсихической форме выступают как отношения мотива к
цели, которое в своем генезе возникает только через отношение к участникам
совместно выполняемой деятельности, по А. Н.Леонтьеву. Безусловно то, что в
своей интрапсихической, преобразованной форме социальная установка выступает как личностный смысл, который порождается взаимоотношением мотива и
цели.
Личностный смысл — явление неоднородное. А. Г. Асмолов выделяет
три составляющие личностного смысла: когнитивную, аффективную и поведенческую. Говоря о поведенческой образующей личностного смысла, необходимо иметь в виду устойчивые формы поведения, которые с наибольшей вероятностью развертываются при актуализации личностного смысла. Когнитивная
составляющая личностного смысла в наибольшей степени проявляется при выборе цели деятельности, принятии «готовой цели» или формулировании новой.
Аффективная составляющая личностного смысла чаще всего (в норме)
дополняет когнитивную составляющую и выступает на первый план в тех случаях, когда по тем или иным причинам когнитивный компонент находится в
рецессивном состоянии. На наш взгляд, динамика взаимоотношений между
различными уровнями установок субъектного и личностного уровней создает
детерминирующую интрапсихическую среду процессов целеобразо-вания, которые, в свою очередь, системообразуют совокупные взаимодействия процессов ориентировки в запоминаемом материале, принятия решения о стратегии
запоминания, предвосхищения параметров будущего мнемического результата,
контроля и оценки этих процессов. Таким образом, регулирующие механизмы в
нашем понимании включают три принципиальных, взаимосвязанных и взаимообусловливающих друг друга момента: внутренняя регуляция <-> цель о внешняя регуляция. Внутреннюю регуляцию можно обозначить как операциональную составляющую регулирующего механизма. Внешнюю регуляцию можно
назвать интенционной составляющей регулирующего механизма.
Операционная составляющая регулирующего механизма, так же как и интенционная, является образованием многоуровневым. Механизмы ее реализации могут быть как осознаваемыми, так и неосознаваемыми. Когда речь идет о
неосознаваемой регуляции, то механизм ее можно описать установкой. Механизм установки, как было показано в главе 4, является объяснительным принципом проявления субъектных закономерностей функционирования мнемических способностей. В тех случаях, когда операциональная составляющая
становится произвольно, сознательно управляемой на основе рефлексии процесса запоминания и воспроизведения, появляются возможности говорить о
субъективно-личностных закономерностях функционирования мнемических
способностей.
Итак, регулирующие механизмы мнемических способностей представляют собой системное взаимодействие детерминант личностного плана и интегральных процессов психической регуляции деятельности, которые являются
254
следствием развития системы функциональных и операционных механизмов и
проявляются в эффективности каждого мнемического процесса.
5.2. СТРОЕНИЕ РЕГУЛИРУЮЩИХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Развитие операционных механизмов сопровождается усложнением их
структуры. Усложнение строения операционных механизмов ведет к дифференциации функций обработки запоминаемого материала и регуляции этого
процесса. Метод развертывания мнемической деятельности позволяет исследовать в наиболее объективированном виде строение регулирующих механизмов.
Операционные механизмы выполняют функции «мнемического изучения»
вновь поступающей информации; они могут реализовываться на разных уровнях познавательного отражения действительности. По мере логической, понятийной и абстрактной обработки запоминаемого материала операционные механизмы начинают «вбирать» в свою базисную четырех- или пятизвенную
структуру процессы, выполняющие собственно регулирующие функции:
• отражение условий запоминания и воспроизведения;
• принятие решения (выделение оперативной единицы запоминания и
воспроизведения);
• антиципация процесса и результата запоминания и воспроизведения;
• формирование представления о программе запоминания и воспроизведения (план);
• контроль процесса запоминания и воспроизведения через оценку параметров результата;
• коррекция (см. схему 8).
Эти действия составляют основу регулирующих механизмов мнемических способностей. Процессы регуляции мнемической деятельности подразделяются на несколько блоков:
• формирование ориентировочной основы мнемической деятельности;
• принятие решения о выборе оперативной единицы запоминания и воспроизведения;
• планирование процесса запоминания и воспроизведения;
• контролирующие, корректирующие и оценочные действия, которые
неразрывно связаны с исполнительным этапом воспроизведения.
Необходимо отметить, что в реальном процессе запоминания отсутствуют четкие границы выделенных этапов системогенеза мнемической деятельности, и действия обработки материала и действия регуляции этого процесса
«накладываются» друг на друга, находясь поочередно в доминантном или субдоминантном состоянии.
Формирование информационной основы мнемической деятельности
начинается на этапе категоризации воспринимаемого материала.
255
Схема 8. Структурные взаимоотношения операционных (ОМ)
и регулирующих механизмов (РМ) мнемических способностей
В этом процессе первостепенную роль играют перцептивные способности
человека и их стабильные, субъектные характеристики: когнитивные стили, типы восприятия и др. По нашим результатам, формирование информационной
основы деятельности на начальных этапах этого процесса чрезвычайно зависит
от внешней регуляции, которая проявляется в степени сосредоточенности внимания на материале. Это особенно заметно в тех случаях, когда испытуемый
еще не принял цель или не сформулировал ее самостоятельно. Процесс целеобразования в этих обстоятельствах существенно мешает быстрой и точной ориентировке, особенно в сложном и незнакомом материале.
Когда речь идет о детерминации формирования информационной основы
256
деятельности, то указывается чаще всего на мотивы, установки, цели субъекта
деятельности. На наш взгляд, эта внешняя детерминация опосредована способностями личности предвосхищать события, перцептивными способностями и
способностями концентрировать и распределять внимание, которые будут поразному проявляться на разных этапах развертывания мнемической деятельности. При сильных функциональных механизмах регулирующие механизмы, как
правило, сводятся к быстрому и точному отражению условий запоминания.
Но более тонкое регулирование мнемической деятельности осуществляется через формирование программы запоминания и воспроизведения на основе
принятия решения о стратегии организации материала и предвосхищении результатов. При описании операций антиципации, как правило, говорится об их
роли в процессе воспроизведения. Однако роль процессов предвосхищения
важна и в процессе запоминания, когда встает задача запомнить сложный, до
конца еще не понятный материал, стратегия решения которой не выбрана.
Антиципационный компонент ясно проявляется в процессе последовательного воспроизведения связного текста, репродуктивного действия
(Л.В.Занков [84, 85]; Я. В.Болылунов [37]). С. Л. Рубинштейн писал, что в ряде
случаев, когда человек что-то забыл, «функциональное знание о связях, в которых стоит забытое», сохраняется [190, с. 294]. Ситуации репродуктивного поиска, когда «мысль, так сказать, бьется где-то, готовая каждую минуту открыться», по образному выражению В.Джемса, наблюдаются постоянно. Если
бы субъект не предвосхищал актуализацию, не держал в уме никакие ориентиры, то репродуктивный поиск, по всей вероятности, был бы невозможен. Предвосхищение в процессе запоминания и воспроизведения на высоком уровне
произвольности и осознанности — это не просто аморфное, никак не регулируемое «предчувствие» результата. Антиципационное знание упорядочено в соответствии с критериями, которые заданы конкретной задачей. Успешность
предвосхищения результатов запоминания и воспроизведения зависит от характеристик оперативного образа как продукта ориентировочного этапа мнемической деятельности.
Предвосхищение процессов и результатов запоминания и воспроизведения можно рассматривать как принцип организации памяти. На это обстоятельство следует обратить особое внимание, ибо отождествление памяти с прошлым опытом стало настолько привычным, что исследователи нередко не замечают очевидной неадекватности подобного отождествления. Между тем
мнемическая деятельность, как и любая другая направленная деятельность человека, представляет собой активное приспособление к будущему, и, следовательно, при запоминании человек должен пользоваться такими способами действия, которые позволили бы ему в будущем быстро и точно воспроизвести материал, необходимый для решения вставшей перед ним задачи. Эта существенная особенность памяти долгое время игнорировалась, в частности, в когнитивной психологии.
В отечественной психологии в противовес одностороннему связыванию
памяти с «прошлым опытом» выступал Г. К. Середа, который подчеркивал детерминирующее значение будущего для самого закрепления устремленного к
257
нему настоящего и «перевода» его в прошлое [200]. Он отмечал, что переход
соответствующих содержаний в так называемую долговременную память в конечном счете также определяется личностной «антиципирующей оценкой» их
значимости для дальнейшей деятельности индивида, зависит от ее направленности. Именно поэтому в прошлом опыте личности оседает то и постольку, что
и поскольку включается в процесс его формирования, равно как и «выпадает»
из него то, что теряет значение для этого процесса. Так называемое сохранение
информации является с этой точки зрения мерой ее участия в жизнедеятельности организма. В этом смысле сохранение есть тоже деятельность. Говоря о детерминации памяти будущим, Г. К. Середа имеет в виду ту роль, которую выполняют предвосхищаемые цели и мотивы в закреплении в памяти тех результатов, которые необходимы для дальнейшего течения деятельности.
Функция в запоминании такого рода предвосхищения, интенционального предвосхищения событий тщательно изучена в школах
П.И.Зинченко и А. А. Смирнова. В 70-е гг. XX в. была опубликована концепция
вероятностного прогнозирования И. М. Фей-генберга, в которой вопрос о связи
памяти с предвосхищением будущих событий является центральным. А.
Г.Асмолов называет концепцию И.М.Фейгенберга промежуточной между когнитивной психологией и общепсихологической теорией деятельности, ибо, вопервых, в концепции вероятностного прогнозирования стержневым является
принцип предвосхищения с опорой на вероятностную структуру прошлого
опыта и, во-вторых, в концепции вероятностного прогнозирования постоянно
акцентируется внимание на адаптивном характере мнемических процессов.
Вместе с тем вероятностное прогнозирование до самого последнего времени
изучалось вне контекста деятельности человека, изолированно от нее. В результате в этой концепции, как и в концепциях когнитивного подхода, в тени остается интенциональное предвосхищение, без которого нет процесса познания и
которое оказывает существеннейшее влияние на сам процесс вероятностного
прогнозирования (см.: [18]).
Данная модель памяти строится таким образом, чтобы она обеспечивала
адаптивное целесообразное поведение в изменяющейся среде, а не изолировала
процессы памяти из контекста биологической эволюции. В этой концепции, несмотря на все указанные ранее ее ограничения, выступает тот факт, что при
осуществлении любого поведенческого акта субъект поведения приходит в
настоящее не прямо из прошлого, а строит это настоящее как реализацию предвосхищаемого будущего, опираясь на репрезентативную модель внешнего мира. В концепции вероятностного прогнозирования, однако, учитывается лишь
одна из многочисленных характеристик мира — вероятностная структура
окружающей среды; и вся модель среды, модель прошлого опыта, построена
только на основе этой характеристики. На наш взгляд, вероятностное прогнозирование — это уровень субъектных закономерностей антиципационных возможностей личности, которые надстраиваются, управляются личностным предвосхищением потребного будущего («интенциональным предвосхищением»).
В том или ном виде процессы антиципации, безусловно, играют большую
роль при формировании представления о программе деятельности. Программа
258
процесса запоминания и воспроизведения складывается из представления о
компонентном составе деятельности, представления о способах организации
запоминаемого материала и контроля запоминания и воспроизведения. Становление представлений о возможных приемах обработки материала наиболее доступно при целенаправленном развитии мнемических способностей. В наших
экспериментах с испытуемыми разного возраста это было особенно заметно.
Формирование представлений о необходимых операциях для организации
материала и контроля запоминания и воспроизведения вызывало неизменные
трудности у испытуемых 10—12 лет. Эта ситуация вполне закономерна по целому ряду причин, о которых подробно будет сказано далее. Наиболее существенный и трудный этап при планировании мнемической деятельности — выбор той единицы, которую можно назвать оперативной единицей организации
материала при запоминании и воспроизведении. При запоминании очень сложного и незнакомого материала такой выбор затруднителен даже для испытуемых с развитыми мнемическими способностями. Для них в этом случае характерна быстрая смена тех единиц, которыми трудно оперировать; выбирается такая единица, которая способствует не только переструктурированию информации, но и наиболее надежному контролю самого процесса запоминания.
Следует отметить, что программа мнемической деятельности постоянно
меняется в зависимости от уровня развития мнемиче-ских способностей субъекта, характера информации и условий запоминания и воспроизведения. В ряде
случаев, когда запоминание осуществляется без достаточного осознания и произвольности, на додеятельностном этапе, программа как отражение структуры
деятельности отсутствует. Необходимое условие планирования мнемической
деятельности — формирование операций принятия решения относительно необходимых и достаточных способов организации материала (видов обработки
материала и способов их достижения).
Характеризуя процессы принятия решения, необходимо отметить, что
при выполнении мнемической деятельности может возникнуть и выбор между
имеющимися альтернативами, и поиск пути решения задачи. В случае необходимости запомнить знакомый или несложный материал большого объема принятие решения о стратегии запоминания представляет собой, скорее, выбор
альтернатив, хотя различия между принятием решения и решением задачи относительны. При запоминании незнакомого, абстрактного, сложного материала
выбор стратегии организации информации может выступать в виде проблемы
поиска путей решения. «Собственно психической сущностью процесса решения задачи является сложная аналитико-синтетическая работа, включенная в
процесс взаимодействия субъекта с объектом» (В. Д. Шад-риков [261, с. 190]).
Подходя к решению как к выбору, с одной стороны, и как к процессу интеграции, с другой, мы имеем возможность рассматривать принятие решения в
качестве не изолированного механизма, изолированного акта, а одного из этапов в развитии целенаправленного поведения. Выделим несколько параметров,
определяющих специфику процессов принятия решения в зависимости от их
места в структуре деятельности. Процессы принятия решения различаются в
зависимости от: ведущих детерминант для каждого блока деятельности; содер-
259
жания решаемых задач; вида неопределенности в каждом блоке деятельности;
значимости вырабатываемого решения для личности; степени развернутости и
преобладания психологических процессов, лежащих в основе формального акта
выбора одной из альтернатив; требований, которые предъявляют различные задачи к структуре индивидуальных качеств. При изучении процессов принятия
решения выделяют два типа решений: детерминированные и вероятностные.
При запоминании и воспроизведении могут встречаться и вероятностные, и детерминированные решения. В случае как вероятностных, так и детерминированных решений формирование операций принятия решений сводится к освоению и (или) выработке решающего правила и критериев достижения цели и
предпочтительности на основе процессов подготовки принятия решения.
Согласно современным представлениям, принятие решения — центральный момент планирования деятельности и критический пункт, являющийся логическим завершением ориентировочного и началом исполнительского этапа
мнемической деятельности. Исполнительский этап, который начинается с выбора оперативной единицы запоминания и воспроизведения, можно охарактеризовать следующими действиями: выделение внутригрупповых и межгрупповых связей, а также связей запоминаемого материала с чем-либо известным, воображаемым, представляемым и т.д. Перечисленные операции направлены на
поиск и фиксацию различных связей. При этом на высоком уровне произвольности и осознанности запоминания и воспроизведения управляемо участвуют
общие интеллектуальные операции: анализ, синтез, сравнение, обобщение, конкретизация, благодаря которым происходит детализация смысловых звеньев, их
дробление, объединение, повторение и т.д.
А. А. Смирнов писал, что все важнейшие проявления перестройки в процессе воспроизведения — это «результат сложной мыслительной деятельности,
включающей обобщение, выделение частного и единичного, объединение
сходного, разъединение различного, выделение главного, существенного и т.д.»
[205, с. 159]. Комбинации различных операций будут определяться задачами,
стоящими перед субъектом, и характером организуемого материала. В ряде
случаев субъекту приходится по-разному манипулировать с запоминаемым материалом, чтобы организовать его оптимальным образом.
Однако выделяемые связи не высшая цель этого процесса, они — средство фиксации каких-либо особенностей материала, его организации в целях
запоминания. Совершенно очевидно, что доля интеллектуальных операций будет различна на разных уровнях запоминания. Иногда достаточно только вербализовать или назвать объект; в ряде случаев для запоминания необходимо
разбить материал по очевидным признакам или объединить по ситуации. При
этом, разумеется, нет необходимости в сложной мыслительной деятельности,
направленной на поиск нового в объекте.
Эффективность исполнительского этапа находится в прямой зависимости
от сформированности контролирующих операций, осуществляющихся на основе оценки результатов запоминания и воспроизведения, их параметров. В советской психологии памяти роль оценки результатов отмечалась в работах П.
П. Блонского. Он использовал термин «санкция припоминания» и понимал под
260
ним признание субъектом правильности или ошибочности результатов своего
воспроизведения [33]. В основе санкционирования или признания правильности результата лежит механизм сличения. Среди процессов контроля можно
также выделить операцию блокирования. Данная операция представляет собой
отбрасывание отдельных образов и мыслей или задерживание самих репродуктивных поисков, если они соответствуют принятым субъектом критериям ограничения воспроизводимого материала [37]. На основе отражения параметров
промежуточных результатов процесса запоминания происходит их коррекция,
и тем самым осуществляется движение к правильному воспроизведению. В
наших экспериментах по изучению мнемических способностей детей 10 —12
лет, а также развитых мнемических способностей были получены данные относительно контролирующих действий. Чем более развиты мнемические способности, тем ощутимее «работа» контролирующих действий.
Максимально развернуто представлен контроль в том случае, если субъекту, обладающему достаточно развитыми мнемически-ми способностями,
надо запомнить сложный, незнакомый и запутанный материал. В этом случае
субъект сознает, что для запоминания ему необходимо обдумывать задание, поэтому контроль выглядит здесь наиболее выпукло. По нашему мнению, в подобном варианте уровень развития мнемических способностей таков: ориентировочные и планирующие действия развиты хорошо, но не настолько, чтобы
сразу выделить максимально удобную оперативную единицу запоминания. Поэтому субъект стремится всячески упорядочить, алгоритмизировать процесс запоминания и воспроизведения, не прибегая к изобретению каких-либо контролирующих приемов. Возможны, видимо, и другие варианты. В частности, в
противоположность описанному выше способу контроля в процессе ориентировки создается контролирующий прием, под который подстраивается вся
мнемическая деятельность. Один наш испытуемый начал с того, что пересчитал
линии. Его дальнейшая мнемическая деятельность была направлена на такое
построение фигуры, чтобы легче было видеть, все ли 14 линий отражены на рисунке. В этом случае каждый этап запоминания: ориентировочный, планирующий, выбор оперативной единицы — включает параллельно и функцию контроля.
Контролирующие действия, не будучи обособленными, не выделялись, не
были заметны при анализе отчетов испытуемых о запоминании. Характеристика контролирующих операций как операций оценки результатов запоминания и
воспроизведения будет совершенно неполной, если не учитывать, что формирование всей программы запоминания выполняет контролирующие функции.
Программа действий рассматривается как часть сложного акта регуляции.
Затронутые выше регулирующие действия выступают своеобразным внутренним контролем, присущим системе функциональных и операционных механизмов мнемических способностей, который, в свою очередь, регулируется процессами цел е-полагания и мотивации. При этом цель является ключевым образованием регуляции, превращающим ее в механизм, соединяющий в функциональном единстве личностные и интеллектуальные структуры.
Цель представляет собой системообразующий компонент функциональ-
261
ной системы способности. Выделяют два аспекта цели: идеальный или мысленно представляемый ее результат и уровень достижений, которого хочет добиться человек (задача достичь определенных показателей). Оба аспекта взаимосвязаны и взаи-мовлияют друг на друга. Содержание цели находится в зависимости от конкретных условий ее реализации, характера задания, мотивации личности, уровня достижений. Известно, что задания, сформулированные поразному, приводят к различным результатам. Видимо, можно считать доказанным то, что форма задания, если оно принято субъектом и стало его целью,
определяет как закон способы и характер мнемической деятельности.
На материале конструкторско-технической деятельности показано, что
переход от наглядно-образной формы задания цели к абстрактно-вербальной
сопровождается смещением акцента со скоростного параметра на качественный, при переходе от наглядно-образной формы задания цели к абстрактной
происходит изменение содержания качественного параметра, включение в его
состав новых признаков, что отражается на эффективности деятельности и
субъективных характеристиках состояния. Ориентация на определенный параметр уровня достижений цели приводит к изменению ее содержания (В. Е.
Орел).
Формирование целей мнемической деятельности, их преобразование или
возникновение новых целей происходят под непосредственным или опосредованным влиянием мотивации личности. Факт влияния мотивов личности на эффективность ее памяти является одной из наиболее прочно установленных закономерностей в психологии памяти. Однако абсолютность данной закономерности в плане ее существования, подтвержденная многими направлениями и
школами психологии на различном материале, возрасте испытуемых и т.д., не
только не проясняет, а, скорее, затрудняет понимание механизмов этого влияния. В подтверждение можно вспомнить разнообразнейшую и, видимо, непротиворечивую интерпретацию «феномена Зейгарник».
В понятиях теории К. Левина запоминание или забывание ставилось в зависимость от мотивационной напряженности субъекта, разрядкой которой объяснялось забывание, а сохранением — запоминание напряженности действия.
Гештальтистская теория памяти полагала, что напряжение следует отнести за
счет характера поля, в котором структурируются следы памяти. Фрейдисты,
обращаясь к «феномену Зейгарник», объясняли напряжение, возникающее при
незавершенных действиях, давлением подсознательных импульсов, влияние которых возрастает при экспериментальном прерывании деятельности. В исследованиях бихевиори-стов использовались неврологическая и гомеостатическая
модели, согласно которым организм «заряжен» постоянным количеством энергии и нервные импульсы, возникающие при прерывании действия, создают
определенную установку в системе мышечных напряжений, которые обусловливают лучшее запоминание, чем тогда, когда действие протекает нормально и
устанавливает энергетическое равновесие (А.И.Липкина [133]; и др.).
Нелинейный характер взаимоотношений мнемических способностей и
мотивации, их сложно опосредованная связь обусловлены в первую очередь
тем, что мотивационный фактор — понятие иного, личностного масштаба. Че-
262
рез мотивационную сферу как систему разноуровневых мотивов (потребности,
интересы, идеалы, убеждения и т.д.) осуществляется по отношению к мнемическим способностям внешняя регуляция. Это влияние может быть различным не
только вследствие сложности и динамичности системы мотивов, но в связи с
неодинаковыми уровнями развития мнемических способностей, степенью готовности их к целенаправленной регуляции.
В свою очередь, и мнемические способности оказывают влияние на мотивацию личности. Можно сказать, что память по отношению к мотивации
также осуществляет регулирующую функцию. Чем выше уровень развития
мнемических способностей, тем в большей мере их структуру можно описать
психологической системой деятельности и соответственно говорить о наличии
регулирующих механизмов, взаимодействующих с системой свойств функциональных и операционных механизмов мнемических способностей. При этом
внешняя регуляция по отношению к системе функциональных и операционных
механизмов реализуется через контролирующие, корректирующие процессы
запоминания и воспроизведения действия. Мы считаем, что мотив и личностный смысл деятельности, установки и т.д. выступают тем управляющим компонентом памяти, который обеспечивает ее функционирование как многоуровневой системы (см. рис. 13).
Рис. 13. Структура регулирующего механизма мнемических способностей
Р.Аткинсон пишет, что термин «процессы управления» относится к тем
процессам, которые, не являясь постоянными характеристиками памяти, имеют
преходящий характер. Их возникновение зависит от таких факторов, как установка, создаваемая инструкцией, экспериментальная задача и прошлый опыт
индивида. Он подчеркивает, что процессы управления и контроля — неотъемлемая «составляющая» человеческой памяти [26]. Действительно, функционирование регулирующих механизмов в значительной степени зависит от целей
деятельности, условий запоминания и т. п. и может происходить на разных
уровнях.
Появление регулирующих механизмов носит объективный характер. Но
проявление регуляции подчиняется субъектным и субъективно-личностным за-
263
кономерностям, точнее, именно регулирующие механизмы, структура которых
была описана выше, являются основанием субъективно-личностных тенденций
функционирования памяти. Субъектные закономерности охватывают большинство ситуаций мнемического взаимодействия индивида с окружающей средой,
когда процессы запоминания, воспроизведения и узнавания носят стереотипизированный характер. Вне зависимости от того, реализуется мнемическая
функция системой функциональных и операционных механизмов или же запоминание происходит с опорой на функциональные механизмы, регуляция присутствует с разной мерой представленности интегра-тивных процессов управления и с разной степенью их осознанности. Чем осознаннее цель деятельности
и ее параметры, личностный смысл результатов деятельности, тем с большими
основаниями можно говорить о субъективно-личностных закономерностях
функционирования мнемических способностей.
5.3. ИССЛЕДОВАНИЕ РЕГУЛИРУЮЩИХ МЕХАНИЗМОВ
МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С ПОМОЩЬЮ МЕТОДА
РАЗВЕРТЫВАНИЯ МНЕМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Возможности исследования регулирующих механизмов появляются в тех
случаях, когда сформированная мнемическая деятельность реализуется в необычных условиях нестандартными способами и может быть отрефлексирована
субъектом.
В этой связи наибольший интерес представляют развитые мне-мические
способности, реализуемые системой функциональных, операционных и регулирующих механизмов.
Рассмотрим мнемическую деятельность испытуемых, имеющих высокие
показатели продуктивности запоминания и воспроизведения *.
Результаты исследования показали, что представители данной группы в
целом справились с заданием более успешно, чем другие испытуемые (10—12
лет). Фигуры 2, 3 оказались для взрослых испытуемых простым для запоминания экспериментальным материалом, поэтому с помощью этих карточек не
удалось развернуть мнемическую деятельность и охарактеризовать качественное и количественное своеобразие развитых мнемических способностей. Время
запоминания фигуры 2 колебалось в пределах от 1 до 10 с, а фигуры 3 — от 5
до 14 с. Несмотря на то что время запоминания фигуры 2 и 3 несколько различается, процесс запоминания, судя по отчетам испытуемых, весьма схож (чем
проще экспериментальный материал, тем выше степень схожести его запоминания среди обладателей развитых мнемических способностей).
Проиллюстрируем сказанное ответами испытуемых по поводу запоминаВ экспериментах участвовали взрослые испытуемые в возрасте от 18 до 40 лет (20 человек) с высшим или незаконченным высшим образованием, жизненные показатели которых свидетельствовали о высоком уровне развития их памяти (аспиранты, студенты, научные сотрудники, преподаватели). В качестве экспериментального
материала использовались фигуры 1, 2, 3, 10, что позволило проанализировать мнемическую деятельность с
разных точек зрения. Для опроса испытуемых использовался тот же набор вопросов.
*
264
ния фигур 2 и 3. «Я сразу увидел четыре линии. Теперь мне осталось их только
расположить, решил я» (О. Б., tзап — 5 с).
«Увидела треугольник, он как-то перечеркивается. Надо поглядеть, как
он перечеркивается» (И.С., tзап — 5 с).
« Сразу же обратил внимание на центр фигуры, но не смог воспроизвести. Потом увидел два креста и сразу понял, из чего состоит центр фигуры»
(В. Б., tзап — 2 с).
«Благодаря второй фигуре я сразу обратил внимание на крест и решил
запомнить, двигаясь от центра» (О. С., tзап — 5 с).
Наши испытуемые отмечали, что использовали не все резервы и особых
усилий для запоминания фигуры 2 и 3 не предпринимали. Как следует из приведенных отчетов, участники эксперимента при первых же предъявлениях стимульного материала начинали его обрабатывать. Поэтому говорить о выделении этапа запоминания с опорой на функциональные механизмы достаточно
сложно.
Судя по ответам испытуемых, степень развития их операционных механизмов различна. Например, высказывание В. Б. свидетельствует о сознательной, целенаправленной обработке; так же можно охарактеризовать отчеты И. С.
и О. С. Отчет О. Б. несколько отличается от предыдущих. Этот испытуемый говорит не о том, как он запоминал, как располагаются увиденные им четыре линии, а характеризует, по существу, уже достигнутый результат. Безусловно, обработка запоминаемого материала имела место, но, скорее, на перцептивнопредставленческом уровне, а не на уровне мышления, как в предыдущих случаях.
Таким образом, процесс запоминания, реализуемый испытуемыми с развитыми мнемическими способностями, характеризуется быстрым включением
операционных механизмов.
Сравнение результатов запоминания простых и сложных фигур и анализ
отчетов испытуемых позволяют несколько детальнее охарактеризовать качественное своеобразие развитых мнемических способностей. Время запоминания фигуры 10 находится в пределах от 24 до 206 с и отличается большим разбросом, чем результаты запоминания фигур 2 и 3. Это свидетельствует прежде
всего о том, что сложный материал дает больше возможностей изучить индивидуальное своеобразие мнемических способностей субъекта. При запоминании
фигуры 10, как и в остальных случаях, испытуемые с развитой мнемической
деятельностью сразу же начинали применять какие-то способы обработки
изображения, устанавливали или фиксировали признаки фигуры. Степень осознанности, погруженности в процесс запоминания росла к концу эксперимента,
т. е. к фигуре 10. На этом этапе мы уже не сталкивались с испытуемыми, которые говорили бы, что они не очень обдумывали, не очень осознавали процесс
запоминания. Отчет о запоминании фигуры 10 позволяет охарактеризовать
сущность наиболее совершенных мнемических способностей с нескольких точек зрения. Приведем несколько примеров.
«Увидев эту фигуру, начала искать ее геометрические свойства, как при
запоминании фигур 1, 2, 3. Сначала выделила четырехугольник и хотела свя-
265
зать все остальные линии; это оказалось трудно. Потом стала искать треугольники и нашла два наложенных друг на друга треугольника и седьмую линию» (И. С., tзап — 45 с). «Сначала выделила точку опоры (две пересекающиеся
под углом линий), потом начала смотреть, где пересекаются другие лучи» (О.
С., tзап — 24 с). «Попыталась всю фигуру удержать, потом решила пересчитать палочки, а потом — как они должны располагаться. Обращала внимание
на толщину линий и на перекресты наиболее длинных линий. Потом, видимо,
выработался какой-то план, и начала уточнять отдельные детали. Всю фигуру не видела, старалась упрочить то, что запомнила уже» (Н.Н., tзап — 206 с).
Как следует из отчетов о запоминании фигуры 10, для данной группы характерно осознанное, целенаправленное запоминание. Факт осмысленности
необходимо подчеркнуть особо. Испытуемые не стремились только «схватить»
фигуру, «снять внешность» с фигуры и даже не ограничивались манипулированием полученной информацией. Для всех представителей данной группы
осмысление запоминаемого сопровождалось определенными преобразованиями
содержания образа фигуры. Причем в некоторых случаях осмысление запоминаемого сразу начиналось с поиска некоего общего среди данного единичного
(см. отчет испытуемого И. С.), что возможно благодаря сформированной
мнемической деятельности. В свою очередь, последнее становится реальностью
в связи с развитием операционных механизмов как систем действий: ориентировочных, планирующих, принятия решения, оценочных, корректирующих и
контролирующих. Развитым мнеми-ческим способностям присуща быстрая,
точная и многогранная ориентировка в ситуации, результатом которой является
оценка запоминаемого материала с точки зрения необходимых для его запоминания усилий.
« Отметил сразу же свободное пространство в центре, само собой все
разделилось на три узла: два внизу, один сверху; я решил, что буду запоминать
сверху...» (О.Б. о фигуре 10). «После второй фигуры я сразу же увидела крест в
центре и поняла, что здесь это самое сложное» (О. С. о фигуре 3).
Очевидно, что ориентировочные действия не ограничены каким-то одним
действием, например категоризацией (это характерно для 10—12-летних: «Я
увидел путаницу»; «Какие-то палочки» и т.п.), а представляют собой совокупность действий: категоризацию, выделение групп и оснований их выделения,
отражение условий запоминания и воспроизведения.
Многогранность ориентировки в запоминаемом, которая характерна для
развитых мнемических способностей, заключается не только в подготовке принятия решения о выборе анализа информации, а также в предвосхищении дальнейших результатов, оценке предстоящих усилий и выработке программы запоминания. Выбор единицы анализа или оперативной единицы запоминания —
центральный момент. На этот процесс оказывает влияние прошлый опыт субъекта, т.е. все возможные связи какой-то части фигуры с чем-то внешним по отношению к изображению способствуют выделению (невыделению) этой части
как единицы анализа (ассоциации, перекодирование, аналогии и т.д.). Приняв
ту или иную стратегию, субъект переходит к анализу изображения, к установлению связей между выделенными им частями, т. е. выбор оперативной едини-
266
цы — это момент, организующий все последующее запоминание.
При запоминании фигуры 10 использовались в основном два варианта
оперативных единиц запоминания и воспроизведения:
1) в качестве оперативной единицы запоминания принимались какиелибо две линии. Например: АВ и CD, МО и КЕ (см. рис. 14). (АВ и CD для испытуемого О. С. — лучи, а МО и КЕ — крест, который, по словам испытуемого
Н.Н., чем-то напоминал фигуру 3.) Процесс запоминания строился достаточно
разнообразно: к опорному пункту дорисовывались по одной или по две линии;
Рис. 14. Фигура 10
2) в качестве оперативной единицы был принят треугольник PZF. Процесс запоминания строился следующим образом: на треугольник PZF накладывался другой, и эту фигуру перечеркивала оставшаяся линия.
Результаты наших экспериментов показывают, что наиболее эффективные оперативные единицы запоминания обладают следующими свойствами:
• оперативная единица представляет собой элемент структуры запоминаемого материала. (В нашем случае это треугольник и две линии.);
• оперативная единица соразмерна запоминаемому материалу по размеру
или по объему. (В данном случае это не четырехугольник и не одна линия.);
• оперативная единица запоминания является одновременно и единицей
анализа материала.
После выбора оперативной единицы начинается исполнительский этап
мнемической деятельности, который реализуется с помощью действий выделения межгрупповых связей, связей запоминаемого материала с известным, воображаемым, представляемым и т.д. Успешность исполнительского этапа в значительной степени определяется сформированностью контролирующих, корректирующих и программирующих действий. Эти действия представляют собой часть регулирующего механизма мнемических способностей.
Уровень развития регулирующих механизмов находится в зависимости от
развитости операционных механизмов мнемических способностей. Степени
включенности в процесс запоминания системы функциональных и операционных механизмов соответствует определенный уровень регуляции. Результаты
экспериментов показывают такую последовательность развертывания регули-
267
рующих действий и усилий:
1) общая готовность к запоминанию, внимательность;
2) сосредоточенное внимание, наблюдается желание настроиться на работу, испытуемые стараются отвлечься от помех;
3) сконцентрировав внимание на запоминаемом, испытуемые планируют
свои действия. Легко и часто меняют стратегию запоминания, стараются найти
более легкий и надежный путь запоминания. Корректирующие и контролирующие действия достаточно разнообразны, но еще не вплетены в процесс запоминания.
В качестве примера приведем высказывание В. Б. о запоминании фигуры
10: «Я уже запомнил фигуру, потом решил еще раз проверить, т.е. повторить,
а потом сосчитал линии — 7линий, правильно, так как я запоминал попарно и
одна линия лишняя; а потом решил сосчитать концы — получилось, что 14
концов. Я убедился, что теперь уже все точно».
Высший уровень регуляции характеризуется свернутостью всех действий: планирующих, корректирующих, контролирующих и т. д. В этом случае
в самоотчетах испытуемые больше говорят о приемах запоминания, о выборе
стратегии, нежели о контроле, о проверке своих действий. Он настолько естествен и слит со всеми действиями, что испытуемые затрудняются характеризовать регуляцию процесса запоминания.
Испытуемая И. С. рассказывает о запоминании фигуры 10: «Увидела четырехугольник, а остальные решила достроить, затем поняла, что это сложно, и
решила по-другому. Выделила два наложенных друг на друга треугольника и
линию, которая их перечеркивает». На вопрос «Как проверяла себя, как корректировала?» ей было трудно ответить. По всей вероятности, уже выбор стратегии запоминания, в данном случае — два наложенных друг на друга треугольника, предполагает наиболее совершенный для этого человека контроль. Если
бы И. С. приняла за точку отсчета четырехугольник и стала пристраивать к
нему остальные линии, то процесс контроля был бы выражен отчетливее и
напоминал уровень регуляции, который уже описан, т. е. наличие плана, поэтапная коррекция, проверка своих действий.
Получается, что наиболее развитая регуляция запоминания — отсутствие
в прямом смысле контроля и коррекции и наличие разнообразных приемов запоминания и умения ими пользоваться. Если при развернутой и поэтапной регуляции в ответах испытуемых наиболее выражен акцент на контроль, проверку
своих действий, то в этом случае речь в значительной мере идет о приемах и
способах запоминания и можно сказать, что степень саморегулируемости системы функциональных и операционных механизмов предопределяет какую-то
степень экономии усилий, которые должны быть потрачены на запоминание.
Для развитой мне-мической деятельности характерны легкие переходы от одного уровня регуляции к другому в зависимости от трудности запоминаемого
материала. Так, при запоминании фигуры 2, которая для обладателей развитой
мнемической деятельности представлялась простой, большинство испытуемых
отмечали, что особых стараний не прикладывали, усилий больших не прилагали, были просто готовы к работе.
268
Исследование мнемических способностей у испытуемых в возрасте 8 —
9, 10—12 и 13 — 14 лет с помощью метода развертывания мнемической деятельности отчетливо демонстрирует уровень развития их регулирующих механизмов. Регулирующие механизмы 8 —9-летних и 10— 12-летних испытуемых
в основном находятся на первых двух уровнях. Особенно это заметно при ретестирова-нии. (В ряде случаев в консультационных и других целях мы были вынуждены повторить эксперимент.) Повторный эксперимент происходил после
опроса испытуемых, где обсуждались и возможные способы контроля. Испытуемые в возрасте 8 — 9 и 10—12 лет в абсолютном большинстве не пользовались «подсказками» экспериментатора и совместным анализом проделанной
работы. Испытуемые часто говорили: «Да, я понял», но на деле «соскальзывали» на свой уровень контроля (1-й или 2-й).
Как видно из вышесказанного, многоуровневость регулирующих механизмов проявляется даже на подобного рода сбалансированной по степени развитости функциональной системы мнемических способностей выборке, функционирование которой подчиняется системе объективных, субъектных и субъективно-личностных закономерностей.
Можно с уверенностью констатировать, что объективно предопределены
основные свойства развитых мнемических способностей, представляющих собой многоуровневую, иерархически организованную, динамичную, открытую
по отношению к образованию новых связей систему функциональных, операционных и регулирующих механизмов. Функционирование системы механизмов в своих конкретных выражениях регулируется взаимодействием субъектно
закономерного и субъективно-личностно закономерного. Субъектные закономерности наиболее отчетливо проявляются на процессуально-результативном
уровне: вне зависимости от степени осознанности процесса запоминания, вне
зависимости от уровня эффективности функциональных механизмов или эффективности системы функциональных и операционных механизмов испытуемые «экономят силы» (объективные тенденции), которые выражаются всегда
субъектно (в зависимости от перцептивных способностей, когнитивных стилей,
видов присущих их мнемическим способностям операционных механизмов,
степени задействованности в процесс запоминания внешней или внутренней
мотивации).
Регулирующие механизмы составляют единый процесс «почти» запечатления при запоминании «простых» для развитой памяти фигур 2 и 3. В сущности, эта тенденция может рассматриваться как объективная (она повторялась в
каждом опыте при изучении развитых мнемических способностей в исследованиях, проводимых в течение 1986—1999 гг., объем выборки — 120 человек).
Но эта общая закономерность в конкретном выражении всегда субъектна. От
субъектных особенностей зависит доминирование обработки или регуляции,
количество и качество используемых операционных механизмов.
Многоуровневость мнемических способностей может рассматриваться
как объективная тенденция, которая на конкретном примере приобретает субъектный характер. В наиболее распространенных вариантах развертывание регуляции идет от внешних детерминант к внутренней регуляции. Но бывают и
269
другие ситуации, когда процесс запоминания практически начинается с контролирующих действий.
Мнемические способности на самом высоком уровне обобщения справедливо считаются открытой системой. Но «открытость» мнемических способностей как объективная тенденция на уровне конкретной личности приобретает
субъектный и субъективно-личностный характер. Неосознаваемые мотивы,
профессиональные, половые, национальные, ситуативные и другие установки,
особенности концепции, личностные смыслы детерминируют образование новых связей в субъектно предопределенных направлениях. В тех случаях, когда
человек сознательно подходит к поиску информации (хочет запомнить, хочет
забыть, не хочет узнавать), речь идет о личностном регулировании мнемических способностей, т.е. о субъективно-личностных тенденциях функционирования мнемических способностей.
В приведенном анализе психологии развитого запоминания отчетливо
проявились две тенденции, которые трудно назвать исключительно субъектными или тем более объективными: выбор единицы запоминания и отказ от стереотипного, хорошо алгоритмизированного запоминания. В обоих случаях при
наличии субъектной предопределенности (профессиональные навыки умственной деятельности, особенности структуры интеллекта — тип интеллектуальной
активности и др.) результат достигается благодаря процессам целеобразования
— переформулирования и конкретизации ранее поставленных задач. Возможности поставить цель по-другому появляются у субъекта на основе способностей рефлексировать процесс запоминания. На этом уровне проявляется личность, индивидуальность, самосознающий субъект мнемиче-ской деятельности.
Таким образом, субъектные закономерности функционирования мнемических
способностей детерминируются в значительной степени операционными механизмами (системами действий обработки материала, совершающимися чаще
всего без участия сознания), а субъективно-личностные закономерности — регулирующими механизмами, предполагающими осознание, рефлексию процессов запоминания и воспроизведения.
Иначе говоря, результаты экспериментальных и теоретических исследований подвигают к мысли о том, что регулирующие механизмы такого образования, как мнемические способности, являются основанием закономерностей
иного уровня, которые нельзя свести к субъектным, заранее предопределенным
типом мнемических (или мыслительных) способностей испытуемого.
Субъективно-личностные тенденции характеризуют личность, индивидуальность человека, проявляющиеся на уровне мнемических способностей через
влияние внешней регуляции посредством цели, детерминирующей, в свою очередь, интегративные процессы управления мнемическими процессами.
Для того чтобы проверить эти рассуждения, был предпринят повторный
эксперимент (испытуемые те же, задание на воспроизведение ранее запоминавшегося материала). Гипотеза базировалась на том, что процессы забывания,
припоминания, воспоминания, как показывает мировая наука, в большей степени зависят от мотивации личности, эмоционального настроя, установок и т.д.,
чем от продуктивности функциональных или эффективности операционных
270
механизмов. Другими словами, в повторном эксперименте на воспроизведение
ранее запоминаемого материала должны проявиться в наибольшей степени
субъективно-личностные закономерности функционирования памяти через
особенности ее регулирующих механизмов. Спустя 13 лет (в 1998 г.) 5 из этих
20 испытуемых оказались в зоне досягаемости. Процедура второй части эксперимента состояла из нескольких вопросов и одного задания:
— Помните ли вы об эксперименте на запоминание, в котором вы
участвовали в 1985 году!
— Расскажите о том, что вы помните об этом эксперименте.
— Какой материал вы запоминали!
— Нарисуйте тот материал, который вы запоминали.
Полученные результаты заслуживают посубъектного анализа. I. Испытуемый Д. Б. в первой серии эксперимента (1985 г.) продемонстрировал среднюю
эффективность памяти, в основном из-за слабости функциональных механизмов. Операционные механизмы были развиты хорошо и компенсировали относительно низкую продуктивность функциональных механизмов. Регулирующие
механизмы не удалось детально охарактеризовать, ибо мотивация участия в
эксперименте колебалась и отчетливо просматривалось отрицательное влияние
внешней мотивации на регулирующие действия, которые, судя по жизненным
показателям проявления памяти, по уровню развития логического, абстрактного, понятийного мышления, развиты хорошо, но тем не менее в эксперименте
не объективировались.
Фигуры 2 и 3 были воспроизведены со средними показателями, но фигура
10 вызвала через несколько проб отказ от деятельности в силу специфичности
регулирующих механизмов; строго говоря, отказ от деятельности был вызван
не когнитивными проблемами.
Спустя 13 лет испытуемый Д. Б. в течение 20 мин уверял экспериментатора в том, что в эксперименте не участвовал и ничего не помнит. Экспериментатор, зная особенности памяти испытуемый Д.Б., пытался оживить его воспоминания подсказками относительно обстановки, условий работы, процедуры
эксперимента, характеристиками отношений испытуемого и экспериментатора
в то время. Это не дало результатов.
Затем испытуемый спросил: «А, собственно, что надо-то?» — «Я хотела
бы узнать, помните ли вы экспериментальный материал?» —- «Конечно, помню!» — «Можете нарисовать?» — «Конечно!» (см. рис. 15).
Рис. 15. Экспериментальный материал по воспоминаниям
испытуемого Д. Б.
271
Экспериментатор: «Каким же образом вам удалось вспомнить?»
Испытуемый Д.Б.: «Я столько раз слушал ваши выступления, что запомни принцип усложнения, который необходим для диагностики и природной, и
культурной памяти. Идея мне понравилась».
В этом эксперименте обнаружилось несколько описанных нами и известных по литературе закономерностей функционирования памяти.
1. Забывание проявилось как психологический феномен, а не как стирание следа. Можно предположить, что данная ситуация явилась следствием системного влияния объективных, субъектных и субъективно-личностных закономерностей. Забывание выразилось в ситуативном отсутствии информации.
Это распространенное и хорошо описанное в литературе явление (объективные
тенденции). Испытуемый Д. Б. запомнил идею и в силу высокого развития
мыслительных способностей (субъектные тенденции) смог сконструировать
нечто подобное экспериментальному материалу. Испытуемый Д. Б. запомнил
идею, так как смог оценить ее привлекательность, именно это обстоятельство
обусловило включение субъективно-личностного уровня функционирования
интеллектуальных процессов.
2. Информация, которой, как выяснилось, все-таки владел испытуемый Д.
Б., за прошедшие годы переструктурировалась. Во-первых, она перешла в иную
систему связей: идея диагностики природной и культурной памяти. (Это подтверждает сделанный нами ранее вывод о высоком уровне развития операционных механизмов испытуемый Д. Б.) Во-вторых, фигуры трансформировались
испытуемым в направлении к «хорошему» образу. Испытуемый неоднократно в
процессе разговора упоминал о принципах конструирования материала и был в
своих высказываниях довольно близок к пониманию оригинала, но на уровне
рисунка не смог их реализовать. Это напоминает проявление законов гештальта, которые можно назвать объективными.
3. Ключевым моментом описываемой ситуации являются регулирующие
механизмы. У испытуемого Д. Б. не было никакой мотивации запоминать и
воспроизводить данный экспериментальный материал. Испытуемый смог ответить на вопрос, только переформулировав цель: не какой экспериментальный
материал он запоминал, а какой экспериментальный материал использовался в
методике диагностики мнемических способностей? Вопрос, соединивший в
едином мыслительно-мнемическом акте внешнюю регуляцию (интерес к идее)
и внутреннюю (действия, направленные на реконструирование фигур), привел к
результату, в котором проявились особенности и индивидуальные тенденции
интеллектуальной деятельности субъекта.
П. Испытуемая А. 3. в первой серии экспериментов демонстрировала
среднюю продуктивность памяти, точнее, нестабильность проявлений функциональных механизмов (было сделано предположение о начавшейся инволюции
природной памяти; А. 3. в 1985 г. было около 40 лет), выше среднего эффективность операционных механизмов и разбалансированность регулирующих
механизмов. Феноменологически это выглядело следующим образом: если
включались регулирующие механизмы, то субъект запоминал много, довольно
точно и прочно, но с элементами пристрастности; если же регуляция не прояв-
272
лялась, не было системы внешней и внутренней регуляции, то было много
ошибок в воспроизведении, увеличивалось время запоминания и т.д.
Вторая серия экспериментов высветила указанные выше субъектные и
субъективно-личностные тенденции функционирования мнемических способностей испытуемой. На все вопросы экспериментатора об условиях эксперимента, его итогах и т.д. испытуемая отвечала подробно и правильно. Она помнила все нюансы тогдашней обстановки и атмосферы вокруг нее, например:
что, какими словами спрашивали коллеги о ее результатах, их комментарии, их
интонации и т.д. Особенно отчетливо она запомнила слова экспериментатора о
том, каковы ее мнемические способности. Причем во всех ее воспоминаниях
доминировал эмоциональный аспект: как ее оценили и ее отношение к этой
оценке. Результаты опроса о характере экспериментального материала выглядят следующим образом.
Эксп.: «Каков был экспериментальный материал?»
Исп.: «Не помню».
Эксп.: «Может быть, были цифры?»
Исп.: «Да, кажется, цифры».
Эксп.: «А слова были!»
Исп.: «Да, и слова тоже».
Первая серия эксперимента проходила при доминировании регулирующей стороны памяти, которая «питалась» состоянием концепции данной личности («А какая я теперь в глазах окружающих, в глазах психолога?»). Ситуативно эта регуляция включала систему функциональных и операционных механизмов, и результаты были выше среднего. Результаты, которые были получены в эксперименте, значительно лучше многих проявлений памяти испытуемый
А.З. по жизненным показателям.
Эта ситуация полностью проявилась спустя 13 лет. На первый взгляд были получены противоречивые результаты: с одной стороны, нельзя сказать, что
у А. 3. плохая память, она вспомнила даже то, в чем была одета сама и одна из
ее коллег, позволившая себе наиболее выразительные замечания в ее адрес; с
другой стороны, предмет разговора не был описан испытуемой. Предмет разговора она не вспомнила или не хотела вспоминать, ибо он ей был не нужен. Ее
не интересовали ни экспериментальный материал, ни методика, ни психология
сама по себе. А.З. интересовало собственное отражение в глазах психолога, она
его получила и его запомнила.
Таким образом, в данном эксперименте проявилось то, что регулирующие
механизмы детерминируют субъективно-личностные закономерности функционирования мнемических способностей, которые аккумулируют субъектные
тенденции и на уровне мнемического результата доминируют.
III. Испытуемая И. К. в первой серии продемонстрировала высокие результаты продуктивности запоминания с опорой на функциональные механизмы, хорошо развитые и по вертикали, и по горизонтали операционные механизмы. Регулирующие действия теснейшим образом взаимодействовали с операционной стороной памяти, и трудно было их отдифференцировать даже в
экспериментальной процедуре. И. К. несколько раз принимала участие в экспе-
273
риментах основной серии и пробных, где испытывался аналогичный по основным принципам конструирования экспериментальный материал, и демонстрировала оперативный управляемый интеллект, очень конгруэнтно реагировала
на все вопросы экспериментатора,но тем не менее ощущение о доминировании
операционной стороны в мнемических способностях данного субъекта осталось.
Во второй серии на первый план вышли функциональные механизмы в
системном взаимодействии операционной и регулирующей сторон. Испытуемая помнила идею материала, но точно воспроизвести его не могла (см. рис.
16).
Рис. 16. Результаты припоминания экспериментального материала
испытуемой И. К.
Надо отметить, что И. К. по скорости воспоминания экспериментального
материала опередила прочих участников исследования. Она в течение секунды
нарисовала 3 рисунка со следующими комментариями: «Сразу же всплыло в
неярком освещении. Там (в оригинале. — Л. Ч.) не было правильно, там не так.
Надо было понять, как он... Надо было помочь себе. Я себе помогала (в первой
серии. — Л. Ч.)».
Как видим, испытуемая И. К., обладательница довольно развитой функциональной системы мнемических способностей, продемонстрировала не
столько результат припоминания (как произвольного извлечения из долговременной памяти образов прошлого, мысленно локализуемых во времени и пространстве), сколько возможности системного взаимодействия механизмов, позволивших испытуемой быстро «вытолкнуть» какую-то информацию и объективировать ее. Создается впечатление, что испытуемая «не доработала», не включила регулирующие механизмы в полную их силу. Цель, сформулированная
экспериментатором: «Вспомни», была воспринята (услышана), но не принята.
Совершенно очевидно также, что отсутствовала и самостоятельная целеполагаю-щая деятельность испытуемой. Есть основания предполагать, что при
условии уточнения экспериментатором задачи: «Подумай еще» или «Постарайся поточнее припомнить» и т.д. — испытуемая смогла бы нарисовать уже
иные, более близкие к оригиналу фигуры.
Таким образом, в данном случае доминирует система механизмов, базирующаяся на высокой продуктивности функциональных механизмов и высокой
274
развитости и эффективности операционных механизмов.
Особо следует остановиться на регулирующих механизмах. В первой серии развитие мнемических способностей И. К. соответствовало третьему уровню (см. 5.5), точнее, могло рассматриваться как тенденция от третьего к четвертому уровню. Нечеткость диагноза была спровоцирована особенностями регулирующих механизмов, которые отличались развитостью внутренней регуляции и некоторой аморфностью, расплывчатостью внешней регуляции. В результате процесс их взаимодействия иногда оказывался затруднительным. Феноменологически это проявлялось в заметной разбросанности когнитивных и
личностных устремлений. Отголоски данной ситуации были весьма ощутимы в
узкой экспериментальной процедуре. Необходимо отметить, что и во второй
серии эти принципиальные характеристики (развитости, эффективности и особенностей функциональных, операционных и регулирующих механизмов)
остались.
Таким образом, субъективно-личностные закономерности функционирования мнемических способностей проявились в теснейшей взаимообусловленности с субъектными, но при явном доминировании последних.
IV. Испытуемая С. Ч. в первой серии показала очень высокие результаты
продуктивности функциональных механизмов, средние показатели эффективности операционной стороны на фоне недоразвития регулирующих механизмов.
Во второй серии испытуемая быстро приступила к выполнению задания,
оговорившись, что абсолютно правильно воспроизвести не сможет. Испытуемая вспомнила, что фигуры были с нарастающей сложностью, их было несколько, они состояли из пересекающихся палочек. Процесс припоминания
происходил «на бумаге», она помогала себе рисунками. С. Ч. конструировала
фигуры в соответствии с теми положениями, в правильности воспроизведения
которых она не сомневалась («сначала мало палочек, сложные фигуры с большим количеством палочек и пересечений»). Как видим, во второй серии был
продемонстрирован уже иной уровень развития мнемических способностей —
системное взаимодействие механизмов. Если соотнести экспериментальные результаты с жизненными показателями и профессиональной деятельностью, то
можно отметить три тенденции:
1) некоторое снижение продуктивности функциональных механизмов;
2) увеличение эффективности операционных механизмов;
3) заметное развитие регулирующих механизмов.
В первой серии субъект справлялся с заданием, даже не подозревая о том,
что можно сделать какое-то усилие над собой. Во второй серии все изменилось.
Внешняя регуляция (желание помочь экспериментатору) вышла на первый
план. Таким образом, внешняя регуляция детерминировала включение регулирующих механизмов.
Испытуемая И. С. в первой серии по совокупным показателям продемонстрировала самые лучшие результаты: tзап фигуры 2 = 1 с; tзап фигуры 3 = 3 с; tзап
фигуры 10 = 45 с — благодаря системному взаимодействию функциональных,
операционных и регулирующих механизмов. Особенно впечатляла почти клас-
275
сическая смена доминант в процессе развертывания мнемической деятельности: при малых периодах экспозиции нагрузка ложилась на функциональные
механизмы, при запоминании усложненного материала — на систему функциональных и операционных механизмов, а при запоминании фигуры 10 была продемонстрирована интегрирующая роль регулирующих механизмов.
Рис. 17. Припоминание испытуемой С.Ч. экспериментального
материала
Во второй серии испытуемая И. С. дала наиболее подробный отчет о работе в первой серии: «Помню свое участие в эксперименте, вы мне давали карточки, на них были изображены пересекающиеся линии. Я не помню количество карточек, но каждая шла с усложнением. В ходе эксперимента ставилась
задача запомнить за минимальное время и максимально точно воспроизвести. Я
помню пересечения, они пересекались так, что где-то образовывались треугольники, где-то сложнее, последние фигуры состояли из 6— 8 линий, но они
пересекались так, что там были треугольники».
Эксп.: «Сколько фигур вы запоминали!»
Исп.: «По-моему, три».
Эксп.: «Можете их нарисовать!»
Исп.: «Не нарисовать, не вспомню. Все шло по увеличению линий, количество линий увеличивалось. Поскольку они все пересекались, так и фигур было
больше, не только треугольники».
Эксп.: «Как вы запоминали, с помощью каких приемов!»
Исп.: «Кажется, последнюю фигуру запомнила не с первого раза. Если
при запоминании первых фигур я не комментировала, то по последней комментировала логические связки. Именно с этих позиций (какие фигуры получаются
276
при воспроизведении) и могу воспроизвести». Рисует (см. рис. 18).
«Фигура ближе к последней» (И. С.)
Рис. 18. Припоминание испытуемой И.С. экспериментального
материала
Результаты запоминания фигуры 2 (tзап = 4 с) заставляют в очередной раз
обратиться к закономерностям проявлений регулирующих механизмов, способных объяснить полученный результат. Необходимо отметить, что ни по каким
жизненным показателям нельзя заявить о снижении продуктивности функциональных механизмов или эффективности функциональной системы мнемических способностей. Кроме того, И. С. сделала подробный анализ принципов конструирования материала, поэтому нет оснований говорить о ее неготовности к
обработке запоминаемого материала. По всей вероятности, в данной ситуации
не проявились, «отключились» регулирующие механизмы. Во второй серии при
припоминании прошлых событий, регуляция была не нужна; имели место
«мысли вслух», «поток сознания», и никакой концентрации внимания, а тем
более активизации регулирующих действий не требовалось. Именно в этот период экспериментатор предлагает повторное запоминание. Испытуемая И. С.,
положительно отреагировав на предложение, не активизировалась (не испугалась, у нее блестящие результаты в прошлом), не сконцентрировалась на материале (зачем, она его почти помнит) и не приняла поставленную перед ней
цель. И. С. восприняла (услышала задачу), ничего другого ей не требовалось,
так как ничего и никому она не собиралась доказывать. Другими словами, на
начало эксперимента у испытуемой отсутствовали регулирующие механизмы в
своем функциональном состоянии: не было внешней регуляции, отсутствовала
активизация внутренней регуляции. Только после первого (неудачного) воспроизведения испытуемая начала включаться в работу. Причем в течение первых воспроизведений она воспроизводила свои впечатления из первой серии
эксперимента, а не актуальный стимульный материал. Можно сказать, что стимульный материал помогал ей уточнять свои образы прошлого. В самоотчете
испытуемая подробно говорила о принципах конструирования материала, но
забыла о двух основных положениях: ориентации фигуры на плоскости и ее
асимметричности. Это обстоятельство проявилось в третьей серии: реализовать
277
одновременно все принципы и отвлечься от своих образов испытуемой было
довольно трудно.
Рис. 19. Этапы запоминания фигуры 2 испытуемой И.С. в третьей серии
эксперимента (1998 г.)
Как видим, цель деятельности является ключевым моментом функционирования регулирующих механизмов, которые, в свою очередь, определяют
сущность субъективно-личностных закономерностей функционирования памяти. В случае с И. С. в третьей серии на первый план выступили субъектные тенденции, когда регулирующие механизмы не участвовали в процессе запоминания.
Итак, метод развертывания мнемической деятельности позволил подтвердить наличие помимо субъектных тенденций функционирования мнемических способностей еще и субъективно-личностные, т.е. закономерностей сознательной регуляции мнемических процессов в соответствии с личностными
смыслами, мотивами, эмоциональными состояниями, волевыми качествами и
установками.
В случае с испытуемой И. С. вышесказанное подтвердилось от противного, когда по ряду причин доминировали субъектные тенденции, и именно они
изменили результативные характеристики функционирования мнемических
способностей как системы разноуровневых механизмов. Кроме указанных выше положений наши результаты подтверждают широко известные, классические законы познавательной деятельности.
Во-первых, в наших экспериментах не было получено ни одного примера
буквального восстановления прошлого опыта. В каждом случае он реконструировался.
Во-вторых, эта реконструкция шла по законам гештальта:
а) элементы воспроизводимых фигур тяготели к образованию симметричного целого;
278
б) фигуры (и их элементы) упрощались;
в) отчетливо проявлялась тенденция воспроизведения фигуры в наиболее
«прегнантной» форме, более отчетливой, определенной и завершенной.
Необходимо особо подчеркнуть, что законы гештальта проявились не
только при восприятии стимульного материала, но и в процессе припоминания
отдаленного прошлого опыта.
И наконец, забывание по нашим результатам представляет собой психологический феномен, функцию деятельности, а не стирание следа. Изложенные
выше эксперименты показывают, что забывание в значительной степени зависит от развитости и актуального «тонуса» регулирующих механизмов мнемических способностей личности.
5.4. РЕГУЛИРУЮЩИЕ МЕХАНИЗМЫ КАК ОСНОВАНИЯ
СУБЪЕКТИВНО-ЛИЧНОСТНЫХ ЗАКОНОМЕРНОСТЕЙ
ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ
Исследование мнемических способностей с помощью метода развертывания мнемической деятельности позволяет увидеть разные уровни реализации
процессов запоминания и воспроизведения, которые, как показывают изложенные выше экспериментальные материалы, характеризуются разной степенью
осознаваемо-сти, рефлексируемости, алгоритмизированности и произвольности. Ключевой структурой, обусловливающей выраженность тех или иных
свойств мнемических процессов, являются регулирующие механизмы.
Регулирующие механизмы как системное взаимодействие внешней и
внутренней регуляции обладают следующими свойствами:
• проявляются как следствие развития операционных механизмов;
• оказывают влияние на мнемический результат через управление процессом переработки информации;
• способны проявляться относительно независимо от операционной стороны мнемических способностей, но могут составлять неразрывное единство с
процессом переработки информации.
Регулирующие механизмы представляют собой многоуровневое образование в континууме от доминирования внешней регуляции через домирование
внутренней к системному взаимодействию внешней и внутренней регуляции в
едином процессе обработки запоминаемой или воспроизводимой информации.
Исследования оперативных механизмов во взаимодействии с внутренней
и внешней регуляцией показывают существование нескольких вариантов «механизменной» регуляции мнемических процессов:
1) неосознаваемая (относительно неосознаваемая) внешняя регуляция
взаимодействует с неосознаваемой (относительно неосознаваемой) внутренней
регуляцией, которые предопределяют стереотипизированный характер мнемического процесса по механизму единой установки;
2) неосознаваемая (относительно неосознаваемая) внешняя регуляция че-
279
рез цель деятельности детерминирует произвольную, осознаваемую внутреннюю регуляцию, обеспечивающую осознаваемое применение обработки запоминаемого материала;
3) осознаваемая внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует произвольную, осознаваемую внутреннюю регуляцию, обеспечивающую
осознаваемое (нестереотипизированное) применение операционных механизмов;
4) осознаваемая внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует (произвольное запоминание или воспроизведение) стереотипизированное
(неосознаваемое, относительно неосознаваемое) применение операционных механизмов. Исполнительная часть процесса запоминания совершается по механизму установки.
Первый и последний варианты взаимоотношений внешней и внутренней
регуляции являются сущностным механизмом субъектных закономерностей.
Второй и третий варианты характеризуют механизмы субъективноличностных закономерностей.
Как показали исследования регулирующих механизмов с помощью метода развертывания мнемической деятельности, характер внутренней регуляции
может кардинально изменяться в зависимости от параметров цели как результата познавательной активности.
Обратимся к анализу проблемы управления процессом запоминания и
воспроизведения через призму классических данных.
Когда когнитивная психология провозгласила свои приоритеты, то сразу
же возник вопрос о регуляции перехода информации из одного блока ее хранения к другому. В качестве регуляторных контролирующих процессов, ответственных за интерпретацию, отбор и передачу информации, рассматривались
процессы внимания, распознавания образов и повторения. Большое количество
исследований, посвященных распознаванию образов, особое внимание уделяли
приемам использования контекста и параллельной переработки входящей информации. Прием использования контекста выполняет регулятивную функцию,
по мнению ряда психологов когнитивного направления, в связи с тем, что информация, находящаяся в системе, создает ожидание относительно той информации, которая поступит в следующий момент. Это ожидание сужает число
возможных эталонов, к которым может быть отнесен входной стимул. Оно
приводит к сокращению числа необходимых сравнений, так как заранее известно, к какому классу объектов будет принадлежать стимул. Принцип использования контекста предполагает существование в системе распознавания образов
механизма «обратной связи», обеспечивающего такую информацию о результатах прежних распознаваний, которую можно было бы использовать при опознании данного стимула.
В психологии восприятия и памяти обсуждаются две возможности считывания, сканирования информации, расположенной на уровне иконической
памяти. Сканирующий механизм последовательно сравнивает новые стимулы
со всеми хранящимися в долговременной памяти эталонами. По мнению Р.
Кладки, «существует другая возможность — параллельное сравнение, при ко-
280
тором одновременно производится множество отдельных сравнений, идущих
бок о бок. В этом случае подлежащий распознаванию стимул может одновременно сопоставляться со многими внутренними кодами, и весь процесс займет
не больше времени, чем одно такое сопоставление» [105, с. 70]. Аргументы в
пользу существования принципа параллельного сравнения при распознавании
образов были получены в экспериментах У. Найссера по нахождению букв или
последовательности букв в длинных списках. Им было установлено, что хорошо натренированные испытуемые могут отыскивать в списках одновременно
до десяти целей. При этом скорость поиска оказалась такой же, как и в случае
поиска одной цели. По мнению Р. Клацки, этот результат говорит против процесса последовательного поиска. На наш взгляд, принцип использования контекста и проблема параллельного сравнения информации характеризуют в значительной степени закономерности функционирования операционных механизмов памяти, нежели ее регуляции.
Значительно ближе к проблеме регуляторных процессов подходит исследование роли внимания в переработке информации с точки зрения когнитивной
психологии, которое помогает отбирать релевантную стоящей перед субъектом
задаче информацию и блокирует иррелевантную информацию. Активные исследования в этом направлении шли с помощью методов дихотического прослушивания и слежения, предложенных Е.Черри в 1953 г. Результаты экспериментов, свидетельствующие о том, что информация, иррелевантная задаче, доходит до уровня кратковременной памяти, а затем блокируется, послужили основой моделей для объяснения процессов внимания: как жесткого фильтра (по
Д. Бродбенту) и как аттеннюатора (по А.Трейсман). Авторы этих моделей искали объяснение в процессах внимания и наталкивались на затруднения. Так, если
буквально следовать модели А.Трейсман, то получается, что существует ступень предварительного анализа входных сигналов как по физическим характеристикам, так и по содержанию сообщения, т. е. происходит распознавание
смысла сообщения еще до того, как этому сообщению уделено внимание.
У. Найссер, пытаясь найти выход из этого положения, выделил особый
класс процессов — процессы предвнимания. Благодаря предвниманию субъект
имеет в своем распоряжении полное неизбирательное отображение действительности, обеспечивающее приспособительную реакцию на те или иные еще
не распознанные критические изменения ситуации. Проблема предвнимания, на
наш взгляд, характеризует многоуровневость закономерностей психического
отражения, многоуровневость регулирующего механизма. Психика объективно
обладает способностями отражать информацию с разными степенями осознанности. Именно регуляция, ее характер, развитость и развернутость «переводят»
отражаемую информацию из одного уровня в другой: из менее значимого в более значимый, из менее актуального в более актуальный, из более «болезненного» для самооценки в менее «болезненный» и т. д.
Как видим, классическая когнитивная психология чрезвычайно упростила
регулятивные процессы, проигнорировав мотива-ционно-эмоциональную сферу
человека запоминающего. Кроме того, если посмотреть на понимание мнемических процессов в целом в рамках данного подхода, то станет очевидной аб-
281
страктно-методологическая оторванность этих конструкций от психологической реальности. Одним из примеров содержательной критики этих положений
является работа У. Найссера [160], где он пытается анализировать процессы обработки информации во взаимодействии с особенностями стимула и его значимостью для субъекта. Основной тезис, который последовательно отстаивает У.
Найссер, заключается в том, что в процессе познания субъекта являются ранее
выработанные им антиципирующие схемы, которые заранее подготавливают
его к тому, чтобы принять именно этот вид информации, а не какой-либо другой, и тем самым контролируют познавательный процесс. Поскольку схемы
представляют собой антиципации, они и являются тем посредником, посредством которого прошлое воздействует на будущее: наличная информация определяет то, что будет извлечено в будущем. Мысль эта не нова, она встречается в
ряде западных концепций и очень распространена у нас, однако чрезвычайно
важна для данного контекста рассуждений, ибо признается по сути принципиальное отличие познания в условиях естественной целенаправленной деятельности.
Суть обновленной модели У. Найссера может быть выражена в тезисах:
• В каждый момент субъект имеет конструктивную антиципацию определенного вида информации, которую он способен воспринять как наличную.
• Субъект исследует эту информацию посредством поисковой активности
— деятельности, которая направляется и контролируется антиципирующей
схемой, включающей в себя как планы перцептивных действий, так и готовность к восприятию вполне определенных видов оптической стимуляции.
• Полученная в процессе поисковой активности информация об объекте
изменяет исходную антиципирующую схему.
То, что У. Найссер называет схемой, представляет собой «сцепление»
определенных действий операционной стороны и некоторых действий регулирующей стороны мнемических способностей.
Заслугой когнитивной психологии, таким образом, является отнюдь не
описание или объяснение регулятивных процессов, а постановка проблемы
собственно психологических принципов функционирования памяти.
Решающий перелом во взглядах на понимание принципов организации
человеческой памяти произошел на рубеже 30-х гг. XX в. (по крайней мере, в
отечественной психологии) и связан с работами Л. С. Выготского, А.
Н.Леонтьева, А. Р.Лурия. Говоря об «ору-дийности» памяти благодаря вспомогательным средствам, Л. С. Выготский сформулировал положение о преднамеренной произвольной регуляции поведенческого акта. По мнению Л. С. Выготского, «самая сущность человеческой памяти состоит в том, что человек активно запоминает с помощью знаков. О поведении человека в общем виде можно
сказать, что его особенность в первую очередь обусловлена тем, что человек
активно вмешивается в свои отношения со средой и через среду изменяет свое
поведение, подчиняя его своей власти» [57, с. 85 — 86]. А.Н.Леонтьев значительно конкретизировал эти общеметодологические положения Л. С. Выготского и впервые обозначил «стимул-средство» не только как способ запоминания,
а в первую очередь как регулирующий мне-мическое поведение прием, как акт
282
регуляции. А. Н.Леонтьев обозначил три признака этих регулирующих запоминание приемов: произвольность, непрямой, опосредствованный акт по своей
структуре, содержательно регулирующий прием есть проявление определенной
культуры [128]. Необходимо заметить, что А. Н.Леонтьев рассматривал стимулы-средства как внешние вспомогательные стимулы (и поэтому идет речь о
культуре) и интериоризирован-ные приемы. Таким образом, в основе регуляции
памяти Л. С. Выготский и А.Н.Леонтьев рассматривают внешние и внутренние
средства для овладения памятью, хотя и не называют их внешней и внутренней
регуляцией.
Проблема произвольности — непроизвольности регулирующих действий
наиболее доказательно исследована в школах П. И. Зин-ченко и А. А. Смирнова. Они обозначали эту проблему как принцип зависимости запоминания от места запоминаемого объекта в структуре деятельности. Главная задача одного из
циклов исследований П.И.Зинченко заключалась в том, чтобы экспериментально доказать сам факт зависимости непроизвольного запоминания от организации деятельности человека. Основной методический принцип экспериментов П.
И. Зинченко был в известном смысле противоположен требованиям, предъявляемым к методикам в когнитивной психологии. Во всех своих экспериментах
П.И.Зинченко пытался не изолировать определенный материал от деятельности, а, напротив, включить этот материал в какую-либо деятельность, например
в познавательную или игровую. Важно лишь, чтобы эта деятельность не была
мнемической, поскольку в мнемической деятельности экспериментатор сталкивается с произвольным запоминанием и соответствующими этой форме запоминания специальными мнемическими действиями по организации материала
(смысловая группировка, выделение опорных пунктов в тексте, соотнесение запоминаемого материала с чем-нибудь ранее известным либо соотнесение отдельных частей материала друг с другом). Включение того или иного материала в деятельность было первой характеристикой его мнемического приема.
Вторая черта заключалась в том, что один и тот же материал должен был выступить в двух ипостасях: один раз — в качестве объекта, на который направлена деятельность субъекта, другой раз — в качестве фона, т. е. объекта, который непосредственно не включен в выполняемую субъектом деятельность. Результаты, полученные П.И.Зинченко, широко известны: «Деятельность с объектами является основной причиной непроизвольного запоминания их. Это положение подтверждается не только фактом высокой продуктивности запоминания
карточек и чисел там, где они были предметом деятельности испытуемых, но и
плохим их запоминанием там, где они были только фоновыми раздражителями.
Последнее свидетельствует о том, что запоминание нельзя сводить к непосредственному запечатлению, т.е. к результату одностороннего воздействия предметов на органы чувств вне деятельности человека, направленной на эти предметы» [93, с. 151].
Вдумаемся еще раз в этот фундаментальный вывод. П.И.Зинченко говорит о том, что:
1) операционная сторона памяти взаимодействует с функциональными
механизмами (непосредственным запечатлением) на разных уровнях (осознава-
283
емом и неосознаваемом);
2) когда имеет место осознаваемая обработка материала, можно говорить
о включении регулирующих механизмов, о произвольном управлении деятельностью со стороны целей субъекта системой функциональных, операционных и
регулирующих механизмов;
3) существует четкая зависимость запоминания в количественном и качественном выражениях от уровня организации целенаправленной деятельности
субъекта:
а) запоминание с опорой на функциональные механизмы при минимальной активности (целенаправленности, осознанности, произвольности) субъекта
(непосредственное запечатление);
б) запоминание благодаря взаимодействию функциональной и операционной сторон при безусловной активности субъекта на уровне обработки материала (при целенаправленности, осознанности, произвольности действий с материалом, но нецеленаправленном, непроизвольном запоминании) — опосредствованное, но непроизвольное запоминание.
Эта ситуация создает впечатление «разомкнутости» регулирующих механизмов, когда имеет место внешняя регуляция, присутствуют какие-то действия
внутренней регуляции, но взаимодействие не объективируется. Возникает закономерный вопрос: в какой мере внешняя регуляция (мотивы, эмоции и т.д.)
может оказывать влияние на мнемический процесс, когда цель запомнить отсутствует? Работы, способные прояснить проблему, касаются изучения специфических особенностей памяти в ситуации конфликта между неосознаваемыми
мотивами личности и осознаваемыми целями действий. Безусловно, наиболее
яркими работами в этой области остаются исследования З.Фрейда о механизме
вытеснения, лежащего, по его мнению, в основе забывания тех или иных значимых для личности событий. Из анализа конфликтных ситуаций наглядно
проступает закономерность вытеснения из сознания объектов, связанных с неприятными событиями. До сих пор исследователи этой проблемы не могут дать
однозначного ответа, хуже забываются неприятные события или нет. Если рассматривать данную проблему в контексте анализа конкретной целенаправленной деятельности, то можно иначе ответить на вопрос: неприятные события забываются, вытесняются из памяти, из сознания личности тогда, когда существует конфликт между неосознаваемыми мотивами деятельности личности и
осознаваемыми целями действия. Именно с таким конфликтом мы сталкиваемся в классическом примере З.Фрейда, когда он из-за ссоры с одним семейством
неосознанно обходит дом, в который отправился с целью приобретения шкатулки для своей знакомой [238]. Следует заметить, что подобный конфликт
представляет одно из условий забывания неприятного.
Конфликт, описанный З.Фрейдом, демонстрирует превращение субъективно-личностного уровня детерминации в субъектный. У З.Фрейда имела место некая мотивация по отношению к своей знакомой, которая трансформировалась в осознанную конкретную цель (субъективно-личностные тенденции),
требующую определенной исполнительской деятельности со своими операционной и регулирующей сторонами (скорее всего, это субъектные тенденции, но
284
могут проявиться и субъективно-личностные). И уже на уровне реализации цели актуализируется другой мотив, рождающий отрицательный эмоциональный
настрой по отношению к месту приобретения шкатулки, ибо мотив «избегания
встречи с семейством», соотнесенный с целью, требующей противоположного
действия, т. е. не избегания, а встречи, детерминировал приобретение целью
негативного личностного смысла. Само рождение мотива неудовольствия в
связи с чем-либо носит субъективно-личностный характер (эмоции хотя бы частично, но отражаются в ситуации), но дальнейшее развитие событий идет в
рамках субъектных тенденций: неосознаваемого желания избежать неприятной
встречи. Динамику взаимоотношений субъектных и субъективно-личностных
тенденций можно изобразить в виде схемы 9.
Схема 9. Взаимоотношения субъективно-личностных и субъектных
тенденций в ситуации, описанной З.Фрейдом
Как видим, и когнитивная психология, и деятельностная парадигма в отечественной психологии памяти, и классический психоанализ анализировали
при обсуждении регуляции степень осо-знаваемости — неосознаваемости и
(или) произвольности — непроизвольности влияния мотивации на мнемические
процессы. В контексте наших рассуждений эта проблема может быть сформулирована как проблема закономерностей взаимоотношений внешней и внутренней регуляции, или, другими словами, проблема формирования и функционирования регулирующего механизма.
Исследования регуляции мнемических процессов, выполненные в разных
парадигмах, демонстрируют безусловное наличие трех направлений детерминации происхождения регулирующих механизмов.
Во-первых, это детерминанты внутренней регуляции или операциональной составляющей регулирующего механизма. Действия отражения условий
запоминания и воспроизведения, антиципации, планирования, принятия реше-
285
ния, контроля, оценки и коррекции являются следствием развития логического,
вербального, понятийного, абстрактного мышления. Развитие вербального интеллекта (осознаваемого, управляемого, рефлексируемого уровня обработки
информации) способствует развитию опосредствованного запоминания, сущностью которого являются операционные механизмы. Таким образом, уровень
развития интеллекта субъекта мнемической деятельности «проецируется» на
состояние регулирующих механизмов его мнемических способностей.
Во-вторых, это происхождение совокупного влияния мотивов, эмоций,
волевых качеств, Я-концепции на систему действий внутренней регуляции.
Строго говоря, проблема детерминации внешней регуляции соразмерна постановке проблемы происхождения индивидуального своеобразия личности.
В-третьих, это детерминация системного взаимодействия операциональной регуляции и интенционной, которая реализуется через процессы целеобразования. Регулирующий механизм мне-мических способностей становится таковым в том случае, когда эти три составляющие (действия внутренней регуляции, цели и внутренняя регуляция) находятся в системном взаимодействии. На
наш взгляд, именно системное единство операциональной и интенционной сторон регулирующего механизма дает возможность утверждать наличие субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей, которые проявляются в изменении субъектно стабильного характера
запоминания или воспроизведения. Если сущность субъектных закономерностей заключается в стабильных, повторяющихся алгоритмах обработки запоминаемого материала, реализующихся в независимости от сознания личности, то
сущность субъективно-личностных закономерностей заключается в изменении
стереотипного порядка, запоминания и воспроизведения. Эти изменения происходят вследствие изменения уровня реализации регулирующих механизмов,
операциональная сторона которых становится осознаваемой и управляемой.
При этом состояние интенционной стороны регулирующего механизма может
быть как осознаваемым, так и неосознаваемым. Таким образом, сущность субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей может быть представлена в двух вариантах симпто-мокомплексов ее
основных свойств:
J) осознаваемость внешней регуляции, процессы целеполага-ния или
трансформации цели, произвольный, осознаваемый характер процессов внутренней регуляции, произвольный, осознаваемый (относительно осознаваемый)
характер запоминания или воспроизведения;
2) неосознаваемость внешней регуляции, процессы целепола-гания или
трансформации цели, произвольный, осознаваемый характер внутренней регуляции, произвольный, осознаваемый (относительно осознаваемый) характер запоминания или воспроизведения.
Наши исследования с помощью метода развертывания мнеми-ческой деятельности доказывают, что действия внутренней регуляции с трудом объективируются в экспериментальных условиях. Наиболее отчетливо проявлялись
действия планирования, контроля и коррекции при запоминании самого сложного материала. Остальные действия требовали для их анализа дополнительных
286
вопросов со стороны экспериментатора. Внешняя регуляция не проявлялась и
не могла проявиться, ибо данная экспериментальная процедура этого не предусматривала. Цели мнемической деятельности по возможности также были унифицированы с помощью инструкции. Учитывая эти обстоятельства, встала задача исследовать взаимодействие внешней и внутренней регуляции с помощью
иных исследовательских процедур, предусматривающих задейство-ванность
интенционной регуляции с помощью экспериментального материала*.
Полученные результаты подтверждают наличие субъектных и субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей. В качестве субъектных закономерностей можно выделить повторяющиеся, устойчивые, не регулируемые сознанием трансформации текста, детерминированные знаниями испытуемого в области истории и уровнем репрезентации
информации в памяти субъекта. В данном исследовании с наибольшей отчетливостью проявились две тенденции и при отсроченном, и при непосредственном
воспроизведении:
сокращение оригинала;
изменение последовательности изложения по сравнению с оригиналом.
В наиболее явной форме субъективно-личностные закономерности проявились в 16,7 % случаев. Представители данной группы пытались выстроить
текст по законам собственной логики. Они сознательно «перестраивали» рассказ. При этом все отмечали, что данная форма для них наиболее приемлема.
Приблизительно третья часть выборки (30 %) трансформировали смысл оригинала под влиянием своих профессиональных знаний, опыта, не осознавая этого.
Большинство испытуемых (53,3 %) изменили оригинал, трансформировав часть
его деталей. Опрос показал, что процесс замены или сокращения деталей практически не осознается. В основном изменяли или исключали из рассказа имена,
названия, место действия. Так, граф Пурталес был заменен на графа П., графа
Пурсалеса, Портлеса, Парафильса, Поурлеса. Вместо «под ломами дюжих
дворников с жалобным хрустом погибала драгоценная коллекция антиков...»
писали: «дворники метлами крушили мебель, погибала антикварная коллекция»; «под ломами дворников уже трещали старинные антики»; «рушилось
убранство комнат»; «дворники сметали все это в кучи»; «под ломами дворников погибала старинная мебель»; «орудуют дворники железными ломами»;
«какой-то дворник все внутри ломал»; «дворники топорами рушили антикварную мебель» и т.д. Кайзера трансформировали в царя, кайзера Вильгельма, короля; Цольре — в Цолье, Циглера, Цольнера, Цолъге, Цольте. В качестве места
Процедура первого исследования состояла из двух этапов: непосредственного воспроизведения только что
прочитанного текста и отсроченного (через неделю). Экспериментальный материал — отрывок из художественного произведения, содержащий прозаический и стихотворный компоненты, метафоры, имена, иностранные слова, сложную структуру, неявно демонстрирующий отражаемый исторический период (выборка — 30
человек 17—23 лет, студенты и старшеклассники; 10 мужчин, 20 женщин). Основная задача исследования —
изучить через результативные характеристики непосредственного и отсроченного воспроизведения закономерности взаимодействия операциональной и интенционной сторон регулирующих механизмов мнемических способностей. В качестве основного критерия влияний внешней регуляции на внутреннюю рассматривались варианты соответствия — несоответствия объема, точности непосредственного и отсроченного воспроизведения и
характера ответов испытуемых на вопросы.
*
287
действия вместо Иссакиевской площади в Петербурге назывались русская площадь, Москва, Пруссия, Германия.
В каждом из этих изменений наличествуют субъектные привнесения.
Здесь проявились аналогии, схематизация, многочисленные и разнообразные по
видам ассоциативные связи. Большим ассоциативным изменениям подверглись
прилагательные — русские аналоги немецких четырех F: освежающая, благочестивая, веселая, вольная. Вместо этих слов назывались: «освободительная,
свежесть, вольный, весенний, бодрый, ранний, свежий, легкая, быстрая, победоносная, свобода, выбор, безумное, война гнева, война вольных просторов;
бодрости и веселья, сильная, великая, светлая, освобождающая, благородная,
священная, быстрая». Наибольшим изменениям подверглось слово «благочестивая», которое никто из испытуемых не воспроизвел. Часть испытуемых (16,7
%) данное прилагательное просто убрали из рассказа, остальные заменили на
«благородная».
Указанные выше трансформации, судя по результатам опроса испытуемых, не осознаются. Вместе с тем направленность на обработку текста, стремление применить те или иные способы запоминания являются осознаваемой и
управляемой тенденцией. (76,7% испытуемых целенаправленно повторяли
текст, т.е. сознательно контролировали процессы циркуляции информации.)
Двое испытуемых отметили стремление к произвольному ассоциированию рассказа. Все испытуемые применяли опорные пункты: имена, непонятные связки,
фамилию «Маяковский». Все участники эксперимента активно структурировали текст, пытаясь установить связи между частями отрывка. Двое испытуемых
использовали мнемический план как совокупность опорных пунктов в целях
наиболее полного и последовательного воспроизведения. 63,3 % испытуемых
схематизировали текст, значительно упрощая оригинал, 50 % — перекодировали, опираясь на фонетические особенности слов, 80 % — представляли материал в образной форме. Треть испытуемых активно привносили в оригинал чтолибо от себя.
Ответы испытуемых на вопросы показывают наличие сознательного контроля и процесса запоминания, и процесса воспроизведения. Можно ли сложившуюся ситуацию обозначить как проявление субъектных тенденций или
как проявление субъективно-личностных? Субъектные тенденции характеризуются стереоти-пизированным характером мнемических процессов, которые
детерминируются субъектными особенностями. В данной ситуации трудно отдифференцировать стандартное и нестандартное для данной личности мнемическое поведение. Судя по результатам непосредственного и отсроченного воспроизведения, а также по результатам опроса, данная ситуация демонстрирует
тесное переплетение субъектных и субъективно-личностных тенденций, с более
заметной долей первых. Осознание, безусловно, присутствовало, но это было
осознание необходимости регуляции процессов запоминания и воспроизведения. Данная экспериментальная процедура не позволяет исследовать специфику
субъектных и субъективно-личностных закономерностей, ибо не предполагала
дополнительных исследований мнемических способностей участников эксперимента.
288
Однако в двух случаях есть основания говорить о доминирующей роли
системного взаимодействия операциональной и интен-ционной сторон регулирующих механизмов. Испытуемый К. (21 год) уже при первом воспроизведении
кардинально изменил текст в рассказ про пьяную оргию в первый день войны:
«Первый день войны, вакханалия. С крыш летели бронзовые бурцевалы, вздыбившие свои копыта над северной столицей, падали, выбивая копытами камень
из мостовой... Пьяный воздух. Война! Война гнева, Вольных просторов, Бодрости и Веселья». В качестве точки отсчета испытуемый избрал момент падения с
крыши бронзовых коней. Этот процесс испытуемый не осмысливал, а «ощутил
как падение в замедленной киносъемке». Опрос показал, что испытуемый сразу
же переформулировал цель запомнить и воспроизвести в другую: рассказать о
катастрофе, крушении. О характере внешней регуляции можно судить только
по результатам опроса, которые содержат некоторую информацию о мотивах
самоутверждения в глазах экспериментатора, которые детерминировали вышеуказанную произвольную активность. В данном случае показателем субъективно-личностных тенденций является переформулированная цель.
Испытуемая Р. (19 лет) очень подробно воспроизвела оригинал, практически без ошибок и трансформаций. Опрос после эксперимента показал, что
текст испытуемой не понравился: «Какой смешной набор фраз». Никакого желания запоминать и воспроизводить не было. Но она уже согласилась участвовать в эксперименте и «надо было что-то делать». Испытуемая, судя по ее
словам, заставила себя найти смысл в рассказе и начала его запоминать с помощью представлений, опираясь на мнемический план и структурирование. Таким образом, испытуемая Р. произвольно включила в процесс запоминания
операционные и регулирующие механизмы, заставив себя принять цель, сформулированную экспериментатором. Произвольная активность по активизации
регулирующих механизмов свидетельствует в пользу субъективно-личностных
тенденций, хотя особенности внешней мотивации остались не до конца ясными.
Для того чтобы проверить, в какой мере подобные субъективно-личностные
тенденции являются устойчивыми и повторяющимися процессами, произвольно регулируемыми личностью, была проведена серия экспериментов, где использовались разные варианты экспериментального материала и условий исследования. Проанализировав динамику характера воспроизведений с помощью
этих показателей и опираясь на результаты опроса, можно сказать, что такое
образование, как «схема» воспроизведения (в понимании Ф.Бартлетта), является действительно стабильным образованием. Схема формируется еще на этапе
чтения текста и оформляется при первом воспроизведении, а затем незначительно видоизменяется сначала за счет увеличения, а затем — уменьшения
припоминаемых деталей. Схемы отличаются некоторыми индивидуальными
особенностями: количеством основных и второстепенных деталей, характером
связей между компонентами, количеством и содержанием привнесений.
В основном схема оставалась стабильной в течение всего эксперимента.
Изменения носили непроизвольный характер, касались в основном деталей
(текст был простым и по форме изложения, и по содержанию) и имели четкую
детерминацию. Например, четверо испытуемых-психологов Александра Ми-
289
хайловича заменили на Александра Романовича. Здесь, безусловно, сработал
механизм непроизвольной готовности к определенному сочетанию имениотчества, т.е. механизм профессиональной установки. В других случаях имели
место привнесения, характеризующие цвет, форму, размеры дома и т. д. Дважды детерминация этих привнесений имела субъективно-личностный характер.
Одна испытуемая сказала, что хотела бы жить в таком доме, он ей понравился.
Положительная эмоция по отношению к воображаемому дому перенеслась на
отношение к тексту, и дом в результате стал «красивым, кирпичным». Другая
испытуемая для того, чтобы запомнить текст, произвольно создала у себя установку на необходимость запоминания: «Представила, что я директор этой
фирмы и настроила себя на то, что мне нужно запомнить информацию, важную для фирмы». В двух последних случаях явственно прослеживаются произвольные изменения внешней регуляции запоминания и воспроизведения, которые изменяли личностный смысл данной заметки для испытуемых.
Таким образом, в этой серии экспериментов отчетливо проявилось происхождение схемы как индивидуально-своеобразного явления процессов воспроизведения: схема представляет собой феноменологию системного взаимодействия операционных и регулирующих механизмов с разной мерой их участия. Схема представляет собой соединение субъектного и субъективноличностного, формирующееся с элементами произвольности и непроизвольности и выполняющее роль регулятора процесса воспроизведения.
Для того чтобы приблизиться к пониманию закономерностей ее формирования, т. е. закономерностей соединения субъектного и субъективноличностного в запоминании и воспроизведении, было решено исследовать запоминание уже готовой схемы (экспериментального материала, упрощенного
до схемы происхождения человекообразных обезьян). Нас интересовал вопрос:
каким изменениям (субъектного или субъективно-личностного характера) может подвергнуться схема, в которой практически нечего схематизировать. Проблема может заключаться в применении способов ее запоминания, которые в
соответствии с нашей гипотезой должны каким-либо образом регулироваться.
В эксперименте принимали участие 12 человек (6 мужчин и 6 женщин) в возрасте от 29 до 42 лет, разного уровня образования и разных профессий. Эксперимент проходил в два этапа: непосредственное и отсроченное воспроизведение. После второго воспроизведения испытуемых детальным образом опрашивали относительно характера запоминания, эмоциональных отношений к материалу и т.п.
Результаты данного эксперимента свидетельствуют о том, что и в данном
случае имел место индивидуализированный порядок запоминания и воспроизведения, т. е. схема, представляющая собой совокупность ключевых, по мнению испытуемых, понятий, которая почти без изменений проявилась и во втором воспроизведении. Схема запоминания и воспроизведения оказалась зависящей от уровня образования и профессии испытуемых и не зависящей от их
половой принадлежности. Все наши испытуемые сознательно обрабатывали
материал, произвольно его запоминали и произвольно воспроизводили. Испытуемые со средним образованием и далекие от проблем естествознания пыта-
290
лись обрабатывать материал на перцептивном уровне. Они сразу же заменили
наиболее сложные названия обезьян на более простые и включили в схему
(вместо или рядом с современными шимпанзе) человека. Проанализировав характер воспроизведений материала, а также результаты опроса, мы пришли к
выводу, что имеющие место закономерности запоминания и воспроизведения
носят субъектный характер. В данном случае наблюдалась осознаваемая внутренняя регуляция, осознаваемая обработка материала, присутствовали некоторые незначительные трансформации схемы как порядка воспроизведения, и все
это происходило на фоне осознаваемой или относительно осознаваемой мотивации, но назвать эти тенденции субъективно-личностными нельзя. Можно сказать, что в данном случае мы наблюдали произвольную реализацию субъектных тенденций. Принципиальным моментом, который мог изменить субъектный характер тенденций, была цель. Судя по самоотчетам испытуемых, они
приняли цель, поставленную экспериментатором, и не пытались ее изменить в
соответствии со своими индивидуальными стремлениями или взглядами. Таким
образом, в серии экспериментов, о которых было сказано выше, испытуемые
субъектно функционировали, т. е. выступали субъектом мнемической деятельности: проявляли активность, произвольность и осознанность при обработке
материала, но не осмысливали цель данной деятельности в индивидуальноличностном контексте.
Для того чтобы исследовать процессы соотнесения цели эксперимента с
мотивами личности, необходимо отойти от классической формы эксперимента
из области психологии памяти. Необходимо построить такую экспериментальную процедуру, задание которой нельзя выполнить без задействованное™ памяти, при этом испытуемый вынуждался самостоятельно конкретизировать поставленную перед ним цель. Чтобы с максимальной отчетливостью объективировать процессы целеполагания и характер внутренней регуляции и особенности внешней как следствие и причину процесса постановки цели, было решено
не использовать установок типа: необходимо запомнить, воспроизведи и т. п.
Строго говоря, задание превращалось из мнемического в познавательное. Для
того чтобы усилить присутствие разнообразных мнемических процессов в эксперименте, было решено использовать в качестве испытуемых студентов факультета иностранных языков, с тем чтобы выполнение задания могло затрагивать разные уровни владения иностранным языком, а, следовательно, разные
уровни репрезентации иноязычной информации и средства их применения. Результаты исследования показали, что характер, объем, структура воспроизводимого (пересказанного) определяются конкретизированной или переформулированной целью и параметрами результатов деятельности. Конкретизированные цели («запомнить основное содержание текста и воспроизвести, запомнить
ключевые фразы и правильно их воспроизвести, запомнить близко к тексту и
воспроизвести, запомнить текст в оригинале и пересказать близко к тексту»)
были характерны для испытуемых 2-го курса обучения иностранному языку.
Основным параметром результата была ориентация на подробность пересказа.
Оказалось, что у каждого из испытуемых была схема воспроизведения, содержащая начало, кульминацию и развязку, которая для всех второкурсников рас-
291
сматривалась как эталон пересказа. Для них регуляция процесса выполнения
задания — это регуляция процесса запоминания и процесса воспроизведения.
Ориентировочная основа деятельности строилась на поиске ключевых,
опорных слов. В этом качестве выступали незнакомые слова, трудные для запоминания, абстрактные и несущие на себе основную смысловую нагрузку. Пересказ рассматривался испытуемыми как воспроизведение ключевых слов в
близкой к тексту последовательности. Причем чем меньше словарный запас испытуемого, тем больше ключевых слов он использует. В среднем второкурсники при перессказе текста 1 использовали 13 ключевых слов, при перессказе текста 2 — 10. Таким образом, регуляция базировалась в основном на ориентировочных и контролирующих действиях, которые обеспечивали пересказ текста с
опорой на оригинал в соответствии с конкретизированной ими целью. Все без
исключения испытуемые 5-го курса не ограничились присвоением и конкретизацией цели, они ее переформулировали:
передать свое восприятие образа',
сделать описание описания',
передать через красоту языка состояние героини;
описать свой образ, подкрепляя идею лексикой автора',
раскрыть то, что хотел сказать автор символами',
описать ночную Венецию и т. д.
При анализе результатов первого этапа эксперимента сразу же стал очевиден выход испытуемого за пределы оригинала; в процесс пересказа вмешивались мотивы, эмоции и особенности Я-концепции испытуемых. (Испытуемые
5-го курса находились в поле нашего внимания в течение пяти лет, и в течение
трех лет изучались особенности их мотивационной сферы, ибо это была единственная из известных экспериментатору группа абсолютных отличников за
весь их период обучения.) Результаты данного конкретного исследования и
наблюдений за характером их учебной деятельности в целом демонстрируют
два принципиальных момента: 1) полученные результаты (яркие, красочные,
стилистически точные, интересные пересказы) обусловлены характером поставленных самими испытуемыми целей; 2) переформулирование поставленной
цели было детерминировано личностными особенностями испытуемых: ярко
выраженной мотивацией достижения успеха, творческими способностями и
осознанием их наличия как собственной сущностной характеристики, эмпатийностью, романтизмом и эмоциональностью. Десять из двенадцати наших испытуемых продемонстрировали продвижение в предмете их познавательной активности, не ограничиваясь репродуктивной передачей содержания: они осуществляли лексико-стилистический анализ текста; передавали содержание текста с элементами анализа темы и привнесениями от себя; составляли рассказ на
тему, предложенную в тексте.
Кроме того, широко использовались известные факты об особенностях
литературных стилей Альфреда де Мюссе и Ги де Мопассана. Тексты вызвали
большое количество ассоциаций: голубое море и картины Ван Гога; утро и картина Моне «Восход солнца», поэтические строчки с другими стихами, образ
Венеции со спящей красавицей. Необходимо отметить, что для пятикурсников
292
оригинал не использовался как опора при пересказе. Они выполняли задание
экспериментатора в соответствии с ими же переформулированной целью и ориентировались на собственные параметры предвосхищаемого результата. При
этом слова из текста они вспоминали (приводили) в подтверждение своих идей.
Количество ключевых слов текста уменьшилось до 3 — 5. Причем функциональная нагрузка ключевого слова изменилась: это уже не способ контроля при
воспроизведении, а квинтэссенция оттенков смысла при реализации идеи испытуемого. На вопрос экспериментатора «Что такое для вас ключевое слово в тексте?» испытуемая Е. К. ответила: «Ключевые слова — это те, что важны для
меня, потому что понятны мне, помогают лучше и четче выразить мысль».
Характер регуляции процесса воспроизведения второкурсниками и пятикурсниками значительно различался. Это связано не столько с особенностями
их мнемических способностей как средств запоминания и воспроизведения,
сколько с особенностями владения ими французским языком. Но ряд моментов
позволяет охарактеризовать уровень функционирования регулирующих механизмов их мнемических способностей. Во-первых, внутренняя регуляция второкурсников находится на стадии формирования, когда точка отсчета при поиске способов контроля, при планировании, оценке и антиципации результатов
находится в тексте, т.е. вне субъекта деятельности. Во-вторых, регулирующие
механизмы пятикурсников при воспроизведении текста на французском языке
строятся на основе внутренних эталонов, внутренних ориентиров, таких точек
отсчета при планировании воспроизведения, его контроле, оценке, коррекции и
антиципации, которые исходят от субъекта, а не от текста.
В данном исследовании объективировались даже не варианты трансформации цели, а дихотомия субъективизации цели с минимальными и максимальными изменениями оригинала. Первый полюс максимальных изменений текста
при пересказе в соответствии с переформулированной субъектом целью характеризуется изложением идеи, темы, ассоциации, принадлежащей данной личности. Совершенно очевидно, что тенденция в воспроизведении, т.е. в осознаваемой реконструкции текста, характеризуется направленностью от личности к
тексту. В данном случае можно говорить о направленности функциональной
системы мнемических способностей в формировании схемы воспроизведения
как феноменологического выражения системного взаимодействия операционных и регулирующих механизмов. Второй полюс — минимальных изменений
оригинала — характеризуется ярко выраженной тенденцией воспроизводить
текст с опорой на него в направлении движения к возможностям субъекта. И
если в первом случае в основе параметров результата лежат регулирующие механизмы, то во втором — операционные, как особенности обработки запоминаемого материала. Получив такие результаты, мы пришли к выводу о необходимости дополнительного исследования особенностей мотивационной сферы испытуемых и социально-психологических условий обучения их иностранному
языку.
Исследовать особенности обучения испытуемых нас заставила четкая
дифференциация субъективных критериев эффективности выполнения задания.
Разница в критериях эффективно выполненного задания могла быть сформиро-
293
ванной или формируемой установкой, которая как осознаваемая или неосознаваемая готовность к соответствующему выполнению могла проявляться при
любом воспроизведении. В данном случае установка на определенные показатели могла детерминировать особенности процесса субъективизации цели
(термин В. Е. Орла [164]). Как известно, цель представляет собой личностное
образование, которое формируется под влиянием мотивов, способностей человека и общественных требований, поставленных перед ним. Цель необходимо
рассматривать в единстве двух сторон: образа цели и уровня достижений. Образ цели включает в себя представление о будущем результате деятельности, а
уровень достижений — те показатели, которых стремится достичь субъект. Как
образ будущего результата цель носит интегративный характер, что проявляется в сложной структуре образа, включающего в себя сенсорно-перцептивные,
мнемические и логические компоненты, которые присутствуют в цели одновременно и тесно взаимодействуют между собой.
Взаимодействие этих компонентов порождает важное свойство целиобраза — его способность к инвариантности и изменчивости. С одной стороны,
цель должна сохранять некоторое постоянство для выполнения регулирующей
функции, а с другой стороны, компоненты образа должны быть способны к перестройке в связи с изменениями характера деятельности. В зависимости от типа задания и других факторов может происходить усложнение или упрощение
цели. Одним из факторов, обусловливающих трансформацию цели-образа, являются мотивационные компоненты, которые определяют отбор информации,
необходимой для получения желаемого результата при протекании мнемических процессов. Мотивационные компоненты цели влияют на установление
уровня достижений, выбор которого происходит по параметрам «производительность—качество» и который является фактором, вызывающим изменение
образа.
Процесс целеобразования представляет собой трансформацию задаваемой извне нормативной цели в субъективную. Этот процесс сопровождается
выделением параметров цели, как образа будущего результата, так и уровня достижений. Параметры цели выступают в качестве критериев предпочтительности при выделении ее из поля целей, а также критериев достижения цели, с помощью которых происходит сравнение полученного результата с целью. Критерии достижения цели выступают в виде поля допустимых результатов, из которого субъект выбирает конкретную цель и фиксирует ее в своем сознании.
Опираясь на классификацию целей: цель-результат (цель-образ и цельзадание) и цель-уровень достижений, можно охарактеризовать основные параметры процессов целеобразования обеих групп испытуемых.
Для испытуемых-первокурсников характерны:
• словесная цель-задание в виде неконкретизированного набора понятий
(надо выделить ключевые фразы и по ним рассказать; надо, чтобы сюжет сохранить);
• цель-уровень достижений, характеризуемая превалированием параметров качества (надо точно пересказать и без ошибок; подумал, чтобы не забыть
про глаголы и окончания и чтобы последовательность предложений соответ-
294
ствовала; и т.п.).
Для испытуемых-пятикурсников характерны:
• цель-образ с элементами понятийных и образных компонентов, представляющая собой схему рассказа с представленными действиями планирования, контроля, антиципации и принятия решения о выборе идеи, темы или ключевой ассоциации;
• цель-уровень достижений, конкретизуемая большим количеством привнесений в оригинал от субъекта и развитием основных линий рассказа, что
позволяет сделать вывод о наполнении вектора «качество» другим содержанием: качественный пересказ — творческий пересказ, характеризующийся дальнейшим развертыванием заданной темы.
Опрос испытуемых и их преподавателей о том, как их учили пересказывать на иностранном языке материал, позволил сделать выводы о нормативном
способе пересказа наших испытуемых:
• с группами работали разные преподаватели, имеющие разные взгляды
на качество пересказа;
• ведущий преподаватель первокурсников отрабатывал с ними четкую
схему пересказа: вводная часть, кульминация, завершение с опорой на безошибочное воспроизведение ключевых слов;
• ведущий преподаватель пятикурсников, учитывая их знания и способности, целенаправленно развивал и поощрял творчество как способность грамотно и красиво развить тему.
Как видим, нормативно-одобренный способ деятельности проявился через свои принципиальные моменты в полученных нами результатах.
В литературе описаны четыре типа целеобразования: ситуационный, ситуационно-образный, образно-ситуационный и конкретно-образный (В. Е.
Орел).
Для испытуемых первой группы характерен ситуационный подход в процессе целеобразования, ибо чаще всего их цели отличались преобладанием параметра предметной отнесенности в виде неопределенного прогноза, что приводит к отсутствию фиксированной цели на уровне конкретного задания. Экспериментально доказано [164], что выбор соответствующего вида целеобразования зависит от формы задания нормативной цели, что вызывает и специфический способ построения образа через количество и качество выбираемых параметров. Словесно-неконкретизированная форма характеризуется наличием всех
указанных видов целеобразования. Переход к словесно-конкретизированной и
наглядной форме приводит к сокращению числа параметров содержания цели,
что отражается и на выборке типов целеобразования. В нашем эксперименте
для словесно-конкретизированной формы задания основным был образноситуационный тип. Кроме того, необходимо отметить, что параметры уровня
достижений характеризуются динамикой от доминирования эффективности пересказа к доминированию качественных параметров и от них к творческим показателям. Выдвижение на первый план критериев «стандартность» и «простота» изложения первокурсниками приводит к упрощению образа будущего результата, что характерно для любой формы задания цели. Анализ результатов
295
показывает, что существенным моментом трансформации цели в процессе ее
достижения является иерархия личностно-значимых параметров. В работах, посвященных механизмам конкретизации цели (О. К. Тихомиров [223];
Э.Д.Телегина [219]; и др.), были показаны пути развертывания общей цели за
счет образования частных целей, влияния интенсивности и качества мотивации
на целеобразование и участие в нем эмоциональных компонентов. Для исследования этого вопроса были выделены основные параметры целей пересказа:
оригинальность (количество и качество неожиданных поворотов в изложении с помощью ассоциаций);
творчество (продвижение в предмете изложения, в теме);
количество привнесений из прошлого опыта;
правильность отражения последовательности событий;
простота изложения;
стандартность изложения;
отражение смысла;
отсутствие ошибок.
В качестве методики изучения особенностей мотивационной сферы личности использовалась методика «ценностные ориентации» М. Рокича как один
из самых распространенных вариантов исследования рефлексируемых, осознаваемых, представленных в сознании и самосознании мотивационных образований. Параметры цели предлагалось ранжировать по значимости при выполнении данного задания. С помощью метода ранговых корреляций Спир-мена
можно исследовать наличие связей параметров целей с терминальными и инструментальными ценностями для обеих групп испытуемых. Результаты позволяют зафиксировать два принципиальных положения:
положительная связь творчества как параметра цели и творчества как
возможности творческой деятельности для пятикурсников (r = 0,78; р < 0,05);
положительная связь эффективности как продуктивности в работе, трудолюбия с отсутствием ошибок для первокурсников (r = 0,48; р < 0,05).
Полученные результаты свидетельствуют о том,что для первокурсников
наиболее актуальна проблема усвоения методического арсенала владения иностранным языком, что отразилось на выборе предпочтительных параметров цели и на характере мнемиче-ских процессов. Необходимо отметить, что в процессе пересказа первокурсники опирались на систему функциональных и операционных механизмов и регуляция этого процесса отличалась наличием
большого количества контролирующих приемов и по значимости опережала
другие регулирующие действия и действия переработки. Результаты, касающиеся особенностей регулирующих механизмов пятикурсников, свидетельствуют
о том, что происходит заметный сдвиг с контролирующих действий на действия планирования, антиципирования и оценки при заметной, осознаваемой и
объективированной в самоотчетах роли действий принятия решения. Для первокурсников выбора еще не существует, уровень репрезентации иноязычной
информации не позволяет его сделать.
Итак, нами получены результаты, описывающие континуум субъективизации цели от уточнения цели до ее переформулирования. Уточнению цели со-
296
ответствуют следующие характеристики функциональной системы мнемических способностей: минимальная трансформация текста; действия внутренней
регуляции опираются на особенности, структуру и характер материала; в системе структурных механизмов мнемических способностей наиболее заметны
операционные механизмы.
Переформулированию цели соответствуют следующие характеристики
функциональной системы мнемических способностей: привнесения в текст, сознательно регулируемые особенностями мотивационной сферы личности, регулирующие действия строятся на основе эталонов, идущих от субъекта деятельности, от личности к материалу; в системном взаимодействии обработки и регуляции наиболее заметна последняя. Принципиальными характеристиками
субъективно-личностных закономерностей являются сознательно регулируемые привнесения в материал на основе переформулированных целей деятельности в соответствии с личностными тенденциями.
Таким образом, появляется возможность более отчетливо представить
сущность субъективно-личностных закономерностей функционирования
мнемических способностей: процесс сознательного (личностного) видоизменения (трансформации, переформулирования) целей деятельности детерминирует
соответствующий характер регулирующих действий, идущих от субъекта, от
личности, а не от стимула.
Для того чтобы проверить данный вывод, было осуществлено еще одно
исследование*.
Гипотеза данного исследования заключалась в следующем: уровень развития регулирующих механизмов мнемических способностей (высокий — низкий) может быть связан с характером направленности регуляции (от стимула
или от субъекта) и особенностями переработки запоминаемой и воспроизводимой информации. Для исследования этих взаимосвязей нами были выбраны уже
опробованные методы, валидность и надежность которых многократно подтверждены. Уровень развития регулирующих механизмов исследовался методом развертывания мнемической деятельности, позволяющим соотнести эффективность функциональной системы мнемических способностей с результатами качественного анализа ответов испытуемого на вопросы. Характер регулирующих механизмов должен проявиться при запоминании и воспроизведении текстов. Особое внимание при опросе испытуемых уделялось тому:
• как испытуемые понимали цель работы: запомнить для того, чтобы воспроизвести;
• какие параметры результата запоминания и воспроизведения они выдеЭкспериментальная процедура состояла из нескольких этапов:
• изучение уровня развития регулирующих механизмов мнемических способностей с помощью метода
развертывания мнемической деятельности (запоминание фигур 2, 3, 10);
. запоминание текста с непосредственным и отсроченным воспроизведением (зрительное предъявление);
• запоминание текста с непосредственным и отсроченным воспроизведением (слуховое предъявление);
• описание картины (вариант методики С.В.Филиной);
• исследование особенностей репрезентации вербальной информации с помощью метода пиктограмм
(вариант методики Осориной, описанный М.А.Холодной).
*
297
ляли;
• каким образом контролировали себя при запоминании и воспроизведении;
• какого рода трансформации текстов имели место.
В эксперименте использовались два варианта предъявления текста: зрительный и слуховой. Это было сделано для того, чтобы учесть мономодальность функциональных механизмов мнемических способностей при анализе
эффективности запоминания и характера обработки запоминаемой информации. Учитывая фундаментальную роль перцептивных способностей и особенностей в характере и результате запоминания и воспроизведения, мы приняли
решение использовать методику описания картины, где наличествуют большое
количество деталей, сюжет, который можно неоднозначно толковать, и все это
изображено в стиле русского реализма конца XIX — начала XX в. Эта методика
позволяет не только развернуть перцептивную деятельность, но и увидеть характер (направленность) операционных механизмов перцептивных способностей (как это было показано в предыдущей главе).
Операционные механизмы перцептивных способностей обеспечивают
параметры формируемого образа, а следовательно, оп-ределяюще влияют на
характеристики регулирующих механизмов мнемических способностей, так как
обеспечивают эффективность ориентировочной основы мнемической деятельности. Как показало предыдущее исследование, глубина мыслительной обработки пересказываемого материала теснейшим образом связана с характером
направленности регулирующих механизмов: чем глубже осмысление и переработка текста, тем с большим основанием можно говорить о субъективноличностных тенденциях в мнемических процессах на уровне параметров результата, способов контроля, оценки, коррекции и планирования воспроизведения. Другими словами, чем выше уровень развития регулирующих механизмов,
тем болев продуктивны запоминание и воспроизведение: субъект деятельности
на основе субъективно-личностных предпочтений реконструирует стимул. Для
того чтобы приблизиться к когнитивным основаниям особенностей реконструкции материала, мы использовали работу М. А. Холодной [243], в которой
чрезвычайно качественно проанализированы возможные уровни репрезентации
информации при перекодировании вербальной информации в образнонаглядную в целях дальнейшего воспроизведения. Нами было выбрано четыре
словосочетания из предлагавшихся ранее текстов для запоминания: квадраты
фовеа, прямоугольники макула, мера дискретности и знаковая единица. Выделенные М. А. Холодной виды образов — от ассоциативных, предметных, предметно-локальных через предметные с элементами обобщения к конкретноэмоциональным, образам-моделям, образам-схемам и условным знакам — соответствуют с некоторой долей условности континууму направлений регулирующих механизмов: от стимула к субъекту или от субъекта к стимулу.
Гипотеза исследования базировалась на данных предыдущего эксперимента: трансформации текста детерминированы не только личностными особенностями субъекта деятельности, но и когнитивными его характеристиками.
Предыдущее исследование отчетливо показало, что глубина обработки матери-
298
ала, глубина его осмысления связаны с привнесениями в оригинал. Другими
словами, субъектный уровень функционирования мнемических способностей,
вынужденно становящийся на уровне формальных характеристик мнемического процесса, на уровне действий; субъективно-личностный уровень функционирования мнемических способностей проявляется в большей степени на
уровне содержания, которое претерпевает серьезные, принципиальные, качественные трансформации. Полученные нами результаты подтверждают когнитивную детерминацию операционных механизмов, которые, как это было показано в предыдущей главе, являются основанием субъектных закономерностей.
В наших экспериментах каждый испытуемый в общей сложности осуществлял
одиннадцать воспроизведений разнообразного материала, которым предшествовала одна и та же по форме и по содержанию инструкция: «Постарайтесь
запомнить для того, чтобы затем воспроизвести». Самоотчеты испытуемых после каждого воспроизведения показывают, что процесс субъективизации цели
деятельности оставался в пределах заданной: имели место уточнения цели и
конкретизация параметров воспроизведения (например: «надо, чтобы без ошибок», «определиться в порядке запоминания и опираться на него при воспроизведении» и т.п.). Не было ни одного случая переформулирования цели, т.е.
субъективированная структура цели не изменялась кардинальным образом. Полученные результаты подтвердили существование нескольких видов направленности обработки материала при запоминании и воспроизведении: внешне
направленной, внутренне направленной и внешневнутренне направленной.
Качественный анализ результатов объективировал следующее:
• направленность от материала к субъекту положительно связана с аналитическим типом восприятия;
• направленность от субъекта к материалу положительно связана с синтетическим типом восприятия;
• направленность от материала к субъекту положительно связана со вторым и третьим уровнями развития регулирующих механизмов;
• направленность от субъекта к материалу положительно связана с четвертым уровнем развития регулирующих механизмов мнемических способностей и с тенденцией к нему;
• направленность от материала положительно связана с тенденцией к подробному (с наличием деталей) воспроизведению текста;
• направленность от субъекта к материалу положительно связана с тенденцией преимущественного отражения смысла текста;
• направленность от материала положительно связана с тенденцией к
конкретным образам (ассоциативного, предметного или предметно-л скального
характера);
• направленность от субъекта к материалу положительно связана с тенденцией к обобщенным образам (образам-схемам, условным знакам или образам-моделям).
Анализ полученных тенденций подтверждает то, что характер направленности обработки материала является стабильной характеристикой субъекта запоминающего и не противоречит сделанным нами ранее выводам о наличии
299
трех видов направленности обработки материала, которые можно рассматривать как мнеми-ческие стили, детерминированные соотношением аналитичности и синтетичности перцептивных способностей. Мнемические стили проявляются и при воспроизведении вербального, смыслосодер-жащего материала,
хотя и не столь явно, как при воспроизведении картины. В данной ситуации
мнемические стили находятся в теснейшем взаимодействии с уровнем и характером репрезентации информации человеком. Чем выше уровень развития интеллекта, тем подвижнее многоуровневая система репрезентаций воспринимаемой информации. Эта тенденция проявилась в наших экспериментах при воспроизведении пиктограмм. Наиболее стабильная особенность в этом плане —
опора на конкретные и менее конкретные образы при явном преимуществе первых. Внешне направленный мнемический стиль более характерен для лиц, опирающихся на конкретные образы, а внутренне направленный — для испытуемых, опирающихся на более обобщенные образы. Как видим, анализируемые
результаты касаются в первую очередь операционной стороны мнемических
способностей. И данный факт можно считать доказательством «от противного»
того положения, что в основе субъективно-личностных закономерностей лежат
регулирующие механизмы. В эксперименте не было зафиксировано случаев переформулирования поставленной цели, а следовательно, проявлялись субъектные закономерности, т.е. устойчивые, повторяющиеся тенденции функционирования операционных механизмов.
Итак, проведенная серия исследований позволяет сделать следующие выводы:
• в основе субъективно-личностных закономерностей функцио нирования
мнемических способностей лежат регулирующие механизмы;
• интенционная сторона регулирующих механизмов с опорой на когнитивные особенности субъекта может детерминировать процесс сознательного
переформулирования цели деятельности;
• сознательно переформулированная цель деятельности детерминирует: а)
привнесения от субъекта в мнемический процесс; б) переходы от одного уровня
обработки материала к другому; в) продвижение в исследовании предмета деятельности.
Привнесения в материал от субъекта наиболее проявились в исследованиях с помощью вербального и образного смыслосодер-жащих материалов.
Динамизм в переходах от использования перцептивного, образного уровня к
понятийному и наоборот отчетливо проявился при переформулировании целей
в процессе применения метода развертывания мнемической деятельности. В
ряде случаев наблюдалась следующая картина: сначала инструкция воспринималась абстрактно, затем — конкретизировалась («запомнить палочки, их пересечения и направление», а далее следовала переформулированная цель: «понять
принцип фигуры» или «отыскать единицу запоминания»).
Продвижение в материале, детерминированное особенностями мотивации, представляет собой проявление собственно творческих способностей
внутри памяти, что заставляет в очередной раз обратиться к проблеме одаренности как явлению, обусловленному иными, нежели способности как характе-
300
ристики субъекта деятельности, закономерностями.
Исследования операционных и регулирующих механизмов продемонстрировали явную, но малообсуждаемую в данной работе тенденцию: регулирующие механизмы как орудия сознания личности «работают» с содержанием.
Другими словами, сознание личности проявляется чаще на уровне «содержаний» психического. Операционные механизмы как неосознаваемая психическая
реальность проявляются на уровне действий, операций, «форм» психического.
5.5. РАЗВИТИЕ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
Развитие мнемических способностей представляет собой развитие системы функциональных, операционных и регулирующих механизмов. Центральным моментом этого процесса становятся появление и развитие операционных
механизмов, обусловленные определенным уровнем развития функциональных
механизмов. «Для развития операционных механизмов требуется определенный
уровень функционального развития. Развитие же операционных механизмов
переводит в новую фазу развития и функциональные механизмы, так как возможности их прогрессивно возрастают, повышается уровень их системности»
[11]. Следствие развития системы функциональных и операционных механизмов мнемических способностей — появление регулирующих механизмов.
Системогенез мнемических способностей в общем виде можно представить следующим образом: развитие функциональных механизмов; появление и
развитие операционных механизмов; развитие связей между операционными и
функциональными механизмами; появление и развитие регулирующих механизмов; развитие системы функциональных, операционных и регулирующих
механизмов.
Развитие мнемических способностей нельзя линейно представить как последовательное прохождение перечисленных этапов. Формируясь, операционные механизмы создают условия для развития функциональных механизмов,
которые, в свою очередь, поднимаясь на новый качественный уровень возможностей, стимулируют и позволяют по-иному проявляться, совершенствоваться
и развиваться операционным механизмам. Когда личность становится способной владеть своей памятью, это не означает, что функциональные механизмы
прекращают свое развитие. Процесс развития механизмов мнемических способностей непрерывен, но неравномерен и гетерохронен.
Б. Г. Ананьев по этому поводу пишет, что в молодом и среднем возрасте
формируется и достигает наивысшего уровня общая система памяти, на базе
которой начинает развиваться специализированная система закрепления и воспроизведения опыта и знаний, необходимых для данной практической деятельности [11]. Продолжая мысль Б.Г.Ананьева, можно сказать, что чем дальше
изучение мнемических процессов будет уходить от описательного уровня, тем в
большей степени будут согласовываться и находить объяснения разнообразные
экспериментальные факты.
Системогенез функциональной системы мнемических способностей как
301
многоуровневой, динамичной, иерархически организованной, открытой по отношению к образованию новых связей системы представляет собой процесс
сложный и длительный. На наш взгляд, в нем можно выделить, по крайней мере, четыре стадии, уровня или этапа развития (см. табл. 17). Основанием для такого заключения стали результаты исследования мнемических способностей
детей в возрасте 8 — 9, 10—12 лет, 15 —16-летних юношей, а также взрослых
людей 18 — 25 и 25 — 40 лет, обладающих (по жизненным показателям) хорошей памятью.
Ранее мы сделали предположение о возможности рассматривать функциональную систему мнемических способностей (ФСМС) в целом с нескольких
точек зрения: развития операционных механизмов, развития регулирующих механизмов, развития ФСМС, что находит выражение в характере запоминания.
Развитие мнемических способностей, рассматриваемое в любом из предлагаемых направлений анализа, представляет собой системный процесс. Выделенные этапы развития мнемических способностей всего онтогенеза памяти не
охватывают.
В табл. 17 представлены прежде всего принципиальные моменты формирования ФСМС, которые, безусловно, могут быть конкретизированы. Имеется в
виду, что развитие функциональных механизмов, обусловленное созреванием
мозговых структур, в основном завершилось и начинается формирование
ФСМС, хотя, разумеется, разграничение такого рода весьма условно. Формирование ФСМС начинается с появления в структуре памяти какого-либо рода
действий, направленных на обработку запоминаемого, которые впоследствии
превращаются в определенные системы действий, т. е. операционные механизмы мнемических способностей. (Но если быть более точным, то надо сказать,
что формирование ФСМС начинается тогда, когда возникает противоречие
между потребностью запомнить и невозможностью это сделать с помощью достигнутого уровня развития мнемических способностей.)
Прежде чем перейти к анализу уровней развития мнемических способностей, охарактеризуем динамику операционных механизмов, регулирующих механизмов, изменения в характере запоминания и в структуре ФСМС.
Развитие операционных механизмов. Появление операционных механизмов в структуре мнемических способностей имеет принципиальное значение.
Идея о том, что присвоение определенной совокупности орудий производства
равносильно развитию определенной совокупности способностей у самих индивидов, получила в психологии памяти распространение, развитие и подтверждение. Л.С.Выготский назвал этот процесс социогенезом высших форм поведения, а А.Н.Леонтьев описал как превращение непосредственного запоминания в опосредствованное. Принципиальную роль в этом процессе А.Н.Леонтьев
отводил появлению стимулов-средств в процессе запоминания. Вначале эту
вспомогательную функцию выполняют внешние раздражители, а впоследствии
какие-то действия самого субъекта. А. Н.Леонтьев процесс развития памяти
представлял в виде трех этапов. «Первый этап развития памяти — это развитие
ее как естественной способности к запечатлению и воспроизведению. Этот этап
заканчивается в нормальных случаях, вероятно, уже в дошкольном возрасте.
302
Следующий, типичный для первого школьного возраста этап характеризуется
изменением структуры процессов запоминания, которые становятся опосредованными, но которые протекают с преобладающей ролью внешнего средства. В
свою очередь, опосредованное запоминание развивается по двум линиям: по
линии развития и совершенствования приемов употребления вспомогательных
средств, которые продолжают оставаться в форме извне действующих раздражителей, и по линии перехода от внешних средств к средствам внутренним. Такая память, основанная на высокоразвитой способности инструментального
употребления внутренних по преимуществу элементов опыта (внутренних
"средств-знаков"), и составляет последний и высший этап ее развития...» [129,
с. 463].
Этапность развития памяти А. Н.Леонтьев назвал предварительной схемой, видимо, подчеркивая тем самым всю сложность реального процесса развития памяти. Действительно, нельзя представлять развитие памяти так, что с появлением опосредствованного запоминания прекращается развитие «естественной способности к запечатлению и воспроизведению». Способность к запечатлению с развитием личности не пропадает и не прекращает своего развития.
Она качественно меняется. Меняется ее место в системе памяти: доминирующую роль начинают играть опосредованные процессы запоминания, а развитие
«естественной способности к запечатлению и воспроизведению» осуществляется через упрочение связей с вновь появившимися компонентами.
Кроме того, этап развития памяти, когда процессы запоминания протекают с преобладающей ролью внешнего средства, трудно рассматривать как
предшествующую ступень появления внутренних средств. Внешние средства
запоминания — это не столько компенсация возможностей памяти, сколько
компенсация недостаточной мотивации памяти. Субъект внешними средствами
(знаки, зарубки, узелки и т.п.) заставляет себя вспомнить что-то. Это в очередной раз подтверждает, что объяснить перерастание механической памяти в логическую, говоря словами А. Н.Леонтьева, можно, рассматривая память как систему механизмов.
Развитие операционных механизмов, представляющее собой формирование системы действий, происходит в двух направлениях: в сторону увеличения
возможного набора способов обработки материала и умения их использовать.
Сущностью обоих является усложнение операционных механизмов: от перцептивной обработки запоминаемого к обработке на уровне представлений, памяти, воображения, к мыслительной обработке. Большая часть выделенных
мнемических приемов может осуществляться на разных уровнях. Строение
операционного механизма, т.е. то, как реализуется тот или иной прием, также
может быть различным в зависимости от того, на перцептивном или мыслительном уровне осуществляется обработка запоминаемого материала. Появление операционных механизмов мнемических способностей на уровне мышления — принципиальный момент в развитии памяти, так как на этом этапе память начинает функционировать как система, что обусловлено рядом факторов,
и в частности регулирующим действием мышления на все нижележащие уровни.
303
Если до этого регуляция была обусловлена в значительной степени запоминаемым материалом, то с развитием строения операционного механизма регуляция процесса запоминания превращается в регуляцию со стороны субъекта,
другими словами, характер взаимодействия субъекта и объекта качественно
меняется в сторону доминирующей роли субъекта. С появлением обработки запоминаемого на уровне мышления система функциональных, операционных и
регулирующих механизмов становится более интегрированной. Одновременно
с процессами интеграции происходят процессы дифференциации памяти как
многоуровневой иерархически организованной системы. Процессы интеграции
и дифференциации, являющиеся следствием формирования ФСМС, имеют и
свою феноменологию: это многообразие видов памяти с различной эффективностью. Кроме того, значительную сложность вызывает объяснение полученного результата долей какого-то одного мнемического механизма.
Характер запоминания с появлением операционных механизмов мнемических способностей на уровне мышления становится более осмысленным и
произвольно управляемым, или менее «механическим». Анализ развития операционных механизмов в том и другом направлениях свидетельствует о неравнозначности различных мнемических приемов. Существуют способы обработки запоминаемого, которые могут совершаться при незначительной смысловой
обработке на перцептивном уровне (выделение опорного пункта, группировка,
выделение последовательностей, ассоциации). Другая группа мнемических
приемов характеризуется тем, что функционирует в значительной степени благодаря памяти, представлению, воображению (перекодирование, мнемотехниче-ские приемы). Наиболее сложные способы обработки материала в целях запоминания (аналогия, систематизация, структурирование) могут совершаться
при доминирующей мыслительной обработке. Трудоемкость того или иного
мнемического приема, в свою очередь, предопределяет развитие других компонентов мнемических способностей и развитие ФСМС в целом.
Таким образом, память благодаря развивающимся операционным механизмам делается более эффективной, т. е. способной устанавливать все больше
разнохарактерных и разноуровневых связей запоминаемого с чем-либо известным, представляемым, воображаемым. Другими словами, память становится
все более открытой системой, развивается благодаря открытости и в соответствии с наличной степенью открытости [171].
В этой связи можно вспомнить мысль Ж. Пиаже о том, что развитие психической деятельности является функцией от все увеличивающихся масштабов
взаимодействия. В развитом виде операционный механизм представляет собой
познавательную деятельность, имеющую своей целью реализацию определенного мнемического приема. Мнемический прием, следовательно, становится
заключительным звеном сложной перцептивно-представленческо-мнемическомыслителъно-воображательной деятельности. Характер этой деятельности,
уровень ее функционирования предопределены уровнем развития познавательных способностей субъекта, а виды мнемических приемов, их разнообразие в
значительной степени заданы действительностью, требованиями деятельности,
т.е. извне.
304
Можно сделать вывод, что развитие операционных механизмов мнемических способностей есть результат взаимодействия разнонаправленных тенденций: со стороны субъекта и со стороны деятельности. При этом формирование
каждого конкретного, индивидуального, своеобразного способа запоминания
происхо-дит под влиянием особенностей интеграции познавательной деятельности субъекта «сверху», т.е. со стороны мышления, и «снизу», т.е. со стороны
восприятия.
Развитие регулирующих механизмов. Регулирующие механизмы развиваются от внешней по отношению к мнемическим способностям регуляции, т.
е. регуляции со стороны мотивации (возможно, здесь в единстве с мотивацией
выступают волевые и эмоциональные компоненты), к внутренней регуляции,
являющейся следствием развития системы функциональных и операционных
механизмов. Формирование операционных механизмов как систем действий:
ориентировочных, контролирующих, корректирующих, антиципирующих, принятия решения и оценки — создает условия для появления регулирующих механизмов мнемических способностей. Система функциональных и операционных механизмов с появлением внутренней регуляции становится саморегулирующейся системой. Но появление внутренней регуляции не означает уменьшения роли внешней регуляции, так как смысл, цель функционирования саморегулирующейся системы мнемических способностей находятся за пределами
памяти. С возникновением внутренней регуляции появляется основание говорить о регуляции мнемических способностей в полном смысле слова, т.е., применяя тот или иной мнемический прием, можно управлять процессом запоминания через контролирующие, корректирующие, оценочные и другие действия.
Таким образом, взаимодействие внешней и внутренней регуляции приводит к
формированию регулирующих механизмов мнемических способностей.
Формирование функциональной системы мнемических способностей.
ФСМС —- результат развития познавательных способностей человека. Формирование ФСМС начинается с появления и развития операционных механизмов.
В процессе формирования ФСМС можно выделить несколько принципиальных
моментов. Сначала сильнее выражены отдельные действия. В наших экспериментах наиболее развитые мнемические способности 10—12-летних детей характеризовались наличием программирующих и контролирующих действий. На
следующем этапе формирования ФСМС субъект владеет действиями контроля,
ориентировки, оценки, принятия решения и т.д., т.е. все компоненты ФСМС
сформированы и выпукло представлены в процессе запоминания и воспроизведения. Высший этап ФСМС характеризуется единством функциональных и
операционных механизмов, когда трудно вычленить отдельные действия в процессе запоминания и долю участия того или иного механизма в целом.
Функциональная система мнемических способностей. Запоминание и
воспроизведение совершаются при различной доле участия функциональных и
операционных механизмов мнемических способностей. Процесс запоминания в
зависимости от степени участия тех или иных механизмов может быть: с опорой на функциональные механизмы; с опорой на функциональные механизмы и
тенденцией к операционным механизмам; с опорой на те и другие механизмы; с
305
опорой на систему функциональных и операционных механизмов.
Запоминание с опорой на функциональные механизмы наблюдается при
несформированной ФСМС, а также тогда, когда развертывание мнемической
деятельности затруднено. С появлением операционных механизмов, развитием
ФСМС характер запоминания будет иной. Можно сказать, что характер запоминания есть функция степени развития операционных механизмов. Для развитых мнемических способностей в большей степени характерно запоминание с
опорой на функциональные и операционные механизмы, т.е. смысловое, опосредованное, произвольное запоминание и воспроизведение.
На основании вышесказанного приходим к выводу, что мнемические
процессы могут совершаться на различных уровнях. Необходимо отметить, что
представление о многоуровневости памяти имеет свою историю (А. Р. Лурия
[141]; Р. Аткинсон [20]; Б. М. Ве-личковский [51]; С.А.Изюмова [97]; и др.).
Этапы развития операционных, регулирующих механизмов и, следовательно, этапы формирования ФСМС, а также характер запоминания определенным образом связаны между собой, что находит выражение в конкретном
уровне функционирования мнемических способностей. Основываясь на приведенных теоретических соображениях и экспериментах, положенных в основу
диагностики и развития мнемических способностей, мы предлагаем следующую уровневую схему их развития (см. табл. 17).
Первый уровень — этап додеятельностнойпамяти. На этом этапе нет
ФСМС. Запоминание совершается с опорой на функциональные механизмы,
так как операционные механизмы еще не появились. Разумеется, отсутствие
операционных механизмов в структуре мнемических способностей не означает,
что любая обработка материала отсутствует. Перцептивная обработка запоминаемого может иметь место, но это нецеленаправленный, слаборегулируемый
процесс. На первом уровне развития мнемических способностей регулирующие
механизмы не сформированы. Существует внешняя регуляция со стороны мотивационной сферы личности, что находит выражение в желании запомнить, в
стремлении сосредоточиться, быть внимательным. Каким образом запоминает
субъект, если его мнемические способности находятся на данном этапе развития? Феноменологически запоминание на этом уровне близко к запечатлению и
механическому запоминанию. Сказанное означает, что информация циркулирует, повторяется, персеверирует, но не обрабатывается, не трансформируется.
Сущность данного этапа развития мнемических способностей заключается в запоминании с опорой на функциональные механизмы.
Второй уровень развития мнемических способностей характеризуется рядом существенных отличий от предыдущего. Главная, определяющая качественно иную специфику этого уровня особенность — появление в структуре
памяти операционных механизмов. Операционные механизмы мнемических
способностей функционируют преимущественно на перцептивном уровне. Ими
могут быть: группировка, распределение по объему, по времени, в пространстве, перекодирование, выделение опорного пункта по внешним признакам и
другие способы обработки запоминаемого, а также ассоциации.
306
Таблица 17
Уровни развития мнемических способностей
Параметры анализа
Уровни
развития
Операционные
механизмы (ОМ)
Регулирующие
механизмы (РМ)
Функциональная
система мнемических способностей (ФСМС)
Первый
Обработка запоминаемого может иметь
место на перцептивном
уровне, но ОМ не диагностируются
РМ не диагностируются
(контроль внешний по
отношению к процессу
запоминания:
субъект
может быть внимателен)
ФСМС сформирована по отношению к функциональным
механизмам. — Додеятельностная память
Второй
Операционные механизмы на перцептивнопредставленческом
уровне
Третий
Операционные механизмы на уровне восприятия, памяти, представлений, воображения, мышления
Контроль внешний по
отношению к процессу
запоминания:
субъект
может сосредоточить
внимание на процессе
запоминания. — Создаются условия для появления РМ
Развернуто представлен
внутренний контроль:
программирующие, контролирующие действия
и др. — Появляются РМ
ФСМС первого уровня начинают достраиваться ОМ. Сформированы отдельные действия
ФСМС: ориентировочные ,
тенденция к развитию контролирующих действий. — Формируется мнемическая деятельность
ФСМС второго уровня достраивается системой программирующих, контролирующих и
других действий. — Мнемическая деятельность
Четвертый
Операционные механизмы на всех уровнях
при
доминирующей
мыслительной
обработке запоминаемого
Внутренний
контроль
неразрывно слит с процессом запоминания. —
Сформированы РМ
Развитая ФСМС. Система ФМ
и ОМ как единое целое. —
Развитая мнемическая деятельность
С появлением операционных механизмов в структуре памяти процесс запоминания принципиально меняется. Субъект начинает ориентироваться в запоминаемом материале, причем ориентироваться целенаправленно, осмысленно. Разумеется, говорить о ФСМС еще рано, но отдельные ее компоненты уже
сформировались. В первую очередь это ориентировочные действия (категоризация и др.), а также тенденция к формированию контролирующих действий.
Не сформированы регулирующие механизмы мнемических способностей.
Управление процессом запоминания хотя и ограничивается внешней регуляцией со стороны мотивации, но это уже не-столь беспомощная регуляция, как на
предыдущем уровне. Субъект не только желает сосредоточиться на запоминании, но и в состоянии его осуществить. Возникают предпосылки регулирующих
механизмов, так как с развитием ориентировочных действий появляется база
для подлинной регуляции. Однако это только предпосылки, только тенденция в
направлении формирования регулирующих механизмов, ибо запоминание осу-
307
ществляется с более заметной долей участия функциональных механизмов.
Каким образом протекает процесс запоминания на втором уровне? По
существу, субъект запоминает информацию в том виде, в каком она представлена, т. е. материал еще не обрабатывается, не анализируется, а фиксируется
преимущественно с помощью возможностей восприятия. Главное на данном
уровне развития мнемических способностей — появление операционных механизмов.
Третий уровень развития мнемических способностей — этап, на котором
появляются все основания рассматривать процесс запоминания как деятельность. Сформированы все компоненты ФСМС. Операционные механизмы
представляют собой системы действий: ориентировочных, программирующих,
контролирующих, корректирующих, принятия решения и оценки, антиципирующих. В связи с этим появляются основания для возникновения и развития регулирующих механизмов, так как формируется внутренний контроль как результат взаимодействия функциональных и операционных механизмов. Операционные механизмы способны функционировать на всех уровнях: восприятия,
представления, памяти, мышления и воображения. На третьем уровне субъекту
подвластны все способы обработки запоминаемого. Таким образом, сущность
этого уровня развития мнемических способностей заключается в появлении
внутреннего контроля процесса запоминания благодаря формирующейся системе функциональных и операционных механизмов.
Четвертый уровень развития мнемических способностей характеризуется сформированной ФСМС. Операционные механизмы представляют развитые
системы действий. Субъект умеет обрабатывать материал на любом уровне
анализа запоминаемого, причем при доминирующей мыслительной обработке.
На этом этапе наиболее заметна интегрирующая роль мышления. Но доминирующая регуляция запоминания «сверху» не исключает интеграции уровней
запоминания «снизу». На этом, высшем, уровне развития ФСМС рост эффективности системы функциональных и операционных механизмов объясняется
двунаправленной интеграцией нижележащих уровней. На предыдущих этапах
субъект в гораздо большей степени зависел от объекта, от запоминаемого материала. На первом этапе субъект не оперирует образом запоминаемого, он оперирует с объектом. На втором этапе появляется возможность оперировать образом, но эти действия направлены на то, чтобы запомнить материал таким, какой
он есть. На третьем этапе субъект способен структурировать, группировать, достраивать и т.д. запоминаемое, т.е. манипулировать содержанием материала в
целях запоминания. В данном случае запоминание осуществляется на том
уровне, который более развит, мышление может не иметь доминирующего значения. На высшем этапе развития мнемических способностей субъект использует все имеющиеся у него способы обработки запоминаемого под регулирующим воздействием мышления. Высший этап характеризуется появлением регулирующего механизма мнемических способностей, выражающегося в том, что
контролирующие, программирующие действия уже не представлены так выпукло, как на предыдущем этапе. Контроль за процессом запоминания составляет неразрывное единство с процессом запоминания. Развитие системы функ-
308
циональных и операционных механизмов находится в прямой зависимости от
степени интегрированности познавательных способностей. Эффективность регулирующих механизмов мнемических способностей является функцией этой
системы.
Итак, сущность высшего этапа развития мнемических способностей —
сформированная ФСМС.
Движущие силы развития мнемических способностей связаны с противоречиями между требованиями деятельности и жизнедеятельности и невозможностью выполнить эти требования при наличном уровне мнемических способностей. Противоречия разрешаются посредством деятельности и рождаются
благодаря деятельности. Так, переходя от дошкольной игры к учебной деятельности, ребенок сталкивается с необходимостью получать информацию, анализировать познаваемые объекты, выделять различные признаки и свойства и невозможностью мозга удержать эту огромную массу новых знаний. И.М.Сеченов
отмечал, что ум развивающегося человеческого индивида преодолевает это
противоречие путем выработки различных способов синтеза миллионов сходных индивидуальных особенностей объектов, объединяя их с помощью слов,
терминов в группы, классы, путем раскрытия тождественного в различном, общего в частном, единичном [201].
Осваивая ту или иную деятельность, человек развивает свою собственную природу, что экспериментально доказано на примере освоения профессиональной деятельности. Установлено, что освоение профессиональной деятельности происходит через имеющиеся у субъекта деятельности способности, которые по мере освоения деятельности и повышения требовательности сами могут приходить в движение. Однако развитие способностей наблюдается только
тогда, когда требования деятельности превышают необходимый для их реализации уровень развития наличных способностей (В.Л. Шкаликов,
В.Д.Шадриков).
Таким образом, деятельность — условие, которое обеспечивает развитие
способностей личности, происходящее потому, что в деятельности появляются
возможности для разрешения и возникновения противоречий. Противоречие
между требованиями деятельности и наличным уровнем способностей личности, которые необходимы для ее реализации, разрешается через развитие соответствующих способностей. Способности приходят в движение, развиваются
благодаря возникновению внутриструктурных противоречий. Процесс становления системы операционных и функциональных механизмов внутренне противоречив. Противоречия между функциональными и операционными механизмами мнемических способностей — это противоречия между непосредственным и опосредованным запоминанием. На уровне отдельной способности
конкретизируется противоречие между вербальными и невербальными процессами — центральный вопрос в проблеме развития интеллекта. Разрешение противоречий внутри структуры мнемических способностей обусловлено наличием и частотой связей памяти с другими познавательными способностями, а
также уровнем развития последних. Завершая изложение предположений о развитии мнемических способностей, следует сказать несколько слов о том, явля-
309
ются ли описанные выше процессы развитием или изменениями другого рода.
В свое время К. Маркс охарактеризовал развитие так: «Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека,
без каких-либо других предпосылок, кроме предшествовавшего исторического
развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех
человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было ранее
установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо
одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он
не стремится оставаться чем-либо окончательно установившимся, а находится в
абсолютном движении становления» [150, с. 476]. К.Маркс выделяет четыре
наиболее существенных признака развития человека: «1) безотносительность к
любому заранее установленному масштабу, критерию, образцу, эталону и т.д.;
2) преемственность, т.е. обусловленность предшествующими стадиями развития; 3) целостность; 4) универсальность развития потребностей, способностей и
т. д. как самоцель развития всех человеческих сил» [42, с. 96].
Операционные механизмы есть главное новообразование в структуре
мнемических способностей, делающее их принципиально иными. Операционные механизмы не могут быть поняты с позиций функциональных механизмов,
ибо последние направлены на запоминание, сохранение и воспроизведение информации, а первые — на противоположное, на обработку этой информации.
Функциональные механизмы предназначены для того, чтобы запомнить и сохранить, а операционные — чтобы как-то преобразовать еще не запомненный
материал. Эффективность памяти на этом этапе увеличивается, но не за счет
упрочения непосредственной функции запечатления.
Имея представление о структуре и развитии мнемических способностей,
можно подойти к определению необходимой и возможной совокупности условий изучения продуктивности и уровня развития компонентов, составляющих
ФСМС.
* * *
В изложенной выше концепции память рассматривается как система
мнемических способностей и информации, хранящейся у субъекта. Психология
памяти представлена через призму объективных и собственно психологических
закономерностей функционирования психического субъектного и субъективноличностного плана.
Основанием объективных закономерностей функционирования и развития памяти являются функциональные механизмы мнемических способностей.
Основанием субъектных закономерностей функционирования и развития
памяти являются операционные механизмы мнемических способностей.
Основанием субъективно-личностных закономерностей функционирования и развития памяти являются регулирующие механизмы мнемических способностей.
Системогенез памяти детерминирован системным взаимодействием объективных, субъектных и субъективно-личностных закономерностей функцио-
310
нирования и развития мнемических способностей.
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Абульханова К. А. О субъекте психической деятельности. — М., 1973.
2. Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология личности. —
М., 1980.
3. Абульханова-Славская К. А. О путях построения типологии личности //
Психологический журнал. — 1983. — № 1.
4. Абульханова-Славская К. А., Брушлинский А. В. Исторический контекст и современное звучание фундаментального труда С.Л.Рубинштейна // Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии: В 2 т. — М., 1989. — Т. 2.
5. Аверина И. С., Трубников В. И. Анализ корреляционной структуры
процессов запоминания // Новые исследования в психологии. — 1984. — Вып.
2 (31).
6. Азарашвили А. А. Исследование механизмов памяти с помощью физиологически активных соединений. — М., 1981.
7. Айзенк Г. Ю. Интеллект: новый взгляд // Вопросы психологии. — 1995.
- № 1.
8. Александров Ю.И. Психофизиологическое значение активности центральных и периферических нейронов в поведении. — М., 1989.
9. Александров Ю. И., Дружинин В. Н. Теория функциональных систем в
психологии // Психологический журнал. — 1998. — Т. 19. — №6.
10. Алфеева О. В. Изучение оснований типологии мнемических способностей: Дипломная работа / Науч. рук. Л.В.Черемошкина. — Ярославль, 1999.
11. Ананьев Б.Г. Психология чувственного познания. — М., 1960.
12. Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. — М., 1977.
13. Ананьев Б.Г., Дворяшина М.Д., Кудрявцева Н.А. Индивидуальное
развитие человека и константность восприятия. — М., 1968.
14. Анохин П. К. Философские аспекты теории функциональной системы
// Избранные труды. — М., 1978.
15. Аракелов Г. Г. Что такое психология и психика? // Мир психологии. 1996. - № 2 (7).
16. Артемьева Т.Н. Методологический аспект проблемы способностей. М., 1977.
17. Артемьева Т.Н. Проблема способностей: Личностный аспект // Психологический журнал. — 1984. — Т. 5. — № 3.
18. Асмолов А. Г. Установка и целеобразование // Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред. О.К.Тихомирова. — М.,
1979.
19. Асмолов А. Г. Принципы организации памяти человека: Учебнометод. пособие. — М., 1985.
20. Аткинсон Р. Человеческая память и процесс обучения. — М., 1980.
21. Бартлетт Ф. Человек запоминает // Психология памяти / Под ред.
311
Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
22. Бархатова С. Г. Быстрота и прочность запоминания и их соотношения
у школьников // Возрастные и индивидуальные различия памяти. - М., 1967.
23. Бассин В. Ф. О развитии взглядов на предмет психологии // Вопросы
психологии. — 1971. — №4.
24. Бассин В. Ф. Еще раз о законах психики // Психологический журнал.
— 1982. - Т. 3. - № 6.
25. Бассин В. Ф., Прангишвили А. С., Шерозия А.Е. К вопросу о дальнейшем развитии научных исследований в психологии: (К проблемам установки, бессознательного и собственно психологической закономерности) // Вопросы психологии. — 1978. — № 5.
26. Батова Н.Я., Хамская Е.Д. Нейропсихологический анализ влияния
эмоционального фактора на воспроизведение словесного материала // Вопросы
психологии. — 1984. — № 3.
27. Бергсон А. Две памяти // Психология памяти / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
28. Бернштейн Н.А. Физиология движений и активность. — М., 1990.
29. Бехтерева Н. П. Нейрофизиологические аспекты психической деятельности человека. — Л., 1971.
30. Бехтерева Н.П. Per aspera... Жизнь. Наука о мозге человека. — Л.,
1990.
31. Бжалава И. Т. Психология установки и кибернетика. — М., 1966.
32. Биренбаум Г. В. Забывание намерения // Психология памяти / Под
ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
33. Блонский П. П. Психологический анализ припоминания // Избранные
педагогические и психологические сочинения: В 2 т. — М., 1964. - Т, 2.
34. Блонский П. П. Основные предположения генетической теории памяти // Психология памяти / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романова. — М.,
1998.
35. Богоявленская Д. Б. Методологические и методические проблемы исследования целеполагания // Психологические исследования интеллектуальной
деятельности / Под ред. О.К.Тихомирова. — М., 1979.
36. Богоявленская Д. Б. Интеллектуальная активность как проблема творчества. — Ростов н/Д, 1983.
37. Большунов Я. В. К характеристике структуры произвольного воспроизведения // Вопросы психологии. — 1978. — № 3.
38. Бочарова С. П. Память как базовая функциональная система в структуре деятельности человека-оператора // Психологический журнал. — 1981. -Т.
2. -№3.
39. Бочарова С.П., Кисель С.Г., Плохих В.В. Связь показателей эффективности оперативной памяти с точностью антиципации в задачах слежения //
Психологический журнал. — 1998. — Т. 19. — № 5.
40. Бреслав Г. М. О месте эмоциональных процессов в структуре мыслительной деятельности // Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред. О.К.Тихомирова. — М., 1979.
312
41. Брунер Дж. Психология познания: За пределами непосредственной
информации. — М., 1977.
42. Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование: Логикопсихологический анализ. — М., 1979.
43. Брушлинский А. В. Проблема субъекта в психологической науке:
(Статья первая) // Психологический журнал. — 1991. — Т. 12. — № 6.
44. Брушлинский А. В. Проблема субъекта в психологической науке:
(Статья вторая) // Психологический журнал. — 1992. — Т. 13. — № 6.
45. Брушлинский А. В. Проблема субъекта в психологической науке:
(Статья третья) // Психологический журнал. — 1994. — Т. 15. — № 3.
46. Брушлинский А. В. Психология субъекта в изменяющемся обществе:
(Окончание) // Психологический журнал. — 1997. — Т. 18. — № 2.
47. Васильев И. А. Роль интеллектуальных эмоций в регуляции мыслительной деятельности // Психологический журнал. — 1998. — Т. 19. — № 4.
48. Веденов М. Ф., Кремянский В.Н., Шаталов О. Т. Концепция структурных уровней в биологии // Развитие концепции структурных уровней в биологии. — М., 1972.
49. Веккер Л.М. Психические процессы: В 2 т. — Л., 1976. — Т. 1, 2.
50. Веккер Л.М. Психические процессы. — Л., 1981. — Т.З.
51. Величковский Б.М. Зрительные автоматизмы в памяти человека //
Психологический журнал. — 1985. — Т. 6. — № 5.
52. Величковский Б. М., Корсакова Н. К. Предисловие к русскому изданию // Хофман И. Активная память. — М., 1986.
53. Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. — М., 1983.
54. Веселков А. Ф. К вопросу об извлечении сложного сигнала из памяти
// Психологический журнал. — 1984. — Т.5. — №6.
55. Винер Н. Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине.
— М., 1958.
56. Виноградов Ю. Е. Влияние аффективных следов на структуру мыслительной деятельности // Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред О.К.Тихомирова. — М., 1979.
57. Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6 т. — М., 1982. — Т. 1.
58. Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6 т. — М., 1983. — Т. 3.
59. Выготский Л. С. Эйдетика // Психология памяти / Под ред.
Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
60. Высокое И. Е. Сравнительный анализ схематической и категориальнопризнаковой организации знаний // Психологический журнал. — 1993. - Т. 14. № 2.
61. Ганзен В.А. Восприятие целостных объектов. — Л., 1974.
62. Глезер В.Д. Механизмы опознания зрительных образов. — М., 1966.
63. Глозман Ж.М., Хофман И., Аскоченская Т.Ю. Семантическое кодирование при распознавании слов и картинок в норме и при афазии // Вест. Моск.
ун-та. Сер. 14. Психология. — 1985. — №4.
64. Гнедова Н. М. Самоконтроль в мнемических процессах у дошкольников // Развитие логической памяти у детей. — М., 1976.
313
65. Голубева Э.А. Индивидуальные особенности памяти человека: (Психологические исследования). — М., 1980.
66. Голубева Э.А. Дифференциальный подход к способностям и склонностям // Психологический журнал. — 1989. — Т. 10. — №4.
67. Голубева Э.А., Рождественская В. И. О психологических проявлениях
свойств нервной системы // Вопросы психологии. — 1986. — № 5.
68. Готстдинер А. Л. К проблеме многосторонних способностей // Вопросы психологии. — 1991. — №4.
69. Грановская P.M. Восприятие и модели памяти. — Л., 1975.
70. Грановская Р. М., Березная И.Я. Запоминание и узнавание фигур. —
Л., 1974.
71. Гуревич К.М. Тесты интеллекта в психологии // Вопросы психологии.
— 1980. — №3.
72. Джевечка А. О соотношении интересов учащихся с особенностями их
памяти и мышления // Новые исследования в психологии. — М., 1978. -№2(19).
73. Джемс У. Психология. — М., 1991.
74. Драпак Е. В. Изучение индивидуальной специфики мышления как
мышления практического: Дис. ... канд. психол. наук. — Ярославль, 1994.
75. Дружинин В.Н. Психология общих способностей. — М., 1995.
76. Дубровский Д. И. Психика и мозг: Результаты и перспективы исследования // Психологический журнал. — 1990. — Т. 11. — № 6.
77. Егорова М. С. Проблема зависимости —независимости от поля и возможность ее исследования в генетике поведения // Вопросы психологии. - 1981.
- №4.
78. Жане П. Забывание в связи с последовательной сменой различных сознаний // Психология памяти / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В.Я.Романова. М., 1998.
79. Жане П. Эволюция памяти и понятие времени // Психология памяти /
Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
80. Житникова Л. М. Формирование способов логического запоминания у
дошкольников: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. — М., 1966.
81. Забродин Ю.М., Зинченко В.П., Ломов Б.Ф. Анализ структуры и организации памяти: Вступительная статья // Аткинсон Р. Человеческая память и
процесс обучения. — М., 1980.
82. Завалова Н.Д., Ломов Б.Ф., Пономаренко В.А. Образ в системе психической регуляции деятельности. — М., 1986.
83. Заика Е.В., Кузнецов М.А. Кратковременная память и усвоение практических умений // Вопросы психологии. — 1989. — № 2.
84. Занков Л. В. Память школьника: ее психология и педагогика. — М.,
1944.
85. Занков Л. В. Память. — М., 1949.
86. Запорожец А. В. Избранные психологические труды: В 2 т. — М.,
1986. — Т. 2: Развитие восприятия.
87. Запорожец А. В., Ветер Л. А., Зинченко В. П., Рузская А. Г. Восприятие и действие. — М., 1967.
314
88. Захарова С. А. Расчлененность когнитивной сферы и особенности
формирования образных обобщений у старших школьников // Вопросы психологии. — 1986. — № 4.
89. Зейгарник Б. В. Воспроизведение незавершенных и завершенных действий // Психология памяти / Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М.,
1998.
90. Зинченко В.П., Величковский Б.М., Вучетич Г. Г. Функциональная
структура зрительной памяти. — М., 1980.
91. Зинченко В. П., Вергилес Н.Ю. Формирование зрительного образа:
(Исследование деятельности зрительной системы). — М., 1969.
92. Зинченко В.П., Мамардашвили М.К. Проблема объективного метода в
психологии // Вопросы психологии. — 1977. — № 7.
93. Зинченко П.И. Непроизвольное запоминание. — М., 1961.
94. Зинченко Т.П. Опознание и кодирование. — Л., 1981.
95. Знаков В. В. Функциональное единство мышления и оперативной памяти в деятельности // Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред О.К.Тихомирова. — М., 1979.
96. Зотова Т. В. Диагностика мнемических способностей школьников
12—13 лет в учебной деятельности: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. - М.,
1991.
97. Изюмова С. А. Природа мнемических способностей и дифференциация обучения. — М., 1995.
98. Ильин Е.П. Проблема способностей: Два подхода к ее решению //
Психологический журнал. — 1987. — Т. 8. — № 2.
99. Имедадзе И. В. Ситуативное развитие мотивации и установка // Вопросы психологии. — 1989. — № 2.
100. Ипполитов Ф. В. Психология памяти в трудах Л.В.Занкова // Вопросы психологии. — 1991. — №4.
101. Истомина З.М. Возрастные и индивидуальные различия в соотношении разных видов и сторон памяти в дошкольном возрасте // Возрастные и индивидуальные различия памяти. — М., 1967.
102. Истомина З.М. Формирование у дошкольников смыслового соотношения как приема запоминания // Развитие логической памяти у детей. — М.,
1976.
103. Казначеев В.П., Спирин Е.А. Космопланетарный феномен человека:
Проблемы комплексного изучения. — Новосибирск, 1991.
104. Каструбин Э.М. Ключ к тайнам мозга. — М., 1995.
105. Клацки Р. Память человека: Структуры и процессы. — М., 1978.
106. Клочка В.Е. Целеобразование и динамика оценок в ходе решения
мыслительных задач // Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред. О.К.Тихомирова. — М., 1979.
107. Ковалев А. Г., Мясищев В. Н. Психические особенности человека. —
Л., 1960. — Т. 2.
108. Колга В.А. Дифференциально-психологическое исследование когнитивного стиля и обучаемости: Дис. ... канд. психол. наук. — Л., 1976.
315
109. Колере П. Некоторые психологические аспекты распознавания образов // Распознавание образов: Исследование живых и автоматических распознающих систем: Пер. с англ. — М., 1870.
110. Кольцов Н.К. Организация клетки. — М., 1936.
111. Корж Н.Н., Лупенко Е.А., Сафуанова О. В. Сенсорно-мнемиче-ские
задачи и индивидуально-личностные особенности // Психологический журнал.
— 1990. — Т. 11. — № 5.
112. КоржН.Н., ШпагоноваН.Г. Сенсорно-перцептивная память: (Психофизический аспект) // Психологический журнал. — 1989. — Т. 10. — № 3.
113. Конева Е.В. Отражение требований деятельности в мышлении субъекта // Мышление и общение: Активное взаимодействие с миром. — Ярославль,
1988.
114. Коновалов В. Ф. О разных типах ассоциативных связей в мнемической деятельности // Вопросы психологии. — 1982. — № 6.
115. Конопкин О.А. Психологические механизмы регуляции деятельности. — М., 1980.
116. Конопкин О. А. Психическая саморегуляция произвольной активности человека: (Структурно-функциональный аспект) // Вопросы психологии. —
1995. — № 1.
117. Корнилов Ю.К. Мышление руководителя и методы его изучения. —
Ярославль, 1982.
118. Кругликов Р. И. Нейрохимические механизмы обучения и памяти. М., 1981.
119. Крутецкий В. А. Психология математических способностей школьников. — М., 1968.
120. Кулюткин Ю.Н. Рефлексивная регуляция мыслительных действий //
Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред.
О.К.Тихомирова. — М., 1979.
121. Курочкин Н.И. Исследование фигуро-фоновых отношений при чтении рентгенограмм: Дис. ... канд. психол. наук. — Ярославль, 1982.
122. Кутузова С. В. Исследование регуляции процесса говорения на иностранном языке: Дипломная работа / Науч. рук. Л. В.Черемошкина. — Ярославль, 1996.
123. Лаврик О. В. Сравнительное исследование развития познавательных
способностей детей и родителей: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. — М.,
1997.
124. Латаш Л.Н., Виноградова Л. П. Влияние серийной организации материала на показатели запоминания // Вест. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология.
— 1978. — №4.
125. Лебедев А. Н. Кодирование информации в памяти когерентными
волнами нейронной активности // Психофизиологические закономерности восприятия и памяти / Под ред. А.Н.Лебедева. — М., 1985.
126. Лейтес Н. С. Умственные способности и возраст. — М., 1971.
127. Лейтес Н.С. Возрастные особенности развития склонностей // Проблемы общей, возрастной и педагогической психологии. — М., 1978.
316
128. Леонтьев А. Н. Развитие памяти. — М., 1931.
129. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. — 4-е изд. — М., 1981.
130. Леонтьев Д. А. Динамика смысловых процессов // Психологический
журнал. — 1997. — Т. 18. — № 6.
131. Ливанов М.Н. О ритмических раздражениях и взаимоотношениях
полей в коре головного мозга // Физиологический журнал СССР. — 1940. -Т.
28. - Вып. 2-3.
132. Линдсей П., Норман Д. Переработка информации у человека. — М.,
1974.
133. Липкина А. И. Самооценка школьника и его память // Вопросы психологии. — 1981. — №3.
134. Локалова Н.П. Анализ зрительных раздражителей и их непроизвольное запечатление // Вопросы психологии. — 1985. — № 1.
135. Локалова Н.П., Ратанова Т. А. Суммация возбуждений при восприятии иррелевантной информации // Психологический журнал. — 1990. — Т. 11. №1.
136. Ломов Б. Ф. О структуре процесса опознания // Материалы XVIII
Международного психологического конгресса. — М., 1966.
137. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. — М., 1984.
138. Ломов Б. Ф., Сурков Е. Н. Антиципация в структуре деятельности. —
М., 1980.
139. Лохов М.И., Степанов И.И., Эдлина Т.А., Вартанян Г.А. Динамика
формирования произвольной памяти у детей // Психологический журнал. —
1993. — Т. 14. — №4.
140. ЛурияА.Р. Основы нейропсихологии. — М., 1973.
141. Лурия А. Р. Нейропсихология памяти: (Нарушения памяти при глубинных поражениях мозга). — М., 1976.
142. Лурия А. Р. Маленькая книжка о большой памяти // Психология памяти / Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
143. Ляудис В.Я. Память в процессе развития. — М., 1976.
144. Магазанник В. Д. Группирование человеком объектов в серийной
последовательности // Психологический журнал. — 1986. — Т. 7. — № 1.
145. Магазанник В.Д. Структурирование информации человеком при
принятии решений // Психологический журнал. — 1997. — Т. 18. — № 1.
146. Мазилов В. А. Психология: Наука и жизнь // Изучение педагогической деятельности: Поиск, проблемы, решения / Под ред. С. Н. Батраковой. —
Ярославль, 1999.
147. Мальцева К. П. План текста как смысловая опора запоминания у
младших школьников // Вопросы психологии памяти. — М., 1958.
148. Мальцева К. П. Формирование у школьников умения пользоваться
планом текста как приемом осмысленного запоминания // Развитие логической
памяти у детей. — М., 1976.
149. Мараев В. А. Ошибки словесной памяти // Вопросы психологии. —
1992. — № 1.
317
150. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — М., 1968. — Т. 46. — Ч. 1.
151. Матюшкин A.M. К проблеме порождения ситуативных познавательных потребностей // Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред. О.К.Тихомирова. — М., 1979.
152. Махлах Е. С., Рапопорт И.А. Соотношение памяти и волевых качеств
личности // Вопросы психологии. — 1980. — № 10.
153. Миллер Дж.А. Магическое число семь плюс или минус два // Психология памяти / Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
154. Минский М. С. Структура для представления знания // Психология
машинного зрения: Пер. с англ. — М., 1978.
155. Митъкин А.А., Корж Н.Н. Сенсорно-перцептивные процессы в
структуре психики // Психологический журнал. — 1992. — Т. 13. — № 4.
156. Мозг и память: (Нарушение произвольного и непроизвольного запоминания при локальных поражениях мозга) / Под ред. А. Р. Лурия. — М., 1975.
- Вып. 8.
157. Моросанова В. И. Индивидуальный стиль саморегуляции в произвольной активности человека // Психологический журнал. — 1995 — Т. 16. №4.
158. Мышкин И.Ю. Роль периодических электрических процессов мозга в
механизме кратковременной памяти: Автореф. дис. ... докт. биол. наук. — СПб.,
1993.
159. Мясищев В. Н. Психология отношений / Под ред. А. А. Бодалева. —
М.; Воронеж, 1995.
160. Найссер У. Познание и реальность. — М., 1981.
161. Норман Д. Память и научение. — М., 1985.
162. Нуркова В. В. Автобиографическая память как проблема психологического исследования // Психологический журнал. — 1996. — Т. 17. — № 2.
163. Огородникова Л.А. Исследование эффективности мнемических способностей младших школьников: Дипломная работа / Науч. рук. Л.
В.Черемошкина. —Ярославль, 1990.
164. Орел В.Е. Изучение процесса формирования цели и ее влияние на
способы и результаты деятельности: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. —
Киев, 1984.
165. Осницкий А. К. Саморегуляция деятельности школьника и формирование активности личности. — М., 1986.
166. Ошанин Д. А. Концепция оперативности в инженерной и общей психологии // Инженерная психология: Теория, методология, практическое применение. — М., 1977.
167. Павлов И. П. Поли. собр. трудов. — М.; Л., 1949. — Т. 3.
168. Павловские среды. — М.; Л., 1949. — Т. 2.
169. Петров Я.И., Андреева В.Н. Память // Развитие психофизиологических функций взрослых людей / Под ред. Б.Г.Ананьева, Е.И.Степановой. — М.,
1972.
170. Пиаже Ж. Характер объяснений в психологии и психофизиологический параллелизм // Экспериментальная психология. — Вып. 1 — 2. — М.,
318
1966.
171. Пиаже Ж., Инелъдер Б. Генезис элементарных логических структур.
- М., 1961.
172. Платонов К. К. Проблемы способностей. — М., 1972.
173. Подольский А. И. Становление познавательного действия: Научная
абстракция и реальность. — М., 1987.
174. Познавательная активность в системе процессов памяти / Под ред.
Н.И.Чуприковой. - М., 1989.
175. Пономарев Я. А. Психология творчества. — М., 1976.
176. Пономарев Я. А. Методологическое введение в психологию. — М.,
1983.
177. Пратусевич Ю.М., Сербиенко М.В., Обрачевская Т.Н. Системный
анализ процесса мышления. — М., 1989.
178. Прохоров А. О. Психические состояния и их функции. — Казань,
1994.
179. Психология в работе врача: Учебное пособие / Под ред. Л.П.Урванцева. — Ярославль, 1993.
180. Пушкин В.Н. Психология мышления и принципы эвристического
программирования // Вопросы психологии. — 1967. — №6.
181. Размыслов П. И. Возрастные и индивидуальные различия в запоминании эмоционально-образного и абстрактного материала // Вопросы психологии памяти. — М., 1958.
182. Ребеко Т. А. Изменение иерархии перцептивных признаков в задаче
опознания геометрических фигур // Психологический журнал. — 1994. - Т. 15. № 5.
183. Рейковский Я. Экспериментальная психология эмоций: Пер. с
польск. — М., 1979.
184. Репкина Г. В. Развитие памяти младших школьников в учебной деятельности // Развитие психики школьников в процессе учебной деятельности.
— М., 1983.
185. Рибо Т. Общие амнезии: (Потери памяти) // Психология памяти / Под
ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
186. Роговин М. С. Проблемы теории памяти. — М., 1977.
187. Розов А. И. Проблемы категоризации: Теория и практика // Вопросы
психологии. — 1980. — № 3.
188. Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. — М., 1957.
189. Рубинштейн С.Л. О мышлении и путях его исследования. — М.,
1958.
190. Рубинштейн С.Л. Принципы и пути развития психологии. — М.,
1959.
191. Рубинштейн С. Л. Проблема способностей и вопросы психологической теории // Проблемы общей психологии. — М., 1973.
192. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии: В 2 т. — М., 1989. —
Т. 1.
193. Руисел И. Зависимость процесса запоминания от возраста и интел-
319
лектуальных способностей // Психологические исследования познавательных
процессов и личности. — М., 1983.
194. Руисел И., Ковач Д., Келле А. Перцептивно-мнемические процессы в
личностном контексте // Психологические исследования познавательных процессов и личности. — М., 1983.
195. Руководство к методике исследования интеллекта для взрослых
Д.Векслера (WAJS). - СПб., 1992.
196. Русалов В. М., Дудин С. И. Темперамент и интеллект: Общие и специальные факторы // Психологический журнал. — 1995. — Т. 16. — № 5.
197. Самохвалова В. И. Возрастные и индивидуальные различия в запоминании разных видов материала // Возрастные и индивидуальные различия
памяти. — М., 1967.
198. Самохвалова В. И. Формирование у школьников умения пользоваться классификацией материала как приемом запоминания // Развитие логической
памяти у детей. — М., 1976.
199. Селиванов В. В. Когнитивный стиль в процессе мышления // Психологический журнал. — 1989. — Т. 10. — №4.
200. Середа Г. К. Что такое память? // Психологический журнал. — 1985.
- Т. 6. - № 6.
201. Сеченов И.М. Избранные произведения. — М., 1952. — Т. 1.
202. Скотникова И. Г. Системная взаимосвязь сенсорных стратегий и
особенностей индивидуальности: Анализ с привлечением категории когнитивного стиля // Системный анализ сенсорно-перцептивных процессов. — М.,
1988.
203. Слобин Д. Язык и память // Психология памяти / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
204. Смирнов А. А. Проблемы психологии памяти. — М., 1966.
205. Смирнов А.А. Избранные психологические труды: В 2 т. — М., 1987.
- Т. 1.
206. Сперлинг Дж. Информация, получаемая при коротких зрительных
предъявлениях // Инженерная психология за рубежом. — М., 1967.
207. Соколов А. Н. Внутренняя речь и мышление. — М., 1968.
208. Соколов Е.Н. Механизм памяти: Опыт экспериментального исследования. — М., 1969.
209. Соколов Е.Н. Векторная психофизиология // Психологический журнал. — 1995. — Т. 16. — №4.
210. Соколов Е.Н. Векторная психофизиология: (Окончание статьи) //
Психологический журнал. — 1995. — Т. 16. — № 5.
211. Солсо Р.Л. Когнитивная психология. — М., 1996.
212. Сталин В. В. Построение зрительного образа при псевдоскопическом восприятии / Вопросы психологии. — 1972. — № 6.
213. Стрелков Ю.К. Микроструктурный анализ преобразований информации // Эргономика: Труды ВНИИТЭ. — М., 1972. — Вып. 3.
214. Стюхина Г. А. Развитие мнемических способностей: Автореф. дис. ...
канд. психол. наук. — М., 1996.
320
215. Судаков К. В. Информационный принцип работы мозга // Психологический журнал. — 1996. — Т. 17. — № 1.
216. Суздалева В. А. Типологическая обусловленность длительности следов памяти в перцептивных и мыслительных актах // Новые исследования в
психологии. — 1982. — № 1 (26).
217. Суздалева В. А. Типы следовых эффектов от восприятия вербальной
информации // Вопросы психологии. — 1982. — № 5.
218. Таллина О. А. Развитие музыкальных способностей. — Махачкала,
1996.
219. Телегина Э.Д., Богданова Т. Г. Соотношение мотивов и целей в
структуре мышления // Психологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред. О.К.Тихомирова. — М., 1979.
220. Теплое Б.М. Проблемы индивидуальных различий. — М., 1961.
221. Теплое Б.М. Избранные труды: В 2 т. — М., 1985. — Т. I.
222. Тест умственных способностей (ТУС): Руководство. — 3-е изд. / Авторы адаптации И.Г.Сенин, О.В.Сорокина, В.И.Чирков. — Ярославль, 1996.
223. Тихомиров O.K. Структура мыслительной деятельности. — М., 1969.
224. Тихомиров O.K. Принятие решения как психологическая проблема //
Проблемы принятия решения. — М., 1976.
225. Тихомирова И. В. Стилевые и продуктивные характеристики способностей: Типологический подход // Вопросы психологии. — 1988. — № 3.
226. Ткаченко А. Н. Проблема исходной единицы анализа психологического в истории советской психологии (1920—1940 гг.) // Вопросы психологии.
— 1980. — № 2.
227. Трубникова-Моргунова Р. С. Сопоставление продуктивности запоминания со свойством силы нервной системы // Проблемы дифференциальной
психологии. — М., 1977.
228. Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. — М., 1966.
229. Украинцев Б. Г. Самоуправляемые системы и причинность. — М.,
1972.
230. Уотсон Д. Удержание видимых телесных навыков, или «память» //
Психология памяти / Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
231. Урванцев Л. П., Брайтман З.А. Проявление познавательного стиля в
практической деятельности // Психологический журнал. — 1990. — № 6.
232. Ухтомский А. А. Избранные труды. — Л., 1978.
233. Фарапонова Э.А. Возрастные различия в запоминании наглядного и
словесного материала // Вопросы психологии памяти / Под ред. А.А.Смирнова.
— М., 1958.
234. Федотчев А.Н. Порядок воспроизведения элементов последовательности и непроизвольное запоминание // Психологический журнал. — 1988. - Т.
9. - № 1.
235. Филина С. В. Способности зрительного восприятия (у детей 10 — 12
лет): Дис. ... канд. психол. наук. — Ярославль, 1995.
236. Философский словарь / Под ред. И.Т.Фролова. — 5-е изд. — М.,
1986.
321
237. Флорес Ц. Память // Экспериментальная психология. — М., 1973. Вып. 4.
238. Фрейд 3. Забывание иностранных слов. Забывание впечатлений и
намерений // Психология памяти / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В.Я.Романова.
— М., 1998.
239. Фрейд 3. Заметки о «вечном блокноте» // Психология памяти / Под
ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
240. ХазенА.М. Интеллект как иерархия синтеза информации // Теоретическая биология. — М., 1993. — Вып. 7.
241. Хасаева Т.К. Развитие мнемических способностей у детей младшего
школьного возраста: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. — М., 1997.
242. Хиден X. Функциональная морфология клетки. — М., 1963.
243. Холодная М.А. Интегральные структуры понятийного мышления. —
Томск, 1983.
244. Холодная М.А. Когнитивные стили и интеллектуальные способности
// Психологический журнал. — 1992. — Т. 13. — № 3.
245. Холодная М.А. Психологический статус когнитивных стилей: предпочтения или «другие» способности? // Психологический журнал. — 1996. - Т.
17. - № 1.
246. Холодная М.А. Психология интеллекта: Парадоксы исследования. —
Томск; М., 1997.
247. Хамский Н. Язык и мышление. — М., 1972.
248. Хофман И. Активная память: Экспериментальные исследования и
теории человеческой памяти: Пер. с нем. — М., 1986.
249. Цветкова Л. С. Мозг и интеллект: Нарушение и восстановление интеллектуальной деятельности. — М., 1995.
250. Челпанов Г. И. Учебник логики. — М.; Л., 1946.
251. Челпанов Г. И. Что такое мнемоника? Критика мнемоники // Психология памяти / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В.Я. Романова. — М., 1998.
252. Черемошкина Л. В. Диагностика мнемических способностей школьников 10—12 лет: Дис. ... канд. психол. наук. — Л., 1988.
253. Черемошкина Л. В. Развитие памяти ребенка // Ярославский педагогический вестник. — 1995. — № 2.
254. Черемошкина Л. В. Развитие памяти детей. — Ярославль, 1995.
255. Черемошкина Л. В. Проблема структуры интеллекта // Проблемы
общей и организационной психологии. — Ярославль, 1999.
256. Черемошкина Л. В. Индивидуализация учебного процесса: Проблемы методологии и практики // Психология педагогического мышления: Теория
и практика. — М., 1999.
257. Черемошкина Л. В. Ситуативный и надситуативный уровни педагогического мышления в процессе развития способностей личности ученика //
Формирование педагогического мышления. — М., 1999.
258. Черемошкина Л. В. Развитие внимания детей. — Ярославль, 1996.
259. Черемошкина Л. В. 100 игр для развития памяти: Учебное пособие. М., 2001.
322
260. Чуприкова Н. И. Психология умственного развития: Принцип дифференциации. — М., 1997.
261. Шадриков В. Д. Проблемы системогенеза профессиональной деятельности. — М., 1982.
262. Шадриков В.Д. Деятельность и способности. — М., 1994.
263. Шадриков В.Д. Психология деятельности и способности человека. М., 1996.
264. Шадриков В.Д. Способности человека. — М.; Воронеж, 1997.
265. Шадриков В.Д., Черемошкина Л.В. Методика диагностики продуктивности мнемических способностей // Диагностика познавательных способностей. — Ярославль, 1986.
266. Шадриков В.Д., Черемошкина Л.В. Мнемические способности: Развитие и диагностика. — М., 1990.
267. Шахнарович A.M., Ленден Ш. Социальные и естественные факторы
в языковой способности человека // Исследование речевого мышления в психолингвистике. — М., 1985.
268. Швырков В. Б. Психофизиологическое изучение структуры субъективного отражения // Психологический журнал. — 1985. — Т. 6. — № 3.
269. Шенк Р. Обработка концептуальной информации. — М., 1980.
270. Шехтер М. С. Проблемы одномоментного зрительного опознания //
Вест. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. — 1978. — №4.
271. Шкуратова И. П. Когнитивный стиль и общение. — Ростов-н/Д,
1994.
272. Шлычкова А.Н. Изучение эффективности развитых видов запоминания // Вопросы психологии. — 1982. — №6.
273. Шлычкова А.Н. Непроизвольное и произвольное запоминание
осмысленного материала старшеклассниками // Вопросы психологии. — 1986. №4.
274. Эббингауз Г. Смена душевных образований // Психология памяти /
Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. — М., 1998.
275. Эсаулов А. Ф. Целеобразование в решении задач // Психологические
исследования интеллектуальной деятельности / Под ред. О.К.Тихомирова. —
М., 1979.
276. Якиманская И. С. Развитие пространственного мышления школьников. - М., 1980.
277. Ярбус А.Л. Роль движений глаз в процессе зрения. — М., 1965.
278. Ярвилехто Т. Мозг и психика: Пер. с фин. / Общ. ред. и вступ. ст.
Ю.И.Александрова. — М., 1992.
279. Adams L. Т. Improving memory: can retrieval strategies help? // Human
Learning. — 1995. — V. 4. — №4.
280. Bartlett F. Sh. Remembering: a study in experimental and social psychology. - N.Y., 1932.
281. Bernbach H.A. Decision processes in memory. — Psychol. Review. —
1967. - V. 74.
282. Bjorklung D.F., de Marchena M.R. Developmental shits in the basis of
323
organization in memory: The role of associative versus categorical relatedness in
children's free recall // Child Develop. — 1984. - V. 55. - № 5.
283. Blaxton T. Investigation dissociations among memory measures: support
for framework // J. Exp. Psychol.: Learning, Memory and Cognition. — 1989. — V.
15. - № 4.
284. Bleasdale F.A. Concreteness-Dependent Associative Priming: Separate
Lexical Organization for Concretes and Abstract Words // J. Exp. Psychol.: Learning,
Memory and Cognition. — 1987. — V. 13. — №4.
285. Bonaiuto P., Romano M., Bonaiuto M. Colour modification effects in the
perception of colour incongruities // ECVP-90 13th European conference on visual
perception. — Session: Colour., 1990.
286. Bransford J. D. Human Cognition. Learning, Understanding and Remembering. — Belmont, 1979.
287. Bmner J.S., Goodnow J.J., Austin G.A. A study of thinking. — N.Y.,
1956.
288. Bryant P. E., Frabasso T. Transitive interferences and memory in young
children // Nature. - 1971. - V. 232.
289. Cermak L.S. Improving your memory. — N.Y., 1976.
290. Chi M. Т.Н. Changing conception of sources of memory development //
Hum. Develop. - 1985. - V. 28. - № 1.
291. Craik F.J.M., Lockhart R.S. Levels of processing: a framework for
memory research // Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. — 1972. — V.
II.
292. Dempster F.N., Rohwer W.D. Age differences and modality effects in
immediate and final recall // Child Develop. — 1983. - V. 54. — № 1.
293. Denis M. Approche differentielles de 1'imagerie mentale // Cognition:
L'individuel et 1'universel / M.Reuchlin, J. Lantrey, C.Marentaz, T. Ohlmann (Eds.).
- 1990.
294. Dubois D., Denis M. Knowledge organization and instantication of general terms in semantic comprehension // J. Exp. Psychol.: Learning, Memory and
Cognition. — 1988. — V. 14. — №4.
295. Fabricius W. V., Wellman H.M. Memory development // J. Children Contemp. Soc. - 1983. - V. 16. - № 1, 2.
296. Foard Ch.F., Kemler-Helson D.G. Holistic and analytic modes of processing: The multiple determinants of perceptual analysis // J. Exp. Psychol.: General.
- 1984. - V. 113. - № 1.
297. Frabasso T. The role of memory as a system in making transitive inferences // Journal: Perspectives in the development of memory and cognition /
R.V.Rail, J.W.Hagen. — Hilsdale, 1977.
298. Frankel M. T. Childeren's recall and organization of noncategorical associated pictures // Psychol. Rep. — 1983. — V. 52. — № 4.
299. Gaonach D. Optimizing learning by interactive presentation in multi-trial
free recall // Brit. J. Psychol. - 1984. - V. 75. - № 3.
300. Gomulicki B.R. The development and present state of trace, theory of
memory. — Cambridge, 1953.
324
301. Greene R.L. A common basis for recency effects in immediate and delayed recall // J. Exp. Psychol.: Learning, Memory and Cognition. — 1986. — V. 12.
- № 3.
302. Halford G.S., Maybery M. Т., Bennet D. The role of strategies in the development of memory span assessed by running // J. Behav. Develop. — 1985. -V. 8.
-№2.
303. Hanggi D. Differential aspects of visual short- and long-term memory //
European J. Cognitive Ps. — 1989. — V. 1 (4).
304. Herrmann D.J., Chaffin R., Winston M.E. «Robins are a part of birds»:
The confustion of semantic relations // Bull. Psychonomic Society. — 1986. — V. 24
(6).
305. Higbee K.L. Your memory: How it works and how to improve it. — Englewood Cliffs, 1977.
306. Hock H.S., Smith L.B., Escoffery L., Bates A., Field L. Evidence for the
abstractive encoding of superficial position information in visual patterns // Memory,
Cognition. — 1989. — V. 17 (4).
307. HoneckR.P., FirmentM., Case T.J.S. Expertise and categorization// Bull.
Psychonomic Society. — 1987. — V. 25 (6).
308. Janet P. L'evolution de la memory et de la notive du temps. — Paris,
1928.
309. Ikegami T. The role of affect in person memory: The influence of positive
and negative affect upon recognition memory // Japanese Psychol. Res. - 1986. - V.
28. - № 3.
310. Kee D. W., Bell T. S., Davis B. R. Developmental changes in the effects
of presentation mode on the storage and retrieval of noun pairs in children's recognition memory // Child Develop. — 1981. — V. 52. — № 2.
311. Kunzinger E. L. A short-term longitudinal study of memorial development during early grade school // Develop. Psychol. — 1985. — V. 21. — № 4.
312. Lachley K.S., Wade M. The Paviovian theory of generalization // Psychol.
Review. — 1946. — V. 53.
313. Lockhart R., Murdoch B.B. Memory and the Theory of signal detection //
Psychol. Bulletin. — 1970. — V. 74.
314. Lozayne H., Lucas J. The memory book. — N.Y., 1974.
315. Morgan C.D., Murray H.A. A method for investigating fantasies: The
thematic apperception test // Arch. Neurol. and Psychiatry. — 1935. — V. 34. - № 2.
316. NilssonL.G., Wright E., MurdockB.B. Order of recall, output interference
and modality effect // Psychol. Res. — 1979. — V. 41. — № 1.
317. Nosovsky R.M. Exemplar-based acounts of relations between classifications, recognitions and typicality // J. Exp. Psychol.: Learning, Memory and Cognition. - 1988. - V. 14. — №4.
318. Omstein P.A., Medlin R.G., Stone B.P., Naus M.J. Retrieving for rehearsal: An analisis of active rehearsal in children's memory // Develop. Psychol. - 1986. V. 40. - № 1.
319. Plichtova J. Training of memory strategy and its effect on recall // Stud.
Psychol. (Praha). - 1983. - V. 25. - № 4.
325
320. Presson C., De Lange N., Hazelrigg M.D. Orientation specificity in spatial
memory: What makes a path different from a map of the path? // J. Exp. Psychol.:
Learning, Memory and Cognition. — 1983. — V. 15. — № 5.
321. Riley G.A., Frabasso T. Comparatives, logical structures and encoding in
a transitive reference task // Journal of Experimental Child Psychology. — 1974. - V.
17.
322. Royce J. R. Cognition and knowledge: Psychological epistomology //
Handbook of Perception / E.Carterette, M.Fridman (Eds.). — 1977. — V. 1. — №4.
323. Rosch E. Natural categories // Cognitive Psychology. — 1973. — V. 4.
324. Rosch E. Principles of categorization // Cognition and categorization /
E.Rosch, B.L.Loyd (Eds.). - N.Y., 1978.
325. Shall M.J. Cognitive maps as crienting schemata // J. Exp. Psychol.:
Learning, Memory and Cognition. — 1987. — V. 13. — №4.
326. Stemberg R.J. Intellectual styles: Theory and class-room implications //
Learning and thinking styles: Classroom, interaction / B. Z. Pressusen (Ed.). —
Waschington, 1990.
327. Talasli U. Simultaneous manipulation of prepositional and analog codes
in picture memory // Perceptual and Motor Skills. — 1990. — V. 70.
328. Tolman E. C. Purposive behavior in animals and man. — N.Y., 1932.
329. Tversky В., Hemenway K, Objects, parts and categories // J. of Exp. Psychol.: General. - 1984. - V. 113 (2).
330. Within H.A., Dyk R.B. et al. Psychological differention: Studies of development. — N.Y., 1976.
331. Within H.A., Goodenough D.R. Cognitive studes: essence and origing.
Field dependence and field independence. — N.Y., 1982.
326
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ ...................................................................................................................................................................... 3
ГЛАВА 1 8КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО ИЗУЧЕНИЯ ПАМЯТИ ............................... 8
1.1. ПОНЯТИЕ «ПАМЯТЬ»................................................................................................................................................ 8
1.2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПАМЯТИ ................................................................................................................................... 18
1.3. ИССЛЕДОВАНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ МЕХАНИЗМОВ ПАМЯТИ ............................................................................. 25
1.4. ПРОБЛЕМА СТРОЕНИЯ ПАМЯТИ ............................................................................................................................. 35
ГЛАВА 2 ПАМЯТЬ И МНЕМИЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ .............................................................................. 43
2.1. ПРОБЛЕМА ПОНЯТИЯ «СПОСОБНОСТИ» В ПСИХОЛОГИИ ...................................................................................... 43
2.2. СООТНОШЕНИЕ ПОНЯТИЙ «ПАМЯТЬ» И «МНЕМИЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ».......................................................... 55
2.3. ПРОБЛЕМА ЗАКОНОМЕРНОСТИ В ПСИХОЛОГИИ .................................................................................................... 63
2.4. СОБСТВЕННО ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПАМЯТИ И МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ ............................................................................................................................................................ 74
2.5. ПРОБЛЕМА МЕТОДА В ПСИХОЛОГИИ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ................................................................ 87
2.5.1. Основные требования к методам изучения мнемических способностей ................................................ 87
2.5.2. Метод развертывания мнемической деятельности .................................................................................... 90
ГЛАВА 3 ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ...................... 104
3.1. ПОНЯТИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ................................................ 104
3.2. ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ .......................................................................................................................................................... 109
3.3. ИССЛЕДОВАНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С ПОМОЩЬЮ МЕТОДА
РАЗВЕРТЫВАНИЯ МНЕМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ..................................................................................................... 116
3.4. ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ПО РЕЗУЛЬТАТАМ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЙ .......................................................................................................................................................... 131
3.5. ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПРИНЦИП РАБОТЫ МОЗГА И ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ .......................................................................................................................................................... 140
ГЛАВА 4 ОПЕРАЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ............................ 147
4.1. ПОНЯТИЕ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ..................................................... 147
4.2. ВИДЫ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ........................................................... 157
4.3. ИССЛЕДОВАНИЕ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С ПОМОЩЬЮ МЕТОДА
РАЗВЕРТЫВАНИЯ МНЕМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ..................................................................................................... 167
4.4. ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ОПЕРАЦИОННЫХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ..................... 184
4.5. ОПЕРАЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ И ПРОБЛЕМА ТИПИЧЕСКОГО В МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЯХ ...................... 215
4.5.1. Исследование оснований типологии мнемических способностей ........................................................ 218
4.5.2. Зависимость уровня функционирования операционных механизмов мнемических способностей от
эффективности функциональных и операционных механизмов ..................................................................... 222
4.5.3. Взаимосвязи уровней познавательной активности мнемических способностей с показателями
интеллекта по методике Д.Векслера ................................................................................................................... 223
4.5.4. Исследование взаимосвязей уровня функционирования операционных механизмов мнемических
способностей с когнитивными стилями............................................................................................................ 225
4.6. СТРУКТУРА И ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ТИПА МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ........................................................... 229
ГЛАВА 5 ПСИХОЛОГИЯ РЕГУЛИРУЮЩИХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ ..................................................................................................................................................... 241
5.1. ПОНЯТИЕ РЕГУЛИРУЮЩИХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ...................................................... 241
5.2. СТРОЕНИЕ РЕГУЛИРУЮЩИХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ................................................... 254
5.3. ИССЛЕДОВАНИЕ РЕГУЛИРУЮЩИХ МЕХАНИЗМОВ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ С ПОМОЩЬЮ МЕТОДА
РАЗВЕРТЫВАНИЯ МНЕМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ..................................................................................................... 263
5.4. РЕГУЛИРУЮЩИЕ МЕХАНИЗМЫ КАК ОСНОВАНИЯ СУБЪЕКТИВНО-ЛИЧНОСТНЫХ ЗАКОНОМЕРНОСТЕЙ
ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ........................................................................................... 278
5.5. РАЗВИТИЕ МНЕМИЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ ........................................................................................................ 300
327
БИБЛИОГРАФИЯ ..................................................................................................................................................... 310